text
stringlengths
12
1.67k
author
stringclasses
5 values
keywords
stringlengths
2
85
Влас Прогулкин — милый мальчик, спать ложился, взяв журнальчик. Все в журнале интересно. – Дочитаю весь, хоть тресну! – Ни отец его, ни мать не могли заставить спать.
Маяковский
['спать', 'журнальчик', 'заставить', 'мальчик', 'мать']
Засыпает на рассвете, скомкав ёрзаньем кровать, в час, когда другие дети бодро начали вставать. Когда другая детвора чаёвничает, вставши, отец орёт ему: – Пора!– Он — одеяло на уши.
Маяковский
['вставать', 'детвора', 'отец', 'засыпать', 'ухо']
Разошлись другие в школы,– Влас у крана полуголый — не дремалось в школе чтоб, моет нос и мочит лоб. Без чаю и без калача выходит, еле волочась.
Маяковский
['мочить', 'дрематься', 'выходить', 'школа', 'чай']
Пошагал и встал разиней: вывеска на магазине. Грамота на то и есть! Надо вывеску прочесть! Прочёл с начала буквы он, выходит: Куафёр Симон.
Маяковский
['магазин', 'вывеска', 'прочесть', 'пошагать', 'симон']
С конца прочёл знаток наук, — Номисвыходит рёфаук. Подумавши минуток пять, Прогулкин двинулся опять. А тут на третьем этаже сияет вывеска — ТЭЖЭ.
Маяковский
['номисвыходить', 'наука', 'пять', 'прочесть', 'третий']
Прочёл. Пошёл. Минуты с три – опять застрял у двух витрин. Какникак, а к школьным зданьям пришёл с огромным опозданьем. Дверь на ключ. Толкнулся Влас – не пускают Власа в класс!
Маяковский
['класс', 'дверь', 'прочесть', 'толкнуться', 'застрять']
Этак ждать расчёта нету, Сыгранука я в монету! Проиграв один пятак, не оставил дела так... Словом, не заметил сам, как промчались три часа.
Маяковский
['проиграть', 'промчаться', 'монета', 'сыгранук', 'ждать']
Что же делать — вывод ясен: возвратился восвояси! Пришёл в грустях, чтоб видели Соседи и родители. Те к сыночку: – Что за вид? – Очень голова болит.
Маяковский
['сыночек', 'болеть', 'возвратиться', 'сосед', 'голова']
Так трещала, что не мог даже высидеть урок! Прошу письмо к мучителю, мучителюучителю!– В школу Влас письмо отнёс и опять не кажет нос.
Маяковский
['мучителюучитель', 'письмо', 'просить', 'школа', 'влас']
Словом, вырос этот Влас – настоящий лоботряс. Мал настолько знаний груз, что не смог попасть и в вуз. Еле взяли, между прочим, на завод чернорабочим.
Маяковский
['лоботряс', 'вуз', 'завод', 'вырасти', 'маленький']
Ну, а Влас и на заводе ту ж историю заводит: у людей — работы гул, у Прогулкина — прогул. Словом, через месяц он выгнан был и сокращён.
Маяковский
['работа', 'месяц', 'влас', 'выгнать', 'заводить']
С горя Влас торчит в пивнушке, мочит ус в бездоннойкружке, и под забором, вроде борова, лежит он, грязен и оборван.
Маяковский
['оборванный', 'мочить', 'пивнушка', 'лежать', 'забор']
ДЕТИ, НЕ БУДЬТЕ ТАКИМИ, КАК ВЛАС! Радостно книгу возьмите и – в класс! Вооружись учебникомкнигой! С детства мозги развивай и двигай!
Маяковский
['учебникомкнига', 'ребёнок', 'радостно', 'мозг', 'влас']
Багровый и белый отброшен и скомкан, в зеленый бросали горстями дукаты, а черным ладоням сбежавшихся окон раздали горящие желтые карты. Бульварам и площади было не странно увидеть на зданиях синие тоги. И раньше бегущим, как желтые раны, огни обручали браслетами ноги. Толпа — пестрошерстая быстрая кошка — плыла, изгибаясь, дверями влекома; каждый хотел протащить хоть немножко громаду из смеха отлитого кома.
Маяковский
['скомкать', 'гореть', 'смех', 'зелёный', 'окно']
Я, чувствуя платья зовущие лапы, в глаза им улыбку протиснул; пугая ударами в жесть, хохотали арапы, над лбом расцветивши крыло попугая. Угрюмый дождь скосил глаза. А за решеткой четкой железной мысли проводов — перина. И на нее встающих звезд легко оперлись ноги.
Маяковский
['хохотать', 'крыло', 'попугай', 'дождь', 'железный']
Но ги — бель фонарей, царей в короне газа, для глаза сделала больней враждующий букет бульварных проституток. И жуток шуток. клюющий смех — из желтых ядовитых роз возрос зигзагом.
Маяковский
['роза', 'проститутка', 'шутка', 'враждовать', 'газ']
За гам и жуть взглянуть отрадно глазу: раба крестов страдающеспокойнобезразличных, гроба домов публичных восток бросал в одну пылающую вазу.
