--- 1.pdf --- СОЧИНЕНИЯ m СрилософскоЕ ЦАСЛЕДИЕ АРИСТОТЕЛЬ СОЧИНЕНИЯ В ЧЕТЫРЕХ ТОМАХ ТОМ 1 АКАДЕМИЯ HAVK СССР ИНСТИТУТ философии ИЗДАТЕЛЬСТВО СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ « МЫСЛЬ » МОСКВА — ι 9 7 k 1Φ Α81 РЕДАКЦИИ ФИЛОСОФСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ РЕДАКТОР ПЕРВОГО ТОМА \В. Ф. АСМУС] A m/m" " fi подписное © Издательство «Мысль». 1976 МЕТАФИЗИКА * АРИСТОТЕЛЯ I. ПРЕДПОСЫЛКА МЕТАФИЗИКИ АРИСТОТЕЛЯ: КРИТИКА ПЛАТОНОВСКОЙ ТЕОРИИ «ИДЕИ» Через всю «Метафизику» Аристотеля проходит — как ее предпосылка и руководящая мысль — критика осповного учения Платона — учения об «идеях». В центре внимания Платона стоял вопрос о значе­нии понятий для бытия и для знания. Платон опи­рался в своей онтологии па учение Сократа о роли, какую для познания бытия играют понятия, так как познание направлено па неизменную сущпость вещей и так как основные свойства вещи — свойства, раскры­вающиеся в попятии о пей. Это учепие Платон исполь­зовал для утверждения, будто понятия не только паши мысли о бытии, но и сами не что иное, как бытие, 1 Происхождение термина «метафизика» случайно. В I в. до н. э. греческий ученый Андроник из Родоса решил привести в порядок и «переиздать», т. с. исправить и заново перепи­сать, рукописи Аристотеля. В своем издании Андроник вслед за группой сочинений, относящихся к физике (ta physika), поместил группу трактатов, в которых Аристотель рассматри­вал вопросы, относящиеся к проблемам бытия и позпаиия. Андроник объединил эти сочипепия под названием «То, что [идет] после физики» (ta meta ta physika). Со временем тер­мин этот («метафизика») приобрел особое философское значе­ние. Им стали обозначать вообще все философские учения о началах (принципах) бытия вещей и о началах их познания, иначе говоря, высшие вопросы онтологии и гносеологии (тео­рии познания). Но термин этот («метафизика») стал приме­няться не только как термин, означающий высший («первый») предмет философии. Он стал применяться и как термин, ха­рактеризующий метод философского исследования. «Метафи­зическим» познанием стали характеризовать познание, опи­рающееся не па чувственное созерцание, а на умозрение, на созерцание интеллектуальное. Это — то, что ум «видит» в вещи как составляющее ее сущность. «Метафизическое» познание — познание сути вещей, сущностное видение, сущностное созер­цание. Именно в таком значении термин «метафизика» упо­требляется в нашей вступительной статье. 5 и притом бытпе истинно сущее. Понятия не только гносеологические или логические образы, а прежде все­го «бытийные», онтологические сущности. Как сущно­сти они не зависимы от чувственного колеблющегося существования вещей. Они существуют сами по себе, самобытно и безусловно. Вопрос о значении понятий для бытия и для зна­ния — центральный также и для Аристотеля. Разраба­тывая этот вопрос, Аристотель стремится точно опре­делить свою позицию по отношению к учению Пла­тона об «идеях». Так же, как и Платон, Аристотель полагает, что с помощью понятий позпаются сущест­венные, коренные π неизменные свойства бытия. Так же, как и Платон, Аристотель считает именно понятия средством познания существеппых свойств предметов. Но, соглашаясь во всем этом с Платоном, Аристотель самым решительным образом возражает против учения Платона о безусловной самобытности понятий, иначе — против учения об их безусловной независимости от ве­щей по бытию. Принципиальное возражение Аристо­теля вызывает платоновское противопоставление по­нятий как единственно действительных сущпостей чувственному бытию. Аристотель указывает и на исто­рический источник этой ложной мысли. Поводом для возппкповения теории «идей» было принятие Платопом гераклитовского учения о непрерывной изменчивости чувственных вещей и стремление найти — в противо­вес гераклитовскому потоку — вечно пребывающие предметы, которые в качестве таких были бы способны стать объектами знания. Аристотель говорит, что к уче­нию об «идеях» «пришли те, кто был убежден в истин­ности взглядов Гераклита, согласно которым все чув­ственно воспринимаемое постоянно течет; так что если есть знание и разумение чего-то, то помимо чувствеппо воспринимаемого должны существовать другие сущ­ности (physeis), постоянно пребывающие, ибо о те­кучем,— поясняет Аристотель,— знания не бывает» («Метафизика» XIII 4, 1078 Ь 12-17). Но Аристотель не только указывает исторический источник учения Платона об «идеях». В 4-й и 5-й гла­вах 13-й книги «Метафизики» Аристотель развивает подробную критику учения Платона об «идеях» как о самобытных сущностях, отделенных от мира чувст­венных вещей, а в ряде других мест противопоставляет б атому учению собственное учение об отношении чувст­венных вещей к понятиям. Возражения Аристотеля против ученпя Платона об «идеях» могут быть сведены в основном к четырем. Первое π основное из этих возражений Аристотеля состоит в том, что предположение Платона об «идеях» как самостоятельном бытии, отдельном от существова­ния чувственных вещей, бесполезно как для познания этих вещей, так и для объяснения их бытия. Гипотеза о существовании «идей» не дает знанию о вещах ни­чего нового, так как платоновские «идеи» по существу простые копии, или двойники чувственных вещей: вводя «идеи», Платон только удваивает мир сущест­вующих уже вещей, но пе раскрывает для знания ни­каких новых свойств в самой их природе; в содержа­нии «идей» нет пнчего, чем опи отличались бы от со­ответствующих им чувственных вещей. Согласно Пла­тону, общее имеется в «идеях». Но так как опо имеется и в отдельных чувственных вещах и так как в «идеях» оно то же, что и в отдельных вещах, то в «идеях» не может быть никакого содержания, какого бы пе было в вещах. Например, «идея» человека (человек сам по себе, в своей сути) ровно ничем пе отличается от сово­купности общих признаков, принадлежащих каждому отдельному чувственному человеку. Второе возражение Аристотеля против теории «идей» состоит в том, что постулируемая Платопом область, или мир, «идей» бесполезпа не только для позпапия, но и для чувственного существования вещей. Чтобы иметь значепне для такого существования, царство «идей» должно принадлежать к области чувственных вещей. Но это невозможно, так как у Платона область «идей» начисто обособлена от мира чувственных вещей. Поэтому не может быть какого-либо основания для ка­кого бы то ни было отношения между ними. Платон понимает, что вопрос об отношении между обоими мирами необходимо должен возникнуть. Но Платон слишком легко надеется обойти неизбежные при решении этого вопроса трудности. Он думает от­делаться от них при помощи разъяснения, согласно которому вещи чувственного мира «причастны» «иде­ям». Это объяснение очевидпо повторяет прием пифа­горейцев, которые на вопрос об отношении вещей к «числам» отвечали, будто чувственные вещи сущест-7 вуют «по подражанию» числам. Однако, согласно убеж­дению Аристотеля, и ответ пифагорейцев, и ответ Пла­тона — вовсе не объяснение, а всего лишь только ме­тафора. В частности, и у Платона слово «причастпы» вовсе не дает строгого и вразумительного определения отношения между обоими мирами. Но такое определе­ние, согласно Аристотелю, и невозможно, так как по­стулируемые Платоном «идеи» не непосредственные сущности вещей. Так отклоняет Аристотель учение Платона об от­ношении чувственных вещей к «идеям» по бытию. Третье возражение Аристотеля против платонов­ской теории «идей» основывается на рассмотрении пла­тоновского учения о логических отношениях «идей». Это, во-первых, логические отношения между самими «идеями» и, во-вторых, отношения между «идеями» и чувственными вещами. Логическое отношение между «идеями» есть отно­шение общих «идей» к «идеям» частным. При этом, по воззрению Платона, общее — сущность частного. Но положение об отношении общих «идей» к частным и положение о субстанциальности «идей», по мнению Аристотеля, противоречат друг другу. А именно: со­гласно гипотезе Платона, выходит, будто одна и та же «идея» может быть одновременно и субстанцией и не­су бстапцней: субстанцией, так как, будучи по отно­шению к подчиненной ей частной «идее» более общей, она имеется налицо или отображается в этой частной «идее» как ее сущность; несубстанцией — по отноше­нию к более общей «идее», которая и есть ее субстан­ция. Но Платон, по мысли Аристотеля, впутывается в противоречие также и в своем учепии об отношении между областью чувственных вещей и областью «идей». Платон признает, что вещи чувственного мира заклю­чают в себе нечто общее для них. Но общее — как общее — не может быть простой составной частью от­дельных вещей. Отсюда Платон выводит, будто общее образует вполне особый мир, отделенный от мира чув­ственных вещей и совершенно самобытный. Итак, от­дельно существуют и вещь, и ее «идея». Но мир ве­щей— отображение мира «идей»; поэтому между каж­дой отдельной вещью и ее «идеей» должно существо­вать нечто сходное и общее для них обеих. И если 8 по отношению к миру чувственных вещей необходимо допустить отдельный от пего и самобытный мир «идей», то точно так же по отношению к тому общему, что имеется между миром вещей и миром «идей», должен быть допущен — в качестве вполне самобытного — новый мир «идей». Это будет уже второй мир «идей», возвышающийся одинаково и над первым миром «идей», и над миром отдельных чувственных вещей. Но между этим новым, или вторым, миром «идей», с одной стороны, а также первым миром «идей» и ми­ром чувственных вещей — с другой, в свою очередь существует общее. И если в силу сходства мира вещей с первым миром «идей» оказалось необходимым пред­положить второй мир «идей», то на том же основании — в силу сходства второго мира «идей» с первым, а также с миром чувственных вещей — необходимо предполо­жить существование особого общего между ними, т. е. существование третьего мира «идей». При последова­тельном развитии этой аргументации пришлось бы прийти к выводу, что пад областью чувственных ве­щей высится не один-едипствеппый самобытный мир «идей», а бесчисленное множество таких миров. Это возражение Аристотеля против теории «идей» Платона получило впоследствии название «третий че­ловек». Поводом для такого названия было то, что, согласно Платону, кроме чувственного человека и кро­ме «идеи» человека (или «второго человека») необхо­димо допустить также существование еще одной (воз­вышающейся над ними) «идеи» человека. Эта «идея» охватывает общее между первой «идеей» и чувствен­ным человеком. Она и есть «третий человек». Четвертое возражение Аристотеля против теории «идей» Платона состоит в указании, что теория эта не дает и не может дать объяснение важному свойству вещей чувственного мира — их движению и становле­нию, возникновению и гибели. Так как «идеи» обра­зуют, по Платону, особый и совершенно отдельный, замкнутый мир сущностей, то Платоп не способен ука­зать причину непрерывно происходящего в чувствен­ном мире изменения и движения. В одном месте «Метафизики» (XIII 9, 1086 а 30— 1086 b 13) Аристотель указывает, что основная при­чина трудностей, в каких запутался Платоп со своей теорией «идей», состоит в абсолютном обособлении 9 общего от единичного и в противопоставлении их друг другу. По Аристотелю, повод к этому дал Сократ свои­ми «определениями». Однако Сократ во всяком случае не отделил общее от единичного. И он «правильно рас­судил, не отделив их». Аристотель соглашается с тем, что, «с одной стороны, без общего нельзя получить знание», но, с другой стороны, «отделение общего от единичного приводит к затруднениям относительно идеи». В поэднейший период своей деятельности Платон сблизился с пифагорейцами, испытал их влияние и сам стал оказывать на них влияние. Близость Платона к пифагорейцам сказалась не только в космологии, но и в понимании природы «идей», которые были в этот период отождествлепы у Платона с числами. В XIII книге «Метафизики» Аристотель подвергает критике также и этот позднейший вариант платонов­ского учения об «идеях». В основе этой критики лежит взгляд па число как на достигаемую при помощи поня­тия абстракцию некоторых сторон или свойств вещей. Такие абстракции, бесспорно, существуют, по возмож­ность их доказывает вовсе не то, что утверждают Пла­тон и платопнки. Общие положения в математических науках относятся не к каким-либо обособленным иде­альным математическим предметам, существующим «помимо [пространственных] величин и чисел, а именно к ним...» («Метафизика» XIII 3, 1077 b 17—19). Например, поскольку вещи берутся — в абстракции — только как движущиеся, о них возможно много рас­суждений «независимо от того, что есть каждая из этих вещей и какие у них привходящие свойства, и из-за этого нет необходимости, чтобы существовало что-то движущееся, отдельное от чувственно воспринимае­мых вещей, или чтобы в них имелась [для движения] какая-то особая сущность» («Метафизика» XIII 3, 1077 b 22-27). Конечно, в известном смысле математика — наука не о чувственных предметах, но эти ее нечувственные предметы вовсе не «идеи» Платона, пребывающие в пе-чувственпом мире, обособленном и отдельном от чув­ственных вещей. Правда, предметы, которые изучает математика и которые имеют привходящее свойство быть чувственными, математика изучает не поскольку они чувственны. В этом смысле математические науки 10 не пауки о чувственных вещах, однако они не науки о другом, что существовало бы отдельно помимо этих вещей, т. е. об «идеях». И Аристотель вполне одобря­ет прием исследователя арифметики или прием гео­метра, которые в своих абстракциях стремятся «пола­гать отдельно то, что отдельно не существует» («Мета­физика» XIII 3, 1078 а 21—22), но которые тем не менее «рассуждают о том, что на деле существует, и их предмет — существующее» («Метафизика» XIII 3, 1078 а 29-30). Аристотелевская критика Платона и отмежевание от него в вопросе о природе математических предме­тов были высоко оценены В. И. Лениным. Говоря о трудностях, какие выдвигала перед мыслью проблема математических абстракций, Ленин находил, что XIII книга «Метафизики» (гл. 3) «разрешает эти трудности превосходно, отчетливо, ясно, материалистически (ма­тематика и другие науки абстрагируют одну из сторон тела, явления, жизни)» *. Именно этот взгляд Аристотеля на природу матема­тических абстракций сделал его противником не только раннего, но и позднего учепия Платона об «идеях», которые в это время превратились у Платона в пифа­горейские числа. Согласпо Аристотелю, никакие чис­ла — пи счислимые, ни несчислнмые — не могут быть «идеями» в платоновском смысле, а «идеи» не могут быть числами. Рассмотрим в качестве образца аристотелевскую критику отождествления «идей» со счислимыми чис­лами. Так как для структуры числа Аристотель считает существенной однородную счислимость, то одну из ос­новных ошибок платоновской теории числа он видит в подмене числового принципа логическим и эйдети­ческим. Если все единицы в числе сопоставимы и не­различимы, получается число, которое Аристотель на­зывает математическим. Аристотель доказывает, что «идеи» в платоновском смысле такими числами быть не могут. В самом деле, спрашивает Аристотель, каким числом будет, например, «сам-по-себе-человек», или «само-по-себе-живое существо», или какая-либо иная «идея»? В то время как «идея» в каждом случае толь­ко одна, чисел, подобных друг другу и неразличимых, В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 29, стр. 330. И беспредельное множество. Если, например, принять, что «идея» человека, или «сам-по-себе-человек»,— это «тройка», то в таком случае «вот эта тройка нисколько не больше сам-по-себе-человек, чем любая другая» («Метафизика» XIII 7, 1081 а 11 — 12). А если «идеи» не числа, то они «вообще не могут быть» («Мета­физика» XIII 7, 1081 а 12—13), и расположить «идеи» нельзя ни раньше чисел, ни позже их. IL УЧЕНИЕ АРИСТОТЕЛЯ О БЫТИИ (ОНТОЛОГИЯ). УЧЕНИЕ ОБ ОТНОШЕНИИ МЕЖДУ ПОНЯТИЯМИ И ЧУВСТВЕННЫМ БЫТИЕМ На пороге теоретической философии Аристотеля мы встречаем введенное им понятие субстанции («сущно­сти»). Под субстанцией Аристотель понимает бытие вполне самобытное, пребывающее в самом себе, но не в чем-либо ином. Как бытие, не способное пребывать ни в чем ином, субстанция никогда не может выступать в суждении как его предикат или атрибут, а может выступать только как его субъект. Так как общее есть общее для множества предметов, то субстанцией, т. е. бытием вполне самобытным, оно быть не может. Поэтому субстанцией, в аристотелевском смысле, может быть только единичное бытие. Только оно одно самобытно в точном и строгом смысле слова. Для правильного понимания всего дальнейшего ари­стотелевского развития учения о единичном, или суб­станциальном, бытии необходимо помнить, что, ведя свой анализ необходимого объективного, независимого от субъекта бытия, Аристотель неуклонно имеет в виду это бытие как предмет познания, протекающего в поня­тиях. Другими словами, он полагает, что существующее само по себе и потому нисколько не зависимое от со­знания человека бытие уже стало предметом познания, уже породило понятие о бытии и есть в этом смысле уже бытие как содержание понятия. Если забыть или не учесть это важное обстоятельство, то учение Ари­стотеля о бытии может показаться более идеалистиче­ским, чем каково оно в действительности. По Аристотелю, для нашего познания единичное бытие есть сочетание «формы» и «материи». В плане бытия «форма»— сущность предмета. В плане позна-12 ния «форма»—- понятие о предмете или те определения самого по себе существующего предмета, которые мо­гут быть сформулированы в понятии о предмете. То, с чем может иметь дело знание, есть только понятие, заключающее в себе существенные определения пред­мета. Напротив, если мы отвлечемся от понятия, то из всего содержания самого предмета останется то, что уже ни в каком смысле не может стать предметом зна­ния. Чтобы знание было истинным, оно, по Аристотелю, не только должно быть понятием о предмете. Кроме того, самим предметом познания может быть не пре­ходящее, не изменчивое и не текучее бытие, но только бытие непреходящее, пребывающее. Такое позпание возможно, хотя отдельные предметы, в которых только и существует непреходящая сущность, всегда только предметы преходящие, текучие. И такое познание мо­жет быть только познанием «формы». Эта «форма» каждого предмета вечна: она не возникает и не поги­бает. Мы наблюдаем, например, как глыба меди ста­новится медной статуей, получает «форму» статуи. Это нельзя понимать так, словно «форма», т. е. известное мыслимое нами очертание, возникла здесь впервые. Это следует понимать только так, что данный предмет (медь) впервые принимает очертание, которое, однако, как таковое никогда не возникало. Очертание это ста­новится «формой» данной глыбы меди, но «форма» сама по себе не возникает здесь как «форма». Таким образом, в «форме» Аристотеля соединяются вечность и общность. Установление этих определений «формы» дает возможность продолжить исследование субстанции, или самобытного единичного бытия. Пре­дыдущим выяснено, что «форма»—- общее, реально же — единичное. Поэтому, для того чтобы «форма» могла стать «формой» такого-то единичного, или ин­дивидуального, предмета, необходимо, чтобы к «форме» присоединилось еще нечто. Но если к «форме» присоеди­нится нечто, способное быть выраженным посредством определенного понятия, то это вновь будет «форма». Поэтому Аристотель полагает, что присоединяемый к «форме» новый элемент может стать элементом суб­станции только при условии, если он будет совершенно «неопределенным субстратом» или «неопределенной ма­терией». Это тот субстрат (материя), в котором общее 13 («форма») впервые становится определенностью дру­гого бытия. Но сказанным Аристотель не ограничивается. Он раскрывает в подробностях свое понимание процесса, посредством которого и в котором в отдельных предме­тах чувственного мира возникают новые свойства или «материя» принимает «форму». «Материя», или «субстрат», по Аристотелю,— это, во-первых, отсутствие, «лишенность» того определения, которое ей предстоит приобрести как ее определенность, иначе говоря, «материя» есть прежде всего «лишение» «формы». Однако понятие «материя» пе может быть сведено как к своей единственной характеристике — к «лишению» или «отсутствию» «формы», к «отрица­нию» «формы». Когда «материя» принимает опреде­ленность, или «форму» (например, когда глыба меди превращается в медный шар или в медную статую), то основанием этой новой определенности не может быть простое отсутствие («лишение» — отрицание) формы шара или формы статуи. Отсюда следует, за­ключает Аристотель, что «материя» — нечто большее, чем «лишение» (или «отсутствие»). Откуда же в материи берется «форма»? «Форма» эта, отвечает Аристотель, не может возникнуть, во-первых, из бытия. Если бы она возникала из бытия, то нечто, возникающее как новое, возникающее впервые, существовало бы еще до своего возникновения. Но «форма» эта, во-вторых, не могла бы возникнуть и из небытия: ведь из небытия ничто про­изойти не может. Выходит, что то, из чего возникает «форма», не есть ни отсутствие «формы», ни уже воз­никшая, действительная «форма», а есть нечто среднее между отсутствием («лишенностью») «формы» и «фор­мой» действительной. Это среднее между отсутствием бытия и действительным бытием есть, согласно Аристо­телю, бытие «в возможности». Стало быть, действительным, по Аристотелю, ста­новится только то, что обладает «возможностью» стать действительным. Аристотель поясняет свою мысль при­мером. Человек, ранее бывший необразованным, сде­лался образованным. Но образованным он стал не по­тому, что был необразован, не вследствие «лишенности» или «отсутствия» образованности, а потому, что чело­век этот обладал «возможностью» (способностью) стать образованным. Но если это так, то необходимо цри-14 знать, что «материя» («субстрат») заключает в себе или предполагает два определения: 1) отсутствие «фор­мы», которая в ней возникает впоследствии, и 2) воз­можность этой «формы» как уже действительного бы­тия. Первое определение — «лишенность» — всего лишь отрицательное, второе — «возможность» — положитель­ное. В отличие от «материи», которая есть бытие «в воз­можности», «форма» есть «действительность», т. е. осу­ществление возможности. В понятии «материя» («субстрат») Аристотель раз­личает два значения. Под «материей» он разумеет, во-первых, субстрат в безусловном смысле. Это только «материя», или, иначе, чистая возможность. И во-вто­рых, иод «материей» он понимает и такой субстрат, который уже не только возможность, но и действитель­ность. Различие этих понятий Аристотель поясняет па примерах или процессах производства — ремесленного и художествеппого. Рассмотрим, например, сделанный медником медный шар или изваянную скульптором медную статую. И этот шар, и эта статуя существуют в действительности. Но что же в них будет собственно «действительным»? II о статуе, и о шаро у нас име­ются понятия, и каждое из них есть совокупность из­вестных признаков. Если мы считаем статую и шар действительными, то мы приписываем действительность их понятиям. Однако ни шар, ни статуя не понятия. Приписывая им действительность, мы рассматриваем их не в отвлечении от действительности (как Платон рассматривал своп «идеи»), а как реализованные в са­мой действительности, в определенной «материи», в определенном «субстрате». Каким же образом следует мыслить эту «материю» («субстрат») применительно к медной статуе или мед­ному шару? Очевидно, «материей», ставшей шаром (статуей), является в этом случае именно медь.Теперь отвлечемся от понятия шара (шаровидности) как от «формы». Совершенно очевидно, что шар сделало имен­но шаром вовсе не «отсутствие» формы шаровидности. Опыт медника подсказывает, что из меди может быть отлит шар. Выходит, стало быть, что, хотя, по отвле­чении от формы шаровидности, медь есть не шар, она все же возможность шара, или шар «в возможности», иначе, возможность той действительности, какой будет существующий, уже сделанный шар. 15 До сих пор мы рассматривали медь, медную глыбу в качестве «материи» для шара. Но это не единствен­ный способ рассмотрения меди. Мы можем, рассматри­вая медь, совершенно отвлечься от мысли о шаре и поставить вопрос: что есть эта медь сама по себе, неза­висимо от того, что из нее может быть сделан шар? Первый ответ на поставленный вопрос будет: «это медь». Говоря это, мы рассматриваем медь уже пе как возможность для чего-то другого (шара, статуи π т. д.), а как реальность. Меди мы, таким образом, при­писали действительпость. Но для меди как действи­тельности, т. е. как «формы», необходимо указать «ма­терию», в которой эта «форма» осуществляется. Для отыскания и указания этой «материи» Аристо­тель опирается на традицию греческой физики. Начи­ная с Эмпедокла, эта физика утверждала, что все воз­никающие и разрушающиеся материальные предметы представляют различпые сочетания четырех вечных, невозпикающих физических элемептов — огня, воздуха, воды и земли. Стало быть, если глыба меди — действи­тельность («форма»), то «материей» для этой действи­тельности будут четыре физических элемента в неко­тором определенном сочетании. В качестве «материи» для «формы» меди эти четыре элемента, во-первых, «отсутствие» («лишение») меди, еще по медь; во-вто­рых, они «возможность» меди: ведь при определенном их сочетании из них может возникнуть медь. Но и на этом рассмотрение вопроса об отпошеппп «формы» к «материи» у Аристотеля пе закапчивается. Сочетание четырех физических элементов, порождаю­щее вещество меди, не только «материя» для иной действительности. Элементы эти, взятые сами по себе, по отвлечении от мысли о меди, составляют особую π самобытную действительпость. В этом качество они обладают особыми, принадлежащими пм свойствами. Понятие о них слагается из призпаков, которые су­ществуют не только в нашей мысли как признаки по­пятил, они как свойства существуют и осуществляются в какой-то «материи». Таким образом, π на этой ступени анализа мы об­наружим сочетание «формы» и «материи». Четыре физических элемента обладают и «формой», поскольку опи образуют попятие об элементах, реализующихся в некоторой «материи», и должны, кроме того, обладать 16 «материей», так как π для них должен существовать не­кий «субстрат». Что же это за «субстрат»? Если мы отвлечемся от понятия о четырех физических элементах как о дей­ствительности, то этот «субстрат» есть опять-таки, во-первых, «отсутствие» («лишение») признаков, вхо­дящих в понятие об элементах, и, во-вторых, есть воз­можность осуществления этих признаков. И здесь пер­вый момент «субстрата» отрицательный, второй — по­ложительный. Можем ли мы продолжить это «нисхождение» по ступеням абстрагирования сочетаний «форма» — «ма­терия»? Для Аристотеля, который мыслит в этом воп­росе как античный грек, дальнейшее нисходящее дви­жение здесь уже невозможно. «Материя», из которой возникают четыре физических элемента, не обладает уже никакими определенными признаками. Поэтому природа этой «материи» не может быть выражена ни в каком понятии. Но это означает, согласно Аристо­телю, что «субстрат» четырех физических элементов уже не есть действительность и потому не может и рассматриваться как «действительность». Он может су­ществовать и существует только как «материя», только как «возможность» другой, какой угодно действитель­ности. На изложенных размышлениях основывается важ­ное для метафизики Аристотеля различение «первой» π «последней материи». «Последняя материя», соглас­но разъяснению Аристотеля, — та «материя», которая не только есть возможность той или иной «формы», но, кроме того, будучи такой возможностью, есть одно­временно и особая «действительность». «Последняя ма­терия» обладает своими особыми, ей одной принадле­жащими признаками, и относительно ее может быть высказано ее определение, может быть сформулирова­но ее понятие. Так, рассмотренные выше медный шар, медь, четыре физических элемента — примеры «послед­ней материн». О них существуют понятия, содержащие каждое некоторую сумму особых признаков. В отличие от «последней материи» «первая мате­рия» есть «материя», которая может стать действи­тельностью, однако не так, как становится ею «послед­няя материя». Мы видели, что в случае «последней материи», по отвлечении от действительности (шара, 17 меди, четырех физических элементов), то, что мы от­влекали от нее (медь — по отношению к шару, четыре элемента — но отношению к меди), само по себе было некоторой действительностью. Напротив, «первая ма­терия» вовсе не может уже рассматриваться как «дей­ствительность». Она есть только «возможность», может стать какой угодно «действительностью», но сама по себе не есть никакая «действительность». Эта «первая материя», по Аристотелю, нигде и никогда не может восприниматься чувствами; она только мыслится и есть поэтому «неопределенный субстрат». Здесь уместно сопоставить это учение Аристотеля о «первой материи» с учением о «материи» Платона. Платон противопоставил «идеи» как мир истинно су­щего бытия миру небытия. Под «пебытнем», прини­мающим на себя «идеи» и раздробляющим единство каждой из них во множество, Платон имел в виду именно «материю». По Платону, познание может быть только относительно бытия, т. е. «идей». Здесь Платон повторил учение Парменида, согласно которому позна­нию доступен только мир бытия. Что касается небы­тия («материи»), то к мысли о нем ведет, по Платопу, не познание, а только какой-то «незаконный род рас­суждения». Аристотель пытается точно определить этот род рассуждения. Он утверждает, что для понятия о «пер­вой материи» приходится прибегать к аналогии: подоб­но тому как «материя» меди («последняя материя») относится к «форме» статуи, которая отлита скульпто­ром из медп, так «первая материя» относится ко вся­кой «форме». Запишем эти отношения в виде пропор­ции: «материя» меди: к «форме» статуи = χ : к любой «форме». В этой пропорции третий ее член — χ есть «первая материя». Хотя оп неизвестеп, все же оп не совершен­но непостижим для мысли: его отпошепие ко всякой «форме» аналогичпо отпошению, какое имеется между глыбой меди и медной статуей. III. УЧЕНИЕ АРИСТОТЕЛЯ О ЧЕТЫРЕХ ПРИЧИНАХ В предыдущем анализе рассматривалось понятие Аристотеля о единичном бытии, или, иначе, о субстан­ции. Элементами субстанции оказались «материя» π 18 «форма». Все (кроме «первой материн») состоит из «формы» и «материи». Поэтому можно характеризо­вать аристотелевский мир, сказав, что мир этот есть со­вокупность субстанций, каждая из которых — некото­рое единичное бытие. Но эта характеристика аристотелевского мира со­вершенно недостаточна. Коренные свойства мира, кроме указанных, — движение и изменение. Поэтому возни­кает вопрос: достаточно ли для объяснения движения и изменения одних лишь «формы» и «материи»? Всели существующее в мире может быть выведено из этих начал или кроме них существуют и должны быть вве­дены в познание еще другие? И если существуют, то каковы они? Для ответа на поставленный здесь вопрос Аристо­тель рассматривает все, чему учили известные ему фи­лософы — древние и его современники — о началах бы­тия и мира. Рассмотрение это, полагает он, показывает, что история мысли, исследовавшей этот вопрос, выд­винула (правда, не одновременно, но в лице разных философов и в разные времепа) четыре основных на­чала, или четыре основные причины: 1) «материя» — то, в чем реализуется понятие; 2) «форма» — понятие (или понятия), которое принимает «материя», когда происходит переход от возможности к действитель­ности; 3) причина движения и 4) цель, ради которой происходит известное действие. Например, когда стро­ится дом, то «материей» при этом процессе будут кир­пичи, «формой» — замысел (план) дома, причиной движения, или действующей причиной, — деятельность строителя, а целью — назначение дома. Характеристику четырех причин Аристотель разви­вает во 2-й главе V книги «Метафизики»: «Причиной называется [1] то содержимое вещи, из чего она воз­никает; например, медь — причина изваяния и сереб­ро — причина чаши, а также их роды суть причины; [2] форма, или первообраз, а это есть определение сути бытия вещи, а также роды формы, или первообраза (например, для октавы — отношение двух к одному и число вообще), и составные части определения; [3] то, откуда берет первое свое пачало измепение или пере­ход в состояние покоя; например, советчик есть при­чина, и отец — причина ребенка, и вообще производя­щее есть причина производимого, и изменяющее — 19 причина изменяющегося; {4] цель, т. е. то, ради чего, па-пример, цель гулянья — здоровье. В самом деле, почему человек гуляет? Чтобы быть здоровым, говорим мы. И, сказав так, мы считаем, что указали причину» («Ме­тафизика» V 2, 10J3 а 24—35). Установив, таким образом, существование четырех причин всего совершающегося, Аристотель ставит воп­рос, какие из них основные и несводимые и какие могут быть сведены друг к другу. Анализ вопроса при­водит Аристотеля к выводу, что из всех причин две основные, к ним сводятся все прочие. Эти основные и уже ни к чему далее не сводимые причины — «форма» и «материя». Так, целевая причина сводится к фор­мальной причине, или к «форме», ибо всякий процесс есть процесс, движущийся к некоторой цели. Однако если рассматривать не те предметы, которые возни­кают в результате сознательной целевой деятельности человека, а те предметы, которые возникают незави­симо от этой деятельности как предметы природы, то для этих предметов цель, к которой они стремятся, есть не что иное, как действительность того, что дано как воз­можность в «материи» этих предмотов. Так, можно рас­сматривать рождение человека как осуществление по­нятия о человеке. Это понятие коренится в «материи», или в веществе, из которого состоит человек. Так же сводима к «формальной» причине, или к «форме», и движущая причина («началоизменения»). И эта причина предполагает понятие о предмете, став­шее действительностью, или «форму». Так, архитектор может быть назван действующей иричиной дома. Од­нако так назван он может быть лишь при условии, если он строит дом согласно плану или замыслу, который как понятие существует в его мысли до возникновения реального дома. Выходит, что и причина движения и изменения — не основная и не несводимая: она также сводима к «форме», ибо понятие о предмете, осущест­вленное в веществе («материи»), и есть «форма». В этом учении Аристотеля нетрудно заметить раз­личие в понимании «формы» и «материи» в зависи­мости от того, идет ли речь об объяснении существую­щего в мире движения или объяснении неподвижного бытия. В обоих случаях все причины сводимы к «фор­ме» и «материи». Если рассматриваются отдельные предметы, то под «формой» и «материей» необходимо 20 понимать просто то, из чего состоят эти предметы. На­пример, для кирпичей «материя» — глина, а «форма» — вылепленные из глины тела, из которых может быть построен дом. Но «форма» и «материя» не только то, из чего состоят отдельные — природные или создавае­мые человеком — предметы. В «форме» и «материн» следует видеть также причины или принципы, исходя из которых мог бы быть объяснен весь мировой процесс в целом. При таком объяснении под «материей» еще можно разуметь то, что подвергается изменениям, но «форму» в качестве «начала движения» уже нельзя определять как то, чего мир еще только достигает в своем процессе движения. Это невозможно, так как дви­жение не может быть произведено такой «формой», которая еще не осуществлена. Понятая в качестве «на­чала движения», форма должна быть «формой» уже осуществленной. Если же предмет впервые должен по­лучить свою «форму» посредством движения, но в дей­ствительности еще не обладает ею, то это значит, что в этом случае «форма» должна необходимо существо­вать в каком-либо другом предмете. Если рассматриваются уже не отдельные предметы природы, а вся природа в целом или весь мир в целом, то для объяснения его необходимо допустить суще­ствование, во-первых, «материи» мира и, во-вторых, «формы» мира, пребывающей, однако, вне самого мира. Рассмотрение это требует рассмотрения вопроса о том, вовник ли мир во времени и может ли он погиб­нуть во времени. Уже было установлено, что, согласно Аристотелю, возможность движения, наблюдающегося в мире, пред­полагает: 1) существование «материи» и 2) сущест­вование «формы», осуществленной в «материи». Но из этих положений, по Аристотелю, следует, что мир — бытие вечное. Доказывается это просто. Допустим, что был некогда момент, когда движение впервые началось. Тогда возникает альтернатива, т. е. необходимость признать одно из двух: 1) или что «материя» и «фор­ма» уже существовали до момента начала первого дви­жения или 2) что они до этого момента не существо­вали. Если они не существовали, то необходимо утвер­ждать, что и «материя» и «форма» вовникли. А так как возникновение невовможно без движения, то при сделанном предположении получаем нелепый вывод, 21 будто движение существовало до начала движения. Если же «материя» и «форма» уже существовали до момента начала первого движения, то тогда неизбежен вопрос: в силу какой причины «материя» π «форма» не породили движения раньше, чем оно возникло в дей­ствительности? Такой причиной могло быть только существование какого-то препятствия к движению, по­мехи или задержки. Однако все это: препятствие, по­меха, задержка — может быть в свою очередь только движением. Выходит, стало быть, что вповь необходи­мо предположить, будто движение существовало до на­чала какого бы то пи было движения. Итак, оба члена альтернативы привели к противоречию, к абсурдному выводу. По Аристотелю, существует лишь одпп способ устранить это противоречие: необходимо допустить, что происходящее в мире движение не только не имеет начала, но не имеет и конца, т. е. что оно вечно. В са­мом деле, чтобы представить, что совершающийся в мире процесс когда-то, в какой-то определенный мо­мент временп прекратится, необходимо допустить, что мировое движение будет прервано каким-то другим движением. Но это значит, что мы предполагаем воз­можность движения после полного прекращения вся­кого движения. А это нелепо. Доказательство вечного существования мира и веч­ного существования мирового движения необходимо ведет, согласно Аристотелю, к предположению вечной причины мира и вечного двигателя мира. Этот вечный двигатель есть в то же время первый двигатель (пер-водвпгатель) мира; без первого двигателя не может быть никаких других двигателей, не может быть ни­какого движения. Как вечная и невозникшая причипа мирового про­цесса, как причина всех происходящих в мире движе­ний перводвигатель мира есть, согласно мысли Аристо­теля, бог. Здесь онтология (метафизика) и космология Аристотеля, его учение о бытии и его учение о миро­здании сливаются с его теологией, т. е. его учением о боге. Не удивительно поэтому, что учение о боге из­лагается Аристотелем в его «Метафизике». И бытие, и мир, и бог — понятия метафизики Аристотеля, его уче­ния о сущности бытия, различные, но связанные между собой грани его учения, составляющие единство, скорее 22 грани его философии, чем специальные, отдельпые науки, образующие систему наук. Именпо за эту сторону, или черту, философского учения Аристотеля, в котором онтология и космология образуют единство и восходят как к высшему понятию к понятию о боге — перводвпгателе мира ухватились мусульманские, христианские и отчасти еврейские бо­гословы феодального средневекового общества, когда они познакомились с главпымп трактатами Аристотеля. Они пришли к решению использовать — и использо­вали — учение Аристотеля, чтобы подвести его фило­софские понятия под догматы мусульманской, хри­стианской и еврейской религии. Однако Аристотель выводит определение свойств и природы божества не из религиозной догматики, кото­рой у античных греков не было, а из анализа философ-ского понятия иерводвпгателя. Если можно так выра­зиться, бог Аристотеля но мистический, а в высшей степени космологический; само понятие о нем выво­дится весьма рационалистическим способом. Ход мыс­ли Аристотеля таков. Предметы, рассматриваемые относительно движе­ния, могут быть троякой природы: 1) неподвижные, 2) самодвижущиеся и 3) движущиеся, но не спонтан­но, а посредством других предметов. Перводвпгатсль, как это следует из самого его оп­ределения или понятия о нем, не может приводиться в движение ничем другим. В то же время нерводви-гатель не может быть и самодвижущимся. В самом деле. В самодвижущемся предмете необходимо разли­чить два элемента: движущее и движимое. Поэтому в перводвпгателе, если он самодвижущееся бытие, не­обходимо должны быть налицо оба названных эле­мента. Но тогда очевидно, что подлинным двигателем может быть только один из обоих элементов, а именно движущее. Рассмотрим теперь движущее. Относительно этого элемента также необходимо возникает вопрос: как сле­дует понимать движущее, самодвижущееся ли оно или неподвижное? Если оно самодвижущееся, то первым двигателем будет вновь движущий элемент, и т. д. Рассуждение продолжается, пока мы не придем нако­нец к понятию неиодвпжпого перводвпгателя. 23 Но существуют, по Аристотелю, и другие основа­ния, почему перводвигатель должен быть мыслим толь­ко как неподвижный двигатель. Астрономические наб­людения неба так называемых неподвижных звезд во времена Аристотеля, когда не существовало еще высо­коточных способов наблюдения видимых угловых рас­стояний между звездами на небесном своде, приводили к выводу, будто мир движется непрерывным равномер­ным движением. Самодвижущиеся предметы, а также предметы, движимые другими предметами, не могут быть источником непрерывных и равномерных движений. В силу этого соображения — таков вывод Аристотеля — перводвигатель мира должен быть сам неподвижен. Из неподвижности перводвигателя мира Аристотель выводит как необходимое свойство бога его бестелес­ность. Всякая телесность или материальность есть воз­можность иного бытия, перехода в это ипое, а всякий переход есть движение. Но бог, оп же перводвигатель, неподвижное бытие; следовательно, бог необходимо должен быть бестелесным. Нематериальпостыо, или бестелеспостыо, пеподвии·-ного перводвигателя обосновывается новое важное его свойство. Как нематериальный, бог (пеподвижпый пер­водвигатель) никоим образом но может быть мыслим в качестве бытия возможного, не может быть ни для чего субстратом. Чуждый возможности, бог есть все­цело действительность, и только действительность, чи­стая действительность, не «материя», а всецело «фор­ма», и только «форма». Но откуда может у нас возникнуть понятие о такой чистой «форме», если все предметы мира, с которыми мы имеем дело в нашем опыте, всегда не чистая «фор­ма», а сочетание «формы» с «материей»? Как и па дру­гие вопросы своего ученпя о бытии и мире, Аристотель ищет ответ на этот вопрос при посредстве аналогии. Какая же это аналогия? Чтобы получить понятие о чи­стой действительности или о чистой «форме», необхо­димо, разъясняет Аристотель, рассмотреть совокупность предметов и существ природного мира. Объективный идеалист в своем философском учении о бытии, Аристотель рассматривает мир как упорядо­ченную градацию «форм». Наивысшее существо материального мира — чело­век. Как в любом другом предмете этого мира, в чело-24 веке следует видеть соединение «материи» и «формы». «Материя» человека — его тело, «форма» — его душа. Как «материя» тело есть возможность души. Но и в душе должны быть налицо как высший элемент, так и низшие. Высший элемент души — ум. Это последняя действительность, и возникает она из низших функций души как из возможности. Развив это учение о человеке, Аристотель перено­сит его результаты — по аналогии — на бога. Так как бог, по Аристотелю, — наивысшая действительность, то бог есть ум. В этом уме необходимо различать актив­ный и пассивный элементы. Активный элемент сказы­вается, когда мысль есть мысль деятельная. Но высшая деятельность мысли, по Аристотелю, — деятельность со­зерцания. Стало быть, будучи умом и высшей действи­тельностью, ум бога есть ум, вечно созерцающий. Что же он созерцает? Чтобы дать ответ на этот воп­рос, Аристотель различает два вида деятельности. Че­ловеческая деятельность может быть либо теоретиче­ской, либо практической. Теоретическая папранленана познание, практическая — на достижение целей, нахо­дящихся вне самого деятеля и его деятельности. По Аристотелю, мысль божественного иерводвига-теля есть мысль теоретическая. Если бы его мысль была практической, то она должна была бы полагать свою цель не в себе, а в чем-то ином, внешнем. Та­кая мысль не была бы мыслью самодовлеющей, она была бы ограниченна. Итак, бог, или перводвигатель, есть созерцающий чистый ум. Но если бог как высшая «форма» породил вечный процесс движения, происходящий в мире, то получает­ся, что деятельность бога направлена на нечто сущест­вующее вне его. Если бы это было так, то в боге уже нельзя было бы видеть только ум, или чистый ум. Дело в том, что, согласно учению Аристотеля, «мате­рия» есть лишь возможность «формы». Но это значит: для возникновения движения нет необходимости, чтобы высшая «форма» оказывала на движение предметов ак­тивное непосредственное воздействие. Достаточно, что­бы высшая «форма» просто существовала сама по себе, и «материя», уже в силу одного этого сущест­вования, необходимо должна испытывать стремление к реализации «формы» и потребность в этом. Именно 25 поэтому бог, как его понимает Аристотель, есть цель мира и всего мирового процесса. Дальнейшее определение природы бога Аристотель выводит из того, что бог есть мысль. Качество и совер­шенство мысли определяется качеством и совершенст­вом ее предмета. Наиболее совершенная мысль должна иметь и предмет наиболее совершенный. А так как, по Аристотелю, самый совершенный предмет есть совер­шенная мысль, то бог есть мышление о мышлении, иначе — мышление, направленное на собственную дея­тельность мышления. Итак, бог есть высшая, или чи­стая, «форма»; действительность, к которой не приме­шивается ничто материальное, никакая возможность; чистое мышление, предмет которого — его собственная деятельность. Учение это — учение объективного идеализма и вместе с тем теология. Принципиальная основа и сущ­ность философии Аристотеля та же, что и у Платона. У Платона высшее бытие — объективно существую­щие бестелесные формы, или «идеи» («виды», «эйдо-сы»). У Аристотеля высшее бытие — единая божест­венная бестелесная «форма», «чистый», беспримесный божественный ум, мыслящий собственную деятель­ность мышления. Разница между объективным идеа­лизмом Аристотеля и объективным идеализмом Пла­тона в том, что учение Аристотеля — идеалистический монизм, а учение Платона — идеалистический плюра­лизм (идеальные субстанции мира — множество, или иерархия, «идей»). Однако и у Платона эта иерархия завершается наверху единой «идеей» блага. У Пло­тина, основателя и одного из корифеев неоплатонизма, она превратится в неизреченное «единое», источник всяческого бытия, начало и конечную завершающую цель всего мирового процесса. В сравнении с Плато­ном объективный идеализм Аристотеля имеет более рационалистический характер. Высшее бестелесное бы­тие Платона — «идея» блага, представляющая идеа­лизм Платона в этическом свете; высшее бестелесное бытие Аристотеля — божественный ум. Бог Аристоте­ля — как бы идеальный, величайший и совершенней­ший философ, созерцающий свое познание и свое мыш­ление чистый теоретик. Его стихия — умозрение. Та­кое учение — это очень опосредствованное, «отдален­ное», но несомненное отражение в познающей мысли 26 общественной основы, из которой и на которой оно возникло. Основа эта — развитое античное рабовла­дельческое общество, резкое отделение умственного труда от физического, захват рабовладельцами права и привилегии па умственный труд, отделение теории от практики, созерцательный характер самой науки, пре­обладание в ней умозрения и созерцательности над экспериментом. IV. МЕТАФИЗИКА АРИСТОТЕЛЯ И ЕГО УЧЕНИЕ О ПРИРОДЕ. ТЕЛЕОЛОГИЯ Характер метафизики (онтологии) Аристотеля, его философского учения о бытии отразился во всем его учении о природе: на его космологическом и физиче­ском учении. Однако при наличии явной и даже очень тесной связи между ними идеалистическая основа ска­зывается в физике и в философии природы Аристотеля (в его «натурфилософии») не столь непосредственной сильно, как в его онтологии. Обстоятельство это прони­цательно подметил В. И. Лепип — как раз по поводу учения Аристотеля о боге как о чистой «форме» и уме. «Идеализм Аристотеля Гегель видит, — писал В. И. Ле­нин,— в его идее бога. ((Конечно, это — идеализм, но он объективнее и отдаленнее, общее, чем идеализм Платопа, а потому в натурфилософии чаще = матери­ализму.))» ! Как ученый Аристотель разработал основы своей физики, опираясь на хорошо ему пзвестпую древнюю традицию греческой физики, в том числе на резуль­таты физики Эмиедокла, на его учение о четырех эле­ментах. У Анаксагора он мог почерпнуть естественно­научное объяснение явлений природы, в том числе затмений Солнца и Луны, но общий дух физики Ана­ксагора, вполне механистический, враждебный пред­ставлениям о целесообразности в природе, должен был остаться для Аристотеля чуждым и неприемлемым. Физику Аристотель понимает как учение о бытии материальном и подвижном. Оба эти свойства Аристо­тель сводит к единству, так как, по его учению, мате­риальный предмет есть предмет подвижный, а движу­щееся не может не быть движущимся предметом, т. е. чем-то материальным. 1 В. И. Ленин. Поли. собр. соч., т. 29, стр. 255. 27 Аристотель развивает специальный анализ понятия о движущемся. Анализ показывает, что понятие о дви­жущемся подразумевает: 1) понятие о самом движе­нии и 2) понятие о находящемся в движении, или дви­жущемся. Как это было сделано им при определении видов причин, Аристотель и в своем учении о движе­нии принимает во внимание все добытое по этому воп­росу его предшественниками — людьми повседневного опыта и философами. И те и другие показали, что возможны только четыре вида движения: 1) увеличе­ние (и уменьшение); 2) качественное измепение, или превращение; 3) возникновение и уничтожение и 4) движение как перемещение в пространстве. Подобно тому как при псследовапии видов причин был поставлен вопрос о причинах, сводимых и несводи­мых друг к другу, так и при псследовапии проблемы движения Аристотель задается вопросом, какой из четырех видов движения главпый, несводимый к ос­тальным. Таково, согласно Аристотелю, движение в пространстве: именно оно — условие всех остальных видов движения. Например, увеличение озпачает, что к предмету приближается и с ним соединяется какое-то другое вещество; преобразуясь, оно становится веще­ством увеличивающегося предмета. И точно так же уменьшение предмета означает, что от пего удаляется, перемещаясь в пространстве, какая-то часть его ве­щества; преобразуясь, она становится веществом дру­гого предмета. Стало быть, и увеличение и уменьшение предполагают в качестве необходимого условия пере­мещение в пространстве. Но то же самое приходится сказать и относительно превращения, или качественного изменения. Если в предмете изменяются его качества, то причипой из­менения, или превращения, может быть, по убеждению Аристотеля, только соединение изменяющегося пред­мета с тем предметом, который производит в нем из­менение. Но условием соединения может быть только сближение, а сближение означает движение в прост­ранстве. Наконец, движение в пространстве есть также усло­вие и третьего вида движения — возникновения и унич­тожения. Продолжая развивать мысль Эмпедокла и Анаксагора, Аристотель разъясняет, что в точном и строгом смысле слова ни возникновение, ни уничтоже-28 нпе невозможны: «форма» вечна, не может возникать, и точно так же «материя» не возникает и никуда не может исчезнуть. То, что люди не точно называют воз­никновением и уничтожением, есть лишь изменение, или переход, одних определенных свойств в другие. От качественного изменения, или превращения, этот переход отличается только одним: при качественном пзмепепии изменяются и превращаются случайпые свой­ства; напротив, при возникновении и уничтожении превращаются свойства родовые и видовые. Но это и значит, что условием возникновения и уничтожения является движение в пространстве. Так доказывается, что основной вид движепия — перемещение тел в пространстве, или пространствен­ное движение. Тезис этот доказывается у Аристотеля и другим способом. Из всех видов движения только движение в пространстве, продолжаясь в вечность, мо­жет оставаться неирерывпым. Но как раз таким и должен быть, по Аристотелю, основной вид движения. Так как первая причина ость бытие вечное и единое, то π движение, источником которого является перво­причина, должно быть непрерывным. Однако именно этого свойства, доказывает Аристотель, не может иметь качественное изменение. Такоо изменение всегда есть переход данного качества в иное. В момент, когда пе­реход этот произошел, процесс перехода оказывается уже завершеппым, т. с. процесс этот прерывается, ут­рачивает свойство непрерывности. И дело, по Аристо­телю, ничуть не меняется оттого, что за одним перехо­дом данного качества в иное может последовать пере­ход этого нового качества в ипое или даже последовать множество таких, все повых, переходов. Всякий новый переход будет и новым процессом, и даже неопреде­ленно долго длящаяся смепа качеств остается все же прерывистой, ностояппо вновь и вновь прерывающейся сменой отдельпых процессов. Увеличение и уменьшение и равным образом воз­никновение и уничтожение также представляют собой, как было показано, процессы качественного изменения; каждый из них — процесс завершающийся и прерыва­ющий начавшееся движение. В то же время в мире су­ществует вечное и непрерывное движение. Так как та­ким движением не может быть качественное измене-29 ние, или превращение, то основным мировым движе­нием может быть только движение в пространстве. Этим результатом Аристотель не ограничивается. Он исследует само движение в пространстве, выясняет его виды. Этих видов, согласно его анализу, всего три. Дви­жение в пространстве может быть: 1) круговым, 2) пря­молинейным и 3) сочетанием движения прямолиней­ною с круговым. В отношении каждого вида надлежит выяснить, может ли он быть непрерывным. Так как третий из этих видов движения смешан­ный, т. е. составленный из кругового и прямолиней­ного, то решение вопроса о том, может ли он быть не­прерывным, зависит, очевидно, от того, могут ли быть непрерывными, каждое в отдельности, движения кру­говое и прямолинейное. Из посылок своей космологии, или астрономиче­ского учения, Аристотель выводит, что прямолинейное движение не может быть непрерывным. По Аристоте­лю, мир имеет форму шара, радиус которого — вели­чина конечная. Поэтому если бы основным движением в мире было движение прямолинейное, то такое дви­жение, дойдя до предела мирового целого, или миро­вого шара, необходимо должпо было бы прекратиться. Не исключено, разумеется, предположение, что, дойдя до крайнего предела мировой сферы или неба непод­вижных звезд, прямолинейное движение могло бы пой­ти в обратном направлении, затем, по достижении пе­риферии, вновь перейти в обратное и т. д. до бесконеч­ности. Такое движепие, разумеется, было бы бесконеч­ным, но непрерывным оно все же не было бы: ведь перед каждым новым поворотом прежнее движение бу­дет заканчиваться π будет после поворота начинаться уже как новое движение. Теперь остается исследовать движение круговое. Согласно воззрению Аристотеля, оно самый совершен­ный из всех видов движения. Во-первых, круговое дви­жение может быть не только вечным, но и непрерыв­ным. Во-вторых, если некоторое целое движется кру­говым движением, то, находясь в таком движении, оно одновременно может оставаться и неподвижным. Как раз это имеет место, по Аристотелю, в нашей Вселен­ной: шаровидная Вселенная движется вечным круго­вым движением вокруг своего центра. Несмотря на то что все части мирового шара, кроме точки его центра, 30 находятся в движении во все бесконечное время этого движения, пространство, занимаемое миром, остается одним и тем же. В-третьих, круговое движение может быть равномерным. Для прямолинейного движения свойство это, согласно физике Аристотеля, невозможно: если движение предмета прямолинеппое, то, чем более приближается предмет к естественному месту своего движения, тем более быстрым становится само его движение. При этом Аристотель ссылается на данные наблюдений, которые показывают, что всякое тело, брошенное кверху, падает на землю, и притом спачала движение его падения медленное, но затем все убыст­ряется но мере его приближения к земле. Учение Аристотеля о движении в пространстве как об основном из четырех видов движения не привело Аристотеля к сближению с атомистическими матери­алистами. Левкшш и Демокрит, как известно, полага­ли, что в основе всех воспринимаемых нашими чувст­вами качеств тел лежат пространственные формы и пространственные конфигурации движущихся в пусто­те атомов. Теория эта исключала возможность качест­венного превращения одних свойств в другие. Она про­возглашала эти превращения результатом недостаточ­ной проницательности наших ощущений и чувств, не «доходящих» до созерцания атомов с их единственно объективными различиями по фигуре, по положению в пространство и по порядку друг относительно друга. Для Аристотеля это воззрение было неприемлемо. Несмотря на исключительную роль, какую в космоло­гии Аристотеля играет пространственное движение, фи­зика Аристотеля в своей основе остается не количеств венной, а качественной. Аристотель утверждает реаль­ность качественных различий и качественного превра­щения одних физических элементов в другие. В срав­нении с атомистами и элеатами Аристотель больше доверяет той картине мира, которую рисуют наши чув­ства. Наши чувства показывают — и нет основания, думает автор «Метафизики», не доверять им,— что в результате изменения тел в них возникают новые качества, которые пе могут порождаться вследствие одного лишь перемещения их частиц в пространстве. Когда, например, нагретая вода превращается в пар, она увеличивается в объеме. Если бы пар был тем же телом, что и вода, то такое превращение было бы не-31 возможно. Кто отрицает возможность качественных превращений, тот не может объяснить повсюду и всег­да наблюдаемого влияния, какое предметы оказывают друг на друга. Одно лишь нахождение в пространстве одних тел вблизи других само по себе не способно объяснить происходящего между ними взаимодействия. Высказывалась гипотеза, будто предметы пористы, или сквозисты, и будто потоки частиц могут поэтому, направляясь из пор одного тела, проникнуть в поры другого тела. Однако указанное затруднение этой ги­потезой не устраняется: в гипотезе о существовании пор частицы мыслятся только как находящиеся друг подле друга, так же как ранее предполагалось, что взаи­модействующие тела находятся вблизи друг от друга. Невозможность вывести реальный факт взаимодейст­вия из рядоположности тел и частиц в пространстве остается в силе в обоих случаях. Физическим теориям атомистов и элеатои Аристо­тель противопоставляет свою, основы которой опира­ются на его метафизику, на его учение о возможности и действительности. «Материя», но Аристотелю, воз­можность «формы»: в самой природе «материн» ко­ренится возможность принять «форму», стать «фор­мой», измениться в «форму». Изменение не результат внешнего положения тел (или их частиц) в простран­стве. Во всей метафизике, космологии и физике Аристо­теля господствует мысль о целесообразности природы и всего мирового процесса. Так, космология Аристо­теля ярко телеологическая. В этом отношении она пол­ная противоположность враждебной телеологическо­му воззрению космологии атомистов и Анаксагора. Телеологическое воззрение сложилось у Аристотеля частью под влиянием телеологии Платона, частью же в результате перенесения — по аналогии — на весь мир в целом наблюдений, сделанных Аристотелем при исследовании частных классов явлений и предметов природы, в которой факты целесообразности строения органических существ встречаются на каждом шагу. Основными фактами, па которые при этом опирался Аристотель, были факты из жизни животных: про­цессы рождения организмов из семени, целесообразное действие инстинктов, целесообразная структура орга-32 низмов, а также целесообразные функции человеческой души. Учение Аристотеля о душе сыграло особенно значительную роль в формировании и обосновании те­леологии Аристотеля и в расширении ее до универ­сального космологического припципа1. Аристотель мог перенести результат изучения целесообразных функций души на мир в целом тем более легко, что для него оду­шевление не ограничивается областью душевной жиз­ни человека: он распространяет принцип одушевления не только на весь животный мир, но и на весь мир не­бесных тел. Одушевление превращается у пего в об­щий космологический принцип. Если уж отдельные предметы природы обнаруживают в своем сущест­вовании и целесообразность и разумность, то, по убеждению Аристотеля, не может не быть целесо­образным и целое мира. Больше того, Аристотелю прямо-таки невероятным представляется, чтобы в от­дельных предметах могли возникнуть целесообразность и разумность, если этими свойствами не обладает мир как целое. Уже онтологические предпосылки Аристотеля вну­шали ему идею о целесообразном строе Вселенной, так как, согласно Аристотелю, вещество, будучи возможно­стью, стремится к своей «форме». Осуществление это­го стремления и есть цель движения. Телеология Аристотеля предполагает не только це­лесообразный характер мирового процесса, она также предполагает и единство его цели. Обосновывается это единство идеями космологии и теологии. Единый бог — источник и причина движения. Хотя он сам по себе неподвижен и непосредственно соприкасается только с крайней, последней сферой мира, он все же в резуль­тате такого прикосновения сообщает этой сфере равно­мерное и вечное круговое движение. Движение это по­следовательно передается от нее через посредствую­щие сферы плапет все дальше и дальше по направле­нию к центру. Хотя в центре оно не столь совершенно, как па окружности, тем не менее движение это как единое движение охватывает весь мировой строй. А так как перводвигатель мира есть вместе и причина движения, и его цель, то и весь мировой процесс на­правлен к единой цели. Рассмотрение учения Аристотеля о душе см. ниже. 2 Аристотель, т. 1 33 Телеология Аристотеля объективная. В отом но­визна понятии о телеологии, достигнутая Аристотелем в сравнении с его предшественниками — Сократом и Платоном. У Сократа (каким его по крайней мере изо­бражает Платон) был замысел объективной телеологии, поскольку он рассматривал мир как целемерное обра­зование. Этим объясняется его полемика с Анаксаго­ром. Однако в реализации этого замысла Сократ схо­дит с пути объективной телеологии и зачастую рас­сматривает исключительно субъективную телеологию: целесообразную деятельность ремесленников и худож­ников. Более того, согласно представлениям Сократа, окружающие человека предметы имеют ту или иную природу только потому, что, обладая этой природой, они могут быть полезны человеку. У Платона еще яс­нее, чем у Сократа, выступает замысел объективной те­леологии, но и Платон, как Сократ, сбивается на путь субъективного толкования целесообразности. Только у Аристотеля телеология впервые становится последо­вательно объективной. Согласно Аристотелю, способ­ность предмета быть полезным (или вредным) для че­ловека по отношению к самим этим предметам есть нечто случайное и внешнее. Предметы обладают не дан­ной или предписанной им извне целью, но сами в са­мих себе объективно имеют цель. Состоит она и реали­зации, или осуществлении, «формы», понятия, крою­щегося в них самих. Аристотель отрицает сознательный характер целе­сообразности, действующей в природе. У Платона но­сительницей сознательного целесообразного начала была «душа мира», правящая всем мировым процессом. Напротив, по мысли Аристотеля, целесообразное твор­чество природа осуществляет бессознательно. О воз­можности такой бессознательной целесообразности го­ворят, как указывает Аристотель, факты человеческого искусства. Художник может творить бессознательно и когда мыслит, и когда оформляет свой материал в не­кий образ. Цель его при этом осуществляется бессоз­нательно, несмотря на то что творец произведения ис­кусства и «материя», в которой осуществляется его творчество, отделены друг от друга. Для природы та­кое бессознательное творчество облегчается тем, что природа существует не впе своего творения, а в нем самом. 34 В качестве целесообразно действующей природа бо­жественна. Однако, осуществляя свою цель в своем ма­териале, она не сознает самой цели. Поэтому, кто ви­дит в боге разумного творца, тот может считать при­роду не божественной в строгом смысле понятия, а только «демонической)). V. ТЕОРИЯ ПОЗНАНИЯ. НАУКА, ИСКУССТВО И ОПЫТ Учение Аристотеля о знании опирается на его он­тологию и по своему непосредственному предмету есть теория пауки. Аристотель отличает научное зна­ние и от искусства, и от опыта, и от мнения. По сво­ему предмету научпое знание есть знание о бытии. В отличие от знания предмет искусства — произведение вещей при помощи способности, определенной к дей­ствию. Поэтому сфера искусства —- практика и произ­водство; сфера же зпаиия — созерцание предмета, тео­рия, умозрение. И все же у науки есть общее с искусст­вом: как и искусство, знание способно быть сообщае­мым посредством обучения. Поэтому искусство есть знание в большей мере, чем опыт («Метафизика» I 1, 981 Ь 7-9). Знание отличается также и от простого опыта. И для знания, и для искусства опыт — их начало или исходная точка («Метафизика» I 1, 981 а 2 и ел.; «Вто­рая аналитика» II 19, 100 а 6). Однако в отличие от знания предметом опыта могут быть только факты, рассматриваемые как единичные. Основание опыта — в ощущении, в памяти и в привычке. Но знание по тождественно с ощущением. Правда, всякое знание начинается с ощущения. Если нет со­ответствующего предмету ощущения, то нет и соот­ветствующего ему достоверного знания. Но предмет ощущения, чувственного восприятия — единичное и привходящее (случайное). Предмет же знания — об­щее и необходимое. Отличается знание и от мнения. То, что дает мне­ние, основывается на всего лишь вероятном. Не та­ково знание. Научное знание, как и мнение, выражает­ся в суждении; оно принимается в качестве истинного, лишь когда в познающем возникло убеждение в его достоверности. Но если суждение оправдано как до­стоверное знание, то нельзя указать, на каких основа-2* 35 ниях оно могло бы оказаться опровергнутым или хотя бы пзмепенным. Напротив, по отношению к мнению или к вере всегда возможны иное мнение и другая вера. Более того. Мнение может быть и ложным и ис-стинным, убеждение в нем никоим образом не может быть «незыблемым», в то время как знание — прочная и незыблемая истина. Рассматривая отношение знания к своему пред­мету, Аристотель твердо убежден, что существование предмета предшествует существованию знания. Это та материалистическая или по меньшей мере объективно-идеалистическая точка зрения, которую, читая и конс­пектируя «Метафизику» Аристотеля, отметил В. И. Ле­нин: «Прелестно! Нет сомнений в реальности внеш­него мира» К Утверждая, что предмет предшествует познанию, которое человек может иметь об этом пред­мете, Аристотель доказывает, что в этом смысле отно­шение знания к предмету то же, что и отиошсиио ощущения к предмету. Из того, что у ощущающего че­ловека временно отсутствуют зрительные ощущения, никак не следует, будто свойства, воспринимаемые людьми посредством зрения, отсутствуют в самом предмете. В момент, когда человеку вернется способ­ность зрения, то, что он в предмете увидит, будет не­обходимо относиться к области видимого. Начиная с этого момента уже нет смысла спрашивать, что чему предшествует: видимое или ощущепие видения: оба они одновременны, соотносительны. Таково же отношение знания к своему предмету. Поскольку познание направлено во времени к пости­жению своего предмета, этот предмет предшествует по­знанию, а познание зависит от своего предмета. В этом смысле отношение между ними однозначно, необра­тимо. Но если знание рассматривается как уже возник­шее, как уже осуществляющееся, как уже отнесенное к своему предмету, то предмет и знание о нем состав­ляют нераздельное целое. Правда, в этом целом мож­но — посредством абстракции — выделить оба его эле­мента — предмет знания и знание предмета, но все же единство обоих не теряет от этого своей реальности. Предмет, рассматриваемый сам по себе, есть только возможный предмет знания. Если бы он остался толь-1 Я. //. Ленин. Поли. собр. соч., т. 29, стр. 327. 36 ко возможным, знание не могло бы возникнуть. Но с того момента, как он становится объектом созерца­ния, и он, и знание его разом становятся действитель­ностью, они уже составляют единство. Отсюда Аристо­тель заключает, что знание есть род обладания, т. е. способ бытия специфического рода. Как специфический род бытия знание, наука отли­чаются, согласно Аристотелю, тремя основными чер­тами: 1) доказательностью — всеобщностью и необхо­димостью; 2) способностью объяснения и 3) сочета­нием единства с наличием степеней подчинения. Первая черта науки — ее доказательность. По оп­ределению самого Аристотеля, наука есть вид бытия, способный доканывать. Само же доказательство мо­жет быть доказательством только о том, что не может происходить иначе. Оно состоит в получении заклю­чения из начал истинных и необходимых, относящих­ся к предмету доказательства. Доказательство невоз­можно ни о случайном бытии, ни о том, что возникает и разрушается, но лишь об общем. Если же общего нет налицо, то предмет доказательства — по крайней мере то, что случается часто. Пример — затмение Лупы. Как затмение, оно всякий раз происходит одним и тем же способом. И хотя оно не происходит всегда, оно по крайней мере есть один из частных случаев общего рода. Из текстов Аристотеля видно, что общее сливается у него с необходимым и что необходимость может быть и в том, что встречается только часто и отнюдь не по­стоянно. Этим не исключается наивысшая ценность, какую для зпаиия представляет безусловное постоянство явления, такое, как, например, движение неба. Научное знание об общем налицо, если мы знаем суть бытия вещи: имеется знание о каждой вещи, если мы знаем суть се бытия («Метафизика» VII 6, 1031 b 6). Научное предложение характеризуется, таким об­разом, необходимостью своего содержания и всеобщно­стью своего применения. Правда, в отдельных случаях рассматриваются и могут рассматриваться также еди­ничные сущности (субстанции), но наука в целом сла­гается и состоит из общих предложений. Способность науки к определению сущности и все­общность применения формулируемых сю предложе­ний обусловливают объяснительный характер знания. 37 Задача научного знания состоит, во-первых, в фикси­ровании некоего обстояния, или факта; во-вторых, в выяснении причины. Знание предполагает, что из­вестна причина, в силу которой вещь не только суще­ствует, но и не может существовать иначе, чем как она существует («Вторая аналитика» I 2). В-третьих, знание есть исследование сущности факта. В плане бытия необходимая причина может быть только сущ­ностью вещи. В плане познания или в логическом плане она может быть лишь началом (принципом) в отпо-шспии к логическим следствиям. Собственно, доказа­тельство и есть познание этой причины. Логическое объяснение посредством понятий обосновывает право на познание даже случайностей: согласно Аристо­телю, существует не только случайпость в тесном смысле (как, например, для человека случайпо то, что у него светлые или темные волосы), по также и то, что, по Аристотелю, составляет «существеппос» случайное (привходящее). Таковы свойства, которые не составляют сущности человека непосредственно, но которые происходят из этой его сущности. Объяснить эти свойства — значит доказать при помощи логическо­го выведения, каким образом они из псе происходят. Наконец, в-четвертых, знание есть исследование усло­вий, от которых зависит, существование или несуще­ствование факта. Рассматриваемый в целом процесс знания ведет от вещей, познаваемых «через свое отпошепие к нам», стало быть, от понятий, первых для нас, к понятиям, которые являются первыми сами по себе. Такое сведе­ние (редукция) необходимо стремится к достижению начал, недоказуемых положепий: то, что не имеет кон­ца («беспредельное»), не может стать предметом науч­ного познания. В конечном счете редукция приводит к «непосредственным» положениям. Такие положения прямо постигаются умом, не доказываются. Относительно начала ятгднпя «не может быть ни науки, ни искусства, ни рассудительности, ибо предмет достоверного знания требует доказательств» («Нико-махова этика» VI 6, 1140 b 34—35). В той же мере, в какой непосредственные начала науки все же состав­ляют предмет знания, знание это уже недоказательное («Вторая Аналитика» I 3, 72 b 20 ел.). 38 Третья черта знания — его единство в сочетании с подчинением одних знании другим. Единство науки означает прежде всего, что различные предметы зна­ния входят в один и тот же род. Далее, это единство обусловливается тем, что различные предметы могут относиться все к одному и тому же предмету и быть, таким образом, в одинаковом к нему отношении. Имен­но таково единство, в каком все науки находятся от­носительно первой науки — науки о бытии как тако­вом. «Бытие» здесь — общий предмет и основа ана­логии, которая связывает в единство различные его роды. Поэтому в каком-то смысле возможно сведение одних наук к другим. В этом смысле существует ие­рархия наук и возможна их классификация, сводящая науки в некоторую систему и в некоторое единство. Наука не простая сумма совершенно разнородных зна­ний. Чем выше стоит наука на ступеньках иерархии, тем точнее доступное ей знание, тем больше в ней цен­ности. Согласно Аристотелю, наука, дающая одновре­менно и знание того, что что-нибудь есть, и знание того, почему оно есть, а не отдельно знание того, что оно есть, более точная и высшая, чем наука, дающая знание лишь того, почему что-нибудь есть. И точно так же науки, возвышающиеся до абстракций над не­посредственной чувственной основой, выше паук, имеющих дело с этой основой. Поэтому, например, арифметика выше (в глазах Аристотеля), чем гармо­ния. Наконец, наука, исходящая из меньшего числа начал, точнее и выше, чем наука, требующая допол­нительных начал. В этом смысле арифметика, по Ари­стотелю, выше геометрии: единица — предмет ариф­метики — сущность без положения в пространстве, а точка — предмет геометрии — сущность, имеющая по­ложение в пространстве. VI. КЛАССИФИКАЦИЯ НАУК Всеми этими соображениями подготовляется у Ари­стотеля решение вопроса о классификации наук. Это­му вопросу посвящены исследования Аристотеля не только в «Метафизике» (VI 1), по также в «Топике» (VI 6; VIII 1) и в «Никомаховой этике» (VI 2; 3—5). Наибольшее достоинство и наивысшее положение Аристотель отводит наукам «теоретическим» («созер-39 Дательным»). Науки эти дают знание начал π причин и потому «согласны с философией». Единственная цель теоретических наук — знание само но себе, искомое не ради какой-либо практической цели. Однако, будучи отрешенными от практической корысти, теоретические науки составляют условие наук «практических». Пред­мет этих наук — «практика», деятельность того, кто действует. Теоретические науки обусловливают пра­вильное руководство деятельностью. В свою очередь, практическая деятельность, правильно руководимая,— условие совершенного производства или творчества. «Творчество» — предмет паук «творческих» («поэтиче­ских»). Творчество в широком смысле — порождение произведения, внешнего но отношению к производя­щему. И в «практических», и в «творческих» науках по­знание идет от следствия к началу. При движении по лестнице этого восхождения Ари­стотель вынужден был бороться с трудностью, которую для него создавало противоречие между его собствен­ной высокой оценкой научной абстракции, принципа формализации знания и его стремлением преодолеть абстрактность и формализм специфически платоновской теории «форм» («идей»). В результате этой борьбы и этого противоречия Аристотель в ряде случаев колеб­лется в оценке математического идеала формализации, проявляющегося в разработке пекоторых наук. Он од­новременно ведет эпергичпую борьбу против Платона и академиков (Спевсиипа и Ксенократа), и сам обна­руживает тенденцию рационалистического матема-тизма и формализации в сравнительном рассмотрении систематического места этих наук. Колебания эти ясно выступают в характеристиках отношения, папример, между гармонией и физикой, а также между математи­кой и физикой. Гармопия одновременно и математиче­ская наука, и ветвь физики, изучающая определенный круг явлений природы. В математике формализация изучаемых ею предметов гораздо значительнее, чем в физике. Наиболее простое есть вместе с тем наиболее формальное и наиболее истинное. Со всех этих точек зрения математика должна была бы занять в класси­фикации Аристотеля место более высокое, чем физика. Но в то же время, согласно убеждению самого Аристо­теля, физика обладает важным преимуществом сравни-40 тсльно с математикой: хотя предмет математики более простой и гораздо более абстрактный сравнительно с предметом физики, зато он менее реален, точнее го­воря, его реальность опосредствовапа более высокой степенью абстракции. Наоборот, предмет физики более сложен, в нем к бытию присоединяется движение, но предмет этот реален в более непосредственном смысле. Борьба с Платоном была для Аристотеля борьбой не только против Платона, который противостоял ему из­вне, но также против платонизма, остававшегося в нем самом. Абстрактный математизм теории «форм» («идей») Платона не был преодолен Аристотелем пол­ностью. В метафизике, в классификации наук и зна­ний, разработанной самим Аристотелем, над всем гла­венствует чистая и бестелесная, впе физического мира пребывающая «форма» (бог, неподвижный перводвига-тель). Несмотря на свою бсстслссность и беспримес­ность, она рассматривается одновременно и как самое простое бытие, и как бытие, наиболее реальное, как чистая действительность. Ряд помещенных ниже се «форм» есть ряд нисходящий, имепно вследствие все более увеличивающегося количества «материи», кото­рая присоединяется к этим «формам». В метафизике Аристотеля иерархия, или класси­фикация, наук соответствует иерархии «форм» бытия. Место каждой науки в этой классификации опреде­ляется близостью се предмета к «чистой форме», т. е. степенью «формальности» се предмета. Наивысший предмет метафизики Аристотеля — сущность, созерца­тельно постигаемая лишь умом, мышлением о мыш­лении. VII. МЕТАФИЗИКА И КАТЕГОРИИ Все предстоящее чувствам и мышлению указывает, по Аристотелю, па проблему бытия '. Но метафизика — «первая философия», как ее пазываст Аристотель,— исследует не отдельные области бытия, а начало и при­чины всего сущего, поскольку оно берется как сущее («Метафизика» VI 1, 1025 Ь 1—2). Наиболее полное 1 См. об »том соображения В. Татарксвнча. W. Tatar-kiewiez. Die Disposition der aristotelischen Prinzipien. Marburg, 1910, S. 63. 41 знание вещи достигается, по Аристотелю, тогда, когда знают, в чем сущность этой вещи. Сущность — «первое во всех смыслах: и по определению, и по познанию, и по времени» («Метафизика» VII 1, 1028 а 32—33). Вопрос о сущности — древнейшая и постоянная проб­лема философии. «Вопрос, который издревле ста­вился и ныне и постоянно ставится и доставляет за­труднения,— вопрос о том, что такое сущее,— это во­прос о том, что такое сущность» («Метафизика» VII 1, 1028 b 2—-4). Однако всеобъемлющее рассмотрение проблемы сущего и сущности выдвигает вопрос, каким должен быть первоначальный вводящий в науку под­ход к этой проблеме. Ответ на этот вопрос Аристотель пытался дать в своем учении о категориях. Это, по верному выражению В. Татаркевича, «первый слой философских исследований» '. «Категории» — основ­ные роды, или разряды, бытия и соответствеппо ос­новные роды понятий о бытии, его свойствах и отно­шениях. Это определение категорий не есть, однако, определение самого Аристотеля. Больше того. Как верно заметил современный чешский исследователь К. Берка, у Аристотеля вообще нельзя найти ясного определения понятия категории2. По-видимому, предварительной задачей при разра­ботке учепия о бытии Аристотель считал выделспие основных родов, или разрядов, бытия. В какой мере Аристотель опирался при этом на труды своих пред­шественников, сказать трудно. Предшественниками его здесь могли быть пифагорейцы со своей таблицей де­сяти парпых начал, а также Платон; в «Софисте» Пла­тона мы уже находим термины, которыми Аристотель обозначил впоследствии часть своих категорий: «коли­чество», «качество», «претерпевание», «действие» и «отношение». Неразработанность вопроса об отпошепиях и связях категорий — логических и лингвистических — привела к тому, что найденные Аристотелем категории высту­пают у пего то как категории бытия (метафизические), то как категории познания (гносеологические), то как 1 W. Tatarkiewicz. Die Disposition der aristotelischen Prin­zipien, S. III. 2 K. Bergka. Über einige Probleme der Interpretation der aristotelischen Kategorienlehre («Acta antiqua academiae scientiarum Hungaricae», t. VIII, fasc. 1—2). Budapest, 1960, S. 36. 42 категории языка (грамматические). Исследуя языко­вые разряды, Аристотель выделяет две группы: 1) изо­лированные слова и 2) связи слов в предложении. В основе учения Аристотеля о категориях лежат, видимо, исследования понятий, выступающих попере­менно то в метафизическом (предметно-онтологиче­ском), то в языковом разрезе 1. Впрочем, ни по вопросу о числе основных категорий, ни по вопросу об их по­следовательности или о порядке в их системе Аристо­тель за все долгое время разработки своей метафизики не пришел к твердо и окончательно установившимся выводам. Сочинение Аристотеля, в котором специально рассматривается система категорий ( « Категории» ), поражает своей изолированностью: в нем нет указаний на связь учения о категориях с другими воззрениями Аристотеля. Для учения о категориях, как, впрочем, и для всей философии Аристотеля, характерен, как было уже ска­зано, двоякий аспект: в онтологическом плане катего­рии — высшие роды бытия, к которым восходят все его частные стороны и обнаружения; в гносеологическом плане категории — различные аспекты или точки зре­ния, с каких могут быть рассмотрены предметы, роды бытия и которые не могут быть возведены к единому для всех них аспекту или к единой, возвышающейся над ними точке зрения. В специальном сочинении о ка­тегориях («Категории») таких родов указано десять. Это: 1) сущность; 2) количество; 3) качество; 4) от­ношение; 5) место; 6) время; 7) положение; 8) обла­дание; 9) действоваиис и 10) претерпевание. Из приведенной здесь таблицы не видно, каким принципом и каким планом руководствовался Аристо­тель, развивая эту свою систему категорий. В литера­туре было выдвинуто предположение, согласно кото­рому к своей таблице категорий Аристотель пришел эмпирическим путем: исследуя отдельный предмет, Аристотель ставил вопрос, какие различпые определе­ния могут быть ему приписаны, а затем сводил добы­тые определения в известные рубрики. В итоге таких рубрик (категорий) набралось десять. 1 К. Bergka. Über einige Probleme der Interpretation der aristotelischen Kategorienlehre («Acta antiqiia academiae scientia-rum Hungaricae», t. VIII, fasc. 1—2), S. 36, 43 Впрочем, их десять лишь в «Категориях», в неболь­шом трактате, подвергавшемся сомнению в подлинности его принадлежности Аристотелю. В других сочинениях Аристотель указывает всего восемь первых катего­рий, или шесть, или даже четыре, не выделяя осталь­ных. Даже по вопросу о составе категорий окончатель­ного результата Аристотель не фиксирует: в главе 4 седьмой книги «Метафизики» вслед за категорией «места» он вводит категорию «движения», которая в ка­честве категории не встречается больше нигде. Все же в отношении первых категорий порядок их следования, каков он в сочинении «Категории», пред­ставляется естественным. Категория сущности первая открывает собой всю таблицу, и это вполне понятно: сущность для Аристотеля — то, при наличии чего един­ственно возможно все, что относится ко всем осталь­ным категориям. Если категории — наиболее общие роды или типы «оказывания» о каждой единичной вещи, то условием возможности всех таких оказываний должно быть отдельное бытие самой этой вещи, ее суб­станциальное существование. И в «Физике» (185 а 31—32) Аристотель говорит: «Ни одна из прочих кате­горий пе существует в отдельности, кромо сущности: все они высказываются о подлежащем «сущность»». Аристотель сам разъясняет, что среди многих значений того, что говорится о сущем, па первом месте стоит суть вещи, которая указывает на сущность («Метафи­зика» VII 1, 1028 а 14—15). О сущем говорится «в раз­личных значениях, но всякий раз но отношению к од­ному началу; одно называется сущим потому, что оно сущпость, другое — потому, что оно состояние сущно­сти, третье — потому, что оно путь к сущности» («Ме­тафизика» IV 2, 1003 Ь 5-7). Но хотя таблица категорий открывается у Аристо­теля категорией сущности, при первом своем появлении эта категория еще не наполнена всем тем своим поня­тийным содержанием, какое она приобретет с разви­тием всей системы категорий. В своем первоначальном смысле сущность есть предмет, обладающий самостоя­тельным бытием, не нуждающийся для своего сущест­вования в существовании другого, иначе бытие всегда частное, единичное (например, этот единичный чело­век). Такое едипичпое самостоятельное бытие есть суб­станция. Особенность субстанции в том, что опа может 44 впутри себя самой совмещать противоположные друг другу свойства, но вовне себя не может иметь ничего, что было бы ей противоположно. Так, единичный чело­век может быть вместе и добрым, и отчасти злым, но отдельный человек вне самого себя не имеет ничего, что было бы противоположно ему как отдельному чело­веку. Субстанция, или единичное бытие, может высту­пать в суждении только как субъект этого суждения, только как предмет суждения. Предикат может выска­зывать нечто о таком субъекте, но сам субъект как единичное бытие пи о чем высказываться пе может. Субстапции в этом — первом — смысле или значе­нии Аристотель называет первыми сущностями. Пер­вая сущность есть «вот это нечто», вещь, еще неопре­деленная — для знания — в своих признаках, но сама по себе вполне индивидуальная. Развитие знания о предмете приводит к возникно­вению понятия о предмете: понятие предмета раскры­вает его существенные черты. Такие понятия Аристо­тель называет вторыми сущностями. Первая сущность, или субстанция, есть не что иное, как указанный средствами языка отдельно существую­щий предмет. «Сущность в самом основном, первичном и безусловном смысле — это та, которая не сказывается ни о каком подлежащем и не находится ни в каком подлежащем, как, например, отдельный человек или отдельная лошадь» («Категории» 5, 2 а 11—14). Вторыми сущностями Аристотель называет уже пе указанные посредством знаков или имей отдельные предметы, а сущности, которые по отношению к этим предметам будут или их видами или их родами: «Вто­рыми сущностями называются те, к которым как ви­дам принадлежат сущности, называемые так в первич­ном смысле», т. е. «первые сущности» («Категории» 5, 2 а 14—15). Таковы виды и обнимающие их роды. На­пример, отдельный, или определенный, человек «при­надлежит к виду «человек», а род для этого вида — жи­вое существо» («Категории» 5, 2 а 16—17). В качестве родов и видов «вторые сущности» отличаются от «суб­станций», или «первых сущностей»: они могут иметь противоположное себе. Так, огонь как «субстанция», или «первая сущность», пе имеет в природе ничего, что было бы противоположно ему как огпю. Но горячее 45 как «вторая сущность» имеет противоположное себе — холодное. В этом учении о различии «первых сущностей» («субстанций») и «вторых сущностей» 1 (родов и ви­дов, пли родовых и видовых свойств) отчетливо отрази­лось убеждение Аристотеля в первичности едиппчных вещей природы и вторичности знания о них, выражае­мого в общих понятиях. В одном месте «Физики» Ари­стотель прямо утверждает: «Подлежащее есть начало и, по-видимому, первее сказуемого» («Физика» I 6, 189 а 31—32). Именно поэтому он утверждает, что на­чало «пе должно быть сказуемым для какого-либо под­лежащего» («Физика» 1 6, 189 а 30). В отличие от «первой сущности» «вторая сущпость» может быть предикатом суждения. За «сущностью» в «Категориях» следуют «количе­ство», «качество» и «отношение». Эти категории обра­зуют у Аристотеля «подсистему» с ясно определяемым логическим порядком. Так, «количество» предшествует «качеству», так как представляет необходимое условие «качества»: в предмете и форма, и цпет, и все другие качественные определенности предполагают некоторую количественную характеристику, относящуюся к про-тяжеппости. В свою очередь категории «количества» и «качества» предшествуют категории «отношения»: всякое отношеппе предполагает, по Аристотелю, опре­деленные количества (или качества) одних предме­тов, сравниваемые с количеством (или качеством) Других. Колеблющееся положение в системе аристотелев­ских категорий принадлежит категориям «места» и «времени» по отпошению к так называемым «глаголь­ным» категориям: «положепию» (от глагола «лежать», «находиться»), «обладанию» (от «обладать», «иметь»), «действованию» (от «действовать») и «претерпеванию» (от «претерпевать»). В колебании этом сказалась недо­статочная определенность точки зрения, какой руково­дился Аристотель при построении и исследовании си­стемы категорий. Там, где на первый план выступала лингвистическая, точнее, синтаксическая точка зрепия, категории «места» и «времени» могли быть поставлены 1 Различение «первых» и «вторых» сущностей имеется у Аристотеля только в сочинении «Категории». 46 рапыпе «глагольных» категорий, так как в строении предложения обстоятельства места и времени могут предшествовать сказуемому-глаголу. Там же, где глав­ной была не синтаксическая, а логическая точка зре­ния, « глагол ьпые» категории должны были идти раньше категорий «места» и «времени», так как в ло­гическом строе предложения логический предикат предшествует пространственным и временным харак­теристикам. В учении о категории «количества» рассматри­ваются величины и характеристики предметов по вели­чине. Аристотель выдвигает два принципа для их клас­сификации: первый — но признаку пеирерывпостп или прерывности (дискретности) ; второй — по признаку сосуществования в пространстве или последовательно­сти во времени. Первое деление — на непрерывные и дискретные величины — отличается тем, что оба этих класса величин не представляют собой двух видов од­ного н того же рода. Первичными и вместе с тем более общими Аристотель считает величины дискретные. Всякая величина дискретна, так как слагается из еди­ниц: измерению подлежит всякая величина; мера се — единица, и всегда имеется возможность узнать, сколько единиц содержится в данной величине. То, что назы­вают непрерывной величиной, есть лишь частный слу­чай величины дискретной: различие между ними только в том, что у непрерывной величины единицы следуют одна за другой непосредственно. Примеры различия величин по сосуществованию и последовательности — пространство и время. Результаты разделения величип по признакам не­прерывности (и дискретности), сосуществования (и последовательности) не налагаются друг на друга, не совпадают: различные члены одного деления могут совместиться с одним и том же членом другого. Напри­мер, но признаку сосуществования и последовательно­сти пространство — протяженная величина, а время — последовательная. Вместе с тем оба они — и простран­ство и время — непрерывные величины. В учении о «качестве» дана классификация различ­ных видов «качеств». При разработке теории «качеств» Аристотель руководствуется одним из осповных в его метафизике различий — между возможностью и дейст­вительностью. Условием всякой деятельности и всего 47 действительного считается возможность этой деятель­ности или способность к ней. Если способность приме­няется в определенном направлении, то она переходит в свойство. Так, упражнение способности к познапию порождает знание, упражнение нравственной способ­ности — добродетель. Особый вид качества — состоя­ние. И свойство и состояние — виды качества, возник­новению которых предшествует дапная от природы, еще не составляющая качества физическая возмож­ность, или способность. Третий вид качества — «чувственные состояния» (pathetikai). Они также приобретаются посредством упражнения. Но в «свойствах» главное — способность деятельности; напротив, в «чувственных состояниях» — способность восприимчивости. Первые активны, вторые пассивны. Четвертый вид качества — форма (образ, очертание, фигура) предмета. Характеристика «формы» в указан­ном здесь смысле — ваяшая характеристика качествен­ной определенности. И метафизика и физика Аристо­теля — метафизика качественная, физика качеств. Это та черта, которая из философии Аристотеля перешла в философию и в пауку (физику) средневековой схо­ластики. Особенность качественной определенности Аристо­тель видит в том, что в отношении ее «бывает и проти­воположность: так, справедливость противоположна несправедливости, белизна — черноте, и все остальное таким же образом» («Категории» 8, 10 1) 12—14). Од­нако не всем качественным определенпостям что-то противоположно: так, огпенно-красное — качественная определенность, но оно не имеет противоположного себе («Категории» 8, 10 b 15—17). Другая важная особенность качественных опреде­лений в том, что им присуще быть одновременно и со­отнесенными. Одно белое называется в большей или в меньшей степени белым, чем другое, и одно справед­ливое — в большей или в меньшей мере справедливым, чем другое. Да и само качество предмета относительно в своей определенности: будучи белым, предмет имеет возможность стать еще более белым. Впрочем, эту осо­бенность Аристотель считает присущей не всем, а только большинству качественных определении («Ка­тегории» 8, 10 b 29—30). 48 Категория «отношения» также родовое понятие. Оно обнимает собой четыре вида отношений. Это, во-первых, математические отношения; во-вторых, отно­шения производящего (мастера) к производимому (или изделию); в-третьих, отношение меры к измеряемому и, в-четвертых, отношение познания к предмету позна­ния. При этом отличие отношения познания к позна­ваемому от отношения производящего к производимому только в активности: в отношении производящего к производимому второй член отношения (производи­мое) вполне пассивен; папротив, в отношении позна­ния к предмету познания оба члена отношепия ак­тивны — действует не только познающий, но и предмет познания: воздействуя на познающего, предмет позна­ния порождает в нем деятельность познания. Математические отношения, а также отношение производящего к производимому образуют первый класс отношений. В обоих отношениях этого класса с исчезновением или уничтожением одного члена отно­шения необходимо исчезает или уничтожается и другой. Отношение меры к измеряемому, а также отноше­ние познания к предмету познания составляют второй класс отношений. Об обоих отношениях этого класса уже нельзя сказать, что в них с уничтожением одного члена отношения необходимо исчезает и другой: с ис­чезновением познания предмет познания вовсе не исче­зает. «Метафизика» — великая книга Аристотеля. В до­шедшем до нас составе она несовершенна. Вряд ли сам Аристотель написал се в том виде, в каком она доне­сена до нас веками. Это не цельный и целостный трак­тат, а скорее свод записей лекций, составленных учени­ками, прилежно слушавшими гениального учителя и стремившихся с возможной полнотой запечатлеть его учение. Кое-что из этого свода утеряно, имеются и из­быточные записи, повторения, порой дословные, ранее сказанного. Не все обещания, сделанные в ходе изло­жения, выполнены в последующем тексте. На всем со­хранились следы неоднократного повторного обраще­ния н редактирования. И все же книга изумительна и неповторима. Пора­жают полпота и широта охвата, мастерство и точность 49 в формулировке вопросов. По этой книге в течение ве­ков учились философии народы Востока и Европы. Кто изучал эту книгу, изучал самое философию, входил в ее глубины, боролся с ее трудностями и противоре­чиями, возносился к ее вершинам и страдал ее ограни­ченностью. Аристотель — подлинный учитель человече­ства. ТРАКТАТ «О ДУШЕ» ι Психологические трактаты относятся к числу важ­нейших произведений Аристотеля. Изучение их пока­зывает, что Аристотель — основатель пауки психологии ничуть не в меньшей мере, чем в качестве автора «Ор­ганона» — основатель науки логики, хотя разработка психологии у пего не столь обстоятельна, как трак­товка логики. И так же, как «Органон», с тех пор как оп вошел в состав сочииепий Аристотеля, по которым аптичность изучала формы суждения, вывода и доказа­тельства, так и исследование Аристотеля «О душе» (peri psyches) стало на многие века основным материа­лом и источником при изучении психических явлений. Сам Аристотель чрезвычайно ясно и точно выразил мысль о значении, какое психология, согласно его воз­зрению, имеет для всех приступающих к изучепию фи­лософии и для всего круга остальных паук. «Ставя одно знание выше другого либо по степени совершенства, либо потому, что опо знание о более возвышенном и удивительном,— писал он,— было бы правильпо по той и другой причине отвести исследованию о душе одно из первых мест... Познание души много способст­вует познанию всякой истины, особенпо же позпапию природы. Ведь душа есть как бы начало живых су­ществ. Так вот, мы хотим исследовать и познать ее природу и сущность, затем ее проявления, из которых одни, падо полагать, составляют ее собственные состоя­ния, другие же присущи — через посредство души — и живым существам» («О душе» I 1, 402а 1—10). Но Аристотель оказался первооткрывателем пе только в своем взгляде на важность предмета психоло­гии в кругу наук. Он надолго предупредил и понима­ние тесной связи между психологией и естествозпа-50 пнем. Психологию он рассматривает как науку, опи­рающуюся не только на наблюдения фактов психиче­ской жизни, но и на знание соматических (телесных) процессов и явлений, происходящих в человеке. И если его психологические гипотезы, построенные на этих наблюдениях, для современного исследователя часто представляются (и на деле оказываются) крайне паив-ными и порой грубыми, то причина этой наивности и грубости в характерной для науки времен Аристотеля бедности, недостаточности и недифференцированности эмпирического изучения органической природы, и в частности эмпирического изучения природы чело­века, не говоря уже об отсутствии предпосылок и усло­вий для экспериментального изучения психических процессов. По всюду, где Аристотель намечает, а скорее пред­видит, предугадывает верный эмпирический путь ис­следования, взгляд его поражает своей широтой, осно­вательностью, проницательностью, вниманием к суще­ственным фактам и явлениям психологии. Для своего времени психология Аристотеля была чудом, и Ари­стотель остался также и на все последующие времена истории психологии классиком, корифеем этой науки. II Приступая к исследованию сущности души, Ари­стотель отбрасывает все те представления об этой сущ­ности, которые он считает несостоятельными, ошибоч­ными. Истина, полагает он, начинается с отказа от за­блуждения. Поэтому в начале своего трактата «О душе» он последовательно излагает, а затем критикует все основные распространенные в его время учения о при­роде души. Ужо в этом обзоре и в этой критике ярко выступает эмпирический характер психологии Аристо­теля, его убеждение в тесной связи между душевными и телесными явлениями. Аристотель отвергает учепие и о том, что душа сама себя движет, и о том, что она есть гармония, и о том, что опа есть круговое движение. «Мы говорим,— пишет Аристотель,— что душа скорбит, радуется, дер­зает, испытывает страх, далее, что она гневается, ощу­щает, размышляет. Все это кажется движениями. И потому можно было бы подумать, что и сама душа движется. Но это вовсе не необходимо. Ведь если и 51 скорбеть, радоваться, размышлять — это именно движе­ния, и все это означает быть приведенным в движение, то [можно только сказать], что такое движение вызывается душой (например, гнев или страх — оттого, что сердце вот так-то приходит в движение; размышление, быть может, означает такое вот движение сердца или чего-то иного; причем в одних случаях происходят перемеще­ния, в других —превращения)... Между тем сказать, что душа гневается, это то же, что сказать — душа ткет или строит дом» («О душе» I 4, 408b 1—13). Согласно Аристотелю, лучше вообще не применять таких выра­жений, как: «душа сочувствует», «душа учится», «душа размышляет», а следует говорить: «человек душою со­чувствует, учится, размышляет». При этом пет необхо­димости представлять, будто в самой душе совершается движение: оно только или доходит до души, или имеет в пей свое начало. Так, при ощущении движение идет от внешних предметов, напротив, при воспоминании — от души. И ум не меньше, чем ощущение, зависит, согласно Аристотелю, от состояния тела. И в этом вопросе Ари­стотель остается вереи своей принципиальной — в сущ­ности материалистической — установке или но крайней мере тенденции, поскольку ум, по Аристотелю, не при­рожден телу и его нельзя рассматривать как органи­ческую функцию. Аристотель соглашается с тем, что ум повреждается от наступающего в старости общего упадка сил, но в этом случае, рассуждает он, происхо­дит примерно то же, что в области ощущений: если старику дать молодые глаза, он будет видеть, как моло­дой. Старение зависит не от ослабления души, а от­того, что ослабляется тело, в котором душа находится, как это бывает также в состояпии опьянения и при болезнях. И если в старости ослабляются мышление и соображение, то это происходит вследствие того, что внутри человека повреждается нечто другое, а сам ум ничему не подвержен. Ни размышление, ни любовь, пи ненависть не состояния ума; они состояния того суще­ства, которое обладает умом. Поэтому с разрушением этого существа исчезают и память и любовь: ведь онп принадлежат не уму, а возникают в силу соедипения его с телом, которое разрушимо. Сам же ум есть нечто божественное и ничему не подверженное. 52 Аристотель отрицает способность души пе только к движению, но и к самодвижению. Из всех известных ому психологических теорий, признававших за душой способность к самодвижению, Аристотель особенно резко оспаривал теорию ученика Платона Ксенократа, будто душа есть «само себя движущее число». Из пред­ставления о том, что душа есть число, утверждает Ари­стотель, вытекают несообразности, не меньшие тех, которые заключаются в мнении о ее подвижности. Если душа — единица, то как ее мыслить движущейся, раз она неделима и не имеет в себе частей? Далее. Если душа — число, то она занимает место в простран­стве и имеет положение. От числа можпо отнять дру­гое число или единицу, и тогда в остатке получится новое число. Но растения и даже некоторые животные продолжают жить и после рассечения их, и каждая их часть обладает, очевидно, той же самой душой. Сотой точки зрения безразлично, назовем ли мы души еди­ницами или маленькими тельцами: если шарики, пред­полагаемые Демокритом, превратить в точки и оста­вить за ними только их количество, то среди них окажется печто движущее и нечто движимое, как в про­странственной величине: ведь дело но в большей или меньшей величине шариков, а лишь в их количестве. Таким образом, необходимо предположить нечто такое, что движет и единицы. А так как в животных движу­щее начало — их душа, то душа должна быть и дви­жущим началом числа. Таким образом, она не может быть вместе и движущим и движимым, а есть только движущее. Возможно ли каким-либо образом, чтобы душа была единицей? Ведь она должна чем-то отличаться от дру­гих единиц. Но неделимые точки различаются между собой только своим положением. И если каждое тело состоит из бесконечного числа точек, а точки тела сами составляют то число, которое и есть душа, то почему же в таком случае пе все тела имеют душу? Ведь в каж­дом теле имеется бесконечное число точек. Те, кто признает душу самодвижущимся числом, повторяют заблуждения исследователей, которые при­знают душу телом, состоящим из тончайших частиц. Говоря же, как говорит Демокрит, что движение исхо­дит от души, они вводят новую — собственную — не­лепую гипотезу. Если душа есть некоторого рода тело 53 и если она находится во всем ощущающем организме, то необходимо допустить, что в одном и том же месте находятся два тела. Если же предположить, что душа есть число, то необходимо признать, что в одной-един-ственной точке паходится большое количество точек ц, кроме того, что всякое тело имеет душу. Теория, согласно которой душа — самодвижущееся число, нелепа не только потому, что она не разъясняет, я чем сущность души. В этой теории нет указапия даже и свойств души. «Это станет ясно,— говорит Аристо­тель,— если исходя из этого определения (о самодви­жущемся числе как сущности души.— В, А.) попы­таться объяснить состояния и действия души, такие, как размышления, ощущения, удовольствия, печаль и прочее тому подобное, ибо... на основании движения и числа нелегко даже строить догадки об этих состоя­ниях и действиях души» («О душе» I 5, 4091) 14—18). Свой обзор и критику учений о сущности души Аристотель завершает рассмотрением теории, соглисио которой душа состоит из элементов (стихий). Теория эта говорит не только о физической природе и о физи­ческом составе Вселенной. Она имеет целью объяснить, каким образом душа воспринимает все сущее и познает каждый предмет. В теории этой, но мнению Аристо­теля, также заключается много несообразностей и не­лепостей, которые делают ее ничуть не более приемле­мой, чем все уже рассмотренные и уже отвергнутые. Сторонники этой теории утверждают, что подобное познается подобным, и, таким образом, признают, что душа состоит из самих воспринимаемых и познаваемых предметов. Однако существует бесконечное множество других предметов, состоящих из этих элементов. Допу­стим, что душа, состоя из элементов, будет способна познавать и ощущать элементы, из которых составлен каждый из этих предметов. Но тогда неизбежно воз­никает вопрос: а чем она будет воспринимать и позна­вать всю совокупность элементов, познавать предмет в его целостности, например познавать бога, человека, плоть, кость и вообще все другие сложные предметы? Ведь каждый предмет состоит из элементов, которые соединены в нем не как попало, а в каждом находятся в определенном — целесообразном — сочетании и соот­ношении. Поэтому присутствие в душе всех элемептов не имеет никакого значения, если в ней нет и всех их 54 соотношений, а также всех способов их сочетания. Пусть каждый из заключающихся в душе элементов будет познавать себе подобное, но душа не будет при этом в состоянии познать кость или человека, если в ней не будет и этих предметов. Но не приходится и гово­рить, что это совершенно невозможно. И то же необхо­димо сказать относительно добра, зла и всех других предметов. Кроме того, о сущем говорится в различпых значе­ниях: один раз — как о субстанции, другой — как о ка­честве, количестве или иной из известных категорий. Возникает вопрос: состоит ли душа из всех этих родов сущего или нет? Может быть, душа состоит из элемен­тов, которые образуют субстанцию? Но если это так, то каким образом душа познает элементы других родов сущего? Или, может быть, каждый род сущего состоит из собственных элементов и начал и из этих-то начал и составляется душа? В таком случае душа будет и качеством, и количеством, и субстанцией. Но невоз­можно, утверждает Аристотель, чтобы из элементов качества составилась субстанция, а не качество. Во всех этих исследованиях Аристотель энергично борется против теории Эмпсдокла о зпании как о по­стижении подобного подобным же. Разбирается и уче­ние, излагаемое в орфических песнях. В них утверж­дается, будто душа, носимая ветрами, входит в живот­ных из Вселенной при вдыхании. Но это невозможно, во-первых, для растений, а во-вторых, даже для неко­торых животных, так как, согласно ссылке Аристотеля на некоторых исследователей, не все животные дышат. Если даже сохрапить предположение, что все живот­ные происходят из элементов, то нет необходимости предполагать, будто душа возникает из всех элементов, так как из двух противоположных элементов один мо­жет познавать и сам себя, и элемент, ему противопо­ложный. Например, посредством прямого мы познаем и прямое и противоположное ему кривое, тогда как но одной кривой нельзя составить понятия пи о ней са­мой, ни о прямой. Обзор психологических теорий приводит Аристо­теля к заключению, что рассматривать душу как со­стоящую из элементов ошибочно; также неосновательно и неверно приписывать ей движение. Душе принадлежат 55 желание, хотепие и всякое стремление, от нее же зависит способность животных двигаться и переменять место, а также возрастание, зрелость и упадок сил. Здесь необходимо возпикает вопрос: мы ощущаем, мыслим и испытываем всякое страдательное или дея­тельное состояние всей душой или какой-либо ее ча­стью? Иначе: составляет ли жизнь действие какой-либо одной из частей души, или нескольких, или всех? И если душа состоит из частей, то что же будет соеди­нять душу в одно целое? — Во всяком случае, думает Аристотель, не тело, так как само тело соединяется в одно целое душой: когда душа покидает тело, оно разрушается и сгпивает. Если же тело объединяется чем-либо иным, то это иное и будет собственно душой. III Душа, согласно Аристотелю, есть причина и начало живого тела. Она есть причина в трех смыслах: и как источник происходящего в теле движения, и как цель, к которой это движение направляется, и как сущность живых тел. Сущность есть причина бытия каждого предмета, но сущность живых существ есть жизнь, а душа есть причина жизни. Учение Аристотеля о жизни пронизано телеологией. Отличается телеологией также и его учение о душе. Душа есть причина и в смысле цели. В природе, по мнению Аристотеля, все сущест­вует «ради чего-нибудь». Все естественные тела, и ра­стения, и животные — орудия души и существуют ради души. Животные, полагает Аристотель, необходимо должны иметь ощущение. Если бы тело, одаренное произвольным движением, не имело ощущения, оно по­гибло бы и не достигло бы своей цели, предназначенной ему природой. Отсутствие у животного ощущении не­возможно допустить пи для тела, пи для души: ни душа при этом не будет лучше мыслить, ни телу от этого нет никакой выгоды. Тело же, одаренное ощущением, дол­жно быть простым или сложным. Однако простым, рас­суждает Аристотель, опо быть не может. В этом слу­чае, т. е. если бы тело было простым, опо было бы ли­шено осязапия. Но осязание для пего совершенно не­обходимо. Оно необходимо для самого существования животного. Другие чувства воспринимают через среду (например, обоняние, зрение, слух); и осязании же ощущение возпикает при непосредственном соприкос-5G повепий, и если его не будет, то невозможно станет одного избегать, другое привлекать, а следовательно, невозможно будет и само сохранение животного. Что касается вкуса, то он есть некоторого рода осязание: вкус возбуждается пищей, а пища есть осязаемое тело. Ощущение есть только там, где есть душа, и то же самое следует сказать о росте и увядании. Физически растет и увядает только то, что питается, а питание происходит только в существе, причастном жизни. Не­которые полагают, будто единственная причина пита­ния и роста заключена в самом огне. Ведь из всех тел и элементов один лишь огонь есть нечто питающееся и растущее. Поэтому может показаться, что именно огнем производятся все эти явлепия в растениях и в животных. Но огонь здесь, утверждает Аристотель, только одна из причин, но никак не единственная: в собственном смысле причина их есть душа. Ощущение не только необходимое условие жизни животных. Ощущение — и источник знания. Все мыс­лимое, утверждает Аристотель, дается в ощущаемых формах, притом и отвлеченное, и то, которое относится к состояниям и изменениям ощущаемого. Поэтому су­щество, пе имеющее никаких ощущений, ничего не мо­жет ни познать, ни понять. Именно Аристотель — родо­начальник тезиса, принятого впоследствии схоластика­ми средних веков, а в XVII в. философами-эмпириками: «Nihil est in intellecLu quod поп prius fuerit in sensu» («Нет ничего в уме, чего бы раньше не было в ощуще­нии»). Со всей категоричностью высказывает Аристотель мысль о независимости предмета от ощущении, вос­приятия. Соответствующие места в трактате «О душе» принадлежат к наиболее ярким обнаружениям мате­риалистической тенденции Аристотеля. Утверждая объективность и независимость ощущае­мого от ощущения, Аристотель отрицает пассивный ха­рактер его существовапия. Воспринимаемый предмет как бы движется навстречу нашему восприятию. Ощущение, согласно взгляду Аристотеля, может возпикпуть только при существовании различия между свойством ощущаемого предмета и воспринимающего этот предмет органа. Так, если и предмет, и орган оди­наково теплы, то восприятие не может состояться. 57 IV В основном психологическом трактате Аристотеля есть места, в которых он — с удивительной ясностью и четкостью — говорит о зависимости души и психиче­ских состояний и процессов от телесных, от тела. В этих местах Аристотель рассуждает как материалист. Если какие-либо из деятельностей или состояний души, говорит Аристотель, принадлежат ей одной, то ее можно представить как отдельное существо. Если же нет ничего ей одной принадлежащего, то она неот­делима от тела и должна мыслиться точно так же, как, например, прямая линия. Прямая линия может нахо­диться в различных положениях, например касаться медного шара только в одной точке, но это прикосно­вение производится не прямой самой по себе, не как отдельно существующей, а телом, в котором она всегда находится и от которого она неотделима. Подобным же образом и все состояния души: гнев, кротость, страх, сострадание, отвага, а также радость, любовь и нена­висть — находятся в связи с телом, потому что с появ­лением их в душе и тело подвергается изменению. Бы­вает даже, что при большом и очевидном несчастье иногда не испытывают никакого сильного волнения или страха в душе, иногда же маловажные и незначитель­ные события вызывают волнение, именно в тех слу­чаях, когда находится в сильном возбуждении тело. Зависимость этих волнений от тела, продолжает Ари­стотель, особенно очевидна в тех случаях, когда без всякой причины, способной возбудить страх, некоторые обнаруживают все признаки страха. А если это так, за­ключает Аристотель, то ясно, что состояния души имеют свой источник в материи. Поэтому состояния, подобные гневу, определяются как движение такого-то тела или части тела, производимое тем-то и с такой-то целью. Ввиду этого, поясняет Аристотель, изучение как всей души, так и этих ее состояний есть дело физика, исследователя природы. У Аристотеля еще нет терминов «психолог», «пси­хология», но, отмечая различие между исследованием соматических (телесных) явлений, составляющих ос­нову психических состояний и процессов, и изучением самих этих психических явлений, он указывает для первых термин «материя», а для вторых — «форма» и «понятие» и соответственно для исследования первых — 58 термин «физика», учение о природе, а для исследова­ния вторых—«диалектика». Исследователь природы определит каждое из состояний души пе так, как «диа­лектик». «Диалектик», определяя, например, гнев, ска­жет, что это стремление отомстить за причиненную обиду или что-нибудь в этом роде, «физик» же опреде­лит гнев как кипение крови или теплоты, находящейся около сердца. В этом случае, поясняет Аристотель, один обращает внимание на «материю», другой — на «форму» и на понятие, т. е. на сущность, выраженную в опреде­лении (logos). Понятие есть «форма» предмета, но если предмет действительно существует, «форма» необходимо соеди­нена с каким-либо определенным веществом. Напри­мер, сущность дома, выраженная в определении, со­стоит в том, что дом есть укрытие, защищающее от вет­ров, дождя и зноя. Один из исследователей назовет его совокупностью камней, кирпичей и дерева, другой же обратит внимание на «форму», осуществленную в этих веществах с определенной целью. Кто же из них есте­ствоиспытатель? Тот, который, касаясь вещества, не обращает внимания па понятие, или тот, который имеет в виду только понятие? По тот ли, скорее, который об­ращает внимание на то и па другое? Состояния «ма­терии», не отделимые от нес, поскольку они неотде­лимы, пе составляют ли предмет исследования одного, и именно естествоиспытателя, который исследует все действия и состояния определенных тел и определенного вещества? А все то, что не относится к этому роду, ис­следуется другими. При этом часть свойств тел, кото­рые неотделимы от них, но пе составляют принадлеж­ности какого-либо определенного тела и получаются посредством отвлечения, исследуются математиком. Те же самые свойства, когда они рассматриваются как отделенные от тел, составляют предмет исследования метафизики. V У Аристотеля есть своя классификация психиче­ских явлений и состояний. При первом знакомстве она производит впечатление смуты, смешения понятий и способностей. Но с углублением анализа многое начи­нает разъясняться, туман рассеивается. Аристотелев­ская критика намеченных его предшественниками 59 классификационных рубрик имеет целью прежде всего устранить или снять чрезмерную жесткость проложен­ных ими твердых границ между отдельными психиче­скими способностями. Не твердые, не неизменные и неподвижные «части» души, а гибкие, способные к пе­реходам функции, богатые различными ступенями, от­тенками,— вот что, по мнению Аристотеля, свойственно душе. Более резко отличающихся друг от друга «спо­собностей» души Аристотель называет пять: душа «пи­тающая», душа «ощущающая», сила «стремления», сила «движения» и душа «мыслящая». Основные силы души — сообразующиеся с разумом и не сообразующиеся с разумом. В своем действии они принимают вид ума и желания. Главные проявления разумной души — умственная деятельность, неразум­ной — стремление, желание. Такая двучлеиность опи­рается скорее на практические, чем на теоретические основы, предполагает деление душевных способпостей и функций на высшие и низшие, разумные и чувст­венные. Между двумя крайними звеньями — душой разум­ной и душой неразумной — Аристотель помещает — как среднее звено — способность ощущения. Он причисляет ее то к разумному, то к неразумному началу, так что способности души в действительности приобретают у пего вид трехчленного (трихотомического) деления: способность питания (роста и размножения), способ­ность ощущения (чувства, желания и движения) и спо­собность мышления (теоретического и практического). При этом в теоретическом мышлении различаются еще способности, или моменты, усвоения и творче­ства. Достойно внимания, что даже при самом подробном перечислении душевных способностей Аристотель не отводит особого, отдельного места способности организ­мов ощущать удовольствие и страдание. Способность чувствования как будто выпадает из классификации душевных способностей у Аристотеля. Как и Платон, Аристотель приписывает способность желания и спо­собность чувствования одним и тем же душевным си­лам. Но он гораздо определеннее, чем Платой, разде­лил понятие растительной и животной силы. Поэтому оп не дробит область чувствований на две области, а сводит все желания и все чувствования к одной силе. 60 Это та же сила, к которой он относит ощущение и дви­жение. В аристотелевском разборе состава психических яв­лений единство основного принципа деления не нару­шено: все чувствования Аристотель считал одним мо­ментом развития второй силы души — животной. Там, где имеют место ощущения, пояснял он, является удо­вольствие и страдание, а где есть удовольствие и стра­дание, необходимо возникает и желание. Однако, ис­ключив из своей классификации особую способность для выражения совокупности явлений удовольствия и страдания, Аристотель отнюдь не смешивал их ни с какими-либо другими — смежными или несмеж­ными — явлениями. Он весьма ясно отграничивает удовольствие (а стало быть, и страдание) как от дея­тельности рассудка, так и от ощущения. Он вполне при­знает самобытность и специфичность функции чувство­вания. 13 итоге чувствования у Аристотеля совершенно самостоятельный момент в развитии способностей, при­надлежащих второму началу души. Однако чувствова­ния в психологии Аристотеля не главный, а второсте­пенный класс психических явлений. Психология Аристотеля — великая страница в раз­витии науки о человеческой душе. Ее проблемы, недо­статки, заблуждения исторически объяснимы, ее до­стоинства удивительны, беспримерны. Аристотель — мыслитель, глубоко осветивший человеку многие из темных пучин его собственной природы. Если Герак­лит думал, что позпанис этих пучин труднодоступно, то Аристотель — один из тех великих греков, которые показали, что опо возможно и доступно. Не удиви­тельно поэтому, что небольшой, сжато паписаниый трактат Аристотеля о душе стал в дальнейшем и рас-цепивался последующей наукой как одно из класси­ческих сочинений не только Аристотеля, по и всей ан­тичной философии. В нем справедливо видели и це­нили пе только классическое исследование основных психических функций, образцовый для времен Ари­стотеля анализ и классификацию психических явле­ний, по также и мастерское исследование, важное для устаповлепия некоторых фундаментальных понятий 61 гносеологии, или теории познания. Особенно важным казалось (и оказалось) оно для разработки теории вос­приятия, для учепия о материальном источнике, или о материально-чувственной основе первоначальных представлений, на которое опирается все последующее развитие и все здание наших понятий о внешнем и внутреннем мире. В этом смысле не будет преувели­чением сказать, что Аристотель — подлинный отец бу­дущей материалистической психологии, а также уче­ния о том, что предметы наших чувственных восприя­тий, дающие начало всем знаниям, существуют неза­висимо от самих этих восприятий, объективно, а ие порождаются субъективной организацией пашей вос­приимчивости. В. Асмус МЕТАФИЗИКА КНИГА ПЕРВАЯ (А) ГЛАВА ПЕРВАЯ Все люди от природы стремятся к знанию. Доказа- 980а тельство тому — влечение к чувственным восприятиям: ведь независимо от того, есть от них польза или нет, их ценят ради них самих, и больше всех зрительные восприятия, ибо видение, можно сказать, мы предпо- 25 читаем всем остальным восприятиям, не только ради того, чтобы действовать, но и тогда, когда мы не соби­раемся что-либо делать. И причина этого в том, что зрение больше всех других чувств содействует нашему познапию и обнаруживает много различий [в вещах]. Способностью к чувственным восприятиям живот­ные наделены от природы, а на почве чувственного восприятия у одних не возникает память, а у других возникает. И поэтому животные, обладающие памятью, »8ot> более сообразительны и более понятливы, нежели те, у которых нет способности помнить; причем сообрази­тельны, по не могут научиться все, кто не в состоянии слышать звуки, как, папример, пчела и кое-кто еще из такого рода животных; научиться же способны те, кто помимо памяти обладает еще и слухом. 25 Другие животные пользуются в своей жизни пред­ставлениями и воспоминаниями, а опыту причастны мало; человеческий же род пользуется в своей жизни также искусством и рассуждениями. Появляется опыт у людей благодаря памяти; а именно многие воспоми­нания об одном и том же предмете приобретают значе­ние одного опыта. И опыт кажется почти одинаковым с наукой и искусством. А паука и искусство возникают eeia у людей через опыт. Ибо опыт создал искусство, как говорит Пол1, — и правильно говорит, — а неопыт­ность — случай. Появляется же искусство тогда, когда 5 на основе приобретенных на опыте мыслей образуется 3 Аристотель, т. i 65 один общий взгляд на Сходные предметы. Так, напри­мер, считать, что Каллию при такой-то болезни по­могло такое-то средство и оно же помогло Сократу и также в отдельности многим, — это дело опыта; а опре­делить, что это средство при такой-то болезни помо-ю гает всем таким-то π таким-то людям одного какого-то склада (например, вялым или желчным при сильной лихорадке), — это дело искусства. В отношении деятельности опыт, по-видимому, ни­чем не отличается от искусства; мало того, мы видим, что имеющие опыт преуспевают больше, нежели те, кто is обладает отвлеченным знанием (logon echein), но не имеет опыта. Причина этого в том, что опыт есть зна­ние единичного, а искусство — знапие общего, всякое же действие и всякое изготовление относится к единич­ному: ведь врачующий лечит не человека [вообще], разве лишь привходящим образом 2, а Каллия или Сок­рата или кого-то другого из тех, кто носит какое-то го имя,— для кого быть человеком есть нечто привходя­щее. Поэтому если кто обладает отвлеченным знанием, а опыта не имеет и познает общее, но содержащегося в нем единичного не знает, то он часто ошибается в ле­чении, ибо лечить приходится единичное. Но все же мы полагаем, что знание и понимание относятся больше 25 к искусству, чем к опыту, и считаем владеющих каким-то искусством более мудрыми, чем имеющих опыт, ибо мудрость у каждого больше зависит от знания, и это потому, что первые знают причину, а вторые нет. В самом деле, имеющие опыт знают «что», по но знают «почему»; владеющие же искусством зпают «почему», зо т. е. знают причину3. Поэтому мы и наставников в каж­дом деле почитаем больше, полагая, что они больше 981ь знают, чем ремесленники, и мудрее их, так как они знают причины того, что создается. (А ремесленники подобны некоторым неодушевленным предметам: хотя они и делают то или другое, но делают это, сами того не зная (как, например, огонь, который жжет); неоду­шевленные предметы в каждом таком случае дейст­вуют в силу своей природы, а ремесленники — по при-5 вычке)4. Таким образом, наставники более мудры не благодаря умению действовать, а потому, что они об­ладают отвлечепным знанием и знают причины. Во­обще признак знатока — способность научить, а потому мы считаем, что искусство в большей мере знание, не-66 жели опыт, ибо владеющие искусством способны на­учить, а имеющие опыт не способны. Далее, ни одно из чувственных восприятий мы не считаем мудростью, хотя опи и дают важнейшие зна- io ния о единичном, но они ни относительно чего не ука­зывают «почему», например почему огонь горяч, а ука­зывают лишь, что он горяч. Естественно поэтому, что тот, кто сверх обычных чувствепных восприятий первый изобрел какое-то искусство, вызвал у людей удивление не только из-за 15 какой-то пользы его изобретения, по и как человек мудрый и превосходящий других. А после того как было открыто больше искусств, одпи — для удовлетво­рения необходимых потребностей, другие — для время-преировождспия, изобретателей последних мы всегда считаем более мудрыми, нежели изобретателей пер- 20 вых, так как их знания были обращены не на получе­ние выгоды. Поэтому, когда все такие искусства были созданы, тогда были приобретены знания не для удо­вольствия и по для удовлетворения необходимых по­требностей, и прежде всего в тех местностях, где люди имели досуг. Поэтому математические искусства были созданы прежде всего в Египте, ибо там было предо-ставлепо жрецам время для досуга. В «Этике» ужо было сказано, в чем разница между 25 искусством, наукой и всем остальным, относящимся к тому же роду 5; а цель рассуждения — показать те­перь, что так называемая мудрость, по общему мпению, занимается первыми причинами и началами. Поэтому, как уже было сказапо рапсе, человек, имеющий опыт, считается более мудрым, нежели те, кто имеет [лишь] ·10 чувствеппые восприятия, а владеющий искусством — более мудрым, нежели имеющий опыт, наставник — юю« более мудрым, пежелп ремесленник, а пауки об умо­зрительном (theriretikai) —выше искусств творения (poietikai). Таким образом, ясно, что мудрость есть наука об определенных причинах и началах. ГЛАВА ВТОРАЯ Так как мы ищем именно эту науку, то следует рас­смотреть, каковы те причины и начала, наука о кото- 5 рых есть мудрость. Если рассмотреть те мнения, какие мы имеем о мудром, то, быть может, достигнем здесь 3* 67 больше ясности. Во-первых, мы предполагаем, что муд­рый, насколько это возможно, знает все, хотя он и не ίο имеет знания о каждом предмете в отдельности. Во-вторых, мы считаем мудрым того, кто способен познать трудное и нелегко постижимое для человека (ведь воспринимание чувствами свойственно всем, а потому это легко и ничего мудрого в этом нет). В-третьих, мы считаем, что более мудр во всякой науке тот, кто более точен и более способен научить выявлению причин, и, [в-четвертых], что из наук в большей мере мудрость 15 та, которая желательпа ради нее самой и для позна­ния, пежели та, которая желательпа ради извлекаемой из нее пользы, а [в-пятых], та, которая главенству­ет, — в большей мере, чем вспомогательная, ибо муд­рому надлежит пе получать наставления, а паставлять, и не он должен повиноваться другому, а ему — тот, кто менее мудр. Вот каковы мнения и вот сколько мы их имеем 20 о мудрости и мудрых. Из указанного здесь знание обо всем необходимо имеет тот, кто в наибольшей мере об­ладает знанием общего, ибо в некотором смыслех он знает все подпадающее под общее. Но пожалуй, труд­нее всего для человека позпать именно это, наиболее 25 общее, ибо опо дальше всего от чувственных восприя­тий. А наиболее строги те пауки, которые больше всего занимаются первыми началами: ведь те, которые исхо­дят из меньшего числа [предпосылок], более строги, нежели те, которые приобретаются на основе прибавле­ния (например, арифметика более строга, чем геомет­рия2). Но и научить более способна та наука, которая исследует причины, ибо научают те, кто указывает зо причины для каждой вещи. А знание и попимапие ради самого знания и понимания более всего присущи науке о том, что наиболее достойно познания, ибо тот, кто предпочитает зпапие ради знапия, больше всего пред-982ь почтет науку наиболее совершенную, а такова паука о наиболее достойном позиапия. А наиболее достойны познания первоначала и причипы, ибо через них и на их основе познается все остальное, а не они через то, что им подчинено. И наука, в наибольшей мере главен-5 ствующая и главнее вспомогательной, — та, которая познает цель, ради которой надлежит действовать в каждом отдельном случае; эта цель есть в каждом 68 отдельном случае то или иное благо, а во всей природе вообще — наилучшее. Итак, из всего сказанного следует, что имя [мудро­сти] необходимо отнести к одной и той же науке: это должна быть наука, исследующая первые начала и причины: ведь и благо, и «то, ради чего» 3 есть один из ю видов причин. А что это не искусство творения4, объяс­нили уже первые философы. Ибо и теперь и прежде удивление побуждает людей философствовать, причем вначале они удивлялись тому, что непосредственно вы­зывало недоумение, а затем, мало-помалу продвигаясь таким образом далее, опи задавались вопросом о более *5 значительном, например о смене положения Луны, Солнца и звезд, а также о происхождении Вселенной. Но недоумевающий и удивляющийся считает себя не­знающим (поэтому и тот, кто любит мифы, есть в не­котором смысле философ, ибо миф создается па основе удивительного). Если, таким образом, начали философ­ствовать, чтобы избавиться от незиапия, то, очевидно, 20 к знанию стали стремиться ради попимапия, а не ради какой-нибудь пользы. Сам ход вещей подтверждает это; а именно: когда оказалось в паличии почти все не­обходимое, равно как и то, что облегчает жизнь и до­ставляет удовольствие, тогда стали искать такого рода разумение. Яспо поэтому, что мы не ищем его ни для какой другой надобности. И так же как свободным па- 25 зываем того человека, который живет ради самого себя, а пе для другого, точно так же и эта паука единственно свободная, ибо опа одна существует ради самой себя. Поэтому и обладапие ею можно бы по справедли­вости считать выше человеческих возможностей, ибо во многих отношениях природа людей рабская, так, что, по словам Симопида5, «бог одип иметь лишь мог бы этот30 дар», человеку же пе подобает искать несоразмерного ему знания. Так вот, если поэты говорят правду и если зависть — в природе божества, то естественнее всего ей проявляться в этом случае, и несчастны должпы бы эвза быть все, кто неумерен. Но не может божество быть завистливым (впрочем, и по пословице «лгут много песнопевцы»), и не следует какую-либо другую науку считать более ценимой, чем эту. Ибо наиболее божест- s венная наука также и наиболее ценима. А таковой может быть только одна эта — в двояком смысле. А именно: божественна та из наук, которой скорее 69 всего мог бы обладать бог, π точно так же божествен­ной была бы всякая наука о божественном. И только к одной лишь ИСКОМОЙ нами науке подходит и то и другое. Бог, по общему мнению, принадлежит к при­чинам и есть некое начало, н такая наука могла бы ίο быть или только или больше всего у бога. Таким об­разом, все другие науки более необходимы, нежели она, но лучше — нет ни одпой. Вместе с тем овладение этой наукой должно некото­рым образом привести к тому, что противоположно на­шим первоначальным исканиям. Как мы говорили, все начинают с удивления, обстоит ли дело таким имепно образом, как удивляются, например, загадочным само-15 движущимся игрушкам, или солнцеворотам, или несо­измеримости диагонали, ибо всем, кто еще не усмотрел причину, кажется удивительным, если что-то нельзя измерить самой малой мерой. Λ под конец нужно прий­ти к противоположному — и к лучшему, как говорится в пословице, — как и в приведенных случаях, когда в них разберутся: ведь пичему бы так не удивился че-20 ловек, сведущий в геометрии, как если бы диагональ оказалась соизмеримой. Итак, сказано, какова природа искомой науки π какова цель, к которой должны привести поиски ее и все вообще исследование. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Совершенно очевидно, что необходимо приобрести знание о первых причинах: ведь мы говорим, что тогда 25 знаем в каждом отдельном случае, когда полагаем, что нам известна первая причина1. А о причинах говорится в четырех значениях: одпой такой причиной мы счи­таем сущпость, или суть бытия2 вещи (ведь каждое «почему» сводится в конечном счете к определению вещи, а первое «почему» и есть причина и начало); другой причиной мы считаем материю, или субстрат зо (hypokeimenon) 3; третьей — то, откуда пачало движе­ния; четвертой — причину, противолежащую последней, а именно «то, ради чего», или благо (ибо благо есть цель всякого возпикповепия и движения). Итак, хотя эти причины в достаточной мере рассмотрены у нас в сочинении о природе \ все же привлечем также 983ь и тех, кто раньше нас обратился к исследованию суще-70 ствующего и размышлял об истине. Ведь ясно, что и они говорят о некоторых началах и причинах. Поэтому, если мы разберем эти начала и причины, то это будет иметь некоторую пользу для настоящего исследования; в самом деле, или мы найдем какой-нибудь другой род причин, или еще больше будем убеждены в истинности s тех, о которых говорим теперь. Так вот, большинство первых философов считало началом всего одни лишь материальные начала, а именно то, из чего состоят все вещи, из чего как пер­вого опи возникают и во что как в последнее они, поги­бая, превращаются, причем сущность хотя и остается, но изменяется в своих проявлениях,— это они считают ю элементом и началом вещей. И потому опи полагают, что пичто по возникает и не исчезает, ибо такое есте­ство (physis) 5 всегда сохраняется; подобно тому как и про Сократа мы не говорим, что он вообще становится, когда становится прекрасным или образованным6, или что он погибает, когда утрачивает эти свойства, так is как остается субстрат — сам Сократ, точно так же, го­ворят опи, по возникает и не исчезает все остальное, ибо должно быть пскоторос естество — или одно, или больше одного, откуда возникает все остальное, в то время как само это естество сохраняется. Относительно количества и вида такого начала не все учили одинаково. Фалес — основатель такого рода *о философии — утверждал, что начало — вода (потому он и заявлял, что земля находится па воде); к этому предположению он, быть может, пришел, видя, что пища всех существ влажная и что само тепло возни­кает из влаги и ею живет (а то, из чего все возни­кает,— это и есть начало всего). Таким образом, он 25 именно поэтому пришел к своему предположению, равно как потому, что семена всего но природе влаж­ны, а начало природы влажного — вода. Некоторые же полагают, что и древнейшие, жившие задолго до нынешнего поколения и первые писавшие о богах, держались именно таких взглядов па природу: Океан и Тефию 7 они считали творцами возникновения, 30 а боги, по их мнению, клялись водой, названной са­мими поэтами Стиксом, ибо наиболее почитаемое — древнейшее, а то, чем клянутся,— наиболее почитае­мое. Но действительно ли это мнение о природе искон- 984а ное и древнее, это, может быть, и недостоверно, во 71 всяком случае о Фалесе говорят, что он именно так высказался о первой причине (что касается Гиппона8, то его, пожалуй, не всякий согласится поставить ря­дом с этими философами ввиду скудости его мыслей). 5 Анаксимен же и Диоген 9 считают, что воздух пер-вее (proteron) воды10, и из простых тел11 преимущест­венно его принимают за начало; аГиппасиз Метапон-та 12 и Гераклит из Эфеса — огонь, Эмпедокл же — че­тыре элемента, прибавляя к названным13 землю как четвертое. Эти элементы, по его мнению, всегда сохра­няются и не возникают, а в большом или малом коли-ю честве соединяются в одно или разъединяются из од­ного 14. А Анаксагор из Клазомен, будучи старше Эмпе-докла, но написавший свои сочинения позже его, утверждает, что начал бесконечно много: по его словам, почти все гомеомерии 15, так же как вода или огонь, возникают и уничтожаются именно таким путем — 15 только через соединение и разъединение, а иначе не возникают и не уничтожаются, а пребывают вечно. Исходя из этого за единственную причину можно было бы признать так называемую материальную при­чину. Но по мере продвижения их в этом направлении сама суть дела указала им путь и заставила их искать дальше. Действительно, пусть всякое возникновение и го уничтожение непременно исходит из чего-то одного или из большего числа пачал, по почему это происходит и что причина этого? Ведь как бы то ни было, не сам же субстрат вызывает собственную перемену; я разумею, что, например, не дерево и не медь — причина измене­ния самих себя, и не дерево делает ложе, и не медь — 25 изваяние, а нечто другое есть причина изменения. А искать эту причину — значит искать некое иное па-чало, [а именно], как мы бы сказали, то, откуда пачало движения. Так вот, те, кто с самого начала взялся за по­добное исследование и заявил, что субстрат один, не испытывали никакого недовольства собой, но во всяком «о случае некоторые из тех, кто признавал один субстрат, как бы под давлением этого исследования объявляли единое неподвижным, как и всю природу, не только в отношении возникновения и уничтожения (это древ­нее учение, и все с ним соглашались), но и в отноше-984ь нпи всякого другого рода изменения; и этим пх мнение отличается от других. Таким образом, из тех, кто про-72 возглашал мировое целое единым, никому не удалось усмотреть указанную причину 16, разве что Пармепиду, да и ему постольку, поскольку он полагает пе только одну, по в некотором смысле две причины 17. Те же, кто признает множество причин, скорее могут об этом го- 5 ворить, например те, кто признает началами теплое и холодное или огонь и землю: они рассматривают огонь как обладающий двигательной природой, а воду, землю и тому подобное — как противоположное ему. После этих философов с их пачалами, так как эти начала были недостаточны, чтобы вывести из пих при­роду существующего, сама истина, как мы сказали, по- *° будила искать дальнейшее пачало. Что одпи вещи бы­вают, а другие становятся хорошими и прекрасными, причиной этого пе может, естествеппо, быть ни огонь, нп земля, пи что-либо другое в этом роде, да так они и пе думали; по столь жо неверно было бы предостав­лять такое дело случаю и простому стечению обстоя­тельств. Поэтому тот, кто сказал, что ум находится, 15 так же как в живых существах, и в природе и что он причина миропорядка и всего мироустройства, казался рассудительным по сравнению с псобдуманпыми рас­суждениями его предшественников. Мы знаем, что Анаксагор высказал такие мысли, по имеется основа­ние считать, что до него об этом сказал Гермотнм из Клазомсп18. Те, кто придерживался такого взгляда, 20 в то же время признали причину совершенства [в ве­щах] первоначалом существующего, и притом таким, от которого существующее получает движение. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Можно предположить, что Господ первый стал искать нечто в этом роде или еще кто считал любовь или вожделение пачалом, например Парменид: ведь и 25 он, описывая возникновение Вселенной, замечает: Всех богов первее Эрот был ею замышлен. А по словам Гесиода: Прежде всего во Вселенной Хаос зародился, а следом широкогрудая Гея. Также — Эрот, что меж всех бессмертных богов отличается \ ибо должна быть среди существующего некая причи- зо на, которая приводит в движение вещи и соединяет 73 их. О том, кто из них первый высказал это, пусть по­зволено будет судить позже; а так как в природе явно было и противоположное хорошему, и не только »85а устроенпость и красота, по также пеустроенность и уродство, причем плохого было больше, чем хо­рошего, и безобразного больше, чем прекрасного, то другой ввел дружбу и вражду, каждую как причину одного из них. В самом деле, если следовать Эмпедоклу и постичь его слова по смыслу, а не по тому, что он 5 туманно говорит, то обнаружат, что дружба есть при­чина благого, а вражда — причина злого. И потому если сказать, что в некотором смысле Эмпсдокл — и притом первый — говорит о зле и благе как о пача-лах, то это, пожалуй, будет сказано верно, если только причина всех благ — само благо, а причина зол — зло. ίο Итак, упомянутые философы, как мы утверждаем, до сих пор явпо касались двух причин из тех, что мы различили в сочинении о природо 2,— материю и то, откуда движение, к тому же нечетко и без какой-либо уверенности, так, как поступают в сражепии пообу-ченные: ведь и они, поворачиваясь во все стороны, на-15 носят иногда хорошие удары, по не со зпанием дела; и точно так же кажется, что и эти философы не зпают, что они говорят, ибо совершенно очевидно, что они почти совсем не прибегают к своим началам, разве что в малой степепи. Анаксагор рассматривает ум как ору­дие миросозидапия, и когда у пего возникает затрудне­ние, по какой причине нечто существует по нообходи-20 мости, оп ссылается па ум, в остальных жо случаях он объявляет причиной происходящего все что угодно, только не ум. А Эмпсдокл прибегает к причинам больше, чем Анаксагор, но и то недостаточно, и при этом пе получается у него согласованности. Действи­тельно, часто у пего дружба разделяет, а вражда соеди-25 няет. Ведь когда мировое целое через вражду распа­дается на элементы, огонь соединяется в одно, и так же каждый из остальных элементов. Когда же элементы снова через дружбу соединяются в одно, частицы каж­дого элсмепта с необходимостью опять распадаются. Эмпсдокл, таким образом, в отличие от своих иред-зо шсствснников первый разделил эту [движущую] при­чину, признал не одно пачало движения, а два раз­ных, и притом противоположных. Кроме того, он пер­вый назвал четыре материальных элемента, однако он 74 толкует их не как четыре, а словно их только два: с одной стороны, отдельно огонь, а с другой — противо- оя5ь положные ему земля, воздух и вода как естество одного рода. Такой вывод можно сделать, изучая его стихи. Итак, Эмпедокл, как мы говорим, провозгласил та­кие начала и в таком количестве. А Левкнпп и его по­следователь Демокрит признают элементами полноту и s пустоту, называя одно сущим, другое не-сущим, а именно: полное и плотное — сущим, а пустое и (разре­женное) — не-сущим (поэтому они и говорят, что су­щее существует нисколько не больше, чем не-сущее, потому что и тело существует нисколько не больше, чем пустота), а материальной причиной существую­щего они называют и то и другое. И так же как те, кто признает основную сущность единой, а все ю остальное выводит из ее свойств, принимая разрежен­ное и плотное за основания (archai) свойств [вещей], так и Левкипп и Демокрит утверждают, что отличия [атомов] суть причины всего остального. А этих отли­чий они указывают три: очертания, порядок и поло­жение. Ибо сущее, говорят они, различается лишь «строем», «соприкосновением» и «поворотом»; из них is «строй» — это очертания, «соприкосновение» — поря­док, «поворот» — положение; а именно: А отличается от TV очертаниями, AN от NA — порядком, Ζ от N — положением. А вопрос о движении, откуда или каким образом оно у существующего, и они подобно осталь­ным легкомысленно обошли. 20 Итак, вот, по-видимому, до каких пределов, как мы сказали, наши предшественники довели исследование относительно двух причин. ГЛАВА ПЯТАЯ В это же время и раньше так называемые пифаго­рейцы, занявшись математикой, первые развили ее и, овладев ею, стали считать ее начала началами всего 25 существующего. А так как среди этих начал числа от природы суть первое, а в числах пифагорейцы усматри­вали (так им казалось) много сходного с тем, что су­ществует и возникает,— больше, чем в огпе, земле и воде (например, такое-то свойство чисел есть справедливость, а такое-то — душа и ум, другое — зо удача, и, можно сказать, в каждом из остальных слу­чаев точно так же); так как, далее, они видели, что 75 свойства и соотношения, присущие гармонии, вы­разимы в числах; так как, следовательно, им казалось, что все остальное по своей природе явно уподобляемо «8ва числам и что числа — первое во всей природе, то они предположили, что элементы чисел суть элемепты всего существующего π что все небо есть гармония и число. И все, что они могли в числах и гармониях показать согласующимся с состояниями и частями пеба и со всем 5 мироустроением, они сводили вместе и приводили в со­гласие друг с другом; и если у них где-то получался тот или иной пробел, то они стремились восполнить его, чтобы все учение было связным. Я имею в виду, на­пример, что так как десятка, как им представлялось, есть нечто совершенное и охватывает всю природу чи-10 сел, то и движущихся небесных тел, по их утвержде­нию, десять, а так как видно только девять, то десятым они объявляют «противоземлю» !. В другом сочинении мы это разъяснили подробнее2. А разбираем мы это ради того, чтобы установить, какие же начала они по-15 лагают и как начала эти подходят под упомяпутые вы­ше причины. Во всяком случае очевидно, что они чис­ло принимают за начало и как материю для сущест­вующего, π как [выражение] его состояний и свойств, а элементами числа они считают четное и нечетпое, из ко­их последнее — предельное, а первое — беспредельное; единое же состоит у них из того и другого (а именно: оно 20 и четное и нечетное), число происходит из единого, а все небо, как было сказано, — это числа. Другие пифагорейцы утверждают, что имеется де­сять начал, расположенных попарно: предел и беспре­дельное, нечетное и четное, единое и множество, правое и левое, мужское и женское, покоящееся и движу-25 щееся, прямое и кривое, свет и тьма, хорошее и дур­ное, квадратное и продолговатое3. Такого же мнения, по-видимому, держался и Алкмеон из Кротопа4, и либо он заимствовал это учение у тех пифагорейцев, либо те у него. Ведь Алкмеон достиг зрелого возраста, ког-зо да Пифагор был уже стар, а высказался он подобно им. Он утверждает, что большинство свойств, с которыми сталкиваются люди, образуют пары, имея в виду в от­личие от тех пифагорейцев не определенные противо­положности, а первые попавшиеся, например: белое — черное, сладкое — горькое, хорошее — дурное, боль­шое — малое. Об остальных же противоположностях он 76 иысказался неопределенно, пифагорейцы же прямо мсь указали, сколько имеется противоположностей и какие они. Итак, и от того и от другого учения мы можем по­черпнуть, что противоположности суть начала сущест­вующего; но сколько их и какие они — это мы можем почерпнуть у одпих только пифагорейцев. Однако, как можно эти начала свести к указанным выше причи­нам, это у них отчетливо не разобрано, но, по-види- s мому, они определяют элементы как материальные, ибо, говорят они, из этих элементов как из составных частей и образована сущность. Итак, на основании сказанного можно в достаточ­ной степени судить об образе мыслей древних, указы­вавших больше одного элемепта природы. Есть, одна- ю ко, и такие, которые высказались о Вселенной как о единой природе, но не все одинаково — пи в смысле убедительности сказанного, ни в отношении существа дела (kalaten physin). Правда, рассуждать о них во­все не уместно теперь, когда рассматриваем причины (ибо они говорят о едином не так, как те размышляю­щие о природе философы5, которые, хотя и принима­ют сущее за единое, тем не менее, выводя [Вселенную] « из единого как из материи, присоединяют [к единому] движение, по крайней мере когда говорят о происхож­дении Вселенной, а эти утверждают, что она непо-движна). Но вот что во всяком случае подходит к на­стоящему исследованию. Парменид, как представляет­ся, понимает единое как мысленпое (logos) 6, a Ме­лисс 7 — как материальное. Поэтому первый говорит, го что оно ограниченно, второй — что опо беспредельно; а Ксепофан8, который раньше пх (ибо говорят, что Парменид был его учеником) провозглашал единство, ничего не разъяспял и, кажется, не касался природы единого пи в том, пи в другом смысле, а, обращая свои взоры па все небо, утверждал, что едипое — это бог. 25 Этих философов, если исходить из целей настоящего исследования, надлежит, как мы сказали, оставить без внимания, притом двоих, а имепно Ксенофана и Мелисса, даже совсем — как мыслящих более грубо; что же касается Пармеиида, то он, кажется, говорит с большей проницательностью. Полагая, что паряду с сущим вообще нет никакого пе-сущего, он считает, что с необходимостью существует [только] одно, а 30 77 именно сущее, и больше ничего (об этом мы яснее сказали в сочинении о природе9). Однако, будучи вы­нужден сообразоваться с явлениями и признавая, что единое существует как мысленное, а множествен­ность — как чувственно воспринимаемое, он затем уста­навливает две причины или два начала — теплое и холодное, словно говорит об огне и земле; а из этих двух ou к сущему относит теплое, а другое начало — 987а к не-сущему. Итак, вот что мы почерпнули из сказанного ранее и у мудрецов, уже занимавшихся выяснением этого вопроса: от первых из них — что начало телесное (ведь 5 вода, огонь и тому подобное суть тела), причем от од­них — что телесное начало одно, а от других — что имеется большее число таких начал, по и от тех и от других — что начала материальные; а некоторые при­нимали и эту причину, и кроме нее ту, откуда движе­ние, причем одни из пих признавали одну такую при­чину, а другие — две. ίο Таким образом, до италийцев 10, и не считая их, остальные высказывались о началах довольно скудно, разве что, как мы сказали, они усматривали две при­чины, и из них вторую — ту, откуда движение, неко­торые признают одну, а другие — две. Что же касается пифагорейцев, то они точно так же утверж­дали, что есть два начала11, однако присовокупляли — is и этим их мнение отличается от других,— что предел, беспредельное и единое не какие-то разные естества, как, например, огонь или земля или еще что-то в этом роде, а само беспредельное и само единое есть сущ­ность того, о чем они сказываются 12, и потому число есть сущность всего. Вот как они прямо заявляли об го этом, и относительно сути вещи 13 они стали рассуждать и давать ей определение, но рассматривали ее слишком просто. Определения их были поверхностны, и то, к чему прежде всего подходило указанное ими определе­ние, они и считали сущностью вещи, как если бы кто думал, что двойное и два одно и то же потому, что 25 двойное подходит прежде всего к двум. Однако бес­спорно, что быть двойным и быть двумя не одно и то же, иначе одно было бы многим |4, как это у них и получалось. Вот то, что можно почерпнуть у более ранних философов и следующих за ними 15· 78 ГЛАВА ШЕСТАЯ После философских учений, о которых шла речь, появилось учепие Платона, во многом примыкающее зо к пифагорейцам, но имеющее и своп особенности по сравнению с философией италийцев. Смолоду сблизив­шись прежде всего с Кратилом1 и гераклитовскими воззрениями, согласно которым все чувствеппо воспри­нимаемое постояппо течет, а знания о нем нет, Платон и позже держался таких же взглядов. А так как Со­крат занимался вопросами нравственности, природу же в87ь в целом не исследовал, а в нравственном искал общее и первый обратил свою мысль на определепия, то Пла­той, усвоив взгляд Сократа, доказывал, что такие опре­деления относятся но к чувствопно воспринимаемому, а к чему-то другому, ибо, считал он, нельзя дать обще- s го определения чего-либо из чувствеппо воспринимае­мого, поскольку опо постояппо измепяотся. И вот это другое из сущего он назвал идеями, а всо чувствеппо воспринимаемое, говорил он, существует помимо ппх и именуется сообразно с пими, ибо через причастность эйдосам2 существует все мпожоство одноименных с ними [вещей] 3. Одпако «причастность» — это лишь *° новое имя: пифагорейцы утверждают, что вещи суще­ствуют чороз подражание числам, а Платон, (изменив имя),— что через причастность. Но что такое причаст­ность или подражание эйдосам, исследовать это они предоставили другим. Далее, Платон утверждал, что помимо чувственно воспринимаемого и эйдосов существуют как печто про- 15 межуточное математические предметы, отличающиеся от чувствеппо воспринимаемых тем, что опи вечны и неподвижпы, а от эйдосов — тем, что имеется много одинаковых таких предметов, в то время как каждый эйдос сам по себе только один. И так как эйдосы суть причипы всего остального, то, полагал он, их элемепты суть элементы всего суще­ствующего. Начала как матерпя — это большое и ма­лое \ а как сущность — единое, ибо эйдосы (как числа) so получаются из большого и малого через прпчастпость единому. Что единое есть сущность, а не что-то другое, что обозначается как единое, это Платон утверждал по­добно пифагорейцам, и точно так же, как они, что 79 числа — причины сущности всего остального; отличи­тельная же черта учения Платона — это то, что он вме-25 сто беспредельного, или неопределенного, как чего-то одного признавал двоицу и неопределенное выводил из большого и малого; кроме того, он полагает, что числа существуют отдельно от чувствеппо воспринимаемого, в то время как пифагорейцы говорят, что сами вещи суть числа, а математические предметы они не счи­тают промежуточными между чувственно восприни­маемыми вещами и эйдосами. А что Платон в отличие зо от пифагорейцев считал единое и числа существую­щими помимо вещей и что он ввел эйдосы, это имеет свое основание в том, что он занимался определениями (ведь его предшественники к диалектике5 но были причастны), а двоицу оп объявил другой осповон (physis) потому, что числа, за исключением пер­вых6, удобно выводить из нее как из чего-то подат­ливого. 988а Однако на самом деле получается наоборот: такой взгляд не основателен. Ибо эти философы полагают, что из одной материи происходит многое, а эйдос рож­дает печто только один раз, между тем совершенно очевидно, что из одной материи получается один стол, а тот, кто привносит эйдос, будучи один, производит много [столов]. Подобным же образом относится и 5 мужское к женскому, а именно: женское оплодотво­ряется одним совокуплением, а мужское оплодотво­ряет многих7; и, однако же, это — подобия тех на­чал. Вот как Платон объяснял себе предмет нашего ис­следования. Из сказанного ясно, что он рассматривал 1° только две причины: причину сути вещи и материаль­ную причину (ибо для всего остального эйдосы — при­чина сути его, а для эйдосов такая причина — едипое); а относительно того, что такое лежащая в основе мате­рия, о которой как материи чувственпо воспринимае­мых вещей сказываются эйдосы, а как материи эйдосов — единое, Платон утверждал, что она есть дво­ица — большое и малое. Кроме того, он объявил эти *5 элементы причиной блага и зла, один — причипой бла­га, другой — причиной зла, а ее, как мы сказали, ис­кали и некоторые из более ранних философов, напри­мер Эмпедокл и Анаксагор. 80 ГЛАВА СЕДЬМАЯ Мы лишь вкратце и в общих чертах разобрали, кто и как высказался относительно начал и истины; но во всяком случае мы можем на основании этого зак- го лючить, что из говоривших о начале и причине никто не назвал таких начал, которые не были уже рассмот­рены в нашем сочипении о природе \ а все — это оче­видно — так или ипаче касаются, хотя и неясно, этих начал. В самом деле, одни говорят о начале как мате­рии, все равно, принимают ли они одно начало или больше одного и признают ли они это начало телом или бестелесным; так, например, Платон говорит о 25 большом и малом, италийцы — о беспредельном, Эмпе-докл — об огпе, земле, воде и воздухе, Анаксагор — о бепрсдельпом мпожестве гомеомерий. Таким образом, все они занимались подобпого рода прпчппой, а так­же те, кто говорил о воздухе, или огне, или воде, или зо о начале, которое плотнее огня, но разрежеппее возду­ха2; ведь утверждали же пекоторые, что первооснова именно такого рода. Они касались только этой причины3; а пекоторые другие — той, откуда начало движения, как, паиримор, те, кто объявляет началом дружбу и вражду, или ум, или любовь. По суть бытия вощи и сущность отчетливо пнкто не объяснил; скорее же всего говорят о них те, кто 35 признает эйдосы, ибо эйдосы для чувственпо восири- оввь нимаемых вещей и единое для эйдосов опи пе прини­мают ни за материю, ни за то, откуда начало движе­ния (ведь они утверждают, что эйдосы — это скорее причипа неподвижпости и пребывания в покое), а эй­досы для каждой из прочих вещей и единое для эйдо­сов они указывают как суть их бытия. Однако то, ради чего совершаются поступки и про- 5 исходят изменения и движения, они пекоторым образом обозначают как причипы, но пе в этом смысле, т. е. не так, как это естественно для причипы. Ибо те, кто го­ворит про ум или дружбу, принимают эти причины за некоторое благо, но не в том смысле, что ради пих су­ществует или возникает что-то из существующего, а в ю том, что от них исходят движения. Точно так же и те, кто приписывает природу блага единому или сущему4, считают благо причиной сущности, но не утверждают, 81 что ради него что-то существует пли возникает. А по­этому получается, что они некоторым образом и гово­рят и не говорят о благе как о причине, ибо они ro­is ворят о нем не как о причине самой по себе, а как о причине привходящей. Итак, что мы правильно определили причины, и сколько их, и какие они, об этом, видно, свидетельст­вуют нам и все эти философы; ведь они не в состоя­нии были найти какую-либо другую причину. Кроме того, ясно, что надо искать причины — или все так, как это указано здесь, или каким-пибудь подобным способом5. А как высказался каждый из этих филосо-2о фов, как обстоит дело с началами и какие трудности здесь возможны, мы разберем вслед за этим. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Те, кто признает Вселенную единой и какое-то одно естество как материю, считая таковое телесным и протяженным, явно ошибаются во многих отношениях. В самом деле, опи указывают элементы только для 23 тел, а для бестелесного нет, хотя существует и бесте­лесное. Точно так же, пытаясь указать причины воз­никновения и уничтожения и рассматривая вес вещи так, как рассматривают их размышляющие о природе, они отвергают причипу движения. Далее, ошибка их в том, что они пи сущность, ни суть вещи не признают причиной чего-либо и, кроме того, пеобдумапио объяв­ляют началом любое из простых тел, за исключением зо разве земли \ не выяснив при этом, как возникают эти тела друг из друга (я имею в виду огонь, воду, землю π воздух). В самом деле, одни вещи возникают друг из друга через соединение, другие — через разъеди­нение, а это различие имеет самое большое значение для выяснения того, что есть предшестпующее и что последующее. Придерживаясь одного взгляда, можпо было бы подумать, что самый основной элемент все-зо го — это тот, из которого как из первого вещи возни­кают через соединение, а таковым было бы тело, со-£89н стоящее из мельчайших и тончайших частиц. Поэтому те, кто признает началом огонь, находятся, надо пола­гать, в наибольшем согласии с этим взглядом. И точно так же каждый из остальных философов согласен 5 с тем, что первооснова тел именно такова. По крайней 82 мере никто из последующих философов, указывагших одну первооснову, не настаивал на том, что земля есть элемент, явно потому, что она состоит из крупных ча­стиц, а из трех других элементов каждый нашел себе какого-нибудь сторонника: одни утверждают, что пер­вооснова — огонь, другие — вода, третьи — воздух. Но почему же они не указывают и землю, как это делает большинство людей? Ведь люди говорят, что все есть земля, да и Господ утверждает, что земля возникла 10 раньше всех тел: настолько древне и общераспростра­ненно это мнение. Так вот, если придерживаться это­го взгляда, то было бы неправильно признавать нача­лом какой-либо из этих элементов, кроме огня, или считать, что оно плотнее воздуха, но тоньше воды. Если же то, что позднее по происхождению, первее по природе, а переработанное и составленное по про- 15 похождению позднее, то получается обратное: вода бу­дет первее воздуха, а земля — первое воды. Итак, о тех, кто признает одну такую причину, как мы указали, сказанного достаточно. Но то же можно сказать и о тех, кто признает несколько таких начал, как, например, Эмпедокл, утверждающий, что мате- 2Ü рня — это четыре тела: и у него должны получиться отчасти те же самые, отчасти свои особые затрудне­ния. В самом деле, мы видим, что элементы возни­кают друг из друга, так что огонь и земля не всегда остаются одним и тем же телом (об этом сказано в со­чинении о природе2); а о причине движущихся тел, принимать ли одну такую причину или две, —- об этом, 25 надо полагать, у него совсем не сказано сколько-ни­будь правильно или обоснованно. И вообще те, кто говорит таким образом, вынуждены отвергать превра­щение, ибо не может у них получиться ни холодное из теплого, ни теплое из холодного. В самом деле, тогда что-то должпо было бы испытать эти противо­положные состояния и должно было бы существовать какое-то одно естество, которое становилось бы огнем и водой, а это Эмпедокл отрицает. 30 Что касается Анаксагора, то если предположить, что он принимает два элемента, такое предположение больше всего соответствовало бы его учению, хотя сам он отчетливо об этом не говорит; однако он необхо­димо последовал бы за темп, кто направил бы его к этому. Конечно, нелепо и вздорно утверждать, что 83 все изначальпо находилось в смешении, — и потому, что оно в таком случае должно было бы ранее суще­ствовать в песмешанпом виде, и потому, что от при­роды не свойственно смешиваться чему попало с чем попало, а кроме того, и потому, что состояния и при­входящие свойства отделялись бы в таком случае от сущностей (ведь то, что смешивается, может и разъ­единяться) ; однако если следовать за Апаксагором, разбирая вместе с ним то, что оп хочет сказать, то его учение показалось бы, пожалуй, созвучным нашему времени. Ведь ясно, что, когда ничего не было разли­чено, об этой сущности ничего нельзя было правильно сказать; я имею в виду, например, что она не была ни белого, пи черного, пи серого или ипого цвета, а необ­ходимо была бесцветной, иначе у нее был бы какой­-нибудь из этих цветов. Подобным же образом и па этом же самом основании она была без вкуса и у нее не было и никакого другого из подобных свойств. Ибо опа не могла бы быть пи качеством, пи количеством, ни определенным нечто3; иначе у нее была бы какая-нибудь из так называемых частичных форм (eide), а это невозможно, раз все находилось в смешении; ведь в таком случае она была бы уже выделена, а между тем Анаксагор утверждает, что все было сме­шано, кроме ума, и лишь один ум несмешан и чист. Исходя из этого, Анаксагор должен был бы сказать, что единое (ведь оно просто и несмешанно) и «иное» (оно соответствует неопределенному, которое мы4 при­знаем, до того как оно стало определенным и причаст­ным какой-нибудь форме) суть начала. Так что хотя он и выражает свои мысли неправильно и неясно, од­нако хочет сказать что-то близкое к тому, что говорят позднейшие философы и что в настоящее время более очевидно. Эти философы, однако, склонны рассуждать только о возникновении, уничтожении и движении: ведь и на­чала и причины они исследуют почти исключительно в отношении такого рода сущности5. А те, кто рас­сматривает все сущее в совокупности, а из сущего одно признает чувственно воспринимаемым, а другое — не-воспринимаемым чувствами, явно исследуют оба этих рода, и поэтому можно было бы подробнее остано­виться на них, выясняя, что сказано у них правильно или неправильно для настоящего исследования. 84 Что касается так называемых пифагорейцев, то они рассуждают о более необычных началах и элементах, зо нежели размышляющие о природе, и это потому, что они заимствуют их не из чувствепно воспринимаемого, ибо математические предметы лишены двия^ения, за исключением тех, которыми занимается учение о не­бесных светилах; и все же они постоянно рассуждают о природе и исследуют ее. В самом деле, они говорят о возникновении неба и наблюдают за тем, что про- 9эоа исходит с его частями, за его состояниями и дейст­виями, и для объяснения этого прибегают к своим началам и причинам, как бы соглашаясь с другими раз­мышляющими о природе, что сущее — это [лишь] то, что воспринимается чувствами и что так называемое небо объемлет. Однако же, как мы сказали, причины и начала, которые они указывают, пригодны к тому, чтобы восходить и к высшим областям сущего, и более подходят для этого, нежели для рассуждений о при­роде. С другой стороны, они ничего не говорят о том, откуда возникает движение, если (как они считают) в основе лежат только продел и беспредельное, нечет­ное и четное, и каким образом возникновение и унич­тожение или действия несущихся по небу тел воз­можны без движения и изменения. ю Далее, если согласиться с ними, что пз этих начал образуется величина, или если бы это было доказано, то все же каким образом получается, что одни тела легкие, а другие тяжелые? В самом деле, исходя из тех начал, которые они кладут в основу и указывают, они рассуждают о математических телах ничуть не is больше, чем о чувствепно воспринимаемых; поэтому об огне, земле и других таких телах ими ничего не ска­зано, поскольку, я полагаю, они о чувственно воспри­нимаемом не сказали ничего свойственного лишь ему. Далее, как это понять, что свойства числа и само число суть причина того, что существует и совер­шается на нббе изначала и в настоящее время, го а вместе с тем пет никакого другого числа, кроме числа, из которого составилось мироздание? Если они в такой-то части [мира] усматривают мпепие и удоб­ный случай, а немного выше или ниже — несправед­ливость и разъединение или смешение, причем в дока­зательство этого они утверждают, что каждое из пих есть число, а в данном месте оказывается уже 25 85 множество существующих вместе [небесных] тел, вследствие чего указанные свойства чисел сообразу­ются с каждым отдельным местом, то спрашивается, бу­дет ли число, относительно которого следует принять, что оно есть каждое из этих явлений, будет ли оно то же самое число-небо или же другое число помимо зо него? Платон говорит, что оно другое число; впрочем, хотя и он считает эти явления и их причины числами, но числа-причины он считает умопостигаемыми, а дру­гие — чувственно воспринимаемыми. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Пифагорейцев мы теперь оставим, ибо достаточно D90IJ их коснуться настолько, насколько мы их коснулись. А те, кто причинами признает идеи, в поисках причин для окружающих нас вещей прежде всего провозгла­сили другие предметы, равные этим вещам по числу, как если бы кто, желая произвести подсчет, при мень­шем количестве вещей полагал, что это будет ему не по силам, а, увеличив их количество, уверовал, что сосчитает. В самом деле, эйдосов примерно столько же 5 или не меньше, чем вещей \ в поисках причин для которых они от вещей пришли к эйдосам, ибо для каждого [рода] есть у них нечто одноименное, и по­мимо сущностей имеется единое во многом для всего другого — и у окружающих нас вещей, и у вечных. Далее, ни один из способов, какими мы2 доказы­ваем, что эйдосы существуют, не убедителен. В самом деле, на основании однцх не получается с необходи-ю мостыо умозаключения3, на основании других эйдосы получаются и для того, для чего, как мы полагаем, их нет. Ведь по «доказательствам от знаний»4 эйдосы должны были бы иметься для всего, о чем имеется зна­ние; на основании довода относительно «единого во многом»5 они должны были бы получаться и для отри­цаний, а на основании довода, что «мыслить что-то можно и по его исчезновении»6 — для преходящего: ведь о нем может [остаться] некоторое представление. is Далее, на основании наиболее точных доказательств7 одни признают идеи соотнесенного, о котором мы го­ворим, что для него нет рода самого по себе8; другие приводят довод относительно «третьего человека» 9. И, вообще говоря, доводы в пользу эйдосов сводят 86 на нет то, существование чего нам важнее сущест­вования самих идей 10: ведь из этих доводов следует, что первое не двоица, а число, т. е. что соотнесенное [пер- го вее] самого по себе сущего, и так же все другое, в чем некоторые последователи учения об идеях пришли в столкновение с его началами. Далее, согласпо предположению, на осповапип ко­торого мы признаем существование идей, должны быть эйдосы не только сущностей, но и многого иного (в са­мом деле, и мысль едина не только касательно сущ- 25 ности, но и относительно всего другого; и имеются зна­ния не только о сущности, но и об ином; и получается у пих несметное число других подобных [выводов]); между тем по необходимости и согласно учениям об эйдосах, раз возможна причастность ойдосам, то дол­жны существовать идеи только сущностей, ибо при­частность им не может быть привходящей, а каждая зо вещь должна быть причастна эйдосу постольку, по­скольку он пе сказывается о субстрате11 (я имею в виду, например, если нечто причастпо спмому-но-себс-двойиому 12, то оно причастно и вочпому, но при­входящим образом, ибо для двойного быть вечным — это псчто привходящее). Итак, эйдосы были бы [только] сущностью13. Однако и здесь, [в миро чув­ственно воспринимаемого], и там, [в мире идей], сущ- 99ia ность означает одно и то же. Иначе какой еще смысл имеет утверждение, что есть что-то помимо окружаю­щих нас вещей,— единое во многом? Если же идеи и причастпые им вещи принадлежат к одному и тому же виду, то будет нечто общее им (в самом деле, по­чему для преходящих двоек и двоек, хотя и многих, но вечных и, существо их как двоек в большей мере одно и то же, чем для самой-по-себс-двойки и какой-нибудь 5 отдельной двойки?). Если же вид для идей и причаст­ных им вещей не один и тот же, то у них, надо пола­гать, только имя общее, и это было бы похоже па то, как если бы кто называл человеком и Каллия, и кусок дерева, не увидев между ними ничего общего. Однако в наибольшее затруднение поставил бы во­прос, какое же значение имеют эйдосы для чувственно воспринимаемых вещей — для вечных 15, либо для воз­никающих и преходящих. Дело в том, что они для этих *° вещей не причина движения или какого-либо измене­ния. А с другой стороны, они ничего не дают ни для 87 познания всех остальных вещей (они ведь и не сущ­ности этих вещей, иначе они были бы в них), ни для их бытия (раз оии не находятся в причастных им ве­щах). Правда, можно было бы, пожалуй, подумать, что они причины в том же смысле, в каком примешивание 15 к чему-то белого есть причина того, что оно бело. Но это соображение — высказывал его сначала Анаксагор, а потом Евдокс и некоторые другие — слишком уж шатко, ибо нетрудно выдвинуть против такого взгляда много доводов, доказывающих его несостоятельность. 20 Вместе с тем все остальное не может происходить из эйдосов ни в одном из обычных значений «из» 16. Говорить же, что они образцы и что все остальпое им причастно,— значит пустословить и говорить поэтиче­скими иносказаниями. В самом деле, что же это такое, что действует, взирая па идеи? Ведь можно и быть, и становиться сходпым с чем угодно, не подражая 25 образцу; так что, существует ли Сократ или нет, может появиться такой же человек, как Сократ; и ясно, что было бы то же самое, если бы существовал вечпый Сократ. Или должно было бы быть множество образ­цов для одного и того же, а зпачит, и множество его эйдосов, например для «человека» — «живое существо» и «двуногое», а вместе с тем еще и сам-по-себе-человск. Далее, эйдосы должны были бы быть образцами не только для чувственпо воспринимаемого, но и для са-30 мих себя, например род — как род для видов; так что одно и то же было бы и образцом, и уподоблением. 1Ь Далее, следует, по-видимому, считать невозможным, чтобы отдельно друг от друга существовали сущность и то, сущность чего она есть; как могут поэтому идеи, если они сущности вещей, существовать отдельно от них? Между тем в «Федоне» 17 говорится таким обра­зом, что эйдосы суть причины и бытия и возникнове­ния [вещей]; и однако если эйдосы и существуют, то 5 вещи, им причастные, все же не возпикли бы, если бы не было того, что приводило бы их в движение. С дру­гой стороны, возникает многое другое, например дом и кольцо, для которых, как мы утверждаем, эйдосов не существует18. Поэтому ясно, что и все остальное может и быть и возникать по таким же причинам, как и только что указанные вещи 19. Далее, если эйдосы суть числа, то каким образом они могут быть причинами? Потому ли, что сами вещи 88 суть отличные от них числа, например: вот это число — человек, вот это — Сократ, а вот это — Каллий20? Тогда как же те числа суть причины для этих? Ведь если и считать, что одни вечные, а другие нет, то это не будет иметь значения. Если же они потому причины, что окружающие нас вещи суть числовые соотношения подобно созвучию, то ясно, что должно существовать нечто единое [для тех составных частей], соотношения которых суть эти вещи. Если есть какая-нибудь такая [основа, скажем] материя, то очевидно, что и сами-по-себе-числа будут некоторыми соотношениями одного и другого. Я имею в виду, например, что если Каллий есть числовое соотношение огня, земли, воды и воз­духа, то и идея его будет числом каких-нибудь других субстратов21; и сам-по-себе-человек— все равно, есть ли он какое-нибудь число или нет,— все же будет чис­ловым соотношением каких-то вещей, а не числом, и не будет па этом основании существовать какое-либо [само-по-себе-] число. Далее, из многих чисел получается одно число, но как может из [многих] эйдосов получиться один эйдос22? Если же число получается пе из самих-по-себе-чисел, а из [единиц], входящих в состав числа, например в состав десяти тысяч, то как обстоит дело с единицами? Если они однородны, то получится много нелепостей23; и точно так же, если опи неоднородны, ни сами единицы, содержащиеся в числе, друг с дру­гом, ни все остальные между собой. В самом деле, чем они будут отличаться друг от друга, раз у них нот свойств? Все это не оспователыю и не согласуется с нашим мышлением. Кроме того, приходится призна­вать еще другой род числа, с которым имеет дело арифметика, а также все то, что некоторые называют промежуточным; так вот, как же это промежуточное существует или из каких образуется начал 24? И почему оно будет находиться между окружающими нас ве­щами и самими-по-себе-[числами]? Затем, каждая из единиц, содержащихся в двойке, должна образоваться из некоторой предшествующей двойки25, хотя это невозможпо. Далее, почему составное число едино 26? Далее, к сказанному следует добавить: если еди­ницы различны, то надо было бы говорить так, как те, кто утверждает, что элементов — четыре или два: ведь 89 каждый из них называет элементом не общее (напри-s мер, тело), а огонь и землю, все равно, имеется ли нечто общее им, а именно тело, или нет. Однако же говорят о едином так, будто опо подобно огню или воде состоит из однородных частиц; а если так, то числа не могут быть сущностями27; напротив, если есть что-то само-по-себе-едипое и оно начало, то ясно, что о еди­ном говорят в различных значениях28: ведь иначе быть не может. Кроме того, желая сущности свести к началам, мы *о утверждаем, что длины получаются пз длинного и ко­роткого как из некоторого вида малого и большого, плоскость — из широкого и узкого, а тело — из высо­кого и низкого. Однако как в таком случае29 будет плоскость содержать линпю или имеющее объем — ли­нию и плоскость? Ведь широкое и узкое относятся к другому роду, нежели высокое и низкое. Поэтому, 15 так же как число пе содержится в них30, потому что многое и немногое отличны от этих [начал]31, так и никакое другое из высших [родов] ne будет содер­жаться в низших. Но широкое но есть род для высокого, иначе тело было бы некоторой плоскостью. Далее, откуда получатся точки в том, в чем они на­ходятся32? Правда, Платон решительно возражал иро-20 тив признания точки родом, считая это геометрическим вымыслом; началом линии он часто называл «недели­мые линии». Однако необходимо, чтобы [эти] линии имели какой-то предел. Поэтому па том же основании, на каком существует линия, существует и точка33. Вообще же, в то время как мудрость ищет причину видимого, мы это оставили без внимания (ведь мы ни-25 чего не говорим о причине, откуда берет начало изме­нение), но, полагая, что указываем сущность видимого, мы утверждаем, что существуют другие сущности; а каким образом эти последние — сущности видимого, об этом мы говорим впустую, ибо причастность (как мы и раньше сказали) не означает ничего. Равным образом эйдосы пе имеют никакого отно­шения к тому, что, как мы видим, есть значимая для знаний причипа, ради которой творит всякий ум и вся-80 кая природа и которую мы признаем одпим из начал; математика стала для нынешних [мудрецов] филосо­фией, хотя они говорят, что математикой нужно за­ниматься ради другого34. 90 Далее, можно считать, что сущпость, которая оэгь [у платоников] лежит в основе как материя,— а именно большое и малое — слишком математического свойства и что она сказывается о сущности и материи и скорее составляет их видовое отличие, нежели самое материю; это подобно тому, как и размышляющие о природе го­ворят о разреженном и плотпом, называя их первыми 5 видовыми отличиями субстрата: ведь и здесь речь идет о некоторого рода избытке и недостатке35. Λ что ка­сается движения, то яспо, что если бы большое и малое были движением36, эйдосы должны были бы двигаться; если же нет, то откуда движение появилось? В таком случае было бы сведено на нет все рассмотрение при­роды 37. Также и то, что кажется легким делом,— доказать, что все сдипо, этим способом по удастся, ибо через ю отвлечение (cklhesis) получается не то, что все едино, а то, что есть некоторое само-по-себе-едипоо, если дажо принять все [предпосылки] 38. Да и этого самого-но-ссбс-сдиного по получится, если пе согласиться, что общее есть род39; а это в некоторых случаях40 невоз­можно. Не даотся также ппкакого объяснения, как сущест­вует или может существовать то, что [у них] идет после чисел — линии, плоскости и тела, и каков их 15 смысл: ведь они по могут быть пи эйдосами (ибо они не числа), ни чем-то промежуточным (ибо таковы ма­тематические предметы), ни преходящими вещами; они со своей сторопы оказались бы каким-то другим — чет­вертым—родом [сущпостей]. Вообще если искать элсмепты существующего, не различая множества значений сущего, то найти эти элемепты нельзя, особенно когда вопрос ставится таким 20 образом: из каких элементов состоит сущее? В самом деле, из каких элементов состоит действие или претер­певание, или прямое, этого, конечно, указать нельзя, а если возможно указать элементы, то лишь для сущ­ностей. А потому певерпо искать элемепты всего су­ществующего или думать, что имеют их. Да и как было бы возможпо позпать элементы всего? Ведь ясно, что до этого познапия раньше ничего 2δ нельзя знать. Ведь так же, как тот, кто учится геомет­рии, хотя и может раньше знать другое, по пе может заранее знать ничего из тою, что эта наука исследует 91 и что он намерен изучать, точно так же обстоит дело и во всех остальных случаях. Поэтому, если есть некая наука обо всем существующем, как утверждают неко­торые41, то человек, намеревающийся ее изучать, 30 раньше ее ничего не может знать. А между тем всякое изучение происходит через предварительное знание всех [предпосылок] или некоторых: и изучение через доказательства, и изучение через определения, ибо части, составляющие определение, надо знать заранее, и они должны быть доступны; и то же можно сказать и об изучении через наведение42. С другой стороны, 993а если бы оказалось, что нам такое знание врождепо43, то нельзя было бы не удивляться, как же остается не замеченным пами обладание наилучшим из знаний44. Далее, как можно будет узнать, из каких [элемен­тов] состоит [сущее] и как это станет ясным? В этом тоже ведь есть затруднение. В самом деле, здесь можпо спорить так же, как и о некоторых слогах: одни гово-5 рят, что za состоит из d, s и α, а другие утверждают, что это другой звук, отличный от известных нам звуков. Кроме того, как можпо зпать то, что восприни­мается чувствами, не имея такого восприятия? И од­нако же, это было бы необходимо, если элементы, из которых состоят все вещи (подобно тому как состав­ные звуки состоят из элементов, свойственных лишь ίο звуку), были бы одними и теми же45. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Уже из ранее сказанного ясно, что все философы ищут, по-видимому, те причины, которые обозначены нами в сочинении о природе \ и что помимо этих при­чин мы не могли бы указать пи одной. Но делают они это нечетко. И хотя в некотором смысле все эти при­чины раньше указапы, однако в некотором смысле is отнюдь нет2. Ибо похоже на лепет то, что говорит обо всем прежняя философия, поскольку она была молода и при своем начале. Ведь даже Эмпедокл говорит, что кость существует через соотношение3, а это у него суть ее бытия и сущпость ее. Но подобным же образом должны быть таким соотношением и плоть, и всякая другая вещь, или же никакая вещь. Ибо через соотно-92 шение должны существовать и плоть, и кость, и всякая го другая вещь, а не через материю, о которой говорит Эмпедокл,— через огонь, землю, воду и воздух. Но с этим он необходимо бы согласился, если бы так стал говорить кто-то другой, сам же он этого отчетливо не утверждал4. Такого рода вопросы выяспялись и раньше5. А все, 25 что по этим же вопросам может вызвать затруднения, мы повторим. Ибо, быть может, через их устранение мы найдем путь для устранения последующих затруд­нений. КНИГА ВТОРАЯ (α) ГЛАВА ПЕРВАЯ зо Исследовать истину в одном отношении трудно, в другом легко. Это видно из того, что никто не в со-99яь стоянии достичь ее надлежащим образом, по и но тер­пит полную неудачу, а каждый говорит что-то о при­роде и поодиночке, правда, ничего или мало добавляет к истине, по, когда все это складывается, получается заметная величина. Поэтому если дело обстоит прп-5 мерно так, как у нас говорится в пословице: «Кто же не попадет в ворота [из лука]?», то в этом отношении исследовать истину легко; однако, что, обладая некото­рым целым, можно быть не в состоянии владеть частью,·— это показывает трудность исследования ис­тины. Но поскольку трудность двоякая, причина се, быть может, пе в вещах, а в нас самих: действительно, ка­ков дневной свет для летучих мышей, таково для ра-ίο зума в нашей душе то, что но природе своей очевиднее всего 1. И справедливо быть признательным не только тем, чьи мнения мы можем разделить, но и тем, кто высказался более поверхностно: ведь и они в чем-то содействовали истине, упражняя до нас способность [к познанию]. В самом деле, если бы не было Тимо-15 фея2, мы пе имели бы многих лирических песеп; а если бы не было Фрииида3, то не было бы Тимофея. То же можно сказать и о тех, кто говорил об истипе,— от одних мы позаимствовали некоторые мнения, а благо­даря другим появились эти. 20 Верно также и то, что философия называется зна­нием об истине. В самом деле, цель умозрительного знания — истина, а цель знания, касающегося деятель­ности, — дело: ведь люди деятельные даже тогда, ко­гда они рассматривают вещи, каковы они, исследуют 94 не вечное, а вещь в ее отношении к чему-то и в на­стоящее время. Но мы не знаем истины, не зная при­чины. А из всех вещей тем или иным свойством в наи­большей степени обладает та, благодаря которой та­кое же свойство присуще и другим; например, огонь 25 наиболее тепел, потому что он и для других вещей причина тепла. Так что и наиболее истинно то, что для последующего есть причина его истинности. Поэтому и начала вечно существующего всегда должны быть наиболее истинными: они ведь истинны не временами и причина их бытия не в чем-то другом, а, наоборот, они сами причина бытия всего остального; так что зо в какой мере каждая вещь причастна бытию, в такой и истине. ГЛАВА ВТОРАЯ Ясно во всяком случае, что имеется некоторое на- 994а чало и что причины существующего пе беспредель­ны — ни в смысле беспредельного ряда, ни по виду. В самом деле, не может одно возникать из другого как из материи беспредельно, например: плоть из земли, земля из воздуха, воздух из огпя, и так безостановочно; точно так же и то, откуда начало движения, пе состав- s ляет беспредельного ряда, например так, что человек приведен в движение воздухом, воздух — солнцем, солнце — враждой1, и так далее без конца. Подобным же образом и цель не может идти в бесконечность — хождение ради здоровья, здоровье ради счастья, сча­стье ради чего-то еще, и так беспрестанно одно ради ю другого. И точно так же дело обстоит и с сутью бытия вещи. Ибо в отношении средпих [звеньев], вне кото­рых имеется что-то последнее и что-то предшествую­щее, предшествующее необходимо должно быть причи­ной последующего. Если нам надо сказать, что из этих трех есть причина, то мы укажем первое, во всяком случае не последнее, ибо то, что в конце, ни для чего не есть причипа; но и не среднее, ибо оно причипа is только одного (при этом не имеет никакого значения, будет ли одно средпее или больше, бесконечное ли мно­жество средних [звеньев] или конечное). У беспре­дельного в этом смысле и у беспредельного вообще все части одинаково средние, вплоть до ныне рассматри­ваемой; так что если нет ничего первого, то вообще нет никакой причины. 95 Но точно так же и по направлению вниз нельзя 20 идти в бесконечность, если по направлению вверх имеется начало, так, чтобы из огня возникала вода, из воды — земля, и так беспрестанно какой-нибудь другой род. В самом деле, в двух смыслах можно говорить, что одно возникает из другого (помимо тех случаев, когда «одно из другого» означает «одно после другого», например олимпийские игры «из» истмийских): или так, как из мальчика, который изменяется,— взрослый мужчина, или так, как воздух из воды. Говоря «как взрослый мужчина из мальчика», мы имеем в виду 25 «как возникшее — из того, что прежде возникало, или завершенное — из того, что прежде завершалось» (здесь всегда есть что-то промежуточное: как между бытием и небытием — возпикповение, так и возникаю­щее — между сущим и не-сущим; ведь учащийся — это становящийся знаток, и имсппо это мы имеем в виду, когда говорим, что «из» учащегося возникает знаток). зо А «как из воздуха — вода» означает возникновение че­рез уничтожение одпого из них. Поэтому в первом слу­чае нет взаимного перехода, и взрослый мужчина пе становится мальчиком (ибо здесь из возникновения возникает не то, что находится в возникновении, а то, 894ь что существует после возникновения; и точно так же день — «из» утра, потому что день — после утра, и по­этому утро не может возникать из дня). А во втором случае имеет место взаимный переход. Но и в том и в другом случае невозможно идти в бесконечность. Дей­ствительно, в первом случае промежуточное необхо-5 димо имеет конец, а во втором одно переходит в дру­гое; причем уничтожение одного из них есть возникно­вение другого. Вместе с тем первое2, будучи вечным, не может уничтожиться; в самом деле, так как возникновение по направлению вверх не беспредельно, то необходимо, чтобы не было вечным то, из чего как из первого воз­никло что-то через его уничтожение3. Далее, «то, ради чего»,— это конечная цель, а ко­нечная цель — это не то, что существует ради другого, *° a то, ради чего существует другое; так что если будет такого рода последнее, то пе будет беспредельного дви­жения; если же нет такого последпего, то пе будет конечной цели. А те, кто прпзпает беспредельное [дви­жение]4, невольно отвергают благо как таковое; между 96 тем никто fie принимался бы за какое-нибудь дело, если бы не намеревался прийти к какому-нибудь пре­делу. И не было бы ума у поступающих так, ибо тот, кто наделен умом, всегда действует ради чего-то, а это is нечто — предел, ибо конечная цель есть предел. Но точно так же и суть бытия вещи нельзя сводить к другому определению, более пространному5: ведь предшествующее определение всегда есть определение в большей мере, а последующее — нет; если же первое не есть определение сути бытия вещи, то еще менее последующее. Далее, те, кто так утверждает, уничто- 20 жают знание: ведь невозможно знать, пока не доходят до неделимого. И познание [в таком случае] невоз­можно, ибо как можно мыслить то, что беспредельно в этом смысле6? Ведь здесь дело не так обстоит, как с линией, у которой деление, правда, может осуществ­ляться безостановочно, но которую нельзя помыслить, не прекратив его; так что, кто хочет обозреть ее в бес­предельной делимости, тот не может исчислять ее от­резки. По в движущейся вещи необходимо мыслить и *ь материю. И ничто беспредельное не может иметь бы­тие; а если и не так, то во всяком случае существо (to einai) беспредельного не беспредельно7. С другой стороны, если бы были беспредельны по количеству виды причин, то и в этом случае не было бы возможно познание: мы считаем, что у нас есть знание тогда, когда мы познаем причины; а беспре- 3Ü дельно прибавляемое нельзя пройти в конечное время. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Усвоение преподанного зависит от привычек слу­шателя; какие у нас сложились привычки, такого пзло- "5а женпя мы и требуем, и то, что говорят против обыкно­вения, кажется неподходящим, а из-за непривычно­сти — более непонятным и чуждым, ибо привычное бо­лее понятпо. А какую силу имеет привычное, показы­вают законы, в которых то, что выражено в форме мифов и по-детски просто, благодаря прпвычке имеет большую силу, нежели знание самих законов. Одни не 5 воспринимают преподанного, если излагают математи­чески, другие — если не приводят примеров, третьи требуют, чтобы приводилось свидетельство поэта. И одни хотят, чтобы все излагалось точно, а других 4 Аристотель, т. 1 97 точность тяготит или потому, что они не в СОСТОЯНИЙ связать [одно с другим], пли потому, что считают точ-10 ность мелочностью. В самом деле, есть у точности что-то такое, из-за чего она как в делах, так и в рас­суждениях некоторым кажется низменной. Поэтому надо приучиться к тому, как воспринимать каждый предмет, ибо нелепо в одно и то же время искать и зна­ние, и способ его усвоения. Между тем нелегко достиг­нуть даже и одного из них. *5 А математической точности нужно требовать не для всех предметов, а лишь для нематериальных. Вот по­чему этот способ не подходит для рассуждающего о природе, ибо вся природа, можно сказать, матери­альна. А потому надлежит прежде всего рассмотреть, что такое природа. После этого станет ясным и то, чем занимается учение о природе, (и есть ли исследование 20 причин и начал дело одной или нескольких паук). КНИГА ТРЕТЬЯ (В) ГЛАВА ПЕРВАЯ Для искомой нами науки мы должны прежде все­го разобрать, что прежде всего вызывает затрудне- 25 ния; это, во-первых, разпые мнения, высказанные неко­торыми о началах, и, во-вторых, то, что осталось до сих пор без внимапия. А надлежащим образом разо­брать затруднения полезно для тех, кто хочет здесь преуспеть, ибо последующий успех возможен после устранения предыдущих затруднений и узел нельзя развязать, не зная его. Затруднение же в мышлении и обнаруживает такой узел в предмете исследования; 30 поскольку мышление паходится в затруднении, опо испытывает такое же состояние, как тс, кто во что-то заковап, — в том и в другом случае невозможно дви­нуться вперед. Поэтому необходимо прежде рассмот­реть все трудпости как по только что указанной при­чине, так и потому, что те, кто исследует, не обращая внимапия прежде всего на затруднения, подобпы тем, кто не знает, куда идти, и им, кроме того, остается 35 даже пеизвестпым, пашли ли опи то, что искали, или нет: это потому, что для такого человека цель не ясна, тогда как для того, кто разобрался в затруднениях, 995ь она ясна. Далее, лучше судит, несомненно, тот, кто выслушал — словно тех, кто ведет тяжбу, — все оспа­ривающие друг друга рассуждепия. Так вот, первое затруднение относительно тех на­чал, которые мы разобрали вначале, заключается в 5 том, [1] исследует ли причины одна или многие науки и [2] должна ли искомая нами наука уразуметь только первые начала сущности, или ей следует заниматься и теми началами, из которых все исходят в доказа­тельстве, как, например, выяснить, возможно ли в одно и то же время утверждать и отрицать одно и то 4* 99 *o же или нет, и тому подобное. И [3] если имеется в виду наука о сущности, то рассматривает ли все сущности одна наука или несколько, и если несколько, то одно­родны ли они, или же одни следует называть мудро­стью, а другие — по-иному. И вот что еще необходимо исследовать— [4] существуют ли одни только чув-15 ственно воспринимаемые сущности или также другие помимо них, и [если также другие], то имеются ли такие сущности только одного вида или их несколько родов, как полагают те, например, кто признает эйдо-сы, а также математические предметы как промежу­точные между эйдосами и чувственно воспринимае­мыми вещами. Эти вот вопросы надлежит, как мы ут­верждаем, рассмотреть, а также вопрос о том, [5] ка­сается ли исследование одпих лишь сущностей или 20 также привходящих свойств, которые сами по себе им присущи. Кроме того, относительно тождествен­ного и различного, сходного и несходного, (одинако­вости) и противоположности, а также предшествую­щего и последующего и всего тому подобного, что пы­таются рассматривать диалектики, исходя лишь из 25 правдоподобного1, следует спросить: какой пауке пад-лежит рассмотреть все это? И далее, также относи­тельно привходящих свойств, которые сами по себе им присущи2, пе только — что такое каждое из пих, но и противоположно ли одному [лишь] одно. Точно так же, [6] есть ли указанные выше начала и эле­менты роды или же опи составные части, на которые делится всякая вещь? И [7] если они роды, то те ли, зо что как последпие сказываются о единичпом (atomos), или первые3, например, живое ли существо или че­ловек начало и кому из них бытие присуще в боль­шей мере по сравнению с отдельным существом? Но главным образом нужно рассмотреть и обсудить во­прос: [8] имеется ли кроме материи причина сама по себе или нет, и существует ли такая причина отдельно или нет, а также одна ли она или имеется большее число таких причин? Также: существует ли или нет SO что-то помимо составного целого (а о составном целом я говорю, когда что-то сказывается о материи) или же для одних вещей существует, для других пет, и [в по-896а следнем случае] что это за вещи? Далее, [9] ограни­ченны ли начала по числу или по виду — и те, что вы­ражены в определениях, и те, что относятся к суб-100 страту4, — а также [10] имеют ли преходящее и непреходящее одни и те же начала или различные, и все ли начала непреходящи или же начала преходя­щих вещей преходящи? Далее, [11] самый трудный и недоуменный вопрос: есть ли единое и сущее, как это утверждали пифагорейцы и Платон, не нечто5 иное, а сущпость вещей, или же это не так, а в осно­ве лежит нечто иное, например, как утверждает Эм-педокл, дружба5, а другие указывают: кто — огонь6, кто — воду7 или воздух8? И кроме того, [12] есть ли начала нечто общее или они подобны единичным ве­щам, и [13] существуют ли они в возможности или в действительности? И далее, существуют ли они иначе, чем в отношении движения? Ведь и этот во­прос представляет большое затруднение. Кроме того, [14] есть ли числа, линии, фигуры и точки некие сущности или пет, а если сущности, то существуют лп они отдельно от чувственно воспринимаемых вещей 15 или же находятся в них? — По всем этим вопросам не только трудно достичь истины, но π нелегко надлежа­щим образом выяснить связанные с ними затруднения. ГЛАВА ВТОРАЯ Итак, прежде всего падлежит разобрать вопрос, поставленный нами вначале: исследует ли все роды причин одпа или многие науки? го С одной стороны, как может быть делом одной нау­ки — позпавать начала, если они не противоположны друг другу? И кроме того, многим из существующих вещей присущи не все начала. В самом деле, каким об­разом может пачало движспия или благо как таковое существовать для неподвижного, раз все, что есть бла­го, само по себе и по своей природе есть некоторая цель и постольку причина, поскольку ради него и 25 возникает и существует другое, цель же и «то, ради чего» — это цель какого-нибудь действия, а все дейст­вия сопряжепы с движением? Так что в неподвижном не может быть пи этого начала, пи какого-либо блага самого по себе. Поэтому в математике и не доказы­вается пичего через посредство этой причины, и ни в одном доказательстве не ссылаются здесь на то, что 30 так лучше или хуже, да и вообще пичего подобного никому здесь даже на ум не приходит. Вот почему не-101 которые софисты, например Аристипп, относились к ма­тематике пренебрежительно: в остальных искусствах, мол, даже в ремесленнических, например в плотничьем и сапожном, всегда ссылаются на то, что так лучше или 35 хуже, математическое же искусство совершенно не при­нимает во внимание хорошее и дурное. 99бь С другой стороны, если существуют многие науки о причинах, одна — об одном начале, другая — о дру­гом, то какую из них надо признать искомой нами нау­кой и кого из тех, кто владеет этими пауками, считать наилучшим знатоком искомого предмета? Ведь вполне s возможно, что для одного и того же имеются все виды причин; например, у дома то, откуда движение,— стро­ительное искусство и строитель; «то, ради чего»—соо­ружение; материя — земля и камни; форма — замысел дома (logos). И если исходить из того, что было рань­ше определено но вопросу, какую из наук следует на-зывать мудростью, то имеется основапие называть каж­дую из этих наук. Действительно, как самую главную и главенствующую науку, которой все другие науки, словно рабыни, не смеют прекословить, следовало бы называть мудростью науку о цели и о благе (ибо ради них существует другое). А поскольку мудрость была определена как наука о первых причинах и о том, что наиболее достойно познания, мудростью надо бы при­знать науку о сущности. В самом деле, из тех, кто по-15 разному знает один и тот же предмет, больше, по на­шему мнению, знает тот, кто знает, что такое этот предмет по его бытию, а не но его небытию 1; из тех же, кто обладает таким знанием, знает больше, чем дру­гой, и больше всего тот, кто знает суть вещи, а не тот, кто знает, сколь велика она или какого она качества, или что она способна по своей природе делать или пре­терпевать; а затем и в других случаях мы полагаем, что обладаем знанием чего-то, в том числе и того, для чего имеются доказательства2, когда нам известно, что оно такое (например, что такое превращение в квад­рат: это нахождение средней [пропорциональной] 3; так же обстоит дело и в остальных случаях). С другой стороны, относительно того или другого возникновения и действия, как и относительно всякого изменения, мы считаем себя знающими, когда знаем начало движе­ния. А оно начало, отличное от цели и противополож­ное ей. Таким образом, можно подумать, что иссле-102 дование каждой из этих причин есть дело особой25 науки. Равным образом спорен и вопрос о началах доказа­тельства, имеется ли здесь одна наука или больше4. Началами доказательства я называю общепринятые положения, на основании которых все строят свои до­казательства, например положение, что относительно чего бы то ни было необходимо пли утверждение, или отрицание и что невозможно в одно и то же время зо быть и не быть, а также все другие положения такого рода; так вот, занимается ли этими положениями та же наука, которая занимается сущностью, или же дру­гая, и если не одна и та же, то какую из них надо при­знать искомой нами теперь? Полагать, что ими зани­мается одпа паука, нет достаточных оснований. Дей­ствительно, почему уразумение этих положений есть особое дело геометрии, а не дело какой бы то ни было другой науки? Поэтому если оно в одинаковой мере относится ко всякой отдельной науке, а между тем не 35 может относиться ко всем паукам5, то познание этих начал не есть особое дело ни прочих наук, пи той, ко- Wa торая иозпает сущности. Кроме того, в каком смысле возможна наука о таких началах? Что такое каждое из них, это мы знаем и теперь (по крайней мере и другие искусства пользуются этими началами как уже известными). А если о пих есть доказывающая наука6, то должен 5 будет существовать некоторый род, лежащий в основе этой науки, и одни из этих начал будут его свойства­ми, а другие — аксиомами (ибо невозможны доказа­тельства для всего) : ведь доказательство должно да­ваться исходя из чего-то относительно чего-то и для обоснования чего-то7. Таким образом, выходит, что все, что доказывается, должно принадлежать к одному роду, ибо все доказывающие науки одинаково пользуются ю аксиомами 8. Но если наука о сущности и наука о началах дока­зательства разные, то спрашивается: какая из них главнее и первое по своей природе? Ведь аксиомы об­ладают наивысшей степепью общности и суть начала всего. И если не дело философа исследовать, что отно­сительно них правда и что — ложь, то чье же это дело? И вообще, имеется ли о всех сущностях одна или is многие науки? Если не одна, то какую сущность над-103 лежит признать предметом искомой нами науки? Ма­ловероятно, чтобы одна наука исследовала все их; в таком случае существовала бы также одна доказы­вающая наука о всех привходящих свойствах [этих сущностей], раз всякая доказывающая наука иссле­дует привходящие свойства, сами по себе присущие 20 тому или иному предмету, исходя из общепризнанных положений. Поэтому если речь идет об одном и том же роде, то дело одной науки исходя из одних и тех же положений исследовать привходящие свойства, сами по себе присущие [этому роду]: ведь и исследуемый род есть предмет одной науки, и исходные положе­ния — предмет одной науки, либо той же самой, либо другой; а потому и привходящие свойства, сами по себе присущие этому роду, должны быть предметом одной науки, все равпо, будут ли ими заниматься эти же науки или одна, основанная па них9. 25 Далее, касается ли исследование одпих только сущ­ностей или также их привходящих свойств? Я имею в виду, например, если тело есть некая сущность и точно так же линии и плоскости, то спрашивается, дело ли одной и той же науки или разных наук позна­вать и эти сущности, и принадлежащие каждому та­кому роду привходящие свойства, относительно кото­рых даются доказательства в математических науках? 30 Если же это дело одной и той же науки, то и наука о сущности будет, пожалуй, некоей доказывающей наукой, а между тем считается, что относительно сути вещи нет доказательства. Если же это дело разных наук, то что это за наука, которая исследует привходя­щие свойства сущности? Ответить на это крайне трудно. Далее, следует ли признавать существование только 85 чувственно воспринимаемых сущностей или помимо них также другие? И [если также другие], то имеются 997ь лп такие сущности только одного вида или их несколь­ко родов, как утверждают те, кто признает эйдосы и промежуточные предметы, рассматриваемые, по их словам, математическими науками? В каком смысле мы 10 признаем эйдосы причинами и сущностями са­мими по себе, об этом было сказано в первых рассуж­дениях о них11. Но при всех многоразличных трудно-5 стях, [связанных с этим учением], особенно нелепо утверждать, с одной стороны, что существуют некие сущности (physeis) помимо имеющихся в [видимом] 104 мире 12, а с другой — что эти сущности тождественны чувственно воспринимаемым вещам, разве лишь что первые вечны, а вторые преходящи. Действительно, утверждают, что есть сам-по-себе-человек, сама-по-се-бе-лошадь, само-по-себе-здоровье, и этим ограничи­ваются, поступая подобно тем, кто говорит, что есть боги, но что они человекоподобны. В самом деле, и эти w придумывали не что иное, как вечных людей, и те признают эйдосы не чем иным, как наделенными веч­ностью чувственно воспринимаемыми вещами. Далее, если помимо эйдосов и чувственно воспри­нимаемых вещей предположить еще промежуточные, то здесь возникает много затруднений. Ведь ясно, что в таком случае помимо самих-по-себе-линий и линий чувственно воспринимаемых должны существовать [промежуточные] линии, и точно так же в каж- 15 дом из остальпых родов [математических предметов]; поэтому так как учение о небесных светилах есть одна пз таких паук 13, то должпо существовать какое-то не­бо помимо чувственно воспринимаемого пеба, а также и Солнце, и Лупа, и одинаково все остальные небесные тела. Но как же можпо верить подобным утверждени­ям? Ведь предположить такое небо неподвижным — для этого нет никаких оснований, а быть ему движу­щимся совсем невозможно. То же можпо сказать и о том, что исследуется оп- 20 такой и математическим учением о гармонии: и оно не может по тем же причинам существовать помимо чувственно воспринимаемых вещей. В самом деле, ес­ли имеются промежуточные чувственно воспринимае­мые вещи14 и промежуточные чувствеппые восприятия, то ясно, что должпы быть живые существа, промежу­точные между самими-по-себе-живыми существами и преходящими. Но может возникнуть вопрос: какие же 25 вещи должпы исследовать такого рода науки? Если гео­метрия будет отличаться от искусства измерения (ge-odaisia) 15 только тем, что последнее имеет дело с чув­ственно воспринимаемым, а первая — с не воспринима­емым чувствами, то ясно, что и помимо врачебной на­уки (а точпо так же и помимо каждой из других наук) будет существовать некая промежуточная наука между ' самой-по-себе-врачебной наукой и такой-то определен­ной врачебной наукой. Однако как это возможно? Ведь в таком случае было бы и нечто здоровое помимо чув-105 ственно воспринимаемого здорового и самого-по-себе-здорового. Вместе с тем неправильно и то, будто искусство измерения имеет дело только с чувственно восприни­маемыми и преходящими величинами; если бы это бы­ло так, то оно само исчезло бы с их исчезновением. Но с другой стороны, и учение о небесных свети­лах не может, пожалуй, иметь дело только с чувствен-35 но воспринимаемыми величинами и заниматься лишь небом, что над нами. Действительно, и чувственно вое-)в принимаемые линии пе таковы, как те, о которых го­ворит геометр (ибо нет такого чувственно восприни­маемого, что было бы прямым или круглым именпо таким образом16; ведь окружпость соприкаса­ется с линейкой пе в [одной] точке, а так, как указы­вал Протагор 17, возражая геометрам); и точно так же движения и обороты неба 18 не сходны с теми, о кото-5 рых рассуждает учение о небесных светилах, и [опи­сываемые ею] точки имеют не одинаковую природу со звездами. А некоторые утверждают, что так называемые про­межуточные предметы между эйдосами и чувственпо воспринимаемыми вещами существуют, но по отдельно от чувственно воспринимаемых вещей, а в них. Для того чтобы перебрать все несообразности, что выте-10 кают из такого взгляда, потребовалось бы, правда, бо­лее подробное рассуждение, но достаточно рассмот­реть и следующие. Во-первых, неправдоподобно и то, чтобы дело обстояло таким образом лишь с этими про­межуточными предметами; ясно, что и эйдосы могли бы находиться в чувственно воспринимаемых вещах (к тем и другим ведь применимо то же самое рассуж­дение19); во-вторых, в таком случае было бы необхо­димо, чтобы два тела занимали одпо и то же место и чтобы промежуточные предметы пе были пеподвиж-15 ными, раз они находятся в движущихся чувственно воспринимаемых вещах. Да и вообще ради чего стоило бы предположить, что эти промежуточные предметы существуют, но только в чувственно воспринимаемых вещах? Тогда получатся те же самые нелепости, что и указанные раньше: будет существовать какое-то небо помимо неба, что над нами, только не отдельно, а в том же са­мом месте; а это в еще большей мере невозможно. 106 ГЛАВА ТРЕТЬЯ Итак, что касается этих вопросов, то весьма затруд­нительно сказать, какого взгляда придерживаться, что­бы достичь пстипы; π точно так же относительно на­чал — следует ли признать элементами и началами роды или скорее первичные составные части вещей, считать ли, например, элементами и началами звука речи первичные части, из которых слагаются все зву­ки речи, а не общее им — звук [вообще]; таким же образом и элементами в геометрии мы называем такие положения, доказательства которых содержатся в дока­зательствах остальпых положений — или всех, или большей части. Далее и те, кто иризиает несколько элементов для тел, π те, кто признает лишь один, счи­тают началами то, из чего тела слагаются и из чего они образовались; так, например, Эмпедокл утверж­дает, что огонь, вода и то, что между ними1, —это те элементы, из которых как составных частей слагаются вещи, но но обозначает их как роды вещей. Кроме того, и в отношении других вещей, например ложа, если кто хочет усмотреть его природу, то, узнав, из каких частей оно создано и как эти части составлены, он в этом случае узнает его природу. На основании этих рассуждений можно сказать, что роды не начала вещей. Но поскольку мы каждую вещь познаем через определения, а начала определе­ний — это роды, необходимо, чтобы роды были нача­лами и определяемого; и если приобрести зпание ве­щей — значит приобрести знание видов, сообразно с которыми вещи получают свое название, то роды во всяком случае начала для видов. И некоторые из тех, кто признает элементами вещей единое и сущее или большое и малое, также, по-видимому, рассматривают их как роды. Однако нельзя, конечно, говорить о началах π в том и в другом смысле: обозначение (logos) сущности одно; а между тем определение через роды и определе­ние, указывающее составные части [вещи], разные2. Кроме того, если роды уж непременно начала, то следует ли считать началами первые роды или же те, что как последние сказываются о единичном? Ведь и это спорно. Если общее всегда есть начало в большей мере, то, очевидно, началами будут высшие роды: 107 такие роды сказываются ведь обо всем. Поэтому у су­ществующего будет столько же начал, сколько есть 20 первых родов, так что и сущее и единое будут нача­лами и сущностями: ведь в особенности они сказы­ваются обо всем существующем. А между тем ни еди­ное, ни сущее не может быть родом для вещей. Дей­ствительно, у каждого рода должны быть видовые отличия, и каждое такое отличие должно быть одним, 25 а между тем о своих видовых отличиях не могут ска­зываться ни виды рода, ни род отдельно от своих ви­дов, так что если единое или сущее — род, то ни одно видовое отличие не будет ни сущим, ни единым. Но не будучи родами, единое и сущее не будут и нача­лами, если только роды действительно начала. Далее, и каждое промежуточное3, взятое вместе с видовыми отличиями, должно быть, согласно этому взгляду, родом, вплоть до неделимых [видов]4 (теперь 80 же некоторое такое промежуточное считается родами, некоторое нет) ; кроме того, видовые отличия были бы началами в еще большей мере, чем роды5; но если и они начала, то, можно сказать, получится бесчислен­ное множество начал, в особенности если признавать началом первый род. 9а Если, с другой стороны, единое в большей мере начало, единое же неделимо, а неделимым что бы то ни было бывает или по количеству, или по виду, причем неделимое по виду первее6, а роды делимы на виды, 5 то в большей мере единым было бы скорее то, что сказывается как последнее, ибо «человек» 7 не род для отдельных людей8. Далее, у тех вещей, которые имеют нечто пред­шествующее и нечто последующее, сказываемое о них не может быть чем-либо помимо них самих9; например, если первое из чисел — двойка, то не может быть Чис­ла помимо видов чисел; и подобным же образом не бу-10 дет Фигуры помимо видов фигур. А если у них роды не существуют помимо видов, то тем более у других: ведь кажется, что больше всего у них существуют роды 10. Что же касается единичных вещей, то не бы­вает одна из них первее другой. Далее, там, где одно лучше, другое хуже, лучшее всегда первее. Поэтому и для таких вещей нет никакого рода, [помимовидов]. 15 В силу этого сказываемое о единичном скорее пред-ставляется началами, нежели роды. Но с другой сто-108 роны, в каком смысле считать это началами, сказать нелегко. Действительно, начало и причина должны быть вне тех вещей, начало которых они есть, т. е. быть в состоянии существовать отдельно от них. А на каком же еще основании можно было бы признать для чего-то подобного существование вне единичной вещи, 2о если не на том, что оно сказывается как общее и обо всем? Но если именно на этом основании, то скорее следует признавать началами более общее; так что на­чалами были бы первые роды. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ С этим связан и наиболее трудный вопрос, особенно настоятельно требующий рассмотрения, и о нем у нас 25 пойдет теперь речь. А именно: если ничего не суще­ствует помимо единичных вещей, — а таких вещей бес­численное множество, — то как возможно достичь зна­ния об этом бесчисленном множестве? Ведь мы по­знаем все вещи постольку, поскольку у них имеется что-то единое и тождественное и поскольку им при­суще нечто общее. Но если это необходимо и что-то должно существо­вать помимо единичных вещей, то, надо полагать, не­обходимо, чтобы помимо этих вещей существовали ро­ды — или последние или первые; между тем мы только что разобрали, что это невозможно 1. Далее, если уж непременно существует что-то по- зо мимо составного целого, [получающегося], когда что-то сказывается о материи, то спрашивается, должно ли в таком случае существовать что-то помимо всех единичных вещей, или помимо одних существовать, а помимо других нет, или же помимо ни одной. Если 99эь помимо единичных вещей ничего не существует, то, надо полагать, нет пичего, что постигалось бы умом, а все воспринимаемо чувствами, и нет знания ни о чем, если только не подразумевать под знанием чувственное восприятие. Далее, в таком случае не было бы ничего вечного и неподвижного (ибо все чувственно воспринимаемое s преходяще и находится в движении). Но если нет ни­чего вечного, то невозможно и возникновение: в самом деле, при возникновении должно быть что-то, что воз­никает, и что-то, из чего оно возникает, а крайний [член ряда] (eschaton) должен быть не возникшим, 109 если только ряд прекращается, а из не-сущего возник­нуть невозможно2. Кроме того, там, где есть возникно­вение и движение, там должен быть π предел; в самом ю деле, ни одно движение не беспредельно, а каждое имеет завершение; и не может возникать то, что не в состоянии быть возникшим; а возникшее необходимо должно быть, как только оно возникло. Далее, если материя есть именно потому, что она невозникшая, то тем более обоснованно, чтобы была сущность — то, чем материя всякий раз становится: ведь is если не будет пи сущности, пи материи, то вообще ни­чего не будет; а так как это невозможно, то необходимо должно существовать что-то помимо составного целого, именно образ, или форма. Но если и принять нечто такое, то возпикает за­труднение: в каких случаях принять его и в каких нет. Что это невозможно для всего, очевидпо: ведь мы не можем принять, что есть некий Дом помимо отдельных 20 домов. И кроме того, будет ли сущпость одна у всех, например у всех людей? Это было бы нелепо: ведь все, сущность чего одна,— одно. Так что же, таких сущно­стей имеется много и опи разные? Но и это лишено ос­нования3. И притом как же материя становится каж­дой единичной вещью и каким образом составное целое есть и то и другое — [материя и форма] ? Далее, относительно начал может возникнуть и та-25 кое затруднение: если они составляют одпо [только] по виду, то ни одпо [пачало], даже само-по-себе-едп-ное и само-по-себе-сущее, не будет одним по числу. И как будет возможно познание, если не будет чего-либо единого, объемлющего все4? Но если [начала составляют] одно по числу, и каж­дое из начал — одпо, а не так, как у чувственно вос­принимаемых вещей — у разных разные начала (на­пример, у тождественных по виду слогов и начала те зо же по виду, а по числу они, конечно, разные),—так вот, если это не так, [как у чувственно воспринимае­мого], а начала вещей составляют одно по числу, то, кроме элементов, ничего другого существовать не бу­дет (ибо нет никакой разницы — сказать ли «единое по числу» или «едипичная вещь»: ведь единичным мы юооа называем именно то, что одно по числу, а общим — то, что сказывается о единичных вещах). Поэтому [здесь дело обстоит точно так же], как если бы элементы зву-110 ков речи были ограничены по числу, тогда всего букв необходимо было бы столько же, сколько этих элемен­тов, так как не было бы двух или больше одинаковых букв [для одного звука] 5. Еще один вопрос, не менее трудный, чем другие, 5 обойден ныне и прежде, а именно: имеют ли преходя­щие и непреходящие вещи одни и те же начала или разные? Если начала у тех и других одни и те же, то как это получается, что одни вещи преходящи, а дру­гие непреходящи, и какова причина этого? Последо­ватели Гесиода и все, кто писал о божественном, раз­мышляли только о том, что казалось им правдоподоб- 10 ным, а о нас не позаботились. Принимая богов за начала и все выводя из богов, опи утверждают, что смертными стали все, кто но вкусил нектара и амбро­зии, явно употребляя эти слова как вполне им самим понятные; однако их объяснение через эти причины *5 выше нашего понимания. Действительно, если боги ради удовольствия отведывают нектара и амброзии, то это вовсе не значит, что нектар и амброзия — при­чины их бытия; а если нектар и амброзия суть при­чины их бытия, то как могут быть вечными те, кто нуждается в нище? Впрочем, те, кто облекает свои мудрствования в форму мифов, не достойны серьезного внимания; у тех же, кто рассуждает, прибегая к доказательствам, надлежит путем вопросов выяснить, почему, проис- 20 ходя из одних и тех же начал, одни вещи по своей природе вечны, а другие преходящи. А так как при­чины этого они не указывают, да и не правдоподобно, чтобы дело обстояло так, то ясно, что у этих двух ро­дов вещей не одни и те же начала и причины. Ведь даже Эмиедокл, у которого можно было бы предполо­жить наибольшую последовательность в рассуждениях, 25 допускает ту же ошибку: он, правда, признает некото­рое начало как причину уничтожения — вражду, но она, видимо, ничуть не в меньшей мере также и все рождает, за исключением единого, ибо кроме бога все остальпое происходит [у него] из вражды. Действи­тельно, Эмиедокл говорит: Ибо из нихб все, что было, что есть и что будет: В них прозябают деревья, из них стали мужи 30 и жены, 111 Дикие звери, и птицы, и в море живущие рыбы, Также и боги из них, многочтимые, долгие днями7. юооь Да и помимо этого ясно: если бы вражда не нахо­дилась в вещах, все, как сказано у него, было бы еди­ным, ибо когда [элементы] соединились, тогда вражда отступала «к крайним пределам»8. А потому у него и получается, что бог, который блаженнее всего, ме­нее разумен, чем остальные существа, ибо он не знает 5 всех элементов: ведь он не содержит в себе вражду, а между тем подобное познается подобным. Землю, — говорит он, — землею мы зрим, и воду мы видим водою, Дивным эфиром эфир, огнем же огонь беспощадный, Также любовью любовь и вражду ядовитой враждою в. Очевидно во всяком случае сказанпое выгле, что ίο у Эмпедокла вражда оказывается причиной уничтоже­ния нисколько не больше, чем причиной бытия. Также и дружба — причина не только бытия, ибо, соединяя вещи в одно, она уничтожает все остальное. И в то же время Эмпедокл не указывает никакой причины для самого этого изменения, кроме того, что так бывает от природы. Но как скоро вражда возросла и окрепла средь членов, 15 К почестям вспрянув высоким, когда совершилося время, Клятвой великою им предреченное порознь обоим 10 — это означает, что изменение необходимо, но причины этой необходимости он не объясняет. При всем том он один говорит последовательно по крайней мере вот в каком отношении: он не утверждает, что одни вещи преходящи, другие непреходящи, а признает все их го преходящими, за исключением элементов. Обсуждае­мый же теперь вопрос гласит: почему одни вещи пре­ходящи, а другие нет, если те и другие происходят из одних и тех же начал? Итак, о том, что начала [у преходящего и вечного] не могут быть одни и те же, достаточно сказанного. Если же эти начала разные, то возникает один трудный вопрос: должны ли они сами быть непреходящими или 113 преходящими? Если они преходящи, то ясно, что и они необходимо должны состоять из чего-то (ведь все пре- 2& ходящее превращется в то, из чего оно состоит); так что получается, что этим началам предшествуют дру­гие начала, а это невозможно — ив том случае, если ряд прекращается, и в том, если он идет в бесконеч­ность. А затем: как сможет существовать преходящее, если начала его будут разрушены? Если же начала непреходящи, то почему из одних непреходящих на- зо чал получается преходящее, а из других — непреходя­щее? Это ведь не правдоподобно, а или невозможно, пли требует обстоятельного обоснования. Впрочем, ни­кто и не попытался указать разные начала, а указы­вают одни и те же для всего. Вопрос же, поставленный looia нами первым11, обходят, словно его считают каким-то пустяком. Особенно трудно исследовать и в то же время совершенно необходимо для познания истины зпать, 5 есть ли сущее и единое сущности вещей и каждое ли из них есть не нечто иное 12, а именно одно — едипое, другое — сущее, или же пужно выяснить, что же такое сущее и единое, поскольку считают, что в их основе лежит другая природа. Относительно природы сущего и единого придерживаются разных взглядов. Платон и пифагорейцы полагают, что сущее и единое не есть ю нечто ипое, а что природа их такова, что сущность единого — быть единым, а сущность сущего — быть сущим. Иначе — те, кто рассуждал о природе; Эмпе-докл, например, дабы свести единое к более понятному, указывает, что оно такое; он, по-видимому, разу­меет под единым дружбу (ведь она у пего — причина едипства всех вещей). А другие усматривают кто is в огне, кто в воздухе едипое и сущее, из которых, по пх словам, состоят и произошли вещи. Точно так же говорят те, кто признает несколько элементов, ибо и им приходится утверждать, что единого и сущего имеется столько же, сколько принимаемых ими начал. Если же не признать единое и сущее некоторой зо сущностью, получается, что и ничто другое общее не есть сущность: ведь едипое и сущее есть самое общее из всего. А если пет никакого самого-по-себе-единого и самого-ио-ссбе-сущего, едва ли может существовать и что-либо из остального помимо так называемых единичных вещей. И кроме того, если единое пе есть ИЗ сущность, то ясно, что и число не могло бы существо-25 вать как некая обособленная природа вещей; в самом деле, число — это единицы, а единица есть по существу своему некоторого рода единое. Если же существует нечто само-по-себе-единое и само-по-себе-сущее, то сущностью их необходимо дол­жно быть единое и сущее, ибо [здесь] сказывается как общее не что-то иное, а сами единое и сущее. С другой стороны, если должно существовать нечто само-по-се-зо бе-сущее и само-по-себе-единое, то возникает весьма трудный вопрос: как может существовать что-то иное помимо них — я хочу сказать, каким образом может существующих вещей быть больше, чем одна. В самом деле, ничего отличного от сущего нет, так что в со­гласии с учепием Парменида необходимо получается, что все вещи образуют одно и что это одно и есть су­щее. ,,ь А трудности возпикают в обоих случаях: и в том случае, если единое не есть сущность, и в том, если есть нечто само-по-себе-едипоо, число сущностью быть не может. А почему это так, если единое не есть сущ­ность, указано раньше; а если есть нечто само-по-себе-едипое, то возникает то же затруднение, что и относительно сущего. Действительно, из чего помимо s самого-ио-себе-едшюго могло бы получиться другое единое 13? Опо необходимо должно было бы быть не­единым; между тем то, что существует, всегда есть или одно, или многое, и каждое из многого есть одно 14. Кроме того, если само-по-себе-единое неделимо, то, согласно положению 15 Зенона, оно должно быть ничем. В самом деле, если прибавление чего-то к вещи не де­лает ее больше и отнятие его от нее пе делает ее меньше, то, утверждает Зепон, это нечто не относится к существующему16, явно полагая, что существую-10 щее — это величипа, а раз величина, то и нечто телес­ное: ведь телесное есть в полной мере сущее; однако другие величины, например плоскость π липия, если их прибавлять, в одном случае увеличивают, а в другом нет17; точка же и единица не делают этого никаким образом. А так как Зснон рассуждает грубо и так как нечто неделимое может существовать, и притом так, 15 что опо будет некоторым образом ограждено от Зено-новых рассуждений (ибо если такое неделимое прибав­лять, оно, правда, не увеличит, но умножит), то спра-114 шивается, как пз одного такого единого или несколь­ких получится величина? Предполагать это — все равно что утверждать, что линпя состоит из точек. А если и держаться такого взгляда, что число, как некоторые полагают, возникло пз самого-по-себе-едп- го ного и чего-то другого не-едпного, то все же необхо­димо выяснить, почему и каким образом возникшее пз них будет то числом, то величиной, раз не-единое было неравенством и имело [в обоих случаях] одну и ту же природу. Ибо остается неясным, как могли бы вели­чины возникнуть, с одной стороны, из единого и ука­занного неравенства, с другой — из какого-то числа и 25 этого неравенства. ГЛАВА ПЯТАЯ С этим связан вопрос, есть ли числа, [геометри­ческие] тела, плоскости и точки 1 некоторого рода сущ­ности или нет. Если опи не сущности, от пас усколь­зает, что же такое сущее и каковы сущности вещей. В самом деле, состояния, движения, отпошения, распо­ложения и соотношения не означают, по-видимому, яо сущности чего бы то ни было: ведь все они сказывают­ся о каком-то предмете (hypokeimenon), и пи одно из пих не есть определенное нечто 2. Λ если взять то, что скорее всего можно бы считать сущностью — воду, землю, огопь и воздух, из которых состоят сложные тела,—то тепло, холод и тому подобное суть пх состоя- ioo2a нпя, а пе сущности, в то время как одно лишь тело, испытывающее эти состояпия, пребывает как нечто су­щее и как некоторая сущпость. Однако же тело есть сущность в меньшей мере, пежели плоскость, пло­скость — в меньшей мере, пежели липия, а линия — в меньшей мере, чем единица и точка. Ибо они придают 5 телу определенность, и они, видимо, могут существо­вать без тела, тогда как тело без них существовать пе может. Поэтому, в то время как большинство людей и более ранние философы считали сущностью и сущим тело, а все остальное — его состояниями, а потому и [установлеппые ими] начала тел — началами всего ю существующего, философы более поздние и признан­ные более мудрыми, чем первые, считали началами числа. Таким образом, как мы уже сказали3, если числа и геометрические величины не сущность, то 115 вообще ничто не сущность и не сущее, ибо не подобает называть сущими их привходящие 4 свойства. 15 Но с другой стороны, если признать линии и точки сущностью в большей мере, чем тела, а между тем мы не видим, к каким телам эти линии и точки могли бы относиться (ведь в чувственно воспринимаемых телах они находиться не могут), то, можно сказать, вообще не существует никакой сущности. Далее, очевидно, что все они суть деления тела или в ширину, или в глу-20 бину, или в длину. Кроме того, в том, что имеет объем, ни одна фигура не содержится больше, чем другая; поэтому, если и в камне не содержится [изображение] Гермеса, то и половина куба не содержится в кубе как нечто отграниченное, а следовательно, не содержится в нем и плоскость, ибо если бы в нем заключалась какая бы то ни была плоскость, то также и та, которая отграничивает половину куба; то же можпо сказать 25 и о линии, и о точке, и о единице. Поэтому если, с од­ной стороны, тело есть в наибольшей мере сущность, а с другой — в большей мере, чем тело,— плоскость, линия и точка, хотя они и не действительно сущее (тб esti) и не какие-то сущности, то от нас усколь­зает, что же такое сущее и какова сущность вещей. В самом деле, помимо указанных нелепостей полу­чаются также нелепости относительно возникновения 30 и уничтожения. А именпо: если сущность раньше не существовала, а теперь существует, или раньше суще­ствовала, а потом нет, то эти перемены, надо полагать, она испытывает через возникновение и уничтожение 5. Между тем точки, линии и плоскости не могут нахо­диться в состоянии возникновения или уничтожения, хотя они то существуют, то не существуют. Ведь когда [два] тела приходят в соприкосновение или [одно 1002ь тело] разделяется, то в первом случае — при их сопри­косновении — сразу же получается одна граница, а во втором — при разделении — две. Таким образом, после соединения тел [одна граница] уже не существует, а исчезла, а по их разделении имеются те [грапицы], которых раньше не было (не могла же разделиться надвое неделимая точка) 6. Если же [границы] возни-5 кают и уничтожаются, то они из чего-то ведь возни­кают.— И подобным образом дело обстоит и с «теперь» во времени. Оно также не может находиться в состоя­нии возникновения и уничтожения и все же посто-116 янно кажется иным, что показывает, что оно не сущ­ность. И точно так же, совершенно очевидно, обстоит дело и с точками, и с линиями, и с плоскостями: к ним применимо то же рассуждение, так как все они одпна- 10 ково или границы, или деления. ГЛАВА ШЕСТАЯ Вообще может возникнуть недоумение: зачем это нужно помимо чувственно воспринимаемого и проме­жуточного искать еще что-то другое (например, эйдосы, которые мы полагаем)? Если же это делается потому, что математические предметы отличаются от окру­жающих нас вещей в чем-то другом ', но пе в том, что среди них имеются многие принадлежащие к одному is и тому же виду, то и начала у них не будут ограничены по числу (точно так же, как начала всех чувственно вос­принимаемых букв ограничены не по числу, а [только] по виду, разве что берут начало вот этого опреде­ленного слога или вот этого определенного звука ре­чи — они-то будут ограничены и по числу; подобным *о же образом обстоит дело и с промежуточными предме­тами, ибо и здесь число принадлежащих к одному и тому же виду беспредельно). Таким образом, если по­мимо чувственно воспринимаемых вещей и математи­ческих предметов не существует каких-либо иных, та­ких, как эйдосы, о коих говорят некоторые, то не будет существовать единой по числу и по виду сущности, и на­чала вещей будут ограничены не по числу, а [только] по виду. Если же необходимо, [чтобы начала были 25 ограниченными по числу и ио виду], то па этом осно­вании необходимо также признавать и существование эйдосов. В самом деле, если те, кто принимает эйдо­сы, и не говорят об этом отчетливо, то во всяком случае это то, чего они хотят, и им необходимо утверждать, что каждый эйдос есть некоторая сущность и что ни один эйдос не есть нечто привходящее. Но с другой стороны, если мы признаем, что эйдосы зо существуют и что начала едины по числу, а не [толь­ко] по виду, то мы уже указали на те несообразности, которые необходимо вытекают отсюда2. Непосредственно с этим 3 связан вопрос, существуют ли элементы в возможности или как-то иначе. Если по-другому, то раньше начал должно существовать 117 За нечто другое, ибо возможность предшествует указан­ной причине, между тем нет необходимости, чтобы все сущее в возможности существовало указанным образом 4. Если же элементы существуют в возможности, то вполне допустимо, чтобы ничего сущего не было. В са­мом деле, бытием в возможности обладает и то, чего 5 еще нет: ведь возникает то, чего нет, но не возникает то, бытие чего невозможно. Таковы затруднительные вопросы относительно на­чал, а также вопрос, есть ли они нечто общее, или они то, что мы называем единичным. Если они нечто общее, то они не могут быть сущностями, ибо свойственное всем [единичным одного рода] (koinon) всегда озна­чает не определенное нечто, а какое-то качество, сущ­ность же есть определенное нечто; если же то, что 10 сказывается как свойственное всем [однородным еди­ничным], признать определенным нечто и чем-то еди-пым 5, то Сократ будет многими живыми существами — и он сам, и «человек», и «живое существо», раз каждый из них означает определенное нечто и что-то единое. Таким образом, если начала суть нечто общее, то следуют именно эти выводы; если же опи не общее, а имеют природу едипичиого, то они по будут предме­том [необходимого] знания, ибо [необходимое] зпа-15 ние о чем бы то ни было есть знание общего. Поэтому такого рода началам должны будут предшествовать другие начала — сказываемые как общее, если только должна существовать наука о началах. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ (Г) 20 ГЛАВА ПЕРВАЯ Есть некоторая наука, исследующая сущее как та­ковое, а также то, что ему присуще само по себе. Эта наука пе тождественна ни одной из так называемых частных наук, ибо ни одна из других паук не исследует общую природу сущего как такового, а все они, отделяя себе какую-то часть его, исследуют то, что присуще 25 этой части,как,например, пауки математические. Атак как мы ищем начала и высшие причины, то ясно, что они должны быть началами и причинами чего-то само-сущного (physeös tinos kath1 hauten). Если же те, кто искал элементы вещей, искали и эти начала, то и иско­мые ими элементы должны быть элементами не сущего зо как чего-то привходящего, а сущего как такового. А по­тому и нам необходимо постичь первые причины су­щего как такового. ГЛАВА ВТОРАЯ О сущем говорится, правда, в различных значениях, но всегда по отношению к чему-то одному, к одному естеству и не из-за одинакового имени, а так, как все здоровое, например, относится к здоровью — или по­тому, что сохраняет его, или потому, что содействует 35 ему, ИЛИ потому, что оно признак его, или же потому, что способно воспринять его; и точно так же врачеб- *003ь ное по отношению к врачебному искусству (одно на­зывается так потому, что владеет этим искусством, другое — потому, что имеет способность к нему, третье — потому, что оно его применение), и мы можем привести и другие случаи подобного же словоупотреб­ления. Так вот, таким же точно образом и о сущем го­ворится в различных значениях, но всякий раз по 5 119 отношению к одному началу; одно называется сущим потому, что оно сущность, другое — потому, что оно состояние сущности, третье — потому, что оно путь к сущности1, или уничтожение и лишенность ее, или свойство ее, или то, что производит или порождает сущность и находящееся в каком-то отношении к ней; ю пли оно отрицание чего-то из этого или отрицание са­мой сущности, почему мы и о не-сущем говорим, что оно есть не-сущее. И подобно тому как все здоровое исследуется одной наукой, точно так же обстоит дело и в остальных случаях. Ибо одна наука должна иссле­довать не только то, что сказывается о принадлежащем к одному [роду], но и то, что сказывается о том, что находится в каком-то отношении к одному естеству: ведь и это в некотором смысле сказывается о принад-15 лежащем к одному [роду]. Поэтому ясно, что и сущее как таковое должпо исследоваться одной наукой. А наука всюду исследует главным образом первое — то, от чего зависит остальное и через что это остальное получает свое название. Следовательно, если первое — сущность, то философ, π а до полагать, должен зпать начала и причины сущностей. Каждый род [существующего] исследуется одной наукой, так же как воспринимается одпим чувством; так, грамматика, например, будучи одной паукой, пе­зо следует все звуки речи. Поэтому и все виды сущего как такового исследует одна по роду паука, а отдельные виды — виды этой науки. Итак, сущее и единое — одно и то же, и природа у них одна, поскольку они сопутствуют друг другу так, как начало и причина, по не в том смысле, что они выражаемы через одно и то же определение (впрочем, 25 дело не меняется, если мы поймем их и так; напротив, это было бы даже удобнее). Действительно, одно и то же—«один человек» и «человек», «существующий че­ловек» и «человек», и повторение в речи «оп есть один человек» и «он есть человек» не выражает что-то раз­ное (ясно же, что [«сущее»] не отделяется [от «едино­го»] ни в возникновении, ни в уничтожении), и точно так же «единое» [от «сущего» не отделяется]; так что зо очевидно, что присоединение их не меняет здесь смысла и что «единое» не есть здесь что-то другое по сравне­нию с сущим. Кроме того, сущность каждой вещи есть «единое» не привходящим образом, и точно так же она 120 по существу своему есть сущее. Так что, сколько есть видов единого, столько же и видов сущего, и одна и та же по роду наука исследует их суть; я имею в виду, as например, исследование тождественного, сходного π другого такого рода, причем почти все противополож­ности сводятся к этому началу2; однако об этом до- юо4а статочно того, что было рассмотрено нами в «Перечне противоположностей» 3. И частей философии столько, скольно есть видов сущностей, так что одна из них необходимо должна быть первой и какая-то другая — последующей. Ибо сущее (и единое) непосредственно 4 делятся па роды, s а потому этим родам будут соответствовать и науки. С философом же дело обстоит так же, как и с тем, кого называют математиком: и математика имеет части, и в ней есть некая первая и вторая паука и другие по­следующие 5. Далее, так как одна паука исследует противолежа­щее одно другому, а единому противолежит многое и так как отрицание и лишенность исследуются одной ю наукой, потому что в обоих случаях6 исследуется не­что единое, относительно чего имеется отрицание или лишенность (в самом деле, мы гокорим, что это единое пли вообще не присуще чему-нибудь или не прису­ще какому-нибудь роду; при отрицании для единого не устанавливается никакого отличия от того, что отри­цается, ибо отрицание того, что отрицается, есть его отсутствие; а при лишенности имеется и нечто лежа- 15 щее в основе, относительно чего утверждается, что оно чего-то лишено7); так как, стало быть, единому противостоит многое, то дело указанной памп науки поэнавать и то, что противолежит перечисленному выше8, а именно иное, или ииаковое, несходное и не­равное, а также все остальное, производное от них или от множества и единого9. И сюда же принадлежит и20 противоположность: ведь и противоположность есть не­которого рода различие, а различие есть ипаковость (heterotcs). — Поэтому так как о едипом говорится в различных значэпиях, то и о них, конечно, будет гово­риться в различных значениях, но познание их всех бу­дет делом одной науки, ибо нечто исследуется разпымп науками не в том случае, когда оно имеет различные значения, а в том, если их нельзя поставить ни в под­чинение, ни в какое-либо другое отношение к одному 25 121 [π тому же]. А так как все значения [в нашем случае] возводятся к чему-то первому, например все, что обоз­начается как единое,— к первому единому, то нужно признать, что так же обстоит дело π с тождественным, и с различным, а также с [другими?] противополож­ностями. Поэтому, различив, в скольких значениях употребляется каждое, надлежит затем указать, каково его отношение к первому в каждом роде высказываний. ао А именно: одно имеет отпошение к первому в силу того, что обладает им, другое — в силу того, что про­изводит его, третье — иным подобного же рода обра­зом 10. Таким образом, совершенно очевидно, <об этом речь шла при изложении затруднении), что сущее, единое, противоположное и тому подобное, а также сущность надлежит объяспять одпой пауке (а это был одип из вопросов в разделе о затруднениях). И философ дол-1004ь жбн быть в состояпии исследовать псе это. В самом деле, если это не дело философа, то кому же рассмотреть, например, одно ли и то же Сократ и сидящий Сократ, π противоположно ли чему-то одному лишь одно, пли что такое противоположное и в скольких зпачеипях о нем говорится? Точно так же и относительно всех других подобных вопросов. Так как псе это есть суще-5 ственные свойства (pathê kath' hauta) единого и су­щего как таковых, а не как чисел, или линий, или огня, то ясно, что указанная наука должна повиать и суть тождествештого, сходного, равного и тому подоб­ного и противолежащего им и их свойства. И ошибка тех, кто их рассматривает п, не в том, что они зани­маются делом, не свойственным философу, а в том, что они ничего толком не знают о сущности, которая пер-io вее свойств. Ведь если [и] число как таковое имеет свои свойства, папример нечетное и четпое, соиз­меримость и равенство, превышение и недостаток, при­чем эти свойства присущи числам и самим но себе, и в их отношении друг к другу; если и тело, непо­движное и движущееся, не имеющее тяжести и имею­щее ее12, обладает другими свойствами, лишь ему 15 принадлежащими, то точно так же и сущее как тако­вое имеет свойства, лишь ему принадлежащие; и вот относительно этих свойств философу и надлежит рас­смотреть истину. 122 Подтверждением этому служит то, что диалектики и софисты подделываются под философов (ибо софи­стика — это только мнимая мудрость, и точно так же диалектики рассуждают обо всем, а общее всем — су-го щее); рассуждают же они об этом явно потому, что это принадлежность философии. Действительно, софистика и диалектика занимаются той же областью, что и фи­лософия, но философия отличается от диалектики спо­собом применения своей способности, а от софистики — выбором образа жизни. Диалектика делает попытки исследовать то, что познает философия, а софистика — 25 это философия мнимая, а но действительная. Далее, в каждой паре противоположностей одно есть лишенность, и все противоположности 13 сводимы к сущему и не-сущему, к единому и множеству, напри­мер: покой — к единому, движение — к множеству; с другой стороны, все, пожалуй, признают, что сущест­вующие вещи и сущность слагаются из противополож­ностей; но крайней мере все признают началами про- яо тпвоположности; так, одни признают началами нечетное и четное, другие — теплое и холодное, третьи — предел и беспредельное, четвертые — дружбу и вражду. По-видимому, и все остальные противоположности сводимы к единому и множеству (оставим в силе это сведение, как мы его припили [в другом месте]) м, а уж призна­ваемые другими начала полностью подпадают под еди- îoosa ное и множество как под их роды. Таким образом, и от­сюда ясно, что исследование сущего как такового есть дело одной науки. Действительно, все это или противо­положности, или происходит из противоположностей, начала же противоположностей — это едипое и множе­ство. А они исследуются одной наукой, все равно, имеют 5 ли они одно значение или, как это, пожалуй, и обстоит на самом деле, не одно значение. Однако если о едином и говорится в различных значениях, то все же осталь­ные значения его так или иначе соотносимы с первым, и так же будет обстоять дело и с противоположным им; и уже поэтому, даже если сущее или единое не об­щее и не одно и то же для всего или не существуют отдельно (чего, пожалуй, на самом деле и пет), а един- ю ство состоит в одних случаях лишь в соотносимое™ с одним, в других — в последовательности, уже по­этому, стало быть, не дело геометра, например, иссле­довать, что такое противоположное или совершенное, 123 сущее или единое, тождественное или различное, разве только в виде предпосылки. Итак, ясно, что исследование сущего как такового и того, что ему как таковому присуще, есть дело одной is науки и что та же наука исследует не только сущности, но и то, что им присуще: и то, что было указано выше, и предшествующее и последующее, род и вид, целое и часть и тому подобное. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Теперь следует объяснить, должна ли одна наука 20 пли разные заниматься, с одной стороны, тем, что в математике называется аксиомами, с другой — сущ­ностью. Совершенно очевидно, что и такие аксиомы должна рассматривать одна наука, а именно та, кото­рой занимается философ, ибо аксиомы эти имеют силу для всего существующего, а не для какого-то особого рода отдельно от всех других. И применяют их все, потому что они истинны для сущего как такового, а каждый род есть сущее; но их применяют настолько, 26 насколько это каждому нужно, т. о. насколько прости­рается род, относительно которого приводятся доказа­тельства. Так как, стало быть, аксиомы имеют силу для всего, поскольку оно есть сущее (а сущее ведь обще всему), то ясно, что тому, кто познает сущее как таковое, надлежит исследовать и аксиомы. Поэтому никто из тех, кто изучает частноо, не берется каким-то 30 образом утверждать о пих, истинпы ли они или нет,— ни геометр, ни арифметик, разве только кое-кто из рассуждающих о природе, со стороны которых посту­пать так было вполне естественно: ведь они полагали, что они одни изучают природу в целом и сущее [как таковое]. Но так как есть еще кто-то выше тех, кто рассуждает о природе 1 (ибо природа есть лишь одпн 36 род сущего), то тому, кто исследует общее и первую сущность, необходимо рассматривать и аксиомы; что же касается учения о природе, то оно также есть некото-юооь рая мудрость, но по первая. А попытки иных рассуж­дающих об истине разобраться, как же следует пони­мать [аксиомы], объясняются их незнанием аналити* ки2, ибо [к рассмотрению] должно приступать, уже заранее зная эти аксиомы, а не изучать их, услышав про них 3. 124 Что исследование начал умозаключения также есть s дело философа, т. е. того, кто изучает всякую сущность вообще, какова она от природы,— это ясно. А тот, кто в какой-либо области располагает наибольшим знанием, должен быть в состоянии указать наиболее достоверные начала своего предмета, и, следовательно, тот, кто рас­полагает таким знанием о существующем как таковом, ю должен быть в состоянии указать эти наиболее досто­верные начала для всего. А это и есть философ. А са­мое достоверное из всех пачал — то, относительно которого невозможно ошибиться, ибо такое начало должно быть наиболее очевидным (ведь все обманы­ваются в том, что не очевидно) и свободным от всякой предположительности. Действительно, начало, которое is необходимо знать всякому постигающему что-либо из существующего, не есть предположение; а то, что не­обходимо уже знать тому, что познает хоть что-нибудь, он должен иметь, уже приступая к рассмотрению. Та­ким образом, ясно, что именно такое начало есть наи­более достоверное из всех; а что это за начало, укажем теперь. А именно: невозможно, чтобы одно и то же го в одно и то же время было и но было присуще одному и тому же в одном и том же отношении4 (и все другое, что мы могли бы еще уточнить, пусть будет уточнено во избежание словоспых затруднений) —это, конечно, самое достоверное из всех пачал, к нему подходит дан­ное выше определение 5. Консчпо, не может кто бы то ни было считать одно и то же существующим и пе существующим, как это, по мнению некоторых, утверж­дает Гераклит; но дело в том, что нет необходимости 25 считать действительным то, что утверждаешь на сло­вах. Если невозможно, чтобы противоположности бы­ли в одно и то же время присущи одному и то­му же (пусть будут даны нами обычные уточне­ния этого положения6), и если там, где одно мне­ние противоположно другому, имеется противоречие7, то очевидпо, что один и тот же человек пе может в одно и то же время считать одно и то же сущест- зо вующим н не существующим; в самом деле, тот, кто в этом ошибается, имел бы в одно и то же время про­тивоположные друг другу мнения. Поэтому все, кто приводит доказательство, сводят его к этому положе­нию как к последнему: ведь по природе оно начало даже для всех других аксиом. 125 ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ 35 Есть, однако, такие, кто, как мы сказали, и сам юоба говорит, что одно и то же может в одно и то же время и быть и не быть, и утверждает, что так считать вполне возможно. Этого мнения придерживаются и многие рассуждающие о природе 1. Мы же приняли, что водно и то же время быть и не быть нельзя, и на этом осно-5 вании показали, что это самое достоверное из всех начал. Так вот, некоторые по невежеству требуют, чтобы и оно было доказано, ведь это невежество не знать, для чего следует искать доказательства и для чего не сле­дует. На самом же деле для всего без исключения до­казательства быть не может (ведь иначе приходилось бы идти в бесконечность, так что и в этом случае дока­зательства не было бы); а если для чего-то не следует ίο искать доказательства, то опи 2, надо полагать, не бу­дут в состояпии сказать, какое же начало считают они таким [не требующим доказательства] в большей мере. И все же можно и относительно их утверждения доказать путем опровержения, что так дело обстоять не может 3, если только возражающий против нас что-то высказывает; если же он ничего не высказывает, то было бы смешно искать доводы против того, у кого нет доводов ни для чего, именно поскольку у него их 15 нет: ведь такой человек, поскольку он такой, подобен ребенку. Что же касается опровергающего доказатель­ства, то оно, по-моему, отличается от обычного дока­зательства: относительно того, кто приводит обычное доказательство, можно было бы полагать, что он пред­восхищает то, что вначале подлежит доказательству 4; если же в этом повинен другой 5, то имеется уже опро­вержение, а не доказательство. Исходная точка всех подобных доводов состоит не в том, чтобы требовать [от противника] признать, что нечто или существует, или не существует (это можно было бы, пожалуй, при-20 нять за предвосхищение того, что вначале подлежит доказательству), а в том, чтобы сказанное им хоть что-то означало и для него, и для другого; это ведь необходимо, если только он что-то высказывает, иначе он ничего не говорит ни себе, ни другому. Но если та­кую необходимость признают, то доказательство 6 уже 126 будет возможно; в самом деле, тогда уже будет налицо нечто определенное. Однако почву для ведения дока- 25 зательства создает не тот, кто доказывает, а тот, кто поддерживает рассуждение: возражая против рассуж­дений, он поддерживает рассуждение. А кроме того, тот, кто с этим согласился 7, согласился и с тем, что есть нечто истинное и помимо доказательства, (так что не может что-либо [в одно и то же время] обстоять так и иначе). Прежде всего, таким образом, ясно, что верно по крайней мере то, что слово «быть» или слово «не быть» зо обозначает нечто определенное, следовательно, не мо­жет что-либо [в одно и то же время] обстоять так и не так. Далее, если «человек» означает что-то одно, то пусть это будет «двуногое живое существо». Под «оз­начает что-то одпо» я разумею, что если «человек» есть вот это, то для того, кто есть человек, «быть чело­веком» будет означать имепно вот это (пе важно при этом, если кто скажет, что слово имеет больше одного зпачения, лишь бы их было определенное число; 1°*>ви в таком случае для каждого значения можно было бы подобрать особое имя; я имею в виду, например, если бы кто сказал, что «человек» имеет но одно значение, а несколько и «двуногое живое существо» — лишь одно из них, а кроме того, имелось бы и несколько других, число которых было бы, однако, определенно, то для каждого зпачепия можпо было бы подобрать особое s имя. Если же это было бы не так, а сказали бы, что слово имеет бесчисленное множество значений, то со­вершенно очевидно, что речь была бы невозможна; в самом деле, но означать что-то одно — зпачит ничего не означать; если же слова ничего [определенного] не обозначают, то конец всякому рассуждению за и про­тив, а в действительности — ив свою защиту, ибо не­возможно что-либо мыслить, если не мыслят что-то ю одно; а если мыслить что-то одно возможно, то для него можно будет подобрать одно имя). Итак, слово, как это было сказано вначале, что-то обозначает, и притом что-то одно. Тогда «быть челове­ком» не может означать то же, что «не быть челове­ком», если «человек» означает не только [нечто] отно­сительно чего-то одного, но и само это одно (ведь мы полагаем, что «означать нечто одно» — это не то, что 15 «означать [нечто] относительно чего-то одного», иначе 127 и «образованное», и «бледное», и «человек» означали бы одно [и то же], и, следовательно, все было бы од­ним, ибо все было бы однозначно). И точно так же не может одно и то же быть и не быть [в одно и то же время], разве лишь при много­значности слова, как, например, в том случае, если то, 20 что мы называем человеком, другие называли бы не­человеком; но вопрос у нас не о том, может ли одно и то же в одно и то же время называться человеком и не-человеком, а о том, может ли оно на деле быть тем и другим [одновременно]. Если же «человек» π «не-человек» не означают разное, то ясно, что и «быть не-человеком» и «быть человеком» не означают разное, так что быть человеком было бы то же, что и быть 25 не-человеком, ибо то и другое было бы одно: ведь «быть одним» означает именно это, как, например, «одежда» и «платье», если только значение их одно. А если «человек» и «не-человек» — одно, то и «быть человеком» и «быть не-человеком» — одно. Между тем было показано, что «человек» и «не-человек» означают разное. Стало быть, если о чем-то правильно сказать, что оно человек, то оно необходимо должно быть двуногим живым существом (ведь именно это означает, как было сказано, «человек»); а если это необходимо, то оно зо в одно и то же время не может не быть двуногим жи­вым существом (ибо «необходимо должно быть» озна­чает именно: «не может не быть»). Итак, нельзя вместе правильно сказать об одном и том же, что оно и чело­век и не-человек. юо7а И то же рассуждение применимо и к небытию че­ловеком; в самом деле, «быть человеком» и «не быть человеком» означает разное, если уже «быть бледным» и «быть человеком» — разное: ведь «быть человеком» и «не быть человеком» противолежат друг другу го­раздо больше, [чем «быть бледным» и «быть челове­ком»], так что они [уж, конечно], означают разное, s Если же станут утверждать, что и «бледное» означает то же, [что и «человек»], то мы снова скажем то же, что было сказано и раньше8, а именно, что в таком случае все будет одним, а не только то, что противоле­жит друг другу. Но если это невозможно, то получается указанный выше вывод9, если только спорящий отве­чает на поставленный ему вопрос. 128 Если же он в своем ответе на прямо поставленный вопрос присовокупляет и отрицания, то это не будет ответ на вопрос. Конечно, ничто не мешает, чтобы одно л то же было и человеком и бледным и имело еще бес- *° численное множество других свойств, однако в ответ на вопрос, правильно ли, что вот это есть человек или нет, надо сказать нечто такое, что имеет одно значе­ние, и не нужно прибавлять, что оно также бледно и велико: невозможно перечислить все привходящие свойства, поскольку их имеется бесчисленное множе­ство; так пусть спорящий или перечислит все эти свой­ства, или не указывает ни одного. И точно так же *5 пусть даже одно и то же будет сколько угодно раз че­ловеком и не-человеком, — в ответ на вопрос, есть ли это человек, не следует еще присовокуплять, что это в то же время и не-человек, если только не добавлять все другие привходящие свойства, какие только есть и каких нет; а если спорящий делает это, то уже пет обсуждеппя. И вообще те, кто придерживается этого взгляда 10, 2о на доле отрицают сущность и суть бытия вещи: им приходится утверждать, что все ость привходящее и что нет бытия человеком или бытия живым существом в собственном смысле. В самом деле, если что-то есть бытие человеком в собственном смысле, то это не бытие не-человеком или небытие человеком (и то и другое ведь отрицания первого), ибо одним было означенное п, 25 а это было сущностью чего-то 12. Означать же сущность чего-то имеет тот смысл, что бытие им пе есть нечто другое. Если же бытие человеком в собственном смы­сле значит бытие нс-чолове ком в собственном смысле пли небытие человеком в собственном смысле, то бы­тие человеком будет чем-то еще другим 13. А потому те, кто придерживается этого взгляда, должны утверж­дать, что ии для одной вещи пе может быть такого зо [обозначающего сущность] определения, а что все есть привходящее. Ведь именно этим отличаются между собой сущность и привходящее; так, например, блед-пое есть нечто привходящее для человека, потому что он бледеп, но оп не есть сама бледность. Если же обо всем говорилось бы как о привходящем, то пе было бы ничего первого, о чем [что-то сказывается], раз при­входящее всегда означает нечто высказываемое о не- 35 котором предмете. Приходилось бы, стало быть, идти Б Аристотель, т. i 129 loojb в бесконечность. Но это невозможно, так как связывать друг с другом можно не более двух привходящих свойств. В самом деле, привходящее не есть привходя­щее для привходящего, разве только когда оба суть при­входящее для одного и того же; я имею в виду, напри­мер, что бледное образованно, а образованное бледно, 5 поскольку оба они привходящее для человека. Но «Сократ образован» имеет не тот смысл, что то и дру­гое— [«Сократ» и «образованный»] —привходящи для чего-то другого. Стало быть, так как об одпих привхо­дящих свойствах говорится в этом смысле, а о других — в ранее указанном смысле, то привходящее, о котором говорится в таком смысле, в каком бледное есть при­входящее для Сократа, не может восходить до беско­нечности 14, как, например, для бледного Сократа нет ю другого еще привходящего свойства, ибо из всей сово­купности привходящих свойств не получается чего-либо единого. Но и для «бледного», конечно, не будет какого-то иного привходящего, например «образован­ное». Ведь «образованное» есть привходящее для «блед­ного» не больше, чем «бледное» ость привходящее для «образованного»; и вместе с тем было установлено, что имеется привходящее в этом смысле и есть привходя­щее в том смысле, в каком «образованное» есть привхо­дящее для Сократа; в этом же последнем смысле ири-15 входящее не есть привходящее для привходящего, а таково лишь привходящее в первом смысле; следова­тельно, не все будет сказываться как привходящее. Таким образом, и в этом случае должно существовать нечто, означающее сущность. А если так, то доказано, что противоречащее одно другому не может сказы­ваться вместе. Далее, если относительно одного и того же вместе было бы истинно все противоречащее одно другому, то 20 ясно, что все было бы одним [и тем же]. Действи­тельно, одно и то же было бы и триерой 15, и стеной, и человеком, раз относительно всякого предмета можно нечто одно и утверждать и отрицать, как это необхо­димо признать тем, кто принимает учение Протагора 16. И в самом деле, если кто считает, что человек не есть триера, то ясно, что он не триера. Стало быть, он есть также триера, раз противоречащее одно другому пс-25 тпнно. И в таком случае получается именно как у Анаксагора: «все вещи вместе», п, следовательно, 130 ничего не существует истинно. Поэтому они, видимо, говорят нечто неопределенное, и, полагая, что говорят о сущем, они говорят о не-сущем, ибо неопределенно то, что существует в возможности, а не в действитель­ности. Но им необходимо все и утверждать и отрицать, эо Действительно, нелепо, если относительно каждого предмета отрицание его допустимо, а отрицание чего-то другого — того, что ему не присуще,— недопустимо. Так, например, если о человеке правильно сказать, что он не человек, то ясно, что правильно сказать, что он или триера, или не триера. Если правильно утвержде­ние, то необходимо правильно и отрицание; а если утверждение недопустимо, то во всяком случае [соот- 35 ветствующее] отрицание будет скорее допустимо, не­жели отрицание самого предмета. Если поэтому допу- июне стимо даже это отрицание, то допустимо также и отри­цание того, что он триера; а если это отрицание, то и утверждение. Вот какой вывод получается для тех, кто высказы­вает это положение, а также вывод, что нет необходи­мости [в каждом случае] или утверждать, или отри­цать. В самом деле, если истинно, что кто-то есть чело­век и нс-человек, то ясно, что истинно также то, что 5 он пе есть пи человек, пи но-человек, ибо для двух утверждений имеются два отрицания, а если указан­ное утверждение есть одно высказывание, состоящее из двух, то одним будет и отрицание, противолежащее этому утверждению. Далее, либо дело обстоит во всех случаях так, как они говорят, тогда нечто есть и белое и пе-белое, и су­щее и пе-сущее (и то же можно сказать о всех других ю утверждениях и отрицаниях), либо дело так обстоит не во всех случаях, а в пекоторых так, в пекоторых же не так. И если не во всех случаях, то относительно тех утверждений и отрицаний, с которыми дело так не обстоит, имеется согласие 17; если же так обстоит дело во всех случаях, то опять-таки либо относительно чего допустимо утверждение, относительно того допустимо и отрицание, и относительно чего допустимо отрица­ние, относительно того допустимо и утверждение, либо относительно чего утверждение допустимо, относи­тельно того, правда, допустимо отрицание, по относи­тельно чего допустимо отрицание, пе всегда допустимо is утверждение. А если имеет место этот последний б* 131 случай, то, надо полагать, есть нечто явно пе-сущее, и это положение было бы достоверным; а если не-бытие есть что-то достоверное и понятное, то еще более понят­ным было бы противолежащее ему утверждение. Если же одинаково можно утверждать то, относительно чего имеется отрицание, то опять-таки либо необходимо го­ворят правильно, когда разделяют утверждение и от-20 рнцание (например, когда утверждают, что печто бело и, наоборот, что оно не бело), либо не говорят пра­вильно. И если не говорят правильно, когда их разде­ляют, то в этом случае ни то пи другое 18 не высказы­вается, и тогда ничего не существует (но как могло бы говорить или ходить то, чего нет?); кроме того, все было бы тогда одним [и тем же], как сказано уже раньше, и одним и тем же были бы и человек, и бог, 25 и триера, и противоречащее им 19 (в самом деле, если противоречащее одно другому будет одипаково выска­зываться о каждом, то одно ничем не будет отличаться от другого, ибо если бы оно отличалось, то это отличие было бы истинным [для него] и присуще лишь ему20). Но точно такой же вывод получается, если можпо вы­сказываться правильно, когда разделяют утверждение н отрицание; и, кроме того, получается, что все гово­рят и правду и неправду, и, кто это утверждает, сам 30 должен признать, что оп говорит неправду. В то же время очевндпо, что в споре с ним речь идет пи о чем: ведь он не говорит ничего [определенного]. Действи­тельно, он не говорит да или нет, а говорит и да и нет и снова отрицает и то и другое, говоря, что это не так и не этак, ибо иначе уже имелось бы что-то опре­деленное. Далее, если в случае истинности утвержде-35 пня ложно отрицание, а в случае истинности отрица­ния ложно утверждение, то не может быть правиль­ным, если вместе утверждается и отрицается одпо и то 10081) же. Но может быть, скажут, что мы этим21 утверждаем то, что с самого начала подлежало доказательству (to keimenon). Далее, ошибается ли тот, кто считает, что дело та­ким-то образом либо обстоит, либо не обстоит, и гово­рит ли правду тот, кто принимает и то и другое вместе? Если этот последний говорит правду, то какой s смысл имеет утверждение, что природа вещей именно такова? А если он говорит пеправду, а более нрав22 тот, кто придерживается первого взгляда, то с сущест-132 вующим дело уже обстоит определенным образом, и можно сказать (an), что это истинно и не может в то же время быть неистинным. Если же все одинаково говорят и неправду и правду, то тому, кто так считает, нельзя будет что-нибудь произнести и сказать, ибо он вместе говорит и да и нет. Но если у него нет никако- 10 го мнения, а он только одинаково что-то полагает и не полагает, то какая, в самом деле, разница между ним и ребепком? А особенно это очевидно из того, что на деле подобных взглядов не держится никто: ни другие люди, ни те, кто высказывает это положение. Дейст­вительно, почему такой человек идет в Мегару, а не остается дома, воображая, что туда идет? И почему он прямо на рассвете не бросается в колодезь или в про- 15 пасть, если окажется рядом с ними, а совершенно оче­видно проявляет осторожность, вовсе не полагая, та­ким образом, что попасть туда одипаково нехорошо и хорошо? Стало быть, ясно, что одно он считает лучшим, а другое — не лучшим. Но если так, то ему необхо­димо также признавать23 одно человеком, другое не­человеком, одно сладким, другое несладким. Ведь и» 20 все он ищет и принимает одинаковым образом, когда, полагая, что хорошо бы, [например], выпить воды или повидать человека, после этого ищет их; а между тем он должен был бы считать все одинаковым, если одно и то же было бы одинаково и человеком, и не-челове-ком. Но, как было сказано, всякий человек, совершенно очевидно, одного остерегается, а другого нет. Поэтому 85 все, по-видимому, признают, что дело обстоит вполне определенно (haplös), если не со всем, то с тем, что лучше и хуже. Если же люди признают это пе на ос­новании зпапня, а на основапии одного лишь мнения, то тем более им необходимо заботиться об истине, как и больному пужио гораздо больше заботиться о здо­ровье, чем здоровому, ибо тот, у кого одно лишь мне­ние, в сравнении со знающим не может здраво отно- зо ситься к истине. Далее, пусть все сколько угодно обстоит «так и [вместе с тем] не так», все же «большее» или «мень­шее» имеется в природе вещей; в самом деле, мы пе можем одинаково назвать четпьтми число «два» и число «три», и не в одинаковой мере заблуждается тот, кто принимает четыре за пять, и тот, кто прини­мает его за тысячу. А если они заблуждаются неоди- 35 133 наково, то ясно, что один заблуждается меньше, и, следовательно, он больше прав. Если же большая сте-юо9а пень ближе24, то должно существовать нечто истин­ное, к чему более близко то, что более истинно. И если даже этого нет, то уж во всяком случае имеется нечто более достоверное и более истинное, и мы, можно счи­тать, избавлены от крайнего учения, мешающего что-5 либо определить с помощью размышления. ГЛАВА ПЯТАЯ Из этого же самого мпения, [которое мы сейчас ра­зобрали], неходит и учение Протагора, и оба они необ­ходимо должны быть одинаково верными или невер­ными. В самом деле, если все то, что мпится и пред­ставляется, истинно, все должно быть в одпо и то же время и истинным и ложным К Ведь многие имеют ю противоположные друг другу взгляды и считают при этом, что те, кто держится не одних с ними мнений, заблуждаются; так что одно и то же должно и быть и не быть. А если это так2, то все мнепия по необходи­мости совершенно истинны, ибо мпепия тех, кто за­блуждается, и тех, кто говорит правильно, противо­лежат друг другу; а если с существующим дело об-15 стоит именно так, то все говорят правду. Ясно, таким образом, что оба этих учепия исходят из одпого и того же образа мыслей. Но обсуждение нельзя вести со всеми ими одинаково: одних падо убеждать, других одолевать [словесно]. Действительно, если кто пришел к такому мнению вследствие сомне­ний, неведение легко излечимо (ибо надо возражать 20 не против их слов, а против их мыслей). Но если кто говорит так лишь бы говорить, то единственное сред­ство против него — изобличение его в том, что его речь — это лишь звуки и слова. А тех, у кого это мнение было вызвано сомнениями3, к нему привело рассмотрение чувственно воспринимаемого. Опи дума­ли, что противоречия и противоположности совместимы, поскольку опи видели, что противоположности проис­ходят из одного и того же; если, таким образом, пе-су-25 щее возникнуть пе может, то, значит, вещь рапьше одинаковым образом была обеими противоположностя­ми; как и говорит Анаксагор, что всякое смешано во всяком4, и то же Демокрит: и оп утверждает, что пу­стое и полное одинаково имеются в любой частице5, 134 хотя, по его словам, одно из них есть сущее, а дру­гое — не-сущее. Так вот, тем, кто приходит к своему зо взгляду на основании таких соображений, мы скажем, что они в некотором смысле правы, в некотором оши­баются. Дело в том, что о сущем говорится двояко, так что в одпом смысле возможно возникновение из не-су-щего, а в другом нет, и одно и то же может вместе быть и сущим и не-сущим, но только не в одном и том же отношении. В самом деле, в возможности одно 35 и то же может быть вместе [обеими] противополож­ностями, но в действительности нет. А кроме того, мы потребуем от этих людей признать, что среди сущест­вующего имеется и некая другого рода сущность, ко­торой вообще не присуще ни движение, ни уничтоже­ние, ни возникновение. Равным образом и к мысли об истинности [всего] того, что представляется, некоторых также привело *<мн> рассмотрение чувственно воспринимаемого. Судить об истипе, полагают они, надлежит, не опираясь [па мне* ние] большего или меньшего числа людей: ведь одно и то же одним кажется сладким на вкус, а другим — горьким, так что если бы все были больны или поме- 5 шаиы, а двое или трое оставались здоровыми или в здра­вом уме, то именно они казались бы больными и по-мешапными, а остальные нет. Кроме того, говорят они, у многих других животных представления об одном и том же противоположны на­шим, и даже каждому отдельному человеку, когда он воспринимает чувствами, одно и то же кажется не все­гда одним и тем же. Так вот, какие из этих представ­лений истинны, какие ложны — это не ясно, ибо одни 10 нисколько не более истинны, чем другие, а все — в равной степени. Поэтому-то Демокрит и утверждает, что или ничто не истинно, или нам во всяком случае истинное неведомо. А вообще же из-за того, что разумение опи отожде­ствляют с чувствеппым восприятием, а это последнее считают неким изменением, им приходится объявлять истипным все, что является чувствам. На этом основа­нии прониклись подобного рода взглядами и Эмпедокл, is и Демокрит, и чуть ли не каждый из остальпых фило­софов. В самом деле, и Эмпедокл утверждает, что с изменением нашего состояния меняется и наше разу­мение: 135 Разум растет у людей в соответствии с мира позпапьем в. А в другом месте он говорит: 20 И поскольку другими оип стаповились, Всегда уж также и мысли другие им приходили...7 И Парменид высказывается таким же образом: Как у каждого соединились весьма гибкие члены, так и ум будет у человека: Одно ведь и то же мыслит в людях — во всех и в каждом — 25 То членов природа, ибо мысль — это то, чего имеется больше8. Передают и изречение Анаксагора, сказанное им некоторым его друзьям, что вещи будут для них та­кими, за какие они их примут. Утверждают, что и Го­мер явно держался этого мнения: в его изображении Гектор, будучи оглушеп ударом, «лежит, мысля ина-30 че» 9, так что выходит, что мыслят и помешанные, по иначе. Таким образом, ясно, что если и то и другое есть разумение, то, значит, вещи в одно и то же время находятся в таком и не в таком состоянии. Отсюда вы­текает самая большая трудность: если уж люди, в наи­большей мере узревшие истину, которой можно до­лг» стичь (а ведь это те, кто больше всего ищет ее и любит), имеют подобные мнения и высказывают их относительно истины, то как действительно но пасть духом тем, кто только пачииает запиматься филосо­фией? Ведь в таком случае искать истину — все равпо что гнаться за неуловимым. 1010а Причина, почему они пришли к такому мнению, за­ключается в том, что, выясняя истину относительно сущего, опи сущим признавали только чувственно вос­принимаемое; между тем по природе своей чувственно воспринимаемое в значительной мере неопределенно и существует так, как мы об этом сказали выше 10; а по-5 тому опи говорят хотя и правдоподобно, по неправиль­но (ибо скорее так подобает говорить, пежели так, как Эпихарм говорит против Ксенофапа п). — Кроме того, видя, что вся эта природа находится в движении, и полагая, что отпосительпо изменяющегося нет ничего истиппого, они стали утверждать, что по крайней мере *о о том, что изменяется во всех отношениях, невозможно говорить правильно. Именно на основе этого предпо-136 ложения возникло наиболее крайнее из упомянутых мпений — мнение тех, кто считал себя последовате­лями Гераклита и коего держался Кратил, который под конец полагал, что пе следует ничего говорить, и только двигал пальцем и упрекал Гераклита за его сло­ва, что нельзя войти в одпу и ту же реку дважды, ибо сам он полагал, что этого нельзя сделать и единожды. А мы против этого рассуждения скажем, что изме- is пяющееся, пока оно изменяется, дает, правда, этим лю­дям некоторое основание считать его несуществую­щим, однако это во всяком случае спорно; в самом де­ле, то, что утрачивает что-нпбудь, имеет [еще] что-то из утрачиваемого, и что-то из возникающего уже долж­но быть. И вообще, если что-то уничтожается, должно м наличествовать нечто сущее, а если что-то возникает, то должно существовать то, из чего оно возникает, и то, чем оно порождается, и это не может идти в бесконеч­ность 12. Но и помимо этого укажем, что изменение в количество и изменение в качестве 13 не одной то же. Пусть по количеству вещи не будут постояпными, од­нако мы познаем их все по их форме. Кроме того, те, -з кто держится такого взглядам, заслуживают упрека в том, что, хотя они и видели, что даже среди чувст-венпо воспринимаемого так дело обстоит ,5 лишь у мень­шего числа вещей, они таким же образом высказались о мире в целом. Ибо одна лишь окружающая пас об­ласть чувственно воспринимаемого постоянпо находится в состоянии уничтожения и возникновения; но эта об­ласть составляет, можно сказать, ничтожную часть м всего, так что было бы справедливее ради тех, [веч-пых], вещей оправдать16 эти, нежели из-за этих осу­дить те. Кроме того, ясно, что мы и этим людям ска­жем то же, что было сказапо уже раньше, а именно: нужно им объяснить и их убедить, что существует некоторая неподвижная сущность (physis). Впрочем, нз их утверждения о том, что вещи в одно и то же вре- зэ мя существуют и не существуют, следует, что все на­ходится скорее в покое, чем в движении; в самом деле, [если исходить из этого утверждения], то не во что чему-либо измениться: ведь все уже наличествует во всем. Что касается истины, то, полагая, что не все пред- ююь ставляемое истинно, прежде всего скажем, что воспри­ятие того, что свойственно воспринимать тому или 137 иному отдельному чувству, конечно, не обманчиво, но представление 17 не то же самое, что восприятие. Да­лее, достойно удивления, что эти философы недоуме-5 вают, такого ли размера величины и таковы ли цвета, как они представляются на расстоянии или как вбли­зи, и таковы ли они, как они кажутся здоровым или как больным, а также такой ли тяжести тело, как это кажется слабым или как это кажется сильным, и что истинно — то ли, что представляется спящим, или то, что бодрствующим. Что на самом деле опи так пе ду-10 мают, это очевидно, ибо никто, если ему ночью пока­жется, что он в Афипах, в то время как он паходится в Ливии, не отправится в Одеон I8. A кроме того, в от­ношении будущего, как говорит и Платон 19, конечно, неравноценны мнение врачевателя и мнение псвежды, например, относительно того, выздоровеет ли такой-то is или пет. Далее, среди самих чувствепных восприятий неравноценны восприятие чуждого для даппого чув­ства предмета и восприятие того, что свойственно вос­принимать лишь ему, ипаче говоря, восприятие им предмета смежного чувства и восприятие своего пред­мета: в отношении цвета решает зрение, а пе вкус, в отношепии же вкушаемого — вкус, а не зрение; при­чем пи одпо из этих чувств никогда не свидетельствует нам в одно и то же время об одном и том же пред­мете, что он таков и вместе с тем не таков. Да и в раз-20 личное время [чувство обманывается] не относитель­но самого свойства, а только относительно того, у чего оно оказалось. Я имею в виду, например, что то же самое вино, если изменится оно само или лицо, прини­мающее его, может показаться то сладким, то неслад­ким; но само сладкое, каково оно, когда оно есть, ни­когда не менялось, а о нем всегда высказываются Пра­ге вилыю, и то, что должно быть сладким, необходимо будет таковым. Но именно эту необходимость20 отвер­гают все эти учения: подобно тому как для них пет сущности чего бы то ни было, так и ничего, по их мне­нию, не бывает по необходимости: ведь с тем, что не­обходимо, дело не может обстоять и так и ипаче, а по­тому если что-то существует по необходимости, то оно не может быть таковым и [вместе с тем] пе таковым, зо Вообще если существует одно лишь чувственно вос­принимаемое, то не было бы ничего, если бы не было одушевленных существ, ибо тогда не было бы чувст-138 иепного восприятия. Что в таком случае не было бы ни чувственно воспринимаемых свойств, ни чувствен­ных восприятий — это, пожалуй, верно (ибо они суть то или другое состояние того, кто воспринимает), но чтобы не существовали те предметы, которые вызыва­ют чувственное восприятие, хотя бы самого восприя­тия и не было, — это невозможно. Ведь чувственное восприятие, конечно же, не воспринимает самого себя, 35 а имеется и нечто иное помимо восприятия, что необ­ходимо первее его, ибо то, что движет по природе, пер-вее движимого, и дело не меняется от того, соотносят i0ii* их друг с другом или нет. ГЛАВА ШЕСТАЯ И среди тех, кто убежден в правильности таких воз­зрений \ и тех, кто только говорит о них, некоторые испытывают вот какое сомнение: они спрашивают, кто 5 же судит о том, кто в здравом уме, и кто вообще пра­вильно судит о каждой вещи. Испытывать такого рода сомнения — это все равно что сомневаться в том, спим ли мы сейчас или бодрствуем. Λ смысл всех подобных сомнений один и тот же. Тс, кто их испытывает, тре­буют для всего обоснования; ведь они ищут начало и хотят его найти с помощью доказательства, хотя по их 10 действиям ясно, что они в этом не убеждены. Но, как мы сказали, это их беда: они ищут обоснования для того, для чего пет обоснования; ведь начало доказа­тельства пе есть [предмет] доказательства. Их2 легко можпо было бы в этом убедить (ведь постичь это нетрудно); но тс, кто ищет в рассуждении лишь [словесного] одоления, ищут невозможного, ибо *5 они требуют, чтобы указали им на противоположное, тогда как они с самого начала говорят противополож­ное. Если же не все есть соотнесенное, а кое-что суще­ствует и само по себе, то уже не все, что представляет­ся, может быть истинным; в самом деле, то, что представляется, представляется кому-нибудь, а пото­му тот, кто говорит, что все представляемое истинно, 20 все существующее признает соотнесенным. Поэтому те, кто ищет в рассуждении лишь [словесного] одоле­ния, а вместе с тем требует поддержки своих положе­ний, должны принимать в соображение, что то, что пред­ставляется, существует не [вообще], а лишь для того, 13Θ кому оно представляется, когда, как и в каких условиях оно представляется. Если же опи хотя и будут под­держивать свои положения, но не таким именно обра-25 зом, то скоро окажется, что они сами себе противоре­чат. Действительно, одно и то же может казаться на вид медом, а па вкус нет, и так как у нас два глаза, то для каждого в отдельности оно может иметь не один и тот же вид, если оба видят не одинаково. Тем, кто по зо упомянутым прежде причинам признает истиппым все, что представляется, и на этом основапии утверждает, что все одипаково ложно и истинно (ведь не всем вещь представляется одной и топ же и даже одпому и тому же человеку — не всегда одной и той же, а ча­сто в одно и то же время имеются о ней противополож­ные представления; так, если заложить палец за па­лец, то осязание принимает за две вещи то, относи­тельно чего зрение показывает, что это одпавсщь), [мы ответим: да], но представляемое не одипаково ложно ЯГ| и истинно для одного и того же восприятия одним и ioni) тем же чувством при одних и тех же условиях и вод­но и то же время; так что с этими [оговорками] пред­ставляемое будет, можпо сказать, истинно. Но быть может, поэтому тем, кто высказывается упомянутым образом не в силу сомнений, а только ради того, чтобы говорить, приходится утверждать, что это вот представ­ляемое пе вообще истинпо, а истинпо для этого вот человека. И, как уже было сказано раньше, им прихо­дится признавать все [существующее] соотнесенным и 5 зависящим от мнения и чувственного восприятия, так что ничто, мол, не возникло и ничто не будет сущест­вовать, если раньше не составят мнение об этом; од­нако если [вопреки этому] что-то возникло или будет существовать, то ясно, что не все может быть соотне­сено с мнением. Далее, если есть печто одпо [соотнесенное], оно должно быть соотнесено с одним или с чем-то опреде­ленным [по числу]3; и точно так же если одно и то же есть и половина чего-то и равное чему-то, то оно во всяком случае не есть равное по отношению к двои­ло ному. Поэтому если по отпошению к имеющему мне­ние человек и то, о чем это мнение, — одно и то же, то человеком будет не имеющий мпение, а то, о чем мне­ние4. Если же каждая вещь существовала бы [лишь] в соотношении с имеющим мпение, то имеющий мне-140 ние существовал бы в соотношении с бесчисленными но виду предметами. О том, что наиболее достоверное положение — это то, что противолежащие друг другу высказывания не могут быть вместе истинными, и о том, какие выводы следуют для тех, кто говорит, что такие высказывания ^ вместе истинны, и почему они так говорят, — об этом достаточно сказанного. Но так как невозможно, чтобы противоречащее одпо другому было вместе истинным в отношении одного и того же, то очевидно, что и про­тивоположности не могут быть вместе присущи одному и тому же. В самом деле, из двух противоположностей одна есть лишенность в иемеиыней степени, [чем про­тивоположность], и притом лишешюсть сущности; а ли­шенность есть отрицание в отношении некоторого оп- 2о ределепиого рода5. Итак, если невозможно одпо и то же правильно утверждать и отрицать в одно и то же время, то невозможно также, чтобы противоположности были в одпо и то же время присущи одному и тому же, разве что обе присущи ему лишь в каком-то отноше­нии, или же одпа лишь в каком-то отношении, а дру­гая безусловно. ГЛАВА СЕДЬМАЯ Равным образом не может быть пичего промежуточ­ного между двумя членами противоречия, а относи­тельно чего-то одного необходимо что бы то ни было одно либо утверждать, либо отрицать. Это становится ясным, если мы прежде всего определим, что такое 25 истинное и ложное. А именно: говорить о сущем, что его нет, или о ие-сущем, что оно есть, — значит гово­рить ложное; а говорить, что сущее ость и не-сущее не есть, — значит говорить истинное. Так что тот, кто го­ворит, что печто [промежуточное между двумя членами противоречия] есть или что его нет, будет говорить либо правду, либо неправду. Но в этом случае ни о су­щем, ни о пе-сущем пе говорится, что его нет или что оно есть. Далее, промежуточное между двумя членами зо противоречия будет находиться или так, как серое ме­жду черным и белым, или так, как то, что не есть ни человек, ни лошадь, находится между человеком и ло­шадью. Если бы оно было промежуточным во втором смысле (hoylös), оно пе могло бы изменяться (ведь 141 изменение происходит из нехорошего в хорошее или из хорошего в нехорошее1). Между тем мы все время видим, что [у промежуточного] изменение происходит, ибо нет иного изменения, кроме как в противополож-35 ное и промежуточное. С другой стороны, если имеется промежуточное [в первом смысле], то и в этом случае Ю12а белое возникало бы не из не-белого; между тем этого не видно2. Далее, все, что постигается через рассуж­дение (dianoeton) и умом3, мышлепие (dianoia), как это ясно из определения [истинного и ложного], либо утверждает, либо отрицает — и когда опо истинно, и когда ложно: оно истинно, когда вот так-то связывает, утверждая пли отрицая; оно ложно, когда связывает s по-иному4. Далее, такое промежуточное должно было бы быть между членами всякого противоречия, если только по говорят лишь ради того, чтобы говорить; а потому было бы возможно и то, что кто-то не будет говорить ни правду, пи неправду, и было бы проме­жуточное между сущим и не-сущим, так что было бы еще какое-то изменение [в сущности], промежуточное между возникновением и уничтожением. Далее, долж­но было бы быть промежуточное и в таких родах, в ко­торых отрицание влечет за собой противоположное, ίο например: в области чисел — число, которое не было бы ни печетпым, ни не-нечетным. Но это невозможно, что ясно из определения [четного и нечетного]. Да­лее, если бы было такое промежуточное, то пришлось бы идти в бесконечность и число вещей увеличилось бы не только в полтора раза, но и больше5. В самом деле, тогда это промежуточное можно было бы в свою очередь отрицать, противопоставляя его6 [прежпему] утверждению и отрицанию [вместе], и это было бы чем-то [новым], потому что сущность его — некоторая 15 другая7. Далее, если на вопрос, бело ли это, скажут, что нет, то этим отрицают не что иное, как бытие, а отрицание [его] — это небытие. Некоторые пришли к этому мнению так же, как и к другим странным мнениям: будучи не в состоянии опровергнуть обманчивые доводы, они уступают доводу и признают умозаключение верным. Одни, таким об­разом, утверждают это положение по указанной при-20 чине, а другие потому, что они для всего ищут обосно­вания. Началом же [для возражения] против всех них должны послужить определения. А определение осно-142 пывается на необходимости того, чтобы сказанное им что-то значило, ибо определением будет обозначение сути (logos) через слово. И по-видимому, учение Ге­раклита, что все существует и не существует, признает все истипным; напротив, по учению Анаксагора, есть нечто посредине между членами противоречия, а по­тому все ложно; в самом деле, когда все смешалось, тогда смесь уже не будет пп хорошее, ни пехорошее, так что [о ней уже] ничего нельзя сказать пра­вильно. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Из сделаппого пами различения1 очевидно также, что не может быть правильным то, что говорится [об истинном и ложпом] единообразно2, и притом в от­ношении всего, как это припимают пекоторые, — одни утверждают, что ничто не истиппо (ибо ничто, мол, не мешает всем высказываниям быть такими, как выска­зывание, что диагопаль соизмерима), другие, наоборот, что все истинно. Эти утверждения почти те же, что и учение Гераклита; в самом деле, тот, кто утверждает, что все истиппо и что все ложно3, высказывает также и каждое из этих утверждений отдельно, так что если каждое из них несостоятельно, то необходимо, чтобы несостоятельным было и это [двойное] утверждение. — Далее, имеются явно противоречащие друг другу утверждения, которые не могут быть вместе истипными; но они, копечпо, не могут быть и все ложными, хотя последнее утверждение скорее могло бы показаться вероятным, если исходить из того, что было сказано [этими лицами]. А в ответ па все подобные учения не­обходимо, как мы это говорили и выше в наших рас­суждениях, требовать не призпапия того, что печто есть или пе есть, а чтобы сказанное ими что-то озна­чало, так что в споре [с ними] падлежит исходить из определения, согласившись между собой относительно того, что означает ложное пли истиппое. Если же лож­ное есть пе что ипое, как отрицапие истины, то все но может быть ложным, ибо один из двух членов проти­воречия должеп быть истиипым. Кроме того, если от­носительно чего бы то ни было [одпого] необходимо либо утверждение, либо отрицапие, то невозможно, чтобы и отрицание и утверждение были ложными, ибо 143 ложным может быть лишь один из обоих членов противоречия. В итоге со всеми подобными взглядами необходимо происходит то, что всем известно, — они 15 сами себя опровергают 4. Действительно, тот, кто утверж­дает, что все истинно, делает истинным и утверждение, противоположное его собственному, и тем самым де­лает свое утверждение неистинным (ибо противопо­ложное утверждение отрицает его истинность) ; а тот, кто утверждает, что все ложно, делает и это свое утверждение ложным. Если же они будут делать исклю­чение — в первом случае для противоположного утвер­ждения, заявляя, что только оно одно не истипно, а во втором — для собственного утверждения, заявляя, что только оно одно не ложно, — то приходится предпола-20 гать бесчисленное множество истипных и ложных утверждений, ибо утверждение о том, что истинное утверждение истинно, само истинно, и это может быть продолжено до бесконечности. Очевидно также, что не говорят правду ни те, кто утверждает, что все находится в покое, ни те, кто утверждает, что все движется. В самом деле, если все находится в покое, то одпо и то же было бы всегда истинным и одно и то же — всегда ложным; а между 25 тем ясно, что бывает перемена (ведь тот, кто так го­ворит, сам когда-то не существовал, и его опять не бу­дет). А если все находится а движении, то ничто по было бы истинным; тогда, значит, все было бы ложпо, между тем доказано, что это невозможно. И кроме того, то, что изменяется, необходимо есть сущее, ибо изменение происходит из чего-то во что-то. Однако не­верно, что все только иногда находится в покое или зо в движении, а вечно — ничто, ибо есть нечто, что все­гда движет движущееся и первое движущее само непо­движно 5, КНИГА ПЯТАЯ (Δ) ГЛАВА ПЕРВАЯ Началом называется [1] то в вещи, откуда начи­нается движение, например у линии и у пути отсюда 35 одно начало, а с противоположной стороны —другое; 1013а [2] то, откуда всякое дело лучше всего может удаться, например: обучепие надо иногда начинать не с первого и не с того, что есть начало в предмете, а оттуда, от­куда легче всего научиться; [3] та составная часть вещи, откуда как от первого она возникает, например: у судна — основной брус и у дома — основание, а у жи- 5 вых существ одни полагают, что это сердце, другие — мозг, третьи — какая-то другая такого рода часть тела; [4] то, что, не будучи основной частью вещи, есть пер­вое, откуда она возникает, или то, откуда как от пер­вого естественным образом начинается движение и изменение, например: ребенок — от отца и матери, ссора — из-за поношения; [5] то, по чьему решению двигается движущееся и изменяется изменяющееся, ю как, например, начальствующие лица в полисах и власть правителей, царей и тиранов; пачалами назы­ваются и искусства, причем из пих прежде всего ис­кусства руководить; [6] то, откуда как от первого по­знается предмет, также называется его началом, на­пример основания доказательств. И о причинах гово- is рится в стольких же смыслах, что и о началах, ибо все причины суть пачала К Итак, для всех начал обще то, что они суть первое, откуда то или иное есть, или возникает, или познается; при этом одни пачала содер­жатся в вещи, другие находятся вне ее. Поэтому и природа, и элемент, и замысел (dianoia), и решение, *о и сущность, и цель суть начала: у многого благое и прекрасное суть начало познания и движения. 145 ГЛАВА ВТОРАЯ1 Причиной называется [1] то содержимое вещи, из 25 чего она возникает; например, медь — причина извая­ния и серебро — причина чаши, а также их роды суть причины; [2] форма, или первообраз, а это есть опре­деление сути бытия вещи, а также роды формы, или первообраза (например, для октавы — отношение двух к одному и число вообще), и составные части опреде-зо леыия; [3] то, откуда берет первое свое начало изме­нение или переход в состояние покоя; например, совет­чик есть причина, и отец — причина ребенка, и вообще производящее есть причина производимого, и изменя­ющее — причина изменяющегося; [4] цель, т. е. то, ради чего, например, цель гулянья — здоровье. В са­мом деле, почему человек гуляет? Чтобы быть здоро­вым, говорим мы. И, сказав так, мы считаем, что ука-35 зали причину. Причина — это также то, что находится между толчком к движению и целью, например: при-101зь чина выздоровления — исхудапие, или очищение, или лекарства, или врачебпые орудия; все это служит цели, а отличается одно от другого тем, что в одном случае это орудие, в другом — действие. О причинах, таким образом, говорится, пожалуй, в стольких смыслах, а так как о причинах говорится в различпых значениях, то следует, что у одпого и то-s го же бывает несколько причин, притом не как прив­ходящее (например, причины изваяния — и ваятолыше искусство и медь, причем не в отношении чего-то иного, а поскольку оно изваяние; но они причины пе в одном и том же смысле, а одна из пих в смысле материи, дру­гая—как то, откуда движение). И кроме того, есть причины по отношению друг к другу (так, запятие ю трудом — прпчина хорошего самочувствия, а оно при­чина занятия трудом, но пе в одном и том же смысле, а одно —как цель, другое —как начало движения2). Далее, одно и то же бывает иногда причиной противо­положного, а именно то, что, будучи в наличии, есть причина вот этого, мы иногда признаем причиной про­тивоположного, если оно отсутствует, папример: при­чиной крушения судна — отсутствие кормчего, присут­ствие которого было причиной его сохранности, причем 15 то и другое — и присутствие и отсутствие — суть при­чины в смысле движущего. 146 Все только что указанные причины подпадают под четыре совершенно очевидных вида. Звуки речи у сло­гов, материал изделий, огонь, земля и все такого рода элементы тел, части целого, предпосылки для выво- ао да — все они причины этих вещей в значении того, из чего эти вещи состоят; причем одни из них суть при­чины как субстрат3 (например, части), другие —как суть бытия вещи (таковы целое, связь и форма). С дру­гой стороны, семя, врачеватель, советчик и вообще то, что действует, — все это причины в смысле того, от­куда начало изменения или покоя. А остальные суть причины в смысле цели и блага для другого, ибо «то, 25 ради чего» должно быть наилучшим и целью для дру­гого, причем пет никакой разницы, идет ли речь о под­линном благе или о кажущемся благе. Итак, причины, отличпые между собой по виду, та­ковы и их столько; что касается разновидностей при­чин, то по числу их, правда, много, но если представ­лять их в главных чертах, то и их будет мепьше. В са­мом деле, о причинах говорят в различных зпачепиях, 30 и среди самих причин одного и того же вида одна по сравпепию с другой бывает первичной или вторичной, например: причина здоровья — врачеватель и сведу­щий, причина октавы — отношепие двух к одному и число, и так всякий раз [общее], объемлющее какое-либо единичное. Далее, причиной может быть и прив­ходящее, и род его, например: причипа изваяния в од- Я5 ном отношении — Поликлет, а в другом — ваятель, ибо быть Поликлетом есть для ваятеля нечто привходящее; 10 причина также то, что объемлет привходящее, папри-мер: причина изваяния — человек или также вообще живое существо, потому что Поликлет — человек, а че­ловек — живое существо. И среди этого привходящего точно так же одно бывает более отдаленной и более близкой причиной, чем другое, например: если обозна­чают как причину изваяния бледного и образованного, 5 а не только Поликлета или человека. — А помимо всех этих причин и в собственном смысле, и причин прив­ходящих говорят об одних причинах как сущих в воз­можности, а о других — как сущих в действительности, например: причина строительства дома — строитель до­ма [вообще] или строитель, строящий этот дом. И сход­но с упомянутыми смыслами можно будет говорить и *° о причинах причин, например: причина вот этого 147 изваяния, или изваяния [вообще], или изображения во­обще, и равным образом вот этого куска меди, или меди [вообще], или материала вообще; и точно так же о привходящих причинах. Далее, и привходящие причины, и причины в собственном смысле могут ука-15 зываться в сочетании (например, не Поликлет и не ваятель, а ваятель Поликлет). Однако всех таких разновидностей причин по числу шесть, причем о каждой можно говорить двояким об­разом; в самом деле, во-первых, они причины либо как единичпое или его род, либо как привходящее или его род, либо как их сочетание, либо как взятые отдсльпо (haplös); во-вторых, все они причины как сущие или го в действительности, или в возможности. А различие здесь в том, что сами причины как сущие в действи­тельности и единичные существуют или пс существуют одновременно с тем, причины чего они есть, например: вот этот врачеватель вместе с вот этим выздоравливаю­щим, и вот этот строитель вместе с вот этой построй­кой; а с причинами, сущими в возможности, не всегда так бывает: ведь не в одно и то же время погибают 25 дом и домостроитель. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Элементом называется первооснова вещи, из кото­рой она слагается и которая по виду пе делима на дру­гие виды, например элементы речи, из которых речь слагается и па которые она делима как на предельные части, в то время как эти элементы уже не делимы на другие звуки речи, отличные от них по виду. Но если зо они и делятся, то получаются одного с ними вида ча­сти (например, часть воды — вода, между тем как ча­сти слога не слог). Точно так же те, кто говорит об элементах тел, разумеют под ними предельные части, на которые делимы тела, в то время как сами эти ча­сти уже не делимы на другие, отличающиеся от них по виду; и, будет ли одна такая часть или больше, их 35 называют элементами. Подобным же образом говорят и об элементах геометрических доказательств, и об элементах доказательств вообще: доказательства пер-Ю14ь вичные и входящие в состав большого числа доказа­тельств называют элементами доказательства; а та-148 ковы первичные силлогизмы, образуемые каждый из трех [членов] посредством одного среднего [термина]. Элементами в переносном смысле имепуют то, что, будучи одним и малым, применимо ко многому; поэто­му элементом называется и малое, и простое, и недели- s мое. Отсюда и возникло мнение, что элементы — это наиболее общее, так как каждое такое наиболее общее, будучи единым и простым, присуще многому — или всему, или как можно большему числу, а потому неко­торые считают началами также единое и точку *. А по­скольку так называемые роды общи и неделимы (ибо для них нет уже определения), пекоторые называют ίο роды элементами и скорее их, нежели видовое отличие, потому что род есть нечто более общее; в самом деле, чему присуще видовое отличие, тому сопутствует и род, но не всему тому, чему присущ род, сопутствует видо­вое отличие. Одпако для всех значений элемента обще то, что элемент вещи есть ее первооснова. 1Г> ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Природой, или естеством (physis) \ называется [1] возникновение того, что растет (как если бы звук «у» в слове physis произносился протяжно) 2; [2] перво­основа растущего, из которой опо растет; [3] то, от­куда первое движение, присущее каждой из природ­ных вещей как таковой. А о естественном росте говорится относительно того, что увеличивается через 20 иное посредством соприкосновения и сращения или прирастания, как это бывает у зародышей. Сращение же отличается от соприкосновения; в последнем слу­чае не необходимо, чтобы было нечто другое, помимо соприкосновения, у сросшихся же вещей есть нечто одно, тождественное в них обеих, что сращивает их, вместо того чтобы оии только соприкасались, и делает 25 их чем-то единым по непрерывности и количеству, но не по качеству. [4] Естеством называется и то, из чего как первого или состоит, или возникает любая вещь, существующая не от природы3, и что лишено определенных очертаний и не способно изменяться собственной силой, например: медь изваяния и мед­ных изделий называется их естеством, а естеством де­ревянных — дерево (и так же у других вещей, ибо пз 30 таких [материалов] состоит всякая вещь, причем 149 первая4 материя сохраняется): ведь именно в этом смысле и элементы природных вещей именуют естеством, причем одни называют так огонь, другие — землю, и иные — воздух, пли воду, или еще что-нибудь 35 в этом роде, иные — некоторые из этих элементов, иные — все их. [5] Естеством называют и сущность природных вещей, например те, кто утверждает, что естество —это первичная связь [составных частей], Ю15а как говорит Эмпедокл: [Стопкой] природы ни у одной из вещей не бывает, Есть лишь смешение и разделенье того, что смешалось, А у людей оно получает названье природы5. Поэтому и о том, что существует или возникает естественным путем, хотя уже налицо то, из чего оно естественным образом возникает или на оспове чего оно существует, мы еще не говорим, что оно имеет 5 естество, если у него еще нет формы, или образа. Есте­ственным путем, стало быть, существует то, что со­стоит из материи и формы, папрнмер живые существа и части их тела; а естество — это, с одной стороны, первая материя (притом в двояком смысле — или как первая в отношении самой вещи, или как первая во­обще; например, если взять медные изделия, то в от­ношении их самих первое — это медь, а вообще, может 10 быть, вода, если все, что плавится, есть вода), с дру­гой стороны, форма, или сущность; а сущность есть цель возникновения. [6] В перепоспом же смысле естеством называется — по сходству с сущностью при­родных вещей — и всякая сущность вообще, так как и сущность [искусственных вещей] есть в некотором -отношении естество. Как видно из сказанного, природа, или естество, в первичном и собственном смысле есть сущность, а именно сущность того, что имеет начало движения is в самом себе как таковом: материя называется есте­ством потому, что она способна принимать эту сущ­ность, а возникновение разного рода π рост именуются естеством потому, что они движения, исходящие от этой сущности. И начало движения природных ве­щей — именно эта сущность, поскольку оно так или иначе находится в них — либо в возможности, либо в действительности. 150 ГЛАВА ПЯТАЯ Необходимым называется [1] [а] то, без содей-20 ствия чего невозможно жить (например, дыхание и пища необходимы для животного: ведь существовать без них оно не может) ; [б] то, без чего благо не мо­жет ни быть, ни возникнуть, а зло нельзя устранить или от него освободиться (например, выпить лекарство необходимо, чтобы выздороветь, и поплыть в Эгину1,25 чтобы получить деньги). [2] Насилие и принуждение, а таково то, что мешает и препятствует в чем-либо вопреки желанию и собственному решению. В самом деле, насилие называется необходимостью; поэтому оно и тягостно, как и Эвен2 говорит: «Коль вещь не­обходима, в тягость нам она». И принуждение также есть некоторого рода необходимость, как и сказано у Софокла: «Принуждение заставляет это свершить»3, 30 И верно полагают, что необходимость неумолима, ибо она идет наперекор движению, происходящему по соб­ственному решению и по здравому размышлению. [3] Про то, что не может быть ипаче, мы говорим, что ему необходимо быть именно так. И в соответствии с этим значением необходимости некоторым образом и 35 все остальное обозначается как необходимое. В самом деле, необходимостью в смысле насилия называют дей­ствие или претерпевание, когда из-за принуждающего101^ невозможно поступать по собственному желанию, по­лагая, что необходимость и есть то, из-за чего нельзя поступать иначе. И таким же точно образом — в отно­шении причин, содействующих жизни и благу: когда без того или другого невозможны в одном случае5 благо, в другом — жизпь и существование, тогда это признается необходимым, и такая причина есть неко­торого рода необходимость. — Далее, к числу необхо­димого принадлежит доказательство, так как если что-то безусловно доказано, то иначе уже не может быть; и причина этому — исходные посылки, а именпо: если с тем, из чего образуется умозаключение, дело не может обстоять иначе. Итак, для одних вещей причина их необходимо­сти — что-то ипое, для других никакой такой причины 10 нет, но благодаря им существует по необходимости иное. Так что необходимое в первичном и собственном смысле —это простое; с ним дело не может обстоять 151 по-разному, а значит, то так, то иначе, — в таком слу­чае дело бы обстояло по-разному. Если поэтому су­ществуют нечто вечное и неподвижное, в нем нет ни-*5 чего насильственного или противного его естеству4. ГЛАВА ШЕСТАЯ Единым, или одним, называется то, что едино прив­ходящим образом, и то, что едино само по себе. Прив­ходящим образом едино, например, «Кориск ] и образо­ванное» и «образованный Кориск» (ибо одно и то же сказать «Кориск и образованное» или «образованный Кориск»); точпо так же «образованное и справедливое» 20 и «образованный, справедливый Кориск». Все это на­зывается единым благодаря чему-то привходящему: «справедливое и образованное» —- потому, что то и дру­гое есть печто привходящее для одпой сущности, а «об­разованное» и «Кориск» — потому, что первое есть привходящее для второго. Также в некотором смысле 25 и «образованный Кориск» —• одно с «Кориском», по­тому что одна из частей этого выражения (logos) есть нечто привходящее для другой, а именно «образован­ное» для «Кориска»; и «образованный Кориск» есть одно со «справедливым Кориском», потому что одна часть2 и того и другого выражения есть нечто привхо­дящее для одного и того же. Подобным же образом об­стоит дело и тогда, когда привходящее сказывается о роде или о каком-нибудь общем имени, например: если говорят, что «человек» и «образованный чело-зо век» — одно и то же: в самом деле, так говорят или потому, что образованность есть печто привходящее для человека как единой сущности, или потому, что и то и другое3 есть нечто привходящее для чего-то еди­ничного, папример для Кориска. Разница здесь лишь в том, что и то и другое присуще единичному не в оди­наковом смысле, а одно4 из пих присуще ему, можно сказать, как род и как нечто содержащееся в его сущ­ности, а другое5 — как устойчивое или преходящее со­стояние сущности. 35 Все, что называется единым благодаря чему-то при­входящему, называется так в этом смысле. Что же ка­сается того, что называется единым самим но себе, то нечто из этого называется так благодаря непрерывно-Ю1ва стн, например: пучок —- благодаря связанности, куски дерева — благодаря клею; так же и линия, хотя бы и 152 изогнутая6, но непрерывная, пазывается единой, как и каждая часть тела, например нога и рука. А из них непрерывное от природы едино в большей степени, нежели непрерывное через искусство. Называется же непрерывным то, движение чего само по себе едино ь и что иное движепие иметь не может; движение же едино у того, у чего оно неделимо, а именно неделимо во времени. А само по себе непрерывно то, что едино не через соприкосновение; в самом деле, если поло­жишь рядом друг с другом куски дерева, то ты не ска­жешь, что они нечто единое — один кусок дерева, или одно тело, или что-то другое непрерывное. И единым, таким образом, называется непрерывное вообще, даже если оно изогнуто, а в еще большей мере — то, что не изогнуто (например, голень или бедро — в большей *° мере, чем нога, так как движение ноги может быть пе одно7). И точно так же прямая линия едина в большей мере, нежели изогнутая; а линию изогнутую и обра­зующую угол мы называем и единой и не единой, так как движение се частой может происходить и пе одно­временно и одновременно; напротив, движепие прямой ir> липии всегда происходит одновременно; и ни одна часть ее, имеющая величину, не покоится, когда дру­гая движется, в отличие от линии изогнутой. Далее, в другом смысле едиными называются вещи в силу того, что субстрат их неразличим но виду; а не­различим он у тех вещей, вид которых поделим для чувственного восприятия; субстрат же — это или пер­вый, или последпий по отношению к исходу8. В самом 2о деле, и вино называется едипым, и вода единой, по­скольку они неделимы по виду; и все жидкости назы­ваются едиными (например, масло, вино), и все плавкое также, потому что последний субстрат у всех них один и тот же: все они вода или воздух. Называется одним также π то, что принадлежит к одному роду, отличаю- 2Г) щемуся противолежащими друг другу видовыми отли­чиями; и все это называется единым, потому что род, лежащий в основе видовых отличий, один (например, лошадь, человек, собака суть нечто единое, поскольку все опи живые существа), и именно так же, как мате­рия одна. Иногда такие вещи называются едипыми в этом смысле, а ппогда — тождественными по отпоше-пию к высшему роду: если дело идет о последних ви­дах рода, ([указывается] род более высокий, чем эти),30 153 например: треугольники равнобедренный и равносто­ронний — это одна н та же фигура, так как оба — треугольники, хотя и ие одни и те же треугольники. Далее, как об одном говорится о вещах, определе­ние которых, обозначающее суть их бытия, неделимо, если его сопоставить с другим определением, обознача­ющим суть бытия вещи (само по себе всякое опреде­ление делимо) ; в этом смысле и то, что выросло или 35 убывает, едино, поскольку его определение едино, точно так же как определение сущности [разных] плоскостей едино. И вообще в наибольшей мере едины те вещи, мысль о сути бытия которых неделима и не может от-îoiGb делить их ни по времени, ни по месту, ни по определе­нию, а из них — особенно те, что принадлежат к сущно­стям. В самом деле, все, что не допускает деления, во­обще называется единым, именно поскольку оно не до­пускает деления; например, если что-то не допускает 5 деления как человек, то оно один человек; если же ие допускает деления как живое существо, то оно одно живое существо; а если — как величина, то оно одпа величина. — Большинство вещей называются едипыми потому, что едино то иное, что они или делают, или ис­пытывают, или имеют, или к чему находятся в каком-то отношении, но едиными в первичном смысле назы­ваются те вещи, сущность которых одна. А одной она бывает или благодаря непрерывности, или по виду, или ю по определению; мы ведь причисляем к множеству или не непрерывное, или то, у чего вид не один, или то, определение чего не одно. Далее, с одной стороны, мы называем единым что бы то ни было, если оно количество и непрерывно, а с другой стороны, не называем, если оно не есть неко­торое целое, т. е. если оно не имеет единой формы; на­пример, мы не стали бы в подобном смысле говорить как о чем-то едином о частях сандалии, увидев их сло­женными как попало (разве только ввиду их связно-15 сти), а стали бы так говорить лишь тогда, когда они сложены таким образом, что образуют одну сандалию и уже имеют некоторую единую форму. Поэтому из всех линий больше всего едипа окружность, потому что она линия целая и совершенная. А существо единого — в том, что оно некоторым об­разом есть начало числа, ибо первая мера — это на­чало; ведь то, с помощью чего как первого познаем, — 154 это первая мера каждого рода; значит, единое — это 2о начало того, что может быть познано относительно каж­дого [рода]. Но единое — не одно и то же для всех ро­дов: то это четверть тона, то гласный или согласный звук; нечто другое — для тяжести, иное — для движе­ния. Но везде единое неделимо или по количеству, или по виду. А из того, что неделимо по количеству (и по­скольку оно количество), не делимое ни в каком направлении и не имеющее положения называется2* единицей, а пе делимое ни в каком направлении и имею­щее положение — точкой; делимое же в одном направ­лении называется линией, в двух — плоскостью, по ко­личеству во всех, а именно в трех направлениях, — те­лом. И обратно, делимое в двух направлениях есть плоскость, делимое в одном направлении — линия, а то, что ни в одном направлении не делимо по количе-зо ству, — точка или единица; пе имеет положения еди­ница, а имеет положение точка. Далее, одни вещи едины по числу, другие — по ви­ду, иные — по роду, а иные — по соотношению (kat* analogian). По числу едины те, материя которых одна, по виду — те, определение которых одпо, по роду — те, которые принадлежат к одной и той же категориальной форме, по соотношению — две вещи, которые находятся друг к другу в таком же отношении, как нечто третье к чему-то четвертому. При этом последующие виды [единства] всегда сопутствуют предшествующим9, на- 35 пример: то, что едино по числу, едино и по виду, но не все, что едино по виду, едино и по числу; в свою очередь по роду едино все, что едино и по виду, но не ioi7a все, что едино по роду, едипо по виду, оно едино по соотношению; с другой стороны, не все, что едино по соотношению, едино по роду. Очевидно также, что о «многом» говорится противоположно тому, что гово­рится о «едином». Одни вещи называются многими, потому что они не непрерывны, другие потому, что у них материя — или первая, или последняя — разли- 5 чима по виду, иные потому, что определений сути их бытия больше, чем одно. ГЛАВА СЕДЬМАЯ Сущим называется, с одной стороны, то, что су­ществует как привходящее, с другой — то, что сущест­вует само по себе. Как привходящее — например, мы 155 говорим, что справедливый есть образованный, что че­ловек есть образованный и что образованный есть ю человек, приблизительно так же, как мы говорим, что образованный в искусстве строит дом, потому что для домостроителя быть образованным в искусстве или об­разованному в искусстве быть домостроителем, — это нечто привходящее (ибо «вот это есть то» означает здесь, что вот это есть привходящее для него). Так же обстоит дело и в указанных случаях: когда мы гово­рим, что человек есть образованный и что образован-*5 ный есть человек, или что бледный есть образо­ванный, или что образованный есть бледный, в двух последних случаях мы говорим, что оба свойства суть привходящее для одного и того же, в первом случае — что свойство есть нечто привходящее для сущего; а когда говорим, что образованный есть человек, мы го­ворим, что образованность есть нечто привходящее для человека. Точно так же говорится, что не-бледное есть, ибо то, для чего опо привходящее свойство, есть. Та-20 ким образом, то, чему приписывается бытие в смысле привходящего, называется так1 или потому, что оба свойства присущи одному и тому же сущему, или по­тому, что то, чему присуще свойство, есть сущее, или потому, что есть само то, чему присуще свойство, о ко­тором оно само сказывается. Бытие же само по себе приписывается всему тому, что обозначается через формы категориального выска­зывания, ибо сколькими способами делаются эти выска­зывания, в стольких же смыслах обозначается бытие. 25 А так как одни высказывания обозначают суть вещи, другие — качество, иные — количество, иные — отноше­ние, иные — действие или претерпевание, иные — «где», иные — «когда», то сообразно с каждым из них те же значения имеет и бытие. Ибо нет никакой раз­ницы сказать: «человек есть здоровый» или «человек здоров», и точно так же: «человек есть идущий или ре-з° жущий» или же «человек идет или режет»; и подоб­ным образом во всех других случаях. Далее, «бытие» и «есть» озпачают, что печто истип-по2, а «небытие» — что оно не истинно, а ложно, оди­наково при утверждении и отрицапии; например, вы­сказывание «Сократ есть образованный» истинно, или «Сократ есть небледнын» тоже истинно; а высказыва-35 ние «диагональ не есть несоизмеримая» 3 ложно. 156 Кроме того, бытие и сущее означают в указапных *<Н7ь случаях, что одно есть в возможности, другое — в дей­ствительности. В самом деле, мы говорим «это есть ви­дящее» и про видящее в возможности, и про видящее в действительности. И точно так же мы приписываем знание и тому, что в состоянии пользоваться знанием, и тому, что на самом д,еле пользуется им. И покоящим- s ся мы называем и то, что уже находится в покое, и то, что может находиться в покое. То же можно сказать π о сущностях: ведь мы говорим, что в камне есть [изображение] Гермеса и что половина линии есть в линии 4, и называем хлебом хлеб еще не созревший. А когда нечто есть в возможности и когда еще нет — это надо разобрать в другом месте5. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Сущностью называются [1] простые тела, напри- ю мер земля, огонь, вода и все тому подобное, а также вообще тела и то, что из них состоит, — живые суще­ства и небесные светила, а равно и части их. Все опи называются сущностями потому, что опи не сказыва­ются о субстрате, но »се остальное сказывается о них; [2] то, что, находясь в таких вещах, которые не ска- 15 зываются о субстрате, составляет причину их бытия, например душа — причина бытия живого существа; [3] части, которые, находясь в такого рода вещах, оп­ределяют и отличают их как определенное нечто и с устранением которых устраняется и целое, например: с устранением плоскости устраняется тело, как утвер­ждают некоторые1, и точно так же плоскость — с уст­ранением линии. А по мнению пекоторых, таково число вообще, ибо с его устранением нет, мол, ничего и оно 20 определяет все; [4] суть бытия каждой вещи, обозна­чение которой есть ее определение, также называется ее сущностью. Итак, получается, что о сущности гово­рится в двух [основных] значениях: в смысле послед­него субстрата, который уже не сказывается ни о чем другом, и в смысле того, что, будучи определенным не­что, может быть отделено [от материи только мыслен- 25 но], а таковы образ, или форма, каждой вещи. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Тождественным, или одним и тем же, называется [1] то, что тождественно как привходящее; например, 157 «бледное» и «образованное» тождественны, потому что они нечто привходящее для одного и того же, и точно зо так же «человек» и «образованное», потому что пос­леднее есть привходящее для первого, а «образован­ное» есть «человек», потому что оно нечто привходящее для человека. И каждой из этих двух частей тождест­венно целое, а целому — каждая из них, ибо «человек» и «образованное» означают то же, что «образованный человек», и этот —то же, что они. Вот почему все это π не сказывается в виде общего: неправильно сказать, 35 что «всякий человек» и «образованное» — это одно и Ю18а т0 же# в самом деле, общее присуще само по себе, привходящее же не присуще само по себе, а неиосред·* ственно сказывается о единичном: ведь тождествен­ными представляются «Сократ» и «образованный Со­крат»; по «Сократ» не сказывается о многих, поэтому не говорят «всякий Сократ» в отличие от того, как говорят «всякий человек». 5 Одни вещи называются тождественными в этом смысле, а другие [2] тождественны сами по себе и в стольких же значениях, сколько и единое, а именно: тождественным называется и то, материя чего одна по виду или по числу, и то, сущность чего одна. Поэтому очевидпо, что тождество есть некоторого рода един­ство бытия либо вещей числом более чем одна, либо одной, когда ее рассматривают как нечто большее, чем одна (например, когда о ней говорят, что она тожде­ственна самой себе, ибо в этом случае ее рассматри­вают как две). 10 А «иными», или «инаковыми», называются вещи, если их формы, или их материя, или определение их сущности составляют нечто большее, чем одно; и во­обще об инаковом говорится в смыслах, противополож­ных смыслам тождественного. Различными называются [1] вещи, которые, бу­дучи инаковыми, в некотором отношении тождествен­ны друг другу, но только не по числу, а или по виду, или по роду, пли по соотношению; [2] те, род которых неодинаковый, а также противоположности и те вещи, в сущности которых заключена инаковость. 15 Сходпым называется то, что испытывает совер­шенно одно и то же, а также то, что испытывает больше одинаковое, чем разное, равно н то, что имеет одинаковое качество. И то, что имеет большинство или 158 важнейшие противоположные свойства другого, допу­скающие изменение, также сходно с этим другим!. А о несходном говорится в смыслах, противополож­ных смыслам сходного. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Противолежащими называются противоречащее 20 одно другому, противоположное (taiiantia) * одно дру­гому, соотнесенное, лишенность и обладание, а также последнее «откуда» и последнее «куда» — такие, как разного рода возникновение и уничтожение; равным образом противолежащими называются те свойства, которые не могут вместе находиться в том, что прием­лет их, — и сами эти свойства, и то, откуда они. Дей­ствительно, серое и белое не находятся вместе в одном и том же, а потому те [цвета], откуда они2, противо- 25 лежат друг другу. Противоположными называются [1] те из разли­чающихся по роду свойств, которые не могут вместе находиться в одном и том же; [2] наиболее разли­чающиеся между собой вещи, принадлежащие к од­ному и тому же роду; [3] наиболее различающиеся между собой свойства, наличие которых возможно в одном и том же носителе; [4] наиболее различаю­щееся одно от другого среди относящегося к одной π той же способности; [5] то, различия чего наибольшие яо ИЛИ вообще, ИЛИ по роду, ИЛИ ПО виду. Все остальное называется противоположным или потому, что имеет указанные противоположности, или потому, что спо­собно принимать их, или потому, что способно делать или испытывать таковые, или оно на самом деле их делает или испытывает, утрачивает или приобретает, имеет или не имеет. А так как о едином и о сущем 35 говорится во многих значениях, то и все остальное, о чем говорится в соответствии с ними, стало быть, и тождественное, иное, или инаковое, и противополож­ное, должны иметь соответствующие значения, так что они должны быть разными для каждой категории. С другой стороны, иными, или инаковыми, по виду называются вещи, которые, принадлежа к одному и иивь тому же роду, не подчинены друг другу, а также те вещи, которые, принадлежа к одному и тому же роду, имеют различие между собой, и те, что имеют в своей 159 сущности противоположное одно другому3. Отличны друг от друга по виду и противоположности — или все, или те из них, которые так называются в первич­ном смысле, а также те вещи, определения которых 5 в последнем виде рода разные (например, человек и лошадь неделимы по роду, а определения пх разные), и те, которые, принадлежа к одной и той же сущ­ности, имеют между собой различие. — А о тождест­венном по виду говорится в смыслах, противополож­ных только что указанным. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ О некоторых вещах говорят, что они нечто пред-10 шествующее («первее») и последующее, полагая, что в каждом роде есть печто первое и некоторое начало; [нечто предшествующее] — поскольку они ближе к не­которому началу, определенному либо безусловно и от природы, либо в отношении чего-то, где-то и кем-то. А именно: одни вещи таковы по месту — из-за боль­шей близости либо к какому-нибудь месту, определен­ному от природы (например, к середине или к краю), либо к месту привходящему; а то, что дальше, есть нечто последующее. Другие предшествуют по вре-15 мени: одно потому, что оно дальше от настоящего времени, например, в отношении прошлого (Троян­ская война прежде Мидийских, потому что опа дальше отстоит от настоящего времени); другое по­тому, что оно ближе к настоящему времени, напри­мер, в отношении будущего: Немейские игры прежде Ппфийских потому, что они ближе к настоящему вре­мени, если настоящее время взять как начало и пер-20 вое. Иное же предшествует в отношении движения, а именно то, что ближе к первому движущему, пред­шествует (например, мальчик ближе к нему, чем взрослый мужчина); а первое движущее также есть безусловно некоторое начало. Иные вещи первее но силе: то, что превосходит силою, т. е. то, что сильнее, первее; а таково то, чьему решению должно следовать другое, т. е. последующее, так что если первое не дви-25 жет, то это другое не движется; еслп же первое дви­жет, то оно движется; начало здесь — решение. Иные вещи первее в отношении порядка, а именно то, что находится ближе к чему-то одному определенному, по 160 отношению к чему другие размещены согласно неко­торому расчету, например второй в хоре первее треть­его, и предпоследняя струпа лиры нервее последней: ведь в первом случае начало — предводитель хора, во втором — средняя струна. Итак, все это обозначается как предшествующее («первее») в указанном смысле. А в другом смысле — то, что первее по познанию, полагая, что оно и без­условно первее; причем то, что первее для уразумения через определение (ta kata ton logon), различно от того, что первее для чувственного восприятия. В самом деле, для уразумения через определение первее общее, а для чувственного восприятия — единичное. И для уразумения через определение привходящее первее целого, например: «образованное» первее «образован­ного человека», ибо определение как целое невозможно без части, хотя «образованного» не может быть, если нет кого-то, кто был бы образован. Далее, как «то, что первее», обозначаются свой­ства того, что предшествует; например, прямизна предшествует гладкости: первое есть свойство линии самой по себе, второе — свойство плоскости. Итак, одни вещи обозначаются как предшествую­щее и последующее в этом смысле, другие — сооб­разно природе и сущности, т. е. то, что может быть без другого, тогда как это другое без первого не мо­жет; таким различением пользовался Платон. А так как о бытии говорится в различных значениях, то, во-первых, субстрат первее, а потому сущность первее; во-вторых, по-разному первее то, что в возможности, и то, что в действительности. В самом деле, одно предшествует в возможности, другое в действитель­ности; например, в возможности половина линии пред­шествует целой, часть — целому и материя — сущ­ности, а в действительности все они нечто последую­щее, ибо лишь по разложении [предмета] они будут существовать в действительности. Таким образом, в некотором смысле обо всем, о чем говорится как о предшествующем и последующем, гово­рится в только что указанном значении1; в самом деле, одни вещи могут быть без других, поскольку речь идет об их возникновении, как, например, целое без [отдельных] частей, другие — поскольку речь идет 6 Аристотель, т. 1 161 об их уничтожении (например, часть без целого). По­добным же образом обстоит дело и в остальных слу­чаях. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ is Способностью, или возможностью (dynamis), назы­вается [1] начало движения или изменения вещи, на­ходящееся в ином или в ней самой, поскольку она иное1; например, строительное искусство есть способ­ность, которая не находится в том, что строится; вра­чебное же искусство, будучи способностью, может на­ходиться в том, кто лечится, но не поскольку он есть тот, кто лечится. Таким образом, способностью назы­вается, с одной стороны, вообще начало изменения или движения вещи, находящееся в ином или в ней са­го мои, поскольку она иное, а с другой — [2] начало, откуда вещь приводится в движение иным или ею са­мой, поскольку она иное (ибо в соответствии со спо­собностью, благодаря которой претерпевающее что-то претерпевает, мы называем его способным претерпе­вать, то когда оно претерпевает что бы то ни было, то когда оно испытывает не всякое состояние, а ведущее к лучшему); [3] способность совершать что-то успеш­но пли согласно своему решению: ведь относительно тех, кто лишь может совершать путешествие или го­ворить, но делает это нехорошо или не так, как было 25 намечено, мы иногда утверждаем, что они не способны говорить или идти. Подобным же образом и [4] в от­ношении претерпевания. [5] Обладание свойствами, благодаря которым вещи вообще не испытывают воз­действия, ИЛИ не подвержены изменению, или нелегко их привести в худшее состояние; в самом деле, нечто ломается, раскалывается, гнется и вообще портится не потому, что оно обладает способностью, а потому, что у него нет [соответствующей] способности и ему 20 чего-то недостает; а не испытывает подобных воздей­ствий то, что лишь с трудом и в малой степени испы­тывает их благодаря своей скрытой или проявляемой способности (dia dynarain kai to dynasthai) и потому, что находится в определенном состоянии. Так как о способностях говорится в стольких зна­чениях, то и способным в одном смысле называется то, что имеет начало движения или изменения [вообще] 162 (ведь и то, что останавливает, есть нечто способное) 35 и ином или в самом себе, поскольку оно иное. А в дру­гом смысле что-то называется способным, если нечто другое имеет такого рода способность по отношению 10*зь к нему. В третьем смысле — если оно имеет способ­ность изменяться во что-то или в нечто худшее, или в нечто лучшее (ведь и то, что погибает, по-види­мому, способно погибать, иначе оно не погибло бы, если бы было к этому не способно; и уже теперь у него есть некоторая предрасположенность, причина 5 π начало для такого претерпевания. Так вот, способ­ное кажется таковым иногда потому, что у него что-то есть, иногда потому, что оно чего-то лишспо; а если лишеппость есть в некотором смысле обладание, то все способно к чему-то благодаря обладанию чем-то, так что нечто способно и потому, что оно обладает не­которым свойством и началом, и потому, что обладает лишенностью его, если только можно обладать лишен­ностью; ипаче «сиособпое» будет [в даппом случае] иметь двоякий смысл2). В ином значении нечто назы­вается способным потому, что ни другое, ни оно само, 10 поскольку оно другое, но имеет разрушительной для него силы, или разрушительного начала. Далее, все это называется способным или только потому, что мо­жет произойти или не произойти, или же потому, что может то и другое3 успешно. В самом деле, даже в неодушевленных предметах имеется такого рода спо­собность, например в музыкальных орудиях: про одну лпру говорят, что она способна звучать, а про дру- *5 гую — что нет, если она неблагозвучна. Неспособность же — это лишенность способности и отрицание такого начала, о котором было сказано,— лишенность и отрицание их пли вообще, или у того, чему естественно их иметь, пли тогда, когда уже есте­ственно было бы их иметь: ведь не в одном и том же смысле мы назвали бы неспособными иметь потомство ребенка, мужчину или скопца. Далее, каждому из двух видов способности — и способности, просто при- 20 водящей в движение, и способности, хорошо движу­щей, — соответствует противолежащая ему неспособ­ность. Итак, о неспособном, с одной стороны, гово­рится в соответствии с этим значением неспособности, а в другом смысле — когда возможному [противоле­жит] невозможное. Невозможно то, противоположное О* 163 чему необходимым образом истинно (например, невоз­можно, чтобы диагональ была соизмеримой, потому 25 что такое утверждение ложно, и противоположное ему не просто истинно, по и необходимо, чтобы диагональ была несоизмеримой; таким образом, что она соизме­рима — это не просто ложно, но и необходимым обра­зом ложно). А противоположное невозможному — воз­можное — имеется, когда не пеобходимо, чтобы проти­воположное [возможному] было ложным; например, сидеть для человека возможно, ибо не сидеть не есть зо необходимым образом ложное. Итак, возможное в од­ном смысле, как было сказано, означает то, что не необходимым образом ложно, в другом — то, что истинно, в третьем — то, что может быть истинным. В геометрии тем же словом dynamis обозначают сте­пень. Указанные здесь значения возможного не имеют 35 отношения к зпачениям способности; по все значения, Ю20а имеющие отношение к способности, относятся к ее первичному смыслу, а это есть начало изменения вещи, находящееся в ином или в пей самой, поскольку она иное; все остальное называется способным в од­них случаях потому, что нечто другое имеет по отно­шению к нему такую способность, в других случаях потому, что оно ее не имеет, а в иных случаях по­тому, что имеет ее в определенной мере. То же можно сказать и о неспособном. Итак, основное определение способности в ее пер-5 вичном смысле будет такое: она начало изменения вещи, находящееся в ином или в ней самой, поскольку она иное. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ Количеством называется то, что делимо на состав­ные части, каждая из которых, будет ли их две или больше, есть по природе что-то одно и определенное нечто. Всякое количество есть множество, если оно счислимо, а величина — если измеримо. Множеством ίο же называется то, что в возможности делимо на части не непрерывные, величиной —на части непрерывные; а пз величин непрерывная в одном направлении есть длина, непрерывная в двух направлениях — ширина, непрерывная в трех направлениях — глубина. Из всех этих количеств ограниченное множество есть число, 164 ограниченная длина — линия, ограниченная ширина — плоскость, ограниченная глубина — тело. Далее, одни вещи называются количеством самим ио себе, другие — как привходящее (например, линия i5 есть некоторое количество само по себе, а образован­ное— как привходящее). Из тех вещей, которые суть количество само по себе, одни таковы как сущности (например, линия есть некоторое количество, ибо в определении, обозначающем, что такое линия, содер­жится «некоторого рода количество»), другие суть свойства и состояния такого рода сущности (напри- го мер, многое и немногое, длинное и короткое, широкое и узкое, высокое и низкое, тяжелое и легкое и осталь­ное тому подобное). Точпо так же большое и малое, большее и меньшее, если говорить о них самих по себе или в их отношении друг к другу, суть свойства количества сами по себе; однако эти наименования 25 дают и другим вещам1. —Из того, что называется ко­личеством как привходящее, одно называется так в том же смысле, в каком говорилось, что образован­ное и бледное суть количество, поскольку то, чему они присущи, есть некоторое количество; а другое есть количество в том же смысле, в каком движение и время суть количества; и они ведь называются неко­торым количеством и непрерывным, поскольку делимо то, свойства чего они есть. Я имею при этом в виду зо не то, что движется, а то [расстояние], на которое оно продвинулось: именно потому, что это расстояние есть некоторое количество, и движение есть количество, а время есть количество потому, что движение есть количество. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Качеством называется [1] видовое отличие сущ­ности, например: человек есть живое существо та­кого-то качества, потому что он двуногое существо, а лошадь — потому что четверопогое и круг — фигура такого-то качества, ибо он фигура без углов, так что 35 относящееся к сущности видовое отличие и есть ка­чество. Таким образом, в одном смысле качеством на- югоь зывается видовое отличие в сущности, а в другом говорится о качестве [2] в отношении неподвижного, а именно в отношении математических предметов; так, 165 числа имеют определенное качество, например числа сложные и простирающиеся не в одном только направ­лении, а такие, подобие которых — плоскость и имею-s щее объем (сюда принадлежат числа, единожды и дважды помноженные сами на себя) ; и таково вообще то, что входит в сущность чисел помимо количества, ибо сущность каждого числа — это то, что оно еди­ножды, например: сущность шести — не то, что имеет­ся в шести дважды или трижды, а то, что оно еди­ножды, ибо шесть есть единожды шесть; [3] состоя­ния движущихся сущностей, например тепло и холод, ю белизна и чернота, тяжесть и легкость и все тому подобное, изменение чего дает основание говорить, что и тела становятся другими. — [4] О качестве гово­рится и применительно к добродетели и пороку и во­обще к дурному и хорошему. Итак, о качестве можпо, пожалуй, говорить в двух смыслах, причем один из них — важнейший, а именно 15 качество в первичном смысле — это видовое отличие сущности (сюда принадлежит и то качество, которое имеется в числах, ибо оно есть различие в сущностях, но не движущихся, или не поскольку они движутся). А в другом смысле называются качеством состояния движущегося, поскольку оно движется, и различия в движениях. Добродетель и порок1 принадлежат к этим состояниям: они указывают на различия в двп-20 женин или деятельности, в соответствии с которыми находящееся в движении действует или испытывает действие хорошо или плохо: ведь то, что способно дви­гаться или действовать вот так-то, хорошо, а то, что способно к этому вот так-то, а именно наоборот, — плохо. Хорошее и дурное означает качество больше всего у одушевленных существ, а из них особенно 25 у тех, кто может действовать преднамеренно. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Соотнесенным называется [1] то, что относится как двойное к половинному, как тройное к трети и вообще как то, что в несколько раз больше, к тому, что в несколько раз меньше, и как превышающее к превышаемому; [2] то, что относится как способное нагревать к нагреваемому, то, что может разрезать, — 166 к разрезаемому, π вообще то, что может делать, — *о к претерпеваемому; [3] то, что относится как изме­римое к мере, познаваемое — к познанию и чувственно воспринимаемое — к чувственному восприятию. В первом смысле говорится о числовом отноше­нии — или о таковом вообще, или об определенном — либо между самими числами, либо об отношении к единице; например, двойное по отношению к еди­нице есть определенное число, а многократное нахо­дится в числовом отношении к единице, но не в опре­деленном, т. е. таком-то или таком-то; отношение же 85 большего в полтора раза к меньшему в полтора раза 1021« есть числовое отпошение к определенному числу; а от­ношение неправильной дроби к правильной есть не­определенное отношение, подобно тому как многократ­ное относится к единице; отношение же превышаю­щего к превышаемому вообще неопределенно по 5 числу, ибо число соизмеримо, а о том, что несоизме­римо, «число» ие сказывается; ведь превышающее по сравнению с превышаемым содержит в себе столько же, [сколько последнее], и еще нечто, но это нечто неопределенно; опо бывает, какое случится: или рав­ное, или неравное [превышаемому]. Так вот, все эти отношения касаются чисел и они суть свойства чи­сел, а также — только ио-другому — выражают равное, сходное и тождественное (ведь все опи подразумевают 10 отношение к одному; в самом деле, тождественно то, сущность чего одна, сходно то, качество чего одно, а равно то, количество чего одно; но одно — это на­чало и мера числа, так что все эти отношепня под­разумевают отношение к числу, но не в одном и том же смысле). А отношение между действующим и претерпеваю- 15 щим подразумевает способность действовать и претер­певать и проявление таких способностей; например, способное нагревать находится в отношении к тому, что может нагреваться, потому что оно может нагре­вать, и в свою очередь нагревающее находится в отно­шении к тому, что нагревается, и режущее — к тому, что режется, потому что то и другое осуществляется в действительности. Числовые же отношения не осу­ществляются в действительности, разве только в том смысле, как об этом сказано в другом месте \ ведь *о 167 осуществляемое в действительности движение им не свойственно. Некоторые же из отношений, основываю­щихся на способности, выражены по-разному в зави­симости от времени, например: произведшее находится в отношении к произведенному, и то, что произве­дет, — в отношении к тому, что будет произведено. Именно в этом смысле отец называется отцом сына: первый есть то, что произвело, второй — испытавшее 25 что-то. Кроме того, некоторые отношения основы­ваются на лишенности способности, как, например, не­способное и все, что имеет такой смысл, скажем не­зримое. Итак, все, что называется соотнесенным по числу или в смысле способности, есть соотнесенное потому, что сама его сущность включает в себя отношение, а не потому, что нечто другое находится в отношении к нему. Измеримое же, познаваемое и мыслимое 30 (dianoeton) называются соотнесенным потому, что другое находится в отношении к ним. Ибо мыслимое означает, что есть мысль о нем, но мысль не есть мысль того, о чем мысль2 (иначе было бы два раза сказано одно и то же); и подобным же образом виде­ние есть видение [глазом] чего-то, однако не видение 1021ь самого предмета, видение которого оно есть (хотя ска­зать это тоже правильно), а оно есть видение цвета или чего-то другого в этом роде. При том способе было бы два раза сказано одно и то же, а именно что виде­ние есть видение того, видение чего оно есть. То, что называется соотнесенным самим по себе, в одних случаях называется в указанных смыслах, в других — когда таков род, к которому оно припадло-5 жнт; например, искусство врачевания есть нечто соотнесенное потому, что его род — знание — считают чем-то соотнесенным. Кроме того, соотнесенным назы­вается то, благодаря чему обладатель его есть соотне­сенное; например, равенство — потому, что благодаря ему равное есть нечто соотнесенное, и подобие — по­тому, что таково подобное. Другое же соотнесено с чем-то привходящим образом, например: человек — потому, что для него привходящее то, что он вдвое больше [чего-то], а двойное есть нечто соотнесенное; ю или белое таково, если для одного и того же привхо-дяще то, что оно и двойное и белое. 168 ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Законченным, или совершенным (teleion), назы­вается [1] то, вне чего нельзя найти хотя бы одну его часть (например, законченное время чего бы то ни было — то, вне которого нельзя найти какое-либо время, которое составляло бы часть этого времени); [2] то, что по достоинствам и ценности не может is быть превзойдено в своей области; например, врачева­тель и флейтист совершенны, когда по виду их искус­ства у них нет никакого недостатка (употребляя это выражение в переносном смысле и применительно к дурному, мы говорим о законченном доносчике и законченном воре, раз мы называем их и хорошими, например: хорошим вором и хорошим доносчиком; и достоинство есть некоторого рода совершенство; в са- 20 мом деле, всякая вещь и всякая сущность совершенны в том случае, если по виду их достоинства у них не отсутствует ни одна часть естественной величины); [3] законченным называется то, что достигло хоро­шего конца: оно законченно (teleion) потому, что у пего конец (telos), так что, поскольку конец есть нечто 25 крайнее, мы переносим «законченное» и на нлохос и говорим, что нечто окончательно погибло и оконча­тельно упичтожспо, когда ничто не упущено в погибели π зле, а оно дошло до крайпостн; поэтому и смерть в перспоспом смысле называется кончиной, так как то и другое — крайнее. И копечпая цель есть копец. — Вот в скольких значениях говорится о том, что называется зо законченным самим по себе, — одни вещи потому, что у них пет недостатка в хорошем, не могут быть превзой­дены и нельзя найти что-либо вне их, [что могло бы увеличить их совершепство], а другие потому, что в своей области они вообще не могут быть превзойдепы и пи одна часть их не паходится вне их. А все остальпое Ю22а уже в соответствии с этими значениями именуется так потому, что опо или делает нечто такое, или обла-» дает чем-то таким, или связано с чем-то таким, или так или ипаче находится в отношении к чему-то такому, что называется закопчсппым в первичном смысле. ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Пределом называется [1] граница (to eschaton) каждой вещи, т. е. то первое, вне которого нельзя 5 иайтп ни одной его части, и то первое, внутри кото-169 рого находятся все его части; [2] всякие очертания (eidos) величины или того, что имеет величину; [3] цель каждой вещи (таково то, на что направлены движение и действие, но не то, из чего они исходят, хотя иногда это и то и другое, — то, из чего они исхо­дят, и то, на что они направлены, а именно конечная причина); [4] сущность каждой вещи и суть ее бытия, ибо суть бытия вещи — предел познания [вещи] ; ю а если предел познания, то и предмета. Поэтому оче­видно, что о пределе говорится в стольких же значе­ниях, в скольких и о начале, и еще больше, ибо на­чало есть некоторый предел, но не всякий предел есть начало. ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ «То, в силу чего» или «по чему» (kalh' ho) гово­рится в различных значениях; это [1] форма или сущ-15 ность каждой вещи; например, то, в силу чего кто-то добр, — это само добро; [2] то, в чем как первом не­что возникает естественным образом, например окрас­ка — на поверхности. Итак, «то, в силу чего» [нечто есть], в первом значении — это форма, а во втором — материя каждой вещи, т. е. (kai) первый субстрат каждой вещи. А вообще говоря, «то, в силу чего» имеет столько же значений, сколько и «причина»: го-2о ворят [3] «в силу того-то кто-то пришел» или «ради того-то он пришел» и точно так же [4] «в силу того-то сделано ошибочное или правильное заключение» или «в том-то причина правильного или ложного заклю­чения». Далее, [5] «по чему» говорится относительно положения, например: кто-то на чем-то стоит или по чему-то идет. Все это обозначает положение и место. 23 А потому и о «самом по себе» необходимо гово­рится в различных смыслах. «Само по себе» — это [1] суть бытия каждой вещи, например: Каллий — это Каллий сам по себе и суть бытия Каллия; [2] то, что входит в суть вещи, например: Каллий сам по себе есть живое существо. Ибо «живое существо» входит в определение Каллия: ведь Каллий есть пекоторое зо живое существо; [3] то, что принято чем-то как первое в него самого или в одну из его частей, например: кожа тела бела сама но себе, и человек живой сам но себе, ибо душа есть та часть человека, в которой как 170 первом заключается жизнь; [4] то, причина чего оно само; у человека, конечно, несколько причин: живое существо, двуногое, но все же человек сам по себе человек; [5] то, что присуще лишь чему-то одпому π поскольку оно ему одному присуще, поэтому оно су- ю ществует отдельно само по себе. ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ Расположением называется порядок в том, что Ю22ь имеет части, или в пространстве, или по способности \ пли по виду2, ибо при этом должно быть некое поло­жение, как это показывает и само слово «располо­жение». ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ Обладанием или свойством (hexis) называется [1] проявление некоторой деятельности того, что об­ладает, и того, чем опо обладает, — как бы некоторое 5 действие или движение (ведь когда одно делает, а дру­гое делается, делание находится посредине; и так же между тем, кто обладает одеждой, и той одеждой, ко­торой оп обладает, посредине находится обладание). Обладать таким обладанием, очевидно, невозможно (ибо пришлось бы идти в бесконечность, если бы можно было обладать обладанием того, чем обладают); [2] такое расположение, благодаря которому то, что ίο расположено, расположено хорошо или плохо, при этом или само по себе, или по отношению к другому, например: здоровье есть некоторое свойство, ибо оно есть такого рода расположение. Кроме того, о свойстве говорится и тогда, когда лишь какая-то часть имеет такое расположение; потому и достоинство [отдель­ных] частей есть некоторого рода свойство. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ Преходящим свойством или состоянием (pathos) *5 называется [1] свойство, в отношении которого воз­можны изменения, например: белое и черное, сладкое и горькое, тяжесть и легкость, и все другое в этом роде; [2] разного рода проявление этих свойств и из­менение их; [3] в еще большей мере называются так 171 20 изменения и движения пагубные, в особенности при­чиняющие боль. [4] Кроме того, так называются боль­шие несчастья и горести. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ О лишенности говорится, [1] когда вещь не имеет чего-то, что некоторым от природы свойственно иметь, хотя бы ей самой и не было от природы свойственно иметь это, как, например, говорится, что растение ли­шено глаз; [2] когда вещь не имеет чего-нибудь, хотя 25 либо ей самой, либо ее роду от природы свойственно иметь это; например, не в одинаковом смысле лишены зрения слепой человек и крот: крот лишен его по роду, а человек — сам по себе; [3] когда вещь пе имеет чего-то, что от природы ей свойственно иметь, и именно к такому-то времени: слепота есть некото­рая лишенность, но слепым называется не тот, кто лишен зрения в любом возрасте, а тот, кто лишен его в том возрасте, когда ему от природы свойственно его иметь, а оп его пе имеет. Подобным же об-30 разом о лишенности говорится, когда нечто пе имеет того, в чем, в силу чего, для чего и каким способом ему от природы свойственно иметь его; [4] лишением называется насильственное отнятие чего-то. И сколько имеется значений у отрицаний, начи­нающихся с «без» или «не», в стольких же значениях говорится и о лишенности: так, неравным называется нечто потому, что в нем нет равепства, хотя оно свой­ственно ему от природы; невидимым — и потому, что 35 у него вообще нет цвета, и потому, что оно имеет плохо видимый цвет; безногим — и потому, что у него вообще нет ног, и потому, что у него ноги слабые. Да-Ю23а лее, такие отрицапия приписываются вещи потому, что она что-то имеет в незначительной мере, напри­мер плод без косточек; это значит, что он некоторым образом негоден. Далее — потому, что нечто делается не легко или плохо; например, неразрезаемым назы­вается нечто не только потому, что оно не разре­зается, но и потому, что оно разрезается не легко или не хорошо. Далее — потому, что вещь вообще не имеет чего-то: слепым называется не одноглазый, а тот, 5 у кого оба глаза лишены зрения. Поэтому не всякий хорош или плох, справедлив или несправедлив, а есть и нечто среднее между ними. 172 ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ «Иметь» или «держать» (echein) означает разное: [1] обращаться с чем-то согласно своей природе или согласно своему влечению; поэтому говорят, что лихо­радка «держит» человека, и тираны «держат» города, ю а те, кто одевается, имеют одежду; [2] содержать в себе как в способном к восприниманию, например, медь имеет форму изваяния, а тело — болезнь; [3] со­держать так, как объемлющее содержит объемлемое им, ибо о том, в чем находится объемлемое, говорят, что оно содержит его; например, мы говорим, что сосуд is содержит влагу, город — людей, а корабль — моряков, и точно так же целое — части. [4] О том, что мешает чему-то двигаться или действовать согласно своему влечепию, говорят, что оно удерживает его, как, на­пример, колонны держат лежащую на них тяжесть, и таким же образом поэты заставляют Атланта 1 дер­жать пебо, так как иначе опо обрушилось бы на землю, как говорят и некоторые из тех, кто размышляет о природе2. В этом же смысле и о том, что держит вместе что-нибудь, говорят, что оно удерживает то, что держит вместе, так как иначе все это распалось бы — каждое согласно своему влечению. А «быть в чем-нибудь» означает нечто сходное и соответственное со значениями «иметь». 25 ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ «Быть из чего-то» (ek tinos) означает: [1]-состоять из чего-то как из материи, притом двояким образом — или это относится к первому роду или к последнему виду; например так, как все плавкое состоит из воды \ и так, как изваяние — из меди; [2] быть из чего-то как из первого вызвавшего движение начала зо (например, «из» чего битва? Из ссоры, потому что ссора — начало битвы); [3] принадлежать к тому, что состоит из материи и формы (morphe), например: части — «из» целого, стих — «из» «Илиады» и кам-пи — «из» дома, ибо форма — цель, а закончено то, что достигло цели; [4] быть составленным как форма (eidos) из части, например: «человек» — из «двуно- 35 того», «слог» — нз «звука речи»; а это имеет другой смысл, чем тот, в каком изваяние — из меди: ведь югзь 173 составная сущность — «из» чувственно воспринимаемой материи, а форма, хотя она также «из» материи, но «из» материи, свойственной форме. Итак, в одних слу­чаях «быть из чего-то» говорится в указанных смыс­лах, а в других— [5] когда одно из этих значений применимо к тому, что происходит из некоторой части другого, например: ребенок— «из» отца и матери, рас­тения— «из» земли, так как они «из» некоторой части этих вещей. «Быть из чего-то» означает также [6] s происходить после чего-то во времени, например: «из» дня — ночь, «из» затишья — буря, так как одно про­исходит после другого. В одних из этих случаев так говорится потому, что одно переходит в другое, как в только что приведенных примерах, в иных — лишь потому, что одно следует другому во времени, напри­мер: «из» равноденствия последовало морское иутеше-10 ствие, так как оно произошло после равноденствия, и «из» праздника Дионисий — праздник Таргелпп, так как он бывает после Дионисий. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ Частью называется [1] [а] то, па что можно так пли иначе разделить некоторое количество (ибо то, что отнимается от количества как такового, всегда на­зывается частью его, например: два в некотором смысле есть часть трех); [б] в другом смысле частями is называются только те, что служат мерой; поэтому два в одпом смысле есть часть трех, а в другом пет; [2] то, па что можно разделить вид, ие принимая во внимание количество \ также называется частями его; поэтому о видах говорят, что они части рода; [3] то, на что делится или из чего состоит целое — или форма, 20 или то, что имеет форму; например, у медного шара или у медной игральной кости и медь (т. е. материя, которой придана форма) и угол суть части; [4] то, что входит в определение, разъясняющее каждую вещь, также есть части целого; поэтому род назы­вается и частью вида, хотя в другом смысле вид — 25 часть рода. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ Целым называется [1] то, у чего не отсутствует ни одна из тех частей, состоя из которых оно именуется целым от природы, а также [2] то, что так объемлет 174 объемлемые им вещи, что иоследнис образуют нечто одно; а это бывает двояко: или так, что каждая из ;>тнх вещей есть одно, или так, что из всех них обра­зуется одно. А именно: [а] общее и тем самым то, что вообще сказывается как нечто целое, есть общее в том смысле, что оно объемлет многие вещи, поскольку оно 30 сказывается о каждой из них, причем каждая из них в отдельности есть одпо; папример, человек, лошадь, бог — одно, потому что все они живые существа. А [б] непрерывное и ограниченное есть целое, когда оно нечто одно, состоящее из нескольких частей, осо­бенно если они даны в возможности1; если же нет, то π в действительности. При этом из самих таких вещей природные суть в большей мерс целое, нежели искус- 3δ ствениые, как мы говорили это и в отношепип единого, ибо целостность есть некоторого рода единство. Далее, [3] из относящегося к количеству, имею- 1024а щего начало, середину и конец, целокунностыо (to ран) называется то, положение частей чего не создаст для него различия, а целым — то, у чего оно создает различие. То, что допускает и то и другое, есть и це­лое и целокупность; таково то, природа чего при пере­мене положения остается той же, а внешняя форма 5 нет; например, воск и платье: их называют и целыми и целокунностыо, потому что у них есть и то и дру­гое2. Вода, всякая влага, равно как и число, назы­ваются целокуиностями, а «целое число» и «целая вода» не говорится, разве только в переносном смысле. О чем как об одном говорят «всё», о том же говорят «все» применительно к его обособленным частям, на­пример: «всё это число», «все эти едипицы». ю ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ Нецельным (kolobon) пазывается не всякое коли­чество; надо, чтобы оно само было делимо на части и составляло нечто целое. В самом деле, число «два» не будет нецельпым, если отпять одну единицу (ведь недостающая часть и остаток никогда [у пецелыюй вещи] не равны), и вообще ни одпо число не будет таковым; ведь всегда должна остаться сущность: если *5 чаша нецельна, она все еще чаша, а число [в этом случае] уже не то же самое число. Кроме того, не все 175 состоящее из неоднородных частей бывает нецельным (ведь число может иметь и неодинаковые части, на­пример двойку и тройку); и вообще ни одна вещь, положение [частей] которой не создает для нее раз­личия (например, вода или огонь), не есть нецельная; а чтобы вещи быть нецельиой, положение ее [частей] 2о должно принадлежать к ее сущности; к тому же она должна быть непрерывной. В самом деле, гармония, например, хотя и состоит из неодинаковых частей и у нее определенное положение [частей], но недельной она не бывает. Кроме того, и то, что составляет нечто целое, становится нецельным не через утрату всякой какой угодно части, ибо утраченные части пе должны быть ни главными частями сущности, ни теми, что мо­гут находиться в любом месте; например, чаша не-25 цельна не тогда, когда она просверлена, а когда у нее повреждена ручка или какой-нибудь край, и человек будет увечным не тогда, когда у него вырвап кусок мяса или селезенка, а когда лишится какой-то наруж­ной части, да и то не всякой паружной части, а той, которая, если ее отнять целиком, не вырастет вновь. Поэтому плешивые — не увечные. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ О роде говорится, [1] когда рождение существ, зо у которых форма одна и та же, непрерывно, напри­мер: «пока существует род людской» означает «пока рождение людей непрерывно». [2] Родом называется то, от чего как первого двигавшего получают бытие; так, одни называются эллинами по роду, другие — ионийцами, потому что одни имеют прародителем Эл-липа, другие — Иона. Людей обозначают как род больше потому, что происходят от родителя, нежели 35 потому, что происходят от материи (хотя обозначают род и по женской линии, как, например, говорят о по-1024ь томках Пирры1). [3] О роде говорят в том смысле, в каком плоскость есть род для плоских фигур и тело — для телесных. Ибо каждая фигура есть или та­кая-то плоскость, или такое-то тело, а плоскость и тело суть основа (hypokcimenon) для видовых отли-5 чий. [4] Основпая часть определений при обозначении сути вещи — это род, видовые отличия которого обо­значают свойства. 176 Итак, в стольких значениях говорится о роде: ка­сательно непрерывного рождения [существ] одного и того же вида; касательно первого двигавшего того же нида, что и порожденное им; далее, в смысле материи, iifio то, к чему относится видовое отличие и свой-гтно, — это субстрат (hypokeimenon), который мы на­липаем материей. А различными по роду называются ю то вещи, у которых первый субстрат различный и ко­торые не сводимы ни друг к другу, ни к чему-то треть-ому. Так, например, форма и материя различаются по роду, и точно так же все то, о чем говорится в разных видах категорий сущего, ибо из того, что есть, одно означает суть [вещи], другое — качество, и так да­лее — согласно сделанному рапее различению: они *5 также не сводимы ни друг к другу, ни к чему-то третьему. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ «Ложное» означает то, что [1] ложен предмет, и это потому, что разное на деле пе связано между со­бой или не может быть объединено (например, когда говорят, что диагональ соизмерима или что ты сидишь: первое из них ложно всегда, второе — ипогда, ибо они 20 не-сущее в таком [различном] смысле); ложно также то, что хотя и существует, однако по природе таково, что кажется или не таким, каково оно есть, или тем, что оно пе есть; например, теневой рисунок и снови­дения: ведь они что-то есть, но не то, представление о чем они вызывают. Итак, вещи называются лож­ными в этом значении или потому, что они не суще- 2& ствуют, или потому, что вызываемое ими представле­ние есть представление о несуществующем. [2] Ложная же речь, поскольку она ложна, отно­сится к несуществующему; поэтому всякая ложпая речь относится к чему-то отличному от того, о чем она истинна (например, речь о круге ложна в отношении треугольника). О чем бы то пи было имеется в одном смысле лишь одпа речь, а имеппо речь о сути бытия вощи, а в другом смысле — высказываний много, ибо сам предмет и он же вместе со своими свойствами — зо это некоторым образом одно и то же, например Сократ и образованный Сократ (ложная же речь — это, во­обще говоря, речь ни о чем). Поэтому Аптисфен 1 был 177 чрезмерно простодушен, когда полагал, что оо одном может быть высказано только одно, а именно един­ственно лишь его собственное наименование (logos), откуда следовало, что не может быть никакого проти­воречия, да пожалуй, что и говорить неправду — тоже. за Между тем всякую вещь можно обозначить не только ее собственным определением, но π определением чего-то иного, притом ложно — безусловно, но пеко-1025а торым образом и правильно, как, например, восемь можно обозначить как двойное, используя определе­ние двойки. Итак, в приведенных здесь случаях о ложном гово­рится в этом смысле, а [3] лживым называется тот, кто склонен к подобным речам и предпочитает их не из-за чего-то другого, а ради них самих и кто ста-5 рается другим внушить [веру в] такие речи, так же как мы называем ложными тс предметы, которые вы­зывают ложное представление. Поэтому вводит в за­блуждение и рассуждепис в «Гипипи»2 относительно того, что один и тот же человек лжив и правдив. Оно считает лживым того, кто может лгать (а таков чело­век знающий и рассудительный); кроме того, оно от­дает предпочтение тому, кто порочен но собственной ίο воле. Это положение получается ложно через наведе­ние, а именно: хромающий по собственной воле лучше, мол, того, кто хромает против своей воли, а хромать означает здесь притворяться хромым; все же, если бы действительно кто был хромым по доброй воле, оп был бы, пожалуй, хуже, так же как это бывает в области нравов. ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ Привходящим, или случайным, называется [1] то, 15 что чему-то присуще и о чем может быть правильно сказано, но присуще не по необходимости и не большой частью, как, папример, если кто, копая яму для расте­ния, нашел клад. Это нахождение клада, конечно, слу­чайно для того, кто копал яму: ведь не с необходимо­стью следует одно из другого или после другого и не в большинстве случаев находят клад, сажая растения, so И точно так же может какой-нибудь образованный че­ловек быть бледным; но так как это бывает пе по необ­ходимости и не в большинстве случаев, то мы называем 178 это привходящим. Так как, стало быть, то, что присуще, есть что-то и принадлежит чему-то, а что-то из прису­щего присуще лишь где-то и когда-то, то привходящим будет то, что, правда, какой-то вещи присуще, по при­суще пе потому, что это была именно вот эта вещь, или именно вот в это время, или именпо вот в этом месте. Итак, для случайного нет никакой определенной при­чины, а есть какая попадется, т. е. неопределенная. На- 25 пример, кому-нибудь случилось прибыть на Эгину, если он прибыл туда не потому, что хотел попасть туда, а потому, что его занесла буря или похитили морские разбойники. Таким образом, случайное произошло или есть, но не поскольку оно само есть, а поскольку есть другое, ибо буря была причиной того, что человек по­пал не туда, куда плыл, а это оказалась Эгипа. ло [2] О привходящем говорится и в другом смысле, а именно относительно того, что присуще каждой вещи самой по себе, но не содержится в ее сущности, папри-мер: треугольнику свойственно иметь [в совокупности] два прямых угла. И такого рода привходящее может быть вечным, а из указанных выше — никакое. Осно­вание этого приводится в другом месте !. КНИГА ШЕСТАЯ (Ε) ГЛАВА ПЕРВАЯ Ю2яь То, что мы ищем,— это начала и причины сущест­вующего, притом, конечно, поскольку оно существую­щее. А именно: имеется некоторая причина здоровья и s хорошего самочувствия, а также начала, элементы и причины математических предметов, и вообще всякое зпание, основанное на рассуждениях или каким-то об­разом причастное рассуждению \ имеет своим предме­том более или менее точно определенные причины и начала. Но всякое такое знание имеет дело с одппм определенным сущим и одпим определенным родом, которым оно ограничивается, а пе с сущим вообще и не ю поскольку оно сущее, и пе дает никакого обоснования для сути предмета, а исходит из нее: в одном случае показывая ее с помощью чувственного восприятия, в другом — принимая ее как предпосылку, опо с боль­шей или меньшей строгостью доказывает то, что само по себе присуще тому роду, с которым имеет дело. is А потому ясно, что на основе такого рода наведения2 получается не доказательство сущности или сути пред­мета, а некоторый другой способ их показа; и точно так же такие знания ничего не говорят о том, сущест­вует ли или не существует тот род, с которым они имеют дело, ибо одна и та же деятельность рассужде­ния должна выяснить, что есть предмет и есть ли он. Так как учение о природе также имеет теперь дело 20 с некоторым родом сущего, а именно с такой сущностью, которая имеет начало движения и покоя в самой себе, то ясно, что оно учение не о деятельности и пе о твор­честве3 (ведь творческое начало паходится в творя­щем, будь то ум, искусство или некоторая способность, а деятельное начало — в деятеле как его решение, ибо сделанное и решенное —это одно и то же); поэтому 180 осли всякое рассуждение направлено либо на деятель­ность или на творчество, либо па умозрительное, то 25 учение о природе должно быть умозрительным, но умо­зрительным знанием лишь о таком сущем, которое спо­собно двигаться, и о выраженной в определении (kata Ion logon) сущности, которая по большей части не су­ществует отдельно [от материи]. Не должно остаться незамеченным, каковы суть бытия вещи и ее определе­ние, ибо исследовать без них — это все равно что не де­лать ничего. Из определяемых предметов и их сути одни можно сравнить с «курносым», другие — с «вог­нутым»: они отличаются друг от друга тем, что «кур­носое» есть нечто соединенное с материей (ведь «кур- 30 носое» —ото «вогнутый» нос), а вогнутость имеется без чувствеппо воспринимаемой материи. Так вот, если о всех природных вещах говорится в таком же смысле, как о курпосом, например: о посе, глазах, лице, плоти, ю2оа кости, живом существе вообще, о листе, корне, коре, растении вообще (ведь определение ни одной из них невозможно, если не принимать во внимание движение; они всегда имеют материю), то ясно, как нужно, когда дело идет об этих природных вещах, искать и опреде­лять их суть и почему исследование души также отча­сти относится к познанию природы, а именно по­стольку, поскольку душа не существует без материи, s Что учение о природе, таким образом, есть учение умозрительное, это очевидно из сказанного. Но и мате­матика — умозрительная наука. А есть ли она наука о неподвижном и существующем отдельпо, это сейчас не ясно, однако ясно, что некоторые математические науки рассматривают свои предметы как неподвижные и как существующие отдельно4. А если есть нечто веч- ю ное, неподвижное и существующее отдельно, то его, очевидпо, должна познать наука умозрительная, однако опо должпо быть предметом пе учения о природе (ибо последнее имеет дело с чем-то подвижным) и не мате­матика, а наука, которая первее обоих. В самом деле, учение о природе занимается предметами, существую­щими самостоятельно, но не неподвижными; некоторые is части математики исследуют хотя и неподвижное, од­нако, пожалуй, существующее не самостоятельно, а как относящееся к материи; первая же философия иссле­дует самостоятельно существующее и неподвижное. А все причины должны быть вечными, особенно же 181 эти5, ибо они причины тех божественных предметов, которые нам являются6. Таким образом, имеются три умозрительных уче­ния: математика, учение о природе, учение о божест-20 венном (совершенно очевидно, что если где-то сущест­вует божественное, то ему присуща именно такая при­рода), и достойнейшее знание должно иметь своим предметом достойнейший род [сущего]. Так вот, умо­зрительные науки предпочтительнее всех остальных, а учение о божественном предпочтительнее других умо­зрительных паук. В самом деле, мог бы возникпуть вопрос, занимается ли первая философия общим или каким-нибудь одним родом [сущего], т. е. какой-нибудь 25 одной сущностью (physis): ведь неодинаково обстоит дело и в математических науках: геометрия и учение о небесных светилах занимаются каждая определенной сущностью (physis), а общая математика простирается на вес. Если нет какой-либо другой сущности (oysia), кроме созданных природой, то первым учением было бы учение о природе. Но если есть некоторая непод­вижная сущность, то она первес и учение о ней состав-30 ляет первую философию, притом оно общее [знание] в том смысле, что оно первое7. Именно первой филосо­фии надлежит исследовать сущее как сущее — что оно такое и каково все присущее ему как сущему. ГЛАВА ВТОРАЯ А так как о сущем вообще говорится в различпых значениях, из которых одно, как было сказано 1,— это сущее в смысле привходящего, другое — сущее в смыс-35 ле истины (и не-сущее в смысле ложного), а кроме того, разные виды категорий, как, например, суть вещи, качество, количество, «где», «когда» и еще что-Ю2вь нибудь, что может быть обозначено этим способом, а затем, помимо этого, сущее в возможности и сущее в действительности, — то прежде всего следует ска­зать о сущем в смысле привходящего, что о нем нет никакого учения. Доказательство тому — то, что ни­какому учению нет дела до него: ни учению о дея-5 телыюсти, ни учению о творчестве, ни учению об умо­зрительном. В самом деле, и тот, кто строит дом, не строит того, что привходящим образом получается вме­сте с возникновением дома (ведь такого — бесчислен­ное множество: ничто не метает, чтобы построенный 182 дом для одних был приятен, для других — вреден, для третьих — полезен и чтобы он был отличен от всех, можно сказать, существующих вещей; ни с чем из всего этого домостроительное искусство не имеет дела); рав- м иым образом геометр не рассматривает такого привхо­дящего у фигур и пе спрашивает, отличаются ли между собой «треугольник» и «треугольник, углы которого [в совокупности] равны двум прямым» 2. И это имеет разумное основание: ведь привходящее есть как бы одно лишь наименование. Поэтому Платоп был до из­вестной степени прав, когда указывал, что не-сущес — is это область софистики3. В самом деле, рассуждения софистов, можно сказать, больше всего другого имеют дело с привходящим, например: рассуждение о том, разнос ли или одно и то же образованность в искусстве и знание языка, точно так же, разное ли или одно и то же образованный Кориск и Кориск4 и можно ли обо всем, что существует, но существует не всегда, сказать, что оно стало, так что если человек, будучи образован­ным в искусстве, стал сведущим в языке, то значит, он, будучи сведущим в языке, стал образованным в искус­стве, и другие тому подобные рассуждения. А ведьоче- »о видно, что привходящее есть нечто близкое к не-су-щему. И это5 ясно и из таких рассуждений: у того, что существует иным образом, имеет место и возникнове­ние и уничтожение, а у того, что есть привходящим образом, того и другого нет. Но все же необходимо еще сказать о привходящем, насколько это возможно, ка- 25 нова его природа и но какой причине оно есть, так как вместе с этим станет, может быть, ясно и то, почему нет науки о нем. И вот, так как с одним из существующего дело об­стоит одинаково всегда и но необходимости (это необ­ходимость не в смысле насилия, а в смысле того, что иначе быть не может), с другим же не по необходимо­сти и не всегда, а большей частью,— то это начало и 30 это причина того, что существует привходящее, ибо то, что существует не всегда и не большей частью, мы на­зываем случайным, или привходящим. Так, если в лет­нее время наступит ненастье и холод, мы скажем, что это произошло случайно, а не тогда, когда наступает зной и жара, потому что последнее бывает [летом] все­гда или в большинстве случаев, а первое нет. И что человек бледсп — это нечто привходящее (ведь этого 183 35 не бывает ни всегда, ни в большинстве случаев), живое же существо человек есть пе привходящим образом. Ю27а И то, что строитель лечит, это нечто привходящее, по­тому что это естественно делать не строителю, а враче­вателю, строитель же случайно оказался врачевателем. И искусный повар, стремясь к тому, чтобы доставить удовольствие, может приготовить нечто полезное для здоровья, но не через поваренное искусство; поэтому мы говорим, что это получилось привходящим образом, s и в каком-то смысле он это делает, но пе прямо. В са­мом деле, для других вещей имеются причины и спо­собности, которые их создают, а для привходящего пи-какого определенного искусства и способности нет, ибо причина существующего или становящегося привходя­щим образом также есть нечто привходящее. Стало быть, так как пе все существует или стаповится необ­ходимым образом и всегда, а большинство — большей ю частью, то необходимо должпо быть нечто привходя­щим образом сущее; так, например, бледный пе всегда и не в большинстве случаев образован; и если он в том или другом случае становится таковым, то это будет привходящим образом (иначе же все было бы по необ­ходимости) ; так что причиной привходящего будет ма­терия, могущая быть иначе, чем она бывает большей 15 частью. Прежде всего надо выяснить, действительно ли нет ничего, что не существует пи всегда, пи большей частью, или же это невозможно. В самом же деле по­мимо этого есть нечто, что может быть и так и иначе, т. е. привходящее. А имеется ли [лишь] то, что бывает в большинстве случаев, и ничто пе существует всегда, или же есть нечто вечное — это должпо быть рассмот-2о рено позже6, а что пет науки о привходящем — это очевидно, ибо всякая наука — о том, что есть всегда, или о том, что бывает большей частью. В самом деле, как же иначе человек будет чему-то учиться или учить другого? Ведь оно должно быть определено как бываю­щее всегда или большей частью, например, что медовая смесь полезна больпому лихорадкой в большинстве случаев. А что касается того, что идет вразрез с этим, то нельзя будет указать, когда же от медовой смеси 25 пользы не будет, например в иоволупие, по тогда и «в новолуние» означает печто бывающее всегда или большей частью7; между тем привходящее идет враз-184 рои с этим. Таким образом, сказано, что такое привхо­дящее и по какой причине оно бывает, а также что науки о нем нет. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Что имеются начала и причины, возникающие и уничтожающиеся без [необходимого] возникновения и зо уничтожения,— это очевидно. Ведь иначе все сущест­вовало бы по необходимости, раз у того, что возникает и уничтожается, необходимо должна быть какая-ни­будь непривходящая причина. В самом деле, будет ли вот это или нет? Будет, если только произойдет вот это другое; если же не произойдет, то пет. А это другое произойдет, если произойдет третье. И таким образом ясно, что, постоянно отнимая у ограниченного ироме- Ю27ь жутка времени все новые части времени, мы дойдем до настоящего времени. Так что такой-то человек умрет — от болезни или же насильственной смертью, если выйдет из дому; а выйдет он, если будет томиться жаждой; а это будет, если будет другое; и таким обра­зом дойдут до того, что происходит теперь, или до чего-то уже происшедшего. Например, это произойдет, если он будет томиться жаждой; а это будет, если он ест нечто острое; а это или происходит, или пет; так & что он необходимым образом умрет или не умрет. Точно так же обстоит дело, если перейти к прошлым собы­тиям. Ведь это — я имею в виду происшедшее — уже в чем-то наличествует. Следовательно, все, что про­изойдет, произойдет необходимым образом, например смерть живущего, ибо что-то [для этого] уже возникло, например наличествуют противоположности в том же ю теле. Но умрет ли он от болезни или насильственной смертью — это еще неизвестно; это зависит от того, произойдет ли «вот это». Яспо, таким образом, что до­ходят до какого-то начала, а оно до чего-то другого уже нет. Поэтому оно будет началом того, что могло быть и так и иначе, и для его возникновения пет ника­кой другой причины. Но к какого рода началу и к ка­кого рода причине восходит здесь [привходящее] — is к материи ли, целевой причине, или движущей при­чине, —- это надо рассмотреть особенно. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Оставим теперь вопрос о том, что существует как привходящее, ибо оно определено в достаточной мере. 185 Что же касается сущего в смысле истинного и не-су-щего в смысле ложного, то оно зависит от связывания и разъединения, а истинное и ложное вместе — от раз-2о граничения членов противоречия, а именно: истипно утверждение относительно того, что на деле связано, и отрицание относительно того, что на деле разъединено; а ложно то, что противоречит этому разграничению; как оказывается возможным «мыслить вместе» или «мыслить отдельно»1 — это другой вопрос, а под «вме­сте» и «отдельно» я разумею не то, что возникает по­следовательность, а то, что возникает некоторое един-25 ство. Ведь ложное и истинное не находятся в вещах, так чтобы благо, нанример, было истинным, а зло не­пременно ложным, а имеются в [рассуждающей] мысли, в отношении же простого и его сути — даже и не в мысли. Так вот, что должно исследовать относительно сущего и ие-сущего в этом смысле,— это надо разо-30 брать в дальнейшем 2. А так как связывание и разъеди­нение находится в мысли, но не в вещах, а сущее в смысле истинного отлично от сущего в собственном смысле3 (ведь мысль связывает или отделяет либо суть вещи, либо качество, либо количество, либо еще что-нибудь подобное), то сущее в смысле привходящего и в смысле истинного надо теперь оставить, ибо причина первого неопределенна, а причина второго — некоторое Ю28п состояние мысли4, и как то, так и другое касаются остающегося рода сущего5 и не выражают ничего та­кого, чего уже не было бы в природе сущего. Поэтому мы их и оставим, рассмотреть же следует причины π начала самого сущего как такового, <а из того, что было установлено нами относительно многозначности каждого [выражеппя], ясно, что о сущем говорится s в различных смыслах). КНИГА СЕДЬМАЯ (Ζ) ГЛАВА ПЕРВАЯ О сущем говорится в различных смыслах, как мы ю ото установили раньше в разделе о многозначности [каждого выражения]: оно означает, с одной стороны, суть вещи и определенное нечто, а с другой — качество или количество или любое из других подобных родов сказываемого. Хотя о сущем говорится в стольких зна­чениях, но ясно, что первое из них — это значение су­щего как сути вещи, которая выражает се сущность (когда мы хотим сказать, какова эта вещь, мы гово- is рим, что она хороша или плоха, но не что она величи­ною в три локтя или что она человек; когда же мы хо­тим сказать, что она есть, мы не говорим, что опа белая или теплая или величиною в три локтя, а что опа чело­век или бог), а все остальное называется сущим, по­скольку в одних случаях — это относящееся к сущему в первом значении количество, или качество, или со­стояние, или еще что-то другое тому подобное. Поэтому можно бы поставить и вопрос: «ходить», «быть здоро- 2о вым», «сидеть» и тому подобное — есть ли каждое из них сущее или не-сущее? Ибо ни одно из них не суще­ствует от природы само но себе и не может отделяться от предмета (oysia); a если что-то здесь есть, то скорее то, что ходит, то, что сидит, и то, что здорово. А оди, 25 видимо, есть сущее в большей мере, потому что суб­страт у них есть нечто определенное, а именно сущ­ность или единичный предмет, который и представлен в таком виде высказываний, ибо о хорошем и сидящем мы не говорим без такого субстрата. Ясно поэтому, что благодаря сущности есть и каждое из тех действий или зо состояний, так что сущность есть в первичном смысле сущее, т. е. не в некотором отношении сущее, а без­условно сущее. О первом же говорят, правда, в различных смыслах, но сущность есть первое во всех смыслах: и по 187 определению, и по познанию, и по времени. В самом деле, из других родов сущего ни один не может суще­ствовать отдельно, одна лишь сущность может. И по 35 определению она первое, ибо в определении чего бы то ни было должно содержаться определение сущности. Точно так же мы полагаем, что мы знаем что бы то ни было больше всего тогда, когда знаем, что оно есть, [например], что такое человек или огонь, в большей мере, чем если знаем его качество или количество или 1028ь положение в пространстве, ибо и из пих самих мы каждое знаем тогда, когда знаем, что такое качество или количество. И вопрос, который издревле ставился и ныне и по­стоянно ставится и доставляет затруднения,— вопрос о том, что такое сущее,— это вопрос о том, что такое сущность. Именно о ней одни утверждают, что она 5 одна \ другие — что больше, чем одна, а из них одни утверждают, что опа ограничена по количеству2, дру­гие — безгранична по количеству3. А потому и нам надлежит главным образом, прежде всего и, можно сказать, исключительно исследовать, что такое сущее в этом смысле. ГЛАВА ВТОРАЯ Очевидпее всего, как полагают, сущность присуща телам; поэтому мы пазываем сущностями животных, ίο растения и их части, а также природные тела, такие, как огонь, вода и земля, и каждое тело этого рода1, а также все то, что есть часть их или состоит из пих — либо из их частей, либо из всей совокупности их,— на­пример: небо и его части, звезды, Луна и Солнце. А только ли опи есть сущности или есть и другие, или is же некоторые из этих и [вместе с ними] другие, или ни одна из них, а какие-то другие — это следует рассмот­реть. Некоторые2 же полагают, что сущности — это пределы тела, такие, как плоскость, линия, точка и еди­ница, и в большей мере они, нежели тело, т. е. имею­щее объем. Далее, по мнению одних3, помимо чувственно вос­принимаемых вещей нет такого рода сущностей; по мнению же других4, имеются вечные сущности, более многочисленные [по виду], и они сущее в большей мере; 20 так, Платон считает эйдосы и математические пред-ш меты двумя родами сущности, третьим же — сущность чувственно воспринимаемых тел. А Спевсипп, исходя из единого, признает еще больше сущностей и разные начала для каждой сущности: одно — для чисел, дру­гое — для величин, третье — для души; и таким обра­зом он увеличивает число видов сущности. Некоторые5 же утверждают, что природа эйдосов и чисел одна и та 25 же, и из них следует остальное — линии и плоскости, вплоть до сущности неба и чувственно воспринимаемых вещей. Так вот, что по этому поводу говорится правильно и что не правильно и какие есть сущности, имеются ли какие-нибудь сущности помимо чувственно восприни­маемых или нет и как они существуют6, а также есть ли помимо чувственно воспринимаемых какая-нибудь зо отдельно существующая сущность и если есть, то по­чему и как, или же никакой такой сущности нет,— все это надо рассмотреть, определив сначала в общих чер­тах, что такое сущность. ГЛАВА ТРЕТЬЯ О сущности говорится если пе в большем числе зна­чений, то по крайпей мере в четырех основных, ибо и суть бытия вещи, и общее, и род считают сущностью 35 всякой вещи, и наряду с ними четвертое — субстрат; а субстрат — это то, о чем сказывается все остальное, в то время как сам он уже не сказывается о другом. По­этому прежде всего надо точно определить его, ибо югеа в наибольшей мере считается сущностью первый суб­страт. А как такой субстрат в одном смысле обозна­чается материя, в другом — форма (morphe) и в треть­ем — то, что из них состоит. Под материей же я разумею, например, медь; под формой — очертание-образ (schema tes ideas); под тем, что состоит из 5 обоих,— изваяние как целое. Так что если форма (eidos) первое материи и есть сущее в большей мере, она па том же основании первее и того, что состоит из того π другого. Таким образом, мы сказали в общих чертах, что же такое сущность, а именно: она то, что не сказывается о субстрате, но о чем сказывается все остальное. Нельзя, однако, ограничиться только этим утвержде­нием, ибо этого недостаточно: само это утверждение 10 189 пеясно, и к тому же сущностью оказывается материя. А именно: если материя не сущность, то от нас усколь­зает, что бы еще могло быть ею: ведь когда мы отни­маем все остальное, ничего другого, очевидно, не оста­ется; а остальное — это состояния тел, произведенное ими и их способности; длина же, ширина и глубина — это некоторые количества, а не сущности (ведь коли-15 чество не сущность), и сущность есть скорее то, чему как первому все это принадлежит. С другой стороны, когда мы отнимаем длину, ширину и глубину, мы ви­дим, что ничего не остается, разве только то, что огра­ничено ими, если оно что-то есть; так что при таком взгляде материя должна казаться единственной сущ­ностью. А под материей я разумею то, что само по себе 20 не обозначается ни как суть вещи (ti), ни как что-то количественное, ни как что-либо другое, чем опреде­лено сущее. В самом деле, существует нечто, о чем сказывается каждый из этих родов сущего и бытие чего отличается от бытия каждого из них (ибо все осталь­ное сказывается о сущности, а сущность — о материи); поэтому последний [субстрат] сам по себе не есть ни суть вещи, ни что-то количественное, ни какой-либо из 25 остальных родов сущего, и точно так же не отрицания их: ведь и эти отрицания присущи ему [лишь] как при­входящее. Так вот, для тех, кто исходит из этих соображений, сущностью оказывается материя. Но это невозможно: ведь считается, что существовать отдельно и быть оп­ределенным нечто больше всего свойственно сущно­сти, а потому форму и то, что состоит из того и дру­гого 1, скорее можно бы было считать сущпостыо, не­жели материю. Однако сущность, состоящую из того зо и другого, т. е. из материи и формы, надо оставить без внимания: она нечто последующее и очевидное; в не­котором смысле очевидна и материя; третий же вид сущности следует рассмотреть, ибо она больше всего доставляет затруднения. Некоторые чувственно воспринимаемые сущности все признают сущностями, а потому исследовать над-102оь лежит прежде всего их. Дело в том, что полезно перейти к тому, что более понятно. Ведь все люди изучают так: через то, что по природе менее понятно, переходят к бо-5 лее попятному. И подобно тому как в своих поступках необходимо исходя из того, что хорошо для каждого, 190 сделать так, чтобы то, что хорошо вообще, было хорошо для каждого, точно так же при изучении надлежит исходя из более понятного для отдельного человека сделать понятное по природе понятным для отдель­ного человека. Часто же попятное и нервое для от­дельных людей [само но себе] мало понятно и заклю­чает в себе мало или ничего сущего; но все же еле- 10 дует попытаться, начиная с того, что [само по себе] мало понятно, но понятно для отдельного человека, по­знать то, что понятно вообще, переходя, как было ска­зано, через менее понятное по природе к более понят­ному. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Так как вначале мы разобрали, сколько значений сущности определено нами, а одним из таких значений признавалась суть бытия вещи, то надо исследовать ее. И прежде всего скажем о ней кое-что, исходя из ее определения (logikös),— что суть бытия каждой вещи означает то, что эта вещь есть сама но себе. Быть чело­веком — это не то, что быть образованным, ведь ты об- ,5 разован ие в силу того, что ты — ты. Значит, то, что ты сам но себе, есть суть твоего бытия. Однако не все, что само по себе, есть суть бытия вещи: ведь не суть бытия вещи то, что она есть сама но себе таким же об­разом, как поверхность бела, так как быть поверхно­стью ие то же, что быть белым. Но и сочетание того и другого — быть белой поверхностью — не есть суть бы­тия поверхности. Почему? Потому, что присоединена сама вещь1. Следовательно, только определение, в ко­тором сама вещь не упоминается, но которое се обозна- 20 чает, и есть определение ее сути бытия, так что если быть белой поверхностью означало бы быть гладкой поверхностью, то быть белым и быть гладким означало бы одно и то же2. Но так как имеются сочетапия и у других родов су­щего (ведь какой-то субстрат имеется для каждого из них, например: для качества, для количества, для 25 «когда» и «где» и для движения) 3, то нужно рассмот­реть, имеется ли обозначение сути бытия для каждого нз таких сочетаний и есть ли у них суть бытия, напри­мер у «бледного человека» (суть бытия «бледного чело­века»). Обозначим это сочетание словом «платье». Что 191 такое [в этом случае] быть платьем? Но это, [скажут], не принадлежит к тому, что обозначается как сущее само по себе. Однако под тем, что не есть само по себе, 30 разумеют двоякое: то, что таково в силу присоединения его к другому, и то, что таково не в силу этого4. А именно: в первом случае нечто обозначается как то, что не есть само по себе, потому, что при его определе­нии присоединяют его к другому, как, например, если кто, определяя, что такое быть бледным, приводил бы определение бледного человека, а во втором случае нечто обозначается так потому, что другое определяе­мое присоединяется к нему5, например: если «платье» означало бы «бледного человека», а «платье» опреде­ляли бы как «бледное»; конечно, бледный человек есть юзоа нечто бледное, но суть его бытия вовсе не в том, чтобы быть бледным. Однако бытие платьем — есть ли это вообще неко­торая суть бытия? Или же нет? Ведь суть бытия (to ti en einai) вещи есть именно суть (ti en einai) ее; а ко­гда одно сказывается о другом [привходящим образом], то [сочетание их] не есть по существу своему опреде­ленное нечто, например: бледный человек не есть по 5 существу своему определенное нечто6, раз быть опреде­ленным нечто свойственно лишь сущностям. Таким об­разом, суть бытия имеется только для того, обозначение чего есть определение. А определение имеется не там, где имя выражает то же, что и обозначение (иначе все обозначения были бы определениями: ведь тогда имя будет равнозначно любому обозначению, так что и «Илиада» будет определением), а там, где оно есть обо-10 значение чего-то первичного; а таково то, о чем гово­рят не так, как в тех случаях, когда одно сказывается о другом [привходящим образом]. Поэтому сути бытия нет у того, что не есть вид рода, а имеется только у ви­дов7: ведь виды, надо полагать, обозначаются не как сущие по причастности [другому]8, не как состояние [другого] и не как привходящее. Правда, и для всего is остального, если оно имеет имя, будет обозначение, указывающее, что то-то присуще тому-то, или вместо простого обозначения будет даваться более точное; по это не определение и не суть бытия вещи. А может быть, и об определении говорится по-раз­ному, так же как о сути вещи? Ведь суть вещи в одном 192 смысле означает сущность и определенное нечто, в другом — каждый из остальных родов сущего: количе­ство, качество и тому подобное. В самохм деле, так же 2о как бытие присуще всему, ио пе одинаковым образом, а одпому первично, другим вторично, так и суть прямо присуща сущности, а всему остальному — лишь в неко­тором отношении: ведь и о качестве мы можем спро­сить, «что оно такое?», так что и качество есть некото­рого рода суть, только не в прямом смысле; а так же, как о не-сущем некоторые только нарицательно (logi- 25 kos) говорят, что оно есть —не в прямом смысле, а в том смысле, что оно есть не-сущее, точно так же об­стоит дело и с качеством. Следует, конечно, обращать внимание и на то, как надо выражать свою мысль о каждом предмете, однако во всяком случае пе больше, чем па то, как в действи­тельности обстоит с ним дело. Поэтому и теперь, раз способ выражепия ясен, скажем, что и суть бытия, так же как суть, присуща первично и прямо сущности, а зо за'хем всему остальному, и это будет суть бытия не в прямом смысле, а суть бытия такого-то качества или количества. Ибо последнее должно обозначать как су­щее или по одной только общности имени, или через прибавление или отнятие9 (в том же смысле, в каком мы и о неизвестном (to me epistelon) говорим как об известном 10) ; впрочем, правильно было бы обозначать это не по общности имени и не в одном и том же смысле, а так, как «врачебное» употребляется в разных 35 случаях, потому что имеет отношение к одному и тому же, не имея при этом одип и тот же смысл, но и не мзоь в силу общности имени: ведь и о врачуемом теле, о вра­чебной деятельности и врачебном приборе говорится не по общности имени и не в одном значении, а потому, что имеет отношение к одному и тому же. Впрочем, безразлично, каким из этих двух способов хотят выра­зить свою мысль, однако очевидно, что определение и » суть бытия вещи в первичном π прямом смысле отно­сятся к сущностям. Правда, они сходным образом отно­сятся и к остальному, однако не в первичном смысле. В самом деле, если мы это принимаем, то необходимо, чтобы определение сути бытия содержало не то же, что дано в любом обозначении, а лишь то же, что дано в определенном обозначении; а так будет, если это есть обозначение чего-то единого — единого не в силу 7 Аристотель, т. 1 193 Непрерывности, как «Илиада», или связности, а в лю-i° бом из [основных] значений единого; а единое имеет столько же значепий, сколько и сущее; сущее же озна­чает то определенное печто, то некое количество, то некое качество. Поэтому и для «бледного человека» будет обозначение и определение, но не в том смысле, как для бледного и для сущности. ГЛАВА ПЯТАЯ Если пе считать определением обозначение, давае­мое через присоединение, то возникает затруднение, is для какого из свойств не простых, а попарно связан­ных 1 возможно будет определение. Ибо такие свойства приходится разъяснять через присоединение. Я имею в виду, например, что имеется нос и вогнутость и имеется курносость, как называется сочетание того и другого потому, что одно находится в другом, причем и вогнутость и курносость поистине суть свойство носа не как нечто привходящее, а сами по себе; и пе так, 2о как «бледное» приписывается Кдллшо или человеку (потому что для Каллия как бледного бытие человеком привходяще), а так, как «мужское» присуще живому существу, «равное» — количеству, и как все, о чем го­ворят, что оно присуще другому само по себе. А таково то, что [неотделимо] связано или с обозначением, или с именем вещи, свойство которой оно есть, и что нельзя объяснить обособленно от этой вещи, как, например, 25 «бледное» без человека можно, но «женское» без жи­вого существа объяснить нельзя; поэтому для таких свойств нет пи сути бытия, пи определения или если они имеют их, то, как было сказано2, в ином смысле. Относительно них имеется, однако, и другое затруд­нение. А именно: если курносый нос и вогнутый нос — одно и то же, то одним и тем же будет курносое и вог-зо нутое; а если нет, то, так как невозможно обозначать курносое, не указывая того, свойство чего оно есть само по себе (ведь курносое — это вогнутость носа), пельзя сказать «курносый нос» или будет сказано два раза одпо и то же — «нос нос вогнутый» (ибо «нос курно­сый» — это будет «нос нос вогнутый»). А потому не­лепо, чтобы у такого рода свойств имелась суть бытия; 35 иначе приходилось бы идти в бесконечность: ведь «кур­носому носу носу» приписывался бы другой еще «нос» 3. 194 Стало быть, ясно, что определение бывает только юз1а у сущности: если оно имеется и для других родов су­щего, то его необходимо давать через присоединение, как, например, для того или другого качества и для не­четного; ведь нечетного пет без числа, как и пет «жен­ского» без живого существа (говоря «через присоеди- 5 нение», я разумею те случаи, где приходится два раза повторять одно и то же, как в приведенных примерах). А если это верно, то определения пе будет и для свя­занного попарпо, например для «печетпого числа»; но остается незамечеппым, что обозначения даются пе-точно. Если же определения возможны и в этих слу­чаях, то или они образуются иным способом, или же, как было сказано, следует считать, что определение и суть бытия имеют разные значения, так что в одном 10 значении, кроме сущностей, пи для чего не будет опре­деления и суть бытия ничему не будет присуща, кроме сущпостей, а в другом зпачеиии они будут иметь место [и для другого]. Итак, совершенно очевидно, что определение есть обозначение сути бытия вещи и что суть бытия имеется для одних только сущностей, или главным образом для них, первично и прямо. ГЛАВА ШЕСТАЯ А одпо ли и то же отдельная вещь и суть ее бытия 15 или они разное — это надлежит рассмотреть, ибо это в пекотором отпошении полезно для исследования сущ­ности: ведь и отдельная вещь не представляется чем-то отличным от своей сущности, и сутью бытия назы­вается сущпость отдельной вещи. В тех случаях, когда печто обозначается как при­входящее, можно было бы подумать, что отдельная вещь и суть ее бытия — это разное; например, что «бледный человек» и «бытие бледным человеком» — <2° это разпое (ведь если это одно и то же, то и бытие че­ловеком, и бытие бледным человеком одно и то же, ибо, как утверждают, одно и то же — человек и бледный че­ловек, а значит, и бытие бледпым человеком, и бытие человеком. Или же, впрочем, нет нужды [делать умо­заключение], что суть бытия вещи, взятой вместе с ее привходящими свойствами, тождественна [вещи, взятой самой по себе], ибо в этом случае крайние термины 25 7* 195 оказываются теми же не в одном и том же смысле; впрочем, пожалуй, можно было бы подумать, что крайние термины — привходящие свойства — окажутся тождественными, например бытие бледным и бытие образованным; однако так никто не считает). Когда же говорится о самом по себе сущом, необ­ходимо ли, чтобы суть его бытия й само оно были ТоЖ-дественны? Например* если имеются какие-то сущно-30 сти, которые нервее, нежели другие сущности и другие самобытности (physeis) (такие сущности, по утвержде­нию некоторых, суть идеи). Если были бы разными само-по-себе-благо и бытие благом, само-по-себе-живое существо и бытие живым существом* бытие сущим й 10310 само-по-себс-сущее, то имелись бы другие сущпости, самобытности й идеи помимо пазваппых и они были бы йсрвсс тех, если суть бытия есть сущность. Если при отом те π другие обособлены друг от друга, то о первых не будет зпания, а вторые пе будут сущими (под обо­собленностью я разумею здесь, что самому-по-ссбе-5 благу не присуще бытие благом, а этому носледпему — бытие благим). Ведь знание об отдельной вещи мы имеем тогда, когда мы узпали суть ее бытия, и одина­ково дело обстоит как в отношений блага, так й fi отно­шении всего остального, так что если бытие благом не есть благо, то и бытие сущим не есть сущее, и бытие единым пе есть едипое. И точно так же существует вся­кая суть бытия либо пи одна не существует; а потому 10 если и бытие сущим пе есть сущее, то таковым не бу­дет и пикакая другая суть бытия. Далее, то, чему по присуще бытие благом, пе есть благо. Поэтому необхо­димо, чтобы были тождественны благо и бытие благом, Прекрасное и бытие прекрасным, а равно все то, что обозначается не через другое, а как существующее само по себе и первично. Ибо достаточно, если дапо такое is бытие \ хотя бы эйдосов и пе было, а скорео, пожалуй, в том случае, если эйдосы существуют (в то же время ясно также, что если идеи таковы, как о пих говорят некоторые, то субстрат не будет сущностью: ведь идеи должны быть сущностями, по не сказываться о суб­страте, иначе они существовали бы только через при­частность [им субстрата]). Из этих вот рассуждений 2 ясно, что сама отдельная вещь3 π суть ее бытия есть одно и то же не привходя-20 щим образом, и это ясно еще потому, что знать отдель-196 ную вещь — значит знать суть ее бытия, так что и из рассмотрения отдельных случаев следует с необходи­мостью, что обе они печто одно. (Что же касается того, что обозначается как при­входящее, например образованное или бледное, то, по­скольку оно имеет двоякий смысл, о нем неправильно сказать, что суть его бытия и само оно одно и то же: ведь бледно и то, чему случается быть бледным, и само 25 привходящее свойство, так что в одном смысле4 суть его бытия и само оно — одпо и то же, а в другом5 — не одно и то же, ибо у «человека» и «бледного человека» это не одно и то же, а у этого свойства — одно и тоже.) Очевидпо, было бы также нелепо давать особое имя для каждой сути бытия; тогда помимо этой [обозначен­ной особым именем] сути бытия была бы еще и другая, например для сути бытия лошади еще и иная суть бы- яо тия. Между тем, что мешает тому, чтобы некоторые вещи сразу же были тождествепны сути своего бытия, раз суть бытия вещи есть сущность? Но не только вещь и суть ее бытия одно, но и обозначение их одно и то же, как это ясно и из сказанного, ибо не привходящим юзга образом одпо — бытие единым и единое. Кроме того, если бы они были iie одно, приходилось бы идти в бес­конечность: тогда были бы, с одной стороны, суть бы­тия единого, а с другой — единое, так что и к ним применим тот же довод6. Таким образом, ясно, что бытие каждой вещи, обо­значаемой как первичное и само по себе сущее, и сама 5 эта вещь тождественны и составляют одпо. А софисти­ческие опровержения этого положения, очевидно, сни­маются тем же решением, что и вопрос, одно ли и то же Сократ и бытие Сократом7, ибо безразлично, на ка­кой основе8 можно бы поставить вопрос или на какой удалось бы найти решение. В каком смысле, следова­тельно, суть бытия отдельной вещи тождественна и ю в каком не тождественна этой вещи, об этом теперь сказано. ГЛАВА СЕДЬМАЯ Из того, что возникает, одно возникает естествен­ным путем, другое — через искусство, третье — само­произвольно. И все, что возникает, возникает вследст­вие чего-то, из чего-тох и становится чем-то (говоря 197 «чем-то», я имею в виду каждый род сущего: что-то is становится пли определенным нечто, или такой-то ве­личины, или таким-то, или где-то). Естественно возникновение того, что возникает от природы; то, из чего нечто возникает,— это, как мы говорим, материя; то, вследствие чего оно возникает,— это нечто сущее от природы, а чем оно становится — это человек, растение пли еще что-то подобное им, что мы скорее всего обозначаем как сущности. А все, что 20 возникает — естественным ли путем или через искус­ство,— имеет материю, ибо каждое возникающее может и быть и не быть, а эта возможность π есть у каждой вещи материя. Вообще же природа — это и то, из чего нечто возникает, и то, сообразно с чем оно возникает2 (ибо все возникающее, например растепие или живот­ное, имеет ту или иную природу), и то, вследствие чего нечто возникает,— так называемое дающее форму (kata 25 to eidos) естество, но виду тождественное возникаю­щему, хотя оно в другом: ведь человек рожден чело­веком. Так, стало быть, возникает то, что возпикает бла­годаря природе, а остальпые виды возникновения име­нуются созданиями. Все такие создания исходят либо от искусства, либо от способности, либо от размышле­ния. А некоторые нз них происходят также самопроиз­вольно и в силу стечения обстоятельств3, примерпотак же, как это бывает и среди того, что возпикает благо-зо даря природе: ведь и там иногда одно и то же возни­кает и из семени, и без семени4. Эти случаи надо рас­смотреть в дальнейшем. А через искусство возникает юз2ь то, форма чего находится в душе (формой я называю суть бытия каждой вещи и ее первую сущность); ведь и противоположности имеют в пекотором смысле одну и ту же форму, ибо сущность для лишенности — это противолежащая ей сущность, например: здоровье — сущность для болезни, ибо болезпь обнаруживается че­рез отсутствие здоровья, а здоровье — это уразумение 5 (logos) и познание в душе [врачевателя]. Здоровое состояние получается следующим ходом мысли [враче­вателя]: так как здоровье есть то-то и то-то, то надо, если кто-то должен быть здоровым, чтобы в нем нали­чествовало то-то и то-то, например равномерность5, а если это, то и теплота; и так [врачеватель] размышляет все дальше, пока наконец не придет к тому, что он сам 198 в состоянии сделать. Начинающееся с этого времени движение, направленное на то, чтобы [телу] быть здо­ровым, называется затем созданием. И таким образом оказывается, что в некотором смысле здоровье возни- 10 кает из здоровья и дом — из дома, а именно дом, имею­щий материю, из дома без материи, ибо врачебное ис­кусство есть форма здоровья, а искусство домострои­тельное — форма дома; а под сущностью без материи я разумею суть бытия вещи. Одни виды возникновения π движения называются мышлением, другие — созданием: исходящее из начала 15 и формы — это мышление, а исходящее из того, что для мышления последнее,— это создание. И точно так же6 возникает и каждое из остальных — из промежуточ­ных — [звеньев]. Я имею в виду, например, следующее: чтобы человек выздоровел, он должен добиться равно­мерности. А что значит добиться равномерности? Вот это. А это будет, если он согреется. А что это значит? 20 Вот это. А это имеется в возможности, и оно уже во власти врачевателя. Таким образом, действующая причина и то, с чего начинается движепие к выздоровлению,— это при воз­никновении через искусство форма в душе; при само­произвольном возникновении исходное — то, что состав­ляет начало для действующего через искусство, как и при лечении, например, начинают, может быть, с со- 25 гревания (а оно получается от растирания): ведь теп­лота в теле — это или часть здоровья, или за ней (не­посредственно либо через несколько [звеньев]) следует что-то такое, что составляет часть здоровья; и это есть крайнее — то, что создает часть здоровья и само есть некоторым образом часть здоровья, и точпо так же у дома, например, камни, и таким же образом у всего 30 другого; так что, как утверждают, не может что-то воз­никнуть, если ничего не предшествует. Итак, совершенно очевидно, что какая-нибудь часть необходимо должна уже быть, и именно материя есть такая часть, она находится в возникающем, и она ста­новится [чем-то определенным]. Но есть ли она и со- *озза ставная часть определения? Ведь о том, что такое мед­ные круги, мы говорим двояко: о материи — говоря, что это медь, и о форме — говоря, что это такая-то фигура (а фигура есть первый род, к которому принадлежит 199 5 круг). Значит, медный круг имеет [и] материю в своем определении. А то, из чего как из своей материи нечто возникает, обозначают, когда оно возникло, не ее именем, а име­нем, производным от нее; например, изваяние назы­вают не камнем, а каменным; человека же, который становится здоровым, не называют по тому состоянию, из которого он становится здоровым; причина здесь та, что хотя он становится здоровым из состояния лишен­ности и из субстрата, который мы называем материей ίο (так, например, здоровым становится и человек и боль­ной), однако больше говорят о возникновении из со­стояния лишенности; например, здоровым становишься из больного, а не из человека, поэтому здоровый назы­вается не больным, а человеком, именно здоровым че­ловеком; в тех же случаях, где лишенность не очевидна и не имеет особого имени, как, например, у меди от­сутствие какой бы то ни было фигуры или у кирпичей и бревен отсутствие [формы] дома, считается, что вещь 15 возникает из них, как там [здоровый возникал] из боль­ного. А потому, так же как там возникающую вещь не называют именем того, из чего она возникает, так и здесь изваяние называется не деревом, а производным словом — деревянным и медным, а не медью, камен­ным, а не камнем, и точно так же дом — кирпичным, а не кирпичами, ибо если внимательно посмотреть, то нельзя даже без оговорок сказать, что изваяние вознн-20 кает из дерева или дом — из кирпичей, так как то, из чего вещь возникает, должно при ее возникновении изменяться, а не оставаться тем же. Вот по этой при­чине так и говорится. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Так как то, что возникает, возникает вследствие 25 чего-нибудь (так я называю то, откуда возникновение берет свое начало) и из чего-то (это пусть будет не ли­шенность, а материя: мы уже установили, что мы под этим разумеем1) и становится чем-то (это — шар, круг или какая угодно другая вещь), то подобно тому как не создается субстрат (медь), так не создается и шар [как таковой], разве только привходящим образом, по-80 тому что медный шар есть шар, а создается этот мед­ный шар. Действительно, делать определенное нечто — 200 :шачпт делать определенное нечто из субстрата как та­кового (holös) 2. Я хочу сказать, что делать медь круг­лой не значит делать круглое, или шар [как таковой], а значит делать нечто иное, именно осуществлять эту форму в чем-то другом, ибо если бы делали эту форму, се надо было бы делать из чего-то другого — это ведь было [у нас] принято (например, делают медный шар, юззь и делают это таким образом, что из этого вот, а именно из меди, делают вот это, а именно шар); если же де­лали бы и самый шар, то яспо, что его делали бы та­ким же образом, и одпо возникновение шло бы за дру­гим до бесконечности. Очевидпо, таким образом, что форма (или как бы пи называли образ в чувственно 5 воспринимаемой вещи) так же не стаповится и не воз­никает3, равпо как пе возникает суть бытия вещи (ибо форма есть то, что возникает в другом либо через искусство, либо от природы, либо той или иной спо­собностью4). А то, что делает человек,— это медный шар, ибо он делает его из меди и шара [как фигуры]: он придает форму вот этой меди, и получается медный ю шар. Если бы имело место возникновение бытия шаром вообще, то [и здесь] одно должно было бы возникать из другого, ибо возникающее всегда должно быть дели­мым, и одно будет вот это, другое — то, а имепно одно — материя, другое — форма. Если поэтому шар есть фи­гура, [все точки повсрхпости] которой одинаково от­стоят от средипиой точки, то это будет, с одной сто­роны, то, что объемлет создаваемое, с другой — объем-лемое им5, а целое будет то, что возникло,— таков, на- 15 пример, медный шар. Итак, из сказанного очевидно, что то, что обозначено как форма или сущность, не возникает, а возникает сочетание, получающее от нее свое наименование, и что во всем возникающем есть материя, так что одно [в нем] есть материя, а дру­гое — форма. Так вот, существует ли какой-нибудь шар помимо вот этих отдельных шаров пли дом помимо [сделанпых 20 из] кирпичей? Или же [надо считать, что] если бы это было так, то определенное нечто никогда бы и не возникло6. А [форма] озпачает «такое-то»7, а не опре­деленное «вот это»8; долают же и производят из «вот этого» «такое-то», и, когда вещь произведена, она та­кое-то нечто (tode toionde). A «вот это» целое, Каллий или Сократ, существует так же, как «вот этот медный 201 25 шар», тогда как человек и живое существо — как мед­ный шар вообще. Поэтому очевидно, что «формы как причина» — некоторые обычно так обозначают эйдо-сы,— если такие существуют помимо единичных ве­щей, не имеют никакого значения для какого-либо воз­никновения и для сущностей и что по крайней мере не на этом основании они сущности, существующие сами зо по себе 9. — В некоторых случаях совершенно очевидно, что рождающее таково же, как и рождаемое, однако не то же самое и составляет с ним одно не по числу, а по виду, как, например, у природных вещей (ведь чело­век рождает человека), разве только возникает что-то вопреки природе, как, например, когда конь рождает мула (впрочем, и здесь дело обстоит сходным образом: то, что могло бы быть общим для копя и для осла как юз4а ближайший к ним род, не имеет наименования, но этот общий род был бы, можно сказать, и тем и другим, и именно таков мул). Поэтому очевидно, что нет никакой надобности полагать эйдос как образец (ведь эйдосы скорее всего можно было бы искать именно в этой об­ласти 10, ибо природные вещи — сущпостп в наибольшей мере); достаточно, чтобы порождающее создавало и 5 было причиной [осуществления] формы в материи. А целое — это уже такая-то форма в этой вот плоти и кости, Каллий и Сократ; и они различны по материи (ведь она у них различная), но одно и то же по виду, ибо вид неделим. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Может вызвать недоумение вопрос, почему одно i0 возникает π через искусство, и самопроизвольно, на­пример здоровье, а другое нет, например дом. Причина в том, что [в одних случаях] материя, которая кладет начало возникновению при создавании и возникнове­нии чего-то через искусство и в которой имеется какая-то часть [возникающей] вещи, отчасти такова, что мо­жет двигаться сама собой, а отчасти нет, и в первом случае она отчасти в состоянии двигаться определен­ным образом, а отчасти не в состояппи: ведь многое is хотя и может двигаться само собой, по не в состоянии делать это определенным образом, например плясать. Поэтому те вещи, материя которых именно такого рода (например, камни), одним определенным образом дви-202 гаться не в состоянии, разве только с помощью другого, однако иным образом могут К И так же обстоит дело с огнем. Вот почему одни вещи не возникнут без чело­века, обладающего умением их делать, а другие воз­никнут, ибо будут приведены в движение тем, что хотя **> и не обладает таким умением, но само может быть при­ведено в движение или с помощью другого, не обла­дающего таким умспием, или благодаря какой-нибудь [своей] части2. Вместе с тем из сказанного ясно также, что в некотором смысле все [создаваемые искусством] вещи возникают или из одноименного с ними (так же, как и природные вещи), например дом — из дома как созданного умом (ибо искусство — это форма), или из какой-нибудь своей одноименной части, или же из того, что содержит в себе некоторую часть [создаваемой вещи], если вещь возникает не привходящим образом3: 25 ведь причина, по которой создается что-нибудь, есть первичная часть, сама по себе сущая. В самом деле, теплота от движения4 породила теплоту в теле, а это — или здоровье, или часть его, или же ему сопутствует какая-нибудь часть здоровья, либо само здоровье; по­этому о теплоте и говорится, что она содействует здо­ровью, ибо то содействует здоровью, чему сопутствует и что имеет своим последствием теплота [в теле]. зо Стало быть, так же как в умозаключениях, сущ­ность есть начало всего, ибо из сути вещи исходят умо­заключения, а здесь — виды возникновения5. И так же, как в этих случаях, обстоит дело и с тем, что возникает естественным путем. Ибо семя порождает [живое] так же, как умение — изделия; оно содержит в себе форму в возможности, и то, от чего семя, в некотором отно- юз4ь шенпи одноименно [с тем, что возникает] (ибо не сле­дует думать, что все так же порождается, как человек от человека: ведь и женщина происходит от мужчины); иначе бывает лишь в случаях отклонения от порядка вещей, поэтому мул происходит не от мула. Что же касается того, что возникает самопроизвольно, то дело обстоит здесь6 так же, как там7,—оно получается у того, материя чего способпа и сама собой приходить 5 в то движение, в которое приводит семя; а там, где этой способности нет, возникновение вещи возможно не иначе как через такие же самые вещи. И не только в отношении сущности это рассужде­ние доказывает, что форма не возникает; оно 203 одинаково применимо ко всем основным [родам су­щего]: и к количеству, и к качеству, и ко всем осталь­ным родам сущего. Ибо подобно тому как возникает ίο медный шар, но не шар и не медь, и как это бывает с медью, если она возникает (ведь материя и форма здесь всегда должны уже быть налицо), так же об­стоит дело и с сутью вещи, и с качеством ее, и с ко­личеством, и одинаково с остальными родами сущего: is ведь возникает не качество, а кусок дерева такого-то качества, не величина, а кусок дерева или живое су­щество такой-то величины. А как особенность сущ­ности можно из этих примеров извлечь, что одной сущности необходимо должна предшествовать другая сущность, которая создает ее, находясь в состоянии осуществленности, например живое существо, если воз­никает живое существо; между тем пет необходимости, чтобы какое-нибудь качество или количество предше­ствовало [другому], разве только в возможности. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ 20 Так как определение — это обозначение, а всякое обозначение имеет части и так же, как обозначение от­носится к предмету, так и часть его относится к части предмета, то возникает затруднение, должно ли обозна­чение отдельных частей содержаться в обозначении целого или нет. В некоторых случаях оно явно содер­жится в нем, в других нет. Обозначение круга не вклю-25 чает в себя обозначения отрезков, а в обозначении слога содержится обозначение его элементов, хотя и круг делится на отрезки так же, как слог — на эле­менты. Кроме того, если части предшествуют (prote-га) целому, а острый угол — часть прямого, и палец — часть живого существа, то можно было бы подумать, что острый угол предшествует прямому и палец пред-зо шествует человеку. По-видимому, однако, эти послед­ние 1 первее (protera): ведь обозначение первых2 дается на основе последних, которые первее и потому, что могут существовать без первых. А впрочем, о части говорится в различных значе­ниях, и одно из них — мера, прилагаемая к количеству. Но это оставим в стороне, а исследуем то, из чего как частей состоит сущность. Так вот, если материя — это одно, форма — другое, то, что из них,— третье, а сущ-204 ность есть и материя, и форма, и то, что из них, то юв5и н одном смысле и о материи говорится как о части чего-то, а в другом — нет, а как о части говорится лишь о том, из чего состоит обозначение формы. Так, плоть не есть часть вогнутости (ведь она та материя, на ко- 5 торой образуется вогнутость), но она часть курносо-сти; и медь есть часть изваяния как целого, но не часть изваяния, поскольку под ним подразумевается форма (ведь говоря о какой-либо вещи, следует разуметь форму или вещь, поскольку она имеет форму, но ни­когда не следует подразумевать под вещью материаль­ное, как оно есть само по себе). Вот почему обозначе­ние круга не заключает в себе обозначения отрезков, а в обозначение слога входит обозначение элементов, 10 ибо элементы слога суть части обозначения формы, а не материи, между тем отрезки круга — это части в смысле материи, в которой осуществляется [форма]; все же они ближе к форме, нежели медь, когда меди придается круглость. А в некотором смысле и не все элементы слога будут входить в его обозначение: на- is пример, эти вот [буквы, начертанные] на воске, или [звуки, производимые] в воздухе: ведь и они состав­ляют часть слога как материя, воспринимаемая чувст­вами. Да и линия исчезает, если ее делить на поло­вины, или человек [исчезает], если его разлагать на ко­сти, жилы и плоть, однако это не значит, что они со­стоят из названных [элементов] как из частей сущно­сти,— они состоят из них как из материи, и это части 2о составного целого, но уже не части формы, т. е. того, что содержится в обозначении, а потому они и не вхо­дят в обозначение. Так вот, в одних обозначениях бу­дет содержаться обозначение таких частей, в других оно содержаться не должно, если это не обозначение составного целого; поэтому некоторые вещи состоят из указанных частей как из начал, на которые они разла­гаются, переставая существовать, а некоторые не со- 25 стоят. То, что есть соединение формы и материи, па-пример курносое и медный круг, разлагается на ука­занные составные части, и материя есть их часть; а то, что не соединено с материей, но имеется без материи и обозначение чего касается только формы, не исчезает ни вообще, ни во всяком случае таким именно обра-ном; так что для названных выше вещей это [материаль-зо ное] составляет начала и части, но оно не части и не 205 начала формы. И поэтому глиняное изваяние превра­щается в глину, медный шар — в медь и Каллий — в плоть и кости; так же круг распадается на отрезки, ибо он есть нечто соединенное с материей; одним ведь 1035ь именем обозначается и круг как таковой, и единичный круг, потому что не для [всех] единичных вещей есть особое имя. Итак, об этом сказано правильпо; все же, возвра­щаясь к этому вопросу, скажем еще яснее. Части обо-5 значения, на которые такое обозначение разделяется, предшествуют ему3 — или все или некоторые из них. А в обозначение прямого угла не входит обозначение острого угла; напротив, обозначение острого угла вклю­чает в себя обозначение прямого, ибо тот, кто дает определепие острого угла, пользуется прямым, а именно «острый угол меньше прямого». И подобным же обра-ю зом обстоит дело и с кругом и полукругом: полукруг определяется через круг, и палец — через целое, ибо палец — это «такая-то часть человека». Поэтому те части, которые таковы как материя и на которые вещь распадается как па материю, суть почто последующее; а те, которые даны как части обозначения и выражен­ной в определении сущности, предшествуют — или все, или некоторые. А так как душа живых существ (co­is ставляющая сущность одушевленного) есть соответст­вующая обозначению сущность — форма и суть бытия такого-то тела (ведь любую часть подобного тела, если давать ее надлежащее определение, в самом деле нельзя будет определять, не указав ее отправления, которое не будет иметь места без чувственного восприятия),то ее части — или все, или некоторые — будут предшест­вовать живому существу как составному целому (и одинаковым образом обстоит дело в каждом отдельном 20 случае); а тело и его части — нечто последующее по отношению к этой сущности, и на них как на материю распадается не сущность, а составное целое. Так вот, для составного целого эти телесные части в некотором смысле предшествуют, а в пекотором пет: ведь отдельно они не могут существовать. Действительно, не во вся­ком состояпии палец есть палец живого существа, а омертвевший палец есть палец только по имени. Но не-25 которые телесные части существуют вместе [с целым] — главные части, в которых как первом заключается форма (logos), т. е. сущность вещи,—это может быть, 206 например, сердце или мозг (безразлично ведь, что из них обоих таково). А человек, лошадь и все, что подоб­ным образом обозпачает едипичное, но как общее обо­значение,— это не сущпость, а некоторое целое, состав­ленное из вот этой формы (logos) и вот этой мате­рии, взятых как общее. Единичное же из последней зо материи — это уже Сократ, и так же во всех остальных случаях. Итак, части бывают и у формы (формой я на­зываю суть бытия вещи), и у целого, составленного из формы и материи, и у самой материи. Но части обозна­чения — это только части формы, и обозпачепие ка­сается общего, ибо бытие кругом и круг, бытие душой юзва и душа — одпо и то же. А уже для составпых целых, папример для вот этого круга и для любого отдельного из пих, будет ли это круг, воспринимаемый чувствами или постигаемый умом (умопостигаемым я пазываю, например, круги математические, чувственно воспри­нимаемыми, например, — медные или деревянные), 5 определепия не бывают, но они позпаются посредством мысли пли чувственного восприятия; а если опи пере­стали быть [предметом позпания] в действительности, то не яспо, существуют ли опи еще или пет, по они всегда обозначаются и познаются при помощи общего обозначе­ния. Материя же сама по себе пе познается4. А есть, с одной стороны, материя, воспринимаемая чувствами, а с другой — постигаемая умом; воспринимаемая чув­ствами, как, например, медь, дерево или всякая дви- 10 жущаяся материя, а постигаемая умом — та, которая находится в чувственно воспринимаемом пе поскольку оно чувственно воспринимаемое, например предметы математики. Итак, сказано, как обстоит дело с целым и частью, с тем, что есть предшествующее, и с тем, что есть по­следующее. А если кто спросит, будет ли предшество­вать прямая, круг и живое существо или же то, па что ^ они делятся π из чего состоят, т. е. их части,— то сле­дует сказать, что ответить на это не просто. Если душа есть живое существо как одушевленное, а душа каж­дого отдельного живого существа — оно само, круг — то же, что бытие кругом, прямой угол — то же, что бытие прямым углом и сущность прямого угла, то, правда, некоторые целые5 и по сравнению с нското- 2о рыми частями надо признать чем-то последующим, например, по сравнению с частями обозначения и 207 с частями отдельного прямого угла (ведь и материаль­ный медный прямой угол, и точно так же прямой угол, заключенный в двух отдельных линиях6, есть нечто последующее); нематериальный же угол есть, правда, нечто последующее по сравнению с частями, входя­щими в обозначение угла, по предшествует частям, на­ходящимся в единичном. Просто, однако, нельзя отве­тить на этот вопрос. Если же душа есть нечто иное, чем живое существо, т. е. не есть то же, что оно, то и в этом случае следует призпать, что, как было сказано, 25 одни части предшествуют, а другие пет. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Естествен вопрос, какие части принадлежат форме и какие не ей, а составному целому; ведь если это остается неясным, нельзя давать определения чему бы то ни было, ибо определение касается общего и формы; зо если поэтому неясно, какие части относятся к материн и какие нет, то не будет яспо и обозначение предмета. Так вот, если говорить о том, что появляется в разных по виду вещах (например, круг у меди, камня и де­рева), то представляется ясным, что ни медь, пи ка­мень не относятся к сущности круга, так как круг от­делим от них. Там же, где отделимость не видна1, 35 вполне возможно, что дело обстоит подобным же обра-Ω зом2, как если бы все круги, которые мы видим, были медные (тем не менее медь ппсколько по относилась бы к форме); однако в этом случае трудно мысленпо от­влечься [от формы]. Так, например, форма человека всегда представлена в плоти, костях и тому подобных 5 частях; значит ли это, что они части формы и опреде­ления? Все же нет, они материя, только мы не в со­стоянии отделить их [от формы], потому что форма че­ловека не появляется в чем-то другом. Но так как отделить [одно от другого] кажется воз­можным, хотя неясно, когда именно, то некоторые стали уже сомневаться и относительно круга и тре­угольника, полагая, что не подобает определять их че-10 рез линии и непрерывное, а обо всем этом3 следует говорить в том же смысле, в каком говорят о плоти или костях человека, о меди и камне изваяния; и они сво­дят все к числам и существом липни объявляют суще­ство двух. Так же и из тех, кто принимает идеи, одни 208 считают двойку самой-по-себе-линией, другие — эйдо-сом линии: по их миопию4, эйдос и то, эйдос чего он ость, в пекоторых случаях тождественны друг другу, как, например, двойка и эйдос двойки; но в отношении is линии это уже не так5. Отсюда следует, что эйдос один у многих вещей, эйдос которых кажется различным (как это и получа­лось у пифагорейцев6), и что возможно нечто одно ирпзпать самим-по-себе-эйдосом всего, а остальное не признать эйдосами; однако в таком случае все будет 2о одпим7. Итак, сказано, что относительно определений имеется некоторое затруднение и но какой именно при­чине. Поэтому бесполезно сводить все указанным выше образом [к форме] и устранять материю; ведь в некото­рых случаях, можно сказать, эта вот форма имеется в этой вот материи или эти вот вещи в таком-то состоя-шга, И то сравнение живого существа [с медным кру­гом], которое обычно делал младший Сократ8, неира- 25 вилыю: оно уводит от истины и заставляет считать воз­можным, чтобы человек был без частой тела, как круг без меди. Между тем сходства здесь нет: ведь живое существо — это нечто чувственно воспринимаемое и определить его, не принимая в соображение движения, пельзя, а потому этого нельзя также, пе принимая в со­ображение частей, находящихся в определенном со- 30 стоянии. Ибо рука есть часть человека пе во всяком слу­чае, а тогда, когда она способпа исполнять работу, зна­чит, когда рука живая, а пеживая не есть часть его. Что касается математических предметов, то почему определения частей не входят в определение целого, например полуокружности — в определение круга? Они ведь не чувственно воспринимаемые части. Или это не имеет зпачеиия? Ибо материя должпа быть и у чего-то, 35 не воспринимаемого чувствами; более того (kai), неко- мз7а торая матерпя имеется у всего, что не есть суть бытия вещи и форма сама по себе, а есть определенное нечто. Нот почему у круга как общего эти полуокружности не будут частями, а у отдельных кругов будут, как было сказано раньше, ибо материя бывает и воспринимаемая чувствами, и постигаемая умом. Ясно, одпако, и то, что душа есть первая сущность, тело — материя, а человек или живое существо — со- 5 единение той π другой как общее; Сократ же и 209 Кориск, если они также π душа, означают двоякое (ведь одни разумеют под пими душу, другие — состав­ное целое) ; если же о них говорится просто — как об этой вот душе и этом вот теле, то с единичным дело ю обстоит так же, как с общим. А существует ли помимо материи такого рода сущ­ностей какая-пибудь другая9 и следует ли искать ка­кую-нибудь другую сущность, пежелп эти, например числа или что-то в этом роде, это надо рассмотреть в дальнейшем 10. Ведь пмепно ради этого мы пытаемся разобраться и в чувствепно воспринимаемых сущно­стях, хотя в пекотором смысле исследование этих сущ­ностей относится к учению о природе, т. е. ко второй is философии, ибо рассуждающему о природе надлежит позпавать не только материю, по и определимую [сущ­ность], и это еще в большей мере. А что касается опре­делений, то позднее надлежит рассмотреть11, в каком смысле содержащееся в обозначении составляет части определения и почему определение есть единая речь (ясно ведь: потому, что предмет един, по в силу чего го предмет един, раз он имеет части?). Таким образом, что такое суть бытия вещи и в ка­ком смысле она существует сама по себе, об этом в об­щих чертах сказано для всего 12; сказано также, почему обозначение сути бытия одних вещей содержит части определяемого, а других — нет, и указано, что в обо­значении сущности вещи не содержатся части мате-25 риального свойства: ведь они принадлежат не к [опре­делимой] сущности, а к сущпости составной; а для этой, можно сказать, пекоторым образом определение и есть и не есть, а пменпо: если она берется в соединении с материей, то нет определения (ибо материя есть нечто неопределенное), а если в отношении к первой сущно­сти, то определение есть, папример для человека — определение души 13, ибо сущность — это форма, нахо­дящаяся в другом; из нее и из материи состоит так зо называемая составная сущность; такая форма есть, па­пример, вогпутость (ведь «курносый пос» и «курно-сость» состоят из этой вогнутости и носа: <в них «нос» содержится дважды)). В составной же сущности, па­пример курпосом носе или Каллии, будет заключаться 1037ь также и материя. — Кроме того, было сказано, что в не­которых случаях суть бытия вещи и сама вещь — одно и то же, как у чистых (prötai) сущностей; например, 210 кривизна и бытие кривизной — одно, если кривизна — чистая сущность (чистой я называю такую сущность, о которой сказывают не поскольку она находится в чем-то другом, отличном от нее, т. е. в материальном субстрате); у того же, что дано как материя или как соединенное с материей, тождества [между вещью и 5 сутью ее бытия] нет, а также у того, что едино привхо­дящим образом, например «Сократ» и «образован­ность», ибо они одно и то же привходящим образом. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Теперь будем прежде всего говорить об определении в той мере, в какой о нем пе сказало в «Аналитиках»: отмеченный там вопрос полезен для исследования о ю сущпости. Я имею в виду вопрос, почему то, обозначе­ние чего мы называем определением, составляет одно (например, для человека «двуногое живое существо»; пусть это будет его обозначением). Так вот, почему «живое существо» и «двупогое» — это одно, а не мно­гое? «Человек» же и «бледное» — это множество в том случае, если одно не присуще другому, а одно — если is присуще, а субстрат — человек — испытывает какое-то состояние (ибо тогда получается одно, и имеется «блед­ный человек»); но в указанном выше случае одно не причастно другому: ведь род, по-видимому, не прича-стен видовым отличиям (иначе одно и то же было бы вместе причастно противоположностям: ведь видовые зо отличия, которыми различается род *, противоположны друг другу). А если род и причастен, то все равно во­прос остается, если видовых отличий несколько, напри­мер: живущее на суше, двуногое, бесперое. Почему они составляют одно, а не множество? Ведь не потому, что находятся в одном и том же: так из всего получилось бы одно. И все же одним должно быть все то, что со­держится в определении2. Ибо определение есть неко- 25 торая единая речь, и притом о сущности, а значит, должно быть речью о чем-то одном: ведь сущность, как мы утверждаем, означает нечто одно и определенное нечто. Прежде всего надлежит рассмотреть те определе­ния, которые опираются на деление3. В самом деле, н определение не входит ничего другого, кроме рода, обозначаемого как первый, и видовых отличий, зо 211 А остальпые роды — это первый же и вместе с ним охватываемые им видовые отличия, например: первый род— «живое существо», ближайший к нему— «живое существо двуногое» и затем опять—«живое существо шва двуногое, бесперое»; подобным же образом и тогда, когда определение обозначается через большее чпсло [видовых отличий]. Но вообще нет никакой разницы, обозначается ли определение через большое или малое число [видовых отличий], и, следовательно, также — че­рез малое число [членов] или через два; а если оно со­стоит из двух [членов], то одно — видовое отличие, другое — род; например, если [определяющее] — «живое существо двуногое», то «живое существо» — род, а дру­гое — видовое отличие. 5 Если же род вообще не существует помимо видов как видов рода или если существует, но как материя (ведь звук, например,— это род и материя, а видовые отличия образуют из него виды — элементы речи), то ясно, что определение есть обозначение, образуемое из видовых отличий. При этом, однако, необходимо разделить видовое ότ­ι0 личие на его видовые отличия, например видовое отли­чие «живого существа» — «имеющее ноги»: у «живого существа, имеющего ноги», видовое отличие должно опять делить именно как имеющее ноги, поэтому не следует говорить, что из того, что имеет ноги, одно — покрытое перьями, другое — бесперое, если говорить правильно (только по неспособности человек будет де­лать это), а следует говорить, что одно —с расщеплен-15 ными на пальцах ступнями, другое — с нерасщеплен-ными, ибо это видовые отличия ноги: расщепленность ступни на пальцы есть некоторого вида обладание но­гами. И так всегда стремятся идти дальше, пока не приходят к видовым отличиям, не имеющим уже видо­вых отличий. А тогда будет столько видов ноги, сколько видовых отличий, и число видов живых существ, имею­щих ноги, будет равно числу видовых отличий. Если поэтому здесь дело обстоит таким именно образом, то ясно, что последнее видовое отличие будет сущностью 20 вещи и ее определением, раз не следует, давая опреде­ления, несколько раз повторять одно и то же; это ведь излишне. Между тем такое повторение допускают, если сказать «двуногое живое существо, имеющее ноги»; это все равно что сказать «живое существо, имеющее ноги, 212 имеющее две ноги»; а если и это отличие делить под­ходящим для него делением, то одно и то же будет по­вторено несколько раз — столько же, сколько будет ви­довых отличии. Итак, если видовое отличие разделить на его видовые 25 отличия, то одно из них — последнее — будет формой н сущностью; если же его делят привходящим образом (например, если то, что имеет ноги, подразделяют на белое и черное), то видовых отличий будет столько, сколько будет делений. Поэтому очевидно, что опреде­ление есть обозначение, образуемое из видовых отли­чий, и притом — если деление правильное — из послед­него из них. Это стало бы ясным, если переставить зо такого рода определения, например определение чело­века, и сказать, что человек — это «двуногое живое существо, имеющее ноги»; излишне говорить «имеющее ноги», если сказано «двуногое». Между тем определен­ного расположения внутри сущности вещи пет: как же здесь считать одно последующим, другое предшествую­щим? — Относительно опирающихся на деление опре­делений — каковы они — пусть будет на первых порах4 достаточно сказанного. 35 ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ А так как предмет настоящего исследования — сущ- юзвь ность, то вернемся к ней снова. Так же как субстрат, суть бытия вещи и сочетание их называются сущно­стью, так и общее. Что касается первых двух, то о них мы уже говорили (а именно о сути бытия вещи и о суб­страте, о котором мы сказали, что он лежит в основе 5 двояким образом: или как существующее определенное нечто — подобно тому как живое существо есть носи­тель своих свойств, — или так, как материя есть носи­тель энтелехии). А некоторые полагают1, что общее больше всего другого есть причина и начало, поэтому рассмотрим и его. Кажется невозможным, чтобы что-либо обозначаемое как общее было сущностью. Во-пер­вых, сущность каждой вещи — это то, что принадлежит ю лишь ей и не присуще другому, а общее — это относя­щееся ко многому, ибо общим называется именно то, что по своей природе присуще больше чем одному. Так нот, сущностью чего оно будет? Несомненно, или всех |объемлемых им] вещей, или ни одной. Но быть 213 сущностью всех оно пе может. А если оно будет сущ­ностью одной, то и все остальное будет этой вещью: ведь то, сущность чего одна и суть его бытпя одна, само также одно. *5 Во-вторых, сущностью называется то, что не сказы­вается о субстрате, а общее всегда сказывается о каком-нибудь субстрате. Но если общее не может быть сущностью таким об­разом, как суть бытия вещи есть сущность, то не мо­жет ли оно содержаться в сути бытия, как, например, «живое существо» — в «человеке» и в «лошади»? В та­ком случае ясно, что оно есть некоторое обозначение го сути бытия. При этом не важно, если оно обозначение не всего, что содержится в сущности2: ведь общее тем не менее будет сущпостыо чего-то, подобно тому как «человек» есть сущность [отдельного] человека, в кото­ром он содержится. А отсюда опять вытекает то же са­мое: общее (как, например, «живое существо») будет сущностью того, в чем оно содержится как присущее лишь ему. Кроме того, невозможно и нелепо, чтобы 25 определенное нечто и сущность, если они состоят из частей, состояли не из сущностей и определенного не­что, а из качества: иначе пе-сущность и качество были бы первее сущности и определенного нечто. А это не­возможно, так как ни по определению, пи по времени, ни по возникновению свойства не могут быть первее сущности; иначе опи существовали бы отдельно. Да­лее, в Сократе как сущности содержалась бы [другая] сущность, так что сущность состояла бы из двух [сущ-зо ностей]3. И вообще следует признать, что если «чело­век» и все, о чем говорится таким же образом, есть сущность, то ничего из того, что содержится в опреде­лении, не есть сущность чего-то и не существует от­дельно от них или в чем-то другом; я имею в виду, на­пример, что не существует какого-либо «живого существа» помимо отдельных живых существ, как не существует отдельно и ничего из того, что содержится в определении. Итак, если исходить из этих соображений, то оче-35 видно, что ничто присущее как общее не есть сущность юз9а π что все, что одинаково сказывается о многом, озна­чает не «вот это», а «такое-то». Иначе получается много [нелепостей], и в том числе «третий человек» 4. 214 А кроме того, это ясно и из следующего. А именно: невозможно, чтобы сущность состояла из сущностей, которые находились бы в пей в состоянии осуществлен-ности, ибо то, что в этом состоянии осуществлениости образует две вещи, пикогда не может быть в том же 5 состоянии одним; но если это две вещи в возможности, то [в осуществленное™] они могут стать одним (на­пример, двойная линия состоит из двух половин, но в возможности; обособляет же их осуществлеппость) ; поэтому, если сущность есть одно, она не будет состоять из сущностей, которые содержались бы в ней, π притом таким способом5, о котором правильно говорит Демо­крит, утверждающий, что невозможно, чтобы одна вещь состояла из двух или чтобы одна стала двумя6, так как ю сущностями он считает неделимые (atoma) величины. Очевидпо, что подобпым же образом будет обстоять дело и с числом, если число есть, как утверждают неко­торые, сочетание единиц: или два не есть единое, или единица содержится в нем не в состоянии осущест­влениости. Однако отсюда вытекает затрудпепис. Если ни одна сущность ие может состоять из общего, так как общее ι s озпачает «такое-то», а не «вот это», и если никакая сущность не может быть составленной из сущностей, находящихся в состоянии осуществлениости, то всякая сущность была бы несоставиой, а значит, не было бы и определения ни одной сущности. Между тем все пола­гают, и давно уже было сказано7, что определение (ho-ros) имеется или только для сущности, или главным 20 образом для псе, теперь же оказывается, что его нет π для нес. Значит, определения (horismos) ne будет ни для чего; или в некотором смысле оно будет, а в неко­тором нет. Более ясным станет то, что мы говорим, из дальнейшего. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Из только что сказанного явствует, какие выводы следуют и для тех, кто говорит, что идеи — это от- 25 дельно существующие сущности, и в то щс время счи­тает вид состоящим из рода и видовых отличий. Если ;чгдосы существуют и «живое существо» содержится и и «человеке», и в «лошади», то оно в них либо одно и то же по числу, либо разное (по определению оно, 215 очевпдпо, одно: ведь тот, кто определяет, дает π в том, зо и в другом случае одно и то же обозначение). Если же есть некий сам-по-ссбе-человек, который как таковой есть определенное нечто и существует отдельно, то и части, из которых он состоит, скажем «живое суще­ство» и «двуногое», также должны означать определен­ное почто и быть отдельно существующими и сущно­стями; следовательно, таковым должно быть и «живое существо». Так вот, если «живое существо» и в «лошади», и в «человеке» одно и то же, подобно тому как ты [тож­дествен] самому себе, то каким образом одпо будет од-юзпь ним в вещах, существующих отдельно, и почему это «живое существо» не будет существовать отдельно и от самого себя !? А затем, если оно будет причастно «двуногому» и «многоногому», получается нечто несообразное, а именно, ему будут одновременно присущи противопо­ложности2, хотя оно одпо и определенное нечто. Если же здесь нет такой причастности, то как можно гово-5 рить, что живое существо есть двуногое или обитающее на суше3? Но может быть, то и другое складывается, соприкасается или смешивается? Однако все это не­лепо. Но допустим, «живое существо» в каждом случае4 различно. Тогда, можно сказать, будет бесчисленное множество [эйдосов], сущпость которых — «живое су­щество»; ведь в состав «человека» «живое существо» входит не привходящим образом. Далее, «самих-по-себе-живых существ» будет много, ибо в каждом от­дельном [виде] «живое существо» будет сущностью *о (ведь оно не сказывается о чем-то другом; ипаче «чело­век» имел бы в своем составе это другое, т. е. это дру­гое было бы родом для «человека»), а кроме того, все части, из которых слагается «человек», будут идея­ми; и ни одна из них не будет идеей одного и сущ­ностью другого, ибо это невозможно; значит, каждое «живое существо», содержащееся в жпвых существах, будет самнм-по-себе-живым существом5. Далее, из чего состоит это «живое существо» [в каждом виде] и как оно происходит из самого-по-себе-живого существа? is Или как может «живое существо», сущность кото­рого — быть живым, существовать помимо самого-по-себе-живого существа? 216 А что касается [отношения идей к] чувственно воспринимаемым вещам, то здесь получаются те же выводы, и еще более нелепые, чем эти. Если поэтому дело обстоять таким образом не может, то очевидно, что эйдосов этих вещей в том смысле, в каком о них говорят некоторые, не существует. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ Так как составное целое и существо (logos) — это 2о разные сущности (я хочу сказать, что сущность в од­ном смысле — это существо, соединенное с материей, а в другом —одно лишь существо вещи), то сущности, о которых говорится в первом смысле, подвержены уничтожению (ибо и возникновению также), а у суще­ства вещи не бывает так, чтобы оно уничтожалось (ибо и возникновения у него нет, ведь возникает не бытие 25 домом, а бытие вот этим домом) ; напротив, такие сущ­ности имеются и не имеются, не возникая и не унич­тожаясь,— доказано ведь, что никто их не рождает и не создает. А для чувственно воспринимаемых единич­ных сущностей потому и нет ни определения, ни дока­зательства, что они наделены материей, природа кото­рой такова, что она может и быть и не быть *; поэтому зо и подвержены уничтожению все чувственно восприни­маемые единичные сущности. Если же доказательство имеет дело [лишь] с тем, что необходимо, а определение служит для познания, и так же как невозможно, чтобы необходимое знание (в отличие от мнения) было то знанием, то незнанием, точно так же невозможно это и в отношении доказательства и определения (ведь с тем, что может быть [и] иначе, имеет дело миепие), Ю40а то ясно, что для чувственно воспринимаемых единич­ных сущностей не может быть пи определения, ни до­казательства. В самом деле, преходящее недостоверно для тех, кто обладает знанием, когда перестает быть предметом чувственного восприятия, и хотя в душе со­храняются мысли о нем (logoi), все же пи определе- s ния, ни доказательства его уже не будет. Поэтому, если тот, кто имеет дело с определением, дает определение какой-нибудь единичной вещи, он должен знать, что оно всегда может быть опровергнуто, ибо дать такое определение невозможно. Также, конечно, нельзя дать определение какой бы то ни было идеи, ибо идея, как утверждают [те, кто 217 признает идеи], есть нечто единичное и существует от-10 дельно. Всякое обозначение должно состоять из слов, по тот, кто дает определение, слов пе сочиняет (они были бы непонятны), а укоренившиеся слова общи для всех [одинаковых вещей]; следовательно, эти слова не­обходимо подходят и к чему-то другому, например, если бы кто-пибудь, давая тебе определение, назвал бы тебя худым или бледпым живым существом, пли ска­зал бы [о тебе] еще что-нибудь, что бывает и у другого. Если же кто скажет, что ничто не мешает, чтобы в от­дельности все это относилось ко многим, но вместе — is только к тебе одному, то на это нужно возразить, во-первых, что все это относится по крайней мере к двум, например «двуногое живое существо» — к живому су­ществу и к двуногому (а для вещей вечных это даже необходимо, раз они предшествуют [возникшему из них] сочетанию и составляют его части; больше того, они могут существовать и отдельно, раз у «человека» воз­можно такое существование: ведь пли ни одна из ча­стей не существует так, или и та и другая; если ни 20 одна не существует отдельно, то рода пе будет помимо видов; а если род существует отдельно, то и видовое отличие); во-вторых, род и видовое отличие предшест­вуют виду по бытию и не упраздняются с его упразд­нением. Далее, если идеи состоят из идей (ведь состав­ные части менее сложны), то и составные части идеи, например «живое существо» и «двуногое», также дол-25 жны будут сказываться о многом2. Если пет, то как могут они быть познаны? Ведь в таком случае была бы некая идея, которая не могла бы сказываться больше, нежели об одном. Между тем так не полагают, а счи­тают, что каждая идея допускает причастность себе [многого]. Поэтому, как сказано, остается незамеченным, что вечным вещам нельзя дать определения, в особенности существующим в единственном числе, как, например, зо Солнце или Луна. [Определяя, например, Солнце], со­вершают ошибку не только тем, что прибавляют нечто такое, с устранением чего Солнце все еще будет, на­пример «обращающееся вокруг Земли» или «скрываю­щееся ночью» (выходит, что если опо остановится или всегда будет видно, то оно уже не будет Солнцем; между тем это было нелепо: ведь Солнце означает не-218 которую сущность), но кроме того, и тем, что прибав­ляют нечто такое, что может встретиться и у другого. Если бы, например, появилось другое тело с такими же свойствами, то оно явно было бы Солнцем. Значит, обо­значение обще многим3; между тем было принято, что ю*оь Солнце — нечто единичное, подобпо Клеопу или Со­крату. Ну, а почему пикто из признающих идеи не предлагает определения какой-нибудь идеи4? При по-добных попытках истипность только что сказанного стала бы очевидной. ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ Очевидно, между тем, что из того, что считается 5 сущностями, большинство — это лишь возможности: таковы части животных (ведь ни одпа из них не су­ществует отдельно; когда же они отделены, опи все существуют только как материя), а также земля, огонь и воздух: ничто из них не едино, а каждое есть словно молочная сыворотка, пока она не створожится и не по­лучится из них печто единое. При этом можно было бы ю признать, что части одушевленных существ и части души весьма сходны [друг с другом], существуя и в дей­ствительности, и в возможности, так как они в силу чего-то имеют в своих сочленениях начало движения; поэтому некоторые живые существа, будучи рассечен­ными, продолжают жить. Однако же все эти части будут существовать в возможности, когда живое суще­ство есть нечто одно и непрерывное естественным пу- *5 тем, а не насильственным образом или [случайным] сращением, ибо это уже уродство. Так как, далее, о едином говорится так же, как и о сущем \ и сущность того, что одно, одна, а то, сущ­ность чего по числу одна, и само одно по числу, то очевидно, что ни единое, пи сущее не может быть сущ­ностью вещей, как не может ею быть и бытие элемен­том или началом. Впрочем, мы пытаемся узнать, что 2о такое начало, чтобы свести [неизвестное] к более изве­стному. Так вот, из названного нами сущее и единое по сравнению с началом, элементом и причиной есть в большей мере сущность; однако даже они еще не сущности, если только ничто другое, общее многим, также не сущность, ибо сущность пе присуща ничему другому, кроме как себе самой и тому, что ее имеет,— 219 сущность чего она есть. А кроме того, то, что одно, не 25 может в одно и то же время быть во многих местах, между тем как общео многим бывает в одно и то же время во мпогих местах; поэтому яспо, что ничто об­щее не существует отдельпо, помимо единичных вещей. Что же касается тех, кто признает эйдосы, то они отчасти правы, приписывая им отдельное существова­ние, раз они сущности, отчасти же неправы, объявляя эйдосом единое во многом2. Причина этого в том, что зо они не в состоянии показать, каковы такого рода — не­преходящие — сущности помимо единичных и чувст­венно воспринимаемых. Так вот, они объявляют их тождествеппыми по виду с преходящими (эти-то сущ­ности мы зпаем), изобретают «самого-по-себе-человека» и «самое-по-себе-лошадь», присоединяя к чувственно воспринимаемым вещам слово «само-по-себе». Но хотя Ю41а бы мы никогда и по видели небеспых светил, тем по менее они, думаю я, вечные сущности, помимо тех, ко­торые мы бы знали. А потому π в этом случае, хотя мы и не знаем, какие есть [вечные сущпости]3, но необхо­димо по крайней мере признать, что какие-то сущности такого рода существуют. Таким образом, ясно, что ни­что высказываемое как общее не есть сущность и что s ни одна сущность не состоит из сущностей. ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ Что необходимо подразумевать под сущностью и ка­кова она, об этом скажем снова, избрав для этого как бы другое начало: может быть, из того, что мы скажем, станет ясно и относительно той сущности, которая су­ществует отдельно от чувственно воспринимаемых сущностей. Так вот, так как сущность есть некоторое ю начало и причина, то разбор начнем отсюда. А причину «почему?» всегда ищут так: почему одно присуще чему-то другому? В самом деле, выяснять, почему этот образованный человек есть человек образованный, зна­чит, выяснять или сказанное, а именно почему этот че­ловек образованный, или нечто другое. Выяснять же, почему вещь есть то, что она есть, значит, ничего не is выяснять; ведь «что» и «есть» (я пмею в виду, напри­мер, то, что происходит затмение Луны) должны быть налицо как очевидные, [еще до выяснения, почему это есть]; а что нечто есть само оно, для этого во всех слу-220 чпях пмеется одно объяснение и одна причина, [напри­мер]: почему человек есть человек или образованный есть образованный; разве что кто-нибудь скажет, что ценная вещь неделима по отношению к самой себе, а ;ΠΌ и значит быть единым. Но это обще всем вещам и 2о мало что говорит. Можно, однако, спросить, почему че­ловек есть такое-то живое существо. При этом, однако, Исно, что не спрашивают, почему тот, кто есть чело­век, есть человек, а спрашивают, почему одно присуще другому (а что оно присуще, это должно быть ясно: ведь если не так, то нечего спрашивать). Например: почему гремит гром? Это значит: почему возникает шум 25 в облаках? Здесь действительно ищут, почему одно присуще другому. И почему эти вот вещи, например кирпичи и камни, составляют дом? Стало быть, ясно, что ищут причину. А причина, если исходить из опре­деления,— это суть бытия вещи; у одних вещей при- зо чина — это цель, как, скажем, у дома или у ложа, а у других — первое движущее: это ведь тоже причина. Однако такую причину ищут, когда речь идет о воз­никновении и уничтожении, а первую — когда речь идет и о существовании. Искомое же остается более всего незамеченным в тех случаях, когда одно пе сказывается о другом, например когда спрашивают, почему человек есть, и это потому, io4ib что высказываются здесь просто, а не различают, что вот ото есть то-то и то-то. Между тем, прежде чем искать, надлежит расчленять. Иначе это все равно, что îrc искать ничего и в то же время искать что-то. А так как бытие надлежит уже иметь и оно должпо быть на­лицо, то ясно, что спрашивают, почему материя есть 5 вот это. Например: почему вот этот материал есть дом? Потому что в нем палицо то, что есть суть бытия дома. И по этой же причине человек есть вот это или это тело, имеющее вот это. Так что ищут причину для ма­терии, а она есть форма, в силу которой материя есть нечто определенное; а эта причина есть сущпость [вещи]. Так что ясно, что относительно того, что про­сто, певозможио ни исследование, ни обучение; способ ю иыяснеппя простого иной 1. А то, что состоит из чего-то таким образом, что це-локуппое есть одно, но не как груда, а как слог, [есть почто иное, нежели то, из чего оно состоит]. Ведь слог — ;>то не [отдельные] звуки речи, и слог «ба» — не тоже 221 самое, что «б» и «а», как и плоть не то же самое, что огонь и земля (ведь после того как их разлагают, 15 одно — а именно плоть и слог — уже не существует, а звуки речи или огонь и земля существуют). Стало быть, слог есть что-то — не одни только звуки речи (гласный и согласный), но и нечто иное; и также плоть — это не только огопь и земля или теплое и хо­лодное, но и нечто иное. Если же само это нечто также должно или быть элементом, или состоять из элемеи-2о тов, то, если оно элемент, рассуждение будет опять тем же, а именно: плоть будет состоять из этого нечто, из огня и земли и еще из чего-то, так что это будет про­должаться до бесконечности. Если же элемент есть его2 составная часть, то ясно, что оно будет состоять не из одного элемента, а пз большего числа их, нежели само это нечто, [взятое как элемент], так что относи­тельно пего будет то же рассуждение, что и относи-25 тельно плоти или слога. И потому можно принять, что это нечто есть что-то другое, а не элемент и что опо-то и есть причина того, что вот это есть плоть, а это слог; и подобным же образом во всех остальных случаях. А это и есть сущность каждой вещи, ибо оно первая прпчипа ее бытия; и так как некоторые вещи не сущ­ности, а сущности — это те, которые образовались со-зо гласно своей природе и благодаря природе, то сущно­стью оказывается это естество, которое есть не элемент, а начало3; элемент же — это то, на что нечто разло­жимо и что содержится в нем как материя, например у слога — «а» и «б». КНИГА ВОСЬМАЯ (H) ГЛАВА ПЕРВАЯ Из сказанного надлежит сделать выводы и, подводя Ю42а итог, завершить [эту часть] исследования. Так вот, было сказано, что предмет настоящего исследования — при- 5 чины, начала и элементы сущностей. Что же касается сущностей, то одни из пих признаются всеми, а отно­сительно некоторых кое-кем был высказан особый взгляд. Общепризнаиы естественные сущпостп, такие, как огонь, земля, вода, воздух и прочие простые тела \ далее — растения и их части, а также животные и ча­сти животных, наконец Вселенная и части Вселенной; ю а особо некоторые называют сущностями эйдосы и ма­тематические предметы. Из наших же рассуждений следует, что имеются другие сущности — суть бытия вещи и субстрат. Далее, согласно иному взгляду (alios), род есть сущность в большей мере, нежели виды, и об­щее — в большей мере, нежели единичное. А с общим и с родом связаны также и идеи: их считают сущно- is стями на том же самом основании2. А так как суть бытия вещи есть сущность, обозначение же сути бытия вещи есть определение, то были даны разъяснения от­носительно определения и того, что существует само по себе. Поскольку же определение — это обозначение, а обозначение имеет части, необходимо было также выяс­нить, какие части принадлежат к сущности, а какие 2о нет, и составляют ли первые также части определения. Далее, мы также видели, что ни общее, ни род не есть сущность; что же касается идей и математических предметов, то их надо рассмотреть в дальнейшем: ведь некоторые признают их сущностями помимо чувственно воспринимаемых. Теперь разберем, как обстоит дело с сущностями общепризнанными. Они сущности, воспринимаемые 25 223 чувствами; а все сущности, воспринимаемые чувствами, имеют материю. И субстрат есть сущность; в одном смысле это материя (я разумею здесь3 под материей то, что, не будучи определенным нечто в действитель­ности, таково в возможности), в другом — существо (logos), или форма—-то, что как определенное сущее может быть отделено [только] мысленно, а третье — это зо то, что состоит из материи и формы, что одно только подвержено возникновению и уничтожению и безу­словно существует отдельно, ибо из сущностей, выра­женных в определении, одни существуют отдельно, а другие нет. Что и материя есть сущность, это ясно: ведь при всех противоположных друг другу изменениях имеется их субстрат, например: при изменении в пространстве — 35 то, что сейчас здесь, а затем в другом месте, при росте — то, что сейчас такого-то размера, а затем мень­шего или большего размера, при превращениях — то, что сейчас здорово, а затем поражено болезнью; и по-1042ь добным же образом при изменениях в своей сущности таково то, что теперь возникает, а затем уничтожается и что теперь есть субстрат как определенное нечто, а затем есть субстрат в смысле лишенности. И этому из­менению сопутствуют остальные, тогда как одному или 5 двум изменениям другого рода4 оно не сопутствует; в самом деле, если нечто имеет материю, изменяю­щуюся в пространстве, то вовсе не необходимо, чтобы оно имело материю и для возникновения или уничто­жения. А какова разница между возникновением в без­относительном смысле и возникновением в относитель­ном смысле, об этом сказано в сочинениях о природе5. ГЛАВА ВТОРАЯ Так как сущность как субстрат и как материя обще-10 признанна, а она есть сущность в возможности, то остается сказать, что такое сущность чувственно вос­принимаемых вещей как действительность. Демокрит, по-видимому, полагал, что имеется три различия [между вещами], а именно лежащее в основе тело — материя — [всюду] одно и то же, а различаются вещи либо «строем», т. е. очертаниями, либо «поворотом», т. е. 15 положением, либо «соприкосновением», т. е. порядком. Однако различий явно много. Так, некоторые вещи 224 обозначаются по способу соединения материи (напри­мер, однп образуются через смешение, как медовый напиток, другие — через связь, как пучок прутьев, или через склеивание, как кпига, или через сколачивание гвоздями, как ящик, или многими другими способами), а некоторые различаются положением, например порог 2о и притолока (они различаются тем, что лежат так-то) ; иные — по времени, например обед и завтрак; ипые — направлением, например ветры; иные же — свойствами чувственно воспринимаемых вещей, например жестко­стью и мягкостью, плотностью и разреженностью, су­хостью и влажностью; и одни различаются некоторыми из этих свойств, а другие — всеми ими, и вообще однп вещи отличаются избытком, другие — недостатком. Так 25 что ясно, что и «есть» говорится в стольких же значе­ниях; в самом деле, нечто есть порог потому, что оно лежит таким-то образом, и быть — значит здесь лежать таким-то образом, и точно так же быть льдом — значит быть таким то образом застывшим. А у некоторых ве­щей бытие будет определено всеми этими различиями, так как они отчасти смешаны, отчасти слиты 1, отчасти связаны, отчасти в застывшем состоянии, а отчасти зо имеют другие различия, как, например, рука или нога. Таким образом, следует найти [основные] роды разли­чий (ибо они будут началами бытия), например: раз­личие между большей и меньшей степенью, или между уплотненным и разреженным и тому подобным — все это есть избыток или недостаток. Если же что-нибудь «*5 различается очертанием, или гладкостью, или шерохо­ватостью, то все это сводится к различию между пря­мым и кривым. А в других случаях бытие будет со- *о*за стоять в смешении, небытие — в противоположном. Таким образом, отсюда очевидно, что если сущность есть причина бытия каждой вещп, то среди этих разли­чий надлежит искать, что составляет причину бытия каждой пз этих вещей. Правда, ни одно из таких раз­личий не есть сущность2, даже если оно соединено [с материей]; тем не менее в каждом пз них естьнечто сходное с сущностью. И так же как то в сущпостях, 5 что сказывается о материи, есть само осуществление, так скорее всего обстоит дело и с другими определе­ниями. Например, если надо дать определение порога, мы скажем, что это дерево пли камень, который лежит таким-то образом; так же и про дом — что это кирпичи 8 Аристотель, т. 1 225 и бревна, лежащие таким-то образом (а в некоторых случаях, кроме того, указывается и цель); если дать ίο определение льда, то скажем, что лед —это затвердев­шая или застывшая таким-то образом вода, а созву­чие — это такое-то смешение высокого и низкого тонов; и таким же образом обстоит дело и с другими вещами. Отсюда, стало быть, ясно, что у разной материи осу­ществление и определение (logos) разные, а именно: у одних вещей — это соединение, у других — смешение, у иных —что-то другое из упомянутого. Поэтому если 15 кто, давая определение дома, говорит, что это камни, кирпичи, бревна, то он говорит про дом в возможности, ибо все это материя; если говорят, что это укрытие для вещей π людей, пли добавляют еще что-нибудь в этом роде, то имеют в виду дом, каков он в осуществлении; а тот, кто объединяет то и другое, говорит о сущпости третьего рода, состоящей из материи и формы (в самом деле, определение через видовые отличия указывает, го по-видимому, на форму и осуществление вещи, а исхо­дящее из составных частей указывает скорее на мате­рию). И подобным образом обстоит дело с теми опреде­лениями, которые признавал Архит3: они содержат и то и другое вместе. Например: что такое безветрие? Спокойствие в большом воздушном пространстве. Ибо воздушное пространство — это материя, а спокойст­вие — осуществление и сущность. Что такое спокойст­вие на морс? Гладкая поверхность моря. Море — это 25 материальный субстрат, а гладкость — осуществление, или форма. Таким образом, из сказанного ясно, что та­кое чувственпо воспринимаемая сущность и в каком смысле она сущность, а именно: она сущность либо как материя, либо как форма, или осуществление, в-треть­их, — как состоящая из этих двух. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Надо, однако, иметь в виду, что иногда остается не-зо ясным, обозначает ли имя составную сущность или же осуществление, или форму, например «дом» — обозна­чение ли это для составленного [из материи и формы], т. е. что это укрытие из кирпичей и камней, лежащих таким-то образом, или же для осуществления, или формы, т. е. что это просто укрытие, и точно так же «линия» — есть ли это двоица в длину или же просто 226 двоица, как и живое существо — есть ли это душа в теле или просто душа: ведь душа есть сущпость и осущест- 35 вление какого-то тела; и можно сказать, что «живое существо» подходит к тому и другому, только ие в смысле одного обозначения, а в том смысле, что отно­сится к чему-то одному. Одпако для чего-то другого эти [различия] имеют значение, для исследования же чув­ственно воспринимаемой сущности — никакого, ибо суть бытия вещи присуща ее форме, или осуществлению. 10/ В самом деле, душа и бытие душой — одно и то же, между тем бытие человеком и человек — не одно и то же, разве только мы и под человеком будем разуметь душу; тогда это в пекотором смысле ] одно и то же, а в пекотором2 — пет. В ходе исследования стаповится, кроме того, оче- 5 видным, что слог не состоит из звуков речи и их соеди­нения, так же как дом — это ие кирпичи и их соедине­ние. И это правильно, ибо соединение или смешение не зависит от того, для чего оно есть соединение или сме­шение. И таким же образом обстоит дело и в других случаях; например, если нечто есть порог благодаря своему положепию, то это значит, что не положение зависит от порога, а скорее порог — от этого положе­ния. И точпо так же человек не есть живое существо ю и двуногое, а должно быть еще что-то помимо них, если они материя, и это что-то пе есть элемент и пе состоит из элемента, а есть сущность; после его устра­нения можно говорить только о материи. Итак, если это нечто есть причина бытия вещи и сущпости, то можпо, пожалуй, назвать его самой сущностью. (Эта сущпость должна быть либо вечной, либо пре­ходящей без прехождепия и возникающей без возник- is новения. По в другом месте доказано и выяснено, что форму никто не создаст и ие порождает, а создается «вот это», т. е. возникает нечто, состоящее из формы и материи. А могут ли сущности преходящих вещей су­ществовать отдельно, это совсем еще ие яспо; ясно только, что по крайней мерс в некоторых случаях это невозможно, именно для всего, что не может существо­вать помимо отдельного, как это, например, невозможно го для дома или для сосуда. Поэтому, пожалуй, нельзя считать сущностями ни эти вещи, пи какие-либо дру­гие, которые не созданы природой, ибо одну только 8* 227 природу можно было бы признавать за сущность в пре­ходящих вещах.) Поэтому имеет некоторое основание высказанное сторонниками Антисфена3 и другими столь же мало 25 сведущими людьми сомнение относительно того, можно ли дать определение сути вещи, ибо определение — это-де многословие, по какова вещь — это можно дей­ствительно объяснить; например, нельзя определить, что такое серебро, но можно сказать, что оно подобно олову; так что для одних сущностей определение и обо­значение иметь можно, скажем, для сложной сущности, все равно, воспринимаемая ли она чувствами или по-зо стигаемая умом; а для первых элементов, из которых она состоит, уже нет, раз при определении указывают что-то о чем-то и одна часть должпа иметь значение материи, другая — формы. Ясно также, почему, если сущности в пекотором смысле суть числа, они таковы имепно в указанном смысле4, а не, как утверждают некоторые, сущности, состоящие из единиц. Ибо определение есть-де неко­торого рода число: ведь оно делимо и именно на неде-35 лимые части (ведь обозначения сути (logoi) ne беспре­дельны), а таково число. И так же как если от числа отнять или к нему прибавить что-то из того, из чего оно состоит, опо уже пе будет тем же числом, хотя бы 1044а была отнята или прибавлена даже самая малая вели­чина, точно так же определение и суть бытия вещи не будут теми же самыми, если что-нибудь будет отнято или прибавлено. И число должпо быть чем-то таким5, в силу чего оно едино; а эти философы пе в состояпии теперь указать, в силу чего оно едино, если оно дейст­вительно едино (ведь или оно пе едипо, а подобно груде, или, если оно действительно едино, надо указать, что 5 именно делает из многого единое). И точпо так же определение едппо, по равным образом π относительно него они не могут указать, в силу чего оно едино. А это вполне естественно, ибо основание единства для опре­деления то же, что и для числа, и сущность есть еди­ное в указанном смысле, а пе так, как говорят некото­рые, будто она некая единица или точка,— нет, каждая сущность есть осуществленность и нечто самобытпое *° (physis). И так же как определенное число пе может быть большим или меньшим, точно так же не может быть такой сущность как форма, разве только сущ-228 ность, соединенная с материей. Итак, ограничимся вот этими разъяснениями относительно возникновения и уничтожения того, что называется сущностью, в каком смысле это возможно и в каком нет, и равным обра­зом относительно сведения сущности к числу. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Что же касается сущности материальной, то не надо is упускать из виду, что, если даже все происходит из од­ного и того же первоначала или из одних и тех же пер­воначал и материя как начало всего возникающего одна и та же, тем не менее каждая вещь имеет некоторую свойственную лишь ей материю, например: первая ма­терия слизи — сладкое и жирное, желчи — горькое или 2о еще что-нибудь, хотя, может быть, они происходят из одной и той же материи. А несколько материй бывает у одного и того же тогда, когда одна материя есть ма­терия для другой, например: слизь возникает из жир­ного и сладкого, если жирное возникает из сладкого, а из желчи возникает слизь, поскольку желчь, разла­гаясь, обращается в свою первую материю. Ибо одно возникает из другого двояко — или оно есть дальней­шее развитие другого, или это другое обратилось в свое 25 начало. С другой стороны, из одной материи могут воз­никать различные вещи, если движущая причина раз­ная, например из дерева — и ящик и ложе. А у некото­рых вещей, именно потому, что они разные, материя необходимо должна быть разной, например: пила не может получиться из дерева, и это не зависит от дви­жущей причины: ей не сделать пилу из шерсти или де­рева. Если поэтому одно и то же может быть сделано из разной материи, то ясно, что искусство, т. е. дви- 30 жущее начало, должно быть одно и то же: ведь если бы и материя и движущее были разными, то разным было бы и возникшее. Так вот, если отыскивают причину, то, поскольку о ней можно говорить в разных значениях, следует ука­зывать все причины, какие возможно. Например: что составляет материальную причину человека? Не месяч­ные ли выделения? А что — как движущее? Не семя 35 ли? Что — как форма? Суть его бытия. А что — как ко­нечная причина? Цель (и то и другое, пожалуй, одно *°4*ь и то же). А причины следует указывать ближайшие; 229 на вопрос, что за материя, указывать не огонь или землю, а материю, свойственную лишь данной вещи. Что же касается естественных и возникающих сущно­стей, то, если изучить их правильно, их следует изу-5 чить указанным выше образом,—раз эти причины имеются и их столько, и познавать следует именно причины. А что касается сущностей естественных, но вечпых, то дело здесь обстоит иначе 1. Ведь некоторые из них, пожалуй, не имеют материи, или [во всяком случае] не такую, а лишь допускающую пространствеппое движе­ние. И также нет материи у того, что хотя и существует στ природы, по не есть сущность, а сущность — его суб-10 страт. Например: какова причипа лунного затмения, что есть его материя? Ее пет, а Лупа есть то, что пре­терпевает затмспие. Λ какова движущая причина, за­слоняющая свет? Земля. И цели здесь, пожалуй, нет. А причина как форма — это определение; но оно остается пеясным, если не содержит причины. Напри­мер: что такое затмение? Лишение света. Если же при­бавить «из-за того, что Земля оказалась между [Луной 15 и Солнцем]», то определение будет содержать причину. Относительно сна неясно, что здесь есть первое пре­терпевающее. Сказать ли, что живое существо? Да, но в каком это отношепип и какая его часть прежде всего? Будет ли это сердце или что-то другое? Далее: отчего сон? Далее: каково состояние, испытываемое этой ча­стью, а не всем телом? Сказать ли, что это такая-то неподвижность? Да, конечно, по чем она вызывается го в первом претерпевающем2? ГЛАВА ПЯТАЯ Так как некоторые вещи начинают и перестают су­ществовать (esti kai oyk estin) не возпикая и ne уни­чтожаясь \ например точки, если только опи сущест-оуют, и вообще — формы, или образы (ведь не белизна возникает, а дерево становится белым, раз все, что возни­кает, возникает из чего-то и становится чем-то), то пе 25 все противоположности могут возникнуть одна из дру­гой, но в одном смысле смуглый человек становится бледным человеком, а в другом смуглость — бледностью, й материя есть ne y всего, а у тех вещей, которые воз­никают друг из друга и переходят друг в друга; а то, 230 что начинает и перестает существовать, не переходя одно в другое, материи не имеет. Здесь есть затруднение: как относится материя каж­дой вещи к противоположностям. Например, если тело зо в возможности здорово, а здоровью противоположна бо­лезнь, то есть ли тело в возможности и то и другое? И вода — есть ли она вино и уксус в возможности? Или же для одной вещи материя есть материя по отношению к обладанию и форме, а для другой — по отношению к лишенности и прехождению вопреки своей природе? Затруднение вызывает и вопрос, почему вино не есть материя уксуса и не есть уксус в возможности (хотя 3 5 уксус и образуется из него) и почему живой не есть мертвый в возможности. Или же дело обстоит не так, а разрушения — это нечто привходящее, и именно сама Ю45а материя живого есть, поскольку она разрушается, воз­можность и материя мертвого, как и вода — материя уксуса: ведь мертвый возникает из живого и уксус воз­никает из вина так же, как из дня ночь. И стало быть, если одно таким именно образом обращается в другое, то оно должно возвращаться к своей материи; напри­мер, если из мертвого должно возникнуть живое суще- s ство, то он должен сначала обратиться в свою материю, а затем из нее возникает живое существо; и уксус дол­жен обратиться в воду, а затем из нее возникает вино. ГЛАВА ШЕСТАЯ Что же касается указанного выше затруднения от­носительно определений и чисел, то [следует выяснить], какова причина того, что каждое из них едино. Ведь для всего, что имеет несколько частей, но совокупность этих частей не будет словно груда, а целое есть нечто помимо частей, — для всего этого есть векоторая при- ю чина [такого единства], ибо и у тел причиной их един­ства в одних случаях бывает соприкосновение, в дру­гих — вязкость или какое-нибудь другое свойство по­добного рода. Определение же есть единая речь не в силу [внешней] связности подобно «Илиаде», а в силу единства [предмета]. Так вот, что же делает человека единым и почему он единое, а не многое, например жи­вое существо и двуногое, тем более если имеются, как \ъ утверждают некоторые, само-по-себе-живое существо и само-по-себе-двуногое? Почему в таком случае сами они 231 оба не составляют человека так, чтобы людям приписы­валось бытие по причастности не человеку и не од­ному, а двум —живому существу и двуногому1? И то-*гда человек вообще был бы не одним, а больше чем 20 одним,— живым существом и двуногим. Ясно поэтому, что если следовать тем путем, каким привыкли давать определение и высказываться 2, то не­возможно объяснить и разрешить указанную трудность. Если же, как мы это говорим, одно есть материя, дру­гое — форма 3, и первое — в возможности, второе — в действительности, то, по-видимому, вопрос уже не 25 вызывает затруднения. В самом деле, затруднение здесь — то же, что и в том случае, если бы определе­нием платья была «круглая медь» 4: это название выра­жало бы определение, так что вопрос состоял бы в том, какова же причина единства круглоты и меди5. Но это уже не кажется затруднительным, потому что одно здесь материя, а другое — форма. В таком случае там, где имеет место возникновение, что же кроме дейст­вующей причипы побуждает то, что есть в возможно-зо сти, быть в действительности? Для того чтобы то, что есть шар в возможности, стало таковым в действитель­ности, нет никакой другой причины — ею была суть бытия каждого из них6. А одна материя умопости­гаема 7, другая — чувственно воспринимаема, и одно в определении всегда есть материя, другое — осущест-35 вленность, например: круг есть плоская фигура. А из того, что не имеет материи ни умопостигаемой, ни чув­ственно воспринимаемой, каждое есть нечто непосред-1045ь ственно в самом существе своем единое, как и нечто непосредственно сущее,— определенное нечто, качество или количество8. Поэтому в определениях нет ни «су­щего», ни «единого», и суть их бытия есть непосредст­венно нечто единое, как и нечто сущее. Поэтому ни у одной из этих вещей и нет никакой другой причины 5 того, что она единое пли нечто сущее: ведь каждая из них есть непосредственно нечто сущее и нечто единое, не находясь в сущем и едином как в роде, и не так, чтобы сущее и единое существовали отдельно помимо единичных вещей. Из-за упомянутой трудности одни говорят о прича­стности, но затрудняются указать, в чем причина при­частности и что значит — быть причастным; другие ю говорят об «общении», как, например, Ликофрон9 гово-232 рит, что знание есть общение познавания с душой; а иные считают жизнь соединением или связью души с телом. Однако так же можно говорить обо всем: и обладание здоровьем [в таком случае] будет означать или общение, или связь, или соединение души и здо­ровья, и то, что медь образует треугольник,— это будет соединение меди и треугольника, и быть белым будет 15 означать соединение поверхности и белизны. А при­чина [таких воззрений] в том, что для возможности и действительности ищут объединяющего основания и различия. Между тем, как было сказано, последняя ма­терия и форма — это одно и то же, но одна — в возмож­ности, другая — в действительности; так что одинаково, что искать причину того, что вещь едина, или причину so единства [материи и формы]; ведь каждая вещь есть нечто единое, и точно так же существующее в возмож­ности и существующее в действительности в некотором отношении одно, так что нет никакой другой причины единства, кроме той, что вызывает движение от воз­можности к действительности. А все, что не имеет >1атерии, есть печто безусловно единое. КНИГА ДЕВЯТАЯ Θ ГЛАВА ПЕРВАЯ Итак, сказано о сущем в первичном смысле, т. е. о том, к чему относятся все другие роды сущего, именно о сущности. Ибо все другое обозначают как сущее, 30 связывая его с мыслью о сущпости: количество, и каче­ство, и все остальное, о чем говорится как о сущем; в [мысли о] каждом из них должпа содержаться мысль о сущности, как мы указали в паших предыдущих рас­суждениях *. А так как о сущем говорится, с одной сто­роны, как о сути вещи, качестве или количестве, с дру­гой — в смысле возможности и действительности, или осуществлении, то исследуем также более подробно раз-35 личие между возможностью и действительностью; и пре­жде всего между нею и возможностью в самом собствеп-Ю4ба ном смысле слова, который, однако, не имеет значения для нашей настоящей цели. Ибо «возможность» и «дей­ствительность» простираются не только па находящееся в движении. Но, после того как мы скажем о возмож­ности в этом смысле, мы при определении действитель­ности, или деятельности, разъясним и другие значения возможности2. В другом месте мы уже разбирали, что «возмож-5 ность», или «способность», и «мочь» имеет различные значения3. Оставим без внимапия все то, что есть спо­собность только по имени. Ведь в некоторых случаях о ней говорится лишь по некоторому сходству, как, например, в геометрии мы говорим о чем-то как о спо­собном и неспособном, поскольку оно некоторым образом есть или не есть [такое-то]4. А все способности, относя­щиеся к одному и тому же виду, суть некоторые начала ίο и называются способностями по их отношению к одной первой способности, которая есть начало изменения 234 вещи, находящееся в другом или в ней самой, поскольку она другое. А именно: это, во-первых, способность пре­терпевать как заложенное в самой претерпевающей вещи начало испытываемого ею изменения, вызываемого другим или ею самой, поскольку она другое; это, во-вторых, обладание невосприимчивостью к худшему и к тому, чтобы быть уничтоженным чем-то другим или самой вещью, поскольку она другое, через начало, вы­зывающее изменение. Во всех этих определениях со- 15 держится мысль о первой способности. Далее, эти спо­собности означают способности либо вообще делать или претерпевать, либо делать или претерпевать надлежа­щим образом, так что в мысли о них так или иначе содержатся мысли о способностях, указанных раньше. Итак, ясно, что в некотором смысле способность действовать и претерпевать — одна (ибо нечто способно 20 и потому, что оно само имеет способность претерпевать, и потому, что другое способно претерпевать от него), а в некотором она разная: ведь одна из них находится в претерпевающем (ибо претерпевающее претерпе­вает — причем одно от другого — потому, что в нем есть некоторое начало, а также потому, что и материя есть некоторое начало: жирное воспламеняемо, и опре­деленным образом податливое ломко, и точно так же 25 в остальных случаях), а другая — в действующем, на­пример теплое и строительное искусство: первое — в могущем нагревать, второе — в способном строить. Поэтому, если в вещи то и другое от природы сращено, она сама не претерпевает от самой себя, ибо она одна, а не разное. Равным образом и неспособность и неспо­собное — это лишенность, противоположная такого рода 30 способности, так что способность всегда бывает к тому же и в том же отношении, что и неспособность. А о ли­шенности говорится в различных значениях. А именно: она означает, во-первых, что нечто чего-то не имеет; во-вторых, что хотя чему-то свойственно иметь что-то от природы, однако оно не имеет его — или вообще, или тогда, когда ему свойственно иметь его, при этом либо определенным образом, например полностью, либо каким-нибудь [другим] образом. В некоторых же слу­чаях мы говорим о лишении тогда, когда то, что от при­роды свойственно иметь, отнимается насильно. 3& 235 ГЛАВА ВТОРАЯ А так как одни начала этого рода ] имеются в вещах неодушевленных, другие — в одушевленных и в душе, 104бь причем у души — в ее разумной части, то ясно, что и из способностей одни будут не основывающиеся на ра­зуме, другие — сообразующиеся с разумом. Поэтому все искусства и всякое умение творить суть способности, а именпо: они начала изменения, вызываемого в дру­гом или в самом обладающем данной способностью, по­скольку он другое. И одни и те же способности, сообразующиеся с ра-5 зумом, суть начала для противоположных действий, а каждая способность, не основывающаяся на разуме, есть начало лишь для одного действия; например, теп­лое — это начало только для пагревания, врачебное же искусство — для болезни и здоровья. Причина этого в том, что знание есть уразумение, а одним и тем же уразумением выясняют и предмет, и его лишенность, только не одинаковым образом, и в некотором смысле оно имеет дело с тем и с другим, а в некотором смыс-ю ле — больше с действительно существующим; так что и такого рода знания хотя и должны быть направлены на противоположности, но на одну — самое по себе, а на другую — не самое по себе, ибо первую уразумевают как самое по себе, а вторую — в известной мере при­входящим образом, ибо противоположное [первой] объ­ясняют через отрицание и удаление; в самом деле, противоположное — это основная лишенность, а она и 15 есть удаление одной из обеих противоположностей. И так как противоположности не существуют в одном и том же, знание же есть способность уразумения, а душа обладает началом движения, то в то время как полезное для здоровья вызывает только здоровье, спо­собное нагревать — только тепло и способное охлаж­дать — только холод, сведущий же — то и другое. Ибо 20 уразумение касается и того и другого, хотя не одина­ково, и находится в душе, обладающей началом движе­ния; так что тем же началом2 душа будет двигать то и другое, связывая их с одним и тем же. Поэтому спо­собное к уразумению действует противоположно (тому, как действует неспособное к уразумению), ибо противоположности объемлются одним началом — разумом. 236 Ясно также, что способности делать или претерпе­вать надлежащим образом сопутствует способность 25 просто делать или претерпевать, но этой способности первая — не всегда: ведь тот, кто делает надлежащим образом, должен также π делать, но тот, кто просто делает, не обязательно делает и надлежащим образом. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Некоторые, однако (например, мегарцы), утверж­дают, что нечто может действовать только тогда, когда зо оно действительно действует, когда же не действует, оно и не может действовать; например, тот, кто не строит дом, не может строить дом, а это может [лишь] тот, кто его строит, когда он его строит,— и подобным же образом во всех других случаях. Нелепости, кото­рые следуют отсюда для них, нетрудно усмотреть. Ведь ясно, что ни один человек в таком случае не будет и строителем дома, если он сейчас дом не строит (ведь быть строителем дома — значит быть в состоянии 35 строить дом); и так же будет обстоять дело и с дру­гими искусствами. Если же нельзя обладать такими искусствами, не научившись им когда-то и не усвоив их, и точпо так же — перестать обладать ими, иначе как утратив их когда-то (либо из забывчивости, либо Ю47 из-за несчастного случая, либо от продолжительности времени, во всяком случае не из-за уничтожения пред­мета— он ведь существует всегда), то может ли быть, чтобы человек больше не обладал искусством, а затем сразу же начал строить, каким-то образом приобретя его? И точно так же обстояло бы дело с неодушевлен­ными предметами: ведь ни одна вещь не будет холод­ной, или теплой, или сладкой и вообще чувственно вое- s принимаемой, если ее не воспринимают чувствами. И потому им придется соглашаться с учением Прота-гора !. Но и чувственным восприятием не будет обла­дать ни одно существо, если оно не будет воспринимать чувствами и не будет деятельным. Если поэтому слеп тот, у кого нет зрения, хотя ему от природы свойст­венно иметь его и именно в то время, когда это ему свойственно, и, далее, так, [как подобает], то одни и те же люди будут слепыми по нескольку раз в день2 и ю глухими точно так же. Далее, если неимеющее возможности — это то, что лишено возможности, то получается, что то, что еще 237 не произошло, не будет иметь возможность произойти; если же о неимеющем возможности произойти утверж­дают, что оно есть или будет, то говорят неправду (ведь именно это озпачало «неимеющее возможности»), и, следовательно, такие взгляды отвергают и движение и is возникновение. В самом деле, то, что стоит, всегда бу­дет стоять, и то, что сидит,— сидеть; раз оно сидит, оно не встанет, ибо невозможно, чтобы встало то, что не имеет возможности встать. Если поэтому утверждать такое недопустимо, то ясно, что возможность и дейст­вительность — не одно и то же (между тем приведен­ные взгляды отождествляют возможность и денстви-2о тельность, а потому и пытаются опровергнуть нечто немаловажное); так что вполне допустимо, что нечто хотя и может существовать, однако не существует, и хотя может и не существовать, однако существует, и точно так же относительно других родов сущего — то, что может ходить, не ходит, а то, что может не ходить, ходит. А может то, для чего не будет ничего невозмож-25 ного в осуществлении того, для чего, как утверждают, оно имеет возможность. Я разумею, например, если что-то может сидеть и ему случается сидеть, то, если оно на самом деле сидит, в этом не будет ничего не­возможного. И точно так же, если что-то способно быть приведенным в движение или приводить в движение, остановиться или остановить, быть или возникать, не быть или не возникать. зо А имя energeia, связываемое с entelecheia3, пере­шло и на другое больше всего от движений: ведь за деятельность больше всего принимают движение. По­этому-то несуществующему и не приписывают движе­ния, а приписывают ему другое, например что несу­ществующее есть мыслимое или желаемое, но не утвер-35 ждают, что оно приводимо в движение, и это потому, что иначе оно было бы в действительности, не будучи 1047ь в действительности. В самом деле, среди несуществую­щего что-то есть в возможности; но оно не есть, потому что оно не есть в действительности. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Если возможное таково, как было указано, или со­гласуется [со сказанным], то, очевидно, не может быть 5 правильно утверждение, что вот это возможно, но не произойдет, так что в этом случае ускользало бы от нас, 238 что значит невозможное. Я имею в виду, например, если бы кто, не припимая во внимание, что значит не­возможное, сказал, что диагопаль может быть измерена [стороною квадрата], но никогда измерена не будет, по­тому что ничто-де не мешает, чтобы печто, имеющее возможность быть или возникнуть, пе было ни теперь, ни в будущем. Однако из установленного выше ] выте­кает с необходимостью, что если мы и предположим ю существование или возникновение того, чего нет, по что может быть, то в этом пе будет пичего невозмож­ного; в приведенном же примере будет как раз случай невозможности, потому что соизмеримость диагонали [со стороной квадрата] невозможна. Дело в том, что ложпое и невозможное — пе одно и то же: ведь то, что ты стоишь сейчас, — это ложно, но пе невозможно. Вместе с тем яспо также, что если при паличии А необходимо существует Б, то π при наличии возможно-15 сти существования А необходима и возможность суще­ствования Б. В самом деле, если возможность Б не не­обходима, то ничто не мешает, чтобы было возможно, что Б не существует. Допустим, что А возможно. Стало быть, если А возможно, то пе вытекало бы ничего не­возможного, если бы было принято, что А есть. Тогда и Б необходимо есть. Между тем было предположено, что оно невозможно. Допустим, что Б невозможно. Если го же невозможно, чтобы Б было, то необходимо, чтобы и А было невозможно. Но ведь А было возможпо, зпачит, и Б. Итак, если А возможно, то и Б будет возможно, если только отношение между пими таково, что при существовании А необходимо существование Б. Стало быть, если при таком отношении между А и Б сущест­вование Б невозможно, если А возможно, то значит, А 25 и Б не будут находиться в том отношении, как было припято; и если при наличии возможности А необхо­дима и возможность Б, то, если есть Л, необходимо есть и Б. Ибо утверждение, что необходимо, чтобы Б было возможно, если возможно Л, означает, что если, когда и каким образом возможно существование Л, тогда и таким же образом необходимо и существование Б. зо ГЛАВА ПЯТАЯ Все способности делятся на врожденные (например, [внешние] чувства), приобретаемые навыком (напри­мер, способность игры на флейте) и приобретаемые 239 через обучение (например, способность к искусствам). И чтобы иметь одни из этих способностей — те, кото­рые приобретаются навыком и разумением, необходимы предварительные упражнения, а для способностей дру-35 того рода ] и способностей к претерпеванию такие уп­ражнения не необходимы. А так как то, что способно, способно к чему-то, шяа в какое-то время и каким-то образом (добавим также все остальное, что необходимо при точном определе­нии), и так как одни способны производить движение согласно разуму и их способности сообразуются с разу­мом, другие не наделены разумом и их способности не основываются па разуме, причем первые способности должны быть в одушевленном существе, а вторые — и 5 в одушевленных существах и в неодушевленных пред­метах, то, когда действующее и претерпевающее при­ходят в соприкосновение соответствующим их способ­ностям образом, одна из способностей второго рода необходимо действует, а другая претерпевает, а при спо­собностях первого рода это не необходимо. Ибо каждая способность второго рода производит лишь одно дейст­вие, а первого рода может производить и противопо­ложные действия, так что [если бы эти способности проявлялись с необходимостью], то они производили бы в одно и то же время противоположные действия; но *° это невозможно. Вот почему решающим должно быть что-то другое, я имею в виду стремление или собствен­ный выбор. К чему из двух решительно стремится су­щество, то оно, когда это представляется возможным, и делает соответствующим способности образом π при­ходит в соприкосновение с претерпевающим. Поэтому всякий раз, когда способное действовать согласно ра­зуму стремится к тому, способность к чему имеет, и в той мере, в какой оно способно, опо необходимо де-15 лает именно это; а способпо оно действовать, когда пре­терпевающее налицо и находится в определенном со­стоянии; иначе оно действовать не может (а уточнять еще, добавляя «при отсутствии какого-либо внешнего препятствия», уже нет никакой надобпости: ведь речь идет о способности в том смысле, в каком она способ­ность к действию, а такова она не во всех случаях, а при определенных условиях, одно из которых — устра­нение внешних препятствий: их исключает нечто2, со-2о держащееся в определении [способности]). Поэтому и 240 ire может кто-либо совершить в одно и то же время два [различных] или противоположных действия, если бы даже π хотел и желал этого: ведь способностью к нам он обладает не таким образом, и пет способности де­лать в одно и то же время противоположное одно дру­гому, ибо то, к чему кто-либо способен, он будет делать так, [а не иначе]. ГЛАВА ШЕСТАЯ После того как было сказано о способности — той, ** о которой идет речь как о связанной с движением, ука­жем, что такое действительность и какова она. Ведь если мы разберем это, нам в то же время станет ясно и то, что мы как о способном говорим не только о том, чему от природы свойственно приводить в движение другое или быть приведенным в движение другим (будь то вообще или определенным образом), но и в другом смысле, из-за которого мы и разобрали ука- 30 занные раньше значепия способности. Итак, действи­тельность — это существование вещи не в том смысле, в каком мы говорим о сущем в возможности (а как о сущем в возможности мы говорим, например, об [изображении] Гермеса, что оно в дереве, и о половин­ной линии, что она в целой линии, потому что ее можно отнять, и точно так же и того, кто [в данное время] не исследует, мы признаем сведущим, если он способен исследовать), а в смысле осуществления. То, что мы 35 хотим сказать, становится в отдельных случаях ясным с помощью наведения, и не следует для каждой вещи искать определения, а надо сразу замечать соответст­вие, а именно: как строящее относится к способному 1в*вь строить, так бодрствующее отпосится к спящему и ви­дящее к закрывающему глаза, но обладающему зре­нием, выделенное из материи к этой материи, обрабо­танное к необработанному. И в этом различии одна сто­рона пусть означает действительность, другая — воз- 5 можнос. Не обо всем говорится в одинаковом смысле, что оно есть в действительности, разве только в смысле соответствия одного другому, а именно: как одно на­ходится в другом или относится к другому, так третье находится в четвертом или относится к четвертому, ибо одни относятся другу к другу, как движение относится 241 к способности, другие — как сущность к какой-нибудь материи. ίο А о беспредельном, пустом и другом тому подобном говорят как о возможпом и действительном не в том смысле, в каком говорят о большинстве вещей, напри­мер о видящем, идущем и видимом. О только что пере­численном можпо иногда говорить пстипу и без огово­рок (ведь видимое — это, с одной сторопы, то, что ви­дят, а с другой — то, что можно видеть) ; беспредельпое же существует в возможности не в том смысле, что оно is когда-то будет существовать отдельно в действительно­сти, оно таково 1 лишь для познания. Из того, что де­лению нет конца, следует, что действительность [у бес­предельного] имеется в возможности2, но не следует, что беспредельпое существует отдельно. Ни одно из действий, имеющих предел, не есть цель, а все опи паправлены на цель, например цель похуда-20 нпя — худоба; но когда худеющий находится в таком движении, которое происходит не ради похудания, это движение пе действие или по крайней мере не закоп­ченное действие (ибо оно не есть цель); но если в дви­жении заключена цель, то оно и есть действие. Так, например, человек видит — и тем самым увидел, раз­мышляет — и тем самым размыслил, думает — и тем самым подумал (по нельзя сказать, что оп учится — и тем самым паучился или лечится — и тем самым выле-25 чился) ; и оп живет хорошо — и тем самым уже жпл хорошо, оп счастлив — и тем самым уже был счастлив. Ипаче действие это уже должно было бы когда-пибудь прекратиться, так, как когда человек худеет; здесь это не так, а, [например], он живет — и уже жил. Поэтому первые надо называть движениями, вторые — осущест-зовлениями. Ведь всякое движение незакопчено — поху­дание, учепие, ходьба, строительство; это, разумеется, двпжеппя и имсипо пезакопчениые. Ибо неверно, что человек в одно и то же время идет и уже сходил, строит дом и уже построил его, возникает и уже возник плп двигается и уже подвппулся,— все это разное, и также разнос «движет» и «подвинул». Но одно и то же суще­ство в то же время увидело и впдит, а также думает π подумало. Так вот, такое действие я пазываю осуще-35 ствлением, а то — движением. Таким образом, из этих и им подобных рассуждений должно быть нам яспо, что такое сущее в действительности и каково оно. 242 ГЛАВА СЕДЬМАЯ А когда та или другая вещь есть в возможности и когда нет,— это надо выяснить: ведь пе в любое время Ю49а она в возможности. Например, есть ли земля человек в возможности или нет, а скорее, когда она уже стала семенем? А может быть, даже и пе тогда, так же как и врачебным искусством или в силу стечения обстоя­тельств не может быть излечено все что угодно, а имеется печто способное к этому, а таково здоровое в возможности. То, что из сущего в возможности ста­новится действительным через замысел, можно опре- 5 делить так: оно то, что возникает по воле [действую­щего], если нет каких-либо внешних препятствий; а там, у выздоравливающего, [возможность переходит в действительность], когда нет никаких препятствий в нем самом; точно так же дом в возможности: если ничто из того, что относится к нему, т. е. в материале, пе мешает этому материалу стать домом и нет ничего, ю что надо было бы прибавить, или убавить, или изме­нить,— то это дом в возможности; и одинаково обстоит дело и со всем остальным, у чего начало возникновения находится вовне. А там, где начало возпикповепия име­ется в самом [возникающем], в возможности есть то, что при отсутствии каких-либо внешних препятствий ста­нет сущим в действительности через себя; например, семя еще пе есть человек в возможности (ему надо попасть во что-то другое π преобразоваться). Когда же is нечто благодаря тому, что оно имеет начало в самом себе, оказывается способным перейти в действитель­ность, оно уже таково в возможности; а семя, как мы о нем говорили рапыпе, нуждается в другом начале, подобно тому как земля не есть еще изваяние в воз­можности (ведь только изменившись, она станет медью). Когда мы о чем-то говорим, что оно пе вот это, а из такого-то материала (например, ящик не дерево, а де­ревянный и дерево не земля, а из земли, а земля в свою 2о очередь, если с ней так же обстоит дело, есть не что-то другое, а из чего-то другого), тогда, по-видимому, все­гда в возможности (без оговорок) последующее. Так, например, ящик не земляной и пе земля, а деревян­ный, ибо дерево есть ящик в возможности, и оно мате­рия ящика: дерево вообще есть материя ящика вообще, 243 а материя этого вот ящика — вот это дерево. Если же 25 есть нечто первое, о чем уже не говорится со ссылкой на другое как о сделанном из этого другого, то оно пер­вая материя; так, например, если земля — из воздуха, а воздух не огонь, а из огня, то огонь — первая мате­рия, которая не есть определенное нечто. Ведь то, о чем сказывают, т. е. субстрат, различают именно по тому, есть ли он определенное нечто или нет; например, суб­страт для состояний — это человек, т. е. тело и душа, зо а состояния — это образованное, бледное (когда у ко­го-то имеется образованность, он называется не обра­зованностью, а образованным, и человек — не блед­ностью, а бледным, также не хождением или движе­нием, а идущим или движущимся, подобно тому как выше говорилось о сделанном из какого-то материала). Итак, там, где дело обстоит таким образом, последний [субстрат] — сущность; а там, где это не так, а сказы-35 ваемое есть некая форма и определенное нечто, послед­ний [субстрат] есть материя и материальная сущность. Выходит, такнм образом, что правильно то, что сделан-1049ь ное из чего-то называется по материалу и по состояниям, ибо π то и другое есть нечто неопределенное. Таким образом, когда надо говорить, что нечто есть в воз­можности, и когда нет,— об этом сказано. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Так как выяснено \ во скольких значениях гово-5 рится о том, что первее, или предшествует, то очевидно, что действительность, или деятельность, первее возмож­ности, или способности. Я имею в виду, что опа первее не только той определенной способности, о которой го­ворится как о начале изменения вещи, находящемся в другом или в ней самой, поскольку она другое, но и вообще первее всякого начала, способного вызвать или остановить движение чего-то: ведь и природа принад­лежит к тому же роду, что и способность; она начало ю движения, но не в другом, а в самой вещи, поскольку это сама вещь. Таким образом, действительность пер­вее всякого такого начала и но определению, и по сущ­ности, а по времени она в некотором смысле предшест­вует, а в некотором нет. Что она первее по определению — это ясно: способ­ное в первичном смысле есть способное потому, что мо-244 жет (endechesthai) стать действительным; так, напри­мер, под способным строить я разумею то, что может строить, под способным видеть — то, что может видеть, IÔ а под видимым,— то, что можно видеть, и то же отно­сится и ко всем остальпым случаям, а потому определе­ние и познание [того, что в действительности], должно предшествовать познанию [того, что в возможности]. А по времени действительность предшествует воз­можности вот в каком смысле: предшествует сущему в возможности то действительное, что тождественно с ним по виду, но не по числу. Я разумею под этим то, что материя, семя и то, что способно видеть, которые 20 суть человек, хлеб и видящее в возможности, а в дей­ствительности еще нет, конечно, предшествуют вот этому человеку, уже существующему в действительно­сти, и также хлебу, и видящему, но им предшествует по времени другое сущее в действительности, из чего опи возникли: ведь из сущего в возможности всегда возни­кает сущее в действительности через сущее в действи- 25 телыюсти, например: человек — из человека, образо­ванный — через образованного, причем всегда есть не­что первое, что приводит в движение, а это движущее уже существует в действительности. В рассуждениях же о сущности сказано, что все, что возникает, стано­вится чем-нибудь из чего-то и вследствие чего-то2, что тождественно ему по виду. Поэтому и считают, что невозможно быть строите­лем, ничего не построив, или быть кифаристом, нико- зо гда не играв на кифаре. Ведь тот, кто учится играть на кифаре, учится этому, играя на кифаре, и подобным же образом все остальные обучающиеся. Это дало повод к софистическому доказательству, что человек, еще не обладая знанием, будет делать то, что составляет пред­мет знаний. Конечно, тот, кто учится, еще не обладает им, однако что-то из того, что становится, уже стало, и что-то из того, что вообще приводится в движение, уже 35 приведено в движение (это показано в рассуждениях О ДВИЖеНИИ 3) J ПОТОМУ И ТОТ, КТО УЧИТСЯ, ДОЛЖен, ПО- Ю50а жалуй, владеть чем-то из знания. Следовательно, и от­сюда ясно, что действительность также и в этом смысле предшествует возможности, а именно по становлению и по времени. Но конечно же, и по сущности действительность первее возможности, прежде всего потому, что после-245 5 дующее по становлению первее по форме и сущности (например, взрослый мужчина первее ребенка, и чело­век — первее семени, ибо одно уже имеет свою форму, а другое — нет), а также потому, что все становящееся движется к какому-то пачалу, т. е. к какой-то цели (ибо начало вещи — это то, ради чего она есть, а становле­ние— ради цели); между тем цель — это действитель­ность, и ради цели приобретается способность. Ведь не 10 для того, чтобы обладать зрением, видят живые суще­ства, а, наоборот, они обладают зрением для того, чтобы видеть, и подобным образом они обладают строитель­ным искусством, чтобы строить, и способностью к умо­зрению, чтобы заниматься умозрением, а не наоборот, будто они занимаются умозрением, чтобы обладать способностью к умозрению,— разве лишь для упражне­ния; но в этом случае не занимаются, [собственно го­воря], умозрением, а делают это или ради одного лишь упражнения, или нисколько не нуждаясь в умозрении4. is Кроме того, материя есть в возможности, потому что может приобрести форму; а когда она есть в действи­тельности, у нее уже есть форма. И подобным образом дело обстоит и у остального, в том числе и у того, цель чего — движение. Поэтому, так же как учителя, пока­зав учеников в их деятельности, полагают, что достигли цели, так же обстоит дело и в природе5. Если бы это было иначе, получилось бы так, как с Гермесом Пав-20 сона6: ведь и в отношении знания, так же как и в от­ношении этого Гермеса, было бы неясно, находится ли оно внутри или вовне. Ибо дело — цель, а деятель­ность— дело, почему и «деятельность» (energeia) про-изводно от «дела» (ergon) и нацелена на «осущест-вленность» (entelecheia). И хотя в одних случаях последнее — это применение [способности] (например, у зрения — видение, и, по-25 мимо видения, зрение не совершает никакой другой деятельности), а в некоторых случаях что-то возни­кает (например, через строительное искусство — дом помимо самого строительства), тем не мевее деятель­ность в первом случае составляет цель, во втором — в большей мере цель, чем способность есть цель, ибо строительство осуществляется в том, что строится, и оно возникает и существует вместе со строением. Итак, зо там, где возникающее есть что-то другое помимо при­менения способности, действительность находится 246 в том, что создается (например, строительство — в том, что строится, ткачество — в том, что ткется, и подоб­ным же образом в остальных случаях, и вообще дви­жение — в том, что движется) ; а там, где пет какого-либо другого дела, помимо самой деятельности, эта дея- 35 тельпость находится в том, что действует (например, видение — в том, кто видит, умозрение — в том, кто им занимается, и жизнь — в душе, а потому и блаженство, юзоь ибо блаженство — это определенного рода жизнь) ; так что очевидпо, что сущпость и форма — это действи­тельность. Таким образом, из этого рассуждения яспо, что по сущпости действительность первее возможности, а также, как мы сказали, по времени одна действитель- 5 ность всегда предшествует другой вплоть до деятель­ности постояппо и первично движущего. Но опа первее и в более важпом смысле, ибо веч­ное по своей сущпости первее преходящего, и пичто вечное не существует в возможности. Доказательство этому следующее: всякая возможность чего-то есть в одно и то же время возможность его противополож­ности. Ибо то, что не способно существовать, не будет присуще ничему, но все то, что к этому способно, мо- ю жет не быть в действительности. Итак, то, что способно быть, может и быть и не быть, а значит, одно и то же способно и быть и не быть. Но то, что способно не быть, может не быть, а то, что может не быть, преходяще — или вообще, или в том отношении, в каком о нем гово­рят, что оно может не быть, т. е. в отношении своего места7 или количества, или качества; а «преходяще 15 вообще» означает «преходяще по своей сущпости». Та­ким образом, ничто пе преходящее вообще никогда не существует в возможности, хотя ничто пе мешает, чтобы оно в каком-то отпошепии было в возможности, например в отпошении качества или места; следова­тельно, все вечное существует в действительности. Также пе существует в возможности ничто необходимо сущее (ведь и опо первое: если бы его пе было, по было бы пичего). Также пе существует в возможности веч­ное движение, если таковое есть; и если что-нибудь so движущееся вечно, то оно движущееся не в возмож­ности, разве лишь в отношении того, откуда и куда оно движется (пичто не мешает, чтобы для этого существо­вала материя). Поэтому Солнце, светила и все небо 247 в целом находятся в постоянной деятельности, и нечего опасаться, что опи когда-нибудь остановятся, как этого боятся те, кто рассуждает о природе8. Светила и не 25 устают, совершая это движение. Ибо возможность про­тиворечащего им не касается их движения (в отличие от движения преходящих вещей), так чтобы непрерыв­ность их движения была сопряжена с трудностью: ведь причиной такой трудности бывает сущность, поскольку она материя и возможность, а не действительность. И уподобляется непреходящему также то, что под­вержено изменению, например земля и огонь: ведь и они находятся в постоянной деятельности, ибо движе-30 ние они имеют сами по себе и в самих себе. Что же касается других способностей, то, согласно установлен­ному выше, они все способности к противоположному одно другому. То, что способно двигать так, способно двигать и иначе — это отпосится к способностям, сооб­разующимся с разумом; а способности, не основываю­щиеся на разуме, приводят одинаково к противополож­ному одно другому в зависимости от того, налицо ли или нет то или другое. Поэтому если имеются такие 35 самобытности (physeis) или сущности, какими те, кто исследует определения, признают идеи, то было бы нечто гораздо более знающее, нежели само-по-ссбе-зна-ние, и гораздо более движущееся, нежели [само-по-1051а себе-] движение, ибо первые 9 в большей мере деятель­ности, а вторые 10 — способности к таким деятельностям. Таким образом, очевидно, что деятельность первее и способности, и всякого начала изменения. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ А что действительность и лучше и ценнее, нежели 5 способность к благу,— это ясно вот из чего. То, что обо­значается как способпое, одинаково способно к проти­воположностям; например, то, о чем говорят, что оно способно быть здоровым, одинаково и в то же самое время способно быть больным: ведь способность быть здоровым и быть больным, находиться в покое и нахо­диться в движении, строить и разрушать, быть возводи-1° мым и рушиться — [всякий раз] одна и та же. Таким образом, способность к противоположностям наличест­вует в одно и то же время, но сами противоположности не могут наличествовать в одно и то же время; невоз-248 можно также, чтобы [у одного и того же] противопо­ложные состояния наличествовали в действительности в одно и то же время (например, невозможно быть 1в одно и то же время] и здоровым и больным). Так что благое должно быть одной из двух противоположно­стей, а способность — это способность к той и другой или ни к одной из них. Таким образом, действитель- is ность лучше. В дурном же завершение и действитель­ность необходимым образом хуже, нежели способность. Ибо то, что обладает способностью, одинаково способно к обеим противоположностям. Стало быть, ясно, что дурное не существует помимо [дурных] вещей: ведь по природе оно хуже способности [к злу]!. Значит, в изна­чальном и вечном нет ничего дурного, никакого изъяна, 2<> ничего порченого (ведь и порча есть нечто дурное2). Также и свойства геометрических фигур обнару­живаются через деятельность: их обнаруживают по­средством проведения линий. А если бы эти линии уже были проведены, [искомые свойства] были бы очевидны, однако они содержатся лишь в возможности. Почему углы в треугольнике вместе составляют два прямых? Потому что углы, примыкающие к одной точке3, равны двум прямым; таким образом, если бы была проведена 25 линия, параллельная одной из сторон, то при взгляде [на чертеж] сразу стало бы ясно, почему это так. По­чему всякий угол, вписанный в полукруг, прямой? По­тому что, если имеются три равные линии, две из ко­торых образуют основание [вписанного угла], а третья проведена под прямым углом из середины основания, то достаточно одного взгляда [на чертеж], чтобы вывод стал ясен тому, кто знает предыдущее положение4. Та­ким образом, очевидно, что сущее в возможности обна­руживается через деятельность. И причина этого — то, 30 что мышление есть деятельность. Так что [в этом смысле] возможность зависит от деятельности, и вот почему познают, действуя, хотя по возникновению дея­тельность в каждом отдельном случае есть нечто после­дующее [по отношению к возможности]5. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ О сущем и не-сущем говорится, во-первых, в соот­ветствии с видами категорий; во-вторых, как о сущем 35 и не-сущем в возможности или действительности Ю51ь 249 применительно к этим категориям и к тому, что им про­тивоположно !; в-третьих, в самом основном смысле су­щее — это истинное и ложное, что имеет место у вещей через связывание или разъединение, так что истину говорит тот, кто считает разъединенное разъединенным 5 и связанное — связанным, а ложное —тот, кто думает обратно тому, как дело обстоит с вещами. Так вот, раз это так, то спрашивается, когда имеется или не имеется то, что обозначается как истинное или как ложное. Следует рассмотреть, что мы под ними разумеем. Так вот, не потому ты бледен, что мы правильно считаем тебя бледным, а, наоборот, именно потому, что ты бле­ден, мы, утверждающие это, говорим правду. Если πο­ιο этому одно всегда имеется в связи и не может быть разъединено, другое же всегда разъединено и не может быть связано, а иное допускает и связывание и разъ­единение, то «быть» — значит быть связанным и со­ставлять одно, а «не быть» — значит не быть связан­ным, а составлять больше, чем одно. А относительно того, что допускает и то и другое, одно и то же мнение или одно и то же утверждение бывает ложным и ис-15 тинным, и оно может быть в одно время истинным, а в другое ложным; между тем относительно того, с чем иначе обстоять не может, одно и то же утверждение не бывает в одно время истинным, а в другое ложным, а всегда одни и те же утверждения истинны или ложны. Но что такое бытие и небытие, истинное и ложное в отношении вещей несоставпых? Ведь бытие здесь не составное, так чтобы оно было тогда, когда имеется связь, а не-бытие — когда имеется разъединение, как, 20 например, когда говорим, что «дерево бело» или «диа­гональ несоизмерима»; также и истинное и ложное бы­вает здесь не так, как в указанных выше случаях. И как истина здесь имеет не тот же смысл, что там, так и бытне. Истинное и ложное означают здесь сле­дующее: истина есть удостоверение [как бы] на ощупь (to thigein) и сказывапие (ведь не одно и то же утвер­дительная речь и сказывание), а когда нельзя таким 25 образом удостовериться, имеется пезнапие (в самом деле, относительно сути вещи ошибиться невозможно — разве что привходящим образом,— и одинаково обстоит дело и с сущностями несоставными, ибо и относительно них ошибиться нельзя; и все они существуют в дейст­вительности, не в возможности, ибо иначе они возни-250 кали бы и уничтожались; а сущее само по себе2 не возникает и не упичтожается, ибо иначе оно должно зо было бы возникать из чего-то; поэтому относительно того, что есть бытие само по себе и в действительности, нельзя ошибиться, а можно либо мыслить его, либо нет. Относительно его ставится вопрос только о сути, а не3 о том, такого ли свойства опо или нет). Что же касается бытия как истины и небытия как ложного, то в одних случаях, если связывают [связан­ное па деле], имеется истинное, если же такого связы- 35 вания нет, то — ложное, а в других случаях, когда имеется одно, если оно действительно сущее, опо есть только таким-то образом4; если же оно таким-то обра- Ю52а зом не существует, опо вообще не существует, и истина здесь в том, чтобы мыслить это сущее, а ложного здесь нет, как пет здесь и заблуждения, а есть лишь незна­ние, но незнание, не сходное со слепотой: ведь слепоту можно сравнить с тем, как если бы кто не был наделен мыслительной способностью вообще5. Равным образом очевидпо, что относительно вещей неподвижных, если их считают неподвижными, нельзя s ошибиться в смысле времени. Если, например, пола­гают, что треугольник не изменяется, то не будут ду­мать, что углы его в одпо время равны двум прямым, а в другое нет (ведь в таком случае он бы изменялся). Однако вполне возможно предположить, что одна неиз­меняющаяся вещь имеет такое-то свойство, а другая [того же вида] не имеет, например что ни одно четное число не есть простое6 число, или же — что один та­ковы, а другие нет. А относительно пеизмепяющейся вещи, которая по ю числу одпа, и такого рода заблуждение невозможно: ведь здесь нельзя уже будет думать, что одни имеют такие-то свойства, другие нет, а можно лишь высказы­ваться истинно или ложно об этой вещи, поскольку всегда все обстоит с ней именно так, а не иначе. КНИГА ДЕСЯТАЯ (I) ГЛАВА ПЕРВАЯ is Что о едином говорится в разлячных значениях, об этом сказано раньше — там, где мы разбирали, в сколь­ких смыслах [употребляются отдельные слова]; но раз­нообразные значения единого сводимы к четырем ос­новным видам того, что называется единым первично и само по себе, а не привходящим образом, а именно: [1] непрерывное — либо вообще, либо — особенно — по 2о природе, а не через соприкосновение или связь (да и из этого надо считать единым в большей мере и первее то, движение чего нераздельнее и более просто); [2] едино — и даже в большей мере — то, что составляет це­лое и имеет определенный образ, или форму, особепно если нечто таково от природы, а не посторонней силой (наподобие того, что соединено клеем, или гвоздями, 25 или узлом), и имеет причину своей непрерывности в са­мом себе. А вещь бывает такой оттого, что движение ее одно и неделимо по месту и времени; поэтому ясно, что если чему-то присуще от природы первое на­чало первичного движения (я имею в виду первое на­чало перемещения — круговое движение), то это — первичная единая величина. Таким образом, то, что едипо в этом смысле,— это или непрерывное, или целое. А в другом смысле едино то, определение чего едипо. зо Таково то, что постигается единой мыслью, т. е. то, мысль о чем неделима, неделима же мысль о недели­мом по виду или по числу; [3] по числу неделимо еди­ничное, [4] по виду — то, что неделимо для понимания и познания, так что единым в первичном смысле можно было бы считать то, что есть причина единства сущно­стей К Итак, вот во скольких значениях говорится 35 о едином — это непрерывное от природы, целое, еди­ничное и общее, и все они единое потому, что в одних 252 случаях неделимо их движение, в других — мысль о них или определение их. Надо, однако, иметь в виду, что нельзя считать оди- Ю52ь паковыми вопрос о том, какие вещи обозначаются как единое, и вопрос о том, что такое существо едипого и каково его определение (ведь о едином говорится в ука­занных смыслах, и единой будет каждая из тех вещей, которым присущ один из упомянутых видов единства. 5 А существо единого иногда будет присуще одному из этих видов, иногда чему-то другому, что даже ближе к [непосредственному значению] слова «единое», тогда как указанные вещи едины в возможности), так же как это следовало бы говорить об элементе и причине, если бы надо было, с одной стороны, различать, какие вещи к ним относятся, а с другой — давать определе­ние самого имени. Ибо в одном смысле элемент есть огонь (и пожалуй, само по себе также и беспредель- 10 ное2 или еще что-то в этом роде есть элемент), а в дру­гом смысле пет: ведь существо огпя и существо эле­мента пе одно и то же, а как определенная вещь и естество элемент есть огонь; слово же «элемент» обозна­чает нечто привходящее для огня, а имеппо что что-то возникает из него как из первоосновы. То же можпо сказать и о причине, и о едином, и обо всем подобном is им. Поэтому и быть единым — значит быть неделимым именно как определенным печто и существующим от­дельно либо пространственно, либо по виду, либо в мысли; иначе говоря, это значит быть целым и неде­лимым, а скорее всего быть первой мерой для каждого рода, главным образом для количества; ведь отсюда [это значение единого] перешло на другие [роды су­щего]. Мера есть то, чем познается количество; а коли- 2о чество как таковое познается или через единое, или че­рез число3, а всякое число — через единое, так что вся­кое количество как таковое познается через единое, и то первое, чем познаются количества, есть само единое; а потому единое есть начало числа как такового. От­сюда и во всех остальных областях мерой называется то первое, чем каждая вещь познается, и для каждого гъ мерой служит единое — в длипе, в ширине, в глубине, в тяжести, в скорости («тяжесть» и «скорость» одина­ково примепимы к противоположностям, ибо каждая из них имеет двоякое значение; так, тяжесть приписы­вается и тому, что имеет хоть какой-либо вес, и тому, 253 что имеет чрезвычайно большой вес, а скорость — и тому, что совершает хоть какое-либо движение, и тому, зо что движется чрезвычайно быстро: ведь есть некоторая скорость и у того, что движется медленно, а тяжесть — у более легкого). Так вот, во всех этих случаях мерой и началом слу­жит нечто единое и неделимое, ибо и при измерении линий мы как неделимой пользуемся линией величи­ною в одну стопу: всюду в качестве меры ищут нечто единое и неделимое, а таково простое или по качеству, 35 или по количеству. А где представляется невозможным что-то отнять или прибавить, там мера точпа (поэтому юоза мера числа самая точная: ведь единица принимается как нечто во всех отношениях неделимое); а во всех остальных случаях стараются брать эту меру как обра­зец: у стадия, у талапта и вообще у того, что покруп­нее, бывает менее заметно, когда что-то прибавляют к ним или отнимают от них, чем у величины меньших 5 размеров. Поэтому все делают мерой то, что как пер­вое по свидетельству чувствеппого восприятия не допу­скает [такого прибавления или отпятия],— и для жид­кого и сыпучего, и для имеющего тяжесть или вели-чипу, и полагают, что зпают количество, когда знают его с помощью этой меры. Равным образом и движение измеряют простым и наиболее быстрым движением, так как опо занимает наименьшее время; поэтому в учении ю о небеспых светилах за начало и меру берется такое единое (а имеппо: в основу кладется равпомерпое и наиболее быстрое движепио — движение неба, и по нему судят обо всех остальных), в музыке — четверть тона (так как она наименьший топ), а в речи — отдельный звук. И все это — единое пе в том смысле, что оно обще им всем, а в указанном выше смысле4. Мера, одпако, пе всегда бывает одна по числу; ино-15 гда мер больше, например: имеется два вида четверти тона, различающиеся между собой не на слух, а своими числовыми соотношениями5, и звуков, которыми мы производим измерепие, несколько, а также диагональ квадрата и его сторона измеряются двоякой мерой, равно как и все [несоизмеримые] величины. Таким об­разом, единое есть мера всех вещей, потому что мы узнаем, из чего состоит сущность, когда производим де-20 лсиие либо по количеству, либо по виду. И единое не­делимо потому, что первое в каждом [роде вещей] неде-254 лимо. Однако не все единое неделимо Ё одинаковом смысле, например стопа и единица: последняя такова во всех отношениях, а первую надо относить к тому, что неделимо лишь для чувственного восприятия, как это было уже сказано: ведь, собственно говоря, все не­прерывное делимо. Мера всегда однородна с измеряемым: для величин мера — величина и в отдельности для длины — некото- 25 рая длина, для ширины — ширина, для звука — звук, для тяжести — тяжесть, для единиц — единица (именно так это надо принять, а не говорить, что мера чисел есть число; правда, это было бы необходимо, если бы отношение6 здесь было такое же, [как и в других при­мерах]; но дело в том, что требование здесь неодинако­вое, а такое, как если бы кто требовал, чтобы мерою единиц были единицы, а пе единица; число7 же есть некоторое множество единиц). 30 По той же самой причине мы пазываем также зна­ние и чувственное восприятие мерою вещей, а именно потому, что мы нечто познаем при посредстве их, хотя они скорее измеряются8, чем измеряют. Но с нами по­лучается так, как будто кто-то другой измеряет нас, и мы узнаем свой рост благодаря тому, что столько-то зз раз прикладывают к нам меру длины — локоть. Прота-гор же говорит: «Человек есть мера всех вещей», что равносильно тому, как если бы он сказал: «человек знающий» или «воспринимающий чувствами» [есть Ю5зь мера всех вещей], а они — потому, что обладают: один — чувственным восприятием, другой — знанием, о которых мы [и так] говорим, что они меры предметов. Таким образом, это изречение ничего не содержит, хотя кажется, что содержит нечто особенное. Итак, ясно, что единое в существе своем, если точно указывать значение слова, есть прежде всего некоторая мера, главным образом для количества, затем для каче- 5 ства. А мерой оно будет, если оно неделимо — в одном случае по количеству, в другом — по качеству; поэтому единое неделимо или вообще, или поскольку оно единое. ГЛАВА ВТОРАЯ Что же касается сущности и природы единого, то необходимо выяснить, как обстоит здесь дело, подобно тому как мы при рассмотрении затруднений 1 разбирали, *<> что такое единое и как его надо понимать, а именно: 255 есть ли само по себе единое некоторая сущность (как это утверждали сначала пифагорейцы, а затем Платон) пли скорее в его основе лежит некоторое естество, и о едином надо высказаться более понятно и скорее на-15 подобие тех, кто рассуждал о природе, из которых один утверждал, что единое — это дружба, другой -— воздух, третий — беспредельное. Если же ничто общее не может быть сущностью, как об этом сказано в рассуждениях о сущности и о сущем, и если само сущее не может быть сущностью в смысле единого помимо множества (ибо оно общее всему), а может быть лишь тем, что сказывается о чем-то дру-20 гом, то ясно, что и единое не может быть сущностью: ведь сущее и единое в большей мере, нежели что бы то ни было другое, сказываются как общее. Так что и роды не самобытности (physeis) и сущности, существующие отдельно от других, и единое не может быть родом по тем же самым причинам, по которым не могут быть родом ни сущее, ни сущность. Кроме того, во всех [областях бытия] дело [с еди­ным] должно обстоять одинаково: ведь о едином гово-25 рится в стольких же смыслах, что и о сущем; поэтому, так как когда речь идет о качестве, единое есть что-то определенное по качеству, и точно так же когда речь идет о количестве, то очевидно, что и вообще следует выяснять, что такое единое, так же как следует выяс­нять, что такое сущее, ибо недостаточно сказать, что именно в этом2 и состоит его природа. У цветов единое есть тот или иной цвет, скажем белое, а все осталь-зо ные цвета представляются происходящими из него и из черного, причем черное есть лишение белого, как и тьма — лишение света; так что если бы вещи были цве­тами, то они были бы некоторым числом, но числом чего? Очевидно, цветов, и единое было бы некоторым определенным единым, например белым цветом. Подоб­ным же образом если бы вещи были напевами, то и они 35 были бы числом, но числом четвертей тона, однако число не было бы их сущностью; и единое было бы чем-то, сущностью чего было бы не единое, а четверть Ю54а тона. И точпо так же в речи сущее было бы числом ее звуков и единое было бы гласным звуком. А если бы вещи были прямолинейными фигурами, то они были бы числом фигур и единое было бы треугольником. И то же самое можно сказать и о других родах [сущего]. 256 Так что если числа и единое имеются и у состояний, s и у качеств, и у количеств, и у движения и во всех этих случаях число есть число определенных вещей, а единое есть определенное едипое, но сущность его от­нюдь не в том, чтобы быть единым, то и с сущностями дело должно обстоять таким же образом, ибо со всем дело обстоит одинаково. Таким образом, очевидно, что единое в каждом роде [сущего] есть нечто определенное ю и что само по себе единое ни у какого рода не состав­ляет его природу; и как у цветов искомое само по себе единое — это один цвет, так π у сущности искомое само по себе единое есть одна сущность; а что едипое неко­торым образом означает то же самое, что и сущее, это ясно из того, что оно сопутствует категориям в столь­ких же значениях, что и сущее, π по подчинено [особо] пи одной из них (ни категории сущности, например, ни категории качества, а относится к ним так же, как су- is щее), а также из того, что если вместо «человек» гово­рят «одни человек», то ничего дополнительного пе вы­сказывают (так же и «быть» пнчего не значит помимо сути вещи, ее качества или количества), а быть единым означает быть чем-то отдельпым. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Единое и многое противолежат друг другу различ- 2о пьтм образом; прежде всего единое и множество проти­волежат друг другу как неделимое и делимое, а именно: разделепное или делимое называют некоторым множе­ством, а неделимое или перазделепиое — единым. А так как имеется четыре рода противопоставления *, а здесь один из двух членов противоположности2 есть лишен­ность другого, то они противоположны друг другу и не обозначаются ни как противоречащие друг другу, пи 25 как соотнесенные друг с другом. Λ свое название и объяснение единое получает от своей противоположно­сти — неделимое от делимого, потому что множество и делимое в большей мере воспринимается чувствами, нежели неделимое, так что благодаря чувствеппому вос­приятию множество по определению первее неделимого. К единому отпосится, как мы это описали и в 30 «Перечне противоположностей» 3, тождественное, сход­ное и равное, к множеству — разное, несходное π не­равное. О тождественном мы говорил! в различных 9 Аристотель, т. i 257 значениях: в одном смысле мы иногда как о тождест­венном говорим о едином по числу, затем — когда пе­зо что едино и по определению, и по числу, напрпмер: ты сам с собой одно и но форме, и по материи; и далее — когда обозначение первичной сущности одно, напри-1054ь мер, равные прямые линии тождественны, и равные4 и равноугольные четырехугольники — тоже, хотя их несколько, но у них равенство означает единство. А сходными называются вещи, когда, не будучи во всех отношениях тождественными и имея различие 5 в своей составной сущности, они одни и те же по форме, как больший четырехугольник сходен с малым, и не­равные прямые сходны друг с другом, ибо они именно сходны друг с другом, но не во всех отношениях одни и те же. Далее, вещи называются сходными, когда, имея одну и ту же форму и будучи в состояпии быть больше и меньше, они не больше и не мепьше. А дру­гие вещи, когда у них одно и то же но виду свойство ίο (например, белый цвет) бывает [у одной] в значитель­ной степени и [у другой] слабее, пазываются сходными, потому что форма у них одна. Наконец, вещи назы­ваются сходными, когда у них больше тождественных свойств, нежели различпых, или вообще, или очевид­ных; например, олово сходно с серебром, а золото — с огнем, поскольку оно желтое и красноватое. А отсюда ясно, что о разном, или инаковом, и о не­сходном говорится в различных значениях. И «другое» 15 в одном значении противолежит «тождественному», а потому каждая вещь по отношению к каждой другой есть либо то же самое, либо другое; в ином смысле го­ворят о «другом», когда у них ни материя не одна, ни определение не одно и то же, поэтому ты и твой со­сед — разное. А третье значение «другого» — то, в ка­ком оно употребляется в математике5. Таким образом, каждая вещь обозначается по отношению к каждой другой как «разное» или «тождественное» в той мере, в какой о пей говорится как о едином и сущем, и вот 20 почему: «другое» пе есть противоречащая противопо­ложность «тождественному», поэтому оно (в отличие от «нетождественного») не сказывается о не-сущем, а сказывается о всем сущем: ведь всякое сущее и единое есть от природы либо «одно», либо не «одно». Вот каким образом противополагаются «разное», или «инаковое», и «тождественное», а различие — это 258 не то, что ипаковость. Ведь «инаковое» и то, в отноше­нии чего оно инаковое, не должны быть инаковыми в чем-то определенном (ибо всякое сущее есть или ина- 25 ковое, или тождественное). Различное же различается от чего-то в чем-то определенном, так что необходимо должно быть нечто тождественное, в чем различаемые вещи различаются между собой6. А это нечто тожде­ственное — род или вид. Ибо все различающееся между собой различается либо по роду, либо по виду: породу различаются вещи, у которых нет общей материи и ко­торые не могут возникать друг из друга (таково, на­пример, то, что принадлежит к разным категориям); по виду — те, что принадлежат к одному и тому же роду w (а называется родом то, благодаря чему различающиеся между собой вещи называются тождественными по сущности). Противоположные же друг другу вещи различаются между собой, и противоположность есть некоторого рода различие. Что мы здесь исходим из правильного предположения, это ясно из наведения. Ведь все про­тивоположные друг другу вещи очевидным образом различаются между собой; они пе тольно разные вещи, 35 но одни разные по роду, а другие попарно находятся iто последнее] называется соотнесенным потому, что что-то другое относится к нему. И ничто не мешает, чтобы Ю57а «одпо» было мепыпе чего-то другого, например двух, ибо если оно меньше, оно тем самым еще не есть ма­лое. Л множество есть как бы род для числа: ведь число есть множество, измеряемое единицей. И «одно» и число некоторым образом противолежат друг другу — не как противоположности, а (это уже было сказано) 5 как нечто соотнесенное, а именно: они постольку про­тиволежат друг другу, поскольку одно есть мера, а дру­гое измеряемое. А потому не все, что «одно», есть число, например если «одно» есть нечто неделимое4. Что же касается знания, которому приписывается по­добное отношение к тому, что познается, то с ним дело обстоит не так. Правда, могло бы казаться, что знание есть мера, а то, что познается,— измеряемое, однако на деле оказывается, что хотя всякое знание касается ю того, что познается, но не всякое позпавасмое соотне­сено со знанием, так как в некотором смысле знание измеряется тем, что познается. Множество же не про­тивоположно ни малому (малому противоположно мно­гое, как превышающее множество — множеству превы­шаемому), ни единому во всех его значениях; однако единому оно противоположно, во-первых, в том смысле, что, как было сказано, само оно делимо, тогда как ,5 205 единое неделимо; во-вторых, в том смысле, что они соотнесены друг с другом, как знание с тем, что по­знается, если множество есть число, а единое — мера. ГЛАВА СЕДЬМАЯ Так как у противоположностей может быть нечто промежуточное и у некоторых оно действительно бы­вает, то промежуточное необходимо слагается из про-2о тпвоположностей. Ибо все промежуточное принадле­жит к тому же самому роду, что и то, промежуточное чего оно есть. В самом деле, промежуточным мы назы­ваем то, во что вещь, которая изменяется, должна раньше измениться (например, еслп переходить через самые малые промежутки от крайней струны лиры к самой высокой, то раньше придешь к промежуточным звукам, а у цветов — если идти от белого цвета к чер-25 ному — раньше к алому и серому цвету, нежели к чер­ному; и подобным же образом у всего остального); а переход из одного рода в другой невозможен, разве что привходящим образом, например от цвета к фигуре К Таким образом, промежуточное должно принадлежать к одному и тому же роду — как одно промежуточное с другим, так и с тем, для чего оно промежуточное. зо С другой стороны, все промежуточное находится между определенными противолежащими друг другу вещами, ибо только среди них одних может происхо­дить изменение само по себе (поэтому пет промежу­точного между вещами, не противолежащими друг другу, ибо иначе изменение происходило бы и у вещей, не противолежащих друг другу). А из видов противо­положения противоречие не имеет ничего промежуточ­ного (ведь противоречие означает именпо такое протн-зз вопоставление, в котором одпа из обеих сторон при­суща любой вещи, т. е. не имеет ничего промежуточ­ного), а из других видов противолежапия одно — это соотнесенность, другое — лишенность, третье — проти­воположности. Из соотнесенных же тс, которые пе про­тивоположны друг другу, не имеют ничего промежу­точного; это потому, что они не принадлежат к одному π тому же роду (в самом деле, что может быть проме-1057ь жуточного между знаппем и тем, что познается?). Но между большим и малым такое промежуточное есть. 266 А если промежуточное, как было доказапо, принад­лежит к одному и тому же роду и оно промежуточное между противоположностями, то оно необходимо со­стоит из этих противоположностей. В самом деле, у этих противоположностей пли будет какой-нибудь [общий] род, или нет. И если такой род существует таким обра­зом, что ои есть нечто предшествующее этим противо­положностям, то предшествующими — противополож­ными друг другу — будут те видовые отличия, которые 5 образовали противоположности как виды рода, ибо виды состоят из рода и видовых отличий (например, если белое и черное — противоположности, причем первое есть цвет, рассеивающий зрение, а второе — цвет, соби­рающий его2, то эти видовые отличия — «рассеиваю­щее» и «собирающее» — суть нечто предшествующее; to так что и они предшествующие противоположности). Но те [виды], которые различаются как противополож­ности, противоположны в большей мере; и все осталь­ные [виды], т. е. промежуточные, должны состоять из рода и видовых отличий (так, например, все цвета, про­межуточные между белым и черным, должны быть обозначены как состоящие из их рода (а их род — is цвет) и из тех или иных видовых отличий; но эти отли­чия не будут первыми противоположностями, иначе любой цвет был бы или белым, или черным; значит, они будут другие; поэтому они будут промежуточными между первыми противоположностями, а первые отли­чия—это «рассеивающее» и «собирающее»). Вот почему надо прежде всего исследовать, из чего состоит промежуточное между противоположностями, не находящимися внутри рода, ибо то, что находится внутри одного и того же рода, необходимо слагается из 20 того, что пе составляется в один род 3, пли само есть не­составное. Противоположности же не составляются друг из друга, так что они начала; а промежуточное — либо каждое [есть несоставиое], либо ни одно не [есть несо­ставное]. Но нечто возникает из противоположностей так, что переход в него совершается раньше, чем пере­ход в другую противоположность, ибо по сравнению с самими противоположностями оно будет обладать 23 данным свойством и в меньшей мере, и в большей; так что оно также будет промежуточным между противо­положностями. А потому и все остальные промежуточ­ные [звенья] — тоже составные, ибо то, что [обладает 267 данпым свойством] в большей мере, чем одно, и в мень­шей, чем другое, некоторым образом составлено из того, по сравнению с чем [это свойство] приписывается ему в большей мере, чем одно, π в меньшей, чем другое. Но так как не существует ничего другого в пределах одного и того же рода, что предшествовало бы противо-зо положностям, то все промежуточпде должно быть со­ставлено из противоположностей, так что и все низ­шее — как противоположное, так и промежуточное — будет состоять из первичных противоположностей. Та­ким образом, ясно, что все промежуточное принадле­жит к тому же роду, [что и противоположности], есть промежуточное между противоположностями и сла­гается из противоположностей. ГЛАВА ВОСЬМАЯ 35 Инаковое по виду различно от чего-то в чем-то, и это последнее должно быть присуще и тому и другому; например, если нечто по виду инаковое, чем другое, есть живое существо, то и оно и другое — живые суще­ства. Следовательно, вещи, инаковые но виду, должны принадлежать к одному и тому же роду; родом же я называю то, благодаря чему эти инаковые вещи назы­ваются тождественными и что, будет ли оно существо-ю58а вать как материя или как-то иначе, содержит в себе не привходящее различие. В самом деле, не только общее обеим вещам (например, и та и другая — живое суще­ство) должпо быть им присуще, но и само оно — «живое существо» — должно быть для каждой из них инаковым, например: в одном случае — лошадь, в другом — чело­век, а потому общее им различно между собой по виду, б Таким образом, само по себе 1 одно будет таким-то жи­вым существом, а другое — таким-то, папример: одно — лошадью, другое — человеком. Итак, это [видовое] от­личие должно быть инаковостыо рода; ибо ннаковость рода, которая самый род делает инаковым, я называю различием. И таким образом, различие это будет противополо­жением (это ясно и из наведения) : деление всякий раз ю производится посредством противолежащих друг другу [признаков], а что противоположности находятся в од­ном и том же роде, это доказано, ибо противополож­ность, как было показано,— это законченное различие, 268 а всякое различие по виду есть различно от чего-то в чем-то, а потому это последнее есть для обеих вещей одно и то же, а именно род (поэтому и все противопо­ложности, различающиеся по виду, а не но роду, нахо­дятся попарпо в одной и той же категории и разли- *5 чаются между собой в наивысшей степени — ведь их различие законченное — π вместе друг с другом [в од­ном и том же] не бывают). Следовательно, видовое от­личие есть противоположение. Итак, вот что значит быть инаковыми по виду: при­надлежа к одному и тому же роду, содержать в себе противоположение, будучи неделимым (тождественно же по виду то, что, будучи неделимым, такового про­тивоположения не содержит в себе), ибо при делении [рода] противоположения возникают и у промежуточ- 2о ного — до того, как доходят до далее неделимого. Λ по­этому ясно, что тому, что обозначается как род, пи один из видов его не тождествен и не отличен от него по виду (и это так и должно быть: ибо материя выяв­ляется через отрицание [формы], а род есть материя для того, родом чего оп обозначается — родом не в том смысле, как говорят о роде Гсраклидов, а в том, как оп бывает в природе) ; то же можно сказать и относи- 25 тельно того, что не принадлежит к тому же роду: от пего оно будет отличаться но роду, по виду же — [только] от того, что принадлежит к тому же роду. Ибо различие вещи от того, от чего она различается но виду, должпо быть противоположением; а такое различие присуще лишь тому, что принадлежит к одному и тому же роду. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Можно было бы спросить, почему жепщина и муж­чина не различаются между собой по виду, хотя жен- зо ское и мужское противоположны друг другу, а разли­чие но виду есть противоположенпе; и точно так же — почему живое существо женского и мужского пола не пнаковое по виду, хотя это есть различие в живом су­ществе само но себе, а не такое, как бледность и смуг­лость,— «женское» и «мужское» ирисущо живому су­ществу как таковому. А вопрос этот почти тот же, что π вопрос, почему одно противоположение создаст разли­чие по виду, а другое пет, например: «обитающее на су- 35 ше» и «обладающее крыльями» создают такое различие, 209 а бледность и смуглость нет. Или же дело в том, что первые — это в собственном смысле свойства рода, а вторые — в меньшей степени? И так как мы имеем, Ю58ь с одной стороны, определение, а с другой — материю, то противоположения, относящиеся к определению, со­здают различие по виду, а противоположения, связан­ные с материей, такого различия не создают. Поэтому у человека такого различия не создает ни бледность, ни смуглость, и бледный человек, и смуглый не раз­личаются между собой но виду, даже если обозначить s каждого из них отдельным именем. Ибо человек бе­рется здесь как материя, а материя не создает видового отличия; поэтому отдельные люди не виды человека, хотя плоть и кости, из которых состоит вот этот чело­век и вот этот, разные; правда, составное целое здесь разное, однако по виду оно не разное, так как в опре­делении здесь нет противоположения; между тем это 1 *о есть последнее неделимое. Каллий же — это определе­ние вместе с материей; следовательно, человек бледен, потому что Каллий бледен; значит, бледность есть нечто привходящее для человека. И точно так же не разные по виду медный круг и деревянный; медный же треугольник и деревянный круг различаются по виду не из-за [разности в] материи, а потому, что в их οδο­ί5 значении содержится противоположение. Но следует ли думать, что материя не делает вещи разными по виду, когда она сама некоторым образом разпая, или же она в некотором смысле это различие создает? В самом деле, почему вот эта лошадь и вот этот человек различны по виду, хотя их определения указывают их в связи с ма­терией? Не потому ли, что в определении содержится противоположение? Конечно, имеется различие и между бледным человеком и вороной лошадью, и при-20 том по виду, но не поскольку один бледный, а другая — вороная, ибо если бы даже оба они были светлыми, они тем не менее были бы разными по виду. Что же ка­сается мужского и женского, то они, правда, свойства, принадлежащие лишь живому существу, но они не от­носятся к его сущности, а заключаются в материи, т. е. в теле, поэтому пз одного и того же семени возникает женское или мужское в зависимости от того, какое из­менение оно претерпевает. Таким образом, сказано, что значит быть инаковым по виду и почему одни вещи 25 различаются по виду, а другие нет. 270 ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Так как противоположности различны (hetera) по виду, а преходящее и непреходящее суть противопо­ложности (ведь лишенность есть определенная неспо­собность * ), то преходящее и непреходящее должны быть разными по роду. Сейчас мы высказались лишь о самих общих обо­значениях, и можно подумать, что пет необходимо­сти, чтобы любое непреходящее и любое преходящее 30 были разными по виду, так же как нет необходимости быть разными по виду, например, бледному и смуглому (ведь одно и то же может быть и тем и другим, и даже в одно и то же время, если оно взято как общее,— как человек [вообще], например, может быть и бледным и смуглым,—а также если оно нечто единичное, ибо один и тот же человек может быть — по не в одно и то же время — бледным и смуглым, хотя бледное противопо- а5 ложно смуглому). Но дело в том, что одни противоположности имеются у некоторых вещей привходящим образом (например, только что указанные и многие другие), а для других противоположностей это невозможно, и к ним отпо- 1059а сятся преходящее и непреходящее, ибо ничто не пре­ходяще привходящим образом: ведь привходящее мо­жет и не быть, между тем преходящность необходимо присуща тому, чему она присуща; иначе одно и тоже было бы преходящим и непреходящим, если бы было s возможно, чтобы преходящность не была ему присуща. Таким образом, преходящность должна быть либо сущ­ностью, либо содержаться в сущности каждой прехо­дящей вещи. И то же можно сказать относительно не-преходящности: и то и другое2 принадлежит к тому, что присуще необходимо. Следовательно, то первое, сообразно чему и на основании чего одно преходяще, другое непреходяще, содержит противопоставление, так что оба должны быть разными по роду. *° Стало быть, ясно, что пе могут существовать такие эйдосы, о каких говорят некоторые: иначе один чело­век был бы преходящим, другой — непреходящим 3. Од­нако об эйдосах говорят, что они тождественны по виду единичным вещам и пе только имеют одно с ними имя; между" тем то, что различно по роду, еще дальше от­стоит одно от другого, нежели то, что различно по виду. КНИГА ОДИННАДЦАТАЯ (К) ГЛАВА ПЕРВАЯ Что мудрость есть некоторая паука о началах, это явствует из первых [глав], в которых было обращено 20 внимание на трудности, связапные с высказываниями других относительно пачал. Можно было бы поставить вопрос: надо ли считать мудрость одной наукой или несколькими? Если она должна быть одной наукой, то [можно возразить], что одна наука всегда занимается противоположностями, между тем начала не противо­положны друг другу. А если не одной, то какие науки следует отпести сюда? Далее, должна ли одна наука рассмотреть начала доказательства или несколько? Если одна, то почему 25 мудрость скорее, чем какая бы то ни было другая? А если несколько, то какие науки следует отнести сюда? Далее, есть ли мудрость наука о всех сущностях или нет? Если не о всех, то трудно сказать, о каких; а если, будучи одной, занимается всеми, то неясно, как может одна и та же наука заниматься таким множест­вом сущностей. Далее, занимается ли мудрость только сущностями зо или также их привходящими свойствами? Если [она за­нимается теми и другими, то надо иметь в виду, что] относительно этих свойств возможно доказательство, а относительно сущностей нет; если же наука [о том и другом] разпая, то какова каждая из них и которая из них мудрость? Ведь доказывающая наука — та, которая имеет дело с привходящими свойствами, а та, которая имеет дело с первоначалами,— это наука о сущностях. Но не следует также полагать, что искомая наука занимается теми причинами, о которых говорилось 35 в сочинении о природе J. Она пе занимается и целе-272 выми причинами (ведь таково благо, а область бла­гого — деяние и находящееся в движепии; благо пер­вым приводит в движение — именпо такова цель,— а то, что первым привело в движение, не касается не­подвижного). И вообще затруднителен вопрос, зани­мается ли искомая нами наука чувственно восприни- 105м> маемыми сущностями или какими-то иными. Если другими, то это будут либо эйдосы, либо математичес­кие предметы. Что эйдосы но существуют — это ясно (впрочем, затруднителен вопрос: если даже допустить, что они существуют,— почему с другими вещами, s эйдосы которых существуют, дело обстоит не так, как с математическими? Я имею в виду, что математиче­ские предметы ставятся между эйдосамп и чувственно воспринимаемыми вещами Kaie что-то третье — помимо эйдосов и окружающих пас вещей, между тем третьего человека2 (или третьей лошади) нет помимо самого-ио-себс-человека и отдельных людей; а если дело об­стоит не так, как они говорят, то какими же предме­тами должен заниматься математик? Ведь, конечно, но *° окружающими нас вещами, ибо ни одна такая вещь не сходна с тем, что исследуют математические науки). И точно так же искомая нами паука пс занимается математическими предметами: ведь ни одип из пих не существует отдельно. По не занимается опа и чувст­венно воспринимаемыми сущностями: опи ведь прехо­дящи. И вообще может возникнуть сомпепие, какая же *5 наука должна исследовать материю математических предметов3. Это и пе учение о природе (потому что рассуждающие о природе занимаются только тем, что имеет начало движения и покоя в самом себе), и не наука, рассматривающая доказательство и познание (ибо она занимается исследованием самой этой обла- 20 сти). Стало быть, остается только одно: что этим за­нимается предлежащая пам философия. Может возникнуть и вопрос, надо ли считать пред­метом искомой науки тс начала, которые иные именуют элементами; полагают же все, что эти элементы входят в состав сложных вещей. А скорее может показаться, что искомая паука должна иметь дело с общим, ибо 25 всякое определение и всякая наука имеют дело с об­щим, а не с последними [видами]; стало быть, если это так, то она занималась бы первыми родами. И такими 273 родами оказались бы сущее и единое, ибо относительно их скорее всего можно признать, что они объемлют все существующее и более всего походят па начала, по-зо тому что они первое по природе: ведь с их уничтоже­нием упраздняется и все остальное, ибо все есть сущее и единое. С другой стороны, если их Припять за роды, то видовые отличия необходимо должны быть при-частпы им4, между тем ни одно видовое отличие не причастно роду, а потому полагают, что их не следует считать родами или началами. Далее, если более про-35 стое скорее есть начало, нежели менее простое, а по­следнее среди того, что объемлется родом, есть более простое (ведь оно неделимо, тогда как роды делятся на множество отличающихся друг от друга видов), то виды скорее можно бы счесть началом, нежели роды. Но поскольку виды упраздняются вместе с родами, то роды скорее походят па начала. Ибо начало есть то, loüoa что вместе с собой упраздняет [другое]5. Таким обра­зом, затруднения вызывают эти и другие такого рода вопросы. ГЛАВА ВТОРАЯ Далее, следует ли полагать что-либо помимо еди­ничных вещей или искомая наука занимается именно этими вещами? Однако таким вещам нет предела. Правда, то, что существует помимо единичных ве­щей,—· это роды или виды; однако искомая нами наука s не занимается ни теми, ни другими. А почему это не­возможно, сказано. Ведь вообще вызывает затруднение вопрос, следует ли или нет признавать наличие какой-либо отдельно существующей сущности помимо сущ­ностей чувственно воспринимаемых (т. с. окружающих нас сущностей) или же эти сущности суть существую-ю щее и ими занимается мудрость. Дело в том, что мы, по-видимому, ищем некоторую другую сущность и нам следует решить вопрос, имеется ли что-нибудь от­дельно существующее само по себе и не наличествую­щее ни в чем чувственно воспринимаемом. Кроме того, если наряду с чувственно воспринимаемыми сущно­стями есть некоторая другая сущность, то наряду с ка­кими именно из чувственно воспринимаемых сущно­стей надлежит полагать таковую? В самом деле, почему is следует полагать ее наряду с [отдельными] людьми или [отдельными] лошадьми скорее нежели наряду с осталь-274 ными живыми существами или даже наряду с неоду­шевленными предметами вообще? Между тем, полагать столько же других вечпых сущностей, сколько есть сущностей чувственно воспринимаемых и преходя­щих,— это, кажется, выходило бы за пределы правдо­подобного. А если, с другой стороны, искомое нами на­чало неотделимо от тел, то что же более предпочти- 2о тельно полагать, чем материю? Однако материя существует не в действительности, а в возможности; и скорее за начало — более важное, нежели материя,— можно бы принять форму, или образ; но они, мол, пре­ходящи, так что вообще нет вечной сущности, которая существовала бы отдельно и сама по себе. Однако это нелепо: ведь представляется, что такое начало и сущ­ность такого рода существуют, и их, можно сказать, 25 ищут самые проницательные; в самом деле, каков же будет порядок, если нет ничего вечного, отдельно суще­ствующего и неизменного? Далее, если существует какая-то сущность и начало, имеющее такую природу, какую мы теперь ищем, и это начало — одно для всего и одно и то же для вечного ы преходящего, то возникает трудный вопрос, почему — при одном и том же начале — одни вещи, зависящие от зо этого начала, вечны, а другие не вечны; это ведь не­лепо. А если есть одно начало для преходящего, а дру­гое для вечного, то если начало преходящего также вечно, мы одинаковым образом окажемся в затрудне­нии (в самом деле, почему, в то время как начало вечно, не будет вечно и то, что зависит от этого на­чала?); если же начало преходяще, то у него оказы­вается некоторое другое начало, и у этого — еще дру- 35 гое, и так до бесконечности. Если, с другой стороны, полагать те начала, которые больше всего считаются неподвижными, а именно су­щее и единое, то прежде всего, если каждое из них не юбоа означает определенное нечто и сущность, как же будут они существовать отдельно и сами по себе? Между тем мы ищем именно такого рода вечные и первые начала. А если каждое из них есть определенное нечто и сущ­ность, то все существующее — сущность, ибо сущее сказывается обо всем, а о некоторых вещах — также и ··> единое; но неверно, что все существующее есть сущ­ность. Далее, как могут быть правы те \ кто утверж­дает, что единое есть первое начало и сущность, что 275 первое порождение единого и материи — это число и что число есть сущность? В самом деле, каким же об-ю разом следует мыслить себе как единое двойку и каж­дое из остальных составных чисел? Об этом они и пе говорят, да и нелегко об этом сказать. Если, с другой стороны, полагать началами линии и связанное с ними (я имею в виду чистые плоско­сти2), то это не отдельно существующие сущности, а сечения и деления, в первом случае — плоскостей, во is втором — тел (а точки — деления линий) и, кроме того,— пределы самих этих [величии]; по все они нахо­дятся в другом, π ничто из них ие существует отдельно. Кроме того, как же следует мыслить себе сущность единицы и точки? Ведь всякая сущность подвержена возникновению 3, а точка — нет, ибо точка есть деление. 20 Вызывает затруднение и то, что всякая наука иссле­дует общее и такое-то [качество], между тем как сущ­ность не принадлежит к общему, а скорее есть опреде­ленное нечто, существующее отдельно, а потому если есть наука о началах, то как же следует мыслить себе, что пачало есть сущность? Далее, существует ли что-нибудь помимо составного целого или нет (я имею в виду материю и то, что с ней 25 соединено)? Если не существует, то ведь все имею­щееся в материи поистине преходяще. А если сущест­вует, то это будет, надо полагать, форма, или образ. Так вот, в каких случаях она существует отдельно и в каких нет, это трудно определить, ибо в некоторых случаях ясно, что форма не существует отдельно, на­пример у дома. Далее, будут ли начала одними и теми же по виду ао или по числу? Если по числу, то все будет одно и то же. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Так как наука философа исследует сущее как -тако­вое вообще, а не какую-то часть его, между тем о сущем говорится не в одном, а в различных зпаченпях, то ясно, что если обще им только имя [«сущее»] и ничего боль­ше, то сущее пе составляет предмет одной науки (ибо одноименное не принадлежит к одному роду); а если 35 [в различных значениях сущего] есть нечто общее, то можно было бы сказать, что оно предмет одной науки. По-видимому, о сущем говорится указанным способом 1 276 так Hie, как мы говорим о «врачебном» и «здоровом»: ведь о том и о другом также говорится в различных значениях. Каждое из них употребляется в том или îoeie ином значении в зависимости от того, каково отноше­ние в одном случае к врачебному искусству, в дру­гом — к здоровью, в третьем — к чему-то еще, но в каждом случае — к одному и тому же. В самом деле, «врачебным» называется и рассуждение и нож, рас­суждение — потому, что оно исходит от врачебного зна­ния, нож — потому; что он для этого знания полезен. 5 Подобным же образом говорится и о здоровом: одно называется так потому, что указывает на здоровье, дру­гое — потому, что способствует ему. И так же обстоит дело и со всем остальным. Так вот, подобным же об­разом говорится и обо всем как о сущем: о чем-то как о сущем говорится каждый раз потому, что оно или свойство сущего как такового, или устойчивое либо преходящее состояние сущего, или движение его, или что-то другое в этом роде. А так как все, что назы- м вается сущим, относимо к чему-то одному и общему [всему], то и каждая из противоположностей будет от­носима к первичным различиям и противоположностям сущего, будут ли первичными различиями сущего мно­жество и единое, или сходство и несходство, или еще какое-нибудь другое; примем их как уже рассмотрен-15 иые2. И нет никакой разницы, отпосить ли то, что на­зывается сущим, к сущему или к единому. Даже если сущее и единое и не одно и то же, а разное, то они по крайней мере взапмообратимы, ибо то, что едино, есть некоторым образом и сущее, а сущее — единое. И так как каждую пару противоположностей должна исследовать одна и та же наука, а об одной в каждой паре противоположностей сказываются как 2о о лишенности (хотя в отпошепии некоторых из них могло бы возникнуть затруднение, как же о них можно говорить как о лишенности — в отношении тех, у кото­рых есть нечто промежуточное, например в отношении несправедливого и справедливого), то во всех подоб­ных случаях лишенность следует полагать не для всего определения, а для последнего вида; например, если справедливый — это тот, кто повинуется законам в силу определенного предрасположения, несправедли­вый будет не непременно тот, кто лишен всего этого 25 определения, а тот, кто в чем-то перестает повино-277 ваться законам, и [лишь] в этом смысле может относи­тельно его идти речь о лишенности; таким же образом дело будет обстоять и в остальных случаях. Так же как математик исследует отвлеченное (ведь он исследует, опуская все чувственно воспринимаемое, яо например тяжесть и легкость, твердость и противопо­ложное им, а также тепло π холод и все остальные чувственно воспринимаемые противоположности, и оставляет только количественное и непрерывное, у од­них — в одном измерении, у других — в двух, у треть­их — в трех, и рассматривает свойства их, поскольку 35 опп количество и непрерывное, а не с какой-либо дру­гой стороны, и в одпих случаях он рассматривает вза­имное положение предметов и свойственное ему, в дру-ю«11) гих — их соизмеримость и несоизмеримость, в треть­их — их соотношение, но тем не менее мы для всего этого полагаем одну и ту же науку— геометрию), точно так же обстоит дело и с исследованием сущего. Ибо исследовать то, что составляет привходящие свой­ства сущего как такового и противоположности его как 5 сущего, — это дело не какой-либо другой пауки, а только философии. Ведь на долю учения о природе можно бы отнести исследование предметов, не по­скольку они сущее, а скорее поскольку они прнчаст-иы движению. Диалектика же и софистика имеют, правда, дело с привходящими свойствами вещей, но не поскольку они сущее, и не занимаются самим сущим ю как таковым. Поэтому остается только философу ис­следовать то, о чем шла речь выше, поскольку оно су­щее. А так как о сущем, при всем различии его значе­ний, говорится в отношении чего-то единого и общего [всем] и таким же образом говорится и о противопо­ложностях (они сводимы к первичным противополож­ностям и различиям сущего), а исследование такого 15 рода вещей может быть делом одной науки, то тем са­мым устраняется, по-видимому, указанное в начале затруднение — я имею в виду вопрос, как может одна наука исследовать многие и притом различные по роду вещи. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Хотя математик на свой лад и пользуется общими положениями, но начала математики должна исследо-2о вать первая философия. В самом деле, положение 278 «Если от равпого отнять равное, то остатки будут равны» обще для всего количественного, а математика исследует, применяя его к определенной части своего предмета, например: к линиям, пли углам, или к чис­лам, или к чему-то другому количественному, однако не поскольку они сущее, а поскольку каждое из них есть нечто непрерывное в одном, двух или трех измерениях; философия же не рассматривает частичного, в какой 25 мере что-то присуще ему как привходящее, а иссле­дует каждое такое частичпое лишь по отношению к су­щему как сущему. Так же, как с математикой, обстоит дело и с учением о природе: привходящие свойства π начала вещей учспие о природе рассматривает, по­скольку эти вещи суть движущееся, а не поскольку они *и> существующее (между тем о первой науке мы сказали, что она имеет дело с ними \ поскольку ее предметы суть существующее, а не поскольку они суть нечто разное); поэтому и учение о природе, и математику следует считать лишь частями мудрости. ГЛАВА ПЯТАЯ У существующего имеется начало, в отношении ко­торого нельзя ошибиться, — оно всегда необходимо при­нуждает к обратному, т. с. заставляет говорить npa- as вилыю, а именно что по может одно и то же в одно и то же время быть и не быть, и точно так же в отноше- i°62a нии всего остального, что противолежит самому себе указанным сейчас образом. Для такого рода начал нет прямого доказательства, по против определенных лиц 1 оно возможно. В самом деле, нельзя построить умо­заключение относительно этого начала на основе более достоверного начала, нежели оно; а между тем это было бы необходимо, если бы речь шла о том, чтобы дать прямое доказательство его. Но против того, кто выска- 5 зывает противолежащее одно другому, надо, показывая, почему это ложное, принять нечто такое, что хотя оно и тождественно с [положением о том, что] не может одно и то же быть и не быть в одно и то же время, по вместе с тем не казалось бы тождественным, ибо только так можно вести доказательство против того, кто гово- и> рит, что допустимы противолежащие друг другу утверждения об одном и том же. Несомненно, что те, кто намерен участвовать в беседе, должны сколько-279 нпбудь понимать друг друга. Если это не достигается, то как можно беседовать друг с другом? Поэтому каж­дое слово должно быть попятно и обозначать что-то, 15 и именно не многое, а только одно; если же оно имеет песколько значений, то надо разъяспять, в каком из них оно употребляется. Следовательно, если кто гово­рит, что вот это есть π не есть, он отрицает то, что утверждает, тем самым он утверждает, что слово обо­значает не то, что оно обозначает, а это несуразно. Если поэтому «быть вот этим» что-то озпачает, то про­тиворечащее этому не может быть верным в отношении одного и того же. го Далее, если слово обозначает что-то и это значение указано правильно, то это должно быть так необходи­мым образом; а необходимо сущее не может иногда не быть; следовательно, противолежащие друг другу вы­сказывания об одном и том же не могут быть правиль­ными. Далее, если утверждение отнюдь не более истинно, нежели отрицание, то называть нечто челове-25 ком будет отнюдь не более истинно, чем пазывать его не-человеком. Однако представляется, что, и называя человека не-лошадыо, говорят больше правды или [во всяком случае] не меньше, нежели называя его не-че­ловеком; поэтому было бы также правильно называть этого же человека лошадью (ведь было принято, что противолежащие друг другу высказывания [об одном и том же] одинаково верпы). Таким образом, получает­ся, что тот же самый человек есть также лошадь и любое другое животное. зо Итак, нет ни одного прямого доказательства этих [положений], однако есть доказательство против того, кто принимает противное им. И, ставя вопросы подоб­ным образом, заставили бы, возможно, и самого Герак­лита скоро признать, что противолежащие друг другу высказывания об одном и том же никогда пе могут 35 быть верными; однако сам Гераклит, не вникнув в свои собственные слова, придерживался этою мнения. А вообще, если то, что им говорится, правильно, то не может быть правильно и само это его утверждение, Юб2ь а именно что одно и то же может в одно и то же время быть и не быть; в самом деле, подобно тому как утверждение нисколько не более правильно, нежели отрицание, если отделить их друг от друга, точно так ь же и тогда, когда оба они вместе связываются как бы зао в одно утверждение, это целое, взятое в виде утвержде­ния, будет отнюдь не более истинно, нежели его отри­цание 2,— Далее, если пи о чем нельзя высказать истинное утверждение, то ложным было бы и само это высказывание, что нет пи одного истинного утвержде­ния. А если истинное утверждение имеется, то было бы опровергнуто сказанное теми, кто делает подобные воз- 20 ражеиия и [тем самым] совершенно исключает возмож­ность рассуждать. ГЛАВА ШЕСТАЯ Близко к изложенным здесь взглядам и сказапное Протагором, а именно: он утверждал, что человек есть мера всех вещей, имея в виду лишь следующее: что каждому кажется, то и достоверно. Но если это так, то*& выходит, что одно и то же и существует и не сущест­вует, что оно и плохо и хорошо, что другие противоле­жащие друг другу высказывания также верны, ибо часто одним кажется прекрасным одно, а другим — противоположное, и что то, что кажется каждому, есть мера. Это затруднение можно было бы устранить, если 2° рассмотреть, откуда такой взгляд берет свое начало. Некоторые стали придерживаться его, исходя, по-види­мому, из мнения тех, кто размышлял о природе, дру­гие — исходя из того, что не все судят об одном и том же одинаково, а одним вот это кажется сладким, а дру­гим — наоборот. Что ничто не возпикает из пе-сущего, а все из су- 25 щего — это общее мпение почти всех рассуждающих о природе l. A так как предмет не становится белым, если он уже есть совершенно белый и ни в какой мере не есть не-белын, то белое, можно подумать, возникает из не-белого 2; поэтому оно, по их мнению, возникало бы из нс-сущего, если бы нс-белое не было тем же са- зо мым, что и белое. Однако это затруднение устранить нетрудно: ведь в сочинениях о природе 3 сказано, в ка­ком смысле то, что возникает, возникает из не-сущего, и в каком — из сущего. С другой стороны, придавать одипаковое значение мнениям и представлениям спорящих друг с другом людей нелепо: ведь ясно, что одни из них должны быть 35 ошибочными. А это явствует из того, что основывается на чувственном военриятин: ведь никогда одно и то же 281 ювэа не кажется одним — сладким, другим — наоборот, если у одних из них не разрушен ИЛИ не поврежден орган чувства, т. е. способность различения вкусовых ощуще­ний. А если это так, то одних надо считать мерилом, 5 других — нет. И то же самое говорю я и о хорошем и о дурном, прекрасном и безобразном и обо всем осталь­ном в этом роде. В самом деле, отстаивать мпение, [что противолежащие друг другу высказывания одинаково верны],— это все равно что утверждать, будто предмет, который кажется двойным тому, кто нажимает снизу пальцем па глаз и тем самым заставляет этот предмет казаться двойным вместо одного, не один, а два, по­тому что он кажется двойным, и затем снова один, так ю как для тех, кто не трогает глаз, одно и кажется одним. И вообще не имеет смысла судить об истине на том основании, что окружающие нас вещи явно изме­няются и никогда не остаются в одном и том же со­стоянии. Ибо в поисках истины необходимо отправ­ляться от того, что всегда находится в одном и том же состоянии и не подвергается никакому изменению. is А таковы небесные тела: они ведь не кажутся то та­кими, то иными, а всегда одними и теми же и не при­частными никакому изменению. Далее, если существует движение и нечто движу­щееся, а все движется от чего-то и к чему-то, то дви­жущееся должно быть в том, от чего оно будет дви-2о гаться, и [затем] не быть в нем, двигаться к другому и оказываться в нем, а противоречащее этому не может быть [в то же время] истинным вопреки их мнению.— Кроме того, если в отношении количества все окружаю­щее нас непрерывно течет и движется и кто-то полагал бы, что это так, хотя это и неверно, почему не считать все окружающее нас неизменным в отношении каче­ства? Мнение о том, что об одном и том же можно вы­сказывать противоречащие друг другу утверждения, 25 основывается больше всего, по-видимому, на предполо­жении, что количество у тел не остается неизменным, поскольку-де одно и то же имеет четыре локтя в длину и не имеет их. Однако сущность связана с качеством, а качество имеет определенную природу, тогда как ко­личество — неопределенную. Далее, почему, когда врачеватель предписывает 30 принять вот эту пищу, они принимают ее? В самом деле, ночему это скорее хлеб, нежели не хлеб? Так что 282 не должно было бы быть никакой разницы съесть его или не съесть. Однако они принимают эту пищу, тем самым полагая, что это соответствует истине, т. е. что предписанное им есть пища. Между тем им нельзя было бы так поступать, если никакая сущность (physis) в чувственно воспринимаемом не остается той же, а всякая сущность всегда находится в движепии и течет. Далее, если мы всегда изменяемся и никогда не »5 остаемся теми же, то что же удивительного в том, что вещи нам никогда не кажутся одними и теми же, как это бывает у больных? Ведь и больным, поскольку они находятся не в таком же состоянии, в каком они пахо- юсэь дились тогда, когда были здоровы, не одинаковыми кажутся предметы чувственного восприятия, причем сами чувственпо воспринимаемые вещи из-за этой при­чины не причастпы каким-либо изменениям, но ощу­щения опи вызывают у больных другие, а не те же. Так вот, таким же образом, пожалуй, должпо обстоять 5 дело и тогда, когда происходит указанное изменение4. Если же мы не меняемся, а продолжаем оставаться теми же, то значит, есть нечто неизменное. Возражая тем, у кого указанные затруднения вы­званы словесным спором5, не легко эти затруднения устранить, если они не выставляют определенного по­ложения, для которого они уже не требуют обоснова­ния. Ведь только так получается всякое рассуждение и ю всякое доказательство, ибо если опи не выставляют ни­какого положения, они делают невозможным обмен мнениями и рассуждение вообще. Поэтому против та­ких лиц нельзя спорить, прибегая к доказательствам. А тем, кто высказывает сомнения из-за трудностей, дошедших к ним [от других], легко возразить и не­трудно устранить все, что вызывает у них сомнение. Это ясно из сказанного. Так что отсюда очевидно, что противолежащие друг^ другу высказывания об одном и том же не могут быть истинны в одно и то же время; не могут быть таковыми и противоположности, ибо о всяком противоположении говорится на основании лишенности. Это становится ясным, если расчленять определения противоположно­стей, пока пе доходят до их начала. Подобпым же образом нельзя высказывать об одном и том же ничего промежуточного [между протнвопо- го 283 ложностями]. Если предмет, о котором высказываются, есть нечто белое, то, говоря, что он не белое и не чер­ное, мы скажем неправду, ибо получается, что он и бе­лое, и не белое; действительно, только одпа из взятых вместе [противоположностей] будет истинна относи­тельно его, а другая есть печто противоречащее белому. Таким образом, если следовать мнению и Гсрак-25 лита, и Анаксагора, то невозможно говорить правду; в таком случае окажется возможным делать противо­положные высказывания об одном и том же. В самом деле, если [Анаксагор] говорит, что во всяком есть часть всякого, то оп тем самым говорит, что всякая вещь столь же сладкая, сколь и горькая (и так в отно­шении любой из остальных противоположностей), раз во всяком находится всякое не только в возможности, зо по и в действительности и в обособленном виде. Точно так же невозможно, чтобы высказывания были все ложными или все истинными, невозможно и в силу множества других затруднений, которые вытекают из такого положения, и потому, что если все высказыва­ния ложны, то не говорит правду и тот, кто это утвер­ждает, а если все истинны, то и утверждение, что все 35 высказывания ложны, так же не будет ложным. ГЛАВА СЕДЬМАЯ Всякая наука ищет некоторые начала и причины для всякого относящегося к ней предмета, например юб4а врачебное искусство и гимнастическое, и каждая из остальных наук — и науки о творчестве, и науки мате­матические. Каждая из них, ограничиваясь определен­ным родом, занимается им как чем-то наличным и су­щим, но не поскольку он сущее; а сущим как таковым занимается некоторая другая наука, помимо этих наук. 5 Что же касается названных наук, то каждая из них, постигая так или иначе суть предмета, пытается в каж­дом роде более или менее строго доказать остальное. А постигают суть предмета одни науки с помощью чув­ственного восприятия, другие — принимая ее как пред­посылку. Поэтому из такого рода наведения ясно также, что относительно сущности и сути предмета нет доказательства. 40 А так как есть учение о природе, то ясно, что оно будет отлично и от науки о деятельности, и от науки 284 о творчестве. Для пауки о творчестве начало движения в том, кто создает, а не в том, что создается, и это или искусство, или какая-либо другая способность. И по­добным образом для науки о деятельности движение происходит не в совершаемом действии, а скорее в тех, кто его совершает. Учение же о природе занимается is тем, начало движения чего в пем самом. Таким обра­зом, ясно, что учение о природе необходимо есть не наука о деятельности и не наука о творчестве, а наука умозрительпая (ведь к какому-нибудь одному из этих родов наук она необходимо должна быть отнесена). А так как каждой из наук необходимо так или иначе зо знать суть предмета и рассматривать се как начало, то не должно остаться незамеченным, как надлежит рас­суждающему о природе давать своп определения и ка­ким образом следует ему брать определение сущности вещи,— так ли, как «курносое» или скорее как «вогну­тое». В самом деле, из них определение курпосого обо­значается в сочетании с материей предмета, а опреде­ление вогнутого — без материи. Ибо курносость бывает у носа, потому и мысль о курносости связана с мыслью 25 о носе: ведь курносое — это вогпутый нос. Очевидно поэтому, что и определение плоти, глаз и остальных частей тела надо всегда брать в сочетапии с материей. А так как есть некоторая наука о сущем как тако­вом и как отдельно существующем, то следует рассмот­реть, надлежит ли эту науку считать той же, что и уче­ние о природе, или скорее другой. С одной сторопы, зо предмет учепия о природе — это то, что имеет начало движения в самом себе, с другой,— математика есть некоторая умозрительная наука и занимается предме­тами хотя и неизменными, однако не существующими отдельно. Следовательно, тем, что существует отдельно и что неподвижно, занимается некоторая наука, отлич­ная от этих обеих, если только существует такого рода 35 сущность — я имею в виду существующую отдельно и неподвижную, что мы попытаемся показать. И если среди существующего есть такого рода сущпость, то здесь так или иначе должно быть и божественпое, 1М*ь и оно будет первое и самое главное начало. Поэтому ясно, что есть три рода умозрительных наук: учение о природе, математика и наука о божественном. Именно род умозрительпых наук — высший, а из них — указан­ная в конце, ибо она занимается паиболее почитаемым 285 5 из всего сущего; а выше и ниже каждая наука ста­вится в зависимости от [ценности] предмета, который ею познается. И здесь могло бы возникнуть сомнение, следует ли науку о сущем как таковом считать общей наукой или нет. В самом деле, каждая из математических паук за­нимается одним определенным родом, а общая мате­матика лежит в основе их всех. Если же природные 10сущности — первые среди сущего, то и учение о при­роде было бы первой среди паук. А если есть другое естество и сущность, отдельно существующая и непод­вижная, то и наука о пей должна быть другая, она должна быть первее учения о природе и общей, по­тому что она первее. ГЛАВА ВОСЬМАЯ 15 Так как сущее вообще имеет различные значения, одно из которых — привходящим образом сущее, то прежде всего надо рассмотреть сущее в этом смысле. Что ни одно из дошедших до пас искусств не зани­мается привходящим, это ясно. Так, строительпое искусство пе рассматривает тех привходящих обстоя­тельств, при которых могут оказаться будущие обита-20 тели дома (например, будет ли их жизнь там тягост­ной или наоборот), точно так же и ткачество, и сапож-ничество, и поваренпое искусство; каждое из этих искусств занимается тем, что относится только к пему, т. е. собственной целью. Не ставит наука и вопрос, есть ли образованный в искусстве также и сведущ в языке, или вопрос, если образованный в искусстве стал сведущим в языке, будет ли он вместе π тем 25 и другим, не будучи ранее таковым; то, что есть, но пе всегда было, однажды стало; значит, тот вместе стал образованным в искусстве и сведущим в языке,— по­добные вопросы не разбирает пи одна из признанных всеми наук, а разбирает их одна лишь софистика; она одна занимается привходящим, и потому Платон не эо был пеправ, сказав, что софист проводит время, зани­маясь ие-сущпм *. А что пауки о привходящем и быть не может, это стапет ясно, если попытаться уразуметь, что же такое привходящее, пли случанпое. О чем бы то πιτ было мы говорим, что оно сущест­вует или всегда и по необходимости (это не та необхо-286 димость, о которой говорится в смысле насилия, а та, к которой мы обращаемся при доказательстве) 2, или большей частью, или не большей частью, не всегда 35 π не необходимым образом, а как случится: так, в са­мые жаркие летние дни может наступить холод, но он наступает не всегда и не по необходимости π не большей частью, а может когда-нибудь случиться. Так 10в5а вот, случайное, или привходящее,— это то, что, правда, бывает, но не всегда и не по необходимости и не боль­шей частью. Таким образом, что такое привходящее, или случайное, об этом сказано, а почему нет науки о нем, это ясно: ведь всякая наука исследует то, что существует всегда или большей частью, между тем слу- 5 чайное не принадлежит ни к тому, ни к другому. А что начала и причины у случайно сущего не та­кие, как у сущего самого по себе, это ясно: иначе все существовало бы необходимым образом. Если вот это существует при наличии другого, а это другое — если существует третье, а это третье существует не как случится, а необходимым образом, то необходимым образом будет существовать и то, чего оно было причи- ί0 пой, вплоть до последнего вызванного причиной след­ствия; а между тем оно3 по предположению случайно. Так что все существовало бы необходимым образом и из происходящего совершенно устранялись бы то, что может случиться и так и иначе, и возможность возникать или не возникать. И если даже предполо­жить причину не как существующую, а как становя­щуюся, то получится то же самое, а именно все происхо- 15 дило бы необходимым образом. Завтрашнее затмение произойдет, если произойдет вот это, а это произой­дет, если произойдет что-то другое, а последнее — если произойдет еще что-нибудь; и таким путем, постоянно отнимая время от определенного промежутка времени между сегодня и завтра, когда-нибудь придешь к уже существующему; и так как оно есть, то все последую- 20 щее произойдет необходимым образом; стало быть, все происходит с необходимостью. Что же касается сущего в смысле пстинпого и в смысле случайного, то первое основывается на сочета­нии в мысли и есть некоторое состояние в ней; по­этому ищут начала не для этого рода сущего, а для того, что существует вне [мысли] и отдельно; второе же — я имею в виду случайное — не необходимо, а 25 287 неопределенно; и причппы его лишепы всякой после­довательности, и число их неопределенно. То, что возникает естественным путем или благо­даря замыслу, возникает ради чего-то. А стечение обстоятельств бывает, когда что-то из этого произошло случайно. Ведь так же, как одно сущее существует само по себе, другое — случайно, точно так же обстоит зо дело и с причиной. А стечепие обстоятельств — это случайная причипа в том, что происходит по собствен­ному выбору ради чего-то. Поэтому стечение обстоя­тельств и замысел имеют отношепие к одной π той же области; ведь выбор пе осуществляется без замысла. А причины, по которым могло произойти то, что про­изошло по стечению обстоятельств, неопределенны. Поэтому стечение обстоятельств люди не могут зара­нее принимать в соображение, и оно причина случай­ная, а собственно говоря, оно не причина ни для чего. 35 Счастливое же пли несчастливое стечение обстоя­тельств бывает тогда, когда исход дела хороший пли 10651) плохой; а успех ИЛИ неуспех — когда удача ИЛИ не­удача велика. И так как ничто случайное, или привхо­дящее, не может быть первее того, что существует само по себе, то и его причины не первее. Если, таким обра­зом, стечение обстоятельств и самопроизвольность4 были бы причиной мира, то [все же] ум и природа суть как причина первее их. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ 5 Одно есть определенное нечто, пли количество, или еще что-то из других [родов сущего] только в действи­тельности, другое — в возможности, иное — в возмож­ности и действительности. Движение же не бывает по­мимо вещей, ибо изменение всегда совершается в от­ношении различных родов сущего, и нет чего-либо общего для них, что не принадлежало бы ни к одпому из этих родов. Каждый [род сущего] всегда присущ ίο двояким образом (например, «определенное печто» — это, с одной сторопы, форма, с другой — лишенность ее, и точно так же в отношении качества — одно есть белое, другое — черное, в отпошеиии количества — одно законченное, другое — незаконченное, в отношении пе­ремещения — одно вверх, другое вниз или одно легкое, другое тяжелое); так что видов движения и изменения 288 столько ж*, сколько и видов сущего К А так как по каждому роду различается сущее в возможности и су- is щее в действительности, то я под двнжепием разумею осуществление сущего в возможности как такового. Что мы говорим верно — это ясно вот из чего. Когда то, что может строиться, поскольку оно есть то, что под­разумеваем под таковым, находится в осуществлении, оно строится, и это 2 есть строительство. И то же можпо сказать об обучепии, лечении, вождении (и катании), прыганий, старении, созревании. А происходит движе- *о ние тогда, когда имеет место само осуществление, и не прежде и не после. Так вот, движение есть осуществ­ление того, что есть в возможности, когда оно3 при осуществлении действует не как таковое, а поскольку оно может быть приведено в движение. А говорю я «поскольку» вот в каком смысле. Медь есть изваяние в возможности; однако осуществление меди, поскольку 25 опа медь, не есть движение. Ведь не одно и то же быть медью и быть чем-то в возможности, ибо если бы это было просто по определению одно и то же, то осущест­вление меди [как таковое] было бы некоторым движе­нием. Но это не одпо и то же (что очевидно, когда речь идет о противоположностях: возможность бьцгь здоровым и возможпость быть больпым — не одно и то же, иначе было бы одно и то же быть здоровым и быть эо больным; между тем субстрат, который бывает здо­ровым или больным, будет ли это влага или кровь, один и тот же). А так как они4 не одно и то же, как не одно и то же цвет и видимое, то движение есть осуществление возможного как такового. Таким обра­зом яспо, что движение есть имепно это осуществление и что движение происходит тогда, когда имеет место само осуществление, и не прежде и не после. Ибо что 35 бы то пи было может то находиться в осуществлении, юбба то нет, как, например, то, что может строиться, по­скольку оно может строиться; и осуществление того, что может строиться, поскольку оно может строиться, есть строительство. В самом деле, осуществление — это или строительство или строение. Но когда есть строение, уже пет того, что может строиться. Следо- 5 вательпо, осуществлением должно быть строительство, строительство же есть некоторое движение. И то же можно сказать обо всех других движениях. Ю Аристотель, т. i 289 А что сказанное правильно — это ясно [и] из того, что говорят о движении другие, а также из того, что определить его иначе нелегко. В самом деле, отнести *° его к другому роду нельзя,— это впдпо из того, что о нем говорят: некоторые5 называют его пнаковостью, неравенством и не-сущим, однако ничего из перечис­ленного не приводится в движение с необходимостью, и точно так же переход η них или от них осуществ­ляется не в большей мере, нежели переход в противо­лежащее им или от противолежащего им6. Причина же, почему движение относят сюда, состоит в том, что оно кажется чем-то неопределенным, и начала одной из 15 попарно расположенных противоположностей неопре­деленны ввиду того, что они имеют свойство лишен­ности. Действительно, ни одно из этих начал не есть ни определенное нечто, ни такое-то качество и не при­надлежит и к остальным родам сущего. Причина же того, что движение кажется неопределенным, состоит в том, что его нельзя отнести ни к возможности су­щего, пи к действительности сущего: ведь и то, что есть количество в возможности, не приводится необ-20 ходимым образом в движение, так же как и то, что есть количество в действительности, и движение, прав­да, кажется некоторым осуществлением, но незакон­ченным; причина в том, что не закопчено то сущее в возможности, осуществление которого есть движение. Поэтому-то трудно постичь, что такое движение: его необходимо отнести или к лишенности, или к возмож­ности, или просто к осуществлению, между тем ничто из этого но представляется допустимым. Так что ему 25 только и остается быть тем, что мы сказали, а именно быть осуществлением, и притом осуществлением в ука­занном смысле7; попять это осуществление, правда, трудпо, по оно вполпе возможпо. А что движение паходится в движущемся, это яспо, ибо опо его осуществление посредством того, что при­водит в движение. А действие (cnergeia) того, что при­водит в движение, не другое, [пежели у движущегося], ибо опо должпо быть осуществлением того и другого; зо в самом деле, печто может приводить в движение бла­годаря тому, что способно к этому, а приводит в дви­жение благодаря тому, что действует, но деятельно оно по отношению к тому, что может быть прттведепо в дви-жеппе, так что действие у обоих в равной мере одно8, 290 точно так же как одним и тем же бывает расстояние от одного к двум и от двух к одному, равно как и подъем и спуск, хотя бытие у них не одно; и подоб­ным же образом обстоит дело с движущим и движу­щимся. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Беспредельное — это или то, что невозможно пройти 35 до конца, потому что оно по природе своей не может быть пройдено (подобно тому как голос невидим), или то, прохождение чего пе может или едва может быть закончено, или же то, что по природе хотя и допускает прохождение или должно иметь предел, но на деле его юббь не имеет. И кроме того, нечто может быть беспре­дельным или в отношении прибавления, или в отноше­нии отнятия 1, или в отношении того и другого вместе. Существовать само по себе отдельно от чувственно вос­принимаемого беспредельное не может. Ведь если оно не величина и не множество и сама беспредельность есть его сущность, а не нечто привходящее, то оно будет неделимым, ибо делимо или величина или мно- 5 жество. Но если оно неделимо, то оно пе беспредельно, разве только в том смысле, в каком голос невидим2. Но не в этом смысле говорят они3 о беспредельном, и мы ищем его не как такое, а как нечто непроходимое до конца. Далее, как может беспредельпое существо­вать само по себе, если не существуют сами по себе даже число и величина, к свойствам которых принад­лежит беспредельпое? А если оно печто привходящее, то опо как беспредельное не могло бы быть элементом вещей, как и невидимое не может быть элементом речи, ю хотя голос невидим. А что беспредельное не может су­ществовать в действительности — это ясно. Ибо иначе всякая его часть, которую мы берем, была бы беспре­де льпой: ведь бытие беспредельным и беспредельное — одно и то же, если только беспредельное есть сущность и не сказывается о каком-пибудь субстрате. Так что оно или педелимо, или же, если вообще разделимо на is части, делится па беспредельности. Но невозможно, чтобы одпо и то же было некоторым множеством бес-предельностей (ведь как часть воздуха есть воздух, так часть беспредельного есть беспредельное, если оно сущность и начало). Значит, оно но разделимо на 10* 291 части, т. е. оно неделимо. С другой стороны, невозможно, чтобы сущее в действительности беспредельное было неделимым (ибо в таком случае оно необходимо дол­жно было бы быть некоторым количеством). Значит, 20 беспредельпое присуще лишь привходящим образом. Но если это так, то, как уже было сказано, оно не может быть началом, а таковым будет то, привходящее свойство чего оно есть, [например] воздух или четное4. Это рассмотрение общее. А что беспредельного нет среди чувствепно воспринимаемых вещей, яспо вот из чего. Если, согласпо определению, тело есть то, что ограничено плоскостями, то не может быть беспро­дельного тела, ни воспринимаемого чувствами, пи по­стигаемого умом; не может быть и числа как отдельно 25 существующего и беспредельного, ибо число или то, что имеет число5, счислимо. А если опираться на уче­ние о природе6, то это явствует из следующего. Бес­предельное не может быть ни чем-то сложпым, ни чем-то простым. Оно не может быть сложным телом, если [виды] элементов ограничены по количеству. В са­мом деле, противоположные [элементы] должпы быть равными друг другу, и ни одип из них не должен быть беспредельным: ведь если способность одного из двух зо тел7 хоть сколько-нибудь уступала бы [способности другого], то ограниченное было бы уничтожено бес­предельным. А быть беспредельным каждому телу не­возможно, так как тело имеет протяжение во всех на­правлениях, а беспредельное есть беспредельпо протя­женное, так что если беспредельпое есть тело, то тело это будет беспредельным во всех направлениях. Но 35 беспредельное не может быть также единым и простым телом ни в том случае, если оно существует, как утвер­ждают некоторые8, помимо элементов, которые, по их мнению, оно порождает (такого тела, помимо элемен­тов, не существует, ибо, из чего каждая вещь состоит, на то она и разлагается, а помимо простых тел9 такого юб7а не оказывается), ни как огонь или какой-либо другой из элементов. В самом деле, пе говоря уже о том, что не может какой-либо из этих элементов быть беспре­дельным, невозможно, чтобы всё в совокупности, даже если опо ограниченно, было или становилось одним из этих элементов вопреки утверждению Гераклита о том, 5 что все когда-нибудь станет огнем. Здесь применим тот же довод, что и в отношении единого, которое рас-292 суждающие о природе полагают помимо элементов, ибо все превращается [в дапное состояние] из противо­положного, например из теплого в холодное. Кроме того, чувственно воспринимаемое тело нахо­дится где-то, и одно и то же место имеется у целого и у [всякой его] части, например у земли; поэтому, если такое тело однородно [целому], оно будет неподвижно или вечно будет нестись, а это невозможно (в самом деле, почему оно будет внизу, а не вверху или где бы то ни было? Например, если это ком земли, то куда оп будет двигаться или где пребывать в покое? Ведь место однородного с ним тела беспредельно; будет ли он поэтому [одинаковым образом] запимать все это место? А как? Каково же в таком случае его пребыва­ние в покое и его движение? Или оп всюду будет пре­бывать в покое — значит не будет двигаться, или всюду будет двигаться — значит но будет покоиться) 10. А если целое имеет неодинаковые части, то неодина­ковы и их места, и, во-первых, тело целого не будет единым, разве только через соприкосновение [своих частей]; во-вторых, части этого тела будут или ограни­ченны, или беспредельны по виду. Ограниченными они не могут быть (иначе одни из них будут беспредельны, например огонь или вода, другие пет, раз целое бес-предельпо, а такой [беспредельный элемент] был бы гибелью для противоположных [элементов]); если же части — беспредельные и простые [по виду], то беспре­дельными будут и места и элементы; но если это не­возможно и места ограниченны [по числу]11, то и це­лому необходимо быть ограниченным. А вообще невозможно, чтобы существовало беспре­дельное тело и [в то же время определенное] место для тел, если всякое чувственно воспринимаемое тело12 имеет либо тяжесть, либо легкость: такое тело неслось бы или к середине, или вверх, а между тем невоз­можно, чтобы беспредельное — или все оно, или его половина — испытало какое-нибудь из этих двух дви­жений. Как ты его поделишь? И как у беспредельного может оказаться одно вверху, другое внизу пли с краю и посередипе? Далее, всякое чувственно воспринимае­мое тело находится в каком-то месте, и таких видов места — шесть13, между тем невозможно, чтобы они имелись в беспредельном теле. — И вообще если не мо­жет быть беспредельного места, то не может быть 293 и беспредельного тела: то, что занимает место, нахо­дится где-то, а это означает или вверху, или внизу, или какое-нибудь из других направлений, и каждое из них есть некоторый предел. Впрочем, беспредельное применительно к величине, движению и времени не одно и то же в смысле единой природы, а последующее обозначается [как беспредель-35 пое] через отношение к предшествующему, папрпмер движение через отношение к величине движения или изменения или роста, а время — в зависимости от дви­жения. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ 17Ь Из того, что изменяется, одпо изменяется привхо­дящим образом, как, например, образованный гуляет, а о чем-то другом без оговорок утверждают, что оно изменяется, поскольку что-то в пем изменяется,— та­ково, например, все, что изменяется в своих частях (тело выздоравливает, потому что выздоравливает 5 глаз); имеется также нечто движущееся само по себе, изначально, и таково само по себе движимое. Подоб­ным же образом обстоит дело и с движущим; а именно: оно движет пли привходящим образом, или какой-то своей частью, или само по себе. Существует также нечто, что первым приводит в движение; есть π то, что приводится в движение, далее — время, в которое оно движется, то, из чего, и то, к чему оно движется. 10 Формы же, состояния и место, к которым движется то, что приводится в движение, неподвижны, напри­мер знание и теплота: не теплота есть движение, а на­гревание. Изменеппе не привходящее бывает ne y вся­кого, а у противоположностей, у промежуточного между ними и у противоречащего одпо другому. Что это так, подтверждается наведепием. 15 И то, что претерпевает изменение, изменяется или из одного субстрата в другой субстрат, или из того, что не есть субстрат, в то, что не есть субстрат, или из субстрата в то, что не есть субстрат, или из того, что не есть субстрат, в субстрат (под субстратом я разу­мею здесь то, что выражено утвердительной речью). Так что необходимо существуют три вида изменений, 20 ибо изменение из не-субстрата в не-субстрат не есть 294 изменение: здесь нет ни противоположностей, ни про­тиворечий, потому что нет никакого противопоставле­ния. Изменение по противоречию, происходящее из не-субстрата в субстрат, есть возникновение, причем если происходит изменение в безотносительном смысле, то это возникновение в безотносительном смысле, а если происходит изменение чего-то определенного, то это возникновение чего-то определенного1; измене-пие же из субстрата в не-субстрат есть уничтожение, при этом если происходит изменение в безотноситель­ном смысле, то и уничтожение в безотносительном смысле, а если изменение чего-то определенного, то это уничтожение чего-то определенного. Так вот, если о не­сущем говорится в нескольких значениях и пе допус- 25 каст движения пи не-сущее, имеющееся из-за [непра­вильного] связывапня или разъединения [мыслей], ни не-сущее в смысле [сущего] в возможности, противо­лежащее сущему вообще (правда, нс-бслое или не-бла-гое все же может быть приведено в движение при­входящим образом: ведь пе-бслое — это может быть человек; по то, что пи в каком смысле пе есть опреде­ленное почто, никак не допускает движения, ибо пе-сущее [как таковое] не допускает движения). Если это 30 так, то и возиикповеппе не может быть движением, ведь возникает именно то, что [еще] пе есть: как бы ни считали его возникновение чем-то привходящим, однако верно будет сказать, что тому, что возникает в безотносительном смысле, присуще не-сущее. И то же можно сказать и о состоянии покоя. А к этим затруд­нениям прибавляется и то, что все движущееся пахо- 35 днтся в каком-то месте, не-сущее же не занимает места: ведь иначе оно было бы где-нибудь. Несомненно, и уничтожение не есть движение, ибо движению про­тивоположны движение или покой, между тем уничто­жение противоположно возникновению. А так как вся- юбва кое движение есть некоторое измепение, а изменений имеется три указанных выше вида, и из этих измене­нии те, что относятся к возникновению и уничтоже­нию, не суть движепия (это именпо изменения по про­тиворечию), то движением необходимо признавать одно только изменение из одного субстрата в другой субстрат. А субстраты либо противоположны друг другу, либо суть нечто промежуточное, ибо лишенность s 295 также можно Припять за противоположность и может быть выражена утвердительной речью, например: го­лое, слепое, черпое. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Если категории разделяются на сущность, качество, место, действие или претерпевание, отношение и коли­чество, то должно быть три вида движения: для каче-10 ства, количества и места. По отношению к сущности пет движения !, так как нет ничего противоположного сущности; нет движения и для отношения (ибо может вполне соответствовать действительности, что при из­менении одного из двух [соотнесенных членов] другой не изменится, так что их движение привходящее2); также нет движения ни для того, что действует или претерпевает, пи для того, что движет и приводится is в движение, ибо нет ни движения движения, ни воз­никновения возникновения, ни вообще изменения из­менения. В самом деле, движение движения возможно было бы двояким образом: или [1] движение берется как субстрат (подобно тому как человек движется, по­тому что оп меняется из бледного в смуглого), так что таким же образом и движение становилось бы теплым или холодным, или меняло бы место, или росло; однако 20 это невозможно, ибо изменение не есть какой-либо субстрат; или [2] движение движения могло бы озна­чать, что какой-нибудь другой субстрат переходит из одного изменения в другой вид, как, например, чело­век переходит из болезни в здоровье. Но и это невоз­можно, разве только привходящим образом. Ибо вся­кое движение есть пзмепепие из одпого в другое (и воз­никновение и уничтожение — точно так же; только опн 25 суть измспепия в противолежащее таким-то образом, а движение — иным образом3). Итак, [в этом случае]4 человек в одпо и то же время переходил бы из состоя­ния здоровья в состояние болезни и из этого состояпия в другое. Ясно, однако, что если оп заболеет, то оп претерпит пзмепепие в другой вид измепеппя (ведь можно и пребывать в покое) 5, а кроме того, в такое, которое всякий раз будет не случайным; и то измепе-пие будет изменением из чего-то во что-то другое; так зо что будет противолежащее изменение — выздоровле­ние, однако оно произойдет привходящим образом, как, 296 например, переход от воспоминания к забвению, по­тому что у существа, с которым это бывает, изменение происходит иногда в отношении знания, иногда в отно­шении здоровья 6. Далее, если бы было изменение изменения и воз­никновение возникповеппя, то пришлось бы идти в бес­конечность. Несомненно, должпо было бы возникать и предшествующее возникновение, если возникает по­следующее. Например, если возпикповсние в безотно­сительном смысле когда-нибудь возникало, то воз­никало в безотносительном смысле и возникающее, так что то, что возникает в безотносительном смысле, еще не было, но было уже нечто становящееся [этим] воз­никающим. И оно [также] когда-то возникало, так что тогда оно еще не было таким [становящимся]. А так как у бесконечного [ряда] пе бывает чего-либо первого, то и здесь не будет первого, так что не будет и примы­кающего к нему. Ничего, таким образом, не сможет ни возникать, пи двигаться, ни изменяться. Кроме того, одно и то же подлежит [в таком случае] и противопо­ложному движению, и покою, и также возникновению и уничтожению [одинаково], а потому то, что возни­кает, уничтожается тогда, когда оно стало возникаю­щим: ведь опо не может упичтожаться ни когда оно [только] становится [возникающим], пи впоследствии7, ибо то, что уничтожается, должпо существовать. Далее, в основе того, что возникает и изменяется, должна на­ходиться материя 8. Так что же это будет за материя? Что же такое то, что становится движением или воз­никновением так же, как тело или душа изменяются в своем качестве? И кроме того, к чему именно то и другое движется9? Ведь движение должпо быть дви­жением такой-то вещи от чего-то к чему-то, а не дви­жением [вообще]10. Как же это будет? Ведь нет учения учения, так что пет π возникновения возникновения. И так как нет движения ни сущности, пи отноше­ния, ни действия и претерпевания, то остается сказать, что движение имеется для качества, количества и «где» (ибо для каждого из них имеется противополож­ность); а имею я в виду не то качество, которое при­надлежит сущности (ведь и видовое отличие есть каче­ство), а то, которое способно претерпевать (ввиду чего о чем-то говорят, что оно что-то претерпевает) или пе способно претерпевать. 297 20 А неподвижное — это то, что вообще не может быть приведено в движение, равно как и то, что на про­тяжении долгого времени с трудом приводится в дви­жение или медленно начинает двигаться, а также то, что хотя по своей природе и способно двигаться, но не двигается ни тогда, ни там, ни так, когда, где и как оно от природы способно. Только такого рода непод­вижное я называю покоящимся11, ибо покой противо­положен движению, стало быть, покой есть лишенность 25 [движения] у того, что способно к движению. Вместе в пространстве то, что находится в одном месте непосредственно l2, a раздельно — то, что в раз­ных местах; соприкасаются те вещи, у которых края вместе; а промежуточное — это то, к чему по природе своей изменяющееся приходит рапыне, нежели к тому, во что оно при непрерывном изменении естественным образом изменяется в конце. Противоположное по ме-зо сту — это то, что по прямой линии отстоит [от него] дальше всего; а следующее по порядку — то, что нахо­дится за началом и, будучи отделено положением, или по виду, ИЛИ как-нибудь иначе, не имеот между со­бой и тем, вслед за чем оно идет, пичего из принадле­жащего к тому же роду, например: линии — вслед за линией, или единицу — вслед за единицей, или дом — вслед за домом (но нечто принадлежащее к другому роду вполне может находиться в промежутке). Ибо 35 следующее по порядку идет вслед за чем-то опреде-1069а лепным 13 и есть нечто позднейшее: ведь единица не следует за двойкой и новолуние — за второй четвер­тью. А смежное — это то, что, будучи следующим по порядку, соприкасается [с предшествующим]. И так как всякое изменепие происходит между противоле­жащим одпо другому, а таково противоположение и противоречащее одно другому, у противоречащего язе одно другому нет пичего посредине, то яспо, что про-5 межуточное бывает у противоположного одно другому. А непрерывное есть по существу своему печто смеж­ное. Говорю же я о непрерывном в том случае, когда граница каждой из двух вещей, по которой они со­прикасаются и которая их связывает вместе, стано­вится одной и той же; так что яспо, что непрерывность имеется там, где естественно образуется что-то одно благодаря соприкасанию. А что идущее подряд есть при этом первое — это ясно (ибо не все идущее под-298 ряд соприкасается, по все соприкасающееся идет под­ряд, и если нечто непрерывно, оно соприкасается ю [с другим] 14, но если соприкасается, то это еще не зна­чит, что оно непрерывно; а там, где нет прикаса­ния, нет сращешюсти). Поэтому точка — не то же са­мое, что единица, ибо точкам свойственно соприка­саться, а единицам нет, они лишь идут подряд; и между [двумя] точками бывает что-то в промежутке15, а между [двумя] единицами нет. КНИГА ДВЕНАДЦАТАЯ (Л) ГЛАВА ПЕРВАЯ Предмет настоящего рассмотрепия — сущность, ибо мы ищем пачала и причины сущностей. И если все 20 в совокупности есть как бы некоторое целое, то сущ­ность есть первая часть его; а если все в совокупности рассматривать как последовательный ряд1, то и в этом случае сущпость — первое, затем следует качество, по­том — количество. Тем более что остальное, вообще го­воря, не сущее [в собственном смысле], а качества и движения, или такое же сущее, как «ие-белое» и «не­прямое»; по крайпей мере мы о них говорим, что они есть, например «есть нечто пе-белое». А кроме того, из остального ничто не существует отдельно. И древ-25 пие своими делами подтверждают это, ибо они искали начала, элементы и причины сущности. Нынешние философы скорее признают сущностью общее (ибо роды — это общее, а роды, по их мнению, в большей мере начала и сущности; ведь они ищут, исходя из определений); древние, папротив, считали сущностями единичное, например огонь и землю, а не общее им — тело. 30 Имеется три вида сущностей: прежде всего воспри­нимаемые чувствами; из них одни — вечпые, другие — преходящие, призпаваемые всеми (например, растения и животные), и для таких сущностей надлежит ука­зать их элементы — либо один, либо несколько. Да­лее, сущности неподвижные; о них некоторые2 утвер­ждают, что они существуют отдельно, причем одни3 делят их на два рода, другие4 видят в эйдосах и мате-35 матических предметах сущность одной природы, тре­тьи5 признают из них только математические пред­меты. Чувственно воспринимаемые сущности состав­ляют предмет учения о природе (ибо им свойственно 300 движепие), а с неподвижными имеет дело другая на- ювэь ука, поскольку у них нет начала, общего с пер­выми. Сущность, воспринимаемая чувствами, подвержена пзмепепию. Если же изменение исходит от противоле­жащего одно другому или от промежуточного, но не от всякого противолежащего (ведь и голос есть пе-бе- s лое), а от противоположного одно другому, то должен быть какой-то субстрат, который изменяется в проти­воположное состояние, ибо противоположное [как та­ковое] не подвержено изменению. ГЛАВА ВТОРАЯ Кроме того, [при изменении] есть печто постоянно пребывающее, противоположное же не пребывает по­стоянно, значит, существует печто третье помимо про­тивоположностей, а именно материя ]. Если же видов изменений четыре — или сути, или качества, или ко­личества, или в отношении «где», а изменепие опре- ю деленного печто есть возникновение и уничтожение в безотпосительпом смысле, изменение количества — рост и убыль, изменепие состояния — превращение, изменение места — перемещение, то каждое из этих изменений есть переход в соответствующую противо­положность. Таким образом, материя должна изме­няться, будучи способна к той и другой противопо­ложности. А так как сущее имеет двоякое значение, is то все изменяется из сущего в возможности в сущее в действительности, например из белого в возможности в белое в действительности. И одинаково обстоит дело с ростом и убылью. Так что не только возможпо возни­кновение — привходящим образом — из пе-сущего, но и, [можно сказать], все возникает из сущего, однако из сущего в возможности, а не из сущего в действитель- 2о ности. И именно это [сущее в возможности] означает единое Анаксагора2; лучше его изречения «все вместе» пли утверждения Эмпедокла и Анаксимапдра о смеси, или изречепия Демокрита было бы высказывание: «Все вещи были вместе в возможности, в действительности же нет». Так что можно считать, что они в известной мере подошли к мысли о материи. Все, что изменя­ется, имеет материю, но разную; а те вечные вещи, 2^ которые не возникают, а движутся в пространстве, 301 также имеют материю, но не для возникновения, а для перемещения3. Можно, однако, спросить, из какого не-сущего совер­шается возникновение: ведь не-сущее имеет троякий смысл4. Если, несомненно, из [не-сущего в смысле су­щего] в возможности, то все же не из какого угодпо, а одно из одного, другое — из другого. И недостаточно сказать, что «все вещи вместе», ибо опи различаются зо по материи, ипачс почему возппкло их бесчисленное множество, а пе одна вещь? Ведь ум — один, поэтому если и материя была бы одна5, то в действительности возникло бы только то, чем материя была в возмож­ности. Итак, причип три и начал три, два из них — это противоположение, одна сторона которого — опре­деление, или форма, другая — лишенность, а третье — материя. ГЛАВА ТРЕТЬЯ 35 После этого падо отметить, что пи материя, пи фор­ма не возникают; я разумею именно последнюю мате-1070а рпго и последнюю форму К Ибо при всяком изменении изменяется что-то, благодаря чему-то и во что-то. То, чем вызывается изменение,—это первое движущее2; то, что изменяется,— материя; то, во что опа изменяет­ся,— форма. Итак, пришлось бы идти в бескопечпость, если бы ие только медь стала круглой, по возникло бы также круглое пли медь. Необходимо, следовательно, остановиться3. После этого падо отметить, что каждая [составпая] s сущность возникает из соименной с ней сущности (при­родные всщп и все другие — [такие] сущпости). А именно: вещи возпикают либо через искусство, либо естественным путем, либо стечением обстоятельств, либо самопроизвольно. Искусство же есть начало, находя­щееся в другом, природа — пачало в самой вещи (ведь человек рождает человека) 4, а остальные причины суть отрицания этих двух. Что же касается сущностей, то их три [вида]: во-первых, материя, которая есть опре-*° деленпое нечто по впешпей видимости (ибо то, что таково через соприкосновение, а не через сращепность, есть материя и субстрат); во-вторых, сущность (phy-sis) — определенное нечто, во что [изменяется мате­рия], пли некоторое обладаппе; в-третьих, состоящая из обеих единичная сущность, например Сократ или 302 Каллий. В некоторых случаях определенность не суще­ствует помимо составной сущпости, например форма дома, если только ne иметь в виду искусство5 (у подобных форм нет также возникновения и уничто­жения, ио в ином смысле существует и не существу­ет дом без материи, здоровье и все то, что зависит от искусства); а если действительно [имеется отдельное существование форм], то это у природных вещей6. По­тому-то Платон неплохо сказал, что эйдосов имеется столько, сколько есть [видов] природных вещей, если [вообще] существуют эйдосы, отличные от таких вещей, как огонь, мясо, голова7: водь все это есть материя, а именно последняя материя того, что есть сущность в наибольшей мере 8. Движущие причины предшествуют тому, что вызвано ими, а причины в смысле формы (hö's ho logos) существуют одновременно с ним; в самом деле, когда человек здоров, тогда имеется и здоровье, одновре­менно существуют облик медного шара и медный шар. А остается ли какая-нибудь [форма] и впоследствии — это надо рассмотреть. В некоторых случаях этому ни­что не мешает; например, пе такова9 ли душа — не вся, а ум (чтобы вся душа оставалась — это, пожалуй, невоз­можно). Таким образом, ясно, что нет необходимости в существовании идей, но крайней мере на этом основа­нии: ведь человек рождает человека, единичный че­ловек — какого-нибудь одного; и так же обстоит дело и в области искусств: врачебное искусство есть [причи­на] здоровья как форма (ho logos) 10. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Причины и пачала в одном смысле разные у раз­ных предметов, а в другом — если иметь в виду общее [в них] и соответствие между ними — они одни и те же у всех. В самом деле, можно было бы спросить, разные ли или одни и те же начала и элементы сущностей и отиошепий, и точно так же относительно каждой кате­гории. Однако было бы нелепо, если бы они были одни и те же у всех. Ведь в таком случае отношения и сущ­ности происходили бы из одного и того же. Но что же это такое? Ведь наряду с сущностью и остальными ро­дами сказываемого нет чего-либо общего им; между тем элемент должен предшествовать тому, элемент чего он есть. Поистине ни сущность не есть элемент для 303 отношений, ни отношения — элемент для сущности. Кроме того, как это возможно, чтобы у всего были одни 5 и те же элементы? Ведь ни один из элементов не может быть тождествен тому, что состоит из элементов, на­пример: Б или А не тождественно БА (также, конечно, ничто умопостигаемое не есть элемент, например сущее или единое: ведь они присущи и всякому составному [целому]). Значит, ни один элемент не будет ни сущ­ностью, ни отношением; между тем это было бы пеоб-10 ходимо. Стало быть, пет одних и тех же элементов для всего. — Или же, как мы утверждаем, они в одном смысле одни и те же, а в другом нет; например, можно сказать, что у чувственно воспринимаемых тел теплое есть элемент как форма, а в другом смысле —- холод­ное как лишенность [формы] ; а как материя — то, что как первое сама по себе есть в возможности то и другое К И они, и то, что из них состоит и для чего они начала,— все это сущности, а также то, что из теплого и холодного 15 возникает как нечто одно, например плоть или кость: полученное из [составных начал] должно быть отлично от них. Таким образом, у этих2 сущпостсй — одни π те же элементы и начала, а в других случаях3 — дру­гие; в этом смысле не все имеют одни и те же начала, разве что в смысле соответствия, как если бы сказали, что пачал имеется три: форма, лишешюсть [формы] и материя. Однако каждое из этих начал — инаковое 20 в каждом отдельпом роде, например: для цвета это бе­лое, черное н поверхность, а из света, тьмы и воздуха получается день и ночь. А так как не только содержащееся в вещах есть прпчппы, но и нечто внешнее, например движущее, то ясно, что начало н элемент — это разное, по и то и другое причины4, и начала бывают этих двух родов. И то, что приводит в движепие или в состояние покоя, 25 [также] есть некоторое начало и сущпость; так что элементов, если иметь в виду соответствие между ними, три, а причин и пачал — четыре; но у различ­ных вещей они различные, и непосредственно5 дви­жущая причина для разпого разная. [Так, например], здоровье, болезнь, тело; движущая причина — врачеб­ное искусство. [Или] форма, такого-то рода беспорядок, кирпичи; движущая причипа — строительное искус­ство, (и начала бывают этих родов). А так как движу­щая причина у природных вещей — для человека, 304 [например], человек, а у порожденного мыслью — форма зо или противоположное ей, то в некотором смысле име­ется три причины, а в некотором — четыре6. Ведь вра­чебное искусство есть в некотором смысле здоровье, равно как строительное искусство есть форма дома, и человек рождает человека. А помимо этих причин имеется еще то, что как первое для всего движет все7. 35 ГЛАВА ПЯТАЯ Иные существуют отдельно, а иные пет; первые — io7ia это сущпости, и потому причины всего одни и те же, так как без сущностей нет свойств и движений. Этими [причинами] будут, пожалуй, душа и тело или ум, влечепие и тело К И еще иначе пачала бывают одни и те же в смысле соответствия между ними, а именно как действитель­ность и возможность. Но и они у разных вещей разные s и имеют разнос значение2. В самом деле, в некоторых случаях одно и то же бывает то в действительности, то в возможности, например випо или плоть или чело­век (это [различение] также совпадает с [различением] указанных причин, ибо сущим в действительности бы­вает форма, если опа способна к отдельному сущес­твованию, и составное из материи и формы, а также лишенность формы, папримср темнота или больное; ю а в возможности существует материя, ибо она способ­на принимать [определеппость] и через форму, и через лишенность формы) 3; по-ипому вещи различаются как имеющиеся в действительности и возможности, если материя у них не одна π та же, причем [и] форма у этих вещей не одна и та же, а разная; так, причина человека не только элементы — огонь и земля как ма­терия, а также присущая лишь ему форма, но и неко­торая другая внешняя причина (скажем, отец), и is кроме них Солнце и его наклонный круговой путь4, хотя они не материя, не форма, не лишенпость формы [человека] и не одного вида [с человеком], а движущие [причины]. Кроме того, необходимо заметить, что один причи-пы могут сказываться как общее, а другие нет. Пер­вые 5 пачала всех вещей — это нечто определенное, существующее как первое в действительности, и дру­гое, существующее в возможности. Общие же причины, 305 2D о которых была речь, не существуют, ибо начало единичного — едипичпое; правда, начало для человека вообще — человек, но никакого человека вообще не существует, а начало для Ахилла Пелей, а для тебя — твой отец, и вот это Б — для вот этого БА, и Б вообще есть пачало для Б А без оговорок. Далее, если начала сущностей суть начала всего, то все же, как было сказано, разное имеет разные при­чины н элементы: они разные не только для того, что не 25 принадлежит к одному и тому же роду, например цве­та, звуки, сущности, количество (разве лишь в смысле соответствия), но и для того, что принадлежит к од­ному и тому же виду,— разные не по виду, а в том смысле, что для единичных они разные: твоя материя, форма и движущая причина не те, что мои, хотя, но общему определению, они одни и те же. Что же каса-30 ется вопроса, каковы пачала6 или элементы7 у сущ­ностей, отношений и качеств, одни ли и те же они или разные, то ясно, что, если вкладывать в них8 раз­ные зпачення, они одни и те же для каждой [категории] ; если же эти значения различить, они будут уже не одни и тс же, а разные, разве только в некотором смы­сле они одни и те же для всего. А имепцо они одпи и те же в смысле соответствия — в том смысле, что они все одинаково материя, форма, лишенность формы и движущее; они одни и те же и в том смысле, что при-зг> чины сущностей суть некоторым образом причины все­го, потому что если они уничтожаются, уничтожается все. И кроме того, первое [пачало] 9, паходящееся в со­стоянии осуществленпости, [есть причина всего]. А в другом смысле первые причипы разпые, а именно раз­личны все противоположности 10, которые не сказыва-tü7ib ются пи как роды, пи как имеющие различные значе­ния, а также материя [разных вещей] разная. Таким образом, сказано, что такое начала чувственно воспри­нимаемых вещей и сколько их, а также в каком смысле они одни и те же, и в каком разные. ГЛАВА ШЕСТАЯ Так как сущностей, как было указано, три вида, а именно: две из них природные, а одна — неподвижная, то об этой последней надо сказать, что необходимо, 5 чтобы существовала некая вечцая неподвижная сущ-306 ность. В самом деле, сущности суть первое среди сущего, а если все они преходящи, то все преходяще. Одпако невозможно, чтобы движение либо возпикло, либо уни­чтожилось (ибо оно существовало всегда), так же и время не может возникнуть пли уничтожиться: ведь если нет времени, то не может быть и «раньше» и «после». И движение, значит, непрерывно таким же образом, как и время: ведь время — или то же самое, что движение, или некоторое свойство движения К А не­прерывного движения, кроме пространственного, не бы- * вает, из пространственного же непрерывно круговое движспие. Однако если бы было нечто способное приводить в движение или создавать, но оно в действительности не проявляло бы никакой деятельности, то не было бы движения: ведь то, что обладает способностью, может и пс проявлять ее. Значит, пет никакой пользы, даже если мы предположим вечные сущности, как это де­лают те, кто прпзпает эйдосы, если эти сущности не * будут заключать в себе некоторого начала, способного вызывать измепепня; да, впрочем, и его недостаточно (как недостаточно предположить другую сущность по­мимо эйдосов) : ведь если это начало не будет деятель­ным, движения не будет. И даже если оно будет дея­тельным, то этого недостаточно, если сущность его только возможность, ибо в таком случае вечного дви­жения не будет, так как сущее в возможности может и пе быть [в действительности]. Поэтому должпо быть такое пачало, сущность которого — деятельность. 2 А кроме того, такие сущности должпы быть без мате­рии: ведь они должны быть вечными, если только есть хоть что-нибудь вечное; следовательно, они должны пребывать в деятельности. Одпако здесь возпикает затруднение: полагают, что все проявляющее деятельность способно ее проявлять, но не все способное проявлять деятельность действи­тельно се проявляет; поэтому-де способность первее. Но если это так, то пичто существующее пе будет [с не- 2 обходимостью], ибо возможно, что всякое сущее спо­собно существовать, но еще не существует. Впрочем, если следовать взгляду рассуждающих о божественном, что все рождепо из Ночи2, или мне­нию рассуждающих о природе, что «все вещи вместе» 3, то получится такая же несообразность. В самом деле, 307 каким же образом что-то придет в движение, если не будет никакой причины, действующей в действитель-зо ности? Ведь не материя же будет двигать самое себя, а плотничпое искусство, и не месячные истечения или земля, а зерпа и мужское семя. Поэтому некоторые предполагают вечную деятель­ность, например Левкипп и Платой4: они утверждают, что движение существует всегда. Однако, почему оно есть и какое именно, они не говорят и не указывают причину, почему опо происходит так, а пе иначе. Ведь 35 ничто не движется как придется, а всегда должно быть какое-нибудь осповаипе, почему нечто движется вот так-то естественным путем, а этак насильственным пу­тем или под действием ума или чего-то другого (за­тем — какое движение первое? Ведь это чрезвычайно важпо [выясппть]). Сам Платой пе может сослаться на Ю72а начало движеппя, которое оп иногда предполагает, а именно на то, что само себя движет, ибо, как он утверждает, душа позже [движения] и [начинается] вместе со Вселенпой5. Что касается мпепия, что спо­собность первее деятельности, то опо в некотором смысле правильно, а в некотором пет (как это пони­мать — мы уже сказали6) ; а что деятельность первее, 5 это призпает Анаксагор (ибо ум есть деятельность) и Эмпедокл, говорящий о дружбе и вражде, а также те, кто, как Левкипп, утверждает, что движение вечно. Поэтому Хаос и Ночь пе существовали бесконечпос время, а всегда существовало одно и то же, либо чере­дуясь, либо иным путем, если только деятельность предшествует способности. Если же постоянно чере-10 дуется одпо и то же, то всегда должпо оставаться не­что, действующее одпим и тем же образом7. А если необходимы возникновение и гибель, то должно быть печто другое, что всегда действует по-разпому8. Сле­довательно, опо должпо таким-то образом действовать само по себе9, а другим — по отношению к другому 10, либо, значит, по отношению к чему-то третьему, либо по отношению к тому, что было указано первым. Не­обходимым образом, конечно, по отпошепию к пер­вому, которое со своей стороны есть причина и для 15 себя, и для третьего11. Поэтому первое предпочтитель­нее: оно ведь и было причиной постоянного единообра­зия 12, а прпчипа разнообразия — другое 13; причина же постоянного разнообразия лежит, это ясно, в них 308 обоих14. Стало быть, именно так обстоит дело с дви­жениями. Какая поэтому надобность искать еще дру­гие начала? ГЛАВА СЕДЬМАЯ А так как дело может обстоять таким именно обра­зом (иначе все должно было бы произойти из Ночи, 20 или смеси всех вещей, или из не-сущего), то затруд­нение можно считать устранеппым. А именно: суще­ствует нечто вечно движущееся беспрестанным движе­нием, а таково движение круговое; и это ясно не только па основе рассуждений, но и из самого дела, так что первое пебо 1, можно считать, всчпо. Следова­тельно, существует и нечто, что его движет. А так как то, что и движется и движет, занимает промежуточное положение, то имеется нечто, что движет, не будучи 25 приведено в движение; оно всчпо и есть сущность π деятельность2. И движет так предмет желания и пред­мет мысли; опи движут, не будучи приведены в дви­жение. А высшие предметы желапия и мысли тожде­ственны друг другу, ибо предмет желания — это то, что кажется прекрасным, а высший предмет воли — то, что на деле прекрасно. Ведь мы скорее желаем чего-то по­тому, что оно кажется нам хорошим, а не потому опо кажется нам хорошим, что мы его желаем, ибо па-чало — мысль. Ум приводится в движение предметом зо мысли, а один из двух рядов [бытия] сам по себе есть предмет мысли; и первое в этом ряду — сущность, а из сущностей — сущность простая и проявляющая дея­тельность3 (единое же и простое не одно и то же: едп-пое означает меру, а простое — свойство4 самой вещи). Однако прекраспое и ради себя предпочтительное 35 также принадлежат к этому же ряду: и первое всегда есть наилучшее или соразмерпое наилучшему5. А что целевая причина находится среди пеподвиж- ю?2ь пого — это видно из различения: цель бывает для ко­го-то и состоит в чем-то, и в последнем случае она имеется [среди цоподвижного], а в первом нет. Так вот, движет она, как предмет любви [любящего], а приве-деппое ею в движение движет остальное. Если же печто приводится в движение, то в отношении его возможно и измепепне; поэтому если деятельность чего-то есть 5 первичное пространственное движение6, то, поскольку 309 здесь есть движение, постольку во всяком случае воз­можна и перемена — перемена в пространстве, если не в сущности; а так как есть нечто сущее в действи­тельности, что движет, само будучи неподвижным, то в отношении его перемена никоим образом невозможна. Ибо первый вид изменений — это перемещение, а пер­вый вид перемещения — круговое движение. Круговое же движение вызывается [первым] движущим. Следо-10 вательно, [первое] движущее есть необходимо сущее; н, поскольку оно необходимо сущее, оно существует падлежащим образом, и в этом смысле опо начало. (А необходимое имеет вот сколько значений. Во-пер­вых, нечто необходимо по принуждению вопреки соб­ственному стремлению; во-вторых, необходимо то, без чего нет блага; в-третьих, то, что иначе существовать не может, а существует единственным образом (hap-lös).) Так вот, от такого пачала зависят небоса и [вся] природа. И жизнь его — самая лучшая, какая у пас is бывает очень короткое время. В таком состоянии оно всегда (у пас этого не может быть), ибо его деятель­ность есть также удовольствие (поэтому бодрствова­ние, восприятие, мышление — приятнее всего, и лишь через них —надежды и воспоминания). А мышлёпие, каково опо само по себе, обращено па само по себе лучшее, и высшее мышлёпие — на высшее. А ум через 2о сопричастпость предмету мысли мыслит сам себя: он становится предметом мысли, соприкасаясь с ним и мысля его, так что ум и предмет его — одно и то же. Ибо то, что способно принимать в себя предмет мысли и сущность, есть ум; а деятелен он, когда обладает предметом мысли 7; так что божественное в нем — это, падо полагать, скорее само обладание, нежели способ­ность к пему, и умозрение — самое приятпос π самое лучшее. Если же богу всегда так хорошо, как пам 25 ипогда, то это достойно удивления; если же лучше, то это достойно еще большего удивления. И пмеппо так пребывает оп. И жизнь поистине присуща ему, ибо деятельность ума — это жизнь, а бог есть деятельность; и деятельность его, какова опа сама по себе, есть са­мая лучшая и вечная жизпь. Мы говорим поэтому, что бог есть вечпое, наилучшее живое существо, так что ему присущи жизпь тт непрерывное и вечное существо-зо ванне, и именно это есть бог. 310 Неправильно мнение тех, кто, как пифагорейцы и Сисвсипп, полагает, что самое прекрасное и лучшее принадлежит не началу, поскольку начала растении и животных хотя и причины, но прекрасно и совер­шенно лишь то, что порождено этими началами. Не­правильно потому, что семя происходит от того, что as предшествует ему8 и обладает законченностью, и пер- Ю73а вое — это не семя, a нечто законченное; так, можно сказать, что человек раньше семени — не тот, который возник из этого семени, а другой, от которого это семя. Таким образом, из сказанного ясно, что есть вечная, неподвижная и обособленная от чувственно восприии- 5 маемых вещей сущность; показано также, что эта сущ­ность не может иметь какую-либо величину, она ли­шена частей π неделима (ибо она движет неограничен­ное время, между тем ничто ограниченное не обладает безграничной способностью; а так как всякая вели­чина либо безгранична, либо ограниченна, то ограни­ченной величины эта сущность не может иметь но указанной причине, а неограниченной — потому, что ю вообще никакой неограниченной величины нет9); с другой стороны, показано также, что эта сущность не подвержена ничему и неизменна, ибо все другие движения — нечто последующее но отношению к про­странственному движению !0. Относительно всего этого ясно, почему дело обстоит именно таким образом. ГЛАВА ВОСЬМАЯ А полагать ли одну такую сущность или больше π сколько именно — этот вопрос не следует обходить 15 молчаппем, а что касается утверждений других, надо вспомнить, что о числепности этих сущностей они не сказали ничего ясного. Ведь учение об идеях этот во­прос особо не разбирало — сторонники идей объявляют идеи числами, но о числах они ипогда говорят, будто им нет предела, иногда — будто они ограниченны в ире- го делах десяти1. Но почему количество чисел именно такое, для этого они не приводят никаких серьезных доказательств. Мы же должны об этом сказать, исходя из наших предпосылок и различений. А именно, начало и первое в вещах пе подвержено двпжепшо ни само по себе, ни привходящим образом, а само вызывает 311 25 первое — вечное и единое — движение. А так как дви­жущееся должно чем-то приводиться в движение, а пер­вое движущее — быть неподвижным само по себе, при­чем вечное движение необходимо вызывается тем, что вечно, и одно движение — чем-то одним, и так как помимо простого пространственного движения миро­вого целого, движения, которое, как мы полагаем, вы-зо звано первой и неподвижной сущностью, мы видим другие пространственные движения — вечные движе­ния планет (ибо вечно и пе зпает покоя тело, совер­шающее круговое движение; это показано в сочинениях о природе2),— то необходимо, чтобы и каждое из этих движении вызывалось самой по себе неподвижной π вечной сущностью. Ибо природа светил вечна, будучи 35 некоторой сущностью, и то, что движет их, должно быть вечным и предшествовать тому, что им приво­дится в движение, а то, что предшествует сущности, само должно быть сущпостыо. Таким образом, оче­видно, что должно существовать столько же сущностей, [сколько имеется движений светил], и что они вечны 107зь по своей природе, сами по себе неподвижны и не имеют (по указанной выше причине) величины. Итак, очевидно, что [то, что движет],—это сущно­сти и что одна из них первая, другая — вторая в том же порядке, как и движения светил. Что же касается 5 количества этих движений, то это необходимо исследо­вать на оспове той математической пауки, которая ближе всего к философии,— на основе учения о небес­ных светилах, ибо оно исследует сущность, правда, чувственно воспринимаемую, но вечную, между тем другие математические науки не исследуют никакой сущности, например арифметика и геометрия. Что у каждого несущегося иебеспого тела песколько дви-10 жепнй — это ясно тем, кто хоть немного этим зани­мался (ведь у каждой планеты больше чем одно дви­жение); а для уразумения того, сколько таких движе­ний имеется, мы сейчас приведем высказывания неко­торых математиков, чтобы мыслью постичь пекоторое определенное количество; впрочем, с одной стороны, нам самим необходимо исследовать, с другой — осве­домляться у других, и если занимающиеся этим вы-15 сказывают нечто противное тому, что сказано сейчас, то следует воздавать должное тому и другому, но со­глашаться с более основательным 3. 312 Итак, Евдокс считал, что движение Солпца π Лупы происходит у каждого в трех сферах, из которых пер­вая— это сфера неподвижных звезд4, вторая имеет движение по кругу, проходящему посредине созвез- 2о дий зодиака, третье — по кругу, отклоняющемуся по широте от зодиака (при этом на большую ши­роту отклоняется тот круг, по которому движется Луна, нежели тот, по которому движется Солнце). Движение планет, по мнению Евдокса, происходит у каждой в четырех сферах, и из них первая и вто­рая — те же, что и указанные выше (ведь сфера не­подвижных звезд есть сфера, несущая с собой все *5 [другие]5, и та, которая расположена ниже и имеет движение по кругу, проходящему посредине созвездий зодиака, также общая для всех); у третьей сферы всех планет полюсы находятся на круге, который про­ходит посредине созвездий зодиака, а движение чет­вертой совершается по кругу, наклоненному к сред- зо нему кругу6 третьей; и полюсы третьей сферы у каж­дой из других планет своп, а у Афродиты и Гермеса7 одни и те же. У Каллиппа расположение сфер такое же, что и у Евдокса8, π количество их для Зевса и Кроиоса9 оп отводил одинаковое с Евдоксом, но для Солнца и для 35 Лупы, по его мнению, падо было еще прибавлять по две сферы, если хотят объяснить наблюдаемые явле­ния, а для каждой из остальных планет — по одпой. Однако если эти сферы должны в своей совокуп­ности объяснять наблюдаемые явления, то необходимо, *°74а чтобы для каждой планеты существовали другие сфе­ры — числом меньше па одпу,— такие, которые бы каждый раз поворачивали обратно и приводили в то же самое положепие первую сферу светила, расположеп-пого ниже, ибо только так может вся совокупность сфер производить движение планет. А так как [основ- 5 пых]10 сфер, в которых вращаются плапеты, одних ! 1 имеется восемь, других 12 — двадцать пять π из пих пе требуют возвращения пазад только те, в которых дви­жется планета, расположенная пиже всего, то сфер, возвращающих пазад сферы первых двух планет, будет шесть, а тех, которые возвращают пазад сферы после­дующих четырех,— шестнадцать; и, таким образом, 10 число всех сфер — и тех, которые песут планеты, и тех, которыми эти последние возвращаются обратно, — 313 пятьдесят пять. А если для Луны и для Солнца не при­бавлять тех движений, которые мы указали, то всех сфер будет сорок семь 13. is Таким образом, пусть число сфер будет таким, а потому сущностей и неподвижных пачал, (как и чув­ственно воспринимаемых), также следует с вероят­ностью предположить столько же (говорить здесь о не­обходимости предоставим более сильным). Если же не может быть никакого пространственного движения, которое не побуждало бы к движению того или дру­гого светила, если же, далее, всякую самобытность (physis) и всякую сущность, не подверженную ничему 20 и самое по себе достигшую наивысшего, надо рассмат­ривать как цель, то не может быть никакой другой сущпости (physis), кроме указанных выше, а число сущностей необходимо должно быть именно это. Ведь если существуют какие-то другие, они приводили бы в движение, будучи целью пространственного движе­ния. Между тем невозможно, чтобы были другие дви­жения помимо упомянутых. И это можно с вероят­ностью предположить, рассматривая находящиеся 2г> в движении тела. Если все, что движет в простран­стве, естественно существует ради того, что движется, и всякое пространственное движение есть движение чего-то движущегося, то всякое пространственное дви­жение происходит не ради него самого или ради дру­гого движения, а ради светил. Ведь если бы одно дви­жение совершалось ради другого движения, то и это другое должно было бы быть ради еще какого-нибудь движения; но так как это пе может идти в бесконеч­но пость, то целью всякого движения должно быть одно из движущихся по пебу божественных тел. А что небо одно — это очевидно. Если пебес мно­жество подобно тому как имеется много людей, то по виду у каждого из них было бы одно пачало, а по числу много. Но все то, что по числу есть множество, имеет материю (ибо одно и то же определеппе имеется для многих, например определение человека, между зг> тем Сократ — один). Одпако первая суть бытия пе имеет материи, ибо она есть полная осуществлеппость. Значит, первое движущее, будучи пеподвижпым, одпо и по определению, и по числу; стало быть, всегда и не­прерывно движущееся также только одно. Значит, есть только одно пебо. 314 От ДреВНИХ ИЗ ГЛубоКОЙ СТарИНЫ ДОШЛО ДО ПОТОМКОВ Ю74Ь предание о том, что эти [светила] суть боги и что бо­жественное объемлет всю природу. А все остальное [в предании] уже добавлено в виде мифа для внуше­ния толпе, для соблюдения законов и для выгоды, ибо 5 в нем утверждается, что боги человекоподобпы и по­хожи на некоторые другие живые существа, утверж­дается и другое, вытекающее из сказанного и сходное с ним. Если бы, отделив эти добавлепия, принять лишь главное — что первые сущности они считали богами, можпо было бы признать это божественным изрече­нием; и так как, по всей вероятности, каждое искус­ство и каждое учение изобретались неоднократно ю и в меру возможности и снова погибали, то можпо было бы подумать, что и эти взгляды суть как бы сохранившиеся до наших дней обломки тех. Таким образом, мнепио предков и наших рашшх предшест­венников ясно нам лишь до такой степени. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ А относительно [высшего] ума возникают некото- *5 рые вопросы. Он представляется наиболее божествен­ным из всего являющегося нам, но каким образом он таков, на этот вопрос ответить трудно. В самом деле, если он ничего но мыслит, а подобен спящему, то в чем его достоинство? Если же он мыслит, но это зависит от чего-то другого * (ибо тогда то, что состав­ляет его сущность, было бы не мыслью, а способностью *о [мыслить]), то он не лучшая сущность: ведь ценность придает ему мышление. Далее, будет ли составлять его сущность ум или само мышление, что же именно мыслит он? Либо сам себя, либо что-то другое; и если что-то другое, то или всегда одно и то же, или разное. Так вот, есть ли здесь разница или это все равно, мыслить ли прекрасное или все что угодпо? Не нелепо 25 ли мыслить некоторые вещи? Таким образом, ясно, что ум мыслит самое божественное и самое достойное и не подвержен изменениям, ибо изменение его было бы изменением к худшему, и это уже некоторое дви­жение. — Итак, во-первых, если ум есть не деятель­ность мышления, а способность к ней, то, естественно, непрерывность мышления была бы для него затрудни­тельна. Во-вторых, ясно, что существовало бы ночто 315 зо другое, более достойное, нежели ум, а именно пости­гаемое мыслью. Ибо и мышление и мысль присущи и тому, кто мыслит наихудшее. Так что если этого надо избегать (ведь иные вещи лучше не видеть, не­жели видеть), то мысль не была бы наилучшим. Сле­довательно, ум мыслит сам себя, если только он превосходнейшее и мышление его есть мышление о мыш-35 лении. Однако совершенно очевидно, что знание, чув­ственное восприятие, мнение и размышление всегда направлены на другое, а па себя лишь мимоходом. И если, наконец, мыслить и быть мыслимым не одно и то же, то па осповании чего из них уму присуще благо? Ведь быть мыслью и быть постигаемым мыслью Ю75а не одно и то же. Но не есть ли в некоторых случаях само знание предмет [знания]: в знании о творчестве2 предмет — сущность, взятая без материи, и суть бы­тия, в знании умозрительном — определение и мышле­ние. Поскольку, следовательно, постигаемое мыслью и ум не отличны друг от друга у того, что не имеет материи, то они будут одно и то же, и мысль будет составлять одно с постигаемым мыслью. 5 Кроме того, остается вопрос: есть ли постигаемое мыслью нечто составное? Если да, то мысль изменя­лась бы, переходя от одной части целого к другой. Но разве то, что не имеет материи, не неделимо? Так же как обстоит дело с человеческим умом, который на­правлен па составное3, в течение определенного вре­мени (у него благо пе в этой или другой части [его предмета], а лучшее, будучи чем-то отличным от пего, у него —в некотором целом), точно так же обстоит дело с [божественным] мышлением, которое иаправ-*о лено на само себя, на протяжении всей вечности. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Надо также рассмотреть, каким из двух способов содержит природа мирового целого благо и наилуч­шее — как нечто существующее отдельно и само но себе или как порядок. Или же и тем и другим спосо­бом, как у войска? Ведь здесь и в самом порядке — благо, и сам предводитель войска — благо, и скорее is даже оп: ведь не оп зависит от порядка, а порядок — от него. [В мировом целом] все упорядочено опреде­ленным образом, но не одинаково и рыбы, и птицы, 31(5 и растения; и дело обстоит не так, что одно не имеет никакого отношепия к другому; какое-то отношение ость. Ибо все упорядочено для одной [цели], но так, как это бывает в доме, где свободным меньше всего полагается делать все, что придется; напротив, для 20 пих все или большая часть [дел] определено, между тем у рабов и у животных мало что имеет отношение к общему [благу], а большей частью им остается де­лать что приходится \ ибо природа каждого из них составляет такое начало. Всякому, по моему разуме­нию, необходимо занять свое особое место, и точно так же есть и другое, в чем участвуют все для [блага] целого. А какие несообразпые или пелепые выводы полу- 25 чаются у тех, кто высказывает иные взгляды, и каковы взгляды тех, кто высказывается более топко, и с ка­кими связано меньше всего трудностей,-— все это не должпо ускользнуть от нашего внимания. Все [фило­софы] выводят все из противоположностей. Однако не­правильно ни «все», ни «из противоположностей»2; а как вещи будут получаться из противоположностей там, где противоположности имеются, этого не говорят: зо ведь противоположности не могут испытывать воздей­ствия друг от друга. Для нас эта трудность устра­няется естественно; дело в том, что есть нечто третье. Между тем некоторые считают материю одной из двух противоположностей, например те, кто противопола­гает неравпое равпому и мпогое единому3. Но и это решается таким же образом, а именно: материя, кото­рая [каждый раз]4 одна, пичему пе противоположна. Далее, [в этом случае]5 все, кроме единого, было бы as причастио дурному, ибо само зло есть одип из двух элементов6. А некоторые7 пе признают благо и зло даже за пачала; между тем начало всех вещей скорее всего благо8. Что же касается тех, о ком мы говорили выше9, то они нравы, утверждая, что благо есть на­чало, по в каком смысле оно начало, они пе говорят,— как цель ли, или как движущее, или как форма. 1О75Ь Несостоятелен и взгляд Эмпедокла. Место блага за­нимает у него дружба, по она начало π как движущее (ибо она единит), и как материя (ибо опа часть смеси). Но если даже одпому и тому же случается быть началом и как материя, и как движущее, то все 5 же быть материей и быть движущим не одно и то же. 317 Так вот, по отношению к чему из них дружба есть начало? Нелепо также и утверждение, будто вражда непреходяща, а ведь именно она составляет, [по Эмпе-доклу], природу зла. С другой стороны, Анаксагор считает благо движу­щим началом, ибо движет, по его мпению, ум. Ио дви­жет ум ради какой-то цели, так что эта цель — [уже] другое [начало] (разве только это понимают так, как ίο мы говорим, а именно: врачебпое искусство, [напри­мер], есть в некотором смысле здоровье) 10. Нелепо также и то, что Анаксагор не предположил чего-то противоположного благу, т. е. уму. А все, кто говорит о противоположностях, к противоположностям пе при­бегают, если только этих [философов] пе поправляют. И почему одни вещи преходящи, другие пепреходящи, этого никто не говорит: все существующее они выво­дят из одних и тех же начал. А кроме того, одни выво-15 дят существующее нз ие-сущего; другие же, дабы их не принуждали к этому, объявляют все одппм11. Далее, почему возникновение вечно и в чем при­чина возникновения, об этом не говорит никто. И для тех, кто предполагает два начала, должно быть еще одно начало, более важное 12; равным образом должно быть другое, более важное начало для тех, кто при­нимает эйдосы, ибо на каком осповании [единичные вещи] были причастиы или теперь причастиы эйдо-20 сам? 13 И всем другим м необходимо приходить к вы­воду, что мудрости, т. е. наиболее достойному знанию, что-то противоположно, а для нас такой необходимости нет, потому что первому пичего пе противоположно. В самом деле, все противоположности имеют материю, которая есть в возможности эти противоположности, а поскольку [мудрости] противоположно певеденис, оно должпо было бы иметь своим предметом противопо­ложное, но первому пичего пе противоположно. Далее, если помимо чувственно -воспринимаемого 25 не будет пичего другого, то пе будет ни [первого] на­чала, ни порядка, ни возпикповспия, ни небеспых явлений, а у каждого пачала всегда будет другое па-чало, как утверждают те, кто пишет о божественном, π все рассуждающие о природе. А если [помимо чув­ственно воспринимаемого] существуют эйдосы или числа, то они ни для чего не будут причинами, во всяком случае не для движения. И кроме того, каким 318 образом величина пли непрерывное может возникнуть из того, что не имеет величины? Ведь число не про­изведет непрерывного нп как движущее, пи как зо форма 15. С другой стороны, из двух противоположно­стей π и одна но будет по сути дела (lioper) ни дей­ствующей, ип движущей причиной: ведь такая при­чина могла бы и не существовать. И во всяком случае ее деятельность была бы не первее ее способности. Тогда, значит, не было бы вечных вещей. Но такие вещи есть. Значит, какое-нибудь из этих утверждений падо отвергнуть16. И как это сделать, у нас ска­зано 17. — Далее, благодаря чему числа или душа и тело, и вообще форма и вещь составляют одно, об 35 этом никто ничего не говорит; и сказать это нельзя, если не согласиться с нами, что одним делает их дви­жущее 18. А те, кто говорит19, что математическое число — первое и за ним все время следуют другие сущпостп, а начала у них разные, делают сущпость ютоа целого бессвязной20 (ибо одного вида сущность, нали­чествует ли она или нет, пичем не содействует другого вида сущности) и полагают множество начал. Между тем сущее не желает быть плохо управляемым. «Нет в мпоговластпи блага, да будет единый властитель» 21. КНИГА ТРИНАДЦАТАЯ (M) ГЛАВА ПЕРВАЯ Итак, что такое сущность чувствеппо восприни­маемых вещей — это было сказано в сочинепии о при­роде относительно материл ] и позже — относительно io сущности как деятельной сущности. А так как сле­дует выяснить, существует ли помимо чувственно воспринимаемых сущностей какая-нибудь неподвиж­ная и вечная или нет и что же опа такое, если суще­ствует, то прежде всего необходимо рассмотреть вы­сказывания других, чтобы нам, если они утверждают что-то неправильное, не впасть в те же самые ошиб­ки, и, если какое-нибудь учение у пас обще с ними, is чтобы мы не досадовали на себя одних: ведь надо быть довольным, если в одппх случаях утверждают лучше, чем другие, а в других — по крайней мере не хуже. По этому вопросу существуют два ь£пения, а имен­но: некоторые говорят, что математические предметы (например, числа, линии π тому подобное) суть такие сущности, а с другой стороны, что таковы идеи. Но так как одни объявляют такими сущностями два рода — 20 идеи и математические числа, другие же признают прпроду тех и других одпой2, а еще некоторые3 гово­рят, что существуют одни только математические сущ­ности, то прежде всего надо исследовать математиче­ские предметы, пе прибавляя к ним никакой другой природы, папрпмер пе ставя вопрос, идеи ли они или нет, пачала ли они и сущности существующего или пет, а подходя к пим только как к математическим — 25 существуют ли они или не существуют, и если суще­ствуют, то как именно. После этого надо отдельно рассмотреть сами идеи — в общих чертах и лишь насколько этого требует обычай: ведь многое было го-ворено π в доступных всем сочпнеппях4. А за этим разбором должпо приступить к более пространному зо рассуждению, чтобы выяснить, суть ли числа и идеи 320 сущности и начала существующего. Это остается третьим рассмотрением после рассмотрения идей. Если же существуют математические предметы, то необходимо, чтобы они либо находились в чувствен­но воспринимаемом, как утверждают некоторые, либо существовали отдельно от чувственно воспринимаемо­го (некоторые говорят и так) 5; а если они не суще­ствуют ни тем ни другим образом, то они либо вооб- as ще не существуют, либо существуют иным способом. В последнем случае, таким образом, спор у нас будет пе о том, существуют ли они, а о том, каким образом они существуют. ГЛАВА ВТОРАЯ Что математические предметы пе могут находить­ся по крайней мере в чувственно воспринимаемом и что такое рассуждение не более как вымысел,— об этом уже сказано при рассмотрении затруднений1, а именно что находиться в одном и том же месте два Ю7бь тела не могут и, кроме того, что на таком же основа­нии другие способности и сущности (physeis) тоже должны были бы находиться в чувственно вос­принимаемом, и ни одна из них — отдельно2. Итак, об этом было сказано раньше. Но кроме того, очевидно, что [в таком случае] нельзя было бы разделить какое бы то ни было тело: ведь [при делении его] опо дол- О жпо разделиться па плоскости, плоскость — на линии, а линии — на точки, а потому если разделить точку невозможно, то и линию тоже нельзя, а если ее нель­зя, то и все остальное. Какая же разница, будут ли эти [чувственно воспринимаемые] линии и точки та­кими, [неделимыми] сущностями или же сами они не [таковы], по в них находятся такие сущности. Ведь получится одно и то же, потому что математические JO предметы будут делиться, если делятся чувственпо воспринимаемые, или уж пе будут делиться и чувст­венно воспринимаемые. С другой стороны, невозможно и то, чтобы такие сущности существовали отдельно. Ведь если помимо чувственно воспринимаемых тел будут существовать другие тела, отдельные от них и предшествующие чувственно воспринимаемым, то ясно, что и помимо [чувственно воспринимаемых] плоскостей должпьт иметься и другие плоскости, отдельные [от первых], is 11 Аристотель, т. 1 321 и так же точки и линии — на том же основании. А если существуют они, то опять-таки помимо плос­костей, линий и точек математического тела будут отдельно от пих существовать другие3 (ибо песостав-ное предшествует составному; и если чувственно воспринимаемым телам предшествуют не восприни-20 маемые чувствами, то на том же основании и плоскос­тям, находящимся в неподвижных [математических] телах, будут предшествовать плоскости, существующие сами по себе; π значит, опи будут иными плоскостями и линиями, чем те, которые существуют вместе с от­деленными телами: эти последние — вместе с математи­ческими телами, а упомянутые выше предшествуют математическим телам). Затем, у этих, [предшествую­ще щих], плоскостей будут линии, которым — па том же самом основании — по необходимости будут предшес­твовать другие линии и точки; и точкам, имеющимся в этих предшествующих линиях, должны предшество­вать другие точки, по отношению к которым других предшествующих уже пет. Таким образом, получается зо нелепое нагромождение. В самом деле, получается, что помимо чувственно воспринимаемых имеются тела од­ного рода, помимо чувственно воспринимаемых плоско­стей — плоскости трех родов (это плоскости, сущест­вующие помимо чувственно воспринимаемых, те, что в математических телах, и те, что имеются помимо нахо­дящихся в этих телах), линии — четырех родов, точки — пяти родов4. Так какие же из них будут иссле­довать математические науки? Конечно, не те плоско­сти, линии и точки, которые находятся в неподвижном 35 [математическом] теле: ведь наука всегда занимается тем, что первее5. И то же самое можно сказать о чис­лах: помимо каждого рода точек будут отличные от них единицы, равно как и помимо каждого рода чув­ственно воспринимаемых вещей, и затем — помимо умопостигаемого, так что будут бесчисленные6 роды математических чисел. Далее, как можно разрешить те сомнения, которых Ю77а мы касались уже при рассмотрении затруднений7? А именно предмет учения о небесных светилах будет подобным же образом находиться вне чувственно вос­принимаемого, как и предмет геометрии; но как это возможно для неба и его частей или для чего бы то ни 322 было другого, чему присуще движение? И подобным образом в оптике и учепии о гармонии, а имепно, го- 5 лос и зрение окажутся вне чувственно воспринимаемо­го и единичного, так что очевидно, что и другие вос­приятия и другие предметы восприятия — тоже. По­чему, в самом деле, одни скорее, нежели другие? Но если так, то [вне чувственно воспринимаемого] будут и живые существа, раз [вне его] и восприятия. Кроме того, математики выставляют кое-что общее помимо рассматриваемых здесь сущностей. Значит, и это будет пекая другая отдельно существующая сущ- ю ность, промежуточная между идеями и промежуточ­ными [математическими] предметами8, — сущность, ко­торая не есть пи число, ни точка, ни [пространствен­ная] величина, ни время. А если такой сущности быть не может, то ясно, что и те, [математические] предме­ты не могут существовать отдельно от чувствеппо вос­принимаемых вещей. is И вообще если принимать, что математические предметы существуют таким образом как пекие от­дельные сущности, то получается печто противополож­ное и истине, и обычным взглядам. В самом деле, при таком их бытии необходимо, чтобы они предшество­вали чувственно воспринимаемым величинам, между тем согласно истине они нечто последующее по отно­шению к ним: ведь незаконченная' величина по проис­хождению предшествует [законченной], а по сущно­сти нет, как, например, неодушевленное — по сравне- 2о нию с одушевленным. Далее, благодаря чему и когда же математические величины будут составлять единство? Окружающие нас вещи едины благодаря душе или части души9 или еще чему-нибудь, могущему быть основанием [един­ства] (иначе они образуют множество и распадаются); но раз те 10 величипы делимы и суть количества, то какова причина того, что они составляют неразрывное и постоянное единство? Кроме того, [то, что математические величины не могут существовать отдельно], показывает порядок, в каком они возникают. Сначала возникает печто 25 в длипу, затем в ширину, наконец, в глубину, π так дос­тигается законченность. Таким образом, если последу­ющее по происхождению первее по сущности, то тело, 11* 323 надо полагать, первее плоскости и линии; и большую законченность и цельность оно приобретает, когда становится одушевленным. Но как может быть оду­шевленной линия или плоскость? Это требование было зо бы выше нашего понимания. Далее, тело есть некоторая сущность (ибо в извест­ной мере она уже содержит в себе законченность), но как могут быть сущностями липии? Ведь не могут они ими быть ни как форма, или образ,— такой может быть, например, душа,— ни как материя (папример, тело). Ведь очевидно, что пи одно тело не может сла­гаться из линий, или плоскостей, или точек. Но если 35 бы опи были некоей материальной сущностью, то об­наружилось бы, что с ними это может случиться11. 7Ь Итак, пусть они будут по определению первее [тела]12. Но не все, что первее по определению, пер­вее и но сущности. Ибо по сущности первее то, что, бу­дучи отделено от другого, превосходит его в бытии, по определению же одно первее другого, если его опре­деление есть часть определения этого другого. А пер­вее и по сущности и по определению одно и то же вместе может и не быть. Ведь если свойства, скажем 5 движущееся или бледное, не существуют помимо сущ­ностей, то бледное первее бледного человека по опре­делению, но не по сущности: ведь оно не может суще­ствовать отдельно, а всегда существует вместе с со­ставным целым (под составным целым я разумею здесь бледного человека). Ясно поэтому, что ни полученное 10 через отвлечение первее, ни полученное через присое­динение есть нечто последующее [по сущности]. Ведь на основании присоединения бледности человек на­зывается бледным. Итак, что математические предметы суть сущпости не в большей мере, чем тела, что они первее чувственно воспринимаемых вещей не по бытию, а только по оп­ределению и что они не могут каким-либо образом существовать отдельно,— об этом сказано достаточно; а так как они, как было доказано, не могут существо-15 вать и в чувственно воспринимаемом, то ясно, что либо опи вообще не существуют, либо существуют ка­ким-то [особым] образом и потому не в безотноситель­ном смысле: ведь о бытии мы говорим в различных значениях. 324 ГЛАВА ТРЕТЬЯ Так же как общие положения в математике отно­сятся не к тому, что существует отдельно помимо [пространственных] величин и чисел, а именно к ним, однако не поскольку они имеют величину или делимы,го точно так же ясно, что и относительно чувственно вос­принимаемых величин могут быть и рассуждения и доказательства не поскольку они чувственно воспри­нимаемы, а поскольку они [пространственные] величи­ны. В самом деле, так же как о вещах возможно много рассуждений только как о движущихся, независимо от того, что есть каждая из этих вещей и какие у них привходящие свойства, и из-за этого нет необходимо­сти, чтобы существовало что-то движущееся, отдель­ное от чувственно воспринимаемых вещей, или чтобы в них имелась [для движения] какая-то особая сущ- 25 ность \ точно так же и относительно движущихся вещей возможны рассуждения и знания не поскольку они дви­жущиеся вещи, а лишь поскольку они тела, или опять-таки лишь поскольку они плоскости, или лишь по­скольку они линии, или поскольку они делимы, или поскольку неделимы, но имеют положение [в простран- зо стве], или поскольку они только неделимы. Поэтому если верно вообще говорить, что существует не только отделенное, но и ноотделенпое (например, что суще­ствует движущееся), то верно также вообще сказать, что существуют математические предметы и что они именно такие, как о них говорят [математики]. И как о других науках верно будет вообще сказать, что каж- as дая изучает свой предмет, а не привходящее (напри­мер, не бледное, если здоровое бледно, а здоровое), т. е. исследует печто как таковое,— здоровое, поскольку оно здоровое, человека, поскольку он человек,— точно iowa так же обстоит дело с геометрией. Если ее предмету случается быть чувственно воспринимаемым, но зани­мается она им не поскольку он чувственно восприни­маем, то математические науки не будут науками о чувственпо воспринимаемом, однако и не науками о другом, что существовало бы отдельно помимо него. У вещей много привходящих свойств самих по себе, 5 поскольку каждая из них именпо такого рода2: ведь у животного, [например], имеются отличительные при­знаки, поскольку оно женского иола и поскольку муж­ского, хотя и не существует чего-либо женского или 325 мужского отдельно от животных. Так что [вещи можно рассматривать] также только как имеющие длину и плоскость. И чем первое по определению и более про-10 сто то, о чем знание, тем в большей мере этому знанию присуща строгость (а строгость эта — в простоте) ; поэтому, когда отвлекаются от величины, зпание более строго, чем когда от нее не отвлекаются, а наиболее строго — когда отвлекаются от движепия. Если же предмет знания — движение, то наиболее строго оно, если изучают первое движение3, ведь это движение — самое простое, а из его видов самое простое — движе­ние равномерное. И то же самое можно сказать и про учепие о гар­монии, и про оптику: и та и другая рассматривает 15 [свой предмет] не поскольку оп зрение или звук, а по­скольку это линии и числа, которые, однако, суть их собственные свойства4. И точно так же механика. Поэтому если, полагая что-то обособленно от привхо­дящих свойств, рассматривают его, поскольку оно та­ково, то не получится никакой ошибки, как и в том случае, когда чертят на земле и объявляют длиною 20 в одну стопу линию, которая этой длины не имеет: ведь в предпосылках здесь нет ошибки. И лучше всего можно каждую вещь рассмотреть таким образом: полагая отдельно то, что отдельно не существует, как это делает исследователь чисел и гео­метр. В самом деле, человек, поскольку он человек, един и неделим, и исследователь чисел полагает его как едипого неделимого и затем исследует, что свой-25 ственно человеку, поскольку оп неделим. Геометр же рассматривает его не поскольку он человек и не по­скольку он неделим, а поскольку он имеет объем. Ведь ясно, что то, что было бы присуще человеку, даже если бы он случайно не был неделим, может быть присуще ему и без этого5. Вот почему геометры гово­рят правильно и рассуждают о том, что па деле суще­ствует, и их предмет — существующее, ибо сущее зо имеет двоякий смысл — как осуществлепность и как материя. Так как благое и прекрасное не одпо и то же (пер­вое всегда в деянии, прекрасное же — и в неподвиж­ном), то заблуждаются те, кто утверждает, что мате­матика ничего не говорит о прекраспом или благом. На самом же деле она говорит прежде всего о нем6 326 π выявляет его. Ведь если она не пазывает его по 35 имени, а выявляет его свойства (erga) и соотношения, то это не значит, что она не говорит о нем. А важней­шие виды прекрасного — это слаженность, соразмер- Ю78ь пость и определенность, математика больше всего и выявляет именно их. И так как именно они (я имею в виду, например, слаженность и определенность) ока­зываются причиной многого, то ясно, что математика может некоторым образом говорить и о такого рода 5 причине — о причине в смысле прекрасного. Яснее мы скажем об этом в другом месте 7. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Итак, о том, что математические предметы — это сущее и в каком смысле они сущее, а также в каком смысле они первее и в каком нет,— об этом довольно сказанного. Что же касается идей, то прежде всего сле­дует рассмотреть само учение об идеях, не связывая их ю с природой чисел, а так, как их с самого начала пони­мали те, кто впервые заявил, что есть идеи. К учению об эйдосах пришли те, кто был убежден в истинности взглядов Гераклита, согласно которым все чувственно воспринимаемое постоянно течет; так что если есть зна­ние и разумение чего-то, то помимо чувственно воспри- is пимаемого должны существовать другие сущности (physeis), постоянно пребывающие, ибо о текучем зна­ния не бывает. С другой стороны, Сократ исследовал нравственные добродетели и первый пытался давать их общие определения (ведь из рассуждавших о при­роде только Демокрит немного касался этого и некото­рым образом дал определения теплого и холодного; 20 а пифагорейцы — раньше его — делали это для немно­гого, определения чего они сводили к числам, указы­вая, например, что такое удобный случай, пли спра­ведливость, или супружество. Между тем Сократ с пол­ным основанием искал суть вещи, так как он стремился делать умозаключения, а начало для умозаключения — это суть вещи: ведь тогда еще не было диалектического 25 искусства, чтобы можно было, даже не касаясь сути, рассматривать противоположности, а также познает ли одна и та же наука противоположности; и в самом деле, две вещи можно по справедливости приписывать Сократу — доказательства через наведение и общие 327 δο определения: и то и другое касается начала знания). Но Сократ не считал отделенными от вещей пи общее, ни определения. Сторонники же идей отделили их и та­кого рода сущее назвали идеями, так что, исходя почти из одного и того же довода, они пришли к выводу, что существуют идеи всего, что сказывается как общее, и получалось примерно так \ как если бы кто, желая 35 произвести подсчет, при меньшем количестве вещей полагал, что это будет ему не по силам, а увеличив их количество, уверовал, что сосчитает. В самом деле, эй-досов, можно сказать, больше, чем единичных чувст-Ю79а венпо воспринимаемых вещей, в поисках причин для которых они от вещей пришли к эйдосам, ибо для каж­дого [рода] есть у них нечто одноименное, и помимо сущностей имеется единое во многом для всего дру­гого — и у окружающих пас вещей, и у вечных. Далее, ни один из способов, какими они доказывают, s что эйдосы существуют, не убедителен. В самом деле, на основании одних не получается с необходимостью умозаключения, на основании других эйдосы получа­ются и для того, для чего, как опи полагают, их нет. Ведь по «доказательствам от знаний» эйдосы должны были бы иметься для всего, о чем имеется знание; на основании довода относительно «единого во многом» они должны были бы получаться и для отрицаний, à 10 на основании довода, что «мыслить что-то можно и по его исчезновении»,— для преходящего: ведь о нем мо­жет [остаться] некоторое представление. Далее, на ос­новании наиболее точных доказательств одни при­знают идеи соотнесенного, о котором они говорят, что для него нет рода самого по себе; другие приводят до­вод относительно «третьего человека». И, вообще говоря, доводы в пользу эй досов сводят *5 на нет то, существование чего для тех, кто признает эйдосы, важнее существования самих идей: ведь из этих доводов следует, что первое не двоица, а число, т. е. что соотнесенное [первое] самого по себе сущего2, и так же все другое, в чем некоторые последователи учения об эйдосах пришли в столкновение с его нача­лами. Далее, согласно предположению, на основании ко­го торого они признают существование идей, должны быть эйдосы не только сущностей, но и многого иного (в 328 самом деле, мысль едина не только касательно сущно­сти, но и относительно не-сущностей, и имеются зна­ния не только сущности; и получается у них несмет­ное число других подобных [выводов]). Между тем по необходимости и согласпо учениям об эйдосах, раз возможна причастность эйдосам, то должны существо- 25 вать идеи только сущностей, ибо причастность им не может быть привходящей, а каждая вещь должна быть иричастна эйдосу постольку, поскольку on ne сказы­вается о субстрате (я имею в виду, например, если нечто причастно самому-по-себе-двойному, то опо прн-частно и вечному, но привходящим образом, ибо для двойного быть вечным — это нечто привходящее). ;,° Итак, эйдосы были бы [только] сущпостью. Однако и здесь, [в мире чувственно воспринимаемого], и там, [в мире идей], сущность означает одно и то же. Иначе какой еще смысл имеет утверждение, что есть что-то помимо окружающих нас вещей — единое во многом? Если идеи и причастные им вещи принадлежат к од­ному и тому же виду, то будет нечто общее им (в са­мом деле, почему для проходящих двоек и двоек, хотя и многих, но вечных 3, существо их как двоек (to dyas) as в большой мере одно и то же, чем для самой-по-себе-двойки и какой-нибудь отдельной двойки?). Если же вид для идей и причастных им вещей по один и тот же, *°™ь то у них, надо полагать, только имя общее, и это было бы похоже па то, как если бы кто называл чело­веком и Каллия, и кусок дерева4, не увидев между ними ничего общего. А если мы допустим, что хотя общие определеппя в других отпошеинях и соответствуют эйдосам, напри­мер самому-по-себе-кругу — «плоская фигура» и про­чие части определения, по должно еще добавлять, что есть то, [идея чего она есть], то надо проследить, не оказалось ли это совсем бессодержательным. В самом деле, к чему это должно добавляться? К «середине» или к «плоскости», или ко всем частям [«круга»]? Ведь все, что входит в [охватываемую определением] сущность —это идеи, например «живое существо» и «двупогое». А кроме того, ясно, что «само-по-себс» должпо наподобие «плоскости» быть некоей сущностью ίο (physis), которая будет как род содержаться во всех эйдосах. 32Q ГЛАВА ПЯТАЯ Однако в наибольшее затруднение поставил бы воп­рос, какое же значение имеют эйдосы для чувственно воспринимаемых вещей — для вечных, либо для воз­никающих и преходящих. Дело в том, что они для is этих вещей не причина движения или какого-либо из­менения. А с другой стороны, они ничего не дают ни для познания всех остальных вещей (они ведь и не сущности этих вещей, иначе опи были бы в них), ни для их бытия (раз они не находятся в причастных им вещах). Правда, можно бы было, пожалуй, подумать, что опи причины в том же смысле, в каком примеши-20 вание к чему-то белого есть причина того, что оно бело. Но это соображение — высказывал его спачала Анак­сагор, а потом, разбирая трудности, Евдокс и некото­рые другие — слишком уж шатко, ибо нетрудно выдвинуть против такого взгляда много доводов, дока­зывающих его несостоятельность. Вместе с тем все остальпое пе может происходить из эйдосов ни в одпом из обычных зпачсний «из» К Го­ворить же, что они образцы и что все остальное им 2» причастно,— значит пустословить и говорить поэти­ческими иносказаниями. В самом деле, что же это та­кое, что действует, взирая на идеи? Ведь можно и быть, и становиться [сходным] с чем угодпо, не подражая образцу; так что, существует ли Сократ или нет, может появиться такой же человек, как Сократ; и ясно, что было бы то же самое, если бы существовал вечный 30 Сократ. Или должно было бы быть множество образцов для одного и того же, а значит, и множество его эйдосов, например, для «человека» — «живое существо» и «дву­ногое», а вместе с тем еще и сам-по-себе-человек. Да­лее, эйдосы должны были бы быть образцами пе только для чувственно воспринимаемого, но и для самих себя, например род —как род для видов; так что одно и то же было бы и образцом, и уподоблепием. Далее, 35 следует, по-видимому, считать невозможным, чтобы отдельно друг от друга существовали сущпость и то, сущность чего она есть; как могут поэтому идеи, если Ю80а они сущности вещей, существовать отдельпо от них? Между тем в «Федоне» говорится таким образом, что эйдосы суть причипы и бытия и возникновения 330 [вещей]2; и однако, если эйдосы и существуют, то все же ничего не возникло бы, если бы не было того, что приводило бы в движение. С другой стороны, воз­никает многое другое, например дом и кольцо, для ко- s торых, как они утверждают, эйдосов не существует. Поэтому ясно, что и то, идеи чего, по их утверждению, существуют, может и быть и возппкать по таким же причинам, как и только что указанные вещи, а не благодаря идеям. Но впрочем, относительно идей можно и этим путем, и с помощью более основательных и точ- *° ных доводов привести много [возражений], подобных [только что] рассмотренным. ГЛАВА ШЕСТАЯ После того как мы выяснили относительно идей, уместно вновь рассмотреть выводы, которые делают о числах те, кто объявляет их отдельно существую­щими сущностями и первыми причинами вещей. Если число есть нечто самосущее (physis) и его сущность, is как утверждают некоторые, не что иное, как число, то [1] необходимо, чтобы одно из них было первым, дру­гое — последующим и чтобы каждое отличалось от дру­гого по виду, так что либо [а] это свойственно прямо всем единицам и пи одна единица не сопоставима 1 ни с какой другой, либо [б] все единицы непосредственно следуют друг за другом и любая сопоставима с любой,— 20 таково, говорят они, математическое число (ведь в этом числе ни одна единица ничем не отличается от дру­гой) 2, либо [в] одни единицы сопоставимы, а другие нет (например, если за «одним» первой следует двойка, затем тройка и так остальные числа, а единицы сопо­ставимы в каждом числе, например: единицы в первой 25 двойке — с самими собой, и единицы в первой тройке — с самими собой, и так в остальных числах; но единицы в самой-по-себе-двойке несопоставимы с единицами в самой-по-себе-тройке, и точно так же в остальных числах, следующих одно за другим. Поэтому и мате­матическое число счисляется так: за «одним» следует зо «два» через прибавление к предыдущему «одному» другого «одного», затем «три» через прибавление еще «одного», и остальные числа таким же образом. Число же, [принадлежащее к эйдосам], счисляется так: за «одним» следуют другие «два» без первого «одного», 331 а тройка — без двойки, и остальные числа таким же 35 образом). Илп [2J один род чисел должен быть таким, как обозначенный вначале, другой — таким, как о нем говорят математики, третий — таким, как о нем было сказано в конце. И кроме того, эти числа должпы либо существовать 10801) отдельно от вещей, либо не существовать отдельно, а находиться в чувственно воспринимаемых вещах (од­нако не так, как мы рассматривали впачале3, а так, что чувственно воспринимаемые вещи состоят из чисел как их составных частей), либо один род чисел должен существовать отдельно, а другой пет. Таковы по необходимости единственные способы, s какими могут существовать числа. И можно сказать, что из тех, кто признает единое началом, сущностью и элементом всего и выводит число из этого единого и чего-то еще4, каждый указал на какой-пибудь из этих способов, за исключением только того, что ника­кие единицы не сопоставимы друг с другом. И это 10 вполне естественно: ведь не может быть никакого еще другого способа, кроме указанных. Так вот, одпи 5 ут­верждают, что числа существуют обоих родов: одно из них, которое содержит «предшествующее» и «после­дующее»,— это идеи, а другое — математическое, по­мимо идей и чувственно воспринимаемых вещей, и оба этих рода существуют отдельно от чувственно воспри­нимаемых вещей. Другие же6 утверждают, что только 15 математическое число есть первое из существующего, отделенное от чувственно воспринимаемых вещей. Равным образом пифагорейцы признают одно — мате­матическое — число, только не отделенное; они утверждают, что чувственно воспринимаемые сущности состоят из такого числа, а именно все небо образовано из чисел, но не составленных из [отвлеченных] единиц; единицы, по их мнению, имеют [пространственную] 20 величину. Но как возникла величина у первого еди­ного, это, по-видимому, вызывает затруднения у них. Еще один 7 говорит, что существует только первый род чисел как чисел-эйдосов, а некоторые8 считают, что именно математические числа и есть эти числа. И подобным же образом рассматриваются линии, плоскости и тела. А именно: одни различают матема-25 тические [величины] и те, которые образуются вслед 332 за идеями9; а из рассуждающих ппаче одни 10 при­знают математические предметы и в математическом смысле, те именно, кто не делает идеи числами и от­рицает существование идей; другие же и признают ма­тематические предметы, по не в математическом смыс­ле: по их мнению, не всякая величипа делится на ве­личины и не любые единицы образуют двойку. А что числа состоят из единиц, это, за исключением одних лишь пифагорейцев, утверждают все, кто считает еди­ное элементом и началом существующего. Пифаго­рейцы же, как сказано раньше12, утверждают, что числа имеют [прострапствеппую] величину. Таким об­разом, из сказанного яспо, сколь различным образом можно говорить о числах, а также что все высказал-ные мнения о числах здесь изложены. Так вот, все они несостоятельпы, только одни, быть может, в большей мере, нежели другие. ГЛАВА СЕДЬМАЯ Итак, прежде всего надо рассмотреть, сопоставимы ли единицы или несопоставимы, и если несопоставимы, то каким из двух разобранных нами способов. Ведь, с одной стороны, возможно, что пи одна единица не сопоставима ип с какой другой, а с другой стороны, что единицы, входящие в самое-по-себе-двойку, не сопо­ставимы с единицами, входящими в самое-по-себе-тройку, и что, таким образом, несопоставимы друг с дру­гом единицы, находящиеся в каждом первом 1 числе. Если все едишщы сопоставимы и неразличимы, то получается математическое число, и только оно одно, и в таком случае идеи быть [такими] числами не мо­гут. В самом деле, какое же это будет число — сам-по-себе-человек или само-по-себе-живое существо или какой-либо другой из эйдосов? Ведь идея каждого пред­мета одна, например, идея самого-по-себе-человека — одна, и другая — идея самого-по-себе-живого суще­ства — тожо одна. Между тем чисел, подобпых друг ДРУГУ и неразличимых,— беспредельное множество, и потому вот эта тройка ппсколько не больше сам-по-себе-человек, чем любая другая2. Если же идеи пе числа, то они вообще не могут быть. В самом деле, из каких начал будут происходить идеи? Число, [говорят], по­лучается из единого и из неопределенной двоицы3, и 333 15 их принимают за начала и элементы числа, но распо­ложить идеи нельзя ни раньше чисел, пи позже их 4. Если же единицы несопоставимы, и несопоставимы таким образом, что ни одну нельзя сопоставить ни с какой другой, то это число не может быть ни матема­тическим (ведь математическое число состоит из нераз­личимых единиц, и то, что доказывается относительно 20 его, подходит к нему как нмепно такому), ни числом-эйдосом. В этом случае первая двойка пе будет полу­чаться из единого и неопределенной двоицы, а затем и так называемый числовой ряд — двойка, тройка, чет­верка: ведь единицы, содержащиеся в первой двойке, возникают вместе — либо из неравного, как считает 25 тот, кто первый сказал это5 (ибо они возникли по уравнении [неравного]), либо как-то иначе,— так как если одна единица будет предшествовать другой, то она будет предшествовать и той двойке, которая со­стоит из этих единиц, ибо когда одно есть предшест­вующее, другое — последующее 6, тогда состоящее из пих также будет предшествующим по отношению 30 к одному7 и последующим по отношению к другому8. Далее, так как само-по-себе-«одпо» — первое, затем какое-нибудь первое «одно» среди других — второе после самого-по-себе-«одного», и далее некоторое тре­тье «одно» — второе после второго «одного» и третье после самого-по-себе-«одного», то единицы, падо пола­гать, будут раньше чисел, из которых они составлены9; например, в двойке будет третья единица, до того как 35 будет три, и в тройке — четвертая и пятая до четырех и пяти. Никто из этих [философов] не сказал, что единицы несопоставимы таким именно образом, но ис­ходя из их начал можно с полным основанием рассуж-1081ь дать и так. Однако на деле это невозможно. Ведь вполне естественно, что одни единицы суть предшест­вующие, другие — последующие, если только сущест­вуют некоторая первая единица или первое «одно», и то же самое можно сказать о двойках, если только существует первая двойка, ибо естественно и необхо-5 димо, чтобы после первого было нечто второе, а если есть второе, то и третье, и таким же образом все ос­тальное последовательно. Но нельзя одновременно ут­верждать и то и другое, т. е., с одной стороны, что после «одного» существует первая и вторая единица, а с другой — что двоица — первая. Между тем они пер-334 вую единицу или первое «одно» признают, а второе ц третье — уже пет, и первую двоицу предполагают, а вторую и третью — уже нет. *° Ясно также, что если все единицы несопоставимы друг с другом, то не могут существовать ни сама-по-себе-двойка, ни сама-по-себе-тройка, и точно так же — остальные числа. В самом деле, будут ли единицы не­различимы или же каждая от каждой отличается, все равно необходимо, чтобы число счислялось посредст­вом прибавления, например: двойка — через прибавле­ние к «одному» другого одного, тройка — через при- *5 бавление к «двум» еще одного и четверка — таким же образом; а если это так, то возникновение чисел не может быть таким, как они считают,— из двоицы и единого. Ибо [при счете через прибавление] двойка оказывается частью тройки, тройка — частью четверки, и таким же образом последующие числа. Между тем зо четверка получалась [у них] из первой 10 ДВОЙКИ И не­определенной двоицы —две двойки и помимо самой-по-себе-двойки; если не так, то сама-по-себе-двойка будет частью [четверки], и сюда прибавится еще одна двойка. И точно так же двойка будет состоять из са-мого-по-себе-едипого и другого «одного»; если же так, то другой элемент не может быть неопределенной двои- 2^ цей, ибо он порождает одну единицу, а не определен­ную двойку. Далее, как могут существовать другие тройки и двойки помимо самой-но-себе-тройки и самой-по-себе-двойки? И каким образом они слагаются из предшест­вующих и последующих едипиц? Все это [нелепо] и вымышленно 12, и невозможно, чтобы была первая эо двойка, а затем сама-по-себе-тройка. Между тем это необходимо, если единое и неопределенная двоица бу­дут элементами. А если это невозможно, то невозможно также, чтобы были эти начала. Итак, эти и другие такие же выводы получаются необходимым образом, если каждая единица отли­чается от каждой другой. Если же единицы отли- 35 чаются друг от друга в разных числах и лишь едипицы в одном и том же числе не различаются между собой, то и в этом случае трудностей возникает нисколько не меньше. В самом деле, взять, например, самое-по-себе- *<>82а десятку. В пей содержится десять единиц, и десятка состоит и из них, и из двух пятерок. А так как сама-335 по-себе-десятка пе случайное число и состоит не из случайных пятерок 13т так же как не из случайных еди-5 ниц, то необходимо, чтобы единицы, содержащиеся в этой десятке, различались между собой. Ведь если между ними нет различия, то не будут различаться между собой и пятерки, из которых состоит десятка; а так как они различаются между собой, то будут раз­личаться между собой и едипицы. Если же они разли­чаются, то могут ли быть [в десятке] другие пятерки кроме этих двух или же не могут? Если не могут, то это нелепо; если же могут, то какая именно десятка ю будет состоять из них? Ведь в десятке нет другой де­сятки, кроме нее самой. Но вместе с тем [для них] не­обходимо и то, чтобы четверка слагалась не из случай­ных двоек, ибо неопределенная двоица, по их мнению, восприняв определенную двойку, создала две двойки, так как опа была удвоительпицей того, что восприняла. Далее, как это возможно, чтобы двойка [-эйдос] 15 была чем-то самосущим помимо своих двух единиц и тройка — помимо своих трех единиц? Ведь либо одно будет причастно другому, подобно тому как «блед­ный человек» существует помимо «бледного» и «чело­века» (он причастен и тому и другому), либо [указан­ное различие14 будет иметься], поскольку одпо есть некоторое видовое отличие другого, как, например, «человек» помимо «живого существа» и «двуногого». ао Кроме того, одпп вещи образуют единое через со­прикосновение, другие — через смешение, третьи — по­ложением [в пространстве]; [между тем] ничего та­кого не может быть у едипиц, из которых состоят [принадлежащие к эйдосам] двойка и тройка; но так же как два человека пе есть что-то одпо помимо обоих, так с необходимостью и единицы. И оттого, что еди­ницы неделимы, пе создается различия между ними: as ведь и точки неделимы, одпако же пара точек ничего другого не представляет собой, кроме двух точек. Так же не должпо остаться незамеченным и то, что при таком взгляде приходится принимать предшест­вующие и последующие двойки, и таким же образом и у остальных чисел. В самом деле, допустим, что двойки, входящие в четверку, сосуществуют, по они предшествуют тем двойкам, которые входят в вось-зо мерку; и как двойка породила их, так и опн породили те четверки, которые входят в самое-по-себе-восьмерку; 336 так что если первая двойка — идея, то и эти двойки будут некоторыми идеями 15. То же можно сказать и о единицах. А именно: единицы, которые входят в пер­вую двойку, порождают те четыре единицы, которые входят в четверку, так что все единицы оказываются 35 идеями, и идея будет составляться из идей. Поэтому ясно, что и то, идеями чего им случается быть, будет составным, как, например, если сказать, что живые су­щества составляются из живых существ, если сущест- ювгь вуют их идеи. И вообще проводить каким-то образом различие между единицами — это нелепость и вымысел (иод вы­мыслом я разумею натяжку в предположении). В са­мом деле, мы не видим, чтобы единица отличалась от з единицы по количеству или но качеству, и необходимо, чтобы одно число было либо равным, либо неравным [другому числу],— как всякое [вообще], так и осо­бенно состоящее из отвлеченных единиц, так что если оно не больше и не меньше [другого], то оно равно [ему]. Мы предполагаем, что равное и вообще нераз­личимое в числах — одно и то же. Если же это не так, то даже двойки, входящие в самое-ио-себе-дссятку, не будут неразличимыми, хотя они и равпы между собой, ю ибо, говоря об их неразличимости, какую [особую] причину можно было бы указать для этого? Далее, если всякая единица составляет вместе со всякой другой единицей две, то единица из самой-по-себе-двойки и единица из самой-по-себе-тройки со­ставят вместе двойку из различающихся между со­бой едипиц; [спрашивается], будет ли эта двойка предшествующей или последующей по отношению к тройке? По-видимому, более пеобходимо, чтобы она i5 предшествовала. Ведь одна из ее единиц была вместе с тройкой, а другая — вместе с двойкой. И мы со своей стороны предполагаем, что вообще одпо и одно, равны они или перавны, составляют два, например: благо и зло, человек и лошадь; а те, кто придерживается указанных взглядов, утверждают, что и две единицы не составляют два. Равным образом страппо, если сама-по-себе-тройка 2о пе есть большее число, чем сама-по-себе-двойка; если же оно большее число, то ясно, что в нем содержится и число, равное двойке, а значит, это последнее неот­личимо от самой-по-себе-двойки. Но это невозможно, 337 если есть какое-то первое и второе число 16. И в таком случае 17 идеи не могут быть числами. В этом-то отно­шении правы те, кто требует, чтобы единицы были различными, если должны быть идеи, как это было 25 раньше указано 18; в самом деле, эйдос [всегда] лишь один, между тем если единицы неразличимы, то и двойки и тройки также не будут различаться между собой. Поэтому им и приходится утверждать, что счет ведется так: один, два [и так далее] без прибавления чего-то к тому, что уже имеется налицо (иначе не зо было бы возникновения из неопределенной двоицы, и число не могло бы быть идеей: ведь в таком случае одна идея содержалась бы в другой и все эйдосы были бы частями одного эйдоса). Таким образом, в соот­ветствии со своим предположением они говорят пра­вильно, а вообще-то неправильно: ведь многое опи от­вергают, ибо им приходится утверждать, что пекоторое затруднение содержит уже вопрос: когда мы счисляем 35 и говорим — один, два, три, счисляем ли мы, прибавляя [по единице] или отдельными долями? Между тем мы делаем и то и другое, а потому смешно возводить это различие к столь значительному различию в самой сущности [числа]. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Ю83а Прежде всего было бы полезпо выяснить, какое различие имеется у числа и какое у единицы, если оно [вообще] есть. Ведь необходимо, чтобы оно было различием или по количеству, или по качеству, но, по-видимому, ни того, ни другого [у единиц] не может быть. Впрочем, числа как числа различаются по коли-5 честву. Если же и единицы различались бы по количе­ству, то и одпо число отличалось бы от другого при рав­ной численности единиц. Далее, будут ли первые еди­ницы больше или меньше, и возрастают ли последующие или наоборот? Все это лишено смысла. Но не может быть здесь различия и по качеству. Ведь у единиц ίο [вообще] ие может быть какое-либо свойство: опи [сами] утверждают, что даже у чисел качество есть не­что последующее по отношению к количеству. Кроме того, различие в качестве не может у единиц возник­нуть ни от единого, ни от [неопределенной] двоицы: первое не имеет качества, вторая создает количество, ибо природа ее — быть причиной того, что существу-333 ющее множественно. Если, стало быть, дело здесь об­стоит как-то иначе, то об этом надо сказать особо с са- is мого начала и выяснить, каково различие у единиц, и в особенности почему оно необходимо имеется; а если этого не делают, то о каком различии они говорят? Итак, из сказанного очевидно, что если идеи — числа, то ни одна единица по может быть ни сопоста­вима с другой, пи каким-либо из указанных выше двух способов несопоставима с другой. Однако π то, как so некоторые другие говорят о числах, также пельзя счи­тать правильным. Речь идет о тех, кто полагает \ что идеи не существуют ни вообще, ни как какие-то числа, но что существуют математические предметы и что числа — первое среди существующего, а начало их — само-по-себе-еднное. Но ведь нелепо, чтобы единое, как они говорят, было первым для [различпых] «одних», 25 а двоица для двоек пет, так же как и троица для троек нет: ведь соотношение у всех их одпо и то же. Если поэтому дело обстоит с числом таким вот образом и если призпать, что существует только математическое число, то единое пе есть начало (ведь такое единое необходимо должно отличаться [в таком случае] от других едипиц; а если так, то необходимо, чтобы была и некая первая двоица, отличная от других двоек, и то же одинаково необходимо и для других последующих 30 чисел). Если же единое — начало, то с числами дело должно обстоять скорее так, как говорил Платой, а именно что существует некая первая двоица и первая троица и что числа несопоставимы друг с другом. Но если в свою очередь предполагать это, то, как уже ска- 35 зано, вытекает много несообразного. Однако необхо­димо, чтобы дело обстояло либо тем, либо другим об­разом; так что если оно обстоит ни тем, ни другим образом, то число не может существовать отдельно. Из сказанного ясно также, что наихудший способ ювзь [рассуждения] — третий2, согласно которому число-эйдос и число математическое — одно и то же. В самом деле, здесь в одном учении с неизбежностью оказы­ваются две ошибки: во-первых, математическое число существовать таким образом не может (приходится, s делая свои предположения, прибегать к многословию); во-вторых, приходится принять и выводы тех, кто говорит о числе как об эйдосах. 339 Что же касается способа [рассуждения] пифаго­рейцев3, то он, с одной стороны, содержит меньше трудностей по сравнению с теми, о которых сказано раньше, а с другой — еще и свои собственные. А пмен-10 но: то, что они не считают число существующим от­дельно, устраняет много несообразного; но чтобы тела, как они считают, были составлены из чисел и чтобы число это было математическим — это что-то несооб­разное. Ведь неправильно утверждать, что [простран­ственные] величины педелимы4, и даже если это было бы каким-то образом допустимо, то единицы во всяком ir> случае величины не имеют; а с другой стороны, как возможно, чтобы [пространственная] величина была составлена из неделимого? Ведь во всяком случае ариф­метическое число состоит из отвлеченных единиц; ме­жду тем опи говорят, что вещи суть числа; ведь свои-то положепия они применяют к телам, как будто тела состоят из этих чисел. Если поэтому необходимо, чтобы число (при усло-20 вии, что опо действительно есть нечто само по себе су­ществующее) существовало одним из указанных 5 спо­собов, а между тем ни одним из них опо существовать не может, то очевидно, что природа числа совсем не такая, какую придумывают те, кто считает его сущест­вующим отдельно. Далее, получается ли каждая единица из большого и малого по уравнении их или же одна из малого, дру-25 гая из большого? Если последним способом, то ни одно [число] не получается из всех элементов и единицы не неразличимы (ведь в одной имеется большое, в другой — малое, а большое и малое по своей природе ДРУГ ДРУгу противоположны); кроме того, как обстоит дело с единицами в самой-по-себе-тройке? Ведь одна пз них нечетная 6. Но может быть, из-за этого они са-мо-по-себе-единое считают средним в нечетном числе? зо Если же каждая из двух единиц получается из обоих элементов7 по уравнении их, то как может двойка по­лучаться из большого и малого, будучи чем-то единым и самосущим? Иначе говоря, чем она будет отличаться от единицы8? Далее, единица первее двойки (ведь с ее упразднением двойка упраздняется) ; стало быть, необ­ходимо, чтобы она была идеей идеи (поскольку она во 35 всяком случае первее пдеи) и чтобы она возникла раньше. Так откуда же она возникла? Ведь пеопреде-340 ленная двоица, [по нх мнению], есть [лпгаь] удвои­те л ьнцца. Далее, число необходимо должпо быть либо беспре­дельным, либо ограниченным: ведь они считают число существующим отдельно, так что невозможно, чтобы Ю8 ни один из этих двух [способов бытия] не имел места. Что оно не может быть беспредельным, это ясно. Ведь беспредельное число не есть ни нечетное, ни четное, между тем образование чисел есть всегда образование либо нечетного числа, либо четного: одним способом возникает нсчетпое, когда к четному прибавляется «од- г> но», другим — четное, когда, начиная с умножения едп-пицы на двойку, возникает число удвоениему, а тре­тьим — другого рода четное число при умножении на нечетные числа. Далее, если всякая идея есть идея че­го-то, а числа суть идеи, то и беспредельное число будет идеей чего-то — либо чувствепно воспринимаемого, либо чего-то другого; между тем это невозможно пи со­гласно тому, что они утверждают 10, ни согласпо разуму, если определять идеи так, как они это делают. Если же число ограниченно, то до какого количества? 10 Здесь надо сказать пе только что это так (hoti), по и почему это так (dioti). Однако если число, как ут­верждают некоторые, доходит лишь до десяти, то эй-досы, во-первых, быстро будут исчерпаны; например, если тройка есть сам-по-себе-человек, то каким числом будет сама-по-себе-лошадь? Ведь только до десяти каж­дое число есть само-по-себе-сущее. Значит, необходимо, \ъ чтобы число, [представляющее собой самое-по-себе-ло-шадь], было каким-нибудь из этих чисел (ведь [лишь] они сущности и идеи). Но все же их будет недоставать, ибо уже видов животных больше [десяти]. В то же время ясно, что если таким образом тройка есть сам-по-себе-человек, то и каждая другая тройка — тоже (ведь тройки, которые входят в одпи и те же числа, подобны друг другу); так что будет бесчисленное коли­чество людей: если каждая тройка — идея, то каждый го человек есть сам-по-себе-[человек], а если нет, то во всяком случае это будут люди. Точно так же если мень­шее число есть часть большего и состоит из сопоста­вимых друг с другом единиц, содержащихся в том же числе, то если сама-по-себе-четверка есть идея чего-то, например лошади или белого цвета, человек будет ча­стью лошади, в случае если человек — двойка. Нелепо 25 341 и то, что идея десятки есть, а идеи одиннадцати нет, так же как и идей последующих чисел. (Далее, и су­ществуют и возникают некоторые вещи, эйдосы кото­рых не существуют, так почему же нет эйдосов и для них? Значит, эйдосы не могут быть их причинами). Далее, нелепо, что число берется лишь до десяти: ведь зо [единое] в большей мерс сущее и есть эйдос самой де­сятки; между тем единое как единое не подвержено возникновению, а десятка подвержена. И однако же они стараются убедить, будто [каждое] число до десяти совершенно. По крайней мере производное — такое, как пустота, соразмерность, нечетное и тому подобное,— они считают порождениями в пределах десятки. Одно 35 они возводят к [первым] началам, например движение и покой, благо и зло11, а другое — к числам. Поэтому единое [у пнх] печетпое, ибо если нечетное — [только] в тройке, то как может пятерка быть нечетной? Далее, величипы и им подобное доходят у пнх до определен-1084ь пого количества 12, например: первая — неделимая ли­ния, потом двойка и так далее до десятки. Далее, если число существует отдельпо, то возни­кает вопрос, первее ли «одно» тройки и двойки. Посколь­ку число составное, первее «одно», а поскольку первее 5 общее и форма, число первее: ведь каждая из единиц есть часть числа как его материя, а число — форма. И в некотором смысле прямой угол первее острого, а именно по своему объяснению и определению13; а в другом смысле первее острый, потому что он часть пря-ю мого и прямой угол делится на острые. Таким образом, как материя острый угол, элемент и единица первее, а по форме и сущности, выраженной в определении, первее прямой угол и целое, составленное из материи и формы, ибо составное из материи и формы ближе к форме и к тому, что выражено в определении; но происхождению же оно нечто последующее [по отно­шению к материи]. Итак, в каком смысле единое есть начало? Говорят, оно начало потому, что неделимо, но 1г> ведь неделимо и общее, и часть пли элемент. Однако неделимы они по-разному: одно м — по определению, другое 15 — по времени. Так вот, в каком же смысле еди­ное — начало? Как уже было сказано, и прямой угол первее острого, и острый первее прямого, и каждый из них есть нечто единое. Так вот, они объявляют еди­ное началом в обоих смыслах. Но это невозможно: ведь 342 общее есть единое как форма и сущность, а элемент — как часть и материя. И то и другое едино в некото- м ром смысле, на деле же каждая из двух единиц [в двойке] имеется [лишь] в возможности, а в дей­ствительности нет (если только число есть нечто еди­ное и не существует как груда, но, как они утверждают, разпые числа состоят из разных единиц). И причина, почему у них получается здесь ошибка, в том, что они в погоне [за началами] одновременно исходили из математики и из рассуждений относительно общего. Поэтому они, исходя пз первой, единое и начало пред-25 ставили как точку, ибо единица — это точка, не имею­щая положения [в пространстве]. Так вот, подобно тому как некоторые другие 16 считали вещи состоящими из мельчайших частиц, точно так же делали и они, и, таким образом, единица становится у них матерней чисел, и в одно и то же время она первее двойки и, на­оборот, двойка первее ее, поскольку двойка есть как бы некоторое целое, еднпое и форма. В поисках же об- ;ю щего они признали единством то, что сказывается [о всяком числе], и в этом смысле — частью [числа]. Между тем то и другое не может быть присуще од­ному и тому же. Если же само-по-себе-едшгое должно быть единст­венно лишь тем, что не имеет положения [в простран­стве] (ибо [от единицы] оно отличается только тем, что оно начало) и, [с другой сторопы], двойка делима, а едппнца пет, то единица, надо полагать, более, [чем двойка], сходна с самим-по-себе-едииым. А если так об- 35 стоит дело с единицей, то и само-по-себе-едниое более сходно с единицей, нежели с двойкой. Поэтому каждая из двух единиц [в двойке], надо полагать, первее двойки. Между тем они это отрицают, во всяком случае сна­чала, по их мнепию, появляется двойка. Кроме того, если сама-по-себе-двойка есть нечто единое и сама-по- 1085а себе-тройка — тоже, то обе вместе они составляют двойку. Так откуда же эта двойка? ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Может возникнуть такой вопрос: так как в числах нет соприкасания, а есть последовательный ряд еди­ниц, между которыми нет ничего (например, между 5 единицами в двойке или тройне), то следуют ли 343 единицы непосредственно за самим-по-себе-сдиным или нет, и первее ли в последовательном ряду двойка, чем любая из ее единиц? Таково же затруднение и относительно тех родов [величин], которые суть нечто последующее по срав­нению с числом,— относительно линии, плоскости π тела. [Прежде всего] одни образуют их из видов боль-ю шого н малого, например: из длинного и короткого — линии, из широкого и узкого — плоскости, из высокого и низкого 1 — имеющее объем; все это виды большого и малого. Однако начало [этих величин] в смысле еди­ного сторонники этого учения устанавливают по-раз­ному. И у них оказывается бесконечно мпого несооб-15 разного, вымышлспного и противоречащего всякому здравому смыслу. В самом деле, у пих получается, что [указанные величины] разобщены между собой, если не связапы друг с другом и их пачала так, чтобы ши­рокое и узкое было также длинным π коротким (но если такая связь есть, то плоскость будет линией и тело — плоскостью; кроме того, как будут объяснены 20 углы, фигуры и тому подобпос?). И здесь получается то же, что и с числами, а имеппо: длинное и короткое [и тому подобное] суть свойства величины, но вели­чина не состоит из них, так же как линия пе состоит из прямого и кривого или тело — из гладкого и шеро­ховатого. И во всех этих случаях имеется такое же за-25 труднсиие, какое встречается в отношении видов рода, когда общее признается [отдельно существующим], а именно будет ли само-по-себе-животное находиться в отдельном животном или же это последнее отлично от него. Ведь если общее не признается отдельно существующим, то пе создается никакого затруднения; если же, как они говорят, единое и число существуют отдельно, то это затруднение устранить пе легко, если надлежит называть нелегким то, что невозможно. зо Ведь когда в двойке и вообще в числе мыслится еди­ное2, то мыслится ли при этом нечто само-по-себе-сущее или же другое3? Так вот, одпи считают вели­чины происходящими из материи такого рода, а дру­гие 4 — из точки (точка при этом признается ими не единым, а как бы единым) и из другой материи, ко­торая сходна с множеством, по не есть множество; относительно этого в такой же мере возникают те же 344 затруднения, а именно: если материя одна, то линия, 35 плоскость и тело — одно π то же (ведь из одного и того же будет получаться одно и то же); а если материй больше и имеется одна для линии, другая 108Г)Ь для плоскости и третья для тела, то они или сообра­зуются друг с другом, или нет, так что те же послед­ствия получаются и в этом случае: либо плоскость не будет содержать линию, либо она сама будет линией. Далее, они никак не доказывают, как может число возникать из единого и множества; так вот, как бы а они об этом ни говорили, здесь получаются те же за­труднения, что и для тех, кто выводит число из еди­ного и неопределенной двоицы5. Один считает число возникающим из того, что сказывается как общее, а не из какого-нибудь определенного множества, а дру­гой — из некоторого определенного множества, притом из первого (полагая, что двойка есть первое множе­ство6). Поэтому нет, можно сказать, никакой разницы *(> [между этими мнениями], а затруднения последуют одни и те же, идет ли дело о смешении, или полага-нии, или слиянии, или возникновении и тому подобном7. Λ особенно можно было бы спросить: если каждая еди­ница одна, то из чего она получается? Ведь каждая из них, конечно, не есть само-ио-себе-единое. Поэтому необходимо, чтобы она получалась из самого-по-себе-единого и множества или из части множества. Считать 15 же единицу пским множеством нельзя, так как она не­делима; а предположение, что она получается из части множества, порождает многие другие затруднения; в самом деле, каждая из таких частей должна быть не­делимой (или же множеством, т. е. быть делимой еди­ницей), и единое и мпожество не будут элементами8 (ведь каждая единица тогда не будет состоять из мно- 20 жества и единого). Кроме того, тот, кто это говорит, признает здесь не что иное, как другое число: ведь мпожество неделимых [единиц] и есть некое число. Да­лее следует спросить и у тех, кто так говорит, беспре­дельно ли число или ограниченно9: ведь у них, кажет­ся, было ограниченным и множество, из которого и из 25 единого получаются предельные 10 единицы. А само-по-себе-множество и беспредельное множество — разное11. Так вот, какое же множество есть вместе с единым элемент? Подобным же образом можно было бы 345 спросить и о точке как элементе, из которого они выво­дят пространственные величины. Ведь эта точка во вся­ком случае не единственно существующая точка. Так зо вот, откуда же возникает каждая из других точек? Ко­нечно же, не из пространственного промежутка и са-мой-по-себе-точки. А с другой стороны, и части такого промежутка 12 не могут быть неделимыми частями на­подобие тех частей множества, из которых они выво­дят 13 единицы 14. Ведь число составляется из недели­мых [частей], а пространственные величины — нет. Таким образом, все эти и другие тому подобные 35 [рассуждения] делают очевидным, что число и прост­ранственные величины не могут существовать отдельно. Далее, разногласие во взглядах [прежних философов] i08Ga на числа есть признак того, что недостоверность са­мих предметов приводит их в замешательство. А имен­но: те, кто помимо чувственно воспринимаемого при­знает только математические предметы, видя всю неудовлетворительность и произвольность учения об эйдосах, отказались от эйдетического числа и признали существующим математическое число 15. С другой сто-5 роны, те, кто хотел в одно и то же время признать эй-досы также числами, но не видел, как сможет математи­ческое число в случае принятия таких начал существо­вать помимо эйдетического, на словах отождествляли число эйдетическое и число математическое 16, па деле же ю математическое отвергли (они ведь выставляют свои особые, а не математические предпосылки). А тот, кто первый признал, что есть эйдосы, что эйдосы — это числа и что существуют математические предметы17, с полным основанием различил их. Поэтому выходит, что все они в каком-то отпошепии говорят правильно, а в общем неправильно. Да и сами они признают это, 15 утверждая не одно и то же, а противоположное одпо другому. А причина этого в том, что их предпосылки и начала — ложные. Между тем, как говорит Эпихарм, трудно исходя из неправильного говорить правильно: «Только что сказали, и — что дело плохо, сразу видно» 18. Итак, о числах достаточно того, что было разобрано и выяснено (кого сказанное уже убедило, того боль-го шее число доводов убедило бы еще больше, а того, кого сказанное не убедило, никакие [новые] доводы 346 не убедят). Что касается того, что о первых началах, первых причинах и элементах говорят те, кто указы­вает лишь чувственно воспринимаемую сущность, то отчасти об этом сказано у пас в сочинениях о приро­де 19, отчасти не относится к настоящему исследова­нию; но, что говорят те, кто принимает другие сущ­ности помимо чувствепно воспринимаемых, это над- 25 лежит рассмотреть вслед за сказанным. Так вот, так как пекоторые считают такими сущпостями идеи и числа, а их элементы — элементами и началами суще­ствующего, то следует рассмотреть, что они говорят об этих [элементах] и как именно. Тех, кто признает таковыми20 одни только числа, зо и притом числа математические, следует обсудить позже, а что касается тех, кто говорит об идеях, то сразу можно увидеть и способ их [доказательства], и возни­кающее здесь затруднение. Дело в том, что опи в одно и то же время объявляют идеи, с одной сторопы, общи­ми сущностями, а с другой — отдельно существующи­ми и принадлежащими к единичному. А то, что это невозможно, у нас было разобрано рапее21. Причина »s того, почему те, кто обозначает идеи как общие сущно­сти, связали и то и другое в одно, следующая: они не отождествляли эти сущности с чувственно воспринимае­мым; по их миопию, все одиничпое в мире чувственно воспринимаемого течет и у пего нет ничего постоян- Ю8бь ного, а общее существует помимо него и есть печто иное. Как мы говорили раньше22, повод к этому дал Сократ своими определениями, но оп во всяком слу­чае общее не отделил от единичного. И он правильно рассудил, ие отделив их. Это ясно из существа дела: 5 ведь, с одной стороны, без общего нельзя получить знания, а с другой — отделение общего от единичного приводит к затруднениям относительно идей. Между тем сторонники идей, считая, что если должны быть ка­кие-то сущпости помимо чувственно воспринимаемых и текучих, то они необходимо существуют отдельно, никаких других указать не могли, а представили как отдельно существующие сказываемые как общее, так что получалось, что сущности общие и единичные — почти одной и той же природы. Таким образом, это ю трудность, которая сама по себе, как она есть, при­суща излагаемому взгляду. 347 ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Остановимся теперь на одном вопросе, который представляет известную трудность и для тех, кто при-15 знает идеи, и для тех, кто не признает их, и который был затронут в самом начале при изложении затруд­нений К Если не утверждать, что сущности существуют отдельно, притом так, как говорится о единичных ве­щах, то будет устранена сущность, как мы ее пони­маем. А если утверждать, что сущности существуют отдельно, то каковы их элементы и начала? 20 Если признать их за единичное и не общее, то су­ществующих вещей будет столько, сколько есть эле­ментов, и элементы не будут предметом познания. В самом деле, предположим, что слоги в речи — сущ­ности, а их звуки — элементы сущностей. Тогда необхо-25 димо, чтобы слог ба был один, и каждый из слогов также один, раз они не общее и тождественны [лишь] по виду, а каждый один по числу и определенное не­что и неодиоименен. Да и кроме того, они2 всякое само-по-себе-сущее считают одним [по числу]. Но если слоги таковы, то также и то, из чего они состоят; значит, будет лишь один звук а, и не более, и не бу-зо дет больше одного ни один из остальных звуков на том же основании, па каком и один и тот же слог не может повторяться. А если так, то помимо элементов не будет другого существующего, а будут только эле­менты. Далее, элементы не будут и предметом позна­ния: ведь они не общее, между тем предмет зпапия — общее. И это ясно из доказательств и определений: ведь не получится умозаключения, что у этого вот треуголь-35 пика углы равны двум прямым, если они не у всякого треугольника два прямых, или что этот вот человек есть живое существо, если не всякий человек есть жи­вое существо. А с другой стороны, если начала действительно суть общее, то либо и сущности, происходящие из них, Ю87а общие, либо не-сущность будет первее сущности: ведь общее не есть сущность, элемент же и начало были признаны общими, а элемент и начало первее того, на­чало и элемент чего они есть. Все эти выводы вполне естественны, когда считают 5 идеи происходящими из элементов и помимо одина­ковых по виду сущностей и идей признают некое от-348 дельно существующее единое. Но если ничто не ме­шает, чтобы, скажем среди звуков речи было много а π б и чтобы, помимо этого множества, не было ника­кого самого-по-себе-α или самого-по-себе-б, то по этой причине будет бесчисленное множество сходных друг с другом слогов. А что предмет всякого познания — об­щее, а потому и начала существующего должны быть общими, по вместе с тем не быть отдельно существу­ющими сущностями,— это утверждение, правда, вызы­вает наибольшую трудность из всего сказанного, од­нако оно в некотором отношении истинно, а в неко­тором — не истинно. Дело в том, что зпание, так же как и познавание, двояко: с одной стороны, это имею­щееся в возможности, а с другой — в действительно­сти. Так вот, возможность, будучи как материя общей и неопределенной, относится к общему и неопределен­ному, а действительность, будучи определенной, отно­сится к определенному, есть «вот это» и относится к «вот этому». Только привходящим образом зрение видит цвет вообще, потому что вот этот цвет, который оно видит, есть цвет [вообще]; и точно так же вот это а, которое рассматривает сведующий в языке, есть а [вообще]. Ведь если начала должны быть общими, то и происходящее из них необходимым образом также общее, как это имеет место в доказательствах. А если так, то не будет ничего отдельно существующего, т. е. никакой сущности. Однако ясно, что знание в некото-ροιΜ отношении есть общее знание, а в некотором — нет. КНИГА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ (Ν) ГЛАВА ПЕРВАЯ Итак, сказанного об этой сущности достаточно К зо Все, однако, считают пачала противоположностями — так же как у природных вещей, так одинаково и у непо­движных сущпостей. Но если не может существовать ничего, что было бы первее пачала всего, то, падо по­лагать, невозможно, чтобы это начало было пачалом, будучи чем-то другим; это так же, как если бы кто-то сказал, что белое есть начало не как нечто другое, а как белое и, однако, что оно белое по отношению к субстрату, т. е. что оно белое, будучи чем-то другим: 35 ведь тогда это другое2 будет первее его. Между тем все возникает из противоположностей как некоего суб-1087ь страта; зпачит, скорее всего субстрат должен быть при­сущ противоположностям. Следовательно, все противо­положности всегда относятся к субстрату, и ни одна не существует отдельно. Однако, как это очевидно и подтверждается доводами, сущпости пичто не про­тивоположно. Таким образом, ни одна противополож­ность не есть начало всего в собственном смысле слова, а нечто другое есть такое начало. Между тем одной из двух противоположностей они3 5 объявляют материю: одни единому как равному проти­вопоставляют [как материю] неравное, в котором они усматривают природу множества, а другие единому противопоставляют множество (ибо одни4 выводят числа из двоицы неравного — из большого и малого, а другой5 — из множества, причем в обоих случаях через посредство сущности единого). Ведь тот, кто обозначает как элементы неравное и единое, а под ίο перавиым разумеет двоицу из большого и малого6, также утверждает, что неравное пли большое и малое есть нечто одно, и не различает, что они одно по опре-350 делению, а не по числу7. Но даже начала, которые онп называют элементами, они объясняют не надле­жащим образом — одни обозначают большое π малое вместе с единым как три элемента чисел (первые два — как их материю, а единое — как форму), другие же8 is [объявляют началами] многое и немногое на том осно­вании, что большое и малое ближе по своей природе к [пространственной] величине, а третьи — более общее у перечисленного: превышающее и превышаемое. Все эти мнеппя, можно сказать, отличаются друг от друга не в отношении тех или иных выводов, а только в от­ношении трудностей обоснования, которых они остере- 2о гаются, потому что они и сами приводят доказатель­ства для обоснования. Впрочем, на том же основании, на каком превышающее и превышаемое, а не большое и малое, суть начала, и число должно происходить из элементов рапьше двоицы: ведь превышающее и пре­вышаемое, равно как и число,— более общее. Между тем они одно утверждают, а другое нет9. Далее, одни 25 противопоставляют единому разное и иное, другие — множество. Но если, как они этого хотят, существую­щее составляется из противоположностей, а единому или ничто не противоположно, или, раз уж так необ­ходимо, противоположно множество, неравное же — равному, разное — одному и тому же и иное — самому предмету (aytö),—то наибольшее доверие внушает·™ мнение тех, кто противопоставляет единое множеству; однако и они делают это неудовлетворительно, ибо у них получится, что единое есть малочисленное: ведь множество противолежит малочисленности, а многое — малочисленному. А что единое означает меру, это очевидно. И в каж­дом случае субстрат — особый, например: у гармо­нии— четверть топа, у [пространственной] величины— 35 дактиль или стопа или что-то в этом роде, в стихо­творных размерах — стопа или слог; точно так я«е у тяжести — определенный вес; и у всего — таким же образом: у качества — печто обладающее качеством, *088» у количества — печто количественное; и мера неде­лима, в одних случаях по виду, в других — для чувст­венного восприятия, так что единое само по себе не сущность чего-либо. И это вполне обоснованно, ибо единое означает меру некоторого множества, а число — 5 измеренное множество и меры, взятые много разw 351 (поэтому также правильно сказать, что единое не есть число: ведь и мера — это не множество мер, и мера и единое — начало). И мера всегда должна быть при­суща как нечто одно и то же всем предметам [одного вида], например: если мера — лошадь, то она отно­сится к лошадям, а если мера — человек, она относится ю к людям. А если измеряемое человек, лошадь и бог, то мерой будет, пожалуй, живое существо, и число их будет числом живых существ. Если же измеряемое — человек, бледное и идущее, то мепыпе всего можпо го­ворить здесь об их числе, потому что бледное и иду­щее присущи одпому и тому же, притом одному но числу; тем не менее число их будет числом родов или числом каких-нибудь других подобных обозначений11. is А те, кто рассматривает неравное как нечто единое и признает двоицу чем-то неопределенным, состоящим из большого и малого, слишком далеко отходят в своих высказываниях от правдоподобного и возможного. Ведь это скорее видоизменения и привходящие свойства чи­сел и величин, нежели их субстрат (многое и немно­гое — видоизменения числа, большое и малое — видо­изменения величины), так же как четное и нечетное, 20 гладкое и шероховатое, прямое и кривое. А к этой ошибке прибавляется еще и то, что большое и малое и все тому подобное необходимо есть нечто соотнесен­ное, между тем из всех категорий соотнесенное меньше всего есть нечто самобытное ИЛИ сущпость, н оно пе-что последующее но сравнению с качеством и колпче-25 ством; при этом соотнесенное, как было сказало, есть пекоторое видоизменение количества, по не [его] ма­терия, поскольку и для соотнесенного вообще, и для его частей и видов материей будет нечто другоеi2. Ибо не существует ничего большого или малого, мно­гого или немногого, соотнесенного вообще, что было бы многим или немногим, большим или малым, или соотнесенным, не будучи чем-то другим. А что соотне­сенное есть меньше всего некоторая сущпость и нечто зо истинно сущее, подтверждается тем, что для пего од­ного нет ни возникновения, ни уничтожения, ни дви­жения в отличие от того, как для количества имеется рост и убыль, для качества — превращение, для про­странства — перемещение, для сущности — просто воз-пикповепие и уничтожение. Для соотнесенного же всего этого нет, ибо, и пе будучи приведеппым в дви-352 жение, одно и то же будет иногда больше [другого], иногда меньше или равно [ему] в зависимости от ко­личественного изменения этого другого. Да и необхо- »5 димо, чтобы материей чего бы то ни было, значит и сущности, было то, что таково в возможности ,3; соот­несенное же ие есть сущность ни в возможности, пи в действительности. Поэтому нелепо, а скорее невоз­можно, считать, что пе-сущность есть элемент сущно­сти и первее ее, ибо все [остальные] категории суть нечто последующее по отношению к сущности. Далее, элементы не сказываются о том, элементы чего они 5 есть м, между тем многое и немногое порознь и вместе сказываются о числе, длинное и короткое — о линии, а плоскость может быть и широкой и узкой. Если же существует также некое множество, о котором всегда говорится, что оно немногое, например два (ведь если два — многое, то «одно» было бы немногим15), то должно существовать и безусловно многое, как, напри­мер, десятка есть многое, а именно если пет числа 10 больше ее 16, или десять тысяч 17. Как же в таком слу­чае получится число из немногого и многого? Ведь о нем должны были бы сказываться либо то и другое, либо ни одпо из них; между тем здесь сказывается только одно из двух. ГЛАВА ВТОРАЯ И вообще надо рассмотреть, может ли вечное скла­дываться из элементов. Если может, оно будет иметь 15 материю, ибо все, что состоит из элементов, сложно. Стало быть, если все состоящее из элементов необхо­димо должно возникнуть из них (вечно ли оно или оно возникшее1), а все возникающее возникает из су­щего в возможности (ведь из невозможного оно не возникло бы и не могло бы из него состоять), сущее же в возможности может и стать и не стать действи- 20 тельным, то, сколь бы ни было вечно число или что угодно другое, имеющее материю, оно может и не быть, так же как может и не быть то, что существует один день, и то, что существует сколько угодно лет; а если это так2, то может не быть и то, время сущест­вования чего не имеет предела. Значит, оно не будет вечпым, раз не вечно то, что может не быть, как нам довелось это показать в других рассуждениях3. Если 12 Аристотель, т. 1 353 25 же то, что мы утверждаем сейчас, истинно в общем смысле, а именпо что пи одна сущность не вечна, если она не есть [чистая] действительность, а эле­менты суть материя сущности, то, надо полагать, ни для одной вечной сущности нет элементов, которые были бы ее составные части. Некоторые же после единого признают элементом неопределенную двоицу, а неравное опи правильно зо отвергают [как элемент] ввиду вытекающих здесь не­сообразностей; они, [однако], избавляются лишь от тех трудностей, которые неизбежно возникают для тех, кто неравное, т. е. соотнесенное, признает элементом; что же касается затруднений, возникающих помимо этого мнения, то они неизбежно бывают и у них, все равпо, выводят ли они из этих элементов эйдетическое число или математическое. 35 Есть мпого причин того, что они сбились с пути, 1089а по главная из них — это сомнение, выраженное на старинный лад. А именно: они полагали, что все су­ществующее должпо быть единым, т. е. сущим самим по себе, если нельзя устранить и опровергнуть изрече­ние Парменида: «Ведь никогда не докажешь, что не-5 сущее существует»; необходимо, мол, доказать, что не­сущее существует4, ибо лишь таким образом может из сущего и из чего-то другого получаться существую­щее, если оно множественно. Но во-первых, если сущее имеет различные значе­ния (ибо оно означает или сущпость, или качество, или количество, или какую-пибудь из остальных ка­тегорий), то какого же рода единым будет все сущест­во вугощее, если пе-сущее существовать не будет? Сущ­ности ли это или свойства и одинаково другие [роды] сущего, или же все они вместе, и единым будет и оп­ределенное нечто, и такое-то качество, и такое-то ко­личество, и все остальпое, что означает какой-либо один род сущего? Однако нелепо, а скорее невозможно, чтобы появление чего-то одпого (physis) 5 было причи­ной того, что сущее есть один раз определенное нечто, другой раз — такое-то качество, третий раз — такое-то количество, четвертый — такое-то положение в про­странстве, is Во-вторых, из какого не-сущего и сущего состоят существующие вещи? Ведь и не-сущее имеет различ­ные значения, поскольку сущее имеет различные зна-354 чения; и не быть человеком — значит не быть опреде­ленным нечто, не быть прямым — зпачит не быть вот таким-то, а не быть длиной в три локтя — значит не быть такого-то размера. Так вот, из какого сущего и не-сущего получается множественность вещей? Он6 имеет здесь в виду ложное, и природу ложного пазы- 20 вает не-сущим, из которого и из сущего он выводит множественность вещей. Поэтому и говорилось, что надо предположить здесь нечто ложпое, как геометры предположительно принимают длиной в стопу линию, которая не такова. Дело, однако, здесь обстоять так не может. Ведь и геометры не принимают предположи­тельно ничего ложного (ибо [условпо припятая] по­сылка не входит в силлогизм) 7, и из такого рода не- ж сущего вещи не возникают и по уничтожении не пре­вращаются в него. Но так как о не-сущем в различных случаях говорится в стольких же значениях, сколько имеется категорий, а помимо этого может быть речь о не-сущем в смысле ложного и о не-сущем как о су­щем в возможности, то возникновение происходит из этого последнего, а именно: человек — из того, что [еще] не есть человек, но есть человек в возможности, зо и бледное -^- из того, что [еще] не бледно, но есть бледное в возможности, — одинаково, возникает ли что-то одно или многое. При исследовании того, каким образом сущее мо­жет быть многим, явно имеют в виду сущее в смысле сущностей, ибо выводимое [здесь из начал] — это чис­ла, линии и тела. Однако же нелепо при выяснении того, как сущее может быть многим, рассматривать лишь суть [вещей], а не качество или количество. Ведь не неопределенная двоица и не большое и малое as суть причина того, что имеется две белые вещи или много [разных] цветов, запахов или фигур8, ибо если бы они были причиной этого, то только что перечис­ленное было бы числами и единицами. Но если бы разобраться в этом, то можно было бы усмотреть и при­чину множественности сущностей, ибо причина здесь — одна и та же или сходная. Ведь отклонение от [пра­вильного] пути9 привело и к тому, что в поисках про- 5 тиволежащего сущему и единому [начала], из которого и из сущего и единого они выводили существующие вещи, было положено в основу отношение, а именно неравенство, которое не есть ни противоположность 12* 355 сущему и единому, ни их отрицание, а есть такого же рода сущее, как суть вещи и качество ее. При этом надо было бы исследовать и то, каким образом соотнесенное множественно, а не только едино; J о они же исследуют, как возможны мпогие единицы по­мимо первого единого, но, как возможно много нерав­ного помимо неравного [как такового], они не иссле­дуют. И однако, они в своих рассуждениях пользуются [множественностью неравного] и говорят о большом и малом, многом и не многом, откуда числа, о длин­ном и коротком, откуда линия, о широком и узком, откуда плоскость, о высоком и низком, откуда имею­щее объем, а также указывают еще больше видов соотнесенного. Так в чем причина того, что этих видов много? 15 Итак, необходимо, как мы говорим, предположить для каждой отдельной вещи сущее в возможности. А излагавший это учение 10 кроме этого показал, что такое в возможности определенное нечто и сущность, но не как само по себе сущее, а именно что это отно­шение (как если бы он назвал качество), которое не есть ни единое или сущее в возможности, ни отрица-2о ппе единого или сущего, а есть нечто одно из сущест­вующего; и если он искал, как возможна множествен­ность вещей, то гораздо больше необходимо было, как уже сказано, исследовать не только то, что относится к той же категории, — как возможно мпого сущностей или много качеств, но и каким образом множествен­но существующее вообще: ведь одпо сущее — это сущности, другое — свойства, третье — соотнесенное. Относительно прочих категорий есть еще н другое за-25 трудпенпе: как они образуют множество (поскольку качества и количества не существуют отдельно, они суть множество оттого, что субстрат становится мно­жеством и есть множество, во всяком случае необхо­дима какая-то материя для каждого рода, только не­возможно, чтобы она существовала отдельно от сущ­ностей) ; впрочем, относительно определенного печто есть смысл спросить, как оно образует множество, если только не усматривать в чем-то [одновременно] зо и определенное нечто и такого рода сущность11; а за­труднение состоит скорее в том, каким образом мно­жественны сущности, существующие в действительно­сти I2, a не каким образом существует одна. 356 С другой стороны, если определенное нечто и коли­чество не одно и то же, то [такими рассуждениями] не указывают, каким образом и почему множественно существующее, а указывают лишь, каким образом мно­жественно количество. В самом деле, каждое число обозначает нечто количественное, а единица — если только она не мера — означает нечто количественно 35 педелимое13. Если, таким образом, количество и суть вещи — разное, то [этими же рассуждениями] не юэоа указывают, из чего эта суть и как она множественна; а если количество и суть вещи одно и то же, то утвер­ждающий это наталкивается на много противоречий 14. Можно было бы остановиться и на том, откуда берется уверенность, что числа действительно сущест­вуют [отдельно]. Тот, кто признает идеи, имеет осно­вание считать числа некоторой причиной для сущест­вующего, раз всякое число есть некая идея, а идея s каким-то образом есть для всего остального причипа его бытия (допустим, что они исходят из этой предпо­сылки). Что же касается того, кто так не думает (по­скольку он видит внутренние трудности относительно идей, так что по этой причине он не признает числа [идеями]), а признает число математическое15, то по­чему должно ему поверить, что такое число существует *° и чем оно полезно для других вещей? Тот, кто говорит, что такое число существует, пе объявляет его числом чего-либо (для него оно нечто самосущее), да и не видно, чтобы оно было причиной чего-то. А ведь все положения в учении о числах, как было сказано, должны быть приложимы к чувственно воспринпмае- 15 мым вещам. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Итак, те, кто считает, что идеи существуют и что они числа, пытаются, правда, вынося каждое за пре­делы множества и приппмая его за нечто единое, так или иначе показать, почему оно существует; но так как их доводы лишены убедительности и несостоятельны, то и числу нельзя — по крайней мере на этом основа­нии — приписывать [обособленное] существование. 20 Пифагорейцы же, видя в чувственно воспринимаемых телах много свойств, имеющихся у чисел, объявили вещи числами, но не существующими отдельно, а Я57 такими, из которых состоят вещи. А почему же? По­тому что свойства чисел имеются в гармонии звуков, 25 в строении неба и во многом другом. Однако те, кто принимает одно только математическое число, не мо­гут, исходя из своих предпосылок, утверждать что-либо подобное, потому и было сказало \ что науки не будут иметь своим предметом такие вещи2. Мы же утверждаем, что науки о них имеются, как мы это сказали раньше. Ясно также, что математические 30 предметы пе существуют отдельно; если бы они су­ществовали отдельно, то их свойства не были бы присущи телам. Пифагорейцы, стало быть, в этом отношении пе заслуживают упрека; одпако так как они из чисел делают природные тела, из неимсю-щего тяжести и легкости — имеющее тяжесть и лег­кость, то кажется, что опи говорят о другом пебе и о других телах, а не о чувственно воспринимаемых. 35 А те, кто признает отдельное существование числа3, предполагают, что числа существуют, и притом от­дельно (и точно так же геометрические величины), на том основании, что аксиомы, мол, не приложимы к чувственно воспринимаемым вещам, хотя эти мато-юь матические положепия истиппы и «ласкают душу». Таким образом, ясно, что учение, противоположное этому4, должно утверждать печто обратное, и тем, кто так говорит5, следует устранить только что указанное затруднение — почему, в то время как числа вовсе не находятся в чувственно воспринимаемых вещах, их свойства присущи чувственно воспринимаемым вещам. 5 Некоторые же6, на том осповапнп, что точка есть предел и кран линии, линия — плоскости, плоскость — тела, полагают, что необходимо должны существовать такого рода сущности. Следует поэтому посмотреть, не слишком ли слаб этот довод. В самом деле, края по сущности, а скорее пределы (так как для хождения *° и вообще для движения имеется какой-то предел, то получается, что и они должны быть определенным не­что и некоторой сущностью. Но это пелепо). Не говоря уже о том, что даже если бы они были сущностями, все они были бы сущностями данных чувственпо вос­принимаемых вещей (ибо приводимый довод отно­сился к этим вещам) ; так на каком основании будут они существовать отдельно? 358 Кроме того, относительно всякого чпсла π матема­тических предметов человек не слишком уступчивый пожелал бы выяснить то обстоятельство, что здесь нет никакой связи между предшествующим и последую- ^ щим7: если у числа нет [отдельного] существования, то для тех, кто признает истиппо сущими одни лишь математические предметы, величипы все же будут су­ществовать, и если бы не было этих последних, то все же будут существовать душа и чувственно восприни­маемые тела; но природа, как это видно из се явле­ний, не так бессвязна, как плохая трагедия. Что же 20 касается тех, кто признает идеи8, то они, правда, из­бавлены от этого упрека, ибо они считают [пространст­венные] величины состоящими из материи и числа (из двоицы 9 — линии, из троицы, пожалуй, плоскости, из четверицы или из других чисел — разницы здесь никакой — твердые тела); но будут ли эти величипы идеи, каким образом они существуют и что они дают 25 вещам? Ведь как и математические предметы, опи ни­чего им не дают. Да и нет о таких величипах пи одного математического положения, если только не хотеть приводить математические предметы в движе-ппе или создавать о них какие-то особые учепия10. Но правда, не трудно, принимая какие угодно предпо- 3<> ложения, без умолку распространяться о них. Итак, эти [философы] ошибаются указаппым образом, стре­мясь объединить с идеями математические предметы. А те, кто впервые придумал два рода чисел — число-эйдос и число математическое, — не разъяснили и не могли бы разъяснить, каким образом и откуда именно возникает математическое число. Дело в том, что опи ставят его в промежутке между эйдетическим и чувст-35 ветшо воспринимаемым числом. Ведь если оно полу­чается из большого и малого, то оно будет тождест­венно числу-идее п (а он 12 пространственные величины 1091а выводит из некоторого другого малого и большо­го); указать же пекоторое другое [большое и ма­лое] — значит указать, что элемептов имеется боль­ше 13; и если пачало каждого из этих двух родов чисел есть некоторое едипое, то единое и будет чем-то общим этим [двум единым], и тогда надо выяснить, каким образом оно становится и этим множеством; в то же время по этому учению число не может возникнуть ипаче как из единого и из неопределенной двоицы l5. 5 359 Все это лишено оспования и находится в противо­речии с самим собой и со здравым смыслом и походит на ту «словесную канитель», о которой говорит Симо-нид16; получается такая же словесная канитель, как у рабов, когда они не могут сказать ничего здравого. И кажется, что самые элементы — большое и малое — ίο вопиют, словно их тащат насильно: они не могут ведь никоим образом породить число, кроме удвоенного от единицы 17· Нелепо также, а скорее невозможно, признавать здесь18 возникновение вечного. Относительно же пи­фагорейцев не должпо быть никакого сомнения, при­знают ли они возникновение или нет, ибо они ясно is говорят, что сразу же, после того как образовалось единое (то ли из плоскостей, или из поверхности тел, или из семени, или из чего-то такого, что они затруд­няются указать), ближайшая часть беспредельного была привлечена [единым] и ограничена пределом. Но так как они создают учение о мироздании и хотят го­ворить таким языком, каким говорят рассуждающие о природе, то правильно будет рассмотреть их взгляды 20 на природу, но не в настоящем сочинении, ибо мы ищем начала в неподвижном, так что необходимо ис­следовать возникновение именно такого рода [непо­движных] чисел. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Итак, они утверждают, что для нечетного числа нет возникновения, явно предполагая, что возникнове­ние имеется для четного числа. А первое четное число 25 некоторые строят из неравного — из большого и ма­лого после их уравнения. Таким образом, неравенство между ними должно было иметь место раньше их уравнепия; а если бы они всегда были уравнены между собой, то они не могли бы быть до этого неравными (ведь раньше того, что существует всегда, нет ничего) ; стало быть, очевидно, что возникновение чисел они признают не ради исследования их [природы]. С другой стороны, вызывает затруднение вопрос зо (а кто намерен легко устранить его, тот заслуживает упрека), как относятся элементы и начала к благому и прекрасному; вопрос заключается в том, имеется ли среди этих начал такое, какое мы хотим называть бла-360 гом самим по себе и наилучшим, или нет, но оно позд­нейшего возникновения. Мнение тех, кто рассуждал о божественном, совпадает, по-видимому, с мнением некоторых из нынешних [философов] \ отрицающих подобное начало и утверждающих, что благо и пре­красное появляются только с продвижением природы 35 существующего. Так считают те, кто опасается труд­ности, возникающей, когда, как это делают некоторые, объявляют началом единое. Однако трудность эта воз- Ю91ь пикает не потому, что они началу приписывают благо как наличное в нем, а потому, что единое у них на­чало, а именно начало в смысле элемепта, и что число они выводят из единого. Древние поэты2 рассуждают подобно им вот в каком отношении: они говорят, что царствуют и управляют не первые боги, например Ночь и Небо, пли Хаос, или Океан, а власть принадлежит 5 Зевсу. Говорить такое им приходится потому, что, по их мнению, правители существующего меняются, хотя но крайней мере те из поэтов, чьи сочннепия разно­родны, т. е. кто не обо всем говорит в форме мифа; например, Ферекид3 и некоторые другие считают пер­вое породившее наилучшим, и точно так же маги4 и ю некоторые из позднейших мудрецов, например Эмпе-докл и Анаксагор, из коих первый признал элементом дружбу, второй объявил началом ум. А из тех, кто го­ворит, что имеются неподвижные сущности, некоторые утверждают, что само-по-себе-единое есть само-по-себе-благо; однако они полагали, что сущность его — это скорее всего единое5. is Итак, трудность заключается в вопросе, какой из этих двух взглядов правилен. И было бы странно, если первому, вечпому и иаисамодовлеющему именно само это первое — самодовление и вечное сохранение — было бы присуще не как благо. Между тем опо непре­ходяще и самодовлеюще не по какой-либо иной при­чине, кроме той, что оно находится в благом состоянии. Стало быть, говорить, что начало именно таково,— это, го по всей вероятности, истинно, но, чтобы оно было тем же, что единое, и если не им, то по крайпей мере эле­ментом, а именно элементом чисел, — это невозможно. В самом деле, здесь получается большая трудность, во избежапие которой иные отвергли этот взгляд, а именно те, кто признает единое первым началом и элементом, но [только] для математического числа. 361 25 Ведь все единицы становятся в таном случае чем-то благим по существу, и получается огромное множест­во благ6. Кроме того, если эйдосы — числа, то все эйдосы — нечто благое по существу. Но пусть признаются идеи чего бы то ни было7: если они при­нимаются только для того, что есть благое, то идеи не могут быть сущностями; если они принимаются и для сущностей, то благами будут все животпые и растения зо π [вообще] все причастное [идеям]. Таким образом, получаются и эти вот нелепости, и то, что элемепт, противоположный [единому], будет ли это множество пли неравное, т. е. большое и малое, есть само-по-себе-зло (поэтому однп из них8 избегал приписывать единому благо: ведь раз возникновение — из противоположностей, то было бы необходимо, чтобы зло составляло природу мпожества; другие9 же утвер-35 ждают, что неравное составляет природу зла). Отсюда получается, что все существующее, кроме одного — самого-ио-себе-сдиного, — причастпо злу, что числа причастны более чистому злу, нежели [простраист-Ю92а венные] величины10, что зло есть вместилище блага11 и что оно причастпо пагубному [началу] и стремится к нему, ибо одна противоположность пагубна для дру­гой. И если, как мы говорили, материя есть каждая вещь, сущая в возможности (например, для действп-5 тельного огня — огонь, сущий в возможности), то само зло будет благом в возможности. Все эти следствия получаются потому, что опц при-зпают то всякое начало элементом, то противополож­ности — началами, то единое — пачалом, то числа — первыми и отдельно существующими сущностями и эйдосами. ГЛАВА ПЯТАЯ Итак, если одинаково невозможно и не считать ίο благо началом и считать его началом указанным обра­зом \ то ясно, что начала и первые сущпости представ­лены при этом неправильно. Но неправильно понимает и тот, кто начала мирового целого уравпнвает с па­чалом животных и растений2 па том основании, что более совершенное всегда получается из неопределен­ного и несовершенного, почему и утверждает, что и с первыми началами дело обстоит таким же образом, так что само-по-себе-едпное пе есть даже иечто сущее. 362 На самом же деле и у животных и растений есть is совершенные начала, из которых они происходят, ведь человека рождает человек и семя пе есть первое. Не­лепо также полагать, что место возникло3 одновремен­но с математическими телами (ведь место принадле­жит лишь единичпым вещам, поэтому они отделимы друг от друга по месту; математические же предметы пе находятся в каком-либо месте), и утверждать, что 20 эти тела должны где-то находиться, но при этом не сказать, что такое место. Далее, тем, кто утверждает, что существующее воз­никает из элементов и что первое из существующего — числа, следовало бы разобрать, какими разпыми спосо­бами одно возникает из другого, и тогда уже говорить, каким именно образом число возникает из начал. Через смешеште ли? Но пе все допускает смешение, а возникающее [через смешепне] отлично [от своих 25 элементов], и [тогда4] единое пе существовало бы от­дельно и не было бы чем-то самосущнм; между тем они этого хотят. А может быть, через сложепие, как слог? По тогда должно быть и положение5 [элемептов], и тот, кто мыслит [число], должен будет единое и мпогое мыс­лить отдельно. Тогда число будет вот этим — единицей и множеством или единым и перавпым. И так как «быть из чего-то» — в одном смысле значит 30 происходить из того, что входит в состав вещи, а в дру­гом пет, то каким из этих двух способов получается число? Из чего-то как из своих составпых частей происходит лишь то, что подвержено возпикновепню. А может быть, число происходит так, как из семени? Но невозможно, чтобы от неделимого что-то отделилось. А может быть, как из противоположного ему, не со­храняющегося [при его возникповепии]? Но то, что так возникает, состоит и из чего-то другого, что со- 35 храияется6. Стало быть, так как одип7 считает ндоь единое противоположным многому, другой8 — проти­воположным перавному, принимая едипое за рав­ное, то, надо полагать, число получается как бы из противоположностей; значит, должно было бы быть что-то иное, из чего как из сохраняющегося и из одной противоположности состоит или возникло число9. Кроме того, почему же все остальное, что возникает из противоположного ему пли чему есть противоположное, 363 уничтожается, даже если оно и состоит из всего этого 5 противоположного, а число не уничтожается? Об этом ничего не говорится. И все же противоположное вещи уничтожает ее, и будучи и не будучи составной частью ее, как вражда уничтожает смесь 10 (хотя это не дол­жно было бы быть: ведь не смеси опа противопо­ложна п). Не указано также, каким из этих двух способов числа бывают причинами сущностей и бытия: так ли, как пределы (например, как точки для пространствен­но ных величин), а именно как Эврит12 устанавливал, какое у какой вещи число (например, это вот — число человека, а это — число лошади; и так же как те, кто приводит числа к форме треугольника и четырехуголь­ника, оп изображал при помощи камешков формы (жнвотпых) и растений), или же числа суть причины потому, что созвучие есть числовое соотношение, и точно так же человек и каждая из других вещей? *5 Но каким образом свойства — белое, сладкое и теплое — суть числа? Что числа пе сущности и не причины формы — это ясно, ибо соотношение есть сущпость, а число — [число какой-то] материи. Так, для плоти пли кости сущность есть число в том смысле, что три части составляет огонь и две — земля. И число, каково бы оно пи было, всегда есть число чего-то: либо число ча­стей огня, либо число частей земли, либо число единиц. 2о Сущность же означает, что в смеси имеется такое-то количество [одного вещества] против такого-то коли­чества [другого]; по это уже пе число, а соотношение смеси телесных чисел или каких бы то пи было дру­гих. Таким образом, число — число вообще или слагаю­щееся из [отвлеченных] единиц — не есть ни дейст­вующая причина, ни материя13, ни соотношение, ни 25 форма вещей. Но конечно, оно и не целевая при­чина. ГЛАВА ШЕСТАЯ Можно было бы также поставить вопрос, какая польза от чисел в том, что смешение выражено в числе — либо в легко исчисляемом1, либо в нечетном. На самом деле, смесь меда и молока нисколько не станет более целительной, если их соотношение будет равно 3:3, а она была бы более полезна, если бы без 364 всякого [определенного] соотношения сделали ее бо- зо лее жидкой, чем если соотношение смеси выражено определенным числом, но напиток будет крепким. Да­лее; соотношения смеси заключаются в сложении чи­сел, а не в [умножешш] чисел, например: 3 + 2, а не 3X2. Ведь при умножешш должен сохраняться один и тот же род и, следовательно, должен измеряться че­рез 1 тот ряд, который может быть выражен через 1X2X3, и через 4 — тот, который может быть выражен через 4X5X6; поэтому все произведения, [в кото­рые входпт один и тот же множитель], должны изме­ряться этим мпожителем. Следовательно, не будет чис­лом огня 2X5X3X6 и η то же время числом воды 2X3. зг> А если необходимо, чтобы все было связано с чпс- нюза лом, то необходимо, чтобы мпогое оказывалось одпнм и том же, и одно и то же число — для вот этой вещи и для другой. Так есть ли здесь число причина и бла­годаря ли ему существует вещь или это не ясно? На­пример, имеется некоторое число движений Солнца, и в свою очередь число движений Луны, и число для 5 жизни и возраста у каждого живого существа. Так что же мешает одним из этих чисел быть квадратными, другим — кубическими, в одних случаях равными, в других — двойными? Ничто этому не мешает, скорее необходимо [вещам] вращаться в этих [числовых от­ношениях], если все связано с числом. А кроме того, под одно и то же число могли бы подходить различные вещи; поэтому если для нескольких вещей было бы ю одно и то же число, то опи были бы тождественны друг другу, принадлежа к одному и тому же виду числа; например, Солнце и Луна было бы одним и тем же. Однако на каком основании числа суть при­чины? Есть семь гласных, гармонию дают семь струн, Плеяд имеется семь, семи лет животные меняют зубы (по крайней мере некоторые, а некоторые нет), было семь вождей против Фив. Так разве потому, что число таково по природе, вождей оказалось семь или Плеяды is состоят из семи звезд? А может быть, вождей было семь, потому что было семь ворот, или по какой-ни­будь другой причине, а Плеяд семь по нашему счету, а в Медведице — по крайней мере двенадцать, другие же насчитывают их больше; и X, Ps, Ζ2 они объявляют созвучиями, и так как музыкальных созвучий три, то 20 и этих звуковых сочетаний, по их мнению, тоже три, 365 а что таких сочетаний может быть бесчисленное мно­жество, это их мало заботит (ведь GR также можно было бы обозначать одним зпаком). Если же [они ска­жут, что] каждое из этих сочетаний есть двойное по сравнению с остальными [согласными], а другого та­кого звука нет, то причина здесь в том, что при нали­чии трех мест [для образования согласных]3 в каждом из них один [согласпый] звук присоединяется к звуку S, и потому двойных сочетаний только три, а пе потому, 25 что музыкальных созвучий три, ибо созвучий имеется больше, а в языке больше таких сочетаний быть пе мо­жет. В самом деле, эти философы напомипают древних подражателей Гомера, которые мелкие сходства видели, а больших пе замечали. Некоторые же говорят, что та­ких сходств много, например: из средних струн одпа выражена через девять, другая — через восемь, и точно так же эпический стих имеет семнадцать слогов, рав-зо пяясь по числу этим двум струнам, и скандирование 109зь дает для его правой4 части девять слогов, а для левой — восемь; и равным образом утверждают, что расстояние в алфавите от альфы до омеги равно расстоянию от са­мого низкого звука в флейтах до самого высокого, при­чем у этих последних число равно всей совокупной s гармонии небес. И можно сказать, что никому бы не» доставило затруднения указывать и выискивать такие сходства у вечных вещей5, раз они имеются и у вещей преходящих. Но эти хваленые сущности6, которые имеются у чи­сел, равно как пх противоположности и вообще все от­носящееся к математике, так, как о них говорят неко­торые, объявляя их причинами природы, — все они, по крайней мере при таком рассмотрении, ускользают из ю рук (ведь ничто среди пих не есть причина пп в одном из тех значений, которые были определены для начал). [Сторонники этого взгляда] считают, однако, очевид­ным, что [в числах] имеется благо, что в ряду прекрас­ного паходится нечетное, прямое, квадратное и степени некоторых чисел (совпадают же, говорят они, времепа года и такое-то число) и что все остальное, что они сва-15 ливают в одну кучу на основе своих математических умозрений, имеет именно этот смысл. Потому опо и по­ходит па случайные совпадения. Действительно, это случайности, пусть даже близкие друг к другу, а со­ставляют они одно, лишь поскольку имеется какое-то 366 соответствие между иими, ибо в каждом роде сущего есть нечто соответствующее чему-то: как у линии пря­мое, так у плоскости, пожалуй, ровное, у числа — нечет- 2о ное, а у цвета — белое. Далее, числа-эидосы не составляют причины для гармоничного и тому подобного (ибо эти числа, будучи равными между собой, различаются по виду: ведь и единицы у них разные) ; значит, по крайней мере из-за отого нет нужды признавать эйдосы. Вот какие выводы следуют из этого учения, и их можно было бы привести еще больше. Но уже то, что 2* объяснить возникновение чисел столь мучительно и что свести концы с концами здесь невозможно, свидетель­ствует, по-видимому, о том, что математические пред­меты вопреки утверждениям некоторых нельзя отде­лять от чувственно воспринимаемых вещей и что они не начала этих вещей. О ДУШЕ КНИГА ПЕРВАЯ ГЛАВА ПЕРВАЯ Призпавая познание делом прекрасным и достой- 402а ным, но ставя одно знание выше другого либо по сте­пени совершепства, либо потому, что оно знание о бо­лее возвышенном и удивительном, было бы правильно по той и другой причине отвести исследованию о душе одно из первых мест. Думается, что познание души много способствует познанию всякой истины, особеппо 5 же познанию природы. Ведь душа есть как бы начало { живых существ. Так вот, мы хотим исследовать и по­знать се природу и сущпость, затем ее проявления, из которых одни, надо полагать, составляют ее собствен­ные состояния, другие же присущи — через посредство души — и живым существам2. ю Добиться о душе чего-пибудь достоверного во всех отношениях и безусловно труднее всего. Поскольку искомое обще многим другим [знаниям] — я имею в виду вопрос о сущности и о сути вещи (totiesti) 3,— можно было бы, пожалуй, предположить, что есть ка­кой-то один путь познания всего того, сущность чего мы хотим познать, так же как есть один способ пока-аать привходящие свойства вещи, так что следовало бы 15 рассмотреть этот путь познания. Если же нет какого-то одного и общего пути познания сути вещи, то стано­вится труднее вести исследование: ведь нужпо будет найти для каждого предмета какой-то особый способ. И даже когда станет ясно, что этот способ есть доказа­тельство, деление4 или какой-нибудь другой путь по- 2о знания, остается еще много затруднений и возможных ошибок; надо подумать о том, из чего исходить: ведь для разного начала различны, например для чисел и плоскостей. 371 Быть может, прежде всего необходимо определить, к какому роду [сущего] относится душа и что она та­кое; я имею в виду, есть ли она определенное нечто (tode ti) 5, т. е. сущность, или же качество, или количе-25 ство, или какой-нибудь другой из различенных нами родов сущего (kategoriai); далее, относится ли она к тому, что существует в возможности, или, скорее, есть некоторая энтелехия: ведь это имеет немаловаж­ное значепие. ,2Ь Следует также выяснить, состоит ли душа из частей или пет и однородны ли все души или нет. И если не однородны, то отличаются ли они друг от друга по виду или по роду. Это нужно выяснить потому (пуп), что те, кто говорит о душе и исследует ее, рассматривают, по-видимому, лишь человеческую душу6. Не должно ус-5 кользать от пас и то, одпо ли определение души, как, например, определение живого существа одно, или душа каждого рода имеет особое определение, как, на­пример, душа лошади, собаки, человека, бога (живое же существо как общее есть либо пичто, либо нечто последующее7. Подобным же образом обстоит дело и со всякой другой высказываемой общпостыо). Далее, если имеется не множество душ, а только части души, то возникает вопрос: нужно ли сначала исследовать ίο всю душу или ее части? Трудно также относительно частей определить, какие из них различаются между собой по природе и нужно ли сначала исследовать ча­сти или же виды их деятельности (например, мышле­ние или ум, ощущение или способность ощущения). И точно так же относительно других способностей души. Если же нужно сначала исследовать виды ее деятельности, то опять-таки можно было бы поставить 15 вопрос, не следует ли сначала рассмотреть то, что пм противолежит, например: ощущаемое прежде способно­сти ощущения, мыслимое — прежде мыслительной спо­собности. По-видимому, полезно не только знать суть вещи для исследования причин привходящих свойств сущностей, как, например, в математике: что такое прямое, кривое, что такое линия и плоскость для выяс-20 неиия того, скольким прямым равны углы треуголь­ника, но и обратное: знание привходящих свойств вещи весьма много способствует познанию ее сути. В самом деле, когда мы благодаря нашей способпости представ­ления в состоянии [мысленно] воспроизвести привхо-372 дящие свойства вещи, все или большинство, мы можем самым надлежащим образом говорить также о сущно- 25 сти. Ведь начало всякого доказательства — это [уста­новление] сути вещи. Таким образом, ясно, что можно *°за было бы назвать диалектическими8 и пустыми все те определения, при помощи которых не только пельзя объяснить привходящие свойства, по даже нелегко со­ставить предположения о них. Вызывает затруднение и [изучение] состояний души: все ли они принадлежат также и тому, что обла­дает ею, или есть среди них нечто присущее лпшь са­мой душе. Это, копечио, необходимо выяснить, хотя π 5 не легко. В большинстве случаев, очевидно, душа ни­чего не испытывает без тела и не действует без него, например: при гневе, отваге, желании, вообще при ощущениях. Но больше всего, по-видимому, присуще одной только душе мышление. Если мышление есть некая деятельность представления или не может проис­ходить без представления, то и мышление не может быть без тела. Если же имеется какая-нибудь деятель- ю ность или состояние, свойственные одной лишь душе, то она могла бы существовать отдельпо от тола. А если нот ничего присущего лишь ей одной, то, значит, она не может существовать отдельно, а с пей дело обстоит так же, как с прямой линией, которая, поскольку она пря­мая, имеет много привходящего, например то, что она может касаться медного шара лишь в одной точке; однако прямая линия будет касаться его не как от­дельно существующая: ведь она неотделима от тела, is поскольку она всегда существует вместе с тем или иным телом. По-видимому, все состояния души свя­заны с телом: пегодование, кротость, страх, сострада­ние, отвага, а также радость, любовь и отвращение; вместе с этими состояниями души испытывает нечто и тело. Иногда бывает так, что человека постигает боль­шое и очевидное горе, а он не испытывает ни возбуж- *о дения, ни страха; иногда же маловажные и незначи­тельные поводы вызывают волнение, а именно когда тело приходит в возбуждение и оказывается в таком состоянии, как при гневе. Это еще более очевидно в тех случаях, когда не происходит ничего такого, что должно было бы возбудить страх, и тем не менее приходят в состояние человека, испытывающего страх. Если дело обстоит так, то ясно, что состояния души имеют свою 373 основу в материи (logoi enyloi). Поэтому их определе­ния должны быть именно такого рода, например: гнев — это некоторое движение такого-то тела (или его части, или его способности), вызвапное тем-то ради того-то. Вот почему изучение всей души или такого рода состоянии ее есть дело рассуждающего о природе. Одпако рассуждающий о природе и диалектик по-раз­ному определили бы каждое из этих состояний души, например, что такое гнев. А имеппо: диалектик опреде­лил бы гнев как стремление отомстить за оскорбление или что-нибудь в этом роде; рассуждающий же о при­роде — как кипение крови или жара около сердца. Последний приводит в объяснение материю, первый — форму и сущность, выраженную в определении (logos). Ведь сущность вещи, выражепная в определении, есть се форма, и если вещь имеется, то форма необходимо должна находиться в определенной материи; например, сущность дома, выраженная в определении, такова: дом есть укрытие, защищающее от разрушительных дейст­вий ветров, дождей и жары; другой же скажет, что дом состоит из камней, кирпичей и бревен, а третий будет говорить о форме в них, имеющей такие-то цели. Итак, кто из них есть рассуждающий о природе? Тот ли, кто касается лишь материи, не обращая внимания на выраженную в определении сущность, или тот, кто ка­сается только ее? Или же скорее тот, кто исходит из того и другого? Но кто же такой в таком случае каж­дый из первых двух? Разве есть такой, кто изучал бы состояния материн, пс отделимые от пее, и пе рассмат­ривал бы их как отделимые? Рассуждающий же о при­роде изучает все виды деятельности и состояния такого-то тела и такой-то материи. А то, что пе таково, изучает другой, при случае — сведущий в искусстве, например строитель или врачеватель; свойства же, ко­торые хотя и неотделимы от тела, по, поскольку опп пе состояния определенного тела и берутся отвлечеппо от тела, изучает математик; отделенное же от всего телесного как таковое изучает тот, кто занимается пер­вой философией. Но нужно вернуться к исходпой точке пашего рас­суждения. Мы сказали, что состояния души неотделимы от природной материи живых существ так, как неотде­лимы от тела отвага и страх, а не в том смысле, в ка­ком неотделимы от тел линия и плоскость 9, 374 ГЛАВА ВТОРАЯ Приступая к исследованию души, необходимо вме- 20 сте с тем при возникновении трудных вопросов, кото­рые подлежат выяснению в дальнейшем, принимать во внимание мнения о душе, высказанные предшествен­никами, чтобы позаимствовать у них сказанное пра­вильно и избежать всего, что ими сказано неправильно. Началом этого исследования будет изложение того, что больше всего считается свойственным душе но 25 природе. Одушевленное более всего отличается от не­одушевленного, по-видимому, двумя [признаками] : движением и ощущением. Поэтому от предшественни­ков до нас дошли, пожалуй, два мнения о душе. Действительно, некоторые утверждают, что душа есть главным образом и прежде всего нечто движущее; но, полагая, что педвижущесся сахмо ие может приво- зо дить в движение другое, они причислили душу к тому, что движется. Поэтому Демокрит утверждает, что душа есть некий огонь и тепло. А имепно: из всего бескопеч- *о4н ного множества фигур π атомов шаровидные атомы, говорит он,— это огонь и душа, они подобны так на­зываемым пылинкам в воздухе, которые видны в сол­нечных лучах, проникающих через узкую щель; обра­зуемую ими смесь всякого рода семяп он называет элементами всей природы. Подобпым же образом тол- 5 кует Левкипп. Оба опи считают шаровидпые атомы душой, потому что атомы такой формы больше всех в состоянии проникать повсюду и, сами будучи приве­денными в движение, двигать и остальное; при этом оба полагают, что именно душа сообщает живым су­ществам движепие. Поэтому с дыханием, но их мне­нию, кончается жизнь. Имепно, когда окружающий воздух сжимает тела и вытсспяет атомы (schemata), 1ϋ которые сообщают живым существам движение тем, что сами они пикогда не находятся в состоянии покоя, возникает защита — благодаря дыханию входят извне другие атомы, которые препятствуют выходу содержа­щихся в живых существах атомов, противодействуя этому сжатию π затвердепию. И живые существа жи- 15 вут до тех пор, пока они в состоянии это делать. Сказанное [о душе] пифагорейцами имеет, по-види­мому, тот же смысл. Некоторые из них утверждали, что пылинки в воздухе и составляют душу, другие же — 375 что душа есть то, что движет эти пылинки. Такое мнение о пылинках было высказано потому, что они го кажутся непрерывно движущимися даже при полном безветрии. Таковы взгляды π тех, кто говорит, что душа есть само себя движущее 1. Ведь все они, по-видимому, счи­тают, что движение более всего свойственно душе и что все остальное приводится в движепие душой, душа же движет самое себя; дело в том, что они пе видели такого движущего, которое само бы пе двигалось. 25 Подобным же образом и Анаксагор говорит, что душа — это то, что движет, и как будто еще кто-то сказал, что ум привел все в движение, но высказал это пе совсем так, как Демокрит. А именно: Демокрит просто утверждал, что душа и ум — одпо и то же: ведь истинно, мол, то, что нам является. Поэтому Го-зо мер, по его мнению, правильно изобразил, как Гектор лежит с помутившимся умом2. В самом деле, Демок­рит пе рассматривает ум как способность для постиже­ния истины, а считает, что душа и ум — одно и то же. 404ь Анаксагор высказывается об этом менее ясно. Действи­тельно, часто он называет ум причиной прекрасного и справедливого, а ипой раз оп говорит, что ум есть душа, так как ум, мол, присущ всем живым существам, большим и малым, высшим и низшим. Между тем 5 очевидно, что во всяком случае то, что называют умом в смысле разумения, не присуще одинаково всем жи­вым существам, даже пе всем людям. Таким образом, те, кто обращал свое внимание на способность одушевлеппого существа к движению, при­знавали, что душа есть нечто в высшей степени подвиж­ное. Те же, кто обращал свое внимание на познание и на чувственное воспринимание [одушевленным сущест­во вом] сущего, причисляли душу к началам, при этом одни из них считали, что этих начал много, другие считали, что начало одно —душа; так, например, Эм-педокл считал, что душа состоит из всех элементов и что каждый из них есть душа. Он говорит: Землю землею мы зрпм, π воду мы видпм водою, Дивным эфиром эфир, огнем же огонь беспощадный. Так же любовью любовь и раздор ядовитым раздором3. Подобным образом и Платой изображает в «Тимее» душу как состоящую из элементов, ибо подобное, го­ворит он, познается подобным, вещи же происходят из 370 начал. Такое же определение дано и в сочинении о фи­лософии4: само-по-себе-живое (ayto to dzoon) состоит из идеи единицы и первоначальной длины, ширины и 2о глубины, остальное5— подобным же образом. Кроме того, Платон говорит и ипаче: ум есть единица, зна­ние — двоица (так как оно [стремится] к единству в одном направлении), мнение есть число-плоскость, ощу­щение — число-телесное6. Ведь числами он называл самые эидосы и начала, состоят же числа из элементов. 25 Что касается вещей, то одни из них постигаются, мол, умом, другие — знанием, третьи — мнением, четвер­тые — ощущением, а эти числа и суть эидосы вещей. А так как душа представлялась способной и при­водить в движение и познавать, то некоторые7 при­знали душу сочетанием обеих способностей, объявив ее само себя движущим числом. ·™ Что касается пачал, то имеется разногласие — ка­ковы они и сколько их,— главным образом между те­ми, кто считает их телесными 8, и теми, кто признает их бестелесными 9, и также между этими и теми, кто, смешав телесное с бестелесным, объявляет начала со- *05а стоящими из обоих10. Имеется разногласие и относи­тельно их числа. Одни признают лишь одно начало, другие — несколько. Сообразно со взглядами на начала они объясняют и душу, ибо не противно разуму усмат­ривать природу первых пачал в способности приводить в движение. Вот почему некоторые полагали, что душа есть огонь. Ведь огонь состоит из тончайших частиц 5 и есть наиболее бестелесный элемент; кроме того, прежде всего он и находится в движении и приводит в движение остальное. Демокрит, со своей стороны, высказался с еще боль­шей проницательностью, объяснив, почему каждая душа обладает обоими этими свойствами11. В самом деле, по его мнению, душа — то же самое, что и ум, а ум состоит из первичных и неделимых тел и способен к движению *° благодаря мелкости и фигуре своих частиц. Из всех фигур, говорит он, наиболее подвижна шаровидная, а таковы и ум и огонь. Анаксагор, по-видимому, считал, что душа и ум не одно и то же, как мы уже сказали раньше, но рас­сматривает их как имеющие одинаковую природу12, разве только то, что главным образом ум он признает *5 началом всего. Он по крайней мере утверждает, что из 377 всего сущего только ум прост, песмешан и чист lâ. Од­ному и тому же началу он приписывает π то и другое: и познание и движение, говоря, что ум все привел в движение. По-видимому, и Фалес, по тому, что о нем рассказы­вают, считал душу способной приводить в движение, ибо утверждал, что магнит имеет душу, так как дви­жет железо. 20 Диоген, как и некоторые другие, полагал, что душа есть воздух, считая, что воздух состоит из тончайших частиц π есть начало [всего]; благодаря этому душа познает и приводит в движение: она познает, поскольку воздух есть первое и все остальное происходит из него; она способна к движению, поскольку воздух — самое тонкое. 25 И Гераклит утверждает, что душа есть начало, по­скольку она, мол, есть испарение, из которого состав­ляется все остальное. Кроме того, она нечто в высшей степени бестелесное и непрестанно текучее; подвижное же познается подвижным. Что все сущее находится в движении, предполагал и он и большинство. Такого же приблизительно взгляда на душу при­держивался, кажется, и Алкмеон. А именно: онутвер-зо ждает, что она бессмертна, потому что сходна с бес­смертными существами. А бессмертие ей присуще, по­скольку она находится в постоянном движении. Ведь все божественное14 находится всегда в непрерывном 405ь движении: Лупа, Солнце, звезды и все небо. Некоторые из тех, кто мыслил более грубо, даже утверждали, что душа есть вода, как, например, Гип-пои 15. Они пришли к этому убеждению, надо полагать, имея в виду семя, которое у всех живых существ влажно, ибо тем, кто утверждал, что душа есть кровь, 5 Гпипон возражал, указывая, что семя есть первичная душа, а пе кровь. Другие же, как Критпй 16, утверждали, что душа есть кровь, считая, что ощущения более всего свойст­венны душе, а присущпость их душе объясняется при­родой крови. Таким образом, все элемепты, кроме земли, нашли себе сторонника. Землю никто не объявлял душой, ίο разве только если кто говорил, что душа состоит из всех элемептов или что она совокупность всех 17. Итак, все философы, можно сказать, определяли 378 душу тремя [признаками] : движением, ощущением, бестелесностью. Каждый нз этих [признаков] возво­дится к началам. Поэтому даже те, кто определяет ее через познавание, изображают душу как элемент или как состоящую из элементов, при этом опи все выска­зываются почти одинаково, за исключением одного 18: в самом деле, они утверждают, что подобное познается 15 подобным. Поскольку же душа познает все, она, по их мнению, состоит из всех начал. Таким образом, те, кто признает одну причину и один элемент, считают и ду­шу чем-то одним, например огнем или воздухом. При­знающие же много начал считают и душу состоящей из многих начал. Только один Анаксагор утверждает, 20 что ум ничему не иодвержеп и ни с чем другим ничего общего пе имеет. Но каким образом и по какой причине ум, будучи таким, познает — этого он сам пе сказал, и из его слов это неясно. А те, кто признает противопо­ложности в началах 19, считают, что и душа состоит из противоположностей; те же, кто признает одну нз про­тивоположностей 20, например теплое, или холодпое, ** или нечто вроде этого, признают и душу одной из про­тивоположностей. Вот почему опи ссылаются при этом и на имена: один, те, кто называет душу теплом, от тепла производят назвапие жизни21; другие, те, кто называет душу холодом, утверждают, что душа полу­чает свое наименование от «дыхания» η «охлажде­ния» 22. Таковы дошедшие до пас взгляды на душу и основания этих взглядов. зо ГЛАВА ТРЕТЬЯ Итак, прежде всего надо рассмотреть движение. Водь быть может, не только неправильно, что сущность души такова, как о ней утверждают те, кто признает ее чем-то движущим само себя или способным приво- 40üa дить в движение, но и присущность ей движения есть нечто несообразное. Действительно, уже раньше было сказано, что вовсе нет необходимости, чтобы движущее само двигалось. Все движется двояким образом — или при посредстве другого, или само по себе; мы называем движущимся при посредстве другого все, что движется потому, что 5 оно паходится на движущемся, например корабелыш-ков; ведь последние не так движутся, как судно; оно 379 движется само по себе, а те — потому, что находятся на движущемся. Это видно, если смотреть на части их тела: ведь свойственное ногам движение есть хож­дение, оно-то и присуще людям, но этого движения ю нет у корабельников во время плавания. Поскольку двояко говорится о движущемся, рассмотрим теперь, движется ли душа сама по себе пли она только при-частна движению. Так как имеется четыре вида движений: перемеще­ние, превращение, убывание и возрастание,— то душа должна была бы иметь или одно из этих движений, или несколько, или все. Если душа движется не привходя-15 щим образом, то движение должно быть ей присуще но природе, а если движение, то и место: ведь все назван­ные движения происходят в каком-то месте. Но если сущность души заключается в том, что она сама себя движет, то движение ей будет присуще не привходящим образом, как, например, белому или имеющему размер в три локтя: ведь и последние движутся, но привходя­щим образом, а именно потому, что движется тело, 2о которому они присущи; поэтому они не занимают ме­ста, у души же оно должно быть, если только душа от нрироды причастна движению. Далее, если движение присуще душе от природы, то она могла бы быть приведена в движение и посторон­ней силой, а если бы посторонней силой, то и от при­роды 1. Так же обстоит дело и с покоем. Ведь куда вещь стремится от природы, там же она от природы находится в покое. И точно так же: куда вещь дви­жется под действием посторонней силы, там же она 25 под действием посторонней силы находится в покое. Каковы же будут движения души и состояния ее покоя под действием посторонней силы — это нелегко объяс­нить даже тем, кто склонен к вымыслам. Далее, если движение души будет совершаться вверх, то она будет огнем; если же вниз — то землей: ведь так движутся эти тела. То же самое можно ска­зать и о промежуточных элементах. зо Кроме того, так как совершенно очевидно, что душа движет тело, то естественно предположить, что она вы­зывает те же движения, какими и сама движется. А если так, то правильно сказать и обратное: что каким движением движется тело, таким движется и сама 40бь душа. Тело же движется в пространстве. Таким обра-380 зом, и душа должна двигаться в соответствии с телом, перемещаясь или вся в целом, или отдельными своими частями. Если это возможно, то было бы также воз­можно, чтобы душа, выйдя из тела, снова вернулась в него. Из этого следовало бы, что живые существа, умерев, могли бы ожить. Движение души было бы при- 5 входящим, если бы оно совершалось под действием че­го-то иного: ведь живое существо может быть толкаемо посторонней силой. Однако то, что по своей сущности движет само себя, не должно двигаться под действием чего-то другого (разве что привходящим образом), по­добно тому как благое само по себе не может быть бла­гим через другое или благое через само себя — благим ради иного. Кто-цибудь мог бы сказать, что скорее ю всего душа — если только она приводится в движение — движется под действием чувственно воспринимаемого. Но и в том случае, если душа действительно движет самое себя, она и сама должна была бы быть приве­дена в движение; так что если всякое движение есть то или иное отклонение движущегося, поскольку оно движется, то и душа отклонялась бы от своей сущно­сти, если только она не движет себя привходящим образом, а движение свойственно ее сущности самой is по себе. Некоторые утверждают, что душа движет тело, в котором она находится, потому что она сама движется. Таково мнение Демокрита, сходное с высказыванием постановщика комедий Филиппа 2 о том, что Дедал со­общил движение деревянному изваянию Афродиты, влив в него ртуть. Подобное говорит и Демокрит. А именно: он утверждает, что неделимые шарообразные 2о тельца, которые по своей природе никогда не остаются и состоянии покоя, двигаясь, влекут за собой и приво­дят в движение все тело. Мы спросим: эти ли недели­мые тельца вызывают и покой? Трудно, да и невоз­можно сказать, как это может произойти. Вообще душа, надо полагать, движет живое существо не так, а неко- 25 торым решением и мыслью. Подобным же образом и Тимей 3 объясняет естест­венными причинами, как душа движет тело. А имен­но: благодаря тесной связи с телом душа собственным движением движет и тело. Душа, по его мнению, со­ставлена из элементов и разделена в соответствии с гармоническими числами. Для того чтобы сообщить ей 381 зо врожденное чувство гармонии и чтобы Вселенная дви-407а галась равномерно, [демиург] прямую линию превра­тил в круговую. При этом, разделив один круг на два круга, соприкасающиеся в двух точках, он снова один из них разделил на семь кругов, дабы круговращения неба были движениями души4. Прежде всего неправильно утверждать, что душа есть пространственная величина. Ведь ясно, что Тимей хочет представить душу мира такой, каков так назы-5 ваемый ум, а не такой, какова, например, ощущающая душа или выражающая желания, ибо движение послед­них не круговое. Ум же един и непрерывен, как мыш­ление; мышление же — это мысли, а мысли едины в том смысле, что следуют друг за. другом наподобие числа, но не как пространственная величина. Поэтому и ум непрерывен пе таким образом, а он либо не имеет частей, либо не так непрерывен, как простран-10 ственная величина. В самом деле, если бы ум был пространствеппой величиной, как бы он мыслил любую из своих частей? Частей в смысле пространственных величин или в смысле точек, если и точку следует на­зывать частью [пространственной величины]? Если в смысле точек, а их бесчисленное множество, то ясно, что опи никогда не будут пройдены умом до конца. Если же в смысле пространственных величин, то ум часто или бесконечное число раз будет мыслить одно is и то же. Между тем очевидно, что можно мыслить что-то один раз. А если уму достаточно коснуться пред­мета одною из своих частей, то зачем ему совершать круговое движение или вообще для чего обладать про­странственной величиной? Если же для того чтобы мыслить, необходимо коснуться предмета всем кругом, то какое будет иметь значение прикосновение отдель­ными частями? Далее, как может делимое мыслить неделимое или неделимое — делимое? Необходимо, од-20 нако, чтобы ум был таким кругом. Ведь движение ума — это мышление, а движение круга — вращение. Если, таким образом, мышление есть круговраще­ние, то ум будет кругом, вращение которого есть мыш­ление. Что же тогда ум будет мыслить постояпно? Ведь мыслить он должен вечно, если круговое вращение вечно. Мысли, направленные па деятельность (prakti-kai), имеют границу (ведь все такие мысли — ради чего-то другого), подобным же образом мысли, паправ-382 лепные на умозрительное (theoretikai), ограничены обоснованиями (logoi). A всякое обоснование есть опре-25 деление или доказательство. Доказательство же ис­ходит из некоего начала и так или иначе имеет свое завершепие в умозаключении или выводе. Если же до­казательства и не доходят до конца, то по крайней мере не возвращаются назад к началу, а всегда, присо­вокупляя средний и крайний термины, идут прямым путем. Между тем круговое движение снова возвра­щается к началу. Что касается определений, то все они имеют свое завершение. 