Маяковский
['страдающеспокойнобезразличный', 'гроб', 'восток', 'дом', 'публичный']
Простыни вод под брюхом были. Их рвал на волны белый зуб. Был вой трубы — как будто лили любовь и похоть медью труб. Прижались лодки в люльках входов к сосцам железных матерей. В ушах оглохших пароходов горели серьги якорей. В шатрах, истертых ликов цвель где, из ран лотков сочилась клюква, а сквозь меня на лунном сельде скакала крашеная буква.
Маяковский
['вой', 'любовь', 'пароход', 'зуб', 'лунный']
Вбиваю гулко шага сваи, бросаю в бубны улиц дробь я. Ходьбой усталые трамваи скрестили блещущие копья. Подняв рукой единый глаз, кривая площадь кралась близко. Смотрело небо в белый газ лицом безглазым василиска. У — лица. Лица у догов годов рез — че.
Маяковский
['гулко', 'усталый', 'трамвай', 'белый', 'смотреть']
Че — рез железных коней с окон бегущих домов прыгнули первые кубы. Лебеди шей колокольных, гнитесь в силках проводов! В небе жирафий рисунок готов выпестрить ржавые чубы. Пестр, как форель, сын безузорной пашни.
Маяковский
['конь', 'форель', 'бежать', 'дом', 'проводы']
Фокусник рельсы тянет из пасти трамвая, скрыт циферблатами башни. Мы завоеваны! Ванны. Души. Лифт. Лиф души расстегнули, Тело жгут руки. Кричи, не кричи: Я не хотела!
Маяковский
['трамвай', 'кричать', 'ванна', 'лифт', 'скрытый']
— резок жгут муки. Ветер колючий трубе вырывает дымчатой шерсти клок. Лысый фонарь сладострастно снимает с улицы черный чулок.
Маяковский
['жечь', 'вырывать', 'шерсть', 'труба', 'улица']
Я сразу смазал карту будня, плеснувши краску из стакана; я показал на блюде студня косые скулы океана. На чешуе жестяной рыбы прочел я зовы новых губ. А вы ноктюрн сыграть могли бы на флейте водосточных труб? Читайте железные книги!
Маяковский
['ноктюрн', 'стакан', 'рыба', 'прочесть', 'сыграть']
Под флейту золоченой буквы полезут копченые сиги и золотокудрые брюквы. А если веселостью песьей закружат созвездия «Магги» — бюро похоронных процессий свои проведут саркофаги. Когда же, хмур и плачевен, загасит фонарные знаки, влюбляйтесь под небом харчевен в фаянсовых чайников маки!
Маяковский
['золотокудрый', 'похоронный', 'флейта', 'полезть', 'харчевня']
Рассказ о взлезших на подмосток аршинной буквою графишь, и зазывают в вечер с досок зрачки малеванных афиш. Автомобиль подкрасил губы у блеклой женщины Карьера, а с прилетавших рвали шубы два огневые фокстерьера. И лишь светящаяся груша о тень сломала копья драки, на ветке лож с цветами плюша повисли тягостные фраки.
Маяковский
['фокстерьер', 'рвать', 'огневой', 'прилетать', 'автомобиль']
Слезают слезы с крыши в трубы, к руке реки чертя полоски; а в неба свисшиеся губы воткнули каменные соски. И небу — стихши — ясно стало: туда, где моря блещет блюдо, сырой погонщик гнал устало Невы двугорбого верблюда. Раздвинув локтем тумана дрожжи, цедил белила из черной фляжки и, бросив в небо косые вожжи, качался в тучах, седой и тяжкий.
Маяковский
['свисшийся', 'тяжкий', 'небо', 'море', 'труба']
В расплаве меди домов полуда, дрожанья улиц едва хранимы, дразнимы красным покровом блуда, рогами в небо вонзались дымы. Вулканыбедра за льдами платий, колосья грудей для жатвы спелы. От тротуаров с ужимкой татьей ревниво взвились тупые стрелы. Вспугнув копытом молитвы высей, арканом в небе поймали бога и, ощипавши с улыбкой крысьей, глумясь, тащили сквозь щель порога.
Маяковский
['вулканыбёдрый', 'рог', 'глумиться', 'спелый', 'молитва']
Восток заметил их в переулке, гримасу неба отбросил выше и, выдрав солнце из черной сумки, ударил с злобой по ребрам крыши. По мостовой моей души изъезженной шаги помешанных вьют жестких фраз пяты. Где города повешены и в петле облака застыли башен кривые выи — иду один рыдать, что перекрестком распяты городовые.
Маяковский
['помешанный', 'восток', 'облако', 'идти', 'повесить']
Морей неведомых далеким пляжем идет луна — жена моя. Моя любовница рыжеволосая. За экипажем крикливо тянется толпа созвездий пестрополосая. Венчается автомобильным гаражей, целуется газетными киосками, а шлейфа млечный путь моргающим пажем украшен мишурными блестками. А я?
Маяковский
['любовница', 'море', 'далёкий', 'млечный', 'гараж']
Несло же, палимому, бровей коромысло из глаз колодцев студеные ведра. В шелках озерных ты висла, янтарной скрипкой пели бедра? В края, где злоба крыш, не кинешь блесткой песни. В бульварах я тону, тоской песков овеян: ведь это ж дочь твоя — моя песня в чулке ажурном у кофеен!
Маяковский
['петь', 'дочь', 'ведро', 'злоба', 'кофейня']
У меня есть мама на васильковых обоях. А я гуляю в пестрых павах, вихрастые ромашки, шагом меряя, мучу. Заиграет вечер на гобоях ржавых, подхожу к окошку, веря, что увижу опять севшую на дом тучу. А у мамы больной пробегают народа шорохи от кровати до угла пустого.
Маяковский
['мама', 'кровать', 'гулять', 'васильковый', 'ржавый']
Мама знает — это мысли сумасшедшей ворохи вылезают изза крыш завода Шустова. И когда мой лоб, венчанный шляпой фетровой, окровавит гаснущая рама, я скажу, раздвинув басом ветра вой: Мама. Если станет жалко мне вазы вашей муки, сбитой каблуками облачного танца, — кто же изласкает золотые руки, вывеской заломленные у витрин Аванцо?..
Маяковский
['заломить', 'мама', 'облачный', 'золотой', 'танец']
Я люблю смотреть, как умирают дети. Вы прибоя смеха мглистый вал заметили за тоски хоботом? А я — в читальне улиц — так часто перелистывал гроба том. Полночь промокшими пальцами щупала меня и забитый забор, и с каплями ливня на лысине купола скакал сумасшедший собор.
Маяковский
['гроб', 'тоска', 'читальня', 'ливень', 'скакать']
Я вижу, Христос из иконы бежал, хитона оветренный край целовала, плача, слякоть. Кричу кирпичу, слов исступленных вонзаю кинжал в неба распухшего мякоть: Солнце! Отец мой! Сжалься хоть ты и не мучай! Это тобою пролитая кровь моя льется дорогою дольней. Это душа моя клочьями порванной тучи в выжженном небе на ржавом кресте колокольни!
Маяковский
['плакать', 'христос', 'ржавый', 'целовать', 'небо']
Время! Хоть ты, хромой богомаз, лик намалюй мой в божницу уродца века! Я одинок, как последний глаз у идущего к слепым человека! Листочки. После строчек лис — точки. Земля! Дай исцелую твою лысеющую голову лохмотьями губ моих в пятнах чужих позолот.
Маяковский
['слепой', 'богомаз', 'исцеловать', 'пятно', 'идти']
Дымом волос над пожарами глаз из олова дай обовью я впалые груди болот. Ты!Нас — двое, ораненных, загнанных ланями, вздыбилось ржанье оседланных смертью коней. Дым изза дома догонит нас длинными дланями, мутью озлобив глаза догнивающих в ливнях огней. Сестра моя! В богадельнях идущих веков, может быть, мать мне сыщется; бросил я ей окровавленный песнями рог.
Маяковский
['огонь', 'рог', 'песня', 'сестра', 'ливень']
Квакая, скачет по полю канава, зеленая сыщица, нас заневолить Девушка пугливо куталась в болото, ширились зловеще лягушечьи мотивы, в рельсах колебался рыжеватый ктото, и укорно в буклях проходили локомотивы. В облачные пары сквозь солнечный угар врезалось бешенство ветряной мазурки, и вот я — озноенный июльский тротуар, а женщина поцелуи бросает — окурки!
Маяковский
['квакать', 'локомотив', 'облачный', 'сыщица', 'солнечный']
Бросьте города, глупые люди! и Идите голые лить на солнцепеке пьяные вина в мехагруди, дождьпоцелуи в углищеки. Лезем земле под ресницами вылезших пальм выколоть бельма пустынь, на ссохшихся губах каналов — дредноутов улыбки поймать. Стынь, злоба! На костер разожженных созвездий взвесть не позволю мою одичавшую дряхлую мать.
Маяковский
['выколоть', 'дождьпоцелуй', 'пьяный', 'вино', 'созвездие']
Дорога — рог ада — пьяни грузовозов храпы! Дымящиеся ноздри вулканов хмелем расширь! Перья линяющих ангелов бросим любимым на шляпы, будем хвосты на боа обрубать у комет, ковыляющих в ширь. По эхам города проносят шумы на шепоте подошв и на громах колес, а люди и лошади — это только грумы, следящие линии убегающих кос. Проносят девоньки крохотные шумики. Ящики гула пронесет грузовоз. Рысак прошуршит в сетчатой тунике.
Маяковский
['гул', 'лошадь', 'вулкан', 'ангел', 'рысак']
Трамвай расплещет перекаты гроз. Все на площадь сквозь туннели пассажей плывут каналами перекрещенных дум, где мордой перекошенный, размалеванный сажей на царство базаров коронован шум. Адище города окна разбили на крохотные, сосущие светами адки. Рыжие дьяволы, вздымались автомобили, над самым ухом взрывая гудки. А там, под вывеской, где сельди из Керчи — сбитый старикашка шарил очки и заплакал, когда в вечереющем смерче трамвай с разбега взметнул зрачки.
Маяковский
['взрывать', 'дьявол', 'трамвай', 'старикашка', 'автомобиль']
В дырах небоскребов, где горела руда и железо поездов громоздило лаз — крикнул аэроплан и упал туда, где у раненого солнца вытекал глаз. И тогда уже — скомкав фонарей одеяла — ночь излюбилась, похабна и пьяна, а за солнцами улиц гдето ковыляла никому не нужная, дряблая луна. Через час отсюда в чистый переулок вытечет по человеку ваш обрюзгший жир, а я вам открыл столько стихов шкатулок, я — бесценных слов мот и транжир.