30 Далее, если одно и то же круговое движение повто­рится несколько раз, то придется несколько раз мыс­лить одно и то же. Далее, мышление скорее похоже па покой и оста­новку, нежели на движение. И точно так же умоза­ключение. С другой же стороны, трудпое и вынужденное блаженства не доставляют. Если же движепие не есть сущность души, то душа двигалась бы вопреки своей 40 природе. Также должно было бы быть тягостно для души быть соединенной с телом и не быть в состоянии освободиться от него, более того, она должна была бы избегать его, если только уму лучше не быть связан­ным с телом, как это обычно утверждают 5 и как с этим многие соглашаются. ft Неяспа также причина круговращения неба. Ведь сущность души не может быть причиной этого круго­вого движения, ибо так душа движется лишь привхо­дящим образом; тело также не есть причина этого, скорее душа есть причина движения тела. С другой стороны, и не говорят, что подобное движение присуще душе потому, что оно лучше. И все же бог должен ю был бы побудить душу к круговому движению по той причине, что ей лучше двигаться, чем покоиться, и что двигаться круговым движением лучше, нежели другим. Так как такое рассмотрение более подобает другого рода исследованиям6, то мы теперь его оставим. Од­нако пелепым оказывается и в этом учении, и в боль­шинстве высказываний о душе вот что: эти философы связывают душу с телом и помещают ее в него, не ^ объяспяя при этом, в чем причина этой связи и ка­ково состояние тела; однако такое объяснение, думается, необходимо. Ведь имеипо в силу связи одпо действует, 383 другое иснытывает воздействие, одно приводится в движение, другое движет, а такая взаимная связь не свойственна вещам, случайно соединенным друг с дру-20 гом. Эти философы стараются только указать, какова душа, о теле же, которое должно ее принять, они больше не дают никаких объяснений, словно любая душа может проникать в любое тело, как говорится в пифагорейских мифах. Между тем, по-видимому, каждое тело имеет присущую лишь ему форму, или образ. Эти же философы говорят так, как если бы кто утверждал, что строительное искусство может прони-25 кать в флейту; на самом же деле необходимо, чтобы каждое искусство пользовалось своими орудиями, а душа — своим телом. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Имеется и другое дошедшее до нас мнепие о душе, убедительное для многих не менее, чем изложенные выше, но уже подвергнутое обсуждению и как бы дав­шее о себе отчет в общедоступных сочинениях К Душа, 30 согласно этому мнению, есть некая гармопия, гармо­ния же есть смешение и сочетание противоположно­стей; из противоположностей составлено и тело. Однако гармопия есть определенное соотношение смешаипых частей пли соединение частей, душа же не может быть ни тем пи другим. Далее, приводить в движение не свойственно гармонии, между тем все приписывают )8а это свойство, так сказать, преимущественно душе. Го­ворить о гармонии подобает больше в отношении здо­ровья и вообще в отношении превосходных телесных свойств, нежели в отношении души. Это станет совер­шенно очевидным, если попытаться свести состояпия 5 и действия души к некоторой гармонии, ибо трудпо согласовать их. Далее, говоря о гармонии, мы имеем в виду два ее значения: во-первых, гармония в собствен­ном смысле есть сочетание величин, которым свойст­венны движение и положение, когда они так прилажены друг к другу, что больше уже не могут принять в себя ничего однородного; во-вторых, гармония есть соотно­шение частей, составляющих смесь. Так вот, нет ника­кого разумного осповання приложить какое-либо из этих ю значений к душе. Связь частей тела чрезвычайно легко 384 обнаружить: ведь существуют многие и многообразные сочетания таких частей; а из чего составленным и ка­ким сочетанием следует призпать ум, пли способность ощущения, или способность стремления? Также нелепо считать душу соотношением смеси: ведь смесь элементов в плоти имеет другое соотношение, чем в костях. А то is получится, что имеется мпого душ, расположенных по всему телу, если только все состоит из смеси эле-мептов, а соотпошепие смеси составляет гармонию, т. е. душу. Можно было бы потребовать от Эмпедокла ответа на следующий вопрос, поскольку он утверждает, что каж­дая вещь существует в силу определенного соотноше­ния ее частей: есть ли душа такое соотношение или, *о скорее, нечто иное, находящееся внутри частей тела? Далее, есть ли дружба причина случайного смешения или смешения, имеющего определенное соотношение? И есть ли душа само соотношение или составляет не­что иное помимо него? Вот какие вопросы вызывает это мнение. Если же душа есть нечто отличное от смеси, то почему она уничтожается вместе с плотью 25 и другими частями живого существа? Кроме того, если не всякая часть тела имеет душу, а душа не есть соот­ношение смеси, то что же погибает, когда душа поки­дает тело? Таким образом, из сказаппого ясно, что душа не может ни быть гармонией, пи совершать круговраще- 30 пие. Но, как мы сказали, душа может двигаться при­входящим образом и приводить в движение самое себя, подобпо тому как может двигаться тело, в котором она находится, а тело — приводиться в движение душой; по-другому совершать пространственные движения ей невозможно. Имеется еще больше осповаинй усомниться в том, что душа движется, если обратить внимание на еле- 40 дующее. А имепно: мы говорим, что душа скорбит, ра­дуется, дерзает, испытывает страх, далее, что опа гне­вается, ощущает, размышляет. Все это кажется дви­жениями. И потому можно было бы подумать, что и сама душа движется. Но это вовсе не необходимо, s Ведь если и скорбеть, радоваться, размышлять — это именно движения, и все это означает быть приведен­ным в движение, то такое движение вызывается душой 13 Аристотель, т. 1 385 (например, гнев или страх — оттого, что сердце вот так-то приходит в движение; размышление, быть мо­жет, означает такое вот движение сердца или чего-то ίο шюго; причем в одних случаях происходят перемеще­ния, в других — превращения; какие и как — об этом особый разговор). Между тем сказать, что душа гне­вается, — это то же, что сказать — душа ткет или строит дом. Ведь лучше, пожалуй, не говорить, что душа сочувствует, или учится, или размышляет, а го­ворить, что человек делает это душою, сочувствует, is учится или размышляет, И это не означает, что дви­жение находится в душе, а означает, что оно то дохо­дит до нее, то исходит от нее; так, восприятие от та­ких-то вещей доходит до нее, а воспоминание — от души к движениям или их остаткам в органах чувств. Что касается ума, то он, будучи некоторой сущно­стью, появляется, по-видимому, внутри [души] и не 20 разрушается. Ведь разрушение вызывается главным образом ослаблением в старости; здесь же [с умом] происходит примерно то же, что с органами чувств. В самом деле, если бы старик получил глаз юноши, то он видел бы подобно ему. Таким образом, старение происходит не оттого, что душа претерпела какое-то изменение, а оттого, что претерпело изменение тело, в котором она находится, подобно тому как это бывает при опьянении и болезнях. Мышление и умозрение 25 также слабеют, когда внутри разрушается нечто дру­гое, само же мышление ничему не подвержено. Раз­мышление, любовь или отвращение — это состояния не ума, а того существа, которое им обладает, поскольку оно им обладает. Вот почему, когда это существо по­вреждается, оно и не помнит и не любит: ведь намять и любовь относились не к уму, а к связи [души и тела], которая исчезла. Ум же есть, пожалуй, нечто более божественное и ничему не подверженное. зо Из изложенного очевидно, что душа не может дви­гаться. А если она вообще не движется, то ясно, что она не может двигать самое себя. Из приведенных мнений наиболее нелепо то, будто душа есть само себя движущее число. У тех, кто вы­сказывает это мнение2, указанные выше несообразно­сти вытекают из определения души как движущейся, а особые — из утверждения, будто душа есть число. 386 В самом деле, как же мыслить единицу движущейся, *ояа раз она не имеет пи частей, ни различий? Под дейст­вием чего и каким образом она движется? Если она действительно способна приводить в движение и сама двигаться, то она должна иметь различия. Далее, так как утверждают, что линия, двигаясь, образует плоскость, а точка — линию, то и движения 5 единиц должны составлять линии: ведь точка — это единица, имеющая определенное положение; в таком случае и число-душа находится где-то и имеет опреде­ленное положение. Далее, если от числа отпять некоторое число или единицу, то остается другое число. Между тем расте­ния и многие животные, будучи рассечепы, продол­жают жить и, думается, имеют ту же по виду душу. 10 Кажется, безразлично, говорить ли о единицах или о маленьких тельцах. В самом деле, если гаарики Де­мокрита превратить в точки, оставив только их коли­чество, то среди них будет нечто движущее и нечто движущееся, как в непрерывной величине. Указанное3 происходит не из-за различия в размерах — велики ли они или малы,— а в силу того, что они количество. 15 Поэтому необходимо, чтобы было нечто, что двигало бы эти единицы. Если же душа есть движущее в живом существе, то также и в числе, поэтому душа не может быть и движущим и движущимся, а есть только дви­жущее. Так вот, каким образом единица может быть такой? Ведь ей должно было бы быть присуще какое-то отличие от других единиц. А какое может быть у точ- го ки-едшшцы отличие, кроме различия в положепии? Следовательно, если единицы [души] в теле и точки [тела] различны, то единицы окажутся в том же самом месте: ведь каждая единица займет место точки. Од­нако если в одном и том же месте могут быть две точки, то что мешает тому, чтобы в нем было бесконечное их число? Ведь то, место чего неделимо, само неделимо. Если же точки, находящиеся в теле, составляют число- 25 душу или если число находящихся в теле точек есть душа, то почему не все тела имеют душу? Ведь ка­жется, во всех телах имеются точки, и притом бесчис­ленное множество. Кроме того, как могут точки отде­литься и освободиться от своих тел, если лппии не­разделимы на точки4? зо 13* 387 ГЛАВА ПЯТАЯ Бывает, как мы сказали, что те, кто признает душу само себя движущим числом, высказывают, с одной стороны, то же, что те, кто считает, что душа есть не­кое тело, состоящее из тончайших частиц, а с другой — собственные нелепости, утверждая подобно Демокриту, 409ь будто движепие исходит от души. Ведь если душа на­ходится во всем ощущающем теле, то при предположе­нии, что душа есть пекое тело, необходимо, чтобы в одном и том же месте находились два тела. Для тех, кто говорит, что душа есть число, в одной точке ока­жется много точек или окажется, что всякое тело 5 имеет душу, если только впутрп тела не находится какое-нибудь особое число, т. с. печто отличное от на­ходящихся в толе точек. Получается также, что живое существо приводится в движение числом наподобие того, как происходит движение живого существа по изложенному нами учению Демокрита. Какая, в самом деле, разница, говорят ли о перемещении малепьких 10 шариков, больших единиц или вообще единиц? Ведь и в том и в другом случае необходимо, чтобы живое су­щество двигалось в силу того, что они движутся. А у тех, кто соединяет воедино движепие и число, полу­чаются те же и многие другие такого рода нелепости. Ведь такое соединение не может быть не только опре­делением души, но и ее привходящим свойством. Это станет ясно, если исходя из этого определения поиы-15 таться объяснить состояпия и действия души, такие, как размышления, ощущения, удовольствия, печаль и прочее тому подобное: ибо, как мы раньше сказали, на основапии движения и числа нелегко даже строить догадки об этих состояниях и действиях души. Итак, до пас дошли три взгляда, согласпо которым дается определение души: один утверждали, что [1] 20 душа больше всех способпа приводить в движение по­тому, что она движет самое себя, другие — что [2] она есть тело, состоящее из тончайших частиц, или что она наименее телесна по сравнению со всем остальпым. Мы перебирали почти все связанные с этими определениями затруднения и противоречия. Остается рассмотреть, на каком основании говорится, что [3] душа состоит из элементов *, 388 Высказывается это мнение, чтобы объяснить, как душа воспринимает сущее и как она познает каждую 25 вещь. Но с этим мнением неизбежно связано много не­сообразного. Те, кто придерживается его, считают, что подобное познается подобпым, словно предполагая, что душа — это сами вещи. Но ведь существуют не только элементы, по и многое другое, вернее сказать, беско­нечное число вещей, состоящих из этих элементов. Допустим, что душа познает и воспринимает то, из зо чего состоит каждая отдельная вещь. Но чем душа по­знает или воспринимает составное целое, например: что такое бог, человек, плоть или кость? И точпо так же любое другое составное: ведь не как попало обра­зуют элсмепты каждое из пих, а в определенном соот­ношении и сочетании, как говорит о кости Эмпедокл: По земля преблагая в своих мощиогрудмх горнилах 5 Два из уделов восьми получила от светлой Нестиды2 И от Гефеста3 четыре, в се крупиогрудые горны4. Поэтому пет никакой пользы от того, что элементы будут находиться в душе, если в пей не будет также их соотношений и сочетаний; в самом деле, каждый элемент позпает себе подобное, но ничто не познает кости или человека, если опи не будут также нахо­диться в душе. А что это невозможно, об этом не стоит *° толковать. В самом деле, разве заключает в себе не­доумение вопрос, находится ли в душе камень или человек? И точно так же благое и неблагое? То же рассуждение относится и ко всему остальному. Далее, раз о сущем говорится во многих значениях (оно озпачает то определенное нечто, то количество, или качество, или какой-нибудь другой из уже разли- *5 ченпых родов сущего), то будет ли душа состоять из всех этих родов сущего или пет? Но думаю, нет эле­ментов, которые были бы общи всем этим родам сущего. Не состоит ли душа только из тех элементов, которые образуют сущность? Как же она тогда позпает каждый из других элементов? Или быть может, скажут, что для каждого рода имеются только ему присущие элементы и пачала и из них состоит душа? Стало быть, душа будет и количеством, и качеством, и сущностью. Но 20 невозможно, чтобы из элементов количества состояла сущность, а не количество. Для тех, кто говорит, что душа состоит из всех элементов, вытекают эти и еще другие такого рода несообразности. 389 Так же нелепо, с одной стороны, утверждать, что подобное от подобного ничего не претерпевает, а с другой — что подобное ощущается подобным π подоб­ным познается: ведь те, кто это утверждает, признают, 25 что ощущение есть некое претерпевание и приведение в движение, точно так же как мышление и познание. Сколь много сомнений и затруднений возникает, когда утверждают, как это делает Эмпедокл, что от­дельные вещи познаются телесными элементами, и притом подобное подобным,— это видно из следующего. А именно: те части тела живого существа, которые зо состоят просто из земли, каковы кости, жилы, волосы, 41оь ничего, по-видимому, не воспринимают, следовательно, не воспринимают и себе подобного, но ведь [по этому учению] они должны воспринимать. Далее, у каждого начала, [если придерживаться учепия Эмпедокла], будет больше незнания, чем зна­ния: ведь каждое начало познает что-то одно, многое же, а имепно все остальное, остапется неизвестным ему. Получается, по Эмпедоклу, что бог — паимепее 5 разумное из всех существ, ибо только он пе будет знать один элемент — вражду, смертные же будут знать все: ведь каждый из них состоит из всех элементов. И вообще, почему не все сущее пмеет душу, раз всякое сущее есть либо элемент, либо состоит из одпого элемента, или из нескольких, или из всех? Ибо необхо­димо, чтобы оно познавало или один элемент, пли не­сколько, или все. *° Можно было бы также поставить вопрос: что же объединяет эти элементы? Ведь элементы подобны ма­терии, а самое главное есть то, что их скрепляет, ка­ково бы опо ни было. Однако невозможно, чтобы су­ществовало нечто превосходящее душу и властвующее над ней; еще менее возможно, чтобы существовало не­что превосходящее ум. Ведь разумно считать, что ум есть самое изначальное и по природе главенствующее, а эти философы утверждают, будто элементы суть пер-*5 воначала всего сущего. Все те, кто признает душу состоящей из элементов на том основании, что она познает и воспринимает все сущее, равно и те, кто признает ее больше всех способ­ной приводить в движение, имеют в виду пе всякую душу, ибо не все, что ощущает, способно двигаться: ведь известно, что некоторые живые существа всегда 390 находятся на одном месте, хотя — по крайней мере так 20 считают — душа производит в живом существе един­ственно лишь этот род движении — перемещение. Точ­но так же имеют в виду не всякую душу те, кто счи­тает ум и способность ощущения состоящими пз эле­ментов. Ведь известно, что растения живут, не перемещаясь и не ощущая, и что многие животные не обладают способностью мыслить. Если бы даже кто-нибудь не возражал против этого и счел бы ум и спо- 25 собность ощущения за некоторую часть души, то и в этом случае не было бы сказано что-либо общее ни о всякой душе вообще, ни о какой-нибудь одной в целом. Этим же недостатком страдает и учение, изложен­ное в так называемых орфических песнопениях. А имен­но: в них говорится, что душа, носимая ветрами, появ­ляется из Вселенной при вдыхании. Однако не может 30 это случиться ни с растениями, ни с некоторыми жи- ш* вотными, поскольку не все живые существа дышат. Это упустили из виду те, кто придерживался такого мнения. Если же необходимо признать душу состоящей пз элементов, то не обязательно из всех. В самом деле, достаточно одного из каждых двух противоположных элементов, чтобы он различил сам себя и свою проти­воположность: ведь посредством прямого мы познаем и его и кривое. Именно линейка различает то и дру- s roe, кривое же не есть мерило ни самого себя, ни пря­мого. Некоторые также утверждают, что душа разлита во всем; быть может, исходя из этого, и Фалес думал, что все полно богов5. Такой взгляд вызывает некото­рые сомнения. А именно: почему душа, находясь в воздухе или в огне, не производит живого существа, ю а, находясь в смеси [элементов], производит, хотя, ка­залось бы, в этих двух элементах она лучше. Впрочем, можно было бы спросить: почему душа, находящаяся в воздухе, лучше и бессмертнее, нежели душа живых существ? В обоих случаях6 получается нелепость и нечто противоречащее разуму. Ведь действительно, го­ворить, что огонь и воздух суть живые существа,— *5 это в высшей степени противоречит разуму, а не на­зывать их живыми существами, если они заключают в себе душу, нелепо. Мнение о том, что душа нахо-391 дится в этих элементах, исходит, по-видимому, из того, что целое однородно с частями. Это с необходимостью приводит к утверждению, что и душа однородна с ча­стями, если верпо, что живые существа становятся одушевленными благодаря тому, что они впитывают 20 в себя нечто из окружающего. Но если воздух, рассеи­ваясь, остается однородным, а душа, наоборот, состоит из неоднородных частей, то ясно, что одна часть души имеется в воздухе, другая же пет. Следовательно, не­обходимо, чтобы или душа состояла из однородных ча­стей, или чтобы она не содержалась ни в одной части Вселенной. Из сказанного, таким образом, очевидно, что душе 25 свойственно позпавать не потому, что опа состоит из элементов, а также ясно, что не подобает и неправиль­но говорить, будто опа движется. А так как душе свойственно познавать, ощущать, думать, а также желать и хотеть π вообще ей свойственны стремления, пространственное же движение возникает у живых су­ществ под действием души, и от нее зависят также зо рост, зрелость и упадок, то спрашивается: следует ли *иь приписывать каждое такое состояние всей душе и мыс­лим ли мы, ощущаем, движемся, действуем или пре­терпеваем все остальное всей душой или одно — одной ее частью, другое — другой? И присуща, ли жизнь ка­кой-нибудь одной из этих частей, пли нескольким, или всем, или же есть какая-нибудь другая причина жизни? 5 Некоторые говорят, что душа имеет части7, и од­ной частью она мыслит, другой желает. Но что же тог­да скрепляет душу, если она по природе имеет части? Во всяком случае не тело. Ибо, думается, скорее на­оборот, душа скрепляет тело: ведь когда душа поки­дает тело, оно распадается и сгнивает. Следовательно, если душу делает единой нечто другое, то это другое ίο скорее всего и было бы душой. Но тогда в свою оче­редь необходимо возникает вопрос о нем: едино ли оно или состоит из многих частей? Ведь если оно едино, то почему не допустить сразу, что и душа едина? Если же оно имеет части, то опять необходимо доискиваться, что. такое то, что скрепляет его, и так далее до беско­нечности. Можно было бы поставить вопрос и о частях души: 15 какое значение имеет каждая часть в теле? Ведь если 392 душа в целом скрепляет все тело, то и каждой ее ча­сти надлежит скреплять какую-то часть тела. Но это представляется невозможным, ибо, какую часть и ка­ким образом ум будет скреплять, трудно и вообразить. Известно также, что растения, будучи разрезаны, продолжают жить, равпо и некоторые насекомые, словно каждая такая часть имеет ту же душу если не 20 но числу, то по виду. В самом деле, каждая из этих частей некоторое время имеет ощущения и движется в пространстве. Если эти части и не живут долго, то в этом пет ничего странного: ведь они не имеют орга­нов, чтобы сохранять свою природу. Тем не менее в каждой рассеченпой части имеются все части души, 25 и эти части души однородпы: друг с другом, поскольку они не существуют отдельно друг от друга; с душой в целом, поскольку она делима8. По-видимому, начало [жизни] в растениях также есть некая душа: ведь оно единственное, что обще животным и растениям. II начало это отделимо от начала ощущения, по без него ничто не может иметь ощущения. 3(> КНИГА ВТОРАЯ ГЛАВА ПЕРВАЯ |2а Вот что надлежало сказать о дошедптпх до нас мне­ниях прежних философов о душе« А теперь вернемся s к тому, с чего начали, и попытаемся выяснить, что та­кое душа и каково ее самое общее определение. Итак, под сущностью мы разумеем один из родов сущего; к сущности относится, во-первых, материя, ко­торая сама по себе не есть определенное печто; во-вто­рых, форма или образ, благодаря которым опа уже называется определенным печто, и, в-третьих, то, что состоит из материи и формы. Материя есть возмож-ю ность, форма же — энтелехия \ и нмепно в двояком смысле — в таком, как знание, и в таком, как деятель­ность созерцапня 2. По-видимому, главпым образом тела, и притом естественные, суть сущности, ибо они пачала всех остальных3 тел. Из естественных тел одни наделены жизнью, другие — нет. Жпзпыо мы называем всякое питание, рост и упадок тела, имеющие основание в нем самом (di'aytoy). Таким образом, всякое естественное 15 тело, причастное жизни, есть сущность, притом сущ­ность составная. Но хотя оно есть такое тело, т. с. наделенное жиз­нью, оно не может быть душой. Ведь тело не есть печто принадлежащее субстрату (hypokeimenon), a скорее само есть субстрат и материя. Таким образом, душа 20 необходимо есть сущность в смысле формы естествен­ного тела, обладающего в возможности жпзпыо. Сущ­ность же [как форма] есть энтелехия; стало быть, ду­ша есть энтелехия такого тела. Энтелехия же имеет двоякий смысл: или такой, как зпанпе, пли такой, как деятельность созерцания; совершенно очевпдпо, что душа есть эптелехпя в таком смысле, как знаппе4. 3Θ4 Ведь в силу наличия души имеются и сон, и бодрство­вание, причем бодрствование сходно с деятельностью as созерцания, сон же — с обладанием, но без дсйствова-ння\ У одного н того же человека знание но своему происхождению предшествует деятельности созерца­ния. Именно поэтому душа есть первая энтелехия есте-ствеппого тела, обладающего в возможности жизнью. А таким телом может быть лишь тело, обладающее органами. Между тем части растений также суть орга­ны, правда совершенно простые, как, например, лист 412ь есть покров для скорлупы, а скорлупа — покров для плода, корни же сходны с ртом: ведь и то и другое вбирает пищу. Итак, если нужно обозначить то, что обще всякой душе, то это следующее: душа есть пер­вая энтелехия естественного тела, обладающего орга- 5 нами. Потому и не следует спрашивать, есть ли душа и тело нечто единое, как не следует это спрашивать ни относительно воска и отпечатка на нем, пи вообще относительно любой материи и того, материя чего она есть. Ведь хотя единое и бытие имеют разные значе­ния, но энтелехпя есть единое и бытие в собственном смысле. Итак, сказапо, что такое душа вообще. А именно: 10 она есть сущность как форма (logos), a это — суть бы­тия такого-то тела, подобно тому как если бы естест­венным телом было какое-нибудь орудие6, например топор. А именно: сущностью его было бы бытие топо­ром, π оно было бы его душой. И если ее отделить, то топор уже перестал бы быть топором и был бы таковым лишь по имени. Однако же это только топор. Душа же 15 есть суть бытия и форма (logos) ne такого тела, как топор, а такого естественного тела, которое в самом себе имеет начало движения и покоя. Сказанное нуж­но рассмотреть и в отношении частей тела. Если бы глаз был живым существом, то душой его было бы зре- 20 пие. Ведь зрение и есть сущность глаза как его форма (глаз же есть материя зрения); с утратой зрения глаз уже не глаз, разве только по имени, так же как глаз из камня или нарисованный глаз. Сказанное же о ча­сти тела нужно прилояшть ко всему живому телу. А пмепно: как часть относится к части7, так сходным образом совокупность ощущений относится ко всему ощущающему телу как ощущающему. 25 395 Но живое в возможности — это не то, что лишено души, а то, что ею обладает. Семя же и плод суть именно такое тело в возможности8. Поэтому, как раскалывание [для топора] и видение [для глаза] суть энтелехия, так и бодрствование; а душа есть такая 413а энтелехия, как зрение и сила орудия, тело же есть су­щее в возможности. Но так же как зрачок и зрение составляют глаз, так душа и тело составляют живое существо. Итак, душа неотделима от тела; ясно также, что 5 неотделима какая-либо часть ее, если душа по природе имеет части, ибо некоторые части души суть энтеле­хия телесных частей. Но конечно, ничто не мешает, чтобы некоторые части души были отделимы от тела, так как они не энтелехия какого-либо тела. Кроме того, не ясно, есть ли душа эптелехня тела в том же смысле, в каком корабельпнк есть энтелехия судна, ю Так в общих чертах пусть будет определена и опи­сана душа. ГЛАВА ВТОРАЯ Так как [всякое изучение] идет от пеясного, но более очевидного к ясному и более понятному по смыс­лу \ то нменпо таким образом попытаемся продолжить рассмотрение души. Ведь определение [предмета | должно показать не только то, что он есть, как это 15 делается в большинстве определений, но оно должно заключать в себе и выявлять причину. В пастоящее время определения — это как бы выводы из посылок. Например, что такое квадратура? Превращение разно­стороннего прямоугольпика в равный ему равносто­ронний. Такое определение есть лишь вывод из посы­лок. Утверждающий же, что квадратура есть нахож­дение средней [пропорциональной линии], указывает 2о причину действия. Итак, отправляясь в своем рассмотрении от исход­ной точки, мы утверждаем, что одушевленное отлича­ется от неодушевленного наличием жизни. Но о жизпн говорится в разных значениях, и мы утверждаем, что нечто живет и тогда, когда у него наличествует хотя бы один из следующих признаков: ум, ощущение, дви-25 жение и покой в пространстве, а также движение в смысле питания, упадка и роста. Поэтому, как пола-396 гают, и все растения наделены жизнью. Очевидно, что они обладают такой силой и таким началом, благодаря которым они могут расти и разрушаться в противопо­ложных пространственных направлениях, а именно: не так, что вверх растут, а вниз — нет, но одинаково в обоих направлениях и во все стороны растут все растения, которые постоянно питаются и живут до тех 30 пор, пока способны принимать пищу. Эту способность можно отделить от других, другие же способности смертных существ от нее отделить нельзя. Это очевидно у растении: ведь у них нет ни­какой другой способности души. Таким образом, благодаря этому пачалу жизнь при- 4*зь суща живым существам, по жпвотпое впервые появ­ляется благодаря ощущению; в самом деле, и такое существо, которое не двшкотся и не меняет места, но обладает ощущепнем, мы пазываем животным, а не только говорим, что оио живет. Из чувств всем животным присуще прежде всего осязапие. Подобно тому как способность к питаппю 5 возможна отдельно от осязания и всякого [другого] чувства, так и осязапие возможпо отдельпо от других чувств (растительпой, или способной к питапню, мы называем ту часть души, которой обладают также растения, а все животные, как известно, обладают чув­ством осязания. Какова причина этого, мы скажем позже). Теперь же пусть будет сказано лишь то, что душа 10 есть начало указанных способностей и отличается растительной способностью, способностью ощущения, способностью размышления и движепнем. А есть ли каждая из этих способностей душа или часть души и если часть души, то так ли, что каждая часть отдели­ма лишь мысленно (logo) или также пространствен- 15 но, — на одни из этих вопросов нетрудно ответить, другие же вызывают затруднения. Так же как у неко­торых растений, если их рассечь, части продолжают жить отдельпо друг от друга, как будто в каждом та­ком растеиии имеется одна душа в действительности (entelecheia), a в возможности — много, точно так же мы видим, что нечто подобное происходит у рассечен­ных на части насекомых и в отношении других отли- 20 чительных свойств души. А именно: каждая из частей обладает ощущением и способностью двигаться в 397 пространстве; а если есть ощущение, то имеется · и стремление. Ведь где есть ощущение, там и печаль, π радость, а где опи, там необходимо есть и желание. 25 Относительно же ума и способности к умозрению еще пет очевидности, но кажется, что они иной род души и что только эти способности могут существо­вать отдельпо, как вечпое — отдельно от преходящего. А относительно прочих частей души из сказанного очевидно, что их нельзя отделить друг от друга воп­реки утверждению некоторых2. Что по своему смыслу (logos) они различны —это очевидно. А именно: спо-зо собность ощущения отличиа от способности составлять мнения, если ощущать — одно, а другое — иметь мне­ния. То же можно сказать и о каждой из других спо­собностей, о которых шла речь. Далее, одним жпвотпым присущи все способности, другим лишь некоторые, иным — только одпа (а это 414а и составляет видовое отличие у животных). По какой же причине — это следует рассмотреть в дальнейшем. То же самое и с чувствами. Один животные обладают всеми чувствами, другие — некоторыми, третьи имеют только одпо, самое необходимое — осязание. Далее, о том, чем мы живем и ощущаем, говорится 5 в двух значениях, точно так же как о том, чем мы по­знаем: мы познаем, во-первых, благодаря знанию; во-вторых, душой (ведь мы утверждаем, что познаем бла­годаря тому и другому) ; совершенно так же двояко и то, благодаря чему мы здоровы: во-первых, благо­даря здоровью; во-вторых, благодаря какой-то части тела или всему телу. А из них знание и здоровье есть ίο образ, некая форма, смысл и как бы деятельность спо­собного к ним: знание — способного к познанию, здо­ровье — могущего быть здоровым. Ведь по-видимому, действие способного к деятельности происходит в пре­терпевающем и приводимом в соответствующее состоя­ние. Так вот, то, благодаря чему мы прежде всего жи­вем, ощущаем и размышляем,— это душа, так что она есть некий смысл и форма, а не материя или субстрат. 15 Как уже было сказано, о сущности мы говорим в трех значениях: во-первых, она форма, во-вторых,—мате­рия, в-третьих,— то, что состоит из того и другого; из них материя есть возможность, форма — энтелехия. Так как одушевленное существо состоит из материи и формы, то не тело есть энтелехия души, а душа есть 398 энтелехия некоторого тела. Поэтому правы те, кто по­лагает, что душа не может существовать без тела и не 2<> есть какое-либо тело. Ведь душа есть не тело, а печто принадлежащее телу, а потому опа и пребывает в теле, и именпо в определенного рода теле, и не так, как паши предшественники3 приноравливали ее к телу, не уточняя при этом, что это за тело и каково оно, тогда как мы видим, что не любая вещь восприни­мается любой. Тот же вывод можно получить путем рассуждения. Ведь естественно, что энтелехия каждой 25 вещи бывает только в том, что вещь есть в возмож­ности, т. е. в свойственной ей материи. Итак, из ска­занного очевидно, что душа есть некоторая энтелехия и смысл того, что обладает возможностью быть таким [одушевленным существом]. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Что касается упомянутых способпостен души, то, как мы уже сказали, одним существам опп присущи зо все, другим — пекоторые из ппх, иным — только одпа. Мы назвали растительную способность, способности стремления, ощущения, пространственного движения, размышлении. Растениям присуща только растительпая способность, другим существам — и эта способность, и способность ощущения; и если способность ощу- шь щеиия, то и способность стремления. Ведь стрем­ление— это желание, страсть и воля; все животные обладают по крайней мере одним чувством — осяза­нием. А кому присуще ощущение, тому присуще также испытывать и удовольствие и печаль, и приятное и тя- 5 гостное, а кому все это присуще, тому присуще и же­лание: ведь желание есть стремление к приятному. Да­лее, животные имеют ощущение, вызываемое пищей; именно осязание есть такое ощущение. В самом деле, все животные питаются чем-то сухим и влажным, теп­лым и холодным, а все это воспринимается посредством осязапия. Другие ощущаемые свойства воспринимают­ся осязанием привходящим образом: ведь ни звук, ни ю цвет, пи запах ничего не прибавляют к питанию. Что касается вкуса, то он одно из осязательных ощущении. Голод и жажда — это желаппя, а именно: голод — же­лание сухого π теплого, жажда — холодного π влажпо-го, вкус же есть как бы приправа к ним. Все это требует 399 выяснения в дальнейшем, теперь же ограничимся 15 утверждением, что животным, обладающим чувством осязания, присуще также стремлеппе. А присуще ли им воображение, это еще пеяспо и должно быть рассмот­рено в дальнейшем. Кроме того, некоторым живым су­ществам присуща способность к движению в простран­стве, иным — также способность размышления, т. е. ум, например людям π другим существам такого же рода или более совершенным, если они существуют. Таким образом, ясно, что определение души одно 2о в том же смысле, в каком определение геометрической фигуры одно. Ведь ни в последнем случае пет фигуры помимо треугольника и производных от него фигур, ни в первом случае душа не существует помимо пере­численных способностей души. Однако, так же как для фигур возмолшо общее определение, которое подходит ко всем фигурам, но не будет принадлежать исключи-25 тельпо к какой-либо одной фигуре, точно так же об­стоит дело и с упомянутыми душами. Однако было бы смешно, пренебрегая указанным определением, искать в этих и других случаях такое общее определение, ко­торое было бы определением, не относящимся ни к од­ной из существующих вещей и не соответствующим особой и педслимой форме вещи. С относящимся к ду­ше дело обстоит почти так же, как с фигурами, вот зо в каком еще смысле. Λ именно: и у фигур, и у оду­шевленных существ в последующем всегда содержится в возможности предшествующее, например: в четырех­угольнике — треугольник, в способности ощущения — растительная способность. Поэтому надлежит относи­тельно каждого существа исследовать, какая у него душа, папример: какова душа у растения, человека, 415а животного. Далее нужно рассмотреть, почему имеется такая последовательность. В самом деле, без раститель­ной способности не может быть способности ощуще­ния. Между тем у растений растительная способность существует отдельно от способности ощущения. В свою очередь без способности осязапня пе может быть ни­какого другого чувства, осязание же бывает и без дру-5 гих чувств. Действительно, многие животные не обла­дают ни зрением, ни слухом, ни чувством обоняния. А из наделенных ощущениями существ один обладают способностью перемещения, другие нет. Наконец, со­всем немпого существ обладают способностью рассуж-400 дения и размышления. А именно: тем смертным суще­ствам, которым присуща способность рассуждения, присущи также и все остальпыс способности, а из тех, кому присуща каждая из этих способностей, пе всяко­му присуща способность рассуждения, а у некоторых 10 нет даже воображения, другие же живут, наделенные только им одним. Что касается созерцательного ума (noys theôrctikos), то речь о нем особая 1. Таким образом, ясно, что рассмотрение каждой от­дельной способности души есть наиболее подобающее исследование самой души. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Тому, кто хочет исследовать способности души, не­обходимо выяснить, что такое каждая из них, далее 15 исследовать все связанное с ней и все другое сопутст­вующее ей. Если же нужно уразуметь, что такое каж­дая из пих, например: что такое мыслительная способ­ность, способность ощущения и растительная спо­собность, то до этого необходимо еще уразуметь, что такое мыслить и ощущать: ведь но смыслу все виды деятельности и действия предшествуют возможно­стям ]. Если это так и если к тому же до этих видов деятельности и действий необходимо исследовать пред- 20 меты [воздействующие на способности души], то по этой же причине необходимо было бы сначала опреде­лить эти предметы, каковы пища, ощущаемое и пости­гаемое умом. Таким образом, нужно прежде всего поговорить о пище и воспроизведении. Ведь растительпая душа присуща и другим, [а пе только растениям], она пер­вая и самая общая способность души, благодаря ей 25 жизнь присуща всем живым существам. Ее дело — воспроизведение и питание. Действительно, самая естественная деятельность живых существ, поскольку они достигли зрелости, не изувечепы и не возникают самопроизвольно2 — производить себе подобное (жи­вотное — животного, растение — растение), дабы по возможности быть причастным вечному и божествен­ному3. Ведь все существа стремятся к нему, и оно— *15ь цель их естественных действий. Цель же понимается двояко: ради чего и для кого. Так как живое суще­ство не в состоянии постоянно соучаствовать в вечпом и божественном (ибо по может преходящее вечпо 401 5 оставаться тем же и быть постоянно единым по числу), то каждое из них причастно [божественному] по мере своей возможности: одно — больше, другое — меньше, π продолжает существовать не оно само, а ему подоб­ное, оставаясь единым не по числу, а по виду. Итак, душа есть причина и начало живого тела. О причине говорится в различных значениях. Подоб­ным же образом душа есть причина в трех смыслах, которые мы разобрали. А именно: душа есть причина ίο как то, откуда движение, как цель и как сущность одушевленных тел4. Что душа есть причина в смысле сущности — это яспо, так как сущность есть причипа бытия каждой вещи, а у живых существ быть означает жить, при­чина же и начало этого — душа; кроме того, основание (logos) сущего в возможности — энтелехия. ΐδ Очевидно также, что душа есть причина и в зна­чении цели. Ибо так же как ум действует ради чего-то, так и природа, а то, ради чего опа действует, есть ее цель. А такая цель у живых существ по самой их при­роде есть душа. Ведь все естественные тела суть ору­дия души — как у животных, так и у растений, и су-20 ществуют они ради души. Цель же понимается двояко: как то, ради чего, и как то, для кого. Но и то первое, откуда пространственное движение, также есть душа. Впрочем, эта способность присуща не всем живым существам. Превращение и рост также происходят благодаря душе. Ведь ощущение есть, по-видимому, некоего рода превращение, а то, что не 25 имеет души, не ощущает. Так же обстоит дело с ро­стом и упадком. Ведь не разрушается и не растет есте­ственным образом то, что не питается, а не питается то, что не причастно жизни. Эмпедокл неправильно высказался об этом, за­мечая, что у растений как прикрепленных корпями 416а рост происходит по направлению вниз потому, что та­ково естественное направление движения [элемента] земли, а рост вверх происходит потому, что таково направление огня5. В самом деле, «вверх» и «впиз» он понимает неправильно. Ведь вверх и вниз не одно и то же для всех и повсюду, и то, что для животных го-5 лова, то для растения — корпи, если определять тожде­ство и различие оргапов по их деятельности. Кроме того, что же в растениях скрепляет огонь и землю, 402 имеющие противоположные направления? Они, коиеч-но, разошлись бы, если бы не имелось чего-то, что пре­пятствовало бы им в этом. А если такое имеется, то это и есть душа, причина роста и питания. Некоторые по­лагают, что вообще в природе огня заключена причина питания и роста, ибо кажется, что пз всех тел или эле- ю ментов только один огонь есть нечто питающееся и растущее. Поэтому можно было бы предположить, что и у растений, и у животных огонь вызывает питапие и рост. На самом же деле огонь есть некоторым обра­зом сопутствующая причина, во всяком случае не не­посредственная, скорее душа есть такая причина. Ибо *s возрастание огня идет до бесконечности, пока имеется горючее вещество, между тем для всех естественных образований есть предел и соотношение (logos) вели­чины и роста. А это зависит от души, а не от огня, ско­рее от выраженной в определении сущности (logos), чем от материи. Так как растительпая способность и способность воспроизведения — одно и то же, то необходимо преж- 20 де всего рассмотреть питание. Именно эта деятель­ность отличает растительную способность от других. Полагают, что питание есть поглощение противопо­ложного противоположным, но пе всякого противопо­ложного всяким противоположным, а того противопо­ложного, которое не только своим возникновением, но и своим ростом обязано своей противоположности. Ведь многие противоположности возникают друг из друга, но не всегда в отношении количества, например, со­стояние здоровья — из состояния болезни. По-видимо- 25 му, и у упомянутых противоположностей не одинако­вым образом одно есть питание для другого, но, [на­пример], вода есть пища для огня, огонь же воду пе питает. У простых тел большей частью дело обстоит, по-видимому, так, что одпо есть пища, другое — пи­тающееся 6. Однако здесь возникает трудность. А имен­но: одни утверждают, что подобное питается подобным 30 и что так же происходит рост; другие же, как мы ска­зали, полагают обратное, что противоположное пита­ется противоположным, поскольку подобное от подоб­ного ничего не претерпевает, пища же изменяется и переваривается, а изменение есть для всего переход в противоположное или в нечто промежуточное. Далее, пища претерпевает изменение от питающегося, но ни- 35 403 тающееся от ппщп пет, так Же как строитель но пре­ть терпевает изменения от материала, по материал от него претерпевает изменение. Единственное изменение строителя — переход от состояния бездействия к со­стоянию действия. Небезразлично, однако, что подра­зумевают под нищей: то, что получается в конце, или то, что имеется вначале7. Если же имеют в виду и то s и другое (и непереваренную и переваренную пищу), то приемлемы оба взгляда па пищу. В самом деле, по­скольку пища не переварена, противоположное пита­ется противоположным, поскольку же переварена — подобное питается подобным. Таким образом, оче­видно, что в каком-то отношепии оба взгляда и верны и неверны. А так как ничто не причастное жизни не питается, 10 то питающееся, падо полагать, есть одушевленное тело, и именно поскольку опо одушевленное, так что пита­ние для одушевленного существенно, а пе есть нечто привходящее. По не одно и то же быть пищей и спо­собствовать росту. В самом деле, поскольку одушев­ленное существо есть нечто количественное, оно расту­щее; поскольку уже опо определенное нечто и сущность, оно питающееся. Ведь питание сохраняет сущность питающегося, которое существует до тех пор, пока опо is питается, при этом питапие способствует порождению, но не того существа, которое питается, а подобного питающемуся. Ведь сущность питающегося уже суще­ствует, и пичто не порождает само себя, а сохраняет себя. Таким образом, это растительпое пачало души есть способность, которая сохраняет существо, обладающее ею, таким, каково оно есть, а пища обеспечивает его деятельность; поэтому существо, лишенное пищи, не 20 может существовать. Мы различаем троякое: питающееся, то, чем опо питается, и то, что питает; то, что питает,— это первая душа; питающееся — тело, обладающее душой; то, чем тело питается,— пища. Так как справедливо все назы­вать в соответствии с целью, цель же сострит здесь в воспроизведении себе подобного, то первой душой 25 следует называть способность воспроизведения себе по­добного. И так как то, чем питается тело, двоякого рода (так же как двоякого рода и то, чем управляется ко­рабль,— рука и кормило: первая — движущее и движу-404 щееся, второе — только движущее0), то необходимо, чтобы всякая пища могла перевариваться, а перевари­вание пищи вызывается теплом9; поэтому все одушев­ленное обладает теплом. Вот что можно в общих чертах сказать о питании, зо Более подробное изложение этого надо дать в особом сочинении. ГЛАВА ПЯТАЯ После этого разбора поговорим о том, что обще всем ощущениям. Как было сказапо \ ощущение бы­вает, когда [существо] приводится в движение и что-то испытывает; оно есть, по-видимому, некоего рода пре­вращение 2. Некоторые утверждают также, что подоб- as ное что-то испытывает от подобного же. Насколько это u7a возможно или невозможно, об этом мы сказали в об­щих рассуждениях о действии и претерпевании3. Здесь, однако, вовпикает вопрос, почему чувства не воспринимают самих себя и почему их [органы] не вызывают ощущения без чего-то внешнего, хотя опн и содержат в себе огонь, землю и другие элементы, ко- 5 торые ощущаются или сами по себе, или по своим привходящим свойствам. Ясно, что способность ощу­щения не есть нечто в действии (onergeia), a есть только нечто сущее в возможности. Поэтому она по­добна горючему, которое само по себе не возгорается без зажигательного вещества; если бы оно воспламе­нялось само собой, то не было бы нужды в действую­щем (eiitelecheia) огне. А так как об ощущающем мы говорим в двух зпа- ю чениях (а именно того, кто способен слышать и видеть, мы называем слышащим и видящим и тогда, когда ему случается спать, и тогда, когда он уже действи­тельно слышит и видит), то и об ощущении говорится в двух значениях — об ощущении в возможности и об ощущении в действии; подобным образом и ощущае­мое может быть ощущаемым в возможности и в дей­ствии. Сначала предположим, что претерпевать, дви­гаться и действовать—одно и то же: ведь движение^ есть некоторого рода действие, правда незаконченное, как сказано в другом сочинении4. Но все, что испыты­вает что-то, испытывает это от чего-то деятельпого и действующего и им приводится в движение. Поэтому, как мы уже сказали, испытывают что-то в одном 405 смысле от подобного, в другом — от неподобного. Ибо испытывает воздействие неподобное, но, испытав воз-го действие, оно становится подобным. Нужно также более подробно определить способ­ность пли возможность (clynamis) и действительность (entelecheia). Пока мы о них говорили в общих чертах. Мы говорим о чем-то знающем, во-первых, в том смыс­ле, в каком мы говорим о знающем человеке, что он принадлежит к знающим π обладающим знаниями, во-25 вторых, в том смысле, в каком мы называем знающим того, кто владеет грамматикой. Каждый из них обла­дает возможностью пе в одинаковом смысле, а один обладает ею потому, что принадлежит к такому-то роду, т. е. к чему-то материальному (hyle) 5, a другой пото­му, что он может что-то исследовать, когда хочет, если только не будет впешнего препятствия. А тот, кто уже исследует, есть знающий в действительности, он в пол-80 ном смысле слова знает, [например], вот ото Л. Итак, оба первых суть знающие в возможности, но один из них — поскольку изменяется благодаря обучению и ча­сто переходит от одного состояния к противополож­ному, другой же — иным способом, а именно от обла-υ 7ь данпя знанием арифметики и грамматики и неосуще-ствленности этого знания — к его осуществлению (to eiiergeiii) 6. И претерпевание имеет не один смысл, а оно озна­чает, во-первых, уничтожение одной из противополож­ностей другой; во-вторых, скорее сохранение сущего в возможности сущим в действительности и подобным, и отношение здесь такое, как между способностью и 5 энтелехией. А именно: когда обладающий знанием переходит к действительному исследованию, это не значит, что он изменяется (ибо это есть лишь переход в более совершенное состояние и переход к энтелехии) или это особого рода изменение. Вот почему неверно говорить о разумеющем, что он меняется, когда разу­меет, так же как нельзя говорить об изменении строя­щего, когда он строит. Таким образом, то, что приводит мышление и разу-*° мение из возможности к действительности (entelecheia), справедливо назвать не обучением, а чем-то другим. Не следует, как было сказано, называть претерпева­нием обучение человека, способного обучаться, и при­обретение им знания от действительно знающего и 406 обучающего илп же надо признать, что имеется два способа изменения: один приводит к состоянию литпе- *5 ния, другой — к обладанию и выявлению природных свойств7. Первое изменение ощущающего возникает от родившего его, родившись же, оно уже имеет [в воз­можности] ощущение таким же образом, как знание. Ощущение же в действии можно уподобить деятель­ности созерцания; отличается оно от последнего тем, что то, что приводит его в действие, есть нечто впеш- зо нее — видимое и слышимое, равно и другое ощущае­мое. Причина этого в том, что ощущепие в действии направлепо на единичное, знание же — па общее. А об­щее некоторым образом находится в самой душе. По­этому мыслить — это во власти самого мыслящего, когда бы оно ни захотело помыслить; ощущение же пе во власти ощущающего, ибо необходимо, чтобы было налицо ощущаемое. Так же обстоит дело со зна- *-5 ниями об ощущаемом и по той же причине, а имепно потому, что ощущаемые вещи единичны и впешни. Впрочем, нам еще представится случай более под­робно разъяснить все ото8. А теперь укажем лишь, что о сущем в возможности говорится неоднозначно, яо а в одпом смысле так, как если бы сказали о мальчике, что он может стать предподителем войска, а в другом смысле — то же о взрослом человене; так же обстоит дело и со способностью ощущения. Но так как это раз­личие значений не имеет особого названия, а между тем установлено, что они различны и почему они раз- **8« личны, то приходится пользоваться словами «претер­певание» и «изменение», употребляемыми в основном значении. Способность отущеппя, как было сказано, в возможности такова, каково уже ощущаемое в дейст­вительности: пока она испытывает воздействие, она не подобна ощущаемому, испытав же воздействие, она уподобляется ощущаемому и стаповится такой же, как 5 и оно. ГЛАВА ПШСТАЯ Прежде всего следует сказать о том, что ощущается каждым отдельным чувством. Об ощущаемом гово­рится трояко: о первых двух видах мы утверждаем, что они ощущаются сами по себе, третий есть нечто привходящее. Из двух первых видов один восприни­мается каждый раз лишь одним отдельным чувством 10 407 (idion), другой — то, что обще всем чувствам. Под вос­принимающимся лишь одним отдельным чувством я разумею то, что не может быть воспринято другим чувством и относительно чего чувство не может оши­баться, например видение цвета, слышание звука, ощу-щепие вкуса; осязание же различает мпого разного рода свойств. Впрочем, каждое чувство, различая ощу-15 щаемое и не ошибаясь в том, что это есть цвет, звук, может обмануться относительно того, что именно имеет цвет и где оно находится или что издает звук и где оно находится. Такого рода ощущаемое называют вос­принимающимся лишь одним каким-то отдельным чувством. Общее же ощущаемое — это движение, покой, число, фигура, величина. Они воспринимаются не одним лишь отдельным чувством, а общи всем им. Ведь движение воспринимается и осязанием и зрением. 20 Ощущаемое называется привходящим, когда, на­пример, вот это бледпое оказывается сыном Днара !. Ведь воспринимается это привходящим образом, так как для бледного, которое воспринимается, это нечто привходящее. Поэтому ни одпо чувство пичего не ис­пытывает от ощущаемого как такого привходящего. А из того, что воспринимается само по себе, в собствен­ном смысле ощущаемое — это то, что воспринимается лишь одпим отдельным чувством, стало быть, то, к чему по природе своей приноровлена сущность каж-25 дого отдельного чувства. ГЛАВА СЕДЬМАЯ Предмет зрения — видимое. Видимое же — это пре­жде всего цвет, а также нечто такое, что можно опи­сать словами, но не имеет особого пазваиня {. То, что мы имеем здесь в виду, станет совершенно ясно из дальнейшего изложепня. Итак, видимое есть цвет. А цвет принадлежит к тому, что видимо само по себе; зо само по себе не в том смысле, что быть видимым — это существо его, а в том, что оно в самом себе заключает 4isb причину того, почему оно видимо. Всякий цвет есть то, что приводит в движение действительно прозрач­ное, и в этом — его природа. Вот почему нельзя видеть цвета без света, а всякий цвет каждого предмета ви­дим при свете. Поэтому необходимо прежде всего cita-403 зать, что такое свет. Так вот, имеется нечто прозрач­ное. Прозрачным я называю то, что, правда, видимо, но видимо, вообще говоря, не само по себе, а посредст­вом чего-то постороннего — цвета. Таковы воздух, вода и многие твердые тела. Ведь вода и воздух прозрачны не поскольку они вода и воздух, а потому, что в них обоих имеется та самая природа, которая присуща и вечному телу наверху2. Свет же есть действие про­зрачного как прозрачного. Там же, где прозрачное имеется лишь в возможности, там тьма. А свет есть как бы цвет прозрачного [тела], когда оно становится действительно прозрачным от огня или чего-то подоб­ного, вроде тела, находящегося наверху, ибо ему при­суще то же самое, что огню. Итак, мы сказали, что такое прозрачное и что та­кое свет: это не огонь, не какое-либо тело вообще и не истечение из какого-либо тела3 (ведь и в этом слу­чае свет оказался бы каким-то телом); нет, свет — это наличие огня пли чего-то подобного в прозрачном. [Свет не тело]: ведь невозможно, чтобы два тела нахо­дились в одно и то же время в одном и том же месте. Свет есть, надо полагать, нечто противоположное тьме. Ведь тьма есть отсутствие такого свойства прозрачного, так что ясно, что наличие этого свойства и есть свет. Потому и неправы ни Эмпедокл, ни всякий другой, кто утверждал, что свет движется и иногда оказы­вается между землей и тем, что ее окружает, но что это движение пами не воспринимается; на самом же деле это мнение идет вразрез с очевидностью доводов и паблюдаемыми явлепиями. Ибо на малом расстоянии это движение еще могло бы остаться незамеченным, но, чтобы оно оставалось незамеченным от востока до запада, — это уж слишком. То, что способно воспринимать цвет, само бесцветно, а то, что воспринимает звук, само беззвучно4. Бес­цветны же прозрачное, певидимое или еле видимое, каким представляется темное. Темно π прозрачное, но прозрачпое, когда оно имеется в возможности, а не в действительности. Одно и то же естество бывает то тьмой, то светом. Однако при свете бывает видно не все, а только собственный цвет каждой вещи. Некоторые вещи не видны при свете, в темноте же они воспринимаются, например: то, что кажется огневидным, и светящееся 409 (одним названием их обозначить нельзя), например s гриб, рог, головы рыб, чешуя и глаза рыб. Но то, что видно у всех них,— это не их собственный цвет. Почему они все видны, об этом следует поговорить особо5. А пока ясно, что видимое при свете есть цвет, потому что цвет невидим без света. Ведь быть цветом самим ίο по себе означает приводить в движение действительно прозрачное, а энтелехия прозрачного и есть свет. Доказательство этого очевидно. В самом деле, если бы кто положил себе на самый глаз вещь, имеющую цвет, он ничего бы не увидел. Цвет же приводит в дви­жение прозрачное, например воздух, а этим движе­нием, продолжающимся непрерывно, приводится в дви-îfi женпе и орган чувства. Демокрит истолковывает это неправильно, полагая, что если бы средой (to metaxy) была пустота, то можно было бы со всей отчетливостью разглядеть даже муравья на небе. На самом же деле это невозможно: ведь видение возникает, когда то, что обладает способностью ощущения, испытывает воздей­ствие. Так как это воздействие не может исходить от самого видимого цвета, то остается признать, что оно ^o исходит от среды, так что необходимо, чтобы сущест­вовала такая среда. А при пустоте не только не отчет­ливо, по и вообще ничего нельзя было бы увидеть. Итак, сказано, почему цвет необходимо бывает ви­дим только при свете. А огонь можно видеть в обоих случаях — в темноте и при свете, и это бывает с не­обходимостью: ведь благодаря огню прозрачное и ста­новится прозрачным. 25 То же рассуждение приложимо и к звуку и запаху. Ведь от непосредственного соприкосновения того π другого с органом чувства ощущение не вызывается, но запахом и звуком приводится в движение среда, а ею возбуждается каждый из этих органов чувств. Если же кто-то положил бы на самый орган чувства зву­чащую пли пахнущую вещь, то она не вызвала бы ни­какого ощущения. С осязанием и вкусом дело обстоит зо точно так же, но это очевидно не сразу, а по какой причине, это станет ясным из дальнейшего. Для зву­ков среда — воздух, для запаха среда не имеет назва­ния: имеется во всяком случае некоторое свойство, общее воздуху и воде; как прозрачное для цвета, так и это свойство, присущее воздуху и воде, есть среда для того, что обладает запахом. В самом деле, и 410 у обитающих в воде животных есть, очевидно, чувство ·ν» обоняния. А человек и другие дышащие животные, п»ь обитающие на суше, не могут обонять, не дыша. При­чина же этого будет указана позже6. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Теперь выясним прежде всего относительно звука и слуха. Звук существует двояко, а именно: как звук в дей- 5 ствип и как звук в возможности. Мы утверждаем, что одни вещи не имеют звука, например губка, шерсть, другие же имеют, например медь, плотные и гладкие тела, так как они могут издавать звук, т. е. вызывать действительный звук в промежуточном пространстве между плмп и ухом. А звук в действии всегда возникает как звук чего-то, ударяющего обо что-то и в чем-то. Ведь именно ю удар вызывает звук. Поэтому не может возникнуть звук, когда имеется лишь одна вещь, так как ударяю­щее и ударяемое — две различные вещи. Таким обра­зом, звучащее звучит, ударяясь обо что-то другое. Удар же не происходит без движения. Как мы сказали, звук возникает от удара не вся­ких вещей. Ведь шерсть от удара не звучит, зато медь i5 и все гладкие и полые вещи: медь при ударе звучит потому, что она гладкая. Что касается полых вещей, то они отражением вызывают после первого удара мпого ударов, поскольку [воздух], приведенный в дви­жение, не находит выхода. Далее, звук слышен как в воздухе, так и в воде, но в воде слабее. Впрочем, нп воздух, ни вода не главное для звука, а необходимо, чтобы ударялись твердые тела друг о друга и о воз­дух. А это происходит всякий раз, когда воздух, полу- 20 чпв удар, остается па месте и не распространяется. Поэтому, когда воздух получает быстрый и сильный удар, он производит звук. Ибо необходимо, чтобы дви­жение ударяющего предотвратило разрежение возду­ха, так же как если бы кто ударил по куче пли столбу песка, быстро несущегося. Отзвук возникает, когда воздух, словно шар, снова 2δ отражается воздухом], который становится плотным в сплу того, что включающий его сосуд ограппчиваст его и препятствует ему разрежаться. Отзвук возникает, по-видимому, всегда, по нечетко, так как со звуком 411 бывает то же, что со светом, а именно: свет всегда зо отражается (иначе было бы светло не везде, а было бы темно, за исключением освещенных солнцем мест), хотя он и не [всегда] отражается так, как от воды, меди или какого-нибудь другого гладкого тела, чтобы создать тень, при помощи которой мы отграничиваем свет. Пустота правильно считается главным для слыша­ния. Ведь воздух — это, по-видимому, пустое, а он 35 вызывает слышание, когда, будучи ириведсп в движе­ние, составляет нечто непрерывное и плотное. Но так как он может разрежаться, то он не производит 0а звука, если ударяемое тело не гладкое. Воздух стано­вится плотным только лишь благодаря гладкой поверх­ности [ударяемого тела]. Ведь поверхность гладкого тела плотная. Итак, звучащее есть то, что приводит плотный воз­дух в непрерывное движение, доводя его до органа слуха, орган же слуха тесно сопряжен с воздухом. По­скольку звучащее находится в воздухе, воздух внутри органа слуха приводится в движение движением внеш-5 него воздуха. Поэтому животное слышит не всякой частью тела и воздух проникает не во все его части. Ведь долженствующая прийти в движение и одушев­ленная 2 часть тела не везде имеет воздух. Сам же воз­дух беззвучеп из-за своей рыхлости. Когда же что-то мешает воздуху разрежаться, то движение его ста­новится звуком. Находящийся же в ушах воздух не имеет свободного выхода, дабы оставаться ненодвпж-*° ным, с тем чтобы отчетливо воспринимать все разли­чия в движении. Поэтому мы слышим и в воде, так как вода не доходит до замкнутого воздуха, даже не про­никает в ухо из-за извилин. А когда вода все же по­падает, то ухо пе слышит. Нельзя слышать также, ког­да повреждена перепонка, так же как пельзя видеть, когда повреждепа оболочка зрачка. Λ верным иризна-15 ком того, слышим мы или нет, служит непрестанный шум в ухе, как [в том случае, когда к нему прикла­дывают] рог. В самом деле, воздух, находящийся в ушах, все время движется собственным движением. Звук же есть нечто чуждое и не принадлежащее уху. Поэтому и говорят, что мы слышим при помощи пу­стоты и отзвука, так как мы слышим тем, что содер­жит воздух, отграниченный со всех сторон. 20 Что же издает звук — ударяемое или ударяющее? 412 или и то и другое, но различным образом? Ведь звук есть движение того, что может двигаться так, как то, что отскакивает от гладких тел, когда ударяют им о них. Как было сказано, не всякое ударяемое и ударя­ющее тело издает звук, как, например, когда ударяют иглу об иглу3, но необходимо, чтобы ударяемое тело 25 было гладким, так, чтобы весь воздух отражался и на­чал колебаться. Различия звучащих тел выявляются посредством звука в действии. В самом деле, как без света нельзя видеть цветов, так и без звука в действии не отличишь «острого» (пронзительного) звука от «тупого» (глухо­го) ; так названы эти звуки иносказательно по сходст­ву с осязаемым; «острое» вызывает в короткое время зо много ощущения, «тупое»— в продолжительное время немного ощущения. Конечно, «острое» не значит бы­строе, «тупое» не значит медленное, а это значит, что двнжепие первого таково из-за быстроты, движение второго — из-за медленности. Эти ощущения кажутся сходными с острым и тупым в осязании: ведь острое *2оь словно пронзает, тупое как бы теснит, поскольку дви­жение первого кратко, второго — продолжительно, так что в одном случае получается быстрота, в другом — медленность. Вот что надлежало выяснить относительно звука. Что же касается голоса, то это звук, издаваемый оду- s шевленным существом: ведь пп один неодушевленный предмет пе обладает голосом, а говорят об их голосе только но уподоблению, например что свирель, лира и другие неодушевленные предметы обладают протяж­ностью, напевностью и выразительностью: ведь именно голос, по-видимому, обладает всем этим. С другой сто­роны, многие животные не обладают голосом; таковы ю бескровные животные, а из имеющих кровь — рыбы. И это естественно, поскольку звук есть некоторое дви­жение воздуха. А те рыбы, о которых рассказывают, что они обладают голосом, например обитающие в Ахе-лос4, производят звуки жабрами или чем-то другим в этом роде. Голос же есть звук, производимый живот­ным, притом не любой частью его тела5. Но так как всякий звук производится, лишь когда нечто ударяет обо что-то в чем-то, а именно в воздухе, то естественно, *5 что только те животные обладают голосом, которые вдыхают воздух. В самом деле, вдыхаемым воздухом 413 природа пользуется для двух видов деятельности: так же как языком — для вкусового ощущения π для речи, причем из них вкус — дело необходимое (а потому 20 свойственное большей части животных), а дар слова — для блага, так и дыханием природа пользуется для внутреннего тепла как чего-то необходимого (причина этого будет указана в других сочинениях) и для го­лоса, чтобы содействовать благу. Органом же дыхания служит гортань, а то, ради чего она существует,— легкие. Благодаря этой части 25 тела из всех животных обитающие на суше обладают наибольшим теплом. В дыхании нуждается прежде всего область .сердца; поэтому воздуху необходимо вхо­дить при вдыхании внутрь. Голос, таким образом,— это удар, который произ­водится воздухом, вдыхаемым душой, находящейся в этих частях, о так называемое дыхательное горло. Ведь не всякий звук, производимый животным, есть голос, как мы уже сказали (ибо бывает звук, произво-зо димый языком, и при кашле), а необходимо, чтобы ударяющее было одушевленным существом и чтобы звук сопровождался каким-нибудь представлением. Ведь именно голос есть звук, что-то озпачающий, а не звук выдыхаемого воздуха, как кашель; живое суще-42in ство этим воздухом ударяет воздух, находящийся в ды­хательном горле, о само это горло. Доказательством этого служит то, что нельзя издавать звук голосом во время вдыхания или выдыхания воздуха, а можно, только задерживая дыхание. Ведь именно« задержи­вающий дыхание производит это движение. Ясно так­же, почему рыбы не обладают голосом: у них пет гор­тани; а нет у них этой части тела потому, что они не 5 вдыхают воздух и пе дышат, а по какой причине — об этом нужно поговорить особо 6. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Что касается запаха и обопяемого, то определить их не так легко, как цвет и звук. Ведь что такое за­пах — это не столь ясно, как то, что такое звук или цвет. Причина в том, что мы обладаем этим ощуще­нием не в совершенном виде, оно у пас хуже, чем ίο у мпогнх жнвотпых. В самом дело, человек обладает слабым обонянием и ничего обопяемого не восприни­мает без чувства неудовольствия или удовольствия, 414 что показывает, что орган обоняния у него несоверше­нен. Вероятно, таким же образом воспринимают цвета животные с неподвижными глазными яблоками и не­ясно различают оттепкн цветов, разве что один вызы- J5 вают страх, другие нет. Подобным образом и люди воспринимают запахи. По-видимому, обоняние имеет сходство с вкусовым ощущением и виды вкуса подоб­ны видам запаха, но паше вкусовое ощущение совер­шеннее потому, что вкус есть своего рода осязание, а этим чувством человек владеет наиболее совершенно. В других чувствах человек уступает многим животным, 20 а что касается осязания, то он далеко превосходит их в тонкости этого чувства. Именно поэтому человек есть самое разумное из всех живых существ. Это видно также из того, что и в человеческом роде одаренность и неода­ренность зависят от этого органа чувства и ни от ка­кого другого. Действительно, люди с плотным телом не 25 одарены умом, люди же с мягким телом одарены умом. Так же как ощущаемое на вкус бывает сладким и горьким, так и запахи. Впрочем, у одних вещей за­пах и вкус соответствуют друг другу (я имею в виду, например, сладкий запах и сладкий вкус), у других они противоположны. Имеется также кислый и пряный, зо острый и приторный запах. Но, как мы уже сказали, в силу того, что запахи различимы не так отчетливо, как ощущаемое на вкус, они заимствовали у последнего свои названия по сходству вещей. Так, сладкий запах 42ib получил свое название от шафрана и меда, едкий — от тимьяна и других подобных веществ. Равным обра­зом обстоит дело и с другими запахами. Точно так же как каждое из чувств имеет своим предметом: слух — слышимое и неслышимое, зрение — 5 видимое и невидимое,—так и обоняние — пахнущее и непахнущее. Непахнущее — это или то, что вообще не может иметь запаха, или то, что имеет незначительный или слабый запах. Подобным же образом говорится о том, что не ощущается на вкус. Обоняние также осуществляется через среду, такую, как воздух или вода. Ведь запахи ощущают, по-види- ю мому, и животные, обитающие вводе (и имеющие кровь, и бескровные), а также те, что обитают в воздухе. Не­которые из них, почуяв запах, издали устремляются к пище. Поэтому представляется спорным, все ли живые существа обоняют одинаково: ведь человек обоняет толь-415 ко при вдыхании; когда же он не вдыхает, а выдыхает или задерживает дыхание, он не обоняет ни на боль-15 шом расстоянии, ни близко, ни даже если ему вло­жить обопяемое в поздрю. Что положенное на самый орган чувства не воспринимается — это обще всем жи­вым существам. А невозможность ощущать запах без вдыхания есть отличительное свойство людей; это яв­ствует из опыта. Таким образом, бескровные животные, так как опи пе дышат, должны были бы иметь какое-20 нибудь другое чувство, кроме упомянутых. Но это невозможно, ибо они воспринимают запах, а воспрпни-мание запаха — как неприятного, так и приятного — и есть обоняние. Да к тому же известно, что животные даже погибают от сильных запахов, от которых [может умереть и] человек, например от горной смолы, серы 25 и тому подобного. Значит, они обязательно обоняют, хотя и не дышат. У людей этот орган чувства отли­чается, по-видимому, от того же органа у прочих жи­вых существ так же, как их глаза отличаются от глаз животных с неподвижными глазными яблоками. В са­мом деле, глаза человека имеют заграждение и покров в виде век, и если ими не шевелить и не поднимать, то зо пе увидишь; у животных же с неподвижными глазными яблоками ничего этого пет, но они сразу видят то, что происходит в прозрачном. Точно так же и оргап обоня-422а ния у одних не прикрыт, как и глаз, другие же, вды­хающие воздух, имеют покров, который при вдыхании открывается, в то время как жилки и поры расши­ряются. Вот почему дышащие животные в воде не обо-5 няют. Ведь для обоняния необходимо дышать, а делать это в воде невозможно. Запах вызывается сухим, как вкус — влажным; та­ков же в возможности и оргап обоняния. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Ощущаемое па вкус есть нечто осязаемое; в этом причина того, что оно воспринимается не через посред­ство постороннего тела. Ведь и при осязании так не бы-ю вает. Тело со вкусовыми свойствами, т. е. ощущаемое на вкус, содержится во влажном как в своей материи, а влажное есть нечто осязаемое. Поэтому, если бы мы даже находились в воде, то мы ощутили бы опущенное в воду сладкое; но это ощущение мы имели бы не бла­годаря среде, а благодаря тому, что это сладкое сме-416 шалось бы с водой, как это бывает при питье. Цвет же впдеп не так — не благодаря смешению и не вследствие и истечений. Таким образом, upu вкусовом ощущении нет никакой среды. Но с другой стороны, как цвет есть ви­димое, так и вкусовые свойства суть ощущаемое на вкус. Однако без влаги ничего не может вызвать вку­совое ощущение, ощущаемое же па вкус содержит влагу в действительности или в возможности, например со­леное, ибо оно легко растворяется и тает на языке. Так же как предмет зрения — видимое и невидимое 2о (ведь тьма невидима, но и ее различает зрение; неви­димо, но иначе, чем тьма, и слишком яркое), а пред­мет слуха — и звук и тишина, из которых первое слы­шимо, второе — нет; а также сильный звук, подобно тому как предмет зрения — яркое (ведь так же как слабый звук некоторым образом неслышим, так и гром- 25 кий и сильный звук. Невидимым же называется, с од­ной стороны, то, что во всех отношениях таково,— как говорится о невозможном и в иных случаях,— а с дру­гой — то, что но природе наделено свойством быть ви­димым, но па деле его не имеет или имеет н незначи­тельной мере, как, например, о коротконогом стриже говорят, что он безногий, а про какой-то плод, что он без косточек),—точно так же и предмет вкуса со­ставляет и то, что ощущается па вкус, и то, что лишено вкусовых свойств. Последнее вызывает либо незначи- яо тельное, либо дурное вкусовое ощущение или действует разрушительно на орган вкуса. По-видимому, основа­ние (arche) [этого различения] — годное и негодное для питья: ведь и то и другое вызывает вкусовое ощу­щение; но негодное для питья действует на чувство вкуса либо слабо, либо разрушительно, годное же — сообразно его природе. С другой стороны, годное для питья воспринимается и осязанием и вкусом. А так как ощущаемое на вкус есть нечто влажное, то необходимо, чтобы орган вкуса не был ни влажным 422ь в действительности, ни лишен способности увлажняться. Ведь чувство вкуса что-то испытывает от ощущаемого на вкус как такового. Таким образом, необходимо, чтобы орган вкуса, обладая способностью увлажняться без ущерба для себя, но не будучи влажным, увлажнялся s бы. Это видно из того, что язык не ощущает ни тогда, когда он совсем сухой, ни тогда, когда он чересчур вла­жен; в последнем же случае возникает осязательное 14 Аристотель, т. 1 417 ощущение лишь имеющейся уже (prötoy) влаги [на языке], подобно тому как если бы, вкусив сначала что-то острое, затем отведывали бы другое; так, например, и больным все кажется горьким, так как они ощущают языком, па котором много горькой влаги. *о Виды вкусовых свойств, так же как и у цветов,— это, во-первых, простые противоположности — сладкого и горького: во-вторых, примыкающие к ним: к слад­кому — жирпое, к горькому — соленое; в-третьих, про­межуточные между пими — едкое и терпкое, вяжущее и острое; примерно такими представляются различия is вкусовых свойств; так что ощущающее па вкус таково в возможности, ощущаемое же па вкус способно делать вкус таким в действительности. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ То же следует сказать об осязаемом и осязании, а именно если осязание есть не одно чувство, а больше, то и видов воспринимаемого осязанием больше, чем один. Вот и возникает сомнение: имеется ли много чувств осязания или одно? И что служит органом ося-20 зания — плоть или, как у других животных, нечто сход­ное с ней, или же нет, а плоть есть только среда, и главный осязательный орган — нечто другое, внутрен­нее? Предмет каждого чувства, как полагают,— одна противоположность, например: зрения — белое и чер­ное, слуха — высокое и низкое, вкуса — горькое и слад-25 кое. В осязаемом же имеется много противоположно­стей: теплое — холодное, сухое — влажное, твердое — мягкое и подобные же противоположности других свойств. Что касается указанного сомнения, то оно до известной степени устраняется тем, что и у других чувств имеется много противоположностей, например: 30 у голоса имеется не только высокий и низкий тон, но и сила и слабость [звука], нежность и грубость и тому подобное; у цвета имеются и другие сходные различия. Но что составляет единую основу для осязания, подоб­ную той, какую для слуха составляет звук,— это совсем неясно. Находится ли орган осязания внутри пли пет или 423а же это непосредственно плоть — это никак не доказы­вается тем, что ощущение происходит одновременно с прикосновением. Ведь если обтянуть плоть чем-то вроде перепонки, то и эта перепонка непосредственно 418 сообщит ощущение при прикосновении, хотя ясно, что орган осязания не может находиться в этой перепонке, s Если бы она и приросла, то ощущение дошло бы еще быстрее. Поэтому кажется, что с такой частью тела дело обстояло бы так же, как если бы окружающий нас воз­дух сросся с нами. Именно в этом случае нам казалось бы, что мы чем-то одним воспринимаем и звук, и цвет, и запах, а зрение, слух и обоняние казались бы нам одним чувством. Но так как то, через посредство чего происходят движения, есть разное, то совершенно ю очевидно, что уиомяпутые органы чувств различны. От­носительно же осязания это пока неясно. Разумеется, одушевленному телу невозможно со­стоять только из воздуха или воды; ведь оно должно быть чем-то твердым. Остается предположить, что оно есть смешение из земли и этих элементов, чем и бывает нлоть и сходное с ней; так что и плоть (soma) необхо­димо есть приросшая к органу осязания среда, через 15 которую происходит множество ощущений. А что таких ощущений множество, это показывает чувство осяза­ния, которым обладает язык; ведь одной и той же ча­стью тела воспринимают все осязаемые и вкусовые свойства; если же и другая плоть, [кроме языка], ощу­щала бы на вкус, то казалось бы, что вкус и осязание — 2о одно и то же чувство; но они два различных чувства, поскольку они необратимы друг в друга. У кого-нибудь могло бы возникнуть такое сомнение. Всякое тело имеет глубину, т. е. третье измерение; два тела, между которыми находится третье тело, не могут соприкасаться друг с другом; влажное же не бесте­лесно, как и текучее *,— необходимо, чтобы оно было 25 водой или содержало воду. С другой стороны, необхо­димо, чтобы между телами, соприкасающимися в воде друг с другом, поскольку поверхности их пе сухие, на­ходилась вода, которой были бы увлажнены их края. Если же все это верно, то певозможно, чтобы два тела соприкасались друг с другом в воде. То же самое и в воздухе; ведь отношение воздуха к тому, что в нем находится, такое же, как отношение воды к тому, что зо в ней паходится, хотя нам это скорее остается неиз­вестным, так же как обитающим в воде животным не­известно, соприкасается ли текучее с текучим. Так вот, все ли воспринимается чувствами одинаковым образом, "зь или разное по-разному, например: вкус и осязание — 14* 419 как теперь полагают — через пепосредственпое сопри­косновение, а другие чувства — на каком-то расстоя­нии? Однако это не так; твердое и мягкое мы так же воспринимаем через другое, как звучащее, видимое и 5 обоняемое, но последние — на расстоянии, первые — вблизи. И это естественно, так как мы все восприни­маем через среду, но при вкусовых и осязательных ощущениях она остается незамеченной. И все же, даже если мы, как уже было сказано, воспринимали бы все осязаемое через перепонку, не замечая, что она отде-и> ляет пас [от осязаемого], то дело обстояло бы с нами так же, как теперь в воде и воздухе. А именно: нам кажется, что мы непосредственно соприкасаемся с пред­метом и что это никак не происходит через среду. Но осязаемое отличается от видимого и слышимого тем, что последние мы воспринимаем вследствие того, что среда воздействует на пас, осязаемое же мы ощущаем is не через среду, а вместе со средой, подобно тому как получают удар через щит, ибо в этом случае не щит, получив удар, передает его, а принимают удар вместе и щит и тот, кто носит его. Вообще в каком отиошспии к органам зрения, слуха и обопяния паходятся воздух и вода, в таком же отно­шении, по-видимому, паходятся плоть и язык к органу осязания. Если же сам орган соприкасался бы с иред-20 метом, то пи там, пи здесь не получилось бы ощуще­ния, подобно тому как если бы кто положил белый предмет на поверхность глаза. II отсюда также ясно, что орган осязания находится внутри. Ведь только в та­ком случае здесь происходит то же, что у других чувств. Λ именно: если приложить что-то к органу чув-25 ства, то ощущения не получается; между тем, когда прикладывают к плоти, ощущение получится; так что плоть есть лишь среда для чувства осязания. Итак, осязаемы различные свойства тела как тако­вого. Я имею в виду свойства, которыми различаются элементы: теплое — холодное, сухое — влажное; о них мы раньше сказали в сочинении об элементах. Орган, воспринимающий эти свойства,— орган осязания, в ко-зо тором прежде всего находится это так называемое чувство осязания,— есть часть тела, которая в возмож­ности такова, [каково осязаемое в действительности]; ведь ощущать — значит что-то испытывать. Таким обра-42*" зом, то, что воздействует па орган, делает его таким, 420 каково само воздействующее в действительности, по­тому что он таков в возможности. Вот почему мы не ощущаем теплого и холодного, твердого и мягкого, когда они одинаковы [с нашими органами], а ощущаем, когда они отличаются в степепи, поскольку ощущение есть как бы некая средина между противоположно­стями, имеющимися в ощущаемом. Благодаря этому 5 оно различает ощущаемое, ибо средина способна раз­личать, так как она становится одной крайностью по отношению к каждой другой из двух крайностей; и по­добно тому как необходимо, чтобы долженствующее воспринять белое и черное не было бы ии одним из этих цветов в действительности, а в возможности было бы и тем и другим (и точно так же при других ощуще­ниях), так и при осязании воспринимающее не должно ю быть ни теплым, ни холодным. Далее, так же как предмет зрения, как было ска­зано, есть некоторым образом и видимое и невидимое, равно как и предмет остальных чувств — противопо­ложности, так и предмет осязания — осязаемое и неося­заемое. А неосязаемо и то, что имеет в совершенно незначительной степени свойство осязаемого (таков, на­пример, воздух), и ясо чрезмерное в осязаемом, напри­мер то, что действует разрушительно на орган. Вот что можно было в общих чертах сказать о каж- is дом чувстве. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Относительно любого чувства необходимо вообще признать, что оно есть то, что способно воспринимать формы ощущаемого без его материи, подобно тому как воск принимает отпечаток перстня без железа или зо­лота. Воск принимает золотой или медный отпечаток, по не поскольку ото золото или медь. Подобным обра- 2о зом и ощущение, доставляемое каждым органом чув­ства, испытывает что-то от предмета, имеющего цвет, или ощущаемого на вкус, или производящего звук, но не поскольку иод каждым таким предметом подразуме­вается отдельный предмет, а поскольку он имеет опре­деленное качество, т. е. воспринимается как форма (lo­gos). То, в чем заключена такая способность, — это изначальный орган чувства. 25 Орган чувства тождествен со способностью ощуще­ния, по существо (to ciiiai) его иное: ведь иначе 421 ощущающее было бы пространственной величиной. Од­нако ни существо ощущающей способности, ни ощу­щение не есть пространственная величипа, а они не­кое соотношение и способность ощущающего. Из этого явствует также, почему чрезмерная степень ощущае­мого действует разрушительно па органы чувств. А именно: если воздействие (kinesis) слишком сильно 80 для органа чувства, то соотношение нарушается (а оно, как было сказало, и означает ощущепие), так же как. нарушаются созвучие и лад, когда чересчур сильно ударяют по струнам. Ясно также, почему растения не ощущают, хотя у них есть некая часть души и они нечто испытывают 4Ь от осязаемого; ведь испытывают же они холод и тепло; причина в том, что у них нет ни средоточия, ни та­кого начала, которое бы воспринимало формы ощу­щаемых предметов, а они испытывают воздействия вместе с материей К Можно было бы спросить, испытывает ли что-то от 5 запаха неспособное обонять или от цвета неспособное видеть, и точно так же в отношении других чувств. Если обоняемое есть запах, то запах вызывает обоня­ние, если он что-то вызывает; таким образом, невоз­можно, чтобы неспособное обонять что-то испытало от запаха (то же можно сказать и о других чувствах); да и все способпое ощущать испытывает что-то от ощу­щаемого, лишь поскольку оно к этому способно. Это явствует также из того, что на тела воздействуют не ю свет и ие тьма, не звук и не запах, а то, в чем они на­ходятся, например воздух, [а не звук], раскалывает дерево, когда гремит гром. Осязаемое же и ощущаемое на вкус воздействуют па самые тела; ведь если бы было не так, то от чего неодушевленные тела испыты­вали бы что-то и изменялись бы? Не значит ли это, что и воспринимаемое другими чувствами воздействует та­ким же образом? А ие вернее ли, что но всякое тело способно испытывать что-то от запаха или звука, а то, «5 что испытывает воздействие, есть нечто неопределен­ное и неустойчивое, например воздух: ведь воздух, становясь пахучим, как бы испытывает какое-то воз­действие. Что же другое значит обонять, как пе испы­тывать что-то? Но обонять — значит ощущать, а воздух, испытывая воздействие, тотчас же становится ощу­щаемым. КНИГА ТРЕТЬЯ ГЛАВА ПЕРВАЯ Что нет никаких иных [внешних] чувств, кроме 2г пяти (я имею в виду зрение, слух, обопяпие, вкус, ося­зание), в этом можно убедиться из следующего. А именно: если мы теперь воспринимаем все, что вос­принимается осязанием (ибо все свойства осязаемого как такового мы воспрршимаем осязапием) ; если при 25 отсутствии какого-нибудь чувства необходимо отсут­ствует у нас какой-то орган; если все, что мы ощущаем через соприкосновение, воспринимается осязанием, ко­торым мы как раз обладаем, а все, что мы ощущаем через среду, т. е. не касаясь самих предметов, мы вос­принимаем при посредстве простых тел — я имею в виду зо воздух и воду (дело обстоит так, что если много вызы­вающих ощущения предметов, отличных друг от друга по роду, воспринимаются через один какой-нибудь эле­мент, то существо, обладающее органом, состоящим из этого элемента, по необходимости способно восприни­мать два вида ощущаемого; например, если орган чув­ства состоит из воздуха, то воздух есть среда для вос­приятия и звука и цвета; и если не одно простое тело, а больше, служит средой для восприятия одного и того же, например цвета — и воздух и вода, ведь и то и дру- *25а гое прозрачно, то орган, содержащий только один из этих элементов, воспринимает то, что воспринимается через оба элемента) ; если органы чувств состоят только из двух простых тел — из воздуха и воды (а именно: зрачок — из воды, орган слуха — из воздуха, орган обо­няния —из того или другого из пих; огонь же или не 5 входит в состав ни одного органа, или общ всем: ведь пи один орган не способен к восприятию без тепла, а земля либо не входит в состав ни одного органа, либо преимущественно примешана к органу осязания как 423 особая составная часть. Поэтому остается сказать, что нет ни одного органа чувства, кроме состоящих из воды и воздуха, и такие органы действительно имеются у ие-которых животных),—то существа, достигшие нолного развития и неизувеченные, обладают всеми [внешними] ίο чувствами (ведь и крот, как известно, имеет под кожей глаза). Так что если только нет еще какого-нибудь дру­гого [простого] тела или такого свойства, которое не принадлежало бы к какому-либо из имеющихся на земле [простых] тел, то нет ни одного чувства, кото­рого мы были бы лишены. Но не может быть особого органа чувства для вос­приятия общих свойств — они воспринимаются каждым is чувством привходящим образом; таковы движение, по­кой, фигура, величина, число, единство; в самом деле, все это мы воспринимаем при посредстве движения; например, величину мы воспринимаем при посредстве движения, следовательно, и фигуру; ведь фигура есть некоторого рода величииа; а покой мы воспринимаем как отсутствие движения, число — как отрицание не­прерывности, притом через воспринимаемое лишь ка­ким-нибудь отдельным чувством; ведь каждое чувство 20 восприпимает лишь один [род ощущаемого]. Таким образом, ясно, что не может быть какого-либо особого чувства для восприятия таких свойств, как движение: ведь иначе это было бы так же, как мы теперь сладкое воспринимаем зрением. Последнее возможно потому, что мы имеем как раз чувство для восприятия и слад­кого и видимого, благодаря чему мы узнаем и то и дру­гое, когда они встречаются вместе. Если бы было не так, то мы бы никак не воспринимали [сладкое зре-25 нием], разве только привходящим образом, как, на­пример, сына Клеона — я воспринимаю не то, что он сын Клеона, а то, что он бледный; а для этого бледного прнвходяще то, что он сын Клеона. Для общих же свойств мы имеем общее чувство и воспринимаем их не привходящим образом; стало быть, они не составляют исключительной принадлеж­ности какого-либо чувства: ведь иначе мы их никак не ощущали бы, разве только так, как, согласно сказан­ному, мы видим сына Клеона. 80 А то, что свойственно воспринимать лишь отдель­ному чувству, остальные чувства воспринимают привхо­дящим образом не как они сами по себе, а как нечто 424 одно, когда в одном и том же одновременно восприни­мается [разное], как, например, когда мы узнаем, что 425|> желчь горька и желта. Ведь во всяком случае не дело частного чувства судить о том, что эти два свойства составляют одно. Отсюда происходят ошибки, и, видя нечто желтое, полагают, что это желчь. Можно было бы спросить, ради чего у пас несколько чувств, а не одпо только. Не для того ли, чтобы сопут- 5 ствующие и общие свойства, такие, как движение, ве­личина, число, были более заметны? Ведь если бы было одно лишь зрение и оно воспринимало бы только бе­лое, то эти свойства оставались бы скорее незамечен­ными, и все они казались бы одним и тем же, так как цвет и величина постоянно сопутствуют друг другу. Но так как общие свойства имеются и в том, что вос­принимается разными чувствами, то ясно, что каждое из этих свойств есть нечто отличное от воспринимав- ,0 мого лишь одним отдельным чувством. ГЛАВА ВТОРАЯ Так как мы воспринимаем, что мы видим и слышим, то необходимо воспринимать либо зрением, что оно ви­дит, либо другим чувством. Если зрением, то оно должно воспринимать и зрение и его предмет — цвет. Так что или будут два чувства для восприятия одного и того же, или зрение будет воспринимать само себя. Далее, ι* если чувство, воспринимающее зрение, было бы другим, а не самим зрением, то или [этот ряд восприятий] ухо­дил бы в бесконечность, или какое-нибудь чувство вос­принимало бы само себя, так что следовало бы при­знать это за первым чувством. Но возникает сомнение. В самом деле, если воспри­нимать зрением — значит видеть, а видят цвет пли предмет, имеющий цвет, то, для того чтобы видеть это видящее, первое видящее также должно иметь цвет. Поэтому ясно, что восприятие зрением не однозначно: 20 ведь когда мы и пичего не видим перед собой, мы все же различаем зрением тьму и свет, но только другим способом; с другой стороны, и видящее каким-то обра­зом причастно цвету (kechrömatislai). Ведь каждый орган чувства воспринимает свой предмет без материн. Поэтому и после удаления воспринимаемых предметов в органах чувств остаются ощущепия и представления 25 об этих предметах. 425 Действие воспринимаемого чувством и действие чув­ства тождественны, но бытие их не одинаково. Я имею в виду, например, звук в действии и слух в действии. Ведь бывает, что обладающему слухом нечего слышать, и то, что способно производить звук, не всегда его производит. Но когда существо, способпое слышать, з действительно слышит, а способное производить звук действительно его производит, тогда в одно и то же 426а время получается слух в действии и звук в действии, н можно было бы первое назвать слышанием, второе — звучанием. Если, в самом деле, движение — действие и претерпевание — происходит в том, что подвергается воздействию, то и звук и слух в действии пеобходимо за­ключены в том, что таково в возможности. Ведь дей­ствие того, что способно действовать и двигать, проис-5 ходит в претерпевающем, поэтому вовсе не пеобходимо, чтобы движущее приводилось в движение. А именно: подобно тому как действие и претерпевание происходят в претерпевающем, а не в действующем, так и действие ощущаемого и способного ощущать происходит в спо­собном ощущать. Итак, действие способного звучать есть звук или звучание, способного слышать — слух ίο или слышание, ибо в двояком смысле понимается слух, в двояком же смысле и звук. То же можно сказать и о прочих чувствах и воспринимаемых ими предметах. Однако у пекоторых чувств имеются названия для того и другого (например, звучание и слышание), у других же одно не имеет названия; так, зрение в действии на­зывается видением, а для действия цвета нет назвапия; равным образом действие способности ощущать на вкус называется вкусом, а для действия ощущаемого на вкус 15 пет названия. Так как действие ощущаемого и действие ощущаю­щего суть одно действие, хотя бытие у них неодина­ково, то слух и звук, взятые в смысле действия, необ­ходимо исчезают или сохраняются одновременно, и точно так же ощущаемое на вкус и вкус, и подобным образом у остальных чувств. Если же брать их в смысле возможности, то не необходимо, чтобы они исчезли или 20 сохранились вместе. Прежние же философы, размыш­лявшие о природе *, говорили неправильно, полагая, что нет ни белого, пи черного без зрения, как нет вкусовых свойств без чувства вкуса. В одном отношении это утверждение правильно, в другом — неправильно. 426 А именно: так как об ощущении и ощущаемом гово­рится в двух значениях: как об имеющихся в возмож­ности и в действительности, — то для одного случая сказанное ими подходит, а для другого не подходит. 25 Они говорили безотносительно о том, о чем безотно­сительно говорить нельзя. Если голос есть некоторого рода созвучие, а голос и слух в каком-то смысле составляют как бы что-то одно, а в каком-то по одпо и то же, созвучие же есть соотношение, то и слух необходимо есть некоторое со­отношение. Поэтому-то всякая чрезмерность расстраи- зо вает слух — чрезмерность и высоких и низких звуков; точно так же чрезмерность во вкусовых свойствах рас­страивает вкус, и слишком яркое или слишком темное *2бь в циетах действует на зрение разрушительно, и в обо­нянии — сильный запах, будь он сладким или горь­ким,— все это потому, что всякое ощущение есть опре­деленное соотношение. Поэтому ощущаемое и приятпо, когда, например, острое, сладкое или соленое входят в соотношение чистыми и несмешанными; именно в этом случае они 5 приятны. Вообще же более приятно смешение — созву­чие, нежели высокий или низкий звук, или, в осязае­мом, [теплое], нежели то, что может быть нагрето или охлаждено: ведь ощущение есть соотношение, чрезмер­ность же вредит и расстраивает. Итак, каждое чувство обращено на воспринимаемый предмет, находясь в своем органе как таковом, и распо­знает различия в воспринимаемом им предмете, напри- ю мер: зрение — белое и черное, вкус — сладкое и горь­кое Так же обстоит дело и с другими чувствами. А так как мы отличаем и белое от сладкого и каждое ощу­щаемое свойство от каждого другого, то спрашивается: посредством чего мы воспринимаем, что они различны? По необходимости, конечно, посредством чувства: ведь все это есть воспринимаемое чувствами. Не ясно ли, что плоть не есть последнее чувствилище: ведь ипаче is было бы необходимо, чтобы различающее различало, не­посредственно соприкасаясь с ней. Действительно, невоз­можно различить посредством обособленных друг от друга чувств, что сладкое есть нечто отличпое от бе­лого, но и то и другое должно быть ясным чему-то еди­ному. Ведь иначе различие обнаружилось бы благодаря тому, что я воспринял одно, а ты — другое. Что-то 427 20 единое должно определить, что это разное, а именно что сладкое отличается от белого. Следовательно, одно и то же определяет это различие. II как оно определяет это, так оно и мыслит и ощущает. Итак, ясно, что не могут обособленные друг от друга чувства различать обособленное одно от другого. От­сюда также явствует, что это невозможно в разные про-2f> межутки времени. Ведь точно так же, как одно и то же определяет, что благо и зло различны, так и тогда, когда оно определяет, что первое не есть второе, оно и определяет, что второе не есть первое; и это «когда» употребляется здесь не как привходящее, т. е. не так, как, например, в высказывании: «Я теперь говорю, что это разное», не утверждая, однако, что оно теперь разное; в приведенном же случае имеется в виду и то, что я теперь это говорю, и то, что оно теперь разное, стало быть, и то и другое вместе. Так что различает нечто не­разделимое и в неразделимое время. Но невозможно, чтобы одно и то же как неделимое ао и в неделимое время совершало вместе противополож­ные движения: ведь если сладкое приводит чувстно или мысль в такое-то движение, то горькое — в проти-**7« воположиое, а белое — еще по-иному. Не обстоит ли дело так, что различающее в одно и то же время неде­лимо и неразделимо по числу, а по бытию — разде­ленно? Ведь с одной стороны, оио воспринимает раз­личные предметы как в некотором смысле делимое, а с другой — как неделимое, ибо по бытию оно делимо, 5 по месту же и по числу неделимо. Или это не так? Ведь в возможности одно и то же и неделимое [может заключать в себе] противоположности, по бытию же не может, а в действительности оно делимо и не может быть вместе белым и черным. Так что если чувство и мысль таковы, то они не могут в одно и то же время принимать формы этих противоположных свойств. Впрочем, здесь дело обстоит так, как с тем, что ι« некоторые называют точкой: как одна [она неделима], как две — делима2. Действительно, [рассматриваемое] как неделимое, различающее едино и [различает] одно­временно; поскольку же оно бывает делимым, оно одно­временно дважды обращено па одну и ту же точку (semeioii). Поскольку же оно рассматривает границу как два, оно различает два свойства, и они раздельны, как бы посредством раздельной способности. Поскольку 428 же оно едино, оно различает чем-то единым и одно­временно. Вот каким образом определено то начало, носред- is ством которого, как мы утверждаем, живое существо способно ощущать. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Так как душа отличается главным образом двумя признаками: во-первых, пространственным движением; во-вторых, мышлением, способностью различения и ощущением, то может показаться, будто и мышление и разумение суть своего рода ощущения. Ведь посред­ством того и другого душа различает и познает суще- 20 ствующее. И древние1 утверждают, что разуметь и ощущать — это одно и то же, как именно Эмнедокл сказал: Мудрость у uux возрастает, лишь веши пред ними предстанут2, и в другом месте: II здесь возникает Мысль для иознания мира у ниха. Такой же смысл имеют и слова Гомера: 2б Таков же и ум 4. Ведь все они полагают, что мышление телесно так же, как ощущение, и что и ощущают и разумеют подоб­ное подобным, как мы это выяснили в начале сочине­ния. Между тем им следовало бы в то же время выска­заться о том, что такое заблуждение: ведь оно еще 42; более свойственно живым существам, и душа немало времени проводит в ошибках. Поэтому необходимо при­знать либо, как некоторые утверждают, что все, что является чувствам, истинно, либо что заблуждение происходит от соприкосновения с неподобным, а это [утверждение] противоположно положению о том, что подобное познается подобным. Однако, по-видимому, ·> заблуждение относительно противоположного и позна­ние его одинаковы. Итак, ясно, что ощущение и разумение не одпо и то же. Ведь первое свойственно всем животным, второе — немногим. Не тождественно ощущению и мышление, 429 ίο которое может быть и правильным и неправильным: правильное — это разумение, познание и истинное мне­ние, неправильное — противоположное им; но и это мышление не тождественно ощущепшо: ведь ощущение того, что воспринимается лишь одним отдельпым чув­ством, всегда истинно и имеется у всех животных, а размышлять можно и ошибочно, и размышление не свойственно ни одному существу, не одаренному разумом. Воображепие же есть нечто отличное и от ощуще-15 ния5, и от размышления; оно не возникает без ощуще­ния, а без воображения невозможно никакое составле­ние суждений; а что воображепие не есть пи мышление, ни составление суждений — это ясно. Ведь оно есть состояние, которое находится в пашей власти (ибо можно наглядно представить себе нечто, подобно тому как это делают пользующиеся особыми способами за-20 поминания и умеющие создавать образы), составление же мнений зависит не от нас самих, ибо мпение необ­ходимо бывает или ложным, или истинным. Далее, когда нам нечто мнится внушающим ужас или страх, мы тотчас же испытываем ужас или страх, и соответ­ственно когда что-то нас успокаивает. А при воображе­нии у нас такое же состояние, как при рассматривании картины, па которой изображено нечто страшное или успокаивающее. 25 Имеются также различия в самом составлепип суж­дений: познание, мнение, разумение и противополож­ное им; об этих различиях будем говорить особо. А так как мышление есть нечто отличное от ощу­щения и оно кажется, с одной стороны, деятельностью представления, с другой — составлением суждений, то после рассмотрения воображения надо будет сказать 428а и о мышлении. Итак, если воображепие есть то, благо­даря чему у нас возникает, как говорится, образ, при­том образ пе в переносном смысле, то оно есть одна из тех способностей или свойств, благодаря которым мы различаем, находим истину или заблуждаемся. А та­ковы ощущение, мпение, познание, ум. 5 Что воображение не есть ощущение, явствует из следующего. А именно: ощущение есть или возмож­ность, или действительность, например зрение и виде­ние; представление же возникает и при отсутствии того и другого, например в сновидениях6. Далее, ощуще-430 ние имеется всегда, а воображение нет. Если бы они были в действии одно и то же, то, быть может, воображение было бы присуще всем животным. Но по- ю видимому, оно не всем присуще, например: не при­суще муравью, пчеле, червю. Далее, ощущения всегда истинны, а представления большей частью ложны. II когда мы отчетливо воспринимаем предмет, мы не говорим, например: «Нам представляется, что это че­ловек»; скорее наоборот: когда мы воспринимаем не отчетливо, тогда восприятие может быть истинным или i5 ложным. Кроме того, как мы уже говорили, и с закры­тыми глазами пам что-то представляется. Но воображение не принадлежит ни к одной из тех способностей, которые всегда достигают истины, ка­ковы позпапие и ум. Ведь воображение бывает также и обманчивым. Таким образом, остается рассмотреть, не есть ли воображение мнение7: ведь мнение бывает и истинным и ложным. Но с мнением связапа вера (в самом доле, 20 пе может тот, кто имеет мнение, не верить этому мне­нию), между тем ни одному из животных вера несвой­ственна, воображение же — многим. Далее, всякому мнению сопутствует вера, а вере — убеждение, убежде­нию же —разумное основание (logos). A y некоторых животных хотя и имеется воображение, но разума (lo­gos) у них нет. Итак, очевидно, что воображение пе может быть ни мнением, которым сопровождается чувственное вое- 2* приятие, ни мнением, основывающимся на чувственном восприятии, ни сочетанием мнения и чувственного вос­приятия8. И это ясно из сказанного, а также из того, что мнение может быть ни о чем ином, как только о том, что есть предмет восприятия. Я имею в виду, что представление могло бы быть, например, сочетанием мнения о белом и восприятия белого, по не сочетанием мнения о благе и восприятия белого. В таком случае яо представление было бы мнением о том же, что воспри- 42вь нимается не как привходящее. Между тем можпо пред­ставлять себе ложно то, о чем имеется в то же время правильное суждение; например, Солнце представляется размером в одну стопу, однако мы убеждены, что опо больше Земли. Таким образом, пришлось бы либо от­бросить свое правильное мнение, которое имел пред- 5 ставляющийся, хотя предмет и остается неизменным 431 и представляющийся не забыл этого мнения и его не разубедили в нем, либо, если он еще придерживается своего мнения, то оно необходимо и истинно и ложно; мнение же становится ложным, если предмет не­заметно изменился. Таким образом, воображение не есть пи одна из указанных способностей, ни сочета­ние их. io Но так как нечто приведенное в движение само мо­жет привести в движение другое, воображение же есть, как полагают, некоторое движение π не может возник­нуть без ощущения, а возникает лишь у ощущающих и имеет отношение к ощущаемому, и так как движение может возникнуть благодаря действительно имеюще­муся ощущению и движение это должпо быть подобно ощущению, то воображение, надо полагать, есть такое 15 движение, которое не может быть без ощущения и не может быть у тех, кто не ощущает; а существо, наде­ленное воображением, делает и испытывает многое в за­висимости от этого движения, и воображение может быть и истинным и обманчивым. А бывает это вот от­чего. Во-первых, ощущепие того, что воспринимается лишь одним отдельным чувством, истинно или же оши­бается лишь в самой незначительной степени. Во-вто­рых, имеется ощущепие того, что сопутствует такому 2о воспринимаемому как привходящее; в этом случае уже возможпы ошибки; в самом деле, в том, что это бледпое, ощущение не ошибается; но в том, есть ли бледное это или нечто другое, ошибки возможны9. В-третьих, имеет­ся ощущение общих свойств, сопряжспных с теми пред­метами (symbebekota), которым присуще то, что вос­принимается лишь одним отдельным чувством; я имею в виду, например, движение и величину, которые сопут­ствуют ощущаемому и в отношении которых больше 25 всего возможны ошибки при чувственном восприятии. Движение же, возникающее от ощущения в действии, разнится в зависимости от того, от какого из этих трех видов ощущения оно происходит. В нервом случае движение будет истинным, когда наличествует ощуще­ние 10; в двух же других оно может быть ложным и при наличии, и при отсутствии ощущения, и больше всего, когда ощущаемое находится на расстоянии. Итак, если so в воображении пет пичего другого, кроме перечислен­ия ного, и оно есть как раз то, о чем шла речь, то оно есть движение, возникающее от ощущения в действии. 432 Так как зрение есть самое важное из чувств, то и название свое воображение (phantasia) получило от света (phaos), потому что без света нельзя видеть. II благодаря тому, что представления сохраняются [в душе] и сходны с ощущениями, живые существа 5 во многих случаях действуют сообразно с этими пред­ставлениями: одни — оттого, что не наделены умом,— та­ковы животные, другие — оттого, что их ум подчас затемняется страстью или болезнями, или сном,— та­ковы люди. Итак, относительно того, что такое воображение и отчего оно происходит, мы ограничимся сказанным. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Что касается той части души, которою душа познает ю и разумеет, — отделима ли она, притом отделима ли она не пространственно (kata megethos), a лишь мыс­ленно (kata logon), то необходимо рассмотреть, каково ее отличительное свойство и как именно происходит мышление. Так вот, если мышление сходно с ощущением, то оно или что-то испытывает от постигаемого умом, или оно нечто другое в этом роде. Мышление, конечно, не is должно быть подвержено чему-либо \ а должно быть способным воспринимать формы, т. е. в возможности должно быть таким, каково постигаемое умом, но не самим постигаемым умом, и так же как способность ощущения относится к ощущаемому, так и ум — к по­стигаемому умом. И поскольку ум может мыслить все, ему необходимо быть пи с чем не смешанным, чтобы, как сказал Анаксагор, властвовать над всем, т. е. чтобы [все] познавать. Ведь чуждое, являясь рядом с умом, 2о мешает ему и заслоняет его2. Таким образом, ум по природе не что иное, как способность. Итак, то, что мы называем умом в душе, до того, как опо мыслит, не есть что-либо действительное из существующего (я разумею под умом то, чем душа размышляет и судит о чем-то). Поэтому нет разумного основания считать, что ум со­единен с телом. Недь иначе он оказался бы обладаю- 25 щим каким-нибудь определенным качеством, он был бы холодным или теплым или имел бы какой-то оргап, как имеет его способность ощущения; по ничего такого пет. Поэтому правы те, кто говорит3, что душа есть 433 местонахождение форм, с той оговоркой, что не вся душа, а мыслящая часть, и имеет формы не в действи­тельности, а в возможности. Что пеподвержепность изменениям не одинакова зо у способности ощущения и у мыслительпой способно­сти, это вндпо, если рассмотреть органы чувств и ощу­щение. Чувство не в состояшш воспринимать [более 429ь слабое], когда сила ощущаемого слишком велика, на­пример воспринимать [слабый] звук среди громких звуков, и нельзя ни видеть, пи обопять [более слабый цвет и запах] среди слишком ярких цветов и слишком резких запахов. Ум же, паоборот, когда мыслит нечто, требующее большого папряжепия, мыслит требую­щее мепыпего напряжения не хуже, а даже лучше, s Дело в том, что способность ощущения невозможна без тела, ум же существует отдельно от него. Когда ум становится каждым [мыслимым] в том смысле, в каком говорят о сведущем как о действи­тельно знающем (а это бывает, когда ум способен дей­ствовать, опираясь сам на себя), тогда он точно так же есть некоторым образом в возможности, но пе так, как до обучения или приобретения знания, и тогда он способен мыслить сам себя. i° A так как не одно и то же величина и существо (to einai) величины, вода и существо воды (и так у многого другого, но не у всего, ибо у некоторых предметов это одно и то же), то спрашивается, разли­чает ли душа существо плоти и плоть разными способ­ностями или одной и той же, но находящейся в разном состоянии. Ведь плоть не существует без материи, а как курносое4, она есть вот это вот в этом 5. Способно­го стью ощущения душа различает тепло и холод, т. е. то, некоторое соотношение чего есть плоть; существо же плоти душа различает иной способностью: или суще­ствующей отдельно от способности ощущения, или на­ходящейся с ней в таком отношении, как ломаная ли­ния с самой собой, когда она выпрямляется6. В свою очередь в отвлеченных предметах прямое воспринимается так же, как курносое: ведь прямая ли­ния связана с плотным7. Если же прямизна и прямое го не одно н то же, то суть бытия прямого воспринимается чем-то иным: ведь здесь будет двоица8. Стало быть, душа различает это или другой способностью, или той же, но находящейся в другом состоянии. И значит 434 вообще, как [формы] вещей отделимы от материи, так дело обстоит и с тем, что относится к уму. Можпо было бы спросить: если ум есть нечто про­стое, ничему не подверженное и ни с чем не имеющее ничего общего, как говорит Анаксагор, то как он будет мыслить, если мыслить означает что-то претерпевать? Ведь поскольку то и другое 9 имеют нечто общее, одно, 25 по-видимому, есть действующее, другое — претерпеваю­щее. И далее: может ли ум мыслить сам себя? Действи­тельно, в таком случае либо ум присущ всем другим предметам, если он сам мыслим не по-другому 10, ведь мыслимое по виду едино, либо в нем будет находиться нечто такое, ЧТО делает его, как и все прочее, предметом мысли. Или претерпевание ума имеет тот общий смысл, о котором уже было сказано, а именно что в возмож- зо иостн ум некоторым образом есть то, что он мыслит, в действительности же нет, пока он пе мыслит его. Здесь должно быть так, как на дощечке для письма, на которой в действительности еще ничего не написано; *зоа таков же и ум. И он мыслим так же, как все другое мыслимое. Ведь у бестелесного мыслящее и мысли­мое — одно и то же, ибо умозрительное позиапие и умо­зрительно познаваемое — одно и то же. (Остается вы­яснить причину, почему ум не мыслит постоянно.) s У материальных предметов каждое мыслимое имеется лишь в возможности. Поэтому ум не будет присущ та­ким предметам (ведь ум есть возможность таких пред­метов без материи), по ему мыслимое будет присуще. ГЛАВА ПЯТАЯ Так как повсюду в природе имеется, с одной сто- ю роны, то, что есть материя для каждого рода (и в воз­можности опо содержит все существующее), с другой же — причина и действующее [начало] для созидания всего, как, например, искусство по отношению к мате­риалу, подвергающемуся воздействию, то необходимо, чтобы и душе были присущи эти различия. И дей­ствительно, существует, с одпой стороны, такой ум, который становится всем, с другой — ум, все произво­дящий, как некое свойство, подобное свету. Ведь is некоторым образом свет делает действительными цвета, существующие в возможности. И этот ум существует отдельно и не подвержен ничему, он ни с чем не смешан, 435 будучи по своей сущности деятельностью. Ведь действующее всегда выше претерпевающего и начало 20 выше материн. В самом деле, зпаппе в действии есть то же, что его предмет. Знание же в возможное'!и у отдельного человека, но не знание вообще, но вре­мени предшествует [знанию в действии]. Ведь этот ум не таков, что он иногда мыслит, иногда пе мыслит. Только существуя отдельно, он есть то, что он есть, и только это бессмертно и вечно. У нас нет воспомина­ний, так как этот ум ничему не подвержен; ум же, подверженный воздействиям, преходящ и без деятель-25 ного ума ничего не может мыслить. ГЛАВА ШЕСТАЯ Мышление о неделимом относится к той области, где нет ложного. А ложность и истина встречаются там, где уже имеется сочетание мыслей (noeniata), со­ставляющих как бы одно, совершенно так же, как ска­зал Эмиедокл: Выросло много голов, затылков лишенных и шеи], зо затем головы соединяются силою дружбы. Так и пред­меты мысли, будучи раздельными, соединяются, как, 430b например, несоизмеримое и диагональ. При мысли о чем-то прошлом или будущем мыслится и присоеди­няется также время. Ошибка заключается всегда в [не­правильном] сочетании. В самом деле, тот, кто мыслил бледное не бледным, сочетал его с не бледным; можно все это назвать также делением. Однако же ошибкой или истиной может быть не только то, что Клеон бле-5 ден, но и то, что он был или будет бледным. А сочетает в одно каждый раз ум. Так как неделимое можно понимать двояко: как не­делимое или в возможности, или в действительности,— то ничто не мешает, когда мыслят протяженное, мыс­лить его неделимым (ведь оно н действительности неде­лимо) и в неделимое время: ведь время — подобно протяжению — делимо и неделимо. Итак, нельзя ска-ю зать, что мыслит ум в каждую половину времени. Ибо, пока не произведено деление, нет половины, разве только в возможности. Когда же ум каждую половину мыслит отдельно, он вместе с тем делит и время; тогда он мыслит их так, как если бы они были два иротяже-436 ния. Если же что-то мыслят состоящим из двух частей, то его мыслят ы во времени, состоящем из таких же двух частей. А то, что неделимо не по количеству, а по виду, ум мыслит в неделимое время и неделимой частью 15 души, однако привходящим образом, и не поскольку делимо то, чем ум мыслит, и время, в которое он мыс­лит, а поскольку они неделимы: ведь в них содержится нечто неделимое, хотя, быть может, и не существую­щее отдельно, что делает едиными время и протяжение, и точно так же это бывает во всяком непрерывном как но времени, так и по протяжению. Точка же и всякая часть деления, равно и все го в этом смысле неделимое обнаруживаются так же, как лишенность. То же самое можно сказать и о всем про­чем, например о том, как познается зло или черное. А именно: их познают некоторым образом через проти­воположное им. Познающее же должно быть в возмож­ности этими противоположностями, и [вместе с тем] в нем должно быть единое. Если же нечто не имеет 25 противоположного себе, то оно познает само себя, есть [всегда] действительность и существует отдельно. Высказывание есть высказывание чего-то о чем-то, как, например, утвердитсльпая речь, и всякое выска­зывание истинно или ложно. Между тем не всякий ум таков: ум, направленный на существо предмета как суть его бытия, истинен [всегда]; ум же, касающийся чего-то [другого], — не [всегда]; и так же как видение того, что свойственно воспринимать зрению, всегда ис­тинно, но [различение того], есть ли вот это бледное человек или нет, не всегда истинно, точно так же об- зо стоит и с бестелесным [как предметом мысли]. ГЛАВА СЕДЬМАЯ Знание в действии тождественно своему предмету, uin знание в возможности у отдельного человека — но не знание вообще — по времени раньше. Ведь все возни­кающее возникает из сущего в действительности. Оче­видно, что ощущаемое превращает способность ощущения из сущей в возможности в деятельную: ведь последняя не испытывает воздействия и не изменяется, s Поэтому здесь имеется особый вид движения. Дело в том, что движение, как было сказано \ есть действие 437 незаконченного, действие же вообще — действие закон­ченного — есть нечто иное. Чувственное восприятие сходно с простым выска­зыванием и мышлепием. Когда же оно доставляет удо­вольствие или неудовольствие, [душа], словно утверж­дая или отрицая, начинает к чему-то стремиться или 10 чего-то избегать. И это испытание удовольствия или неудовольствия есть деятельность средоточия чувств (aisthetike mesotes), направленная ua благо или зло как таковые. Избегание и стремление в действии также суть эта деятельность, при этом способность стремле­ния и способность избегания не разпятся ни друг от друга, ни от способности ощущения, но бытие их раз­лично. 15 Размышляющей душе представления как бы заме­няют ощущения. Утверждая или отрицая благо или зло, она либо избегает его, либо стремится к нему; по­этому душа никогда не мыслит без представлений, а подобно тому как воздух определеппым образом воз­действует на зрачок, а сам зрачок — на другое (то же можно сказать и об органе слуха), [точно так же представления воздействуют на размышляющую душу]. Последпее же (to eschaton) есть нечто еди­ное, т. е. единое средоточие, бытие же его многооб­разно. 20 Уже раньше было сказано, посредством чего душа судит о том, что сладкое отличается от теплого; об этом можно сказать и так. Различающее есть нечто единое, и оно как бы проводит межи. И упомянутые [ощущения сладкости и тепла], будучи едиными по со­отношению и числу, находятся в таком же отпошении друг к другу, как [соответствующие ощущаемые свой­ства] друг к другу. Какая, в самом деле, разница, спро­сить ли, как различают разнородное2, или спросить, 25 как различают противоположное, например белое и черное? Пусть относятся между собой как такие проти­воположности Aj белое, и ZJ, черное, а В и Г —как А и Б, и наоборот. Если, стало быть, В и Г будут присущи одпому, то они будут относиться друг к другу, как А и Б, и они одно и то же и единое, по бытие их раз­лично; подобным же образом будет обстоять дело и 431ь с AB. То же самое получилось бы, если бы А было сладким, aß — белым. Таким образом, мыслящее мыслит формы в обра-438 зах (phantasmata), и в какой мере ему в образах прояс­няется, к чему следует стремиться и чего следует избе­гать, в такой же мере оно приходит в движение и в отсутствие ощущения при наличии этих образов. Напри­мер, восприняв вестовой огонь и замечая, что оп дви- 5 жотся3, мыслящее [существо] благодаря общему чув­ству узнает, что приближается неприятель. Иногда с помощью находящихся в душе образов или мыслей ум, словно видя глазами, рассуждает и принимает ре­шения о будущем, исходя из настоящего. И когда мыс­лящее скажет себе, что там есть нечто доставляющее удовольствие или неудовольствие, оно и здесь начинает избегать или стремиться и вообще становится дея­тельным, ю А не относящиеся ни к какой деятельности истин­ное и ложное — одиого рода с благом и злом. Разница лишь в том, что истинное и ложное берутся безотноси­тельно, благо и зло — по отношению к чему-нибудь. Так называемое отвлеченное ум мыслит так, как мыслят курносое: то как курносое в виде чего-то неот­делимого [от материи], то как вогнутое, если бы кто действительно его помыслил без той плоти, которой присуще вогнутое4; так ум, мысля математические 15 предметы, мыслит их отделенными от тела, хотя онн и не отделены от пего. Вообще ум в действии есть то, что он мыслит. Однако может ли он, будучи сам не отделенным от тела (megethos), мыслить что-либо как отделенное или не может — это следует рассмотреть в дальнейшем. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Теперь, подводя итог сказанному о душе, мы пов- зо торим, что некоторым образом душа есть все сущее. В самом деле, все сущее — это либо воспринимаемое чувствами, либо постигаемое умом, знание же есть в некотором смысле то, что познается, а ощущение — то, что ощущается. Но в каком смысле — это падо вы­яснить. Итак, знание и ощущение разделяются по пред­метам: знание и ощущение в возможности относятся 25 к предметам в возможности, знание и ощущение в дей­ствии — к предметам в действительности. Способность ощущения и познавательная способность души в воз­можности тождественны этим предметам, первая — 439 тому, что ощущается, вторая — тому, что познается. Душа необходимо должна быть либо этими предме­тами, либо их формами; однако самими предметами она быть не может: ведь в дугае находится не камень, а форма его. Таким образом, душа есть как бы рука: Па как рука есть орудие орудий 1, так и ум — форма форм, ощущение же — форма ощущаемого. Так как помимо чувственно воспринимаемых вели­чин нет, как полагают, ни одного предмета, который 5 бы существовал отдельно, то постигаемое умом имеется в чувственно воспринимаемых формах: [сюда отно­сится] и так называемое отвлеченное, и все свойства и состояния ощущаемого. II поэтому существо, не имею­щее ощущении, ничему не научится π ничего не пой­мет. Когда созерцают умом, необходимо, чтобы в то же время созерцали в представлениях: ведь представ­ления—это как бы предметы ощущения (aisthemata), только без материи. ю Воображение же есть нечто иное, нежели утвержде­ние и отрицание. Ведь истинное и ложное есть соче­тание мыслей. Что же отличает первично2 мыслимое от представлений? Или и другое мыслимое не представ­ления, но без представлений оно пе бывает. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ is Душа животных отличается двумя способностями: способностью различения, которое осуществляется раз­мышлением и ощущением, и способностью приводить в пространственное движение; об ощущении и уме до­статочно выяспено; относительно же движущего сле­дует рассмотреть, что же оно такое в душе, есть ли оно какая-нибудь одна часть души, отделимая либо иро-20 страпственно, либо только мысленно, или вся душа, и если оно некоторая часть, то есть ли оно некая особая часть помимо тех частей, которые обычно перечисляют и о которых мы говорим, или оно одна из них. И здесь сразу возникает затруднение: в каком смысле следует говорить о частях души и сколько их. Ведь с какой-то стороны кажется, что имеется бесчисленное множе­ство их, а пе только части, о которых говорят те, кто 25 различает 1 способности рассуждения, страстей и жела­ния, или те2, кто различает способности, основываю­щиеся и пе основывающиеся па разуме. По тем прпзиа-440 кам, которыми различают эти способности, обнаружи­ваются и другие части, значительно разнящиеся от указанных,— части, о которых мы уже говорили, а именно: растительная, которая свойственна растениям и всем животным, и способность ощущения, которую зо нелегко отнести к способностям, не основывающимся нли основывающимся па разуме, и, кроме того, спо­собность воображения, отличная по своему существу (to einai) от всех и вызывающая большое затруднение, *ягь с какой из перечисленных частей она тождественна или разнится, если признать существование отдельных частей души. Кроме них, еще имеется способность стремления, которое и по своему смыслу и ио силе представляется отличной от всех способностей. И было бы нелепо отрывать ее [от других]. Ведь в разумной части души зарождается воля, а в не основывающей- г> ся на разуме — желание и страсть. Если же душа со­стоит из трех частей3, то в каждой части будет стрем­ление. Так вот и поставлен теперь вопрос: что же такое то, что приводит животное в пространственное движе­ние? Ведь движение роста и упадка, свойственное всем живым существам, вызывается, по-видимому, м присущими всем способностью воспроизведения и ра­стительной способностью. Вдыхание и выдыхание, сон и бодрствование будут исследованы позже. Ведь и отно­сительно их возникают большие трудности. Что же ка­сается движения в пространстве, то следует рассмотреть, что движет животное при хождении. Ясно, что это не растительная способность. Ведь хождение всегда is совершается ради чего-то и связано с представлением нли стремлением, ибо, не стремясь к чему-то или не избегая чего-нибудь, ничто не движется, разве только насильно. Далее, в таком случае растения были бы способны к движению и обладали бы каким-то орга­ном для этого движения. Подобным же образом и спо­собность ощущения не может вызывать движения в пространстве. Ведь многие животпые, имеющие ощуще- 2о нпя, прикованы к своему месту и совершенно непо­движны. Поэтому раз природа ничего не делает на­прасно и не упускает ничего необходимого (разве что у существ уродливых4 и не достигающих полного раз­вития), а указанные животные достигают полного развития и не уроды, доказательством чего служит 441 то, что они способны к воспроизведению, становятся 25 зрелыми и приходят в упадок, то они должны были бы обладать оргапами передвижения. Но π способность рассуждепия, и так называемый ум также не могут приводить в движение: ведь созерцающий ум пе мыс­лит ничего относящегося к деятельности и не говорит о том, чего следует избегать или добиваться, между тем движение всегда принадлежит тому, кто или чего-то избегает, или чего-то добивается. Но и тогда, когда зо ум созерцает что-либо подобное, оп этим не побуждает к тому, чтобы чего-то добиваться или избегать; так, например, часто размышляют о чем-то страшпом или приятном, одпако это не возбуждает страх; приходит 4зза же в движеппе сердце (а когда дело идет о прият­ном — уже другая какая-то часть). Даже когда ум предписывает, а размышления подсказывают чего-то избегать или добиваться, пе побуждаются этим к дей­ствию, а поступают согласно желанию, как, папример, невоздержанный человек. И вообще мы видим, что s сведущий во врачебном искусстве не обязательно ле­чит, что показывает, что не знание, а другая сила5 вызывает действие, согласное знанию. Но и стремле­ние не есть решающее в этом движении. Ведь владею­щие собой люди, хотя и имеют стремление и желание, не делают того, к чему у них есть стремление, а сооб­разуются со своим умом. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Движут, видимо, по крайней мере две способности — ίο стремление и ум, если признать воображение своего рода мышлением: ведь люди часто вопреки знанию со­образуются со своими представлениями, а у других жи­вых существ пет ни мышления, ни способности рассуж­дения, а есть одно лишь воображение. Таким образом, и то и другое — ум и стремление — побуждает к про­странственному движению, а именно ум, размышляю­щий о цели, т. е. направленный па деятельность; от созерцающего ума оп отличается своей направленно­го стыокцели. Всякое стремление также имеет цель. А то, к чему имеется стремление, есть начало для ума, на­правленного на деятельность: последнее ' и есть [дви­жущее] начало действия. Таким образом, нужно счи­тать правильным взгляд, что движут эти две способ­ности — стремление и размышление, направленное на 442 деятельность. А именно: движет предмет стремления, и через него движет размышление, так как предмет стремления есть начало для него. Но и воображение, so когда приводит в движение, не движет без стремления. Итак, движущее одно — предмет стремления. Ведь если бы двигали две способности — ум и стремление,— то они двигали бы в силу какого-то общего им свой­ства (eidos). Ум же, совсршешю очевидно, не движет без стремления (ведь воля есть стремление, и, когда движение совершается сообразно размышлению, оно совершается и сообразно воле). Между тем стремление движет иногда вопреки размышлению: ведь желание ж есть некоего рода стремление. Ум всегда правилен, стремление же и воображение то правильны, то непра­вильны. Поэтому приводит в движение всегда предмет стремления, по он есть либо [действительное] благо, либо благо кажущееся, и притом не всякое, а подлежа­щее осуществлению; благо же, подлежащее осуществле­нию, таково, что с ним дело может обстоять и иначе 2. Итак, очевидно, что движет та способность души, зо которая называется стремлением. Для тех же, кто раз­личает части души, поскольку они различают и разде- 4язь ляют ее в соответствии со сиособпостями, этих способ­ностей очень много: растительная, способность ощу­щения, мыслительная, воля, наконец, способность стремления; все они в большей мере отличаются друг от друга, чем способность желания от способности стра­стей. А так как бывают противоположные друг другу 5 стремления, а это случается, когда разум противостоит желаниям, происходит же это у тех, кто обладает чув­ством времени (ведь ум велит воздерживаться ввиду будущего, желания же побуждают к осуществлению тотчас же, ибо удовольствие, получаемое сразу же, ка­жется и безусловным удовольствием, и безусловным бла­гом оттого, что не принимают во внимание будущее), то ю но виду движущее едино — это способность стремления как таковая (первое же из всего движущего — предмет стремления: ведь он-то и движет, будучи пеиодвижпым, в силу того, что его мыслят или воображают), но числу же движущих много. Движение включает в себя троякое: во-первых, дви­жущее, во-вторых, то, чем оно приводит в движение, и, в-третьих, движимое; движущее в свою очередь двояко: или оно неподвижно, пли и движет и движимо; is 443 неподвижное же движущее — это подлежащее осущест­влению благо; то, что и движет и движимо,— способ­ность стремления (ведь стремящееся движется, по­скольку оно стремится, и стремление как деятельность есть некоторого рода движение), а то, что движимо,— живое существо. Орган же, которым стремление дви­жет,— это уже нечто телесное; поэтому для иссле-20 доваиия его необходимо рассматривать действия, общие телу и душе. Теперь же лишь вкратце укажем, что движущее при помощи органа есть то, у чего начало совпадает с концом, как в сочленении3. Ведь в сочле­нении имеется выпуклое и полое, одпо из них — конец, другое — начало; поэтому одно покоится, другое дви­жется; но своей выраженной в определении сущности 25 они различны, пространственно же — неотделимы друг от друга. Все движется через толчок или притяжением; поэтому необходимо, чтобы, как в круге, нечто остава­лось в покое и чтобы отсюда начиналось движение. Вообще же, как сказано, поскольку животное обла­дает способностью стремления, постольку оно приводит само себя в движение. Без воображения, однако, оно не может быть способно к стремлению. Всякое же вооб­ражение связано либо с разумом, либо с чувственным зо восприятием. Последнему причастпы и другие живые существа. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Следует также рассмотреть, что служит движущим 4з*а [началом] у низших животных, которым присуще только одно чувство — осязание. Возможно ли, чтобы у них было воображение и желание, или нет? Очевидно, им свойственно испытывать неудовольствие и удоволь­ствие. А если так, то необходимо имеются у них и же­лания. Но каким образом у них может быть вообра­жение? Не таким ли образом, что так же как их 5 движения неопределенны, так и воображение у них имеется, но в неопределенном виде? Итак, воображение, связанное с чувственным вос­приятием, свойственно, как было сказапо, другим жи­вотным; воображение же, связанное с рассуждением, имеется у тех, кто наделен разумом. Ведь это уже дело разума — поступать так или этак. Λ применять нужно одно мерило: ведь добиваются большего блага. Так что из многих представлении можно составить одно. 444 Но той же причине, по-видимому, низшие животные *° не могут составлять мпеппя, потому что они не спо­собны к умозаключению, между тем мнение опирается на умозаключение. Поэтому стремление лишено спо­собности рассуждать. Иногда же стремление берет верх и приводит в движение волю. А подчас воля, наподобие небесной сферы \ берет верх над стремлением. Иной раз — при невоздержанности — одно стремление берет верх над другим стремлением. По природе же высшее всегда более способно властвоватьи приводить в движе­ние. Таким образом, имеются уже три вида движения2, is Что же касается познавательной способности, то она не приводится в движение, а пребывает в покое. Так как суждение и размышление (logos) направ­лены отчасти на общее, отчасти па единичное (в пер­вом случае разумеют, что человек с такими-то свойст-вами должен делать то-то, во втором же случае — что вот это теперь таково и что я таков), то движет мне­ние, направленное на единичное, а не на общее, или же движут оба мпения, по одно в большей мере пребывает 2а в покое, другое же нет. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Итак, всему, что живет и обладает душой, необхо­димо иметь растительную душу от рождения до смерти: ведь необходимо, чтобы родившееся росло, достигало зрелости и приходило в упадок, а это невозможно без 25 пищи; таким образом, необходимо, чтобы раститель­ная способность была у всего того, что растет и при­ходит в упадок. Ощущение же не необходимо свойственно всем живым существам. Ведь те, у которых тело простое, не могут иметь осязание, (но пи одно животное не может существовать без осязания), пе имеют его и те, которые не способны воспринимать формы без мате­рии К Животное же необходимо имеет ощущепие, если 30 верно, что природа ничего не делает напрасно. Ведь все в природе существует ради чего-то пли должно быть чем-то сопутствующим тому, что существует ради чего-то. Так вот, если бы тело, способное к передвиже­нию, пе обладало ощущением, оно бы погибло π ne достигло цели, назпачеппой ему природой. В самом *·™»> деле, как могло бы оно питаться? Конечно, у тех, 445 которые прикованы к своему месту, питание имеется на той почве, откуда опи произошли. Однако невоз­можно, чтобы подвижное и рожденное тело имело душу и различающий ум, а способности ощущения не имело. (Впрочем, это также невозможпо для нсрож-5 депного тела2. Почему бы ему не иметь [способность ощущения]?3 Разве отсутствие этой способности было бы лучше для души или для тела? Но пи то пи другое не имеет места. Ведь от отсутствия ощущений ни душа не будет больше мыслить, ни тело не будет существо­вать дольше.) Таким образом, каждое подвижное тело без ощущения не будет иметь души. Тело, обладающее ощущением, должпо быть или простым, или сложным. Но простым оно не может ίο быть. Ведь в таком случае оно не имело бы осязания, а осязание иметь необходимо. Это ясно из следующего. А именно: так как животное есть одушевленное тело и всякое тело есть нечто осязаемое, осязаемое же есть то, что воспринимается осязанием, то необходимо, чтобы и тело животного было способно к осязанию, если животпое должно сохраняться. Ибо остальные is чувства воспринимают через иное; таковы обоняние, зрение, слух. Если же непосредственно соприкасаю­щееся с чем-то существо пе будет обладать ощуще­нием, то оно не сможет одного избегать, а другое при­обретать. В таком случае животному невозможно будет сохраняться. Поэтому-то и вкус есть некоторого рода осязание: ведь он возбуждается пищей, пища же есть осязаемое тело. Ни звук, пи цвет, ни запах не питают 20 и не содействуют ни росту, ни упадку. Таким образом, вкус необходимо есть некоторого рода осязание, по­тому что он есть ощущение осязаемого и пригодного для питания. Итак, оба этих чувства необходимы всякому живот­ному, и очевндпо, что животное не может существо­вать без осязания. Остальные же чувства существуют 25 ради блага и встречаются уже но во всяком роде жи­вотных, а у некоторых; так, опи необходимо присущи животным, способным передвигаться. Для своего со­хранения такое животное должно воспринимать не только путем соприкосновения, но и на расстоянии. А это возможно, если животное способно ощущать через среду — таким образом, чтобы среда испытывала воздействие от ощущаемого и приводилась им в дви-446 жение, а ощущающее существо испытывало бы воз­действие от среды. Ведь подобно тому как приводящее в пространственное движение действует, пока не вы- зо зывает изменения, а толкнувшее заставляет другое тело толкать, π движение это происходит через среду, причем первое движущее толкает, пе будучи само толкаемо, последнее же тело только принимает тол­чок, само не толкая, а среда π принимает, и произво­дит толчок (при этом посредствующих звеньев может 435а быть много), точно так же это происходит при превраще­ниях, разве что изменяющееся остается на месте. Так, если погрузить какой-то предмет в воск, воск будет двигаться до тех пор, пока не погрузится предмет. Камепь же в этом случае пе пришел бы в движение, вода же отхлыпула бы далеко. Больше всего движется, воздействует и испытывает воздействия воздух, если только он сохраняет устойчивость и составляет нечто s единое. Поэтому относительно преломления света лучше предполагать, что воздух, пока он составляет нечто единое, испытывает воздействие от фигуры и цвета, чем думать, будто преломляется свет, истекаю­щий из глаз4. На гладкой поверхности воздух состав­ляет нечто единое; поэтому он в свою очередь воздей­ствует на зрение, точно так же как отпечаток прони­кает в воск до предельной глубины. ю ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ Итак, совершенно очевидно, что тело животного не может быть простым, т. е. состоящим, например, из одного лишь огня или одного лишь воздуха. В самом деле, без осязания оно пе может иметь какое-либо другое ощущение: ведь, как было сказано, всякое оду­шевленное тело способно осязать; остальпые простые тела, кроме земли, могут составлять органы чувств, i5 но все они делают чувства способными воспринимать через иное, т. е. через среду. Осязание (haphe) же получается от непосредственного соприкосновения (haptesthai) с предметами, поэтому оно π носит это название. Хотя и остальные органы чувств восприни­мают путем соприкосновения, но через иное. По-види­мому, только осязание воспринимает непосредственно (di'hautës). Таким образом, тело животного не может 2о состоять из какого-либо одного из этих элементов. Не 447 может оно состоять и из земли. Ведь осязание есть как бы средоточие всего осязаемого, и орган его спо­собен воспринимать не только разные свойства земли, но π различные степени тепла π холода и все другие 25 доступные осязанию свойства. Поэтому-то мы не ощу-435h щаем костями, волоса;\ш и подобными частями тела, так как они состоят из земли. Поэтому же и растения не обладают никакими ощущениями, так как они сос­тоят из земли. Без осязания не может быть никакого другого чувства, а орган осязания не состоит из земли или только одного из других элементов. Итак, совершенно очевидно, что это единственное 5 чувство, утрата которого неизбежно приводит животных к гибели. Ведь невозможно, чтобы не было животным то, что обладает этим чувством, и животному необязательно иметь какое-либо другое чувство, кро;ме него. Поэтому чрезмерная сила прочего ощущаемого, например цвета, звука или запаха, пагубна только для [соответствую­щих] органов чувств, по но для самого животного (разве лишь привходящим образом, как, например, ίο если одновременно со звуком происходит толчок или удар или если зрительные образы или запахи приво­дят в движение нечто такое, что может вызвать ги­бель через соприкосновение). Вкус также может ока­заться пагубным лишь в той мере, в какой он дейст­вует через чувство осязания. Чрезмерная же сила осязаемых свойств, например тепла, холода или жест­кости, пагубпо действует на само животное. В самом is деле, чрезмерная сила любого ощущаемого разрушает орган чувства, так что и чрезмерность осязаемого свойства разрушает осязание, а от осязания зависит жизнь: ведь было доказано, что без осязания животное существовать не может. Поэтохму чрезмерность осязае­мых свойств разрушает не только орган чувства, но и само животное, так как осязание — единственное чув-20 ство, необходимое животному. Как было сказапо], животное обладает прочими чувствами не ради существования, а ради блага, на­пример зрением, чтобы видеть, так как животное оби­тает в воздухе ИЛИ воде н вообще в прозрачной среде; вкусом, чтобы, распознавая приятное и неприятное, ощущать состав пищи, желать и двигаться; слухом, чтобы ему самому было что-то сообщено, а речью — 25 чтобы сообщать что-то другим. 448 ПРИМЕЧАНИЯ УКАЗАТЕЛИ Va15 Аристотель, т. 1 ПРИМЕЧАНИЯ «Метафизика» состоит из относительно самостоятельных ра­бот Аристотеля (публичных выступлепий, лекций, набросков к пим или составленных его слушателями записей их), объеди­ненных проблематикой той науки, которую он называл первой философией, мудростью или теологией. «Метафизика» содер­жит в себе четырнадцать кпиг, обозначенных заглавными бук­вами древнегреческого алфавита от А до N (кпига II обозна­чена строчной альфой). В этих книгах и их главах выделяют ранние, относящиеся к «среднему» периоду жизни Стагирита (347—335 гг. до н. э.), и поздние, восходящие ко второму афин­скому периоду его жизни (335—322 гг. до н. э.). Кроме того, их делят на основные и побочные: основные ранние — это книги А, Б, Г; основные поздние —Ε, Ζ, Η, Θ, I; побочные ранние — кпига Δ, главы 1—8 книги К, кпига Л (кроме главы 8), главы 9—10 книги М, книга N; побочные поздние — главы 9—12 кни­ги К, глава 8 книги Л, книга M (кроме глав 9—10). Составитель корпуса аристотелевских сочинений (Андроник Родосский или, возможно, более ранний перипатетик) поме­стил данный труд после произведений, посвященных исследо­ванию природы, что и определило его название — ta meta ta physica (то, что после «Физики»). Место, занимаемое рассмат­риваемым трудом в своде аристотелевских сочинений, совре­менные исследователи ι связывают с проводившимся у стоиков делением философии па логику, физику и этику2: составитель корпуса рассматривал вошедшие в «Метафизику» работы как дополнительные к книгам по физике, освещающие фундамен­тальные вопросы учения о природе, а книгу Л, в которой изла­гается концепция перводвигателя, вынес в конец как трактат, 1 См. F. Grayeff. Aristotle and his school. An inquiry into the history of the Peripatos. London, 1974, p. 83—84. 2 Согласно M. Pohlenz'y («Die Stoa» Göttingen, 1948. S. 33)t такое деление философии было принято еще Ксенократом. Су­ществует также мнепие, что изучение метафизики следовало за изучением физики в самой перипатетической школе (см. Н. Ret­ner. Die Entstehung und ursprüngliche Bedeutung des Namens Metaphysik. — In: «Metaphysik und Theologie des Aristo ties». Darmstadt, 1969, i/tlö· 451 обеспечивающий переход от физики к этике (последние две книги — M и N — считаются позднейшими вставками1). По указанным выше причинам, а также, возможно, из-за предполагаемых позднейших напластований «Метафизика» ли­шена цельности и связности; более того, в ней много неясных мест и противоречий, некоторые ее разделы представляют со­бой повторения (иногда дословные) других ее разделов пли разделов других сочинений Стагирита. Все это создает большие трудности как для понимания «Метафизики» читателем, так и для подготовки ее перевода к изданию. Более цельный характер носит помещенное в настоящем томе сочинение «О душе» (Peri psyches), хотя из содержащихся в нем трех книг одна — третья — восходит к первому афин­скому периоду жизни Стагирита (367—347 гг. до н. э.), а две остальные — ко второму (335—322 гг. до н. э.). Вместе с тем и в этом произведении имеется немало трудных и неясных мест. Таковы, в частности, излагаемые в кн. III рассуждения об ак­тивном и пассивном разуме, которые ввиду своей незавершен­ности дали повод к различному их пониманию и толкованию. Полный русский перевод «Метафизики» был осуществлен и опубликован А. В. Кубицким (М. — Л., 1934). Перевод книг XIII—XIV, принадлежащий А. Ф. Лосеву, был издан в составе книги этого автора «Критика платонизма у Аристотеля» (М., 1929). Книга XII в переводе А. М. Водена была опубликована в «Книге для чтения по истории философии» (т. I. M., 1924). В 1890—1895 гг. в «Журнале министерства народного просвеще­ния» печатались книги I—V в переводе В. Розанова π П. Пер-вова. Впервые сочинение «О душе» (без завершающей части гла­вы 12 кн. III) было переведено на русский язык В. Снегиревым («Психологические сочинения Аристотеля. Выпуск I. Исследова­ния о душе». Казань, 1885. До этого, в 1874 и 1875 гг. пере­вод В. Снегирева публиковался в «Ученых записках Казанского университета»). Перевод пятидесяти одного отрывка имеется в книге А. П. Казанского «Учение Аристотеля о значении опыта при познании» (Одесса, 1891). Второй полный перевод сочине­ния на русский язык принадлежит П. С. Попову (М., 1937). В основу настоящего издания «Метафизики» положен пере­вод А. В. Кубицкого, опиравшегося на издания греческого тек­ста, осуществленные Ross'ом и Christ'oM, a сочинения «О ду­ше» — перевод П. С. Попова, опиравшегося на издание В1епГя. При подготовке настоящего издания тексты были заново све­рены М. И. Иткиным с греческим оригиналом с привлечением, в частности, нового издания Jäger'a («Aristotelis Metaphysica», Oxford, 1963). При сверке и редактировании «Метафизики» и «О душе» были учтены помимо английских и немецких перево­дов, опубликованных ко времени выхода в свет предыдущих из­даний на русском языке, новый английский перевод «Метафи­зики», осуществленный Apostle'oM (Bloomington — London, 1966), и немецкие переводы «О душе», выполненные О. Gigon'oM («Die Werke des Aristoteles», Bd 2. Zürich, 1950) и W. Theile-r'oM («Aristoteles. Werke», Bd. 13. Berlin, 1973). » См. /. //. Randall Jr. Aristotle. New York, 1969, ρ 108. 452 Положенные в основу настоящего издания переводы обоих сочинений Аристотеля подверглись значительной переработке в плане приближения русского текста к греческому оригиналу, уточнений смысла, устранения моментов модернизации, суще­ственного изменения терминологии и стилистических исправле­ний. Примечания к «Метафизике» и сочинению «О душе» для на­стоящего тома составлены А. В. Сагадеевым (при составлении их были использованы отдельные примечания к предыдущим изданиям этих произведении и комментарии Apostle'a к «Мета­физике»), МЕТАФИЗИКА Книга первая (Л) Глава первая 1 Пол из Акрагапта — софист (учепик Горгпя), чьими уста­ми Платон высказывает данную мысль. См. Платон. Горгий 448 с, 426 Ь. — 65. 2 Больной необходимо является человеком, но человек бы­вает больным лишь акцидентально, привходящим образом, вви­ду чего лечение данного больного оказывается сущпостпым, а в его лице человека вообще — акцидентальиым. — 66. 3 Искусство отличается от науки тем, что опо направлепо пе па изучение сущего как такового, а па создание вещей. Ис­кусство появляется тогда, когда па сходные предметы выраба­тывается единый общий взгляд, объединяющий мпогие эмпири­ческие представления, благодаря которым приобретается павык, или опыт, возникающий из часто повторяющихся воспомина­ний об одном и том же; поскольку же содержание этих воспо­минаний составляют восприятия единичных предметов, то и сам опыт имеет дело только с единичным. Следует, однако, иметь в виду, что Аристотель не всегда последовательно прово­дит различие между «наукой» и «искусством». — 66. 4 В угловые скобки заключепы слова, которые отсутствуют в более ранних рукописях. В квадратных скобках даны слова, отсутствующие в греческом тексте, по необходимые для пра­вильной передачи смысла. В круглых скобках — пояснительные слова и фразы, которые в большинстве случаев заключены в та­ковые в самом греческом тексте. — 66. 6 Под всем остальным, относящимся к тому же роду, Ари­стотель подразумевает рассудительность, мудрость и ум (см. «Никомахова этика» 1139 Ь 14—1142 а 30). — 67. Глава вторая 1 Потенциально, в возможности. Ср. «Вторая аналитика» I 24, 86 а 22-30. — 68. 2 Начало арифметики — единица, геометрии — точка; и еди­ница и точка неделимы, по точка в отличие от единицы харак-16 Аристотель, т. 1 453 терпзуется не только неделимостью, но π тем, что пмеет поло­жение в пространстве (ср. «Вторая аналитика» I 27, 87 а 31 — 37). —Ю. 3 Т. е. цель. — 69. 4 Под искусством творения (плп «творческим искусством») подразумевается любое искусство, направленное на создание чего-то с использованием знаний, почерпнутых из умозритель­ных (теоретических) наук. — 69. 6 Симонид с острова Кеос (557—467 до н. э.) — греческий поэт. — 69. Глава третья 1 Т. е. ближайшая причина. — 70. 2 Суть бытия (букв, «что нмеппо есть ставшее») — то, чем является вещь согласно своему определению пли что остается в ней по отвлечении ее от материи (см. 1017 b 21—22). — 70. 3 Hypokeimenon — букв, «лежащее в оспове» («под-лежа-щее»). В логике — субъект. — 70. 4 См. «Физика» II 3, 194 b 16—195 b 30. — 70. 6 Здесь естество употребляется в зпачспии элемента, сти­хии (см. 1014 b 27—35). — 71. 6 Букв, «мусичсским». К этому термину, сближавшемуся по смыслу со словом «образованный», Аристотель прибегает для обозначепия категории качества; в данном случае он хочет ска­зать, что Сократ не вообще становится, не возникает, а стано­вится другим, т. е. претерпевает качественное изменение. — 71. 7 Океан и Тефия — родители Океапид (морских божеств).— 71. 8 О Гиппопе, жившем во времепа Перикла, Александр Аф-родисийский (Coinm. 428, 21—23) писал, что он прозван «без­божником», поскольку доказывал, что пет ничего помимо чув­ственно воспринимаемых вещей. Мир, согласно Гпппону, возник в результате преодоления воды образовавшимся из нее ог­нем. — 72. 9 Диоген из Аполлонии па Крите, выступивший ок. 430 г. до н. э. в поддержку учения Анаксимена, стремился объясппть физические и психические явления разрежением (нагреванием) и сгущением (охлаждением) воздуха как несотворенпого π бес­предельного начала, которое образует и упорядочивает беско­нечно сменяющие друг друга миры. — 72. 10 Т. е. что не воздух возпикает из воды, а вода возпикает из воздуха вследствие его охлаждения и сгущения. — 72. 11 Простые тела — четыре элемента: земля, вода, воздух и огонь. — 72. 12 Гиппас из Метапонта (V в. до п. э.) отождествлял пифа­горейский центральный огонь с гераклитовским первовещест-вом. 13 К воде, воздуху и огню. — 72. 14 По учению Эмпедокла, элементы но могут превращаться друг в друга пли, соединившись, образовывать повый элемент; они способны лишь в той пли иной пропорции смешиваться друг с другом и рассеиваться под воздействием сил «дружбы» («любви») и «вражды». — 72. 454 16 Термин гомеомерии (однородные частицы) Аристотель использует для обозначения того, что Анаксагор называл се-мепами вещей, под которыми подразумевал лежащие в основе всего бесчисленные невозникшие, непреходящие и неизменные тельца с однородной структурой, соответствующей определен­ному качеству. — 72. 16 Причину движения. — 73. 17 «Теплое» и «холодное». — 73. 18 Гермотим из Клазомен слыл чудотворцем, душа которого способна па длительное время покидать свое тело и вновь воз­вращаться в него. — 73. Глава четвертая 1 Гесиод. Происхождение богов, стихи 116—119. — 73. 2 См. «Физика» II 3, 194 Ь 16—195 Ь 30; II 7, 198 а 14-I) 9. — 74. Глава пятая 1 В учении пифагорейцев — небесное тело, расположенное между землей и центральным космическим огнем. — 76. 2 См. «О небе» II 13, 293 а 20 — Ь 3. — 76. 3 В последнем случае противопоставляются квадрат и раз­носторонний прямоугольник. — 76. 4 Алкмеон из Кротона (пач. V в. до и. э.) — врач, прославив­шийся своими анатомическими исследованиями, изучением ор­ганов чувств и сделапным им открытием, что мозг — централь­ный орган разумной деятельности. Алкмеон, в частности, утвер­ждал, что па человеческий организм воздействуют противопо­ложные силы и что задача врача состоит поэтому в том, чтобы поддерживать составные элементы тела в равновесии. — 76. 5 Physiologoi — «фисиологп», мыслители, исследовавшие при­роду. — 77. 6 «Одно и то же есть мысль и бытие» (Парменид. О природе, VI).-77. 7 Мелисс из Самоса (V в. до н. э.). —последний представи­тель школы элеатов. — 77. 8 Ксенофан из Колофона (вторая половина VI в. до н. э.) — основатель школы элеатов. — 77. 9 См. «Физика» I 2, 184 Ъ 15—186 а 3. — 78. 10 Т. е. пифагорейцев (основанная Пифагором школа нахо­дилась в Кротоне, городо на юге Италии). — 78. 11 Речь идет, видимо, о двух противоположных началах («предел» и «беспредельное») или о числе как материи для су­щего, с одной стороны, π как выражении его состоянии и свойств — с другой. — 78. 12 Т. е. того, что определяется как беспредельное и еди­ное. — 78. 13 То ti einai. Букв, «что именно есть [данная вещь]».— 75. 14 У пифагорейцев нередко получалось так, что один и тот же предмет обозначался несколькими числами и, наоборот, одно π то же число обозначало несколько предметов (число 4, напри­мер, служило для обозначения дружбы, справедливости, те­ла). -78. 16 В доплатоповские времепа. — 75. 15* 455 Глава шестая 1 Кратил (конец V в. до н. э.) — ученик Гераклита, учитель Платона. Его именем назван одип из диалогов Платона. — 79. 2 Эйдосами (или «идеями») Платон называл вечные и не­изменные умопостигаемые прообразы вещей (их роды и виды), запредельные по отношению к преходящим и изменяющимся чувственно воспринимаемым предметам, которые существуют через «причастность» этим своим прообразам. В настоящем из­дании eidos переводится как «эйдос», когда речь идет об «иде­ях» Платона, как «форма», когда говорится о материи и форме, и как «вид», когда eidos рассматривается наряду с родом и ин­дивидом. — 79. 3 Одноименные с эйдосами вещи — это чувственно воспри­нимаемые предметы, разделяющие название и суть бытия объем­лющих их родов и видов. — 79. 4 В учепии Платона большое и малое — неоформленное про­странство, выступающее в качестве материальной «сопричины» существования телесного мира. — 79. 6 Диалектика, согласно Платону, — это высшая паука о су­щем, искусство побуждать к исследованию посредством указа­ния противоречии в обычных мнениях о вещах и в то же время метод постижения истины. Этот метод предполагает, с одной стороны, обнаружение в многообразном общего и единого, вос­хождение от первоначальных предположений к их умопостигае­мым основаниям, вплоть до наивысшего — блага, а с другой — нисхождение к исходным предположениям через деление ро­дов на виды — вплоть до «неделимого». — 80. 6 Речь, по-видимому, идет о непроизводных математиче­ских числах. — 80. 7 По представлениям Платона и Аристотеля, мужское на­чало — формообразующий принцип, а женское — материаль­ный. — 80. Глава седьмая 1 См. «Физика» II 3, 194 b 16—195 b 30. — 81. 2 Речь, возможно, идет об «аиейропе» (неопределенном) Анаксимаидра, хотя, насколько известно, сам он не высказы­вался о ближайших качествах принятой им первоосновы су­щего. — 81. 3 Материальпой причины. — 81. 4 А имепно Платон и его школа. — 81. 6 Конъектура Bywalcr'a — Ross'a: toioyton вместо toytön (этих). — 82. Глава восьмая 1 По свидетельству Аэция (IV 5), Ксенофап считал, что «из земли все [возникло] и в землю все обратится в конце концов».— 82 2 См. «О небе» III 7, 305 а 33—306 b 2. — 83. 3 Определенным нечто (tode ti) Аристотель называет нечто конкретное, на что можно указать как на «вот это». — 84. 456 4 Здесь и в некоторых других случаях далее Аристотель го­ворит от имени платоновской школы, причисляя к ней себя как ученика ее основателя. — 84. 5 В отношении сущности, которая возникает, уничтожается и движется. — 84. Глава девятая 1 Ниже (1078 b 36) говорится, что эйдосов у платоников оказывается больше, чем еднпичных вещей. — 86. 2 См. прим. 4 к гл. 8. — 86. 3 Аргументы, пз которых не получается силлогизма, Алек­сандр Афродпспйскпй (Comm. 58, 27—29) иллюстрирует таким примером: еслп есть какая-нибудь истина, то, надо полагать, су­ществуют идеи, ибо среди окружающих пас вещей ничто не истинно; и еслп есть память, то имеются идеи, ибо память имеет своим предметом то, что сохраняется. — 86. 4 Па «школьном» жаргоне платоников доказательствами от знаний называли такие, которые исходили из утверждения, что объектом знания должно быть устойчивое и общее, а чувственно воспринимаемые предметы преходящи и едцничпы, ввиду чего продметом знания могут быть лишь эйдосы. Между тем, но мне­нию Платона, как утверждает Аристотель, для предметов, со­здаваемых «искусством творения», нет эйдосов, ибо последние имеются только для вещей, существующих от природы (см. 991 b 6—7; 1070 а 18—21). Но создаваемые искусственно предметы также являются объектом знания. (Необходимо заметить, что на самом деле Платой пе отрицал существования эйдосов для пред­метов, создаваемых «искусством творения», — о такого рода эй-досах он говорит, например, в «Государстве» и «Кратиле». Не­верно также утверждение Аристотеля о том, что Платон отри­цал существование идей отношепий и идей отрицаний.) — 86. 6 Так, должеп был бы существовать единый эйдос «пе-чело­ве« », которому были бы «причастны» предметы, входящие в ве­ликое множество классов, помимо класса «человек». — 86. 6 Данный довод основан па признании необходимости суще­ствования эйдосов для ряда предметов, которые могут всецело исчезнуть, по сохраниться в общем виде в человеческой мысли. Но то же самое можно отнести и к единичным предметам и утверждать, что по той же причине для каждого из них должен существовать особый эйдос. — 86. 7 Теперь Аристотель излагает затруднения, осознавшиеся самим Платоном (учение об идеях подвергалось критическому разбору в диалогах «Парменид», «Фплеб» и «Софист»). — 86. 8 Повторение этого рассуждеппя см. в кн. XIII (гл. 4), где, однако, оно уже ведется не от имени платоников. — 86. 9 Этот довод сводится к следующему: если мы сличаем чув­ственно воспринимаемого человека с «самим-но-собе-челове-ком» (идеей человека), то, поскольку между ними есть сходство, необходимо должна возникнуть новая идея, общая для «пер­вого», чувственно воспринимаемого человека, и «второго», умо­постигаемого; сличение этой повой идеи — идеи «третьего чело­века» — с тем же чувственно воспринимаемым человеком порож­дает новую идею и т. д. до бесконечности; таким образом, для каждого человека (равно как для каждого предмета) должна су-457 шествовать не одна идея, а бесконечное множество идей, обуслов­ливающих сходство между «первым» и «вторым», «первым» π «третьим» и т. д. Этот довод против теории идей излагался уже самим Платоном (см. «Пармснпд» 132 d— 133 а). — 86. 10 Речь идет о пачалах, в частности о материальном на­чале — о двоице, состоящей из «большого и малого». — 87. 11 Т. е. поскольку он сущность (субстапция). — 87. 12 Двойному как вечному эйдосу в его самостоятельном бытии, а не поскольку оно есть свойство чего-то другого. — 87. 13 К этому выводу Аристотель приходит на основании сле­дующего рассуждения: единичные предметы причастпы эйдосам самим по себе, а не поскольку эйдосы сказываются о каком-то субстрате, будучи свойством чего-то другого, так как в послед­нем случае предмет определялся бы через то, о чем сказывается данный эйдос, т. с. имел бы случайпое определение. Следова­тельно, раз предметы причастпы эйдосам, последние должны быть сущностями (субстанциями). — 87. 14 Таковы математические двойки (см. выше 987b IG-IT).— 87. 15 Для небесных тел. — 87. 16 Для характеристики отношения между идеями и чувст­венно воспринимаемыми предметами не подходит ни одно из значений выражения «быть из чего-то», рассматриваемых в гл. 24 кн. V. — 88. 17 См. Платон. Федоп 100 с — е. — 88. 18 Коль скоро они созданы искусственным образом, а но су­ществуют от природы. — 88. 19 Т. е. те, что созданы искусственным образом. —- 88. 20 Если чувственно воспринимаемые предметы причастпы эйдосам, а эйдосы суть числа, то и эти предметы должны быть числами, что представляется нелепым. — 88. 21 Речь, по-видимому, идет о число как выражении отноше­ния между этими субстратами. — 89. 22 В арифметико одно актуальное число может стать частью другого, утратив при этом свое актуальное бытие; но такого не может случиться с эйдосом, поскольку оп существует отдельно и пеподвижеп. — 89. 23 Согласно Александру Афродиспйскому (Comm. 82,9 и ел.), главные из этих нелепостей сводятся к тому, что сами-по-себе-числа (идеальные числа) были бы только суммами разного количества едппиц и, следовательно, качественные различия предметов определялись бы началами, которыо отличались бы друг от друга лишь количественно. — 89. 24 Платон выдвигает два начала: единое как форму и двоицу как материю, из которых он выводит сами-по-себе-числа. Од­нако остается неясным, как и из каких пачал у Платона возни­кают математические числа и другие «промежуточные» объек­ты. — 89. 25 Ибо каждая единица будет отличаться от другой и возни­кать из единого и двоицы. — 89. 26 Этого но может быть, так как единицы разнородны. — 89. 27 Коль скоро единицы и числа считаются качественно раз­личными, при объяснении мира следует исходить из ппх так же, как Эмпедокл неходил из четырех элементов. Между тем плато­ники рассматривают единое как нечто однородное с возникаю-458 щими из пего единицами, поскольку каждая из них являет природу единого. Поэтому созданные едппым сдшшцы и числа не могут быть самостоятельными сущностями. — 90. 28 В одном случае единое только общий род для качественно ρ аз личных единиц, и тогда последние будут причинами вощен; в другом — печто существующее само по себе, и тогда оно будет началом, а единицы по будут сущностями. — 90. 29 В случае, если в основе линии, плоскости и тела лежат особые начала. — 90. 30 В линии, плоскости и теле. -^ 90. 31 Т. е. от длинного и короткого и т. д. — 90. 32 Платоники не говорили о каком-либо материальном па-чале для точек, будь то у математических объектов или чувст­венно воспринимаемых предметов. — 90. 33 Поскольку пределом линии всегда является точка. — 90. 34 А именно ради диалектики (см. Платон. Государство, 533b — е).-90. 35 Как о характеристиках «большого и малого». — 91. 36 Ср. Платон. Тимей, 52—53; 57—58. — 91. 37 Поскольку физика немыслима без ионятия движущей причины. — 91. 38 Т. е. если допустить, что каждому роду соответствует оидос. Ибо восходя к высшим родам, мы дойдем до самого об­щего рода —до сущего, которое, однако, с точки зрения плато­ников, окажется самостоятельным эйдосом, а пе единым уни­версальным бытием. — 91. 39 Род всегда есть нечто общее, но общее не всегда есть род; для Аристотеля сущее и единое не род, а всеобщее. — 91. 40 Аргументация, которой доказывается, что сущее и единое пс могут быть родом, см. ниже 998Ь 22—27. — 91. 41 Для Платона такой наукой является диалектика (см. «Го­сударство», 533). — 92. 42 Т. е. через индукцию. — 92. 43 Имеется в виду учение Платопа о припоминании (см. Платон. Менон, 81 е; Федон, 72 d .— 92. 44 Т. е. знанием «предпосылок». — 92. 45 Например, злая эти элементы, даже слепой от рождения мог бы знать цвета. — 92. Глава десятая » См. «Физика» II 3, 194Ь 16—195Ь 30. — 92. 2 Причины правильно назывались, по неверно толкова­лись. — 92. 3 Через соотношение входящих в ее состав элементов. — 92. 4 Эмпедокл рассматривает четыре элемента как субстанции вещей, и в качестве таковых их можпо было считать материаль­ными причинами; но, говоря об их соотношении как о сущпости вещи, он, вряд ли отдавая себе в этом яепый отчет, по сути дела говорит о формальной причине. — 93. 6 Вопросы, касающиеся первых начал, рассматривались в «Физике» (кн. II, гл. 3 и 7). — 93. 459 Книга вторая (α) Глава первая 1 Ср. «Вторая аналитика» I 2, 71Ь 33—72а 5; «Физика» I 1, 184а 16 —b 14. - 94. 2 Тимофей (начало IV в. до н. э.) — музыкант пз Милета, один из первых сочинителей дифирамбов. — 94. 3 Фринид — афинский поэт времен Пелопоннесской вой­ны. — 94. Глава вторая 1 Согласно Эмпедоклу. — 95. 2 Первая материя. — 96. 3 Т. е. о возникновении одного из другого применительно к первой материи говорить нельзя. — 96. 4 Бесконечный переход одного в другое. — 96. 6 Определение, в формулировке которого вместо назвапия ближайшего вида дается определение этого вида, а это послед­нее определение может быть расширено таким же путем и т. д. — 97. 6 В смысле бесконечного расширения любого определения способом, указанным в предыдущем примечании. — 97. 7 Беспредельное, например беспредельное движение, опреде­лимо конечным числом терминов. — 97. Книга третья (В) Глава первая 1 Из вероятностных и общепринятых посылок. — 100. 2 Относительно неотъемлемых свойств предмета, которые не входят в его определение (например, то, что сумма углов треугольника равна двум прямым). — 100. 3 Высшие роды. — 100. 4 Иными словами, и части определения, и материальные элементы. —101. 5 Дружба у Эмпедокла есть не субстрат в собственном смысле («то, что лежит в основе»), а начало, соединяющее эле­менты. —101. 6 Гнппас и Гераклит. — 101. 7 Фалес. —101. 8 Анаксимен и Диоген из Аполлонии. — 101. Глава вторая 1 Не по отсутствующим, а по имеющимся у предмета свой­ствам. —102. 2 Имеется в виду то, что постигается не через простое опре­деление, а путем выведения с помощью силлогизмов. —102. 4Θ0 3 Для построения квадрата с площадью, равной площади данного прямоугольника, необходимо найти среднюю пропорцио­нальную между сторонами этого прямоугольника. — 102. 4 Т. е. требуется ли для изучения начал доказательства иная наука, нежели та, что занимается причинами и началами сущно­стей (ср. 995Ь 6—10). — 103. 6 Все науки, казалось бы, в равной мере должны заниматься началами доказательства, но в таком случае у них был бы — по крайней мере в этом существенном отношении — один и тот же предмет, что нелепо. —103. 6 Доказывающая наука противопоставляется знанию исход­ных положений (например, закопа противоречия), поскольку они постигаются без доказательства. — 103. 7 Исходя из аксиом, относительно рода, для обоснования его свойств. —103. 8 Т. е. если даже одпп только начала доказательства были бы предметом одной науки, то и в этом случае все доказываемое образовало бы один общий род, что нелепо. — 103. 9 Изучение свойств всех сущностей окажется предметом одной пауки, что нелепо. —104. 10 См. прим. 4 к гл. 8 кн. I. —104. 11 См. кн. I гл. С — 104. 12 Букв, «в небе». Под «небом» Аристотель нередко подразу­мевает Вселенную (ср. «О небе» I 9, 278Ь 10—24). —104. 13 Имеется в виду астрономия как одна из математических наук. —105. 14 Предметы оптики и теории гармонии необходимо связаны с чувственным восприятием, и, как указывает Аристотель, поме­щать их в область «промежуточных», математических объек­тов — значит помещать туда и воспринимающие существа, что нелепо. —105. 16 Геометрия противопоставляется искусству измерения как теоретическая наука прикладной, т. е. имеющей дело с конкрет­ными площадями и объемами; но ниже Аристотель оспаривает мнение о том, что предметом этого искусства являются только чувственно воспринимаемые величины. — 105. 16 Т. е. таким, как в рассуждении геометра. —106. 17 По-видимому, на каком-то отрезке прямой линии. —106, 18 Движения небесных сфер с соответствующими им свети­лами. —106. 10 Если бы «промежуточные» объекты находились в чувст­венно воспринимаемых предметах как их сущности и причины, то так же в них находились бы и эйдосы. —106. Глава третья 1 Т. е. воздух и земля. —107. 2 Поскольку в первом случае указываются род и видовое отличие, а во втором — материя и форма. — 107. 3 Каждый промежуточный род. —108. 4 Гечь идет о «последних» видах, ближайших по отношению к индивидам. —108. 6 Если форма является пачалом в большей мере, чем мате­рия, то, поскольку видовое отличие относится к роду, как форма к материи, оно оказывается началом в большей мере, чем род 461 (см. ниже 1016а 24-28; 1024а 36 - b 9; 1038а 5-9; 1045а 33-35; 1058а 21 -25). —108. 6 Неделимое по виду в бытии пер в ее неделимого по коли­честву потому, что педелимое по количеству является также неделимым по виду, по не паоборот, поскольку неделимое по виду делимо по количеству на индивиды. —108. 7 Как «последний» вид. —108. 8 И для отдельных людей род — «живое существо». —108. 9 Речь идет о числах и геометрических фигурах, которые могут предшествовать друг другу (или следовать друг за дру­гом), как, например, двойка предшествует всем остальным чис­лам; каждое число и каждая фигура существует только в своей видовой конкретности и отдельно от себя по может иметь ника­кого предиката. —108. 10 С точки зрения платоников. — 108. Глава четвертая 1 См. 998а 20-999а 23. -109. 2 Если некое сущее может возникнуть только из сущего же, а это последнее — из другого сущего и т. д., то этот ряд не может быть беспредельным и должен завершиться чем-то вечно суще­ствующим, а такова первая материя (см. выше 994а 3—5). — 110. 3 Сущность едипа по виду и не может существовать иначе, как в предмете, сущностью которой она является; множествен­ность единых по сущности предметов определяется различием в их материи (см. ниже 1034а 7). — ПО. 4 Вопрос задается с точки зрения платоников, для которых, допустим, сам-по-себе-человек, являющийся сущностью всех людей, един по числу. —110. 6 Т. е. если бы пачала были едины по числу, они в своей совокупности исчерпали бы все бытие. — 111. 6 Из четырех элемептов. — 111. 7 Эмпедокл. О природе, фр. 21. — 112. 8 Эмпедокл. О природе, фр. 36. — 112. 9 Эмпедокл. О природе, фр. 109. — 112. 10 Эмпедокл. О природе, фр. 30. — 112. 11 См. выше 1000а 7—8. —113. 12 Нечто иное — атрибут пли предикат какой-либо другой сущности. —113. 13 Другое единое — то, которое должно было бы существо­вать наряду с сампм-по-ссбе-едипым, чтобы получилось число как сущность. —114. 14 Следовательно, число как сущпость вообще пе может получиться. —114. 15 Axioma —здесь не в смысле самоочевидного положения, а в смысле постулата. —114. 16 Один из доводов Зепона, направленных против множест­венности сущего, СИМПЛИЦИЙ (Phys. 139,5) излагает так: «...Он доказывает, что «если сущее множественно, то оно и велико, и мало; столь велико, что бесконечно по величине, и столь мало, что вовсе не имеет величины». Вот в этом [доказательстве] он старается доказать, что то, что не имеет ни величипы, ни тол­щины, ни объема, существовать ne может ... II это Зенон гово­рит но с целью отрицать единое, по исходя из того [соображе-462 иия], что каждая пз мпогих бесконечных [по числу вещей] пмеет величину по тон причине, что перед любой [вещью] всегда должно находиться что-ппбудь вследствие бесконечной делимости». —114. 17 Увеличения не получится, если «прибавление» осущест­влять наложением одпон липии или плоскости на другую. —114. Глава пятая 1 Александр Афродисийский (Comm. 184, 16) добавляет: «Очевидно также —и поверхности и липни» (в тексте, которым располагал комментатор, упомппались только чпсла, тела и точ­ки).— 115. 2 Нечто копкретпое, существующее самостоятельно, а не в качестве атрибута чего-то другого. См. прим. 3 к гл. 8 кн. I. — 7/5. 3 См. 10011) 28-29. - 115. 4 Здесь, как и в некоторых других случаях, под привходя-щими следует разуметь необходимые свойства, вытекающие из природы чисел и геометрических величип. — 116. 6 Возникновение и уничтожение понимаются как процессы, осуществляющиеся в течение известного времени. —116. 6 Возникновение повых границ, сопряженпое с раздвоеппем точек, требовало бы некоторого времепи, между тем как точки, а следовательно и эти границы, начинают существовать мгно-веппо (см. пижс 1044b 21—20). — 116. Глава шестая 1 В том, например, что опп вечны π псподвижпы (см. выше 9871)14-18). — 117. 2 См. выше 9991) 24—1000а 4. — 117. 3 С вопросом о существовании общих начал. —117. 4 Т. е. актуально. —118. 5 Здесь принята копъектура RichardVa — Ross'a: вместо рукописного ekthesthai — hen thesthai. — 118. Kimm четпертая (Г) Глава вторая 1 Т. е. становление сущности. — 120. 2 К противоположности единого и многого. — 121. 3 Речь, по-впдпмому, идет о каком-то утерянном трактате, упомппаемом Александром Афродпсийскпм, Диогеном Лаэрт-ским и Гесихием. — 121. 4 Т. е. по собственной природе, а пе через другую причи­ну. -121. 6 Есть общая математика, рассматривающая вообще коли­чества и их характеристики (равенство, неравенство, отногаепие и т. п.) ; последующими по отношению к пей выступают, напри­мер, арифметика и геометрия, из коих геометрия делится на виды, изучающие лнпнп, поверхности или тела, а, скажем, по-463 следнему из этих видов — стереометрии — подчинена механика (см. 1026а 25—27, 1064b 8-9). — 121. 6 И при отрицании, и при лишенности. —121. 7 При лишенности всегда имеется некий субстрат, так что если о каком-то предмете говорится как о лишенном единства, то подразумевается, что он существует и притом — как нечто множественное; при отрицании же существование какого-либо субстрата не необходимо, ввиду чего единство может быть отри­цаемо и по отношению к тому, чего вообще пет. —121. 8 См. 1003b 35-36. - 121. 9 Множество и единое — самое общее противопоставление; их производными можно считать ипаковость π тождество в от­ношении субстанции, различие и сходство в отношении каче­ства, неравенство и равенство в отношении количества. —121. 10 В силу того, что приобретает его (см. ниже 1055а 35— 38). -122. 11 Речь идет о софистах. —122. 12 Не имеющее тяжести относится к геометрическому телу, а имеющее ее — к физическому. —122. 13 Слово противоположности добавлено согласно конъектуре Александра Афродисийского (Comm. 216, 28). — 123. 14 В трактате «О благе» или в «Перечне противоположно­стей». —123. Глава третья 1 Т. е. философ. — 124. 2 Имеются в виду положения, развиваемые во «Второй апа-литпке» I 1 и II 19. —124. 3 Имеются в виду Антисфен (см. прим. 1 к гл. 29 кн. V) и другие «несведущие» философы, которые требуют для всего доказательства, не зпая, что начала доказательства суть положе­ния, принимаемые без доказательства (см. 1006а 5—8, а также «Вторая аналитика» II 2, 72Ь 5—35). —124. 4 Формулируя закон противоречия, Аристотель толкует его здесь как универсальный принцип бытия (ср. также 1061b 34— 1062а 1). Этому закону Аристотель дает и логическое толкование (см. 1011b 13—14, 20—21. Ср. «Вторая аналитика» I И, 77а 10). — 125. 5 А именно: «самое достоверное из всех начал — то, относи­тельно которого невозможно ошибиться». — 125. с Положение (protasis) Аристотель определяет как речь, утверждающую или отрицающую что-то относительно чего-то (см. «Первая аналитика» I 1, 24а 16—17). — 125. 7 Противоречие — это такое противоположение, при кото­ром — в отличие от противоположности — между крайними чле­нами пет ничего промежуточного. —125. Глава четвертая 1 Гераклит (1010а 10, 1012а 24, 34), Эмпедокл (1009b 15), Анаксагор (1009 а 27, b 25), Демокрит (1009 а 27, Ml, 15). — 126. 2 Противники закона противоречия. — 126. 3 Т. е. что невозможно одновременно быть и не быть. —126. 4 В отличие от логической ошибки «предвосхищения основа­ния» (petitio principii) речь здесь идет о требовании непосред-464 ственно признать то, что вначале подлежало доказательству, а не принцип, из которого это может быть доказано. —126. 5 Л именно возражающий. —126. 6 Доказательство невозможности утверждать, что одно и то же одновременно может быть и не быть. — 126. 7 С тем, что в свои слова он вкладывает определенное зна­чение. —127. 8 См. 1006 Ь 17. — 128. 9 См. 1006 b 18. —128. 10 Противники закона противоречия. —129. 11 Т. е. «что-то есть бытие человеком в собственном смысле». —129. 12 А именно сущностью человека. — 129. 13 Если в том, что обозначается именем данного предмета, заключается сущность этого предмета, то, когда предмет обозна­чается через отрицание этого имени, бытие предмета отличается от указанной сущности. —129. 14 От субстрата к приписываемому ему свойству, от него — к другому свойству, сказывающемуся об этом свойстве, π т. д. —130. 15 Судно с тремя рядами гребцов. — 130. 10 О Протагоре, объявившем человека мерой всех вещей и признававшем истинность всего порождаемого воображением π всех мпепий, Аристотель говорит, что пет ему места ни в од-пом искусстве, кроме как в риторике и эристике (см. «Рито­рика» II 24, 1402 а 26—27). —130. 17 Например, относительно сущности, специальной формы каждого предмета и составных частей его определения (Alex. Comm. 250 11—12). — 131. 18 Ни утверждение, пи отрицание. —132. 19 Т. е. но-человек, пе-бог, пе-триера. — 132. 20 Т. е. о данном предмете нельзя было бы говорить все что угодно. —132. 21 Предшествующим высказыванием. — 132. 22 Здесь принято чтение Bekker'a — Bonitz'a (ho). У Ross'a и Jäger'а б ho ( [более прав], чем тот). —132. 23 Если человек, который будто бы одинаково что-то пола­гает π не полагает, в суждениях ценности придерживается вполне определеппых взглядов, то точно так же у него должно обстоять дело и с прочими суждениями, хотя бы потому, что без них невозможны и ценностные суждения. — 133. 24 Ближе к истине. —134. Глава пятая 1 Так как в воображении и мнении разных люден и даже одпого и того же человека истинпым может оказаться противо­речащее одно другому. —134. 2 Если одно и то же должно и быть и не быть. —134. 3 Т. е. тех, кого действительные сомпепия привели к при­знанию совместимости противоречий и истинности всякого мнения. —134. 4 По учению Анаксагора, в любом теле содержатся гомео-мерпи со всякими качествами, а свойства тела в целом опреде-465 ляются лишь преобладанием в нем тех или иных гомеоме-рпй. —134. 5 Т. е. что пустота и атомы одипаково являются условиями существования вещества в любой его части. — 134. 6 Эмпедокя. О природе, фр. 106. — 136. 7 Эмпедокл. О природе, фр. 108. — 136. 8 Ларменид. О природе, фр. 16. —136. 9 «Илиада» XXIII, 698. - 136. 10 Т. е. потенциально (см. 1009 а 34—36). — 136. 11 Возражая Ксенофану, Эпихарм, вероятно, утверждал, что тот говорит хотя и правильпо, по неправдоподобно, поскольку, согласно Ксенофану, едипое пеподвпжпо, между тем как вещи находятся в процессо явпого нзмепепия (ср. «О Ксепофане, Зепоне и Горгии» I, 974 а 1—15). — 136. 12 Ср. выше 994 а 3-8. - 137. 13 Под изменением в качестве подразумевается пзмепонпе по форме. —137. 14 Тс, кто полагает, что вещи непростаипо изменяются. —137. 16 Т. е. всо непрестанно изменяется. — 137. 16 ApopsÊphidzomai означает не только оправдывать, но и отвергать, отклонять. —137. 17 Phantasia здесь пероводптся термином представление, а по «воображспие» потому, что за последним закрепляется зпаченпе той силы души, которая функционирует при отсутст­вии воспринимаемых объектов, а за «представлением» —тон, которая действует и при отсутствии, и при палични таковых. Рассматриваемая здесь возможность обманчивых представлений обусловлена тем, что безошибочные сами по себе чувственные восприятия подчас соотносят пе с надлежащим предметом; но по преимуществу, как отмечает Аристотель, подобпого рода ошибки возможны в отношении «общих качеств», акцидептальпо воспринимаемых при любом ощущении, как-то: движения, покоя, фигуры, величипы, числа и единства (см. «О душе» II 0, 418 а 7-25; II 12, 425 а 17—30; ΙΠ 3, 428 Ь 22-30; «О восприя­тии и воспринимаемом» 4, 442 b 4—10). — 138. 18 Одеон — здание в Афинах, построеппое Периклом для музыкальных состязаний, но впоследствии служившее и для других общественных целей. —138. 19 См. Платон. Теэтет, 178 а — с и далее — 138. 20 Необходимость тождества свойств, присущих сампм пред­метам. —138. Глава шестая 1 Среди тех, по-видимому, кто убежден в истинности всего, что представляется истинным воспринимающему субъекту. — 139. 2 Добросовестно заблуждающихся. — 139. 3 Количественная определенность соотпесеппых между со­бой предметов подчеркивается здесь для оттенепня абсурдности тех выводов, которые вытекают из убеждения в пстпппости всего, что существует во мнении. —140. 4 Т. е. если бытие человека исчерпывается том, что он объект мпеппя, то субъект мнеппя уже пе может быть человеком (отсюда нроппчеекпй вывод: человеком по может быть π тот, кто придерживается такого взгляда). — 140. 466 5 Слепой человек лишен зрения сам по себе, а крот — по роду (см. нпже 1022 Ъ 24—28; ср. «Категории» 12 а 26 —b 5; 13 а 4—17). —141. Глава седьмая 1 Т. е. из одной противоположности к другой через проме­жуточные звенья. —142. 2 Поскольку серое в ходе изменения еще не стало бе­лым. —142. 3 Предмет рассуждения (сПапоеЧоп) познается через вывод пз ряда суждений, а объект, постигаемый умом (noëlon), —че­рез усмотрение простой мыслью (Alex. Comm.289,15—18). — 142. 4 Когда между субъектом и предикатом устанавливается такая связь, которой в действительности не существует. —142. 5 Полуторное увеличение дало бы промежуточное «не иск­люченное» третье, которое положило бы начало бесконечному ре гроссу. —142. β Это противопоставление в данном переводе толкуется как противопоставление прежнему утверждению и отрицанию. Дру­гое- толкование у Александра Афродисннского (Comm. 291, 20— 23) : «всегда найдется что-нибудь, что будет отрицанием и утвер­ждения, и отрицания, которые могут быть высказапы по отно­шению к промежуточному, принятому при первом противоре­чии». —142. 7 Т. е. она отличалась бы от обоих членов противоре­чия. —142. Глава восьмая 1 Между отрицанием закона противоречия и отрицанием закона исключенного третьего. — 143. 2 Т. е. или что все истинно, или что все ложно. —143. 3 Оба этих утверждения, по Гераклиту, оказываются одина­ково истинными. —143. 4 Ср. Платон. Тэетет, 171 а и далее. — 144. 6 Имеются в виду сфера неподвижных звезд и первый дви­гатель. —144. Книга пятая (Л) Глава первая 1 Но не наоборот (см., например, первое из рассматривае­мых значений термина начало). —145. Глава вторая 1 Эта глава почти дословпо совпадает с 3-й гл. кн. II «Физи­ки» (194 Ь 23 — 195 Ь 21). - 140. 2 Хорошее самочувствие — цель, а занятие трудом — нача­ло движения. —146. 3 В более широком значении, чем материальный субст­рат. —147. 467 Глава третья 1 Например, пифагорейцы, платоники π Спевсипп. —149. Глава четвертая 1 Следует иметь в виду, что в древнегреческом с этим тер­мином связывалось представление о динамичпостп, которое об­наруживает себя в происхождении слов physis (природа) и phyesthai (расти) от одного и того же корпя. — 149. 2 Протяжное произнесеппе «у» (которое в этом слове на самом деле является кратким) ассоциируется с представлением о естестве, пли природе, как процессе. — 149. 3 Здесь принято чтение кодекса Аь — mc physei (не от при­роды) . В большинстве переводов — physei (от природы). Но ведь естество не статуя, а медь, из которой сделана статуя. — 149. 4 О двояком значении этого термина применительно к ма­терии см. ниже 1015 а 7—10.—150. 6 Эмпедокл. О природе, фр. 8. — 150. Гл ава пятая 1 Эгииа — остров в Саропическом заливе недалеко от Афин. —151. 2 Эвен (V в. до н. э.) — софист и ритор, автор элегий. —151. 3 Софокл. Электра, стих 256. — 151. 4 Ибо в противном случае оно изменялось бы и, следова­тельно, не было бы простым (т. е. имело бы форму и материю и содержало бы в себе потенциально противоположные нача­ла). -152. Глава шестая 1 Кориск из Троады —один из учеников школы Платона, с которым Аристотель, по-видимому, встречался при дворе ти­рана Гермия в Ассосе (Малая Азия). Здесь и в дальнейшем имя Кориск (так же, как Сократ, Клеон и др.) обозначает про­сто отдельного человека. —152. 2 «Образованный» и «справедливый». — 152. 3 «Человек» и «образованность». — 152. 4 «Человек». —152. 6 «Образованность». —152. 6 Под которой понимается π кривая, и ломаная линия.— 153. 7 При ходьбе оно может быть разным в разных частях ноги (а соприкасающаяся с землей часть ступни вообще покоится). — 153. 8 Т. е. ИЛИ первый род (вода для всего плавкого) или пос­ледний вид (медь для медного изваяния). Ср. ниже 1023 а 27— 30. —153. 9 Если дано менее общее единство, то дано и более общее, но не наоборот. —155. 468 Глава седьмая 1 Называется сущим. — 156. 2 Т. е. действительно существует. —156. 3 Здесь дан перевод по беккеровскому тексту asymetros (у Jäger'a symetros — соизмеримая). — 156. 4 Потенциально, до деления. О линии как сущности см. ни­же 1017 b 17-20. —157. 5 См. 1045 b 27—1051 а 33. — 157. Глава восьмая 1 Пифагорейцы, платоники, Спевсипп. — 157. Глава девятая 1 Поскольку возможны сходные пзмепеппя в отношении об­щих для той и другой вещи противоположных свойств. —159. Глава десятая 1 Та enantia — в логике «контрарноо» («противное»). —159. 2 Т. е. черное и белое. —159. 3 Речь идет о противоположности свойств предметов, а не о единичных предметах, которые не могут быть противополож­ными друг другу (см. «Категории» 5, 3 b 24—27). —160. Глава одиннадцатая 1 Т. е. по природе π сущности. — 161. Глава двенадцатая 1 Поскольку она есть носитель начала движения и измене­ния. —162. 2 Т. е. ослп лишеппость не рассматривать как некое обла­дание, то способность будет означать противолежащие друг другу понятия обладания и лишенности. — 163. 3 Произойти и но произойти. — 163. Глава тринадцатая 1 В пероносном смысле. — 165. Глава четырнадцатая 1 В данном контексте то π другое обозначает не свойства предмета, а их проявление в действии (см. ниже 1022 b 4—6). — 166. Глава пятнадцатая 1 В том смысле, что они открываются нашей мыслью, ибо «мышление есть деятельность» (см. 1051 а 30—31). Но здесь Аристотель, возможно, ссылается на свои (впоследствии уте-469 рянные) работы «Об идеях» π «Об учениях пифагорейцев». — 167. 2 В сущность предмета мысли пе входит то, что он есть предмет мысли, т. е. его отношепне к мысли. —168. Глава девятнадцатая 1 Порядок в способности (потенции) чего-то одного стать другим, этого другого — третьим н т. д. См. прим. 2 к гл. 1 кн. II <Ю душе». —171. 2 Соподчинение видов роду. — 171. Глава двадцать третья 1 Атлант («Многотерпеливый»)—герой гдеческих мпфоп, поддерживающий па своих плечах небесный свод. —173. 2 Эмпедокл и некоторые другие «фисиологи» указывали на механическую причину (отсюда у Аристотеля аналогия с Ат­лантом) того, что небо «держится» на одном месте; в качестве такой причины они указывали вихревое движение (см. «О не-бе» II 1, 284 а 24-26; II 13, 295 а 16—19). — 173. Глава двадцать четвертая 1 См. выше 1016 а 23—24; ср. «О небесных явлениях» IV 6, 382 b 28, а также Платон. Тимей, 58 d. — 173. Глава двадцать питая 1 Т. е. не единичные вещи, а подчиненные виды. —174. Глава двадцать шестая 1 Например, половины в актуально по разделенной ли­нии. —175. 2 Воску можно придать любую конфигурацию, платье мож­но память как угодно, но их природа от этого не изме­нится. —175. Глава двадцать восьмая 1 Пирра и Девкалион в одном из мифов принимались за ро­доначальников нового человечества, после того как боги ист­ребили прежнее поколение. —176. Глава двадцать девятая 1 Антисфен (IV в. до н. э.) -—основатель кинической шко­лы, отвергавший возможность определения предмета на том ос­новании, что субъекту нельзя приписать отличный от него пре­дикат. —177. 2 Имеется в виду приписываемый Платопу диалог «Гипиин (Мепьшпй)», развивающий два положения: лживый и правди­вый — один и тот же; тот, кто порочен по своей воле, лучше того, кто порочен невольно. — 178. 470 Глава тридцатая 1 Имеется в виду, по всей вероятности, «Вторая аналитика» I 6, 75 а 18-22; I 10, 76 h 11-15. -179. Книга шестая (Е) Глава первая 1 Т. е. всякое знание, относящееся к теоретическим наукам плп к тем искусствам, которые используют знания, почерппу-тые из этих наук, по используют лишь для единичных дей­ствий и создапття единичных предметов. — 180. 2 На оспово индукции, имеющей дело с ппдивидуальпымп предметами и их ограниченным классом. — 180. 3 «Физика» относится пе к практическим наукам, касаю­щимся человеческой деятельности и сфере этики и политики, и пе к творческим, которые направлены на создание чего-то, а к теоретическим. —180. 4 Таковы арифметика и геометрия — в отличие от оптики, гармонии и астрономии, в которых изучаемые объекты всегда даны вместе с материей (см. выше 097 b 1G—21; «Физика» II 2, 194 а 7-12). — 181. 6 Т. е. изучаемые первой философиой. —182. 6 Причипы побеспых сфер и светил в их видимом двпже-ппи. —182. 7 Подобно тому как общая математика «первое» частных математических дисциплин, предшествуй им в познании. —182. Глава вторая 1 1017 а 7-Ь9. — 182. 2 Коль скоро даппый прпзпак пе входит в определение тре­угольника и поскольку вся эта проблема выходит за рамки гео­метрической науки как таковой. — 183. 3 См. Платон. Софист, 254 а. — 183. 4 Если «образованный в искусстве» и «сведущий в языке» — одно и то же, то всякий, папример, сведущий в языке будет и образованным в искусстве, что бывает не всегда; если же это разное, то один и тот же человек не может быть и образован­ным в искусстве и сведущим в языке, а такое бывает. Анало­гична софистическая ловушка в случав с «образованным в ис­кусстве Кориском» и «Кориском»: если это одно и то же, то Ко-риск не может быть уже, скажем, сведущим в языке; а если это разное, то образованность в искусстве нельзя будет приписать Кориску, хотя он и будет образованным в искусстве. —183. 6 То, что пет пауки о привходящем. — 183. 6 1071 b 3-1074 bli.-184. 7 Время наступления привходящего явлепия, идущего враз­рез с общим правилом, установить нельзя; если же такое время устанавливается, то яцление, считавшееся привходящим, ока­пывается уже пе случайным, а подчиненным определенной за­кономерности. —184. 471 Глава четвертая 1 Т. е. соединять или разделять в мысли. —186. 2 1051 а 34 — b 17. —186. 3 От объективно существующего. — 186. 4 Соединение или разъединение в мысли. —186. 5 Т. е. сущего в собственном смысле, пли объективно суще­ствующего. —186. Книга седьмая (Z) Глава первая 1 Для Парменида или Зенона сущность одна по числу, а для Фалеса — по виду (см. выше 983 b 20). — 188. 2 Точка зрения Эмпедокла (см. 984 а 8). —188. 3 Точка зрения Анаксагора (см. 984 а 11—IG). —iSS. Глава вторая 1 Каждое из тел, образованных тем пли иным элементом. — 188. 2 Речь, по-видимому, идет о пифагорейцах или платониках (см. 1002 а 4-12; 1090 b 5-8). - 188. 3 «Фисиологов» («размышляющих о природе»). —188. 4 Платоников и Спевсиппа. — 188. 5 Школа Ксенократа (см. 1086 а 5—10; 1090 b 20—32).— 189. 6 Речь идет о формах, существующих в материи, которым противопоставляется первый двигатель как единственная от­дельно существующая сущность. —189. Глава третья 1 Субстанцию, состоящую из формы и материи. —190. Глава четвертая 1 Т. е. поверхность, суть бытия которой следует указать. — 191. 2 Речь идет, по-видимому, об объяснении Демокритом бе­лизны поверхности ее гладкостью. — 191. 3 Движение как таковое не образует высшего рода бытия, но в пем подразумевается нечто действующее и претерпеваю­щее. —191. 4 Не в силу присоединения к другому. —192. 6 И это другое входит в состав определяемой вещи и подле­жит определению вместе с ней. — 192. 6 Здесь нечто определяемое через род и видовое отличие. — 192. 7 Подразумеваются виды сущности. — 192. 8 Речь, по-видимому, идет о непричастности рода видовым отличиям (см. 1037 b И—21). — 192. 472 9 Через прибавление — посредством указания на наличие качественных, количественных и т. д. признаков сущности, че­рез отнятие — посредством указания на отсутствие тановых. — 193. 10 Т. е. как о том, относительно чего знают, что его не зна­ют (см. «Риторика» II 24, 1402 а 6—7). — 193. Глава пятая 1 Речь идет о свойствах, существующих в неразрывной свя­зи со своим субстратом. —194. 2 См. 1030 а 17—Ь 13. -194. 3 Давая определение курносого носа, мы должны в первой части формулировки заменить слово «курносый» обозначением его сути бытия и сказать: «Нос с некоторым свойством, имею­щим своею сутью бытия курносость носа». В этой формулиров­ке «курносость» опять должпа быть замеиепа новой формули­ровкой, и, таким образом, мы получаем бесконечный регресс— 194. Глава шестая 1 Т. е. если вещь дана сама по себе, в своем независимом бытии, то этого достаточно для тождества вещи и сути ее бы­тия. —196. 2 Отправляющихся от рассмотрения платоновских идей. — 196. 3 Без акцидопций. — 196. 4 Когда имеется в виду акцидепция. — 197. 6 Когда имеется в виду носитель акциденцпп. —197. 6 Т. е. если суть бытия единого отличается от едипого, то π ее суть бытия отличается от сути бытия едипого. —197. 7 Согласно Александру Афродисийскому (Comm. 453, 4—9), у софистов этот вопрос ставился так: если Сократ и его сущ­ность не одно и то же, то Сократ отличен от самого себя, а если очи одно и то же, сущность Сократа отождествима с той или иной имеющейся у него акциденцией. — 197. 8 При постановке вопроса основа — умышленное игнориро­вание отличия сущности от акциденции; при решении его — учет этого отличия. —197. Глава седьмая 1 Речь идет о действующей и материальной причинах.— 197. 2 Форма вещи. — 198. 3 Самопроизвольно («автоматически»)—когда нечто полу­чается само собой, независимо от преследуемой цели или под действием внешних и внутренних механических причин; в силу стечения обстоятельств — когда способные к выбору существа достигают чего-то не через целенаправленное действие, а вслед­ствие каких-то других причин. — 198. 4 Речь идет о «самозарождении» живых существ из гнию­щей земл^ грязи и т. п. — 198. 473 s Здесь равномерное сочетание составных элементов те­ла. —198. 6 Т. е. как одно из звеньев в процессе мышления пли созда­вал пя. —199. Глава восьмая 1 См. 1033 а 8—10. — 200. 2 Из субстрата, способного в равной мере стать чем-то од­ним или другим. — 201, 3 Она лишь принимается материей. — 201. 4 В последнем случае, согласно Алексапдру Афродпспй-скому, речь идет о возникновении добродетелей. — 201. 6 Общий род и последнее видовое отличие. — 201. ß Поскольку у него не было бы никакой реальпоп связп с платоновской самосущей идеей как формой (см. выше 91) 1 а 9—20). — 201. 7 Видовое отличие как псиое качество (см. 1020 а 33—1020 Ь 1). — 201. 8 Т. е. пе конкретную вещь. — 201. 0 Не на том основании, что они суть причины вещей, суще­ствующие впе их. — 202. 10 В области природпых вещей. — 202. Глава девятая 1 Т. е. падать, стремясь к своему «естественному» месту. — 203. 2 Например, благодаря имеющемуся в теле теплу, когда оно ведет к выздоровлепию. — 203. 3 Привходящим образом — когда между частью вещп, явля­ющейся источником ее возникновения, и самой вещью имеется лишь случайная связь. — 203. 4 Например, при растирании тела. — 203. 6 В умозаключениях супщость служит средним термппом, π все ее свойства приписываются каждой едипнчпой вещи; ана­логичным образом она является деятельным фактором, предва­ри ющим вещь при ее естественном, искусственном или самопро­извольном возникновении. — 203. 6 В сфере вещей, возникающих естоствеппым образом.— 203. 7 В сфере вещей, производимых искусственно. — 203. Глава десятая 1 Прямой угол и живое существо. — 204. 2 Обозначение острого угла как угла, меньшего, чем пря­мой угол, и обозпачепие пальца как такой-то части живого су­щества. — 204. 3 По определению и в бытии. — 206. 4 Речь идет о «первой» материн. — 207. 6 Т. е. связанные с матерной. — 207. β Отдельных — в том смысло, что эти линии также связаны с материей, хотя и з^мопостигаемой (см. 1036 а 9). — 208. 474 Глава одиннадцатая 1 Где форма всегда соотнесена лишь с одним определенным материалом. —- 208. 2 Материал и здесь не относится к сущности вещи (хотя форма и связана с пим неразрывно). — 208. 3 Т, о. о линии и непрерывном (пространственной протяжен­ности), которые, по мнению позднейших пифагорейцев, не со­ставляют сущпости геометрических фигур; пространственная протяженность рассматривалась ими лишь как материя, а ли­ния — как осуществление в этой материи числа — действитель­ной сущности геометрических фигур. — 208. 4 По мнению тех платоников, которые считают двойку иде-альпой линией, и тех, которые рассматривают ее как эйдос ли­нии. — 209. 5 Ибо линия пс может быть пи идеей, пи «промежуточ­ным» (математическим) объектом, ни преходящим предметом; опа должна в таком случао входить в некий «четвертый род» сущего (см. выше 902 b 13—18). — 209. 6 См. прим. 14 к гл. 5 кн. I — 209. 7 Все будет иметь свое пачало всамом-по-ссбс-сдином (двои­цу как «сопричипу» вещей нельзя брать в расчет, поскольку она не входит в их форму). — 209. 8 Младший Сократ (V в. до п. э.) — товарищ Теэтета, фигу­рирующий в качестве участника диалога в «Политике» Платона и упоминаемый в некоторых других его сочинениях. — 209. 0 Вроде «большого и малого» у платопнкоп, «множества» у Спевсппна, «беспредельпого» у пифагорейцев и т. п. — 210. 10 1076 а 8-1003 1)29.-270. » 1037 Ь 8-1038 а 35; 1045 а 7-1045 b 23.-210. 12 См. 1029 b 1—4030 b 13. - 210. 13 Как формы человека, абстрагпровапной от его матерпп.— 210. Глава двенадцатая 1 Иначе говоря, черев которые род делится па виды. *— 211. 2 Части определения должны быть чем-то единым, коль ско­ро в совокупности своей они обозначают единую сущность. — 211. 3 Определения, устанавливаемые посредством последова­тельной спецификации исходного видового отличия. — 211. 4 Далее о них говорится в гл. 6 кн. VIII. — 213. Глава тринадцатая 1 Платоники. — 213. 2 Так, «живое существо», обозначая «человека» или «ло­шадь», не указывает их видовых отличий. — 214. 3 Живого существа как такового и Сократа. — 214. 4 См. прим. 9 к гл. 9 кн. I. — 214. Б Т. с. в состоянии осущоствлепности («зптелемш»). — 215. 6 С точки зрения Демокрита, неделимые величины суть актуальные субстанции, и ни одна пх пара, например, но может стать чем-то одним (п наоборот), иначе каждая из них суще-475 ствовала бы потенциально и не образовывала бы актуальную субстанцию. — 215. 7 1031 а 12—13. - 215. Глава четырнадцатая 1 Если «живое существо» едино по числу, но пребывает во многих предметах, оно должно отделиться «от самого себя) (см. Платон. Парменид, 131 Ъ). — 216. 2 Т. е. «живому существу» были бы присущи и двуногость (как у человека) и многоногость (как, например, у сороконож­ки).-^. 3 Если «живоо существо» не прпчастно ни одной из этих характеристик, то не может быть и тех классов существ, кото­рые имеют эти характеристики. — 216. 4 Для каждой отдельной идеи — для идеи человека, лошади и т. д. — 216. 5 Которое будет поэтому определенной множественностью.— 216. Глава пятнадцатая 1 Быть и не быть субстратом для данной формы. — 217. 2 Как сказываются о многом общие составные части вся­кого определения. — 218. 3 А не относится только к данной единичной вещи. — 219. 4 Потому что это определение, гласил бы отвот, было бы применимо и ко всем прочим идеям. — 219. Глава шестнадцатая 1 Л пмеипо в самом широком смысле, применительно ко всем существующим единичным вещам. — 219. 2 Как нечто самосущее, эйдос должен быть единичным и отдельным, а раз так, то он не может быть во многом. — 220. 3 Помимо небесных светил. — 220. Глава семнадцатая 1 Т. е. не через определение, а черев непосредственное схва­тывание мыслью. — 221. 2 Этого нечто. — 222. 3 Начало как форма, так как элемент есть начало как ма­терия. — 222. Книга восьмая (Н) Глава первая 1 См. прим. 1 к гл. 2 кн. VII. — 223. 2 На основании довода «единое во многом» (см. прим. 5 к гл. 9, кн. I). — 223. 3 Т. е. в отношении сущности. — 224. 476 4 Речь идет о качественном изменении и перемещении. -— 224. 5 «Физика» V 1, 225 а 12—20; «О возникновении и уничто­жении» I 2, 317 а 17—19. — 224. Глава вторая 1 Смешение разнокачественных твердых частей и слияние жидких. — 225. 2 Ибо они относятся к той пли иной из остальных девяти категорий. — 225. 3 Архит из Тарента (V—IV вв. до н. э.) — философ пифаго­рейской школы, математик π механик, друг Платона. — 226. Глава третья 1 Как душа. — 227. 2 Как составное целое. — 227. 3 См. прим. 1 к гл. 29 кп. V. — 228. 4 Как составленные из формы и материи. — 228. 5 По конъектуре Bonitz'a (принятой Apostle'oM) — tö arithraö (для числа или в числе). В тексте Bekker'a и Jâger'a — ton arilhmon (число). — 228. Глава четвертая 1 Поскольку у них нет материи, способной стать чем-то од­ним или другим. — 230. 2 В первой претерпевающей части организма. — 230. Глава пятая 1 См. прим. 5 к гл. 5 кн. III — 230. Глава шестая 1 «Человек», «двуногое» π «живое существо» рассматри­ваются Платоном как три различные идеи. Если две последние идеи в совокупности своей образуют «человека», то первая идея оказывается излишпей; но в таком случае возникает во­прос: что же делает идеи двуногого и живого существа чем-то одним, а не двумя? — 232. 2 Речь, по-видимому, идет о платониках. — 232. 3 Т. е. если «живое существо» — материя, а «двуногое» — форма, то «двуногое живое существо» будет единой идеей вещи; единство сочетанию материи и формы придает актуаль­ность, пли форма. — 232. 4 С помощью этого примера вопрос о связи рода с видовым отличием поясняется через связь формы вещи с ее чувственно воспринимаемой материей (где материя ставится на место рода, а форма —па место видового отличия); затем рассуждение вновь возвращается к роду как «умопостигаемой материи».— 232. 477 5 Т. е. единства реальных сторон вещп, соответствующих ло­гическим признакам определения (по аналогии: род отпосится ι; видовому отличию так же, как чувствепно воспринимаемая материя —к чувственно воспринимаемой форме). — 232. 6 Суть бытия потенциального (возможного) — в том, чтобы при соответствующих условиях актуализироваться (стать дей­ствительным), а суть бытия актуального (действительного) — в том, чтобы получаться из потенциального. — 232. 7 Как род (см. 1036 а 9-12). — 232. 8 Категории не определимы через род и видовое отличие, поскольку они высшие роды бытия; «сущее» и «единое», со своей стороны, не могут выступать в качестве родов (см. 998 Ь 22—27). — 232, 9 Ликофрон (IV в. до н. э.) — младший софист. — 232. Кинга девятая (Θ) Глава первая 1 См. 1028 а 10- b 7.-234. 2 См. 1048 а 25-Ь Î7. — 234. 3 См. 1019 а 15-1020 а 6. — 234. 4 Dynamis здесь употребляется как технический термин, использовавшийся в древнегреческой математике в таком кон­тексте: одна величина «способна» (является «потенцией») по отношению к другой, если их квадраты измеримы общей еди­ницей. — 234. Глава вторая 1 Потенции (способности) как начала изменения. — 236. 2 Способностью к рассуждению. — 236. Глава третья 1 Из протагоровского положения «человек есть мера всех вещей» вытекает, что если какой-то объект воспринимается од­ним субъектом, а другим пет, то этот объект одновременно и существует, и не существует (см. 1009 а 0—1011 Ь 22). — 237. 2 Когда закрывают глаза. — 237. 3 Аристотель сближает оба термина — energeia и entele-cheia — как обозначающие действительность, но указывает, что первый из них первоначально подразумевал некое движение или деятельность, в то время как второй обозначает фактиче­скую данность или осуществлепность чего-то. — 238. Глава четвертая 1 Из положения, согласно которому «может то, для чего не будет ничего невозможного в осуществлении того, для чего, как утверждают, оно имеет возможность» (1047 а 24—2G). — £30. 478 Глава пятая 1 Для врожденных способностей. — 240. 2 Ср. 1049 а 13-14.-М?. Глава шестая 1 Т. е. существует в возможности. — 242. 2 Ср. «Физика» III, 200 b 12-208 а 23. - 242. Глава восьмая 1 См. 1018 b 9-1019 а 14. - 244. 2 См. 1032 а 13-14, 1033 а 24-28. - 245. 3 См. «Физика» VI 6, 236 b 19-237 b 22. - 245. 4 Речь, возможно, идет о том, что человек, ые нуждающийся в умозрении, занимается им, чтобы не утратить соответствую­щую способность. — 246. 6 Например, жизнь и счастье как цель души суть проявле­ния ее деятельности (ср. ниже 1050 а 34 —b 3). — 246. 6 Согласно Александру Афродисийскому (Сошш. 559, 26 и ел.), Павсон создал изображепие Гермеса па прозрачном кам­не так, что было трудно определить, находится ли оно внутри камня или на его поверхности. — 246. 7 Место —так в тексте, хотя в болышшетво случаев для обозначения данной категории Аристотель использует термин «где» (роу). — 247. 8 Например, Эмпедокл (ср. «О небе» II 2, 284 а 24—b 6).— 248. 9 Знающее и движущееся в действительности. — 248. 10 Знание и движение как платоновские идеи. — 248. Глава девятая 1 Понятие зла в рамках учения Платона об идеях содержит в себе внутреннее противоречие: все, что ближе к идеальному, «первое»; в отношепии же идеи зла дело обстоит противопо­ложным образом — то, что ближе к идеальному злу, есть нечто худшее, «последующее» (hysteron означает и последующее и худшее). — 249. 2 Порча и изъян как нечто дурное связаны с потенциаль­ностью, которой у вочпых вещей нет. — 249. 3 И, следует добавить, расположенные па одной стороне проходящей через нее прямой. — 249. 4 Положение, что сумма углов в треугольнике равна двум прямым. — 249. 5 Потенциальпо познаваемое зависит от позпания потому, что через последнее опо обнаруживается, по каждый индиви­дуальный акт познания, в свою очередь, есть нечто последую­щее по отношению к потенциально познаваемому в той мере, в какой последнее является услоппем перехода познания из возможности в действительность. — 249. 479 Глава десятая 1 Например, применительно к категории качества: потен­циально белое — потенциально черное, актуально белое — ак­туально черное. — 250. 2 Т. е. форма вне связи с материей. — 251. 3 Оук (не) добавлено по конъектуре Bonitz'a. — 251. 4 Τ, е. в форме простой констатации наличия. — 251. 5 В отличие от слепого, который никогда не прозреет, че­ловек, наделенный мыслительной способностью, может со вре­менем познать то, чего он в данное время не знает. — 251. 6 Т. е. не допускающее дальнейшего деления. — 251. Книга десятая (I) Глава первая 1 Речь идет о сути бытия, илп форме (ср. 1041 а 6 — b 33). — 252. 2 Как первооснова сущего в учении Апаксимандра. — 253. 3 Число здесь мера, но не первая мера. — 253. 4 В том смысле, что для каждой области существует своя особая мера. — 254. 5 Речь, по-видимому, идет о четверти и трети тона, которые различал ученик Аристотеля Аристокссп. — 254. 6 Между измеряемым и мерой. — 255. 7 А именно измеряемое число. — 255. 8 Т. е. скорее вещи служат критерием («мерой») достовер­ности человеческих знаний и восприятий, а не наоборот, как это получается у Протагора. — 255. Глава вторая 1 См. 1001 а 4 — Ь25. — 255. 2 В том, чтобы быть единым. — 256. Глава третья 1 А нмепио противоречие, соотнесенное, противоположность и обладание и лишенность. — 257. 2 Единого и множества. — 257. 3 См. прим. 3 к гл. 2 кн. IV. — 257. 4 Т. е. с равными сторонами. Под первой сущностью здесь подразумевается род или вид. — 258. 6 Например, неравные прямые, четырехугольники с нерав­ными сторонами и углами и т. п. — 258. 6 Т. е. они должны быть сопоставимы по роду илп виду. — 259. ' ? См. 1024 b 9-16. — 259. Глава четвертая 1 См. 1022 b 22-1023 а 7. — 261. 2 См. 1055 b 4-6; 1022 b 22-1023 а 7. - 261. 480 Глава пятая 1 У Платона первое начало сущего как форма называется «единым» или «равным», а первое начало как материя — «двои­цей», «неравным» или «большим и малым» (см. 1087 b 4—12).— 262. 2 См. 1055 а 26-27. — 264. Глава шестая 1 Единое было бы величиной и некоторым множеством, что нелепо. — 264. 2 У тел, легко принимающих форму содержащего их сосуда (жидкости и т. п.). — 264. 3 См. 1020 b 26—1021 b 3. — 265. 4 Например, точка. — 265. Глава седьмая 1 Например, если что-то белое становится черпым, приоб­ретая попутно форму шара. — 266. 2 В платоновском «Тимее» (45 Ь—с) излагается теория зре­ния, согласно которой от вещей исходят истечения, оказываю­щие различное воздействие па идущий от глаз зрительный по­ток: те, что состоят из более мелких частиц, рассеивают его, вызывая представление белого цвета, а те, что состоят из более крупных частиц, собирают этот поток, не давая ему рассеяться, и вызывают представление черного цвета. — 267. 3 Т. е. из необъединимых в общий род «первых» видовых отличий (таких, например, как «собирающее» и «рассеиваю­щее»).— 267. Глава восьмая 1 Уже благодаря тому, что один и тот же род в различных видах в известном смысле разный. — 268. Глава девятая 1 Т. е. вид. — 270. Глава десятая 1 Неспособность как некая положительная характеристи­ка. - 271. 2 Преходящность и пепреходящпость. — 271. 3 Реальный, единичный человек был бы преходящим, а сам-по-себе-человек (как идея) — непреходящим. — 271. Книга одиннадцатая (К) Глава первая 1 См. «Физика» II 3, 194 b 16—195 b 30. — 272. 2 «Третьим» здесь называется человек не в смысле «треть­его человека» в одноименном аргументе против учения Платона 4SI об идеях (см. 990 b 17), а по аналогии с теми «промежуточ­ными», математическими объектами, которые Платон помещал между идеями и чувственно воспринимаемыми предметами. — 273. 3 Числа, геометрические тела, плоскости и точки (см. 1001 b 26-1002 b 11). -273. 4 Другими словами, роды должны быть предикатами видо­вых отличий. — 274. 5 Но что не упраздняется с упразднением другого. — 274. Глава вторая 1 Имеются в виду платоники. — 275. 2 Т. е. умопостигаемые плоскости (в отличие от чувственно воспринимаемых). — 276. 3 Речь идет о преходящих сущностях, появление которых осуществляется через возникновение, т. е. в результате про­цесса, длящегося определенпое время (чего нельзя сказать о точке). — 276. Глава третья 1 Т. е. в разных значениях. — 276. 2 В трактате «О благе» пли в «Перечне противоположно­стей». — 277. Глава четвертая 1 Со свойствами и началами вещей. — 279. Глава пятая 1 Против тех, кто пе признает этих начал. — 279. 2 Если AB не более истинно, чем AB, то u AB У AB не более истинно, чем AB V AB". — 281. Глава шестая 1 Поэтому, замечает Аристотель в другом месте, одни «фи-спологи» говорят, что все было вместе и возникновение пред­мета с такими-то свойствами есть только качественное изме­нение, а другие говорят о «соединении» и «разъединении» (см. «Физика» I 4, 187 а 20—31). — 281. 2 Иначе говоря, «фцсиологи» не могут также принять воз­никновение из сущего, ибо сущее не возникает — оно уже су­ществует, ввиду чего эти мыслители должны вернуться к от­вергаемому ими тезису о том, что сущее возникает из не-су-щего. — 281. 3 См. «Физика» (I 6—8, 189 а II — 192 b 4), где Аристотель дает более подробный разбор трудностей, с которыми сталки­вались «фнсиологи» при рассмотрении вопроса о возникнове­нии сущего из сущего или не-сущего, и излагает собственное решение этих трудностей, исходя из понятий материи, формы и лишенности. — 281. 4 Т. е. если люди всегда изменяются, то именно этим их изменением, а пе изменениями в чувственно воспринимаемых 452 предметах будут определяться нзменеппя в их представлени­ях. — 283. 6 Т. е. когда оппонепт оспаривает каждый выдвигаемый те­зис, не выставляя со своей стороны никакого определенного положения. — 283. Глава восьмая 1 См. Платон. Софист 254 а. — 286. 2 Т. е. необходимость в том смысле, что нечто в объектив­ной действительности иначе быть пе может (см. выше 1020 b 29; ср. «Вторая аналитика» I 33, 88 b 32). — 287. 3 Последнее вызванное причиной следствие. — 287. 4 См. прим. 3 к гл. 7 кн. VII. — 288. Глава девятая 1 Если под видами сущего подразумеваются высшие роды бытия, то это утверждение петочпо, так как в гл. 12 данной книги Аристотель отрицает движение в отношении пер ной кате­гории — сунщостп. — 289. 2 Нахождение того, что может строиться, в процессе осу­ществления. — 289. 3 То, что есть в возможности. — 289. 4 Быть медью и быть чем-то в возможности. — 289. 5 Платоники. — 290. 6 Т. е. нежели переход в противолежащее пиаковостн, не­равенству и не-сущему и переход от того, что им противоле­жит. — 290. 7 Т. е. пезакопченным осуществлением. — 290. 8 Подробнее об этом см. «Физика» III 3, 202 а 13 —b 22.— 290. Глава десятая 1 Перечисленные значения беспредельного Симшшций ил­люстрирует такими примерами: 1) точка; 2) кольцо; 3) лаби­ринт; 4) дорога, непроходимая из-за чрезмерной жары или хо­лода; 5) число, будущее и прошедшее время. — 291. 2 Т. е. между тем, что здесь называется «беспредельным», и ограниченным устанавливается отношение пе противополож­ности, а противоречия (ср. 1069 b 4—6). В этом смысле оправ­дывается и приведенный в прим. 1 пример с точкой, которая, пе будучи величиной или множеством, может быть охаракте­ризована как «беспредельная» на таком же основании, па каком голос может быть охарактеризован как невидимый. — 291. 3 Платон и пифагорейцы. — 291. 4 Соответственно у Апаксимена и у пифагорейцев. — 292. 6 То, что имеет какие-то выразимые в числах характери­стики. — 292. 6 Предшествовавшее рассуждение опиралось па логические аргументы. — 292. 7 Речь идет о любых двух простых телах (элементах), из которых одно берется беспредельным, а другое — ограничен­ным.—^. 483 8 Имеется, вероятно, в виду Анаксимандр. — 292. 9 Т. е. элементов. — 292. 10 Изложенная аргументация основана на представлении, что у тел, состоящих из тех или ипых элементов, имеются естественные места, к которым направлено их свободное дви­жение. Наиболее ясно определены естественные места огня (верх) и земли (низ), ввиду чего, замечает Аристотель в дру­гом месте, беспредельность приписывалась «фисиологами» не этим элементам, а воде и воздуху (либо «среднему между ними»), т. е. таким первоосновам бытия, движение которых бывает в обоих направлениях (см. «Физика» III 5, 204 а — 206 а 6). -293. 11 Приведенные доводы исходят из невозможности получе­ния бесконечной величины путем сложения конечных и абсурд­ности прибавления друг к другу актуально бесконечных вели­чин. — 293. 12 Небесные тела с их круговым движением здесь исклю­чаются. — 293. 13 Верхняя, нижняя, передняя, задняя, правая и левая сто­роны (см. «Физика» III 5, 205 b 32—33). — 293. Глава одиннадцатая 1 См. «Физика» V 1, 225 а 12—20. — 295. Глава двенадцатая 1 Сущности (субстанции) как таковые подвержены лишь возникновению и уничтожению. — 296. 2 Если А соотносится с В, как большее с мепыпим, то при увеличении В без изменения А последнее может перестать быть большим. — 296. 3 А именно, возникновение и упичтожепие имеют место по отношению к «противоречащему друг другу», т. е. по отноше­нию к бытию и небытию. Движение же в отношении качества, количества и «где» есть переход из одной противоположности в другую, либо в ту или другую противоположность из некоего промежуточного между ними состояния. — 296. 4 При допущении второго варианта движения движения. — 296. 6 Переход от заболевания к выздоровлению и наоборот предполагает наступление в определенный момент некоторого состояния равновесия, когда движение временно сменяется по­коем. — 296. 6 Рукописное hygieia (здоровье) представляется более пред­почтительным, чем конъектура Smith'a — Ross'a agnoia (неве­дение). — 297. 7 Т. е. ни тогда, когда оно еще не стало возникающим, ни тогда, когда процесс возникновения завершился, между тем как уничтожаться, по предположению, должно именно возникаю­щее. — 297. 8 Следовательно, она должна быть и при возникновении возникновения. — 297. 9 Все три вопроса имеют основание в том, что всякое дви­жение происходит в каком-то субстрате, сохраняющемся при движении, и в отношении каких-то противоположностей, в то 484 время как у движения движения такого субстрата нет, ввиду чего пельзя пичего сказать и о том, к чему оно направлено. — 297. 10 Между тем именно таким оказалось бы движение дви­жения, не имеющее ни субстрата, ни определенного направле­ния. Здесь принято рукописное me kinesin (у Jäger'a б gene­sin — или возникновение). — 297. 11 Т. е. неподвижное в последнем из только что перечис­ленных значений этого термина. — 298. 12 Речь идет о «первом «где»», совпадающем с местом в том значении, которое придавал этому термину Аристотель, т. е. с границей тела, объемлющего данное тело. Помимо «первого «где»», свойственного только данному телу, существуют иные — большего или меньшего масштаба — «где», общие этому и дру­гим телам (см. «Физика» IV 2, 209 а 32 —b 1). — 298. 13 В данном случае речь, видимо, идет о следующем по порядку согласно природе, а пе согласно положению, которое, надо полагать, может и не сообразовываться с каким-либо пра­вилом или законом (см. «Физика V 3, 220 h 34—227 ab). — 298. 14 Ибп-Рушд (Аверроэс), подразделяя соприкасание на мате­матическое (соприкасание геометрических тел, поверхностей, линий) и природное (соприкосновение физических тел), отмечал, что при первом виде соприкасания два края сводятся к одному и таким образом уподобляются непрерывному, а при втором они остаются двумя и каждую из них можно указать отдельно.—299. 15 А именно линия (в противном случае две точки сливались бы в одну). — 299. Книга двенадцатая (Λ) Глава первая 1 Т. е. если сущее рассматривать не только онтологически как некую целокупность, но и с точки зрения логической после­довательности общих родов бытия. — 300. 2 Платоники. — 300. 3 Например, Платон. — 300. 4 Например, Ксенократ. — 300. 5 Например, Спевсипп. — 300. Глава вторая 1 В смысле субстрата. — 301. 2 Первоначальная смесь гомеомерпй как единое в возмож­ности (см. «Физика» I 2, 186 а 3). — 301. 3 Т. е. от одного «где» к другому. Термин «перемещение» в собственном смысле (в смысле изменения в отношении места) к крайней небесной сфере неприменим, поскольку у нее (как ничем пе объемлемого тела) места нет. — 302. 4 А именно: 1) небытие применительно к категориям, 2) сущее в возможности и 3) ложное (см. 1051 а 34 — b 5; 1089 а 26—31). — 302. Б Т. е. если бы материи не была свойственна внутренняя дпфференцпрованность с точки зрения способности к принятию той или иной формы. — 302, 485 Глава третья 1 Т. е. «первую» материю и форму вообще как простые эле­менты составной сущности, которые и разумеются далее под « медью» и «круглым», поскольку, как отмечает Ибн-Рушд, при­мер с круглой медью Аристотель использует здесь по своему обыкновению для большей лаконичности (сама же «круглая медь» служит для обозначения составной сущности как соедине­ния материи и формы). — 302. 2 Здесь ближайший двигатель вообще. — 302. 3 Если бы возникновение было свойственно не только состав­ной сущности, но также материи и форме как ее элементам, то каждая из них по приведенной только что формуле изменения должна была бы иметь свою форму и свою материю, те — свои и т. д. до бесконечности. Бесконечный регресс можно остановить, признав форму и материю простыми, а потому и пе возникаю­щими сущностями (возникает лишь составная сущность). — 302. 4 В обоих случаях речь идет о движущих началах. — 302. Б Форма дома, обусловливающая его актуальное бытие, не­отделима от материи дома, но его форма, существующая в душе домостроителя, — отделима. — 303. 6 Ибн-Рушд излагает смысл этого рассуждения так: могут спросить, возможно ли существование таких форм, которые были бы отрешены от материи; между тем ясно, что среди форм не может быть ни одной отрешенной от материи, за исключе­нием того, как обстоит дело с природными формами, относи­тельно которых возникает неистинное мнение; что же касается искусственных форм, то относительно их никакого сомнения не возникает, поскольку форма дома — либо в кирпичах, либо в душе домостроителя, так же как форма здоровья — либо в душе врача, либо в смесях элементов, образующих человече­ское тело. По этому толкованию получается, что отдельное су­ществование форм природных вещей не утверждается самим Аристотелем, а рассматривается им как допущение, припятое среди платоников, которые прообразы искусственно создаваемых предметов помещали в душе их творцов, а прообразы природ­ных вещей —в мире идей (см. прим. 4 к гл. 9 кн. \). — 303. 7 В рукописном тексте alla (отличные); у Jäger'а— а1Г оу (ноне). — 303. 8 Т. е. «первая сущность» (единичная субстанция). — 303. 9 Т. е. остающаяся после уничтожения составной сущно­сти. — 303. 10 Подобно тому как движущим началом здоровья является пе платоновская идея здоровья, а искусство данного врача («форма здоровья» в его душе), точно так же причиной рожде­ния единичного человека выступает другой едипичный человек, а не универсалия человека, не сам-по-себе-человек. — 303. Глава четвертая 1 Т. е. теплое и холодное. — 304. 2 Чувственно воспринимаемых. — 304. 3 Когда речь идет о других категориях помимо сущно­сти. — 304. 4 Причиной можно назвать и то, что в вещи, и то, что вне 486 ее, между тем как элементом можно назвать только то, что в вещи, а началом (т. е. движущим началом) — преимуществен­но то, что вне вещи. — 304. 5 Ближайшим образом (букв, «первая»). — 304. 6 Материя, форма, лишенность плюс движущее нача­ло. — 305. 7 Первый двигатель как «отдаленная» причина (хотя тот же термин pröton только что использовался для обозначения непо­средственной, «ближайшей» движущей причины — см. прим. 5 к настоящей главе). — 305. Глава пятая 1 Душа (ближайшим образом — ум и влечение) — формаль­ная причина, а тело — материальная. — 305. 2 Применительно к той или иной из десяти категорий. — 305. 3 К актуально сущему относятся отдельпо существующая форма, например перводвигатель, составное сущее, например животное, состоящее из тела и души, и лишенность, которая в некотором отношепии есть форма (см. «Физика» II 1, 193 b 19—20). Потенциально же сущим бывает материя, которая мо­жет образовать составную сущность через форму, папример че­рез свет или здоровье, и через лишенность, например через темноту или больное (отсутствие здоровья). — 305. 4 Эклиптика. — 305. 6 Т. е. ближайшие. — 305. 6 Материя, форма, лишенность н двигатель. — 306. 7 Материя, форма и лишенность. — 306. 8 В эти пачала и элемепты. — 306. 9 Перводвигатель. — 306. 10 А имепно единичные противоположности — формы и ее отсутствия, создающие конкретные вещи. — 306. Глава шестая 1 А именно число движения по отношению к предшествую­щему и последующему; мнение, что время тождественно движе­нию, Аристотель отвергает (см. «Физика» IV 11, 219 b 1— Ю). — 307. 2 Греческая традиция связывала этот взгляд с именами Ор­фея, Мусея, Эпименида и других мифических персонажей. — 307. 3 Таково, в частности, мнение Анаксагора. — 307. 4 Согласно Левкиппу, материальные элементы находятся в вечном движении; по учению Платона («Тимей» 30 а—Ь), созданию мировой души предшествовало беспорядочное движе­ние материи. s См. предыдущее примечание. — 308. 6 См. 1049 b 4 - 1051 а 3. - 308. 7 Сфера неподвижных звезд в ее суточном вращении. — 308. 8 Солнце в его годовом вращении через созвездия зодиа­ка. — 308. 9 Солнце в своем пути по эклиптике. — 308. 10 В своем суточном движении по небу Солнце должно ори­ентироваться на другое, причем этим «другим» будет либо сфера неподвижных звезд, либо «нечто третье», — таким «третьим», 487 как предположительно указывает Александр Афродисийский, могла бы быть сфера Сатурна. Предпочтение следует отдать сфере неподвижных звезд, к которой надо подняться и от дви­жения Солнца, и от движения Сатурна. — 308. 11 Т. е. и для Солнца, и для Сатурна. — 308. 12 В движении Солнца. — 308. 13 Это другое — движение одной из сфер Солнца по эклип­тике (см. ниже гл. 8). — 308. 14 В объединенном воздействии сферы неподвижных звезд и сферы Солнца, движущейся по эклиптике. — 309. Глава седьмая 1 Сфера неподвижных звезд. — 309. 2 Таков перводвигатель. — 309. 3 Сущности, или субстанции, познаются сами по себе, а ат­рибуты — через сущности, которые, таким образом, «первее» атрибутов и в бытии, и в познании. Среди сущностей же первен­ство принадлежит простым сущностям, без которых невозможно бытие составных сущностей и их познание, а среди простых — той, которая проявляет деятельность. — 309. 4 Согласно Ибн-Рушду, в этом различении подчеркивается, что единое, сказывающееся о непрерывном, означает то, что мпожественпо потенциально и едино актуально, а простое в бе­зотносительном смысле — то, что не делимо ни потенциально, ни актуально (между тем «единое» и «простое» кажутся сино­нимами) . Ср. ниже 1073 а 6—7. — 309. 6 В «Эвдемовой этике» (I 8, 1217 b 1—35) Аристотель гово­рит о лучшем (первом) в различных категориях: в категории сущности это ум (в смысле перводвигателя), который есть благо само по себе; в категории качества — справедливое; в категории количества — имеющее надлежащую меру; в категории «когда» — благоприятное время. — 309. 6 Движение сферы неподвижных звезд. — 309. 7 И тогда потенциальное состояние разума сменяется акту­альным; божественный же разум не знает становления и изме­нения — он всегда деятелен. — 310. 8 А именно человек, который «первее» семени как того, чему еще предстоит стать человеком. — 311. 9 Ср. «Физика» III 5, 204 а 8—206 а 8. — 311. i° См. «Физика» VIII 7, 260 а 26 — b 29. —311. Глава восьмая 1 Поскольку в первую десятку входят основные числа, явля­ющиеся причинами всего остального бытия. См. 1083 b 36— 1084 а 13; 1084 а 29—32; «Физика» III 6, 206 b 27—34. — 311. 2 «Физика» VIII 8—9, 261 b 27—266 а 9; «О небе» I 2, 268 b 11—269 b 17; II 3-8, 286 а 3-290 b H. — 312. 3 Ниже излагается созданная Евдоксом из Книдоса теория «гомоцентрических» сфер с изменениями, внесенными в нее учеником Евдокса Каллиппом, за которыми следует изложение нескольких вариантов перипатетической теории. — 312. 4 Об этой сфере говорится как особой для Солнца, Луны π 488 пяти планет, и каждый раз она мыслится отличной от сферы пеподвижных звезд, но движущейся так же, как эта послед­няя. — 313. 5 Первые две сферы —такие же, как первые две сферы Солнца и Луны; из них одна соответствует сфере неподвижных звезд, увлекающей за собой остальные сферы. — 313. 6 Т. е. к экватору. — 313. 7 У Венеры и Меркурпя. — 313. 8 Следующие затем слова: «Это значит — порядок [их] рас­стояний», в переводе опущены как предполагаемая позднейшая вставка. — 313. 9 Для Юпитера и Сатурна. — 313. 10 Помимо тех, что «поворачивают обратно». — 313. 11 У Юпитера и Сатурна. — 313. 12 У Марса, Венеры, Меркурия, Солнца и Луны. — 313. 13 В действительности их должно было бы быть сорок де­вять. Здесь можно предполагать ошибку в подсчете или неис­правность текста, связанную либо с неправильным написанием чисел (hcpta — семь вместо еппеа — девять), либо со смешением второго варианта перипатетической теории с каким-то третьим, предполагающим существование именно сорока семи сфер. —- 314. Глава девятая 1 А именно от умопостигаемого предмета. В этом случае от последнего зависела бы деятельность ума, и сущность его со­ставляло бы не актуальное, а потенцнальпое мышление. — 315. 2 Например, в поэзии. Об «искусстве творения» в ряду дру­гих знаний см. прим. 3 к гл. 1 кн. VI. — 316. 3 Объект мышления может быть составным (см. «О душе» III 6, 430 а 27—28), но как не имеющий материи он неде­лим. — 316, Глава десятая 1 Свободные, видимо, здесь олицетворяют процессы, проте­кающие согласно необходимости (такие, как движение небесных сфер), а рабы — случайные явления (вроде тех, что присущи подлунному миру). — 317. 2 Сказать все неправильно потому, что, например, вечная субстанция никогда не возникала; а сказать из противополож­ностей — потому, что для возникновения требуется и нечто третье, а именно субстрат. — 317. 3 Т. е. платоники (см. 1088 b 28—33; 1089 а 35 — Ь 8; 1091 b 35—1092 а 7). — 317. 4 Когда служит субстратом для противоположностей. — 317. 5 При допущении возникновения всего из противоположно­стей. — 317. 6 С точки зрения Платона (см. 988 а 14—15). — 317. 7 Спевсипп и пифагорейцы (см. 1072 b 30—34). — 317. 8 Благо как целевая причина (см. 988 b 8—11). — 317. 9 Речь идет о позднейшем учении Платона (см. 1075 а 32— 33). — 317. 16 Аристотель, т. 1 489 10 Врачебное искусство, выступающее по отношению к здо­ровью в качестве его движущего пачала, в самом себе содержит форму здоровья как то, что подлежит осуществлению. — 318, 11 Олеаты (см. 980 Ь 10—987 а 2). —318. 12 На этот раз под третьим, недостающим началом подра­зумевается, по-видимому, не материя, а движущее начало, на которое должны будут указать, например, те, кто предполагает в качестве принципов бытия материю и форму, если от них потребуют назвать причину возникновения единства между этими двумя началами (см. 1070 Ь 22). — 318. 13 Ср. 991 а 8 —b 9. - 318. 14 Имеется, по всей вероятности, в виду прежде всего Пла­тон (см. «Государство» 477—478). — 318. 15 Число как движущее не произведет непрерывного потому, что оно менее всего способпо быть причиной движения, а как форма — хотя бы потому, что оно состоит из неделимых единиц, непрерывное же делимо до бесконечности. — 319. 10 Имеются в виду утверждения, что потенциальное состоя­ние предшествует актуальному, что не может быть вечных при­чин и что противоположности могут выступать как действую­щие начала. — 319. 17 См. 1071 Ь 19—20. -319. 18 Т. е. движущее начало, которое обеспечивает переход из потенциального состояния в актуальное. — 319. 19 Спевсипп. — 319. 20 Букв, «эписодическнй». «Эписодпческпм» Аристотель на­зывает такое повествование, в котором эпнеодни не имеют друг с другом естественной и необходимой связи (см. «Об искусстве поэзии» 9, 1451 Ь 34—35). В аналогичном контексте ниже (1090 b 19—20) «эпнеодической», т. е. бессвязной (подобно «плохой тра­гедии»), называется природа, как она предстает при ближайшем рассмотрении в свете учения пифагорейцев. — 319. 21 «Илиада» II, 204. - 319. Книга тринадцатая (М) Глава первая 1 «Фпзпка» I 5-И 1, 188 а 19-193 b 21. — 320. 2 Платон объявляет идеи и математические числа «двумя родами»; Ксенократ признает их природу единой. — 320. 3 Спевсипп. — 320. 4 Эти «эксотерические» сочинения предназначались для ши­рокого круга читателей вне перипатетической школы. — 320. 5 Мнение о том, что математические объекты находятся в чувственно воспринимаемом, можно было бы отнести к пифа­горейцам, но последние говорили, что чувственно воспринимае­мые вещи — это сами числа; речь поэтому, возможно, идет о каком-то другом, менее известном учении, рассматривавшем математические объекты как нечто отличное от чувственно вос­принимаемого, но находящееся в нем. Существование же этих объектов отдельно от чувственно воспринимаемого признавалось Платоном, Спевснппом и Ксенократом. — 321. 490 Глава вторая 1 См. 993 а 7—19. — 321. 2 Между тем идеи, с точки зрения этого учения, существуют отдельно от чувственно воспринимаемого. — 321. 3 Т. е. идеи тела, плоскости, липии и точки, существующие помимо соответствующих математических объектов и предшест­вующие им. — 322. 4 Имеются физически существующие тело, плоскость, лнппя и точка; поскольку опн образованы сочетанием материи и формы, им (согласно припцнпу «несоставпос первее составного») предшествуют их апалоги в мире нематериальных математиче­ских объектов; коль скоро последпие также состоят пз некото­рых элементов (за исключением точки), то (по тому же прип­цнпу) пм предшествуют их идеи; идеи делятся лишь по опреде­лению, и как таковые (следуя все тому же принципу) их можно расположить в иерархическом порядке (ср. ниже прим. 12). «Таким образом, получается пелепое нагромождение»: Физический предмет Тело Плоскость Линия Точка Математи­ческий объект Тело Плоскость Линия Точка Идеи Тело Плоскость Линия Точка Идея Плоскость Линия Точка Идея Линия Точка Идея Точка ^322. 5 Телу, плоскости, лппии π точке предшествуют их идеп, но идеи не имеют пи величины, пи положения в пространстве; сле­довательно, о пих не может быть π никакой пауки. — 322. 6 «Беспредельные», но поддающиеся счету, ввиду чего по­иски «того, что первее», делают невозможной и соответствующую науку. — 322. 7 См. 995 b 14—15. —Ш. 8 Промежуточные объекты считаются видами сампх-по-себе-чисел, самих-по-себс-лниий, самих-по-себе-плоскостей и т. д., но не самимп-по-себе-количествами и даже не самими-по-себе-чпе-лами или самими-по-себе-нелнчпнами. Поскольку же о количе­ствах как таковых и даже о величинах и числах как таковых в матсматико высказываются какие-то суждения и поскольку эти количества, величины и числа не входят ни в сферу идей, ни в сферу собствепно «промежуточных» объектов, они должны образовать повый ряд объектов, промежуточных между идеями π «промежуточными», математическими объектами. — 323. 9 Поскольку исключается разумная «часть» души у чело­века, которая пе есть принцип его телесного единства. — 323. 10 Т. е. математические. — 323. 11 Т. е. из них могли бы слагаться тела. — 324. 12 Дефиниция «тела» включает в себя понятия «плоскости», «линии» и «точки», но не наоборот. — 324. 16* 491 Глава третья 1 См. 991 а 14 -Ь 8. -325. 2 Т. е. поскольку имеет свойства, способные стать предметом изучения той или иной наукой. — 325. 3 Движение в пространстве (а из видов этого движения самое простое — круговое; см. 1072 b 8—9). — 326. 4 Свойства зрения и звука. — 326. 5 Т. е. если бы человек был субстанциально делим, то он перестал бы быть человеком и единицей, но продолжал бы сохранять атрибуты тела как предмет изучения геометрией.— 326. 6 О прекрасном и благом, которые рассматриваются здесь как синонимы. Под теми, кто утверждает, что математика ни­чего не говорит о прекрасном или благом, подразумевается, в частности, Аристипп (см. 996 а 32 — b 1). — 326. 7 Возможно, в книге о математике, упоминаемой у Диогена гЧаэртского и Гесихия. — 327. Глава четвертая 1 Далее (1078 b 34—1079 b 3) почти дословно повторяется часть гл. 9 кн. I (990 b 2—991 а 8). — 328. 2 «Большое и малое» (составляющие двоицу) мыслятся как начала; то, что есть «большое и малое», должно быть коли­чеством и как таковое существовать и быть познаваемо в со­отнесенности с каким-то другим количеством, между тем коли­чество может существовать и быть познаваемо без соотнесен­ности с «большим и малым». Следовательно, количество пред­шествует «большому и малому» в бытии и познании, но тогда «большое и малое» уже не могут быть началами. — 328. 3 Речь идет о математических двойках (а не об идеальных, самнх-по-себе-двонках). — 329. 4 Изваяние Каллия из дерева. — 329. Глава пятая 1 См. 1023 а 26—b П. — 330. 2 См. Платон. Федон 100 d. — 331. Глава шестая 1 Букв, «несложима». — 331. 2 Таковы у Платона «промежуточные» числа и единицы, у Спевсиппа — математические, у пифагорейцев — числа π еди­ницы, образующие чувственно воспринимаемый мир. — 331. 3 См. 1076 а 38 —b 11 (где речь идет о смешанной платонов-ско-ппфагорейской точке зрения, между тем как здесь имеется в виду точка зрения первоначального пифагореизма). — 332. 4 А именно из материального начала («беспредельного» у пифагорейцев, «большого и малого», или «неравного», или «неопределенной двоицы» у платопиков, «мпожества» у Спев­сиппа).— 332. 6 Платон. — 332. 6 Спевсипп. — 332. 492 7 Возможно, какой-то менее известный платоник или пифа­гореец. — 332. 8 Ксенократ. — 332. 9 А именно самое-по-себе-линию, самое-по-себе-плоскость π т. д. Отождествив идеи с числами, Платон был вынужден отли­чить от идей прежние идеальные линии, плоскости и тела; вместе с тем ему пришлось сохранить установленное им до этого различие между идеальными и математическими величи­нами (см. 992 b 15—18). — 333. 10 Спевсипп. — 333. 11 Ксенократ. — 333. 12 См. выше 1080 b 20. — 333. Глава седьмая 1 Таких, как сама-по-себе-двойка и т. п., которые «первее» математических чисел. — 333. 2 И тогда одно из двух: либо идеп не числа, либо идей чело­века такое же беспредельное множество, как чисел. — 333. 3 Неопределенная двоица — синоним «большого и мало­го». — 333. 4 Ни раньше, ни позже чисел как идей (а не математиче­ских чисел). — 334. 5 Согласно Платону, двойка возникла с уравнением «перав-иого» («большого и малого»), что само по себе предполагает сопоставимость единиц, входящих в эту двойку. — 334. 6 Речь идет о последовательности еднииц, возникающих, по допущению, одна из другой. — 334. 7 К последующему. — 334. 8 К предшествующему. — 334. 9 Так в беккеровском тексте (plekontai). У Ross'a и Jäger'a — legontai (обозначены, названы). — 334. 10 Самой-по-ссбс, или идсальпой. — 335. 11 2X2. — 335. 12 О «вымысле» см. пиже 1082 b 2—4. — 335. 13 Идея десятки — уникальная самосущая определенность, и потому ни опа сама, ни образующие ее пятерки и единицы не могут быть какими угодно, случайными. — 336. 14 Между числом и образующими его единицами. — 336. 15 Платон допускает существование только одной двоицы, или самой-по-ссбе-двойки. Но способ возникновения чисел у него необходимо предполагает множество двоиц, предшествующих друг другу и в то же время являющихся идеями. — 337. 10 Т. е. при несопоставимости единиц различных чисел (например, двух единиц, входящих в тройку, и двух единиц, образующих двойку). — 338. 17 При уникальности каждого числа, делающей высказыва­ние «идеи суть числа» либо лишенным смысла, либо многознач­ным (ввиду неоднозначности термина «число»), — 338. 18 См. 1081 а 5-17.-.Ш. Глава восьмая 1 Спевсипп. — 339. 2 Точка зрения Ксенократа. — 339. 498 3 См. 1080 b 16-20. - 340. 4 См. «О возникновении π уничтожении» I 2, 315 b 24— 317 а 17; «О неделимых линиях» 968 а 1—972 b 33. — 340. 5 В гл. 6 кн. XIII. — 340. 6 Возникает вопрос: из «большого» или «малого» образова­лась нечетная (непарная) единица самои-по-себе-троики? Если из «большого», то почему не из «малого», и наоборот? И как тот пли другой вариант образования непарной единицы влияет на природу самой-по-себе-тройкн? — 340. 7 «Большого и малого». — 340. 8 Поскольку единица подобно двойке будет состоять из двух частей и иметь одновременно природу и «большого» и «мало­го». — 340. 9 С умножением на двойку единицы, двойки π дальнейших ее степспей. — 341. 10 С точки зрения платоников, беспредельность свойственна «большому и малому», т. е. материальному началу, между тем как идея является как раз принципом предела. — 341. 11 Движение и зло платоники возводили к двоице, а покой π благо —к единому (см. 988 а 14—15; 992 b 7—8; 10G6 а 7—16; 1091 1)13-1092 а 8). — 342. 12 Группы идей-чисел ограничены десяткой. — 342. 13 Поскольку острый угол объясняется и определяется через прямой, но не наоборот. — 342. 14 Общее. — 342. 15 Часть ИЛИ элемент. — 342. 16 Атомисты. — 343. Глава девятая 1 Букв, «из глубокого и мелкого». — 344. 2 Как нечто для них общее. — 344. 3 Т. е. нечто такое, что в бытпп своем зависит от дру­гого. — 344. 4 Сневсипп. — 344. 5 Платой и Ксенократ. — 345. 6 Для Спсвсигша ото — множество вообще, а не в том особом смысле, который придавал двоице Платон. — 345. 7 Ср. 1092 а 24—28. — 345. 8 Поскольку другим элементом помимо единого будет не множество, а неделимая часть множества, т. е. также нечто единое, единица должна получаться из двух единых, что неле­по. — 345. 9 Вопрос об ограпичонности или беспредельности числа вы­ше (1083 b 36 и далее) выяснялся при разборе точки зрения, отождествлявшей идеи и числа. На этот раз рассматривается точка зрения, признающая началами числа единое и множество, из коих последнее оказывается в известном смысле числом. — 345. 10 Не поддающиеся дальнейшему делению. — 345. 11 Первое — как бы род, а второе — вид. — 345. 12 Как некоторой пространственной величины. — 346. 13 Спевсипп и его последователи. — 346. 14 См. 1085 b 18. — 346. 15 Спевсипп и его последователи. — 346. 16 Ксенократ. — 346. 494 17 Платой. — 346. 18 Dicls I 13 В 14 (rp. прпм. 11 к гл. 5 кн. IV). — 346. 19 См. «Физика» I 4—(5, 187 а 12—189 b 29; «О небе» III 3— 4, 302 а 10—303 1) 8; «О возникновении и уничтожении» I 1—2, 314 а 1—317 а 31. — 347. 20 Спевсппп и пифагорейцы. — 347. 2> См. 998 а 20-999 а 23, 1003 а 5-17, 1038 b 1-1039 а 23. — 347. 22 См. 1078 b 17—19 (ИЛИ 987 b 1—4). — 347. Глава десятая 1 См. 999 b 24-1000 а 4, 1003 а 5-17. — 348. 2 Платоники. — 348. Книга четырнадцатая (N) Глава первая 1 Речь идет о вечных и неподвижных сущностях (платонов­ских идеях) или их началах. — 350. 2 Субстрат. — 350. 3 Философы, признававшие началами противоположно­сти. — 350. 4 Платоники. — 350. 6 Спевсппп. — 350. 6 Платон. — 350. 7 Если та сторона протпвоположностн, которая соответст­вует материальному началу, оказывается сама состоящей из двух пумернчески различающихся противоположных начал, то предположение о наличии исходной противоположности лишено оснований. — 351. ь Видимо, некоторые из учеников Платона. — 351. 9 Т. е. утверждают, что начала суть превышающее π прет лишаемое, и в то же время отказываются признать, что число должно происходить из элементов раньше двоицы. — 351. 10 Букв, «и множества мер». — 351. 11 Т. е. и при разнородности предикатов одного и того же предмета можно, производя их подсчет, получить их число; с этой целью надо выбрать для них меру, найдя общее им обозначение. — 352. 12 «Большое и малое» и тому подобное соотнесенное не мо­жет служить матерней, т. е. родом для количества, поскольку само объемлется им; будучи же последующим по отношению к количеству (или качеству), оно не может быть самосущим началом. — 352. 13 Т. е. то, чем предмет, для которого материя служит суб­стратом, является в действительности. — 353. 14 То, из чего состоит предмет, не может служить его пре­дикатом. — 353. 15 О невозмояхностп говорить об «одном» как о немногом см. 1056 b 5 и 8, 1087 b 32. — 353. 16 С точки зрения пифагорейцев. — 353. 17 Александр Афродисийский (Comm. 782, 8—10) пишет: 495 «Если, говорит Аристотель, имеется некоторое количество — а именно число два,— которое признают безусловно немногим, то должно было бы быть π безусловно многое, π таковым бу­дем считать десятку и условно будем ставить ниже ее и десять тысяч и всякое другое число». — 353. Глава вторая 1 О вечном, разумеется, следовало бы сказать, что оно со­стоит из элементов (а не возникло из них). — 353. 2 Т. е. если такие вещи могут не существовать. — 353. 3 См. 1050 Ь 6—17; «О небе» I 12, 281 а 28-283 Ь 22.-555. 4 Речь идет о доказательстве существования материального начала, вроде «неопределенной двоицы» Платона. — 354. 5 Т. е. небытия. — 354. 6 Платон (далее речь идет о концепции небытия, изложен­ной им в «Софисте»). — 355. 7 Условно принятая длина изображенной на чертеже еди­ничной линии не входит в геометрическое доказательство, ко­торое основывается на посылках, носящих общий харак­тер. — 355. 8 Т. е. причина существования множества единичных ве­щей и видов, подчиненных тому или иному роду в пределах категории качества. — 355. 9 обращение к небытию (лжи). — 355. 10 Платон. — 356. 11 Видимо, платоновскую идею. — 356. 12 Идеи-числа. Аристотель здесь, видимо, предполагает, что имеется только одна такая сущность — перводвигатель. — 356. 13 Единое (единица) как мера была бы в любой категории, но данными философами оно рассматривается лишь как эле­мент или начало числа (т. е. для категории количества). — 357. 14 Александр Афродисипский (Comm. 791, 16—20) приводит два таких противоречия: 1) суть вещи оказывается акциден­цией, коль скоро и количество — акциденция; 2) суть вещи есть субстрат, а количество — то, что находится в субстра­те. — 357. 15 Имеется в виду Спевсппп. — 357. Глава третья 1 С точки зрения Спевсиппа. — 358. 2 Такие вещи, как гармония звуков π строение неба. — 358. 3 Платон, Спевсипп, Ксенократ. — 358. 4 Учение пифагорейцев, отождествлявших числа с чувст­венно воспринимаемыми вещами. — 358. 6 Спевсиппу и его последователям. — 358. 6 Видимо, какие-то пифагорейцы или платоники. — 358. 7 Речь идет о Спевсиппе, выдвинувшем учение о восходя­щем ряде сущностей (см. 1028 b 21—24). — 359. 8 Речь идет об идеальных числах, принимавшихся Ксено-кратом (а не о платоновских идеях). — 359. 9 Из идеи двойки и ее материального начала —«неопреде­ленной двоицы». — 359. 496 10 Имеются в виду те нововведения, которые вынужден был Енести в математические принципы Ксенократ, чтобы сделать возможными математические операции (отождествляя идеи с математическими объектами, Ксенократ признавал существо­вание, например, лишь одного идеального квадрата, одного идеального числа 4, ввиду чего операции над двумя или более квадратами, над двумя или более числами 4 оказывались невоз­можными). — 359. 11 Т. е. оно уже не будет «промежуточным», математиче­ским объектом, поскольку из одного «большого и малого» у Платона выводятся только идеальные числа, а из другого — только пространственные величины. — 359. 12 Платон. — 359. 13 А по Платону, имеется только одно материальное нача­ло—«пеопределенпая двоица», или «большое и малое». — 359. 14 Некоторое третье единое, общее для тех двух, которые служат началами идеальных и математических чисел. — 359. 15 Признание некоторого третьего единого сталкивает дан­ное учение с такими трудностями, как необходимость принять некое единое, предшествующее в бытии платоновской идее «диного, допустить бесконечное множество единых па том же основании, на котором построен довод «третий человек», и т. п. — 360. 16 Имеется в виду приводимый поэтом Симонидом из Кеоса (VI—V вв. до н. э.) образчик тех длинных баск, какими прови­нившиеся рабы старались «заговаривать зубы» своим хозяе­вам. — 360. 17 См. прим. 9 к гл. 8 кп. XIII. — 360. 18 В области чисел. — 360. Глава четвертая 1 Спепсипп. — 361. 2 Авторы орфических песен, Гесиод, Гомер. — 361. 3 Ферекид с острова Сирое (VI в. до н. э.) — один из древ­нейших прозаических писателей Греции, автор сочинения «Пентемих» пли «Гептампх» (пещера с пятью или семью поко­ями), повествующего о возникновении мира в духе «Происхож­дения богов» Геслода. — 361. 1 Маги — члены касты жрецов у мидян и персов, слывшие хорошими астрологами и снотолкователями и приписывавшие себе ведение будущего и другие тайные знания. Основой всего сущего маги считали землю, воду π огонь; последний из на­званных элементов они рассматривали как тончайшую и чи­стейшую субстанцию и воздавали ему божеские почести, ввиду чего греки называли их огнепоклонниками. — 361. 5 Точка зрения Платона. — 361. 6 Такова первая трудность, возникающая в случае, если благо считать элементом идеальных чисел. — 362. 7 Т. е. и для субстанций и для качеств. Отсюда вторая трудность: если это идеи-благие качества, то сами идеи не субстанции; если же это идеи-субстанции, то благами должны быть все предметы, прпчастпые идеям, коль скоро и все идеи принимаются за благо. — 362. 497 8 Спевсипп, избегавший приписывать единому благо, чтобы избежать только что изложенной третьей трудности. — 362. 9 Платон и Ксепократ. — 362. 10 Согласно Платону, «большое и малое»— основное зло, π поскольку пространственные величины выводятся из «боль­шого π малого» π чисел, а последние сами выводятся из «боль­шого и малого», выходит, что зло, которому прпчастны числа, более чисто, чем зло, которому прпчастны пространственные величины. — 362. 11 «Большое и малое», принимая единое, становятся как бы его вместилищем. — 362. Глава пятая 1 В качестве единого или в качестве элемента вещей. — 362. 2 Спевсипп, считавший, что семя «первое» человека. — 362. 3 Речь, по-видимому, идет о точке зрения Спевсипиа. — 363. 4 После смешения. — 303. 5 Имеется в виду, что сложение, композиция (synthesis) подразумевает положение, позицию (thesis). — 363. 6 Т. е. и из субстрата, в котором осуществляется переход от противоположного к противоположному.— 303. 7 Спевсипп. — 363. 8 Платой. — 363. 9 Если число получается из едппого и множества как из своей противоположности, то сама эта противоположность ока­залась бы состоящей из противоположностей, что нелепо. Кроме того, Спевсипп ничего не говорит о том субстрате, ко­торый лежал бы в основе перехода из одной противоположно­сти в другую. Если же противоположностью, из которой полу­чается число, был бы один нз этих двух элементов, то таковой должно было бы быть единое, ибо последпее рассматривается в качестве формы, а множество — в качестве материи; в этом случае мпожество можно было бы считать субстратом измене­ния. Но и это допущение неприемлемо, поскольку субстрат не может быть противоположностью одной из противоположностей, переходящих в ней друг в друга. — 363. 10 Согласно учению Эмпедокла, вражда разъединяет эле­менты, отрывая их от той смеси, в которую они сплачиваются силою дружбы (любви). — 364. 11 Вражда противоположна дружбе. — 364. 12 Эврит — один из позднейших пифагорейцев, ученик Фп-лолая (V в. до п. э.). — 364. 13 Число не материя в том смысле, в каком его толкуют критикуемые Аристотелем мыслители (песколько выше Ари­стотель объясняет, в каком смысле следует понимать числа в качестве материи). — 364. Глава шестая 1 Поскольку речь идет преимущественно о пифагорейцах, можно предположить, что под легко исчисляемыми числами разумеются те, которые в пределах десяти представляют про­изведение двух или трех множителей (4, 6, 8, 9). — 364. 498 2 Буквы греческого алфавита, каждая из которых обозна­чает двойную согласпую (кс, пс, дс или сд). — 365. 3 Гортань, губы и зубы. — 366. 4 Правая часть стиха — первые три дактилические стопы; левая часть — два дактиля и спопдей. — 366. 5 У пебеспых тел. — 366. 6 Как поясняет Александр Лфродпсийский (Comm. 814, 8— 11), под этпми сущностями разумеются начала, относящиеся к лучшему ряду η области чисел, т. е. к ряду благ, таких, как едшюе, свет, нечетное и т. п. — 366. О ДУШЕ Книга первая Глава первая 1 А пмеппо как действующая (движущая), целевая и фор­мальная причина. См. ниже 415 Ь 0—28. — 371. 2 Т. е. чисто «психологические», а также психофизиологи­ческие и биологические проявления деятельности души. — 371. 3 См. прим. 13 к гл. 5 кп. I «Метафизики». — 371. 4 Речь идет о делении как одном из основных элементов диалектики Платопа (см. прим. 5 к гл. 6 кн, I «Метафизи­ки»).— 371. 5 См. прим. 3 к гл. 8 кп. I «Метафизики». — 372. G Но по души животных. Речь идет о платониках. — 372. 7 «Живого существа» как общего (упиперсалин) нет, если его понимать как самосущую платоновскую идею; но оно су­ществует, если мыслится как нечто последующее но отпошенню к единичным живым существам, ибо, согласно Аристотелю, без индивидуального нет и универсального, с упразднением еди­ничного упраздняется π общее. — 372. 8 Т. е. основанных па вероятпостиых посылках — таких, которые кажутся всем, большинству или мудрым заслуживаю­щими доверия. — 373. 9 Линию и плоскость можно исследовать, абстрагируясь от тела; изучение же состояний души невозможно отвлеченно от тела, ввиду чего психические явления входят в предмет науки о природе. — 374. Глава вторая 1 Взгляды Платопа, Ксенократа, Алкмеона. — 376. 2 «Илиада» XXIII, (№.—376. 3 Эмпедокл. О природе, фр. 109. — 376. 4 Непдеытифицпроваппое сочинение Платона или самого Аристотеля (в последнем случае — содержащее изложение взглядов Платона, его учеников или пифагорейцев). — 377. 5 Помимо самого-по-себе-живого. — 377. 6 Ум (единица или точка), зпаиие (двоица или линия), мнение (троица или плоскость) и ощущение (четверица или тело) образуют, по учепию Платона, ряд нисходящих ступе­ней, соответствующих объектам познапия,— от постижения единого до восприятия единичных предметов чувственного ми­ра. - 377. 499 7 Ксенократ. — 377. 8 Фалес, Анаксимандр, Гераклит, Демокрит, Анакси-ыен. — 377. ü Пифагорейцы, Платон, Ксепократ.— 377. 10 Эмпедокл, Анаксагор. — 377. 11 У Аристотеля говорится неопределенно: «Посредством чего каждое из этих». — 377. 12 Ср. Платон. Кратпл, 400 а. —377. 13 Ср. ниже 405 b 20; 429 а 18-19; 429 b 23.-575. 14 Так Аристотель называет небесные тела. — 378. 15 См. прим. 8 к гл. 3 кн. 1 «Метафизики». — 378. 16 Критий (ум. 404 до н. э.) —ученик Горгпя и Сократа, тп-ан. Возникновение веры в богов Критий толковал как нзо-ретение хитрого государственного деятеля. — 378. 17 Эмпедокл. См. также прим. 14 к гл. 3 кн. I «Метафизи­ки». — 378. 18 Имеется в виду Анаксагор. — 379. 19 Эмпедокл. — 379. 20 Гиппон, Гераклит. — 379. 21 Имеется в виду ложная этимология слова «dzön» («жить») как производного от слова «dzeö» («киплю»). В тепле усматривали сущность души Демокрит, Гераклит, Кри­тик. — 379. 22 Имеется в виду этимологическая связь слова psycho («душа») со словом anapsychö («охлаждаю»), о которой гово­рится в диалоге Платона «Кратпл» (399 е). — 379, Глава третья 1 Иначе говоря, если бы движение души подобно движению физических тел, составленных из элемеитов, было направлепо к ее «естественному» месту, то так же, как и эти тела, она могла бы быть приведена в двпжеппе или в состояние покоя посторонней силой; и наоборот: если бы она подчинялась посто-роппим силам, то ее движение определялось бы природой, по­добной природе этих тел. Согласно Аристотелю, в целом живот-нос движет само себя по природе, а тело его может двигаться и но природе, π насильственно (против природы), началом же самодвижения животного является душа, которая сама непод­вижна. — 380. 2 Филипп — сын Аристофана. — 381. 3 См. Платон. Тимей 34 b — 37 b. — 381. 4 Из двух этих кругов, поставленных наклонно друг к дру­гу, один соответствует «тождественному», т. е. круговороту не­подвижных по отношению друг к другу звезд, а второй — «ино­му», т. е. движению Луны, Солнца, Венеры, Меркурия, Марса, Юпитера и Сатурна, которые перемещаются на небесном своде относительно звезд и друг друга. — 382. 5 По представлениям орфиков и Платона, тело — темница для души. О том, что уму лучше не быть связанным с телом, говорил Анаксагор. — 383. 0 Движение как таковое самим Аристотелем рассматрива­ется в «Физике», а вопросы, касающиеся перводвигателя, разби­раются в «Метафизике». — 383. 500 Глава четвертая 1 См. прим. 4 к гл. 1 кн. XIII «Метафизики». — 384. 2 Ксенократ. — 386. 3 Т. е. то, что среди них есть нечто движущее и нечто дви­жущееся. — 387. 4 Другими словами, каким образом, исходя из этой концеп­ции, можно объяснить отделение души от тела? — 387. Глава пятая 1 Имеются в виду четыре СТИХИИ (земля, вода, воздух и огонь). — 388. 2 Нестида — сицилийское божество, олицетворяющее вла­гу. — 389. 3 Гефест — бог огня. — 389. 4 Эмпедокл. О природе, фр. 96. — 389. 6 Аэций: «Согласно Фалесу, ум есть божество мпрозданпя, все одушевлено и полно демонов» (17, II). Цицерон: «По словам Фалеса, люди считают, что все созерцаемое необходимо полно богов» («De legibus» II, 2ü).— 391. 0 И тогда, когда душа состоит из воздуха плп огня, и тогда, когда ее образуют все элементы. — 391. 7 Речь идет о Платоне, выделявшем в душе три части: ра­зумную (в голове), аффективную, пли движимую страстями (в груди), и вожделеющую (под диафрагмой). — 392. 8 В некоторых рукописях оу diairetes («не делима»). — 393, Книга вторая Глава первая 1 Энтелехия (entelecheia) — см. прпм. 3 к гл. 3 кп. IX «Ме­тафизики». — 394. 2 Т. е. как простое обладание и обладание, обнаруживающее себя в действии. Используя тот же пример со знанием, Аристо­тель так разъясняет различные значения «потенциального»: потенциально знающим является тот, кто учится, и тот, кто уже овладел знанием, но не использует его в рассуждении и иссле­довании («созерцанпп»); обучающийся из одного потенциаль­ного состояпия переходит в другое постольку, поскольку, уже обладая знанием, но еще не применяя его в рассуждении π ис­следовании, он потенциально знающий, однако не в том смысле, в каком его называют «потенциально знающим» до обучения (см. «Физика» VIII 4, 255 а 33 - b 5). — 394. 3 Т. е. созданных искусством. — 394. 4 Т. е. как простое обладание. — 394. 5 Аристотель рассматривает сон как состояние животного, промежуточного между не-жизныо и жизнью (см. «О возникно­вении животных» V 1, 778Ь 29—30). — 395. 6 Следует иметь в виду, что греческое organon обозначало и инструмент, т. е. искусственно созданное орудие, и орган, т. е. «естественное орудие». «Обладающее органом», или органи­ческое, тело называлось так именно потому, что в отличие от 501 неорганического оно не конгломерат частей, лишенных опреде­ленных функции, а целокупность, каждая часть которой выпол­няет отведенную ей функцию, составляющую сущпость ее. — 395. 7 Т. е. как выполняемая каждым органом функция, состав­ляющая тот ИЛИ ИНОЙ элемент жизнедеятельности организма в целом, отпоептся к самому органу, являющемуся частью дан­ного оргапизма. — 395. 8 Семена и зачатки имеют душу потенциально, а источни­ком утробного развития последних служит «импульс», получен­ный от родителей (см. «О возникновении животных» II, 3).— 396. Глава вторая 1 Т. е. от непосредственно данного нам сложного образова­ния к его менее очевидным элементам, началам и причи­нам. — 396. 2 Имеется в виду Платон. — ЗОЯ. 8 Пифагор и пифагорейцы. — 399. Глава третья 1 См. кн. III. — 401. Глава четвертая 1 Т. е. прежде чем познать способность к выполнению того плп нпого действия, необходимо изучить само это действие, ибо с точки зрения познания актуальное предшествует потенциаль­ному. — 401. 2 Самопроизвольно («автоматически») возникающими Ари­стотель называл те живые существа, которые порождаются не однородными с ними существами, а «гниющей» матерней. — 401. 3 Речь идет о стремлении предметов природы к вечности и постоянству, свойственным небу. — 401. 4 Четвертой, материальной причиной выступает субстрат, относящийся к душе, как материя к форме. — 402. 5 Помимо приводимых ниже Аристотелем умозрительных соображений, опровергающих это положение, Ибн-Сина (Ави­ценна) указывает па эмпирически наблюдаемый факт: у многих растепий ветви тяжелее корней. — 402. G Т. е. у простых тел (см, прим. 1 к гл. 2 кн. VII «Метафи-зпки») питающееся, уподобляя себе (ассимилируя) пищу, не претерпевает такого изменения, в результате которого оно само превратилось бы в пищу для чего-то другого. — 403. 7 Вначале — неасспмилироваиная, «потенциальная» пища; в конце — ассимилированная, актуально претворившаяся в тело того, что питается (см. «О частях животных» II 3, 650 а 34— 35). — 404. 8 Ср. «Физика» VIII 5, 256 Ь 15-18. — 405. 9 «Первая душа» (т. е. совокупность «растительных» спо­собностей к питанию, росту π воспроизведению себе подобного), оставаясь неподвижной, вызывает переваривание пищи посред­ством тепла. См. «О частях животных» II 3, 650 а 4—5. — 405. 502 Глава пятая 1 См. 410 а 25-26. - 405. 2 См. «Физика» VII 3, 248 а 6—7. — 405. 3 Имеется в виду трактат «О возникновении π уничтоже­нии» пли какая-то из утсрянпых работ Аристотеля. — 405. * См. «Физика» III 3, 201 b 31—32. — 405. 5 Термином «материя» (hyle) Аристотель ппогда обозначает род, подчеркивая в пем отсутствие ближайших характери­стик. — 406. 6 Обладающий в возможности знанием вообще переходит из потенциального состояния в актуальное, которое затем оказы­вается само потеициальпым состоянием, требующим дальней­шей актуализации, и т. д. (см. прим. 2 к гл. 1 кп. II); обладаю­щий же в возможности конкретным знанием совершает лишь переход от обладания знанием к его обнаружению в действова-HIIII, т. с. к использованию знания при рассуждении и исследо­вании. — 406. 7 Второй способ изменепия — переход от лишенности к та­кому обладанию, которое может быть использовано в действова-пин, а первый — возникновение наиболее общей и отдалепной (присущей данному роду) возможности, например появление способности к знанию у новорожденного ребенка. — 407. 8 См. гл. Зн4кн. III. —407. Глава шестая 1 Диар — приятель Аристотеля. — 408. Глава с о л, ь м а л 1 А именно то, что воспринимается зрением от светящихся и огпевидных предметов (см. пиже 419 а 1—4). — 408. 2 Т. е. небу. — 409. 3 Точка зрения Платопа. — 400. 4 Бесцветной (чистой) должна быть жидкость, заполняю­щая внутреннюю часть глаза, а беззвучным (неподвижным) — воздух, заключенный в органе слуха (см. ниже 420 а 7—8, а также «О возникновении животных» V 2, 781 b 3—4). — 409. 5 Ср. «О восприятии и воспринимаемом», 438 а 25. — 410. 6 См. ниже 421 b 15-21. - 411. Глава восьмая 1 Речь идет о соударении отра?каемых стенками сосуда сжа­тых воздушных масс, в результате которого возникает протяж­ный звон или гул. — 411. 2 Одушевленная — так значится во всех рукописях (и, ста­ло быть, переводах), хотя говорить об «одушевленной части» тела — значит считать остальные части неодушевленными, что нелепо. По мпепию Торстрика, следовало бы читать не «одуше­вленная», а «звучащая», по такое прочтенпс неприемлемо, так как в тексте речь идет по о том, что приводит в движение воз­дух, а о том, что воспринимает его движение, не говоря уже о несходство слов empsyebon («одушевлепное») и empsoplion 503 («звучащее»). Поскольку psyche означает не только душу, но π дыхание, не имеет ли здесь Аристотель в виду комплекс ухо — горло — нос, а именно те части тела, в которые проникает воз­дух,— орган слуха и «дыхательную часть», с которой соединя­ется «проход» этого органа (слуховой канал) и которая влияет на качество слухового восприятия (см. «О возникновении жи-вотпых» V 2, 781 а 20—781 b 5, где, однако, «дыхательная часть» обозначается термипом pneymatikon morion). — 412. 3 Т. е. поскольку они соударяются в одной точие, а точка не может быть «гладкой». — 413. 4 О рыбах, обитающих в этой реке, Аристотель упоминает также в «Описании животных» (IV 9, 535 b 18). — 413. 5 Согласно Аристотелю, голос возникает лишь в дыхатель­ном горле, ввиду чего животные, лишенные легких, безголосы (см. «Описание животных» IV 9, 535 b 14—15). — 413. 6 Ср. «О частях животных» 1116, 669 а 1—4. — 414. Глава одиннадцатая 1 Т. е. воздух. Разъясняя излагаемое здесь сомнение, Пбн-Баджжа пишет, что, по общим положениям аристотелевского трактата «О восприятии и воспринимаемом», каждое чувство возбуждается движением, начало которого может быть отда­ленным и ближним. Отдаленным двигателем бывает чувственно воспринимаемый предмет, ближним — среда, каковой для зре-пия, слуха и обоняния служит воздух, а для вкуса — влага. По­добной средой для осязания Фемистнй считал воздух, посколь­ку если рыба не может ничего осязать иначе как через воду (ибо вода не может быть отделена от находящегося в ней тела), то это тем более должно относиться к воздуху и находящемуся в нем телу. — 419. Глава двенадцатая 1 Растение не имеет ощущения, допустим холода и тепла; оно лишь охлаждается, нагревается, замерзает, впнет и т. п., т. е. изменяется не через восприятие формы теплого, например, а само становясь теплым. — 422. Книги третья Глава вторая 1 Речь идет, по-видимому, о Демокрите π его учениках. — 426. 2 Точку, служащую границей между двумя частями л пни π, можно рассматривать одновременно и как начало одной части, и как конец другой. — 428. Глава третья 1 Демокрит, Эмпсдокл, Парменид, Анаксагор и Гомер (ср. «Метафизика» 1009 b 17—31). — 429. 2 По-видимому, стих из недошедшей до пас части поэмы «О природе». — 429. 504 3 Эмпедокл. О природе, фр. 106. — 429. 4 «Одиссея» XVIII, 136. — 429. 5 Воображение отождествлял с ощущением Демокрит. — 430. 6 Т. е. когда ощущение бездействует. — 430. 7 Точка зрения Эмпедокла. — 431. 8 Точка зрения Платона (см. «Софист» 264 Ь; «Филеб» 3d Ъ). —431. 9 Т. е. ошибочно не само ощущение, а приписывание ощу­щаемого качества не надлежащему предмету. — 432. 10 Когда предмет воспринимается актуально, воображение соответствует действительности так же, как ощущение; когда же ощущение прекращается, ослабление движения, возникшего от него, может исказить образ. — 432. Глава четвертая 1 Речь идет о неподверженности ума такому воздействию воспринимаемых объектов, какое имеет место при чувственном восприятии. — 433. 2 Иными словами, если бы ум был с чем-то сметап, т. е. со­единен с телом, то, как поясняется ниже, он обладал бы опреде­ленным качеством, которое всегда примешивалось бы к пред­мету мысли, препятствуя его умопостижению. — 433. 3 А именпо Платон. — 433. 4 Курносое (противопоставляемое «вогнутому») служит »десь для обозначения чего-то конкретно вещественного (ср. «Метафизика» VII 5, 1030 b 16—20). — 434. 6 Т. е. данная плоть в данной материи. — 434. 6 Прямая здесь служит аналогом материального вообще, а ломаная линия как нечто последующее по отпошению к пря­мой — апалогом предметов, состоящих из сочетания в опреде­ленной пропорции тех или иных элементов (например, плоти, состоящей из определеппых частей земли и огня). — 434. 7 Т. е. связана с телом. — 434. 8 Двоица в учении Платона выступает в качестве идеи ма­терии и относится к материи, как прямизна — к прямой. — 434. 9 Т. о. ум и постигаемое умом. — 435. 10 Т. е. мыслим через себя. — 435. Глава шестая 1 Эмпедокл. О природе, фр. 57. — 436. Глава седьмая 1 См. «Метафизика» 1048 b 29—30; «Физика» IV 2, 201 b 31 — 32. - 437. 2 В издании Bekker'a — homogene («однородное»). — 438. 3 По Фукидиду, приводя в движение горящий хворост, сиг­нализировали о приближении неприятеля (горящий хворост в спокойном состоянии означал, что подходят союзники). — 439. 4 Ср. 429 b 13-20. — 439. 505 Глава восьмая 1 Ср. «О частях животных» IV 10, 687 а 16—23. — 440. 2 Видимо, на низшей ступени абстрагирующей деятельности ума. — 440. Глава девятая 1 Платон. — 440. 2 По-видимому, некоторые последователи Платона. — 440. 3 См. прим. 7 к гл. 5 кн. I. — 441. 4 По аналогии с неудачными произведениями, создаваемы­ми «творческим искусством», Аристотель называет такие урод­ства «ошибкой» природы. — 441. 5 А именно желание (стремление). — 442. Глава десятая 1 То, к чему имеется стремление. — 442. 2 Т. е. по-разному, так как рассудительность рещает, осу­ществлять лп данное благо или нет (см. «Ншгомахова этиьа» IV 5, 1140 а 24- b 30). — 443. 3 Т. е. как в суставе, который представляет собой сочлене­ние двух костей. — 444. Глава одиннадцатая 1 Небесная сфера есть движущее (и потому «господствую­щее») начало для всего расположенного ниже ее. — 445. 2 А именно: 1) движение, сообщаемое воле стремлением, 2) движение, сообщаемое стремлению волей, и 3) движение, сообщаемое одному стремлению другим стремлением. — 445. Глава двенадцатая 1 В первом случае подразумеваются, по-видимому, «те части тела живого существа, которые состоят просто из земли», вроде костей, жил и волос, песпособных к ощущению (см. выше 410 а 30 — b 2, а также ниже 435 а 25—435 b 2), во втором — растения, которые лишены чувствующего «средоточия» и потому неспо­собны воспринимать формы предметов без их материи (см. выше 424 а 32 — b 3). — 445. 2 Речь здесь может идти только о небесном теле. Впрочем, существует мнение, что данное рассуждение представляет собой позднейшую вставку. — 446. 3 В настоящем переводе фразе придана отрицательная фор­ма согласно ряду рукописей. Если принимать вопрос в утверди­тельной форме, то по существу он выглядел бы так: почему тело, лишенное ощущения, будет обладать умом? — 44в. 4 См. прим. 2 к гл. 7 кн. X «Метафизики». — 447. Глава тринадцатая 1 См. 434 b 24. - 448. УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН Алкмеон 76, 378 Анаксагор 74, 80, 81, 83, 84, 88, 130, 134, 13G, 143, 265, 284, 301, 308, 318, 330, 361, 376, 377, 379, 433, 435 Анаксимаидр 301 Анакснмеп 72 Антисфен 177, 228 Аристипп 102 Архпт 226 Гераклит 72, 125, 137, 143, 280, 284, 292, 327, 378 Гермотим 73 Геспод 73, 83, 111 Гиппас72 Гиппон 72, 378 Гомер 136, 366, 376, 429 Демокрит 75, 134, 135, 215, 224, 301, 327, 375, 376, 377, 381, 387, 388, 410 Дпоген 72, 378 Евдокс 88, 313, 330 Зенон из Элей 114 Каллипп 313 Кратил 79, 137 Критий 378 Ксенофан 77, 136 Левкипп 75, 308, 375 Ликофрон 232 Мелисс 77 Павсон 246 Парменнд 73, 77, 114, 136, 354 Пифагор 76 Платон 79, 80, 81, 86, 90, 101, 113, 138, 161, 183, 188, 256, 303, 308, 339, 350, 376, 377 Пол 65 Полнклет 147, 148 Протагор 106, 130, 134,237,255, 281 Симонпд 69, 360 Сократ 79, 327, 328, 347 Сократ Младший 209 Софокл 151 Спевсшш 189, 311 Тимей 381, 382 Тимофей 94 Фалес 71, 72, 378, 391 Ферекид 361 Филипп 381 Фринпд 94 Эвен 151 Эврит 364 Эмпедокл 72, 74, 75, 80, 81, 83, 92, 93, 101, 107, 111-113, 135, 150, 301, 308, 317, 318, 361, 376, 385, 389, 390, 402, 409, 429, 436 Эпихарм 136, 346 ПРЕДМЕТНЫ Аксиома (axiöma) 103,124,125 Аналитика (aiialytika) 124 Арифметика (arilhmètike) 68, 312 Атомы (atoma) 375 — очертание, порядок, поло­жение 75 Беспредельное (apeiron) 78,81, 95, 242, 293 — как свойство числа π вели­чины 291 — не может иметь бытие 97 — нет среди чувственно вос­принимаемых вещей 291, 292 — применительно к величине, времепи и движению 294 — и предел 85, 291, 360 (см. благо, число) Бестелесность (asömaton) — как признак души 379 Благо (благое) (agathon, еу) 80,81,273,316,381,438,439, 444, 448 — как вид причины 69, 70 — как начало 74, 145, 317, 318, 361, 362 — как цель всякого возникно­вения и движения 70 — общее 317 — и беспредельное движение 96 — и единое 361, 362 — и зло 362, 428 — и прекрасное 326 (см. мудрость, способность, число) Блаженство (eydaimonia) 247 Бог (theos) — как деятельность 310 УКАЗАТЕЛЬ — как единое 77 — как причина и начало 70, 111 Божественное (theon) 182, 310, 315 Большое и малое (mega kai mikron) 90, 340 — как начала 79, 81, 107 Бытие (to einai) 156, 250 — как истинное 251 — и небытие 129 (см. беспредельное) Величина (величины) (meget-hos) 85, 114, 115, 164, 342, 344 — математические 323 — пространственные 340 — чувственно воспринимае­мые 325 (см. беспредельное) Вера (pistis) — и убеждение 431 Вечное (непреходящее) (aïdi-оп) 109, 114, 152, 184, 353, 360 — не существует в возможно­сти 247 — и преходящее 247 (см. вещь) Вещь (вещи) (pragma, on, on-ta) 117, 129,203,251 — как единое 153, 233 — в движущейся вещи необхо­димо мыслить материю 97 — начало движения 150 — причастность эйдосам 87, 218, 318, 329, 330 — различия по виду и роду 259 — различия по способу соеди­нения, положению, свойст­вам 225 — суть бытия 81, 97, 181, 100, 197, 201 — вечная (непреходящая) и преходящая 111, 112, 218, 275, 301, 319 — единичная 108, 109, 274 — несоставные 250 — природные 181 — различные 158 — и ее сущность 195 (см. беспредельное, ма­тематические предметы, мысль, общее, при вхо­дящее, само по себе, спо­собность, суть бытия, сущ­ность, форма, человек, число) Видение (зрение) (horasis, op-sis) 396, 410, 425, 426, 430, 433 — как сущность глаза 395 — предмет 417, 421 — и цвет 349 Видимое (horaton) 407,408,415, 417, 420, 421 Вкус (chymos, geysis) 399, 410, 416-418,420,422 Вода (hydör) — как начало (первооснова, элемент) 71, 75, 83, 150 Воздух (абг) — как начало (первооснова, элемент) 72, 75, 83, 113,150 — как начало души 391 — как среда 412, 423 (см. свет) Возможность (возможное) (dynamis, dynaton) 118,231, 237, 400 — в возможности одно и то же может быть вместе проти­воположностями, но в дей­ствительности нет 135 — чего-то есть возможность его противоположности 247 ^ — и действительность (дейст­вительное) 135, 161, 233, 238, 241-244, 284, 288, 305, 349, 406 — и невозможность (невоз­можное) 163, 164, 239 (см. вечное, восприятие, действительность, жизнь, зиаппе, количество, мате­рия, нс-сущее, природа, су­щее, сущность, а также способность) Возникновение (genesis) 109, 198, 200, 201, 224, 239, 243, 261, 295-297, 302, 318, 352, 355 — ничто не возникает из не­сущего, а все из сущего 289 — и виды 197, 200—203 — и предел ПО — и уничтожение 72, 96, 116, 137, 142, 161, 183, 217, 301 — из противоположностей 302 — из состояния лишенности 200 (см, благо, природа, сущ­ность, форма) Воля (boylesis) 441 — как стремление 443 (см. душа, прекрасное) Воображение (phantasia) 400, 431,433,440 — истинное и обманчивое 432 — и ощущение 430, 432 — и размышление 430 — и разум 444 Воспоминание (anamnesis) 65, 386 Восприятие (ощущение) (ai?l-hpsis) 65, 67, 281, 378, 386, 421, 423—425, 427, 445 — как некая середина меж­ду противоположностями, имеющимися в ощущае­мом 421 — как превращение 402, 405 — как претерпевание и приве­дение в движение 390 — как признак души 379 — как свойственное живот­ным 445 — и внешнее 405 — и единичное 67, 407 — и ощущаемое 372, 407, 408, 422, 427, 448 — и ощущающее 407 — в возможности и в дейст­вии 405, 439 (см. воображение, мышле-509 нпе, разумение, способ­ность) Воспроизведение (gennesis) — как свойство растительной души 401 — как цель 404 (см. способность) Вражда (neikos) 81, 111, 112 — как природа зла 318 (см. дружба) Время (chiouos) — как количество 165 — непрерывность 307 (см. беспредельное, чув­ство) Высказывание (высказывания) (phasis) 437 — противолежащие 279—283 — противоположные 284 Гармопия (harmonia) 384 — учение о 105, 323, 326 (см. душа) Геометрия (геометр) (geömet-ria, géomètres) 68,103,105, 107, 278, 312, 325, 326, 355 Гомеомерни (homoiomereiai) 72,81 Двпженпе (kinesis) 85, 115, 282, 294, 297, 352, 432 — как количество 165 — как незаконченное действие 242, 405, 437, 438 — как осуществление движу­щегося 290 — как осуществление сущего в возможности 289 — как призпак души 379 — виды 288, 296, 380 — измерение 254 — количество 312 — начало 73-75, 78, 81, 95,101, 102, 308 — вечное π круговое (планет) 247, 248, 307—310, 312, 313, 382, 383 — непрерывное 153 — первое 308, 326 — пространственное 314, 441 — равномерное 326 — и неподвижная и вечная сущность 312 — и покой 137, 298 — и субстрат 296 — и эйдосы 91 (см. благо, беспредельное, вещь, душа, материя, па-чало, предшествующее, прекрасное, природа, спо­собность, уничтожение, цель, чувственно воспри­нимаемое) Движущее (kinoyn) 294, 379, 443 — и материя 317 (см. душа) Двоица (dyas) 80, 226, 227, 328, 333, 338, 339, 341, 350, 352, 355, 359, 434 — как единое 276 — как начало (элемент) числа 345, 354, 360 Действие (energeia) 242, 290, 426 — как претерпевание 296 — цель 242 — законченного 438 (см. восприятие, движе­ние) Действительность (действи­тельное, деятельность, осу-ществленность, осущест­вление, энтелехия) (еаег-geia, enlelecheia) 182, 215, 234, 242, 246, 289, 306 — как сущность и форма 247 — предшествует («первее») возможности 244, 245, 247, 248, 401 — эптелехня есть единое и бы­тие 395 (см. бог, возможность, ду­ша, знание, количество, материя, мышление, при­рода, свойство, суть бы­тия, сущее, сущпость, ум, форма) Действующее (poietikon) — и претерпевающее 240 Делеппе (diairesis) 211, 213 — как путь познания 371 (см. единое) Деятельность — см. действи­тельность Диалектика (dialektike) 80, 278 (см. мудрость) Диалектики (диалектик) (dia-lektikoi) 100, 123, 374 Добродетель (arete) 166, 327 510 Доказательство (доказатель­ства) (apodeixis) 86, 92, 99, 101, 102, 125—127, 132, 151, 217, 283, 371, 383 — начало (начала) 103, 139 — софистическое 245 — от зпаний 328 — от противного 280 — через наведение 327 (см. сущность) Дружба (любовь) (philia) 81, 112, 317, 361, 385 — π вражда 74, 81 Душа (psyche) 207, 208, 219, 308, 309, 359, 382, 394, 400 — как все сущее 439 — как гармония 384, 385 — как движущее (само себя движущее) 375, 376, 387 — как движущее число 386, 388 — как качество, количество и сущность 389 — как начало (причина, эле­мент) 371, 378, 383, 402 — как первая сущность 209 — как сущность (форма) и осуществление (энтеле­хия) тела 227, 394, 395,398, 399 — как форма и суть бытия тела 206 — как цель 402 — движет живое существо ре­шением и мыслью 381 — имеет основу в материи 373, 374, 388 — пе существует без материи 181 — обладает началом движе­ния 236 — бессмертие 378 — признаки 429 — способности 399, 401, 443 — части 372, 381, 390, 392, 393, 397, 398, 404, 438, 441, 443, 445 — и воля 441 — π мышление (ум) 303, 373, 376, 377 — и тело 319, 373, 380, 381, 383-385, 388, 392, 393, 395 — учение Алкмеопа 378 — учение Анаксагора 376, 377, 379 — учение Гераклита 378 — учение Гнппона 378 — учение Демокрита-Левкпп-па 375, 376, 381, 387, 388 — учение Диогена 378 — учение Крития 378 — учение Платона 376, 377, 381, 382 — учение Фалеса 378, 391 — учение Эмпедокла 376, 385. 390, 402 (см. бестелсспость, воздух, восприятие, воспроизведе­ние, движение, жизнь, огонь, питание, человек) Дыхание (апарпоР) 375, 379, 414 Единица (monas) 155, 336, 339 — как единое 114 — как материя числа 342, 343 — сопоставимость 331—336 — и точка 299 (см. ум, число) Единичное (atoraon, adiairelon) 100, 108, 110, 152, 257, 348, 436 (см. восприятие, единое, общее) Единое (to hen) 78, 89, 152, 336, 348 — есть все, что не допускает деления 154 — есть все, что не имеет мате­рии 233 — как единичное, непрерыв­ное, целое и общее 252, 253 — как материальное 77 — как мера 253, 254, 309, 351 — как мысленное 77, 78 — как начало числа 154, 253 — как пачало и сущность 84, 228, 275, 332, 339, 342-344, 361, 362 — как общее 256 — как определенное по каче­ству и количеству 256 — как равное, сходное и тож­дественное 257 — как сущее само по себе 354 — как сущность 79, 228, 256 343 — не может быть родом 256 511 — виды 155 — значения 252 — определение 253 — само-по-себе- 339, 343, 345, 361, 363 — во многом 86, 87, 328, 329 — и многое (множество) 121, 123, 155, 228, 257, 262, 264, 2G5, 277, 350, 351, 359, 363 — и простое 309 — и сущее 113, 120, 121, 194, 219, 256, 257, 274 — и сущность 101, 113, 228, 256 (см. благо, бог, вещь, двои­ца, единица, точка) Естество — см. природа Желание (cpithymia) 399 — как стремление 443 — предмет 309 (см. способность) Животное (dzöon) 397—400 — есть одушевленное тело 446 (см. человек, чувство) Жизнь (живое) (dzöe, dzen) — как питание, рост и упадок тела 394 — как связь души и тела 233 — признаки 396 — в возможности 396 — сама-по-себе- 377 Запах (osmç) 410, 422 — виды 415 — и обоняемое 414 Затруднение (апория) (aporia) 99, 215, 321, 344, 347 Звук (psophos) 410, 422 — и голос 413, 414 — и звучащее 412, 413 (см. слух) Земля (ge) — как элемент (начало) 72, 75, 83, 150 Зло (kakon) 80, 437, 439 — как начало 74, 317 (см. благо, вражда) Знание (наука, науки, позна­ние) (episteme) 69, 91, 97, 105, 109, 110, 119, 121, 157, 236, 325, 371, 389, 398, 406, 430, 431, 439 — доказывающая 272 — умозрительная 181, 182, 285, 316 — в возможности и в действи­тельности 349, 436, 437 — о божественном 69, 70, 285 — о деятельности 284 — о началах и причинах 99, 101, 103 — о сущностях 272 — о творчестве 182, 285 — и незнание 217 — и опыт 65 — и познаваемое 265 (см. деление, доказатель­ство, искусство, мудрость, прекрасное, род) Идея — см. эйдос Изменение (изменения) (meta-bole, kinesis, pathos) 85, 283, 298 — как привходящее 294 — виды 295, 301, 310 — субстрат 224 — в количестве и в качестве 137 (см. способность) Имя (слово) (опоша) 87, 197, 200, 206, 226 — и значение 127 Инаковое (иное, пнаковость) (hetcron) 158, 290, 304 — по виду 268—270 Искусство (умение) (technP) 236, 237, 286, 303, 305 — как знание общего 66 — как начало, находящееся в другом 302 — диалектическое 327 — математическое 67 — руководить 145 — и опыт 65 (см. суть бытия) Истина (истинное) (alethes) 107, 136, 137, 143, 156, 250, 282 — π не-истинное (ложное) 133, 134, 140, 142, 144, 186, 281, 284, 436, 439 — и мнение 135 — и причина 95 (см. бытие, воображение, мнение, мудрость, ум) Италийцы (italoi)—см. пифа­горейцы Категория (категории) (katP-tforia) 177, 249, 257, 296, 352, 356 Качество (качества) (poion, poiotes) 84, 118, 177, 255, 512 257, 282, 288, 296, 300, 301, 351, 352, 421 — как свойства и состояния сущности 165 — и сущность 188, 282 (см. душа, единое, измене­ние, различие) Количество (poson) 84,154,155, 190, 254-257, 282, 288, 296, 300, 301, 323, 351, 357 — как свойства и состояния сущности 165 — как то, что делимо на со­ставные части 164 — в возможности и действи­тельности 290 — и сущность 188 (см. время, движение, ду­ша, единое, изменение, ме­ра, различие, соотнесен­ное) Линия (gramme) 91, 101, 116, 161, 276, 321—323, 344, 359 Лишенность (steresis) 172,277, 278, 283, 290 — как обладание 163 — как отрицание и противоре­чие 141, 261 — значения 235, 263 — в каждой паре противопо­ложностей одно есть ли­шенность 123 (см. возникновение, проти­воположное, равное, точка, форма) Ложное (pseydos) 103, 156, 164, 177, 178, 250 (см. истина, мнение, не­сущее) Математика (mathemata) 75, 90, 101, 102, 121, 326, 327, 306, 372 — как умозрительная наука 181, 285 — исследует отвлеченное 278 — общая 286 (см. мудрость) Математические предметы (mathematika) 85, 105,117, 165, 180, 188, 207, 209, 223, 300, 320, 321, 324, 325, 327, 333, 339, 346, 363 — как промежуточное (тре­тье) между эйдосами и чувственно воспринимае­мыми вещами 79, 80, 91, 100, 104-106, 203 — не могут существовать от­дельно от чувственно вос­принимаемых вещей 323, 367 — π идеи 359 (см. мудрость) Материя (hylè) 74, 82, НО, 199, 226, 231, 260, 301, 306, 308, 317, 350, 435 — как возможность 198, 246, 275, 304, 305, 318, 353, 394, 398 — как носитель энтелехии 213 — как причина привходящего 184 — выявляется через отрица­ние 269 — должна изменяться, будучи способной к той ИЛИ дру­гой противоположности 301 — имеется у всего, что есть определенное нечто 209 — сама по себе не познается 207 — воспринимаемая чувствами 207, 209 — первая 229, 244 — последняя 233, 302, 303 — постигаемая умом 207, 209 — и движение 202, 297 — и эйдос 80 (см. вещь, движущее, ду­ша, единица, начало, суть бытия, сущность, тело, форма) Мегарцы (megarikoi) 237 Мера (metron) 204, 352 — есть то, чем познается ко­личество 253 — и измеряемое 255, 265 (см. единое, часть, чело­век) Место (topos) 296, 301 (см. противоположное) Механика (mechanike) 326 Миф (мифы) (mythos) 69, 97, 111,315,361 — пифагорейские 384 Мнение (doxa) 316 — истинное и ложное 431 — и умозаключение 445 (см. истина, соотнесенное) 513 Множественность (множест­венное, множество, мпо-гое) (piethos, polla) 104, 204, 323 — как род для числа 265 — как чувствепно восприни­маемое 78 — виды 257 (см. единое, субстрат, су­щее, сущность) Мудрость (философия) (so-phia, philosopliia) 66, 68, 122, 274 — есть наука об определен­ных причинах и началах 67, 69, 100-103, 272 — как знание об истине 94 — как наука о цели, благе, первых причинах и сущ­ности 102—104 — псследует начала матема­тики 278 — псследует привходящие свойства и противополож­ности сущего 278 — исследует самостоятельно существующее π непод­вижное 181 — псследует сущее как тако­вое 182, 270 — не занимается ни матема­тическими предметами, ни чувственно воспринимае­мыми сущностями 273 — частей философии столько, сколько видов сущности 121 — первая 181, 182, 374 — и диалектика 123 — и математика 279, 312 — и наведение 318 (см. софистика, учение о природе) Мыслимое (поеЧоп, dianoeton) 168, 435 Мысль (поета) 382 — связывание и разъединение находится в мысли, но не в вещах 186, 250 (см. душа, ум, чувство) Мыслящее (noetikon) 439 — мыслит формы в образах 438 Мышление (noësis) 316, 382, 386 — есть деятельность представ­ления 249, 373 — непрерывность 315 — и обучение 4U0 — и ощущение 429, 430, 433 (см. душа, а также способ­ность) Наведение (epagöge) 180, 241, 201, 284, 294 (см. доказательство, муд­рость) Наука — см. знание Начало (начала, первоначало, элемент) (arche, stoichei-on) 68, 72, 100, 118, 119, 229, 273, 279, 302-305, 307, 347, 303, 390 — определение 145, 148, 149 — как материя 79, 81, 202, 304 — как предел 170 — как форма и лишеппость формы 304 — самое достоверное начало: не может одно и то же в одно и то же время быть и не быть 125, 126 — неподверженность движе­нию 311 — материальное 71, 77, 78 — преходящие и непреходя­щие 101, 113 — противоположные 74, 75, 123 — творческое 180 (см. благо, бог, большое и малое, вода, воздух, двои­ца, доказательство, душа, единое, земля, зло, зна­ние, искусство, мудрость, общее, прекрасное, приро­да, противоположное, род, сущность, точка, цель, число, эйдос) Небо (oyranos) 314 Необходимое (необходимость) (ananke) 151, 183, 185,287, 310 — как насилие 151 — как то, без содействия чего невозможно жить 151 Неподвижное (akinèton) 152, 298 (см. мудрость) Непрерывное (syneches) 298 (см. единое, целое) 514 He-сущее (небытие) (to me on) 249, 250, 302, 354 — как ложное 186, 251, 355 — как область софистики 183 — как сущее в возможности 355 (см. бытие, возникновение, привходящее, противопо­ложное) Недельное (kolobon) 175 (см. целое) Обладание (состояние) (hexis) 171,235 (см. лишенность) Обопянис (osmP, osphrPsis) 411,415,416,423 Образ (morphe) ПО Образ (Phantasma) 438, 439 Обучение (mathesis) 145 (см. мышление) Общео (katholoy) 68, ПО, 158, 268, 344, 407 — как начало 107, 109, 348 — как предмет позпания 273, 349 — не может быть сущностью 213-215, 220, 256 — не существует отдельно от единичных вещей 220 — и единичпое 66, 118,161, 210, 223, 347 (см. единое, искусство, род, целое, эйдос) Огонь (руг) 72, 75, 82, 83, ИЗ, 150, 253, 292, 402, 403 — как начало души 391 Одаренность (cyphïa) 415 Одушевленное (empsychon) — и не одушевленное 375, 306 Определение (hoiismos, horos, logos) 79, 92, 129, 142, 154, 176, 181, 194, 206—211, 215, 217, 225, 231, 232, 245, 328, 400 — как обозначение сути бы­тия вещи 143,191—195, 204, 223, 228 — бывает только у сущности 195 — вечным вещам нельзя дать определения 218 — диалектическое 373 — ложное 178 — и причина 230 — и противоположение 270 (см. сущность) Определенное нечто (tode ti) 115, 157, 192, 302 (см. материя, сущность) Оптика (optike) 323, 326 Опыт (empeiria) 66 (см. знание, искусство) Осуществленность (осуществ­ление) — см. действитель­ность Осязание (haphe) 307,390,410, 413, 416, 418-420, 423, 444, 447, 448 Отвлеченное (aphairesis) 439, 440 (см. математика) Отличие (diaphora) — видовое 211—213, 269 Отрицание (apophasis) 121, 129, 142, 172, 263 — как привходящее 190 — и утверждение 131, 132, 143, 186, 280, 281 (см. лишенность, равное) Ощущение — см. восприятие Первое движущее (to proton kinoyn) 302 — как необходимо сущее 310 — как неподвижное 312, 314 Питание (trophe) 404 — как поглощение противопо­ложного противополож­ным 403 — как свойство растительной души 401 (см. способность) Пифагорейцы (pythagorikoi) 75—80, 85, 86, 101, 209, 256, 310, 327, 332, 333, 340, 357, 358, 360, 375 Плоскость (плоскости) (epipe-(lon) 91, 116, 322, 323, 344, 359 Подобное (homoion) — ощущается подобным 390 — питается подобным 403, 404 — познается подобным 377, 389, 429 — и неподобное 406 Покой (eremia) 144 (см. движение) Порок (kakon) 166 Порядок (миропорядок) (kos-mos) 73, 75 515 Превращение (alloiösis) 83 (см. восприятие) Превышающее (periechon) —- и превышаемое 351 Предел (граница) (peras, ho-ros) 78, 116, 169, 260, 403 — значения 170 (см. беспредельное, воз­никновение, начало, сущ­ность, число) Представление (phantasia) 65, 140, 430, 431 — ложное 178 — и восприятие (ощущение) 138, 433, 438 (см. мышление, способ­ность) Предшествующее («первее») (proteron) — по месту, по времени, в от­ношении движения и по­рядка 160 — π последующее 160, 161, 207, 294, 323, 359, 400 Прекрасное (kalon) 361 — как начало познания и дви­жения 145 — как предмет воли 309 — виды 327 (см. благо, ум) Претерпевание (to paschein) 406 (см. восприятие, действие) Привходящее (случайное) (symbebekos) 66, 129, 130, 152, 158, 108, 178, 179, 185, 195, 197, 231, 271, 287, 288, 325, 329, 366 — не может восходить до бес­конечности 130 — присуще каждой вещи, но не содержится в ее сущ­ности 179 — и пе-сущее 183 (см. изменение, материя, отрицание, причина, свой­ство, софистика, сущность) Привычка (ethos) 97 Природа (естество, самобыт­ное) (physis) — определение 198 — есть один род сущего 124 — как возникновение того, что растет 149 — как источник (начало) дви­жения 149 — как сущность 150 — находится в движении 136 — материальная 98 — в возможности и в действи­тельности 150 Причина (причины) (aitia, ni-tion) 68, 70, 71, 73, 74, 82, 92, 145, 185, 203, 221, 282, 302, 305, 403 — как форма 230 — вечная 181 — движущая 302, 304 — действующая 199 — материальная 72, 75, 80, 229 — первичная и вторичная 147 — привходящая (случайная) 147, 148, 288 — целевая 309 — в возможности и в действи­тельности 147, 148 (см. благо, бог, душа, зна­ние, истина, материя, муд­рость, определение, проти­воположное, само по себе, суть бытия, ум, форма, эй-дос) Промежуточное (среднее) (те-taxy, meson) 96, 105, 108, 117, 141, 263, 277, 283, 294, 403 — определение 298 — слагается из противопо­ложностей 266, 208 (см. противоречие) Противолежащее (antikeime-non) 159, 262, 266, 290 — виды 261 Противоположное (противопо­ложности) (enantion) 76, 121, 122, 125, 134, 139, 159, 160, 185, 271, 277, 278, 289, 290, 294, 317, 318, 364 — как наибольшее (закончен­ное) различие 259, 260, 26Ô — как начало существующего 77 — как основная лишенность 235, 236, 262 — как субстрат 350 — не могут быть вместе при­сущи одному и тому же 141 516 — одно и то же бывает ино­гда причиной противопо­ложного 146 — сводятся к сущему и не­сущему, к единому и мно­жеству 123 — по месту 298 — и лишенность 123 (см. возможность, возник­новение, восприятие, ма­терия, мудрость, начало, питание, промежуточное, противоречие, способ­ность, сущность, тело) Противопоставление (antithe­sis) — четыре рода 257 Противоречие (противореча­щее) (antiphasis) 125, 130, 132, 134, 143, 186 — не имеет ничего промежу­точного 266 — и противоположность 261 (см. лишенность) Равное (ison) 167 — как отрицание в смысле ли­ше и π ости 263 — и неравное 262 (см. единое) Различающее (epikrinon) 438 Различие (различное) (hetero-tfs, heteron) 121, 160, 224, 259, 268 — роды 225 — по количеству и по качест­ву 338 — по роду и виду 65, 259, 270, 271 (см. вещь, противополож­ное, сущее) Размышление (dianoia) 316, 442, 445 (см. воображение, способ­ность, стремление) Разумение (phronesis, logos) 240 — и чувственное восприятие 135 Расположение (diathesis) 171 Рассуждающий (размышляю­щий) о природе (physikos, physiologos) 77, 374 Род (genes) 124, 149, 176 — как начало 108, 109, 274 — как общее 91 — как предмет одной науки 104, 120 — значения 177 — и вид 88, 107, 108, 174, 192, 211, 212, 218, 223, 267, 269, 274, 330 (см. вещь, единое, приро­да, различие) Само по себе (to kath' hayto) — как причина 171 — как суть бытия каждой ве­щи 170 — как форма и субстрат вещи 170 Самопроизвольность (aytoma-ton) 288 Свет (phös) 412 — и воздух 447 — и цвет 409, 410, 435 Свойство (свойства) (symbebe-kos, pathos) 95, 302 — не существуют помимо сущ­ностей 324 — обнаруживаются через дея­тельность 249 — общие 425, 432 — привходящие 84, 104, 325, 352 (см. состояние, тело) Силлогизм (умозаключение) (syllogismos) 125, 149,203, 327, 355, 383 Слух (акое) 423 — и звук 411, 426, 427 Смешение (mixis) 227 Совершенное (законченное) (teleion) 169 Соединение (synkiisis, synthe­sis) 227 — и разъединение 82 Сомнение (aporia) 139, 140 (см. также затруднение) Соотнесенное (отношение) (to pros ti) 166, 167, 168, 265, 296, 297, 353 — как видоизменение количе­ства 352 — виды 356 — с мнением 140 Соотношение (logos) 92, 364 Состояние (состояния) (hexis, pathos) 115, 190 — как преходящее свойство 171 517 Софпст (софисты) (sophistes) 102, 123, 183 Софистика (sophistike) 278 — есть мнимая мудрость 123 — занимается привходящим (случайным) 286 (см. не-сущее) Способность (способности, воз­можность) (dynamis) 234, 235, 307, 308 — как начало движения или изменения вещи 162, 164 — ирождепная и приобретае­мая 239 — мыслительная (мыслить) 391, 434 — познавательная 445 — растительная 397, 399, 400, 403, 441 — движения 397 — желания 440 — ощущения 391, 397—399, 407, 422, 434, 441 — перемещения 400 — питания 397 — представления 372 — различения (различать) 428, 440 — размышления (рассужде­ния) 397, 401 — стремления 399, 441 — действовать и претерпевать 235, 237, 240, 241 — к благу 248 — к воспроизведению 403, 442 — к противоположности 248, 249 — и неспособность 163 -· и разум 236, 240, 248 (см. душа, суть бытия, ум, цель) Справедливое (dikaion) — и несправедливое 277 (см. ум) Сращение (symphyïa) — н соприкосновение 149 Среда (meson, metaxy) 446 — и органы чувств 410 — и ощущающее 447 Стечение обстоятельств (ty-chB) 73, 198, 243, 288, 302 Стремление (orcxis) 240, 399, 400, 442, 444, 445 — и избегание 438 — и размышление 443 (см. воля, желание, спо­собность) Субстрат (hypokeimenon) 72, 189, 244, 294 — как множество 356 — и не-субстрат 295 (см. движение, изменение, противоположное, само по себе, сущность, тело) Суть бытия (to ti sn einai) 81, 97, 102,181,196,197,199,201 — есть предел познания 170 — есть то, что возпнкает в другом либо через искус­ство, либо от природы, ли­бо той или иной способно­стью 201 — первая суть бытия не имеет материи, ибо она энтеле­хия 314 — суть бытия вещи присуща ее форме 227 — как причина 70 — определение 188, 258 (см. определение, само по себе, сущность, форма) Сущее (существующее) (on, onta) 65, 77, 95, 113, 119, 124, 136, 155, 156, 182, 187, 276, 277, 319, 329 — определение 144 — как общее 256 одно и то же может быть вместе сущим и не-сущим, но только не в одном и том же отношепии 135 — значения 119, 354 — первичное различие 277 — в возможности и действи­тельности 157, 182, 233, 241-243, 245, 249, 289, 292, 301, 307, 353, 356, 407 — и многое 355 — и не-сущее 75, 77, 120, 125, 131, 135, 138, 141, 186, 193, 249, 354 — само-по-себе-сущее 251, 341, 348 (см. возникновение, дви­жение, единое, мудрость, пе-гущое, природа, проти­воположное, сущпость, форма) Сущность (oysia, logos) 71, 86, 518 90, 101, 174-176, 187, 227, 256, 283, 296, 297, 319, 328, 37i8 — есть цель возникновения 150 — как возможность и действи­тельность 219, 224 — как материя и форма 90, 157, 205, 210, 394 — как начало и причина 81, 415, 145, 220, 222, 225, 304, 402 — как несуществующая от­дельно от материи 181 — как определенное нечто 118 — как осуществлепность 228 — как первое средп сущего 307 — как последний субстрат 157 — как предел тела 188 — как простые тела 157 — как суть бытия вещи 157, 191, 199, 213, 214, 223 — как цель 314 — для чувственно восприни­маемых единичных сущно­стей не может быть ни оп­ределения, ни доказатель­ства 217 — слагается из противополож­ностей 123 — виды 300, 302, 306 — возникновение 229 — значения 157, 189, 398 — множественность 355, 356 — вечная и неподвижная 137, 188, 220, 230, 306, 307, 311, 320 — естественная 223 — материальная 229 — общая и единичная 217, 300, 347 — первая 362 — преходящая 227, 275, 354 — промежуточная 323 — составная 210 — чистая 211 — чувственно воспринимаемая (единичная) 100, 104, 189, 190, 217, 226 — π материя 161, 190, 199, 210, 224, 230 — и не-сущность 214, 353 — π привходящее 129 (см. вещь, душа, единое, зиапие, качество, количе­ство, мудрость, природа, свойство, тело, точка, фор­ма, число, эйдос) Сходное (сходство) (homoion, homoiösis) 158, 167, 277 — и несходное 100 Тело (телесное) (soma) 91,115, 116,344, 396 — как субстрат и материя 394 — как сущность 324 —· слагается из противополож­ностей 384 — измерепие 419 — свойства 122 — математическое 322 — чувственно воспринимаемое 322 — н бестелесное 377 — и форма (образ) 384 (см. душа, животное, жизнь, сущность, ум) Тождественное (to ay to) 122, 167, 197 — есть то, материя чего одна и сущность чего одна 158 —- и пнаковое (различное) 100, 159, 258 Точка (stigme) 114, 116, 155, 322, 387 — как единое и начало 149,243 — как лишенность 437 — как сущность 321, 358 — сама-по-себе-точка 346 (см. единица) Удивление (to thaymadzein) 70 — побуждает философствовать 09 Удовольствие (hedy) — и неудовольствие 438, 439, 444 Ум (novs) 73, 74, 84, 303, 379, 382, 398, 431, 433—436 — как деятельность 308, 410 — как единица (у Платона) 377 — как изначальное (начало) 81, 377, 378, 390 — как предмет мысли 310 — как причина прекрасного π справедливого 376 — как способность для пости­жения истины 376, 433 519 — приводится в движение предметом мысли 309 — нстшшость 437 — высший 315 — созерцательный 401, 402 — человеческий 316 — π тело 433 — и цель 318 (см. душа, материя) Умозрение (созерцание) (theft-ria) 246, 310, 386 Умопостигаемое (постигаемое умом) (noeton) 207, 401, 440 (см. число) Уничтожение (phthora) 224, 296, 352 — не есть движение 295 (см. форма) Утверждение (утверждения) (kataphasis) 282 — противоречащие 143 (см. отрицание) Учение о небесных светилах (astrologia) 85, 106,312,322 Учение о природе (physika) 98, 124, 180-182, 279, 284, 300 — как вторая философия 210 — как умозрительная наука 285 Философия — см. мудрость Философы (philosophoi) — первые 71 Форма (eidos, morphe, logos) НО, 150, 190, 199, 230, 303, 319, 421 — как причина материи 221 — как суть бытия вещи и ее первая сущность 198, 207, 228, 229, 374 — как сущее в действитель­ности 305 — как цель 173 — как энтелехия 394, 398 — возникновение и уничтоже­ние 303 — лишенность 288, 305, 306 — последняя 302 — частичная 84 — и вещь 319 — и материя 173, 174, 177, 201, 205, 208, 224, 246, 269, 276 — и целое 208 (см. действительность, ду­ша, мыслящее, начало, причина, само по себе, сущность, тело) Цвет (chroma) 408, 417 (см. видение, свет) Целое (составное целое) (ho-lon, synolon) 100, 109, 174, 202, 206, 252 — как непрерывное и ограни­ченное 175 — как совокупность 175 — однородность с частями 392 — мировое 72, 74, 316, 362 — и нецельное 176 — и общее 174 — и часть 124, 161, 174, 204, 207, 231 (см. единое, форма) Целокупное (to pan) 221 Цель (telos) 68, 273, 401, 442 — как начало 145 — не может идти в бесконеч­ность 95 — конечпая 96, 97, 169 — и движение 101 — и способности 246 (см. благо, воспроизведе­ние, действие, душа, муд­рость, сущность, ум, форма) Часть (meros) — как мера 174 (см. количество, целое) Человек (anthrôpos) 213, 326 — как мера всех вещей 255, 281 — как самое разумное из всех живых существ 415 — и душа 227 — и животное 135 — «третий человек» 86, 214, 273, 328 Число (числа) (arithraos) 122, 166, 257, 292, 319, 322, 325, 340, 342, 344, 364 — как начало 75, 76, 115 — как предел 364 — как сочетание единиц 215 — как сущность 78, 228, 276, 311, 312, 331, 359 — как эйдос (идея, эйдетиче­ское) 88, 89, 332-334, 339, 341, 346, 347, 357, 359, 360, 363, 367, 377 — беспредельное и ограничен­ное 341 520 *~ умопостигаемые и чувствен­но воспринимаемые 86 — четное и нечетное 76, 85 — и благо 366 — и вещь 358, 365 (см. беспредельное, двои­ца, душа, единица, единое, множественность) Чувственно воспринимаемое (aistheton) 79, 85, 117, 138, 207 — все чувственно восприни­маемое преходяще и нахо­дится в движении 109 (см. величина, множест­венность, сущность, тело, число) Чувство (чувства) (aisthesis) 138, 399, 415, 418, 427 — органы 410, 420—424 — внешние 423 — общие 423 — и воспринимаемое 408 — и мысль 428 — времени 443 — у животного 446, 448 (см. материя, среда, а так­же восприятие) Эйдос (идея, идеи) (eidos, idea) 90, 104, 105, 117, 188, 202, 209, 223, 271, 273, 300, 303, 307, 320, 327, 331, 333, 338, 342, 346, 362 — как начало и причина 86 — как отдельно существую­щие сущности 88, 196, 215, 321 — как самобытность 248 — определение 217, 219 — и общее 328, 347 — причастность им вещей 79, 86—88, 218, 329, 330 (см. движение, материя) Элемепт — см. начало Энтелехия — см. действитель­ность 17 Аристотель, т. i СОДЕРЖАНИЕ В. Асмус. Метафизика Аристотеля 5 Трактат о душе 50 МЕТАФИЗИКА 63 КНИГА ПЕРВАЯ (А) Глава первая Постепенное восхождение от чувственного восприя­тия к познанию принципов: память, опыт, искусство, наука. Превосходство искусства над опытом, теоре­тических наук — пад практическими. Высшая наука — познание принципов, или мудрость 65 Глава вторая Мудрый и мудрость. Удивление — источник появле­ния науки о первых началах и причинах. Божествен­ность мудрости 67 Глава третья Четыре рода причин (начал): сущность и суть бытия; материя и субстрат; источник движения; цель. Древ­нейшие философы указали только материальную при­чину вещей: воду (Фалес), воздух (Анаксимен и Дио­ген), огонь (Гинпас и Гераклит), землю (вместе с другими элементами — Эмпедокл). Затем стали к ма­терии присоединять причину движения (за исключе­нием тех, кто считал совокупность вещей неподвиж­ной). Ум Анаксагора как причина миропорядка . . 7о Глава четвертая Движущая причина у Гесиода и Парменида. Двоя­кая причина движения у Эмпедокла: дружба и вражда. Непоследовательность Эмпедокла. Эмпедокл первый назвал четыре материальных элемента, сво­димые к основным двум. Начала вещей у Левкиппа и Демокрита: полнота и пустота; объяснение ими раз­нообразия вещей из очертаний, порядка и положе­ния атомов 73 Глава пятая Начало вещей у пифагорейцев: число. Десять пар противоположностей как начала (у некоторых пифа­горейцев). Противоположности в учении Алкмеона. Единое неизменное бытие у элеатов, его логический характер у Парменида, материальный характер — у Мелисса. Попытка Парменида объяснить мир чело­веческого «мнения». Подведение краткого итога всем взглядам древних философов на природу объясняю­щих мир начал '·* 522 Глава шестая Учение Платона о невозможности познания чувственно воспринимаемых вещей и об идеях. Причастность ве­щей идеям. Математические предметы как промежу­точные между идеями и чувственно воспринимае­мыми вещами. Характеристика того, что есть общего в учении Платона с пифагорейцами и что в нем от­лично от них. Роды причин у Платона 79 Глава седьмая Вывод из разбора учений древних философов: указы­вая четыре причины бытия, мы не упустили ни один род причин. Признание материального начала всеми мыслителями, движущего начала — лишь не­которыми. Формальную причину затронули сторон­ники учения об идеях. Целевая причина никем не была сформулирована надлежащим образом, хотя о ней и была речь у многих 81 Глава восьмая Разбор учения тех, кто установил лишь материаль­ную причину, с точки зрения того, что в них пра­вильно и что нет. Критика учения Эмнедокла. Раз­бор учения Анаксагора. Разбор учения пифагорейцев как философов, поставивших задачу познавать вещи, не воспринимаемые чувствами 82 Глава девятая Критика учения Платона об идеях. Гипотеза, уста­навливающая идеи, опрометчиво удваивает число ве­щей, которые надо объяснить. Логические дефекты в аргументации Платона. Разбор взаимодействия ме­жду идеями и чувственно воспринимаемыми вещами. Рассмотрение природы чисел, к которым Платон пы­тался свести идеи, и трудностей, возникающих при попытке формулировать существо идей-чисел и при объяснении из них вещей. Вы под о том, что фило­софы платоновской школы отвергли вещи и причины, непосредственно данные, и установили бесплодные начала; что природа геометрических объектов не­совместима с характером всего учения в целом и что, поскольку эти философы установили одни и те же начала для всех родов сущего, получается, что познание их невозможно 86 Глава десятая Общий вывод о том, что прежние философы указали, π то нечетко, только упомянутые выше четыре рода причин 92 КНИГА ВТОРАЯ (а) Глава первая Исследование истины. Трудность его обусловлена не природой объекта познания, а слабостью человече­ской мысли. Надо быть признательным и тем фило-17* 523 софам, взгляды которых не разделяешь. Философия как познание истины, имеющей высшее свое выраже­ние в основных началах вещей 94 Глава вторая Доказательство того, что не может быть бесконечным число причин ни в пределах одного рода, ни разных родов: познание было бы в таком случае невоз­можным . , » 95 Глава третья Зависимость впечатления, которое производят на слу­шателей разные способы преподавания, от привычки слушателей к тем или другим формам изложения. Необходимость для усвоения различных дисциплин иметь соответствующую подготовку. Характер изло­жения знания о природе 97 КНИГА ТРЕТЬЯ (В) Глава первая Необходимость продумать затруднения (апорий), воз­никающие при исследовании основных философских вопросов. Общий перечень философских вопросов, решение которых в одну и противоположную ей сто­рону одинаково порождает такие апории 99 Глава вторая Изложение 1—5-й апорий 101 Глава третья Изложение 6—7-й апорий 107 Глава четвертая Изложение 8—11-й апорий · . · 109 Глава пятая Изложение 12-й апории 115 Глава шестая Изложение 13—14-й апорий . . . ; 117 КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ (Г) Глава первая Предмет первой философии — познание причин су­щего, поскольку оно сущее 119 Глава вторая Связь всех родов сущего с сущим в первичпом и ос­новном смысле — с сущностью. Предмет науки о сущ­ности. Необходимая связь между сущим и единым. Предмет исследования философии — также множе­ство, поскольку противоположности охватываются одним и тем же познанием. Сопоставление области философии с областью диалектики и софистики. На­чала противоположных друг другу вещей — пред­мет одной науки. так как все противоположности 524 возводятся к единому и многому. Вывод о том, что предмет одной науки — сущее как таковое и необ­ходимые свойства его как такового 119 Глава третья Предмет первой философии — наиболее достоверные и общие начала познания. Самое достоверное из всех начал: не может одно и то же вместе быть и не быть в одной и той же вещи 124 Глава четвертая Невозможность доказать истинность начала (закона) противоречия путем умозаключения. Возможность опровергнуть тех, кто отрицает это начало, если только они признают, что, говоря то или другое, они вкладывают в свои слова определенное значение. По­следствия устранения начала противоречия: упразд­няется всякая сущность и можно говорить только о случайном; все вещи становятся тождественными. Отрицающие на словах это начало в своих действиях не могут не призиавать его ИСТИННОСТЬ 126 Глава пятая Тесная связь теории о совместимости противополож­ностей с тезисом Протагора об истинности всякого представления. Необходимость при выборе способов опровержения этих взглядов выяснять, результат ли они реальных философских затруднений, или они вы­ставляются лишь в целях спора. Источник реальных затруднений и возможный выход из них. Последствия отождествления знания с чувственным восприятием. Критика учения о всеобщей изменчивости, состав­ляющего основу для отрицания закона противоречия. Опровержение тезиса Протагора об истинности вся­кого представления 134 Глава шестая Противоречивость требования дать обоснование для первого начала всякого доказательства. Критика тео­рии Протагора, превращающей все существующее в отношения и Приводящей к разным нелепым выво­дам при формальном анализе понятий «представляе­мый предмет» и «представляющий субъект» . . . 139 Глава седьмая Формулировка закона исключенного третьего и обос­нование невозможности его отрицания. Причины от­рицания некоторыми мыслителями начал всякого доказательства 141 Глава восьмая Обоснование положения о том, что ошибаются и те, кто считает все истинным, и те, кто считает все лож­ным, равно как и те, кто всему приписывает движе­ние, и те, кто всему приписывает покой . . . · · 143 525 КНИГА ПЯТАЯ (Δ) Глава первая Шесть значений начала: 1) исходный пункт движе­ния; 2) наиболее целесообразная отправная точка; 3) исходная материальная основа вещи; 4) внешняя причина возникновения, изменения или движения вещи; 5) усмотрение, определяющее ход дела; 6) предпосылки познания вещи. Указание на то об­щее, что объединяет все значения начала .... 145 Глава вторая Четыре значения причины: материя, форма, начало движения и изменения, цель. Деление причин на ин­дивидуальные и родовые, основные и случайные, су­ществующие в действительности π существующие в возможности 146 Глава третья Определение элемента. Приложение термина «эле­мент» к малому по содержанию и к простым нача­лам (к единице, точке, роду) 148 Глава четвертая Шесть значений природы (естества): 1) процесс по­рождения появляющихся на свет вещей; 2) основ­ная составная часть, из которой возникает вещь; 3) источник движения; 4) неопределенная материя вещи, не способная изменяться собственной силой; 5) сущность естественных вещей, их форма, или образ; 6) всякая сущность вообще. Основное значение при­роды — сущность вещей, имеющих источник движения в самих себе 149 Глава пятая Три значения необходимого: 1) условие, без которого невозможна жизнь или благо; 2) принуждение, про­тивное естественному влечению; 3) то, что не может обстоять иначе, чем оно обстоит на деле. «Невоз­можность быть иначе» — существо необходимости и в двух первых значениях необходимого и для необ­ходимости силлогистического доказательства. Двоя­кая причина необходимости 151 Глава шестая Приложение понятия единого: 1) к случайной связи; 2) к тому, что едино по существу: а) если вещь не­прерывна; б) если у частей одна материя или вещи принадлежат к одному роду; в) если определения сущности вещей неотличимы друг от друга. Единое как начало числа. Единое как неделимое по числу и по виду. Логическое единство (по виду, по роду, по аналогии). Соответствие значений многого значениям единого 152 526 Глава седьмая Четыре значения сущего: 1) существующее привходя­щим образом (акцидентальное бытие); 2) существую­щее в силу своей собственной природы (в этом слу­чае предмет обозначается через предикат свойствен­ной ему категории); 3) истинность утверждения или отрицания, т. е. соответствие их действительности; 4) существующее как возможное или как действи­тельное 155 Глава восьмая Четыре значения сущности: 1) простые тела и со­стоящие из пих предметы и части этих предметов; 2) внутренняя причина бытия вещи; 3) части и сто­роны вещей, сообщающие им основную определен­ность и, стало быть, необходимые для их существова­ния; 4) суть бытия вещи, иначе — ее форма. Два основных значения сущности: последний субстрат, который уже не может сказываться о другом, и то, что сообщает вещи определяющую ее индивидуаль­ность 157 Глава девятая Приложение понятия тождества: 1) к случайной связи; 2) к тому, что тождественно по существу: а) если материя едина (по виду или по числу); б) если сущность одна. Инаковы вещи, у которых форма не одна или материя не одна. Различны вещи, которые, будучи тождественными по виду, роду или по аналогии, инаковы по отношению друг к другу. Сходны вещи, в которых тождественные черты пре­обладают над различиями 157 Глава десятая Противолежащее и его четыре вида: противоречие, противоположное (противное), соотнесенное π обла­дание или лишенность. Зависимость значения тожде­ственного, штакового и противоположного от различ­ных значений единого и сущего. Вещи, отличные по виду, и вещи, тождественные по виду 159 Глава одиннадцатая Четыре значения предшествующего (того, что прежде, или «первее») и последующего: 1) одно «прежде», другое «после», считая от некоторого естественного или условно принимаемого начала; 2) одно «пре­жде», другое «после» с точки зрения познания; 3) по отношению к свойствам предметов; 4) по отношению к своей природе и сущности 160 Глава двенадцатая Два значения dynamis как «способность» и как «воз­можность». Способность и способное π противопо­ложные им неспособность и неспособное. Невозмож-527 ное и возможное. Dynamis в переносном смысле — степень в математике. Основное определение способ­ности 462 Глава тринадцатая Общее определение количества. Количество как мно­жество и как величина. Число и разные виды вели­чины. Количество как таковое. Количество как при­входящее (например, движение и время) 164 Глава четырнадцатая Четыре значения качества: 1) видовое отличие в сущ­ности; 2) математические предметы с их качествен­ной стороны (например, отдельные числа в их спе­цифическом своеобразии); 3) свойства сущностей, связанных с их движением и деятельностью; 4) свойства, связанные с определенной оценкой ве­щей. Сводимость четырех значений качества к двум основным 165 Глава пятнадцатая Соотнесенность подразумевает три рода отношений: 1) отношение, выражающее неопределенное или ко­личественно-определенное неравенство сторон (сюда принадлежат и числовые отношения неравенства, сходства и тождества); 2) отношение действующего и претерпевающего; 3) отношение между познавае­мым и познанием. Соотнесенное само по себе (как таковое) и соотнесенное привходящим образом . . 166 Глава шестнадцатая Законченно (совершенно): 1) (по количеству) то, в чем наличествуют все относящиеся к нему части; 2) (по качеству) то, в чем наличествуют в наивыс­шей степени положительные свойства его рода (в пе­реносном смысле — то, у чего получили максималь­ное выражение его отрицательные свойства); 3) то, что пришло к завершающему хорошему концу. За­конченное само по себе и законченное через то или другое отношение к законченной вещи 1Θ9 Глава семнадцатая Четыре значения предела: 1) граница вещи, за кото­рой нет ничего, что относилось бы к этой вещи; 2) форма, ограничивающая данную величину; 3) цель, к которой направлено то или другое движение или действие; 4) сущность вещи. Отношение между пре­делом и началом 169 Глава восемнадцатая «То, в силу чего» (или «по чему») подразумевает: 1) форму и сущность вещи; 2) носителя того или дру­гого свойства; 3) источник движения; 4) цель дви­жения; 5) причину связи посылок в правильном или ложном умозаключении. «Само по себе» указывает на сущность вещи и составные части этой сущности, 528 на неотъемлемые свойства вещи, на независимость вещи от посторонних причин и на свойства, принад­лежащие вещи в ее индивидуальном своеобразии 170 Глава девятнадцатая Расположение есть порядок вещи, имеющей части, в пространстве, по значению частей ИЛИ ПО виду 171 Глава двадцатая Два основных значения hexis: 1) обладание, поль­зование; 2) устойчивое состояние или свойство . . 171 Глава двадцать первая Четыре значения pathos: 1) качество, допускающее изменения; 2) самые эти изменения; 3) изменения вредные, особенно связанные со страданием; 4) боль­шое песчаегье и страдание 171 Глава двадцать вторая Четыре значения лишенности: 1) отсутствие у вещи естественного (но обязательно для нее) свойства; 2) насильственное отнятие чего-то; 3) отсутствие свойства, выраженное через отрицательные частицы (например, неравное, безногий); 4) полное отсутствие какого-либо свойства, ввиду чего между наличием его и отсутствием остается место для промежуточ­ного состояния 172 Глава двадцать третья «Иметь» («держать») означает: 1) распоряжаться предметом по своему усмотрению; 2) облекаться в ту или другую внешнюю форму; 3) обнимать то пли другое содержимое; 4) не давать чему-то двигаться или действовать по своему усмотрению 173 Глава двадцать четвертая «Быть из чего-то» означает: 1) состоять из чего-то как из (родовой или видовой) материн; 2) быть из чего-то как из движущей причины; 3) принадлежать к тому, что состоит из материи и формы; 4) быть со­ставленным как форма из части; 5) происходить из некоторой части другого; 6) происходить после чего-то во времепи 173 Глава двадцать пятая Часть означает: 1) в области количества: а) всякую величииу, входящую в состав какого-либо количе­ства; б) величину, принимаемую за единицу изме­рения; 2) то, на что можно разделить вид; 3) то, из чего состоит целое (форма и материя); 4) то, что входит в определение вещи (род и видовые при­знаки) 174 Глава двадцать шестая Три значения целого: 1) то, у чего наличествуют все полагающиеся ему от природы части; 2) то, в чем 529 некоторое множество объединяется в единство; 3) ко­личество, имеющее начало, середину и конец, — когда его характер зависит от положения его ча­стей, — в отличие от совокупности, где перемена поло­жения частей не имеет значения. Различие между «всем» π «всеми» 174 Глава двадцать седьмая Указывается, какое целое может стать нецельным: 1) делимое на части; 2) то, которое не утрачивает своей сущности при утрате какой-либо своей части; 3) то, характер которого зависит от положения его частей; 4) непрерывное, связывающее в одно различ­ные составные части. Части, утрата которых делает вещь нецельной, или не принадлежат к ее сущности, или находятся на ее периферии, или не восстанав­ливаются (естественным порядком), если они утра­чены полностью 175 Глава двадцать восьмая Четыре значения рода: 1) группа существ, у кото­рых форма одна и та же и которые в непрерывном ряду возникают друг из друга; 2) ряд существ, имеющих одпого прародителя; 3) общая основа ви­довых отличий; 4) первая составная часть опреде­ления вещи, обозначающего суть ее бытия. Своди­мость этих четырех значений к трем. Различны по роду вещи, субстраты которых не разложимы пи друг на друга, ни на одну и ту же общую основу 176 Глава двадцать девятая Значения ложного: 1) применительно к вещам: а) ложна вещь, свойства которой не совместимы друг с другом; б) ложна вещь, которая кажется не тем, что она есть, или тем, что она не есть; 2) применительно к высказываниям: ложно выска­зывание, относящееся не к тому предмету, о кото­ром оно было бы истинно (критика тезиса Антис-фена, согласно которому о каждом предмете возможно лишь одно высказывание); 3) применительно к че­ловеку: лжив тот, кто отдает предпочтение ложным высказываниям и старается внушить другим веру в них. Вскрывается обманчивость рассуждения в диа­логе Платона «Гппппй Меньший» о тождестве лжи­вого и правдивого человека: смешивается умение лгать с намерением лгать 177 Глава тридцатая Два значения присущего привходящим образом: 1) то, что находится в вещи не по необходимости и не в большинстве случаев и причина чего слу­чайна; 2) то, что хотя и не принадлежит к сущно­сти вещи, однако есть необходимое следствие ее ос­новной природы 178 530 КНИГА ШЕСТАЯ (Ε) Глава первая Предмет первой философии — начала и причины су­щего как такового. Отличие ее от учения о природе и от математики. Третья теоретическая наука — о божественном 180 Глава вторая Случайное бытие, его характеристика: в нем отсут­ствует какое-либо постоянство; его причина случайна (это —материя); не может быть предметом научного рассмотрения; близко к небытию; к нему не приме­нимо возникновение и уничтожение 182 Глава третья Случайный характер причин и начал случайных ве­щей и событий. Условия осуществления необходи­мого бывают случайной природы 135 Глава четвертая Бытие в смысле истины: соответствие между связью в мысли (утверждением) и связью в действительно­сти, между разделением в мысли (отрицанием) и разделением в действительности. Небытие в смысле ложного: несоответствие в том и другом случае. От­личие бытия в смысле истины от основного бытия, на которое указывают категории 185 КНИГА СЕДЬМАЯ (Z) Глава первая Сущность как сущее, первое по времени, определе­нию и познанию. Необходимость выяснения природы сущности для тех, кто хочет познать сущее как та­ковое 187 Глава вторая Краткое изложение взглядов философов-«фисиоло-гов», а также пифагорейцев, Платона, Спевсиппа и Ксенократа на сущность 188 Глава третья Обычное различение четырех значений сущности. Первый субстрат. Отклонение попытки свести сущ­ность к субстрату, если под субстратом подразуме­вается материя. Целесообразность рассмотрения в первую очередь чувственно воспринимаемых сущно­стей, ибо общее методологическое правило требует идти от того, что более известно нам, к тому, что более доступно познанию по своему существу 189 Глава четвертая Суть бытия вещи, ее определение. Суть бытия сущ­ности и других родов сущего 191 531 Глава пятая Рассмотрение определения. Невозможность дать опре­деление свойств, неразрывно связанных с материей. Доказательство того, что определение возможно только для сущности и что для других родов су­щего — лишь в ином смысле, путем присоединения внешнего субстрата 194 Глава шестая Отношение между сутью бытия отдельной вещи и этой вещью. Доводы в пользу доказательства того, что суть бытия вещи и сама вещь не тождественны, если вещь дана в связи с каким-нибудь случайным свойством, и тождественпы, если речь идет о вещи, как опа есть сама по себе 195 Глава седьмая Три типа возникновения. Общий характер материи и формы в физических процессах. Характер и роль формы в области человеческого делания. Обозначение возникшей вещи именем, производным от названия материи, изменяющейся в процессе возникновения 197 Глава восьмая Доказательство того, что форма (подобно материи) пе возникает, а лишь реализуется в данном суб­страте и что возникает лишь индивидуальная вещь, слагающаяся из материи и формы. Критика в этой связи учения Платона об идеях (если бы существо­вали идеи Платона, возникновение индивидуальных вещей не имело бы места). Подобие (но пе тожде­ственность) рождаемого рождающему, принадлеж­ность их к одному виду 200 Глава девятая Объяснение причины, почему одни вещи возникают и через искусство, и сами собой («автоматически»), а другие нет (наличие или отсутствие у материи способности к самопроизвольному движению). Отли­чительная особенность возникновения сущности . . 202 Глава десятая Случаи, когда в определение сущности должно вхо­дить указание на ее составные части и когда нет: при обозначенпп сущности как формы следует указать только части формы; если сущность берется в смы­сле составного целого, то и материальные части (хотя не всегда). Различение двух родов материи —чув­ственно воспринимаемой и умопостигаемой .... 204 Глава одиннадцатая Необходимость для дающих определение выяснить вопрос, какие части или стороны вещи принадлежат форме и какие — составному целому. Парадоксаль­ные выводы пифагорейцев и некоторых платоников, связанные с непониманием этого вопроса. Различие 532 в определении живых существ и геометрических фи­гур. Подведение кратного итога проблем, рассмотрен­ных в 4—6-и, 10-й и 11-й главах этой книги .... 208 Глава двенадцатая Исследование вопроса, почему части определения сущности образуют нечто единое. Составные части определения, получаемого путем логического деле­ния,—род и видовые отличия (хотя бы одно). Ре­шающее значение (в определении) видовых отличий. Необходимость в определении прийти к последнему отличию, которое и будет составлять форму и сущ­ность вещи. Промежуточные видовые отличия в оп­ределении — ненужные повторения 211 Глава тринадцатая Рассмотрение вопроса, правомерно ли считать общее сущностью. Доводы в пользу отрицательного ответа на этот вопрос 213 Глава четырнадцатая Непреодолимые трудности для сторонников учения об идеях, возникающие в случае признания ими, что вид слагается из рода и видовых ОТЛИЧИЙ .... 215 Глава пятнадцатая Доказательство того, что не может быть определения ни для индивидуальных чувственно воспринимае­мых вещей (поскольку они обладают материей и из­менчивы), ни для идей (поскольку сторонники идей признают их индивидуальными и самостоятельно существующими) 217 Глава шестнадцатая Возвращение к вопросу, какие вещи нельзя считать сущностями. Части тел — сущности только в воз­можности. Доказательство того, что единое и сущее как таковые ввиду их общего характера не могут быть сущностью вещей. Критика сторонников идей за признание ими единого (общего) во многом са­мостоятельно существующей идеей 219 Глава семнадцатая Сущность как причина вещи. Причинное объяснение вещи как мотивировка наличного в вещи сочетания признаков. Форма вещи при таком объяснении — источник движения вещи и стоящая перед вещью цель. Форма сложных вещей — не какой-нибудь один из элементов вещи наряду с другими, а особое начало, источник бытия определенным предметом как таковым 220 КНИГА ВОСЬМАЯ (Н) Глава первая Сводка основных вопросов, обсуждавшихся в книге VII (sa исключением тех, которые рассматривались 533 в 7—9-й и 17-й главах книги VII). Повторение мысли, высказанной в 3-й главе книги VII, что сущ­ность у чувственно воспринимаемых вещей — суб­страт (т. е. носитель всех свойств вещи) в его трех различных значениях и что эта сущность есть ма­терия как основа всех родов изменений , . . . . 223 Глава вторая Формальная сущность чувственно воспринимаемых вещей — видовые отличия вещи, которых (вопреки мнению Демокрита) много, характером которых определяется смысл бытия вещи и которые, таким образом, суть причины ее бытия. Ни одно такое впдовое отличие не есть сущность в собственном смысле, но дело с ним обстоит так же, как с сущ­ностью. Три рода определения для чувственно вос­принимаемых вещей: касающиеся материи вещи (бытия в возможности), ее формы (бытия в действи­тельности) и вещи как составного целого. Третий род определений у пифагорейца Архита 224 Глава третья Для исследования воспринимаемых чувствами сущ­ностей нет разницы, означает ли имя форму вещи или вещь, состоящую из материи и формы. Эта форма несводима к материальным элементам. При­знавать независимое от отдельных вещей существо­вание такой сущности возможно, лишь поскольку речь идет о природе, образующей единую истинную сущность естественных вещей. Поэтому имеет некото­рое основание тезис Антисфена, что сущность вещи определять нельзя, а можно лишь отмечать ее ка­чественное своеобразие (сопоставляя ее с другими), так как определение заставляет различать в вещи материю и форму. Необходимость мыслить форму как особый принцип (принцип единства вещи), если сопоставлять сущность с числом 226 Глава четвертая Первая материя, общая всем вещам. Возможность наличия нескольких материй у одной и той же вещи и возможность получения из одной материи различ­ных вещей. Движущая причина одпих и тех же ве­щей, получаемых из разных материи, одна и та же. Ближайшая причина вещи. Вечные вещи либо не имеют материи, либо имеют только для простран­ственного движения. Сущность — основа физических процессов, которые как таковые не сущности • . . 229 Глава пятая Возникновение одной вещи из другой, противопо­ложной первой, есть смена противоположных форм у одного общего субстрата. Отношение материи к этим двум противоположным формам 230 534 Глава шестая Причина единства определения не в самом опреде­лении, а в единстве определяемого предмета. Выяс­нение причины единства предмета КНИГА ДЕВЯТАЯ (Θ) Глава первая Рассмотрение нового основного значения бытия — бытия в смысле возможности и реальной осуще-ствленности. Первая исходная его формулировка — способность к деятельности. Различного рода способ­ности, восходящие к первой. Совместимость актив­ной π пассивной способности в одном и том же предмете 231 234 Глава вторая Различение способностей «разумных» и «неразум­ных». Предрешенпость результатов прп первых, воз­можность противоположных результатов при вторых. Взаимоотношение между способностью к благу и способностью как таковой 236 Глава третья Критика тезпга мсгарцев о том, что нет возможности как таковой, отдельной от реальной действительности. Нелепые выводы, вытекающие из этого тезиса. Не­обходимость различать способность (возможность) π действительность и определение способности. Исход­ное значение действительности 237 Глава четвертая Отклонение попытки признавать способность, но при этом отвергать необходимость ее реализации. Необ­ходимая связь бытия одного с бытпем другого пред­полагает необходимую связь способности бытия пер­вого со способностью бытия второго, и обратно . . 238 Глава пятая Различение π характеристика трех групп способно­стей в зависимости от псточнпка их происхождения 239 Глава шестая Бытие в возможности в противопоставлении бытию в действительности. Возможность и действительность применительно к беспродельному, пустому и т. п. Разлпчеппе деятельности незавершенной (движения) π завершенной, первой — с внешней, второй — с янутрспией целью 241 Глава седьмая Одна вещь как возможность другой есть материя по­следней, обозчачаемой производным (от названия этой материи) именем. Аналогичным образом вещь получает такое производное обозначение от назва­ния тех или других качеств .......... 243 535 Глава восьмая Более общее понятие способности, под которое под­ходит и природа (имеющая источник своего движе­ния в себе). Доказательство примата («первее») реальной действительности над возможностью и со стороны логической формулировки, и с точки зре­ния сущности (онтологически), и (в известном смысле) по времени 244 Глава девятая Противоположная оценка блага и зла в отношении их реализации и способности к ним (осуществление блага лучше одной лишь способности к пему; осу­ществление зла хуже способности к нему). Познапие свойств геометрических фигур через деятельность 248 Глава десятая Бытие в смысле истины и небытие в смысле лож-пого. В отношепии вещей сложных (соединение пре­диката с субъектом) истина — в соответствии ме­жду утверждением (или отрицанием) связи и наличи­ем (или отсутствием) ее в действительности, ложь — в их несоответствии. Бытие в этом случае есть фак­тическое или необходимое наличие связи между субъектом и предикатом, небытие — отсутствие или невозможность такой связи. При только возможной (непостоянной) связи субъекта и предиката одпо и то же высказывание о такой вещи может быть истинным и ложным; при постоянной, пеизмепной связи высказывание всегда или истинно, или ложно. В отношении вещей несоставпых знание есть кон­статирование бытия и определенной природы вещи. Для вещей неподвижных (хотя бы и составных) высказывание пе бывает в одно время истинным, в другое время ложным (оно может быть то тем, то другим только по отношению к разным вещам одного вида) 249 КНИГА ДЕСЯТАЯ (I) Глава первая Четыре основных смысла единого: непрерывное, це­лое, связанное в одно своей формой, единичная вещь и общее. Мера — наиболее точное выражепие суще­ства единого. Мера сродни измеряемому (исключе­ние—число). Знание и чувственное восприятие как мера. Оценка тезиса Протагора о том, что человек — мера всех вещей. Основпое значение для единого — быть мерой; для этого оно должпо быть неделимым либо по количеству, либо по качеству 252 Глава вторая Доказательство того, что единое как таковое не есть отдельно существующая сущность. Приблизительное тождество единого и сущего; они не входят специально ни в одну категорию, но одинаково связаны со всеми категориями 255 536 Глава третья Противопоставление единого многому, прежде всего как неделимого (нераздельного) делимому (раздель­ному). Благодаря чувственному восприятию делимое (множество) по определению (по понятию) «первее» неделимого. Связь единого с тождественным, сходным и равным, многого —с разным (пнаковым), несходным и неравным. Основные значения тождественного, сход­ного, инакового, различного. Противоположность — не­который вид различия Глава четвертая Противоположность — наибольшее, законченное (пол­ное) различие в пределах рода. Характеристика про­тивоположного. Основная противоположность — нали­чие того или иного свойства и отсутствие его. Отноше­ние между противоречием и противоположностью, между противоречием и отсутствием чего-то. Одно из двух противоположных свойств есть всегда отсутствие положительного, по не всякое отсутствие создает про­тивоположность (ибо отсутствие бывает полным и частичным) Глава пятая Существо отношения между равным, с одной сто­роны, и большим и меньшим, с другой —некое про-тинопоставление. Равное как отрицание, существо которого — в совместном отсутствии обоих противо­поставляемых ему большому и малому. Аналог рав­ному (не имеющий имени)в отличных от количества областях — то, что в пределах рода противопоставля­ется двум крайним членам, находясь в промежутке между ними Глава шестая Единое и многое. Как большое (большее) многое противополагается малому (меньшему), как измеряе­мое количество (т. е. как число) — единому как мере. Два как многое (во втором случае) и немногое (в первом случае). В качестве меры и измеряемого единое и многое противостоят друг другу как своего рода соотнесенное Глава седьмая Промежуточное. Принадлежность его к тому же роду, что и пределы, между которыми оно находится и которые противолежат друг другу не как проти­воречия и не как соотнесенные, а как противополож­ные один другому. Всякое промежуточное слагается из объемлющих его предельных, не обнимаемых уже одним общим родом противоположностей; это про­тивоположности основных видовых отличий. Через сочетание с родом из этих основных противополож­ностей образуются противоположные видовые при­знаки, а из сочетания основных противоположностей друг с другом — впдовые отлпчпя промежуточного 537 Глава восьмая Различие по виду имеется на основе одного и того же рода, который в двух различных видах оказы­вается другим (разным). Различие по виду есть про­тивоположение; здесь противополагаются последние виды, не допускающие дальнейшего деления. Нельзя говорить, что виды отличны по виду от собственного рода и от видов другого рода 268 Глава девятая Объясняется, почему различия пола не есть разли­чия по виду (они в отличие от последних связаны с материей вещи, а не с ее логической сущностью) 269 Глава десятая Преходящее и непреходящее отличны друг от друга по роду (способность уничтожаться, так же как и не допускать уничтожения, относится к самому существу их). Поэтому неправы те философы, которые относят идеи и индивидуальные вещи к одному и тому же виду, хотя первые непреходящи, а вторые прехо­дящи 271 КНИГА ОДИННАДЦАТАЯ (К) Глава первая Разбор первых семи апорий, изложенных во 2-й и 3-й главах книги III 272 Глава вторая Разбор других апорпп, изложенных в 4—6-й гла­вах книги III 274 Глава третья Предмет философии — сущее как таковое. Возведение разного рода сущего к одпому основному сущему (пли единому). Восхождение отдельных противопо­ложностей к основным. Объяснение, почему противо­положности составляют предмет одной науки. Про­межуточное между противоположностями есть отри­цание (отсутствие) основного положительного при­знака, но лишь поскольку это положительное берется в своей предельной логической завершенности (как последний вид). Как математика рассматривает раз­личные свойства, полученные путем отвлечения ма­тематических объектов, так философия выясняет свойства, вытекающие из природы сущего как су­щего 276 Глава четвертая Основные начала доказательства рассматриваются первой философией. Математика и учение о природе лишь части «мудрости» 278 Глава пятая Начало (закон) противоречия — наиболее достоверное в области бытия. Нельзя его доказать из более 538 достоверного начала, но можно показать его необхо­димость, поскольку противником будут приняты пред­определяющие его предпосылки. Показ нелепости от­рицания закона противоречия тремя способами. Те­зис Гераклита, если признать его правильным, за­ключает в себе свое собственное отрицание. Если все ложно, то и ложно и утверждение об этом .... 279 Глава шестая Близость отрицания закона противоречия к тезису Лротагора о том, что человек — мера всех вещей. Уст­ранение возникающего здесь затруднения анализом породивших его оснований. Внутренняя противоречи­вость точек зрения Гераклита и Анаксагора . . . 281 Глава седьмая Изложение содержания 1-й главы книги VI . . . 284 Глава восьмая Привходящим образом сущее. Оно не есть предмет ни одной науки и представляет интерес только для софистики (в связи с этим Платон утверждал, что предмет софистики —небытие). Причины случайного лишены порядка и определенности. Стечение обстоя­тельств (непреднамеренность). Причины в собствен­ном смысле «первое» причин случайных (поэтому ум и природа «первее» стечения обстоятельств и само­произвольности) 286 Глава девятая Движение — процесс осуществления возможного как такового. Оно имеет место, пока длится процесс ак­туализации. Возражения против взгляда на движе­ние как на инаковость, неравенство или небытие. Не­определенность движения — результат незавершенно­сти возможного объекта как такового. Движение — свойство движущегося предмета, получающееся у пего под влиянием движущего предмета: у того и другого процесс реального осуществления один, хотя бытие у них разное 288 Глава десятая Разные значения беспредельного. Доводы в пользу доказательства того, что нет такого беспредельного, существо природы которого составляло бы беспре­дельность, и что невозможно существование беспре­дельного чувственно воспринимаемого тела. Различие и связь между беспредельностью в величине, движе­нии и времени 291 Глава одиннадцатая Изменения случайного бытия и бытия, рассматри­ваемого в его собственной природе. Основные мо­менты всякого движения. Неподвижность предельных φορλΐ, между которыми происходит движение. В бы­тии, которое изменяется само по себе, изменение 539 происходит йтш между положительными, противопо­ложными друг другу свойствами, или между противо­речащими друг другу состояниями. Три рода изме­нений, два из которых — возникновение и уничтоже­ние — соотнесены с небытием и тем самым отли­чаются от движения в сфере неслучайного бытия 294 Глава двенадцатая Признание движения лишь в отношении количества, качества и места. Доказательство того, что движе­нию не подлежит ни существо сущности (сущности как таковой ничто не противоположно), ни какое-либо отношепие (отношение изменяется и при изме­нении лишь одного из двух соотнесенных), ни актив­ное действие или пассивное изменение (движение движения невозможно). Изменение по качеству есть изменение не самой сущности качества, а лишь ее состояний. Определение неподвижного, смежного и непрерывного 296 КНИГА ДВЕНАДЦАТАЯ (Л) Глава первая Важность нахождения составных элементов и движу­щих причин у сущности. Три рода сущностей, две из которых — чувственно воспринимаемые (преходя­щие и вечные), а третья — неподвижная. Изменения, которым подвержены чувственно воспринимаемые сущности, предполагают субстрат 300 Глава вторая Четыре рода изменения (в отношении качества, ко­личества, места и сущности — возникновение и унич­тожение), при каждом из которых субстрат обладает способностью переходить в противоположное состоя­ние. Возникновение из существующего в возможно­сти и учения Анаксагора (о едином), Эмпедокла и Анаксимандра (о смеси) и Гераклита (о материи) 301 Глава третья Устойчивый характер элементов в пределах данного процесса возникновения. Четыре типа возникновения (из них — два основных: через искусство и действием природы) и их причины 302 Глава четвертая Причины и пачала для разного бытия разные (несво­димость различных родов бытия друг к другу). О тож­дестве этих начал можно говорить лишь условно: они по аналогии сводимы к нескольким (трем) общим группам (ввиду того, что в качестве элементов раз­личают форму, отсутствие формы и материю) . . . 303 Глава пятая Продолжение разбора вопроса о тождестве или раз­личии начал. Начала сущностей как общие начала. Тождество начал по аналогии, поскольку одни из них 540 связаны с бытием в действительности, другие — с бы­тием в возможности. Объяснение, почему у индиви­дуальных вещей начала различны не только для раз­личных родов, но и в пределах одного вида .... 305 Глава шестая Вечная неподвижная сущность. Доказательство того, что должны существовать лишенные материи сущно­сти, существо которых — в деятельности. Следы тяго­тения к вечно деятельному началу у прежних фило­софов. Необходимость признания основных вечных движении во Вселенной: одного — как источник по­стоянства, другого — как источник всякого изменения 306 Глава седьмая Причина основного актуального движения — вечное начало, неподвижное и ничему не подверженное, бытие которого — высшая ценность: деятельность чистого мышления, в коем вечный ум мыслит сам себя. Выс­шее благо пе результат других исходпых начал (как считают пифагорейцы и Спенсипп), а начало, в высшем совершенстве которого оно обособлено от чувственно воспринимаемых вещей, не имеет никакой простран­ственной величины и ничему не подвержено . . . 309 Глава восьмая Вечных неподвижных сущностей столько, сколько имеется вечных непрерывных движений у планет. Из­ложение теорий Евдокса и Каллиппа о расположении сфер, определяющих движение светил. Добавление Аристотеля к этим теориям. Едипство неба, объемлю­щего Вселенную, и первого двигателя. Сказание древ­них, что светила — богп, скрывает в мифической обо­лочке их убеждение в зависимости Вселенной от вечных начал 311 Глава девятая Верховпый разум, его природа 315 Глава десятая Характер господства блага в мире (повсеместность и вместе с тем неравномерность его осуществления в раз­личных вещах Вселенной). Трудности, связанные с по­пытками указать другие начала для Вселенной. За­труднения, вытекающие из учеппя Эмпедокла и Анак­сагора о благе как движущей причине. Принимаемые вместо первого двигателя группы разрозненных начал мира дают неудовлетворительную картину мирового строя 316 КНИГА ТРИНАДЦАТАЯ (М) Глава первая Обрисовка некоторых проблем, связанных с обсужде­нием вопроса о существовании неподвижной и вечной сущности: поскольку в качестве таких сущностей вы­двигаются математические предметы и идеи, необхо-541 Димо их рассмотреть, а также разобрать, можно ли видеть в числах н идеях начала вещей 320 Глава вторая Доказательство того, что математические предметы не могут как особые предметы находиться в чувственно воспринимаемых вещах или существовать как отдель­ные предметы вне утих вещей 321 Глава третья Предмет математических наук устанавливается по­стольку, поскольку у чувственно воспринимаемых ве­щей выделяется одна какая-пибудь сторона, необходи­мые моменты которой и изучаются математикой. Чем более просто рассматриваемое свойство, тем более строга изучающая его наука, а потому метод арифме­тики и геометрии — наиболее совершенный. Стройность и определенность материала математики свидетельст­вуют о том, что она учитывает прекрасное как при­чину, проявляющуюся в вещах 325 Глава четвертая Анализ теории идеи в первой ее формулировке (дан­ной первыми ее авторами). Указываются философские учения, повлиявшие на ее возникновение,— учение Гераклита о вечном течении вещей, поиски общих определений у Сократа. Основное отличие авторов тео­рии идей от Сократа. Развертывание аргументов про­тив их учения 327 Глава пятая Заканчивается изложение аргументов против теории идей 330 Глава шестая Предварительный разбор теории чисел как самостоя­тельных сущностей и первых начал вещей. Устанав­ливается, что это могут быть числа или слагающиеся из разнородных единиц, или такие, у которых все единицы однородны, или такие, у которых единицы однородны лишь в пределах каждого отдельного числа, а у различных чисел разнородны. Одни филосо­фы отделяют эти числа от чувственно воспринимаемых вещей, другие помещают их в них 331 Глава седьмая Критика трех указанных в предыдущей главе позиций, одну из которых необходимо занять, если признавать числа самостоятельными сущностями: 1) если все еди­ницы в числах однородны, остается одно лишь мате­матическое число и устраняется возможность сущест­вования идей; 2) если ни одна единица не однородна ни с какой другой, не только устраняется возможность математического числа, но возникают противоречия с основными свойствами, установленными Платоном для идеального числа, и неизбежно вытекает много 542 нелепостей; 3) ряд неприемлемых последствий указы­вается и для случая, если признавать разнородными только единицы, находящиеся в различных числах . 333 Гласа восьмая Завершепие критики теорий разнородности чисел и составляющих их единиц. Критика учений Спевспппа, Ксеттокрпта и пифагорейцев о числах как первых на­чалах вещей. Трудности, связанпые с признанием са­мостоятельного существования чисел (невозможно удовлетворительно установить их связь с указанным для пих материальным началом — пеопределсипоп парой, илп двоицей; невозможно прпзнать число ни бескопечным, ни ограниченным пределами первых де­сяти) 338 Глава девятая Завершение разбора трудностей, возникающих при допущении самостоятельного бытия чисел: из указы­ваемых платониками начал нельзя вывести идущие за числами простраиствсипые величипьт; пельзя удовлет­ворительным образом получить число из единого и множества (как и простраиствеппые величины — из самой-по-себо-точкп и пространственного расстояния). Общий итог критики теорий чисел и пространственных величин как существующих самостоятельно. Обсужде­ние нового вопроса: как смотрят на первые пачала и причины сущностей тс мыслители, которые признают сущпостп, отличимо от чупствепно воспринимаемых. Предпосылки, приведшие к теории идей, указывают на осповпой ее недостаток — гппостазированио общего 343 Глава десятая Разбор вопроса о том, носят лп пачала сущностей (л воспринимаемых и не воспринимаемых чувствами) индивидуальный пли общий характер, и трудностей, возникающих и в случае признания единичности пер­вых пачал, и в случае существования их как чего-то общего. Источник этих трудностей и устранение тех из пих, которые связаны с точкой зрения на пачала как на еднпичные 348 КНИГА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ (N) Глава первая Продолжение разбора вопроса о первых началах веч­ных сущностей, как он стоит у сторонников теории идей-чисел. Доказательство того, что в области проти­воположностей, выдвигаемых этими платониками, найти первое начало невозможно. Критика верховного единого — одной из двух основных противополож­ностей, выдвигаемых платоновской школой (единое как таковое не сущность, а мера, всегда предполагаю­щая субстрат и получающая содержаппе от измеряе­мой группы вещей). Доказательство несостоятельности 543 неопределенной двоицы — второго верховного начала платоников (зависимость и относительность его со­держания) 350 Глава вторая Продолжение критического разбора неопределенной двоицы (вечные вещи не могут состоять из элементов: элементы — материя вещей, а имеющее материю может не существовать; несостоятельность привлечения пла­тониками небытия — в смысле ложного бытия — для объяснения множественности бытия). Трудности, свя­занные с выведением множественности 353 Глава третья Разбор вопроса о самостоятельном существовании чи­сел. Подход к этому вопросу у Платона и пифагорей­цев. Критика теории Спевсиппа, применяющего мате­матические правила к чувственно воспринимаемым вещам. Критика Ксенократа, выводящего «идеальные» математические величины из основных чисел для обос­нования конкретных вещей. Невозможность дать удовлетворительное объяснение для происхождения математического числа при признапип двух родов чисел (Платон). Неправомерность самого вопроса о происхождении вечных чисел 357 Глава четвертая Указывается, что платоники признают возникновение чисел, но не дают чисто теоретической их дедукции. Отношение между пачалом и благом. Критика взгляда на благо как на результат дальнейшего развития. Из­ложение мнения, что благо есть первое начало мира. Нелепости, вытекающие из этого мнения, если отожде­ствлять благо с единым, считать числа идеями и класть в основу вещей противоположные начала (ря­дом с благом — зло) 360 Глава пятая Доказательство ошибочности порядка начал, выдвину­того Спевсиппом. Важность выяснения смысла «быть из чего-то» при рассуждении относительно начал числа. Отклонение различных подходов к этому воп­росу: смешение начал, сложение их, возникновение из составных элемептов, выведение из противополож­ного начала. Вывод о том, что числа не могут ни со­ставлять пределы других вещей, ни образовать их сущ­ность, ни вообще быть какой-либо из их причин . . . 362 Глава шестая Какая польза для вещей от возведеппя их к нечетпым числам или к наиболее простым комбинациям основ­ных чисел? Для вещей, полученных посредством сме­шения, важны не те или другие определенные числа, а соотношения чисел. Разпые нелепые выводы, выте­кающие из признания чисел причинами вещей. Под­черкивание случайного характера связи вещей о 544 Определенными числами. Неспособность «идеальных)) чисел объяснять музыкальные и другие математиче­ские соотношения в здешнем мире: эти соотношения неотделимы от чувственно воспринимаемых вещей 364 О ДУШЕ 369 КНИГА ПЕРВАЯ Глава первая Место ПСИХОЛОГИИ среди других наук. Метод исследо­вания. Природа души. Значение привходящих свойств для познания сущности. Связь души с телом. Исследо­вание души — дело естествоиспытателя. Определение состояний души естествоиспытателем и диалектиком. Предмет и точка зрения естествоиспытателя, «тех­ника» (владеющего искусством), математика и фило­софа. Основной материалистический вывод главы. . . 371 Глава вторая Значение обзора взглядов философов-предшественни­ков на душу. Два отличительных признака одушевлен­ного. Душа как движущее начало. Взгляды Левкип-па — Демокрита и пифагорейцев. Душа как нечто самодвижущееся. Взгляды Анаксагора, Эмпедокла, Платона. Душа как самодвнжущее число. Разногла­сие о началах. Взгляды Фа леса, Диогена, Гераклита, Алкмеона, Гиппона, Крития. Три признаваемых фило­софами-предшественниками признака души. Учение о том, что подобное познается подобным. Душа и начала. Возражение Анаксагору. Противоположности в началах. Происхождение названия жизни и души 375 Глава третья Взгляд на сущность души как на движение и выводы, вытекающие из такого взгляда. Точка зрения Демок­рита. Учение Платона о мировой душе и возражение Аристотеля. Критика взгляда на душу как на нечто протяженное и на мышление как на круговращение. Причина кругообращения неба. Органическая связь души с телом 379 Глава четвертая Критика взгляда на душу как на гармонию. Взгляд Эмпедокла и связанные с ним апории. Движения души и их истолкование. Учение о душе как самодви­жущем числе и связанные с ним апории. Критика этого учения 384 Глава пятая Продолжение критики учения о душе как самодвижу­щем числе. Классификация традиционных определе­ний души. Критика учения о душе как совокупности 545 элементов. Учение орфиков о душе. Душа как состав­ная часть Вселенной (Фалес). Вопрос о способностях души и ее единстве 388 КНИГА ВТОРАЯ Глава первая Три значения сущности. Определение материи и формы. Определение жизни. Тело как субстрат. Опре­деление души как формы тела. Два значения энтеле­хии. Душа как энтелехия тела. Сравнение тела с ору­дием. О частях тела. Неотделимость души от тела. Возможное исключение 394 Глава вторая Обнаружение причины — главное в определении. Жизнь — признак одушевленного существа. Различные значения понятия жизни. Жизнь растений и живот­ных. Осязание — первое ощущение. Растительная спо­собность, способность ощущения, разумная способ­ность и движение — способности души. Ум — особый вид души. Оиределенне души как того, чем мы живем, ощущаем и мыслим. Душа имманентна определенному телу 396 Глава третья Повторение предыдущего. Новое перечисление способ­ностей души. Стремление как желание, страсть и воля. Ощущение и удовольствие. Осязание как ощуще­ние, вызываемое пищей. Голод и жажда как желания. Другие психические способности животных. Характер единства души. Градация способностей души . . . 399 Глава четвертая О способностях души. Воспроизведение π питание — достояние растительной души. Душа как троякая при­чина живого тела. Критика взгляда Эмпедокла на на­правление роста. Возражение против взгляда на огонь как на основную причину питания и роста. Разбор мне­ния о том, что противоположное питается противо­положным. Разница между питанием и способностью роста. Первая душа как питающее и как способность воспроизведения себе подобного. Тепло у одушевлен­ного существа 401 Глава пятая Об ощущении вообще. О способности ощущения. Ощу­щение в возможности π действительности. Два значе­ния возможности, претерпевания и способности ощу­щения 405 Глава шестая Три вида чувственно воспринимаемого и их характе­ристика. Общие качества (движение, покой, число, фигура, величина). Пояснение чувственных качеств, воспринимаемых привходящим образом. .··»·· 407 546 Глава седьмая Предмет зрения — видимое. Цвет. Определение про-зрачпой среды (вода, воздух) и света. Критика взгляда Эмпедокла на свет и воззрения Демокрита, отрицаю­щего значение среды при зрении. Необходимость среды при звуковых и обонятельных ощущениях 408 414 416 Глава восьмая Характеристика и определение звука и голоса. ... 411 Глава девятая Характеристика запаха и обоняния. Связь между обо­нянием и вкусовым ощущением. Совершенство осяза­ния у человека. Зависимость одаренности от тон­кости осязательных ощущений. Условия обоняния у человека и у бескровных животных. Орган обо-пяипя Глава десятая Вкус и осязание. Влага как условие вкусовых ощу­щении. Источник вкуса. Орган вкуса и влага. Виды вкусовых свойств Глава одиннадцатая Апории в вопросе об осязании. Одушевленное тело (плоть) как смешение из земли и воды и воздуха. Ося­зание и нкус, их среда. Голь плоти в осязании. Ощу­щение осязательных противоположностей. Определение ощущения как некоей середины между противополож­ностями, имеющимися в ощущаемом. Характеристика неосязаемого Глава двенадцатая Определение ощущения как того, что способно воспри­нимать формы ощущаемого без его материи. Сравнение ощущения с отпечатком. Разрушительное воздействие на органы чувств чрезмерной степени ощущаемого. Причина отсутствия ощущений у растений. Невозмож­ность того, чтобы неспособное к ощущению что-либо испытывало от соответствующего чувственно воспри­нимаемого объекта. Разбор вопроса о том, на что дей­ствует свет, звук, запах, осязаемое и ощущаемое на вкус КНИГА ТРЕТЬЯ 418 421 Глава первая Доводы в доказательство того, что, кроме пяти внеш­них чувств, пет никаких других. Отсутствие особого органа для восприятия общих свойств. Необходимость наличия не одного, а нескольких чувств для более от­четливого познания общих свойств 423 Глава вторая Доказательство того, что самим зрением человек вос­принимает, что он видит. Неоднозначность восприятия. 547 Возможность наличия ощущений и представлений и после удаления воспринимаемых объектов. Тождество ощущаемого и ощущения в их актуальном состоянии. Наличие специальных названий для актуального со­стояния ощущений у одних чувств (звучание, слыша­ние, видение), отсутствие таковых у других. Опровер­жение мнения, что чувственные качества не сущест­вуют вне наличия соответствующих ощущений. Ощу­щение как соотношение. Необходимость чего-то единого для установления различий ощущений. Спо­собность различения. Пример точки как совмещения неделимого и делимого 425 Глава третья Отождествление древними мышления и ощущения. Не­возможность объяснения ошибочных знаний с точки зрения теории о том, чти подобное познается подоб­ным. Различия между ощущением и мышлением. Воображение и его отличие от ощущения и мнения. Положительное определение воображения. Объясне­ние названия воображения. Причины того, почему люди иногда действуют не сообразно с разумом, а со­образно со своими представлениями 429 Глава четвертая Мышление. Аналогия между мыслью и ощущением. Ум и постигаемое умом. Ум у Анаксагора. Отдслен-ность ума от тела. Разумная душа как местонахожде­ние форм. Двоякое понимание возможности примени­тельно к уму. Решение вопроса о том, познаются ли существо предмета и сам предмет одной и той же спо­собностью или разными способностями. Апории, воз­никающие из положения о том, что ум прост, ничему не подвержен и ни с чем не имеет общего (Анакса­гор). Сравнение ума с дощечкой для письма, на кото­рой еще ничего не написано. Тождество мыслящего и мыслимого у бестелесного # 433 Глава пятая Ум, становящийся всем, и ум, все производящий. Ана­логия со светом. Вечность деятзльного ума. Преходящ-ность пассивного ума и его зависимость от деятель­ного ума 435 Глава шестая Положение о том, что заблуждение заключается в (не­правильном) сочетании. Примышление времени. Раз­личие в способах, какими ум мыслит разного рода не­делимое. Истипность ума, направленного на суть бытия предмета 436 Глава седьмая Актуальное и потенциальное знание. Объяснение, по­чему душа не мыслит без представлений. Единое 548 средоточие знания. Единство познающего ума как причина различения разнородных и противоположных ощущаемых свойств. Представления как нечто вовле­кающее ум в жизненную практику. Разъяснение сущ­ности абстракции 437 Глава восьмая Душа как совокупность сущего. Знание и ощущение. Душа как форма предмета. Сравнение души с рукой. Ум как форма форм. Объяснение, почему существо, не имеющее ощущений, не может чему-либо научиться и что-либо постигнуть. Невозможность созерцания умом без представлений 43Θ Глава девятая Способность различения и способность приводить в пространственное движение как две основные спо­собности души. Вопрос о правомерности деления души на части. Способность приводить в простран­ственное движение и неправомерность сведения ее к растительной способности, к способности ощуще­ния или уму 440 Глава десятая Стремление и ум как движущие силы. Отличие дея­тельного ума от теоретического. Цель как источник деятельности. Предмет стремления как движущая сила. Ум, воля и стремление. Предмет стремления — благо. Затруднения, связанпые с учением о способно­стях души. Борьба между умом и желаниями. Движу­щее, орган движения и движущееся тело. Сравнение движущего начала с сочленением и кругом. Обладание способностью стремления как условие того, что жи­вотное само себя движет 442 Глава одиннадцатая Движущее начало и другие способности у низших животных. Воображение у животных, не наделепных умом, и у людей. Объяснение, почему у низших живот­ных нет мнения. Три вида движения в зависимости от взаимодействия между волей и стремлением. Мнение, направленное на единичное, и мнение, направленное на общее, и их возможность приводить в движение 444 Глава двенадцатая Растительная душа как необходимое условие всякой жизни. Ощущение — необходимое свойство не всех живых существ, а животных. Наличие ощущений как условие существования души. Необходимость осяза­тельных ощущений для сохранения жизни животных. Осязапие и вкус как условия питания. Восприятия через среду. Аналогия между взаимоотношениями движущих и движущихся тел и процессами, вызываю­щими ощущения 445 549 Глава тринадцатая Невозможность для тела животного быть простым. Ося­зание как непосредственное восприятие и единствен­ное чувство, утрата которого приводит животное к гибели. Воздействие осязательных и вкусовых ощу­щений па органы чувств π животный организм. Функ­ции других ощущении 447 Примечания .... » 451 Указатель имен 507 Предметный указатель · • · 508 Аристотель Л81 Сочинения в четырех томах. Т. 1. Ред. В. Ф. Асмус. М., «Мысль», 1976. 550 с; 1 л. портр. (АН СССР. Ин-т философии. Филос. наследие). В первый том Собранпя сочинений величайшего энциклопе­дического ума античности Аристотеля входят его основной фи­лософский труд «Метафизика» и знаменитый трактат «О ду­ше»! положивший начало науке психологии« 10501-028 подписное UU4(01j-76 -•"*—-·- 1Ф --- 2.pdf --- m С$»"/\ОСОфСКОЕ НАС АРИСТОТЕЛЬ СОЧИНЕНИЯ В ЧЕТЫРЕХ TOIVIAX том а АКАДЕМИЯ HAVK СССР HHCTHXVT философии ИЗДАТЕЛЬСТВО СОЦИАЛЬНО-ЭКОНОМИЧЕСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ « мысль » МОСКВА — ι 9 7 & 1Φ A 81 РЕДАКЦИИ ФИЛОСОФСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ РЕДАКТОР ВТОРОГО ТОМА 3. Н. МИКЕЛАДЗЕ t 10501-064 „ * ΛΛ//Λ.ΙΧ „« Подписное Ä (ХМ(01)-78 (g) Издательство «Мысль*. 1978 ОСНОВОПОЛОЖЕНИЯ ЛОГИКИ АРИСТОТЕЛЯ Он с гордостью заявлял (и с полным на то правом), что новая дисциплина (для которой у него так и не нашлось единого наименования) — его детище, что в этой области «в наличии не было ровно ничего»1; «мы не нашли ничего такого, что было бы сказано до нас, а должны были сами создать [ее] с большой затратой времени и сил» 2. Прощаясь со слушателями3, он просит их учесть это обстоятельство и «быть сни­сходительными к упущениям в этом учении», но вместе с тем «признательными за все изобретенное» им. «Великая заслуга» 4 Аристотеля состоит не столько в том и даже вовсе не в том, что «ему впервые удалось систематизировать и кодифицировать приемы рассуж­дения, которые у его предшественников оставались не­ясными и несформулированными» 4, а в том, что впер­вые он сделал эти приемы предметом научных изыска­ний, именно приемы рассуждения как целостные образования, а не только те или иные компоненты рассуждения. Речь, разумеется, идет тут не о том, что-де до Аристотеля не было никого, кто применял бы изученные им или неизвестные ему и, быть может, гораздо более тонкие способы аргументации. Ведь в этой связи он сам называет (по свидетельству Сек­ста Эмпирика и Диогена Лаэрция) имя Зенона из Плен как «изобретателя диалектики», а также пифа­горейцев, Демокрита и в особенности Сократа: «Сократ исследовал нравственные добродетели и первый пы-1 «О софистических опровержениях» 34, 183 b 36. 2 Там же, 184 b 1—3. 3 Там же, 184 b 6—8. 4 H. Бур баки. Очерки по истории математики. М., 1963, стр. 12. 5 тался давать лх общие определения... Сократ с пол­ным основанием искал суть вещи, так как он стре­мился делать умозаключения, а начало для умозаклю­чения — это суть вещи: ведь тогда еще не было диалектического искусства... И в самом деле, две вещи можно по справедливости приписывать Сократу — до­казательства через наведение и общие определения: и то и другое касается начала знания»5. К именам Зенона из Элей, Демокрита и Сократа следовало бы добавить имена блестящих математиков Теодора из Кирены, Гиппократа из Хиоса и Евдокса из Книда, выходцев из пифагорейской и платоновской школ. Все это так, но ведь в данном случае дело касается не того, кто впервые применил, а кто впервые начал исследовать то, что применяется в качестве приема, способа, искусства исследования. Математику, навер­ное, не верится, что основной (если ие единственный) метод его науки, а именно доказательство, привлек впервые исследовательский взор не математика, а фи­лософа, причем такого, который, «по-видимому, не слишком обременял себя изучением математических достижений своего времени» 6. § 1. О ПРЕДМЕТЕ ЛОГИКИ АРИСТОТЕЛЯ «Прежде всего следует сказать, о чем исследование и дело какой оно [науки] » 7. Известно, что глобальное определение предмета ка­кой-либо науки, учитывающее весь ход ее будущего развития, весь комплекс проблем, могущих оказаться в кругозоре ее занятий,— безнадежное предприятие. История логики, в особенности последнего двадцати­летия, тому свидетель. Однако почти всегда поддается усмотрению тот изначальный феномен, который в ка­честве проблемы, открывшейся удивленному взору его первого исследователя, породил данную науку и который навсегда останется ядром всей ее возможной έ «Метафизика» XIII 4, 1078 b 17—30. 0 Я. Бурбаки. Цит* соч., стр. 12. 7 «Первая аналитика» I 1, 24 а 10. Обычай предварять науч­ное сообщение определением предмета и метода предлагаемого исследовании» видимо, восходит к этой вводной фразе «Первой аналитики». проблематики. АнаЛйз изначального феномена порой приводит к расширению предмета исследования, но впоследствии также и к сужению области рассмотре­ния, нерасчетливо раздутой на предыдущем этапе раз­вития. Таким образом, на каждом этапе происходит уточнение того, чем данная наука занимается. И это, пожалуй, естественно. Между тем такая неопределен­ность нередко приводила ученых в уныние, толкая их к полному отказу от попыток определения того, что ими в конце концов изучается. В подобной ситуации единственно правильным представляется применение знаменитого аристотелевского правила середины: будем ограничиваться указанием на изначальный феномен как предмет данной науки, но вместе с тем, отдавая дань сциентистской скрупулезности, уточнять, что при этом имеется в виду предмет в узком смысле этого слова. В «Топике» и трактате «О софистических опровер­жениях» дан ответ только на вопрос «о чем исследо­вание?», т. е. на вопрос о предмете (но не о методе, «дело какой оно науки?») нового учения: исследовать должно силлогизм, точнее, способ, средство, искусство построения силлогизмов «о всякой предлагаемой проб­леме» 8, «относительно предложенных для обсуждения проблем»0. В «Органоне» имеется три почти полностью совпа­дающих определения этого понятия10, согласно кото­рым силлогизм есть некоторое образование, принадле­жащее роду логосов и описываемое следующим обра-вом: он представляет собой отношение необходимого следования между данными предположениями и заклю­чением, причем а) данные предположения полностью определяют заключение в том смысле, что заключение, чтобы ему с необходимостью следовать из посылок, не должно нуждаться ни в чем другом, кроме того, что предположено11, б) заключение отличается от посылок. Под «логосом» в контексте аристотелевского опре­деления силлогизма следует, пожалуй, понимать 8 «Топика» I 1, 100 а 19—20. 8 «О софистических опровержениях» 34, 183 а 38. 10 Там же, 1, 165 а 1—2; «Топика» I 1, 100 а 25—27; пая аналитика» I 1, 24 b 18—20. 11 Там же. рассуждение 12. Если теперь предположить, что как-то определены отношение следования и предикат «с не­обходимостью», касающийся отношения следования (об этом см. ниже § 5), то станет ясным, что аристо­телевское определение силлогизма есть по существу определение дедукции, дедуктивного рассуждения в са­мом широком смысле этого термина, и притом опреде­ление вполне корректное, если только изъять из него очевидно ненужное, хотя и понятное ограничение, гла­сящее (пункт б), что заключение должно отличаться от посылок. Определение предмета и метода нового учения, сформулированное в самом начале «Первой аналитики», лаконично и предельно ясно: «Оно о доказательстве, и это дело доказывающей науки» 13, демонстративной науки, или, как сказали бы мы теперь, дедуктивной науки. В то время как в «Топике» и трактате «Об истолко­вании» источником, материалом для логических иссле­дований, объектом наблюдений Стагирита служат главным образом споры, дискуссии, диспуты на про­извольные темы, а результаты исследования облечены в форму рекомендаций по их успешному ведению, в «Аналитиках» интерес Аристотеля определенно сме­щен, хотя местами отдается дань также и старому увлечению. Схемы рассуждения, которые занимают его теперь,— это почти исключительно те, по которым «ведут доказательства и математические науки, такие, как арифметика, геометрия, оптика, и, можно сказать, все науки, исследующие причины, почему есть»и, т. е. те науки, которые он причисляет к доказывающим наукам 15. Доказательство — это силлогизм, который «строится из истинных и первых [положений] или из таких, знание о которых берет свое начало от тех или иных 12 Что касается онтологического статуса логоса, этот термин допускает и лингвистическое (речь), и психологическое (мысль), и объективное (обстояние вещей) толкование, причем сам Ари­стотель прибегал к каждому из них в зависимости от того, какой аспект исследуемого явления интересовал его в данном случае. Распространенное мнение, будто Стагирит путал логическое с грамматическим, следует считать полным недоразумением. 13 «Первая аналитика» I 1, 24 а 10—11. 14 «Вторая аналитика» I 14, 79 а 18—21. 15 Там же, I 2. 8 первых и истинных [положений] » 16, т. е. из аксиом или теорем, как принято говорить ныне. О том, «по­средством чего, когда и каким образом получается всякий силлогизм... следует говорить раньше, чем о до­казательстве, потому что силлогизм есть нечто более общее: ведь доказательство есть некоторого рода сил­логизм, но не всякий силлогизм — доказательство» 17. Аристотель употребляет следующие термины как синонимы: «доказательство», «доказывающий силло­гизм» 18, «научный силлогизм» 19, «научное доказатель­ство» 20. От доказывающего силлогизма отличаются диалектический и эристический, или софистический, силлогизмы, изучением которых заняты главным обра­зом трактаты «Топика» и «О софистических опровер­жениях». Вопрос о том, каким образом строится дедуктивное рассуждение (силлогизм), и в частности доказатель­ство, составляет, следовательно, центральную пробле­му логики Аристотеля. Все остальные вопросы, какими бы важными они сами по себе ни казались, сконцент­рированы вокруг этой центральной проблемы, узрение которой и означало изобретение логики21. § 2. БЫТИЕ В ВОЗМОЖНОСТИ И БЫТИЕ В ДЕЙСТВИТЕЛЬНОСТИ В онтологии Аристотеля различаются две сферы, или два аспекта, сущего: бытие в возможности и бы­тие в действительности, осуществленности22, или, иначе, потенциально сущее и актуально сущее. 18 «Топика» I 1, 100 а 27—29. 17 «Первая аналитика» I 4, 25 b 26—31. 18 «Вторая аналитика» I 6, 74 b 10—11. 19 Там же, I 2, 71 b 18. 20 Там же, I 6, 75 а 30. 21 «Я думаю, — писал Лейбниц, — что изобретение силло­гистической формы есть одно из прекраснейших и даже важней­ших открытий человеческого духа. Это своего рода универсаль­ная математика, все значение которой еще недостаточно понято. Можно сказать, что в ней содержится искусство непогрешимости, «тли уметь правильно пользоваться ею» (Лейбниц. Новые опыты и человеческом разуме. М. — Л., 1936, стр. 423). Мнение Лейб­ница на предмет важности аристотелевского открытия явно но гходится с мнением его почитателя — Н. Бурбаки! 22 «Метафизика» III 1, 996а 11; VI 2, 1026 b 1—2; IX 1, 1045 b 33-34; IX 6-7, 1048 а 31-35; 1048 b 37-1049 а 16; XI 9, 1065 b 15. Вещи (события), если только они не невозможны23, либо действительны «без возможности» (непреходящи, вечно актуально сущи), либо «никогда» не действи­тельны, но только возможны (вечно потенциально сущи), либо, наконец, действительны «вместе с воз­можностью» 24. Если данная вещь принадлежит к вещам послед­него рода, т. е. к вещам действительным вместе с воз­можностью, то ее допустимо рассматривать как в аспекте бытия в возможности, так и в аспекте бытия в действительности, ибо она сама в состоянии иногда вести себя так, как если бы она принадлежала к сфе­ре вечно потенциально сущего, но вместе с тем и так, как если бы она принадлежала к сфере вечно актуаль­но сущего. Для выявления различия25 между потенциально сущим и актуально сущим Аристотель рассматривает следующую ситуацию: дана пекоторая вещь («печто», «одно й то же») и некоторая совокупность противо­положных атрибутов26, в частности некоторая пара противоречащих атрибутов, или, иначе: дано нечто (в смысле события) и пара квазиатрибутов «есть» — «не есть» или «происходит» — «не происходит». В ка­ком из двух состояний (состоянии потенциальности или состоянии актуальности) находятся вещи (события) — это определяется характером их от­ношения к совокупностям противоположных ат­рибутов: 2.1. В возможности (потенции) одно и то же собы­тие в одно и то же время и происходит, и не происхо­дит; у него в одно и то же время наличествует и бы­тие, и не бытие27. 2.1.1. В возможности одной и той же вещи в одно и то же время присущи противоположности28. 23 Там же, III 6, 1003 а 5; V 12, 1019 Ь 20-27; IX 3, 1047 а 24-26. 24 Тйм же, XI 9, 1065 b 5—6; «Об истолковании» 13, 23а 23—24; «Физика» III 1, 200 b 26—27. 25 «Метафизика» IX 1, 1045 b 33—1046 а 4. 26 Под «атрибутом» мы разумеем свойства, состояния. 27 «Метафизика» IX 8, 1050 b 9—12; «Об истолковании» 9, 19 а 9-14; 13, 22 b 33-35. 28 «Метафизика» IV 5, 1009 а 35; IX 8, 1050 b 8—ST; IX 9, 1051 а 5—6, 17; «Об истолковании» 13, 22 b 39—23 а 4, 10 «Если,— разъясняет Стагприт,— чему-то по по­роде присущи противоположности, а определяют его через одну из них, то ясно, что определение его не дано. Иначе окажется, что у одного и того же много определений. В самом деле, почему более [правильно] указывает тот, кто определяет через одну противо­положность, чем тот, кто определяет через другую, поскольку обе одинаково возникают в нем естествен­ным образом?»29. Присущи же ему противоположности постольку, поскольку оно — потенциально сущее, по­скольку оно рассматривается в аспекте бытия в воз­можности. Таким образом, по Аристотелю, существует особое состояние вещей (событий), находясь в котором они оказываются способными обладать в одпо и то же время всеми противоположными атрибутами (за исклю­чением невозможных, т. е. таких, которые по природе не могут быть им присущи). С другой стороны, «действительность — это сущест­вование вещи не в том смысле, в каком мы говорим о сущем в возможности... а в смысле осуществления» 30; «в возможности одно и то же может быть вместе [обеими] противоположностями, но в действи­тельности нет» 31: 2.2. В действительности (энтелехии) невозможно, чтобы одно и то же событие в одно и то же время и произошло, и не произошло; невозможно, чтобы у него в одно и то же время наличествовали и бытие, и небытие, и вместе с тем необходимо, чтобы оно про­изошло или не произошло, было или не было32. 2.2.1. В действительности невозможно, чтобы одному и тому же в одно и то же время были присущи проти­воположности, и вместе с тем необходимо, чтобы одна из них была ему присуща32. Пример 1. «Здесь есть затруднение (апория): как относится материя каждой вещи к противоположно­стям. Например, если тело в возможности здорово, а здоровью противоположна болезнь, то есть ли тело 29 «Тоника» VI 14, 151 а 32-36. 30 «Метафизика» IX 6, 1048 а 31-35. 31 Там же, IV 5, 1009 а 34-36. 32 Там же, IV 6, 1011 b 17-18; IX 5, 1048 а 21-22; IX 9, 10Г>1 а 10-13; XI 6, 1063 b 15-16; «Об истолковании» 9, 19 а 18-29; 14, 24 b 9. И в возможности и то и другое?» 33 Решение (в общем виде) этой апории Стагприт усматривает в различении материи и формы, бытия в возможности и бытия в дей­ствительности: «Если же, как мы это говорим, одно есть материя, другое — форма, и первое — в возмож­ности, второе —- в действительности, то, по-видимому, вопрос уже не вызывает затруднения»34. Например, в действительности «невозможно быть [в одно и то же время] и здоровым и больным»35, но в возможности дело обстоит иначе: «субстрат, который бывает и здо­ровым, и больным... один и тот же» 36. «То, о чем гово­рят, что оно способно быть здоровым, одинаково и в то же самое время способно быть больным: ведь способ­ность быть здоровым и быть больным... [всякий раз] одна и та же» 37. Пример 2. «Некоторые вещи существуют в потен­ции и в энтелехии, только не одновременно и не в од­ном и том же смысле (как, например, теплое в потен­ции энтелехиально является холодным)»38. Наряду с онтологической Аристотель дает также теоретико-познавательную формулировку определений бытия в возможности и бытия в действительности: 2.3. Относительно потенциально сущего вместе истинны (и тем самым вместе ложны) каждое утверж­дение и его отрицание; так что не необходимо, чтобы одно из них было истинным, а другое ложным39. 2.4. Относительно актуально сущего невозможно, чтобы были вместе истинны как некоторое утвержде­ние, так и его отрицание; необходимо, чтобы одно из них было истинным, а другое ложным40. Очевидно, что утверждения 2.1., 2.1.1. π 2.3., с од­ной стороны, и утверждения 2.2., 2.2.1. и 2.4., с другой, соответственно равнозначны следующим определениям: 2.5. Потенциально сущее — это такое сущее, кото­рое подчинено диалектическому закону противоречи­вости. 33 «Метафизика» VIII 5, 1044 Ь 29—31. 34 Там же, VIII 6, 1045 а 23-25. 35 Там же, IX 9, 1051 а 13. 30 Там же, XI 9, 1065 Ь 30-32; «Физика» III 1, 201 Ь 2-3. 37 «Метафизика» IX 9, 1051 а 7—8. 38 «Физика» III 1, 201 а 19—22. 3» «Об истолковании» 9, 19 а 17—20, 19 b 1—2. 40 Там же, 9, 18 а 28—29; 12, 21 b 17—18; «Метафизика» IV 6, 1011 b 13-14; IV 8, 1012 b 8-11; XI 6, 10£3 b 15-16. 12 2.6. Актуально сущее — это такое сущее, которое подчинено закону (невозможности) противоречия и за­кону исключенного третьего. Таким образом, правомерность основного закона диалектики, в смысле Гераклита пли Гегеля, не оспа­ривается Аристотелем, но лишь ограничивается обла­стью потенциально сущего. Со своей стороны ограни­чена область действия и так называемых формально­логических законов: законы противоречия и исключен­ного третьего имеют силу только в сфере актуально сущего. Иначе говоря, для Аристотеля ни закоп про­тиворечивости, ни законы противоречия и исключен­ного третьего не суть универсальные законы всего сущего. Вместе с тем утверждения 2.1.1. и 2.2.1. представ­ляют собой по существу определения следующих по­нятий: данная вещь потенциально обладает данным атрибутом и данная вещь актуально обладает данным атрибутом. Определение 1. Мы будем говорить о данной вещи, что она потенциально обладает данным атрибутом, если оиа обладает как этим, так и противоположными ему атрибутами (за исключением невозможных), в ча­стности противоречащим ему атрибутом. Определение 2. Мы будем говорить о данной вещи, что она актуально обладает данным атрибутом, если она, обладая им, не обладает ни одним из противопо­ложных ему атрибутов, в частности не обладает противоречащим ему атрибутом. В этих определениях понятие обладания — понятпе неопределимое; оно нейтрально как по отношению к бытию в возможности, так и по отношению к бытию в действительности. Вопрос о том, истинно ли, что данная вещь обладает данным атрибутом, следует считать неуместным, а само выражение «данная вещь обладает данным атрибутом» — стоящим как бы «по ту сторону» истины и лжи41. 41 Это обстоятельство не специфично для аристотелевского подхода к онтологическому обоснованию модальностей: нейт­ральным понятием обладания пли каким-либо эквивалентным |'му понятием пользуется любая семантика модальностей, в част­ности та, которая существенно отличается от аристотелевской м основана на лейбницевском понятии возможных миров. Кстати, мристотелевская семантика тем и интересна, что она, по-види­мому, может обойтись без этого, далеко не неуязвимого, понятия. 13 Кроме того, понятие потенциального в Определе­нии 1 все еще йе является модальностью, а исполь­зуется для описания онтологической ситуации, харак­терной для отношения, в котором вещь находится к своим потенциям. Для того чтобы стало возможным применение оце­нок «истинно», «ложно», необходимо перейти из сферы потенциально сущего в сферу актуально сущего и от­сюда взглянуть на отношение, в котором вещь нахо­дится к своим потенциям. В такой переориентации, или смене установки, и заключается условие введения искомой модальности. Не трудно догадаться, что она окажется некоторым видом возможности. Назовем ее потенциальной возможностью или просто потенцией. Между тем в определении понятия потенции как модальности Аристотель прнмепяет в качестве исход­ного иное понятие возможности. Условимся именовать его простой, или безусловной, возможностью42. Понятия безусловной и потенциальной возможно­стей сопоставляются Аристотелем в главе 13 трактата «Об истолковании». Придется подробно проанализиро­вать эту главу, так как нам кажется, что она не со­всем правильно была понята исследователями логики Стагирита. Начнем с того, к чему в заключение приходит Ари­стотель после детального обсуждения указанного во­проса43: он констатирует существование двух видов возможности, один из которых удовлетворяет соотно­шениям 42 В трактате «Об истолкованип» (9, 19 а 26; 13, 23 а 15—16) Аристотель пользуется термином «простая, или безусловная, необходимость» для выражения того понятия необходимости, которое эквивалентно «по противоречию, но в обратном порядке» (13, 22 а 34) понятию возможности, для выражения которого мы употребили термин «простая, или безусловная, возможность». Такой перенос характеристики оправдан тем, что термин «экви­валентно по противоречию, но в обратном порядке» синонимичен термину «есть дуал», применяемому в современной логической литературе для обозначения соотношения «Ojp <=> —ι 02 —ι ρ», причем термин «эквивалентно по противоречию» обозначает соот­ношение «Ojp Çz} ~Ί 02p», a термин «эквивалентно в обратном порядке» — соотношение «Охр С=> 02 ~Ί ρ», где 01э Оа — неко­торые понятия, в частности модальные, ρ — некоторое предло­жение, —\ — отрицание, <=> — связка «тогда и только тогда». 43 «Об истолковании» 13, 23 а 6—18. 14 2.а. Условие «быть возможным» следует из условия «быть действительным», 2.6. Условие «быть возможным» следует из условия «быть необходимым» 44, тогда как второй не удовлетворяет ни одному из этих соотношений, удовлетворяя при этом соотношениям 2.в. Условие «быть возможным» равнозначно усло­вию «быть не необходимым», 2.г. Условие «быть необходимым» равнозначно условию «быть невозможным» 45, которым со своей стороны не удовлетворяет первый вид возможности. К этому заключению Аристотель приходит следую­щим путем: сперва он изучает характер поведения отрицания в отношении модальностей «быть возмож­ным», «быть необходимым», «быть певозможпым», как бы сознательно но различая при этом два вида воз­можности; затем он, исходя из соотношений, установ­ленных в предварительном исследовании, доказывает несовместимость соотношения 2.6. с соотношением 2.в. Вот это знаменитое доказательство. Пусть верно соотношение 2.6., т. е. из условия «быть необходимым» следует условие «быть возмож­ным» (ибо если бы это было не так, то из необходи­мости следовало бы отрицание возможности46, т. е. получилось бы, что необходимое певозможно (2.г.), а это нелепо). Но верно соотношение 2.в., т. е. из усло­вия «быть возможным» следует условие «быть пе не­обходимым», так что получилось бы, что необходимое не необходимо, а это нелепо47. Неразличение подразумеваемых видов возможности приводит, следовательно, к противоречию. Между тем онтологическая картина сущего такова, что она вынуждает пас к постулированию существова-44 В символах: 2.а. ρ => 0 ρ; 2.6. о Ρ => О pt где *0' обозначает возможность, 'а' — необходимость, '=$х — связку «если —, то — ». 4* В символах : 2.в. О Ρ С=> ~~l D PÎ 2.г. D ρ <=> op, ι до Ό* обозначает невозможность. 46 Очевидно, в силу следующего закона логики высказыва­ний: —ι (р => q) ζ=> (ρ ζ=> -η q). 47 В символах: 1. D ρ =ί> Ο Ρ (2*. —ι ( Π ρ => Ο ρ). 3*. Π ρ => -ι 0 ρ. 4*. α ρ => op). 2. Ο. ρ => Ή G ρ. 3. π ρ => =>~Ί D ρ. 15 ния вида возможности, отличного от потенциальной возможности, допускающей, согласно Определению 1, как бытие чего-то, так и его небытие, т. е. «противоле­жащие друг другу [вещи]»48. Дело в том, что, во-пер­вых, 2.7.1. «Не всякая возможность, [или способность], допускает противолежащие друг другу [вещи]»48. Пример: «Не все могущее или быть, или ходить в то же время способно и к противолежащему — в некото­рых случаях это неверно» 49. Во-вторых, 2.7.2. «Об одном говорят как о могущем потому, что оно истинно как существующее в действительно­сти»; ведь «говорят, что... нечто может, потому что уже существует в действительности то, о чем говорят, что оно может». «Например, говорят, что кто-то может ходить, потому что он ходит» 50. В-третьих, 2.7.3. Вид возможности, удовлетворяющий опре­делению 2.7.2 и тем самым соотношению 2.а., пра­вильно приписывать «безусловно необходимому», или, иначе говоря, он удовлетворяет также соотноше­нию 2.6. Определение 3. Назовем простой, или безусловной, возможностью вид возможности, который удовлет­воряет соотношению 2.а., в частности соотношению 2.6.5l. Аристотель, к сожалению, не позаботился об отыскании для понятия просто, или безусловно, воз­можного солидного онтологического фундамента, по­добного тому, который был заложен им под понятие потенциально возможного. Понятие безусловно воз­можного так и осталось у него чисто концептуальным средством. Дальнейшее развитие модальной логики, как известно, пошло уже по этому пути вплоть до по­явления работ Прайора, Крипке и др. Определение 4. Будем говорить о данной вещи, что она потенциально обладает данным атрибутом, если безусловно возможно, что она обладает как этим, так и противоположными ему атрибутами (за исключе-48 «Об истолковании» 13, 23 а 5—6. 49 Там же, 13, 22 b 36-37. 60 Там же, 13, 23 а 8—10. 51 В символах: 2*.а. ρ ζ=> Мр.2*.б. Lp => Мр, где 'M' обозначает безусловную возможность, a 'L* — безусловную не­обходимость. 16 нием невозможных), в частности противоречащим ему атрибутом52. Определение 1 эквивалентно Определению 4 при условии, что вещь рассматривается в аспекте бытия в возможности. В то время как в Определении 1 по­тенциально сущее подразумевается в качестве некоего фона рассуждения, в Определении 4 явно зафиксиро­вано предположение о существовании особого обстоя-нпя вещей, называемого бытием в возможности. Дело в том, что утверждение «некоторые вещи... могут в одно и то же время принимать противолежащие друг другу [свойства] »53 очевидно синонимично в данном контексте утверждению «существует обстоя-ние вещей, в котором вещи в одно и то же время при­нимают противолежащие друг другу свойства». Таким образом, в Определении 4 понятие безусловной воз­можности использовано для выражения существования потенции как особой сферы сущего. Из Определения 4 вытекает, что потенциальная возможность удовлетворяет соотношениям 2.в. и 2.г., так что справедливы соотношения 2.8.1. Потенциальная возможность равнозначна отрицанию необходимости, эквивалентной ей по проти­воречию, но в обратном порядке, т. е. равнозначна отрицанию своего дуала 5\ 2.8.2. Необходимость, эквивалентная потенциаль­ной возможности по противоречию, но в обратном порядке, равнозначна потенциальной невозможно­сти 55. Поэтому естественно именовать непотенциальностью как необходимость, дуальную к потенциальной возмож­ности, так и потенциальную невозможность. Нетрудно убедиться также в справедливости сле­дующих соотношений: 2.8.3. Условие «быть потенциально возможным» 52 В символах: Ер £z> M (ρ и π ρ), где Έ* обозначает по­тенциальную возможность. 63 «Об истолковании» 13, 23 а 3—4 (курсив мой. — 3, ΛΛ). 54 В символах: Ер ^=> Μ (ρ и —ι ρ) <£r> ~Ί L (ρ или —ι ρ) ç=$ C=> ~~1 Гр, где Т' обозначает необходимость, дуальную к потен­циальности Е. 65 В символах: Гр <=> L (р или —ι ρ) С=> Ή Μ (ρ и —ιρ) <=> С=> Ар, где Ά' обозначает потенциальную невозможность, т. е. П Ер. 17 равнозначно условию «не быть потенциально возмож­ным» 56, 2.8.4. Условие «быть непотенциальным» равно­значно условию «не быть непотенциальпым» 57, 2.8.5. Из необходимости, дуальной к потенциальной возможности, не следует потенциальная возможность 58, 2.8.6. Из необходимости, дуальной к потен­циальной возможности, не следует действитель­ность 59, 2.8.7. «Последний вид могущего (потенциальную возможность. — 3. М.) неправильно приписывать без­условно необходимому» 60, 2.8.8. Из безусловной необходимости следует непо­тенциальность, но не наоборот61, 2.8.9. Из действительности не следует потенциаль­ная возможность62, 2.8.10. Из условия «быть потенциально возможным» следует как условие «быть безусловно возможным», так и условие «не быть безусловно возможным» 63, 2.8.11. Из условия «не быть безусловно необходи­мым» следует условие «быть непотенциальным», но не наоборот64. Вместе с тем Аристотель формулирует соотноше­ния, которым удовлетворяют оба вида возможности: 2.9.1. Условие «быть возможным» равнозначно усло­вию «быть не невозможным», 2.9.2. Условие «не быть возможпым» равнозпачпо условию «быть не необходимым», 2.9.3. Условие «быть невозможным» равнозначно условию «не быть необходимым», 2.9.4. Условие «быть необходимым» равнозначно условию «не быть невозможным» в смысле «иначе быть не может» 65, 66 В символах: Ер <=> M (р и ~ι ρ) <=Ξ> Ε *п р. 67 В символах: Гр Г —j p. м В символах: —| (L (ρ или —ιρ) => Μ (ρ и —ιρ)). 