Маяковский
['пьяный', 'гореть', 'аэроплан', 'поезд', 'никто']
Вот вы, мужчина, у вас в усах капуста гдето недокушанных, недоеденных щей; вот вы, женщина, на вас белила густо, вы смотрите устрицей из раковин вещей. Все вы на бабочку поэтиного сердца взгромоздитесь, грязные, в калошах и без калош. Толпа озвереет, будет тереться, ощетинит ножки стоглавая вошь. А если сегодня мне, грубому гунну, кривляться перед вами не захочется — и вот я захохочу и радостно плюну, плюну в лицо вам я — бесценных слов транжир и мот.
Маяковский
['недоесть', 'поэтин', 'капуста', 'сердце', 'толпа']
Вошел к парикмахеру, сказал — спокойный: Будьте добры, причешите мне уши. Гладкий парикмахер сразу стал хвойный, лицо вытянулось, как у груши. Сумасшедший! Рыжий!— запрыгали слова. Ругань металась от писка до писка, и доооолго хихикала чьято голова, выдергиваясь из толпы, как старая редиска.
Маяковский
['причесать', 'хихикать', 'старый', 'вытянуться', 'сразу']
Какая очаровательная ночь! Эта, указывает на девушку, что была вчера, та? Выговорили на тротуаре поч — перекинулось на шины та. Город вывернулся вдруг. Пьяный на шляпы полез.
Маяковский
['пьяный', 'вывернуться', 'девушка', 'тротуар', 'ночь']
Вывески разинули испуг. Выплевывали то О, то . А на горе, где плакало темно и город робкий прилез, поверилось: обрюзгло О и гадко покорное .
Маяковский
['плакать', 'повериться', 'гора', 'темно', 'город']
Я сошью себе черные штаны из бархата голоса моего. Желтую кофту из трех аршин заката. По Невскому мира, по лощеным полосам его, профланирую шагом ДонЖуана и фата. Пусть земля кричит, в покое обабившись: Ты зеленые весны идешь насиловать! Я брошу солнцу, нагло осклабившись: На глади асфальта мне хорошо грассировать! Не потому ли, что небо голубо, а земля мне любовница в этой праздничной чистке, я дарю вам стихи, веселые, как бибабо, и острые и нужные, как зубочистки!
Маяковский
['обабиться', 'солнце', 'любовница', 'голубой', 'зубочистка']
Женщины, любящие мое мясо, и эта девушка, смотрящая на меня, как на брата, закидайте улыбками меня, поэта, — я цветами нашью их мне на кофту фата! Послушайте! Ведь, если звезды зажигают — значит — это комунибудь нужно? Значит — ктото хочет, чтобы они были? Значит — ктото называет эти плевочки жемчужиной? И, надрываясь в метелях полуденной пыли, врывается к богу, боится, что опоздал, плачет, целует ему жилистую руку, просит — чтоб обязательно была звезда!
Маяковский
['любящий', 'зажигать', 'опоздать', 'мясо', 'брат']
— клянется — не перенесет эту беззвездную муку! А после ходит тревожный, но спокойный наружно. Говорит комуто: Ведь теперь тебе ничего? Не страшно? Да?! Послушайте!
Маяковский
['клясться', 'тревожный', 'послушать', 'спокойный', 'ходить']
Ведь, если звезды зажигают — значит — это комунибудь нужно? Значит — это необходимо, чтобы каждый вечер над крышами загоралась хоть одна звезда?! Улица провалилась, как нос сифилитика. Река — сладострастье, растекшееся в слюни. Отбросив белье до последнего листика, сады похабно развалились в июне.
Маяковский
['загораться', 'сладострастие', 'провалиться', 'река', 'сад']
Я вышел на площадь, выжженный квартал надел на голову, как рыжий парик. Людям страшно — у меня изо рта шевелит ногами непрожеванный крик. Но меня не осудят, но меня не облают, как пророку, цветами устелят мне след. Все эти, провалившиеся носами, знают: я — ваш поэт. Как трактир, мне страшен ваш страшный суд! Меня одного сквозь горящие здания проститутки, как святыню, на руках понесут и покажут богу в свое оправдание.
Маяковский
['осудить', 'гореть', 'поэт', 'проститутка', 'пророк']
И бог заплачет над моею книжкой! Не слова — судороги, слипшиеся комом; и побежит по небу с моими стихами подмышкой и будет, задыхаясь, читать их своим знакомым. В ушах обрывки теплого бала, а с севера — снега седей — туман, с кровожадным лицом каннибала, жевал невкусных людей. Часы нависали, как грубая брань, за пятым навис шестой. А с неба смотрела какаято дрянь величественно, как Лев Толстой.
Маяковский
['задыхаться', 'каннибал', 'снег', 'знакомый', 'шестой']
Вечернюю!Вечернюю!Вечернюю! Италия!Германия!Австрия! И на площадь, мрачно очерченную чернью, багровой крови пролилась струя! Морду в кровь разбила кофейня, зверьим криком багрима: Отравим кровью игры Рейна! Громами ядер на мрамор Рима! С неба, изодранного о штыков жала, слёзы звезд просеивались, как мука в сите, и подошвами сжатая жалость визжала: Ах, пустите, пустите, пустите!