69 В символах: -η (L (p или ~Ίρ) =>ρ). 80 «Об истолковании» 13, 23 а 15—16. В символах: —ι (Lp =z> ζζ^ Μ (ρ и —ι ρ). β1 В символах: Lp =} L (ρ или ~ιρ). 02 В символах: Ί (ρ => Μ (ρ и π ρ)). вэ В символах: 1.Μ (ρ и *~Ί ρ) ζ=> Μρ. 2.Μ (ρ и —jp) ζζ> Μ "1 ρ. β4 В символах: L ~Ί ρ ζζ> L (ρ или —ι ρ). « «Метафизика» V 5, 1015 а 34; VI 2, 1026 b 29. 18 2.9.5. Условие «быть возможным» равнозначно условию «не быть не необходимым» 66. Последнее утверждение Аристотель доказывает по­средством разбора случаев67. Вот это доказательство. Ясно, что условие «быть возможным» эквивалентно одному из следующих четырех условий: «быть не не­обходимым», «не быть необходимым», «быть необходи­мым» и «не быть не необходимым». Но первое из них отпадает, поскольку равнозначности условий «быть возможным» и «быть не необходимым» не удовлетво­ряют безусловные возможность и необходимость. Сле­дующие два условия также должны быть отброшены, ибо соответствующим равнозначностям не удовлетво­ряют обе пары дуальных друг к другу понятий «воз­можность — необходимость»: ««Необходимо быть» и «необходимо не быть» не следуют из «могущего быть», ибо «могущее быть» допускает π «не помогу-щее быть» и «не необходимо быть»»68. «Таким об­разом,— заключает Стагирит,— остается сказать, что из «могущего быть» следует «не необходимо не быть»» 69. Наряду с понятием потенциального в смысле Опре­деления 4 Аристотель пользуется также другим, более слабым понятием потенциального: «Под «быть воз­можным»... я разумею то, что не необходимо, но если принять, что оно присуще, то из этого не следует ни­чего невозможного» 70; иначе говоря, возможно (в этом смысле) то, что не необходимо и не невозможно, т. е. то, что может «и произойти, и не произойти»71. Пример: «Все, что может быть разрезано или что может ходить, может и не ходить и не быть разре­занным; основание же этого — то, что все могущее в таком смысле не всегда осуществляется, так что ему присуще и отрицание, ибо то, что способно к хожде­нию, может и не ходить» 72. Назовем этот вид возмож­ности инцидентальной возможностью. eG В символах: 2.9.1. О ρ <=> —ι op. 2.9.2. О ~п Ρ <=ϊ "Π Π ρ. 2.9.3. ορ<=>α~ιρ. 2.9.4. α ρ <=> ο—ι ρ. 2.9.5. 0 ρ » <=> —ι α —ι ρ. β7 «Об истолковании» 13, 22 b 14—23 a 4. 68 Там же, 13, 22 b 19. 69 Там же, 13, 22 а 22—23. 70 «Первая аналитика» I 13, 32 а 18—20. 71 «Об истолковании» 9, 19 а 11 (курсив мой. — 3. М.). 72 Там же, 12, 21 b 13-16. 19 Определение 5. Мы будем говорить о данной вещи, что она акцидентально обладает данным атрибутом, если безусловно возможно, что она обладает им, и вместе с тем для каждого атрибута (за исключением певозможпых), противоположного данному, безусловно возможно, что она обладает также и им73. Из Определения 5 непосредственно вытекают сле­дующие соотношения: 2.10.1. Акцидентальная возможность равнозначна отрицанию необходимости, эквивалентной ей по проти­воречию, но в обратном порядке, т. е. равнозначна отрицанию своего дуала74, 2.10.2. Необходимость, эквивалентная акциденталь-ной возможности по противоречию, но в обратном по­рядке, равнозначна акцидентальной невозможности75. Поэтому естественно именовать неакциденталъно-стью (неслучайностью, непривходящностыо) и необхо­димость, дуальную к акцидентальной возможности, и акцидентальную невозможность. Легко видеть, что соотношения 2.10.1. и 2.10.2. по­лучаются соответственно из соотношений 2.8.1. и 2.8.2. путем замены всех вхождепий термина «потенциаль­ный» вхождением термина «акцидентальный». Поэтому справедливыми будут и соотношения 2.10.3.—2.10.11., образованные соответственно из соотношений 2.8.3.— 2.8.11. посредством той же процедуры76. Нетрудно убедиться и в том, что соотношения 2.9.1.—2.9.5. удо­влетворяются также акцидентальной возможностью. Аристотель, казалось бы, сам порою игнорирует им же установленный факт, что «некоторые... возможности 73 В символах: Qp (Μρ и Μ -η ρ) <=> ( ~Ί Lp и —ι Up), где 'Q* обозначает акцпдеятельность, a 'U' — безусловную не­возможность, т. е. 'п М\ 74 В символах: Qp <=> (Μρ π Μ —ι ρ) <=> ~Ί (Lp или L~ip) <=ι>-η Νρ, где 'Ν* обозначает необходимость, дуальную к акцпдентальности Q. 75 В символах: Νρ <=> (Lp или L —ι ρ) <=> —ι (Μρ π Μ ~Ί ρ) <==> Vp, где 'V обозначает акцидентальную невозмож­ность, т. е. ~Ί Q. 76 В символах: 2.10.3. Qp «(Μρ и M -| ρ) <=> Q "Ί p. 2.10.4. Νρ <=> (Lp или L —ι ρ) C=> Ν ~ι ρ. 2.10.5. Ή ((Lp или L—|p)z=>(Mp и Μ-η ρ)). 2.10.6. —ι ((Lp или L~ip) ζζ> ρ). 2.10.7. -η (Lp r=> (Μρ и Μ ~ι ρ)). 2.10.8. Lp zz> (Lp пли L -ι ρ). 2.10.9. "Π (ρ=>(Μρ и Μ Ή ρ)). 2.10.10.: 1. (Μρ и M~ip)rr> —> Μρ. 2. (Μρ иМпр)=)Мпр, 2.10.11. L -η ρ =r> (Lp или L~lp). 20 одноименны, ибо «могущее» не однозначно»77; но на деле в соответствующих контекстах он предполагает выполненными различные условия, при которых акци-дентальная возможность совпадает с безусловной, неак-цидентальность — с безусловной необходимостью и, наконец, при которых соотношение «возможное есть не необходимое, а не необходимое — возможное»78, т. е. соотношение 2.в., справедливо в отношении без­условных возможности и необходимости: 2.11.1. При условии, что безусловно невозможное изъято из рассмотрения, неакцидентальность равно­значна безусловной необходимости79, 2.11.2. При условии, что безусловно необходимое изъято из рассмотрения, безусловная возможность равнозначна акциденталыюй возможности80, 2.11.3. При условии, что акцидептально невозмож­ное (неакцидентальное) изъято из рассмотрения, без­условная возможность равнозначна отрицанию безуслов­ной необходимости81. Последнее соотношение в силу 2.9.2. или 2.9.3. экви­валентно соотношению 2.11.4. При условии, что акцидентально невозмож­ное изъято из рассмотрения, условия «быть безусловно возможным» и «не быть безусловно возможным» сов­падают 82. Аристотель пишет: ««Могущее быть» и «могущее не быть» следуют одно из другого, ведь одно и то же может быть и не быть; в таком случае «могущее быть» и «могущее не быть» не противоречат друг другу» 83. Или иначе: «Возможное есть не необходимое, а не не­обходимое — возможное. Все посылки о возможном оказываются взаимно обратимыми. Я имею в виду не обращение утвердительных посылок в отрицательные, а то, что они, имея утвердительную форму, обратимы 77 «Об истолковании» 13, 23 а 6—7. 78 «Первая аналитика» I 13, 32 а 28—29. 70 В символах: Мр => (Np <=^ Lp), т. е. -η Мр пли (Νρ <=> <=> Lp). 80 В символах: ~п Lp zz> (Мр <и> Qp), т. е. Lp или (Мр <=> <=>Qp). 81 В символах: Qp z=$ (Мр ~ι Lp), т. е. ~Ί Vp или (Мр <=> -ι Lp). 82 В символах: Qp ==> (Мр <ζ^ Μ ~ι ρ); иначе: Qp z=> => (Lp <=> L ~Ί ρ). 83 «Об истолковании» 12, 21 b 35—39. 21 по противопоставлению друг другу (другими словами, эквивалентны в обратном порядке. — 3. Л/.), как, на­пример, «возможно присуще» — в «возможно не при­суще»... В самом деле, так как возможное не необхо­димо, а не необходимое может и не быть присущим, то очевидно, что если А возможно присуще Б, то оно возможно и не присуще ему» 84. Впрочем, эти высказывания Стагирита могут быть пстолковапы и иначе, а именно как утверждение о том, что в отношении тех видов возможности, для которых возможность равнозначна не необходимости, условия «быть возможным» и «не быть возможным» совпадают. В самом деле, для потенциальной и акци-дентальной возможностей верны соотношения 2.8.1. и 2.10.1., но вместе с тем верны также соотношения 2.8.3. и 2.10.3. При этом ясно, что оба толкования сов­местимы. Остается выяснить, в каком отношении находятся потенциальная возможность и акцидентальпая возмож­ность: «Вообще у того, что деятельно не постоянно (т. е. что не вечно энергийно суще, не вечно актуально суще. — 3. М.)у возможность быть и не быть одинакова; у него возможно и то и другое, т. е. быть и не быть, а потому и произойти и не произойти» 85. Таким обра­зом, справедливо соотношение 2.12. Условие «быть акцидентальпо возможным» следует из условия «быть потенциально возможным» 86, и тем самым соотношение 2.13. Условие «быть непотенциальным» следует из условия «быть неакциденталышм» 87. Понятие акцидентально возможного очевидно не­пригодно для различения двух сфер сущего — потенци­ально сущего и актуально сущего, ибо события не не­обходимые и не невозможные, т. е. могущие произойти и могущие не произойти,— это в точности те события, которые Стагирит именует привходящими (случай-84 «Первая аналитика» I 13, 32 а 28—38. В символах: пусть 1.0 Ρ <=> ~1G Р, но 2. π D "П р. Следовательно, 3. 0 Ή ρ. 8° «Об истолковании» 9, 19a 9—11 (курсив мой. — 3. M.). 86 В символах: Ер <=> Μ (ρ и -1 ρ) ζζ> (Μρ и М~ι ρ) ç=> Qp. 87 В символах: Np Cz> (Lp или L ~Ί ρ) rz> L (p или ~Ί ρ) <ζ$ <=>Γρ. 22 иыми) событиями 88. Последние же (поскольку они — события) лежат в области актуально сущего, хотя и не целиком: по происхождению они, полагает Аристо­тель, принадлежат к сфере потенциально сущего; потенциально сущее — субстрат случайных событий, источник их существования89, что и отображено адекват­ным образом в следовании акцидентальностп из потен­циальности, сформулированном выше в виде соотно­шения 2.12. Считая существование акцидентальных, а также неакцидентальных атрибутов и событий эмпирическим фактом, Аристотель явно постулирует их существо­вание: 2.14.1. «Очевидно, что необходимо сущее имеется в действительности» 90, 2.14.2. «Необходимо должно быть нечто привходя­щим образом сущее» 9I. Гипотеза Аристотеля: «Быть может, необходимое и не необходимое суть начало бытия или небытия всего, а остальное должно рассматривать как следствия из них» 92, причем начало и причина каждого необходимо сущего само есть необходимо сущее и начало и причипа каждого не необходимо сущего само есть не необхо­димо сущее93. Следствие. «А что начала и причины у случайно сущего не такие, как у сущего самого по себе,— это ясно: иначе все существовало бы необходимым обра­зом» 94. Аристотель к тому же предполагает, что эта гипо­теза одинаково применима как к атрибутам, так и к событиям. Не трудно догадаться, что Гипотеза Аристотеля — не что иное, как первая в истории онтологии и логики 88 «Метафизика» VI 2, 1026 Ь 21-1027 а 28; XI 8, 1064 b 15—1065 а 26; «Первая аналитика» I 13, 32 b 10—13; «Об истол­ковании» 9, 18 b 5—19 а 22. 89 По этому поводу подробпее см. ниже § 4. 90 «Об истолковании» 13, 23 а 21—22. Ср. также «Метафи­зика» VI 2, 1026 b 27-29. 91 «Метафизика» VI 2, 1027 а 10—11. Ср. также «Об истол­ковании» 9, 19 а 18—22. 92 «Об истолковании» 13, 23 а 18—20. 93 «Метафизика» III 1, 996 а 3-4; III 4, 1000 а 5-9; VI 2-3, 1026 b 27-1027 b 16; XI 8, 1065 а 6-24. 94 Там же, XI 8, 1065 а 6-8. 23 формулировка так называемого Принципа предикации фон Райта95. Признавая эмпирическим фактом также и сущест­вование различия между возможными, действитель­ными (истинными), необходимыми, не действитель­ными (ложными) и невозможными атрибутами и со­бытиями, Стагирит постулирует в качестве очевидных следующие положения: 2.14.3. «Ясно, что возможность и действитель­ность — не одно и то же» 96. «Все могущее... не всегда осуществляется» 97, 2.14.4. Ничто вечное, непреходящее, необходимое «не существует в возможности» 98, 2.14.5. «Не все сущее необходимо есть»99. Просто истинное следует отличать от того, что «не просто истинно, но и необходимо» 10°, 2.14.6. «Не все не-сущее необходимо не есть» 101. «Ложное и невозможное не одно и то же» 102. Просто ложное следует отличать от того, что «не просто ложно, но и необходимым образом ложно» |03. Поскольку, согласно онтологическому толкованию соотношения 2.12. и Гипотезе Аристотеля, акциден-тальные атрибуты и события порождены потенциально сущим, подчиняющимся диалектическому закону про­тиворечивости, легко, по мнению Стагирита, видеть, «какие выводы следуют для тех, кто говорит, что такие (противолежащие друг другу. — 3. М.) высказывания вместе истинны (также и в актуально сущем. — 3. М.)у и почему они так говорят» 104: 2.д. «Все есть привходящее» 105, 2.е. «Ничего не бывает по необходимости» 106, 9* G. H. von Wright. An Essay in Modal Logic. Amsterdam, 1951, p. 27. 90 «Метафизика» IX 3, 1047 a 18—19. 97 «Об истолковании» 12, 21 b 14—15. Ср. «Метафизика» XII 6, 1071 b 12-26. 08 «Метафизика» IX 8, 1050 b 7—8. 99 «Об истолковании» 9, 19 а 24. 100 «Метафизика» V 12, 1019 b 25—26. 101 «Об истолковании» 9, 19 а 24—25. 102 «Метафизика» IX 4, 1047 b 12—13. 103 Там же, V 12, 1019 b 27. 10* Там же, IV 6, 1011 b 13-15. 105 Там же, IV 4, 1007 а 21-22. ι°· Там же, IV 5, 1010 b 27-28. 24 2.ж. «Все должно быть в одно и то же время и истинным и ложным»107. «По-видимому,— поясняет Аристотель,— учение Гераклита, что все сущест­вует π не существует, признает все истинным; напро­тив, по учению Анаксагора, есть нечто посредине между членами противоречия, а потому все ложно» 108. Что касается вопроса «почему они так говорят?», Стагирит находит весьма остроумный и глубокий ответ: «Они думали, что противоречия и противоположности совместимы, поскольку они видели, что противополож­ности происходят из одного и того же; если, таким образом, не-сущее возникнуть не может, то, значит, вещь раньше одинаковым образом была обеими проти­воположностями» 109. Не менее интересна и оценка, даваемая Аристоте­лем мнению о всеобъемлемости потенциально сущего, о сводимости всего сущего к бытию в возможности; к тому же она важна для выявления одного из главных источников аристотелевской концепции существования двух сфер сущего: «Так вот, тем, кто приходит к сво­ему взгляду на основании таких соображений110, мы скажем, что они в некотором смысле правы, в некото­ром ошибаются. Дело в том, что о сущем говорится двояко, так что в одном смысле возможно возникнове­ние из не-сущего, а в другом нет, и одно и то же может вместе быть и сущим и не-сущим, но только не в одном и том же отношении. В самом деле, в воз­можности одно и то же может быть вместе [обеими] противоположностями, но в действительности нет» 1П. Рассматриваемое мнение в целом, однако, заслуживает самого строгого осуждения, поскольку «те, кто при­держивается этого взгляда, на деле отрицают сущность и суть бытия» П2. Неприемлемо, с другой стороны, также мнение о всеобъемлемости актуально сущего, т. е. мнение о сводимости бытия в возможности к бытию в дей­ствительности. «Нелепости,— заявляет Аристотель,— 107 Там же, IV 5, 1009 а 9. 108 Там же, IV 7, 1012 а 24—27. 10t> Там же, IV 5, 1009 а 23-26. 110 См. предыдущую цитату. 111 «Метафизика» IV 5, 1009 а 30—36. 112 Там же, IV 4, 1007 а 20—21. 25 которые следуют отсюда для НИХ, нетрудна усмот­реть» пз, если при этом учесть постулаты 2.14.3.— 2.14.6.: 2.3. «Все существует и происходит по необходи­мости»114, «все совершается по необходимости»115. Аристотель поясняет: «Так что все существовало бы необходимым образом и из происходящего совершенно устранились бы то, что может случиться и так и иначе, и возможность возникать и не возникать» П6. 2.и. «Ничего не существует и не происходит слу­чайно и как попало, и точно так же не будет ничего такого, что произойдет или не произойдет случайно» 117. 2.К. «То, что еще не произошло, не будет иметь возможность произойти» 118. Единственный путь преодоления только что опи­санных односторонних (и в условиях такой односто­ронности несовместимых) точек зрения Стагирит, как об этом уже было сказано выше, усматривает в по­стулировании двух сфер сущего — потенциально су­щего, подчиняющегося основному закону гераклитов-ской диалектики, и актуально сущего, подчиняющегося онтологическим аналогам формально-логических зако­на (невозможности) противоречия и закона исключен­ного третьего. Определение 6. «Под движением я разумею осу­ществление сущего в возможности, как такового» 119. Вместо термина «осуществление» Стагирит пользуется также выражениями «становится действительным» 120, «станет сущим в действительности» 12°, «переходит в действительность» 120, «обнаруживается через дейст­вительность» 121. Следствие. Движение «нельзя отнести ни к возмож­ности сущего, ни к действительности сущего», «так что,— добавляет Аристотель,— ему (движению.— 3. М.) 113 Там же, IX 3, 1046 Ь 32-33. 114 «Об истолковании» 9, 18 b 30—31. 116 Там же, 9, 18 b 6-7. 110 «Метафизика» XI 8, 1065 а 12—14. 117 «Об истолковании» 9, 18 b 5—6. J1« «Метафизика» IX 3, 1047 а 11—12. "в Там же, XI 9, 1065 b 16 (курсив мои. —5. Л/.). Ср. «Фи­зика» III 1, 201 b 4-5. 120 «Метафизика» IX 7, 1049 а 5—6, 14, 15. ** Там же, IX 9, 1051 а 21-22. 26 только и остается быть тем, что мы сказали, а именно быть осуществлением» 122. Принцип энтелехии Аристотеля: если печто есть в возможности, то при благоприятных условиях оно осуществляется, т. е. переходит в действительность. Хотя и справедливо положение 2.14.3., гласящее, что не все могущее осуществляется, но «ведь не в лю­бое время она (та или другая вещь. — З.М.) в возмож­ности» 123, «ведь каждая вещь может иногда развивать энергию, иногда нет» 124 и она, например, «при отсут­ствии каких-либо внешпих препятствий станет сущим в действительности через себя» 125. Принцип энтелехии выражает некую открытость бытия в действительности для бытия в возможности через осуществление, становление, движение. Стало быть, Принцип энтелехии относится к универсальным принципам сущего, как такового. Надо полагать, что путем введения этого принципа Аристотель пытался «восстановить» единство сущего и тем самым решить проблему соотношения гераклитовской диалектики и «формальной ЛОГИКИ». Между тем, как это ни неожиданно, аристотелев­ское понимание модальностей оказалось основанным на гераклитовской диалектике потенциально сущего. § 3. ПРОБЛЕМА ТАК НАЗЫВАЕМОЙ БИЛАТЕРАЛЬНОЙ ВОЗМОЖНОСТИ Дело касается понимания (подробно проанализиро­ванного нами выше) места из главы 13 трактата «Об истолковании» 126, где Аристотель, во-первых, доказы­вает несовместимость равнозначности условий «быть возможным» и «быть не необходимым» со следованием условия «быть возможным» из условия «быть необхо­димым» (т. е. несовместимость соотношений 2.в. и 2.6.) и, во-вторых, доказывает равнозначность условий «быть возможным» и «не быть не необходимым» (т. е. соот­ношение 2.9.5.). 122 Там же, XI 9, 1066 а 18-19, 24—25. 123 Там же, IX 7, 1049 а 1. 124 «Физика» III 1, 201 Ь 7-8. 125 «Метафизика» IX 7, 1049 а 13—14. 126 «Об истолковании» 13, 22 b 14—28. 27 Историки логики считают соответствующие рассуж­дения Стагирита по меньшей мере неясными или даже путаными, что и сказалось, по их мнению, в крушении предпринятой им попытки построения модальной сил­логистики. «Аристотелевская модальная силлогисти­ка,— утверждает Я. Лукасевич,— почти непостижима вследствие содержащихся в ней многих дефектов и противоречий» 127. В частности, по поводу обсуждаемой нами проблемы Я. Лукасевич пишет: «В своем сочине­нии «Об истолковании» Аристотель ошибочно утверждал, что возможность подразумевает отсутствие необходимости... Однако позднее он увидел, что это не может быть правильно, потому что он допускает, что необходимость содержит в себе возможность... После дальнейшего изучения проблемы Аристотель правиль­но констатирует, что... если возможно, что р, то не необходимо, что не р, однако он не исправляет своей прежней ошибки в тексте сочинения «Об истолкова­нии». Эта поправка дана в «Первой аналитике», где отношение возможности к необходимости имеет форму эквивалентности: ...возможно, что р, если и только если не необходимо, что не р» 128. Несколько иначе представляет дело И. М. Бохень-скпй: он справедливо полагает, что обсуждаемое место из трактата «Об истолковании» имеет большое значе­ние для понимания всего учения Аристотеля о модаль­ностях; далее он воспроизводит аристотелевское дока­зательство несовместимости соотношений 2.6. и 2.в. и — в отличие от Я. Лукасевича — правильно отмечает, что возникшую апорию Стагирит решает различением двух значений «возможного», а именно унилатераль-ной (unilateral, einseitige) возможности и билатераль­ной (bilateral, zweiseitige) возможности; но вместе с тем он — в согласии с Я. Лукасевичем — считает, что Аристотель устанавливает это различие, определяя унилатеральную возможность как дуал необходимости или как отрицание невозможности, а билатеральную возможность — как «не необходимость и не невозмож­ность»; наконец, И. М. Бохеньский высказывает мне­ние, что, в то время как в «Первой аналитике» Аристо­тель исследует билатеральную возможность, прибегая 127 Я. Лукасевич. Аристотелевская силлогистика с точки зре­ния современной формальной логики. М., 1959, стр. 192. 128 Там же, стр. 194—195. 28 к унилатеральноп только в том случае, когда нет пного выхода, в трактате «Об истолковании» он занят изу­чением лишь унилатеральной возможности 129. Сразу же отметим, что термины «простая, или без­условная, возможность» и «акцидентальная возмож­ность» мы употребляли соответственно в смысле «унилатеральная возможность» и «билатеральная воз­можность». Теперь постараемся разобраться в выска­зываниях Я. Лукасевича и И. М. Бохеньского. По И. М. Бохеньскому, унилатеральная возмож­ность изучается Аристотелем в основном в трактате «Об истолковании», а билатеральная — в «Первой анали­тике». По Я. Лукасевичу — наоборот. Нам кажется, что не правы оба историка. Достаточно просмотреть внимательно те разделы сочинений «Метафизика», «Об истолковании», «Первая аналитика», которые по­священы модальным понятиям, чтобы убедиться в том, что дело в действительности обстоит несколько по-дру­гому: там Аристотель исследует почти исключительно потенциальную и билатеральную (акцидентальную) возможности; что же касается унилатеральной (без­условной) возможности, то она в основном применяет­ся им только в качестве исходного понятия. Мнение (его придерживаются оба историка), будто Стагирит определяет унилатеральную возможность как дуал необходимости, не подтверждается текстом трак­тата «Об истолковании». Определением этого понятия Аристотель занят не в том месте 13°, на которое ссы­лаются Я. Лукасевнч и И. М. Бохеньский, а несколько ниже131, но там унилатеральная возможность опреде­лена как вид возможности, который удовлетворяет со­отношениям «возможность следует из действитель­ности» и «возможностьследует из необходимости», т.е. соотношениям 2.а. и 2.6.132 Что касается определения возможности как дуала необходимости, то, как об этом уже было сказано выше 133, оно, по Аристотелю, имеет силу для всех видов возможности. ш J. М. Bochenski. Formale Logik. Freiburg/München, 1956, S. 04—95; его же. Ancient Formal Logic. Amsterdam, 1957, p. Г)Н—57. 130 «Об истолковании» 13, 22 b 14—28. 181 Там же, 13, 23 а 6-26. ш См. выше § 2, Определение 3. *33 Там же, см. соотношение 2.9.5 и его доказательство. 29 Так же неверно фактически мнение И. М. Бохень-ского, будто Аристотель, решая вышеупомянутую апорию, противопоставил билатеральной возможно­сти унилатеральную, определив последнюю как отсут­ствие невозможности. Аристотель недвусмысленно за­являет по этому поводу: «Но и о том, и о другом пра­вильно сказать, что оно не немогущее ходить или быть,— и о том, что уже действительно ходит, и о том, что может ходить. Последний вид могущего непра­вильно приписывать безусловно необходимому, первый же — правильно» 134. При анализе обсуждаемого места из трактата «Об истолковании» Я. Лукасевич и И. М. Бохепьский опи­раются на, казалось бы, верное предположение, что невыполнима вообще равнозначность условий «быть не необходимым» и «не быть не необходимым». Отсюда проистекает обвинение Я. Лукасевичем Аристотеля в том, что он допустил ошибку, определив возможность как отсутствие необходимости и вместе с тем как дуал необходимости. Между тем нетрудно показать, что ложно само это предположение. В самом деле, пусть под «возможно­стью» подразумевается билатеральная (акциденталь-ная) возможность, а под «необходимостью» — билате­ральная необходимость — дуал билатеральной возмож­ности. Тогда, согласно соотношению 2.10.3., условие «быть билатерально возможным» равнозначно условию «не быть билатерально возможным»; вместе с тем, со­гласно соотношению 2.10.1., условие «быть билатераль­но возможным» равнозначно условию «быть билате­рально не необходимым» и, значит, условие «не быть билатерально возможным» равнозначно условию «не быть билатерально не необходимым»; но поскольку условия «быть билатерально возможным» и «не быть билатерально возможным» равнозначны, условия «быть билатерально не необходимым» и «не быть би­латерально не необходимым» равнозначны одному и тому же условию и, следовательно, равнозначны также друг другу, что и требовалось доказать 135. Таким обра­зом, среди модальных понятий имеются и такие, отри-134 «Об истолковании» 13, 23 а 13—16. См. также выше § 2, соотношение 2.9.1. 13* В символах: l.Qp <=> Q—φ. 2.Qp C=>-nN-np. 4.Qp<=>-|N~ip. 5.-ηΝρ«π Ν~Ίρ. 30 Цаййе которых Совпадает с их дуалами. Понятие унн-латеральной (безусловной) возможности, однако, пе таково. Это означает, что предположение Я. Лукасе-вича и И. М. Бохеньского хотя и не общезначимо, но выполнимо. Выводы: а. Неверно утверждение о ложности соотношения «возможность подразумевает отсутствие необходимо­сти», пока не уточнено, каким видом возможности и необходимости мы занимаемся. б. Неверно, что унилатеральная и билатеральная возможности различимы по соотношению «условие «быть возможным» равнозначно условию «пе быть не необходимым»». Следовательно: в. Замена соотношения «из возможности следует отсутствие необходимости» соотношением ««быть воз­можным» равнозначно условию «не быть не необходи­мым»» не может свидетельствовать о переходе от поня­тия билатеральной возможности к понятию унилате-ральной возможности. г. Если даже ошибка Аристотеля и состояла в том, в чем она состояла по Я. Лукасевичу, и если даже возникшая апория и состояла в том, в чем она состо­яла по И. М. Бохеньскому, то предложенное этими ав­торами средство замены соотношений, о котором го­ворилось в предыдущем пункте, неуместно и бьет мимо цели в обоих случаях. Известная неуверенность, которая чувствуется, во­обще говоря, в весьма тонких рассуждениях Аристо­теля, объясняется, по-видимому, тем, что ему не было известно положение о том, что для каждого понятия возможности имеется сопряженное с ним понятие не­обходимости и что каждое из них получается из дру­гого применением приема дуализации. § 4. ПРОБЛЕМА СПРАВЕДЛИВОСТИ TERTIUM NON DATUR ДЛЯ БУДУЩИХ ЕДИНИЧНЫХ СОБЫТИЙ А. К постановке проблемы В девятой главе трактата «Об истолковании» Ари­стотель ставит следующую проблему: верно ли, что от­носительно единичного и вместе с тем будущего собы-31 тия всякое утверждение или отрицание истинно или ложно? 136 Верно ли, например, что относительно завт­рашнего морского сражения истинно или ложно утвер­ждение «завтра морское сражение произойдет» пли отрицание «завтра морское сражение не произой­дет?» Ответ Аристотеля гласит: АЛЛ. «Не необходимо, чтобы из всякого утвержде­ния и отрицания, противолежащих друг другу, одно бы­ло истинным, а другое ложным, ибо с тем, что не есть, но может быть и 137 не быть, дело обстоит не так, как с тем, что есть» 138. Например, вместе истинны и тем самым вместе ложны утверждение «завтра морское сражение произойдет» и отрицание «завтра морское сражение не произойдет», поскольку, во-первых, завт­рашнее морское сражение очевидно не принадлежит к событиям сегодняшнего дня (оно не суще!), а, во-вторых, завтра морское сражение может и произойти, и не произойти. Утверждение 4.А.1. рассматривается историками логики как указание на то обстоятельство, что «Ари­стотель по крайней мере один раз усомнился в его (tertium non datur. — 3. M.) общезначимости» 139, от­межевываясь тем самым от детерминизма ио, поскольку «так называемый «закон исключенного третьего» при­водит, по-видимому, к детерминизму, если допустить, что он справедлив также и для будущих случайных 136 «Об истолковании» 9, 18 а 33. 137 В греческом тексте стоит «или» — результат ошибочного толкования текста переписчиками, упустившими из виду, что такое «исправление» полностью обессмысливает противопоста­вление, высказываемое в цитируемом предложении; ведь утвер­ждение «нечто может быть или не быть» либо выражает возмож­ность справедливости закона исключенного третьего, либо, в случае толкования этого утверждения в смысле «нечто может быть или может не быть», выражает закон следования безуслов­ной возможности из безусловной необходимости. Так что полу­чилось бы, что Аристотель отвергает справедливость указанных законов для «того, что есть», т. е. для актуально сущего, что, конечно, — полное недоразумение. 138 «Об истолковании» 9, 19 Ъ 1—4. 139 /. М. Bochenski. Formale Logik, S. 73; его же. Ancient Formal Logic, p. 41. 140 Я. Лукасевич. Цит. соч., стр. 281, 283—284. См. также /. Lukasiewicz. On determinism (1923). — «Selected Works». Warszawa, 1970, p. 125. 32 событий, например для таких происшествий, как мор­ское сражение или землетрясение» 141. Между тем это, на первый взгляд вполне убеди­тельное, толкование утверждения 4.А.1. наталкивается на одно непреодолимое препятствие: в нем отвергнута общезначимость не только закона исключенного треть­его, но также и закона (невозможности) противоречия; ведь в нем говорится не только Q том, что в опреде­ленных условиях вместе ложны как некоторое утвер­ждение, так и его отрицание, но и о том, что они вместе истинны в тех же самых условиях! Дело осложняется еще и тем, что в той же девятой главе имеется одно место, сводящее, казалось бы, на нет самое постановку проблемы справедливости закона исключенного третьего для будущих единичных собы­тий. Сопоставим следующие два высказывания Ста-гирита: 4.А.2. «Относительно 4.А.З. «Так что если бы того, что есть и что стало, дело обстояло во всякое утверждение или отрица- время так, что одно иэ ние необходимо должно [противоречащих друг быть истинным или лож- другу высказываний] яс­ным... Однако не так об- тинно, то необходимо, что-стоит дело с единичным бы произошло именно это; и с тем, что будет. Ибо и со всем происшедшим де-если и здесь всякое ут- ло всегда обстояло бы так, верждение и отрицание что оно произошло бы по истинно или ложно, то необходимости... Если же необходимо, чтобы все бы- эти [выводы] несостоя­ло присуще или не при- тельны... то очевидно, что не все существует и про­исходит в силу необходи-суще» 142. не все существует и про Таким образом, то, что, казалось бы, сперва объяв­лено специфичным лишь для будущего, затем при­знается таковым также и для настоящего и прошед­шего! Более того, «несостоятельность» вывода о том, что все существует и происходит в силу необходимо­сти, подтверждается, полагает Аристотель, не только 141 Г. X. Фон Райт» Детерминизм, истина и временной пара­метр. — «Философские науки», 1975, № 4, стр. 108. 142 «Об истолковании» 9, 18 а 28—35. 143 Там же, 9, 19 а 1—18. & Аристотель, т. 2 — 888 33 характером будущих единичных событий, но и харак­тером «вообще... того, что деятельно не постоянное м*, или того, «что не всегда есть или не всегда не есть» М5, т. е. того, что не вечно актуально. Между тем, согласно положениям 2.14.5. и 2.14.6. и Гипотезе Аристотеля, актуальное не исчерпывается вечно актуальным, но существуют уже актуализированные, хотя и случайные по природе события. Так что вопрос о том, что за проблема все-таки ставится Стагиритом в начале гла­вы 9 трактата «Об истолковании», остается открытым. Не менее «странным» кажется следующее высказы­вание Аристотеля: 4.А.4. «Итак, сущее, 4.А.5. «Однако не вес когда оно есть, необходи- сущее необходимо есть, мо есть; точно так же и как и не все по-сущее не-не-сущее, когда его нет, обходимо не есть» М7. необходимо не есть» М6. «Ибо,— разъясняет Стагирит,— не одно и то же [сказать], что все сущее, когда оно есть, необходимо есть, или сказать, что оно безусловно необходимо есть. Точно так же и относительно не-сущего» М8, т. с. не одно и то же сказать, что все не-сущее, когда его нет, необходимо не есть, или сказать, что оно вообще не­обходимо не есть. Согласно этому разъяснению, оба утверждения из левого столбца взяты Аристотелем в интерпретации всеобщности, а именно первое из них — в качестве вы­сказывания обо всем сущем, а второе — обо всем не­сущем. Так что оба высказывания из правого столбца представляют собой соответственно их отрицания, а вся фраза в це£лом — противоречивое высказывание. Историки логики обходят молчанием это обстоятель­ство, «щадя», по-видимому, авторитет Аристотеля. Ду­мается, одпако, что Стагирит не нуждается в сни­схождении, и вообще сомнительно, чтобы обычно без-144 Там же, 9, i9 a 9. ,4* Там же, 9, 19 а 36. 144 В символах: i.p => Lp. 2. —ι ρ => L —\ p. 147 В символах: 1. π V ρ (ρ r^ Lp) C=> Зр(р и M ~n pj. 2. -ι V ρ ( -ι ρ zz> L -ι p)<=> Зр ( -ι ρ и Мр). ,4β «Об истолковании» 9, 19 а 23—27 (курсив мой. — 3. Л#). Мы разбили одну фразу па три части, поместив первую в ловем столбце, вторую — в правом, а третью — под лими. 84 упречно срабатывающее аналитическое чутье могло бы до такой степени подвести его. Надо поэтому полагать, что от нас, по всей вероятности, ускользает нечто су­щественно важное из главы 9 трактата «Об истолко­вании». В связи с этим отметим одно немаловажное обстоя­тельство: Стагирит различает три понятия закона исключенного третьего: 4.À.6. Все необходимо есть или необходимо не есть, а также необходимо будет или необходимо пе будет Н9, или в теоретико-познавательной формулировке: 4.A.G*. «Из двух противолежащих друг другу ут­верждения и отрицания... одно необходимо должно быть истинным» |5°. Пример: «Завтра морское сраже­ние необходимо будет, или... оно необходимо не про­изойдет» 151. 4.А.7. «Все необходимо есть или не есть, а также будет или не будет» 152, или в теоретико-познаватель­ной формулировке: 4.А.7 *. «Один члеп противоречия хотя и необхо­димо истинен... однако не [определенно] вот этот или вот этот» 153. Пример: «Завтра морское сражение не­обходимо будет или пе будет» 154. 4.А.8. «Противоречие не имеет ничего промежуточ­ного (ведь противоречие означает именно такое про­тивопоставление, в котором одпа из обеих сторон присуща любой вещи, т. е. не имеет пичего промежу­точного) » 455, или в теоретико-познавательной формули­ровке: 4.А.8*. «Всякое утверждение и отрицание истин­но». Пример: «Нечто бело или не бело» 156· Согласно соотношению 2.13., Определению 3 и соот­ношению 2.9.5., из положения 4.А.6. следует положение и· «Об истолковании» 9, 19 а 28—29: Верпо «утверждать раздельно, что то иди другое (бытио или небытие. — 3, M.) необходимо». В символах: V ρ (Lp или L —ι ρ). 150 «Об истолковании» 9, 18 Ь 27—29. 161 Там же, 9, 19 а 31—32. 1М Там же, 9, 19 а 28—29. В символах: VpL (ρ или —ι ρ). 1и Там же, 9, 19 а 36—38. *и Там же, 9, 19 а 30. 1« «Метафизика» X 7, 1057 а 34—38. В символах: Vp (p иди —ι ρ)* 1йв «Об истолковании» 9, 18 а 34—.18 b 1. 2· 35 4.A.7., а из последнего — положение 4. А. 8.157 Кроме того, по определениям неакцидентальности и непотен­циальности положения 4.А.6. и 4.А.7. соответственно равнозначны положениям 4.А.6 **. Всякое сущее неакцидентально 158, 4.А.7 **. Всякое сущее непотенциально 159. Сопоставляя положения 4.А.6. и 4.А.7., Аристотель приходит к следующему выводу: 4.А.9. «Все необходимо есть или не есть, а также будет или не будет; но нельзя утверждать раздельно, что то необходимо или другое необходимо»160, или иначе: 4.А.9*. Всякое сущее непотенциально, но не всякое сущее неакцидентально. Пример: «Завтра морское сра­жение необходимо будет или не будет, но это не зна­чит, что завтра морское сражение необходимо будет или что оно необходимо не произойдет; необходимо только то, что оно произойдет или не произойдет» 16!. Так что Аристотель отбрасывает положение 4.А.6., но принимает положение 4.А.7. Между тем последпее положение очевидно противоречит постулату существо­вания области потенциально сущего! Предварительный апализ девятой главы трактата «Об истолковании» показывает, что для адекватпого понимания ее содержания необходимо найти ключ к правильной интерпретации отношений между поло­жениями 4.А.2. и 4.А.З., между положениями 4.А.4. и 4.А.5., а также между положением 4.А.9. и постулатом существования области потенциально сущего. Б. Условия неакцидентальности Пусть событийный состав сущего таков, что спра­ведливо положение 4.А.4., т. е. справедливы положения 4.Б.1. «Сущее, когда оно есть, необходимо есть», 4.Б.1 *. «He-сущее, когда его нет, необходимо не есть» 162. *57 В символах: Vp (Lp или L ~Ί ρ) zz£ VpL (ρ или ~Ί ρ) =} =r> Vp (ρ или —ι ρ). »и VpNp c=> Vp (Lp или L ~i p). *5· Vprp C=> VpL (p или ~Ί ρ). ш «Об истолковании» 9, 19 а 28—29. 161 Там же, 9, 19 а 30—32. 162 Очевидно, что из 4.Б.1. следует 4.Б.1*. 36 Легко видеть, что эти положения вместе с положе­нием 4.А.8., т. е. с обычным законом исключенного третьего, дают положение 4.Б.2. Пусть сущее, когда оно есть, необходимо есть; тогда если оно есть или не есть, то оно необхо­димо есть или необходимо не есть 163, или иначе: 4.Б.2*. В предположении 4.Б.1. из обычного закона исключенного третьего вытекает неакцидентальность всего сущего. Выражение «все сущее безусловно необходимо есть, и все не-сущее безусловно необходимо не есть», частично неявно фигурирующее в разъяснении к 4.А.4. и 4.А.5., мы интерпретируем как положение 4.А.6., т. е. как утверждение неакцидентальности всего сущего, а вы­ражение «все сущее, когда оно есть, необходимо есть, и все не-сущее, когда его нет, необходимо не есть», также частично пеявно фигурирующее в разъяснении к 4.А.4. и 4.А.5.,— как положепие 4.Б.2., очевидно со­вместимое с положением 4.А.5.164 То, что наша интерпретация адекватпо отображает замысел Стагирита, подтверждается его рассуждением, непосредственно следующим за разъяснением к 4.АА и 4.А.5.: «То же следует сказать о противоречии: ...нельзя утверждать раздельно, что то необходимо или другое необходимо» 165, т. е. нельзя утверждать 4.А.6.: все сущее неакцидентально. Между тем в разъяснении к 4.А.4. и 4.А.5. отвергается всеобщая необходимость сущего. Следовательно, под всеобщей необходимостью в этом разъяснении также подразумевается неакциден­тальность: ведь в обоих случаях опровергается «тоже» самое! Если тем не менее будет принято положение 4.Б.1., то, разумеется, «пропозициональная модальная логика будет разрушена» 166. Однако Стагирита, думается, но встревожил бы подобный исход сам по себе; ведь если бы событийный состав сущего определялся на дело соотношением 4.Б.1., то модальная логика оказалась 163 В символах: (р => Lp) =z> ((ρ или ~ι ρ) => (Lp или L-ip)). 104 Заметим, что из 4.Б.2. и 2.13. следует, что в предполо­жении обычного закона исключенного третьего эквивалентны 4.Б.1. и 4.А.6.: (р или *п р) гг> ((р zz> Lp) (Lp или L —ι ρ)). 1β* «Об истолковании» 9, 19 а 27—29 (курсив мой.—-5. Λ/·). 1ββ #. Лукасееич. Цит. соч., стр. 216. Дело в том, что в пред­положении (р :=> Lp) попарно равнозначны р, Мр и Lp. 37 бы беспредметным концептуальным построением. Для Аристотеля решающим доводом служит то обстоятель­ство, что, согласно соотношению 2.14.2., событийный состав сущего фактически содержит случайные (акци-денталыше) события, в то время как из верности соот­ношения 4.Б.1. очевидно вытекает песуществовапие таковых ,67. «Так что,— рассуждает Стагирит,— или утверждение, или отрицание необходимо должно быть истинным или (необходимо должно быть.— 5. М.) ложным. Значит, [если это верно], то ничего не су­ществует и не происходит случайно и как попало, и точно так же не будет ничего такого, что произойдет или не произойдет случайно, и все совершается по не­обходимости» 1ба. На деле же «кое-что зависит от слу­чая... может произойти и иначе, а не так», «и нам из­вестно многое, с чем дело обстоит именно так; напри­мер, это платье может быть разрезано...; равным обра­зом оно может быть не разрезано» *69. Это означает, что общезначимыми объявляются лишь два соотноше­ния: 4.Λ.5. и 4.Б.2. В. Условия иепотснциальпости Отбросив положение о неакцидентальности всего сущего — наиболее сильный вариант закона исключен­ного третьего, Аристотель как будто принимает поло­жение 4.А.7. — положение о необходимости закона исключенного третьего в его безусловной формулиров­ке: «Все необходимо есть или не есть, а также будет или не будет», или, выражаясь теоретико-познава­тельно: «Один член противоречия хотя и необходимо истинен... однако не [определенно] вот этот или вот этот». К тому же положение 4.А.7. совместимо с по­стулатом 2.14.2. существования случайных событий и даже с более сильным утверждением 4.В.1. Нечто есть, но может не быть; нечто не есть, но может быть, т. е. совместимо с отрицаниями поло­жении 4.Б.1. и 4.Б.1. * т. ,г? (р => Lp) <=t> (Lp или L~Hp) (см. примечание 164); между тем Np <=> (Lp или L —ι ρ) с=> —г (Мр иМпр) <=> "П Qp. ,м «Об истолковании» 9, 18 h 4—7. "· Там же, 9, 19 а 19—22, 12-15. "· 1. (р=> Lp) «п(ри М-пр). 2. (прг^ L —»р) С=> <=>-l(-ip м Мр). » Однако положение 4.А.7. очевидно противоречит главному результату главы 9 трактата «Об истолкова­нии* — положению 4.А.1.: «Не необходимо, чтобы из всякого утверждения и отрицания, противолежащих друг другу, одно было истинным, а другое ложным»171 — и тем самым постулату существования потенциально сущего, но вместе с тем оно, согласно положению 2.6., общезначимо в области актуально сущего. Так что для того, чтобы оно преобразовалось в утверждение, обще­значимое вообще, достаточно наложить на него подхо­дящее условие. Таковым, конечно, является обычное te ri i um non datur. В качостве подходящего условия, ра­зумеется, можно было выбрать любое соотношение, об­щезначимое в области актуально сущего, но невыпол­нимое в области потенциально сущего; мы останови­лись на законе исключецного третьего из-за одной характерной черты девятой главы: она целиком пост­роена в форме извлечения следствий из предположе­ния справедливости этого закона — следствий то прием­лемых, то нелепых в зависимости от подразумеваемого при этом его варианта (варианта tertium non da­tur). Все эти соображения вместе подсказывают, что по­ложение 4.А.7., вырванное из контекста всей главы 9 трактата «Об истолковании», нельзя рассматривать как положение, принимаемое Стагиритом, и что под ним и тем самым под позитивной частью положения 4.Λ.9. подразумевалось им следующее условное утверждение: 4.В.2. Все, что есть или не есть, а также будет или пе будет, необходимо есть или не есть, а также будет или не будет П2 — утверждение, совместимое, конечно, как с положением 4.А.1., так и с постулатом существо­вания сферы потенциально сущего. Г. Бытие будущих единичных событий в возможности и действительности Рассмотрим совокупность пе всегда сущих и не всо-гда не сущих событий. Нетрудно видеть, что она — под­совокупность г совокупности акцидентальных событий. 171 В символах: УрГр <=> VpL (ρ или "Π р) <=> ~ι ЗрМ (р и -ι р) <=> -ι ЭрЕр. 178 В символах: (р или —ι ρ) z=$ L (p или —ι μ), 39 т. е. событий не необходимых й не невозможных, или, иначе, событий, могущих быть и могущих не быть 173. Если из совокупности акцидентальных собы­тий удалить события, которые вечно потенциально сущи, то очевидно совпадут обе рассматриваемые со­вокупности. Поскольку такое ограничение представ­ляется вполне естественным, целесообразно переопре­делить понятие случайного события, положив условие «быть случайным» равнозначным условию «быть не всегда сущим и не всегда не сущим». Стагирит, впро­чем, так и поступает 174. Назовем Методом аспектов прием Аристотеля рас­сматривать одно и то же событие и в аспекте бытия в возможности, и в аспекте бытия в действительности. Применим ли Метод аспектов к будущим единич­ным событиям, например к событию «завтра морское сражение произойдет»? Сегодня этого события, разу­меется, еще нет, но «бытием в возможности,—говорит Стагирит,— обладает и то, чего еще нет: ведь возни­кает то, чего нет, но не возникает то, бытие чего невозможно» 175. Таким образом, предлагается рассмат­ривать сегодняшнее обстояние вещей как бытие завт­рашнего обстояния вещей в возможности, папример как бытие завтрашнего морского сражения в возмож­ности. Такое рассмотрение сегодняшнего обстояния ве­щей по существу отличается от его рассмотрения как бытия в действительности: не одно и то же рас­сматривать сегодняшнее обстояние вещей как сего­дняшнее, т. е. как актуальное, и рассматривать его по отношению к завтрашнему обстояншо вещей в качестве потенции последнего; любой вопрос о завтрашнем морском сражении неуместен относительно сегодняш­него обстояния вещей. Между тем сегодняшнее обстоя­ние вещей — субстрат завтрашнего обстояния вещей в том смысле, что сегодняшнее обстояние вещей пол­ностью предопределяет совокупность всех событий, мо­гущих, согласно Принципу энтелехии, осуществиться 173 В самом деле, если нечто не всегда есть, то его иногда нет и, следовательно, оно может не быть; если же нечто не всегда не есть, то оно иногда есть и, следовательно, оно может быть. В символах: 1. —ι Вр <ζ^> И —] ρ ζζ> Μ ~) p. 2. пВпр С=> <=^ Ир z=$ Mp, где 'В* обозначает «всегда», а 'И* — «иногда», 17* «Об истолковании» 9, 19 а 35—36. См. также выше § 4А. 175 «Метафизика» III 6, 1003 а 4—5. 40 в завтрашнем обстоянии вещей; иначе говоря, будущее представляет собой реализатор потенций, заложенных в настоящем, а настоящее — начальную стадию пере­хода от возможности к действительности. Например, вавтрашнее морское сражение потенциально (именно потенциально, но не энтелехийно) наличествует в сего­дняшнем обстоянии вещей как в субстрате. Но тогда, согласно определению 2.1., в сегодняшнем обстоянии вещей наличествует в возможности (именно в возмож­ности, но не в действительности) и событие «завтра морское сражение произойдет», и вместе с тем событие «завтра морское сражение не произойдет». Так что от­носительно сегодняшнего обстояния вещей, рассматри­ваемого как бытие завтрашнего обстояния вещей в возможности, верно и то, что завтра произойдет мор­ское сражение, и вместе с тем то, что оно завтра не произойдет; но тем самым неверно ни то, нп другое. В этом, и только в этом, смысле следует понимать утверждение 4. А Л.: «Не необходимо, чтобы из всякого утверждения и отрицания, противолежащих друг другу, одно было истинным, а другое ложным, ибо с тем, что не есть, но может быть и не быть (т. е. с потенциально сущим. — 3. il/.), дело обстоит не так, как с тем, что есть (т. е. с актуально сущим. — 3. М.)». Ведь в обла­сти потенциально сущего невыполнимы законы исклю­ченного третьего и (невозможности) противоречия. Предопределяя всю совокупность альтернатив, мо­гущих реализоваться в завтрашнем обстоянии вещей, сегодняшнее обстояние вещей, согласно 4.А.9., не предопределяет реализации одной из них и тем самым не предопределяет фактического событийного состава завтрашнего обстояния вещей; ведь «один член про­тиворечия хотя и необходимо истинен или ложей, однако не [определенно] вот этот или вот этот, а как случится»; «например, завтра морское сражение не­обходимо будет или не будет, но это не значит, что вавтра морское сражение необходимо будет или что оно необходимо не произойдет; необходимо только то, что оно произойдет или не произойдет» 176. Оба со­бытия равновозможны, у них «возможность быть и не быть одинакова» 177, и поэтому невозможно предсказать «· «Об истолковании» 9, 19 а 36—38, 19 а 30—32. *и Там же, 9, 19 а 9—10. 41 наступление одного из ник, располагая знанием лишь онтологической структуры сегодняшнего обстояния ве­щей и не имея под рукой каких-либо дополнительных фактических данных. Означает ли сказанное, что будущие единичные со­бытия пельзя рассматривать в аспекте бытия в дейст­вительности? Нет, не означает, ибо естественно пред­полагать, что наступление будущего неизбежно, и к тому же мы способны мысленно перенестись в буду­щее, рассматривая его так, как если бы оно являлось актуально сущим. Но тогда, согласно определению 2.5., относительно будущего, рассматриваемого в аспекте бытия в действительности, справедливо 4.А.7., т. е. справедливо, что «все необходимо... будет или не бу­дет», точно так же как относительно настоящего, взя­того также в аспекте бытия в действительности, спра­ведливо, что «все необходимо есть или не есть». На­пример, относительно завтрашнего обстояния вещей, взятого в аспекте бытия в действительности, верно, что «завтра морское сражение необходимо будет или не будет», т. е. верно либо то, что оно завтра произой­дет, либо то, что оно завтра не произойдет; ведь относи­тельно актуально сущего «утверждение или отрицание необходимо должно быть истинным или ложным» 177а« Таким образом, высказывания а. Верно и то, что завтра произойдет морское сра­жение, и то, что завтра не произойдет морское сра­жение, б. Верно либо то, что завтра произойдет морское сражение, либо то, что завтра не произойдет морское сражспие, не несовместимы, если только первое отнести к сего-дпяшнему обстоянию вещей, рассматриваемому как бытие завтрашнего обстояния вещей в возможности, а второе — к завтрашнему обстоянию вещей, рассмат­риваемому в аспекте бытия в действительности. Итак, мы удостоверились в применимости Метода аспектов к будущим единичным событиям и вместе с тем в том, что в этом применении и состоит реше­ние главной проблемы, поднятой Аристотелем в начале девятой главы трактата «Об истолковании*. 177а Там же, 9, 18 а 28-29. Что касается несогласованности положении 4.А.2. и 4.А.З., она имеет простое объяснение: для того чтобы проанализировать и сопоставить случайное, которое потенциально суще, со случайным, которое актуально суще, Аристотелю понадобились образцы таковых; вполне естественно, что за образцы первых он выбрал будущие единичные события, а ва образцы вторых — настоящие и прошедшие события. В положении 4.А.З. утверждается, что Метод аспектов применим также в к настоящим и к прошедшим событиям. Д. Критические замечания а. В утверждении, что «Аристотель по крайней MÇJ)C один раз (имеется в виду девятая глава трактата «Об истолковании».— д. М.) усомнился в его (tertium non da tu г. — 3. M.) общезначимости»"8, по меньшей мере неадекватно представлен замысел Стагирита, ибо в отношении бытия в возможности он никогда не сомневался в необщезначимости этого принципа, во, что касается бытия в действительности, он, наоборот, всегда подчеркивал подвластность ему этого рода сущего. б. Верно, что, по Аристотелю, «на сегодня нет ни необходимости, ни невозможности того, что завтра будет морское сражение,— иными словами, что пред­ложения «Возможно, что завтра будет морское сраже­ние» и «Возможно, что завтра не будет морского сра­жения» сегодня оба истинпы, и это будущее событие является случайным» 170, но было бы неверно предпо­ложить, что Аристотель мог бы дать этому факту сле­дующее объяснение: <гЯ считаю, что сегодня реально нет ничего: ни того, что могло бы вызвать завтра мор­ское сражение, ни того, что могло бы его не вы-нвать» ,80. Он, по всей вероятности, сказал бы так: сегодня пет ничего, что могло бы предопределить дей­ствительное наступление одного из этих событий, по вместе с тем в потенции имеется все для наступления любого из них. в. Верно, что, по мнению Аристотеля, «истина заклиь 178 См. выше прим. 139. "· Я. Лукасе вин. Цит. соч., стр. 2*9—220. 180 Там же, етр. 219. 43 чается в соответствии мысли с действительностью» l8lf точнее — с сущим, однако для Аристотеля сущее не исчерпывается «сегодняшней действительностью, или будущей действительностью, поскольку она пред­определена причинами, существующими сегодня»182, или прошедшей действительностью. Имеется су­щее, а именно сегодняшнее обстояние вещей, рассмат­риваемое в качестве бытия завтрашнего обстояния ве­щей в возможности, которому соответствует высказы­вание «завтра будет морское сражение, и завтра не будет морского сражения» и относительно которого, значит, оно истинно! § 5. НЕОБХОДИМОЕ СЛЕДОВАНИЕ Аристотель впервые открыл существование схем (schemata) рассуждения, схем умозаключения и тем самым положил начало науке, названной позже фор­мальной логикой. Между тем формулировка схемы рассуждения, оче­видно, невозможна без применения переменных. По­этому не удивительно, что открытие схем рассуждения совпало с введением в логику (и, насколько известно, в науку вообще) переменных — обстоятельство, впро­чем, хорошо известное в античности (Александр, Фи-лопон, Аммоний183). «Введение в логику переменных является одним из величайших открытий Аристотеля.,. По-вндимому, Аристотель считал свое открытие чем-то само собой разумеющимся и не требующим объясне­ния» 184. Умозаключения (силлогизмы), в частности опро­вержения, бывают либо «кажущимися»185, «мпимы-ми» |86, «опровержимыми» I87t либо «правильными» 188, 181 Там же. 182 Там же, стр. 284. 183 См. там же, стр. 42, 43. 184 Там же, стр. 42. Поэтому кажется довольно странным замечание Н. Бурбаки, сделанное им как бы мимоходом: «Обоз­начение попятпй или высказываний с помощью букв... возможно, было заимствовано Аристотелем у математиков» (Я. Бурбаки. Цит. соч., стр. 12). 18* «О софистических опровержениях» 1, 164 b 26. 186 Там же, 6, 168 а 17. 187 «Первая аналитика» II 27, 70 а 31. 188 «О софистических опровержениях» 8, 1.69 Ь 40. 44 «верными»l89, «неопровержимыми»190: «одни умоза­ключения и опровержения действительные, а другие нет, но кажутся такими» 191. Например, схема, разре­шающая «на основании того, что, если есть вот это, не­обходимо есть то, полагать, что, если есть то, необхо­димо есть и вот это» 192,— это схема мнимого умоза­ключения; но схема «если при наличии А необходимо есть Б, то, если нет Б, необходимо нет и А» 193 — это уже схема правильного умозаключения. 5.1. Умозаключение правильное, если его заключе­ние «вытекает с необходимостью» 194 из его посылок; в противном случае, т. е. когда «заключение не возни­кает... с необходимостью» 195, оно мнимое умозаключе­ние: «ведь заключение должно вытекать из данных [посылок], так что оно должно быть выведено с не­обходимостью, а не только по видимости» 196, «чтобы его (заключение. — 3. М.) необходимо признали, если признают эти [посылки], и притом как нечто истинное, если эти [посылки] истинны» 197. Ясно, что утверждение 5.1.— непосредственное следствие определения силлогизма 198. Я. Лукасевич установил 199, что выражения «необ­ходимо», «с необходимостью», «в силу необходимости», используемые Аристотелем при формулировках схем умозаключения в качестве предиката отношений сле­дования и выводимости, употребляются им в том же самом смысле, в каком мы употребляем ныне преди­кат общезначимости в отношении всей схемы (фор­мулы). Так что утверждение 5.1. можно переформули­ровать следующим образом: 5.1 *. Схема умозаключения общезначима, если, и только если, при истинности посылок истинно также и заключение. 189 Там же, 5, 168 а 12. 190 «Первая аналитика» II 27, 70 а 29—30. 191 «О софистических опровержениях» 1, 164 Ъ 25—26, 192 Там же, 5, 167 Ь 2—3. 193 «Первая аналитика» II 2, 53 Ь 12—13. 194 Там же, II 2, 53 Ъ 18. 195 Там же, I 4, 26 а 6—7. 196 «О софистических опровержениях» 6, 168 а 21—23. 197 «Вторая аналитика» I 6, 75 а 26—27 (курсив мой, -* 3. jjf.). 198 См. выше § 1. 199 Я. Лукасевич. Цит, соч.| § 4 и § 5, 45 При этом предполагается, что под общезначи­мостью разумеют общезначимость в области актуально сущего. Кроме того Аристотель принимает следующие поло­жения: 5.2. «Первая единая высказывающая речь — это утверждение, затем — отрицание» 20°. 5.3. «Не всякая речь есть высказывающая речь, а лишь та, в которой содержится истинность или лож­ность» 201. 5.4. «Всякое утверждение имеет свое отрицание»202. «Всякому утверждению противолежит отрицание, и всякому отрицанию — утверждение» 203. Определение 7. «Назовем противолежащие друс другу утверждение и отрицание противоречием»2033. 5.5. «Ложное есть не что иное, как отрицание исти­ны) 204 5.6. «В случае истинности утверждения ложно отри­цание, а в случае истинности отрицания ложно утверж­дение» 205. «Противолежащие друг другу высказывания не могут быть вместе истияпыми»206. «Невозможно, чтобы и отрицание и утверждение были ложными» 207. 5.7. Высказывающий двойпоо утверждение «выска­зывает также и каждое из этих утверждений отдельно, так что если каждое из них несостоятельно, то необ­ходимо, чтобы несостоятельным было и это [двойное] утверждение»208, причем «если... утверждение есть одно высказывание, состоящее из двух, то одним будет и отрицание, противолежащее этому утверждению» 20Э. 5.8. Если истинно или одно утверждение, или дру­гое и «если первое невозможно, то нужно выбрать второе» 210. Если постулировать положения 5.1.—5.8., то пе-> трудно вывести следующие положения: 200 «Об истолковании» 5, 17 а 8—9. 201 Там же, 4, 17 а 2—3. 101 «Первая аналитика» I, 46, 51 b 34—35. 203 «Об истолковании» 6, 17 а 32—33. *>'а Там же, 6, 17а 33—34. 204 «Метафизика» IV 8, 1012 b 8—9. 205 Там же, IV 4, t008 a 34—ЗГ>. *· Там же, IV 6, 1011 b 13-14. ™7 Там же, IV 8, 1012 b 12. 208 Там же, IV 8, 1012 а 35 — 1012 b 2. 20» Там же, IV 4, 1008 а 6-7. 810 «Об истолковапии» 12, 21 b 22. 4fr 5.9. Заключение с необходимостью вытекает из по­сылок, если, и только если, в случае истинности посы­лок истинно и заключение. 5.10. «Если доказано, что отрицание не истинно, необходимо будет истинным утверждение. И наоборот, если отвергается истинность утверждения, то правдо­подобным следует признать отрицапие» 2П. 5.Н. «Если при наличии А необходимо есть Б, то,., если А истинно, необходимо истинно и Б» 212. 5.12. «Когда два [предмета]относятся друг к другу так, что, если есть один, необходимо есть и второй, тогда, если нет второго, не будет и первого»21Э. 5.13. «Если оно (нечто.— 3. М.) не следует, то следовало бы противоречащее [ему]», или, иначе: «Если бы это было не так, то следовало бы [его] отри­цание» 2М. 5.14. «Опровержение — это умозаключение с выво­дом, противоречащим заключению [собеседника]»215. 5.15. Из того, что из «первоначально допущенного предположения», противоречащего доказываемому (т.е. «из признания того, что противоречит» доказывае­мому), «вытекает нечто невозможное», или «бесспорно ложное», или «нелепое», следует отрицание предполо­женного, т. е, доказываемое216. 5.16. «Если опровергнуто одно из... следствий, ста-повится опровергнутым и первоначально предположен­ное» 217. 5.17. «Если заключение ложно, то необходимо, что­бы те [посылки], из которых состоит рассуждение, были ложными — или все, или некоторые» 218. 5.18. «Если предположить, что обе посылки суть А, а заключение есть Б, то отсюда вытекает... то, что, если А необходимо, необходимо и Б» 2|9. 211 «Первая аналитика» И 11, 62 а 14—17· 212 Там же, II 2, 53 b 12-14. 819 Там же, II 4, 57 b 1-2. 214 «Об истолковании» 13, 22 b 30, 11—12. 210 «О софистических опровержениях» 1, 165 а 2—3. 21в См. «Первая аналитика» I 23, 41 а 25—32, и II 14, 62 b 30-31. 2" «Топика» И 5, 112 а 20-21. 8,1 «Первая аналитика» II 4, 57 а 36—37. 2" Там же, 1 15, 34 а 22-24. 47 5.19. «Если Б необходимо должно быть, когда есть А, то необходимо, чтобы Б было возможно, когда А возможно» 22°. 5.20. «Из ложных посылок можно выводить истин­ное заключение»221. «Необходимое можно выводить и из не необходимого, так же как истинное — из неистин­ного» 222. 5.21. «Из истинных посылок нельзя вывести ложное заключение» 223. «Если же заключение истинно, то не необходимо, чтобы какая-нибудь [из посылок] или все они были истинными» 224. Положения 5.7., 5.8М 5.10.—5.19. суть по существу формулировки схем рассуждения, причем они сформу­лированы Аристотелем в таких оборотах, что их можно истолковывать и как законы логики, и вместе с тем как правила вывода 223. 220 Там же, I 15, 34 а 5—7. Впрочем, в конце четвертой главы девятой книги «Метафизики» (1047 b 14—30) имеется набросок доказательства положения 5.1Θ. Набросок этот со­держит, правда, немало некорректностей, однако он интересен тем, что доказательство в нем явно построено по схеме рассу­ждения, называемого ныне правилом введения импликации. Для того чтобы это стало осязаемым, мы выпишем лишь узло­вые пункты доказательства, опуская при этом промежуточные рассуждения: «Если при наличии А необходимо существует В, то и при наличии возможности существования А необходима и возможность существования Б. В самом деле... допустим, что А воэможно... Значит, и Б [возможно]. Итак, если А возможно, то и Б будет возможно». Вариант 2. «В самом деле... допустим, что Б невозможно... Необходимо, чтобы и А было невозможно... Итак, если А возможно, то и Б будет возможпо». 221 «Первая аналитика» II 2, 53 b 8. 222 «Вторая аналитика» I 6, 75 а 3—4. 223 «Первая аналитика» II 2, 53 b 7—8. 224 Там же, II 4, 57 а 37-38. 225 Более или менее адекватная полусимволическая запись этих схем выглядит так: 5.7.1. (АиБ) /-А. 2. (АиБ)/-Б. 3. пА, ~ι Б ^--| (АиБ). 5.8. (А или Б), -пМА /-Б. 5.10.1. Если /- "1 -η А, то /- А. 2. Если не /- А, то правдо­подобно, что /- —ι А. 5.11. Ив того, что (А =^ Б) и А, следует Б. 5.12. (А =} Б) => (-1 Б => -ι А). 5.13. η (А => Б) => (А => -I Б). 5.14. (А =} -ι А) => -| А. 5.15· Если А /-нелепость, то /--ηА. 5.16. Из топь что А => (Bi и Ба и ... и Бр) и η Б, сле­дует —| А. 48 Особого внимания заслуживает одно место из «Пер­вой аналитики», которое как-то ускользнуло от пытли­вых взглядов историков логики: «Если в исследовании не упущено ничего из того, что действительно присуще предметам, мы будем в состоянии для всего, доказа­тельство чего [вообще] имеется, таковое найти и дать; в тех же случаях, где доказательство по самой природе вещей невозможно,—показать эту [невозможность]»226. Это положение, относящееся к методологии дедуктив­ных наук, бесспорно свидетельствует о том, что Ста-гирит впервые увидел и сформулировал (и притом без­упречно) две главнейшие методологические проблемы — проблему полноты и проблему разрешения для произвольной системы знания и вместе с тем уста­новил, что из полноты очевидно непротиворечивой и аксиоматизируемой системы следует ее разреши­мость. Вышеприведенный список схем рассуждений пред­ставляет собой перечень почти всех основных свойств отношений следования и выводимости. Если к тому же принять во внимание, что Аристотель достаточно под­робно и точно описал дедуктивное поведение таких понятий, как тождество, обладание свойством, кван­торы «все» и «некоторое», включение рода в род, и что мы находим у него безупречное определение поня­тия доказывающей (дедуктивной) науки227, успешно примененное им при аксиоматизации ассерторической силлогистики, то представляется более чем странной укорененность традиции квалифицировать эти фунда­ментальные достижения Стагирита как какие-то фраг­менты соответствующих разделов современной логики (высказываний, классов или предикатов). На деле же всю совокупность этих «фрагментов» следовало бы определить как довольно цельную концепцию об об­щих свойствах дедукции и дедуктивных наук. 5.17. Из того, что (Аг и А2 и ... и Ар) => Б и —ι Б, следует что (—ι Ах или "Ί А2 или ... или ~Ί AD). 5.18. L (А => Б) => (LA => LB). 5.19. L (A =} Б) z=} (MA => МБ). 226 «Первая аналитика» I 30, 46 а 24—27, а*7 «Вторая аналитика» I, гл. 2. 49 Упомянутая традиция, по-видимому, зиждется на более давней, но не становящейся из-за этого более справедливой традиции усматривать главную заслугу Аристотеля перед наукой логики в построении им элегантного, но вместе с тем почти бесполезного здания ассерторической силлогистики, которая, впрочем, зани­мает менее одной десятой части объема всего «Орга­нона». д. M une лад зе КАТЕГОРИИ ГЛАВА ПЕРВАЯ [Одноименное, соименное, отыменное] Одноименными называются те предметы, у которых только имя общее, а соответствующая этому имепи речь о сущности (logos tes oysias) разная, как, напри­мер, dzöon озпачаст и человека и изображение. Ведь у них только имя общее, а соответствующая этому имени речь о сущности разная, ибо если указывать, что значит для каждого из них быть dzöon, то [в том и другом случае] будет указано особое понятие (lo­gos). Соименными называются те предметы, у которых и имя общее, и соответствующая этому имени речь о сущности одна и та же, как, например, «живое су­щество» (dzöon) — это и человек и бык. В самом деле, и человек и бык называются общим именем «живое существо» и речь о сущности [их] одна и та же. Ведь если указывать понятие того и другого, что значит для каждого из них быть dzöon, то будет указано одно и то же понятие. Наконец, отыменными называются предметы, ко­торые получают наименование от чего-то в соответст­вии с его именем, отличаясь при этом окончанием сло­ва, как, например, от «грамматики» —«грамматик», от «мужества» — «мужественный». ГЛАВА ВТОРАЯ [Сказываемое о предмете и находящееся в предмете] Из того, что говорится, одно говорится в связи !, другое — без связи. Одно в связи, например: «человек бежит», «человек побеждает»; другое без связи, напри­мер: «человек», «бык», «бежит», «побеждает». 53 *o Из существующего одно говорится о каком-нибудь подлежащем2, но не находится ни в каком подлежа­щем, например человек; о подлежащем — отдельном человеке говорится как о человеке, но человек не на­ходится ни в каком подлежащем; другое находится в подлежащем, но не говорится ни о каком подлежа­щем (я называю находящимся в подлежащем то, что, не будучи частью3, не может существовать отдельно *5 от того, в чем оно находится); например, определенное умение читать и писать находится в подлежащем — в душе, но ни о каком подлежащем не говорится как об определенном умении читать и писать« И определен­ное белое находится в подлежащем — в теле (ибо вся­кий цвет —в теле), но ни о каком подлежащем пе говорится как об определенном белом4. А иное и го-,ь ворится о подлежащем, и находится в подлежащем5, как, например, знание находится в подлежащем — в душе — и о подлежащем — умении читать и пи­сать — говорится как о знании. Наконец, иное не на­ходится в подлежащем и не говорится о каком-либо подлежащем, например отдельный человек и отдель-5 ная лошадь. Ни то ни другое пе находится в подлежа­щем и не говорится о подлежащем. И вообще все еди­ничное и все, что одно по числу, не говорится ни о каком подлежащем, однако ничто не мешает чему-то такому находиться в подлежащем. В самом деле, определенное умение читать и писать принадлежит к тому, что находится в подлежащем, <но ни о каком подлежащем не говорится как об определенном умении читать и писать). ГЛАВА ТРЕТЬЯ [Род как сказуемое. Видовые отличия] 0 Когда одно сказывается о другом как о подлежа­щем, все, что говорится о сказуемом, применимо и к под­лежащему \ например: «человек» сказывается об от­дельном человеке, а «живое существо» — о «человеке»; следовательно, «живое существо» будет сказываться и об отдельном человеке: ведь отдельный человек есть и человек и живое существо 2. «5 У вещей, относящихся к разным в не подчинен­ным друг другу родам, различны и их видовые отли­чия, например у живого существа и у знания. Видо­вые отличия у живого существа — это «живущее на M суше*, «двуногое», «крылатое* и «обитающее в воде», 90 ни одно из них не есть видовое отличие у знания: ведь одно знание отличается от другого не тем, что го оно двуногое. Однако же никто не мешает, чтобы в пределах подчиненных друг другу родов видовые от­личия были одними и теми же: ведь высшие роды оказываются о подчиненных им, а, потому, сколько видовых отличии имеется у сказуемого, столько же будет иметься и у подлежащего. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ [Десять категорий] Из сказанного без какой-либо связи каждое озна- » чает или сущность, или «сколько», или «какое», или «но отношению к чему-то», или «где», или «когда», или «находиться в каком-то положении», или «обла­дать», или «действовать», или «претерпевать». Сущ­ность, коротко говоря,— это, например, человек, ло­шадь; «сколько» — это, например, длиною в два локтя, в три локтя; «какое»—например, белое, умеющее чи­тать и писать; «по отношению к чему-то»—например, ta двойное, половинное, большее; «где»—например, в Ли-кео, на площади; «когда»—например, вчера, в про­шлом году; «находиться в каком-то положении»—на­пример, лежит, сидит; «обладать»—например, обут, во­оружен; «действовать»—например, режет, жжет; «пре­терпевать»—например, его режут, жгут. Каждое из перечисленного само по себе но содержит никакого ут- s верждения; утверждение или отрицание получается со­четанием их {: ведь всякое утверждение или отрицание, надо полагать, или истинно, или ложно2; а из сказан­ного без какой-либо связи ничто йе истинно и не ложно, например «человек», «белое», «бежит», «побеждает». ·· ГЛАВА ПЯТАЯ [Сущность] Сущность, называемая так в самом основном, пер­вичном и безусловном смысле,— это та, которая не говорится ни о каком подлежащем и не находится ни в каком подлежащем, как, например, отдельный чело­век или отдельная лошадь. А вторыми сущностями называются те, ,к которым как к видам принаддежат и 55 сущности, называемые так в первичном смысле,— и эти виды, и их роды; например, отдельный человек принадлежит к виду «человек», а род для этого вида — «живое существо». Поэтому о них говорят как о вто­рых сущностях, например «человек» и «живое су­щество». Из сказанного очевидно, что у того, что говорится ю о подлежащем, необходимо сказывается о подлежащем и имя и понятие; так, например, человек сказывается о подлежащем — об отдельном человеке — и о нем, конечно, сказывается имя [человека]: ведь отдельного человека назовешь человеком и определение человека будет сказываться об отдельном человеке, ведь от-tt дельный человек есть и человек, и живое существо. Таким образом, и имя и определение будут сказы­ваться о подлежащем !. Напротив, у того, что нахо­дится в подлежащем, в большинстве случаев ни имя, ни определение не сказываются о подлежащем; в неко­торых же случаях ничто не мешает, чтобы имя иногда зо сказывалось о подлежащем, но определение пе может сказываться о нем. Так, белое, находясь в теле как в подлежащем, сказывается о подлежащем (ведь тело называется белым), по понятие белого никогда не мо­жет сказываться о теле К А все другое [помимо пер­вых сущностей] или говорится о первых сущностях как о подлежащих, или же находится в них как в под-15 лежащих. Это становится ясным, если брать отдельные случаи: живое существо, например, сказывается о человеке, поэтому оно будет сказываться и об отдельном человеке; ведь если бы оно не сказывалось ни об одном из отдельных людей, оно не сказывалось J* бы и о человеке вообще2. Далее, цвет находится в те­ле; стало быть, и в отдельном теле. Если бы он но находился ни в одном из отдельных тел, он не нахо­дился бы и в теле вообще3. Таким образом, все другое [помимо первых сущностей] или говорится о первых сущностях как о подлежащих, или же находится в них как в подлежащих. Поэтому, если бы не существовало первых сущностей, не могло бы существовать и ничего другого4. Из вторых сущностей вид в большей мере сущность, чем род, ибо он ближе к первой сущности. В самом деле, если станут объяснять, что такое первая сущ-*· ность, то ее объяснят доступнее и более подходяще, 56 указывая вид, чем указывая род; так, указывая от­дельного человека, укажут понятнее, указывая, что он человек, нежели указывая, что он живое существо; первое более свойственно для отдельного человека, второе более обще; и, указывая отдельное дерево, мы укажем понятнее, указывая, что оно дерево, нежели указывая, что оно растение. Далее, сущностями на- is зываются прежде всего первые сущности, потому что для всего остального они подлежащие и все остальное сказывается о них или находится в них. И так же как первые сущности относятся ко всему остальному, так и вид относится к роду, а именно: вид есть подлежа­щее для рода, ведь роды сказываются о видах, виды же не сказываются о родах. Значит, еще и по этой 20 причине вид есть в большей мере сущпость, чем род. Что касается самих видов, то, поскольку они не роды, один вид не в большей мере сущность, чем другой: [твое определение] нисколько не будет более подхо­дящим, если ты для отдельного человека укажешь «человек», чем если для отдельной лошади укажешь 25 «лошадь». Точно так же одна первая сущность не в большей мере сущность, чем другая. Ведь отдельный человек есть сущность нисколько не в большей мере, чем отдельный бык. Вполне естественно, что после первых сущностей из всего прочего одни только виды и роды называются 80 вторыми сущностями: из всего, что сказывается, толь­ко они выявляют первую сущность5. В самом деле, если кто-нибудь станет объяспять, что такое отдельный человек, то он подходящим образом объяснит его, ука­зывая его вид или род, притом он сделает это понят­нее, указывая, что он человек, нежели что он живое существо. Какое-либо другое указание будет неподо-бающим, например если указывать, что он бледен или бежит или что бы то ни было подобное6. Потому впол­не естественно, что из всего другого [помимо первых сущностей] только роды и виды называются сущно­стями. Далее, первые сущности, ввиду того что они подлежащие для всего другого, называются сущно­стями в самом основном смысле. И как первые сущ-пости относятся ко всему другому, так же ко всему остальному относятся виды и роды первых сущностей: ведь о них сказывается все остальное. В самом деле, отдельного человека можешь назвать умеющим читать 57 тг писать; значит, так можешь назвать и человека и 5 живое существо. И таким же образом обстоит дело и во всех других случаях. Общая черта всякой сущности — не находиться в.подлежащем. В самом деле, первая сущность не на­ходится в подлежащем и не говорится о подлежащем. Что касается вторых сущностей, то из следующего ίο очевидно, что они не находятся в подлежащем; ведь о подлежащем — об отдельном человеке говорится как о человеке, но «человек» не находится в подлежащем, ибо «человек» не находится в отдельном человеке. Точно так же о подлежащем — об отдельном человеке говорится как о живом существе, но «живое существо» не находится в отдельном человеке. И далее, если печто находится в подлежащем, то ничто не мешает, чтобы его имя иногда сказывалось о подлежащем, но определение не может сказываться о нем!. Что же касается вторых сущностей, то о подлежащем сказы­ваются и их определение, и их имя: ведь определение человека применимо к отдельному человеку и опреде-20 яение живого существа — точно так же. Поэтому сущ­ность не принадлежит к тому, что находится в подле­жащем. Это, одпако, не есть особенность сущности, ведь и видовое отличие принадлежит к тому, что не находится в подлежащем. В самом деле, о подлежа­щем — о человеке говорится как о живущем на суше и как о двуногом, но они не находятся в подлежащем: «двуногое» или «живущее на суше» не находится в чо-2$ довеке. Равным образом и определение видового от­личия сказывается обо всем, к чему применимо [само] видовое отличие; например, если «живущее на суше» говорят применительно к человеку, то и определение «живущего на суше» может сказываться о нем, ведь человек есть то, что живет на суше. И пусть нас не смущает то, что части сущпостей 80 находятся в целых как в подлежащих, чтобы нам не пришлось когда-нибудь утверждать, что эти части не сущности: ведь о том, что находится в подлежащем, было сказано, что оно находится в нем «е так, как части содержатся в каком-нибудь [целом]7. Сущностям и видовым отличиям свойственно то, что все [составленное] из пих говорится соименно8. Все [составленные] из них сказуемые сказываются зр «ли о единичном, или о видах. Первая сущность це Ь8 составляет никакого сказуемого: ведь она не сказы­вается ни о каком подлежащем. Что же касается вто­рых сущностей, то вид сказывается о единичном, а род — и о виде, и о единичном. Точно так же и видо- аь вые отличия сказываются и о видах, и о единичном. Далее, первые сущности принимают понятие вида и рода, а вид — понятие рода. Ибо все, что говорится о сказуемом, может быть применено и к подлежащему. 5 Таким же образом и виды и единичное принимают понятие видового отличия. Соименными же были у нас названы те предметы, у которых и имя общее, и по­нятие одно и то же. Поэтому все [составленное] из сущностей и из видовых отличий говорится еоименио. Всякая сущность, надо полагать, означает опреде- ю ленное нечто. Что касается первых сущностей, то бес­спорно и истинно, что каждая из пих означает опре­деленное исчто. То, что она выражает, есть нечто еди­ничное и одно по числу. Что же касается вторых сущ­ностей, то из-за формы наименования кажется, будто они в равной степени означают определенное нечто, когда, например, говорят о «человеке» или о «живом существе»; однако это не верно. Скорее они означают $ъ некоторое качество, ведь в отличие от первых сущно­стей подлежащее здесь не нечто одно: о многих гово­рится, что они люди и живые существа. Однако вторые сущности означают не просто какое-то каче­ство, как, [например], белое: ведь белое не означает ничего другого, кроме качества. Вид же и род опреде- 2о ляют качество сущности: ведь они указывают, какова та или иная сущпость9. Род при этом определяет неч­то большее, чем вид: тот, кто говорит «живое существо», охватывает нечто большее, чем тот, кто говорит «че­ловек» ,0. Сущностям свойственно и то, что им ничего не противоположно; в самом деле, что могло бы быть 25 противоположно первой сущности, например отдель­ному человеку или отдельному живому существу? Ничто им не противоположно. Равным образом нет ничего противоположного и человеку или живому су­ществу. Однако это не особенность сущности; это встречается и у многого другого, например у количест­венного* Ведь длине в два локтя или в три локтя нет пичего противоположного, так же и десяти и [вообще] никакому количеству, разве только если сказать, чте зо S9 «многое» противоположно «малочисленному» или «большое» — «малому». Во всяком случае ни одному из определенных количеств ничего не противоположно. Сущность, надо полагать, не допускает большей и меньшей степени. Я этим не хочу сказать, что одна 35 сущность не может быть сущностью в большей или в мепыней мере, чем другая (выше уже было сказано и, что это так), а хочу сказать, что о каждой сущности, как таковой, не говорится как о сущности в большей или в меньшей степени. Так, например, если эта вот сущность есть человек, то не будет человеком в боль­шей и в меньшей мере ни сам он по отношению к себе, ни один по отношению к другому. Ведь один человек не в большей мере человек, чем другой, не так, как 4а одно белое в большей и в меньшей степени бело, чем другое, и не так, как одно красивое называется более красивым или менее красивым, чем другое. [В подобных случаях] и об одном и том же можно сказать, что оно по отношению к себе бывает [в разное время] таковым в большей и в меньшей степени; на­пример, тело, будучи белым, в настоящее время на­зывается белым в большей степени, чем прежде, или 6 будучи теплым — в большей и в меньшей степепи теплым. Сущность же никак не называется сущностью в большей или в меньшей мере. Ведь и человек не называется в настоящее время в большей мере челове­ком, чем прежде. И точно так же — ничто другое из того, что есть сущность. Таким образом, сущность не допускает большей и меньшей степепи. ίο Главная особенность сущности — это, надо полагать, то, что, будучи тождественной и одной по числу, она способна принимать противоположности, между тем об остальном, что не есть сущность, сказать такое нельзя, [т. е.] что, будучи одним по числу, оно способно при­нимать противоположности; так, один и тождественный по числу цвет пе может быть белым и черным; равным is образом одно и то же действие, одно по числу, но может быть плохим и хорошим. Точно так же у всего другого, что не есть сущность. Сущность же, будучи одной π тождественной по числу, способна принимать противоположности; так, отдельный человек, будучи единым и одним и тем же, иногда бывает бледным, 20 иногда смуглым, а также теплым и холодным, плохим и хорошим. У всего другого этого, по-видимому, нет, 60 разве что кто-нибудь возразит и скажет, что речь и мнение способны принимать противоположности. Ведь одна и та же речь кажется истинной и ложной; на­пример, если истинна речь: «он сидит», то, когда он 25 встанет, эта же речь будет ложной. То же самое и в отношении мнения: если правильно полагают, что такой-то человек сидит, то, когда он встанет, будет уже неправильно придерживаться этого мнения о нем. Од­нако если и согласиться с этим, то все же имеется раз­личие в способе, [каким здесь и там принимаются противоположности]. В самом деле, сущности прини­мают противоположности, меняясь сами. Ведь, став холодной из теплой, сущность претерпела изменение (ибо она стала иной), и так же —став из бледного смуглым и из плохого хорошим. Точно так жо и во всех остальных случаях сущность принимает проти­воположности, подвергаясь изменению; речь же и мне­ние, будучи сами во всех отношениях неподвижными, 35 остаются совершеппо без изменений, но из-за перемены обстоятельств для них получается противоположное; в самом деле, речь, [например], «он сидит», остается все той же, но в зависимости от происшедшей перемены <ь обстоятельств она называется то истинной, то ложной 12. То же можно сказать и о мнении. Так что быть спо­собной принимать противоположности в силу собст­венной перемены — это особенность сущности, по край­ней мере по способу, [каким она их принимает]. Если, таким образом, кто-нибудь согласился бы с тем, что речь и мнение также способны принимать противопо- 5 ложности, то это было бы неверно. Ведь о речи и о мне­нии говорится как о способных принимать противопо­ложности пе потому, что опи сами принимают что-то, а потому, что в чем-то другом переменилось состояние: в зависимости от того, происходит ли это или нет, и речь называется истинной или ложной, а не из-за того, что она сама способна принимать противоположности; ведь вообще ни речь, ни мнение нисколько и ничем не приводятся в движение. Поэтому, ввиду того что в них не происходит никакой перемены, они не спо­собны принимать противоположности. О сущности же говорится как о способной принимать противополож­ности потому, что она сама их принимает: она прини­мает болезнь и здоровье, бледность и смуглость; по­скольку она сама принимает каждую из таких проти- 1ь 61 юиоложностей, о ней говорится как о способной принимать их. Вот почему особенность сущности — это то, что, будучи тождественной и одной по числу, она способна принимать противоположности в силу собственной перемены. Итак, о сущности пусть будет достаточно сказанного. ГЛАВА ШЕСТАЯ [Количество] го Что касается количества, то одно раздельно, дру­гое непрерывно1, и одно состоит из частей, имеющих определенное положение по отношению друг к другу, а другое — из частей, пе имеющих такого положения. Раздельны, например, число2 и слово, непрерывны — линия, поверхность, тело3, а кроме того, время4 и 25 место5. В самом деле, у частей числа нет никакой об­щей границы, где соприкасались бы его части; так, например, если пять есть часть десяти, то пять и пять не соприкасаются ни на какой общей границе, а стоят раздельно; также и три и семь не соприкасаются ни на какой общей границе. И вообще у числа нельзя ука-зо зать общую границу его частей; они всегда стоят раз­дельно, поэтому число принадлежит к раздельным ко­личествам 2. И таким же образом и слово принадлежит к раздельным количествам. Что слово есть количество, это ясно: ведь оно измеряется коротким и долгим сло­гом. Λ имею я в виду слово, произносимое голосом: ведь его части не соприкасаются ни па какой общей границе, ибо нет такой общей границы, где соприка­сались бы слоги, каждый из них стоит раздельно сам по себе. 5* Липия же непрерывна, ибо можно указать общую границу, где соприкасаются ее части,— точку6, а у по­верхности — линию: ведь части плоскости соприкаса­ются на некоторой общей границе. Таким же образом г и у тела можпо указать общую границу — линию или поверхность, где соприкасаются части тела3. Также и время и место принадлежат к таким коли­чествам: настоящее время соприкасается с прошедшим временем и с будущим4. В свою очередь и место при­надлежит к пепрерывным количествам: ведь части тела, которые соприкасаются на некоторой общей гра-40 пице, занимают определенпое место; стало быть, и части места, которые занимает каждая из частей тела, С2 соприкасаются на той же границе, где соприкасаются и части тела. Поэтому и место, можно сказать, непре­рывное количество: ведь его части соприкасаются на одной общей границе 5. Далее, одни количества состоят из частей, имеющих « определенное положение но отношению друг к другу, а другие — из частей, не имеющих такого положения7; так, части линии имеют определенное положение по отношению друг к другу: ведь каждая из них распо­ложена где-то и можно было бы различить и ука­зать, где каждая находится на плоскости и с какой частью из остальных она соприкасается. Точно так *> же имеют определенное положение и части плоскости: можно точно так же указать, где находится каждая из этих частей и какие части соприкасаются друг с другом. И равным образом — части тела и части места. У числа же нельзя было бы показать, каким образом его части имеют определенное положение ио отношению друг к другу или где они находятся, а так- я> же какие части соприкасаются друг с другом. Нельзя это показать и у частей времени: ведь ни одна часть времени пе пеподвижна; а как может то, что не непод­вижно, иметь определенное положение? Скорее можно было бы сказать, что время имеет некоторый порядок в том смысле, что одна часть времени существует рань­ше, а другая — позже. Точно так же обстоит дело и эо с числом — в том смысле, что один указывают при ечете раньше, чем два, а два — раньше, чем три; » именно в этом смысле у числа имеется, пожалуй, не­который порядок, а положение [для него] вовсе нельзя указать 8. И точно так же произнесенное слово: ни одна часть его не неподвижна, а каждая уже сказана, и ее уже нельзя ухватить; поэтому у частей слова нет по­ложения, раз ни одна из них не неподвижна> Итак, 85 одни количества состоят из частей, имеющих опреде­ленное положение, другие — из частей, не имеющих положения. Количеством в собственном смысле называется толь­ко то, что указано выше9; все остальное называется так привходящим образом 10; в самом деле, имея в виду те, которые были указаны, мы называем количествами· и остальное; так, белое называется большим, потому что поверхность большая, и действие — продолжитель­ным, потому что оно совершается долгое время, и точно 63 так же движение — значительным: Каждое из них на­зывается количеством не само по себе. Так, если кто-« то указывает, сколь продолжительно действие, он опре­делит его временем, указывая, что это действие длится год или что-то в этом роде; равным образом, указывая, что белое есть некоторое количество, он определит его через поверхность: как велика поверхность, такое же по величине, скажешь ты, и белое. Так что только указанное ранее называется количеством в собственном смысле и само по себе; из всего же остального ничто не называется так само по себе, а если и называется, ίο то привходящим образом. Далее, количеству ничто не противоположно; когда речь идет об определенных количествах, то ясно, что нет ничего противоположного им, например длине в два или в три локтя, или той или иной поверхности, или чему-то подобному: ведь им ничто не противоположно, разве только если сказать, что «многое» противопо-15 ложно «малочисленному» или «большое» —«малому». Однако все это не количество, а скорее соотнесенное11; в самом деле, ни одна вещь не называется большой или малой сама по себе, а лишь поскольку ее соотно­сят с другим, как, например, [какую-то] гору называют малой, а просяное зерно — большим, поскольку послед­нее больше других зерен, а первая меньше других гор. го Таким образом, имеет место соотнесение с другим: ведь если бы вещь называлась большой или малой сама по себе, то гора никогда не называлась бы малой, а просяное зерно — большим. Точно так же мы гово­рим, что в селении много людей, а в Афинах мало, хотя здесь их во много раз больше, чем там, и что в доме много людей, а на представлении мало, хотя их 25 здесь гораздо больше. Далее, длина в два или в три локтя и все тому подобное означает количество, между тем «большое» или «малое» означает не количество, а скорее соотнесенное. В самом деле, большое и малое рассматриваются в отношении к другому; поэтому оче­видно, что то и другое принадлежит к соотнесенному. so Далее, признает ли их кто-нибудь количеством или не признает, во всяком случае нет ничего противополож­ного им; в самом деле, как можно назвать что-то про­тивоположным тому, что может быть взято не само по себе, а [лишь] в соотнесении с другим? Далее, если «большое» и «малое» будут противоположностями, то 64 окажется, что одно и то же допускает в одно и то же время противоположности и что вещи противоположны сами себе: ведь иногда бывает, что одно и то же в одно и то же время и велико и мало, ибо по сравнению с од­ним оно мало, а по сравнению с другим оно же велико; поэтому одно и то же бывает в одно и то же время и большим и малым, так что оно допускает в одно и то же время противоположности. Но, надо полагать, ничто не допускает в одно и то же время противоположностей, ва как мы это видим в отношении сущности: она, надо полагать, способна принимать противоположности, по во всяком случае ничто не бывает в одно и то же время больным и здоровым, как не бывает вместе белым и черным; и среди всего остального нет ничего, что до­пускало бы в одно и то же время противоположности. Иначе получается, что вещи противоположны сами себе. В самом деле, если большое противоположно малому, а одно и то же в одно и то же время велико и мало, то оно, можно сказать, противоположно само себе. Но быть противоположным самому себе — это нечто несообраз­ное. Значит, «большое» не противоположно «малому» и «многое» —«малочисленному». Так что если даже при­числять их не к соотнесенному, а к количеству, то все ю же они не будут иметь ничего противоположного. Противоположность по количеству, надо полагать, имеется главным образом у места. В самом деле, «верх» считают противоположным «низу», называя место у средины «низом», так как расстояние от средины Вселенной до ее пределов самое большое12. Ио-види- ts мому, и определение остальных противоположностей заимствуется от этих: как противоположные друг дру­гу определяют те вещи из одного и того же рода, ко­торые больше всего отдалены друг от друга. [Определенное] количество, надо полагать, не до­пускает большую и меньшую степень, например длина 2<> в два локтя: в самом деле, одно имеет длину в два локтя не в большей степени, чем другое. Равным об­разом и число; одна тройка, например, ничуть пе в большей мере тройка, чем другая, и одна пятерка ничуть не в большей мере пятерка, чем другая. И одип промежуток времени не называется временем в боль­шей мере, чем другой. И вообще ни об одном из пере­численных видов количества не говорится, что оно есть количество в большей или меньшей мере. Стало 3 Аристотель, т. 2 — 888 65 быть, и количество, [так же как сущность], не до-5 пускает большей и меньшей степени. Главная особенность количества — это то, что о нем говорят как о равном и неравном; в самом деле, о каж­дом из указанных количеств говорится как о равном и неравном; так, говорят, что одно тело равно или неравно [другому] и что один промежуток времени равен или неравен [другому]. Точно так же и о каждом «о из остальных указанных количеств можно говорить как о равном и неравном. О прочем же, что не есть количество, вовсе, по-видимому, нельзя говорить как о равном или неравном; так, об одном расположении вовсе не говорят, что оно равно или неравно [другому], а скорее, что оно сходпо [с другим], и о чем-то одном белом не говорят, что оно равно или неравно [другому белому], а говорят, что оно одинаково [или неодинаково] бело. Таким образом, главная особенность количества — это то, что о нем го-85 ворится как о равном и неравном. ГЛАВА СЕДЬМАЯ [Соотнесенное] Соотнесенным называется то, о чем говорят, что то, что оно есть, оно есть в связи с другим или находясь в каком-то ином отношении к другому *; так, о большем говорят, что то, что оно есть, оно есть в связи с дру­гим; ведь говорят — большее, чем что-то; и о двойном го­ворят, что то, что оно есть, оно есть в связи с другим; бь ведь говорят — двойное против чего-то. Так же обстоит дело и с другим им подобным. К соотнесенному при­надлежит и такое, как обладание, расположение, чув­ственное восприятие, звание, положение. В самом деле, обо всем перечисленном говорят, что то, что оно есть, оно есть в связи с другим, а не что-то иное: обладание 5 есть обладание чем-нибудь, и знание — знание о чем-нибудь, положение — положение чего-нибудь, и все остальное точно так же. Таким образом, соотнесенное — это то, о чем говорят, что то, что оно есть, оно есть в связи с другим или находясь в каком-то ином отно­шении к другому, как, например, одна гора называется большой в сравнении с другой, так как ее называют большой по отношению к чему-то, и так же о сходном говорят как о сходном с чем-то, и точно так же пазы-10 вается соотнесенным и другое в этом роде. Далее, и 66 возлежание, и стояние, и сидение суть некоторые по­ложения, а положение принадлежит к соотнесенному. С другое стороны, лежать, стоять или сидеть —все это само по себе не положения, а обо всем этом гово­рится как о производном от только что указанных по­ложений. У соотнесенного бывает и противоположность; так, 15 например, добродетель противоположна пороку — то и другое принадлежит к соотнесенному; и точно так же знание противоположно неведению. Однако не все соотнесенное имеет противоположное себе; двойному ничто но противоположно, равно как и тройному и во­обще ничему подобному им. Соотнесенное, видимо, допускает большую и мень- 2о шую степень. В самом деле, о чем-то говорят как о сходном и несходном в большей или в меньшей сте­пени, так же как о равном и неравном в большей или мепыпей степепи, причем каждое из них есть соотне­сенное: о сходном говорят как о сходном с чем-то и о неравном — как о неравном чему-то. Однако не все соот­несенное допускает большую и меньшую степепь: о двой­ном не говорится как о двойном в большей и в меньшей 25 степени, пе говорится так пи о чем другом в этом роде. Все соотнесенные между собой [стороны] обоюд­ны2; так, под рабом подразумевается раб господина, а под господином — господин раба 3; и под двойным — двойное по отношению к половинному, а под половин- зо ным — половинное по отношению к двойпому, равно как и под большим — большее по отношению к мень­шему, а под меньшим — меньшее по отношению к боль­шему. Точно так же обстоит дело и в других случаях, разве что иногда будет различие в окончании слова. Так, о знании говорят, что оно знание познаваемого, а о познаваемом говорят, что оно познается знанием, равно как и о чувственном восприятии — что оно 35 восприятие воспринимаемого, а о воспринимаемом — что оно воспринимаемое восприятием. Однако иногда такой обоюдности нет, если то, о чем говорится в связи с другим, указано не так, как следует, а тот, кто ука­зал это, сделал ошибку; так, например, если указано «крыло птицы», то нельзя указать наоборот: «птица крыла», так как первое—«крыло птицы»—указано 7а по так, как следует. В самом деле, говорят о крыло птицы не поскольку она птица, а поскольку она кры-3* 67 латое [существо]: ведь крылья имеются и у многих других существ, не только у птиц. Поэтому, если ука­зывать подходящим образом, то обоюдность возможна; ь так, крыло есть крыло крылатого, и крылатое есть кры­латое крылом. Иногда же необходимо, пожалуй, даже придумать имена, если нет установленного имени, в от­ношении которого [соотнесенное] могло бы быть указа­но подходящим образом; так, например, если указано «кормило судна», то это указано неподходящим обра­зом: ведь не поскольку это — судно, кормило называет-ю ся его кормилом; ведь есть суда, у которых нет кор­мила; поэтому здесь нет обоюдности: о судне не го­ворят как о судне кормила. Более подходящим образом указали бы, пожалуй, если бы выразились как-нибудь так: кормило есть кормило «кормилоуправляемого» или как-нибудь иначе; [подходящего] имени нет. И обоюдность возможна, если указано подходящим обра­зом: ведь «кормилоуправляемое» есть «кормилоуправля-15 емое» кормилом. Точно так же обстоит дело и в других случаях; так, «голова» была бы указана более подхо­дящим образом, если бы ее назвали «головой оглавлен-ного», чем если бы ее назвали «головой животного»: ведь животное имеет голову не поскольку оно животное, ибо многие животные не имеют головы4. Для вещей, не имеющих установленных имен, легче всего, пожа­луй, приобрести их, если имена, производные от исход-20 пого, давать тому, что допускает обоюдность с ними, подобно тому как выше от «крыла» было образовано «крылатое» и от «кормила» —«кормилоуправляемое». Итак, все соотнесенные между собой [стороны], ес­ли они указываются подходящим образом, обоюдны; однако если соотнесенное указывается наугад, а не по отношению к тому, с чем оно соотнесено, то обоюдности пет. Я имею в виду, что даже у таких соотнесенных, которые, по общему признанию, обоюдны и для кото­рых установлены имена, все же нет обоюдности, если они указываются по отношению к привходящему, а пе по отношению к тому, с чем они соотнесены; например, если «раб» указан не как раб господина, а как раб человека, или двуногого существа, или чего-либо подоб­но пого, то обоюдности нет, ибо «раб» указан неподходя­щим образом. Если же соотнесенное указывается по отношению к тому, с чем оно соотнесено, подходящим образом, причем отбрасывается все привходящее и 68 оставляется только то, по отношению к чему оно было указано подходящим образом, то оно всегда будет гово­риться по отношению к нему; так, если «раб» говорится по отношению к господину, причем отбрасывается все то, что есть для господина, [как такового], привходя­щее ^(например, то, что он двуногое существо, что он способен овладевать знаниями и есть человек), и оставляется только то, что он господин,— то «раб» все­гда будет говориться по отношению к нему: ведь раб называется рабом господина. Если же соотношение од­ной вещи с другой указывается неподходящим обра­зом, хотя бы и отбрасывалось все остальное и оставля­лось лишь то, по отношению к чему она была указа­на,— то она не будет говориться по отношению к нему. В самом дело, пусть «раб» будет указан как «раб чело­века» и «крыло»—как «крыло птицы», и пусть от человека будет отброшено то, что он господин, тогда «раб» уже не будет говориться по отношению к чело­веку: если нет господина, то нет и раба. Точно так жо пусть от птицы будет отброшено то, что она крылатая, тогда крыло уже не будет принадлежать к соотнесен­ному: ведь если нет крылатого, то и крыло не будет крылом чего-то. Поэтому необходимо указывать соот­ношение подходящим образом. И если есть установлен­ное имя, то указывать это легко; если же его нет, то, конечно, необходимо придумывать наименования. Ес­ли так указывать, то все соотнесенные между собой [стороны] будут, очевидно, обоюдными. Соотнесенные между собой [стороны], падо пола­гать, по природе существуют вместе, и в большинстве случаев это верно; в самом деле, вместе существуют двойное и половина, и, когда есть половина, есть и двойное; равным образом, когда имеется господин, имеется и раб, и, когда имеется раб, имеется и госпо­дин, и подобно этому обстоит дело и в остальных слу­чаях. Далее, соотнесенные между собой [стороны] уст­раняются вместе: ведь если нет двойного, нет и поло­вины, и, если нет половины, нет и двойного, и точпо так же в остальных подобного рода случаях. Однако не для всех соотнесенных между собой [сторон], надо по­лагать, правильно, что они по природе существуют вме­сте. Ведь познаваемое, надо полагать, существует рань­ше, чем знание; в самом деле, большей частью мы приобретаем знания, когда предметы их уже сущест-69 вуют; лишь редко можно видеть — а может быть, та­ких случаев и нет,— чтобы знание возникало вместе с познаваемым. Далее, с уничтожением познаваемого прекращается и знание, между тем с прекращением знания познаваемое не уничтожается; в самом деле, если нет познаваемого, то нет и знания (ведь оно было во бы в таком случае знанием ни о чем); если же нет знания, то ничто не мешает, чтобы существовало поз­наваемое, например квадратура круга, если только она нечто познаваемое: знания о ней еще нет, но сама она существует как познаваемое. Далее, с уничтожением всякого живого существа знания не будет, но множе­ство предметов познания может существовать. J5 Подобным же образом обстоит дело и с чувствен­ным восприятием: воспринимаемое чувствами сущест­вует, надо полагать, раньше, чем чувственное восприя­тие. В самом деле, с уничтожением воспринимаемого чувствами прекращается и чувственное восприятие, между тем чувственное восприятие не устраняет вместе с собой воспринимаемое чувствами. В самом деле, вос­приятия принадлежат к телу и находятся в теле. С упи-8а чтожением воспринимаемого чувствами упичтожается и тело (ведь тело есть нечто воспринимаемое чувствами), по если нет тела, то прекращается и чувственное воспри­ятие; так что воспринимаемое чувствами устраняет вме­сте с собой чувственное восприятие. Между тем чувст­венное восприятие не устраняет вместе с собой воспри­нимаемого чувствами: с уничтожением животного пре­кращается чувственное восприятие, но воспринимаемое * чувствами будет существовать, например тело, теплое, сладкое, горькое и все остальное воспринимаемое чув­ствами. Далее, чувственное восприятие возникает вместе с тем, кто воспринимает чувствами; в самом деле, жи­вотное и чувственное восприятие появляются вместе, воспринимаемое же чувствами существует и до чувст­венного восприятия: ведь огонь, вода и тому подобные [элементыJ, из которых составляется и животное, ю имеются и до животного вообще, и до восприятия. Та­ким образом, воспринимаемое чувствами, надо пола­гать, существует раньше чувственного восприятия. Можно спросить, действительно ли ни одна сущ­ность, как полагают, не принадлежит к соотнесенному, 15 или же для некоторых вторых сущностей это возможно* 70 Что касается первых сущностей, то это действи­тельно так: ни о них как о целых, ни об отдельных их частях не говорят, что они соотнесенное. В самом деле, об отдельном человеке не говорят, что он отдельный человек чего-то, и об отдельном быке — что он отдель­ный бык чего-то. Точно так же и о частях: об отдель­ной руке не говорят, что она отдельная рука кого-то, а говорят о руке, что она рука кого-то; и об отдельной голове не говорят, что она отдельная голова кого-то, а говорят о голове, что она голова кого-то. Точно та:; же дело обстоит и со вторыми сущностями, по крайней мере с преобладающим большинством их; так, о [виде] «человек* но говорят, что он «человек» чего-то, и υ [виде] «бык»—что он «бык» чего-то; точно как же и о бревне не говорят, что оно бревно чего-то, а говорят, что оно имущество кого-то. Таким образом, очевидно, что сущности этого рода не принадлежат к соотнесен­ному. Однако относительно некоторых вторых сущно­стей это спорно; так, о голове говорится, что она голо­ва кого-то, и о руке — что она рука кого-то, и так жо во всех подобных случаях, так что такие сущности можно было бы, по-видимому, причислить к соотнесен­ному. Если [дапноо выше] определение соотнесен­ного надлежащее, то или очень трудно, или невозмож­но показать, что ни одна сущность не есть соотнесен­ное. Если же это определение ненадлежащее, а соотнесенное есть то, для чего быть значит то же, что находиться в каком-то отношении к чему-нибудь, то можно, пожалуй, кое-что сказать против [соотнесен­ности сущности]. Правда, прежнее определение про­стирается па всякое соотнесенное, однако находиться в отпошении к чему-нибудь — это не то же, что быть по самому существу соотнесенным с другим. Л отсюда ясно, что, если кто-нибудь определенно знает нечто со­отнесенное, он будет определенно знать и то, с чем опо соотнесено6. Это явствует и из самого соотнесенного: если внают, что вот это есть соотнесенное, а для со­отнесенного быть — значит находиться в каком-то отношении к чему-нибудь, то знают также и то, к чему оно находится в таком отношении. Ведь если вообще неизвестно, к чему оно находится в том или ином от­ношении, то не будет известно и то, находится ли оно в каком-то отношении к чему-нибудь. И из отдельных случаев это ясно; например, если точно знают, что это 71 есть двойное, тотчас же знают точно и то, двойное * чего оно есть; в самом деле, если не знают, что оно двой­ное по отношению к чему-то точно определенному, то не знают, есть ли оно вообще двойное. Таким же об­разом, если знают, что вот это есть лучшее, то в силу этого сразу же необходимым образом точно знают так­же, чего оно лучше. И знание о том, что оно лучше того, что хуже, не будет неопределенным знанием, иначе 10 это оказывается лишь предположением, а не есть дей­ствительное знание, ибо еще не будут точно знать, что оно лучше того, что хуже: в этом случае вполне воз­можно, что нет ничего такого, что было бы хуже его. Так что очевидно, что если точно знают, что нечто есть соотнесенное, то необходимым образом знают точно и то, к чему оно относится. Между тем голову, руку и каждую из таких [частей тела], которые суть сущно­сти, можно определенно знать, что они есть в существе своем, но знание того, к чему они относятся, отсюда не вытекает с необходимостью: чья это голова или чья это рука — этого можно не знать определенно. Поэтому та­кие [части тела] не принадлежат к соотнесенному. И если они не принадлежат к соотнесенному, то правиль-20 по будет сказать, что ни одна сущность не принадле­жит к соотнесенному6. Быть может, нелегко убеди­тельно высказываться о таких вещах, не обсудив их многократно. Но разобрать каждую из них не беспо­лезно. ГЛАВА ВОСЬМАЯ [Качество] W Качеством ! я называю то, благодаря чему предметы называются такими-то2. «Качество» имеет много зна­чений. Под одним видом качества будем разуметь устойчивые и преходящие свойства. Устойчивое свой­ство отличается от преходящего тем, что оно продол­жительнее и прочнее. Таковы знания и добродетели; в самом деле, знание, надо полагать, есть нечто проч­ное и с трудом меняющееся, даже если постигли его в малой степени, разве только произойдет значитель­ная перемена из-за болезни или чего-то другого в этом роде. Таким же образом и добродетель, например спра­ведливость, благоразумие и все тому подобное, надо по­лагать, не легко поддается колебаниям и изменениям. 72 Преходящими свойствами или состояниями называ- 35 ются такие качества, которые легко поддаются колеба­ниям и быстро изменяются, каковы, например, тепло и холод, болезнь и здоровье и все тому подобные [со­стояния]. В самом деле, человек находится в том или другом состоянии и вместе с тем быстро изменяется, становясь из теплого холодным или из здорового боль­ным, и точно так же в остальных случаях, если только »о какое-нибудь из этих состояний с течением времени не укоренится и не окажется неустранимым или совер­шенно неподверженным изменению; а такое состояние можно было бы, пожалуй, уже назвать устойчивым свойством. Итак, очевидно, что под устойчивыми свойствами разумеют качества более продолжительные и мало- « подверженные изменениям: ведь о тех, кто не вполне владеет знаниями и легко поддается изменению, не говорят, что они обладают таким-то свойством, хотя они, конечно, находятся в каком-то отношении к зна­нию — либо в худшем, либо в лучшем. Таким образом, устойчивое свойство отличается от преходящего тем, что последнее легко поддается изменению, а первое более продолжительно и мало подвержено изменениям. Вме­сте с тем свойства суть состояния, однако состояния *о не обязательно свойства. В самом деле, те, кто обла­дает теми или иными свойствами, находятся в каком-то состоянии в отношении их, а те, кто находится в каком-то состоянии, не во всех случаях обладают [со­ответствующим] свойством. Другой вид качества — это то, благодаря которому мы называем людей искусными в кулачном бою или искусными в беге, здоровыми или болезненными, и ** вообще те качества, о которых говорится как о врож­денной способности или неспособности; в самом деле, каждое из них называется таким не потому, что кто-то находится в каком-то состоянии, а потому, что он име­ет врожденную способность или неспособность легко что-то делать или ничего не претерпевать; так, кто-то 20 называется искусным в кулачном бою или в беге не потому, что он находится в том или ином состоянии, а потому, что он имеет врожденную способность легко что-то делать, и здоровым — потому, что он имеет врож­денную способность не поддаваться легко действию слу­чайностей, а болезненным — потому, что он от природы 73 не способен сопротивляться действию случайностей. Точно так же обстоит дело и с твердым и мягким. 25 Твердое называется так потому, что оно имеет способ­ность не поддаваться легко раздроблению, а мягкое — потому, что не имеет способности к этому. Третий вид качества — претерпеваемые свойства и 30 состояния. Таковы, например, сладкость, горечь, терп­кость и все сходное с ними; кроме того, тепло, холод, белизна и чернота. Что они качества — это очевидно: то, что ими наделено, называется таким-то в соответ­ствии с ними; например, мед называется сладким, так как он наделен сладкостью, и тело пазывается белым, так как оно наделено3 белизной. Точно так же обстоит 35 дело и в остальных случаях. А претерпеваемыми свой­ствами они называются не потому, что то, что наделе-дь но ими, само что-то претерпевает или испытывает: мед называется сладким не потому, что он что-то испытал, и все тому подобное — точно так же. Равным образом и тепло и холод называются претерпеваемыми свойст­вами не потому, что наделенное ими что-то испытало; Б называются они так потому, что каждое из упомяну­тых качеств оказывает некоторое воздействие на [внеш­ние] чувства. Действительно, от сладкости воздейст­вие испытывает вкус, а от тепла — осязание, и сходным образом остальные [такого рода] качества. Что же касается белизпы, черноты и других цве-10 тов, то они называются претерпеваемыми свойствами не по той же причине, что упомянутые качества, а потому, что они сами порождены испытываемыми воздействиями. Что многие перемены в цвете проис­ходят из-за воздействий, испытываемых [душой],— это ясно; в самом деле, кто испытал стыд — покраснел, кто испытал страх — побледнел, и так в каждом по­добном случае. Поэтому если кто так же естествеп-15 ным образом испытал нечто подобное, то следует ожидать, что в зависимости от некоторых естествен­ных обстоятельств у него будет такой же цвет [лица]. Действительно, то же состояние тела, которое в пер­вом случае возникло при испытании стыда, может возникнуть и в зависимости от естественного строе­ния тела, а потому естественным образом возникает и такой же цвет. Таким образом, те явления (symptö-2о mata) этого рода, которые берут свое начало от тех или иных устойчивых и длительных состояний, на* 74 еываются претерпеваемыми свойствами. В самом деле, бледность или смуглость называются качествами (ведь нас называют такими-то благодаря им), когда они по­являются не только в зависимости от естественного строения тела, но и вследствие продолжительной бо­лезни или солнечного жара, и они [в этом случае] лишь с трудом исчезают и даже остаются на всю жизнь (ведь 25 нас называют такими-то точно так же благодаря им). А те явления, которые возникают от чего-то легко пре­кращающегося и быстро исчезающего, называют со­стояниями, но не качествами. Дело в том, что по ним никого не называют таким-то и таким-то: ведь красне- зо ющего от стыда не называют краснолицым, а бледне­ющего от страха — бледнолицым, а скорее о них гово­рят, что опи что-то испытали. Так что в этих случаях говорят о состояниях, а не о качествах. Равным образом говорят о претерпеваемых свойст­вах и состояниях души. В самом деле, те из них, что 35 сразу возникли при рождении от тех или иных устой­чивых состояний, называются качествами, например умопомешательство, раздражительность и тому подоб- ю* ное, ведь по ним называют кого-то таким-то и таким-то— раздражительным или помешанным. Равным об­разом и те отклонения, которые не прирождены, но вследствие каких-то других обстоятельств трудноустра­нимы или же вообще не поддаются изменениям, суть качества, так как по пим называют людей такими-то и такими-то. А те, что возникают от чего-то быстро исче- 5 зающего, называются состояниями, например если ис­пытывающий печаль становится более раздражитель­ным. В самом деле, того, кто в таком состоянии стано­вится более раздражительным, еще не называют разд­ражительным человеком, а скорее говорят, что он что-то испытал. Таким образом, подобные [явления] называ­ются состояниями, а не качествами. ю Четвертый вид качества — это очертания и имею­щийся у каждой [вещи] внешний облик и, кроме того, прямизна и кривизна и тому подобное. В самом деле, ведь по ним в каждом случае называют что-то таким-то и таким-то, ибо вещь называют такой-то и такой-то благодаря тому, что она треугольная или четыре-угольная, или благодаря тому, что она прямая или кри- |5 вая, и равным образом по внешнему облику что-то на­зывают таким-то и таким-то. Что же касается рыхлого 75 и плотного, шероховатого и гладкого, то кажется, буд­то они означают какое-то качество; однако они, види­мо, не относятся к категории качества; в самом деле, каждое из них указывает, по-видимому, скорее на то 2о или иное положение частей; а именно, нечто плотно потому, что части его очень близки друг к другу, а рыхло потому, что они находятся на некотором рассто­янии друг от друга; гладко же потому, что части его лежат как бы по прямой линии, а шероховато потому, что у него одна часть выше, другая ниже. 25 Можно было бы, пожалуй, указать и какой-нибудь другой вид качества. Но, во всяком случае, упомяну­тые нами — наиболее распространенные. Итак, качества -— это те, о которых мы говорили, а такими-то и такими-то вещи называют производными от них именами или именами, образованными от них как-то иначе. В большей части случаев и даже почти во всех такими-то их называют производными именами; зо так, от бледности — бледным, от умения читать и пи­сать — умеющим читать и писать, от справедливости — справедливым. И точно так же и в других случаях. Иногда, однако, из-за того, что некоторые качества не имеют названий, наделенное ими нельзя назвать производным от них именем; например, способный к бегу или к кулачному бою, называемый так в силу сво­зя ей природной способности, не называется производным оь от какого-либо качества именем, ибо для способностей, благодаря которым эти люди называются именно таки­ми, нет названий в отличие от искусств, по которым кого-то называют способным к кулачному бою или к борьбе в силу их наклонностей: ведь говорят об искус­стве кулачного боя и об искусстве борьбы, а тех, кто расположен к ним, называют такими-то и такими-то ö производным от этих искусств именем. Иногда же хотя качество и имеет название, но то, что называется в соответствии с ним, называется не производным от него именем; так, от добродетели (are­te) — хороший (spoydaios); в самом деле, хороший на­зывается так потому, что он обладает добродетелью, по назван он именем, не производным от добродетели. Одпако это бывает не часто. Итак, такими-то и таки­ми-то [вещи] называются в соответствии с перечис-ю ленными видами качества производными от них име­нами или именами, образованными от них как-то иначе, 76 У качества бывает и противоположность; так, спра­ведливость противоположна несправедливости, белиз­на — черноте, и все остальное таким же образом, рав­но как и все то, что названо по ним таким-то и таким-то, например несправедливое противоположно спра- J5 ведливому и белое — черному. Но это имеет место не во всех случаях. В самом деле, огненно-красному, или бледно-желтому, или другим подобным цветам нет ни­чего противоположного, хотя они качества. Далее, если одна из двух противоположностей есть качество, то и другая будет качеством. И это становится ясным, если привлечь к рассмотрению остальные категории. Так, если справедливость противоположна несправед- го ливости, а справедливость есть качество, то, значит, и несправедливость — качество; в самом деле, ни одна из остальных категорий не подходит к несправедливо­сти — ни количество, ни отношение, пи «где» и во­обще ничего из них, кроме качества. Точно так же обстоит дело и с остальными противоположностями у качества. 2δ Качества допускают большую и меньшую степень. Об одном белом говорят, что оно более бело или менее бело, чем другое, и об одном справедливом — что оно более справедливо или менее справедливо, чем дру­гое. Да и самому качественно определенному доступно приращение, ибо нечто, будучи белым, может стать еще более белым; однако не всегда так, а лишь боль­шей частью. В самом деле, вызывает сомнение, можно зо ли сказать, что одна справедливость есть большая или меньшая справедливость, чем другая; и точно так же и относительно всякого другого свойства или состоя­ния. Ведь пекоторые спорят об этом: они утверждают, что, конечно, одну справедливость (или одно здоровье) никак нельзя называть большей или меньшей спра­ведливостью (или здоровьем), пежели другую, но один человек обладает здоровьем в меньшей мере, 35 чем другой, и справедливостью в меньшей мере, чем ца другой, и точно так же умением читать и писать и ос­тальными свойствами и состояниями. Но по крайней мере то, что называется по ним, бесспорно допускает большую и меньшую степень; в самом деле, об одном говорят, что он владеющий искусством чтения и пись­ма в большей мере, чем другой, а также что он более здоров и справедлив, и точно так же в других случаях. s 77 Между тем «треугольное» и «четыреугольное», как и всякая другая фигура, не допускает, видимо, большую степень. Ведь все, что принимает определение треуго­льника или круга, есть треугольник или круг в одина­ковой мере, а из того, что не принимает такого опре­деления, нельзя одно называть [треугольником или кругом] в большей степени, нежели другое; в самом деле, квадрат нисколько не в большей степени круг, нежели разносторонний многоугольник, ибо ни тот ни другой не принимает определения круга. И вообще, если оба не принимают определения предлежащего [предмета], то один по может быть назван им в боль­шей степени, нежели другой. Таким образом, не все качественно определенное допускает большую и мень­шую степень. 15 Итак, из указанных выше черт ни одна пе состав­ляет особенности качества. О сходном же и несходном говорится только в отношении качеств. В самом дело, одно сходно с другим лишь постольку, поскольку опо есть нечто качественно определенное; поэтому особен­ностью качества будет то, что о сходном и несходном говорится лишь в отношении его. 20 Не следует при этом смущаться, если кто-то ска­жет, что мы, имея намерение говорить о качестве, со­причисляем к нему и много соотнесенного: ведь мы говорили, что свойства и состояния принадлежат к со­отнесенному. Дело в том, что почти у всех них роды, правда, суть соотнесенное, но ни одно отдельное свой­ство и состояние не есть соотнесенное. В самом деле, относительно знания как рода говорится, что то, что 25 оно есть, оно есть в связи с другим (ведь говорят: знание чего-то) ; но о каждой отдельной отрасли знания но говорят, что то, что она есть, она есть в связи с другим; например, о грамматике не говорят, что она грамматика чего-то, и об искусстве музыки — что она музыка чего-то; разве только через род они могут быть обозначены как соотнесенное; например, грамматика зо называется знанием чего-то, но не грамматикой чего-то, и искусство музыки — знанием чего-то, но не музыкой чего-то. Так что отдельные отрасли знания не при­надлежат к соотнесенному. Между тем мы называемся такими-то и такими-то в соответствии с отдельными отраслями зпания, ведь как раз ими мы облада-7в ем; в самом деле, знающими мы называемся потому, что мы обладаем каким-нибудь из отдельных знаний. Вот почему эти знания будут качествами, а именно отдельные отрасли знания, в соответствии с которыми мы иногда и называемся такими-то и такими-то, а к соотнесенному они не принадлежат. Кроме того, если бы одно и то же и оказалось и соотнесенным и качест­вом, то вовсе не было бы нелепо причислять его к обо­им этим родам. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ [Остальные шесть категорий] Действие и претерпевание также допускают и про­тивоположность себе, и большую и меньшую степень. В самом деле, нагревать и охлаждать, равным образом быть нагреваемым и быть охлаждаемым, испытывать радость и испытывать печаль — все это противопо­ложно одно другому, так что они допускают противопо­ложность себе. Они допускают также большую и мень­шую степень: ведь можно нагревать что-то больше или меньше и можно быть нагреваемым больше или меньше. Следовательно, действие и претерпевание допускают большую и меньшую степень. Итак, вот что сказано об этих категориях. Что ка­сается [категории] «находиться в каком-то положе­нии», то относительно нее уже было сказано 1 при рас­смотрении соотнесенного, что она называется именем, производным от различного рода положения. Что же касается остальных категорий—«когда», «где» и «обла­дать», то ввиду полной их ясности о них говорится здесь лишь то, что было сказано вначале, а именно что обладать означает, [например], быть обутым, быть вооруженным, где — например, в Ликее, и остальное, что уже было сказано2 о них. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ [Четыре вида противолежания] О представленных нами родах [категорий] сказан­ного достаточно. Что же касается противолежащих друг другу [вещей] *, то следует сказать, сколькими способами обычно одно противолежит другому. О про­тиволежащих друг другу [вещах] говорится четверояко: 79 или как о соотнесенных между собой, или как о противоположностях, или как о лишенности и обла­дании, или как об утверждении и отрицании. И если 20 вкратце сказать о каждом из них, то, например, двойное противолежит половине как соотнесенное, зло благу — как противоположности, слепота зрению — как лишен­ность и обладание, «он сидит» и «он не сидит»—как утверждение и отрицание. О том, что противолежит как соотнесенное, гово­рится, что то, что оно есть, оно есть в связи с проти­волежащим ему или находясь в каком-то ином отно-25 шении к нему; например, о двойном — что оно, как таковое, есть двойное по отношению к половинному. И знание противолежит познаваемому как соотнесен­ное, и о нем говорится, что то, что оно есть,— это зна­ние познаваемого; и равным образом о познаваемом говорится, что то, что оно есть, оно есть в связи с про-зо тиволежащим ему — со знанием: ведь говорят, что познаваемое есть познаваемое чем-то — познанием. Итак, о противолежащем как соотнесенном гово­рится, что то, что оно есть, оно есть в связи с другим или находясь в каком-то [ином] отношении к другому. О про­тиволежащих же как противоположностях2 никак не говорят, что то, что они есть, они есть в связи друг 35 с другом, а говорят, что они противоположны друг другу: ведь не говорят, что хорошее есть хорошее пло­хого, а говорят, что оно противоположно плохому, и не говорят, что белое есть белое черного, а говорят, что оно противоположно черному. Так что эти два рода 12а противопоставления отличаются друг от друга. И если противоположности таковы, что в том, в чем им свойст­венно от природы находиться или о чем они сказываются [как о подлежащем], одна из них необходимо должпа наличествовать, то между этими противоположностями нет ничего посредине3. Если же одна из них не обя­зательно должна наличествовать, то между ними не­пременно имеется что-то посредине. Так, болезни и 5 здоровью свойственно от природы находиться в теле живого существа, и одно из них двух — либо болезнь, либо здоровье — необходимо присуще телу живого су­щества. Равным образом нечетное и четное сказыва­ются о числе, и одно из них должно быть присуще числу — либо нечетное, либо четное. И между ними нет ничего посредине — ни между болезнью и здоровь-80 ем, ни между нечетным и четным. Там же, где не обя- м зательно должна наличествовать та или другая проти­воположность, между ними возможно нечто посре­дине; например, черному и белому свойственно от при­роды находиться в теле, но во всяком случае одно или другое из них не обязательно должно быть при­суще телу: ведь не всякое тело либо бело, либо черно 4. Равным образом плохое и хорошее сказываются о че­ловеке и о многом другом, но одно из них не обяза­тельно должно быть присуще тому, о чем они сказы- *«> ваются: ведь не все есть либо плохое, либо хорошее. И между ними во всяком случае есть нечто посредине; например, между белым и черным — серое, бледно-желтое и другие цвета, а между плохим и хорошим — то, что не плохо и не хорошо. В некоторых случаях для находящегося посредине даются [особые] имена; 20 например, для того, что между белым и черным,— се­рое, бледно-желтое и другие цвета; в некоторых же случаях нелегко обозначить именем находящееся по­средине, а его определяют через отрицание обоих край­них, например «не хорошо и не плохо» или «пе спра­ведливо и не несправедливо». 25 Лишенность и обладание говорится относительно одного и того же, например зрение и слепота — отно­сительно глаза; и вообще, в чем от природы находится [данное] свойство, относительно того можно говорить и о лишенности и об обладапии. А лишенным какого-то свойства мы называем все способное принимать это свойство, когда оно совершенно не наличествует в том, в чем оно от природы должно наличествовать, и именно ,ш в то время, когда естественно обладать им5. В самом деле, мы называем беззубым не то, что не имеет зубов, и слепым — пе то, что не имеет зрения, а то, что не имеет их, когда оно по природе должно было бы их иметь, ведь некоторые [существа] с самого рождения не имеют ни зрения, ни зубов, но их не называют ни беззубыми, ни слепыми. Однако быть лишенным чего- аъ то и обладать свойством — это не то же самое, что ли­шенность и обладание свойством. Ибо свойство — это зрение, а лишенность — слепота; но обладать зре­нием — это не зрение, и быть слепым — это не слепота. Ведь слепота есть некоторая лишенность, быть же слепым — значит быть лишенным, но это не лишен­ность. Кроме того, если слепота была бы тем же, что 81 40 Сыть слепым, тогда то и другое сказывалось бы об од­ном и том же; но слепым человек называется, а сле-12ь нотой человек никогда не называется. По-видимому, и они — быть лишенным и обладать свойством — противолежат друг другу как лишенность и обладание свойством. Ведь противостоят они друг другу одним и тем же образом: как слепота противолежит зрению, 5 так и бытие слепым противолежит обладанию зрением. Равным образом и то, что подпадает под отрицание и утверждение, не есть то же, что отрицание и утверж­дение. Утверждение есть утвердительная речь, а от­рицание — отрицательная речь, между тем ничто из подпадающего под утверждение и отрицание не есть речь. Но и о подпадающем под утверждепие и о подпа-10 дающем под отрицание говорят, что они противолежат друг другу как утверждение и отрицание. Ведь и они противолежат друг другу тем же образом: как утверж­дение противолежит отрицанию (например, «он си­дит»-—«он не сидит»), так и действие, подпадающее под утверждение, противолежит действию, подпадаю­щему под отрицание: сидение — несидению. А что лишенность и обладание свойством противо­лежат друг другу не как соотнесенные,— это очевидно. Ведь относительно того или другого не говорят, что то, что оно есть, оно есть в связи с противолежащим ему. В самом деле, зрение не есть зрение слепоты, и также по-иному никак нельзя говорить о нем в отноше­нии к ней. Равным образом и о слепоте нельзя сказать, го что она слепота зрения; о пей, правда, говорят, что она лишенность зрения, но не говорят, что она слепота эре-, ния. Кроме того, все соотнесенные между собой [сторо­ны] обоюдны, а потому между слепотой (если бы она принадлежала к соотнесенному) и тем, с чем ее соотно­сили бы, была бы обоюдность. Но такой обоюдности нет: 25 ведь не говорят, что зрение — это зрение слепоты. А что вещи, о которых говорится в смысле лишен­ности и обладания, не противолежат друг другу и как противоположности, это ясно из следующего. Из [пары] противоположностей, между которыми нет ничего по­средине, та или другая из них всегда необходимо при­суща тому, в чем она от природы находится или о чем она сказывается [как о подлежащем]: ведь ничего, как было сказано, нет посредине между противопо-зо ложностями, одна из которых необходимо присуща 82 тому, что их принимает, как это бывает с болезнью и здоровьем или с нечетным и четным. Если же между противоположностями есть нечто посредине, то от­нюдь не необходимо, чтобы та пли другая из них была присуща всякому [способному принимать их]: ведь все способное принимать их не обязательно есть либо белое, либо черное или либо теплое, либо холодное, ибо ничто не мешает, чтобы что-то наличествовало посредине между ними. Далее, как было сказано6, 35 нечто посредине имеется и между теми противополож­ностями, та или другая из которых не обязательно должна быть присуща способному принимать их, разве только тому, чему от природы присуще что-нибудь одно, например огню присуще быть горячим и снегу — быть белым. В этих случаях определенно должно быть присуще одно из двух, и при этом — не какое попа- 40 дется: ведь огонь не может быть холодным и снег — черным. Поэтому не всякому способному припимать противоположности необходимо присуща либо одна, 15а либо другая, а лишь тому, которому от природы при­суще что-то одно, и притом определенно одно, а но какое придется. Что же касается лишенности и обладания свойст­вом, то относительно них ни то ни другое из сказан­ного не верно. Дело в том, что способному принимать их не всегда необходимо присуще одно из них: то, чему по природе еще не7 полагается иметь зрения, не * называется ни слепым, ни имеющим зрение; поэтому лишенность и обладание не принадлежат к тем про­тивоположностям, между которыми нет ничего посре­дине. Но не принадлежат они и к тем, у которых есть что-то посредине, ибо всякому способному принимать их одна из них необходимо должна когда-нибудь8 быть присуща, а именно: когда чему-то уже необходимо от природы иметь зрение, тогда скажут, что оно или еле- м пое, или имеющее зрение, и из них ему будет присуще не определенно одно, а какое придется9. Ведь ему не необходимо быть слепым и не необходимо быть име­ющим зрение, а оно будет каким придется. Что ка­сается тех противоположностей, у которых есть нечто посредине, то, как было сказано 10, вовсе но необхо­димо, чтобы всякому способному принимать их была присуща та или другая из них, а необходимо, чтобы какая-нибудь из них была присуща лишь некоторым, 33 15 и притом определенно одна. Поэтому ясно, что проти­волежащее по лишенности и обладанию не противоле­жит ни тем ни другим способом, какими противолежат противоположности. Далее, противоположности — при наличии способ­ного принимать их —могут переходить друг в друга11, разве только чему-то от природы присуще что-нибудь 20 одно, например огню быть горячим; в самом деле, и здоровое может заболеть, и белое стать черным, и хо­лодное теплым, и точно так же из хорошего можно сделаться плохим и из плохого — хорошим. Ведь если плохого человека направлять к лучшим занятиям и беседам, он сделает хоть небольшой шаг к тому, чтобы Î5 быть лучше. Если же он однажды совершит хоть и небольшой такой шаг, он, очевидно, может или совер­шенно перемениться, или же достичь очень больших успехов. Ему все легче будет склоняться к добродетели, каким бы незначительным ни был первоначальный успех; поэтому естественно ему достичь большего успе­ха. И, постоянно продолжаясь, это в конце концов при­ведет его к противоположному состоянию, если ему 30 не помешает время. Что же касается обладания и лишенности, то здесь переход друг в друга невозможен. Правда, переход от обладания к лишенности бывает, но переход от лишенности к обладанию невозможен. В самом деле, ставший слепым не может вновь про-*5 зреть, у лысого волосы вновь не появляются, а у без­зубого зубы не могут вырасти вновь. А [высказывания], противолежащие друг другу как утверждение и отрицание, явно не противолежат **ь ни одним из указанных выше способов, ибо всегда толь­ко одно из них необходимо истинно, другое ложно 12. В самом доле, ни при противоположностях, ни при соотнесенном, ни при лишенности и обладании свойст­вом не необходимо, чтобы одно всегда было истинно, другое — ложно. Так, здоровье и болезнь противопо­ложны друг другу, однако ни то ни другое не истинно и не ложно. Равным образом и двойное и половинное: они противолежат друг другу как соотнесенные между собой, но ни то ни другое из пих не истинно и не ложно. Точно так же не истинны и не ложны ли­шенность и обладание, например зрение и слепота* ίο Да и вообще все, о чем говорится вне какой-либо свя­зи, не истинно и не ложно. А обо всем [противолежа-84 щем], указанном [здесь], говорится без связи. Правда, скорее всего нечто такое, казалось бы, бывает у проти­воположностей, о которых говорится в связи: ведь то, что Сократ здоров, противоположно тому, что Сократ болен. Но не всегда одно здесь необходимо истинно, а другое ложно. Если Сократ существует, то одно из них будет истинным, другое — ложным; а если его нет, то оба они ложны: ведь если вообще нет самого Сократа, неистинно и то, что Сократ болен, и то, что он здоров. В случае же лишенности и обладания, если вообще нет [данной вещи], ни то ни другое не истин­но; если же ода есть, то не всегда одно истинно, а дру­гое ложно; в самом деле, «Сократ имеет зрение» и «Сократ слепой» противолежат друг другу как ли­шенность и обладание; и если он существует, то не обязательно одно истинно, а другое ложно (ибо когда ему по природе еще не свойственно иметь зрепие, и то и другое ложно); а если Сократа вообще нет, то в этом случае и то и другое ложно — и то, что он имеет зрение, и то, что он слепой. Что же касается утвержде­ния и отрицания, то существует ли [вещь] или нет — всегда одно из них будет ложным, а другое истинным. Ибо ясно, что, если Сократ существует, одно из вы­сказываний— «Сократ болен» и «Сократ не болен» — истинно, а другое ложно, и точно так же — если Со­крата нет, ибо если его нет, то [высказывание] «он болен» ложно, а [высказывание] «он но болен» истипно. Так что только в тех случаях, где одно противолежит другому как утверждение и отрицание, имеется та особенность, что одно из них всегда истинно, а другое ложно. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ [Противоположности] Благу необходимо противоположно зло. Это пока­зывает наведение в каждом отдельном случае; напри­мер, здоровью противоположна болезнь, мужеству — трусость, и одинаково в других случаях. Но злу иногда противоположно благо, иногда же зло; в самом деле, недостатку, который есть зло, противоположен избы­ток, который также есть зло; равным образом и уме­ренность, будучи благом, противоположна и первому и второму. Но такого рода противоположность можно 85 видеть лишь в немногих случаях, большей же частью влу противоположно благо. Далее, если есть одна из противоположностей, то не обязательно, чтобы была и другая. Когда все здо­ровы, должно быть здоровье, болезнь же нет; равным образом, если все бело, должна быть белизна, чернота же нет. Далее, если то, что Сократ здоров, противопо­ложно тому, что Сократ болен, а то и другое не может быть в одно и то же время присуще одному и тому же, то при наличии одной из этих противоположностей другая быть не может: в случае если Сократ вдоров, Сократ не может быть болен !. Ясно также, что по природе противоположности от­носятся к тому, что тождественно или по виду, или по роду: болезнь и здоровье находятся по природе в теле животного, белизна и чернота — просто в теле, а спра­ведливость и несправедливость — в душе человека. С другой сторопы, все противоположности необходи­мо принадлежат к одному и тому же роду, либо к про­тивоположным родам, или же они сами роды2. В самом деле, белое и черное принадлежат к одному и тому же роду (ведь их род — цвет), справедливость и неспра­ведливость — к противоположным родам (ведь для пер­вой род — добродетель, для второй — порок), благо же и зло не принадлежат к какому-либо роду, а сами ока­зываются родами для другого. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ [Предшествующее и последующее] О том, что одно предшествует другому, [или первое другого] \ говорится в четырех смыслах. В первом и самом основном смысле — по времени, в зависимости от которого об одпом говорится как о более старом и бо­лее древнем по сравнению с другим: ведь нечто назы­вается более старым и более древним потому, что вре­мени прошло больше. Во-вторых, первее то, что не допускает обратного следования бытия; например, «одно» первее «двух»: если имеется «два», то прямо следует, что имеется «одно»; но если имеется «одно», то из этого не обяза­тельно следует, что имеется «два», так что от «одного» нет обратного следования остального. Таким образом, 86 первее, надо полагать, то, от чего нет обратного следо­вания бытия. к В-третьих, о том, что первее, говорится в смысле он-ределенного порядка, так, как в науках и речах, В до­казывающих науках имеется предшествующее и после­дующее по порядку (ведь [геометрические] элементы по порядку предшествуют чертежам, а в искусстве чтения tu» и письма звуки речи или буквы предшествуют слогам), и одинаково в речах — а именно вступление по порядку предшествует изложению [сути дела]. Далее, [в-четвертых], помимо сказанного — лучшее и более чтимое, по-видимому, по природе первео. * И обычно большинство утверждает, что люди более почитаемые и более любимые им «первее» его. Но этот смысл, пожалуй, наименее подходящий. Итак, вот, пожалуй, в скольких смыслах говорят о том, что предшествует, [или первое]. Но помимо ука­занных имеется, видимо, и другое значение того, что |д первее, а именно: о той из вещей, допускающих обрат­ное следование бытия, которая так или иначе состав­ляет причину бытия другой, можно было бы по спра­ведливости сказать, что она по природе первее. А что печто такое есть,— это яспо: бытие человека допускает обратное следование бытия с истинной речью о челове- « ке; в самом деле, если имеется человек, то верна речь о том, что он человек. И это обратимо: если верна речь о том, что есть человек, то человек есть2. Но верная речь ни в коем случае не есть причина бытия вещи, однако вещь, по-видимому, есть некоторым образом причина истинности речи: ведь в зависимости от того, ад существует ли вещь или нет, речь о ней называется истинной или ложной. Так что о том, что одно пред­шествует другому, [или первее другого], говорится в пяти смыслах. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ [Данное вместе] Как о данных вместе в прямом и самом основном смысле говорится о тех [вещах], которые возникают » в одно и то же время: ни одна из них не есть предше­ствующее или последующее, а о них говорят, что они вместе по времени. А данные вместе по природе — это те [вещи], которые, правда, допускают обратное 87 следование бытия, но одна никоим образом не есть при­чина бытия другой, как, например, у двойного и поло­винного: они, правда, допускают обратное [следование во бытия] (ведь если есть двойное, есть и половинное, и, если есть половинное, есть и двойное), но ни одно из них не есть причина бытия другого. Данными вместе по природе называются также [виды], соподчиненные одному и тому же роду. Сопод­чиненными называются [виды], противопоставленные ** ДРУГ другу в одном и том же делении, например перна­тое — живущему на суше и обитающему в воде. Все они соподчинены одному и тому же роду: ведь живое существо делится на эти [виды] — на пернатое, живу­щее на суше и обитающее в воде, и ни один из этих [видов] не первее [другого вида] и не есть последую­щее [по отношению к нему], а, надо полагать, все такого рода животные по природе вместе. И каждое «· из них может в свою очередь быть разделено на [под]-виды, например и живущее на суше, и пернатое, и обитающее в воде. Стало быть, и те [подвиды] будут вместе по природе, которые, принадлежа к одному и тому же роду, [противопоставлены] в одном и том же делении. Роды же всегда первее видов: они не допускают об-* ратного [с видами] следования бытия; например, если имеется животное, обитающее в воде, то имеется жи­вое существо, но если имеется живое существо, то пе обязательно имеется животное, обитающее в воде. Таким образом, данными вместе по природе назы­ваются те [вещи], которые, правда, допускают обрат­ное следование бытия, но одна никоим образом не есть to причина бытия другой, а также [виды], соподчиненные одному н тому же роду; в прямом же смысле — вместе те [вещи], которые возникают в одно и то же время, ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ [Шесть видов движения] Имеется шесть видов движения — возникновение, уничтожение, увеличение, уменьшение, превращение и перемещение. *5 Так вот, все движения явно отличаются друг от дру­га. В самом деле, возникновение — это не уничтожение, S8 увеличение — это не уменьшение или перемещение, и точно так же в остальных случаях. Относительно же превращения имеется сомнение: не обстоит ли дело так, что то, что изменяется в качестве, необходимо из­меняется через какое-нибудь из прочих движений. Но это не верно, ибо почти во всех или в большинстве слу­чаев испытывания нами чего-то оказывается, что мы подвергаемся изменению в качестве, не участвуя ни в одном из других движений. В самом деле, то, что движется в том смысле, что оно что-то испытывает или претерпевает, пе обязательно увеличивается пли умень­шается, и точно так же не участвует во всех других движениях, так что превращение, можно сказать, отлич­но от всех других движений, ибо, если бы оно было тож­дественно им, изменяющееся в качестве должно было бы тотчас же увеличиваться или уменьшаться или должно было бы следовать какое-то из других движений; между тем это не обязательно. Точно так же то, что увеличи­вается или движется каким-нибудь иным движением, должно было бы в таком случае изменяться в качестве; однако бывает, что увеличиваются, не изменяясь в ка­честве; так, квадрат, если приложить к нему гномон, правда, увеличивается, но иным по качеству не стано­вится; и точно так же в других подобных случаях. Так что, пожалуй, [все] эти движения отличаются друг от друга. Движению вообще противоположен покой, но от­дельным видам движения — отдельные виды движения: возникновению — уничтожение, увеличению — умень­шение, перемещению — пребывание на месте. В наи­большей же мере противолежит, по-видимому, [пере­мещению] перемещение в противоположном направле­нии, например движению вниз — движение вверх и движению сверху — движение снизу. А для оставше­гося вида движения нелегко указать, что ему проти­воположно; ему, кажется, ничего не противоположно, если только ему не противопоставлять неизменность в качестве или же изменение в противоположное каче­ство, подобно тому как перемещению противопостав­ляют пребывание на месте или перемещение в проти­воположном направлении, ведь превращение есть из­менение в качестве. Поэтому движению касательно ка­чества будет противолежать неизменность в качестве или изменение в противоположное качество, например 89 становление белым — становлению черным, ибо изме-15 нением в качестве превращаются [здесь] в противопо­ложное, ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ [Обладание] Что касается обладания1, то о нем говорится во многих значениях: или как об обладании свойством и состоянием, либо каким-нибудь другим качеством (так, о нас говорят, что мы обладаем каким-то знанием и достоинством), или как об обладании количеством, на­го пример что имеют определенную величину (ведь го­ворят, что нечто имеет величину в три локтя или в че­тыре локтя), или как об обладании тем, что имеют на теле (например, платьем или хитоном), или как об обладании тем, что имеют на части тела (например, кольцом на руке), или как об обладании частью тела (например, рукой или ногой), или как о содержимом сосуда (например, о медимне для пшеницы или о гли-25 няном сосуде для вина: ведь говорят, что глипяпый со­суд содержит вино и медимн — пшеницу; так что обо всем этом говорится, что оно что-то содержит в себе как в сосуде), или об обладании говорится как о владе­нии имуществом (ведь о нас говорят, что мы владеем домом или полем). Про нас также можно сказать, что мы имеем жену, и про женщину — что она имеет мужа. Только что ука­занное значение обладания — наименее подходящее, ведь «иметь жену» означает не что ипое, как сожитель-80 ствовать. Можно было бы, пожалуй, указать и некоторые дру­гие зпачепия обладания; но, полагаю, обычные значе­ния его перечислены. ОБ ИСТОЛКОВАНИИ ГЛАВА ПЕРВАЯ [Язык и письмена. Истинная и ложная речь] Прежде всего следует установить, что такое имя и *ва что такое глагол; затем — что такое отрицание и ут­верждение, высказывание и речь К Итак, то, что в звукосочетаниях, — это знаки пред­ставлений в душе, а письмена — знаки того, что в зву­косочетаниях. Подобно тому как письмена не одни и * те же у всех [людей], так и звукосочетания не одни и тс же. Однако представления в душе, непосредствен­ные знаки которых суть то, что в звукосочетаниях, у всех [людей] одни и те же, точно так же одни и те же и предметы, подобия которых суть представления. О по­следних сказано в сочинении о душе2, ибо они предмет другого исследования. Подобно тому как мысль то появляется в душе, не 10 будучи истинной или ложной, то так, что она необхо­димо истинна или ложна, точно так же и в звукосо­четаниях3, ибо истинное и ложное имеются при свя­зывании и разъединении. Имена же и глаголы сами по себе подобны мысли без связывания или разъединения, например «человек» или «белое»; когда ничего не при­бавляется, нет ни ложного, ни истинного, хотя они и 15 обозначают что-то: ведь и «козлоолень» что-то обозна­чает, но еще не истинно и не ложно, когда не прибав­лен [глагол] «быть» или «не быть»—либо вообще, либо касательно времени. ГЛАВА ВТОРАЯ [Имя] Итак, имя есть такое звукосочетание с условленным значением безотносительно ко времени, ни одна часть 20 которого отдельно от другого ничего не означает. 93 В самом деле, в слове «Kallippos» hippos само по себе ничего не значит, не так, как в речи Kallos hippos («кра­сивая лошадь» ). Однако в составных именах дело обсто­ит не так, как в простых, ибо в последних ни одна часть не значима, а в первых имеется все же намек на значе-25 ние, хотя в отдельности [каждая часть] ничего не оз­начает; так, например, в epaktrokeles («судноморских разбойников») keles само по себе ничего не озна­чает. [Имена] имеют значение в силу соглашения, ведь от природы нет никакого имени. А [возникает имя], когда становится знаком, ибо членораздельные звуки хотя и выражают что-то, как, например, у животных, но ни один из этих звуков не есть имя. зо «He-человек» не есть имя; нет такого имени, ко­торым можно было бы его назвать, ибо оп не есть пи речь, ни отрицание. Пусть он называется неопределен­ным именем, (потому что он одинаково подходит к че­му угодно — к существующему и к несуществую­щему). «Филона» же или «Филону» и тому подобное 1бь не имена, а падежи имени. Смысл их остается тем жо самым, но вместе с [глаголом] «есть», или «было», или «будет» они пе выражают истины или лжи, имя же [вместе с глаголом] всегда их выражает; например, «Филона есть» или «Филона не есть» пе выражают ни δ истины, пи лжи. ГЛАВА ТРЕТЬЯ [Глагол] Глагол есть [звукосочетание], обозначающее еще и время; часть его в отдельности ничего не обозначает, он всегда есть знак для сказанного об ином. Говорю же я, что глагол обозначает еще и время; например, «здо­ровье» есть имя, а «[он] здоров» есть глагол, ибо это еще обозначает, что здоровье имеется в настоящем вре-10 мени. Далее, глагол всегда есть знак для сказанного об ипом, например о подлежащем или о том, что нахо­дится в подлежащем. [Выражение] же «[он] пе здоров» или «[он] не болен» я не называю глаголом, ибо хотя и оно обозна­чает еще и время и всегда присуще чему-либо, но для 94 этого различия нет названия; назовем его неопределен­ным глаголом, потому что оно одинаково подходит к чему угодно — к существующему и к несуществую- is щему. Подобным же образом «был здоров» и «будет здоров» не глаголы, а изменения глагола по временам и отличаются от глагола тем, что глагол обозначает настоящее время, а они — время до и после настоящего. Итак, глаголы, высказанные сами по себе, суть име­на и что-то обозначают (ибо тот, кто говорит их, оста- 2о навливает свою мысль, а тот, кто слушает, внимает им); однако они еще не указывают, есть ли [предмет] или нет, ибо «быть» или «не быть» не обозначения предме­та, так же, когда скажешь «сущее» просто, само по себе, ибо само по себе оно ничего не значит и лишь указывает на некую связь, которую, однако, нельзя мыслить без составляемых. 25 ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ [Высказывающая речь] Речь есть такое смысловое звукосочетание, части которого в отдельности что-то обозначают как сказыва-кие, но не как утверждение или отрицание; я имею в виду, например, что «человек» что-то, правда, обозна­чает, но не обозначает, есть ли он или нет; утвержде­ние же или отрицание получается в том случае, если зо что-то присоединяют. Отдельный же слог [слова] «человек» не означает что-либо, точно так же как «ышь» в [слове] «мышь» ничего не означает, а есть один только звук. В состав­ных словах каждая часть хотя и обозначает что-то, но не сама по себе, как об этом было сказано раньше К Всякая речь что-то обозначает, но не как естествеп- *7а ное орудие, а, как было сказано2, в силу соглаше­ния3. Но не всякая речь есть высказывающая речь, а лишь та, в которой содержится истинность или лож­ность чего-либо; мольба, например, есть речь, но она не истипна и не ложна. Итак, прочие [виды] речи оставлены здесь без вни­мания, ибо рассмотрение их более подобает искусству красноречия или стихотворному искусству4; к настоя­щему исследованию относится высказывающая речь. 95 ГЛАВА ПЯТАЯ [Утверждение и отрицание. Простое и сложное предложение] Первая единая высказывающая речь —это утверж­дение, затем — отрицание. Все остальные1 едины в силу связанности2. Каждая высказывающая речь нс-10 обходимо заключает в себе глагол ИЛИ изменение гла­гола по времени, ведь и речь о человеке не есть выска­зывающая речь до тех пор, пока не присоединено «есть», или «был», или «будет», или нечто подобное. Поэтому «существо, живущее на суше, двуногое» есть речь единая, а не множественная, ведь речь едина по оттого, что слова произносят непосредственно друг за другом. Но объяснять это —дело другого исследова-i5 ния3. Высказывающая речь едина или когда она вы­ражает одно, или в силу связанности. Множественны же высказывающие речи, когда выражают многое, а не одно или когда они не связаны между собой. Итак, имя или глагол назовем лишь сказыванием 4, ибо так но говорит тот, кто намерен выразить что-то словами, что­бы высказаться, все равно, вопрошает ли он или пет, а сам что-то сообщает. К речам же относится, во-пер­вых, простое высказывание, например когда что-то че­му-то [приписывается] или что-то от чего-то [отни­мается], а во-вторых, составленное из простых, напри­мер сложная речь. Итак, простое высказывание есть звукосочетание, обозначающее присущность или неприсущность чего-то с различием во времени. ГЛАВА ШЕСТАЯ [Утверждение, отрицание, противоречие] 2& Утверждение есть высказывание чего-то о чем-то. Отрицание есть высказывание, [отнимающее] что-то от чего-то. Так как присущее может быть высказано как неприсущее, а неприсущее — как присущее, также и присущее — как присущее, а неприсущее — как непри­сущее 1 и это может относиться таким же образом ко во времени помимо настоящего, то можно отрицать все, что кто-то утверждает, и утверждать все, что кто-то отрицает. Отсюда ясно, что всякому утверждению про-96 тиволежит отрицание и всякому отрицанию — утверж­дение. Назовем противолежащие друг другу утверждение и отрицание противоречием2. Под противолежанием же я разумею [утверждение и отрицание] одного и того же относительно одного и того же, и не в разных значе- 35 ниях, и все другое, что мы еще уточняем против нуд­ных софистических рассуждений3, ГЛАВА СЕДЬМАЯ [Противоположные и противоречащие предложения] Так как одни предметы — общие, а другие — еди­ничные (общим я называю то, что может по природе сказываться о многом, а едипичпым — то, что не может AQ этого; например, «человек» есть общее, а Каллий — единичное), то необходимо высказывать, присуще или но присуще что-то чему-то как общему или как еди­ничному. Поэтому если об общем высказываются как об общем, что ему нечто присуще или не присуще, то эти высказывания будут противоположными друг другу1. Говоря «высказываться об общем как об об­щем», я разумею, например, «каждый человек бле­ден — ни один человек не бледен». Когда же выска­зываются об общем, но не как об общем, такие выска­зывания не противоположны друг другу, хотя выражен­ное в них может иногда быть противоположным. Говоря «высказываться об общем не как об общем», я разу­мею, например, «человек бел —человек не бел»; в са- 10 мом деле, хотя «человек» есть нечто общее, но в вы­сказывании он не рассматривается как общее2, ибо «каждый» означает не общее, а то, что о чем-то выска­зывают как об общем. Но неправильно об общем ска­зуемом сказывать как об общем, ибо ни одно утверж­дение не бывает истинным, в котором об общем сказу­емом сказывают как об общем, например «каждый че- 15 ловек есть каждое живое существо». Итак, я говорю, что утверждение противолежит от­рицанию по противоречию 3, если одно обозначает нечто как общее, а другое — то же не как общее, например: «каждый человек бледен — не каждый человек бледен», «ни один человек не бледен — есть некий бледный че­ловек» 4. По противоположности противолежат друг 2· другу утверждение общего и отрицание общего 5t 4 Аристотель, т. 2 — 888 97 например «каждый человек справедлив — ни один че­ловек не справедлив» 6. Вот почему противоположные [высказывания] не могут быть вместе истинными7. Противолежащие же [по противоречию] [высказыва­ния] об одном и том же могут иногда быть истинными, î5 например: «не каждый человек бледен» и «есть некий бледный человек» 8. Итак, из противоречащих друг дру­гу [высказываний] об общем, взятых как общие9,одно необходимо истинно, а другое ложно 10. Это относится и к единичным, [противоречащим друг другу] выска­зываниям11, например: «Сократ бел» и «Сократ не бел». Если же высказывания об общем взяты не как *о общие, то не всегда одно истинно, а другое ложно, ибо в одно и то же время будет правильно говорить, что человек бледен и человек не бледен, что человек кра­сив и человек не красив (ибо если он безобразен, он не красив, и если он становится красивым, он [еще] не красив), С первого взгляда это покажется нелепым, ибо представляется, что высказывание «человек не *5 бледен» означает в то же время, что ни один человек не бледен; однако эти высказывания не означают од­ного и того же, и они не необходимо [истинны или ложны] в одно и то же время2. Очевидно также, что одному утверждению соответ­ствует лишь одно отрицание, ибо отрицание должно 40 отрицать именно то же, что утверждает утверждение, и tea именно относительно того же самого, все равно, еди­ничное ли это или общее и взято ли оно как общее или не как общее. Я имею в виду, например, «Сократ бле­ден —Сократ не бледен». Если же отрицается относи­тельно одного и того же нечто иное или одно и то же, но относительно чего-то иного, то отрицание не противо­лежит утверждению, оно будет отлично от него. Так вот, [высказыванию] «каждый человек бледен» проти­волежит [высказывание] «не каждый человек бледен»; [высказыванию] «некий человек бледен» — «ни один человек не бледен»; [высказыванию] «человек бле­ден»—«человек не бледен». Итак, сказано, что одному утверждению противоле­жит по противоречию одно отрицание, и сказано, какие они, а также и то, что противоположные высказывания ίο иные, и какие они, и что не всякое противоречие ,2 ис­тинно или ложно, и почему это так, и когда оно ис­тинно или ложно. 08 ГЛАВА ВОСЬМАЯ [Единство высказывания] То утверждение или отрицание одно, которое обо­значает одно относительно одного, все равно, общее ли оно или нет и относительно ли общего оно или нет; например, «каждый человек бледен — не каждый че- *» ловек бледен»; «человек бледен — человек не бледен»; «ни один человек не бледен — некий человек бледен» — если только «бледное» имеет одно значение. Если же два предмета, которые не составляют одно, имеют одно имя, то утверждение не одно, <и отрицание не одно); например, если бы назвали человека и лошадь платьем, то [утверждение] «платье бело» не было бы одним, ибо 20 это высказывание нисколько но отличалось бы от [вы­сказывания] «человек и лошадь белы», а это выска­зывание нисколько но отличается от [высказываний] «человек бел» и «лошадь бела». Стало быть, если эти высказывания обозначают многое и если их больше од­ного, то ясно, что и первое высказывание обозначает или многое или ничего не обозначает, ибо ни одий че- 25 ловек не есть лошадь. Поэтому и в таких высказыва­ниях не необходимо, чтобы один [член] противоречия был истинным, а другой — ложным ,. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ [Высказывания о будущем] Итак, относительно того, что есть и что стало, ут­верждение или отрицание необходимо должно быть истинным или ложным 1, притом и относительно обще­го, взятого как общее, одно всегда истинно, а другое w ложно2, и точно так же относительно единичного, как было сказано3; но это не необходимо относительно об­щего, если оно высказано не как общее; об этом также было сказано4. Однако не так обстоит дело с единич­ным и с тем, что будет5. Ибо если и здесь всякое утверждение и отрицание истинно или ложно, то необходимо, чтобы все было присуще или не прису­ще6; так что если один говорит, что это будет, а дру- » гой это же самое отрицает, то ясно, что один из них необходимо говорит правду, если только всякое утвер­ждение и отрицание истинно или ложно 7. Ибо в подоб­ных случаях то и другое не будет присуще в одно и то же время8: ведь если верно говорить, что нечто бело 4' 99 isb или что оно не бело, то оно необходимо бело или необ­ходимо не бело; и если оно бело или не бело, то пра­вильно было утверждать это или отрицать; если же это не так, то говорят неправду, и если говорят неправду, то это не так. Так что или утверждение, ИЛИ отрицание необходимо должно быть истинным или ложным. Зна­чит, [если это верно], то ничего не существует и не 5 происходит случайно и как попало, и точно так же не будет ничего такого, что произойдет или не произой­дет случайно, и все совершается по необходимости9, а не как попало, ибо правду говорит или тот, кто ут­верждает, [что то-то и то-то произойдет], или тот, кто [это] отрицает: ведь иначе оно могло бы так же произойти, как и не произойти, ибо с тем, что происхо­дит случайно, дело может или будет обстоять так ни-чуть не в большей мере, чем иначе. Далее, если нечто теперь бело, то правильно было раньше утверждать, что оно будет белым, так что всегда было правильно утверждать относительно всего ставшего, что оно есть или будет; если же всегда было правильно утверждать, что нечто есть или будет, то оно не может не быть или не стать в будущем. Но невозможно (adynaton), чтобы то, что не может (hoion) не возникнуть, не возникло, и то, что не может не возникнуть, необходимо возникает; стало быть, все, что будет, возникает необходимо; зна-15 чит, ничего не будет случайно и как попало. Ибо если что-то будет случайно, то оно не будет по необходимо­сти 10. Однако нельзя также сказать, что ни то ни дру­гое неправильно: ни то, что что-то будет, ни то, что его пе будет, ибо в таком случае, во-первых, если утверж­дение ложно, то отрицание не истинно, и если отри­цание ложно, то выходит, что утверждение не истин-20 но11. Во-вторых, если правильно сказать, что нечто бело и велико, тогда и то и другое должно быть при­суще 12; если [правильно сказать, что] это будет при­суще завтра, то оно будет присуще завтра; если же [не должно быть] ни то, что нечто завтра будет, ни то, что вавтра его не будет, то оно не может быть как попало, например морское сражение, ибо в таком слу­чае морское сражение не должно было бы завтра ни 15 произойти, ни не произойти п. Итак, это и другие такого рода нелепости получа­ются, если из двух противолежащих друг другу утвер­ждения и отрицания, будут ли они общими высказыва-100 ниями об общем или о единичном, одно необходимо должно быть истинным, а другое ложным, и если ни­чего не происходит как попало, а все существует и про- зо исходит по необходимости; так что не надо было бы в таком случае ни решать, ни стараться, полагая, что, если сделаем это, будет это, а если этого не сделаем, то этого не будет. Ведь ничто не мешает тому, чтобы кто-либо стал утверждать вперед на десять тысяч лет, что будет это, другой же — отрицать, а потому по не­обходимости будет так, что какое-нибудь из этих [пред- « сказаний] было тогда правильным. Однако безразлич­но, выскажет ли кто-либо подобное противоречие или не выскажет, ибо ясно, что дело с чем-то обстоит так-то и так-то, хотя бы один не утверждал что-либо, а другой не отрицал. Ведь не потому, что утверждают или от­рицают что-то, оно будет или не будет, и это верно относительно десяти тысяч лет не более, чем относи­тельно любого времени. Так что если бы дело обстояло ι·· во всякое время так, что одно из [противоречащих друг другу высказываний] истинно, то необходимо, что­бы произошло именно это; и со всем происшедшим дело всегда обстояло бы так, что оно произошло бы по не- s обходимости. Ибо если кто-то правильно сказал, что это будет, то оно и не может не произойти; и о проис­шедшем всегда было истинно сказать, что оно будет ,3. Если же эти [выводы] несостоятельны (ибо мы видим, что будущие события имеют своим истоком и решения, и некоторую деятельность и что вообще у то­го, что деятельно не постоянно14, возможность быть и не быть одинакова; у него возможно и то и другое, 10 т. е. быть и не быть, а потому и произойти, и не про­изойти 15. И нам известно многое, с чем дело обстоит именно так16; например, это платье может быть разре­зано, но его не разрежут, а оно раньше износится; равным образом оно может быть не разрезано, ибо оно is не могло бы быть раньше изношено, если бы не было возможности не разрезать его. То же [следует сказать] и относительно всех других изготовлений, которые за-БЯСЯТ от подобной возможности), то очевидно, что не все существует и происходит в силу необходимости, а кое-что зависит от случая и относительно его ут­верждение ничуть не более истинно, чем отрицание; м а другое хотя и бывает скорее и большей частью так, чем иначе, однако может произойти и иначе, а не так,7, 101 Итак, сущее, когда оно есть, необходимо есть; точ­но так же и не-сущее, когда его нет, необходимо не есть; однако не все сущее необходимо есть, как и не все не-сущее необходимо не есть, ибо не одно и то же [сказать], что все сущее, когда оно есть, необходимо ость, или [сказать], что оно безусловно необходимо есть. Точно так же и относительно не-сущего ,8. То же следует сказать о противоречии: все необходимо есть или не есть, а также будет или не будет; но нельзя утверждать раздельно, что то необходимо или другое необходимо19. Я имею в виду, например, что завтра морское сражение необходимо будет или не будет, но это не значит, что завтра морское сражение необходимо будет или что оно необходимо не произойдет; необхо­димо только то, что оно произойдет или не произой­дет. Поэтому так как речь о чем-то так же истинна, как и это нечто 12, то ясно, что если с ним дело обстоит так, что случайное и противоположное возможно, то так же дело необходимо обстоит и с противоречием. Это бывает именно с тем, что не всегда есть или не все­гда не есть. В этом случае один член противоречия хотя и необходимо истинен или ложеп, однако не [оп­ределенно] вот этот или вот этот, а как случится, и хотя один из них, [быть может], более истинен, чем другой, но не немедля истинен или немедля ложен20. Отсюда ясно, что не необходимо, чтобы из всякого утверждения и отрицания, противолежащих друг другу, одно было истинным, а другое ложным, ибо с тем, что не есть, но может быть и не быть, дело обстоит не так, как с тем, что есть21, а так, как было сказано. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ [Составные части предложения] Так как утверждение означает [сказывание] чего-то относительно чего-то, т. е. имени или не имеющего имени, а в каждом утверждении должно быть выска­зано нечто одно относительно одного (а что такое имя и не имеющее имени, сказано раньше \ ибо «не-чело-века» я называю не именем, а неопределенным именем, ведь и неопределенное имя некоторым образом обозна­чает одно, точно так же как «не здоров» есть не гла­гол, а неопределенный глагол), то всякое утверждение и отрицание состоит или из имени и глагола, или из 102 неопределенного имени и неопределенного глагола. Без глагола нет никакого утверждения или отрицания, ибо «есть», или «будет», или «было», или «становится» и все тому подобное суть (согласно установленному) гла­голы, так как обозначают еще и время. Так что первые is утверждение и отрицание следующие: «человек есть — человек не есть»; далее: «не-человек есть — не-человек не есть»; затем: «каждый человек есть — каждый чело­век не есть»; «каждый не-человек есть —каждый не­человек не есть». То же самое следует сказать и отно­сительно времени помимо [настоящего]. Когда же «есть» присоединяется как третье, тогда противопостав- го ления могут сказываться двояко. Я имею в виду, на­пример, «человек есть справедливый»; [здесь] «есть», говорю я, составляет третью часть высказывания как имя или как глагол, ввиду чего получаются четыре вы­сказывания, из которых два относятся последовательно к утверждению и отрицанию как лишенности, другие же два нет. Я имею в виду, например, что «есть» мо­жет примыкать или к «справедливому», или к «неспра- «5 ведливому», а потому и отрицание [будет присоедине­но двояко]. Таким образом, получится четыре [выска­зывания]. Сказанное мы уразумеем из сопоставлений: «человек есть справедливый»; отрицание этого — «че­ловек не есть справедливый», «человек есть несправед­ливый»; отрицание этого—«человек не есть неспра­ведливый» 2. Здесь «есть» и «не есть» примыкают к «справедливому» и к «несправедливому». Эти высказы- зо вания расположены так, как было указано в «Аналитиках» 3. Точно так же и в том случае, когда утверждение касательно имени общее4; например, «ка­ждый человек есть справедливый»; отрицание его — «не каждый человек есть справедливый»; «каждый че­ловек есть несправедливый — не каждый человек есть несправедливый», только с той разницей, что [проти­волежащие] по диагонали высказывания не могут оди- 35 наково быть вместе истинными5, хотя это иногда воз­можно6. Итак, эти две [пары высказываний] противо­лежат друг другу. Две другие [пары высказываний] имеются, когда [«есть» и «не есть»] присоединяются к «не-человеку» как к подлежащему. [Например], «не­человек есть справедливый — не-человек не есть спра­ведливый»; «не-человек есть несправедливый — не-чело­век не есть несправедливый». Кроме этих, нет больше 103 20а противопоставлений, но эти последние [высказывания] стоят сами по себе, отдельно от тех, так как «не-чело-век» употребляют как имя. В [высказываниях], в кото­рых «есть» не подходит, например в высказываниях [он] «здравствует», [он] «ходит», взятое таким обра­зом слово имеет такое же значение, как если бы было 5 добавлено «есть»; например, «каждый человек здрав­ствует—каждый человек нездоров»; «каждый не-че-ловек здравствует — каждый не-человек нездоров». Ведь нельзя здесь сказать «не каждый человек»; «не», отрицание, следует присоединять к «человеку», ибо «каждый» означает здесь не общее, а то, что [о подле­жащем сказываются] как об общем7, что ясно из сле-10 дующего: «человек здравствует — человек нездоров»; «не-человек здравствует — не-человек нездоров». Эти [высказывания] отличаются от предыдущих тем, что они не общие. Так что «каждый» или «ни один» ничего иного не означает, как только то, что утверждение или отрицание касательно имени общее4; что до остально­го [в высказывании], то оно должно быть присоеди-« нено [без изменения]. Так как отрицаппе, противоположное [высказыва­нию] «каждое живое существо справедливо», означает, что «ни одно живое существо не справедливо», то ясно, что эти два [высказывания] никогда не могут быть вместе истинными и относиться к одному и тому же, но противолежащие им [по противоречию] могут иног­да быть такими; например, «не каждое живое суще-*о ство справедливо» и «какое-то живое существо справед­ливо» 7. Из [высказывания] же «каждый человек не­справедлив» следует [высказывание] «ни один человек не справедлив», а из [высказывания] «какой-то человек справедлив» —противолежащее [высказывание] «не каждый человек несправедлив» (ибо в этом случае какой-то человек необходимо справедлив8). Очевидно также, что если в единичных [высказываниях] прави­лен отрицательный ответ на вопрос, то правильно так-25 же и [соответствующее] утвердительное [высказыва­ние]. Например: мудрец ли Сократ? Нет. Следователь­но, Сократ есть немудрец9. Но в общих [высказыва­ниях] сказанное подобным образом не правильно, а правильно отрицание. Например: каждый ли человек мудрец? Нет. Следовательно, каждый человек немуд­рец; это, конечпо, ложно; а истинпо то, что не каждый 104 человек мудрец. Это [высказывание] — противолежа­щее [по противоречию], а то — противоположное . so Противолежащие друг другу [по противоречию] [высказывания] касательно неопределенных имен и глаголов (например, о «не-человеке» и о «несправед­ливом») можно было бы считать как бы отрицанием без имени и глагола. Но это не так; отрицание всегда должно быть истинным или ложным; тот же, кто гово­рит «не-человек», если только он к этому ничего не до- 85 бавляет, высказывает истинное или ложное столько же и даже меньше, чем тот, кто говорит «человек». А [вы­сказывание] «каждый не-человек справедлив», так же как и противолежащее ему [по противоречию] «не каждый не-человек справедлив», не однозначно ни с одним из указанных выше [высказываний о человеке]. Но [высказывание] «каждый не-человек несправедлив» означает то же, что «ни один не-человек не справедлив»11. 40 Переставленные имя и глагол обозначают одно и 20! то же, например: «есть бледный человек», «есть чело­век бледный». В самом деле, если бы это было не так, то для одного и того же было бы больше одного отри­цания; но было ведь показано 12, что для одного [ут­верждения] есть одно отрицание, ибо для [высказыва­ния] «есть бледный человек» отрицанием будет «не 5 есть бледный человек». Если же [высказывание] «есть человек бледпый» означает не то же, что «есть блед­ный человек», то отрицанием его должно было бы быть или «не есть не-человек бледный», или «не есть чело­век бледный». Но первое есть отрицание [высказыва­ния] «есть не-человек бледный», а второе— [высказы­вания] «есть бледный человек», так что было бы два отрицания для одного утверждения. Таким образом, яс- 10 но, что при перестановке имени и глагола получается одно и то же утверждение и отрицание. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ [Соединение и разъединение сказуемых] Утверждение или отрицание одного относительно многого или многого относительно одного не есть одно утверждение или отрицание, разве что когда многим выражено нечто одно. Я не называю одним то, что 1δ хотя и имеет одно имя, но составляющее его многое не есть одно; например, человек в равной степени есть и 105 живое существо, и двуногое, и поддающееся воспита­нию, но из всего этого получается нечто единое; из «бе­лого» же, «человека» и «ходьбы» не получается един­ства, так что если кто-то утверждал бы о них одно, то 20 получилось бы не одно утверждение, а одно, правда, звукосочетание, но много утверждений; и если бы ут­верждали их об одном, то точно так же получилось бы не одно, а много утверждений. Итак, если диалекти­ческий вопрос 1 требует ответа — или [признания] по­сылки, или [признания] другого члена противоречия (ведь посылка есть один член противоречия), то не может быть один ответ на них, ибо и вопрос не один, даже если он правилен. Но об этом уже сказано в «То­пике» 2. В то же время ясно и то, что вопрос о сути вещи не есть диалектический вопрос, ибо в последнем [отвечающему] должна быть дана возможность выбора из вопроса того члена противоречия, относительно ко­торого он желает утверждать. Но вопрошающий дол­жен сверх того уточнить, [например], человек ли вот 8а это или нет. Так как из обособленных сказуемых одни, собран­ные вместе, утверждаются как одно целое высказыва­ние, а другие нет, то в чем же здесь различие? Ведь о человеке правильно в отдельности сказать, что он жи­вое существо, и в отдельности — что он двуногое, но то и другое можно утверждать как одно и точно так же можно сказать в отдельности «человек» и «бледное», по 85 и то и другое — как одно. Однако если человек — кожев-пик и он хороший, то нельзя [это объединить и ска­зать] «хороший кожевник». Получится много пелепого, оСлн считать, что по той причине, что каждое из двух [сказуемых] в отдельности истинно, и оба вместе долж­ны быть истинными3. Относительно человека истин­но и то, что он человек, и то, что он бледен, а потому и оба вместо истинны. Далее, если он бледен, то и сово­купное бледно, так что получится, что бледный человек 40 бледен, и так до бесконечности. Далее, если взять 21а «образованный», «бледный», «идущий», то и их можно сочетать многократно до бесконечности. Далее, если Сократ есть Сократ и человек, то, [соединив, получим], что Сократ есть человек Сократ, и если есть человек и двуногий, то получится, что есть двуногий человек. 5 Таким образом, ясно, что сказали бы много неле­пого, если бы утверждали, что подобные сочетания 106 возможны без оговорок. Теперь мы скажем, что сле­дует здесь установить. Сказуемые и то, относительно чего они утверждаются, не составляют единства, если они сказываются привходящим образом или относи­тельно одного и того же, или относительно друг друга. Например, человек бледен и образован, но «бледное» и «образованное» не составляют единства, ибо и то и другое есть привходящее для одного и того же. И даже если правильно назвать бледное образованным, то все же «образованное бледное» не составит единства, ибо образованное есть бледное привходящим образом, так что «образованное бледное» не составит единства. Поэ­тому и кожевник хорош не без оговорок, зато он дву­ногое живое существо без оговорок, ибо он [таков] не привходящим образом4. Далее, пе [составляют един­ства] и те [сказуемые], одно из которых подразуме­вает другое; поэтому нельзя повторять неоднократно «бледное» или сказать о человеке, что он человек жи­вое существо или что он двуногий человек, ибо «чело­век» подразумевает «живое существо» и «двуногое». Об отдельном же человеке так говорить правильно, и притом без оговорок, например: этот определенный че­ловек есть человек, или этот определенный бледный человек есть бледный человек. Однако не всегда: ко­гда в прибавленном содержится нечто противолежащее, из чего следует противоречие, высказывание не истин­но, а ложно5; например, если назвать умершего чело­века человеком; если же [противоречие] не содер­жится, то высказывание истинно. Или, вернее, когда [противоречие] содержится, высказывание всегда не истинно, а когда не содержится, оно не всегда истинно; например, Гомер есть что-то, скажем поэт; значит ли, что он есть или же его нет? Ведь «есть» сказывается здесь о Гомере привходящим образом, а именно: «есть» сказывается здесь о Гомере потому, что он есть поэт, а не само по себе6. Так что в тех высказываниях,в ко­торых не содержатся противоположности, если имена заменяют определениями, и которые сказываются сами по себе, а не привходящим образом, будет и без огово­рок правильно утверждать о том, что нечто есть. Что касается не-сущего, то, поскольку оно есть предмет мнения, неправильно утверждать, что оно нечто су­щее, ибо мнение о нем имеется не потому, что оно есть, а потому, что его нет. 107 ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ [Возможное, могущее быть, необходимое] Разъяснив это, следует теперь рассмотреть, в каком отношении друг к другу находятся отрицания и утверж­дения о могущем быть и не могущем быть, о возмож­ном и не возможном, а также рассмотреть немогущее и необходимое, ибо здесь имеются некоторые затрудне­ния. А именно, если в связной речи противолежат друг другу противоречия, которые расставлены в соответст­вии с [глаголами] «быть» и «не быть» (например, от­рицанием [высказывания] «есть человек» будет «но есть человек», а не «есть пе-человек», и отрицанием [высказывания] «есть бледный человек» — «не есть бледный человек», а не «есть не бледный человек», ибо если относительно всего правильно утверждение или отрицание, то правильно будет сказать о куске дерева, что он есть не бледный человек *); если это так, то и в тех высказываниях, в которых «быть» не прибавля­ется, то же самое выполняет то, что сказано вместо «быть» (например, отрицанием [высказывания] «чело­век идет» будет не [высказывание] «не-человек идет», а «человек не идет», ибо нет никакой разницы, сказать ли «человек идет» или «человек есть идущий»). Поэтому если это везде так, то и отрицанием [выражения] «мо­гущее быть» будет «могущее не быть», а не «не могу­щее быть» 2. Однако полагают, что одно и то же может и быть и не быть, ибо все, что может быть разрезано или что может ходить, может и не ходить и не быть разрезанным3; основание же этого — то, что все могущее в таком смысле не всегда осуществляется, так что ему присуще и отрицание, ибо то, что способно к хождению, может и не ходить, и можно не видеть то, что доступпо зрению4. Но не могут быть истинными противолежащие ДРУГ другу высказывания об одном и том же. Стало быть, отрицанием [выражения] «могущее быть» не будет «могущее не быть» 5. Ибо из сказанного следует или что можно в одно и то же время утверждать и от­рицать одно и то же относительно одного и того же, или же что утверждения и отрицания получаются не при­бавлением [к «могущему» глаголов] «быть» и «не быть». Поэтому если первое невозможно, то нужно вы­брать второе; стало быть, отрицанием [выражения] 103 «могущее быть» будет «не могущее быть», а не «могу­щее не быть». То же самое можно сказать и о «воз­можно быть», а именно: его отрицанием также будет «не возможно быть», и сходным образом обстоит дело и с другим, [подобным этому], например с необходи­мым и немогущим. Ибо так же как в тех [выражениях] «быть» и «не быть» составляют прибавления, а подле­жащие суть в одном случае бледное, а в другом—че­ловек, так и здесь «быть» и «не быть» составляют как бы подлежащее, а «мочь» и «быть возможным» — при­бавления, которые, так же как в тех высказываниях «быть» и «не быть» указывали истинное и ложное6, указывают здесь то же самое относительно «могущего быть» и «не могущего быть». Итак, отрицание [выра­жения] «могущее не быть» есть не [выражение] «мо­гущее быть», а «не могущее не быть», а отрицание [выражения] «могущее быть»—не [выражение] «мо­гущее не быть», а «не могущее быть». Поэтому может казаться, что «могущее быть» и «могущее не быть» следуют одно из другого, ведь одно и то же может быть и не быть7; в таком случае «могущее быть» и «могу­щее не быть» не противоречат друг другу; но «могу­щее быть» и «не могущее быть» никогда не могут от­носительно одного и того же быть истинными в одно и то же время, ибо они противолежат друг другу. Так же и «могущее не быть» и «не могущее пе быть» никогда не могут относительно одного и того же быть истинны­ми в одно и то же время. Равным образом и отрицание [выражения] «необходимо быть» есть не [выражение] «необходимо не быть», а «не необходимо быть»; отри­цание же [выражения] «необходимо не быть»—«не необходимо не быть». И отрицание [выражения] «не-могущее быть» есть не [выражение] «немогущее не быть», а «не немогущее быть»; отрицание же [выраже­ния] «немогущее не быть» — «не немогущее не быть». И вообще, как сказано8, «быть» и «не быть» должно по­лагать как подлежащие, а эти [выражения], образую­щие утверждение и отрицание, должно соединять с [глаголами] «быть» и «не быть». И вот какие [выра­жения] следует считать противолежащими друг другу: «могущее — не могущее»; «возможное — не возможное»; «немогущее — не немогущее»; «необходимое — не не­обходимое» 9; «истинное — не истинное». 109 ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ [Отношение между утвердительными и отрицательными высказываниями о возможном, могущем быть и необходимом] Следование1 получается, если расположить [ука-1й занное выше] соответственно таким образом: из «мо­гущего быть» следует «возможно быть», как и из «воз­можно быть» — «могущее быть», равно как и «не немо-гущее быть» и «не необходимо быть»; далее, из «могу­щего не быть» и «возможно не быть» следует «не необ­ходимо не быть» и «не немогущее не быть»; из «не могу­щего быть» и «не возможно быть» — «необходимо не 20 быть» и «немогущее быть», а из «не могущего не быть» и «не возможно не быть» — «необходимо быть» и «не­могущее не быть» 2. Сказанное можно наглядно пред­ставить себе из следующего перечня: могущее быть — не могущее быть 25 возможно быть — не возможно быть не немогущее быть — немогущее быть не необходимо быть — необходимо не быть могущее не быть — не могущее не быть возможно не быть — не возможно не быть зо не немогущее не быть — немогущее не быть не необходимо не быть — необходимо быть3. Итак, немогущее хотя и следует по противоречию из возможного и могущего [быть], но в обратном поряд­ке 4, и точно так же не немогущее — из не возможного и не могущего [быть], ибо из «могущего быть» сле^ 35 дует отрицание «немогущего»,.а из отрицания — утвер­ждение, ибо из «не могущего быть» следует «немогу­щее быть», ведь «немогущее быть» есть утверждение, а «не немогущее быть»—отрицание. А как дело об­стоит с пеобходимым,— это следует рассмотреть. Ясно, конечно, что не таким же образом; здесь противополож­ные [высказывания] следуют одно из другого, про­тиворечия же стоят раздельно, ибо «не необходимо быть» 22ь не есть отрицание [выражения] «необходимо не быть» 5, ведь и то и другое может быть истинно относительно одного и того же, ибо то, что необходимо не есть, не необходимо есть 6, Причина же того, что у необходимого следование не такое, как у других, состоит в том, что немогущее означает то же, что необходимое, когда оно дано противоположным ему образом; в самом деле, не-110 могущее быть не значит необходимо быть, а значит не- з обходимо не быть; немогущее не быть значит необхо­димо быть7. Итак, если в предыдущих случаях следо­вание из «могущего быть» и «не могущего быть» было сходным, то здесь наоборот, так как необходимое и не­могущее означают, как сказано8, одно и то же только в обратном порядке9. Или, быть может, так нельзя уста­новить противоречие необходимому? Ведь необходимое 10 есть [и] могущее быть 10, ибо если бы это было не так, то следовало бы отрицание: ведь необходимо или утверж­дать, или отрицать11; так что если нечто есть не могу­щее быть, то оно немогущее быть; получилось бы, что «необходимо быть» означает «немогущее быть», а это нелепо 12. Но из «могущего быть» следует «не немогу­щее быть», а из этого— «не необходимо быть», так что получилось бы, что «необходимо быть» значит «не необходимо быть», а это нелепо 13. Однако «необходимо быть» и «необходимо не быть» не следуют из «могу­щего быть», ибо «могущее быть» допускает и «не немо­гущее быть», и «не необходимо быть» м, но если одно из них истинно, то «необходимо быть» и «необходимо не быть» уже не будут истинными15, ведь «могущее быть» и «могущее не быть» совместимы16; если же 2о чему-то необходимо быть или [необходимо] не быть, то для пего то и другое не будет возможно 17. Таким образом, остается сказать, что из «могущего быть» следует «не необходимо не быть» 18, ведь это истинно и в отношении «необходимо быть» ,δ. И «не необхо­димо не быть» противоречит тому, что следует из «не могущего быть», ибо из последнего следует «немогу­щее быть» и «необходимо не быть»; отрицанием по­следнего будет «не необходимо не быть»20.Таким об­разом, эти противоречия следуют одно из другого ука­занным выше способом, и если их расположить так, то не получится ничего несообразного. Может возникнуть сомнение, следует ли «могущее быть» из «необходимо быть». Ведь если оно не следует, з0 то следовало бы противоречие—«не могущее быть», а если отрицать, что это противоречие, то придется на­звать таковым «могущее не быть»; но и то и другое ложно в отношении «необходимо быть» 21. С другой сто­роны, однако, одно и то же, кажется, может быть раз­резано и не разрезано, быть и не быть, так что «необхо­димо быть» означало бы «возможно не быть», а это зз 111 ложно22. Таким образом, очевидно, что не все могущее или быть, или ходить в то же время способно и к про­тиволежащему — в некоторых случаях это неверно23, прежде всего в тех, где возможность, [или способность], не основывается на разуме, как, например, огонь спо­собен нагревать, а эта способность не основывается на разуме. Но одни и те же возможности, [или способно-23а сти], основывающиеся на разуме, допускают большее, чем одно, и противоположности; не основывающиеся на разуме не всегда: ведь огонь, как сказано, не может на­гревать и не нагревать, так же и все остальное, что дей­ствует постоянно. Однако некоторые вещи со способно­стями, не основывающимися на разуме, могут в одно и то же время принимать противолежащие друг другу 6 [свойства]24. Но это сказано вот ради чего: не всякая возможность, [или способность], допускает противо­лежащие друг другу [вещи], даже те, что относятся к одному и тому же виду. Некоторые же возможности одноименны, ибо «мо­гущее» не однозначно; об одном говорят как о могущем потому, что оно истинно как существующее в действи­тельности; например, говорят, что кто-то может ходить, потому что он ходит, и вообще нечто может, потому что уже существует в действительности то, о чем говорят, что оно может25. О другом говорят как о могущем, [или способном], потому, что оно могло бы быть дея­тельным, например, что кто-то способен ходить, потому что мог бы пойти26. Эта способность встречается лишь в том, что движется27, а первая — ив неподвижном. Но и о том, и о другом правильно сказать, что оно не пе-могущее ходить или быть,— и о том, что уже действи­тельно ходит, и о том, что может ходить28. Последний вид могущего неправильно приписывать безусловно is необходимому29, первый же — правильно30, ибо, подоб­но тому как общее следует из частного31, так и из не­обходимо сущего следует могущее быть, однако не вся­кое. И быть может, необходимое и не необходимое суть 2о начало бытия или небытия всего, а остальное должно рассматривать как следствия из них32. Таким образом, из сказанного очевидно, что необ­ходимо сущее имеется в действительности33; так что если вечное первее, то и действительность первее воз­можности 34. И одно есть действительность без возмож­на иости, например первые сущности35, другое же — дей­ствительность вместе с возможностью, оно по своей при­роде первее, а по времени оно последующее36; наконец, бывает и такое, что никогда не есть действительность, а есть только возможность37. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ [Противоположные друз другу высказывания] [Спрашивается], противоположно ли утверждение отрицанию или утверждение утверждению же? Далее, противоположно ли положение, гласящее, что «каждый человек справедлив», положению «пи один человек не справедлив» или [положение] «каждый человек спра­ведлив»— [положению] «каждый человек несправед­лив»? Например, Каллий есть справедливый — Каллий но есть справедливый — Каллий есть несправедливый: которое из двух [последних] положений противопо­ложно [первому]? Ведь если то, что в звукосочета­ниях, следует тому, что в мышлении, а в мышлении имеется о противоположном противоположное мнение, например мнение, что каждый человек справедлив, противоположно мнению, что каждый человек неспра­ведлив, то необходимо, чтобы так же обстояло дело и в утверждениях, выраженных в звукосочетаниях 1. Если же в мышлении противоположное мнение не есть мне­ние о противоположном, то противоположным утвер­ждению будет не утверждение, а указанное отрицание. Так что нужно исследовать, какое правильное мнение противоположно ложному — мнение об отрицании или же то, что мнится противоположным. Я имею в виду следующее. Мнение о благе, что оно есть благо, истинно; другое же, что оно не есть благо, ложно; третье же — что оно есть зло. Которое из этих двух последних мне­ний противоположно истинному? И если они одно, то на котором из них основывается противоположность? Неверно думать, что противоположные мнения опреде­ляются тем, что они мнения о противоположностях, ибо мнение о благе, что оно благо, и о зле, что оно зло, суть, пожалуй, одно и то же мнение, и притом истинное, все равно, будут ли они больше одного или одно, хотя благо ИЗ и зло противоположны. Мнепия противоположны друг другу не потому, что они мнения о противоположностях, а скорее потому, что они [относятся друг к другу] про­тивоположным образом2. Следовательно, если есть одно мнение о благе, что оно благо, а другое — что оно не бла­го, и если есть еще нечто иное, что не присуще [благу] и не может быть [ему] присуще, то ни одно из других мнений не следует принимать [за противоположное ίο правильному] — ни то, которое считает неприсущее присущим, ни то, которое считает присущее непрису­щим (ведь мнения того и другого вида — и те, которые считают неприсущее присущим, и те, которые считают присущее неприсущим,—бесчисленны), а противопо­ложными следует считать те, которые содержат ошиб­ку3, а таковы те, которые зависят от того или иного возникновения, ибо всякое возникновение — из про­тиволежащего; стало быть, отсюда и ошибки. Таким is образом, если благо есть и благо, и не зло, притом пер­вое опо есть само по себе4, а второе — привходящим об­разом (ибо для блага привходяще то, что оно незло5), а о каждой вещи более истинно мнение о пей, какова она сама по себе, то и более ложно мнение, [касающе­еся вещи самой по себе], если только и истинное [ка­сается вещи самой по себе] 6. Стало быть, мнение о бла­ге, что оно не есть благо, есть ложное мнение о том, что присуще само по себе, а мнение о том, что оно есть зло, есть ложное мнение о привходящем. Поэтому 20 мнение, отрицающее благо, более ложно, чем мнение о противоположном ему. Но больше всего ошибается в отношении каждой вещи тот, кто имеет мнение, про­тивоположное [истинному], ибо противоположности в пределах одного и того же [рода] больше всего отли­чаются одна от другой. Поэтому если одно из двух мне­ний противоположно [истинному], а еще более про­тивоположно мнение, противоречащее [ему], то ясно, 25 что именно последнее есть противоположное мнение. Мнение же о том, что благо есть зло, есть составное мнение, ибо необходимо, пожалуй, в то же время пред­полагать, что благо не есть благо7. Далее, если и в других случаях дело должно обстоять таким же об­разом, то и здесь, надо полагать, сказано надлежащим образом, а именно что мнение о противоречии [есть мнение о противоположном] везде или нигде. О том же, 114 чему нет противоположного*, ложно мнение, противо- зо лежащее истинному; например, тот, кто человека счи­тает не человеком, ошибается. Стало быть, если эти два мнения противоположны друг другу, то также и другие мнения о противоречии. Далее, одинаково относятся между собой мнения о благе, что оно благо, и о не-благе, что оно не есть благо, и кроме них [точно так же] мнение о благе, что оно не благо, и о не-благе, что оно благо. Итак, если з* мнение о не-благе, что оно не есть благо, истинно, то какое мнение противоположно ему? Ведь не то, соглас­но которому оно зло, ибо оно вместе с ним может быть истинным, а истинное никогда не противоположно истинному, ибо какое-то не-благо есть зло, так что оба мнения могут быть вместе истинными; но и мнение, что не-благо не есть зло, не противоположно [мнению, что оно не есть благо], ибо и оно [может быть] истин­ным, ведь и они могут быть вместе истинными. Оста­ется, таким образом, [допустить], что мнению о по- w благе, что оно не есть благо, противоположно мнение «*а о не-благе, что оно есть благо, ибо это мнение ложно. Так что и мнение о благе, что оно не есть благо, про­тивоположно мнению о благе, что оно благо. Очевидно также, что нет никакой разницы, если мы полагаем утверждение общим, ибо ему противоположно общее отрицание, например мнению о том, что всякое благо 5 есть благо, противоположно мнение, что никакое благо не есть благо. Ибо мнение о благе, что оно благо, если благо берется как общее, тождественно тому, согласно которому то, что есть благо, есть благо, а это ничем не отличается от мнения, что всякое, какоо бы оно ни было, благо есть благо, и одинаковым образом относи­тельно не-блага. Итак, если с мнением дело обстоит так и если со- ги> держащиеся в звукосочетаниях утверждения и отрица­ния суть знаки находящихся в душе [мнений], то ясно, что [общему] утверждению противоположно общее отрицание относительно того же самого; например, [утверждению], что всякое благо есть благо или что каждый человек хорош, противоположно то, что ника­кое благо не есть благо или что ни один человек не хо­рош, и по противоречию — что не всякое благо есть благо или что не каждый человек хорош. Очевидно 115 также, что пи истинные мнения не могут быть противо­положными друг другу, ни истинные высказывания, ибо противоположны [мнения или высказывания] о противолежащих друг другу [вещах], а относительно истинных один и тот же человек может [в одно и то же время] говорить истину, между тем противоположности не могут в одно и то же время быть присущи одному и тому же. ПЕРВАЯ АНАЛИТИКА КНИГА ПЕРВАЯ ГЛАВА ПЕРВАЯ [Предмет и цель всего сочинения. Определение важнейших терминов] Прежде всего следует сказать, о чем исследование и **а дело какой оно [науки]: оно о доказательстве, и это дело доказывающей науки 1. Далее следует определить, что такое посылка, термин, силлогизм, а также какой силлогизм совершенный и какой — несовершенный; затем, что значит: одно целиком содержится или не со­держится в другом — и что значит: что-то сказывается обо всем ИЛИ не сказывается ни об одном. is Посылка есть речь, утверждающая или отрицаю­щая что-то относительно чего-то. Она бывает или об­щей, или частной, или неопределенной2. Общей я назы­ваю [посылку] о присущем всем3 или не присущем пи одному, частной — о присущем или не присущем не­которым или присущем не всем, неопределенной — о присущем или не присущем без указания того, общая *> ли она или частная, как, например, противоположности изучаются одной и той же наукой или удовольствие но есть благо. Отличается же доказывающая посылка от диалектической тем, что доказывающая есть принятие одного из членов противоречия (ибо тот, кто доказы­вает, не спрашивает [о нем], а принимает [его]), диа­лектическая4 же есть вопрос относительно [того или ** другого члена] противоречия. Однако в образовании силлогизма они ничем не отличаются друг от друга, ибо и тот, кто доказывает, и тот, кто спрашивает, [одина­ково] умозаключают, принимая, что нечто чему-то при­суще или не присуще, так что силлогистическая посыл­ка есть вообще утверждение или отрицание чего-то относительно чего-то по указанному способу; и доказы­вающей она будет, если она истинна и получена из 30 первых [положений] 5; диалектическая же посылка — *4ь 119 это для выведывающего вопрос относительно [того или другого члена] противоречия, а для умозаключающе­го — принятие того, что кажется, и того, что правдопо­добно, как об этом сказано в «Топике» 6. В дальнейшем будет подробно сказано7, что такое посылка и чем от­личаются друг от друга посылки силлогистическая, до­казывающая и диалектическая; а пока достаточно и того, что определено сейчас. Термином я называю то, на что распадается по­сылка, т. е. то, что сказывается, и то, о чем оно ска­зывается, с присоединением [глагола] «быть» или «не быть»8; силлогизм же есть речь, в которой, если нечто предположено, то с необходимостью вытекает нечто отличное от положенного в силу того, что поло­женное есть9. Под [выражением] «в силу того, что положенное есть» я разумею, что это отличное вытекает благодаря этому, а под [выражением] «вытекает бла­годаря этому»—что для возникновения необходимости не требуется постороннего термина 10. Совершенным я называю силлогизм, который для выявления необходи­мости не нуждается ни в чем другом, кроме того, что принято11, несовершенным же — силлогизм, который нуждается [для этого] в чем-то одном или многом, что хотя и необходимо через данные термины, но через [данные] посылки не получено. «Одно целиком содер­жится в другом» означает то же, что «другое сказыва­ется обо всем первом»3. А «[одно] сказывается обо всем [другом]» мы говорим, когда не может быть найдено что-либо из того, что принадлежит подлежащему, о чем другое не высказывалось бы. И точно так же, когда говорим «не сказывается ни об одном». ГЛАВА ВТОРАЯ [Обращение посылок] Всякая же посылка есть посылка или о том, что присуще, или о том, что необходимо присуще, или о том, что возможно присуще; и из них в соответствии с каж­дым способом сказывания (prosresis1) одни утверди­тельные, другие отрицательные; и далее, из утверди­тельных и отрицательных одни — общие, другие — частные, третьи — неопределенные. Посылка о прису­щем, если она общеотрицательная, необходимо обра­тима2 в отношении своих терминов3; например, если 120 никакое удовольствие не есть благо, то и никакое благо не есть удовольствие. [Обще] утвердительная же по­сылка хотя и необходимо обратима, однако не в общую, а в частную4; например, если всякое удовольствие есть благо, то какое-нибудь благо есть удовольствие; из частных посылок утвердительная необходимо обратима 10 в частную жеБ (ибо если какое-нибудь удовольствие есть благо, то и какое-нибудь благо будет удовольстви­ем), отрицательная же необходимо не обратима6, ибо если некоторым живым существам не присуще быть человеком, то [отсюда не следует, что] какому-то че­ловеку не присуще быть живым существом. Итак, пусть сперва посылка АБ7 будет общеотрица­тельной. Если А не присуще ни одному Б, то и Б не бу- 15 дет присуще ни одному А. Ибо если бы Б было при­суще какому-то [А], например В, то было бы непра­вильно, что А не присуще ни одному Б, так как В есть какое-то Б 8. Если же А присуще всем Б, то и Б будет присуще некоторым А, ибо если Б не было бы присуще ни одному А, то и А не было бы присуще ни одному Б; но ведь было предположено, что А присуще всем Б. Точно так же, если посылка частная. В самом деле, 20 если А присуще некоторым Б, то и Б необходимо при­суще некоторым А. Если Б не было бы присуще ни од­ному А, то и А не было бы присуще ни одному Б. На­конец, есди А некоторым Б не присуще, то не необхо­димо, чтобы и Б не было присуще некоторым А, как, например, если Б есть живое существо, а А — человек: ведь не всякому живому существу присуще быть чело­веком, однако всякому человеку присуще быть живым существом 9„ 2δ ГЛАВА ТРЕТЬЯ [Обращение посылок о необходимо присущем и возможно присущем] Точно так же будет обстоять дело с посылками о необходимо присущем, ибо общеотрицательная по­сылка обратима в общую же, тогда как из утвердитель­ных посылок общая и частная обратимы в частную. В самом деле, если А необходимо не присуще ни од­ному Б, то и Б необходимо не присуще ни одному А. «о Если же Б возможно присуще некоторым А, то и А возможно присуще некоторым Б К Если же А необхо-121 димо присуще всем или некоторым Б, то и Б необхо­димо присуще некоторым А. Ибо если бы оно не было пеобходимо присуще, то и А не было бы необходимо присуще некоторым Б2. Частноотрицательная же по-35 сылка необратима по той же самой причине, о которой было сказано раньше 3. Что касается посылок о возможно присущем, то, так как о возможном говорится в различных значениях (ибо возможным мы называем и то, что необходимо, и то, что не необходимо, и то, что [собственно] возмож­но), во всех утвердительных посылках с обращением 40 дело будет обстоять точно так же4. Действительно, если 25b A возможно присуще всем или некоторым Б, то и Б возможно присуще некоторым А, ибо если [Б] — ни одному [А] 5, то и А — ни одному Б6; это было уже показано раньше7. В отрицательных же посылках дело обстоит не так: там, где под возможным разумеют или необходимо быть присущим, или не необходимо не быть присущим,— там дело обстоит точно так же. Например, если бы кто-нибудь сказал, что человек возможно пе есть лошадь или что белое возможно не присуще ника­кой одежде. Ибо первое необходимо не присуще, второе же присуще не необходимо, и посылка обратима точ­но так же, [как и прежде], ибо если ни один человек возможно не есть лошадь, то и ни одна лошадь воз­можно не есть человек; равным образом, если белое возможно не присуще никакой одежде, то и одежда возможно не присуща ничему белому, ибо если одежда была бы необходимо присуща чему-то белому, то и бе­лое необходимо было бы присуще некоторой одежде8. И это также было показано раньше 9. Равным образом обстоит дело и с частноотрицательной посылкой 10. Если же говорится о возможном (согласно нашему определению возможного) как об обычном и свойствен­ном природе вещей11, то с обращением отрицательных посылок дело будет обстоять пе так: общеотрицатель-пая посылка необратима, частноотрицательная же — об­ратима 12. Это станет очевидным, когда мы будем гово­рить о возможном13, теперь же помимо сказанного для нас должно быть ясно, что [положение] «нечто возмож-2о по ничему или чему-то не присуще» имеет утверди­тельную форму, ибо «возможно» употребляется подобно «есть»; когда «есть» употребляется в высказывании, оно всегда и непременно делает речь утвердительной; 122 например: «это есть не благо», или «это есть небелое», или вообще «это есть не то», И это также будет пока­зано в дальнейшем м. Что касается обращения, то дело будет здесь обстоять так же, как и в других [утверди­тельных] посылках. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ [Силлогизмы по первой фигуре] После того как мы дали эти определения, мы ука­жем теперь, посредством чего, когда и каким образом получается всякий силлогизм; затем следует говорить о доказательстве '. О силлогизме следует говорить раньше, чем о доказательстве, потому что силлогизм есть нечто более общее: ведь доказательство есть неко­торого рода силлогизм, но не всякий силлогизм — дока­зательство. Итак, если три термина так отпосятся между собой, что последний термин целиком содержится в среднем, а средний целиком содержится в первом или вовсе пе содержится в нем, то для этих крайних терминов не­обходимо имеется совершенный силлогизм. Средним термином я называю тот, который сам содержится в од­ном, в то время как в нем самом содержится другой, и который по положению оказывается средним. Крайни­ми же я называю и тот, который содержится в другом, и тот, в котором содержится другой2. В самом деле, если А сказывается обо всех Б, а Б — обо всех В, то Λ необходимо сказывается обо всех В3. А что мы подра­зумеваем под «сказывается обо всех»—об этом уже было сказано4. Точно так же если А не сказывается ни об одном Б, а Б сказывается обо всех В, то А не будет присуще ни одному В 5. Если же первый термин сопут­ствует всему среднему, а средний не присущ ни одпому последнему6, то крайние термины не составят заклю­чения, ибо при таком [отношении терминов] ничего с необходимостью не вытекает, ведь первый термин мо­жет быть присущ и всем или не присущ ни одному по­следнему, так что ни частное, ни общее заключение не возникает здесь с необходимостью. А если из этих тер­минов ничего с необходимостью не вытекает, то нет и силлогизма. Пусть терминами для случая, [когда пер­вый термин] присущ всему [последнему], будут: жи­вое существо — человек — лошадь; для случая, [когда 123 он ему] вовсе не присущ: живое существо — человек — камень6. Не получится силлогизма и тогда, когда ни 10 первый не присущ среднему, ни средний не присущ ни одному последнему7. Для случая, [когда первый тер­мин] присущ всему [последнему], терминами пусть будут: знание — линия — врачебное искусство; для слу­чая, [когда он ему] не присущ: знание — линия — еди­ница'. Итак, если термины взяты в общих посылках, то ясно, когда по этой фигуре может быть построен сил­логизм и когда нет; и если силлогизм получается, то термины необходимо должны находиться друг к другу 15 в указанном отношении; и если термины находятся друг к другу в таком отношении, то силлогизм полу­чится. Если же один из [крайних] терминов взят в общей посылке, а другой — в частной, то, когда общее, все равно, в утвердительной или в отрицательной посылке, относится к большему крайнему, а частное, в утверди­тельной посылке,— к меньшему крайнему, с необходи­мостью получится совершенный силлогизм. Когда жо 20 общее относится к меньшему крайнему или оба тер­мина находятся в каком-либо другом отношении, сил­логизм невозможен. Большим крайним термином я на­зываю тот, в котором содержится средний термин, меньшим же — тот, который подчинен среднему. Пусть А будет присуще всем Б, а Б — некоторым В; в таком случае если [выражение] «сказываться обо всех» пони­мать в указанном раньше смысле4, то А будет необхо-25 димо присуще некоторым В8. Если же А не присуще ни одному Б, а Б присуще некоторым В, то А необхо­димо не присуще некоторым В9, ведь [выражение] «но сказываться ни об одном» также было определено 10; так что [и здесь] получится совершенный силлогизм. Точно так же, если посылка БВ неопределенная11 и утвердительная. Ведь силлогизм здесь будет одним и »о тем же — берется ли БВ как неопределенное или как частное. Если же общее относится к меньшему край­нему термину, все равно, в утвердительной или в отри­цательной посылке, то силлогизма не будет, все равно, будет ли неопределенная или частная посылка утверди­тельной или отрицательной, например если А присуще или не присуще некоторым Б, а Б присуще всем В 12. Пусть терминами для случая, [когда первый термин] «s присущ [последнему], будут: благо — состояние — бла-124 горазумие; для случая же, [когда он ему] не присущ: благо — состояние — невежество. Далее, если Б не при­суще ни одному В, между тем как А присуще или не присуще некоторым Б или присуще не всем Б, то таким образом также не получится силлогизма 13. Пусть тер­минами будут: белое — лошадь — лебедь; белое — ло­шадь — ворон13. Те же термины можно взять, если АБ — посылка неопределенная. Точно так же не полу­чится силлогизма и тогда, когда больший крайний тер­мин оказывается в общей посылке, все равно, в утвер­дительной или в отрицательной, а меньший крайний — в частноотрицательной, например если А присуще всем Б, а Б не присуще некоторым В или присуще не всем В н, ибо, чему средний термин не присущ, тому первый больший может и сопутствовать всем и не со­путствовать ничему. Пусть терминами будут приняты: живое существо — человек —белое; затем из белого, о чем не сказывается «человек», возьмем лебедя и снег. Таким образом, [термин] «живое существо» сказыва­ется о каждом лебеде и не сказывается ни о каком снеге, и силлогизма, следовательно, не получитсям. С другой стороны, пусть А не присуще ни одному Б, а Б не присуще некоторым В 15; терминами же пусть бу­дут: неодушевленное — человек — белое; далее из бе­лого, о чем не сказывается «человек», возьмем лебедя и снег; тогда неодушевленное сказывается о всяком снеге и не сказывается ни о каком лебеде 15. Так как [положение] «Б не присуще некоторым В» неопреде­ленно16, оно ведь истинно и когда Б не присуще ни одному В, и когда оно присуще не всем В 1б (потому что оно какому-то В не присуще), то, если эти термины взяты таким образом, что Б не присуще ни одному В, силлогизма не получится (об этом уже было сказано раньше17). Стало быть, очевидно, что при таком отно­шении терминов не получится силлогизма, иначе сил­логизм получился бы и тогда, когда Б ни одному В не присуще. Подобным же образом это можно доказать и для того случая, когда общее взято в отрицательной по­сылке. Никоим образом не получится силлогизма и тогда, когда обе посылки частные 18, все равно, утверди­тельные они или отрицательные, или одна утвердитель­ная, а другая отрицательная, или одна неопределенная, а другая определенная, или обе неопределенные. Тер» минами, общими для всех этих случаев, пусть будут! 125 живое существо — белое — лошадь; живое существо — 25 белое — камень 18. Таким образом, из сказанного очевидно, что для того, чтобы получить по этой фигуре частное заключе­ние, термины необходимо должны находиться друг к другу в указанном отношении. При другом же отноше­нии терминов силлогизма никоим образом не полу­чится. Ясно также, что все силлогизмы по этой фигуре совершенные, ибо все они осуществляются через перво­го начально принятое; ясно также и то, что все положе­ния доказываются посредством этой фигуры, ибо в ней доказывается, что нечто и всему присуще, и ничему но присуще, и чему-то присуще, и чему-то не присуще. Такую фигуру я называю первой. ГЛАВА ПЯТАЯ [Силлогизмы по второй фигуре] Если же одно и то же одному всему присущо, 35 а другому вовсе не присуще или и тому и другому всему присуще или вовсе не присуще, то такую фи­гуру я называю второй. Средним термином в этой фи­гуре я называю тот, который сказывается об обоих крайних, крайними же терминами — те, о которых вы­сказывается средний: большим крайним — тот, кото­рый находится ближе к среднему, меньшим крайним — тот, который находится дальше от среднего. Средний же термин стоит вне крайних и по положению — пер-27а вый. Совершенным силлогизм по этой фигуре не мо­жет быть никоим образом. Но силлогизм здесь возмо­жен, все равно, взяты ли термины в общих или не в общих посылках. Если же термины взяты в общих посылках, то силлогизм получится, когда средний тер­мин одному из крайних всему присущ, а другому вовсе не присущ, все равно, к какому из крайних относится 5 отрицание. Иначе силлогизма никак не получится. Пусть M не сказывается пи об одном Н, но сказыва­ется обо всех О; так как отрицательная посылка об­ратима, то и H не будет присущо пи одному М; но было предположено, что M присуще всем О, а потому И но присуще ни одному О *, как это и было показано раньше2. Далее, если M присуще всем H и не прису­ще ни одному О, то и О не будет присуще ни одному 10 Н, ибо если M не присуще ни одному О, то и О не 126 присуще ни одному М; но было предположено, что M присуще всем Н, следовательно, О не будет присуще ни одному Н, и снова получается первая фигура. А так как отрицательная посылка обратима, то и H не будет присуще ни одному О3, и поэтому снова получится тот же силлогизм4. Это можно доказать и посредством приведения к невозможному5. Очевидно, что при та- is ком отношении терминов силлогизм, правда, полу­чится, однако несовершенный, ибо необходимость [сле­дования] устанавливается здесь полностью на основа­нии не только первоначально взятого, но и чего-то другого6. Если же M сказывается о всех H и всех О, то силлогизма не получится7. Терминами для случая, [когда первый термин] присущ [последнему], пусть будут: сущность — живое существо — человек; для случая, [когда он ему] не присущ: сущность — живое существо — число. Средний термин — сущность7. Не 20 получится силлогизма и тогда, когда M не сказывается ни об одном H и ни об одном О 8. Терминами для слу­чая, [когда первый термин] присущ [последнему], пусть будут: линия — живое существо — человек; для случая, [когда он ему] не присущ: линия — живое су­щество — камень. Таким образом, очевидно, что если при терминах, взятых в общих посылках, получается силлогизм, то для этого необходимо, чтобы они нахо­дились друг к другу в таком отношении, какое мы указали вначале9, ибо при другом их отношении необ­ходимость не возникает. 25 Если же средний термин по отношепию к одному из крайних, а именно к большему, взят в общей по­сылке, все равно, в утвердительной или в отрицатель­ной, а к меньшему термину —- в частной посылке, про­тиволежащей общей (под противолежащей я понимаю, что если общая посылка отрицательная, то частная утвердительная; если же общая утвердительная, то ча- зо стная отрицательная), то с необходимостью получится силлогизм с частноотрицательным заключением. В са­мом деле, если M не присуще ни одному Н, но при­суще некоторым О, то H необходимо не присуще неко­торым О. А так как отрицательная посылка обратима, то и H не будет присуще ни одному М; но ведь было предположено, что M присуще некоторым О, так что H не будет присуще некоторым О, и получается сил­логизм через первую фигуру10. Далее, если M при-127 суще всем H, а некоторым О не присуще, то H необ­ходимо не присуще некоторым О; в самом деле, если бы оно было присуще всем О, то, поскольку M сказы­вается обо всех H, M необходимо было бы присуще всем О. Предположено же было, что оно некоторым О не присуще11. И если M присуще всем Н, но не всем О, то получится силлогизм о том, что H присуще не всем О 12. Доказательство будет то же самое. Если же M сказывается обо всех О, но не обо всех Н, то силло­гизма не получится13. Термины: живое существо — сущность — ворон; живое существо — белое — ворон 13. Также не получится силлогизма, когда M не сказыва­ется ни об одном О, но сказывается о некоторых H l4. Пусть терминами для случая, [когда первый термин] присущ [последнему], будут: живое существо — сущность — единица, а для случая, [когда он ему] не присущ: живое существо — сущность — зна­ние м. Таким образом, сказано, когда силлогизм полу­чится и когда нет в тех случаях, если общая посылка противолежит частной. Если же посылки однородны, т. е. если обе или отрицательны или утвердительны, силлогизма никоим образом не получится. В самом деле, предположим сперва, что обе посылки отрица­тельные и что общее относится к большему крайнему термину, например пусть M будет не присуще ни од­ному H и не присуще некоторым О. Тогда H возможно и присуще всем О и не присуще ни одному О 15. Тер­минами для случая, [когда первый термин послед­нему] не присущ, пусть будут: черное — снег — живое существо 15; термины же для случая, [когда он] всему [ему] присущ, найти нельзя, если M некоторым О присуще, а некоторым не присуще 16. Ибо если бы H было присуще всем О, a M не присуще ни одному Н, то M не было бы присуще ни одному О, но ведь было предположено, что оно некоторым О присуще. Таким образом, действительно невозможно найти термины 17, а доказать это следует от неопределенного. А именно, так как правильно, что M не присуще некоторым О и в том случае, если оно не присуще ни одному О, а когда оно не присуще ни одному О, силлогизм не получился, то очевидно, что силлогизма не получится и в этом случае17. Далее, пусть будут утвердитель­ными обе посылки, и пусть общее займет такое же по-128 ложение, например M присуще всем H и некоторым О. ,3 Тогда H возможно и присуще всем О и не присуще ни одному О 18. Терминами для случая, когда H не при­суще ни одному О, пусть будут: белое — лебедь — ка­мень 19, а для случая, когда H присуще всем О, тер­мины нельзя найти по той же причине, что и рань­ше20, а доказать это следует от неопределенного. Если же общее относится к меньшему крайнему термину и M не присуще ни одному О и не присуще некоторым зо Н, то H возможно и присуще всем О и не присуще ни одному О21. Терминами для случая, [когда первый термин] присущ [последнему], пусть будут: белое — живое существо — ворон, а для случая, [когда он ему] не присущ: белое — камень —- ворон. Если же посылки утвердительные, то для случая, [когда первый термин последнему] не присущ, терминами пусть будут: бе­лое — живое существо — спег, а для случая, [когда он ему] присущ: белое — живое существо — лебедь22. Та­ким образом, очевидно, что силлогизма пикоим обра­зом не получится, если посылки однородны и при этом 35 одна из них общая, а другая частная. Но силлогизма не получится и в том случае, если [средний термин] части каждого из обоих крайних присущ или не при­сущ, или части одного присущ, а части другого нет, или ни одному, ни другому не присущ вовсе, или при­сущ неопределенно. Общими же терминами для всех этих случаев пусть будут: белое — живое существо — человек; белое — живое существо — неодушевлен­ное 23. Из сказанного, таким образом, очевидно, что если 28а термины находятся в таком отношепии друг к другу, как было сказано24, то силлогизм необходимо полу­чится, и если силлогизм получится, то и термины не­обходимо находятся в таком отношении. Ясно также, что все силлогизмы по этой фигуре несовершенные (ибо все они осуществляются, когда что-то прибавля- 5 ется, что или с необходимостью содержится в терми­нах, или берется по предположению, как, например, когда мы доказываем через невозможное). Ясно также, что по этой фигуре не получится утвердитель­ного заключения и что, таким образом, все заключе­ния здесь отрицательные, как общие, так и част­ные. 6 Аристотель, т, 2 — 888 129 ГЛАВА ШЕСТАЯ [Силлогизмы по третьей фигуре] ίο Если же одному и тому же одно присуще всему, а другое вовсе не присуще или и то и другое присущи ему всему или вовсе пе присущи, то такую фигуру я называю третьей. Средним термином в ней я назы­ваю тот, о котором сказываются оба крайних, крайними же — те, которые сказываются о среднем: большим крайним — тот, который находится дальше от среднего, меньшим же — тот, который находится |δ ближе к нему. При этом средний термин стоит вне крайних и по положению — последний. Совершенного силлогизма не получается и в этой фигуре, однако силлогизм возможен, все равно, будут ли [ крайние] термины взяты по отношению к среднему в общих или не в общих посылках. Если же термины взяты в об­щих посылках, то, когда Π и Ρ присущи всем С, тогда и Π будет необходимо присуще некоторым Р. В самом 10 деле, так как утвердительная посылка обратима, то и С будет присуще некоторым Р; поэтому так как Π присуще всем С, а С — некоторым Р, то Π необходимо присуще некоторым Р, и получается силлогизм через первую фигуру1. Это можно доказать и через невоз-J5 можное2, и выделением3. В самом деле, если оба тер­мина присущи всем С, то, если взять какое-то С, на­пример Н, ему будет присуще и П, и Р, а потому Π будет присуще некоторым Ρ4. Если же Ρ присуще всем С, а П не присуще ни од­ному С, то получится силлогизм о том, что Π необхо­димо не присуще некоторым Ρ5. Это может быть дока­зано тем же способом6 посредством обращения по­сылки PC7. Это может быть доказано и через невоз-10 можное, как это было в предыдущих случаях8. Если же Ρ не присуще ни одному С, а П присуще всем С, то силлогизма не получится9. Терминами для случая, [когда первый термин] присущ [последнему], пусть будут: живое существо — лошадь — человек, а для слу­чая, [когда он ему] не присущ: живое существо — не­одушевленное — человек9. Силлогизма не получится и в том случае, когда оба термина не высказываются ни об одном С10. Терминами для случая, [когда первый термин] присущ [последнему], пусть будут: живое су­щество — лошадь — неодушевленное, а для случая, 130 [когда он ему] не присущ: человек — лошадь — неоду­шевленное. Средний термин — неодушевленное 10. Та­ким образом, очевидно также и для этой фигуры, когда силлогизм в ней получится и когда нет, если [крайние] термины взяты в общих посылках. В самом деле, когда оба термина взяты в утвердительных по­сылках, то получится силлогизм о том, что один край­ний термин присущ части другого крайнего; когда же оба они взяты в отрицательных посылках, силлогизма не получится. А когда один [из крайних терминов] взят в отрицательной посылке, а другой — в утверди­тельной, и притом так, что больший термин оказыва­ется в отрицательной, а меньший — в утвердительной, то получится силлогизм о том, что один из крайних терминов части другого крайнего не присущ; если же наоборот, то силлогизма не получится. Далее, если один термин взят по отношению к среднему термину в общей посылке, другой же — в частной, и притом оба они в утвердительных посыл­ках, то с необходимостью получится силлогизм, какой бы из крайних терминов ни был взят в общей посылке. В самом деле, если Ρ присуще всем С, а П — некото­рым С, то Π необходимо присуще некоторым Р11. Дей­ствительно, так как утвердительная посылка обрати­ма, то и С будет присуще некоторым П. Поэтому так как Ρ присуще всем С, а С — некоторым П, то Ρ также будет присуще некоторым П, а отсюда и Π — некоторым Ρ п. Далее, если Ρ присуще некоторым С, а П — всем С, то Π необходимо присуще некоторым Ρ 12. Доказывается это таким же образом 13. Можно до­казать это также и через невозможное или выделе­нием, как и в предыдущих случаях м. Но если один термин взят в общеутвердительной посылке, а дру­гой — в отрицательной, то силлогизм получится, если в утвердительной посылке взят меньший термин. Ибо если Ρ присуще всем С, а П некоторым С не присуще, то Π необходимо не присуще некоторым Ρ15. Ведь если Π присуще всем Р, а Р — всем С, то и Π присуще всем С; но было предположено, что оно не присуще 15. Это можно доказать также и без приведения к невоз­можному, если берется такое С, которому Π не при­суще ιβ. Когда же больший термин взят в утвердитель­ной посылке, силлогизма не получится, например если Π присуще всем С, а Р некоторым С но присуще17, б* 131 Терминами для случая, [когда первый термин] присущ всему [последнему], пусть будут: одушевленное — че­ловек — живое существо 17; для случая, [когда он ему] 25 вовсе не присущ, термины нельзя найти, если Ρ неко­торым С присуще, а некоторым нет 18, ибо если Π при­суще всем С, а Р — лишь некоторым С, то Π будет присуще и некоторым Р. Но ведь было предположено, что оно не присуще ни одному Ρ 19. Здесь следует, од­нако, поступить так же, как и в предыдущих слу­чаях20: так как [положение] «некоторым не присуще» неопределенно, то и о том, что не присуще ни одному, правильно сказать, что оно некоторым не присуще. Но 50 если оно не присуще ни одному, силлогизм не полу­чился. Очевидно, таким образом, что, [когда берется посылка «некоторым не присуще»], силлогизма также не будет21. Если же один термин взят в общеотрица­тельной посылке, причем больший термин — в отрица­тельной, а меньший — в утвердительной, то силлогизм получится, ибо если Π не присуще ни одному С, а Р присуще некоторым С, то Π не будет присуще некото-«5 рым Р22. По обращении посылки PC снова получится первая фигура. Но если меньший термин взят в отри­цательной посылке, то силлогизма не получится23. Тер­минами для случая, [когда первый термин] присущ [последнему], пусть будут: живое существо — чело­век — дикое; для случая, [когда он ему] не присущ: живое существо — знание — дикое23. Средним терми­ном для обоих случаев пусть будет дикое. Равным об­разом не получится силлогизма, если оба термина взяты в отрицательных посылках, и притом один из них — в общей, а другой —- в частной24. Терминами для слу-29.Ч чая, когда меньший термин по отношению к среднему взят в общей посылке, пусть будут: живое существо — знание — дикое; живое существо — человек — дикое24. Когда больший термин взят в общей посылке и не присущ [меньшему], терминами пусть будут: ворон — снег — белое 24; когда [он меньшему] присущ, термины найти нельзя, если Ρ некоторым С присуще, а некото­рым нет. В самом деле, если Π присуще всем Р, а Р — лишь некоторым С, то и Π будет присуще некоторым С. Но было предположено, что оно не присуще ни одно­му С. А доказать это следует от неопределенного25. Наконец, никоим образом не получится силлогизма, если каждый [крайний термин] присущ или не при-132 сущ части среднего, или если один из них части его присущ, а другой нет, или если один части его присущ, а другой — не всему, или если оба [приписываются] ему неопределенно. Терминами, общими для всех этих случаев, пусть будут: живое существо — человек — бе­лое; живое существо.— неодушевленное — белое26. to И для этой фигуры, таким образом, очевидно, когда в ней силлогизм получится и когда нет, а также, что если термины находятся друг к другу в таком отноше­нии, как было сказано27, то с необходимостью полу­чится силлогизм, как и [наоборот], если получается силлогизм, то и термины необходимо находятся друг к другу именно в таком отношении. Очевидно также, что все силлогизмы по этой фигуре несовершенны is (ведь все опи становятся совершенными, когда что-то прибавляется) и что через эту фигуру нельзя вывести общее заключение — ни отрицательное, ни утверди­тельное. ГЛАВА СЕДЬМАЯ [Общие замечания о всех трех фигурах силлогизма. Сведение второй и третьей фигур к первой] Ясно также, что во всех фигурах, в том случае если силлогизма не получается!, то когда оба [крайних термина] взяты или в утвердительных, или в отрица­тельных посылках, ничего не получается с необхо­димостью2. Если же один из терминов взят в утверди­тельной посылке, а другой — в отрицательной, то, когда отрицательная посылка общая, всегда получается сил­логизм об отношении меньшего крайнего термина к большему, как, например, если А присуще всем Б или некоторым Б, а Б не присуще ни одному В, то при обращении посылок В необходимо не будет присуще 25 некоторым А. Подобным же образом обстоит дело и в других фигурах, ибо посредством обращения всегда получается силлогизм. Ясно также, что во всех фигу­рах получится один и тот же силлогизм, если вместо частноутвердительной посылки взять неопределенную. Очевидно также, что все несовершенные силлогизмы зо становятся совершенными3 через первую фигуру. В са­мом деле, все они приводятся к заключению либо через прямое доказательство, либо через невозможное. Но и тем и другим способом получается первая фигура: если силлогизмы становятся совершенными через прямое 183 доказательство, получается первая фигура потому, что они приводятся к заключению посредством обращения, а обращение и ведет к образованию первой фигуры. А когда доказывают через невозможное, т. е. когда допускают ложное 4, силлогизм также получается через первую фигуру, как, например5, в последней фигуре: если А и Б присущи всем В, то [получается заключе­ние], что А присуще некоторым Б, ибо если бы А не было присуще ни одному Б, а Б присуще всем В, то А не было бы присуще ни одному В, но ведь было пред­положено, что А присуще всем В. Точно так же дока­зывают и в других случаях. И [вообще] все силлогизмы можно свести к общим силлогизмам первой фигуры6. Что касается силлогиз­мов второй фигуры, то очевидно, что они становятся совершенными через силлогизмы первой фигуры, но только не все одинаковым образом: общие силлогизмы — через обращение отрицательной посылки, частные сил­логизмы, и притом оба [вида],—- через приведение к невозможному. Частные силлогизмы первой фигуры осуществляются и через самих себя7, но их можно до­казать также посредством второй фигуры через приве­дение к невозможному. Например, если А присуще всем Б, а Б — некоторым В, то [можно доказать], что А будет присуще некоторым В, ибо если бы оно не было присуще ни одному В, но присуще всем Б, то Б пе было бы присуще ни одному В,— это ведь мы знаем через вторую фигуру8. Подобного же рода доказатель­ство применимо к силлогизму с отрицательным заклю­чением. В самом деле, если А не присуще ни одному Б, а Б присуще некоторым В, то А не будет присуще некоторым В, ибо если бы оно было присуще всем В, но ни одному Б не присуще, то Б не было бы присуще пи одному В. Это и была как раз средняя фигура9. Так что если в средней фигуре все силлогизмы сводимы к общим силлогизмам первой фигуры, частные же сил­логизмы первой фигуры — к силлогизмам средней фи­гуры, то очевидно, что и частные силлогизмы [первой фигуры] могут быть сведены к общим силлогизмам первой фигуры 10. Силлогизмы же третьей фигуры, если их крайпие термины взяты в общих посылках, непо­средственно осуществляются при помощи указапных силлогизмов11. Если же их крайние термины взяты в частных посылках, то они осуществляются посредст-134 вом частных силлогизмов первой фигуры|2, но эти последние могут быть сведены к указанным 13, а следо­вательно, к ним могут быть сведены частные силло­гизмы третьей фигуры. Таким образом, очевидно, что все силлогизмы могут быть сведены к общим силло­гизмам Первой фигуры. 25 Итак, сказано, как обстоит дело с силлогизмами, показывающими присущность или неприсущность, а также каковы силлогизмы одной и той же фигуры сами по себе u и в каком отношении находятся друг к другу силлогизмы разных [фигур] 15. ГЛАВА ВОСЬМАЯ [Модальность силлогизмов] Так как быть присущим, необходимо присущим, возможно присущим — не одно и то же (ибо многое зо присуще, однако не необходимо, другое же не присуще ни необходимо, ни просто, но оно может быть при­суще), то ясно, что в каждом из этих случаев силло­гизм будет разным и что термины не находятся в оди­наковом отношении друг к другу: они будут то необхо­димо присущи, то присущи, то возможно присущи. 35 С необходимо присущим дело обстоит приблизи­тельно так же, как и с [просто] присущим, так как при одинаковом положении терминов [в посылках] о присущем и необходимо присущем или не присущем силлогизм получится и не получится с тем лишь раз­личием, что к терминам прибавляется «необходимо зоа присуще» или «необходимо не присуще» 1. Отрицатель­ная посылка обратима таким же образом2, ведь «цели­ком содержаться [в другом]» и «быть присущим всем» мы будем понимать одинаково3. И в других случаях тем же способом, т. е. посредством обращения, доказы­вается необходимость заключения — точно так же как в силлогизмах о присущем4. В средней же фигуре, 5 когда общая посылка — утвердительная, а частная — от­рицательная, и, далее, в третьей фигуре, когда общая посылка — утвердительнаяб, а частная — отрицатель­ная 5, доказательство уже не будет таким 7, а из одного термина необходимо выделить то, чему в каждом из этих случаев нечто не присуще, и относительно него построить силлогизм, ибо тогда заключение будет вы- ю текать с необходимостью8; если же оно будет необхо-135 димым в отношении выделенного, то оно будет необ­ходимым также и в отношении части [того или иного термина], так как она есть то же, что и выделенное· Каждый из этих силлогизмов строится по соответствую­щей фигуре 8. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ [Силлогиамы по первой фигуре, в которых одна из посылок — о присущем, а другая — о необходимо присущем] \ь Бывает и так, что получается силлогизм о необхо­димо присущем, если лишь одна посылка — о необхо­димо присущем, но не любая, а та, которая содержит больший крайний термин, например если принять, что А необходимо присуще или не присуще Б, а Б просто присуще В !. Ведь если взять посылки именно так, то А 20 будет необходимо присуще или не присуще В; в самом деле, так как А необходимо присуще или не присуще всем Б, а В есть какое-то Б, то очевидно, что А будет необходимо присуще или не присуще также и В. Если посылкой о необходимо присущем будет не АБ, а БВ, то не будет заключения о необходимо присущем, ибо 25 если бы оно было о необходимо присущем, то следо­вало бы, что А необходимо присуще некоторым Б, че­рез первую и третью фигуры. Но это неправильно, ибо возможно, что Б таково, что А может быть не присуще ни одному Б2. Из терминов, кроме того, очевидно, что заключение не будет о необходимо присущем, напри­мер, если А есть движение, Б — живое существо, а В обозначает человека. В самом деле, человек необходимо есть живое существо, но ни живое существо, ни чело­век не движутся необходимо. Точно так же обстоит дело, если АБ будет отрицательной посылкой. Доказы­вается это таким же образом3. Что касается частных силлогизмов, то, если о необходимо присущем будет 85 общая посылка, о необходимо присущем будет и заклю­чение; если же — частная посылка, то заключение пе будет о необходимо присущем, все равно, отрицательна или утвердительна общая посылка. Пусть сперва о не­обходимо присущем будет общая посылка и пусть А будет необходимо присуще всем Б, а Б — просто при­суще некоторым В; тогда с необходимостью следует, что А необходимо присуще некоторым В, ибо [часть] 136 В подчинена Б и А необходимо присуще всем Б4. Точно так же обстоит дело с отрицательным силлогиз­мом, и доказывается он таким же образом. Если же о необходимо присущем будет частная посылка, то ΗΘ получится заключения о необходимо присущем, ибо не получается ничего невозможного, точно так же как и в общих силлогизмах. Подобным же образом обстоит дело с [частно] отрицательным силлогизмом. Пусть терминами будут: движение — живое существо — бе­лое5. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ [Силлогизмы по второй фигуре, в которых одна ив посылок — о присущем, а другая — о необходимо присущем] Во второй же фигуре, если о необходимо присущем будет отрицательная посылка, то о необходимо прису­щем будет и заключение *; если же утвердительная, то не получится заключения о необходимо присущем. Пусть сперва о необходимо присущем будет отрица­тельная посылка, и пусть А не может быть присуще ни одному Б, а просто присуще В. Так как отрица­тельная посылка обратима, то и Б не может быть при­суще какому-либо А. Но А присуще всем В, так что Б не может быть присуще какому-либо В, ибо В подчи­нено А. Так же обстоит дело, если отрицание отнести к В. В самом деле, если А не может быть присуще ка­кому-либо В, то и В не может быть присуще какому-либо А; но А присуще всем Б, а потому В не может быть присуще какому-либо Б. Действительно, снова получается первая фигура. Стало быть, и Б не может быть присуще В, так как и эта посылка обратима по­добным же образом. Если же о необходимо присущем будет утвердительная посылка, то не получится заклю­чения о необходимо присущем2. В самом деле, пусть А будет необходимо присуще всем Б и просто не при­суще ни одному В. Если же отрицательную посылку подвергнуть обращению, то получится первая фигура. Но относительно первой фигуры было показано, что если в ней отрицательная большая посылка не будет о необходимо присущем, то заключение не будет о не­обходимо присущем 3, так что и в этом случае не полу­чится заключения о необходимо присущем. Далее, если 137 26 заключение — о необходимо присущем, то следует, что В необходимо не присуще некоторым А, ибо если В необходимо не присуще ни одному В, то и В необхо­димо не будет присуще ни одному Б; однако Б необхо­димо присуще некоторым А, если только А было необ­ходимо присуще всем Б; так что В необходимо не при-зо суще некоторым А. Но ничто не мешает взять А та­ким, чтобы всем А могло быть присуще В. Кроме того, и посредством выделения терминов можно было бы доказать, что заключение здесь будет о необходимо присущем пе безусловно, а [только] при указанных условиях. Пусть А, например, будет живое существо, Б — человек, В — белое, и посылки пусть будут взяты сходным образом4. Ведь вполне возможно, что быть 85 живым существом не присуще ничему белому, поэтому и быть человеком не будет присуще пичему белому, однако не с необходимостью, ибо возможно, что чело­век окажется белым, хотя он не был бы таковым до тех пор, пока быть живым существом не присуще пи­чему белому. Так что при этих условиях заключение будет о необходимо присущем, вообще же — по о нсоб-40 ходимо присущем. •la Точно так же обстоит дело и с частным силлогиз­мом. А именно, если отрицательная посылка общая и о необходимо присущем, то и заключение будет о не­обходимо присущем; если же общей [и о необходимо присущем] будет утвердительная посылка, а частной [и не о необходимо присущем] — отрицательная, то по получится заключения о необходимо присущем. Итак, 5 пусть сперва отрицательная посылка будет общей и о необходимо присущем, и пусть А пе может быть при­суще ни одному Б, но может быть присуще некоторым В. Так как отрицательная посылка обратима, то и Б не может быть присуще какому-либо А; но ведь А присуще некоторым В, потому и Б необходимо не бу­дет присуще некоторым В. Предположим теперь, на-10 оборот, что общей и о необходимо присущем будет утвердительная посылка, и пусть то, что содержит утверждение, будет отнесено к Б. Если А, таким обра­зом, необходимо присуще всем Б и не присуще неко­торым В, то очевидно, что Б не будет присуще неко­торым В, но не необходимо. Доказать это можно по­средством тех же терминов, что и при общих силло-15 гизмах5. Накопец, и в том случае если о необходимо 138 присущем будет частпоотрицательная посылка, то не получится заключения о необходимо присущем. Дока­зать это можно посредством тех же терминов5. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ [Силлогизмы по третьей фигуре, в которых одна из посылок — о присущем, а другая — о необходимо присущем] В последней фигуре заключение будет о необхо­димо присущем, если [крайние] термины связаны со средним в общих посылках, причем обе посылки — утвердительные и одна из них, все равно какая,— 20 о необходимо присущем. Если же одна из посылок — отрицательная, а другая — утвердительная, то заклю­чение будет о необходимо присущем, когда о необхо­димо присущем будет отрицательная посылка; если же утвердительная, то заключения о необходимо прису­щем не получится. Пусть сперва обе посылки будут утвердительными, а именно пусть и А и Б будут при­сущи всем В, и о необходимо присущем пусть будет 25 посылка AB. А так как Б присуще всем В, то и В бу­дет присуще некоторым Б, ибо обще [утвердительная] посылка при обращении становится частно [утверди­тельной]. Поэтому если А необходимо присуще всем В, а В — некоторым Б, то и А необходимо присуще неко­торым Б, ибо Б подчинено В. Таким образом, полу- во чается первая фигура. Точно так же доказывается * и в том случае, если о необходимо присущем будет по­сылка БВ, ибо В допускает обращение с некоторым А. Поэтому если Б необходимо присуще всем В, то оно необходимо присуще и некоторым А. Далее, пусть по­сылка AB будет отрицательной, а БВ — утвердитель­ной. О необходимо же присущем пусть будет отрица- зь тельная посылка. А так как В допускает обращение с некоторыми Б и А необходимо не присуще ни од­ному В, то и А будет необходимо не присуще некото­рым Б, ибо Б подчинено В. Но если о необходимо при­сущем будет утвердительная посылка, то не получится заключения о необходимо присущем. В самом деле, пусть БВ будет утвердительной посылкой о необходимо присущем, а АВ — отрицательной и не о необходимо при­сущем; так как утвердительная посылка обратима, то В будет необходимо присуще некоторым Б, и, следо- *° 139 вательно, если А не присуще ни одному В, а В при-81ь суще 2 некоторым Б, то А не будет присуще некоторым Б, однако не необходимо, ибо относительно первой фигуры было показано3, что если отрицательная по­сылка не о необходимо присущем, то не получится заключения о необходимо присущем. Это, кроме того, стало бы очевидным через термины. В самом деле, δ пусть А означает благо, Б — живое существо, В — ло­шадь. В таком случае благо возможно не присуще ни одной лошади, но быть живым существом необходимо присуще каждой лошади, однако не необходимо, чтобы некоторое живое существо не было благим, коль скоро каждое живое существо может быть благим. Или если это невозможно, то нужно взять такие термины, как «бодрствование» или «сон», ибо этим состояниям мо-10 жет быть подвержено каждое живое существо. Итак, было сказано, что заключение будет о необ­ходимо присущем, если [крайние] термины связаны со средним в общих посылках. Если же одна по­сылка — общая, а другая — частная, то заключение также будет о необходимо присущем при условии, что обе пооылки будут утвердительными, а общая посыл­ка — о необходимо присущем. Доказывается это так же, is как и раньше4, ибо и частноутвердительная посылка обратима. Итак, если Б необходимо присуще всем В, а А подчинено В, то Б необходимо присуще некоторым А. Но если Б присуще некоторым А, то и А необхо­димо присуще некоторым Б, ибо эта посылка обра­тима. Точно так же обстоит дело и в том случае, если AB есть общая посылка о необходимо присущем, ибо Б 2о подчинено В. Если же о необходимо присущем будет частная посылка, то не получится заключения о необ­ходимо присущем. В самом деле, пусть БВ будет част­ной посылкой о необходимо присущем, между тем как А присуще, но не необходимо, всем В. Если посылку БВ подвергнуть обращению, то получится первая фигура и общая посылка не будет о необходимо присущем, 25 частное же будет. Но при таком отношении посылок не получалось заключения о необходимо присущем, а сле­довательно, не получится заключения о необходимо присущем и в этом случае5. Это очевидно, кроме того, из терминов. В самом деле, пусть А будет бодрствова­ние, Б — двуногое, а В — живое существо. В таком случае Б необходимо присуще некоторым В, между 140 тем как А возможно присуще В и не необходимо при- Я( суще Б, ведь не необходимо, чтобы какое-нибудь дву­ногое существо спало или чтобы оно бодрствовало. Точно так же и через те же термины это может быть доказано и в случае, если AB будет частной посылкой о необходимо присущем. Если же один из [крайних] терминов взят в утвердительной посылке, а другой — в отрицательной, притом общая посылка будет отрица­тельной и о необходимо присущем, то и заключение до будет о необходимо присущем. Ибо если А не может быть присуще какому-либо В, а Б присуще некото­рым В, то А необходимо не присуще некоторым Б. Когда же утвердительная посылка — все равно, общая или частная — будет о необходимо присущем или отри­цательная посылка -— частной6, то заключения о необ­ходимо присущем не будет. Остальная часть [доказа­тельства] — такая же, как в предыдущих случаях 7. Ког­да посылка о необходимо присущем общеутвердитель- 40 пая, терминами пусть будут: бодрствование — живое существо — человек, а средним термином — человек. Когда же посылка о необходимо присущем частноут-вердительная, терминами пусть будут: бодрствование — 32< живое существо — белое; в самом деле, быть живым су­ществом необходимо присуще чему-то белому, но бодр­ствование возможно не присуще чему-то белому и не необходимо, чтобы оно не было присуще некоторым живым существам. Когда же посылка о необходимо присущем частноотрицательная, терминами пусть бу­дут: двуногое — движущееся — живое существо, а сред­ним термином — живое существо. 5 ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ [Сравнение силлогизмов о присущем с силлогизмами о необходимо присущем] Таким образом, очевидно, что не может быть сил­логизма о присущем, если обе посылки не о присущем, силлогизм же о необходимо присущем возможен, если хоть одна из посылок будет о необходимо присущем. Но в обоих случаях, все равно, будут ли силлогизмы утвердительными или отрицательными, одна из посы­лок должна быть сходной с заключением. Сходной ю я называю такую, которая при заключении о прису­щем также есть посылка о присущем, а при заключении 141 о необходимо присущем есть посылка о необхо­димо присущем. Ясно поэтому, что не будет заключе­ния о необходимо присущем или о присущем, если одна из взятых посылок не будет о необходимо прису­щем или о присущем. Относительно [силлогизма о] необходимо прису­щем — как он получается и чем он отличается от [сил­логизма о] присущем,— относительно этого сказано, пожалуй, достаточно. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ [Возможное и силлогизмы о возможно присущем] После этого поговорим о возможном I (endechome-non) — когда, как и посредством чего будет силлогизм о нем. Под «быть возможным» и «возможным» я разу­мею то, что не необходимо, но если принять, что оно присуще, то из этого не следует ничего невозможного (adynaton) 2, ведь о необходимом как о возможном мы говорим одноименно3. Что возможное есть именно то, что здесь о нем сказано, очевидно из противоположных друг другу отрицаний и утверждений, а именно: «но может быть присущим», «невозможно быть присущим» и «необходимо не быть присущим» — либо одно и то же, либо одно следует из другого, а потому и противо­лежащие им [по противоречию] 4 «может быть прису­щим», «не невозможно быть присущим», «не необхо­димо не быть присущим» — либо одно и то же, либо одно следует из другого, ибо относительно чего бы то ни было можно либо утверждать, либо отрицать. Та­ким образом, возможное есть не необходимое, а но необходимое — возможное 5. Все посылки о возможном оказываются взаимно обратимыми6. Я имею в виду не обращение утвердительных посылок в отрицательные, а то, что они, имея утвердительную форму, обратимы по противопоставлению друг другу, как, например, «возможно присуще» — в «возможно не присуще», а т#кже «возможно присуще всем» — в «возможно но присуще ни одному» или «не всем», равно как «воз­можно присуще некоторым» — в «возможно не при­суще некоторым» 7. Точно так же и в других случаях8, В самом деле, так как возможное не необходимо, а но необходимое может и не быть присущим, то очевидно, что если А возможно присуще Б, то оно возможно и 142 не присуще ему, и если А возможно присуще всем Б, то оно всем Б возможно не присуще9. Точно так же обстоит дело и с частноутвердительными посылками. *о Доказывается это таким же образом10. Но все такие 32ь посылки суть утвердительные, а не отрицательные, ибо «быть возможным» употребляется подобно «быть», как об этом сказано раньше и. После того как это определено, скажем снова12 о том, что [выражение] «быть возможным» употреб­ляется в двояком смысле: в одном смысле возможно то, что обычно бывает, но не необходимо, как, напри­мер, то, что человек седеет, или полнеет, или худеет, или вообще то, что ему естественно присуще (ибо все это не связано с необходимостью, поскольку человек не вечно существует, но, если он существует, все это или необходимо, или обычно бывает). В другом смысле ю «быть возможным» означает нечто неопределенное, то, что может быть и так и не так, например что живое существо ходит или что в то время, как оно идет, про­исходит землетрясение, и вообще все происходящее случайно. Ведь по природе все это может так происхо­дить не в большей мере, чем наоборот. Следовательно, посылки о каждом из этих видов возможности обра­тимы в противолежащие, однако не одним и тем же 1б способом: посылка о происходящем по природе обра­тима в посылку о том, что присуще не необходимо (так, человек возможно и не поседеет); посылка же о неопределенном обратима в посылку о том, что в рав­ной степени может быть и так и иначе 13. О неопреде­ленном нет ни науки, ни доказывающего силлогизма из-за отсутствия твердо установленного среднего тер­мина. О происходящем же по природе они имеются. И о том, что возможно в этом смысле, рассуждения и 20 исследования, пожалуй, бывают, о том же, что воз­можно в другом смысле, хотя и можно получить сил­логизм, но обычно его не ищут. Все это в дальнейшем будет определено точнееи. Теперь же скажем, как, когда и какой получится сил­логизм из посылок о возможном. Но так как «это воз- 25 можно присуще тому» можно понимать двояко, а именно или это тому присуще, или это тому возможно при­суще 12 (ибо «А возможно присуще тому, о чем гово­рится Б» означает одно из двух — что оно присуще или тому, о чем Б говорится, или тому, о чем Б может 143 говориться; «А возможно присуще тому, о чем гово­рится В» ничем не отличается от «А может быть »о присуще всем Б»16), то очевидно, что [выражение] «А возможно присуще всем Б» может иметь двоякий смысл. Прежде всего скажем о том, какой и какого рода получится силлогизм, если Б возможно присуще тому, о чем говорится В, а тому, о чем говорится Б, возможно присуще А. В таком случае обе принятые посылки будут о возможно присущем; когда же А воз-м можно присуще тому, о чем говорится Б, одна посылка будет о присущем, а другая — о возможно присущем ιβ. Таким образом, здесь, как и в других случаях, следует начинать с однородных посылок. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ [Силлогизмы по первой фигуре, в которых обе посылки — о возможно присущем] Когда А возможно присуще всем Б, а Б — всем В, получится совершенный силлогизм о том, что А воз-4о можно присуще всем В. Это очевидно из определения. 83а Ведь мы сказали, что именно такой смысл ' имеет [выражение] «быть возможно присущим всем». Рав­ным образом если А возможно не присуще ни од­ному Б, а Б возможно присуще всем В, то получится заключение о том, что А возможно не присуще пи одному В, ибо «чему возможно присуще Б, тому А возможно не присуще» означает то же самое, что «не упущено ничего из того, что возможно подчинено Б». 5 Если же А возможно присуще всем Б, а Б возможно не присуще ни одному В, то из принятых посылок не получится никакого силлогизма2. Но если подвергнуть превращению БВ как посылку о возможно присущем3, то получится тот же силлогизм, что и раньше4. В са­мом деле, так как Б возможно не присуще ни одному В, то оно возможно присуще всем В; об этом было 1 сказано раньше5. Поэтому если Б возможно присуще всем В, а А- всем Б, то опять-таки получится тот же самый силлогизм4. Подобным же образом обстоит дело, если к обеим посылкам отнести отрицание вместе с возможностью. Я имею в виду, например, такой слу­чай, когда А возможно не присуще ни одному Б, а Б — *5 ни одному В. Действительно, из взятых посылок не получится никакого силлогизма, но если их подверг-144 нуть превращению, то снова получится тот же силло­гизм, что и раньше4. Таким образом, очевидно, что если отрицание отнести к меньшему крайнему термину или к обеим посылкам, то или не получится силло­гизма, или если получится, то не совершенный, ибо необходимость достигается [только] по превращении, го Когда же одна из взятых посылок — общая, а дру­гая — частная, получится совершенный6 силлогизм, если общая содержит больший крайний термин. Ибо если А возможно присуще всем Б, а Б — некоторым В, то А возможно присуще некоторым В. Это очевидно из определения [выражения] «быть возможно прису­щим» 7. С другой стороны, если А возможно не при- 25 суще ни одному Б, а Б возможно присуще некоторым В, то необходимо следует, что А возможно не присуще некоторым В. Доказывается это таким же образом8. Если же частная посылка отрицательная, а общая — утвердительная и обе находятся в таком же отношении друг к другу, как прежде (например, если А возможно присуще всем Б, а Б возможно не присуще некото- 30 рым В), то из принятых посылок явного силлогизма но получится. Но если частную посылку подвергнуть превращению и предположить, что Б возможно при­суще некоторым В9, то получится то же самое заклю­чение, что и раньше 10, как в силлогизмах, полученных в самом начале11. Если же больший крайний термин содержится в частной посылке, а меньший — в общей, 35 то силлогизма никак не получится, все равно, будут ли обе посылки утвердительными или отрицательными, или неоднородными, или неопределенными, или част­ными. Ибо ничто не мешает, чтобы Б было шире А и не сказывалось о равном [по охвату]. Пусть то, чем Б шире А, будет В 12; в этом случае невозможно ни то, *о чтобы А было присуще всем В, ни то, чтобы опо не ззь было присуще ни одному В, ни то, чтобы оно было присуще или не присуще некоторым В, поскольку посылки о возможно присущем могут быть подверг­нуты превращению 13иБ возможно присуще большему, чем А. Это очевидно также из терминов. В самом деле, посылки находятся друг к другу в таком отношении и когда первый термин возможно совсем не присущ 5 последнему, и когда он необходимо присущ всему ему. Терминами, общими для всех случаев, когда [первый термин] необходимо присущ [последнему], пусть 145 будут: живое существо — белое — человек; когда [он ему] не может быть присущ: живое существо — белое — одежда. Таким образом, очевидно, что при таком отношении терминов никакого силлогизма не полу­чится, ибо всякий силлогизм имеет заключение о при­сущем, или необходимо присущем, или возможно при­сущем. А что силлогизм о присущем и необходимо присущем здесь невозможен, очевидно из того, что утвердительный силлогизм устраняется отрицатель­ным, а отрицательный — утвердительным. Остается, следовательно, силлогизм о возможно присущем. Но и он не возможен, ибо уже было показано, что термины находятся в таком отношении и когда первый необхо­димо присущ всему последнему, и когда он возможно не присущ ему вовсе. Так что не может быть силло­гизма и о возможно присущем, ибо необходимое, как было сказано, не есть возможное и. Очевидно также, что если термины взяты в общих посылках о возможно присущем, то всегда получится силлогизм по первой фигуре, все равно, будут ли по­сылки утвердительными или отрицательными, с той лишь разницей, что если они утвердительные, то сил­логизм будет совершенным 15, а если отрицательные — несовершенным ,6. При этом возможное следует пони­мать не как необходимое, а согласно приведенному определению 17, что 18, однако, иногда упускают из виду. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ [Силлогизмы по первой фигуре, в которых одна посылка — о присущем, а другая — о возможно присущем] Если одна из посылок будет о присущем, а дру­гая — о возможно присущем и посылка о возможно присущем содержит больший крайний термин, то все силлогизмы будут совершенными и о возможно прису­щем, согласно приведенному определению1; если же о возможно присущем будет посылка, содержащая меньший термин, то все силлогизмы будут несовершен­ными, а отрицательные силлогизмы будут не о воз­можно присущем, согласно определению, а о том, что нечто необходимо не присуще ни одному или присуще не всем. В самом деле, если нечто необходимо не присуще ни одному или присуще не всем, то мы мο­ι 46 жем также сказать, что оно возможно не присуще ни одному или возможно присуще не всем. Пусть А воз­можно присуще всем Б, а Б, предположим, присуще всем В; так как В подчинено здесь Б, а А возможно присуще всем Б, то очевидно, что А возможно присуще 35 и всем В. Получается, таким образом, совершенный силлогизм. Точно так же если посылка АБ — отрица­тельная, а посылка БВ — утвердительная, причем АБ есть посылка о возможно присущем, а БВ — о прису­щем, то получится совершенный силлогизм о том, что А возможно не присуще ни одному В. 40 Таким образом, очевидно, что совершенные силло- 34* гизмы получаются тогда, когда посылка о присущем содержит меньший термин. А что при обратном отно­шении2 получатся силлогизмы,— это следует доказать через невозможное. В то же время станет ясным, что эти силлогизмы несовершенны, так как доказательство не основывается па принятых посылках. Прежде всего 5 следует сказать, что если Б необходимо должно быть, когда есть А, то необходимо, чтобы Б было возможно (dynaton), когда А возможно3. Пусть при таком отно­шении терминов то, что обозначает А, будет возмож­ным, а то, что обозначает Б,— невозможным, В таком случае если возможное, поскольку оно возможно, мо­жет возникнуть, а невозможное, поскольку оно невоз­можно, не может возникнуть4 и если в то же время <о А возможно, а Б невозможно, то А может возникнуть без Б, а раз возникнуть, то и быть, ибо возникшее, поскольку оно возникло, есть. Однако невозможное и возможное следует относить не только к возникно­вению, но и к утверждаемому как истина, и к присущ­ности, и ко всему другому, о чем говорится как о воз­можном, ибо во всех этих случаях дело будет обстоять а одинаково5. Далее, когда говорят, что Б есть, когда есть А, то это не следует понимать так, будто если А есть как нечто одно, то будет и Б. Ибо из того, что нечто одно есть, ничего с необходимостью не вытекает, а должны быть по меньшей мере два, как, например, когда две посылки находятся в таком отношении, как было указано для силлогизма. В самом деле, если В сказывается о Д, а Д — о 3, то В необходимо сказы- » вается и о 3. И если каждая посылка — о возможно присущем, то и заключение будет о возможно прису­щем. Так что если предположить, что обе посылки 147 суть А, а заключение есть Б, то отсюда вытекает не только то, что, если А необходимо, необходимо и Б6, но и то, что если А возможно, то возможно и Б. 25 Из этого доказательства очевидно, что если предпо­ложить нечто ложное, но не невозможное7, то и след­ствием такого предположения также будет нечто лож­ное и не невозможное. Например, если А есть нечто ложное, однако не невозможное и если Б есть, когда есть А, то и Б8 будет нечто ложное, однако не невоз-можное. В самом деле, было показано 9, что если Б есть, когда есть А, то Б также возможно, когда возможно А? а так как предполагается, что А возможно, то и Б бу­дет возможно, ибо если бы оно было невозможно, то одно и то же было бы в одно и то же время и возмож­ным и невозможным 10. Определив это, предположим, что А присуще всем Б, 35 а Б возможно присуще всем В; в таком случае необхо­димо следует, что А возможно присуще всем В, ибо если предположить, что оно не может быть присуще В, а Б присуще всем В, то это хотя и будет ложным, однако не невозможным. Стало быть, если А не мо­жет быть присуще всем В, а Б присуще всем В, то А не может быть присуще всем Б. Получится именно «о силлогизм через третью фигуру. Между тем было пред­положено, что А возможно присуще всем Б. Следова­тельно, необходимо, чтобы А было возможно присуще З4ь всем В. Ибо если предполагают ложное, но не невоз­можное, то вытекает невозможное. Можно показать невозможность и через первую фигуру, если принять, что Б присуще В. Ибо если Б присуще всем В, а А воз­можно присуще всем Б11, то А возможно присуще и 5 всем В. А между тем было предположено, что А не может быть присуще всем В. [Выражение] «присуще всем» следует понимать без ограничения во времени, как, например, «в настоя­щее время» или «в какое-то определенное время», а сле­дует понимать без оговорок, так как мы строим силло­гизм посредством таких посылок. Если понять посылку ίο как относящуюся к настоящему времени, то никакого силлогизма не получится, ибо ничто, конечно, не ме­шает, чтобы когда-нибудь всему движущемуся было присуще быть человеком, а именно если ничто другое не двигалось бы: быть движущимся возможно присуще ксякой лошади, быть же человеком невозможно ни для 148 одной лошади. Далее, пусть первым термином будет живое существо, средним — движущееся, а последним — человек. Отношение посылок будет тем же, что и 15 прежде, но заключение будет о необходимом, а не о возможном, ибо человек необходимо есть живое су­щество. Таким образом, очевидно, что общее следует понимать без оговорок, без ограничения во времени. Далее, пусть посылка АБ будет общеотрицатель­ной, и примем, что А не присуще ни одному Б, а Б воз- го можно присуще всем В. При таком предположении необходимо следует, что А возможно не присуще ни одному В. В самом деле, предположим, что это невоз­можно и что Б присуще В так же, как и прежде12. Тогда А будет необходимо присуще пекоторым Б; по­лучается силлогизм через третью фигуру; однако это невозможно, а потому А возможно не присуще ни одному В, ибо если предполагают ложное, то вытекает невозможное. Итак, этот силлогизм имеет заключе­ние не о возможно присущем в том смысле, в каком оно дано в определении, а о том, что [А] ни одному [Б] необходимо не присуще (ибо это противоречит сделанному предположению, ведь было принято, что А необходимо присуще некоторым В. Силлогизм же зо через невозможное есть умозаключение к противоле­жащему высказыванию). Далее, и из терминов оче­видно, что заключение не есть о возможно присущем. В самом деле, пусть А будет ворон, Б — мыслящее су­щество, а то, что обозначает В,— человек. Тогда А не присуще ни одному Б, ибо ни одно мыслящее существо не есть ворон, но Б возможпо присуще всем В, ибо 35 всякому человеку может быть присуще мышление. Однако А необходимо не присуще ни одному В, и заключение, стало быть, не будет о возможно прису­щем. Но, с другой стороны, оно не всегда будет и о необходимо присущем. В самом деле, пусть А будет дви­жущееся, Б — знание, а то, что обозначает В,— чело­век; тогда А не будет присуще ни одному Б, но Б воз­можно присуще всем В; и заключение не будет о не- 40 обходимо присущем, ибо не необходимо, чтобы ни один человек не двигался, но и не необходимо, чтобы неко­торые люди двигались. Ясно поэтому, что заключение 9Ъ* будет о том, что ничто ничему необходимо пе при­суще. Впрочем, термины следует брать более подходя­щие. 149 Если же отрицапие, отнесенное к меньшему край­нему термину, выражает возможность, то из принятых 5 посылок не получится никакого силлогизма; но если посылку о возможно присущем подвергнуть превраще­нию, то силлогизм получится, как и в предыдущих случаях |3. В самом деле, пусть А будет присуще всем Б, а Б возможно не присуще ни одному В. Если тер­мины находятся в таком отношении друг к другу, то не получится ничего необходимого. Но если посылку БВ подвергнуть превращению и принять, что Б воз-|0 можно присуще всем В, то силлогизм получится так же, как преждем, ибо положение терминов такое же. Точно так же будет и в том случае, если обе посылки отрицательные, и притом так, что АБ есть посылка о том, что не присуще, а БВ означает, что Б возможно не присуще ни одному В, ибо из принятых посылок ничего необходимого не вытекает; если же посылку 15 о возможно присущем подвергнуть превращению, то силлогизм получится. В самом деле, примем, что А не присуще ни одному Б, а Б возможно не присуще ни одному В. Из таких посылок ничего необходимого не вытекает; но если принять, что Б возможно присуще всем В, что и правильно, а посылка АБ остается той 20 же, то опять получится тот же силлогизм 15. Если же принять, что Б не присуще ни одному В, а не то, что оно ему1в возможно не присуще, то никак не полу­чится силлогизма, все равно, будет ли посылка АБ отрицательной или утвердительной. Терминами, об­щими для случаев, [когда первый термин] необходимо присущ [последнему], пусть будут: белое — живое су­щество — снег, а для случаев, [когда он] не может быть [ему] присущ: белое — живое существо — смола. 25 Таким образом, очевидпо, что если термины взяты в общих посылках, а одна посылка будет о присущем, другая же — о возможно присущем и при этом по­сылка, содержащая меньший крайний термин, будет о возможно присущем, то всегда получится силлогизм, с той лишь разницей, что иногда [заключение] выво­дится из самих посылок, а иногда посредством превра­щения одной из них. А о том, когда получается то или зо другое и по какой причипе, мы уже сказали 17. Если же одна посылка будет общей, а другая — частной, а та, что содержит больший крайний термин, есть общая 150 посылка о возможно присущем, все равно, отрицатель­ная она или утвердительная, а другая есть частная посылка о присущем, то СИЛЛОГИЗМ будет совершенным точно так же, как тогда, когда термины взяты в общих посылках. Доказывается это так же, как ц раньше18. *5 Но если посылка, содержащая больший крайний тер­мин, есть общая посылка о присущем, а не о возможно присущем, другая же — частная посылка о возможно присущем, все равно, будут ли обе посылки утверди­тельными или отрицательными, или одна — отрица­тельной, а другая — утвердительной, то непременно получится несовершенный силлогизм, с той лишь разни-цей, что одни доказываются через невозможное, дру­гие же — и посредством превращения посылки о воз­можно присущем, так же как в предыдущих случаях19. 3δι Силлогизм будет построен посредством превращения тогда, когда посылка, содержащая больший крайний термин, есть общая посылка о том, что присуще или не присуще, а другая есть частноотрицательная по­сылка о возможно присущем, например если А будет s присуще или пе присуще всем Б, а Б возможно не присуще некоторым В. Если БВ как посылку о воз­можно присущем подвергнуть превращению, то силло­гизм получится. Но когда взята частпая посылка о том, что не присуще, силлогизма не получится. Пусть тер­минами для случая, [когда первый термин] присущ [последнему], будут: белое — живое существо — снег, а для случая, [когда он ему] не присущ: белое — жи- ia вое существо — смола. Доказывать следует от неопре­деленного. Если же общая посылка содержит мень­ший крайний термин, а частная — больший, все равно, какая из них отрицательная или утвердительная, бу­дет ли она о возможно присущем или о присущем, то силлогизма никак не получится, как не получится сил­логизма и тогда, когда посылки будут частными или и неопределенными, все равно, обе ли они о возможно присущем или о присущем, или одна о возможно при­сущем, а другая о присущем. Доказывается это так же, как и раньше20. Терминами, общими для случая, [ко­гда первый термин] необходимо присущ [последнему], пусть будут: живое существо — белое — человек, а [когда он ему] не может быть присущ: живое суще­ство — белое — одежда. Таким образом, очевидно, что 151 20 если общая посылка содержит больший крайний тер-мин, то силлогизм всегда получится, если же мень­ший — никогда и никоим образом. ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ [Силлогизмы по первой фигуре, в которых одна посылка —о необходимо присущем, а другая — о возможно присущем] Когда одна посылка выражает необходимую при­сущность, а другая — возможную, силлогизм получится, если термины будут в таком же отношении друг к Другу, [как и раньше] К При этом силлогизм будет 15 совершенным, когда необходимость отпесена к мень­шему крайнему термину. Если термины содержатся в утвердительных посылках, все равно, в общих или не в общих, выводится заключение о возможно прису­щем, а не о присущем. Если же одна посылка — утвер­дительная, а другая — отрицательная и утвердитель­ная—о необходимо присущем, то выводится заключе­но ние о возможно присущем, а не о том, что не присуще. Но когда о необходимо присущем будет отрицательная посылка, выводится заключение и о том, что возможно не присуще, и о том, что не присуще, все равно, бу­дут ли [крайние] термины в общих или не в общих посылках. Возможно присущее следует в заключении понимать так же, как в предыдущих случаях2. Силло­гизма же о том, что необходимо не присуще, здесь не 35 получится, ибо не одно и то же «не необходимо быть присущим» π «необходимо не быть присущим». Поэтому очевидно, что если термины содержатся в утвердительных посылках, то заключения о необхо­димо присущем не получится. В самом деле, пусть А будет необходимо присуще всем Б, а Б — возможно присуще всем В; тогда получится несовершенный сил-4о логизм о том, что А возможно присуще всем В. А что На силлогизм несовершенный — это ясно из доказатель-1 ства, которое следует здесь вести так же, как и в пре* дыдущих случаях3. С другой стороны, пусть А будет возможно присуще всем Б, а Б — необходимо присуще всем В. Получится силлогизм о том, что А возможно 5 присуще всем В, но не о том, что оно присуще. При этом силлогизм будет совершенным, а пе несовершен-152 ным, ибо он осуществляется непосредственно через первоначально принятые посылки. Если же посылки неоднородны, то пусть сначала отрицательная посылка будет о необходимо присущем и пусть А не может быть присуще ни одному Б, а Б возможно присуще всем В, Тогда А необходимо не присуще ни одному В. В са- 10 мом деле, предположим, что А присуще всем или неко­торым В. Но было принято, что А не может быть при­суще ни одному Б. Так как, однако, отрицательная посылка обратима, то и Б не может быть присуще ни одному А. Но было предположено, что А присуще всем или некоторым В, а поэтому Б не может быть присуще ни одному или некоторым В. Между тем первоначально было принято, что оно возможно присуще всем В. Оче- is видно, однако, что здесь получится силлогизм и о том, что возможно не присуще, коль скоро [выводится заключение] о том, что не присуще. Далее, пусть утвердительная посылка будет о необходимо присущем и А пусть будет возможно не присуще ни одному Б, а Б — необходимо присуще всем В. Силлогизм полу­чится при этом совершенный, однако не о том, что не присуще, а о том, что возможно не присуще, ибо таким именно образом взята здесь посылка, содержащая боль­ший термин. И привести к невозможному здесь нельзя, ибо если предположить, что А присуще некоторым В, и допустить, что оно возможно не присуще ни одному Б, то отсюда не вытекает ничего невозможного. Если же отрицание отнести к меньшему крайнему термину 25 и выражать оно будет возможность, то силлогизм полу­чится посредством превращения4 точно так же, как в предыдущих случаях 5. Но когда отрицание выражает не возможность, силлогизма не получится. Не полу­чится его и тогда, когда обе посылки отрицательные и возможность отнесена не к меньшему термину. Тер­мины — те же самые; о том, что присуще: белое — живое существо — снег; о том, что не присуще: бе- 30 лое — живое существо — смола. Так же будет обстоять дело и с частными силло­гизмами. В самом деле, когда отрицательная посылка — о необходимо присущем, тогда и заключение будет о том, что не присуще; например, если А не может быть присуще ни одному Б, а Б возможно присуще некото­рым В, то необходимо, чтобы А не было присуще не­которым В. Ибо если А присуще всем В и в то же 153 время не может быть присуще ни одному Б, то и Б не может быть присуще ни одному А. Поэтому если А при­суще всем В, то Б не может быть присуще ни од­ному В; а между тем было предположено, что оно возможно присуще некоторым В. Но если посылка о необходимо присущем в отрицательном силлогизме 40 частноутвердительная, как, например, посылка БВ, зсь или если таковой будет общая посылка в утвердитель­ном силлогизме, как, например, АБ, то не получится силлогизма о присущем. Доказывается это так же, как и в предыдущих случаяхб. Если же общая посылка — все равно, утвердительная или отрицательная — содер­жит меньший крайний термин и она — посылка о воз­можно присущем, а частная посылка о необходимо присущем содержит больший крайний термин, то сил-5 логизма не получится. Терминами пусть будут — о не­обходимо присущем: живое существо — белое — чело­век; о том, что не может быть присуще: живое су­щество — белое — одежда. Когда же общая посылка — о необходимо присущем, а частная — о возможно при­сущем и общая при этом отрицательная, пусть терми­нами для случая, [когда первый термин] присущ [по­следнему] , будут: живое существо — белое — ворон, а для случая, [когда он ему] не присущ: живое суще-io ство — белое — смола. Если же общая посылка — утвер­дительная, то терминами для случая, [когда первый термин] присущ [последнему], пусть будут: живоо существо — белое — лебедь, а для случая, [когда оп ему] не может быть присущ: живое существо — бе­лое — снег. Силлогизма не получится и в том случае, когда посылки взяты неопределенными или обе част­ные. Терминами, общими для случая, [когда первый термин] присущ [последнему], пусть будут: живое существо — белое — человек, а для случая, [когда он is ему] не присущ: живое существо — белое — неодушев­ленное. В таком случае и необходимо и невозможно, чтобы живое существо было присуще чему-то белому, а белое — чему-то неодушевленному. И точно так же обстоит дело с посылками о возможно при­сущем, так что эти термины пригодны для всех слу­чаев. Таким образом, из сказанного очевидно, что при одинаковом отношении терминов в посылках о прису-20 щем и необходимо присущем силлогизм и получается 154 я не получается, разве только когда посылка о прису­щем — отрицательная, тогда силлогизм будет о том, что возможно [не] присуще. А когда отрицательная посылка — о необходимо присущем, силлогизм будет и о том, что возможно [не] присуще, и о том, что не присуще. Ясно также и то, что все эти силлогизмы несо­вершенны и что они становятся совершенными посред­ством ранее указанных фигур. ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ [Силлогизмы по второй фигуре, в которых обе посылки — о возможно присущем] Если во второй фигуре обе посылки — о возможно присущем, то не будет никакого силлогизма, все равно, взяты ли они как утвердительпые или отрицательные, как общие или частные. Когда же одна посылка выра­жает присущность, а другая — возможность, причем посылка о присущем — утвердительная, никогда не получится силлогизма. Но если посылка о присущем — общеотрицательная, то всегда получится силлогизм. Точно так же и тогда, когда одна есть посылка о необ­ходимо присущем, а другая — о возможно присущем. Однако и в этих силлогизмах следует понимать воз­можность, выраженную в заключениях, в том же смысле, что и раньше *. Прежде всего следует показать, что отрицательная посылка о возможно присущем необратима2. Напри­мер, если А возможно не присуще ни одному Б, то не необходимо, чтобы и Б возможно не было присуще ни одному А. В самом деле, предположим, что это так и что Б возможно не присуще ни одному А. Так как ут­вердительные высказывания о возможно присущем до­пускают превращение их в отрицательные, как в про­тивоположные, так и в противолежащие, и Б возможно не присуще ни одному А, то очевидно, что Б также возможно присуще всем А. Но это неверно, ибо если одно возможно присуще всему другому, то не необхо­димо, чтобы это другое было возможно присуще пер­вому. Следовательно, отрицательная посылка о воз­можно присущем необратима. Далее, ничто не мешает, чтобы, когда А возможно не присуще ни одному Б, Б 155 было необходимо не присуще некоторым А. Например, белое возможно не присуще ни одному человеку (ибо оно также возможно присуще [каждому человеку] ), но сказать, что человек возможно не присущ ничему бе­лому,— неправильно, ибо многому белому человек не­обходимо не присущ. А необходимое, как было ска­зано, не есть возможное3. Но и через невозможное нельзя доказать обратимость [этих посылок]; напри­мер, если бы кто-нибудь полагал таким образом: «Так как ложно, что Б возможно не присуще ни одному А, то будет истинным, что оно не возможно не при­суще ни одному А (ибо здесь имеется утверждение и отрицание). Но если это так, то правильно, что Б не­обходимо присуще некоторым А, а потому и А — неко­торым Б. Но это невозможно». [Однако это не так], ибо если Б не возможно не присуще ни одному А, то не необходимо, чтобы оно было присуще некоторым А, ведь [выражение] «не возможно не присуще ни одному» имеет двоякий смысл: во-первых, быть не­обходимо присущим некоторым, во-вторых, быть необ­ходимо не присущим некоторым. В самом деле, о том, что необходимо не присуще некоторым А, непра­вильно было бы сказать, что оно возможно не присуще всем А; точно так же о том, что необходимо присуще некоторым, неправильно было бы сказать, что оно воз­можно присуще всем. Поэтому если бы кто-нибудь по­лагал, что так как В не возможно присуще всем Д, то оно необходимо не присуще некоторым Д,— это было бы неправильно. Ибо В присуще всем Д; но так как оно в некоторых случаях необходимо присуще Д\ то мы говорим, что оно не всем Д возможно присуще. Таким образом, [выражению] «быть возможно прису­щим всем» противостоят два [выражения]: «необхо­димо некоторым присуще» и «необходимо некоторым не присуще». И точно так же [противостоят два вы­ражения выражению] «возможно не присуще ни од­ному». Таким образом, ясно, что если «возможно при­суще» и «не может быть присуще» понимать так, как мы вначале определяли 5, то следует принять [как про­тивостоящее] не только «необходимо некоторым при­суще», но и «необходимо некоторым не присуще». Если же это принять, то ничего невозможного не вы­текает, и никакого силлогизма, стало быть, не полу-156 чится. Таким образом, из сказанного очевидно, что отрицательная посылка [о возможно присущем] пеоб- во ратима. После того как это доказано, предположим, что А возможно не присуще ни одному Б, но возможно при­суще всем В. Посредством обращения силлогизма здесь не получится, ибо уже было сказано, что такая посылка необратима. Но не получится здесь силло­гизма и через невозможное, ибо если принять, что Б ее возможно [не] присуще [не] всем В, то ничего лож­ного отсюда не вытекает, так как А возможно и при­суще всем В, и не присуще пи одному В. Вообще же, если силлогизм здесь и получается, то ясно, что он будет о возможно присущем (ибо ни одна из его по­сылок не берется как посылка о [просто] присущем) и заключение его должно было бы быть либо утверди­тельным, либо отрицательным; по ни то ни другое не 40 допустимо. В самом деле, если предположить, что за- 37ь ключение силлогизма утвердительное, то посредством [его] терминов можно доказать, что [сказываемое] по может быть присуще [предмету]. Если же предполо­жить, что заключение отрицательное, то можно дока­зать, что опо не о возможно присущем, а о необходимо присущем. В самом деле, пусть А будет белое, Б —че­ловек, а В — лошадь. В таком случае А, белое, воз­можно присуще всем [Б] и возможно не присуще ни s одному [В]. Но Б не возможно присуще и не возможно не присуще В. Что [Б] не возможно присуще [В], это очевидно, ибо ни одна лошадь не есть человек, но [Б] и не возможно не присуще [В], так как ни одна лошадь необходимо не есть человек. Ведь необ­ходимое, как было сказано, не есть возможное3. Сле-довательно, силлогизма здесь пе получится. Подобным же образом доказывается, если перенести отрицание или если обе посылки взяты утвердительными или от­рицательными. Доказывается это посредством тех же терминов. [Силлогизма не будет и тогда], когда одна посылка общая, а другая — частная, или обе частные, или неопределенные, или посылки изменены как-то иначе. Доказывается это всегда посредством тех же i5 терминов. Таким образом, очевидно, что никакого сил­логизма не получится, если обе посылки — о возможно присущем. 167 ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ [Силлогизмы по второй фигуре, в которых одна посылка — о присущем, а другая — о возможно присущем] Если одна посылка — о присущем, а другая — о воз-20 можно присущем, и притом утвердительная посылка — о присущем, а отрицательная — о возможно присущем, то никогда не получится силлогизма, все равно, взяты ли термины в общих или в частных посылках. Доказы­вается это так же, [как и раньше], и посредством тех же терминов1. Но если утвердительная посылка — о возможно присущем, а отрицательная — о присущем, то силлогизм получится. В самом деле, допустим, что 25 А не присуще ни одному Б и возможно прнсущо всем В. По обращении отрицательной посылки Б не будет присуще ни одному А, но А — возможно присуще всем В. Получается через первую фигуру силлогизм о том, что Б возможно не присуще ни одному В2. По­добным же образом будет обстоять дело и в том случае, если отрицание отнесено к В. Если же обе посылки — зо отрицательные и одна — о том, что не присуще, а дру­гая — о том, что возможно не присуще, то из этих при­нятых посылок ничего не вытекает с необходимостью; но если посылку о возможно присущем подвергнуть превращению, то получится силлогизм о том, что Б возможно не присуще ни одному В, как и в предыду­щих случаях3, и снова получится первая фигура. Если 35 же обе посылки — утвердительные, то силлогизма не будет. Терминами для случая, [когда первый термин] присущ [последнему], пусть будут: здоровье — живое существо — человек; для случая, [когда он ему] по присущ: здоровье — лошадь — человек. Так же будет обстоять дело и с частными силлогиз-40 мами. В самом деле, когда утвердительная посылка — два о присущем, все равно, общая ли она или частная, ни­какого силлогизма не будет. Доказывается это подоб­ным же образом и посредством тех же терминов, что и раньше4. Когда же посылка о присущем — отрицатель­ная, силлогизм получится посредством обращения, как и в предыдущих случаях5. Далее, если обе посылки — б отрицательные, а посылка о том, что не присуще,— общая, то из самих этих посылок ничего не вытекает с необходимостью. Но если посылку о возможно прису-158 щем подвергнуть превращению, как в предыдущих слу­чаях 6, то силлогизм получится. Если же посылка о при­сущем частноотрицательная, то силлогизма не полу­чится, все равно, будет ли другая посылка утвердитель­ной или отрицательной. Не получится силлогизма и 10 в том случае, когда обе посылки — неопределенные, все равно, утвердительные ли они, или отрицательные, или частные. Доказывается это точно так же и посредством тех же терминов4. ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ [Силлогизмы по второй фигуре, в которых одна посылка — о необходимо присущем, а другая — о возможно присущем) Если одна из посылок — о необходимо присущем, а другая — о возможно присущем, и при этом о необхо­димо присущем — отрицательная посылка, то получится силлогизм не только о том, что возможно не присуще, is но и о том, что не присуще. Если о необходимо прису­щем — утвердительная посылка, то силлогизма не будет. В самом деле, предположим, что А необходимо не при­суще ни одному Б и возможно присуще всем В. Если же отрицательную посылку подвергнуть обращению, то Б [необходимо] не будет присуще ни одному А. Но пред­положено, что А возможно присуще всем В. Таким об­разом, снова получается через первую фигуру силло- го гизм о том, что Б возможно не присуще ни одному В. Но вместе с тем ясно и то, что Б не присуще ни одному В. В самом деле, предположим, что Б присуще [неко­торым В]. Следовательно, если А не может быть при­суще ни одному Б, а Б присуще некоторым В, то А не может быть присуще некоторым В. Но ведь было при­нято, что А возможно присуще всем В. Таким же обра- 25 зом доказывается это и в том случае, если отрицание отнести к В. Далее, пусть утвердительная посылка бу­дет о необходимо присущем, другая же — о возможно присущем, и пусть А возможно не присуще ни од­ному Б и необходимо присуще всем В. При таком отно­шении терминов никакого силлогизма не получится, ибо оказывается, что Б необходимо не присуще В. в0 В самом деле, пусть А будет белое, то, что обозна­чает Б,— человек, то, что обозначает В,— лебедь; в та­ком случае белое необходимо присуще лебедю, но 159 возможно не присуще ни одному человеку, а быть чело­веком необходимо не присуще ни одному лебедю. Та­ким образом, очевидно, что не получится силлогизма 35 о возможно присущем, ибо необходимое, как было ска­зано *, не есть возможное. Но не получится силлогизма и о необходимо присущем, ибо заключение о необхо­димо присущем вытекает или из двух посылок о необ­ходимо присущем, или из одной, если она отрицатель­ная 2. Кроме того, при таких предположениях Б может быть присуще В, ибо ничто не мешает, чтобы В было 40 подчинено Б, а А возможно присуще всем Б и необхо­димо присуще В, например если В будет бодрствующий, Б — живое существо, а то, что обозначает А,— движе­ние. В самом деле, бодрствующему движение необхо-88ь димо присуще, а всякому жпвому существу — возможно присуще, причем всякое бодрствующее есть живое су­щество. Очевидно, таким образом, что не получится силлогизма и о том, что не присуще, поскольку при та­ком отношении терминов заключение будет о необходи­мо присущем. Не получится силлогизма и при противо­лежащих друг другу утверждениях. Так что здесь [вообще] не получится никакого силлогизма. Подобным 5 же образом доказывается и в том случае, если утверди­тельная посылка будет переставлена. Если же посылки однородны и отрицательны, то всегда получается силло­гизм посредством превращения посылки о возможно присущем, как в предыдущих случаях3. В самом деле, предположим, что А необходимо не присуще Б и воз-ю можно не присуще В. Если посылки подвергнуть пре­вращению, то Б не будет присуще ни одному А, а А будет возможно присуще всем В. В таком случае полу­чается первая фигура. Точно так же будет, если отри­цание отнести к В. Если же обе посылки — утверди­тельные, то силлогизма не будет, ибо очевидно, что здесь не получится силлогизма ни о том, что не при-1б суще, ни о том, что необходимо не присуще, так как здесь не взята какая-либо отрицательная посылка — ни о том, что не присуще, ни о том, что необходимо не присуще. Однако и о том, что возможно не присуще, не получится силлогизма, ибо при таком отношении тер­минов Б необходимо не присуще В, как, например, если предположить, что А есть белое, то, что обозначает Б,— лебедь, а В — человек. Из противолежащих утвержде­ний заключения также не получится, так как уже было 160 показано4, что Б необходимо не присуще В. Таким об­разом, силлогизма здесь вообще не получается. Подобным же образом будет обстоять дело и с част­ными силлогизмами. А именно, когда отрицательная по- v сылка — общая и о необходимо присущем, всегда полу­чится силлогизм и о том, что возможно присуще, и о том, что не присуще (доказывается это посредством обращения). Когда же общей и о необходимо присущем будет утвердительная посылка, никогда силлогизма по получится, что может быть доказано таким же образом, как при общих силлогизмах, и посредством тех же тер­минов5. Не будет силлогизма и тогда, когда обе посыл­ки — утвердительные, и это доказывается так же, как 31 и раньше6. Когда же обе посылки — отрицательные, а посылка о том, что не присуще, будет общей и выра­жающей необходимость, то из самих принятых посылок нельзя вывести заключение о необходимо присущем; но если посылку о возможно присущем подвергнуть превращению, то заключение получится, как и в преды- 3; дущих случаях7. Если же обе посылки — неопределен­ные или частные, то силлогизма не будет. Доказыва­ется это таким же образом и посредством тех же терми­нов 8. Итак, из сказанного очевидно, что если отрицатель­ная посылка — общая и о необходимо присущем, то всегда получается силлогизм не только о том, что воз- 4ί можно не присуще, но и о том, что не присуще; если же утвердительная посылка — общая и о необходимо присущем, то силлогизма никогда не получится. Оче­видно также и то, что если при таком же отношении терминов посылки будут о необходимо присущем или о присущем, то силлогизм и получается и не получа- 3| ется. Ясно и то, что все эти силлогизмы несовершенные и что они становятся совершенными посредством ранее указанных фигур. ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ [Силлогизмы по третьей фигуре, которых обе посылки — о возможно присущем] В последней фигуре получится силлогизм и когда обе посылки будут о возможно присущем, и когда тако- & вой будет лишь одна посылка. Когда же посылки — о возможно присущем, заключение также будет 6 Аристотель, т, 2 — 888 161 о возможно присущем; и точно так же тогда, когда од­на посылка— о возможно присущем, а другая — о прису­щем. Когда же одна посылка — о необходимо присущем, и притом она утвердительная, не будет никакого заклю­чения — ни о необходимо присущем, ни о присущем. ю Но если она отрицательная, то получится заключение о том, что не присуще, как и в предыдущих случаях Ч Однако и здесь возможное в заключениях следует по­нимать так же, как прежде2. Пусть сперва обе посылки будут о возможно прису­щем, и А и Б пусть будут возможно присущи всем В. ί5 Так как [обще] утвердительная посылка обратима в частную, а Б возможно присуще всем В, то и В воз­можно присуще некоторым Б. Так что если Л возмож­но присуще всем В, а В — некоторым Б, то необходимо, чтобы и А было возможно присуще некоторым Б; полу­чается первая фигура. И если А возможно не 20 присуще ни одному В, а Б присуще всем В, то необхо­димо, чтобы и А было возможно не присуще некоторым Б; посредством обращения снова получится первая фигура. Если же обе посылки отрицательные, то из них самих ничего необходимого не вытекает; но если эти посылки подвергнуть превращению, то силлогизм по­лучится, как и в предыдущих случаях. В самом деле, если А и Б возможно не присущи В, то при замене этих посылок посылками о возможно присущем спова получится первая фигура посредством обращения. Если же один из крайних терминов содержится в общей посылке, а другой — в частной и оба они находятся друг к другу в том же отношении, что и в посылках 30 о присущем 3, то силлогизм и получится и не получится. В самом деле, пусть А будет возможно присуще всем В, а Б — некоторым В. Тогда посредством обра­щения частной посылки снова получится первая фи­гура, ибо если А возможно присуще всем В, а В — не­которым Б, то А возможно присуще некоторым Б. И 35 точно так же, если БВ — общая посылка. Равным обра­зом если посылка AB — отрицательная, а БВ — утвер­дительная. И здесь посредством обращения получится первая фигура. Но если обе посылки — отрицательные, и притом одна — общая, а другая — частная, то из них самих не получится силлогизма, однако если их под-89ь вергнуть превращению, то силлогизм получится, как и в предыдущих случаях4. Наконец, если обе посылки — 162 неопределенные или частные, то силлогизма не полу­чится, ибо в этом случае А необходимо и присуще всем Б и но присуще ни одному Б. Терминами для слу­чая, когда А присуще Б, пусть будут: живое сущест­во — человек — белое; а для случая, когда А не при­суще: лошадь — человек — белое. Средним термином пусть будет белое. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ [Силлогизмы по третьей фигуре, в которых одна посылка — о присущем, а другая — о возможно присущем] Если же одна из посылок — о присущем, а другая — о возможно присущем, то заключение будет о возможно присущем, а но о присущем. Силлогизм же получится, если термины будут находиться друг к другу в том жо отношении, что и в предыдущих случаях1. В самом деле, пусть сперва посылки будут утвердительными и пусть А будет присуще всем В, а Б — возможно при­суще всем В. Если БВ подвергнуть обращению, то по­лучится первая фигура и заключение будет о том, что А возможно присуще некоторым Б, ибо если одна из посылок в первой фигуре — о возможно присущем, то и заключение будет о возможно присущем. Точно так же — если БВ есть посылка о присущем, а АВ — о воз­можно присущем. И если AB — посылка отрицательная, а БВ — утвердительная и, кроме того, одна из посылок, все равно какая,— о присущем, то в обоих случаях за­ключение будет о возможно присущем, ибо здесь снова получается первая фигура, а было показано2, что если одна из посылок в ней — о возможно присущем, то и заключение будет о возможно присущем. Но если отри­цательная посылка о возможно присущем содержит меньший крайний термин или обе посылки отрицатель­ные, то из самих принятых посылок не получится сил­логизма. Если же эти посылки подвергнуть превраще­нию, то силлогизм получится, как и в предыдущих слу­чаях3. Если же одна из посылок — общая, а другая — част­ная и обе — утвердительные или общая посылка — отрицательная, а частная — утвердительная, то сил­логизм получится таким же образом, ибо все они 6* 163 осуществляются через первую фигуру. Поэтому оче­видно, что силлогизм будет о возможно присущем, а не о присущем. Если же утвердительная посылка — об­щая, а отрицательная — частпая, то доказательство ве­дется через невозможное. В самом деле, пусть Б будет присуще всем В, а А возможно не присуще некоторым В; тогда необходимо, чтобы А было возможно не при­суще некоторым Б. Ибо если бы А было необходимо присуще всем Б, а Б, согласно предположению, прису­ще всем В, то А было бы необходимо присуще всем В, как это было показано раньше \ Но ведь было пред­положено, что А некоторым В возможно не присуще. Когда же обе посылки — неопределенные или част­ные, силлогизма не получится. Доказывается это так же, как и в предыдущих случаях, и посредством тех же терминов5. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ [Силлогизмы по третьей фигуре, в которых одна посылка — о необходимо присущем, а другая — о возможно присущем) Если же одна из посылок — о необходимо присущем, а другая — о возможно присущем и обе — утвердитель­ные, то силлогизм будет всегда о возможно присущем; когда же одна из посылок — утвердительная, а дру­гая — отрицательная и утвердительная будет о необхо­димо присущем, силлогизм будет о том, что возможно не присуще; но если о необходимо присущем будет от­рицательная посылка, то силлогизм будет и о том, что возможно не присуще, и о том, что не присуще. Сил­логизма же о том, что пеобходимо не присуще, не по­лучится, как нет его и в других фигурах. Пусть сперва термины будут взяты в утвердительных посылках, и А пусть будет пеобходимо присуще всем В, а Б — воз-можно присуще всем В. Так как А необходимо прису­ще всем В, а В некоторым Б возможно присуще, то и А будет некоторым Б возможно присуще, а не [дейст­вительно] присуще. Так было ведь в первой фигуре *· Подобным же образом доказывается, если БВ есть по­сылка о необходимо присущем, a AB — о возможно при­сущем. Далее, пусть одна посылка будет утвердитель­ной, а другая — отрицательной, и утвердительная пусть будет о необходимо присущем, а именно: пусть А воз-164 можно не присуще ни одному В, а Б необходимо присуще *о всем В. В этом случае снова получится первая фигура; и так как отрицательная посылка будет о возможно присущем, то очевидно, что и заключение будет о воз­можно присущем, ибо, когда посылки в первой фигуре находились в таком отношении друг к другу, заключе­ние было о возможно присущем 2. Если же отрицатель- 25 ная посылка — о необходимо присущем, то заключение будет и о том, что возможно некоторым не присуще, и о том, что не присуще. В самом деле, допустим, что А необходимо не присуще В, а Б возможно присуще всем В. Если утвердительную посылку БВ подверг­нуть обращению, то получится первая фигура и отри­цательная посылка будет о необходимо присущем. Но ко- 30 гда посылки находились друг к другу в таком отношении, следовало, что А некоторым В то возможно не прису­ще, то не присуще3. Так что необходимо, чтобы А было не присуще некоторым Б. Но если отрицание отнести к меньшему крайнему термину и посылка будет о воз­можно присущем, то при превращении посылки [в ут­вердительную] силлогизм получится, как и в предыду­щих случаях4. Если же [отрицательная посылка] 35 будет о необходимо присущем, то силлогизма пе полу­чится, ибо в таком случае [А] и необходимо присуще всем [Б], и не может быть присуще ни одному [Б]· Терминами для случая, [когда А] присуще всем [Б], пусть будут: сон —спящая лошадь —человек; а для случая, [когда оно] пе присуще ни одному [Б]: сон — бодрствующая лошадь — человек. Равным образом будет обстоять дело, если один из крайних терминов по отношению к средпему термину будет взят в общей посылке, а другой — в частной, ибо 40 если обе посылки — утвердительные, то силлогизм бу­дет о возможно присущем, а не о присущем; то же са- 40ь мое будет, когда одна из посылок — отрицательная, а другая — утвердительная, и утвердительная — о необ­ходимо присущем. Когда же о необходимо присущем будет отрицательная посылка, заключение будет о том, что не присуще. Доказывается это одним и тем же спо­собом, все равно, взяты ли термины в общих или в ча­стных посылках. В самом деле, необходимо, чтобы сил­логизмы становились совершенными посредством пер­вой фигуры, поэтому и здесь, [в третьей фигуре], как 165 и там, [в первой фигуре], необходимо получается тоже самое. Когда же общеотрицательная посылка содержит меньший крайний термин, силлогизм получится посред-*о ством превращения ее [в утвердительную], если она будет о возможно присущем; но если она о необходимо присущем, то силлогизма не получится. И доказывается вто так же, как и при общих посылках, и посредством тех же терминов5. Итак, относительно этой фигуры очевидно, когда и каким образом получается в ней сил­логизм, а также когда силлогизм бывает о возможно присущем и когда — о присущем. Яспо также, что все 15 эти силлогизмы несовершенные и что все они становятся совершенными посредством первой фигуры. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ [Условия построения всех силлогизмов по первой фигуре. Непосредственные и условные силлогизмы] Из сказанного ясно, что силлогизмы в только что рассмотренных фигурах становятся совершенными лишь посредством силлогизмов первой фигуры, имею­щих общее заключение, и к ним сводятся1. Но что так 20 обстоит дело со всяким вообще силлогизмом, — это сра­зу станет очевидным, как только будет доказано, что всякий силлогизм получается по одной из этих фигур. Так вот, необходимо, чтобы каждое доказательство и каждый силлогизм показали, что нечто или присуще, или не присуще, притом или как общее, или как част­ное, и далее — или непосредственно, или исходя из *5 предположения. Доказательство через невозможное есть часть доказательства, исходящего из предположения. Сперва мы будем говорить о прямых доказательствах, ибо после уяснения их станут очевидными и доказа­тельства через невозможное, и вообще доказательства, исходящие из предположения. го Итак, если нужно вывести заключение о том, что А присуще или не присуще Б, то для этого необходимо принять что-то относительно чего-то. Если же относи­тельно Б принять А, то будет принято то, что с самого начала [требовалось доказать]. Если же принято А отно­сительно В, а В не принято относительно чего-либо и ничто другое не принято ни относительно В, ни относи­тельно А, то силлогизма не получится, ибо из того, что ьь нечто одно принято относительно другого, еще ничего 166 с необходимостью не вытекает. Следовательно, нужно присовокупить еще одну посылку. Таким образом, если Л принято относительно чего-то другого, или что-то другое — относительно А, или нечто иное — относи­тельно В, то ничто не мешает получить силлогизм, од­нако в отношении Б из принятого ничего не вытекает. Если В присуще чему-то, а это — чему-то другому, а *о это другое — еще чему-то иному и ничто из всего этого «а не связано с Б, то также не получится силлогизма об отношении к Б. Ведь мы вообще говорили 2, что никогда не получится силлогизма, принимающего одно относи­тельно другого, если не берется что-то среднее, что через сказывания находилось бы в каком-то отношении к каждому из двух [других терминов], ибо силлогизм г вообще образуется из посылок, силлогизм об этом вот— из посылок об этом же, а силлогизм об отношении вот этого к этому — посредством посылок об отношепии вот этого к этому. Нельзя, однако, принять какую-либо посылку, касающуюся Б, если о нем ничего не утверж­дается и ничего относительно него не отрицается. Нельзя, далее, [принять посылку] об отношении А к Б, если не берется нечто общее им обоим, а [только] утвер- *» ждается или отрицается нечто свойственное лишь каждому из них в отдельности. Следует поэтому брать нечто среднее между ними, что связывало бы сказы­вания, если только должен получиться силлогизм об от­ношении одного к другому. Таким образом, если необ­ходимо принять нечто общее тому и другому, а это возможно трояким образом (а именно, или А сказы- is вается о В, а В — о Б, пли В — об обоих, или оба — о В), то получаются те фигуры, о которых мы говорили. Отсюда очевидно, что всякий силлогизм необходимо получается через какую-нибудь из этих фигур, ибо отношение остается все тем же и в том случае, если Л связано с Б через большее число [промежуточных тер­минов]: ведь и при мпогих [таких терминах] фигура будет той же. to Таким образом, очевидно, что прямые доказатель­ства ведутся посредством ранее указанных фигур. А что посредством этих же фигур ведутся также дока­зательства через невозможное, это ясно из следующего. А именно, все доказательства, ведущиеся через невоз­можное, умозаключают к ложному, а первоначально принятое они доказывают, исходя из предположения, 25 167 когда из признания того, что противоречит [первона­чально принятому], вытекает нечто невозможное; на­пример, несоизмеримость диагонали [со стороной квад­рата] доказывают тем, что если признать их соизме­римость, то нечетное окажется равным четному3. Та­ким образом, то, что нечетное оказывается равным чет­ному, выводится на основании умозаключения, а что диагональ несоизмерима [со стороной квадрата], дока­зывается исходя из предположения, так как из призна-30 ния того, что противоречит [первоначально принятому], получается ложное, ведь умозаключать через невоз­можное, как было сказано, — значит доказывать нечто невозможное посредством первоначально допущенного предположения. Так как, следовательно, при приведе­нии к невозможному ложный силлогизм получается прямым доказательством (а первоначально принятое доказывают исходя из предположения) и так как не-85 посредственные силлогизмы, говорили мы раньше, стро­ятся ûo тем же фигурам, то очевидно, что силлогизмы через невозможное также получаются по тем же фи­гурам. То же самое можно сказать и о всех других сил­логизмах, исходящих из предположения, ибо во всех этих случаях силлогизм строится сообразно с допуще­нием, заменяющим [первоначально принятое], а перво­го начально принятое достигается признанием или каким-41ь нибудь другим предположением 4. Если это правильно, то всякое доказательство и всякий силлогизм необхо­димо получаются посредством трех ранее указанных фигур. А если это доказано, то ясно, что всякий силло­гизм становится совершенным посредством первой фи­гуры и может быть сведен к общим силлогизмам этой ь фигуры. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ [Необходимость для каждого силлогизма иметь одну общую и одну утвердительную посылку] Далее, во всяком силлогизме один из терминов дол­жен быть взят в утвердительной посылке и один — в об­щей посылке, ибо без общей посылки силлогизм пли [вообще] не получится, или он не будет иметь отноше­ние к положенному, или в нем будет постулироваться первоначально принятое. В самом деле, допустим, что должно быть доказано, что удовольствие, доставляемое 168 музыкой, достойно одобрения; если же полагают, что одобрения достойно удовольствие, не прибавляя [к «удо­вольствию»] «всякое», то силлогизма не получится. Если же признать, что пекоторое удовольствие достойно одобрения, то, если [имеется в виду] другое [удоволь­ствие, а не удовольствие, доставляемое музыкой], то это не имеет никакого отношения к положенному; а если [имеется в виду] то же самое [удовольствие], то берется первоначально [требуемое]. Еще яснее ста­новится это при рассмотрении геометрических задач. Например, требуется доказать, что в равнобедренном треугольнике углы при основании равны *. Пусть линии 15 А и Б будут проведепы к срединной точке. Если принять, что угол AB равен углу БД, не признавая при этом, что вообще [все] углы, опирающиеся на диаметр, рав­ны между собой, и далее принять, что угол В равен углу Д, не добавляя при этом, что вообще все углы, противолежащие равным отрезкам окружности, равпы между собой, и, наконец, принять, что, если от равных целых углов отнять равные же части, остаются равные между собой углы Ε и 3, не допуская при этом, что при отнятии равных частей от равных [величии] оста- 20 ются равные [величины], то в таком случае постули­руется первоначально принятое. Таким образом, оче­видно, что во всяком силлогизме должна быть общая посылка, а также что общее доказывается только в том случае, если все термины взяты в общих посылках, тогда как частное может быть доказано и так, и иначе2. Так что если заключение общее, то и термины необхо- 2$ димо должны быть взяты в общих посылках. Если же термины взяты в общих посылках, то заключение мо­жет и не быть общим. Далее, яспо также, что во вся­ком силлогизме или обе посылки, или одна из них не­обходимо должны быть подобны заключению3. Я имею в виду не только то, что опи должны быть утвердитель­ными или отрицательными, но и то, что они должны быть о необходимо присущем, или о присущем, или о возможно присущем. Следует, однако, рассмотреть и другого рода сказывания. Очевидно также и то, когда силлогизм вообще полу­чится и когда нет, а также когда он возможный 4 и ко­гда совершенный, и что если силлогизм получается, то термины должны находиться друг к другу в каком-либо из указанных выше отношени 85 169 ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ [Число терминов, посылок и заключений в силлогизме] Ясно также, что всякое доказательство ведется че­рез три и не более терминов, разве только одно и то же заключение получается посредством разных [пар] по­сылок, как, например, [заключение] Ε посредством А и Б и посредством В и Д или посредством А и Б, А, В и Д, ведь ничто не мешает, чтобы было больше средних терминов [для одних и тех же крайних]. Од­нако в этом случае будет не один, а много силлогизмов. Или, далее, если каждая из обеих посылок А и Б сам ι принимается посредством силлогизма, как, например, А посредством Д и Е, а Б, со своей стороны,— посред­ством 3 и И. Или одна посылка получается через паво-дение, а другая — посредством силлогизма. Но и в этом случае мы имеем много силлогизмов, ибо и заключении много, как, например, А, Б и В. Но даже если бы было по много силлогизмов, а всего один, то одно и то же за­ключение можно таким образом получить посредством более чем трех [терминов], по это невозможно в таких случаях, как тот, когда В [получается] посредством А и Б. В самом деле, пусть Ε будет заключением и ι посылок А, Б, В и Д; тогда необходимо, чтобы одна на­ходилась в таком отношении к другой, как целое к ча­сти, ведь раньше уже было показано \ что если име­ется силлогизм, то необходимо, чтобы некоторые тер-мипы находились именно в таком отношении друг к другу. Пусть так относится А к Б. Из этих посылок, следовательно, выводится какое-нибудь заключение, стало быть или Е, или одна из посылок В и Д, или ка­кая-то другая помимо них. Если же выводится Е, то силлогизм может полу­читься только из посылок А и Б. Но если В и Д отно­сятся друг к другу как целое к части, то и из них вы­водится заключение — или Е, или одна из посылок А и Б, или какая-то другая помимо них. Если же выво­дится Ε или одна из посылок А и Б, то или будет боль­ше одного силлогизма, или же, что, как мы сказали2, возможно, выводится одно и то же заключение из мно­гих терминов. Далее, если [выводится] другое [заклю­чение] помимо Ε или одной из посылок А и Б, то по­лучится больше силлогизмов, по не связанных между собой. Если же В не находится к Д в таком отпошении, 170 чтобы получился силлогизм, то эти посылки взяты на­прасно, разве только они взяты ради наведения, или для того, чтобы скрыть [заключение], или ради чего-то другого в этом роде3. Если же из А и Б получается не Е, но какое-то другое заключение, а из В и Д выво- 25 дится или одна из этих двух посылок, [А и Б], пли ка­кая-то другая помимо них, то получится больше сил­логизмов, но не о предположенном, ибо предположено было, что силлогизм имеет [своим заключением] Е. Наконец, если из В и Д не получается никакого заклю­чения, то опи оказываются взятыми напрасно и не по­лучится силлогизма о первоначально принятом. Таким образом, очевидно, что всякое доказательство и всякий зо силлогизм возможны только посредством трех терми­нов. Но если это очевидно, то ясно также и то, что [за­ключение силлогизма следует] из двух посылок и не больше (ибо три термипа образуют две посылки), если только не прибавлять что-либо для того, чтобы сделать силлогизмы совершенными, как это было сказано вна­чале 4. Отсюда очевидно, что если в силлогистическом 35 рассуждении посылки, из которых выводится главное за­ключение (ведь некоторые из ранее сделанных заклю­чений необходимо составляют посылки [для него]), нечетны по числу, то такое рассуждение или нпчего не выводит, или оно умозаключает больше, чем необхо­димо ДЛЯ ОСНОВНОГО ПОЛОЖеНИЯ. 40 Итак, всякий силлогизм, если рассматривать сил- *гь логизмы в отношении главных посылок, будет состоять из четных по числу посылок и нечетных по числу тер­минов, ибо терминов всегда на единицу больше, чем по­сылок, а заключений будет вдвое меньше, чем посылок. Когда же заключение выводится посредством просилло- s гизмов или через несколько связанных друг с другом средних терминов (как, например, когда АБ выводится через В и Д), число терминов так же будет па единицу больше числа посылок (ибо, окажется ли дополнитель­ный термин вне или среди прежних терминов, все равно в том и другом случае число промежутков5 между тер­минами всегда бывает на единпцу меньше, чем терми­нов), а число посылок равно числу таких промежутков. Однако число посылок не всегда будет четным, а число терминов — нечетным; бывает и наоборот: когда число посылок четное, число терминов нечетно; когда же число 171 терминов четное, число посылок нечетно, ибо вместе с термином всегда прибавляется и одна посылка, отку­да бы ни прибавлялся термин. Поэтому так как [в про-16 стом силлогизме] число посылок, как мы видели, чет­ное, число же терминов нечетное, то при одинаковом прибавлении необходимо происходит такая перемена. Заключения же не будут иметь такое [числовое] отно­шение ни с терминами, ни с посылками, ибо если будет прибавлен один термин, то будет увеличено также и число заключений и их будет на единицу меньше, чем было терминов, раньше взятых, ибо только с последним го термином не образуется заключение, со всеми же остальными оно образуется. Например, если к А, Б и В прибавляется Д, то тотчас же прибавятся два заключе­ния, а именно одно с А, другое с Б. Так же будет об­стоять дело в других случаях [прибавления терминов], и, если [новый] термин окажется посредине, будет то же самое, ибо только для одного термина не будет построен силлогизм. И таким образом, заключений бу-25 дет значительно больше, чем терминов и посылок6. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ [Степень сложности обоснования и опровержения в каждой фигуре силлогизма] Так как мы уже знаем, относительно чего строятся силлогизмы, а также какие заключения выводятся в каждой фигуре и сколькими способами, то для нас очевидно и то, какая проблема будет трудной и какая легкой. А именно легче [доказывать] то, что выводится so в большем числе фигур и через большее число моду­сов, труднее же — то, что может быть доказано в мень­шем числе фигур и через меньшее число модусов. Итак, общеутвердительное положение доказывается только по первой фигуре и через один-единственный модус1; [об­ще] отрицательное же — по первой и по средней фигуре, и притом по первой — через один-единственный модус, по средней же — через два модуса 2; частноутвердитель-ное — по первой и по последней фигуре, и притом по первой — через один-единственный модус, а по послед­ней — через три модуса3. Частноотрицательное же по­ложение доказывается по всем фигурам, но по пер­вой — через один-единственный модус, по средней —че-40 рез два модуса, а по последней — через три4. Отсюда 172 очевидцо, что общеутвердительное положение обосно­вать труднее всего, а опровергнуть легче всего. Да и вообще опровергать общее легче, чем частное. Ибо общее опровергнуто, и когда [доказано], что нечто ни одному не присуще, и когда [доказано], что нечто не­которым не присуще, притом, когда нечто некоторым не присуще, это доказывается по всем фигурам; когда пи одному не присуще — по двум фигурам. Точно так же в отношении отрицательных положений. А имен­но, первоначально принятое опровергнуто и когда доказано, что нечто присуще всем, и когда — неко­торым. А это, как мы видели, возможно по двум фигурам. Опровергать же частные положения возможно только одним способом, а именно если доказывается, что нечто всем присуще или ни одному не присуще. Но обосновать легче бывает частные положения, иФо они доказываются по большему числу фигур и через большее число модусов, [чем общие]. Вообще не следу­ет упускать из виду, что опровергается одно через дру­гое, а именно общее — через частное и частное — через общее, но обосновывать общее посредством частного невозможно, частное же посредством общего — можно. В то же время ясно, что опровергать [вообще] легче, чем обосновывать. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ [Построение силлогизмов] Итак, из сказанного ясно, как получается всякий силлогизм, посредством какого числа терминов и по­сылок и в каком отношении друг к другу они должны находиться и, кроме того, какое положение доказыва­ется по каждой фигуре, какое — в большем и какое — в меньшем числе фигур. Теперь следует сказать о том, каким образом мы для данного положения можем все­гда иметь достаточно силлогизмов и каким путем мы каждый раз можем найти пх начала, ибо надо, пожа­луй, не только исследовать, из чего образуются силло­гизмы, но и быть в состоянии их строить. Из всего существующего иное таково, что оно не может истинно сказываться как общее о чем-либо дру­гом, как, например, Клеон и Каллий и все единичное и чувственно воспринимаемое; но о них может сказы­ваться остальное {ибо каждый из них есть человек и 173 живое существо). Иное из существующего таково, что хотя само оно о другом сказывается, но ничто другое, 30 что [было бы] первее его, не сказывается1; осталь­ное же таково, что и само сказывается о другом и дру­гое— о нем самом, как, например, «человек»—о Кал-лии, а «живое существо» — о человеке. Ясно, таким об­разом, что иное из существующего по своей природе таково, что не может о чем-либо сказываться, ибо каж­дый чувственно воспринимаемый предмет, пожалуй, таков, что не может о чем-либо сказываться, разве что привходящим образом. Говорим же мы иногда, что то бледное есть Сократ, а то, что идет [к нам], — Каллий. Но что и при восхождении [к более общему] когда-ни­будь следует остановиться, об этом мы еще скажем2; теперь же пусть это будет принято. Что же касается [наиболее общего], то нельзя доказать, что нечто дру­гое о нем сказывается, разве только на основании мне­ния 3, но оно само может сказываться о другом. И точ-40 но так же единичное не сказывается о чем-то другом, но другое может сказываться о нем. Наконец, в отно­шении промежуточного между пими ясно, что возмож­но и то и другое, а именно и само оно сказывается о другом, и другое — о нем. Рассуждения и исследования имеют своим предметом главным образом, пожалуй, это промежуточное. 4зь Посылки же о каждом предмете следует подбирать таким образом: сначала следует полагать в основу пред­мет, его определения и все то, что есть собственное для него; далее — то, что следует из [наличия] предмета, и с другой стороны, то, из [наличия] чего он следует, и, [наконец], то, что не может ему быть присуще. А то, 5 чему предмет не может быть присущ, не надо брать, ибо [обще] отрицательные положения обратимы. Среди того, что следует из [наличия] предмета, необходимо различать то, что относится к его сути, то, что есть то или иное собственное для него, и то, что сказывается как привходящее, а из этого — то, что [приписывается ему] согласно мнению, и то, что [соответствует] исти­не. Ибо чем больше подобного рода [свойств] находят, *о тем скорее наталкиваются на заключение и, чем болсо истинными будут они, тем лучше доказывать. Надо при этом подбирать не то, что следует [лишь] из [на­личия] отдельных случаев, а то, что следует из [на­личия] предмета как целого, например не то, что сле-174 дует [лишь] из [бытия] какого-то человека, а то, что следует из [бытия] всякого человека, ибо силлогизм возможен только посредством общих посылок4. Поэтому если посылка неопределенная, то неясно, общая ли она или нет; но если она определенная, то это очевидно. Равным образом нужно, по указанной причине, подби- 15 рать и то, из [наличия] чего как целого следует пред­мет. Само же то, что следует из [наличия] предмета, не надо брать как целое (я имею в виду, например, что из [бытия] человека не следует [бытие] всякого живого существа или из [наличия] искусства музы­ки — [наличие] всякого знания), а надо брать только то, что просто следует, так, как мы и выставляем по­сылки, ибо брать как целое то, что следует из [нали­чия] предмета, бесполезно и невозможно, например 2о [сказать], что всякий человек есть всякое живое су­щество или что справедливость есть всякое благо. О том же, из [наличия] чего предмет следует, надо сказать, что оно из [наличия] всего его следует. Когда подле­жащее, следствия из [наличия] которого надо найти, само объемлется чем-то другим, то не надо выбирать те, что следуют или не следуют из этого [более] общего (ибо они уже взяты [в подлежащем]. Ведь то, что 25 следует из [бытия] живого существа, следует и из [бы­тия] человека, и точно так же относительно того, что не присуще), а надо брать то, что есть собственное для каждого [предмета], ибо имеется нечто такое, что по­мимо рода есть собственное для вида, ведь разным ви­дам необходимо присуще то или иное собственное. II точно так же не надо [в качестве подлежащего] вы­бирать для общего то, из чего следует объемлемое им, например для живого существа — то, чему сопутствует «о человек, ибо если «человеку» сопутствует «живое су­щество», то оно необходимо сопутствует всему тому, чему сопутствует «человек». А оно более подходит для выбора [того, что свойственно] человеку. Надо брать и то, что в большинстве случаев следует из [наличия] предмета, равно и то, из [наличия] чего в большинстве случаев следует предмет. Ибо при доказательстве по­ложений, касающихся происходящего в большинстве случаев, силлогизм также основан на посылках, из ко- 35 торых или все, или некоторые суть положения о про­исходящем в болыпипстве случаев, ведь заключение каждого силлогизма соответствует началам. Наконец, 175 не надо выбирать то, что следует из всех [крайних тер­минов], ибо из таких [посылок] не получится силло­гизма 5, а по какой именно причине — это станет ясным в дальнейшем6. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ [Построение силлогизмов (продолжение)] Если хотят обосновать что-то относительно чего-то ΊΟ целого, то надо в отношении того, что обосновывается, смотреть, о каких подлежащих оно сказывается, а в отношении того, о чем оно должно сказываться, — что из него следует. Если же какое-нибудь из этих [подле­жащих] окажется тождественным [с одним из сказу­емых], то одно будет необходимо присуще другому1. Но если [надо обосновать], что нечто присуще не всем, а некоторым, то надо найти те [термины], из которых 44а следует то и другое 2, ибо если какой-нибудьиз них ока­жется одним и тем же для обоих, то [сказуемое] необхо­димо будет присуще чему-то [из подлежащего]. Если же надо [обосновать], что [А] ни одному [Б] не присуще, то в отношении того, чему [А] не должно быть при­суще, надо смотреть, что из пего следует; а в отноше­нии того, что должно быть не присуще, — что не может быть у него; или, наоборот: в отношении того, чему [А] должно быть не присуще, [надо смотреть], что же не б может быть у него, а в отношении того, что не прису­ще, — что из него следует. И если какие-нибудь из этих [терминов] тождественны, то один не может быть присущ другому. Здесь получается силлогизм то по первой, то по средней фигуре. Наконец, если [надо обосновать], что [А] некоторым [Е] не присуще, то для [El, которому оно не должно быть присуще, надо [найти] те [термины], из которых следует [Е], а для [А], которое не должно быть присуще,— те [термины], ίο которые не могут быть ему присущи. Если же какой-нибудь из этих [терминов] окажется одним и тем же [для обоих], то [сказуемое] необходимо не присуще чему-то [из подлежащего]. Может быть, каждый из указанных случаев станет более ясным из следующе­го: пусть Б обозначает то, что следует из А; то, из чего следует А, пусть обозначает В, а то, что ему не может *» быть присуще,— Д. Далее, то, что присуще Е, пусть обозначает 3; то, из чего следует Е, пусть обозначает Э, 176 а то, что ему не может быть присущим,— Ф. Итак, если некоторые В и некоторые 3 тождественны, то Л необходимо присуще всем Е, ибо 3 присуще всем Ε и А — всем В, а потому А присуще всем Е. Но если тож­дественны В и Э, то А необходимо присуще некоторым го Е, ибо А следует из всех В, а Е — из всех Э. Если же тождественны 3 и Д, то А не будот присуще ни одному Ε на основании просиллогизма. В самом деле, так как отрицательное [положение] обратимо, а 3 тождественно с Д, то А не будет присуще ни одному 3, 3 же при­суще всем Е. Далее, если тождественны Б и Ф, то А не присуще ни одному Е, ибо Б присуще всем А, по не присуще ни одному Е, ведь было предположено, что Б и Φ тождественны и что Φ не присуще пи од­ному Е. Если же толэдественны Д и Э, то А не будет присуще некоторым Е, ибо оно не присуще Э, посколь­ку оно не присуще и Д. Но Э подчинепо Е, а потому А не будет присуще некоторым Е. Наконец, если тож- зо дественными будут Б и Э, то получится силлогизм с подвергнутыми обращению посылками, а именно, Ε будет присуще всем А, ведь Б присуще А и Ε присуще Б (ведь было предположено, что Б тождественно с Э). С другой стороны, А не необходимо присуще всем Е, но некоторым Ε оно необходимо присуще, так как об­щеутвердительная [посылка] обратима в частную. 35 Таким образом, очевидно, что при доказательстве каждого положения следует обращать внимание на ука­занные отношения [подлежащего и сказуемого], ибо на них основываются все силлогизмы. При этом и в отно­шении того, что следует из [подлежащего], и в отно­шении того, из чего следует [сказуемое], надлежит каж­дый раз обращать внимание в особенности на первое и общее, например в отношении Ε — больше на КЗ, чем ** только на 3, в отношении А — больше на KB, чем **ь только на В, ибо если А присуще КЗ, то оно присуще также 3 и Е. Если же оно из КЗ не следует, то все же может следовать из 3. Равным образом нельзя упускать из виду также то, из чего следует [А], ибо если [А] следует из первых [терминов], то оно следует также из того, что им подчинено; но если оно из них не следует, то все же оно может следовать из того, что им подчинено. Ясно также, что исследование ведется посредством трех терминов и двух посылок и что все силлогизмы строятся через ранее указанные фигуры, ибо то, что 177 Л присуще всем Е, доказывают, когда принято, что В и 3 тождественны. Это-то и будет средним термином, ю тогда как А и Ε будут крайними терминами. Так по­лучается первая фигура. Далее, то, что А присуще не­которым Е, доказывают, когда принято, что В и Э тож­дественны. А это последняя фигура, ибо средним тер­мином будет Э. А что А не присуще ни одному Е, до­казывают, когда тождественны Д и 3. В этом случае получается π первая и средняя фигура: первая — пото­му, что А не присуще ни одному 3, поскольку [обще]-отрицательная посылка обратима, тогда как 3 присуще и всем Е; средняя же — потому, что Д не присуще ни одному А, но присуще всем Е. Наконец, то, что А не присуще некоторым Е, доказывают, когда тождествен­ны Д и Э. А это последняя фигура. В самом деле, А не будет присуще ни одному Э, но Ε будет присуще всем Э. Таким образом, очевидно, что все силлогизмы стро-20 ятся через ранее указанные фигуры и что не надлежит выбирать такого [среднего термина], который следо­вал бы из любых [крайних терминов], ибо из таких [посылок] не получится никакого силлогизма. В самом деле, утвердительного заключения вообще нельзя полу­чить (kataskeyadzein), если [средний термин] следует из [крайних]; но и отрицательного также нельзя по­лучить посредством того, что следует из всех [крайних терминов], ибо [средний термин] одному должен быть присущ, а другому нет. 25 Очевидно также, что рассмотрение других случаев выбора [среднего термина] бесполезно для построения силлогпзма, например если тождественны те [средние термппы], которые следуют из каждого [крайнего],или то, из чего следует А, тождественно с тем, что не может быть присуще Е, или когда то, что не может быть присуще одному, тождественно с тем, что не мо­жет быть присуще другому, ибо из этого не получится зо силлогизма. Ведь если тождественны те [средние тер­мины], которые следуют из [крайних], например Б и 3, то получается средняя фигура с [двумя] утверди­тельными посылками. А если то, из чего следует А, тождественно с тем, что не может быть присуще Е, как, папример, В и Ф, то получается первая фигура с отрицательной меньшей посылкой. Наконец, если то, 85 что не может быть присуще одному, тождественно с тем, что не может быть присуще другому, как, напри-178 мер, Д и Ф, то обе посылки будут отрицательными, притом или в первой, или в средней фигуре. Но при таких [условиях] никак нельзя построить силлогизм. Ясно также, что в этом исследовании нужно найти те [термины], которые тождественны, а не те, которые различны или противоположны друг другу: во-первых, потому, что это исследование ведется ради среднего термина, а средним термином надо брать не различное, а тождественное; во-вторых, потому, что в тех случаях, когда силлогизм может получиться также посредством терминов, противоположных друг другу, или посред­ством таких, которые не могут быть присущи одному и тому же, все сводится к указанным выше модусам, на­пример если Б и 3 противоположны друг другу или но могут быть присущи одному и тому же. В самом деле, если взять их, то получится заключение, что А не при­суще пи одному Е. Однако оно не выводится из самих [посылок], а вытекает из указанного выше способа3, ибо Б присуще всем А и не присуще ни одному Е, так что Б будет необходимо тождественно с некоторыми Ф. С другой стороны, если Б и Э не могут быть у одно­го и того же, то выводится заключение, что А не при­суще некоторым Е. И таким образом получится сред­няя фигура, а именно Б присуще всем А и не присуще ни одному Е. Так что Б необходимо тождественно с не­которыми Ф, ибо «Б и Э не могут быть присущи одному и тому же» означает то же, что «Б тождественно с не­которыми Ф». Ведь Φ охватывает все, что не может быть присуще Е. Очевидно, таким образом, что на основе самих этих способов рассмотрения не получается никакого силло­гизма, но если Б и 3 противоположны друг другу, то Б необходимо будет тождественно с некоторыми Ф, и силлогизм посредством этих [терминов] получится. По­этому бывает, что те, кто рассматривает таким образом, обращают внимание не на тот путь, который необхо­дим, ибо упускают из виду тождество Б и Ф. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ [Построение силлогизмов (продолжение)] Точно так же, как с непосредственными силлогиз­мами, обстоит дело и с силлогизмами, которые доказы­ваются через приведение к невозможному, ибо и они 179 получаются посредством того, что следует из каждого 25 [термина], и того, из чего он следует. Самый способ рассмотрения в обоих видах силлогизма — один и тот же. В самом деле, то, что доказывается прямо, может быть выведено и через невозможное посредством тех же терминов. И то, что доказывается через невозможное, может быть доказано и прямо, например что А не при­суще ни одному Е. В самом деле, предположим, что оно некоторым Ε присуще; тогда так как Б присуще зо всем А, а А- некоторым Е, то и Б будет присуще не­которым Е. Но ведь было предположено, что оно не присуще ни одному Е. Далее, [доказывается], что А присуще некоторым Е. Если А пе присуще ни одному Е, а Е присуще всем Э, то А не будет присуще ни од­ному Э, но ведь было предположено, что оно присуще всем Э. Равным образом обстоит дело и с другими по­ложениями, ибо всегда и во всех случаях доказатель-35 ство череа невозможное ведется исходя из того, что сле­дует из [обоих терминов] и из чего следует каждый (из них]. И в отношении каждого положения способ исследования остается одним и тем же, желают ли умо­заключать прямо или через приведение к невозмож­ному, так как оба вида доказательства ведутся посред­ством одних и тех же терминов, как, например, дока­тывается, что если А не присуще ни одному Е, то вы-40 ходит, что Б присуще некоторым Е, а это невозможно. Если же принять, что Б не присуще ни одному Е, но присуще всем А, то очевидно, что А не будет присуще 4&м un одному Е. С другой стороны, если прямо умозаклю­чают, что А не присуще ни одному Е, то при предпо­ложении, что оно некоторым Ε присуще, будет дока­зано через невозможное, что оно не присуще ни одному К. Равным образом обстоит дело и в других случаях, ибо во всех случаях необходимо взять отличный от дап-* кых терминов общий термин, к которому относится ложный силлогизм, так что если эту посылку подверг­нуть превращению, а другую оставить, как она есть, то получится непосредственный силлогизм с теми же са­мыми терминами. Различается же непосредственный силлогизм от силлогизма через невозможное тем, что и непосредственном силлогизме обе посылки взяты to истинными, тогда как в силлогизме через невозможное одна ложная. 480 Это станет еще более очевидным из последующего, когда мы будем говорить о невозможном К Пока же должно быть нам ясно то, что, желают ли умозаклю­чать прямо пли через приведение к невозможному, искать следует одни и те же [термины]. В других сил- is логизмах, исходящих из предположения, как, напри­мер, по подстановке или по качеству2, доказательство ведется посредством данных терминов, взятых не с са­мого начала, а по подстановке. Способ же исследова­ния — тот же самый. При этом надлежит, однако, смот­реть, сколько имеется видов силлогизмов, исходящих из предположения3, и различить их. 20 Итак, каждое положение может быть доказано ука­занным образом. Но некоторые положения могут быть доказаны еще и иным способом, например общие по­ложения — рассмотрением частного, притом исходя из некоторого предположения. В самом деле, если В и Э тождественны и принимается, что Ε присуще только Э, то А будет присуще всем Е. С другой стороны, если 25 Д и Э тождественны и Ε сказывается только об Э, то Λ но будет прпсуще ни одному Е. Отсюда очевидно, что и этим способом нужно вести исследование. Тот же способ следует применить и к силлогизмам о необхо­димо и возможно присущем, ибо способ рассмотрения— тот же самый4, и посредством терминов, расположен­ных в том же порядке, будет силлогизм о присущем и о возможно присущем. Возможность же следует пони­мать и в том смысле, что то, что не присуще, может быть присуще, ибо было показано5, что силлогизм о возможно присущем получается также посредством таких посылок. Равным образом обстоит дело и с дру­гими видами сказывания. 35 Из сказанного очевидно не только то, что этим пу­тем можно получать все силлогизмы, но и то, что их невозможно получить никаким иным, ибо доказано, что всякий силлогизм получается по одной из указан­ных выше фигур, а эти фигуры не могут строиться ина- 4о че как только посредством того, что следует из [дан­ных терминов], и того, из чего следует каждый [из них], ибо из них образуются посылки и бе­рется средний термин, так что по какому-либо 4ва другому способу получить силлогизм невоз­можно. 181 ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ [Применение рассмотренного в предыдущих главах способа доказательства] Итак, для всех путь [доказательства] один и тот же: и в философии, и в любом искусстве, и в учении. В самом деле, в отношении каждого [из терминов] 5 следует обратить особое внимание на то, что присуще, и на то, чему присуще, иметь их как можно больше и рассмотреть их посредством трех терминов: при опро­вергают — одним способом, при обосновании — дру­гим; и для [достижения] истины следует исходить из [посылок], которые устанавливают, что [что-то] дейст­вительно присуще. В отношении же диалектических силлогизмов — исходить из правдоподобных посылок. м Что же касается начал силлогизмов, как они относятся друг к другу π каким способом их следует искать, то об этом в общих чертах уже было сказано, а именно что не следует обращать внимание на все, что говорится [о данных терминах], и на одно и то же при обоснова­нии и опроверганшт, равно как и при обосновании че­го-то относительно всего или кое-чего, и при опровер-15 ганпп всего или кое-чего, но что следует обратить впи-мание на немногое и определенное. Из существующего следует выбирать [пачала] каждое в отдельности, как, например, [если речь идет] о благе пли о знании. Боль­шинство [начал] каждой [науки] свойственно лишь ей. Поэтому дело опыта — доставлять начала каждого [явления]. Я имею в виду, например, что опыт в зна­нии о небесных светилах должен доставлять начала для учения о небесных светилах, ибо лишь тогда, ко-20 гда имеется достаточное число наблюдений небесных явлений, можно найти доказательства в учении о небес­ных светилах. Равным образом обстоит дело и во вся­ком другом искусстве и науке, так что лишь после того, как в отношении каждого предмета постигнуто то, что ему присуще, мы должны быть готовы прямо представить доказательства. В самом деле, если в ис-следовании не упущено ничего из того, что действи­тельно присуще предметам, мы будем в состоянии для всего, доказательство чего [вообще] имеется, тако­вое найти и дать; в тех же случаях, где доказательство по самой природе вещей невозможно, — показать эту [невозможность]. 182 Итак, о том, каким способом следует выбирать по­сылки, в общих чертах уже сказано. Подробно это нами изложено в сочинении о диалектике {» «о ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ [Деление, его применение и злоупотребление им] Легко усмотреть, что деление по родам { есть лишь небольшая часть указанного нами способа исследова­ния. В самом деле, деление есть как бы бессильный силлогизм, ибо то, что должно быть доказано, оно по­стулирует, при этом всегда выводится что-то более об­щее, [чем то, что должпо быть доказано]. По как раз это и было прежде всего упущено из виду всеми теми, кто пользуется делением2, и они пытались убеждать, Л5 будто делением можно давать доказательство о сущ­ности и сути вещи. Поэтому они не поняли ни того, что, применяя деление, можно вывести некоторые заключе­ния, ни того, что их можно было вывести так, как мы указали3. В доказательствах же, когда следует вывести заключение о присущности, средний термин, посредст­вом которого получается силлогизм, должен быть все­гда уже, чем первый крайний термин, и сказываться ь о нем не как общее. Деление же стремится к обрат­ному, ибо средним термином оно берет общее. В самоы деле, пусть А обозначает живое существо, Б — смерт­ное, В — бессмертное, а Д — человека, определение ко­торого должпо быть дано. Итак, [производящий деле­ние] принимает, что всякое живое существо или смерт­но, или бессмертно; это значит, что все, что есть А, есть или В, или В. Далее, тот, кто производит деление, все­гда относит человека к живым существам и таким об­разом принимает, что А присуще Д. Следовательно, за­ключение здесь о том, что всякое Д есть или Б, или В, стало быть, человек необходимо или смертен, или бес- «о смертен. Но что живое существо смертно, это не необ­ходимо [из этого вытекает], а постулируется. Между тем это есть как раз то, что должно было быть вы­ведено. II далее, кто принимает, что А есть смертное живое существо, Б — имеющее ноги, В — безногое и Д — человек, тот точно так же принимает, что А содер­жится либо в Б, либо в В (ибо всякое смертное живое ** существо есть или существо, имеющее ноги, или безно­гое) и что А сказывается о Д (ведь было принято, что 183 человек есть смертное живое существо). Таким обра­зом, с необходимостью следует [лишь] то, что человек есть живое существо, или имеющее ноги, или безно­гое; однако что он имеет ноги —- это отсюда не вытекает с необходимостью, а принимается, между тем это было как раз то, что в свою очередь требовалось доказать. 20 И таким же образом всегда бывает, что производящие деление средним термином берут общее, а крайними терминами — то, что требуется доказать, и видовые от­личия. В конце концов производящие деление ничего отчетливого не говорят о том, что есть человек (или что-либо другое искомое), так, чтобы это было необ­ходимым следствием4, ибо они идут по совершенно дру­гому пути, не подозревая, что имеются доступные сред-25 ства [доказательства]. Очевидно также, что при помощи этого способа исследования нельзя ни опровер­гать что-либо, ни умозаключать к чему-то привходяще­му, или к свойственному лишь [данному предмету], или к роду и в тех случаях, когда неизвестно, обстоит ли дело так или иначе, как, например, соизмерима ли или нет диагональ [со стороной квадрата]. Ведь если принять, что всякая длина или соизмерима, или несо­измерима, диагональ же есть длина, то можно заклю­чить [лишь] то, что диагональ соизмерима или несоиз­мерима. Если же принять, что она несоизмерима, то [этим] принимается то, что еще должно быть выведено силлогизмом. Стало быть, нельзя этим доказать [то, что должно доказать]. Ведь это есть как раз путь, каким нельзя доказывать. Пусть несоизмеримое или соизмери­те мое обозначает А, длину — Б, диагональ — В. Очевидно, таким образом, что этот способ рассмотрения годится не для всякого исследования и бесполезен даже в тех случаях, где он, казалось бы, больше всего подходит. Из сказанного, таким образом, видно, посредством чего получаются доказательства и каким именно спосо­бом, а также на что следует обращать вннмапие при «о рассмотрении каждого отдельного положения. ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ [Подбор посылок и среднего термина] После всего этого следует сказать о том, каким об-7а разом можно все силлогизмы свести к ранее указанным фигурам, ведь эта часть остается еще не рассмотренной. 184 В самом деле, если мы исследуем способ образования силлогизмов * и будем в состоянии находить их 2 и, кро­ме того, полученные силлогизмы сводить к ранее ука­занным фигурам3, то этим первоначальное намерение будет исполнено. Тем, что сейчас должно быть сказано, будет в то н^е время подтверждено сказанное раньше, и станет более очевидным, что дело действительно обсто­ит так, ибо все истинное должно во всех отношениях быть согласно с самим собой. Прежде всего нужно стараться получать обе посыл- ю ки силлогизма (ибо легче разделить нечто на большие, чем па меньшие, части4; а составное больше, чем те части, из которых оно составляется). Затем необходимо рассмотреть, какая посылка общая и какая частная, и если даны не обе посылки, то одну из них следует до­бавить. Ведь иногда выставляют, общую посылку и не указывают той, которая ей подчинена, ни письменно, ,5 ни в рассуждении. Или выставляют самые посылки, но упускают из виду то, посредством чего к ним приходят, и задают об этом бесполезные вопросы. Следует поэто­му смотреть, не взято ли что-то лишнее и не упущено ли нечто необходимое, и [если да, то] одно надо доба­вить, а другое исключить, пока не будут получены обе посылки, ибо без них нельзя свести к [форме силлогиз- 20 ма] доводы, о которых так ставится вопрос. В одних случаях бывает легко усмотреть недостающее, в дру­гих же это остается незамеченным и только кажется, что выводится заключение, ввиду того что из положен­ного нечто вытекает с необходимостью, как, например, если принять, что сущность не уничтожается через уничтожение того, что не есть сущность, и что через уничтожение частей уничтожается и то, что из них 5 состоит. Если признать эти положепия, то хотя из них следует, что часть сущности необходимо есть сущ­ность, однако это не есть силлогизм из принятого, ибо здесь недостает посылок. Далее, [когда принимают]: если есть человек, то необходимо есть и живое суще­ство, и если есть живое существо, то необходимо есть и сущность; [следовательно], если есть человек, то необходимо есть и сущность. Но это еще не силлогизм, зо ибо посылки не находятся здесь друг к другу в таком отношении, какое было указано нами. В подобного рода случаях мы потому впадаем в ошибку, что из по­ложенного вытекает нечто необходимое, а силлогизм 185 также есть нечто необходимое. Однако необходимое простирается на большее, чем силлогизм, ибо хотя всякий силлогизм и есть нечто необходимое, но не все необходимое есть силлогизм. Вот почему если что-то вытекает из каких-либо положений, то не следует тот­час же пытаться свести это [к силлогизму], а нужно сперва найти две посылки, а затем их разделить на термины, взяв средним термином тот, о котором гово­рится в обеих посылках, ибо средний термин необхо­димо должен находиться в обеих посылках при всех фигурах. Итак, если средний термин сказывается об одном [из крайних], а другой — о среднем или если сам он ска­зывается об одном, а другой что-то отрицает относи­тельно него, то получится первая фигура. Если же средний термин об одном сказывается, а относительно другого что-то отрицает, то получится средняя фигура. Если же крайние о нем сказываются или один что-то отрицает относительно него, а другой о нем сказыва­ется, то получится последняя фигура, ибо таково, как было сказано5, положение среднего термина в каждой фигуре. Подобным же образом обстоит дело, если по­сылки необщие, ибо определение среднего термина остается тем же. Отсюда очевидно, что если в каком-либо доводе один и тот же термин не повторяется, то силлогизма не получится, ибо не взят средний термин. И так как мы знаем, какое положение выводится по какой фигуре, т. е. по какой из них выводится общее и по какой — частное, то ясно, что, [доказывая] то или иное положение, следует иметь в виду не все фигуры, а соответствующую. В отношении же того, что выво­дится по нескольким фигурам, мы узнаем фигуру по положению среднего термина. ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ [Ошибки из-за непонимания разницы между ((присуще этому» и ((присуще всему этому»] Итак, часто бывает, что при построении силлогиз­мов впадаем в ошибки из-за того, что [неправильно понято] необходимое, как об этом было сказано рань­ше 1, но иногда и ввиду сходства положения терминов, что не должно ускользать от нашего внимания. На­пример, если А говорится о Б, а Б — о В, могло бы 186 казаться, что при таком отношении терминов силлогизм возможен, однако отсюда не получается ни чего-то 2о необходимого, ни силлогизма. В самом деле, пусть А обозначает быть всегда, Б — мыслимый Аристомен, а В — Аристомен. В таком случае будет истинным, что А присуще Б, ибо мыслимый Аристомен существует все­гда, по и Б присуще В, ибо Аристомен есть мыслимый Лристомен. Однако А не присуще В, пбо Аристомен 25 преходящ. В самом деле, силлогизм не получился при таком отношении терминов; для того чтобы получился силлогизм, следовало бы посылку АБ взять общей, однако было бы ложно предполагать, что всякий мы­слимый Аристомен существует всегда, так как Аристо­мен преходящ. Далее, пусть В обозначает Мнккала, Б — образованного Миккала, а А — «погибать завтра». В таком случае правильно высказывать Б о В, ибо Миккал есть образованный Мнккал; также правиль­но, что А сказывается о Б, ибо образованный Миккал возможно завтра погибнет. Но неправильно высказы­вать А о В. ЭТОТ случай сходен с предыдущим; ибо 35 неверно как нечто общее, что образованный Миккал завтра погибнет, но раз это не было принято, то не бы­ло и силлогизма. Эта ошибка проистекает, таким обра­зом, из-за весьма незначительного различия, ибо мы не можем ne согласиться, что утверждение «это прису­ще этому» почти ничем пе отличается от утверждения «это присуще всему этому». *о ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ [Ошибки, основанные на неправильном выражении терминов] Часто же мы ошибаемся и потому, что термины, со- «д держащиеся в посылке, представлены не надлежащим образом, например если А есть здоровье, Б обознача­ет болезпь, а В — человека. Правильно будет сказать, что А не может быть присуще ни одному Б (ведьпика-кой болезни не присуще здоровье), а с другой стороны, что Б присуще каждому В (ибо каждый человек под­вержен болезни). Может показаться, что отсюда сле­дует, что пи одному человеку пе может быть присуще здоровье. Дело в том, что термины даны в речи не над­лежащим образом; ибо не получится силлогизма, когда вместо состояния берется то, что находится в этом со­стоянии, например вместо «здоровья» — «здоровое», а 10 187 вместо «болезнь» — «больное», ибо будет неправильным сказать, что больному не может быть [когда-нибудь] присуще быть здоровым. Но если это не было при­нято, то силлогизма не получится, разве только о до­пустимом, что вполне мыслимо, ибо допустимо, что ни 15 одному человеку не присуще здоровье. Далее, в средней фигуре равным образом может получиться нечто лож­ное, ибо здоровье не может быть присуще никакой бо­лезни, но возможно присуще каждому человеку, и по­тому допустимо, что ни одному человеку не присуща болезнь. В третьей же фигуре ложное получается в от­ношении допустимости, ибо и здоровье и болезнь, а 20 также знание и незнание и вообще противоположности могут быть присущи одному и тому же, но не могут быть присущи друг другу. Это, однако, несогласно с тем, что было сказано ранее *, а именно если одному и тому же возможно присуще несколько [вещей], то они возможно присущи и друг другу. Таким образом, очевидно, что во всех этих случаях 25 ошибка проистекает из-за того, что термины представ­лены [не надлежащим образом] ; но если вместо состоя­ния берется находящееся в этом состоянии, то ничего ложного не вытекает. Отсюда ясно, что в подобного рода посылках следует всегда вместо состояния брать то, что паходится в этом состоянии, и полагать его как термип. ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЯТАЯ [Невозможность для некоторых терминов быть выраженными отдельными словами] Не обязательно всегда требовать, чтобы термины зо были выражены [одним только] словом, ибо часто встречаются сочетания слов, для которых нет [равно­значного им] имени. Поэтому силлогизм с такого рода терминами трудно бывает свести [к одной из фигур]. А иногда делают ошибку именно из-за такого рода попытки, как если бы предположили, что имеется сил­логизм без средних терминов. Пусть А означает два прямых угла, Б — треугольник, а В — равнобедрен-35 ный. А присуще В через Б; А же присуще Б не через что-то другое, ибо треугольник сам по себе имеет [в со­вокупности] два прямых угла. Так что для посылки АБ, которая хотя и может быть доказана, не будет 188 среднего термипа1. Очевидно, таким образом, что сред­ний термин не всегда следует брать как определенное нечто, но что иногда следует брать его как сочетание слов, как это имеет место и в только что приведенном примере. ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ШЕСТАЯ [Грамматические формы посылок] Что первый термин присущ среднему, а средний —- *о последнему, это не следует понимать в том смысле, что оип всегда сказываются один о другом или что первый 48J [сказывается о] среднем таким же образом, как сред­ний — о последнем термине. И то же самое, когда один другому не присущ. Но сколько значений имеет «быть» и «истинно говорить», столько значений должно иметь, надо полагать, «быть присущим»; [взять], например, [положение], что о противоположностях есть одна на­ука. Пусть А означает «есть одпа паука», Б — противо­положности. Тогда А присуще Б не в том смысле, что эти противоположности суть одна наука, а в том, что правильно будет сказать, что о них есть одна наука. Иногда бывает так, что первый термин высказыва- ю ется о среднем, средний Hie о третьем не высказыва­ется. Например, если мудрость есть знание, а о благе есть мудрость, то заключение гласит, что есть знапие о благе. Таким образом, не благо есть знание, хотя мудрость есть знапие. Иногда же средпий термин выска­зывается о третьем, а первый о среднем не высказыва- is ется. Например, если о всем, имеющем качество, или о противоположном есть знание, благо же есть и проти­воположное [злу], и имеющее качество, то заключение гласит, что есть знапие о благе. Но ни само благо, пи все, имеющее качество, ни противоположное не есть знание, хотя благо есть нечто, имеющее качество, и противоположное. Бывает также, что ни первый не высказывается о среднем, ни средний — о третьем, то- 2о гда как первый о третьем иногда высказывается, иногда пе высказывается. Например, если у того, о чем есть знание, есть род, о благе же есть знание, то заключе­нно гласит, что у блага есть род. Здесь ни один термин не сказывается о другом. Если же то, о чем есть знанпе, есть род, а о благе есть знание, то заключение гласит, 25 что благо есть род. В этом случае первый сказывается 189 о [меньшем] крайнем, но [в посылках термины] друг о друге не высказываются [прямо]« И точно так же надо понимать, когда взяты посылки о том, что не присуще. Ибо «это не присуще этому» не всегда означает «это не есть это», а иногда означает «это не для этого» или «это не принадлежит этому». Например, нет движения движения или возникновения возникно­вения, но есть возникновение удовольствия. Стало быть, само удовольствие не есть возникновение. Или же: имеется признак смеха, но пет признака признака, и, следовательно, смех не есть признак. Равным образом обстоит дело и в других случаях, в которых опроверга­ется какое-либо положение в силу того, что род каким-то образом говорит против него 1. Еще [пример]: благо­приятное время не есть время нужды, ибо для бога благоприятное время существует, но для него не суще­ствует времени нужды, так как для бога нет ничего приносящего выгоду. Терминами здесь следует взять: благоприятное время — время нужды — бог; посылку же надо взять так, чтобы имя стояло в соответствую­щем падеже. Итак, мы говорим вообще для всех случаев вот что: термппы следует всегда брать согласно назва­нию имен, как, например, «человек», или «благо», или «противоположности», а не «человека», или «блага», или «противоположностей»; посылки же следует брать так, чтобы имя стояло в соответствующем для каждого случая падеже2, а именно так, как, например, «ра­вен»—«этому», или «вдвое больший» —«этого», или «бьющий», «видящий» — «это», или «человек есть жи­вое существо» — «этот», или как-нибудь иначе может стоять имя в посылке. ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ [Посылки по разным категориям] Выражения «это присуще этому» и «это истинно говорится об этом» следует понимать в стольких же значениях, сколько имеется различных категорий, а категории должны быть поняты или только в ограни­ченном смысле, или вообще, а также либо просто, либо в сочетании. Равным образом обстоит дело, когда нечто не присуще. Но это должно быть рассмотрено и опреде­лено более подробно. 190 ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВОСЬМАЯ [Повторение и прибавления в посылках] Повторение в посылках должно быть отнесено к первому крайнему термипу, а не к среднему. Я имею в виду, например, если получпть силлогизм о том, что о справедливости есть знание, что она благо, то [добав­ление] «что она благо» или «как о благе» должно быть отнесено к первому [крайнему термину]. В самом деле, пусть А будет знание о чем-то, что оно благо, Б — бла­го, В — справедливость. В таком случае А правильно сказывается о Б, ибо о благе есть знание, что опо благо, по и Б правильно сказывается о В, ибо справедливость есть в существе своем благо. Так, следовательно, полу­чается раскрытие [заключения] (analysis1). Если же «что оно благо» отнести к Б, то не будет раскрытия [заключения], хотя А в этом случае истинпо по отно­шению к Б, но Б по отношению к В не истинно. В са­мом деле, утверждать о справедливости, что она «благо, что она благо», ложно и невразумительно. То же самое можно сказать и в том случае, если бы нужно было до­казать, например, что здоровое есть предмет знания как благо, или что козлоолень [воображаем] как нечто не существующее, или что человек преходящ как нечто чувственно воспринимаемое. Во всех случаях, где до­полнительно высказывается что-то, повторение следует относить к [большему] крайнему термину. Положение терминов неодинаково, когда выводится заключение о том, что нечто присуще вообще, и когда — как определенное нечто, или в некотором отношении, или некоторым образом. Я имею в виду, папример, когда доказывается, что благо есть предмет знания, и когда доказывается, что о нем есть знание, что оно благо. Но если доказывается, что благо вообще есть предмет знания, то средним термином следует взять «существующее» [вообще]. Если же нужно доказать, что печто есть предмет знания как благо, то средним термином следует взять «нечто существующее» 2. Пусть А означает знание, что есть нечто существующее, Б — нечто существующее, В — благо. В таком случае пра­вильно говорится А о Б, ибо, как было сказано, о чем-то существующем есть знапие, что оно есть нечто су­ществующее. Но правильно говорится и Б о В, ибо В 191 означает нечто существующее. Стало быть, правильно 35 говорится и А о В. Таким образом, о благе будет зна­ние, что оно благо, ибо «нечто существующее», как ска­зано, есть отличительный признак сущности. Если же средним термином взято «существующее» и к крайнему термину будет отнесено «существующее вообще», а не «нечто существующее» 3, то будет силлогизм не о том, что о благе есть знание, что оно благо, а лишь о том, что о благе есть знание, что оно существует. Например, пусть А обозначает знание о том, что нечто существует, 49ь Б — существующее, В — благо. Таким образом, очевид­но, что для частных силлогизмов термипы следует брать указанным образом. ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ [Замена одних терминов другими, более простыми] [Иногда] следует также заменять один другим [термины], означающие одно и то же, а именпо, имена заменять именами и речь речью; точно так же следует заменять одно другим имя и речь, при этом следует всегда заменять речь [отдельным] именем, ибо таким образом легче представить термины. Например, если нет никакой разницы сказать «предполагаемое не есть род для воображаемого» или «воображаемое в существе своем не предполагаемое» (ибо смысл той и другой речи один и тот же), то вместо указанной речи следует брать термины: «предполагаемое» и «воображаемое». ГЛАВА СОРОКОВАЯ [Употребление родового слова (артикля)] to Так как высказывание «удовольствие есть [какое-то] благо» (agathon) не то же самое, что высказывание «удовольствие есть благо [вообще]» (to agathon), то эти термины нельзя брать одинаково; если силлогизм — о том, что удовольствие есть благо [вообще], то тер­мином следует взять «благо [вообще]»; если же — о том, что удовольствие есть [какое-то] благо, то тер­мином следует взять «[какое-то] благо». И таким же образом следует поступать и в других случаях. 192 ГЛАВА СОРОК ПЕРВАЯ [Толкование некоторых выражений] Но не одно и то же будет ни на самом деле, ни в речи, [скажем ли мы]: чему присуще Б, всему тому 15 присуще А, или скажем: чему всему присуще Б, всему [тому] присуще и А1, ибо ничто не мешает, чтобы В было присуще В, однако не всем В. Например, пусть Б означает прекрасное, а В — белое. Если же чему-то бе­лому присуще прекрасное, то правильно будет сказать, что белому присуще прекрасное, но возможно не всему белому. Таким образом, если А присуще Б, но не всему го тому, о чем [сказывается] Б, то все равно, всем ли В присуще Б или только [некоторым], не необходимо не только то, чтобы А было присуще всем В, но даже то, чтобы оно вообще было ему присуще. Если же [А] при­суще всему тому, о чем истиппо говорится Б, то отсюда будет следовать, что А говорится обо всем том, о чем всем говорится Б. Если же А говорится обо всем, о чем 25 может говориться Б, то ничто не мешает, чтобы Б было присуще В, но чтобы А при этом было присуще не всем В или вообще не было присуще какому-либо В. Вот по­чему в отпошепии трех термипов ясно, что «о чем гово­рится Б, о всем том говорится А» означает то же, что «о всех тех [предметах], о которых говорится Б, гово­рится также и А». И если Б говорится о всех [В], то также и А; если же [Б] говорится не о всех В, то не зо необходимо, чтобы А говорилось о всех [В]. Не следует, однако, думать, что из-за объяснения терминов [примерами] может получиться что-то неле­пое, ибо мы не пользуемся этим для доказательства того, что [термины] суть именно вот это, а поступаем подобно геометру, когда оп говорит, что такая-то линия зз имеет в длину одну стопу и что она прямая и пе имеет ширины, хотя на самом деле она не такая2, но этими [линиями] он пользуется не для того, чтобы из них вы­вести заключение. Ибо вообще, если нечто одно не относится [к другому] как целое к части, а другое к нему — как часть к целому, то ни из одного из них доказывающий ничего не докажет, так что силлогизма не получится. Примерами (to ektithesthai) же мы поль- У)Л зуемся точно так же, как чувственным восприятием при обучении, но не так, чтобы без них нельзя было 7 Аристотель, т. 2 883 193 доказывать,— в отличие от того, как это [действительно невозможно] без [посылок], из которых состоит сил­логизм. ГЛАВА СОРОК ВТОРАЯ [Замечание о сложном силлогизме] 5 Мы не должны упускать из виду, что в одном и том же [сложном] силлогизме не все заключения полу­чаются через одну фигуру, а одни — через одну, дру­гие — через другую. Таким образом, ясно, что и рас­крытие [заключений] должно быть произведено таким же образом. Так как не всякое положение может быть доказано во всякой фигуре, а каждое доказывается в соответствующей, то из самого заключения очевидно, ίο по какой фигуре должно вести исследование. ГЛАВА СОРОК ТРЕТЬЯ [Доказательство положений, содержащих определения] Если дело идет о доводах, касающихся определения, то при обсуждении одной какой-нибудь части определе­ния термином следует брать то, на что направлен довод, а пе все определение, ибо будет меньше случаев пута­ницы из-за пространности [терминов]. Так, если дока­зывают, что вода есть жидкость, пригодная для питья, то терминами следует взять «пригодное для питья» и « «вода». ГЛАВА СОРОК ЧЕТВЕРТАЯ [Раскрытие условных силлогизмов, в том числе и силлогизмов, получаемых посредством приведения к невозможному] Далее, что касается силлогизмов, исходящих из предположения \ то не следует пытаться сводить их [к какой-либо из фигур], ибо на основании положен­ного они не могут быть сведены, ведь они не доказыва­ются посредством силлогизма, а все они признаются в силу некоторого соглашения. Например, предполо­жив, что если нет какой-то одной способности для 2о противоположностей, то нет и одной науки о пих, мы затем рассуждаем, что не всякая способность [осущест­вляет] противоположности, например здоровое и боль-194 ное, ибо иначе одно и то же было бы в одно и то же время и больным и здоровым. Таким образом доказали, что нет одной способности для любой [пары] противо­положностей, но не доказали, что пет о них одной науки. И тем не менее необходимо признать это, однако 25 не на основании силлогизма, а на основании некоторого предположения. Этот [довод], следовательно, нельзя свести [к какой-либо из фигур]; [довод] же, что нет одной способности [для противоположностей], свести можно. Ибо этот [довод] был, пожалуй, силлогизмом, первый же [довод] был лишь предположением. И подобным же образом обстоит дело и с умозаклю­чениями через невозможное, ибо их также нельзя рас- зо крыть. Само же приведение к невозможному раскрыть можно (так как оно доказывается посредством силло­гизма). Другую же [часть рассуждения] нельзя рас­крыть, ибо заключение выводится из предположения. От [силлогизмов], о которых речь шла выше, эти отли­чаются тем, что в тех необходимо заранее призпавать [что-то], если хотят, чтобы согласились [с заключе­нием]. Например, если доказано, что для противопо­ложностей есть одна и та же способность, то [следует признать], что и знание о них одно и то же; здесь же ,15 соглашаются и без предварительного признания, ибо ложность [вывода] очевидна, например: если допустить, что диагональ соизмерима [со стороной квадрата], то нечетное окажется равным четному. Имеется и еще много других заключений, которые выводятся на основании предположения, и их надлежит 40 рассмотреть и четко обозначить. Мы позднее скажем2 о том, чем они отличаются друг от друга и сколькими оо* способами они получаются. Пока же пусть будет нам очевидным то, что такого рода силлогизмы нельзя рас­крыть в указанных фигурах. А по какой причине — мы уже сказали. ГЛАВА СОРОК ПЯТАЯ [Сведение силлогизмов одной фигуры к силлогизмам другой] Если положения, которые доказываются по несколь- s ким фигурам, по одной фигуре уже выведены, то сил­логизм можно свести к другой фигуре, как, например, отрицательный силлогизм первой фигуры — ко второй 7* 195 фигуре, а силлогизм средней фигуры — к первой. Од­нако это возможно не во всех, а только в некоторых случаях, что станет очевидным из последующего. В са­мом деле, если А не присуще ни одному Б, а Б при-10 суще всем В, то А не будет присуще ни одному В. Так получается первая фигура. Если же отрицательную по­сылку подвергнуть обращению, то получится средняя фигура, ибо Б не присуще ни одному А и присуще всем В. Равным образом будет обстоять дело, если за­ключение не общее, а частное, например если А не при­суще ни одному Б, а Б присуще некоторым В; ибо, если is отрицательную посылку подвергнуть обращению, полу­чится средняя фигура. Из силлогизмов второй фигуры общие силлогизмы можно свести к первой фигуре, из частных же силло­гизмов — только один из двух видов. В самом деле, пусть А не присуще ни одному Б, но присуще всем В. го Если же отрицательную посылку подвергнуть обраще­нию, то получится первая фигура, ибо Б не будет при­суще ни одному А, а А будет присуще всем В. Если же утверждение отнести к Б, а отрицание — к В, то первым термином следует взять В, ибо оно в таком случае не присуще ни одному А, но А присуще всем Б. Поэтому В не будет присуще ни одному Б; стало быть, и Б не будет присуще ни одному В, ибо [обще]-отрицательная посылка обратима. Если же силлогизм частный, а отрицание отнесено к большему крайнему термипу, то силлогизм можно свести к первой фигуре, например если А не присуще ни одному Б и присуще некоторым В, ибо по обращении [обще] отрицательной посылки получится первая фигура. Действительно, Б не будет присуще пи одному А, но А будет присуще некоторым В. Но если к большему крайнему термину «о отнести утверждение, то раскрытие невозможно, на­пример если А присуще всем Б и не всем В, ибо по­сылка АБ необратима [в общую]; если же его произ­вести, то не получится силлогизма. Далее, что касается силлогизмов третьей фигуры, то не все они могут быть раскрыты в первой фигуре; силлогизмы же первой фигуры [с частными заключе­ниями] все могут быть раскрыты в третьей фигуре. 35 В самом деле, пусть А присуще всем Б, а Б — некото­рым В. Так как частноутвердительная посылка обра­тима, то и В будет присуще некоторым Б. Но А было 196 присуще всем Б, так что получится третья фигура. И то же самое будет, если силлогизм отрицательный: ведь частноутвердительная посылка обратима, так что А не будет присуще ни одному Б, а В будет присуще некоторым Б. w Из силлогизмов же последней фигуры только один ыа не может быть раскрыт в первой фигуре, а именно когда отрицательная посылка берется не как общая. Все же остальные могут быть раскрыты. В самом деле, пусть А и Б сказываются о всех В, тогда В частично обратимо с каждым из этих крайних терминов, и, ста­ло быть, оно будет присуще некоторым Б. Так что по­лучится первая фигура, если А присуще всем В, а В — некоторым Б. И точно так же — если А присуще всем В, а Б — некоторым В, ибо Б обратимо с В. Но если В присуще всем В, тогда как А — некоторым В, то пер­вым термином следует взять Б. Ведь Б присуще всем to В, а В — некоторым А, и потому Б присуще некото­рым А. Но так как частная посылка обратима, то и А будет присуще некоторым Б. И если силлогизм отри­цательный, а термины взяты в общих посылках, то их следует брать таким же образом. В самом деле, пусть Б присуще всем В, но А не присуще ни одному В; тогда В будет присуще некоторым Б, но А не будет г присуще ни одному В, так что средним термином бу­дет В. То же самое будет, если отрицательная посылка общая, а утвердительная — частная. В самом деле, А не будет тогда присуще ни одному В, а В будет при­суще некоторым Б. Если же отрицательная посылка берется как частная, раскрытие невозможно, например если Б присуще всем В и А некоторым В не присуще, ибо если подвергнуть обращепию посылку БВ, то обе го посылки будут частными. Таким образом, очевидно, что для раскрытия одной фигуры в другой1 необходимо в обеих фигурах под­вергнуть обращению ту посылку, которая содержит меньший крайний термин, ибо, как мы видели, через эту перестановку и происходит переход [одной фигуры В ДРУГУЮ] . 25 Из силлогизмов средней фигуры один может быть раскрыт в третьей фигуре, другой же не может. Дей­ствительно, когда общая посылка отрицательная, рас­крытие возможно. В самом деле, если А не присуще ни одному Б, но присуще некоторым В, то оба крайних 197 термина одинаково обратимы с А, так что Б не бу-30 дет присуще ни одному А, но В некоторым А будет присуще. Средним термином будет, следовательно, А. Когда же А присуще всем Б, а некоторым В не при­суще, раскрытие невозможно, ибо по обращении ни одна из посылок не будет общей. Силлогизмы третьей фигуры также могут быть рас-«5 крыты в средней фигуре, если отрицательная посылка общая, например если А не присуще ни одному В, а Б присуще некоторым или всем В, ибо тогда и В не бу­дет присуще ни одному А и будет присуще некоторым В. Но если отрицательная посылка частная, то раскры­тие невозможно, ибо частноотрицательная посылка не­обратима. 10 Таким образом, очевидно, что в этих фигурах как раз те самые силлогизмы не могут быть раскрыты, ко­торые не могли быть раскрыты и в первой фигуре, и 51ь что, когда силлогизмы [этих фигур] сводятся к первой фигуре, они могут быть выведены только через невоз­можное. Итак, из сказанного очевидно, каким образом сле­дует сводить силлогизмы, а также то, что фигуры мо-гуть быть раскрыты одна в другой. ГЛАВА СОРОК ШЕСТАЯ [Отрицания в доказательстве] 6 При обосновании или опровергании небезразлично, считают ли имеющими одно и то же или разное значе­ние «не быть этим» и «быть не этим», например «не быть белым» и «быть не белым». Дело в том, что они не означают одного и того же и отрицанием [выраже­ния] «быть белым» будет не «быть не белым», а «не j0 быть белым». Это объясняется так: «он способен хо­дить» относится к «он способен не ходить» точно так же, как «это бело» — к «это не бело» или «он знает благо»—к «он знает не благо». Ведь безразлично, [скажем ли мы] «он знает благо» или «он есть знаю­щий благо», а также «он способен ходить» или «он ость способный ходить»; поэтому нет такого различия и когда говорят противолежащее: «он не способен хо­дить» или «он не есть способный ходить». Если же «он не есть способный ходить» означало бы то же самое, что «он есть способный не ходить», тогда то и другое. 198 было бы присуще одному и тому же в одно и то же время (ибо один и тот же человек способен и ходить и не ходить,. знать благо и не благо). Но противолежа- 2о щие друг другу утверждение и отрицание не присущи одному и тому же в одно и то же время. Точно так же не одно и то же: не знать благо и знать не благо, как и быть не благом и не быть благом, ибо если из [че­тырех] соотносящихся друг с другом [предметов] два различаются между собой, то также и остальные два. Равным образом не одно и то же: быть неравным и не 25 быть равным. Ибо одно, т. е. «то, что есть не равное», имеет определенное подлежащее, и это есть не равное, другое же не имеет его. Поэтому не все есть равное или неравное, но все есть равное или не есть равное. Далее, [сказуемые] «есть не белое дерево» и «не есть белое дерево» не могут в одно и то же время быть при­сущи одному и тому же, ибо если дерево есть не бе­лое, то [все равно] оно дерево, но то, что не есть бе- зэ лое дерево, не обязательно есть дерево. Очевидно, та­ким образом, что отрицанием [положения] «[это] есть благо» не будет [положение] «[это] есть по благо». Вот почему, коль скоро относительно каждого отдельного предмета истинно или утверждение, или отрицание, то ясно, что если [последнее положение] не есть отрицание, то оно в каком-то смысле есть ут­верждение. Но всякое утверждение имеет свое отри­цание, и, следовательно, отрицанием [положения] 35 «это есть пе благо» будет «это не есть пе благо». [Термины] расположены здесь друг относительно друга таким образом: пусть А обозначает «быть бла­гом», С — «не быть благом», В (оно подчинено Б) — «быть не благом», Д (оно подчинено А) — «не быть не благом». Таким образом, всему будет присуще либо А, либо Б и оба вместе не могут быть присущи одному и 40 тому же; точно так же [всему будет присуще] либо В, либо Д и оба вместе не могут быть присущи одному и тому же. Равным образом всему тому, чему присуще В, необходимо присуще и Б. В самом деле, если о чем-то правильно сказать, что оно есть не белое, то пра­вильно также сказать, что оно не есть белое. Ибо нельзя в одно и то же время быть белым и быть не белым или быть не белым деревом и быть белым дере­вом; так что если утверждение не присуще, то будет присуще отрицание. Но В не всегда присуще Б, ибо 199 5 то, чтб вообще не есть дерево, не будет и не белым де­ревом. Наоборот же, всему тому, чему присуще А, тому присуще Д (ибо всему этому присуще либо В, либо Д. Но так как нечто не может быть в одно и то же время не белым и белым, то будет присуще Д, ибо о том, что есть белое, правильно сказать, что оно не есть не бе­лое). Однако не всем Д [приписывается] А (ибо ю υ том, что вообще не есть дерево, неправильно ска­зать, что оно есть А, а именно что оно есть белое де­рево. Так что Д [приписывается ему] правильно, тогда как А, а именно что это есть белое дерево,— не­правильно). Ясно поэтому, что А и В не могут быть присущи одному и тому же, а Б и Д могут в одно и то же время быть присущи чему-нибудь одному и тому же. is Так же обстоит дело и с отрицательными терми­нами по отношению к утвердительным. В самом деле, пусть А обозначает равное, В — не равное, В — нерав­ное и Д —- не неравное. И относительно многих вещей, одним из которых присуще то, что другим не присуще, отрицание одина­ково истинно, сказать ли «все [А] не суть белые» или 20 «каждое [А] не есть белое», но ложным будет утверж­дение: «каждое [А] есть не белое», или «все [А] суть не белые». Точно так же отрицанием утверждения «всякое живое существо есть белое» не будет «всякое живое существо есть не белое» (ведь оба положения ложны), а таким отрицанием будет «всякое живое су­щество не есть белое». Но так как ясно, что смысл высказываний «есть не белое» и «не есть белое» раз-25 личен и первое есть утверждение, а второе — отрица­ние, то очевидно, что и способ [доказательства] того и другого будет не одним и тем же, например [для по­ложений] «то, что есть живое существо, не есть белое или может не быть белым» π «правильно сказать, что то, что есть живое существо, есть не белое», ибо это последнее и означает быть не белым. Но для [положе­ний] «правильно сказать, что оно есть белое» и «пра-50 вильно сказать, что оно есть не белое» способ [дока­зательства] будет одпим и тем же, ибо оба [положе­ния] доказываются как утвердительные через первую фигуру. В самом деле, «правильно сказать» употреб­ляется так же, как «есть», ибо отрицанием [положе­ния] «правильно сказать, что оно есть белое» не бу-200 дет «правильно сказать, что оно есть не белое», а от­рицанием его будет «неправильно сказать, что оно есть белое». Поэтому, если [надо доказать положение] «правильно сказать, что все, что есть человек, образо- 35 ванно или не образованно», то нужно принять [поло­жение] «все, что есть живое существо, образованно или не образованно» и таким образом доказать [тре­буемое]. Напротив, положение «то, что есть человек, не образованно» доказывается тремя ранее указанны­ми модусами для опровергают1. Вообще же, когда А и Б так относятся друг к другу, что не могут вместе быть присущими одному и тому *о же (а всякой вещи необходимо присуще лишь одно из 52ь них), а В и Д со своей стороны относятся друг к Другу точно таким же образом и А при этом следует из В, но не наоборот, тогда и Д будет следовать из Б, но не наоборот, и А и Д могут быть присущими од­ному и тому же, по Б и В — не могут. Итак, во-пер­вых, что Д следует из Б — это очевидно вот из чего. 5 Так как всякой вещи необходимо присуще или В, или Д, а тому, чему присуще Б, не может быть присуще В, ибо А содержит в себе В, а А и Б не могут быть присущи одному и тому же, то очевидно, что Д будет следовать из Б. Во-вторых, так как В необратимо с А, а всякой вещи присуще или В, или Д, то А и Д воз- 10 можно присущи одному и тому же. Но Б и В не могут быть присущи одному и тому же, поскольку А сопут­ствует В, иначе получилось бы нечто невозможное. Очевидно поэтому, что Б необратимо с Д, так как А вместе с Д возможно присущи одному и тому же. Иногда бывает, что при таком расположении тер­минов впадают в ошибку из-за того, что неправильно 15 берут противоположности, одна из которых необхо­димо присуща всякой вещи, например [когда рассуж­дают так] : «Если А и Б не могут вместе быть при­сущи одному и тому же, то необходимо, чтобы тому, чему не присуще А, было присуще Б; В и Д со своей стороны относятся друг к другу точно таким же обра­зом, и всему тому, чему присуще В, сопутствует А. Отсюда следует, что тому, чему присуще Д, необхо­димо присуще и Б». Однако это ложно. В самом деле, 20 пусть отрицанием А и Б будет 3, а отрицанием В и Д — Ф; в таком случае всякой вещи необходимо при­суще либо А, либо 3, а именно либо утверждение, 201 либо отрицание, а с другой стороны, либо В, либо Ф, ибо они также утверждение и отрицание. И чему при­суще В, всему тому, по предположению, присуще и А; следовательно, чему присуще 3, всему тому присуще 25 ф. Далее, так как каждой вещи присуще одно из двух, или 3, или Б и точно так же или Ф, или Д, а Ф сле­дует из 3, то и Б также будет следовать из Д, что мы уже знаем. Таким образом, если А следует из В, то и Б следует из Д. Но это ложно, ибо при таком отноше­нии терминов порядок их следования был как раз об­ратным2. В самом деле, не необходимо, пожалуй, 90 чтобы всякой вещи было присуще либо А или 3, либо 3 или Б, так как 3 не есть отрицание А. Ведь отрица­нием «блага» будет «не благо», но «не благо» не есть то же, что «ни благо, ни не благо». Точно так же об­стоит дело и с В и Д, ибо [для одного термина] было принято два отрицания. КНИГА ВТОРАЯ ГЛАВА ПЕРВАЯ [Получение нескольких выводов из одних и тех же посылок] Мы уже разобрали, по скольким фигурам, посред­ством каких и какого числа посылок, а также когда и как получается силлогизм; далее, на что следует при 4о опровергании и обосновании обращать внимание и как 53а надлежит исследовать данный предмет по тому или иному способу; наконец, каким путем можно устано­вить начала для каждого [предмета]. А так как (дни силлогизмы имеют общие заключения, другие — частные, то все общие силлогизмы всегда могут иметь несколько выводов; из частных же силлогизмов утвер- 5 дительныс всегда могут иметь несколько выводов, а отрицательные — только один. Дело в том, что остальные посылки обратимы, [частно] отрицатель-пая же необратима; заключение же есть [высказыва­ние] чего-то о чем-то. Вот почему остальные силло­гизмы имеют больше одного заключения. Например, если доказано, что А присуще всем или некоторым Б, «о то и Б необходимо присуще некоторым А. Если же до­казано, что А не присуще ни одному Б, то и Б не бу­дет присуще ни одному А. Но это заключение отличается от предыдущего. Если же А некоторым В не присуще, то не необходимо, чтобы и Б не было присуще некоторым А, ибо вполне возможно, что оно присуще всем А. Таково общее основание для всех силлогизмов — и i5 общих, и частных. В отношении же общих силлогиз­мов это можно выразить иначе. А именно, обо всем, что подчинено среднему термину или [подлежащему] наключения, будет один и тот же силлогизм, если одно взять средним термином, а другое — [подлежащим] заключения. Например, если АБ есть заключение, вы­веденное посредством В, то обо всем том, что подчи- го 203 нено Б или В, необходимо говорится А. В самом деле, если Д целиком содержится в Б, а Б — в А, то и Д будет содержаться в А. Далее, если Ε целиком со­держится в В, а В — в А, то и Ε будет содержаться в А. И точно так же — если силлогизм отрицательный. Но по второй фигуре умозаключение будет только о том, что подчинено [подлежащему] заключения. На­пример, если А не присуще ни одному Б и присуще всем В, то заключение будет о том, что Б не присуще ни одному В. Если же Д подчинено В, то очевидно, что Б ему не присуще. Но что Б не присуще тому, что подчинено А, это из силлогизма не ясно, хотя, конеч­но, Б не присуще Е, если Ε подчинено А. Что Б не присуще ни одному В, доказано силлогизмом, но, что Б не присуще А, было принято без доказательства, а потому заключение, что Б не присуще Е, не выво­дится посредством этого силлогизма. В частных силло­гизмах [первой фигуры] ничего не выводится с необ­ходимостью о том, что подчинено [подлежащему] заключения (ибо силлогизма не получается, когда [большая] посылка частная), но обо всем том, что подчинено среднему термину, заключение будет выво­диться [с необходимостью], однако не посредством данного силлогизма, например если А присуще всем Б, а Б — некоторым В; ибо о том, что подчинено В, силлогизма в этом случае не будет; но о том, что под­чинено Б, силлогизм будет, однако не посредством ужо полученного силлогизма. Точно так же и в других фи­гурах *, а именно: о том, что подчинено [подлежа­щему] заключения, силлогизма не будет, а о том, [что подчинено среднему термину], будет, но не посредст­вом [уже полученного] силлогизма, поскольку то, что подчинено среднему термину, и в общих силлогизмах доказывается, как мы видели, из недоказанной по­сылки; так что или и там не будет заключения об этом, или будет также и в этих. ГЛАВА ВТОРАЯ [Истинные заключения из ложных или смешанных посылок по первой фигуре] Дело моя^ет обстоять так, что посылки, из которых строится силлогизм, будут обе истинными, или обе ложными, или одна из них будет истинной, а другая — 204 ложной, заключение же будет необходимо или истин­ным, или ложным. Так вот, из истинных посылок нельзя вывести ложное заключение, но из ложных по­сылок можно выводить истинное заключение, только не видно, почему оно истинно, а видно лишь, что оно истинно. Ибо из ложных посылок нельзя доказать, по­чему [заключение истинно], а по какой причине — будет сказано в последующем 1. ю Итак, что из истинных [посылок] нельзя вывести ложное заключение, явствует прежде всего из следую­щего. Если при наличии А необходимо есть Б, то, если нет Б, необходимо нет и А. Следовательно, если А истинно, то пеобходимо истинно и Б; иначе окажется, что одно и то же вместе и есть и не есть, что невоз- is можно. Однако на том основании, что А положено как один термин, нельзя полагать, что при наличии чего-то одного с необходимостью вытекает что-то [другое], ибо это невозможно. Ведь то, что вытекает с необхо­димостью, есть заключение, а для того, чтобы получи­лось заключение, требуется по меньшей мере три термипа и два их сочетания, т. е. две посылки. Следо- го лателыю, если истинно, что всему тому, чему присуще Б, присуще А, и всему тому, чему присуще В, присуще Б, то чему присуще В, необходимо присуще А; и это не может быть ложно, ибо иначе одно и то же было бы вместе присуще и не присуще. Таким образом, А положено как одно, но охватывает две посылки2. Точно так же обстоит дело и с отрицательными сил­логизмами, ибо из истинных [посылок] нельзя дока­зать ЛОЖНОе. 25 Но из ложных [посылок] можно вывести истинное заключение и когда обе посылки ложиы, и когда только одна, однако в последнем случае не любая, а вторая, если только она целиком ложная; если же она не целиком ложная, то безразлично какая. В са­мом деле, пусть А будет присуще всему В и не при- зо суще ни одному Б, как и Б — ни одному В. Это вполне возможно. Например, ни одному камню не присуще быть живым существом, равно как и быть камнем не присуще ни одному человеку. Если же принять, что А присуще всем Б, а Б — всем В, то А будет присуще всем В; так что из двух ложных посылок получится истинное заключение, ибо каждый человек есть живое существо. И так же — если заключение отрица- г5 205 тельное, ибо возможно, что ни А, ни Б не будут при­сущи ни одному В, но А будет присуще всем Б, на­пример если при тех же терминах средним взять [термин] «человек». В самом деле, быть человеком или быть живым существом не присуще ни одному камню, но всякому человеку присуще быть живым су­ществом. Так что если мы примем, что нечто не при­суще ни одному тому, чему оно присуще, и присуще всему тому, чему оно не присуще, то из двух ложных посылок получится истинное заключение. Равным об­разом можно доказать и в том случае, если каждая из посылок будет ложной только отчасти. Если же только одна посылка ложна, то при условии, что первая, па-пример АБ, будет целиком ложной, истинного заклю­чения не получится. Но если БВ будет целиком ложной, то истинное заключение получится. Целиком ложиой я называю посылку, противоположную [истин­ной] , например если относительно того, что ничему но присуще, принимается, что оно присуще всему, или если относительно того, что присуще всему,— что оно не присуще ничему. Пусть А будет не присуще ни од­ному Б, а Б присуще всем В. Если примем, что по­сылка БВ истинная, а посылка АБ целиком ложная, т. е. А присуще всем Б, то нельзя получить истинное заключение, ибо было предположено, что А пе при­суще ни одному В, поскольку А не было присуще ни­чему тому, чему было присуще Б, а Б было присущо всем В. Равным образом, если А присуще всем Б, а Б — всем В и принимается, что посылка БВ истип-ная, а посылка АБ целиком ложная, т. е. А не при­суще ничему тому, чему присуще Б, то заключение будет ложным, ибо А присуще всем В, поскольку всему тому, чему присуще Б, было присуще А; Б жо было присуще всем В. Таким образом, очевидно, что никакого истинного заключения не получается, если первая посылка берется целиком ложной, все равно, утвердительная ли она или отрицательная, а другая берется истинной. Если же первая посылка берется не целиком ложной, то истинное заключение получится, ибо если А присуще всем В и пекоторым Б, а Б при­суще всем В, как, например, быть живым существом присуще каждому лебедю и чему-то белому, между тем как быть белым присуще каждому лебедю, и если принять, что А присуще всем Б, а Б — всем В, то А 206 будет истинно присуще всем В, ибо каждый лебедь есть живое существо. Точно так же обстоит дело, если АБ — отрицательная посылка, ибо возможно, что А присуще некоторым Б и не присуще ни одному В, а Б присуще всем В, как, например, быть живым су-ществом присуще чему-то белому, но не присуще ни­какому снегу; быть же белым присуще любому снегу. Если же принять, что А не присуще ни одному Б, а Б присуще всем В, то А не будет присуще ни одному В. Если посылку АБ взять целиком истинной, а посылку БВ — целиком ложной, то заключение будет истин­ным, ибо ничто не мешает, чтобы А было присуще всем Б и всем В, а Б тем не менее не было при­суще ни одному В, как, например, в отношении видов одного и того же рода, не подчиненных одип другому. В самом деле, быть живым существом присуще и ло­шади, и человеку, однако быть лошадью не присуще ни одному человеку. Если же принять, что А присуще всем Б, а Б — всем В, то заключение будет истинным, хотя посылка БВ целиком ложная. Равным образом обстоит дело, если посылка АБ отрицательная: ведь возможно, что А не присуще ни одному Б и ни одному В, так же как и Б — ни одному В, как, например, один род не присущ видам другого рода. Действительно, быть живым существом не присуще ни искусству му­зыки, ни врачебному искусству, равно как и искусство музыки не присуще врачебпому искусству. Если же принять, что А не присуще ни одному Б, а Б присуще всем В, то заключение будет истинным. Точно так же, если посылка БВ ложная не целиком, а лишь отчасти, заключение будет истинным, ибо ничто не мешает, чтобы А было присуще и всем Б, и всем В, а Б тем пе менее было присуще лишь некоторым В, как, на­пример, род присущ и виду и видовому отличию. В са­мом деле, быть живым существом присуще и каждому человеку и каждому имеющему ноги, но быть челове­ком присуще лишь некоторым существам, имеющим ноги, а пе всем. Если же принять, что А присуще всем Б, а Б — всем В, то А будет присуще всем В, что и было истинным. Равным образом обстоит дело, если посылка АБ отрицательная. Действительно, вцолне возможно, что А не присуще ни одному Б и ни одному В, а Б тем не менее присуще некоторым В, как, на­пример, один род может быть присущ виду и видо-207 вому отличию другого рода. В самом деле, быть живым существом не присуще ни рассудительности, пи умо­зрению, но рассудительность присуща некоторому [виду] умозрепия. Если же принять, что А не при-15 суще ни одному Б, а Б присуще всем В, то А не будет присуще ни одному В, а это и было истинным. Частные заключения силлогизма могут быть истин­ными и если первая посылка целиком ложная, а вто­рая — истинная, и если первая посылка отчасти лож­ная, а вторая — истинная, а также если первая 20 посылка истинная, а частная — ложная и, [наконец], если обе посылки ложные. В самом деле, ничто не мешает, чтобы А не было присуще ни одному Б и присуще некоторым В, а Б было присуще некоторым В, как, например, быть живым существом не присуще никакому снегу, по чему-то белому присуще, как и быть снегом присуще чему-то белому. Если же «снег» взять средним термином, а «живое существо» — пер-25 вым термином и если принять, что А присуще всему Б, а В-некоторым В, то посылка АБ будет целиком ложной, посылка же БВ — истинной, и истинным бу­дет и заключение. Равным образом обстоит дело, если посылка АБ отрицательная, ибо возможно, что А при­суще всем Б, некоторым же В не присуще, а Б тем не менее некоторым В присуще, как, например, быть живым существом присуще каждому человеку, и из [наличия] чего-то белого «живое существо» не сле­дует, между тем как быть человеком присуще чему-то белому. Так что если «человек» взят средним терми­ном и если принять, что А не присуще ни одному Б, а Б присуще некоторым В, то заключение будет истин­ным, хотя посылка АБ целиком ложная. Далее, если as посылка АБ отчасти ложная, [а посылка БВ истин­ная], то заключение будет истинным, ибо ничто но мешает, чтобы А было присуще и некоторым Б, и не­которым В и чтобы Б было присуще некоторым В, как, например, быть живым существом присуще чему-то прекрасному и чему-то великому, а быть прекрас­ным — чему-то великому. Если же принять, что А присуще всем Б, а Б — некоторым В, то посылка АБ 55а будет отчасти ложной, посылка же БВ — истинной, и истинным будет заключение. Равным образом обстоит дело, если посылка АБ отрицательная; для доказатель­ства будут здесь те же термины и в том же располо-208 жении. Дадее, если посылка АБ истинная, а посылку БВ ложная, то заключение будет истинным, ибо ничто 5 не мешает, чтобы А было присуще всем Б и некото­рым В, а Б не было присуще ни одному В, как, напри­мер, быть живым существом присуще каждому лебедю и чему-то черному, тогда как быть лебедем не при­суще ничему черному. Поэтому если принять, что А присуще всем Б, а Б- некоторым В, то заключение будет истинным, хотя посылка БВ ложная. Равным образом обстоит дело, если посылка АБ отрицатель­ная, ибо возможно, что А не присуще ни одному Б и не присуще некоторым В, а Б тем не менее не при­суще ни одному В, как, например, один род — виду другого рода и чему-то привходящему для своих же видов. В самом деле, быть живым существом по при­суще ни одному числу, но присуще чему-то белому, тогда как число не присуще ничему белому. Если же средним термином взять число и если принять, что А не присуще ни одному Б, а Б присуще некоторым В, то А не будет присуще некоторым В, что и было истинным, и посылка АБ будет истинной, а посылка БВ — ложпой. Далее, если посылка АБ отчасти лож­ная, а посылка БВ также ложная, то заключение бу- го дет истинпым. Ибо ничто не мешает, чтобы А было присуще и некоторым Б, и некоторым В, а Б не было присуще ни одному В, как, например, если Б противо­положно В и оба суть нечто привходящео для одного и того же рода. В самом деле, быть живым существом присуще чему-то белому и чему-то черному, тогда как белое не присуще ничему черному. Поэтому если при­нять, что А присуще всем Б, а Б — некоторым В, то 2δ заключение будет истинным. Точно так же — если по­сылка АБ взята как отрицательная; для доказатель­ства будут здесь те же термины и в том же располо­жении. Наконец, и в том случае, если обе посылки ложные, заключение будет истинным. Ибо возможно, что А не присуще ни одному Б и присуще некоторым В, а Б тем не менее не присуще ни одному В, как, на­пример, один род не присущ виду другого рода и при­сущ чему-то привходящему для своих же видов. В самом деле, быть живым существом не присуще пи одному числу и присуще чему-то белому, число же не присуще ничему белому. Если же принять, что А при­суще всем Б, а Б — некоторым В, то заключение 35 209 будет истинным, хотя обе посылки ложные. Равным образом обстоит дело, если посылка АБ отрицательная. Ибо ничто не мешает, чтобы А было присуще всем Б и не присуще некоторым В, а Б не было присуще ни одному В, как, например, быть живым существом при­суще каждому лебедю, но не присуще чему-то чер­ному, тогда как быть лебедем не присуще ничему чер-40 пому. Поэтому если принять, что А не присуще ни б5ь одному Б, а Б присуще некоторым В, то А не будет присуще некоторым В. Таким образом, заключение бу­дет истинным, хотя посылки ложные. ГЛАВА ТРЕТЬЯ [Истинные заключения из ложных или смешанных посылок по второй фигуре] По средней же фигуре из ложных посылок можно выводить истинные заключения во всех случаях — и когда обе посылки взяты целиком ложными, (и когда 5 каждая из них отчасти ложная), и когда одна из них истинная, а другая ложная (все равно, какая из пих ложная), и когда обе отчасти ложные, и когда одна из них безусловно истинная, а другая отчасти ложная, и когда одна целиком ложная, а другая отчасти истин­ная; и это имеет место как в общих, так и в частных силлогизмах. В самом деле, если А не присуще ни од-10 ному Б и присуще всем В, как, например, если быть живым существом не присуще ни одному камню и присуще каждой лошади, и если взять посылки, про­тивоположные этому, и принять, что А присуще всем Б и не присуще ни одному В, то из целиком ложных посылок получится истинное заключение. Точно так же — если А присуще всем Б и пе присуще ни одному 15 В, ибо получится тот же самый силлогизм. Далее, [заключение будет истинным], если одна посылка це­ликом ложная, а другая целиком истинная, ибо ничто не мешает, чтобы А было присуще и всем Б, и всем В, а Б тем не менее не было присуще ни одному В, как, например, род присущ видам, не подчиненным один другому. В самом деле, быть живым существом при­суще и каждой лошади, и каждому человеку, одпако 20 ни один человек не есть лошадь. Если же принять, что быть живым существом одному всему присуще, другому же вовсе не присуще, то одна посылка будет 210 целиком ложной, другая — целиком истинной, а за­ключение — истинным, все равно, к какой из посылок отнесено отрицание. Точно так же — если одна по­сылка отчасти ложная, а другая — целиком истинная. В самом деле, возможно, что А присуще некоторым Б и всем В, а Б тем не менее не присуще пи одному В, 25 как, например, быть живым существом присуще чему-то белому и каждому ворону, белое же не присуще ни одному ворону. Если же принять, что А не присуще пи одному Б и присуще всему В, то посылка АБ будет отчасти ложной, а посылка AB — целиком истинной, и истинным будет заключение. И точно так же — при перестановке отрицания; доказать это можно посредст- зо вом тех же терминов. То же самое — если утверди-тельпая посылка отчасти ложная, а отрицательная — целиком истинная. В самом деле, ничто не мешает, чтобы А было присуще некоторым Б и не присуще ни одному В, а Б не было присуще ни одпому В, как, например, быть живым существом присуще чему-то белому и пе присуще никакой смоле, как пе присуще никакой смоле и белое. Поэтому если принять, что А « присуще всему Б и не присуще ни одному В, то по­сылка АБ будет отчасти ложной, а посылка AB — це­ликом истинной, и истинным будет заключение. Истин­ным может быть заключение и в том случае, если обе посылки отчасти ложные. Ибо возможно, что А присуще некоторым В и некоторым В, а Б не присуще ни од- ** ному В, как, например, быть живым существом при­суще чему-то белому и чему-то черному, а белое не 5*а присуще ничему черному. Если же принять, что А присуще всем Б и не присуще ни одному В, то обе по­сылки будут отчасти ложными, а заключение — истин­ным. И точно так это доказывается и при переста­новке отрицапия посредством тех же терминов. Очевидно, что то же самое будет и в частных сил­логизмах. В самом деле, ничто не мешает, чтобы А было присуще всем Б и некоторым В, а Б не было присуще некоторым В, как, например, быть живым существом присуще каждому человеку и чему-то бе­лому, тогда как быть человеком чему-то белому но присуще. Если же принять, что А не присуще ни од­ному Б и присуще некоторым В, то общая посылка будет целиком ложной, частная — истинной и заклю- м чсиие — истинным. Точпо так же — если посылку АБ 211 взять утвердительной. В самом деле, возможно, что А не присуще ни одному Б и не присуще некоторым В, а Б не присуще некоторым В, как, например, быть жи­вым существом не присуще ничему неодушевленному и не присуще чему-то белому. Неодушевленное же также не присуще чему-то белому. Если же принять, что А присуще всем Б и не присуще некоторым В, то общая посылка АБ будет целиком ложной, посылка AB — истинной и заключение — истинным. Точно так же — если общую посылку взять истинной, а част­ную — ложной, ибо ничто не мешает, чтобы А не сле­довало ни из одного Б и ни из одного В, а Б тем не менее не было присуще некоторым В, как, например, «живое существо» не следует ни из [наличия] какого-либо числа, ни из [наличия] какого-либо неодушев­ленного, а «число» не следует из [наличия] некоторых неодушевленных предметов. Если же принять, что А не присуще ни одному Б и присуще некоторым В, то заключение и общая посылка будут истинными, а ча­стная — ложной. То же самое — если общую посылку взять утвердительной, ибо возможпо, что А присуще всему Б и всему В, а Б тем не менее не следует из не­которых В, как, например, род — из вида и видового отличия. В самом деле, «живое существо» следует из [бытия] каждого человека и каждого, имеющего ноги, тогда как «человек» следует из [наличия] не всех, имеющих ноги. Поэтому если принять, что А присуще всему Б и не присуще некоторым В, то общая посылка будет истинной, частная — ложной и заключение — истинным. Наконец, очевидно также, что из двух лож­ных посылок может получиться истинное заключение, если только возможно, что А присуще всему Б и [не присуще ни одному] В, а Б тем не менее из некото­рых В не следует. В самом деле, если принять, что А не присуще ни одному Б и присуще некоторым В, то обе посылки будут ложными, но заключение будет истинным. Точно так же — если общая посылка утвер­дительная, а частная — отрицательная, ибо возможно, что А не следует ни из одного Б и следует из всех В, а Б не присуще некоторым В, как, например, «живое существо» не следует из [наличия] какого-либо зна­ния и следует из [бытия] каждого человека, «знание» же следует из [бытия] не каждого человека. Если же 212 принять, что А присуще всему Б и из некоторых В не 5вь следует, то посылки будут ложными, а заключение — истинным. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ [Истинные заключения из ложных или смешанных посылок по третьей фигуре] В последней фигуре также можно выводить истин­ное [заключение] из ложных [посылок] и когда обе 5 [посылки] целиком ложные, и когда каждая из них отчасти ложная, и когда одна целиком истинная, а другая целиком ложная, и когда одна отчасти лож­ная, а другая целиком истинная и наоборот, и при многих других возможных сочетаниях посылок. В са­мом деле, ничто пе мешает, чтобы ни А, ни Б не были присущи ни одному В, но А тем не менее было при- ю суще некоторым Б, как, например: пи «человек», ни «существо, имеющее ноги» не следуют из [наличия] чего-либо неодушевленного, однако быть человеком присуще некоторым существам, имеющим ноги. Если жо принять, что А и Б присущи всем В, то посылки будут целиком ложными, а заключение — истинным. Точно так же — если одпа [посылка] отрицательная, а другая — утвердительная. Ибо возможно, что Б не |5 присуще ни одному В, но А присуще всем В и не при­суще некоторым Б, как, например, быть черным не присуще ни одному лебедю, быть же живым существом присуще каждому лебедю и быть живым существом присуще не всему черному. Так что если принять, что Б присуще всем В, тогда как А не присуще ни одному В, то А не будет присуще некоторым Б, и заключение будет истинным, хотя посылки ложные. Далее, и когда го каждая [посылка] отчасти ложная, заключение будет истинным. В самом деле, ничто не мешает, чтобы и А и Б были присущи некоторым В, притом А — также некоторым Б, как, например, белое и прекрасное при­сущи некоторым живым существам, а белое присуще чему-то прекрасному. Если же принять, что А и Б присущи всем В, то посылки будут отчасти ложными, 25 а заключение — истинным. Точно так же — если [по­сылку] AB взять отрицательной, ибо ничто не мешает, чтобы А некоторым В не было присуще, а Б некото­рым В присуще и чтобы А было присуще не всем Б, 213 как, например, белое не присуще пекоторым живым существам, прекрасное же некоторым живым сущест­во вам присуще и белое присуще не всему прекрасному. Так что если принять, что А не присуще пи одному В, а Б присуще всем В, то обе посылки будут отчасти ложными, а заключение — истинным. Точно так же — если одна [посылка] взята целиком ложной, а дру­гая — целиком истинной. В самом деле, возможно, что «5 А и Б следуют из всех В, но А пекоторым Б не при­суще, как, например, «живое существо» и «белое» сле­дуют из [бытия] каждого лебедя, но быть живым существом присуще не всему белому. Если же при таких терминах принять, что Б присуще всему В, тогда как А вовсе не присуще В, то посылка БВ будет целиком истинной, посылка AB — целиком ложной, 40 а заключение — истинным. Точно так же — если [по­сылка] БВ ложная, a AB — истинная. Для доказателъ-б7о ства можно взять такие термины: черное — лебедь — неодушевленное. Но и в том случае, если обе [по­сылки] взяты утвердительными, будет то же самое, ибо ничто не мешает, чтобы Б следовало из всех В, тогда как А вовсе не присуще В и присуще пекоторым Б, как, например, каждому лебедю присуще быть жи­вым существом, черное же не присуще ни одному 5 лебедю, однако черное присуще некоторым живым су­ществам. Так что если принять, что А и Б присущи всем В, то посылка БВ будет целиком истипной, по­сылка AB — целиком ложной, а заключение — истип-1тым. Точно так же — если посылку AB взять истин­ной; доказывается это посредством тех же терминов. И точно так же — если одна [посылка] целиком ю истинная, а другая — отчасти ложная, ибо возможпо, что Б присуще всем В, тогда как А присуще некото­рым В и некоторым Б, как, например, быть двуногим присуще каждому человеку, быть же прекрасным — не каждому человеку и некоторым двуногим. Если же принять, что и А и Б присущи всему В, то [посылка] БВ будет целиком истипной, [посылка] AB — отчасти 15 ложной, а заключение — истинным. Точно так же — если [посылку] AB взять истипной, а [посылку] БВ — отчасти ложной. Доказать это можно посредст­вом перестановки тех же терминов. Равным образом — если одна [посылка] отрицательная, а другая — утвер­дительная, ибо возможно, что Б присуще всему В и 214 Λ — некоторым В и что при таком отношении терми­нов А присуще не всем Б. Если же принять, что Б присуще всему В и А не присуще ни одному В, то отрицательная [посылка] будет отчасти ложной, дру­гая же — целиком истинной и истинным будет и за­ключение. Далее, уже было показано, что если А не присуще ни одному В, а Б присуще некоторым В, то возможно, что А не присуще некоторым Б. В таком случае очевидно, что если [посылка] AB целиком к> истинная, а [посылка] БВ отчасти ложная, то заклю­чение может быть истинным. В самом деле, если при­нять, что А не присуще ни одному В, а Б присуще всем В, то [посылка] AB будет целиком истинной, а [посылка] БВ — отчасти ложной. Очевидно также, что и в частных силлогизмах можно во всех случаях выводить истинное [заключе- зо ние] из ложных [посылок]. В самом деле, следует брать те же термины, которые были взяты, когда по­сылки были общими, а именно: при утвердительных [заключениях] — в утвердительных [посылках], при отрицательных — в отрицательных [посылках], ибо дли выставления этих терминов безразлично, примем ли мы, что нечто присуще всем, когда на самом дело оно вовсе не присуще, или примем, что оно присуще каждому, когда на самом деле оно присуще лишь не­которым. Равным образом обстоит дело и при отрица­тельных силлогизмах. 35 Итак, очевидно, что если заключение ложно, то не­обходимо, чтобы те [посылки], из которых состоит рассуждение, были ложными — или все, или некоторые. Если же заключение истинно, то не необходимо, чтобы какая-нибудь [из посылок] или все они были истинными; заключение одинаково может быть истин­ным, хотя и не необходимо, если в силлогизме ни одна [из посылок] не истинна. Причина этого в том, что, «· когда два [предмета] относятся друг к другу так, что, &7ь если есть один, необходимо есть и второй, тогда, если нот второго, не будет и первого; однако если второй есть, то не необходимо, чтобы был и первый. Но не­возможно, чтобы одно и то же было необходимо и когда другое есть, и когда его нет. Я имею в виду, на­пример, что невозможно, чтобы Б было необходимо велико, когда А бело, и необходимо велико, когда А * но бело. В самом деле, если вот это Б необходимо 215 велико, когда вот это А бело, и если В необходимо не бело, когда Б велико, то В не бело, когда А бело. Да­лее, если два [предмета] относятся друг к другу так, что, если есть один, необходимо есть второй, то, когда ίο этого второго нет, необходимо нет и первого, [т. е.] А. В таком случае если Б не велико, то А не может быть белым. Если же [предположить], что Б необходимо велико, когда А не бело, то с необходимостью выте­кает, что Б велико, когда оно не велико, а это невоз-15 можно, ведь если Б не велико, то А необходимо не бу­дет белым. Если же Б будет велико, когда А пе бело, то окажется, что Б велико, когда оно не велико, как это получается посредством трех терминов. ГЛАВА ПЯТАЯ [Доказательство по кругу в первой фигуре] Доказательство по кругу, или доказательство одной [посылки] посредством другой, состоит в том, что по­средством заключения и одной [посылки], подвергпу-20 той обращению в отношении сказуемого, выводится другая [посылка], принятая в первом силлогизме. На­пример, если нужно было доказать, что А присуще всем В, и это доказывалось посредством Б, а, с другой стороны, доказывали бы, что А присуще Б, принимая, что А присуще В, а В присуще Б, и что таким обра­зом А также присуще Б, тогда как раньше принимали 25 обратное — что Б присуще В. Или если пужно дока­зать, что Б присуще В, принимают, что А присуще В (это было раньше заключением) и что Б присуще А, между тем как раньше принималось обратное —- что А присуще Б. Как-либо иначе нельзя доказать одну [посылку] посредством другой, ибо если берется дру­гой средний термин, то доказательства по кругу не получится, так как в таком случае ни одна из тех же 30 [посылок] не взята; если же средним термином взять один из принятых ранее, то необходимо, чтобы была взята только одна из [прежних посылок], ибо если взять обе, то получится то же заключение, а между тем должно быть другое заключение. При необрати­мых же [посылках], [содержащих эти термины], по­лучается силлогизм с одной недоказанной посылкой, ибо посредством этих терминов нельзя доказать, что третий присущ среднему или средний — первому. На-216 против, при обратимых [посылках] все они могут быть 3s доказаны одна посредством другой, как, например, если А, Б и В переставляемы. В самом деле, пусть [посылка] AB будет доказана посредством среднего термина Б и [посылка] АБ — посредством заключе­ния и подвергнутой обращению посылки БВ, точно так же [посылка] БВ —посредством этого же заклю­чения и подвергнутой обращению посылки АБ. Но по- *° сылки ВБ и Б А следует еще доказать, так как мы 58а пользовались только этими еще не доказанными [по­сылками]. Если же принять, что Б присуще всем В и В — всем А, то получится силлогизм об отношении Б к А. Далее, если принять, что В присуще всем А и А — всем Б, то В необходимо присуще всем Б. В обоих 5 этих силлогизмах посылка ВА взята недоказанной, между тем как другие [посылки] уже доказаны. Так что если мы докажем и эту посылку, то все посылки будут доказаны одна посредством другой. Если же принять, что В присуще всем Б, а Б —- всем А, то обе ю посылки взяты уже доказанными и В необходимо присуще А. Таким образом, очевидно, что только при наличии обратимых [посылок] возможно доказатель­ство но кругу, или доказательство одной посылки по­средством другой; во всех же других случаях дело об­стоит так, как было сказано раньше!. Но и в этих случаях бывает, что для доказательства пользуются is тем, что должно быть доказано, ибо, принимая, что В говорится об А, доказывают, что В говорится о Б, а Б — об А. Но что В говорится об А — это доказыва­ется посредством этих посылок, так что для доказа­тельства пользуемся заключением. 20 В отрицательных же силлогизмах доказательство одной [посылки] из другой происходит таким обра­зом: пусть Б будет присуще всем В и А не присуще ни одному Б. Заключение будет о том, что А не при­суще ни одному В. Если, с другой стороны, следует вывести заключение, что А не присуще ни одному Б, как это принималось раньше, то А не будет присуще ни одному В, а В будет присуще всем Б, ибо так под- 25 вергнута обращению посылка [БВ]. Если же следует вывести заключение, что Б присуще В, то [посылку] АБ уже нельзя подвергнуть обращению подобным об­разом (ибо это одна и та же посылка, скажем ли мы, что Б не присуще ни одному А или что А не присуще 217 ии одному Б), а следует принять, что тому, чему А не присуще вовсе, всему тому присуще Б. Пусть А не *о присуще ни одному В, что именно и было заключе­нием, и примем, что, чему А не присуще вовсе, тому всему присуще Б; тогда Б необходимо присуще всем В. Таким образом, из трех [посылок] каждая стала заключением, и это значит доказывать по кругу, т. е. из принятого заключения и из одной посылки, под-35 вергнутой обращению, выводить другую [посылку]. В частных же силлогизмах общую посылку дока­зать посредством других нельзя, частную же — можно. Что общую посылку нельзя доказать,— это очевидно, ибо общее доказывается через общее, заключение же 4а здесь не общее, а доказательство должно вести именно из заключения и другой посылки. Кроме того, здесь ,gb вообще не получится силлогизма при обращении по­сылки, ибо обе посылки делаются здесь частными. Частную же посылку доказать можно. В самом деле, допустим, что следует доказать через [средний тер­мин] Б, что А [сказывается] о некоторых В. Если же принять, что Б присуще всем А и заключение оста­ется неизменным, то Б будет присуще некоторым В; 5 получается именно первая фигура со средним терми­ном А. Если же силлогизм отрицательный, то общую посылку доказать нельзя по причине, указанной раньше2. Частную же посылку, если АБ подвергается такому же обращению, как и в общих силлогизмах3, доказать можно, например Б присуще чему-то из того, ю части чего А не присуще, ибо иначе не получится сил­логизма, так как частная посылка отрицательная. ГЛАВА ШЕСТАЯ [Доказательство по кругу во второй фигуре] По второй же фигуре утвердительное [положение] нельзя доказать этим способом, но отрицательное — 15 доказать можно. Утвердительное нельзя доказать по­тому, что не обе посылки утвердительные, ведь заклю­чение [первого силлогизма] отрицательное, а утверди­тельное [положение], как мы видели, доказывается из двух утвердительных посылок. Отрицательное же [по­ложение] доказывается таким образом: пусть А будет присуще всем Б и не присуще ни одному В; заключе­нием будет, что Б не присуще ни одному В. Если же 218 принять, что Б присуще всем А <и не присуще пи w одному В>, то А необходимо не присуще ни одному П. Получается как раз вторая фигура со средним тер­мином Б. Если же [посылку] АБ взять отрицатель­ной, а другую — утвердительной, то получится первая фигура. В самом деле, В присуще всем А, а Б не при­суще ни одному В; так что Б не присуще ни одпому А, стало быть, и А — ни одному Б. Таким образом, по- 25 средством заключения и одной посылки здесь не полу­чится силлогизма, но если прибавить другую [по­сылку] *, то силлогизм получится. Если же силлогизм ne общий, то общая посылка не может быть доказапа по той же причине, о которой мы говорили раньше2. Частная же [посылка] может быть доказана, когда общая [посылка] утвердительная. В самом деле, пусть зо А будет присуще всем Б и не всем В; заключение -г-Г>В. Если же принять, что Б присуще всем А и не гхем В, то А не будет присуще некоторым В; средний термин — Б. Если же общая посылка отрицательная, то посылку AB нельзя доказать через обращение АБ, ибо тогда оказалось бы, что или обе посылки будут Я5 отрицательными, или одпа из них, так что силлогизма не получится. Если, однако, принять, что А присуще чему-то из того, части чего Б не присуще, то можно доказать точно так же, как и в общих силлогизмах. ГЛАВА СЕДЬМАЯ [Доказательство по кругу в третьей фигуре] По третьей фигуре нельзя доказать одно [положе­ние] посредством другого, когда обе посылки взяты *° общими, ибо общее доказывается посредством общих [посылок], заключение же в этой фигуре всегда част- 50 нос, а потому очевидно, что по этой фигуре общая по­сылка вообще не может быть доказана. Если же одна [посылка] общая, а другая — частная, то доказатель­ство [по кругу] в одних случаях возможно, в других нет, а именно: оно возможно, когда обе [посылки] взяты утвердительными и мспыний крайний термин содержится в общей [посылке]; когда другой крайний термин содержится в общей [посылке], доказатель­ство невозможно. В самом деле, пусть А будет при­суще всем В, а Б —некоторым В; заключение — АБ. Если же принять, что В присуще всем А, то будет, 219 правда, доказано, что В присуще некоторым Б, но не будет доказано, что Б присуще некоторым В. Между тем необходимо, чтобы, в случае если В присуще не-ю которым Б, и Б было присуще некоторым В. Однако пе одно и то же, присуще ли первое второму пли вто­рое первому; здесь следует принять еще, что если одно присуще чему-то из другого, то и это другое также присуще чему-то из первого. Однако если принять это, то силлогизма уже не получится из заключения и од­ной посылки. Но если Б присуще всем В и А — неко­го торым В, то можно будет доказать [посылку] AB, если принять, что В присуще всем Б и А — некоторым Б, ибо если В присуще всем Б и А — некоторым Б, то А необходимо присуще некоторым В; средний тер­мин — Б. Если же одна [посылка] утвердительная, другая — отрицательная, а утвердительная — общая, то можно доказать другую. В самом деле, пусть Б го присуще всем В, тогда как А некоторым В не при­суще; заключением будет, что А некоторым Б не при­суще. Если принять еще, что В присуще всем Б, то А необходимо не присуще некоторым В; средний тер­мин — Б. Если же отрицательная [посылка] общая, то другая не может быть доказана, разве только в таких 2б случаях, как в предыдущих, когда принималось, что одно присуще чему-то из того, части чего другое не присуще, как, например, если А не присуще ни од­ному В, а Б присуще некоторым В; заключением бу­дет, что А пе присуще некоторым Б. Если же принять, что В присуще чему-то из того, части чего А пе при­суще, то В пеобходимо присуще некоторым Б. Иным способом нельзя при обращении общей посылки дока-зо зать другую посылку, ибо силлогизма никак не полу­чится. Таким образом, очевидно, что в первой фигуре до­казательство одной посылки посредством другой воз­можно через третью и первую фигуры, а пменно: если заключение утвердительное — через первую фигуру; 35 если же отрицательное — через последнюю, ибо при­нимается, что, чему одно вовсе не присуще, тому всему присуще другое. В средней же фигуре, если за­ключение общее, доказательство [одной посылки по­средством другой] возможно через эту же фигуру и через первую; если же заключение частное — через эту же фигуру и через последпюю. В третьей же фи-220 гуре все доказательства ведутся через эту же фигуру. Очевидно также, что в третьей и средней фигуре те силлогизмы, которые [непосредственно] не получа­ются через эти же фигуры, или не могут быть дока­заны по кругу, или они несовершенные. ГЛАВА ВОСЬМАЯ [Превращение заключений, главным образом в первой фигуре) Подвергать превращению — значит образовать через изменение заключения силлогизм, в котором или [боль­ший] крайний термин не присущ среднему, или сред­ний не присущ меньшему. А именно, если заключение подвергается превращению и одна посылка остается неизменной, то другая необходимо отрицается; в самом деле, если бы последняя осталась, то осталось бы и за­ключение. Есть, однако, разница, подвергается ли заключение превращению в противолежащее [по про­тиворечию] или в противоположное [положение], ибо при том и другом способе превращения получается не один и тот же силлогизм, как это ясно будет из даль­нейшего. Под противолежащими друг другу [по проти­воречию] я подразумеваю «быть присущим всем» и «быть присущим не всем», а также «быть присущим некоторым» и «не быть присущим ни одному»; под противоположными друг другу — «быть присущим всем» и «не быть присущим ни одному», а также «быть присущим некоторым» и «не быть присущим некото­рым» !. В самом деле, пусть будет доказано через средний термин Б, что Λ [сказывается] о В. Если же принять, что А не присуще ни одному В, но присуще всем Б, то Б не будет присуще ни одному В. Если же принять, что А не присуще ни одному В, но Б при­суще всем В, то будет [следовать лишь то], что А при-сущо не всем Б, но не то, что оно вообще не присуще ни одному Б, так как общее, как мы видели2, не может быть доказано через последнюю фигуру. И вообще посылка, содержащая больший крайний термин, не мо­жет быть опровергнута общей посылкой посредством превращения, ибо она всегда отрицается через третью фигуру, так как обе посылки должны быть отнесены к последнему крайнему термину. И точно так же об­стоит дело, если силлогизм отрицательный. В самом 221 деле, пусть посредством Б будет доказано, что А не присуще ни одному В. Стало быть, если принять, что А присуще всем В и не присуще ни одному Б, то Б не будет присуще ни одному В. И если А и Б присущи всем В, то А будет присуще некоторым Б, но ведь [в первоначальной посылке] оно не было присуще и и одному Б. 25 Если же заключение подвергнуть превращению в [положение], противолежащее [по противоречию], то и [другие] заключения будут противолежащими и не общими, ибо одна посылка станет частной, а потому частным будет и заключение. В самом деле, пусть заключение будет утвердительным и подвергнется пре­вращению в противолежащее; стало быть, если А при­суще не всем В, но присуще всем Б, то Б будет при-30 суще не всем В. И если А присуще не всем В, а Б — всем В, то А будет присуще не всем Б. Равным обра­зом обстоит дело, если силлогизм отрицательный. В са­мом деле, если А присуще некоторым В и не присуще ни одному Б, то следовать будет лишь то, что Б не присуще некоторым В, но не то, что оно безусловно но присуще ни одному В. И если А присуще пекоторым 85 В, а Б — всем В, как это было принято вначале» то А будет присуще некоторым Б. Что касается частпых силлогизмов, то, если заклю­чение подвергается превращению в [положение], про­тиволежащее [по противоречию], отрицаются обе по­сылки; если же в противоположное — ни одна. В самом деле, если заключение по превращении остается част­ным, то не [только не] бывает такого отрицания, какое имеет место в общих силлогизмах, но и вообще ничего не отрицается. В самом доле, пусть будет доказано, tt что А [сказывается] о некоторых В. Если же Припять, что А не присуще ни одному В, а Б присуще некоторым В, то А не будет присуще некоторым Б. И если при-пять, что А не присуще ни одному В и присуще всем Б, то Б не будет присуще ни одному В. Так что обо посылки отрицаются. Но если заключение подвергается 5 превращению в противоположное, то не отрицается ни одна из посылок. В самом деле, если А некоторым В не присуще, а всем Б присуще, то Б будет некоторым В не присуще. Но этим еще не отрицается первоначально принятое, ибо возможно, что Б некоторым В присуще, а некоторым не присуще. Для посылки же AB, когда 222 она общая, вообще не получится никакого силлогизма, ибо если А не присуще некоторым В, а Б некоторым присуще, то ни одна из посылок не будет общей. Рав­ным образом обстоит дело, если силлогизм отрицатель­ный, ибо если принять, что А присуще всем В, то отри­цаются обе посылки; если же принять, что А некото­рым В присуще,— ни одна. Доказывается это таким же образом. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ [Превращение заключений во второй фигуре] Во второй фигуре невозможно посылку, содержа­щую больший крайний термин, отрицать посредством противоположного [положения], каким бы ни было превращение, ибо заключение всегда получится по третьей фигуре, а в ней, как мы видели, общее заклю­чение невозможно. Другая же посылка отрицается таким же способом, каким подвергается превращению заключение. Под [выражением] «таким же способом» я понимаю: если заключение подвергается превраще­нию в противоположное [положение], то и посылка отрицается посредством противоположного [положе­ния]; если же в противолежащее [по противоречию] — то и посылка отрицается посредством противолежащего [положения]. В самом деле, пусть А будет присуще всем Б и не присуще ни одному В; заключением будет БВ. Если же принять, что Б присуще всем В и АБ остается, то А будет присуще всем В. Получится как раз первая фигура. Если же Б присуще всем В, тогда как А пе присуще ни одному В, то А будет присуще пе всем Б; получится последняя фигура. Но если БВ подвергнуть превращению в противолежащее [положе­ние], то АБ доказывается так же, [как в предыдущем случае], тогда как AB — через превращение в противо­лежащее [положение]. А именно, если Б присуще не­которым В, тогда как А не присуще ни одному В, то А пе будет присуще некоторым Б. Далее, если Б при­суще некоторым В, тогда как А — всем Б, то А будет присуще некоторым В, и, стало быть, получится за­ключение, противолежащее [посылке AB]. Точно так же следует доказывать, если посылки находятся друг к другу в обратном отношепии. Но если заключение частное, то при превращении его в противоположное 223 [положение] не будет отрицаться ни одна из посылок, как не бывает этого и в первой фигуре; при превра­щении же в противолежащее [по противоречию] отри-as цаются обе посылки. В самом деле, допустим, что А не присуще ни одному Б и присуще некоторым В; заклю­чение — БВ. Если же принять, что Б присуще некото­рым В и АБ остается, то заключением будет, что А не присуще некоторым В, чем, однако, не отрицается первоначально принятое. Ибо возможно, что А некото-40 рым В присуще, а некоторым нет. Далее, если Б при­суще некоторым В и А — некоторым В, то силлогизма не получится, ибо ни та пи другая из принятых посы-боь лок не общая, так что посылка АБ не отрицается. При превращении же заключения в противолежащее [по противоречию] отрицаются обе посылки. В самом деле, если Б присуще всем В, тогда как А не присуще ни одному Б, то А не присуще ни одному В. Между тем А было присуще некоторым В. Далее, если Б присуще всем В и А — некоторым В, то А присуще некото­рым Б. Точно так же доказывается, если общая по-* сылка утвердительная. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ [Превращение заключений в третьей фигуре] В третьей фигуре если заключение подвергается превращению в противоположное [положение], то пи одна из посылок любого силлогизма не отрицается, если же в противолежащее [по противоречию] — то отрицаются обе посылки, притом во всех силлогизмах. В самом деле, пусть будет доказано, что А присуще ίο некоторым Б, средним термином пусть будет В и обо посылки пусть будут общими; если, стало быть, при­нять, что А некоторым Б не присуще, а Б присуще всем В, то никакого силлогизма об А и В не получится. Равным образом, если А не присуще некоторым Б, а всем В присуще, не получится никакого силло­гизма о Б и В. Подобным же образом доказывается и *& когда посылки не общие. В самом деле, или обе по­сылки по превращении необходимо частные, или общее относится к меньшему крайнему термину; но в таком случае, как мы видели \ не получается силлогизма ни по первой, ни по средней фигуре, Если же посылки подвергаются превращению в [положение], противоле-224 жащее [по противоречию], то обе они отрицаются. В самом деле, если А не присуще ни одному Б, а Б при- 2а суще всем В, то А не присуще ни одному В. С другой стороны, если А не прпсуще ни одному Б, но присуще всем В, то Б не будет присуще ни одному В. Точно так же — если одна посылка не общая. В самом деле, если А не присуще ни одному Б, а Б присуще некото­рым В, то А не присуще некоторым В. Если же А не присуще ни одному Б, но присуще всем В, то Б не и будет присуще пи одному В. Равным образом — если заключение отрицательное. В самом деле, пусть будет доказано, что А некоторым Б не присуще, и пусть посылка БВ будет утвердительпой, a AB — отрицатель­ной; имепно так, как мы видели2, получается силло­гизм. Если же взять [положение], противоположное заключению, то силлогизма не будет, ибо если А при- ио суще некоторым Б, а Б — всем В, то, как мы видели3, не получается силлогизма об А и В. Точно так же — если А присуще некоторым Б, но ни одному В не присуще, то, как мы видели4, не получается силлогизма о Б и В. Так что посылки не отрицаются. Если же взять [поло­жение], противолежащее заключению [по противоре­чию], то посылки отрицаются. В самом деле, если А присуще всем Б и Б — всем В, то А будет присуще всем В. Но было ведь предположено, что оно не при-суще ни одному В. Далее, если А присуще всем Б, по ни одпому В не присуще, то Б не будет присуще пи одному В. Но было ведь предположено, что оно при­суще всем В. Подобным же образом доказывается, если посылки не общие. В самом деле, AB станет в таком случае общей и отрицательной, а другая посылка — частной и утвердительной. Если же А присуще всем Б, а Б — некоторым В, то следует, что А присуще некото- 40 рым В. Но было ведь предположено, что оно не при­суще пи одному В. Далее, если А присуще всем Б, но по присуще ни одному В, то Б не будет присуще ни одному В. По было ведь предположено, что оно при- eia суще некоторым В. Если же А присуще некоторым Б, а Б — некоторым В, то силлогизма не получится, как не получится его, если А присуще некоторым Б, но не присуще ни одному В. Так что способом, указанным выше, посылки отрицаются, другим же, только что описанным,— нет. 8 Аристотель, т. 2 ЬЬЬ 225 5 Итак, из сказанного очевидно, каким именно обра­зом по превращении заключения получается в каждой фигуре силлогизм, а также когда получается заключе­ние, противоположное посылке, и когда — противоле­жащее [по противоречию]. Очевидно также, что в пер­вой фигуре эти силлогизмы получаются через среднюю и последнюю фигуры и что посылка, содержащая мень-10 ший крайний термин, всегда отрицается через среднюю фигуру, а посылка, содержащая больший крайний тер­мин,-— через последнюю; во второй же фигуре эти сил­логизмы получаются через первую и последнюю фи­гуры и посылка, содержащая меньший крайний тер­мин, всегда отрицается через первую фигуру; посылка, содержащая больший крайний термин,— через послед­нюю; наконец, в третьей фигуре эти силлогизмы полу­чаются через первую и среднюю фигуры и посылка, содержащая больший крайний термип, всегда отри-« цается через первую фигуру; посылка же, содержащая меньший крайний термип,— через среднюю. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ [Приведение к невозможному и его отношение к превращению, главным образом по первой фигуре] Таким образом, очевидно, что такое превращение, как оно происходит в каждой фигуре и какой полу­чается при этом силлогизм. Силлогизм же через невоз­можное доказывается, когда принимают посылкой то, что противоречит заключению, и прибавляют к нему другую посылку. Такой силлогизм получается во всех фигурах, ибо он подобен превращению с тем лишь раз­личием, что превращение производят, когда силлогизм уже образован и обе посылки приняты, между тем как к невозможному приводят, когда [положение], проти­волежащее [по противоречию], не заранее призпано, si a [условно взято] как очевидно истинное. Термины же в обоих [доказательствах] находятся в одинаковом от­ношении друг к другу и берутся одним и тем же спо­собом. Например, если А присуще всем Б, а В — сред­ний термин, то при предположении, что А присуще или не всем Б, или не присуще пи одному Б, но при­суще всем В, что как раз было принято за истинное, 80 В необходимо или не присуще ни одному Б, или при-226 суще не всем Б, а это невозможно. А потому предполо­жение ложно, и, стало быть, противолежащее ему по­ложение истинно. Точпо так же и в других фигурах. Ибо там, где допустимо превращение, допустим также и силлогизм через невозможное. Итак, общеутвердительное положение доказывает­ся через невозможное по средней и третьей фигурам, 35 но не по первой; все другие положения — по всем фи­гурам. В самом деле, допустим, что А присуще не всем Б или не присуще ни одному Б, и прибавим к этому другую посылку, относящуюся к любому термину,— или что В присуще всем А, или что Б присуще всем Д. Таким именно образом получилась бы первая фигура. Однако если предположить, что А присуще не всем Б, то силлогизма не получится, к какому бы термину ни с«ь относилась другая посылка. Если же предположить, что А не присуще ни одному Б, то, когда прибавляют посылку БД, выводится нечто ложное, однако [перво­начально] положенное остается недоказанным. В са­мом деле, если А не присуще ни одному Б, а Б при-сущо всем Д, то А пе будет присуще ни одному Д. Но пусть это будет невозможно. Стало быть, ложным бу- 5 дет то, что А не присуще ни одному Б. Однако если ложно, что А но присуще ни одному Б, то еще не истинно, что оно присуще всем Б. Если же прибав­ляется посылка ВА, то [также] не получится силло­гизма, как не получится, если предположить, что А присуще не всем Б. Так что очевидно, что не может быть по первой фигуре доказано через невозможное, что [А] присуще всем [Б]. Но что оно некоторым при- 10 суще, или не присуще ни одному, или присуще но всем,— это может быть в пей доказано. В самом деле, допустим, что А не присуще ни одному Б, и примем, что Б присуще всем или некоторым В. Тогда А необ­ходимо не присуще ни одному В или присуще но всем В. Но это невозможно (ибо пусть будет истинным и очевидным, что А присуще всем В); так что если это 15 ложно, то А необходимо присуще некоторым Б. Если же взять другую посылку с А [как средним термином], то силлогизма но получится. Не получится его и в том случае, если предположить [положение], противопо­ложное заключению, например что А не присуще неко­торым Б. Таким образом, очевидно, что предположе­нием следует брать нечто противолежащее заключению 8* 227 [по противоречию]. Далее, предположим, что А при­суще некоторым Б, и примем, что В присуще всем А. 20 Тогда В необходимо присуще некоторым Б. Но пусть это будет невозможно, а потому предположенное лож­но. Но раз это так, то истинным будет, что Л не при­суще ни одному Б. Точно так же — если посылку ВА взять отрицательной. Если же взять посылку с Б [как средним термином], то силлогизма не получится. А если предположить противоположное, то силлогизм, 25 правда, получится и будет доказано невозможное, од­нако первоначально принятое остается недоказанным. В самом деле, предположим, что А присуще всем Б, и примем, что В присуще всем А. Тогда В необходимо присуще всем Б. Но это невозможно, а потому ложно предположение, что А присуще всем Б. Но если оно присуще не всем Б, то еще не необходимо, чтобы оно не было присуще ни одному Б. Точно так же — если 30 другую посылку взять с Б [как средним термином]. А именно, силлогизм, правда, получится и будет дока­зано невозможное, однако предположение не отрица­ется. Так что предположением следует брать противо­лежащее [по противоречию]. Для того же чтобы дока­зать, что А присуще не всем Б, следует предположить, что оно присуще всем Б. В самом деле, если А при­суще всем Б, а В — всем А, то В присуще всем Б; так 35 что если это невозможно, то предположение ложно. Равным образом — если другую посылку взять с Б [как средним термином]. И то же самое будет, если посылка ВА отрицательная, ибо силлогизм получится и в этом случае. Но если отрицание отнести к Б, то ничего не доказывается. Если же предположить, что А присуще не всем Б, а некоторым, то будет доказано не 40 то, что оно присуще не всем, а то, что оно не присуще пи одному. В самом деле, если А присуще некоторым Б, а В — всем А, то В будет присуще некоторым Б. 62« Если же это невозможно, то ложно, что А присуще некоторым Б, а потому истинно, что оно не присуще ни одному Б. Однако через доказательство этого отри­цается и нечто истинное, ведь было принято, что А некоторым Б присуще, а некоторым нет. Кроме того, 5 из предположения невозможное не вытекает, иначе оно было бы ложным, так как из истинных посылок нельзя вывести ложное; здесь же предположение истинно, ибо А присуще некоторым Б. Поэтому нельзя 228 сделать предположение, что А присуще некоторым Б, а следует предположить, что оно присуще всем Б. Равным образом обстояло бы дело, если бы мы дока­зывали, что А не присуще некоторым Б. В самом деле, если «быть некоторым пе присущим» и «быть прису­щим не всем» означает одно и то же, то и доказатель­ство для того и другого будет одним и тем же. Таким образом, очевидно, что во всех силлогизмах предположением следует брать не противоположное, а противолежащее [по противоречию]. Ибо так вывод будет необходимым и предположение покажется прав­доподобным, ибо если относительно всего истинно либо утверждение, либо отрицание, то, в случае если дока­зано, что отрицание но истинно, необходимо будет истинным утверждение. И наоборот, если отвергается истинпость утверждения, то правдоподобным следует признать отрицапие. Но противоположное ни в одном, ни в другом случае не падлсжит считать [истинным], ибо если ложно, что нечто пи одному не присуще, то еще не необходимо истинно, что оно всем присуще, как не правдоподобно и то, что если одно ложпо, то другое истинно. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ [Доказательство через приведение к невозможному по второй фигуре] Таким образом, очевидно, что, за исключением обще­утвердительных, все остальные положения могут быть доказаны по первой фигуре через невозможное. Но по средней и последней фигурам доказуемы [через невоз­можное] и общеутвердительпые положения. В самом деле, предположим, что А присуще не всем Б, и при­мем, что оно присуще всем В. Стало быть, если А при­суще не всем Б и присуще всем В, то В присуще но всем Б. Но это невозможно, ибо пусть будет очевидным, что В присуще всем Б, так что предположенное ложно, и истинным, таким образом, будет, что А присуще всем Б. Если же предположить противоположное, то силлогизм, правда, получится и будет доказано невоз­можное, однако первоначально принятое останется не­доказанным. В самом деле, если А не присуще ни од­ному Б, по присуще всем В, то В не будет присуще ни одному Б. Но это невозможно, так что ложным будет, 229 что А не присуще ни одному Б. Но если это ложно, то еще не истинно, что оно присуще всем Б. Когда же А присуще некоторым Б, предположим, что А не присуще ни одному Б, но присуще всем В. Тогда В необходимо не присуще ни одному Б. Так что если это невозможно, то А необходимо присуще некоторым Б. Если же пред­положить, что оно некоторым Б не присуще, то полу­чится то же самое, что и в первой фигуре 1. Далее, пред­положим, что А присуще некоторым Б, но не присуще ни одному В. Тогда В необходимо не присуще некото­рым Б. Но оно было присуще всем Б, так что предполо­жи женное ложно. Следовательно, А не будет присуще ни одному Б. Когда же А присуще не всем Б, предполо­жим, что оно присуще всем Б, но не присуще ни одному 62i> В. Тогда В необходимо не присуще пи одному Б. Но это невозможно, так что истинно, что А присуще не всем Б. Таким образом, очевидно, что через невозмож­ное в средней фигуре получаются все виды силлогизмов. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ [Доказательство через приведение к невозможному по третьей фигуре] ь Подобным же образом [ведется доказательство через невозможное] и по последней фигуре. В самом деле, допустим, что А не присуще некоторым Б, а В присуще всем Б; тогда А некоторым В не будет присуще. Если же это невозможно, то ложно, что оно некоторым Б пе присуще, так что истинно, что оно присуще всем Б. Если же предположить, что А не присуще ни одному Б, то силлогизм, правда, получится и будет доказано не­возможное, но первоначально принятое останется не-10 доказанным, ибо если предположить противоположное, то получается то же самое, что и раньше К Для того же чтобы доказать, что А присуще некоторым Б, нужно принять то же предположение. В самом деле, если А не присуще ни одному Б, а В присуще некоторым Б, то А будет присуще не всем В. Если же это ложно, то истинно, что А присуще некоторым Б. Когда же А не 16 присуще ни одному Б, предположим, что оно некото­рым Б присуще, и примем, что В присуще всем Б. То­гда А необходимо присуще некоторым В, но [на деле] оно не присуще ни одному В, так что ложно, что А при­суще некоторым Б. Если же предположить, что А при-230 суще всем Б, то первоначально принятое остается не­доказанным. Для того же чтобы доказать, то А при­суще не всем Б, нужно принять то же предположение. Действительно, если А присуще всем Б, а В — всем Б, 2о то А присуще некоторым В. Но [на деле] этого не было, так что ложно, что А присуще всем Б. Но если это так, получаемых через невозможное, следует брать предпо­ложить, что оно присуще некоторым Б, то получится то же, что и в ранее указанных случаях2. Таким образом, очевидно, что во всех силлогизмах, 25 получаемых через невозможное, следует брать предпо­ложением противолежащее [по противоречию]. Ясно также, что по средней фигуре этим способом можно до­казывать утвердительное, а по последней — общее [за­ключение] . ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ [Различие между доказательством через приведение к невозможному и прямым доказательством} Доказательство через невозможное отличается от прямого доказательства тем, что в нем принимается то, что хотят отрицать путем приведения к бесспорно лож- 30 ному. Прямое же доказательство исходит из общепри­знанных положений. И то и другое доказательство, прав­да, берет две общепризнанные посылки, но прямое берет посылки, из которых получается силлогизм, дока­зательство же через невозможное берет лишь одну та­кую посылку, а другую — противоречащей заключению. Далее, при прямом доказательстве не необходимо, 35 чтобы заключение было уже известно и чтобы уже за­ранее было принято, что оно истинно или пет. При до­казательстве же через невозможное необходимо заранее принимать, что оно не истинно. При этом безразлично, каково заключение — утвердительное или отрицатель­ное: в обоих случаях дело обстоит одинаково. Все, что выводится прямо, может быть доказано и через невоз­можное, а то, что доказывается через невозможное, может быть доказано и прямо — посредством тех 4в же терминов, (однако не по тем же фигурам). В са­мом деле, если силлогизм [через невозможное] полу­чается по первой фигуре, то истинное заключение полу- вза чится или по средней, или по последней фигуре, а имен­но отрицательное — по средней, утвердительное —- по последней. Если же силлогизм этот получается по 231 средней фигуре, то истинное заключение получится по первой фигуре для всех положений. Если же по послед­ней фигуре, то истинное заключение получится по пер­вой или средней фигуре, а именно утвердительное — по первой, а отрицательное — по средней. В самом деле, пусть будет доказано [через невозможное] по первой фигуре, что А не присуще ни одному Б или присуще не всем Б. Стало быть, предположением было, что А при­суще некоторым Б, между тем было принято, что В 10 присуще всем А, но не присуще ни одному Б; именно так получался силлогизм и доказывалось невозможное. Но это и есть средняя фигура, если В присуще всем А и пе присуще ни одному Б. И отсюда очевидно, что Л не присуще ни одному Б. Точно так же — если дока­зано, что А присуще не всем Б. В самом деле, предпо-15 ложение здесь — что А присуще всем Б, между тем было принято, что В присуще всем А п не всем Б. И точно так же — если посылку ВА взять отрицательной. В самом деле, и так получается средняя фигура. Далее, допустим, что должно было доказать, что Л присуще некоторым Б. Предположением было, что оно не при­суще ни одному Б, между тем было принято, что Б 20 присуще всем В и что А присуще или всем, или неко­торым В; именпо так получится невозможное. Но это и есть последняя фигура, если А и Б присущи всем В. И отсюда очевидно, что А необходимо присуще некото­рым Б. Точно так же — если бы было принято, что Б или А присуще некоторым В. 25 Далее, допустим, что по средней фигуре должно было доказать, что А присуще всем Б. Стало быть, предположением было, что А присуще не всем Б, между тем было принято, что А присуще всем В, а В — всем Б; именпо так получится невозможное. Но это и есть первая фигура: Л присуще всем В, а В — всем Б. Точно так же — если было доказано [через невозмож-зо ное], что А присуще некоторым Б. В самом деле, пред­положением было, что А не присуще ни одному Б, между тем было принято, что А присуще всем В, а В — некоторым Б. Если же заключение отрицательное, то предположением было, что А присуще некоторым Б, между тем было принято, что А не присуще ни одно­му В, а В присуще всем Б, так что получается первая ль фигура. Точно так же — если заключение не общее, а доказано, что А не присуще некоторым Б. В самом 232 деле, предположением было, что А присуще всем Б, между тем было принято, что А не присуще ни одному В, а В присуще некоторым Б. Именно так получается первая фигура. Далее, допустим, что по третьей фигуре должно было доказать, что А присуще всем Б. Стало быть, предположением было, что А присуще не всем В, между тем было принято, что В присуще всем Б и А — всем В. Именно так получится невозможное. Но это и есть первая фигура. Точно так же — если до­казывается, что А присуще некоторым Б, ибо предполо­жением было, что А не присуще ни одному Б, между тем было принято, что В присуще некоторым Б и А присуще всем В. Если же заключение отрицательное, то предположением было, что А присуще некоторым Б, между тем было принято, что В не присуще ни одному А и присуще всем Б. А это и есть средпяя фигура. Точ­но так же — если доказывается не общее, ибо предполо­жением было, что А присуще всем Б, между тем было принято, что В не присуще ни одному А и присуще не­которым Б. А это и есть средняя фигура. Таким образом, очевидно, что каждое положение мо­жет быть доказано посредством тех же терминов и прямо <и через невозможное). Точно так же силло­гизмы, доказанные прямо, могут посредством тех же принятых терминов быть доказаны через невозможное, если взята [как предположение] посылка, противоле­жащая заключению [по противоречию]. В самом деле, [здесь] получаются силлогизмы, одинаковые с теми, которые получаются через превращение, так что мы сразу имеем и те же фигуры, через которые [доказы­вается] каждое отдельное [положение]. Итак, ясно, что всякое положение может быть доказано обоими способами — через невозможное и прямо. Ясно также, что нельзя один способ доказательства отделить от дру­гого. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ [Силлогизмы из противолежащих друг другу посылок] По какой же фигуре можно из противолежащих друг другу посылок выводить заключение и по какой нельзя,— это станет очевидным из последующего. А противолежащими друг другу посылками по словесному 233 выражению я называю четыре вида: присуще всем — не 25 присуще ни одному; присуще всем — присуще не всем; присуще некоторым — не присуще ни одному и при­суще некоторым — не присуще некоторым. Но в дейст­вительности их три вида, ибо «присуще некоторым» и «не присуще некоторым» противолежат друг другу только словесно. Из перечисленного я называю проти­воположными общие посылки: присуще всем — не при­суще ни одному, как, например, «всякое знапие достой­но одобрения» и «никакое знание не достойно одобре­ния»; все остальные я называю противолежащими [по «о противоречию]. Так вот, в первой фигуре не получается силлогизма из противолежащих друг другу посылок: ни утверди­тельного, ни отрицательного. Утвердительного не полу­чается потому, что обе посылки должны быть утверди­тельными, между тем противолежащие друг другу по­сылки — это утверждение и отрицание. Отрицательного «5 же не получается потому, что противолежащие друг другу посылки одно и то же относительно одного и того же утверждают и отрицают, средний же термин в пер­вой фигуре не высказывается о двух крайних, а один [из них] относительно него что-то отрицает, тогда как сам он о другом термине сказывается; а такие посылки не противолежат друг другу. *° В средней фигуре силлогизм можно получить и из противолежащих друг другу, и из противоположных ДРУГ ДРУгу посылок. В самом деле, пусть А обозначает благо, а Б и В — знание. В таком случае если принять, что всякое знание достойно одобрения, а также что никакое знание не достойно одобрения, то А присуще всем Б и ни одному В, так что Б не будет присуще ни одному В. Следовательно, никакое знание не есть зна­ние. Точно так же — если принять, что всякое знание * достойно одобрения, а затем утверждать, что врачебное искусство пе достойно одобрения. В таком случае А присуще всем Б, но не присуще пи одному В. Стало быть, такое-то знание не есть знание. Точно так же — если А присуще всем В и не присуще ни одному Б; [например], Б обозначает знапие, В — врачебное ис-кусство, А — догадку. В таком случае сперва прини­мают, что никакое знание не есть догадка, а затем утверждают, что такое-то знание есть догадка. Этот случай отличается от предыдущего тем, что здесь отно-234 шепие между терминами иное, так как раньше утвер­ждение было отнесено к Б, а теперь — к В. Точно так же получается силлогизм, если одна из посылок не об­щая. Ибо всегда средний термин — это тот, который об одном [крайнем] высказывается отрицательно, а о дру­гом — утвердительно. Поэтому [в средней фигуре] из противолежащих друг другу посылок может быть вы- 15 ведено заключение, однако не всегда и не всяким об­разом, а лишь тогда, когда подчиненные среднему край­ние термины или тождественны, или относятся друг к другу как целое к части. Иначе же оно невозможно, ибо посылки ни в коем случае не будут ни противопо­ложными, ни противолежащими друг другу. В третьей фигуре утвердительного силлогизма ни- 2о когда нельзя получить из противолежащих друг другу посылок по той же указанной выше причине \ что и в первой фигуре. Отрицательный же получится, все равно, будут ли термины взяты в общих или пе в об­щих посылках. В самом деле, пусть Б и В обозначают знание, А — врачебное искусство. Если же принима­ется, что всякое врачебное искусство есть знание и что 25 никакое врачебное искусство не есть знание, то берутся [посылки]: Б присуще всем Л, а В не присуще ни одно­му Л. Так что такое-то знание не будет знанием. Рав­ным образом получается заключение, если посылка БА берется не общей. В самом деле, если такое-то врачебное искусство есть знапие, а, с другой стороны, пикакое вра­чебное искусство не есть знание, то оказывается, что такое-то знание не есть знание. Посылки будут проти­воположными друг другу, если они общие, и противоле- 80 жащими [по противоречию], если одна из них частная. При этом следует обратить внимание па то, что противолежащие друг другу [положения] можно взять так, как мы сказали выше, например «всякое знание достойпо одобрения», а, с другой стороны, «никакое нпанис или такое-то знание не достойно одобрения», и 35 это обычно не остается незамеченным. Однако при по­мощи различных вопросов можно вывести силлогизмом другую посылку, [противолежащую первой], или брать ее так, как указано в «Топике» 2. А так как утверди­тельные положения имеют три [вида] противопостав­ления, то противолежащие друг другу посылки могут быть взяты шестью способами [присущности]: или всем и ни одному, или всем и не всем, или некоторым *° 235 и ни одному. И эти посылки могут быть подвергнуты б4ь превращению в отношении своих терминов. Например, А присуще всем Б и не присуще ни одному В, или, [на­оборот], всем В и ни одному Б, или всем Б и не всем В. И это снова может быть подвергнуто превращению в отношении терминов. Равным образом обстоит дело и в третьей фигуре. Таким образом, очевидно, сколькими 5 способами и по каким фигурам можно получить сил­логизм из противолежащих друг другу посылок. Очевидно также и то, что из ложных посылок, как раньше было сказапо, можно выводить истинпое за­ключение, но из противолежащих друг другу нельзя. Ибо заключение в таком случае оказывается всегда противоположным действительному положению вещей, ю как, например, если это есть благо, делается вывод, что оно не есть благо; или, если вот это есть живое суще­ство,— что оно не есть живое существо. Это потому, что такое заключение получается из противоречия, а термины, лежащие в его основании, или тождественны, или один есть целое, а другой — часть. Ясно также и то, что в паралогизмах ничто не мешает, чтобы получи­лось противоречие сделанному предположению, как, па-15 пример, когда о нечетном числе утверждают, что оно не есть нечетное, ибо из противолежащих друг другу по­сылок получалось заключение, противоположное [при­нятому]. Поэтому если взять такого рода посылки, то получится противоречие сделанному предположению. При этом следует обратить внимание, что из одного силлогизма так нельзя выводить заключение, противо­положное принятому, например о том, что не есть благо,— что оно благо, или что-то другое в этом роде, 20 если сразу же не взять и такого же рода посылку, как, например, «каждое живое существо бело и не бело», а затем «человек есть живое существо». Или же следует сначала взять противоречащее [положение] (например, что всякое знание есть догадка), а затем принять, что всякое врачебное искусство есть знапие, но никакое врачебное искусство не есть догадка, как это бывает при опровержениях, или следует [вывести противоре­чащее заключение] из двух силлогизмов; так что при-25 пятые [посылки] могут быть действительно противо­положны друг другу только указанным образом3, и никаким иным. 236 ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ [Постулирование основания] Постулирование и принятие начала по роду своему относится к [рассуждению], не доказывающему пред­ложенного, а это бывает различным образом, а именно: или вообще не выводится заключение, или заключают 30 из менее известпого либо одинаково неизвестного, или заключают от последующего к предшествующему 1„ Между тем доказывание должно идти от более досто­верного и предшествующего. Однако ни один из пере­численных способов не есть постулирование начала. Но так как ипое по своей природе познается через само себя, иное же — через другое (а именно начала позна- 35 ются через самих себя, а то, что им подчинено,— через другое2), то когда познаваемое не через само себя пы­таются доказать через пего же, тогда постулируется начало. Это делается таким образом, что прямо прини­мают предложенное за доказанное, а можпо, перейдя к чему-то другому, что по своей природе доказуемо че- 40 рез предложенное, доказывать через это другое перво­начал ι,по принятое, как, например, если А доказывали G5a бы через 1>, В — через В, а В по своей природе дока­зуемо через А. Тогда получается, что те, кто так умо­заключает, доказывают А через него же. Так посту­пают, [например], те, кто думает, что они проводят па­раллельные линии. В самом деле, они, сами того не 5 зная, [в основу доказательства] берут нечто такое, что само не может быть доказано, если линии не парал-лельпы. Поэтому получается, что те, кто так умозаклю­чает, утверждают, что каждая вещь существует, если она существует. Но таким образом все познавалось бы через само себя, что невозможно. Итак, если неизвестно, что А присуще В, π равным 10 образом неизвестно, что А присуще Б, и все же посту­лируют, что А присуще Б, то отсюда еще не ясно, по­стулируется ли начало, но ясно, что ничего не доказы­вается, ибо то, что одинаково не известно, не есть на­чало доказательства. Но если отношение между Б и В таково, что оба они тождественны, или яспо, что они переставляемы, или одно содержится в другом, то в этих *5 случаях постулируют начало. В самом деле, можно было бы доказать, что А присуще Б, через указанные посылки, если они обратимы. Но в данном случае 237 мешает неполная обратимость [посылки ВБ], а не са­мый способ [доказательства]. Но если бы ее подвергли обращению, то сделали бы то, что было указано3, и имело бы место обращение посредством трех [посылок]. Точно так же если бы было принято, что Б присуще В, и оставалось бы одинаково неизвестным, что А при-20 суще В, то еще не постулируется начало, но и пе дока­зывается. Но если А и Б тождественны или потому, что они переставляемы, или потому, что А следует из Б, то постулируется начало по той же самой причине. А что значит постулировать начало, это мы сказали выше4, а именно: доказывать то, что не самоочевидно, 26 через пего же. Если, таким образом, постулировать начало — зпа-чит доказывать то, что не самоочевидно, через него же (а это значит не доказывать), когда то, что должно быть доказано, и то, через что опо доказывается, оди­наково неизвестны или потому, что тождественные [термины] присущи одпому и тому же, или потому, что одно и то же присуще этим [терминам], то постулиро-80 ванис начала возможно и в средней и третьей фигуре тем и другим способом. В утвердительном же силло­гизме оно бывает по третьей и первой фигуре, а в отри­цательном силлогизме — тогда, когда тождественные термины отрицаются относительно одного и того же, притом обе посылки неодинаковы (как и в средней фи-35 гУРе)» ибо в отрицательных силлогизмах термины но переставляемы. Постулирование начала в доказательст­вах касается того, с чем дело действительно обстоит так-то и так-то, в диалектических же [доводах] — того, что основано на мнении. ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ [Возражение при силлогизмах, получаемых через приведение к невозможному] Возражение, обычно выдвигаемое нами в спорах, а именно «ложное проистекает не из этого», делают прежде всего при силлогизмах, получаемых через не-40 возможное, когда возражают против того, что доказы-б5ь валось через невозможное, пбо тот, кто не возражает против этого, не скажет: «не из этого», а будет утвер­ждать, что нечто ложное проистекает из того, что было оринято раньше. Не [пользуются этим возражением] 238 и в [прямом] доказательстве, ибо здесь не выдвигают противоречия. Далее, если что-то оспаривается прямым доказательством посредством терминов А, Б и В, то нельзя сказать, что силлогизм получился не из перво­начально принятого, ибо мы тогда говорим * [ложное] проистекает не из этого», когда силлогизм и после оспа­ривания предположения может быть выведен не хуже. А этого не бывает в прямых доказательствах, ибе в них после оспаривания выставляемого положения не получается и относящегося к нему силлогизма. Таким образом, очевидно, что возражение * [ложное происте­кает] не из этого» делается, когда силлогизм строится через невозможное, и имепио тогда, когда отношение первоначально принятого предположения к невозмож­ному таково, что невозможное получается, все равно, сделано ли это предположение или нет. Наиболее очевидпый способ [возражения] —«лож­ное проистекает не из принятого положения» — при­меняется тогда, когда силлогизм, заключающий от сред­них терминов к невозможному, не связан с предполо­жением, как об этом уже было сказано в «Топике» 1. И гамом деле, это бывает тогда, когда то, что не есть причина, принимают за причину, например если тот, кто хочет доказать, что диагональ несоизмерима [со стороной квадрата], стал бы доказывать это доводом Ненона2, а именно что движение невозможно, сводя к этому невозможное. Ибо это ложное [положение] ни в коем случае не связано с первоначальным высказы­ванием. Другой случай — это тот, когда невозможное хотя и связано с [первоначальным] предположением, однако вытекает пе из него, и это может произойти и когда связь терминов берется по направлению вверх, и когда — вниз3; например, если принимают, что А при­суще Б, Б присуще В, а В присуще Д и при этом лож-по, что Б присуще Д. Ибо если бы Б оставалось прису­щим В и В — присущим Д и после устранения А, то ложпое не вытекало бы из первоначально принятого предположения. Или, наоборот, когда связь терминов берется по направлению вверх, например если А при­суще Б, Ε присуще А и 3 присуще Е, а [вывод], что 3 присуще А, ложен. В самом деле, и в этом случае невозможное получится по устранении первоначально принятого предположения. Но невозможное следует ставить в связь с первоначально взятыми терминами, 239 ибо [только] так оно получится на основании [принятого предположения]. Например, если берется связь терми­нов по направлению вниз, то невозможное следует сое-96 динить с термином, который сказывается. В самом деле, если невозможно, чтобы А было присуще Д, то ложное уже не будет иметь места по устранешш А. Если же берется связь по направлению вверх, то сле­дует невозможное соединить с термином, о котором [что-то] сказывается. В самом деле, если 3 не может быть присуще Б, то невозможное уже не будет иметь места по устранении Б. Равным образом обстоит дело, *о когда силлогизмы отрицательные. 66а Таким образом, очевидно, что если невозможное не находится в связи с первоначально принятыми терми­нами, то ложное вытекает не из принятого положения. Или, быть может, и в случаях, где есть такая связь, ложное не всегда вытекает из принятого предположе­ния? Ибо если Припять, что А присуще не Б, а К и что К присуще В, а В присуще Д, то невозможное4 осталось бы и в этом случае. Равным образом обстоит дело, ког­да термины берутся по направлению вверх; стало быть, так как невозможное получается [одинаково], имеет ли это место или нет, то оно может не вытекать из приня­того положения. Или [выражение] «ложное все равно получается, есть ли [принятое положение] или нет», следует понимать не в том смысле, что невозможное 10 получается, если принято нечто другое, а в том смысле, что и по устранении первоначально принятого то же не­возможное выводится из остальных посылок, так как в том, что одно и то же ложное вытекает из нескольких предположений, пет, пожалуй, ничего нелепого, напри­мер: заключение, что параллельные линии пересека­ются, может получиться, предположено ли, что внут­ренний угол больше внешнего, или что треугольник 16 имеет больше, чем два прямых угла. ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ [Ложность довода при ложности посылок] Ложный довод получается оттого, что ложно перво­начально принятое, ибо всякий силлогизм строится или из двух, или из большего числа посылок. Так вот, если из двух посылок, то необходимо, чтобы одна из них или обе были ложными. Ведь из истинных посылок, как мы 240 видели, не получается ложного силлогизма. Если же из большего числа посылок, как, например, В доказы- so вается через АиБ, а АиБ- через Д, Е, 3 и Э, то нечто в этих находящихся выше посылках ложно, и поэтому ложен и довод, ибо АиБ выводятся из этих посылок. Таким образом, из чего-то содержащегося в пих вытекает и заключение, и ложное. ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ [Правила спора] Чтобы избежать опровержений [противника], еле- 25 дует обращать особое внимание вот на что: когда [противник] ведет доказательство при помощи вопро­сов, скрывая заключение, нельзя дважды допускать один и тот же [термин] в посылках, так как мы знаем, что без среднего термина не получается силлогизма; средний же термин есть то, о чем высказываются не­сколько раз. Λ как должно отноептельно каждого за­ключения следить за средним термином,— это очевид­но тогда, когда знают, какое заключение доказывается 30 но какой фигуре. Но это не может остаться не замечен­ным нами, так как мы знаем, каким образом следует нам отстаивать свой довод. То, чего следует по нашему совету остерегаться, [защищаясь] при ответах,—это же следует пытаться скрывать при нападении. Это возможно, во-первых, если не [сразу] выводят заключения из просиллогиз- зо мов, но и после того, как взяты необходимые посылки, все еще утаивают заключения. Во-вторых, когда во­просы ставятся не о том, что находится ближе всего, а о том, что возможно дальше отстоит от среднего тер­мина (amesa). Например, допустим, что следует выве­сти заключение, что А приписывается 3, через средние термины Б, В, Д и Е. В таком случае следует спро­сить, присуще ли А Б, и, далее, не [сразу] о том, при­суще ли Б В, а о том, присуще ли Д Е, и уже затем 40 присуще ли Б В, и так все остальное. И если силлогизм получается посредством одного [лишь] среднего тер- 0($ь мина, то с него и следует начинать, ибо таким образом [наша цель] всего более может оставаться скрытой для отвечающего. 241 ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ [Опровержение посредством умозаключения] Так как мы уже знаем, когда и при каком отноше-б нии терминов получается силлогизм, то очевидно также, когда опровержение возможпо, а когда нет. В самом деле, если [противник] во всем соглашается или дает ответы попеременно (например, один — в отрицатель­ной форме, другой — в утвердительной), то опроверже­ние возможно. Ведь силлогизм получался и при том, и при другом отношении терминов ]. Так что если [перво­начально] принятое противоположно заключению, то ίο опровержение необходимо получится, ибо опроверже­ние и есть умозаключение к противоречию. Но если пи с чем не соглашаются, не может быть и опровержения, ибо, как было сказано2, пе бывает силлогизма, когда все термины взяты в отрицательных посылках, а по­тому невозможно и опровержение. Ибо если возможно опровержение, то необходимо должен быть и силло-15 гизм. Но если есть силлогизм, то не необходимо, чтобы было опровержение. Точпо так же опровержение невоз­можно, если при ответе не высказывают никакого об­щего положения, ибо и опровержение, и силлогизм под­чинены одному и тому же установлению. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ [Ошибки в силлогизмах) Иногда бывает, что так же, как ошибаются в рас­становке терминов, точпо так же впадают в ошибку и го во мнении о них, например когда одно и то же бывает непосредственно присуще многим и кто-то об одном из лих не знает и думает, что ему оно вовсе не присуще, хотя о другом он знает. Пусть А само по себе будет присуще Б и В и точно так же Б и В присущи всем Д. Если же кто-то думает, что А присуще всем Б и Б — всем Д, но что А не присуще пи одному В, а В присуще 25 всем Д, то относительно одного и того же у него будет об одном и том же и знание и пеэнание. Далее, если кто-то ошибается относительно того, что принадлежит к одному и тому же ряду, например если А присуще Б, Б присуще В и В присуще Д и он предполагает, что А присуще всем Б, а, с другой стороны, не присуще ни одному В, то он в одно и то же время будет знать, [что 242 А присуще Д], и будет предполагать, что оно ему не присуще. Не признает ли он из этого только одно, а з· именно что он знает то, чего он не предполагает? В са­мом деле, некоторым образом он знает, что А присуще В через Б, поскольку частное [знают] благодаря об­щему. Поэтому относительно того, что он некоторым образом знает, он считает, что он этого вообще не пред­полагает, что, однако, невозможно. Что касается ска­занного раньше, то, если средний термип взят не из « одного и того же ряда, невозможно обе посылки предпо­ложить относительно каждого из двух средних терми­нов, например [предположить, что] А присуще всем В и не присуще ни одному В, а Б и В присущи всем Д. В таком случае оказывается, что первая посылка [од­ного силлогизма] берется противоположной [первой посылке другого силлогизма] — либо полностью, либо отчасти. В самом деле, если предполагают, что всему, чему присуще Б, присуще и А, и притом знают, что 4в Б присуще Д, то знают также и то, что А присуще Д. $7ί Так что если, с другой стороны, думают, что А не при­сущи ничему из того, чему присуще В, то тем самым думают, что чему-то из того, чему присуще Б, А не присуще. Но думать, что всему тому, чему присуще Б, присуще А, а, с другой стороны, что чему-то из того, чему присуще Б, А не присуще,—думать так— [зна­чит брать посылки], противоположные друг другу либо полностью, либо отчасти. Стало быть, нельзя делать та- * кие предположения. Напротив, ничто не мешает в от­ношении каждого из двух средних терминов предпо­лагать одну посылку или в отношении одного среднего термина — обе посылки, как, например, А присуще всем Б и Б — всем Д, а, с другой стороны, А не при­суще ни одному В. В этом случае ошибка подобна той, в которую мы впадаем в отношении частного, напри­мер: если А присуще всему тому, чему присуще Б, и ю Б _ псом В, то А будет присуще всем В. Если же знают, что А присуще всему тому, чему присуще Б, то знают также, что оно присуще В. Но ничто не мешает но знать, что В есть; например, если А обозначает два прямых угла, Б — треугольник, а В — чувственно вос­принимаемый треугольник; в таком случае можно пред­полагать, что В не есть, хотя знают, что всякий треу­гольник имеет [в совокупности] два прямых угла. Так ** что в одно и то же время одно и то же будут знать и 243 не знать. Ибо знание того, что всякий треугольник имеет [в совокупности] два прямых угла, не однознач­но, а это значит, с одной стороны, иметь знание общего, с другой — знание частного. Так, зная общее, знают, что В имеет [в совокупности] два прямых угла, по, 20 зная частное, этого не знают. Так что [знание здесь] не будет противоположно [незнанию]. Подобным же образом обстоит дело с высказыванием в «Меионе» \ что учение есть воспоминание. Ибо никогда не бывает так, чтобы единичное можно было знать заранее; зна­ние частного, как бы вновь узнаваемого, получают вме­сте с наведением, ибо некоторые вещп мы познаем сразу же, например что [углы данной фигуры равпы 25 в совокупности] двум прямым, как только мы узнаем, что она треугольник. И точно так же в других случаях. Таким образом, зная общее, мы усматриваем част­ное, но через само знание частного мы его не знаем, так что в отношеннии его возможно впадать в ошибку, од­нако не так, чтобы иметь противоположное [знание о нем] ; можно ошибиться относительно частного, обла-зо дая знанием общего. Так же обстоит дело и в случаях, указанных выше2, ибо ошибка в отношении среднего термина не противоположна знанию, приобретенному посредством силлогизма, как и [ошибочное] предполо­жение, касающееся каждого из средних терминов. Но тому, кто знает, что А присуще всему Б, а Б в свою очередь присуще В, ничто не мешает думать, что Λ не присуще В, как, например, тот, кто знает, что каждая »5 самка мула бесплодна и что это есть самка мула, мо­жет думать, что она зачала. Ибо он не знает, что Λ присуще В, если только он обе [посылки] не рассмат­ривает вместе. Таким образом, ясно, что ошибаются, если одно знают, а другого пе знают, каково как раз и отношение знания общего к знанию частного. Ибо 67Ь о чувственно воспринимаемом мы помимо ощущения не имеем знания, даже если мы уже воспринимали его раньше, разве только если имеем знание общего и част­ного, но не как знание в действии. В самом деле, «иметь знание» означает троякое, а именно: иметь пли общее знание, или частное, или знание в действии. Так 5 что и ошибаться можно трояко. Таким образом, ничто не мешает относительно одного и того же и иметь зна­ние, и впадать в ошибку, но не в противоположную [знанию]. Это случается также с тем, кто знает каж-244 дую из обеих посылок в отдельности, но раньше не рас­сматривал [их отношения], В самом деле, предполагая, что эта самка мула зачала, он не имеет действительного знания, но, с другой стороны, это предположение не приводит еще к ошибке, противоположпой его знанию, ю ибо ошибочное [положение], противоположное [зна­нию] общего, есть [по виду] силлогизм. Тот же, кто предполагает, что быть благом — зпачит быть злом, будет предполагать, что благо и зло одно и то же. В самом деле, пусть А означает «быть бла­гом», Б —«быть злом», а В — опять «быть благом»; так 15 как предполагают, что Б и В одно и то же, то будут также предполагать, что В есть Б, и точно так же, что Б есть А, и потому также, что В есть А. Ибо так же как в случае, когда было истинным, что, чему [припи­сывается] В, тому [приписывается] Б, а чему [припи­сывается] Б, тому [приписывается] А, было истинным и то, что А [приписывается] В, точно так же дело об­стоит с «предполагать» и равным образом с «быть». 20 Ибо если В и Б тождественны н, с другой сторопы, В и Л, то тождественны должны быть также В и Л. Точно так же и относительно «иметь мпение». А необ­ходимо ли это, если признать первое 3? Но, несомненно, ложно предположение, что быть злом — значит быть благом, разве только привходящим образом, ибо можно это предполагать в разном смысле. Но [вопрос] этот 25 требует более тщательного рассмотрения. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ [Перестановка терминов в силлогизме] При перестановке крайних термипов необходимо, чтобы и средний термин переставлялся с ними обоими. В самом деле, если А присуще В через [срсдпий тер­мин] Б и если переставляются А и В и всему, чему присуще А, присуще и В, то и Б переставляемо с А зо и оно присуще всему тому, чему присуще А, через сред­ний термин В. Равным образом н В переставляемо с Б через средний термип А. Точно так же и в случаях пе-присущности, как, например, если Б присуще В и А не присуще Б, то А не будет присуще и В. Если же Б переставляемо с А, то и В переставляемо с А. В самом деле, пусть Б не присуще А; стало быть, и В не при­суще А, ибо было предположено, что Б присуще всем В. 245 И если В переставляемо с Б, то и Б переставляемо с А, ибо о чем говорится Б, о всем том говорится и В. И если В переставляемо сА(и Б), то и Б переставляемо с А, ибо, чему присуще Б, тому присуще и В, но, чему С8а присуще А, тому В не присуще. И только здесь начи­нают с [обращения] заключения, подобно тому как это имеет место и в утвердительных силлогизмах, в других же случаях не так. Далее, если А и Б переставляемы и равным образом В и Д и всему необходимо присуще 5 либо А, либо В, то и Б и Д будут находиться в таком отношении, что всему присуще одно из них. Действи­тельно, так как тому, чему присуще А, присуще также Б и, чему присуще В, тому присуще Д, всему же присуще А или В, по не оба вместе, то очевидно, что всему присуще также Б или Д, но не оба вместе. На­пример, если певозникшее есть непреходящее, а непре­ходящее есть невозиикшее, то необходимо, чтобы воз-10 никшее было преходящим и преходящее — возникшим. Ибо здесь слагаются вместе два силлогизма. Далее, если всему присуще А, или Б и В, или Д, но присущи они не вместе и если А и В переставляемы, то пере­ставляемы также Б и Д. Ведь если Б пе присуще чему-то из того, чему присуще Д, то ясно, что этому при­суще А; а если А, то и В, так как А и В переставляемы. *5 Так что в этом случае В и Д были бы чему-то присущи вместе, а это невозможно. Если же А присуще всему Б и В и ни о чем другом не сказывается, а Б присуще всем В, то А и Б необходимо переставляемы. В самом деле, так как А говорится только о Б и В, а Б сказы­вается и о самом себе1, и о В, то очевидно, что о всем *° том, о чем говорится А, говорится и Б, за исключением самого А2. Далее, если А и Б присущи всему В, а В переставляемо с Б, то А необходимо присуще всем Б. В самом деле, так как А присуще всем В, а В присуще Б через перестановку, то и А будет присуще всем Б. 25 Если же из двух противоположностей [Л и Б] Л предпочтительнее Б и точно так же Д предпочтитель­нее В и если А и В предпочтительнее Б и Д, то А пред­почтительнее Д, ибо А в такой же мере желанно, в ка­кой мере Б избегаемо (так как они противолежат друг другу). Равным образом — В и Д (ибо они также про­тиволежат друг другу). Действительно, если А было бы в такой же мере предпочтительно, как и Д, то Б было бы в такой же мере избегаемо, как и В, ибо каждое из 246 первых одинаково противолежит каждому из вторых: избегаемое — желанному. Так что и оба были бы [в равной мерс избегаемы или желанны], а именно А и В [вместе] и Б и Д [вместе]. Но так как [А и В] более желанны, [чем Б и Д], то [А] не может быть в такой же мере желанно, как [Д]. Иначе Б и Д были бы оди­наково [желанны]. Если же Д было бы предпочтитель­нее А, то и Б было бы менее избегаемо, чем В; ибо меньшее противолежит меньшему, большее же благо и меньшее зло предпочтительнее меньшего блага и боль­шего зла. И таким образом, Б и Д в целом были бы предпочтительнее А и В. Но [по предположению] это не так. Следовательно, А предпочтительнее Д, и В по­этому менее избегаемо, чем Б. Если поэтому для каж­дого любящего проявлять благосклонность (А), хотя и не пользоваться благосклонностью (В), в любви пред­почтительнее, чем пользоваться благосклонностью (Д), но не проявлять благосклоппость (Б), то яспо, что А предпочтительнее, чем пользоваться благосклонностью. Таким образом, дружба в любви предпочтительнее чув­ственного влечения. Любовь, таким образом, исходит скороо от дружбы, чем от чувственного влечения. Но если больше всего от дружбы, то дружба и есть цель любви. Следовательно, чувственное влечение или вооб­ще не есть цель, или опо есть ради дружбы. Ведь и дру-гио влечения и искусства — точно так же3. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ [Наведение 1] Таким образом, очевидно, в каком отношении нахо­дятся термины при перестановке и какие из них более предпочтительны, а какие более избегаемы. Теперь нам следует сказать, что не только диалектические и дока­зывающие силлогизмы получаются через ранее указан­ные фигуры, по также силлогизмы риторические и во­обще всякий способ убеждения, каким бы он ни был. Ибо мы всегда убеждаем или через силлогизм, или пу­тем наведения. Так вот, наведение и умозаключение путем наве­дения есть вывод от одного крайнего термина через другой к среднему. Например, если для AB средний термин есть Б, то через В доказывается, что А присуще Б. Именно так осуществляем наведение. Например» 247 пусть А означает долго живущее, Б — не имеющее жел-2Î) чи, В — отдельное долго живущее существо, как-то: че­ловек, лошадь, мул. В таком случае А присуще всему В (ибо всякое существо, не имеющее желчи, долго живет) ; но и Б — не имеющее желчи — присуще всем В. Если же В переставляемо с Б и средний тер­мин Б не шире В, то А необходимо присуще Б, ибо раньше уже было показано2, что если два каких-то [сказуемых] присущи одному и тому же [подлежа­щему] и с одним из них переставляется крайний тер­мин, то переставленному термину будет присуще и другое сказуемое. При этом под В следует понимать совокупность всех единичных [случаев], ибо наведение осуществляется через все [единичные], зо Такое умозаключение исходит из первой и неопо­средствованной посылки, ибо там, где есть средний тер­мин, заключение выводится через него, а там, где его нет,·— через наведение. Наведение некоторым образом противолежит силлогизму, ибо последний через средний термин доказывает, что [больший] крайний термин присущ третьему; наведение же доказывает через тре­тий термин, что [больший] крайний термин присущ 35 среднему. По своей природе умозаключение через сред­ний термин первее и более известно, но для нас умо­заключение через наведение более наглядно3. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ [Доказательство посредством примеров] Пример приводится, когда доказывается, что [больший] крайний термин присущ среднему через по-40 добное третьему. При этом должно быть известно, что средний термин присущ третьему, а первый — тому, что подобно третьему. Например, пусть А обозначает зло, ;8 Б —начинать войну с соседями, В — войну афинян с фиванцами, Д — войну фиванцев с фокейцами. Итак, если мы хотим доказать, что вести войну с фиванцами есть зло, то нужно принять, что вести войну с соседями есть зло. Но это становится убедительным из [наблю­дения] подобных случаев, например из того, что для i фиванцев война с фокейцами есть зло. И так как война с соседями есть зло, а война с фиванцами есть война с соседями, то очевидно, что вести войну с фиванцами есть зло. Поэтому очевидно, что Б присуще В и Д (ибо 248 и то и другое есть ведение войны с соседями). Так же очевидно, что А присуще Д (ибо фиванцам война с фо- ю кейцами не принесла добра); а что А присуще Б,— это будет доказано через Д 1. И точно так же доказывают и тогда, когда из нескольких подобных случаев ста­новится достоверным отношение среднего термина к крайнему. Таким образом, очевидно, что пример по­казывает отношение пе части к целому и не целого к части, а отношение части к части, когда и та и дру- is гая подчинены одному и тому же, но одна из них из­вестна. От наведения пример отличается тем, что на­ведение доказывает присущность [большего] крайнего термина среднему пз всех единичных [случаев] и но умозаключает относительно [меньшего] крайнего тер­мина, пример же умозаключает относительно меньше­го термина и доказывает не из всех [единичных слу­чаев]. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ [Доказательство посредством отведения] Отведение ' же имеет место тогда, когда ясно, что 2о первый термин присущ среднему, но неясно, что сред­ний присущ последнему, хотя это столь же пли даже более достоверно, чем заключение; отведение имеет место и тогда, когда между последним термином и сред-пим имеется немного посредствующих [терминов]. Ибо во всяком таком случае ближе подходят к знанию. На­пример, пусть А означает доступное пзученпю, Б — знание, В — справедливость. Итак, что знание доступ- 25 но изучению,— очевидно, но есть ли добродетель зна­ние,— это неясно. Так вот, если БВ столь же или еще более достоверно, чем AB, то имеется отведение, ибо присовокупление АБ приближает к знанию, между тем как раньше не было знания [о том, что А присуще В]. Или, далее, отведепие будет и в том случае, если для БВ имеется немного посредствующих [терминов], ибо и таким образом можно быть ближе к знанию. На- зо пример, если Д означает обращать в [равновеликий] квадрат, Ε — прямолинейную фигуру, а 3 — круг. Если для Ε и 3 было бы только одно посредствующее [звено], [например] что с помощью луночек круг 249 обращается в равновеликую прямолинейную фигуру, то мы были бы близки к знанию. Но если БВ не более достоверно, чем AB, или если посредствующих [звень­ев] не несколько, то я это доказательство не называю отведением, как не называю я его так и тогда, когда 35 БВ не имеет посредствующего [звена], ибо такое [по­ложение] есть знание. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ [Возражение] Возражение1 есть посылка, противоположная по­сылке [отвергаемого силлогизма]. Возражение отли­чается от посылки тем, что оно может быть выдвинуто [также] в отношении части [опровергаемого положе­ния], тогда как посылка или вообще не может быть [частной], или не может быть таковой в общих силло­гизмах. Возражение выдвигается двояким образом и С9ь через две фигуры: двояким образом — потому, что вся­кое возражение есть или общее, или частное; по двум фигурам — потому, что возражения противолежат [от­вергаемой] посылке, а противолежащие друг другу [по-5 ложения] выводятся только в первой и третьей фигуре. В самом деле, если полагают, что [А] присуще всем [Б], то возражением будет, что оно или не присуще ни одному [Б], или не присуще некоторым [Б]. При этом возражение «не присуще ни одному» выдвигается по первой, а «некоторым не присуще»—по последней. На­пример, пусть А означает «есть какая-то одна наука», Б — противоположности. В таком случае если бы вы­ставили посылку, что о противоположностях есть одна паука, то возражением было бы, что или вообще нет 10 одной и той же науки о противолежащих друг другу [вещах] (противоположности же противолежат друг другу), так что получилась бы первая фигура, или же что нет одной науки об известном и неизвестном, и по­лучилась бы третья фигура. В самом деле, о В, т. е. об известном и неизвестном, правильно будет сказать, что они противоположны друг другу, но ложно, что они предмет одной и той же пауки. И точно так же — когда [отвергаемая] посылка отрицательная. Ибо если *з бы кто-то утверждал, что противоположности не пред­мет одной науки, то возражением было бы, что одной и 250 той же наукой изучаются или все противолежащие друг другу [вещи], или некоторые противоположности, например здоровье и болезнь. В таком случае возра­жение, что все противолежащие друг другу [вещи] — предмет одной науки, выдвигается по первой, а что некоторые противоположности — по третьей фигуре. Вообще во всех случаях необходимо, чтобы тот, кто де­лает общее возражение, выдвигал нечто противореча­щее тому общему, что утверждалось в посылках. На­пример, если полагают, что все противоположности не предмет одной и той же пауки, то следует возразить, что противолежащие друг другу [вещи] —предмет од­ной и той же науки. Так необходимо получается первая фигура, ибо средним термином становится здесь то, что к первоначально утверждаемому относится как об­щее. А кто делает частное возражение, тот должен выдвигать то, в отношении чего [подлежащее отвергае­мой] посылки есть общее, например известное и неиз­вестное не предмет одной и той же науки, ибо в отно­шении этих терминов «противоположности» суть общее. И получается третья фигура, ибо средним термином взято частное, например известпое и неизвестное. Как раз по тем фигурам, по которым можно выводить за­ключение о противоположном, мы пытаемся выдвигать и возражения. Поэтому мы и выдвигаем их только по этим двум фигурам, так как только в них возможны силлогизмы с противолежащими друг другу заключе­ниями, тогда как через среднюю фигуру выводить утвердительные заключения нельзя. К тому же [воз­ражения] через среднюю фигуру нуждались бы в более пространном доказательстве, как, например, если бы отрицалось, что А присуще Б, на том основании, что В не следует из Б; это становится яспым из других посылок. Между тем возражение не должно отклонять­ся в сторону, а должно тут же иметь другую очевидную посылку. (Поэтому и [силлогизм] из знака пе возмо­жен только по этой фигуре). Необходимо рассмотреть также и другие возраже­ния, например возражения от противоположного, от сходного, от правдоподобного. Также следует выяс­нить, нельзя ли частное возражение выдвигать по пер­вой фигуре или возражение отрицательными [посыл­ками] — по средней. 251 ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ [Энтимема] Вероятное и знак — не одно и то же: вероятное есть правдоподобная посылка, ибо то, о чем известно, что оно в большинстве случаев таким-то образом происхо-5 дит или не происходит, существует или не существует, есть вероятное, например для завистников ненавидеть или для возлюбленных любить. Знак же означает дока­зывающую посылку —. необходимую или правдоподоб­ную, ибо то, при наличии чего вещь существует или при появлении чего она раньше или позже появляется, и есть знак появления или существования. Энтимема есть именно силлогизм из вероятного или из знака 1. При этом знак берется трояким образом, так же как и средний термин в фигурах силлогизма: или как в первой фигуре, или как в средней, или как в третьей. Например, доказательство, что эта женщина беременна, на том основании, что у нее есть молоко, есть доказа­тельство по первой фигуре, ибо средним термином бу-15 дет здесь «иметь молоко». Пусть А обозначает быть беременной, Б — иметь молоко, В — женщина. Но что мудрецы — люди честные, потому что Питтак честен,— это доказывается по последней фигуре. Пусть А обозна­чает честное, Б — мудрецов, В — Ппттака. В таком слу­чае правильно сказать, что А и Б сказываются о В, но одной посылки не высказывают, потому что она из-20 вестна, другую принимают. Наконец, что эта женщина беременна, потому что она бледна,— это надлежит до­казать по средней фигуре. В самом деле, так как блед­ность сопутствует беременным и имеется и у этой женщины, то считают доказанным, что она беременна. Пусть А обозначает бледное, Б — быть беременной, В — женщину. Если же высказана будет лишь одна посылка, то получается один только знак; если же прибавлена и 25 другая посылка, то получается силлогизм, как, напри­мер, что Питтак щедр, ибо честолюбивые щедры, Пит­так же честолюбив. Далее — что мудрецы добродетель­ны, ибо Питтак не только добродетелен, но и мудр. Так получаются силлогизмы [из знака]. Только силлогизм, полученный через первую фигуру, неопровержим, если он истинен (ибо [заключение] у него общее); напро-30 тив, силлогизм [из знака], полученный через послед-252 нюю фигуру, опровержим, даже если заключение его истинно, ибо оно не общее, и силлогизм не относится к тому, о чем идет речь. Действительно, если Ппттак честен, то из этого еще не следует с необходимостью, что и другие мудрецы честны. Наконец, силлогизм [из знака], полученный через среднюю фигуру, всегда и во всех случаях опровергаем, ибо при таком отношении терминов силлогизм никогда не получается. В самом деле, если беременная женщина бледна и если бледна и эта женщина, то отсюда еще не следует с необходи­мостью, что она беременна. Таким образом, во всех знаках содержится нечто истинное, но они имеют ука­занные различия. Следовательно, или нужно так различать знаки и из них взять средним термином знак-показатель (знаком-показателем называют то, что дает знание, а таково преимущественно средпнй термин), или же следует на­зывать знаками то, что взято крайними терминами, а то, что взято средним термином — знаком-показате­лем, ибо наиболее правдоподобно и более всего истинно то, что доказывается через первую фигуру. Распознать природу живого существа на основании чего-то внешнего возможпо, если признают, что естест­венные воздействия в одно и то же время изменяют тело и душу. В самом деле, изучающий музыку изме­няет, может быть, в некотором отношении свою душу, но это воздействие пе принадлежит к естественным для нас; к естественным движениям относятся такие, как гнев и чувственные вожделения. Так вот, если признать это, а также то, что такое-то свойство имеет такой-то [соответствующий] знак, и если можем принять, что каждому роду [живых существ] присуще особое свой­ство и [соответствующий] знак, то мы в состоянии рас­познавать природу [этих существ]. А именно, если ка­кому-либо роду, [рассматриваемому как] неделимый, присуще отличительное свойство, как, например, львам — смелость, то необходимо, чтобы был и какой-то знак его. Ибо предполагают, что [тело и душа] испы­тывают вместе. Допустим, что таким знаком будут большие конечности, что может быть присуще и дру­гим родам, однако не как целостностям. В самом деле, этот знак — отличительный в том смысле, что [соответ­ствующее ему] свойство присуще всему роду [львов] как целому, а не в том, что оно присуще только этому 253 роду, как мы обычно и говорим. Таким образом и в дру­гом роде может быть присуще это свойство: смелым мо­жет быть и человек π другое какое-нибудь живое су­щество; следовательно, они будут иметь и знак смело­сти, ибо одно свойство, как было сказано, имеет один знак. Если же это так и если мы такого рода знаки в состоянии подобрать для таких живых существ, кото­рые имеют какое-то одно отличительное свойство (ведь всякое свойство имеет свой знак, так как оно необхо­димо имеет один знак), то мы в состоянии распозна­вать природу живых существ. Но если какой-либо род, взятый в целом, обладает двумя отличительными свой­ствами, как лев, например, смелостью и великодушием, то как можно будет распознать, который из двух зна­ков есть знак какого отличительного свойства? [Это возможно], если оба свойства присущи еще какому-то другому роду живых существ, но не как целостности, т. е. если то или иное из этих свойств присуще не всем им и некоторые из них один знак будут иметь, а друго­го нет. В самом деле, если один человек смел, но не великодушен и имеет какой-то один из двух знаков, то ясно, что и у льва этот знак будет знаком смелости. [Заключения] по распознаванию природы живых су­ществ на основании чего-то внешнего возможны, таким образом, по первой фигуре, поскольку средний термин переставляем с первым крайним, шире третьего тер­мина и с ним не переставляем. Например, пусть А оз­начает смелость, Б — большие конечности, а В — льва. В таком случае Б присуще [не только] всему тому, чему присуще В, по еще и чему-то другому. Однако А присуще всему тому, чему присуще Б, и ничему дру­гому, но переставляемо [с Б]. Иначе не будет одного знака для одного свойства. ВТОРАЯ АНАЛИТИКА КНИГА ПЕРВАЯ ГЛАВА ПЕРВАЯ [Предварительное знание, необходимое для изучения] Всякое обучепие и всякое основанное на размыш- 7ia ленни учепие исходит из ранее имеющегося знания. Это становится очевидным при рассмотрении всякого [обучения и учения], ведь и математические науки, и каждое из прочих искусств приобретаются именно таким способом. Подобным же образом обстоит дело и с [диалектическими] доводами, приводимыми по- s средством силлогизмов или наведения, ибо и то и дру­гое поучают посредством того, что уже знают: в пер­вом случае принимают [посылки] как бы от знающих, а во втором общее доказывают на основании того, что очевидпо частное. Таким же образом и убеждают све­дущие в красноречии — или посредством примеров, которые суть наведения, или посредством энтимем, ко- ю торые суть именно силлогизмы. Иметь предваритель­ное знание необходимо двояко, а именно: в одних слу­чаях необходимо заранее принять, что это есть \ в дру­гих следует уразуметь, что именно есть то, о чем идет речь2, иногда же необходимо и то и другое; например, относительно того, что о чем бы то ни было истинно или утверждение, или отрицание, нужно зарапее знать, что оно есть: относительно треугольника, [напри­мер],— что он то-то и то-то означает, а относительно ts единицы — π то и другое: и то, что она означает, и то, что она есть, ибо каждое из них ясно нам не одина­ково. Одно можно познавать, уже имея некоторое зна­ние, а другое — одновременно с познаванием3, напри­мер то, что бывает подчиненным общему, о котором уже имеется знание; что всякий треугольник имеет углы, равпые [в совокупности] двум прямым, было θ Аристотель, т. 2 - 888 257 известно уже раньше, но то, что эта вписанная в полу­окружность фигура есть треугольник, познается вместе с проведением [линий], ибо некоторые вещи изучаются именно таким образом4, притом последний [термин], а именно единичное, т. е. то, что не сказывается ни о каком подлежащем, не познается через средний. Однако, прежде чем умозаключать путем наведения или пользоваться силлогизмом, следует, пожалуй, при­знать, что в некотором смысле имеют знание, а в неко­тором нет. Ибо если вообще не знают, что это есть [треугольник], то как можно вообще знать, что оно имеет углы, равные [в совокупности] двум прямым? Ясно, что каким-то образом это знают, потому что знают общее, но безусловно (haplös) не знают. Ина­че возникла бы та же трудность, что в «Меноне»б, а именно либо ничему не научаются, либо научаются только тому, что уже знают. Ибо нельзя сказать, как это делают некоторые, пытающиеся устранить [эту трудность]: знаешь ли ты о каждой двойке, что она четное число, или не знаешь? Если отвечают, что зна­ют, то показывают какую-то двойку, о которой [спро­шенный] не предполагал, что она есть, а потому не знал, что она есть четное число. А устраняют [эту трудность], говоря, что знают не то, что всякая двойка есть четное число, а то, что все, о чем знают, что оно двойка, есть четное число. Однако знают то, доказа­тельство чего имеют и [доказательство] чего приняли. Приняли же [доказательство] не только относительно всего того, о чем знают, что это треугольник или число, но вообще относительно всякого числа и всякого тре­угольника. Ибо ни одна посылка не берется так, чтобы она относилась только к тому числу, которое ты знаешь, или только к той прямолинейной фигуре, которую зна­ешь, а относится ко всякому числу или ко всякой пря­молинейной фигуре. С другой стороны, ничто (как я полагаю) не мешает, чтобы некоторым образом знали изучаемое, а некоторым нет. В самом деле, нет ничего нелепого в том, что кто-то каким-то образом знает то, что он изучает, но нелепо было бы, если бы он уже знал это так и таким способом, как он его изу­чает. 258 ГЛАВА ВТОРАЯ [Научное знание и доказательство. Условия доказательства] Мы полагаем, что знаем каждую вещь безусловно, а не софистически, привходящим образом, когда по- to лагаем, что знаем причину, в силу которой она есть, что она действительно причина ее и что иначе обстоять не может. Итак, ясно, что знание есть нечто в этом роде, ибо что касается незнающих и знающих, то пер­вые полагают, что так обстоит дело, а знающие и зна­ют, что так обстоит дело. Поэтому невозможно, чтобы с тем, о чем есть безусловное знание, дело обстояло *5 иначе. Λ есть ли еще и некоторый другой род знапия, об этом мы скажем позже1. Здесь же скажем, что имеем знание и посредством доказательства. Под дока­зательством же я разумею научный силлогизм. А под научным я разумею такой силлогизм, посредством ко­торого мы знаем благодаря тому, что мы имеем этот силлогизм. Поэтому если знание таково, как мы уста- 2о повили, то и доказывающее знание необходимо исхо­дит из истинных, первых, пеопосредствованных, более известных и предшествующих [посылок], т. е. из при­чин заключения. Ибо такими будут и начала, свойст­венные тому, что доказывается. В самом деле; силло­гизм может быть и без них, доказательство же пе может, так как [без них] пе создается наука. Итак, [эти посылки] должны быть истинными, ибо нельзя 25 иметь знание о том, чего нет, как, например, о том, что диагональ соизмерима [со стороной квадрата]. Из первых же недоказуемых посылок [доказательство должно вестись] потому, что иначе не знали бы их, не имея их доказательства. Ибо знать то, для чего имеет­ся доказательство, и не привходящим образом — это и значит иметь доказательство. [Посылки] должны быть и причины [заключения], и более известные, и пред- ао шествующие [ему] [его] причины — потому, что мы тогда познаем предмет, когда знаем его причину; предшествующие — потому, что они причины, а ранее известные — пе только в том смысле, что понимают, [что опи означают], но и в том, что знают, что они суть. «Предшествующее» и «более известное» надо понимать двояко, ибо не одно и то же предшествующее по своей природо и предшествующее для нас, как не 9* 259 72а одно и то же более известное [по природе] и более известное нам. Под предшествующим и более извест­ным для нас я разумею то, что ближе к чувственному восприятию; под предшествующим и более известным безусловно — более отдаленное от него. Всего же даль­ше [от него] — наиболее общее, всего ближе [к не-5 МУ] — единичное, и оба они противолежат друг другу. «Из первых» же означает: из свойственных [предмету] начал, ибо под первым и началом я разумею одно и то же. Начало же доказательства — это неопосредство­ванная посылка, а неопосредствованная — такая, ко­торой не предшествует никакая другая. Посылка же есть одна из частей высказывания2, в котором нечто одно [сказывается] о другом. Диалектическая посыл­ка — такая, которая одинаково берет любой из [членов ίο противоречия] ; доказывающая же — которая один [из них] определенно берет за истинный. Высказывание же есть один из [членов] противоречия, а противоре­чие — такое противопоставление, которое само по себе не имеет ничего промежуточного3. Один член противо­речия — это утверждение чего-то о чем-то, другой — отрицание чего-то относительно чего-то. Из неопосред­ствованных силлогистических начал тезисом4 я назы-15 ваю то, которое нельзя доказать и которое тому, кто будет что-то изучать, не обязательно иметь. То [на­чало], которое необходимо иметь каждому, кто будет что-то изучать, я называю аксиомой5; некоторые та­кие [начала], конечно, имеются, и главным образом их мы обычно так и называем. Тезис, который при­нимает ту или другую часть противоречия (я имею го в виду, например, «нечто есть» или «нечто не есть»), есть предположение, без этого же — определение. Определение есть именно тезис; в самом деле, зани­мающийся арифметикой выдвигает тезис, что единица по количеству неделима, но это не есть предположение. Ибо не одно и то же сказать, что есть единица, и сказать, что единица есть. 25 Так как основанием достоверности и знания вещи следует считать обладание таким силлогизмом, который мы называем доказательством, а этот силлогизм есть такой потому, что таковы те [посылки], из которых он состоит, то первые [посылки] — или все, или некото­рые — необходимо не только знать заранее, но и знать больше [заключения], ибо то, благодаря чему 260 нечто присуще, всегда присуще в большей степени, чем оно, как, например, то, из-за чего мы что-то любим, больше любимо, [чем то, что любим]. Так что если мы через первые [посылки] знаем [заключение] и считаем [его] достоверным, то мы знаем их больше и считаем их более достоверными, [чем заключение], ибо через них мы знаем и считаем достоверным также и последующее. То, чего не знают, и то, в отношении чего мы были бы не в лучшем положении, если бы мы его знали, нельзя считать более достоверным, чем то, что знают. Но это и случилось бы, если бы тот, кто считает нечто достоверным через доказательство, не знал бы заранее [начал], ибо необходимо считать более достоверными начала — или все, или некоторые,— чем [выводимое из них] заключение. Тому, кто наме­рен приобрести знание через доказательство, следует не только больше знать начала и считать их более достоверными, чем доказываемое, но для него ничто другое не должно быть более достоверным и более из­вестным, чем начала, противолежащие тем началам, из которых получится силлогизм с ошибкой, противо­положной [доказательству], если только тот, кто без­условно знает, должен быть непоколебимым [в своем убеждении]. ГЛАВА ТРЕТЬЯ [Опровержение ошибочных мнений о знании] Некоторые считают, что нет знания, так как для этого необходимо знать первые [посылки], другие же — что знание возможно, по что для всего есть до­казательство К Ни одно из этих мнений не истинно и не необходимо. В самом деле, те, кто предполагает, что вообще нет никакого знания, считают, что [дока­зательство] вело бы в бесконечность, ибо нельзя по­следующее знать на основании предшествующего, для которого нет первых [посылок] (в чем они правы, ибо пройти бесконечное невозможно). Если же на чем-то останавливаются и начала существуют, то они неиз­вестны, так как для них пет доказательства, в чем, по их мнению, только и состоит знание. Если же первыо 261 [посылки] знать невозможно, то и вытекающее из них невозможно зиать пи в безусловном, ни в собственном смысле, а лишь на основании предположения, что они 15 имеются. Другие согласны, что знание имеется, а имен­но что имеется знание только через доказательство. Но ничто, мол, не мешает, чтобы для всего было доказа­тельство, ибо доказательство можно вести по кругу, т. е. одно можно доказать из другого и обратно. Мы же утверждаем, что не всякое знание доказывающее, а зна­ние неопосредствованных [начал] недоказуемо. И оче-20 видно, что это необходимо так, ибо если необходимо знать предшествующие [посылки], т. е. те, из которых исходит доказательство,— останавливаются же когда-нибудь на чем-нибудь неопосредствованном,— то это неопосредствованное необходимо недоказуемо. А потому мы говорим так: есть не только наука, но и некоторое ее начало, благодаря которому нам становятся известными 25 определения. А что по кругу вообще нельзя доказы­вать,— это ясно, так как доказательство следует вести из предшествующего и более известного. Ведь невозможно, чтобы одно и то же для одного и того же было в одно и то же время и предшествующим и последующим, раз­ве только пользуются другим способом [доказатель­ства], основывающимся на различии между предшест­вующим для нас и предшествующим безусловно, каким именно способом дает знание наведение. Но если это «о так, то не надлежащим образом было бы определено безусловное знание, а оно [понималось бы] двояко, или другой [способ] доказательства, основывающийся на более известном для нас2, не был бы [способом] до­казательства в безусловном смысле. Те же, кто при­знает доказательство по кругу, не только [стоят перед трудностью], о которой только что было сказано, по они и не могут сказать ничего другого, как только то, что это есть, если это есть. По так можно легко дока-«5 зать все. А что это так, становится яспым, когда берут три термина, ибо для доказательства но кругу безраз­лично, берут ли много или немного терминов или даже только два термина. В самом деле, когда при наличии А необходимо есть Б и при наличии Б необходимо есть В, тогда при наличии Л необходимо будет и В. Стало быть, если при наличии А необходимо есть Б, а при наличии Б необходимо есть А (это-то и было доказательством по кругу), то А можно ставить на 202 место В. Сказать же, что, если ость Б, есть А,— значит сказать, что есть В, и это потому, что, если есть А, есть В. Но В тождественно с А. Таким образом, ока­зывается, что тот, кто признает доказательство по кругу, не говорит ничего иного, как то лишь, что если s есть А, то А есть. Но так легко доказывается все. Однако даже такое доказательство по кругу невозмож­но, за исключением тех случаев, когда [термины] сле­дуют друг из друга как то или другое собственное3. Было же показано, что если берется только что-нибудь одно, то никогда не бывает необходимым, чтобы было что-нибудь другое (я говорю «что-нибудь одно», когда берется или один термин, или одна посылка), а вывести что-то, если только [вообще] возможно вывести заклю- ю чеиие, можпо пе меньше чем из двух первых посылок. Поэтому если А следует из Б и из В, а Б и В — друг из друга и из А, то в таком случае все требуемое можно доказать одно из другого и обратно по первой фигуре, как это было показано в разделах о силлогизме4. Но было также показано5, что по другим фигурам силло­гизм 6 или вовсе не получается, или получается не о том, is что было принято. Но взаимно необратимые [термины] никоим образом пс могут быть доказаны по кругу. А поэтому, так как подобного рода [термины] мало встречаются в доказательствах, то очевидно, что не­основательно и несообразно утверждение, будто можно доказывать одно из другого и наоборот, а потому воз­можно доказательство всего. *э ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ [Выражения «всем», «само по себе», «общее» и «привходящее»] Так как невозможно, чтобы с предметом безуслов­ного знания дело обстояло иначе, [чем оно обстоит], то познанное доказывающим знанием необходимо. До­казывающее же знание — то, которое мы имеем бла­годаря тому, что имеем его доказательство. Следова­тельно, доказательство есть силлогизм из необходимых [посылок] 1. Поэтому надо объяснить, из каких и какого рода [посылок] состоят доказательства. Но *5 сначала определим, что мы разумеем под «всем», «само по себе» и «общее». 2G3 Под «[присущим] всем» я разумею то, что не может к некоторым отнестись, а к некоторым нет2 и что не может иногда быть, иногда нет3, например если быть живым существом присуще каждому человеку: если so правильно сказать, что вот это есть человек, то будет правильно также сказать, что он живое существо. И ес­ли теперь одно истинно, то истинно теперь и другое4. И точно так же — [если сказать], что в каждой линии есть точка. Это подтверждается тем, что, когда спраши­вают, [присуще ли это] всем, мы возражаем, что или это некоторым не присуще5 или что оно иногда не при­суще. «Само по себе» означает быть присущим в сути 35 [вещи], как, например, линия присуща треугольнику и точка — линии (ибо они составляют сущность тре­угольника и линии и входят в определение, указываю­щее их суть). «Само по себе» есть также то, в опре­деление чего, указывающее его суть, входит другое, чему оно само присуще, как, например, прямое и кри­вое присущи линии, нечетное и четное, а также первое *о и сложное, квадратное и неравносторонпее — числу. 7зь В определение всех их, указывающее их суть, входят: линия — там, число — здесь. Точно так же и в других случаях то, что таким именно образом присуще каждой [вещи], я называю самим по себе. А то, что присуще ни тем пи другим образом, я называю привходящим, как, например, образованное или белое присуще живо-5 му существу. Далее, само по себе присуще то, что не говорится о чем-то другом как о подлежащем; на­пример, идущее есть идущее и белое [естьбелое],буду­чи чем-то другим; сущность же, т. е. то, что означает определенное нечто, есть то, что она есть, не будучи чем-то другим. Таким образом, то, что не говорится о подлежащем, я называю самим по себе; то же, что говорится о подлежащем,— привходящим, [или случай­ным]. Далее, само по себе в другом еще смысле есть ю то? ЧТ6 благодаря самому себе присуще каждой [ве­щи]; а то, что присуще не благодаря самому себе, есть привходящее, [или случайное], например, если в то время, как кто-нибудь идет, сверкнула молния, то это случайно, ибо молния сверкнула не вследствие хождения, а это, говорим мы, произошло случайно. Если же благодаря самому себе — то само по себе, как, например, если кто-нибудь, получив ранение, умер *5 именно от раны, ибо он умер из-за того, что ему на-?04 несли рану, и не случайно то, что он, получив ранение, умер. Следовательно, то, что по отношению к безуслов­но познаваемому говорится как о «самом по себе» так, что оно само присуще сказуемому или последнее — ему самому, существует и благодаря самому себе, и необ­ходимо. Ибо не может быть, чтобы оно не было при­суще или безусловно, или как одно из противолежа­щих друг другу [свойств], например линии присуще прямое или кривое, а числу — нечетное или четное, го Ведь противоположность есть или лишенность, или противоречие в пределах одного и того же рода, как, например, в пределах чисел четное есть то, что пе есть нечетное, поскольку одно следует из другого6. Поэто­му если [сказываемое о подлежащем] необходимо утвер­ждать или отрицать, то необходимо также, чтобы [ска­зываемое] само по себе было присуще [подлежащему]. Итак, [присуще] «всем» и «само по себе» надо определять таким именно образом. Под общим я разу- 25 мею то, что присуще всем [предметам, принадлежащим к данному роду], и само по себе, и поскольку оно есть то, что оно есть7. Очевидно поэтому, что все, что есть общее, присуще вещам необходимо. «Само по себе» и «поскольку оно есть то, что оно есть» означают одно и то же, как, например, точка и прямая сами по себе присущи линии, ибо они присущи, поскольку линия 30 есть линия. Точно так же треугольнику, поскольку он треугольник, присущи [в совокупности] два прямых угла, ибо и сам по себе треугольник [в совокупности] равен двум прямым. Общее же присуще тогда, когда оно может быть доказано относительно любого [из предметов данного рода] и относительно первого [из них] 8; например, иметь [в совокупности] два прямых угла присуще не всякой фигуре; хотя относительно некоторой фигуры и можно доказать, что она имеет [в совокупности] два прямых угла, однако не отно- as сительно любой фигуры; и тот, кто доказывает это, рассматривает не любую фигуру. В самом деле, четы­рехугольник есть фигура, однако его углы [в совокуп­ности] не равны двум прямым. Любой же равнобед­ренный треугольник имеет углы, равные [в совокупно­сти] двум прямым, однако не как первое, так как пер-вее это имеет треугольник [вообще]. Стало быть, тому, относительно чего как любого первого можно доказать, что оно имеет [в совокупности] два прямых угла или 40 265 что-либо другое,— этому первому присуще общее, и доказательство этого само по себе есть [доказатель­ство] общего; доказательство же другого есть доказа­тельство как-то по-иному, не само по себе, и доказа­тельство общего дается не относительно равнобедрен­ного треугольника, а простирается на большее9. ГЛАВА ПЯТАЯ [Ошибки в доказательстве первого общего] Не следует, однако, упускать из виду, что часто происходит ошибка и что доказываемое не присуще как первое общее, поскольку [только] кажется, что доказывается общее первое. В такую ошибку мы впа­даем тогда, когда, кроме отдельного [вида] или отдель­ных [видов], нельзя брать ничего высшего, или тогда, когда это возможно, но это высшее не имеет опре­деленного наименования для различных по виду пред­метов, или когда целое, относительно которого ведется доказательство, оказывается частью1, ибо в этом случае доказательство будет относиться к тому, что принадлежит к этой части, и будет о всей [этой части], но оно не будет доказательством того первого общего. Я говорю: доказательство того первого, как такового, когда оно относится именно к первому об­щему. Поэтому, если бы кто-либо захотел доказать, что прямые линии не пересекаются, он мог бы поду­мать, что доказательство этого возможно потому, что это свойство имеется у всех прямых линий. Но это по так, поскольку доказывать следует не то, что углы равны при таких-то определенных условиях2, а то, что они равны при любых условиях. И если бы не было дру­гого треугольника, кроме равнобедренного, то свойство иметь [в совокупности] два прямых угла казалось бы присущим треугольнику, поскольку он равпобедрси-ный. То же самое и [с положением о том], что члены соотношения переставляемы, будут ли они числа, линии, тела или отрезки времени. Подобпо тому как доказательство иногда могло бы вестись в отдельно­сти, точно так же можно дать одно доказательство всего; так как, однако, все они, а именно числа, длины, отрезки времени, тела, таковы, что нет какого-то единого [наименования] для них и они по виду раз­личны между собой, то их брали каждое в отдельности. 286 Теперь же [доказательство] касается того, что есть общее [в них], ибо [данное свойство] присуще не по­скольку они линии и числа, а поскольку они обладают тем, что предполагается присущим как общее. Если поэтому кто-либо доказывал бы о каждом [виде] тре­угольника в отдельности посредством одного или раз­ного рода доказательства, что каждый треугольник имеет [в совокупности] два прямых угла, и если бы это было доказано им в отдельности относительно равностороннего, а также разностороннего и равно­бедренного треугольника, то он еще не знал бы, что треугольник имеет углы, равные [в совокупности] двум прямым, разве только софистическим способом3; и не знал бы, что [это есть свойство] треугольника вообще, даже если бы не было другого [вида] треуголь­ника помимо [указанных], ибо в таком случае он не знал бы, что треугольник, как таковой, [имеет это свой­ство], даже не знал бы, что каждый треугольник [имеет это свойство], разве только [он под «каждый» подра­зумевал бы] «по числу», но не «каждый» — «по видам», даже если не было бы никакого неизвестного ему треугольника. Итак, когда же не имеют общего знания и когда знают безусловно? Ясно именно, что если «быть треугольником» и «быть равносторонним» озна­чало бы одно и то же, в отношении ли каждого [вида] или всех, то имели бы безусловное знание [о нем]. Если же это означает не одно и то же, а различное, а [данное свойство] присуще [равностороннему] тре­угольнику, поскольку он треугольник, то не имеют еще о кем общего знания. Присуще ли, однако, [это свойство] предмету, поскольку он треугольник или поскольку он равнобедренный? И когда оно в силу этого присуще как первое? И когда доказательство чего-нибудь есть доказательство общего? Ясно, что тогда, когда [данное свойство] по устранении [дру­гих] будет присуще первому. Например, равнобедрен­ному медному треугольнику будут присущи два пря­мых угла, но если устранить то, что он медный и равнобедренный, то ему все же будет присуще то же свойство. Однако, [можно возразить], оно не будет присуще по устранении фигуры или границы; [да], но они не относятся к тем первым, [по устранении которых устраняется это свойство] 4. В таком случае [по устранении] какого первого? Если [по устране-267 нии] треугольника, то благодаря ему [данное свой­ство] присуще также и другим [треугольникам], и тог­да доказательство этого есть доказательство общего5. ГЛАВА ШЕСТАЯ [Начала доказательства] 5 Итак, если доказывающее знание получается из необходимых начал (ибо знание нельзя получить иначе), а то, что само по себе присуще предметам, присуще необходимым образом (ибо одни [сказуемые] присущи [предметам] в сути, а другим сказуемым сами [предметы] присущи в их сути [таким образом, что] из двух противолежащих друг другу [сказуемых] одно необходимо присуще), то ясно, что доказывающий ю силлогизм состоит из некоторых таких [посылок], ибо все присуще или необходимо, или привходящим образом; привходящее же не есть необходимое К Следовательно, надлежит или сказать так, [как только что было указано], или Припять за исходное то положение, что [само] доказательство есть нечто необходимое и что если что-то доказано, то невозмож­но, чтобы дело обстояло иначе2. Стало быть, силло-*5 гизм должен состоять из необходимых [посылок]. В самом деле, хотя из истинных [посылок] можно вывести заключение и не доказывая, но из необ­ходимых [посылок] нельзя вывести заключение, не доказывая, ибо необходимость — это уже [отличи­тельное] свойство доказательства. Подтверждением того, что доказательство исходит из необходимых [по­сылок], служит и то, что против тех, кто полагает, что они что-то доказывают, мы возражаем, что [заключе-20 ние] не необходимо, полагаем ли мы [при этом], что дело вообще может обстоять иначе, или по крайней мере ради спора. Отсюда ясно также, что простодушны те, кто полагает, что они надлежащим образом прини­мают начала, если посылка правдоподобна и истинна, как это полагают софисты, утверждая, что знать —зна­чит обладать знанием3. Ибо не правдоподобное есть 25 для нас начало, а первое, принадлежащее к тому роду, о котором ведется доказательство; и не все истинное есть то, что свойственно [предмету, о котором речь]. А что силлогизм должен состоять из необходимых [посылок],—это очевидно также из следующего. Если 268 тот, кто, несмотря на то что доказательство возможно, не разумеет, почему [предмет] есть, то он не имеет [безусловного] знания. Допустим, что А необходимо присуще В, а Б, как средний термин, через который велось доказательство, не необходимо присуще [А и зо В]; в таком случае он не знает, почему [А присуще В]. Ибо это не [доказывается] через средний термин [Б], так как [Б] может и не быть, а между тем за­ключение необходимо. Далее, если кто-либо теперь не знает о данной вещи, хотя у него есть [какой-то] довод и он остается невредимым, в то время как вещь со­хранилась, а память у него хорошая, то он и раньше не знал о ней. Но средний термин мог бы пропасть, если он не необходим. Так что, хотя [у этого челове- 85 ка] будет [какой-то] довод и он останется целым и невредимым, равно как и вещь сохранилась, то он все же не будет иметь знания. Следовательно, он не имел его и раньше. Если же средний термин [как причина] и не пропадал, но может пропасть, то вытекающее из него было бы [лишь] возможным и допустимым. Но при таких условиях знание невозможно. Таким образом, если заключение необходимо, ни- 75а что не мешает, чтобы средний термин, через который велось доказательство, не был необходимым, ибо не­обходимое можно выводить и из не необходимого, так же как истинное — из неистинного. Но если средний термин необходим, то необходимо и заключение, так же как из истинных [посылок] всегда вытекает истин­ное. В самом деле, пусть А необходимо сказывается о Б и Б — о В; тогда А необходимо присуще также и В. Но если заключение не необходимо, то и средний термин не может быть необходимым. Действительно, пусть А не необходимо присуще В, но необходимо при­суще Б и пусть Б необходимо присуще В. Тогда и н> А будет необходимо присуще В, но так пе было пред­положено. Следовательно, так как то, что знают на основании доказательства, должно быть присуще необ­ходимо, то ясно, что доказательство должно быть дано также через необходимый средний термин. Иначе нельзя знать ни то, почему [что-нибудь есть], ни то, что оно необходимо есть, а или будут полагать, что знают, [в действительности] не зная и принимая за *5 необходимое то, что не необходимо, или даже не будут полагать, что знают, все равно, идет ли речь о знании 269 того, что нечто есть, через средние термины, илп о знании того, почему оно есть, через неопосредство­ванные [положения]. О привходящем, о том, что есть не само по себе, согласно тому, как было определено 4 то, что есть само по себе, нет доказывающего знания, так как заключе-20 ние о нем нельзя доказать с необходимостью, посколь­ку привходящее (в том смысле, в каком я говорю о привходящем) может и не быть присущим 1. Но можпо было, пожалуй, выразить недоумение, зачем вообщо нужно спрашивать об этом, раз заключение не необхо­димо, ибо пе имеет никакого значения, если кто-либо, поставив вопрос о первом попавшемся, затем выводит заключение. Однако ставить вопросы следует не так, 25 чтобы заключение было необходимым через [посылки, данные в виде] вопросов, а так, чтобы его необходимо признали, если признают эти [посылки], и притом как нечто истинное, если эти [посылки] истинны. Так как во всяком роде необходимо присуще то, что присуще само по себе, и поскольку оно есть [то, что оно есть], то очевидно, что научные доказательства 30 бывают о том, что лрисуще само по себе, и исходят из него. Ибо привходящее но есть необходимое. Так что не необходимо [при умозаключении из привходяще­го] знать, почему присуще то, о чем выводится за­ключение (даже если бы оно всегда было, ко не само по себе), каковы силлогизмы из знаков5. Ибо о том, что ость само по себе, будут [в таком случае] знать не [как о существующем] само по себе и пе будут зпать, почему [оно есть]. Знать же, почему нечто 85 есть,— значит знать через причину. Вот почему сред-пий термин должен быть сам по себе присущ третьему, а первый — среднему 6. ГЛАВА СЕДЬМАЯ [Недопустимость перехода доказательства из одного рода в другой] Нельзя, следовательно, вести доказательство, перо-ходя из одного рода в другой, как, например, нельзя геометрическое [положение] доказать при помощи арифметики. Ибо в доказательствах имеются три 40 [стороны]: во-первых, доказываемое, т. е. заключе­ние,— то, что какому-нибудь роду присуще само по собе; во-вторых, аксиомы (аксиомы — то, на основании 270 чего [ведется доказательство]); в-третьих, род как подлежащее, состояния и свойства которого, сами ио себе присущие ему, выявляются доказательством. Поэтому [аксиомы], на основании которых ведется доказательство, могут быть одними и теми же [в не­скольких науках], но в [науках], род которых разли­чен, таких, как арифметика и геометрия, не годится арифметическое доказательство для свойств величин, если только эти величины не числа. А как это воз­можно в некоторых случаях, об этом будет сказано позднее К Но арифметическое доказательство всегда имеет дело с тем родом, относительно которого ведет­ся это доказательство. И так же обстоит дело и в дру­гих [науках]. Так что если доказательство должно перейти [к другому роду], то этот род должеп быть или вообще тем же или в каком-то отношении тем же. Ясно, что иначе быть не может, ибо и крайние и средние термины необходимо должны принадлежать к одному и тому же роду. Если же они сами по себе не таковы, то они будут привходящими. Ввиду этого посредством геометрии нельзя доказать, что противо­положности — предмет одной и той же науки или что два числа в кубе образуют одно число в кубе; и [во­обще] нельзя доказать посредством одпой науки [по­ложения] другой, за исключением тех случаев, когда науки так относятся друг к другу, что одна подчинена другой, каково, например, отношение оптики к геомет­рии и гармонии — к арифметике. Нельзя [доказы­вать посредством геометрии и в том случае], если не­что присуще линиям не поскольку они линии и не поскольку оно вытекает из свойственных лишь им на­чал, как, например, если [доказывают, что] прямая линия есть самая красивая из линий или что она на­ходится в противоположном к окружности положении, ибо все это присуще линиям не как свойственное лишь их роду, а как нечто общее [с другими родами]. ГЛАВА ВОСЬМАЯ [Необходимость для силлогизмов состоять из посылок, истинных во всякое время] Очевидно также, что если посылки, из которых строится силлогизм, общие, то необходимо, чтобы веч­ным было и заключение такого рода доказательства, 271 т. е. доказательства в безусловном смысле. Следова­тельно, о преходящем не может быть ни доказатель­ства, ни безусловного знания, а может быть лишь неч-25 то вроде привходящего знания, ибо последнее есть знание не о самом общем, а о присущем лишь иногда и в некотором отношении. Но если [доказательство о преходящем] именно такое, то необходимо, чтобы одна из посылок была не общей и о преходящем: о преходящем — потому, что если она об этом, то об этом же будет и заключение; не общей — потому, что од­ним из [предметов того или иного вида] нечто будет [присуще], другим не будет, так что нельзя вывести общее заключение, а можно лишь — для данного вре-зо мени. Подобным же образом обстоит дело и с опреде­лениями, ведь определение есть или начало доказа­тельства, или доказательство, отличающееся [от дру­гих] положением [терминов], или некоторое заключе­ние доказательства. Что же касается доказательств и знаний о часто случающемся, как, например, о лун­ном затмении, то ясно, что, поскольку опи таковы, они всегда [одни и те же]; поскольку же они не всегда [одни и те же], они частные. Так же как с лунным 35 затмением, точно так же обстоит дело и с другими [явлениями этого рода]. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ [Необходимость ведения доказательства из начал, свойственных доказываемому предмету] Так как очевидно, что каждая вещь может быть доказана не иначе как из свойственных ей начал, т. е. тогда, когда доказываемое присуще вещи, как таковой, то [без этих начал] нельзя это [доказываемое] знать, если даже доказательство ведется из истинных, недо­казуемых и неопосредствованных [посылок], ибо до-4о называть тогда можно было бы и так, как Брисон доказывал квадратуру [круга], ведь такого рода по­ложения доказывают посредством чего-то общего, что будет присуще и другому; потому эти положения под­ходят и к вещам, принадлежащим к другим [родам]. 7«а В таком случае данную вещь знают не как таковую, а привходящим образом, иначе доказательство не под­ходило бы и к другому роду. 272 Каждую же вещь мы тогда знаем иепривходящим образом, когда мы по тому, в силу чего нечто ей при­суще, познаем ее из начал, свойственных ей, как та­ковой. Так, например, что нечто имеет углы, равные [в совокупности] двум прямым, мы познаем из начал того, чему указанное присуще само по себе. Так что если то, что присуще вещи, присуще ей само по себе, тогда необходимо, чтобы средний термин принадлежал к тому же самому роду, [что и крайние], разве что дело будет обстоять так, как при доказательстве [по- 10 ложений] гармонии посредством арифметики. Такого рода [положения] хотя и доказываются одинаково, но все же различаются. В самом деле, [положение], что вещь есть, относится к иной пауке (ибо данный род иной). Но [положение], почему она есть [такая-то], относится к некоторой высшей науке, предмет которой — свойства сами по себе. Таким образом, и отсюда очевидно, что каждую вещь можпо доказывать не вообще, а только из свойственных ей начал. Однако начала этих [наук] содержат нечто общее им. 15 Ио если это очевидно, то очевидно также и то, что пельзя доказать начала, свойствеппые каждому [ро­ду], ибо [начала, из которых они были бы доказаны], были бы началами всего и наука о них была бы глав­ной среди всех паук. И в самом деле: тот, кто знает что-то из высших причин, знает это в большей сте­пени, ибо он знает из предшествующего, когда имеет знание из причин, не вызванных причинами. Так что если он знает в большей или в наибольшей степени, тогда и то знание будет знанием в большей или в на­ибольшей степени. Но доказательство не подходит к другому роду, разве только тогда, когда, как было сказано \ геометрические [доказательства] подходят к [положениям] механики или оптики, а арифметиче­ское — к [положениям] гармонии. 25 Трудно, однако, судить, знаем ли мы или пет, ибо трудно судить, знаем ли мы из свойственных каждой вещи начал или нет, а в этом как раз и состоит зна­ние. Полагаем же мы, что знаем, если у нас имеется силлогизм из тех или иных истинных и первых [по­сылок]. Это, однако, не так; необходимо, чтобы [за­ключение] было однородным с первыми [посыл­ками] . so 273 ГЛАВА ДЕСЯТАЯ [Определение начал. Предположение, постулат и определение] Под началами в каждом роде я разумею то, отно­сительно чего не может быть доказано, что оно есть. Следовательно, значение первого и того, что из него вытекает, принимается. То, что начала существуют, необходимо принять, прочее следует доказать. Напри­мер, что такое единица или что такое прямое и что такое треугольник следует принять; что единица и величина существуют, также следует принять, про­чее — доказать '. Из тех [начал], которые применяются в доказы­вающих науках, одни свойственны лишь каждой науке в отдельности, другие общи всем; общи в смысле сходства, потому что они применимы, поскольку при­надлежат к роду, относящемуся к [данной] науке. Свойственное лишь одной науке — например, то, что линия такова2 и прямое таково; общее же — например, то, что если от равного отнять равное, то остается рав­ное же3. Каждое из таких [общих положений] при­годно в той мере, в какой оно принадлежит к роду, [относящемуся к данной науке], ибо оно будет иметь ту же силу, даже если и не брать его для всего, а [в геометрии] — лишь в отношении величин, в ариф­метике — в отношении чисел. Но есть начала, свойственные лишь [данной на­уке], которые принимаются как существующие и ко­торые наука рассматривает как присущие сами по себе, например арифметика — единицы, а геометрия — точки и линии, ибо эти науки принимают, что они есть и что они такие-то. Относительно же свойств, самих по себе присущих им, принимают, что каждое из них означает; например, арифметика — что такое не­четное и четное, а также квадрат или куб4, геомет­рия — что такое несоизмеримое5, а также искривле­ние6 и схождение линии, но, что все это существует, доказывают посредством общих всем им начал и из того, что уже было доказано. Точно так же обстоит дело и в учении о небесных телах. В самом деле, вся­кая доказывающая наука имеет дело с тремя [сторо­нами]:™, что принимается как существующее (а имен­но род, свойства которого, присущие ему сами по себе, 274 исследует наука); общие всем [положения], называе­мые нами аксиомами, из которых как из первого ведет­ся доказательство; третье — это [сами] свойства [ве- ι» щей], значение каждого из которых принимают. Ничто, однако, не мешает иным наукам пренебрегать некоторыми [из этих сторон], как, например, не ука­зывать, что род существует, если очевидно, что он су­ществует (ведь не в одинаковой мере ясно, что есть число и что есть холодное и теплое), и не указывать значения свойств, если они ясны, точно так же как не 2о рассматривают значения общих [положений], [напри­мер] что значит отнять равное от равного, потому что это известно. Но тем не менее по природе вещей име­ются эти три [стороны]: то, относительно чего доказы­вается, то, что доказывается, и то, на основании чего доказывают. То, что необходимо истинно через само себя и необходимо должно казаться таким, не есть ни пред­положение, ни постулат. Ибо доказательство касается не внешнего выражения, а внутреннего смысла7, по- 25 тому что и силлогизм не [касается внешнего выраже­ния]. В самом деле, всегда можно выдвигать возра­жения против внешнего выражения, но не всегда — против внутреннего смысла. Итак, все то, что хотя и доказуемо, но сам [доказывающий] принимает не до­казывая, если изучающему оно кажется правильным и он принимает его, есть предположение, притом пред­положение не вообще, а лишь для этого изучающего8. Но если это принимают, в то время как изучающий не имеет никакого мнения об этом или имеет противо- зо положное мнение, то постулируют это. И в этом-то и различие между предположением и постулатом. Ибо постулат есть нечто противное мнению изучающего или нечто такое, что, будучи доказываемым, прини­мается и применяется недоказанным. Определения же не предположения (ибо они ни- & чего не говорят о том, существует ли вот это или нет) ; предположения относятся к посылкам. Определения же должны быть только поняты, и это не предположе­ние, иначе можно было бы сказать, что и слушание есть некоторое предположение. Нет, предположения — это [высказывания], при наличии которых получает­ся заключение благодаря тому, что они имеются. И предположения геометра не есть нечто ложное, как 275 это утверждали некоторые, указывая, что не следует пользоваться чем-то ложным, а геометр как раз и до­пускает ложное, когда про линию длиною не в одну стопу говорит, что она имеет эту длину, или про на­черченную линию, которая не прямая, говорит, что она прямая. Дело в том, что геометр ничего не выво­дит на основании вот этой линии, какую он так на­звал, а выводит на основании того, что он ею выра­жает9. Далее, всякий постулат и всякое предположе­ние берутся или как [высказывание] о целом, или как [высказывание] о части, определения же — ни как то, ни как другое. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ [Начала, общие всем наукам] Таким образом, не необходимо, чтобы существовали эйдосы или нечто единое помимо многого, если должно быть дано доказательство. Необходимо, однако, при­знать истинным, что есть единое во многом, ибо если бы этого не было, то не было бы и общего, а если бы общего не было, то не было бы и среднего термина, а следовательно, и никакого доказательства. Должно по­этому быть нечто единое и тождественное во многом не как одноимснпое. Что касается того, что невозможно что-либо вместе утверждать и отрицать, то этого ни одно доказательство не рассматривает, разве что когда и заключение приходится доказывать таким же образом. Доказывают же так, когда принимают, что первый термин истинен в отношении среднего, и не правильно отрицать это. Что же касается среднего термина, то безразлично, будет ли принято, что он есть и не есть. И то же самое — в отношении третьего термина. Ибо если согласились, что то есть [живое существо], о чем правильно сказать, что оно человек, хотя правильно и то, что и не человек [есть живое существо], то нам [достаточно] и того, что человек есть живое существо, а не неживое существо. В самом деле, правильно бу­дет сказать, что, хотя и не-Каллий [есть живое суще­ство], тем не менее Каллий есть живое существо, а не неживое существо. Причина же этого в том, что первый термин высказывается не только о среднем, но и о другом термине, ибо он шире [среднего]. Вот по­чему для заключения не важно, есть ли средний тер­мин то, что оп есть, и не то, что он есть1. А [положе-276 ние], что относительно каждой вещи [истинно] или утверждение, или отрицание, доказывается через не­возможное, и это—не всегда как общее, а лишь насколь­ко это достаточно; достаточно же — для рода. Говоря «для рода», я имею в виду род, относительно которого ведутся доказательства, как об этом уже было сказано раньше2. Все науки имеют между собой нечто общее через общие им начала. Общими же я называю начала, ко­торыми пользуются для того, чтобы из них вести до­казательства, а не то, относительно чего ведется до­казательство, и не то, что доказывается. А диалектика имеет дело со всеми [науками]. И такой же была бы [наука], которая попыталась бы доказать как общее общие всем [начала], как, например, что относитель­но каждой вещи [истинно] или утверждение, или отрицание, или, что если равное отнять от равного, остается равное же, и тому подобное. Диалектика не имеет, однако, дела ни с чем-нибудь столь определен­ным, ни с каким-либо одним родом. Иначе она не при­бегала бы к вопросам. Доказывающий же не ставит вопросов, ибо из противолежащих друг другу [поло­жений] не доказывается одно и то же; это было по­казано в разделах о силлогизме 3. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ [Пользование вопросами при доказательстве. Ошибочные силлогизмы, возражения и неправильные формы умозаключений] Если силлогистический вопрос и посылка, [состав­ляющая один член] противоречия, одно и то же, посылки же в каждой науке есть то, из чего строится силлогизм в соответствии с каждой наукой, то возмо­жен некий относящийся к науке вопрос, из которого получается подходящий для каждой науки силлогизм. Ясно, таким образом, что не всякий вопрос относится, [скажем], к геометрии или к врачебному искусству, и точно так же и в отношении других наук, а только те вопросы относятся [к геометрии], исходя из которых что-либо доказывается о том, чем занимается геомет­рия, или которые сами доказываются из тех же [на­чал], что и геометрия, как, например, вопросы, каса-277 ющиеся оптики. И точно так же в отношении других [наук]. И ответ [на вопросы геометрии] следует да­вать исходя из геометрических начал и заключений, в отношении же самих начал не следует давать ответ геометру как геометру. И точно так же в отношении других наук К Поэтому не следует каждому сведуще­му человеку ни ставить любой вопрос, ни давать ответ на любой вопрос, а ему следует ограничиваться лишь тем, что относится к [данной] науке. Если же таким именно образом с геометром обсуждают как с геомет-10 ром, то очевидно, что обсуждают надлежащим обра­зом, если доказывают что-нибудь исходя из тех [по­сылок, которые относятся к данной науке]. Иначе обсуждают ненадлежащим образом. Ясно также, что в этом случае геометра нельзя опровергнуть, разве только привходящим образом. Поэтому не следует сре­ди несведущих в геометрии рассуждать о геометрии, ибо [среди них] незамеченным останется неверно рас-15 суждающий. И точно так же в отношении других наук. Но если имеются геометрические вопросы, то разве имеются негеометрические вопросы [в геометрии]? И вопросы, возникающие в каждой пауке по незпа-пию,—по какому виду незнания они геометрические? Далее: есть ли силлогизм, построенный по незнанию, силлогизм, состоящий из противолежащих друг другу 20 [посылок], или паралогизм, но относящийся все же к геометрии? Или ои из области другого искусства? Например, в отношении геометрии вопрос музыки не есть геометрический вопрос. А мнение о том, что па­раллельные линии пересекаются,— относится ли оно каким-то образом к геометрии и каким-то другим об­разом не к геометрии? Ведь [«негеометрическос»] имеет двоякий смысл, подобно несоразмерному: с од-25 ной стороны, оно негеометрическое, потому что не содержит [ничего относящегося к геометрии],подобно тому как несоразмерное — [к соразмерности] ; с дру­гой стороны, потому, что содержит [геометрическое] в искаженном виде. И имепно это незнание, исходящее из таких начал, противоположно [науке геометрии]. В математике с паралогизмом дело обстоит иначе; средний термин всегда берется двояко, а именно [больший крайний термин] высказывается обо всем среднем, а, с другой стороны, сам средний [высказы-зо вается] обо всем другом [крайнем] (однако в сказу-278 смом не говорится «всякое»). В математике же [отно-шепие среднего термина к крайним] можно как бы видеть мышлением. Но в [диалектических] рассуж­дениях это остается незамеченным, [например]: есть ли каждый круг (kyklos) фигура? Если же его начер­тить, то это ясно. А [цикл] эпических стихотворений тоже есть круг? Очевидно, что нет. Однако, если [меньшая] посылка основана на на­ведении, нет надобности приводить против этого [спо­соба доказательства] какое-либо возражение, ибо, з* сколь [ясно, что в науке] нет такой посылки, которая не относилась бы ко многим случаям (ибо иначе она не могла бы относиться и ко всем случаям, силлогизм ведь строится из общих [посылок]), столь же яспо, что нет и [соответствующего] возражения. Ибо по­сылки и возражения суть одпого и того же порядка; в самом деле, приводимое возражение само может стать посылкой — или доказывающей, или диалекти­ческой. Случается, что некоторые рассуждают не по пра- 40 вилам силлогизма из-за того, что принимают то, что следует из обоих [крайних терминов] 2, как это дела­ет, например, и Кеией3, чтобы доказать, что огонь разрастается в геометрической прогрессии, потому что, 78а как он говорит, огонь разрастается быстро и эта про­грессия так же. Но в таком случае нет силлогизма; [он будет], если [сказать так]: геометрическая прогрес­сия следует из наиболее быстро развивающейся про­грессии, и из [наличия] огня в его движении следует паиболее быстро развивающаяся прогрессия. Таким 5 образом, иногда невозможно выводить заключение из принятых [посылок]; иногда же это возможно4, но но видят [этой возможности]. Если бы было невоз­можно из ложных [посылок] доказывать истинпое, то раскрытие было бы легким, ибо необходимо имела бы место обоюдность5. В самом деле, пусть А есть нечто существующее; если же оно существует, существует также то, о чем я знаю, что оно существует, напри­мер Б. Из Б я докажу, что есть А6. Однако больше всего такая обоюдность имеет место в математике, по- *· тому что здесь не берут [как средний термин] ничего привходящего (и этим она отличается от диалектиче­ского способа рассуждения), а берут лишь определе­ния. 279 Умножается [знание] не через [новые] средние термины, а посредством добавления [крайних], на-15 пример А [приписывается] Б, Б—В, а В—Д, и так далее до бесконечности. [Знание умножается] и вширь, как, например, А [сказывается] и о В, и о Е; напри­мер, есть конечное или бесконечное число, скажем А, конечное нечетное число — Б, а В — некоторое нечет­ное число; тогда А [сказывается] о В. И пусть Д 20 обозначает конечное четное число, Ε — некоторое чет­ное число; тогда А [сказывается] о Е. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ [Отличие доказательства и знания о том, что данная вещь есть, от доказательства и знания о том, почему она есть] Знать, что есть, и знать, почему есть,— это различ­ное знание, прежде всего в пределах одной и той же науки, и в этой науке — двояким образом: во-первых, когда силлогизм получается не через неопосредство­ванные [посылки] (ибо в этом случае не берется пер-25 вая причина, а знать, почему нечто есть, можно, зная первую причину) ; во-вторых, когда силлогизм хотя и получается через неопосредствованные [посылки], однако не через причину, а через более известный из переставляемых друг с другом [терминов]. Ибо ничто не мешает, чтобы из взаимозаменяемых [терминов] бо­лее известным был иногда тот, который не есть при­чина, так что доказательство будет вестись через этот зо [термин]. Так, что планеты близки [к нам], до­казывают тем, что они не мерцают. Пусть В обозна­чает планеты, Б — не мерцать, А — быть близким. То­гда правильно будет сказать, что Б присуще В, ибо планеты не мерцают; но и А присуще Б, ибо то, что не мерцает, близко [к нам], а это можно узнать через наведение или посредством чувственного восприятия. 35 Таким образом, А необходимо присуще В. Так что было доказано, что планеты близки [к нам]. Так вот, это есть силлогизм не о том, почему есть, а о том, что есть, ибо планеты близки не потому, что они не мер­цают, а они не мерцают потому, что они близки К Однако можно также доказать [здесь] средний термин через больший, и тогда доказательство будет о том, io почему есть. Так, пусть В означает планеты, Б — быть 280 близким, А — не мерцать; тогда и Б присуще В, и 7вь А (т. е. не мерцать) присуще Б. Так что и А присуще В, и силлогизм будет о том, почему есть, ибо была указана первая причина. Далее, что Луна шарообразна, доказывается ее прибыванием, ибо если то, что таким 5 образом прибывает, шарообразно, а Луна прибывает таким именно образом, то очевидно, что она шарооб­разна. Но так получился силлогизм о том, что есть. Если же переставить средний термин, то получится силлогизм о том, почему есть, так как не из-за своего прибывания Луна шарообразна, а, [наоборот], именно потому, что она шарообразна, у нее такие прибывания. Пусть В обозначает Луну, Б — шарообразное, А — ю прибывание. В тех же случаях, когда средние тер­мины не могут быть переставлены и когда то, что не есть причина, более известно, доказывается, что есть, но не почему есть. Точно так же и в тех случаях, ко­гда средний термин ставится вне [крайних]2, ибо и в этих случаях доказывается, что есть, а не почему есть, так как причина не указывается. Например, по- ι5 чему стена не дышит? Потому, что она но живое су­щество. Но ведь если бы это было причиной, почему она не дышит, то живое существо должно было бы быть причиной дыхания, так же как если отрицание3 есть причина непрпсущности, то утверждение4 есть причина присущности; например, если несоразмер­ность тепла и холода есть причина нездоровья, то со­размерность их есть причина здоровья. И равным об­разом если утверждение есть причина присущности, то отрицание есть причина неприсущности. Но к приве­денному примеру сказанное не подходит, ибо не вся­кое живое существо дышит. Силлогизм же о такого рода причине получается по средней фигуре. Пусть А, например, будет живое существо, Б — дыхание, В — стена. В таком случае А присуще всем Б (ибо все, что 25 дышит, есть живое существо), но оно не присуще ни одному В, так что и Б не присуще ни одному В, и, сле­довательно, стена не дышит. Однако такого рода при­чины подобны преувеличенным высказываниям. Это ведь преувеличение, когда более отдаленное указы­вается как средний термин5; таково изречение Ана-харсиса6, что у скифов нет флейтисток, потому что зо у них нет виноградников. 281 Следовательно, в одной и той же науке силлогизм о том, что есть, и силлогизм о том, почему есть, раз­личаются и положением средних терминов. В другом смысле «почему есть» и «что есть» отличаются друг от друга тем, что они рассматриваются в разных на­уках. Таковы науки, находящиеся друг к другу в та­ком отношении, что одна подчинена другой, как, на­пример, оптика — геометрии, механика — стереометрии, гармония — арифметике и наблюдения небесных явле­ний — учению о светилах. Некоторые из этих наук 40 почти соименны7, как, например, учение о небесных 79а светилах бывает и математическим, и относящимся к мореходству, точно так же и гармония бывает и математической, и основанной на слуховом восприятии. В этих случаях знание того, что есть, основано на чув­ственном восприятии, знание же того, почему есть,— на математике. Ибо математики имеют доказатель­ства причин и часто не знают, что [предмет] есть, по-5 добно тому как созерцающие общее часто не знают отдельное, так как не обращают на него внимания. Таковы те науки, которые, будучи по своей сущности отличными [от математики], пользуются [ее] форма­ми. Математика же имеет дело с формами, а не с суб­стратом. Ибо если геометрия и рассматривает неко­торый субстрат, то во всяком случае не как субстрат. ю Но как оптика относится к геометрии, так относится к оптике другая наука, например та, что изучает радугу. Ибо знать, что она есть,— это дело рассуждающего о природе, знать же, почему она есть,— это дело сведу­щего в оптике — или как такового, или как занимаю­щегося математикой. Со многими науками, не подчи­ненными друг другу, дело обстоит точно так же, как, например, между врачебным искусством и геометрией. Действительно, знать, что круглые раны заживают is медленнее, это — дело врача, а знать почему — дело геометра. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ [Первая фигура силлогизма как наиболее подходящая для познания] Из фигур силлогизмов первая — наиболее подходя­щая для науки, ибо через нее ведут доказательства и математические науки, такие, как арифметика, гео-2i> метрия, оптика, и, можно сказать, все науки, иссле-282 дующие причины, почему есть, ибо силлогизм о том, почему есть, получается или во всех, или во многих случаях, или больше всего именно через эту фигуру. Так что поэтому первая фигура и есть наиболее под­ходящая для науки, ибо для знания важнее всего ис­следование причины, почему есть. Далее, только через эту фигуру можно добиться знания о сути вещи, ибо в средней фигуре не получается утвердительного сил­логизма, а между тем знание сути есть знание утвер­дительное. В последней же фигуре [утвердительное заключение] хотя и получается, однако не общее, между тем суть вещи есть нечто общее: ведь человек, [например], не есть лишь в каком-то отношении дву­ногое существо. Кроме того, первая фигура не нужда­ется в других фигурах, между тем как те ею подкре­пляются и расширяются, пока не достигается неопо- зо средствованное. Таким образом, очевидно, что первая фигура имеет для знания наибольшее значение. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ [Неопосредствованпые отрицательные посылки] Подобно тому как возможно, чтобы А было нераз­дельно (atomös) присуще Б \ точно так же возможно, чтобы оно было ему нераздельно не присуще. Говорю «быть нераздельно присущим или не присущим», когда между А и Б нет среднего термина. В таком случае А будет присуще или не присуще Б не на основании чего-то другого. Поэтому если или А, или Б, или даже оба вместе целиком содержатся в другом2, то А не может быть присуще Б как первое. В самом деле, пусть А целиком содержится в В; в таком слу­чае, если Б вовсе не содержится в В (ибо возможно, чтобы А целиком содержалось в другом, а Б в пем не 40 содержалось), получится силлогизм о том, что А не присуще Б, ибо если В присуще всем А, но не при-суще ни одному Б, то и А не присуще ни одному Б. Точно так же — если Б целиком содержится в другом, например в Д, ибо Д присуще всем Б, но А не присуще ни одному Д; так что посредством силлогизма полу­чится, что А не присуще ни одному Б. Точно так же будет доказано, если и А и Б целиком содержатся в другом. Но что ни одно Б может и не содержаться в том, в чем содержится А, или, наоборот, ни одтю А — 283 в том, в чем содержится Б,— это очевидно из тех ря­дов [терминов], которые нельзя брать один вместо другого. В самом деле, если ни один из [терминов], входящих в ряд А В Д, не сказывается ни об одном из [терминов], входящих в ряд БЕЗ3, между тем ю как А целиком содерлштся в Ф, принадлежащем к тому же ряду, то очевидно, что Б не будет содержаться в Ф, иначе эти ряды смешались бы. И точно так же — если бы Б целиком содержалось в другом. Но если ни один из этих двух [терминов А и Б] вовсе не содер­жится в чем-то [другом] и А не присуще Б, то оно необходимо не присуще ему нераздельно. Ибо если бы был какой-нибудь средний термин, то было бы необ­ходимо, чтобы один из этих двух терминов целиком is содержался в другом, а силлогизм получится тогда или по первой, или по средней фигуре. Если по первой, то Б будет целиком содержаться в другом (ибо посылка, содержащая Б, должна быть утвердительной); если же по средней фигуре, то любой из них может целиком содержаться в другом, так как силлогизм получится, все равно, к какой посылке отнести отрицание, но сил­логизма не получится, если обе посылки отрицатель-го иые. Таким образом, очевидно, что одно может быть но присуще другому нераздельно, и мы сказали, когда и как это возможно. ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ [Ошибочные заключения при неопосредствованных посылках] Неведение не как отсутствие знания, а как ложное знание (kata diathesin) есть ошибка, возникающая че­рез силлогизм. Когда что-то первое присуще или не 25 присуще, такая ошибка может произойти двояким об­разом, а именно когда или просто предполагают, что нечто присуще или не присуще, или когда приходят к такому предположению через силлогизм. Так вот, при простом предположении и ошибка простая; когда же предположение делается через силлогизм, бывает много ошибок. В самом деле, пусть А нераздельно не so присуще ни одному Б; в таком случае если вывести заключение, что А присуще Б, приняв средним тер­мином В, то это значило бы впасть в ошибку через силлогизм. Таким образом, возможно, что ложны обе 284 посылки, но и возможно, что только одна из них. В самом деле, если А не присуще ни одному В, как и В — ни одному Б, и в каждой посылке берется об­ратное, то обе они будут ложными. Но возможно, что В так относится к А и Б, что оно не подчинено А и не присуще Б как общее. Ибо невозможно, чтобы Б целиком содержалось в другом; ведь было уже ска­зано \ что А как первое ему не присуще, но не необ­ходимо, чтобы А было присуще всем [предметам] как общее; так что обе посылки ложны. Но можно также [только] одну из посылок принять за истинную, од­нако не любую, а лишь посылку AB, ибо посылка ВБ всегда будет ложной, так как Б не находится ни в одном [роде]. Посылка же AB может быть истин­ной, например если А нераздельно присуще и В и Б. В самом деле, когда одно и то же сказывается как первое о многих, ни одип из них не будет содержать­ся в другом. При этом неважно, если [А] присуще [В] не нераздельно. Таким образом, ошибка относительно присущности проистекает из-за этого и только так (ибо ни по одной другой фигуре не выводится [общего] заключения о присущем). Ошибка же относительно неприсущности возможна и по первой и по средней фигуре. Мы ука­жем прежде всего, в каких случаях проистекает ошиб­ка по первой фигуре и в каком отношении находятся при этом посылки. Итак, ошибка возможна, когда обе посылки ложны, например если Л нераздельно присуще и В и Б, ибо если принять, что А не присуще ни од­ному В, а В присуще всем Б, то посылки будут лож­ными. Ошибка возможна и тогда, когда одна из по­сылок ложная, все равно какая. Ибо возможно, что посылка AB истинная, а ВБ ложная, и притом AB истинна потому, что А присуще не всем [предметам], а ВБ ложна потому, что невозможно, чтобы В было присуще Б, когда А не присуще ни одному В, ибо тогда посылка AB не была бы уже истинной. Между тем, если обе посылки истинны, истинным будет и за­ключение. Но может быть и так, что посылка ВБ истинная, в то время как другая ложная, например если Б содержится и в В, и в А; ибо тогда одно необ­ходимо подчинено другому, так что если принять, что А не присуще ни одному В, то посылка будет ложной. Таким образом, очевидно, что силлогизм будет ложным 285 25 и тогда, когда одна посылка ложная, и тогда, когда обе ложные. По средней фигуре невозможно, чтобы обе посылки были целиком ложными, ибо если А присуще всем Б, то нельзя будет принять, что [средний термин] одному всему присущ, а другому — вовсе нет; между тем, если вообще должен получиться силлогизм [по вто-зо рой фигуре], следует взять посылки так, чтобы [средний термин] одному крайнему был присущ, а другому не присущ. Если же взятые таким образом посылки лож­ны, то ясно, что, если в них берется противоположное, получится как раз обратное, что, однако, невозможно. По ничто не мешает, чтобы обе посылки были отчасти ложными, например если В присуще и пекоторым 35 Л и некоторым Б, ибо если Припять, что оно присуще всем А и не присуще ни одному Б, то обе посылки будут ложными, но не целиком, а лишь отчасти. И то же самое будет, если отрицание отнести к [большей] посылке. С другой стороны, возможно, что одна из по­сылок, все равно какая, [целиком] ложная. В самом 40 деле, то, что присуще всем А, будет присуще и Б. Если 10ь же принять, что В присуще всему А, но вовсе не при­суще Б, то посылка ВА будет истинной, посылка же ВБ — ложной. Далее, то, что не присуще ни одному Б, не будет присуще ни одному Л, ибо если бы оно было присуще А, то оно было бы присуще и Б, по было предположено, что оно ему не присуще. Если же при-пять, что В присуще всему А, но не присуще пи од­ному Б, то посылка ВБ будет истинной, другая же — ложной. Точно так же — если отрицание отпести к [большей] посылке. Ибо то, что не присуще ни одно­му А, пе будет также присуще пи одному Б. Если же принять, что В вовсе по присуще А, но присуще все­му Б, то посылка ВА будет истипной, другая же — ложной. И далее, принять, что то, что присуще всем to Б, не присуще ни одному А, ложно, ибо если опо при­суще всем Б, то оно необходимо присуще также и некоторым А. Если же принять, что В присуще всем Б, но не присуще ни одному А, то посылка ВБ будет истипной, а посылка ВА — ложной. Таким образом, очевидно, что и тогда, когда обе посылки ложпьте, и тогда, когда только одна ложная, получится ошибоч-15 иый силлогизм, если опи посылки о нераздельно при­сущем. 280 ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ [Ошибочные заключения при опосредствованных посылках] Что же касается тех случаев, когда нечто присуще или не присуще не нераздельно, то, если ложный сил­логизм получается через подходящий средний термин, обе посылки не могут быть ложными, а ложной может быть лишь посылка, содержащая больший крайний 20 термин. (Под подходящим же средним термином я разумею такой, через который можно получить сил­логизм, противоречащий [ложному].) В самом деле, пусть А будет присуще Б через средний термин В. Так как для того, чтобы получить силлогизм, необхо­димо, чтобы посылка ВБ была взята утвердительной, то ясно, что она всегда будет истинной, ибо она не допускает превращения. Посылка же AB ложная, ибо 25 после того, как она будет подвергнута превращению, получится силлогизм, противоположный [ложному]. Точно так же и когда средний термин берется из дру­гого ряда, например когда Д и целиком содержится в А, и сказывается обо всех Б. Ибо необходимо, чтобы посылка ДБ осталась, другая же должна быть подверг­нута превращению; так что ДБ всегда будет истинной, зо а АД — всегда ложной посылкой. И ошибка будет по­чти такой же, как и та, которая происходит через подходящий средний термин. Но если силлогизм по­лучается не через подходящий средний термин, то, когда средний термин подчинен А и не присущ ни одному Б, обе посылки необходимо ложны. Ибо тогда ПОСЫЛКИ ДОЛЖНЫ быть ВЗЯТЫ [в ОТНОШеНИи], ПрОТИВО- 35 лоложном тому, в котором они находятся, если надо получить силлогизм; если же их взять такими, то обе они будут ложными, например если А присуще всему Д, а Д не присуще пи одному Б, ибо по превращении их получится силлогизм и обе посылки будут ложны­ми. Но если средний термин, например Д, не подчинен А, то посылка АД будет истинной, посылка ДБ — лож- *° ной. В самом деле, посылка АД истинна, потому что ни было предположено, что Д не содержится в А; посылка же ДБ ложна, потому что если бы она была истинной, то истинным было бы и заключение, а оно, как было предположено, ложно. Если ошибка возникает через среднюю фигуру, то ь невозможно, чтобы обе посылки были целиком лож-287 ными (ведь если Б подчинено А, то невозможно, чтобы [средний термин] был одному из них всему присущ, а другому не был бы присущ вовсе, как об этом уже было сказано раньше1). Но одна посылка может быть ложной, и притом безразлично какая. Ибо если В при-ю суще ц А и Б, то если принять, что А оно присуще, а Б нс присуще, то посылка ВА будет истинной, дру­гая — ложной. И наоборот, если принять, что В при­суще Б, но не присуще ни одному А, то посылка ВБ будет истинной, другая — ложной. 15 Что касается содержащего ошибку отрицательного силлогизма, то уже было сказано, когда и через какие посылки получится ошибка. Если же силлогизм, [со­держащий ошибку], будет утвердительным, то, когда он получается через подходящий средний термин, обе посылки не могут быть ложными, ибо посылка ВБ необходимо должна оставаться, если [вообще] полу­чится силлогизм, как об этом уже было сказано рань­ше2. Так что посылка AB всегда будет ложной, ибо она как раз та, которая допускает превращение. Точно так же — если средний термин берется из другого ряда, как об этом уже было сказапо3 относительно ошибки, содержащейся в отрицательном силлогизме, ибо необходимо, чтобы посылка ДБ осталась, а АД подверглась превращению, и получится та же самая ошибка, что и раньше4. Когда же силлогизм получа­ется не через подходящий средний термин, то, если Д 25 подчинено А, посылка АД будет истинной, другая — ложной, ибо возможно, что А будет присуще многим [терминам], которые не подчинены друг другу. Если же Д не подчинено А, то ясно, что посылка АД будет всегда ложной (ибо она берется утвердительной), по­сылка же ДБ может быть и истинной и ложной. В са­мом деле, ничто не мешает, чтобы А не было присуще 80 ни одному Д, а Д было присуще всем Б, например живое существо не присуще никакому знанию, но зна­ние присуще искусству музыки. С другой стороны, А может быть не присуще ни одному Д, а Д — ни одно­му Б. Таким образом, очевидно, что если средний тер­мин не подчинен А, то ложными могут быть и обо посылки, и одна из них, безразлично какая. 35 Отсюда очевидно, в каких случаях и через какие [посылки] могут происходить ошибки в умозаключе-288 нии как при неопосредствованных положениях, так и при таких, которые получаются через доказатель­ство. ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ [Невозможность знания без чувственного восприятия] Очевидно также, что если нет чувственного воспри­ятия, то необходимо отсутствует и какое-нибудь зна­ние, которое невозможно приобрести, если мы не на­учаемся либо через наведение, либо через доказатель- *° ство. Доказательство же исходит из общего, наведе- 81ь ние — из частного; однако созерцать общее нельзя без посредства наведения, ибо и так называемое отвлечен­ное познается через наведение, а именно если кто-либо хочет показать, что некоторые присущие каждому роду [свойства] хотя и не существуют отдельно, по [могут рассматриваться обособленно друг от друга], поскольку каждое из них есть нечто определенное. Но 5 умозаключать путем наведения невозможно тем, кто лишен чувственного восприятия, ибо чувственное вос­приятие направлено на единичное, иначе ведь полу­чить о нем знание невозможно. В самом деле, как знание [единичного] посредством общего невозможно без наведения, так и знание его через наведение не­возможно без чувственного восприятия. ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ [Вопрос о том, должно ли число начал доказательства быть ограниченным или нет] Всякий силлогизм получается посредством трех ю терминов. При этом один [вид] силлогизмов в состоя­нии доказать, что А присуще В в силу того, что оно присуще Б, а Б присуще В. Другой же [вид] — отри­цательные силлогизмы — имеет одну посылку о том, что нечто одно присуще другому, а другую — о том, что нечто чему-то не присуще. Таким образом, очевид­но, что таковы начала и так называемые предположе­ния, ибо если их принимают, то с необходимостью доказывают именно так; например, что А присуще В — через Б и, далее, что А присуще Б — через дру­гой средний термин и таким же образом — что Б при-10 Аристотель, т, 2 — 888 289 суще В, Но если выводят заключение исходя из мне­ния, т. е. только диалектически, то ясно, что следует обращать внимание лишь на то, чтобы силлогизм по-ω лучался из возможно более правдоподобных посылок. Так что если в действительности среднего термина для Λ и Б нет, но кажется, что он имеется, то делающий через него умозаключение выводит заключение диа­лектически. Ради истины же должно исследовать ис­ходя из того, что присуще. Дело обстоит так: посколь­ку есть нечто, что само сказывается о другом не прив­ходящим образом (под привходящим же я разумею, 25 например, когда о чем-то белом иногда говорим, что оно человек, и это не то же самое, что сказать: этот человек есть белый. Ибо человек есть белый, не бу­дучи чем-то другим; белое же есть [человек], посколь­ку быть белым есть для человека нечто привходя­щее), существует, конечно, нечто такое, что сказы­вается само по себе. Пусть В будет таким, что само зо оно больше уже не присуще другому, ему же Б при­суще как первое, без чего-то промежуточного. Далее, таким же образом Ε присуще 3, а 3 — Б. Итак, необ­ходимо ли здесь остановиться или можно идти дальше до бесконечности? Затем, если ничего не сказывается об А само по себе, а между тем А присуще Φ как первое и раньше — ничему промежуточному, и точно так же Φ присуще Э, а Э — Б, то необходимо ли и в этом случае остановиться или здесь можно идти дальше до бесконечности? Последний случай отлича­ется от предыдущего тем, что [там вопрос ставился так]: если начать с чего-то такого, что само не при­суще ничему другому, но другое ему присуще,— воз­можно ли идти дальше до бесконечности вверх? Здесь 40 же [вопрос ставится так]: если начать с чего-то та-82« кого, что само сказывается о другом, но о нем ничего не сказывается,— возможно ли идти дальше до беско­нечности вниз? Далее: может ли быть бесконечно мно­го промежуточных [терминов], в то время как край­ним есть предел? Я имею в виду, например, если А присуще В, а средний термин для них Б и если для Б и А есть другие [средние термины], а для этих по­следних еще другие, то могут ли и эти [средние тер­мины] идти дальше до бесконечности или не могут? Исследование этого — то же самое, что вопрос: ведут­ся ли доказательства до бесконечности, т. е. есть ли 200 доказательство всего или [термины] ограничивают друг друга? То же самое говорю об отрицательных заключениях и посылках; папример, если А не присуще ни одному 10 Б или как первое, или так, что есть нечто промежу­точное, предшествующее [Б], чему [А] не присуще (например, если этот [средний термин] есть Э, кото­рый присущ всем Б), и, с другой стороны, [А] не присуще другому термину, предшествующему [Э], например Ф, которое присуще всем Э. Ибо и в этих случаях терминов, которым [А] не присуще как пред­шествующим, или бесконечно много, или есть им пре­дел. Не так обстоит дело с обратимыми [посылками]. ,5 Ибо среди взаимозаменяемых [терминов] нет такого, о котором нечто сказывалось бы как о первом или как о последнем. В самом деле, все [термины] паходятся друг к другу в одинаковом отношении, будет ли бес­конечно много тех [терминов], которые сказываются об одном и том же, или бесконечно много будет их в обоих направлениях, о которых ставился вопрос, за исключением того случая, когда обращение невозмож­но одинаковым образом, но один [термин] есть нечто привходящее, другой же — [действительное] сказуе- 2Э мое. ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ [Число промежуточных терминов между подлежащим и сказуемым в доказательствах утверждения] Ясно также, что промежуточных [терминов] не мо-жот быть бесконечно много, если сказуемым есть пре­дел и по направлению впиз, и по направлению вверх. Иод паправлепием вверх я разумею направление к бо­лее общему, под направлением вниз — к частному. В самом деле, если А сказывается о 3 и промежуточ­ных [термипов], обозначаемых как Б, было бы беско- 25 печно много, то ясно, что в таком случае один термин, начиная с А, мог бы сказываться о другом вниз до бес­конечности (ибо до того как приходят к 3, промежу­точных [терминов] было бы бесконечно много) и, до того как приходят к А, терминов от 3 вверх было бы бесконечно много. Так что если это невозможно, то не­возможно также и то, чтобы промежуточных [терми- *& 10* 291 нов] между А и 3 было бесконечно много. При этом не имеет значения, если говорят, что одни из терми­нов—А, Б, [...], 3 — связаны друг с другом так, что между ними нет ничего промежуточного, а другие [так] брать нельзя. Ибо какой бы термин я ни взял из Б, промежуточных терминов по направлению к А или 3 будет или бесконечно много, или конечное число. Поэтому безразлично, откуда начинается беско­нечный [ряд промежуточных терминов] и начинается ли он сразу же или нет, ибо тех терминов, которые следуют за ним, бесконечно много. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ [Число промежуточных терминов в доказательствах отрицания] Очевидно также, что и в доказательстве отрицания [терминам] есть предел, поскольку в доказательстве утверждения [им] есть предел в том и другом направ­лении. В самом деле, предположим, что нельзя идти до бесконечности ни от последнего вверх (под послед­ним я разумею то, что само не присуще ничему дру­гому, по ему самому другое, например 3, присуще), ни от первого к последнему (под первым я разумею то, что само сказывается о другом, по о нем самом ничто другое не сказывается). Если же это так, то ясно, что и при отрицании есть предел. Неприсущ­ность доказывается трояко. А именно: или [так, что], чему присуще В, тому всему присуще Б, но ничему из того, чему присуще Б, не присуще А. Следователь­но, в отношении посылки БВ и [вообще] всегда в от­ношении другой ] посылки необходимо идти к неопо­средствованным [положениям], ибо эта посылка утвер­дительная. Что же касается другой посылки, то ясно, что если [А] не присуще другому, предшествующему [Б], скажем Д, то Д должно быть присуще всем Б. И далее, если [А] не присуще другому, предшествую­щему Д, то это другое должно быть присуще всем Д. Поэтому раз по направлению вверх есть предел, то есть предел и по направлению к А, и будет нечто первое, чему А не присуще. Далее, [или так, что] если Б присуще всем А и не присуще ни одному В, то А не присуще ни одному В. С другой стороны, если это нужно доказывать, то ясно, что это доказательство бу-292 дет дано или через указанную выше фигуру, или через эту, или через третью. О первой фигуре уже было ска­зано, вторая же будет [теперь] указана. Так можно до­казать, например, что Д присуще всем Б, но не при­суще ни одному В, если нечто необходимо присуще Б. И далее, если Д не будет присуще В, то нечто дру­гое, что не присуще В, присуще Д. Следовательно, так как присущность имеет предел по направлению вверх, то предел имеет также неприсущность. Третий способ, как было сказано, таков: если А присуще всем Б, а В не присуще Б, то В будет присуще не всему тому, чему присуще А. Но это в свою очередь дока­зывается или указанными выше способами или так же, [как здесь]. Доказательство теми способами имеет пре­дел. Если же доказывают третьим способом, то опять будет принято, что Б присуще Е, а В присуще не всем Е. И это будет затем доказываться так же. А так как было предположено, что [доказательство] имеет предел и по направлению вниз, то ясно, что оно будет иметь предел и когда В не присуще. Очевидно также, что и тогда [доказательство] бу­дет иметь предел, когда оно ведется не одним путем, а всеми — то по первой фигуре, то по второй или по третьей. Ведь пути [доказательства] ограниченны по числу. А ограниченное, ограниченное число раз умно­женное, необходимо остается ограниченным в целом. Таким образом, ясно, что и в [доказательстве] от­рицания есть предел, поскольку есть предел в [дока­зательстве] присущности. А что дело обстоит у них таким именно образом, это очевидно из следующего диалектического (logikös) рассмотрения2. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ [Невозможность в утвердительных умозаключениях, служащих для доказательства, идти до бесконечности] В отношении же сказуемых, касающихся сути [вещи],—это ясно. Ибо если можно дать определение, или познать суть бытия [вещи], а бесконечное не мо­жет быть пройдено, то сказуемые, касающиеся сути [вещи], необходимо ограниченны. Мы говорим в общем так: МОЖУ,О как нечто истинное сказать, что белое идет и г?то вот то большое есть дерево и, с другой стороны, что дерево есть большое и что человек идет. Таким об-293 разом, есть разница, сказать ли как в первом или как во втором случае. Ибо когда я говорю: белое есть де­рево, тогда я говорю, что то, для чего привходяще быть белым, есть дерево, но не говорю, что белое есть суб­страт дерева, ибо дерево есть дерево не потому, что оно белое, и не потому, что нечто белое, как таковое, стало деревом; так что [белое] не есть [дерево], разве только привходящим образом. Когда же я говорю, что дерево есть белое, то я не говорю, что нечто другое, для чего привходяще быть деревом, есть белое (как, например, когда я говорю, что образованный есть бе­лый, ибо в этом случае я говорю, что человек, для ко­торого привходяще быть образованным, есть белый), но дерево есть субстрат, как таковой, ставший белым, будучи не чем-то другим, а деревом или таким-то дере­вом, как таковым. Если надо установить определенное правило, то говорить так, [как в этом случае],—зна­чит утверждать [нечто как сказуемое], говорить же так, [как в том случае],— значит или ничего не утверждать [как сказуемое], или утверждать не без­условно, а лишь привходящим образом. Такой [тер­мин], как «белое», есть то, что сказывается, а такой, как «дерево»,—то, о чем что-то сказывается. Итак, примем, что то, что сказывается, всегда сказывается о том, о чем оно сказывается безусловно, но не при­входящим образом, ибо [только] так доказательства действительно доказывают. Так что когда одно об од­ном сказывается, оно сказывается или о сути [вещи], или о качестве, или о количестве, или об отношении, или о действующем, или о претерпевающем, или о «где», или о «когда». Далее, те [сказуемые], которые обозначают сущ­ность, [указывают], что то, о чем они сказываются, есть то или часть того, что они обозначают. Но те [сказуемые], которые не обозначают сущности, а вы­сказываются о другом как о подлежащем, которое не есть ни то, ни часть того, [что они обозначают], есть нечто привходящее, как, например, о человеке [ска­зывается] белое. Ибо человек по существу своему не есть ни белое [вообще], ни нечто белое, но он есть, ко­нечно, живое существо, ведь человек есть живое суще­ство по сути своей. А то, что не обозначает сущно­сти, должно сказываться о каком-то подлежащем; и нет такого белого, что было бы бело, не будучи чем-то дру-294 гим. А с эйдосами можно распроститься: ведь они только пустые звуки; и даже если бы они существо­вали, то они не имели бы никакого значения для пред­мета рассуждения, ибо доказательства имеют дело именно с такого рода [вещами]. Далее, если одно не есть качество другого и дру­гое пе есть качество первого и, [следовательно], не есть качество качества, то они не могут сказываться друг о друге таким образом. Но хотя о них и можно сказать нечто истипное, однако они не могут истинно сказываться друг о друге. Ведь сказывается, конечно, как бы сущность, например или род, или видовое отли­чие сказываемого. Но относительно этого было пока­зано, что оно не будет бесконечным ни по направлению вниз, ни по направлению вверх, например ни [ряд]: человек есть двуногое существо, двуногое есть живое существо, а живое существо есть нечто другое, ни [ряд]: живое существо — о человеке, человек—-о Кал-лии, Каллий — о чем-то другом, содержащемся в его сути, ибо всякую такую сущность определить можно, бесконечное же нельзя пройти мысленно; поэтому не бесконечно ни направление вверх, ни направление вниз, ведь сущность, о которой сказывалось бы беско­нечно много, нельзя было бы определить. Действитель­но, [термины] не могут как роды сказываться друг о друге, иначе нечто было бы частью самого себя. Но ни качество, ни одна из других [категорий] не могут сказываться друг о друге, разве только привходящим образом, ибо все они присущи привходящим образом и сказываются о сущностях. Но и по направлению вверх нельзя идти до бесконечности. Ибо о каждом [предмете] сказывается то, что обозначает или каче­ство, или количество, или какая-нибудь другая [из ос­тальных категорий], или то, что относится к сущности, но все это ограниченно, как ограниченны и роды кате­горий, а именно: или качество, или количество, или отношение, или нечто действующее, или нечто претер­певающее, или «где», или «когда». Однако предпола­гают, что одно сказывается о другом, но что те [тер­мины], которые не [обозначают] сути [вещи], не ска­зываются друг о друге, ибо все они привходящие, но одни таковы сами по себе, другие же — иным образом. Но мы говорим, что все они сказываются о каком-то подлежащем, привходящее же не есть какое-то подле-2Θ5 жащее, ибо мы считаем, что нет ни одного такого рода привходящего, которое называется тем, чем оно назы­вается, не будучи чем-то другим; оно само [сказывает­ся] о другом, и другие [привходящие] — об ином [подлежащем]. Таким образом, нельзя будет сказать, что одно присуще другому [до бесконечности] — как по направлению вверх, так и по направлению вниз. В самом деле, то, для чего указывается привходящее, есть нечто относящееся к сущности каждой [вещи], а это не бывает бесконечным. По направлению вверх идут и относящееся к сущности и привходящее, однако и то и другое не бесконечно. Следовательно, необхо­димо должно быть нечто такое, о чем что-то сказы­вается как о первом, и об этом — нечто другое, и здесь должен быть предел, т. е. должно быть нечто, что больше уже не сказывается о другом предшеству­ющем и о чем другое предшествующее больше не ска­зывается. Таков, следовательно, один указанный здесь способ доказательства. Есть еще другой способ — когда есть доказательство того, о чем нечто сказывается как пред­шествующее. Нельзя лучше достигнуть того, доказа­тельство чего имеется, чем знанием, и нельзя это знать без доказательства. Если же одно познается через дру­гое, а мы этого другого не знаем и не можем лучше достигнуть этого, чем знанием, то мы не будем знать и то, что познается через это другое. Итак, если можно безусловно знать что-либо посредством доказательства, а не на основании каких-то [соглашений] или пред­положения, то необходимо, чтобы был предел проме­жуточным сказуемым. Ибо если бы не было им пре­дела, а всегда было бы [сказуемое] выше принятого, то должно было бы быть доказательство всего. Так что если перебирать [мысленно] бесконечно много [ска­зуемых] невозможно, тогда мы не будем знать посред­ством доказательства то, доказательство чего имеет­ся. Итак, если мы не можем лучше достигнуть этого, чем знанием, то нельзя иметь безусловное знание по­средством доказательства, а можно его иметь [только] на основании предположения. Таким образом, диалектически (logikös) можно от­сюда убедиться в сказанном. Аналитически 1 же можно еще более кратким путем доказывать с очевидностью, 296 что ни по направлению вверх, ни но направлению вниз [ряд] сказуемых не может быть бесконечным в рас­сматриваемых нами доказывающих науках. В самом to деле, ведется доказательство того, что само по себе присуще вещам. Но само по себе присущее понимается двояко, а именно как то, что содержится в сути дру­гого, и как то, в сути чего содержится само это дру­гое. Например, о числе [сказывается] нечетное, ко­торое хотя и присуще числу, но в его определении ι» содержится само число. И точно так же в определении числа содержится множество или делимое. Но ни того ни другого [самого по себе присущего] не может быть бесконечно много, и не может быть таким то, что присуще так, как нечетное присуще числу, иначе в не­четном в свою очередь оказалось бы нечто другое, в [сути] которого содержалось бы нечетное, в то время как оно само присуще нечетному. Но если это так, то число будет как первое содержаться в том, что при­суще нечетному. Таким образом, если такого рода бес­конечное не может быть присуще чему-то одному, то бесконечного не будет и по направлению вверх. Но не­обходимо, чтобы все [неотъемлемые свойства] были присущи первому, как, например, числу, и число — им. Так что [неотъемлемые свойства и первое] должны быть обратимы друг с другом, а не выходить одно за пределы другого. Однако и то, что содержится в сути 25 [вещей], не бесконечно, ипаче невозможно было бы определение. Так что если все сказуемые указывают [присущее] само по себе, а то, что есть само по себе, не бесконечно по числу, то имеется предел по направ­лению вверх и, следовательно, по направлению вниз. Но если это так, то и промежуточные [термины] между двумя [крайними] терминами также всегда ограниченны. А раз так, то ясно уже, что необходимо зо должны быть начала доказательств и что нет доказа­тельства всего, вопреки утверждению некоторых (о ник мы говорили вначале2). Ибо если имеются начала, то не все доказуемо и нельзя [в доказательстве] идти до бесконечности. Ведь если бы то или другое имело ме­сто, то это означало бы не что иное, как то, что нет никакой неопосредствованной и неделимой посылки, но 35 что все делимо. Ибо то, что подлежит доказательству, доказывается введением термина в середину, а не при* бавлением извне3. Так что если бы здесь можно было 297 идти до бесконечности, то было бы также бесконечное множество средних терминов между двумя терминами. Это, однако, невозможно, если сказуемые имеют пре­дел по направлению вверх и вниз. А что они имеют мь предел, это диалектически (logikös) было доказано выше, аналитически же — теперь. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ [Значение среднего термина в доказательстве] После того как это доказано, становится очевид­ным, что если одно и то же присуще двум, например, А присуще В и Д, в то время как одно из них о другом 5 или вовсе не сказывается, или сказывается не во всех случаях, то [А] не всегда присуще в силу чего-то об­щего [этим двум]. Например, и равнобедренному, и по-равностороннему треугольнику присуще иметь углы, равные [в совокупности] двум прямым в силу чего-то общего им, ибо это присуще им, поскольку они неко­торая определенная фигура, а не поскольку они раз­ные. Но не всегда дело обстоит именпо так. Действи­тельно, пусть Б будет то, в силу чего А присуще В *о и Д. В таком случае яспо, что и Б присуще В и Д в силу чего-то другого общего, а это общее — в силу чего-то иного. Так что между двумя [крайними] тер­минами оказалось бы бесконечное множество терми­нов, что, однако, невозможно 1. Следовательно, нет не­обходимости, чтобы всегда одно и то же было присущо многим в силу чего-то общего им, поскольку должны быть неопосредствованные посылки. Необходимо, одна-15 ко, чтобы термины принадлежали к одному и тому жо роду и исходили из одних и тех же нераздельных [на­чал], если только общее им есть нечто присущее само по себе. Ибо доказываемое, как мы видели, не должно переходить из одного рода в другой. Очевидно также, что, когда А присуще Б, тогда, 20 если имеется некоторый средний термин, может быть доказано, что А присуще Б. И элементы [доказатель­ства] тождественны средним терминам, и их столько, сколько средних терминов. В самом деле, неопосредст­вованные посылки суть элементы [доказательства] — или все, или только общие. Если же нет никакого среднего термина, то нет уже доказательства, но путь к началам именно этот2. Точно так же обстоит дело, 298 когда А не присуще Б: если есть или средний термин, или предшествующий термин, которому А не присуще, то доказательство имеется, если же нет, то пе имеет­ся — [посылка А не присуще Б] есть начало; и эле­ментов [доказательства] столько, сколько имеется [средних] терминов. Ибо посылки, содержащие эти [средние термины], суть начала доказательства. И по­добно тому как имеются некоторые недоказуемые на­чала, [которыми утверждается], что вот это есть то-то и то-то и что вот это присуще тому-то и тому-то, точно так же есть некоторые недоказуемые начала, [кото­рыми указывается], что вот это не есть то-то и то-то и что вот это не присуще тому-то и тому-то. Так что одни начала будут началами [доказательства] того, что не­что есть, другие — того, что чего-то нет3. Но если нужно что-то доказать, следует принять то, что ска­зывается о Б как первое. Пусть это будет В, и о нем пусть таким же образом сказывается Д. И, постоянно двигаясь таким образом все дальше, доказывающий никогда не берет извне посылки и не берет того, что присуще А, а постоянно уплотняет средний термин, пока не будет достигнуто нечто неделимое, т. е. еди­ница. Единица же есть тогда, когда достигается нео­посредствованное, т. е. когда имеют неопосредствован­ную посылку, которая одна в прямом смысле слова. И как в других [областях], так и [в доказательствах] начало есть нечто простое, но оно пе везде одно и то же: в весе это будет мина, в пении — четверть тона, а в другом — другое. Так, в силлогизме единица — это неопосредствованная посылка, в доказательстве же и в науке —нус4. Таким образом, в утвердительных силлогизмах о присущем ни один [средний термин] не выходит за пределы [большего]. В отрицательных же силлогизмах [средний термин] не выходит за пре­делы того термина, который должен быть присущ, как, например, если А не присуще Б через [средний тер­мин] В. В самом деле, если В присуще всем Б, между тем как А не присуще ни одному В, то, если нужно доказать, что А не присуще ни одному В, следует брать средний термин для А и В, и так можно всегда двигаться дальше. Если же следует доказать, что Д не присуще Е, потому что В присуще всем Д и не прису­ще ни одному Е, то [средний термин] никогда не вый­дет за пределы Е, а Е и есть то, чему не должно быть 299 ίο присуще [Д]. При третьем способе [доказательства5 средний термин] никогда не должен выходить за пре­делы того, от чего и что следует отнять. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ [Преимущество доказательства общего перед доказательством частного] Так как бывают доказательства общего и частпого, утверждения и отрицания, то возникает вопрос: какое 15 из них — лучшее? Тот же вопрос встает и относительно так называемого прямого доказательства и доказатель­ства через приведение к невозможному. Так вот, мы прежде всего рассмотрим доказательство общего и ча­стного и, уже выяснив это, будем говорить о так назы­ваемом прямом доказательстве и о доказательстве че­рез невозможное. 20 Лучшим могло бы показаться доказательство част­ного, если рассматривать таким образом: ведь лучше то доказательство, на основании которого мы что-то лучше знаем (ибо в этом и состоит достоинство дока­зательства), лучше же мы каждую вещь знаем тогда, когда знаем, какова она сама по себе, чем на основа­нии чего-то другого; например, мы лучше знаем об об-25 разованном Кориске, когда знаем, что Кориск образо­ван, чем когда знаем, что человек образован, и точно так же во всех других случаях. Доказательство же об­щего показывает, что что-то другое, а не сама вещь [имеет такое-то свойство], например равнобедрепный треугольник имеет [такие-то свойства] не потому, что он равнобедренный, а потому, что он треугольник. До­казательство же частного показывает, что сама вещь [имеет это свойство]. Следовательно, если лучше то доказательство, которое показывает, что вещь сама по 80 себе [имеет это свойство], а таково в большей мере доказательство частного, чем доказательство общего, то доказательство частного лучше. Далее, если общее не есть что-то помимо единичных вещей, доказатель­ство же [общего] порождает мнение, будто то, отно­сительно чего ведется доказательство, есть что-то [от­дельно существующее] и что есть некая такого рода сущность (physis), присущая существующему (напри­мер, будто есть [сущность] треугольника помимо от­дельных треугольников, и [сущность] фигуры — помимо отдельных фигур, и [сущность] числа — помимо от-300 дельных чисел), а, с другой стороны, доказательство зб относительно того, что есть, лучше доказательства от­носительно того, чего нет, и доказательство, не вво­дящее в заблуждение, лучше доказательства, вводя­щего в заблуждение, доказательство же общего именно таково (ибо это доказательство ведут, идя все дальше, как при установлении соотношения, [когда доказы­вают], например, что то-то и то-то имеет нечто сход­ное, что не есть ни линия, ни число, ни имеющее объем, ни плоскость, а что-то помимо них); если, еле- 85ь довательно, доказательство общего есть скорее именно такое доказательство и оно в меньшей мере касается того, что есть, чем доказательство частного, и способно порождать ложное мнение, то доказательство общего хуже доказательства частного. Но не относится ли первый довод в такой же мере к доказательству общего, как и к доказательству част­ного? В самом деле, если то, что [углы в совокупно­сти] равны двум прямым, присуще равнобедренному б треугольнику не поскольку он равнобедренный, а по­скольку он треугольник, то в этом случае тот, кто зна­ет, что равнобедренный треугольник [обладает этим свойством], знает [предмет], как таковой, меньше, чем тот, кто знает, что треугольник [обладает этим свойст­вом] . И вообще, если [о равнобедренном треугольнике] доказывают не поскольку он треугольник, то это не бу­дет доказательством; если же это доказывают, [по­скольку он треугольник], то в этом случае тот, кто знает каждое [свойство], поскольку оно присуще [тре­угольнику вообще], будет лучше знать. Если, следова­тельно, треугольник есть более широкий [термин], *° [чем равнобедренный], и понятие — одно и то же, и он треугольник не одноименно, и если всякому треуголь­нику присуще то, что его углы равны [в совокупности] двум прямым, то треугольник имеет такие углы не по­скольку он равнобедренный, а равнобедренный имеет та­кие углы, поскольку он треугольник. Так что тот, кто знает общее, лучше знает нечто как присущее, чем тот, кто знает частное. Следовательно, доказательство общего лучше доказательства частного. Далее, если общее есть и* какое-то одно понятие, а не нечто одноименное, то оно существует не в меньшей мере, чем нечто частное, и даже в большей мере, поскольку в общем содер­жится непреходящее, тогда как частное в большей 301 мере преходяще. Далее, предполагать, что [общее] есть нечто существующее помимо частного, потому что оно означает нечто единое, нет никакой необходимо­го сти — не больше, чем в отношении другого, обозначаю­щего не сущность, а или качество, или отношение, или действие. Но если есть [такое предположение], то в этом повинно не доказательство, а тот, кто внимает [этому предположению]. Далее, если доказательство есть силлогизм, доказы­вающий причину, т. е. то, почему есть [данная вещь], а общее есть в большей мере причина (ибо то, чему нечто присуще само по себе, само есть причина того, 20 что оно ему присуще, общее же есть первое и, следо­вательно, причина), то и доказательство общего лучше, ибо оно в большей мере касается причины, т. е. того, почему есть [данная вещь]. Далее, мы до тех пор ищем причину и тогда счи­таем, что знаем ее, когда [знаем], что это происходит или существует не потому, что нечто другое происхо­дит или существует, ибо таким образом уже дости-80 гается цель и крайний предел. Например, зачем on пришел? Чтобы получить деньги, а это для того, чтобы верпуть долг; а это — чтобы не поступать не­справедливо. И когда, идя так все дальше, [мы узна­ем], что что-то есть уже не из-за другого и не ради другого, тогда мы говорим: ради этого как цели он пришел, или что-то существует, или происходит. И то­гда мы знаем всего лучше, почему он пришел. 35 Действительно, если таким же образом обстоит дело со всеми причинами и основаниями (ta dia ti) и если таким именно образом имеем наилучшее знание о том, что есть причина в смысле «ради чего», то и о других причинах мы тогда имеем наилучшее знание, когда не­что присуще уже не потому, что есть что-то другое. Следовательно, когда мы знаем, что внешние углы равны четырем прямым, потому что треугольник рав­нобедренный, остается еще вопрос: почему равнобед-86» ренпый треугольник обладает этим свойством? [Ответ гласит] : потому что он треугольник, и это потому, что [этим свойством обладает] прямолинейная фигура. H если [мы знаем, что] такая фигура обладает этим свойством уже не из-за другого, то мы об этом имеем наилучшее знание. И тогда же [мы знаем] общее. Сле-с02 довательно, доказательство общего лучше [доказатель­ства частного]. Далее: чем более частно [доказательство], тем бо­лее оно наталкивается на неопределенное, тогда как [доказательство] общего направлено на простое и пре­дельное. Поскольку вещи неопределенны, постольку их нельзя знать, и, напротив, поскольку они определен­ны, постольку их можно знать. Следовательно, нечто познается в большей мере, поскольку оно общее, чем поскольку оно частное. Общее, следовательно, в боль­шей мере доказуемо. Но доказательство того, что в большей мере доказуемо, есть и доказательство в боль­шей мере, ведь соотнесенные между собой [вещи] имеют большую степень одновременно. Следовательно, доказательство общего лучше, поскольку оно есть до­казательство в большей мере. Далее, то, на основании ю чего мы знаем и это и другое, предпочтительнее того, на основании чего мы знаем только это. А тот, кто имеет [доказательство] общего, знает также и част­ное, но тот, кто имеет [лишь доказательство] частного, не знает [еще] общего. Так что и в этом отношении доказательство общего предпочтительнее. Далее, [мож­но рассуждать] и так. Доказывать более общее — зна­чит доказывать через средний термин, который нахо­дится ближе к началу. Всего же ближе находится нео- *з посредствованное, и это есть начало. Таким образом, если доказательство, исходящее из начала, [основа­тельнее] доказательства, не исходящего из начала, то доказательство, в большей мере исходящее из начала, основательнее того, которое исходит из начала в мень­шей мере. Но таково именно доказательство более об­щего. Стало быть, доказательство общего предпочти­тельнее. Например, если нужно доказать отношение А к Д, то пусть Б и В будут средними терминами, а выше находится Б. Так что доказательство, даппое 20 посредством Б, есть доказательство более общего. Впрочем, некоторые из указанных доводов суть диалектические (logika). Но что доказательство общего более ценно, всего яснее видно из следующего: если мы из [двух] посылок имеем предшествующую, то в известной мере знаем также и последующую и имеем ее в возможности. Например, если мы знаем, что вся- 25 кий треугольник [имеет три угла, равные в совокуп­ности] двум прямым, то в известной мере мы знаем — 303 в возмояшости,— что и равнобедренный треугольник имеет [углы, равные в совокупности] двум прямым, хотя бы мы и не знали, что эта равнобедренная [фи­гура] есть треугольник. Но если кто-нибудь имеет только эту последнюю посылку, то он никоим образом не знает [еще] общего, ни в возможности, ни в дейст­вительности. И наконец, доказательство общего пости­гается умом, частного же — ограничено чувствен­ным восприятием. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ [Преимущество доказательства утверждения перед доказательством отрицания] Итак, что доказательство общего лучше доказатель­ства частного, об этом сказано нами достаточно. А что доказательство утверждения лучше доказательства отрицания, станет ясным из следующего. При прочих равных [условиях] то доказательство должно быть лучше, которое исходит из меньшего числа постула­тов, или предположений, или посылок. В самом деле, если [посылки] одинаково известны, то познание бу­дет скорее достигнуто посредством тех, [которых мень­ше], а это предпочтительнее. Основание же положения, что лучше то доказательство, которое исходит из мень­шего числа [посылок],—общее. В самом деле, если средние термины одинаково известны, а предшествую­щие более известны, то пусть одно доказательство того, что А присуще Е, будет дано через средние термипы Б, В и Д, другое же доказательство того, что А при­суще Е,— через 3 и Э. С [посылкой] же о том, что А присуще Д, дело обстоит так же, как с [посылкой] о том, что А присуще Е. Однако что А присуще Д — это первее и более известно, чем то, что А присуще Е, ибо [АЕ] доказывается через [АД] ; более же досто­верно то, через что доказывают. Стало быть, доказа­тельство через меньшее число [средних терминов] при прочих равных [условиях] лучше. Итак, и доказатель­ство утверждения, и доказательство отрицания ведутся посредством трех терминов и двух посылок, но в пер­вом случае принимается, что нечто есть, во втором же — что нечто есть и что нечто не есть. Следователь­но, [доказательство отрицания] дается больше чем че­рез один [вид посылок] и потому есть худшее дока­зательство. 304 Далее, так как было доказано, что при двух отри- to цательных посылках силлогизм не может получиться, а лишь одна посылка может быть отрицательной, дру­гая же — о том, что присуще, то кроме этого надо при­нять следующее: при расширении доказательства число утвердительных посылок необходимо должно увеличи­ваться, между тем как отрицательных посылок в каж- is дом силлогизме не может быть больше одной. В самом деле, пусть А не присуще ничему из того, чему при­суще Б, но Б присуще всем В. Далее, если необхо­димо расширить обе посылки, то следует вставить сред­ний термин. Пусть таким термином для АБ будет Д, а для БВ — Е. Тогда очевидно, что Ε взято в утвер­дительной посылке, а что касается Д, то с Б оно нахо­дится в утвердительной посылке, с А, напротив,— в 2о отрицательной, ибо Д должно быть присуще всем Б, между тем как А не присуще ни одному Д. Таким образом, получится [только] одна отрицательная по­сылка, а именно АД. Точно так же обстоит дело и в других силлогизмах. Действительно, в утвердительном силлогизме средний термин будет всегда с обоими [крайними] терминами в утвердительных посылках, в отрицательном же силлогизме одна из посылок должна быть отрицательной. Так что одна лишь эта посылка ж будет отрицательной, а другие — утвердительными. Та­ким образом, если то, посредством чего нечто доказы­вается, более известно и более достоверно, отрицатель­ное же [заключение] доказывается посредством утвер­дительной посылки, между тем как утвердительное не доказывается посредством отрицательной посылки, то доказательство утверждения, будучи предшествующим, более известным и более достоверным, лучше. Далее, если начало силлогизма составляет общая неопосред­ствованная посылка, а общая посылка в доказатель­стве утверждения утвердительная, в доказательстве же отрицания — отрицательная и утвердительная посылка предшествует и более известна, чем отрицательная, ибо отрицание становится известным через утверждение и утверждение предшествует отрицанию, подобно тому как бытие предшествует небытию, [или первее его], то 35 и пачало доказательства утверждения лучше начала доказательства отрицания. Но доказательство, пользую­щееся лучшими началами, лучше. Наконец, доказатель-1305 ство утверждения ближе по природе к началу, ибо без доказательства утверждения нет и доказательства отри­цания. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ [Преимущество прямого доказательства перед доказательством посредством приведения к невозможному] 87л Так как доказательство утверждения лучше доказаг тельства отрицания, то ясно, что оно также лучше до­казательства через приведение к невозможному. Но следует знать, каково различие между ними. Так вот, пусть А не присуще ни одному Б, а Б пусть будет при­суще всем В; тогда А необходимо не присуще ни од­ному В; если [термины] взяты таким образом, то по-5 лучится прямое доказательство отрицания относительно того, что А не присуще В. Доказательство же через невозможное таково: если нужно доказать, что А не присуще Б, то должно принять, что оно ему присуще и что Б также присуще В; так что отсюда следует, что А присуще В. Но пусть уже будет известно и при­знано, что это невозможно. Следовательно, не может se быть, чтобы А было присуще Б. Итак, если признано, что Б присуще В, то А не может быть присуще Б. Таким образом, термины расположены [в обоих дока­зательствах] одинаково. Различие же заключается лишь в том, которая из обеих отрицательных посылок более известна — та ли, согласно которой А не прису­ще Б, или та, согласно которой А не присуще В. И вот, когда заключение [о том, что А не присуще В], более is известно, дается доказательство через невозможное; когда же более известно отрицание в самом силлогизме, дается прямое доказательство. По природе же [поло­жение], что А не присуще Б, предшествует [положе­нию], что А не присуще В, ибо заключению предше­ствует то, из чего заключение вытекает. [Положе­ние], что А не присуще В, есть заключение, [положе­ние] же, что А не присуще Б, есть именно то, из 20 чего вытекает заключение, ибо если приходится что-то опровергнуть [через невозможное], то это не [надле­жащее] заключение, и те [положения], на основании которых [опровергают], пе [надлежащие посылки]. Но то, из чего выводится [заключение], есть силлогизм, 306 в котором [одна посылка] относится [к другой] или как целое к части, или как часть к целому. Посылки же AB и БВ не находятся друг к другу в таком отно­шении. Таким образом, если доказательство, исходя­щее из более известного и предшествующего, более цен­но, а оба [вида] доказательства, исходящие из того, что нечто не есть, достаточно убедительны, но одно из них исходит из предшествующего, а другое — из по­следующего, то прямое доказательство отрицания без­условно лучше доказательства через невозможное. А потому ясно и то, что если доказательство утверж­дения лучше [доказательства отрицания], то оно так­же лучше доказательства через невозможное. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ [Степень точности разного знания] Знание и о том, что есть, и о том, почему есть, а не отдельно знание о том, что есть, более точно и первее одного лишь знания о том, почему есть. Рав­ным образом и знание, не имеющее дела с [материаль­ным] субстратом, точнее и первее знания, имеющего с ним дело, как, например, арифметика по сравнению с гармонией. Далее, знание, исходящее из меньшего числа [начал], точнее и первее знания, требующего некоторого добавления \ например арифметика по сравнению с геометрией. Под требующим добавления я разумею то, что, например, единица есть сущность, не имеющая положения [в пространстве], точка же — сущность, имеющая положение [в пространстве]; это последнее и есть добавление. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ [Единство науки] Одна паука, предмет которой — один род, есть наука о том, что слагается из первых [начал этого рода] и составляет части [его] или свойства [этих ча­стей], присущие сами по себе. А отличаются науки друг от друга, когда их начала не выводятся ни из одних и тех же [начал], ни начала одной из [начал] дру­гой. Это обнаруживается, когда доходят до недока­зуемых [положений] \ ибо последние должны [в од­ной и той же науке] принадлежать к тому же самому 307 роду, что и доказанные [положения]. Это обнаружива­ется и тогда, когда [положения], доказываемые из этих [начал], принадлежат к одному и тому же роду, т. е. однородны. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ [Допустимость многих доказательств одного и того же положения] Для одного и того же [положения] может быть и много доказательств, притом не только тогда, когда из одного и того же ряда [терминов] берется такой средний термин, который непосредственно не связан [с другими терминами], как, например, когда для А и Б [средними терминами] берутся В, Д и 3, но также и тогда, когда [средний термин] берется из другого [ряда]. Например, пусть А означает изменяться, Д — двигаться, Б — радоваться и Э в свою очередь — успо­каиваться. Тогда Д правильно сказывается о Б и А -— о Д, ибо всякий, кто радуется, двигается, а то, что двигается, изменяется. И далее: А правильно сказы­вается об Э, а Э — о Б, ибо всякий радующийся успо­каивается, а успокаивающийся изменяется. Так что получается силлогизм через разные средние термины, и притом не из одного и того же ряда; однако не так, чтобы ни один из двух средних терминов не мог вы­сказываться о другом среднем, ведь оба необходимо должны быть присущи одному и тому же [третьему]. Нужно также исследовать, сколькими способами можно и по другим фигурам получить силлогизм об одном и том же. ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ [Отсутствие научного знания о случайном] О случайном, [или привходящем], нет знания че­рез доказательство. Ибо случайное не есть пи то, что необходимо бывает, ни то, что бывает большей частью, а оно есть нечто такое, что происходит помимо того и другого. Между тем доказывается либо то, либо дру­гое. В самом деле, всякий силлогизм получается из посылок или о необходимо присущем, или о том, что бывает большей частью. И если посылки — о необхо­димо присущем, то о необходимо присущем будет и заключение. Если же они о том, что бывает большей 308 частью, то таким же будет и заключение. Так что если случайное, [или привходящее], не есть ни то, что бы­вает большей частью, ни необходимое, то для него не может быть доказательства. ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ [Невозможность доказательства посредством чувственного восприятия] Но и через чувственное восприятие нет [доказы­вающего] знания. Ибо хотя чувственное восприятие есть восприятие определенного свойства, а не [просто] определенного нечто, однако необходимо воспринима­ется определенное нечто где-то и теперь. Общее же и содержащееся во всех [предметах данного вида] вос­принимать чувствами невозможно, ибо оно не есть определенное нечто и существует не [только] теперь, иначе оно не было бы общим. А общим мы называем то, что есть всегда и везде. А так как доказательства касаются общего, общее же нельзя воспринимать чув­ствами, то очевидно, что через чувственное восприятие нет [доказывающего] знания. Но ясно, что, даже если бы и можно было воспринимать чувствами, что тре­угольник имеет углы, равные [в совокупности] двум прямым, мы все равно искали бы доказательство этого, а не знали бы уже это, как говорят некоторые 1. Ибо чувствами необходимо воспринимается единичное, [до­казывающее] же знание есть познание общего. По­этому если мы, находясь на Луне, видели бы, что Земля загораживает [Солнце], то мы еще не знали бы причины затмения. Ибо мы воспринимали бы чувст­вами, что в данное время происходит затмение, но не воспринимали бы, почему оно вообще происходит, так как чувственное восприятие не имеет своим предметом общее. Однако из частого наблюдения этого мы, обна­ружив общее, имели бы доказательство, ибо из много­кратного повторения единичного становится явным общее; а общее ценно именно потому, что оно выяв­ляет причину. Поэтому в такого рода случаях, когда причина кроется в чем-то другом, [знание] общего более ценно, чем чувственные восприятия и мышле­ние. Что же касается первых [начал], то о них дру­гой разговор2. 309 Таким образом, очевидно, что через чувственное восприятие невозможно знать что-либо, требующее ю доказательства, разве что под чувственным восприя­тием подразумевали бы обладание знанием через дока­зательство. Правда, кое-что в спорных вопросах упи­рается в отсутствие восприятия, ибо о некоторых вещах, если бы мы их видели, мы дальше не спрашивали бы, не потому, что мы их будто бы знаем через зрение, а потому, что мы посредством зрения как бы приобре­таем общее. Например, если бы мы видели, что про­зрачный камень просверлен и пропускает свет, то для 15 нас было бы ясно также и то, почему он жжет, ибо мы видели бы это глазами отдельно в каждом единичном случае, а мышлением мы сразу бы постигли, что так бывает во всех случаях. ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ [Начала наук и их различие] Невозможно, чтобы для всех силлогизмов начала были одними и теми же, и это [становится ясным] прежде всего при диалектическом (logikös) рассмотре-20 нии 1. В самом деле, одни силлогизмы истинны, другие ложны. И хотя из ложных [посылок] можно выводить истинное заключение, однако это получается только в одном случае, например если А истинно в отношении В, а средний термин Б ложный, ибо ни А не присуще Б, ни Б не присуще В. А если снова брать средние термины для этих посылок, то [новые посылки] ока­жутся ложными, ибо всякое ложное заключение полу­чается из ложных же посылок, а из истинных — ис­тинное. Ложные же посылки отличаются от истинных. Далее, не [все] ложное выводится из одних и тех же [начал], ибо ложные [положения] —это и противопо­ложные друг другу, и несовместимые друг с другом; например, не может справедливость быть несправедли­востью или трусостью, и не может человек быть ло­шадью или быком, а равное— большим или меньшим. Из принятых же [положений] можно это доказать так: даже начала всех истинных [силлогизмов] не одни и те же, ибо у многих начала различны по своему роду и не подходят друг к другу, как, например, единицы не подходят к точкам, ибо первые не имеют положе­ния [в пространстве], а последние имеют его. Между 310 тем необходимо, чтобы или [крайние] подходили к сред­ним терминам — либо наверху, либо внизу, или чтобы одни [средние] находились между [крайними] терми­нами, а другие были вне их. Но и среди общих всем начал не может быть таких, из которых можно было бы доказать все (под общими всем я разумею такие, как [положение], что относительно всего возможно или утверждение, или отрицание), ибо роды существую­щего различны и одно присуще [только] количествам, другое — только качествам, и посредством них через общие им [начала] ведется доказательство. Далее, на­чал бывает немногим меньше, чем заключений, ибо начала суть сами посылки; [новые] же посылки полу­чаются или прибавлением [крайнего] термина, или введением [среднего]. Кроме того, число заключений бесконечно, хотя число [средних] терминов ограни­ченно. Наконец, одни из начал необходимы, другие — [только] возможны. Следовательно, при таком рассмотрении [становится ясным], что эти начала не могут быть одними и теми же или ограниченными по числу, если число заклю­чений бескопечно. Если же кто-нибудь сказал бы как-то иначе, например: это начала геометрии, это начала учения о числах, а это начала врачебного искусства, то какое же это имело бы другое значение, как не то, что существуют начала [отдельных] наук? Сказать же, что пачала одни и те же, потому что они тождест­венны самим себе, было бы смешно, ибо в таком слу­чае все оказалось бы тождественным. Также нельзя полагать, что у всех [силлогизмов] одни и те же начала,—это означало бы, что любую [посылку] можно доказать из всех начал; это было бы чрезвычайно не­лепо. В самом деле, так не может обстоять дело ни в очевидных [положениях] математики, ни при рас­крытии, ибо неопосредствованные посылки суть на­чала, а заключение, отличное [от данного заключения] t получается, если прибавить [новую] неопосредствован­ную посылку. Но если бы кто-нибудь сказал, что имен­но первые неопосредствованные посылки суть эти на­чала, то [следует возразить, что] в каждом отдельном роде есть одно такое начало. Если же невозможно из всякого [начала] доказать что бы то ни было (как это следовало бы) и если, с другой стороны, невозможно, чтобы [начала] были столь различны, чтобы были 311 различны [начала] каждой науки, то остается сказать, что начала всех [наук] однородны, но из одних начал доказывается одно, из других — другое. Очевидно, од­нако, что и это невозможно, ибо было уже показано2, что начала разных по роду вещей сами различны по роду, ибо начала бывают двоякие: такие, из которых [что-то доказывается], и такие, относительно которых что-то [доказывается]. Следовательно, те, из которых [доказывается], суть общие всем пачала, те же, отно­сительно которых что-то [доказывается],— свойствен­ные лишь отдельным [наукам], например число, ве­личина. ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ [Различие между знанием и мнением] Предмет знания и знапие отличаются от предмета мнения и от мпения, ибо знание направлено на общее и основывается на необходимых [положениях] ; необхо­димое же есть то, что не может быть иначе. Многое же хотя и истинно и существует, но может быть и иным. Ясно поэтому, что о нем нет науки. В про­тивном случае то, что может быть иначе, было бы тем, что не может быть иначе. Но [с такими вещами] не имеет дела ни нус (ибо под нусом я понимаю на­чало науки), ни недоказуемое знание, ибо последнее есть схватывание неопосредствованной посылки. Но истинны и нус, и наука, и мнение, и все то, что утверждается на их основапии. Вот почему остается сказать, что мнение бывает о том, что хотя и истинно или ложно, но может быть и иначе. А это и есть схва­тывание пеопосредствованной, но пе необходимой по­сылки. И это соответствует наблюдаемому, ибо мнение есть нечто непостоянное, и такова его природа; кроме того, ни один человек не считает, что он имеет [лишь] мнение, когда считает, что дело иначе обстоять не мо­жет; он считает тогда, что знает это. Когда же он ду­мает, что хотя дело обстоит так, но может обстоять и иначе, тогда ничто не мешает, чтобы он имел мне­ние, так что такие вещи будут предметом мнения, а необходимое — предмет знания. Итак, каким образом можно об одном и том же иметь мнение и знание? И почему мнение не есть зпание, раз полагают, что обо всем, что знают, можно 312 иметь какое-то мнение? В самом деле, и тот, кто знает, и тот, кто имеет мнепие, следует через средние термины, пока оба не достигают неопосредствовапных [посылок]. Так что если имеющий знание знает, то и имеющий мнение также знает, ибо можно иметь !5 мнение о том, что есть, и о том, почему есть, а эта причина и есть средний термин. Если же будут так предполагать, что с тем, что не может быть иначе, дело обстоит так же, как с определениями, посредством ко­торых ведутся доказательства, то будут уже иметь не мнение, а знание; если же [предположить], что нечто истинно, но не [предположить, что оно] присуще [предмету] по сущности и виду, то имеется мнение — ·>ο а не истинное знание -— и о том, что есть, и о том, по­чему есть, если только мнение основывается на неопо­средствовапных [посылках]. Если же оно не основы­вается на неопосредствованных [посылках], то име­ется мнение лишь о том, что есть. С другой стороны, предмет мнения и знания один и тот же не во всех отношениях, но подобно тому, как и предмет ложного и истинного мнения может быть одним и тем же лишь в известном смысле, точно так же обстоит дело и со 25 знанием и мнением об одном и том же. Ибо если, как некоторые утверждают \ предмет и истинного и лож­ного мнения может быть одним и тем же, то в таком случае вытекают разные нелепости, в том числе и та, будто иметь ложное мнение — значит совсем не иметь мнения. Но так как «одно и то же» имеет много зна­чений, то отождествлять ложное мнение с истинным в одном смысле возможно, а в другом нет. Нелепо, конечно, сказать, например, что мнение, будто диаго- 3о паль соизмерима [со стороной квадрата], ИСТИННО. Но так как диагональ, о которой составляются [противопо­ложные друг другу] мнепия, одна и та же, то об одном и том же будут [и ложное и истинное] мнения. Однако суть бытия в том и другом случае по своему опреде­лению не будет одной и той же. В таком же смысле и предмет знания и мнения один и тот же. В самом деле, знание [рассматривает] живое существо так, что оно не может не быть живым существом, мнение же — так, что это возможно, например если первое [рассмат- 35 ривает] человека по самому существу, второе же хотя и [рассматривает] человека, но не по самому суще­ству. В самом деле, [рассматривается знанием и 313 мнением] одно и то же, т. е. человек, но способ [рас­смотрения] не один и тот же. Из всего этого очевидно, что невозможно об одном и том же в одно и то же время иметь мнение и зна­ние. Иначе пришлось бы принять, что одно и то же может в одно и то же время и быть иным, и не быть иным, что, однако, невозможно. У разных людей зна­ние и мнение об одном и том же так, как было ска­зано, возможно. Но у одного и того человека это не­возможно. Иначе пришлось бы принять, например, что человек по самому существу есть живое существо (ибо это означает невозможность быть не живым сущест­вом) и [в то же время], что он по самому существу по есть живое существо, ведь это означало бы возмож­ность [быть пе живым существом]. А как различать друг от друга остальные — мышле­ние, нус, науку, искусство, рассудительность и муд­рость, рассматривать это должны скорее: одни — уче­ние о природе, другие — учение о нравственности2. ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ [Сообразительность] Сообразительность есть способность мгновенно най­ти средний термин. Например, если кто-либо видит, что Луна всегда светится против Солнца, он сразу же по-пимает, почему это так: а именно оттого, что ее осве­щает Солнце; или когда он видит, что кто-то разго­варивает с богатым человеком, он догадывается, по­чему тот разговаривает: потому, что хочет занять де­нег; или догадывается, почему [два человека] дружат между собой: потому, что они враги одного и того же [третьего]. Ибо, видя крайние термины, он сразу же узнает в качестве причин средние. Пусть А обозна­чает светиться против Солнца, Б — освещение Солн­цем, В — Луна. В таком случае Б, т. е. освещение Солнцем, присуще В, т. е. Луне; между тем А, т. е. светиться против того, что его освещает, присуще Б. Так что А присуще В через Б. КНИГА ВТОРАЯ ГЛАВА ПЕРВАЯ [Четыре вида исследования] Виды искомого по числу равны видам знания К Искомого — четыре вида: «что» (hoü), «почему» (dio-ti), «есть ли» (ei esii) и «что есть» (ti estin). В самом деле, когда вопрос касается сочетания [вещи и свойст­ва] — вот такая ли [вещь] или такая, например зат­мевается ли Солнце или нет, тогда мы ищем, что [вещь] есть [такая-то]. Доказательством этого служит то, что мы перестаем искать, как только находим, что Солнце затмевается; а если бы мы с самого начала гнали, что Солнце затмевается, то мы не спрашивали бы, затмевается ли оно. Когда же мы знаем, что нечто есть [такое-то], тогда мы ищем [причину], почему оно [такое-то]. Например, когда мы знаем, что происходит затмение Солнца и что Земля колеблется, тогда мы ищем [причины], почему происходит затмение и по­чему колеблется Земля. Их мы ищем именно так. Но о некоторых вещах мы спрашиваем по-другому, на­пример: есть ли или нет кентавр или бог? Здесь я имею в виду, есть ли нечто или нет вообще, а не о том, [например], бело ли оно или нет. А когда мы уже зна­ем, что нечто есть, тогда мы спрашиваем о том, что именно оно есть, например: что же есть бог или что такое человек? ГЛАВА ВТОРАЯ [Значение среднего термина в каждом исследовании] Итак, это есть то, что мы ищем и что мы знаем после того, как мы его нашли, и его именно столько-то. Когда мы спрашиваем, есть ли [вещь такая-то] или есть ли она вообще, то спрашиваем, есть ли для нее среднее или нет. Когда же мы узнали либо в частности, либо 315 вообще, что [вещь] есть [такая-то] или есть ли она, и далее спрашиваем, почему или что она есть, тогда мы спрашиваем, что же именно есть среднее. Под [выра­жением] «что [вещь] есть» [такая-то] в частности или вообще я разумею следующее: в частности — [когда я, например, спрашиваю], на ущербе ли Луна или на прибыли, ибо в таких случаях мы спрашиваем, есть ли что-то [такое-то] или пет. Вообще же — [когда я спрашиваю], есть ли Лупа или нет, или есть ли ночь или нет. Таким образом, при всех таких поисках спрашивают, есть ли среднее или что оно есть, ибо среднее есть причина и именно его ищут во всех та­ких случаях, например: затмевается ли [Луна]? Есть ли этому какая-то причина или нет? После этого, когда мы узнали, что есть какая-то причина, мы спраши­ваем: что же именно она есть? Ибо причина того, по­чему нечто есть не это или это, а некоторая сущность вообще, или причина того, что нечто есть не вообще, а что-то из присущего самого по себе или привходя­щим образом,— причина всего этого есть среднее. Я го­ворю «вообще», имея в виду подлежащее, например Луну, или Землю, или Солнце, или треугольник; я го­ворю «что-то», имея в виду, например, затмение, ра­венство, неравенство, [и спрашиваю], относятся ли они к среднему или нет. Ибо во всех этих случаях очевидно, что вопрос «что есть» и вопрос «почему есть»—одно и то же. Что такое затмение Луны? Лишение Лупы света вследствие загораживания ее Землей. Почему происходит затмение? Или: почему Луна затмевается? Потому что Луна лишается света загораживающей ео Землей. Что такое созвучие? Числовое соотношение высоких и низких [звуков]. Почему созвучны высокое и низкое? Потому что высокое и низкое находятся в некотором числовом соотношении. Могут ли быть со­звучными высокое и низкое, или (что то же) есть ли [надлежащее] числовое соотношение их? Если же предположить, что оно есть, [то спрашивается]: ка­ково же именно это соотношение? Что это есть вопрос о среднем — это становится ясным из тех случаев, где среднее есть нечто воспри­нимаемое чувствами. В самом деле, мы спрашиваем, например, есть ли лунное затмение или нет тогда, когда мы не воспринимаем его чувствами. Если бы мы находились на Луне, то мы не спрашивали бы ни 316 о том, происходит ли затмение, ни о том, почему оно происходит, а это нам сразу было бы яспо. Ибо тогда из чувственного восприятия мы получили бы и знание общего. Ведь чувствами воспринимается, что Земля загораживает теперь Луну, а потому ясно, что Лупа теперь затмевается, и отсюда получается [знание] общего. Таким образом, знать, что именно есть, и знать, почему есть, означает, как сказано, одно и то же. А это [знание] касается или вещи вообще, а не чего-то из присущего, или чего-то из присущего, как, например, что углы равны двум прямым или что нечто больше или меньше. ГЛАВА ТРЕТЬЯ [Различие между определением и доказательством] Итак, ясно, что во всяком исследовании ищут среднее. Но как доказывается суть [вещи], каков спо­соб сведения [определения к доказательству], что та­кое определение и определение чего возможно — об этом мы скажем теперь, разрешив прежде всего не­которые сомнения относительно этого. Началом же предстоящего [исследования] пусть будет вопрос, больше всего связанный с последующими рассуждени­ями, а именно: возможно ли одно и то же и в отно­шении одного и того же знать и посредством опреде­ления, и посредством доказательства? Или это невоз­можно? Ибо определение, по-видимому, касается сути [вещи]. А суть [вещи] есть во всех случаях общее и утвердительное, между тем силлогизмы бывают и отрицательными и не общими, как, например, во вто­рой фигуре заключения — все отрицательные, а в тре­тьей — не общие. Далее, даже не все утвердительные [заключения] первой фигуры имеют определение, например [заключение], что всякий треугольник имеет углы, равные [в совокупности] двум прямым. Основание этого [различия между определением и доказательством] — то, что знать доказываемое — зна­чит иметь доказательство его; так что раз для та­ких [положений] есть доказательство, то ясно, что для них не может быть определения, иначе можно было бы иметь знание на основании [одного лишь] определения, не имея доказательства, ибо ничто на 317 мешает иметь [определение], не имея в то же время [доказательства]. Это достаточно подтверждается я на­ведением, ибо, давая определение, мы никогда не уз­наем ни того, что присуще предмету само по себе, ни привходящего для пего. Далее, если определение есть познавание некоторой сущности, то очевидно, что то, [что доказывают], не есть сущность. Таким образом, ясно, что определение имеется не для всего того, для чего имеется доказательство. Ну, а есть ли доказательство всего того, для чего имеется определение, или нет? То же самое основание каса­ется также и этого вопроса. Итак, об одном, поскольку оно одно, существует одно знание. Так что если знать доказываемое — значит иметь доказательство его, то отсюда вытекает нечто несообразное, так как в таком случае тот, кто имеет определение, имел бы знание без доказательства. Далее, определения суть начала доказательств, а уже раньше было показано 1, что для начал нет доказательств. В самом деле, или начала до­казуемы, тогда имеются начала начал — и так до бес­конечности, или первые [начала] должны быть недо­казуемыми определениями. Но если нет [одновременно] определения и доказа­тельства для всего, то, может быть, они есть для неко­торых вещей? Или это невозможно, так как доказатель­ство не касается того, чего касается определенно? Дей­ствительно, определение касается сути [вещи], т. е. ее сущности, тогда как все доказательства, очевидно, предполагают и принимают [заранее] суть [вещи], как, например, математика — что такое единица и что такое нечетное, и точно так же другие [науки]. Далее, каждое доказательство доказывает что-то о чем-то, на­пример что нечто существует или не существует. В оп­ределении же одно о другом не сказывается, например ни живое существо — о двуногом, ни двуногое — о жи­вом существе, и фигура пе сказывается о плоскости, ибо плоскость не есть фигура и фигура не есть пло­скость. Далее, суть [вещи] и то, что она есть,—но одно и то же. Итак, определение выражает суть [ве­щи] , доказательство же — что это об этом сказыва­ется или нет. Но доказательство разного — разное, разве только когда [одно доказательство относится к другому] как часть к целому. Я это говорю потому, что если доказано, что [совокупность] углов всякого 318 треугольника равна двум прямым, то тем самым то же доказано и относительно равнобедренного треуголь­ника, ибо последний есть часть, а первый — целое. Но «что [вещь] есть» и «суть [вещи]» не находятся 5 друг к другу в таком отношении, ибо первое не есть часть второго. Таким образом, очевидно, что не для всего того, для чего имеется определение, есть доказательство, и не для всего того, для чего есть доказательство, име­ется определение, и что вообще невозможно иметь то и другое для одного и того же. А отсюда ясно, что определение и доказательство не есть одно и то же 10 и что одно не содержится в другом, ибо ипаче в таком же отношении друг к другу находились бы предмет определения и предмет доказательства. Итак, пусть на этом закончим [предварительное] исследование о них. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ [Недоказуемость сути вещи посредством силлогизма] Касается ли силлогизм, т. е. доказательство, сути [вещи] или, как это предположено в настоящем рае-суждении \ не касается? Ведь силлогизм доказывает что-то относительно чего-то через средний термин, а 15 суть [вещи] есть собственное (idion) [для нее] и ска­зывается [о ней] в сути. Но [вещь и суть ее] должны быть обратимы. В самом деле, если А есть собственное для В, то ясно, что оно есть собственное и для Б, а Б — собственное и для В, так что все они переставляемы друг с другом 2. Но если А в сути присуще всем Б и Б как общее высказывается в сути о всех В, то А необхо­димо высказывается в сути о В. Если же брать [по- я> сылки], не удваивая их таким образом, то если А ска­зывается в сути о Б, но Б не содержится в сути того, о чем оно сказывается, не будет необходимо, чтобы А сказывалось в сути о В. Таким образом, оба [тер­мина] должны касаться сути [вещи]; стало быть, Б также будет касаться сути В. Следовательно, если оба касаются сути или сути бытия [вещи], то еще раньше, '& [до заключения], содержится в среднем термине суть бытия [вещи]. И вообще, если можно, [например], доказать, что такое человек, то пусть В обозначает человека, а А — суть его — двуногое живое существо или что-то другое. В таком случае если выводят здесь Э19 заключение, то необходимо, чтобы А сказывалось обо зо всех Б. Но для [Б] будет другое промежуточное опре­деление, так что и оно будет означать суть человека. Таким образом, принимают то, что следует доказать, ибо Б также означает суть человека. Это следует, с другой стороны, рассмотреть в отно­шении обеих посылок, т. е. первых и неопосредствован­ных, ибо тогда то, что мы говорим, станет особенно очевидным. Итак, те, кто доказывает посредством пере-35 становки [терминов], что такое душа, или что такое человек, или что-либо другое из существующего, по­стулируют начало, например если бы кто-либо стал утверждать, что душа — это то, что есть причина своей собственной жизни, а это есть число, само себя дви­жущее 3, ибо в этом случае необходимо постулируется, что душа есть в существе своем само себя движущее 91ь число как нечто с ней тождественное. Ибо если А сле­дует из Б, а Б — из В, то отсюда не вытекает, что А есть суть бытия В , правильно будет лишь сказать, что [А говорится о В]. Не будет [А суть бытия В] и если 5 А сказывается в существе о всех Б. Ведь и бытие жи­вым существом сказывается о бытии человеком, так как верно, что всякое бытие человеком есть бытие живым существом, как верно и то, что каждый чело­век есть живое существо, однако не в том смысле, что они одно [и то же]. Следовательно, если [посылки] берутся не так, то нельзя выводить заключение, что А есть суть бытия, или сущность, В. Но если взять их так, то окажется принятым еще до [заключения], что ίο Б есть суть бытия В. Так что доказательство дано не было, ибо было взято то, что требовалось [доказать] вначале. ГЛАВА ПЯТАЯ [Невозможность делением получить заключение и определение] Однако и путь через деления также не дает сил­логизма, как это показано при раскрытии фигур1. В самом деле, никогда не бывает необходимым, чтобы вещь была именно такой-то при наличии [членов де­ления]; [при делении] так же не доказывают, как и при наведении, ибо [при доказательстве через сил­логизм] не следует приходить к заключению путем вопроса, и заключение есть не потому, что его при-320 знают, а оно необходимо, когда имеются [посылки], даже если бы отвечающий и отрицал его. [Например], живое ли существо человек или неодушевленное? И если бы принималось, что он живое существо, то за­ключение еще не было бы выведено. Далее: каждое живое существо обитает или на суше, или в воде. При­нимается, что человек живет на суше. Но и совокуп­ное — что человек есть живое существо, живущее на 20 суше,— не вытекает с необходимостью из сказанного, это также принимается. Безразлично при этом, будут ли брать много [членов деления] или немного, ибо получится то же самое (поэтому те, кто так поступает, не пользуются силлогизмом даже тогда, когда мождо выводить заключение при помощи силлогизма). Ибо что мешает, чтобы все [приписываемое] человеку [че­рез деление] было истинно, однако без выявления сути ** его и сути его бытия? Далее, что мешает или нечто [несущественное] прибавить к тому, что относится к сущности [вещи], или от нее отпять, или [вообще] умолчать о ней 2? Итак, это упускают из виду. Однако, [говорят], можно избавиться от этого [недостатка], если брать все, что относится к сути [вещи], и делением все рас­положить по порядку, постулируя первое3 и ничего зо не упуская. И это [приписываемое] необходимо, мол, [содержит суть бытия], если в деление включается все [относящееся к сущности] и ничего по упуска­ется. И это необходимо, ибо нужно получить далее уже неделимое. Однако, [ответим], силлогизма [при этом] все же не будет; если это и дает некоторое зна­ние, то другим путем. И ничего, правда, нелепого в этом нет, ибо и тот, кто пользуется наведением, по- 35 жалуй, не доказывает, но все же что-то выявляет. Однако и тот не предлагает силлогизма, кто дает опре­деление на основе деления. В самом деле, подобно тому как при заключениях, получаемых без средних тер­минов, можно спросить, почему так, если говорят: раз есть то, необходимо есть и это, точно так же можно поступить и при определениях, получаемых через де­ление. Что такое человек? Смертное, одушевленное существо, имеющее ноги, двуногое, бескрылое, Почему 92а же? — можно спросить при каждом новом добавлении. Скажут и, как полагают, докажут делением: потому что каждое живое существо или смертно, или бес-11 Аристотель, т. 2 821 смертно. Но вся такая речь в целом не есть определе­ние. Так что даже если что-то и было бы доказано делением, то все же определение [посредством дело-б ния] не стало бы силлогизмом. ГЛАВА ШЕСТАЯ [Продолжение рассуждения о том, что определение не есть доказательство] Но нельзя ли доказать, что есть [данная вещь] по своей сущности, исходя из некоторого предположения, а именно если принять, что суть бытия [вещи] состав­ляют отличительные свойства, относящиеся к сути ее, и что только они относятся к сути [вещи], и что их совокупность и есть ее собственное, а оно и есть ее бытие1? Однако не принята ли [заранее] суть бытия 10 [вещи] и в этом [предположении]? Ведь доказывать необходимо через средний термин. Далее, подобно тому как в силлогизме не берется [определение того], что такое силлогизм (ибо посылки, из которых состоит силлогизм, суть всегда целое или часть2), точно так же [определение] сути бытия не должно содержаться в силлогизме, а должно быть отдельно от данных [по­сылок]. Тому, кто сомневается в том, получилось ли η заключение посредством силлогизма или нет, следует ответить, что да, получилось, ибо это был силлогизм. Тому же, [кто сомневается в том], получилось ли за­ключение о сути бытия [вещи], следует ответить, что да, получилось, ибо это, согласно нашему предполо­жению, есть суть бытия [вещи]. Так что необходимо выводить заключение о чем-то и без [определения] того, что такое силлогизм или что такое суть бытия *° [вещи]. Точно так же если бы доказывали исходя из не­которого предположения, что, например, если быть злом — значит быть делимым3, быть же противополож­ным — эначит быть противоположным тому, чему есть нечто противоположное, а благо противоположно злу и неделимое — делимому, то быть благом — зпачит быть неделимым. И [этот способ доказательства не­годен], ибо здесь доказывают, приняв суть бытия [ве­щи], а принимают ее, чтобы ее доказать. Но [доказы-15 ваемое через суть бытия вещи] должно быть отличным [от нее]. Ведь и в доказательствах один [термии ска-322 зьгвается] о другом, но они не тождественны, опреде­ление их не одно и то же, и они не переставляемы. В обоих случаях, т. е. когда доказывают посредством деления и когда силлогизм строится так, [как только что было указано], возникает одно и то же затрудне­ние; почему человек есть двуногое живое существо, живущее на суше, а не [отдельно] — живое существо зо и живущее на суше? Ибо из принятого не вытекает никакой необходимости того, чтобы сказываемое было чем-то единым, а не так, как, например, в случае, когда один и тот же человек и образован в искусстве, и сведущ в языке. ГЛАВА СЕДЬМАЯ [Содержание определения] Итак, как же будет дающий определение доказы­вать сущность, или суть, [вещи] ? Ведь он не будет, как эта делает доказывающий, объяснять из признанных 35 [положений], что если есть одно, то необходимо долж­но быть и нечто другое (ибо это было бы доказатель­ством), и не будет он, как это делает пользующийся наведением, объяснять, исходя из отдельных очевид­ных случаев, что так обстоит дело и во всех случаях, потому что иначе быть не может, ибо наведение не доказывает, что именно есть [вещь], а показывает лишь то, что она есть или не есть. Какой же другой 92ь способ остается? Нельзя ведь доказывать чувствен­ным восприятием или пальцем. Далее, каким образом докажут суть [вещи]? Необ­ходимо ведь, чтобы тот, кто знает, что такое человек, или что-либо другое, знал также, что он естьг ибо 5 о том, чего пет, никто не знает, что оно есть (но [из­вестно только], что означает [данное] слово или назва­ние, как если я, например, скажу «козлоолень». Но что такое «козлоолень»—это знать невозможно). Ведь если [дающий определение] доказал бы, что именно есть [данная вещь] и что она есть, то как же оп это докажет одним и тем же доводом? Ведь определение выясняет что-то одно, как и доказательство. Но что такое человек и что человек есть — это не одно и 10 то же. Далее, необходимо, говорим мы, чтобы посредст­вом доказательства о чем бы то ни было, исключая 11* 323 сущность, доказывалось, что оно есть; бытие же ни для чего не есть сущность, ибо сущее не есть род1. Следовательно, доказательство дается о том, что [дан-пая вещь] есть [такая-то]; так и поступают теперь 15 науки. В самом деле, что означает треугольник, — это геометр принимает, а что треугольник есть [такой-то], он доказывает. Так что же будет указывать дающий определение, кроме того, что такое треугольник? В та­ком случае тот, кто через определение знает, что именно есть [треугольник], не будет еще знать, есть ли он. Но это невозможно. С другой стороны, очевидно, что и по рассматри-20 ваемым ныне способам определения дающие опреде­ление не доказывают, что [данная вещь] есть. Ибо если и есть нечто находящееся на равном расстоянии от середины, то [спрашивается] все же, почему то, что определено, есть? И почему оно есть окружность? И в самом деле, почему бы не сказать, что это есть [определение] и для желтой меди? Ведь определения не объясняют ни того, что вещь, о которой идет речь, может быть, ни того, что она есть то, определение чего, как утверждают, дают. Ведь всегда можно [при *5 этом] спросить: по какой причине? Таким образом, если дающий определение указы­вает или что именно есть [данная вещь], или что обо­значает имя, то если определение совершенно не ка­сается сути [вещи], то оно будет [лишь] речью, обо­значающей то же самое, что и имя; но это нелепо, ибо, во-первых, в таком случае были бы определения и не­сущностей и несуществующего, ведь обозначать можно *о и несуществующее. Во-вторых, все речи были бы в та­ком случае определениями, ведь имя можно дать любой ре^и, так что все высказывалось бы как определения и «Илиада» была бы определением2. Наконец, ни одно доказательство не доказывает, что это имя означает именно вот это; стало быть, не объясняют этого и оп­ределения. »5 Таким образом, отсюда очевидно, что определенно и силлогизм не одно и то же и что предмет силлогизма и определения не один и тот же. Кроме того, оче­видно, что определение ничего не доказывает и не подтверждает, и, что есть [данная вещь], не может быть познано ни посредством определения, ни посред­ством доказательства. 824 ГЛАВА ВОСЬМАЯ [Выявление сути вещи посредством силлогизма] Однако мы должны еще раз рассмотреть, 4ΐό из всего этого сказано надлежащим образом и что ненад­лежащим образом, а также что такое определение и имеется ли каким-либо образом доказательство и опре­деление сути [вещи], или пет их никоим образом. Ибо, как мы уже сказали \ знать, что именно есть [данная вещь], и знать причину [ее] бытия — одно и то же. Основание же этого состоит в том, что есть какая-то причина, а она есть или сама [вещь], или что-то другое, и если она что-то другое, то либо дока­зуемое, либо недоказуемое. Стало быть, если причина есть нечто другое и может быть доказана, то необхо­димо, чтобы она была средпим термином и доказыва­лась по первой фигуре, ибо то, что [в этой фигуре] доказывается, есть общее и утвердительное. Итак, один способ есть тот, который мы сейчас исследовали, а именно: суть [вещи] доказывается посредством другой сути. Ибо для [доказательства] того, что именно есть [данная вещь], необходимо, чтобы средним термином было взято то, что именно есть [вещь], и для [доказа­тельства] отличительных свойств [вещи] — отличи­тельное свойство. Так что из того, что составляет суть бытия одной и той же вещи, одно доказывается, дру­гое же нет2. А что этот способ не есть доказательство [сути вещи], об этом было сказано раньше3; это есть диа­лектический силлогизм о сути [вещи]. Но каким об­разом этот способ возможен, об этом мы скажем, по­вторяя сначала [объяснение]. В самом деле, так же как мы ищем причину чего-то, уже зная, что оно есть (причем иногда то и другое становится очевидным в одно и то же время, но невозможно причину чего-то познать раньше, чем то, что оно есть), точно так же ясно, что и суть бытия [вещи] нельзя [познать] без [знания] того, что она есть. Ибо невозможно знать, что именно есть [данная вещь], не зная, есть ли она. Но есть ли она — это мы знаем то привходящим обра-80М, то тогда, когда знаем что-то о самой [вещи]. Щ· пример, мы знаем о громе, что он есть некоторый щук в облаках; о лунном затмении — что оно есть отсутст­вие света; о человеке — что он есть некоторое жи-825 вое существо; о душе — что она есть нечто само себя движущее 4. Если же мы о чем-нибудь знаем лишь при-25 входящим образом, что оно есть, то это никак не отно­сится к сути [вещи], ибо мы [достоверно] не знаем даже, что оно есть. Спрашивать же, что именно есть [вещь], не зная, что она есть,—значит ни о чем не спрашивать. Легче [это спрашивать], когда мы что-то знаем о ней. Поэтому в той мере, как мы знаем, что она есть, в той же мере мы способны знать также, что именно она есть. Итак, для тех случаев, когда мы знаем что-то о сути [вещи], пусть первым [примером] «о буДет следующее: пусть А обозначает затмение, В — Луну, Б — загораживание Землей. В таком случае спрашивать, происходит ли затмение или нет,— зна­чит спрашивать, есть ли Б или нет; но это то же са­мое, что спрашивать, имеется ли основание для за­тмения. И если такое основание есть, то мы говорим, что есть и затмение. Или спрашиваем: для которого из двух [членов] противоречия есть основание, [на­пример], для того, что [треугольник] имеет углы, рав-м ные [в совокупности] двум прямым, или для того, что он их не имеет? Когда же мы это нашли, тогда мы в одно и то же время знаем, что есть и почему есть, в случае если это [найдено] через неопосредствован­ные [посылки]. ЕСЛИ же нет, то мы знаем только то, что есть, а не почему есть. Пусть В означает Луну, А — эатмение, Б — невозможность для Луны отбрасы­вать при полнолунии тень, когда между ней и нами нет никакого видимого [тела]. Тогда если Б (т. е. невозможность отбрасывать тень, когда между пами 13ь [и Луной] ничего нет) присуще В и А (т. е. затме­ваться) присуще Б, то ясно, что происходит лунное затмение; но пока еще неясно, почему это происхо­дит; и точно так же знаем, что затмение есть, но сути затмения не знаем. Но если ясно, что А присуще В, то спрашивать, почему оно ему присуще,—значит спра-5 шивать, что такое Б — загораживание ли Землей, или поворот Луны, или потухание света. Это и есть осно­вание для другого крайнего термина, как в этом [при­мере — основание для] А, ибо затмение есть загоражи­вание [Луны] Землей. Что такое гром? Потухание огня в облаках. Почему гром гремит? Потому что огонь потухает в облаках. Пусть В означает облака, А — ίο гром, Б — потухание огня; в таком случае Б присуще 826 β, τ, Θ, облакам, потому что в них потухает огонь. А, т. е. шум, присуще Б. Таким образом, Б есть осно­вание для А — первого крайнего термина. Если же, с другой стороны, для [Б] есть другой средний тер­мин, то это будет одно из остальных оснований для [А], Итак, сказано, каким образом постигается и ста- is новится известной суть [вещи]. Так что о сути [ее] хотя и нет ни силлогизма, ни доказательства, но тем не менее она становится очевидной посредством сил­логизма и доказательства. Таким образом, с одной сто­роны, без доказательства нельзя познать суть того, причина чего есть нечто другое, а, с другой стороны, для нее нет доказательства, как мы об этом и сказали при рассмотрении затруднений5. 20 ГЛАВА ДЕВЯТАЯ [Случаи, когда суть вещи не может быть познана через доказательство] Причина одних [вещей] — в чем-то ином, причина же других — не в чем-то другом. Так что ясно, что и суть некоторых [вещей] не опосредствована, и, стало быть, она начало; а что [такие вещи] существуют и что они есть,—это следут предположить или разъяс­нять каким-либо иным способом, что как раз и делает математик, ибо он предполагает и что именно есть единица, и что она есть. Те же нз [вещей], которые 25 опосредствованы, т. е. причина сущности которых есть нечто другое, можно объяснять, как мы сказали \ че­рез доказательство, пе доказывая их суть. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ [Различные виды определения] Но так как под определением разумеют речь о сути [вещи], то очевидно, что оно есть некоторая речь, указывающая, что обозначает имя, или другая речь зо касательно имени, например, что такое треугольник. Когда мы знаем, что [треугольпик] есть, мы спраши­ваем, почему он есть. Но трудно так постигать [опре­деление вещи], о которой мы не знаем, что она есть. Причина же этой трудности была уже указана рань­ше1, а именно что мы даже не знаем, есть ли [дан-327 ная вещь] или нет, разве только мы знаем это привхо­дящим образом. Речь же едина в двояком смысле: или в силу связанности, как, например, «Илиада», или в силу того, что одно [высказывается] о другом непри­входящим образом. Итак, одно из определений определения — это то, о котором только что сказано; другое определение — это речь, объясняющая, почему [вещь] есть. Таким образом, первое определение хотя и обозначает нечто, но не доказывает его; второе же есть как бы доказа­тельство сути [вещи], отличающееся от доказательства положением терминов. Ведь не одно и то же, скажем ли мы: «почему гром гремит?» или «что такое гром?» В первом случае на вопрос ответят: потому, что огонь потухает в облаках; на вопрос же, что такое гром, от­ветят: шум потухающего огня в облаках. Так что [в обоих случаях] одна и та же речь выражена раз­личным способом: один раз — как связное доказатель­ство, второй раз—как определение. (Кроме того, оп­ределение грома таково: шум в облаках; но это есть заключение доказательства сути грома.) Определение же неопосредствованного2 есть недоказываемое поло­жение о сути. Итак, одно определение есть недоказываемая речь о сути [вещи], другое же — силлогизм о сути [вещи], отличающийся от доказательства способом выражения3; третье — заключение доказательства сути [вещи]. Из сказанного, таким образом, очевидно, в каком случае и для чего есть доказательство сути и в каком случае и для чего — нет; далее, сколькими способами дается определение и каким образом оно указывает суть [ве­щи] и каким — нет, а также определение чего есть и чего — нет; паконец, каково его отношение к дока­зательству и каким образом возможны [определение и доказательство] одного и того же и каким — нет. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ [Четыре вида причин как средних терминов] Мы полагаем, что знаем тогда, когда знаем при­чину. Причин же имеется четыре К Первая — суть бытия [вещи]; вторая — то, при наличии чего необхо­димо есть что-то [другое] ; третья — первое двигавшее; четвертая — «то, ради чего». Все эти причины обнару-328 живаются через средний термин. Ибо необходимость бытия одного при наличии другого не обнаруживается, когда взята лишь одна посылка; для этого необходимы *5 по меньшей мере две посылки, и это получается, когда обе посылки имеют один средний термин. Если же этот один [средний] взят, то заключение необходимо. Это становится ясным также из следующего: почему угол, опирающийся на полуокружность, прямой? При нали­чии чего он прямой? Пусть А обозначает прямой угол, Б — половину двух прямых, В — угол, опирающийся на полуокружность. Тогда причиной того, что А—пря- зо мой угол — присуще В — углу, опирающемуся на полу­окружность, будет Б, ибо Б равен А, а В равеп Б, так как [Б] составляет половину двух прямых. По­этому если есть Б — половина двух прямых, то А при­суще В, а это и значит, что угол, опирающийся на по­луокружность, прямой. А этот [средний термин Б] есть то же самое, что суть бытия [Л], так как обозна­чает основание для [А]. Между тем уже было пока- 35 зано2, что суть бытия [вещи] как причина есть средний термин. Почему, [например], мидяпе вели войну с афи­нянами? Что было причиной ведения войпы с афиня­нами? То, что афиняне вместе с эретрийцами вторглись в Сарды; именно это первое двигавшее. Пусть А обо- 941 значает войну, Б — нападать первым, В — афиняпе. В таком случае Б, т. е. пападепис первым, присуще В — афинянам. Однако А присуще Б, ибо идут войной па того, кто первый нанес обиду. Поэтому А присуще 5 Б, т. е. идти войной на того, кто первый совершил на­падение. А это последнее, Б, присуще В — афинянам, ибо они первые совершили нападение; стало быть, сред­ний термин и здесь есть причипа — первое движущее. Для тех же случаев, где причина будет «то, ради чего», пример следующий: зачем он идет гулять? Чтобы быть здоровым. Для чего существует дом? Чтобы со- 10 хранить утварь. В одном случае «то, ради чего» есть здоровье, в другом — сохранение утвари. Но между во­просом, почему после обеда следует идти гулять, и вопросом, ради чего это следует делать, нет никакой разницы. Пусть В означает прогулку после обеда, Б — хорошее пищеварение, А — быть здоровым. Тогда про­гулке после обеда должно быть присуще то действие, 329 15 что пища не поднимается ко входу в желудок, а это и означает быть здоровым. В самом деле, прогулке, т, е. В, присуще, по-видимому, Б — хорошее пищева­рение, а А — здоровье — присуще Б. Что же есть при­чина того, что А присуще В, т. е. ради чего? Ради Б — ради хорошего пищеварения. Но Б есть как бы определение А, ибо А будет именно так объяснено. £0 Почему Б присуще В? Потому что находиться в таком состоянии означает быть здоровым. Стоит только пере­ставить определения, и каждое станет понятнее. Но [порядок] возникновения здесь — обратный тому, кото­рый бывает при движущих причинах, ибо при движу­щих причинах средний термин должен возникнуть «5 раньше, здесь же возникает раньше В — крайний, меж­ду тем как то, ради чего,— последнее [по времени]. Но одно и то же может быть и ради чего-то, и по необходимости, как, например, то, что свет проникает через светильник; необходимо ведь, чтобы то, что со­стоит из более мелких частей, проходило через поры большего размера, если действительно становится свет-*° ло благодаря тому, что [свет] проникает. Равным об­разом [свет] есть ради того, чтобы не спотыкаться. Итак, если вещь может через две причины быть, мо­жет ли она через две причины возникнуть? Например, если гром гремит из-за потухания огня, то необходимо, чтобы при этом происходило шипение и шум, и в то же время гром, как говорят пифагорейцы, гремит ради угрозы тем, кто находится в Тартаре, дабы они испы­тывали страх. Такого рода случаев очень мпого, в осо-бенности у того, что возникает π существует по при­роде, ибо природа порождает то ради чего-нибудь, то по необходимости. Необходимость же бывает двоякого рода: одна действует согласпо природе и влечению, Wa другая — насильственно и вопреки влечению, как, на­пример, камень по необходимости движется кверху и книзу, однако не в силу одной и той же необходимости. В отношении же того, что появляется по замыоду, одно никогда не появляется само собой, как, например, дом или изваяние, и не по необходимости, а ради чего-то; в другое Же бывает и случайно, как, например, состояние здоровья или благополучие. Больше всего [ради чего] бывает в тех случаях, когда нечто может быть и так и иначе, но возникает оно не случайно. Так что цель, ЗЭО благо, ради чего что-то происходит, возникает или по природе, или искусственно. Ничто происходящее ради чего-то не возникает случайно. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ [Причины и действия в отношении вещей существующих, существовавших и будущих] Одно и то же может быть причиной становящегося, ю ставшего и того, что будет, как и того, что существует (ибо причина есть средний термин), но для сущест­вующего оно есть существующее, для становящегося — становящееся, для ставшего — ставшее, а для того, что будет,— то, что будет. Например, почему возникло за­тмение Луны? Потому что Земля оказалась между [Солнцем и Луной]; возникает же оно потому, что Земля оказывается [между Солнцем и Луной]; будет is оно в силу того, что Земля окажется между [Солнцем и Луной], и оно есть потому, что Земля паходится между [Солнцем и Луной] *. Что такое лед? Примем, что это замерзшая вода. Пусть В обозначает воду, А — 8амерзшее, Б — причину, средний термин — полное отсутствие тепла. В таком случае Б присуще В, а А, замерзание, присуще Б. Лед же возникает, когда воз­никает Б; и возник он, когда возникло Б, ион возник- 20 нет, когда возникнет Б. Следовательно, когда возникают то, что таким именно образом есть причина, и то, причина чего опа есть, они возникают в одно и то же время, и, когда они существуют, они существуют в одно и то же время, и точно так же обстоит дело с тем, что уже возникло, и с тем, что еще будет. Что же касается [причин и действий], возникающих не в одно и то же время, то возможно ли, чтобы в непрерывное время одно, как 25 это нам кажется, было причиной другого: причиной того, что это возникло,— нечто другое возникшее, причиной того, что это будет,— нечто другое, что бу­дет, а причиной того, что это возникает,— печто дру­гое, что возникло раньше? Ведь силлогизм2 исходит из возникшего позже. Но начало и здесь есть нечто возникшее. И так же обстоит поэтому дело и с возни­кающим, [или происходящим]. Но от предшествующе- зо го здесь нельзя [заключать], например, что это после­дующее произошло потому, что [раньше] произошло 331 другое. И точно так же в отношении того, что будет. В самом деле, будет ли время неопределенным или определенным, нельзя [заключать], что так как пра­вильно сказать, что это произошло, то правильно ска­зать, что произошло последующее. Ибо в промежуток времени [между событиями] было бы неправильно ска­зать, что одно произошло потому, что уже произошло другое3. И то же можно сказать относительно буду­щего. Нельзя заключать, что если произошло одно, то будет и другое. Дело в том, что средний термин дол­жен быть однородным [с крайними]: для происшед­шего — происшедшее, для будущего — будущее, для происходящего — происходящее, для существующего — существующее. Но для происшедшего и будущего [вместе] он не может быть однородным. Кроме того, промежуток времени [между происшедшим и тем, что произойдет], не может быть ни неопределенным, ни определенным, ибо утверждение в этот промежуток времени будет неправильным. При этом следует рас­смотреть, что представляет собой то связующее, бла­годаря которому после того, что возникло, возникнове­ние присуще вещам. Не ясно ли, что происходящее не соприкасается с происшедшим, так как и происшедшее не соприкасается с происшедшим, ибо происшедшее есть предел и неделимое 4. Подобно тому, следователь­но, как точки не соприкасаются друг с другом, точно так же одно происшедшее не соприкасается с другим, ибо и точки и происшедшее неделимы5. Стало быть, и происходящее не соприкасается с происшедшим по той же самой причине, ибо происходящее делимо, происшедшее же неделимо. Следовательно, как линия относится к точке, так и происходящее — к происшед­шему. Ибо в происходящем содержится бесконечное множество происшедшего. С большей ясностью это должно быть изложено в общих исследованиях о движении 6. Итак, относительно того, как обстоит дело с при­чиной как средним, когда одно последовательно возни­кает из другого, объяснено достаточно. Необходимо и в этих случаях7, чтобы средний [термин] и первый [крайний] были неопосредствованными. Например, А произошло, коль скоро произошло В, но В произошло позже, а А раньше. Началом, однако, будет В, потому что оно ближе к настоящему времени, которое и есть 332 начало времени8. Но В произошло, если произошло Д. Таким образом, если произошло Д, необходимо, что­бы произошло А. Причиной, однако, будет В, ибо, если 20 произошло Д, необходимо, чтобы произошло В. Но если произошло В, необходимо, чтобы сначала произошло A. Но если так взять средний термин, то не придется ли где-нибудь остановиться на неопосредствованной [посылке]? Или ввиду бесконечного чисда средних терминов постоянно вводить [все новые средние тер­мины] ? Ведь происшедшее, как было сказано 9, не со­прикасается с происшедшим. Все же необходимо на­чать с неопосредствованного и с того, что в настоящее 25 время есть первое. Точно так же обстоит дело в отно­шении того, что будет. Ведь если правильно сказать, что будет Д, то необходимо, чтобы правильно было раньше сказать, что будет А. Причина же этого — В, ибо если будет Д, то раньше будет В. Но если будет B, то раньше будет А. Однако деление и в этих слу­чаях равным образом не имеет конца, ибо будущие ао события не соприкасаются друг с другом. Но и здесь также необходимо взять некоторое неопосредствован­ное начало. Так это и есть на самом деле. Например, чтобы возник дом, сперва следует добыть и пригото­вить камни. Почему так? Потому что необходимо, что­бы было построено основание, если должен быть по­строен дом. Но если основание должно быть построе­но, то необходимо, чтобы сперва были приготовлены 35 камни. Далее, если будет дом, то равным образом сперва должны будут наличествовать камни. И дока-вывается это таким же образом через средний термин, ибо сперва должно быть построено основание. Но так как в происходящем мы наблюдаем некото­рое становление по кругу, то это возможно тогда, когда средний термин и крайние следуют друг из друга, ибо при таком [следовании] обращение возможно. В пред- 40 шествующих разделах было показано 10, что заключе- аса пия [так] обратимы, а это и есть [становление] по кругу. На деле это обнаруживается следующим обра-вом: если земля увлажняется, то неизбежно возникают испарения; если же появились последние, то образу­ются облака, а если образовались облака, то может быть дождь; а если был дождь, то необходимо, чтобы б вемля увлажнялась. Но это то, что было вначале, и та­ким образом получается кругооборот; в самом деле, если 833 есть что-то одно из них, все равно что, тогда есть и другое; если же есть это другое, то и третье, а если Это третье, то и первое. Итак, одни [события] суть общие (ибо они всегда и во всех случаях или находятся в таком состоянии, или так происходят), другие же происходят не всегда, ю а лишь в большинстве случаев; так, например, не у всех мужчин растет борода, а лишь у большинства. В такого рода случаях и среднее должно необходимо иметь место лишь большей частью. В самом деле, если А сказывается о Б как общее, а Б сказывается о В как общее, то необходимо, чтобы и А всегда и в каждом 15 случае сказывалось о В, ибо общее означает — в каж­дом случае и всегда. Между тем было предположено, что [А] бывает лишь большей частью, стало быть, не­обходимо, чтобы и среднее, а именно Б, имело место лишь большей частью. Поэтому и для того, что имеет место большей частью, неопосредствованные начала суть также нечто существующее или происходящее большей частью. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ [Способ построения определений] 20 Итак, каким образом суть [вещи] представлена в [трех] терминах [силлогизма] и каким образом воз­можно или нет доказательство или определение ее, об этом было сказано раньше К Теперь же мы скажем о том, как нужно находить то, что сказывается в сути [вещи]. Из того, что всегда присуще каждой отдельной 25 [вещи], нечто простирается на большее, не выходя, однако, за пределы рода. Говорю «простирается на большее», когда нечто хотя и присуще какой-либо [ве­щи] как общее, тем не менее оно присуще и другой [вещи]. Например, есть нечто присущее каждой тройке, но и не тройке, как, скажем, сущее присуще тройке, но и не числу. Однако и нечетное присуще всякой тройке и простирается на большее, ибо оно присуще и пятерке, но не выходит за пределы рода, ибо пя­терка есть число и ничто за пределами чисел не не­четно. Такого рода [свойства] следует, таким образом, брать до тех пор, пока не получают их как раз столько, чтобы каждое простиралось на большее, но чтобы все вместе не простирались на большее, ибо эта [совокуп-334 пость свойств] необходимо есть сущность [вещи]. На­пример, всякой тройке присуще число, нечетное и в двояком смысле первое — и в том смысле, что она нр измеряется числом, и в том смысле, что она не сла­гается из чисел2. Итак, это уже есть тройка: число нечетное первое и именно указанным образом первое, Ибо из этих же [свойств] каждое в отдельности при­суще — первых два всем нечетным числам, третье же присуще также и двойке, но все вместе — ничему дру­гому. Но так как выше мы показали3, что то, что ска­зывается в сути, есть общее (а общее есть необходимое), и так как относящееся к тройке (и ко всему другому, что берется таким же образом) принимается как [ска­зываемое] в сути, то тройку необходимо составляют эти [свойства]. А что они есть сущность тройки, ясно иэ следующего. Ведь если бы эта [совокупность свойств] не была [сутью] бытия тройки, то было бы необходимо, чтобы она была каким-то родом — или имеющим, или не имеющим названия; но [такой род] должен был бы простираться на большее, а не быть присущим только тройке, ибо должно быть предпо­ложено, что род таков, что в возможности он прости­рается на большее. Следовательно, если эта [совокуп­ность] не присуща ничему другому, кроме только не­делимых троек, то она [суть] бытия тройки. Ибо долж­но быть предположено и то, что сущность, или [суть] бытия, каждой [вещи] есть такое предельное сказыва-ние о неделимых [видах]. Поэтому если любая дру­гая [вещь] будет указываться таким же образом, то оно точно так же будет [выражать ее суть] бытия. Когда исследуют какое-нибудь целое, род надо де­лить на первые неделимые по виду (например, чис­ло — на тройку и двойку). Затем, опираясь на это де­ление, попытаться дать их определения (например, прямой линии, круга, прямого угла). После этого сле­дует установить, что это за род (например, есть ли это количество или качество) ; затем рассмотреть отли­чительные свойства [рода] исходя из первых общих [видам отличий]. В самом деле, свойства [рода], со­ставленного из неделимых [видов], становятся очевид­ными из определений [этих видов], потому что опреде­ление и простое есть начало их всех и только простым [видам] эти свойства присущи сами по себе, другим же — на основании простых. Деления же по видовым 835 отличиям полезны для такого способа исследования. А в какой мере они доказывают, об этом было сказано раньше 4. Полезны же они лишь для того, чтобы выво­дить заключения о сути [вещи]. Могло бы,правда,по­казаться, что [от деления] нет никакой [пользы] и что можно сразу принять все [свойства], как если бы при­нимали с самого начала без деления. Небезразлично, однако, сказывается ли что-то из сказываемого вна­чале или после, например, сказать ли: живое существо, поддающееся воспитанию, двуногое — или: двуногое живое существо, поддающееся воспитанию. Ибо если любое [определяемое] состоит из двух [частей], а «живое существо, поддающееся воспитанию» есть не­что единое и если затем из этого и из видового отли­чия образуется [определение] человека или чего-ни­будь другого единого, то необходимо найти [эти части] при помощи деления. Далее, только так можно ничего не пропустить из относящегося к сути [вещи]. В самом деле, если взять первый род и затем какое-либо из нижестоящих под­разделений, то не все [относящееся к роду] подойдет под такое [деление]; например, не каждое живое су­щество имеет цельные или раздельноперые крылья, а только живое существо, имеющее крылья, ибо лишь к последнему относится это различие. Между тем первое отличие [рода] живого существа есть то, под что под­ходит любое живое существо. И точно так же и в отно­шении всех других [родов], все равно, находятся ли они вне или внутри рода [живых существ], как, на­пример, [первое отличие] птицы есть то, под которое подходит любая птица, а рыбы — то, под которое под­ходит любая рыба. Итак, если поступать таким обра­зом, то будут знать, что ничего не пропущено, иначе же неизбежно что-то будет пропущено и останется неизвестным. С другой стороны, для того чтобы давать определения и производить деление отнюдь не надо знать все, что есть, хотя некоторые * утверждают, что невозможно зпать отличия одной [вещи] от другой, не зная каждой [другой вещи], а без [знания] отличий нельзя знать каждую отдельную [вещь], ибо с тем, от чего [данная вещь] не отличается, она тождествен­на, и то, от чего она отличается,— иное по сравнению с ней. Но, во-первых, это [утверждение] ложно. Ибо не из-за всякого отличия есть иное; в самом деле, мно-336 го отличий присуще [вещам] одного и того же вида, хотя эти отличия не касаются их сущности и не при­сущи им сами по себе. Во-вторых, если взять противо­лежащие друг другу [части деления] и отличие и [принять], что все подпадает под ту или другую is [часть] и что искомое находится в одной из них и [таким образом] знают его, то безразлично, знают ли или не знают, о чем другом еще сказываются эти отличия. Ведь очевидно, что если, идя таким образом все дальше, прийти к тому, для чего уже нет ника­кого отличия, то будут иметь определение сущности. Но включение всего [рода] в деление, когда противо- 20 лежащие друг другу [части деления] не имеют ничего промежуточного, пе есть постулирование [начала],ибо необходимо, чтобы все, [подчиненное роду], находилось в той или иной [части], если имеется [родовое] от­личие. Но для того чтобы путем деления строить определе­ние, нужно стараться достигнуть троякого: найти те [свойства], которые сказываются в сути [определяе­мой вещи]; расположить их в таком порядке, чтобы одно было на первом, [другое] — на втором месте; иметь их все. Первое из этих [условий] основывается 25 на том, что, подобпо тому как о привходящем можно вывести заключение при помощи силлогизма, что оно присуще, точно так же можно посредством рода по­строить [определение]. Расположение же [свойств] будет надлежащим, если берут [сначала] первое [свойство]. А первым будет то, которое следует из всех [других], но из которого все [другие] не следуют, зэ ибо необходимо должно быть нечто такое. Если это первое найдено, то надо двигаться к нижестоящим тем же самым способом; вторым будет тогда то, что для остального есть первое, а третьим — первое для последующих. В самом деле, если исключить стоящее выше, то последующее будет первым для остального. Подобным же образом обстоит дело и со всеми дру­гими [свойствами]. А что они суть все —это очевидно из того, что [сначала] берется на основе деления пер­вое [свойство], например каждое живое существо есть вот это или это, присуще же вот это, а затем берется отличие этого целого и [показывают], что для послед­него6 нет уже никакого отличия, т. е. что сразу вме­сте с последним отличием это [определяемое] неотли-337' чается по виду от целокупного. Ибо ясно, что здесь не добавляют больше, [чем нужно] (так как все взя­тые [свойства] принадлежат к сути [вещи] ), и ничего не упускают, ибо иначе был бы упущен или род, или видовое отличие. В самом деле, род есть первое, и он берется вместе с видовыми отличиями; видовые же отличия имеются все налицо, ибо больше никаких дру­гих отличий, кроме них, нет, иначе последнее [целое] отличалось бы по виду, а между тем было сказано, что оно не отличается [по виду]. Искать же при этом следует, обращая внимание на подобное, т. е. на неразличимое [по виду], и прежде всего на тождественное в каждом, затем в свою оче­редь на другое, что хотя и принадлежит к тому же роду, что и те [вещи], и само оно одного и того же вида, но отличается от тех [вещей] [по виду]. Если же для этих вещей взято то, что есть во всех них тож­дественного и точно так же и для других [видов], то относительно тех и других следует снова рассматри­вать, нет ли у них чего-гэ тождественного, пока не дойдут до одного понятия. Оно-то и будет определе­нием вещи. Если же доходят не до одного [понятия], а до двух или больше, то ясно, что искомое имело бы не одну суть, а несколько. Я имею в виду, напри­мер, если мы хотим выяснить, что такое благородство, то следует у некоторых благородных людей, которых мы знаем, посмотреть, что же тождественного име­ется у них всех как благородных людей; например, если Алкивиад благороден или Ахилл и Аякс, то что же тождественного у них всех? То, что они не терпят бесчестья, ибо [из-за этого] один начал войну, другой был охвачен бурным гневом, третий лишил себя жизни. Затем следует обратить внимание на других [благо­родных], например на Лисандра или Сократа. Если же они остаются невозмутимыми и в счастье и в несча­стье, то, уловив оба [признака], я обращаю внимание на то, что есть тождественного в невозмутимости при превратностях судьбы и нетерпимости к бесчестью. Если же у них нет ничего [тождественного], то было бы два рода благородства. Всякое же определение всегда общее, ибо враче­ватель, [например], предлагает не то, что целебно для какого-нибудь глаза, а то, что целебно для всякого глаза или для определенного вида глаз. Но легче опре-338 делить отдельное, чем общее. Поэтому следует от от­дельного переходить к общему. Ибо одноименное ско­рее остается незаметным в общем, чем в неразличи­мом. И как в доказательствах необходимо выведение заключений, так и в определениях — ясность. А она будет, если на основании сказанного о каждом в от­дельности дается отдельно определение того, что отно­сится к каждому роду. Например, определяя сходное, берут не всякое сходное, а сходное по цвету и очер­таниям; определяя «острое»—острое (высокое) в зву- & ке. И таким именно образом следует идти дальше к общему им, стараясь избегать одноименного. И если при рассуждениях не следует прибегать к иносказа­ниям, то ясно, что нельзя ни давать определения с по­мощью ииосказапий, ни давать определения того, что выражено иносказаниями. Иначе было бы пеобходимо при рассуждениях пользоваться иносказаниями. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ [Решение проблем] Для решения проблем следует выбирать расчле- ява нения и деления, а выбирать следует так, чтобы в ос­нову положить общий всем род. Например, если пред­мет рассмотрения — живые существа, то нужно иссле­довать, какие свойства присущи каждому живому существу. После того как эти свойства установлены, нужно, далее, найти, какие свойства сопутствуют все- б му первому из остальных. Например, если это птица, то нужно найти, какие свойства сопутствуют каждой птице. И так всегда надо находить, какие свойства сопутствуют ближайшему; ясно ведь, что в таком слу­чае мы сразу сможем сказать, почему то, что сопутст­вует, присуще тому, что подчинепо общему, например почему нечто присуще человеку или лошади. Пусть Λ обозначает живое существо, Б — то, что сопутствует каждому живому существу, а В, Д, Ε — такпе-то жи- *<> вые существа. Тогда ясно, почему Б присуще Д, ибо оно присуще ему через А. Точно так же оно присуще и В и Е. И то же можно всегда сказать и относи­тельно нижестоящих [видов]. Итак, теперь мы говорим [о случаях, когда имеем дело] с распространенными именами, общими [каж­дому роду или виду], однако следует не только их 339 ΐδ рассматривать, но и брать нечто другое, если оно явно присуще как общее, затем [посмотреть], из чего оно следует и что из него следует. Например, рогатым жи­вотным свойственно иметь сычуг и иметь только один ряд передних зубов1. И далее [следует смотреть], каким животным свойственно иметь рога. Ибо тогда станет ясным, почему этим животным присущи ука­занные [свойства], а именно: они будут им присущи потому, что они имеют рога. Ч Далее, другой способ состоит в том, чтобы выби­рать на основании соответствия. В самом деле, нельзя найти одно и то же название для костяка сепии, по­звоночника рыбы и кости, однако и из них следует не­что [общее], как если бы они были какой-то одной природы. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ [Тождественность и различие проблем, касающихся причин] Иные проблемы тождественны в том, что они имеют 25 одно и то же среднее, например что все [явления та­кого-то рода] суть противодействие. Некоторые из них принадлежат к одному и тому же роду, но различа­ются между собой, поскольку относятся к разным [предметам] или происходят по-разному, например: отчего бывает отзвук или отчего получается отражение, почему появляется радуга? Все это проблемы одного и того же рода (ибо все это — преломление) и различ­ные по виду. Другие же проблемы различаются между *° собой тем, что одно среднее подчинено другому. Напри­мер, почему Нил к концу месяца течет более бурно? Потому что конец месяца бывает более ненастным. А почему конец месяца более ненастный? Потому что Луна убывает. Эти [причины] действительно находят­ся в таком отношении между собой. ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ [Причины и действия в доказательстве] 35 В отношении причины и того, причина чего она есть, можно было бы сомневаться, [всегда] ли, когда есть вызванное причиной, есть и причина, например: если опадают листья или наступает затмение, то име­ется ли причина 8&тмения или опадания листьев, ска­жем, в первом случае — обладание широкими листьями, 340 а во втором — нахождение Земли между [Солнцем и 98и Луной]. Ибо если бы этих причин не было, то что-то другое должно было бы быть причиной всего этого. Если есть причина, то одновременно должно быть и вызванное ею, например: затмение, если Земля нахо­дится между [Солнцем и Луной], опадание листьев, если дерево имеет широкие листья. Но если это так, то причина и то, что вызвано ею, наступили бы в одно и то же время и одно было бы доказуемо через другое, s Пусть А обозначает опадание листьев, Б — широкие листья, а В — виноградную лозу. В таком случае если А присуще Б (ибо все, что имеет широкие листья, сбра­сывает их), а Б присуще В (ибо всякая виноградная лоза имеет широкие листья), то А присуще В, и вся­кая виноградная лоза сбрасывает листья. Средний жо термин Б есть причина. Однако можно доказать и то, t· что виноградная лоза имеет широкие листья потому, что она их сбрасывает. В самом деле, пусть Д озпачает имеющее широкие листья, Ε — сбрасывать листья, 3 — виноградную лозу. В таком случае Ε присуще 3 (ибо всякая виноградная лоза сбрасывает листья), а Д при­суще Ε (ибо всякое растение, сбрасывающее листья, имеет широкие листья). Следовательно, всякая вино- ι* градная лоза широколиственна; причина же здесь — опадание листьев. Но если невозможно, чтобы то и другое было причиной друг друга (поскольку причина первее того, причина чего она есть), то причиной затмения будет то, что Земля находится между [Солнцем и Луной], по затмение не будет причиной того, что Земля находится между [Солнцем и Луной]. Если, таким образом, доказательство через причину есть доказательство того, почему есть что-то, доказательство же пе через причину есть доказательство [лишь] того, 20 что нечто есть, то знают только то, что Земля находится между [Солнцем и Луной], но почему —не знают. А что затмение не есть причина того, что Земля нахо­дится между [Солнцем и Луной], а, наоборот, нахож­дение Земли между [Солнцем и Луной] есть причина затмения,—это очевидно, ибо в определение затмения входит «нахождение Земли между [Солнцем и Луной]». Так что ясно, что через нахождение Земли между [Солнцем и Луной] приобретают знание о затмении, а не через затмение — о нахождении Земли между [Солнцем и Луной], 341 Но может ли нечто одно иметь больше одной при­чины? Да, может, если одно и то же сказывается о многих как о первых. Пусть А будет присуще Б как первому и присуще другому как первому, а именно В, а они пусть будут присущи Д и Е. В таком случае А будет присуще Д и Е, Причиной же, почему [А присуще] Д, будет Б, а причиной, почему оно присуще Е, будет В. Так что если есть причина, то необходимо должно быть и действия, но если есть действие, то не необходимо, чтобы было все то, что может быть причи­ной; причина, конечно, должна быть, но не каждая. А не обстоит ли дело так, что если проблема всегда общая, то не только причина есть нечто целое, по и то, причина чего она есть, есть общее? Например, опа­дание листьев присуще такому-то определенному це­лому, и если это целое имеет виды, то опадание листь­ев и этим видам присуще как общее — или растениям [вообще], или таким-то растениям. Так что в этих слу­чаях и среднее должно быть равным [по охвату] и об­ратимым с тем, причина чего оно есть. Например, по­чему листья деревьев опадают? Если же от сгущеиия влаги, то или необходимо присуще сгущение, когда опадают листья дерева, или необходимо опадают листья дерева, когда сгущение присуще не любому [пред­мету], а дереву. ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ [Множество причин одного действия] А возможно ли, чтобы причина одного и того же была не для всех случаев одной и той же, или это не­возможно? Если нечто доказано как само по себе су­ществующее, а не на основе знака или привходящего, то это невозможно, ибо средний термин есть определе­ние [большего] крайпего термина. Если же не так, то это возможно. Ведь можно рассматривать как привхо­дящее и то, причина чего нечто есть, и то, для чего есть причина, но в этом случае нет, по-видимому, проб­лем [для доказательства]. Иначе средний термин будет находиться в таком же положении, [как и крайние]: если они одноимепны, то и средний термин будет одно-именен; если они рассматриваются как принадлежащие к одному роду, то также и средний термин. Например, почему возможна перестановка [членов] соотношения? Конечно, причина этого для линий одна, а для чисел — 342 другая, и все же она одна и та же: поскольку имеются в виду линии — она не одна и та же, поскольку же lö имеет место такого-то рода возрастание — она одна и та же. И точно так же для всех [соотношений]. Но причина сходства между цветами не та, что причина сходства между фигурами, ибо сходство у них одно­именно. В самом деле, [для фигур] оно состоит, пожа­луй, в том, что стороны [у той и другой] соразмерны и углы равны, для цветов же — в том, что восприятие их чувством одно, или в чем-то другом в этом роде. Но для того, что одно и то же в смысле соразмерности, и ** средний термин будет одним и тем же в смысле сораз­мерности. Обстоит же дело так потому, что причина и то, причина чего она есть, и то, для чего она причина, сопутствуют друг другу. Если же взять каждое в от­дельности, тогда то, причина чего нечто есть, будет простираться на большее; например, то, что внешние углы равны четырем прямым, относится к большему, чем к треугольнику или к четырехугольнику; оно от­носится одинаково ко всем [прямолинейным] фигурам, *<> ибо все фигуры, имеющие внешние углы, равные че­тырем прямым, [прямолинейны]. И равным образом средний термин. А средний термин есть определение первого крайнего термина, в силу чего всякое знание опирается на определения. Например, опадание листьев одновременно сопутствует виноградной лозе и прости­рается на большее, оно бывает также и у фигового де­рева, и простирается на большее, но пе простирается за пределы всех [деревьев с широкими листьями], а простирается одинаково [в их пределах]. Если же при­нять первый средний термин, то это и будет опреде- « лением опадания листьев, ибо этот первый термин бу­дет средним для виноградной лозы и фигового дерева, ведь все эти деревья именно такого рода. Далее, сред­ним термином опадания будет то, что сок сгущается, или что-то другое в этом роде. Но что же такое опада­ние листьев? Сгущение сока семени у черенка листа. Для тех, кто исследует связь причины и того, при- ^ чина чего она есть, можно изобразить эту связь так. Пусть А присуще всем Б, а Б — каждому [виду] Д, но простирается на большее. Тогда Б будет присуще Д как общее (под присущим как общее я разумею то, с чем предмет необратим, под первым же общим — то, с чем каждый [вид] в отдельности необратим, но все 343 86 [виды] вместе обратимы, не выходя за его пределы); Итак, причиной того, что А присуще Д, будет Б. Сле­довательно, А должно простираться на большее, чем Б; если не так, то почему [Б] должно быть в большей мере причина [того, что А присуще Д], чем [А при­чина того, что Б присуще Д]? Таким образом, если А присуще всем Е, то все [Е] будут чем-то одним, отлич­ным от Б. Ибо если не так, то как можно было бы сказать, что всему, чему присуще Е, присуще и А, но 99ь не всему, чему присуще А, присуще Е? В самом деле, почему бы не быть [для этого] некоторой причине, как [есть некоторая причина] и для того, что А присуще всем Д? Но в таком случае и эти Ε были бы чем-то одним. Это одно следует рассмотреть, и пусть оно бу­дет В. Таким образом, возможно, чтобы одно и то же имело несколько причин, но не одни и те же по виду. Например, причина долгой жизни четвероногих живот­ных заключается в том, что у них нет желчи, причина же долгой жизни птиц — в том, что они плотного сло­жения, или в чем-то другом !. Если же не сразу дохо­дят до нераздельного и если есть не один средпий тер­мин, а больше, то и причин будет больше. ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ [Средние термины как причины] Какое среднее есть причина отдельного — то ли, ко­торое ближе к общему первому, или то, которое ближе 10 к отдельному? Ясно, что то, которое ближе всего к от­дельному, причина которого оно есть. Ибо оно причина того, почему первое подчинено общему. Например, В есть причина того, почему Б присуще Д. Поэтому В есть причина того, что А присуще Д. Причина же того, что [А] присуще В, есть Б, а причина того, что [А] при­суще Б, — само, [Б]. ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ [Познавание начал] is Таким образом, относительно силлогизма и доказа­тельства ясно, что такое каждое из них и каким об­разом они получаются, и в то же время — относительно доказывающего знания, ибо оно то же самое, [что до­казательство] . Каким образом начала становятся из­вестными и какова [у людей] способность познавать 344 их, станет здесь ясным после того, как мы разберем некоторые трудности. Раньше было сказано \ что нельзя иметь о чем-ни- 20 будь знание посредством доказательства, если не знают первых неопосредствованных начал. Однако можно со­мневаться, тождественно ли или нетождественно по­знание неопосредствованных начал [с познанием опо­средствованного], и есть ли знание о том и другом или пет, или об одном есть знание, для другого же — неко­торый иной род [знания], а также, появляются ли способности [познавания], не будучи врожденными, 25 или они врожденные, но это нам неизвестно? Если бы мы их уже имели, то это было бы нелепо, ибо тогда оказалось бы, что тем, кто имеет более точные знания, чем доказательство, это было бы неизвестно. Если же мы приобретаем эти способности, не имея их раньше, то как мы можем познавать и научаться чему-нибудь, не имея предшествующего знания? Это ведь невоз­можно, как мы уже сказали2 относительно доказатель- зо ства. Очевидно поэтому, что нельзя иметь [эти способ­ности от рождения] и невозможно, чтобы они появи­лись у незнающих и не наделенных никакой [иной] способностью (hexis). Поэтому необходимо обладать некоторой способностью [позпапия] (dynamis), однако не такой, которая превосходила бы эти способности в отношении точности. Но такая способность, очевидно, присуща всем животпым, ибо они обладают прирож­денной способностью различать, которая называется 35 чувственпым восприятием. Но хотя чувственное вос­приятие врожденно, однако у одних животных что-то остается от воспринятого чувствами, а у других не остается. Одни животные, у которых [ничего] не остается [от воспринятого чувствами], вне чувствен­ного восприятия или вообще не имеют знания, или не имеют [знания] того, от чего не остается [никаких запечатлений]. Другие же, когда они воспринимают чувствами, что-то удерживают в душе. Если же таких 10( [запечатлений] много, то возникает уже некоторое раз­личие, так что из того, что остается от воспринятого, у одних возникает некоторое понимание, а у других нет3. Таким образом, из чувственного восприятия возни­кает, как мы говорим, способность помнить. А из часто повторяющегося воспоминания об одном и том же возникает опыт, ибо большое число воспоминаний 5 345 составляет вместе некоторый опыт4, Из опыта же, т. е« из всего общего, сохраняющегося в душе5, из единого, отличного от множества, того единого, что содержится как тождественное во всем этом множестве, берут свое начало искусство и наука: искусство — если дело касается создания чего-то, наука — если дело касается сущего. Таким образом, эти [приобретенные] способ­но ности не содержатся [в душе] в обособленном виде и не возникают из других способностей, в большей мере познавательных, а берут свое начало от чувственного восприятия, подобно тому как бывает в сражении, после того как строй обращен в бегство: когда один останавливается, останавливается другой, а затем и третий, пока строй не придет в первоначальный по­рядок. А душа такова, что может испытать нечто по­добное. То, что уже раньше было сказано6, но не ясно, 15 мы объясним еще раз. В самом деле, если одно, но отличающееся от другого, удерживается, то появляется в душе первое общее (ибо хотя воспринимается еди­ничное, но восприятие есть [восприятие] общего, на-100bпример человека, а не человека Каллия). Снова оста­навливаются на этом, пока не удерживается нечто не­делимое и общее, например вместо живого существа такого-то [вида] —живое существо [вообще], и далее таким же образом. Итак, ясно, что первые [начала] нам необходимо познать через наведение, ибо таким 5 именно образом восприятие порождает общее. Так как из состояний мысли, которыми мы пости­гаем истину, одни всегда истинны, а другие допускают ошибки (например, мнение и рассуждение), паука же и нус всегда истинны; так как, далее, кроме нуса, нет другого рода [познания], который превосходил бы науку точностью, начала же доказательства более из-10 вестны, [чем доказательства], а всякая наука опирает­ся на доводы, то не может быть науки о началах; а так как только нус может быть истиннее, чем наука, то он будет иметь своим предметом начала; это видно также из того, что доказательство не может быть на­чалом доказательства, а потому и наука не может быть началом науки. Таким образом, если помимо на­уки не имеем никакого другого рода истинного [по-45 знания], то началом науки будет нус. И он будет на­чалом начала, и таким же образом наука как целое относится к [своему] предмету в целом7. ТОПИКА КНИГА ПЕРВАЯ ГЛАВА ПЕРВАЯ [Топика, или диалектика, и ее предмет. Виды силлогизмов] Цель этого сочинения — найти способ, при помощи is которого мы в состоянии будем из правдоподобного делать заключения о всякой предлагаемой проблеме и не впадать в противоречие, когда мы сами отстаи- 2о ваем какое-нибудь положение. Прежде всего, ко­нечно, следует сказать, что такое умозаключение и ка­ковы его виды, для того чтобы понять, что такое диа­лектическое умозаключение, ибо об этом идет речь в настоящем исследовании. Так вот, умозаключение 1 есть речь, в которой если 25 нечто предположено, то через положенное из него с необходимостью вытекает печто отличное от поло­женного. Доказательство имеется тогда, когда умозак­лючение строится из истинных и первых [положении] или из таких, знание о которых берет свое начало от тех или иных первых и истинных [положений]. Диалектическое же умозаключение — это то, которое зо строится из правдоподобных [положений]. Истинные и первые [положения] — те, которые достоверны не is через другие [положения], а через самих себя. Ибо о началах знания не нужно спрашивать «почему», 20 а каждое из этих начал само по себе должно быть до­стоверным2. Правдоподобно то, что кажется правиль­ным всем или большинству людей или мудрым — всем или большинству из них или самым известным и слав­ным. Эристическое же умозаключение исходит из [положений], которые кажутся правдоподобными, но на деле не таковы, или оно кажется исходящим из правдоподобных либо кажущихся правдоподобными 25 [положений]. Ведь не все правдоподобно, что кажется 849 таковым, и то, о чем говорят как о правдоподобном, вовсе не представляется таковым уже на первый взгляд, как это бывает у начал эристических доводов, ибо их ложность сразу же и обычно очевидна даже для людей малопонятливых. Таким образом, пусть первый из указанных [видов] эристических умозаклю­чений называется и умозаключением, другой же — эри-стическим умозаключением, а не [просто] умозаклю­чением, потому что здесь только кажется, что выво­дится заключение, а на деле оно не выводится3. Далее, кроме всех указанных видов умозаключений имеются и паралогизмы, которые строятся на основа­нии того, что свойственно той или иной науке, как это бывает в геометрии и в родственных ей науках. Ведь этот вид, должно быть, отличается от указанных выше умозаключений. В самом деле, тот, кто делает непра­вильные геометрические чертежи, не выводит заклю­чения ни из истинных и первых, ни из правдоподоб­ных [положений], ибо этот случай не подходит под определение [тех умозаключений}: ведь здесь но при­нимают того, что кажется правильным всем или боль­шинству людей или мудрым — всем или большинству или самым славным из них, а составляют умозаключе­ние из положений, хотя и свойственных науке, но не истинных, ведь паралогизм получается оттого, что, [например], полуокружность описывается не так, как нужно, или оттого, что проводят линии но так, как они должны были бы быть проведены. Итак, дабы описать вкратце виды умозаключе­ний,— пусть это будут именно те, которые нами ука­заны. О всех же перечисленных видах и тех, которые будут потом указапы, достаточно сказать здесь в общих чертах по той причине, что мы не намерены давать каждому из них подробное объяснение, а хотим их коснуться лишь бегло, считая, что для настоящего ис­следования совершенно достаточна возможность объяс­нить каждый из этих видов хоть каким-то образом. ГЛАВА ВТОРАЯ [О пользе диалектики] Далее, следовало бы, пожалуй, после сказанного определить, для скольких же и для каких целей по­лезно это исследование. Оно, очевидно, полезно для 350 трех целей: для упражнения, для устных бесед, для философских знании. В самом деле, то, что оно по­лезно для упражнения, ясно из выше сказанного, ибо, владея указанным [нами] способом, нам легче приво­дить доводы против предлагаемого положения. Для устных же бесед оно полезно по той причине, что, ознакомившись с мнениями большинства людей, мы бу­дем разговаривать с ними, исходя не из чужих, а из [их] собственных взглядов, отклоняя то, что нам ка­жется сказанным ненадлежащим образом. А для фи­лософских знаний оно полезно потому, что, когда воз­можно сомнение [в правильности] той или другой сто­роны, нам легче будет замечать в каждом отдельном случае истинное и ложное. Исследование полезно еще для [познания] первых [начал] всякой науки. Ибо исходя из начал, свойственных лишь данной науке, нельзя говорить что-нибудь о тех началах, поскольку они первые начала для всех наук. Поэтому их необхо­димо разбирать на основании правдоподобных положе­ний в каждом отдельном случае, а это и есть [задача], свойственная диалектике или наиболее близкая ей. Ибо, будучи способом исследования, она прокладывает путь к началам всех учений. ГЛАВА ТРЕТЬЯ [Об овладении диалектикой] Мы будем вполне владеть этим способом исследо­вания, когда мы им овладеем так же, как в искусстве красноречия, искусстве врачевания и подобных способ­ностях. А это значит осуществлять то из возможного, что мы предпочитаем. Ведь не любым способом искус­ный в красноречии будет убеждать, а врачеватель — лечить, но только тогда, когда он ничего не упускает из всего возможного, мы скажем, что он в достаточной мере владеет своим искусством. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ [Задачи и содержание топики. Род, определение, собственное и привходящее] Итак, прежде всего должно рассмотреть, из чего исходит этот способ исследования. Если бы мы по­стигли, относительно скольких и каких [предметов] 351 приводятся доводы, из чего они составляются и как мы все это находим, то этого было бы достаточно для пред­лежащей [цели]. То, из чего составляются доводы, одинаково по числу и совпадает с тем, о чем строятся is умозаключения. Ведь доводы получаются из положе­ний, а то, относительно чего строятся умозаключе­ния,— это проблемы. Но всякое положение и всякая проблема указывает или на собственное, или на род, или на привходящее, видовое же отличие, как относя­щееся к роду, нужно ставить вместе с родом. Так как одно собственное обозначает суть бытия [вещи], а дру-20 Гое — не обозначает, то разделим собственное па обо только что указанные части и пусть то собственное, которое обозначает суть бытия [вещи], называется определением, а прочее, согласно общему наименова­нию, данному им, пусть именуется «собственное». Таким образом, из сказанного ясно, почему, согласно только что сделанному различению, получается всего четыре [вида сказываемого] — или определение, или собственное, или род, или привходящее К Пусть, одна­ко, никто не подумает, что мы утверждаем, будто каждоо из названного само по себе есть положение или проб­лема; мы лишь утверждаем, что из них получаются и проблемы, и положения. Л различаются между собой проблема и положение способом выражения, а именно: если говорят: «Разве двуногое существо, живущее на 30 суше, не есть определение человека?» или «Разве жи­вое существо не есть род для человека?», то получает­ся положение. Если же спрашивают: «Есть ли двуногое существо, живущее на суше, определение человека или нет?» (или «Есть ли живое существо род [для чело­века] [или нет]»?), то получается проблема2. И равным образом в остальных случаях. Стало быть, естественно, 85 что положений столько, сколько проблем, ибо, меняя способ выражения, ты каждому положению можешь придать вид проблемы. ГЛАВА ПЯТАЯ [Об определении, о собственном, о роде и о привходящем] А теперь следует сказать, что такое определение, что такое собственное, что такое род, что такое привхо­дящее. Определение есть речь, обозначающая суть бы-352 тия [вещи]. Оно заменяет имя речью или речь речью, ибо можно дать определение тому, что выражено речью 1. Но кто каким-то образом объясняет нечто од­ним только именем, тот, ясно, вовсе не дает определе­ния предмета, так как каждое определение есть ка­кая-нибудь речь; однако и такого рода [имя] должно считать определительным, как, например, когда гово­рят, что прекрасное есть подобающее. И точно так же когда спрашивают, одно ли и то же — чувственное восприятие и знание или разное 2. Ибо и при определе­нии больше всего занимает нас вопрос, есть ли нечто одно и то же или разное. Пусть же все, что подвер­гается тому же самому способу исследования, что и определения, вообще именуется определительным. Л что все сказанное здесь таково,— это ясно из него самого. Ведь если мы можем рассуждать о том, что это одно и то же или разное, то мы этим же спосо­бом в состоянии будем приводить доводы против опре­деления. В самом деле, если мы докажем, что это но то же самое, [что и определяемое], то мы определе­ние оспорим. Правда, для обратного это сказать нельзя, ибо для обоснования определения недостаточно сказать, что это то же самое, однако для опровергания доста­точно показать, что это не то же самое. Собственное — это то, что хотя и не выражает сути бытия [вещи], но что присуще только ей и вза­имозаменяемо с ней. Например, собственное для чело­века — это то, что он способен научиться читать и писать. В самом деле, если [это существо] — человек, то оно способно научиться читать и писать, и, паобо-рот, если оно способно научиться читать и писать, оно человек. Никто, конечно, пе называет собственным то, что может быть присуще другому, например спать для человека, даже если бы это некоторое время оказалось случайно присущим только ему. Если нечто подобпое и называлось бы собственным, то говорилось бы о соб­ственном не вообще, а для некоторого времени или но отношению к чему-то. Ведь находиться с правой сто­роны есть нечто собственное только на некоторое вре­мя, а быть двуногим можно назвать собственным лишь по отношению к чему-то, например для человека — по отношению к лошади или собаке. А что ничто из того, что может быть присуще и другому, не взаимозамс-12 Аристотель, т. 2 — 888 353 няемо с вещью,— это ясно. Ведь тот, кто спит, не обя­зательно есть человек. Род3 есть то, что сказывается в сути о многих и различных по виду [вещах]. Выражение «сказываться в сути» пусть употребляется применительно к тому, что подходит для ответа на вопрос, что именно есть обсуждаемое, как, например, о человеке, когда спра­шивают, что именно есть он, надлежит сказать, что он есть живое существо. Вопрос, принадлежит ли вот это к тому же самому роду, что и другое, или нет, также касается рода. В самом деле, такой вопрос подвергает­ся тому же самому способу исследования, что и [вопрос относительно] рода. Ибо если мы в беседе высказали мнение, что живое существо есть род для человека так же, как и для быка, то мы высказали мнение, что они принадлежат к одному и тому же роду. Если же мы укажем, что живое существо есть род для одного, а для другого нет, то мы выскажем мнение, что они принадлежат не к одному и тому же роду. Привходящее4 — это то, что хотя и не есть что-либо из перечисленного — пи определение, ни собст­венное, ни род, но присуще вещи, или то, что одному и тому же может быть присуще и не присуще, напри­мер быть сидящим может и быть и не быть присуще одному и тому же. Точно так же и бледность. Ибо ни­что не мешает, чтобы одно и то же иногда было блед­ным, а иногда не бледным. Из приведенных определе­ний привходящего второе лучше. В самом деле, когда приводят первое определение, то для того, чтобы по­нять его, необходимо заранее знать, что такое опреде­ление, и собственное, и род. Второе же есть независи­мое определение для познания того, что же есть само по себе то, о чем речь. К привходящему должны быть отнесены и сопоставления вещей между собой, каким-либо образом опирающиеся на привходящее, например что предпочтительнее — прекрасное или полезное или что приятнее — жизнь добродетельная или проводимая в наслаждениях, и тому подобные рассуждения. Ибо во всех таких [случаях] ставится вопрос: на чью долю сказываемое выпадает скорее — на долю того или же другого? Из этого же ясно, что ничто не мешает, чтобы привходящее иногда и по отношению к чему-нибудь становилось собственным. Например, быть сидящим, 354 будучи чем-то привходящим, станет собственным, если сидит лишь кто-то один. Если же сидит не один, то сидячее положение будет собственным по отношению к тем, кто не сидит. А потому ничто пс мешает, чтобы по отношению к чему-нибудь и иногда нривхо- 2& дящее становилось собственным. Однако вообще оно не будет собственным. ГЛАВА ШЕСТАЯ [Род, собственное, привходящее и их отношение к определению. Целесообразность исследования каждого из них в отдельности] Пусть но ускользает от нашего внимания, что все сказанное о собственном, роде и привходящем можно соответственным образом применить и к определениям. Ибо если мы докажем, что нечто присуще не одному только тому, что подлежит определению (как это мо- до жет быть и когда речь идет о собственном), или что указанное в определении не есть род, или что нечто из сказанного в речи не присуще (как это может быть при указании привходящего), то определение будет нами оспорено. Поэтому все то, что мы рассмотрели раньше \ можно на основании изложенного некоторым образом отнести к определению2. Однако по этой при- ei чине не следует искать одни общий способ исследова­ния для всего этого. Ибо найти его не легко, а если бы его и нашли, он был бы совершенно неясным и бесполезным для настоящего исследования. Если же для каждого из указанных видов дать особый способ исследования, то на основании того, что свойственно каждому из них, будет легче излагать обсуждаемое3. Поэтому должно различение, как это раньше было ска- m зано4, делать в общих чертах, а из остального следует к каждому отнести то, что больше всего ему свойст­венно, и указать как на относящееся к определению, к РОДУ [и т· Д·]· Впрочем, изложенное нами было, можно сказать, отнесено к каждому из них в отдель­ности. » 12* 355 ГЛАВА СЕДЬМАЯ [О тождественном и его видах] Прежде всего должно определить, в скольких зна­чениях говорится «одно и то же». Если сказать в об­щих чертах, то «одно и то же» имеет, по-видимому, троякий смысл. Действительно, мы обычно называем тождественным то, что одно и то же по числу, или по виду, пли по роду 1. По числу одно и то же то, что имеет, правда, несколько названий, но есть одна вещь, ю например «одежда» и «платье»2. По виду же одно и то же то, что по количеству больше одного, но не разли­чается видом, как, например, человек тождествен чело­веку и лошадь — лошади. Ведь называют одним и тем же по виду то, что подпадает под один и тот же вид. И точно так же одним и тем же по роду называется то, что подпадает под один π тот же род, например лошадь и человек. Может казаться, что вода из одного «б и того же источника называется тождественной в смысле, несколько отличном от вышеуказанных. Тем не менее и такие вещи должно ставить в один и тот же ряд с теми, которые так или иначе относят к од­ному виду. Ибо все такие вещи кажутся сродпымн и сходными друг с другом. Ведь всякую воду называют 20 тождественной по виду всякой воде благодаря некото­рому сходству между ними, а вода из одного источника отличается от всякой другой разве только более силь­ным сходством. Поэтому мы ее пе отделяем от того, что так или иначе относят к одному виду3. Более всего тождественным считается, но общему признанию, еди­ное по числу. Но обычно π оно указывается по-раз-ts ному, однако главным образом и прежде всего, когда тождественное указано через наименование или через определение, как, например, «платье» тождественно «одежде» и «двуногое, живущее на суше» — «чело­веку». В другом смысле оно употребляется, когда тож­дественное указано через собственное, как, например, «существо, способное овладевать знаниями» тождест­венно «человеку», а «естественным образом устремляю­щееся вверх» — «огню». В третьем смысле —когда тождественное указано через привходящее, например эо «сидящпй» или «образованный» тождествен Сократу. Все это имеет в виду обозначение того, что едино по числу. А что только что сказанное истинно, это больше 356 всего видно, когда одно наименование заменяют дру­гим. В самом деле, часто, веля позвать но имени кого-нибудь из сидящих, мы заменяем его имя другим обозначением, когда тот, кому велено было позвать, случайно не понимает [нас], поскольку он лучшо поймет пас по чему-то привходящему [для того чело­века], и мы велим ему позвать к нам сидящего или разговаривающего, полагая, естественно, что и именем и привходящим мы обозначаем одного и того же. ГЛАВА ВОСЬМАЯ [Доказательство того, что всякое положение касается или определения, или рода, или собственного, или привходящего\ Таким образом, тождественное, как сказано 1, раз­личается трояко. Что же касается того, что доводы составляются из ранее указанных [четырех видов ска­зываемого], приводятся посредством их и относятся к ним, то в этом убеждаются, во-первых, при помощи наведения2. В самом деле, если бы рассматривали каждое положение и каждую проблему в отдельности, то оказалось бы, что они образуются пли из определе­ния, или из собственного, или из рода, или из привхо­дящего. В этом убеждаются, во-вторых, посредством умозаключения. Действительно, необходимо, чтобы всо сказываемое о чем-то было или взаимозаменяемо с вещью или нет. Если сказываемое взаимозаменяемо с вещью, то оно будет определением или собственным. Λ именно, если оно обозначает суть бытия [вещи], то оно определение; если же оно ее не обозначает, то оно собственное, ведь собственное, как было сказа­но,— это то, что хотя и взаимозаменяемо с вещью, но не обозначает сути ее бытия. Если же сказываемое не взаимозаменяемо с вещью, то оно есть или часть того, что говорится в определении подлежащего, или нет3. И если оно часть того, что говорится в определе­нии, то оно будет или родом, или видовым отличием, так как определение состоит из рода и видового отличия4. Если же сказываемое не есть часть того, что говорится в определении, то ясно, что опо будет привходящим. Ибо привходящим было нами названо то, что не есть ни определение, ни собственное, ни род, но вещи оно присуще. 357 ГЛАВА ДЕВЯТАЯ [Отношение вышеуказанных четырех видов сказываемого к категориям] После этого следует определить, к каким родам ка­тегорий принадлежат указанные четыре [вида сказы­ваемого]. Этих категорий десять по числу: «что именно есть»1, «сколько», «какое», «по отношению к чему», «где», «когда», «находиться [в каком-то положении]», «обладать», «действовать», «претерпевать». Ведь при­входящее, и род, и собственное, и определение всегда принадлежат к одной из этих категорий2. В самом деле, все положения, образованные посредством их, означают или суть [вещи], или количество, или качество, или какую-нибудь из остальных категорий. Ведь из них ясно, что тот, кто обозначает, что есть, обозначает то сущность, то количество, то качество, то какую-нибудь из остальных категорий. Ибо когда перед ним чело­век и он говорит, что то, что перед ним, есть человек или живое существо, то он разумеет, что есть, и ука­зывает сущность. А когда перед ним белый цвет и он говорит, что то, что перед ним, есть белое или цвет, то он разумеет, что именно есть, и указывает качество. И точно так же если перед ним нечто длиною в один локоть и он говорит, что то, что перед ним,— длиною в один локоть, то он разумеет, что именно есть, и ука­зывает количество. И точно так же в отношении остальных категорий. Ведь в каждом таком случае, го­ворят ли о самой вещи или о ее роде, обозначают, что именно есть вещь. Если же что-то говорится о другом, то обозначают не что есть, а количество, или качество, или какую-нибудь из остальных категорий. Итак, то, относительно чего и из чего составляются доводы, именно таково и его столько. А как мы его получаем и посредством чего мы его достигаем,— это должно сказать теперь же. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ [Положение и проблема как предмет спора. Диалектические положения и проблемы] Итак, прежде всего пусть будет определено, что такое диалектическое положение и что такое диалекти­ческая проблема. Ведь нельзя считать диалектическим ни любое положение, ни любую проблему. В самом 358 деле, ни один разумный человок не выдвинет в виде положения того, что никому не кажется правильным, и не выставит в виде проблемы того, что очевидно всем или большинству людей. Ведь последнее не вызывало бы никакого недоумения, а первого никто бы не утвер­ждал. Диалектическое же положение есть вопрос, правдоподобный или для всех, или для большинства 10 людей, или для мудрых — всех, либо большинства, либо самых известных из них, т. е. согласующийся с обще­принятым. Ибо можно считать правдоподобным то, что полагают мудрые, если оно не противно мнению боль­шинства людей. Диалектические положения — это так­же и сходные с правдоподобными, и предлагаемые как противоречащие тем, которые противоположны счи­тающимся правдоподобными, а также мнения, согла­сующиеся с приобретенными искусствами. Ибо если «5 правдоподобно, что противоположности изучаются од­ной и той же наукой, то правдоподобно и то, что одно и то же чувство воспринимает противоположности. И если представляется правдоподобным, что сущест­вует лишь одно по числу умение читать и писать, то правдоподобно и то, что существует одно только искус­ство играть на свирели, а если существует большее число [видов] умения читать и писать, то и большее число [видов] искусства играть па свирели. Ибо все это кажется сходным друг с другом и однородным. ^ Точно так же представляются правдоподобными по­ложения, выдвигаемые как противоречащие тем, кото­рые противоположны правдоподобным 1. В самом деле, если правдоподобно, что друзьям следует делать добро, то правдоподобно и то, что не следует им делатьзло. Ведь противоположно первому то, что друзьям следует де­лать зло, а противоречащим этому будет то, что не следует им делать зло. И точно так же если друзьям » еледует делать добро, то врагам этого не следует де­лать. И это есть высказывание, противоречащее тому, что противоположно первому, ибо противоположно первому то, что врагам следует делать добро. Точно так же и в других таких случаях. Противоположное противоположному также кажется при сопоставлении правдоподобным; например, если друзьям следует де­лать добро, то врагам следует делать зло. Ведь могло бы казаться, что и [положение]: друзьям следует де- и лать добро противоположно [положению]: врагам 359 следует делать зло. Но так ли это в действительности или нет,— об этом будет сказано там, где говорится о противоположностях2. Яспо также, что и мнения, согласующиеся с искусствами, составляют диалектиче­ские положения, ибо будут считать правдоподобным то, что кажется правильным людям, занимающимся этими искусствами, например во врачебном искус­стве — что кажется правильным врачевателю, а в гео­метрии — что кажется правильным геометру. И точно так же в других случаях. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ [Диалектическая проблема. Тезис] Диалектическая проблема есть задача, поставленная или ради выбора и избегания, или ради [достижения] истины и ради познания, и притом или как нечто са­мостоятельное, или как нечто вспомогательное для какой-то другой такого рода проблемы. Проблема ста­вится или относительно того, о чем ни одна из сторон не имеет определенного мнения, или относительно того, о чем мудрые имеют мпенпе, противное мнению боль­шинства людей, или относительно того, о чем расхо­дятся мнения внутри каждой стороны. Действительно, рассмотрение некоторых проблем полезно для выбора или для избегания, ^например желательно ли удоволь­ствие или нет. Некоторые же проблемы полезны для одного только познания, например вечен ли мир или нет. А некоторые проблемы сами по себе [бесполезны] как для той, так и для другой цели, однако содейст­вуют разрешению некоторых из такого рода проблем, ибо многое мы хотим знать не ради самого предмета, а ради иного, дабы через него узнать что-нибудь дру­гое. Есть π проблемы, относительно которых имеются противоположные друг другу умозаключения (ибо тогда возникает сомнение, так ли обстоит дело или не так, когда имеются убедительные доводы для обоих [противоположных умозаключений]), а также такие, которые, правда, шмеют большое значение, но для до­казательства которых мы не имеем доводов, полагая, что трудно указать причину, почему это так, например вечен ли мир или нет, ведь можно ставить и такого рода вопросы. 3ÖÜ Итак, проблемы и положении пусть будут опреде­лены так, как мы сказали К Тезис есть предположе­ние сведущего в философии человека, несогласующееся с общепринятыми, например предположение, что не­возможно противоречить, как утверждал Антнсфеи2, или предположение, что все движется, как говорил Ге­раклит3, или предположение, что сущее едино, как утверждал Мелисс4 (ведь глупо обращать внимание на мнения, противные общепринятым мнениям, если их высказывает первый встречный). Или тезисы суть предположения, для доказательства которых у нас есть довод, противный общепринятым мнениям, например предположение, что не все, что есть, есть либо воз­никшее, либо вечное, как говорят софисты, так как, мол, то, что образованный в искусстве сведущ в языке, не есть ни возникшее, пи вечное5. Действительно, хотя кому-то это предположение не кажется правильным, но может казаться таким благодаря имеющемуся доводу. Таким образом, и тезис есть проблема, но не каж­дая проблема есть тезис, потому что некоторые проб­лемы таковы, что у нас нет относительно них опреде­ленного мнения — ни за, ни против. Л что и тезис — проблема, это ясно, ибо из сказанного необходимо вы­текает, что относительно тезиса или большинство рас­ходится во мнении с мудрыми, или внутри каждой сто­роны мнения расходятся, потому что тезис есть пред­положение, не согласующееся с общепринятым. Почти все диалектические проблемы называются теперь те­зисами. Впрочем, не имеет никакого значения, как их называют, ибо мы их так различаем не потому, что желаем придумывать наименования, а для того, чтобы не остались не замеченными для пас имеющиеся между ними различия. Не следует, однако, рассматривать всякую проблему и всякий тезис, а только такие, относительно которых возникает сомнение у того, кто нуждается в доводе, а не у того, кто подлежит наказанию или кому необхо­димо чувственное восприятие. Ибо те, кто сомневается, следует ли почитать богов и уважать родителей или нет, подлежат наказанию, а тем, кто сомневается, бел ли снег или нет, необходимо чувственное восприятие. Таким образом, пе следует рассматривать ни то, дока­зательство чего под рукой, ни то, доказательство чего Э61 слишком недоступно, ибо относительно первого не возникают сомнения, а относительно последних затруд­нений больше, чем нужно для упражнения. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ [Наведение и силлогизм как два способа доказательства диалектических положений] ίο После того как это определено, следует рассматри­вать отдельно, сколько имеется видов диалектических доводов. Один вид — это наведение, а другой — силло­гизм. Что такое силлогизм, было уже сказано раньше '. Наведение же есть восхождение от единичного к обще­му2. Например, если кормчий, хорошо знающий свое дело,— лучший кормчий и точно так же правящий ко­лесницей, хорошо знающий свое дело,— лучший, то и вообще хорошо знающий свое дело в каждой области — лучший. Наведение — [способ] более убедительный и более очевидный и для чувственного восприятия более доступный и применяемый большинством людей. Сил­логизм же — [способ] более неодолимый и более дейст­венный против тех, кто склонен спорить. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ [Средства для построения умозаключений] 20 Итак, те виды [сказываемого], относительно кото­рых приводятся доводы и из которых они составляют­ся, пусть различаются так, как было сказано раньше !. Средств2 же, при помощи которых мы строим умоза­ключения, имеется четыре: первое — это принятие по­ложений; второе — умение разбирать, в скольких зна­чениях употребляется каждое [имя]; третье — нахож-25 дение различий, а четвертое — рассмотрение сходства. В некотором смысле последние три средства также суть положения, ибо на основании каждого из них можно составить положение, например что предпочти­тельно — прекрасное, или доставляющее удовольствие, или полезное, а также что чувственное восприятие от­личается от знания тем, что при потере знания есть возможность приобрести его снова, а при потере чувст­венного восприятия нет такой возможности, и [точно •о так же положение], что здоровое относится к здоровью, 302 как сильное — к силе. Ведь первое из этих положений основывается па многозначности [имен], второе — на различии, а третье — на сходстве. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ [Первое средство для построения силлогизма — принятие положений] Итак, положения следует выбирать столькими спо­собами, сколько было установлено нами различий между [диалектическими] положениями, а именно следует приводить или мнения всех, или большинства людей, или мнения мудрых — всех, либо большинства, либо самых известных из них, а также мнения, [не] противные кажущимся [правдоподобными], а также мнения, согласующиеся с искусствами. Следует также выставлять в виде положений мнения, противоречащие мнениям, которые противоположны кажущимся правдо­подобными, как было сказано раньше1. Полезно также составлять положения, выбирая не только выражаю­щие правдоподобие, но и сходные с ними, например что одно и то же чувство воспринимает противополож­ности (ибо их изучает одпа и та же наука), а также [положение о том], что мы видим, что-то принимая, а не испуская2 (ибо и в других видах чувственного восприятия дело обстоит точно так же), ведь мы слышим, когда что-то принимаем, а не испускаем, и таким же образом отведываем что-то. Далее, все то, что бывает во всех или в большинстве случаев, сле­дует брать в качестве начала и в качестве тезиса, ка­жущегося правильным. Ибо оно допускается теми, кто сразу не замечает, что в каком-то случае дело обстоит не так. Следует также выбирать [положения] из сочи­нений, а записи следует делать о каждом роде отдель­но, например о благе или о живом существе, притом о всяком благе, начиная с того, что оно есть. Следует также помечать рядом мпепия отдельпых [философов], например то, что говорил Эмпедокл: что существует четыре элемента тел3, ведь можно выставлять в каче­стве тезиса высказывания известных [философов]. Чтобы изложить в общих чертах, [укажем, что] имеется три вида положений и проблем, а именпо: одни положения, касающиеся нравственности, дру­гие — природы, третьи —построенные на рассуждении \ 363 Касающиеся нравственности — такие, как, например, следует ли повиноваться больше родителям или зако­нам, если они не согласуются друг с другом. Построен­ные на рассуждении — такие, как, например, изучает ли одна и та же наука противоположности или нет, а касающиеся природы — такие, как, например, вечей 25 ли мир или нет. Точно так же и проблемы [делятся на три вида]. Какие же относятся к какому [виду], указать через определение нелегко, поэтому следует стараться с каждой из них ознакомиться посредством упражнения в наведении, разбирая указанные при­меры. зо Для философии, конечно, эти положения следует составлять сообразно с истиной, а для мнения — диа­лектически. Однако все положения следует брать как можно более общими и из одного [общего] составлять много [частных] положений, например [сначала сле­дует брать положение о том], что одна и та же наука изучает противолежащие друг другу [вещи], а затем что она изучает противоположности и соотнесенное. И таким же образом следует эти положения делить до 35 тех пор, пока их можно делить; например, что одна и та же наука изучает благо и зло, белое и черное, холод­ное и теплое. И точно так же в других случаях5. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ [Второе средство для построения силлогизма — различение многозначности имен] юоа Итак, того, что сказано уже о положениях, доста­точно. Что касается многозначности, то следует не только разбирать разные значения, но и стараться дать их основания, например следует указать не только то, что в одном смысле благо означает справедливость и б мужество, а в другом — сильное и здоровое, но и то, что первые суть благо потому, что они определенные качества, а последние — потому, что они способствуют чему-то, а не потому, что они определенные качества, И точно так же в других случаях. Говорится ли о чем-то многозначно по виду или в одном значении,— это должно рассмотреть следую-10 щими способами. Прежде всего нужно выяснить, во многих ли значениях употребляется противоположное [данному], все равно, имеется ли расхождение по виду 364 или по имени. Дело в том, что некоторые противопо­ложности различаются прямо и по имени. Например, острому противоположно: для звука — низкое, для име­ющего объем — тупое 1. Стало быть, ясно, что о проти­воположном острому говорится по-разному. А если об этом говорится по-разному, то и об остром. Ибо для каждого из них противоположное будет иным. Ведь не одно и то же острое противоположно тупому и низ­кому, хотя острое противоположно каждому из них. С другой стороны, низкому2 противоположно: для звука — высокое, а для имеющего объем — легкое. Так что «низкое» многозначно, поскольку и противополож­ное ему многозначно. Точно так же противоположное прекрасному будет: для живого существа — безобраз­ное, а по отношению к жилищу — негодное3. Так что «прекрасное» одноименно. У некоторых же [противоположностей] нет, правда, никакого расхождения в имени, по различие в них не­посредственно явствует из того, что они принадлежат к разным видам, например у яркого и тусклого4, ибо говорят: яркий IT тусклый звук и точно так же — яр­кий н тусклый цвет. Таким образом, у них нет рас­хождения в имени, но различие в них непосредственно явствует из того, что они принадлежат к разньш ви­дам. Ибо не в одном и том же смысле говорится, что свет яркий и звук яркий. Это обнаруживается и при помощи чувственного восприятия. Ибо для одного и того же по внду имеется одно и то же чувство. Яркое же у звука и яркое у цвета мы различаем не одним и тем же чувством, а одно — зрением, другое — слу­хом. И точно так же обстоит с острым и тупым на вкус и у имеющего объем: последнее воспринимаем ося­занием, а первое — отведыванием. Таким образом, у них нет расхождения в имени — ни у них самих, ни у про­тивоположного им, ведь тупое противоположно и тому и другому. Далее, следует выяснить, не обстоит ли дело так, что в одном случае что-то имеет нечто противополож­ное себе, а в другом вовсе не имеет; например, удо­вольствию от питья противоположно страдание от жажды, но удовольствию от рассмотрения [теоремы], что диагональ несоизмерима со стороной [квадрата], ничего не противоположно. Так что об удовольствии говорится в различных значениях. И точно так же 365 разумной любви противоположна ненависть, чувствен­ной же любви ничего не противоположно. Ясно, таким образом, что «любовь» одноимеина. Далее, многознач­ность следует выяснять по чему-то промежуточному: не обстоит ли дело так, что у одних [противоположно-5 стей] имеется нечто промежуточное, а у других — нет или имеется и у тех и у других, но не одно и то же; например, для белого и черного цвета промежуточным будет серое, а для яркого и тусклого звука — ничего, или если и есть, то это глухое, как говорят некоторые: глухой звук — промежуточный. Так что «белое», или «яркое», одноименно, точно так же как и «черное», или «тусклое». Далее, следует выяснить, пе обстоит ли дело так, что одни [противоположности] имеют много ίο промежуточного, а другие — только одно, как, напри­мер, яркое и тусклое, а именно: у цветов много проме­жуточного, у звука же одно — глухое. Кроме того, следует выяснить, не говорится ли в разных значениях о противолежащем чему-то по противоречию. Ибо если о чем-то говорится в разных is значениях, то так же и о противолежащем ему гово­рится в разных значениях; например, «не видеть» оз­начает разное: одно значение — быть лишенным зре­ния, другое —- не пользоваться зрением. Если «не видеть» означает разное, то необходимо, чтобы и «ви­деть» означало разное, ибо каждому из двух значений «не видеть» что-то противолежит, например «быть ли­шенным зрения» противолежит «обладать зрением», so а «не пользоваться зрением» — «пользоваться» им. Далее следует рассмотреть [противоположности], выражающие лишенность и обладание. А именно, если об одной из них говорится в разных значениях, то так же и о другой. Например, если «воспринимать» означает разное — и в отношении души, и в отноше­нии тела, то и «быть невосприимчивым» означает раз-es ное — и в отношении души, и в отношении тела. А что только что приведенные примеры противолежат друг другу как случаи лишенности и обладания,— это ясно, потому что живые существа от природы обладают и тем и другим впдом восприятия — ив отношении души, и в отношении тела. Далее следует обратить внимание на словоизменс-*о ние5. А именно, если «справедливо» означает разное, то и «справедливое» означает разное. Ибо каждому 366 значению слова «справедливо» соответствует [таное же] значение слова «справедливое». Например, если «справедливо» означает судить о чем-то и по собствен­ному убеждению, и должным образом, то так же и «справедливое». И точно так же, если «здоровое» оз­начает разное, то и «здорово» означает разное6. На­пример, если «здоровое» означает способное или содей­ствовать здоровью, или сохранять его, или быть его признаком, то и «здорово» означает способно или со­действовать здоровью, или сохранять его, или быть его признаком. И точно так же в других случаях: если само слово означает разное, то и при изменении своих окончаний оно будет означать разное, а если при из­менении своих окончаний оно означает разное, то и само оно так же. Следует также обратить внимание на роды катего­рий применительно к имени, одни ли и те же они во всех случаях. Ибо если они не одни и те же, то на­званное есть нечто одноименное; например, хорошее означает в еде доставляющее удовольствие, во врачеб­ном искусстве — способствующее здоровью, а для ду­ши — какое-то качество, например быть благоразум­ным, или мужественным, или справедливым. И точно так же в отношении человека оно означает какое-то качество. Иногда же оно означает время, например своевременное, ведь говорят: хорошо то, что своевре­менно. А часто оно означает количество, например от­носительно умеренного, ведь говорят также, что хо­рошо то, что в меру. Так что «хорошо» одноименно. Точно так же и яркое по отношению к телу означает цвет, а в звуке — ясно слышимое7. Примерно то же самое и в отношении острого, ибо оно точно так же не во всех случаях имеет одно и то же зпачеиие. В са­мом деле, «острый» (резкий) звук есть быстрый звук, как говорят сведущие в числовой гармонии8. Острый же угол есть угол меньше прямого, а острый нож — это остроугольный нож9. Следует также обратить внимание на роды тех ве­щей, у которых одно и то же имя: не обстоит лидсло так, что они разные и не подчинены друг другу? На­пример, onos 10 означает живое существо и орудие, ведь это имя имеет разный смысл, а именно: в одном слу­чае оно означает такое-то живое существо, а в дру­гом — такое-то орудие. Если же один род подчинен 367 другому, то не необходимо, чтобы понятия были раз­ными. Например, для ворона роды — живое существо π птпца. Стало быть, когда мы говорим, что ворон — птица, то мы также утверждаем, что он такое-то живое существо. Так что о нем сказываются оба рода. Точно так же, когда мы говорим, что ворон — двуногое жи­вое существо, имеющее крылья, мы утверждаем, что он птица. Следовательно, и в этом случае оба рода и их понятие сказываются о вороне п. Однако это не бы­вает в тех случаях, когда один род не подчинен дру­гому. В самом деле, когда мы говорим об орудии, мы не говорим о живом существе, а когда говорим о жи­вом существе, мы не говорим об орудии. Следует, однако, обратить внимание не только па предмет обсуждения, пе обстоит ли дело так, что роды его различны и но подчинены друг другу, но и на про­тивоположное ему, ибо если о противоположном пред­мету обсуждения говорится в различных значениях, то ясно, что так же и о нем. Полезно также обратить внимание па определение, получаемое от сочетаний, например яркого тела и яр­кого звука. Ибо если убрать из них собственное, то должен остаться один и тот же смысл. Но это не бы­вает у одноименных вещей, например в только что приведенном случае. Ибо первое есть тело, имеющее такой-то и такой-то цвет, а другое — ясно слышимый звук. Стало быть, если отделить тело и звук, то остав­шееся у каждого из них не одно и то же. Напротив же, если яркое было бы однозначащим, то сказанное о каждом из них должно было бы быть одним и тем же. Часто, однако, даже в самих определениях оста­ется незамеченным сопутствующее одноименное. Вот почему следует обратить внимание и на определения. Например, если утверждают, что то, что есть признак здоровья, и то, что способствует здоровью, означают нечто соразмерное со здоровьем, не следует успокаи­ваться, а пужно разобраться, что же такое «сораз­мерно» в каждом случае, например означает ли это в одном случае то, что способствует здоровью, а в дру­гом — то, что есть признак какого-то состояния. Далее следует рассмотреть, возможно ли сравнение по [присущности] в большей или в одинаковой мере, например яркий звук и яркая одежда или острый вкус и острый (резкий) звук. Ведь нельзя говорить ни то, 368 что они в одинаковой мерс ярки и остры, ни то, что is одно ярко и остро в большей мере, чем другое. Так что «яркое» и «острое» одноимениы. Ведь все соимен­ные вещи сравнимы, так как им что-то приписывается или в одинаковой мере, или одному в большей мере, чем другому. Так как у разных и не подчиненных друг другу родов разными будут и видовые отличия, как, напри- го мер, у живого существа и знания (ведь у них видовые отличия разные), то следует обратить внимание на то, не названы ли одним и тем же именем видовые от­личия разпых и не подчиненных друг другу родов, на­пример острое (резкое) для звука и для имеющего объем. Ведь звук от звука отличается «остротой» (рез­костью) , и точно так же — имеющее объем от имею­щего объем. Так что «острое» одноименно, ибо оно есть 25 видовое отличие разных и не подчиненных друг другу родов. Далее следует выяснить, не имеет ли названное одним и тем же именем разные видовые отличия, на­пример chroma 12 у тел и в пении, ибо отличие его у тол состоит в способности или рассеивать, или соби­рать зрение 13, a chroma в песнях не имеет этих отли- зо чий. Так что chroma одноименно. Ибо у одинаковых вещей — одинаковые видовые отличия. Кроме того, так как вид не есть видовое отличие ни одной вещи, то следует обратить внимание на то, не есть ли одно из названных одним и тем же именем вид, а другое — видовое отличие, например у тел «яр­кое» есть вид цвета, а в звуке — видовое отличие, ибо »5 звук от звука отличается яркостью 14. ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ [Третье средство для построения силлогизма — нахождение различий в пределах одного и того же рода или у близких друг другу родов] Итак, многозначность следует выяснять этим и тому подобными способами. Должны быть исследованы и различия между вещами, принадлежащими к одному и тому же роду. Например, чем отличается справедли­вость от мужества и рассудительность — от умеренно­сти (ведь все они принадлежат к одному и тому же роду1). И точно так же должно исследовать разли-309 чия между вещами, принадлежащими к родам, расстояние между которыми не очень велико, напри­мер чем отличается чувственное восприятие от зна­ния. Ведь у родов, расстояние между которыми вели­ко, различия совершенно очевидны2. ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ [Четвертое средство для построения силлогизма — нахождение сходства в вещах] Сходство же следует выявлять в принадлежащем к разным родам таким образом: как одно относится к одному, так и другое к другому, например как поз­нание относится к познаваемому, так и чувственное восприятие — к чувственно воспринимаемому. И как одно находится в чем-то одном, так и другое нахо­дится в чем-то другом. Например, как зрение нахо­дится в глазу, так и ум — в душе \ и как спокойст­вие — на море, так и безветрие — в воздухе2. Упраж­няться в этом следует больше всего, рассматривая то, что принадлежит к родам, расстояние между которыми велико, ибо тогда в остальных случаях нам легче будет находить сходное. Следует также рассматривать вещи, принадлежащие к одному и тому же роду, не присуще ли им всем нечто одно и то же, например человеку, лошади и собаке. Ибо поскольку им присуще нечто одно и то же, постольку они сходпы между собойэ. ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ [О пользе трех последних средств, необходимых для построения диалектических силлогизмов] Исследовать многозначность полезно для ясности (ибо то, что утверждают, знают лучше, когда выявля­ют многозначность слов) и для построения умозаклю­чений, касающихся самого предмета, а не его назва­ния. Ибо если неизвестно, в скольких значениях го­ворится о чем-то, то возможно, что тот, кто отвечает \ и тот, кто спрашивает 2, имеют в виду не одно и то же. Когда же выявлено, в скольких значениях говорится о чем-то, и [смысл], который приписывается утвержде­нию, то вопрошающий2 покажется смешным, если он приводит доводы не против данного [смысла]. Но вы­явление многозначности полезно и для того, чтобы не дать себя ввести в зйблуждепие и чтобы ввести в за-370 блуждение [собеседника]. Ибо когда мы знаем, в сколь­ких значениях говорится о чем-то, мы никак не дадим себя обмануть, а будем узнавать, против того же ли самого направлены доводы вопрошающего. Когда же мы сами ставим вопросы, мы в состоянии будем ввести в заблуждение отвечающего, если он как раз не знает, во скольких значениях говорится [о предмете спора]. Однако это возможно не во всех случаях, а только тогда, когда из того, что говорится в различных зна­чениях, одно истинно, а другое ложно. Но этот способ не свойствен диалектике3. Поэтому диалектики долж­ны всячески избегать такого рода способа, [т. е.] осте­регаться рассуждать но поводу имен, разве только в том случае, когда кто-нибудь иначе рассуждать о предмете не в состоянии4. Нахождение же различий полезно для построения умозаключений о тождественном, и различном, а также для познания сути каждой [вещи]. Что оно действи­тельно полезно для построения умозаключений о тож­дественном и различном,— это ясно. Ибо когда мы найдем какое-нибудь различие между предметами [об­суждения], мы докажем, что они не тождественны. А для познания сути [вещи] нахождение различий по­лезно по той причине, что мы имеем обыкновение от­делять надлежащую речь о сущности каждой [вещи] посредством присущих ей видовых отличий5. Рассмотрение же сходства [вещей] полезно для до­водов, основанных на наведении, а также для умоза­ключений из предположений6 и для построения опреде­лений. Для доводов, основанных па наведении, оно по­лезно по той причине, что полагаем, что общее следует выводить через приведение сходных единичных слу­чаев, ибо без знания сходств нелегко делать умоза­ключение при помощи наведения. Λ для построения умозаключений из предположений оно полезно по той причине, что общепринято мнение, что, как дело об­стоит с одной из сходных [вещей], так оно обстоит и с остальными. Чтобы быть, таким образом, в состоянии рассуждать по поводу какой-нибудь из этих [вещей], мы должны заранее согласиться, что, как дело обстоит с этими [вещами], так оно обстоит и с обсуждаемым. Если мы что-то доказали относительно тех [вещей], то на основании нашего предположения это будет дока­зано и относительно обсуждаемого. Ибо мы вели бы до-371 казательство на основании нашего предположения, что, как дело обстоит с теми [вещами], так оно обстоит и с обсуждаемым. Нахождение сходства полезно и для построения определений по той причине, что если мы в состоянии сразу усмотреть, что именно тождест­венно [другому] в каждой отдельной [вещи], то при построении определения мы не будем сомневаться в том, к какому роду мы должны отнести предмет об­суждения. Ибо из общих [вещам сказуемых] родом будет то, которое больше всего сказывается в сути [вещи]. Точно так же рассмотрение сходств полезно для определения [вещей], значительно различающихся между собой, например что спокойствие па море тож­дественно безветрию в воздухе (ибо и то и другое оз­начает покой) и что точка в линии —- то же, что еди­ница в числе (ибо каждая из них есть начало). Так что, указывая как род то, что обще всем, мы будем убеждены, что не даем неподобающего определения. Строящие определение имеют обыкновение поступать приблизительно так же. Ибо они утверждают, [напри­мер], что единица — начало числа, а точка — начало линии. Таким образом, ясно, что они родом полагают то, что обще и тому и другому7. Итак, вот каковы те средства, при помощи которых строят умозаключения. Топы же, для которых по­лезно сказанное, суть следующие. КНИГА ВТОРАЯ ГЛАВА ПЕРВАЯ [Различение проблем. Способы нахождения привходящего. Предварительные замечания] Одни проблемы общие, а другие — частные. Общие, например, что всякое удовольствие благо и что ника­кое удовольствие но благо; а частные, папример, что какое-то удовольствие есть благо и что какое-то удо­вольствие не есть благо. Обоим видам проблем одина­ково свойственно то, что они пригодны для обоснова­ния и опровергання общего. В самом деле, доказав, что нечто присуще всем, мы докажем, что оно при­суще и некоторым !. И точно так же, когда мы дока­жем, что нечто но присуще ни одному, мы докажем, что оно присуще не всем2. Стало быть, прежде всего следует говорить о способах, пригодных для опровер­гання общего, потому что они одинаково применимы и к общим, и к частным проблемам и потому что [в спо­ре] выставляют больше положений о том, что при­суще, чем о том, что не присуще, а те, кто ведет спор, опровергают их. Труднее же всего подвергнуть обращению собственное обозначение по привходяще­му. Ибо [быть присущим лишь] в каком-то отношении, а не вообще — это возможно только для привходя­щего. Обозначения же по определению, собствен­ному и роду необходимо допускают обращение3; на­пример, если кому-нибудь присуще быть двуногим су­ществом, живущим на суше, то по обращении бу­дет правильно сказать, что он двуногое существо, живущее на суше. Подобным образом допускает обращение обозначение по роду. Ведь если чему-ни­будь присуще быть живым существом, то оно есть живое существо. И то же самое — в отношении собст­венного. В самом деле, если кому-нибудь присуще быть способным научиться читать и писать, то он есть спо­собный научиться читать и писать. Ведь ничего из 373 этого не может быть присуще или не присуще лишь 2о в некотором отношении, а оно присуще или не при­суще вообще. Ничто, однако, не мешает, чтобы привхо­дящее было присуще лишь в некотором отношении, как, например, белизна или справедливость. Поэтому доказать, что кому-то присуща белизна или справед­ливость, недостаточно для того, чтобы доказать, что он белый или справедливый [вообще]. Ибо остается 25 еще спорным [вопрос], не бел ли он или справедлив лишь в некотором отношении. Так что для привходя­щего обращение не обязательно. Должно также различать ошибки, допускаемые в проблемах. Бывают всякого рода ошибки — или из-за того, что утверждается ложное, или из-за того, что от­ступают от установившегося способа выражения. В са-зо мом деле, те, кто утверждает ложное, делают ошибку, говоря, что чему-то присуще то, что ему не присуще. А те, кто обозначает предмет неподходящим именем, например человека — платаном, отступают от установ­ленного наименования. ГЛАВА ВТОРАЯ [Топы для опровереапия проблем, касающихся привходящего] Итак, один топ состоит в рассмотрении того, не ад выдали ли за привходящее то, что присуще каким-то другим образом. Больше всего делают эту ошибку в отношении рода, например если кто-то говорит, что белому случается быть цветом. Ведь цвет не привхо­дящее для белого; цвет есть его род. Стало быть, и тот, кто выставляет тезис, может по способу выражения дать определение [рода как привходящее], например 109ь что справедливости случается быть добродетелью *. Но часто и тогда, когда не дают такого определения, со­вершенно ясно, что род указан как привходящее, на­пример еслп сказали, что белизна окрашена или что хождение движется. Дело в том, что сказываемое о 5 виде никогда не обозначается словами, производными от рода, а все роды сказываются о своих видах со-именно. Ибо виды принимают и имя рода, и понятие его. Стало быть, тот, кто сказал, что белое окрашено, указал [«окрашено»] не как род — потому что он упо* требил слово, производное [от слова «окраска»], не 374 как собственное и не как определение. Ведь определе­ние и собственное [вещи] но присущи ничему дру­гому, [кроме нее], а окраску имеет и многое дру­гое, например дерево, камень, человек, лошадь. Ясно, что [«окрашено»] здесь указано как привходящее. Другой топ состоит в рассмотрении [вещей], о ко­торых утверждают, что нечто присуще пм всем или ни одному не присуще. Однако рассматривать следует здесь [отдельные] виды, а не бесчисленные [единич­ные вещи], ибо тогда рассмотрение будет более пра­вильным и коснется меньшего. Следует также рас­сматривать и начинать с первого, затем последова­тельно доходпть до далее неделимого. Например, если кто-то утверждал, что одна и та нее наука изучает противолежащие друг другу [вещи], то следует рас­смотреть, изучает ли одна и та же наука соотнесенные между собой, противоположные друг другу и противо­лежащие друг другу по лишенности и обладанию и но противоречию. И если по ним еще не ясно, изучает ли одна и та же наука противолежащие друг другу [вещи], то следует их снова делить до далее недели­мого, например рассмотреть, изучает ли одна и та же наука справедливость и несправедливость, или двой­ное и половинное, или слепоту и зрение, или бытие и небытие. Ибо если относительно какой-нибудь [из этих пар противоположностей] будет доказано, что она не изучается одной и той же наукой, то мы проблему ос­порим. И точпо так же — если нечто ничему не при­суще. Этот топ может быть использован и для опро-вергания, и для обоснования. Действительно, если после произведенного деления положение оказывается [пра­вильным] для всех или для многих случаев, нужно требовать [от собеседника], чтобы он признал по­ложение и как общее пли чтобы он сделал возражение, что в некоторых случаях это не так2. Ведь если он не делает ни того пи другого, то несогласие его с поло­жением кажется нелепым. Следующий топ состоит в том, чтобы дать опреде­ление привходящего и того, для чего оно есть привхо­дящее, или дать определение того и другого в отдель­ности или одного из них, а затем выяснить, не взято ли в определении как истинное нечто неистинное. Например,, если ставится вопрос, можно ли поступать не-375 справедливо по отношению к богу, то следует выяс­нить, что такое поступать несправедливо. Ибо если это значит наносить вред преднамеренно, то ясно, что нельзя поступать несправедливо по отношению к богу, ибо богу нельзя наносить вред. И точно так же если ставится вопрос, может ли хороший человек быть за­вистливым, то следует выяснить, кто завистлив и что такое зависть. Ибо если зависть означает огорчение из-за очевидного преуспеяния какого-нибудь доброде­тельного человека, то ясно, что хороший человек не может быть завистливым, ибо в таком случае он был бы дурным человеком. И точно так же если ставится вопрос, завистлив ли [справедливо] негодующий чело­век, то следует выяснить, кто такой каждый из них. Ведь именно так становится совершенно очевидным, истинно ли или ложно сказанное; например, если за­вистлив тот, кто огорчается из-за преуспеяния хоро­ших людей, а [справедливо] негодующий — тот, кто огорчается из-за преуспеяния дурных людей, то ясно, что [справедливо] негодующий не может быть завист­ливым3. Следует также брать определения вместо имен, содержащихся в определении, и не отступать до тех пор, пока не дойдут4 до чего-то известного. Ибо часто, хотя дано все определение, еще не ясно искомое, но оно становится совершенно ясным, когда дают опре­деление вместо какого-то из имен, содержащихся в оп­ределении. Далее, следует самому образовать из проблемы по­ложение, а затем возражать [против него], ибо возра­жение будет доводом против тезиса. Этот топ почти совпадает с тоиом, состоящим в рассмотрении [отдель­ных вещей], о которых утверждают, что нечто или присуще им всем, или ни одной не присуще. Однако этот топ отличается способом выражения. Далее, следует различать, что должно называть так, как называет большинство людей, и что — нет. Ибо это полезно и для обоснования, и для опровергав нпя. Так, вещи следует называть теми именами, ка­кими пользуется большинство людей, но [когда вы­ясняют], какие вещи суть такого-то рода или не такого рода, то уже не нужно следовать большинству людей; например, здоровым нужно называть то, что со­действует здоровью, как говорит большинство людей, 376 но способствует ли то, υ чем идет речь, здоровью или нет, следует уже указать не так, как большинство лю­дей, а как врачеватель. ГЛАВА ТРЕТЬЯ [Топы, касающиеся многозначности слов] Далее, если о чем-то говорится в различных зна­чениях, все равно, присуще ли положенное или не при­суще, доказательство должно касаться одного из знат чений сказанного, если нельзя доказывать в отноше­нии обоих. Этим топом следует, однако, пользоваться, когда многозначность скрыта. В самом деле, если бы многозначность не была [для собеседника] скрыта, то он возражал бы, что спорят не о том, что оп сам под­верг сомнению, а о другом. Этот топ пригоден и для обоснования, и для опровергания. Когда мы хотим что-то обосновать, мы докажем, что, взятое в одном значении, [данное] присуще, если не можем доказать, что опо присуще в том и другом значении. Когда же мы что-то опровергаем, мы докажем, что, взятое в одном значении, [данное] не присуще, если мы не можем до­казать, что оно не присуще в том и другом значении. Однако опровергающему вовсе не следует рассуждать на основании договоренности, все равно, идет ли речь о том, что [данное] всем присуще, или о том, что опо не присуще ни одному. Ибо когда мы докажем, что оно не присуще ни одному, мы опровергнем, что оно всем присуще. И точно так же, когда мы докажем, что оно одному присуще, мы опровергнем, что оно ни од­ному не присуще 1. Тому же, кто обосновывает что-то, следует заранее договориться [с собеседником], что если [данное] кому бы то ни было присуще, то оно всем присуще, поскольку это требование обоснованно. Ибо для того чтобы доказать, что нечто всем присуще, было бы недостаточно рассуждать по поводу одного [случая] 2. Например, если душа человека бессмертна, то это еще не значит, что всякая душа бессмертна. Так что следует заранее договориться, что если какая бы то ни было душа бессмертна, то всякая душа бес­смертна. Однако не всегда следует поступать именно так, а лишь тогда, когда мы не в состоянии привести один довод, общий для всех случаев, в отличие от гео­метра, [доказывающего доводом, общим для всех 377 случаев], что треугольник имеет углы, равные [в сово­купности] двум прямым и т. д. Если же многозначность не скрыта, то следует ра­зобрать, в скольких значениях говорится о чем-то, и опровергнуть или обосновать его [в каждом значении]. Так, если надлежащее есть полезное или прекрасное, то следует попытаться обосновать или опровергнуть от­носительно него то и другое, например что надлежащее есть прекрасное и полезное или что оно не есть ни прекрасное, ни полезное. Если же нельзя доказать то и другое, то следует доказать одно из них, отмечая, что одно есть надлежащее, а другое нет. То же самое рас­суждение верно и для случая, если разбираемое имеет больше значений. Далее следует рассмотреть то, что многозначно но как одноименное, а другим образом. Например, одна наука изучает многое или как наука о цели и о [сред­ствах] для цели (например, врачебное искусство есть знание о содействии здоровью и о том, какой образ жизни вести), или как наука о двух целях, каковой называется одна и та же наука, изучающая противо­положности (ибо одна из них есть для этой науки цель не больше, чем другая), или как наука о том, что [присуще] само по себе, и о том, что [присуще] как привходящее; например, само по себе [присуще] то, что треугольник имеет углы, равные [в совокупности] двум прямым, а как привходящее — что равносторон­ний треугольник имеет углы, равные [в совокупности] двум прямым, ибо в силу того, что равностороннему треугольнику случается быть треугольником, мы знаем, что он имеет углы, равные [в совокупности] двум пря­мым. Таким образом, если ни в каком смысле невоз­можно, чтобы наука о многом была одной и той же, то ясно, что ей вообще невозможно быть такой; если жо это в каком-то смысле возможно, то ясно, что она мо­жет быть такой. Различать же значения следует на­столько, насколько это полезно. Если мы хотим, па-пример, обосновать что-то, то следует приводить такио значения, какие допустимы, а различать следует только тс, что полезны для обоснования. Если же мы хотим опровергнуть что-то, то [следует приводить такие зна­чения], какие недопустимы, а остальные следует ос­тавлять без внимания. Делать это следует и тогда, когда [собеседнику] остается неизвестной многознач-373 ность. А касается ли вот это этого (einai tode toyde) или пет,— это следует обосновать при помощи этих же топов. Например, вот эта наука касается этого как цели, или как [средств] для цели, или как привходя­щего для него, или, наоборот, она не касается его ни одним из указанных способов. То же самое можно ска­зать и о желании и обо всем другом многозначном. В самом деле, желание вот этого касается цели (па-пример, здоровья), или [средств] для цели (например, желание употреблять лекарства), или чего-то привхо­дящего, как, например, любитель сладкого желает вина не потому, что оно вино, а потому, что оно сладкое, ибо он желает сладкого самого по себе, а вина — как чего-то привходящего [для сладкого]. Ведь если вино терпкое, он его не желает. Стало быть, он желает его как нечто привходящее [для сладкого]. Этот топ по­лезен для рассмотрения отношений. Ибо почти все та­кие случаи суть случаи отношений. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ [Другие топы. Замена менее понятного слова более понятным. Отношение между родом и видом] Далее полезна замена одного имени другим, более понятным, например вместо «тщательное» в ответах употребить «точное» и вместо «суетливость» —«хлопот­ливость» !, ибо, чем более понятным становится сказан­ное, тем легче спорить против тезиса. II этот топ при­меним для того и другого — и для обоснования, и для опровергают. Λ для того чтобы показать, что одному и тому же присущи противоположности, следует обратить внима­ние на его род, например если мы хотим показать, что в чувственном восприятии возможны и правильность и ошибочность, а именно: чувственное восприиимание есть различение, а различать можно правильно и не­правильно; стало быть, при чувственном восприятии возможны правильность и ошибочность. Таким образом, доказательство относительно вида дается здесь на осно­вании рода 2, ведь различение есть род для чувственного восприятия, ибо воспринимающий чувствами каким-то образом различает3. Можно, наоборот, от вида заклю­чать к роду, ибо то, что вид содержит, содержит и род4. Например, если бывает плохое и хорошее знание, то 379 бывает и плохое и хорошее состояние [ума], ведь со­стояние [ума] есть род для знания. Стало быть, первый из этих тонов для обоснования ошибочен, а второй — 25 верен. В самом деле, не необходимо, чтобы то, что род содержит, содержал и вид5. Ведь живое существо, [на­пример], бывает крылатым и четвероногим, человек же нет. Однако то, что вид содержит, необходимо со­держит и род. Действительно, если есть, [например], хороший человек, значит есть и хорошее живое сущест­во. Для опровергания же первый топ верен, а другой ошибочен. Ведь то, что род не содержит, не содержит и вид6. Однако не необходимо, чтобы то, что вид не со­держит, не содержал род7. Но так как о том, о чем сказывается род, необходи­мо сказывается и какой-нибудь из его видов 8 и так как все то, что обладает родом, или обозначено [словом], производным от этого рода, необходимо обладает одним из его видов пли обозначено [словом], производным от одного из его видов (например, если о ком-нибудь ска­зывается знание, то о нем сказывается и умение читать и писать, или искусство музыки, или какой-нибудь из остальных [видов] знания; или если кто-то обладает mu знанием или обозначен [словом], производным от «зна­ния», то он также будет обладать умением читать и писать, или искусством музыки, или каким-нибудь из остальных [видов] знания, или обозначен [словом], производным от одного из них, например «умеющий чи­тать и писать» или «искусный в музыке»), то, если ка­кое-нибудь высказывание содержит нечто производное от [названия] рода, например что душа движется9, 5 следует рассмотреть, может ли душа двигаться по ка­кому-нибудь из видов движения, например увеличи­ваться, или гибнуть, или рождаться, или двигаться согласно какому-нибудь другому виду движения. Ведь если она не движется ни по какому из видов движе­ния 10, то ясно, что она [вообще] не движется. Этот тон применим и для того и другого — для опровергания и обосновании. В самом деле, если душа движется по одному из видов движения, то ясно, что она [вообще] движется11, и если она не движется ни по одному из видов, то ясно, что она [вообще] пе движется. Тот, у кого пет достаточно доводов против тезиса, должен его рассматривать, исходя из определений об­суждаемою предмета — действительных или кажущих-3S0 ся действительными, и если не при помощи одного, то при помощи многих определений. Ведь легче приводить доводы тому, кто дал определения, ибо легче приводить is доводы относительно определений. Следует также обратить внимание на обсуждаемый предмет, при существовании чего он существует или что необходимо существует, если он существует. Тот, кто хочет что-то обосновать, должен рассмотреть, при существовании чего будет существовать обсуждаемый предмет (ибо, если доказано, что то налицо, будет до- so казано и существование обсуждаемого предмета 12).Тот же, кто хочет что-то опровергнуть, должен рассмотреть, что же существует, если существует обсуждаемый предмет, ибо если мы докажем, что то, что следует из обсуждаемого предмета, не существует, то мы опро­вергнем и обсуждаемый предмет 13. Далее, следует обратить внимание на время, нет ли где-нибудь несогласованности, например если кто-ни- 25 будь сказал, что питающееся необходимо растет. Ведь живые существа всегда питаются, но растут они не всегда. И точно так же — если кто-нибудь сказал, что знание есть воспоминание м, ибо воспоминание относит­ся к прошедшему времени, а знание — также к настоя­щему и будущему. В самом деле, мы говорим, что знаем настоящие и будущие события (например, что будет затмение [Солнца]), а вспоминать мы можем только 3о прошедшее. ГЛАВА ПЯТАЯ [Прилмнение способа софистов. Опровержение положения через опровержение его следствий] Далее, существует софистический способ [опровер­жения] — подводить [собеседника] к такому [утвер­ждению], против которого имеем достаточно доводов. Иногда это будет необходимо, иногда только покажется необходимым, иногда не покажется необходимым и не будет необходимым. А именно: это необходимо, когда 35 отвечающий, отрицая что-то полезное для нападок на тезис, выдвигает против этого положение, а оно ока­зывается таким, против которого имеется достаточно доводов. И точно так же это необходимо, когда [вопро­шающий] после того, как он на основе положенного та придет к какому-то [заключению] через наведение, 381 стремится опровергнуть [это заключение], ибо, опро­вергая его, опровергают и положенное. Софистический способ кажется необходимым, когда то, относительно чего приводят доводы, кажется полезным и пригодным для тезиса, но [в действительности] не таково, все s равно, отрицают ли то, что поддерживает положение, или [вопрошающий] после того, как он на основании тезиса сделает через правдоподобное наведение умо­заключение относительно тезиса, пытается его опро­вергнуть. Третий случай применения софистического способа — это когда то, относительно чего приводят доводы, не необходимо и не кажется необходимым, но только посредством него удается опровергнуть отвечаю­щего ложными 1 рассуждениями. Последнего из указан-10 ных приемов следует избегать, ибо он, по-видимому, вовсе не имеет никакого отношения к диалектике и чужд ей. Поэтому и отвечающий не должеп придирать­ся, а должеп принимать бесполезное для нападок на тезис, указывая, что хотя он этого не одобряет, но тем не менее принимает. Ибо большей частью бывает, что вопрошающие испытывают больше затруднений в спо­ре, когда с ними во всем таком соглашаются, поскольку 15 этим они ничего не достигают. Далее, всякий, кто сказал что-то, в некотором смысле сказал многое, так как из каждого [положения] необходимо следует многое. Например, тот, кто сказал, что это человек, сказал также, что он существо живое, и одушевленное, и двуногое, и способное мыслить и познавать. Так что если опровергнуто одно из этих го следствий, становится опровергнутым и первоначально [предположенное2]. Однако необходимо также остере­гаться заменять одно другим, более трудным. Ибо в од­них случаях легче опровергать следствие, а в других — само обсуждаемое. ГЛАВА ШЕСТАЯ [Топы для случая, когда предмету присуще лишь одно из противоположных друг другу свойств или состояний. Польза этимологического исследования. Выявление ошибок при смешении необходимо существующего, существующего большей частью и случайного] Что касается того, чему необходимо присуще только м одно из двух (например, человеку — болезнь или здо­ровье), то если относительно одного из пих мы вполне 382 можем рассуждать, что оно присуще или не присуще, то и относительно другого. Это применимо для обосно­вания и для опровергання. В самом деле, если мы до­кажем, что одно из них присуще, то мы этим докажем, что другое не присуще1. А когда докажем, что первое из них не присуще, то мы этим докажем, что второе присуще2. Стало быть, ясно, что это полезно и для зо обоснования, и для опровергання. Далее, следует приводить доводы, указывая па [первоначальный] смысл имени, так как он лучше по­ясняет, нежели имя в употребляемом значении. На­пример, eypsychos (отважный) есть не andreios (му­жественный), как считают в настоящее время, a ho ey ten psychen echön (тот, кто хорошо управляет душой), подобно тому как eyelpis (преисполненный надежды) 35 означает ton agatha elpidzoiita (надеющийся на хоро­шее). И точно так же eydaimön (счастливый) —это тот, hoy ho daimön spoydaios (чья судьба хороша); как го­ворит Ксенократ3, счастлив тот, у кого душа добрая, ибо она гений (daimön) каждого человека. Л так как одни вещи существуют по необходимости, ть другие — большей частью, а третьи — как приходится \ то [собеседник] всегда предоставляет удобный случай для нападок, если он необходимо существующее вы­дает за происходящее большей частью или происходя­щее большей частью —- за необходимо существующее, будь это само происходящее большей частью или про­тивоположное ему. В самом деле, если [собеседник] не­обходимо существующее выдает за происходящее боль­шей частью, то ясно, что он говорит, что оно не всему присуще, хотя на самом деле оно всему присуще, так что он ошибается. И точно так же — если он про то, что обозначается как происходящее большей частью, скажет, что оно необходимо существует, так как в та­ком случае он говорит, что оно всему присуще, хотя на самом деле оно не всему присуще. И точно так же — если противоположное тому, что бывает большей частью, он выдает за необходимо существующее, ведь 10 противоположным тому, что бывает большей частью, всегда называют то, что бывает более редко. Например, если люди большей частью плохие, то хорошие люди встречаются более редко, так что [собеседник] еще больше ошибается, когда говорит, что люди по необхо­димости хороши. И таким же образом ошибаются, когда 383 случайное выдают за необходимо существующее или за is происходящее большей частью. Ведь случайное не есть ни необходимо существующее, ни происходящее большей частью. А когда [собеседник] не уточнил, говорил ли он о предмете как о происходящем большей частью или как о необходимо существующем, а [на самом деле предмет] существует большей частью, то можно с ним спорить, как будто он говорил, что этот предмет необходимо существует. Например, если он, не уточнив, утверждает, что лишенные наследства суть дурные люди, то можно с ним спорить, как будто оп 20 утверждал, что они дурные по необходимости. Далее следует выяснить, не выдают ли нечто за иное — за привходящее для самого этого нечто — из-за того, что имя разное, подобно тому как Продик5 раз­делил удовольствие на радость, наслаждение и веселье; на самом же деле все они названия одного и того же — удовольствия. Следовательно, если кто-то говорит, что 25 радости случается быть весельем, то он говорит, что она привходящее для самой себя. ГЛАВА СЕДЬМАЯ [Разбор противоположных друг другу положений] А так как противоположности сочетаются шестью способами, а противоположение получается при сочета­нии четырьмя способами, то противоположности сле­дует брать так, чтобы это было полезно и для опровер-30 гающего, и для обосновывающего. А что противополож­ности сочетаются шестью способами1,— это ясно. А именно, каждое из противоположных [сказуемых] со­четается с каждым из противоположных [подлежащих] (и это происходит двояко, например делать друзьям добро и делать врагам зло, или, наоборот, друзьям — зло, а врагам — добро). Или если бы и то и другое со­четалось с одним, то и это происходило бы двояким образом (например, делать друзьям добро и делать 35 друзьям зло или делать врагам добро и делать вра­гам зло). Или накопец, одно сочетается с тем и дру­гим (и это также происходит двояко, например делать друзьям добро и врагам добро или делать друзьям зло и врагам зло). »а Итак, первые два сочетания не образуют противо­положения, ибо делать друзьям добро и делать врагам 384 зло не противоположны друг другу — водь и то и дру­гое желательно, они [действия] одного и того же нра­ва. Делать друзьям зло и делать врагам добро также не противоположны друг другу, ибо и того и другого следует избегать, они также [действия] одного и того 5 же нрава. Ведь не думают, что избегаемое противопо­ложно избегаемому, разве только в случае, когда об одном говорится как об избегаемом из-за чрезмерности, а о другом — из-за недостаточности. Ибо чрезмерность принадлежит, очевидно, к тому, чего следует избегать, точно так же как и недостаточность 2. Все же остальные виды сочетания образуют противоположение. Действи­тельно, делать друзьям добро и делать друзьям зло ю противоположны друг другу, ведь они исходят из про­тивоположных нравов — одно желательно, другое не­желательно. И точно так же в остальных случаях. Ибо в каждой паре одно желательно, а другое нежелательно и одно относится к доброму праву, а другое — к пло­хому. Итак, из сказанного ясно, что одному и тому же бывает противоположно больше чем одно. Действитель-но, «делать друзьям добро» противоположны и «делать врагам добро», и «делать друзьям зло». И точно так же, если рассматривать тем же способом, обнаружится, что каждому из остальных противоположны два. Стало быть, из противоположностей следует брать ту, которая полезна для [опровергания или обоснования] тезиса. Далее, если нечто противоположно привходящему, ю то следует выяснить, но присуще ли оно тому, чему, как сказано3, присуще привходящее. Ибо если оно при­суще, тогда то не может быть присуще. Ведь невоз­можно, чтобы противоположности были в одно и то же время присущи одному и тому же 4. Или следует выяснить, не сказано ли о чем-то нечто такое, что если бы оно было, то ему были бы необхо­димо присущи и противоположности5, например если го- 25 ворят, что идеи находятся в нас. Ибо в таком случав получилось бы, что они и движутся и покоятся и, далее, что опи воспринимаемы чувствами и постигаемы умом. В самом деле, те, кто признает идеи, считают идеи по­коящимися и постигаемыми умом. Однако, если они находятся в нас, они не могут быть неподвижными. Ибо если мы движемся, то необходимо двигаться вместе с нами всему, что находится в нас. Ясно также, что зо идеи воспринимаемы чувствами, если они действитель-13 Аристотель, т. 2 — 888 385 но находятся в нас. Ибо форму, находящуюся в каждой вещи, воспринимаем зрительно. Далее, если положено привходящее, которому нечто противоположно, то надо выяснить, доступно лп [вещи] и противоположное [привходящему], так же как и само привходящее. Ведь противоположности доступны 35 одному и тому же. Например, если бы сказали, что из [наличия] гнева следует [наличие] ненависти, то не­нависть должна была бы находиться в страстной части души, ибо в ней находится гнев. Таким образом, надо Шь выяснить, не находится ли в страстной части души и то, что противоположно [ненависти]. Ибо если любовь находится не [в страстной], а в вожделеющей части души, то из [наличия] гнева не может следовать [на­личие] ненависти. И точно так же, если бы сказали, что вожделеющая часть души не имеет касательства к знанию. Ибо ей тогда было бы доступно и знание, если только ей доступно незнание; однако не представля-5 ется верным, чтобы вожделеющей части души было доступно знание. Итак, этот топ полезен, как было сказано, для опровергающего. Тому же, кто утверждает, что привходящее присуще, этот топ не полезен, но тому, кто утверждает, что привходящее возможно при­суще, он полезен. В самом деле, когда мы докажем, что противоположное [привходящему] недоступно [вещи], ίο нами будет доказано, что привходящее не присуще и не может быть присуще. Если же мы докажем, что ей противоположное присуще или что оно ей доступно, то нами еще не будет доказано, что и привходящее при­суще, а будет только доказано, что оно возможно при­суще 6. ГЛАВА ВОСЬМАЯ [Четыре вида противопоставления. Топы для использования обратного следования] 15 Так как имеется четыре вида противопоставления, то надо рассматривать противоречия на основании об­ратного следования — и при опровергании, и при обо­сновании, а [доводы] следует брать при помощи наве­дения. Например, если человек — живое существо, то­гда то, что не есть живое существо, не есть человек. И точно так же и в других случаях. Действительно, здесь 20 следование обратное. Ибо из бытия человеком следует 386 бытие живым существом, но из пебытия человеком не следует небытие живым существом, а, наоборот, из не­бытия живым существом следует небытие человеком. Итак, во всех такого рода случаях надо это считать правильным. Например, если красивое приятно, то не­приятное не красиво1. Если же последнее неправиль­но], то и первое не [правильно] 2. И точно так же если неприятное некрасиво, то красивое приятно3. Стало быть, ясно, что обратное следование по противоречию ω годится для того и другого4. И при опровергании и при обосновании надо обра­тить внимание на противоположности, не следует ли из противоположного противоположное, или прямо, или обратно 5. И в таких случаях надо брать [доводы] при помощи наведения, насколько это полезно. Следование ю прямое — например, для мужества и трусости. А имен­но, из одного следует добродетель, из другого — порок, и из первого следует предпочитаемое, а из второго — избегаемое. Стало быть, и у них следование прямое, ибо предпочитаемое противоположно избегаемому. И точно так же в других [подобных] случаях. Следование об­ратное — например, из наличия хорошего самочувствия 35 следует наличие здоровья, но из плохого самочувствия болезнь не следует, а, наоборот, из наличия болезни следует наличие плохого самочувствия. Таким образом, ясно, что в этих случаях следование обратное. Однако |14а обратное следование редко бывает у противоположно­стей, а большей частью следование здесь прямое. Стало быть, если из противоположного не следует противо­положного ни прямо, ни обратно, то ясно, что у того, о чем речь, из одного не следует другое. Если же из одного следует другое у противоположностей, то и у 5 того, о чем речь, из одного необходимо следует другое. Подобно противоположностям надо рассмотреть и лишеппость и обладание, только в случаях лишенности не бывает обратного следования, а следование всегда необходимо прямое, как, например, из наличия зрения необходимо следует наличие чувственного восприятия, а из наличия слепоты — отсутствие чувственного вое- to приятия. Ведь чувственное восприятие противолежит отсутствию его как обладание и лишенность, ибо одно из них есть обладание, а другое — лишенность. 13* 387 Точно так же как обладание и лишенность, следует рассматривать соотнесенное, ибо и здесь следование *ь прямое. Например, если тройное есть большее в не­сколько раз, то треть — меньшее в столько же раз. Ведь тройное относится к трети, как то, что в несколько раз больше, к тому, что в несколько раз меньше6. Далее, если познание есть постижение, то познаваемое есть постигаемое, и если зрение есть чувственное восприя­тие, то зримое есть чувственно воспринимаемое. Возмож­но возражение, что следование у соотнесенного не не-20 обходимо бывает таким, как указано, ибо чувственно воспринимаемое есть познаваемое, но чувственное восприятие не есть знание. Но это возражение нельзя считать правильным, ибо многие отрицают, что есть знание о чувственно воспринимаемом. Далее, сказапное не менее полезно для [доказательства] противополож­ного, например для [доказательства] того, что чувст­венно воспринимаемое пе есть познаваемое, так как и 25 чувственное восприятие не есть знание. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ [Топы, касающиеся однорядного и словоизменения, а также возникновения и уничтожения) Далее следует обратить внимание па однорядное и словоизменение — и при опровергании, и при обосно­вании. Однорядными называют такие, как, например, справедливое и справедливый, [они стоят в одном ряду] со справедливостью, или мужествепное и муже­ственный — с мужеством. Точно так же способное про­изводить или сохранять стоит в одном ряду с тем, что м именно оно способно производить или сохранять, на­пример здоровое — со здоровьем и способствующее хо­рошему самочувствию — с хорошим самочувствием. И таким же образом дело обстоит в других [подобных] случаях. Итак, однорядным обычно называют именно такое, как перечисленное, а словоизменением — такое, как, например, справедливо, или мужественно, или здо­рово и все, о чем говорится таким же образом. Считают, 35 что и подвергнутое словоизменению есть однорядное, как, например, «справедливо»— в одном ряду со «спра­ведливостью», «мужественно»— с «мужеством». Но 388 однорядным называется все принадлежащее к одному и тому же ряду, например справедливость, справедли­вый, справедливое, справедливо. Таким образом, ясно, что если относительно чего-то одного из однорядного доказано, что оно хорошо и достойно похвалы, то и относительно всего остального будет доказано [то же самое]. Например, если справедливость достойна по­хвалы, то и справедливый, и справедливое, и [посту­пать] справедливо также достойны похвалы. А «до­стойно похвалы» образуется при помощи одного и того же изменения окончания — от «достойное похвалы», как и «справедливо» — от «справедливость». Следует обратить внимание не только на указанное, но и на отношение между противоположным [одному] и противоположным [другому]; например, благо не необходимо приятно, потому что и зло но необходимо неприятно, или если зло необходимо неприятно, то и благо необходимо приятно. И если справедливость оз­начает знание, то несправедливость — незнание, и если [поступать] справедливо означает [поступать] со зна­нием дела и согласно опыту, то [поступать] несправед­ливо означает [поступать] с незнанием дела и по не­опытности К Если же последнее не [правильно], то и первое [неправильно], как и в предыдущем случае, ведь кажется, что [поступать] несправедливо означает скорее [поступать] согласпо опыту, чем по неопытно­сти. Этот топ указывался раньше в случаях следования у противоположностей2. Действительно, в данном слу­чае мы только утверждаем, что из противоположного [одному] следует противоположное [другому]. Далее падо обратить внимание — и при опроверга­ют, и при обосновании — на возникновение и уничто­жение, на способное производить и уничтожать. А имен­но, то, возникновение чего есть что-то хорошее, само хорошо, и если оно само хорошо, то также и возникно­вение его. Если же возникновение вещи есть нечто плохое, то и сама она плоха. С уничтожением же дело обстоит наоборот. А именно, если уничтожение вещи хорошо, то сама вещь есть плохое, а если уничтожение вещи есть плохое, то сама она есть хорошее. Точно так же обстоит дело и с тем, что способно производить и уничтожать. Действительно, то, что производит хоро­шее, само хорошо, а то, что уничтожает хорошее, само плохо. 389 ГЛАВА ДЕСЯТАЯ [Топы, касающиеся сходного и присущего в большей, в меньшей и в одинаковой мере] Далее следует рассматривать сходные [вещи]: не обстоит ли дело с ними сходным образом? Например, если есть одна [и та же] наука о многом, то есть и одно [и то же] мнение о многом, и если обладать зре­нием •— значит зреть, то обладать слухом — значит слы­шать. И точно так же в других таких случаях — и в тех, когда сходство действительно имеется, и в тех, когда только кажется, что оно имеется. А полезен этот топ и для опровергания, и для обоснования. Действительно, если так обстоит дело с какой-нибудь одной иа сходных [ве­щей], то так же и со всеми остальными сходными [вещами], а если с какой-нибудь из них дело обстоит не так, то и с остальными не так. Следует также выяс­нить, не обстоит ли дело со многими так же, как с од­ним. Иногда здесь бывает несогласованность. Напри­мер, если знать означает размышлять, то и много знать означает много размышлять. Однако это не верно, ибо знать можно много, не размышляя много. Следова­тельно, если это [предположение] не верно, то и пер­вое — об одпом — не верно, а именно что знать означает размышлять. Далее, следует исходить из большего и меньшего. О большем и меньшем имеется четыре топа. Первый [применим], когда большее следует большему. Напри­мер, если удовольствие благо, то большее удовольст­вие — большее благо. И если совершать несправедли­вость — зло, то совершать большую несправедливость — большее зло. Полезен этот топ и для обоснования, и для опровергания. В самом деле, если, как мы говорили, прирост привходящего следует приросту вещи, то ясно, что оно ее привходящее; если же прирост привходящего не следует [приросту вещи], то оно не ее привходящее. Это надо устанавливать с помощью наведения. Другой топ [применим], когда одно приписывается двум: если оно не присуще тому, чему оно в большей мере кажется присущим, то оно не присуще и тому, чему оно в мень­шей мере кажется присущим; и если оно присуще тому, чему оно в меньшей мере кажется присущим, то оно присуще и тому, чему оно в большей мере кажется присущим. Опять же, когда два приписываются одному, 390 [применим следующий тон]: еслп не присуще то, что в большей мере кажется присущим, то по присуще и другое, которое в меньшей мере кажется присущим; 10 если же присуще то, что в меньшей мере кажется при­сущим, то присуще также и другое, которое в большей мере кажется присущим. Далее, когда два приписыва­ются двум, [применим следующий топ]: если одному не присуще то, что в большей мере кажется присущим ему, то и другое также не присуще другому; если же одному присуще то, что в меньшей мере кажется при­сущим ему, то и другое присуще другому. Далее, из того, что присуще или кажется присущим в равной мере, следует исходить трояко, подобно тому как сказано было о трех топах относительно большего, а имеппо: когда нечто одно присуще или кажется при­сущим двум в равной мере, [применим следующий тон]: если оно одному из них по присуще, то оно но присуще и другому; если же опо одпому присуще, то и другому. Когда два в равной мере присущи одному и го тому же, [применим другой топ]: если одно ему не присуще, то и другое не ирисуще; если же одно при­суще, то и другое. Таким же образом [применим тре­тий топ], когда два в равной мере присущи двум, а именно: если одно одпому пе присуще, то и другое другому пе присуще, а если одпо одному присуще, то и другое другому присуще. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ [Топы, касающиеся прибавления, а также присущего в каком-то отношении, в каком-то месте, в какое-то время и присущего просто] Итак, из того, что присуще в большей мере, в меиь- 25 шеи и в равной мере, можпо приводить доводы столькими способами, [сколько нами указано]. Но кроме того, можпо исходить из прибавления1. Когда, например, одпо, прибавленное к другому, делает послед­нее хорошим или белым, в то время как вначале оно не было ни хорошим, ни белым, то прибавленное есть хо­рошее или белое, совершенно такое же, каким оно де­лает целое. Еслп прибавленное к уже присущему де­лает вещь в большей мере такой, какой она была, то зо опо и само будет таким. И точпо так же в других [по­добных] случаях. Этот топ применим не для всех 391 случаев, а лишь для тех, где по большей части полу­чается преобладание, Но оп непригоден для опровер-гания. В самом деле, если прибавленное не делает це-зй лое хорошим, то еще не ясно, нехорошее ли само это прибавленное. Ведь хорошее, прибавленное к плохому, не обязательно делает целое хорошим, и белое, [при-И5& бавленное] к черному, также не обязательно делает [целое] белым. Далее, если что-то к чему-то относится в большей или в меньшей мере, то оно присуще ему и вообще. Действительно, о том, что не хорошо (или не бело), нельзя и сказать, что оно более хорошее (или более б белое) или менее хорошее (или менее белое). Ведь ни о чем плохом нельзя сказать, что оно более хорошее или менее хорошее, а можно сказать только то, что оно плохое в большей или в меньшей мере. Этот топ также не пригоден для опровергают. В самом деле, многое, о чем нельзя говорить, что оно присуще в большей или в меньшей мере, вообще-то присуще. Ведь нельзя го­ворить, что человек есть человек в большей пли в мень­шей мере, но отсюда не следует, что человек не суще-ю ствует2. Таким же образом надо рассматривать то, что при­суще в каком-то отпошении, когда-то и где-то, ибо если нечто возможно в каком-то отношении, то оно возмож­но вообще. И так же обстоит дело с тем, что возможно когда-то и где-то. В самом деле, то, что вообще невоз­можно, невозможно пи в каком отпошении, пикогда и нигде. Можно возразить, что есть люди, от природы 15 хорошие только в каком-то отношении, например щед­рые или сдержанные, в то время как от природы пет хороших людей во всех отношениях (haplös). И точно так же нечто подверженное гибели может в какое-то время не погибнуть, хотя вообще-то оно не может не погибнуть. Точно так же где-то полезно вести такой-то и такой-то предписываемый врачевателем образ жизни, 20 например в нездоровых местах, хотя вообще-то этот образ жизни не полезен. Далее, где-то может существо­вать один-единственный, но вообще-то невозможно, чтобы существовал один-единственный. Таким же об­разом где-то приличествует приносить в жертву отца, как, например, у трибаллов3, но вообще это не прили­чествует. (Или возможно, пример этот указывает, что [это приличествует] не «где», а «пскоторым». Всдьбез-392 различно, где они могут быть, ведь везде им приличест­вует приносить в жертву отца, если опи трибаллы.) Да­лее, в какое-то время полезно принимать лекарство, на­пример когда болеют, вообще же нет. (Или может быть, и этот пример указывает не «когда», а «находящееся в каком-то состоянии». Ведь безразлично, в какое время болеют, если только находятся в таком состоя­нии.) Вообще бывает то, о чем без какой-либо оговорки можно сказать, что оно, [например], приличествует пли не приличествует. Ты не скажешь, например, что при­личествует приносить отца в жертву, но для определен­ных людей это приличествует. Следовательно, это при­личествует не вообще. Скажут, однако, без всякой ого­ворки, что приличествует почитать богов, ибо это приличествует вообще. Таким образом, о том, что счи­тается без всякой оговорки приличествующим, или постыдным, или чем-то другим в этом роде, можно бу­дет говорить, что оно таково вообще. КНИГА ТРЕТЬЯ ГЛАВА ПЕРВАЯ [Топы для выяснения вопроса о том, какие предметы более желательны и лучше] ива Вопрос о том, которая из двух или многих вещей предпочтительнее или лучше *, должен рассматриваться на основании следующего. Прежде всего пусть будет указано, что рассмотрению подлежат здесь не вещи, 5 далекие друг от друга и сильно различающиеся между собой (ведь никто не сомневается в том, например, что предпочтительнее — счастье или богатство), а вещи, близкие друг к другу и относительно которых мы со­мневаемся, какой из них отдать предпочтение, так как не видно преимущества одной перед другой. Таким об­разом, относительно такого рода вещей ясно, что поело 10 того, как укажут или одно, или много преимуществ од­ной перед другой, мысль согласится, что та из них предпочтительнее, которая имеет какое-то преиму­щество. Итак, прежде всего более длительное и более проч­ное предпочтительнее того, что таково в меньшей сте­пени, а также то, что предпочитает благоразумный или 15 хороший человек или справедливый закон2, или то, что люди дельные во всем предпочитают, как таковые, или то, что предпочитают люди, сведущие в каждой отдельной области,— или большинство из них, или все, например во врачебном (или строительном) искус­стве — то, что предпочитают большинство врачевате­лей или все, или вообще то, что предпочитают большин­ство, или все, или всё, например благо, ибо все стре­мится к благу3. Однако для обсуждения должно быть принято во внимание то [из перечисленного], что по­лезно [для того или другого случая]. Вообще лучше и предпочтительнее то, что согласно с лучшим знанием, а для отдельного человека— то, что согласно с его собственным знанием. 394 Далее, то, что нечто есть в существе своем, лучше и предпочтительнее того, что не принадлежит к роду, как, например, справедливость предпочтительнее спра­ведливого, ибо первое принадлежит к роду блага, дру­гое же нет; кроме того, первое есть в существе своем благо, другое же нет. Ведь ни о чем, что не принадле­жит к [данному] роду, не говорят, что оно в существе своем есть род. Например, бледный человек в существе своем не есть цвет. И точно так же в других случаях. И то, что желательно ради него самого, предпочти­тельнее того, что желательно ради другого; например, быть здоровым предпочтительнее, чем упражняться, 30 так как первое желательно само по себе, а другое — ради чего-то другого. И точно так же то, что желатель­но само по себе, предпочтительнее того, что желатель­но привходящим образом; например, справедливость друзей предпочтительнее справедливости врагов. В са­мом деле, первое желательно само по себе, второе же — как привходящее. Ведь мы желаем, чтобы [наши] враги были справедливы, по сопутствующим соображе­ниям (kata symbebekos) — для того, чтобы они нам 35 не причиняли вреда. Этот [топ] — тот же, что и преды­дущий, оп отличается от него лишь внешне. В самом деле, справедливости друзей мы желаем ради нее самой и в том случае, если от этого не будем иметь никакой пользы, даже если бы опи были в Индии. А чтобы враги были справедливы, мы желаем ради чего-то дру­гого — чтобы они нам не причиняли вреда. А то, что само по себе есть причина блага, пред- ,1€ почтительнее того, что есть причина его привходящим образом, как, например, добродетель предпочтительнее удачи (ибо первое само по себе есть причина блага, а второе — привходящим образом). Точно так же об­стоит дело с противоположным [благу]. Действительно, того, что само по себе есть причина зла, следует больше избегать, чем того, что есть причина, зла привходящим 5 образом. Например, порок менее желателен, чем не­счастный случай, ибо первое само по себе зло, а не­счастный случай — привходящим образом. И то, что вообще хорошо, предпочтительнее того, что хорошо для кого-то одного. Например, быть здоро­вым предпочтительнее, чем подпасть под нож врачева­теля, ибо первое вообще хорошо, а второе — для кого-нибудь, кто нуждается во вмешательстве врачевателя. 10 395 И точно так же то, что хорошо от природы, предпочти­тельнее того, что хорошо не от природы; например, справедливость предпочтительнее справедливого, ибо первая хороша от природы, другое — приобретенное4. И точно так же предпочтительнее то, что присуще луч­шему и более чтимому; например, присущее богу пред­почтительнее присущего человеку, и присущее душе — присущего телу. И точно так же то, что есть собст­венное для лучшего, лучше того, что есть собственное для худшего; папример, собственное для бога лучше того, что есть собственное для человека. Ведь по тому, что обще им обоим, их различать нельзя, а тем, что есть для них собственное, один превосходит другого. И точно так же лучше то, что содержится в лучшем, или в том, что первее, или в более достойном; напри­мер, здоровье лучше, чем сила и красота, ибо первое содержится во влажном и сухом, в теплом и холодном5, словом, в первоосновах, из которых состоит живое су­щество, а вторые — в последующем, ибо сила — в жилах и костях, а красотой считается определенная сораз­мерность членов. И точно так же цель, по-видимому, предпочтительнее того, ч,то направлено к цели, а из двух [средств] — то, которое ближе к цели. И вообще то, что служит цели жизни, предпочтительнее того, что служит для чего-то другого, как, например, то, что на­правлено к счастью, предпочтительнее того, что на­правлено к рассудительности. И точно так же возмож­ное предпочтительнее невозможного. Далее, из двух действующих предпочтительнее то, что преследует лучшую цель. Если же речь идет о действующем и цели, то [превосходство следует определить] на осно­вании соотношения между пими: превосходит ли одна цель другую цель больше, чем эта последняя цель пре­восходит то, что к ней приводит. Например, если пред­почитают счастье здоровью в большей мере, чем здо­ровье — тому, что содействует здоровью, то в этом слу­чае то, что приводит к счастью, выше здоровья. Ибо в какой мере счастье превосходит здоровье, в такой же мере то, что приводит к счастью, превосходит то, что содействует здоровью; здоровье же, как мы видели, превосходит то, что содействует здоровью, в меньшей мере, так что то, что приводит к счастью, превосходит то, что содействует здоровью, в большей мере, чем здо­ровье — то, что содействует здоровью. Таким образом, 30« ясно, что то, что приводит к счастью, предпочтительнее здоровья, так как оно то же самое превосходит в боль­шей мере. Далее, предпочтительнее то, что само по себе более прекрасно, более чтимо и более достойно похвалы; на­пример, дружба предпочтительнее богатства, а спра­ведливость — силы. Ибо первые сами по себе чтимы и достойны похвалы, а вторые — не сами по себе, а ради чего-то другого. В самом деле, никто не ценит богатство ради богатства, а ценят его ради чего-то другого, друж­ба же сама по себе ценится, даже если ничего другого мы от нее иметь не намерены. ГЛАВА ВТОРАЯ [Топы для выяснения вопроса о том, какие предметы более желательны и лучше (продолжение)] Далее, когда две вещи очень сходпы между собой и мы не в состоянии разглядеть преимущество одной перед другой, надо выяснить, что из них следует. Ибо то, из чего следует более хорошее, предпочтительнее* А если следствия той и другой плохие, тогда предпо­чтительнее та, из которой следует плохое в меньшей сте­пени. В самом деле, когда обе вещи желательны, ничто не мешает, чтобы они имели своим последствием нечто неприятное. Рассмотрение, исходящее из следования, двояко, ибо в следовапии есть предшествующее и по­следующее; например, у учащегося пезнапие — пред­шествующее, а знание — последующее. Большей же частью лучше то, что следует позже. Стало быть, [в споре] надо брать то из следствий, которое полезно. Далее, большее число благ предпочтительнее мень­шего числа — или вообще, или тогда, когда одни на­ходятся в других, а именно менее многочисленные — в более многочисленных. Возможно возражение в том случае, когда одно желательно ради другого, ведь тогда оба не предпочтительнее одного из них, как, например, выздоровление и здоровье не предпочтительнее [одного только] здоровья, так как мы желаем выздороветь ради здоровья. И точно так же ничто не мешает, чтобы то, что не есть благо, было [вместе с тем, что есть благо], предпочтительнее [одного только] блага; например, счастье вместе с чем-то другим, что не есть благо, пред­почтительнее справедливости и мужества. Точпо так 397 же нечто, сопровождаемое удовольствием, лучше, чем то же самое без удовольствия. Равным образом нечто, не сопровождаемое печалью, лучше, чем то же самое, сопровождаемое печалью. И точно так же каждая вещь предпочтительнее в то время, в какое она более значима; например, жизнь без печалей в старости предпочтительнее, чем в молодости, ибо она более значима для человека в старости. По­этому и рассудительность предпочтительнее в старости, ведь никто не выбирает предводителями молодых лю­дей, так как не считают их рассудительными. С храб­ростью дело обстоит наоборот. Ведь проявление храб­рости более необходимо в молодости. И точно так же с умеренностью, ведь молодые люди охвачены страстя­ми больше, чем старые. Предпочтительнее также то, что более полезно во всякое время или в течение более длительного времени; например, справедливость и умеренность предпочти­тельнее храбрости, ибо они полезны всегда, а послед­няя — временами. И точно так же то, при наличии чего мы не нуждаемся в другом, когда все им обладают, предпочтительнее того, при наличии чего мы все еще нуждаемся в другом, когда все им обладают, как, на­пример, в случае со справедливостью и храбростью. В самом деле, когда все справедливы, храбрость но требуется; когда же все храбры, справедливость нужна. Далее, [следует судить о предпочтительности исхо­дя] из уничтожения, или потери, или возникновения, или приобретения, или противоположностей. А имепно, то, уничтожения чего следует избегать в большей мере, предпочтительнее. И то же в отношении потери и противоположностей. В самом деле, то, потери чего и противоположности чему следует избегать в большей мере, само предпочтительнее. С возникновением же и приобретением дело обстоит наоборот. Действительно, то, приобретение и возникновение чего предпочтитель­нее, само также предпочтительнее. Другой топ: то, что ближе к хорошему, лучше и предпочтительнее [того, что дальше от него], а также то, что более сходно с хорошим; например, справедли­вость [ближе к благу], чем справедливый. Так же предпочтительнее то, что более сходно с луч­шим, как, папример, некоторые говорят, что Аякс лучше Одиссея, потому что имеет большее сходство 308 с Ахиллом. (Возможно возражение, что сказанное не­правильно, так как ничто не мешает тому, чтобы Аякс имел большее сходство с Ахиллом не в том, в чем Ахилл самый лучший, в то время как Одиссей — че­ловек хороший, но не сходен [с Ахиллом].) Надо также смотреть, чтобы установление сходства не дохо­дило до смешного, например если утверждают, что обезьяна похожа на человека, в то время как лошадь не похожа. Ведь обезьяна не красивее [лошади], хотя она более похожа на человека. Далее, если из двух одно более сходно с лучшим, а другое — с худшим, то лучше будет то, что более сходно с лучшим. Но и этот топ допускает возражение, ибо ничто не мешает, чтобы первое было слегка сходно с лучшим, а второе — очень сходно с худшим, как, например, Аякс слегка похож на Ахилла, а Одиссей очень похож на Нестора. И точ­но так же — если нечто сходно с лучшим в том, что есть худшее в нем, а сходное с худшим сходно с ним в том, что есть лучшее в нем, как, например, лошадь похожа на осла, а обезьяна — на человека. Другой топ: более выдающееся предпочтительнее менее выдающегося, а также более трудное, ибо нам дороже то, что достается не легко. И точно так же то, что есть собственное в большей мере, предпочтитель­нее того, что в большей мере обще [многим], так же как и то, что имеет общего с плохим в меньшей мере. Ведь то, чему не сопутствует какая-нибудь неприят­ность, предпочтительнее того, чему она сопутствует. Далее, если одно вообще лучше другого, то самое лучшее в первом лучше самого лучшего во втором; на­пример, если человек лучше лошади, то самый лучший человек лучше самой лучшей лошади. И наоборот, если самое лучшее в одном лучше самого лучшего в другом, то и вообще первое лучше второго; например, если са­мый лучший человек лучше самой лучшей лошади, то и вообще человек лучше лошади. Далее, то, чем можно делиться с друзьями, пред­почтительнее того, чем нельзя с ними делиться. И точ­но так же предпочтительнее то, что мы больше хотим делать для друзей, чем для первого встречного; напри­мер, поступать справедливо и делать добро лучше, чем казаться [доброжелательным], ведь мы больше желаем делать друзьям добро, чем казаться [доброжелатель­ным], а для первых встречных — наоборот. 399 И то, что от избытка, лучше, а иногда предпочти­тельнее, чем то, что по необходимости. В самом деле, лучше жить хорошо, чем просто жить, а хорошая жизнь — от избытка, сама же жизнь — необходимость. Однако иногда лучшее не предпочтительнее, ибо если печто лучше, то не обязательно, чтобы оно было и пред-10 почтительнее. В самом деле, заниматься философией лучше, чем заниматься каким-то промыслом, но не предпочтительнее для того, кто нуждается в необходи­мом. От избытка бывает что-то тогда, когда кто-нибудь, имея необходимое, сверх того делает что-то прекрасное. Вообще говоря, необходимое, пожалуй, предпочтитель-15 нее, но то, что от избытка, лучше. И точно так же то, что недостигаемо через другое, предпочтительнее того, что достигаемо и через другое, как, например, обстоит дело со справедливостью по сравнению с храбростью. И если одно желательно без другого, но другое без первого нет, [то первое пред­почтительнее]. Например, власть без рассудительности не предпочтительна, но рассудительность без власти 20 предпочтительна. И если из двух мы одно отрицаем для того, чтобы другое считалось присущим нам, то пред­почтительнее то, относительно чего мы хотим, чтобы оно считалось присущим нам. Например, дабы нас счи­тали одаренными от природы, мы отрицаем, что уси­ленно занимаемся. Далее, то, отсутствие чего вызывает огорчение, предпочтительнее, если такое огорчение менее порица­емо. И так же то, отсутствие чего пе вызывает огорче-25 ния, предпочтительнее, если такое отношение более порицаемо. ГЛАВА ТРЕТЬЯ [Топы для выяснения вопроса, какие предметы более желательны и лучше (окончание)] Далее, из двух вещей, принадлежащих к одному и тому же виду, та, которая обладает свойственным [виду] достоинством, предпочтительнее той, которая им не обладает. Если же обе обладают им, то предпо­чтительнее та, которая обладает им в большей мере. Далее, если что-то одно делает хорошей вещь, к ко­торой оно имеет отношение, а другое этого не делает, то предпочтительнее то, что делает (подобно тому как греющее теплее негреющего)· Если же оба делают вещь 400 хорошей, то предпочтительнее то, что делает это в боль­шей мере, или то, что делает хорошим лучшее и более значимое, например одно делает хорошей душу, а дру­гое — тело. Далее, [следует судить о предпочтительности вещи] по словоизменению, по применению вещи, по ее дей­ствиям и делам, а о [предпочтительности] последних — по вещи, ибо они сообразуются друг с другом. Напри­мер, если [действовать] справедливо предпочтительнее, чем [действовать] мужественно, то справедливость предпочтительнее мужества, и если справедливость предпочтительнее мужества, то [действовать] справед­ливо предпочтительнее, чем [действовать] мужествен­но. Примерно так же обстоит дело и в других случаях. Далее, если в сравнении с одним и тем же одно есть большее благо, а другое меньшее, то предпочтительно то, что есть большее благо, или если в сравнении с большим благом одно из них большее благо. Если две какие-нибудь вещи предпочтительнее чего-то третьего, то та, которая в большей мере предпочтительнее [третьего], предпочтительнее той, которая в меньшей мере предпочтительнее [этого третьего] *. Далее, если избыток чего-то одного предпочтительнее избытка дру­гого, то оно само предпочтительнее; например, дружба предпочтительнее денег, ибо избыток дружбы предпо­чтительнее избытка депег. И точно так же предпочти­тельно то, что человек охотнее приобретает для себя сам, чем через другого; например, друзья более пред­почтительны, чем деньги. Далее, [следует судить о предпочтительности] по прибавлению, а именно если нечто прибавленное к од­ному и тому же делает целое более предпочтительным, [чем другое прибавленное]. Следует, однако, остере­гаться распространить этот топ на те случаи, когда об-щеобиходное (to koinon) получает от одпого прибавлен­ного пользу или какое-нибудь иное содействие, а от другого не получает пользы и содействия, например пила и серп в плотничном деле. Ведь применяемая в пем пила предпочтительнее серпа, но вообще не пред­почтительнее его. Равным образом обстоит дело, когда прибавленное к меньшему делает целое большим. Та­ким же образом следует судить по отнятию. В самом деле, больше то, при отнятии чего от одного и того же остаток меньше, когда отнятое уменьшает остаток. 401 20 И точно так же — если одно желательно ради него самого, а другое — ради славы; например, здоровье предпочтительнее красоты. А определение того, что желательно для славы, таково: то, к чему не стремят­ся, если никто его не замечает. И точно так же если одно желательно и ради него самого, и ради славы, а другое — только ради чего-то одного из них, [то пред­почтительнее первое]. И то, что более чтимо ради него самого, также лучше и предпочтительнее. Само 25 по себе чтимо то, что мы больше предпочитаем ради него самого, даже если ничего другого от него иметь мы не намерены. Далее, следует различать, в скольких смыслах гово­рится «предпочтительно» и «ради чего» [что-то жела­тельно], например ради выгоды, или красоты, или удовольствия. Ведь то, что полезно для всех [этих целей] или для большинства [из них], предпочтитель-80 нее того, что полезно не таким образом. Если же одно и то же присуще чему-то одному и чему-то другому, то следует выяснить, кому из них оно присуще в большей мере, доставляет ли оно, например, больше удовольст­вия, красивее ли оно или полезнее. Далее, то, что дела­ется ради лучшего, предпочтительнее; например, то, что делается ради добродетели, предпочтительнее того, что делается ради удовольствия. Равным образом обстоит дело с тем, чего следует избегать. Действи­тельно, больше следует избегать того, что больше 35 препятствует желаемому, например болезни следует больше избегать, чем безобразного облика, так как болезнь — большее препятствие для удовольствия и блага, чем безобразный облик. Далее, [предпочтительность можно усмотреть] уяс­няя, что предмет обсуждения в одинаковой мере избе­гаем и желателен. В самом деле, меньше предпочитаемо то, что в одинаковой мере желаемо и избегаемо, чем то, что только желаемо. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ [Применение топов относительно предпочтительности без сопоставления предметов] Ида Итак, сопоставлять одно с другим следует так, как было сказано1. Однако эти же топы применимы для по­каза того, что нечто [просто] желательно или нежеяа-402 тельно. Следует только устранить степень превосход­ства одного над другим. В самом деле, если более достойное более предпочтительно, то и достойное пред­почтительно, и если более полезное более предпочти- 5 тельно, то и полезное предпочтительно. И точно так же в отношении всего, что сопоставляется таким же обра­зом. Ибо в некоторых случаях мы сразу утверждаем на основании сравнения одного с другим, что каждое или одно из них предпочтительно, например когда мы утверждаем, что одно хорошо от природы, а другое не от природы. Ведь ясно, что то, что хорошо от природы, предпочтительно. 10 ГЛАВА ПЯТАЯ [Распространение топов относительно большего и меньшего на большее число случаев] Топам же, касающимся того, что в большей степени, и того, что больше, следует придать как можно более общий вид, ибо если их берут таким именно образом, то они могут быть применены и к большему числу слу­чаев. Действительно, некоторые из указанных топов можно сделать более общими, если несколько изменить *5 выражение; например, то, что таково ! от природы, та­ково в большей мере, чем то, что таково не от природы. И если что-то одно делает таким-то и таким-то то, что обладает им или чему оно присуще, а другое не дела­ет этого, то таким в большей мере будет то, что делает, а но то, что не делает этого. Если же и то и другое де­лает нечто таким-то, то в большей мере таким будет [то, что делает его таким в большей мерс]. Далее, если в сравнении с одним и тем же одно в *о большей мере таково, а другое — в меньшей и если одно в сравнении с таковым в большей мере таково, а другое не [в большей мере], то ясно, что первое [в каждом случае] в большей мере таково. Далее, [следует судить] исходя из прибавления, когда прибавленное к одному и тому же делает целое таковым в большей мере или когда прибавленное к тому, что таково в меньшей мере, делает целое таковым в большей мере. Равным образом исходя из отнятия. А именно, если после отнятия чего- 25 то остаток в меньшей мере таков, то само оно в боль­шей мере таково. И таковое, в меньшей мере смешивае­мое с противоположным ему, в большей мере таково. Например, белее то, что меньше смешивается с черным. 403 Далее, кроме ранее указанных случаев в большей мере таково то, что в большей мере принимает собственное определение обсуждаемого предмета. Например, если определение белого — цвет, рассеивающий зрение, то во более белым будет цвет, рассеивающий зрение в боль­шей мере. ГЛАВА ШЕСТАЯ [Применение указанных выше топов для решения частных проблем] Если ставится частпая, а не общая проблема, то прежде всего [следует сказать], что к ней примепимы все указанные топы, годные для обоснования или опро-вергания общих проблем *. Ибо когда мы опровергаем или обосновываем общее, мы доказываем также част-35 ное. В самом деле, если нечто присуще всем, то также и некоторым, а если оно ни одному не присуще, то не присуще и некоторым2. Однако наиболее подходящие и общие топы — это те, что касаются противолежащего, однорядного и словоизменения. Действительно, в рав-пой мере правдоподобны положения: «Если всякое удо­вольствие благо, то и всякая печаль зло» и «Если ка-ноь кое-пибудь одно удовольствие благо, то и какая-нибудь одна печаль зло» 3. Далее, если некоторое чувство не есть способность, то и некоторая бесчувственность не есть неспособность4. И если нечто постигаемое позна­ваемо, то и некоторое постижение есть познавание. Далее, если нечто несправедливое — благо, то и нечто справедливое — зло5. И если нечто справедливо совер-5 шенное — зло, то и нечто несправедливо совершен­ное— благо6. И если чего-то доставляющего удовольст­вие (hedy) следует избегать, то и некоторого удоволь­ствия (hödonö) следует избегать. Точно так же если нечто доставляющее удовольствие полезно, то и неко­торое удовольствие полезно. Так же обстоит дело и со способным уничтожать, с разного рода возникновением и уничтожением. В самом деле, если нечто способное уничтожать удовольствие или знание — благо, то и не­которое удовольствие и некоторое знание, надо пола­гать, зло. Равным образом если некоторое уничтожение знания — благо или возникновение знания — некоторое зло, то и некоторое знание будет злом. Например, если забвепие постыдных поступков, совершенных кем-то, 404 есть нечто хорошее, или вспоминать их пехорошо, то знание постыдных поступков, совершенных кем-то, нечто плохое. И так же обстоит дело в других случаях, i5 ибо все эти случаи правдоподобны в равной мере7. Далее, можно исходить из большего, меньшего и того, что в равной мере. А именно, если нечто принад­лежащее к другому роду [кажется] таким-то в боль­шей мере, чем указываемое и, однако, ничто из этого рода не таково, то и указываемое не таково. Например, если некоторое знание [кажется] в большей мере бла- «о гом, чем удовольствие, но никакое знание не есть благо, то и удовольствие не благо. И точно так же можно ис­ходить из того, что в равной или в меньшей мере. Ибо исходя из них можно и опровергать и обосновывать, однако исходя из того, что в равной мере, можно и то и другое, а из того, что в меньшей мере, можно толь­ко обосновывать, но опровергать нельзя. В самом деле, если пекоторая способность и некоторое знание [ка­жутся] в равной мере благом, а пекоторая способность [действительно] благо, то и некоторое знание благо. *5 И если никакая способность не благо, то и никакое знание пе благо. Если же некоторая способность [ка­жется] благом в меньшей мере, чем знание, а некото­рая способность [действительно] благо, то и некотороо знание благо; но если никакая способность не благо, то не необходимо, чтобы и никакое знание не было бла­гом. Таким образом, ясно, что исходя из того, что в меньшей мере, можно только обосновывать. *о Однако опровергать можно исходя не только из дру­гого рода, но и из одного и того же рода, если берут то, что обладает чем-то в наибольшей мере. Например, если допустить, что пекоторое знание — благо, по при этом доказали бы, что рассудительность не благо, то и пикакое другое знание не будет благом, ибо и то, ко­торое больше всего считается благом, не есть благо. Далее, следует исходить из предположения, принимая, что если нечто присуще или не присуще одному, то опо 35 равным образом присуще или не присуще всем; напри­мер, если душа человека бессмертна, то и другие души бессмертны; если же она не бессмертна, то и другие не бессмертны. Следовательно, если полагают, что не­что чему-то присуще, то [при опровергании] надо до­казать, что оно чему-то [принадлежащему к этому же роду] не присуще, ибо из предположения следует, что 405 в таком случае оно ни одному не присуще. Если же по­лагают, что нечто чему-то не присуще, то [при опровер­гают] нужно доказать, что оно чему-то [принадлежа­щему к этому же роду] присуще, ибо и таким образом следует, что оно всем присуще. Ясно же, что при таком предположении строят общую проблему исходя из част­ной, ведь требуется, чтобы согласившийся с частным принял общее, после того как признано, что если нечто присуще одному, то оно в равной мере присуще всем. Если же проблема неопределенна8, то ее можно опровергнуть одним только способом, например если утверждают, что удовольствие — благо или не благо, и сверх этого ничего не уточняют. В самом деле, если утверждают, что какое-то удовольствие — благо, то, если намерены опровергнуть обсуждаемое, следует до­казать общее [положепие], что никакое удовольствие не благо9. И равным образом если утверждают, что ка­кое-то удовольствие не благо, то следует доказать общее [положепие], что всякое удовольствие — благо 10. Ведь другим образом опровергнуть нельзя. Действительно, если бы мы доказывали, что некоторое удовольствие не есть благо или есть благо, то обсуждаемое еще не опро­вергалось бы11. Таким образом, ясно, что опровергать можно [в таких случаях] одним только способом, а обо­сновывать — двояко. В самом деле, докажем ли мы об­щее [положение], что всякое удовольствие — благо, или [частное], что какое-то удовольствие—благо, об­суждаемое будет доказано. Равным же образом если должно быть доказано, что какое-то удовольствие не благо, то, когда мы докажем, что никакое удовольствие не благо или что какое-то удовольствие пе благо, нами будет доказано тем и другим способом — как общим, так и частным [положениями], что какое-то удовольст­вие не благо. Если же тезис определенный 12, то его можно опровергнуть двояким способом, например если полагают, что одному удовольствию присуще быть бла­гом, а другому не присуще. Ведь обсуждаемое будет опровергнуто и тогда, когда будет доказано, что всякое удовольствие — благо, и тогда, когда будет доказано, что никакое удовольствие не благо. Если же утверж­дают, что только одно удовольствие — благо, то опро­вергнуть можно трояким образом. А именно, когда мы докажем, что всякое удовольствие — благо, или что 40G никакое удовольствие не благо, или что больше чем одно удовольствие — благо, нами будет опровергнуто обсуждаемое. Если же тезис будет еще более опреде­ленным, например если утверждают, что из всех добро­детелей одна только 13 рассудительность есть знание, то он может быть опровергнут четырьмя способами, а именно: если будет доказано, что всякая добродетель есть знание, или что никакая добродетель не есть зна­ние, или какая-нибудь другая есть знание (например, справедливость), или что сама рассудительность не есть знание, то обсуждаемое будет опровергнуто. [При рассмотрении частных проблем] полезно, так же как и при рассмотрении общих проблем, обращать впимание на единичное, о котором утверждают, что нечто ему присуще или не присуще. Далее следует об­ратить внимание на роды, которые, как раньше было сказано14, должны быть разделены на виды до тех пор, пока последние не будут неделимы. Ибо кажется ли нечто присущим всему или не присущим ничему, нуж­но требовать, после того как [в доказательстве] приве­дено много единичных [примеров], чтобы признали об­щее или сделали возражение, что в таком-то случае дело обстоит не так. Далее, если привходящее можно различить по виду и числу, то следует выяснить, не обстоит ли дело так, что ничего из этого не присуще. Например, если утверждают, что время не движется и не есть движение, то перечисляют, сколько есть ви­дов движения. И если ни один из них не присущ вре­мени, то ясно, что оно не движется и не есть движение. Точно так же мы докажем, что душа не есть число, разобрав, что всякое число есть нечетное или четное. Действительно, если душа не есть ни нечетное, ни чет-пое, то ясно, что она не есть число 15. Таким образом, в отношении привходящего следует приводить доводы с помощью таких именно топов и таким именно образом. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ ГЛАВА ПЕРВАЯ [Топы, касающиеся рода] После этого следует рассмотреть то, что касается рода и собственного. Они ведь элементы того, что отно­сится к определениям, хотя те, кто ведет спор, редко подвергают их самих рассмотрению. Итак, если пола-16 гают как род нечто существующее, то прежде всего следует обратить внимапие на все сродное с ним, нет ли чего-то такого, о чем [род] не сказывается, подобно тому как [это бывает при рассмотрении] привходящего. Например, если за род для удовольствия принимают благо, то следует выяснить, нет ли какого-нибудь удо­вольствия, которое не есть благо. Ибо если это так, то благо не род для удовольствия. Ведь род сказывается 20 обо всем, что подчинено одному и тому же виду. Далее, следует выяснить, не сказывается ли что-то не в сути вещи, а как привходящее, например белое — как суть снега, а само собой движимое — как суть души1. Ведь снег в существе своем не есть белое; поэтому белое не есть род для снега; и душа в существе своем не есть само собой движимое, а для нее привходяще то, что она 25 движется, подобно тому как часто случается живому существу ходить и бывать идущим. Далее, движимое означает, по-видимому, не суть [вещи], а нечто дей­ствующее или претерпевающее. Точно так же и белое, ибо оно показывает не то, что есть снег, а какой он есть. Так что ничего из этого не сказывается в сути [вещи], род же сказывается в сути [вещи] 2. во Больше всего следует здесь обратить внимание на определение привходящего и выяснить, подходит ли оно для того, что указано как род, как, например, в только что указанных [примерах]. В самом деле, ведь нечто может само себя двигать и не двигать и равным образом быть бельш и пе быть белым. Так что каждое 408 из них есть не род, а привходящее, ведь привходящим мы назвали то, что чему-то может быть присуще и не присуще. Далее следует выяснить, находятся ли род и вид не в одном и том же делении3, а один есть сущность, а другой — качество или одип — соотнесенное, а дру­гой —качество, например снег и лебедь — сущность, белое же не сущность, а качество, так что белое не есть род ни для снега, ни для лебедя. Далее, знание есть соотпесснное, а благое и нрекрасное — качества. Так что благое и прекрасное не роды для знания. Ведь роды для соотнесенного сами должны быть соотнесен­ными, как, например, род для двойного. Действительно, многократное, будучи родом для двойного, само есть соотнесенное. Вообще говоря, род и вид должны под­падать под одно и то же деление, ибо если вид есть сущность, то и род — сущность, и если вид — некоторое качество, то и род — некоторое качество; например, если белое есть некоторое качество, то и цвет также. Равным образом и в других случаях. Опять же следует выяснить, необходимо ли или воз­можно, чтобы род был причастен тому, что полагают как относящееся к роду. Определение же причастности таково: принимать понятие того, что допускает при­частность 4 себе. Таким образом ясно, что виды причаст-ны родам, роды же не причастим видам, ибо вид при­нимает понятно рода, род же понятия вида не принимает. Таким образом, следует выяснить, прича­стен ли или может ли быть причастным дапный род виду, например если бы указали нечто как род для сущего и единого. Ведь тогда следовало бы, что род причастен виду, так как обо всем существующем ска­зывается сущее и единое, значит, и их понятие5. Далее, следует выяснить, не обстоит ли дело так, что данный вид истинен но отношению к чему-то, а род нет, например когда сущее или познаваемое при­нимают за род для воображаемого. Действительно, воображаемое может сказываться о том, что не су­ществует, ибо мпогое из того, что не существует, воо­бражаемо. А что сущее или познаваемое не сказыва­ется о том, что не существует,-— это ясно. Так что ни сущее, ни познаваемое не есть род для воображаемого. Ибо о чем сказывается вид, о том должен сказываться и род. 409 Далее, следует выяснить, не обстоит ли дело так, что то, что полагают как принадлежащее к роду, не может быть причастным ни одному из его видов, ибо невозможно, чтобы не причастное ни одному виду было причастно роду, если только это не относится к видам, находящимся в первом делении [рода], ведь они при-частны только роду. Так вот, если, например, родом для удовольствия полагают движение, то следует выяснить, не обстоит ли дело так, что удовольствие не есть пи перемещение, ни превращение, ни один из остальных принятых видов движения. Ведь ясно, что если оно не будет причастно ни одному из видов движения, то не будет причастно и роду, так как необходимо, чтобы причастное роду было причастно также какому-нибудь из его видов. Так что удовольствие не может быть ни видом движения, ни одним из единичных движений, подчиненных тому или другому виду движения, ибо и единичное причастпо роду и виду, например какой-нибудь отдельный человек причастен [виду] «человек» и [РОДУ] «живое существо». Далее, следует выяснить, не простирается ли то, что полагают как принадлежащее к роду, на большее, чем род, например воображаемое — па большее, чем сущее, ведь воображаемое есть и сущее и не-сущее, так что воображаемое не может быть видом сущего, ведь род всегда простирается на большее, чем вид6. С другой стороны, следует выяснить, не простираются ли вид и род на равное [по числу]; например, когда из того, наличие чего следует из наличия всего, одно полагают как вид, а другое — как род, например сущее и единое, ибо из наличия чего бы то ни было следует наличие су­щего и единого, так что пи одно из них не есть род для другого, ибо они простираются па равное [по числу]. И точпо так же — когда первое и начало полагают как подчиненные друг другу. Дело в том, что начало есть первое, а первое — начало, так что или оба они одно и то же, пли ни одпо из них не есть род для другого. Основанием (stoicheion) для всего этого служит то, что род простирается на большее, чем вид и видовое отли­чие, ведь и видовое отличие простирается па меньшее, чем род. Следует также вылепить, не обстоит ли дело так, что для не отличающихся по виду вещей указанное [как род] не есть род или кажется, что оно не род. 410 Обосновывающий должен смотреть, чтобы указанное было родом для какой-нибудь из этих вещей, ибо для всех не отличающихся по виду вещей род один и тот же. Если, следовательно, доказано, что нечто есть род для одной из них, то ясно, что оно род для них всех, и если для одной из них нет, то ни для какой, папример если бы, проводя неделимые линии, утверждали, что нераз­делимое есть род для них; ведь для линий, допускаю­щих деление, указанное не есть род, хотя они и не раз­личаются по виду [от неделимых]; дело в том, что все прямые линии не отличаются друг от друга по виду. ГЛАВА ВТОРАЯ [Топы, касающиеся рода (продолжение)] Следует также выяснить, пет ли для даппого вида какого-нибудь другого рода, который не объемлет дан­ного рода и не подчинен ему, например если родом для справедливости полагают знание. Ведь и добродетель род для справедливости, и ни один из этих родов не объемлет другого, так что знание пе может быть родом для справедливости. Ибо принято, что когда один вид подчинен двум родам, то один из них объемлет другой. Правда, в некоторых случаях это вызывает сомнение. В самом деле, некоторые считают, что рассудительность есть и добродетель и знание, хотя ни один из этих ро­дов не объемлет другого. Однако не все согласны с тем, что рассудительность есть знание. Если же кто-нибудь согласен с тем, что сказанное истинно, то необходимо признать, что роды для одного и того же или подчине­ны друг другу, или оба подчинены одному и тому же [выше стоящему роду], подобно тому как дело обстоит с добродетелью и знанием. Ведь и то и другое подчине­но одному и тому же роду, так как каждое из них озна­чает обладание чем-то и состояние [ума]. Таким обра­зом, следует выяснить, не обстоит ли дело так, что ни одно из них пе присуще данному роду. Ибо если ни тот пи другой не подчинены ни друг другу, ни оба одному и тому же [выше стоящему роду], то указанное не есть род. Следует еще обращать внимание на род данного рода и всегда — на вышестоящий род: все ли они ска­зываются о виде, и сказываются ли они в сути его. Ведь все вышестоящие роды должны сказываться 414 о виде в сути его. Стало быть, если где-то есть какая-то несогласованность, то ясно, что данное не есть род. С другой стороны, следует выяснить, не причастен ли род виду — или он сам, или какой-то вышестоящий род, ибо ничто вышестоящее ие причастно нижестоящему. Таким образом, опровергающий должен применять этот топ так, как было сказано. Что касается обосно­вывающего, то если соглашаются с тем, что указанное как род присуще виду, но сомневаются в том, присуще ли оно именно как род, ему достаточно только дока­зать, что какой-нибудь из вышестоящих родов сказы­вается о виде в сути его. В самом деле, если один из них сказывается [о виде] в сути [его], то и все роды, стоящие выше и ниже рода его, сказываются в сути [его], если только они [вообще] сказываются [о нем]. Так что и данное как род сказывается в сути [вида]. А то, что когда одип род сказывается [о виде] в сути ferol, тогда и все другие сказываются [о нем] в сути его], если только они [вообще] сказываются [о виде], следует принять при помощи наведения. Если же со­мневаются в том, вообще ли присуще [виду] данное 20 как род, то недостаточно доказать, что какой-нибудь из вышестоящих родов сказывается о виде в сути его К Например, если кто-нибудь указал, что перемещение есть род для ходьбы, то для доказательства, что ходьба есть перемещение, недостаточно доказать, что она есть движение, потому что существуют другие [роды] дви­жения; помимо этого нужно еще доказать, что ходьба 25 не причастна ни одному [роду] движения, кроме пере­мещения, согласно тому же делению. Ибо то, что при­частно роду, необходимо причастно какому-нибудь виду, согласно первому делению 2. Следовательно 3, если ходьба не причастна ни увеличению, пи уменьшению, ни другим [родам] движения, то ясно, что она при­частна перемещению, так что перемещение и будет »о родом для ходьбы. Далее, когда полагаемый вид сказывается как род, следует выяснить, сказывается ли и данный род в сути тех самых [вещей], о которых сказывается вид, а также сказываются ли подобным образом и все роды, стоящио выше этого рода. В самом деле, если где-то есть какая-то несогласованность, то ясно, что данное не есть род. 35 Ибо если бы оно было родом, то и все роды, стоящио выше его, и оно само сказывались бы в сути тех вещей, 412 о которых в сути их сказывается и вид. Итак, опровер­гающему этот топ полезен в том случае, если род не сказывается в сути тех вещей, о которых сказывается и вид, а обосновывающему он полезен в том случае, если род сказывается в сути их. И тогда оказалось бы, что род и вид сказываются об одном и том же в сути его, так что одно и то же было бы подчинено двум ро­дам. Стало быть, эти роды необходимо должны быть подчинены друг другу. Таким образом, если доказы­вают, что то, что мы хотим обосновывать как род, не подчинено виду, то ясно, что вид должен быть подчи­нен ему, так что будет доказано, что оно род. Следует также обратить внимание на то, подходят ли определения родов к данному виду и к тому, что прн-частно виду. Ведь определения родов необходимо ска­зываются о виде и о том, что причастно виду. Стало быть, если где-то есть какая-то несогласованность, то ясно, что данное не есть род. Далее, следует выяснить, не дано ли видовое отли­чие как род, например когда утверждают, что бессмерт­ное есть род для бога. На самом же деле бессмертное есть видовое отличие для живого существа, так как одни живые существа смертны, другие бессмертны. Таким образом, здесь налицо несомненная ошибка, ибо видовое отличие ни для чего не может быть родом. Истинность этого очевидна, ведь ни одно видовое от­личие не обозначает сути вещи, а скорее обозначает какое-то качество, как, например, живущее на суше и двуногое. Следует также выяснить, не причислили ли видовое отличие к роду как вид, например когда утверждают, что нечетное в существе своем есть число4. В действи­тельности же нечетное есть видовое отличие числа, а не его вид. Видовое отличие, надо полагать, не причаст­но роду, ибо все, что причастно роду, есть или вид, или единичное, а видовое отличие не есть ни вид, ни еди­ничное. Таким образом, ясно, что видовое отличие не причастно роду, так что и нечетное не может быть ви­дом, оно есть видовое отличие, так как оно не причаст­но роду. Далее, следует выяснить, не причислили ли род к виду, например когда утверждают, что соприкасание в существе своем есть непрерывность5, или что сме­шение в существе своем есть соединение, или что 413 перемещение, по определению Платона 6гесть движение по отношению к месту. В самом же деле соприкасание не обязательно есть непрерывность, а как раз наоборот, непрерывность есть соприкасание. Ведь не все сопри­касающееся есть непрерывное, но все непрерывное со­прикасается. Равным образом в остальных случаях; действительно, не всякое смешение есть соединение (ведь смешение сухих вещей не есть соединение), и не всякая перемена места есть перемещение. В самом деле, ходьба не считается перемещением, так как обыч­но говорят о перемещении, когда речь идет о предметах, меняющих одно место на другое непроизвольно, как это бывает у неодушевленных предметов. Ясно же, что в приведенных [примерах] вид простирается на боль­шее, чем род, а должно быть наоборот. Далее, следует выяснить, не причислили ли видовое отличие к виду, например когда утверждают, что бес­смертное в существе своем есть бог. Ведь тогда ока­жется, что вид будет простираться на равное [по числу] или на большее, чем видовое отличие, между тем видовое отличие всегда простирается на равное [по числу] или на большее, чем вид. Далее, следует выяснить, не причислили ли род к видовому отличию (например, когда утверждают, что цвет в существе своем есть собирающее или что число в существе своем есть нечетное), а также не указан ли род как видовое отличие, ибо можно приводить такой тезис, как, папример, что смешение есть видовое отличие сое­динения или что перемена места есть видовое отличие перемещения. Все такие случаи следует рассматривать с помощью тех же самых топов (ибо эти топы имеют нечто общее между собой). Ведь род должен прости­раться на большее, чем видовое отличие, и не должен быть причастным видовому отличию. Если же род ука­зан так, [как в приведенных примерах], тогда ни то ни другое из перечисленных [требований] не может быть исполнено, ибо [в этих примерах] род простира­ется на меньшее, чем видовое отличие, и причастен видовому отличию. Опять же если ни одно видовое отличие того, что принадлежит к одному роду, не сказывается о данном виде, то и род не будет сказываться о нем; например, ни нечетное, ни четное но сказываются о душе, так что и число не сказывается о ней. Далее, [точно так 414 же], если вид первее по природе и вместе с собой упраздняет род; ведь кажется правильным противо­положное. Далее, если [вид] отделить от того, что дано как род или как видовое отличие, например душу — от движения или мнение — от истинного и ложного7, тогда ни то ни другое из указанного не может быть ни родом, ни видовым отличием. Ибо кажется правильным, что род и видовое отличие сопутствуют виду, пока он существует. ГЛАВА ТРЕТЬЯ [Топы, касающиеся рода (окончание)] Следует также смотреть, не причастно ли или не может ли быть причастно то, что ставят в род, тому, что противоположно этому роду, ибо тогда одно и то же было бы в одно и то же время причастно противо­положностям, поскольку вид никогда нельзя отделить от рода, между тем как он оказывается причастным или может быть причастен тому, что противоположно [роду]. Далее, следует смотреть, не имеет ли вид нечто общее с тем, что никак не может быть присуще тому, что подчинено роду; например, если душа имеет нечто общее с жизнью и ни одно число не может жить, то душа не может быть видом числа. Следует также, пользуясь указанными выше основ­ными положениями об одноименном *, обратить вни­мание на то, не одноименен ли вид с родом, ведь род и вид соименны. Так как каждый род имеет больше одного вида, то следует смотреть, не обстоит ли дело так, что для ука­занного как род не может быть другого вида. В самом деле, если нет другого вида, то яспо, что указанное вообще не есть род. Следует также смотреть, не дано ли как род обозна­ченное иносказательно, например что умеренность есть созвучие. Ведь каждый род сказывается о виде в собственном смысле, созвучие же сказывается об уме­ренности не в собственном, а в переносном смысле, ибо всякое созвучие относится к звукам. Далее, следует смотреть, нет ли чего-то противо­положного виду. Выяснить это можпо многими спосо­бами. Во-первых, следует выяснить, не находится ли противоположное виду в том же самом роде, что и вид, 415 если нет ничего противоположного роду. Дело в том, что если нет ничего противоположного роду, то про­тивоположности должны находиться в одном и том же роде2. [Во-вторых], если есть нечто противоположное 5 Р°ДУ1 то следует выяснить, находится ли противопо­ложное [виду] в противоположном [роде], ибо про­тивоположное [виду] необходимо должно находиться в противоположном [роде], если только есть нечто противоположное роду. Каждый из этих случаев становится очевидпым при помощи наведения. Далее, [в-третьих], следует выяснить, не обстоит ли дело так, что противоположное виду вообще не находится нп в каком роде, а само есть род, как, например, благо. Ибо если оно но находится ни в каком роде, ю то и противоположное ему не находится ни в каком роде, а само есть род, подобно тому как дело об­стоит с благом и злом. Ибо ни то ни другое не нахо­дится в каком-либо роде, а каждое из пих есть род. Далее, [в-четвертых], следует выяснить, имеют ли и род и вид нечто противоположное себе и не обстоит ли дело так, что между одним [и противоположным ему] есть нечто промежуточное, а между другим [и тем, что ему противоположно], нет. Дело в том, что если между родами есть нечто промежуточное, то и между видами, 15 а если между видами, то и между родами, подобно тому как обстоит дело с добродетелью и пороком, а также со справедливостью и несправедливостью. Ведь каждая пара их имеет печто промежуточное. (Возможно воз­ражение на это, что здоровье и болезнь не имеют ни­чего промежуточного, хотя зло и благо имеют.) Или, [в-пятых], следует выяснить, имеют ли оба, и вид и род, нечто среднее, но пе одинаковым образом, а у од-20 ного в смысле отрицания, у другого же как положи­тельное (hypokeimenon). Ведь общепринято, что оба имеют нечто среднее одинаковым образом, как, напри­мер, дело обстоит с добродетелью и пороком, а также со справедливостью и несправедливостью. А именно, сред­нее у той и другой [пары] выражено через отрицапие3. Далее, [в-шестых], если нет ничего противоположно­го роду, то следует выяснить, содержится ли в том же самом роде не только противоположное [виду], но и 25 среднее. Ибо в том роде, в котором содержатся край­ности, содержится и среднее, как, например, дело об­стоит с белым и черпым. Действительно, цвет есть род 416 для того и другого и для всех цветов, что посредине. (Возможно возражение, что недостаточность и чрезмер­ность принадлежат к одному и тому же роду, ведь и то и другое принадлежит к злу, а умеренное, будучи сред-пим между ними, принадлежит не к злу, а к благу4.) зо Следует также выяснить, [в-седьмых], не обстоит ли дело так, что род чему-то противоположен, а вид ни­чему. Действительно, если род чему-то противополо­жен, то также и вид, как, например, добродетель про­тивоположна пороку и справедливость — несправедли­вости. И при рассмотрении других случаев, падо полагать, это в равной мере очевидно. (Возражение воз­можно в отношении здоровья и болезни. Действительно, вообще-то здоровье противоположно болезни, по какая- *5 то определенная болезнь, вид болезни, по имеет чего-то противоположного себе, например лихорадка, воспа­ление глаз и всякая другая болезнь в отдельности.) Итак, опровергающий должен рассматривать [та- i24a кие случаи] столькими способами, сколько пами ука­зано. Ибо если указанные [условия] не имеются, то ясно, что данное не есть род. Обосновывающий же дол­жен их рассматривать трояким образом. Во-первых, принадлежит ли противоположное виду к указанному роду, когда ничего но противоположно роду. Ибо если противоположное [виду] принадлежит к этому роду, 5 то ясно, что к нему принадлежит и обсуждаемый [вид]. Далее, принадлежит ли среднее к указанному роду. Ведь к тому роду, к которому принадлежит среднее, принадлежат и крайние. Далее, если роду нечто про­тивоположно, то следует обратить внимание па то, принадлежит ли также противоположное [виду] к про­тивоположному [роду]. Ибо если это так, то яспо, что и обсуждаемый [вид] принадлежит к обсуждаемому [роду]. Далее, когда речь идет о подвергаемом словоизмене- to нию и об однорядном, и опровергающий и обосновы­вающий должны смотреть, одинаковое ли у них следо­вание. Ибо то, что присуще или не присуще одному из них, в то же время присуще или не присуще всем. На­пример, если справедливость есть какое-то знание (epi-stemö), то и [поступать] справедливо — значит [по­ступать] со знанием дела (epistemonös) и справедли­вый человек есть знающий человек. Если это в одном из этих случаев не так, то и в остальных не так. 14 Аристотель, т. 2 — 888 417 ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ [Топы, касающиеся сходного и соотнесенного, для установления истинности рода] is Далее, следует обратить внимание на вещи, относя­щиеся между собой сходным образом. Например, при­ятное так же относится к удовольствию, как полезное к благу, ибо и в первом и во втором случае одно спо­собно творить другое. Таким образом, если удовольст­вие есть в существе своем благо, то и приятное есть в существе своем полезное. Ведь ясно, что приятное творило бы благо, поскольку удовольствие есть благо. Точно так же обстоит дело с возникновением и унич­тожением. Например, если строить означает делать, то быть построившим означает быть сделавшим, и если изучать — значит вспомипать, то быть изучавшим — значит быть вспомнившим, и если быть прекращае­мым — значит быть уничтожаемым, то быть прекращен­ным — значит быть уничтоженным, и прекращение есть некоторый вид уничтожения. И равным образом 25 обстоит дело с тем, что способно порождать или унич­тожать, а также со способностями и всякого рода поль­зованием; и вообще следует и опровергающему и обо­сновывающему принять во внимание любое сходство так, как мы говорили относительно возникновения и уничтожения. В самом деле, если то, что способно уничтожать, означает то, что способно прекращать, то быть уничтожаемым — значит быть прекращаемым; и если способное порождать — значит способное созидать, то быть порождаемым — значит быть созидаемым, и порождение есть созидание. И точно так же со способ­ностями и всякого рода пользованием. Действительно, если способность есть состояние, то быть способным — значит быть в состоянии; и если пользование чем-то есть деятельность, то пользоваться — значит быть дея­тельным, а быть использованным — быть содеянным. 85 Если же противолежащее виду есть лишенность, то можно опровергать двояко. Во-первых, когда противо­лежащее принадлежит к данному роду. Ведь или ли­шенность вообще не принадлежит к тому же самому роду, [что и вид], или не принадлежит к последнему роду. Например, если зрение принадлежит к чувствен­ному восприятию как последнему роду, то слепота пе есть чувственное восприятие. Во-вторых, когда лишеп-448 ность противолежит и роду и виду, по противолежащее [виду] не принадлежит к роду, который противолежит [указанному роду] ; тогда и данный [вид] не принадле­жит к данному [роду]. Стало быть, опровергающему следует пользоваться [этими топами] так, как только что сказано, а обосновывающему — одним способом. Ибо если противолежащий [вид] принадлежит к про­тиволежащему [роду], то и обсуждаемый [вид] должен принадлежать [к обсуждаемому роду] ; например, если слепота есть отсутствие некоторого чувства (anaisthe-sia), то зрепие есть пекоторое чувство (aisthesis). Далее, отрицапия следует рассматривать в обрат-пом порядке, так, как было сказано относительно при­входящего 1. Например, если приятное в существе своем благое, то пеблагое не есть приятное. Действительно, если бы дело обстояло пе так, то и нечто неблагое было бы приятным. Однако если благо есть род для прият­ного, то невозможно чему-либо неблагому быть прият­ным. Ведь о том, о чем род не сказывается, не сказы­вается и ни один из его видов. Подобным образом сле­дует рассматривать и обосновывающему. В самом деле, если неблагое не есть приятное, то приятное есть благое, так что благо есть род для приятного. Если же вид есть соотнесенное, то следует выле­пить, есть ли и род соотнесеппое. Ибо если вид принад­лежит к соотнесенному, то также и род, как, например, дело обстоит с двойным и мпогократным, ведь каждое из них принадлежит к соотнесенному. Однако если род соотнесенное, то не необходимо, чтобы и вид был соот­несенным. В самом деле, знание принадлежит к соот­несенному, но умение читать и писать — нет (или, может быть, и ранее приведенный [пример] неправиль­ный: ведь и добродетель есть в существе своем пре­красное и благое, но добродетель принадлежит к соот­несенному2, благое же и прекрасное не отношения, а качества). Далее, следует выяснить, не обстоит ли дело так, что вид и сам по себе и по своему роду указывается не в отношении одного и того же. Например, если двойное означает двойное по отношению к половинному, то и многократное должно означать многократное по отно­шению к половинному. Если же нет, то многократное не может быть родом для двойного. 14* 419 Далее, следует выяснить, не обстоит ли дело так, что по роду своему и по всем родам рода вид указы­вается не в отношении одного и того же. В самом деле, если двойное есть многократное против половинного, то скажут, что оно превышает половинное и вообще будет по всем вышестоящим родам относиться к половинно­му. (Возможно возражение, что пе необходимо, чтобы вид сам по себе и по роду своему указывался в отно­шении одного и того же, ведь о знании говорят в от­ношении познаваемого, а об обладании и состоянии — не в отношении познаваемого, а в отношении души.) Далее, следует выяснить, требуют ли род и вид оди­наковых падежей, например требуют ли они «кому» или «кого» или как-то иначе. Ведь как требует вид, так и род, подобно тому как дело обстоит с двойным и выше [его стоящими родами]. Действительно, мы говорим и двойное [против] чего-то, и многократное [против] чего-то. И равным образом со знанием. Ибо как оно есть знание чего-то, так и его роды — состояние и обла­дание. (Возможно возражение, что ипогда это не так, ведь говорят «отличное» [от чего] и «противополож­ное» чему, а «иное», хотя и есть род для них, требует не «чему», а говорят: иное, чем то.) Далее, если соотнесенное требует одинаковых па­дежей, то следует выяснить, требует ли одинаковых падежей и соотносимое с ним, как, например, дело об­стоит с двойным и мпогократным. Ибо о каждом из них говорится, что оно [двойное или многократное против] чего-то, а также о соотносимом с ними, а именно, поло­вина чего-то и малая доля чего-то. И точно так же об­стоит дело со знанием и постижением, а именно: они знание и постижение чего-то и соотносимое с ними — одинаково: и познаваемое и постижимое есть познавае­мое и постижимое чем-то3. Если же у соотносимого с тем и другим падеж не одинаковый, то ясно, что одно не есть род для другого. Далее, следует выяснить, требуют ли вид и род рав­ного числа [падежей] по отпошению к чему-то. Ведь принято, что и тот и другой требуют одинаковых и равного числа [падежей], как, например, дело обстоит с дарением и даванием, а именно: говорят о дарении чего-то и кому-то, и о давании чего-то и кому-то, а да­вание есть род для дарения, ведь дарение есть дава-420 ние вещи, не подлежащей возврату. В некоторых же случаях вид и род не требуют равного числа [паде­жей] . Так, двойное есть двойное [против] чего-то, пре­восходящее же — превосходящее что и чем, а боль­шее — чего и чем, ведь все превосходящее и большее превосходит что-то и чем-то. Так что превосходящее и большее не роды для двойного, ибо не требуют равного с видом числа [падежей]. Или быть может, не во всех случаях правильно, что вид и род требуют равного числа [падежей]? Следует также обратить внимание на то, есть ли противолежащее [данному роду] род для противоле­жащего [данному виду]: например, если для двойного род — многократное, то для половины — малая доля, ибо противолежащее [роду] должно быть родом для противолежащего [виду]. Итак, если кто-то считает, например, что знание в существо своем есть чувствен­ное восприятие, то он должен также считать, что позна­ваемое в существе своем есть чувственно воспринимае­мое; но это не так, ибо не все познаваемое воспринима­ется чувствами, ведь нечто постигаемое умом также есть познаваемое. Так что чувственно воспринимаемое не есть род для познаваемого. Но если оно не род, то и чувственное восприятие не род для знания. А так как из того, что называют соотнесенным, одно необходимо находится в том или при том, с чем имен­но оно соотнесено, как, например, состояние, или обла­дание, или соразмерность (ведь все это не может быть присуще ничему другому, кроме того, с чем оно соот­несено); другое же не необходимо находится, а может находиться в том, с чем оно соотнесено (например, если познаваемое — душа, ведь ничто не мешает, чтобы ду­ша обладала знанием самой себя, но это не необхо­димо, ибо возможно, что знание о пей будет находиться в другом) ; иное же просто не может находиться в том, с чем именно оно соотнесено (например, противополож­ное —- в противоположном, и знание — в познаваемом, если только познаваемое не оказывается душой или человеком),—то следует выяснить, не причисляют ли такое соотнесенное к роду, который не есть соотнесен­ное, например не утверждают ли, что память есть удер­живание знания. Ведь всякое удерживание — в удер­живающем или при нем, так что и удерживание знания должно быть в знании. Следовательно, память должна 421 быть в знании, коль скоро оно есть удерживание зна­ния. Но это невозможно, ибо всякая память — в душе4. Указанный топ распространяется и на привходящее, ибо безразлично, утверждают ли, что удерживание есть род для памяти, или говорят, что оно есть привходящее для нее; ведь если память есть каким-либо образом удержи­вание знания, то тот же самый довод пригоден и для этого случая. ГЛАВА ПЯТАЯ [Топы для выявления ошибок при указании рода] Далее, следует обратить внимание на то, не относят ли состояние к деятельности или деятельность к со­стоянию, подобно тому как говорят, что чувственное восприятие — это движение посредством тела; ведь чувственное восприятие есть состояние, а движение — деятельность. Точно так же — если утверждают, что память есть состояние, удерживающее постигнутое. Ведь никакая память не есть состояние, скорее она деятельность. Совершенно ошибаются и те, кто относит состояние к связанной с ним способности, например когда утвер­ждают, что кротость — это воздержание от гнева или мужество и справедливость — воздержание от страха и корысти. Ведь мужественным и кротким называется тот, кто свободен от страстей, а воздержпым — тот, кто имеет страсти, по не управляем ими. Конечно, такого рода способность сопутствует кротости и мужеству, так что если возникает страсть, то не побуждаются ею, а обуздывают ее. Однако не это есть существо мужест­ва и кротости, а то, что вообще ничего не испытывают от такого рода страстей. Иногда полагают как род и то, что каким-то образом сопутствует [виду], например огорчение — как род для гнева и мнение — как род для веры. И то и другое, ко­нечно, каким-то образом сопутствует данным видам, но ни то ни другое не есть род для них. Действительно, гневающийся испытывает огорчение, но в нем огор­чение возникает раньше, ибо не гнев причина огорче­ния, а огорчение — причина гнева. Так что гнев вообще не есть огорчение. Точно так же и вера не есть мнение. В самом деле, можно иметь мнение о чем-то и не верить в это, что невозможно, если вера действительно 422 есть вид мнения. Ведь не может нечто более оставаться тем же самым, если оно совершенно оставляет свой вид, подобно тому как не может одно и то же живое существо то быть человеком, то не быть человеком. Если же кто-нибудь стал бы утверждать, что имеющий мнение о чем-то необходимо и верит в это, то мнение и вера сказывались бы о равном [по числу], так что и в таком случае мнение не может быть родом [для веры], ибо род должен простираться на большее. Следует также выяснить, находятся ли род и вид по природе своей в чем-то одном и том же, ведь, в чем находится вид, в том находится и род; например, в чем находится белое, в том паходится и цвет, и в чем — умение читать и писать, в том и знание. Итак, если кто-то называет стыд страхом или гпев огорчением, то отсюда не будет следовать, что вид и род паходятся в одпом и том же, ведь стыд паходится в разумпой части души, а страх — в страстпой, точно так же огорчение — в вожделеющей части (ведь в ней находится и удоволь­ствие), а гнев — в страстной, так что страх и огорче­ние не роды, потому что они по природе своей не нахо­дятся там же, где находятся виды. Равным образом лю­бовь, если опа находится в вожделеющей части души, не есть никакая воля, ибо всякая воля находится в ра­зумпой части души. Этот топ полезсп и при рассмот­рении привходящего, ибо, в чем находится привходя­щее, в том находится и то, для чего опо привходящее, так что если они оказываются не в одпом и том же, то ясно, что опо не привходящее для пего. Далее, следует вылепить, пе причастеп ли вид ука­зываемому роду лишь в отношении чего-то, ведь счи­тают, что род не допускает причастность себе [вида] лишь в отпошепии чего-то. В самом деле, человек по есть живое существо лишь в отношении чего-то, и уме-пие читать и писать не есть знапие лишь в отношении чего-то. Равным образом и в других случаях. Вот по­чему следует обратить внимапие на то, в каких случаях нечто прпчастпо роду лишь в отношенпи чего-то, па-пример если говорят, что живое существо есть в суще­стве своем чувственно воспринимаемое или видимое. Действительно, в отпошенпи чего-то живое существо есть чувствеппо воспринимаемое пли видимое, а имеп-но: в отпошепии тела оно чувственно воспринимаемое или видимое, в отношении же души — нет, так что 423 видимое и чувственно воспринимаемое не могут быть 25 родом для живого существа. Иногда остаются незамеченными случаи, когда це­лое причисляется к части, например когда утверждают, что живое существо есть одушевленное тело. Ведь часть никоим образом не сказывается о целом, так что тело не может быть родом для живого существа, потому что оно часть живого существа, зо Следует также обратить внимание на то, не считают ли способностью или способным то, что достойно по­рицания, или то, чего следует избегать; например, пе считают ли софистом, или клеветником, или вором того, кто способен тайно отнимать чужое, [или клеве­тать, или приводить лжедоводы]. Ибо о каждом из них говорится, что он таков, не потому, что он способен со­вершать такого рода действия, ведь и бог и честный 35 человек способны делать нехорошее, однако они не та-, ковы. Дело в том, что о всех плохих людях говорят, что они таковы, на основании того, что они делают [пло­хого] по доброй воле 1. Кроме того, всякая способность желательна, ибо даже способность к плохому желатель­на; поэтому мы и говорим, что и бог, и человек обла­дают ею, а именно что они способны делать нехоро-12вь шее. Так что способность не может быть родом для чего-либо, что достойпо порицания. Иначе нечто до­стойное порицания было бы желательно, ибо какая-то способность была бы тогда достойна порицания. Следует также выяснить, не считают ли печто само по себе ценное или желательное способностью, или спо­собным, или созидающим. Ведь всякая способность π все способное или все созидающее желательны ради чего-то другого. Следует также выяснить, не считают ли нечто, при­надлежащее к двум или больше родам, принадлежащим лишь к одному из них. Ведь многое нельзя считать при­надлежащим только к одному роду, например обман­щика и клеветника, ибо ни тот, кто намерен, но не в состоянии делать, ни тот, кто в состоянии, но не на­мерен делать, но есть клеветник или обманщик, а та­ков гот, кто и намерен, и в состоянии делать. Так что клеветника или обманщика следует считать принадле­жащими не к одному роду, а к двум. Далее, иногда род выдают за видовое отличие и, на­оборот, видовое отличие — за род, например изумле-424 нпе — за чрезмерность удивления и веру — за край­ность, [или твердость], мпсния. Но ведь чрезмерность и крайность есть не род, а видовое отличие. В самом деле, считают, что изумление есть чрезмерное удивле­ние и вера — крайнее мнение, так что род — удивление и мнение, а чрезмерность и крайность — видовое отли­чие. Далее, если чрезмерность и крайпость выдают за роды, то и неодушевленные предметы в состоянии верить и изумляться. Ведь крайность и чрезмерность находятся в том, чему свойственны крайность и чрез­мерность. Стало быть, если изумление есть чрезмер­ность удивления, то изумление будет находиться в удивлении, так что удивление будет изумляться. Рав­ным образом и вера в таком случае будет находиться во мнении, если она действительно крайность мнения, так что мнение будет верить. Кроме того, тот, кто таким образом указывает род, должен в таком случае назы­вать крайпость крайней и чрезмерность чрезмерной. Ведь вера крайня; стало быть, если вера есть край­ность, то крайность крайня. Равным образом и изумле­ние чрезмерно; стало быть, если изумление есть чрез­мерность, то чрезмерность чрезмерна; однако ни то ни другое не считается правильным, совершенно так же, как знание не есть познающее и движение не есть дви­жущееся. Иногда так же совершенно ошибаются, причисляя состояние к тому, что находится в данном состоянии, как его род, например те, кто утверждает, что бессмер­тие есть вечная жизнь. Ведь бессмертие есть, очевидно, пекоторое состояние или обстоятельство жизни. А что сказанное правильно, становится ясным, когда при­знают, что кто-то из смертного становится бессмерт­ным, ведь все тогда скажут, что оп не другую жизнь пачал, а возникло [иное] обстоятельство или состоя­ние той же самой жизни. Так что жизнь не есть род для бессмертия. Далее, ошибаются, когда в качестве рода для со­стояния указывают то, состояние чего оно есть, напри­мер когда утверждают, что ветер есть движущийся воздух. Ведь ветер есть скорее движение воздуха. Тот же воздух остается и когда он движется, и когда он спокоеп, так что ветер вообще не есть воздух. Ведь иначе и при недвижимом воздухе был бы ветер, если только остается тот же самый воздух, который будто бы 425 был ветром. Равным образом и в других таких случаях* Если бы даже в этом случае пришлось согласиться, что ветер есть движущийся воздух, то все же до­пускать это не следует ни в одном из тех случаев, в которых род указан неправильно, а допускать это следует лишь в тех, где данный род сказывается пра­вильно. Ибо в некоторых случаях утверждают, видимо, неправильно, как, например, относительно глины и снега. А именно, говорят, что снег есть замерзшая вода, а глина — земля, смешанная с водой. Однако ни снег не вода, ни глина не земля. Так что ни то ни дру­гое из данного не есть род для них. Ибо род всегда должен правильно сказываться о видах. Равным обра­зом и вино не есть приведенная в брожение вода, как говорит Эмпедокл — «приведенная в брожение вода в деревянном [сосуде] »2. Дело в том, что вино вообще не есть вода. ГЛАВА ШЕСТАЯ [Топы для выявления ошибок при указании рода (продолжение)) Далее, следует выяснить, не обстоит ли дело так, что дапное вообще ни для чего не есть род. Ведь ясно, что в этом случае оно не род и для вида, о котором речь. Это можно усмотреть из того, что причастные данному роду вещи не отличаются друг от друга по виду, например белые вещи, ведь они по виду не отли­чаются друг от друга. Между тем виды, к какому бы роду они ни принадлежали, различны. Так что белое не может быть родом ни для чего. Далее, следует обратить внимание на то, не назы­вают ли родом или видовым отличием то, что следует из всего. В самом деле, многое следует из всего; на­пример, сущее и едппое принадлежит к тому, что сле­дует из всего. Стало быть, если сущее дано как род, то ясно, что оно должно быть родом для всего, потому что оно сказывается обо всем. Род же сказывается ни о чем другом, как только о своих видах. Так что и единое в таком случае будет видом сущего. Таким образом, выходит, что обо всем, о чем сказывается род, сказывается и вид, так как сущее и единое сказы­ваются обо всем без исключения. Но вид должен ска­зываться о меньшем, [чем род]. Если же то, что сле­дует из всего, будет названо видовым отличием, то ясно, что видовое отличие будет простираться на рав-426 пое или на большее, чем род. Ибо если и род принад­лежит к тому, что следует из всего, то видовое отли­чие будет простираться на равное [по числу] ; если же род следует не из всего, то видовое отличие будет про­стираться на большее, чем он. Надо также выяснить, не говорится ли о том, что дано как род, что оно находится в виде как в подле­жащем (например, белое в отношении снега1). В та­ком случае ясно, что оно не может быть родом, так как род только сказывается о виде как о подлежащем. Следует также выяснить, не обстоит ли дело так, что род и вид не соименны. Дело в том, что род ска­зывается обо всех [своих] видах соименно. Далее, ошибаются, когда при наличии противопо­ложного и виду и роду лучшую из противоположностей причисляют к худшему роду. В таком случае другой [вид] будет находиться в другом [роде], потому что противоположные [виды] находятся в противополож­ных родах, так что лучший [вид] будет находиться в худшем [роде], а худший [вид] — в лучшем роде. Однако полагают, что род лучшего [вида] также луч­ше. И так же ошибаются, когда один и тот же вид, одинаковым образом относящийся к тому и другому [роду], причисляют к худшему, а не к лучшему роду, например когда утверждают, что душа в существе своем есть движение или нечто движущееся. Ведь счи­тают, что она одинаково есть начало покоя и начало движения, так что если покой лучше, то его и следует полагать родом. Далее, при опровергании следует исходить из боль­шего и меньшего, если род допускает большую сте-пепь, а вид не допускает — ни он сам, ни названное по нему; например, если добродетель допускает боль­шую степень, то и справедливость и справедливый, ведь говорят: один человек справедливее другого. Сле­довательно, если данное как род допускает большую степень, а вид не допускает — ни он сам, ни назван­ное по нему, то оно не род. Далее, если то, что кажется [родом] в большей ИЛИ в равной степени, пе есть род, то ясно, что и данное не род. Этот топ больше всего полезен для таких случаев, где кажется, что о виде многое сказывается в сути его, но нельзя определить и мы не в состоянии утвер­ждать, что из этого есть его род. Например, считают, 427 что огорчение и подозрение в пренебрежении сказы­ваются о гневе в сути его, так как гневающийся испы­тывает огорчение и подозревает, что им пренебрегают. Тот же способ рассмотрения применим в случае, когда один вид сравнивают с каким-нибудь другим видом. В самом деле, если то, что кажется принадлежащим данному роду в большей или в равной степени, к этому роду не принадлежит, то ясно, что и даппыи вид не принадлежит к этому роду. Таким образом, при опровергании следует приме­нять этот топ так, как было сказано. При обосновании этот топ не пригоден, если даппыи род и вид допус­кают большую степень. В самом деле, ничто не ме­шает, чтобы, когда оба допускают ее, один не был ро­дом для другого. Ведь и прекрасное и белое допускают большую степень, однако одно не есть род для другого. Сопоставление же родов и видов между собой полезно; например, если одно и другое в равной степени [ка­жутся] родами, то если одно из них действительно есть род, то также другое. Равным образом — если одпо [кажется] родом в меньшей степени, а другое — в боль­шей степени. Например, если для воздержности спо­собность [кажется] родом в большей степени, чем добродетель, а добродетель действительно есть род, то и способность есть род. Тот же способ рассмотрения применим и к виду. В самом деле, если одпо и другое в равной степени кажутся видами обсуждаемого [рода], то если одно из них действительно есть его вид, то и другое есть вид. И если кажущееся [видом] в мень­шей степени есть вид, то также и кажущееся им в большей степени. Далее, для обоснования следует смотреть, чтобы род сказывался о тех [видах], для которых он дан, в сути их, когда имеется не один данный вид, а большее число и разные. Ведь ясно, что тогда этот род действительно будет родом. Если же данный вид один, то следует выяснить, не сказывается ли род и о других видах в сути их. Ибо опять может оказаться, что он будет сказываться о большем числе видов и о разных. Так как некоторые полагают, что и видовое отли­чие сказывается о видах в их сути, то следует отграни­чить род от видового отличия, пользуясь осповпыми по­ложениями, указапными ранее2. Во-первых, что род простирается на большее, чем видовое отличие. Во-вто-428 рых, что для указания сути вещи более подходит род, чем видовое отличие. В самом деле, тот, кто говорит, что человек — живое существо, больше выявляет суть человека, чем тот, кто говорит, что он живущее на суше. И [в-третьих], что видовое отличие всегда озна­чает качество рода, род же не означает качества видо­вого отличия. В самом деле, кто говорит «живущее на суше», тот подразумевает такое-то живое существо, а кто говорит «живое существо», тот не подразумевает какого-то живущего на суше. Итак, видовое отличие следует отграничить от рода таким именно образом. Но так как полагают, что [если], [например], искусный в музыке, поскольку он искусный в музыке, есть человек знающий, то искус­ство музыки есть определенное зпапие; и что если идущий из-за того, что он идет, движется, то ходьба есть определенное движепие,— так как полагают, что дело обстоит именно так, то только что указанным спо­собом следует выяснить, к какому роду хотят что-то отнести. Например, если [хотят доказать], что знание в существе своем есть убежденность, то следует выяс­нить, убежден ли знающий, поскольку он имеет зна­ние. Ведь в таком случае ясно, что знание есть неко­торая убежденность. Этим же способом следует рас­сматривать и другие такого рода случаи. Далее, так как то, что всегда из чего-то следует, но не наоборот, трудно отличать [от рода и доказать], что оно не род, то сам [спорящий] 3, когда из одпого сле­дует другое во всех случаях, а из этого другого оно следует не во всех случаях (например, из наличия без­ветрия следует наличие покоя, а из наличия числа — наличие делимого, обратно же нет, ведь не все делимое есть число и пе всякий покой есть безветрие), может принимать за род то, что всегда следует из чего-то, в том случае если последнее не следует из первого. Если же другой выставляет его [как род], то не во всех случаях надо соглашаться с ним; можпо возразить ему, что пе-сущее следует из всего становящегося (ибо то, что становится, [еще] не есть), но пе наоборот (ибо не все пе-сущее становится), тем не менее не­сущее не есть род для становящегося. Ведь не-сущее вообще пе имеет никаких видов. Итак, что касается рода, то оп должен быть рас­смотрен так, как мы сказали. 429 КНИГА ПЯТАЯ ГЛАВА ПЕРВАЯ [Определение собственного и виды его] Есть ли указанное собственное или не есть собст­венное, — это должно быть рассмотрено при помощи 15 следующих [топов]. Как собственное указывается или само по себе и всегда присущее или присущее по отношению к дру­гому и иногда. Например, собственное для человека, само по себе присущее,— это то, что он живое существо, от природы поддающееся воспитанию. Собственное по отношению к другому — это, например, собственное для души по отношению к телу: то, что она повелевает, а тело исполняет. Собственное, присущее всегда,— па-пример для бога — то, что он бессмертное существо. 20 Собственное, присущее иногда,— например для какого-то отдельного человека — то, что он прохаживается в гимнасии. При указании собственпого, присущего по отноше­нию к другому, возникают или две, или четыре про­блемы. А именно, когда одно и то же относительно одного утверждается, а относительно другого отри­цается, возникают только две проблемы, когда, напри-25 мер, собственным для человека по отношению к ло­шади признают то, что он двуногий. Действительно, тогда можно против этого привести в качестве довода и то, что человек не двуногий, и то, что лошадь дву­ногая,— и тем и другим способом отвергается собствен­ное. Когда же каждое из двух относительно одного утверждается, а относительно другого отрицается, во­зникают четыре проблемы, например когда собствен­ным для человека по отношению к лошади признают 80 то, что он двуногий, а для лошади — что она четверо­ногая. Действительно, тогда можно против этого приве­сти в качестве довода и то, что человек не двуногий, и то, что он по природе четвероногий, и то, что лошадь 430 двуногая, и то, что она не четвероногая. Итак, каким бы из двух способов ни было это доказано, положен­ное оспаривается. Собственное, присущее само по себе, есть то, что указывается для всех [предметов данного вида] и от­личает их от всего другого, например для человека — что он смертное живое существо, способное овладевать знаниями. Собственное по отношению к другому — это то, что отличает не от всех других, а от чего-то опреде­ленного; например, собственное для добродетели по отношению к знанию — то, что добродетель возникает во многих [частях души], а знание — лишь в разумной части души и у тех, душа которых имеет по природе разумную часть. Собственное, всегда присущее,— это то, что истинно во всякое время и никогда не оставляет [предмет], как, например, для животного — что оно состоит из души и тела. Собственное, иногда прису­щее,— это то, что истинно в продолжение определен­ного времени и не необходимо всегда сопутствует, как, например, для отдельного человека — прохаживаться по рыночной площади. Указать собственное, присущее по отношению к дру­гому, значит назвать различие, имеющееся или у всех [предметов данного вида] и всегда, или в большинстве случаев и у большей части [этих предметов.] Так, на­пример, собственное для человека по отношению к ло­шади, присущее всем [людям] и всегда,— это то, что оп двуногий. Ведь и всегда и каждый человек двуногий, никакая же лошадь но бывает двуногой. Л [различие, имеющееся] в большинстве случаев и у большей части [предметов данного вида],—это, например, собствен­ное для разумной части души по отношению к вожде­леющей части и страстной части — то, что она повеле­вает, а те исполняют. Действительно, не во всякое время разумная часть повелевает, а иногда и повеле­вают ею, и не всегда повелевают вожделеющей частью и страстной частью, а временами они повелевают, а именно когда душа человека испорчена. Из относящегося к собственному больше всего до­ставляет доводы (logika) то, что присуще само по себе, всегда и по отношению к другому. В самом деле, при рассмотрении собственного, присущего по отношению к другому, возникает, как мы сказали раньше \ несколько проблем, а именно возникают или две, иличе-431 20 тыре проблемы. Следовательно, и доводов относительно них бывает много. При рассмотрении собственного, присущего самого по себе и всегда, можно приводить доводы относительно многого или прослеживать его для разного времени, а именно, при рассмотрении собст­венного, присущего само по себе, [можно приводить доводы] относительно многого, ибо по отношению к каж­дой вещи [других видов] собственное [для данной 25 вещи] должно быть присуще только ей, так что если она не отличается от всех других, то собственное дано не надлежащим образом. Собственное же, присущее всегда, нужно прослеживать для разного времени, ибо если оно не присуще теперь, или если оно не было присуще раньше, или если оно не будет присуще в бу­дущем, то оно не будет таким собственным. Собствен­ное, присущее иногда, мы рассматриваем только для данного времени. Следовательно, относительно него нельзя приводить много доводов. Проблема, построен­ная на рассуждении (logikon),— это та, доводы отно-зо сителыю которой бывают и многочисленными, и над­лежащими. Итак, то, что названо собственным по отношению к другому, следует рассматривать при помощи топов, касающихся привходящего, а именно следует выяснить, бывает ли оно у одного, а у другого нет. Собственное же, присущее всегда и само по себе, должно быть рас-35 смотрено при помощи следующих топов. ГЛАВА ВТОРАЯ [Топы для выяснения того, надлежащим ли образом указано собственное] 129ь Прежде всего следует обратить внимание на то, дапо ли собственное надлежащим образом или не надлежа­щим образом. Один топ для выяснения того, надлежа­щим ли или не надлежащим образом [указано] собст­венное, состоит в выяснении того, положено ли собст­венное не через более известное или через более известное: при опровергании — дано ли оно не через более известное, при обосновании — дано ли оно через * более известное. Собственное дано не через более из­вестное, если, во-первых, данное собственное вообще менее известно, чем то, для чего это собственное ука­зано. В таком случае собственное действительно будет 432 положено не надлежащим образом, ведь мы приводим собственное ради познания. Стало быть, следует ука­зывать собственное через более известное, ибо так можно будет что-то изучать более подходящим обра­зом. Так как, например, тот, кто полагает как собствен­ное для огня то, что огонь более всего сходен с душой, 10 указывает менее известное, чем огонь,— душу (ведь мы больше знаем, что такое огонь, чем что такое душа), то «наибольшее сходство с душой» положено как соб­ственное для огня не надлежащим образом. Собствен­ное дано пе через более известное, если, во-вторых, присущность его не более известна, [чем сам предмет]. Дело в том, что собственное пе только должно быть более известпо, чем предмет, но должно быть более известным и то, что оно ему присуще, ибо тот, кто пе if» знает, присуще ли оно предмету, не знаот также, при­суще ли опо только ему. Так что в любом из этих слу­чаев собственное не яспо. Например, если кто-то пола­гает как собственное для огня то, что душа по природе своей находится в нем как в первооснове (en hö prötö), то он указывает менее известное, чем огонь, говоря, что в нем находится душа и что она находится в нем как в первооснове, и поэтому «то, в чем по природе сво- 2д ей находится душа как в первооснове» положено как собственное для огня не надлежащим образом. Так вот, при обосповании следует смотреть, чтобы собственное было положено через более известное, притом через более известное тем и другим способом. В таком случае собственное действительно будет положено надлежа­щим образом, ведь из топов, применяемых для обосно­вания того, надлежащим ли образом [дано собствен- " ное], одни выявляют, что оно дано надлежащим обра­зом только в одном отношепии, а другие — вообще. Так как, например, тот, кто сказал, что собственное для животного — это обладание чувственным восприя­тием, указал собственное тем и другим способом — че­рез более известное и как более известное, то в этом отношении «обладание чувственным восприятием» бу­дет дано как собственное для животного надлежащим образом. Затем следует при опровергании выяснить, не об- 3<> стоит ли дело так, что какое-нибудь из имен, употреб­ляемых для указания собственного, многозначно или что вся речь многозначна. В таком случае собственное 433 действительно будет положено не надлежащим обра­зом. Если, например, воспринимать чувствами означает больше, чем одно: во-первых, обладать чувственным восприятием, во-вторых, пользоваться чувственным во­сприятием, то «способное по природе воспринимать 35 чувствами» будет положено как собственное для живого существа не надлежащим образом. Поэтому не еле-i30n дует для обозначения собственного употреблять ни имя, ни речь, имеющие много значений, потому что много­значность делает сказанное неясным, и тот, кто намерен приводить доводы против него, находится в затрудне­нии, в каком же смысле говорил [собеседник]. Ведь ь собственное указывается ради изучения. Кроме того, против тех, кто таким образом указывает собственное, необходимо имеется некоторое опровержение, когда при многозначности сказанного строят умозаключение о том, что имеет разный смысл. Так вот, при обосновании сле­дует смотреть, чтобы ни имя, ни вся речь не были мно­гозначны; в этом отношении собственное действитель-10 но будет положено надлежащим образом. Если, напри­мер, ни «тело», ни «наиболее легко поднимающееся вверх», ни составленное из них целое не многозначны, то в этом отношении «тело, наиболее легко поднимаю­щееся вверх» будет положено как собственное для огня надлежащим образом. is Далее, при опровергании следует обратить внимание на то, не в различных ли значениях говорится о том, для чего дается собственное, и не обстоит ли дело так, что не определено, для какого из этих значений по­лагают собственное. В таком случае собственное дей­ствительно будет дано не надлежащим образом. А по каким причинам — это должно быть ясно из сказан­ного ранее К Ведь неизбежно получается то же самое. Так как, например, «знание этого» имеет много значе-20 ний (во-первых, что само это обладает знанием; во-вторых, что оно применяет знание; в-третьих, что кто-то обладает знанием об этом; в-четвертых, что кто-то применяет знание об этом), то собственное для «знания этого» будет дано не надлежащим образом, если не будет определено, для какого из этих значений пола­гают собственное. Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы то, для чего полагают собственное, ука-25 зывалось не многозначно, а однозначно и просто. В этом отношении собственное действительно будет положено 434 надлежащим образом. Если, например, «человек» имеет только одно значение, то «живое существо, от природы поддающееся воспитанию» положено как соб­ственное для человека надлежащим образом. Далее, при опровергаю«! следует смотреть, не пов­торяется ли при указании собственного одно и то же не­сколько раз. Ибо часто этого не замечают ни при ука­зании собственного, ни при построении определений. В таком случае собственное положено не надлежащим образом, ибо слушателя приводит в замешательство повторение [одного и того же]. Таким образом неиз­бежно возникает неяспость и, кроме того, кажется, что болтают. Повторение одного и того же бывает двояким образом. Во-первых, когда неоднократно повторяют одно и то же имя, например когда утверждают, что собственное для огня — это то, что он легчайшее тело среди тел (ведь два раза повторяют имя «тело»); во-вторых, когда имя заменяют речью, когда, например, указывают как собственное для земли, что она сущ­ность, по природе больше всех тел устремляющаяся вниз, а затем «тела» заменяют [речью] «такие-то сущ­ности» (ведь одно и то же — «тело» и «такая-то сущ­ность»). В таком случае «сущность» будет повторена несколько раз и ни одно собственное не будет поло­жено надлежащим образом. Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы одно и то же имя никоим об­разом не употреблялось больше одного раза; в этом отпошении собственное будет дано надлежащим обра­зом. Так как, например, тот, кто сказал, что собствен­ное для человека — это то, что он живое существо, способное овладевать знаниями, не употреблял одпо и то же имя несколько раз, то в этом отношении собст­венное для человека будет дано надлежащим образом. Далее, при опровергании следует смотреть, не ука­зано ли в качестве собственного нечто такое, что при­суще всему. В самом деле, бесполезно будет указывать то, что пе отличает [предмет] от каких-либо [других], ведь то, о чем говорится как о собственном, должно отличать [предмет] от других, точно так же как и [ука­занное] в определениях. Стало быть, собственное будет в таком случае положено не надлежащим образом. Так как, например, тот, кто полагает, что собственное для знания — это постижение, неколебимое никаким до­водом, поскольку оно одно, использует при указании 435 собственного нечто присущее всему, а именно «одно», то собственное для знания будет положено не надле­жащим образом. Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы не пользовались ничем общим [мно­гому или всему], а только тем, что отличает [одно] от другого. В этом отношении собственное действительно будет положено надлежащим образом. Так как, на­пример, тот, кто сказал, что собственное для живого су­щества — это обладание душой, ие пользовался ничем общим [всему], то в этом отношении «обладание ду­шой» будет положено как собственное для живого су­щества надлежащим образом. Далее, при опровергании следует смотреть, не ука­зали ли для одного и того же не одно собственное, а больше, не уточняя, что приведепо много. В таком случае собственное действительно положено не надле­жащим образом. В самом деле, подобно тому как в оп­ределениях, кроме речи, показывающей сущность вещи, не следует прибавлять ничего другого, точно так же при указании собственного помимо речи, указывающей соб­ственное, ничего не следует прибавлять, ибо такого ро­да [прибавление] бывает бесполезным. Так как, напри­мер, тот, кто сказал, что собственное для огня — это то, что он тончайшее и легчайшее тело, привел больше одного собственного (ведь каждое из них правильно приписывается только огню), то «тончайшее и легчай­шее тело» положено как собственное для огня не на­длежащим образом. Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы для одного и того же было указано не много, а только одно собственное. В этом отношении собственное действительно будет положено надлежа­щим образом. Так как, например, тот, кто сказал, что собственное для жидкого — это то, что оно тело, при­нимающее любые очертания, указал одно собственное, и не больше, то в этом отношении собственное для жидкого положено надлежащим образом. ГЛАВА ТРЕТЬЯ [Топы для выяснения того, надлежащим ли образом указано собственное (продолжение)] Далее, при опровергании следует смотреть, не при­нимают ли за собственное то, собственное чего долж­но быть дано, или нечто к нему принадлежащее. В та-436 ком случае собственное действительно будет положено не надлежащим образом, ведь собственное дается ради изучения. То, что [обозначено] через само себя, остает­ся, конечно, в равной мере пеизвестным, а нечто к нему принадлежащее есть что-то последующее, стало быть, никак не более известное !. Так что через их посредство невозможно что-либо изучить лучше. Так как, напри­мер, тот, кто сказал, что собственное для живого су­щества — это сущность, один из видов которой есть человек, употребил нечто принадлежащее к живому существу, то собственное будет положено не надлежа­щим образом. Так вот, при обосновании следует смот­реть, чтобы не употребляли как собственное пи сам предмет, ни нечто к нему принадлежащее. В этом отно­шении собственное действительно будет положено над­лежащим образом. Так как, например, тот, кто пола­гает собственным для живого существа то, что оно со­стоит из души и тела, не называет ни сам предмет, ни нечто к нему принадлежащее, то в этом отношении собственное для живого существа будет дано надле­жащим образом. Точно так же следует рассматривать и другие [усло­вия], которые не делают или делают предмет более из­вестным. При опровергании же следует смотреть, по употребляют ли [как собственное] нечто противоле­жащее предмету, или вообще нечто по природе своей данное вместе 2 с ним, или нечто последующее. В таком случае собственное действительно будет положено не надлежащим образом. В самом деле, противолежащее предмету есть но природе своей нечто данное вместе с ним, а то, что по своей природе дано вместе с предме­том, и последующее не делают его более известным. Так как, например, тот, кто сказал, что собственное для блага — это то, что оно более всего противолежит злу, употребил противолежащее благу, то собственное для блага указано не надлежащим образом. Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы не употребляли как собственное ни противолежащее предмету, ни во­обще нечто по природе своей данное вместе с ним, ни последующее. В этом отношении собственное действи­тельно будет указапо надлежащим образом. Так как, например, тот, кто полагает собственным для знания падежнейшее постижение, не указывает ни противо­лежащее предмету, ни нечто по своей природе данное 437 вместе с ним, ни последующее, то в этом отношении 25 собственное для знания будет положено надлежащим образом. Далее, при опровергании следует смотреть, указы­вают ли как собственное не постоянно сопутствующее, а то, что иногда оказывается не собственным. В этом случае собственное действительно будет указано не надлежащим образом. Ибо тогда, с одной стороны, да-зо же имя не обязательно было бы подходящим для пред­мета, которому, как мы понимаем, собственное присуще, а с другой стороны, имя не обязательно отрицалось бы относительно предмета, которому, как обнаруживается, собственное не присуще. Кроме того, при указании собственного не будет ясно, присуще ли оно, поскольку оно такое, что может и отсутствовать [у предмета]. Следовательно, собственное не будет очевидным. Так 35 как, например, тот, кто полагает собственным для жи­вого существа то, что опо иногда двигается или оста­навливается, указывает такое собственное, которое иногда оказывается не собственным, то собственное по­ложено не надлежащим образом. Так вот, при обоснова­нии следует смотреть, чтобы как собственное было ука­зано то, что необходимо присуще всегда. В этом отно-шъ шении собственное действительно будет положено над­лежащим образом. Так как, например, тот, кто полагает собственным для добродетели то, что она делает обла­дающего ею хорошим, указывает как собственное нечто сопутствующее ей всегда, то в этом отношении собст­венное для добродетели будет дано надлежащим образом, б Далее, при опровергапии следует выяснить, не об­стоит ли дело так, что, указывая собственное для па-стоящего времени, не уточпили, что собственное ука-вано для настоящего времени. В таком случае собст­венное действительно будет положено не надлежащим образом. В самом деле, во-первых, все необычное ну­ждается в дополнительном объяснении, а ведь все име­ют обыкновение указывать как собственное то, что со­путствует всегда. Во-вторых, неизвестно, действительно |0 ли хотел тот, кто не уточнял, полагать собственное [только] для настоящего времени. Не следует, таким образом, давать повод для упрека. Так как, например, тот, кто полагает собственным для какого-то человека то, что он с кем-то сидит, полагает это как собственное [только] для настоящего времени, то собственное будет 438 дано не надлежащим образом, если только сказали без [соответствующего] уточнения. Так вот, при обосно­вании следует смотреть, чтобы тот, кто указывает соб- 15 ственное [лишь] для настоящего времени, уточнял, что он полагает собственное [только] для настоящего вре­мени. В этом отношении собственное действительно будет положено надлежащим образом. Так как, напри­мер, тот, кто сказал, что собственное какого-то чело­века — это то, что он в настоящее время прохаживается, указал его, сделав [соответствующее] уточнение, то собственное будет положено надлежащим образом. Далее, при опровергании следует смотреть, не ука­зали ли такое собственное, присущность которого оче­видна не иначе как через чувственное восприятие. ад В этом случае собственное действительно будет поло­жено не надлежащим образом. В самом деле, все чувст­венно воспринимаемое, будучи вне чувственного вос­приятия, недостоверно, ибо еще не ясно, присуще ли оно, потому что оно делается известным только через чувственное восприятие. Это будет верно относительно того, что не обязательно сопутствует всегда. Например, тот, кто полагает собственным для Солнца то, что оно » самое светлое небесное тело, несущееся над Землей, употребил при [обозначении] собственного то, что ста­новится известным через чувственное восприятие, так что собственное для Солнца будет дано не надлежащим образом. В самом деле, когда Солнце заходит, будет неизвестно, несется ли оно над Землей, потому что тогда чувствепное восприятие перестает нам служить. Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы как зо собственное было дано то, что очевидно не через чувст-всппое восприятие, или, если оно чувственно восприни­маемо, чтобы было ясно, что оно необходимо присуще. В этом отношении собственное действительно будет положено надлежащим образом. Так как, например, тот, кто полагает собственным для поверхности то, что она первая окрашивается, указывает, правда, нечто чувст­венно воспринимаемое — быть окрашенным, но такое, что явно присуще всегда, то в этом отношении собствен- 35 ное для поверхности будет дано надлежащим образом. Далее, при опровергании следует смотреть, не дано ли в качестве собственного определение. В этом случае собственное действительно будет положено не надле­жащим образом. В самом деле, собственное не должно 439 выражать суть бытия [вещи]3. Так как, например, тот, кто сказал, что собственное для человека — это то, что он двуногое существо, живущее на суше, указал собст­венное для человека, обозначающее суть его бытия, то собственное для человека будет дано не надлежащим образом. Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы как собственное было дано то, что, правда, взаи­мозаменяемо с вещью, но не выражает сути ее бытия. В этом отношении собственное будет дано надлежащим образом. Так как, например, тот, кто полагает собст­венным для человека то, что он живое существо, от природы поддающееся воспитанию, указывает, правда, нечто взаимозаменяемое [с «человеком»], однако не вы­ражающее сути его бытия, то в этом отношении собст­венное для человека будет дано надлежащим образом. Далее, при опроворгапии следует смотреть, не обсто­ит ли дело так, что тот, кто полагает собственное, не ука­зывает того, что входит в суть [предмета]. Дело в том, что при [обозначении] собственного, как и при опреде­лениях, следует прежде всего указать род, а затем уже присовокупить остальное и таким образом провести раз­граничение. Так что собственное, положенное не так, будет дано не надлежащим образом. Так как, напри­мер, тот, кто сказал, что собственное для живого су­щества — обладание душой, не указал того, что входит в суть живого существа, то собственное для живого су­щества будет положено не надлежащим образом. Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы [сна­чала] полагали то, что входит в суть [предмета], для которого дается собственное, а затем присовокупили остальное. В этом отношении собственное действительно будет дапо надлежащим образом. Так как, например, тот, кто полагает собственным для человека то, что он живое существо, способное овладевать знаниями, ука­зывает собственное, полагая то, что входит в суть че­ловека, то в этом отношении собственное будет поло­жено надлежащим образом. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ [Топы для выяснения того, есть ли вообще собственное то, что указано как собственное] Итак, дано ли собственное надлежащим или не над­лежащим образом, это следует рассматривать при по­мощи этих [топов]. Есть ли указанное вообще собст-440 венное или нет,— об этом надо судить на основании следующего. А именно, те топы, которые обосновывают, что собственное просто положено надлежащим обра­зом, должны быть тождественны тем, которые вообще устанавливают собственное. Вот почему эти заключают в себе те. Итак, прежде всего следует при опровергании по­смотреть относительно каждой вещи, для которой дано собственное, не обстоит ли дело так, что оно не присуще ни одной, или неистинно в отношепии ее, пли оно есть собственное не для каждой из вещей [данного вида] в том смысле, в каком оно дано, ибо в этом случае не будет собственным то, что положено как собственное. Так как, например, неправильно говорить о геометре, что он не поддается обману доводом (ибо геометр оши­бается, если рисует неправильный чертеж), то не мо­жет быть собственным для обладающего знанием не быть введенным в заблуждение доводом. Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы собственное было истинным в отношении всего, и именно в том смысле истинным, [в каком оно указано], и тогда собственным будет то, относительно чего иолагают, что оно не соб­ственное. Так как, например, правильно говорится о каждом человеке — и именно поскольку он человек, — что он живое существо, способное овладевать знания­ми, то собственным для человека будет то, что оп жи­вое существо, способное овладевать знаниями. Этот топ применим при опровергапии, если дело обстоит так, что, относительно чего пеправильно имя, относи­тельно того правильна речь *, и, относительно чего неправильна речь, относительно того правильно имя. Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы и речь сказывалась о том, о чем сказывается имя, и что­бы и имя сказывалось о том, о чем сказывается речь. Далее, при опровергании следует смотреть, не обсто­ит ли дело так, что, о чем сказывается имя, о том не сказывается речь, а о чем сказывается речь, о том не сказывается имя. В этом случае не будет собственным то, что положено как собственное. Если, например, правильно говорится о боге, что он живое существо, причастное знанию, но [имя] «человек» о нем не ска­зывается, то не будет собственным для человека то, что оп живое существо, причастное знанию. Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы о том, о чем 441 сказывается речь, сказывалось и имя, и о том, о чем сказывается имя, сказывалась и речь. В этом случае собственным будет то, относительно чего полагают, что оно не собственное. Если, например, о том, что имеет душу, правильно говорить, что оно живое существо, и о том, что есть живое существо,— что оно имеет душу, то обладание душой будет собственным для живого существа. Далее, при опровергании следует смотреть, не дано ли подлежащее как собственное для того, о чем гово­рится, что оно содержится в этом подлежащем. В таком случае не будет собственным то, что положено как собственное. Так как, например, тот, кто указал огонь как собственное для тела, состоящего из мель­чайших частиц, указал подлежащее как собственное для сказываемого [о подлежащем], то огонь не будет собственным для тела, состоящего из мельчайших час­тиц. Подлежащее не будет собственным для того, что в нем содержится, потому что одно и то же будет собст­венным для многих и отличающихся по виду вещей, ведь одному и тому же присущи мпогие видовые от­личия, которые относятся только к нему, и подлежа­щее будет собственным для всех них, если так полагать собственное. Так вот, при обосновании следует смот­реть, чтобы указали как собственное для подлежащего то, что в нем содержится. Тогда будет собственным то, относительно чего полагают, что оно не собствен­ное, если только оно сказывается лишь о том, для чего оно утверждается как собственное. Так как, на­пример, тот, кто сказал, что собственное для земли — это то, что она самое тяжелое по виду тело, указал как собственное для подлежащего то, что говорится лишь о нем и сказывается о нем как собственное, то собствен­ное для земли будет положено правильно. Далее, при опровергании следует смотреть, но ука­зывается ли собственное на осповапии причастности. В этом случае не будет собственным то, что положено как собственное. Дело в том, что присущее по причаст­ности принадлежит к сути бытия вещи, и таковое было бы каким-то отличием, относящимся к одному какому-то виду. Так как, например, тот, кто сказал, что собст­венное для человека — это то, что он живущее на суше двуногое, указал собственное на осповапии причаст-442 пости, то не будет собственным для человека то, что он живущее на суше двуногое. Так вот, при обосновании 5 следует смотреть, чтобы собственное было указано не на основании причастности и чтобы оно не выражало сути бытия [вещи], хотя оно взаимозаменяемо с ней. Тогда собственным будет то, относительно чего пола­гают, что оно не собственное. Так как, например, тот, кто полагает как собственное для живого существа естественную способность к чувственному восприятию, не указывает собственного на основании причастности и не выявляет сути бытия [живого существа], хотя оно взаимозаменяемо с ним, то собственным для живого существа будет естественная способность к чувствен- *<> ному восприятию. Далее, при опровергании следует смотреть, не об­стоит ли дело так, что собственное может быть присуще не одновременно с тем, что [обозначено] именем, а или раньше, или позже его. В этом случае не будет собст­венным то, что положено как собственное, или ни­когда, или не всегда. Так как, например, хождение по рыночной площади может быть присуще кому-то *5 и раньше и позже, чем «человек», то хождение по рыночной площади не будет собственным для человека или никогда, или не всегда. Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы указанное было всегда необ­ходимо присуще одновременно [с тем, что обозпачепо именем], не будучи ни определением, пи видовым от­личием [его]. В этом случае собственным будет то, от­носительно чего полагают, что оно не собственное. Так как, например, то, что живое существо, способное овла- 20 девать знапиями, всегда необходимо присуще одно­временно с [тем, что обозначено именем] «человек», не будучи ни определением, ни видовым отличием его, то собственным для человека будет то, что он живое существо, способное овладевать знаниями. Далее, при опровергании следует смотреть, не об­стоит ли дело так, что для одних и тех же вещей, по­скольку они одни и тс же, собствеппое не одно и то же. ^ Тогда то, что положено как собственное, не будет соб­ственным. Если, например, «казаться кому-то благом» не есть собственное для желанного, то и для предпочи­таемого «казаться кому-то благом» не будет собствен­ным, ибо желанное и предпочитаемое — одно и то же. Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы для 443 одного и того же, поскольку оно одно и то же, собствен­ным было одно и то же. Тогда собственным будет то, относительно чего полагают, что оно не собственное. Если, например, собственным для человека, поскольку он человек, называют то, что он имеет душу, состоя­щую из трех частей, то и собственным для смерт­ного, поскольку он смертный, будет то, что он имеет душу, состоящую из трех частей. Этот топ применим и к привходящему, ибо одному и тому же, поскольку оно одно и то же, одно и то же должно быть присуще или не присуще. Далее, при опровергании следует смотреть, не об­стоит ли дело так, что у одного и того же по виду собственное не всегда одно и то же по виду. В этом слу­чае не будет собственным для указанного [предмета] то, что положено как собственное. Если, например, человек и лошадь — одно и то же по виду, но не всегда собственным для лошади будет самостоятельно останав­ливаться, то и для человека не всегда будет собствен­ным самостоятельно двигаться. Ведь самостоятельно двигаться и самостоятельно останавливаться — это одно и то же по виду, ибо это привходяще и для чело­века, и для лошади, поскольку они живые существа. Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы у од­ного и того же по виду и собственное было всегда одним и тем же по виду. Тогда собственным будет то, относительно чего полагают, что оно не собствен­ное. Если, например, собственное для человека — быть двуногим, живущим на суше, то и собственное для птицы — быть двуногим крылатым, ибо каждая из этих [пар] одна и та же по виду, поскольку человек и птица суть виды, принадлежащие к одному и тому же роду — к роду живых существ, а двуногое, живущее на суше, и двуногое крылатое суть видовые отличия рода — живого существа. Однако этот топ ошибочен, когда одно из названных [отличий] присуще только одному какому-то виду, а другое — многим, такое, как, например, «живущее на суше четвероногое». Так как о тождественном и о разном говорится во многих значениях, то тому, кто рассматривает их как софист, трудно указать собственное для чего-то одного и только для него. Ибо присущее тому, для чего что-то привходяще, будет присуще и привходящему, взятому вместе с тем, для чего оно привходяще; например, 444 то, что присуще человеку, будет присуще также бледно­му человеку, если человек бледный, и присущее блед­ному человеку будет присуще и человеку. Кто-нибудь мог бы отвергнуть не одно собственное, утверждая, что подлежащее само по себе — это одно, а другое — под­лежащее вместе с привходящим, например что быть человеком — это одно, а быть бледным человеком — это другое, далее, что состояние и названное в соот­ветствии с этим состоянием — разное. На самом деле то, что присуще состоянию, будет присуще и тому, что названо в соответствии с этим состоянием, и присущее тому, что названо в соответствии с состоянием, будет присуще и состоянию. Так как, например, знающего называют находящимся в состоянии знающего в соот­ветствии со знанием, то собственным для знания не может быть то, что оно неколебимо никаким доводом, ибо в таком случае и знающий будет неколебим ника­ким доводом. Так вот, при обосновании следует ска­зать, что то, для чего что-то привходяще, и привходя­щее, взятое вместе с тем, для чего оно привходяще, во­обще-то не разное, а [лишь] постольку говорится здесь другое, поскольку бытие у них разное, ибо для челове­ка быть человеком не то же самое, что для бледного человека быть бледным человеком. Далее, следует об­ратить внимапие на окончания слов и сказать, что знающий есть не неколебимое никаким доводом, а не­колебимый никаким доводом, и точно так же что зна­ние есть не неколебимая никаким доводом, а неколе­бимое никаким доводом. В самом деле, тому, кто на все возражает, падо всячески противиться. ГЛАВА ПЯТАЯ [Топы для выяснения природы собственного] Далее, при опровергании следует смотреть, не об­стоит ли дело так, что желающий указать присущее по природе придает выражению такой оборот, что оно обозначает всегда присущее. В этом случае то, что положено как собственное, может быть, по-видимому, поколеблено. Так как, например, тот, кто сказал, что собственное для человека — это то, что он двуногое, хочет, правда, указать это как присущее по природе, но этим выражением обозначает всегда присущее, то 445 «двуногое» не будет собственным для человека, ибо не у всякого человека две ноги. Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы, когда хотят указать как собст­венное присущее по природе, обозначили его соответст­вующим выражением, ибо в этом отношении собствен­ное не будет поколеблено. Так как, например, тот, кто указывает, что собственное для человека — это то, что он живое существо, способное овладевать знаниями, не только хочет обозначать, но и действительно обо­значает этим выражением присущее по природе, то в этом отношении нельзя поколебать собственное, утверждая, будто «живое существо, способное овла­девать знаниями», не есть собственное для чело­века. Далее, для того, что называется таким-то через что-то другое первое или само называется таким как пер­вое, трудно указать собственное, ибо если указывают собственное для того, что таково через что-то другое, то оно будет истинным и для первого; если же его по­лагают для него, то оно будет сказываться и о том, что таково через что-то другое. Например, если кто-то укажет как собственное для поверхпости «быть окра­шенным», то это будет правильно и для тела. И если указывают это для тела, то это сказывается и о его по­верхности. Так что речь относительно чего правильпа, относительно того и имя неправильно !. При указании некоторых собственных допускают ту или иную ошибку большей частью оттого, что пе уточняют, каким образом и для чего полагают собст­венное; а именно, все стараются указать как собствен­ное или присущее по природе (как для человека «дву­ногое»), или [действительно] присущее (так, как для какого-то человека—«иметь четыре пальца»), или при­сущее по виду (так, как для огня —«состоящее пз мель­чайших частиц»), или просто присущее (так, как для живого существа—«жизнь»), или присущее на осно­вании другого (так, как для души—«рассудительное»), или присущее как первое (так, как для разумной части души — «рассудительное»), или присущее благодаря обладанию (так, как для знающего—«неколебимое никаким доводом», ведь он будет неколебим никаким доводом только потому, что чем-то обладает), или при­сущее благодаря тому, что им обладают (так, как для знания—«неколебимое никаким доводом»), или прису-446 щее благодаря тому, что допускает причастность себе (так, как для живого существа—«чувственное воспри­ятие», ибо воспринимает чувствами и что-то другое, на­пример человек, но он уже воспринимает чувствами как причастный [«живому существу»]), или присущее благодаря причастности (так, как для какого-то живого существа—«жизнь»). Так вот, тот, кто не добавляет «по природе», допускает ошибку, потому что возможно, ь что присущее по природе не наличествует у того, кому по природе оно присуще (так, как человеку иметь две ноги). Ведь, не уточняя, что указывают то, что нали­чествует у него, [допускают ошибку], потому что такое может быть ему не присуще (например, человек может иметь четыре пальца). А если не объясняют, что по­лагают собственное как первое или как [дапное] через 10 другое, то [допускают ошибку], ибо тогда относи­тельно чего речь правильна, относительно того и имя неправильно, как, например, «быть окрашенным», дано ли это как собственное для поверхности или как собст­венное для тела. И тот, кто заранее не говорит, что он указал собственное на основании обладания или того, чем обладают, [допускает ошибку], ибо тогда оно не есть собственное, ведь, если указывают собст­венное на основании того, чем обладают, оно будет при­суще [и] тому, кто обладает; если же на основании lg того, кто обладает, оно будет присуще [и] тому, чем обладают, как, например, «неколебимое никаким до­водом» полагают как собственное для знания или знаю­щего. А тот, кто не присовокупляет, что собственное присуще благодаря причастности или благодаря тому, что допускает причастность себе, [делает ошибку], ибо тогда собственное будет присуще еще некоторым другим; ведь если указывают собственное на основании того, что допускает причастность себе, оно будет при­суще [и] тем, которые причастны, а если на основании 20 того, что прпчастно, оно будет присуще [и] тем, кото­рые допускают причастность себе, например если как собственное какого-то живого существа или для живого существа [вообще] полагают жизнь. А тот, кто не раз­личает по виду, [допускает ошибку], ибо тогда собст­венное будет присуще только одной из вещей, при­надлежащих к тому, для чего полагают собственное. Ибо превосходная степень чего-то присуща только 447 одному, как, например, для огня — самое легкое. Ино­гда же допускают ошибку и прибавляя «по виду», ибо для того, о чем говорилось, должен быть один вид, раз прибавляют «по виду». Однако в некоторых случаях это не так, как, например, у огня. Ведь имеет­ся не одип вид огня. В самом деле, раскаленный уголь, пламя и свет, каждый из которых есть огонь, различны по виду. Поэтому, когда прибавляют «по виду», поми­мо названного [вида] не должно быть другого вида, ибо иначе названное собственное будет одним присуще больше, другим — меньше, как, например, для огня «состоящее из мельчайших частиц». Ведь свет состоит из более мелких частиц, чем раскаленный уголь или пламя. Но это не должно быть, если и имя не сказывается в большей мере о том, речь относи­тельно чего более правильна. Иначе о том, речь отно­сительно чего более правильна, и имя не будет ска­зываться в большей мере. К тому же собственное ока­жется одним и тем же для того, что вообще таково, и для того, что в наибольшей мере таково в том, что вообще таково, как, например, «состоящее из мель­чайших частиц» для огня; в самом деле, и для света будет то же собственное, ведь свет [также] состоит из мельчайших частиц. Но если другой так указывает собственное, то против него следует привести доводы, ему же не следует давать повода для подобного возра­жения, а следует сразу же при полагапии собственного уточнить, каким способом его полагают. Далее, при опровергают следует смотреть, не по­лагали ли сам предмет как его собственное. В таком случае не будет собственным то, что положено как соб­ственное, ибо всякий предмет выявляет бытие через себя; однако не собственное, а определение выявляет бытие [предмета]. Так как, например, тот, кто сказал, что собственное для прекрасного — подобающее, ука­зал как собственное сам предмет (ибо прекрасное и подобающее — одно и то же), то «подобающее» не бу­дет собственным для прекрасного. Так вот, при обо­сновании следует смотреть, чтобы не указывали сам предмет как его собственное, а полагали нечто взаимо­заменяемое с ним. В этом случае собственным бу­дет то, относительно чего полагают, что оно не собст­венное. Так как, например, тот, кто полагал как собст-443 венное для живого существа одушевленность, полагал как его собственное не само живое существо, а указал нечто взаимозаменяемое с ним, то одушевленность бу­дет собственным для живого существа. Далее, когда речь идет о том, что состоит из одно­родных частей, следует при опровергапии смотреть, ие обстоит ли дело так, что собственное для целого не истинно для части или что собственное для части не подходит к целому в совокупности. Тогда не будет соб­ственным то, что положено как собственное. В неко­торых случаях это так и получается. А именно, когда речь идет о том, что состоит из однородных частей, указывают собственное, тоимея в виду целое в совокуп­ности, то обращая внимание на сказанное относительно части. Тогда ни в том ни в другом случае собственное не будет дано верно. Например, тот, кто, когда речь идет о целом в совокупности, говорит, что собственное для моря — самое большое количество соленой воды, полагает собственное для состоящего из однородных частей, но указывает такое, что неправильно в отноше­нии частей (ибо какое-то определенное море не есть самое большое количество соленой воды), и потому не будет собственным для моря самое большое количе­ство соленой воды. Если же имеют в виду часть, то тот, кто, например, полагает как собственное для воз­духа то, что он годен для вдыхания, указал, правда, собственное для состоящего из однородных частиц, однако указал такое, что истинно в отношении опреде­ленной части воздуха, но что обо всем воздухе в со­вокупности ие говорится (ведь не весь воздух в сово­купности годен для вдыхания), и потому не будет собственным для воздуха то, что он годен для вды­хания. Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы собственное было истинным в отношении каждой [части] того, что состоит из однородных частей, но чтобы оно было их собственным в силу того, [что оно собственное] для целого в совокупности. Тогда собст­венным будет то, относительно чего полагают, что оно не собственное. Если, например, в отношении всякой земли истинно, что она по природе стремится вниз, а это есть собственное и для той или иной части земли, поскольку она есть земля, то собственным для земли будет то, что она по природе стремится вниз. 15 Аристотель, т. 2 — 888 449 ГЛАВА ШЕСТАЯ [Топы для выяснения того, правильно ли указано собственное] Далее следует исходить из противолежащих друг ДРУГУ [вещей], прежде всего из противоположностей, и при опровергании смотреть, не обстоит ли дело так, что противоположное не есть собственное для [одной из] противоположных друг другу [вещей]. Тогда и противоположное [первому] не будет собственным для [другой из этих] противоположных друг другу [вс-до щей]. Так как, например, справедливости противопо­ложна несправедливость, а самому лучшему — самое худшее, собственное же для справедливости не есть са­мое лучшее, то не будет собственным для несправед­ливости самое худшее. Так вот, при обосновании сле­дует смотреть, чтобы противоположное было собствен­ным для [одной из] противоположных друг другу [вещей]. Тогда противоположное [первому] действи­тельно будет собственным для [другой из этих] проти-вопололшых друг другу [вещей]. Так как, например, благу противоположно зло, а предпочитаемому — из-15 бегаемое, собственное же для блага есть предпочитае­мое, то собственным для зла будет избегаемое. Во-вторых, исходя из соотнесенного следует при опровергании смотреть, не обстоит ли дело так, что соотнесенное не есть собственное для [одной из] со­отнесенных между собой [вещей]. Тогда и соотнесен­ное [с первым] не будет собственным для [другой из этих] соотнесенных между собой [вещей]. Так как, например, о двойном говорят по отношению к половине, 20 а о превышающем — по отношению к превышаемому, превышающее же не есть собственное для двойного, то превышаемое не будет собственным для половины. Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы со­отнесенное было собственным для [одной из] соотне­сенных между собой [вещей]. Тогда и соотнесенное [с первым] будет собственным для [другой из этих] соотнесенных между собой [вещей]. Так как, напри­мер, двойное соотносится с половиной, а «два к одному» соотносится с «одно к двум», собственное же для двой-» ного — это то, что оно относится как два к одному, то 450 собственным для половины будет то, что она относится как одно к двум. В-третьих, при опровергании следует смотреть, не обстоит ли дело так, что названное по обладанию не будет собственным для обладания. В таком случае и названное по лишенности не будет собственным для лишенности. И если названное по лишенности не будет собственным для лишенности, то и названное по обла­данию не будет собственным для обладания. Если, на­пример, отсутствие чувственного восприятия не назы­вают собственным для глухоты, то и чувственное во­сприятие не будет собственным для слышания. Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы собствен­ным для обладания было названное по обладанию. Тогда и названное по лишенности будет собствен­ным для лишенности. И если собственным для лишен­ности будет названное по лишенности, то и названное по обладанию будет собственным для обладания. Если, например, собственное для зрения есть видение, в си­лу чего мы обладаем зрением, то собственным для слепоты будет не-видение, в силу чего мы не обладаем зрением, хотя для нас естественно им обладать. Далее, следует исходить из утверждений и отрица­ний, прежде всего из самих сказуемых. Этот топ при­меним только для опровергания. Например, если ут­верждение или сказанное утвердительно есть собствен­ное для предмета, то пе будет собственным для него пи отрицание, ни сказанное в виде отрицания; и если собственное для него есть отрицание или сказанное в виде отрицания, то не будет собственным для него утверждение или сказанное утвердительно. Если, па-пример, собственное для живого существа — одушев-ленпость, то не будет собственным для живого суще­ства неодушевленность. Во-вторых, исходя из того, что сказывается или не сказывается, и из того, о чем оно сказывается или не сказывается, следует при опровергании смотреть, не обстоит ли дело так, что утвердительное не есть соб­ственное для утвердительного. Тогда и отрицательное не будет собственным для отрицательного. И если отри­цательное не будет собственным для отрицательного, то и утвердительное не будет собственным для утвер­дительного. Если, например, «живое существо» не есть собственное для человека, то и «неживое» не будет 15* 451 20 собственным для не-человека. И если очевидно, что «неживое» не есть собственное для не-человека, то и «живое существо» не будет собственным для человека. Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы собственным для утвердительного было утвердитель­ное, и тогда собственным для отрицательного будет отрицательное. И если собственное для отрицательного есть отрицательное, то и собственным для утвердитель­ного будет утвердительное. Если, например, «не жить» есть собственное для неживого, то «жить» будет соб­ственным для живого существа. И если очевидно, что собственное для живого существа — это то, что оно живет, то очевидно, что собственное для неживого — это то, что оно не живет. В-третьих, следует исходить из самих подлежащих и при опровергании смотреть, не есть ли данное — собственное для утвердительного. Тогда то же самое не будет собственным для отрицательного. И если дан­ное есть собственное для отрицательного, то оно не будет собственным для утвердительного. Если, напри­мер, одушевленность есть собственное для живого существа, то одушевленность не будет собственным для неживого. Так вот, при обосновании следует смот­реть, чтобы данное, если оно не собственное для ут-35 вердительного, было собственным для отрицательного. Но этот топ ошибочный, ибо утвердительное не есть собственное для отрицательного и отрицательное не есть собственное для утвердительного, ибо утверди­тельное вообще не присуще отрицательному, хотя от-шь рицательное присуще утвердительному, но присуще но как собственное. Далее, исходя из противопоставленных друг другу членов деления следует при опровергании смотреть, не обстоит ли дело так, что ни один из противопоставлен­ных друг другу членов одного деления 1 не есть собст­венное ни для одного из противопоставленных друг другу членов остальных делений. Тогда и положенное 5 не будет собственным для того, для чего оно положено как собственное. Если, например, чувственно воспри­нимаемое живое существо не есть собственное ни для одного из других живых существ, то не будет собст­венным для бога то, что он умопостигаемое живое существо. Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы любой из противопоставленных друг другу чле-452 нов остальных делений был собственным для каждого из противопоставленных друг другу членов данного деления, тогда и остальное будет собственным для того, относительно чего полагают, что оно не собственное. Если, например, собственное для рассудительности — это то, что она сама по себе и от природы есть добро­детель разумной части души, тю, если рассматривать таким же образом каждую из остальных добродетелей, собственным для умеренности будет то, что она сама по себе и от природы добродетель вожделеющей части души. ГЛАВА СЕДЬМАЯ [Топы для выяснения того, правильно ли указано собственное (продолжение)] Далее, исходя из словоизменения следует при опро-вергапии смотреть, не обстоит ли дело так, что [обо­значенное таким-то словом] с таким-то окончанием не есть собственное для [обозначенного другим сло­вом] с этим же окончанием. Тогда и [обозначенное первым словом] с другим окончанием не будет соб­ственным для [обозначенного вторым словом] с этим другим окончанием. Если, например, «прекрасно» не есть собственное для «справедливо», то и «прекрасное» не будет собственным для «справедливое». Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы [обозначен-· ное таким-то словом] с таким-то окончанием было собственным для [обозначенного другим словом] с этим же окончанием. Тогда и [обозначенное первым сло­вом] с другим окончанием будет собственным для [обозначенного вторым словом] с этим другим окон­чанием. Если, например, «двуногое, живущее на суше» есть собственное для человека, то можно сказать, что и человеку [присуще] собственное — быть двуногим, живущим на суше. Следует, однако, обратить внима­ние не только на само [обозначенное словом] с таким-то окончанием, но и на противолежащее ему, как уже говорилось при рассмотрении предыдущих топов!, И при опровергании следует смотреть, не обстоит ли дело так, что одно противолежащее [обозначенному таким-то словом] с таким-то окончанием не есть соб­ственное для другого противолежащего [обозначенно­му другим словом] с этим окончанием. Тогда и проти-453 волежащее [первому, обозначенное таким-то словом] с этим же окончанием, не будет собственным для про­тиволежащего [второму, обозначенного другим словом] с этим же окончанием. Если, например, собственное для «справедливо» не есть «хорошо», то «плохо» не будет собственным для «несправедливо». Так вот, при обо­сновании следует смотреть, чтобы одно противолежа­ло щее, [обозначенное таким-то словом] с таким-то окон­чанием, было собственным для другого противолежа­щего, [обозначенного другим словом] с этим же окон­чанием. Тогда и противолежащее [первому, обозначен­ное таким-то словом] с этим же окончанием, будет собственным для противолежащего [другому, обозна­ченного другим словом] с этим же окончанием. Если, например, собственное для блага — «наилучшее», то и собственное для зла— «наихудшее». Далее, исходя из сходных отношений следует при опровергании смотреть, не обстоит ли дело так, что одно находящееся в сходпом отношении не есть собст­венное для другого находящегося в сходном отношении. Тогда и находящееся в сходном отношении с первым ,5 не будет собственным для находящегося в сходном от­ношении со вторым. Если, например, строитель отно­сится к строительству дома (to poiein oikian) так же, как врачеватель к восстановлению здоровья (to poiein hygieian), восстановление же здоровья не есть совет-то венное для врачевателя, то строительство дома не есть собственное для строителя. Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы одно находящееся в сходном отношении было собственным для другого находяще­гося в сходном отношепии, тогда и находящееся в сход­ном отношении с первым будет собственным для нахо­дящегося в сходном отношении со вторым. Если, на­пример, врачеватель относится к тому, что содействует здоровью, так же, как учитель гимнастики — к тому, что содействует укреплению тела, собственное же для б учителя гимнастики — содействие укреплению тела, то и собственным для врачевателя будет содействие здо­ровью. Далее, исходя из одинаковых отношений, следует при опровергании смотреть, не обстоит ли дело так, что находящееся в одинаковом отношении не есть в одном случае собственное для находящегося в оди­наковом отношении. Тогда находящееся в одинаковом 454 отношении и в другом случае пе будет собственным для находящегося в одинаковом отпошении. Если же ю находящееся в одинаковом отношении есть собствен­ное для находящегося в одинаковом отношении, то оно не будет собственным для того, относительно чего полагают, что оно собственное. Если, например, рас­судительность одинаково относится к прекрасному и безобразному, поскольку она есть знание о том и дру­гом, знание же о прекрасном не есть собственное для рассудительности, то и знание о безобразном не будет собственным для нее. Если же знание о прекрасном есть собственное для рассудительности, то знание о is безобразном не будет собственным для нее, ибо не­возможно, чтобы одно и то же было собственным для многих [вещей]. Для обоснования этот топ неприме­ним, ибо нечто одно находящееся в одинаковом [с другими] отношении сопоставляется со многими. 20 Далее следует при опровергапии смотреть, не обсто­ит ли дело так, что сказанное через [глагол] «быть» не есть собственное для сказанного через [глагол] «быть». Тогда и [сказанное через глагол] «преходить» не будет собственным для [сказанного через глагол] «преходить» и [сказанное через глагол] «становиться» не будет собственным для сказанного через [глагол] «становиться». Если, например, «быть живым сущест­вом» пе есть собственное для человека, то не будет собственным для становления человека «становиться 25 живым существом» или собственным для прехождения человека — «преходить как живое существо». Таким же образом следует рассматривать «быть» и «прехо­дить», исходя из «становиться», а «быть» и «станови­ться» —исходя из «преходить», совершенно так же как «становиться» и «преходить» — исходя из «быть» (как только что было сказано). Так вот, при обосновании 30 следует смотреть, чтобы для установленного через [глагол] «быть» собственным было установленное че­рез [глагол] «быть». Тогда и для сказанного через [глагол] «становиться» собственным будет сказанное через [глагол] «становиться» и для сказанного через [глагол] «преходить» — данное через [глагол] «пре­ходить». Если, например, для человека собственное — это то, что он есть смертный, то и для становления че- *$ ловека собственным будет то, что он становится смер­тным, и для прехождепия человека — то, что он пре-455 ходит как смертный. Таким же образом, как было сказано для опровергания, следует исходя из «стано­виться» и «преходить» рассматривать «быть». Далее, следует обратить внимание на идею поло­женного и при опровергании смотреть, не обстоит ли дело так, что [собственное] не присуще идее или при­суще не поскольку об идее говорится как о том, для чего указано собственное. Тогда не будет собственным то, что положено как собственное. Если, например, са-мому-по-себе-человеку присущ покой не поскольку оп человек, а поскольку он идея, то покой не будет собст­венным для человека. Так вот, при обосновании сле­дует смотреть, чтобы [собственное] было присуще идее, и притом присуще, поскольку об идее говорится то, относительно чего полагают, что оно не есть собствен­ное. Тогда будет собственным то, относительно чего положено, что оно не есть собственное. Если, например, самому-по-себе-живому существу присуще то, что оно состоит из души и тела, и присуще это, поскольку оно живое существо, то собственным для живого существа будет то, что оно состоит из души и тела. ГЛАВА ВОСЬМАЯ [Топы для выяснения того, правильно ли указано собственное (продолжение)] Далее, следует при опровергании исходить из боль­шего и меньшего. Во-первых, следует смотреть, не обстоит ли дело так, что большее не есть собственное для большего. Тогда ни меньшее не будет собственным для меньшего, ни наименьшее — для наименьшего, ни наибольшее — для наибольшего, ни присущее просто — для присущего просто. Если, например, быть больше окрашенным не есть собственное для того, что есть тело в большей мере \ то быть менее окрашенным не будет собственным для того, что есть тело в меньшей мере, и вообще быть окрашенным не будет собствен­ным для тела. Так вот, при обосновании следует смот­реть, чтобы большее было собственным для большего, тогда и меньшее будет собственным для меньшего, на­именьшее — для наименьшего, наибольшее — для наи­большего и присущее просто — для присущего просто. Если, например, для того, что есть живое в большей 456 мере, собственное есть большая степень чувственного воспринимания, то меньшая степень чувственного вос-принимания будет собственным для того, что есть жи­вое в меньшей мере, наибольшая степень чувственного воспринимания— для того, что есть живое в наиболь- ы шей мере, наименьшая степень чувственного восприни­мания — для того, что есть живое в наименьшей мере, а просто чувственное воспринимание — для просто живого. Следует также при опровергании обратить внима­ние [на большее и меньшее] исходя из просто прису­щего: не обстоит ли дело так, что просто присущее не есть собственное для просто присущего. Тогда не будет собственным ни большее для большего, ни меньшее во для меньшего, ни наибольшее для наибольшего, ни наименьшее для наименьшего. Если, например, добро­детельность не есть собственное для человека, то не будет собственным для того, кто есть человек в боль­шей мере, большая добродетельность. Так вот, при обо­сновании следует смотреть, чтобы просто присущее было собственным для просто присущего. Тогда и боль­шее будет собственным для большего, меньшее — для гь меньшего, наименьшее — для наименьшего и наиболь­шее — для наибольшего. Если, например, собственное для огня — это то, что он по природе стремится вверх, то и для того, что есть огонь в большей мере, собст­венным будет то, что оно в большей мере стремится îssa по природе вверх. Таким же образом следует все это смотреть исходя из меньшего, наибольшего и наимень­шего. Во-вторых, при опровергании следует смотреть, не обстоит ли дело так, что большее не есть собственное *; для большего. Тогда и меньшее не будет собственным для меньшего. Если, например, чувственное восприни­мание есть для живого существа в большей мере соб­ственное, чем для человека знание, чувственное же воспринимание не есть собственное для живого суще­ства, то знание не будет собственным для человека. Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы меньшее было собственным для меньшего. Тогда и большее будет собственным для большего. Если, на­пример, быть от природы поддающимся воспитапию *о есть для человека собственное в меньшей мере, чем жизнь для живого существа, быть же от природы под-457 дающимся воспитанию есть собственное для человека, то жизнь будет собственным для живого существа. В-третьих, при опровергании следует смотреть, но обстоит ли дело так, что то, что есть [как будто] соб­ственное для чего-то в большей мере, не есть собствен­ное. Тогда оно не будет собственным и для того, для чего оно в меньшей мере собственное. Но если оно соб­ственное для первого, то для последнего оно пе собст­венное. Если, например, быть окрашенным есть собст­венное больше для поверхности, чем для тела, но это не есть собственное для поверхности, то быть окра­шенным не будет собственным для тела. Если же это есть собственное для поверхности, то оно не будет собственным для тела. Для обоснования этот топ не­применим, ведь невозможно, чтобы одно и то же было собственным больше чем для одного. В-четвертых, при опровергании следует смотреть, не обстоит ли дело так, что то, что в большей мере [признается] собственным для чего-то, не ест,ь соб­ственное. Тогда не будет собственным и то, что [при­знается] в меньшей мере собственным для него. Если, например, для живого существа быть чувственпо во­спринимаемым в большей мере [признается] собствен­ным, чем быть делимым, быть же чувственно воспри­нимаемым не есть собственное для живого существа, то π быть делимым пе есть собственное для живого существа. Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы то, что в меньшей мере [признается] собствен­ным для предмета, было собственным для пего. Тогда будет собственным и то, что [признается] в большей мере собственным для пего. Если, например, чувствен­ное воспринимапие есть для животного в меньшей мере собственное, чем жизнь, чувственное же воспринима-ние есть собственное для животного, то собственным для животного будет жизпь. Далее, исходя из одинаково присущего следует при опровергании смотреть, во-первых, не обстоит ли дело так, что то, что есть собственное в одинаковой мере, но есть собственное для того, для чего оно собственно© в одинаковой мере. Тогда и другое, что есть собствен­ное в одинаковой мере, не будет собственным для того, для чего оно собственное в одинаковой мере. Если, на­пример, для вожделеющей части души вожделение есть собственное в такой же мере, в какой размышление 458 есть собственное для разумной части души, вожделе­ние же не есть собственное для вожделеющей части души, то размышление не будет собственным для ра­зумной части души. Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы то, что есть собственное в одинаковой мере, было собственным для того, для чего оно собст­венное в одинаковой мере. Тогда и другое, что есть собственное в одинаковой мере, будет собственным и для того, для чего оно есть собственное в одинаковой мере. Если, например, изначальная рассудительность есть для разумной части души собственное в такой же мере, в какой изначальная умеренность есть собствен­ное для вожделеющей части души, для разумной же части души изначальная рассудительность есть собст­венное, то и изначальная умеренность есть собственное для вожделеющей части души. Во-вторых, следует при опровергаяии смотреть, не обстоит ли дело так, что то, что есть собственное для чего-то в такой же мере, что и другое, не есть собст­венное для него. Тогда и другое, что есть собственное в такой же мере, что и первое, не будет собственным для него. Если, например, для человека видение и слышание в одинаковой мере собственное, видение же не есть собственное для человека, то и слышание не будет собственным для человека. Так вот, при обосно­вании следует смотреть, чтобы то, что есть для чего-то собственное в одинаковой мере, [что и другое], было для него собственным, тогда и другое, что в оди­наковой мере есть собственное для него, будет собст­венным. Если, например, то, что вожделеющая часть принадлежит душе изначально, есть для души собст­венное в такой же мере, в какой собственное для нее есть то, что разумная часть принадлежит ей изначаль­но, а то, что вожделеющая часть принадлежит душе изначально, есть собственное для души, то собствен­ным для души будет и то, что разумная часть принад­лежит ей изначально. В-третьих, следует при опровергании смотреть, не обстоит ли дело так, что то, для чего нечто [признает­ся] собственным в одинаковой мере, не есть собствен­ное. Тогда оно и для другого, для чего оно [признается] собственным в одинаковой мере, не будет собствен­ным. Если же оно собственное для одного, то оно пе будет собственным для другого. Если, например, горе-459 ние есть собственное для пламени в такой же мере, в какой оно собственное для раскаленного угля, в дей-20 ствительности же горение не есть собственное для пламени, то горение не будет собственным для раска­ленного угля. При обосновании этот топ неприменим. Топ, который исходит из находящегося в одинако­вом отношении2, отличается от того, который исходит из одинаково присущего3, тем, что в первом случае рассматривают на основании соотношения, не прини­мая в соображение какую-либо присущность, во вто-25 ром случае сопоставляют исходя из какой-то присущ­ности. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ [Топы для выяснения того, правильно ли указано собственное (окончание)] Далее, при опровергании следует смотреть, не об­стоит ли дело так, что указав то, что есть собственное в возможности, указывают это собственное в возмож­ности и для не-сущего, если возможность не может быть присуща не-сущему. Тогда положенное как соб-зо ственное не есть собственное. Так, например, тот, кто сказал, что собственное для воздуха — это то, что он годен для вдыхания, указал, правда, собственное в возможности (ибо то, что годно для вдыхания, можно вдыхать), но указал это и как собственное для не-су­щего, ведь воздух может быть и тогда, когда и нет такого живого существа, которое по природе способно вдыхать воздух. Однако когда нет живого существа, 35 нет возможности вдыхать [воздух], так что, когда нет такого живого существа, которое может вдыхать, не будет собственным для воздуха то, что он годен для вдыхания. 139а Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы, указав то, что есть собственное в возможности, указали это собственное для сущего или для несущего, если возможность может быть присуща не-сущему. Тогда собственным будет то, относительно чего полагают, что оно не собственное. Кто, например, указал как собствен-5 ное для сущего то, что оно может претерпевать или действовать, тот, указав собственное в возможности, указал собственное для сущего (ибо когда оно сущее, 460 оно и может что-то претерпевать или как-то действо­вать); так что собственным для сущего будет то, что оно может претерпевать или действовать. Далее, при опровергании следует смотреть, не пола­гали ли собственное в превосходной степени. Тогда положенное как собственное не будет собственным. Ибо при таком указании собственного оказывается, что от­носительно того, относительно чего речь правильна, имя неправильно. Ведь и по исчезновении вещи выра­женное этой речью все же останется, ибо чему-то из того, что еще существует, оно больше всего присуще; например, если кто-то указал как собственное для огня то, что он наилегчайшее тело. Дело в том, что и по исчезновении огня останется какое-то тело, которое будет наилегчайшим, так что собственным для огня не будет наилегчайшее тело. Так вот, при обосновании следует смотреть, чтобы собственное полагали не в превосходной степени. Тогда собственное будет в этом отношении положено надлежащим образом. Так как, например, тот, кто полагал собственным для человека то, что он живое существо, от природы поддающееся воспитанию, указал собственное не в превосходной степени, то в этом отношении собственное будет поло­жено надлежащим образом. КНИГА ШЕСТАЯ ГЛАВА ПЕРВАЯ [Топы, касающиеся определения. Предварительные замечания] Исследование определений ! состоит из пяти частей, а именно: [определение негодно] или [1] потому, что речь вообще неправильна для того, имя чего дано (ведь определение человека должно быть правильно для каждого человека); или [2] потому, что, хотя род имеется, предмет не был отнесен к этому роду либо отнесен не к своему роду (ибо тот, кто дает определе­ние, должен, установив род, прибавить видовое отличие, ведь прежде всего род, надо полагать, больше всего означает в определении сущность определяемого); или [3] потому, что речь относится не только к опреде­ляемому (ведь определение должно относиться только к определяемому, как уже было сказано раньше2) ; или [4] потому, что хотя все указанные [условия] соблюдены, но не определяют и не указывают сути бытия определяемого, и, наконец, [5] помимо указан­ных случаев потому, что хотя определение и дается, но дается не надлежащим образом. Итак, если не правильна речь относительно того, имя чего дано, то следует рассмотреть исходя из топов, касающихся привходящего, ибо и там все исследова­ние состоит в выяснении того, правильно или непра­вильно [дано привходящее]. В самом деле, когда мы рассуждаем, что привходящее присуще, мы говорим, что это правильно; когда мы рассуждаем, что оно по присуще, мы говорим, что это неправильно. Если же предмет отнесен не к своему роду или если данная речь относится не только к определяемому, то следует его рассматривать исходя из топов, касающихся рода и собственного. Наконец, если [вообще] не дано определение или оно дано не надлежащим образом, то следует сказать, 462 как искать. Прежде всего надо рассмотреть, надлежа­щим ли образом дано определение. Ибо легче любую вещь сделать, чем сделать надлежащим образом. Поэ­тому ясно, что здесь чаще ошибаются, ибо последнее труднее, так что приводить доводы против оказывается ю здесь легче, чем когда вообще не дано определение. Определение дается не надлежащим образом двоя­ко: во-первых, когда пользуются неясным выражением (ведь тот, кто дает определение, должен пользоваться как можно более ясным выражением, потому что опре- 15 деление дается ради познания); во-вторых, когда в ре­чи сказано больше, чем требуется, ибо все присово­купляемое в определении излишне. В свою очередь каждую из указанных ошибок можно разделить па мпогие части. ГЛАВА ВТОРАЯ [Топы для выяснения того, надлежащим ли образом дано определение] Итак, первый топ, касающийся неясности, приме­ним, когда указанное [определение] содержит одно­именное, например когда говорят, что становление есть 20 путь к сущности или что здоровье есть правильное соотношение теплого и холодного, ибо «путь» и «соот­ношение» одноименны. В самом деле, не ясно, какое значение этих многозначных речений имеется в виду. Точно так же— если не различают многозначное опре­деляемое, ибо не ясно, для какого из значений дано определение. Здесь можно строить каверзы, утверждая, 25 что речь соответствует не всему тому, определение чего дано. Такой [способ] особенно применим, когда одноименность скрыта. Можно и самому делать умо­заключение, уточняя, в скольких значениях говорится то, что дано в определении. Ведь если определение ни в каком смысле не указано удовлетворительно, то зо ясно, что и не в том определенном смысле, который имеется в виду. Другой топ — если [определяющее] дано иноска-« зательно], например если знание названо неколеби­мым, или земля — кормилицей, или умеренность — со­звучием. Ибо все иносказательное неясно. Можно ^ строить каверзы и против того, кто говорит иноска­зательно, утверждая, будто он имел в виду прямой 463 смысл. Ибо тогда названное определение не соответ­ствует, как, например, относительно умеренности, ведь всякое созвучие относится к звукам. Далее, если со­звучие — род для умеренности, то одно и то же будет относиться к двум родам, не объемлющим друг друга, 140а ибо ни созвучие не объемлет добродетели, ни доброде­тель — созвучия. Далее — если даются имена малоупотребительные, как, например, Платон2 называет глаза «осеняемыми бровью», или паука «гникусом», или мозг «костным», 5 ведь всякое непривычное слово неясно. Некоторые вещи указываются не как одноименное, и не иносказательно, и не в прямом смысле, например «закон есть мера или подобие справедливого по при­роде». Такие [выражения] хуже иносказаний. Ибо иносказание делает обозначаемое некоторым образом понятным через сходство. Ведь все, кто пользуется ю иносказаниями, употребляют их в силу некоторого сходства. Что касается такого рода выражений, [как «закон есть мера...»], то они не делают [предмет] понятным, ибо здесь нет сходства, в силу которого закон был бы мерой или подобием, и не говорится о нем в прямом смысле обычным языком. Поэтому если говорят в прямом смысле, что закон есть мера или подобие, то говорят неправильно, ибо подобие есть то, is что возникает через подражание3, а с законом так дело не обстоит. Если же это говорится не в прямом смысле, то очевидно, что сказано неясно и хуже всякого ино­сказания. Далее — если из названного [определения] неясно понятие противоположного, ибо те, кто дает определе­ние надлежащим образом, сверх того выявляют про-20 тивоположности. Или если определение, названное от­дельно, не объясняет, к чему оно относится, то оно по­хоже на те картины древних живописцев, смысл каж­дой из которых без надписи понять нельзя· ГЛАВА ТРЕТЬЯ [Топы для выяснения того, надлежащим ли образом дано определение (продолжение)] Итак, если [определение] неясно, то надо рассмат­ривать исходя из таких топов. Если определение со­держит больше того, [что требуется], то прежде всего 25 следует смотреть, не приведено ли то, что присуще 464 всем — либо вообще всему существующему, либо тому, что подпадает под тот же род, что и определяемое. В таком случае определение содержит больше того, [что требуется]. Ведь род должен отделить предмет от дру­гих [родов], а видовое отличие —от того, что отно­сится к тому же роду. Таким образом, то, что вообще всему присуще, ни от чего не отделяет, а присущее тому, что подпадает под тот же род, не отделяет от того, что относится к тому же роду, так что такое присовокупление бесполезно. Далее, следует смотреть, не обстоит ли дело так, что присовокупленное хотя и составляет то, что свойствен­но лишь данной вещи, но по удалении его оставшаяся речь указывает свойственное лишь данной вещи и вы­ражает ее сущность. Например, в определении чело­века добавление «способное овладевать знаниями» из­лишне, и по удалении его оставшаяся речь указывает свойственное лишь человеку и выражает его сущность. Вообще говоря, излишне все, по удалении чего остав­шееся объясняет определяемое. Ошибку, подобную указанной, содержит и то определение души, согласно которому она есть само себя движущее число 1. Дело в том, что уже «само себя движущее» есть душа, как определяет ее Платон2. Или «само себя движущее» есть, правда, собственное для души, однако по удале­нии «числа» не выражает ее сущности. Обстоит ли дело так или этак, выяснить трудно. Во всех подобных случаях все же следует ради пользы применять эти топы. Например, если определение слизи гласит, что она первая непереваренная влага от пищи, то [можно возразить], что первое — одно, а не мпогое, так что присовокупление «непереваренная» излишне, ибо по удалении его оставшаяся речь укажет свойственное лишь слизи, ведь не может быть первым и неперева­ренное, и что-то еще от пищи. Или слизь вообще есть не первое от пищи, а первое от непереваренного, и в таком случае следует прибавить «непереваренное», иначе речь будет неправильной, так как слизь не пер­вое от всей [пищи]. Далее, следует смотреть, не обстоит ли дело так, что нечто из содержащегося в речи присуще не всему, что подпадает под один и тот же вид, ибо такое [опре­деление] хуже тех, в которые включают то, что при­суще всему существующему. В последнем случае если 465 оставшаяся речь указывает свойственное лишь данной вещи, то и все сказанное в целом будет свойственно лишь ей. Ибо вообще, что бы ни прибавили к тому, что свойственно лишь данной вещи, если только это ис­тинно, все в целом оказывается свойственным лишь данной вещи. Если же что-то из содержащегося в речи присуще не всему, что подпадает под один и тот же вид, то все сказанное в целом не может быть свойст­венно лишь данной вещи, потому что оно не взаимо­заменяемо с ней, например, «живое существо, живущее на суше, двуногое, длиною в четыре локтя», ибо эта речь не взаимозаменяема с вещью, потому что не всем, подпадающим под тот же вид, присуще быть длиною в четыре локтя. Опять же следует смотреть, не указано ли [в опре­делении] одно и то же несколько раз, например если говорят, что вожделение есть стремление к приятному. Дело в том, что всякое вожделение направлено на при­ятное, так что и стремление к приятному есть то же самое, что вожделение, направленное на приятное. Та­ким образом, получается такое определение вожделе­ния: оно есть стремление к приятному, направленное на приятное, ибо нет разницы сказать: вожделение или стремление к приятному, так что каждое из них на­правлено на приятное. Или, быть может, в этом нет ничего нелепого, ведь и человек есть двуногое [суще­ство], а потому и тождественное человеку будет дву­ногим. Однако человеку тождественно «живое сущест­во, живущее на суше, двуногое», так что [получается, что] живое существо, живущее на суше, двуногое, есть двуногое. Но не из-за этого получается нечто нелепое, ведь не о «живом существе, живущем на суше» ска­зывается «двуногое» (ибо в таком случае об одном и том же сказывалось бы «двуногое» дважды), а о «жи­вом существе, живущем на суше, двуногом». Так что лишь единожды сказывается «двуногое». И точно так же и с вожделением, а именно, не о стремлении ска­зывается «направленное на приятное», а обо всем в совокупности. Так что и здесь высказывание дела­ется единожды. Нелепость, таким образом, состоит не в том, что дважды произносится одно и то же имя, а в том, что о чем-то сказывается одно и то же несколь­ко раз, как, например, Ксенократ говорит, что рассу­дительность определяет и созерцает существующее. 466 Дело в том, что способность определять есть некая способность созерцать, так что, прибавляя «и созер­цает», он говорит одно и то же дважды. Точно так же [ошибаются] и те, кто говорит, что охлаждение есть лишение естественного тепла, ведь всякое лише­ние есть лишение естественно присущего3, так что излишне прибавлять «естественное», а достаточно ска­зать «лишение тепла», так как само «лишение» дела­ет понятным, что говорится о естественном. Опять же следует смотреть, пе прибавляют ли к указанному общему и частное, например если кро­тость определяют как уступку в полезном и справед­ливом4, ведь справедливое есть нечто полезное, так что оно объемлется полезным, поэтому «справедливое» здесь излишне, так что тот, кто сказал общее, приба­вил частное. Так же — если врачебное искусство опре­деляют как знание о том, что полезно для здоровья живого существа и человека, или закон определяют как подобие того, что прекрасно и справедливо от при­роды. Ведь справедливое есть нечто прекрасное; так что одно и то же говорится больше одного раза. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ [Топы, устанавливающие необходимые условия построения определений] Итак, с помощью этих и подобных им [топов] сле­дует смотреть, надлежащим или ненадлежащим обра­зом [строится определение]. А указана ли и опреде­лена или нет суть бытия вещи — это падо смотреть исходя из следующих [топов]. Прежде всего надо смотреть, не обстоит ли дело так, что определение было дано не через предшест­вующее, [или то, что первее], и более известное. Так как определение дается ради познания того, о чем речь, познаем же мы не на основании первого попав­шегося, а из предшествующего и более известного, совершенно так же, как в доказательствах (ведь имен­но так происходит всякое обучение и учение1), то очевидно, что тот, кто дает определение не через пред­шествующее и более известное, не определяет. Иначе будет много определений одного и того же. Ведь ясно, что тот, кто дает определение через предшествующее и более известное, определяет лучше, так что и то и 467 другое определения были бы определениями одного и того же. Но, надо полагать, это не так, ибо каждое w существующее как то, что оно есть в существе своем, имеет одно бытие. Так что если будет много определе­ний одного и того же, то бытие определяемого как таковое, выражаемое тем и другим определением, должно быть одним и тем же. Но бытие в том и другом не одно и то же, так как определения — разные. Итак, ясно, что тот, кто определил не через предшествую­щее и более известное, не дает определения. Так вот, определение, данное не через более изве­стное, получается двояким образом, а именно если оно Строится из более неизвестного вообще или же из более * неизвестного для нас. Может быть и так и этак. Более известно вообще предшествующее по сравнению с по­следующим, например точка — по сравнению с линией, линия — по сравнению с поверхностью, а поверхность — по сравнению с имеющим объем2; точно так же едини­ца — по сравнению с числом3, ибо она первее и есть на­чало всякого числа; равным образом звук речи — по сравнению со слогом4. Для нас же иногда бываетнао-*о борот, ведь больше всего под чувственное восприятие подпадает имеющее объем, поверхность — больше, чем линия, а линия — больше, чем точка. Большинство лю­дей раньше узнает имеющее объем и поверхность, ибо их схватывает любой человек, а другое — тонкий и проницательный ум. 15 Да и вообще лучше пытаться познавать последую­щее через то, что первее, ибо это путь более подходя­щий для знания. Тем же, кто не может познавать та­ким путем, необходимо, пожалуй, объяснить через из­вестное для них. Таковы определения точки, линии и 20 поверхности. Ибо все они выражают предшествующее через последующее. А именно, они гласят, что точка — граница линии, линия — поверхности, поверхность — имеющего объем. Но не следует упускать из виду, что те, кто строит определения таким образом, не могут выявить суть бытия определяемого, когда более изве-25 стное для нас и более известное вообще оказываются не одним и тем же, если только определяемое надле­жащим образом должно быть определено через род и видовое отличие, а они принадлежат к более извест­ному вообще и к тому, что первее вида. В самом де­ле, с устранением рода и видового отличия устраняет-468 ся и вид, так что они первое вида. Да они и более из­вестны, ибо, зная вид, необходимо знают и род и ви­довое отличие (ведь тот, кто знает человека, знает так­же живое существо и живущее на суше). Когда же знают род и видовое отличие, не обязательно знают и вид, так что вид менее известен. Далее, те, кто утверж­дает 5, что правильные определения — это те, что да­ются на основании известного каждому, должны — если быть последовательным — сказать, что есть мно­го определений одного и того же, ибо одному бывает более известным одно, другому — другое, но не всем одно и то же; так что каждой вещи следовало бы да­вать разные определения, если только определение нужно было бы давать на основании того, что болео известно каждому. Далее, одним и тем же в одно вре­мя более известно одно, в другое — другое, сначала чувственно воспринимаемое, эатем, после того как они стали более изощренными,— наоборот; так что об од­ном и том же нельзя дать всегда одно и то же опреде­ление, если утверждать, что определение должно быть дано через более известное каждому. Таким образом, яспо, что определение следует давать не через это, а через то, что более известно вообще. Ибо только так получалось бы всегда одно и то же определение. Но, быть может, и известное вообще известно не всем, а тем, у кого хорошие умственные способности, так же как здоровое вообще — это здоровое для тех, чье тело находится в хорошем состоянии. Итак, следует придер­живаться каждого такого рода [топа] и с пользой при­менять его в рассуждениях. Но больше всего можно, по общему признанию, оспорить определение, если ока­зывается, что оно не построено ни на основании более известного вообще, ни на основании того, что более известно нам. Как мы говорили раньше6, один способ построения определения не через более известное состоит в том, что предшествующее выражают через последующее; другой способ — когда находящееся в покое и опреде­ленное объясняют через неопределенное и находящееся в движении. Ибо находящееся в покое и определенное первее неопределенного и находящегося в движении. Определение строится не на основании того, что первее, трояко. Во-первых, если противолежащее опре­деляют через противолежащее, например благо — через 469 зло, ведь противолежащие друг другу [вещи] по при­роде даны одновременно. Некоторым же кажется пра-25 вильным и то, что наука о противолежащих друг другу [вещах] одна и та же. Так что одно противолежащее не более известно, чем другое7. Не следует, однако, упускать из виду, что кое-что не может, пожалуй, быть определено иначе, например двойное без половинного и все само по себе соотнесенное. Ибо бытие у соотне­сенных между собой [вещей] одно и то же и состоит в том, чтобы находиться в каком-то отношении к чему-то8. Так что невозможно познать одно [соотнесенное] без другого. Поэтому необходимо, чтобы в речь об од­ном было включено и другое. Итак, нужно знать все такого рода [топы], применять же их следует постоль­ку, поскольку считают их подходящими. Во-вторых, если используют само определяемое. Но «5 это остается скрытым, когда само имя определяемого не употребляется. Например, если Солнце определяют 142ь как небесное тело, видимое днем9, ибо тот, кто гово­рит «день», говорит «Солнце». Для того чтобы обна­ружить подобного рода [ошибки], следует имя заме­нить речью, например что день есть движение Солнца над Землей. В таком случае ясно, что тот, кто сказал 5 «движение Солнца над Землей», сказал «Солнце», так что тот, кто сказал «день», сказал «Солнце». В-третьих, если из двух противопоставленных друг другу членов деления один определяют другим, на­пример нечетное — как то, что на единицу больше чет­ного, ибо противопоставленные друг другу члены деле­ния из одного и того же рода по природе одновремен­ны, а нечетное и четное противостоят друг другу, ибо *о они оба — различия в числе. Равным образом [ошибаются], если вышестоящее определяют через нижестоящее, например четное — как число, которое делится надвое, или благо — как обла­дание добродетелью. Ведь «надвое» взято от «двух», а два — четное число, и добродетель есть некоторое бла­го, так что «надвое» и «добродетель» стоят ниже «чет-is ного» и «блага». Ведь тот, кто говорит «добродетель», подразумевает «благо», так как добродетель есть неко­торое благо. И точно так же, кто4* говорит «надвое», подразумевает «четное», так как делить на два — зна­чит делить надвое, а два — четное число. 470 ГЛАВА ПЯТАЯ [Топы, устанавливающие условия правильности построения определений (продолжение)] Построение определения не через предшествующее 2о и более известное составляет, вообще говоря, один [ошибочный] топ, части же его указаны. Второй топ — если предмет, принадлежащий к такому-то роду, не отнесен к этому роду. Подобная ошибка бывает во всех определениях, в которых суть вещи не установлена, например определение тела как имеющего три измере- «5 ния или определение человека как умеющего считать; ведь здесь пе сказано, что есть то, что имеет три изме­рения, или что есть то, что умеет считать. Значение же рода — указывать суть вещи, и род — это то, что из сказанного в определении ставят на первое место. Далее, [ошибаются], если определяемое имеет каса- зо тельство ко многому, а указано пе все, например если грамота определяется как умепие писать подсказывае­мое, ибо необходимо прибавить — умение читать. В са­мом деле, тот, кто указывает умение писать, опреде­ляет [грамоту] ничуть не лучше того, кто указывает лишь] умение читать, так что ни один из них не дает надлежащего] определения, а таковое дает только тот, кто утверждает и то и другое, потому что не может быть много определений одного и того же. Таким обра- as зом, в некоторых случаях дело действительно обстоит нза так, как было сказано, в некоторых же нет, например в тех случаях, когда [определяемое] имеет касатель­ство к тому и другому не само по себе, как [в случае, когда утверждают], что врачебное искусство содейст­вует здоровью и болезни. Дело в том, что к одному опо имеет касательство само по себе, а к другому —при­входящим образом, ибо вообще-то врачебному искус­ству чуждо содействовать болезни, так что тот, кто & указывает то и другое, определяет [врачебное искус­ство] ничуть не лучше того, кто указывает одно из них, а пожалуй, даже хуже, так как всякий, кто не есть врачеватель, может содействовать болезни. Далее, [ошибаются], если там, где определяемое имеет касательство ко многому, из этого многого ука­зывают не лучшее, а худшее, ведь всякое знание и всякая способность, надо полагать, направлены на «о лучшее. 471 Опять же если то, о чем шла речь, не отнесено к своему роду, то следует смотреть исходя из основных положений о родах, как уже говорилось выше 1. 15 Далее, [ошибаются], если при определении выходят за пределы родов, например справедливость определяют как свойство, способствующее равенству или распреде­ляющее равное, ибо, кто так определяет, тот выходит за пределы [рода] добродетели. Таким образом, упус­кая род справедливости, не указывают сути ее бытия, ибо сущность каждой вещи [связана] с родом. А этот случай — тот же, что случай, когда определяемое не от-20 носят к ближайшему роду. Ибо тот, кто относит его к ближайшему роду, указывает тем самым все вышестоя­щие роды, так как все вышестоящие роды сказываются о нижестоящих. Так что определяемое следует отнести к ближайшему роду или присоединить к вышестоящему роду все видовые отличия, через которые определяется ближайший род. Ибо [только] так ничего не упускают 2, « а для определяемого вместо имени указывается ниже­стоящий род. А тот, кто называет только вышестоящий род, не подразумевает нижестоящий род. В самом до­ле, кто говорит «растение», не подразумевает «дерево». ГЛАВА ШЕСТАЯ [Топы, устанавливающие условия правильности построения определений (продолжение)] Далее, что касается видового отличия, то таким же образом следует смотреть, названы ли и видовые от-80 личия рода. Ибо если определение не дается посредст­вом видовых отличий, свойственных вещи, или указано нечто такое, что никак не может быть видовым отли­чием чего-либо (например, живое существо или сущ­ность), то ясно, что определение не дается, ведь они не видовые отличия ни одной вещи. Следует также смотреть, имеется ли нечто противопоставленное ука-85 занному видовому отличию, ибо если нет, то ясно, что указанное не будет видовым отличием рода, ведь каж­дый род разделяют противопоставленные друг другу ви­шь довые отличия, как, например, живое существо — живу­щее на суше, крылатое, обитающее в воде. Или следует смотреть, не обстоит ли дело так, что хотя и имеется противопоставленное ему видовое отличие, но оно не истинно относительно рода. В этом случае ясно, что ни то ни другое не будет видовым отличием рода, ибо 472 все противопоставленные друг другу видовые отличия 5 истинны относительно своего рода. Точно так же сле­дует смотреть, не обстоит ли дело так, что хотя оно и истинно относительно рода, но при присовокуплении к роду не образует какого-либо вида. Тогда ясно, что такое отличие не будет видообразующим отличием рода, ибо всякое видообразующее отличие вместе с ро­дом образует вид. Но если противопоставленное отли­чие не есть видовое отличие, то не будет им и то, о ко­тором шла речь, ибо оно ему противопоставляется. ι о Далее, [допускают ошибку], если род делят через отрицание, как, например, те, кто определяет линию как длину без ширины. Ведь это не означает ничего другого, как только то, что она не имеет ширины. Та­ким образом получается, что род причастен виду. Ибо всякая длина или не имеет ширины, или имеет ши­рину, потому что относительно каждого предмета пра- ΐ5 вильно или утверждение, или отрицание *, так что родом для линии будет или длина, не имеющая ширины, или длина, имеющая ширину. Длина же, не имеющая ши­рины, есть определение вида, но точно так же — и дли­на, имеющая ширину, ибо «не имеющее ширины» и «имеющее ширину» суть видовые отличия, а из видо­вого отличия и рода состоит определение вида, так что 20 род принял бы определение вида, и точно так же опре­деление видового отличия, так как одно из указанных видовых отличий необходимо сказывается о роде. Ука­занный топ применим против тех, кто полагает, что существуют идеи, ибо если есть сама-по-себе-длина, то как можно утверждать о роде, что он имеет ширину 25 или не имеет ширины? Ведь относительно всякой дли­ны одно из них истинно, если только оно необходимо истинно относительно рода. Но это [у идеи длины] не бывает, потому что есть длины, не имеющие ширины, и длины, имеющие ширину; так что этот топ применим только против тех, кто утверждает, что каждый род но зо числу один, а это допускают те, кто признает идеи, ведь они утверждают, что сама-по-себе-длина и само-по-себе-живое существо суть роды. В некоторых же случаях необходимо, пожалуй, пользоваться при определении и отрицанием, как, на­пример, в случаях лишенности. Ведь быть слепым — значит не иметь зрения тогда, когда по природе его *$ следует иметь. Но нет разницы, делить ли род через 473 отрицание или через такое утверждение, которому не­обходимо противопоставлено отрицание, например если нечто определяют как длину, имеющую ширину, ибо имеющему ширину противопоставлено не имеющее ши­рины, и ничто другое, так что род опять-таки делят через отрицание. Опять же следует смотреть, не дан ли вид как ви­довое отличие, как это делают, например, те, кто опре­деляет поношение как оскорбление, сопровождаемое осмеянием, ибо осмеяние есть некоторое оскорбление, так что осмеяние не видовое отличие, а вид. Далее, следует смотреть, не указан ли род как ви­довое отличие, например добродетель —- как благое или хорошее свойство, ведь благое — род для добродетели. Или быть может, благое не род, а видовое отличие, если действительно правильно, что одно и то же не может принадлежать к двум родам, не объемлющим друг друга, ибо ни благо не объемлет свойства, ни свойство не объемлет блага, ведь не всякое свойство есть благо и не всякое благо — свойство, так что ни то ни другое не будет родом [для добродетели]. Таким образом, если свойство есть род для добродетели, то ясно, что благое не его род, а скорее видовое отличие. Далее, свойство показывает, что такое добродетель, благое же показывает не что есть вещь, а какова она. А ведь кажется правильным, что всякое видовое отли­чие означает некоторое качество. Следует также смотреть, не означает ли данное ви­довое отличие не какое-то качество, а определенное нечто. Ведь кажется правильным, что видовое отличие выражает какое-то качество. Следует также смотреть, не присуще ли видовое отличие определяемому привходящим образом, ведь ни одно видовое отличие не принадлежит к тому, что при­суще привходящим образом, совершенно так же как и род, ибо не может видовое отличие чему-то быть присущим и не присущим. Далее, следует смотреть, не сказывается ли о роде видовое отличие, или вид, или нечто подчиненное виду. В таком случае определение дано не будет, ибо ничто из только что перечисленного не может сказываться о роде, так как [сам] род простирается на большее, чем все они. С другой стороны, следует смотреть, не сказы­вается ли род о видовом отличии, ведь род, надо пола-474 гать, сказывается не о видовом отличии, а о том, о чем сказывается видовое отличие, как, например, «живое существо» — о человеке, быке и всех прочих живущих на суше живых существах, но не о видовом отличии, которое приписывается виду: ведь если «живое суще­ство» сказывалось бы о каждом видовом отличии, то много живых существ сказывалось бы о виде, так как о виде сказываются видовые отличия. Кроме того, все видовые отличия были бы или видами, или единичны­ми, если только они живые существа, ибо каждое жи­вое существо есть или вид, или единичное. Точно так же следует обратить внимание на то, не сказывается ли о видовом отличии вид или нечто под­чиненное виду, ведь это невозможно, так как видовое отличие простирается на большее, чем виды. Кроме того, видовое отличие оказывалось бы в таком случае видом, если только о нем сказывается какой-нибудь из видов, ибо если [о видовом отличии] сказывается «че­ловек», то ясно, что это видовое отличие есть человек. С другой стороны, следует смотреть, не обстоит ли дело так, что видовое отличие не первее вида, ибо видовое отличие должно быть последующим по отношению к роду, но первее вида. Следует также смотреть, не принадлежит ли ука­занное видовое отличие к другому роду, который не объемлется [родом, указанным в определении], или не объемлет его, ибо кажется правильным, что одно и то же видовое отличие не может относиться к двум ро­дам, не объемлющим друг друга2. Иначе получится, что один и тот же вид будет относиться к двум родам, не объемлющим друг друга, ведь каждое видовое отличие влечет за собой свой род, как, например, «живущее на суше» и «двуногое» вместе влекут за собой «живое су­щество». Так что каждый из родов относится к тому, к чему относится видовое отличие; поэтому ясно, что вид принадлежит к двум родам, не объемлющим один другого. Или быть может, не исключено, что одно и то же видовое отличие относится к двум родам, не объем­лющим один другого, только надо присовокупить « [по­мимо того случая, когда] они не подчинены одному и тому же [высшему роду]». В самом деле, живое суще­ство, живущее на суше, и крылатое живое существо суть роды, не объемлющие один другого, но видовое отличие их обоих — двуногое, так что надо присовоку-475 пить «[помимо того случая, когда] оба рода не подчи­нены одному и тому же [высшему роду]», ведь оба они подчинены [роду] «живое существо». Ясно, однако, и то, что так как одно и то же видовое отличие может от­носиться к двум родам, не объемлющим один другого, то видовое отличие не обязательно влечет за собой лю­бой свой род, а влечет за собой лишь один из этих ро­дов, а также все роды, стоящие выше его, как, напри­мер, «двуногое» влечет за собой «живое существо крылатое» или «живое существо, живущее на суше». Следует также смотреть, не указали ли как видовое отличие сущности нахождение в чем-то, ибо сущность отличается от сущности, надо полагать, не тем, где они находятся. Поэтому тех, кто разделяет живые существа на живущие на суше и обитающие в воде, порицают, полагая, что «живущее на суше» и «обитающее в воде» указывают, где [они находятся]. Или быть может, их неправильно порицают, ведь «обитающее в воде» ука­зывает не «в чем-то» и не «где-то», а некоторое каче­ство. Ибо если бы оно и находилось на суше, оно оди­наково было бы обитающим в воде. И точно так же «наземное», хотя бы оно и находилось в воде, будет на­земным, а не обитающим в воде. Но все же, если видо­вое отличие означает нахождение в чем-то, то это явно будет большой ошибкой. С другой стороны, следует смотреть, не указали ли как видовое отличие состояние, ибо всякое состояние, усиливаясь, изменяет сущность, видовое же отличие не таково, ибо, надо полагать, оно скорее сохраняет то, видовое отличие чего оно есть, и вообще невозможно чему бы то ни было быть без своего видового отличия, ведь если пет двуногого, то не будет и человека. Одним словом, то, во что превращается находящийся в таком-то состоянии, не может быть его видовым отличием. Ведь все подобные [состояния], усиливаясь,изменяют сущ­ность. Так что, если указали как видовое отличие такого рода [состояния], то допустили ошибку. Ибо мы вооб­ще не меняемся в отношении видового отличия. Следует также смотреть, не указали ли видовое от­личие чего-то соотнесенного без соотнесения с другим. Ведь у соотнесенного и видовые отличия суть соотне­сенное, как, например, видовые отличия знания. Ведь говорят, что оно об умозрительном, о деятельности и о творчестве3 — каждое из них указывает на отноше-476 ние к чему-то, ибо умозрительное есть умозрительное относительно чего-то, творческое—относительно чего-то и так же деятельное. Следует также смотреть, указывает ли строящий определение то, для чего по природе существует каж- 20 дое соотнесенное. Ведь в одних случаях можно пользо­ваться каждым соотнесенным только для того, для чего оно по природе существует, а для иного нет, в других же случаях можно и для иного; например, зрением можно пользоваться только для того, чтобы видеть; банным же скребком с полой ручкой можно и воду черпать4, но все же если кто определил бы этот скре­бок как орудие для черпания, то допустил бы ошибку, ибо по природе своей он существует не для этого; 25 определение же [выражения] «для чего существует по природе» гласит: для чего бы пользовались рассуди­тельный человек, поскольку он рассудителен, и соот­ветствующая наука. Или следует смотреть, не обстоит ли дело так, что, когда [определяемое] имеет касательство ко многому, [в определении] указали не первое, например рассу­дительность [определили] как добродетель человека или души, а не разумной части души, ведь рассуди- зо тельность есть прежде всего добродетель разумной части души, ибо именно на этом основании говорят, что и душа и человек рассудительны. Далее, допущена ошибка, если то, для чего указано определяемое состояние, или расположение, или что бы то ни было другое, не может быть их носителем, ведь всякое расположение и всякое состояние естест­венно возникает в том, расположение или состояние 35 чего оно есть, как, например, знание возникает в душе, будучи состоянием души. Иногда допускают ошибку в такого рода случаях, как, например, те, кто говорит, что сон есть бессилие чувственного восприятия, со­мнение — равенство противоположных друг другу дово­дов, а боль — насильственное распадение сросшихся частей. Дело в том, что сон не присущ чувственному восприятию, но должен был бы быть присущим, если бы он был бессилием чувственного восприятия; точно так же сомнение не присуще противоположным друг ДРУГУ доводам и боль не присуща сросшимся частям, иначе чувствовали бы боль неодушевленные пред­меты, если для них была бы возможна боль. Таково и 477 определение здоровья, если здоровье есть правильное соотношение теплого и холодного. В таком случае долж­ны быть здоровыми тепло и холод, ибо правильное со-10 отношение каждой вещи имеется в том, правильное со­отношение чего оно ость, так что и здоровье было бы присуще теплу и холоду. Кроме того, у тех, кто так определяет, бывает, что они производимое причисляют к производящему и наоборот; в самом деле, распадение сросшихся частей есть не боль, а то, что вызывает боль, точно так же не бессилие чувственного восприя­тия есть сон, а одно вызывает другое, ведь мы или 15 спим из-за бессилия, или мы становимся бессильными через сон. Равным образом можно было бы считать, что сомнение вызывается равенством противоположных доводов. Ведь когда имеются доводы за и против и нам кажется, что все они говорят в пользу той и другой стороны в одинаковой мере, мы сомневаемся, какой из 20 них держаться. Далее, следует смотреть в отношении всякого вре­мени, нет ли где несогласованности, например если бы кто определил бессмертное как живое существо, не подверженное теперь гибели. Ведь живое существо, но подверженное теперь гибели, было бы теперь бессмерт­ным. Или быть может, в этом случае получается не так, ведь «неподверженное теперь гибели» двусмыс-25 ленно: это означает или что оно теперь не погибло, или что оно не может теперь погибнуть, или что оно теперь таково, что никогда не сможет погибнуть. Так вот, ког­да мы говорим, что живое существо теперь не подверже­но гибели, мы говорим, что живое существо теперь тако­во, что оно никогда не сможет погибнуть, а это означало бы то же самое, что оно бессмертно; так что отсюда 30 не следует, что оно теперь бессмертно; но все же, если оказывается, что то, что указано в речи, присуще те­перь или раньше, а то, что обозначено именем, не при­суще, то [указанное в речи и обозначенное именем] не одно и то же. Итак, пользоваться этим топом сле­дует так, как было сказано. ГЛАВА СЕДЬМАЯ [Топы, устанавливающие условия правильности построения определений (продолжение)] Следует также смотреть, не объясняют ли то, что 39 определили, скорее через другое, чем через данное 478 определение, например если бы справедливость опреде­лили как возможность распределять поровну. Дело в том, что справедлив скорее тот, кто намерен распре­делять поровну, чем тот, кто это [только] может. Поэтому справедливость не есть возможность распреде­лять поровну, иначе наиболее справедливым был бы ш тот, кто имел бы наибольшую возможность распреде­лять поровну. Далее, следует смотреть, не обстоит ли дело так, что предмет допускает большую степень, а данное в определении не допускает или, наоборот, данное в определении допускает, а предмет не допускает. Ведь 5 или и то и другое должно допускать большую степень, или ни одно из них не допускает, если только данное в определении и предмет действительно одно и то же; кроме того — если и то и другое допускает большую степень, по возрастает не одновременно, например если любовь определяют как желание совокупляться: ведь тот, кто больше любит, не стремится к большему ю совокуплению, так что и то и другое допускает боль­шую степень, но не одновременно, что, конечно, долж­но было бы быть, если бы опи были одним и тем же. Далее, если дело касается двух [вещей], то [допу­скают ошибку], если к той, к которой что-то относится в большей мере, указанное в определении относится в меньшей мере, например если огонь определяют как тело, состоящее из мельчайших частиц. Дело в том, что *5 пламя есть огонь в большей мере, чем свет, но пламя есть в меньшей мере, чем свет, тело, состоящее из мельчайших частиц. Ведь оба должны были бы быть присущими одному и тому же в большей мере, если бы они были одним и тем же. С другой стороны, [до­пускают ошибку], если одно одинаково присуще обеим вещам, о которых речь, а другое присуще обеим не одинаково, а одной из них в большей мере. я> Далее, [допускают ошибку], если определение, от­носящееся к двум [вещам], дается разделительно, на­пример если прекрасное определяют как приятное для зрения или для слуха!, а сущее — как могущее пре­терпевать или действовать. В этом случае одно и то же было бы в одно и то же время прекрасным и непре­красным и равным образом сущим и не-сущим, ибо приятное для слуха будет то же, что прекрасное, а 25 потому неприятное для слуха —то же, что непрекрас-479 ное, ибо противолежащее одному и тому же — одно и то же, прекрасному же противолежит непрекрасное, приятному для слуха — неприятное для слуха. Таким образом, ясно, что неприятное для слуха — то же, что непрекрасное. Если поэтому что-то приятно для зре-зо ния, но неприятно для слуха, то оно будет и прекрас­ным, и непрекрасным. И точно так же мы докажем, что одно и то же есть сущее и не-сущее. Далее, относительно родов, видовых отличий и всего другого, даваемого в определениях, следует при замене имен речью смотреть, нет ли какой-нибудь несогласо-35 ванности. ГЛАВА ВОСЬМАЯ [Топы, устанавливающие условия правильности построения определении (продолжение)] Если же определяемое есть соотнесенное или само по себе, или по роду, то следует смотреть, не обстоит ли дело так, что в определении не указано то, с чем определяемое соотнесено или само по себе, или по 146ь роду, например если бы знание определили как неко­лебимое [никаким доводом] постижение, а желание — как беспечальное стремление. Дело в том, что сущность всякого соотнесенного состоит в соотношении с чем-то другим, так как для каждого соотнесенного быть зна­чит то же, что находиться в каком-то отношении к че­му-то !. Поэтому следовало бы сказать, что знание есть постижение того, что познается, а желание — стремле­ние к благу. Точно так же — если грамоту определили бы как знание письменности, ибо в определении сле­довало бы указать или то, с чем соотносится опреде­ляемое, или же то, с чем соотносится его род. Или следует смотреть, не обстоит ли дело так, что указан­ное соотнесенное дано не по отношению к цели; цель ю же в каждом — наилучшее или то, ради чего все остальное. Поэтому следует указать или наилучшее, или конечное, например стремлепие не к приятному, а к удовольствию, ибо ради удовольствия мы выбираем и приятное. Следует также смотреть, не указали ли как пред­мет стремления (pros ho) становление или деятель­ность, ведь ни то ни другое не есть цель, так как 15 целью будет скорее быть сделанным и быть ставшим, чем становиться и делать2. (Или быть может, это вер-480 но пе во всех случаях? Ведь большинство людей же­лают скорее наслаждаться, чем перестать наслаж­даться, так что они скорее хотели бы считать целью действование, чем законченное действие.) Далее, следует в некоторых случаях смотреть, не обстоит ли дело так, что не указано «сколько», «какое», «где» и другие различия, например к каким и к сколь­ким почестям стремится честолюбец, ведь к почестям стремятся все, так что негодно назвать честолюбцем того, кто стремится к почестям, а следует присовоку­пить указанные различия, точно так же как при опре­делении сребролюбца — какого количества денег он добивается или при определении невоздержного — о каких удовольствиях идет речь. Ведь невоздержным называют того, кто предается не какому угодно на­слаждению, а какому-то определенному наслаждению; или же если определяют ночь как тень земли, или землетрясение — как колебание земли, или облако — как сгущение воздуха, или ветер — как движение воз­духа, ибо следует присовокупить, в каком количестве, какого свойства, где и в силу чего. И точно так же в других подобных случаях. Ибо тот, кто обходит мол­чанием то или иное различие, не говорит о сути бытия [вещи]. Так вот, нападкам следует всегда подвергать слабое место, ибо землетрясение, [например], будет не любое и не любой силы колебание земли и точно так же ветром будет не любое и не любой силы движение воздуха. Далее, при [определении] стремлений и всего дру­гого соответствующего им следует смотреть, не обстоит ли дело так, что не присовокупляют «кажущееся», на­пример [говорят], что желание есть стремление к бла­гу или вожделение есть стремление к приятному, по не добавляют — к кажущемуся благу или кажущемуся приятным. Ведь для тех, кто к чему-то стремится, часто остается неизвестным, есть ли оно действительно благо или приятное. Так что оно не обязательно благо или приятное, а лишь кажущееся благо или приятное. Поэтому надо объяснять соответствующим образом. Но даже если «кажущееся» и указали, следует тем, кто признает идеи, ссылаться на эйдосы; ведь нет идей того, что кажется. А эйдос, надо полагать, соотносится с эйдосом, например само-по-себе-вожделение на­правлено на само-по-себе-приятное и само-по-себе-16 Аристотель, т. 2 — 888 481 желание — на само-по-себе-благо, и потому они не на­правлены ни на кажущееся благо, ни на кажущееся приятное. Ведь нелепо, чтобы была идея кажущегося блага или кажущегося приятным. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ [Топы, устанавливающие условия правильности построения определений (продолжение)] Далее, если определение касается состояния, сле­дует обратить внимание на то, что находится в [дан^ пом] состоянии, а если оно касается того, что нахо­дится в [данном] состоянии,— на [данное] состояние. И точно так же в других подобных случаях. Например, если приятное есть в существе своем полезное, то и испытывающий приятное есть извлекающий пользу. Мояшо вообще сказать, что в такого рода определе­ниях получается, что некоторым образом определяют больше чем одно. В самом деле, тот, кто определяет внание, некоторым образом определяет и неведение, и точно так же знающего и незнающего, овладение зпа-нием и нахождение в неведении. Ибо если первое объяснено, то некоторым образом объяснено и осталь­ное. Поэтому следует во всех такого рода случаях смотреть, чтобы не было несогласованности, пользуясь основными положениями, исходящими из противопо­ложностей и однорядного!· Далее, при определении соотнесенного следует смотреть, соотнесен ли вид с чем-то из того, с чем соотнесен род; например, если постижение соотнесено с предметом постижения, то и определенное постиже­ние соотнесено с определенным предметом постиже­ния, и если то, что во много раз больше, соотнесено с тем, что во много раз меньше, тогда и то, что опре­деленное число раз больше, соотнесено с тем, что определенное число раз меньше. Если так не указы­вают, то ясно, что ошибаются. Следует также смотреть, есть ли определение про­тиволежащего противолежащее определение, например есть ли определение половины определение, противо­лежащее определению двойного. Ведь если двойное — это то, что столько-то превышает, то половина — это то, что столько же превышаемо. Точно так же обстоит дело с противоположностями. А именно, протиропо-482 ложное определение противоположного будет сообразо­ваться с каким-то одним сочетанием противополож­ностей; например, если полезно то, что содействует благу, то вредно то, что содействует злу, или то, что уничтожает благо, ибо одно из них необходимо противоположно тому, что сказано внача­ле. Если же ни то ни другое не противоположно ска­занному вначале, то ясно, что ни одно из определений, данных после, не будет определением противополож­ного, так что определение, данное вначале, дано не­правильно. А так как в некоторых случаях одну из противоположностей называют через лишенность, на­пример неравенство считается лишенностью равен­ства (ибо неравным называют то, что не равно), то ясно, что противоположность, названная по лишеп-ности, определяется через другую, а эта другая — уже не через названное по лишенности. В таком случае следовало бы, что одно противоположное познается через другое. Итак, при определении противополож­ностей следует обратить внимание на такого рода ошибку; например, если кто определял бы равенство как противоположное неравенству, то он определял бы его через названное по лишенности. Тот, кто так опре­деляет, необходимо использует само определяемое. Это становится яспым, если имя заменить речью. В самом деле, сказать «неравенство»—это все равно что ска­зать «лишенность равенства». Равенство, таким обра­зом, будет противоположным лишенности равенства, так что при этом было бы использовано само опреде­ляемое2. Если же ни одну из противоположностей но называют по лишенности и определение дано таким же образом (например, благо есть противоположное злу), то ясно, что зло будет противоположным благу (ибо для противоположностей, указанных таким обра­зом, одинаково должно быть дано и определение); так что опять получается, что использовали то же определяемое, ибо в определение «зла» входит «благо», так что если благо есть противоположное злу, а между злом и противоположным благу нет никакой разницы, то благо будет противоположным тому, что противопо­ложно благу. Ясно, таким образом, что использовали само определяемое. Далее, следует смотреть, не обстоит ли дело так, что при определении того, что называют по лишенности, 16* 433 не указали, лишенность чего она есть, например состояния, или того, что противоположно состоянию, или чего бы то ни было еще, и не присовокуплено то, в чем называемое по лишенности естественным об­разом возникает или вообще или в чем как в первом оно естественным образом возникает; например, если 30 кто, сказав, что неведение есть лишенность, не говорит, что оно есть лишенность знания, или не присовокупля­ет, в чем оно естественным образом возникает, или, при­совокупляя это, не указал, в чем как в первом оно воз­никает, не указал, например, что оно возникает в разум­ной части души, а указал, что оно возникает в человеке или в душе [вообще]. Если же то или иное из этого не сделали, то допустили ошибку. Точно так же — если о слепоте не говорят, что она есть лишенность зрения 35 в глазу. Ибо тот, кто надлежащим образом указывает, 148а что такое лишенность, должен указать также, лишен­ность чего она есть и что есть то, что лишено. Следует также смотреть, не определяют ли через лишенность то, что не называемо по лишенности,— такую ошибку допускают, например, и при определении неведения, как полагают те, кто называет неведение ъ не через отрицание. Ведь невежественным считается не то, что не обладает знанием3, а скорее то, что пол­ностью заблуждается. Поэтому мы не называем неве­жественными ни неодушевленные предметы, ни детей, так что о неведении не говорится как о лишенности ίο знания. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ [Топы, устанавливающие условия правильности построения определений (продолжение)] Далее, следует смотреть, соответствует ли такому-то изменению окончаний имени такое же изменение окончаний слов, содержащихся в определении; напри­мер, если полезное — это способное содействовать здо­ровью, то полезно значит способно содействовать здо­ровью, а то, что уже было полезно,— это то, что уже способствовало здоровью. Следует также смотреть, соответствует ли назван­ное определение идее, ибо в некоторых случаях это пе is получается, например если определяют так, как Пла­тон дает определение живых существ, присовокупляя 484 [слово] «смертное». Ведь идея не смертпа, например сам-по-себе-человек, так что определение не соответст­вует идее. Вообще же определение того, к чему присо­вокупляется «действующее» или «претерпевающее», необходимо не согласовывается с идеей, ибо те, кто говорит, что существуют идеи, считают идеи неподвер­женными изменению и неподвижными1. Против них полезны и такого рода доводы. Далее, следует смотреть, не указали ли для одно­именных [предметов] одно общее им понятие. Ведь [предметы], понятие которых, соответствующее [обще­му им] имени, одно, соименны. Так что данпое опре­деление не есть определение ни одного из [предметов] обозначенных этим именем, если оно в одинаковой мере подходит для всего одноименного. Такая ошибка содер­жится в определении жизни, данном Дионисием2, если жизнь есть движение, свойственное и сопутствующее питающемуся роду. Ведь это движение присуще жи­вотным не больше, чем растениям. О жизни, надо по­лагать, нельзя говорить как об одном виде: одна жизнь присуща животным, другая — растениям. Таким образом, определение можно, конечно, давать предна­меренно так, чтобы всякая жизнь была названа соимен­ной и указана как один вид, однако ничто не мешает, чтобы тот, кто сразу усматривает одноименность и жела­ет дать определение согласно одному [из значений], по заметил, что данное им выражение не подходит для одного лишь [значения], а обще обоим. Тем не менее, каким бы из этих способов ни определяли, допустили бы ошибку. Так как в некоторых случаях одноимен­ность остается незамеченной, то вопрошающий должен одноименное приводить как соименное (в таком случае определение согласно одному [из значений] не подой­дет для другого [значения], так что создается види­мость, что определение дается неподобающим образом, ведь оно должно подходить для всего соименного), а сам отвечающий должен проводить различие [между значениями]. А так как некоторые из отвечающих или выдают соименное за одноименное, когда данное им выражение не подходит для всего, или одноименное выдают за соименное, если оно подходит для того и другого [значения], то необходимо либо заранее до­говориться относительно этого, либо доказать с по-485 мощью просиллогизма, что что-то есть одно из них — одноименное или соименное. Скорее уступят те, кто не предвидит всех последствий. Если же не будет до-*о стигнута договоренность и кто-то объявит соименное одноименным, потому что данное выражение не под­ходит и для данного [значения], то следует смотреть, подходит ли выражение этого и для остального, ибо в таком случае ясно, что оно будет соименным совсем остальным, иначе для остального будет много опредс-15 лений: ведь для них подходят два соответствующих имени выражения — данное ранее и последующее. Если же дают определение чего-то имеющего много значе­ний, а выражение не подходит для них всех и хотя не говорят, что оно одноименное, однако отрицают, что имя подходит для всего, потому что и выражение не подходит для всего, то следует возразить, что надо, 20 правда, пользоваться установившимся и обычным на­званием и не надо менять такие названия, однако не­которые названия не следует приводить так, как при­водит их большинство людей. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ [Топы, устанавливающие условия правильности построения определений (продолжение)] Если же дается определение чего-то составного, то, отделяя определение одной части составного [от определения другой], следует смотреть, есть ли остав-» шаяся часть определение оставшегося. Если нет, то ясно, что и все определение не есть определение всего [составного]; например, если бы ограниченную пря­мую линию определили как край плоскости, имеющей концы, середина которого заслоняет оба конца: если определение ограниченной линии — край плоскости, имеющей концы, то оставшееся должно быть опреде-в0 лением прямой, а именно: середина которой заслоняет оба конца. Но неограниченная линия не имеет ни се­редины, ни концов, и все же она прямая. Так что оставшаяся часть определения не есть определение оставшейся части [составного]. Далее, следует смотреть, не обстоит ли дело так, что если определяемое есть нечто сложенное, то имеет 486 ли данное определение равное с определяемым число членов. Равночленным определение называется тогда, когда оно заключает в себе столько же пмен и глаго­лов, сколько их имеет составное. В таких случаях все или некоторые имена необходимо должны быть взаимо­заменяемы, так как имен указано теперь отнюдь не больше, чем раньше. Тому, кто дает определение, следует имена заменить речью, лучше всего — все имена, если же нет, то большинство имен. Ведь иначе можно было бы и несоставное определять, заменив одно имя другим, например вместо «одежды» — «пла­тье». Далее, еще большую ошибку допускают, если одпи имена заменяют другими, менее понятными, например вместо «бледный человек» говорят «белявый смерт­ный». В этом случае и не дается определение, и ска-заниое таким образом менее ясно. Следует также смотреть, не обстоит ли дело так, что при замене одного имени другим последнее к тому же обозначает не то же самое, например если вместо «знапия об умозрительном» сказать «постижение умо­зрительного», ибо постижение и знание не одно и то же, но ведь они должны означать одно и то же, если только и целое одно и то же, ведь «умозрительное» одинаково содержится в обоих выражениях, а осталь­ное — разное. Далее, следует смотреть, не обстоит ля дело так, что, заменяя одно имя другим, заменили не видовое отличие, а род, как в только что приведенном [приме­ре], а именно: «умозрительное» менее известно, чем «знание». Ведь одно есть род, а другое — видовое отли­чие; самое же известное из всего — род. Вот почему следовало бы заменить не род, а видовое отличие, так как оно менее известно. (Или быть может, упрек этот не серьезный? Ведь ничто не мешает, чтобы более понятным именем было указано видовое отличие, а не род. Если дело обстоит так, то ясно, что следует за­менить имя рода, а не видового отличия.) Но если заменить не имя именем, а имя речью, то ясно, что скорее должно быть дано определение видового отли­чия, чем определение рода, так как определение дается ради познания, а видовое отличие менее известно, чем род. 487 ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ [Топы, устанавливающие условия правильности построения определений (продолжение)] Если же дали определение видового отличия, то следует смотреть, не есть ли оно определение и чего-зо то другого. Если, например, сказали, что нечетпое число есть число, имеющее середину, то следует еще определить, в каком смысле оно имеет середину, ибо «число» одинаково содержится в той и другой части ре­чи, а «нечетное» заменено речью. Между тем середину имеет и линия, и тело, а они не нечетны. Так что ука­занное не будет определением нечетного. Если же «име­ющее середину» многозначно 1, то следует уточнить, в каком смысле оно имеет середину. Поэтому здесь воз­можен будет упрек или умозаключение о том, что определение не дано. Опять же следует смотреть, не обстоит ли дело так, что определяемое принадлежит к существующему, а содержащееся в определении — к несуществующему, например если белое определяется как цвет, смешан-149ь ный с огнем, ведь невозможно, чтобы нетелесное было смешано с телесным, так что не может существовать цвет, смешанный с огнем, а белое существует. Далее, те, кто при определении соотнесенного не уточняет, с чем оно соотносится, а включает [в опре-ь деление] нечто большее, ошибаются или полностью, или отчасти, например если назовут врачебное искус­ство знанием о сущем. В самом деле, если врачебное искусство не есть знание ни о чем сущем, то ошибаются полностью; если же оно есть знание об одном сущем, а о другом нет, то ошибаются отчасти. Ибо оно необ­ходимо должно быть знанием обо всем сущем, если только утверждают, что оно знание о сущем само по себе, а не привходящим образом. Так же обстоит дело ίο и с другими членами соотношения. Ведь все познавае­мое соотносится со знанием. Равным образом обстоит дело и с другим [соотнесенным], так как всякое соот­несенное обратимо [с тем, с чем оно соотнесено]. Да­лее, если тот, кто указывает нечто не как сущее само по себе, а как привходящее, и указывает правильно, то он соотносит каждое соотнесенное не с чем-то одним, 15 а со многим. Ведь ничто не мешает, чтобы одно и то же было и сущим, и белым, и благим; так что тот, кто 488 указывает [как соотнесенное] то или другое из пере­численного, указывает правильно, если только тот, кто указывает это как привходящее, указывает правильно. Далее, невозможно, чтобы подобное определение отно­силось только-к указанному. Ведь не только врачеб- w ное искусство, но и другие знания соотносятся с су­щим, так что каждое знание есть знание о сущем. Ясно поэтому, что такое определение не есть опреде­ление какого-либо знания, ибо определение должно относиться только к чему-то одному, а не быть общим [для многих]. Иногда же определяют не вещь [вообще], а вещь, находящуюся в хорошем состоянии или в совершенном 25 виде. Таково определение, которое дают ритору или вору, если ритора определяют как способного в каж­дом случае находить убедительные [доводы] и ничего не упускать2, вора же — как того, кто берет тайком. Ясно, что каждый из них, будучи таким, есть: один — искусный ритор, другой — искусный вор. Ибо вор [вообще] не тот, кто берет тайком, а тот, кто хочет брать тайком. зо Опять же следует смотреть, не указали ли то, что предпочитаемо ради него самого, как способствующее чему-то, или как добивающееся чего-то, или так или иначе предпочитаемо ради чего-то другого, например справедливость — как охраняющую законы или муд­рость — как способствующую счастью. Ведь то, что спо­собствует или охраняет, принадлежит к предпочитае­мому ради другого. Или быть может, ничто не мешает, чтобы то, что предпочитаемо ради него самого, было зв предпочитаемо и ради другого. Но, конечно, не меньше ошибся тот, кто таким образом определил то, что пред­почитаемо ради него самого, ибо наилучшее у каждой вещи есть то, что больше всего содержится в ее сущ­ности, а то, что предпочитаемо ради него самого, луч­ше, чем предпочитаемое ради другого. Так что и опре­деление должно обозначать скорее именно это. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ [Топы, устанавливающие условия правильности построения определений (продолжение)] Следует также смотреть, не обстоит ли дело так, *ы>· что тот, кто дает определение чет-то, определяет его 489 как «вот эти», или как «состоящее из этих», или как «вот это с этим». Ибо если его определяют как «вот эти», то может оказаться, что оно присуще обоим и не присуще ни одному, например если справедливость определяли бы как умеренность и мужество. Ведь если имеются двое, каждый из которых обладает одним из этих свойств, то оба [вместе] будут справедливы и ни один из них не будет справедлив, так как оба [вместе] обладают, правда, справедливостью, но ни один из них отдельно ею не обладает. Если же ска­занное еще не очень нелепо, потому что в иных слу­чаях бывает нечто такое (ведь ничто не мешает, что­бы двое имели сто драхм, но ни один из них в отдель­ности не имел их), то совершенно нелепым кажется по крайней мере присущность им противоположно­стей. А это получится, если один из них умерен и труслив, а другой — мужествен и необуздан. В таком случае и тот и другой будут справедливы и пе спра­ведливы. Ведь если справедливость есть умеренность и мужество, то несправедливость — трусость и необуз­данность. И вообще все доводы в пользу того, что ча­сти и целое не одно и то же \ приложимы к только что сказанному. Ведь тот, кто так определяет, считает, по-видимому, что части и целое одно и то же. Более всего подходят эти доводы, если речь идет о том, что явно составлено из частей, как, например, дом и тому подобное. Ведь ясно, что если имеются части, то ничто не мешает, чтобы целого [еще] не было, так что части и целое не одно и то же. Если же утверждали, что определяемое есть не эти [вещи], а состоящее из них, то прежде всего сле­дует смотреть, не обстоит ли дело так, что из указан­ных [вещей] не может естественным образом воз­никнуть нечто единое. Ведь некоторые [вещи] нахо­дятся в таком отношении друг к другу, что ничто [единое] не может из них возникнуть, как, например, линия и число. Далее следует смотреть, не обстоит ли дело так, что определяемое, правда, возникает есте­ственным образом в чем-то едином как в первом, но то, из чего, как утверждали, состоит определяемое, воз­никает не из чего-то единого как первого, а одно — из одного, другое — из другого. Тогда ясно, что опреде­ляемое не состоит ие них. В самом деле, в чем нахо­дятся части, в том вг&обходимо находится и целое, так 490 что, [если определение правильно], целое находится 30 не в чем-то едином как первом, а во многом. Если же и части и целое находятся в чем-то едином как пер­вом, то следует смотреть, не обстоит ли дело так, что они находятся не в одном и том же, а целое — в одном, части — в другом. Опять же следует смотреть, не уничтожаются ли вместе с целым и части. Ибо должно происходить наоборот: после того как уничтожатся части, должно уничтожиться целое; если же уничтожает­ся целое, не обязательно, чтобы были уничтожены и ча- 3s сти. Или быть может, целое хорошо или плохо, а части — ни то ни другое; или, наоборот, части хороши или плохи, а целое — ни хорошо ни плохо; ведь из того, что не есть ни то ни другое, не может возникнуть что-то хорошее или плохое, так же как из плохого или хорошего — то, 150ъ что не есть ни то ни другое. Или быть может, одно есть хорошее в большей мере, чем другое — плохое, а со­ставленное из них есть не в большей мере хорошее, чем плохое, например если определяют, что бесстыд­ство состоит из мужества и ложного мнения, ведь му­жество в большей мере хорошее, чем ложное мне­ние — плохое. Поэтому и составленное из них должно б было бы следовать большей мере и быть или вообще хорошим, или в большей мере хорошим, чем плохим. Или быть может, это не обязательно, разве только ко­гда то и другое хорошо или плохо само по себе. Ведь многое из того, что способствует хорошему, само по себе не хорошее, а нечто смешанное. Или наоборот, то и другое в отдельности, правда, хорошее, но при смешении — плохое или то, что не есть ни хорошее, 0 ни плохое. Только что сказанное становится совершен­но очевидным на примере того, что полезно или вред­но для здоровья. В самом деле, некоторые лекарства таковы, что каждое из них хорошо, но если дать их в смешанном виде, то вредны. Опять же следует смотреть, не обстоит ли дело так, что целое, состоящее из лучшего и худшего, не ΐδ хуже, чем лучшее, но лучше, чем худшее. (Или быть может, это не обязательно, разве только когда состав­ные части сами по себе хороши, но ничто не мешает, чтобы целое оказалось не хорошим, как в только что приведенном [примере].) Далее, следует смотреть, не соименно ли целое с одной из частей. Это не должно быть, как это не мо- 20 491 жет быть у слогов, ибо слог не соименен ни с одним из звуков речи, из которых он состоит. Далее, следует смотреть, не обстоит ли дело так, что не указан способ сложения, ибо для познания чего-то недостаточно сказать, что оно состоит из того-то и того-то, ибо сущность каждой составной [вещи] не в том, что она состоит из того-то и того-то, а в том, каким образом она состоит из каждого из них, 25 как, например, у дома. Ведь не любым способом сло­женные [материалы] составляют дом2. Если же [определяемое] дано как «вот это с этим», то прежде всего следует сказать, что «вот это с этим» означает то же, что «вот эти» или «состоит из вот этих». В самом деле, тот, кто говорит «мед с водой», говорит «мед и вода» или «из меда и воды». Так что 80 если соглашаются, что любое из [только что] пере­численного есть то же, что «вот это с этим», то подо­бает сказать то же самое, что было сказано раньше о них3. Кроме того, уточняя, в каких смыслах гово­рится «одно с другим», следует смотреть, не обстоит ли дело так, что ни один смысл [выражения] «вот это с этим» не подходит. Например, если говорят «одно зб с другим» в смысле в «каком-то одном и том же носи­теле» (так, как справедливость и мужество в душе), или «в одном и том же месте», или «в одно и то же время», а сказанное о них ни в одном таком смысле неправильно, то ясно, что данное определение не бу­дет определением чего-либо из этого, так как ни один смысл [выражения] «вот это с этим» не подходит. Если isla же из различенных [значений «вот это с этим»] пра­вильно то, что каждое из них присуще в одно и то же время, то следует смотреть, не может ли быть, что оба они относятся не к одному и тому же, например если определили бы мужество как решимость с пра­вильным рассуждением. Ведь можно обладать реши­мостью грабить, но иметь правильное рассуждение 5 о том, что полезно для здоровья. Однако еще не му­жествен тот, кто в одно и то же время имеет вот эту [решимость] с этим [правильным рассуждением]. Но нет мужества даже в том случае, если то и другое относится к одному и тому же, например к врачева­нию, ведь ничто не мешает обладать решимостью и правильным рассуждением относительно врачевания, но тем не менее обладающему и тем и другим не быть 492 мужественным. Ибо ни то ни другое не должно отно­ситься ни к разному, ни к одному и тому же случайно­му, а должно относиться к цели мужества, например к преодолению опасностей войны или к другой цели, более важной, чем эта. Кое-что из данного таким образом [как определе­ние] ни в коем случае не подходит под указанное де­ление, например если гнев определяют как огорчение с предположением о пренебрежительном к себе отно­шении со стороны других. Ведь этим хотят показать, что огорчение возникает из-за такого рода предполо­жения. Но возникнуть «из-за этого» не то же, что «с этим», ни в одном из указанных значений. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ [Топы, устанавливающие условия правильности построения определений (окончание)} Далее, если соединение одного с другим назвать целым, как, например, соединение души с телом — живым существом, то прежде всего следует смотреть, не обстоит ли дело так, что не сказано, какое это соединение, например если, определяя плоть или ко­сти, утверждали бы, что они соединение огня, земли и воздуха *. Ибо недостаточно сказать, что они соедине­ние, но нужно еще уточнить, какое это соединение. Ведь плоть возникает не при любом соединении этих элементов, а когда они соединены таким-то определен­ным образом, кости же — таким-то. И вообще, по-ви­димому, ни одно из них не тождественно соединению, ведь всякому соединению противоположно разложе­ние, но ни одному из них ничего не противоположно. Кроме того, если одинаково вероятно, что все состав­ное есть соединение или никакое составное не есть соединение, каждое же живое существо, будучи со­ставным, не есть соединение, то и все прочее состав­ное не будет соединением. Далее, если чему-то по природе присущи противо­положности, а определяют его через одну из них, то ясно, что определение его не дано. Иначе окажется, что у одного и того же много определений. В самом деле, почему более [правильно] указывает тот, кто определяет через одну противоположность, чем тот, кто определяет через другую, поскольку обе одинаково 493 возникают в нем естественным образом? Именно та­ково определение души, если она сущность, способная овладевать знаниями, ведь она в равной мере подвер­жена и неведению. Если нет доводов против всего определения в це­лом, потому что целое неизвестно, то надо найти до­воды против какой-то части, если она известна и если кажется, что она дана не надлежащим образом. Ведь если часть опровергнута, то опровергнуто и все опре­деление. Неясные определения следует рассматривать таким образом, чтобы [вместе с отвечающим] испра­вить их и привести их в связь с чем-то ясным, дабы иметь доводы против них. Ведь отвечающему необхо­димо в таком случае либо признать принятое вопро­шающим, либо самому объяснить, что же в конце кон­цов то, что выражено определением. Далее, подобно тому как в экклесии обычно предлагают на утвержде­ние [новый] закон и отменяют прежний, если тот, который предлагают, лучше, точно так же следует по­ступать с определениями и самому предлагать другое определение. Ибо если кажется, что опо лучше и в большей мере выявляет определяемое, то ясно, что [ранее] положенное будет оспорено, так как для одно­го и того же нет больше одного определения. Для всех же определений особенно важно положе­ние о том, что следует точно определять для себя обсуждаемое или вновь принимать определение, ука­занное надлежащим образом. Ибо необходимо, как бы разглядывая образец, усматривать в определении [со­беседника] упущения и излишне добавленное, чтобы иметь больше доводов против него. Итак, о [топах], касающихся определений, сказано достаточно. КНИГА СЕДЬМАЯ ГЛАВА ПЕРВАЯ [Топы, касающиеся установления тождества] Следует также смотреть исходя из словоизменения, из однорядного и из противолежащих друг другу [ве­щей], тождественно ли нечто чему-то или отлично от него — тождественно ли в самом прямом из перечи­сленных выше значений тождественного (тождествен- зо иым же в самом прямом смысле я назвал ' то, что но числу одно). В самом деле, если справедливость — то же, что мужество, то справедливый — то же, что мужественный, и справедливо — то же, что мужест­венно. То же самое и в отношении противолежаще­го. А имепно если вот эти [вещи] тождественны друг другу, то противолежащие им [вещи] — в любом из названных видов противопоставления — также тожде- 35 ственны друг другу. Пет никакой разницы, берут ли противолежащее одному из тождественного или дру­гому, поскольку и то и другое одно и то же. С другой стороны, судить о тождественно*! следует исходя из созидающего и уничтожающего, возникновения и уничтожения и вообще из находящегося к тому и другому в одинаковом отношении. У всего, что тож­дественно без оговорок, тождественны и возникновение и уничтожение его и то, что создает и уничтожает его. Если же об одной из двух [тождественных вещей] * говорится что-то больше всего, то следует смотреть, не говорится ли это и о другой в том же отношении боль­ше всего, как, например, Ксенократ доказывает, что счастливая жизнь и добродетельная жизнь тождест­венны, так как из всех образов жизни больше всего предпочитают добродетельную и счастливую жизнь, ибо то, что предпочитают больше всего, и наиболь­шее — одно. То же самое можно сказать и о всем дру- ю гом подобном этому. Однако и то и другое, названное 495 наибольшим и больше всего предпочитаемым, долж­но быть одним по числу, иначе тождественность не доказана. В самом деле, если самые храбрые из элли­нов — пелопоннесцы и лакедемоняне, то не обязатель­но, чтобы пелопоннесцы были тождественны лакедемо-16 нянам, так как имеется не один по числу пелопонне-сец и не один лакедемонянин, а необходимо, чтобы одно было объемлемо другим, так же как лакедемо­няне пелопоннесцами; иначе окажется, что один из них лучше других, если только одни не объемлются другими. В самом деле, пелопоннесцы необходимо го должны быть лучше лакедемонян, если одни не объ­емлются другими, ибо они лучше всех остальных. Точ­но так же и лакедемоняне необходимо должны быть лучше пелопоннесцев, ибо и они лучше всех осталь­ных. Так что получается, что они лучше друг друга. Таким образом, ясно, что названное лучшим и наи-25 большим должно быть одним по числу, если надле­жит доказать тождественность. Поэтому и Ксенократ не доказывает [тождественность], ибо жизнь счастли­вая и жизнь добродетельная не одно по числу2, так что но обязательно, чтобы они были тождественны на том основании, что обе более всего предпочитае-зо мы; оДно должно быть подчинено другому. Далее, следует смотреть, тождественно ли одно тому, чему тождественно и другое, ибо если оба но тождественны одному и тому же, то ясно, что они не тождественны и друг другу3. Далее, следует [судить о тождественности двух] исходя из того, что им сопутствует, и из того, чему они сами сопутствуют. В самом деле, то, что одному сопут­ствует, должно сопутствовать и другому, [ему тожде-85 ственному] 4, и, чему одно из них сопутствует, тому и другое должно сопутствовать5. Если же здесь есть ка­кая-то несогласованность, то ясно, что они пе тожде­ственны друг другу6. Следует также смотреть, не обстоит ли дело так, что оба принадлежат не к одному роду категорий, а одно являет собой качество, а другое — количество или отношение, и, далее, не обстоит ли дело так, что 152ь род у обоих не один и тот же, а у одного, [например], благо, у другого — зло пли у одного — добродетель, а у другого — знание или же род хотя и один и тот же, однако не одни и те же видовые отличия сказываются 496 о том и другом, а об одном говорится, что оно знание об умозрительном, а о другом — что оно знание о дея­тельности. И точно так же в других случаях. 5 Далее, следует исходить из большего — не обстоит ли дело так, что одно допускает большую степень, а другое нет или оба, правда, допускают, но не в одно и то я*е время, как, например, кто больше любит, не желает большего совокупления, а потому любовь и желание совокупления не одно и то же. Точно так же следует исходить из црибавления — ω не обстоит ли дело так, что прибавление каждого из двух к одному и тому же пе делает целое тождест­венным7 или при отнятии одного и того же от каждо­го из них остаток разный8, например если бы сказали, что двойное половины и многократное половины — одно и то же. Ведь если отнять от каждого половину, то остаток у обоих должен был бы быть одним и тем же, но это не так, ибо двойпое и многократное не is означают одно и то же. Следует смотреть не только то, не вытекает ли не­посредственно из тезиса9 нечто несообразное 10, но и то, не может ли из предположения возникать несообраз­ное, точно так, как у тех, кто утверждает, что пустое и наполненное воздухом — одно и то же. Ведь ясно, что, когда воздух выходит, пустота не уменьшается, го а увеличивается, в то время как наполненного возду­хом уже нет. Так что если при каком-то предположе­нии — ложном ли или истинном (это не имеет значе­ния) — одно опровергается, а другое нет, то они не одно и то же п. Вообще говоря, исходя из того, что так или иначе 25 сказывается о том и о другом, и из того, о чем они сами сказываются, следует смотреть, нет ли где какой-нибудь несогласованности. Ведь то, что сказывается об одном, должно сказываться и о другом, а о чем сказывается одно, о том должно сказываться и другое12. Далее, так как о тождественном говорится в раз- so личных значениях, то следует смотреть, не тождест­венно ли то и другое и в каком-то ином смысле. Ведь тождественное по виду или по роду не должно или не может быть одним и тем же по числу. Мы же рас­сматриваем, тождественны ли они в этом смысле или нет. 497 Наконец, следует смотреть, может ли быть одно без другого. Ведь если может, то они не будут одним 35 и тем же 13. ГЛАВА ВТОРАЯ [Топы, касающиеся установления тождества при обсуждении определений] Итак, топов, касающихся тождественного, столько. Из сказанного также ясно, что все касающиеся тожде­ственного топы, годные для опровергания, могут быть применены к определению, как было сказано рань­ше К В самом деле, если имя и речь выражают не од­но и то же, то ясно, что данная речь не будет опре­делением. Но ни один из топов, годных для обоснова­ния [тождественности], неприменим к определению. Ведь для обоснования определения недостаточно до­казать, что то, что содержится в речи, и то, что содер­жится в имени,—одно и то же2; определение должно 5 соблюдать все остальные предписания3. ГЛАВА ТРЕТЬЯ [Голы, касающиеся построения определений через умозаключение] Итак, пытаться оспорить определение следует все­гда таким именно образом и с помощью этих [топов]. Если же мы хотим обосновать определение, то преж­де всего следует знать, что никто или немногие из рассуждающих получают определение через умозак-10 лючения, а все принимают определение за начало, например те, кто занимается геометрией, учением о числах или другими подобными учениями. Далее, сле­дует знать, что, конечно, дело другого исследова­ния ] — точно объяснить, что такое определение и как должно определять; но теперь для настоящей цели достаточно сказать лишь то, что об определении и сути бытия [вещи] можно получить умозаключение, и îb гели определение есть речь, выражающая суть бытия вещи 2, и единственно лишь сказываемое в определении должно сказываться в сути вещи (а в сути вещи сказываются роды и видовые отличия), то очевидно, что если в сути вещи сказываются лишь род и ви­довое отличие, то содержащая их речь необходимо бу-498 дет определением, ибо другого определения быть но мо­жет, так как ничто другое не сказывается в сути вещи. Итак, очевидно, что умозаключение3 об определе­нии может получиться. А исходя из каких [топов] следует строить определение,-— это разъяснено более подробно в других сочинениях4. Для данного иссле­дования полезны эти же топы5. А именно, надо обра­тить внимание на противоположности и на остальные противолежащие друг другу [вещи] и исследовать определения в целом и по частям. Ведь если опреде­ление, противолежащее [данному], есть [определе­ние] противолежащего, то и указанное необходимо есть [определение] обсуждаемого. Но так как имеется несколько сочетаний противоположностей, из противо­положностей следует брать ту, противоположное опре­деление которой наиболее очевидно. Итак, определе­ние в целом надо рассматривать так, как сказано, части же его — следующим образом. Прежде всего необходимо убедиться, что данный род указап пра­вильно. Если же противоположное принадлежит к противоположному [роду], а обсуждаемое к этому же [роду] пе принадлежит, то ясно, что оно будет принадлежать к противоположному [роду], так как противоположности необходимо принадлежат к одному и тому же [роду] или к родам, противоположным друг другу. Мы полагаем также, что противополож­ные видовые отличия сказываются о противоположно­стях так, как о белом и черном, ведь одно рассеивает зрение, а другое собирает6. Так что если о противопо­ложном сказываются противоположные видовые от­личия, то ясно, что об обсуждаемом [предмете] ска­зываются указанные [видовые отличия]. Так что если род и видовые отличия указаны правильно, то ясно, что указанное будет определением. Или быть может, не обязательно, чтобы противоположные Друг другу видовые отличия сказывались о противо­положностях, если противоположности пе принадле­жат к одному и тому же роду. Что касается [вещей], роды которых противоположны друг другу, то ничто не мешает, чтобы для них было названо одно и то же видовое отличие, как, например, для справедливости и несправедливости: ведь первая есть добродетель души, а вторая — порок души. Так что «души» у того и другого говорится как видовое отличие, так как сУ-499 ίο ществуют еще добродетель и порок тела. Во всяком случае правильно то, что у противоположностей име­ются или противоположные, или одни и те же видо­вые отличия. Поэтому если о противоположном ска­зываются противоположные [видовые отличия], а о данном нет, то ясно, что указанное [видовое отли­чие] будет сказываться о нем. Вообще же говоря, так 15 как определение состоит из рода и видовых отличий, то, если определение противоположного очевидно, оче­видным будет и определение обсуждаемого [предмета]. В самом деле, так как противоположное принадлежит к тому же роду или к противоположному ему и рав­ным образом о противоположностях сказываются или противоположные видовые отличия, или те же самые, то ясно, что об обсуждаемом [предмете] доля^ен ска­зываться либо тот же род, что и о противоположном, 20 тогда видовые отличия суть противоположные — или все, или же некоторые, а остальные — одни и те же, либо же, наоборот, видовые отличия — одни и те же, а роды — противоположные друг другу, либо же оба— и роды и видовые отличия — противоположные друг другу7. Ведь невозможно, чтобы и роды и видовые отличия были тождественными, иначе было бы одно и то же определение для противоположностей. 25 Далее, надо исходить из словоизменения и одно­рядного, ибо роды необходимо следуют родам и опре­деления — определениям; например, если забвение есть утрата знания, то забывать будет означать утра­чивать знание и быть уже забытым — быть уже утра­тившим знание. Если что-нибудь одно из перечислен­ного признали, то необходимо признать и остальное. Точно так же, если гибель есть разложение сущности, то погибать — значит разлагаться сущности и «губи­тельным образом» означает «разлагающе», или если гибельное означает разлагающее сущность, то и ги­бель есть разложение сущности. Точно так же в остальных случаях, так что если принято что-нибудь 85 одно, то должно признать и все остальное. Равным образом следует [обосновать определе­ние] исходя из [вещей], находящихся в одинаковом отношении одна к другой. В самом деле, если здоро­вое содействует здоровью, то и крепкое содействует крепости тела и полезное содействует благу. Ведь 154а каждое из перечисленного находится в одинаковом 500 отношении к своей цели, так что если одно из них имеет своим определением «содействие цели», то и для каждого из остальных будет такое определение. Далее, следует исходить из большего и одинако­вого столькими способами, сколькими можно обосно-вывать, сопоставляя две [вещи] с двумя [другими]. Например, если одно есть в большей мере определение другого, чем третье есть определение четвертого, а то, что в меньшей мере [признается] определением, есть определение, то определением будет и то, что в боль­шей мере [признается] определением. И если одно есть определение другого в той же мере, в какой третье есть определение четвертого, то если одно есть определение другого, то и остальное есть определение остального. Если одно определение сопоставляется с двумя [вещами] или два определения — с одной, то рассмотрение, исходящее из большего, непригодно. Дело в том, что не может быть одно определение для ю двух [вещей] или два определения для одной и той же. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ [Краткое перечисление важнейших топов, касающихся определения] Наиболее же удобны те топы, которые только что приведены, и те, которые исходят из однорядного и из словоизменения. Вот почему их следует больше всего усвоить и иметь под рукой, ибо они применимы для большинства случаев; а из прочих топов особенно 15 следует усвоить те, что распространяемы на все1, ибо они самые действенные из всех остальных, например что необходимо обращать внимание на единичное и исследовать виды — подходит ли к ним определение, так как вид соименен [с принадлежащими к нему еди­ничными]. Это, как утверждалось раньше2, полезно против тех, кто утверждает, что есть идеи. Кроме 2· того, следует смотреть, не названо ли имя иносказа­тельно и не сказывалось ли что-то о самом себе как нечто иное. И если еще какой-нибудь топ распростра­няем на многое и действен, то следует им пользо­ваться. 501 ГЛАВА ПЯТАЯ [Сопоставление степеней трудности обоснования и опровергания определения, собственного, рода и привходящего] Из того, что будет сказано после этого, станет очевидным, что определение труднее обосновывать, 25 чем опровергать. В самом деле, усмотреть определение и получить путем вопросов такого рода положения ле-легко, например усмотреть, что в данном определении одно есть род, а другое — видовое отличие и что в сути [вещи] сказываются род и видовые отличия. А без них нельзя получить умозаключение об опре­делении *. Ибо если в сути вещи сказывается еще что-80 то другое, то неясно, есть ли указанное определение определение вещи, или им будет ипое, так как опре­деление есть речь, выражающая суть бытия [вещи]. А что обосновывать труднее, чем опровергать, ясно так­же из следующего: легче умозаключать одно, чем многое. Так вот, при оспаривании достаточно рассуж­дать против чего-то одного (ибо, опровергая что-то 85 одно, мы оспариваем определение), при обосновании же необходимо все привести в согласие [и показать], что все содержащееся в определении присуще. Далее, при обосновании следует делать общее умоза-154ь ключение, ибо определение должно сказываться обо всем, о чем сказывается имя, и, кроме того, быть вза­имозаменяемым с ним, если данному определению над­лежит быть отличительным [для предмета]. При oiipo-вергании же нет необходимости доказывать общее, достаточно показать, что [определение] неверно для чего-то из того, что подпадает под [данное] имя. Если б же следует опровергнуть общее [положение], то и в этом случае для опровергания взаимозаменяемость необязательна. При опровергании общего достаточно показать, что о чем-то из того, о чем сказывается имя, речь не сказывается. Однако не необходимо по­казывать обратное — что о том, о чем сказывается so речь, имя не сказывается. Кроме того, определение ос­паривается и в том случае, если оно присуще всему тому, что подпадает под [данное] имя, но не только этому. Точно так же обстоит дело с собственным и родом. А именно, их легче опровергнуть, чем обосновать. 502 В отношении собственного это видно из сказанного, is В самом деле, в большинстве случаев собственное да­ется в сочетании [с другим]2, так что опровергнуть его можно, оспаривая нечто одно. При обосновании же все необходимо вывести посредством умозаключе­ния. Но почти все остальное, что относится к опреде­лению, подходит и для собственного, ибо, во-первых, 2(> при обосновании следует показать, что оно присуще всему тому, что подпадает под [данное] имя, между тем как при опровергании достаточно показать, что чему-то одному оно не присуще; во-вторых, если соб­ственное присуще всему, [что подпадает под данное имя], но не только ему, оно опровергается таким жо образом, как это сказано об определении3. А относи­тельно рода [это очевидно из того], что обосновать его необходимо [лишь] одним способом, показывая, что оп присущ всему, [что подпадает под данное имя], между тем как опровергать можно двояко, ибо если ад показали, что он ничему [из этого] не присущ или что он чему-то [из этого] не присущ, то указанное вначале оспаривается. Кроме того, при обосновании недостаточно показать, что род присущ, надо еще по­казать, что он присущ как род. При опровергании же достаточно показать, что он чему-то не присущ или не присущ ничему, [что подпадает под данное имя], зо Поэтому и полагают, что, так же как и во всем осталь­ном легче разрушать, чем создавать, так и здесь легчо опровергать, чем обосновывать. Что же касается привходящего, то общее привхо­дящее легче опровергать, чем обосновывать. В самом деле, при обосновании следует показать, что оно все- 35 му присуще, между тем как при опровергании доста­точно показать, что оно одному пе присуще. Частное же привходящее, наоборот, легче обосновывать, чем опровергать. Дело в том, что при обосновании доста­точно показать, что оно чему-то присуще, при опро- ts$a вергании же следует показать, что оно ничему не присуще. Очевидно также и то, что из всех [видов оказы­вания] легче всего опровергнуть определение, ибо в нем больше всего данных, поскольку многое было указано, и, чем больше их, тем быстрее получается умозаключение [против данного определения], ведь s естественно, что там, где много Дается, скорее 603 ошибаются, чем там, где немного. Кроме того, доводы против определения можно приводить и через другие [виды сказывания]. Ведь если определение относится не только к [данной] вещи, или данный род не ее род, или что-то из содержащегося в определении ей не присуще, то определение оказывается оспоренным. Против остальных же [видов сказывания] нельзя ни приводить доводы, почерпнутые из [топов] относи­тельно определения, ни использовать все прочее, ибо только то, что относится к привходящему, одинаково распространимо на все [виды сказывания], ведь каж­дый из них должен быть присущ вещи. Если же род присущ не как собственное, то род еще не будет оспо­рен. Точно так же и собственное не обязательно должно быть присуще вещи как род, равным образом и привходящее не обязательно должно быть ей при­суще как род или как собственное, а должно быть ей только присуще. Так что нельзя извлекать доводы из одного против другого, разве только у определения. Таким образом, ясно, что из всех [видов сказывания] легче всего оспорить определение, а обосновать его труднее всего. Ибо здесь должно быть выведено посред­ством умозаключения все, [что необходимо для осталь­ных видов сказывания] (а именно: что все указанное присуще; что то, что дано, есть род; что определение относится только к данной вещи), и, кроме того, еще то, что определение выражает суть бытия [вещи], и это должно быть сделано надлежащим образом. Из всех остальных [видов сказывания] больше всего таково, [как определение], собственное. Ибо его легче оспорить, так как оно обычно состоит из многого; обосновать же его труднее всего, потому что для этого нужно многое привести в согласие и, кроме того, до­казать, что оно присуще только [данной] вещи и взаи­мозаменяемо с ней. Легче же всего обосновать привходящее. В самом деле, в других [видах сказывания] надо показать, что они не только присущи, но что они присущи таким-то образом; в отношении же привходящего достаточно показать, что оно только присуще. Опровергать же привходящее труднее всего, потому что оно содержит меньше всего данных, ибо помимо того, что оно при­суще, привходящее не показывает, каким образом 504 оно присуще. Так что другие [виды сказывания] мож­но оспорить двояко — показав или что они не прису­щи, или что они не так присущи. Привходящее же нельзя оспорить иначе как показав, что оно не при­суще. Итак, топы, при помощи которых можно приво­дить доводы относительно каждой проблемы, почти полностью перечислены. КНИГА ВОСЬМАЯ ГЛАВА ПЕРВАЯ [Общие топы для возражающего против тезиса и для защищающего его] 155ь После этого следует поговорить о том, в каком по­рядке и как надо задавать вопросы. Тот, кто собирает­ся задавать вопросы, должен, во-первых, найти тот 6 топ, исходя из которого следует приводить доводы; во-вторых, он мысленно должен самому себе ставить вопросы и установить их порядок и, наконец, в-треть­их, задавать их уже другому1. Пока дело идет о нахождении [подходящего] топа, исследование одинаково у философа2 и у диалектика. Но установить, в каком порядке и как задавать вопро­сы,— это задача одного лишь диалектика, ибо все это to обращено к другому лицу; философа же, т. е. ведущего исследование для себя, это нисколько не занимает, лишь бы были истинны и известны [посылки], посредст­вом которых делается умозаключение, хотя бы отвечаю­щий и не соглашался с ним, поскольку они близки к [положенному] вначале и он предвидит то, что из них воспоследует; скорее философ будет стараться, чтобы положения были возможно более известны и близки к *5 началам], ибо из них получаются научные умозаключе­ния3. Итак, откуда следует брать топы — об этом ска­зано раньше4. О порядке же и о постановке вопросов следует говорить, различив те посылки, которые долж­ны быть взяты помимо необходимых. Необходимыми же называются те, посредством которых получается умозаключение. Тех, которые берутся помимо необ­ходимых5, имеется четыре [вида], а именно: или для паведения, чтобы было признано общее; или для того, чтобы придать больший вес доводу; или с тем, чтобы скрыть заключение; или для того, чтобы сделать более четким довод. Кроме них, не следует брать ни одной посылки, только посредством них надо пытаться рас-506 ширять [довод] и задавать вопросы. А [посылки], ко­торые берут, чтобы скрыть выводы, нужны лишь ради спора. Но так как все это дело обращено против дру­гого лица, то следует пользоваться и ими. Итак, необходимые посылки, посредством которых строится умозаключение, не следует выставлять сра­зу же, а следует откладывать их, выдвигая нечто по возможности высшее, выдвигая, например, как исход­ное не положение, что противоположности изучаются одной и той же наукой, если хотят это принять, а по­ложение, что одна и та же наука изучает противоле­жащие друг другу [вещи]. Но если это признают, то можно также умозаключать, что и наука о противо­положностях одна и та же, так как противоположное есть противолежащее. Если же [собеседник] этого не принимает, то это следует подкрепить посредством наведения, выдвигая частные противоположности, ибо необходимые посылки следует брать либо через сил­логизм, либо через наведение или одни посредством наведения, другие — посредством силлогизма. А очень ясные следует выдвигать [сразу же], ибо при откла­дывании [посылок] и наведении вывод, который дол­жен вытекать [из посылок], всегда менее ясен. Впро­чем, надо быть готовым полезные6 посылки выдвигать сразу же, если кто не в состоянии подкрепить их ука­занным выше способом. Посылки помимо указанных следует брать ради необходимых. Каждой надо пользо­ваться следующим образом. Посредством наведения надо заключать от единичного к общему и от извест­ного к неизвестному. Более известно — или вообще, или для большинства людей — то, что основывается на чувственном восприятии. Тот, кто хочет скрыть [вы­вод], должен предварительно умозаключать к посыл­кам (притом к возможно большему числу их), по­средством которых должен получиться силлогизм о [положенном] вначале; это бывает, если умозаклю­чают не только к необходимым, но и к некоторым по­лезным для них посылкам7. Кроме того, не следует [заранее] объявлять заключение, а его необходимо выводить из всего совокупного8. Ибо таким образом заключение9 будет дальше всего от первоначального тезиса. Вообще говоря, тот, кто выведывает скрытно, должен спрашивать так, чтобы после того, как им были поставлены вопросы, касающиеся всего довода, 507 и вывод им назван, [собеседнику] осталось еще раз разузнать, почему так. Этого больше всего достигают названным выше способом 10. Ибо если указывают лишь последнее заключение, то неясно, как оно получи­лось, так как отвечающий не может предугадать, из каких [посылок] оно вытекает, если предыдущие сил­логизмы не расчленены. Меньше же всего расчленен силлогизм заключения, если мы полагаем не посылки этого заключения, а те, посредством которых получает­ся [предыдущий] силлогизм7. Полезно также брать те положения, из которых исходят силлогизмы, не непрерывно, а попеременно — то для одного заключения, то для другого, ибо если приводят подобающие положения одно за другим, то яснее становится то, что из них вытекает7. Следует также при помощи определения найти, где это возможно, общую посылку, но не для самого предмета обсуждения], а для однорядного с ним. Ибо отвечающие] вводят себя в заблуждение, когда опре­деление взято лишь для однорядного, полагая, что этим они еще не признали общее, например если нуж­но, чтобы согласились с тем, что тот, кто гневается, стремится отомстить за кажущееся пренебрежение к нему, и согласились бы, что гнев есть стремление отомстить за кажущееся пренебрежение [со стороны другого]. Ведь ясно, что, признавая это, мы имели бы то общее, которое нам и нужно. Но если [общая посылка] предлагается для самого выдвинутого поло­жения, то часто получается, что отвечающий дает отрицательный ответ, потому что он скорее имеет возражение, касающееся выдвинутого положения, на­пример что гневающийся не стремится к мести. Ведь мы гневаемся [иногда] на родителей, но не стремимся к мести. Быть может, это возражение неправильно. Ибо некоторые усматривают достаточно сильную месть уже в том, что им причиняют одно лишь огорчение или за­ставляют их раскаиваться. Тем не менее подобное воз­ражение в какой-то мере убедительно, поскольку отри­цание выдвигаемого положения не кажется безоснова­тельным. Но против определения гнева не столь же легко найти возражение. Далее, положения следует выдвигать так, будто их выдвигают не ради самого [предмета обсуждения], а ради чего-то другого. Ведь в отношении того, что 608 пригодно против тезиса, [отвечающий] настороже. И вообще следует сказать, что [вопрошающему] необ­ходимо оставить по возможности неясным, хочет ли он принять выдвигаемое положение или противолежа­щее ему11. Ибо когда неясно, что именно пригодно про­тив положения, [отвечающие] скорее признают то, что им самим кажется правильным. Далее, следует выведывать на основании сходства, ю ибо это убедительно и лучше скрывает общее; напри­мер, так же как знание и незнание противоположно­стей одно и то же, так и чувственное восприятие про­тивоположностей одно и то же; или, наоборот, так как чувственное восприятие [противоположностей] одно и то же, то и знание [их] одно и то же. Хотя этот [прием] сходен с наведением, однако не тожде­ствен ему: в наведении общее принимается на осно- м вании единичного, а при указании сходства не полу­чается общее, охватывающее все случаи сходства12. Следует 13 также иногда делать возражение самому себе, ибо отвечающие ни в чем не подозревают того, кто, как им кажется, приводит доводы подобающим образом. Полезно также присовокуплять [в споре], 20 что сказанное хорошо известно и общепринято. Ведь те, у кого нет возражений, опасаются колебать при­вычное. В то же время самим следует остерегаться колебать его, поскольку сами пользуются им. Далее, не следует проявлять особое усердие [в обосновании чего-то], хотя вообще это полезно. Ведь тем, кто про­являет особое усердие, противятся больше. Кроме того, следует выдвигать свои положения как бы в со- ^ поставлеиии, ибо то, что выдвигается ради другого и полезно не для самого [предмета обсуждения], при­нимают охотнее. Далее, следует выдвигать не то, что должно быть принято, а то, из чего оно необходимо вытекает, ибо [отвечающий] скорее согласится с по­следним, так как из него не столь ясно его следствие; а если принято то, [из чего оно вытекает], будет при­нято и оно. Наконец, следует задавать вопросы о том, 30 относительно чего больше всего желают, чтобы оно было принято, ведь больше всего [отвечающий] отри­цает первое, потому что большинство вопрошающих утверждает прежде всего то, к чему они больше всего проявляют рвение. Однако против некоторых полезно выдвигать прежде всего такие положения. Ибо при-509 дирчивые люди согласятся скорее всего с первыми положениями, если им не совсем ясны те выводы, ко­торые из них следуют, к концу же [спора] они уже придираются. Точно так же поступают те, кто счи­тает себя ловким в ответах: согласившись с первыми положениями, они в конце прибегают к хитросплете­ниям, будто из положенного вывод не следует; однако они необдуманно выражают свое согласие, будучи уверены в своей опытности и полагая, что ни в чем их нельзя упрекнуть. Далее, полезно быть многословным и подобно тем, кто делает неправильные чертежи, вставлять совершенно ненужное для довода, ибо, ко­гда говорят много, не ясно, в чем кроется ошибка. Вот почему вопрошающие иногда остаются неуязви­мыми, незаметно добавляя то, с чем не согласились бы, если бы оно было выдвинуто как отдельное по­ложение. Итак, для сокрытия [своих намерений] следует пользоваться указанными приемами, а для украше­ния u [довода] — наведением и делением однородного. А что такое наведение — это ясно, деление же таково, как, например, [в высказывании], что одна наука лучше другой либо потому, что она более строгая, ли­бо потому, что она наука о более ценном 15, или что из наук одни — об умозрительном, другие — о деятельно­сти, третьи — о творчестве 16. В самом деле, каждое та­кое деление помогает украсить довод, однако для вы­вода оно не необходимо. Для ясности же следует приводить примеры и сравнения. Примеры должны быть подходящими и взяты из того, что нам известпо, как приводит их Го­мер, а не так, как Херилл 17. Ибо таким именно обра­зом выдвигаемое станет яснее. ГЛАВА ВТОРАЯ [Силлогизм и наведение в диалектических рассуждениях] В словопрениях следует пользоваться силлогизмом скорее против диалектиков, чем против толпы, наведе­нием же, наоборот,— скорее против толпы. Об этом, однако, было сказано уже раньше 1. В одних случаях пользующийся наведением может прийти к общему, задавая вопросы, в других же случаях это нелегко, потому что не у всего сходного одно общее имя. А ко-510 гда нужно найти общее, тогда говорят: так обстоит дело во всех таких случаях. Труднее всего опреде- 25 лить, какие из приводимых случаев таковы, а какие нет. И кроме этого в разговорах часто вводят в заб­луждение друг друга — одни выдают несходное за сходное, другие же, оспаривая,— сходное за несход­ное. Поэтому следует во всех таких случаях пытаться придумать имя, чтобы отвечающий не мог оспаривать, so что о приводимом говорится не как о сходном, а во­прошающему не приходилось бы ложно утверждать, что то, о чем говорится, сходно, так как относительно многого из того, о чем говорится не как о сходном, ка­жется, что о нем говорится как о сходном. Когда же после того, как наведением указано много случаев, общее [собеседником] не признается, тогда будет справедливо требдвать [от него] возраже- *5 ния. Если же мы сами не говорим, в каких случаях это так, то несправедливо требовать [от собеседника], чтобы он указал, в каких случаях это не так. Ибо сна­чала [вопрошающий] должен доказать путем наведе­ния, тогда только можно требовать возражения2. Сле­дует также требовать, чтобы возражения приводили не против самого выдвинутого положения, разве только речь идет о чем-то единственном в своем роде, как, на­пример, из всех четных чисел двойка — единственное первое число. Ибо тот, кто выдвигает возражения, дол- **7ь жен приводить их против другого или говорить, что единственно лишь это таково3. Тем, кто выдвигает воз­ражение против общего, но приводит возражение, не касаясь самого предмета, а ссылаясь на одноименное, [утверждая], например, что кто-то может иметь не свой цвет, не свою ногу и не свою руку (ведь живописец может иметь не свой цвет и повар — не свою ногу), следует в подобных случаях задавать вопросы, проводя деление, ибо, пока остается незамеченной одноимен­ность, кажется, что против положения возражают правильно. Если же возражающий препятствует реше­нию вопроса тем, что в своем возражении не ссылается на одноименность, а касается самого предмета, следует, отбрасывая то, против чего сделано возражение, осталь- *· ное представить в виде общего [положения], пока не будет получено то, что полезно, например когда речь идет о забывчивости и забвении, А именно, с утверж­дением, что утративший знание забыл его, не согла-511 шаются на том основании, что, когда вещь совершенно изменилась, знание о ней утрачено, но сама она не забыта. Поэтому следует говорить об оставшемся, от-15 брасывая то, против чего сделано возражение, например следует сказать, что если кто-то, хотя вещь и осталась, утратил знание о ней, то он ее забыл4. Точно так же следует поступать по отношению к возражающим против утверждения, что большему благу противо­лежит большее зло. А именно, они приводят возраже­ние, что здоровью, которое есть меньшее благо, чем хорошее самочувствие, противолежит большее зло, ибо 20 болезнь большее зло, чем плохое самочувствие. Потому и в этом случае следует отбросить то, против чего де­лается возражение, ибо после того, как это отбросили, скорее согласятся, например, что большему благу про­тиволежит большее зло, если только одно не влечет за собой другое, как, скажем, хорошее самочувствие — здоровье. И делать это следует не только когда воз-25 ражают, но и когда без возражения отрицают [положе­ние], потому что предвидят такое [возражение]. Ибо после того как отбросили то, против чего делается воз­ражение, [собеседнику] придется согласиться, потому что он не видит, где же в том, что остается, дело обстоит не так. Если же он не согласится, то после того, как от него потребуют возражения, он не сможет привести его. Речь здесь идет о таких положениях, которые в чем-то ложны, а в чем-то истинны. Если от них от-so бросить [ложное], то оставшееся будет истинно. Если положение подкрепляется многими отдельными слу­чаями, а возражение не приводится, то надо требовать согласия. Положение же, которое именпо так подкреп­ляется многими отдельными случаями и против кото­рого нет возражения, есть диалектическое положение. Когда же можно строить умозаключение об одном и том же без [приведения] к невозможному и через 85 невозможное, для доказывающего, а не для споряще­го безразлично, умозаключать ли тем или иным спо­собом. Спорящий же против другого не должен строить умозаключение через невозможное, ибо с тем, кто умозаключает без [приведения] к невозможному, спо­рить нельзя; когда же умозаключают через невозмож-1б8а ное, а ложность [утверждения] не очень ясна, можно отрицать [его] невозможность, так что вопрошающие не достигают того, чего хотят. 512 Следует5 выдвигать в виде положений то, с чем во многих случаях дело обстоит так и против чего не имеется возражения — или вообще или такого, которое нелегко усмотреть. Ибо те, кто не в состоянии усмат­ривать, в каких случаях дело обстоит не так, прини- s мают [утверждаемое] как истинное. Не следует представлять заключение в виде вопро­са. Иначе при отрицании [вопроса отвечающим] по­кажется, что умозаключение не было сделано. Ведь часто отрицают положение, даже если его не представ­ляют в виде вопроса, а приводят его как [необходимое] следствие. И те6, кто не усматривает следствий, выте­кающих из положенного, не считают опровергнутым ю того, кто так отрицает. Поэтому, когда [заключение] представляют в виде вопроса, не утверждая при этом, что оно вытекает как [необходимое] следствие, а его отрицают, тогда уж безусловно кажется, что умозаклю­чение не получилось. Не всякое общее положение есть, видимо, диалек­тическое положение, например [положение], что такое человек или в скольких значениях говорится о благе. Ведь диалектическое положение — это такое, на кото­рое можно отвечать да или нет. На только что указан­ные положения так ответить нельзя. Поэтому такие вопросы не диалектические, если только сам вопроша­ющий не проведет различия или деления и не спросит, например, не говорят ли о благе в таком-то и таком-то значении. Ведь на такие вопросы не трудно дать ут­вердительный или отрицательный ответ. Поэтому тако- 2 го рода положения следует выдвигать имепно в таком виде. Когда сам [вопрошающий] проводит различие, а [собеседник] никак не соглашается с выдвинутым положением, вот тогда, копечно, справедливо требовать от него ответа на вопрос, в скольких значениях гово­рится о благе. Тот, кто долго выставляет одно положение в виде 25 вопросов, плохо расспрашивает. Ибо если тот, кого спрашивают, отвечает на вопросы, то ясно, что задают много вопросов или часто одни и те же; так что или будут пустословить, или не получится умозаключения. Ведь всякое умозаключение состоит из немногих по­сылок. Если же [спрошенный] не дает ответа на во­просы, то следует или порицать это, или отказаться [от беседы]. во 17 Аристотель, т. 2 -. 888 513 ГЛАВА ТРЕТЬЯ [Легкость и трудность обоснования и опроеереания положений] Против некоторых предположенийх приводить до­воды трудно, защищать же их легко, а таковы первые2 и последние по природе. В самом деле, первые нуж­даются в определении3, последние же получаются при помощи многих [положений], если хотят получить их от первых непрерывной цепью доводов, или эпихире-мы будут казаться софистическими. Ведь невозможно что-то доказать, если не начинать с подобающих начал и не связывать их непрерывной цепью с последними. Отвечающие же не требуют определений и не обра­щают на них внимания, когда вопрошающий дает оп­ределение. Но если не становится очевидным, что же такое предмет обсуждения, приводить против него доводы нелегко; особенно это бывает, когда речь идет о началах, ибо остальное доказывается через них, они же не могут быть доказаны через другое, но каждое из них необходимо узнать при помощи опреде­ления 3. Трудно приводить доводы и против того, что весь­ма близко к началу, ибо против него нельзя приводить много доводов, поскольку между ним и началом мало посредствующих [звеньев], при помощи которых надо доказать последующее. Из всех же определений труд­нее всего оспариваемы те, что используют такие имена, которые, во-первых, неясны — или вообще, или как имеющие много значений — и относительно которых, во-вторых, неизвестно, употребляет ли их дающий опре­деление в прямом или в переносном смысле. Λ ведь поскольку имена неясны, спорить о них нельзя; по­скольку же неизвестно, неясны ли они в силу того, что их употребляют в переносном смысле, они пе допу­скают порицания. Вообще относительно всякой трудпооспариваемой проблемы следует предполагать, что или она нуж­дается в определении, или она выражена неоднознач­но, или иносказательно, или она близка к началам, или нам неясно прежде всего именно то, чем из пере­численного вызвана трудность. Когда причина труд­ности очевидна, то ясно, что следует или дать опреде­ление, или различить значения, или привести посред-514 ствующие посылки, так как при их помощи доказы­ваются последние. Когда определение дано не надлежащим образом, нелегко рассуждать относительно многих положений ж и оспаривать их, например относительно того, проти­воположно ли одному одно или многое. Если же про­тивоположности определены подобающим образом, то легко разобрать, может ли у одного и того же быть много противоположностей или нет. И точно так же обстоит дело в других случаях, где требуется опреде­ление. По-видимому, и в математике кое-что не может быть легко изображено из-за упущений в определении, *о например [положение], что линия, пересекающая [па­раллелограмм] параллельно одной из его сторон« делит линию и площадь в равной пропорции. Бели же при­вести определение, сказанное сразу станет очевидным. А именно, площади и линии подвергаются уменьше­нию в одной и той же пропорции (antanairesis). Л это и есть определение одного и того же соотношения (logos). Вообще [в математике] легче всего доказать 35 элементы, если определения установлены, например что такое линия и что такое круг, только доводов против этих элементов можпо приводить немного, по­тому что у них немного посредствующих [звеньев]. Если же определения пачал не установлены, то при­водить доводы против пих затруднительно, а быть мо­жет, и вообще невозможно. Так же как с этими [мате­матическими положениями], обстоит дело и с теми, кото- 15i рые применяются в [диалектических] рассуждениях. Не следует, однако, упускать из виду, что, когда тезис трудпо оспаривать, это вызвано одной из указан­ных причип. Когда же против аксиомы, т. о. посылки, рассуждать трудное, чем против тезиса, может возник- 5 путь сомнение, следует ли согласиться с такими [по­ложениями] или нет. Если же не соглашаются с ними, а считают пужным рассуждать и по поводу этого, то требуют [от собеседника] большего, чем было положе­но вначале. Если же соглашаются, то будут верить на основании менее достоверного. Итак, если проблему не надо делать более трудной, то следует принимать такие положения4; если же надо умозаключать через to более известное, то принимать их не следует. Или быть может, тому, кто изучает, не следует их припимать, если они не более известны, а упражняющемуся сле-17* 515 дует их принять, если только они кажутся истинными. Так что очевидно, что нельзя одинаково требовать от вопрошающего и от обучающего, чтобы они приняли та­кие положения. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ [Цель и вадача отвечающего] Как и в каком порядке следует спрашивать, об этом сказано, пожалуй, достаточно. Что касается того, как отвечать, то прежде всего следует выяснить, что необ­ходимо делать для того, чтобы отвечать падлежащим образом, так же как и спрашивать надлежащим обра­зом. Вопрошающий должен так вести речь, чтобы за­ставить отвечающего говорить самое неправдоподоб­ное, необходимо вытекающее из тезиса. Отвечающий же должен так вести речь, чтобы несообразное или противное общепринятому казалось получающимся не по его вине, а из-за тезиса. А полагать как первое то, что не должно полагать, и защищать положенное не по­добающим образом 1—это, пожалуй, уже другая ошибка. ГЛАВА ПЯТАЯ [Топы для отвечающего] А так как нет определенных [топов] для тех, кто рассуждает ради упражнения и приобретения навыка: ведь у тех, кто обучает или учится, у тех, кто спорит ради спора ], и у тех, которые беседуют друг с другом ради исследования [истины], цели не одни и те же (а именно, обучающимся следует всегда соглашаться с тем, что кажется истинным, ведь никто и не намерен учить чему-то ложному; из тех, кто спорит ради спо­ра, вопрошающий должен непременно создать види­мость, будто он делает то, [что нужно], а отвечаю­щий — будто он не испытывает затруднений. Что ка­пается диалектических бесед, в которых рассуждают не ради спора, а ради приобретения навыка или исследо­вания [истины], то еще никто не разобрал, к чему должен стремиться в них отвечающий, с чем согла­ситься и с чем не соглашаться для того, чтобы надле­жащим или ненадлежащим образом защищать те­зис) — так как, стало быть, у нас нет для них [топов], оставленных нам предшественниками, то мы должны попытаться сказать кое-что сами2. 516 Итак, необходимо, чтобы отвечающий поддерживал обсуждение после того, как он выдвинул либо правдо­подобный, либо неправдоподобный тезис, либо такой, который не правдоподобен π не неправдоподобен, либо правдоподобный или неправдоподобный безусловно или в определенном отношении, например для того-то i59u и того-то — или для самого себя, или для другого. Безразлично, однако, в каком отношении тезис правдо­подобен или неправдоподобен, ведь способ отвечать надлежащим образом и соглашаться или не согла­шаться со спрошенным — один и тот же. Если же тезис неправдоподобен, то вывод [вопрошающего] необходи­мо должен получиться правдоподобным; если же тезис 5 правдоподобен, то вывод должен получиться неправдо­подобным, ибо вопрошающий всегда делает вывод, про­тиволежащий тезису3. Если же положенное не правдо­подобно и не неправдоподобно, то и вывод будет таким же. Но так как тот, кто строит умозаключение надле­жащим образом, доказывает выставленное, исходя из более правдоподобного и более известного, то очевидно, 10 что, если положенное вообще неправдоподобно, отве­чающий не должен соглашаться ни с тем, что кажется безусловно неправдоподобным, ни с тем, что кажется менее правдоподобным, чем вывод [вопрошающего]. Ибо если тезис неправдоподобен, то вывод [вопрошаю­щего] правдоподобен, так что все принятое [отвечаю­щим] должно быть правдоподобным, причем более правдоподобным, чем предложенное [вопрошающим], 15 если надлежит умозаключать от более известного к ме­нее известному. Так что если что-то из спрошенного не таково, то отвечающему не следует его принимать. Если же тезис безусловно правдоподобен, то ясно, что вывод [вопрошающего] безусловно неправдоподобен. Поэтому [отвечающему] следует принимать все, что кажется правильным, а из кажущегося неправиль­ным — то, что менее неправдоподобно, чем вывод [во­прошающего]. Тогда, надо полагать, обсуждение про­ходило подходящим образом. Точно так же следует 20 поступать, если тезис не неправдоподобен и не прав­доподобен, и в этом случае [отвечающему] следует соглашаться со всем кажущимся [правдоподобным], а из того, что кажется неправильным,— с тем, что бо­лее правдоподобно, чем вывод [вопрошающего]. Ибо таким образом доводы окажутся более правдоподобны-517 ми. Если же положенное безусловно правдоподобно или безусловно неправдоподобно, то [положения собе­седника] следует сопоставлять с тем, что кажется безусловно правильным. Если же положенное правдо-25 подобно пли неправдоподобно не безусловно, а для отвечающего, то кажущееся правильпым или не кажу­щееся правильным следует принимать или не при­нимать по собственному суждению. Если же отвечаю­щий придерживается мпения другого, то ясно, что он должен что бы то ни было признать или отрицать, обращая внимание на его образ мыслей. Поэтому и те, ίο кто приводит чужие мнения, например что благо и зло одно и то же, как говорит Гераклит4, не согла­шаются, что в одно и то же время у одного и того же противоположности не наличествуют, не соглашаются не потому, что это кажется им неправильным, а пото­му, что так следует говорить согласно Гераклиту. Это делают и те, которые заимствуют тезисы друг у друга: они судят так, как утверждал бы тот, кто выдвинул «5 такой тезис. ГЛАВА ШЕСТАЯ [Топы для дающего ответ на разного рода вопросы] Итак, очевидно, к чему должен стремиться отвеча­ющий, если положенное правдоподобно безусловно или для кого-нибудь. А так как все спрошенное необходи­мо правдоподобно, или неправдоподобно, или же не прав­доподобно и не неправдоподобно и так как оно необхо­димо относится к доводу или не относится к доводу, icoo то» если оно к^жется [отвечающему] правильным, но к доводу не относится, следует соглашаться, утверж­дая, что оно кажется правильным; если же спрошен­ное кажется неправильным и не относится к доводу, то .следует, правда, соглашаться, но, дабы не пока­заться простодушным, заметить, что оно кажется не­правильным. Если же спрошенное относится к доводу и кажется правильным, то [отвечающему] следует ска­зать, что оно, правда, кажется правильным, но оно слпш-5 ком близко к предположенному вначале и что с при­нятием его отвергается [ныне] положепное. Если же спрошенное к доводу имеет отношение, но слишком неправдоподобно, то [отвечающий] должен сказать, что если принять его, то вывод из пего, правда, следует, но 518 что выдвигаемое положение слишком просто. Если жо спрошенное не неправдоподобно и не правдоподобно, то если оно нисколько не относится к доводу, то сле­дует соглашаться, ничего не уточняя; если же оно к до­воду относится, то следует заметить, что с принятием ю его отвергается предположенное вначале, ибо таким образом будет казаться, что отвечающий испытывает затруднение не по своей вине, если он то или другое принимает, предусматривая [вытекающее из него]; а вопрошающий построит умозаключение, если все, что более правдоподобно, чем вывод, принимается [отвеча­ющим]. А те, кто пытается умозаключать из посылок более неправдоподобных, чем вывод, умозаключают явно не надлежащим образом 1. Поэтому с такими по- is сылками вопрошающих но следует соглашаться. ГЛАВА СЕДЬМАЯ [Топы для дающего ответ на неясные и двусмысленные вопросы и возражения] Точно так же следует противиться и там, где го­ворят неясно и употребляют многозпачные выражения. В самом деле, так как отвечающему, когда он чего-то не понимает, дозволено сказать «я не понимаю» 1 и так как при употреблении [собеседником] многозначных выражений не обязательно соглашаться или отрицать 20 [его положения], то совершенно очевидно, что, если сказанное [собеседником] неясно, отвечающему сле­дует прежде всего сказать без колебания, что он не понимает. Ибо часто, когда с чем-то соглашаются, от­вечая на неясный вопрос, впадают в затруднительное положение. Если сказанное хотя и попятно, по много­значно, то, в случае если оно во всех значениях истин­но или ложно, отвечающему следует просто согла­шаться или отрицать; если же оно в одном значении ложно, а в другом истинно, то он должен заметить, что сказанное многозначно и что оно в одном значении ложно, в другом истинно. Ибо если он станет раз­личать позже, то будет неясно, заметил ли он и вна­чале двусмысленность. Если же он раньше не видел этой двусмысленности, а согласился [со спрошенным], имея в виду одно из его зпачений, то следует сказать зо [вопрошающему], который ведет [разговор], имея в виду другое значение, что он согласился, имея в виду 519 не это, а другое значение. Ибо если одним и тем же именем или одной и той же речью объемлется многое, то легко возникает двусмысленность; если же спрошен­ное ясно и просто, то следует отвечать «да» или «нет». ГЛАВА ВОСЬМАЯ [Топы для отвечающего при доказательстве через наведение] Так как всякая посылка умозаключения или есть одна из тех посылок, из которых [непосредственно] выводится заключение, или взята ради одной из этих посылок (когда она берется ради другой, это явствует из того, что спрашивают о многих подобных ДРУГ другу случаях, ведь большей частью общее по­лучается через наведение и через сходство), то [от­вечающий] должен все единичное принимать, если оно истинно и правдоподобно, против общего же ему следует пытаться возражать. Ведь мешать кому-то приводить довод, не делая возражения, действитель­ного или мнимого,— значит придираться. Поэтому если, несмотря на много очевидного, отвергают общее, не выдвигая возражений, то ясно, что придираются. А если кто не в состоянии выдвигать встречные до­воды и доказать, что довод неправилен, то еще больше кажется, что придираются. И все же этого недоста­точно, ибо против [установившихся] мнений у нас много доводов, раскрыть которые трудно, такие, как довод Зенона, что нельзя двигаться и что нельзя пройти ристалище1. Но это не значит, что из-за этого не следует выдвигать доводы, противолежащие таким [доводам]. Если, таким образом, не соглашаются, не выдвигая ни возражений, ни встречных доводов, то ясно, что придираются. Ибо придираться в рассужде­ниях — значит давать ответ, идущий вразрез с ука­занными выше способами и делающий невозможным умозаключение. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ [Некоторые общие топы для отвечающего] Защищать же тезис и определение [отвечающий] должен, заранее подготовив для себя доводы про­тив них, ведь ясно, что надо противиться тому, на ос­нове чего вопрошающие хотят оспорить положенное. 520 Следует, однако, остерегаться защищать неправдо­подобное предположение. А неправдоподобным оно мо­жет быть в двух случаях: во-первых, когда утверждают нечто такое, из чего вытекают нелепости, например, если говорят !, что все движется или ничего не движется; во-вторых, когда утверждают то, что внушает худшие нравы и противоречит желаниям [людей], например что наслаждение есть благо и что причинять другим зло лучше, чем самому терпеть зло. И те, кто это ут­верждает, вызывают отвращение не как защищающие такие положения ради спора, а как высказывающие их как свое правильное мнение. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ [Способы раскрытия отвечающим ложных доводов] А те доводы, которые приводят к ложному, следует раскрыть, оспаривая то, из-за чего получилось ложное. Ибо доводы эти раскрыты, когда оспорено не любое [положение], даже не в том случае, если оспариваемое ложно; ведь довод может содержать много ложного, на­пример если полагают, что тот, кто сидит, пишет и что Сократ сидит, а отсюда выводят1, что Сократ пи­шет. Так вот, если и оспорить, что Сократ сидит, то тем не менее довод не раскрыт, хотя это утверждение ложно2; но не из-за него ложен довод. Ведь если кто случайно сидит, но не пишет, то в отношении его это раскрытие уже не подходит, так что не это должно быть оспорено, а то, что тот, кто сидит, пишет, ибо не всякий сидящий пишет3. Таким образом, полностью раскрыл [довод] тот, кто оспорил то, из-за чего полу­чается ложное. А знает, как раскрыть довод, тот, кто знает, из-за чего он ложен, как это бывает, когда ри­суют неправильный чертеж, ибо здесь недостаточно де­лать возражение, даже если опровергаемое ложно, а следует доказать, почему оно ложно, ибо [только] таким образом было бы очевидно, делают ли возраже­ние, предугадывая [ошибку] или нет. Имеется четыре способа препятствовать выведению заключения, а именно: опровергая то, из-за чего полу­чается ложное; или выдвигая возражение против во­прошающего (ведь часто [этим заключение] не рас­крыто, однако тот, кто расспрашивает, не может идти дальше); в-третьих, выдвигая возражение против того, 521 о чем спрашивают (ведь бывает, что из-за того, что вопросы заданы плохо, на основе этих вопросов желае­мое не достигается; между тем если что-то присовоку­пить, то заключение получится. Если, таким образом, вопрошающий уже не в состоянии довести [свой довод] до конца, то следует возражение направить протиз него; если же он в состоянии — то против того, о чем спрашивают) ; в-четвертых, наконец, самое слабое возра­жение — рассчитанное на время. А именно, некоторые делают такие возражения, что для разбора их требует­ся больше времени, чем имеется для [данной] беседы. Итак, как мы говорили, бывают четыре вида возра­жений. Но только первый из них есть раскрытие [за­ключения]; остальные же [лишь] некоторым образом препятствуют и затрудняют выведение заключения. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ [Выявление причин ошибочности или недостаточности довода, необходимое для отвечающего при порицании довода] Порицание довода не одно и то же, когда довод рас­сматривается сам по себе и когда приводится в виде вопросов. В самом деле, часто спрошенный приводит довод не надлежащим образом потому, что не согла­шается с тем, на основании чего можно было бы хо­рошо рассуждать против его тезиса. Ибо не во власти одной только стороны надлежащим образом доводить до конца общее дело. Поэтому иногда необходимо под­вергать нападкам говорящего, а не его тезис1, когда отвечающий умышленно утверждает противоположное тому, что говорит вопрошающий. Поэтому те, кто при­дирается, делают беседы не диалектическими, а имею­щими целью спор ради спора. Кроме того, так как та­кие рассуждения происходят ради упражнения и при­обретения навыков, а не для обучения, то ясно, что следует умозаключать не только к истинному, ко и к ложному и не всегда из истинных [посылок], а ино­гда и из ложных2. Ведь часто, когда полагают истин­ное, рассуждающему необходимо опровергнуть его; по­этому следует выдвигать ложные посылки. Иногда же, когда полагают ложное, следует опровергать его пос­редством ложных посылок, ведь ничто не мешает, что­бы кому-то несуществующее казалось более достовер-522 ным, чем истинное, так что, если он приводит довод ка основе того, что ему кажется достоверным, он бу­дет скорее убежденным, чем извлекшим пользу [от этого]. Если же направлять его по иному пути надлежа­щим образом, то это следует делать при помощи диа­лектики, а не эристики, так же как геометр — при по­мощи геометрии, все равно истинно или ложно то, что выводится в заключении. Какие же умозаключения диалектические,—это было указано раньше3. А так как плохой сотоварищ тот, кто мешает общему делу, то ясно, что так же бывает и при приведении доводов, ибо в них обсуждаемое есть нечто общее, разве только в словесных состязаниях [это не так]. В последнем случае обе стороны не могут достичь одной и той же цели, ведь больше одного победителя быть не может. Безразлично, однако, получается ли такое [рассужде­ние] из-за ответов или из-за вопросов. Ибо тот, кто спрашивает эристически, так же плохо рассуждает, как и тот, кто, отвечая, ие соглашается с очевидным и не отвечает на то, что хочет узнать вопрошающий. Итак, из сказанного ясно, что нельзя одинаково порицать и довод сам по себе, и вопрошающего. Ведь вполне воз­можно, чтобы довод был плохим, а вопрошающий спо­рил против отвечающего как нельзя лучше. Ведь про­тив тех, кто придирчив, невозможно, пожалуй, прямо строить такие умозаключения, как хотелось бы, а можно строить лишь такие, какие допустимы. Так как трудно определить, когда люди принимают противоположные друг другу [положения] и когда — взятые вначале (ибо часто, говоря про себя, говорят одно, а затем другое, нечто ему противоположное, т.е. со­глашаются потом с тем, что сначала отрицали. Поэтому, будучи спрошены, [отвечающие] часто признают про­тивоположное тому, что говорили вначале), то доводы [в таком случае] необходимо оказываются плохими. Виповат здесь отвечающий, который с одними [поло­жениями] не соглашается, а с другими такого же рода [положениями] соглашается. Поэтому ясно, что пе сле­дует одинаково порицать вопрошающих и их доводы. Есть пять видов порицания довода самого по себе. Первый — когда из посылок ничего не следует —ни предложенное, ни что-либо вообще, поскольку ложно или неправдоподобно все, либо большая часть того, из чего выводится заключение, и заключение не полу-523 чается ни тогда, когда что-то из этого устранено, ни тогда, когда что-то присовокуплено, ни тогда, когда одно устранено, а другое присовокуплено. Второй вид порицания — если из таких [посылок] и так, как толь­ко что было сказано, не получается умозаключения против тезиса. Третий вид — если умозаключение [про­тив тезиса] получается, когда что-то присовокуплено, но совокупленное хуже вопрошаемого и менее правдо­подобно, чем заключение. Далее, [в-четвертых], если умозаключение получается, когда что-то устраняется, ибо иногда [вопрошающий] берет больше, чем необхо­димо, так что умозаключение получается не благодаря этому. Наконец, [в-пятых],—если [доказательствове­дется] из более неправдоподобных и менее достовер­ных [посылок], чем заключение, или из истинных, но требующих больше усилий для доказательства, чем проблема. Нельзя, однако, требовать, чтобы умозаключения были для всех проблем одинаково правдоподобны и убедительны, ибо одни из искомых [проблем] по при­роде своей более легкие, другие же более трудные, так что если заключали из возможно более правдоподобных [посылок], то рассуждали надлежащим образом. Оче­видно поэтому, что порицание довода неодинаковое, когда оно направлено против поставленной проблемы и когда — [против довода] самого по себе. Ибо вполне возможно, чтобы довод сам по себе был достоин по­рицания, а в отношении проблемы —- достоин похвалы или, наоборот, сам по себе — достоин похвалы, в от­ношении же проблемы — достоин порицания, а именно когда легко умозаключать исходя из многих правдопо­добных и истинных [посылок]. Иногда довод, приво­димый через умозаключение, хуже довода, приводи­мого без умозаключения,— когда он выводится из не­лепых [посылок], хотя сама проблема не такова, между тем как довод, приводимый без умозаключения, нуж­дается еще в таких, которые правдоподобны и истипны, но не основывается па том, что еще должно быть со­вокуплено. А те доводы, которыми заключают к истин­ному через ложное, не заслуживают порицания, ибо хотя ложное всегда пеобходимо выводится через лож­ное, но истинное иногда может быть выведено и через ложное — это видно из «Аналитик» 2. 524 Когда приведенный довод есть доказательство чего-то, тогда, в случае если [доказывается] нечто другое, совершенно не относящееся к заключению, [которое должно быть выведено], умозаключения об этом не бу­дет; если же оно кажется умозаключением, то это со­физм, а не доказательство. Философема же — это дока­зывающее умозаключение, эпихирема— диалектическое умозаключение, софизм— эристическое умозаключение, а апорема — диалектическое умозаключение к противо­речию. Если же нечто доказано из двух [посылок], кажу­щихся правильными, но не в одинаковой мере, то ни­что не мешает, чтобы доказанное казалось более пра­вильным, чем каждая из них. Но если одна [посылка] кажется правильной, а другая не кажется ни правиль­ной, ни неправильной или если одна кажется правиль­ной, а другая неправильной, то и [заключение], если они [кажутся правильными и неправильными] в оди­наковой мере, может в одинаковой мере [казаться правильным и неправильным]. Если же одна из них кажется в большей мере [правильной или неправиль­ной], чем другая, то [заключение] следует той, кото­рая кажется в большей мере [правильной или непра­вильной]. Некоторая ошибка имеется в умозаключениях, когда доказывают через большее число [посылок], хотя можно было бы доказать через меньшее число [посылок], содержащихся в доводе, например если бы [для доказательства того], что одно мнение есть мне­ние в большей мере, чем другое, постулировали, что все, что [таково] само по себе, в наибольшей мере [таково]; имеется же действительно предмет мнепия самого по себе, а потому он в большей мере [таков], чем отдельные [предметы мнения]. Если то, о чем го­ворится, в большей мере [таково], тогда и то, что от­носится к нему, в большей мере [таково]. Однако есть верное само-по-себе-мнение, которое будет более основательным, чем отдельные [мнения]. Но ведь по­стулировали, что имеется верное само-по-себе-мнение и что все, что [таково] само по себе, в наибольшей мере [таково]. А потому это мнение есть наиболее основательное, В чем же порочность [этого рассужде­ния]? Не в том ли, что остается скрытым, на каком основании приводится довод? 525 ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ [Условия достоверности и ясности довода] 35 Довод ясен в том случае — и это самый распрост­раненный способ,— если заключают так, что нет ка-добности в дальнейших вопросах. Другой способ — и он очень часто применяется,— когда взяты [такие по­сылки], из которых с необходимостью [следует заклю­чение], но которые сами выводятся через заключения. 1б2ь Третий — если опускают [лишь] весьма правдоподоб­ные [посылки] 1. Ложным же довод называется в четырех смыслах: во-первых, когда кажется, что выводят через умоза­ключение, а на самом деле не выводят; такой силло-б гизм называется эристическим; во-вторых, когда, правда, выводят через умозаключение, однако оно но относится к обсуждаемому (что бывает больше всего в [доказательствах] через приведение к невозмож­ному2); в-третьих, когда, правда, умозаключение от­носится к обсуждаемому, но строится не соответствую­щим [предмету] способом; это бывает, когда, [напри­мер], довод, не имеющий отношения к врачебному искусству, кажется имеющим к нему отношение, или пегеометрический — геометрическим, или недиалекти-ю ческий — диалектическим, каким бы ни было то, что получается,— ложным или истинным; в-четвертых, когда умозаключают посредством ложных [посылок]; в этом случае заключение будет иногда ложным, иногда истинным, ибо ложное всегда выводится че­рез ложное, истинное же может быть выведено и из не-15 истинного, как уже было сказано раньше3. Итак, ложный довод есть скорее ошибка того, кто его приводит, чем ошибка самого довода, причем даже не всегда ошибка того, кто его приводит, а лишь тогда, когда ему остается незамеченным, [что он ис­ходит из ложных посылок], так как для себя мы до­вод, [исходящий из ложных посылок], предпочитаем многим истинным доводам, если он па основе того, что кажется в высшей степени правдоподобным, отвергает 20 нечто истинное. Ибо, будучи таким, он есть доказа­тельство того, что другие [положения] истинны, ведь в таком случае что-то из положенного безусловно долж­но быть не [истинным], а потому он будет доказа­тельством этого. Если же истинное выводится через 52в ложное и слишком неправдоподобное, то ОТО хуже многих умозаключений к ложному. Ведь такое дока­зательство может заключать и к ложному. Отсюда ясно, что при рассмотрении довода самого по себе 25 надо выяснить, во-первых, приводится ли он через умозаключение4; во-вторых, заключает ли он к истин­ному или ложному; в-третьих, из каких [посылок], ибо если из ложных, но правдоподобных, то он диа­лектический довод; если же из истинных, но неправ­доподобных, то он негодный довод5. А если [посылки] и ложные, и чрезвычайно неправдоподобные, то ясно, что он негодный — или вообще, или в отношении [об­суждаемого] предмета. 30 ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ [Постулирование основания] Как вопрошающий постулирует положенное вна­чале и противоположное ему*, указано в «Аналити­ках» 2, поскольку имеется в виду истина. Как он по­стулирует положенное вначале, когда речь идет о мнении, следует сказать теперь. Итак, постулируют положенное впачале, по види­мому, пятью способами. Самый очевидный и первый — когда постулируют то, что должно быть доказано. 35 Когда указывается сам предмет [доказательства],— это трудно скрыть; это остается скрытым скорее при соименных [предметах] и там, где имя и речь обо­значают одно и то же. Во-вторых, когда то, что должно юза быть доказано как частное, постулируют как общее, например если должно доказать, что о противополож­ностях имеется одна наука, а постулируют, что вообще имеется одна наука о противолежащих друг другу [вещах]. Ибо то, что должно быть доказано само по себе, видимо, постулируют вместе со многим другим. В-третьих, если предложенное, которое должно дока- б зать как общее, постулируют как частное; например, если предложено, что есть одна наука о всех противо­положностях, постулируют, что есть одна наука о не­которых определенных [противоположностях] 3. Ибо и здесь, видимо, постулируют отдельно само по себе то, что должно быть доказано вместе со многим [другим]« В-четвертых, если постулируют положение по частям; например, если должно доказать, что врачебное 527 искусство имеет своим предметом здоровое и больное, постулируют каждое из них отдельно. Или в-пятых, если постулируют одно из двух необходимо следую­щих друг из друга [положений], например если по­стулируют, что сторона [квадрата] несоизмерима с диагональю, а должно доказать, что диагональ несо­измерима со стороной [квадрата]. Столькими же способами постулируют то, что про­тивоположно положенному вначале, а именно: во-пер­вых, если постулируют противолежащие друг другу утверждение и отрицание; во-вторых, если постули­руют противоположности по противопоставлению, на­пример что одно и то же — благо и зло; в-третьих, если, выставив общее положение, постулируют проти­воречащее ему частное, например если, приняв, что есть одна наука о противоположностях, постулируют, что наука о здоровом и наука о больном — разные науки, или, наоборот, постулировав это положение, пытаются принять для общего противоречащее ему положение. Далее, если постулируют противоположное тому, что с необходимостью вытекает из положенных [посылок], и, наконец, если само противолежащее, правда, не принимают, но постулируют два таких [по­ложения], из которых последует противолежащее про­тиворечие. Принятие противоположных друг другу [положений] отличается от постулирования положен­ного вначале тем, что последнее есть ошибка в отно­шении заключения (ведь именно его имеют в виду, когда говорят о постулировании положенного вна­чале), при [принятии] же противоположных друг-другу [положений] [ошибка] заключается в том, что, выдвинутые в качестве посылок, они паходятся в не­котором отношении [противоположности] друг к другу. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ [Топы, касающиеся усовершенствования в искусстве диалектики] Для упражнения в приведении таких доводов и для обучения им надо прежде всего приучаться к превра­щению [заключений]. В самом деле, именно таким образом у нас будет больше средств для обсуждения того, о чем речь, и при немногих [положениях] будем хорошо знать много доводов. Произвести превраше-528 ние — значит измененным [в противоположное] за­ключением вместе с остальными посылками опроверг­нуть одно из данных [положений]. Ведь если заклю­чение не [истинно], то необходимо опровергается одна из посылок, если только при полагании всех [посы- 35 лок] необходимо должно быть заключение1. Относи­тельно каждого тезиса следует рассмотреть доводы за и против, и, как только они найдены, надо стараться îesb сразу раскрыть их. Именпо таким образом удастся в одно и то же время научиться задавать вопросы и давать ответы. И если нет кого-либо другого, [с кем можно было бы рассуждать], то следует упражняться самостоятельно. Надо также выбирать доводы, касаю­щиеся того же тезиса, и сопоставлять их. Ведь это боль­шое подспорье для отстаивания [своих положений] и хорошее средство для опровержения, когда имеют много доводов за и против. Тогда [собеседнику] при­ходится остерегаться противоположных [положений]. Немаловажное средство для познавания и философ­ского понимания — это быть в состоянии в одно и то 10 же время усматривать и усмотреть и то, что вытекает из признания предположения, и то, что вытекает из отрицания его. Тогда остается лишь выбрать правиль­ное из них. Но для этого необходим природный дар. И это действительно природный дар — быть способным надлежащим образом выбирать истинное и избегать ложного. И именно даровитые люди умеют хорошо это is делать, ибо, правильно благоволя или противясь тому, что предлагают, они правильно судят о том, что есть наилучшее. Для наиболее часто встречающихся в беседах проб­лем следует хорошо знать доводы, в особенности для основных положений2. Ведь часто отвечающие при при­ведении их с досады отказываются [от своих положе­ний]. Далее, следует располагать многими определе- го ниями, притом иметь под рукой общепринятые и первые из них, ибо при помощи их получаются умозаклю­чения. Следует стараться владеть и доводами, на которые чаще всего наталкиваются [в рассуждениях]. Ведь так же как в геометрии полезно хорошо усвоить ее элементы, а в искусстве счисления знание таблицы умножения чисел первого десятка очень важно для умения умножать другие числа, так и при приведении доводов важно иметь наготове начала и знать 529 наизусть посылки, ибо, так же как в искусстве запоми­нания одни лишь установленные топы сразу же вы­зывают в памяти суть дела, точно так же и топы зо [в рассуждениях] способствуют большему умению вы­водить заключения, поскольку обращают внимание на ограниченное число [посылок]. Общую же посылку следует сохранять в памяти скорее, чем довод, ведь достаточно трудно располагать многими началами и предположениями. Далее, падо приучиться к тому, чтобы из одного довода [собеседника] делать множество доводов как S5 можно более скрыто. Это удается, если как можно дольше уклоняться от всего связанного с тем, о чем рассуждение. Для этого [приема] подходят наиболее общие доводы, например [довод], что нет одной науки о многом, ибо в таком виде он распространяется и на wo соотнесенное, и на противоположности, и па одно­рядное. Следует также, удерживая в памяти доводы [собе­седника], обращать их в общие, хотя бы он их и высказал как частное, ибо и таким образом можно бу-δ дет один довод превратить во мпогие. (Подобным же образом обстоит дело с эптимемами в искусстве крас­норечия3.) Что касается своих умозаключений, то сле­дует всячески избегать строить их общими. И всегда следует обращать внимание на доводы, не рассуждают ли о том, что обще многим. Ведь все частные [заклю­чения] также выводят из общего, и доказательство ю частного содержит в себе общее, потому что без об­щего нельзя делать никакое заключение4. Упражняться же в наведении следует с молодыми, а в построении силлогизмов — с опытными. От тех, кто искусно строит силлогизм, надо стараться заимст­вовать посылки, а от тех, кто искусно умозаключает 15 путем наведения,— сопоставления. Ибо каждый опы­тен в своей области. Вообще надо упражнением в рас­суждениях добиться того, чтобы легко получить или силлогизм о чем-нибудь, или раскрытие, или посылку, или возражение, или [установить], правильно ли ста­вят вопросы или неправильно (либо сам [упражняю­щийся], либо другой), и отчего получилось то или другое. Ведь посредством всего этого приобретается 1б4ь способность [к диалектике], и ради этой способности упражняются, и больше всего — в умении пользоваться 530 посылками и возражениями, ибо диалектик, коротко говоря,— это тот, кто умеет выдвигать посылки и де­лать возражения. А выдвигать положения — значит делать из многого одно (ибо то, на что направлен до­вод, следует брать как нечто одно), возражать же— 5 зпачит делать из одного многое, ибо возражающий либо проводит различие, либо оспаривает, с чем-то из выдвигаемого соглашаясь, а с чем-то нет. Не следует, однако, вступать в словопрения с каж­дым или упражняться с первым встречным. Ибо про­тив некоторых доводы обязательно получаются негод­ными. В самом деле, против того, кто старается во что бы то ни стало казаться неуязвимым, справедливо, ко- м нечно, во что бы то ни стало строить умозаключения, но это дело неблагопристойное. Поэтому не следует вступать в общение с первым встречным без разбора, ведь обязательно получится негодное обсуждение. Ведь и те, для кого главное — упражнение [в диалек­тике], не могут удерживаться от того, чтобы не спо­рить ради спора. is Следует также иметь готовые доводы для таких проблем, при обсуждении которых мы, располагая весьма немногими [доводами], [все же] в состоянии будем использовать их в большинстве случаев. Это общие доводы, и их весьма трудно добыть из непосред­ственно наблюдаемого. О СОФИСТИЧЕСКИХ ОПРОВЕРЖЕНИЯХ ГЛАВА ПЕРВАЯ [Цель и содержание сочинения. Софисты и софистические силлогизмы] Итак, мы говорим о софистических опровержениях, ιβ4β т. с. о тех, которые хотя и кажутся опровержениями, но суть паралогизмы, а не опровержения, и начинаем, естественно, с первых. Что одни [опровержения] суть умозаключения, а другие 1, не будучи ими, лишь кажутся таковыми,— это очевидно. В самом деле, так же как это бывает в других областях в силу некоторого сходства, так и при приведении доводов. Ведь поведение одних людей 25 действительно безукоризненное, у других это только кажется, поскольку они принимают важный вид и ве­дут себя исправно, как подобает членам фильд. И одни красивы своей красотой, а другие только кажутся кра- 1б4ь сивыми, потому что прихорашиваются. Точно так же обстоит дело и с неодушевленными предметами. А именно, одни из них действительно серебро или зо­лото, а другие пет, но кажутся таковыми чувствен­ному восприятию. Так, вещи свипцово-серебристого цвета и вещи из олова кажутся серебряными, а вещи цвета желчи — золотыми. Таким же образом и одни умозаключения и опровержения действительные, 25 а другие нет, но кажутся такими2 по неопытности. Ибо пеопытпые смотрят как бы находясь на большом рас­стоянии. Умозаключение же исходит из определенных положений таким образом, что оно через положенное iesa с необходимостью высказывает нечто отличное от по­ложенного 3.. А опровержение — это умозаключение с выводом, противоречащим заключению [собесед­ника]. Некоторые опровержения не осуществляют этого, но кажутся осуществляющими это, по многим 535 причинам, из которых самый удобный и распростра-5 ненный топ — исходящий из имен 4. В самом деле, так как нельзя при рассуждениях приносить самые вещи, а вместо вещей мы пользуемся как их знаками име­нами5, то мы полагаем, что то, что происходит с име­нами, происходит и с вещами, как это происходит со |0 счетными камешками для тех, кто ведет счет. Но со­ответствия здесь нет, ибо число имен и слов ограни­ченно, а количество вещей неограниченно6. Поэтому одно и то же слово и одно имя неизбежно обозначают многое. Значит, так же как в приведенном примере сведущие вводят в заблуждение тех, кто не умеет об­ращаться со счетными камешками, так и при приведе-15 нии доводов неправильно умозаключают те, кто не знает значений слов,— и когда сами рассуждают, и когда слушают других. По этой причине и по другим причинам, о которых речь впереди, имеются умоза­ключения и опровержения, которые только кажутся таковыми, не будучи ими. А так как некоторые забо­тятся больше о том, чтобы слыть мудрыми, чем быть мудрыми и не слыть ими (ведь софистика — это мнимая мудрость, а не действительная, и софист — это тот, кто ищет корысти от мнимой, а не действительной мудро­сти 7), то ясно, что для них важно скорее казаться ис­полняющими дело мудрого, чем действительно испол­нить его, но при этом не казаться исполняющими его. Дело же знающего — каждый раз, сопоставляя одно 25 с другим, говорить правду относительно того, что он знает, и уметь уличать лжеца. Л это означает, с одной стороны, уметь высказывать свои доводы, а с дру­гой — выслушивать другие. Поэтому те, кто хочет при­бегать к софизмам, должны исследовать род указан-пых [нами] доводов. Ибо это полезно [для их цели], 30 так как такое умение позволяет казаться мудрым, к чему они как раз и стремятся. Таким образом, ясно, что имеется такой род дово­дов и что те, кого мы называем софистами, добива­ются такого умения. Сколько же имеется видов софи­стических доводов, из чего слагается это умение, из 35 скольких частей состоит настоящее исследование и обо всем остальном, что способствует этому искусству,— об этом и пойдет теперь речь. 536 ГЛАВА ВТОРАЯ [Четыре рода доводов] Имеется четыре рода доводов в беседах — поучи­тельные, диалектические, испытующие и эристические. Поучительные заключают исходя из собственных на­чал соответствующей науки \ а не из мнений отвечаю­щего (ведь тот, кто учится, должен доверяться). Диалектические — те, которые заключают от правдо­подобного к одному из членов противоречия. Испытую­щие — те, что заключают от [положений], которые отвечающий считает правильными и которые необхо­димо знать тому, кто притязает на обладание знанием (а каким образом — указано в другом месте2). Эри­стические — те, что заключают или кажутся заключаю­щими от [мнений], кажущихся правдоподобными, но не действительно правдоподобпых. Что касается дока­зывающих доводов, то о них сказано в «Аналитиках», о диалектических же и испытующих — в других сочи­нениях3, а о препирательских, т. е. эристических, речь пойдет теперь. ГЛАВА ТРЕТЬЯ [Пять целей софистов в спорах] Прежде всего следует уяснить, сколько целей пре­следуют те, кто рассуждает лишь ради спора и жела­ния одолеть. Таких целей пять: опровержение; лож­ное; несогласующееся с общепринятым; погрешность в речи и, пятое, принуждение собеседника к пустосло­вию, т. е. к частому повторению одного и того же. Или же [софисты] добиваются каждой из этих целей не на деле, а хотя бы по видимости. Больше всего они на­мерены создать видимость того, что они опровергают; второе — показать, [что собеседник говорит] неправду; третье — привести его к тому, что не согласуется с общепринятым; четвертое — заставить его делать погрешности в речи, т. е. своими доводами заставить отвечающего говорить неправильно подобно чуже­странцу; наконец, заставить его говорить часто одно и то же. 537 ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ [Шесть видов софистических опровержений, основанных на неправильном употреблении словесных выражений] Имеется два способа [софистического] опроверже­ния: одни опровержения — от оборотов речи, другие — не от оборотов речи. Способов создать на основании 25 оборотов речи видимость опровержения имеется шесть: одноименность ', двусмысленность2, соединение3, разъе­динение 4, ударение или произношение 5 и форма выра­жения6. Правильность этого [перечисления] (хотя мож­но было бы указать другой способ) подтверждается зо наведением или силлогизмом, а также тем, что [лишь] столькими способами можем мы одними и теми же именами и выражениями (logoi) обозначать разное. На одноименности основываются такие доводы, как, например, что «те, кто знает, manthanoysin (учатся), ведь учителя грамоты manthanoysin (понимают), из­лагая изустно свои знания». Дело в том, что mantha-nein многозначно: опо озпачает «понимать, применяя знание», и «приобретать знание». Или далее, что «зло есть благо, ибо ta deonta (то, что должно быть) есть S5 благо, а зло deonta (должно быть)». Дело в том, что deonta имеет два значения: «неизбежное» — что часто бывает и со злом (ведь пекоторое зло неизбежно), и о благе мы также говорим как о «долженствующем». Далее, что «один и тот же человек сидит и стоит, бо­лен и здоров. Ведь именно тот, кто встал, стоит, и юва именно тот, кто выздоровел, здоров. Встал же сидя­щий и выздоровел больной». В самом же деле то, что больной то или иное делает или претерпевает, озпа­чает не одно [и то же], а речь идет иногда о том, кто теперь болен [или сидит], а иногда о том, кто раньше болел [или сидел]. Однако [можно сказать двояко]: выздоравливал тот, кто болен (karanöa), и выздорав-5 ливал больной (ho kamnön), а здоров не тот, кто бо­лен, а больной, который не теперь [болен], а раньше [болел] 7. На двусмысленности основываются такие доводы: «Желание врагов захватить» или «Если знает это, то знает ли это?% Ведь последнее выраженио может означать, что кто-то знает это и что само это знает. Или: « Если видит это, то видит ли это? Видит *о же [кто-то] столб. Следовательно, видит столб8· 533 Или: «Значит, говоришь ты «есть»—говоришь ли ты— это есть? Но ты говоришь, что [это] есть камень. Стало быть, ты говоришь, что ты камень»9. Или: «Говорит ли молчащий (sigönta legein)?» В самом же деле sigönta legein означает двоякое: что говорящий молчит и что молчит то, о чем он говорит 10. Имеется, таким образом, три способа [рассуждать] на основании одноименности и двусмысленности: один — когда выражение или имя означает многое, на­пример aetos и kyön11; другой — когда мы привыкли говорить таким именно образом, а третий — когда в сочетании имя означает не одно, а многое, отдельно же —только одно, например «знание букв», а именно: каждое в отдельности — «знание» и «буквы» — озна­чает как раз нечто одно, а оба вместе больше чем одно: или сами буквы имеют знание, или кто-то другой знает буквы 8. Итак, на этих способах основываются двусмыслен*· кость и одноименность. На соединении же основыва­ются такие [доводы], как, например, «сидящий спосо­бен ходить» и «непишущий — писать». Ведь значение ие одно и то же, высказывают ли отдельно или вместе, что сидящий способен ходить <и непишущий — пи-сать>, и точно так же [во втором примере], если со­единяют эти слова и говорят «непишущий пишет». Ведь это означает, что он обладает способностью пи­сать, будучи непишущим. Если же пе соединяют, то это означает, что и когда он не пишет, он обладает спо­собностью писать. Или [пример]: «Он учится теперь грамоте, если только он учится тому, что он знает» ,2. Далее: «Что в состоянии нести только одно, в состоя­нии нести многое» 13. На разъединении основываются такие доводы, как: «Пять — это два и три; значит, пять есть нечетное и четное» и. Или: «Большее есть равное, ибо оно столько же и еще что-то сверх этого». В самом же деле не всегда одна и та же речь, будучи разъединенной, имеет то же значение» что и тогда, когда она соеди­нена, например: «egôs^ethëka doylon ont' eleytheron»15 или «pentckont' andrön hekaton lipe dios Achil-leys» 16. На основании ударения или произношения нелегко в устных беседах выдвигать доводы, скорее в пи­саниях и стихотворениях. Так, например, некоторые 539 исправляли Гомера, защищая его от упрека, что не­лепы его слова «Дерево, которое (hoy) гниет от дож-5 дя» 17. Они решают это с помощью произношения, говоря, что [у Гомера] не hoy, а оу (не) со знаком острого уда­рения. И точно так же — относительно сновидения Ага­мемнона, что не сам Зевс сказал «Мы позволяем (di-dornen) ему славу стяжать», а велел сновидению поз­волять (didonai) это18. Таковы доводы, основываю­щиеся на произношении или ударении. ίο Доводы основываются на форме выражения, когда то, что не одно и то же, излагают одинаково, например мужской род —как женский род, или женский род — как мужской, или средний род — либо как мужской, либо как женский род, или же качество — как количе­ство, пли количество — как качество, или действую­щее — как претерпевающее, или состояние — как дей­ствие и так далее, согласно проведенному ранее раз­личению [категорий] 19. Ведь то, что не принадлежит 15 к действиям, можно в речи обозначать как действие: например, по форме выражения «здравствовать» (hy-giainein) одинаково с «резать» или «строить», хотя первое указывает на некоторое качество и состояние, а последнее — на какое-то действие. Точно так же и в других таких случаях. 20 Итак, опровержения от оборотов речи исходят из этих топов. Паралогизмов не от оборотов речи имеется семь [видов] : первый — от привходящего20; второй — такие, в которых говорится о [присущем] вообще или же не вообще, а в каком-то отношении, в каком-то месте, в какое-то время и по отношению к чему-то21; третий —от незнания [сути] опровержения22; четвер­ге тый — от следования23; пятый — от принятия положен­ного вначале24; шестой — такие, в которых то, что не есть причина, выдается за причину25; седьмой—такие, в которых многие вопросы сводят к одному вопросу26. ГЛАВА ПЯТАЯ [Семь видов софистических опровержений, независимых от словесных выражений] Итак, паралогизмы от привходящего получаются, когда утверждают, что все присущее вещи присуще и зо тому, что привходяще для нее К В самом же деле, хотя одной и той же [вещи] привходяще многое, не обяза-540 тельно, чтобы все это было присуще всему тому, что сказывается [о ней] и о чем оно сказывается. Напри­мер, «если Кориск не то же, что «человек», то он не то же, что он сам, так как он человек». Или: «Если Ко­риск не то же, что Сократ, а Сократ — человек, то,— говорят они,— признается, что Кориск не то же, что человек»; ведь привходяще то, что тот, от которо­го, как было сказано, отличен [Кориск], есть чело­век2. Паралогизмы от сказанного [о чем-то как о прису­щем] вообще или в каком-то отношении и не в собст­венном смысле получаются, когда сказанное ограничи­тельно берется как сказанное вообще 3, например «если не-сущее есть воображаемое, то не-сущее есть». В самом же деле не одно и то же быть чем-то и быть вообще. Или наоборот, что «сущее не есть сущее, если оно не есть что-то из существующего, например если оно не есть человек». Ио дело в том, что не одно и то же не быть чем-то и не быть вообще. Но [людям] ка­жется, что это одно и то же из-за большого сходства выражения и из-за того, что различие между «быть чем-то» и «быть» и между «не быть чем-то» и «не быть» кажется незначительным. И точно так же об­стоит дело с [паралогизмами] от сказанного [о чем-то как о присущем] в каком-то отношении и вообще. На­пример, «если индиец, будучи весь смуглый, имеет белые зубы, то он белый и не белый» 4. Или если он и то и другое в каком-то отношении, то ему, мол, вместе присущи противоположности. В некоторых случаях такие [уловки] легко усмотреть всякому; например, если тот, с кем соглашаются, что эфиоп черен, спра­шивает, белые ли зубы у эфиопа. Если же [признают], что эфиоп в этом отношении бел, то вопрошающий, заключая, что эфиоп черен и бел4, полагает, что, доведя до конца постановку вопроса, он рассуждал посредст­вом умозаключения. В некоторых же случаях [такие уловки] остаются незамеченными, а именно в тех слу­чаях, когда о чем-то говорится [как о присущем] в каком-то отношении, а кажется, что следует также [присущее] вообще, и когда нелегко усмотреть, что из этого считать правильным. Это бывает в тех случаях, когда противолежащие друг другу [свойства] одинако­во присущи. Ибо тогда кажется, что надо согласиться, что или и то и другое может сказываться вообще, или 541 что пи одно из пих не может сказываться. Например, если нечто наполовину бело и наполовину черно, то [спрашивается], белое ли оно или черное? Иные паралогизмы возникают из-за того, что точно не обозначили, что такое умозаключение и что такое опровержение, и из-за наличия изъяна в [их] опре­делении5. Ибо [правильное] опровержение есть нечто противоречащее одному и тому же — не имени, а пред­мету, а если имени, то не соименному, а тождествен­ному; такое опровержение исходит из согласованных [посылок] и следует [из них] с необходимостью («е включая положенного вначале) в том же отношении, в отношении того же, одинаковым образом и для того же времени, [что и положение опровергаемого]. Вво­дить в заблуждение относительно чего-то можно таким же образом. Некоторые же, упуская что-то из только что указанных [условий], опровергают лишь по види­мости, например [доказывая], что одно и то же есть двойное и не двойное, так как два есть двойпое против единицы, по не двойное против числа три. Или если [ут­верждают], что одно и то же есть двойное и но двой­ное против одного и того же, однако не в одном и том же отпошении, ибо оно двойпое по длине, но по ширине не двойное. Или если [утверждают], что [не­что есть что-то одно] в отношении одного и того же и в одном и том же отношении и одинаковым образом, по не для одного и того же времени; ввиду этого опро­вержение — мнимое. Впрочем, такое опровержение можно причислить и к опровержениям от оборотов речи 6. Паралогизмы от принятия положенного вначале получаются так же и столькими же способами, сколь­кими способами возможно постулировать из пачала. Видимость опровержения получается здесь из-за не­способности отчетливо видеть, что есть одно и то же и что — разное. Опровержение от следования7 получается оттого, что полагают, будто возможно обратное следование, а именно когда на основании того, что, если есть вот это, необходимо есть то, полагают, что, если есть то, необходимо есть и вот это8. Отсюда и ошибки во мне­ниях, опирающихся на чувственное восприятие. В са­мом деле, часто принимают желчь за мед, потому что желтый цвет связывают с медом. Равным образом мы полагаем, что раз земля становится влажной от дождя, 542 то, если земля влажная, значит, шел дождь. Однако ото не необходимо. И в искусстве красноречия дока­зательства от признака основываются на следовании. 10 Ведь, желая доказать, [например], что кто-то есть прелюбодей, делают этот вывод из того, что он щеголь или что его видели шатающимся ночью. Но это бывает со многими, однако обвинять их [в прелюбодеянии] нельзя. Равным образом — и в рассуждениях через умозаключения. Так, довод Мелисса о том, что Вселен­ная беспредельна9, исходит из того, что Вселенная есть невозникшее (ведь из не-сущего ничего не может 15 возникнуть), а возникшее имело начало. Поэтому раз Вселенная не возникла, то она ne имеет начала, стало быть, она беспредельна. Однако это не следует с необ­ходимостью, ибо если все возникшее имеет начало, то это не значит, что все, что имеет начало, возникло, так же как из того, что у больного лихорадкой жар, не следует, что все, у кого жар, болеют лихорадкой. 20 Опровержения от принятия за причину того, что не есть причина 10, имеются, когда то, что не есть при­чина, присовокупляется так, как будто на его основа­нии получается опровержение. Это бывает в умозаклю­чениях через невозможное. Ибо в них необходимо оспорить что-то из положенного. Поэтому если к во­просам, необходимым для невозможного заключения, причисляют то, что не есть причина, то часто кажется, что опровержение получилось на его основании, па-пример [в положении], что душа и жизнь не одно и то же. А именно, если возникновение противоположно уничтожению, то и определенного рода возникновение противоположно определенного рода уничтожению. Смерть же есть определенное уничтожение и противо­положна жизни. Стало быть, жизнь есть возникнове- пл ние и жить — значит возникать. Но это невозможно, значит, душа и жизнь не одно и то же. Однако этот вывод не получен через умозаключение п. В самом деле, невозможное получается ив том случае, если не отож­дествляют жизнь и душу, а принимают лишь, что жизнь противоположна смерти, которая есть уничто­жение, и что возникновение противоположно уничто­жению. Такие доводы приводятся через умозаключе­ние не вообще, а только в отношении обсуждаемого. Часто нечто такое не в меньшей мере остается неза- 35 меченным самими вопрошающими. 543 Таковы доводы от следования и от [принятия за причину] того, что не есть причина. Доводы же от соединения двух вопросов в один встречаются, когда не замечают, что задается больше чем один вопрос, и дают один ответ 12, как если бы был задан один вопрос. ,8а В некоторых же случаях сразу видно, что задают больше чем один вопрос, и потому не следует давать на них один ответ, например [когда спрашивают], «земля — это море или небо?». А в некоторых случаях это не так легко видно, и, считая, что это один вопрос, или не дают ответа на вопрос, или подвергаются мни-5 мому опровержению. Например: «Человек ли этот и тот? Да. Значит, если бьют этого и того, то бьют одного человека, а не двух человек». Или еще: «Если из этих вещей одни хороши, другие не хороши, то все ли они хороши или не хороши?» Какой бы ответ ни дали, можно, видимо, делать мнимое опровержение или ложное [утверждение]. Ведь сказать, что нечто из не-10 хорошего хорошо или нечто из хорошего нехорошо, неправильно 13. Однако иногда, если что-то прибавить, опровержение может стать верным, например если кто-то признает, что одно и многие одинаково называ­ются белыми, или обнаженными, или слепыми. Ибо если слепое — это то, что не имеет зрения, хотя ему естественно его иметь, то и слепыми будут те, что но имеют зрения, хотя им естественно его иметь. По­этому, [говорит софист], когда одно [животное] имеет *5 зрение, а другое нет, оба будут или зрячими, или сле­пыми; а это невозможно. ГЛАВА ШЕСТАЯ [Паралогизмы противоречат правилам опровержения] Мнимые умозаключения и опровержения следует разделять таким именно образом или же всех их сле­дует свести к незнанию [сути] опровержения, считая это началом, ибо все виды [софистических опроверже­ний] можно свести к [тому или иному нарушению] *° определения опровержения1. Прежде всего следует смотреть, не обстоит ли дело так, что они не основаны на правильном умозаключении. Ведь заключение должно вытекать из данных [посылок], так что оно должно следовать (legein) с необходимостью, а не только по видимости. Затем [следует смотреть], соот-544 ветствуют ли они частям определения. Ведь из пара­логизмов от оборотов речи одни основываются на двояком значении, каковы одноименность, [двусмыслен­ная] речь и сходство по форме выражения (ведь при­нято обозначать все как определенное нечто). А соеди­нение, разъединение и произношение или ударение [вводят в заблуждение] потому, что речь не одна и та же или имя разное, а ведь имя должно быть одним и тем же, как и сам предмет один и тот же, если хо­тят, чтобы было опровержение или умозаключение. Например, если речь идет о плаще, то умозаключать надо не о покрывале, а о плаще, ибо хотя положение о покрывале правильно, но не выведено через умоза­ключение: для того, кто спрашивает, почему так, пс-обходим еще вопрос, означает ли это одно и то же. Паралогизмы же от привходящего становятся оче­видными, когда дается определение умозаключения. Ведь то же определение должно быть и для опровер­жения, разве что прибавляется «противоречие», ибо опровержение есть умозаключение к противоречию. Поэтому если нет умозаключения о привходящем, то пе получается и опровержения. В самом деле, если при наличии одного и другого необходимо существует третье, а третье бело, то не необходимо, чтобы это «бело» вытекало из умозаключения2. И если треуголь­ник имеет углы, равные [в совокупности] двум пря­мым, и ему случается быть фигурой, или первым, или началом, то он имеет [такие] углы не потому, что он есть фигура, или начало, или первое. Ведь доказатель­ство касается треугольника не поскольку он фигура или первое, а поскольку он треугольник3. И точно так же в других случаях. Так что если опровержение есть некоторое умозаключение, то не может быть опровер­жения на основании привходящего. Тем не менее не­сведущие выдвигают опровержения и против знатоков своего дела, и против сведущих вообще. Ибо они строят умозаключения против знающих на основании привхо­дящего. И те, кто не в состоянии проводить здесь раз­личия, или соглашаются, когда их спрашивают, или, не соглашаясь, думают, что согласились. Паралогизмы от сказанного [о чем-то как о прису­щем] в каком-то отношении или вообще получаются потому, что утверждение и отрицание касаются не од­ного и того же. В самом деле, отрицанием «в каком-то 18 Аристотель, т» 2 — 888 645 отношении бело» будет «в каком-то отношении не бело», а отрицанием «вообще бело» будет «вообще не бело». Поэтому если [отвечающий], соглашаясь с тем, что нечто в каком-то отношении бело, принимает это как сказанное безотносительно, то [вопрошающий] не опровергает, а только кажется, что он опровергает, по-*5 тому что [отвечающий] не знает, что такое опровер­жение. Наиболее очевидные паралогизмы из всех — указан­ные ранее4, как нарушающие определение опроверже­ния, почему опи и названы так. Ибо здесь возникает видимость [опровержения] из-за упущения в опреде­лении его. И если различать паралогизмы так, как мы *о различали, то упущение в определении опровержения следует признать общим им всем. Паралогизмы от принятия [положенного] вначале и от признания того, что не есть причина, за причину также обнаруживаются с помощью определения. Ведь заключение должно следовать потому, что [посылки] таковы5, и именно это не нашло себе места среди того, что не есть причина; с другой же стороны, заключение должно следовать без того, чтобы быть включенным в Vi то, что [положено] вначале, и именно этого условия пет у паралогизмов от постулирования из начала. Паралогизмы от следования составляют часть пара­логизмов от привходящего. Ибо следствие есть нечто привходящее6 и отличается от привходящего [лишь] тем, что привходящее можно брать только для чего-то одного (например, [когда утверждают], что желтое и »о мед или белое и лебедь —одно и то же7), а следствие всегда относится ко многому. Ведь мы полагаем, что [предметы], тождественные одному и тому же, тожде­ственны между собой. Поэтому получается опроверже­ние от следования. Однако это верно не во всяком слу­чае, например когда [тождественность] привходящая. Ведь снег и лебедь тождественны лишь в том смысле, •s что они белое8. Или же принимают, как в доводе Ме­лисса, что быть возникшим и иметь начало — одно π то же или что одно и то же — стать равным и при­нять одну и ту же величину9. А именно, на том основа­нии, что возникшее имеет начало, Мелисс полагает, что то, что имеет начало, возникло, как будто оба — воз­никшее и ограниченное — одно и то же потому, что имеют начало. И точно так же в отношении становя-646 щегося равпым [считают, что] если [вещи], прини­мающие одну и ту же величину, становятся равными между собой, то и [вещи], становящиеся равными, при­нимают одну и ту же величину 10. Так что здесь исполь­зуют следование. А так как опровержение от привхо­дящего кроется в незнании [сути] опровержения, то очевидно, что так же и опровержение от следования. Но это надлежит рассмотреть и иначе11. А паралогизмы от принятия многих вопросов за один кроются в том, что мы неправильно расчленяем основание посылки. Ведь посылка есть [высказывание] чего-то одного о чем-то одном. Определение же одного отдельного предмета и предмета вообще — одно и то же, например определение человека [вообще] и одного отдельпого человека 12. И точно так же в других случаях. Если, таким образом, отдельная посылка — это та, ко­торая утверждает нечто одно о чем-то одном, то и по­сылка вообще будет такого рода вопросом 13. Но так как умозаключение состоит из посылок, а опровержение есть умозаключение, то и опровержение должно со­стоять из посылок. Поэтому если посылка есть [выска­зывание] чего-то одного о чем-то одном, то очевидно, что и указанный паралогизм кроется в незнании того, что есть опровержение. Ибо лишь кажется посылкой то, что не есть посылка. Если поэтому дан ответ как на один вопрос, то опровержение будет; если же но дан, а только кажется, что дан ответ, то опровержение мнимое. Итак, все виды [паралогизмов] относятся к незнанию [сути] опровержения: те, что от оборотов речи,— потому, что противоречие мнимое, а ведь именно противоречие есть отличительная черта опровержения, а остальные основаны на [нарушении] определения силлогизма. ГЛАВА СЕДЬМАЯ [Причины, почему такие паралогизмы вводят в заблуждение] Паралогизмы от одноименности и [двусмысленной] речи вводят в заблуждение из-за неспособности разби­рать различпые зпачения того, что говорится (ведь кое-что действительно нелегко разобрать, например [значения] единого, сущего, тождественного), а от соединения и разъединения — из-за мнения, будто нет 13* 547 никакой разницы, дается ли слово в сочетании или обособленно, как это действительно бывает в большин­стве случаев. И точно так же обстоит дело с паралогиз­мами от произношения или ударения. Ибо ослабление или усиление голоса при произношении слова, надо полагать, никогда или большей частью не меняет его смысла. Паралогизмы же от формы выражения вводят зо в заблуждение из-за сходства выражений. Ибо трудно разобрать, что говорится в одинаковом смысле, а что — в разном. Ведь тот, кто способен это разбирать, близок, пожалуй, к усмотрению истины. Больше же всего по­буждает к согласию [с обманом] то, что все, о чем что-то сказывается, мы считаем определенным нечто и воспринимаем как что-то одно1. Ведь кажется, что J5 «определенное нечто» и «сущее» больше всего сопутст­вуют единому и сущности. Вот почему и этот вид па­ралогизмов следует причислять к основанным на [дву­смысленности] выражения, во-первых, потому, что по­лучается большее заблуждение, когда мы рассматриваем что-то вместе с другими, нежели когда рассматриваем его самостоятельно (ведь рассмотрение чего-то вместе с кем-то другим происходит через посредство слов, а самостоятельное рассмотрение — ничуть не хуже — посредством самого предмета); во-вторых, потому, что 40 бывает, что и самостоятельно заблуждаются, когда рас-1*9ь смотрение направлено на слово; в-третьих, заблужде­ние возникает из-за сходства, а сходство — из-за спо­соба выражения2. Паралогизмы от привходящего вводят в заблуждение ввиду неспособности отличать тождест­венное от разного, единое — от многого и разбираться в том, что не во всех случаях привходящее для сказы-5 ваемого [о предмете] есть привходящее для самого предмета. Точно так же и паралогизмы от следования. Ведь следствие есть часть привходящего3. Далее, во многих случаях кажется и считается [верным], что если нечто одно не отделено от чего-то другого, то и по­следнее нельзя отделить от первого. В паралогизмах, основанных на упущении в определении [опроверже-*о ния], равно как и от сказанного [о чем-то как о прису­щем] в каком-то отношении и вообще, заблуждение воз­никает из-за незначительности [различия], ибо, полагая, что «какое-то», в «каком-то отношении», «каким-то об­разом», «теперь» ничего не добавляют к содержанию, мы признаем [положение] за общее. Точно так же и 548 в паралогизмах от принятия [положенного] вначале, от принятия того, что не есть причина, за причину и от принятия многих вопросов за один: во всех них заблуждение возникает из-за незначительности [раз­личия], ибо по указанной причине мы точно не знаем is ни что такое посылка, ни что такое умозаключение. ГЛАВА ВОСЬМАЯ [Основания софистических опровержении] Так как мы знаем, на основании чего получаются мнимые умозаключения, то мы знаем и то, на основа­нии чего получаются софистические умозаключения и опровержения. Я называю софистическим опроверже- 20 писм и умозаключением не только мнимое, не действи­тельное умозаключение и мнимое, не действительное опровержение, по и хотя и действительные, однако лишь кажущиеся относящимися к делу. Это те, кото­рые опровергают, не касаясь предмета [обсуждения], и не выявляют незнание [отвечающего], а ведь это, как было сказано, есть дело искусства испытывапия. Искусство же испытывания есть часть диалектики, 25 а оно умеет выводить ложные заключения, потому что [отвечающий] по незнанию соглашается с доводом. Софистические же опровержения, даже если и доказы­вают через умозаключение противоречащее [утвержде­ниям отвечающего], пе делают ясным, певежествен ли [собеседник], ибо [софисты] такими доводами ставят ловушку даже знающему1. А что мы знаем эти опровержения, используя тот зо же самый путь исследования,—это ясно. Ибо [топы], исходя из которых слушателям кажется, что заключе­ние получено при помощи вопросов, служат основанием того, что и отвечающий так считает; поэтому через них — или всех, или некоторых — получаются ложные умозаключения. Ибо с тем, с чем кто-то намерен согла­ситься, не будучи спрошенным, он согласился бы, бу­дучи спрошенным, разве что в иных случаях бывает, что, как только ставят вопрос, который еще требуется ,5 [для вывода], обнаруживают ложность, например в умозаключениях от оборотов речи и от погрешности в речи. Поэтому если ложные умозаключения к проти­воречию основываются на мнимом опровержении, то ясно, что заключения к ложному получаются на том же 549 основании, что и мнимое опровержение. А мнимое опровержение основывается на том, что [опущены] отдельные части правильного опровержения, ибо, если обойдена какая-то отдельная часть, получается мнимое опровержение, например основывающееся на том, что [заключение] не вытекает из довода (т. е. приводя­щее к невозможному), принимающее два вопроса за один вопреки посылке или основывающееся на подмене присущего самого по себе привходящим и — как часть этого опровержения — па следовании; далее, опровер­жение, касающееся слова, а не сути дела; да­лее, те, которые, вместо того чтобы брать противоречие как общее и в одном и том же отношении, относитель­но одного и того же и одинаковым образом, нарушают или одно, или все эти [требования]; наконец, опровер­жение, постулирующее [положенное] вначале вопреки [правилу] —не включать его в [доказательство]. Итак, мы знаем, па каких основаниях получаются парало­гизмы, ибо, кроме этих, вряд ли может быть еще, и все исходят из указанных [топов]. Софистическое опровержение есть опровержение не вообще, а обращенное против определенного лица, и точно так же — софистическое умозаключение. Если опровержение от одноименности не добьется призна­ния, что имя имеет одно значение, а от сходства по форме выражения — что речь идет только о чем-то определенном, и в остальных случаях точно так же,— то не будет ни опровержения, ни умозаключения — ни вообще, ни против отвечающего. Если же они добились согласия последнего, то против него, правда, они будут опровержениями или умозаключениями, но не вообще, ибо они добились признания не того, что [на деле] имеет одно значение, а того, что [лишь] кажется имею­щим одно значение, притом признания [только] со стороны определенного лица. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ [Опровержения, опирающиеся па содержание отдельных наук, не относятся к искусству спора] Без знания каждой [относящейся к делу] вещи не следует пытаться выяснять, сколькими способами опро­вергают те, кто строит опровержение. .Но это пе отно-Ь50 сится ни к одному искусству, ибо зпания, пожалуй, беспредельны, а потому ясно, что и доказательств — бесчисленное множество. Имеются и правильные опро­вержения. Ибо сколько бы ни было доказательств, можно опровергать того, кто утверждает противореча­щее истине. Например, если кто-то утверждал, что 25 диагональ соизмерима [со стороной квадрата], то можно его опровергнуть, доказывая, что она несоизмерима. Так что во всем надо быть сведущим. Ведь одни опро­вержения будут основаны на началах геометрии и на выводах из них, другие — на началах врачебпого искус­ства, третьи — на началах других наук. Однако и об­ласть ложных опровержений беспредельна. Ибо в каж- so дом искусстве есть свои ложные умозаключения, на­пример в геометрии — геометрические» во врачебном искусстве — врачебные. Под умозаключением в каком-либо искусстве я разумею такое, которое исходит из начал этого искусства. Ясно поэтому, что следует брать топы не для всех опровержений, а только для тех, что 35 основываются на диалектике, ибо они общи всякому искусству и всякой способности. Рассматривать опро­вержение в какой-нибудь отрасли знания — кажется ли только, что оно опровержение, не будучи им, и если оно действительно опровержение, то почему оно та­ково,—это дело сведущего [в данной отрасли знания]. Рассматривать же опровержение исходя из общих [то­пов] , не относящихся к какому-либо отдельному искус­ству,— это дело диалектиков. Ведь если мы знаем, на основании чего выводятся правдоподобные умозаклю­чения о чем бы то ни было, то мы знаем также, на 4о основании чего строятся [правдоподобные] опроверже- 170ь ния. Ведь опровержение — это умозаключение к проти­воречию, так что одно или два умозаключения к про­тиворечию есть опровержение. Таким образом, мы знаем, на скольких [топах] основываются такого рода опровержения. А если мы это знаем, то мы знаем и способ их раскрытия. Ибо возражения против них и есть их раскрытие. Мы знаем также, на основании % скольких [топов] возникают мнимые опровержения — мнимые не для любого [отвечающего], а именно для искусных в диалектике. Ибо число [топов] неопреде­ленно, если иметь в виду, на основании скольких пер­вому встречному кажется, [что имеется опроверже­ние]. Таким образом, очевидно, что быть в состоянии 551 охватить, сколькими [топами] на основании общих всем [начал] получаются действительное или мнимое опровержение, диалектическое или мнимо диалектиче-ю ское, или испытующее опровержение,— это дело диа­лектика. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ [Неправомерное деление паралогизмов на касающиеся слова и на касающиеся смысла] Нет различия между доводами, о котором говорят иные, будто одни из них касаются слова, а другие — смысла *. Ведь нелепо полагать, будто доводы, касаю­щиеся слова, и доводы, касающиеся смысла, разные, 15 а не одни и те же. Ведь что значит «не касается смысла», как не то, что употребляют слово не в том значении, с каким спрошенный согласился и в каком, как он полагает, его спросили. Это и значит касаться слова. А касаться смысла — значит употреблять слово в том значении, какое имел в виду [отвечающий], когда дал свое согласие. Если же в том случае, когда 20 слово имеет много значений, вопрошающий и спрошен­ный полагают, что оно имеет одно значение (например, сущее и единое имеют, несомненно, много значений, но отвечающий [отвечает], и вопрошающий, (а именно Зенон), спрашивает, полагая, что они имеют лишь одно значение, и приводится довод, что все едпно 2), то разве это рассуждение будет вестись относительно слова, а не относительно смысла, который спрошенный [вкладывает в слово]? Если же кто-то [из них] пола­гает, что слово имеет много значений, то ясно, что до­вод не касается смысла. Ибо «касательно слова» и «ка­сательно смысла» относятся, во-первых, к доводам, в которых слово имеет больше одного значения; во-вто­рых, к любому доводу. Ибо «касательно смысла» зави­сит не от довода, а от того, как отвечающий понимает зо то, с чем он согласился. В-третьих, все доводы могут касаться слова. Ведь «касаться слова» означает здесь «не касаться смысла». Ведь если не все [доводы ка­саются слова и смысла], то должны быть некие иные, которые не касались бы ни слова, ни смысла. Те, од­нако, утверждают, что все [доводы относятся к тому или другому виду], и разъясняют, что все доводы касаются или слова, или смысла, других же нет. Однако 552 [лишь] некоторые из умозаключений от многозначно- 35 сти [имен] зависят от слова. Ведь нелепо утверждать, как было сказано, будто все [доводы] от оборотов речи касаются [лишь] слова. Имеются же некоторые пара­логизмы, получающиеся не оттого, что отвечающий таким-то определенным образом мыслит о них, а от­того, что в самом доводе есть такой вопрос, который содержит многозначное слово. 40 А вообще нелепо рассуждать об опровержении i7ia раньше, чем об умозаключении. Ведь опровержение есть умозаключение, поэтому необходимо говорить об умозаключении раньше, чем о ложном опровержении, ведь такое опровержение есть мнимое умозаключение к противоречию. Поэтому причина [ложности] кроется 5 или в умозаключении, или в противоречии (ведь про­тиворечие должно быть присовокуплено), а иногда и в том и в другом, если опровержение мнимое. В [со­физме] «sigönta legein» («молчащий говорит») [лож­ность кроется] в противоречии, а не в умозаключении, а в [софизме] «можно давать то, чего не имеют» — в том и в другом, в [софизме] же «стихотворное сочи­нение Гомера — фигура, потому что оно составляет круг (kyklos) 3» — в умозаключении. Довод же, в кото- ю ром нет ложности ни в том, ни в другом, есть правиль­ное умозаключение. А чтобы вернуться к тому4, от чего речь [отклони­лась], [можно было бы спросить], касаются ли матема­тические доводы смысла или нет? И если кому-то кажется, что «треугольник» означает многое, и он согла­сился, что треугольник имеет углы, равные [в совокуп­ности] двум прямым, не как фигура, относительно ко­торой это заключают, то рассуждал ли [вопрошающий], *5 касаясь смысла, [который отвечающий вложил в слово «треугольник»], или нет? Далее, если слово имеет, правда, много значений, по [отвечающий] их не замечает и не предполагает, то разве [вопрошающий] не рассуждал касательно смыс­ла? Или как еще должно спрашивать, если не так, чтобы того, кто согласился с различением, могли затем спросить, [например], «возможно ли или нет, чтобы молчащий говорил, или в каком-то смысле нет, а в ка- 20 ком-то да?». Если [отвечающий] отверг эту возмож­ность в любом смысле, а вопрошающий рассуждал, [доказывая, что это возможно], то разве он не рассуждал 553 касательно смысла? И однако же, считают, что довод относится к тому, что основано на имени. Таким образом, нет какого-то отдельного рода доводов, кото­рые касались бы [только] смысла, но некоторые до­воды касаются [лишь] имени, причем таковы не все мнимые опровержения, не говоря уже о [правильных] опровержениях. Ведь имеются мнимые опровержения не от оборотов речи, например от привходящего и [некоторые] другие. Если же требуют, чтобы проводили различие и ска­зали: «Под sigönta legein я разумею то одно, то дру­гое», то это, во-первых, нелепое требование (ибо иногда вопрос не кажется содержащим многозначность, и не­возможно различать то, о чем не полагают, что оно многозначно); во-вторых, что же это такое, если но наставление. Ведь в таком случае [вопрошающий] должен объяснить положение вещей [отвечающему], который не рассматривал, не знает и не предполагает, что [вопрос] имеет еще другой смысл. Да, впрочем, что же мешает проводить различие в тех случаях, гдо пет двоякого смысла? [Например], «равны ли двойкам единицы в четверке? [Да]. Но двойки содержатся [в четверке] то так, то иначе»5. Или: «Наука о проти­воположностях одна или нет? [Одна]. Но известное и неизвестное — противоположности». Так что тот, кто выдвигает такое требование, не знает, по-видимому, что наставлять — это одно, а рассуждать — другое и что тот, кто наставляет, должен не ставить вопросы, а сам объяснять, между тем как тот, кто рассуждает,— ставить вопросы. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ [Диалектика, испытывание, эристика и софистика] Требовать [от отвечающего] утверждения или отри­цания — это дело не доказывающего, а испытующего. Ибо искусство испытывания есть некоторого рода диа­лектика и обращено не к тому, кто знает, а к тому, кто не знает, но выдает себя за знающего. Поэтому тот, кто на самом деле исследует общие [всем начала], есть диалектик, а тот, кто делает это лишь по види­мости,— софист. Эристическое и софистическое умо­заключение — это, во-первых, мнимое умозаключение относительно того, чем занимается диалектика как 554. искусство испытывания, даже если заключение истин­но, ибо оно обманчиво в отношении причины К Это, во- ю вторых, такие паралогизмы, которые, не соответствуя способу исследования данного [предмета], кажутся по­строенными по правилам [соответствующего] искус­ства. Ведь неправильные геометрические чержети не эристические (ибо проистекающие из них паралогизмы касаются предмета [геометрического] искусства). И то же самое в случае, если это неправильный чертеж, касающийся чего-то истинного, например [чертеж] Гиппократа 2, т. е. построение квадрата при помощи 15 луночек. Способ же, каким Брисон3 превращал круг в квадрат, если даже круг был бы превращен в квад­рат, есть софистический способ, потому что он не соот­ветствует предмету [геометрического искусства]. Так что эристический довод — это, во-первых, мпимое умо­заключение о такого рода вещах и, во-вторых? умоза­ключение, лишь по видимости соответствующее пред­мету [данного искусства], хотя бы оно и было [пра- 20 вильно построенным] умозаключением. Ибо оно лишь по видимости соответствует предмету [данного искус­ства], а потому оно ложный и нечестный довод. Ибо так же как в состязании борцов нечестность приобре­тает определенный вид и есть борьба нечестными сред­ствами, так и эристика в споре есть борьба нечестными средствами. Ибо как там, намереваясь победить во что бы то ни стало, хватаются за любые средства, так и здесь поступают те, кто склонен к препирательствам. ^ Поэтому те, кто так поступает [только] ради победы, считаются людьми, склонными к препирательствам и любящими спорить, а те, кто так поступает ради славы в погоне за наживой,— софисты. Ибо софистика, как мы уже сказали 4, есть искусство наживы с помощью мнимой мудрости, а потому софисты стремятся к мни­мым доказательствам. И любящие спорить, и софисты применяют одни и те же доводы, но не с одной и той же 30 целью. И один и тот же довод будет софистическим и зристическим, но не для одного и того же: эристи­ческий — ради мнимой победы, софистический — ради мнимой мудрости. И в самом деле, софистика есть мни­мая, а не действительная мудрость. Эристик относится а5 к диалектику в некотором смысле так, как делающий неправильные чертежи — к геометру. В самом деле, оп ложно умозаключает, исходя из тех же [начал], что и ЪЬЬ диалектик, а делающий неправильные чертежи — [из тех же начал], что и геометр. Но делающий неправиль­ные чертежи не занимается эристикой, потому что он делает неправильные чертежи, исходя из начал и за-172а ключений, относящихся к искусству [геометрии], ме­жду тем как эристик, хотя и исходит из начал, относя­щихся к диалектике, однако в остальном он явно эристик. Так, например, построение квадрата при по­мощи луночек не есть эристическое построение, по способ Брисона эристический. Первое применимо только в геометрии, так как исходит из ее собственных начал, а второе рассчитано на толпу, которая не знает, что в каждом случае возможно и что невозможно, ибо для нее [доказательство Брисона] подходит. Или же [эристический способ], каким Антифонт превращал круг в квадрат5, или, если кто отрицал бы на основе довода Зенона [против движения] 6, что совершать про­гулку лучше после обеда, то это был бы не врачебный довод, ибо он исходит из общих [оснований]. Если же ίο эристик относился бы к диалектику во всех отноше­ниях так же, как делающий неправильные чертежи к геометру, то касательно них не было бы эристичс-ского [довода]. Но диалектик не занимается опреде­ленной областью, ничего не доказывает и не таков, каков тот, кто занимается общим7. Ведь не все при­надлежит к одной определенной области, а если бы принадлежало, то вещи не могли бы подпадать под одни 15 и те же начала8. Поэтому ни одно искусство, доказы­вающее природу чего-то, не есть искусство ставить во­просы. Ведь нельзя согласиться с любым из обоих членов [противоречия], ибо умозаключение получа­ется не из обоих. Диалектика же есть искусство ста­вить наводящие вопросы. Если бы она доказывала, то она не ставила бы вопросов, если не относительно всего, то по крайней мере относительно первоначал и начал, свойствепных [каждой области]. Ведь если [со-я> беседник] не признает их, то диалектика уже не бу­дет обладать тем, на основе чего можно было бы рас­суждать против его возражения. Но диалектика есть и искусство испытывания. Конечно, искусство испыты­вания не такое искусство, как геометрия, им может владеть и незнающий. Ведь и тот, кто не знает пред­мета, в состоянии подвергнуть испытанию [другого] йезнающего, если только последний соглашается [на 556 это], не исходя из того, что он знает, или из прису­щего лишь [данному предмету], а исходя из следст­вий, которые таковы, что тот, кто их знает, вполне м может не знать [данное] искусство, но, кто их не знает, тот уж обязательно не знает этого искусства. Так что очевидно, что искусство испытывания не есть знание о чем-либо определенном. Поэтому оно занима­ется всем, ибо все искусства пользуются некоторыми общими [началами]. Поэтому все, даже несведущие, некоторым образом пользуются диалектикой и искус- 80 ством испытывания. Ведь все берутся до какой-то степени судить о тех, кто выдает себя за знатока. А для этого они используют общие [всем искусствам начала], которые они все же знают, хотя они, ви­димо, отнюдь не говорят по существу дела. Вот по­чему все выдвигают возражения, а именно неумело пользуются тем, умелое применение чего есть диалек­тика, а искусный в диалектике — тот, кто подвергает испытанию при помощи искусства умозаключения. А так как этих [начал] много и касаются они всего, но они не составляют особой природы и особого рода, а подобны отрицаниям, другие же [начала] не таковы, а присущи лишь [какой-то одной области] 9, то на ос­нове тех можно подвергать испытанию все, и это есть некоторое искусство, однако не такое, как доказываю- 172ь щие искусства. Именно поэтому с искусным в эри­стике дело обстоит не совсем так, как с делающим неправильные чертежи, ибо искусный в эристике ложно умозаключает, исходя не из начал определенной области, а имеет дело со всякой областью. Таковы способы софистических опровержений, б Не трудно понять, что дело диалектики — исследовать их и быть в состоянии применять их. Ведь именно способы обращения с посылками и содержит все это исследование. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ [Вторая и третья цель софистов. Принуждение к ложным и неправдоподобным утверждениям] О мнимых опровержениях уже сказано. Что каса­ется показа того, что [собеседник говорит] ложное, и 10 приведения его речи к неправдоподобному (а именно это есть второе намерение софистики), то они 557 удаются лучше всего, если, во-первых, как-то [незамет­но] выведывать [у собеседника нужное] и [умело] ста­вить вопросы. А для достижения этого пригодны во­просы, не направленные на определенный предмет. Ведь те, кто говорит наобум, скорее ошибаются. А го­ворят наобум, когда не имеют перед собой ничего оп­ределенного. И когда ставят много вопросов, хотя бы то, против чего рассуждают, было чем-то определен­ным, и требуют [от отвечающего], чтобы он высказал свое мнение, этим создают себе удобный случай при­вести его к неправдоподобному или ложному, и если спрошенный отвечает на какой-нибудь из этих вопро­сов утвердительно или отрицательно,— заставить его утверждать то, против чего имеется много доводов. Однако в настоящее время этим можно наносить вред меньше, чем раньше. Ибо [теперь отвечающие] тре­буют [указать], какое отношение имеет вопрос к [по­ложенному] вначале. Основное [средство], при помощи которого можно добиться того, чтобы [собеседник ут­верждал] что-то ложное или неправдоподобное,— это но спрашивать сразу относительно какого-либо тезиса, а сказать, что спрашивают лишь из желания учиться. Такое рассмотрение создает простор для нападок. Для того чтобы показать, что [собеседник утверж­дает] ложное, имеется [следующий] собственно софи­стический топ — заставить его утверждать то, против чего имеется множество доводов. Это можно делать надлежащим или ненадлежащим образом, как было сказано раньше 1. Далее, для того чтобы [заставить собеседника] го­ворить не согласующееся с общепринятым, следует смотреть, какого рода [философии] придерживается он, а затем спрашивать о том, что придерживающиеся этого рода [философии] говорят противно мнению большинства. В каждой [философии] имеется нечто такое. Основное же [средство] здесь — брать тезисы каждого рода [философии] в виде посылок. Подобаю­щее же раскрытие их достигается доказательством того, что неправдоподобное вытекает не из довода. А именно этого как раз всегда желает спорящий. Далее, следует [приводить доводы] из [скрытых] желаний и открыто высказываемых мнений. Ведь не одно и то же желают и говорят, а говорят самые пре­красные слова, желают же лишь то, что представля-558 ется выгодным; например, говорят, что лучше с честью умереть, чем жить в удовольствиях, или что жить в нужде и бедности, но честно лучше, чем жить в бо­гатстве, ноне благопристойно, а желают как раз обрат­ного. Поэтому следует того, кто говорит сообразно со своими желаниями, заставлять высказывать открытые мнения, а того, кто говорит в согласии с открыто вы­сказываемыми мнениями,— сообразпо с его утаенными желаниями. Ибо и в том и в другом случае он вынуж­ден будет говорить не согласующееся с общепринятым, ведь ему придется утверждать противоположное или открытым или скрытым мнениям. Самый распространенный топ заставить говорить не согласующееся с общепринятым, какой примепяет Калликл в сочинении «Горгий» 2 и который все древ­ние считали удачным,— это сопоставлять то, что со­гласно природе, с установленным, ибо, говорят, при­рода и установление противоположны друг другу, и справедливость, [например], хороша по установлению, а согласно природе нехороша. Поэтому следует тому, кто говорит исходя из согласного с природой, возра­жать исходя из установленного, а того, кто говорит исходя из установленного, подводить к [доводам], исходящим из согласного с природой. Ибо и в том и в другом случае опи вынуждены будут говорить не согласующееся с общепринятым. Древние же считали, что согласное с природой истипно, а большинству лю­дей правильным кажется установленное. Таким обра­зом, ясно, что они, так же как те, кто теперь ведет спор, пытались или опровергнуть отвечающего, илп заставить его говорить не согласующееся с общепри­нятым. Некоторые вопросы таковы, что ответ па них не­правдоподобен в обоих случаях, например вопрос, кого следует слушаться — мудрых или отца, илп что следует делать — полезное или справедливое, или что предпочтительнее — терпеть несправедливость или при­чинять вред [другому] 3. Так вот, следует заставить со­беседника утверждать то, что противно мнению боль­шинства и мудрых. А именно, если кто-то говорит так, как те, кто занимается рассуждениями, то следует за­ставить его утверждать то, что противно мнению боль­шинства, а если он говорит как большинство — то, что противно мпению мудрых. Говорят ведь последние, £59 что счастливый обязательно справедлив, а для боль­шинства неправдоподобно, чтобы властелин не был счастливым4. Впрочем, доводить до такого рода неправ­доподобного — это то же самое, что заставлять говорить противоречащее согласному с природой и установленному, ведь установленное — это мнение большинства, а мудрые говорят, исходя из согласного с природой и согласно истине. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ [Четвертая цель софистов — принуждение к пустословию] Не согласующегося с общепринятым следует, по­жалуй, добиваться исходя из этих топов. Что касается того, чтобы заставить [собеседника] пустословить, то мы уже сказали, что мы подразумеваем под пустосло­вием 1, Так вот, все следующие доводы [софистов] имеют своей целью добиться этого. Если нет разницы называть ли имя или говорить речь, то «двойное» и «двойное половины» — одно и то же; если, стало быть, «двойное» есть «двойное половины», то оно будет «двойное половины половины». А если вместо «двой­ного» взять «двойное половины», то будет трижды сказано: «двойное половины половины половины». Или вопрос: имеется ли влечение к удовольствию? Но вле­чение есть стремление к удовольствию; значит, влече­ние есть стремление к удовольствию к удовольствию2. Все такие доводы касаются соотнесенного, когда не только роды [вещей], но и сами [вещи] указываются как соотнесенное и относятся к одному и тому же. Например, стремление есть стремление к чему-то, влечение — влечение к чему-то, а двойное есть двой­ное чего-то, а именно двойное половины. Такого рода доводы касаются и [вещей], которые вовсе не соотне­сены между собой, но в определении которых дополни­тельно указывается то, состояния, свойства и т. п. чего они есть,— то, что сказывается о них; например, нечет­ное есть число, имеющее середину3. Но есть число не­четное, значит, оно есть число число, имеющее середи­ну. И если курносое есть вогнутость носа, а имеется курносый нос, то, значит, он есть нос нос вогнутый 4. Иногда [только] кажется, что эти софизмы застав­ляют [собеседника пустословить], хотя в действитель-560 ности они этого не делают, потому что еще не спра­шивают: двойное, взятое само по себе, означает ли оно тоже самое, [что присовокупляет вопрошающий], или другое? Вывод же высказывают сразу. Но ввиду того что имя — то же, кажется, что оно и означает одно и то же. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ [Пятая цель софистов — принуждение к погрешностям в речи] Какие могут быть погрешности в речи — об этом сказано раньше1. [Возможны три случая]: или дейст­вительно делают ошибку в речи, или только кажется, что делают ошибку, хотя и по делают, или делают ошибку, но кажется, что не делают, как, например, Протагор говорил, что mönis (злоба) и pelöx (каска) — мужского рода. Кто mßnis называет oylo-тепбп (пагубной), ТОТ, по Протагору, ошибается, хотя остальным это не кажется так, а кто называет ее oylo-menon (пагубным), тот, видимо, допускает ошибку, хотя, [по Протагору], он ошибки не делает. Таким образом, ясно, что можно этого добиться даже некото­рым искусством. Поэтому многие доводы, не делающие заключения о погрешности в речи, кажутся делаю­щими такое заключение, так же как это бывает при опровержениях. Почти все мнимые погрешности в речи возникают из-за «tode» («вот это»), а именно когда окончание слова указывает не на мужской и не на женский род, а на средний. «Этот» означает мужской род, «эта» — женский род, а «это» хотя обычно и означает средний род, но часто указывает и на мужской, и на женский род; например, [спрашивают], кто [или что] это. Кал­лиопа, дерево, Кориск. У имен мужского и женского рода все падежи разные, а у имен среднего рода — одни разные, другие нет. Часто, когда дано «это», за­ключают так, как будто было сказано «этот». И точно так же в других случаях принимают один падеж за другой. Паралогизм же возникает из-за того, что toyto («это») обще многим падежам. В самом деле, toyto («это») означает то hoytos («этот»), то toyton («этот» или «этого»), А должно оно означать попеременно то hoytos («этот») вместе с [глаголом] esti («есть»), то 561 toyton («этого») вместе с [глаголом] einai («быть»), например esti Koriskos, einai Koriskon. И точно так же с именами женского рода, а также с наименованиями, которые хотя и обозначают утварь, но имеют падеж-40 ные окончания женского или мужского рода. Ибо 174а слова, оканчивающиеся на о и п, суть лишь среднего рода, например xylon (дерево), schoinion (веревка), а те, что оканчиваются не так, суть мужского и жен­ского рода, иные из которых относятся к утвари, на­пример askos (кожаный мешок) — слово мужского рода, a kline (ложе) — женского рода. Поэтому и у них [глаголы] esti и einai создадут различие. Между про­чим, погрешность в речи некоторым образом сходна с опровержениями, основывающимися на том, что несходное указывают как сходное. Так же как в опро­вержениях это происходит в отношении предметов, так и при погрешностях в речи — в отношении имен. Ведь «человек», [например], и «бледное» -— это и предмет и имя. 10 Таким образом, очевидно, что к погрешности в речи следует пытаться заключать исходя из указанных па­дежных окончапий. Итак, таковы перечисленные виды, разновидности и способы приведения доводов ради спора. И так же как в диалектических [рассуждениях], здесь немало­важно для сокрытия [своей цели] как-то упорядочить все связанное с постановкой вопросов. Вот почему 15 следует сразу после сказанного говорить прежде всего об этом. ГЛАВА ПЯТНАДЦАТАЯ [Способы, какими следует избегать софистических установок вопрошающему и отвечающему] Итак, первое [средство] для опровержения — это пространность [речи], ведь трудно одновременно обо­зреть многое. Для достижения такой пространности [речи] следует пользоваться указанными выше основ­ными [топами]1. Второе — быстрота [речи]. Ибо тот, кто не успевает, менее предусмотрителен. Третье — 20 возбуждение гнева и подзадоривание, ибо те, кто при­веден в замешательство, менее способны защищаться. Основные [средства] возбудить гнев [у отвечаю­щего] —- делать так, чтобы ему стало ясно, что хотят '562 поступать [с ним] несправедливо и совершенно без­застенчиво. Четвертое — ставить вопросы вперемежку, когда имеют много доводов или против одного и того же, или за и против. В таком случае [отвечающему] приходится в одно и то же время держаться начеку или в отношении многих [доводов], или в отношении противоположных друг другу [доводов]. И вообще все названные раньше [топы] относительно искусства скрывать [свою основную мысль] полезны и для до­водов, приводимых ради спора. Ибо искусство скры­вать [свою основную мысль] применяется ради того, чтобы остаться неуличенным, а оставаться неуличен-пым хотят ради того, чтобы вводить в заблуж­дение. Тем, кто отвергает все, что, по их мнению, подкреп­ляет довод [собеседника], следует ставить вопросы через отрицание, как будто хотят обратное, или жо ставить вопросы, требующие одинаково утвердитель­ного и отрицательного ответа. Ведь если неясно, чего [вопрошающий] хочет достигнуть, то [отвечающий] меньше досадует. Если, когда речь идет о частном, [отвечающий] соглашается с отдельными случаями, то вопрошающий, умозаключая путем наведения, часто должен не ставить вопрос об общем, а использовать ого так, как если бы оно было ужо признано. Ибо иногда и сами [отвечающие] полагают, что они согла­сились с этим, равно как и слушателям это кажется так ввиду упоминания о наведении, полагая, что во­просы [относительно отдельных случаев] были по­ставлены не зря. В тех случаях, когда общее не обо­значено [особым] именем, следует для своей цели использовать сходство. Ведь сходство часто остается незамеченным. А для того чтобы добиться согласия с посылкой, необходимо расспрашивать, сопоставляя се с противоположным ей. Например, если добиваются согласия с тем, что слушаться отца следует во всем, то надо спросить, следует ли во всем слушаться роди­телей или ни в чем их не слушаться. Или если [доби­ваются согласия с тем, что родителей надо слушаться] часто во многом, то надо спросить, следует ли им уступать во многом или в немногом. Если только не­обходимо [повиноваться родителям], то кажется, что уступать им следует скорее во многом, [чем в немно­гом], ибо, когда противоположности ставят рядом друг 563 с другом, они кажутся людям меньшими и большими, худшими и лучшими. Весьма охотно и часто вопрошающий создает види­мость, что [собеседник] опровергнут, применяя в выс­шей степени нечестный софистический прием: ие делая никакого умозаключения, он в конце не ставит вопроса, а утверждает в виде заключения, как будто ίο строил силлогизм, что, стало быть, с тем-то и тем-то дело так не обстоит. Еще один софистический [прием] при утвержде­нии не согласующегося с общепринятым — требовать, чтобы, когда предположенное вначале кажется пра­вильным, [отвечающий] высказал свое мнение об этом, и вопрос о таких [положениях] ставить так: «полагаешь ли ты...» Ведь если вопрос касается здесь 15 посылок умозаключения, то необходимо, чтобы или получилось опровержение, или было высказано мне­ние, не согласующееся с общепринятым: опроверже­ние, если [собеседник] соглашается, неправдоподоб­ное — если он и не согласен, и не говорит, что ему это кажется правильным, и нечто подобное опроверже­нию — если он с этим не соглашается, но признает, что это общепринято. Далее, так же как в [рассуждениях] тех, кто иску-20 сен в красноречии, так и в опровергающих [рассуж­дениях] следует одинаково обращать внимание на по­ложения [собеседника], находящиеся в противоречии или с [другими] его высказываниями, или с высказы­ваниями тех, чьи слова и поступки он признает над­лежащими, а также тех, которые кажутся такими или подобны им, или с высказываниями большинства или всех людей. И так же как отвечающие, когда их опро­вергают, часто объявляют двусмысленным то, на осно-25 ве чего их собираются опровергать, так и вопрошаю­щие должны иногда использовать это [средство] про­тив тех, кто им возражает, чтобы, если так-то бывает, а так-то нет, сказать, что они поняли это в последнем смысле, как это делает Клеофонт в «Мандробуле»2. Следует также, отклоняясь от довода, пресекать даль­нейшие нападки [собеседника], а отвечающий, чувст­вуя заранее [возражения противника], должен [их] so упреждать словесными доводами. Следует иногда при­водить доводы не против сказанного, а против иного, принимая сказанное, если не имеют доводов против 564 доложенного [собеседником]. Именно это сделал Ли-кофрон, когда ему было предложено прославлять лиру3. Что касается тех, кто требует умозаключения к чему-то определенному, то против них (поскольку полагают, что надо указать причину, [почему уклоня­ются от сказанного вначале], а избежать общих [ут­верждений] легче в опровержениях) следует говорить лишь противоречащее — отрицать то, что [отвечаю­щий] утверждал, и утверждать то, что тот отрицал, но не следует говорить, [например], что наука о проти­воположностях одна и та же или не одна и та же; не следует, наконец, спрашивать о заключении в форме положения, а кое о чем [вообще] не следует спраши­вать, а следует обращаться с ним так, как будто опо нечто признанное. ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ [Польза от раскрытия софистических опровержений] Итак, сказано, на основании каких [топов] следует задавать вопросы и как их ставить в препирательских беседах. После этого следует сказать об ответах, о том, как и что надо раскрывать и чем полезны такого рода рассуждения. Так вот, полезны они для философии по двум при­чинам: во-первых, поскольку они получаются большей частью на основании словесных выражений, благодаря им можно лучше различать, в скольких значениях го­ворится о чем бы то ни было и какие сходства и отли­чия бывают у вещей и их имен. Во-вторых, они по­лезны для самостоятельного исследования. Ведь тот, кого другие легко вводят в заблуждение, но этого не замечает, может часто испытывать это от самого себя. В-третьих, наконец, они полезны еще для славы — [благодаря их умелому применению] считаются искус­ными и опытными во всем. Ведь если кто-то участвует в рассуждениях и порицает доводы, не будучи в со­стоянии указать, в чем их слабость, то это вызывает подозрение в том, что он придирчив не ради [нахож­дения] истины, а из неопытности. А как отвечающие должны выступать против та­кого рода доводов,— это очевидно, если только мы правильно указали раньше{ то, на основании каких [топов] строятся паралогизмы, и в достаточной мере 565 го разобрали, какие ловушки ставит в вопросах [собе­седник]. Однако, внимая доводам [других], усматри­вать и вскрывать их негодность — это не то же самое, что уметь быстро нападать на того, кого спрашивают. То, что мы знаем, часто в измененном виде стано­вится нам неизвестным. Далее, так же как в других областях большая быстрота и большая медленность зависят скорее от опыта, приобретенного упражпе-25 ниями, точно так же и в рассуждениях; так что если нам что-то ясно, но нам не хватает опыта, мы часто упускаем удобные случаи. Это происходит почти так же, как с геометрическими фигурами, а именно: после того как мы расчленили эти фигуры, мы порой не в со­стоянии сложить их опять. И так же в [софистиче­ских] опровержениях: зная, на чем основывается связ-зо ность довода, мы затрудняемся разобрать его. ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ [Раскрытие софистических опровержений] Итак, во-первых, так же как иногда — говорим мы — следует предпочитать правдоподобное умозаклю­чение истинному, так и правдоподобное раскрытие [софистического опровержения] следует иногда пред­почитать истинному. И вообще против занимающихся эристикой следует бороться не как с людьми, которые действительно опровергают, а как с такими, которыо опровергают лишь по видимости. Ведь мы во всяком 35 случае отрицаем, что они [правильно] умозаключают; поэтому следует принимать надлежащие меры для того, чтобы не было этой видимости. В самом деле, если [истинное] опровержение есть не основанное на одно­именности противоречие, исходящее из определенных [посылок], то нет никакой надобности разбирать его в отношении двусмысленности и одноименности. Ибо [тот, кто их использует], не строит умозаключения. Ведь единственное, ради чего еще необходим такой разбор,—это [показать], что умозаключение кажется имеющим подобие опровержения. Стало быть, следует быть настороже не в отпошении [действительного] όπ­ιο ровержения, а в отношении мнимого опровержения, так как двусмысленные вопросы и основанные на од-175ь ноименности и все другие такого рода сбивающие с толку [приемы] сводят на нет истинное опроверже-566 нис и делают неясным, кто опровергнут, а кто но опро­вергнут. А именно, так как после того, как заключенно сделано, [отвечающий] может в конце сказать, что [во­прошающий] отрицал вовсе не то, что он утверждал, а ставил вопросы двусмысленно, хотя бы оба имели 5 в виду одно и то же, то не ясно, опровергнут ли он. Ибо но ясно, говорит ли он теперь правду. Если бы при постановке вопроса разобрали одноименное или дву­смысленное, то было бы совершенно ясно, что имело место [софистическое] опровержение. И получилось бы то, чего эристики раньше добивались больше, а те­перь меньше,— чтобы спрошенный отвечал «да» или «нет». Теперь же ввиду того, что те, кто расспраши­вает, ставят вопросы не надлежащим образом, спро­шенный необходимо должен что-то добавить в своем ответе, устраняя негодность посылки, так как если [вопрошающий] подобающим образом разобрал [все значения], то отвечающему необходимо сказать лишь «да» или «нет». Если бы считали [довод], основанный на одпо- i5 именности, опровержением, то отвечающий вряд ли из­бежал бы возможности быть каким-то образом опро­вергнутым. Ведь когда речь идет о видимых [вещах], он должен то отрицать имя, которое он называл, то назвать имя, которое он отрицал. Меры же предосто­рожности, предпринимаемые некоторыми, ни к чему но приводят. А именно, они не говорят: Кориск обра­зован и необразован, а говорят: этот Кориск образован го и этот Кориск необразован. На самом же деле смысл будет одним и тем же, говорят ли: Кориск необразован (или образован) — или: этот Кориск необразован (или образован). [Отвечающий] как раз утверждает и отри­цает это в одно и то же время. По, быть можот, [Ко­риск и этот Кориск] не означают одно и то же, ведь и имя [Кориск] не означало одно и то же? Так в чем же разница? Если же об одном просто говорят «Ко­риск», а к другому прибавляют «какой-то» или «этот», 25 то это нелепо, ибо это прибавление можно отнести к одному ничуть не в большей мере, чем к другому, и нет никакой разницы, к кому из них прибавляют «этот». Так как, однако, не ясно, опровергнут ли тот, кто по выявил двусмысленности, или не опровергнут (а в рассуждениях такой разбор допустим), то очевидно, зо что тот, кто пе выявил [двусмысленности], а просто 567 соглашается с посылкой, ошибается. Так что хотя бы сам [отвечающий] и не был опровергнут, во всяком случае похоже на то, что его довод опровергнут. Од­нако часто бывает, что тот, кто видит двусмысленность, медлит с ее разбором из-за сметливости тех, кто вы­двигает такие [двусмысленные] посылки,— медлит, 35 чтобы не казаться придирчивым ко всему. Далее, когда не подозревают, что довод основывается на двусмыс­ленности, часто сталкиваются с мнением, не согласу­ющимся с общепринятым. Так что поскольку разбор [двусмысленности] допустим, не следует медлить с этим, как было сказано раньше х. Если же [вопрошающий] не делает из двух во-40 просов один, то не получится паралогизма на основа­нии одноименности и двусмысленности, а получится или [истинное] опровержение, или не получится ни­какого опровержения. Ведь какая разница между во-176а просом, образованны ли Каллий и Фемистокл, и тем же вопросом, когда оба, будучи разными, имеют одно имя? Ведь если [имя] выражает больше чем одно, то [ясно], что задали не один вопрос, а больше. Поэтому если неправильно требовать одного прямого ответа на два вопроса, то очевидно, что не подобает давать пря-5 мой ответ на какой-либо двусмысленный вопрос, даже в том случае, если [ответ] правилен (как это требуют некоторые) для всех [значений]. Ведь это то же самое, как если бы спросили, дома ли Кориск и Каллий или нет — все равно, находятся ли оба дома или не нахо­дятся. Ведь и в том и в другом случае имеется больше чем одна посылка. В самом деле, если ответ и прави-ίο лен, то по этой причине вопрос не станет одним, ведь можно и на тысячу разных вопросов правильно отве­тить просто [одним] «да» или «нет». Но все же не следует давать на них один ответ. Ведь этим сводят на нет всякое обсуждение. Это похоже на то, как если бы разные [вещи] назвали одним и тем же именем. Поэтому, раз не следует давать один ответ на два во-15 проса, то очевидно, что и при одноименности не надо говорить «да» или «нет». Ведь тот, кто так сказал, не ответил, а что-то высказал. Однако в некотором смысле этого добиваются в рассуждениях, потому что остается незамеченным то, что отсюда вытекает. Итак, как мы уже сказали2, так как некоторые го опровержения, не будучи ими, кажутся таковыми, то 568 таким же образом имеются раскрытия, которые, не будучи ими на деле, кажутся таковыми. О них-то мы и утверждаем, что в отношении доводов, приводимых ради спора, и при возражении против имеющего двоя­кий смысл следует иногда делать такие [мнимые рас­крытия] скорее, чем действительные. А на вопросы, кажущиеся истинными, следует отвечать, говоря: «до­пустим», ибо в этом случае меньше всего получится ложное опровержение. Если же [отвечающий] вынуж­ден говорить нечто не согласующееся с общеприня­тым, то лучше всего ему присовокупить: «кажется». Ибо в этом случае будет казаться, что не получается ни опровержение, ни нечто не согласующееся с обще­принятым. А так как ясно, каким образом получается постулирование [положенного] вначале, и так как по­лагают, что [утверждения], близкие [к выводу собе­седника], следует непременно оспорить и что с неко­торыми из них не следует соглашаться, поскольку [собеседник] постулирует [положенное] впачале, то, когда [вопрошающий] утверждает нечто такое, что, правда, необходимо вытекает из тезиса, но ложно или неправдоподобно, следует сказать, что это то же, [что содержится в тезисе]. Ведь то, что необходимо выте­кает из тезиса, есть, надо полагать, часть его3. Далее, когда общее не охвачено [определенным] именем, а указано через сравнепие, [отвечающий] должен ска­зать, что опо взято не в том смысле, с каким он согла­сился, и не в том, в каком оно было выдвинуто. Ведь часто опровержение получается именно на основе этого. А кто лишен возможности пользоваться этими [то­пами] , должен применить нечто другое — заявить, что доказательство велось не надлежащим образом, высту­пая против [собеседника], сообразуясь с указанным4 определением [умозаключения и опровержения]. Когда имена употребляются в собственном смысле, необходимо или давать прямой ответ, или отвечать, проводя различие. А что касается того, что мы пред­положили как нечто подразумеваемое, например того, о чем спрашивают не отчетливо, а куце, то на основа­нии его получается опровержение. Например, «есть ли то, что принадлежит Афинам, имущество Афин? Да (и точно так же в других случаях). Но ведь чело­век принадлежит к живым существам? Да. Значит, че­ловек — имущество живых существ». Мы же говорим, 569 что человек принадлежит к живым существам пото­му, что он есть живое существо, и Лисапдр принадле­жит к спартанцам, потому что он есть спартанец. Та­ким образом, ясно, что там, где посылка выражена не­отчетливо, нельзя соглашаться прямо. Когда относительно двух вещей полагают, что, ес­ли существует одна из пих, необходимо существует и другая, но если существует эта другая, не необхо­димо, чтобы существовала первая5, тогда тот, кого спрашивают, какая из них [существует], должен при-ю знать меньшее, ибо труднее умозаключать из большего числа [посылок]. Если же доказывают [положение] тем, что одному из двух что-то противоположно, дру­гому нет, то, если довод правильный, следует сказать, что и другому что-то противоположно, но имя ему но установлено. Так как из мнений большинства одпи таковы, что если [отвечающий] их не признает, то утверждают, что он ошибается, а другие не таковы, например спор­ные мнения (в самом деле, тленна или бессмертпа душа живых существ,— это для большинства вопрос нерешенный), когда, стало быть, не известно, какой ответ обычно дают на поставленный вопрос — как из­речения ли (изречениями называются и правильныо мнения, и общие высказывания) или как [такие поло­жения] вроде: диагональ несоизмерима [со стороной квадрата], об истиппости чего мпсиия расходятся,—то [во всех таких случаях] лучше всего говорить иноска­зательно, ведь когда не известно, на какой стороне истина, не возникает подозрения в том, что сочиняют софизмы, а когда мнения [о чем-то] расходятся, не подозревают, что говорят неправду. Ибо иносказатель-25 пость делает речь не поддающейся опровержению. Наконец, когда [отвечающий] предвидит вопросы, ему следует упреждать [возражения собеседника] сло­весными доводами. Ибо так можпо лучше всего поме­шать выведыванию. ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ [Правильное раскрытие софистических опровержений] А так как правильное раскрытие есть выявление зо ложных умозаключений — из какого вопроса вытекает ложное,— а о ложном умозаключении говорится в дво-570 яком смысле (а именно, или в том случае, если умоза­ключают ложное, или в том случае, если кажется, что есть умозаключение, хотя [на деле] умозаключения нет), то только что указанное раскрытие и раскрытие мнимого умозаключения есть исправление, обнаружи­вающее, из-за какого вопроса создалась видимость умо­заключения. Отсюда следует, что доводы, приводи­мые при помощи умозаключений, раскрываются их опроверганием, а мнимые доводы — различением. А так как в свою очередь одни доводы, приводимые при по­мощи умозаключении, имеют правильное заключение, а другие — ложное, то доводы, ложные по своему за­ключению, можно раскрывать двояко, а именно опро­вергая одну из посылок или доказывая, что заключе­ние неверно. Доводы же, ложные по своим посылкам, можно раскрыть, только опровергая одну из этих по­сылок, ведь заключение — правильное. Поэтому, когда хотят раскрыть [софистический] довод, следует прежде всего смотреть, приведен ли он при помощи умоза­ключения или без пего, затем, правильно ли заключе­ние или ложно, чтобы раскрывать или проводя разли­чие, или опровергая [посылку], притом опровергая одним или другим из указанных способов '. Однако одно дело, когда довод раскрывает спрошенный, и сов­сем другое дело — неспрошенный. Ведь предугадать [вопросы] трудно, а обдумать на досуге легче. ГЛАВА ДЕВЯТНАДЦАТАЯ [Раскрытие уловок, основанных на неправильном употреблении оборотов речи. Одноименность и двусмысленность] Итак, из [софистических] опровержений от одно­именности и двусмысленности у одних какая-то из по­сылок имеет больше одного значения, а у других за­ключение многозначно; папример в [софизме] sigönta legein l заключение имеет двоякий смысл, в [софизме] «тот, кто знает, не со-знает» одна из посылок содержит двусмысленность2· А имеющее двоякий смысл иногда истинно, иногда неистинно — оно означает то сущее, то не-сущее. Когда многозначность содержится в заключении, опровержения не получается, если не присовокупить еще противоречие, например в [софизме] «видение 571 слепого», ибо без противоречия здесь не было опро­вержения. Когда многозначность содержится в посыл­ках, [отвечающему] нет необходимости заранее отри­цать двоякий смысл. Ведь довод не имеет своей целью этот двоякий смысл, а основывается на нем. Поэтому следует с самого начала отвечать на двусмысленность имени или речи утверждением, что «в одном смысле это так, в другом нет», как, например, sigönta legein — что в одном смысле это возможпо, в другом нет или ta deonta (должное) — что одно из должного следует исполнять, а другое нет, ибо «должное» многозначно. Если же двусмысленность осталась [вначале] незаме­ченной, следует это исправить, делая в конце добавле­ние к вопросу; [например, на вопрос], может ли si­gönta legein (молчащий говорить), [следует ответить]: нет, но [можно говорить] tonde sigönta (об этом молчащем). И точно так же следует поступать, когда двусмысленность содержится в посылках. [Например] : итак, то, что знают, не со-знают? Да, но не те, кто знает таким-то образом. Ведь не одно и то же не со­знавать и не знать таким-то образом. И вообще, даже если [вопрошающий] прямо строит умозаклю­чение, следует противиться ему, утверждая, что ска­занное им отрицало не суть дела, а имя, так что опро­вержения нет. ГЛАВА ДВАДЦАТАЯ [Раскрытие софистических опровержений, основанных на неправильном соединении или разъединении слов] Очевидно также, каким именно образом следует раскрывать [софистические] опровержения от разъ­единения и соединения [слов]. Если речь в разъ­единенном и соединенном виде имеет разный смысл, то следует говорить противоположное заключению [со­фиста]. А все доводы от соединения или разъединения таковы: тем ли человек был избит \ чем избитым его видишь? Или: тем ли ты его видел, чем он был избит? Подобные [доводы] имеют что-то от вопросов, содер­жащих двусмысленность, но они основаны на [непра­вильном] соединении. Ибо основанное на разъедине­нии не содержит двоякого смысла, так как при разъ­единении получается не одна и та же речь, если 572 только, [например], opos и opos своим произношением не означают разное 2. Но в письменном виде они одно и то же имя, поскольку они состоят из одних и тех же 5 букв и написаны одинаковым образом, хотя уже про­ставлены отличительные знаки. В устной же речи они не одно и то же. Так что основанное на разъединении не содержит двоякого смысла. Очевидно, однако, и то, что не все [софистические] опровержения основыва­ются на двояком смысле, вопреки утверждению неко­торых. Итак, отвечающему следует разъединять [слова, 10 содержащиеся в вопросе]. Ведь не одно и то же ска­зать, [например], «видеть глазами избиваемого» и «ви­деть избиваемого глазами». Таково и рассуждение Эв-тидема: «Видишь ли ныне находящиеся в Пирее трие­ры, будучи в Сицилии?» 3 Или еще: «Может ли хоро­ший, будучи кожевником, быть плохим? [Нет]. Но кто-то, будучи хорошим кожевником, может быть пло­хим 4. Стало быть, хороший кожевник — плохой [кожев- is ник]». Или: «Хорошо ли изучение того, что знать хо­рошо? [Да]. Но знание плохого хорошо; стало быть, плохое есть хороший предмет изучения». Однако пло­хое есть и плохое, и предмет изучения, так что плохое есть плохой предмет изучения, (но знание плохого хорошо). Или: «Истинно ли теперь то, что ты ро­дился? [Да]. Значит, ты родился теперь». А не озна- 20 чает ли это другое, когда разъединяют [эти слова]? Ведь правильно теперь говорить, что ты родился, а не то, что ты теперь родился. Или: «Можешь ли ты де­лать так и то, как ты можешь и что ты можешь? [Да]. Но, не играя на кифаре, ты имеешь возмож­ность играть па кифаре. Значит, ты мог бы играть на кифаре, не играя на кифаре». А не обстоит ли дело так, что ты не имеешь возможности играть на кифаре, когда не играешь на кифаре, а когда ты этого не де- 25 лаешь, ты можешь это делать? Некоторые раскрывают этот [софизм] и иначе. А именно, если [отвечающий] признал, что человек делает так, как он может делать, то, утверждают они, отсюда не следует, что играют на кифаре, не играя на ней, ибо этим не признали, что сделают всяким способом, каким можно делать. Ведь не одно и то же делать так, как можно, и делать всяким способом, ка­ким можно. Однако очевидно, что они это раскрывают 573 ненадлежащим образом. В самом деле, раскрытие до­водов, основанпых па одном и том же, также одно и то же, а это раскрытие подходит не для всех такого рода доводов и не для любого способа задавать во­просы, а направлено лишь против вопрошающего, а не против его довода. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЕРВАЯ [Раскрытие софистических опровержений, основанных на неправильном произношении] [Софистических] доводов, основанных па произно­шении или ударении, нет ни в письменном виде, ии в устпой речи, разве что в немногих случаях; например такой довод: «Есть ли то, где ты останавливаешься (hoy katalyeis), дом? Да. Λ разве «не останавливаешь­ся» (оу katalyeis) не есть отрицание [глагола] «оста­навливаешься»? Да, есть. Но ты сказал, что то, гдо ты останавливаешься (hoy katalyeis), есть дом. Зна­чит, дом есть отрицание». Как надо раскрыть такие [уловки],—* это, конечно, ясно. Ведь пе одно и то же означает сказанное с тонким придыханием и сказаиноо с густым придыханием. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ [Раскрытие уловок, основанных на неправильном отождествлении нетождественного] Ясно также, как надо выступать против [доводов], основанных на том, что о нетождественном говорится одинаково, ведь мы знаем [все] роды категорий. А именно, [предположим, что] спрошенный согласил­ся, что нечто обозначающее суть вещи ей не присуще. Другой же показал, что присуще нечто соотнесенное или количественное, но что по способу выражения ка­жется обозначающим суть; например в следующем доводе: «Может ли одпо и то же в одно и то же время делать и быть сделавшим? Нет. Но ведь может в одно и то же время видеть и быть увидевшим одно и то же в отношении одного и того же». Или: «Есть ли некоторое претерпевание некоторое действие? Нет, но [по-гречески] «режется» (temnetai), «горит» (kaietai) и «воспринимает» (aisthanetai) выражены 574 одинаково, и все они обозначают некоторое претерпе­вание. С другой стороны, «говорить», «бегать», «ви­деть» выражены одинаково друг с другом. Но ведь видеть (to horan) — значит воспринимать (aisthanest- 15 hai) что-то, так что «видеть» есть в одно и то же время и некоторое претерпевание, и некоторое дейст­вие». Если же в том примере кто-то согласился, что яе может одно и то же в одно и то же время делать и быть сделавшим, и при этом утверждает, что можно [в одно и то же время] видеть и быть увиденным, то ou еще не опровергнут, если говорит, что видеть — это не какое-то действие, а претерпевание. Ибо [для опровержения] требуется еще вопрос относительно этого. Между тем слушатель считает, что [спрошен- 20 ный] признал это, поскольку он признал, что «разре­зать» означает некоторое дейотвие, а «быть разрезав­шим» означает «быть сделавшим», и так же все дру­гое, о чем говорится одинаково с этим, ибо остальное сам слушатель присовокупляет как то, что говорится одинаково с этим. Однако кое-что говорится, конечно, не одинаково, а только кажется так из-за способа выра­жения. Здесь происходит то же, что в случаях одно­именности. В самом деле, при одноименности [отвеча­ющий], который не знает [всех значений] слов, пола- 25 гает, что [вопрошающий] отрицает суть дела, которую он утверждал, а не имя. Поэтому [для опровержения] требуется еще вопрос: говорят ли одноименное, имея в виду лишь одно [значение]? Если это признают, то опровержение будет иметь место. С этими доводами сходны следующие. Потеряли ли то, что, [однажды] имея, затем уже не имеют? Ведь зо кто потерял лишь одну игральную кость, уже не будет иметь десять игральных костей. Л не обстоит ли дело так, что потеряли го, что не имеют, но имели раньше? Но не обязательно, чтобы было потеряно столько же, сколько или сколь много [имели, но теперь] не имеют. Поэтому, после того как спросили, что имели, заключе­ние делается о количестве, ибо десять есть количество. Если бы, таким образом, с самого начала спросили, столько ли потеряли, сколько имели раньше, а теперь 35 не имеют, то никто бы не согласился, а ответили бы, что потеряли они столько же, или часть этого. Или [утверждают], что можно дать то, чего не имеют, ведь не имеют одну только игральную кость l. A не обстоит 575 ли дело так, что [тот, кто дал одну только кость], дал не то, чего он не имел, а как он не имел, а именно одну [игральную кость]? Ведь это «только» означает не «вот это», не «такое», не «столько», а лишь отноше-!78ь ние к чему-то другому, например «не вместе с другим». Это точно так же, как если бы спросили, можно ли дать то, чего не имеют, и после того, как получили бы отри­цательный ответ, спросили бы, можно ли скоро что-то дать, не имея скоро, и после того, как получили бы утвердительный ответ, заключили бы, что можно дать то, чего не имеют. Впрочем, очевидно, что здесь сде­лали не [правильное] умозаключение. В самом деле, 5 «скоро» означает дать не это, а вот так-то, и можно нечто дать таким образом, каким его не имеют, напри­мер можно, имея что-то с удовольствием, дать его без удовольствия. Сходны [с этими уловками] и все такого рода [уловки]: можно ли ударить рукой, которой не имеют, или видеть глазом, которого не имеют? Ведь имеют не одну только [руку и не один только глаз]. Так вот, 10 некоторые раскрывают [такие уловки], говоря, что тот, кто имеет больше чем один глаз или что бы то ни было другое одно, имеет и один только глаз. Другие [рас­крывают эти уловки], говоря, что то, что имеют, имеют так, как его получили, а именно: один дал одну только костяшку, а другой, говорят они, имеет от него одну только костяшку. Другие сразу отклоняют этот во­прос, говоря, что можно иметь то, что не получили, is например получать сладкое вино, а иметь кислое вино, поскольку оно при получении испортилось. Но во всех этих случаях, как мы сказали и раньше2, раскрытие направлено не против довода, а против человека. Ведь если бы оно было [настоящим] раскрытием, то тот, кто соглашается с противолежащим, не мог бы раскрыть [софистический вывод], точно так же как и при дру­гих [уловках]; например, если раскрытие состоит в том, что спрошенное признается отчасти истинным, от-20 части нет, то [вопрошающий] делает [правильное] заключение, если соглашаются [с вопросом] без ого­ворок. Если же заключение не сделано, то не будет и раскрытия. В несколько ранее указанных [уловках], говорим мы, не будет умозаключения и в том случае, если [отвечающий] соглашается со всем. 576 Далее, к таким доводам относятся и следующие: «Писал ли кто-то то, что написано? [Да]. Но то, что Ä написано, что ты сидишь,— это теперь ложная речь. Однако она была истинна, когда это писали. Значит, в одно и то же время писали ложное и истинное». Ложность же или истинность речи или мнения ука­зывает не «вот это», а «такое-то», ведь то же сообра­жение относится и к мнению. Равным образом [такая уловка]: «Есть ли то, что учащийся учит, то, что оп учит? [Да]. Но ведь медленное он учит быстро». Од- Λ нако [вопрошающий] сказал не о том, что учащийся учит, а о том, как он учит. Или: «Топчут ли ногами то, что проходят? [Да]. Но кто-то проходит целый день; [значит, он топчет ногами день]». Однако [вопрошающий] сказал не о том, что проходят, а о том, когда проходят. Равным образом когда говорят: «Я пью чашу», то имеют в виду не то, что пьют, а то, из чего пьют. Или: «Разве не знают то, что знают или потому, что этому учились, или потому, что сами до­шли до этого? Однако то из знаний, которое приобрели отчасти учением, отчасти самостоятельно, не есть ни » один из этих двух [видов знания]». Или быть может, имеют в виду каждое в отдельности, а не все вместе. Или: «Есть некий третий человек помимо само-по-себе-человека и отдельных людей»3. На самом же деле «человек» и все то, что обще [многим], означает пе определенное нечто, а некоторое качество, или количе­ство, или соотнесенное и тому подобное. Это точно так же, как в том случае, когда спрашивают, одно ли и то же или разное Кориск и образованный Кориск. Ведь 79а одно означает определенное нечто, а другое — опреде­ленное качество. Так что нельзя отвлечь последнее [от первого]. Однако не отвлечение создает «третьего че­ловека», а признание того, что он есть именно опреде­ленное нечто4. Дело в том, что человек, как таковой, не есть определенное нечто, как Каллий, и будет ни- 5 чуть пе лучше, если скажут, что отвлеченное есть не определенное нечто, как таковое, а качество, как тако­вое. Ведь «то, что помимо многих» будет чем-то одним, например «человек». Таким образом, очевидно, что нельзя соглашаться с тем, что сказываемое как общее [многим] есть определенное нечто, а следует утверж­дать, что оно означает или качество, или соотнесенное, или количество и тому подобное, 10 19 Аристотель, т. 2 — 888 577 ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ТРЕТЬЯ [Общие замечания о раскрытии софистических опровержений, основанных на неправильном употреблении оборотов речи] Вообще же раскрытие [софистических] доводов от оборотов речи всегда должно опираться на противоле­жащее тому, на чем основывается довод. Например, если довод основывается на соединении, то раскрытие состоит в разъединении, а если он основывается на разъединении, то раскрытие состоит в соединении. Да­лее, если довод основывается на произношепии [слога] с тонким придыханием, то раскрытие — на густом при­дыхании; если довод — на густом придыхании, то рас­крытие — на тонком придыхании. Если же довод осно­вывается на одноименности, то раскрывать надо, ука­зывая противолежащее имя; например, если случается так, что утверждают, что нечто неодушевленно, после того как это отрицали, то следует показать, что оно одушевленное. Если же [отвечающий] сказал «неоду­шевленное», а [вопрошающий] умозаключил, что опо одушевленное, то следует сказать, что оно неодушев­ленное. И точно так же в случаях двусмысленности. Если же [довод] основывается на сходстве [выраже­ний], то раскрытием будет противолежащее. [Напри­мер, на вопрос], можно ли дать то, чего не имеют, сле­дует ответить, что дать можно не го, чего не имеют, а как его не имеют, например одну только игральпую кость. Или [на вопрос], разве не знают то, что знают или потому, что этому учились, или потому, что сами дошли до этого, [следует ответить: да], но не все, что знают, [приобретено или только учением, или только самостоятельно]. Или [на вопрос], топчут ли ногами то, что проходят, [следует ответить: да], но это не относится ко времени [прохождения]. И точно так же в других случаях. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ [Раскрытие паралогизмов, основанных на неправильном употреблении привходящего] Раскрытие всех [паралогизмов] от привходящего — одно и то же. А именно, так как неопределенно, когда надо говорить о вещи то, что присуще привходящему, и в одних случаях это кажется правильным и утверж-578 дается, а в других случаях необходимость этого отри­цают, то, когда заключение сделано, следует для всех случаев одинаково сказать, что это не необходимо. С другой стороны, следует [каждый раз] приводить примеры. Все следующие [паралогизмы] — от привхо­дящего: «Знаешь ли ты, что я намерен тебя спро­сить?», «Узнаешь ли ты того, кто приближается или кто закутан?», «Есть ли изваяние твое произведение?», «Есть ли этот пес твой отец?» 1, «Есть ли немногое, умпоженное немного раз, немногое?». В самом деле, во всех этих [примерах] очевидно, что то, что пра­вильно для привходящего, не обязательно правильно и для самой вещи. Только тому, надо полагать, что неразличимо и едино по сущности, все [сказуемые] присущи одинаково. Для блага же не одно и то же быть благом и памерсваться спросить о нем. И для приближающегося или закутанного не одпо и то же быть приближающимся или быть Кориском. Так что если я знаю Кориска, но не узнаю приближающегося, то это не значит, что я одного и того же π знаю и не знаю. И если нечто — мое и оно произведение, то это не значит, что оно мое произведение, а значит лишь, что опо мое имущество, моя вещь или еще что-то и этом роде. И точно так же в других случаях. Некоторые же раскрывают [эти уловки], разделяя вопрос. Они утверждают, что одну и ту же вещь можно знать и не знать, по не в одном и том же отношении. Поэтому, не узнавая приближающегося и зная Кори­ска, знают и но знают, говорят они, одно и то же, но не в одном и том же отношении. Но, во-первых, как мы уже сказали2, для доводов, исходящих из одного и того же, способ исправления должен быть одним π тем же. А этого не будет, если одно и то же поло­жение берется не относительно [глагола] «узнать», а относительно [глаголов] «быть» или «находиться в ка­ком-то состоянии», как [в примере]: «Есть ли этот [пес] отец? [Да]. Но он твой. [Значит, он твой отец]». Если же в некоторых случаях это правильно и одно и то же можно знать и не знать, то все равно пазвапное [раскрытие] нисколько здесь не подходит. Ничто ведь пе мешает, чтобы один и тот же довод имел много пороков, однако выявление не всякой порочности есть раскрытие. Ведь можно показать, что умозаключе­ние неправильно, но в силу чего — не показать, напри-19* 579 го мер довод Зенона о том, что ничто не может быть приведено в движение. Поэтому если пытаются за­ключать, что это возможно, то не попадают в цель, хотя бы и строили тысячу умозаключений. Ибо это не раскрытие. Дело в том, что, как было сказано, раскры­тие есть выявление ложного умозаключения, показыва­ющее, в силу чего оно ложно. Поэтому если [собесед­ник] не сделал умозаключения или же пытался [лож­ным путем] заключать к чему-то — истинному ли пли 25 ложпому, то обнаружение этого [недостатка] и есть рас­крытие. Конечно, вполне возможно, чтобы в некоторых случаях и такое раскрытие, [о каком говорят некото­рые], оказалось удачным, но по крайпей мере в ука­занных [уловках] это, надо полагать, не так. Ведь о Кориске знают, что он Кориск, и о приближающем­ся — что он приближается. Но может казаться пра­вильным, что об одном и том же зпают и не знают; например, можно знать, что Кориск бледный, но не зо знать, что он образованный. Так, копечно, можно об одном и том же знать и не знать, однако не в одном и том же отношении. А о приближающемся и Кориске знают, что [первый] есть приближающийся и что [второй] — Кориск. Таким же образом, как те, о которых мы говорили, не попадают в цель и те, кто раскрывает, утверждая, 35 что всякое число мало. Ибо если, песмотря на то что умозаключения не делают, утверждают, что правильно умозаключили (так как всякое [число] велико и ма­ло) , то в цель не попадают. Некоторые же раскрывают такие умозаключения, как, например, что отец, или сын, или раб — твой, ука­зывая на двоякий смысл этих умозаключений. Однако очевидно, что если опровержение кажется основанным )81а г Ί на многозначности [слов], то имя или речь должны употребляться в прямом смысле в отношении многого. Кто, однако, говорит, что этот [мальчик] есть ребенок этого [человека], употребляет эти слова не в прямом смысле, если [последний] есть хозяин ребенка, а со­единение [слов] основывается па [неправильном ис­пользовании] привходящего. «Твое ли это? Да. Но это 5 ребенок. [Да]. Значит, этот ребенок твой». Однако он не твой ребенок: то, что он твой и ребепок — это нечто привходящее. 580 И [точно так же в уловке, при помощи которой заключают, что] есть некоторое благо [среди] зла '(tön kakön), так как рассудительность есть знание зла (tön kakön). Но [выражение] «это этого» (toyto toytön) не многозначно, а означает [лишь] принадлеж­ность [одного другому] . Однако даже если это выраже- ю ние было бы многозначным (ведь говорят же «человек есть [в числе] живых существ (tön dz§ön)>>, хотя он не есть их принадлежность) и даже если нечто так относили бы к злу, как «нечто чего-то» (hös tinos), потому что оно есть [среди] зла (tön kakön), а [в действительности] оно не есть [среди] зла, то [все рав­но] это [софистическое опровержение] основывается, видимо, на [смешении] [присущего] каким-то обра­зом и [присущего] вообще. Впрочем, благо может, по­жалуй, быть благом [среди] зла в двояком смысле, но is не в указанном доводе, а скорее в таком, как: «Есть ли хороший раб плохого [господина]?» А может быть, и в этом [примере] нет двоякого смысла. Ведь если он хо­роший и есть его [раб], то это не значит, что он вместо «его хороший». Равным образом и утверждение, что человек есть tön dzögn, не многозначно. Ведь если мы порою обозначаем что-то, отсекая [какую-то часть], то от этого многозначность пе возникает. Ведь и про­износя половину стиха (например, «воспевай, о бо­гиня, гнев» 3), мы указываем—«дай мне Илиаду». ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ [Раскрытие софистических опровержений, основанных на смешении безотносительного и относительного] [Софистические доводы], оспованные на том, что о чем-то [присущем] в собственном смысле утверж­дают как [о присущем] в каком-то отношении, или где-то, или каким-то образом, или в отношении чего-то, но не вообще, должно раскрывать, исследуя заключе­ние в сопоставлении с противоречащим ему и выяс- «· няя, может ли его касаться что-то из перечисленного, ибо противоположности и противолежащие друг другу [вещи], утверждение и отрицание не могут быть при­сущи одному и тому же вообще, однако ничто не меша­ет, чтобы каждое из них было присуще ему в каком-то отношении, или в отношении чего-то, или некоторым образом или же одно из них — в каком-то отношеййи, 581 а другое — вообще. Поэтому если одно [присуще] вооб­ще, а другое — лишь в каком-то отношении, то нет еще •о опровержения. И это должно исследовать в заключе­нии, сопоставляя его с тем, что ему противоречит. Все такого рода доводы таковы: «Может ли не-су-щее быть? [Нет]. Но ведь не-сущее есть что-то». Точно так же и сущего не будет, ведь оно не будет чем-то из существующего. [Или]: «Можно ли в одно s& и то же время клясться верно и ложно?», «Может ли один и тот же в одно и то же время верить и не верить одному и тому же?» Но разве быть чем-то и быть [вообще] одно и то же? Ведь если не-сущее что-то есть, то это не значит, что оно есть вообще. И если кто-то верно клянется вот этим или вот таким-то обра­зом, то не обязательно, чтобы он вообще клялся верно. Ведь кто, например, клялся, что он даст ложную клятву, верно клялся только в отношении ложной клятвы, но не клялся верно [вообще]. И тот, кто не ιδού верит, не верит не вообще, а во что-то. Таково же со­ображение относительно [высказывания], что один и тот же в одно и то же время говорит неправду и прав­ду. Но из-за того, что нелегко заметить, прилагается ли «вообще» к [выражению] «говорить правду» или к [выражению] «говорить неправду», [раскрыть со-5 физм] кажется трудным. Однако ничто не мешает, чтобы один и тот же вообще-то говорил неправду, а в каком-то отношении и о чем-то говорил правду или чтобы в чем-то он был правдив, а вообще-то неправ­див \ Точно так же обстоит дело и с [присущим] в от­ношении чего-то, где-то и когда-то. А именно, все такого рода доводы основываются на этом: [например], «есть ли здоровье или богатство благо? Но для безрассуд­ного и неправильно пользующегося ими они не благо. ίο Значит, они и благо и не благо». Или: «Лучше ли быть здоровым, чем быть могущественным в полисе? [Да]. Но иногда это не лучше. Значит, для одного и того же одно и то же и благо и не благо». Но что же ме­шает, чтобы нечто, будучи вообще благом, для того-то и того-то не было благом или хотя и для него благом, но не теперь и не здесь. Или: «То, чего не желает 15 рассудительный,— зло ли это? [Да]. Но он не желает терять благо; значит, благо есть зло». Однако сказать, что благо есть зло и что терять благо есть зло,— это 582 не одно и то же. Точно так же [следует раскрывать] довод относительно вора. А именно, если вор есть зло, то это не значит, что брать [его] — зло. Ведь [тот, кто желает взять вора], желает не зла, а блага. Ибо 2о брать [вора] есть благо. Так же и болезнь — зло, но не избавляться от болезни. Или: «Разве не более пред­почитаемо справедливое, чем несправедливое, и [по­ступать] справедливо, чем [поступать] несправедливо? [Да]. Однако быть несправедливо осужденным на смерть предпочтительнее, [чем быть осужденным на смерть] справедливо». [Или]: «Справедливо ли каж­дому иметь что-то свое? [Да]. Но ведь то, что [судья] судит согласно своему мнению, хотя бы оно и было ложным, имеет законную силу. Значит, одно и то же м справедливо и несправедливо». Или: «Кого следует осуждать: того, кто говорит справедливое, или того, кто говорит несправедливое? Но ведь справедливо, чтобы тот, с кем поступили несправедливо, имел воз­можность говорить о том, что он претерпел; а это как раз и было несправедливое». Дело, однако, в том, что если предпочтительно претерпевать что-то несправед­ливо, то это не значит, что [поступать] несправедливо более предпочитаемо, чем [поступать] справедливо, *° а вообще [поступать] справедливо более предпочитае­мо, хотя ничто но мешает, чтобы в определенном слу­чае [поступать] несправедливо было болоо предпочи­таемо, чем [поступать] справедливо. И иметь свое справедливо, а иметь чужое несправедливо. Однако никто не мешает, чтобы этот приговор был справед­ливым, например если он был вынесен согласно мне-пию судьи. Ведь если нечто справедливо в определен­ном случае и вот таким образом, то это не значит, что оно вообще справедливо. Точно так же ничто по мешает говорить о несправедливом справедливо. Ведь м если говорить [о том-то и том-то] справедливо, то не обязательно, чтобы оно было справедливо, точно так же как если о чем-то говорить полезно, то это не зна­чит, что оно полезно. И то же можно сказать и о спра­ведливом. Так что если сказанное несправедливо, то это не значит, что тем самым одерживает верх тот, кто говорит несправедливое. Ибо он говорит то, что говорить справедливо, но что вообще несправедливо и что претерпевать несправедливо. 583 ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ [Раскрытие паралогизмов, основанных на незнании опровержений] Против тех [опровержений], которые получаются вразрез с определением опровержения, должно вы­ступать, как намечено раньше \ исследуя заключение в сопоставлении с противоречащим ему, касается ли оно того же самого, [что и тезис], и в том же отноше­нии, в отношении того же, таким же образом и при­менительно к тому же времени. Если задают вопрос еще вначале, то не следует признавать как невозмож­ное то, что одно и то же есть двойное и не двойное, а следует согласиться [с такой возможностью], но не таким образом, чтобы на основе того, что признано, можно было делать опровержение. Все следующие до­воды основываются на такого рода [приеме]: «Знает ли вещь тот, кто знает, что то-то есть то-то? И кто не знает — точно так же? Но ведь тот, кто знает, что Кориск есть Кориск, может не знать, что он образо­ванный, так что он одно и то же знает и не знает». Или: «Больше ли имеющего в длину три локтя то, что имеет в длину четыре локтя? [Да]. По ведь может имеющее в длину три локтя стать имеющим в длину четыре локтя? [Да]. Но большее больше меньшего? [Да]. Значит, нечто больше и меньше самого себя». ГЛАВА ДВАДЦАТЬ СЕДЬМАЯ [Отношение к постулированию положенного вначале] Что касается опровержений от постулирования и принятия [положенного] вначале, то, если [ошибка эта сразу] ясна, не следует соглашаться [с положением] расспрашивающего, хотя бы опо было правдоподобным, а следует говорить истину. Если [ошибка] остается [вначале] незамеченной, то, используя порочность та­ких доводов, следует это незпапие обратить против спрашивающего, [упрекая его в том], что он неправиль­но рассуждал, так как опровержение должно делать без [положенного] вначале. Далее [следует сказать], что согласились [с положением собеседника] не для того, чтобы оно было использовано [последним], а для того, чтобы умозаключать к противоположному ему, иначе, чем это делается в ложных опровержениях. 584 ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВОСЬМАЯ [Раскрытие софистических опровержений, основанных на неправильном выведении следствий] А что касается [доводов], исходящих из следствия, то надо показать, что [ошибка кроется] в самом до­воде. Следование того, что следует, может быть двоя­ким. А именно, во-первых, как общее следует из част­ного, например «живое существо» — из «человека» !. В этом случае полагают, что если одно сопутствует другому, то и другое — первому. Или [во-вторых], по противопоставлению, а именно если одно следует из другого, то и противолежащее [первому] — из проти­волежащего [второму] 2. На этом основывается и довод Мелисса, а именно: раз возникшее имеет начало, то, надо полагать, невозникшее пе имеет начала. Поэтому если Вселенная есть невозникшее, то опа беспредельна [по длительности]. Но это по так, ибо следование здесь обратное. ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ [Раскрытие софистических опровержений, основанных на присовокуплении к доказательству того, что не имеет отношения к предмету обсуждения] Что касается [опровержений], умозаключающих от присовокупления, следует смотреть, по обстоит ли дело так, что и по устранении [присовокупленного] невоз­можное тем не менее вытекает, а затем следует вы­явить это и сказать, что согласились [с присовокуплен­ным] не потому, что опо кажется правильным, а для того, чтобы [собеседник использовал его] в своем дово­де, но для довода оно нисколько по было использовано. ГЛАВА ТРИДЦАТАЯ [Раскрытие софистических опровержений, основанных па принятии многих вопросов за один] Против [паралогизмов] от сведения многих вопро­сов к одному следует сразу же, с самого начала [эти вопросы] разграничить. Ведь вопрос один, если на него можно дать [лишь] один ответ. Поэтому не следует утверждать или отрицать многое относительно одного или одно относительно многого, а надо утверждать или отрицать [лишь] одно относительно одного. Так 585 вот, подобно тому как у двух различных [вещей], имеющих одно имя, бывает, что нечто то обеим при­суще, то ни одной не присуще, а потому, хотя вопрос и неодносложный, нет никакой беды, если дают на него односложный ответ, точно так же обстоит дело и здесь. Таким образом, когда многое присуще одному или одно — многому, никакого внутреннего противоре­чия не следует для тех, кто дал простой [ответ] и до­пустил ту же ошибку. Когда же нечто одному при­суще, другому нет или о многом говорится многое, а то и другое в одпом смысле тому и другому присуще, в другом же смысле не присуще, тогда надо быть осмо­трительным, как в следующих доводах. Если одно — благо, другое — зло, [то па вопрос, оба ли благо или зло, следует ответить], что правильно сказать, что они благо и зло или, наоборот, они не есть ни благо, ни зло (ибо каждое из пих не есть то и другое), так что они одинаково суть и благо и зло и пе суть ни благо, пи зло. И если каждая [вещь] тождественна самой себе и отлична от другой, то, так как [обе вещи] тож­дественны не другим, а самим себе и отличны от самих себя, одни и те же [вещи] отличны от себя и тождест­венны себе. Далее, если благо становится злом, а зло есть благо, то они должны стать двумя [вещами]. И из двух неравных [величин] каждая равна самой себе, так что они и равны и не равны сами себе. Эти [опровержения] поддаются и другого рода рас­крытию, так как и «оба» и «все» имеют больше одного значения. Стало быть, [в этих доводах] получается, что утверждают и отрицают только имя, а не одну и ту же [вещь], а это, как мы видели, не есть опро­вержение. Впрочем, очевидно, что когда но ставится одип вопрос о многом, а относительно одного утверж­дается или отрицается одно, то невозможное пе полу­чится. ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ [Раскрытие софистических опровержений, основанных на принуждении противника к повторению одного и того же] Что касается [паралогизмов], заставляющих гово­рить неоднократно одно и то же, то очевидно, что не следует соглашаться, что указанное как соотнесенное, 586 взятое отдельно само по себе, что-то означает, напри­мер двойное — вместо двойного половины, потому что представляется ясным, [что одно подразумевается в другом]. Ведь и «десять» имеется в «десять без одно­го», и «делать»— в «пе делать», и вообще утвержде­ние — в отрицании. Но это все же не значит, что если говорят «это не бело», то тем самым говорят «оно бе­ло». Но «двойное» [само по себе], пожалуй, ничего не означает, так же как и «половина». А если [каждое из них что-то] означает, то все же не то же самое, [что в сочетании], и не связное целое. И определенного вида знание, как, например, врачебное знание, в су­ществе своем не есть знание как общее. Ведь послед­нее, как было сказано, есть знание познаваемого. Когда же имеют дело со сказуемыми, которые разъясняются через [подлежащие], следует сказать, что отдельно и в речи разъясняемое означает не одно и то же. В самом деле, вогнутость как нечто общее указывает в курносом и кривоногом на одно и то же, но как при­совокупленное оно вполне может означать разное — одно для носа, другое для ноги: в первом случае оно означает курносое, во втором — кривоногое. И нет ни­какой разницы, говорят ли «курносый нос» или «во-гпутый нос». Далее, не следует соглашаться с подоб­ными выражениями как обозначающими нечто прямо. Ибо в таком случае он« ложны, ведь курносость не есть вогнутый нос, а нечто относящееся к носу как свойство его. Поэтому нет ничего нелепого [в утверж­дении], что курносый нос есть нос, обладающий во­гнутостью носа. ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ [Раскрытие софистических опровержений, основанных на использовании погрешностей в речи] Что касается погрешностей в речи, то мы уже го­ворили раньше \ от чего они по видимости происходят. Λ как их надо раскрывать,— это должно быть очевид­но из самих [софистических] доводов. Все следующие [доводы] имеют намерение обосновать [через слово] «это». «То, что называешь верно, это также и есть верно? [Да]. Но ты называешь что-то каменной глы­бой; значит, оно есть каменной глыбой». Но когда на­зываешь каменную глыбу, ты называешь не этой, а 587 этг/. Если бы, таким образом, спросили: ту, которую ты называешь верно, есть ли она эту, то говорили бы неправильно, так же как и в том случае, если бы спросили: тот, которого ты называешь, есть ли он она? Если же называют дерево или вообще все, что не есть женского или мужского рода, то это не имеет значе­ния, потому что не получится погрешности в речи, если то, о чем ты говоришь, что оно есть, есть это. Ты говоришь про это дерево, и оно есть это дерево. Но «камень» и «этот» имеют форму мужского рода. А если бы спросили: есть ли «этот» «эта»? [Нет]. И потом снова: как же, разве «этот» не Кориск? А затем ска­зали бы: значит, «этот» есть «эта»,— то в этом случае погрешность в речи не была бы выведена через умо­заключение, даже если Кориск означал бы то же, что «эта», но отвечающий не согласился бы; об этом сле­довало бы еще задать вопрос. И если это не так и [от­вечающий] не согласился с этим, то погрешность в речи не была выведена через умозаключение — пи на самом деле, ни против спрошенного. Точно так же в указанном выше [примере] «каменная глыба» должна означать «эта». Если же это не так и пе согласились с этим, то заключение не следует выводить, хотя оно кажется [верным] оттого, что несходное окончание слова кажется сходным. [Или еще пример]: «Пра­вильно ли говорят, что она есть то, за что ты ее вы­даешь? [Да]. Но ты выдаешь ее за битву; значит, она есть битв*/». Или быть может, не обязательно [делать такой вывод], если «она» значит не «битву», а «бит­ва», «эту» же означает «битву». И точно так же если то, что ты выдаешь за этого, есть этот, а ты выдаешь его за Клеона, то разве это значит, что он есть Клеона? Нет, он не есть Клеона. Ибо было сказано: за что я его выдаю, этот он и есть, а не этого. Ведь так ставить вопрос [— есть ли он этого?] —было бы неправильно. [Или:] «Знаешь ли это? [Да]. А это есть каменная глыба; значит, ты знаешь каменная глыба». Однако «это» [в высказывании] «знаешь ли это» не то жо самое «это», что [в высказывании] «это есть каменная глыба». В первом оно означает «эту», а во втором — «эта». [Или:] «Знаешь ли ты то, знание чего ты име­ешь? [Да]. Но ты имеешь знание каменной глыбы; значит, ты знаешь каменной глыбы». Однако же когда ты говоришь «этой», разумеешь «каменной глыбы», а 588 когда «эту» — «каменную глыбу», а согласились [лишь] с тем, что знание чего ты имеешь, ты знаешь, но не 182ь «этой», а «эту», а потому не «каменной глыбы», а «каменную глыбу». Итак, что такого рода доводы выводят погрешность в речи через умозаключение не на деле, а только по видимости, и почему по видимости, и как надо высту­пать против них,— это из сказанного очевидно. 5 ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ТРЕТЬЯ [Степень трудности раскрытия софистических опровержений разных видов] Следует также принимать во внимание, что из всех [софистических] доводов одни легче, другие труднее усмотреть, на каком основании и чем они вводят в за­блуждение слушателя, хотя часто последние тождест­венны первым. Ведь одними и теми же следует назы­вать доводы, которые строятся на одном и том же основании. Но один и тот же довод может одним ка- ю заться основанным на словесном выражении, дру­гим — на привходящем, третьим — на чем-то еще, так как каждый довод не одинаково ясен из-за того, что [термины в нем] имеют и переносный смысл. Поэтому [в паралогизмах] от одноименности, которая кажется самым бесхитростным способом строить паралогизмы, одни ясны даже первому встречному (ведь почти все забавные высказывания основываются на словесных is выражениях, например: «мужчина нес по лестнице diphron (колесницу — стул)»; [или:] «Куда stelleslhe (отправляетесь — приглашаете)? К парусам»; [или:] «Какая из двух коров телится emprosthen (прежде — спереди)? Никакая, а обе сзади»; [или:] «Есть ли Бо­рей (бог северных ветров — северный ветер) katharos (чистый — невинный) ? Нисколько, ибо он умерщвил [стужей] пьяного нищего»; [или:] «Эварх (имя и по­корный) ли это? Нисколько, это Аполлонид» 1, и по- 20 добным образом почти все остальпые [уловки] ) ; а дру­гие остаются, по-видимому, не замеченными даже са­мым опытным. Доказательством этого служит то, что часто спорят о словах, например во всех ли случаях сущее и единое означают одно и то же или разное. Одни считают правильным, что сущее и единое озна- 25 чают одно и то же, другие раскрывают довод Зенона 589 и Парменида2, утверждая, что о едином и сущем гово­рится во многих значениях. И точно так же в парало­гизмах от привходящего и всех других [неправильно­стей, независимых от оборотов речи, одни доводы] ура­зуметь легче, а другие — труднее. И не одинаково лег­ко относительно всех постичь, к какому роду они при-30 надлежат и есть ли они [действительные] опровер­жения или нет. Изощренный довод — это тот, который приводит в наибольшее затруднение, ибо он больше всех дру­гих делает [спрошенного] уязвимым. А затруднение здесь двоякое: когда доводы приводятся через умоза­ключение, не знают, какую из посылок следует опро­вергнуть, а когда приводятся эристические доводы, 35 не знают, как [собеседник] выразит выдвигаемое по­ложение. Поэтому, чем более изощрепы доводы, при­водимые через умозаключение, тем больше приходится искать. А довод, приводимый через умозаключение, более всего изощрен, если он, исходя из весьма прав­доподобных [посылок], опровергает весьма правдопо­добное [положение]. В самом деле, когда довод один, тогда при превращении по противоречию он будет иметь 133а все умозаключения одинаковыми, ибо исходя из прав­доподобных [посылок] он всегда оспаривает одинако­во правдоподобное [заключение]; поэтому необходимо возникает затруднение. Таким образом, наиболее изо­щрен такой довод, который делает заключение, рап­ное [по правдоподобию] посылкам. На втором место [по изощренности] — тот довод, все [посылки] кото­рого одинаково [правдоподобны], ибо он приводит в 5 одинаковое затруднение — какую же из посылок сле­дует оспорить. А трудность состоит в том, что какую-то [посылку] оспорить надо, но которую из них — это не ясно. Из эристических доводов наи­более изощреп прежде всего тот, относительно кото­рого сразу неясно, приведен ли он через умозаключе­ние пли нет и следует ли его раскрывать на основании [изобличения] ложного или на основании различения. На втором месте [по изощренности] находится тот из остальных [эристических доводов], относительно кото­рого хотя и ясно, что [раскрыть его следует] на осно-10 вании различения или оспаривания, но не видно, че­рез оспаривание или различение какой из посылок следует раскрывать и следует ли это оспаривание или 590 различение соотносить с заключением или с какой-ни­будь из посылок. Порою же довод, приводимый без [подобающего] умозаключения, бесхитростен, если посылки совершен- is но неправдоподобны или ложны. Иногда же не стоит пренебрегать таким доводом, ибо, когда недостает од­ной из таких посылок, относительно которых и посред­ством которых приводится довод, тогда бесхитростно и умозаключение, которое не добавило этой посылки и не вывело [подобающего] заключения; когда же опу­щено нечто постороннее, тогда никак не следует пре­небрегать доводом: он подходящий, но вопрошающий ставил вопросы не надлежащим образом. 20 Так же как раскрытие [софистического опровер­жения] обращено то против довода, то против вопро­шающего и против способа, каким задают вопросы, а иногда не обращено ни против того, пи против дру­гого, точно так же [софист] может спрашивать и умо­заключать и против тезиса, и против отвечающего и в отношении времени, когда раскрытие требует больше времени, чем это позволяют данные обстоятельства. 25 ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ЧЕТВЕРТАЯ [Заключение. Общий вывод об учении о софистических опровержениях и о всей топике] Итак, о том, на скольких и на каких основаниях получаются паралогизмы в рассуждениях, как мы должны изобличать ложное и заставлять говорить не согласующееся с общепринятым, из чего следует по­грешность в речи \ как надо ставить вопросы и в ка- зо ком порядке следует их ставить, для чего полезны все такого рода доводы, как вообще следует отвечать и как надо раскрывать доводы и погрешности в ре­чи *,— обо всем этом было сказано нами. Остается еще напомнить первоначальное намерение, коротко сказать 35 об этом и завершить исследование. Итак, мы замыслили найти некоторое средство строить умозаключения относительно предложенных для обсуждения проблем на основе наиболее правдо­подобных из имеющихся [посылок]. Ибо это и есть де­ло диалектики, как таковой, и искусства испытывания. А так как из-за сходства с софистикой у диалектики тъ 591 прибавляется еще и задача — уметь подвергать испыта­нию [рассуждения собеседника] не только диалекти­чески, но и наподобие сведущего, то целью исследова­ния было не только выполнение названной задачи, а именно умение выслушивать чужие доводы, но и умение, защищая свои доводы, таким же образом от­стаивать тезис при помощи как можно более правдо­подобных [посылок]. О том, что послужило поводом к этому, мы уже говорили2. По этой же причине Сократ ставил вопросы, но не давал ответов, ибо при­знавал, что он [их] не знает. В предыдущих же [кни­гах «Топики»] было показано, для скольких и в каких случаях [этот способ исследования] применим и от­куда мы добываем в достаточной мере [топы], как надо задавать вопросы и в каком порядке, а также как отвечать и раскрывать умозаключения [вопрошающе­го]. Было также показано и все остальное, что отно­сится к этому способу исследования доводов. И кроме того, как уже было сказано раньше3, мы подробно перебирали паралогизмы. Таким образом, очевидно, что мы подобающим образом достигли своей цели. Однако не следует нам эабывать обстоятельства созда­ния этого исследования. Из всего, что изобретено [людьми], одно заимствовано от других, ранее зани­мавшихся этим, а затем постепенно совершенствова­лось их преемниками, другое из вновь изобретенного, как правило, с самого начала преуспевало мало, тем не менее оно гораздо ценнее того, что из него выросло. Ибо, как говорят, начало чего бы то ни было есть, пожалуй, важнейшая часть, а потому и самая трудная. Ибо чем сильнее оно по своей возможности, тем меньше оно по размаху и потому труднее всего постичь. Но если начало найдено, то остальное уже легче добав­лять и приумножать. Именно так это получилось с ис­кусством красноречия и почти со всеми другими искус­ствами. В самом деле, те, кто изобрел то или другое начало [искусства красноречия], продвинулись крайне мало. А те, кто ныне пользуется доброй славой, бу­дучи преемниками многих продвигавшихся, как бы сме­няя друг друга, приумножали таким именно образом: Тисий — после первых [изобретателей], Фрасимах — после Тисия, Теодор4 — после него, и так многие вне­сли не малую долю [в преуспеяние] искусства красно­речия, а потому нечего удивляться определенной пол-592 ноте этого искусства. Что касается настоящего учения, то дело обстояло не так, что частью оно было заранее к разработано, а частью нет: в наличии не было ровно ничего. Обучение эристическим доводам за плату было сходно с учением Горгия 5. Ибо одни предлагали [уче­никам] заучивать риторические речи, другие — речи, в которых умело ставятся вопросы, речи, которые, как они полагали, чаще всего подходят для приведения доводов за и против. Поэтому обучение ими учеников *84а было быстрым, но неумелым. Ибо они полагали, что можно обучать, передавая ученикам не [само] искус-€тво, а то, что получено искусством, точно так же как если бы кто обещал передать знание того, как избав­ляться от боли в ногах, и после этого не обучал ко- * жевенному ремеслу и способу, каким можно изготов­лять такую обувь, а [вместо этого] предложил целый набор всевозможной обуви. Это, конечно, принесло бы пользу, но не содействовало бы обучению искусству. И в искусстве красноречия имелось многое и давно сказанное. Что же касается учения об умозаключе­ниях, то мы не нашли ничего такого, что было бы *84б сказано до нас, а должны были сами создать его с большой затратой времени и сил. Если же вам, рас­сматривающим это учение, созданное вначале при та­ких обстоятельствах, оно кажется вполне удовлетвори­тельным по сравнению с другими учениями, расши- s рявшимися на основе предания, то остается сказать, что вам, слушателям, следует быть снисходительными к упущениям в этом учении, а за все изобретенное нами — глубоко признательными. ПРИМЕЧАНИЯ* Первые шесть трактатов из Corpus Aristotclicnm представляют собой сохранившиеся логические сочинения Стагирита, назван­ные составителем Корпуса * Андроником Родосским (I в. до и. э.) «орудными книгами» (organika biblia), a позднее — по-видимому, византийскими логиками — «Органоном». В настоящее время считается установленным, что (1) всо трактаты (кроме, быть может, отдельных глав π вставок, а также трактата «Категории», который, однако, не выходит из рамок логико-онтологических представлений Аристотеля) подлинны; (2) все они — частично авторские записи к лекциям, частично же лекционные записи, составленные его слушателями, но просмот­ренные, исправленные и дополненные Стагнритом; (3) ксе они не раз переделывались с учетом новых результатов, полученных автором но данному вопросу: уточнялись формулировки, добав­лялись новые примеры, включались новые главы; (4) в каждом из трактатов (за исключением «Категорий») имеется ссылка па какой-либо из остальных трактатов. Логические трактаты Аристотеля, разумеется, создавались в разное время, и поэтому естественно истает вопрос об их относи­тельной хронологии. Этому вопросу посвящено немало глубоких и топких исследований. Вместо с тем не следует упускать из виду только что отмеченное наличие в трактатах взаимных ссылок, иынуждающее нас рассматривать их так, как если бы они были написаны в одно и то же время. В этом отношении особенно интересна проблема определения места и значения «Топики» (т. е. учения Аристотеля о диалектике) в системе его логических представлений. Историки логики пола­гают, что это весьма своеобразное произведение (в особенности книги II—VII) создавалось в духовной атмосфере платоновской Академии. Для подтверждения этого мнения проводились скру-пулезпые исследования, сравнивающие «Топику» с диалогами Платона, и в результате было на деле выявлено достаточно силь-* Примечания составлены 3. Н. Микеладзе. При состав­лении их использованы примечания У. Д. Росса (1949) к обеим «Аналитикам» и примечания К. Берки к чешскому переводу «Топики» (1975). Общие примечания к отдельным произведе­ниям «Органона» составлены И. С. Нарским и П. И. Стяжкиным. 1 По свидетельству Страбопа («География», 13, 54) и Плу­тарха («Сравнительные жизнеописания» П, «Сулла», XXVI). £94 ное терминологическое, фразеологическое и тематическое сход­ство и даже совпадения. Не удивительно поэтому, что влияшю Платона на Аристотеля периода «Топики» признается безогово­рочно почти всеми историками логики. Вместе с тем отмечалось наличие в «Топике» чисто аристотелевского ядра. Все это наводило на мысль о том, что в это сочинение Аристотеля непременно дол­жны были вкрасться какие-то неувязки, проистекающие от соеди­нения несовместимых образов мышления. И все же в пользу подобной догадки не был найден ни один более или менее убеди­тельный довод. Сравним «Тонику» с диалогами Платона, в особенности с диалогами, имеющими подлипно диалогическую форму. В послед­них собеседники, следуя определенным правилам игры в вопросы и ответы, обсуждают различные аспекты той или иной ценности (поэтического, этического, эстетического или иного характера) обычно с целью найти ее адекватное определение. Совершенно иной характер имеет «Топика». Предметом со изучения является не какая-либо из ценностей указанного рода, а само диалогичес­кое обсуждение, наличествующее в сочииепиях, имеющих литера­турную форму диалогов Платона. Сама диалектика Платона есть предмет «Тоники». В пей излагается методология (метатеория) диалектики Платона, подобно тому как во «Второй аналити­ке» — методология (метатеория) доказывающих (дедуктивных) наук, таких, как арифметика или геометрия. Допуская воль­ность речи, можно сказать, что в «Топике» излагается методоло­гия диалогов Платона. Эта методологическая направленность мысли в «Топике» резко отличается от вещиостной (объектной) направленности мысли в диалогах Платона. Методологию наряду с логикой следует бесспорно считать изобретением Стаги-рита! Таким образом, в «Топике» изучаются диалоги Платона как образцы диалектических (или, вернее, диалогических) рассужде­ний. Но если это так, то нет ничего удивительного в том, что она изобилует платоновской терминологией, фразеологией, тема­тикой, и вряд ли следовало говорить лить на этом основании о влиянии Платона на Аристотеля! Резюмируя, мы можем ска­зать, что аристотелевское ядро «Топики» заключается в ее мето­дологи юности. Каждый диалог (в том числе и диалоги Платона), в котором воплощено какое-либо диалектическое рассуждение, согласно «Топике», состоит из следующих пяти основных компонентов: (1) главной проблемы (П0); (2) четырех органонов (см. прим. 5 к гл. 14, прим. 14 к гл. 15, прим. 2 к гл. 16 и прим. 3 к гл. 17 кн. I «Топики»), представляющих собой в основном набор дефи­ците рны χ средств, но содержащих также определенный прием сопоставления с главной проблемой некоторого конечного мно­жества проблем, упорядоченного отношением эротетического следования а и имеющего главную проблему в качестве наиболь­шого элемента, т. е. элемента, который следует эротетически из каждого элемента (0о); (3) набора правил дедуктивного и педе-2 Т. е. отношением логического следования между вопро­сами в рамках некоторой естественной логики вопросов (эро-тетической логики). 595 дуктивпого выводов (С0); (4) стратегии, выбранной вопрошающим (Н0), и (5) стратегии, выбранной отвечающим (А0), причем как органоны, так и правила вывода согласованы с двумя интенси­ональными принципами разбиения сказуемых на (а) категории и (б) предикабилии. Каждая пятикомпонентная диалогическая система Д0 = = < По1 00, С0, Н0, А0 >, удовлетворяющая указанным двум интенсиональным принципам, стало быть, соответствует некото­рому диалогу из числа всевозможных диалогов типа платонов­ских3. Каждая диалогическая система представляет собой как бы свернутый платоновский диалог. Пусть с главной проблемой П0 сопоставлено органонами частично упорядоченное множество проблем {Πν ..., Пк}, где ПК = П0. Нетрудно увидеть, что каждая из поддиалогических систем Д| = <Пр Op Cj, Hit А{ >, где 1 ^ i ^ к, соответствует некоторому поддиалогу данного диалога Д0. При этом будем предполагать, что органоны 0{ сопоставляют с проблемой U{ все те проблемы, принадлежащие множеству {Пг ..., Пк}, из которых эротетнчески следует проблема П^ Очевидпо, что под-диалоги данного диалога упорядочены в точном соответствии с упорядочением их первых компонентов, т. е. их главных про­блем. Рассмотрим теперь одно естественное обобщение понятия поддиалогической системы. С этой целью заменим в ней конкрет­ную проблему П| т. н. проблемной схемой П?х. Разницу между проблемой и проблемной схемой разъяснит пам следующий пример из «Топики»: «Нет ли для данного вида какого-нибудь другого рода, который не объемлет данного рода π не подчинен ему?» (121 b 24—26). — Это проблемная схема. «Например, если родом для справедливости полагают знание» (121 b 26), то спра­шивается, нет ли для справедливости какого-нибудь другого рода, который не объемлет знания и не подчинен знанию? Эта проблема — один из примеров данной проблемной схемы. Про­блема, значпг, получается из данной проблемной схемы заменой переменных терминов, таких, как «вид», «род», конкретными общими терминами, такими, как «справедливость», «знание» и т. п. Так что каждой проблемной схеме отвечает целое множество проблем, являющихся ее примерами. Если теперь заменить в поддиалогической системе Д| = < ni? 0|, Cit Hit Aâ > проблему Tli проблемной схемой П?х, то получим схему Д?х = <ПС1Х, Oit С|, Hjt Aj> поддиалогической системы ДА. Подобные схемы под­диалогических систем являются основными орудиями Аристотеля в методологическом исследовании диалогов Платова (т. е. плато­новской диалектики). Схемы поддиалогических систем суть мето­дологические единицы (методологемы) аристотелевской методо­логии платоновской диалектики. Аристотель называет их топами (topoi). Топ (topos) — ne что иное, как методологема Д?х = < П^х Не обязательно, конечно, реализованных. 596 Op Cp Hit Aj >! Правда, ири формулировке топа Стагирит обычно опускает указание на цоследние три компонента, однако они всегда подразумеваются. Кроме того, в одном случае (см. кн. III) топами объявлены сами поддиалогические системы, а не их схемы, однако в гл. 5 той же книги все же дано нужное уточнение. Таким образом, «Топика» наряду со «Второй аналитикой» — методологическое исследование с особым предметом и специфи­ческими методами, и нет никакого основания рассматривать ее как пройденный этап в эволюции логико-методологического уче­ния Стагирита, — в эволюции, вершину которой якобы состав­ляют «Аналитики». Вопрос о том, как соотносятся предметы изучения «Второй аналитики» и «Топики», т. е. как соотносятся аподиктика и диалектика, был глубоко продумал самим Аристотелем, и приме­чательно, что его соображения по этому поводу изложены именно на стыке «Второй аналитики» (гл. 19 кн. II) и «Топики» (гл. 1—2 кн. I): поскольку начала науки недоказуемы («Вторая аналитика», 100 b 10—14), то спрашивается, «каким образом начала стано­вятся известными и какова способность познавать их» (там же, 99 b 17—18), по есть ли знание «первых неоиосредствованных начал» (там же, 99 b 21) «некоторый иной род [знания]» (там же, 99 b 24—25), чем «знание посредством доказательства»? (там же, 99 b 20). Чтобы ответить на этот вопрос, Аристотель исследует гносеологический пласт в генезисе искусства, поскольку дело касается создания вещей, и науки, поскольку дело касается существующего (там же, 100 а 8—9). При этом он выделяет сле­дующие семь этапов этого процесса: 1) чувственное восприятие (там же, 99 b 35), являющееся уже некоторой формой «удержи­вания» общего (там же, 100 а 17); 2) память (и связанное с ней «некоторое понимание») (там же, 100 а 1—3), удерживающая общее более стабильно (там же, 100 а 15 — b 3); 3) опит (т. е. все общее, сохраняющееся в душе, или все то, что содержится как тождественное во всех вещах), который возникает из «большого числа воспоминаний» (там же, 100 а 4—8) посредством индукции (там же, 100 b 4); 4) искусства и науки: «из опыта же... берут своо начало искусства и науки» (там же, 100 а 6—8), что касается, конечно, их содержания (состава), в частности содержания (сос­тава) науки, а не ее начал и дедуктивного строения; 5) наиболее правдоподобные мнения: опыт выкристаллизовывается в виде наиболее правдоподобных мнений, и таковыми являются мнения всех или большинства людей или мнения мудрецов («Топика», 100 b 21—23,104 а 8—10). — Особый интерес составляют мнения о вопросах спорных, неразрешенных и, быть может, неразреши­мых (см. «О софистических опровержениях», 176 b 15—17), к которым относятся апории первой философии и начала доказы­вающих (дедуктивных) наук. О них, как правило, имеются проти­воположные и вместе с тем одинаково правдоподобные мнения. Какому из них отдавать предпочтение? Какое из них выбрать в качестве начала данной науки? Очевидно, что на эти вопросы нельзя ответить, апеллируя снова к опыту или доказательству. По Аристотелю, существует единственный способ, с помощью которого можно приблизиться к решению таких эадач, и па нем основан шестой этап рассматриваемого процесса: 6) диалектичее-кое (диалогическое) обсуждение каждого из мнений упомянутогр характера, оценивающее данное мнение по следствиям, вытекаю-597 щим из него, и принимающее или отвергающее ею; 7) ну с (ум, умозрение): диалогическое обсуждение нередко оканчивается безрезультатно, но только благодаря ему удается нам иногда возвыситься до того рода познания, перед которым (и только перед которым) открыты высшие истины. Этот род познания есть ум, умозрение («Вторая аналитика», 100 b 5—17. См. также прим. 4 к гл. 23 «Второй аналитики» I). Несколько слов о месте и значении остальных трактатов в логико-методологическом учении Аристотеля. В «Категориях» изложены онтологические предпосылки ло­гики и методологии эмпирических и дедуктивных наук, а также диалектических рассуждений. Тем самым становится понятным характер связи этого трактата с «Метафизикой». Грубо говоря, н него включено почти все то из первой философии, что, согласно Стагириту, необходимо для онтологического обоснования логики и методологии. В частности, учение о категориях сформулировано там в качестве определенного интенсионального принципа. В трактате «Об истолковании» изучаются семиотические основы (синтаксис с элементами семантики) ассерторической и модальной спллогистик. В частности, сформулирована Гипотеза Аристотеля (см. паше предисловие) в качестве интенсионального принципа, лежащего в основе модальной силлогистики. В «Первой аналитике» построены аксиоматизированные си­стемы (1) ассерторической СИЛЛОГИСТИКИ, свободной от каких-либо интенсиональных принципов и являющейся, стало быть, чисто экстенсиональной системой, и (2) модальной силлогистики, опи­рающейся на Гипотезу Аристотеля и являющейся, значит, интен­сиональной системой. Кроме того, в «Первой аналитике» оннсаны некоторые недедуктивные способы рассуждения: индукция, дока­зательство от примера, энтнмема н отведение. Во «Второй аналитике» излагаются основы методологии доказывающих (дедуктивных) наук, основы теории доказатель­ства и теории дефиниции. Следует отметить, что теория дефиниции предполагает в качестве интенсионального принципа Аристоте­лево учение о предикабилиях, изложенное в «Топике». КАТЕГОРИИ Katègoriai. — Трактат «Категории» по уже давно сложив­шейся традиции помещают в «Органоне» первым. О порядке, а тем более о точном времени написания отдель­ных логических трудов Аристотеля могут быть высказаны лишь предположения. Но можно с уверенностью сказать, что они были созданы прежде «Физики» и основных философских сочинений Стагирита — «Метафивики» и «О душе». Весьма вероятен, по мнению В. Виндельбанда, В. Ф. Асмуса и др., «двухэтапный» порядок создания логических произведений Аристотеля: еще до возвращения в 335 г. до н. в. в Афины была написана, видимо, сначала (как доказывал У. Д. Росс) «Топика», 1, III, VII и осо­бенно VIII книги которой ВОЗНИКЛИ, ПО мнению Брандпса (Chr. 598 Brandts. Über dio Reihenfolge der Bücher des aristotelischen Orga-nons. Berlin, 1833) и А. С. Лхманова («Логическое учениеАристо-теля». М., I960), позже ее основного текста. Затем возникли «Категории». В этих работах еще отсутствует теория силлогиз­мов, в том числе модальных, а также буквенные обозначения логических переменных (см. W. D. Ross. The Discovery of tho Syllogism. — «The Philosophical Review», 1939, vol. 48, p. 251 — 272). И. M. Бохеньскнй, беря в качестве критериев наличие т. п. аналитического силлогизма, употребление логических перемен­ных, степень развития формальной техники анализа и доказа­тельства, наличие проблематики модальной ЛОГИКИ, делит логи­ческие сочинения Стагирита на три периодами высказывается в пользу такого порядка написания трудов: «Топика»; «О софис­тических опровержениях»; «Категории»; «Об истолковании»; II книга «Второй аналитики»; I кнпга «Первой аналитики» (за исключением глав 8—22) и 1 книга «Второй аналитики»; главы 8—22 I книги «Первой аналитики» и И книга «Первой аналитики» (см. /. М. Bochenski. Formale Logik. Freiburg/München, 195G, S. 49-50). Первые комментарии к логическим трудам Аристотеля соста­вили его ученик и друг Теофраст (умер в 288 г. до н. э.), доиол-инпп1ий своего учителя в вопросах о гипотетических умозаклю­чениях (он разработал теорию разделительных умозаключений) и о модальности суждений, а затем Эвдем, т. е. еще в школе пери­патетиков, а также стопки Афшюдор и Корнут. Активным коммен­тированием трудов Аристотеля по логике занимались основатель александрийской школы неоплатонизма Аммоний Саккас (II— III вв. н. э.) и основатель сирийской школы Ямвлих (IV в. н. э.), деятельность которых в этом плане была продолжена их учени­ками. В числе ранних комментаторов «Категорий» должпы быть пазваны: римский стоик Корнут (I в. и. э.), греческий математик и астроном Адраст Афродисийский (II в.), сирийско-римский неоплатоник Порфирий из Тира (вторая половина III в. и. э.), александрийский неоплатоник Элий (IV—VBB.), греческий грам­матист и математик Аммоний Гермий (V—VI вв.), афпнский фило­соф Симпликий (ум. в 549 г.). Корнут подчеркивал параллелизм между категориями Аристотеля и грамматическими элементами гроческого языка. В написанном ок. 258 г. «Введении к «Катего­риям» Аристотеля» Порфирий, основательно изучивший коммента­рии Адраста Афродисийского, намечает строго иерархическую схему классификации категорий, представленную затем в виде «древа» (arbor Porphyriana). Порфирий составил также «Толкова­ние «Категорий» Аристотеля» в диалогической форме («In Aristo-tolis categories expositio». Gr., Parisiis, 1543). Тексты Порфирия послужили одним из отправных элементов в формировании сред­невековой проблематики о природе общих понятий (universalia). Порфириевы комментарии специально изучались А. Буссе (1887), К. Прехтером (1921), А. Л. Субботиным (1967). Комментарии Элия ранее ошибочно приписывались Давиду Анахту (см. «Eliae in Porphyrii Isagogen et Aristotelis Cat ego-rias commentaria». Ed. A. Busse, Berolini, 1900). Симпликий предпринял попытку интерпретировать «действие» и «претерпе­вание» как частный случай категории «отношение» (см. «Commen­taria in Aristotelem graeca, édita consilio et auctoritate Academiao 599 litterarum regiae Borussicae. 23 tt. in 51 partibus» (CAG). Berolini, 1882—1909, VIII). В средние века и в эпоху Ренессанса «Категории» комменти­ровались огромным количеством авторов, и одним из первых в их ряду следует назвать преподавателя в Оксфорде Симона из Фавершэма (конец XIII в.)· У* Оккам (XIV в.) сводит десятку Стагиритовых категорий к трем: субстанции, качеству и отноше­нию, и рассматривает их в составе терминов первичной интенции (Guilelmus de Ockham. Quaestiones... in IV Sententiarum libros. Lugduni, 1495, I, q. 8). На схоластиков определенно повлияла аристотелевская идея о различении первичных и вторичних суб­станций (первых·π вторых сущностей). В «Логике Пор-Ройяля» А. Арно и П. Николя (Париж, 1662) аристотелевский перечень категорий несколько сокращен (до семи) и существенно модифицирован в следующий список: «разум», «материя», «величина», «расположение», «фигура», «дви­жение», «покой», что в какой-то мере отражает отличие Декарто­вой методологии от Аристотелевой. В Новое время «Категории» неоднократно издавались на основных европейских языках. Проблематика «Категорий» продолжает оставаться в кругу интересов современной нам формальной логики. Для примера отметим, что Е. К. Войшвилло в своей монографии «Понятие» (1967) первичную субстанцию в понимании Аристотеля ставит в соответствие с «термом», а вторичную субстанцию — с «преди­катным выражением» (указ. соч., стр. 17). Гносеологический анализ категориальпого учения Аристотеля в «Категориях» и «Топике» имеется в сочинениях В. Ф. Асмуса (см., в частности: «Античная философия». М., 1976, гл. V, § 9). Полезные анализы «Категорий» содержатся в ряде трудов, посвященных философии Аристотеля в целом. Отметим среди них: W. D. Ross. Aristotle. London, 1930; /. M. Le Blond. Logique et Méthode chez Aristo te. Paris, 1939; L. Robin. Aristote. Paris, 1944; A. E. Taylor. Aris totle. London, 1943. И. С, Нарский и Н. И. Стяжкин На русский язык «Категории» были переведены M. H. Кас­торским (1859) и А. В. Кубицким (1939). При подготовке настоя­щего издания за основу взят перевод А. В. Кубицкого, Глава вторая 1 Выражение «то, что говорится в связи» употребляется Аристотелем в том же значении, что и «высказывающая речь», «высказывание» в трактате «Об истолковании» (см. 17 а 2,20). — 58. 2 «Подлежащее» (hypokeimenon) обозначает здесь не грам­матическое подлежащее, а реальное под-лсжащее (см. «Вторая аналитика», 83 а 6—7, 26, 31), каковым может быть только сущ­ность (oysia). Высказывания «то белое есть Сократ» («Первая аналитика», 43 а 35), «белое есть дерево» («Вторая аналитика», 83 а 6) не являются высказываниями в подлинном смысле этого слова: говорить так — значит либо ничего не сказывать, либо 600 сказывать не безусловно, а лишь привходящим образом («Вторая аналитика», 83 а 15—17). Высказывания же «Сократ бел», «дерево бело» — подлинные высказывания, ибо их грамматические подле­жащие обозначают реальные под-лежащие, а именно Сократа, дерево (см. «Вторая апалптика», 83 а 4—11). «Белое» принадлежит к тем объектам, которые сказываются о чем-либо, а Сократ и дерево — к тем, о которых сказывается что-либо. Поэтому естественно предположить, что «то, что сказывается, всегда ска­зывается о том, о чем оно сказывается безусловно, но не привхо­дящим образом» («Вторая аналитика», 83 а 19—20). Стало быть, хотя грамматическим подлежащим высказывания «то белое есть Сократ» является «то белое», его под-лежащее есть Сократ. Фразу «в высказываниях «то белое есть Сократ», «белое есть дерево» нечто сказывается привходящим образом» не следует понимать в том смысле, что Сократ и дерево суть привходящие свойства белого. В ней утверждается, что грамматически вполне коррект­ные высказывания «то белое есть Сократ», «белое есть дерево» онтологически и тем самым логически некорректны. Именпо это обстоятельство имеет в виду Аристотель, когда полагает, что первые сущности (единичные вещи) не сказываются ни о чем, разве только привходящим образом (см. 1 b 3—6; «Первая ана­литика», 43 а 32—36). — 54. 3 Т. е. частью его (подлежащего) определения. См. «Мета­физика», 1023 b 23—25; «Физика», 210 а 18—20. Поскольку нечто есть часть определения некоторого подлежащего, можно сказать, что оно содержится в его определении. Допуская воль­ность речи, можно также сказать, что оно содержится (enyparchei) в подлежащем: содержится, но не находится. См. 3 а 32; «Мета­физика», 1038 b 15—34.— 54. 4 Сравним два высказывания: «Сократ бел» и «Сократ — человек». Белое находится в теле Сократа. Именно поэтому мы и пазываем его белым, т. е. имя белого — «белое» — сказывается о Сократе. Однако само белое н, стало быть, его понятие, его определение («цвет, рассеивающий зрение», см. «Топика», 119 а 30; «Метафизика», 1057 b 8—9) не сказываются о Сократе. Ведь Сократ не есть цвет, рассеивающий зрение, и вообще не есть цвет. Определение белого не является частью определения Сократа. С другой стороны, человек не находится в Сократе в том смысле, в каком белое (и вообще какое-либо качество) находится в нем. Определение же человека («двуногое существо, живущее на суше») или некоторые части его определения («двуногое существо», «существо, живущее на суше», см. 3 а 17—28) сказываются о Сократе. — 54. 5 Условия «нечто говорится (не говорится) о подлежащем и находится (но находится) в подлежащем» не подразумевают, что дело касается одного и того же подлежащего. Эти условия удовлетворяются и в том случае, если одно и то же нечто гово­рится (не говорится) об одном подлежащем, а находится (не на­ходится) в другом. — 54. Глава третья 1 Это утверждение можно записать символически двояко в зависимости от природы подлежащего: 1. Подлежащее есть какая-то первая сущность, скажем с: А (с) z^> [Ба А г^> Б (с)1· 601 2. Подлежащее есть нечто отличное от первых сущностей и, стало быть, есть некоторое общее, обозначенное, скажем, общим тер­мином «С»: АаС =г>[БаА ==> БаС|. — 54. 2 Символически: А (с), БаА ь Б (с). — 54. Глава четвертая 1 Ибо тогда что-то говорится в связи. См. прим. 1 к гл. 2. — 55. 2 Ср. «Об истолковании», 17 а 2—3. — 55. Глава пятая 1 См. прим. 4 к гл. 2. — 56. 2 Символически: —| (Ее) [А (с) и с Œ Б| τ=$ АеБ. — 56. 3 Символически: —-\ (Ее) [A in с и с Œ Б) z=$ —| (A in Б).—5tf. 4 Ср. «Метафизика», 1040 b 26—27. — 56. ь Вторые сущности дают ответ на ропрос «что имеппо есть это?», поставленный касательно первых сущностей. См. 2 b 8—14; «Топика», 103 b 29—31. — 57. β He-сущности не дают ответа па вопрос «что имоппо есть это?», поставленный касательно первых сущностей. Например, «Каллий бледен», «Каллий бежит» но дают ответа на вопрос «что именно ость Каллий?». — 57. 7 См. прим. 3 к гл. 2. — 58. 8 Единичное (первая сущность, скажем Α) η вид (скажем, Б) принимают (1.1) имя рода (например, «живое существо» есть об­щее имя для Сократа и человека), (1.2) имена видовых отличий (например, «двуногое» π «живущее на суше» — общие имена для Сократа и человека), (2) определение рода и определения видовых отличий (например, истипны следующие высказывания: «Сократ ость двуногое существо, живущее на суше» и «Человек есть дву-погоо существо, живущее па суше»). Следовательно, согласно определению соименности (1 а 6—7), А и Б соименны. — 58. 9 Вторые сущности суть сущностные качества первых сущ­ностей и, как таковые, отличаются от их привходящих качеств. — 59. 10 Дапа объемная интерпретация общих терминов. — 59, 11 См. 2 b 7, 15—22. — 60. 12 Истинность и ложность суть квазиатрибуты высказыва­ний. — 61. Глава шестая 1 Количество, именуемое в «Категориях» раздельным (дис­кретным), квалифицируется в «Метафизике» как не непрерывно делимое, или как счислимое (счетное), и называется множеством. Количество, именуемое в «Категориях» непрерывным, квалифици­руется в «Метафизике» как непрерывно делимое, или как изме­римое, и называется величиной. Ср. «Метафизика», 1068 b 26— 602 1069 a 14; «Начала Евклида», коммент. 6 и 7 к кн. VII (стр. 263— 264). — 62. 2 Подразумевается целое положительное число, за исключе­нием единицы. Ср. «Метафизика», 1039 а 12; «Начала Евклида», коммент. 1, 2 (стр. 257—259), 4 (стр. 261), 6 (стр. 263) и 9 (стр. 265) к кн. VII. -62. 8 Ср. «Метафизика», 1020 а 11—14. — 62. 4 Cnronos. Ср. «Метафизика», 1071 b 6—10. Определение времени как вида количества не противоречит объявлению поня­тия «когда» категорией (1 b 26; 2 а 2; И b 10). «Когда» — это промежуток времени (см. «Физика», 218 а), и оно сказывается о каждой сущности, которая пребывает в нем: «нечто произошло вчера», «нечто произошло в прошлом году». В комментируемой главе время рассматривается «поскольку оно непрерывно» («Фи­алка», 220 Ь2), поскольку оно вид непрерывной величины. В ка­честве же категории время рассматривается «поскольку оно является числом» («Физика», 220 b 3) и, стало быть, ость мно­жество, составленное из единиц, каковым применительно ко времени является «теперь» («Физика», 221 а 14—15). Можно ска-аать, что Аристотель различает математическое понятие времени как непрерывной величины и физическое понятие времени как атрибута сущности. — 62. 5 Topos. Определения места, данные в «Категориях» (5 а 9— 13), «Метафизике» (1092 а 17—21) и «Физике» (208 b 27—28, 210 b 34 — 211 а 3, 212 а 6), как будто противоречат друг другу. Однако это кажущееся противоречие. В «Категориях» под местом тела понимается место геометрического тела, очевидно совпадаю­щее с самим геометрическим телом. В «Фиьике» под местом тела понимается место, занимаемое физическим телом. Наконец, в «Ме­тафизике» утверждается, что физическое понятие места неприме­нимо к геометрическим телам: последние не находятся в местах в том же смысле, в котором физические тела находятся в местах. Ср. «Начала Евклида», коммент. 13 к кн. VII, стр. 268—270. — 62. β См. «Метафизика», 1069 а 12—14. — 62. 7 Первые два вида количества различаются между собой тем, что у одного части находятся друг возле друга (одновре­менность), а у другого — друг после друга (временной порядок). Эти ПОНЯТИЯ не следует смешивать с понятиями «данное вместе» (см. гл. 13) и «то, что первее (предшествующее) и последующее» (см. гл. 12), ибо в последнем случае имеется в виду (временная или вневременная) упорядоченность некоторой совокупности самостоятельных сущностей, а в первом — подобная же упоря­доченность частей некоторого единого объекта. — 63. 8 См. «Начала Евкчида», коммент. 4, 5 к кн. VII, стр. 261—263. —63. 8 А именно делимые объекты, т. е. множества или величины. См. прим. 1 — 63. 10 Т. е. все объекты, которые пе подпадают под категорию количества; количественные определения сказываются о вих только через другие объекты, являющиеся количествами в соб­ственном смысле. — 63. 11 Ср. «Метафизика», 1088 а 21—22. — 64. 12 См. «О небе», 268 b 21-22. — 65. Глава седьмая 1 Соотнесенное — это любой член произвольного бинарного отношения с фиксированным вторым членом. Тем самым исходное отношение преобразовано в свойство, носителем которого и яв­ляется соотнесенное. Например, числа а и b суть соотнесенные между собой касательно отношения «больше», если справедливо, чтоае{х: х>Ь}, или be {у: а> у}. Или иначе: пусть а больше Ь. Выберем в качестве соотнесенного а. Тогда высказывание «а больше Ь» нужно переписать так: «а есть то, что больше Ь», гдо «то, что больше Ь» есть свойство, которым обладает число а. Ср. 11 b 24—33; «Топика», 142 а 28—29. — 66. 2 Ср. «Топика», 149 b 12. — 67. 3 Ср. Платон. Парменид, 133 с — е. — 67. 4 См. «Историю животных» и «О частях животных». — 68. 5 Ср. «Топика», 142 а 30—31. — 71. 6 Ср. «Метафизика», 1088 а 22—30; «Никомахова этика», 1096 а 20-22. — 72. Глава восьмая 1 Poiotëta — например белизна, справедливость. См. «Мета­физика» V, 14; Платон. Теэтет, 156 d — о; 182 а — Ь. — 72. 2 «Такими-то» (poioi), например белыми, справедливыми. Аристотель различает качество как таковое (poiotës) и его кон­кретную реализацию (poion), причем poioi отыменпы от poiotëta: белое от белизны, справедливое — от справедливости. См. 9 а 15—16, 32-33; 10 а 13-14, 16, а 27 — b 11. — 72. 3 Т. е., говоря иначе: белизна находится в теле. См. 14 а 16— 19. Если данным poiotës наделена вещь, то имя соответствующего poion сказывается об этой вещи. См. прим. 4 к гл. 2. — 74. Глава девятая 1 См. 6 b 11—14, а также 1 b 27; 2 а 2. — 79. 2 См. 2 а 1—2, а также гл. 15. — 79. Глава десятая 1 Ср. «Метафизика», 1018 а 20 — b 8. — 79. 2 Ср. «Топика», 109 b 18; II, 8; V, 6; «Метафизика». 1055 а 38; 1057 а 36-37. — 80. 3 Символически: [[A ζζ>[=1 Β <=>—ι В]. Ср. «Об истолковании», 6, 7. — 80. 4 Белое <~>=1 черное, однако неверно, что белое <=>—\ чер­ное. — 81. δ Явно сформулирована идея осмысленности данного свой­ства для всех элементов данного класса, т. е. его определенности в данном классе объектов: данное свойство определено (осмыс­лено) в данном классе объектов, если даже существует элемент этого класса, не обладающий этим свойством. — 81. 0 См. 12 а 10—25. — 83. 604 I Описывается особое состояние вещи, когда она является чистой потенцией в отношении противоположных привходянцзх свойств: —ι L (р или —ip) С=> Μ (ρ и -ηρ). ~ 83. 8 Когда-нибудь потенция перейдет в актуальность и в вепщ будет реализовано одно из противоположных привходяпщх свойств. См. прим. 7. — 83. 9 Реализация вещью ймепно данного привходящего свойства, но не противоположного ему не предопределена. Противополож­ные привходящие свойства равновозможны: Μ (ρ и —ι ρ) r=> (Mp и M —ι ρ). См. прим. 7, 8. — 83. 10 См. 12 а 10—25; 12 Ь 35—41. — 83. II См. прим. 7—9. — 84. 12 Символически: L (р либо —ι ρ). — 84. Глава одиннадцатая 1 Символически: ρ ζ=> —|=ч р. — 86. 2 Ср. 6 а 17—18; «Вторая аналитика», 73 b 21—22; «Топика», 153 а 35-36. — 86. Глава двенадцатая 1 Ср. «Метафизика», V, 11; «Физика», 260 b 17—19; 261 а 14. — 86. 2 «р» истинно тогда и только тогда, когда р. — 87. Глава пятнадцатая 1 См. «Метафизика», V, 23. — 90. ОБ ИСТОЛКОВАНИИ Péri hermenëias. — Русское название этого трактата пред­ставляет собой кальку с латинского его заголовка «De interpreta-tione», предложенного в «Этимологпях» средневекового энци­клопедиста Исидора Севильского (VI—VII вв.). Оно лишь при­близительно соответствует исходному греческому названию труда. Западноевропейские исследователи большей частью называют этот трактат «Герменевтикой». В числе наиболее известных ранних комментаторов «Об ис­толковании» следует упомянуть нссториапина из Эдессы Проба (V в. н. э.), Аммония Гермия, его ученика Иоанна Филопона (ум. в 30-х гг. VI в.), неоплатоника Стефана Александрийского (VII в.). Перевод «Герменевтики» на сирийский язык, выполнен­ный Пробой, является одним из самых ранних дошедших до нас текстов этого сочинения. Оригинал этого перевода хранится в Британском музее (см. А. Baumstark. Aristoteles bei den Syrern. Leipzig, 1900). Аммоний Гермий в своем комментарии соединяет принятие теории предложений Стагирита с критикой теории имен мегарика Диодора Крона (CA G IV, 5). Влияние Аммония чувствуется в комментариях Иоанна Филопона. Из всех много­численных комментариев Стефана Александрийского к «Орга-605 но«у* до нас дошел лишь его комментарий к «Герменевтике» —ι q. — 97. 4 «АаБ» противолежит по противоречию «—ι АаБ», т. е. «АоБ», а «АеБ» противолежит по противоречию «AiB». — 97. 5 Высказывание ρ об общем противолежит по противополож­ности высказыванию q об общем тогда и только тогда, когда q есть оппозиционное отрицание р, т. е. когда ρ <£=> =^ q. — 97, 0 «АаБ» противолежит по противоположности «АеБ»: AaB =1 АеБ. — 98. 7 «АаБ» и «АеБ» не могут быть вместе истинными, ибо в обоих высказываниях «А» сказывается о Б как об общем, однако «проти­воположным образом» (23'Ь 6—7): к термину «Б» в высказывании «АаБ» применено выражение «о каждом», а в высказывании «АеБ» — выражение «ни об одном». — 98. 8 Высказывание АоБ, противолежащее по противоречию высказыванию АаБ, и высказывание AiB, противолежащее по противоречию высказыванию АеБ, могут быть вместе истинными. См. прим. 2. — 98. 9 Точнее: из противолежащих друг другу высказываний, одно из которых есть высказывание об общем как об общем, а второе — высказывание, противоречащее первому. — 98. # 10 Если ρ <и> —ι q, то либо ρ истинно и q ложно, либо ρ ложно и q истинно. — 98. u Ρ (а) истинно тогда и только тогда, когда —ι Ρ (а) ложпо. — 98. 12 Точнее: противолежащее. — 98. Глава восьмая λ См. 17 b 37—18 а 12. — 99. Глава девятая 1 Настоящие и прошедшие события принадлежат к актуально сущему. Поэтому в отношении их справедлив вакон исключен­ного третьего. — 99. 2 Ибо «общее следует брать вообще, без ограничения во вре­мени» (см. «Первая аналитика», 34 b 17—18). Ср. 16 а 18. — 99. 8 См. 17 b 26—29. — 99. 4 См. 17 b 7—8, 24—25. Если ρ есть высказывание об общем не как об общем, то в отношении его справедливо соотношение: M (р и =Э р). — 99. δ Т. е. с будущим единичным событием, рассматриваемым в аспекте настоящего как бытие его в возможности (см. паше пре­дисловие): если «р» есть высказывание о будущем единичном и, стало быть, случайном событии, то в указанном аспекте вместе истинны «р» и «-η ρ» (аналогично высказыванию об общем не как об общем. См. прим. 4). — 99. 0 Если бы высказывания о будущих единичных событиях, рассматриваемых в аспекте настоящего как бытие их в возмож­ности, подчинялись закону исключенного третьего, т. е. если бы уже в потенции одно из противоречащих событии такого рода было необходимым, а другое невозможным, то это означало бы, ято слабый закон исключенного третьего (р или —j p) эквивален-608 тсн сильному: (L ρ или L —ι ρ) и, стало быть, не существуют собы­тия, наступление которых ранповозможпо, т. е. события, для которых верно соотношение: (MFp и MF -ι ρ), и, значит, нет слу­чайных (в частности, будущих единичных) событий. — 99. 7 Если справедлив сильный закон исключенного третьего (Lp или L —ι р) для всех ρ (в т. ч. для высказываний о будущих единичных событиях), то, если один говорит «Fp», a другой — «-η Fp», то один из них необходимо прав, а другой необходимо не прав. — 99. • Предполагается, что бывают π иные случаи, т. е. случаи, не подобные случаям, когда и р, и -η ρ «не будут присущи в одно и то же время», и, стало быть, бывают случаи, когда и р, и —ι ρ присущи в одно и то же время. См. прим. 5. — 99. 9 Сильный закон исключенного третьего истолковывается Аристотелем как утверждение, что все совершается по необхо­димости. — 100. 10 (MFp и M-iFp) « -Ί (LFp или L -η Fp). — 100. 11 При условии, что справедлив сильный закон исключенного третьего, не будет верным не только то, что вместе истинны Fp и —ι Fp, но и то, что они вместе ложны: (—j Fp и —|—ι Fp). Ср. прнм. 10. — 100. 12 «ρ» истинно тогда и только тогда, когда р. — 100. 1Ί Здесь заканчивается извлечение следствий из допущения верности сильного закона исключенного третьего. — 101. 14 Т. е. что не вечно актуально и, стало быть, случайно. — 101. 15 Наступление неактуальных случайных событий равно-возможно, т. е. они удовлетворяют соотношению (Мр π Μ —ι ρ), в частности соотношению (MFp и M—iFp). Ср. прнм. 8. — 101. 10 Существование случайных событий — эмпирический факт. — 101. 17 См. прим. 5, 8, 15. — 101. 18 Отрывок 19 а 23—27 следует понимать как единую фразу, в которой утверждается следующее: если (р ==} Lp), то (L ρ или L —ι ρ), и если (—jp => L —)р), то (Lp или L -η ρ). Однако неверно (L ρ или L —ι ρ). Следовательно, неверны (ρ =>L ρ) и (—1 ρ zr> L —ι ρ). Так что существуют ρ такие, что (р и М—|р) и (—|р и Мр). — 102. и В области актуально сущего справедлив строгий закон исключенного третьего L (ρ или — ;р), в частности L (Fp или —\ Fp), но необщезначим сильный закон исключенного третьего (Lp или L -η ρ), в частности (L Fp или L —ι Fp): можно утверждать не­обходимость нераздельно, но нельзя утверждать ее раздельно. — 102. 2) Ср. прим. 7—9 к гл. 10 «Категорий», — 102. 21 Т. е. с потенциально сущим дело обстоит не так, как с актуально сущим. — 102. Глава десятая 1 См. 16 а 30-32; 10 b 12-15; 16 а 19-21. - 102. 2 Поскольку эти четыре высказывания относятся к неопре­деленным высказываниям (см. прим. 2 к гл. 7), то псе они могут быть вместе истинными. — 103. 20 Аристотель, т. 2 — 888 609 9 См. «Первая аналитика» I, 46, где Аристотель обсуждает следующий вопрос: равнозначны ли, например, сказуемые «есть справедливый» и «не есть несправедливый», а также «ие есть справедливый» и «есть несправедливый»? Аристотелевское реше­ние этого вопроса таково: (1) если не зафиксирован «универсум рассуждения», го ответ отрицателен и справедливы лишь одно­сторонние следования: «есть справедливый» влечет «не есть несправедливый», ч «есть несправедливый» влечет «не есть спра­ведливый». Обратного же следования нет, ибо то, что ие есть несправедливое (справедливое), быть может, таково, что о нем бессмысленно говорить, что оно есть справедливое (несправедли­вое). (2) Если же зафиксирован «универсум рассуждения», то «есть справедливый» и «не есть несправедливый» равнозначны, а также равнозначны «не есть справедливый» и «есть несправедли­вый». — 103. 4 Т. е. когда утверждение квалифицировано. — 103. δ Т. е. не могут быть равнозначными. — 103. 6 В отличие от неопределенных высказываний (см. прим. 2) квалифицированные высказывания образуют т. н. логический квадрат, который для высказываний рассматриваемых видов выглядит так: АаБ АоБ пе-АаБ не-АоБ, где диагонали изображаки отношение подчинения. — 103. 7 См. upiiM. 8 к гл. 7. — 104. * Символически: (1) не АаБ =z> АеБ. (2) AÎB:=Î>HO-AOB. — 104. ϋ Символически: —ι Р(а) ^> не Р(а). — 104. 10 Символически: (1) неверно: -η АаБ г^нс-АаБ.(2) Верно: -| АаБ => АоБ. — 105. 11 Символически: (1) -η Аа не-Б<=ц>Ао не-Б. (2) не-Аа не-Б » Ае не-Б. —105. 12 См. 17 Ь 38—39. — 105. Глава одиннадцатая * См. «Тоиика» I, 10, 11. — 106. 2 См. «Тоиика» VIII, 7; «О софистических опровержениях», 30, а также 175 Ь 39 — 176 а 18. - 106. 3 Пусть вещи а1У а2, ..., ак принадлежат к роду К, a Plf Р2, ...» Рк суть свойства в К. (1) Если по меньшей мере одно из Pii Рг> ···> Ρ к ость привходящее свойство в классе К, то неверно, что P^ad, Р2(а2), Рк(ак) |= ExlP^x) и Ра(х) и ... и Рк(х)]. -106. 4 См. ирим. 3. — (2) Если каждое из Plt Pa, ..•, Рк сказы­вается о сути вещей из рода К, то верно, что ΡΙ(ΒΣ), Р2(а2), Рк(ак) |= Ax[PL(x) и Р2(х) и и Рк(х)].-J07. ь- См. прим. 3 и 4. — (3) Если каждое из высказываний Рх(а), Ра(а)» Рк(а) грамматически правильно построенное высказы­вание, то верно, что Р^а), Р2(а), ..., Рк(а) |—[РА(а) и Р2'а) и и Рк(а)], причем, для того чтобы результирующая конъюнкция была 610 непротиворечивой, необходимо, чтобы каждый конъюнкт был непротиворечивым высказыванием. — 107. ° В высказываниях вида «а есть Р» глагол «есть» не означает «существует». Поэтому из истинности высказывания «а есть Р» не следует ни то, что вещь а существует, ни то, что она не суще­ствует. — 107. Глава двенадцатая 1 См. прим. 3 к гл. 10. — 108. 2 (1) Неверно: -η Мр С=> Μ—ι р. (2) Верно: -ηΜρ <=> Up. — 108. 3 Существуют ρ такие, для которых верно (Мр и Μ—ιρ). См. прим. 5, 8, 15, 16 к гл. 9. — 108. 4 М(р и —ιρ) г=> (Мр и M —ι ρ). См. наше предисловие, а также прим. 5 к гл. 9 и прим. 7—9 к гл. 10 «Категорий». — 108. 5 Поскольку в актуально сущем невыполнимо соотношение (р и —| р), но вместе с тем выполнимо соотношение (Мр и Μ—ιρ), очевидно, что M —ι ρ по есть отрицание высказывания Мр. См. прим. 3. — 108. 0 Модальные понятия истолкованы как предикаты от ко­пу ды. — 109. 7 (Мр и M —ι ρ)=>(Μρ<=>Μ—ι р). Ср. «Первая аналитика», 32 а 21-40. -109. 8 См. 21 Ь 26—32, а также прим. 6. — 109. 9 Суммируем результаты, полученные в гл. 12: модальность 12.9 Л О 12.9.2 о 12.9.3 α 12.9.4 О -| 12.9.5 D -ι 12.9.6 о -ι отрицание -10 -по -πα -π Ο -η nun -ίο -ι (21b 33—34) (22a 5) (22a 7—8). — 109, Глава тринадцатая 1 «Следование» нужно здесь понимать как «эквивалентное следование». — 110. 2 Для дальнейшего обсуждения выставлены следующие со­отношения, каждое из которых отвечает некоторому интуитив­ному смыслу, вкладываемому в соответствующее модальное слово: 13.2.1. О <=>по 13.2.5. —| О <=> α —ι 13.2.2. Oönü 13.2.6. nOöo 13.2.3. О -η <=> —ι • —ι 13.2.7. -ι 0 ~Ι » Ü 13.2.4. Οποποπ 13.2.8. ~ι 0 "Π <=> ο -η. — 110. 20* 611 3 Соотношение 13.2. (см. прим. 2) вынуждает к признанию следующих модальностей отрицаниями друг друга: модальность отрицание 13.3.1 13.3.2 13.3.3 13.3.4 13.3.5 13.3.6 -10 -ίο -]D -ι 0-1 -по-л -ID"! 0 0 G-i 0^ 0-1 α Эти соотношения, за исключением 3.3. и 3.6., согласованы с соотношениями 12.9. (см. прим. 9 к гл. 12), причем соотношения 3.3. и 3.6., очевидно, эквивалентны и являются следствиями также эквивалентных соотношений 13.2.2. и 13.2.3. при условии, что принимается соотношение 13.2.7. (или какое-либо соотноше­ние, эквивалентное последнему, например: О —] <=> ~~ι •). Соотношение (—ι D ρ С=} Ή Π —ι ρ), являющееся следствием соотношений 13.2.2. и 13.2.3., эквивалентно соотношению (О —ι ρ С=> О р), являющемуся следствием соотношения (О ρ и О —ι р) (ср. прим. 7 к гл. 12), выражающего суть случайных событий (см. прим. 15 к гл. 9). Аристотель, с одной стороны, полагает, что соотношения 12.9. безусловно верны. С другой стороны, он пытается оправдать интуицию, лежащую в основе соотношений 2.2. и 2.3. и, стало быть, соотношений 3.3. и 3.6. Эту трудность Аристотель преодо­левает путем различения двух видов возможности, обсуждал ее в виде задачи определения отрицания необходимости и вопроса об общезначимости соотношения (D ρ ζ=$ Ο ρ). — НО. 4 «Но в обратном порядке», ибо, в то время как в выражении 13.2.1. отрицание стоит перед словом «невозможно», в выражении 13.2.6. оно стоит перед словом «возможно», причем «следует но противоречию» означает «есть отрицание». — 110. 5 Отбрасывается 3.3. и тем самым 3.6. — 110. β Принимается: D —ι ρ =^ —ι D p. — 110. 7 Неверно: op => D p. Однако верны: (1) op C^ Π —ι ρ, (2 ο-ip <=> D p. — 111. *См. 22 Ь4—5. — 111. 9 В отрывке 22 а 38 — b 10 противопоставлены, с одиой стороны, возможность и невозможность, а с другой — необходн мость и невозможность, причем возможность и невозможность противолежат друг другу но противоречию (т. е. являются кон­традикторными отрицаниями друг друга), и поэтому в выраже­ниях 13.2.1. и 13.2.6. отрицание сгопт перед модальными словами (см. прим. 4), а необходимость и невозможность противолежат друг другу по противоположности (т. е. являются оппозицион­ными отрицаниями друг друга), и поэтому в выражениях 7.(1). и 7.(2). отрицание стоит перед высказываниями (см. прим. 7). — 111. 10 Дело в том, что если из необходимости следует возможность, то неверно, что возможность есть отрицание необходимости. Таким образом, найдено интуитивно приемлемое соотношение, которое тем не менее несовместимо с соотношением 13.2.2. — 711. k Закон исключенного третьего влечет следующий закон логики высказываний: ~Ί (ρ zzz) q) zzz> (ρ ζ=$ Ή q). Аристотель 612 имеет в виду, по всей видимости, такое доказательство: 1. q или ~! q. 2. (р=> q) или (р=> "Ί q). 3. ~1(р i=> q) :=> (p=> ™1 q). — 777. 12 Символически: 1. Допущение: ~~i (Π ρ => Ο ρ). 2. D ρ => ζ^πορ (1, согласно логике высказываний. См. прпм. И). 3. D ρ -==$ op (2, 13.2.6.). 4. D ρ => О ρ (1—3, приведение к неле­пости). — 111. 13 Доказывается несовместимость соотношений (D ρ τ=$ Ο ρ) и (о ρ <=> ~~l D ρ) (см. прим. 10). Символически: 1. Допущение: D ρ => О р. 2. О ρ <=> "I op (13.2.1.). 3. D p:=> ~i op (1, 2). 4. Допущение: Ο ρ <=> ~~i D p. 5. "Ί op<=>^ D ρ (2, 4). 6. D p=> zz> ~i D ρ (3, 5. Нелепость). — 111. 14 То, что «могущее быть» допускает «пе немогущее быть», — это очевидно (см. соотношение 13.2.1.). Что касается того, что «могущее быть» допускает «не необходимо быть», заметим, что Аристотель в «Первой аналитике» (32 а 18—20) определяет возможное в собственном смысле как «не немогущее и не необхо­димое», т. е. как «могущее быть и могущее не быть» (см. прим. 3, а также прим. 2 к гл. 12.). — 111. 15 Если истинно «""1 ор», то ложно «D Ή ρ», π если истинно «—ι D ρ», то ложно «D р». — 777. 16 К отрывку 22 b 17—21: (1) ложность соотношения (О ρ =î> 3=>D ~~l p) очевпдпа (ср. соотношение 13.2.5.). (2) Ложность соотношения (О ρ zz> D ρ) доказывается в предположении вер­ности соотношения (О ρ и ό "Ί р): 1. Допущение: О ρ и О Ή р. 2. О ρ <=> о ~Ί ρ (1, см. прим. 7 к гл. 12). 3. 1<>Р <=> '0 ' ρ (2). 4. "ΙΟ Ρ С=> D -ι ρ (13.2.5.). 5. "ΊΟ ~> Ρ <=> • ~» Ρ (3, 4). 6. "Π ο ρ <=> D ρ (5). 7.1(0Ρ => Up) (6). - 111. 17 Символически: (Dp или D~~ι ρ) => ~~ι (~lop и ~Όρ), т. е. (Dp или D ip)=> —'(OP " O^P). Ср. прим. 14. — 111. 18 Поскольку отбрасываются соотношения (1) Op C=>Dp (см. прпм. 16), (2) 0р С=>~^ Dp (см. прим. 13) и (3)0Р <=> D ~*lp (см. прим. 16), «остается, таким образом, сказать, что» (4)0р С=> C=>~~iD -ip. -111. 19 А именно Dp :=> ~~О ~~~1 ρ (и тем самым отбрасывается 13.3.6.). — 777. 20 Из соотношении 13.2.5. и 13.2.6. вытекает, что «не необхо­димо не быть» противоречит «иемогущему быть». — 777. 21 (1) "~i(Dp =>—ΙΟΡ). (2)-4Dp=> О"1?)- Следовательно, верно (3) Dp=>0p. — 111. 22 В предположении справедливости соотношения (Dp :=> => О р) доказывается необщезначимость соотношения ( О Ρ и 0 ""IP)' 1. Допущение: О Ρ и О ' Р- 2· ОрС^О-'Р (1)· 3. Dp ~> Ор (предположение). 4. Dpir^O-' Ρ (3,2.) в противоречии с 21. (2). (см. прим. 21). — 112. 23 Не для каждого ρ справедливо (Ори О ' р), ибо «необхо­димо сущее имеется в действительности» (23 а 21—22). — 112. 24 Ср. прим. 5 к гл. 9. — 112. 26 Вводится понятие могущего, удовлетворяющего условию (р=> Op). -U2. 26 Вводится понятие могущего, удовлетворяющего условию (О Ρ π 0~1ρ). -112. 27 См. «Метафизика», 1065 Мб. — 112. 28 Для обоих видов могущего справедливо соотношение 13.2.1.-772. 613 29 Безусловная необходимость — это необходимость, яв­ляющаяся оппозптом (дуалом) возможности, удовлетворяющей условию (ρ ζ=$ζ>ρ). — 112. 30 Могущее, удовлетворяющее условию (ОΡ и О-"1?), не удовлетворяет условию (D ρζ^Ορ). Могущее, удовлетворяющее условию (pzz>Op)i удовлетворяет также условию (Dp zi=> Op)· —112. 31 АдБ тогда и только тогда, когда для любого X [X s е А => X £ Б]. Ср. прим. 15 к гл. 13 «Первой аналитики» I. — 112. 32 Сформулирована Гипотеза Аристотеля, эквивалентная Принципу фон Райта (см. наше предисловие): Ар [либо (Dp или П~1р), либо (~lop и ч! Dp)]. — 112. *? Ер (Dp или TDp). —112. 34 (Dp =*р) и (р=30р). - 112. 36 Ср. «Метафизика», 1050 b 3—19. — 113. 36 Ср. «Метафизика», 1049 b 10—1050 а 23. — 113. 37 Ср. «Метафизика», 1048 b 9—17. — 113. Глава четырнадцатая 1 Выставлено требование адекватности выражения мысли в языке. — 113. 2 Обозначим через «(A)» мнение об А, через «(Б)» — мнеиио о Б. Если (А) противоположно (Б), то А = Б. — 114. 3 Имеется неограниченное число таких мнении, в то время как существует только одно мнение, противоположное данному. См. 17 а 27—28, а также прим. 3 к гл. 10. — 114. 4 Сказываемое само по себе есть частный случай сказываемого безусловно. См. «Вторая аналитика», 83 а 16, 20. — 114. 5 Не злом может быть все, что угодно. См. прим. 3. — 114. 6 Высказывание «р» более истинно, чем высказывание «q», тогда и только тогда, когда высказывание «~~iq» менее ложно, чем высказывание «~1р». Термины «более (менее) истинно», «более (менее) ложно» употреблены здесь, говоря языком Стагирита, не безусловно, а привходящим образом (не в прямом, а в перено­сном смысле), ибо аристотелевское определение истинного и лож­ного (см. «Метафизика», 1011 b 26—27) делает неуместным рас­сматривание степеней истинности и ложности. Когда высказы­вание «А есть С» истинно, то истинно оно просто, независимо от того, каков модально-онтологический статус атрибута С. — 114. 7 «А не есть А» есть необходимое условие для «А есть =|А» (ср. прим. 3 к гл. 10). — 114. 8 А именно у сущностей и у качеств (см. «Категории», 3 b 24-25 и 5 b 11). — 115. ПЕРВАЯ И ВТОРАЯ АНАЛИТИКИ Analytika protera. Analytika hystera. — В античности наибо­лее известные комментарии к «Аналитикам» составили перипате­тик Александр Афродисийский (II—III вв. н.э.), Фемистий Пафла-гонский (IV в. н. э.), Филопон (CAG XII, 2), Проб, Аммоний Гермий (CAG IV, 6). Комментарии Александра Афродисийского 614 имеют ту отличительную особенность, что в них стопческая про­позициональная логика зачастую трактуется как своего рода метасистема по отношению к аристотелевским силлогистическим дедукциям. В своей экспликации учения Стагприта о силлогизме Я. Лукэсевич в 1951 г. во многих случаях принимал во внимание разъяснения Александра Афродисийского (см. Я. Лукасевич. Аристотелевская силлогистика с точки зрения современной фор­мальной логики. М., 1959). Фемпстий Пафлагонскнй составил парафраз «Второй анали­тики» (GAG V, 1) в духе отделения аристотелизма от платонист-ских напластований. В комментариях Иоанна Филопона — воз­можно, впервые — появляются идеографические средства (не­замкнутые дуги) для иллюстрации силлогистических закономер­ностей (/. Philoponus. Commentarii in Aristotelis analytica priora, graece. Venetiis, 1536). Для комментариев его ко «Второй анали­тике» характерна тенденция преодолевать логико-гносеологи­ческие трудности за счет семпотико-грамматических днетинкций (см. R. Vaucourt. Les derniers commentateurs alexandrins d'Ari-stote. Lille, 1941). Комментарии Проба сыграли важную роль в облегчении процесса проникновения и распространения идей аристотелевских «Аналитик» на Востоке. Аммонии выдвигает важную идею классификации силлогизмов на категорические, гипотетические и получающиеся посредством присоединения (kata proslëpsin) к одной из посылок дополнительного предложения (Ammonii in Aristotelis Analyticorum Priorum librum 1 commen-tarium. Ed. M. Wallies. Berolini, 1899, S. IX). В Западной Европе «Аналитики» стали известны в XII в., когда был опубликован перевод их на латинский язык, выпол­ненный Яковом из Венеции в 1128 г. (см. L. Minio-Paluello. Jacobus Veneticus Grecus, Canonist and Translator of Aristotle. — «Traditio», v. 8 (1952), p. 265—304). В XIII в. западноевропейские ученые смогли ознакомиться также с латинскими переводами комментариев арабоязычных авторов к «Аналитикам», в том числе с очень важными коммента­риями Ибн-Рушда в переводе Майкла Скота (1190 — ок. 1235). Скрупулезные толкования аристотелевских текстов составили наиболее авторитетные схоластики. Первые две главы «Второй аналитики» комментировал Фома Аквинскпй («Opera omnia». Antwerpiae, 1612). Иоанн Дуне Скот (Joannes Duns Scotus. Quaes-tiones super Analytic. Pr. I. In: «Opera omnia». Lugduni, 1639) в своих комментариях рассматривает силлогизм как разновид­ность формального следования. Он открывает логический закон «Ex falso quodlibet», согласно которому имеет место импликация: р-^(Р ~*°ι)· Альберт Болыптедтский (Albertus Magnus. Commen-taria in IV libios logicae Aristotelis. Coloniae, 149')) далек от переоценки «познавательной силы» силлогистических умозаклю­чений, он прямо указывает на непрпложимость силлогизма к рас­суждениям в связи с конкретными биологическими изыска­ниями. Присоединение в промежутке 1136—1141 гг. материала «Второй аналитики» к тогдашнему содержанию логики явилось поворотным пунктом в развитии схоластической «диалектики», приведшим к оформлению т. и. новой логики (logica nova), отли­чавшейся, если можно так выразиться, эпистемологи за циеи силлогистики. 615 В эпоху Ренессанса ценные комментарии к «Аналитикам» были выполнены А. Нпфо (Augustinus Niphus. Commentaria in libr. Pr. Analyticorum. Neap., l!>26; Commentaria in libr. Poster. Analyticorum. Parisiis, 1540) и Джакомо Дзабареллой (XVI в.) (Zabarela Jacobus. Opera logica. Coloniae, 1579), который попы­тался вычитать во «Второй аналитике» элементы индуктивной логики в форме анализа двух видов демонстрации от последую­щего к предыдущему, а именно: рассуждения от следствий или знаков к причинам и выводы от чувственного индивидуального к рациональному общему (см. также А. О. Маковельский. История логики. М., 1967, стр. 303—304). Усиление внимания в эпоху Возрождения к проблеме метода следует поставить в несомненную связь с комментариями А. Нифо и Д. Дзабареллы (см. М. Кпеа-le and W. Kneale. Development of Logic. Oxford, 1962, p. 306— 307). Другим фактором, повлиявшим на становление эмпирцчес-кой логики в эту эпоху, можно считать комментарии ко «Второй аналитике» Ибн-Рушда, с которыми в Парижском университете познакомились уже в 1230 г. (см. R. De Vaux. La première entrée d'Averrocs che/ les latins. —«Revue des sciences philos, et theolog.», t. 22 (1933), p. 193—345). Дальнейшая история освоения содержания «Аналитик», в частности первой, была во многом определена изданием Юлия Пация (1550—1625/6): J. В. Pacius. Aristotelis Stagiritae, peri-pateticorum prineipis, Organum (1584), где использованы отлич­ные от кругов фигуры для силлогистических идеограмм. Для комментариев Пация характерно широкое использование топо­логически-мнемонических средств (наподобие т. н. логического квадрата). 13 Новое время «Аналитики» неоднократно издавались на основных европейских языках. Разбору их посвящена обширней­шая литература. Приводим краткую библиографию современных экспликаций и интерпретаций аристотелевской силлогистики: D. Hubert und W. Ackermann. Grundzüge der theoretischen Logik. Berlin, 1928 (см. Д. Гильберт и В. Аккерман. Основы теоретической логики. М., 1947, стр. 73—80); F. Solmsen. Die Entwicklung der aristote­lischen Logik und Rhetorik. Berlin, 1929; A. Becker. Die aristo­telische Theorie der Möglichkeitsschlüsse. Münster, 1932; /. Slu-pecki. Uwagi о sylogistyce Arystotelesa. — «Annales Universitatis Mariae Curie-Sklodowska». Lublin, ν. 1, η. 3, Sectio F (1946), p. 187—191; /. Slupecki. Ζ badan nad sylogistykq Arystotelesa,' — «Travaux de la Société des Sciences et des Lettres de Wroclaw», sér. Β, Ν 9. Wroclaw (1948); A. Wedberg. The Aristotelian Theory of Classes. — «Ajatus» (Helsinki), vol. 15 (1949), p. 299—314; /. Lukasiewicz. Aristotle's Syllogistic from the Standpoint of Modern Formal Logic. Oxford, 1951; В. А. Беляев. Логика Аристо­теля. Киев, 1953; Ä'. Härtig. Über die Struktur der klassischen Syllogistik. — «Wissenschaftliche Zeitschrift der Martin-Luther-Universität. Halle—Wittenberg. Math. Nat. Reihe», 1953» Bd. 2, S. 165—189; M. Sanchez-Mazas. The Theory of the Syllogism Developed in Algebraic Form. — «Theoria», 1954, v. 2, N 7—8, p. 95—109; /. M. Bochenski. Formale Logik. Frei burg/München, 1956; /. С. Shepherdson. On the Interpretation of Aristotelian Syllogistic. — «Journal of Symbolic Logic», 1956, v. 21, N 2, p. 137—147; /. A. Farris. The Gergonne Relations. — «Journal of 616 Symbolic Logic», 1955, v. 20, N 3, p. 207—231; îvo Thomas. A Gene ralization of Preceding Paper. — «Journal of Symbolic Logic», 1956, v. 21, N 1; P. Lorenzen. Über die Syllogismen als Relatio-nenraultiplikationen. — «Archiv für mathematische Logik und Grundlagenforschung», 1957, Bd. 3, N 3—4, S. 112—116; G. Patzig. Die aristotelische Syllogistik. Göttingen, 1959; А. С. Ахманов. Логическое учение Аристотеля. M., 1960; А. Л. Субботин. Теория силлогистики в современной формальной логике. М., 1965; А. О. Маковельский. История логики. М., 1967, стр. 89—169; Я. Я. Стяжкин. Формирование математической логики. М., 1967, стр. 34—60; «Ancient Logic and its Modern Interpretations. Proceedings of Buffalo Symposium on Modernist Interpretations of Ancient Logic. Ed. by J. Corcoran. Dordrecht — Boston, 1974 (экспликация Дж. Коркораном аристотелевскогг силлогистики критически рассмотрена и частично обобщена в работе В. А. Гла-дыревской «Некоторые вопросы реконструкции аристотелевской силлогистики Я. Лукасевичем». М., 1977). Обзор некоторых совре­менных интерпретаций аристотелевской силлогистики см. в рабо­те: II. С. Попов н Я. Я. Стяжкин. Развитие логических идей от античности до эпохи Возрождения. М., 1974, стр. 80—88. За даль­нейшими библиографическими данными, касающимися формали­зации Стагиритовой силлогистики средствами современной мате­матической логики, отсылаем к ценной работе: А. Church. A Bibli­ography of Symbolic Logic. —«Journal of Symbolic Logic», v. 1, N 3. Библиографические сведения об экспликациях аристоте­левской силлогистики с позиций логики гносеологического типа можно получить в трудах М. Шваба (М. Schwab. Bibliographie d'Aristote. Paris, 1896) и Г. Боница (Я. Bonitz. Index Aristotelicus. Berlin, 1870). Примером попытки экспликации аристотелевской силлогистика средствами диалектической логики может служить книга Д. В. Джохадзо «Основные этапы развития античной фило­софии». М., 1977 (см. раздел «Элементы диалектики в теории умо­заключения»). Ср. «История античной диалектики». М., 1972, стр. 201—218. В. Ф. Асмус в своей книге «Античная философия» относится к проблеме диалектики в аристотелевской силлогис­тике более сдержанно. Полного обзора экспликаций силлогистики Стагприта под углом зрения математической, традиционной и диалектической логик пока не существует. Ликвидация этого пробела представ­ляется нам актуальной задачей советских историков логики. Охарактеризуем кратко основные идеи некоторых современ­ных экспликаций аристотелевской силлогистики. Д. Гильберт и В. Аккерман (1928) постарались выразить силлогистику Стагприта на языке комбинированного исчисления высказываний и одноместных предикатов. В их записи функтор а выразим посредством |XVY|, функтор е — |XVY|, функтор о — IXVYI, функтор i — |XVYI, где заключение выражения в вертикальные скобки означает, что оно имеет силу для всех предметов. Начертания |xl и |х| рассматриваются как существен­но различные. Первое означает: «все предметы суть не-х», а второе — «неверно, будто все предметы суть х». Сокращение числа правильных модусов с 19 до 15 в связи с отбрасыванием Darapti, Bramantip, Kelapton и Fosapo при подходе Д. Гильберта и В. Аккермана объясняется разницей в понимании смысла об-617 щего высказывания (по сравнению с Аристотелем), а также тем, что предметная область силлогистики у Стагирпта конституиру­ется не из индивидов, а из универсалий (наподобие «живот­ности», «разумности», «прямоугольности» и т. д.), комбинируемых с помощью а, е, i и о. Ф. Сольмсен (1929) скрупулезно проследил, как в различных по времени изложениях силлогистики у самого Стагирпта посте­пенно отступали на задний план платонистские моменты за счет усиления формально-аксиоматических элементов. А. Беккер (1932) попытался взглянуть на модальную сил­логистику Аристотеля сквозь призму филологического анализа, приведшего, в частности, к установлению двусмысленности в употреблении термина «endechomenon» y Стагирпта и, следо­вательно, к осознанию того, что возможны различные формаль­ные системы для экспликации аристотелевской модальной сил­логистики. Е. Слупецкпй (1946; 1948) показал, что число неразрешимых предложений относительно аксиоматической теории принятия и отбрасывания тезисов аристотелевской силлогистики не яв­ляется конечным. Он доказал также, что силлогистическая теория отбрасывания должна быть дополнена следующим правилом: если α и β суть простые отрицательные выражения аристотелев­ской силлогистики, а у — элементарное выражение, то в таком случае при отбрасывании импликаций а -* γ и β -> у должна также отбрасываться и импликация α -* (β -> γ). А. Ведберг (1949) полагает, что для формализации ассерто­рической силлогистики Стагирита достаточен язык теории клас­сов. В. А. Беляев (1953) настаивал на положении о неадекватности алгебраических формализмов ядру концептуального содержания Стагиритовой силлогистики, аргументируя в основном филоло­гическими соображениями. К В. А. Беляеву впоследствии прим­кнули А. С. Ахманов (1960) и А. О. Маковельский (1967). К. Хертиг (1953) трактует силлогистику Стагирпта как раз­новидность абстрактной системы. М. Санчес-Мазас (1954) уточ­няет отдельные детали формализации силлогистики при подходе Гильберта и Аккермаиа. И. М. Бохеньский (1956) вносит весьма важные коррективы в схемы Ф. Сольмсена и А. Беккера. Дж. Шепердсон (1956) строит такую интерпретацию системы Стагирита, при которой базисными элементами являются функтор а и операция взятия дополнения к термину. На этом пути ему удалось вложить силлогистику Аристотеля в пмпликативную структуру с дополнением. Дж. Феррнс (1955) и Иво Томас (1956) [используют для экс­пликации язык отношений, разработанных Ж. Д. Жергонном. Как фактически показал Ино Томас, перевод силлогистики с языка Лукасевича (1951), который погрузил силлогистику Арис­тотеля в классическое исчисление высказываний, производя неко­торое расширение последнего и аксиоматизируя его на основе импликации и отрицания, на язык Ферриса не представляет принципиальных трудностей, так что обе эти системы яплятотся лишь разными способами изложения силлогистики Аристотеля. П. Лоренцен (1957) показал, что аристотелевская силлоги­стика может быть истолкована как теория матрицы умножения в полугруппе: {a, a, i, е, о, Ö, Т}, где а есть обратный функтор для а, о — для о и где Τ есть знак универсального отношения. 618 Г. Патцпг (1959) вопреки А. Ведбергу пытается эксплици­ровать отличие аристотелевской силлогистики от исчисления классов с помощью следующих трех аксиом: 0) УХЗУ (Уах & иу) (2) УХЯУ (хаУ & Уах) (3) ухЗУ (Уех). Аксиома (1) элиминирует единичный и пустой классы; аксиома (2) устраняет универсальный класс; аксиома (3) постулирует существование попарно несовместимых терминов. A. Л. Субботин (1965) квалифицирует аристотелевскую сил­логистику как пример нижней полуструктуры с нулем в смысле современной алгебры. B. А. Смирнов и П. Стросон (Strawson) (1967) осуществляют погружение аристотелевской силлогистики в исчисление преди­катов. Сущностью подхода Дж. Коькэрапа (1974) является истол­кование силлогизмов не как импликаций, а как утверждений о выводимости заключения из посылок. На основании содержания гл. 46 кн. I «Первой аналитики» Коркоран, в частности, отводит от Аристотеля упрек Лукасевнча, будто он игнорировал отрица­тельные термины. По Коркораиу, реконструкция силлогистики Стагирнта выглядит односторонней в том смысле, что исходит только из синтаксических соображений и не учитывает семанти­ческих аспектов. И вообще все существующие поныне рекон­струкции Стагиритовой силлогистики (в последнее время имеется живой интерес к пробам такой реконструкции средствами кон­структивной и модальной логик) в той или иной мере либо не­сколько се деформируют, либо оставляют за пределами формали­зации некоторые фрагменты ее содержапия. Хотя, с другой сто­роны, такой результат есть следствие (и он же более или менее это следствие исправляет) того, что истолкования силлогистики Аристотеля как современных нам аксиоматизированных систем проясняют ее неясности и несовершенства, как, например, не­полнота набора аксиом, которыми de facto оперировал Стагнрит. В наши дни можно считать, что скептическое и даже иногда нигилистическое отношение к значимости для Нового времени силлогистики Аристотеля, активно утверждавшееся великими новаторами XVII в. и вновь вспыхнувшее к началу XX в. в связи с крупными успехами математической (символической) логики, ушло в прошлое. «Аристотелев «Органон» есть и поныне самое прекрасное и поучительное введение в логику, которое когда-либо было кем-то написано» (Я. Scholz. Geschichte der Logik. Berlin, 1931, S. 27). В логике повседневного мышления традици­онная силлогистика ассерторических суждений пе потеряла своего значения и, может быть, не утратит его полностью никогда. И. С. Царский и Я. Я. Стяжкин Первый русский перевод «Первой аналитики» был осущест­влен Н. II. Ланге (1891—1894), Обе «Аналитики» были изданы в переводе Б. А. Фохта (Аристотель. Аналитика первая и вторая. М., 1952). В настоящем издании публикуется перевод Фохта, заново сверенный с греческим текстом по изданию У. Д. Росса (1964). 619 ПЕРВАЯ АНАЛИТИКА Книга первая Глава первая 1 См. «Вторая аналитика» I, 2; «Метафизика», 1005 b 2—8. — 119. 2 См. «Об истолковании», 7. — 119. 3 В «Аналитиках» выражения «А присуще Б», «А сказывается о Б», «А говорится о Б», «Б есть А», «Б содержится в А», «Б при­надлежит А», «Б подчинено А» употребляются Аристотелем как синонимичные. — 119. 4 Ср. «Топика», 101 b 32—33. — 119. 6 См. «Вторая аналитика» I, гл. 2, И, 32; II, 19; «Метафизика», 1013 а 16, 18—19, b 20. — 119. 6 «Топика», 100 а 27—30, 104 а 8. — 120. 7 «Вторая аналитика» I, гл. 4—12. — 120. 8 Ср. «Об истолковании», 16 а 17—18, b 29—30, 21 b 27. — 120. 0 Ср. «Топика», 100 а 25—27; «О софистических опроверже­ниях», 165 а 1—2. — 120. 10 «Не требуется постороннего термина» — вполне допусти­мая вольность речи в силлогистике (вместо «не требуется посто­ронней посылки»), ибо (42 h 13—14) «вместе с термином прибав­ляется и одна посылка». — 120. 11 Различие между определениями силлогизма и совершенно­го силлогизма выражено с помощью фраз «для возникновения необходимости» и «для выявления необходимости». Любой пра­вильный силлогизм наделеп силлогистической необходимостью, по только в совершенном силлогизме это свойство выражено очевидным образом, явно. Ср. 33 а 31. — 120. Глава вторая 1 Дословно: «смотря по тому, что прибавлено». — 120. 2 Antistrepbein — это преобразование посылки АхБ в по­сылку ВуГ такую, что пара терминов ВГ есть (быть может, пустая) перестановка пары АБ, а х и у — произвольные (и, значит, не обязательно различные), по согласованные способы сказывания в том смысле, что они либо оба ассерторичны, либо оба модальны. В пастоящем переводе термины «обращение», «перестановка» зарезервированы для случая, когда ВГ = БА. Для случая, когда ВГ = АБ, использован термин «преврав*снне». Выражение «посылка АБ обратима» означает: существуют х, у, В и Г такие, что соотношение «АхБ =^> ВуГ» есть закон силлогистики. — 120. 3 АеБ :=> БеА. - 120. 4 АаБ => BiA. — 121. 6 AiB => BiA. — 121. β Не существует ассерторического способа сказывания χ такого, чтобы имело место: АоБ =^> БхА. —121. 7 Запись вида «АБ» используется для обозначения посылки с неспецифпцированпым способом сказывания, т. е. «АБ» озна­чает то же самое, что «АхБ». — 121. 620 8 Доказательство обратимости общеотрнцателыюй посылки (см. прим. 3) посредством приведения к невозможному с приме­нением эктезиса (см. прим. 3 к гл. 6): 1. Допущение: неверно Бе А. 2. BiA (1, по определению). 3. В = Б r\ A (2, эктезис). 4. В,Е А и В s Б (3, по определению). 5. В =^0(2, по определе­нию). 6. AiB (4, 5, по определению). 7. Неверно АеБ (6, но определению) в противоречии с предположением доказываемого утверждения. — 121. ΰ Обратимость частноутвердителыюй посылки (см. прим. 6) опровергается с помощью построения контрпримеров. Правда, Аристотель приводит лишь один контрпример, а именно (живое существо, человек) верифицирующий посылку АоБ π фальсифи­цирующий заключение БоА и a fortiori — заключение Бе А; что же касается контрпримера относительно заключении БаА и BiA, то его построение Аристотель предоставляет читателю. Типичным аристотелевским контрпримером, пригодным для обоих случаев, была бы пара (живое существо, камень). — 121. Глава третья I Доказательство обратимости общеотрнцателыюй посылки о необходимо присущем предполагает обратимость частноутвер­дителыюй посылки о возможно присущем. — 121. 2 Доказательство обратимости общеутвердителыюн посылки о необходимо присущем предполагает обратимость общеотрнца­телыюй посылки о возможно присущем и справедливость закона подчинения для общеутвердителыюн посылки о необходимо присущем. — 122. 3 См. 25 а 10—12, а также прим. 6 к гл. 2. — 122. 4 Как и в соответствующих ассерторических посылках. — 122. ï Следует читать: «ибо если Б необходимо не присуще ни одному А». — 122. 0 Следует читать: «то π Λ было бы необходимо не присуще пи одному Б». — 122. 7 См. 25 а 29—32, а также прим. 1. Так что доказательство обратимости частноутверднтелыюй посылки о возможно прису­щем со своей стороны опирается на закон обратимости общеотрн­цателыюй посылки о необходимо присущем. Однако в этой взаимной ссылке вряд ли следует усматривать круг в рассужде­нии. Скорее всего Аристотелю хотелось показать дедуктивную эквивалентность рассматриваемых законов. — 122. s На примере фактически дано доказательство ем-обрати-мостн с использованием ^-обратимости. — 122. * См. 25 а 32-34. - 122. 10 ом необратима так же, как и о и о1'. — 122. II Имеется в виду «собственно возможное» в смысле «не не­обходимое, но не невозможное» (см. 32 а 18—20). Ср. «Об истол­ковании», 9, 13. — 122. 13 Неверно: АотБ zz> БетА. Вместе с тем Аристотель при­нимает: АотБ z=> БотА. — 122. 1:1 См. 36 а 35—37 а 31, а такжо 32 а 29-32 М. — /22. 14 См. гл. 4С. Ср. «Об истолковании», 12. — 123. 021 Глава четвертая 1 Во «Второй аналитике». — 123. 2 Эти определения следует понимать как определение рас­положения терминов в цервой фигуре. — 123. 3 Barbara. — 123. 4 См. 24 b 28-30. - 123. ? Celarent. — 123. β аех отбрасывается при помощи контрпримеров: (1) для χ = е или о: (живое существо, человек, лошадь). (2) Для χ = а или i: (живое существо, человек, камень). — 123. 7 еех отбрасывается при помощи контрпримеров: (1) для χ = е пли о: (знание, линия, врачебное искусство). (2) Для χ = а пли i: (знание, линия, единица). — 124, 8 Darii. —124. 9 Ferio. — 124. 10 См. 24 b 30. — 124. 11 Неопределенные посылки, т. е. посылки вида «Б при­суще В» или «Б не присуще В», рассматриваются в «Аналити­ках» как равнозначные частным посылкам. — 124. 12 iax и оах отбрасываются при помощи контрпримеров: (1) для χ = е или о: (благо, состояние, благоразумие). (2) Для χ = а или i: (благо, состояние, невежество). — 124. 13 iex и оех отбрасываются при помощи контрпримеров: (1) для χ = е или о: (белое, лошадь, лебедь). (2) Для χ = а или i: (белое, лошадь, вороп). — 125. 14 аох отбрасывается при помощи контрпримеров: (1) для χ = е или а: (живое существо, человек, белое). (2) Для χ — о: (живое существо, человек, лебедь). (3) Для χ = i: (живое суще­ство, человек, снег). — 125. ^ еох отбрасывается при помощи контрпримеров: (1) для χ = а или с: (неодушевленпое, человек, белое). (2) Для χ — i: (неодушевленное, человек, лебедь). (3) Для χ = о: (неодушев­ленное, человек, снег). — 125. 10 Неопределенность частноотрпцательнои посылки состоит в том, что она следует как из общеотрицательноп посылки, так и из КОНЪЮНКЦИИ частноотрпцательнои и частноутвердитсльнои посылок. «Присуще не всем» означает здесь именно такую конъ­юнкцию: «присуще некоторым и не присуще некоторым». Ср.27 b 20—23, 27—28; 28 b 28—31; 29 а 6; 35 а 11. В указанном смысле неопределенна также π частноутвердительная посылка, ибо она следует как из общеутвердительной посылки, так и из конъюн­кции частно утвердительной и частноотрпцательнои посылок. — 125. 17 См. 26 а 2-9. — 125. 18 iix, iox, oix и оох отбрасываются при помощи контрприме­ров: (1) для χ = е или о: (живое существо, белое, лошадь). (2) Для χ = а или i: (живое существо, белое, камень). — 125. Глава пятая 1 Cesare сводится к Celarent посредством е-обращенпя. — 126. 2 См. 25 b 40-26 а 2. — 126. 622 s Camestres сводится к Celarent двукратпым применением е-обращения. — 127. 4 Что и при сведении Cesare, т. е. получится Celarent. — 127. ь Доказательство Cesare: 1. Предположение: МеН и МаО. 2. Допуп;енне: ложно ПеО. 3. HiO (2, по определению). 4. МеН (по предположению). 5. МоН (4, 3, Ferio) в противоречии с по­сылкой МаО. Доказательство Camestres: 1. Предположение: МаН и МеО. 2. Допущение: ложно НеО. 3. HiO (2, по определению). 4. Mail (по предположению). 5. MiO (4, 3, Darii) в противоречии с по­сылкой МеО. — 127. 6 Подразумевается посторонний термин (см. 24 b 21—22) или неявно предполагаемая посылка, содержащая этот термин. Ср. прим. 10 к гл. 1. — 127. 7 аах отбрасывается при помощи контрпримеров: (1) для χ = е или о: (сущность, живое существо, человек). (2) Для χ = а или i: (сущность, живое существо, число). — 127. 8 еех отбрасывается при помощи контрпримеров: (1) для χ = е или о: (линия, живое существо, человек). (2) Для χ = а или i: (линия, живое существо, камень). — 127. 0 См. 27 а 3-5. — 127. 10 Festino сводится к Ferio посредством е-обращения. — 127. 11 Вагосо сводится к Barbara через приведение к невозмож­ному. — 128. 12 Другая формулировка Вагосо. «Присуще не всем» озна­чает здесь «не присуще некоторым». —128. 13 оах отбрасывается при помощи контрпримеров: (1) для χ = е или о: (живое существо, сущность, ворон). (2) Для χ = а или i: (живое существо, белое, ворон). — 128. 14 iex отбрасывается при помощи контрпримеров: (1) для χ = о или о: (живое существо, сущность, единица). (2) Для χ = а или i: (живое существо, сущность, знание). — 128. Ч еох отбрасывается. Контрпример для χ = а пли i: (чер­ное, снег, живое существо). В качестве контрпримера для χ = е или о можно было бы взять тройку (ЛИНИЯ, живое суще­ство, человек), используемую Аристотелем для отбрасыва­ния модуса с общеотрицательными посылками (см. прим. 8). — 128. и Если, стало быть, посылка МоО взята как неопределен­ная (см. прим. 16 к гл. 4). — 128. 17 Доказана невозможность построения контрпримера при неопределенности МоО. — 128. ** Коль скоро из посылок вида ее ничего не следует силло­гистически, то a fortiori ничего не будет следовать из посылок вида со (см. 26 b 14—21). — 129. 19 aix отбрасывается. Контрпример для χ = а или i: (белое, лебедь, камень). В качестве контрпримера для χ = е или о можно взять тройку (сущность, живое существо, человек), ис­пользуемую для отбрасывания модуса с общеутвердитсльными посылками (см. прим. 7). — 129. и См. 27 b 20—23, а также прим. 16—18. — 129. 21 оех отбрасывается при помощи контрпримеров: (1) для χ = е или о: (белое, живое существо, ворон). (2) Для χ = а или i: (белое, камень, ворон). — 129, 623 22 iax отбрасывается при помощи контрпримеров: (1) для χ = а или i: (белое, живое существо, снег). (2) Для χ = е или о: (белое, живое существо, лебедь). —129. 23 iix, оох, iox и oix отбрасываются при помощи контрпри­меров: (1) для χ = е пли о: (белое, живое существо, человек). (2) Для χ = а или i: (белое, живое существо, неодушевленное). См. прим. 12, а также прим. 11 к гл. 4. — 129. 24 См. 27 а 3 — 5, 26 — 32. —129. Глава шестая 1 Darapti сводится к Darii посредством а-обращения. — ISO. 2 Доказательство: 1. Предположение: ПаС и РаС. 2. Допу­щение: ложно ШР. 3. ПеР (2, по определению). 4. РаС (по пред­положению). 5. РЮ (4, а-подчиненпе). 6. ПоС (3, 5, Ferio) в про­тиворечии с посылкой ПаС. — 130. 3 Ekthesthai. Аристотель употребляет этот термин для обозначения либо эктетпческого доказательства, либо главного шага в эстетическом доказательстве, заключающегося во взя­тии части (удовлетворяющей определенному условию) рода, обозначенного каким-либо из трех терминов доказываемого сил­логизма. — 130. 4 Эктетическое доказательство Darapti: 1. Предположение: ПаС и РаС. 2. Эктезис: H s С. 3. ПаИ и РаН (2, 1). 4. ШР (3). -130. 6 Felapton. — 130. 0 См. 28 а 19—26. — 130. 7 Т. е. посылки РаС. — 130. 8 См. 27 а 14—15, а 38 — b 1; 28 а 22—23. — 130. 9 аех отбрасывается при помощи контрпримеров: (1) для χ = е или о: (живое существо, лошадь, человек). (2) Для χ = а или i: (живое существо, неодушевленное, человек). — 130. 10 еех отбрасывается при помощи контрпримеров: (1) для χ = с или о: (живое существо, лошадь, неодушевленное). (2) Для χ = а или i: (человек, лошадь, неодушевленное). — 130. 11 Disamis сводится к Darii посредством i-обращепия. — 131. 12 Datisi. — 131. 13 Как Disamis. См. прим. 11. — 131. 14 Т. е. через невозможное, как в случаях Darapti (28 а 22—23) и Felapton (28 а 29—30), или выделением, как в слу­чае Darapti (28 а 22—26). — 131. 15 Bocardo сводится к Barbara через приведение к невоз­можному. — 131. 16 Эктетическое доказательство Bocardo: 1. Предположение: ПоС и РаС. 2. Эктезис: Η Ξ С π ПеН. 3. РаН (1, 2). 4. ПеН и РаН (2, 3). 5. ПоР (4, Felapton). — 131. 17 аох отбрасывается. Контрпример для χ = е или о: (оду­шевленное, человек, живое существо). В качестве контрпримера для χ = а или i можно взять тройку (живое существо, неоду­шевленное, человек), используемую для отбрасывания аех (см. прим. 9). — 131. 18 Если, стало быть, посылка РоС взята как неопределен­ная (см. прим. 16 к гл. 4). — 132. 624 w Доказапа невозможность построения контрпримера при неопределенности посылки РоС. — 132. 20 См. 26 b 14—20; 27 Ь 20-23, 26—28, - 132. 21 Коль скоро из посылок вида ае ничего не следует силло­гистически (см. 28 а 30—31), то a fortiori ничего не будет сле­довать и из посылок вида ао. — 132. 22 Ferison сводится к Ferio посредством i-обращения. — 132. 23 iex отбрасывается при помощи контрпримеров: (1) для χ = е или о: (живое существо, человек, дикое). (2) Для χ = а или i: (живое существо, знание, дикое). — 132. 24 оех и сох отбрасываются. Контрпримеры к оех: (1) для χ = а или i: (живое существо, знание, дикое). (2) Для χ = о или о: (живое существо, человек, дикоз). Контрпримеры к еох: (1) для χ = а или i: (ворон, снег, белое). (2) Для χ = е или о можно взять тройку (живое существо, лощадь, неодушевлен­ное), используемую для отбрасывания еех (см. прим. 10). — 132. 25- См. прим. 18—21. — 132. 26 iix, оох, iox, oix отбрасываются при помощи контрпри­меров: (1) для χ = е или о: (живое существо, человек, белое). (2) Для χ = а или i: (живое существо, неодушевленное, белое). См. прим. 12 к гл. 5 и прим. 11 к гл. 4. — 133. 27 См. 28 а 17—19, 26-28; 28 Ь 8, 11, 17, 31—33. — 133. Глава седьмая 1 Т. е. не получается заключения об отношении большего термина к меньшему, — 133. 2 Т. е. не получается заключения ни об отношении большего термина к меньшему, ни об отношении меньшего к большему. — 133. 3 Дословно: завершаются (teleioyntai). — 133. 4 В смысле «противоречащее заключению». — 134. 6 В качестве примера дается доказательство Daiapti через приведение к невозможному, сводящее его к Celarcnt. Прямое доказательство сводит его к Darii (см. 28 а 18—22). — 134. 6 Аристотель пользуется двумя понятиями совершенности силлогизма. Требованию совершенности в строгом смысле удо­влетворяют одни только правильные модусы первой фигуры с об­щими заключениями, т. е. Barbara и Celarent. Требованию жо совершенностп в нестрогом смысле удовлетворяют остальные правильные модусы первой фигуры, и только они. — 134. 7 Ибо они совершенны, хотя и в нестрогом смысле (см. прим. 6). — 134. 8 Darii сводится к Camestres. — 134. 9 Ferio сводится к Сеяаге. — 134. 10 Для этого достаточно в доказательства Darii и Ferio, сводящие их соответственно к Camestres и Cesare, вставить под­ходящим образом доказательства последних, сводящее их к Ce­larent (см. прим. 1, 3 к гл. 5). — 134. 11 А именно Darapti при помощи Celarent (см. 28 а 22—23) и Felapton при помощи Barbara (см. 28 а 29—30). — 134. 12 А именно Disamis посредством Darii (см. 28 b 7—11), Datisi посредством Darii (28 а И—14), Ferison посредством Ferio (28 b 33—35). Однако это неверно в отношении Bocardo, 21 Аристотель, т. 2 — 888 625 который не сводим ни к Darii, ни к Ferio средствами, дозволен­ными в силлогистике (ср. 28 а 16—20). — 135. м Т. е. к модусам первой фигуры с общими заключениями. — 135. ** См. гл. 4-6. — 135. Ч См. гл. 7. — 135. Глава восьмая 1 Таким образом, аподиктические аналоги правильных мо­дусов первой фигуры объявлены совершенными силлогизмами. — 135. 2 Т. е. обратима, когда посылка общая, и необратима, когда посылка частная (см. 25 а 5—7, 12—13). — 135. » См. 24 b 26-30. — 135. 4 Таким образом, аподиктические аналоги правильных мо­дусов второй и третьей фигур (за исключением BaLroLcoL и BoLcaLrdoL) сводимы к совершенным (см. прим. 1) посредством обращения. — 135. δ BaLroLcoL. — 135. β BoLcaLrdoL. — 135. 7 Т. е. доказательством через приведение к невозможному (см. прим. 11 к гл. 5 и прим. 15 к гл. 6), ибо допущение, проти­воречащее аподиктическому заключению, было бы проблемати­ческим высказыванием, обращаться с которым мы пока не умеем. — 135. 6 Эктетические доказательства. BaLroLcoL: 1. Предполо­жение: MaLH и MoL0. 2. Эктезис: Э s О и MeL9. 3. MaLH u AeLd (1, 2). 4. HeL9 (3, CaLmeLstreLs). 5. HoL0(4,2). BoLcaLrdoL: 1. Предположение: ПоьС и PaLC. 2. Эктезис: ЭеС и UeL Э. 3. PaL3 (2, 1). 4. ПеьЭ и PaL~3 (2, 3). 5. ПоьР (4, FeLlaLptoLn). — 135. Глава девятая 1 По не вполне ясным для нас соображениям Аристотель рассматривает ассерторическую меньшую посылку в интерпре­тации необходимости (т.е. рассматривает БхВ как равнознач­ную BxLB, для любого х), а ассерторическую большую посылку — либо в интерпретации контрарной акцидентальности, если она к тому же общая (т. е. рассматривает АхБ как равнозначную АхтБ, для χ = а или е), либо в интерпретации субконтрарной акцидентальности, если она к тому же частная (т. е. рассматри­вает АхБ как равнозначную АхкБ, для χ = о или i). Этим и объясняется, что силлогизмы первой фигуры, в которых боль­шая посылка аподиктическая, а меньшая ассерторическая, дают аподиктическое заключение, но силлогизмы той же фигуры, в которых большая посылка ассерторическая, а меньшая апо­диктическая, не дают аподиктического заключения. — 136. 626 2 Ибо, когда атрибут А контрарно акцпдептален по отно­шению к роду Б, т. е. когда имеет место АатБ, пли, что то же самое, (АамБ и АемБ), но вместе с тем фактически выполняется для рода Б (что π зафиксировано в ассерторической посылке АаБ), тогда имеем (АаБ и АамБ и АемБ). Но эта конъюнкция равпо-значна конъюнкции (АаБ и АемБ). Аристотель, стало быть, доказывает, что из посылок (АаБ, АемБ, BaLB) не следует заключение AaLB. — 136. 8 Учитывая, что в качестве посылок в действительности имеем (АоБ, АамБ, BaLB). - 136. 4 Эктетичсское доказательство DaLriiL: 1. Предположение: AaLB и Biß. 2. Эктезис: H s В и БаН. 3. AaLH (1, 2, BaL-rbaraL). 4. AiLB (3). - 137. £ Из посылок «ни одно живое существо не движется» и «нечто белое необходимо есть живое существо» не следует за­ключение «иечто белое необходимо но движется». — 137. Глава десятая 1 Подразумеваются силлогизмы с общими посылками, ибо посылки вида aoL но влекут аподиктического заключения (см. 31 а 15—17). — 137. 1 Подразумеваются CaLmestreLs и CesaLreL. Первый из них обсуждается в 30 b 20—40. О втором Аристотель не говорит ничего, по всей видимости, потому, что его легко свести к отбра­сываемому модусу CelaLreLnt (см. 30 а 32—33) посредством об­ращения. — 137. 8 См. 30 а 32-33. - 137. 4 А именно как ае (см. 30 b 20—21). — 138. i См. 30 b 33-38. — 138. Глава одиннадцатая 1 Доказательство DaraLptiL: 1. Предположение: АаВ и BaLB. 2. АаВ (по предположению). 3. BiA (2, а-обращонио), 4. BaLB и BiA (1, 3).5.BiLA (4, DaLriiL). 6. AiLB (5, обра­щение). — 139. 2 Подразумевается: необходимо присуще. — 140', 8 См. 30 а 15-17. - 140. 4 См. 31 а 31—33; 31 а 24—30. — 140. 8 См. 30 а 35—37; 30 b 2—5. — 140. 6 Следует читать: частной и аподиктической. Ср. 32 а 4—5. — 141. г См. 31 а 37 — b 10; 31 b 31-33. — 141. Глава тринадцатая 1 Ср. 25 а 37 -^ b 19. - 142. 2 Определена акцидентальная возможность как «не необхо­димость и не невозможность». При этом в зависимости ох того 21* 627 интерпретируется «не» как взятие контрадикторного (противо­речащего) или оппозиционного (противоположного), получаются определения различных видов акцидснтальности. — 142. * См. 25 а 38. — 142. 4 Т. е. контрадикторные им. — 142. £ Под возможностью здесь подразумевается акцидепталь-вость (см. прим. 2) и, стало быть, под необходимостью — мо­дальность, являющаяся дуалом акцвдетальности. Заметим, что контрадикторное отрицание контрадикторной акцидснтальности совпадает с ее контрадикторным дуалом, β оппозиционное отри-паннв контрарной (соответственно субконтрарной) акциденталь-ности совпадает с ее оппозиционным дуалом: «быть не возможным» равнозначно «быть необходимым», т. е. «быть возможным» рав­нозначно «быть не необходимым». — 142. 6 Имеется в гиду взаимная превращаемость (см. прим. 2 к гл. 2). — 142. 7 Символически: 1. АатБ <=> АетБ. 2. АатБ=>АокБ. 3. AiKB <=> АокБ. — 142. 9 Символически: 4. АатБ => AiKB. 5. АетБ :=> AiKB. 6. АотБ =>АокБ. В случае же контрадикторной акцидснталь­ности справедливы следующие соотношения: 7. Аа^Б<з> Ао^Б. 8. АедБ » AiQB. — 142. 8 Доказательство соотношения 2. АатБ=^АокБ (см. прим. 7): 1. Предположение: АатБ. 2. ^ АамБ (1, по определе­нию). 3. =1 (AaLB или AeLB) (2, по оп редел они го). 4. =i AaLB в =э AeLB (3). 5. АемБ и АамБ (4, по определению). 6. АомБ и AiMB (5, соподчинение и ам-подчипение). 7. Ао*Б (6, по оп­ределению). — 148. li> Доказательство соотношения 3. AiKB-η Lp «=>M —ι ρ). Способ 2. Тр => (Мр и М=1р). — 143. л См. 43 b 32—36; «Вторая аналитика», 75Ь 33—36; 87 b 19—27, 96 а 8—19. — 143. *?• «А присуще тому, чему присуще Б» означает «А присуще всем Б», ибо «X s Б => X s А, для всех X» означает «Б s А». Подразумеваемое применение квантора общности по всем «тому, чему», т. е. по всем X, сформулировано явно несколько ниже (33 а 3—5): «чему... присуще Б, тому А... присуще» означает то же самое, что «не упущено ничего из того, что... подчинено Б». Мы опустили в сопоставляемых выражениях модальные слова, птобы подчеркнуть важность рассматриваемой равнозначности для силлогистических посылок любого вида. — Аристотель вно­сит в выражения вида «А присущи тому, чему присуще Б» мо­дальные слова двумя способами: (1) «А возможно присуще тому, 628 чему присуще Б» и (2) «А возможно присуще тому, чему воз­можно присуще Б». —144. 16 Аристотель постулирует, что посылки вида «А возможно присуще тому, чему присуще Б» ассерторичны и, значит, экви­валентны посылкам вида «А присуще всему Б», но посылки вида «А возможно присуще тому, чему возможно присуще Б» равнозначны посылкам вида «А возможно присуще всем Б». См. прим. 15. — 144. Глава четырнадцатая 1 См. 32 b 25—32, а также прим. 15 к гл. 13. — 144, 2 Ибо из посылок вида ае в первой фигуре ничего не сле­дует силлогистически. См. 26 а 2—4. — 144, 3 Т. е. заменить БетВ посылкой БатВ. См. 32 а 29 — Ы. — 144. 4 Как в 32 b 38-40. - 144. 4 См. 32 а 34. — 144. 8 В противоречии с 33 а 27—34. «Совершенный», по всей видимости, позднейшая вставка. — 145. 7 См. 32 а 18—20 и прим. 2 к гл. 13. — 145. 8 Т. е. очевидно из определения выражения «быть возможно присущим всем». См. прим. 7. — 145. 9 Т. е. заменить Бо*В посылкой BiKB. См. прим. 10 к гл. 13. — 145. 10 Как в 33 а 24. — 145. 11 Т. е. как посылки вида атет дают то же самое заключе­ние, что и посылки вида атат. См. 33 а 5—12. —145. 12 Рассматривается случай: A s Б и А ч£ Б и В = Б — Α.—. 145. i3 См. 32 а 29—32 Ы, а также прим. 3 и 9. — 145. 14 См. 32 а 19. — 146. » См. 32 b 38-33 al. - 146. 16 См. 33 а 12-17. - 146. 17 См. 32 а 18-20. — 146. 18 Т. е. различие между акциденталыюстью и возможно­стью. — 146. Глава пятнадцатая 1 См. 32 а 18-20. - 146. * Т. е. когда большая посылка ассерторична, а меньшая проблематична. — 147. 3 L (А => Б) => (MA => МБ), где «А» и «Б» т- пропо­зициональные буквы. Ср. «Метафизика», 1047 b 14—30. — 147. 4 (1) UA=>-iMFA. (2) MAz^MFA, где «F» — оператор будущего времени. — 147. ъ. Допускается как онтологическое, так и логическое при­менение модальных понятий, причем в последнем случае и к вы­сказываниям (de dicto), и к копуле, а в первом — и к событиям, и к вещам (do re). — 147. 8 L (A zz> Б) :=> (LA z=> LB). - 148. 629 7 Т. е. не несовместимое с данной посылкой. «Нечто ложное» не означает здесь «нечто фактически ложное». — 148. 8 Неявно предполагается строгое следование: «Б необхо­димо есть, когда есть А». Ср. 34 а 5—7. — 148. 9 См. 34 а 5-15. — 148. 10 Символически: 1. Предположение: MA и L(A rr> Б). 2. L (А=>Б) ^î> (ΜΑιζ^ΜΒ) (очевидное утверждение). 3. МА~> => МБ (1, 2). 4. МБ (1, 3). 5. Допущение: UB. 6. МБ (4). 7. UB в МБ (5, 6). 8. -η UB. — 148. 11 Предполагается верность соотношения: «Если А присуще всем Б, то А возможно присуще всем Б», т. е. ρ ζζ> Μρ. —- 148. 12 См. 34 а 36-37. —149. 13 См. 33 а 7—8. — 150. 14 См. 34 а 34 — b 2. — 150. 10 См. 34 b 19—35 а 2. — 150. 16 Т. е. пи одному В. — 150. 17 См. 34 а 34 — b 2; 34 b 19-35 а 2; 35 а 3-10; 35 а И — 20. — 150. 18 См. 33 b 33—40. — 151. 19 Как в 35 а 3—20. — 151. 20 См. 33 а 34 — b 14. — 151. Глава шестнадцатая 1 Как в гл. 15. — 152. 2 Как в 33 b 30—31; 34 b 27—28. — 152. 8 Как в 34 а 34 — b 2. - 152. 4 Ср. 32 а 29 — b 1. —153. * Как в 35 а 3—11. — 153. 6 Как ь 35 b 38-36 а 2; 36 а 17-25. — 154. Глава семнадцатая 1 См. 33 b 29-30; 34 b 27-31. — 155. 2 См. 25 b 17; 32 а 29—32 Ы, а также прим. 12 к гл. 3. — 3 См. 32 а 18—20, 28, 36; 33 b 17. — 156. 4 Подразумевается «всем Д». — 156. * См. 32 а 18—20. — 156. Глава восемнадцатая 1 Как в 37 b 3-10. — 158. 2 См. 34 b 19-31. —158. 8 Как в 37 b 24-28. — 158. 4 Ссылка на примеры ив 37 b 36—38. — 158. ? Как в 37 b 24-28. — 158. β Как в 37 b 32—33. — 159. · Глава девятнадцатая 1 См. 37 а 8—9 и прим. 3 к гл. 17. — 160. 2 См. 30 b 18-40. — 160. 630 755, 8 Кэк в 32 a 29 — b 1; 36 а 7—17. — 160. 4 В 38 b 19—20 посредством построеппя контрпримера, — 161. δ Как в 38 а 30 — b 5. — 161. 6 Как в 38 b 13-23. — 161. * Как в 38 b 25-27. — 161. 8 Ссылка па примеры из 38 а 30 — b 5. — 161. Глава двадцатая 1 Как в 38 а 13-16. — 162. 2 Как в 33 b 29—33, т. е. как в соответствующих комбина­циях посылок во второй фигуре. — 162. 3 Т. е. в ассерторических посылках: 28 b 5 — 29 а 6. —· 162. 4 Как в 39 а 23-28, 36-38. — 162. Глава двадцать первая 1 В гл. 20 при проблематичности обеих посылок или при проблематичности одной и ассерторичности второй. — 163. 2 В 33 b 25-31. —163. 3 Как в 39 а 26—28. — 163. 4 См. 30 а 17-23. - 164. I См. 39 b 2-6. — 164. Глава двадцать вторая 1 См. 36 а 40 - b 2. — 164. * См. 36 а 39 — b 2. — 165. 3 См. 36 а 34—39. — 165. 4 См. 32 а 29 — Ы. — 165. & См. 40 а 35-38. — 166. Глава двадцать третья * См. 29 b 1—25. — 166. * См. гл. 4-6. - 167. 3 См. «Начала Евклида» X, 5 (а также коммент. 10, стр. 367), лемма 27, и VII, 22 и 27. —168. 4 Если н Р(Х) ^ ρ и ь Р(А), то Η ρ, где «ρ» — перво­начально принятое, «Р(Х) =} р» — предположение, а «Р(А)» — результат подстановки «А» вместо «X» в «Р(Х)». Ср. 45 b 15—19; 67 а 21; 69 а 24—29; «Вторая аналитика», 71 а 29, а также Пла­тон. Мепон, 86 е —87 с. — 168. Глава двадцать четвертая 1 См. «Начала Евклида», коммент. 23 к кн. III, стр. 345— 346. — 169. 2 Т. е, по меньшей мере при одной общей посылке, «=· 169» 631 ? Тем не менее в гл. 16, 19, 22 допускаются ассерториче­ские заключения из аподиктической и проблематической посы­лок. — 169. 4 Dynatos употреблен здесь, видимо, в смысле atelës (не­совершенный). — 169. Глава двадцать пятая * См. 40 b 30-41 а 20. - 170. 2 См. 42 а 6—7. — 170. 8 См. «Топика», 155 b 20-24. — 171. 4 В 24 b 22—26. — 171. 5 Та diastêmata ton horôn. — 171. * Число заключений равно половине произведения η (η — 1), где η — число посылок. — 172. Глава двадцать шестая 1 Через Barbara. См. 25 b 37—39. — 172. 2 Через Celarent (см. 25 b 40—26 а 2), или через Cesare (см. 27 а 5—9), или через Camestres (см. 27 а 9—12). — 172. 3 Через Darii (см. 26 а 23—25), или через Dar apt i (см. 28 а 18—26), или через Disamis (см. 28 b 7—11), или через Datisi (см. 28 b 11-15). — 172. 4 Через Ferio (см. 26 а 25—30), или через Festino (см, 27 а 32—36), или через Вагосо (см. 27 а 36 — b 3), или через Felapton (см. 28 а 26—30), или через Bocardo (см. 28 b 15—21), или через Ferison (см. 28 b 31—35). — 172. Глава двадцать седьмая 1 Имеются в виду категории. — 174. 2 См. «Вторая аналитика» I, гл. 19—22. —174. * См. «Метафизика», 992 b 18—19. — 174. 4 См. гл. 24. — 175. δ Ибо если средним термином будет атрибут, присущий всем вещам и, стало быть, вещам, представленным данными крайними терминами, то получим две утвердительные посылки во второй фигуре, из которых ничего не следует силлогистиче­ски. —176. « См· 44 b 20-24. - 176. Глава двадцать восьмая 1 Требуется доказать, что А присуще всем Б. Возьмем два множества: а. Множество всех подлежащих сказуемого А: ]Х: АаХ}. б. Множество всех сказуемых подлежащего Б: {Y: YaB}. Пусть пересечение этих множеств будет не пустым, а В пусть будет его элементом: В = X = Y, для некоторых X и Y. Тем самым мы нашли средний термин. Остается построить силло­гизм: (АаВ и ВаБ) z=> АаБ. Этим способом легко описать все случаи, рассматриваемые ниже. — 176. 2 Подлежащее и сказуемое заключения. — 176. * См. 44 а 12—15. — 179. 632 Глава двадцать девятая 1 Т. е. о приведении к невозможному. См. «Первая анали­тика» II, гл. 11—14. — 181. 2 Очевидно, частный случай доказательства по подстановке, или замене (kata metalëpsin). См. прим. 4 к гл. 23. — 181. 3 См. гл. 23, 44. —181. 4 См. 44 а 12—22. — 181. δ См. гл. 14—22, а также 32 b 25—36. — 181. Глава тридцатая * В «Топике» I, 14. — 183. Глава тридцать первая 1 См. Платон. Софист, 219 а — 237 а; Политик, 258 b -» 267 с. — 183. 2 Последователи Платона. — 183. * См. гл. 4-30. — 183. 4 Ср. «Вторая аналитика», 91 b 24—27. — 184, Глава тридцать вторая * См. гл. 2—26. — 185. 2 См. гл. 27—30. — 185. 8 См. гл. 45. -185. 4 Посылка составляет большую часть силлогизма, чем тер­мин. — 185. 5 В 25 b 32-35; 26 b 34-38; 28 а 10-14. - 186. Глава тридцать третья * В 47 а 31-35. — 186. Глава тридцать четвертая * В 39 а 14-19. — 188. Глава тридцать пятая * Ср. «Метафизика», 1051 а 24—26. — 189. Глава тридцать шестая 1 Стало быть, рассуждение ведется по второй фигуре. — 2 Ср. «О софистических опровержениях», 173 b 40; 182 а -190. 633 190. 18. • Глава тридцать восьмая 1 Analyein употребляется Аристотелем в двух значениях: а. В значении (как в данном месте) анализа рассуждений. Назва­ние «Аналитики» соответствует этому значению, б. В значении сведения одних силлогизмов к другим (см., например, 47 а 2— 5). — 191. 2 Сужение сказуемого требует соответствующего сужения среднего термина. — 191. 8 По правилу, сформулированному в 49 а 25—26, — 192% Глава сорок первая * См. прим. 15 к гл. 13. — 193. * См. «Вторая аналитика», 76 b 39—77 а 1; «Метафизика», 1078 а 19—21 ^Р«?. Глава сорок четвертая 1 См. гл. 23. - 194. 2 Если судить по сохранившимся трудам Аристотеля, то он этого обещания не выполнил. — 195, Глава сорок пятая 1 Имеются в виду первая и третья фигуры. — 197, Глава сорок шестая 1 А именно Celarent, Cesare и Caniestres. — 201, * См. 52 b 4-8. — 202. Книга вторая Глава первая 1 За исключением Camestres, Baroco, Disamis и Bocardo, — 204. Глава вторая ι В 57 а 40 — b 17. — 205. 2 Эта буква «А» та же, что «А» в 53 b 12—14, но не в 53 b 21-22. —205. Глава пятая * В 57 b 32-35. — 217. 2 В 58 а 38 — b 2. — 218. а См. 58 а 26-32. — 218, 634 Глава шестая 1 А именно посылку «если Б не присуще пи одному А, то А не присуще ни одному Б». Ср. 59 а 12—13. — 219. 2 В 58 а 38 — b 2. — 219. Глава восьмая * Ср. «Об истолковании», 17 b 16—22. — 221. в См. 29 а 16-18. — 221. Глава десятая * См. 26 а 17—21; 27 b 4-8, 28-39. — 224. 2 См. 28 а 26—30; 28 b 15—21, 31—35. — 225. * См. 26 а 30—36. — 225. « См. 27 b 6-8. — 225. Глава двенадцатая * См. Cl b 17—18. — 230. Глава тринадцатая * См. 61 b 1—8; 62 а 28—32. — 230. 2 См. 61 b 39-62 а 8. - 231. Глава пятнадцатая > См. 63 b 33-35. — 235. 2 «Топика» VIII, 1. — 235. » См. 63 b 22—28; 63 b 40-64 b 6. — 236. Глава шестнадцатая * Ср. «Вторая аналитика», 71 b 22. — 237. 2 Через начала. — 237. » См. 65 а 1-4. — 238. « См. 64 b 34-38. - 238. Глава семнадцатая *См. «О софистических опровержениях», 167 b 21-^36. ·-· 239. ' 2 См. «Физика», 233 а 21—23, 239 b 5—240 а 18} 263 а 4— 11. —239. 3 Вверх — от частного к общему, вниз — от общего к част­ному. — 239. 4 А именно что А присуще Д. *~ 240. 635 Глава двадцатая 1 И когда обе посылки утвердительные, и когда одна утвер­дительная, а другая отрицательная. — 242. 2 См. 41 Ь 6. — 242. Глава двадцать первая 1 См. Платон. Менон, 81 b — 86 b. — 244. 2 См. 66 b 20-30. — 244. 3 Т. е. необходимо ли признать, что можно иметь противо­положные мнения, если признать, что зло и добро — одно и то же. — 245. Глава двадцать вторая 1 Явная формулировка т. н. закопа тождества: БаБ. — 246. 2 Ибо вид не сказывается о роде. Ср. «Категории», 2 b 21—22. — 246. 3 Ср. «Никомахова этика» I, 1. — 247. Глава двадцать третья 1 Индукция (cpagôgê). — 247. 2 См. 68 а 21—25. — 248. 3 Ср. «Топика», 105 а 16; «Метафизика», 1029 b 3—11. — 248. Глава двадцать четвертая 1 В общем виде доказательство посредством примеров можно описать следующим образом: пусть известно о В (третий термин) и о Д (подобный третьему), что Б (средний термин) присуще В и Д, а также, что А (первый термин) присуще Д. Тогда мы рас­суждаем так: поскольку А присуще Д и Б присуще Д, то А при­суще Б, но ведь Б присуще В, следовательно, А присуще В. —. 249. Глава двадцать пятая 1 Отведение (apagogë) в аристотелевском смысле есть перо-ход от одного доказываемого положения к другому, более ясному или легче доказуемому. — 249. Глава двадцать шестая 1 Enstasis. Enistastbai означает стать на путь рассуждения оппонента, блокируя его посредством отклонения одной из его посылок, не дожидаясь построения им силлогизма, а затем пред­ложить свой контрсиллогизм. Ср. «Риторика», 1402 а 31; 1403 а 26; 1418 b 6; «Топика», 160 а 39 — b 10, 160 b 36. — 250. 636 Глава двадцать седьмая 1 Энтимема в аристотелевском значении существенно от­личается от энтимемы в понимании традиционной формальной логики, хотя об опущении очевидной посылки говорит π Аристо­тель (см. ниже 70 а 19—20). Аристотелеву энтимему можно описать следующим образом: «Если А обычно присуще Б, а Б присуще В, то А вероятно присуще В». Ср. «Риторика», 1402 b 13; 1356 b 2-7; 1357 а 34 — b 1. - 252. ВТОРАЯ АНАЛИТИКА Книга первая Глава первая 1 (1) В отношении рода (универсума рассуждения), относя­щегося к данной науке, надо предварительно знать, что сущест­вует по меньшей мере одна вещь, принадлежащая ему (76 b li­la, 17—18). (2) В отношении вещи надо предварительно знать, что она существует и принадлежит универсуму рассуждения, а именно знать либо посредством чувственного восприятия (если она эмпирический объект), либо посредством построения (если она абстрактный объект). В обоих случаях речь идет, очевидно, о констатации существования некоторого объекта, называемой в дальнейшем предположением (72 а 20). (3) Наконец, в отно­шении исходпых положений надо предварительно знать, что они истинны («что они суть») (71 b 33). — 257. 2 Т. е. зарапее принять определение. Ср. 72 а 21; 76 а 32-33. - 257. ' Т. е. познается либо построением, либо восприятием. — 257. 4 Т. е. посредством построения. — 258. δ Платон. Менон, 80d. — 258. Глава вторая 1 См. 72 b 18—22; 76 а 16-22; 100 b 5—17. — 259. * Т. е. либо утверждение, либо отрицание. — 260. 3 Ср. «Об истолковании», 17 а 33—34 и прим. 2 к гл. 6 этого трактата. — 260. 4 «Тезис» употребляется здесь как общее имя для предпо­ложений (72 а 20) и определений (72 а 21), более или мепсе соот­ветствующих евклидовским постулатам и определениям (см. коммент. 1 (стр. 221—224) и 18 (стр. 237—241) к кн. I «Начал Евклида»). — 260. έ Вместо термина «аксиома» Аристотель употребляет часто такие выражения, как «общие начала» (76 а 38; 77 а 27; 88 а 28), «общие мнения» («Метафизика», 996 b 28), более или менее соот­ветствующие евклидовским «общим понятиям» (см. коммент. 24 (стр. 244—246) к кн. I «Начал Евклида»). — 260. 637 Глава третья 1 Некоторые — Антисфен; другие — сторонники Ксепо-крата. Ср. «Метафизика», 1005 Ь 2—5; 1006 а 5—7; 1011 а 8—13; 1012 а 20-21. — 261. г Имеется в виду индукция. — 262. 3 Ср. 92 а 8 и «Топика», 102 а 18. — 263. 4 См. «Первая аналитика» II, 5. — 263. 6 См. «Первая аналитика» II, 6, 7. — 268. β По кругу. — 263. Глава четвертая 1 Под «необходимыми посылками» Аристотель, стало быть, разумоет «истинные, первые, нсопосредствованныо, более извест­ные и предшествующие посылки, т. е. причины заключения» (71 Ь 21-22). —263. а Символически: АаБ <=> -η Еху [х е= Б и у G Б и А (х) и -|А(у)1. -264. * См. 34 Ь 17—18; «Об истолковании», 16 а 18. — 264. 4 Символически: АаБс=> АХ[ХЕ БГ^ХЕ А|.- 264. * Символически: —ι АаБ С=> Ех[х е= Б и —\ А (х)]. — 264. * Из того, что число не есть нечетное, следует, что оно есть четное. — 265. 7 Т. о. поскольку оно рассматривается как лишь принадле­жащее данпому роду (универсуму рассуждения). Например, равносторопность не присуща треугольнику, поскольку он тре­угольник, но свойство «иметь углы, равные в сумме двум пря­мым» присуще ему, поскольку он треугольник. См. «Вторая аналитика» I, 5. — 265. 8 Т. е. относительно самого рода (универсума рассуждения) как «первого общего» (74 а 5). — 265. * А именно на род треугольников. — 266. Глава пятая 1 См. 74 а 13-16. — 266. 2 А имеино при условии, что прямые перпендикулярны к прямой, падающей на них. Ср. «Начала Евклида» I, предло­жение 28. — 266. 3 Т. е. допускающим вывод «все треугольники обладают данным свойством» из высказываний «им обладает равносторон­ний треугольник», «им обладает разносторонний треугольник», «им обладает равнобедренный треугольник» — вывод, вообщо говоря, не корректный, если предварительно по доказано, что но существует «другого вида треугольника, помимо указан­ных». — 267. 1 Ибо в рассматриваемом случае «универсум рассуждения»^ это не множество геометрических фигур, а множество треуголь­ников. — 267. δ Описанный в гл. 5 способ «доказательства относительно первого общего» есть не что иное, как то, что в современной ло-гико называется правилом введепия квантора общности (пра­вилом обобщения). — 268. 638 Глава шестая 1 «Все присуще или необходимо, или привходящим обра« 80М» (Гипотеза Арпстотеля. См. ваше предисловие, а также прим. 32 к гл. 13 трактата «Об истолковании»): либо (Lp или L -η р), либо (Мр и M —ι ρ), причем «привходящее» означает то же, что «возможное в собственном смысле», т. е. «не невоз­можное и не необходимое» («Первая аналитика», 32 а 18—20). — «Привходящее ве есть необходимое»! —ι (Μρ и M —ι p)<=MLp или L -ι ρ). — 268. ML (ρ => q) и Lpl => Lq. — 268, * См. Платон. Эвтидем, 277 b. — 268. « См. 73 а 37 — b 3; 74 b 8-10. ~ 270. £ См. 70 а 7 — b 6 и прим. 1 к гл. 27 «Первой аналитики» 11. — 270. * Речь идет о доказательстве по первой фигуре. — 270% Глава седьмая ι См. 76 а 9—15, 23—25; 78 b 34—79 а 16. Ср. «Катего­рии», 5 а 38 — b 10 и прим. 4, 5 к гл. 6 этого трактата, а также «Метафизика», 1020 а 14—32. — 271. Глава девятая * См. 75 b 14—17; 76 а 9-15. — 273. Глава десятая 1 См. «Начала Евклида» I, определения 4, 20, а также ком-мент. 1 (стр. 221—224) и 4 (стр. 225—229); «Начала Евклида» VII, определение 1 и коммент. 1 (стр. 257—259). — 274. 2 См. «Начала Евклида» I, определение 2 н коммент. 3 (стр. 225). - 274. 8 См. «Начала Евклида» I, общие понятия, аксиома 3 и коммент. 24 (стр. 244—246). — 274. 4 «Начала Евклида» VII, определения 6, 7, 19, 20. — 274. 5 «Начала Евклида» X, определения первые, определение 1 и коммент. 3, 4 (стр. 359—361). — 274. β См. «Физика», 228 b 24; «Начала Евклида» III, предложе­ние 20. — 274. * Ср. Платон. Теэтет, 189 е. — 275. 8 Это понятие предположения, очевидно, отличается от по­нятия предположения, упоминаемого в 72 а 18—20, где пред­положения причислены к неопосредствованным силлогистиче­ским началам, т. е. недоказуемым принципам, науки. — 275. * Ср. 76 b 24—27, 49 b 35-37; «Метафизика» 1078 а 19— 21. — 276. Глава одиннадцатая 1 К отрывку 77 а 11—21. Чтобы заключение имело вид высказывания «В есть А и не есть не-А», большая посылка должна иметь вид высказывания «Б есть А и не есть не-А». 639 При этом безразлично, будет ли меньшая посылка иметь вид высказывания «В есть Б» или «В есть Б и не-Б» (что касается среднего термина) или «В есть Б» или «В и пе-В суть Б» (что касается меньшего термипа): в каждом из указанных видов меньшей посылки имеется вхождение конъюнкта вида «В есть Б», дающего вместе с большей посылкой искомое заключение. Вто­рой же конъюнкт фактически не участвует в выводе. — Таким образом, Аристотель явно ссылается на следующее свойство отношения выводимости: если Г \- А, то Д, Г Ь- А, для лю­бого Д. — 276. 2 См. 75 а 42 — b 2, 76 а 42 — b 2, 12-13. — 277. 3 См. 57 а 36 — b 17. — 277. Глава двенадцатая 1 Ср. 77 а 29—31 и «Мегафизпка», 1005 а 9—31. — 278. 2 И, стало быть, извлекают силлогистическое заключение из двух утвердительных посылок по отбрасываемому модусу аа второй фигуры. — 279. 3 Литературный персонаж. Аристотель, по всей вероят­ности, имеет в виду своего современника — комического поэта А н гифа на — 279. * А именно когда большая посылка обратима. — 279. 6 Истинность (ложность) заключения при истинности (лож­ности) посылок. — 279. • [(А <=>В) и В| :=} А, где «А» и «В», очевидно, пропози­циональные буквы. — 279. Глава тринадцатая 1 См. «О небе», 290 a 17—24. — 280. 2 Имеется в виду вторая фигура. — 281. 3 В смысле отсутствия определенного условия. — 281. 4 В смысле наличия определенного условия. — 281. 5 Аристотель говорит о (средних) терминах вместо того, чтобы говорить о посылках. Однако это вполне допустимая воль­ность речи в силлогистике. См. прим. 10 к гл. 1 «Первой анали­тики» 1.—281. 6 См. Геродот. История (Мельпомена, 76, 77). — 281. 7 См. «Категории», 1 а 6—7. — 282. Глава пятнадцатая * См. 72 b 18—22. — 283. 2 В другом — в смысле «в различных [родах]». — 283. 8 Имеются в виду непересекающиеся роды. — 284. Глава шестнадцатая * См. 79 Ы-4. —285. 640 Глава семнадцатая 1 См. 80 а 27—33. — 288. 2 См. 80 b 17—26. - 288. 3 80 b 26-32. — 288. * См. 81 а 19—20. - 288. Глава двадцать первая 1 Меньшей. — 292. 2 Диалектическое рассмотрение основано на прппципах, применяемых к рассуждениям любой природы, аналитическое же рассмотрение учитывает особый характер доказывающих паук, в предложениях которых сказуемые приписываются под­лежащим безусловно, само по себе. Ср. 84 а 7—12. — 293. Глава двадцать вторая 1 См. прим. 2 к гл. 21. — 296. 2 См. 72 b 6—7. — 297. 3 В отличие от задачи «умножения знаний» (78 а 14— 21). — 297. Глава двадцать третья 1 См. гл. 19—22. — 298. 2 Ср. «Нпкомахова этика», 1095 а 32; Платон. Государ­ство, 510 b — 511 с. — 298. 3 Ср. «Об истолковании», 23 а 18—20, а также прим. 32 к гл. 13 этого трактата. — 299. 4 Начала науки недоказуемы. Поэтому они не могут стать предметом самой доказывающей науки. Они могут быть пред­метом лишь умозрения, интеллектуальной интуиции. Только пус (ум) способен «схватывать» неопосредствованные начала. Но это возможно только благодаря тому, что сам ум и есть начало (единица) пауки, изначальная истина, ибо ум и его пред-мот — одно и то же. См. 88 b 35—89 а 1; 100 b 5—17; «Мета­физика», 1072 b 18—21; 1075 а 3—5; «О душе», 410 b 13—14; 430 b 27—28. — 299. 5 Имеется в виду доказательство общеотрпцательных вы« сказываний посредством Cesare во второй фигуре. См. 42 b 32; 79 b 16—20. — 300. Глава двадцать седьмая 1 Здесь фактически сформулировано понятие существен­ного расширения дедуктивной теории (пауки). — 307. Глава двадцать восьмая 1 Здесь фактически сформулировано условие независимо­сти двух дедуктивных теорий (наук). — 307, 641 Глава тридцать первая 1 Протагор, отождествлявший внание с чувственным вос­приятием. Ср. Платон, Теэтет, 151 е. — 309. 2 См. «Вторая аналитика» II, 19, в частности 100 Ь 12» — 309. Глава тридцать вторая 1 См. прим. 2 к гл. 21. — 310. 2 См. гл. 7. — 312. Глава тридцать третья 1 К ним Аристотель причисляет Протагора («Метафизика», 1009 а 6), Анаксагора (там же, 1009 а 27, Ь 25), Демокрита (там же, 1009 а 27, Ь 11, 15), Эмнедокла (1009 b 15), Гераклита (1012 а 24, 34), Кратила (1010 а 12). — 313. 2 См. «О душе» III, 4—7; «Никомахова этика» VI, 3—5, 7. — 314. Книга вторая Глава первая 1 Аналог принципа, следуя которому выявляются катего­рии. См. «Первая аналитпна» I, 37; «Метафизика», 1017 а 22— 27. — 315. Глава третья 1 См. 72 b 18—25; 84 а 29 — b 2. — 318. Глава четвертая 1 А именно в гл. 3. — 319. 2 И значит, А, Б и В — равнообъемные термины. — 319. 3 Утверждение Ксенократа. См. Плутарх. Moralia, 1012 D. Ср. «О душе», 404 b 29—30; 408 b 32—33. — 320. Глава пятая 1 См. «Первая аналптпка» I, 31, а также 96 b 27—97 b 6» — 320. 2 Именно поскольку оно не относится к ее сущности. — 321. * Т. е. ближайшее видовое отличие* — 321 щ 642 Глава шестая 1 Ср. «Топика», 153 а 7—22. — 322. * В первой фигуре — единственно совершенной фигуре —· большая посылка относится к меньшей как целое к части, по­скольку подлежащее меньшей посылки подчинено подлежащему большей. — 322. 3 Точка зрения Спевсиппа. — 322. Глава седьмая 1 См. «Метафизике», 998 b 22—27; 1045 b 6. — 824. 8 Ср. «Метафизика», 1030 а 7; 1045 а 12—14. — 324. Глава восьмая 1 См. 90 а 14-15. — 325. 2 Ибо оно принимается за основание доказательства. См. 93 а 30-33. - 325. 3 См. гл. 4. — 325. 4 См. «О душе», 404 а 21—24; Платон. Феде-, 245 с — 246 а; Законы, 895 е — 896 а. Ср. 91 а 37 — b 1. — 326. δ См. гл. 2 и 3. - 327. Глава девятая * См. гл. 8. - 327. Глава десятая 1 См. 93 а 18—27. — 327. а См. 93 b 21—25. — 328. 3 Т. е. «положением терминов» (94 а 2). — 328. Глава одиннадцатая 1 См. «Физика» II; «Метафизика», 1013 а 24 — b 16, 17—21} 1041 а 27—30; 1044 а 32 — b 1. — 328. 2 См. 93 а 7-3. - 329. Глава двенадцатая 1 См. 93 а 30-34, b 7. — 331. 2 В котором средний термин обозначает не причину, а то, причиной чего она является. — 331. 3 Нельзя заключать от причины к тому, причиной чего она является. — 332. 4 Ср. «Физика», 236 а 5—7. — 332. έ Ср. «Категории», 5 а 23—32. — 332. 6 См. «Физика» IV, 10-14 и VI. — 332. 1 Когда средний термин обозначает не причину, а то, при­чиной чего опа является. — 332. 643 6 См. «Физика», 218 а 6 — 220 а 26; 233 b 33 — 234 b 9. — 333. ' » См. 95 b 3-6. — 333. *° См. 73 а 6—20. Ср. «Первая аналитика» II, 5. — 333. Глава тринадцатая 1 См. гл. 8 и 9. — 334. 2 Тройка не есть нп сумма, нп произведение двух чисел, ибо «единица еще не число». См. коммент. 1, 2 (стр. 257—259) и 4 (стр. 261) к кн. VII «Начал Евклида». Ср. «Метафизика», 1039 а 12. — 335. 3 См. 73 а 34-37; b 25—28. — 335. 4 См. гл. 5 и «Первая аналитика» I, 31. — 336. 5 Спевсипп. — 336. β Для единичного. — 337. Глава четырнадцатая 1 См. «О частях животных», 663 b 31 — 664 а 3; 674 а 22 — b 15. — 340. Глава семнадцатая 1 См. «О частях животных», 677 а 31—32. — 344. Глава девятнадцатая 1 См. «Вторая аналитика» I, 2. — 345. * См. 71 а 1-11. — 345. • См. «Метафизика», 980 b 21—25. — 345. 4 См. «Метафизика», 980 b 29 — 981 а 1. — 346. ß Ср. Платон. Федон, 96 Ь. — 346. 4 См. 100 а 6-7. — 346. г См. прим. 4 к гл. 23 «Второй аналитики» I. — 346. ТОПИКА Topika. — Самыми ранними комментариями к «Топике» яв­ляются комментарии римского стопка Сотиона (I в. до н. э.) л старшего современника Александра Афродисийского — Тер­мина (I—II вв. н. э.) (М. Wallies. Die griechischen Ausleger der aristotelischen Topik. Berlin, 1891, S. 4). Далее следует упомя­нуть комментарии Александра Афродисийского (CAG II, 2) (см. также: P. Moraux. Alexandre d'Aphrodise, exégète de la noétique d'Aristote. Liège, 1942). Рукописный комментарий к «Топике» оставил Иоанн Итал (вторая половина XI в.), трак­тующий предмет этой книги как учение о нахождении доказа­тельств по любому вопросу. 644 Западноевропейские ученые в 1128 г. получили возможность ознакомиться с «Топикой» в латинском переводе Якова из Вене­ции. Идеи аристотелевской «Топики» всегда занимали солидное место в схоластическом учении «об обязательствах» (de obliga-tionis) как руководстве к проведению диспутов. Иногда, правда, схоластики шли по пути максимального увеличения числа «то­пов» (loci commuues). Тенденция к сокращению наметилась у Джордано Бруно и Пьера де ла Раме. Последний различал пять первичных и восемь вторичных «мест изобретения». На Западе в Новое время интерес к «топической» проблема­тике оживился только подавно. Советские исследователи про­являют к ней немалое внимание, выясняя, в частности, имею­щиеся в «Топике» диалектические элементы. Речь идет здесь при этом о диалектических моментах не только в аристотелев­ском, но н в нашем, марксистском, понимании термина «диалек­тика». Стагирит считал содержание «Топики» собственпо «диа­лектическим» потому, что материал в ней сгруппирован по ус­ловно выделенным «топам», что особенно полезно для исследо­вания, оценки и опровержения утверждений, высказываемых оппонентом в устном или письменном споре. С другой стороны, Аристотель понимал «диалектическое» и шире — как силлоги­стическое рассуждение, исходящее но из безусловно истинных начальных посылок, но из общепринятых мнений, т. е. как знание вероятное, но не аподиктическое (см. В. Ф. Асмус, Ан-чпчная философия, стр. 317—320; «История античной диалек­тики». М., 1972, стр. 202—203, 316). Я. С H ар с кий и Н. И. С тяж кип На русском языке «Топика» публикуется впервые. Перевод М. И. Иткина. В основу перевода положен греческий текст изда­ния У. Д. Росса («Aristotelis Topica et Sophistici Elonchi», гее. W. D. Ross. Oxonii, 1958). Сверка перевода осуществлена Л. А. Фрейберг. Книга первая Глава первая 1 Syllogismos. Ср. «Первая аналитика», 24 b 18; «О софи­стических опровержениях», 165 а 1; «Риторика», 1356 Ь 15. — 349. 2 К соотношению между аподиктикой и диалектикой см. «Топика», 155 b 7—16; «Первая аналитика», 24 а 22 — b 12; 46 а 8—10; 65 а 35—37; «Вторая аналитика», 74 b 21—25; 81 b 18—23. Ср. «О софистических опровержениях», гл. 2. — 349. 8 Эристические умозаключения делятся на собственно эри-стичеекпе — корректно умозаключающие из посылок, кажу­щихся правдоподобными, — и софистические — некорректно умозаключающие. См. «О софистических опровержениях», 165 b 7—8; 171 b 8-9, 20, 29; «Риторика», 1355 Ь 17—19. — 350. 645 Глава четвертая 1 Перечислены т. н. предикабилии, т. е. классы определи­тельности (horika, 102 а 9) сказуемых. Под определительностью Аристотель разумеет некоторое свойство сказуемого, обуслов­ливающее его пригодность (соответственно непригодность) для определения данного подлежащего (см. 102 а 3—17, b 27—35). Так что определительным (horikon, 102 а 5) является не только само определение, точнее, definiens, но и род, собственное и даже привходящее, пбо если, например, установлено, что в данном определении за определяющее понятие взято привходящее, «то определение будет нами оспорено» (102 b 33). Классы опреде­лительности выделяются комбинациями следующих двух приз-лаков и их отрицаний: (а) взаимозаменяемости (т. е. простой обратимости) сказуемого с подлежащим и (б) существенности сказуемого для подлежащего. Существуют, стало быть, в точ­ности четыре класса определительности сказуемых, а именно (1) класс невзаимозаменяемых с подлежащим и несущественных для подлежащего сказуемых, т. е. привходящее, изучаемое в кн. II и III «Топики»; (2) класс невзаимозаменяемых с подлежа­щим, но существенных для подлежащего сказуемых, т. е. род, изучаемый в кн. IV; (3) класс взаимозаменяемых с подлежащим, но несущественных для подлежащего сказуемых, т. е. собствен­ное, изучаемое в кн. V, и (4) класс взаимозаменяемых с подле­жащим и существенных для подлежащего сказуемых, т. е. defi­niens, изучаемый в кн. VI и VII «Топики». Сказуемые . взаимозамен яемые невзаимозаменяемые существенные несущественные существенные несущественные 1 „ ' ! ' определение собственное род привходящее. — 352. 2 Диалектическое положение (protasis, посылка) и диа­лектическая проблема, будучи правдоподобными вопросами (104 а 8) или задачами (104 b 1), отличаются друг от друга только тем, что, в то время как в диалектической проблеме явно сфор­мулированы обе альтернативы, в диалектическом положении одна из альтернатив лишь подразумевается. «Диалектическое положение (соответственно диалектическая проблема. — 3. Λ/.)— это такое (это такой вопрос. — 5. Λ/.), на которое можно отве­чать да иди нет» (158 а 16—17). Между тем «силлогистический вопрос и посылка» («Вторая аналитика», 77 а 35—36) имеют иную природу: на такие вопросы, как «что такое человек?» или «в скольких значениях говорится о благе?» «так ответить (отве­тить «да» или «нет». — 3. М.) нельзя. Поэтому такие вопросы не диалектические» (158 а 14—18). Ср. «Об истолковании», 20 Ь 22—30; «Первая аналитика», 24 а 22—25. — 352, 646 Глава пятая 1 Определяемое (definiendum) может быть и простым тер­мином, и сложным выражением. — 353. 2 См. Платон. Теэтет, 163 а. — 353. * Ср. «Метафизика», 1057 b 37—38. — 354. 4 Символически: (Мр π Μ —] ρ). «Привходящее», стало быть, означает то же, что «возможное» в смысле «Первой аналитики», 32 а 18—20 и «Об истолковании», 13, пли «случайное» в смысле «Об истолковании», 9. Ср. «Метафизика», 1027 а 16—17, а также прим. 2 и 4 к гл. 2 и прим. 9 к гл. 10 «Категорий». — 354. Глава шестая 1 В гл. 5 о собственном, роде и привходящем. — 355. 2 См. прим. 1 к гл. 4. — 355. 3 Для каждого класса определительности (т. е. для каждой из четырех предикабилий) имеется особый способ исследования. Диалектика тем и отличается от аналитики, что она исследует рассуждения (умозаключения) с интенсиональной точки зрения, а имей но с учетом существования определенных классов сказуе­мых. Аналитика же может игнорировать это обстоятельство (см. «Первая аналитика», 24 а 25—28). — 355. 4 См. 101 а 18-24. — 355. Глава седьмая 1 См. «Категории», 4 а 10—19; «Метафизика», 1018 а 6—9, 13; 1021 а 11; 1054 а 32 — М; «Физика» V, 4, а также 242 а 33, b 4. — 356. 2 Ср. «Метафизика», 1006 b 25—26; «Физика», 185 b 19^ 20. — 356. 3 См. «Метафизика», 1018 а 15—17; 1021 а 11—12; 1054 b 3-13. - 356. Глава восьмая 1 См. 103 а 7-9. - 357. 2 Т. е. при помощи изучения всех отдгльпых случаев. См. «Первая аналитика», 68 b 28—29. — 357. 3 И стало быть, оно либо существенно для подлежащего, либо нет. — 357. 4 Ср. 143 а 15—28; «Метафизика», 1037 b 29—30. — 357. Глава девятая 1 В «Категориях» (1 b 26) вместо категории «что именно есть», т. е. категории «сути», названа категория сущности, под которую подпадают как первые сущности, т. е. единичные вещи, или определенные нечто, так и вторые сущности, т. е. виды и роды (2 а 11—19). Между тем очевидно, что категории сути отвечает лишь понятие второй сущности. См· «Метафизика», 647 1028 a 16—18. Ср. «Категории», 2 b 8—14, а также прим. 5 π 9 к гл. 5 этого трактата. — 358. 2 Аристотель, разумеется, не утверждает здесь, что сами понятия привходящего, рода, собственного и определения под­падают под те или иные категории. Классификации сказуемых ио категориям и по предикабилиям независимы друг от друга; каждая из них является, по Аристотелю, исчерпывающей, и, стало быть, каждое сказуемое обладает в одно и то же время как категориальной, так и предикабилиальной квалификацией. Вместе с тем классификация по категориям имеет абсолютный характер: она независима от того, в каком аспекте изучается данное сказуемое. Например, категориальная характеристика цвета заключается в том, что цвет есть качество (см. 121 а 9), и характеристика эта единственна. Между тем по отношении) к белому цвет — род (см. 121 а 6—9), а по отношению к чело­веку — привходящее (см. «Вторая аналитика», 83 а 27—28). — 358. Глава десятая 1 Если правдоподобно р, то правдоподобно и —j =1 р. — 359. 2 См. 112 b 27 — 113 а 19. Ср. «Об истолковании», 14. — 360. Глава одиннадцатая * См. 101 b 14-37; 104 а 8-11; 104 b 1—5. — 361. 2 См. «Метафизика», 1024 b 32—34. — 361. 8 См. Платон. Кратил, 402 а. — 361. ê См. Мелисс, фр. 8 (по А. Маковельскому, ч. II, стр. 105—· 106). — 361. 5 См. «Метафизика», 1026 b 15—20; 1064 b 23—28. — 361. Глава двенадцатая 1 См. 100 а 25-27. — 362. 3 Определено понятие неполной индукции. Ср. «Первая аналитика» II, 23; «Вторая аналитика» 1,18; «Вторая аналитика», 91 b 15; 92 а 34 — b 3. — 362. Глава тринадцатая 1 См. гл. 4 и 8. — 362. 2 Organa, т. е. логических средств. — 362. Глава четырнадцатая 1 См. 104 а 13—14, 20—33. — 363. 2 Имеется в виду теория восприятия Эмпедокла. См. А. Ма-к о вельс кий. Досок ратики, II, стр. 165—167. Там же, фр. 84 (стр. 207—209), а также Платон. Менон, 76 с — d. — З&з. 3 См. «Метафизика», 984 а 8—11. — 363. 648 4 Ср. деление философии на этику, физику и логику у Ксе-пократа, перипатетиков и в особенности у стоиков. См. Диоген Лаэрций VII, 39; Секст Эмпирик. Против ученых, VII, 16—22. — 363. 5 Первый органон, таким образом, (1) выбирает как можно более общие положения и проблемы четырех видов (104 а 8—15), касающиеся нравственности, природы и рассуждепия (105 b 20— 21), и (2) составляет из каждого из них много частных положе­ний путем деления входящих в него общих терминов до терми­нов более неделимых. — 364. Глава пятнадцатая 1 Oxys означает не только «острый», но и «высокий» (на­пример, звук). — 365. 2 Barys означает не только «низкий» (звук), но и «тяже­лый». — 365. 3 Kalos — не только «прекрасный», «красивый», но и «год­ный», «удобный». — 365. 4 Ley kos — не только «белый», «бледный», но и «светлый», •чистый», «яркий». Mêlas — «черный» и «тусклый». — 365. ь- Дословно: падежи (ptôseis). — 366. • Ср. «Метафизика», 1003 а 34—36. — 367. 7 Категории качества и действия. — 367. 8 Пифагорейцы. — 367. 9 Категории соотнесенного и качества. — 367. 10 Onos означает и «осел» и «ворот». Ср. «Механика», 853 b 12. — 367. и См. «Категории», 1 b 10—12, 22; 2 b 20; За 38—39. — 368. 12 Chroma — «цвет», а также «оттенок», «модуляция». — 369. аз См. «Метафизика», 1057 b 8—10; Платон. Тимей, 67 d — е и 45 b — е. — 369. 14 Второй органон, таким образом, (1) устанавливает раз­личные значения данного слова, (2) находит основание этого раз­личия, (3) выясняет тем самым, употребляется ли данное выра­жение соименно, и, стало быть, (4) заботится о том, чтобы в по­ложения, выбираемые первым органоном, не прокрались дву­смысленности. См. прим. 4 к гл. 18. — 369. Глава шестнадцатая 1 К роду добродетели (arete). — 369. 2 Третий органон (1) выявляет неочевидпые в той или иной мере различия между терминами и, стало быть, (2) ответствен за правильность деления положений, осуществляемого первым органоном. См. прим. 5 к гл. 18· — 370. Глава семнадцатая 1 Ср. «Нпкомахова этика», 1096 b 28—29. — 370. 2 Ср. «Метафизика», 1043 а 21—23. — 370. 3 Четвертый органон выявляет (1) сходство в предметах, относящихся к разным родам, (2) тождество в предметах, отпо-649 сящихся к одному и тому же роду, тем самым (3) способствует правильному пониманию смысла терминов, входящих в поло­жения, выбираемые первым органоном, и, стало быть, обеспечи­вает корректность умозаключений, составленных из этих поло­жений. — 370. Глава восемнадцатая 1 Защищающий тезис. — 370, 2 Возражающий против тезиса. — 370. 3 Но свойствен эристике или софистике. — 371» 4 С помощью второго органона мы (1) уточняем значения слов, (2) избегаем спора о словах и тем самым обманчивых умо­заключений. Таким образом, второй органон гарантирует кор­ректность умозаключений, «касающихся самого предмета» (108 а 21), т. е. его определения. — 371. 5 Будучи полезным для построения умозаключений о тож­дественном и различном, третий органон является необходимый средством для познания сути предмета (108 b 1, 4—6) и, значит, его определения. — 371. 0 Т. е. из посылок, признаваемых собеседником. В «Анали­тиках» термин «предположение» употребляется в ином смысле (см. 40 b 26; 41 а 38; 50 а 16). — 371. 7 Четвертый органон полезен (1) для ипдуктивного умоза­ключения, ибо с его помощью мы постигаем общее в разном, (2) для умозаключения из предположения, ибо о сходиом мы ведаем на основании сопоставления разных предметов, и, нако­нец, (3) для определения, ибо знание общего есть необходимое условие для усмотрения истинного рода для разных предме­тов. — 372. Книга вторая Глава первая 1 Символически: если |- АхР(х), то Ь- ЕхР(х). Ср. 119 а 34 и 120 а 15. - 373. 2 Символически: если μ Αχ -η Р(х), то h"i АхР(х). Ср, 119 а 36 и 120 а 8. - 373. 3 «Обращение» здесь употребляется в смысле преобразовав пия высказываний впда «А присуще Б» в высказывания вида «Б есть (вообще) А». Однако если А присуще Б лишь в некото­ром отношении, то ложно, что Б есть вообще А. Ср. прим. 4 к гл. 2 «Категорий» и прим. 2 к гл. 2 «Первой аналитики» I. — 373. Глава вторая 1 Ср. «Никомахова этика», 1134 а 1. — 374. 2 Символически: [АхР(х) или Ех —ι Р(х)Ь — 375, 8 Ср. «Никомахова этика», 1108 b 1—3. — 376. 4 Посредством деления. — 376. 650 Глава третья 1 Символически: если μ Ρ (а), то Ь- —ι Αχ —ι Ρ (χ). — 377· 2 Символически: из \- Ρ (а) не следует l·- AxP (χ). — 377* Глава четвертая 1 Polypragmosynê — philopragmosynè". См. Платон. Госу­дарство, 549 с. — 379. 2 Если А есть либо Б, либо В и С s А, то С есть либо Б, либо В. — 379. * См. «О душе», 424 а 5-6; 426 b 8—11; 432 а 15—16. — 379. ' 4 Символически: A s Б ιζ> Αχ [А (х) :=> Б (х)]. — 379. £ Неверно, что из С ^ А следует Ах [А (х) =Э С (х)]. — 380. 6 Символически: А ^ Б => Αχ Η Б (х)=$ —} А (х)]. — 380. 1 Неверно, что из С ^ А следует Ах [ —]С(х) ζ)ηΑ (χ)]. — 380. 8 Символически: А (х) => ЕБ [Б д= А и Б (х)]. — 380. 8 Ср. «О душе», 406 а 12—14. — 380. w Символически: —ι ЕБ [Б (х) и Б <= А] => -]А (х). — 380. 11 Символически: ЕБ [Б (х) и Б <= А] => А (х). — 380. 12 Если А => Б η μ А, то Ь Б. — 381. 13 Если А =} Б и h π Б, то h π А. - 381. 14 См. Платон. Меион, 86 Ь. Ср. «Первая аналитика», 67 а 21. — 557. Глава пятая * Т. е. формально некорректными. — 382. а Если А н Бх, ... , Бк и Ь- -] Б4, то J— —ι А. — 382. Глава шестая 1 (1) Либо А (х) либо Б (х), А (х) Ь -η Б (х). (2) Либо А (х) либо Б (х), Б (χ) μ -ι А (х). — 383. 2 (3) Либо А (х) либо Б (χ), π Б (х) h A (х). (4) Либо А (х) либо Б (χ), —ι А (х) h- Б (х). — 383. 3 Ксенократ из Халкидона (390—314), ученик Платона, глава Академии после Спевсиппа. Ср. 141 а 6; 152 а 7, 27. — 383. 4 Ср. «Первая апалитика», 32 b 5—13; «Об истолковании», 9. — 383. 5 Лродик Кеосскнй (V в. до н. э.) — старший софист, созда­тель синонимики. — 384. Глава седьмая 1 А именно (1) (Α ρ Б и =н Α ρ =| Б), (2) (Α ρ =ι Б π Η Α ρ Б), (3) (Α ρ Б и Α ρ =1 Б), (4) (=1 А р Б и =} Α ρ Η Б), (5) (Α ρ Б и Η Α ρ Б), (6) (А р =1 Б и Η Α ρ =1 Б). — 384. 651 2 Ср. «Никомахова этика», 1108 b 11—13. — 385. 3 В тезисо. — 385. 4 Ср. 112 а 24—25; «Категории», 14 а 10—14; «Об истолко­вании», 17 b 23; «Метафизика», 1011 b 13—14. — 385. ? Если Α μ (Б и =1 Б), то Η -η Α. — 385. β Это рассуждение (113 b 7—14) основано на определении привходящего, данного в 102 b 6—7. Ср. прим. 4 к гл. 5 кн. I. — Глава восьмая 1 A s Б => (не-Б <= но-А). — 387. 2 —ι (не-Б s не-А) =)п(А£Б).- 387. 3 (Не-Б s не-А) ^(AsB),- 387. *Agßa (не-Б s не-А). — 387. 5 Если А ^> Б, то спрашивается, имеет ли место (=1 A zz$ г^=|Б) (прямое следование) или (=\ Б zz> =4 А) (обратное сле­дование). — 387. u o 9 (Р s R) =Ξ> (Ρ s К), где «Р» и «R» — некоторые бинар­ные отношения. Ср. «Метафизика», 1020 b 27—28. — 388. Глава девятая 1 Точка зрения Сократа и Платона. — 389. а См. ИЗ b 27 — 114 а 6. — 389. Глава одиннадцатая 1 «Вторая апалптика», 87 а 35—37; «Метафизика», 1077 b Ю-11. —391. 2 Ср. «Категории», 3 b 33—39. — 392. 3 Фракийское племя, жившее у р. Дуная. — 392. Книга третья Глава первая 1 В третьей книге излагается учение Аристотеля об отно­шении предпочтения с элементами логики предпочтения. Ср. «Первая аналитика», 68 а 25 — b 7. — 394. а Ср. «Риторика», 1362 а 21—23. — 394. 3 Ср. Платон. Филеб, 20 d. — 394. 4 Ср. «Никомахова этика», 1143 b 6. — 396. £ Перечислены атрибуты четырех элемонтов Эмпедокла, а именно соответственно воды, земли, огня и воздуха. — 396. Глава третья 1 Сформулировано свойство транзитивности отношения предпочтения. — 401. 652 Глава четвертая 1 В гл. 1-3. -402. Глава пятая 1 Обобщение достигается, стало быть, заменой вхождений конкретных терминов, таких, как «хорошо*, «достойно», «зна­чимо» и т. п., в формулировки топов вхождениями слова «таково», играющего роль переменного по подобным терминам. — 403. Глава шестая 1 Т. е. все предыдущие топы из кн. II и III. — 404. 2 Символически: Αχ -η Ρ (х) => π ΕχΡ (χ). — 404. 3 Т. е. в равной мере правдоподобны положения: «АаБ => ζΠ> =} Аа =4 Б» и «Е!х [А(х) и Б (х)] => Е!х [=} А(х) и =\ Б(х)]». Или, быть может, вместо второго положения нужно было бы брать следующее: «AiБ г^ Щ Ai =| Б». — 404. 4 Правдоиодобно: АоБ zz> не-Ао но-Б. — 404. 5 Правдоподобно: Ai ие-Б г^ =\ ΑιΈ. — 404. 6 Правдоподобно: =] AiB z=> Ai не-Б. — 404. 7 Но необязательно истинны. — 405. 8 См. прим. 11 к гл. 4 «Первой аналитики» I. — 406. 9 Ср. прим. 2. — 406. 10 Символически: если h- АхР (х), то Ь —ι Ex —ι Ρ (χ). — 406. 11 Из h· Ex —ι Ρ (χ) не следует Η —ι ΕχΡ (χ), а также из Ь ΕχΡ (χ) не следует h- -η Ex —ι Ρ (χ). — 406. 12 Т. е. явно квалифицированный, причем к кванторам здесь причислены и т. н. численные кванторы: «одно», «только одно», «больше чем одно» (см. 120 а 20 — 27 в разных местах, а также прим. 3). — 406. 15 Выражение «одна только» не есть квантор (в отличие от выражения «только одпа»); оно выражает эквпвалентность двух терминов, например «рассудительности» и «знания». — 407\ и См. 109 М5 - 16. — 407. *5 Намек на учение Ксенократа, согласно которому «душа есть число, движущее само себя». Ср. «О душе», 404 b 29 — 30; 408 b 32 — 33. — 407. Книга четвертая Глава первая х См. Платон. Федр, 245 с—е. — 408. 2 Ср. прим. 1, 2 к гл. 9 кн. I. — 408. 3 Т. е. категории. — 409. 4 Платоновский термин «причастность» употребляется Ари­стотелем в смысле «подпадает под», что выражает отношение вида к роду. — 409. 653 δ Ср. 127 а 26 — 38; «Метафизика», 998 Ы4 — 28. — 409. β Сказуемое Б есть род для сказуемого А тогда и только тогда, когда объем сказуемого А есть собственпая часть объема сказуемого Б. — 410. Глава вторая 1 Т. е. из [Б (х) я A ç Б1 но следует А (х). — 412. 2 Т. е. делению на ближайшие виды. — 412. 8 Из положения «то, что причастно роду, необходимо причаст-* но какому-нибудь виду» (см. прим. 8 к гл. 4 кн. II) доказуемо положение: «если Б = А ^ Βχ w ... v_/ Вк и —ι Bf, для всех i, то из Б (х) вытекает А (х)». — 412. 4 «Нечетное» есть качество, а пе сущиость. Число же — сущность. Ср. 120 Ь 36 — 37. — 413. 5 Ср. «Метафизика», 1069 а 10 — 11 и прим. 1 к гл. 6 «Ка­тегорий». — 413. * См. Платон. Теэтет, 181 d. Ср. «Физика», 226 а 32. — 414. 7 См. Платон. Филеб, 37 с. — 415. Глава третья 1 Ср. 106 а 9 — 22. — 415. 2 Ср. «Категории», 14 а 19 — 20. — 416. 3 Ср. «Категории», 12 а 20 — 25. — 416. * Ср. «Никомахова этика» II, 5. — 417. Глава четвертая 1 См. ИЗ Ь 15. - 419. 2 Ср. «Категории», 6 b 16. — 419. * Ср. «Категории», 6 b 27 — 36. — 420. * Ср. «Вторая аналитика», 100 а 3 — 8. — 422. Глава пятая * Ср. «Никомахова этика» III, 15. — 424. 2 Эмпедокл, фр. 81 (по А. Маковельскому, ч. II, стр. 207). —· Глава шестая 426 1 Ср. «Категории», 2 а 29 — 34 и прим. 3 к гл. 2 этого трак­тата. — 427. 2 См. топы из отрывка 122 b 37 — 123 а 19. — 428, 3 Защищающий тезис. — 429. Книга пятая Глава первая ι См. 128 b 22 — 23. — 431. 654 Глава вторая * См. 129 Ь 5 -<Г.~434. Глава третья 1 Ср. «Вторая аналитика», 71 Ь 33 — 72 а 5; «Метафизика», 1018 Ь 30 - 32; 1035 Ml — 14; 1077 b 1 — 4; «Физика», 184 а 16. — 437. 2 См. «Категории», 13. — 437. » Ср. «Метафизика», "017 b 21 — 22. — 440. Глава четвертая 1 Если, например, кто-то еще, кроме человека, способен овладевать знаниями, то имя ^человек» не подходит (неправильно) для всего способного овладевать знаниями. — 441, Глава пятая 1 Имя «поверхность» не подходит (неправильно) для всего окрашенного, ибо тело окрашено, но пе есть поверхность. «Быть окрашенным» подходит и для поверхности, и для тела. Ср. прим. 1 к гл. 4. — 446. Глава шестая 1 Т. е. соподчиненных. Ср. 143 а 34 — Ь 5; «Категории», 4 b 33 — 35. — 452. Глава седьмая * См. 114 b β — 15. -453. Глава восьмая * Ср. «Категории», 3 b 33 — 34, а также 115 b 9. — 456. 8 Ср. 136 b 33 - 35. - 460. » Ср. 138 а 30. — 460. Книга шестая Глава первая 1 В смысле definiens. Ср. «Вторая аналитика» II, 10. — 462. 2 См. 101 b 19 — 22. — 462. Глава вторая 1 Ср. «Вторая аналитика», 97 b 37 — 39. — 463. 2 Не философ Платон, а староаттический комедиограф (V — IV вв. до н. э.). — 464. 9 См. «Поэтика», 1 — 3. — 464. 655 Глава третья 1 Ср. прим. 15 к гл. 6 кн. III. — 465. 2 См. Платон, Федр, 245 с — е. Ср. «О душе», 408 b 32 —· 409 а 10. - 465. 3 См. «Метафизика», 1022 b 22 — 31. — 467, 4 Ср. «Никомахова этика» V, 14; VI, 11. — 467. Глава четвертая 1 Ср. «Вторая аналитика», 71 а 1 — 11. — 467. 2 Ср. «Метафизика», 1062 b 12 — 15; 1018 b 37 — 1019 ai.-468. 3 Ср. «Метафизика», 1039 а 12. — 468, 4 Ср. «Поэтика», 1456 b 34 — 36. — 468. £ Платон и его последователи. — 469. 6 См. 141 а 26 — b 2. - 469, 7 Ср. «Метафизика», 1055 а 31 — 32; 1059 а 21 — 22; 1061 а 18 — 19. - 470, 8 См. «Категории», 8 а 31 — 32. — 470. 9 См. Платон. Определения, 411 А. — 470. Глава пятая 1 См. 139 b 3 — 5. — 472. 2 Ср. «Вторая аналитика», 97 а 23 — b 6. — 472. Глава шестая 1 Ср. «Об истолковании», 18 а 37; «Метафизика», 1011 b 23; 1012 b 10. — 473. 2 Ср. «Категории», 1 b 16 — 17. — 475. 3 Ср. 157 а 10 — 11; «Метафизика», 1025 b 25. — 476. 4 См. Аристофан. Женщины на празднике фесмофорпй, 556. - 477. Глава седьмая х См. Платон. Гиппий больший, 297 е; 299 с. — 479. Глава восьмая 1 См. прим. 8 к гл. 4. — 480. 2 Ср. «Никомахова этика», 1094 а 1 — 6. — 480. Глава девятая 1 См. «Топика» II, 7-9; IV, 3, 4; V, 6. - 482. 2 И тем самым допущено idem per idem. — 483. 3 Ср. «Вторая аналитика», 79 Ь 23 — 24. — 484. 656 Глава десятая 1 Ср. 113 а 27 — 28. — 485. 2 Об этом софисте ничего определенного не известно. — 485. Глава двенадцатая 1 Среднее четного и среднее нечетного не определяются оди­наковым образом. Среднее нечетного есть единица, ибо нечетное всегда разлагается так: к+ 1 + к, где к—натуральное число. — 488. 2 Ср. «Риторика», 1355 Ь 10; 1356 Ь 36. — 489. Глава тринадцатая 1 Ср. «Метафизика» VII, 10, 11. — 490. 2 Ср. «Метафизика», 1043 а 4 — 9. — 492. 3 См. все предыдущие топы в этой главе. — 492, Глава четырнадцатая 1 Ср. «О душе», 410 а 1 — 2. — 493. Книга седьмая Глава первая 1 См. 103 а 23 — 24. — 495. 2 Ср. «Никомахова этика» X, 7 — 9. — 496. 3(x=ZHy^z)^(x^y).- 496. 4 (х = У)<=> АР [Р (х) » Ρ (у)]. - 496. MP = R) <=> Ах (Ρ (χ) <=> R (χ)]. — 496. β (1) -η АР [Ρ (χ) <=} Ρ (у)] <=> (χ φ у). (2) -π Αχ [Ρ (χ)» <=> R (χ)] <=> (Ρ φ R). - 496. Mx+z^y + z)^(x^y),- 497. 8 (χ — ζ φ у — ζ) => (χ ψ у), — 497. 9 Из тезиса о тождестве чего-то с чем-то. — 497. 10 Adynaton. Тем самым опровергается тезис согласпо пра­вилу приведения к невозможному. — 497. 11 Символически: —ι А, Б Η -η (А С=> Б). — 497. 12 Ср. прим. 4 — 6. — 497. 13 ΕΚ[χεΚ и -η (у е К)] С=> (х φ у). - 498. Глава вторая 1 См. 102 а 11 — 13. — 498. 2 Т. е. недостаточно объемное совпадение определяющего и определяемого. Необходимо, чтобы определяющее выражало суть бытия определяемого. Ср. 139 а 32 — 34. — 498. 3 Ср. 139 а 24 — 35. — 498. Глава третья 1 См. «Вторая аналитика» II, 3 — 13. — 498. 2 Ср. «Вторая аналитика», 93 b 29. — 498. 8 Диалектическое, но не аподиктическое (доказывающее). — 499. 22 Аристотель, т. 2 -> 888 657 4 См. «Вторая авадитнка» И, 13; «Метафизика) VII, 17. — 499. 5 См. «Топика» VI, 9 — 10. — 499. * Ср. 107 b 28 — 29. — 499. ' О противоположных вещах могут сказываться (1) одип и тот же род и одно и то же видовое отличие, (2) одип π тот же род и противоположные видовые отличия, (3) противоположные роды и одно и то же видовое отличие и, наконец, (4) противопо­ложные роды и противоположные видовые отличия. — 500. Глава четвертая * См. 109 МЗ — 29. — 501. а См. 148 а 14 — 22. — 501. Глава пятая * См. прим. 3 к гл. 3. — 502. * А именно с родом. Ср. 132 а 10 — 12. — 503. * См. 154 МО — 12, — 503. Книга восьмая Глава первая I Сформулированы предписания вопрошающему, относя­щиеся к прсддискуссиониому этапу. — 506. а В смысле рассуждающего доказательно (аподиктически), а не диалектически. — 506. 8 Ср. «Первая аналитика», 24 а 30 — Ъ 1; «Вторая анали­тика», 71 М9 — 72 а 8. — 506. * См. «Топика» II — VII. — 506. 6 Добавление произвольных, не необходимых посылок не делает вывод некорректным. Ср. прим. 1 к гл. 11 «Второй анали­тики» I. — 506. • Т. е. не необходимые. Ср. 155 b 21 — 28 и прим. 5. — 507. 7 Ибо, если вопрошающий будет пользоваться только необ­ходимыми посылками, отвечающий легко сумеет раскрыть заклю­чение, вытекающее из них. Чтобы завуалировать вывод, тре­буется «расширить» (155 b 25) круг посылок и перетасовать необходимые посылки с не необходимыми, по «нужными ради спора» (155 b 26). — 507. 8 Т. е. представить дело так, как будто все использованные посылки являются необходимыми. — 507. 9 А именно промежуточное заключение проевллогизма, являющееся одной из посылок во всем доказательстве. — 507. 10 Для втого отвечающему нужно было бы внать, какие из посылок, использованных вопрошающим, суть необходимые и какие нет. — 508. II Т. е. одну из альтернатив, составляющих проблему. Ср. прим. 2 к гл. 4 кн. I. — 509. п Ср. «Вторая аналитика», 69 а 13 — 19; «Риторика», 1357 b 27 — 30. — 509. 658 19 Ниже до конца главы перечислены тактические приемы, адресованные вопрошающему, для сокрытия намерений (семь приемов), для украшения (два приема) и ясности (два приема) рассуждении. — 509. 14 Ср. «Риторика», 1408 а 14; «Поэтика», 1457 b 2; 1458 а 33.— 510. Ч Ср. «О душе», 402 а 1 — 3. — 510. и См. прим. 3 к гл. 6 кн. VI. — 510. 17 Херилл из Самоса (470 — 400) — эпик. Ср. «Риторика», 1415 а 4. - 510. Глава вторая 1 См. 105 а 16 — 19. — 510. 2 Ср. 160 b 10 — 11; «Первая аналитика», 69 а 37; «Вторая аналитика», 71 а 21; 91 b 34; «Риторика», 1402 а 34. — 511. 3 Возражение делается в виде частного высказывания, опро­вергающего общее положение, или единичного высказывания, опровергающего сдипичное жо положение. — 511. 4 Ср. «Вторая аналитика», 74 b 32 — 39. — 512. 5 Ниже до конца главы сформулированы четыре предписа­ния вопрошающему, касающиеся выдвигаемых им положений (первое, третье и четвертое предписания) и формы представления заключений (второе предписание). — 513. β Имеются в виду не соучастники дискуссии, а присутствую­щие на ней. — 513. Глава третья 1 «Предположение» употреблено здесь в смысле проблемы. — 5Ϊ4. * Речь идет о наиболее достоверных и очевидных пачалах. Ср. «Метафизика*, 1005.b 5 — 34. — 514. 9 «Определение» означает здесь, по-видимому, «разъяснение смысла». — 514. 4 Т. о. менее достоверные и менее известные положения. — Глава четвертая 1 Т. е. делать некорректные выводы и, значит, рассуждать софистически. — 516. Глава пятая 1 Т. е. у тех, кто применяет «препирательские» доводы в спо­ро. Ср. «О софистических опровержениях», 165 b 14 — 13. — 516, а Ср. «О софистических опровержениях», 183 b 34 — 86. — 516. * Аналитически вытекающему из положений, выставленных вопрошающим и припятых отвечающим. — 517. 4 Гораклит, фр. 58 (по А. Маковельскому, ч, I, стр. 158), -* 518. 22* 659 Глава шест а я 1 Т. е. софистически. — 519. Глава седьмая х А не только «да» или «нет». Ср, 158 а 16 — 17; 160 а 33 — 34. — 519. Глава восьмая * Зенон, фр. 4 (по А. Маковельскому, ч. II, стр. 87). См. «Фи­зика», 233 а 21 — 23; 239 b 33 — 240 а 1. — 520. Глава девятая 1 Следуя учению Гераклита или учению Парменида. —521. Глава десятая 1 По modus ponens. — 521., 2 Ложность антецедента импликации пе фальсифицирует импликацию. — 521. 8 Импликация ложна, если только ее антецедент истинен, а консеквент ложен. — 521. Глава одиннадцатая 1 Доводы ad hominem, а не ad rem. — 522. 2 См. «Первая аналитика», 53 b 7 — 8; 57 а 36 — 40. — 522. 3 См. 100 а 29 — 30. — 523. Глава двенадцатая 1 Ср. «Вторая аналитика», 76 b 16 — 21. — 526. 2 Ср. «Первая аналитика», 65 а 38 — b 3. — 526. 8 См. 162 а 10 — 12. — 526. 4 Т. е. умозаключают ли корректпо. — 527. δ В качестве диалектического довода. — 527. Глава тринадцатая 1 Речь идет о petitio principii и petitio contrariorum. — 527. 2 См. «Первая аналитика», 41 b 11; 64 b 28; «Вторая анали­тика», 76 b 31. Ср. «О софистических опровержениях», 167 а 36; 168 b 22. - 527. 8 Этот способ чаще встречается в индуктивных рассужде­ниях. — 527. 660 Глава четырнадцатая 1 Если Аг ..., Ак |- Б, то Ар ..., Aj_,, AJ+|f..., Λκ, -ηΒ Ь-Н —ι А . Ср. «Первая аналитика», 59 b 3 — 5. — 529. 2 Т. е. положений, относительно которых ведутся диалекти­ческие дискуссии. — 529. 3 См. «Риторика», 1356 b 1 — 4; «Первая аналитика», 70 а Ю — 11. — 530. 4 Ср. «Первая аналитика», 41 b 6. — 530. О СОФИСТИЧЕСКИХ ОПРОВЕРЖЕНИЯХ Peri sophistikön elenchön. — Название этого труда дву­смысленно, и оба смысла в определенной мере отвечают его содержанию. С одной стороны, здесь речь идет о том, как софисты строят свои рассуждения, имея целью, в частности, опроверг­нуть логически безупречный ход мыслей своих противников. С другой стороны, Аристотель здесь излагает свою критику этих рассуждений, выявляя их логическую некорректность и прямую несостоятельность. Поэтому в логической литературе имеют хождение различные варианты перевода греческого назва­ния: буквальный (например, в немецкой литературе — «Sophi­stische Widerlegungen», в английской — «On Sophistical Refuta­tions»), «О софистических уловках» (впервые такой вариант был предложен Д. Скотом), «О том, как софисты опровергают своих противников» (Т. Котарбиньский), «Об опровержениях софи­стических доказательств» (В. Ф. Асмус) и др. Некоторые исследователи рассматривают данный трактат как заключительную (девятую) книгу «Топики». Работа «О софистических опровержениях» посвящена изуче­нию, классификации и преодолению (разрешению) не только обманных приемов рассуждения софистов, но и логических ошибок и паррдоксов. Особое значение с современной нам точки зрения имеет приведенный в этой работе анализ Эвбулидова парадокса «Лжец» («О софистических опровержениях», 180 а 35 — b 7), фактически стимулировавший возникновение в сред-пие века логических трактатов на тему «de insolubiliis» (о нераз­решимых предложениях), в которых первоначально рассматри­валась проблема семантических антиномий. Первый известный нам комментарий к рассматриваемому труду принадлежит Александру Афродисийскому (CAG II, 1). Средневековый Запад ознакомился с аристотелевским текстом в латинском переводе Якова пз Венеции (1128 г.). В 1202 — 1208 гг. преподаватель Оксфордского университета Эдмунд из Эбингтона впервые включил в свой курс логики изложение содер­жания этого сочинения (D. Callus. Introduction of Aristotelian Learning to Oxford. — «Proceedings of the British Academy», v. 29 (1943)). Аристотелевская классификация софизмов и паралогизмов тщательно изучалась в средние века и почти полностью вошла в учение традиционной логики о т. н. логических ошибках (см. В. Ф. Асмус. Учение логики о доказательстве и опровержении. М., 1954). Термин «паралогизм» для обозначения логически не-661 корректного вывода широко применял в VI в. н. э. Кассиодор (см. С. Prantl. Geschiente der Logik im Abendlande. Bd. 1. Leipzig, 1855, S. 724). Исходя из Аристотеля, Бури да п формули­рует парадокс «Лжец» в следующей логически корректной форме: «Предложение, записанное на данном листе бумаги, ложно» («Johannis Buridani Quaestiones». Parisiis, 1518, VI, qu. 7), причем на упомянутом листе больше ничего (nullam alio) не за­писано (соблюдается условие единственности). В своем труде «Sophismata» Буридан развивал много весьма утонченных «ва­риаций» на тему аристотелевского «Лжеца». Его примеру следо­вали Альберт Саксонский (XIV в.), Пьер д'Альи (вторая поло­вина XIV в. —начало XV в.) и другие логики. (Обзор предло­жений схоластиков для разрешения антиномии «Лжец» см., папример, в работе: //. И. Стяжкин. Формирование математи­ческой логики, стр. 173 — 180.) Антиномия этого типа играет большую роль в современной математической логике и теории множеств, породив обширную литературу вопроса, и, в частно­сти, она фигурирует в доказательстве знаменитой теоремы К. Гё-деля о формально неразрешимых предложениях, обнаруженных им в книге Б. Рассела и А. Н. Уайтхеда «Principia MathematJca» (см, К. Gôdel. Über formal unentschuldbare Sätze der Principia Mathematica und verwandter Systeme. — «Monatsheft für Mathema tik und Physik». Bd. 38 (1931), S. 173—198). Обсуждение анти­номии «Лжец» находилось также у истоков современной логи­ческой семантики в классических исследованиях А. Тарского (см. обзор в кн.: ТУ. StegmuUer. Das Wahrheitsproblem und die Idee der Semantik. Wien, 1957, и последующие его работы). И. С. Нарский и //. Л. Стяжкин На русском языке сочинение «О софистических опроверже­ниях)) публикуется впервые, в переводе М. И. Итннпа. Сверка перевода произведена Л. А. Фрейберг. Глава первая 1 Т. е. те, которые в предыдущем абзаце паэваиы «первыми» (164 а 22). - 535. 2 Пусть «Д (р)» означает «только кажется, что имеет место р». Пусть, кроме того, «а =р с» означает «ане сходны по свой­ству Р» («Топика», 103 а 14 — 23). Все приведенные выше при­меры можно описать так: [Д (Р (а)) и Ρ (с)J =} Д (а =рс). За­метим, что из Д (р) следует —ι р. — 535. 3 Ср. «Топика», 100 а 25; «Первая аналитика», 24 b 18; «Ри­торика», 1356 b 15. — 535. 4 Ибо тот, кому только кажется, что Ρ (а), и кто вместе с тем правильно полагает, что Ρ (с), разумеется, считает, что а и с сходны по свойству Ρ и что у них одно и то же общее имя «Р» (ср. прим. 6). — 536. 5 Сформулирован одип из основных принципов семантики. — 536. * Указана одна из основных причин паличия в языках мпого-вначных слов и общих имен (наряду с именами собственными). — 536. 662 r Ср. 171 Ъ 28, 33; «Метафизика», 1004 b 26, а также Платой» Пир, 203 d; Протагор, 313 с; Софист, 233 с. — 536. Глава вторая 1 Ср. «Тоника», 101 а 34; «Вторая аналитика» I, 10; «Рито­рика», 1355 а 25 — 29. — 537. * См. «Топика», 159 а 25. — 537. * В «Топике». — 537. Глава четвертая 1 Омопимия — двусмысленность отдельных слов во фразах. См. гл. 19. — 538. 2 Амфиболия — двусмысленность предложения, вызванная неодпозначной идентифицируемостью его подлежащего и до­полнения (п греческом языке порядок слов в предложении от­личается большой свободой). См. гл. 19. — 538. 3 Synthesis — словосочетания, правильно построенные син­таксически, но не семаптичсски. См. гл. 20. — 538. 4 Diairosis — двусмысленность сочинительного союза «и», используемого для связывания слов. См. гл. 20. — 538. 6 Prosödia — пеоднозначная интерпретируемость написан­ного, вызванная неправильно поставленным знаком придыхания во входящем в него слово, См. гл. 21. — 538. β Schema lexeös — ошибочное заключение о категориальной квалификации слова на основе его грамматической формы. См. гл. 22. — 538. 7 Ρ (а, t) =0МР (a, t + к), где «t» обозначает пекоторый момент времени, «=ом* — равенство по омонимии, к Φ 0, а «Р (a, t)» читается: «свойство Ρ присуще вещи а в момент вре­мени t». — 538. 8 К 166 а 6 — 10: Rc (a) =0MRa <с)» Γ«θ «Rc M» есть сокра­щение для «R (a, c)»9 a «R» обозначает произвольное бинарное отношение, например «желает захватить», «знает», «видит». Заметим, что, вообще говоря, верно лишь: Rc (a) =ом Ra (°)· где «R» обозначает копверс отношения R. — 538. 9 Г г(а, χ, Ρ (χ)) =ом Г (а, а, Р (а)), где «Г (а, χ, Ρ (χ))» обо­значает «а говорит об х, что χ обладает свойством Р» (например, что сх ость камень»). — 539. 10 [Г (а, х) и Ρ (χ)] =0М[Г (а, х) и Ρ (а)], где «Г (а, х)» чи­тается:, «а говорит об х». — 539. u Aetos — «орел» и «фронтон»; kyön — «собака», «чудовище», «киник-философ». — 539. 12 См. Платон. Эвтидем, 276 е — 277 с. — 539. 13 Но не в один прием, но сразу. — 539. 11 В этом умозаключении кроются две ошибки: (1) арифмети­ческое действие сложеиия отождествлено с сочинительным союзом «и» и (2) на основании того, что вощи находятся в данном отноше­нии, выводится, что в том же отношении находятся их свойства: IR (а, с) и Ρ (а) и Q (с)]=> R (Ρ, Q). — 539. 15 «Я сделал тебя, раба, свободным» — «Я сделал тебя, свободного, рабом» — «Я сделал тебя свободным рабом». — 539. 663 w «Славный Ахилл оставил [на поле боя] пятьдесят мужей из ста» — «Славный Ахилл оставил [на поле боя] сто мужей из пятидесяти». — 539. 12 См. Гомер. Илиада XXIII, 328: «Сосна сухая иль дуб, под дождями не скоро гниющий» (перевод Н. И. Гнедича). Ср. «Поэтика», 1461 а 23. — 540. w См. Гомер. Илиада XXI, 297: «Дадим мы тебе вожделен­ную славу» (перевод Н. И. Гпедича). .Однако произносит эту фразу не Зевс, а Посейдон. Ср. «Поэтика», 1461 а 22 — 23. — 540. 19 См. «Топика» I, 9. — 540. 20 Accidentia — см. гл. 5: 166 b 28 — 36, и гл. 24. — 540. 21 Secundum quid ad simpliciter — см. гл. 5: 166 b 37 — 167 а 20, и гл. 25. — 540. 22 Ignoratio elenchi — см. гл. 5: 167 а 21 — 35, и гл. 26. — 540. 23 Consequent — см. гл. 5: 167 b 1 — 20, и гл. 28. — 540. 24 Petitio principii — см. гл. 5: 167 а 36 — 39, и гл. 27. — 540. 25 Non causa pro causa — см. гл. 5:167 b 21 — 36, и гл. 29. — 540. 26 Plurium interrogationum ut unius — см. гл. 5: 167 b 37 — 168 a 16, и гл. 30. — 540. Глава пятая 1 [Ra (χ) и Ρ (a)] =Ξ> Rp (χ), где Ra (соответственно Rp) — привходящее свойство, а Р — произвольное свойство. — 540. 2 «Не то же, что а» — пример привходящего свойства Ra. — 541. 8 Аристотель различает два варианта этой ошибки: (1) Ra(x) μ AyRv (χ) (167 a 1 - 6) и (2) Ra (χ), =] Rc (χ) h Ay [Ry (χ) и =1 Ry (χ)] (167 a 7 — 20). — 541. * См. прим. 3, (2). — 541. 5 Аристотель различает три варианта этой ошибки — замены предмета опровержения: (1) вместо Ra (х) опровергают R (х), полагая последнее эквивалентным выражению Ay Ry (x), ука­занием на выполнимость =j Rc (x) с с ^аи применением софиз­ма 3, (2) (см. прим. 3). (2) Вместо R\ (х) опровергают R (х), полагая последнее эквивалентным AXR* (x), указанием на вы­полнимость =ïR?(x) с Q ^Р и применением следующего со­физма: R^ (X), =Î R£ (X) b АХ [R* (x) H=lRax (χ)]. (3) Вместо R£ (X, t) опровергают R (x), полагая последнее эквива­лентным выражению At Rg (x, t), указанием на выполнимость =}R£ (X, t + k) с k Φ 0 и применением софизма: R^ (x, t), =1 R£ (x,t + k) h At [Rf (x, t) и =l RP (X, t)], где «R* (x, t)» означает «х находится к у в отношепии R по свойству Р в момент времени t». Ср. 167 а 26 — 27. К варпанту (1) см. пример в 167 а 29 — 30. К варианту (2) см. пример в 167 а 31 — 33. К ва­рианту (3) см. пример в 167 а 33 — 34. Во всех случаях имеется «изъян в определении» выражения «R (х)». — 542. 664 β Вследствие двусмысленности выражения «R (χ)». См. прим. 5. — 542. 7 Т. е. простое обращение необратимого просто. Ср, прим. 2 к гл. 2 «Первой аналитики» I. — 542. 8 Отбрасывается соотношение: Α ιζ^ Б h- Б z=> А. — 542. 9 См. Мелисс, фр. 1—3 (по А. Маковельскому, ч. II, стр. 103 — 104). Ср. 168 b 35; 181 а 27; «Физика», 185 а 32. — 543. 10 Заключение опровергается путем опровержения некото­рого утверждения, не являющегося какой-либо из необходимых посылок (т. е. причин, см. «Вторая аналитика», 71 b 22), из ко­торых следует данное заключение. — 543. 11 Ибо предполагается, что душа не есть не только возник­новение, но и уничтожение. — 543. 12 «Да» или «нет». — 544. 13 (1) Неверно: -η Ρ (χ) =} Ρ (χ). (2) Неверно: Ρ (χ) => з^-,Ρ (χ). —544. Глава шестая 1 Т. е. свести к ignoratio elenchi. — 544. 2 Отбрасывается соотношение: [((А и Б) =î> В) и Ρ (В)) :=> =>[(АиБ)^Р (В)]. Ср. прим. 14 к гл. 4. —545. 3 Ср. «Вторая аналитика» I, 5 и прим. 5 к этой главе, — 545. 4 См. 167 а 21 — 35. — 546. 5 Ср. «Первая аналитика», 24 b 20 — 21. — 546. β Поскольку следствие, вообще говоря, не взаимозаменяемо с тем, следствием чего оно является, и свойство вещи, выра­жаемое следствием, необязательно есть его существенное свой­ство, даже если свойство, выражаемое основанием этого след­ствия, относится к его существенным свойствам. См. прим. 3 к гл. 1 кн. II, прим. 1 к гл. 4 кн. I «Топики». —546. 7 Утверждения «если нечто есть мед, то оно желтое» и «если нечто есть лебедь, то оно белое» необратимы, причем желтое и белое — привходящие свойства, а именно желтое — для того, что есть мед, и белое — для того, что есть белое. Ср. прим. 6, а также прим. 8 к гл. 5. — 546. 8 Неверно: (а = р с) <=> AQ [Q (а) <=> Q (с)Ь — 546. 9 Ср. прим. 8. Выражение «принимать одну и ту же величину» здесь означает «приобретать одно и то же свойство». — 546. 10 (1) Верно: AQ [Q(a) <=> Q(c)] zz> (a =p с). (2) Неверно обратное: (а =р с) => AQ [Q (а) <=> Q (с)]. — 547. 11 См. гл. 24, 28. — 547. 12 Ибо определение выражает суть бытия вещи. Ср. «Топика», 139 а 33 — 36. — 547. 13 Ср. «Вторая аналитика», 77 а 36 — 37. — 547. Глава седьмая 1 В действительности же это, по Аристотелю, неверное мне­ние. См. «Категории», 2 b 15 — 17; «Метафизика», 1040 b 26 -* 27. - 548. 665 8 Все это рассуждение (16$ а 29 — b i)t имеющее опреде­ленную номиналистическую окраску» явно направлено против гипостазнрования общего. Ср. прим. 1. —548. 9 Т. е. привходящее есть род для следствия« См, 168 b 28, а также прим. 6 к гл. 6. — 548. Глава восьмая 1 А именно доводами относительно слова и смысла (170 b 12 — 40), а не сути дела. — 549. Глава десятая 1 Од па ко следует различать доводы, касающиеся слова и смысла, и доводы, касающиеся сути дела. Ср. 167 а 23 — 24; 177 а 31 — 32; 178 а 26 — 27; «Топика», 146 а 6 — 7. — 552. г См. Зенон, фр. 2 (по А. Маковельскому, ч. II, стр. 86). Ср. 182 b 25 — 26. — 552. 8 Имеется в виду эпический цикл (кикл). Многие поэмы, входящие в этот цикл, эллинская традиция приписывала Го­меру. — 553. 4 См. 170 b 40. — 553. δ То как единые (в некотором смысле) объекты, то как со­стоящие из единиц (в абсолютном смысле). См. коммонт. 1, 2 к кн. VII «Начал Евклида» (стр. 257 — 259). — 554. Глава одиипадцатая 1 Заключссиэ может быть фактически истинным, но не сле­довать из данных посылок (причип — см. «Вторая аналитика», 71 Ь22). —555. г См, «Начала Евклида», коммент. 1 к кн. XII (стр. 204 — 206); «Первая аналитика», 69 а 30 — 34. Ср. 172 а 3. — 555. 9 О способе превращения круга в квадрат, примененном Брисоном, см. Г. Г. Цейтеп. Историй математики в древности и средние века. М.—Л., 1938, стр. 58. Ср. 172 а 4; «Вторая ана­литика», 75 b 40 — 41. — 5S5. 4 См. 165 а 22. — 555. 6 О способе превращения круга в квадрат, примененном Аптифоптом, см. Б. Л. еан дер Варден. Пробуждающаяся наука. М., 1959, стр. 183. Ср. «Физика», 185 а 17. —556. * См, «Физика» VI, 9. Ср. 179 b 20 — 21. — 556. 1 Ср. 171 b 6 — 7; «Вторая аналитика», 77 а 31 — 32, — 556. 8 См, «Метафизика», 998 b 22 — 28; «Вторая аналитика», 77 а 33. — 556. * Ср. «Вторая аналитика», 76 а 37 — 40; 76 b 3 — 4. — 557. Глава двенадцатая * «Топика» II, 5. — 558. * См, Платон. Горгий, 482 е. — 559. * См. Платон» Теэтет, 172 а; Государство, 339 е. — 559. * См. Платон. Горгий, 470 е. — 560. 666 Глава тринадцатая 1 См. 165 Ь 16. — 560. 9 Речь идет о неморрентной замене во фразе овределяемого определяющим. — 560. 3 См. прим. 1 к гл. 12 кн. VI «Топики». — 560, 4 Ср. 181 Ь 38 ~ 182 а 6. — 560. Глава четырнадцатая 1 См. 135 b 20. — 561. Глава пятнадцатая 1 См·. «Топика» VIII, 1. — 562. * Предположительно диалог Спевснппа. О Клсофонте см. «Поэтика», 1458 а 20. — 564. 8 Ликофрон — софист, ученик Горгия. — 565. Глава шестнадцатая * См. гл. 4 — И, 15. —565. Глава семнадцатая 1 См. 160 а 23 — 34. — 568. а См. 1 64 а23 — 24; 169 b 20 — 23. — 56*. 3 Следствие неявно содержится в том, следствием чего оно является. — 569. « См. 168 а 17 — 21. - 569. 5 Ср. 167 b 2 — 3 и прим. 8 к гл. 5> — 570. Глава восемнадцатая 1 См. 176 b 36 — 177 а 2. — 571. Глава девятнадцатая 1 См. Платон. Эвтидем, 300 b — à. Ср. 166 а 12 — 14; 177 а 25 — 26, а также прим. 10 к гл. 4. — 571. 3 См. 177 а 27 — 30. — 571. Глава двадцатая х Палкой — глазами. — 572. 2 Opos (oros — со внаком тонкого придыхания) — «гора», epos (horos — со авамом густого придыхания) — «граница». — 573. "3 Ср. «Риторика», 1401 а 27. — 573. 4 Человеком. — 573. 667 Ι1 лава двадцать вторая ι Ср# 179 а 21 22. 575. 2 См. 177 Ь 33 — 34 и прим. 1 к гл. 11 кн. VIII «Топики». — 576. 3 Ср. «Метафизика», 990 b 16 — 17; 1039 а 2 — 3; 1079 а 11 — 13. Ср. Платон. Парменид, 132 d — 133 а. — 577. 4 Т. е. «третьего человека» создает не отвлечение, а пшоста-зирование. Ср. 169 а 29 — b 1 и прим. 2 к гл. 7. — 577. Глава двадцать четвертая 1 См. Платон. Эвтидем, 298 а — е. Ср. 179 М4 — 16. — 579. 2 См. 177 b 32. - 579. 3 Гомер. Илиада I, 1. Ср. «Риторика», 1415 а 15 — 16. —581. Глава двадцать пятая 1 К 180 b 2 — 7: разобран один из вариантов парадокса «Лжец». — 582. Глава двадцать шестая 1 См. 167 а 21 — 35. — 584. Глава двадцать восьмая 1 Если нечто есть человек, то оно есть живое существо. — 585. 2 См. прим. 4, 5 к гл. 8 кн. II и прим. 3 к гл. 6 кн. III «То­пики». — 585. Глава тридцать вторая 1 См. гл. 14. — 587. Глава тридцать третья 1 Archö" — управлять; eyarchos — легко управляемый, по­корный; apollyô — губить. — 589. 2 См. Зенон, фр. 2; Парменид. О природе VIII, 3 (AMΦ Ι, стр. 295). — 590. Глава тридцать четвертая 1 У Bckker'a и Ross'a — syllogismos. Soloikismos («погреш­ность в речи») — конъектура Пация. — 591. 2 См. 165 а 19 — 27. — 592. 3 См. 183 а 28. — 592. 4 Тисий из Сиракуз (V в. до н. э.) — ритор, учитель Исокра-та. Фрасимах из Халкедона — младший софист (см. Платон. Государство, 336 Ь). Теодор — ритор. — 592. έ Горгий из Леонтин (V — IV вв. до я. э.) — оратор. — 593. СПИСОК ОБОЗНАЧЕНИЙ И СПЕЦИАЛЬНЫХ ВЫРАЖЕНИЙ, ИСПОЛЬЗОВАННЫХ В ПРИМЕЧАНИЯХ Строчпые буквы «р», «q», «г» латинского алфавита исполь­зуются в качестве пропозициональных (высказывательных) букв, т. е. букв, обозначающих события. Прописные буквы «Р», «Q», «R» латинского алфавита исполь­зуются в качестве предикатных букв — букв, обозначающих атрибуты (свойства или отношения). В выражениях, обозначающих применение атрибута к еди­ничным вещам (первым субстанциям), т. е. η выражениях вида «Р (х)», «Р (a)'», «Q (х, у)», «Q (a, х)», «R (х, с, у)» и т. п., строч­ные буквы конца латинского алфавита «х», «у», «ζ» используются в качестве предметных (индивидных) переменных, а строчные буквы начала латинского алфавита «а», «Ь», «с» — в качестве предметных (индивидных) констант, т. е. в качество имен еди­ничных вещей (первых субстанций). Следуя Аристотелю, прописные буквы русского (у Аристо­теля, разумеется, греческого) алфавита используются в качестве букв, обозначающих свойства или классы. Но иногда они исполь­зуются и в качестве пропозициональниых букв. Обозначает ли данная прописная буква русского алфавита класс, свойство или событие, — это легко можно установить по контексту. Буква «и» в символических или полусимволпческих записях обозначает конъюнкцию. Слово «или» в символических пли полусимволических запи­сях обозначает включительную (неразделительиую) дизъюнкцию. Слово «либо» в символических или полусимволических за­писях обозначает исключающую (разделительную) дизъюнкцию. «=^» обозначает импликацию (материальную или строгую, смотря по контексту). «<£ζ>» обозначает эквивалентность (материальную или стро­гую, смотря по контексту). «ι» обозначает контрадикторное отрицание. «=î» обозначает оппозиционное отрицание, переводящее контрарные выражения друг в друга π субконтрарные выраже­ния друг в друга. «Ах» обозначает кваптор общности по переменной х. «Ех» обозначает кваптор существования по переменной х. «Н» означает «выводимо», «доказуемо». «|=» означает «следует», «вытекает». «е» обозначает отношение членства. «£» обозначает теоретико-множественное отношение вклю­чения. 669 «w» обозначает тсоретико-мпожествеппую операцию объеди­нения. «^» обозпачаот теоретико-множественную операцию пере­сечения. «—» обозначает тсоретико-множественпую разность. «{х: —-}» обозначает оператор абстракции. «a =pb» означает «а равно (сходно с) Ь по свойству Р». «R» обозначает конверс отношения R. < ради защиты плода. Так что если по природе и ради чего-нибудь ласточка строит гнездо, а паук [ткет] паутину и растения производят листья ради плодов, а корни растут не вверх, а впиз ради питания, то ясно, что имеется подобная причина в [вещах], возникаю- 30 щих и существующих по природе. Л так как природа двояка: с одной стороны, [она выступает] как мате­рия, с другой — как форма, она же цель, а ради цели существует все остальное, то она, [форма], и будет причиной «ради чего». Ошибки бывают и в том, что создано искусством: неправильно паписал грамотный [человек], непра­вильно врач составил лекарство; поэтому ясно, что они зя могут быть и в творениях природы. Если существуют *мь некоторые [вещи], созданные искусством, в которых «ради чего» [достигается] правильно, а в ошибочных «ради чего» намечается, но не достигается, то это же самое возможно и в творениях природы, и уродства суть ошибки в отношении такого же «ради чего». II в первоначальном строении животных если «быко-рожденные» не были способны дойти до какого-ни­будь предела или цели, то это произошло, вероятно, вследствие повреждения какого-нибудь начала, как те­перь [бывает вследствие повреждения] семени. Необ­ходимо, далее, чтобы прежде возникло семя, а по сразу животное и «первые цельпоприродные» [сущест­ва] были семепем. Далее, и в растениях имеется «ради чего», хотя 10 и не так отчетливо; что же, и у пих, следовательно, наподобие «быкорожденных мужелпких», возникали «лозорожденные масличполикие» или пет? Ведь это нелепо, а должпо было быть, раз было у животных. Кроме того, в таком случае из семени должно было вырастать всему, что придется. 4* 99 is Вообще, утверждающий ото отвергает природные существа и [самое] природу, ибо природные сущест­ва — это те, которые, двигаясь непрерывно под воздей­ствием какого-то начала в них самих, достигают неко­торой цели. От каждого начала получается не одно и то же для каждых [двух существ], однако и не первоо лопавшееся, но всегда [движение направлено] к од­ному и тому же, если ничто не помешает. «Ради чего» 20 и «ради этого» могут оказаться и в случайном; напри­мер, Х1ы говорим, что случайно пришел чужестрапец и, заплатив выкуп, ушел, когда он поступил так, как будто для этого пришел, а пришел он не ради этого. И это произошло по совпадению, так как случай при­надлежит к числу причин но совпадению, как мы ска­зали раньше. Но когда подобное происходит всегда 25 или по большей части, то нет ни совпадения, пи слу­чайного, а в природных [вещах] всегда происходит так, если ничто не помешает. Странно ведь не предпо­лагать возникновения ради чего-нибудь, если не ви­дишь, что движущее [начало] обсудило решение. Од­нако ведь даже искусство не обсуждает, и, если бы искусство кораблестроения находилось в дерево, оно зо действовало бы подобпо природе, так что если в искус­стве имеется «ради чего», то и в природе. В наиболь­шей степени это очевидно, когда кто-то лечит самого себя: именно на такого человека похожа природа. Итак, что природа есть причина, и притом в смысле «ради чего»,— это ясно. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Λ то, что [существует] но необходимости, необхо-S5 димо ли оно в силу условия, или просто само по себе? В настоящее время полагают, что [существование] по 2<Юа необходимости заключено в [самом] возникновении, как если бы кто-нибудь вообразил, что степа возникла в силу необходимости потому, что тяжелые [предметы] по своей природе стремятся вниз, а легкие — на по­верхность, в результате чего камни и осповапие оказа­лись внизу, земля по своей легкости — наверху, а па 5 поверхности — преимущественно дерево, как самое лег­кое. Конечно, степа возникла не без этих материалов, однако π не благодаря им — разве только с их матери­альной стороны, — по ради укрытия и охраны. То же 100 н во всем прочем, где имеется «ради чего»: [возпи-кает] оно не без [вещей], заключающих в себе необ­ходимую природу, но и не благодаря им — если только не брать их как материю,-^- а ради чего-нибудь. Напри­мер, почему пила так сделапа? Чтобы она была такой-то и ради такой-то [цели]. Но то, ради чего она [сде­лана], не может осуществиться, если она но будет железной, следовательно, ей необходимо быть желез­ной, если должны существовать пила и ее работа. Итак, необходимость [здесь] существует в силу условия, а не как цель, ибо необходимость заключена в материи, а «ради чего» — в определении. Необходимость в математике и в вещах, возникаю­щих по природе, в некотором отношении очень сходны, а именпо: если прямая линия есть вот это, то тре­угольник необходимо имеет углы, равные двум пря­мым. Но нельзя сказать, что если последнее [положо-нио правильно], то [правильно] и первое, а только: если оно неправильно, не будет [правильно и определе­ние] прямой23. Там же, где происходит возникновение ради чего-нибудь, наоборот: если цель будет постав­лена или уже имеется, то и предшествующее будот существовать или уже имеется; если же [предшест­вующего] не будет, то, как там, [в математике], от­сутствие следствия снимает начало, так и здесь [сни­мается] цель и «ради чего». Они, [(цель и «ради че­го»)], ведь также начало, но [начало] не действия, а рассуждения (а там, [в математике], начало только рассуждения, так как действия нет). Таким образом, если должен быть дом, то чему-то необходимо произой­ти, или наличествовать, или быть, и вообще необхо­дима материя для того-то, например кирпичи и камни, если [речь идет] о доме; конечно, не благодаря им имеется [определенная] цель: они, [кирпичи и камни], нужны [только] как материя — и пе благодаря им бу­дет существовать [дом]. Однако, если их вообще но будет, не будет ни дома, пи пилы: дома — если не будет кампей, пилы —если железа; и там, [в матема­тике], но будет начал, если треугольник не будет [иметь углов, равных] двум прямым. Ясно, таким образом, что в природных [явлениях] необходимость — это так называемая материя и ее дви­жения. II физику надлежит говорить о причинах обо­его рода, больше же о [причине] «ради чего», ибо она 101 причипа [определенной] материи, а не материя —при­чина цели. И цель, ради которой [что-нибудь происхо-35 дит], и начало исходят из определения и рассуждения, 2ооь так же как и в [вещах], созданных искусством: раз дом [должен быть] такой, то по необходимости должно произойти и быть в наличии то-то, а если здоровье есть то-то, необходимо произойти и быть тому-то. Так же, если человек есть то-то, тогда [должно произойти] то и то, а если [будет] то и то, то [в свою очередь потребуется] то-то. Может быть, и в самом определен б нии имеется необходимость. Предположим, что распи­ливание определено как некоторого рода разделение, но последнее не произойдет, если пила не будет иметь зубьев такого-то качества, а эти зубья не будут та­кими, если их не сделать железпыми. И в самом опре­делении некоторые части суть как бы его материя« КНИГА ТРЕТЬЯ (Г) ГЛАВА ПЕРВАЯ Так как природа есть начало движения и измене­ния, а предмет нашего исследования — природа, то нельзя оставлять невыясненным, что такое движение: ведь незнание движения необходимо влечет за собой незнание природы. Определив то, что относится к дви­жению, надо попытаться подойти таким же образом и к последующему. Так вот, движение, по всей види­мости, есть [нечто] непрерывное, а бесконечное про­является прежде всего в непрерывном; поэтому, опре­деляя непрерывное, приходится часто пользоваться по­нятием бесконечного, так как непрерывное бесконечно делимо. Кроме того, движение невозможно без места, пустоты и времени. Ясно, что поэтому, а также потому, что они общи всему и иричастны всякой [вещи], сле­дует предварительно рассмотреть каждое из них, так как изучение частного должно следовать за изучением того, что обще всему. И прежде всего, как мы сказали, [речь пойдет] о движении. Из существующего одно существует только в дей­ствительности, другое — в возможности и действитель­ности1; одно есть определенный предмет, другое — ко­личество, третье — качество; то же относится и к про­чим категориям сущего. В категории отношения об одном говорится в смысле избытка и недостатка, о дру­гом — как о действующем и претерпевающем и вообще как о движущем и подвижном2, ибо движущее есть движущее [лишь] по отношению к подвижному, а по­движное таково [лишь] по отношению к движущему. По движения помимо вещей не существует: ведь все 103 мепяющееся меняется всегда или в отношении сущ­ности, или [в отношении] количества, или качества, или места, а ничего общего, как мы сказали, нельзя усмотреть в вещах, что не было бы ни определенным предметом, ни количеством, ни качеством, пи какой-либо другой категорией. Так что если, кроме указан­ного, нет ничего сущего, то и движение и изменение ничему иному не присущи, кроме как указанному. Каждый же из этих [родов сущего] присущ всему двоя­ким образом, например: определенному предмету, с одной стороны, как форма его, с другой — как лишен­ность; в отношении качества — одно есть белое, а дру­гое черное; в отношении количества — одно завершен­ное, другое — незавершенное; равным образом и в от­ношении перемещения —- одно вверх, другое вниз или одно легкое, другое тяжелое. Таким образом, видов движения и изменения имеется столько же, сколько и [родов] сущего. А так как в каждом роде мы различали [сущест­вующее] в действительности и в возможности, то дви­жение есть действительность существующего в воз­можности, поскольку [последнее] таково; например, [действительность] могущего качественно изменяться, поскольку оно способно к такому изменению, есть ка­чественное изменение; [действительность] способного к росту и к противолежащему — убыли (ибо общего имени для того и другого нет) есть рост и убыль; [действительность] способного возпикать и уничто­жаться — возникновение и уничтожение, способного перемещаться — перемещение. А то, что все это есть движение, ясно из следую­щего [примера]. Когда то, что может строиться, по­скольку мы называем его таковым, становится дейст­вительностью, оно строится, и это есть строительство; то же относится и к обучению, лечению, катанию, пры-ганию, созреванию, старению. Так как некоторые [ве­щи] существуют и в возможности, и в действительно­сти, только не одновременно и не в отношении одного и того же (как, например, теплое в возможности, но холодное в действительности), то многие [из них] бу­дут действовать друг на друга и испытывать воздейст­вия друг от друга, ибо каждая такая вещь будет дей­ствующей и вместе с тем испытывающей воздействие. Таким образом, движущее физически [всегда] подвиж-104 но, ибо все подобное приводит в движение, будучи и 25 само движимым3. Некоторым кажется, что все [вооб­ще] движущее движется, но, как обстоит в этом отно­шении дело, будет ясно из других [книг] 4, ибо суще­ствует нечто движущее, что остается неподвижным; а действительность существующего в возможности, когда [оно] проявляет деятельность, но не само по себе, а поскольку способно к движению, и есть движе­ние. Я говорю «поскольку» вот в каком смысле. Медь есть статуя в возможности, однако действительность 30 меди, поскольку она медь, не есть движепие: ведь не одно и то же быть медью и быть в возможности чем-то способным к движению, так как, если бы это было пря­мо и по определению то же самое, то действительность меди как таковой была бы движением, но это, как ска­зано, не то же самое. (Это ясно из рассмотрения про- яг> тивоположностей: ведь возможность быть здоровым и гль возможность быть больным — [вещи] разные, ипачс болеть и здравствовать было бы одно и то же; а то, что лежит в основе, что выздоравливает и заболевает, будь то влага или кровь, тождественно и едино.) А так как они, [действительность какой-либо вещи и ее способ­ность к движению], не одно и то же, как не одно и то же цвет и способное быть видимым, то очевидно, что s движение есть действительность возможного, посколь­ку оно возможно. Итак, что именно это есть движение и что состояние движения наступает тогда, когда действительность бу­дет [именно] такой — ни раньше, ни позже,— это ясно. Ведь каждая [вещь] иногда может проявить деятель­ность, а иногда нет. Например, то, что может строить­ся, и деятельность5 того, что может строиться, по­скольку оно может строиться, есть строительство. В самом деле, деятельность того, что может строиться, есть либо строительство, либо [само] строение. Но ко­гда есть строепие, уже нет того, что может строиться: то, что может строиться, построено. Следовательно, необходимо, чтобы деятельностью [того, что может строиться], было строительство. Строительство же есть некоторое движение. Конечно, то же рассуждение подойдет и к другим движениям6. 15 105 ГЛАВА ВТОРАЯ Что [все это] сказано правильно, яспо также из того, что говорят о движении другие, и из того, что нелегко определить его иначе. Ведь никто не смог бы отнести ни движение, ни изменение к другому роду. Это станет очевидным, если рассмотреть, как представ­ляют его некоторые: они говорят, что движение есть разнородность, неравенство и пе-сущее; однако ничему из этого нет необходимости двигаться, будет ли оно разнородным, неравным или не существующим, и из­менение как в направлении к пим, так и от них про­исходит не в большей степени, чем от противолежаще­го. Причина же, почему они помещают движепие в та­кие [разряды], состоит в том, что движение кажется чем-то неопределенным, а начала второго ряда7 — не­определенными вследствие того, что основаны на ли­шенности: ведь ни одно из них не представляет собой ни определенного предмета, пи качества, ни прочих категорий. А почему движение кажется неопределен­ным, это зависит от того, что его пельзя просто отнести пи к возможности сущего, ни к его деятельности; так, [например], ни возможное количество, пи количество в деятельности не должны с необходимостью двигать­ся. И все же движение кажется некоторой деятель­ностью, хотя и незавершенной. Причина этого в том, что возможное, деятельностью чего [является движе­ние], не завершено, и поэтому трудно попять, что та­кое движение: надо ли его отнести к лишенности, или к возможности, или просто к деятельности, но ничто из этого не представляется допустимым. Остается, ста­ло быть, указанный выше способ [понимания] : движе­ние есть некая деятельность, [и притом] такая дея­тельность, которую мы описали; увидеть ее, правда, трудно, но она тем не менее вполне допустима. Движется и то, что приводит в движепие, как было сказано выше,— [по меньшей мере] все, что в возмож­ности подвижно и неподвижность чего есть покой (ибо, чему присуще движение, для того неподвижность есть покой). Воздействие па подобную [вещь], поскольку она такова, и есть приведение в движение: оно осуще­ствляется прикосновением, так что одновременно [и само движущее] испытывает воздействие. Поэтому движение есть действительность подвижного, посколь­ку ку оно подвижно; оно происходит от прикосновения движущего [к движимому], так что одновременно и [движущее] испытывает воздействие. Форму же все­гда привносит движущее — будь то определенный пред­мет или определенное качество или количество. И эта форма будет началом и причиной движения, когда [движущее] движет; например, человек в действитель­ности создает человека из того, что было человеком в возможности. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Теперь становится ясной и та [кажущаяся] труд­ность, что движение происходит в подвижном: ведь оно есть действительность последнего, [осуществляемая] под воздействием способпого двигать. И деятельность способного двигать также не есть что-либо иное: дейст­вительность должна быть у обоих, ибо способпос дви­гать является таковым благодаря возможности, а [фак­тически] движущее — благодаря [своей] деятельности, но оно оказывает действие па подвижное, так что им обоим в равной мере присуща одна деятельность — подобно тому как одинаков промежуток от одного к двум и от двух к одпому, а также [расстояние] при подъеме и спуске. Ведь они существуют как одпо, хотя определение у них не одно. Так же обстоит дело с движущим и движимым. Здесь, однако, имеется логическая трудность. Ведь, пожалуй, необходимо, чтобы у действующего и испы­тывающего воздействие была разная деятельность. Ведь в одном случае имеется действие, в другом — претерпе­вание, причем итог и цель первого есть деяние, второ­го же — страдательное состояние. Так как оба суть движения, то, если опи различны, в чем же они на­ходятся? Конечно, или [1]оба в том, что испытывает воздействие и приводится в движение, или [2] дейст­вие в действующем, а претерпевание в испытывающем воздействие (если же и последнее следует назвать действием, то оно будет омонимом8). Но если правиль­но второе, то движение будет в движущем, ибо то же соображение будет справедливо и для движущего, и для движимого. Таким образом, или все движущее бу­дет двигаться, или обладающее движепием не будет двигаться. Если же и то и другое — и действие и 107 претерпевание — будут в движимом и испытывающем воздействие и, [например], обучение и изучение — две вещи разные — окажутся в ученике, тогда, во-первых, деятельность каждого не будет присуща каждому, а во-вторых, обнаружится нелепость, что два движения 35 будут двигаться вместе: каковы же будут [при этом]] качественные изменения, если их два в одном и ведут они к одной форме? Это невозможно. Но, положим, 202ь деятельность будет одна. Однако [и в этом случае] получится нелепость, ибо для двух различных по виду [вещей] окажется та же, и притом одна, деятельность, и выйдет, что если обучение и изучение и [вообще] действие и претерпевание есть одно и то же, то между тем, чтобы обучать и учиться, действовать и испыты­вать воздействие, не будет разницы, так что обучаю-5 щему необходимо будет всему учиться и действующему страдать. Или, может быть, нет ничего нелепого в том, чтобы деятельность одного находилась в другом (ведь обуче­ние есть деятельность способного обучать, однако про­являющаяся в другом: оно не обособлено [от других людей], но есть [деятельность] такого-то, проявляю­щаяся в таком-то), и ничто не препятствует в двух [вещах] находиться одной деятельности, только но так, чтобы они были тождественны по бытию, а как ю существующее в возможности относиться к действую­щему. И нет необходимости обучающему учиться, даже если действовать и испытывать воздействие есть одно и то же — конечно, не в том смысле, что у них одно определение, указывающее их суть бытия, как, напри­мер, плащ или верхнее платье, а как дорога из Фив в в Афины и из Афин в Фивы, о чем мы говорили и is раньше. Ибо не всякое тождество присуще [вещам], тождественным в каком-то одном отношении: оно при­суще только тем, у которых тождественно бытие. И да­же если обучение тождественно с учением, это еще не зпачит, что обучать и учиться одно и то же, так же как если расстояние между двумя удаленными друг от дру­га [предметами] одно, то проходить это расстояние отсюда туда и оттуда сюда но будет одним и тем же. го Вообще говоря, ни обучение с учением, ни действие с претерпеванием не тождественны в собственном смысле слова, а только то, к чему они относятся,— дви­жение, ибо деятельность этой [вещи] в другой и этой 1U8 второй [вещи] под воздействием первой различпа но своему определению. Итак, что такое движение вообще и в частности, нами сказано; ведь [теперь] ясно, как определить каж­дый его вид. Качественное изменение, например, есть действительность способного к качественному измене­нию, поскольку оно способно к такому изменению. Еще более понятна действительность могущего действовать и претерпевать, поскольку оно таково во­обще или же в отдельных случаях, например строи­тельство или лечение. Таким же образом следует гово­рить и о каждом другом виде движений. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ зо Так как паука о природе имеет дело с величинами, движением и временем, каждое из которых необходи­мо должно быть или бесконечным, или конечным (если даже и не все бесконечно или конечно, например свой­ство или точка: им, пожалуй, нет необходимости быть as ни тем, ни другим), то будет уместно, ведя исследова­ние о природе, рассмотреть [вопрос] о бесконечном — существует оно или нет, а если существует, что оно та- 2(к« кое. Доказательством того, что такое рассмотрение по­добает этой науке, [может быть следующее]: все, кто достойным упоминания образом касались этой филосо­фии, рассуждали о бесконечном и все считают его не­ким началом существующих [вещей]. Одни, как пифагорейцы и Платон, рассматривают G бесконечное (to apeiron) само по себе, считая его не свойством чего-то другого, но самостоятельной сущ­ностью — с той разницей, что пифагорейцы [находят его] в чувственно-воспринимаемых вещах (ведь они и число не отделяют [от них]) и [утверждают,] что за Небом [также] имеется бесконечность, Платон же го­ворит, что за небом нет никакого тела и даже идей, так ю как они нигде не находятся, а бескопечное имеет­ся и в чувственно-воспринимаемых вещах и в идеях. Далее, пифагорейцы отождествляют бескопечное с чет­ным [числом], ибо оно, [четное], будучи заключено внутри и ограничено нечетпым, сообщает существую­щим [вещам] бесконечность. Доказательством этому служит то, что происходит с числами, а именно если накладывать гномоны вокруг единицы или за псключе-109 пием [нее], то в последнем случае получается всегда другой вид [фигуры], в первом же — одип и тот же9. Платон же [признавал] две бесконечности — большое и малое. Л все писавшие о природе кладут в оспову беско­нечного какую-нибудь другую природу из так называе­мых элементов, например воду, воздух или промежу­точное между ними. Никто из тех, кто устанавливает ограниченное число элементов, не считает [их] беско­нечными; те же, которые делают элементы бесконеч­ными [по числу], как Анаксагор и Демокрит — один из [своих] подобочастных, другой из панспермии фи­гур 10, говорят, что бесконечное есть непрерывное но соприкосновению [частиц]. И первый утверждает, что любая из частей есть смесь, подобная целому, так как можно видеть, что любая [вещь] возникает из любой, отсюда, по-видимому, и его слова «вместе когда-то все вещи были», например это мясо и эта кость и так же всякая [другая вещь], а следовательно, и все, и при­том одновременно, потому что не только в каждой ве­щи имеется начало разъединения, но и для всех [ве­щей]. Так как возникающее возникает из такого тела, а возникает все, только не сразу, то должно сущест­вовать какое-то начало возникновения; оно едино, и называет он его разум; разум, начавши некогда, дейст­вует посредством мышления; таким образом, по необ­ходимости все было когда-то вместе и когда-то начало приводиться в движение. А Демокрит утверждает, что ни один из первых [элементов] не возникает из друго­го, однако и для него началом их всех служит общее тело, части которого отличаются по величине и фигуре. Из всего этого ясно, что рассмотрение бесконечного вполне подобает физикам. С полным основанием также все полагают его как начало: невозможно ведь, чтобы оно существовало напрасно, с другой стороны, чтобы ему присуще было иное значение, кроме начала. Ведь все существующее или [есть] начало, или [исходит] из начала; у бесконечного же не существует начала, так как оно было бы его концом. Далее, [бесконечпое], будучи неким началом, не возникает и не уничтожает­ся; ведь то, что возникает, необходимо получает конеч­ное завершение, и всякое уничтожение приводит к кон­цу. Поэтому, как мы сказали, у него пет начала, но оно само, по всей видимости, есть начало [всего] 110 другого, все объемлет и всем управляет, как говорят тс, которые не признают, кроме бесконечного, других при­чин, например разума или любви. И оно божественно, ибо бессмертно и неразрушимо, как говорит Анакси->1андр и большинство физиологов11. 15 А что бесконечное существует, уверенность в этом проистекает у исследователей прежде всего из пяти [оснований]: [1] из времени (ибо оно бесконечно); [2] из разделения величин (ведь и математики поль­зуются бесконечным); [3] далее, что только в том случае не прекратится возникновение и уничтожение, если будет бесконечное, откуда берется возникающее; 2о [4] далее, из того, что ограниченное всегда граничит с чем-нибудь, так что необходимо, чтобы не было ни­какого предела, раз одно всегда необходимо граничит с другим [5]. Но больше всего и главнее всего —- что составляет общую трудпость для всех — на том основа­нии, что мышление [никогда] не останавливается [на чем-нибудь] и число кажется бескопечпым, и матема- 2.г> тические величины, и то, что паходится за небом. А ес­ли находящееся за [пебом] бесконечно, то кажется, что существуют и бесконечное тело, и бесконечные [по числу] миры, ибо почему пустоты будет больше здесь, чем там? Таким образом, если масса имеется в одном месте, то она [находится] и повсюду. Вместе с тем, если пустота и место бесконечпы, необходимо, чтобы и тело было бесконечным, так как в [вещах] за вечных возможность ничем не отличается от бытия. Рассмотрение бесконечного имеет свои трудности, так как и отрицание его существования, и признанно приводят ко многим невозможным [следствиям]. Да­лее, каким образом существует бесконечное: как сущ­ность или как свойство, само по себе присущее пекой природе? Или ни так, ни этак, но все же бесконечное существует — или как бесконечпое [по величине], или как бесчисленное множество. Для физика же важнее 204а всего рассмотреть [вопрос], существует ли бесконечная чувственно-воспринимаемая величина. И вот, прежде всего падо определить, в скольких значениях говорится о бесконечном. В одном значе­нии — это то, что не может быть пройдено вследствие невозможности по природе сделать это, подобно тому как нельзя видеть голоса; в другом же [зпачении] — то, прохождение чего не может быть завершепо— 5 Ш потому ли, что это едва ли выполнимо, или потому, что, будучи по природе проходимым, оно не имеет конца прохождения или предела. Затем все бескопечпое [мо­жет быть таковым] или в отношении прибавления, или в отношении деления, или в обоих [отношениях]. ГЛАВА ПЯТАЯ Невозможно, чтобы бесконечное, существуя само по себе как нечто бескопечпое, было отделимо от чув­ственных [предметов]. Потому что если бескопечное 1,0 не есть пи величина, ни множество, а само есть сущ­ность, а не свойство [какой-то иной сущности], то оно будет неделимо, так как делимое [всегда] будет или величиной, или множеством. Если же оно педелимо, оно не бесконечно, разве только [в том смысле], как голос невидим. Но не в этом смысле говорят о пем ут­верждающие, что бесконечное существует, и [не в этом смысле] мы ведем наше изыскание, а в смысле не про-i5 ходимого до конца. Если же бесконечное существует как свойство, оно, поскольку оно бесконечно, не будет элементом существующих [вещей], так же как невиди­мое [по будет элементом] речи, хотя голос и невидим. Далее, как возможно бесконечному быть чем-то, что существует само по себе, если не существуют сами по себе число и величина, которым бесконечное присуще как некое состояние? Ведь ему меньше необходимости to [существовать самому по себе], чем числу или вели­чине. Ясно также, что не может бесконечное существо­вать, как актуальное бытие, как сущность или как на­чало; ведь если оно делимо [на части], любая часть, взятая [от него], будет бесконечной. А именно, если бесконечное — сущность и не относится к какому-либо субстрату, то быть бесконечным и бесконечное — одно is и то же, следовательно, оно или педелимо, или делимо на бесконечные, а одному и тому же [предмету] быть многими бесконечными невозможно. Но если оно сущ­ность и начало, то, как часть воздуха остается возду­хом, так и часть бесконечного — бесконечным. Следо­вательно, оно не имеет частей и неделимо. Однако не­возможно бесконечному существовать в действительно­сти, ведь в этом случае ему необходимо быть пеким *о количеством. Бесконечное, следовательно, существует как свойство. Но если так, то, как уже сказано, недо-112 пустимо называть бесконечное началом, а только то, чему оно присуще как свойство,— воздух или четное [число]. Поэтому нелепо мнение тех, кто говорит так же, как пифагорейцы: они одновременно делают беско­нечное сущностью и расчленяют его на части. Вопрос о том, может ли находиться бесконечное в зг> [предметах] математических, и в мыслимых, и ие 20*ь имеющих величины, относится скорее к общему иссле­дованию [проблемы]; мы же рассматриваем чувствен­ные предметы и о тех, относительно которых ведем исследование, спрашиваем: имеется или не имеется среди них тело, бесконечное по своему протяжению? Если рассматривать [вопрос] логически, то можно прийти к мнению, что его нет, [и притом] на следую- 5 щем основании. Если мы определим тело как нечто, ог­раниченное поверхностью, то не может быть бесконеч­ного тела — ни мыслимого, пи воспринимаемого чувст­вами. Но [не может быть] и числа как чего-то отдель­ного и [в то же время] бесконечного: ведь число или то, что имеет число, исчислимо. Следовательно, если воз­можно сосчитать исчислимое, то можно будет пройти [до конца] и бесконечное» Если же рассматривать [вон- ю рос] с более физической точки зрения, [невозможность бесконечного тела вытекает] из следующего: оно но может быть ни сложным, ни простым. Сложным не может быть бесконечное тело, если элементы ограни­чены по числу. Их необходимо должно быть несколько, чтобы противоположности уравновешивали друг друга и ни один элемент не был бесконечным. Ведь дажо если сила одного тела сколько-нибудь уступает [силе] 15 другого, [однако] если, например, огонь ограничен, а воздух бескопечен, то пусть равное [количество] огня превышает по силе равное [количество] воздуха во сколько угодно раз, лишь бы это выражалось каким-нибудь числом, все же ясно, что бесконечное одолеет и уничтожит конечное. А быть бесконечным каждому [элементу] невозможно, так как тело есть то, что име- 20 ет протяжение во все стороны, бесконечное же есть безгранично протяженное; следовательно, бесконечное тело будет простираться во всех направлениях безгра­нично. Но бесконечное тело не может быть также единым и простым — ни в том случае, если оно, как говорят некоторые, существует помимо элементов, которые из 113 него порождаются, ни безусловно. Некоторые считают таким [единым и простым началом] бесконечное, а не воздух или воду, чтобы все прочее не уничтожалось от их бесконечности, так как [эти элементы] противо­положны, например воздух холоден, вода влажна, огонь горяч. Если бы один из них был бесконечным, всо остальные были бы уничтожены; теперь же, как гово­рят они, [бесконечное] есть нечто иное, из чего эти [элементы порождаются]. Но невозможно, чтобы такое [тело] существовало, не потому [только], что оно бес­конечно (по этому поводу надо будет высказать неко­торые общие соображения, в равной степени примени­мые к воде, к воздуху и к любому другому телу), а потому, что такого чувственно-воспринимаемого тела наряду с так называемыми элементами нет: ведь все [предметы], из чего состоят, в то и разрешаются, так что опо должно находиться здесь наряду с воздухом, огнем, землей и водой, но ничего такого не оказывает­ся. И конечно, ни огонь, пи другой какой-нибудь эле­мент не могут быть бесконечными. Вообще говоря, и независимо от того, бесконечен какой-либо из них [или нет], невозможпо, чтобы Вселенная — даже если она ограничена — состояла или возникала из какого-то одного [элемента], подобно тому как Гераклит гово­рит, что все когда-пибудь станет огнем 12 (то же самое рассуждение применимо и к тому единому, которое вы­ставляют физики наряду с элементами), так как всо изменяется, [переходя] из противоположного в проти­воположное, например из теплого в холодное. Таким образом, [вопрос о том], может или не может сущест­вовать бесконечное чувственно-воспринимаемое [тело], следует рассматривать в отношении Вселенной в це­лом, [а не в отношении какого-либо одного элемента]. Что вообще не может существовать бесконечное чув­ственно-воспринимаемое тело, очевидно из следующего. Всему воспринимаемому чувствами присуще по при­роде где-нибудь находиться, и для каждой вещи имеет­ся некоторое место, причем оно одно и то же для части и для целого, например для всей земли и для одного комка, для огпя и для искры. Так что, если [бесконеч­ное тело] однородно, оно будет неподвижно или будет всегда перемещаться. Однако это невозможно: почему оно будет скорее внизу, а не вверху или где бы то ни было? Я имею в виду, что если имеется, например, ко-114 мок, куда он будет двигаться или где [будет] пребы­вать в покое? Ведь место родственного ему тела бес­конечно. Может быть, он займет все [это] место? А ка­ким образом? Какое же и где [будут его] пребывание и движение? Или он будет повсюду пребывать в покое? Но тогда он не будет двигаться. Или повсюду оп будет двигаться? Тогда он не остановится. Если же Вселен- 20 пая неоднородна, то неоднородны и места. Во-первых, тело Вселенной не будет единым иначе как путем со­прикосновения [своих частей]. Во-вторых, эти [части] будут в отношении их вида или ограниченными [по числу], или бесконечно разнообразными. Ограниченны­ми [по числу] они не могут быть: раз Вселенная бес­конечна, то [в этом случае] одни [ее части] будут бес­конечны, другие же нет, как, например, огонь или вода, а это [повлечет за собой] уничтожение противопо- 25 ложных [элементов], как было сказано раньше. Имен­но поэтому никто из физиологов пе считал единым и бесконечным огонь или землю, а только воду, или воз­дух, или средпее между ними, потому что место каж­дого из первых точно определено, вторые же склоняют­ся в обе стороны — вверх и вниз. Если же [части Все­ленной] бесконечны [по числу] и просты, то и мест зо будет бесконечно много и число элементов также будет бесконечно. Если же это невозможно и число мест ограничено, тогда необходимо и целому быть ограни­ченным, так как невозможно, чтобы место и тело не совпадали; ведь ни все место не больше того, чем мо­жет одновременно быть тело (в этом случае тело не 35 было бы бесконечным), ни тело не больше, чем место, [и получится, что] либо будет какая-то пустота, либо мы же тело по своей природе сможет быть нигде 13. Анаксагор неразумно говорит о пребывании беско­нечного, а именно что бесконечное поддерживает само себя вследствие того, что оно находится в самом себе, так как ничто другое его не окружает, как будто, где что находится, там оно и есть по своей природе. Но это s неправильно: нечто может находиться где-нибудь па-сильно, а не там, где оно должно быть по своей приро­де. Если таким образом целое совсем не движется (ибо то, что поддерживает само себя и находится в самом себе, необходимо должно быть неподвижным), то сле­дует указать, почему оно по своей природе не может двигаться, ибо недостаточно, высказавшись таким об-115 разом, считать дело поконченным. Ведь нечто другое могло бы быть неподвижным, хотя но его природе [ему] ничто не мешало бы [двигаться]. Ведь и Земля не перемещается и даже, будучи бесконечной, [не пе­реместилась бы], удерживаемая в центре [Вселен­ной],— и не потому она пребывает в центре, что нет другого места, куда она могла бы переместиться, а по­тому, что опа такова по своей природе. И однако позво­лительно сказать также, что она поддерживает сама себя. Если, таким образом, для Земли, будь она бес­конечной, причина [неподвижности] заключалась бы не в этом, а в том, что она имеет тяжесть, а тяжелое пребывает в центре и Земля также в центре, то таким же образом и бесконечное пребывало бы в самом себе вследствие какой-нибудь другой причины, а не потому, что оно бесконечное и поддерживает само себя. Вместо с тем очевидно, что и любая часть его должна пребы­вать [в самой себе], ибо, как бесконечное, поддержи­вая себя, пребывает само в себе, так будет пребывать в себе и любая взятая [от него] часть. Ведь места для целого и части одпородны; например, для целой земли и для комка —- внизу, для всего огня и для искры — вверху. Таким образом, если место бесконечного [нахо­дится] в нем самом, тогда то же место [свойственно] и части; следовательно, она будет пребывать в самой себе. Вообще же очевидно, что невозможно говорить о су­ществовании бесконечного тела и одновременно об оп­ределенном месте для тел, если всякое чувственно-вос­принимаемое тело имеет или тяжесть, или легкость, и если оно тяжелое, то но природе перемещается к цент­ру, если же легкое — вверх: необходимо ведь, чтобы [то же было] и с бесконечным, но ему всему невоз­можно испытывать какое-либо из этих двух [перемеще­ний] , а его половинкам и то и другое, ибо как его разде­лишь? Или каким образом одна часть бесконечного будет вверху, другая внизу, с краю или посередине? Далее, всякое чувственно-воспринимаемое тело на­ходится в [каком-нибудь] месте, виды же и различия места — вверху и внизу, спереди и сзади, справа и слева; и эти [различия таковы] не только для нас и по условию, по [они] определены и в самом целом. В бесконечном же [теле] такие различия невозможны. А вообще, если невозможно существование беско­нечного места, а всякое тело паходится в каком-то ме-116 сте, то невозможно и существование какого-либо беско­нечного тела. Но «где-нибудь» означает в [каком-то] месте, и то, что [находится] в месте, [находится] где-нибудь. Следовательно, если никакое количество не мо­жет быть бесконечным, так как количество есть нечто определенное, например [длиной] в два локтя или три локтя (ведь это озпачает количество), то таким же об­разом [бесконечным не будет] то, что [находится] в месте, потому что оно «где-нибудь», а это зна­чит вверху, или внизу, или в каком-либо ином из шести направлений, а каждое из них есть пекоторый предел. Итак, что пе может быть актуально бесконечного тела, ясно из сказанного. ГЛАВА ШЕСТАЯ А что много невозможного получается, если вообще отрицать существование бесконечного,— [это тоже] очевидно. Тогда и для времени будет какое-то начало и конец, и величины не [смогут быть] делимы на ве- ю личины, и численный ряд не будет бесконечным. Когда при таком положении дела начинает казаться, что ни одно [из решений] неприемлемо, возпикает нужда в третейском судье, и [в конце концов] становится оче­видным, что в каком-то смысле [бесконечное] сущест­вует, а в другом же нет. В самом деле, о бытии можпо говорить либо в воз­можности, либо в действительности, а бесконечное по­лучается либо прибавлением, либо отнятием. Что вели- ir» чина не может быть бесконечной актуально, об этом уже сказано, по она может быть [беспредельно] дели­мой (так как нетрудно опровергнуть [учение] о неде­лимых линиях и); остается, таким образом, бесконечное в возможности. Не следует, однако, понимать бытие [бесконечного] в возможности [в том смысле], что как вот этот [материал] есть статуя в возможности, по­скольку он [на деле] может стать статуей, то так же го может стать актуально существующим какое-нибудь бесконечное; но так как «существование» имеет много значений, то и бесконечное может существовать так, как существует день или как состязание — в том смысле, что оно становится всегда иным, и иным. Ведь и они, [день и состязание], существуют и в возможности 117 и в действительности: олимпийские игры существуют 25 и как возможное наступление состязаний, и как на­ступившее. Что касается бесконечного, то очевидно, что оно различно и для времени, и в отношении людей, и в отношении деления величин. Вообще говоря, бес­конечное существует таким образом, что всегда берет­ся иное и иное, а взятое всегда бывает конечным, so но всегда разным и разным. Так что бесконечное по следует брать как определенный предмет, например как человека или дом, а в том смысле, как говорится о дне или состязании, бытие которых не есть какая-либо сущность, а всегда находится в возникновении и уничтожении, и хотя оно конечно, но всегда разное и 20Gb разное15. Притом для величины это происходит с со­хранением взятого, для времени и людей — вместе с их уничтожением, так, однако, чтобы [последователь­ность возникновений] не прекращалась. Бесконечное путем прибавления в некотором смыс­ле есть то же самое, что и [бесконечное] путем деле­ния, а именно: путем прибавления с конечной велпчп-5 ной происходит обратное: в какой мере она при деле­нии очевидным образом идет к бесконечности, в такой же при прибавлении она будет казаться идущей к оп­ределенной [величине]. Если, взявши от конечной ве­личины определенную часть, прибавлять [к ней даль­нейшие части, находящиеся друг к другу] в одинако­вом отношении, но [только] не прибавлять повторно ту же самую часть целого, то [исходную] конечпую ве­личину нельзя будет пройти [до конца]; если же ίο настолько увеличить отношение, чтобы прибавлять все время одну и ту же величину, то пройти можно, так как всякую конечную величину [всегда] можно исчерпать любой определенной величиной. Иным обра­зом бесконечного нет; оно существует лишь так — в возможности и при уменьшении (в действительности же [бесконечное] существует в том смысле, в каком 15 мы говорим о дне и состязании), причем в возможно­сти — в смысле материи, и не само по себе, как [су­ществует] конечная величина. И бесконечное путем прибавления, которое мы назвали в некотором смысле тождественным бесконечному путем деления, сущест­вует в возможности таким же образом, так как вне его всегда можно что-нибудь взять. Однако оно пе превзойдет любой определенной величины, как пре-118 восходит бесконечное путем делепия всякую опреде­ленную величину, меньше которой оно всегда [в кон­це концов] будет. Таким образом, превзойти всякую величину путем прибавления нельзя даже в возможно­сти, если только не существует бесконечного в дейст­вительности в смысле свойства [какого-то тела], как говорят физиологи, утверждающие, что тело вне кос­моса, сущность которого — воздух или что-нибудь по­добное, бесконечно. Но если невозможно, чтобы таким образом существовало бесконечное в действительности чувственно-воспринимаемое тело, то очевидпо, что пу­тем прибавления оно не будет бесконечным и в воз­можности, а только, как сказано, в обратном отноше­нии к делению. Хотя Платон именно поэтому допустил две бесконечности: [во-первых], при увеличении, так как он полагал, что [таким образом] можно превзойти [любую величину] и идти до бесконечности, и, [во-вто­рых], при уменьшении, однако, допустив две, он ими не пользуется: ведь числам у пего не свойственна бес­конечность ни при уменьшении, так как единица — наименьшее [число], ни при увеличении, так как чис­ла доходят у него [только] до десяти. Выходит, что бесконечное противоположно тому, что [о ием обычно] говорят: не то, вне чего ничего нет, а то, вне чего всегда есть что-нибудь, то и есть беско­нечное. Вот пример: ведь и кольца, не имеющие кам­ня, называют бесконечными, так как всегда можно взять какую-нибудь часть, лежащую дальше, [чем пре­дыдущая]; однако так говорится по некоторому сход­ству, но не в собственном смысле; ибо и только что сказанное должно иметь место, и никогда нельзя брать одного и того же; в круге же это происходит по так, а только непосредственно следующее оказывается все­гда другим. Итак, бесконечное есть там, где, беря не­которое количество, всегда можно взять что-нибудь за пим. А где вне ничего нет — это законченное и целое. Ведь мы так и определяем целое: это то, у которого ничто не отсутствует; например, целое — это человек или супдук. Но каково значение целого в частных слу­чаях, таково и его собственное значение, а именно це­лое то, вне чего ничего нет, а то, у чего нечто отсутст­вует, будучи вне его, уже не все, как бы мало ни было это отсутствующее. Целое и законченное или совершен­но тождественны друг другу, или родственны по 1J9 природе: законченным ne может быть не имеющее конца, конец же — граница. 15 Поэтому следует думать, что Парменид сказал луч­ше Мелисса: последний говорит, что целое бесконечно, а Парменид — что целое «ограничено на равном рас­стоянии от центра». Ведь нельзя, как нитку к нитке, привязывать к Вселенной и к целому бесконечность; ведь такую важность они придают бесконечному имен-20 по потому, что оно «все объемлет» и «все заключает в себе», так как имеет некоторое сходство с целым. Но бесконечное есть материя для завершенности величи­ны и целое только в возможности, а не в действитель­ности; оно делимо и при уменьшении и обратном при­бавлении, а целым и ограниченным [бесконечное] оказывается не само но себе, а по отношению к дру-25 тому; и поскольку оно бесконечно, оно не охватывает, а охватывается. Поэтому оно и не познаваемо, как бес­конечное, ибо материя [как таковая] не имеет формы. Таким образом, ясно, что бесконечное скорее подходит под определение части, чем целого, так как материя есть часть целого, как медь для медной статуи. Если же оно охватывает чувственно-воспринимаемые пред-зо меты, то и в области умопостигаемого «большое» и «малое» должны охватывать умопостигаемые [идеи]; но нелепо и невозможно, чтобы непознаваемое и не­определенное охватывало и определяло. ГЛАВА СЕДЬМАЯ Надо признать основательным, что бесконечпое пу­тем прибавления не представляется таким, чтобы оно 35 превосходило всякую величину, а бесконечное при де­лении именно таково; ведь бесконечпое охватывается 207ь как материя, лежащая внутри, охватывает же его фор­ма. Вполне разумно также и то, что для числа имеет­ся предел в направлении к наименьшему, а в направ­лении к большему оно всегда превосходит любое мно­жество, для величии же наоборот: в направлении к 5 меньшему она превосходит все своей малостью, а в на­правлении к большему бесконечной величины не бы­вает. Причина та, что единица неделима, чем бы она ни была; например, человек — один человек, а не мно­гие; число же больше единицы и есть некоторое коли­чество [единиц], поэтому необходимо остановиться на 120 неделимом, так как два и три — производные имена 16, так же как и любое другое число. А в направлении к ю большему мысленно можно всегда идти [дальше и дальше], ибо дихотомические деления величины беско­нечны. Таким образом, бесконечное здесь в возможно­сти существует, в действительности же нет, и взятое [число] всегда превосходит всякое определенное мно­жество. Но это число неотделимо от дихотомии, и бес­конечность не пребывает, а возникает, так же как и is время, и число времени. Что касается величин, то у них дело обстоит противоположным образом, так как непрерывное делится до бесконечности, а в направле­нии к большему бесконечного нет. Ибо поскольку не­что может существовать в возможности, постольку оно допустимо и в действительности. Таким образом, так как ни одна чувственно-воспринимаемая величина не бесконечна, нет возможности превзойти любую опреде- 20 леппую величину; ибо тогда было бы печто большее, чем Вселенная. Бесконечное величины, движения и времени не тождественны, как какая-нибудь одна природа, но определяются как последующее по отношению к пре­дыдущему. Так, движение бесконечно, потому что [та­кова] величина, в отношении которой происходит пере­мещение, качественное изменение или увеличение, вре­мя же [бесконечно] в силу движения. Сейчас мы 25 касаемся их лишь по мере необходимости, а впоследст­вии попытаемся сказать, что такое каждое [из них] и почему всякая величина делима на величины. Наше рассуждение, отрицающее актуальность бес­конечного в отношении увеличения, как не проходимо­го до конца, не отнимает у математиков их исследова­ния; ведь они теперь не нуждаются в таком бескоиеч- зо ном и не пользуются им: [математикам] надо только, чтобы ограниченная линия была такой величины, как им желательно, а в том же отношении, в каком делит­ся самая большая величина, можно разделить какую угодно другую. Таким образом, для доказательств бес­конечное пс принесет им никакой пользы, а бытие будет найдено в [реально] существующих величи­нах. Так как мы разделили причины па четыре [рода], 35 то очевидно, что бесконечное есть причина в смысле материи и что бытие его — лишенность, а существую- 20ва 121 щий сам по себе субстрат — непрерывное и чувственно-воспринимаемое. По-видимому, и все другие пользовались бесконеч­ным как материей, поэтому и нелепо делать его объем­лющим, а не объемлемым. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Нам осталось еще коснуться оснований, почему бес­конечное кажется существующим не только в возмож­ности, но и как [нечто] отдельное; из них одни не яв­ляются необходимыми, другие же встречают правиль­ные возражения. Ведь для того чтобы не прекратилось возникновение, нет необходимости чувственно-воспри­нимаемому телу быть актуально бесконечным, так как [вполне] допустимо, что гибель одного будет возникно­вением для другого и при конечности целого. Затем, прикасаться [к чему-либо] и быть конечным — разные вещи. Одно есть отношение чего-нибудь к чему-нибудь (ибо все касается чего-нибудь) и присуще как свой­ство некоторым конечным предметам; конечность жо не есть отношение, и не может любое тело касаться лю­бого. Доверять же мышлению в вопросе о бесконечном нелепо, так как избыток и недостаток [в дапном слу­чае] имеются не в предмете, а в мышлении. Ведь каж­дого из нас можно мысленно представить во много раз больше, чем он есть, увеличивая его до бесконечности, однако не потому находится кто-то за городом или имеет какую-то величину, что так мыслит кто-то, а по­тому, что так есть [на самом деле]; а то, [что кто-то так мыслит], будет [для него] случайным обстоятель­ством. Что же касается времени и движения, то они бесконечны, так же как и мышление, причем раз взятое [нами мгновение времени или состояние движения] но остается, [но тут же ускользает]. Величина же не мо­жет стать бесконечной — ни путем отнятия, ни путем мысленного увеличения. Но о бесконечном, в каком смысле оно есть и в ка­ком нет и что оно такое, сказано [достаточно]. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ (Δ) 25 ГЛАВА ПЕРВАЯ Так же как относительно бесконечного, физику не­обходимо уяснить и относительно места (ho topos) — существует оно или нет, и как существует, и что оно такое. Ведь существующие [предметы], как все при­знают, находятся где-нибудь (несуществующее нигде »о не находится; где, в самом деле, козлоолепь1 или сфинкс?), и из видов движения самым обыкновенным и в собственном смысле движением будет движение в отношении места, которое мы называем перемещением. Но немало трудностей заключает в себе вопрос, что та­кое место, так как оно не представляется одинаковым, если рассматривать его исходя из всего, что ему при­суще. Кроме того, мы пе встречаем у других [исследо- 35 вателей] никакого, пи предварительного, ни хорошего, разрешения трудностей, связанных с ним. аовь Что место есть нечто — это ясно из взаимной пере­становки [вещей]; где сейчас находится вода,там после ее ухода — как, [например], из сосуда — снова окажет­ся воздух, а иногда то же самое место займет еще ка­кое-нибудь [тело]; само же [место] кажется чем-то 5 отличным от всего появляющегося в нем и сменяю­щего [друг друга]. Ведь в том, в чем сейчас находит­ся воздух, раньше была вода; таким образом, ясно, что место и пространство, в которое и из которого они пе­реходили, было чем-то отличным от них обоих. Далее, перемещения простых физических тел, па-пример огня, земли и подобных им, показывают не ю только что место есть нечто, но также что оно имеет и какую-то силу. Ведь каждое [из этих тел], если ему не препятствовать, устремляется к своему собственному 123 месту — одно вверх, другое вниз, а верх, низ и про­чие из шести направлений суть части и виды места· Они — верх, низ, право, лево — таковы не только в отношении нас: ведь для нас они не всегда тождест­венны, а становятся [тем или иным], смотря по поло­жению, как мы повернемся (поэтому нередко одно и то же бывает справа и слева, вверху и внизу, спереди и сзади), по в [самой] природе каждое из этих [на­правлений] определено особо. А именно, верх нахо­дится не где придется, а куда устремляются огонь и легкое [тело]; равным образом не где придется нахо­дится низ, а куда [движутся тела] тяжелые и земли­стые, как если бы эти [места] различались не положе­нием только, но и силой. Это показывают и математи­ческие [фигуры]: не находясь в [каком-либо] месте, они тем не менее по положению относительно нас имеют правые и левые [стороны], называемые так только по их положению, а по природе не имеют пи одной из этих [сторон]. Далее, утверждающие существование пустоты на­зывают ее местом, так как пустота, [если бы она су­ществовала] , была бы местом, лишенным тела. Итак, па основании сказанного можно принять, что место представляет собой нечто наряду с телами и что всякое чувственно-воспринимаемое тело находится в [каком-либо] месте. По-видимому, и Гесиод правильно говорит, делая первым хаос. Он говорит: Прежде всего возник Хаос, а уж затем Гея широкогрудая 2.м как если бы существующим [вещам] надлежало сна­чала предоставить пространство, ибо он, как и боль­шинство [людей], считал, что все [предметы] нахо­дятся где-нибудь и в [каком-нибудь] месте. Если дело обстоит таким образом, то сила места будет [поистине] удивительной и первой из всех [прочих сил], ибо то, без чего не существуст ничего другого, а оно без дру­гого существует, необходимо должно быть первым: ведь место пе исчезает, когда находящиеся в ном [вещи] гибнут. Однако если место существует, трудно решить, что оно такое —масса ли тела или какая-нибудь иная при­рода, ибо прежде всего надо установить его род. Опо имеет три измерения: длину, ширину и глубину, [т. е. те самые измерения], которыми определяется всякое 124 тело. Но невозможно, чтобы место было телом, потому что тогда в одном и том же [месте] оказались бы два тела. Далее, если для тела имеются место и простран­ство, то ясно, что [они имеются] и для поверхности и остальных границ, так как [к ним] приложимо то же рассуждение: где раньше была поверхность воды, бу- ю дет поверхность воздуха. Но мы не находим никакого различия между точкой и местом точки, так что если для нее место не есть что-то особое, то [оно не будет таковым] и для всего прочего, и, следовательно, не существует места как чего-то [особого] наряду с каж­дым из указанных [предметов]. Чем же можем мы считать место? Имея подобную is природу, место не может быть элементом или состоять из пих, будь они телесные или бестелесные: ведь оно имеет величину, а тела но имеет; элементы же чувст­венно-воспринимаемых тел суть тела, а из умопости­гаемых [элементов] но возникает никакой величины. Далее, в каком отношении можно было бы считать место причиной существующих [вещей]? Ведь ни одна из четырех причин не присуща ему: оно не может 2о быть ни материей существующих [вещей], так как из него ничто не состоит, ни формой и определением пред­метов; оно не есть цель и не приводит в движение су­ществующие [вещи]. Далее, если место само относится к существующим [вещам], то где оно будет? Ведь апо­рия Зенона3 требует обсуждения; а именно, если все существующее находится в некотором месте, то ясно, 25 что должно быть и место места, и так далее, до беско­нечности. Далее, как всякое тело находится в [некото­ром] месте, так и во всяком месте [должно быть] те­ло; что же мы скажем тогда о растущих [телах]? Ведь па основании сказанного необходимо, чтобы и место вырастало вместе с ними, если место каждого [тела] ни меньше, пи больше его. Все это по необходимости [заставляет нас] задавать вопросы не только о том, что такое место, но и сущест- зо вует ли оно [вообще]. ГЛАВА ВТОРАЯ Так как в одних случаях мы говорим о [предмете] самом по себе, в других — об отношении к другому, то и место, с одной стороны, [есть нечто] общее, в котором 125 находятся все тела, с другой — особое, в котором первом [помещается данное тело]. Я говорю, напри­мер: ты сейчас [во Вселенной], потому что [находишь-35 ся] в воздухе, воздух же — во Вселенной; а в возду­хе — потому что на земле, и сходным образом па земле, 2ооь потому что [находишься] в том самом месте, которое объемлет только тебя и ничего больше. Если же место есть первое, что объемлет каждое тело, оно будет ка­кой-то границей, так что может показаться, что место есть вид и форма каждого [тела] — то, чем определяют­ся величина и материя величины, так как это и есть 5 граница каждого. С этой точки зрения место есть фор­ма каждого [тела], а поскольку место кажется протя­жением величины — материей, ибо протяжение есть иное, чем величина: оно охватывается и определяется формой как поверхностью и границей. А таковы имен-10 но материя и неопределенное; ведь если от шара от­пять границу и свойства, ничего не остапотся, кромо материи. Поэтому и Платон говорит в «Тимее», что ма­терия и пространство — одно и то же, так как одно и то же восприемлющее и пространство4. И хотя оп по-другому говорит о воспрпемлющем в так называемых 15 «неписаных учениях», однако место и пространство он объявил тождественными. Все говорят, что место есть нечто, а что именно — один Платон попытался оп­ределить. Естественно, что при таком взгляде представляется трудным понять, что такое место, раз оно есть одно из двух: или материя, или форма, так как и вообще рас-20 смотрепие [их самих] требует величайших усилий и [тем более] нелегко уяснить их отдельно друг от дру­га. Однако нетрудно видеть, что место не может быть пи тем ни другим, так как форма и материя неотдели­мы от предмета, а для места это допустимо. Ибо в чем 25 был воздух, в том опять появляется, как мы сказали, вода, так как вода и воздух, а равпым образом и дру­гие тела занимают место друг друга; следователь­но, место не есть пи часть, пи устойчивое свойство от­дельного [предмета], а нечто от него отделимое. По-видимому, место есть нечто вроде сосуда; ведь сосуд есть [как бы] переносимое место, сам же он не имеет 30 ничего от [содержащегося в нем] предмета. И вот, по­скольку [место] отделимо от предмета, постольку оно не есть форма, поскольку же объемлет его, постольку 126 оно отличается от материи. Всегда кажется, что суще­ствующее где-либо и само по себе есть нечто и что существует нечто другое, вне его. (Платону же надо задать вопрос, если позволительно [немного] отклонить­ся в сторону: почему идеи и числа не находятся в [ка­ком-нибудь] месте, раз место «сопричастно» — все рав­но, сопричастно ли оно «большому» и «малому» или материи, как он написал в «Тимее»?) Далее, как могло бы [что-нибудь] стремиться к своему месту, если бы место было материей или формой? Невозможно ведь быть местом тому, чему не присущи ни движение, пи верх или низ; следовательно, место надо искать среди таких [вещей]. Если же место в самом [предмете] (а так и должно быть, если оно форма или материя), тогда получится, что место [само помещается] в ме­сте, так как и форма и неопределенное изменяются и движутся вместе с предметом, находясь не всегда в од­ном и том же [месте], а там, где оказывается предмет. Следовательно, будет существовать место места. Далее, когда воздух становится водой, место исчезает, так как возникшее тело оказывается не в том же самом месте; что же это за уничтожение? Итак, нами изложено, на основании чего необходи­мо признать место чем-то существующим и откуда воз­никают затруднения [в вопросе] о его сущности. ГЛАВА ТРЕТЬЯ После этого необходимо объяснить, в скольких зна­чениях употребляется выражение «одно [находится] в другом». В одном значении — как палец в руке и вооб­ще часть в целом; в другом же — как целое в [своих] частях, ибо не существует целого помимо частей; в ином значении — как человек в живом существе и во­обще вид в роде; еще в ином — как род в виде и вооб­ще как часть вида в определениях вида; затем — как здоровье в теплом и холодном5 и вообще как форма в материи. Далее — как в царе [сосредоточены] дела эллинов6 и вообще как в первом двигателе; далее — как в благе и вообще в цели, а это и есть «ради чего». Но в самом собственном значении [одно находится в дру­гом] — как в сосуде и вообще в [каком-нибудь] месте. Может возникнуть следующий вопрос: возможпо ли для чего-нибудь быть в самом себе или это ни для чего не возможно, по все находится или нигде, или в чем-J 27 нибудь другом? Это может происходить двояким обра­зом, а именно по отношению к самому себе или по отношению к [чему-нибудь] другому. Когда и тот [предмет], в котором находится что-нибудь, и тот, ко­торый находится, суть части [одного и того же] цело­го, тогда можно сказать о целом, что оно в самом се* бе; ведь целое называется и но [своим] частям; напри­мер, [о человеке говорят, что он] бледный потому, что зо [у него] кожа бледная, или [что он] знающий потому, что способен рассуждать. Таким образом, ни амфора не может быть в самой себе, ни вино, а амфора вина может, так как и «что» и «в чем» — и то и другое суть части одного и того же. Именно в этом смысле допу­стимо [говорить], что нечто находится в самом себе, а в первичном смысле недопустимо, как, например, блед-2iob ность в теле, ведь в теле [находится] кожа, а знание в душе; по этим частям и говорится [о чем-нибудь], что [оно] в человеке. Амфора же и вино, взятые в отдельности, не части [целого], а только [когда они] вместе. Поэтому, когда имеются части, нечто будет находиться в самом себе, например бледность в человеке, потому что она в теле, в теле же потому, что в коже, а в ней уже безотноси­тельно к другому. И они оба — кожа и бледность — раз­личны по виду, и каждая из них имеет особую природу и силу. И при последовательном рассмотрении отдель­ных случаев мы не обнаружим ничего, [что находилось бы] в самом себе согласно какому-либо из [указанпых] ю различений, да и по определению ясно, что это невоз­можно. Ведь тогда каждая часть должна быть и тем и другим, например амфора — и сосудом и вином, а ви­но — вином и амфорой, если возможно чему-нибудь быть в самом себе. Так что если они даже вполне бу­дут находиться друг в друге, все-таки амфора воспри­мет вино не поскольку она сама вино, а поскольку она is амфора, а вино будет находиться в амфоре пе посколь­ку оно само амфора, а поскольку оно вино. Итак, что бытие обоих различно — это ясно, ибо определения то­го, в чем находится [что-либо], и того, что находится [в чем-либо], различны. Но и по совпадению это невоз­можно: ведь тогда две вещи будут одновременно [на­го ходиться] в одном и том же: во-первых, амфора будет в себе, если то, что по природе служит вместилищем, может находиться в самом себе, а кроме того, и вмеща-128 емое [также находилось бы в амфоре], например если вино — то вино. Итак, ясно, что невозможно чему-либо в первичном смысле быть в самом себе. А апорию Зенона — если ме­сто есть нечто, то оно должно в чем-то находиться — разрешить нетрудно: ничто ведь не препятствует, что­бы первичное место было в другом,— конечпо, не как в месте, а так, как здоровье [заключается] в теплом, будучи устойчивым свойством, а теплое — в теле, как [преходящее] состояние. Таким образом нет необхо­димости идти до бесконечности. Очевидно во всяком случае, что если сосуд не будет ничем из содержащегося в нем (так как первичные «что» и «в чем» — разные вещи), то место не будет ни материей, ни формой, а чем-то особым, ибо материя и форма принадлежат тому предмету, который [в этом месте] находится. Итак, вот каковы затруднения. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Λ что же такое в конце концов место — это можно уяснить следующим образом. Возьмем все то, что дей­ствительно кажется присущим ему самому по себе. Бу­дем считать правильным прежде всего, что место объ-емлет тот [предмет], местом которого оно служит, и не есть что-либо присущее предмету, затем — что первич-пое место не меньше и не больше [предмета], затем — что оно может быть оставлено каждым [предметом] и отделимо [от него] ; кроме того — что всякое место име­ет верх и низ и каждое тело по природе перемещается и остается в свойственном ему месте, а это и состав­ляет верх и низ. Положив это в основу, рассмотрим остальное. Надо попытаться так провести рассмотре­ние, которое ответит на вопрос, что такое место, чтобы и все трудности были разрешены, и то, что кажется присущим месту, осталось ему присущим, и,, кроме то­го, чтобы причина затруднений и связанных с ним не­доуменных вопросов стала бы очевидпой; именно та­ким способом лучше всего доказывать каждое [поло­жение] . Прежде всего надо подумать, что место не стали бы исследовать, если бы не было некоторого вида движе­ния, [а именно] движения относительно места; мы счи­таем, что и небо находится в [каком-то] месте главным б Аристотель, т. 3 129 образом потому, что оно всегда в движении. Это дви-is жение частью перемещение, частью же увеличение и уменьшение, так как и в случае увеличения и умень­шения происходит изменение [места] и, что раньшо было здесь, перешло в меньшее или большее [место]. Движущееся же [движется] или само по себе, [своей] деятельностью, или но совпадению; [в свою очередь] по совпадению движется как то, что способно двигать-го ся само по себе, например части тела или гвоздь в ко­рабле, так и то, что неспособно [двигаться само по се­бе], но всегда движется только по совпадению, напри­мер бледность и знание: они меняют место только в том смысле, что [предмет], которому они присущи, его меняет. Когда мы говорим, что [предмет] находится во Все­ленной как в [некотором] месте, то это потому, что он 25 в воздухе, воздух же во Вселенной, да и в воздухе он [находится] не во всем, но мы говорим, что он в воз­духе, имея в виду крайнюю, окружающую его [поверх­ность]. Ведь если местом [предмета] будет весь воз­дух, то место предмета и сам предмет окажутся нерав­ными, а они равны, и таким [равным предмету местом] будет первое [место], в котором находится [пред­мет]. Если объемлющее не отделено [от предмета], а an связано [с ним] непрерывно, тогда говорят, что [пред­мет] находится в нем не как в месте, а как часть в це­лом; если же оно отделено и касается, то [предмет] находится в первом месте, именно в крайней [поверх­ности] объемлющего [тела], которая не есть часть за­ключающегося в нем и имеет не большее, [чем у него], протяжение, а равное, так как края касающихся [пред­метов] совпадают. И в случае непрерывности [пред-35 мет] движется не в этом [объемлющем теле], а вместо с ним; если же он отделен, то движение будет происхо­дить в нем — безразлично, будет ли объемлющее [те-2пь ло] двигаться или нет. И когда он не отделен, то о нем говорят как о части в целом; [таковы], например, зре­ние в глазу или рука в теле; когда же отделен — то по­добно воде в бочонке или вину в кувшине: ведь рука s движется вместе с телом, а вода в бочонке. И вот из этого уже становится очевидным, что та­кое место. А именно, имеются четыре [вещи], одной из которых необходимо должно быть место: или форма, или материя, или протяжение между краями [объем-130 лющего тела], или [сами эти] края, если нет никакого протяжения помимо величины помещающегося [в них] тела. Что три из них не могут быть местом — это оче- ю видно. Но форма кажется [местом] вследствие того, что она объемлет, так как края объемлющего и объем-лемого совпадают. Те и другие представляют собой границы, однако [границы] не одного и того же, но форма — предмета, а место — объемлющего тела. А вследствие того, что объемлемый и отделенный is [предмет] часто меняется, как, например, вода, [вы­ливающаяся] из сосуда, тогда как объемлющее [тело] остается, то и кажется, что посередине есть какое-то протяжение как нечто существующее помимо переме­щающегося тела. Но такого протяжения нет, и [в со­суд] попадает любое тело из числа способных переме­щаться и соприкасаться [с его краями]. Если бы было какое-нибудь протяжение, существующее по природе и го пребывающее в самом себе, то мест было бы бесконеч­ное множество, так как при перемещении воды и воз­духа все части в целом проделают то же самое, что и вся вода в сосуде, а одновременно с этим переменится и место, так что у места будет другое место и мпого мест будет вместе. Но нет другого места для части, в 25 котором она движется, когда сосуд в целом перемеща­ется, а то же самое, ибо воздух и вода или части воды взаимно перемещаются в том месте, где они находят­ся, а не в том, где возникают,— последпее же есть часть места, целой Вселенной. И материю также можно зо было бы счесть местом, если только рассматривать не­что в покоящемся [теле], притом не как отделенное, а непрерывное. Подобно тому как при качественном измеиепии есть нечто, что теперь стало светлым, а прежде было темным и теперь твердое, а прежде было мягким (почему мы и говорим, что материя есть неч­то), так и место кажется чем-то вследствие такого рода видимости, только первое мы утверждаем потому, что 35 бывшее ранее воздухом теперь стало водой, а о месте потому, что, где был воздух, там теперь вода. Но мате­рия, как было сказано вышо, не существует отдельно 2i2a от предмета и не объемлет его, а место обладает и тем и другим [свойством]. Если, таким образом, место ни одпо из трех: пи форма, пи материя, ни какое-то протяжение, всегда существующее как нечто особое наряду с б* 131 5 перемещающимся предметом, то пеобходимо, чтобы ме­сто было последним из четырех [предположений], а именно грапицей объемлющего тела (поскольку оно соприкасается с объемлемым)7. Я разумею под объем-лемым тело, способное двигаться путем перемещения. Место кажется чем-то особенным и трудным для понимания от того, что имеет видимость материи и формы, и от того, что в находящемся в покое объемлю-ю щем теле происходит перемещение движущегося [те­ла], ибо тогда кажется возможным существование в середине [объемлющего тела] протяжения, отличного от движущихся величин. [К этой видимости] добавля­ет нечто и воздух, кажущийся бестелесным: представ­ляется, что место — это не только граница сосуда, по и лежащее между ними, как бы пустота. Подобно тому is как сосуд есть переносимое место, так и место есть непе-редвигающийся сосуд. Поэтому, когда что-нибудь дви­жется и переменяется внутри движущегося, например лодка в реке, оно относится к нему скорее как к сосу­ду, чем как к объемлющему месту. Но место предпоч­тительно должно быть неподвижным, поэтому место — это скорее вся река, так как в целом она пеподвижпа. ίο Таким образом, первая неподвижная граница объем­лющего [тела] — это и есть место. Поэтому центр Все­ленной и крайняя по отношению к нам граница круго­вого движения [Неба] кажутся всем по преимуществу и в собственном смысле верхом и низом, так как пер­вый всегда пребывает [неподвижным], граница жо круговращения, оставаясь одной и той же, также пре-25 бывает. Так что поскольку легкое по природе несется кверху, а тяжелое книзу, то объемлющая граница в на­правлении к центру и самый центр есть низ, а в на­правлении к краю и самый край — верх; поэтому место и кажется какой-то поверхностью, как бы сосудом и объемлющим [телом]. Кроме того, место [существует! вместе с предметом, так как границы [существуют] »о вместе с тем, что они ограничивают. ГЛАВА ПЯТАЯ Тело, снаружи которого паходится какое-нибудь другое объемлющее его тело, паходится в [некотором] месте. Тело, у которого этого нет, не паходится. Поэто­му если такое тело станет водой, то частицы его будут 132 двигаться (так как они объемлются друг другом), а все в целом в одном отношении будет двигаться, в дру­гом нет. Ибо как целое, оно пе меняет места все сразу, ы по кругу же будет двигаться, так как это место его час- тъ тей; и некоторые из них будут двигаться не вверх и вниз, а только по кругу, другие же, способные сгущать­ся и разрежаться,— и вверх и вниз. Как уже было сказано, одни [предметы] занимают место в возможности, другие же в действительности; поэтому, когда подобочастное [тело] непрерывно, ча- 5 сти занимают место в возможности, когда же они отде­лены и касаются друг друга, как в куче,— в действи­тельности. И одни [части занимают место] сами по се­бе; например, всякое тело, способное к перемещению или к увеличению само по себе, находится где-нибудь, небесный же свод, как было сказано, в целом не нахо­дится нигде и в никаком месте, раз никакое тело его но to объемлет. В чем происходит движение, там и место для частей, ибо одна часть непосредственно прилегает к другой. Другие же предметы [занимают место] по сов­падению, например душа, а также Небо: ведь все его части [находятся] как бы в месте, так как одна охва­тывает другую по кругу. Поэтому то, что вверху, дви­жется по кругу, а Вселенная нигде не находится. Ведь находящееся где-нибудь само есть нечто, и, кроме того, is наряду с ним должно быть нечто другое в том, что его объемлет. Λ наряду со Вселенной и целым нет ничего, что было бы вне Вселенной, и поэтому все находится в Небе, ибо справедливо, что Небо [и есть] Вселенная. Место же [Вселенной] не небесный свод, а его крайняя, касающаяся подвижного тела покоящаяся го граница, поэтому земля помещается в воде, вода — в воздухе, воздух — в эфире, эфир — в Небе, а Небо уже ни в чем другом. Из сказанного ясно, что при таком определении ме­ста разрешатся и все затруднения. Нет необходимости ни увеличиваться месту вместе [с предметом], ни быть месту точки, ни двум телам находиться в одном и том 25 же месте, ни существовать какому-нибудь телесному протяжению, ибо посередине места находится тело, а не протяжение тела. И место находится где-то, но толь­ко пе в месте, а как граница в ограничиваемом [теле], так как в месте [находится] не все существующее, а только способное к движению тело. И вполпе понятию, 30 133 что каждое [тело] устремится к своему собственному месту: ведь тела, которые расположены друг за другом и касаются друг друга ненасильственно, родственны; и если они сращены, они не испытывают [взаимного] воздействия, если же только касаются, испытывают воз­действие друг друга. Не без оснований также вся­кое [тело] остается по природе в свойственном ему месте, ибо каждая данная часть существует в целом месте как отделимая часть по отношению к целому, па-пример когда передвинется частица воды или воздуха. Таково же отношение и воздуха к воде: одно из них подобно материи, другое — форме, а именно: вода — материя воздуха, а воздух как бы ее действительность, так как вода есть воздух в возможности, а воздух — во­да в возможности, но только иным образом. Обсуждать это мы будем позднее8, по, раз представился случай, надо об этом упомянуть, и то, что сейчас изложено не­ясно, тогда уяснится. Если, таким образом, одно и то же есть материя и действительность (вода ведь и то и другое, но то в возможности, то в действительности), то оно может относиться к целому как некоторая часть. Поэтому между ними имеется соприкосновение; [оно превратится в] сращение, когда оба станут единым в деятельности. Итак, и относительно места, что оно существует и что опо такое, сказано. ГЛАВА ШЕСТАЯ Таким же образом надо признать, что дело физи­ка — рассмотреть вопрос о пустоте, существует она или нет, и в каком виде существует, и что она такое, так же, как относительно места. Ведь [существование ее] вызывает в зависимости от принимаемых предпосылок подобные же недоверие и веру; ибо признающие пусто­ту считают ее как бы местом и сосудом: он кажется наполненным, когда содержит в себе массу, которую способен вместить, когда же лишится ее — пустым, как будто пустое и полное место одно и то же, только бы­тие их неодинаково. Взявшись за рассмотрение, следует начать с того, что говорят утверждающие существование [пустоты], затем, что говорят отрицающие, и, в-третьих, привести обычные мнения по этому поводу. Те, которые пытают-134 ся доказать, что [пустота] не существует, опровер­гают не то, что люди подразумевают под пустотой, но то, что они ошибочно называют [этим словом], как, например, Анаксагор и другие, опровергающие таким способом. Ведь они доказывают только, что воздух есть нечто, закручивая мехи и показывая, насколько упруг воздух, а также запирая его в клепсидрах9. А люди подразумевают под пустотой протяжение, в ко­тором нет никакого воспринимаемого чувствами тела; полагая, что все существующее есть тело, они говорят: в чем вообще ничего нет, это и есть пустота, поэтому и то, что наполнено воздухом, есть пустота. Ведь не то следует доказывать, что воздух есть нечто, а что не существует протяжения, отличного от тел, отделимого от них и имеющегося в действительности, которое раз­нимает всякое тело, делая его не сплошным, как утвер­ждают Демокрит и Левкипп и многие другие «физио­логи», или находится вне тела Вселенной, если [это тело] сплошное. Эти [отрицатели пустоты] не проникают даже в преддверие проблемы, дальше же идут утверждающие существование [пустоты] 10. Они утверждают, во-пер­вых, что иначе не было бы движения по отношению к месту (каково перемещение и увеличение): ибо нет движения, если не будет пустоты, так как наполненное пе имеет возможности воспринять [в себя] что-либо. Если же воспримет и будут в одном и том же [месте] два [тела], тогда возможно и для скольких угодно тел быть сразу вместе, так как разницу, в силу которой сказанное не могло бы произойти, указать пельзя. Ес­ли же это возможно, тогда самое малое [тело] примет самое большое; ведь большое состоит из многих малых, так что если в одном и том же [месте] может нахо­диться много равных [тел], то может и много нерав­ных. Мелисс на этом основании и доказывает, что все неподвижно, ибо, если оно будет двигаться, должна быть, говорит он, пустота, а пустота не принадлежит к числу существующих [вещей]. Это один из способов доказательства существова­ния пустоты, а другой [сводится к тому], что некото­рые [предметы] кажутся уплотняющимися и сжимае­мыми, например что бочки, как говорят, вмещают в се­бя вино вместе с мехами, как если бы уплотняющееся и сдавливаемое тело входило в имеющиеся пустоты. 135 Затем, всем кажется, что и рост происходит благодаря 20 пустоте, так как нища есть тело, а двум телам невоз­можно быть вместе; свидетельство этому они находят в том, что происходит с пеплом; который принимает ровно столько же воды, сколько и пустой сосуд. Пифагорейцы также утверждали, что пустота су­ществует и входит из бесконечной пневмы в само Не­бо, как бы вдыхающее [в себя] пустоту, которая раз-26 граничивает природные [вещи], как если бы пустота служила для отделения и различения смежных [пред­метов]. И прежде всего, по их мнению, это происходит в числах, так как пустота разграничивает их природу. Таковы приблизительно основания, по которым од­ни утверждают существование пустоты, другие же от­рицают. ГЛАВА СЕДЬМАЯ зо Для решения вопроса в ту или другую сторону надо выяснить, что обозначает это название. Пустота дейст­вительно кажется местом, в котором ничего нет. При­чина этому — убеждение, что все существующее есть тело, всякое же тело [находится] в месте, а пустота [имеется] в том месте, в котором нет никакого тела, так что, если где-нибудь нет тела, там есть пустота. 21ла Всякое тело, опять же, считают осязаемым, а таким будет то, что обладает тяжестью или легкостью. Таким образом, путем умозаключения получается, что пусто­та есть то, в чем нет ничего тяжелого или легкого. Все это, как мы говорили и раньше, вытекает из умозаклю-5 чепия. Нелепо при этом считать пустотой точку: ома должна быть местом, в котором имеется протяженно осязаемого тела. Итак, по-видимому, в одном из значений пустотой называется то, что не наполнено воспринимае­мым путем осязания телом, причем воспринимаемое путем осязания тело обладает тяжестью или лег­костью. (Здесь может возникнуть недоумение: что ска-ю зать, если протяжение имело бы цвет или звук,— пусто­та это или пет? Очевидно, что, если [протяжение] смо­жет принять осязаемое тело, оно будет пустотой, в про­тивном случае — нет.) В другом значении пустота есть то, в чем нет определенного [предмета], никакой те­лесной сущности, поэтому и утверждают некоторые, что пустота есть материя тела (именно те, которые го-136 ворят это и о месте), неправильно отождествляя их: материя ведь неотделима от предмета, а пустоту они рассматривают как нечто отделимое. После того как место нами определено, а пустота необходимо должна быть местом, если она есть нечто лишенное тела, а в каком смысле место существует, в каком нет, нами сказано, [нам должно быть] ясно, что пустота так не существует — ни как нечто неотдели­мое, ни как отделимое; ведь пустота означает не тело, но протяжение тела. Поэтому ведь и кажется, что пус­тота есть нечто, что таким [кажется] и место и в силу тех же оснований. Возможность движепия по отноше­нию к месту, конечно, признается как теми, которые считают место чем-то существующим наряду с попадаю­щими в пего телами, так и теми, которые признают пу­стоту. Причиной движепия они считают пустоту как то, в чем происходит движение, а это будет как раз то, что говорят другие о месте. Однако пет никакой необходимости, если существу­ет движение, призпавать пустоту; для всякого движе­ния вообще — это просмотрел и Мелисс — ни в коем случае, так как качественно изменяться может и на­полненное тело. Но это относится также и к движению по отпошепию к месту, так как тела могут уступать друг другу место одновременно, [даже] при отсутствии промежутка, существующего наряду с движущимися телами. Это очевидно в вихревых движениях сплош­ных [тел] и в движениях жидкостей. Возможно также и уплотнение [тела] не путем вхождения в пустоту, а вследствие вытеснения находящегося внутри (напри­мер, при сдавливании воды находящегося внутри воз­духа); возможно и увеличение не только за счет вхож­дения в тело чего-нибудь, но и путем качественного изменения, например если из воды возникает воздух. Вообще же рассуждения об увеличении, так же как и о воде, налитой в пепел, сами себе противоречат: или ничто не увеличивается, или [нечто увеличивается, но] без [добавления какого-либо] тела, или два тела мо­гут находиться в одном и том же [месте] ([сторонни­ки пустоты] пытаются разрешить эту общую для всех трудность, но не доказывают, что пустота существует), или же все тело необходимо должно быть пустым, если оно увеличивается во всех направлениях и притом за счет пустоты. То же рассуждение относится и к пеплу. 137 Итак, что легко опровергнуть соображения, с по­мощью которых доказывается существование пусто­ты,— это ясно. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Что не существует пустоты как чего-то отдельного, как утверждают некоторые, об этом мы поговорим сно­ва. Ведь если каждому из простых тел по природе при­суще некоторое стремление, например огню вверх, зем-15 ле вниз и к центру,— очевидно, что не пустота будет причиной такого стремления. Причиной чего будет пу­стота? Она кажется причиной движения по отношению к месту, но она не такова. Далее, если имеется что-ни­будь вроде места, лишенного тела,— раз существует пустота — куда будет двигаться помещенное в пего те­ло? Ведь, конечно, не во все стороны. го То же рассуждение относится и к признающим ме­сто, в которое перемещается тело, как нечто отдельпо существующее; каким образом помещенное в пего тело будет двигаться или оставаться в покое? И для верха и низа, как и для пустоты, естественно, будет иметь си­лу то же рассуждение, так как признающие пустоту считают ее местом, а каким образом будет что-нибудь 25 находиться внутри места или пустоты? Этого не полу­чится, когда какое-либо целое тело будет помещено в отдельное и пребывающее [равным самому себе] место, ибо часть, если она не положена отдельно, будет на­ходиться не в месте, а в целом. Далее, если не суще­ствует отдельного места, не будет и пустоты. При [более тщательном] рассмотрении для при­знающих пустоту как нечто необходимое, поскольку су-зо ществует движение, получается скорее обратное: пи один [предмет] не может двигаться, если имеется пу­стота. Ведь подобно тому как, по утверждению некото­рых, Земля покоится вследствие одинаковости [всех на­правлений] и, так необходимо покоиться и в пустоте, ибо нет оснований двигаться сюда больше, сюда мень-2i5n nie: поскольку это пустота, в ней нет различий. Прежде всего потому, что всякое движение бывает или насиль­ственным, или [происходящим] по природе. Необходи­мо, если только существует насильственное движение, существовать и природному, так как насильственное [происходит] ропреки природе, а противоприродное 138 [движение] вторично по отношепию к [движению, про­исходящему] по природе. Таким образом, если у физи- 5 ческих тел нет движения согласно с природой, то не будет никакого другого движения. Но каким же обра­зом может быть движение по природе, если нет ника­кого различия в пустоте и в бесконечности? Поскольку имеется бесконечность, не будет ни верха, ни низа, пи центра; поскольку пустота — не будет различия между верхом и низом: ведь как «ничто» не заключает в себе ю никаких различий, так и несуществующее. Пустота представляется чем-то несуществующим и лишен­ностью, а перемещение по природе различно, следова­тельно, будут и различия по природе. Итак, или ни один [предмет] никуда не перемещается по природе, или, если это происходит, нет пустоты. Далее, бросаемые тела движутся, не касаясь тела, is толкпувшего их, или вследствие обратпого кругового давления, как говорят некоторые12, или потому, что приведенный в движение воздух сообщает движе­ние более быстрое по сравнению с перемещением [те­ла] в его собственное место; в пустоте же ничего подобного не происходит и двигаться можно только пу­тем перенесения. Далее, никто не сможет сказать, поче­му [тело], приведенное в движение, где-нибудь оста- 20 новится, ибо почему оно скорее остановится здесь, а не там? Следовательно, ему необходимо или покоиться, или двигаться до бесконечности, если только пе поме­шает что-нибудь более сильное. Далее, кажется, что те­ло перемещается в пустоту, потому что она уступает; однако в пустоте подобное [имеет место] одинаково во всех направлениях, так что [тело] должно двигаться во все стороны. Далее, наше утверждение ясно из следующего. Мы д> видим, что одна и та же тяжесть и тело перемещаются быстрее по двум причинам: или из-за различия среды, через которую оно проходит (например через воду, или землю, или воздух), или, если все прочее остается тем же, из-за различия [самого] перемещающегося [тела] вследствие избытка тяжести или легкости. Среда, че­рез которую происходит перемещеппе, служит причи­ной, [уменьшающей скорость тела], потому что опа препятствует [движению] — больше всего, когда дви- зо жется навстречу, а затем, [хотя в меньшей степени,] когда покоится, причем сильнее [препятствует] то, что 139 трудно разделимо, а таким будет более плотное. Поло-215ь жим, что тело, обозначенное А, будет проходить через среду В в течение времени Г, а через более тонкую среду Δ — в течение [времени] Е; если расстояния, [проходимые телом] в средах В и Δ, равны, [то Г и Ε будут] пропорциональны [сопротивлению] препятст­вующего тела. Пусть, например, В будет вода, a Δ — 5 воздух; насколько воздух тоньше и бестелеснее воды, настолько скорее А будет передвигаться через Δ, чем через В. Примем, что скорость находится к скорости в том же отношении, в каком воздух отличается от воды. Следовательно, если он в два раза тоньше, А пройдет В за в два раза большее время, чем Δ, и время Г будет ίο в два раза больше Е. И всегда, чем среда, через кото­рую [перемещается тело], бестелеснее, чем меньше оказывает препятствий и чем легче разделима, тем бы­стрее будет происходить перемещение. У пустоты же пет никакого отношения, в каком ее превосходило бы тело, так же как и ничто 13 не находится ни в каком от­ношении к числу. Ибо если четыре превышает три на is единицу, два — на большее число и единицу — еще больше, чем на два, то нет отношения, в каком оно пре­вышает ничто; необходимо ведь, чтобы превышающее число распадалось па излишек и на превышаемое чис­ло, так что в данном случае будет превышающий изли­шек четыре, и больше ничего. Поэтому и линия не мо­жет превышать точку, если только она не слагается из 2о точек. Подобным же образом и пустота не стоит ни в каком отношении к наполненной среде, а следователь­но, и [движение в пустоте] к движению [в среде]. Но если через тончайшую среду [тело] проходит во столько-то времени такую-то длину, то [при движении] через пустоту [его скорость по отношению к скорости в среде] превзойдет всякое отношение. Пусть Ζ будет пустота, равная по своим размерам [средам] В и Δ. Если тело А пройдет ее и будет двигаться в течение 25 какого-то времени И, меньшего, чем Е, то таково будет отношение пустого к наполненному. Но в такое время Η тело А проходит часть Δ, а именно Θ. Оно проходит се, даже если Ζ будет по тонкости отличаться от воз­духа в том же отношении, в каком время Ε будет отли-™ чаться от Н. Ибо если [тело] Ζ будет во столько же 2*<>« раз тоньше Δ, во сколько Ε превышает Н, то, обратно, А> если будет двигаться, проходит Ζ за время, равное Н, 140 если же в Ζ не будет никакого тела, то еще быстрее. Но оно прошло ее за время Н. Следовательно, в равное время будет пройдено наполненное и пустое. Но это невозможно. Очевидно, таким образом, что если суще­ствует хоть какое-нибудь время, в течение которого бу­дет пройдена любая часть пустоты, то получится ука­занная невозможность, а именно в равное время удаст­ся пройти нечто наполненное и пустое, так как одно тело к другому будет относиться как время ко вре­мени. Подытожим главное: причина того, что получается, очевидна, а именно всякое движение находится в не­котором числовом отношении со всяким другим движе­нием (так как оно существует во времени, а всякое ю время находится в отношении со временем, поскольку обе величины конечны), а пустота с наполненным ни в каком числовом отношении не находится. Итак, все сказанное вытекает из различий среды, через которую перемещаются [тела], а вследствие пре­обладания [одних] перемещающихся [тел над други­ми] получается следующее. Мы видим, что тела, имею­щие большую силу тяжести или легкости, если в ос­тальном имеют одинаковую фигуру, скорее проходят is равное пространство в том [числовом] отношении, в каком указанные величины находятся друг к другу. То же, следовательно, должно быть и при прохождении через пустоту. Но это невозможно: по какой причине они стали бы двигаться скорее? В наполненной среде [это произойдет] но необходимости, так 'как большее будет скорее разделять ее своей силой. Ведь разделе­ние производится или фигурой, или силой движепия, которую имеет [естественно] несущееся или брошен- 20 ное тело. Следовательно, [в пустоте] все будет иметь равную скорость. Но это невозможно. Из сказанного яспо, что если пустота существует, то будет происходить обратное тому, посредством чего признающие пустоту обосновывают ее существо­вание. Итак, одни думают, что пустота существует в от­дельности и сама по себе, если только будет движение по отношению к месту, по это равносильно утвержде- 25 нию, что место есть нечто отдельно существующее, а невозможность этого была показала раньше. И тем, которые рассматривают пустоту саму по себе, так Ш называемая пустота может показаться действительно пустой. Ведь как вода, если положить в нее игральную кость [в форме кубика], поднимется на величину ку­бика, так происходит и с воздухом, но только для чувств во это незаметно. И всегда во всяком теле, допускаю­щем передвижение в направлении, указанном приро­дой, если оно не будет сжиматься, необходимо должно происходить передвижение или всегда вниз, если [есте­ственное] движение у этого тела, как у земли, [на­правлено] вниз, или вверх, если это огонь, или в обоих направлениях, или в зависимости от того, каково вве­денное тело. А в пустоте, конечно, это невозможно, так 85 как она не тело, и будет казаться, что сквозь кубик про-21бь никло то же протяжение, которое и раньше имелось в пустоте, как если бы [в случае воды и воздуха] ни во­да не была отодвинута деревянным кубиком, пи воздух, но они во всех направлениях проходили бы через него. Однако ведь и кубик имеет такую же величину, какую заключает в себе пустота, и будь она, [эта величина], б теплой или холодной, тяжелой или легкой, все-таки по своему бытию она отличается от всех свойств, даже если она от них неотделима — я имею в виду массу де­ревянного кубика. Так что если она и будет отделена от всего прочего и не будет ни тяжелой, ни легкой, она все-таки будет содержать равное количество пустоты и будет помещаться в том же самом участке места и пу-10 стоты, равном ей. Чем же будет отличаться тело куби­ка от равновеликого места и пустоты? И если две та­кие [вещи] будут находиться в одном и том же [ме­сте], почему не сколько угодно? Уже одно это нелепо и невозможно. Затем, очевидно, что этот кубик и по­сле перестановки будет обладать тем, что имеют и все прочие тела. Так что если разница места ничего не 15 значит, зачем давать телам особое место помимо массы каждого тела, если масса не подвержепа изменениям? Ничего ведь не прибавится, если вокруг нее будет дру­гое такое же, равное ему протяжение. (Далее, должно быть видно, какова пустота в движущихся телах; сей­час же внутри мира нигде ее не видно. Ведь воздух есть нечто, а не кажется таким, и вода не казалась бы такой, если бы рыбы были железными, ибо суждение 20 об осязаемом дается осязанием)14. Итак, из сказанного ясно, что отделенной [от ве­щей] пустоты не существует. 142 ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Некоторые думают, что существование пустоты оче­видно из наличия редкого и плотного. Ведь если бы не было редкого и плотного, ничто не могло бы сжиматься и сдавливаться. А если этого не будет,.тогда или вооб­ще не будет движения, или Вселенная будет волно­ваться, как говорит Ксуф 15, или воздух и вода должны всегда поровну превращаться друг в друга. Я говорю это в этом смысле, что, если, например, из чаши воды образовался воздух, одновременно из равного количест­ва воздуха образуется такое же количество воды; иначе должна существовать пустота, так как иным способом сжимание и расширение невозможны. Если, следова- 30 тельпо, под редким они понимают то, что заключает в себе много отдельных [от тела] пустот, то ясно, что ес­ли не может быть отдельно существующей пустоты, как не может быть места, имеющего собственное про­тяжение, то и редкое [тело] не может быть таким. Ес­ли же нет отдельной пустоты, а все же какая-то пусто­та внутри [тела] находится, то это не столь невозмож­но, но тогда, во-первых, пустота будет причиной но всякого движения, а [только] кверху (ведь все разре- 85 женное легко, почему и называют огонь редким), во- 21' вторых, пустота будет причиной движения не как то, в чем оно происходит, а как кожаные мехи [в воде], ко­торые, сами подымаясь кверху, влекут связанное с пи-ми; так и пустота будет [чем-то] влекущим кверху. Однако каким образом возможно перемещение пустоты или места пустоты? Тогда ведь получится пустота пу- 5 стоты, в которую она несется. Далее, как они объяснят, что тяжелое стремится вниз? Ясно также, что, чем раз­реженнее и пустее [тело], тем быстрее оно будет дви­гаться кверху; если же оно будет совсем пустым, оно понесется с величайшей скоростью. А может быть, ему и певозможио двигаться на том же самом основании: как в пустоте все недвижимо, так и пустота неподвиж- 10 на, ибо скорости несоизмеримы. Если же мы отрицаем пустоту, остальные же труд­ности остаются правильными — что не будет движения, если не будет уплотнения и разрежения, или же Небо будет волноваться, или всегда будут образовываться в равном количестве вода из воздуха и воздух из воды (а ведь ясно, что из воды образуется больше воздуха), is 143 то, стало быть, необходимо, если нет сжатия, чтобы смежные тела, движимые толчком, волновали крайнюю границу [Вселенной], или чтобы где-нибудь в другом месте в равном количестве образовывалась вода из воз­духа — для хого чтобы вся масса Вселенной оставалась равной,— или же чтобы ничто пе двигалось. Ибо при передвижении [тел] всегда будет происходить [нечто] подобное, если только не будет иметь места переста­новка по кругу; но перемещение не всегда происходит го по кругу, но также и по прямой. И вот некоторые по этим причинам стали бы утвер­ждать существование чего-то пустого, а мы, исходя из основных положений, скажем, что существует единая материя для противоположного — теплого и холодного и других физических противоположностей, что из су­щего в возможности возникает сущее в действительно­сти, что материя неотделима, только по своему бытию 25 есть нечто особое, что она едипа по числу, будь то для цвета, тепла и холода. И материя тела, как большого, так и малого, одна и та же. Это ясно из следующего: когда возникает воздух из воды, та же самая материя становится другим [телом] не путем присоединения чего-либо, а [просто] что было в возможности, стано­вится действительностью. И обратное [превращение] M воды из воздуха идет таким же образом: один раз из малой величины в большую, другой — в малую из боль­шой. Равным образом, когда большое количество воз­духа переходит в малую массу и из малой [массы ста­новится] большая, той и другой становится материя, существующая в возможности. Как теплым из холод­ного и холодным из теплого становится та же материя, бывшая ранее в возможности, так из теплого возникает 217ь более теплое, причем в материи не возникает никакого тепла, которого не было раньше, когда тело было менее теплым. Так же если окружность и кривизна большего круга переходят в меньший круг, то будет ли она такая 5 же или иная, ни в чем не порождается кривизны, что было пе кривым, а прямым, ибо меньшее или большее возникают не из-за перерывов; нельзя также в пламе­ни взять какую-нибудь часть, в которой не было бы тепла и яркости. Так, следовательно, и прежняя тепло­та [относится] к последующей; и большая и малая ве­личина чувственно-воспринимаемой массы растягивает-к> ся не от прибавления чего-либо к материи, а потому, 144 что материя в возможности есть и то и другое. Следо­вательно, и плотное с редким — одно и то же, и мате­рия их едина. Но плотное есть тяжелое, а редкое — легкое. Именно, два [свойства] присущи каждому из них — плотному и редкому: тяжелое и твердое кажет­ся плотным, а противоположное им, легкое и мягкое,— редким (расхождение между тяжелым и твердым имеется у свинца и железа). Из сказанного ясно, что не существует пустоты пи в отдельности (ни вообще, ни в редком), ни в возмож­ности,— разве только пожелает кто-нибудь во что бы то ни стало называть пустотой причину движения. В этом смысле материя тяжелого и легкого, поскольку она такова, будет пустотой, ибо плотное и редкое в силу этой противоположности способны вызывать пере­мещение, а поскольку они оказываются твердым и мяг­ким, способны приходить или не приходить в опреде­ленное состояние — притом не в состояние перемеще­ния, а скорее качественного изменения. Итак, вопрос о пустоте, в каком смысле она суще­ствует, а в каком пет, указапиьтм способом разрешен. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ После сказанного следует по порядку перейти к времени. Прежде всего хорошо будет поставит!, о нем вопрос с точки зрения более общих соображепийlG, [а именно] принадлежит ли [время] к числу сущест­вующих или несуществующих [вещей], затем какова его природа. Что время или совсем не существует, или едва [су­ществует], будучи чем-то неясным, можно предпола­гать на основании следующего. Одна часть его была, и ее уже нет, другая — будет, и ее еще нет; из этих ча­стей слагается и бескопечное время, и каждый раз вы­деляемый [промежуток] времени. А то, что слагается из несуществующего, не может, как кажется, быть при­частным существованию. Кроме того, для всякой дели­мой вещи, если только она существует, небходимо, что­бы, пока она существует, существовали бы или все ее ча­сти, или некоторые, а у времепи, которое [также] дели­мо, одни части уже были, другие — будут и ничто не су­ществует. А «теперь» не есть часть, так как часть измеря­ет целое, которое должно слагаться из частей; время же, 145 по всей видимости, не слагается из «теперь». Далее, но легко усмотреть, остается ли «теперь», которое очевид­но разделяет прошедшее и будущее, всегда единым и тождественным или [становится] каждый раз другим. Если оно всегда иное и иное и во времени ни одна часть вместе с другой не существует (кроме объемлю­щей и объемлемой, как меньшее время объемлется большим), а не существующее сейчас, но прежде су­ществовавшее по необходимости когда-то исчезло, то и «теперь» вместе друг с другом не будут [существовать], а прежнее всегда должно уничтожиться. Исчезнуть в самом себе ему нельзя, потому что [именно] тогда оно есть; немыслимо [также], чтобы прежнее «теперь» ис­чезло в другом «теперь». Ибо невозможно допустить следование «теперь» друг за другом, так же как и точки за точкой. Если, таким образом, одно «теперь» исчезает не в следующем за ним, но в каком-то другом, то оно было бы сразу в промежуточных «теперь», каковых имеется бесконечное множество, а это невозможно. Но невозможно также одному и тому же «теперь» пребы­вать всегда, так как ничто делимое и ограниченное но имеет одной только границы, будь оно непрерывным только в одну сторону или в несколько, а «теперь» есть граница, и взять ограниченное время возможно. Далее, если существовать одновременно, ни прежде, ни после, значит, существовать в одном и том же «теперь», то, если в этом «теперь» заключено и предыдущее и после­дующее, тогда окажется одновременным происшедшее десять тысяч лет назад и происшедшее сегодня, и ни­что не будет раньше или позже другого. Таковы затруднения, проистекающие из присущих времени [особенностей]. А что такое время и какова его природа, одинаково неяспо как из того, что нам передано от других, так и из того, что нам приш­лось разобрать раньше. Λ именно, одни говорят, что время есть движение Вселепной, другие — что это сама [небесная] сфера17. [Что касается первого мнения, то надо сказать, что] хотя часть круговращения [Неба] есть какое-то время, но [само время] ни в коем случае не круговращение: ведь любой взятый [промежуток времени] есть часть круговращения, но не [само] кру­говращение. Далее, если бы небес было много, то таким же образом время было бы движением любого из них, следовательно, сразу будет много времен. А мнение 146 тех, кто утверждает, что время есть сфера Вселенной, имеет своим основанием лишь то, что все происходит как во времени, так и в сфере Вселенной; такое выска­зывание слишком наивно, чтобы стоило рассматривать содержащиеся в ней несообразности. Так как время скорее всего представляется каким-то движением и изменением, то это и следует рассмот­реть. Изменение и движение каждого [тела] происхо­дят только в нем самом или там, где случится быть самому движущемуся и изменяющемуся; время же рав­номерно везде и при всем. Далее, изменение может ид­ти быстрее и медленнее, время же не может, так как медленное и быстрое определяются временем: быстрое есть далеко продвигающееся в течение малого времени, медленное же — мало [продвигающееся] в течение большого [времепи]; время же не определяется време­нем ни в отпошеиии количества, ни качества. Что опо, таким образом, не есть движение — это ясно. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Одпако время пе существует и без изменения (для нас в настоящем исследовании не должно составлять разницы, будем ли мы говорить о движении или изме­нении) 18. Ибо когда не происходит никаких измене­ний в пашем мышлении или когда мы не замечаем из­менений, нам пе будет казаться, что протекло время, так же как тем баснословным людям, которые спят в Сардинии рядом с героями, когда они пробудятся: они ведь соедипят прежнее «теперь» с последующим и сде­лают его единым, устранив по причине бесчувствия промежуточное [время] 19. И вот, если бы «теперь» пе было каждый раз другим, а тождественным и единым, времени не было бы; точно так же, когда «теперь» стано­вится другим пезаметно для нас, нам не кажется, что в промежутке было время. Если же не замечать суще­ствования времени нам приходится тогда, когда мы не отмечаем никакого изменения и душа кажется пребы­вающей в едином и нераздельном [«теперь»], а когда чувствуем и разграничиваем, говорим, что время про­текало, то очевидно, что время не существует без дви­жения и изменения. Итак, что время не есть движение, но и пе сущест­вует без движения — это ясно. Поэтому, когда мы ис­следуем, что такое время, нужно начать [именно} от-147 сюда [и выяснить], что же такое время в связи с дви­жением. Ведь мы вместе ощущаем и движение и вре-5 мя; и если даже темно и мы не испытываем никакого воздействия на тело, а какое-то движение происходит в душе, нам сразу же кажется, что вместе с тем протек­ло и какое-то время. И наоборот, когда нам кажется, что прошло какое-то время, вместе с тем представляет­ся, что произошло какое-то движение. Следовательно, время есть или движение, или нечто связанное с дви­жением, а так как оно не движение, ему необходимо 10 быть чем-то связанным с движением. Так как движущееся движется от чего-нибудь к чему-нибудь и всякая величина непрерывна, то движе­ние следует за величиной: вследствие непрерывности величины непрерывно и движение, а вследствие движе­ния— время; ибо сколь велико [было] движение, столько, как нам всегда кажется, протекло и времени. 15 Л что касается предыдущего и последующего, то они первоначально относятся к месту. Здесь, конечно, они связаны с положением, но так как в величине имеют­ся предыдущее и последующее, то необходимо, чтобы и в движении было предыдущее и последующее — но аналогии с теми. Но и во времени есть предыдущее и по­следующее, потому что одно из них всегда следует за го ДРУГИМ· Предыдущее и последующее существуют в дви­жении и по субстрату тождественны с движением, хотя бытие их иное, а не движение. И действительно, мы и время распознаем, когда разграничиваем движение, оп­ределяя предыдущее и последующее, и тогда говорим, что протекло время, когда воспримем чувствами иреды-25 дущее и последующее в движении. Мы разграничиваем их тем, что воспринимаем один раз одно, другой раз другое, а между ними — нечто отличное от них; ибо когда мы мыслим крайние точки отличными от середи­ны и душа отмечает два «теперь» — предыдущее и по­следующее, тогда это [именно] мы и называем време­нем, так как ограниченное [моментами] «теперь» и ка-зо жется нам временем. Это мы и положим в осповапие [последующих рассуждений]. Итак, когда мы ощущаем «теперь» как единое, а но как предыдущее и последующее в движении или как тождество чего-то предыдущего и последующего, тогда нам не кажется, что прошло сколько-нибудь времени, так как не было и движения. Когда же есть предыду-148 щее и последующее, тогда мы говорим о времени, ибо 2,ίΜ время есть не что иное, как число движения по отно­шению к предыдущему и последующему. Таким образом, время не есть движение [само по себе], но [является им постольку], поскольку движе­ние заключает в себе число. Доказательством этому служит то, что большее и меньшее мы оцениваем чис- 5 лом, движение же, большее или меньшее,— времепем, следовательно, время есть некоторое число, А так как число имеет двоякое значение: мы называем числом, с одной стороны, то, что сосчитано и может быть сосчи­тано, а с другой — то, посредством чего мы считаем, то время есть именно число считаемое, а не посредством которого мы считаем. Ибо то, посредством чего мы счи­таем, и то, что мы считаем,— вещи разные. И как движение всегда иное и иное, так и время, ю Л взятое вместе всякое время одпо и то же, так как по субстрату «теперь» одно и то же, только бытие его различпо. «Теперь» измеряет время, поскольку оно предшествует и следует; само же «теперь» в одном от­ношении тождественно, в другом нет: оно различпо, поскольку оно всегда в ином и в ином времени (в этом и состоит его сущность как «теперь»), с другой сторо­ны, «теперь» по субстрату тождественно. Ибо, как ска- ι» зано, за величиной следует движение, а за движением, как мы утверждаем,— время; подобным же образом точке соответствует движущееся [тело], по которому мы узнаем движение, а также предыдущее и последую­щее в нем. Это [тело] по субстрату остается тем же са­мым — точкой, камнем или другим чем-нибудь, а по определению становится иным, так же как софисты счи- 20 тают иным [человеком] Кориска в Ликее и Кориска на рыночной площади. И он различен именно потому, что каждый раз находится в другом месте. «Теперь» сле­дует за движущимся [предметом] подобно тому, как время [следует] за движением: ведь мы узнаем преды­дущее и последующее в движении по движущемуся [предмету], а поскольку предыдущее и последующее 25 могут быть сосчитаны, существует и «теперь», так что и в них по субстрату «теперь» есть тождество (ибо предыдущее и последующее принадлежит дви­жению), бытие же его различно, ибо «теперь» существует, поскольку можно сосчитать предыдущее и последующее. И это наиболее понятно: ведь и 149 движение [познается] через движущееся [тело] и пе­ремещение — через перемещаемое, так как перемещае­мое есть определенный предмет, а движение — нет. Таким образом, в одном отношении «теперь» всегда тождественно, в другом же нет, ибо таково и переме­щаемое тело. Ясно также, что если времени не будет, то не будет и «теперь» и, если «теперь» не будет, не будет и време­ни, ибо вместе существуют и перемещаемое с переме­щением и число перемещаемого с числом перемещения. Время есть число перемещения, а «теперь», как и пере­мещаемое, есть как бы единица числа. Время и непре­рывно через «теперь», и разделяется посредством «теперь», так как и в этом отношении оно следует за пе­ремещением и перемещаемым, ибо движение и переме­щение едины благодаря перемещаемому телу, которое едино не по своему субстрату (ведь оно может и остано­виться), но по определению, [поскольку оно движется] : ведь оно разграничивает предыдущее и последующее движение. В некотором отношении оно соответст­вует точке, так как точка и соединяет длину и разделя­ет: она служит началом одного [отрезка] и концом дру­гого. Но если брать ее в таком смысле, пользуясь одной точкой как двумя, то она необходимо остановится — если одна и та же точка будет началом и концом, А «теперь» вследствие движения перемещаемого тела всегда иное; следовательно, время есть число не в смысле [числа] одной и той же точки, поскольку она начало и конец, а скорее как края одной и той же ли­нии, и не в смысле ее частей, и это как в силу нами сказанного (тогда нужно будет пользоваться средней точкой как двумя, так что произойдет остановка), так еще и потому, что «теперь», очевидно, пе есть частица времени и не делит движение, так же как точки не де­лят линию, а вот два отрезка линии составляют части одной. Итак, поскольку «теперь» есть граница, опо не есть время, но присуще ему по совпадению, поскольку же служит для счета — оно число. Ведь границы при­надлежат только тому, чьими границами они являются, а число этих лошадей — скажем, десять — может отно­ситься и к другим предметам. Что время таким образом есть число движения в отношении к предыдущему и последующему и, принад­лежа непрерывному, само непрерывно — это ясно. 150 ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Наименьшее число, взятое вообще, есть двойка. Но как число чего-нибудь, оно в одних случаях есть [на­именьшее] , в других — нет; например, для линии в от­ношении множества наименьшим [числом] будут две линии или одна, а в отношении величины наименьшего зо числа нет, так как всякая линия делима. То же отно­сится и ко времени: наименьшее но числу — одно или два, а по величине такого нет. Ясно также, что время пе называется быстрым и ггоь медленным, а большим и малым, долгим и коротким. Поскольку оно непрерывно, оно долгое и короткое, по­скольку оно число — большое и малое, а быстрым и медленпым не бывает; ведь пи одно из чисел, служа­щих для счета, не может быть быстрым и медленным, s И, взятое сразу [в определенный момеит], время повсюду одно и то же, а как предшествующее и после­дующее — не одно и то же, так же как изменение, про­исходящее теперь, едино, а прошедшее π будущее — разные. Время не есть число, которым мы считаем, а подлежащее счету. Ему прежде и после всегда прихо­дится быть иным, так как «теперь» различны. Число ю же ста лошадей и ста людей одно и то же, различны лишь предметы, к которым оно относится, т. е. лошади и люди. Далее, как в движении одно и то же может повториться снова и спова, так и во времени, папример год, весна или осень. Мы не только измеряем движение и временем, по и время движением — вследствие того, что они определяются друг другом, ибо время определяет движение, будучи его числом, а движение — время. И говорим мы о большом и малом времени, измеряя его движением, так же как [измеряем] число [предмета­ми] , подлежащими счету, например число лошадей од- го ной лошадью; именпо с помощью числа мы узнаем ко­личество лошадей и, наоборот, [считая] по одной ло­шади, число лошадей. То же относится ко времени и к движению: временем мы измеряем движение, а движе­нием время. И это имеет разумные основания, так как г$ движение соответствует величине, а время движению вследствие того, что они все представляют собой коли­чества, они непрерывны и делимы; движение обладает этими свойствами, потому что такова величина, а вре­мя — потому что таково движение. Мы измеряем так 151 же и величину движением, и движение величиной; мы зо говорим «большая дорога», если [нам предстоит] мно­го идти, и, наоборот, о «большом переходе», если доро­га велика; так же и о времени соответственно движе­нию, и о движении соответственно времени. 221а Так как время есть мера движения и нахождения [тела] в состоянии движения, причем оно, [время], измеряет движение путем отграничения некоторого движения, которое перемерит целое (как локоть длину путем определения некоторой величины, которая служит мерой для всей [длины]); и так как для 5 движения «быть во времени» — значит измеряться вре­менем и самому ему и его бытию, ибо время вместе из­меряет и движение и бытие движения, и находиться движению во времени значит именно то, что бытие его измеряется. Отсюда ясно, что и для всего прочего на-10 хождение во времени означает измерение его бытия временем. Ведь находиться во времени значит одно из двух: во-первых, существовать тогда, когда существует определенное время; во-вторых, в том смысле, в каком мы говорим о некоторых вещах, что они «в числе». Это указывает [для вещи] или что [она] часть числа, его состояние и вообще что-нибудь от числа, или что у нее имеется число. Л так как время есть число, то «те-15 перь», предшествующее и все подобное им так же на­ходятся во времени, как единица, нечетное и четное в числе (так как они печто от числа, а те — от времени), предметы же находятся во времени, как в числе. Если это так, то они охватываются числом, как предметы, находящиеся в месте, местом. Очевидно также, что на-20 ходиться во времени не значит существовать, когда су­ществует время, так же как находиться в движении и месте не значит существовать, когда существуют дви­жение и место. Если же находиться в чем-нибудь будет иметь именно такое значение, тогда всякий предмет будет находиться в любом другом, и небесный свод будет в просяном зерне, так как, когда существует зер­но, существует и Небо. Но это, разумеется, совпадение, однако в другом значении необходимо соответствие: 25 У предмета, находящегося во времени, должно быть ка­кое-то время, когда он существует, и у находящегося в движении должно быть тогда движение. Так как быть во времени — значит быть в числе, то можно взять время большее всякого, в котором нахо-152 дится что-либо, существующее во времени; поэтому все находящееся во времени необходимо объемлется вре­менем, как и все другое, что находится в чем-нибудь, например как находящееся в месте объемлется местом, зо И в каком-то отношении вещи подвергаются воздейст­вию со стороны времени — как мы имеем обыкновение говорить: «точит время», «все стареет от времени», «все со временем забывается», но не говорим: «научился [от 221ь времени] » или «сделался от времени молодым и краси­вым», ибо время само по себе скорее причина уничто­жения: оно есть число движения, движение же лишает [существующее] того, что ему присуще. Отсюда яспо, что вечные существа, поскольку они существуют веч­но, не находятся во времени, так как они не объемлют-ся временем и бытие их не измеряется временем; дока- 5 зательством этому [служит] то, что они, не находясь во времени, не подвергаются воздействию со стороны времени. Так как время — мера движения, то оно будет и мерой покоя, ибо всякий покой во времени. Не надо ду­мать, что находящееся во времени так же необходимо движется, как и все находящееся в движении: ведь вре- ю мя есть не движение, а число движения, в числе же движения возможно быть и покоящемуся. А именно, покоится пе всякое неподвижное, а то, что, будучи по природе способным к движению, лишено его, как об этом было сказано раньше20. Быть же в числе означа­ет, что существует какое-то число предмета и что бы- is тие предмета измеряется числом, в котором он нахо­дится, так что если предмет во времени, то [он измеряет­ся] временем. Время же будет измерять и движущееся и покоящееся, поскольку одно движется, другое по­коится; а именно, оно измерит, как велико их движе­ние или покой, так что движущийся предмет не прямо будет измеряться временем, поскольку он представляет 20 собой некоторое количество, а поскольку его движе­ние [есть нечто] количественное. Таким образом, все, что не движется и не покоится, не находится во вре­мени, так как находиться во времени — значит изме­ряться временем, а время есть мера движения и покоя. Очевидно также, что из несуществующего пе все бу­дет находиться во времени, например все то, что иначе [как несуществующим] быть не может, как, напри­мер, соизмеримость диагонали квадрата с его стороной. 25 153 Вообще, если время есть мера движения само по себе, а всего прочего [лишь] по совпадению, то ясно, что для всех [вещей], бытие которых оно измеряет, это бытие будет заключаться в покое или движении. Таким образом, все гибнущее и возникающее и вообще все [вещи], которые иногда существуют, иногда нет, долж-so ны находиться во времени, так как всегда может быть время большей величины, которое превысит как [вре­мя] их собственного существования, так и то, что из­меряет их сущность. А из [вещей] несуществующих, но которых объемлет время, одни уже были, как, на-222а пример, был когда-то Гомер, другие будут, папримср то, что когда-нибудь произойдет, смотря по тому, в ка­кую сторону простирается время, и если в обе стороны, то и были и будут; а то, что никогда пе объемлется временем, не было, не есть и не будет. Есть и такого рода несуществующие [предметы], противоположности 5 которых существуют вечно, например несоизмеримость диагонали [квадрата с его стороной] будет всегда, и это не будет во времени; не будет, следовательно, [во времени] и ее соизмеримость вследствие того, что этого никогда не будет, потому что оно противоположно веч­но существующему. А все [вещи], противоположности которых существуют не всегда, могут быть и пе быть, и им свойственны возникновение и гибель. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ ю «Теперь», как было сказано, есть непрерывная связь времени: оно связывает прошедшее с будущим и вооб­ще есть граница времени, будучи началом одного и кон­цом другого. Но это не так заметно, как для пребываю­щей на месте точки. Ведь «теперь» разделяет в воз­можности. И поскольку оно таково, «оно» всегда иное, IG поскольку же связывает, всегда тождественно, как [точка] в математических линиях: ведь в мысли это не всегда одна и та же точка, ибо при продолжающем­ся делении она [каждый раз] иная, поскольку же это одна точка, она всюду тождественна. Так же и «те­перь»: с одной стороны, оно деление времени в возмож­ности, с другой — граница обеих частей и их объедине­но ние, а разделение и соединение одного и того же тож­дественно, только бытие их различно. 154 Таково одно из значепий [слова] «теперь», другое же — когда время к нему близко. Говорят: «он придет теперь», потому что придет сегодня, «он теперь при­шел», потому что пришел сегодня. А события в Илио-не произошли не теперь, и пет потопа теперь; хотя вре­мя [от нас] до них непрерывно, но они не близки нам. «Когда-то» и «когда-нибудь» говорим мы о времени в тех случаях, когда отделяем его от настоящего, напри­мер «когда-то была взята Троя» и «когда-нибудь будет потоп», так как эти [события] надо отграничить от «теперь». Пройдет, следовательно, некоторое количест­во времени до этого события и протекло от события в прошлом. Если же нет времени, которое не было бы «когда-нибудь», то всякое время будет ограниченным. Что же, следовательно, время прекратится? Нет, если движение существует вечно. Будет ли время всегда разным или повторно тем же самым? Ясно, что, каким будет движение, таким и время: если оно, [движение], когда-нибудь станет таким же точно и единым, и время будет одним и таким же точно, если же нет — не бу­дет. Так как «теперь» есть конец и начало времени, только не одного и того же, а конец прошедшего и на­чало будущего, то, подобно кругу, который в одном и том же [месте] и выпукл и вогнут, и время всегда на­чинается и кончается. Поэтому оно и кажется всегда различным: ведь «теперь» служит началом и концом не одного и того же, иначе в одном и том же сразу ока­жутся две противоположности. И оно никогда не пре­кратится, потому что всегда начинается. «Уже» обозначает часть будущего времени, близ­кую к настоящему неделимому «теперь». «Когда ты пойдешь?» — «Уже [иду] » — так как близко время, когда он пойдет. «Уже» обозначает также и часть про­шедшего времени, не отдаленную от «теперь». «Когда ты пойдешь?» — «Уже пошел». А «Илион уже взят» мы не говорим, так как слишком далеко от «теперь». «Только что» также обозпачает часть прошедшего, близкую к настоящему «теперь». «Когда ты пришел?»— «Только что» — если время близко к пынешпему «те­перь», а «давно»— если оно далеко. «Внезапно» есть то, что выходит из своего обычного состояния в течение неощутимого по своей малости времени, а всякое изме­нение по природе есть выхождение из обычного состоя­ния, В определенное время все возникает и гибнет, 155 поэтому одни называли [время] мудрейшим, а пифаго­реец Парон '2\ наоборот, невежественнейшим, потому что со временем все забывается; и это правильнее. Ясно, 20 что время само по себе скорее будет причиной уничто­жения, чем возникновения, как сказано и раньше (ведь изменение само по себе есть выхождение из себя), а причиной возникновения и бытия — [только] по совпа­дению. Достаточным свидетельством тому служит то, что ничто не возникает, не будучи таким-то образом в движении и действии, а уничтожается и то, что не 25 движется; именно это мы и привыкли называть разру­шением от времени. Однако не время его вызывает, а просто во времени бывает по совпадению и такое изме­нение. Итак, что время существует, и что оно такое, и во скольких значениях говорится о «теперь», и что такое «когда-нибудь», «только что», «уже», «давно» и «внезап­но», обо всем этом сказано. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ зо После того как мы все это так рассмотрели, яспо, что всякое изменение и все движущееся существуют во времени: ведь «быстрее» и «медленнее» приложимо ко всякому изменению, так как обнаруживается во всех них. Я называю более быстро движущимся то, что 223а прежде [другого] достигает предназначенного, проходя одинаковое расстояние и двигаясь равномерным движе­нием, например, при перемещении, если оба [предме­та] движутся по окружности или оба по прямой; тоже 5 относится и к прочим видам движения. Но «прежде» относится ко времепи: ведь мы говорим «прежде» и «после», имея в виду отстояние от «теперь», а «те­перь» — граница прошедшего и будущего; следователь­но, если [моменты] «теперь» находятся во времени, то во времени будут и «прежде» и «после», ведь, в чем нахо­дится «теперь», в том и отстояние от «теперь». В проти­воположном смысле говорится «прежде» по отношению ίο к прошедшему и будущему времени: для прошед­шего мы говорим «прежде» о более отдаленном от «те­перь», «после» — о более близком; для будущего «преж­де» — значит ближе; «после» — дальше. Следовательно, так как «прежде» относится ко времени и следует за 150 каждым движением, то ясно, что всякое изменепие и и всякое движение происходят во времени. Достойно рассмотрения также то, каково отношение времени к душе и почему нам кажется, что во всем су­ществует время — и на земле, и в море, и на небе. Или потому, что время, будучи числом, есть какое-то состоя­ние или свойство движения, а все упомянутое способно двигаться? Ведь все это находится в некотором ме- 20 сте, а время и движение всегда существуют совмест­но — как в возможности, так и в действительности. Мо­жет возникнуть сомнение: будет ли в отсутствие души существовать время или пет? Ведь если не может су­ществовать считающее, не может быть и считаемого, а следовательно, ясно, что [не может быть] и числа, так как число есть или сосчитанное, или считаемое. Если 25 же ничему другому не присуща способность счета, кро­ме души и разума души, то без души не может сущест­вовать время, а разве [лишь] то, что есть как бы суб­страт времени; например, если существует без души движение, а с движением связаны «прежде» и «после», они же и есть время, поскольку подлежат счету. Может также возникнуть вопрос: для какого имен- 3о но движения время есть число? Или для всякого? Ведь во времени все возникает, гибнет, растет, качественно меняется и перемещается; поскольку все это есть дви­жение, постольку время есть число каждого движения. Поэтому оно есть число непрерывного движения вооб- 2гзь ще, а не какого-нибудь определенного вида. Но в на­стоящий момент происходят и другие движения [кроме данного], для каждого из которых время должно быть числом. Что же, существует, следовательно, другое вре­мя и вместе будут два равных времени? Конечно, нет: ведь всякое равное и совместно [идущее] время тож­дественно и одно; по виду же одинаковы времена и не совместно [идущие]. Ведь если, [например], это соба- 5 ки, а это лошади, причем тех и других семь, то число их одно и то же, точно так же и для движений, закан­чивающихся вместе, время одпо и то же, хотя одно дви­жение может быть быстрее, другое — медленнее, одно — перемещение, другое — качественное измепение. Одна­ко время одно и то же и для качественного изменения, и для перемещения, если только число одинаково и ю происходят они совместно. И вот поэтому-то движения различны и происходят отдельно друг от друга, а время 157 везде одно и то же, так как и число для равных и сов­местных движений всюду едино и одно и то же. Так как первичное движение — перемещение, а в нем — движение по кругу и каждая [вещь] исчисляет­ся родственной ей единицей: монады — монадой, лоша­ди — лошадью, то и время измеряется каким-нибудь определенным временем, причем, как мы сказали, и 15 врв!мя измеряется движением, и движение временем (это значит, что временем определенного движения из­меряется количество и движения и времени). Следова­тельно, если первичное есть мера всего родственного, то равномерное круговое движение есть мера по преимуще-20 ству, так как число его наиболее доступно [для опреде­ления]. Ни качественное изменение, ни рост, ни воз­никновение не равномерны, а таково только перемеще­ние. Оттого время и кажется движением небесной сферы, что этим движением измеряются прочие движе­ния, и время измеряется им же. Отсюда и обычная пого-25 ворка: человеческие дела называют круговоротом и пере­носят это название на все прочее, чему присущи природ­ное движение, возникновение и гибель. И это потому, что все перечисленное оценивается временем и прихо­дит к концу и к началу, как бы определенным образом чередуясь, ибо и само время кажется каким-то кругом. зо А оно, в свою очередь, кажется кругом потому, что оно мера подобного движения и само им измеряется. Таким образом, называть совершающееся [в мире] ве­щей круговоротом — значит утверждать, что существу­ет какой-то круг времени,— и это потому, что время измеряется круговращением: ведь измеренное не обпа-224а руживает ничего другого, кроме меры, разве только в целом [имеется] несколько мер22. Правильно также говорится, что число овец и собак, если оно одинаково, тождественно, а сама десятка не тождественна и десять [предметов] не тождествеп-5 ны — так же как не тождественны треугольники — рав­носторонний и разносторонний. По фигуре, однако, опи тождественны, ибо оба треугольники. Ведь тождествен­ным называется то, в чем нет специфического отличия, а не то, в чем [такое] отличие имеется. Например, [равносторонний] треугольник отличается от [разно­стороннего] треугольника специфическим [для треу­гольников] отличием, следовательно, [эти] треуголь­ники разные. И однако по фигуре они не отличаются, 158 по принадлежат к одному и тому же разряду. Пото­му — что, [например], такая-то фигура — круг, а та- <° кая-то — треугольник, но из треугольников один [бу­дет] равносторонний, а другой — разносторонний. Фи­гура их, правда, тождественна (ибо [и тот π другой] треугольник), но как треугольники они не тождествен­ны. И число, конечно, тождественно, ибо число одних [предметов] не отличается [от числа других] специфи­ческим [для числа] отличием, однако десятка [в том и другом случае] не тождественна, так как различны предметы, к которым она относится: в одном случае это ΐ5 собаки, в другом — лошади. Итак, о [самом] времени и о том, что при [нашем] рассмотрении оказалось с ним близко связанным, ска­зано. КНИГА ПЯТАЯ (Ε) ГЛАВА ПЕРВАЯ Все изменяющееся изменяется или по совпадепию, например, когда мы говорим: «[вот] идет образование», так как идет [человек], которому случилось быть обра­зованным, или вообще говорится об изменении вследст­вие изменения чего-нибудь в предмете, например когда 25 мы говорим, имея в виду части [предмета], что (тело выздоравливает, потому что выздоравливает глаз или грудь, а они суть части тела как целого). Но существу­ет и то, что движется пе по совпадепию и не потому, что [движется] другое, относящееся к его частям, по само по себе и первично. Это есть способное двигаться само по себе, но различное для каждого вида движения, во например способное к качественному изменению, а [в области] качественного изменения,— исцелимое и способное нагреваться, как нечто различное. То же относится и к движущему: одно движет по совпадению, другое вследствие того, что в нем [дви­жет] какая-нибудь часть, третье первично само по се­бе, например врач исцеляет, а рука ударяет. Раз существует первое движущее, существует и яг, движимое, далее, то, в чем происходит движение, т. е. 224t> время, и помимо [всего] этого из чего и во что идет движение, ибо всякое движение [идет] из чего-пибудь и во что-нибудь; ведь [1] изначально приводимое в движение [2], то, во что движение приходит и [3] из чего [исходит], различны, как, например, [различ­ны] дерево, теплое и холодное: из них первое «что», второе «во что», третье «из чего». Что до движепия, то ясно, что оно [происходит] в дереве, а не в форме, ибо ни форма, ни место, ни количество не приводят в дви-100 жение и не движутся, а есть движущее, движимое π во что [движимое] движется. Дело в том, что измене­ние именуется преимущественно по тому, «во что» идет движение, а не «из чего»; поэтому и гибель есть изменение в несуществующее, хотя гибнущее изменя­ется из существующего, и возникновение есть [измене­ние] в существующее, хотя и из несуществующего. ι о Что такое движение, об этом было сказано рань­ше1; формы же, состояния и место, в которые движут­ся движущиеся [тела], неподвижны, как, например, знание и теплота. Однако может возникнуть затрудне­ние: если состояния суть движения, а белизна — состоя­ние, тогда произойдет изменение в движение. По, но- m видимому, не белизна [как свойство] есть движение, а побелеиие. Но и среди этих [неподвижных целей] одно существует по совпадению, другое но частям и в отноше­нии чего-нибудь иного, а третье первично и не в отно­шении к [чему-нибудь] иному. Так, например, белею­щее превращается в мыслимое по совпадению (так как цвету случайно пришлось стать предметом мысли), а в яо цвет, поскольку белое есть «часть», [т. е. видовое раз­личие], цвета (и в Европу, потому что Афины часть Европы) 2, в белую же окраску само по себе. Итак, в каком смысле происходит движение само по себе, в каком по совпадению и в отношении другого, как для движущего, так и для движимого,— это ясно, гг» а также [ясно], что движение [происходит] не в фор­ме, а в движущемся [предмете], способном к актуаль­ному движению. Оставим изменение по совпадению в стороне: оно встречается во всех [предметах] всегда и всякого рода, а изменение но по совпадению [проис­ходит] не во всех, но в противоположных и промежу­точных между ними и в противоречивом3. Убедиться 3<> в этом можно путем рассмотрения частных случаев4. Изменение из промежуточного [происходит следующим образом] : оно пользуется им как противоположным но отношению к каждому [из крайних членов противопо­ложности], так как в некотором смысле промежуточ­ное есть каждое из крайних. Поэтому и оно по отноше­нию к крайним и те по отношению к нему считаются в некотором смысле противоположностями; так, на­пример, средний [по высоте] тон будет низким но отношению к самому высокому и высоким по отноше­нию к самому низкому и серое [покажется] белым но 35 6 Аристотель, т. 3 161 отношению к черному и черным по отношению к бе-*2£а ЛОМу. Так как всякое изменение происходит из чего-ни­будь во что-нибудь (это показывает и название, так как оно указывает нечто после другого и, с одной сто­роны, предшествующее, с другой — последующее5), s то изменяющееся может изменяться четверояким обра­зом: или из субстрата в субстрат, или из субстрата в но субстрат, или из не субстрата в субстрат или, [нако­нец], из не субстрата в не субстрат; субстратом же (в данном случае] я называю то, что выражается утвер­дительным суждением6. Таким образом, из сказанного следует, что необходимо существуют три [вида] изме-10 нений: из субстрата в субстрат, из субстрата в не суб­страт и из не субстрата в субстрат, так как из не суб­страта в пе субстрат изменения не бывает вследствие отсутствия противопоставления: ведь [в этом случае] нет ни противоположностей, пи противоречия. Изменение из не субстрата в субстрат, находящий­ся в отношении противоречия [к своему отрицанию], есть возникновение, если вообще — простое [возиикно-15 вение], если определенное, то [возникновение чего-то] определенного (например, [изменение] из не-белого в белое есть возникновение белого, а изменение из не­существующего вообще в сущность [есть] возникнове­ние вообще, поскольку мы говорим вообще «возника­ет», а не «что-нибудь возникает»). Изменение из суб­страта в не субстрат есть уничтожение: вообще — из сущности в небытие, а определенное [уничтоже­ние] — в противолежащее отрицание [чего-то онреде-ÎO ленного] так же, как сказано и о возникновении. И вот, если [термин] «несуществующее» имеет не­сколько значений, и [несуществующее] ни в смысле [ошибочного] сочетания или разделения не может на­ходиться в движении, ни в смысле находящегося в воз­можности, которое противолежит вообще существующе­му актуально (ибо хотя для «не белого» и «не доброго» допустимо все же двигаться по совпадению, ведь «но »5 белое» может оказаться человеком, однако для того, что вообще не есть что-либо определенное,— ни в коем случае); следовательно, несуществующее не может на­ходиться в движении. Если же это так, то и возникно­вение пе может быть движением: ведь возникает не­существующее. Если даже возникновение и происходит 162 чаще всего по совпадению, все-таки правильно сказать, что несуществующее присуще возникновению вообще; зо то же относится и к покою. Такие трудноприемлемые [положения] получаются, если [признать, что] несу­ществующее движется, и если [к тому же] всякое дви­жущееся тело находится [в какомтлибо] месте; несу­ществующее же пе имеет места, иначе оно находилось бы где-нибудь. И уничтожение, конечно, не есть дви­жение: ведь движению противоположно или [другое] движение, или покой, а уничтожение противоположно возникновению. Так как всякое движение есть некоторое изменение $5 и имеется три указанных вида изменений, из которых 225ь возникновение и уничтожение не суть движения, как основанные па противоречии, то по необходимости од­но только измепение из субстрата в субстрат и есть движение. А [исходный и конечный] субстраты или протнвополояшы [друг другу], или лежат в промежут­ке, ибо и лишенность должпа быть взята как противо­положность и выражаться утвердительным суждением, s например «голое», «беззубое», темное. Итак, если категории разделяются па сущность, ка­чество, где, когда, отношепие, количество и действие или претерпевание, то необходимо должны существо­вать три [типа] движения: [движение] качества, ко­личества и в отношении места. ГЛАВА ВТОРАЯ Для [категории] сущности движения нет, так как ничто существующее ей не противоположно, так же, 10 конечно, и для отношепия: ведь при изменении одного [члена отношения] вполне допустимо утверждать, что другой не мепяется, так что движение обоих [будет] ло совпадению. Нет также движения ни для действу­ющего и претерпевающего, ни для всего движимого и is движущего, так как нет пи движения движения, ни воз­никновения возникновения, ни вообще изменения из­менения. Прежде всего движение движения могло бы быть двояким образом. Во-первых, как [движение] субстра­та (как, например, движется человек, когда он превра­щается из бледпого в смуглое7. Но разве таким же об­разом может движение нагреваться, охлаждаться, ме-С* 163 пять место, расти и убывать? Ведь это невозможно, так как изменение не есть какой-либо субстрат). Во-вто­рых, [движение движения можно предполагать], когда какой-нибудь другой субстрат переходит из одного из­менения в другой вид, как, например, человек из бо­лезни в здоровье. Но и это возможно только по совпа­дению, ибо само движение из одного вида в другой есть изменение; то же относится и к возникновению, и к возникновению и уничтожению, только они изменя­ются в противолежащее одним способом, а движение — иначе. Следовательно, человек одновременно изменяет­ся из здоровья в болезнь и из этого изменепия в дру­гое. Ясно, что, когда [человек] заболел, он уже должен был измениться в какую-нибудь сторону (возможно, од­нако, и наступление покоя). И далее, это [другое из­менение] будет не всегда идти в любом случайном на­правлении, и оно пойдет из чего-нибудь во что-нибудь другое; следовательно, может быть и противолежащее изменение — выздоровление, но только по совпадению, как, например, происходит изменение из воспоминания в забывание, потому что субъект изменения один раз изменяется в знание, другой — в незнание. Далее, если было бы изменение измепения и воз­никновение возникновения, то получился бы бесконеч­ный ряд [изменений и возникновений]. Действительно, если [такое изменение] будет в последующем, оно не­обходимо [должно быть] и в предыдущем; например, если возникло когда-нибудь простое возникновение, то возникло и возникающее, так что тогда не было еще просто возникающего, а нечто возникающее [как] уже возникающее; и снова оно когда-то возникло, следова­тельно, и тогда не было возникающего. А так как в бес­конечном нет ничего первого, то первого [возникаю­щего] не будет, а следовательно, не будет и следующего за ним; в результате ничего не сможет ни возникать, ни двигаться, ни изменяться. Далее, одному и тому же [предмету] присущи про­тивоположное движение (и покой), возникновение и уничтожение, так что возникающее, когда станет воз­никающим, тогда и уничтожается, но пе только что возникшее и не позже — так как прежде должно су­ществовать то, что уничтожается. Далее, в основе возникающего и изменяющегося должна лежать материя. Какова же она будет [в дан-164 ном случае]? Как способным к качественному измене­нию [может быть] либо тело, либо душа, так что имен­но [будет здесь] возникающим: движение или возник­новение? И опять-таки: что будет там, во что [они] движутся? Ведь движение предмета из этого в это должно быть чем-то определенным, а не просто движе­нием и возникновением; как же это будет все вместе? Обучение ведь не будет возникновением обучения, еле- 1£ дователыю, и возникновение не будет возникновением возникновения и вообще чем-нибудь чего-нибудь. Далее, если существуют три вида движения, каждое из них необходимо должно иметь и природный суб­страт, и то, во что они движутся; например, перемеще­ние должно или качественно измениться или переме­щаться. Вообще же, так как всякий предмет движется тро­яким образом: или но совпадению, или какой-либо 2С частью, или сам по себе, то изменение может изменять­ся только по совпадению, например если выздоравли­вающий будет бегать или учиться; а изменение но со­впадению мы давно уже оставили в стороне8. Так как не существует движения ни сущности, пи отношения, ни действия, ни претерпевания, то оста­ется только движение в отношении качества, количе­ства и места, ибо в каждом из них имеется своя проти­воположность. Движение в отношении качества мы назовем качественным изменением; это общее наимено­вание объединяет [обе противоположности]. Я разу­мею под качеством не то, что принадлежит к сущности (так как и видовое различие есть качество), а то, что способно испытывать воздействие, в отношении чего [предмет] называют подвергающимся воздействию пли не подверженным ому. Движение в отношепии количс- 30 ства не имеет общего названия, соответственно же каж­дому [направлению] — рост и убыль, именно движение в направлении законченной величины — рост, а в про­тивоположном — убыль. Движение в отношении места пе имеет ни общего, ни частных названий — назовем его перемещением, хотя о перемещении в собственном смысле слова говорится только тогда, когда тела, ме- 35 ияющие место, не могут сами остановиться, и о тех, ко­торые не сами передвигают себя с места на место. Из- 22 менение [в пределах] одной и той же формы к большей или меньшей [степени] есть качественное изменение. 165 Ведь движение происходит от противоположного к противоположному или вообще, или определенным об-Б разом; и вот движение, идущее к меньшей степени, бу­дет называться изменением в противоположное, к боль­шей степени — от противоположного в прежнее. Нет никакого различия, происходит ли изменение вообще или определенным образом; только в последнем случае должны быть в наличии определенные противополож­ности, а большее или меньшее означает наличие боль­шей или меньшей противоположности. Из сказанного ясно, что существуют только эти to три [вида] движения9. [О пеподвижном]. Неподвижное — это и то, чему вообще невозможно двигаться, как звуку быть види­мым, и то, что в течение длительного времени лишь едва сдвигается или [крайне] медленно приходит в дви­жение — так называемое трудноподвижное, и то, [на­конец], что по природе способно к движению, по по двигается ни в то время, ни в то место, ни таким обра-*5 зом, как должно [ему] двигаться по природе; только одно это из всех неподвижных тел я называю покоя­щимся; так как покой противоположен движению, сле­довательно, он будет лишенпостыо носителя [движе­ния]. Итак, что такое движение и покой, сколько [име­ется] видов изменения и каковы движепия — это ясно из сказанного. ГЛАВА ТРЕТЬЯ После этого скажем, что значит «вместе» и «раз­дельно» и что такое «касание», «промежуточное», «еле-20 дующее по порядку», «смежное» и «непрерывное» и каким [вещам] по природе каждое из них присуще. «Вместе» я говорю о таких предметах, которые в отношении места находятся в одном первом месте; «раздельно»—которые [находятся] в разных [мес­тах]; «касаться»—о таких [предметах], края которых 227а [находятся] вместе. Так как всякое изменение проис­ходит между противолежащими, а противолежащими могут быть противоположности [в собственном смысле слова] и противоречия, причем в противоречии нет ни-10 чего среднего, то ясно, что «промежуточное» может быть только между противоположностями10. «Проме­жуточное»— первое, к чему свойственно приходить из-166 меняющемуся [телу], прежде чем оно превратится в последнее при непрерывном изменении согласно 25 [своей] природе. Это «промежуточное» требует по крайней мере трех [вещей]. А именно, последним в изменении будет противоположное, а непрерывно движется то, что не обнаруживает никакого разрыва пли [может быть] самый малый разрыв — пе во вре­мени, а в предмете движения (ничему ведь не мешает разрыв, когда немедленно после самой низкой поты зо зазвучит самая высокая). Это же очевидно в перемеще­ниях и других изменениях. Противоположным по месту будет наиболее отстоящее от него по прямой линии, так как [прямая линия — это наименьшая, а только] наименьшая [линия точно] определена, мерой же [должно быть] определенное. «Следующим по порядку» [называется предмет], находящийся за начальным по положению или по при- 85 роде или отделепиый от него другим способом, если между ним и тем, за чем он следует, пе находится в про- 227а межутке [предметов] того же рода (например, линии или линий в случае линии, единицы или единиц в слу­чае единицы, дома в случае дома), но ничто не препят­ствует находиться в промежутке чему-нибудь иному, ибо «следующее» следует за чем-то определенным и находится после него: ведь единица пе следует за дву-5 мя и первое новолуние за вторым, и наоборот. «Смеяшое» есть то, что, следуя за другим, касается его. «Непрерывное» есть само по себе нечто смежное; ю я говорю о непрерывном, когда граница, по которой соприкасаются оба следующих друг за другом предме­та, стаповится для обоих одной и той же и, как пока­зывает название, не прерывается, а это невозможно, пока у них существуют два края. Из этого определения ясно, что непрерывность имеется в таких вещах, из которых путем касания может получиться нечто еди- 15. ное; и как соединяющее становится, пожалуй, единым, так и целое будет единым, например соединенное гвоз­дем, клеем, прижатием пли приращением. Очевидно также, что первоначальным [среди всех этих понятий] будет «следующее по порядку», так как соприкасающееся должно следовать [одно за другим], а «следующее по порядку» не все соприкасается (поэтому и в вещах первичных по своему значению, например в числах, следование по порядку есть, а 167 касания нет). И если [имеется J непрерывность, долж­но быть касание, если же [имеется] касание, непрерыв­ности еще нет: ведь нет необходимости, чтобы края предметов, если находятся вместе, сливались в одно, но если они сливаются в одно, то необходимо [нахо­дятся] вместе. Поэтому срастание бывает последним 25 в возникновении, так как для срастания краев необ­ходимо их касание, по касающиеся друг друга края но все срослись; там же, где нет касания, пет и сраста­ния. Следовательно, если, как говорят, существуют обо­собленные точки и единицы, то единица и точка по могут быть тождественными, так как точкам присуще зо касание, единицам же — следование друг за другом; и в промежутке между точками может находиться что-нибудь (ведь всякая линия лежит между [двумя] точками), для тех же такой необходимости нет; между двойкой и единицей нет ничего промежуточного. Итак, что такое «вместе», « раздел ию», «касание», 227ь «промежуточное», «следующее по порядку», «смежное» и «непрерывное» и что присуще каждому из пнх, обо всем этом сказано. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Движение называется единым в нескольких значе­ниях, так как мы говорим о едином в различпом смыс-с ле. Движение одного рода определяется видом катего­рии, [под которую оно подпадает] (так, перемещение одного рода со всяким [другим] перемещенивхм; каче­ственное же изменение и перемещение разного рода). Движение одного вида то, которое, принадлежа одному роду, относится к неделимому виду. Например, суще­ствуют различия в цвете, поэтому почернепие и поселе­ние различны по виду; однако побеление по виду тиж-ао дественпо со всяким [другим] побелением, так же как и всякое почернение с [другим] почернением. Разли­чий белизны не существует, поэтому побеление едино по виду со всяким [другим] побелением. Если же су­ществуют кое-какие [движения], которые одновремен­но являются родовыми и видовыми, то очевидно, что в некотором отношении они будут одного вида, а в пря­мом смысле нет; так, например, обучение, поскольку оно наука,— вид постижения, но как род объемлет различные науки. 168 Можно поставить вопрос, будет ли движение по ви­ду единым, когда один и тот же предмет из одного [состояния] изменяется в то же самое, например если точка, выходя из определенного места, снова и снова возвращается в то же место. Если это так, круговое движение будет тождественно с движением по прямой и вращение с поступательным движением; или [можно считать] установленным, что движение различно, если путь его различен по виду, а окружность отлична по виду от прямой? Итак, по роду и виду движение едино в таком смыс­ле; подлинно же единым [следует считать] движение, единое по сущности и по числу; каким оно будет — это станет очевидно из [следующего] разбора. Имеются три [обстоятельства], в отношении которых мы гово­рим о движении: «что» движется, «в чем» и «когда». Я имею в виду, что необходимо должно быть нечто движущееся, например человек или золото [?] п, да­лее, то, в чем оно движется, например место или состоя­ние [предмета], и когда [именно], так как все дви­жется во времени. Из них единство по роду и виду заключается в том предмете, в котором происходит дви­жение, смежность — во времени, а собственно единство [движения] — во всех трех; ибо и «в чем» должно быть единым и неделимым, например определенный вид, и «когда», например единое и безостановочное время, и движущийся [предмет] должен быть единым не по совпадению, как, например, бледное становиться смуг­лым, а Кориск ходить (Кориск и бледное — единство, но только по совпадению), и не должеп быть общим: возможно ведь двум лицам выздороветь одним и тем же выздоровлением, папример от воспаления глаз, но это не будет одним и тем же [движепием], а только [движением] одного вида. А если Сократ испытывает одинаковое но виду качественное изменение, но [сна­чала] в одно время, а затем снова в другое и если воз­можно тому, что исчезло, снова возникнуть единым по числу, то [и изменение] будет тождественным и еди­ным, если же пет — тождественным, но пе единым. Сходное затруднение [представляет вопрос]: может ли здоровье и вообще свойства и состояния тел быть по своей сущности едипыми: ведь [тела], обладающие ими, очевидно, движутся и текут. Если же здоровье се­годня утром и в настоящий момент одно и то же, то 169 почему, когда [человек] утратил и спова верпул здо­ровье, нынешнее и прежнее [здоровье] не будет еди­ным по числу? Ведь отношение то же самое, разпица только в том, что, если не считать их двумя, необходи­мо, чтобы они были тем же самым как по числу, так и по состояниям; ведь у того, что одно по числу, будет |ь одна деятельность. Но, [с другой стороны,] если со­стояние одно, то деятельность, может быть, и не будет казаться единой (ведь когда [человек] перестает хо­дить, то хождения уже нет; [оно будет] спова, когда ^человек] пойдет). Следовательно, если [здоровье] одно и то же, то станет возможным для одпого и того же [предмета] песколько раз исчезать и существовать. Впрочем, эти трудности лежат за пределами настоящего исследования, го Так как всякое движение непрерывно, то необхо­димо, чтобы и подлинно единое движепие было непре­рывным, если только всякое [движепие] делимо, а ес­ли непрерывно, то единым. Ведь не всякое движенио образует непрерывность со всяким другим, так же как не всякая случайная вещь с любой случайной, а толь­ко те, концы которых соединяются в одно. Концы жо 25 бывают не у всех вещей, у других они разного вида и только одинаковы по названию; каким образом, на­пример, может соединиться в одно конец линии и про­гулки? Смежными могут быть и [движения] разного вида и рода, так как [может случиться, что] после бега [человека] сразу же залихорадит, и перемещение может быть смежным, но не непрерывным — подобно факелу, передаваемому из рук в руки; непрерывным же [оно] не будет: ведь [нами] установлено, что пе­зо прерывно то, концы которого соединяются воедино. Та­ким образом, смежные и следующие друг за другом [вещи] непрерывны только во времени, непрерывными же [в собственном смысле пазываются вещи, непре-228ь рывные] по движению, а это [имеет место тогда], когда концы обоих [движений] совпадают. Поэтому подлинпо непрерывное и единое движение должно быть тождест­венным по виду, быть движением единого предмета и в единое время — в единое время для того, чтобы в промежутке не было неподвижности (так как в перс-Б рыве необходимо [наступает] покой. Следовательно, там, где в промежутке [имеется] покой, [существует] несколько движений, а не одпо; так что если движенио 170 прерывается остановкой, оно не едино и не непрерыв­но; а прерывается оно, если в промежутке [проходит некоторое] время). В [движении же] не едином по ви­ду, даже если оно не прерывается, время единое, а дви­жение [все же] разного вида, так как единое движе­ние должно быть движением одного вида, последнее же ю не обязательно должно быть подлинно единым. Итак, что такое подлинно единое движение, об этом сказано. Далее, единым [движепием] называют также за­конченное [движение] — будет ли оно [законченным] в отношении рода, вида или сущности; так же как и во всем прочем, законченное и целое относятся к еди­ному. Бывает, [однако], что и незаконченное [движе­ние] называется единым, если только оно будет непре­рывным. Наконец, в ином зпачении помимо указанных пазы- is вается единым и равномерное движение. Неравномер­ное движение таково, что не кажется единым; таким [кажется] скорее равномерпое, как, папример, прямо­линейное, ибо неравномерное [движение] разделимо [на участки, отличающиеся один от другого]; различно при этом сводится к большей и меньшей степени. Вся­кому движению присущи равномерность ИЛИ ее отсут­ствие, так как и качественное изменение может про- 20 исходить равпомерпо, и перемещение может идти по равномерному пути, например кругу или прямой; то же [относится] к увеличению и уменьшению. Разли­чия же в неравномерном [движении] зависят иногда от пути движения: движение не может быть равномер­ным, если оно происходит не по равномерной величи­не, папример ломапой [линии], или по спирали, или по другой величине, у которой любая часть не подходит 25 к любой. Иногда же неравномерность не зависит ни от места, ни от времени, ни от цели [движения], а от того, как происходит [само движение], а именно она опре­деляется иногда быстротой илп медлепностыо [дви­жения]; движение с одинаковой скоростью [будет] равномерным, с неодинаковой — неравномерным. По­этому быстрота и медленность — не виды и не [видо­вые] различия движения, так как они сопутствуют всем зо видовым различиям. Следовательно, они не тождест­венны с тяжестью и легкостью, которые [движутся каждая] в свое собствеппое [место], например земля к земле, а огонь к огню. Таким образом, неравномерное 220а 171 движение едино вследствие непрерывности, но в мепь-шей степени, что имеет место, например, при переме­щении по ломаной [линии], ибо меньшая степень всег­да [представляет собой] смешение с противополож­ностью. Если всякое единое [движение] может быть равномерным или неравномерным, то смежные, но раз­личные по виду [движения] не образуют единого и не­прерывного [движения] ; действительно, каким обра­зом сложится равномерное движение из качественного изменения и перемещения? Ведь для этого они должны были бы подходить друг к другу. ГЛАВА ПЯТАЯ Далее следует определить, какое движение какому противоположно, и то же самое относительно пребыва­ния в покое. Прежде всего надо установить, противопо­ложно ли движение [1] из одного состояния в то жо самое (например, [движение] из здоровья [движению] в здоровье), такими же кажутся возникновение и унич­тожение, или [2] [движение] из противоположностей (например, [движение] из здоровья [движению] из бо­лезни), или [3] [движение] в противоположности (ил-пример, [движение] в здоровье [движению] в бо­лезнь), или [4] из противоположного в противополож­ное (например, [движение] из здоровья [движению] в болезнь), или, наконец, [5] [движение] из противо­положного в противоположное [движению] из проти­воположного в противоположное (например, [движе­ние] из здоровья в болезнь [движению] из болезни в здоровье). Необходимо ведь, чтобы [противополож­ность движения] заключалась в каком-то одном из этих способов или в нескольких, так как иных противо­поставлений быть не может. Но [движения] из проти­воположного и в противоположное не противоположны, например [движение] из здоровья [не противоположно движению] в болезнь, так как это одно и то же [дви­жение], хотя по бытию они не тождественны, так жо как не тождественны изменение из здоровья и [измене­ние] в болезнь. Не противоположно и движение из про­тивоположного [движению] из противоположного, так как одновременно может происходить [движение] из противоположного π [движение] в противоположноо или в промежуточное,— но относительно этого мы ска-172 жем после. Но причиной противополагапия скорее пред­ставляется изменение в противоположное, чем из про­тивоположного, так как последнее есть устранение про- 25 тивоположного, а первое — его приобретение; и назы­вается каждое [движение] скорее по тому, во что [предмет] изменяется, чем из чего, например выздо­ровление есть изменение в здоровье, а заболевание — в болезнь. Итак, остается [движение] в противоположности и движение в противоположности из противоположнос­тей. И вот сразу же оказывается, что движение в про­тивоположность есть [в то же время] движение из про­тивоположностей, хотя по бытию они, пожалуй, не тождественны: я разумею [движение] в здоровье по за сравнению с [движением] из болезни и [движение] из здоровья по сравнению с [движением] в болезнь. Так как изменение отличается от движения (ведь дви­жение есть изменение из какого-нибудь субстрата в какой-нибудь субстрат), то [следует считать, что] дви- 22оь жеиие из противоположного в противоположное проти­воположно [движению] из противоположного в про­тивоположное, например из здоровья в болезнь и из болезни в здоровье. Из рассмотрения частных случаев становится очевидным, какие [вещи] кажутся проти­воположными; заболевание и выздоровление; приобре­тение знаний и введение в заблуждение кем-либо (ведь 5 [и здесь мы имеем движение] в противоположное: как знание, так и заблуждение могут приобретаться как са­ми собой, так и через посредство другого); перемеще­ние вверх и [перемещение] вниз (так как они проти­воположны [в направлении] длины); вправо и влево (так как они противоположны [в направлении] шири­ны); наконец, вперед и назад (ведь и они противопо­ложны). Но [движение] только в противоположное не есть ίο движение, а изменение, например если что-нибудь ста­новится белым, но не из чего-либо определенного. И для [вещей], ne имеющих противоположного, изменение из себя самого противоположно изменению в себя самого. Поэтому возникновение противоположно гибели и поте­ря — получению, но это изменения, а не движения. Что касается движения в промежуточное — в тех случаях когда противоположности имеют промежуточ- is ное,— его следует рассматривать в некотором смысле 173 как движение в противоположное, ибо движение поль­зуется промежуточным как противоположным, в какую бы сторону [предмет] ни изменялся; например, измене­ние из серого в белое [идет] как из черного, из бе­лого в серое — как в черное, а из черного в серое — как будто серое было белым, так как середина счита­ется в некотором смысле [противоположной] по отно­шению к каждому из краев, о чем уже было сказано раньше. Итак, движепие противоположно движению в том смысле, в каком [движение] из противоположного в противоположное противоположно [идущему в обрат­ную сторону движению] — из противоположного в про­тивоположное. ГЛАВА ШЕСТАЯ Так как движению кажется противоположным не только движение, но и покой, то следует разобраться в этом. В прямом смысле движению противоположно [только] движение, но противостоит ему и покой (так как он есть лишенность, а в известном смысле и ли­шенность считается противоположностью). Однако какой [покой] какому [движению]? Например, [движе­нию] относительно места — [покой] относительно мес­та. Но это говорится вообще, а противолежит ли пре­быванию здесь движение отсюда или движение сюда? Очевидно, что если движение происходит между двумя субстратами, то движению из первого в противополож­ное противостоит пребывание в первом, а движепию из противоположного в первое — пребывание в противо­положном. Вместе с тем они противоположны и друг другу; ведь [было бы] странно, если бы движения были противоположны, а противолежащие состояния покоя не противоположны. Таковы они в противопо­ложных вещах, например [покой] в здоровье [проти­воположен] покою в болезни (а [из движений оп про­тивоположен] движению из здоровья в болезнь; ведь [было бы] неразумно [противопоставлять] его движе­нию из болезни в здоровье, так как движение туда, где происходит остановка, скорее есть успокоепие, посколь­ку ему приходится возникать вместе с движением; по тем или другим ему быть необходимо), ведь покой в бе­лизне не противоположен [покою] в здоровье, А для 174 всего того, что ие имеет противоположного, противоле­жащим будет изменение, [идущее] из него или в пе­го, папример из существующего и в существующее, но ю это не будет движением. И покоя в этом случае не бу­дет, а только неизменность. И если будет в наличии какой-нибудь субстрат, то пеизменпость существующе­го будет противоположна неизменности несуществую­щего. А если несуществующего пе будет, то может воз­никнуть вопрос, чему противоположна неизменность существующего и будет ли она покоем. Но в таком случае или не всякий покой противоположен движе­нию, или возникновение и уничтожение [будут] дви- щ жением. Итак, очевидно, что не следует говорить о по­кое, если только они не будут движениями, но [лишь] о чем-нибудь подобном [покою] и о неизменности. Л противоположна она, [неизменность], или ничему, или неизменности несуществующего, или уничтожению, так как последнее есть [изменение] из нее, а возник­новение — [изменение] в нее. Можно поставить еще и такой вопрос: почему при перемене места пребывания и движения могут быть как согласные с природой, так и противоприродные, а при го прочих качественных изменениях этого не бывает, на­пример чтобы одно качественное изменение было по природе, другое против природы (ведь выздоровление и заболевание не могут считаться более согласными с природой, чем противными природе, так же побеленио и почернение). То же относится к увеличению и умень­шению (так Как НИ ОНИ ПО ПРОТИВОПОЛОЖНЫ ДРУГ Другу 25 в смысле согласного с природой и противного ей, ни увеличение увеличению). То же рассуждение приме­нимо к возникновению и уничтожению: ведь ни вознин-новепие нельзя считать согласным с природой, ни уничтожение противным ей (ведь старение идет соглас­но природе), и мы не видим также, чтобы одно возник­новение было по природе, другое против нее. Или если насильственное считать противным природе, тогда и зо уничтожение будет противоположно уничтожению, од­но как насильственное, другое как естественное? Тогда, следовательно, и возникновения могут быть насиль­ственными и не вызванными естественной необходи­мостью, причем противоположностью им будут есте­ственные; будут также и насильствеипые возрастания гзоь и убывания, например быстрый рост [подростков], 175 созревающих вследствие [неумеренной] пищи, или пшеница, быстро прорастающая, поскольку она не бы­ла прижата [землей]? Л как будет обстоять дело с качественным изменением? Или так же? Т. е. одни будут насильственные, другие естественные, как те больные, которых отпускает лихорадка — одних в ъ некритические, а других в критические дни — и кото­рые, следовательно, изменяются или против природы, или согласно с ней. Будут ли уничтожения также про­тивоположными друг другу, безотносительно к возник­новению? А что же мешает? В некотором отношении могут быть, например если бы одно [уничтожение] было бы приятным, а другое болезненным, а потому уничтожение [будет] не просто противоположно унич­тожению, но поскольку одно из них такое, а другое такое. ίο Итак, вообще говоря, движение и покои противопо­ложны указанным образом; например, [движение] вверх [противоположно движению] вниз, ибо таковы противоположности места. Вверх стремится по своей природе огонь, вниз — земля, и их перемещения проти­воположны друг другу. Но огонь [перемещается] вверх по своей природе, вниз — против природы; поэтому его 15 [перемещение], согласное с природой, противоположно несогласному. То же [справедливо] и для пребывания в покое, а именно пребывание вверху противоположно движению сверху вниз; и это пребывание для земли противно природе, а указанное движение согласно с природой. Следовательно, для одного и того же тела пребывание на месте, не согласное с природой, проти­воположно движению по природе, так как и движения 2о одного и того же тела противоположны таким же обра­зом, а именно одно из них будет природным — или вверх или вниз, другое — противным природе. Возникает вопрос: существует ли для всякого покоя, если он не вечный, возникновение и будет ли оно оста­новкой? Конечно, [это означало бы, что] для тела, пре­бывающего в покое против природы, например для земли, [находящейся] наверху, существовало бы воз­никновение: [она] остановилась, когда насильственно 2л перемещалась кверху. Но [тело], которое останавли­вается [в своем естественном месте], всегда кажется перемещающимся быстрее, а при насильственном [пе­ремещении] наоборот12. Следовательно, [тело, пребы-176 вающее в покое против природы], будет покоиться бет возникновения покоя. Кроме того, представляется, что остановка или вообще есть перемещение в свое соб­ственное место, или [она происходит] одновременно [с таким перемещением]. Возникает [и другой] вопрос: противоположно ли пребывание здесь движению отсюда? Ибо когда [пред­мет] уходит из этого [места] или даже теряет [какое-либо состояние], все еще кажется, что он сохраняет по потерянное. Следовательно, если это состояние покоя противоположно движению из этого места в противопо­ложное, то [предмету] одновременно будут присущи противоположности. Или каким образом [предмет] бу­дет покоиться, если [он] еще остается? Вообще же у движущегося [тела] одна часть здесь, другая там, во *31а что [оно] изменяется, поэтому движению скорее про­тивоположно движение, чем успокоенность. Итак, относительно движения и покоя, а также в ка­ком смысле опи едины и что чему противоположно, обо всехм этом сказано. * Все же может возникнуть вопрос и отпоситсльпо 5 остановки: существует ли состояние покоя, противо­стоящее противоириродпым движениям? Было бы странно, если бы [этого состояния] не было, ибо [факти­чески вещи] пребывают в [такого рода] состоянии по­коя. Правда, [это происходит] насильственным обра­зом, так что какая-либо [вещь] будет [так] покоиться не вечно и без возникновения. Но очевидно, что [такое состояние] должно быть: подобно тому как [вещь] может двигаться против природы, [она] может и по­коиться против природы. А поскольку некоторые вещи могут двигаться как 10 но природе, так и против природы — например, огонь, который [движется] вверх по природе, а вниз против природы,— то спрашивается, будет ли это последнее движение противоположно первому или [скорее] дви­жение земли? Ведь опа по своей природе стремится вниз? Очевидно, что оба, [т. е. движение вниз как огня, так и земли, противоположны движению огня вверх], но не одинаковым образом: одпо [противоположно] но 177 is природе, будучи природным движением земли, движе­ние же огня вверх противоположно [его движению] вниз, поскольку природное [движение какой-либо во­щи] противоположно противоположному [движению той же вещи]. Сходные соображения [относятся] и к состояниям пребывания, хотя, по-видимому, в извест­ном смысле покою противостоит [но только покой, но и] движение13· КНИГА ШЕСТАЯ (Ζ) ГЛАВА ПЕРВАЯ Если существует непрерывное, касающееся и сле-231а20 дующее друг за другом в том смысле, как это опреде­лено выше, а именно непрерывны те [предметы], края которых сливаются в одно, касаются те, у которых они вместе, а следуют друг за другом те, между которыми нет ничего принадлежащего к их роду, то невозможно, чтобы что-либо непрерывное состояло из неделимых [частей], например линия из точек, если линия иепре- 25 рывна, а точка неделима. Ведь края точек не сливаются воедино (так как у неделимого нет ни края, ни какой-либо другой части) и крайние границы не находятся вместе (так как у не имеющего частей пет крайней грапицы, ибо граница и то, чему она принадлежит, суть разные вещи). Далее, точкам, из которых составлено непрерывное, необходимо или быть непрерывными, или 30 касаться друг друга; то же самое рассуждение отно­сится и ко всяким неделимым. Но непрерывными они 231ь не могут быть на основании сказанного; касаются же друг друга все [предметы] или целиком, или своими частями, пли как целое части. Но так как неделимое не имеет частей, ему необходимо касаться целиком; касающееся же целиком не образует непрерывного, так как непрерывное заключает в себе то одну часть, то s другую и таким образом разделяется па различные, разграниченные по месту части. Однако и следовать друг за другом пе будет нн точка за точкой, пи «те­перь» за «теперь» так, чтобы пз них образовалась дли­на или время: а именно, друг за другом следуют [пред­меты], между которыми не находится ничего принад­лежащего к их роду, а между [двумя] точками всегда ю 179 имеется линия и между [двумя] «теперь» время. Далее, и линия и время разделились бы на неделимые [частиJ, если только каждая [вещь] делится на то, из чего она состоит, но ни одна из непрерывных величин не де­лится на части, не имеющие частей. Однако никаких [предметов] другого рода не может находиться между точками и между [разными] «теперь». Если бы они находились, то они, очевидно, были бы или неделимы­ми, или делимыми, и если делимыми, то либо на неде-is лимые, либо же на всегда делимые [части], а это последнее и есть непрерывное. Ясно и то, что все не­прерывное делимо па [части], всегда делимые, ибо если оно будет делиться на неделимые [части], то не­делимое будет касаться неделимого, так как в непре­рывном концы сливаются в одпо и касаются. На том же основании величина, и время, и движе-20 пие или слагаются из неделимых [частей] и делятся на них, или же нет. Это ясно из следующего. Если ве­личина слагается из неделимых частей, то движение по ней будет состоять из равного числа неделимых дви­жений. Например, если [величина] АВГ состоит из неделимых [частей] А, В, Г, то движение ΔΕΖ, кото­рым двигалось [тело] Ω по [пути] АВГ, будет иметь 25 неделимой каждую из своих частей. Если же при на­личии движения необходимо чему-нибудь находиться в состоянии движения и, [наоборот], если нечто дви­жется, должно наличествовать движение, то и само состояние движения будет составлено из неделимых [частей]. Пусть Ω прошло [путь] А, движимое движе­нием Δ, [путь] В — движением Ε и Г таким же обра­зом [движением] Ζ. Если необходимо, чтобы [тело], движущееся откуда-нибудь куда-нибудь, не одновре-во менно начало двигаться и завершило движение там, куда опо начало двигаться (например, если кто-нибудь идет в Фивы, невозможно, чтобы он одновременно шел 232а в Фивы и пришел в Фивы), a Ω двигалось по пе имею­щему частей [пути] А, поскольку существовало дви­жение Δ, то, следовательно, если [Ω] пришло позднее» чем проходило [путь А], то движение [Δ] будет дели­мым (ведь когда Ω проходило, оно ни покоилось, ни уже прошло, по было [где-то] посередине). Если же оно одновременно проходит и прошло, то идущий [предмет], в то время как идет, уже придет туда и s кончит движение там, куда двигался. Если же что-пи-180 будь движется по целому [пути] АВГ и движепие, которым оно движется, есть ΔΕΖ, а по не имеющему частей [пути] А ничто не может двигаться, а сразу становится продвинувшимся, тогда движение будет состоять не из движений, а из [мгновенных] перемеще­ний и не двигавшееся сразу окажется продвинувшим­ся, ибо А было пройдепо без прохождения. Следова­тельно, можно будет прибыть куда-нибудь, никогда не проходя [пути]; прошел его, не проходя его. Если, да­лее, необходимо всему или покоиться, или двигаться, то [Ω] покоится на каждом [отрезке] А, В, Г, следо­вательно, будет нечто одновременно покоящееся и движущееся, ибо оно прошло весь [путь] АВГ и на любой части [этого пути] покоилось, так что покоилось и на всем [пути]. И если движения ΔΕΖ неделимы, то при наличии движения возможно будет не двигать­ся, а покоиться, если же это не движения, то движение состоит не из движений. Подобным же образом, как длина и движение, долж­но быть неделимым и время и слагаться из неделимых «теперь», так как если всякое [движение] делимо и тело, движущееся с равной скоростью, в меньшее [вре­мя] проходит меньший путь, то и время будет делимым. Если же время, в течение которого [тело] проходит [путь] А, будет делимо, то будет делимо и А. ГЛАВА ВТОРАЯ Так как всякая величина делима на величины (ибо доказано, что ничто непрерывное не может состоять из неделимых частей, а всякая величина непрерывна), то необходимо, чтобы более быстрое [тело] в равное время проходило больший [путь], а в меньшее проходило рав­ный или в меньшее больший [путь], как и определяют некоторые [выражения] «более быстрое». Пусть [тело] А движется быстрее, чем [тело] В. Так как, стало быть, более быстрым будет то, что рань­ше изменяется, то в течепие того времепи, когда Λ изменилось из Г и Δ (например, за время ΖΗ) В еще не дойдет до Δ, а отстапет, так что в равное время бо­лее быстрое [тело] проходит больше [рис. 1] \ Но и в меньшее время оно также [может пройти] больше; именно, [положим, что] в то время, когда А будет у Δ, более медленное [тело] В будет у Е. Так как А дошло 181 до Δ в течение всего времени ΖΗ, у θ оно будет в мень­шее время, положим ΖΚ. Итак, [путь] ΓΘ, который прошло тело А, больше [пути] ГЕ, время же ΖΚ мень­ше всего времени ΖΗ, следовательно, оно в меньшее 5 время проходит больший [путь]. Отсюда также очевид­но, что и равный [путь] более быстрое [тело] проходит в меньшее время. Ибо так как оно в меньшее время проходит больше, чем более медленное, а взятое само но себе проходит больший [путь] в большее время, чем меньший, например ЛМ по сравнению с ΛΞ, то время ίο прохождения ЛМ, а именно ПР, будет больше [вре­мени] ΠΣ, в которое [тело] проходит путь ΛΞ [рис. 2] 2. Следовательно, если IIP время меньшее, чем ПХ, в которое более медленное [тело] проходит путь ΛΞ, то и ΠΣ будет меньше ПХ, так как оно меньше ПР, а меньшее меньшего и само меньше. Следовательно, [более быстрое тело] продвинется на равную величину в мепыпее время. is Далее, если всякое [тело] должно двигаться, [про­ходя одинаковый путь] или в равное время [с дру­гим], или в меньшее или в большее, и [проходящее этот путь] в большее время будет более медленным, в равное время — имеющим равную скорость, а более быстрое не будет ни тем, ни другим, то более быстрое [тело] будет двигаться, проходя тот же путь ни в рав­ное, ни в большее время. Остается [единственная воз­можность: оно будет проходить этот путь] в меньшее время. Таким образом, более быстрое [тело] должно 20 проходить равную величину в меньшее время. Так как всякое движение происходит во времени и во всякое время может происходить движение, и так как, далее, все движущееся может двигаться быстрее и медленнее, то во всякое время будет происходить и бо­лее быстрое и более медленное движение. Если жо это так, то и время должно быть непрерывным. Я разумею 25 иод непрерывным то, что делимо на всегда делимые части; при таком предположении относительно непре­рывного и время должно быть непрерывным. Так как доказано, что более быстрое [тело] в меньшее время проходит равный [путь], то пусть А будет более быст­рое [тело], В — более медленное и пусть более медлен­ное [тело] проходит величину ΓΔ за время ZII so [рис. 3] 3. Стало быть, очевидпо, что более быстрое [тело] пройдет ту же величину в меньшее время; пусть 182 оно будет двигаться в течение [времени] ΖΘ. Обратпо, если более быстрое [тело] прошло весь [путь] ΓΔ за время ΖΘ, то более медленное [тело] за то же время пройдет меньший [путь] ; обозначим его через ГК. газ· А если более медленное [тело] В прошло за время ΖΘ [путь] ГК, то более быстрое проходит его за меньшее время; следовательно, время ΖΘ будет опять разделе-по. При его разделении в том же отношении разделится и величина ГК. А если [разделится] величина, то s [разделится] и время. И всегда будет происходить так, если переходить от более быстрого к более медленному и от более медлепного к более быстрому, пользуясь указанным доказательством, ибо более быстрое будет делить время, а более медленное — длину. Следователь­но, если такой обратный переход будет правильным и при обратном переходе всегда происходит делепие, то «> очевидно, что всякое время будет непрерывным. Вместо с тем ясно, что и всякая величипа будет непрерывной, так как время π величина делятся теми же самыми и одинаковыми делениями. К тому же и с помощью обычных рассуясдений лег­ко уясняется, что величина непрерывна, если время не­прерывно, поскольку в половинное время проходится половиппый путь, и вообще в меньшее время — меньший, is ибо одни и те же деления будут и для времени, и для воличииы. И если одно из них бесконечно, то будет [бесконечно] и другое, и в каком смысле [бесконечно] одно, в таком и другое; например, если время беско­нечно в отпошенни концов, то и длипа будет [бесконеч­на] в отношении концов; если [время бесконечно] в от- 20 пошении делимости, то и длина в отношении делимости; если время [бесконечно] в обоих [указанных отноше­ниях], то в обоих [будет бесконечна] и величина. Поэтому ошибочно рассуждение Зенона, в котором предполагается, что невозможно пройти бесконечное [множество предметов] или коспуться каждого из пих в конечное время. Ведь длина и время и вообще все и непрерывное называются бесконечными в двояком смысле: или в отношении деления, пли в отношепии концов. И вот, бесконечного в количественном отно­шении нельзя коспуться в конечное время, а бесконеч­ного в отношении деления — можно, так как само вре­мя бесконечно именно в таком смысле. Таким образом, бесконечное удается пройти в бесконечное, а не в 183 конечное время и коснуться бесконечного [множества зо можно] бесконечным, а не конечным [множеством]. Разумеется, невозможно ни пройти бесконечное в ко­нечное время, ни конечное в бесконечное время, но если время будет бесконечным, то и величина будет беско­нечной, и если величина, то и время. Пусть AB будет 35 конечной величиной, Г — бесконечным временем; возь-Шй мем от него конечную часть ΓΔ, в течение которой про­ходится какая-нибудь величина, положим BE. Она или без остатка уложится в величине AB, или с остатком, или превзойдет ее; это безразлично, ибо если величина, s равная BE, всегда проходится в равное время и если эта [величина] будет служить мерой целому, всякое время, в течение которого проходится целое, будет ко­нечным; ведь оно будет делиться на равные [части], как и величина. Далее, если не всякая величина прохо­дится в бесконечное время, но возможно пройти какую-нибудь, например BE, в конечное время и она измерит ίο всю величину, а равная величина проходится в равное время, то, следовательно, будет конечным и время. Что величина BE проходится не в бесконечное [время],это ясно, раз берется время, ограниченное с одной сторо­ны; ибо если часть проходится в меньшее [время], то это [время] должно быть ограниченным, так как ока­жется в наличии другой предел. То же самое доказа­тельство применимо и в том случае, если длина беско-is нечна, а время конечно. Итак, из сказанного ясно, что ни линия, ни поверх­ность и вообще ничто непрерывное не будет недели­мым — не только в силу только что сказанного, но и потому, что тогда придется делить неделимое. А имен­но, так как во всякое время существует более быстрое го и более медленное и более быстрое в равное время проходит большее, то есть возможность пройти и двой­ную и полуторную длину: ведь может быть такое отно­шение скоростей. Пусть, таким образом, более быстрое проходит в то же время полуторную [длину], и пусть величина эта будет разделена на три неделимые [ча-25 сти] — AB, ВГ и ΓΔ, а величина, проходимая более медленным, на две — EZ и ZH. Следовательно, и время разделится на три неделимые [части], так как равное проходится в равное время; положим, что время делит­ся на КЛ, ЛМ и MN. И снова, когда более медленное проходит EZ и ZH, время разделится на две части 184 [рис. 4] 4. Неделимое, таким образом, разделится, и не зо имеющее частей будет пройдено не в неделимое время, а в большее. Итак, ясно, что пичто непрерывное не может быть лишенным частей. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Необходимо, чтобы «теперь», рассматриваемое пе по отношению к другому, а по отношению к самому себе и первично, было неделимым, и это [свойство] должно быть присуще ему во всякое время. Ведь оно представ- зг> ляет собой некий край прошедшего, за которым еще 234а нет будущего, и, обратно, край будущего, за которым нет уже прошедшего, что, как мы говорили5, есть гра­ница того и другого. Если будет доказано, что оно та­ково само по себе и одно и то же, сразу же станет ясно, что оно и неделимо. Необходимо, конечно, чтобы «те- 5 перь», как край обоих времен, было одним и тем же; если бы эти края были различны, они не могли бы сле­довать друг за другом, так как непрерывное не состоит из того, что лишено частей; если же они отделены друг от друга, между ними будет находиться время; ведь всякое непрерывное таково, что между границами на­ходится нечто одноименное. Но если в промежутке па- to ходится время, то опо будет делимо, так как доказано, что всякое время делимо; следовательно, будет делимо и «теперь». Если же оно делимо, тогда в будущем будет некая часть прошедшего и в прошедшем будущего; ибо где пройдет раздел, там и будет граница прошедшего и будущего времени. Вместе с тем «теперь» пе будет is существовать само по себе, а по отпогаепию к другому, так как деление пе существует само по себе. Кроме того, часть «теперь» будет в прошедшем времени, а часть — в будущем, и не всегда в одном и том же про­шедшем или будущем, и, конечно, «теперь» пе будет одпим и тем же: ведь время можно делить различпым образом. Следовательно, если все это не может быть присуще какому-либо «теперь», необходимо, чтобы и 20 в прошедшем и в будущем «теперь» было одпим и тем же. Но если опо одно и то же, яспо, что оно и неделимо; ведь если оно делимо, снова произойдет то, о чем ска­зано раньше. Итак, из всего сказанного очевидно, что во времени имеется нечто неделимое, что мы называем «теперь». 185 А что в «теперь» пет никакого движения — это ясно из следующего. Если бы в пем было движение, то было бы возможно двигаться в нем и более быстро, и более медленно. Пусть N будет «теперь», и пусть более быст­рое пройдет в нем [путь] AB; следовательно, более медленное пройдет в нем [путь], меньший AB, напри­мер АГ. Так как более медленное в целом «теперь» прошло [путь] АГ, более быстрое пройдет его в мень­шее время; таким образом, «теперь» разделится, а оно было неделимым. Следовательно, в «теперь» не суще­ствует движения. Но [в «теперь»] нет и покоя; мы пазывали ведь по­коящимся [предмет], способный к движению и не дви­жущийся в то время, в том месте и таким образом, как ему присуще по природе; следовательно, раз в «теперь» ничто пе может двигаться, то ясно, что не может и по­коиться. Далее, если одно и то же «теперь» существует в обоих временах, [которые оно разделяет], и если воз­можно, что [какая-либо вещь] в течение первого [вре­мени] будет двигаться, а в течение всего второго по­коиться,— а то, что движется в течепие всего [первого] времени, будет двигаться и в любой его [части] в меру своей способности к движению, и то, что покоится, бу­дет таким же образом покоиться,—то получится, что одно и то же одновременно покоится и движется, так как граница обоих времен одно и то же, а именно «те­перь». Кроме того, мы называем покоем одинаковое состояние и самого [предмета], и его частей — теперь и ^прежде, а в «теперь» нет прежде, следовательно, нет и [состояния] покоя. Итак, необходимо, чтобы и движущееся двигалось, и покоящееся покоилось во времени. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Все изменяющееся необходимо должно быть дели­мым. Так как всякое изменение [идет] из чего-нибудь во что-нибудь и так как, когда [предмет] находится в том состоянии, в которое он изменяется, он уже не из­меняется, а когда он и все его части находятся в том [состоянии], из которого он меняется, он еще не изме­няется (так как остающееся тем же самым и в целом и в частях не меняется), то необходимо, чтобы часть 186 изменяющегося предмета находилась в одном [состоя­нии], часть — в другом, так как невозможно сразу быть в обоих или ни в одном. Я говорю «во что изменяется», имея в виду первое по ходу изменения, например се­рое, если изменение идет из белого, а не черное, так как нет необходимости, чтобы изменяющееся находи­лось в одном из крайних [состояний]. Таким обра­зом, ясно, что все изменяющееся должно быть де- гэ лимым. Движение делимо в двух отношениях: во-первых, по времени, во-вторых, по движениям частей движу­щегося [тела]; например, если АГ движется целиком, то будут двигаться и AB и ВГ. Пусть движение части AB будет ΔΕ, а [части] ВГ — EZ; [тогда] необходимо, 25 чтобы [целое] ΔΖ было движением АГ. Ведь оно будет двигаться этим движением, если каждая из частей дви­жется указанными: ничто не движется движением дру­гого, поэтому все движение в целом будет движением всей величины. Далее, если всякое движепие есть дви­жение чего-нибудь, то все движение ΔΖ не будет дви- зэ жеппем ни какой-либо из обеих частей (ведь каждая часть имеет свое движение), ни чего-либо иного (ведь где все движение есть движение целого, там части движения суть движения частей, а части [движения ΔΖ] относятся к AB, ВГ и ни к чему иному, ибо единое движение не может быть, [как мы видели6,] движе­нием многого), и, таким образом, целое движепие будет зг> движением величины АВГ. Далее, если движение це- 235а лого есть иное движение, папример ΘΙ, то от него надо будет отнять движения каждой из частей — они будут равны ΔΕ и EZ,— так как движение одного [предмета] едино. Следовательно, если движение ΘΙ разделится на движения частей без остатка, ΘΙ будет равно ΔΖ; если же что-либо остапется, например KI, опо не будет двия^ением чего-нибудь: ни целого, ни s частей (так как движение одпого [предмета] едино), ни чего-либо иного (так как движепие непрерывных [ве­личин] непрерывно). То же самое [будет справедливо], если при разделении [на движения частей] получится превышение. Следовательно, если все это невозможно, движение должно быть одно и то же и равное [самому себе]. Таково деление [движения] по движениям ча­стей, и оно необходимо присуще всему, что делимо па ю части. 187 Другое [деление движения] — деление по времени. Так как всякое движение происходит во времени, и всякое время делимо, и в меньшее время движение меньше, то всякое движение необходимо делится но вре­мени. А так как все движущееся движется в отношении чего-нибудь и в течение какого-то времени и движение 15 присуще всякому [телу], то необходимо, чтобы деле­ния были одинаковы и для времени, и для движения, и для состояния движения7, и для движущегося [пред­мета], и для того, в отношении чего происходит движе­ние (только [деление того], в отношении чего происхо­дит движение, будет не для всех [случаев] одинаково: в отношении места это будет деление само по себе, π отношении качества — по совпадению). Возьмем, на­го пример, время А, в течение которого происходит дви­жение В. Если в течение всего этого времени произой­дет все это движение, то в половину времени движение будет меньше, и, если снова разделить [время], движе­ние будет еще меньше, и так далее. Подобным же об­разом, как делимо движение, так делимо и время; имен­но, если все движение происходит в течение всего времени, половина — в половину времени и снова мень­шая часть — в меньшее [время]. 25 Таким же образом будет делиться и состояние дви­жения. Пусть состояние движения будет Г; соответ­ственно половине движения оно будет меньше целого, и снова соответственно половине половины, и так да­лее. Возможно взять состояние движения соответствен­но каждой [части] движения, например соответственно г,о ΔΓ и ГЕ, и сказать, что целое состояпие движения бу­дет соответствовать целому [движению] (так как, если будет иначе, для одного и того же движения состоянии движения будет больше), как мы показали относительно движения, которое делилось на движение частей; од­нако если взять состояние движения соответственно каждой половине [движения], целое будет непрерыв-35 пым. Таким же образом будет делима длина и вообще все то, в отношении чего происходит изменение (только некоторые [вещи] делимы по совпадению, вследствие того что делимо [само] изменяющееся), так как при делении одного из них разделится все остальное. 205ь Так же будет обстоять дело со всем указанным и в отношении конечности или бесконечности. Как то об­стоятельство, что все делится, так и бесконечность о 183 Полыпинстве случаев определяются изменяющимся [предметом], так как ему в первую очередь присущи делимость и бесконечность. Делимость была рассмот­рена выше, а [вопрос] о бесконечности уяснится в » дальнейшем. ГЛАВА ПЯТАЯ Так как все изменяющееся изменяется из чего-ни­будь во что-нибудь, то изменяющееся, когда оно впер­вые испытало изменение, должно быть уже в том, во что изменилось. Ибо изменяющееся выходит из того, из чего оно изменилось, или оставляет его, и либо из- 10 меняться и оставлять есть одно и то же, либо же остав­ление следует за изменением. Если же оставление сле­дует за изменением, то совершившееся оставление следует за совершившимся изменением, так как они одинаково относятся друг к другу. И вот, поскольку одно из изменений есть изменение по противоречию, то, когда [нечто] изменилось из несуществующего в существующее, несуществующее было оставлено. Сле- is довательно, [нечто] будет в существовании; ведь всему необходимо или существовать, или не существовать. Таким образом, ясно, что в изменении по противоречию изменившееся будет существовать в том, во что про­изошло изменение. Если [дело обстоит таким обра­зом] при этом [изменении], то и при прочих; ведь это происходит одинаково и в одном [случае] и в прочих. Кроме того, если брать [измепепия] в отдельности, станет ясно, должно ли изменившееся находиться где- 20 нибудь или в чем-нибудь. Так как оно оставило то, из чего изменилось, а где-нибудь находиться [ему] необ­ходимо, то оно будет или в том, во что изменилось, или в другом. Если в другом, например изменившееся в В будет находиться в [промежуточном состоянии] Г, то оно снова из Г изменяется в В, так как Г не было смежным с В, а изменение непрерывно. Следователь- 25 но, изменившееся, после того как изменилось, [все еще] изменяется в то, во что оно изменилось. Но это невозможно; следовательно, изменившееся необходимо находится в том, во что оно изменилось. Ясно также, что и возникшее, когда оно возникло, уже будет су­ществовать, а уничтожившееся не будет. Это относится 169 зо вообще ко всякому изменению, но лучше всего видпо на изменении по противоречию. Итак, очевидно, что изменившееся, как только ис­пытало первое измепепие, находится уже в нем; а то первое [время], в чем изменившееся изменилось, долж­но быть неделимым. Я называю первым то, что таково не в силу чего-то отличного от него. Предположим, что зг) [первое время] АГ делимо, и пусть оно будет разделе­но в В; если изменение произошло в AB или опять же в ВГ, то АГ не есть то первое, в чем произошло изме­нение. Если же в каждом [из этих интервалов] проис-2зса ходило изменение (необходимо ведь, чтобы в каждом из них изменение или уже произошло, или продолжало происходить), то изменение должно было происходить и в целом [AB], но в нем оно [по предположению] уже произошло. То же рассуждение применимо и для того случая, когда в одном [интервале] происходит из­менение, а в другом изменение произошло: ведь тогда будет нечто прежде первого; следовательно, то, в чем б произошло изменение, не может быть делимым. Таким же образом ясно, что уничтожившееся и возникшее од­но уничтожилось, а другое возникло в неделимом. Выражение «то первое, в чем произошло изменение» имеет двоякий смысл: один —в чем первом заверши­лось изменение (именно тогда ведь правильно сказать, что измепение произошло), второй — в чем первом на-10 чало происходить изменение. Первое же в смысле кон­ца изменения наличествует и существует (ведь изме­нение может завершиться и у него есть конец, который, как было показано, неделим, потому что является гра­ницей); первое же в смысле начала вообще не суще­ствует, так как нет начала изменепия и нет первого [интервала] времени, в котором происходит измепение. is Пусть, например, таким первым будет ΑΔ. Оно, конеч­но, пе неделимо, иначе моменты «теперь» окажутся смежными. Далее, если в течение всего времени ГА [тело] покоилось (предположим его покоящимся), опо покоится и в А, так что, если ΑΔ не имеет частей, оно 20 одновременно будет покоиться и будет уже изменив­шимся, а именно в А опо покоится, а в Δ уже измени­лось. А так как оно имеет части, оно необходимо должно быть делимо, и изменение должно было произойти в ка­кой-нибудь из его частей; ведь если при разделении ΑΔ ([на две части] изменение пе произошло ни в одной из 190 его частей, то оно не произошло и в целом [интервале ΑΔ]; если оно произошло в обеих, то и во всем [ΑΔ]; если же изменение произошло в одной из двух [частей], то оно не произошло в целом как в первом. Следова- 25 тельно, в любой части ΑΔ уже должно было произойти изменепие. Итак, ясно, что не существует того пер­вого, в котором уже произошло изменение, ибо [после­довательные] деления бесконечны. Конечно, нет какой-нибудь первой части, испытав­шей изменение, и в том, что уже изменилось. Пусть ΔΖ будет первое изменившееся в ΔΕ, ведь все изменяю­щееся, как показано, делимо. Время же, в течение зэ которого изменилось ΔΖ, пусть будет ΘΙ. Если ΔΖ из­менилось в течение всего [этого времени], то в поло­вину [времени] изменившееся будет меньше и ближе к началу ΔΖ, другая половина снова меньше, дальней­шая еще меньше, и так далее. Следовательно, в изме­няющемся не будет первой [части], которая [уже] из­менилась. Итак, что ни в том, что изменяется, ни во времени, зг> в течение которого происходит изменение, нет ничего первого — яспо из сказанного. А с тем, во что или в 23üb отношении чего происходит изменение, дело обстоит иначе. Именно, при изменении речь идет о трех [ве­щах] : о самом изменяющемся, в чем и во что оно из­меняется, например человек, время и бледность. И вот, 5 человек и время делимы, а о бледности речь иная, если не считать, что по совпадению все делимо, так как делимо то, чему по совпадению присуща бледпость или какое-нибудь иное качество; в том же, что счи­тается делимым само по себе, а не по совпадению, но будет ничего первого, например в величинах. Пусть ю AB будет величина, и она будет двигаться из В в Г, как в первое. И вот, если ВГ будет неделимо, то не имею­щее частей будет примыкать к не имеющему частей; если же оно делимо, то будет нечто более первое, чем Г, во что произошло изменепие, а у него опять другое, и так далее, поскольку деление никогда не прекратит- 15 ся. Следовательно, не будет ничего первого, во что произошло изменение. То же относится и к изменению количества, так как и оно происходит в непрерывном. Таким образом, ясно, что только лпшь в движении относительно качества может быть само по себе не­делимое. 101 ГЛАВА ШЕСТАЯ Так как все изменяющееся изменяется во времени, 2Î) говорится же об изменении во времени и в смысле того первого [времени], в котором происходит изменение8, и в смысле «другого», например [говорят] «в этом году», потому что изменяется в этот день, то изменяющееся необходимо должно изменяться в любой части того пер­вого времени, в течение которого изменяется. Это оче­видно и из определения (ведь мы именно в этом смысло говорим о первом [времени] ), по также может быть 2-г> уяснено из следующего. Пусть первое время, в котором движется движущееся [тело], будет ХР, и пусть оно будет разделено в К (ведь всякое время делимо). В те­чение времени ХК тело будет или двигаться, или но двигаться, и так же в течение KP. Если оно не движет­ся ни в том, ни в другом [интервале], оно будет но-;JÜ копться все время (так как невозможно движущемуся [телу] двигаться ни в каком из них). Если же оно будет двигаться только в одном из них, оно не будет двигаться в ХР, как в первом времени, потому что движение здесь относится к «другому» времени. Необ­ходимо, следовательно, чтобы тело двигалось в любой части ХР. Если это доказано, тогда ясно, что всякое движу­щееся [тело] необходимо должно было продвинуться прежде. А именно, если в течение первого времени ХР 35 [тело] продвинулось па величину ΚΛ, то в половину [этого времени] при равноскоростном и начавшемся одновременно движении [другое тело] продвинется на гп7а половину [этой величины]. Если же при движении с равной скоростью в течение одного и того же времени тело проходит определенную величину, то и другое тело должно будет пройти такую же величину; следователь­но, движущееся [тело] окажется продвинувшимся. Далее, если мы скажем, что движение произошло в те­чение всего времени ХР или вообще в течение какого ь бы то ни было времени, беря как крайшою границу его «теперь» (так как оно ограничивает и то, что лежит между «теперь», есть время), то можно сказать, что и в другие [интервалы времени] происходит продви­жение. Краем для половины будет точка разделения. Следовательно, и в половинное [время] будет продви­жение, и вообще в любой из частей, ибо всегда одно-192 пременпо с разрезом время будет ограничено [момен­тами] «теперь». Таким образом, если всякое время ю делимо и между «теперь» находится время, все изме­няющееся будет изменившимся бесконечное число раз. Далее, если тело, непрерывно изхменяющееся, негибну-щее и не прекращающее изменения, должно в любой [промежуток времени] или изменяться, или уже быть измененным, а в «теперь» изменение происходить не может, то в каждом из «теперь» оно должно уже быть ^ измененным; следовательно, если [моменты] «теперь» образуют бесконечное множество, то всякое изменяю­щееся [тело] будет изменившимся бесконечное число раз. Но пе только изменяющееся должно быть изменив­шимся, но и изменившееся должно было раньше изме­няться, так как все изменившееся из чего-нибудь во что-нибудь изменилось во времени. Пусть в настоящее 20 время оно изменилось из Α η В. Однако в то самое «теперь», когда оно находится в А, оно не изменилось (так как [в этом случае] оно одновременно было бы и А и в В); ведь раньше было доказано, что изменив­шееся, когда оно изменилось, уже не находится в том, из чего оно изменилось. Если же оно находится в дру­гом, между [обоими этими моментами] будет время, 25 так как «теперь» не были смежными. И вот, поскольку [тело] изменилось во времени, а всякое время делимо, то в половину времени оно будет изменившимся иначе, и снова в половину этой половины иначе, и так далее; следовательно, оно изменяется раньше. Далее, сказаппое еще более ясно в отношении ве­личии, вследствие того что величина, в которой изме- зо няется изменяющееся, непрерывна. Пусть нечто будет изменившимся из Г в Δ. Тогда если ΓΔ неделимо, то не имеющее частей будет смежно с не имеющим частей, а так как это невозможно, то между ними необходимо должна быть величина, и притом бесконечно делимая, так что [тело] должно первоначально измениться, пройдя эти [бесчисленные расстояния]. Следовательно, ?.