Маяковский
['австрия', 'гром', 'отравить', 'германия', 'рим']
Бронзовые генералы на граненом цоколе молили: Раскуйте, и мы поедем! Прощающейся конницы поцелуи цокали, и пехоте хотелось к убийце — победе. Громоздящемуся городу уродился во сне хохочущий голос пушечного баса, а с запада падает красный снег сочными клочьями человечьего мяса. Вздувается у площади за ротой рота, у злящейся на лбу вздуваются вены. Постойте, шашки о шелк кокоток вытрем, вытрем в бульварах Вены!
Маяковский
['вздуваться', 'конница', 'мясо', 'пехота', 'запад']
Газетчики надрывались: Купите вечернюю! Италия!Германия!Австрия! А из ночи, мрачно очерченной чернью, багровой крови лилась и лилась струя. По черным улицам белые матери судорожно простерлись, как по гробу глазет. Вплакались в орущих о побитом неприятеле: Ах, закройте, закройте глаза газет! Письмо. Мама, громче! Дым.
Маяковский
['австрия', 'надрываться', 'германия', 'газетчик', 'италия']
Дым. Дым еще! Что вы мямлите, мама, мне? Видите — весь воздух вымощен громыхающим под ядрами камнем! Ма — а а — ма! Сейчас притащили израненный вечер. Крепился долго, кургузый, шершавый, и вдруг, — надломивши тучные плечи, расплакался, бедный, на шее Варшавы.
Маяковский
['надломить', 'дым', 'долго', 'бедный', 'мама']
Звезды в платочках из синего ситца визжали: Убит, дорогой, дорогой мой! И глаз новолуния страшно косится на мертвый кулак с зажатой обоймой. Сбежались смотреть литовские села, как, поцелуем в обрубок вкована, слезя золотые глаза костелов, пальцы улиц ломала Ковна.
Маяковский
['ломать', 'убить', 'поцелуй', 'синий', 'новолуние']
А вечер кричит, безногий, безрукий: Неправда, я еще могус — хе!— выбряцав шпоры в горящей мазурке, выкрутить русый ус! Звонок. Что вы, мама?
Маяковский
['выбряцать', 'гореть', 'звонок', 'мама', 'вечер']
Белая, белая, как на гробе глазет. Оставьте! О нем это, об убитом, телеграмма. Ах, закройте, закройте глаза газет! Скрипка издергалась, упрашивая, и вдруг разревелась так подетски, что барабан не выдержал: Хорошо, хорошо, хорошо!
Маяковский
['разреветься', 'гроб', 'скрипка', 'телеграмма', 'белый']
А сам устал, не дослушал скрипкиной речи, шмыгнул на горящий Кузнецкий и ушел. Оркестр чужо смотрел, как выплакивалась скрипка без слов, без такта, и только гдето глупая тарелка вылязгивала: Что это?
Маяковский
['устать', 'оркестр', 'кузнецкий', 'речь', 'гореть']
Как это? А когда геликон — меднорожий, потный, крикнул: Дура, плакса, вытри!— я встал, шатаясь полез через ноты, сгибающиеся под ужасом пюпитры, зачемто крикнул: Боже!, Бросился на деревянную шею: Знаете что, скрипка?
Маяковский
['крикнуть', 'меднорожий', 'потный', 'бог', 'деревянный']
Мы ужасно похожи: я вот тоже ору — а доказать ничего не умею! Музыканты смеются: Влип как! Пришел к деревянной невесте! Голова! А мне — наплевать! Я — хороший. Знаете что, скрипка?
Маяковский
['скрипка', 'смеяться', 'невеста', 'доказать', 'ужасно']
Давайте — будем жить вместе! А? Войне ли думать: Некрасиво в шраме? Ей ли жалеть городов гиль? Как хороший игрок, раскидала шарами смерть черепа в лузы могил.
Маяковский
['жалеть', 'череп', 'война', 'жить', 'думать']
Горит материк. Страны — на нет. Прилизанная треплется мира челка. Слышите? Хорошо? Почище кастаньет. Это вам не на счетах щелкать. А мне не жалко. Лица не выгрущу. Пусть из нежного делают казака.
Маяковский
['выгрустить', 'материк', 'казак', 'гореть', 'слышать']
Посланный на выучку новому игрищу, вернется облеченный в новый закал. Была душа поэтами рыта. Сияющий говорит о любом. Сердце — с длинноволосыми открыток благороднейший альбом. А теперь попробуй.
Маяковский
['поэт', 'альбом', 'сердце', 'рытый', 'любой']
Сунь ему Анатэм. В норах мистики вели ему мышиться. Теперь у него душа канатом, и хоть гвоздь вбивай ей — каждая мышца. Ему ли ныть в квартирной яме? А такая нравится манера вам: нежность из памяти вырвать с корнями, головы скрутить орущим нервам.
Маяковский
['ныть', 'нравиться', 'мистика', 'яма', 'квартирный']
Туда! В мировую кузню, в ремонт. Вернетесь. О новой поведаю Спарте я. А слабым смерть, маркер времен, ори: Партия! Я живу на Большой Пресне, , .
Маяковский
['орь', 'смерть', 'ремонт', 'жить', 'партия']
Место спокойненькое. Тихонькое. Ну? Кажется — какое мне дело, что гдето в буремире взяли и выдумали войну? Ночь пришла. Хорошая. Вкрадчивая. И чего это барышни некоторые дрожат, пугливо поворачивая глаза громадные, как прожекторы?
Маяковский
['пугливо', 'спокойненький', 'выдумать', 'война', 'прожектор']
Уличные толпы к небесной влаге припали горящими устами, а город, вытрепав ручонкифлаги, молится и молится красными крестами. Простоволосая церковка бульварному изголовью припала, — набитый слезами куль, — а у бульвара цветники истекают кровью, как сердце, изодранное пальцами пуль. Тревога жиреет и жиреет, жрет зачерствевший разум.
Маяковский
['слеза', 'гореть', 'крест', 'жрать', 'небесный']
Уже у Ноева оранжереи покрылись смертельнобледным газом! Скажите Москве — пускай удержится! Не надо! Пусть не трясется! Через секунду встречу я неб самодержца, — возьму и убью солнце! Видите!
Маяковский
['смертельнобледный', 'москва', 'газ', 'оранжерея', 'встреча']
Флаги по небу полощет. Вот он! Жирен и рыж. Красным копытом грохнув о площадь, въезжает по трупам крыш! Тебе, орущему: Разрушу, разрушу!, вырезавшему ночь из окровавленных карнизов, я, сохранивший бесстрашную душу, бросаю вызов!
Маяковский
['разрушить', 'красный', 'бесстрашный', 'ночь', 'флаг']
Идите, изъеденные бессонницей, сложите в костер лица! Все равно! Это нам последнее солнце — солнце Аустерлица! Идите, сумасшедшие, из России, Польши. Сегодня я — Наполеон! Я полководец и больше. Сравните: я и — он! Он раз чуме приблизился троном, смелостью смерть поправ, — я каждый день иду к зачумленным по тысячам русских Яфф!
Маяковский
['наполеон', 'полководец', 'бессонница', 'большой', 'россия']
Он раз, не дрогнув, стал под пули и славится столетий сто, — а я прошел в одном лишь июле тысячу Аркольских мостов! Мой крик в граните времени выбит, и будет греметь и гремит, оттого, что в сердце, выжженном, как Египет, есть тысяча тысяч пирамид! За мной, изъеденные бессонницей! Выше!
Маяковский
['греметь', 'египет', 'столетие', 'бессонница', 'июль']
В костер лица! Здравствуй, мое предсмертное солнце, солнце Аустерлица! Люди! Будет! На солнце! Прямо! Солнце съежится аж! Громче из сжатого горла храма хрипи, похоронный марш!
Маяковский
['похоронный', 'громкий', 'аустерлица', 'марш', 'солнце']
Люди! Когда канонизируете имена погибших, меня известней, — помните: еще одного убила война — поэта с Большой Пресни! Вам, проживающим за оргией оргию, имеющим ванную и теплый клозет! Как вам не стыдно о представленных к Георгию вычитывать из столбцов газет?!
Маяковский
['поэт', 'стыдно', 'георгий', 'война', 'убить']
Знаете ли вы, бездарные, многие, думающие, нажраться лучше как, — может быть, сейчас бомбой ноги выдрало у Петрова поручика?.. Если б он, приведенный на убой, вдруг увидел, израненный, как вы измазанной в котлете губой похотливо напеваете Северянина! Вам ли, любящим баб да блюда, жизнь отдавать в угоду?! Я лучше в баре блядям буду подавать ананасную воду!
Маяковский
['нажраться', 'котлета', 'любящий', 'бар', 'северянин']
По Красному морю плывут каторжане, трудом выгребая галеру, рыком покрыв кандальное ржанье, орут о родине Перу. О рае Перу орут перуанцы, где птицы, танцы, бабы и где над венцами цветов померанца были до небес баобабы. Банан, ананасы!Радостей груда! Вино в запечатанной посуде Но вот неизвестно зачем и откуда на Перу наперли судьи!
Маяковский
['ананас', 'красный', 'птица', 'труд', 'танец']
И птиц, и танцы, и их перуанок кругом обложили статьями. Глаза у судьи — пара жестянок мерцает в помойной яме. Попал павлин оранжевосиний под глаз его строгий, как пост, — и вылинял моментально павлиний великолепный хвост! А возле Перу летали по прерии птички такие — колибри; судья поймал и пух и перья бедной колибри выбрил.
Маяковский
['павлин', 'перуанка', 'летать', 'строгий', 'танец']
И нет ни в одной долине ныне гор, вулканом горящих. Судья написал на каждой долине: Долина для некурящих. В бедном Перу стихи мои даже в запрете под страхом пыток. Судья сказал: Те, что в продаже, тоже спиртной напиток. Экватор дрожит от кандальных звонов. А в Перу бесптичье, безлюдье Лишь, злобно забившись под своды законов, живут унылые судьи.
Маяковский
['унылый', 'вулкан', 'долина', 'судья', 'напиток']
А знаете, всетаки жаль перуанца. Зря ему дали галеру. Судьи мешают и птице, и танцу, и мне, и вам, и Перу. Народонаселение всей империи — люди, птицы, сороконожки, ощетинив щетину, выперев перья, с отчаянным любопытством висят на окошке. И солнце интересуется, и апрель еще, даже заинтересовало трубочиста черного удивительное, необыкновенное зрелище — фигура знаменитого ученого.
Маяковский
['отчаянный', 'птица', 'империя', 'учёный', 'танец']
Смотрят: и ни одного человеческого качества. Не человек, а двуногое бессилие, с головой, откусанной начисто трактатом О бородавках в Бразилии. Вгрызлись в букву едящие глаза, — ах, как букву жалко! Так, должно быть, жевал вымирающий ихтиозавр случайно попавшую в челюсти фиалку. Искривился позвоночник, как оглоблей ударенный, но ученому ли думать о пустяковом изъяне? Он знает отлично написанное у Дарвина, что мы — лишь потомки обезьяньи.
Маяковский
['обезьяний', 'жалко', 'фиалка', 'учёный', 'написать']
Просочится солнце в крохотную щелку, как маленькая гноящаяся ранка, и спрячется на пыльную полку, где громоздится на банке банка. Сердце девушки, вываренное в иоде. Окаменелый обломок позапрошлого лета. И еще на булавке чтото вроде засушенного хвоста небольшой кометы. Сидит все ночи.Солнце изза домишки опять осклабилось на людские безобразия, и внизу по тротуарам опять приготовишки деятельно ходят в гимназии.
Маяковский
['гноиться', 'комета', 'лето', 'банк', 'ночи']
Проходят красноухие, а ему не нудно, что растет человек глуп и покорен; ведь зато он может ежесекундно извлекать квадратный корень. По морям, играя, носится с миноносцем миноносица. Льнет, как будто к меду осочка, к миноносцу миноносочка. И конца б не довелось ему, благодушью миноносьему. Вдруг прожектор, вздев на нос очки, впился в спину миноносочки.
Маяковский
['льнуть', 'миноносица', 'покорный', 'море', 'играть']
Как взревет медноголосина: Рррастакая миноносина! Прямо ль, влево ль, вправо ль бросится, а сбежала миноносица. Но ударить удалось ему по ребру по миноносьему. Плач и вой морями носится: овдовела миноносица. И чего это несносен нам мир в семействе миноносином? Среди тонконогих, жидких кровью, трудом поворачивая шею бычью, на сытый праздник тучному здоровью людей из мяса я зычно кличу!
Маяковский
['вой', 'мясо', 'миноносий', 'кровь', 'семейство']
Чтоб бешеной пляской землю овить, скучную, как банка консервов, давайте весенних бабочек ловить сетью ненужных нервов! И по камням острым, как глаза ораторов, красавцыотцы здоровых томов, потащим мордами умных психиатров и бросим за решетки сумасшедших домов! А сами сквозь город, иссохший как Онания, с толпой фонарей желтолицых, как скопцы, голодным самкам накормим желания, поросшие шерстью красавцысамцы!
Маяковский
['красавцыотец', 'скучный', 'психиатр', 'банк', 'накормить']
От страсти извозчика и разговорчивой прачки невзрачный детеныш в результате вытек. Мальчик — не мусор, не вывезешь на тачке. Мать поплакала и назвала его: критик. Отец, в разговорах вспоминая родословные, любил поспорить о правах материнства. Такое воспитание, светское и салонное, оберегало мальчика от уклона в свинство. Как роется дворником к кухарке сапа, щебетала мамаша и кальсоны мыла; от мамаши мальчик унаследовал запах и способность вникать легко и без мыла.
Маяковский
['поплакать', 'отец', 'кухарка', 'салонный', 'разговор']
Когда он вырос приблизительно с полено и веснушки рассыпались, как рыжики на блюде, его изящным ударом колена провели на улицу, чтобы вышел в люди. Много ль человеку нужно?— Клочок — небольшие штаны и чтонибудь из хлеба. Он носом, хорошеньким, как построчный пятачок, обнюхал приятное газетное небо. И какойто обладатель какогото имени нежнейший в двери услыхал стук. И скоро критик из имениного вымени выдоил и брюки, и булку, и галстук.
Маяковский
['хлеб', 'штаны', 'рассыпаться', 'изящный', 'критик']
Легко смотреть ему, обутому и одетому, молодых искателей изысканные игры и думать: хорошо — ну, хотя бы этому потрогать зубенками шальные икры. Но если просочится в газетной сети о том, как велик был Пушкин или Дант, кажется, будто разлагается в газете громадный и жирный официант. И когда вы, наконец, в столетний юбилей продерете глазки в кадильной гари, имя его первое, голубицы белей, чисто засияет на поднесенном портсигаре.
Маяковский
['кадильный', 'столетний', 'газетный', 'официант', 'пушкин']
Писатели, нас много.Собирайте миллион. И богадельню критикам построим в Ницце. Вы думаете — легко им наше белье ежедневно прополаскивать в газетной странице! Слава вам, идущие обедать миллионы! И уже успевшие наесться тысячи! Выдумавшие каши, бифштексы, бульоны и тысячи блюдищ всяческой пищи. Если ударами ядр тысячи Реймсов разбить удалось бы — попрежнему будут ножки у пулярд, и дышать попрежнему будет ростбиф!
Маяковский
['наесться', 'бифштекс', 'ростбиф', 'писатель', 'построить']
Желудок в панаме!Тебя ль заразят величием смерти для новой эры?! Желудку ничем болеть нельзя, кроме аппендицита и холеры! Пусть в сале совсем потонут зрачки — все равно их зря отец твой выделал; на слепую кишку хоть надень очки, кишка все равно ничего б не видела. Ты так не хуже!Наоборот, если б рот один, без глаз, без затылка — сразу могла б поместиться в рот целая фаршированная тыква.
Маяковский
['желудок', 'заразить', 'слепой', 'отец', 'панама']
Лежи спокойно, безглазый, безухий, с куском пирога в руке, а дети твои у тебя на брюхе будут играть в крокет. Спи, не тревожась картиной крови и тем, что пожаром мир опоясан, — молоком богаты силы коровьи, и безмерно богатство бычьего мяса. Если взрежется последняя шея бычья и злак последний с камня серого, ты, верный раб твоего обычая, из звезд сфабрикуешь консервы.
Маяковский
['спать', 'мясо', 'молоко', 'богатство', 'ребёнок']
А если умрешь от котлет и бульонов, на памятнике прикажем высечь: Из столькихто и столькихто котлет миллионов — твоих четыреста тысяч. Ты, который трудишься, сапоги ли чистишь, бухгалтер или бухгалтерова помощница, ты, чье лицо от дел и тощищи помятое и зеленое, как трешница. Портной, например.Чего ты ради эти брюки принес к примерке? У тебя совершенно нету дядей, а если есть, то небогатый, не мрет и не в Америке.
Маяковский
['бульон', 'бухгалтер', 'трудиться', 'умереть', 'зелёный']
Говорю тебе я, начитанный и умный: ни Пушкин, ни Щепкин, ни Врубель ни строчке, ни позе, ни краске надуманной не верили — а верили в рубль. Живешь утюжить и ножницами раниться. Уже сединою бороду перевил, а видел ты когданибудь, как померанец растет себе и растет на дереве? Потеете и трудитесь, трудитесь и потеете, вытелятся и вытянутся какието дети, мальчики — бухгалтеры, девочки — помощницы, те и те будут потеть, как потели эти.
Маяковский
['вытелиться', 'борода', 'бухгалтер', 'ножницы', 'пушкин']
А я вчера, не насилуемый никем, просто, снял в «железку» по шестой руке три тысячи двести — со ста. Ничего, если, приложивши палец ко рту, зубоскалят, будто помог тем, что у меня такойто и такойто туз мягко помечен ногтем. Игроческие очи из ночи блестели, как два рубля, я разгружал когото, как настойчивый рабочий разгружает трюм корабля.
Маяковский
['зубоскалить', 'сто', 'просто', 'корабль', 'рабочий']
Слава тому, кто первый нашел, как без труда и хитрости, чистоплотно и хорошо карманы ближнему вывернуть и вытрясти! И когда говорят мне, что труд, и еще, и еще будто хрен натирают на заржавленной терке я ласково спрашиваю, взяв за плечо: А вы прикупаете к пятерке? Ну, это совершенно невыносимо! Весь как есть искусан злобой. Злюсь не так, как могли бы вы: как собака лицо луны гололобой — взял бы и все обвыл.
Маяковский
['искусать', 'собака', 'плечо', 'луна', 'первый']
Нервы, должно быть Выйду, погуляю. И на улице не успокоился ни на ком я. Какаято прокричала про добрый вечер. Надо ответить: она — знакомая. Хочу. Чувствую — не могу почеловечьи. Что это за безобразие!
Маяковский
['прокричать', 'успокоиться', 'погулять', 'знакомый', 'вечер']
Сплю я, что ли? Ощупал себя: такой же, как был, лицо такое же, к какому привык. Тронул губу, а у меня изпод губы — клык. Скорее закрыл лицо, как будто сморкаюсь. Бросился к дому, шаги удвоив. Бережно огибаю полицейский пост, вдруг оглушительное: Городовой!
Маяковский
['спать', 'привыкнуть', 'губа', 'полицейский', 'удвоить']
Хвост! Провел рукой и — остолбенел! Этогото, всяких клыков почище, я и не заметил в бешеном скаче: у меня изпод пиджака развеерился хвостище и вьется сзади, большой, собачий. Что теперь? Один заорал, толпу растя.
Маяковский
['заорать', 'хвост', 'собачий', 'растить', 'чистый']
Второму прибавился третий, четвертый. Смяли старушонку. Она, крестясь, чтото кричала про черта. И когда, ощетинив в лицо усищавеники, толпа навалилась, огромная, злая, я стал на четвереньки и залаял: Гав! гав! гав! В ресторане было от электричества рыжо.
Маяковский
['кричать', 'четвёртый', 'старушонка', 'ресторан', 'креститься']
Кресла облиты в дамскую мякоть. Когда обиженный выбежал дирижер, приказал музыкантам плакать. И сразу тому, который в бороду толстую семгу вкусно нес, труба — изловчившись — в сытую морду ударила горстью медных слез. Еще не успел он, между икотами, выпихнуть крик в золотую челюсть, его избитые тромбонами и фаготами смяли и скакали через.
Маяковский
['плакать', 'тромбон', 'вкусно', 'икота', 'скакать']
Когда последний не дополз до двери, умер щекою в соусе, приказав музыкантам выть позверьи — дирижер обезумел вовсе! В самые зубы туше опоенной втиснул трубу, как медный калач, дул и слушал — раздутым удвоенный, мечется в брюхе плач. Когда наутро, от злобы не евший, хозяин принес расчет, дирижер на люстре уже посиневший висел и синел еще.
Маяковский
['обезуметь', 'дирижёр', 'хозяин', 'зуб', 'соус']

Dataset Card for "russian_poetry_with_keywords"

More Information needed

Downloads last month
47
Edit dataset card