з все изменившееся необходимо должно было раньше из­меняться. То же самое доказательство применимо к гм> тому, что не является непрерывным, например к про­тивоположности и к противоречию; а именно, мы возь­мем время, в течепие которого произошло изменение, и скажем опять то же. Таким образом, необходимо 7 Аристотель, т. 3 193 изменившемуся изменяться и изменяющемуся изме­ниться, и изменившееся будет раньше изменения, а из-5 менепие рапыне изменившегося, и никогда нельзя будет уловить первое. Причина этому та, что не имеющее частей не может быть смежным с не имеющим частей, так как деление бесконечно, подобно тому как при уве­личении и уменьшении линий. ю И вот ясно, что возникший [предмет] также доля^ен раньше возникать и возникающий раньше возникнуть; это относится ко всему, что делимо и непрерывно, од­нако не всегда к тому, что возникает, а иногда к дру­гому, например к какой-нибудь части его, как, напри­мер, у дома к фундаменту. То же относится и к унич­тожающемуся и уничтожившемуся. Ведь возникающему 15 и уничтожающемуся, поскольку они непрерывны, пря­мо присуще нечто бесконечное, и нельзя ни возникать ничему прежде пе возникшему, ни возникнуть, прежде не возникая. То же в отношении процесса уничтожения и состояния уничтоженности, ибо всегда уничтожению будет предшествовать упичтоженность, а уничтожеппо-сти уничтожение. Таким образом, ясно, что и возник-20 шее должно прежде возникать, и возникающее возник­нуть, так как всякая величина и всякое время всегда делимы, так что, в чем бы ни происходил [какой-либо из этих процессов], он не будет в нем, как в первом. ГЛАВА СЕДЬМАЯ Так как все движущееся движется во времени и в большее [время проходится] большая величина, то не­возможно, чтобы в течение бесконечного времени про-25 исходило конечное движение, которое не было бы все­гда одним и тем же или частью одного и того же [по­вторяющегося] движения, но было бы целым [конечным движением] во все бесконечное время. Очевидно, что всякое [тело], движущееся с равной скоростью, необ­ходимо проходит конечное [расстояние] в конечное время (ведь если мы возьмем часть, измеряющую все [расстояние], то все движение будет проделано во со столько равных промеясутков времени, сколько таких частей будет в целом; следовательно, если все эти [части] конечны и по величине и по количеству, то бу­дет конечным и время; оно будет по своей величине равняться времени [прохождения] одной части, умно-194 жепному на количество частей)'. Но если даже движс-1IIIO будет происходить не с одинаковой скоростью, раз­ницы не получится. Пусть AB будет копечное расстоя- 35 пне, которое проходится в течение бесконечного 238я [времени]; а это бесконечное время [обозначим че­рез] ΓΔ. Если прохождение одной части [пути] должно заканчиваться раньше [прохождения] другой (это оче­видно из того, что в более раннее и в более позднее время заканчивается прохождение разного [пути], ибо всегда в большее время проходимый [путь] будет раз­личным [независимо от того], будет ли происходить изменение с равной скоростью или с неравной и будет s ли движение усиливаться, ослабляться или оставаться таким же), то возьмем некоторую часть расстояния Л В, а именно АЕ, которая будет измерять AB [без остатка]. Она пройдена в какой-то промежуток беско­нечного времени: в бесконечное [время] это произойти не могло, так как в бесконечное [время] проходится г.сс [расстояние]. И снова, если я возьму другую [часть w ЛВ], равную АЕ, то [для ее прохождения] необходимо конечное время, так как целое [проходится] в беско­нечное [время]. И если брать далее таким же образом, так как в бесконечном нет такой части, которая могла бы его измерить (ибо не может бесконечное состоять из конечных [частей], равных или неравных, так как то, что ограничено по количеству и величине, может is быть измерено какой-либо едипицей независимо от то­го, равны ли [входящие в его состав части] или но равны, лишь бы они были ограничены по величине), а конечное расстояние измеряется пекоторым количе­ством [отрезков] АЕ, то AB будет пройдено в конечное время. То же самое отпосится и к покою, так что не­возможно, чтобы одна и та же вещь вечно возникала и уничтожалась. По тем же основаниям невозможно, чтобы в конеч- го иое время происходило бесконечное движение или [бес­конечный] переход в состояние покоя — независимо от того, будет ли движущееся [тело двигаться] рав­номерно или неравномерно. Ведь если взять какую-ни­будь часть времени, которая измерит целое время, то в течение ее проходится какое-то количество величины, но не целая [величина] (так как целая проходится в точение всего [времени] ) и снова другое [количество величины, проходимое] в течение равного [времени], и 25 7· 195 так в каждый промежуток, будет ли оп равен началь­ному или нет — это безразлично, лишь бы только каж­дый [промежуток времени] был копечеи. Очевидно, что с исчерпанием времени бесконечное не исчерпывается, так как производимое отнятие [частей времени] огра­ничено в отношении количества и числа [повторений], so следовательно, бесконечное пельзя пройти в конечпое время. При этом безразлично, будет ли величина беско­нечна в какую-либо одну или в обе стороны,— рассуж­дение будет то же самое. После того как это доказано, стало ясно, что по той же самой причине невозможно, чтобы конечпая вели­чина прошла бесконечную в конечное время, ибо в 35 [определенную] часть времени проходится конечное [расстояние] и в каждую следующую также, следо­вательно, в течение всего времени проходится ко­нечпое. 238ь А если конечная [величина] не может пройти беско­нечную в конечное время, то очевидно, что и бесконеч­ная не пройдет конечную, так как если бесконечная [пройдет] конечную, то необходимо, чтобы и конечная проходила бесконечную. Ибо нет никакой разницы, что из двух будет двигаться: и в том и в другом случае 5 конечная проходит бесконечное. Ведь когда движется бесконечная величина А, то пусть какая-то ее часть будет равна конечной величине В, например ΓΔ, так же другая часть и еще другая, и так далее. Таким образом одновременно случится, что и бесконечное будет дви­гаться по конечному и конечпое проходить бесконечное, ю так как иначе, может быть, и невозможно бесконечно­му двигаться по конечному, как если конечное будет проходить бесконечное, перемещаясь [по нему] или измеряя его. Следовательно, если это невозможно, бес­конечное не пройдет конечного. Но и бесконечное не проходит бесконечного в ко­нечное время, ибо если оно пройдет бесконечное, то is [во всяком случае] пройдет и конечное, так как беско­нечное заключает в себе конечное. И далее, если взять время, доказательство будет такое же точно. Итак, если [в конечное время] пи конечное не про­ходит бесконечного, ни бесконечное конечного, ни бес­конечное бесконечного, то ясно, что и движение не го будет бесконечным в конечпое время. Ибо какая раз­ница — делать ли бесконечным движение или величи-196 ну? Необходимо ведь, если бесконечно одно, быть беско­нечным и другому: ведь всякое перемещение происхо­дит в [каком-нибудь] месте. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Так как все способное [к движению и к покою] движется или покоится когда, где и как ему возможно но природе, то останавливающееся, в то время когда оно останавливается, должно двигаться; ибо если оно 25 не будет двигаться, оно будет покоиться, а покоящему­ся невозможно прийти в состояние покоя. После того как это доказало, станет ясно, что необходимо останавли­ваться в течение [некоторого] времени (ибо движу­щееся движется во времени, а останавливающееся, как доказано, движется, следовательно, ему необходимо останавливаться во времени). Далее, более быстрое и более медленное [движение] происходит, как мы утвер- до ждаем, во времени, и останавливаться можно более быстро и более медленно. Останавливающемуся необходимо останавливаться в каждой части того первого времепи, в течение кото­рого оно останавливается. Ибо если мы разделим это время [на две части] и ни в одной из частей не про­изойдет остановки, ее не будет и в течение всего вре­мени, следовательно, останавливающееся не остановит­ся; если же [остановится] в одной [из частей], оста­новка не произойдет в целом времени, как в первом, а произойдет в нем лишь в смысле «другого» времени, as [которое заключает в себе первое время], как уже было разъяснено раньше в связи с движущимися. И как нет ничего первого, в котором начинает движение движу- 2зол щееся, так пет и того, в котором останавливается оста­навливающееся, ибо ни для движения, ни для останов­ки нет ничего первого. Пусть первое, в чем происходит остановка, будет AB. Оно не может не иметь частей (так как движепие в пе имеющем частей невозможно вследствие того, что нечто в нем уже закончило дви­жение, а останавливающееся, как было показано, есть движущееся); но если оно делимо, остановка происхо­дит в каждой из его частей, ибо раньше было доказано, что если остановка происходит в чем-то как первом, то она происходит и в каждой его части. И вот, так как первое, в чем происходит остановка, есть время, а но 197 10 что либо неделимое, всякое же время безгранично де­лимо, то ничего первого, в чем происходит остановка, не может быть. Несомненно также, что и для покоящегося не будет [первого времени], когда оно впервые пришло в со­стояние покоя. Ведь в не имеющем частей оно но могло прийти в состояние покоя, так как в неделимом нет движения, а в чем [имеется] покой, в том [проис­ходит] и движение (мы ведь сказали, что [тело] тогда покоится, когда, будучи способным к движению, оно но движется в то время и в том, в чем но природе может 15 двигаться). Далее, мы и тогда говорим о покое, когда [тело] находится в одинаковом [состоянии] теперь и прежде, судя не по одному какому-нибудь [моменту], а по меньшей мере по двум, так что то, в чем оно по­коится, не будет неделимым. Если же оно делимо, оно будет временем, и [тело] будет покоиться в любой из его частей; это будет доказано тем же способом, что го и раньше. Следовательно, ничего первого не будет. Причина этого в том, что все покоится и движется во времени, а во времени первого нет, как нет первого в величине и вообще во всем непрерывном, так как всо это бесконечно делимо. Если же все движущееся движется во времени и изменяется из чего-нибудь во что-нибудь, то невоз­можно, чтобы движущееся в то время, в течение кото-55 рого оно движется само по себе, а не потому, что [дви­жется] в какой-либо его [части], было первым в каком-либо отношении. Ведь покоиться — значит находиться некоторое время в одном и том же [состоянии] и са­мому [в целом], и каждой части. Мы ведь тогда гово­рим о покое, когда правильно будет сказать, что и в один и в другой из [момептов] «теперь» остается в том же [состоянии] и само тело, [и все его] части. Если же зо это зпачит покоиться, тогда невозможно, чтобы изме­няющееся целиком находилось в каком-либо [состоя­нии] в течение первого времени. Ведь всякое время делимо, так что правильно сказать относительно той или другой его части, что в ней и салю [тело], и [его] части пребывают в том же [состоянии]; ибо если это не так и относится только к одному из [моментов] «те­перь», то [тело] будет в некотором [состоянии] не в 25 течение какого-либо времени, а лишь в границе вре­мени. В [моменте] «теперь» [изменяющееся тело] хотя 198 и находится всегда в каком-либо [состоянии], но пе гзоь покоится: ведь в [моменте] «теперь» невозможно пи двигаться, ни покоиться, и будет правильно сказать, что η «теперь» нет движения и есть нахождение в некото­ром [состоянии], однако невозможно, чтобы в течение I какого-то] времени [это тело] находилось в каком-то состоянии], покоясь, потому что тогда вышло бы, что перемещающееся покоится. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Зенон же рассуждает неправильно. Если всегда — 5 говорит он — всякое [тело] покоится, когда оно нахо­дится в равном [себе месте], а перемещающееся [тело] и момент «теперь» всегда [находится в равном себо месте], то летящая стрела неподвижна. Но это невер­но, потому что время не слагается из педелимых «те­перь», а также никакая другая величина. Есть четыре рассуждения Зенона о движении, до- ю ставляющие большие затруднения тем, кто пытается их разрешить9. Первое — о несуществовании движения на том основании, что перемещающееся [тело] должно дойти до половины прежде, чем до конца. Это [рассуж­дение] мы разобрали в предшествующих главах. Вто­рое— так называемый «Ахиллес»: оно состоит в том, is что самое медленное [существо] никогда пе сможет быть настигпуто в беге самым быстрым, ибо преследую­щему необходимо преячде прийти в место, откуда ужо двинулось убегающее, так что более медленное всегда должпо будет па какое-то [расстояние] опережать [преследующего]. И это рассуждение основывается на делении пополам, отличается же [от предыдущего] тем, что взятая величина делится не на две равные части. 20 То, что более медлепное не пастигается, вытекает из итого доказательства, но получается таким же путем, как и в [предшествующем] делении пополам (в обоих случаях то, что предел не достигается, получается вслед­ствие определенного деления величины, тольло в даппом случае прибавлепо, что даже легепдарное по своей 25 быстроте [существо] пе настигнет самое медленное), следовательно, и опровержение должно быть то же са­мое. Утверждение, что опережающее не может быть настигнуто, ошибочпо: пока опо опережает, оно по пастигается и все же будет настигпуто, если [Зоноп] 199 допустит [возможность] прохождения ограниченного [расстояния]. Таковы, следовательно, два [его] рас­суждения. 30 Третье, о котором только что было упомянуто, со­стоит в том, что летящая стрела стоит неподвижно; оно вытекав! из предположения, что время слагается из [отдельных] «теперь»; если это не признавать, силло­гизма не получится. Четвертое [рассуждение] относится к равным пред­метам, движущимся по ристалищу с противоположных сторон мимо равных [неподвижных] предметов: одни [движутся] с конца ристалища, другие от середины, имея равную скорость, откуда, по его мнению, получа-35 ется, что половина времени равна ее двойному коли-24üa честву. Паралогизм состоит в том [предположении], что одинаковая величина, двигаясь с равной скоростью один раз мимо движущегося, другой раз мимо покоящегося [тела], затрачивает на это равное время, но это не-5 верно. Допустим, например, что стоят неподвижные предметы АА..., другие — ВВ..., равные им по числу и величине, начинают движение от середины [ристали­ща], а предметы ГГ..., также равные прежним по числу и величине, [начинают движение] от конца, двигаясь с той же скоростью, что и В. Получится, что первое В ю и первое Г, двигаясь мимо друг друга, одновременно ока­жутся на [противоположных.] концах [А]. Получится также, что Г пройдет мимо всех В, а В только мимо половины [А], следовательно, и время будет половин­ным, так как каждый предмет мимо каждого пред­мета проходит в одинаковое время. Вместе с тем вы-15 ходит, что первое В прошло мимо всех Г, так как первое Г и первое В одновременно окажутся на про­тивоположных концах [А], причем времени, как он, [Зепон], утверждает, для прохождения каждого В тре­буется столько же, сколько и на каждое А, так как тс и другие в равное время проходят лишь А. Рассужде­ние, следовательно, таково, по результат получается вследствие упомянутой ошибки [рис. 5] 10. Конечно, и в отношении изменения по противоречию 20 для пас еще пе будет неразрешимой трудности; напри­мер, если что-нибудь изменяется из несветлого в свет­лое и пе находится ни в том, ни в другом [состоянии], тогда, дескать, оно не будет ни светлым, ни несветлым. Ведь не тогда называется что-либо светлым или не-200 светлым, когда оно целиком в том или в другом [со­стоянии] ; мы называем что-либо светлым или несвет­лым не потому, что оно целиком таково, а по преобла­дающим и главным частям; не быть совсем чем-нибудь 25 il ne быть чем-нибудь вполне — не одно и то же. То же относится к существующему и несуществующему и ко всему прочему, что находится в отношении противоре­чия [друг к другу]: оно по необходимости будет в од­ном из противолежащих состояний, но никогда в одном из них полностью. Так же не будет затруднений в отношении круга, шара и вообще [предметов], движущихся в самих се- зо бе, что их приходится считать покоящимися; так как в течепие некоторого времени будут находиться в од­ном и том же месте и они сами, и части их, то, следо­вательно, они одновременно будут покоиться и дви­гаться. Во-первых, ведь части их никогда не находятся в одном и том же месте, а затем и целое все время 24оь изменяется во что-то другое, так как окружпость, взя­тая от [точки] А, или от В, или от Г и каждой из про­чих точек, не тождественна, разве только в смысло тождества образованного человека и человека вообще, т. е. по совпадению. Следовательно, одна окружность 5 все время изменяется в другую и никогда не будет на­ходиться в покое. То же относится к шару и ко всему прочему, что движется в себе. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Доказав это, мы покажем, что не имеющее частей не может двигаться иначе как по совпадению, напри­мер когда движется тело или величина, которым дви- ю жение присуще, подобно тому как предмет, находящий­ся на судне, движется вследствие перемещения судна или части вследствие движения целого (не имеющим частей я называю неделимое в количественном отноше­нии). Ведь движения частей различны как в отношении самих частей, так и по отношению к движению цело­го. Различие это лучше всего усмотреть в движении 15 шара, так как скорость будет не одна и та же у [ча­стей], лежащих вблизи центра, в отдалении [от него] и у шара в целом, как будто бы движение не было единым. Как уже мы сказали, не имеющее частей может 201 двигаться так же, как сидящий на судне при движении ?о судна, но само по себе не может. Возьмем измеыенно из AB в В Г — будь то из одной величины в другую или из формы в форму или изменение по противоречию, а первое время, в котором происходит изменение, пусть будет Δ. Итак, необходимо, чтобы само изменяющееся во время изменения находилось или в AB или в ВГ S5 или часть его находилась в одном, часть в другом; так обстоит дело со всяким изменяющимся предметом. Но у не имеющего частей не может что-либо находиться в AB и что-либо в ВГ, так как тогда оно было бы делимым. Не может оно также находиться целиком в ВС, тогда оно будет уже изменившимся, а согласно предположе­нию, оно изменяется. Итак, ему остается во время из­менения находиться в AB. Следовательно, оно будет 30 покоиться, так как паходиться некоторое время в одном и том же [состоянии] — и значит покоиться. Таким образом, не имеющее частей двигаться и вообще из­меняться пе может; в одном только случае было бы для него возможно движение — это если бы время состояло из [отдельных] «теперь», ибо в момент «те­перь» его движение всегда было бы закончено и изме-24*а неиие произошло, так что, никогда пе двигаясь, оно всегда находилось бы в состоянии законченного дви­жения. Что это невозможно, нами показано раньше11, так как пи время не слагается из «теперь», ни линия пз точек, ни движение из мгновенных перемещений, а утверждающие это как раз слагают движение из неде­лимых частей, наподобие того как время составляют из «теперь» и линию из точек. Далее, что ни точка, ни другое неделимое не могут двигаться, очевидно из следующего. Ни один движу­щийся предмет не может продвинуться на расстояние большее своей длины, прежде чем не продвинется на 40 меньшее или равное. Если это так, ясно, что и точка продвинется сначала на меньшее или равное расстоя­ние. А так как она неделима, ей невозможно сначала продвинуться на меньшее, следовательно, только па равное. Таким образом, линия будет состоять из точек, так как, всегда двигаясь на расстояние, равное ей са­мой, точка промерит всю линию. А если это невозмож­но, то невозможно и двигаться неделимому. Далее, если все движется во времени, а в [момент] «теперь» ничто пе движется и всякое время делимо, то 202 пайдется время меньше любого времени, в течение ко­торого движущийся [предмет] продвигается на расстоя­ние, равное своей длине. Такое время будет существо­вать, так как все движется во времени, а всякое время, как показано раньше, делимо. Таким образом, если 20 движется точка, найдется время меньшее, чем то, в которое она продвинулась. Но это невозможно, так как в меньшее время необходимо двигаться меньшему те­лу, так что неделимое будет делимо на меньшие части, как время па [меньшее] время. В единственном только случае не имеющее частей и неделимое могло бы дви­гаться, если бы возможно было двигаться в неделимом 25 «теперь», ибо доказательство относительно движения в [моменте] «теперь» и движения неделимого — одно и то же. Никакое изменение не может быть бескопечным, так как всякое изменение идет из чего-нибудь во что-нибудь — как изменение по противоречию, так и но противоположности. Пределом для изменений по про­тиворечию будут утверждепие и отрицапие (например, для возникновения бытия и для уничтожения пебы- 30 тия), а для изменений по противоположности [преде­лом будут] сами противоположности; они ведь крайние точки изменения, а значит, и всякого качественного превращения (так как и качественное превращение исходит из противоположностей). То же самое отно­сится к росту и убыванию, так как для роста [пред­мета] пределом будет достижение законченной вели- 241ь чины, свойственной ему по природе, для убывания — отход от этой величины. Перемещение же не будет в таком смысле ограничено, так как не всякое [переме­щение происходит] между противоположностями. Но если такое рассечение невозможно вследствие [принци­пиальной] недопустимости рассечения («невозможное» ведь употребляется в разном смысле), то нельзя так 5 разрезать, и вообще нельзя произойти тому, что не мо­жет произойти, а также нельзя изменяться тому, что не может измениться в невозможное. Итак, если пере­мещающееся тело изменяется во что-нибудь, ему и воз­можно изменяться. Раз движение не бесконечно, то и ю тело не будет проходить бесконечное [расстояние], так как ему невозможно пройти его. Таким образом, ясно, что не существует бесконечного изменения в том смыс­ле, чтобы оно не ограничивалось пределами. Но воз-203 можно ли [изменению], оставаясь одним и тем же, быть бесконечным во времени — этот вопрос требует [специального] рассмотрения. Если изменение не одно ** и то же, то [этому], по-видимому, ничто не препятству­ет, например если за перемещением последует качествен­ное превращение, за ним рост, а затем возникновение — в таком виде движение во времени будет всегда про­должаться, но оно не будет единым, так как из пих всех не образуется единого [движения]. А если имеет место единое [движение], оно пе может быть беско-20 нечным во времени — за исключением одного, а именно перемещения по кругу. КНИГА СЕДЬМАЯ (H) l ГЛАВА ПЕРВАЯ Все движущееся необходимо приводится в движение 35 чем-нибудь. Если оно в самом себе не имеет начала дви­жения, то ясно, что оно приводится в движение другим (тогда движущим будет иное); если же оно имеет на­чало движения в себе, то возьмем AB, которое движет­ся само по себе, а не потому, что какая-либо часть его находится в движении. Прежде всего предположение, что AB движется само собой вследствие того, что нахо­дится в движении целиком и [не приводится в движе­ние] ничем извне, подобно [утверждению], что если *о ΚΛ движет AM и само движется, то КМ не приводится в движение чем-либо, вследствие того что неясно, какая [часть] движет и какая приводится в движение. Далее, то, что не приводится в движение другим, не должш)2*2л35 прекращать движения, когда это другое переходит в состояние покоя; но если что-нибудь начинает покоить­ся из-за того, что другое прекращает движение, то оно необходимо приводится в движение чем-то. При таких предположениях все движущееся будет приводиться в движение чем-нибудь. А именно, если взято движущее­ся [тело] AB, оно необходимо будет делимым, так как *о все движущееся делимо. Пусть оно будет разделено в [точке] Г. Если ГВ не движется, не будет двигаться и AB, ибо, если оно будет двигаться, ясно, что его бу­дет двигать АГ, поскольку ГВ находится в покое; сле­довательно, [AB] не будет двигаться само по себе и пер­вично. Но было предположено, что оно движется само по себе и первично. Следовательно, если ГВ не движет- ts ся, необходимо, чтобы покоилось и AB. Но то, что 205 покоится, если ничто его пе движет, как было признано, приводится в движение чем-нибудь; необходимо, следо­вательно, чтобы все движущееся приводилось чем-ни­будь в движение. Ибо движущееся всегда будет дели­мым; когда же часть не движется, необходимо покоится и целое. со Так как все движущееся необходимо должно приво­диться в движение чем-пибудь, а именно если нечто перемещается под действием другого движущегося и это движущее в свою очередь приводится в движение другим движущимся, а опо другим и так далее, то не­обходимо [признать] существование первого движуще­го и пе идти в бесконечность2. Допустим, что первого движущего нет и существует [такой] бесконечный [ряд]. Пусть А приводится в движепие под действием В, В — под действием Г, Г — под действием Δ и всегда смежное смежным. Так как, согласно предположению, движущее приводит в движение движимое, то необхо­димо, чтобы одновременно происходило движение дви­жимого и движущего (ведь одновременно движет дви-со жущее и движется движимое); таким образом, ясно, что одновременно будет происходить движение Л, В, Г и каждого из движущих и движимых. Действительно, возьмем движение каждого, и пусть движоние А будет 12, движение В — Ζ, движение Г —Δ, движение Η —θ. Ибо хотя одно всегда приводится в движение другим, es все-таки возмолшо принять каждое движение за единое но числу, так как всякое движение [направлено] на чего-нибудь во что-нибудь и по своим границам не бес­предельно. Я называю единым по числу движение на одного и того же в одно и то же по числу, происходя­щее в то же самое по числу время. Существует ведь 2i2L3 движение одинаковое по роду, виду и числу: по роду — если оно относится к одной и той же категории, напри­мер сущности пли качества; по виду — если оно проис­ходит из одного вида в тот же самый вид, например из светлого в темное или из хорошего в дурное, когда у них нет различия по виду; по числу — если оно идет из единого по числу в единое по числу в течение того же самого времени, например из того светлого в это 40 темное или из того места в это в течение этого времени; если же движепие происходит в другое время, оно еще не будет единым по числу, а только по виду. Об этом было сказано раньше3. 206 Возьмем время, в течение которого проделало свое движение [тело] Л; пусть оно будет К. Так как дви­жение А ограничено, то и время будет ограниченным. Но так как, [согласно допущению], движущие и дви­жимые предметы бесконечны [по количеству], то и движение их всех — ΕΖΗΘ будет бесконечным; воз­можно при этом, что движения А, В и прочих [тел] будут равны; возможно, что движепия прочих будут больше; все-таки, будут ли они равны или больше, в обоих случаях целое будет бесконечпым; мы предно- *>о лагаем ведь, что это возможпо. Так как А и каждое из прочих [тел] двигаются одновременно, то все движение будет происходить в то же самое время, что и движение А, а движение А происходит в конечное время; следо­вательно, бесконечное движение будет происходить в конечное время, а это невозможно. Таким образом, может показаться доказанным ис­ходное положение — [существование первичного дви­жущего]; однако оно полностью не доказано, так как 5* невозможность [противного] еще не показана: возмож­но ведь, что в конечное время происходит бескопечноо движение, только не одного [тела], а многих. А это как раз имеет место в данном случае, ибо каждый [пред­мет] движется своим движением, и в том, что многие движутся одновременно, нет ничего невозможного. Но если непосредственно движущее в отношении места и телесным движением должно необходимо или касать- ео ся, или быть [чем-то] непрерывным с движимым, как это мы видим во всех случаях, то пеобходимо, чтобы движимые и движущие предметы были непрерывны или касались друг друга, так что из пих всех образует­ся нечто единое. Будет ли оно конечным или беско­нечным, в данный момент не составляет разницы; во в5 всяком случае движение будет бесконечным при беско­нечном количестве [движущихся] предметов, если толь­ко возможно им быть и равными и больше друг друга, а то, что возможно, мы примем за наличпо существую­щее. Если, таким образом, составленное из А, В, Г, Δ есть нечто бесконечное и если оно движется движе­нием ΕΖΗΘ в течение времени К и это время конечно, то отсюда следует, что или конечное или бескопечноо 10 [образование из многих тел] будет проходить бесконеч­ное [расстояние] в конечное время. Но и то и другое невозможно, следовательно, необходимо остановиться 207 и признать существование первого движущего и дви­жущегося. Что эта невозможность вытекает из [пеко-глзазо торого] допущения, не составляет разницы, так как принятое допущение [теоретически] возможно; если же в основу положено возможное, то из него ничего невозможного возникать не должно. ГЛАВА ВТОРАЯ Непосредственно движущее — не в смысле «ради че­го», а «откуда начало движения» — существует вместе с движимым; я говорю «вместе», потому что между ни-35 ми пет ничего посередине. Это обще для всего движи­мого и движущего. А так как существует три [рода] движения: в отношении места, в отношении качества и в отношении количества, то необходимо должны су­ществовать и три [рода] движущего, а именно переме­щающее, вызывающее качественное изменение и обус­ловливающее рост и убыль. Прежде всего мы скажем о перемещении, так как ίο оно есть первое из движепий. Все перемещающее дви­жется или само собой или другим. Ясно, что во всех [вещах], которые движутся сами собой, движимое и движущее находятся вместе; ведь им самим присуще 15 непосредственно движущее, следовательно, в проме­жутке [между движимым и движущим] нет ничего. А в том, что приводится в движение другим, дело должно обстоять четверояким образом, так как суще­ствуют четыре вида перемещения, вызванного другим: притягивание, толкание, несение, вращение. К ним сво­дятся все движения в отношении места. Так, подталки­вание есть некоторый вид толкания, когда движущее 20 толкает от себя [что-либо], следуя [за ним]; отталки-24зь вание же —когда оно, сообщив движение, не следует [за движимым] ; бросание — когда сообщается движе­ние от себя более сильное, чем то перемещение, которое свойствепно [телу] по природе, и когда [тело] несется до тех пор, пока [сообщенное] движение преобладает4. Затем, расталкивание и сталкивание представляют со­бой отталкивание и притягивание, а именно расталки­вание есть отталкивание (ибо отталкивание бывает или от себя, или от другого), а сталкивание — притягивание (так как притягивание бывает и к себе и к другому). То же относится и к их видам, каковы, например, [при 208 тканье J уплотнение ниток при прибивании утка бер-дом или, [наоборот], их разделение челноком: первое есть сталкивание, второе — расталкивание. Равным об­разом и все прочие соединения и разъединения — все они будут расталкиваниями или сталкиваниями, за ис­ключением тех, которые появляются при возникнове­нии или уничтожении. Вместе с тем ясно, что соедпне- ю ние и разъединение не представляют собой какого-либо особого вида движепия: все они относятся к одним из указанных. Далее, вдыхание есть притягивание, выды­хание — толкание. Равным образом плевание и другие выделяющие или вбирающие движения, производимые телом: одни из них относятся к притягиванию, дру­гие — к отталкиванию. Следует свести и прочие [дви- is жепия] в отношении места: все они подпадают иод указанные четыре [вида]. А из них, в свою очередь, несение и вращение сводятся к притягиванию и тол­канию. Несение происходит по одному из трех указан­ных способов (ведь переносимое движется по совпаде­нию, поскольку оно находится в чем-нибудь или на *о чем-нибудь движущемся, а несущее несет, будучи [са­мо] притягиваемо, толкаемо или вращаемо; таким об­разом, несение обще всем трем [видам]). А вращение 244 слагается из притягивания и толкания, ибо приводя­щее во вращение должно, с одной стороны, тянуть, с другой — толкать; одно действует от него, другое — к нему. Таким образом, если толкающее и тянущее [тело] находится вместе с толкаемым и притягиваемым, то ясно, что между движимым с места на место и движу­щим нет ничего в промежутке. Это, однако, ясно и из определений, ведь толкание есть движение от себя или от другого к другому, а притягивание — от другого к себе или к другому, когда движение притягивающего ю будет быстрее [движения], отрывающего друг от друга непрерывные [предметы], ибо [только] таким образом увлекается [вместе с ним] другой [предмет]. (Может, однако, показаться, что притягивание происходит и иначе, так как дерево притягивает огонь не так. Но нет разницы, будет ли притягивающее двигаться или оста­ваться на месте: в одном случае оно тянет туда, где находится, в другом —где находилось.) Невозможно, однако, двигать что-либо или от себя к другому, или is от другого к себе без соприкосновения; так что ясно, иьъ 209 что между движимым с места па место и движущим пет ничего в промежутке. Но пет ничего [в промежутке] и между вызываю­щим качественное изменение и изменяющимся. Это [становится] очевидно из рассмотрения частных слу­чаев: во всех [этих случаях] происходит так, что по-5 следпии край изменяющего и пепосредственно следую­щее за ним изменяющееся находятся вместе. Ведь ка­чество изменяется, поскольку оно может восприниматься чувствами, а чувственно-воспринимаемые [свойства] — это те, которыми тела отличаются друг от друга, как, например, тяжесть, легкость, твердость, мягкость, звуч­ность, беззвучность, белизна, чернота, сладость, горечь, влажность, сухость, плотность, разрежеппость и проме­жуточные между этими [свойства], равным образом и другие [свойства], воспринимаемые чувствами, к кото­рым относятся также теплота и холод, гладкость и ше­роховатость. Все это состояния лежащего в основе ка­чества; ведь мы говорим, что [тела] качественно изме­няются, нагреваясь, становясь слаще, плотнее, суше, белее, имея в виду и неодушевленные и одушевленныо io [предметы], а в одушевленных как части, не воспри­нимающие ощущений, так и [сами] чувства. В некото­ром отношении изменяются ведь и чувства, так как актуальное ощущение есть движение через посредство тела, когда органы чувств испытывают некоторое воз­действие. В каких отношениях происходит качественное изменение неодушевленных [предметов], в таких жо [изменяются] и одушевленные; но неодушевленное ме­няется не во всех тех отношениях, в каких одушевлен­ное (ибо неодушевленное не изменяется в отношении 15 ощущений) и оно, испытывая воздействие, не заме-5а чает его, одушевленное же его замечает. Бывает, одна­ко, что и для одушевленного тела воздействие остается незамеченным, когда качественное изменение не вос­принимается чувствами. Итак, если [тело], подвергаю­щееся качественному изменению, испытывает его под воздействием чувственно-воспринимаемых [вещей], во всех этих случаях очевидно, что последний край [тела], вызывающего изменение, и пепосредственно следую-5 щее [за ним тело], которое испытывает изменение, на­ходятся вместе: ведь с одним соприкасается воздух, а с воздухом тело. Так же и цвет соприкасается со све­том, а свет — с органом зрения. То же и относительно 210 слуха и обоняния: именно, непосредственно движущим для приводимого в движение [в этих случаях] служит воздух. И со вкусом [дело обстоит] сходным образом, так как рядом с органом вкуса находится [вызывающий ощущение вкуса] сок. Так же точно и с телами пеоду- ю шевлеиными и бесчувственными. Таким образом, нет ничего в промежутке между [телом], испытывающим качественное изменение и вызывающим его. Но ничего [нет и] между увеличивающимся [то­лом] и вызывающим увеличение, потому что непосред­ственно вызывающее увеличение так присоединено к увеличивающемуся, что они образуют [нечто] целое. И также уменьшающее уменьшает путем отхождеиия чего-либо от убывающего. Следовательно, и увеличи- is дающее и уменьшающее должны образовывать непре­рывность [вместе с предметами, на которые они дей­ствуют], а в непрерывном нет ничего в промс- 245ь жутко. Итак, ясно, что между последним краем движущего π непосредственно следующим за ним движимым в про­межутке ничего нет. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Что все качественно изменяющееся изменяется под воздействием чувственно-воспринимаемых [вещей] и что качественное изменение присуще только таким [ве­щам], которые сами по себе испытывают воздействие s чувственных вещей,— это можно усмотреть из следую­щего. Из всего прочего скорее всего можно предполо­жить наличие качественного изменения, [во-первых], в фигурах и формах, а [во-вторых], в свойствах и в их приобретении и утрате; однако ни в том, ни в другом его не бывает. А имепно, оформляемый и приобретаю­щий соразмерность [предмет], когда он завершен, мы не к называем по имени того [материала], из которого он сделан, например статую медью, свечу воском или ложе деревом, но, составляя производное слово, называем его медным, восковым или деревянным. То же, что ис­пытало воздействие и качественно изменилось, имену­ем; мы говорим: жидкая, горячая или твердая медь или воск. И не только так, но мы называем жидкое и 13 горячее медью, обозначая общим именем испытапносз воздействие и ^материал. Следовательно, если возник- 246а 211 шли [предмет], имеющий определенную фигуру, не именуется по фигуре или по форме, а по состоянию и испытанному изменению, то ясно, что такого рода воз­никновения пе будут качественными изменениями. 5 Далее, показалось бы странным, если говорить, что че­ловек или дом или что-либо еще из возникших [пред­метов] качественно изменился; однако возникнуть каждый из них, вероятно, должен был в результате ка­чественного изменения чего-нибудь, например уплотне-пия или разрежения, нагревания или охлаждения ма­терии; [при этом], конечно, возникшие [предметы] не изменяются качественно, и возникновение их не есть качественное изменение. ю Но и свойства тела или души не являются качест­венными изменениями. Ведь одни из них представляют собой достоинства, другие — недостатки, однако пи до­стоинство, ни недостаток не есть качественное измене­ние, но достоинство есть некоторое совершенство, ибо, когда предмет достигнет свойственного ему достоин­ства, тогда он называется совершенным, так как тогда is наиболее соответствует своей природе (как, например, круг станет совершенным, когда он в наибольшей сте­пени станет кругом, и притом наилучшим), а недоста­ток есть уничтожение [совершенства] и отход от него. Таким образом, как и завершение постройки дома мы не называем качественным изменением (ведь было бы нелепо [назвать] верхний карниз стены и черепицу ка­чественным изменением или [говорить, что] увенчи-20 ваемый карнизом и покрываемый черепицей дом каче-24бь ственно изменяется, а не завершается); точно то жо относится к достоинствам и недостаткам, имеющимся или полученным: первые — это достижения совершен­ства, вторые — отхождения от него, следовательно, но качественные изменения. Далее, мы говорим, что все достоинства состоят в из­вестном отношении к чему-нибудь. Λ именно, [достоин-5 ства] тела, как, например, здоровье или хорошее со­стояние, мы полагаем в смешении и соразмерности теп­лого и холодного или в их отношении друг к другу внутри [тела] или по отношению к окружающему; то же относится к красоте, силе и другим достоинствам и недостаткам. Каждое из них заключается в известном отношении к чему-нибудь и предрасполагает обладаю­щий ими [предмет] к тому хорошему или плохому, что 212 ему свойствешю, а свойственным будет то, от чего опо to по своей природе может возникать и уничтожаться. Так как отношения и сами по себе не суть качественные изменения и с ними не происходит качественного изме­нения, они не возникают и вообще никак не изменяют­ся, то ясно, что ни [сами] свойства, ни потеря или приобретение свойств не представляют собой качествен­ных изменений, хотя возникать и исчезать им может is быть и необходимо при определенных качественных из­менениях (так же как виду и форме), например, теп­лого и холодного или сухого и влажного и вообще то­го, в чем, как в первом, они находятся. Ибо каждый недостаток и каждое достоинство относятся к тому, под воздействием чего обладающий ими предмет склонен изменяться; именно, достоинство делает его не поддаю­щимся воздействиям или испытывающим их надлежа- го щим образом, а недостаток наоборот. 24/а То же относится и к свойствам души, ибо все они заключаются в некотором отношении к чему-нибудь, причем достоинства суть совершенства, а недостатки — отхождения [от них]. Кроме того, достоинство хорошо предрасполагает к перенесению того, что свойствешю человеку, а недостаток — плохо. Таким образом, и они не будут качественными изменениями, так же как их s потеря или приобретение. А возникать им необходи­мо, когда изменяется чувственно-воспринимающая часть [тела]. Изменяется же она от воздействия чув­ственных [вещей], так как всякое нравственное до­стоинство имеет отношение к телесным наслаждениям и страданиям, а они заключены или в действии, или в памяти, или в надежде. Те, которые заключаются ц> в действии, определяются чувствами таким образом, что движение возникает от чувственных предметов; заклю­чающиеся в воспоминании и надежде возникают от них же, так как люди радуются, вспоминая, что испытали» или надеясь на то, что испытают в будущем. Таким образом, всякое подобное наслаждение должно возни­кать от чувственных предметов. Λ так как с появлением наслаждения и скорби возникают недостатки н достоин- is ства (они существуют ведь в отношении к ним), а на­слаждения и страдания представляют собой качествен­ные изменения воспринимающего, то ясно, что в резуль­тате качественного изменения чего-то происходят их утрата и приобретение. Следовательно, возникновении 213 пх связапо с качественным изменением, сами же онп не суть качественные изменения. U7b Но и свойства мыслящей части [души] также но принадлежат к качественным изменениям, и они но возникают. Ведь мы скорее всего говорим о состоянии знания как об известном отношении к чему-то. Ясно также, что эти [свойства] не возникают, ибо знапие в возможности становится знанием не потому, что дви-5 жет само себя, а вследствие присутствия другого. Именно, когда возникает частичное [знание], то опо познается каким-то образом вследствие знания целого в части. Далее, знание в его использовании π деятель­ности не есть возникновение, если только но считать рассматривание и ощупывание возникновением, а дея-ю тельпость чем-то подобным им. Но и начальное приоб­ретение знания не есть ни возникновение, ни каче­ственное изменение, так как мы говорим, что мысли­тельная способность познает и мыслит путем успокоения и остановки5, в покое же нет возникновения и вообще пет никакого изменения, как было сказано раньше6. Далее, когда кто-нибудь из состояния опьяне-пия, сна или болезни переходит в противоположное is [состояние], то мы не говорим, что он снова сделался знающим (хотя он перед этим и не был в состоянии пользоваться знанием), так же и когда оп с самого пачала приобрел эту способность; ведь только когда душа становится спокойной после [присущего ей] есте­ственного беспокойства, возникает нечто разумное и знающее. Поэтому и дети не могут учиться и выносить 248а суждения по поводу чувственных восприятий, подобпо взрослым: слишком много в них беспокойства и дви­жения7. Унимается же и успокаивается [душа] в не­которых случаях по своей природе, в других вследствие ипых [обстоятельств], но в обоих случаях, когда нечто в теле испытывает качественное изменение, как при ис-5 пользовании и деятельности [знания], когда человек становится трезвым и пробуждается. Таким образом, из сказанного ясно, что качествен­ная изменяемость и изменения связаны с чувственно-воспринимаемыми [вещами] и с воспринимающей ощу­щения частью души, а со всем прочим — только по совпадению. 214 ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Может возникнуть вопрос: сравнимо ли каждое двп- ю жение с каждым или пет? Если всякое движение срав­нимо и равномерно движущееся в равное время про­ходит равное [расстояние], то какое-нибудь круговое движение будет равно прямолинейному или больше или меньше его [по скорости]. Далее, [при таком пред­положении] качественное изменение и перемещение будут равны, когда в равное время одно качественно изменилось, а другое переместилось. Следовательно, со- *5 стояпие окажется равпым длине. Но это невозможно. Но ведь движение будет тогда равномерным, когда в равное [время] проходится равное [расстояние]; со­стояние же не равно длине; следовательно, качествен­ное изменение не равно перемещению и не меньше его. Таким образом, не всякое [движение] сравнимо? А каким образом сравнимо [движение] по кругу и но прямой? [На первый взгляд] представляется неле­пым, если бы вот эта [вещь] не могла двигаться по го кругу так же, как эта по прямой, но прямолинейное [движение] необходимо [происходило бы] быстрее или медленнее, как если бы [одна двигалась] вверх, дру­гая вниз; притом для доказательства нет никакой раз­ницы, если мы скажем, что по прямой необходимо двигаться быстрее или медленнее, так как круговая [ли- 25 пия] может быть и больше, и мепыне прямой, следова- 24вь тельно, и равной ей. Если, [например], за время А одно [тело] прошло [по кругу расстояние] В, а дру­гое — [по прямой расстояние] Г, то В может быть боль­ше, чем Г,— ведь именно так было определено более быстрое [движение]. И не так ли, если в меньшее [время тело] пройдет равное [расстояние], [оно] будет быст­рее; таким образом, должна быть какая-то часть [вре­мени] А, в течение которого тело В пройдет по кругу [расстояние], равное [тому, которое проходит] Г за все время А но [прямой]. Но если они будут сравпимы, 5 то получится только что сказанное: прямая будет равна кругу. Но они несравнимы, следовательно, [несравни­мы] и движения. Несравнимо все, что не синоним. Например, почему нельзя сравнивать, будет ли «острее» графит, вино или высокая нота? Потому, что они [только] омонимы и, [следовательно], несравнимы. Но высокая нота н 215 ίο соседняя с ней нота сравнимы, поскольку «острое» обо­значает в обоих случаях то жб самое. Итак, следова­тельно, «быстрое» [значит] не то же самое здесь и там? И значит, это тем более справедливо [по отно­шению] к качественному изменению и перемещению? Или прежде всего неправильно то [положение], что не омонимы сравнимы? Ведь «большое количество» означает то же самое для воды и для воздуха, а опи несравнимы. Если это не так, то двойное количество is уж [во всяком случае] одно и то же (именно отноше­ние двух к одному), и, [однако], они несравнимы. Или в данном случае отношение остается тем же самым, так как «большое количество» есть омоним? Но в некото­рых случаях и определения суть омонимы, например если сказать, что большое количество есть такое-то но величине, в другом случае, что им будет такое-то; и равное будет омонимом, причем и единица может ока­заться прямым омонимом. А если единица, то и двойка. го Ведь почему одно будет сравнимым, а другое нет, если [у НИХ] одна природа? Не потому ли [вещи несравнимы], что непосред­ственный носитель [свойств] различен? Ведь лошадь и собака сравнимы [в том отношении], кто из них бе­лее, так как то, в чем непосредственно [находится бе­лизна], у них то же самое, а именно поверхность [те­ла]; то же самое относится и к их величине. Вода же и звук в отношении этих свойств несравнимы, ибо но-25 ситель у них разный. Иначе очевидно, что все придется в этом смысле сделать единым, утверждая, что каждое 249а свойство находится в другом и будет тогда одним и тем же и равное, и сладкое, и белое, только одно в од­ном носителе, а другое в другом. Далее, носителем не может быть что угодно, но для одного лишь одно может быть непосредственным [носителем]. А может быть, сравнимое не только должно быть 5 не омонимом, по также не иметь различий в отношении того, что оно есть и в чем находится? Я имею в виду, что, например, цвет имеет различные подразделения, поэтому [предметы] несравнимы в отношении того, какой из них более «цветной» (не в смысле опреде­ленного цвета, но цвета вообще), но [его можно срав­нивать] лишь в отношении светлости. Так же и относительно движения; с равной ско­ростью, движется то, что в равное время продвинулось 216 на такое-то равное [расстояние]; если же на дапном отрезке своей длины одно [тело] испытало качествен­ное изменение, а другое переместилось [на такое же расстояние], разве это качественное изменепие и это перемещение будут равными друг другу и равными по скорости? Ведь это несуразно. Причина же та, что дви­жение имеет [различные] виды, так что если [тела], прошедшие в равное время равный отрезок длины, бу­дут иметь рапную скорость, то прямая линия и окруж­ность окажутся равными. Что же из двух следует счи­тать причиной: что перемещение есть род или что липия есть род? (Ведь хотя время одинаково, если одно, 15 [т. е. линии], различаются по виду, то другое, [т. е. перемещение], тоже.) Ведь перемещение имеет раз­личные виды, если то, в чем происходит движение, их имеет (а также то, посредством чего [оно осуществля­ется], например если это йоги, [мы будем иметь] хож­дение, если же крылья — летание. Или это не так, но движение различается по фигуре [пути]?). Таким об­разом, [тела], проходящие в равное время равную вели­чину, будут иметь равную скорость и то, что не имеет 20 различия по виду, не имеет их в движении; следова­тельно, падо рассмотреть, в чем состоит различие в дви­жении. И такое рассмотрение показывает, что род но есть что-то едипое, по наряду с ним скрыто многое и что из одноименных [движений] одни далеки друг от друга, другие имеют некоторое сходство, а иные близ­ки [друг другу] либо по роду, либо по подобию, и 2:> поэтому [нам] не кажется, что опи [лишь] омонимы. Когда же, следовательно, вид [движения] различен: когда одно и то же движется в различном или когда различное в различном? И каков критерий [различе­ния]? Или на основании чего мы судим о тождестве или о различии светлого, сладкого — потому ли, что оно кажется различным в другом, или потому, что оно во­обще не одно и то же? Теперь относительно качественного изменения: ка­ким образом одно [изменение] будет иметь равпую ско- зо рость с другим? Если, например, выздоровление есть качественное изменение, то одному возможно исце­литься скорее, другому медленнее, а некоторым одно­временно; следовательно, возможно качественное изме- гдеь непие, проходящее с равной скоростью, поскольку оно произошло в равное время. Но что, [собственно гово-217 ря], претерпело качественное изменение? Ведь о ра­венстве говорить здесь нельзя, и количественному ра­венству соответствует здесь подобие. Но пусть равно-скоростным будет то, что в равное время изменяется 5 одинаковым образом. Что же тогда следует сравнивать: в чем [происходит изменение] состояния или [само меняющееся] состояние? В данном [примере], так как здоровье одно и то же, можно принять, что оно [стано­вится] ни больше, ни меньше, а остается одинаковым. Если же состояние будет иным, например изменяется то, что светлеет, или то, что выздоравливает, то для них нет ничего тождественного, равного или подобного, что 10 производило бы эти виды изменения, и [качествеиноо изменение] не будет единым, так же как и перемеще­ние. Следовательно, нужно установить, сколько имеет­ся видов качественного изменения и сколько переме­щения. Если, таким образом, движущиеся [тела], обла­дающие движением сами по себе, а не по совпадению, различны по виду, то и движения будут различны по виду, если же по роду — [различны] по роду, если по 15 числу — числом. Но теперь, если качественные измене­ния [рассматриваются как] имеющие равную скорость, па что следует смотреть: на состояние, тождественно ли оно или сходно, или на изменяющийся [предмет], например посветлело ли у одного предмета такое-то ко­личество, а у другого такое-то? Или на то и па другое: тождественно или различно изменение по состоянию, если [предмет] остается тем же, равно или неравно измепение, если [предмет] изменился в количествен­ном отношении? То же самое следует рассмотреть и относительно го возникновения и уничтожения. В каком смысле воз­никновение имеет равную скорость? Если в равное вре­мя возникает тождественное неделимое, например че­ловек, по не животное [вообще], по возникновеино будет быстрее, если в равное время возпикает различ­ное [существо] (ведь мы пе имеем двух [слов], кото­рые выражали бы различие как несходство). И если сущность есть число, то большее и меньшее число бу­дут принадлежать одному виду. Но общее и различное 2Г) пе имеют назвапий, подобных таким, как «более интен­сивное» или «преобладающее» для свойства или же «большее» для количества. 218 ГЛАВА ПЯТАЯ Так как движущее всегда движет что-нибудь, в чем-нибудь и до чего-нибудь (я разумею «в чем» — во вре­мени, «до чего» — на какую длину, ибо движущее все­гда одновременно движет и продвинуло, так что резуль­татом движения будет некое количество, пройденное в [определенное] количество времени), то, если А бу- 3о дет движущее, В — движимое, Г — длина, на которую 2ö0a продвинуто [движимое], и Δ — время, в течение кото­рого [движимое] двигалось, тогда в равное время сила, равная А, продвинет половину В на удвоенную Г, а па целую Г в половину времени Δ: такова будет про­порция. И если одпа и та же сила движет одно и то же [тело] в определенное время на определенную длину, 5 а половину в половинное время, то половинная сила продвинет половину движимого тела в то же время на равную длину. Например, пусть половина силы А бу­дет Ε и половина [тела] В·—Ζ; отношение силы к тя­жести будет здесь сходно и пропорционально, так что в равное время они будут двигать на равную длину. Но если Ε движет Ζ за время Δ па длину Г, нет необ- ю ходимости для Ε в одинаковое время двигать удвоен­ное Ζ па половину Г. Именно, если А продвинет В за время Δ па длину Г, половина А, т. е. Е, не продвинет В за время Δ или за какую-либо часть Δ на часть Г, относящуюся к целому Г, как А относится к Е, и во- is обще может случиться, что пикакого движения не бу­дет. Ведь из того, что целая сила продвинула [тело] па определенную длипу, не следует, что половина силы продвинет [это же тело] на сколько-нибудь в какое бы то ни было время; иначе один человек мог бы двигать судно, если только силу гребцов и длину, на которую они все двигали его, разделить на их число. Поэтому-то неправильно рассуждение Зеноиа, что любая часть го просяного зерна произведет шум, так как вполне воз­можно, что ни в какое время оно не приведет в движе­ние воздух, который привел в движение при своем па­дении медимн7. И даже той частички [воздуха], кото­рую она двинула бы в составе целого, пе приведет в движение, если будет падать сама по себе. Ведь она вообще не существует иначе как в возможности в со­ставе целого. Если же существуют две [движущих сп- 25 лы] и каждая из них движет какое-то тело на опреде-219 лепную длину в определенное время, то, сложенное вместе, эти силы будут двигать объединенный вес [обоих тел] па равную длину и в равное время; ибо здесь имеет место пропорциональность. Но происходит ли то же при качественном измене­нии и росте? Есть нечто вызывающее рост, нечто расту-so щее, и в определенное количество времени и па опре­деленную величину одно увеличивает, другое увеличи­вается. Точно так же обстоит дело с вызывающим качественное изменение и качественно меняющимся: 250ь имеется нечто и количество, меняющееся в большую пли меньшую сторону в количественно определенное время — в двойное время вдвое, в половинное напо­ловину, и вдвое больше во вдвое большее время, и на­половину в половинное время, или в равное время вдвойне. Если же качественно изменяющееся или вы­зывающее рост чего-либо в такое-то время настолько-5 то увеличивает или качественно изменяет, то нет необ­ходимости, чтобы половина его в половинное время или в половинное время половина [изменяла бы и увели­чивала бы], но может быть, что [половипа] не будет ни изменять, ни увеличивать, подобно тому как обстоя­ло и с тяжестью. КИНГА ВОСЬМАЯ (θ) ГЛАВА ПЕРВАЯ Возникло ли когда-нибудь движение, не будучи раньше, и исчезнет ли снова так, что ничто не будет двигаться? Или оно не возникло и не исчезнет, но все­гда было и всегда будет, бессмертное и непрекра­щающееся, присущее всем существующим [вещам], как некая жизнь для всего образовавшегося естест- 15 венно? Что движение существует — это утверждают все писавшие что-нибудь о природе, так как все они зани­маются рассмотрением происхождения мира и вопро­сами возникновения и уничтожения, что было бы не­возможно, если бы движения не было. Но те, которые признают существование бесчисленных миров, одни из которых зарождаются, а другие гибнут, утверждают, 2о что движение существует вечно 1 (так как возникнове­ния и уничтожения необходимо связапы с движением); те же, которые считают, что мир одип или не вечен, делают соответственные предположения и о движении. Если же допустить, что движения когда-то не было, то это могло быть только двояким образом: или так, как говорит Анаксагор (он утверждает, что после того, как гг» все вещи находились вместе и пребывали в покое в те­чение бесконечного времени, Разум придал им движе­ние и разделил их), или как Эмпедокл, [считавший], что попеременно [все] движется и снова покоится: движется, когда Любовь делает из многого единое или Вражда — из единого многое, покоится же в промежу­точное время. Он говорит об этом следующим об­разом: 221 зо Так, поскольку Единство рождается снова и снова В Множества недрах, а Множество вновь прорастает к Едипству, 251а Вечно они возникают, и нот у них стойкого века. Но поскольку обмен сей никак прекратиться пе в силах, Вечно постольку они существуют в недвижимом круге2. Надо уяснить, что именно он хочет сказать слова-5 ми: «...но поскольку обмен сей...» Следует рассмот­реть поэтому, как обстоит дело с этими вопросами, так как не только для рассмотрения о природе по­лезно видеть истины, но и для исследования первого начала. Мы начнем прежде всего с того, что пами было уста­новлено раньше в [первых] книгах «Физики». Мы ска-10 зали там3, что движение есть деятельность способного к движению, поскольку оно способно к движению. Необходимо, следовательно, чтобы существовали пред­меты, способные двигаться каждым движением. Но и помимо определения движения каждый согласится, что всякий [предмет] необходимо должен двигаться сооб­разно своей способности к движению определенного рода, например способный к качественному измене-is нию — качественно изменяться, способный менять мес­то — перемещаться; следовательно, прежде чем про­изойдет горение, должно быть горючее, и прежде зажигания — зажигающее. Таким образом, и это всо необходимо должно было или возникнуть когда-то, раньше не существуя, или быть вечным. Если поэтому каждое пз [тел], способных к движению, возникло, не­обходимо, чтобы прежде данного изменения и движения 20 существовало другое, в результате которого возникло способное двигаться и двигать. Если же признать веч­ное существование предметов до существования дви­жения, то это покажется бессмысленным с самого па-чала, но еще больше убедятся в этом те, которые пой­дут [в рассмотрении вопроса] дальше. Если же, поскольку одни предметы являются движущими, а дру­гие движимыми, [мы предположим, что] когда-то печто 25 становится первым двигателем, а другое движимым, а раньше ничего этого ие было и все покоилось, то необ­ходимо [допустить] порЕОпачалыюе измснепие: БСДЬ была же какая-то причина покоя, так как покой есть лишенность движения. Следовательно, перед первым изменением будет измснепие более первое. 222 Действительно, одно движет только в одпом направ­лении, другое вызывает и противоположные движения, например огонь нагревает, но не охлаждает, наука же, зо как кажется, одна для обеих противоположностей. Однако, по-видимому, и там имеется нечто в том же роде, так как холод, изменяя каким-либо образом свое направление и уходя, нагревает, так же как знающий сознательно погрешает, когда он пользуется знанием навыворот. Однако [предметы], которые способны де- 251ь лать [что-либо] и испытывать воздействие или двигать и двигаться, не во всех случаях способны к этому, по когда находятся в определенном состоянии и вблизи друг от друга. Таким образом, один [предмет] движет, другой движется, когда они приближепы друг к другу и когда наличествует возмояшость одному двигать, дру­гому двигаться. Поэтому, если пе всегда происходило движение, ясно, что [предметы] в то время находились не в таком состоянии, что один мог двигаться, другой двигать, по для этого нужно было, чтобы один из них [определенным образом] изменился. Это необходимо должно происходить в тех случаях, где имеется отно­шение [двух предметов], например чтобы то, что не было двойным, стало двойным и чтобы изменение кос­нулось если не обоих [предметов], то хотя бы одного из них. Следовательно, произойдет какое-то измепеиие, предшествующее первому. 10 А помимо этого каким образом появится предшест­вующее и последующее, если не существует времени? Или время, если пе существует движения? Если же время есть число движения или какое-то движение, то, раз всегда существует время, и движение должно быть вечным. Но относительно времени все [мыслители], за is исключением одного, думают, по-видимому, одинаково: они называют его нерожденным. Основываясь на этом, и Демокрит доказывает невозможность того, чтобы всо возникло, так как время есть нечто невозникшее. Один только Платон порождает его: он говорит, что оно воз­никло вместе со Вселенной, а Вселенная, по его мне­нию, возникла 4. ЕСЛИ действительно невозможно, чтобы время существовало и мыслилось без «теперь», а «те- 20 перь» есть какая-то середина, включающая в себя од­новременно и начало и конец — начало будущего и ко­нец прошедшего, то необходимо, чтобы время сущест­вовало всегда. Ведь крайний предел последнего взятого 223 времени будет в одном из «теперь» (так как во времени 25 ничего нельзя ухватить помимо «теперь»), следова­тельно, если «теперь» есть начало и конец, то необходи­мо, чтобы с обеих сторон его всегда было время. А если имеется время, очевидно, должно существовать и дви­жение, раз время есть некоторое свойство движения. То же рассуждение относится и к тому, что движе-30 ние неуничтожимо; как в вопросе о возникновении дви­жения выходило, что существует изменение, предшест­вующее первому, так здесь — следующее за последним, так как тело не одновременно утрачивает движение и способность к движению, например состояние горения и способность гореть (ведь можно быть горючим и не 252а гореть), а также способность двигать и двигапие. И то, что способно уничтожиться, должно погибнуть, когда оно уничтожается, а затем в свою очередь и то, что его уничтожает, так как и уничтожение есть некоторого рода изменение. Если же это невозможно, ясно, что существует вечное движение, а не такое, чтобы иногда оно было, иногда нет; подобное утверждение большо похоже па вымысел. То же самое относится и к утверждению, что так должно происходить по природе и что таким следует считать начало, как, по-видимому, и полагал Эмпедокл, утверждая, что вещам необходимо присуще поперемен­ное преобладание Любви и Вражды, которые вызывают ю движение, а в промежуточное время — покой. Едва ли не то же говорят и те, которые признают одно начало [движения], как, например, Анаксагор. Однако нет ни­чего беспорядочного в том, что существует по природе и согласно с пей, так как природа — причина порядка для всех вещей. Бесконечное не стоит ни в каком отно­шении к бесконечному, тогда как всякий порядок есть отношение. Покоиться в течение бесконечного времени, is затем когда-нибудь начать двигаться, причем нельзя указать никакой разницы, почему это происходит имен­но теперь, а не раньше, а также не иметь какого-либо порядка — это не может быть делом природы. Природ­ные [процессы] происходят или безусловно, а не иногда так, иногда этак (например, огонь несется по природе кверху, а не иногда кверху, иногда нет), или, будучи непростыми, согласно определенному отношению. Иоэто-20 му лучше говорить, как Эмпедокл или кто другой, ска­завший, что все попеременно покоится и движется, ибо 224 в этом уже имеется какой-то порядок. Но и такое утверж­дение следует не только высказывать, но и указывать для него определенную причину; надо не просто полагать что-нибудь и устанавливать необоснованную аксиому, но давать обоснование — либо путем рассмотрения ча­стных случаев, либо же путем доказательства, это 25 же предположение не содержит причины; ее нет также в [самом существовании] Любви и Вражды, а в том, что одна соединяет, другая же разъединяет. Если же сюда присоединяется попеременпость [действия топ и другой], то следует указать, в соответствии с чем так происходит, например что существует нечто соединяю­щее людей, именно любовь, и что враги избегают друг зэ друга; предполагается, что это происходит и во всем мире, так как это очевидно в отдельных случаях. Тре­буется какое-то обоснование и для того, что это проис­ходит через равные времена. Вообще же нельзя считать достаточным началом положение, что всегда так есть или происходит, на что Демокрит сводит природную причинность, что, дескать, так и прежде происходило, 35 а начала этого «всегда» не считает нужным искать, го- 252ь воря правильно относительно некоторых [вещей], а что это относится ко всему — неправильно. Ведьитреуголь­ник имеет углы, всегда равные двум прямым, однако причина этой вечности лежит в другом; для начал же, которые существуют вечно, такой другой причипы нет. Итак, вот что следует сказать о том, что не было 5 никакого времени и не будет, когда не было и не будет движения. ГЛАВА ВТОРАЯ А противоположное сказанному опровергнуть пе-трудно. Исходя из следующих соображений скорее все­го может показаться возможным, что движение [те­перь] существует, а когда-то его совсем не было. Во-первых, что ни одно изменение не вечно: так как ю всякое изменение по своей природе идет из чего-нибудь во что-нибудь, то для всякого изменения то противопо­ложное, во что оно идет, необходимо есть предел, а до бесконечности ничто не может двигаться. Далее мы ви­дим, что возможно двигаться [предмету] недвижуще­муся и не имеющему в себе никакого движения, на­пример неодушевленным [телам], которые, не двигаясь 8 Аристотель, т. 3 225 ни в части, ни в целом, а находясь в состоянии покоя, когда-нибудь начинают двигаться: ведь следовало бы или всегда двигаться, или никогда, если только не воз­никает движения, которого не было. Но больше всего это становится ясным при рассмотрении одушевленных [существ]; хотя иногда в нас нет никакого движения и мы находимся в состоянии покоя, все-таки когда-ни­будь мы начинаем двигаться, и начало движения воз­никает в нас от нас самих, даже если извне нас ничто не привело в движение. Подобного этому мы не видим в [телах] неодушевленных, по их всегда приводит в движение что-нибудь внешнее, а живое существо, как мы говорим, само себя движет. Следовательно, если ка­кое-то время оно находится в полном покое, движение возникнет в неподвижном [теле] от него самого, а по от внешней причины. Если же это возможно для жи­вого существа, почему это не может происходить и со всей Вселенной? Ведь если это имеет место в малень­ком космосе, значит, и в большом, и если в космосе, то и в бесконечном, если только возможно бесконечному двигаться и покоиться как целому. Из всего сказанного выше первое, т. е. то, что дви­жение и противоположность не могут быть всегда од­ним и тем же и единым по числу, сказано правильно. И это, вероятно, необходимо, если только невозможно, чтобы движение одного и того же [предмета] всегда было единым и одпим и тем же; я имею в виду, на­пример, будет ли у одной струны один и тот же звук или всегда ипой, предполагая, что она находится в оди­наковом состоянии и движении. Как бы там ни было, ничто не препятствует какому-нибудь [движению] быть тем же самым, поскольку оно непрерывно и вечно; это станет очевидно из дальнейшего [гл. 8]. А в том, что неподвижное приходит в движение, нет ничего странного, если движущее извне иногда будет иметься в наличии, а иногда нет. Как это будет проис­ходить — это подлежит исследованию; я имею в виду, что одно и то же [тело] при наличии одного и того же движущего иногда движется, иногда нет; трудпость в данном случае сводится только к вопросу, почему не всегда одни [предметы] движутся, а другие покоятся. Больше всего затруднений, как кажется, доставляет третий вопрос — о возникновении [в теле] движения, которого [в нем] раньше пе было, что имеет место 225 у одушевленных [существ], так как покоившееся рань- ю ше начинает после этого идти, в то время как извне ничто, по-видимому, не привело его в движение. Но это заблуждение. Ибо мы видим всегда в живом существе движение какой-нибудь сращенной с ним части, и при­чина этого движения не само живое существо, а, ве­роятно, окружающая среда. О том же, что тело движет само себя, мы говорим не по поводу всякого движения, а по поводу перемещения [в пространстве]. Следова- 1S тельно, ничто не препятствует, а скорее, может быть, необходимо, чтобы в теле возникали многие движения под действием окружающей среды, причем некоторые из них приводят в движение мышление и желание, а они ужо движут животное в целом, как это происходит во сне. Ибо при отсутствии в них всякого движепия, связанного с чувственными восприятиями, но при пали- 20 чии какого-то внутреннего [движения] животные сно­ва пробуждаются. Но и это станет ясно из последую­щего [гл. 6]. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Началом рассмотрения [здесь] будет изложенная трудность: почему некоторые из существующих [пред­метов] иногда движутся, иногда же снова покоятся. И вот необходимо, чтобы или все [предметы] всегда покоились, или все всегда двигались, или одни из 2д предметов двигались, другие покоились, и здесь опять-таки [имеются следующие возможности]: движущиеся предметы всегда движутся, а покоящиеся всегда по­коятся, все они по природе способны двигаться и по­коиться; и наконец, еще третье — возможно, что одни из существующих [предметов] неподвижны, другие г.сегда движутся, третьи попеременно причастны обоим 3о [этим состояпиям]. Это последнее предположение пам и следует утверждать, так как оно заключает в себе разрешение всех затруднений и дает завершение всему нашему исследованию. Утверждать, что все покоится и подыскивать обос­нования этому, оставив в стороне [свидетельства] чувств, будет какой-то немощью мысли и выражением сомнения не только по поводу частностей, но по поводу чего-то общего; [эта точка зрения направлена] пе толь- 35 ко против физики, но, так сказать, против всех наук азяь 8* 227 π всех мнений, поскольку все они пользуются движе­нием. Далее, как возражения против начал в рассужде­ниях о математике не имеют никакого значения для математика (что относится и к прочим наукам), точно 5 так же приведенное положение не имеет никакого зна­чения для физика, так как [его] основпое предположе­ние гласит, что природа есть начало движения. Примерпо такой же характер имеет утверждение, что все движется: опо ложно, но противоречит иаучпо-му методу в меньшей степени, чем первое: ведь в кни­гах о физике5 нами было установлено, что природа есть начало как движения, так и покоя, равным обра­зом, что движение есть нечто свойственное природе. 50 И некоторые говорят: с движением существующих [предметов] дело обстоит не так, что одни движутся, а другие нет, но все и всегда движутся, только это скрыто от наших чувств6. Хотя они и не указывают, о каком именно движении идет речь или о всех, воз­разить им нетрудно. Ведь ни расти, ни убывать нельзя непрерывно, по всегда имеется и среднее [состояние]; 15 рассуждение здесь такое же, как и в том случае, когда капля точит камень и вырастающие на камнях расте­ния раскалывают их. Ведь если капля отбила и удалила столько-то — это не значит, что перед этим в половин­ное время она удалила половину, а как бывает при вытаскивании корабля на берег: капли в такое-то время приводят в движение столько-то, но часть их не произ-20 ведет такого движения ни в какое время. Отделенный кусочек делится на много [частей], но ни одна из них не двигается по отдельности, а все вместе. Ясно, та­ким образом, что нет необходимости все время чему-либо отделяться [от кампя] из-за того, что убыль де­лима до бесконечности, но время от времени отделяется целый кусочек. То же относится и к качественному из­менению, каково бы оно ни было: если изменяющееся делимо до бесконечности, это не значит, что делимо 25 и качественное изменение, но оно часто происходит сразу, как, например, замерзание. Далее, когда кто-ни­будь заболевает, необходимо время, в течение которого он выздоровеет, и изменение происходит не в предель­ной границе времени: необходимо ведь, чтобы он пе­решел в состояние здоровья, а пе во что-нибудь иное. Таким образом, утверждать непрерывность качествен­но ного изменения — значит сильно противоречить оче-223 видности. Ведь качественное изменение идет в свою противоположность, а [упомянутый] камень не стано­вится и π тверже, ни мягче. Что же касается переме­щения, было бы удивительно, если бы мы не заметили, падает ли камень вниз или лежит спокойно на земле. Далее, и земля, и каждое из прочих [простых] тел по необходимости пребывают в свойственных им местах il удаляются оттуда насильственным путем; поскольку, as следовательно, некоторые из них находятся в свойст- 254а венных им местах, то необходимо [признать], что не все предметы перемещаются. Итак, что невозможно всему всегда двигаться или находиться в покое, можно убедиться из приведенных υ других подобных [рассуждений]. Но так же недопу­стимо, чтобы одни [предметы] всегда покоились, другие всегда двигались и не было бы таких [предметов], ко­торые иногда движутся, а иногда покоятся. Следует г» сказать и о том, почему это невозможно, так же как и относительно изложенного выше (ведь мы видим, что указанпые изменения происходят в одних и тех же ве­щах). И кроме того, возражающий против этого бо­рется против очевидности, так как ни возрастания, ни насильственного движения не будет, если не станет против природы двигаться то, что раньше покоилось, м Следовательно, такая точка зрения устраняет и возник­новение и гибель. Да и само состояние движения пред­ставляется всем каким-то возникновением и уничтоже­нием, так как, во что изменяется [предмет], тем он становится или в этом [нечто появляется], а из чего идет изменение, то это уничтожается или оттуда [нечто уходит]. Таким образом, очевидно, что норой одни предметы движутся, другие покоятся. tr» Л положение, что все [предметы] иногда движутся, а иногда покоятся, следует связать с только что изло­женными рассуждениями. Начать же следует снова с тех оиределепий, с которых мы начали прежде, а имен­но что из существующих вещей или все покоятся, или ВСе ДВИЖУТСЯ, ИЛИ ОДНИ ПОКОЯТСЯ, Другие ДВИЖУТСЯ. 20 II если одни покоятся, другие движутся, то необходимо, чтобы или все [предметы] иногда покоились, иногда двигались, пли одни всегда покоились, другие всегда двигались, или, наконец, одни всегда покоились, друг nie всегда двигались, а третьи иногда покоились, иног­да двигались. И вот о том, что всем покоиться невоз-229 можно, уже было сказано раньше, однако повторим это ÏT теперь. Если поистине дело обстоит таким образом, #> как утверждают некоторые, а пмепно что сущее беско­нечно и неподвижно, то таким оно — для чувствепиого восприятия [во всяком случае] — не кажется, но, [па-оборот], многие из существующих вещей находятся в движении. Если, таким образом, существует это лож­ное мнение или вообще мнение, то существует и дви­жение, если бы даже это было воображением и если иногда кажется так, ппогда иначе: ведь воображение зо и мнение также считаются движениями некоторого ро­да. Но вести рассмотрение такой точки зрения и поды­скивать обоснование тому, чем мы владеем настолько хорошо, что оно не нуждается в обосновании,— значит илохо разбираться в том, что лучше, что хуже, что до­стоверно и что недостоверно и что есть начало и что но может быть началом. Равпым образом невозможно, 85 чтобы все [предметы] находились в движении или жо чтобы одни всегда двигались, а другие всегда покои­лись. Против всего этого достаточно одного довода, ведь 254ь мы видим, что одни [предметы] ппогда движутся, иног­да покоятся. Таким образом, ясно, что в равной мсро певозможпо всем [предметам] покоиться или всем не­прерывно двигаться, так же как одним всегда двигать­ся, другим всегда покоиться. Остается, следовательно, рассмотреть, все ли [предметы] таковы, что способны 5 и двигаться и покоиться, или одни ведут себя таким образом, другие всегда покоятся, третьи всегда движут­ся; это именно и надо нам установить. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Из [предметов] движущих и движущихся одпи дви­жут и движутся по совпадению, другие сами по себе: по совпадению — те, которые связаны с движущими или *о движущимися [предметами] или движутся их частью; сами по себе — те, которые движут и движутся по пото­му, что они присущи движущим или движущимся [предметам], и не потому, что какая-либо часть их движет и движется. Из [предметов], которые движутся сами по себе, одни [приводятся в движение] сами со­бой, другие — чем-нибудь другим; одпи движутся по природе, другие насильственно и против природы. Ведь 15 то, что приводится в движение самим собою, движется 230 согласно природе (например, каждое живое существо, так как живое существо движется само собой, а о всех тех [предметах], начало движепия которых лежит в них самих, мы говорим, что они движутся согласно своей природе; поэтому животное в целом движет само себя по природе, однако его тело может двигаться и по природе и против природы; различие заключается в том, каким движением оно будет приведено в движение «о и из какого элемента оно состоит). А из [предметов], приводимых в движение чем-нибудь другим, одни дви­жутся согласно природе, другие против нее; против природы, например, когда землистые тела движутся кверху, а огонь вниз. Кроме того, части животных дви­жутся часто против природы, против их положения и [обычпых] способов их движения; и в большинстве слу^ 2г> чаев движепие, вызванное чем-нибудь другим, паглядно проявляется в [телах], движущихся против природы, так как здесь яспо, что они движутся другим. Поело [тел], движущихся против природы, это видно па дви­жущихся по природе, которые движут сами себя, на­пример живых существ: здесь неясно не то, приводят­ся ли они в движепие чем-нибудь, а как следует раз­граничить в них движущее и движимое; по-видимому, зи как в судах и [предметах], не возникших по природе, так и в живых существах следует разграничивать дви­жущее и движимое, и именно таким путем целое дви­жет само себя. Наибольшие затруднения доставляет последний слу­чай только что проведенного разделения: из [предме­тов], приводимых в движепие другим, одни, как мы установили, движутся против природы; остается проти- 35 сопоставить им те, которые движутся согласно природе. 255л Вот опи-то и могут представить затруднение при ре­шении вопроса, чем опи приводятся в движение, напри­мер легкие и тяжелые [тела]. Ведь в противоположные места они движутся силой, а в свойственные им — лег­кое вверх, тяжелое вниз — по своей природе; а чем они приводятся в движение — это еще не так яспо, как в 5 том случае, когда опи движутся против природы. Ска-мать, что они движутся сами собой, невозможно, ибо это свойственно живым и одушевлеипым [существам], и они могли бы [в этом случае] остановить сами себя (я имею в виду, например, что если кто-то есть при­чина хождения для самого себя, то, зпачпт, и не хожде-231 пия), так что, если бы огонь сам собою мог нестись ίο вверх, ясно, что он мог бы сам собою двигаться и вниз. Но неразумно, чтобы было лишь одно движение, кото­рым [предметы] могут двигаться, если они движут са­ми себя. Далее, как может нечто непрерывное и срос­шееся двигать само себя? Поскольку оно едино и непре­рывно не вследствие соприкосновения, постольку оно не может испытывать воздействия [со стороны самого себя], но, поскольку оно разделено, постольку одна его часть по природе оказывает воздействие, другая испыты-15 вает его. Следовательно, никакой из таких [предметов] никогда не движет сам себя (они ведь сращены), так же как ни одно из прочих непрерывных [тел], но в каждом из них движущая часть необходимо отделена от движи­мой, как это мы видим у неодушевленных [тел], когда их движет что-либо одушевленное. Но и им приходится двигаться всегда иод действием чего-нибудь; это станет 2 0 ясно, если мы разберем причины [движения]. Сказанное можно приложить и к [предметам] дви­жущим: одни из них способны двигать против приро­ды, как, например, рычаг способен передвигать тяжесть не по природе; другие — по природе, как, например, теплое в деятельности может приводить в движение теплое в возможности; то же относится и ко всему про-25 чему в том же роде. Но способно двигаться по своей природе также и то, что в возможности представляет собой некоторое качество или количество или располо­жено в определенном месте, когда содержит начало дви­жения в самом себе, а не по совпадению: ведь одно и то же может быть и качеством, и количеством, но так, что одно совпадает с другим и пе присуще ему само по себе. Огонь же и земля приводятся в движение чем-либо на­сильственно, когда они движутся против природы, и со­гласно природе — когда, находясь в возможности, они зо переходят в свойственные им состояния деятельности. А так как выражение «в возможности» имеет раз­ные значения7, то это и есть причина неясности — чем именно приводятся в движение подобные [предметы], папример что огонь движется кверху, а земля вннз. В разпом смысле [употребляется это выражение, когда говорят, что] учащийся есть ученый в возможности и тот, кто обладает [знаниями], но не занимается иау-зя кой; всегда же, когда производящее воздействие и ис-2D5b пытывающее его оказываются вместе, возможность мо-232 жет стать деятельностью, например обучающийся из одного состояния возможности переходит в другое (так как обладающий знанием, но не занимающийся наукой является в известном смысле ученым в воз­можности, но не таким, как до обучения). И когда оп достигает такого состояния, если пи что не помешает, он действует и занимается наукой; или же он окажет­ся в противоречии [со своей возможностью] и будет 5 пребывать в невежестве. Подобным же образом обстоит дело и с физическими [процессами]: ведь холодное есть теплое в возможности; когда же оно подвергнется превращению, оно уже огонь и жжет, если ничто ему не помешает и не воспрепятствует. То же относится и к тяжелому и легкому, так как легкое возникает из тяжелого, например из воды воздух: ведь вначале оно таково [лишь] в возможности, ио вот уже становится ι о легким и будет действовать, если ничто не помешает. Деятельность легкого тела состоит в том, чтобы ока­заться в некотором месте, а именно наверху; если оно находится в противоположном месте, [внизу], то [это значит, что] ему что-то препятствует. И так же обстоит дело с количеством и качеством. Однако исследуется ведь такой вопрос: почему, соб­ственно, легкие и тяжелые [тела] движутся в свои ме­ста? Причина этого заключается в том, что они по при- 15 роде определены куда-нибудь, и в том именно и состоит различие легкого и тяжелого, что одно стремится вверх, а другое вниз. Легкое и тяжелое в возможности, как было сказано, может иметь различный смысл; когда есть вода, легкое пекоторым образом уже имеется в воз­можности, и когда [возникает воздух], он еще только в возможности [легкий] (так как допустимо, что в силу 20 препятствия он еще не находится паверху), ио, когда препятствие устраняется, он действует и все время по­дымается вверх. Подобным же образом проявляет свою деятельность, изменяясь, и качество: ведь человек уче­ный, если ему ничто не мешает, сейчас же приступает к занятиям наукой. И величина расширяется, если ни­что не мешает. Тот же, кто убрал противодействующее и препятствующее, отчасти может считаться движущим, 25 отчасти же пет, например кто вытащил подпирающий столб или снял камень с [надутого] меха, находивше­гося в воде, так как он приводит в движение предмет ио совпадению, так же как отраженный от стены шар 233 был приведеп в движение не стеной, а тем, кто его бро­сил. Итак, что ни один из этих [предметов] не движет зо сам себя — это ясно; однако начало движения они в се­бе имеют, но не в смысле приведения в движение пли действия, а в смысле способности испытывать воздей­ствие. Если же все движущиеся [предметы] движутся или по природе, или вопреки природе и насильственно и в последнем случае всегда [приводятся в движение] чем-то иным, а из [предметов], движущихся по природе, те, которые движутся сами собой, опять-таки приводят-зг> ся в движение чем-нибудь, так же как и те, которые сами собой не движутся, например [тела] легкие и тя-25üa желые (ведь они приводятся в движепие или тем, что их породило и сделало легким и тяжелым, или тем, что устранило помехи и препятствия), то в результате всо движущиеся [тела] приводятся в движение чем-нибудь, ГЛАВА ПЯТАЯ И это происходит двояким образом, а именно: илп движепие производится не самим движущим, а чем-5 нибудь другим, что приводится в движение движущим, или им самим; и в этом последнем случае [движущее может быть] или первым после крайнего [движимого], или [оно движет] через посредство нескольких [пред­метов], так, папримбр, палка движет камень и движет­ся рукой, приводимой в движение человеком; а он уже не приводится в движение ничем другим. Мы говорим, что движет и то и другое: и последний и первый из ίο движущих [предметов], по скорее первый, так как он движет последний [предмет], а не последний первый, и без первого последний [предмет] не будет двигать, а первый без пего будет, как, например, палка пе бу­дет двигать, если человек не будет приводить ее в дви­жение. Если же необходимо, чтобы все движущееся приводилось в движение чем-нибудь — или тем, что приводится в движение другим, или тем, что не приво-15 дится, и если тем, что приводится в движение другим» то необходимо должен быть первый двигатель, который не движется другим, и если он первый, то в другом пет необходимости (невозможно ведь, чтобы движущее и движимое другим составляло бесконечный ряд, так как в бескопечпом ряду пет первого). И вот если, та-234 ким образом, все движущееся приводится в движение чем-либо, а первый двигатель пе приводится в движе- гэ ние [ничем] другим, то необходимо, чтобы он приво­дил в движение сам себя. Но то же доказательство можпо провести еще сле­дующим образом. Все движущее движет что-нибудь и чем-нибудь, причем оно движет или самим собой, или другим; например, человек движет или сам, или при помощи палки, и ветер повалил [что-пибудь] или сам, или камнем, который он толкпул. То, посредством чего 25 производится движение, не может двигать без движу­щего само себя, но, если опо движет само себя, нет не­обходимости, чтобы было другое, чем оно движет; если же есть другое, посредством чего производится движе-пие, то имеется нечто, что будет двигать не чем-либо иным, а самим собою, иначе получится бесконечный ряд. Следовательно, если движущееся [тело] приводит в движение что-нибудь, необходимо [где-то] остано­виться и не идти до бесконечности: ведь если палка зо движет, потому что приводится в движение рукой, рука движет палку; если же движет что-пибудь другое, то и у нее будет другое движущее. А коль скоро [движу­щее] всегда приводится в движение чем-нибудь отлич­ным от него, необходимо, чтобы первым [в этом ряду] было движущееся само собой. Следовательно, если это последнее движется и его не движет иное, оно по необ­ходимости движет само себя; такихМ образом, и согласно 25(?ь этому рассуждению, или движущееся [тело] сразу при­водится самодвижущимся, или когда-нибудь дело дой­дет до него. К сказанному [надо добавить, что] тот же резуль­тат получается и при следующем рассмотрении вопроса. Мели всякий движущийся [предмет] приводится в дви­жение движущимся [предметом], то это присуще пред­метам или по совпадению (так что движущийся пред- 5 мет хотя и движет, однако не потому, что сам всегда находится в состоянии движения), или не по совпаде­нию, а сам по себе. В первом случае, если это происхо­дит по совпадению, нет необходимости движущемуся | всегда] находиться в состоянии движения. Если жо это так, очевидна возможность того, что когда-нибудь пи один из существующих [предметов] пе будет дви­гаться, так как в происходящем по совпадению нет не- ю обходимости: оно может и пе быть. Если, таким обра-235 зом, мы положим в основу возможное, то из этого не получится в результате чего-либо невозможного, но может быть [только] ложное. Но невозможно допустить, чтобы не было движения, так как раньше было дока­зано 8, что движение необходимо существует всегда. И это оказалось вполне обоснованным. Ведь для is движения необходимы три [вещи]: движимое, движу­щее и то, чем оно движет. И вот, движимое необходимо должно двигаться, но двигать ему нет необходимости; то же, посредством чего происходит движение, должно и двигать и двигаться, ибо оно соизменяется вместе с движимым, находясь одновременно в том же [состоя-пин] ; это ясно при перемещениях [тел], так как здесь они должны до некоторой степени касаться друг друга. го А [первичный] двигатель, поскольку он не есть пере­датчик движения, неподвижен. Так как мы видим то последнее [в этом ряду], что может двигаться, не имея, однако, в себе начала движения, и то, которое приводит в движение, движимое другим, а не самим собою, то вполне основательно, если не необходимо, предполо­жить и третье — то, что приводит в движение, оставаясь неподвижным. Поэтому правильно говорит Анаксагор9, 25 утверждая, что Разум не подвержен воздействию и не смешан, после того как он сделал его началом движе­ния, ибо только таким образом он может двигать, бу­дучи неподвижным, и может владычествовать, будучи несмешанным 10. Но если движущее приводится в движение не по совпадению, а по необходимости и если бы но двига­лось, то и не двигало» тогда необходимо, чтобы движу-Ä0 идее, поскольку оно движется, двигалось бы или тем жо видом движения, [какое оно сообщает], или другим. Я имею в виду следующее: или нагревающее и само нагревается и исцеляющее исцеляется, перемещающее перемещается, или же исцеляющее перемещается, а пе­ремещающее увеличивается. Но ясно, что [это] невоз-*г>7« можно: ведь утверждать это следует, доводя деление вплоть до неделимых, например что обучает геометрии, то и само обучается геометрии или, что бросает, то π само таким же образом бросается; или же так не бы­вает, а одно движение одного рода, другое другого, на-5 пример то, что перемещает, увеличивается, вызывающее это увеличение качественно изменяется под влиянием другого, а вызывающее изменение движется какнм-гш-236 будь другим движением. Однако необходимо где-пибудь остановиться, так как число движений ограничено. Поворачивать же вспять и говорить, что вызывающее качественное изменение перемещается, будет равно­сильно прямому утверждению, что перемещающее пе­ремещается, а обучающее обучается (ясно ведь, что ю всякий движущийся предмет приводится в движение также и тем двигателем, который лежит выше, а боль­ше всего тем, который из всех двигателей будет бо­лее первичным). Но это как раз невозможно, так как тогда выходит, что обучающий учится, а из них один по необходимости не имеет знания, другой же его имеет. Но еще более противоречит разуму положение, что <г> все способное двигать будет подвижным, если все дви­жущееся приводится в движение движущимся: ведь оно будет подвижным на таком же основании, как если сказать, что все имеющее целебную силу и исцеляющее будет исцелимым и способное строить — способным строиться — или прямо, или через посредство несколь­ких [звеньев] (я разумею, например, если все способ­ное двигать будет движимым, но не тем движением, ко- zo торым оно движет ближайший предмет, а иным — на­пример, способное исцелять станет предметом обучении; однако при дальнейшем восхождении мы придем когда-нибудь к тому же виду движения, как мы сказали рань­ше). Таким образом, первое из этих [предположении] невозможно, второе явно измышлено; действительно, нелепо утверждать, что способное производить качест­венное изменение по необходимости будет способно к возрастанию. Следовательно, нет необходимости, чтобы 25 движущееся всегда приводилось в движение другим [предметом], который в свою очередь приводится в дви­жение; значит, [где-то] надо будет остановиться. Таким образом, первое движущееся будет получать движение от покоящегося или будет двигать само себя. Но уж если надо рассматривать вопрос, что есть причина и начало движения: движущее само себя или w движимое другим, всякий предпочтет первое, так как сущее само по себе всегда первичпее того, что само су­ществует как причина, но посредством другого. Итак, приняв иную исходную точку, следует рассмотреть сле­дующее: если что-нибудь движет само себя, как и ка­ким способом оно движет? 237 Необходимо, чтобы все движущееся было делимо пя всегда делимые [части]; ведь раньше, в общем учении о природе, было доказано, что все само по себе движу­сь щееся непрерывно11. Невозможно, конечно, чтобы само себя движущее целиком двигало само себя: опо пере­мещалось бы тогда в целом и передавало бы то же са­мое перемещение, будучи единым и неделимым по виду, или качественно изменялось бы и вызывало качествен­ное изменение; следовательно, одновременно учило и 5 училось, исцеляло и исцелялось бы тем же самым исце­лением. Кроме того, было установлено ранее 12, что дви­жется способное двигаться, а оно есть движущееся в возможности, а не в действительности, возможность же переходит в действительность — ведь движение есть не­завершенная действительность способного к движению [тела]. А движущее существует уже в деятельности, so например теплое нагревает, и вообще то, что имеет оп­ределенную форму, порождает. Таким образом, одно­временно само по отношению к себе будет теплым и но теплым. То же относится и к каждой из прочих [ве­щей], у которых движущее по необходимости одно­именно [со своим действием]. Следовательно, в том, что само себя движет, одна часть движет, другая дви­жется. А что нельзя двигать себя самого таким образом, is чтобы каждая из двух частей двигала другую, ясно из следующего. Во-первых, если каждая из двух частей будет двигать другую, тогда не будет первого движуще­го (ибо предшествующее в большей степени причина приведения в движение, чем последующее, и будет больше двигать; ведь двигать, как мы говорили, можно двояким образом: во-первых, когда само движущее при­водится в движение другим, во-вторых, самим собой, и ближе к началу то, что расположено дальше от двпжи-20 мого, чем то, что лежит посередине). Кроме того, дви­жущему пет необходимости двигаться, если только опо не движется само собой; следовательно, вторая часть будет вызывать противодвиженио только по совпаде­нию. Предположим, что ей возможно не двигать; тогда, следовательно, одна часть будет ДВИЖИМОЙ, а другая — неподвижным движущим, так как нет необходимости, чтобы движущее находилось в состоянии противодвп-25 жения, а ему необходимо либо двигать что-нибудь, оставаясь неподвижным, либо же двигать самого себя, 238 если только необходимо, чтобы движение существовало вечно. И еще: [если бы существовало такое противодви-жепие], тогда движущее двигалось бы тем самым дви­жением, которое оно вызывает, так что [получилось бы, что] нагревающее нагревается. Однако даже в [предмете], первичпо движущем са­мого себя, ни одна какая-нибудь часть, ни несколько частей не будут двигать сами себя в отдельности, так как если целое движется само собою, то оно будет при-годиться в движение или какой-нибудь из своих частей, или как целое целым. Итак, если опо движется вслед- зо ствие движения какой-нибудь части самой по себе, то она и будет первым самодвижущим (ибо отделенная [от целого], она будет двигать сама себя, но уже по целое). Если же целое приводится в движение целым, то части будут двигать сами себя [только] по совпаде­нию. Таким образом, раз это не является необходимым, мы примем, что части пе движутся сами собой. Следо- 2г»яп вателыю, в целом движении одна часть будет приво­дить в движение другую, оставаясь неподвижной, дру­гая будет движимой; только таким образом возможно самодвижение какого-нибудь [предмета]. Далее, если целое движет само себя, то одпа его часть будет двигать, другая двигаться; таким образом, AB будет двигаться и само собой, и под действием А. 5 Так как движение производится и тем, что приводится в движение другим, и неподвижным, а движется как то, что приводит в движение, так и то, что не приводит, то движущее само себя необходимо должно состоять из неподвижного, по движущего π еще из движущего­ся, по приводящего в движение не в силу необходимо­сти, а случайно. Пусть А будет движущее, но непод­вижное, В — движущееся под действием А и приводя- ю щее в движепие Г, причем последнее движется под действием В, по само пичего не движет (если даже дви­жепие будет передаваться Г через несколько [проме­жуточных членов], мы положим, что передается через одного), а АВГ в целом движет само себя. Если я от­ниму Г, AB будет двигать само себя, причем А будет движущим, В — движимым, Г же пе будет двигать само is себя π вообще не будет двигаться. Но ВГ также не бу­дет двигать само себя без А, так как В движет благо­даря тому, что приводится в движение другим, a ιτβ какой-пнбудь частью себя. Необходимо, таким обра-239 зом, чтобы само себя движущее заключало в себе, во-первых, двигатель, и притом неподвижный, затем дви­жимую часть, ничего в силу необходимости не приво­дящую в движение, причем обе части или взаимно 20 касаются друг друга, или одна другой. Итак, если дви­жущее непрерывно (ведь движущееся по необходимо­сти непрерывно), то ясно, что целое движет само себя не потому, что в нем заключается нечто такое, что спо­собно двигать само себя, а движет само себя в целом, двигаясь и приводя в движение благодаря тому, что в 25 нем есть нечто движущее и движимое. Именно, оно движет не как целое и движется не как целое, а движет в нем А, движется же только В; что же касается Г, то оно не приводится в движение А, так как это невоз­можно. Возникает следующий вопрос: если отнять что-ни­будь от А (предполагая, что двигатель непрерывен и неподвижен) или от движимой части В, будет ли оста-80 ток А двигать, а остаток В двигаться? Если это произой­дет, [то это будет означать], что AB не есть [нечто] первично движимое само собой, так как после отнятия части от AB остальная часть будет двигать себя. 258ь [Ответ состоит в следующем:] ничто не препятствует тому, чтобы или обе части или одна, движимая, были делимы в возможности, в действительности же они не­делимы, а если будут разделены, уже не будут иметь той же силы; следовательно, ничто не препятствует, чтобы [самодвижение] первично было присуще дели­мому в возможности. О Итак, из всего этого явствует, что существует пер­вичный неподвижный двигатель: так как независимо от того, заканчивается ли [ряд вещей, каждая из которых есть] движущееся, и притом движущееся другим, не­посредственно первым неподвижным, или же [оп за­канчивается] движущимся, которое само себя приводит в движение и останавливает,— и в том и в другом слу­чае выходит, что первично движущее для всех движу­щихся [предметов] неподвижно. ГЛАВА ШЕСТАЯ ίο Так как движение должно существовать всегда и по прекращаться, то необходимо существует нечто вечное, что движет, как первое, будь оно единым или в боль-240 шем числе, π должен существовать первый неподвиж­ный двигатель. Будет ли каждый из неподвижных дви­гателей вечным — это не имеет отношения к нашему рассуждению, но что необходимо должно существовать нечто, остающееся неподвижным при всякой внешней перемене, происходящей как непосредственно, так и по is совпадению, но могущее двигать другое,— это очевид­но из следующего. Допустим — если кто-нибудь этого пожелает — воз­можность того, что некоторые [предметы] иногда су­ществуют, иногда нет без возникновения и уничтоже­ния (действительно, если нечто не имеющее частей иногда существует, иногда нет, то, по-видимому, необ­ходимо, чтобы подобные [предметы] иногда существо­вали, иногда нет без какого бы то ни было изменения), го И относительно начал неподвижных, по движущих бу­дем считать возможным, что они иногда существуют, иногда нет. Однако это возможно не для всех; ведь очевидно, что для [предметов], движущих самих себя, имеется какая-то причина, почему они иногда суще­ствуют, иногда нет. Ибо все движущее само себя иеоб- 25 ходимо имеет величину, раз ничто не имеющее частей не движется; а для двигателя такой необходимости пет на основании сказанного. Причиной того, что одни [предметы] возникают, другие уничтожаются и что это происходит непрерывно, не могут быть [предметы], хотя и неподвижные, но не всегда существующие, а также такие, которые всегда существуют, но движут одни эти [предметы], а другие — отличные от них. зо Ни каждый из них в отдельности, ни все вместе но могут быть причипой вечного и непрерывного; ибо та­кое состояние вечно и необходимо, они же все бесчис­ленны и не существуют все вместе. Поэтому ясно, что если даже бесчисленны некоторые начала, неподвиж- 250о пые, по движущие, и многие из [предметов], движущих самих себя, исчезают, в то время как другие появляют­ся, и этот неподвижный [предмет] движет то, а другой это,— тем не менее существует нечто объемлющее, па-ряду с отдельными предметами, что служит причиной бытия одпих предметов, небытия других и иепрерыв- 5 иого изменения; оно служит причиной движения для них, а они — для других. Следовательно, если движение вечно, будет вечен и первый двигатель, если он один; если же их много, 241 будут вечными многие. Но скорее следует признавать одного, чем многих, и в ограниченном количестве, чем ю в безграничном. Ибо если результат получается один и тот же, всегда следует предпочитать ограниченной количество, так как природным [вещам] должно быть присуще скорее ограниченное и лучшее, если это возможно. Но достаточно и одного [двигателя], который, будучи первым среди неподвижных и суще­ствуя вечпо, будет началом движения для всего про­чего. Из последующего также станет ясно, что первому is двигателю необходимо быть единым и вечным. Ведь мы доказали [гл. 1], что движение должно существовать всегда. Но если оно существует всегда, оно необходимо должпо быть непрерывным, так как всегда существую­щее непрерывно, а следующее друг за другом не непре­рывно. Но в таком случае, если оно непрерывно, оно едино. Единым же будет [движение], производимое одним двигателем в одном движущемся [предмете], ибо, если он будет двигать один раз одпо, другой раз а« другое, движение в делом не будет непрерывным, а по­следовательным. Убедиться в существовании некоего первого непод­вижного двигателя можно из всего сказанного и другим путем, если снова взглянуть на пачала движущих [предметов]. Что существуют пекоторые предметы, ко­торые иногда движутся, иногда покоятся,— это уж [во всяком случае] очевидно. На основании этого стало ясным [гл. 3], что, с одной стороны, не все движется 25 и не все покоится, с другой — не всегда одни [предме­ты] движутся, другие покоятся; об этом свидетельству­ют [предметы], колеблющиеся между тем и другим и обладающие способностью иногда двигаться, иногда по­коиться. Так как подобные [предметы] очевидны для всех, мы хотели показать природу каждой из двух дру­гих [групп предметов], а именно что существуют [предметы] и всегда неподвижные и всегда движу-во щиеся. Переходя к этому и полагая, что все движущее­ся приводится в движепие чем-то [гл. 4], причем это может быть или неподвижным, или движущимся, и если движущимся, то или самим собою, или всегда дру­гим, мы дошли до признания [гл. 5], что для движения есть начало, а именно для движущихся само себя при-250ь водящее в движение, для всего вообще — неподвижное. 242 Мы видим ведь воочию существа, которые движут сами себя, например те, которые принадлежат к роду оду­шевленных существ и животных. Это именно и вну­шило мнение [гл. 2], не может ли возникать движение, которого раньше совсем пе было, так как нам пришлось 5 видеть это в указанных [существах]; ведь будучи ка­кое-то время неподвижными, они снова начинают дви­гаться, как кажется. Это, однако, надо понимать таким образом, что они движут себя только одним движением, и притом не в собственном смысле: ведь причина ис­ходит не от самого [животного], но в животных проис­ходят другие природные движения, которыми они дви­жутся не сами по себе, например рост, убыль, дыхание, которые производит каждое животное, находясь в покое ю и не двигаясь собственным движением. Причипой это­му служит окружающая среда и многое из того, что входит внутрь, например для некоторых [животных] пища, так как при переваривании ее они спят, при распределении ее пробуждаются и приводят себя в дви­жение, причем первое начало движения находится во­лне. Поэтому они и не двигаются непрерывно сами со­бой, ибо есть иной двигатель, движимый сам и изме- is кяющиися в отношении всего, что движет само себя. Во всех этих случаях первый двигатель и причина са­модвижения движутся, но только по совпадению, а именпо тело изменяет свое место, следовательно, и то, что находится в теле, и то, что движет само себя как го бы с помощью рычага. Из этого можно почерпнуть уверенность, что, если существует какой-нибудь из двигателей, хотя непод­вижных, по движущих и самих движимых по совпаде­нию, on ne может производить непрерывного движе­ния. Таким образом, если движепие необходимо должпо быть непрерывным, должен существовать неподвижный первый двигатель, притом не по совпадению, если, как мы сказали, в существующих [предметах] должно про- 25 исходить безостановочное и бессмертное движепие и существующее должно оставаться самим в себе и в том же состоянии; ибо когда начало пребывает [в том жо состоянии], и Вселеипая должна пребывать, будучи не­прерывно связана с началом. Не одпо и то же быть дви­жимым по совпадению самим собой и другим, так как двигаться под действием другого свойственно и пекото- зо рым небесным началам, которые перемещаются сразу 243 несколькими движениями; первое же только толам смертным. Но если всегда существует нечто подобное, именно приводящее в движение и само неподвижное и вечное, 2поа необходимо, чтобы и первое, приводимое им в движе­ние, было вечным. Это ясно из того, что иначе не может быть возникновения, уничтожения и изменения для всего прочего, если что-нибудь не будет двигать дви­жущееся, так как неподвижное всегда будет двигать одним и тем же способом и единым движением вслед­ствие того, что само нисколько не изменяется по отно-б шению к движимому. А приводимое в движение тем, что само приводится в движение, но приводится в дви­жение неподвижным [двигателем], вследствие того, что его отношение к вещам будет все время меняться, но будет причиной одного и того же движения, но из-за того, что оно находится в противоположных местах или формах, сообщит каждому движущемуся предмету про-10 тнвоположное движение, а иногда движение, иногда покой. Из сказанного стало ясно и то, что сначала вызвало затруднения [гл. 3J: почему же не все движется или все покоится или одни [предметы] всегда движутся, другие всегда покоятся, а некоторые предметы иногда движутся, иногда нет. Причина этому теперь очевидна: is одни предметы приводятся в движение неподвижным м вечным, поэтому движутся всегда; другие же движу­щимся и изменчивым, поэтому и сами должны изме­няться. А неподвижные, как сказано, поскольку оно просто, однообразно и пребывает в себе, будет сооб­щать единое и простое движение. ГЛАВА СЕДЬМАЯ 20 Однако это будет еще более ясно, если мы примем другую исходную точку. Надо выяснить, может ли ка­кое-либо движение быть непрерывным или нет и, если может, каково это движение и какое из движений будет первым. Ибо очевидно, что если только необходимо, чтобы движепие продолжалось всегда, то это движение 25 будет первым и непрерывным, потому что первый дви­гатель сообщает такоо движение, которое необходимо должно быть единым, одпим и тем же, непрерывным и первым. А так как существуют три [рода] движений: 244 движение в отношении величины, в отношении состоя­ния и в отношении места, которое мы называем пере­мещением, то именно этому [третьему] движению и необходимо быть первым. Ведь невозможно, чтобы рост происходил без наличия предшествующего качест­венного изменения, так как растущее иногда увеличн- зо вается за счет однородного, иногда же за счет неодно­родного, так как пища считается противоположным [присоединяющимся] к противоположному, а все воз­никающее возникает, когда однородное [присоединяет­ся] к однородному. Следовательно, необходимо, чтобы качественное изменение было переходом в противопо­ложное. Но если происходит качественное изменение, яииь должно существовать нечто изменяющее и делающее из теплого в возможности теплое в деятельности. Таким образом, очевидно, что движущее ведет себя не одина­ково, но иногда находится ближе, иногда дальше от ка­чественно изменяемого. А это не может произойти без & перемещения. Следовательно, если движение должно существовать всегда, то необходимо, чтобы и переме­щение всегда было первым из движений, и, если одно из перемещений первое, а другое последующее, чтобы существовало первое перемещение. Далее, начало всех состояний есть сгущение и раз­режение, так как тяжелое и легкое, мягкое и твердое, ю теплое и холодное представляются некоторого рода сгу­щениями и разрежениями. Сгущение же и разреженно есть соединение и разделение, в результате которых, как считают, происходит возникновение и гибель су­ществ. А то, что соединяется и разделяется, необходи­мо изменяет место. Но и величина растущего и убы­вающего также изменяет место. Далее, что перемещение есть первое движение, бу- is дет ясно, если рассматривать [вопрос] со следующей точки зрения. А именно, «первое» в применении к дви­жению, как и ко всему прочему, употребляется в не­скольких значениях. Так, первым называется то, без чего не будет остального; оно же без остального может существовать; затем, [первым называется первое] во времени и [первое] в отношении сущности. Следова­тельно, так как движение должно происходить безоста­новочно, а безостановочное движение будет или so непрерывным или последовательным, но скорее непре­рывным, и лучше ему быть непрерывным, чем после-245 довательпым, с другой же стороны, так как мы всегда предполагаем, что природе свойственно лучшее, по­скольку оно возможно, а непрерывное [движение] воз­можно (это будет доказано дальше, [гл. 8], а теперь 25 примем это как допущение), и такое [движение] может быть только перемещением, то необходимо, чтобы пере­мещение было первым [движепием]. Ведь перемещаю­щемуся [телу] пет никакой необходимости расти или качественно изменяться, а также возпикать и исчезать, а ни одно из этих [измепений] невозможно без суще­ствования непрерывного [движения], которое произво­дит первый двигатель. Кроме того, и по времени [перемещение есть нер-30 вое] [движение], так как вечные существа могут двигаться только таким [движением]. Правда, для от­дельного [существа] из тех, которые возпикают, пере­мещение необходимо будет последним из движений, так как после рождепия сначала следуют качественное из­менение и рост, а перемещение будет движением завер­ена шейных [существ]. Необходимо, однако, чтобы преждо было нечто другое, движущееся путем перемещения, которое и будет причиной для возникающих [предме­тов], само не возникая, как то, что порождает порож­денное, так как это только кажется, что возпикновепио есть первое из движепий вследствие того, что предмет s должен сначала возникнуть. В каждом отдельном слу­чае возникновения так дело и обстоит, но необходимо, чтобы еще до возникающих [предметов] в состоянии движения было что-нибудь иное, само существуя и но возникая, а прежде него также иное. Так как нсвоз-можно, чтобы возникновение было первым движением (тогда все движущееся было бы подвержено гибели), то очевидно, что и пи одно из следующих по порядку ю движений не может быть первичным; под следующими по порядку я разумею рост, затем качественное изме­нение, убыль и исчезновение: все опи позднее возник­новения, так что, если возникновение но более первич­но, чем перемещение, значит и пи одно из последующих измепений. Вообще же, возникающее представляется незакон­ченным и стремящимся к определенному началу, так что более позднее в процессе возникновения будет по природе более первичным. Перемещение как заверше-15 ние присуще всем предметам, находящимся в процессо 246 возникновения; поэтому одни пз живых существ вполпо неподвижны вследствие отсутствия [соответствующего органа], как, например, растения и многие роды жи­вотных, а более совершенным [эти органы] присущи. Таким образом, если перемещение скорее присуще тем существам, которые в большей степени достигли своей природы, то и движение это будет первым по сущности среди других [движений] как по этой причине, так и 20 потому, что движущееся в наименьшей степени ли· шаотся своей сущности в процессе перемещепия: ведь только в одпом этом движении оно не изменяется в своем бытии, как меняется в качественно изменяемом качество, в растущем и убывающем — количество. Но больше всего очевидпо, что движущее само себя больше всего движет себя этим в собственном смысле слова движением, т. е. [движепием] относительно места; а 25 ведь мы считаем, что началом движимых и движущих и первым для движущихся [предметов] должно быть именно движущее само себя. Итак, из сказанного яспо, что перемещение ость первое из движепий; теперь следует показать, какое перемещение будет первым. Вместе с тем в ходе этого исследования уяснится и паше теперешнее и прежнее, [гл. 3], предположение о возможности некоего непре­рывного и вечного движения. Что из всех прочих дви- зо жений пи одно не может быть непрерывным, ясно из следующего. Все эти движения и изменения идут от противолежащего к противолежащему, например для возникновения и уничтожения границами будет сущее и ио-сущее, для качественного изменения — противоно- зз ложные coefояния, а для роста и убыли — большая и малая величина или завершение величины и нозавср-итенпость; а противоположные [движения] — это те, которые идут к противоположным [границам]. То, что 2GIIJ не всегда движется таким движепием, по существует раньше, должпо было раньше покоиться; таким образом, яспо, что изменяющееся должно будет покоиться в про­тивоположном состоянии. То же относится и к [ука­занным] изменениям: ведь уничтожение и возникнове­ние противолежат друг другу и вообще, и в отдельных 5 случаях. Следовательно, если невозможно одновременно изменяться в противолежащих друг другу направле­ниях, изменение не будет непрерывным, но между из­менениями будет [какой-то] промежуток времени. Ведь 247 совершенно безразлично, будут ли противоречивые из­менения противоположностями или нет, если только невозможно, чтобы они одновременно наличествовали ю в одном и том же [предмете] ; для нашего хода рассуж­дений это не имеет значения. Безразлично также и то, необходимо ли прийти в состояние покоя при измене­нии в противоречивое и будет ли изменение противопо­ложно покою (так как, может быть, не-сущее не по­коится, а уничтожение есть изменение в не-сущее). Важно только, что [между изменениями] имеется не­который промежуток времени, ибо в таком случае изме­нение не будет непрерывным. И в прежнем рассужде-15 нии, [гл. 5], противоположение не было нужно, а только невозможность одновременного существования [противоположностей]. Не следует также смущаться тем, что одно и то жо противоположно многому, например некоторое движе­ние может быть противоположно и покою, и противо­положному движению; нужно только признать, что про­тивоположное движение противолежит некоторым об­разом и данному движению, и покою, подобно тому как 20 равная и умерепная величина противолежит и превы­шающей ее, и превышаемой ею, и что не могут одно­временно существовать ни противолежащие движения, ни изменения. Далее, в отношении возникновения и уничтожения совершенно нелепо думать, что возник­шему необходимо сейчас же погибнуть и не просуще­ствовать пи малейшего времени; и отсюда может воз-25 никнуть уверенность и в отношении других [измене­ний]: ведь природе свойственно сходное поведение во всех случаях. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Теперь мы скажем о том, что возможно [движение] бесконечное, единое и непрерывное и что это есть [дви­жение] по кругу. Ведь все перемещающееся движется или по кругу, или по прямой, или по смешапной [ли-3ί) нии], так что если одно из первых двух движений не непрерывно, то не будет непрерывным и движение, со­ставленное из них обоих. Что [тело], перемещающееся по прямой, и прптом ограниченной, не может двигать­ся непрерывно — это очевидно, ибо оно поворачивает назад, а возвращающееся по прямой назад движется 243 противоположным движением. Ведь в отношении места противоположны друг другу [движения] вверх и вниз, вперед и назад, вправо и влево, ибо таковы противо- 35 положности места. Какое движение едино и непрерыв- ^2\ но, нами было определено раньше13,— это движение единого в единое время и в области, не различающейся по виду. Существуют три [вещи], которые надо разли­чать в движении: движущееся, например человек или бог, «когда», т. е. время, и третье «в чем» — это обо­значает место, состояние, вид, величину. Противопо­ложности отличаются по виду и не образуют единого; различия же места были указаны. Признаком того, что движения от А к В и от В к À противоположны, служит то, что они останавливают и прекращают друг друга, если возникают одновременно. То же относится и к кругу; например, движение от А к В противоположно движению от А к Г, [рис. 6] и, так 10 как они останавливают друг друга даже в том случае, если они будут непрерывны и не могут быть обращены вспять, потому что противоположности взаимно унич­тожаются и препятствуют друг другу, но не движение вкось и движение вверх. Но невозможность непрерывного движения по пря­мой уясняется больше всего из того, что [тело], пово­рачивающее назад, необходимо должно остановиться — не только если оно перемещается по прямой, но и по ί5 кругу. Ибо не одно и то же двигаться круговым движе­нием и по кругу, так как в одном случае движение непрерывно продолжается, в другом [движущееся], придя на то место, откуда начало двигаться, поворачи­вает назад. А что ему необходимо остановиться, в этом убеждает не только свидетельство чувств, по и рассуж­дение. Начало [этого рассуждения] таково. Так как су­ществуют три [точки] : начало, середина и конец, сере- 20 дина по отношению к каждому [из отрезков] будет и тем и другим, [т. е. началом и концом], и, будучи но числу единой, по определению будет двумя. Далее, одно дело — существовать в возможности, другое — в деятельности; так что любая точка, лежащая на пря­мой между ее концами, в возможности есть середина, в деятельности же не будет ею, пока не разделит пря­мую и остановившееся на ней [тело] снова начнет двигаться. Таким образом середина становится началом 25 и концом: началом для последующего [движения], кои-249 дом для первого. Пусть, например, перемещающееся [тело] А останавливается в В и снова движется к Г· Когда оно движется непрерывно, А пе может пи нахо­диться в [точке] В, ни отправляться из нее, а может so быть в ней лишь один момепт «теперь» — пе в течение какого-нибудь времени, а лишь поскольку «теперь» де­лит целое [время]. Если же предположить, что оно прибыло и ушло, [то это будет означать, что] движу-2C2b щееся А всегда будет стоять, так как невозможпо, что­бы А одновременно прибыло в В и ушло оттуда; следо­вательно, это происходит в разные моменты времени. Следовательно, в промежутке будет какое-то время. Таким образом, [тело] А будет покоиться в [точке] В. То же относится и к другим точкам, так как подобное рассуждение приложимо ко всем [точкам]. Когда же б движущееся [тело] А пользуется средней [точкой] В как концом и началом, ему необходимо остановиться, потому что оно делает [из одной точки] две, так жо как это делает мышление. Но оно отправилось из точки А, как из начала, и оказалось в Г, когда закончило [движение] и остановилось. То же надо сказать и по поводу трудпости, которая ю заключается в следующем. Если линия Ε будет равна линии Ζ и А будет двигаться непрерывно от крайней точки по направлению к Г и одновременно, когда Λ будет находиться в [точке] В, Δ будет равномерно дви­гаться от крайней точки линии Ζ к точке Η со ско­ростью, равной скорости Α, τοΔ, [по-видимому], раньше придет в Н, чем А в Г, так как прежде двинувшееся и is отошедшее должно прийти рапыпе [рис. 7] 15. Таким образом, не одновременно А пришло в [точку] В и отошло от нее, потому и запаздывает. Ведь если бы это [произошло] одновремеппо, оно пе запоздало бы, но [телу] А необходимо остановиться. Следовательно, нельзя так рассматривать вопрос, что, когда А пришло в [точку] В, Δ одповремешю совершало движение от 20 края Ζ (ибо, если А пришло в В, оно и удалилось от­туда, а это [происходит] не одновременно); между тем оно было [в В] не в течепие какого-то времепи, а в точке разреза времени. Отсюда следует, что о непре­рывном [движении] таким образом рассуждать нельзя; наоборот, о [движении], возвращающемся назад, необ­ходимо рассуждать именно так. Ибо если тело Η пе­ремещалось по направлению к Δ, а затем, повернув 250 пазад, пошло впиз, то опо воспользовалось конечной точкой Δ как концом и началом, т. е. одной точкой как двумя; поэтому ему пришлось остановиться. И не в « одно и то же время [тело Н] пришло в Δ и отошло от Δ, ипаче в одно и то >ко «теперь» оно там было и не было. Но указанного выше разрешения трудности здесь но следует применять, так как нельзя сказать, что Η на­ходилось в Δ как в точке разреза и, [следовательно], 3о не приходило и не уходило: ведь [здесь] необходимо дойти до конца, существующего в действительности, а не только в возможности. Точка в середине [отрезка] существует в возможности, а эта [точка Δ] в действи­тельности, и опа есть конец спнзу и начало сверху; то гсза же относится и к движению. Следовательно, необходи­мо, чтобы при поворачивании назад по прямой лилии [тело] остановилось. Таким образом, непрерывное дви­жение по прямой пе может быть вечным. Таким же способом следует возразить тем, которые выдвигают рассуждение Зеиона и полагают, что если 5 г.сегда сначала надо пройти половипу, а число половин бесконечно, то бесконечного пройти пельзя 16; или тем, которые формулируют это же рассуждение иначе, ут­верждая, что вместе с движением надо отсчитывать иоловипу каждой возникающей половипы, так что, пройдя все расстояние, приходится сосчитать беско- ю печное число, а это, по общему призпанию, невоз­можно. В наших первых рассуждениях о движепии17 мы разрешили [этот -вопрос], исходя из того, что время заключает в себо бесконечное множество [частей]; ибо нет ничего нелепого, если в бесконечное время кто-пи-будь пройдет бесконечное мпожество; ведь бесконеч­ность одинаково присуща и длине и времени. Но такое ΐ5 решение достаточно для ответа тому, кто так поставил вопрос (спрашивалось ведь, можпо ли в конечное [вре­мя] пройти или сосчитать бесконечно многое), однако для сути дела и для истипы недостаточно. Если кто-нибудь оставит в стороне длину и вопрос о возможно­сти пройти в копечпое время бесконечпое [множество] 2о π попытается применить это [рассуждение] к самому времени (ведь время заключает в себе бесконечное множество делений), то приведенное решение уже не будет достаточпым, по правильно будет сказать то именно, о чем мы говорили немного выше. 251 В самом деле, если кто-либо делит иепрерывную. [линию] на две половины, тот пользуется одной точ­кой как двумя, так как оп делает [эту точку] началом 25 и концом; так поступает и тот, кто считает, и тот, кто делит пополам. При таком делении ни линия, пи дви­жение не будут непрерывными, так как непрерывное движение есть движение но непрерывному, а в непре­рывном заключено бесконечное [число] половин, но только не в действительности, а в возможности. Если же их сделать действительными, то [движение] не бу-30 дет непрерывным, но будет останавливаться, что виол но очевидно произойдет с тем, кто считает половины; ведь 2ü3b ему тогда необходимо одну точку считать за две: одна будет концом одной половины, другая — началом дру­гой, если считать непрерывную [линию] не как одну, а как две половинные. Таким образом, на вопрос, мож­но ли пройти бесконечное число [частей] во времена или по длипе, следует ответить, что в одном отношении 5 можно, в другом нет. Если они будут существовать в действительности — нельзя, если в возможности — можпо, так как [предмет], движущийся непрерывно, прошел бесконечнее множество по совпадению, а но прямо, ибо палкчпе бесконечного числа половин в ли­пни есть для нее побочное обстоятельство, а сущность ее н бытие иные. ίο Очевидно также, что если точку, делящую время на предшествующее и последующее, не делать всегда по­следующей в отношении того, что будет последующим для предмета, то одновременно одно и то же будет су­ществовать и не существовать и нечто возникшее будет несуществующим. Точка эта, разумеется, является об­щей для того и другого, для предшествующего и для последующего, тождественной и единой по числу, но по определению она не тождественна (для одного is она конец, для другого — начало), а для предмета она всогда принадлежит последующему состоянию. Пусть время будет ΛΓΒ, предмет —Δ; оп в течение всего вре­мени А светлый, а в течение В несветлый; следователь­но, в [момент времени] Г он π светлый и несветлый. Ведь будет правильно сказать, что в любой части вре­мени А он светлый, если все это время он был светлым; точно так же во время В он не светлый, а в Г относится го и к тому π к другому. Следовательно, нельзя считать, [что он светлый] во всем [промежутке времени А], но 252 за исключением конечного момента «теперь» в точке Г. Этот момент относится уже к последующему [проме­жутку], и если [предмет] становится несветлым и ис­чезал как светлый в течение всего [промежутка] А, то окончательно стал или исчез в [момент] Г. Таким об­разом, правильно называть [предмет] светлым π пе­светлым впервые в этот момент, иначе выйдет, что, когда он возник, [в это же мгновение] его уже не бу­дет, или, когда исчез, останется, или же он должен быть одновременно светлым и песветлым и вообще су- 25 ществующим и несуществующим. С другой стороны, если то, что существует, не бу­дучи прежде, необходимо возникает, а когда возникает, его еще нет, то невозможно разделять время на неде­лимые [промежутки] времени. Ибо если в течение (промежутка) времени А [предмет] Δ становился свет­лым, а стал и вместе с тем существует [как светлый] в другом неделимом [интервале] времени В и если в Л »о он возникал и его еще не было [в качестве светлого предмета], а в В он уже существует, то в промежутке должно быть какое-то возникновение, а следовательно, и существовать время, в течение которого [это возник- w*n иовение] происходило. Иное будет рассуждение у тех, кто не признает неделимых [величин], а утверж­дает, что в то самое время, когда [светлый предмет] возникал, он возник и существует в крайней точке, за которой нет ничего смежного или последующего, тогда как неделимые [интервалы] времени следуют друг за другом,— ясно, что, если возникновение происходило s и течение всего времени А, нет больше времени, в те­чение которого [предмет] возник и возникал, кромо только всего того времени, в течение которого он воз­никал. Такие и подобные им аргументы, как свойственные [рассматриваемому вопросу], могут считаться доста­точно убедительными. Логическое рассмотрение приво­дит, по-видимому, к тому же результату исходя из сле­дующих [соображений]. Именно, всякое непрерывно днижущееся [тело], если оно ничем не отклоняется в ю сторону, в какую точку пришло в ходе своего переме­щения, в ту оно и двигалось раньше, например если пришло в В, то и двигалось в В, и не тогда, когда нахо­дилось вблизи, а сразу, как только начало двигаться. Ибо почему в большей степени теперь, а ие раньше? 253 То же относится π ко всем прочим [ипдам движения J. is [Предмет], движущийся от А [в направлении] к Г, когда он придет в Г, снова должен возвратиться в А, двигаясь непрерывно. Когда он, следовательно, движет­ся от А к Г, тогда же движется и к А движеппем, исхо­дящим от Г, так что одновременно происходят [два] противоположных движения, ибо таковы движения по прямой. Одновременно с этим он изменяется из такого [состояния], в котором пе паходится. Если это невоз-20 можно, ему необходимо остановиться в Г. Таким обра­зом, это движение не будет единым, так как движепие, разделенное остановкой, не едино. Кроме того, это ясно из следующих соображений бо­лее общего характера, относящихся ко всякому движе­нию. Если всякий движущийся [предмет] движется каким-либо из указанных [в начале главы] движепий и покоится в состояниях покоя, противостоящих [этим движениям] (ибо других помимо них нет), то, что не 25 всегда движется одним и тем же движением (разумею другие по виду движения, а не какую-нибудь часть целого), должно прежде покоиться противолежащим покоем (так как покой есть лишенность движения). Если, таким образом, движения но прямой противопо­ложны, а невозможно одновременно двигаться по про­тивоположным направлениям, то перемещение от А к β0 Γ не будет одновременно перемещением от Г к А. И так как одновременно перемещаться [в обоих этих направ­лениях] нельзя, а это последнее движение, [от Г к А], все же имеет место, то перед ним [тело] должно по­коиться в [точке] Г; этот покой, как мы видели 18, про­тивостоит движению от Г. Из сказаппого, таким обра-2С4ь зом, с очевидностью следует, что движепие [А — Г — А] не будет непрерывным. И еще одно соображепие, [еще] в большей степепи соответствующее сказанному. Одновременно исчезл о нссветлое и возникло светлое. Следовательно, если ка­чественное изменение в светлое и из светлого пепре-5 рывно и нет остановки па некоторое время, то одно­временно исчезло несветлое, возникло светлое и воз­никло несветлое, так как все три [изменения] будут происходить в одно время. Кроме того, если время не­прерывно, то движение еще не должно быть таковым, по последовательным: ибо каким образом конечные 254 точки противоположных [состояний], например белизпы π черноты, могут быть одним и тем же? А движение круговое [в отличие от движения по прямой] будет единым и непрерывным, так как отсюда ке вытекает ничего невозможного, ибо движущееся и:: А одновременно движется к А одним и тем же движе­нием (куда [тело] должно прибыть, туда оно и дви­жется), по противоположными или противолежащими движениями опо будет двигаться не в одпо и то жо время. Ибо не всякое [движение], идущее куда-либо, будет противоположным или противолежащим по отно­шению к движению, идущему оттуда, но движения по прямой будут противоположными (ибо здесь имеются противоположности в отношепии места, как, например, [конечные точки] па диаметре; ведь это в наибольшей степени удаленные [друг от друга точки окружно­сти] ) ; с другой стороны, [движение] по одной и той жо линии будет [только] противолежащим 19. Таким обра­зом, ничто не мешает двигаться [по кругу] непрерывно и не прекращаясь пи на какое время, ибо движение по кругу идет из любой [точки] в ту же самую [точку], а движепие но прямой — из одной [точки] в другую, и движение по кругу никогда не проходит через одпи и те же точки, а движение по прямой многократно. То, что всегда оказывается в ином и ином [месте], может двигаться непрерывно, то же, что многократно проходит одни и те же [места],—· по может, так как [ему] необходимо в одно и то же время совершать про­тиволежащие [по отношению друг к другу] движения. Таким образом, нельзя двигаться непрерывно по полу­кругу или по другой части окружности, так как тогда необходимо многократно проходить один и тот же путь и испытывать повороты в противоположном направле­нии, ибо конец здесь пе смыкается с началом. У круго­вого же движения [конец и начало] смыкаются, поэтому только оно одпо совершеппо. Из этого различия явствует, что и другие [роды] движения пе могут быть непрерывными, ибо во всех них приходится многократно проходить одпо и то же, например в качествепиом изменении промежуточные ступепи, а в количественном — средние величины, и так же в возникновении и уничтожении. Безразлично, делать много или мало [промежуточных ступепей], че­рез которые проходит изменение, помещать ли что-205 нпбудь в промежутке или отнимать: в обоих случаях приходится многократно проходить одно и то же. Отсю­да становится очевидным, что неправильно говорят фи­зиологи, утверждающие, что все чувственно-восприни­маемые [предметы] всегда движутся; необходимо ведь двигаться каким-нибудь из указанных движений и больше всего, согласно их мнению, качественно изме­няться; ведь они говорят, что все течет и проходит; и кроме того, возникновение и уничтожение они назы­вают качественным изменением. Наши же рассужде­ния, относящиеся вообще ко всякому движению, пока­зали, что никакое движение не может совершаться не­прерывно, за исключением кругового, а значит, ни качественное изменение, ни возрастание. Итак, вот что мы смогли сказать по поводу того, что никакое изме­нение не может быть бесконечным и непрерывным, кроме перемещения но кругу. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ А что из [всех] перемещений первым является кру­говое движение — это очевидно. Ибо всякое перемеще­ние, как мы сказали раньше, [гл. 8], может быть ила круговым, или прямолинейным, или смешанным; при­чем первые два первичнее последнего, ибо оно состав­лено из тех. А круговое движение первичнее прямо­линейного, поскольку оно проще и более совершенно. Ведь бесконечно перемещаться по прямой нельзя (ибо такого рода бесконечности не существует, а если бы она и была, ничто [таким образом] не двигалось бы, ибо невозможного не происходит, пройти же бесконеч­ную [прямую] невозможно). Движение же по конеч­ной прямой, если оно поворачивает назад, представляет собой сложное движение, составленное из двух, если же оно не поворачивает назад, оно несовершенно и прехо­дяще. А совершенное первичнее несовершенного и по природе, и но определению, и по времени, так же как непреходящее [первичнее] подверженного гибели. Да­лее, то, что может быть вечным, первичнее того, ко­торое не может им быть; и вот, движение по кругу мо­жет быть вечным, из других же [видов движения] ни перемещение, ни какое-либо иное не может, так как должна пастуинть остановка, а остановка есть исчезно­вение движения. 256 Вполне основательно выходит, что имешю круговое движение едино и непрерывно, а не движение но пря­мой, так как иа прямой определены и начало, и конец, 30 и середина и она все заключает в себе, так что есть [место], откуда начнется движение и где оно кончится (ведь в конечных пунктах, откуда и куда [идет дви­жение], все покоится); в круговом же движении ничто пе определено, ибо почему та или иная [точка] будет в большей степени границей иа [круговой] линии, чем другая? Ведь каждая [точка] одинаково и начало, и середина и конец, так что [иа окружности] всегда и 2бьь никогда находишься в начале и в конце. Поэтому [вра­щающийся] шар движется и в некотором отношении покоится, так как он занимает одно и то же место. Причиной служит то, что все это вытекает из свойств центра: ведь он и начало, и середина [этой] величины, и ее конец, так что из-за его расположения вне окруж- 5 ности негде движущемуся [телу] успокоиться как за­кончившему свой ход (оно все время перемещается вокруг середины, а не [по направлению] к концу), вследствие этого целое всегда пребывает в некоторого рода покое и [в то же время] непрерывно движется. Получается взаимное отношение: так как круговраще-пие есть мера движений, ему необходимо быть первым ю (ведь все измеряется первым) ; с другой сторопы, так как оно первое, оно мера всему прочему. Далее, быть равномерным может только одно круговое движение: ведь [тело, движущееся] по прямой, неравномерно пе­ремещается от начала к концу, ибо все движется быст­рее, по мере того как удаляется от состояния покоя; только у кругового движения нет ни начала, ни конца is в пем самом: они находятся вовне. Что перемещение есть первое из движений, об этом свидетельствуют все, которые упоминают о движении, а именно начало его они приписывают тем [телам], которые совершают это движение. Разъединение и сое- 20 дииеиие суть движения в отношении места: так дви­жут Любовь и Вражда [у Эмпедокла], ибо одна из пнх разъединяет, а другая соединяет. И относительно Ра­зума Анаксагор говорит, что он разъединяет, впервые сообщив движение [вещам]. Равным образом и те, ко­торые не признают ни одной из этих причин, а утверж­дают, что движепие происходит из-за пустоты20,— и м они говорят, что движение природы — это движение в 9 Аристотель, т. 3 257 отношении места (так как движепие в пустоте, как [движение] в некотором месте, [есть перемещение]). Они думают, что ни одно из прочих [движений]{ не присуще первым [телам], а только тем, которые состоят из них, так как рост, убыль и качественное изменение они приписывают соединению и разъединению недели­мых тел. Таким же способом [рассуждают] и те, кото­рые возникновение и уничтожение [вещей] объясняют уплотнением и разрежением21: они устраивают это пу­тем соединения и разделения. И еще кроме них те, ко­торые делают душу причиной движения22, так как они говорят, что движущее само себя есть начало движу­щихся [предметов], а животное и всякое одушевленное [существо] движет самого себя в отношении места. И состояние движения в собственном смысле слова ыы приписываем только тому, что меняет место, а если что-нибудь покоится в самом себе, увеличивается, убывает или качественно изменяется, о том мы говорим, что движется в определенном смысле, а не просто что оно движется. Итак, о том, что движение всегда было и во всякое время будет, и каково начало вечного движения, а за­тем какое движение является первым и какой вид дви-жепия только и может быть вечным, и что первый дви­гатель неподвижен,— обо всем этом сказано. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ А о том, что этот [первый] двигатель по необходи­мости не имеет частей и никакой величины,— об этом мы скажем теперь, предварительно определив предпо­сылки. Из них первая состоит в том, что ничто конечное не может двигать в течение бесконечного времени. Су­ществует ведь три [основных вещи] : движущее, дви­жимое и третье — в чем [происходит движение], т. е. время. А они или все бесконечны, или все конечпы, или конечны некоторые [из них], например две или одна. Пусть А — движущее, В — движимое, Г — беско­нечное время. Пусть Δ будет двигать какую-нибудь часть В, например Е. Конечно, это произойдет в тече­ние времени, не равном Г, так как в большее [время] двигается большая [величина] ; следовательно, это 258 время Ζ не бесконечно. И вот, [последовательно] при­бавляя все время к Δ [какую-нибудь величину], я ис­черпаю А, а [прибавляя] к Е, [исчерпаю] В; время 2о же я не исчерпаю, отнимая всегда равную [величину], так как оно бесконечно; таким образом, целое А будет приводить в движение все В в конечное время Г. Сле­довательно, невозможно сообщить бесконечное движе­ние с помощью конечной [величины]. Итак, что конечное не может двигать что-нибудь в бесконечное время — это ясно, а что вообще невоз 25 можно, чтобы в конечной величине была бесконечная сила, очевидно из следующего. Пусть большей силой будет такая, которая в меньшее время производит рав­ное [действие], например нагревает, делает сладким, бросает и вообще приводит в движение. Необходимо, следовательно, чтобы [предмет], испытывающий воз­действие от [предмета] конечного, но обладающего бес­конечной силой, испытывал что-нибудь, и [притом] 30 в большей степени, чем от другого, так как бесконечная сила больше [конечной]. А между тем никакого вре­мени для этого быть не может. Ибо если А будет вре­мя, в течение которого бесконечная сила нагревала что-нибудь или толкала, a AB — время, в течение которого это делала какая-нибудь конечная [сила], то, беря вместо нее все большую конечную силу, я дойду когда- гмь иибудь до того, что она совершит во время А то же движение, [что и бесконечпая сила], так как, прибав­ляя все время к конечной [величине], я превзойду вся­кую данную величину и, отнимая таким же образом, уменьшу. Таким образом, конечная [сила] будет дви­гать что-нибудь в равное время с бескопечиой [силой], 5 а это невозможно. Следовательно, ничто конечное не может обладать бескопечпой силой. Так же и в бесконечном нет конечной силы, хотя в меньшей величине и возможно присутствие большей силы, но еще скорее в большей [величине] большей [силы]. Пусть AB будет бесконечпое, а ВГ обладает не­которой силой, которая в течение какого-то времени ю двигала [тело] Δ, именно в течение времени EZ. Если я возьму ВГ в двойном количестве, оно будет двигать [то же самое] в половину времени EZ (ведь такова бу­дет пропорция), следовательно, в течение времени ΖΘ, Продолжая всегда брать таким образом, я никогда не пройду [всю бесконечную величину] AB, но от данного 9* 259 времени буду получать все меньшую часть. Сила, таким is образом, будет бесконечной, так как она превзойдет всякую конечную силу, а всякой копечной силе по не­обходимости соответствует и конечное время (ведь ес­ли в некоторое время двигала такая-то сила, большая [сила] будет двигать в меньшее время, хотя и в опре­деленное, соответственно обратной пропорции). А бес-20 конечпыми будут всякая сила, а также количество и величина, превосходящие всякую конечную [величину]. Можно доказать это и таким образом: возьмем силу такого же рода, что и в бесконечной величине, но [со­держащуюся] в конечной величине, и она измерит ко­нечную силу в бесконечной величине. 25 Итак, что невозможно бесконечной силе быть в ко­нечной величине, так же как конечной [силе] в беско­нечной [величине],— это очевидно из сказанного. А что касается перемещающихся [предметов], будет хороню сначала разобрать одну трудность. Раз всякий движу­щийся [предмет], который не движет сам себя, при­водится в движение чем-нибудь иным, то спрашива­ется: как некоторые [предметы] движутся непрерывно so без соприкосновения с движущим, например [тела] брошенные? Если [предмет], сообщивший движение, одновременно движет и что-нибудь другое, например воздух, который, будучи приведен в движение, движет, то [все же] движение в равной степени невозможно, ес­ли первое [движущее] не касается и не движет, но все вместе должно одновременно и находиться в движении, 2в7а и останавливаться, когда первое движущее прекратит [свое действие], даже если оно делает это как магнит, т. е. движет то, что привело в движение. Необходимо все-таки сказать, что первое [движущее] может сооб­щить двигательную способность или обладающему та­кими свойствами воздуху, или воде, или чему-нибудь иному, что по природе способно двигать или находиться в движении. Но движущее и движимое останавливаются не одновременно, а движимое останавливается вместе с тем, как приводящее в движение перестает двигать, движущее же еще существует. Поэтому и движется что-нибудь смежное с другим, и к нему применимо то же рассуждение. [Движение] прекращается, когда у смеж­ного тела способность движения становится гее мень-ю ше и меньше; окончательно же прекращается, когда не будет действовать предыдущий двигатель, а только 2Ü0 то, что было [им] приведено в движение; они необходи­мо останавливаются вместе: движущее, движимое и все движение. Такое [передаточное] движение возни­кает в [предметах], которые могут иногда двигаться, а иногда покоиться, и оно не непрерывно, а только кажется [таким]: ведь оно принадлежит [предметам], расположенным друг за другом или касающимся [друг друга], так как движущее не есть что-нибудь единое, is а ряд смежных друг с другом [предметов]. Поэтому в воздухе и воде и происходит такое движение, которое некоторые называют обратным круговым давле­нием. Иначе как указанным образом нельзя разрешить затруднение. А обратное круговое давление застав­ляет все одновременно двигаться и двигать, следова­тельно, и останавливаться. Но сейчас мы имеем перед нашими глазами [иное, а именно] нечто единое, что го непрерывно движется. Чем же оно приводит в движе­ние? Ведь не самим собой. Так как в существующих [предметах] необходимо должно быть непрерывное движение, а оно едино, и единое движение должно быть движением какой-то величины (так как не имеющее величины не движет­ся), и притом единой, приводимой в движение единым (иначе оно не будет непрерывным, а будет рядом сле­дующих друг за другом смежных и разделенных [дви­жений] ), то если существует единый двигатель, он при- ад водит в движение или двигаясь, или будучи неподвиж­ным. Если двигаясь, то оп должен будет следовать [за движением движимого] и сам изменяться, а вместо с тем приводиться чем-нибудь в движение. Следова- мь тельио, он остановится, и дело придет к движению, вы­зываемому неподвижным. Ему уже нет необходимости совместно изменяться, но он всегда будет в состоянии двигать (ибо двигать таким образом не требует уси­лий), и это [вызываемое им] движение должно быть равномерным или единственно, или в наибольшей сте­пени, так как двигатель не испытывает никакого из­менения. И приводимое им в движение также не долж­но испытывать никакого изменения, чтобы движение было однородным. Оно необходимо должно происхо­дить или в середине, или по кругу, ибо это — начала. Но скорее всего движется то, что находится ближе все­го к двигателю. Таким будет движение [внешнего] круга, там, следовательно, и находится двигатель. 261 io И еще вопрос: может ли что-нибудь движущееся двигать непрерывно, а не так, как толкающий [пред­мет] ,— новыми и новыми толчками, у которого непре­рывность равносильна последовательности? Оно долж­но либо само толкать, или тянуть, или делать и то и другое, либо же [должно быть] нечто иное, принимаю­щее друг от друга [переданное действие], как выше было сказано о брошенных [предметах]. Если воздух и вода движут, будучи делимыми, но только так, что is сами приводятся в движение, то в обоих случаях движе­ние не может быть единым, а только смежным. Следо­вательно, непрерывно только то движение, которое вы­зывает неподвижный [двигатель], так как, будучи всегда в одинаковом состоянии, он будет одинаковым и непрерывным образом относиться к движимому. После того как это установлено, ясно, что первый двигатель, и притом неподвижный, не может иметь ве-20 личины, ибо, если он имеет величину, ему необходимо быть или конечным, или бесконечным. Что бесконеч­ное не может иметь величины, было доказано раньше, в [первых] книгах «Физики» 23; а что конечное пе мо­жет обладать бесконечной силой и что невозможно че­му-либо приводиться в движение конечным в течение бесконечного времени, это доказано теперь. А первый 25 двигатель движет вечным движением в течение беско­нечного времени. Таким образом, ясно, что он неделим, не имеет ни частей, ни какой-либо величины. О НЕБЕ КНИГА ПЕРВАЯ (А) ГЛАВА ПЕРВАЯ Наука о природе изучает преимущественно тела и 2ова величины, их свойства и виды движения, а кроме то­го, начала такого рода бытия. Что очевидно, так как [все] существующее от природы подразделяется на [1] тела и величины, [2] то, что имеет тело и величину, г [3] начала того, что имеет [тело и величину] *. Непрерывное есть то, что делимо на части, всякий раз делимые снова2. Тело — то, что делимо во всех измерениях. Величина, делимая в одном измерении, есть линия, в двух — плоскость, в трех — тело, и, кро­ме них, нет никакой другой величины, так как три [измерения] суть все [измерения] и [величина], ко- 10 торая [делима] в трех [измерениях, делима] во всех измерениях. Ибо, как говорят пифагорейцы, «целое» (to pan) и «все» (ta panta) определяются через число три: начало, середина и конец составляют число целого, и при этом троицу3. Вот почему, переняв у природы, так сказать, ее законы, мы пользуемся этим числом при 15 богослужениях. Сообразно с этим мы употребляем и обозначения [количества]: два [предмета] мы назы­ваем «оба» и двоих [человек] —«обоими», а «всеми» не называем, и лишь о трех [вещах] мы впервые утвер­дительно высказываем этот предикат. В этом, как уже сказано, нами предводительствует сама природа, и мы 2о следуем за ней. Поскольку же [предикаты] «все», «целое» и «за­конченное» не различаются между собой по значению4, а разве только по субъекту5, в отношении того, о чем они предицируются, то тело — единственная закончен­ная величина, ибо одно только оно определяется через число три, а «три» равнозначно «целому». 265 Будучи делимо в трех измерениях, опо тем самым 2з делимо во всех, в то время как из остальных [величии] одна делима в одном измерении, другая — в двух, ибо каково число [измерений] каждой величины, таковы и делимость и непрерывность; одна непрерывна в од­ном измерении, другая — в двух, третья — во всех. Та­ким образом, все делимые величины непрерывны, so А вот делимы ли и все непрерывные — это из сказан­ного сейчас пока не ясно6. 26бь Ясно, однако же, то, что переход [от тела] в другой род [величины], подобный переходу от длины к поверх­ности или от поверхности к телу, невозможен. В про­тивном случае, тело уже не было бы законченной вели­чиной, ибо восполнение (ekbasis) 7 может происходить только в силу недостатка, но законченная [величина] 5 не может иметь недостатка, поскольку она [протяже-на] во всех измерениях. Из тел, относящихся к разряду частей [мирового Целого], каждое, по определению, законченно, ибо име­ет протяженность во всех измерениях8. Однако [каж­дое] ограничено в направлении соседнего с ним [тела] касанием, и потому каждое из [этих] тел в каком-то смысле ущербно9. Между тем Целое (to pan), частями которого они являются, по необходимости должно быть ю законченным и — как указывает его имя — всецело (pantei) законченным, а не так, чтобы в одном отноше­нии законченным, в другохМ — нет. ГЛАВА ВТОРАЯ Вопрос о том, бесконечна ли Вселенная по величине, или же ее совокупный объем ограничен, рассмотрим по­том 10. А сейчас скажем о различающихся по виду частях ее, взяв за отправной пункт следующие поло­жения. 15 Мы полагаем, что все природные тела и величины способны двигаться в пространстве сами по себе, по­скольку природа, как мы утверждаем, есть источник их движения11. Всякое движение в пространстве (ко­торое мы называем перемещением) — [движение] ли­бо прямолинейное, либо по кругу, либо образованное их смешением, ибо простыми являются только эти два [движения] по той причине, что и среди величин про-20 стые также только эти: прямая и окруяшость. Движе-266 пием по кругу называется движение вокруг центра, прямолинейным — движение вверх и вниз. Под движе­нием вверх я понимаю движение от центра, под дви­жением вниз — движение к центру. Поэтому всякое простое перемещение по необходимости должно быть [перемещением] либо от центра, либо к центру, либо вокруг центра. И надо полагать, что это логически вы- 25 текает из того, что было сказано вначале: как тело по­лучило законченность в троице, так и его движение. Тела делятся на простые и составленные из простых (под простыми я понимаю все тела, которые содержат в себе источник естественного движения, как-то: огонь и землю, а также их разновидности 12 и то, что им род­ственно13). Поэтому движения также должны делиться зо на простые и тем или иным образом смешанные, при- 269а чем простые [движения] должны принадлежать прос­тым [телам], смешанные — составным, и [в последнем случае] характер движения должен определяться тем [простым телом], которое преобладает [в составном]. Стало быть, коль скоро [1] существует простое дви­жение, [2] движение по кругу простое, [3] у простого тела движение простое и, наоборот, простое движение принадлежит простому телу (в случае если оно при- s надлежит составному, движение будет определяться преобладающим [в составном теле простым]), то тогда по необходимости должно существовать некое простое тело, которому свойственно двигаться по кругу в со­ответствии с его собственной природой. Насильственно оно может двигаться движением и другого, отличного [от него тела], но по своей природе не может, коль скоро у каждого из простых тел только одно согласное с природой движение. Кроме того, если движение вопреки природе проти­воположно движению согласно природе и каждая вещь ю имеет одну противоположность, то движение по кругу, поскольку оно простое, по необходимости должно быть для движущегося [по кругу] тела движением вопреки природе, в случае если оно не будет для него движе­нием согласно природе. Следовательно, если тело, дви­жущееся по кругу,— огонь или какое-нибудь другое тело того же рода, то его согласное с природой движе­ние будет противоположно круговому. Но каждая вещь имеет одну противоположность, а движения вверх и вниз взаимно противоположны. Если же тело, движу- is 267 щееся по кругу вопреки своей природе,— нечто отлич­ное [от четырех элементов], то у него окажется какое-то другое согласное с природой движение. Но это не­возможно, так как если это движение вверх, то [круго-вращающееся тело] будет огнем или воздухом, а если вниз — то водой илп землей. Далее, круговое движение по необходимости долж-2о по быть первичнымм. В самом деле, закопчепное по природе первично относительно незаконченного. Меж­ду тем круг —нечто законченное, чего нельзя сказать ни об одной прямой: пи о бесконечной (ибо, [если бы она была законченной], у нее были бы граница и ко­нец), ни о какой бы то ни было конечной (ибо все они не доведены до конца, поскольку любую из них можно продлить). Следовательно, коль скоро: [1] первичное относительно других движение принадлежит первично­му относительно других по природе телу, [2] движешю 25 по кругу первично относительно прямолинейного дви­жения, [3] движение по прямой принадлежит простым телам (так, огонь по прямой движется вверх, а тела, состоящие из земли,— вниз, к центру), то и круговое движение также по необходимости должно принадле­жать какому-то простому телу, поскольку движение смешанных тел, как мы сказали, определяется преобла-зо дающим в смеси простых15. Из сказанного с очевидностью следует, что сущест­вует некая телесная субстанция, отличная от здеш­них 16 веществ, более божественная, чем они все, и первичная по отношению к ним всем.. Но то же самое можно доказать и иначе. Если принять, что всякое дви­жение либо естественно, либо противоестественно и что движение, которое противоестественно для одного [тела], естественно для другого (так, например, об-35 стоит дело с движениями вверх и вниз: одно из них противоестественно для огня и естественно для земли, 2б9ь Другое — наоборот), то отсюда следует, что и круговое движение, поскольку оно противоестественно для этих тел17, по необходимости должно быть естественным движением какого-то другого тела. Кроме того, [есть еще одно доказательство]: если круговое движепие естественно для какого-нибудь [те­ла], то ясно, что среди простых и первичных тел суще-5 ствует некое тело, которому свойственно двигаться по кругу согласно [своей] природе, точно так же как 268 огню — вверх, а земле — впиз. Если же допустить, что то, что движется по кругу, обращаясь вокруг центра, движется так вопреки своей природе, то тогда порази­тельно и совершенно лишено разумного основания, что одно только это движение непрерывно и вечно, несмот­ря на то что оно противоестественно: наблюдение по­казывает, что в остальных случаях противное природе уничтожается скорее всего. Поэтому коль скоро тело, движущееся [по кругу],— ю огонь, как утверждают некоторые, то круговое движе­ние для него ничуть не менее противоестественно, чем движение вниз: ведь мы же видим, что движение ог­ня — [это движение] по прямой от центра. Умозаключая на основании всех этих [аргументов], можно, таким образом, убедиться в том, что помимо здешних и находящихся вокруг нас тел существует is также некое иное, обособленное тело, имеющее на­столько более ценную природу, [чем они] 18, насколько дальше оно отстоит от здешнего мира. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Поскольку сказанное отчасти постулировало, а от­части доказано, то ясно, что не всякое тело имеет легкость или тяжесть. Впрочем, необходимо установить so в качество предпосылки [дальнейших рассуждений], что мы понимаем под тяжелым и легким, пока — в той мере, в какой этого достаточно для наших непосредст­венных нужд, а потом уже с большей обстоятель­ностью — когда будем исследовать сущность легкого и тяжелого 19. Тяжелым пусть будет то, что по природе движется к центру, легким — то, что от центра, самым тяжелым — то, что оседает во всех [телах], движущих- 25 ся впиз, самым легким — то, что поднимается на по­верхность всех [тел], движущихся вверх. Итак, всякое тело, движущееся вверх или вниз, по необходимости должно иметь либо легкость, либо тя­жесть, либо и то и другое вместе (но только не по от­ношению к одному и тому же [телу]: тяжелыми и легкими [одновременно] тела бывают по отношению к разным [телам], как, например, вода тяжела по от­ношению к воздуху, но легка по отношению к земле). Однако тело, движущееся по кругу, не может иметь зо пи тяжести, ни легкости, ибо ни согласно природе, ни 2üU вопреки природе оно не может двигаться ни к центру, ни от центра. Согласным с природой движение по пря­мой для него не может быть потому, что у каждого из простых тел, [согласно исходной посылке], только одно [естественное] движение, и, следовательно, в та­ком случае оно окажется тождественным с одним из 35 тел, движущихся прямолинейно. Если же допустить, что оно движется [по прямой] вопреки своей природе, 2 70а то тогда — в случае если движение вниз для него про­тивоестественно — движение вверх естественно, а если движение вверх противоестественно, то движение вниз естественно: ведь мы приняли [в качестве посту­лата], что если одно из противоположных движений для данного тела противоестественно, то другое естест­венно. А поскольку целое и часть при естественном дви-5 жении движутся в одном направлении (например, вся земля и маленький комок), то отсюда следует, во-пер­вых, что оно совершенно не имеет ни легкости, ни тя­жести (ибо в противном случае оно могло бы, согласно своей собственной природе, двигаться либо к центру, либо от центра [что невозможно]), а во-вторых, что оно не может совершать движение в пространстве, бу-ю дучи влекомо вверх или вниз, ибо оно не может дви­гаться иначе, [нежели по кругу], ни согласно приро­де, ни вопреки природе, и это относится как к нему [в целом], так и к его частям, поскольку и в отноше­нии целого, и в отношении части имеет силу одно и то же рассуждение. Столь же логично будет считать его невозникшим, неуничтожимым и не подверженным ни росту, ни [ка­чественному] изменению, так как [1] все возникаю-15 щее возникает из [своей] противоположности и из некоторого субстрата и уничтожается — равным обра­зом при наличии некоторого субстрата — под действием противоположности и переходя при этом в свою проти­воположность, о чем сказано в начальных исследова­ниях 20, [2] движения противоположностей также про­тивоположны. Так вот, если у этого тела не может быть противоположности по той причине, что и круговому го движению также никакое движение не противополож­но, то, думается, природа поступила правильно, исклю­чив из разряда противоположностей тело, которое [по ее замыслу] должно быть невозникшим и неуничтожи-270 мым: ведь возникновение и уничтожение [имеют мес­то] в противоположностях. Далее, все, что растет (или уоывает>, растет (или убывает) в результате прибавления сродного [вещест­ва] и его [последующего] разложения в свою мате­рию, но у нашего тела нет [материи], из которой оно 25 возникло21. А раз оно не подвержено росту и не уничтожается, то, продолжая ту же мысль, следует допустить, что оно не подвержено и инаковению. В самом деле, инакове-ние — это движение в отношении качества, а такие разновидности качества, как габитус и состояние, ни­когда не образуются без изменений в отношении страдательных свойств22; пример тому — здоровье и бо­лезнь. Между твхм все природные тела, которые измеия- зо ются в отношении страдательных свойств, подверже­ны, как мы видим, и росту и убыли; пример тому — тела и части животных и растений, равно как и [тела и части] элементов. Следовательно, коль скоро круго-вращающееся тело пе может испытывать пи роста, ни убыли, то логично, чтобы оно было и не подверженным 35 инаковению. Итак, что первое из тел вечно и не испытывает ни 270ь роста, ни убыли, но является нестареющим, качествен­но не изменяемым и не подверженным воздействиям — это ясно из сказанного для всякого, кто считает вер­ными [наши] исходные посылки. Судя по всему, [наша] теория подтверждает непо- s средственный [человеческий] опыт, а опыт — теорию. А именно, все люди имеют представление о богах, и при этом все, кто только верит в существование богов,— и варвары и эллины отводят самое верхнее место бо­жеству, разумеется, потому, что они полагают, что бес­смертное неразрывно связано с бессмертным; иначе, [по их мнению], и быть не может. Значит, если бо- to жество существует (а оно существует), то сказанное только что о первой телесной субстанции справедливо. В той мере, в какой можно положиться на челове­ческое свидетельство, этот вывод в достаточной степени подтверждается также и чувственным восприятием. Ибо согласно [историческим] преданиям, передававшимся из поколения в поколение, ни во всем высочайшем Не- is бе, ни в какой-либо из его частей за все прошедшее время не наблюдалось никаких изменений. 271 Судя по всему, и имя [первого тела], дошедшее от пращуров вплоть до пыиешнего времени, говорит о том, что они держались [на этот счет] тех же воззрений, го какие высказываем мы, ибо следует полагать, что одни и те же идеи приходят к нам снова не раз и не два, а бесконечное число раз. Именно поэтому, полагая, что первое тело отлично от земли, огня, воздуха и воды, они назвали самое верхнее место «эфиром» (aither), произведя наименование, которое они ему установили, от того, что оно23 «всегда бежит» (aei thein) 24 в про­должение вечного времени. (Что касается Анаксагора, 25 то он употребляет это имя неправильно: он называет эфиром огонь.) Из сказанного ясно также и то, что число так на­зываемых простых тел пе может быть болыно [указан­ного]: у простого тела движение по необходимости должно быть простым, а простыми движениями мы счи-зо таем только эти, но кругу и по прямой, подразделяя последнее на два вида — от центра и к центру. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Доказательство того, что не существует другого [некругового] движения, противоположного движению круговому, можно получить многообразными путями. Во-первых, [это доказывается тем], что окружности мы преимущественно противополагаем прямую. И дей­ствительно, вогнутое и выпуклое представляются про­гул тивоположными не только друг другу, но — взятые в паре и соединенные в одпом понятии — также и пря­мому, вследствие чего если только [движению по кру­гу] какое-нибудь [движение] и противоположно, то таковым с наибольшей необходимостью должно быть движение по прямой. Однако прямолинейные движе­ния противоположны друг другу вследствие [противо­положности] мест, поскольку «верх — низ» есть раз­личие и противоположность [в категории] места. [А так как каждая вещь имеет одну противоположность, то никакое прямолинейное движение не противопо­ложно круговому]. Затем, если кто-нибудь полагает, что то же самое рассуждение, которое имеет силу в отношении прямо­линейного движения, приложимо также и к круговому (т. е. что движение от [точки] А к [точке] В противо-272 положно движению от [точкп] В к [точке] А), то он [все равно] разумеет движение по прямой, ибо это она определена [двумя точками], а окружностей через те же самые [две] точки можно провести бесконечно 10 много [рис. 1а] 25. То же самое справедливо и для движения по одной полуокружности, скажем от [точки] Г к [точке] Δ и от [точки] Δ к [точке] Г: оно тождественно движе­нию по диаметру, ибо любое расстояние мы всегда из­меряем по прямой [рис. 16]26. То же самое справедливо и в том случае, если, на­чертив круг, принять движение по одной полуокружно­сти за противоположное движение но другой, скажем ΐ5 в целом круге движение от [точки] Ε к [точке] Ζ в по­луокружности Η — за противоположное движение от [точки] Ζ к [точке] Ε в полуокружности θ [рис. Inj 27. Но даже если эти движения противоположны, отсю­да отнюдь еще ие следует, что и движения по целому кругу друг другу противоположны. В самом деле, они гз направлены в одно и то же место, так как то, что дви­жется по кругу, из какой бы точки оно ни начало дви­гаться, ПО НеобхОДИМОСТИ ДОЛЖНО ПрибыТЬ равНО ВО 25 все противоположные места (противоположности мес­та суть верх и низ, перед и тыл, право и лево), а между тем противоположности перемещения определяются ПРОТИВОПОЛОЖНОСТЯМИ мест. 28 Равным образом и движение но кругу от [точки] 20 А к [точке] В не противоположно движению от [точ­ки] А к [точке] Г: [в обоих случаях] это движение из одного и того же места и в одно и то же место, тогда как противоположиое движение, по определению, есть движение из противоположного места в противополож­ное [рис. 1г] 2д. Но даже если бы круговое движение было противо­положно круговому, то одно из них было бы бесполез­ным29. В самом деле, если бы они были равны [по си­ле], то [соответствующие им круговращающиеся тела J не двигались бы, [что невозможно], а если бы одно было сильнее, то не было бы другого. Поэтому, если зэ бы было сразу два [круговращающихся] тела, то одно из них, поскольку оно не осуществляло бы своего дви­жения, было бы бесполезным, ибо мы называем беспо­лезной такую сандалию, которую нельзя надеть. Од­нако бог и природа ничего не делают всуе. 273 ГЛАВА ПЯТАЯ 27ib Поскольку эти вопросы выяснены, рассмотрим ос­тальные, и прежде всего — существует ли бесконечной тело, как полагало большинство древних философов, или же это нечто невозможное. [Решение этого вопро­са] тем или иным образом отнюдь пе маловажно дли умозрения об истине, а, напротив, имеет всеопределяю-щее и решающее значение. Можно сказать даже, что именно оно было до сих пор и, вероятно, останется и впредь источником всех противоречий среди тех, кто высказывался обо всей природе в целом, [что не уди­вительно], раз даже небольшое [начальное] отклоне­ние от истины умножается в рассуждениях, отошедших [от нее] в дальнейшем тысячекрат. Например, если ю кто-нибудь вздумает утверждать, что существует наи­меньшая величина: введя наименьшее, он ниопроверг-нет величайшие [основания] математики30. Причина же этого в том, что исходный принцип по своей потен­циальной значимости превосходит свою [актуальную] величину, вследствие чего маленькое в начале стано­вится огромным в конце. Между тем бесконечность [не только] имеет значение принципа, но к тому же 15 еще и самое большое количественное значение, так что нет ничего странного или нелогичного в том, что раз­ница [результатов] в зависимости от того, допускать ли в исходных посылках существование бесконечного тела [или не допускать] поразительна. Поэтому над­лежит сказать о нем, вернувшись к исходной точке. Всякое тело по необходимости должпо принадле­жать либо к числу простых, либо к числу составных, следовательно, и бесконечное [тело] будет либо прос­тым, либо составным. С другой стороны, ясно, что если 20 простые [тела] конечны, то составное также необхо­димо должно быть конечным, поскольку то, что со­стоит из конечных по числу и по величине [частей], само конечно: оно равно сумме [составляющих его] частей. Остается, следовательно, выяснить, допустимо ли [логически], чтобы какое-нибудь из простых тел было бесконечным по величине, или же это невозможно. 25 Исследовав предварительно, [так это или нет], в от­ношении первого из тел, рассмотрим затем и остальные. Что тело, движущееся по кругу, по необходимости должно быть конечным во всем своем объеме — это ясно из следующего. 274 [1] Если тело, движущееся по кругу, бесконечно, то линии, [т. е. радиусы], проведенные из центра 31, бу­дут также бесконечны. А если они бесконечны, то и промежуток между ними бесконечен. Под промежутком между [двумя] линиями я понимаю [пространство], вне которого невозможно найти никакую протяженную величину, соприкасающуюся с обеими линиями. Этот промежуток, стало быть, должен быть бесконечным, во-первых, потому, что у конечных радиусов он всегда будет конечным, а во-вторых, потому, что [его] всегда можпо взять больше данного, и, следовательно, то же самое рассуждение, на основании которого мы говорим, что число бесконечно («потому что наибольшего не существует»), имеет силу также и в отношении проме­жутка. Поэтому если бесконечное нельзя пройти из конца в конец, а в случае, если [круговращающееся тело] бесконечно, промежуток [между радиусами] по необходимости должен быть бесконечным, то оно не могло бы двигаться по кругу, а между тем мы воочию видим, что небо вращается по кругу, да и теоретиче­ски установили, что круговое движение принадлежит какому-то [телу]. [2] Кроме того, если от конечного времени отпять конечное, то оставшееся [время] также должно быть конечным и иметь начальную точку. А раз время пути имеет пачальную точку, то имеется начальная точка и у движения [в течение этого времени], а значит, и у пройденного расстояния. Это одинаково верно и во всех остальных случаях. Итак, пусть [прямая] линия, обозначенная АГЕ, будет бесконечна в одном направ­лении Е, а [прямая], обозначенная ВВ, бесконечна в обоих направлениях [рис. 2] 32. Если [прямая] АГЕ опишет круг вокруг центра Г, то некогда [прямая] АГЕ будет двигаться по кругу в качестве секущей [прямой] ВВ в течепие конечного времени: ведь сово­купное время, за которое Небо совершает кругооборот, конечно, а значит, [конечно] и то отнятое [от него] время, в течение которого двигалась секущая. Следо­вательно, будет некоторая начальная точка [времени], в которую [прямая] АГЕ впервые пересекла [прямую] ВВ. Но это невозможно. Следовательно, бесконечное не может вращаться по кругу, а тем самым и космос, если бы он был бесконечен. 275 [3] Что бесконечное не может двигаться, очевидно, кроме того, из следующего. Пусть А будет [прямая], движущаяся параллельно [прямой] В,— конечная па­раллельно конечной. [Прямая] А по необходимости должна разойтись с [прямой] В в тот же самый момент, когда [прямая] 25 В [разойдется] с [прямой] А, так как первая наклады­вается на вторую ровно в той мере, в какой вторая на первую. Поэтому если бы обе двигались в противопо­ложных направлениях, то разошлись бы скорее, а если бы [одна] двигалась параллельно неподвижной, то мед­леннее (при условии, что перемещающееся параллель­но [другому] движется с той же скоростью). А между тем очевидно, что бесконечную [прямую] so невозможно пройти из конца в конец в конечное время. Следовательно, для этого понадобится бесконечпое вре­мя, как было доказано выше, в трактате о движенииаз. При этом не имеет никакого значения, перемещается ли конечная [прямая] параллельно бесконечной, или бесконечная — параллельно конечной, так как когда 272ь первая проходит мимо второй, то вторая — мимо пер­вой, равно движущаяся и неподвижная; разница только в том, что если движутся обе, то скорее разойдутся, хотя в некоторых случаях ничто не мешает тому, что­бы движущаяся [прямая] миновала неподвижную 5 быстрее, чем движущуюся ей навстречу,— стоит только допустить, что обе [прямые], движущиеся в противо­положных направлениях, перемещаются медленно, а [прямая], движущаяся параллельно неподвижной, намного быстрее, чем они. Таким образом, то обстоятельство, что [прямая], параллельно которой [движется другая], неподвиж­на, ничуть не помеха [нашему] доказательству, по­скольку, даже двигаясь параллельно движущейся [пря­мой] В, [прямая] А может миновать ее медленпее. JO А раз время, за которое движущаяся конечная [пря­мая] разъединяется [с неподвижной бесконечной], бес­конечно, то и время, за которое [движущаяся] беско­нечная проходит [неподвижную] конечную, также должно быть бесконечным. Следовательно, бесконечное не может двигаться вообще, ибо даже для движения на наименьшее расстояние ему понадобится бесконечное время. Но ведь небо-то вращается и совершает пол-15 ный кругооборот в конечное время и, следовательно, 27Ь обойдет по кругу всякую [прямую], находящуюся внутри [него], скажем конечную AB. Следовательно, круговращающееся тело не может быть бесконеч­ным. [4] Кроме того, как лнния не может быть беско­нечной в том измерении, в котором она граница [плос­кости], а если и может, то только в длину, точно так же и плоскость не может [быть бесконечной] в том из­мерении, в котором она граница [тела]. Когда же ее ограничат, то [она не может быть бесконечной] ни в ка­ком измерении; например, бесконечный квадрат, круг 2о или шар невозможны точно так же, как и бесконечный отрезок длиной в один фут. Таким образом, если [а] ни шар, (ни квадрат), ни круг не могут быть беско­нечными, а [б] без круга нет и движения по кругу, равпо как и без бесконечного [круга] нет бесконеч­ного [движения но кругу], то — раз круг не бесконе­чен — бесконечное тело не может двигаться кругооб­разно. [5] Кроме того, если [даны] центр Г, бесконечная 25 [прямая] AB, перпендикулярная [ей] бесконечная [прямая] Ε и движущаяся [бесконечная прямая] ΓΔ, то последняя никогда не разъединится с [пря­мой] Е, но всегда будет находиться в положении [пря­мой] ГЕ, так как пересекает [прямую Е] в точке Ζ [рис. 3] 34. Следовательно, бесконечная [ΓΔ] не опи­шет круга. [6] Кроме того, если небо действительно бесконеч­но, но при этом движется по кругу, то оно окажется прошедшим в конечное время бесконечное [расстоя­ние]. В самом деле, допустим, что одно бесконечное зо небо неподвижно, а другое, равное ему, движется в нем. Следовательно, если [второе небо] совершило кругооборот, будучи при этом бесконечным, то оно тем самым обошло равное самому себе бесконечное [небе] за конечное время. Но, согласно нашим предпосылкам, 273а это невозможно. Можно сказать и в обратном порядке: если время, за которое оно совершило оборот, конечно, то и прой­денная им величина также должна быть конечной. Но оно прошло величину, равную самому себе. Следова­тельно, оно и само конечно. Итак, что [тело], движущееся по кругу, не беско- 5 нечно и не безгранично, но имеет конец — показано. 277 ГЛАВА ШЕСТАЯ Равным образом, ни [тело], движущееся к центру, пи [тело], движущееся от центра, не может быть бес­конечным. В самом деле, движения вверх и вниз про­тивоположны, а противоположные движения [направ­лены] в противоположные места. Между тем если одна 10 из противоположностей ограпичена, то и другая долж-па быть ограниченной. Центр ограничен, поскольку оседающее [тело] — откуда бы оно ни падало — [ни­когда] не может пройти дальше центра. Следователь­но, раз центр ограничен, то и верхнее место по необхо-15 димости должно быть ограничено. А раз ограничены и конечны места, то и [находящиеся в них] тела долж­ны быть конечны. Далее, если верх и низ ограничепы, то и промежуток между ними должен быть ограничен. В самом деле, если он не ограничен, то движение было бы бесконечным, а что это невозможно — доказано вы­ше. Следовательно, промежуток ограничен, а тем са­мым и тело, находящееся в нем или могущее оказать­ся. Между тем тела, движущиеся вверх и вниз, могут 20 в нем оказаться, поскольку по своей природе одно из них движется от центра, а другое — к центру. Из сказанного с очевидностью следует, что беско­нечного тела существовать не может. Кроме того, есть еще одно доказательство, исходящее из того, что если тяжесть не может быть бесконечной, то — поскольку тяжесть бесконечного тела по необходимости должна быть также бесконечной — ни одно из этих тел не может быть бесконечным. (То же самое рассуждение будет иметь силу и в отношении легкости, ибо допу­щение бесконечной тяжести предполагает допущение бесконечной легкости, в случае если поднимающееся на поверхность [тело] будет бесконечным.) Доказы­вается это так. Допустим, что [тяжесть бесконечного тела] конечна, и возьмем бесконечное тело, обозначенное AB, с тя­жестью, обозначенной Г. Отнимем от бесконечного [те-зо ла] конечную величину, обозначенную ΒΔ, и обозна­чим ее тяжесть как Ε. Ε будет меньше, чем Г, так как, чем меньше [величина], тем меньше тяжесть. Допус­тим, что меньшая [тяжесть] содержится в большей 27зь какое угодно число раз и что ΒΔ относится к ΒΖ так же, как меньшая тяжесть к большей (ведь от беско-278 печного можно отнять сколь угодно большое количест­во). Значит, если объемы пропорциональны тяжестям и меньшая тяжесть соответствует меньшему объему, то и большая [тяжесть] должна соответствовать боль­шему [объему]. Следовательно, тяжести конечного и бесконечного [тел] окажутся равны! Кроме того, если у большего тела большая тяжесть, то тяжесть тела HB будет больше, чем тяжесть тела ZB, и, следовательно, (тяжесть) конечного [тела] (больше), чем бесконечного. К тому же окажется, что у неравных объемов одна и та же тяжесть, так как бес- ю конечное не равно конечному. При этом не имеет никакого значения, соизмеримы ли тяжести или несоизмеримы. Ибо даже если они не­соизмеримы, прежнее рассуждение останется в силе. Скажем, если тяжесть (Е), меряя [тяжесть бесконеч­ного тела], превосходит [ее] на третий раз: [совокуп­ная] тяжесть трех величин ΒΔ, взятых целиком три раза, будет больше, чем тяжесть, обозначенная Г, и, следовательно, мы придем к той же самой невозможно- ir> сти. Но с равным успехом можно взять и соизмеримые [тяжести] (а начинать ли с тяжести или с величины — не имеет никакого значения). Скажем, возьмем тя­жесть, обозначенную Е, соизмеримую с тяжестью Г, и отнимем от бесконечного [тела величину], имеющую тяжесть, обозначенную Е, скажем ΒΔ, а затем допус­тим, что ΒΔ относится к другой величине, скажем BZ, го так же, как тяжесть к тяжести: раз величина беско­нечна, то от нее можно отнять какое угодно количест­во. Если принять эти условия, то и величины и тяжести будут соизмеримы между собой. Однородна ли величина но тяжести или неоднород­на — также не имеет никакого значения для [нашего] доказательства, поскольку всегда можно будет взять от бесконечного тела равнотяжелые [величины] ΒΔ, 25 отнимая или прибавляя какие угодно количества. Таким образом, из сказанного ясно, что тяжесть бесконечного тела не может быть конечной. Значит, она бесконечна. Если же это невозможно, то и сущест­вование бесконечного тела невозможно. А что беско­нечная тяжесть действительно существовать не может, очевидно из следующего. [А] Если такая-то тяжесть зо проходит такое-то расстояние за такое-то время, то та­кая-то плюс N — за меньшее и пропорция, в которой 279 относятся между собой времена, будет обратной к той, 274а в которой относятся между собой тяжести. Например, если половинная тяжесть — за такое-то [время], то целая — за его половину. [В] Кроме того, конечная тя­жесть пройдет всякое конечное расстояние за некото­рое конечное время. Из этих [постулатов] с необходи­мостью следует, что если существует бесконечная тяжесть, то, с одной стороны, она должна пройти рас­стояние, поскольку она равна такой-то конечной тя­жести плюс N, а с другой стороны — не пройти, по­скольку время движения должно быть обратно пропор­ционально превосходству [в тяжести]: чем больше тяжесть, тем меньше время. Однако между бесконеч­ным и конечным пе может быть никакой пропорции. Между меньшим временем и большим, но конечным — может, однако [по мере возрастания тяжести] время, за которое [она проходит расстояние], будет постоянно ίο убывать, а наименьшего [времени] нет. Но даже если бы и было, это ничуть бы не помогло, ибо тем самым была бы постулирована некоторая конечная [тяжесть], превосходящая другую [конечную] в той же пропор­ции, что и бесконечная, вследствие чего бесконечная н копечиая [тяжесть] проходили бы в равное время равное расстояние. Ио это невозможно, а между тем если только бесконечная [тяжесть] передвигается за is сколь угодно малое, но конечное время, то и другая, конечная тяжесть по необходимости должна проходить ?а то же самое время некоторое конечное расстояние. Следовательно, бесконечной тяжести, равно как и легкости, существовать не может. А зпачит — и тел, имеющих бесконечную тяжесть или легкость. ГЛАВА СЕДЬМАЯ 20 То, что бескокечпого тела не существует, ясно как для умозаключающих на основании частных случаев вышеизложенным образом, так и для рассматривающих вопрос в общем виде, и причем [во втором случае это ясно] не только в силу аргументов, изложенных нами в трактате о началах (где уже был решен в общем виде вопрос, в каком смысле бесконечное существует и в каком — не существует) 35, но также и благодаря другому способу [доказательства], который мы сейчас 25 изложим. Вслед за тем надлежит рассмотреть вопрос: 280 может ли вся телесная материя (soma) — хотя бы даже она и не была бесконечной — тем не менее быть столь велика, чтобы существовало несколько Небосводов36? Ибо не исключено, что кто-нибудь задаст нам такой вопрос: что мешает тому, чтобы по образу того космо­са, в котором мы живем, существовали бы также и другие, числом большие одного, но не бесконечные? Но сначала скажем о бесконечном в общем виде. Итак, всякое тело по необходимости должно быть либо бесконечным, либо конечным, и если оно беско­нечно — то либо всецело неиодобочастным, либо подо-бочастпым, и если иеподобочастным — то либо состоя­щим из конечного числа видов, либо из бесконечного. Что из бесконечного числа видов оно состоять не мо­жет — очевидно, если нам позволят, чтобы наши исход­ные предпосылки оставались в силе37. Ибо коль скоро число первых движений конечно, то и число видов прос­тых тел по необходимости должно быть конечным, по­скольку у простого тела движение простое, а число простых движений конечно; между тем всякое естест­венное тело должно иметь движение. Если же допус­тить, что бесконечное [тело] состоит из конечного чис­ла [видов], то тогда и каждая из его частей непременно должна быть бесконечной; я разумею, например, воду или огонь. Но это невозможно, ибо доказано38, что ни бесконечной тяжести, ни бесконечной легкости не су­ществует. Кроме того, необходимо тогда, чтобы и занимаемые ими места также были бесконечны по величине, а зна­чит, и движения всех [тел] были бы бесконечными. Но это невозможно, если мы признаем, что наши исход­ные предпосылки верны и что ни движущееся вниз не может двигаться до бесконечности, ни — на том же са­мом основании — движущееся вверх. Ибо и в катего­рии качества, и в категории количества, и в категории места невозможно становиться тем, чем нельзя стать. То есть если невозможно [актуально] стать белым, или длиной в один локоть, или [находящимся] в Егип­те, то нельзя и становиться чем-либо из этого. Следо­вательно, невозможно и двигаться туда, куда ничто не может прибыть, сколько бы оно ни двигалось. Кроме того, даже если [элементы] рассеяны, сум­ма всех [частиц, например] огпя, тем не менее могло бы быть бесконечной39. Однако тело, по определению, 281 есть то, что имеет протяжение во всех измерениях: как же тогда возможно существование множества неодина­ковых тел, каждое из которых бесконечно? Ведь каж­дое из них должно быть бесконечным во всех измере­ниях! С другой стороны, бесконечное [тело] не может быть и всецело подобочастным. Во-первых, никакого другого движения, кроме указанных, не существует. Следовательно, оно будет иметь одно из них. А если 25 так, то получится, что существует бесконечная тяжесть или [бесконечная] легкость. Точно так же не может (быть бесконечным) и тело, движущееся по кругу, ибо бесконечное не может двигаться по кругу; обратное утверждение пичем не отличается от утверждения, что небо бесконечно, а это, как уже доказано, невозможно. зо Мало того, бесконечное не может двигаться вообще: оно должно двигаться либо по природе, либо насильст­венно, и если насильственно, то, значит, у него есть и движение по природе, а тем самым и другое, равное ему по величине место, в которое оно переместится, а это невозможно. Что бесконечное вообще не может подвергнуться какому-нибудь воздействию со стороны конечного или произвести действие на конечное, очевидно из следую-275а щего. Пусть А будет бесконечпое, В — конечное, Г — время, за которое оно произвело или претерпело какое-нибудь изменение. Допустим, что А было нагрето, или получило толчок, или подверглось еще какому-нибудь воздействию, или же претерпело изменение в каком бы то ни было отношении со стороны В за время Г. Пусть Δ будет меньше, чем В; примем, что меньшая [вели­чина] в равное время изменяет меньшую, и обозначим [величину], претерпевшую изменение под действием Δ, как Е. Тогда, как Δ относится к В, так Ε будет от­носиться к некоторой конечной [величине]. Примем, что равная [величина] в равное время изменяет рав­ную, меньшая в равное время — меньшую, большая — большую и что [претерпевшие измепение величины] относятся между собой в такой же точпо пропорции, в какой большая [изменяющая величина] относится ίο к меньшей. Следовательно, бесконечное не будет под­вергнуто изменепию никаким конечным ни за какое время, ибо за то же самое время другое, меньшее [те­ло] будет подвергнуто изменению со стороны меньше-282 го п то, что будет ему пропорционально, будет конеч­ным, так как между бесконечным и конечным нет ни­какой пропорции. Равным образом и бесконечное ни за какое время не подвергнет изменению конечное. Пусть А будет бес- 15 конечное, В — конечное, Г — время, за которое [про­исходит изменение]. Δ за время Г подвергнет измене­нию [тело] меньшее, чем В, скажем Ζ. Как все ΒΖ относится к Ζ, так Ε пусть относится к Δ. Следователь­но, Ε подвергнет изменению В за время Г. Следова­тельно, бесконечное и конечное произведут изменение 2о в равное время. Но это невозможно, так как, согласно исходной посылке, большее [должно производить из­менение] за меньшее [время]. Какое бы [конечное] время мы ни взяли, результат всегда будет тем же, и, следовательно, не будет такого времени, за которое [бесконечное тело] произведет изменение. А между тем за бесконечное [время] нельзя ни произвести из­менение, ни подвергнуться ему, так как оно не имеет, конца, а действие и претерпевание имеют. Равным образом и бесконечное не может подверг­нуться никакому действию со стороиы бесконечного. Пусть А, равно как и В, будет бесконечное, a ΓΔ — 25 время, за которое В подверглось воздействию со сторо­иы А. Раз все В претерпело изменение, часть бесконеч­ного, обозначенная Е, пе могла претерпеть того же из­менения в равное время, так как мы должны исходить из предпосылки, что меньшее подвергается [равному] изменению за мепьшее [время]. Допустим, что Ε под­верглось изменению со стороны А за время Δ. Как Δ зо относится к Г, так Ε — к некоторой конечной части [бесконечного] В. Стало быть, эта часть должна под­вергнуться изменению со стороны А за время ΓΔ, так как мы должны исходить из предпосылки, что большее и меньшее [количества] подвергаются воздействию од­ного и того же за большее и меньшее время при уело- 275ь вии, что они разделены пропорционально времени. Сле­довательно, бесконечное не может подвергнуться изме­нению под действием конечного ни за какое конечное время. А значит — [только] за бесконечное. Однако бесконечное время не имеет окончания, а то, что уже претерпело изменение, имеет. Таким образом, если всякое чувственно-воспринп- s маемое тело обладает либо способностью действовать, 283 либо способностью подвергаться действию, либо обеи­ми, то бесконечное тело пе может быть чувственно-вос­принимаемым. А между тем все тела, находящиеся η пространстве, чувственно-воспринимаемы. Следователь­но, вне пеба не существует никакого бесконечного тела. В то же время [там не существует и тела, протяжен­ного] до определенной границы. Следовательно, вне неба не существует вообще никакого тела. Ибо если ίο [там есть] умопостигаемое [тело], то оно будет нахо­диться в [определенном] месте, поскольку «впе» и «внутри» означают место. Тем самым оно будет чувст­венно-воспринимаемым. (Ничто не может быть чувст­венно-воспринимаемым иначе как в [определенном] месте.) Более диалектично40 можно аргументировать и так. Бесконечное подобочастное [тело] не может двигаться is по кругу, так как у бесконечного нет центра, а то, что [движется] по кругу, движется вокруг центра. С дру­гой стороны, бесконечное не может перемещаться и по прямой, так как [для этого] понадобится другое, рав­ное [ему] по величине бесконечное место, в которое оно переместится по природе, и еще одно равное по ве­личине — в которое вопреки природе. Кроме того, обладает ли оно прямолинейным движе­нием по природе илп движется насильственно — в обо-20 их случаях движущая сила должна будет быть беско­нечной, поскольку бесконечпая [сила] принадлежит бесконечному [телу] и сила бесконечного [тела] бес­конечна, и, следовательно, движущее также будет бес­конечным (доказательство того, что ничто конечное не обладает бесконечной силой, равно как и ничто беско­нечное — конечной, можпо найти в трактате о движе­нии41). Следовательно, если все, что [движется] со-25 гласно природе, может быть движимо и против приро­ды, то бесконечных будет два: движущее указанным [противоестественным] образом и движимое. Кроме того, что есть двигатель бесконечного? Если [оно движет] само себя, то должно быть живым. Но как возможно существование бесконечного животного? Если же двигатель — (что-то) другое, то бесконечных будет два: двигатель и движимое,— различных по ха-зо рактеру и по способности. Если же Вселенная не непрерывна, но, как гово­рят Демокрит и Левкипп, представляет собой [атомы], 284 разграниченные пустотой, то у всех [у пих] должпо быть одно движение, так как [атомы] различаются фигурами, а природа, как они утверждают, у них од­на — как если бы каждый [атом] был отдельной [час­тицей] золота. У этих [тел], как мы сказали, должно быть одно и то же движение, потому что, куда движет­ся один комок, туда и вся земля, равно как и весь огонь, и [одна] искра [движутся] в одно и то же место. Следовательно, если все тела обладают тяжестью, то ни одно из них не будет абсолютно легким, а если легкостью — то тяжелым. Кроме того, если они имеют тяжесть или легкость, то у Вселенной будет либо край, либо центр, но, раз уж она бесконечна, это невозможно. И вообще: где нет ни центра, ни края, ни верха, ни низа, там у тел не может быть и никакого [определен­ного] места, [куда направлены] перемещения. Если же его пет, то не может быть и движения, так как [тела] по необходимости должны двигаться либо сог­ласно природе, либо против природы, а эти [понятия] определены местами: своими и чужими [соответст­венно] . Кроме того, если место, в котором нечто покоится или движется против природы, по необходимости долж­но быть природосообразным для чего-то другого (что удостоверяется индукцией), то необходимо, чтобы не все тела имели либо тяжесть, либо легкость, но одни имели бы, а другие нет. Итак, что тело Вселенной не бескопечпо, ясно из вышеизложенного. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Скажем теперь, почему не может быть и нескольких Небосводов. Этот вопрос, как мы сказали, надлежит рассмотреть на случай, если кто-нибудь считает, что мы еще не доказали для всех тел вообще невозмож­ность нахождения какого-либо из них вне этого кос­моса и что приведенное выше доказательство имеет силу только в отношении тел с неопределенным поло­жением 42. Все тела и покоятся и движутся как естественно, так и насильственно. Естественно они движутся в то место, в котором и покоятся ненасильственно, а поко­ятся [естественно] в том, в которое и движутся [естест­венно]. Насильственно они движутся в то место, в ко-285 тором и [покоятся] насильственно, а покоятся насиль­ственно в том, в которое и движутся насильственно. Кроме того, если данное движение насильственно, то противоположное [ему]—естественно. Так, если к здешнему, т. е. этого космоса, центру земля будет двигаться оттуда, т. е. из другого космоса насильст­венно, то отсюда туда она будет двигаться естест­венно, а если [прибывшая] оттуда земля покоится здесь не насильственно, то и двигаться сюда будет есте­ственно, ибо естественное движение [у каждого тела] зо одно. Кроме того, все космосы необходимо должны со­стоять из тех же самых тел, [что и наш,] коль скоро они одинаковы [с ним] ио [своей] сути (physis). Рав­ным образом и каждое из тел — я разумею огонь, зем-27оь лю и промежуточные между ними тела — должно иметь то же самое значение (dynamis), ибо если это [всего лишь] омонимы и тамошние [«огонь» и т. д.] сказы­ваются не в том же значении (idea), что и наши, то в таком случае и целое, [которое они составляют], бу­дет называться космосом [лишь] по омонимии. Ясно, таким образом, что одпому из них [также] по природе свойственно двигаться от центра, а другому — к центру, коль скоро весь огонь [другого космоса] так же оди­наков по виду с огнем [этого] (и каждый из осталь­ных [элементов — с соответствующим ему] ), как части огня в этом [космосе — между собой]. Необходимость этого с очевидностью вытекает из постулатов о движениях [элементов]. В самом деле, число движений конечно и каждый элемент определя-io ется одним движением. Таким образом, коль скоро дви­жения тождественны, то и элементы везде должны быть одни и те я*е. Следовательно, частям земли дру­гого космоса от природы свойственно двигаться также и к этому центру, а тамошнему огню — также и к здеш­ней периферии. Но это невозможно, ибо в таком случае ι:, земля в своем космосе должна двигаться вверх, а огонь — к центру, равно как и здешняя земля должпа естественно двигаться от центра в своем движении к та­мошнему центру вследствие такого расположения кос-мосов относительно друг друга. Одпо из двух: либо надо отказаться от постулата, что природа простых го тел в нескольких пебосводах одна и та же, либо — если уж мы это утверждаем — необходимо принять 286 один центр и [одну] периферию, а если это так, то космосов не может быть больше одного. А утверждать, что природа простых тел изменится, если они будут удалены на большее или меньшее рас­стояние от своих мест, абсурдно. Какая разница — ска­жем ли мы, что они удалены на такое-то расстояние или вот на такое? Разница будет чисто количественной 25 и пропорциональной увеличению расстояния, а вид останется тем же. Между тем у них по необходимости должно быть какое-нибудь движение, ибо то, что они движутся, оче­видно. Скажем ли мы тогда, что они все движения осу­ществляют насильственно — даже противоположные? Но то, чему от природы совершенно несвойственно дви­гаться, не может двигаться насильственно. Следователь­но, если у них есть какое-нибудь естественное движе­ние, то необходимо, чтобы одинаковые по виду еди- зо ннчпые [тела] осуществляли свое движение в одно по числу место, например к данному центру и к дан­ной конкретной периферии. Если же [допустить, что] в одно — по виду, а по числу — во множество, на том 277а основании, что π единичные [тела] также множествен­ны, а по виду не различаются между собой, то это не может быть верным для одной из частей и неверным для другой, но должно быть одинаково верным для всех, так как все [части простых тел] одинаково не различаются между собой по виду, а по порядковому номеру любая отлична от любой другой. Я хочу ска­зать следующее: если здешние части [простого тела] 5 одинаковы между собой и с частями [того же тела] в другом космосе, то взятая отсюда часть ничуть по с меньшим основанием может быть отнесена к частям [того же тела] в каком-нибудь другом космосе, чем к частям в том же [космосе], но с точно таким же, так как по виду они совершенно не различаются между со­бой. Поэтому необходимо либо опровергнуть эти по­стулаты, либо призпать, что центр (равно как и пери- ю ферия) один. А если это так, то в силу тех же доводов и неопровержимых доказательств необходимо, чтобы и небо было только одно, а не несколько. Л что существует вполне определенное место, куда земля и огонь движутся по природе, ясно также из дру­гого. Все движущееся всегда изменяется от чего-то к чему-то, и эти «от чего» и «к чему» различаются по is 287 виду. При этом всякое изменение конечно; например, выздоравливающее [изменяется] от болезни к здо­ровью, а растущее — от малости к величине. Следова­тельно, движущееся в пространстве также [изменяется от чего-то к чему-то], ибо оно перемещается откуда-то куда-то. Следовательно, «то, от чего» и «то, к чему» оно естественно движется, должны различаться по ви-20 ДУ, подобно тому как выздоравливающее [движется] не куда попало и не куда хочет движущий43. Следова­тельно, огонь и земля также движутся не в бесконеч­ность, а в противоположные места. Но в категории места противоположны верх и низ, и, следовательно, опи должны быть границами пространственного дви­жения. А так как в круговом движении некоторым об­разом также имеются противоположности в виде диа­метрально противоположных точек (взятому в целом, ему, однако, ничто не противоположно!), то и движе-25 ние этих существ44 также в известном смысле [на­правлено] в противоположные и ограниченные места. Следовательно, движение в пространстве должно по не­обходимости иметь предел и не продолжаться в беско­нечность. Доказательством того, что пространственное движе­ние не продолжается в бесконечность, служит также тот факт, что земля движется тем быстрее, чем она ближе к центру, а огонь — тем быстрее, чем ближе оп зо к верху. Если бы они двигались в бесконечность, то бесконечной была бы и скорость, а если скорость, то и тяжесть и легкость. В самом деле, как скорость, до­стигнутая одним телом благодаря более низкому поло­жению, могла бы быть достигнута другим благодаря тя­жести, так, в случае если возрастание тяжести было бы бесконечным, возрастание скорости также было бы бес­конечно. 277ь Точно так же неверно утверждение, что один из элементов движется вверх, а другой — вниз под дейст­вием другого [тела], равно как и то, что [они движут­ся] под действием силы, или, как выражаются пекото-рые, «выдавливания» 45. Будь это так, большее количе­ство огня медленнее двигалось бы вверх, а большее количество земли — вниз. На самом же деле наоборот: чем больше количество огня и чем больше количество 5 земли, тем быстрее они движутся в свое собственное место. Кроме того, движение но ускорялось бы под ко-288 нец, если бы они двигались под действием силы и вы­давливания, так как все [тела] по мере удаления от того, что сообщило [им] насильственный толчок, дви­жутся медленнее и откуда движутся насильственно, ту­да — не насильственно. На основании вышеизложен­ного можно получить исчерпывающее доказательство верности выдвигаемых положений. Кроме того, они могут быть доказаны и посредст­вом аргументов, взятых из первой философии, а также 10 на основании кругового движения, которое равным об­разом должно быть вечным и здесь и в других космо-сах 46. То, что Небо необходимо должно быть одно, может с ясностью показать также и следующее рассмотрение. Поскольку телесных элементов три, то и мест элемен­тов также должно быть три: одно — оседающего тела, 1S центральное; другое — круговращающегося тела, край­нее, и третье, в промежутке между ними,— среднего тела. Ибо именно в нем должно помещаться поднимаю­щееся на поверхность тело. И действительно, если оно не в нем, то — вне, а вне [оно находиться] не может, так как одно лишено тяжести, другое имеет тяжесть, а место имеющего тяжесть тела ниже [места лишенного ш тяжести], коль скоро место в центре принадлежит тя­желому. В то же время [оно находится в промежуточ­ном месте] не противоестественно, ибо в противном случае [это место] будет естественным для какого-то другого тела, а другого, согласно исходным посылкам, нет. Следовательно, оно по необходимости должно на­ходиться в промежуточном месте. А какие различия присущи ему самому — об этом мы скажем впоследст­вии 47. Итак, каковы телесные элементы и сколько их, ка- 25 ково место каждого из них, а также сколько всего мест по числу — нам ясно из сказанного. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Докажем теперь, что Небо не только одно, но и что нескольких не могло бы быть, а кроме того — что оно вечно, ибо неуничтожимо и не возникло. Но прежде разберем относящиеся сюда трудности, поскольку некоторые соображения могут привести зо к мысли, что оно не может быть одним-единственным. 10 Аристотель, т. 3 289 Вот они. Во всем, что существует от природы или соз­дано искусством, форма сама по себе не то же самое, что форма в соединении с материей. Например, вид «78а (eidos) шара не то же самое, что золотой или медный шар, а форма круга опять же не то же самое, что мед­ный или деревянный круг. Давая определение понятию шара или круга, мы не включим в определение зо-5 лото или медь, как не относящиеся к сущности (а [определяя] медный или золотой шар — включим), но включим даже в том случае, если не сможем ни мыс­ленно представить себе, пи найти ничего, кроме [одной] единичной вещи. Иногда такая ситуация вполне может случиться, например если бы мы нашли один-единст­венный круг, и тем не менее понятия «круга» и «это­го круга» будут все так же различны: первое будет ίο видом, а второе — видом в материи, т. е. единичной вещью. Небо чувственно-воспринимаемо, следовательно, оно принадлежит к разряду единичных вещей, так как вес чувственно-воспринимаемое, как мы знаем, материаль­но. А если оно принадлежит к разряду единичных ве­щей, то понятия «этого неба» и «просто неба» будут различны. Следовательно, это небо не то же самое, что просто небо, и одно [должно быть отнесено] в разряд вида и формы, а другое — в разряд того, что соединено er, с материей. Между тем все единичные вещи, которым присуща некоторая форма или вид, либо существуют, либо могут существовать во множестве. Это правило по необходимости должно быть одинаково верным как в том случае, если виды реальны48, так и в случае, если ничто подобное не существует в отдельности, по­скольку на примере всех вещей, сущность которых им­манентна материи, мы видим, что особи одного вида 20 множественны и даже бесконечны по числу. Поэтому либо существует, либо может существовать множество Небосводов. Таковы соображения, на основании которых можно прийти к мысли, что множество Небосводов и сущест­вует, и может существовать. Л теперь вернемся к ска­занному и посмотрим, что в нем правильно и что не­правильно. То, что определения формы без материи и формы, соединенной с материей, различны,— это сказано пра-25 вильно. Пусть это верно, и тем не менее нет никакой 290 необходимости, чтобы вследствие этого существовало или могло существовать множество космосов, если только этот космос состоит (а он состоит) из всей ма­терии. Смысл моих слов, вероятно, прояснит следующий пример. Если горбоносость — это выгнутость, присущая носу или плоти, и плоть — материя горбоносости, то яо в случае, если бы из всех плотей возникла одна плоть и ей была бы присуща горбоносость, ничто другое не было бы и не могло бы быть горбоносым. Точно так же если материя человека — плоть и кости и если из всей плоти и всех костей возник бы человек, не могу­щий более разложиться, то другого человека бытт, бы 35 не могло. Точно так же и в остальных случаях, откуда 278ь можно вывести общее правило: ни одна из вещей, сущ­ность которых имманентна некоторой материи-суб­страту, никогда пе может возникнуть без наличия неко­торого количества материи. То, что Небо принадлежит к разряду единичных и материальных вещей,— это верно. Однако если оно со­стоит не из части, а из всей материи, то, хотя понятия 5 «неба как такового» и «этого неба» и различны, тем не менее другого Неба нет и сама возможность воз­никновения множества исключена, потому что это Небо уже включает в себя всю материю сполна. Остается, следовательно, доказать сам факт того, что оно состоит из всего естественного и чувственного тела. Но сначала скажем, что мы называем небом и ю в скольких значениях употребляем [это слово], дабы предмет нашего исследования стал для нас яснее49, [а] В одном смысле мы называем небом субстанцию край­ней сферы Вселенной или естественное тело, находя­щееся в крайней сфере Вселенной, ибо мы имеем обык­новение называть небом прежде всего крайний предел и верх [Вселенной], где, как мы полагаем, помещаются t5 все божественные существа, [б] В другом смысле — тело, которое непосредственно примыкает к крайней сфере Вселенной и в котором помещаются Луна, Солн­це и некоторые из звезд50, ибо о них мы также говорим, что они «на небе», [в] А еще в одном смысле мы на­зываем Небом [все] тело, объемлемое крайней сферой, 2о ибо мы имеем обыкновение называть Небом [мировое] Целое и Вселепную. 10* 291 Так вот, Небо в последнем из трех значений, кото­рые оно имеет,— в смысле [мирового] Целого, объемле-мого крайней сферой,— по необходимости должно со­стоять из всего естественного и чувственного тела, так как вне Неба нет и не может оказаться никакого тела. 25 В самом деле, если за пределами крайней сферы су­ществует естественное тело, то оно по необходимости должно принадлежать либо к числу простых тел, либо к числу составных и находиться там либо естественно, либо противоестественно. Ни одно простое тело там на­ходиться не может. Относительно круговращающегося [тела] уже доказано, что оно не может сменить свое зо собствепное место. С другой стороны, [тело], движу­щееся от центра, и [тело], оседающее на дно, также не могут [там находиться] : естественно они находиться там не могут, поскольку свойственные им места — дру­гие; а если они находятся там противоестественно, то внешнее место будет естественным для какого-то дру­гого тела, поскольку место, противоестественное для одного тела, должно быть естественным для другого. Но, согласно исходным посылкам, никакого другого те-г> ла, кроме этих, не существует. Следовательно, пи одно 279а простое тело не может находиться вне Неба. А если ни одно простое — то и ни одно смешанное, ибо если [там] находится смешанное, то по необходимости при­сутствуют и простые. Точно так же [никакое тело] не может и оказаться [за пределами Неба]: оно будет находиться [там] либо естественно, либо противоестественно и [при этом будет] либо простым, либо смешанным, так что при­дется снова повторить то же самое рассуждение, по­скольку совершенно безразлично, какой вопрос иссле­довать: «находится ли оно там?» или «может ли оно там оказаться?» Итак, из сказанного ясно, что вне [Неба] нет и не может оказаться никакого объемного тела. Следова­тельно, взятый в целом космос состоит из всей свойст­венной ему материи, ибо его материю мы определили как естественное м чувственное тело. А потому множе­но ства Небосводов нет ныне, не было и не может возник­нуть [в будущем], но это Небо одно, единственно и в полноте своей совершенпо. Одновременно ясно, что вне Неба равным образом нет ни места, ни пустоты, пи времени. Ибо [а] во вся-292 ком месте может находиться тело; [б] «пустотой» на­зывают то, в чем тело не находится, ио может оказать­ся; [в] время есть счет движения, а движение без ее- is тественного тела невозможно. Между тем доказано, что вне Неба нет и не может оказаться тела. Следователь­но, очевидно, что вне [Неба] нет ни места, ни пустоты, ни времени. По каковой причине вещи, которые там [находятся], существуют не в пространстве, равно как и время их не старит, и пи одна из [вещей], расположенных над *д> самой внешней орбитой, не знает пикаких изменений, но, неизменные и не подверженные воздействиям, они проводят целый век (aiön) в обладании самой счастли­вой и предельно самодовлеющей жизнью. (Воистину, древние изрекли это имя по божественному наитию. Ибо срок, объемлющий время жизни каждого отдель­ного [существа, срок], вне которого [нельзя найти] ни одну из его естественных [частей], они назвали «во- 25 ком» каждого. По аналогии с этим и полный срок [существования] всего Неба, и срок, объемлющий цело-куппое время и бесконечность, есть «Век» (aiön), по­лучивший наименование вследствие того, что он «всег­да £сть» (aei ön) — бессмертный и божественпый.) От них — в одних случаях более тесно, в других сла­бо — зависит существование и жизнь и остальных [су- зо ществ]. В [наших] общедоступных философских исследова­ниях о божественном51 также многократно показывает­ся посредством доказательств, что первое и высшее бо­жество должно быть всецело неизменным, что служит подтверждением сказанному. А именно, это обосновы­вается [там] тем, что, во-первых, нет ничего болео сильного, что могло бы привести его в движение или изменить (kinösei) (в противном случае оно превосхо­дило бы его по божественности), во-вторых — тем, что 35 у него нет никакого недостатка, и, в-третьих — тем, что оно не лишено ни одного из надлежащих ему со­вершенств. И то, что оно движется непрекращающимся 270ь движением, также имеет разумное основапие; ибо все [тела] прекращают двигаться только тогда, когда при­будут в свое собственное место, а у круговращающегося тела исходное и конечное место движения тождест­венны. 293 ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Выяснив этот вопрос, рассмотрим следующий: воз­никло ли [Небо] или не возникло и уничтожимо или неуничтожимо? Но прежде разберем воззрения других [философов], поскольку доказательство одного из про­тивоположных [тезисов] составляет апорию для дру­гого. В то же время суждение, которое мы выскажем сами, будет иметь больше доказательной силы, если прежде будут выслушаны доводы выступающих в ка­честве спорящих сторон тезисов. Во-первых, потому, что мы отведем от себя тем самым подозрение в том, что выносим приговор заочно, а во-вторых, потому, что адекватного установления истины надо ожидать от по­средника, а не от одной из тяжущихся сторон. Все утверждают, что оно возникло, но при этом од­ни — что оно возникло вечным52, другие — упичтожи-мым, как и любая другая конкретная вещь (synista-mena) 53, а третьи — что оно попеременно находится то в одном, то в другом состоянии, [периодически] уничтожаясь, и что это продолжается вечно, как утвер­ждают Эмпедокл из Акрагаита и Гераклит из Эфеса. Утверждать, что оно возникло и тем не менее веч­но,— значит утверждать нечто невозможное. С доста­точным основанием можно утверждать только то, что мы наблюдаем в действительности во многих или во всех случаях, а в данном случае происходит нечто про­тивоположное: наблюдение показывает, что все, что воз­никает, равным образом уничтожается. Кроме того, если нечто не имеет начала своего .на­стоящего состояния и прежде не могло находиться в другом состоянии в течение целой вечности, то оно не может и изменяться. В противном случае будет иметься некоторая причина [изменения], а если она существовала прежде [изменения], то, [по определе­нию], не могущее находиться в другом состоянии мог­ло бы находиться в другом состоянии. Допустим, что космос образовался из [элементов], которые прежде находились в другом состоянии. Если они всегда находились в этом последнем состоянии it в другом состоянии находиться не могли, то [космос] не возник бы. Но раз он возник, то необходимо, разу­меется, чтобы они-таки могли находиться в другом со­стоянии и не всегда находились в одном и том же, от-294 куда следует, что и пооле [нынешнего] состояния со­единения они разъединятся, и в прошлом соединились после состояния разъединения, и что так уже либо ю было, либо могло быть бесконечное число раз. А если так, то [космос] не может быть неуничтожимым ни в случае, если он некогда находился в другом состоя­нии, ни в случае, если он может находиться в другом состоянии [в будущем]. Уловка, с помощью которой некоторые из утвер­ждающих, что [космос] возник, но неуничтожим, пы­таются спасти свое положение, не достигает цели. Они заявляют, что говорят о возникновении [космоса] на манер тех, кто чертит геометрические фигуры,— не *R в том смысле, что он когда-то возник, а в дидактиче- звоа ских целях, поскольку, мол, увидев [космос], словно геометрическую фигуру, в процессе возникновения, [его] можно лучше понять54. Но это, повторяем, но одно и то же. Ибо если при построении геометрических фигур допустить, что все [стадии] существуют одно­временно, то получается то же самое, а если [допустить б то же] в доказательствах этих [философов] — то не то же самое, а нечто [логически] невозможное, так как допускаемое [ими] на более ранней и на более позд­ней стадии находится в противоречии. Из неупорядочен­ного, утверждают они, возникло упорядоченное55, по быть одновременно неупорядоченным и упорядочен­ным невозможно: необходимо возникновение и время, разделяющие [эти два состояния], тогда как в геомет­рических фигурах ничто не отделено временем. Итак, о что [космос] не может быть одновременно вечным и возникшим, очевидпо. Учение, согласно которому [космос] попеременно составляется [из элементов] и разлагается [на них] 5в, ничем не отличается от утверждения, что он вечеп, но [попеременпо] меняет свою форму, как если бы кто-нибудь считал, что, превращаясь из ребенка во взрос­лого мужа и из взрослого мужа [снова] в ребепка, 15 [человек] то погибает, то существует. Ведь ясно же, что и при взаимном соединении элементов также воз­никает не случайный порядок и сочетание, но [всегда один и тот же, и прежде всего согласпо [самим же авторам этого учения, поскольку причину каждого из двух [поочередпых] состояний [космоса] они видя* в одной из противоположностей. Поэтому если вся 295 20 телесная материя (soma), будучи непрерывной, попере­менно меняет свои состояния и упорядочивается то так, то иначе, а совокупное сочетание Целого остается «кос­мосом» и «Небом», то отсюда следует, что возникает и уничтожается не космос, а его состояния. В случае если космос один, возможность того, что, возникнув однажды, он уничтожится совершенно и ни­когда больше не вернется назад, исключена. Ибо до то-25 го, как он возпик, вечно существовало предшествующее ему образование, которое, как мы утверждаем, не мог­ло бы изменяться, если бы [само в свою очередь] не было возпикшим. Если же космосов бесконечно много, то это возможно скорее. Но только действительно ли это возможно или не­возможно — выяснится из последующего изложепия. Λ между тем имеются некоторые, по мнению которых и печто невозникшее может уничтожиться, и нечто воз-зо иикшее — оставаться неуничтожимым (как [это ут­верждается] в «Тимее», где [Платон] говорит, что Небо возникло и тем пе менее впредь будет существо­вать вечно). Этих [философов] мы опровергли пока только с естественнонаучной точки зрения — в том, что касается [собственно] Неба. Когда же мы рассмотрим [вопрос о возникновении и уничтожении] в общем ви­де — применительно к любому предмету, тогда [абсурд­ность их утверждений] будет ясна и в этой связи. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ 2*оь Но сначала необходимо различить, в каком смысле мы говорим о «невозникшем», «возникшем», «уничто-жимом» и «неуничтожимом», ибо [эти термины] имеют много значепий и потому (даже если это совершенно безразлично для доказательства) мысль должна неиз­бежно пребывать в неопределенности, если [термин], в котором можно различить много значений, уиотреб-5 ляют как однозначный, поскольку неясно, какому из его значений соответствует сказанное. [Термин] «невозникшее» (ageneton) употребляется [1] в одном значении, если печто, чего раньше не было, теперь есть, но не в результате возникновения или из­менения; в таком смысле некоторые толкуют соприкос­новение и движение: нельзя, утверждают они, возник­нуть путем соприкосновения или движения. [2] В дру-296 ΙΌΜ — если нечто может произойти или возникнуть, по его пет: оно также иевозшшшее [или непроисшедшее] в том смысле, что [еще не возникло, но] может возник­нуть. [3] В третьем — если возникновение чего-то в смысле перехода от небытия к бытию абсолютно невоз­можно. («Невозможность» (to adynaton) в свою очередь употребляется в двух значениях, указывая [а] либо на то, что было бы неверным сказать, что оно может возникнуть; [б] либо на то, что оно не может или не способно возникнуть легко, быстро или надлежащим образом.) Сходным образом и [термин] «возникшее» [или «способное возникнуть»] (geneton) употребляется: [1] в одном значении — если то, чего не было раньше, впо­следствии есть и, будь то в процессе возникновения, будь то без возникновения, перешло от небытия к бы­тию; [2] в другом — если нечто может возникнуть, определена ли при этом возможность как истинность или как легкость [возникновения] ; [3] в третьем — если чему-то присуще возникновение из небытия в бы­тие независимо от того, было ли оно уже (но только было в результате [предшествующего] возникновения), или же его еще не было и оно только могло быть. [Значения терминов] «уничтожимое» и «неуничто­жимое» [подразделяются] точно так же. [1] Если че­го-то, что было раньше, впоследствии нет или может не быть, то мы называем его уничтожимым независимо от того, подвергается ли оно в какой-то момент унич­тожению и изменению или нет. [2] Но в некоторых случаях мы называем уничтожимым и то, что может не быть в результате уничтожения; [3] а кроме того, еще в одном смысле — то, что легко поддается уничто­жению, так сказать «хрупкое». О «неуничтожимом» (aphtharton) 57 можно сказать то же самое· [Оно означает:] [1] либо то, что без унич­тожения переходит от бытия к небытию, например соприкосновения, которые раньше были, а впоследствии их нет, без того чтобы они подвергались уничтожению; [2] либо то, что есть, но способно не быть, или, по-дру­гому, то, чего некогда не будет, а сейчас есть. Сейчас ты есть и соприкосновение тоже есть, однако [и то и другое] уничтожимо, так как будет некогда момент, когда сказать о тебе, что ты есть, или об этих [предме­тах], что они соприкасаются, будет неверным; [3] но 297 в самом прямом и собственном значении — то, что есть и не может уничтожиться таким образом, что сейчас оно есть, а впоследствии его нет или может не быть;. [4] либо то, что еще не уничтожено, но может не быть 281а впоследствии; [5] кроме того, неуничтожимым назы­вают то, что не легко поддается уничтожению. При таком положении дел необходимо рассмотреть, что мы понимаем под способностью (to dynaton) и не­способностью (to adynaton), поскольку неуничтожимое в его самом прямом значении определяется как неспо­собное уничтожиться и перейти от бытия к небытию, 5 а невозникшее — как то, что не может и не способно возникнуть таким образом, чтобы прежде не быть, а впоследствии быть (пример — диагональ, соизмеримая [со стороной] ). Так вот, если нечто способно пройти расстояние или поднять тяжесть, то мы всегда судим об этом по мак­симуму и говорим, например, что [оно способно] под­нять [самое большее] сто талантов или пройти сто ста-10 диев (хотя оно способно и на содержащиеся в макси­муме части [работы], коль скоро способно на весь), считая, таким образом, что способность должна опреде­ляться по пределу и по максимуму. Отсюда с необходи­мостью вытекает, что способное максимально на такое-то количество [работы] способно и на содержащиеся [в нем части работы], как-то: если способно поднять сто талантов, то [поднимет] и два и если [способно] пройти сто стадиев, то сможет пройти и два (хотя [его] 15 способность — это максимальная способность). И точно так же неспособное на такое-то количество [работы] (если говорить о его максимальной способности) не способно и на большие количества, как-то: неспособный пройти тысячу стадиев, разумеется, [не способен прой­ти] и тысячу один. И пусть нас ничто не беспокоит: способность в соб­ственном смысле да будет определена по максимальному %о пределу! Правда, быть может, нам возразят, что ска^ заипое не вытекает с необходимостью; поскольку если кто-нибудь видит [величину в] стадий, то отсюда не следует, что он увидит и содержащиеся в нем величины, а скорее наоборот: кто способен [ощутить малое] — увидеть точку или услышать слабый звук, тот воспри­мет и большее. Но для доказательства это не имеет никакого значения: максимум должен быть определен 298 либо применительно к способности, либо применительно к предмету. Смысл наших слов ясен: зрительная спо- 25 собность возрастает с уменьшением [предмета], ско­рость — с [его] увеличением. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Установив это, изложим следующее. Если некоторые [вещи] способны и быть и не быть, то должно быть за­дано некоторое максимальное время [их] бытия и не- зо бытия (я разумею время, в течение которого вещь спо­собна быть, и время, в течение которого она способна не быть в какой бы то ни было категории, например быть человеком, или быть белым, или быть длиной в три локтя, или же быть чем бы то ни было еще из того же ряда). Ибо если допустить, что оно не определено по количеству, но всегда больше любого наперед задан­ного и никогда не меньше другого, то [одна и та же вещь] будет способна в течение бесконечного времени 28«ь быть и в течение другого бесконечного времени не быть, а это невозможно. За отправной пункт [доказательства] возьмем сле­дующее положение: «невозможное» и «ложь» означают не одно и то же. Оговоримся, что есть «невозможное» и «возможное», «ложное» и «истинное» условно (на- « пример, невозможно, чтобы треугольник имел два пря­мых угла при таких-то условиях или чтобы диагональ была соизмерима [со стороной]), а есть «возможное» и «невозможное», «ложное» и «истинное» абсолютно. Так вот, быть абсолютно ложным и быть абсолютно не­возможным — не одно и то же. Сказать, что ты стоишь, когда ты не стоишь, есть ложь, но не нечто невозмож- ю ное. Равно как если о τολί, кто играет на кифаре, но не поет, сказать, что он поет, то это будет ложь, но не нечто невозможное. Но сказать, что одновременно и стоишь и сидишь или что диагональ соизмерима [со стороной], не только ложь, но и нечто невозможное. Таким образом, принять за исходную посылку ложь и [принять за исходную посылку] невозможное — не одно и то же: из невозможной предпосылки следует невоз- is можное заключение. Способность сидеть и [способность] стоять [чело­век] имеет одновременно — в том смысле, что, когда он обладает первой, он обладает и второй, а не так, чтобы 299 одновременно и сидеть и стоять; [осуществлять эти способности он может] только в разное время. Однако если нечто имеет несколько способностей в течение бе­сконечного времени, то [их] невозможно [осуществить] в разное время, а только одновременно. 20 Так, если нечто, что есть в течение бесконечного времени, уничтожимо, то оно обладает способностью не быть. Стало быть, если время [обладания способностью] бесконечно, мы можем считать, что она [уже] осуще­ствилась. Следовательно, нечто будет одновременно и быть и не быть в действительности. Таким образом, ложь в заключении получится потому, что ложь была допущена в исходной посылке. Но если бы последняя не была невозможной, заключение не было бы к тому 25 же еще и невозможным. Следовательно, все, что всегда есть, абсолютно неуничтожимо. Равным образом оно является невозпикшим. И дей­ствительно, если оно возникшее, то должно быть спо­собно в течение некоторого времени не быть (ибо как «уничтожимое» означает то, что прежде было, а теперь не есть или может не быть в какой-то момент впослед­ствии, так «возникшее» — то, что могло не быть пре-30 жде), но пет такого времени, в течение которого то, что всегда есть, способно не быть,— ни бесконечного, ни конечного, так как поскольку оно способно быть в те­чение бесконечного времени, то способно и в течение [любого] конечного. Следовательно, невозможно, чтобы одно и то же было способно всегда быть и всегда но быть. С другой стороны, отрицание, т. е. «не всегда быть» — также невозможно. Следовательно, невозможно и то, чтобы нечто, что всегда есть, было упичтожимым. 282о Равным образом оно не может быть и возникшим, ибо если из двух терминов второй не может быть присущим без первого, а первый не может быть присущим, то не может [быть присущим] и второй, откуда следует, что если то, что всегда есть, не может иногда не быть, то оно не может быть и возникшим. 5 Но поскольку отрицание «того, что всегда способно быть» есть «то, что не всегда способно быть», а «то, что всегда способно не быть» есть [его] противополож­ность, отрицание которой — «то, что не всегда способно не быть», то необходимо, чтобы отрицания обоих [тер­минов] были присущи одному и тому же [субъекту] и чтобы [тем самым] имелось нечто среднее между зоо «тем, что всегда есть» и «тем, что всегда не есть», а именно «то, что способно и быть и не быть», ибо отри- ю цание каждого из двух [терминов] будет присуще ему иногда, коль скоро не всегда. Поэтому, если «то, что не всегда не есть» будет иногда быть и [иногда] не быть, то, разумеется, это верно и для «того, что не всегда способно быть», но иногда есть и, следовательно, [иногда] не есть. Следовательно, одно и то же будет способно и быть и не быть, т. е. будет средним между тем и другим. Доказательство в общем виде таково. Допустим, что [атрибуты] А и В не могут быть присущи ни одному 15 [субъекту] вместе, но либо А, либо Г и либо В, либо Δ [присущи] любому. Необходимо, стало быть, чтобы лю­бому [субъекту], которому не присущи ни А, ни В, были присущи Г и Δ. Ε пусть будет средним между А и В, поскольку то, что не есть ни одна из противопо­ложностей, есть среднее между ними. Тогда ему по необходимости должны быть присущи оба [атрибу­та] — Г и Δ. В самом деле, любому [субъекту прису­щи] либо А, либо Г, следовательно, и [субъекту] Е. so Поскольку же А [присуще быть] не может, то будет присуще Г. То же самое рассуждение справедливо и для Δ. Таким образом, ни «то, что всегда есть» не является возникшим или уничтожимым, ни «то, что всегда не есть». Ясно также, что все, что возникло или уничто-жимо, не вечно: в противном случае оно одновременно будет «способным всегда быть» и «способным не всегда быть», а невозможность этого доказана выше. То, что всегда есть, То, что всегда не есть, Л П Возникшее Ε То, что не всегда есть, То, что не всегда не есть, Г Δ Так не должно ли тогда и все, что не возникло и при- 25 том есть, равно как и все, что неуничтожимо и притом есть, быть вечным? (Я разумею «невозникшее» и «не­уничтожимое» в собственном смысле: под «певозник-шим» — то, что есть сейчас и о чем раньше было невер­ным сказать «не есть»; под «неуничтожимым» — то, что есть сейчас и о чем впоследствии будет неверным ска- зо 301 зать, что оно не есть.) А если эти [термины] следуют один из другого и «невозникшее» неуничтожимо, а «не­уничтожимое» не возникло, то не должно ли и «веч-282ь ное» следовать из обоих и как все «невозникшее» быть вечным, так и все «неуничтожимое» вечным? Это ясно также из определения этих [терминов]. В самом деле, все, что уничтожимо, по необходимости возникло, ибо либо не возникло, либо возникло, по если не возникло, то, согласно исходной посылке, неуничтожимо. Равно как все, что возникло, по необходимости уничтожимо, 5 ибо либо уничтожимо, либо неуничтожимо, но если неуничтожимо, то, согласно исходной посылке, не воз­никло. Если, однако, «неуничтожимое» и «невозникшее» не следуют одно из другого, то нет никакой необходи­мости ни чтобы «невозникшее», ни чтобы «неуничтожи­мое» было «вечным». Но что они с необходимостью должны следовать [одно из другого] — ясно из следующего. Возникшее и упичтожимое следуют одно из другого. Это также ясно ю из предшествующего: средним между «тем, что всегда есть» и «тем, что всегда не есть» является то, из чего не следует ни то, ни другое, а таково «возникшее» и «уничтожимое», поскольку каждое из них способно в течение определенного времени и быть и не быть (я хо­чу сказать, что каждое из них способно в течение за­данного по количеству времени быть и [в течение дру­гого заданного по количеству времени] не быть). Стало 15 быть, все, что возникло или уничтожимо, должно быть »редпим. Пусть А будет «то, что всегда есть», В — «то, что всегда не есть», Г—«возникшее», Δ — «уничтожи­мое». Тогда Г необходимо должно быть средним между А и В, поскольку для них нет такого времени — ни в том, ни в другом направлении,— в которое А не было 20 бы, а В было бы, тогда как для возникшего [такое вре­мя] необходимо должно иметься либо в действитель­ности, либо в возможности, а для А и В — ни тем, ни другим образом. Следовательно, Г будет в течение заданного по количеству и определенного времени быть и в течение другого такого времени пе быть. То же самое справедливо и для Δ. Следовательно, каж­дое из них и возникшее и уничтожимое. Следователь­но, возникшее и уничтожимое следуют одно из дру­гого. 302 То, что всегда есть, Возникшее А Г Уничтожимое То, что всегда не есть, Δ В Тогда Ε пусть будет «невозникшее», Ζ — «возникшее», II — «неуничтожимое», θ — «уничтожимое». Доказано, что Ζ и Θ следуют одно из другого. Но когда заданы такие условия, как эти, а именно [a] Z и θ следуют одно из другого, [б] Ε и Ζ не присущи ни одному [субъекту] вместе, но любому по отдельности [в] и то же самое верно для Η и θ, тогда Ε и Η также с необ­ходимостью должны следовать одно из другого. В самом деле, допустим, что Ε не следует из Н. Следовательно, будет следовать Ζ, ибо любому [субъекту присущи] либо Е, либо Ζ. Однако чему присуще Ζ, тому и θ. Следовательно, θ будет следовать из Н. Но, согласно исходным посылкам, это невозможно. Доказательство того, что Η следует из Е, такое же. Отношение иевоз-иикшего Ε к возникшему Ζ и неуничтожимого II к уничтожимому θ может быть представлено следующим образом: Невозникшее Возникшее Ε Ζ 11еуничтожимое Уничтожимое Η θ А утверждать, что ничто не мешает, чтобы нечто воз­никшее было неуничтожимым или нечто невозникшее уничтожилось, при условии, что первому возникнове­ние, а второму уничтожение присущи один-единствен­ный раз,— значит упразднять одно из исходных дан­ных58. В самом деле, [1] действовать или претерпевать, быть или не быть все вещи способны либо в течение бесконечного, либо в течение заданного по количеству, определенного времени, и причем в течение бесконеч­ного лишь постольку, поскольку бесконечное само не­которым образом определено («больше которого нет»). Однако то, что бесконечно в одном направлении и пе бесконечно и не определено. [2] Кроме того, почему в этот вот момент скорее, [чем в любой другой], то, что раньше было всегда, уничтожилось, а то, что не было в течение бесконечного времени, возникло? В самом деле, если [один момент] ничуть не более [предпочтителеп, чем другой], а мо­ментов бесконечно много, то ясно, что нечто было сно-303 собным возникнуть или уничтожимым в течение беско­нечного времени. Следовательно, оно способно не быть з течение бесконечного времени (поскольку оно одно­временно должно обладать способностью быть и [спо­собностью] не быть): до [уничтожения], если оно уничтожимое; после [возникновения] — если возник­шее. Поэтому если мы допустим, что то, способностью чего оно обладает, [осуществилось и] присуще ему в действительности, то ему одновременно будут присущи противоположности. [3] А кроме того, и это59 также будет присуще ему во всякий момент, так что оно в течение бесконечного времени будет обладать способностью не быть и [спо­собностью] быть; однако доказано, что это невозможно. [4] Кроме того, если способность присуща [вещи] раньше осуществления, то она будет присуща [ей] в течение целокупного времени, даже в течение того, когда она была [еще] пе возникшей и не существующей <в течение бесконечного времени), но способной воз­никнуть. Стало быть, [вещь] одновременно не была и обладала способностью быть, причем быть и тогда и впоследствии, а следовательно, быть в течение беско­нечного времени. Можно показать и иначе невозможность того, чтобы нечто уничтожимое никогда но уничтожилось. В про­тивном случае оно всегда будет одновременно и уни­чтожимым и — энтелехиально — неуничтожимым и в результате способным и всегда быть, и не всегда [быть]. Следовательно, уничтожимое в какой-то момент унич­тожается. И если нечто способно возникнуть, то оно возникло, ибо оно обладает способностью быть [актуаль­но] возникшим и, следовательно, не всегда {не} ^ быть. Нижеследующим образом также можно усмотреть невозможность того, чтобы либо возникшее в какой-то момепт оставалось неуничтожимым, либо иевозникшее и прежде бывшее всегда уничтожилось. Ничто спон­танное не может быть ни неуничтожимым, пи невозник-шим. Ибо спонтанное и случайное [имеет место] во­преки тому, что есть или происходит всегда или как правило, а то, что [есть] в течение бесконечного (абсо­лютно или с какого-то момента) времени, иалично в бы­тии всегда. Следовательно, сущие в течение бесконечного вре­мени вещи должпы переходить от бытия к небытию и 304 от небытия к бытию [не спонтапно, а] естественно. Но у таких естественных вещей потенция противоре­чащих состояний одна и та же, а именно материя — причина [их] бытия и небытия. Поэтому противопо­ложности должны быть одновременно присущи в дей­ствительности. Далее, будет совершенно неверным сказать о чем-то сейчас, что оно есть в прошлом году, или же [сказать о нем] в прошлом году, что оно есть сейчас. Следова­тельно, то, чего некогда не было, не может впослед­ствии быть вечным, ибо оно и впоследствии будет об­ладать способностью не быть — но только не быть не тогда, когда оно есть (в это время оно налично в бы­тии актуально), а не быть в прошлом году и в прошлом [вообще]. Допустим тогда, что то, способностью чего оно обладает, осуществилось и присуще ему в действи­тельности; следовательно, будет верным сказать о нем сейчас, что оно не есть в прошлом году. Но это невоз­можно, так как никакая способность не есть способ­ность быть в прошлом, но — быть в настоящем или буду­щем. Равным образом и то, что раньше было вечным, не может впоследствии не быть: в противном случае оно будет обладать способностью того, что не есть в действительности, и потому, если мы допустим, что эта способность осуществилась, будет верным сказать о нем сейчас, что оно есть в прошлом году и в прошлом вообще. Но не только с абстрактно-всеобщей, но и с естест­веннонаучной точки зрения также невозможно, чтобы либо раньше бывшее вечным впоследствии уничтожи­лось, либо раньше не бывшее впоследствии стало веч­ным. Ибо все, что уничтожимо или возникло подвер­жено качественному изменению, а изменяется оно иод действием противоположностей, и от каких причин естественные вещи образуются, от тех же самых они и уничтожаются. КНИГА ВТОРАЯ (В) ГЛАВА ПЕРВАЯ « го В том, что Небо в своей целокуппости не возпикло и не может уничтожиться (вопреки тому что утверж­дают о нем некоторые), что оно, напротив того, одно и вечно и что его полный жизненный век (aion) но имеет ни начала, ни конца, но содержит и объемлет в 30 себе бесконечное время,— в этом можно удостовериться не только на основании сказанного выше, но и на осно­вании мнения тех, кто полагает иначе и признает его возникновение, ибо, если быть таким, [как мы сказали], для него возможно, а возникнуть так, как говорят они, 284а невозможно, то это также весьма веский аргумент в до­казательство его бессмертия и вечности. Поэтому надлежит признать истинность древних и завещанных нам праотцами с незапамятных времен сказаний, гласящих, что бессмертное и божественное 5 существо наделено движением, но только таким движе­нием, которому не поставлено никакой границы и ко­торое скорее само граница других [движений]. Ведь быть границей — свойство объемлющего, а это движе­ние в силу своего совершенства объемлет движения несовершенные и имеющие границу и остановку; само оно при этом не имеет ни начала, ни конца и, будучи ίο безостановочным в продолжение бесконечного времени, выступает по отношению к прочим [движениям] как причина начала одних и восприемник остановки дру­гих. Небо2, или верхнее место, древние отвели в удел богам, как единственно бессмертное, и настоящее ис­следование подтверждает, что оно неуничтожимо и не возпикло, далее — не испытывает никаких тягот, кото-306 рым подвержены смертные [существа], и сверх то­го — свободно от труда, так как пе требует никакого is насильственного принуждения, которое, препятствуя, сдерживало бы его, в то время как от природы ему бы­ло бы свойственно двигаться иначе: ведь всякое суще­ство, испытывающее такое принуждение, обременепо трудом — тем большим, чем оно долговечнее,— и пото­му непричастно состоянию высшего совершенства. Поэтому не следует придерживаться воззрения, вы­раженного в мифе древних, который гласит, что для сохранения Небо нуждается в Атланте: те, кто сочинил го эту басню, держались, по-видимому, того же воззрения, что и последующие [мыслители], а именно они думали, что все небесные тела имеют тяжесть и состоят из зем­ли, и потому подперли Небо на мифический манер жи­вым принуждением3. Не следует, стало быть, придерживаться ни этого воззрепия, ни воззрения Эмпедокла, который говорит, что в результате верчения Небо приобретает более быст­рое движение, чем его собственное устремление-вииз- 25 нод-действием-тяжести (rhope), и благодаря этому со­храняется в течение столь огромного времени и по сей день. Столь же невероятно, что оно пребывает вечным под принуждающим действием души: жизнь, которую вела бы при этом душа, равным образом не могла бы быть беспечальной и блаженной4. В самом деле, коль скоро за она движет первое тело не так, как ему свойственно двигаться от природы, то движение должно быть на­сильственным, а коль скоро она движет его еще и не­прерывно, то должна быть лишена досуга и не знать никакого интеллектуального отдыха: ведь у нее нет да­же такой передышки, какая есть у души смертных жи­вых существ в виде расслабления тела, происходящего во время сна, и участь Иксиона5 должна удручать ее 35 вочно и иеослабпо. Стало быть, если, как мы сказали, изложенная пами 284ь концепция первого пространственного движения прав­доподобна [в отличие от других], то будет не только более правильным придерживаться нашего объяснения вечности Неба, по и лишь в этом случае мы можем вы­сказать взгляда, согласующиеся с общим всем людям интуитивным представлением (manteia) о боге. Однако s покуда довольно об этом. 307 ГЛАВА ВТОРАЯ Поскольку же некоторые утверждают, что у Неба есть право и лево,— я имею в виду так называемых пифагорейцев, так как именно им принадлежит это учение,— то необходимо рассмотреть, как обстоит тут ю дело, в случае если телу Вселенной следует приписы­вать эти начала,— так ли, как они говорят, или же как-то иначе? Ясно с самого начала: если [Небу] присущи право и лево, то следует полагать, что ему тем более должны быть присущи начала, первичные по отношению к этим. Начала эти рассмотрены в трактате о движепии животных6, так как составляют неотъемлемое свойство is их природы; паблюдение показывает, что животным присущи в одних случаях все, в других — некоторые из такого рода частей (я разумею право и лево и т. д.), тогда как растениям присущи только верх и низ. Если же хотя бы одну из них следует приписывать и Небу, то логично, как мы сказали, чтобы ему была присуща и «о та, которая присуща животным в первую очередь. Все­го их три, и каждое своего рода начало. Под «тремя» я разумею верх и низ, перед и противолежащую сторопу, право и лево: логично, чтобы законченным телам были присущи все эти измерения. Верх есть начало длины, *5 право — [начало] ширины, перед — [начало] глубины. Еще по-другому [их можно определить] через движе­ния, понимая в этом случае под «началом» ту сторону, с которой начинаются движения обладающих ими тел. Сверху начинается рост, справа — движение в прост­ранстве, спереди — движение чувственного восприятия во (я понимаю под «пределом» сторону, в которую на­правлены ощущения). Поэтому не во всяком теле следует искать верх и низ, право и лево, перед и тыл, а только в тех, которые содержат причину своего движения в самих себе и оду­шевлены. Что же касается неодушевленных тел, то мы ни в одном из них не наблюдаем стороны, с которой на­чинается движение. Одни из них вовсе не движутся, «5 другие движутся, но не с любой стороны одинаково, например огонь — только вверх, а земля — только к t85a центру. О верхе и низе, правом и левом мы говорим в этих телах, соотнося [эти обозначения] с нами: либо по нашей правой стороне, как гадатели; либо по сход-308 ству с нашей правой стороной (например правая сто­рона статуи); либо по обратному расположению: пра- s вым — то, что против нашего левого, левым — то, что против нашего правого, (и тылом — то, что против на­шего переда). В самих же них мы пе видим никакого внутренне присущего им различия [сторон], ибо если их перевернуть, то мы назовем правым и левым, вер­хом и низом, передом и тылом противоположные сто­роны. Можно поэтому только удивляться тому, что пифа- ю горсйцы полагали лишь эти два начала: право и лево, а [остальные] четыре проглядели, хотя они ничуть но менее фундаментальны. А между тем верх от низа и перед от тыла у всех животных отличаются ничуть но меньше, чем право от лева. Последние различаются ^ только но функции, а первые — также и по очертани­ям, и в то время как верх и низ присущи всем одушев­ленным существам, как животным, так и растениям, право и лево не присущи растениям. Кроме того, поскольку длина первична относитель­но ширины, то, раз верх — начало длины, право — на- го чало ширины, а начало первичного — первично, верх первичен относительно права в порядке возникновения ([термин] «первичное» имеет много значений). Сверх того, если «верх»— это «откуда» [начинает­ся] движение, «право» — «с чего», а «перед» — «в на­правлении чего», то и в этом смысле «верх» имеет не­которым образом значение начала по отношению к ос- 25 тальным понятиям. Но пифагорейцы заслуживают упрека не только за то, что они упустили из виду более фундаментальные начала, по и за что, что те, [которые они признавали], они считали присущими всем [вещам] в равной мере. Поскольку раньше мы установили, что подобные свойства присущи [всем] существам, содержащим в се­бе причину своего движения, а Небо одушевлено и со- зо держит в себе причину своего движения7, то ясно, что оно имеет как верх и низ, так и право и лево. В самом деле, вместо того чтобы недоумевать (на том основа­нии, что форма Вселенной шарообразна), как может одна ее часть быть правой, а другая — левой, если все части одинаковы и постоянно движутся, надо мыслен- 285ь но представить себе, как если бы печто, в чем право и лево различаются [но только по значению, но] и по 309 форме, взяли и поместили внутрь шара: [право и лево]| по-прежнему будут иметь различное значение, но из-за сходства формы будет казаться, что они не различают­ся. Сходным образом [надо ответить] и на вопрос о на­чале ее движения: даже если [Вселенная] никогда не начала двигаться, тем не менее у нее должна быть начальная точка, откуда она начала бы двигаться, если бы начинала движение, и откуда стала бы двигаться снова, если бы остановилась. Длиной Вселенной я называю расстояние между по­люсами, а из полюсов один — верхним, другой — ниж­ним, так как из всех [мыслимых] полушарий мы раз­личаем только эти [два] но неподвижности полюсов. Вместе с тем и в обыденной речи мы называем «сторо­нами» мира не верх и низ, а [измерение], поперечное [линии] полюсов, считая, таким образом, последнюю длиной, [т. е. линией, идущей «вдоль» мира], ибо «в сторону» означает поперек [линии] верха — низа. Полюс, видимый над нами, есть нижняя часть [Все­ленной] , невидимый нам — верхняя. В самом деле, пра­вой стороной всякого [существа] мы называем ту, с которой начинается его движение в пространстве; вра­щение Неба начинается с той стороны, где восходят «везды; следовательно, она будет правой, а сторона, где звезды заходят,—левой. Стало быть, если [Небо] на­чинает [вращаться] с правой стороны и вращается [слева] направо, то его верхом по необходимости дол­жен быть* невидимый полюс, ибо если допустить, что им является видимый, то движение будет происходить [справа] налево, что мы отрицаем [в наших исходных посылках] 8. Ясно, таким образом, что верхом [Вселен­ной] является невидимый полюс. И те, кто там живет, находятся в верхнем полушарии и с правой стороны, а мы — в нижнем и с левой; прямо противоположным образом тому, что говорят пифагорейцы: они помещают нас наверху и в правой части, а тамошних [жите­лей] — внизу и в левой части, хотя в действительно­сти — наоборот. Однако что касается второй сферы, т. е. сферы пла­нет, то мы находимся в ее верхней и правой части, а те — в нижней и левой; в самом деле, у планет начало движения находится с обратной стороны, так как они движутся в противоположном направлении, и, следова­тельно, мы находимся в начале, а те — в конце9, 310 Итак, относительно частей [Неба], определенных >8« [тремя] измерениями и местоположением, ограничим­ся сказанным. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Поскольку одно круговое движение не противопо­ложно другому, необходимо рассмотреть, почему же тогда имеется несколько круговращений. Правда, по­пытка такого исследования может быть предпринята только издалека, причем не столько даже в смысле про­странственной удаленности, сколько — гораздо в боль­шей мере — оттого, что наши чувства воспринимают лишь ничтожно малую часть акциденций небесных тел. И все же попытаемся ответить на этот вопрос. Причи­ну этой множественности можно постичь исходя из следующего. Все, у чего есть дело, существует ради это­го дела. Дело бога — бессмертие, т. е. вечная жизнь, по- ю этому богу но необходимости должно быть присущо вечное движепие 10. Поскольку же Небо таково (ведь оно божественное тело), то оно в силу этого имеет круглое тело, которое естественным образом вечно движется по кругу. Почему же тогда этого не проис­ходит со всем телом Неба? Потому, что у тела, движу­щегося по кругу, одна часть, а именно расположенная в центре, по необходимости должна оставаться непо­движной, тогда как у этого тела ни одна часть не мо- is жет оставаться неподвижной вообще и в центре в част­ности. А если бы могла, то его естественным движени­ем было бы движение к центру. Между тем для него естественно двигаться по кругу: в противном слу­чае движение не было бы вечным, так как ничто про­тивоестественное не вечно. (Противоестественное вто­рично по отношению к естественному и представляет собой некоторое ненормальное отклонение от естествен­ного в процессе развития.) Следовательно, по необхо- 2С димости должна существовать земля, ибо она и есть то, что покоится в центре (пока примем это положение в качестве гипотезы, а впоследствии опо будет дока­зано). Но если должна существовать земля, то должен су­ществовать и огонь. В самом деле, если одна из про­тивоположностей существует актуально, то и другая должна существовать актуально, если она действительно 311 противоположность, и иметь некоторую самобыт-25 ность (physis), ибо материя противоположностей одна и та же. Кроме того, положительное первично по отно­шению к отрицательному (например, горячее — по от­ношению к холодному), а между тем покой и тяжесть означают отсутствие движения и легкости [соответст­венно]. Но коль скоро существуют огонь и земля, должны существовать и находящиеся в промежутке зо между ними тела, так как каждый элемент стоит в от­ношении противоположности к любому другому (это положение также примем пока в качестве гипотезы, а впоследствии попытаемся доказать). А из существования этих [элементов] с очевид­ностью вытекает необходимость существования возник­новения, так как ни один из них не может быть веч­ным. И действительно, противоположности взаимодей­ствуют между собой и уничтожают друг друга. Кроме 85 того, невероятно, чтобы нечто наделенное движением jeb было вечным, если его движение не может быть веч­ным согласно природе, а между тем эти [элементы] наделены движением. Итак, что возникновение долж­но существовать, ясно из сказанного. Но если есть возникновение, то должно существо­вать еще одно или несколько круговращений, ибо в соответствии с [пеизменпым] круговращением Целого 6 телесные элементы должны были бы относиться между собой [всегда] пеизменным образом (об этом также будет сказано с большей ясностью впоследствии) п. А покуда мы выяснили причину, по которой круго-вращающихся тел несколько: [их несколько] потому, что должно существовать возникновение; возникнове­ние [должно существовать], поскольку [должен суще­ствовать] огонь; огопь и остальпые [элемепты] — по­скольку [должна существовать] земля; а земля — по­тому, что одна часть [Вселенной] должна быть вечно неподвижной, поскольку другая [должна] вечно дви­гаться. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Небо должно иметь шарообразную форму, ибо она более всего подходит к его субстанции и является пер­вой но природе. [Сначала] скажем о фигурах вообще: какая из них 312 является первой как среди плоских, так и среди объем­ных? Всякая плоская фигура очерчена либо прямыми линиями, либо окружностью. Очерченная прямыми ли­ниями ограничена множеством линий, очерченная ок- 15 ружностью — одной. Поскольку же во всяком роде одно первично по природе относительно мпогого, а про­стое — относительно сложного, то круг — первая среди плоских фигур. Кроме того, поскольку законченное, как мы опреде­лили раньше, означает «то, вне чего нельзя найти ни одну из его частей» и к прямой можно прибавлять [но- 20 вые части] всегда, а к линии круга — никогда, то ясно, что линия, ограничивающая круг, законченна. Поэтому если законченное первично относительно незакончен­ного, то круг и на этом основании также первая из фигур. Точно так же шар — [первая] из телесных фигур, ибо только он ограничен одной поверхностью, а много- 2Г| гранники — множеством: шар среди телесных фигур то же, что круг среди плоских. Кроме того, это под­тверждают со всей очевидностью те [философы], ко­торые делят тела на плоскости и порождают их из плоскостей12: из всех телесных фигур они не делят только шар, как фигуру, не имеющую больше одной 30 поверхности, поскольку деление на плоскости — это не такое деление, при котором целое режут на части, а де­ление другого рода — на [составные части], отличаю­щиеся [от целого] по виду. Итак, что шар — первая из телесных фигур, ясно. И если давать [фигурам] порядковые номера, то са­мым логичным будет расположить их так: круг — *5 [фигура] помер один, треугольник — номер два, так как [сумма его углов равна] двум прямым; если же помер один приписать треугольнику, то круг переста- 287а пет быть фигурой. Поскольку же первая фигура при­надлежит первому телу, а первым является тело, нахо­дящееся на крайней орбите, то отсюда следует, что круговращающееся тело шарообразно, а следовательно, и смежное с ним, ибо смежное с шарообразным шаро­образно. И точно так же—[тела], расположенные в направлении центра от них, ибо [тела], объемлемые шарообразным [телом] и соприкасающиеся с ним во всех точках, должны быть шарообразны, а между тем [тела], расположенные ниже сферы планет, соприка-313 ίο саются с находящейся над ними сферой. Поэтому вся Вселенная шарообразна, нбо все [тела] соприкасаются и смежны со сферами. Кроме того, поскольку, с одной стороны, непосред­ственно очевидно и принято за аксиому, что Вселен­ная круговращается, а с другой стороны, доказано, что вне крайней орбиты нет ни пустоты, ни места 13, то и на этом основании также Небо должно быть шарооб-15 разным. В самом деле, если допустить, что опо много­гранник, то получится, что вне [его] есть π место, и тело, и пустота, ибо, вращаясь, многогранник никогда не занимает того же самого пространства, и, где рань­ше было тело, там сейчас его нет, и, где сейчас его нет, там оно снова будет вследствие выступов, образуемых углами. То же самое произошло бы, если бы [у Неба] го оказалась какая-нибудь другая фигура с неравными радиусами, папример чечевицеобразная или яйцеобраз­ная,— во всех этих случаях получится, что вне [край­ней] орбиты имеется и место и пустота вследствие того, что [мировое] Целое занимает не одно и то же про­странство. Кроме того, если движение Неба — мера [всех] дви-25 жепий, так как только оно непрерывно, равномерно и вечно,— во всяком роде мерой служит наименьшее, а наименьшим движением является самое быстрое,— то ясно, что движение Неба — самое быстрое из всех дви­жений. С другой стороны, из всех линий, которые воз­вращаются в ту же [точку], из которой пачались, кратчайшая — окружность, а самое быстрое движе-8о ние — по кратчайшей линии. Поэтому если Небо дви­жется по кругу, и причем движется быстрее всего, то оно должно быть шарообразным, В этом можно удостовериться, кроме того, исходя из тел, расположенных около центра. В самом деле, если [а] вода окружает землю, воздух — воду, огонь — воздух, а верхние тела аналогичным образом [окру­жают тела, расположенные под ними] (они, правда, не 287ь образуют континуума, но тем не менее соприкасаются с ними); [б] поверхность воды шарообразна, [в] а смежное с шарообразным или окружающее шарооб­разное само должно быть таким, то отсюда также с очевидностью следует, что Небо шарообразно. А то, что по крайней мере поверхность воды шаро­образна, очевидно, если исходить из предпосылки, что 314 вода в силу своей природы всегда стекает в более глу­бокое место, если понимать под «более глубоким» на­ходящееся ближе к центру. Проведем из центра [ра­диусы] AB и АГ и соединим их [хордой] В1\ Перпен­дикуляр ΑΔ, опущепиый на основание [треугольника АВГ], короче радиусов, следовательно, место [Δ] глуб­же, [чем места В и Г] [рис. 4], поэтому вода будет сто-кать [в пего] до тех пор, пока [оно] не уравняется [с пими], а радиусам равна прямая АЕ. Следовательно, вода должна находиться у [концов] радиусов: тогда она приобретет покой. Но линия, касающаяся [концов] ра­диусов, есть окружность. Следовательно, поверхность воды, обозначенная через ВЕГ, шарообразна. Из сказанного ясно, что космос шарообразен и при этом выточен с такой изумительной точностью, что ничто рукотворпое, да и вообще ничто, явленное наше­му взору, не может с пим сравниться. Ибо ни одип in [элементов], входящих в его состав, не может воспри­нять такую гладкость и такую точную закругленность, как вещество окружного тела: ясно ведь, что по мере удаления от центра каждый последующий элемел г [превосходит в этом отношении предшествующий ему] в той же пропорции, в какой вода превосходит землю. ГЛАВА ПЯТАЯ Движение по кругу может быть двояким, например от А одно в сторону В, а другое в сторону Г, и о том, что эти движения не противоположны, сказано выше 15. Но если в том, что касается вечных вещей, ничто по может быть случайным или спонтанным, а Небо и его круговое движение вечны, то по какой причине оно движется в одну сторопу, а не в другую? Ведь и это должно либо быть первопричиной, либо иметь перво­причину. Быть может, стремление положительно ответить на все вопросы, пе пропуская ни одного, сочтут призпа-ком или чрезмерной наивности, или чрезмерной само­надеянности. И все-таки несправедливо упрекать в этом всех без разбора: надо принимать во внимание причину, побуждающую говорить, а кроме того, на ка­кую достоверность притязает говорящий: чисто ли че­ловеческую или же более неоспоримую? Когда кому-нибудь посчастливится отыскать доказательства более 315 288л строгие, тогда мы будем ему весьма признательны, а пока скажем то, что нам кажется вероятным. [а] Природа всегда осуществляет наилучшую из всех возможностей; [б] как из двух прямолинейных движений движение в сторону верхнего места имеет более высокое достоинство (поскольку верхнее место 5 превосходит по божественности нижнее), так движе­ние вперед [имеет более высокое достоинство], чем движение назад; [в] но коль скоро [Небо], как было сказано выше 16, имеет право и лево, то оно имеет (и указанное исследование вопроса [о сторонах Неба] подтверждает, что имеет) переднюю и заднюю сторо­ны,— вот объяснение, разрешающее трудность 17. И дей­ствительно, если [Небо] находится в наилучшем из ίο всех возможных состояний, то это и будет причиной указанного [факта]: ибо самое лучшее [для пего] — двигаться простым и безостановочным движением, на­правленным в более ценную сторону. ГЛАВА ШЕСТАЯ Следующий по порядку вопрос, на котором надле­жит остановиться подробнее,— о движении Неба, о том, что оно равномерно, а не неравномерно (сказанное от-15 носится только к первому Небу и к первому движению, ибо в [сферах], расположенных под ним, уже несколь­ко движений слились в одно). В самом деле, если допустить, что оно движется не­равномерно, то ясно, что у движения будет усиление, кульминация и ослабление, так как всякое неравномер­ное движение имеет и ослабление, и усиление, и куль-го минацию. Кульминация бывает либо в начальной точке движения, либо в конечной, либо посередине. Так, ве­роятно, [мы не ошибемся, если скажем, что] у [тел], движущихся согласно природе, [она бывает] в конеч­ной точке движения, у [тел], движущихся вопреки природе,— в начальной, а у брошенных [тел] — посе­редине 18. Между тем у кругового движения нет пи пачальной точки, ни конечной, ни середины, так как у него нет пи начала, ни конца, пи середины в абсо-25 лютпом смысле: по времени опо вечно, а по траекто­рии замкнуто и но имеет разрывов. Поэтому если у 316 движения Неба нет кульминации, то нет и неравномер­ности, так как неравномерность возникает вследствие ослабления и усиления. Кроме того, поскольку все движимое движимо чем-то, то причиной неравномерности движения должно быть либо движущее, либо движимое, либо оба, ибо ив зо случае, если бы движущее двигало не с одной и той же силой, и в случае, если бы движимое изменялось и не оставалось бы одним и тем же, и в случае, если бы из­менялись оба, ничто не мешало бы движимому дви­гаться неравномерно. Однако с Небом ни того, ни дру­гого, ни третьего произойти не может. В самом деле, что касается движимого, то доказано, что оно первое, простое, невозникшее, неуничтожимое и абсолютно 28вь неизменяемое; а что касается движущего, то у него го­раздо больше оснований быть таким, так как первым может двигать только первое, простым — только про­стое и неуничтожимым и невозникшим — только не­уничтожимое и невозникшее. Поскольку же движимое не изменяется, даже несмотря на то что оно тело, то s движущее тем более пе должно изменяться, поскольку оно бестелесно. Откуда следует, что и движение но может быть неравномерным. И действительно, если оно неравномерно, то либо все движение в целом изменяется, становясь то быст­рее, то снова медленнее, либо — его части. То, что ча­сти не неравномерны, очевидно: иначе за бесконечное ю время уже произошло бы расхождение звезд, если бы одна двигалась быстрее, а другая — медленнее, однако никаких изменений в расстояниях между пими не на­блюдается. С другой стороны, все движение в целом также не может изменяться. Ослабление всегда проис­ходит вследствие бессилия, а бессилие противоестест­венно. (Все виды бессилия или немощи, присущие 15 животным, как, например, старость или чахотка, проти­воестественны; вероятно, потому, что организм живот-пых в его целом состоит из таких частей, которые раз­личаются по своим естественным местам, и ни одна из частей не занимает своего собственного места.) Стало быть, если существам первого порядка не присуще про­тивоестественное (поскольку они просты, несмешанны, находятся в свойственном им месте и им ничто не про- ао тивоположно), то им не присуще и бессилие, а следо-317 вательно, и ослабление π (поскольку усиление влечет за собой ослабление) усиление. Кроме того, невероятно, чтобы двигатель был в те­чение бесконечного времени бессильным, а затем, в те­чение другого бесконечного времени,— обладающим си­лой. Наблюдение показывает, что ппчто не находится в противоестественном состоянии в течение бесконеч­ного времени (а бессилие противоестественно), равно как и пичто не бывает в течение равного времени про­тивоестественным и естественным пли в каком бы то ни было смысле обладающим силой и бессильным. Л между тем если движение ослабляется, то оно должно ослабляться в течение бесконечного вре­мени. Равным образом невозможно, чтобы оно вечно уси­ливалось или вечно ослаблялось: в этом случае движе­ние было бы бесконечным и неопределенным, а мы утверждаем, что всякое движение происходит из одной точки в другую и определено. Кроме того, если принять, что имеется некоторое наименьшее время, меньше, чем за которое Небо не может совершить оборот (и действительно, подобно то­му как невозможно исполнить [пьесу] на кифаре или пройти путь за какое угодно время, но для всякого действия определено наименьшее время, превзойти ко­торое нельзя, так и Небо не может совершить оборот за какое угодно время),—если, стало быть, это верно, то усиление движения не может быть вечным (а если усиление, то и ослабление, ибо что справедливо для одного из них, то справедливо для обоих), в случае если [движение] усиливается с постоянным или воз­растающим ускорением в течение бесконечного вре­мени. Следовательно, остается утверждать, что убыстре­ние и замедление присущи движению [Неба] попере­менно. Но это уже совершенно невероятно и выглядит надуманно. А кроме того, больше вероятия, что такое чередование не осталось бы незамеченным, так как все контрастирующее между собой лучше воспринимается чувствами. Итак, относительно того, что Небо одпо-единствеп-но, равно как безначально и вечно, а кроме того, дви­жется равномерно, ограничимся сказанным. 318 ГЛАВА СЕДЬМАЯ А теперь надлежит сказать о так называемых звез­дах: из каких [элементов] они состоят, какова их фор­ма и каковы их движения. Наиболее логичное для нас и последовательно вы­текающее из сказанного — считать каждую из звезд со­стоящей из того тела, внутри которого пролегает ее ор­бита, поскольку [выше] мы признали существование особого тела, от природы наделенного круговым движе­нием. Те, кто утверждают, что звезды состоят из огня, утверждают это на том основании, что верхнее тело считают огнем. Тем самым они считают логичным, что­бы каждая звезда состояла из того [тела], внутри ко­торого она находится,— и мы рассуждаем точно так же. Тепло и свет звезды испускают потому, что воздух подвергается трению от их движения. Движение рас­каляет даже дерево, камни и железо; с еще большим основанием [оно должно раскалять вещество] более близкое к огню, каковым является воздух. Примером могут служить метательные снаряды: они сами раска­ляются так сильно, что плавятся свинцовые ядра, а ес­ли уж они сами раскаляются, то и окружающий их воздух должен претерпевать то же самое. Таким обра­зом, эти [метательные снаряды] сами нагреваются по­тому, что они движутся в воздухе, который вследствие трения, производимого их движением, становится ог­нем. Λ что касается верхних [тел], то из них каждое движется внутри сферы, и поэтому сами они не раска­ляются, а вот воздух, находящийся под сферой круго-вращающегося тела, вследствие ее движения должен нагреваться, и особенно от той сферы, к которой при­креплено Солнце. Вот почему при его приближении, восхождении и стоянии у нас над головой усиливается жар. Итак, что звезды не из огня и не в огне дви­жутся — сказано выше. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Поскольку наблюдение показывает, что смещаются не только звезды, но и все Небо, изменение по необхо­димости должно происходить [1] либо от того, что и то и другое покоится, [2] либо от того, что и то и дру­гое движется, [3] либо от того, что одно покоится, а другое движется. &19 [1] В случае если земля неподвижна, и то и другое -, покоиться не может: иначе не происходили бы наблю­даемые явления. Между тем неподвижность земли мы постулируем. Стало быть, остается [одпо из двух]: либо и то и другое движется, либо одно движется, дру­гое покоится. [2] Если допустить, что и то и другое движется, то абсурдно, что скорости звезд и орбит совпадают, т. е. что каждая звезда имеет одинаковую скорость с той ίο орбитой, по которой она движется. Ибо наблюдение по­казывает, что звезды возвращаются па то же место одновременно с орбитами, откуда следует, что и звезда прошла свою орбиту, и орбита совершила свое движе­ние по окружности одновременно. Однако невероятно, чтобы скорости звезд были пропорциональны размерам is орбит. В том, что скорости орбит пропорциональны их размерам, нет ничего странного — мало того, это даже необходимо, но то, что [то же самое верно для] каж­дой из находящихся на них звезд, лишено всякого ве­роятия. И действительно, одпо из двух: либо звезда, движущаяся по большей орбите, обладает большей скоростью по необходимости, и тогда очевидно, что, даже если звезды взаимно поменяются орбитами, та, га [что двигалась медленнее], станет двигаться быстрее, а та, [что двигалась быстрее], станет двигаться мед­леннее, откуда следует, что они не имеют своего соб­ственного движения, а несомы орбитами; либо это результат случайности, и тогда равным образом неве­роятно, чтобы большая орбита во всех случаях совпа­ла с более быстрым движением находящейся на ней звезды. То, что дело обстоит таким образом с одной или г» двумя звездами, ничуть не странно, а то, что со все­ми без исключения,— похоже на выдумку. А кроме то­го, в том, что существует от природы, случайного не бывает, и то, что имеет место повсюду и во всех слу­чаях, не случайно. [3] С другой стороны, если [допустить, что] орби­ты неподвижны, а движутся сами звезды, мы придем к тем же самым несообразностям: получится, что внеш-80 ние звезды19 движутся быстрее и что скорости звезд соответствуют размерам орбит. Таким образом, поскольку ни допущение, что дви­жется и то и другое, пи допущение, что движутся од-пи только звезды, не имеют разумного основания. 320 остается [допустить], что орбиты движутся, а звезды покоятся и перемещаются вместе с орбитами, к кото­рым они прикреплены,— это единственное допущение, из которого не следует ничего абсурдного. И действи­тельно, во-первых, логично, что скорость большей ор­биты больше, когда они закреплены вокруг одного и того же центра. Ибо то, что справедливо для всех тел, движущихся своим собствеппым движением (большее тело движется быстрее), справедливо и для сфериче­ских тел, а между тем дуга, отсекаемая [двумя] ра­диусами в большем из [концентрических] кругов, боль­ше [дуги, отсекаемой в меньшем], и потому логично, что большая орбита совершит оборот в равное вре­мя [с меньшей]. А во-вторых, это допущение (на­ряду с уже доказанной непрерывностью Вселенной) объясняет, почему Небо не разваливается на части. Кроме того, поскольку звезды шарообразны (так утверждают остальные, и мы будем последовательными, если станем утверждать то же самое, раз мы произво­дим звезды от сферического тела), а у шарообразного два вида самостоятельного движения: качепие и вер­чение, то, если звезды действительно движутся само­стоятельно, они были бы наделены одним из них, одна­ко ни то, ни другое пе наблюдается. В самом деле, если бы они вертелись, то оставались бы на одном и том же месте и не изменяли своего местоположения, однако наблюдение показывает и все признают, что они его изменяют. Л кроме того, разум­но, чтобы все звезды были иаделепы одним и тем жо движением, однако из всех звезд одно только Солнце кажется вертящимся на восходе и па закате, да и то причиной тому не само опо, а удаленность нашего взо­ра; дело в том, что зрительный луч, вытягиваясь на большое расстояние, начинает кружиться от слабости. Этим же, вероятно, объясняется тот факт, что непо­движные звезды кажутся мерцающими, а планеты пе мерцают: планеты близко, и поэтому зрительный луч достигает их сильным, а достигая неподвижных звезд, он вытягивается слишком далеко и от большой длины начинает дрожать. А дрожание его создает впечатле­ние того, что [это] движение присуще самой звезде, ибо какая разница, двигать ли зрительпый луч или зримый предмет. 11 Аристотель, т. 3 321 С другой стороны, очевидно, что звезды и не ка­тятся. Катящееся должно поворачиваться, а луна по­стоянно видна со стороны так называемого лица20. Таким образом, раз разум требует, чтобы при само­стоятельном движении звезды двигались одпим из свой­ственных [их форме] движений, а таковые за ними не наблюдаются, то ясно, что они не движутся самостоя­тельно. Кроме того, [если допустить противное, то] абсурд­но, что природа не снабдила их никаким органом пере­движения,— а ведь природа ничего не делает случай­но — и о животных проявила заботу, а столь высоко­ценными существами пренебрегла. Мало того, создает­ся впечатление, что она словно преднамеренно отняла у них все, благодаря чему они могли бы продвигаться самостоятельно, и сделала их максимально непохожи­ми на существа, обладающие органами передвижения. Именно поэтому представляется целесообразным, что и все Небо, и каждая из звезд шарообразны. Ибо с одной стороны, шар — наиболее пригодная фигура для движения па месте (поскольку из всех фигур он способен быстрее всего двигаться указанным образом и точнее всего занимать при этом одно и то же место), а с другой стороны, наименее пригодная для поступа­тельного движения, поскольку, не имея никаких отви­сающих или выступающих частей, как у многогранни­ка, он минимально схож по своей форме с [телами], способными двигаться самостоятельно, и максимально отличеп от тел, способных ходить. Поэтому, коль скоро Небо должно двигаться на месте, а звезды не двигать­ся вперед самостоятельно, шарообразность и того и другого имеет разумное основание: она наилучшее усло­вие для того, чтобы одно двигалось, а другое было не­подвижным. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Из этого ясно, что утверждение, согласно которому движение [светил] рождает гармонию21, поскольку, мол, [издаваемые ими] звуки объединяются в копсо-нирующие интервалы, при всей своей остроумности и оригинальности тем не менее не верно. По мнению не­которых, столь огромные тела по необходимости долж­ны производить своим движением шум: если уж его 322 производят земные тела, [рассуждают опи], ни по объему, ни по скорости движения не сравнимые [с небесными], то что говорить о Солнце, Луне да еще таком количестве столь великих звезд, преодолеваю­щих такой путь с такой быстротой,— не может быть, чтобы они не производили шума совершенно невообра­зимой силы! Исходя из этого, а также из того, что ско­рости [звезд], измеренные по расстояниям, относятся между собой так же, как тоны копсонирующих интер­валов (Symphöniön), они утверждают, что звучание, издаваемое звездами при движении по кругу, образует гармонию. А поскольку представляется абсурдным, что мы этого звучания не слышим, опи объясняют это тем, что звук имеется с самого момента нашего рождения и потому, за неимением контрастирующей с ним ти­шины, неразличим: ведь звук и тишина распознаются по взаимному контрасту. С людьми, мол, поэтому про­исходит то же, что с кузнецами-молотобойцами, кото­рые вследствие привычки не замечают грохота. Теория эта, как уже сказано выше, изящна и по­этична, однако дело не может обстоять таким образом. Абсурдно не только то, что мы ничего не слышим (это они еще пытаются как-то объяснить), но и то, что не испытываем на себе никакого другого действия [звука], не опосредованного ощущением. Очень громкие звуки сокрушают, как известно, цельность даже неодушевлен­ных тел, например звук грома расщепляет камни и на-иирочиейшие тела. Если же движется такое количество столь огромных тел, а проникающая способность и сила звука прямо пропорциональны движущейся величине, то он должен и доходить сюда, и обладать невообрази­мой сокрушительной силой. Однако мы и но слышим его, и не видим, чтобы тела подвергались какому-нибудь насильственному воздействию, и не трудно объяснить почему: потому что никакого звука нет. А выяснение причины этого одновременно служит подтверждением истинности высказанных нами взглядов, ибо то, что для пифагорейцев было трудностью, заставившей их постулировать консонанс движущихся [звезд], для нас — доказательство [их неподвижности]. Тела, кото­рые движутся сами, производят шум и трение (plege), а те, которые прикреплены к движущемуся телу как к кораблю или содержатся в нем, как части, пе могут шуметь, равно как и сам корабль, если он движется по 11* 323 is течению реки. А ведь и здесь можно было сказать, рас­суждая, как они: «Нелепо, мол, что мачта и корма та­кого большого корабля (равно как и сам корабль), дви­гаясь, не производят шума!» Между тем шум произ­водит только то, что движется в неподвижном, а то, что [движется] в движущемся, образуя с ним сплош­ное целое и не производя трения, не может шуметь. Поэтому тут же надо сказать, что, если бы тела звезд го двигались (как это утверждают все) в разлитой по Вселенной массе воздуха или огня, они должны были бы производить шум чудовищной силы, а этот послед­ний — доходить сюда и вызывать разрушения. Посколь­ку же этого, как мы видим, не происходит, то отсюда следует, что пи одна из них не движется ни как живот­ное, пи насильственно. Природа словно предвидела, 25 что, если бы движение [звезд] происходило пе выше­указанным образом, пи одна из здешних вещей не была бы такой, как она есть. Итак, о том, что звезды шарообразны, равно как и о том, что они не двиячутся самостоятельно, сказано. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ зо Что касается их порядка, т. е. последовательности, в которой опи движутся, и расстояний, отделяющих каждую из них от [сферы неподвижных звезд], то мы можем исходить из данных астрономии, поскольку [астрономами этот вопрос] трактуется исчерпывающе. [На основании астрономических данных] получается, что скорость движения каждой [планеты] пропорцио­нальна расстоянию, на которое она удалена [от сферы as неподвижных звезд]. И действительно, коль скоро мы 2»ib исходим из предпосылки, что крайнее вращение Неба простое и самое быстрое, а вращения остальных [пла­нет] медленнее и сложнее (так как каждая движется по своей орбите в направлении, противоположном дви­жению Неба), то тем самым уже логично, чтобы [пла­нета], наиболее близкая к простому и первому враще­нию, проходила свою орбиту за наибольшее время, 5 наиболее далекая — за наименьшее, а остальные — чем ближе, тем за большее, чем дальше, тем за меньшее. Ибо наиболее близкая [к первому вращению] одоле­вается [им] в наибольшей мере, паиболее далекая — в наименьшей вследствие удаленности на большое рас-324 стояние, а промежуточные — уже пропорционально расстоянию, на которое они [от него] удалены, как это и показывают математики. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Что касается формы звезд, то наиболее логичпым будет считать, что каждой из них присуща форма ша­рообразная. В самом деле, поскольку доказано, что им от природы не свойственно двигаться самостоятельно, а природа ничего не делает бессмысленно или бесцель­но, то ясно, что неспособным к движению [существам] она и форму дала такую, которая хуже всего приспо­соблена для движения. Но менее всего приспособлен к движению шар, поскольку у него нет никакого при­способления для движения, откуда ясно, что тела звезд шарообразны. Кроме того, что верно для одной, верно для всех, а луна, как доказывает визуальное наблюдение, шаро­образна: иначе, прибывая и убывая, она не была бы по большей части серповидпой или выпуклой с обеих сторон и лишь однажды — имеющей форму полукруга. То же самое доказывает и астрономия: [не будь луна шарообразной], затмения солнца не были бы серповид­ными. Следовательно, раз одна шарообразна, то ясно, что и остальные таковы. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Поскольку имеются два трудноразрешимых вопро­са, постановка которых вполне правомерна, попытаемся ответить на них так, как нам кажется вероятным, рас­ценивая скорее как скромность, нежели как самона­деянность, рвение того, кто из жажды к философско­му знанию доволен даже частичным решением вопро­сов, вызывающих у нас величайшие затруднения. Из множества вопросов такого рода один из самых загадочных следующий: почему число движений, со­вершаемых [отдельными плапетами], пе возрастает по­стоянно по мере удаления от первого вращения и наи­большее число движений совершают [планеты], нахо­дящиеся посредине? Казалось бы, если первое тело движется одним движепием, то логично, чтобы ближай­шее к нему двигалось наименьшим числом движений, 325 скажем двумя, следующее — тремя, или чтобы име­лась какая-нибудь другая регулярность того же рода. 35 На самом же деле все наоборот: Солнце и Луна дви-202а жутся меньшим числом движении, чем некоторые из блуждающих звезд, хотя последние находятся дальше них от центра и потому ближе к первому телу. Для некоторых [планет] это было доказано помимо всего прочего визуальным наблюдением: так, мы видели, как Луна, представлявшая тогда собой полукруг, нашла на 5 звезду Ареса, которая скрылась с ее темной стороны и вышла с ясной и светлой22. То же сообщают и об остальных звездах египтяне и вавилоняне, которые ве­дут наблюдения уже давно, в течение очень многих лет, и от которых мы получили много надежных сви­детельств о каждой из звезд. ίο Второй вопрос, постановка которого равным обра­зом правомерна, заключается в следующем: почему в первой сфере помещается такое количество звезд, что их совокупный ряд представляется неисчислимым, то­гда как другие звезды [движутся] каждая в отдельно­сти и поодиночке, а так, чтобы к одной и той же сфе­ре были прикреплены две или больше звезды,— этого не наблюдается? 15 В этих вопросах, стало быть, похвально стремиться к более глубокому пониманию, хотя возможности на­ши скудны, а расстояние, на которое мы удалепы от звездных явлений, столь огромно. И все же с опре­деленной точки зрения теперешняя трудность отнюдь не покажется нам необъяснимой. Дело в том, что до сих пор мы думали о звездах всего лишь как о телах 20 и единицах, имеющих порядок, но совершенно неоду­шевленных, а надо представлять их себе как [сущест­ва], причастные жизни и деятельности: с этой точки зрения рассматриваемый факт нисколько не покажет­ся нам иаралогичным. Вполне естественно, что самое совершенное существо обладает благом, не производя никакого действия, ближайшее к нему [достигает бла­га] посредством немногих или одного действия, а су­щества более удаленные [от него] — посредством бо­лее многочисленных действий,— точно так же как в 25 случае с [человеческим] телом: одно здорово и без упражнений, другое — после небольшой прогулки, третье нуждается и в беге, и в борьбе, и в тренировке па палестре, а для четвертого это благо уже более не-326 достижимо, несмотря ни на какие усилия, и опо [до­вольствуется] каким-то другим. Но преуспеть во мно­гом или много раз трудно; например, сделать при игре в кости десять тысяч хиосских бросков23 [подряд] не­возможно, а один или два — легко. Еще пример: когда одно надо сделать ради другого, другое — ради третье­го, а третье — ради четвертого, то достичь цели на первом или первых двух этапах легко, а чем больше этапов, тем труднее. Поэтому и деятельность [блуждающих] звезд надо считать точно такой же, как деятельность животных и растений. И действительно, здесь, [на земле], наибо­лее мпогочисленпы действия человека, поскольку оп может достичь многих благ и потому совершает много действий, направленных на достижение внешних це­лей, тогда как [существо], находящееся в состоянии наивысшего возможного совершенства, отпюдь не нуж­дается в деятельности, поскольку оно само есть цель, а деятельность возможна только при паличии двух [моментов]: цели и средства. Действия остальных жи­вотных менее многочисленны, а деятельность расте­ний совсем скудная и, вероятно, только одного вида, ибо у них либо одно благо, которого они могли бы до­стичь (как, впрочем, и у человека), либо — даже если их много — все способствуют достижению [одного] высшего блага. Такпм образом, одно [существо] обла­дает высшим благом или причастно ему, другое сразу же достигает его в результате немногих действий, третье — посредством многих, а четвертое даже и по пытается [его достичь] и довольствуется тем, чтобы приблизиться к этой конечной цели. Например, в слу­чае если цель — здоровье, одно [существо] всегда здо­рово, другое — когда похудеет, третье — когда займет­ся бегом и похудеет, а четвертое — когда совершит еще какое-нибудь дополнительное действие ради того, что­бы бегать, увеличив таким образом еще более число движений; тогда как другое бессильно достичь здо­ровья, по [способно достичь] лишь бега или похуде­ния, и потому одно из них становится для него целью. Разумеется, самое лучшее для всех — достичь конеч­ной цели, но, если это невозможно, лучшим будет то, что ближе всего к наилучшему. Вот почему Земля во­все не движется, а [планеты], близкие к ней, обла­дают малым числом движений: они не достигают 327 конечной цели, а лишь приближаются к ней в той мере, в какой они способны приобщиться к божественнейше-му началу. Первое небо достигает ее сразу — посред­ством одного движения, а звезды, находящиеся посре­дине между первым и последними [небесами], хотя 25 и достигают ее, но достигают посредством множества движений. Что касается [второй] трудности, состоящей в том, что в одной-единственной первой несущей сфере ско­пилось огромное множество звезд, тогда как из осталь­ных звезд каждая в отдельности наделена своими осо­быми движениями, то первое разумное объяснение, ко­торое можно дать этому факту, таково. Надо принять в соображение, что жизненная мощь и движущее на­чало первой сферы обладают огромным превосходством 30 в сравнешш с остальными сферами, а это превосходст­во подчинено разумному отношению: первая сфера од-па движет много божественных тел, а остальные сферы 193а помногу — лишь одно, так как любая из планет одна движется множеством движений. Тем самым природа восстанавливает равенство и устанавливает определен­ный порядок, наделяя одну несущую сферу множест­вом тел, а одно тело множеством несущих сфер. Вторая причина того, что остальные сферы [помно-5 гу] движут одно тело, заключается в том, что сферы, предшествующие последней и содержащей одну звезду, ;[в действительности] движут помногу тел [каждая], так как последняя сфера движется внутри многих сфер, с которыми она связана, а каждая сфера представляет собой тело. Таким образом, действие последней сферы производится сообща. Одно движение у каждой сферы ίο свое собственное и естественное, а другое — как бы прибавлено. ОДЕЭКО [собственная] сила всякого огра­ниченного тела способна привести в движение только ограниченное тело24. Итак, о звездах, движущихся круговым движе­нием,— каковы они по своей субстанции и по форме, равно как об их движении и порядке,— сказано. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ is Остается сказать о Земле: где она находится, по­коится ли или движется и какова ее форма. Относительно ее положения мнения расходятся. Большинство считает, что она находится в центре,^ 328 таковы все, кто признает Вселенную конечной. Италий­ские же философы, известные под именем пифагорей­цев, держатся противоположного взгляда: в центре, утверждают они, находится огонь, а Земля — одна из звезд — движется по кругу вокруг центра, вызывая смену дня и ночи. Сверх того они постулируют еще одну Землю, противоположную нашей*,— «Антиземлю», как они ее называют, не ища теорий и объяснений, сооб­разных с наблюдаемыми фактами, а притягивая за уши наблюдаемые факты и пытаясь их подогнать под ка­кие-то свои теории и воззрения25. Да и многие другие согласятся, что Земле не следует придавать центрального местоположения, заключая о достоверном не на основании наблюдаемых фак­тов, а скорее на основании умозрительных рассужде­ний. По их мнению, наиболее ценному [телу] надле­жит занимать наиболее ценное место; огонь превосхо­дит по ценности землю, предел — промежуток, а край и центр суть пределы: отсюда они делают вывод, что в центре Сферы находится не земля, а скорее огонь. Но вернемся к пифагорейцам. Исходя из того, что самая важная часть Вселенной должна быть надежнее всего защищена, а таковой является центр, они назы­вают огонь, занимающий это место, «Острогом Зевса», рассуждая так, будто [термин] «центр» однозначен и будто геометрический центр в то же время есть центр самой вещи и естественный центр. Однако у живот­ных центр животного и центр тела не совпадают, и надо полагать, что со всем Небом дело обстоит анало­гичным образом. По этой-то причине им нет никакой нужды беспокоиться о Вселенной и укреплять ее ма­тематический центр «острогом», но следует искать тот центр — что он собой представляет и где поместила его природа. Ибо тот центр — начало и нечто ценное, а пространственный центр [по ценности] занимает скорее последнее место, чем первое: середина есть то, что объемлется границами, край — то, что ограничи­вает, а объемлющее и крайняя граница превосходят по ценности то, что содержится в границах, так как последнее — материя, а первое — сущность и форма со­четания. Таково мпенпе некоторых относительно местополо­жения Земли. И относительно ее покоя и движения [мнения расходятся] точно так же, ибо здесь также нет 320 всеобщего единообразия во взглядах и те, кто отрицает, что Земля находится в центре, утверждают, что она движется по кругу вокруг центра, и причем не только Земля, но и «Антиземля», как мы сказали выше. (Не­которым [из них] даже представляется возможным, что вокруг центра движется песколько таких тел, не­видимых нам потому, что их заслоняет Земля. Этим, по их словам, и объясняется то, что затмения Луны про­исходят чаще, чем [затмения] Солнца: Луну загора­живает не одна только Земля, но и каждое из [этих] движущихся тел.) Поскольку Земля26 в любом случае не центр, но отстоит [от цептра] на целое земное по­лушарие, то [этим доказывается], по их мнению, что, когда мы живем не в центре, наблюдаемые явлепия вполпе могут происходить точпо так же, как если бы Земля находилась в центре: ведь и так совершенно не заметно, что мы удалены [от центра] на половину диа­метра [Земли]. Наконец, некоторые полагают, что опа хотя и на­ходится в центре, но «крутится» и движется «вокруг оси, протянутой насквозь через Вселенную», как напи­сано в «Тимее» 27. Подобные же споры ведутся и относительно формы [Земли]. По мнению одних, [Земля] шарообразна, но мнению других — плоская и имеет форму барабана. [Последпие] приводят в доказательство тот факт, что при заходе и восходе Солнца его скрытая [за горизон­том] часть отсекается прямой, а не дугообразпой ли­нией, исходя тем самым из предположения, что, если бы [Земля] была шарообразной, линия сечения долж-па была бы иметь форму дуги. Однако они пе прини­мают в расчет, во-первых, расстояние, на которое Солн­це удалено от Земли, а во-вторых, [огромный] размер окружности, которая при паложении на эти по видимо­сти маленькие круги издалека кажется прямой. Таким образом, эта иллюзия отнюдь не может служить им основанием для сомнений в том, что тело Земли круг­лое. Но они приводят дополнительный аргумент и ут­верждают, что эту форму Земля должна иметь вслед­ствие неподвижности. Существующие решения вопроса о движении и по­кое Земли, как мы уже знаем, многообразны. Сам вопрос неизбежно должен был прийти на ум всем: надо отли­чаться, вероятно, весьма беспечным образом мыслей, 330 чтобы не удивляться, как же это возможно, чтобы, в то время как маленькая часть земли, если ее поднять и отпустить, движется и никогда не остается на месте (и причем движется тем быстрее, чем она больше), 15 вся Земля, если бы ее подняли и отпустили, не двига­лась. А между тем так оно и есть: столь огромная тя­жесть пребывает в покое! В то же время, если из-под падающих частей ее, прежде чем они упадут, убрать землю, они продолжат свое движение вниз, не испыты­вая ни малейшего сопротивления. Поэтому то, что этот вопрос для всех стал предметом философского исследо­вания, вполне естественно. Но то, что решения его, ко- 20 торые они предлагали, не казались им еще более стран­ными, чем сам парадокс, достойно удивления. Так, одни на основании этого утверждают, что низ Земли бесконечен: «она уходит своими корнями в бес­конечность», говорят они, подобно Ксенофану Коло-фонскому28, чтобы не утруждать себя поисками [под­линной] причины, за что и навлекли на себя суровую 25 укоризну Эмиедокла, сказавшего [о них]: ...Будь бесконечны глубины земли и эфир изобильный, Как с языка сорвалось и из уст излилось впустую Многих людей, ничтожную часть Вселенной видавших29. Другие полагают, что [Земля] лежит на воде. Это самая древняя теория, которая до нас дошла,— говорят, что ее выставил Фалес Милетский. Она гласит, что 30 Земля остается неподвижной потому, что плавает, как дерево или какое-нибудь другое подобное вещество (ни одному из которых не свойственно по природе покоить­ся па воздухе, а па воде — свойственно),— как будто о воде, поддерживающей Землю, нельзя сказать того же, что и о Земле: воде также не свойственно по природе держаться на весу — она всегда находится на чем-то. Кроме того, как воздух легче воды, так вода легче зем­ли — как же тогда возможно, чтобы более легкое нахо­дилось ниже более тяжелого по своей природе? Кроме 294ь того, коль скоро всей Земле по природе свойственно удерживаться на воде, то ясно, что и каждой из ее ча­стей — тоже, однако в действительности мы не видим, чтобы это происходило; напротив, любая ее часть идет 5 ко дну, и, чем она больше, тем быстрее. Право же, создается впечатление, что [эти мысли­тели] продолжают исследование проблемы до известных 331 пределов, а не до тех пор, до каких это возможно. Мы все имеем обыкновение вести исследование, сообра­зуясь не с самим предметом, а с возражениями тех, кто утверждает противоположное, и даже тот, кто иссле-ю ДУет мысленно и в уединении, делает это до тех пор, пока ему больше нечего будет возразить самому себе. Поэтому для того, чтобы исследовать надлежащим об­разом, надо быть неистощимым на возражения, сооб­разные с родом [исследуемого предмета], а это возмож­но только в результате изучения всех [видовых] отли­чий. Анаксимеп, Анаксагор и Демокрит причиной пепод-15 вижности Земли считают ее плоскую форму. Благодаря ей, дескать, Земля не рассекает находящийся под ней воздух, а запирает его — паблюдеиие показывает, что это свойство плоских тел вообще (кроме того, плоские тела благодаря сопротивлению обладают устойчивостью и выдерживают напоры ветра). Таким же точно обра­зом, по их словам, Земля запирает своей плоской по­верхностью лежащий под ней воздух, а он, лишенный 20 пространства, достаточного для перемещения, остается неподвижен внизу всем скопом — нечто подобное про­исходит с водой в клепсидрах30. При этом опи приводят мпого фактов, доказывающих, что запертый и пепод-вижный воздух способен выдерживать большую тя­жесть. Возражение первое: [опи полагают, что] это объяс­нение неподвижности Земли справедливо только при условии, что форма Земли плоская. Однако из их рас­суждений вытекает, что причина покоя пе плоская 25 форма, а скорее размер [Земли]. В самом деле, воздух остается неподвижным потому, что у него пет прохода, прохода у него нет из-за тесноты, тесно ему из-за боль­шого количества, а много его потому, что его запирают огромные размеры Земли. Следовательно, то же самое будет верно и при условии, что Земля шарообразна, по яо столь же велика по размеру: она будет неподвижпа, по их же собственной теории. Однако оставим частности: [наш] спор со сторонни­ками таких взглядов на движение — спор не об отдель­ных частях, а, можно сказать, о Вселенной в целом. Поэтому надо начать с исходных принципов и устано­вить, присуще ли телам [вообще] естественное движе­ние или нет и может ли быть так, что естественное не 332 присуще, а насильственное присуще. Но поскольку мы 205а уже решили эти вопросы в меру наших сил раньше, будем использовать [полученные результаты] как ис­тинные. Если телам не присуще естественное движение, то не может быть присуще и насильственное. Если же не присуще ни естественное, ни насильственное, то они вообще не могут двигаться. [Логическая] необходи- 5 мость этих следствий установлена выше. Кроме того, [установлено], что они не могут и покоиться, ибо, как движение присуще либо насильственпо, либо естест­венно, так и покой. Но если только им присуще некото­рое естественное движение, то им не может быть при­суще только насильственное перемещение или только [насильственный] покой. Поэтому если сейчас Земля покоится насильственно, то и вихревое движение, бла­годаря которому ее части собрались в центр, также бы- to ло насильственным. (Именно его все считают причи­ной, основываясь на [наблюдении вихрей], происходя­щих в жидкостях и в воздухе: в них более крупные и более тяжелые тела всегда устремляются к центру вих­ря. По мнению всех тех, кто считает мир возникшим, им и объясняется, почему Земля собралась в центр, а причину того, что она остается на месте, им приходит- is гя искать. При этом одни объясняют [неподвижность Земли] вышеуказанным образом и видят причину в ее плоской форме и величине, а другие, как Эмпедокл,— тем, что вращательное движение Неба быстрее движе­ния Земли и потому препятствует ее падению; печто подобное, [по их словам], происходит с водой в ков­шах: при движении ковша по кругу вода много раз *о оказывается под медью, но по той же самой причине не надает вниз, хотя от природы ей свойственно падать.) Однако если [движепию Земли] не препятствует ни вихрь, ни ее плоская форма, а воздух не оказывает со­противления — куда в таком случае она станет двигать­ся? Ведь в центр [она переместилась] насильственно и покоится насильственно, а между тем у нее должно быть какое-то естественное движение. Что же это за 25 движение: вверх или вниз или куда наконец? Куда-то оно по необходимости должно быть направлено; если же оно ничуть не более [должно быть движением] вниз, нежели вверх, а верхний воздух не препятствует движению вверх, то и подземный воздух не может 333 препятствовать движению вниз, ибо для одних и тех же [вещей] одни и те же причины должны порождать од­ни и те же следствия. зо Кроме того, против Эмпедокла можно выставить еще одно возражение. Когда элементы были разъедине­ны Враждой, то что было причиной неподвижности земли? Не станет же он и тогда объяснять ее «вих­рем»! Абсурдно также не понимать того, что если раньше частицы земли двигались к центру под действием вих­ря, то по какой причине теперь все, что имеет тяжесть, 35 движется к земле? Ведь вихрь к нам не близок! Далее, р5ь по какой причине огопь движется вверх? Ведь не вслед­ствие же вихря! Но если огню от природы свойственно двигаться в определенном направлении, то, разумеет­ся, это должно быть свойственно и земле. Равпым об­разом не вихрем обусловлены тяжесть и легкость: 5 [вихревое] движение лишь причина того, что из прод-существующих тяжелых и легких [тел] одни направ­ляются в центр, а другие поднимаются на поверхность. Следовательно, уже до того, как возник вихрь, одно бы­ло тяжелым, а другое — легким; чем же определялось различие между ними и каковы были характер и на­правление их естественного движения? В бесконечном [пространстве] не может быть верха или низа, а меж­ду тем именно через них определяются тяжелое и лег­кое. 10 Таковы причины, которыми занято большинство [философов]. Но есть и такие, кто полагает, что Земля покоится вследствие «равновесия» (homoiotes), как, на­пример, среди старинпых [философов] Анаксимапдр. По их мнению, тому, что помещено в центре и равпо удалено от всех крайних точек, ничуть не более надле­жит двигаться вверх, пежели вниз, или же в боковые is стороны. Но одновременно двигаться в противополож­ных направлениях невозможно, поэтому оно по необ­ходимости должно покоиться. Эта теория остроумна, но не верна. Согласно ей, все, что только будет помещено в центре, должно оста­ваться в покое, следовательно, и огонь пребудет в по­кое, поскольку аргумент не относится специально к земле. В то же время она лишена логической необхо-20 димости. Наблюдение показывает, что земля не только покоится в центре, по и движется к центру. Куда дви-334 жется любая часть земли, туда по необходимости долж­на двигаться и вся земля, и, куда она движется есте­ственно, там и покоится естественно. Следовательно, [она покоится] не потому, что равно удалена от край­них точек: это общее свойство всех [тел], а движение 25 к центру — особенность земли. Абсурдно также искать причину того, что земля по­коится в центре, по не искать причину того, что огонь покоится на периферии. Если место на периферии для огня естественно, то ясно, что и у земли должно быть какое-то естественное место. Если же центр для нее не естественное место и она покоится в нем по принужде- зо пию «равновесия» (по аналогии с волосом, который, как говорят, не порвется, если его натягивать сильно, но одинаково с обеих сторон, или [с человеком], испы­тывающим одинаково сильные голод и жажду и равно удаленным от еды и питья; оп, дескать, вынужден не трогаться с места), то пусть-ка они поищут причипу, по 35 которой огонь покоится па периферии! Странно также причину покоя этих [элементов] ис- гова кать, а причину их движения не искать [и пе спраши­вать себя], почему при отсутствии препятствий один из них движется вверх, а другой — к центру. Мало того, то, что они говорят, к тому же и невер­но. Принцип, согласно которому все, чему ничуть не более надлежит двигаться в одном направлении, неже­ли в другом, должно оставаться в центре, акциденталь-но верен. Однако [одного только] этого принципа пе- 5 достаточно, чтобы объяснить неподвижность [тела]: опо все равно станет двигаться, но только не все в це­лом, а разбитое на части. В самом деле, то же самое рассуждение приложимо и к огню: помещенный [в центре], он по необходимости должен оставаться не­подвижным точно так же, как земля, поскольку он ю будет равно удален от любой крайней точки. Однако, песмотря на это, [огонь] при отсутствии препятствий станет двигаться к периферии, как это доказывает на­блюдение, но только не весь целиком по направлению к одной точке [периферии] (а теория равновесия пре­дусматривает только эту возможность), а [каждая] со­ответствующая часть [огня]—по направлению к соот- 13 ветствующей части периферии, скажем [каждая] четвертая часть [огня] — к [соответствующей ей] чет­вертой части периферии; поскольку ни одно тело не 335 есть точка, [то оно имеет части]. Как в процессе сгу­щения [огонь] собрался бы из большего объема в мень­ший, так и в процессе разрежепия [он расширился бы] 20 из меньшего [объема] в больший. Поэтому и земля, не­смотря ни на какой принцип равновесия, двигалась бы таким образом от центра, если бы он не был ее естест­венным местом. Вот, пожалуй, и все теории [наших предшествен­ников] о форме, местоположении, а также покое и дви­жении Земли. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Сами же мы должпы прежде всего ответить на воп-25 рос, обладает ли Земля движением или покоится, по­скольку некоторые, как мы сказали, считают ее одной из звезд31, а другие хотя и помещают в центре, но го­ворят, что она «крутится» и движется вокруг централь­ной оси32. Невозможность этого станет очевидной, если мы примем за исходный принцип, что, коль скоро Зем­ля движется (независимо от того, находится ли она при этом вне центра или в центре), ее движение по необхо-зо димости должно быть насильственным. Оно не может принадлежать самой земле, поскольку в таком случае и каждая из ее частей обладала бы этим движением,— на самом же деле все они движутся по прямой к цепт-ру. А раз оно насильственно и противоестественно, то не может быть вечным. Однако порядок космоса вечей. Кроме того, наблюдепие показывает, что все [небес-35 ные тела], обладающие круговым движением, за ис­ключением первой сферы, запаздывают и движутся нс-2%ь сколькими движениями. Поэтому и Земля — движется ли она вокруг центра или находясь в центре — по необ­ходимости должна двигаться двумя движениями. Если же это так, то должны происходить отклонения и по-5 иятные движения неподвижных звезд. Однако этого но наблюдается: одни и те же звезды всегда восходят и заходят в одних и тех же местах Земли. Кроме того, естественное движение частей и всей Земли направлено к центру Вселенной, именно поэто­му Земля находится на самом деле в центре. Но по­скольку центр Земли и Вселенной — один и тот же, ю правомерен вопрос: почему к нему естественно движут­ся [тела], имеющие тяжесть, и части земли? Потому 33а ли, что он центр Вселенной, или же потому, что оп центр Земли? По необходимости они, несомненно, долж­ны двигаться к центру Вселенной, так как легкие [те­ла] и огонь, движение которых противоположно по на­правлению движению тяжестей, движутся к краю [не Земли, а] окружающего центр пространства. Но центр is Земли совпал с центром Вселенной, и поэтому опи дви­жутся также и к центру Земли, но акцидентальпо по­стольку, поскольку центр Земли находится в центре Вселенной. А о том, что они движутся также и к цент­ру Земли, свидетельствует тот факт, что тяжести, па­дающие на землю, падают не параллельно друг другу, а под равными углами [к касательной], откуда следует, *о что они движутся к одному центру [Вселенной] и Зем­ли [рис. 5] 33. Что Земля по необходимости должна находиться в центре и быть неподвижной, очевидно не только на ос­новании указанных причин, но и потому, что тяжести, силой бросаемые вверх, падают снопа на то же место отвесно, даже если сила забросит их на бесконечно большое расстояние. Итак, из вышеизложенного яспо, что Земля не дви- 25 жется и не находится вне центра. Кроме того, из ска­занного ясна и причина [ее] покоя. Если Земле, как показывает наблюдение, по природе свойственно ото­всюду двигаться к центру, а огню точно так же от цент­ра к периферии, то ни одна ее часть не может сдвинуть- зо ся с центра иначе как по принуждению, ибо у каждого простого [тела] одпо простое движепие, но не противо­положные, а движение от центра противоположно дви­жению к центру. Стало быть, если ни одна ее часть по может сдвинуться с центра, то ясно, что вся Земля тем более не может, ибо целое по природе движется туда зз же, куда по природе движется часть. Следовательно, поскольку Земля не может сдвинуться с места иначе 207а как под действием превосходящей силы, она по необ­ходимости должна покоиться в центре. Это подтверж­дается и астрономическими теориями математиков: на­блюдаемые явления — перемещение конфигураций34, ъ которыми определяется [взаимное] расположение звезд, происходит в соответствии с предпосылкой, что Земля паходится в центре. Итак, относительно местоположе­ния, а также покоя и движения Земли ограничимся сказанным. 337 Что касается формы Земли, то она по необходимо­сти должна быть шарообразной, ибо каждая из ее ча­стей имеет вес до [тех пор, пока не достигнет] центра, и так как меньшая [часть] теснима большей, то они не могут образовать волнистую поверхность, но подвер­гаются взаимному давлению и уступают одна другой до тех пор, пока не будет достигнут центр. Для уразу­мения этого надо мысленно представить себе Землю возникающей так, как описывают ее возникновение не­которые физиологи, с той только разницей, что они причиной движения вниз считают силу, а лучше при­знавать истину и считать, что это происходит потому, что все тяжелое обладает природным свойством двигать­ся к центру. Так вот, когда ( [разумеется, не в действи­тельности, а] в возможности) имела место смесь [всех вещей], то выделявшиеся [из нее частицы земли] со всех сторон равпомерно двигались к центру. Л впрочем, были [частицы земли] до того, как они собрались вме­сте в центре, равномерно распределены по периферии или неравномерно — результат будет один и тот же. Если они двигались от всех точек периферии к одному центру равномерно, то ясно, что масса должпа была получиться одинаковой со всех сторон, ибо если со всех сторон прибавляется равное количество, то периферия [массы] должна быть везде равно удаленной от цент­ра. Но такова форма шара. Однако то же самое будет справедливо и в том случае, если части земли стекались к цептру не со всех сторон равномерно: большее коли­чество всякий раз должно толкать вперед находящееся перед ним меньшее, так как и то и другое имеют тяго­тение (rhope) вплоть до центра и большая тяжесть тол­кает перед собой меньшую до тех пор, пока он не до­стигнут. Точпо так же решается и трудность, которая могла бы возникнуть. Пусть Земля находится в цептре и ша­рообразна, [могли бы нам возразить], но если бы при этом к одному ее полушарию прибавить тяжесть, во много раз большую, [чем тяжесть Земли],то центр Все­ленной больше не совпадал бы с цептром Земли, и, сле­довательно, Земля либо не останется покоящейся в центре, либо, если останется, будет находиться в со­стоянии покоя, даже не имея своего центра в том месте, в которое ей на самом деле от природы свойственно двигаться. Такова трудность. Уяснить ее не составит 338 большого труда, если быть чуть более внимательным и уточнить наш постулат, что любая величина, имеющая тяжесть, движется к центру. Разумеется, [мы имеем в виду], что [она движется] не до тех нор, пока не кос- 5 нется своим краем цептра [Вселенной], но большее ко­личество должно пересиливать [меньшее] до тех пор, пока [вся величина] не займет своим центром центр [Вселенной], так как [она] тяготеет к этой точке. А между тем не имеет никакого значения, утверждаем ли мы это относительно комка и первой попавшейся ча­стицы земли или относительно всей Земли в целом, ибо указанный факт не зависит от малости или величипы, по относится ко всему, что имеет тяготение к центру, ю Поэтому независимо от того, двигалась ли Земля отку­да-либо вся или по частям, она должна была двигаться до тех пор, пока не заняла центр со всех сторон равно­мерно, поскольку меньшие количества выравнивались большими посредством толкания вперед, производимого тяготением. Таким образом, если Земля возникла, то она долж­на была возникнуть указанным образом, откуда ясно, is что она возникла в форме шара. Если же она не воз­никла и вечно остается неподвижной, то должна быть такой же, какой бы она изначально возникла, если бы у нее было возникновение. (Форма Земли должна быть шарообразной пе только на этом основании, но и пото­му, что все тяжелые [тела] падают под равными угла­ми [к касательной], а не параллельно друг другу, что 21 естественно, [если они движутся] к шарообразному по своей природе [телу].) Земля, стало быть, либо [действительно] шарообразна, либо по крайней мере но своей природе шарообразна. Но всякую [вещь] надо считать такой, какой она стремится быть по своей при­роде и какова она воистину, а не такой, какова она по принуждению и вопреки своей природе. Кроме того, [шарообразность Земли] доказывается чувственным опытом. Во-первых, не будь это так, зат­мения луны не являли бы собой сегментов такой фор- 25 мы. Факт тот, что в месячных фазах терминатор при­нимает всевозможные формы (он бывает и прямым, и выпуклым с обеих сторон, и вогнутым), а в затмениях терминирующая линия всегда дугообразна. Следова­тельно, раз Луна затмевается потому, что ее заслоняет 339 so Земля, то причина [такой] формы — округлость Земли, и Земля шарообразна. Во-вторых, наблюдение звезд с очевидностью дока­зывает не только то, что Земля круглая, но и то, что она небольшого размера. Стоит нам немпого переме­ститься к югу или к северу, как горизонт явственно ста-298а новится другим: картина звездного неба над головой значительно меняется и при переезде на север или на юг видны не одни и те же звезды. Так, некоторые звез­ды, видимые в Египте и в районе Кипра, не видны в ß северных странах, а звезды, которые в северных стра-пах видны постоянно, в указанных областях заходят. Таким образом, из этого ясно не только то, что Земля круглой формы, но и то, что она небольшой шар: иначе мы не замечали бы [указанных изменении] столь быст­ро в результате столь незначительного перемещения, m Поэтому те, кто полагают, что область Геракловых столпов соприкасается с областью Индии и что в этом смысле океан един, думается, придерживаются не та­ких уж невероятных воззрений. В доказательство своих слов они, между прочим, ссылаются на слонов, род ко­торых обитает в обеих этих окраинных областях: око-is нечности [ойкумепы] потому, мол, имеют этот [об­щий] признак, что соприкасаются между собой. И наконец, те математики, которые берутся вычис­лять величину [земной] окружности, говорят, что она составляет около четырехсот тысяч [стадиев] 35. Судя по этому, тело Земли должно быть пе только го шарообразным, но и небольшим по сравпеншо с вели­чиной других звезд. КНИГА ТРЕТЬЯ (Г) ГЛАВА ПЕРВАЯ Мы рассмотрели выше первое небо и его части, 25 а также звезды, которые в нем движутся, [установи­ли], из чего они состоят и какова их природа, а кроме того, [показали], что они не возникли и неупичто-жимы. Поскольку класс естественных вещей включает в себя с одной стороны сущности, а с другой — их дей­ствия и претерпевания (иод сущностями я разумею простые тела, как-то: огонь, землю и рядоположиые им 30 тела, а также все, что из них состоит, как-то: Вселен­ную и ее части, равно как и животных и растения и их части; под [1] действиями и [2] претерпеваниями — [1] движения каждого из этих, [т. е. простых], и прочих, т. е. составных, тел, причина которых — сила, внутренне присущая самим [элементам]; [2] их изме­нения и взаимные превращения), то ясно, что естест- 298ь венная история по большей части имеет своим пред­метом тела, так как все естественные сущности либо суть тела, либо соединены с телами и величинами (что в свою очередь ясно, во-первых, из [общего] определе­ния естественных вещей, а во-вторых, из их частного s рассмотрения). Поскольку о первом элементе уже сказано — и ка­ков он по своей природе, и то, что оп неуничтожим и не возник,— остается сказать о двух других l. A го­воря о них, нам одновременно придется рассмотреть возникновение и уничтожение, ибо возникновение если ю и есть вообще, то только в этих элементах и в том, что из них состоит. Но это-то, пожалуй, и следует рассмот­реть прежде всего: есть ли оно или нет? 341 Те, кто философствовал в поисках истины до нас, расходились в своих воззрениях [на этот счет] и с теми взглядами, которые тенерь высказываем мы, и 15 между собой. Одни из них полностью отрицали воз­никновение и уничтожение: ничто сущее, утверждают они, не возникает и не уничтожается — это нам только кажется. Таковы Мелисс и Парменид с их сторонни­ками. Теории их — пусть даже во многом правильные— нельзя все же считать естественнонаучными, так как вопрос о существовании лишенных возникновения и го абсолютно неподвижных вещей должен рассматривать­ся не физикой, а другой, первенствующей над ней дисциплиной. А они полагали, что, кроме бытия чув­ственно-воспринимаемых вещей, никакой другой ре­альности нет, но в то же время впервые поняли, что без такого рода [неизменных] вещей никакое позна­ние или мышление невозможны, и потому перенесли на первые те воззрения, которые были справедливы 25 для вторых. Другие, как будто нарочно, держались прямо противоположного взгляда, ибо есть и такие, кто полагает, что пет такой вещи, которая была бы иевозникшей, но что все возникает, а возникнув — одно остается неуничтожимым, а другое снова уничтожает­ся. Таковы прежде всего Гесиод и его последователи, а затем помимо них первые натурфилософы2. Третьи полагают, что все возникает и течет, и ничто не пе­зо зыблемо, и лишь одна-единственная вещь сохраняет­ся — то, из чего это все возникает путем естественного переоформления; таков, по-видимому, смысл утверж­дений Гераклита Эфесского да и многих других3. И на­конец, имеются некоторые, кто всякое тело считает 299о возникшим, полагая, что [тела] слагаются из плоско­стей и разлагаются на плоскости4. Большинство вышеперечисленных мыслителей дол­жны стать темой для особого разговора. Что же каса­ется сторонников последней теории, полагающих, что все тела состоят из плоскостей, то ясно с первого взгляда, сколько противоречий с математикой из нее 5 вытекает, а между тем справедливо либо не ниспровер­гать математику, либо ниспровергать ее на основании принципов более достоверных, чем ее аксиомы. В част­ности, ясно, что по той же самой теории, по которой тела слагаются из плоскостей, плоскости должны сла­гаться из линий, а линии — из точек, и тем самым нет 342 необходимости, чтобы частью линии была линия. Этот вопрос уже исследован в трактате о движении, где по- ю казано, что неделимых линий нет5. Но что касается логических противоречий, вытекающих из утвержде­ний тех, кто признает неделимые линии, применитель­но к физическим телам, то их следует вкратце рассмот­реть и здесь, ибо невозможные заключения, имеющие силу для математических объектов, будут справедли­вы и для физических объектов, но не все невозможные is заключения, справедливые для физических объектов, будут иметь силу для математических, так как мате­матические объекты имеют абстрактное значение, а физические — конкретное. Имеется много атрибутов, которые не могут быть присущи неделимым объектам, но по необходимости должны быть присущи физиче­ским, например все делимые атрибуты: неделимому не может быть присуще делимое, а между тем всо [физи- го ческие] атрибуты делимы двояко: либо по виду, либо акцидентально. Но виду — как, например, цвет делится на белый и черный, а акцидентально — если делимо то, чему они присущи, так что даже всо простые, [т. е. неделимые по виду], физические атрибуты делимы в последнем смысле. Поэтому рассмотрим противоречи­вость [теории элементарных плоскостей] на примеро таких атрибутов. Если каждая из двух частей не имеет никакой тя- 25 жести, то невозможно, чтобы обе вместе имели тя­жесть; чувственпые тела либо все, либо некоторые (например, земля и вода) имеют тяжесть; с чем [эти мыслители] согласились бы и сами. Стало быть, если точка не имеет никакой тяжести, то ясно, что ее не имеют и линии, а если линии — то и плоскости, от- зо куда следует, что ее не имеет и ни одно из тел. А что точка действительно не может иметь тяже­сти — очевидно [из следующего]. Все тяжелое может быть более тяжелым, и все легкое — более легким, чем 299ь что-то другое. Но более тяжелое или более легкое, ве­роятно, не обязательно должно быть тяжелым или легким, точно так же как все большое [может быть] большим, но не все большее — большое, ибо есть много [предметов], которые, будучи малы в абсолютном смы­сле, тем не менее больше других. Стало быть, если все, что (будучи [само по себе] тяжелым) является 5 более тяжелым, необходимо должно быть большим по 343 тяжести, то все тяжелое делимо. Однако точка, со­гласно аксиоме, неделима. Кроме того, если тяжелое есть нечто плотное, а легкое — разреженное (плотное отличается от разреженного тем, что содержит большее количество в равном объеме), а точка может быть тя­желой или легкой, то она может быть и плотной ИЛИ разреженной. Однако плотное делимо, а точка неде­лима. Если же все тяжелое по необходимости должно быть либо мягким, либо твердым, то отсюда легко вы­вести невозможное заключение: мягкое, [по определе­нию] , есть то, что уступает давлению, твердое — то, что не уступает, но то, что уступает давлению, де­лимо. Равным образом тяжесть не может состоять из ча­стей, не имеющих тяжести. Ибо как опи определят, сколько нужно частей и каких для того, чтобы полу­чилась тяжесть, если не хотят фантазировать? И если всякая тяжесть больше [другой] тяжести по тяжести, то получится, что и каждая из лишенных тяжести [ча­стей] имеет тяжесть. В самом деле, допустим, что че­тыре точки [вместе] имеют тяжесть. Тяжесть, которая состоит из большего числа [точек], чем данная, будет тяжелее тяжелого, но то, что тяжелее тяжелого, но не­обходимости должно быть более тяжелым по тяжести (точно так же, как и то, что белее белого, [должно быть более белым] по белизне), и, следовательно, если отнять равное [количество], то большая [на одну точ­ку] тяжесть окажется на одну точку тяжелее. Следо­вательно, одна точка также будет иметь тяжесть. Кроме того, абсурдно, что плоскости могут сла­гаться только по линии [своих границ]. Линию с ли­нией можно слагать двумя способами: [наращивая ве­личину] в длину или в ширину, и плоскость с плоско­стью должна слагаться точно так же. Линия может слагаться с линией, не присоединяясь [концом к кон­цу], а налагаясь по всей длине. Но если [плоскость с плоскостью] может слагаться, [налагаясь] по всей поверхности, то в результате такого сложения плоско­стей получится тело, которое не будет ни элементом, ни состоящим из элементов. Кроме того, если различие в тяжести между те­лами зависит от числа плоскостей, как определено в «Тимее»6, то ясно, что и линия и точка будут иметь тяжесть, ибо, как мы сказали выше, отношения [точка: 344 липия, линия : плоскость, плоскость : тело] аналогич­ны. Если же различие объясняется не этим, а тем, что земля тяжела, а огонь легок, то тогда и среди плоско­стей одни будут легкими, другие — тяжелыми, а стало быть — и среди линий и точно так же — среди точек, 5 так как плоскость земли будет тяжелее плоскости огня. В целом, [по их теории], получается, либо что во­обще нет никакой величины, либо по крайней мере что [всякая величина] может быть упразднена, поскольку точка относится к линии так же, как линия — к плоско- 10 сти, а плоскость — к телу: разлагаясь одно на другое, все они в конце концов разложатся на первичные [эле­менты], в результате чего могли бы существовать одни точки и ни одного тела. Кроме того, если время [по своей структуре] такое же, то и оно было бы однажды или могло бы быть упразднено, поскольку неделимое «сейчас» есть как бы точка на линии. То же [противоречие] вытекает из учения тех, кто is слагает Вселенную из чисел (некоторые, паиример кое-кто из пифагорейцев, полагают, что природа состоит из чисел): естественные тела очевидным образом имеют тяжесть и легкость, а единицы не могут ни иметь тяжесть, ни, [следовательно], образовывать при сло­жении тела. ГЛАВА ВТОРАЯ То, что всем простым телам по необходимости дол- 20 жно быть присуще некоторое естественное движение, ясно из следующего. То, что они движутся, очевидно. Поэтому если опи обладают не своим собственным дви­жением, то должны двигаться насильственно, а «на­сильственно» означает то же, что «противоестествен­но». Но если им присуще противоестественное движе­ние, то должно быть присуще и естественное, «против» 25 которого — противоестественное. И если противоесте­ственных движений много, то естественное — одно, ибо естественное движение каждого тела простое, а откло­нения от него многообразны7. Кроме того, это ясно из покоя, ибо покоиться [те­ла] также должны либо насильственно, либо естест­венно. Насильственно они покоятся там, куда и движут­ся насильственно, естественно — там, куда естественно. Между тем очевидно, что некое тело покоится в центре, зо 345 Стало быть, если оно покоится естественно, то ясно, что и движение сюда для него естественно; но если [оно покоится] насильственно, то что препятствует его движению? Если [препятствует] нечто находящееся в состоянии покоя, то мы повторим то же самое рас­суждение: либо мы придем к чему-то последнему, что покоится естественным образом, либо получим прогресс в бесконечность, что невозможно. Если же то, что препятствует движению [Земли],— нечто движущееся, как утверждает Эмпедокл, по словам которого Земля покоится под действием вихря, то спрашивается: куда бы она двигалась, [если бы вихрь не препятствовал], раз в бесконечность двигаться невозможно? Ничего невозможного не происходит, а пройти бесконечное из конца в конец невозможно. Поэтому движущееся но необходимости должно где-то остановиться и оста­ваться там не насильственно, а естественно. Но если [телу] присущ естественный покой, то присуще и ес­тественное движение, именно перемещение к месту покоя. Поэтому Левкипп и Демокрит, утверждающие, что первичные тела вечно движутся в пустоте и бесконеч­ном [пространстве], должны были бы указать, каким именно движением они движутся и каково их естест­венное движение. Ибо даже если каждый из элементов насильственно движим другим, тем не менее у каж­дого из них должно быть и какое-то естественное дви­жение, вразрез с которым идет насильственное. И при­чем, первая движущая [причина] должна двигать не насильственно, а естественно, ибо если не будет пер­вого естественного двигателя, но всякий предшествую­щий двигатель будет двигать сам в свою очередь дви­жимый силой, то мы получим прогресс в бесконечность. То же самое должно быть верно и в том случае, если, как написано в «Тимее»8, до того, как возник космос, элементы двигались беспорядочно: [это] дви­жение по необходимости должно было быть либо на­сильственным, либо естественным. Но если [элементы] двигались естественно, то при внимательном рассмот­рении оказывается, что космос [уже] должен был существовать. Ибо и первый двигатель должен был дви­гать в силу своего собственного естественпого движе­ния9, и [элементы], которые двигались не насильст­венно, должны были покоиться, заняв свои собствен-346 ные места, и располагаться в том же порядке, что и теперь: имеющие тяжесть [должны были двигаться] к центру, имеющие легкость — от центра. Но таким 25 устройством обладает космос. Кроме того, можно было бы задать еще один во­прос: возможно ли было или невозможно, чтобы в своем беспорядочном движении [элементы] в некоторых слу­чаях смешивались в такие смеси, из которых состоят сложпосоставные естественные тела, например кости и мясо? Нечто подобное происходит, по словам Эмпе-докла, в эпоху Любви: зо Выросло много безвыйных голов...10 Что же касается тех, кто полагает бесконечное чи­сло [элементов], движущихся в бесконечном [прост­ранстве], то, если двигатель один, [у атомов] по не­обходимости должно быть одно движение, откуда сле­дует, что они движутся не беспорядочно; если же число двигателей бесконечно, то и число движений должно з<Ма быть бесконечным, ибо если оно конечно, то будет иметься некоторый порядок: от того, что [атомы] дви­жутся не в одном направлении, беспорядка не полу­чится, поскольку и в известном нам космосе не все [тела] движутся в одном направлении, а только одно­родные. Кроме того, беспорядочно [двигаться] означает не 5 что иное, как [двигаться] «противоестественно», так как природа есть порядок, свойственный чувственно-воспринимаемым [вещам]. И в то же время абсурдно и невозможно, чтобы [элементы] обладали беспорядоч­ным движением, длящимся бесконечно, поскольку при­рода вещей есть то, что свойственно большинству из них большую часть времени. Таким образом, у этих [мыслителей] получается как раз наоборот: беспоря­док природосообразен, а порядок и космос противоес- ю тественны. Однако ничто природосообразное не проис­ходит как попало. По-видимому, это правильно понял Анаксагор: он начинает космогонию с неподвижных [вещей]. Да и другие [мыслители] пытаются [объ­яснить происхождение космоса], представляя [первич­ное состояние] в виде [неподвижной] смеси, которая за­тем приводится в движение и разделяется. А начинать космогонию с уже разделившихся и движущихся [эле- is ментов] нелогично. Вот почему Эмпедокл опускает 347 космогонию в эпоху Любви: он не мог бы составить Небо, строя его из обособленных [элементов] и соеди­няя их силою Любви, ибо космос состоит из уже разделенных элементов и потому должен возникать из 20 нерасчленениого единства. Итак, то, что у каждого тела имеется некоторое есте­ственное движение, которое для него не насильственно и не противоестественно, очевидно из вышеизложен­ного. А то, что некоторыми телам по необходимо­сти должно быть присуще устремление (rhope) тя­жести и легкости, ясно из нижеследующего. Мы утвер­ждаем, что двигаться они должны по необходимости, но, если движущееся [тело] не имеет естественного 25 устремления, оно не может двигаться либо к центру, либо от центра. Пусть А будет [тело], лишенное тя­жести, В — [тело], имеющее тяжесть. Допустим, что лишенное тяжести прошло расстояние ΓΔ, а В в рав­ное время — расстояние ГЕ, [которое будет больше], так как имеющее тяжесть пройдет большее расстояние. Стало быть, если тело, имеющее тяжесть, разделить 30 в той же пропорции, в какой ГЕ стоит к ΓΔ (разве оно не может стоять в таком отношении к одной из содер­жащихся в нем частей?), то, раз все [тело] проходит все расстояние ГЕ, [указанная] часть по необходимо­сти должна проходить в равное время расстояние ΓΔ, откуда следует, что [тело], лишенное тяжести, и [те­ло], имеющее тяжесть, [в равное время] пройдут рав-801ь ное расстояние, а это невозможно. То же рассужденио справедливо и для легкости. Кроме того, если допустить существование движу­щегося тела, у которого нет ни легкости, ни тяжести, то оно по необходимости должно двигаться насильст­венно, и это насильственное движеппе должно быть бесконечным. В самом деле: [1] им движет некоторая 5 сила; [2] чем меньше и чем легче тело, тем большее расстояние оно пройдет под действием одной и той же силы. Тогда допустим, что [тело], лишенное тяжести (обозначенное через А), прошло расстояние ГЕ, а [те­ло], имеющее тяжесть (обозначенное через В),— в рав­ное время расстояние ΓΔ. Стало быть, если тело, име­ющее тяжесть, разделить в той же пропорции, в какой ГЕ стоит к ΓΔ, то получится, что часть, отнятая от ίο имеющего тяжесть тела, проходит в равное время рас­стояние ГЕ, поскольку все [тело] проходило расстоя-348 пие ΓΔ, ибо скорость меньшего тела будет относиться к скорости большего так же, как большее тело [по ве­личине] относится к меньшему. Следовательно, тело, лишенное тяжести, и тело, имеющее тяжесть, в равное время пройдут равное расстояние, а это невозможно. Таким образом, поскольку лишенное тяжести [тело] 15 будет двигаться на расстояние, большее, чем любое [наперед] заданное, оно будет двигаться на бесконеч­ное расстояние. Ясно, следовательно, что любое задан­ное [по величине] тело по необходимости должно иметь либо тяжесть, либо легкость. Но поскольку природа есть причина движения, со­держащаяся в самой вещи, сила — [причина движения, содержащаяся] в чем-то другом или [в самой вещи], поскольку она другое, а всякое движение либо естест­венно, либо насильственно, то естественное движение 20 (как, например, для камня движение вниз) будет [все­го лишь] ускорено силой, тогда как противоестествен­ное движение будет полностью произведено самой [си­лой]. В обоих случаях [сила] пользуется воздухом как своего рода орудием [для передачи движения], поскольку по своей природе он легок и тяжел: дви­жение вверх он способен осуществлять, поскольку он легкий (когда подвергнется толчку и получит начало 25 [движения] от силы), а движение вниз — поскольку тяжелый; и в том и в другом случае [сила] передает [движение] телам, как бы приложив [его к воздуху]. UOT почему [предмет], приведенный в движение силой, продолжает двигаться даже тогда, когда то, что при­вело его в движение, больше его не сопровождает. Если бы пе существовало тела с такими свойствами, [как у воздуха], насильственное движение было бы невоз­можным. Сходным образом [воздух], словно попутный ветер, подгоняет и естественное движение каждого [тела]. Итак, что среди указанных тел каждое — либо 3о легкое, либо тяжелое, а также каков механизм их про­тивоестественных движений — показапо. А из сказанного ранее12 ясно, что невозможно ни возникновение всех [тел], пи возникновение какого-либо [тела] в абсолютном смысле. Возникновение всей телесной материи (soma) невозможно, коль скоро не- зога возможно существование обособленной пустоты 13, ибо в том месте, в котором, согласно допущению, находится возникающее в данный момент [тело], до этого по m необходимости должна была быть пустота, поскольку [предполагается, что до этого] никакого тела не было. Возникновение одного тела из другого, например огня 5 из воздуха, возможно, а возникновение абсолютно из ничего при полном отсутствии какой-либо предсущест-вующей величины невозможно. Конечно, тело, суще­ствующее в действительности, могло бы возникнуть из тела, существующего в возможности, но если тело, су­ществующее в возможности, не предсуществует в виде какого-нибудь другого тела в действительности, то должна существовать обособленная пустота. ГЛАВА ТРЕТЬЯ 10 Остается сказать, каким телам присуще возникно­вение и почему. Поскольку познание всегда осуществ­ляется через первоначала, а имманентные первоначала суть элементы, необходимо рассмотреть, какие из тел, имеющих возникновение, являются элементами и по­чему, а затем — сколько их и каковы их свойства. 15 Мы выясним этот вопрос, если предпошлем [его рассмотрению] определение природы элемента. Под элементом тел будем понимать то, на что разлагаются остальные тела и что содержится в них потенциально или актуально (как именно — пока остается спорным), но само неделимо на качественно иные [части]: такой или почти такой смысл все и всегда вкладывают в сло­во «элемент». 20 Коль скоро элемент есть то, что мы сказали, неко­торые тела по необходимости должны быть элементар­ными. В самом деле, в мясе, дереве и каждом из [тел] такого рода потенциально содержатся огонь и земля, так как очевидно, что они из них выделяются, а в огне мясо или дерево не содержатся ни потенциально, ни актуально — иначе они бы из него выделялись, 25 И даже если бы существовало одно-единственное эле­ментарное тело, они не содержались бы и в нем, ибо, если оно стало мясом, костью или чем бы то ни было еще, отсюда еще не следует, что они содержались в нем потенциально: необходимо также исследовать спо­соб возникновения. Теория элементов Анаксагора прямо противополож­на теории Эмпедокла. Последний утверждает, что огонь, земля и рядоположиые им тела суть элементы тел 350 и что все тела состоят из них; Анаксагор, наоборот,— 802ь что подобочастные вещества ( т. е. мясо, кость и все по­добное) — элементы, а воздух и огонь — смеси этих и всех остальных «семян», поскольку и тот и другой представляют собой скопление всех подобочастных [те­лец], невидимых [вследствие малости],— этим и объ­ясняется, почему из этих [двух тел] возникает все («эфир», по его терминологии, то же, что огонь14). Но 5 поскольку у всякого естественного тела имеется свое собственное движение, а движения делятся на простые и смешанные, и причем простые движения принадле­жат простым телам, а смешанные — смешанным, то ясно, что должны существовать какие-то простые тела, ибо простые движения существуют. Таким образом, ясно и то, что элементы существуют, и почему. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Следующий вопрос, подлежащий рассмотрению: ко- ю печны ли элементы по числу или бесконечны, и если конечны, то сколько их? Сначала покажем, что они не бесконечны по числу, как полагают некоторые, и пач-нем с [опровержения] тех, кто, как Анаксагор, при­знает элементами все подобочастные тела. Всякий, кто полагает таким образом, неправильно понимает «эле- is мент». Наблюдение показывает, что [не только прос­тые, но] и многие смешанные тела делятся на части, подобные [целому и между собой] ,—• примером могут служить мясо, кость, дерево и камень. Стало быть, по­скольку сложное пе может быть элементом, не всякое нодобочастное тело будет элементом, а только то, кото­рое, как сказано выше, неделимо на части, качественно отличные [от целого]. Но даже если понимать элемент так, как они, нет гэ никакой необходимости постулировать бесконечное чи­сло [элементов], поскольку, приняв ограниченное чи­сло, можно будет объяснить все то же самое: результат будет тем же, даже если элементов будет только два или три, как доказывает Эмпедокл. В самом деле, раз, даже несмотря на это их допущение, оказывается, что не все вещи состоят из подобочастных (так, они не 25 считают, что лицо состоит из лиц или что какое-либо другое естественно оформленное образование [состоит из частей, подобных целому]), то ясно, что намного 351 лучше принимать ограниченное число начал, и при­чем как можно меньшее, если может быть доказано все то же самое15. Так считают и математики: они всегда берут в качестве начал то, что ограничено либо по ви­ду, либо по количеству. Кроме того, если одно тело отличается от другого по своему видовому отличию, а число видовых отли­чий тел ограничено (поскольку тела различаются по чувственно-воспринимаемым свойствам, а их число ограничено, что, однако, должно быть доказано), то ясно, что и число элементов по необходимости должно быть ограниченным. Столь же абсурдные следствия вытекают из утвер­ждений других [сторонников бесконечного числа эле­ментов] — Левкиппа и Демокрита из Абдер. Они утверждают, что первичные величины по числу бес­конечны, по величине неделимы, из одного не возни­кает многое, из многого — одно, но все порождается путем их сочетания и «переплетения» 16. В каком-то смысле эти [философы] также считают все вещи чис­лами π состоящими из чисел: хотя они и не говорят этого определенно, но смысл их слов именно таков. Кроме того, опи утверждают, что поскольку тела раз­личаются конфигурациями, а число конфигураций бес­конечно, то и число простых тел бесконечно. Но ка­кова именно конфигурация каждого из элементов — этого они не уточнили и только огню приписали форму шара, а различия между воздухом, водой и остальными [телами] свели к величине и малости [их атомов], полагая, что природа их представляет собой как бы «панспермию» всевозможных [по конфигурации] ато­мов. Во-первых, они допускают ту Же ошибку, [что и Анаксагор], приняв неограниченное число начал, хотя [исходя из ограниченного числа] можно было доказать все то же самое. Во-вторых, если различия конфигураций не бесконечны, то ясно, что и число элемептов не может быть бесконечным. В-третьих, утверждающие существование неделимых тел, неиз­бежно должны войти в конфликт с математическими науками и отрицать многие положения здравого смы­сла и данные чувственного опыта, о чем было сказано ранее, в трактате о времени и движении 17. В то же время, [в-четвертых], они вынуждены сами себе проти­воречить, ибо если элементы неделимы, то невозможно, 352 чтобы воздух, земля и вода различались по величине и малости [атомов], так как в этом случае они не мо­гут возникать друг из друга: в процессе выделения самые крупные тельца иссякнут навсегда [и переста­нут выделяться], а между тем они утверждают, что вода, воздух и земля возникают друг из друга именно так, [т. е. путем выделения]. В-пятых, даже стоя на их собственной точке зрения, число элементов нельзя считать бесконечным, коль скоро тела различаются конфигурациями, а все фигуры состоят из пирамид: прямолинейные фигуры — из прямолинейных пирамид, а шар — из восьми [пирамидальных] частей [со сфе­рическими основаниями]. Ибо [тем самым] у фигур должно иметься некоторое [ограниченное] число эле­ментарных начал и потому — будет ли такое начало одно, два или больше — простых тел будет по числу ровно столько же. В-шестых, если [1] каждому эле­менту присуще свое собственное движение, [2] про­стому телу присуще простое движение, [3] а число простых движений не бесконечно (как потому, что число простых перемещений не превышает двух, так и потому, что не бесконечно число мест), то это ещо одно доказательство того, что число элементов не бес­конечно. ГЛАВА ПЯТАЯ Поскольку элементы должны быть ограничены но числу, остается рассмотреть, сколько их — один или несколько. Некоторые принимают только один, из коих одни полагают его водой, другие — воздухом, третьи — огнем, а четвертые — веществом более тонким, чем во­да, но более плотным, чем воздух, которое, как они говорят, «объемлет все Небосводы» в силу своей «без­граничности» 18. Те, кто полагают этот единственный элемент во­дой, воздухом или веществом более тонким, чем вода, но более плотным, чем воздух, а потом порождают из него остальные тела, [дифференцируя его] атрибута­ми «разреженность» и «плотность», незаметно для са­мих себя допускают нечто первичное по отношению к элементу. Возникновение из элементов, как они утвер­ждают, есть соединение, а [возврат] к элементам — распадение, откуда следует, что первичным по своей 12 Аристотель, т. 3 353 природе должпо быть состоящее из более тонких час-2э тиц. Но поскольку тончайшим из всех тел они считают огонь, первичным по природе будет огонь. При этом не имеет никакого значения, [берется ли в качестве первоэлемента вода, воздух или то, что реже воды, но плотнее воздуха], поскольку [во всех трех случаях] первичным по отношению к остальным должно быть какое-то одно [тело], которое не должно быть сред­ним [между самым редким и самым плотным]. Далее, «плотность» и «разреженность» как прин­ципы порождения остальных тел ничем не отличаются от «толщины» и «тонкости», поскольку тонкое 19'раз-25 реженно, а толстое20 плотно. А «тонкость» и «толщи­на» в свою очередь означают то же самое, что «ма­лость» и «величина», поскольку тонкое состоит из мелких частиц, а толстое — из крупных: тонким явля­ется то вещество, которое [при малом весе] занимает большой объем, а таково состоящее из мелких частиц. Таким образом, из их посылок вытекает, что сущест­венное различие между остальными телами они сводят зо к величине и малости [частиц]. Но при таком опреде­лении [сущности тел] у них получится, что все отно­сительно: не будет «огня», «воды», «воздуха» в абсо­лютном смысле, но одио и то же [тело] по отношению 304« к такому-то телу будет «огнем», а по отношению к ка­кому-нибудь другому — «воздухом», как это получа­ется и у тех, кто полагает несколько элементов, но утверждает, что они различаются величиной и мало­стью. В самом деле, коль скоро каждое [тело] коли­чественно определено, размеры [их корпускул] будут δ стоять в определенном отношении друг к другу, и, следовательно, любые тела, состоящие в таком отноше­нии между собой, должны быть «воздухом», «огнем», «землей» и «водой» соответственно, поскольку отно­шения меньших тел могут быть присущи большим. Что касается тех, кто полагает [единственный] элемент огнем, то этого [абсурда] им удается избе­жать, но из их посылок по необходимости вытекают другие логические противоречия. ю Одни из них придают огню форму, как те, кто счи­тает его пирамидой, из коих одни рассуждают доволь­но примитивно: самая острорежущая из фигур — пира­мида, самое острорежущее из тел — огонь; а другие приводят более тонкий аргумент: все тела состоят из 354 наиболее TOHK04acTHorot все телесные фигуры — из пи- j5 рамид, поскольку же тончайшее из тел — огонь, мель­чайшая и первичная фигура — пирамида, а первичная фигура принадлежит первичному телу, то огонь — пи­рамида21. Другие о форме огня не говорят ничего и лишь до­пускают, что он состоит из самых тонких частиц, при 2о соединении которых, как они говорят, из него возни­кают остальные тела, «словно при плавлении золотого песка» 22. Из утверждений и тех и других вытекают одни и те же трудности. Если они считают первичное тело ато­марным, то мы повторим вышеизложенные аргументы против этой гипотезы. А кроме того, этот взгляд недо­пустим с естественнонаучной точки зрения. Ибо если 25 все тела сопоставимы по количеству и величины подо-бочастных тел относятся между собой так же, как величипы [отдельных ] элементов 23 (например величина всей воды относится к величине всего воздуха так же, как величина элемента воды к величине элемента воз­духа, и то же самое справедливо для остальных [тел] ), а воздух [в массе] больше воды и вообще более тонко- зо частное более толсточастного, то ясно, что элемент во­ды меньше элемента воздуха. Следовательно, раз мень­шая величина содержится в большей, то элемент воз­духа делим. И точно так же — элемент огня и вообще зо4ь более тонкочастных тел. Если же [они считают первичное тело] делимым, то тем, кто придает огню форму, придется утверждать, что часть огня не огонь, так как пирамида не состоит из пирамид, а также отрицать, что всякое тело либо s элемент, либо состоит из элементов, так как часть огня не огонь и не какой-либо другой элемент; а тем, кто определяет огонь размером [частиц], придется допус­тить, что существует элемент, первичный по отноше­нию к элементу, и т. д. до бесконечности, коль скоро [они признают, что] всякое тело делимо и что элемен­том является то, которое состоит из самых мелких ча­стиц. Кроме того, им также приходится утверждать, ю что одно и то же [тело] по отношению к такому-то [телу] — огонь, а по отношению к другим — воздух, вода и земля. Общая ошибка всех, кто принимает один элемент, в том, что они допускают одно-едппственпое естествен-12* 355 ное движение и одно и то же для всех [тел]. Наблю­дение показывает, что всякое естественное тело содер­жит в себе причину своего движения. Стало быть, если is все тела — одно тело, у всех должно быть одно движе­ние, и причем, чем больше их становится, тем быстрее они должны двигаться этим движением, точно так же как и огонь, чем больше его становится, тем быстрее движется присущим ему движением вверх. Но факт тот, что [по мере увеличения объема] многие тела быстрее движутся вниз. Вследствие этого, а кроме то­го го, так как выше было установлено, что естественных движений несколько, ясно, что одип элемент невоз­можен. Поскольку же число элементов не бесконечно и не равно одному, оно по необходимости должно быть больше одного и конечным. ГЛАВА ШЕСТАЯ Прежде всего рассмотрим, вечпы ли элементы или возникают и уничтожаются: решив этот вопрос, мы 25 выясним и сколько их, и каковы они. Вечными они быть не могут, ибо мы видим, как огонь, вода и каждое из простых тел разлагаются. Разложение по необходимости должно либо быть бес­конечным, либо остановиться. Если оно бесконечно, то бесконечным будет не только время разложения, но и во время сложения, так как разложение и сложение каж­дой из частей происходят последовательно. В резуль­тате чего получится, что вне бесконечного времени имеется другое бесконечное время, так как и время сложения будет бесконечным, и предшествующее ему время разложения. Тем самым вне бесконечности по-S05a лучается бесконечность, что невозможно. Если же раз­ложение где-то остановится, то тело, па котором опо остановилось, будет либо неделимым, либо делимым, но никогда не могущим разделиться до конца, как это, по-видимому, хочет сказать Эмпедокл. Неделимым оно быть не может в силу аргументов, изложенных выше, б Но точно так же оно не может быть и делимым, но никогда не могущим разложиться до конца. В самом деле, меньшее тело легче поддается уничтожению, чем большее. Стало быть, если уж большое тело подвер­жено такому виду уничтожения, при котором проис­ходит разложение на меньшие части, то тем более ве­роятно, что ему подвержено меньшее. Так, мы наблю-356 даем, что огонь уничтожается двумя способами: во- 10 первых, от своей противоположности (когда он гаснет), во-вторых, от самого же огня (когда он блекнет). Во втором случае меньший огонь подвергается уничтоже­нию со стороны большего, и причем тем быстрее, чем он меньше. Таким образом, элементы тел по необходи­мости должны быть подвержены уничтожению и воз­никновению. А раз они подвержены возникновению, то должны возникать либо из бестелесного, либо из тела и если 15 из тела, то либо из иного, [чем они], либо друг из друга. Теория, порождающая их из бестелесного, до­пускает обособленную пустоту. В самом деле, все воз­никающее {возникает в чем-то, и} то, в чем оно воз­никает, должно быть либо бестелесным, либо иметь тело. Если оно имеет тело, то в одном и том же месте одновременно окажется два тела: возникающее и пред- го существующее. Если же оно бестелесно, то по необхо­димости должна существовать обособленная пустота, а что это невозможно — доказано ранее24. С другой стороны, элементы равно не могут возни­кать из тела, ибо допущение противного влечет за со­бой существование отличного от элементов и первич­ного по отношению к ним тела. Если это тело имеет тяжесть или легкость, то оно должно быть одним из 2.> элементов; если не имеет никакого тяготения, то долж­но быть неподвижным и математическим. Если же оно таково, то не будет находиться в [каком-либо] месте, ибо, где тело покоится, туда оно может и двигаться: противоестественно, если [покоится] насильственно, и естественно, если [покоится] не насильственно. Следо­вательно, если оно находится в определенном месте, то будет одним из элементов, а если не в месте, то из него ничего не возникнет, ибо возникающее и то, из зо чего оно возникает, должны быть совмещены. Поскольку элементы не могут возникать ни из чего-то бестелесного, ни из иного, чем они, тела, остается допустить, что они возникают друг из друга. ГЛАВА СЕДЬМАЯ Поэтому надлежит рассмотреть, каким способом они возникают друг из друга — так ли, как полагают Эмпе-докл и Демокрит, или так, как полагают те, кто 357 35 разлагает [элементы] на плоскости? Или же помимо этих имеется еще какой-нибудь способ? 805ь Эмпедокл и Демокрит и их сторонники не отдают себе отчета в том, что они принимают не возникнове­ние [элементов] друг из друга, а кажущееся возник­новение: они утверждают, что каждый [элемент], «со­держась» [в другом], «выделяется» [из него],—как 5 будто возникновение происходит из сосуда, а не из материи — и отрицают, что возникновение какого-либо элемента сопровождается его изменением. Но дажо если принять это допущение, из него вытекают ничуть не менее абсурдные следствия. [Во-первых], согласно общепринятому мнению, та же самая величина не ста­новится тяжелее при сжатии, но те, кто утверждают, что вода содержится в воздухе и выделяется из него, вынуждены так считать, ибо, возникнув из воздуха, вода тяжелее, [чем когда она содержалась в нем в рас-10 сеянном состоянии]. Во-вторых, одно из двух смешан­ных вместе тел не должно после отделения занимать всегда больший объем, [чем до отделения], однако, когда воздух возникает из воды, он занимает больший объем: более тонкочастное тело занимает больший объ­ем. Это становится очевидным в момент перехода [од-пого элемента в другой] : когда жидкость выпаривается [на огне] и переходит в воздухообразное состояние, 15 то сосуды, содержащие в себе [жидкие] массы, взры­ваются от тесноты. Поэтому, если нет абсолютно ни­какой пустоты и тела не расширяются, как утвержда­ют сторонники этой теории, то невозможность [возник-новепия-выделения] очевидна. Если же есть пустота и расширение, то абсурдно то, что отделяющееся [те­ло] необходимо и во всех случаях занимает больший го объем. И наконец, [в-третьих], возникновение [эле­ментов] друг из друга должно иссякнуть, если только в конечной величине пе содержится бесконечное чис­ло конечных. В самом деле, всякий раз, как из земли возникает вода, от земли отнимается некоторая вели­чина, поскольку возникновение происходит путем вы­деления, и то же самое повторяется снова, когда [вода возникает] из оставшейся [земли]. Стало быть, если 25 это будет продолжаться вечно, то получится, что в ко­нечной [величине] содержится бесконечное число [ко­нечных], но, так как это невозможно, [элементы] но будут возникать друг из друга вечно. Итак, о том, что 358 взаимопереход элементов путем выделения невозмо­жен, сказано. Остается допустить, что они возникают путем из­менения друг в друга. Это [может происходить] двоя- 30 ко: либо путем переоформления, как, например, из одного и того же куска воска могут возникнуть и шар и куб, либо — как утверждают некоторые — путем раз­ложения на плоскости. Из допущения, что они возникают путем переофор­мления, по необходимости вытекает утверждение, что [элементарные] тела неделимы, ибо если они делимы, то часть огня не будет огнем, равно как и часть зем­ли — землей, так как ни часть пирамиды по является 35 во всех случаях пирамидой, ни часть куба — кубом. 30< Если же [элементы возникают] путем разложения па плоскости, то, во-первых, абсурдно, что по этой тео­рии не все [элементы] возникают друг из друга, а ео сторонники по необходимости должны это утверждать и [действительно] утверждают. То, что один-единст­венный [элемент] непричастен переходу [в другие эле­менты], лишено разумного осповапия и не наблюдается 5 в чувственном опыте, который показывает, что все эле­менты в равной мере превращаются друг в друга25. Выходит, что, толкуя о явлениях, они высказывают вещи, пе согласующиеся с явлениями. Причина же этого в том, что они неправильно установили исходные принципы, желая все возвести к предвзятым мнениям. Принципы чувственно-воспринимаемых вещей, вероят­но, должны быть чувственно-воспринимаемыми, веч- и> пых — вечными, преходящих — преходящими и вообще принадлежащими к тому же роду, что и подчиненные им вещи. А они из пристрастия именно к этим [прин­ципам] ведут себя в точности как те, кто любой ценой защищает в спорах свои тезисы: не сомневаясь в ис­тинности своих исходных принципов, они приемлют любое [абсурдное следствие], которое из них вытекает, как будто о тех или иных принципах не должно су- ^ дить по результатам π особепно по их конечной цели! Но конечпая цель творческой науки — произведение, а физической — то, что в каждом конкретном случае непреложно является через ощущение26. Между тем из их посылок вытекает, что элемент по преимуществу — земля и что только она пеуничтожи-ма, поскольку неразложимое равнозначно неуничтожи-359 δο мому и элементу, а [они утверждают, что] только зем­ля неразложима на другое тело. А в случае с разложи­мыми элементами нерационален излишек треугольни­ков, который получается при взаимопереходе элементов по той причине, что они состоят из неравного числа треугольников. Далее, сторонники этой теории — хотят они того или нет — должны считать, что возникновение 25 [элементов] происходит не из тела, ибо о том, что воз­никло из плоскостей, нельзя сказать, что оно возникло из тела. Кроме того, они вынуждены утверждать, что не всякое тело делимо, и тем самым вступать в конф­ликт с наиточнейшими науками — с науками матема­тическими, которые даже умопостигаемое считают де-зо лимым, тогда как они из желания спасти свою предпо­сылку не признают [делимым] всякое чувственно-вос­принимаемое [тело]. И действительно, те, кто прини­мают [особую] конфигурацию для каждого элемента и через нее определяют сущность каждого из них, по необходимости должны считать их неделимыми, ибо пирамиду или шар можно разделить так, что остаток не будет шаром или пирамидой, откуда следует либо что часть огня не огонь и что существует нечто пер-«ось вичное по отношению к элемепту (так как всякое тело либо элемент, либо состоит из элементов), либо что не всякое тело делимо. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Попытка придавать [определенные] конфигурации простым телам абсурдна в целом. Во-первых, потому, что мировое пространство (to holon) окажется в ре-б зультате этого незаполненным; среди плоских фигур способны заполнять пространство, по общему мнению, три: треугольник, квадрат и шестиугольник; среди телесных — только две: пирамида и куб. Между тем они вынуждены принимать больше двух фигур, так как допускают большее число элементов. Во-вторых, ю наблюдение показывает, что все простые тела, и осо­бенно вода и воздух, принимают форму того вмести­лища, которое их содержит. Стало быть, форма эле­мента-корпускулы при этом сохраняться не может: иначе совокупная масса [корпускул] не касалась бы содержащего [ее вместилища] во всех точках. Но если [элемент] переоформится, он уже не будет водой, по-360 скольку его отличительным признаком была форма. Таким образом, ясно, что конфигурации элементов пе могут быть определенными. Но похоже, что природа 15 сама указует нам то, что доказывает разум. Ибо как во всех остальных случаях субстрат должен быть без­образным и бесформенным — а это наилучшее условие для того, чтобы «всевосприемлющее начало», как на­писано в «Тимее»27, могло формоваться,— так и эле­менты надо рассматривать как своего рода материал 2о для сложных [тел] ; именно потому [, что они аморф­ны, элементы] и могут изменяться друг в друга, утра­чивая при этом свои качественные различия. И кроме того, [в-третьих], каким образом могут возникать плоть, кость или какое бы то ни было из сплошных тел? Они не могут возникнуть ни из элементов (так как в результате составления [многогранников] кон­тинуума не получается), ни из составляемых вместе 25 плоскостей (так как в результате составления [пло­скостей] возникают сами элементы, а не [тела], со­стоящие из элементов). Так что, ежели кому угодно разобраться в такого рода теориях с тщанием, а не принимать их походя, то он увидит, что они устраняют возникновение из [мира] бытия. Но даже в рассужде­нии тех свойств, способностей и движений, которые so они прежде всего имели в виду, когда распределили [фигуры между телами] таким образом, фигуры не сообразны с телами. Так, например, поскольку огонь подвижен и способен греть и жечь, одни приписали ему форму шара, а другие — пирамиды: по их мнению, эти фигуры наиболее подвижны, так как имеют мень­ше всего точек касания и наименее устойчивы, и обла-зо7а дают самой большой способностью греть и жечь, так как одна — целиком угол, другая — самая остроуголь­ная, а жгут и греют они углами. Во-первых, и те и другие допустили ошибку в том, кто касается движения. Даже если эти фигуры самые 5 подвижные из всех, то это не означает, что они по­движны в смысле движения огня, ибо движение огня — вверх и по прямой, а эти фигуры хорошо приспособ­лены к круговому движению, так называемому каче­нию. Во-вторых, если земля — куб па том основании, что она устойчива и покоится, а между тем покоится она не где попало, но в своем собственном месте, а из чужого — при отсутствии препятствий — движется — и ю 361 то же самое справедливо для огня и остальных [эле­ментов] ,— то ясно, что и огонь, и каждый из элемен­тов в чужом место будет шаром или пирамидой, а в своем собственном — кубом. В-третьих, если огонь гре­ет и сжигает с помощью углов, то все элементы будут иметь нагревающую способность, хотя, вероятно, одни — в большей степени, другие — в меньшей: все они имеют углы — и октаэдр, и додекаэдр, и пирамида, а по Демокриту, даже шар как своего рода угол режет благодаря своей высокой подвижности. Поэтому раз­личие [между элементами] будет чисто количествен­ным, а то, что это ложь, очевидно. Одповременно ока­жется, что и математические тела жгут и греют, так как они также имеют углы π среди них также име­ются неделимые сферы и пирамиды, особенно если, как они утверждают, существуют неделимые величи­ны. Если же физические способны, а математические нет, то надо указать, в чем различие, а не утверждать безотносительно, как утверждают они. В-четвертых, если сжигаемое превращается в огонь, а огонь — это шар или пирамида, то сжигаемое должно превращаться в шары или пирамиды. То, что фигуре [огня] свойст­венно резать и разделять, можно считать разумно об­основанным; но то, что, [рассекая], пирамида по не­обходимости производит пирамиды или шар — шары, лишено всякого разумного основания и ничем не отли­чается от утверждения, что нож разрезает [вещи] на ножи, а пила — на пилы! В-пятых, смешно наделять огонь фигурой, предназначенной только для разделе­ния. Считается, что огонь скорее соединяет и сводит вместе, нежели разделяет: разделяет он разнородное, а соединяет однородное, и причем соединение имеет место по существу (ибо огню свойственно сплавлять и единить), а разделение — привходящим образом, по­скольку, соединяя однородное, он исторгает инородное. Поэтому надо было наделить [огонь фигурой, предна­значенной] либо и для того и для другого, либо пред­почтительно для соединепия. В-шестых, поскольку го­рячее и холодное противоположны но способности, то холодному невозможно приписать какую-либо конфи­гурацию, так как конфигурация, которая ему припи­сывается, должна быть противоположна [конфигура­ции частиц горячего], но, однако, ни одна фигура не противоположна другой фигуре. Вот почему холодное 362 они все обошли молчанием, хотя следовало либо все [свойства] определить через конфигурацию [частиц], либо ни одного. Некоторые, правда, попытались объяс­нить свойство холодного, но сами себе противоречат. OHJI утверждают, что холодным является крупночаст-uoe, так как оно оказывает стискивающее действие и не проходит через поры. Ясно, что горячим в таком случае будет то, что проходит [через поры], а таково во всех случаях мелкочастиое. Откуда следует, что го­рячее и холодное различаются величиной и малостью, а не конфигурациями [частиц]. И к тому же если пи­рамиды неравны по величине, то большие будут не огнем и их форма будет причиной не воспламенения, а прямо противоположного действия. Таким образом, из сказанного ясно, что различия между элементами определяются не конфигурациями. Поскольку же важнейшие различия между телами суть различия в свойствах, действиях и способностях (а мы утверждаем, что у каждого естественного [тела] име­ются действия, свойства и способности^, то прежде всего надлежит трактовать об этих [характеристиках тел], дабы, исследовав их, мы постигли специфическое отличие каждого элемента от всех остальных. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ (Δ) ГЛАВА ПЕРВАЯ Рассмотрим тяжелое и легкое: что есть каждое из них, какова их природа и по какой причине опи обла-30 дают этими способностями? Рассмотрение их имеет не­посредственное отношение к исследованиям о движе­нии, так как тяжелым или легким мы называем нечто по его способности к тому или иному естественному движению (для соответствующих действий имен [в языке] не установлено, если только не считать таким lftft именем «тяготение» (rhope)). Но так как вопрос о движении подлежит ведению физики, а тяжелое и лег­кое содержат в себе как бы тлеющие искорки движе­ния, то все [исследователи природы] обращаются к их свойствам (dynameis), однако никто, за исключением немногих, не дает им точного определения. Поэтому 6 сначала посмотрим, что было сказано другими, и зада­димся вопросами, которые необходимо решить в инте­ресах настоящего исследования, а затем уже выскажем наш взгляд на эти предметы. Тяжелым или легким нечто называется: [1] в аб­солютном смысле, [2] относительно другого, ибо об од­ном из [двух] тяжелых предметов мы говорим, что он «легче», о другом — что он «тяжелее», как, например, ίο медь [тяжелее] дерева. О тяжелом и легком в абсо­лютном смысле нашими предшественниками не ска­зано ничего, но лишь о тяжелом и легком относительно другого, ибо опи не говорят, «что есть тяжелое» и «что есть легкое», но лишь «что тяжелее» и «что легче» среди [тел], имеющих тяжесть. Поясним это следую­щим образом. Одним [телам] от природы свойственно 15 всегда двигаться от центра, другим — всегда к центру. 364 О том из них, которое движется от центра, я говорю, что оно движется «вверх», о том, которое к центру,— «вниз». Абсурдно полагать, что у Неба нет верха и низа, как это утверждают некоторые. По их словам, [у Неба] нет ни верха, ни низа, поскольку оно однообразно со всех сторон [Земли] и всякий, кто отправится вокруг Земли из любой точки, окажется антиподом самого себя1. Мы же понимаем под «верхом» внешний край Вселенной, который одновременно является верхним по положению и высшим по своей природе. А посколь­ку у Неба есть внешний край и центр, то ясно, что у него должны быть и верх и низ. Так считает и боль­шинство людей, хотя мнение их. не вполне удовлетво­рительно. Причина этой неудовлетворительности в том, что они думают, будто* Небо не единообразно со всех сторон [Земли] и будто существует только одно полу­шарие — то, которое над нами. Но стоит им сделать еще один шаг и представить себе [Небо] кругом та­ким, [как над нами,] а центр — равно удаленным от любой [крайней точки], как они признают [край Не­ба] «верхом», а центр «низом». Таким образом, в абсолютном смысле мы называем легким то, что движется к [абсолютному] верху и к внешнему краю, тяжелым — то, что к абсолютному низу и к центру, а легким по отношению к другому или более легким — то из двух равных по объему тя­желых тел, которое при естественном падении вниз опережается другим. ГЛАВА ВТОРАЯ Едва ли не большинство наших предшественников, приступавших к исследованию этого вопроса, толко­вали лишь о тяжелом и легком в относительном смы­сле, когда из двух тел, имеющих тяжесть, одно легче другого. Рассмотрев вопрос под таким углом зрения, они думают, что одновременно определили легкое и тя­желое в абсолютном смысле. Однако к ним такое опре­деление не подходит — это выяснится в ходе дальней­шего исследования. Одни толкуют «более легкое» и «более тяжелое» так, как написано в «Тимее»: «более тяжелое»—как состоящее из большего числа тождественных [частей], 365 «более легкое» —- из меньшего. Подобно тому как из двух кусков свинца (или двух кусков меди) тяжелее больший — и то же самое верно для всех остальных однородных тел, каждое из которых тем тяжелее, чем 10 большим числом равных: частей обладает,— таким же точно образом, утверждают они, свинец тяжелее дере­ва, ибо вопреки тому, что кажется, все тела состоят из неких тождественных частей и единой материи. При таком определении [легкого и тяжелого] ни­чего не сказано о легком и тяжелом в абсолютном смы­сле. Факт тот, что огонь всегда легок и движется вверх, 15 а земля и все землеобразные [тела] — впиз и к цент­ру. Поэтому не вследствие малого числа треугольни­ков (из которых, как они говорят, состоят все тела) огню свойственно двигаться вверх: иначе большее ко­личество огня двигалось бы [вверх] медленнее и было бы тяжелее, так как состояло бы из большего числа треугольников. На самом же деле наблюдается нечто прямо противоположное: чем больше количество огня, тем оно легче и тем быстрее движется вверх. И равным 20 образом сверху вниз малое количество [огня] будет двигаться быстрее, а большое — медленнее. Сверх того, поскольку содержащее меньше однородпых [частей], по их мнению, легче, содержащее больше — тяжелее, а воздух, вода и огонь состоят из тождественных тре­угольников, различаясь лишь меньшим или большим числом таковых, и именно этим объясняется, почему £5 одно из этих тел легче, а другое — тяжелее, то должно существовать такое количество воздуха, которое тяже­лее воды. На самом же деле все наоборот: чем больше количество воздуха, тем быстрее опо движется вверх, и абсолютно любая часть воздуха поднимается из воды наверх. so Так определили легкое и тяжелое одни. Другие же сочли такое объяснение несостоятельным, и хотя по времени они древнее, но взгляды их па вышеуказаппый предмет более современные2. Опыт показывает, что не­которые тела, уступая [другим] по объему, превосхо­дят [их] по тяжести. Поэтому ясно, что утверждение, согласно которому равнотяжелые [тела] состоят из рав-35 ного числа первоэлементов, несостоятельно: иначе они были бы равны по объему. Для тех, кто первоэлементы 809« и атомы, из которых состоят имеющие тяжесть тела, считает плоскими, такое утверждение просто абсурд-3ÜÖ но; для тех, кто телесными, утверждение, что большее из [имеющих тяжесть] тел тяжелее, допустимо в боль­шей мере. Но поскольку в сложных [телах] такого со­ответствия [между тяжестью и объемом] во всех слу­чаях не наблюдается — мы видим, что многие из них, уступая [другим] по объему, превосходят [их] по тя- 5 жести (например, медь — шерсть),— то некоторые ду­мают и говорят, что причина в другом. Они утверж­дают, что пустота, заключенная внутри тел, облегчает их и иногда оказывается причипой того, что большие [по объему тела] легче [меньших], поскольку содер­жат больше пустоты. Потому-то, дескать, они и по объему больше, хотя часто состоят из равного или да- ю же меньшего числа [элементарных] телец. В целом: причина сравнительно большей легкости любого [те­ла] в том, что оно содержит сравнительно больше пу­стоты. Так они формулируют свою теорию сами, но те, кто даст такое объяснение, непременно должны добавить, что для того, чтобы быть легче [другого], тело должно содержать не только больше пустоты, но и меньше плотного вещества, ибо, если [количество плотного ве­щества в нем] превысит указанное соотношение, оно не будет более легким. Так, они утверждают, что огонь is потому именно легче всех [тел], что содержит больше всего пустоты. Стало быть, получится, что большое ко­личество золота легче малого количество огня, так как содержит больше пустоты, если только не добавить, что и плотного вещества оно также содержит во много раз больше. Так что это надо оговорить. Из числа тех, кто отрицает существование пустоты, одни, как, например, Анаксагор и Эмпедокл, не дали го никакого объяснения легкого и тяжелого. А другие, давшие такое объяснение и при этом отрицавшие су­ществование пустоты, никак не объяснили, почему одни из тел абсолютно легкие, а другие — абсолютно тяже­лые, т. е. почему одни всегда движутся вверх, а дру­гие — вниз, равно как ничего не упомянули о том, что некоторые тела, будучи больше по объему, легче мень- 25 ших по объему тел, и из того, что опи сказали неясно, как можно согласовать их теорию с наблюдаемыми фактами. А впрочем, и те, кто объяспяет легкость огня тем, что он содержит большое количество пустоты [и ма-367 лое — вещества], неизбежно должны запутаться почти в тех же самых трудностях. Допустим, что огонь CO­OT держит меньше плотного вещества и больше пустоты, чем остальные тела, и тем не менее должно существо­вать некоторое количество огня, в котором содержится больше плотного вещества и полноты, чем в некотором малом количестве земли. Если же они скажут, что и пустоты тоже, то как они определят абсолютно тяже­лое? — Либо через большее содержание плотного ве­щества, либо через меньшее содержание пустоты. Если видь они дадут первый ответ, то должно существовать неко­торое столь малое количество земли, в котором содер­жится меньше плотного вещества, чем в большом ко­личестве огня. И точно так же если они определят через пустоту, то должно существовать нечто более лег­кое, чем абсолютно легкое и постоянно движущееся вверх, само при этом постоянно двигаясь вниз. Но это β невозможно, ибо абсолютно легкое всегда легче [тел], имеющих тяжесть и движущихся вниз, а «более легкое» не всегда [само по себе] «легкое», потому что и среди тяжелых [тел] одно называют «более легким», чем другое, например воду— [более легкой], чем земля. Столь же не состоятельна и не способна решить рассматриваемую проблему теория, согласно которой между пустотой и полнотой [в телах] имеется опреде-10 ленная пропорция, ибо она точно так же приводит к не­возможному заключению. В самом деле, [по этой тео­рии], и в большем и в меньшем количестве огня соот­ношение плотного вещества и пустоты будет одним и тем же. Но большее количество огня движется вверх быстрее меньшего, и точно так же большее количество is золота, свинца или любого другого тяжелого [тела] [быстрее движется] вниз. А между тем этого не долж­но было бы происходить, коль скоро легкость и тяжесть определяются указанным [соотношением]. Абсурдно также, что, будучи причиной движения вверх, сама пустота не движется вверх. Если же пус­тота по природе движется вверх, а полнота — вниз, тем 20 самым вызывая то и другое движение в остальных [ве­щах], то вовсе не следовало ставить вопрос примени­тельно к тому, что из них состоит, [и выяспять], по­чему одни тела легкие, а другие — тяжелые, но [сле­довало] объяснить относительно самих же пустоты и 368 полноты, почему одна легкая, а другая имеет тяжесть, а также в чем причина того, что полнота и пустота не разошлись в разные стороны. Нелогично также допускать для пустоты простран­ство — как будто она сама не есть некоторое пространг ство! А между тем коль скоро пустота движется, то у нее по необходимости должно быть место, из кото­рого, и место, в которое она перемещается. А кроме того, что есть причина движения? Конечно же, не пустота: ведь движется не только она, но и плотное вещество также. Результат будет столь же аб­сурдным, если определять [тяжесть и легкость] ина­че — объясняя превосходство в тяжести или легкости одних [тел] над другими величиной и малостью [ча­стиц], или же выдвигать какой бы то ни было еще способ объяснения, но при этом всем [телам] приписы­вать одну и ту же материю или больше одной, но со­ставляющие только одну пару противоположностей. И действительно, если материя одна, то не будет абсо­лютно тяжелого и абсолютно легкого ([этот вывод неизбежен] для тех, например, кто составляет [все тела] из треугольников). Если же [две] противополож­ные, как [полагают] те, кто [признает] пустоту и пол­ноту, то невозможно будет объяснить, по какой при­чине тела, промежуточные между абсолютно тяжелыми и абсолютно легкими, тяжелее или легче одно другого π абсолютно тяжелых и легких тел. Определение [легкости и тяжести] через величину и малость [частиц] выглядит более надуманным, чем предыдущие [определения], но так как оно позволяет объяснить конкретные различия четырех элементов, то надежнее защищено от вышеуказанных трудпостей. Од­нако из допущения единой субстанции [элементов], различных [лишь] по величине [атомов], по необхо­димости вытекает то же, что из допущения одной ма­терии, т. е. что в абсолютном смысле нет ни легкого, пи движущегося вверх (а лишь «отстающее» [от дру­гих] или «выталкиваемое»). А поскольку много ма­леньких [атомов] тяжелее немногих больших, то по­лучится, что большое количество воздуха или огня тяжелее малого количества воды или земли. Но это невозможно. Таковы теории других, и так они формулируются. 369 ГЛАВА ТРЕТЬЯ 15 Наши собственные взгляды изложим [в такой по­следовательности] : сначала решим вопрос, который вы­зывает у некоторых наибольшие затруднения,— почему одни тела, согласно природе, всегда движутся вверх, другие — вниз, третьи — и вверх и вниз, а затем во-20 ирос о тяжелом и легком и сопутствующих им явле­ниях: какие причины вызывают калхдое из них? Относительно пространственного движения каждого [тела] в его собственное место следует полагать так же, как и относительно других видов становления и изме­нения. Видов движения три: относительно величины, относительно качества (eidos), относительно места, и в 25 случае с каждым из них мы наблюдаем, что изменение происходит из противоположностей в противоположно­сти или в промежуточные стадии. Мы не наблюдаем того, чтобы любой [субъект изменения] изменялся в направлении к любой цели, равно как и того, чтобы любая причина движения вызывала движение в лю­бом [субъекте изменения]: как субъект качественного изменения не тождествен субъекту роста, так и при­чина качественного изменения [не тождественна] при-80 чине роста. Сходным образом, стало быть, следует полагать, что причиной пространственного движения может быть не любая [причина изменения] и что субъ­ектом [пространственного движения] может быть но любой [субъект изменения]. Стало быть, если: [1] причиной движения вверх и впиз является тяготение и легкотение, [2] субъектом движения — потенциально тяжелое и легкое, [3] дви­жение каждого [тела] в его собственное место есть 810ь движение к его собственпой форме (в таком именно смысле, пожалуй, было бы лучше понимать изречение древних «подобное движется к подобному», поскольку оно верно не во всех случаях: так, если Землю пере­местить туда, где сейчас Луна, то каждая из ее частей б будет двигаться не к ней самой, а туда же, куда и те­перь. Во всех случаях для подобных и однородных [тел], подверженных действию одного и того же дви­жения, с необходимостью должен быть вереп принцип: куда от природы свойственно двигаться одной части, туда и целому. Но поскольку место [тела] есть гра­ница того, что [его] содержит; а все [тела], движу-370 щиеся вверх и вниз, содержатся между краем и цент­ром [Вселенной]; а граница [содержащего] в извест- ю ном смысле становится формой содержимого — то дви­гаться в свое собственное место — значит двигаться к подобному. Ибо смежные [тела] подобны между со­бой, т. е. вода подобна воздуху, а воздух — огню, при­чем [подобие] средним телам обратимо, а [подобие] крайним нет, т. е. воздух подобен воде, а вода — земле. Каждое вышележащее [тело] относится к находяще­муся под ним как форма к материи) — поэтому спра- i5 шивать, почему огонь движется вверх, а земля — вниз, то же самое, что спрашивать, почему способное вы­здоравливать, двигаясь и изменяясь в качестве способ­ного выздоравливать, достигает здоровья, а не белизны. Сходным образом [изменяется] и любой другой субъ­ект качественного изменения. В то же время способное го расти, изменяясь в качестве способного расти, дости­гает не здоровья, а прироста величины. Так же изме­няется и каждый из указанных [четырех элементов]: в одном случае относительно качества, в другом — количества, в третьем — места, когда легкие [элементы движутся] вверх, а тяжелые — вниз. Разница только в том, что одни — я имею в виду тяжелое и легкое — представляются имеющими источ­ник изменения внутри самих себя, а другие (как, на­пример, способное выздоравливать или способное ра- 25 сти) — не внутри, а вовне, а впрочем, иногда и они изменяются под действием внутренних причин, и от незначительного внешнего воздействия одно выздорав­ливает, а другое вырастает; а так как способное вы­здоравливать и подверженное болезни — одно и то же, то, если привести его в движение в качество способ­ного выздоравливать, оно движется к здоровью, а если зо в качестве склонного к заболеванию — то к болезни. Однако тяжелое и легкое в большей степени, чем они, представляются содержащими в самих себе источник [своего движения], потому что их материя максималь­но близка к [осуществленному] бытию. Об этом сви­детельствует то, что перемещение в пространстве при­суще уже закончившим свое развитие существам, т. е. генетически это движение самое последнее из всех ви­дов движения и потому бытийпо первое. Так вот, когда из воды возникает воздух, т. е. из тяжелого — легкое, оно направляется кверху. Едва зна 371 только оказавшись там, оно уже больше не становится, но есть легкое. Ясно, стало быть, что, существуя по-5 тенциально, оно идет к энтелехии и достигает того ме­ста, количества и качества, которые присущи его энте­лехии. По той же самой причине и уже наличные в действительности и существующие земля и огонь, когда им ничто не препятствует, движутся в свои собствен­ные места. Так и пища, когда нет помех, и пациент, когда устранен сдерживающий фактор, тотчас же осу­ществляют движение [роста и качественного измене-ю ния соответственно]. (Двигателем может быть не толь­ко то, что изначально привело вещь в движение, но и то, что устранило препятствие [к ее движению], или то, от чего она отскочила, о чем было сказано в на­чальных исследованиях, в которых мы трактовали о том, что ни одна из этих [вещей] не движет сама се­бя3.) Итак, по какой причине перемещается каждое из перемещающихся в пространстве [тел] и в чем смысл перемещения в свое собственное место — об этом ска­зано. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Теперь укажем виды и акциденции легкого и тя-15 желого. Прежде всего в соответствии с очевидным для всех фактом определим абсолютно тяжелое как то, что оседает во всех телах, абсолютно легкое — как то, что поднимается на поверхность всех [тел]. Термин «аб­солютно» [тяжелое или легкое] я употребляю: [1] имея в виду род, [2] только применительно к тем те­лам, которым не присущи оба [атрибута одновремен­но]. Так, мы видим, что любая величина огня, если 20 ей не встретится па пути ипородное препятствие, дви­жется вверх, а [любая величина] земли — вниз, и, чем больше, тем быстрее, но в том же направлении. В другом смысле [я называю] «тяжелыми» и «лег­кими» такие тела, которым присущи оба [эти атри­бута]: они поднимаются на поверхность одних [тел], по оседают в других. Таковы воздух и вода: в абсо­лютном смысле ни то, ни другое не является легким 25 или тяжелым, ибо оба они легче земли (любая их часть поднимается на поверхность земли), но тяжелее огня (любая по количеству часть этих тел оседает в огне). Однако по отношению друг к другу одно из них 372 абсолютно тяжелое, другое — абсолютно легкое, ибо воздух — сколько бы его ни было — поднимается на поверхность воды, а вода — сколько бы ее ни было — оседает в воздухе. А так как и среди прочих тел одни имеют тяжесть, а другие — легкость, то ясно, что при­чина [различия в тяжести и легкости] всех этих тел — в различии несоставных: в зависимости от того, какого из них они содержат больше, какого —- меньше, одни те­ла будут легкими, другие — тяжелыми. Поэтому надле­жит сказать [только] о несоставных: прочие зависят от первичных. (Именнотак, как мы сказали, должны были поступить и те, кто объясняет тяжесть полнотой, а лег­кость пустотой.) То, что одни и те же [тела] не везде оказываются тяжелыми или легкими, объясняется различием пер­вичных [тел]. Например, в воздухе кусок дерева ве­сом в один талант окажется тяжелее, чем кусок свин­ца весом в одну мину, а в воде — легче. Причина та, что все [элементы], кроме огня, имеют тяжесть и все, кроме земли,— легкость. Поэтому земля и [тела], ко­торые содержат наибольшее количество земли, должны иметь тяжесть везде; вода —везде, кроме земли; воз­дух — [везде], кроме воды и земли. Ибо, за исключени­ем огня, все [элементы] имеют тяжесть в своем собст­венном месте — даже воздух. Свидетельство тому: на­дутый мех весит больше пустого. Поэтому если нечто содержит больше воздуха, чем земли и воды, то в воде оно может быть легче чего-то другого, а в воздухе — тяжелее, ибо на поверхность воздуха опо не поднимает­ся, а на поверхность воды поднимается. То, что существует печто абсолютно легкое и печто абсолютно тяжелое, явствует из следующего. Под абсо­лютно легким и абсолютно тяжелым я понимаю то, что при отсутствии препятствий в силу своей природы всег­да движется вверх и вниз [соответственно]. Такие [те­ла] действительно существуют, и мнение некоторых, согласно которому все тела имеют тяжесть4, неверно. Существование тяжелого и всегда движущегося к центру [помимо нас] признают и некоторые другие [философы]. Но равным образом существует и легкое. Мы видим воочию, как уже сказано выше, что землеобразные тела оседают во всех [остальных телах] и движут­ся к центру. Но центр определен. Стало быть, если су­ществует некое [тело], которое поднимается на поверх-373 ность во всех [остальных телах J,— а наблюдение пока­зывает, что таким телом является огонь, который дажо в самом воздухе движется наверх, хотя воздух остает­ся неподвижен,— то очевидным образом оно движется к периферии. Откуда следует, что оно не может иметь 25 никакой тяжести: иначе оно оседало бы в другом теле, а будь это так, существовало бы какое-то другое тело, которое движется к периферии и которое поднимается на поверхность всех движущихся в пространстве [тел]. Однако в действительности такое [тело] не наблюдает­ся. Следовательно, огонь не имеет никакой тяжести, равно как земля — никакой легкости, поскольку она оседает во всех [телах], а то, что оседает во [всех те­лах], движется к центру. То, что существует центр, к которому направлено 80 пространственное движение тяжелых [тел] и от кото­рого — легких, явствует из многих соображений. Во-первых, потому, что ничто не может двигаться на бес­конечное расстояние, ибо что не может [осуществиться и] быть, то не может и становиться, а пространст­венное движение есть становление из одного места в другое. Во-вторых, наблюдение показывает, что огонь 85 движется вверх, а земля и все, что имеет тяжесть,^ вниз под равными, [т. е. прямыми], углами [к каса­тельной]. Откуда с необходимостью вытекает, что [по-812а следние] движутся к центру (движутся ли они к цент­ру Земли или к центру Вселенной — а их центры совпадают — это другой вопрос). А раз оседающее во всех [остальных тело] движет­ся к центру, то поднимающееся на поверхность во всех [остальных тело] по необходимости должно двигаться б к периферии пространства, в котором они осуществля­ют движение, ибо центр противоположен периферии, а всегда оседающее — [всегда] поднимающемуся на по­верхность. Поэтому то, что тяжелое и легкое составля­ют двоицу, разумно, ибо и мест тоже два: центр и периферия. Но существует и промежуток между этими двумя местами, который по отношению к каждому из них оз-ю начает его противоположность, ибо в каком-то смысле промежуток есть периферия одного из них и центр другого. По этой причине существует еще нечто тяже­лое и легкое [одновременно] : вода и воздух. Мы утверждаем, что объемлющее относится к раз-374 ряду формы, объемлемое —к разряду материи. Это противопоставление имеет место во всех родах [бы­тия]: и в категории качества, и в категории количе­ства одно выступает скорее как форма, другое как ма­терия. И точно так же в категории места: верхнее от­носится к разряду определенного, нижнее — к разряду материи, а следовательно, и в самой материи того, что является тяжелым и легким [одновременно]: посколь­ку она потенциально объемлемое, нижнее, постольку она материя тяжелого, а поскольку объемлющее верх­нее, постольку — легкого; и причем материя тождест­венна, а [актуальное] бытие [легким или тяжелым] не тождественно, как и в случае со способным заболеть и способным выздороветь: [их материя тождественна, а актуальное] бытие не тождественно, и потому быть больпым не то же самое, что быть здоровым. ГЛАВА ПЯТАЯ Таким образом, то, что имеет материю одного вида, легкое и [движется] всегда вверх, то, что противопо­ложную,— тяжелое и всегда вниз, а [то, что между ними, имеет материи], отличные от этих, но по отно­шению друг к другу являющиеся тем же, чем эти абсо­лютно, и способные двигаться как вверх, так и вниз; вот почему воздух и вода имеют и легкость и тяжесть каж­дое и вода оседает во всех телах, кроме земли, а воздух поднимается на поверхность всех тел, кроме огпя. Поскольку же имеется только одпо тело, которое поднимается на поверхность всех [остальных], и одно, которое оседает во всех [остальных], то по необходи­мости должны существовать два других, которые осе­дают в одних и поднимаются на поверхность других. Λ следовательно, и материй по необходимости должно быть столько же, сколько этих [тел],— четыре, но толь­ко в таком смысле четыре, что общая у всех одна (осо­бенно если опи возпикают друг из друга), а бытийно они различны. Ибо пичто не мешает тому, чтобы про­межуток между противоположностями был и сдипым и множественным [одновременно] (как в цветах), по­скольку [термины] «промежуток» и «середина» много­значны. В своем собственном месте каждое из [тел], имею­щих и тяжесть и легкость, имеет тяжесть (земля — во 375 5 всех), а легкости не имеет, но лишь в тех [телах], в ко­торых оно поднимается на поверхность. Поэтому когда из-под них вытаскивают смежное с ними [нижележа­щее тело], то они движутся вниз на его место: воз­дух — на место воды, вода — на место земли. А вверх, на место огня,— если устранить огонь — воздух дви­гаться не станет иначе как под действием силы — πο­ιο добно тому как втягивается [наверх] вода, когда по­верхность [ее и воздуха] становится единой и [ее] втягивают наверх с быстротой, превосходящей скорость падения воды вниз. Равно как и вода [не станет дви­гаться] на место воздуха иначе как вышеописанпым образом. С землей же этого не происходит, потому что единой поверхности не получается. Вот почему вода втягивается в накаленный на огне сосуд, а земля — 15 пет. И как земля не поднимется вверх, так огонь не опустится вниз, если убрать из-под него воздух, ибо он не имеет никакой тяжести даже в своем собственном месте точно так же, как земля — легкости. А два [про­межуточных тела] движутся вниз, если вытащить из-под них [нижележащее тело], потому что хотя [те­лом], оседающим во всех [остальных}, и является аб­солютно тяжелое, но относительно тяжелое [все жо может двигаться] в место абсолютно тяжелого или [в место тех тел], на поверхность которых оно поднимает­ся вследствие подобия [их] материи. 20 То, что необходимо принимать столько же различ­ных видов [материи], сколько тяжелых и легких тел, очевидно. В самом деле, если материя всех [тяжелых и легких] одна, например пустота, или полпота, или ве­личина, или треугольники, то либо все [тела] будут двигаться вверх, либо все — вниз и второго движения больше не будет. Поэтому, в случае если все тела име-25 ют вес, прямо пропорциональный величине пли числу корпускул, из которых они состоят, или же в силу то­го, что они заполнены [веществом],— хотя мы и во­очию видим, и доказали, что всегда и везде [тела] дви­жутся как вниз, так и вверх,— то не будет ничего абсо­лютно легкого; а в случае если [за единую материю принимается] пустота или нечто подобное всегда [стре­мящееся] вверх, то не будет того, что всегда [движет­ся] вниз. В то же время окажется, что в некоторых случаях промежуточные [тела] [падают] вниз быстрее, чем земля, так как в большом количестве воздуха будет 376 содержаться больше треугольников, объемных величин или корпускул, [чем в малом количестве земли]. Одна­ко мы не видим, чтобы хоть одна часть воздуха падала впиз. То же самое справедливо и для легкого, если до­пустить, что превосходство в легкости зависит от [ко­личества единой] материи. Если же [материй] две (скажем, пустота и полно­та: огонь — нечто пустое и потому [движется] вверх, земля — полное и потому — вниз; воздух содержит больше огня, вода — земли), то поведение промежу­точных [тел] не будет соответствовать действительно­му поведению воздуха и воды. В самом деле, [вследст­вие этого допущения] будет существовать некоторое ко­личество воды, содержащее больше огня, нежели малое количество воздуха, и большое количество воздуха, со­держащее больше земли, нежели малое количество во­ды, вследствие чего некоторое количество воздуха должно будет двигаться вниз быстрее, чем малое коли­чество воды. Однако этого нигде никогда не наблюдает­ся. Откуда по необходимости вытекает, что как огонь [движется] вверх потому, что содержит нечто особен­ное (скажем, пустоту), чего другие тела не содержат, а земля — впиз потому, что содержит полноту, так π воздух [движется] в свое собственное место и [распо­лагается] выше воды потому, что содержит нечто осо­бенное, а вода — вниз потому, что содержит вещество определенного вида. А если бы оба [промежуточных те­ла] состояли из одного [вида материи] или из двух, по так, что каждому были бы присущи оба, то (как уже много раз было сказано) имелось бы пекоторое коли­чество воды, которое по [быстроте движения] вверх превзошло бы малое количество воздуха, и некото­рое количество воздуха, которое по [быстроте движе­ния] вниз превзошло бы [малое количество] воды. ГЛАВА ШЕСТАЯ Форма [тел] не может быть причиной движения впиз или вверх как такового, но [может быть причи-пой] более быстрого или более медленного [движения вверх или вниз]. А в силу каких причип — нетрудно усмотреть. Вопрос в данном случае заключается в том, [1] почему плоские куски железа и свинца не тонут в 377 воде, а меньшие по величине и менее тяжелые [пред­меты] , если они круглые или продолговатые,— игла, на­пример,— идут ко дну, [2], а также [чем объясняется] тот факт, что некоторые [тяжелые тела] не тонут вследствие малости — например, золотая пыль — [в во­де], а также другие землеобразные и пылеобразные [тела] — в воздухе. Объяснять все эти явлепия так, как Демокрит, не­правильно. Он говорит, что горячие [частицы], взлетая 31зь из воды вверх, удерживают на плаву широко распла­станные тяжелые [тела, а узкие проваливаются, так как на них наталкивается мало [частиц]. Однако [в таком случае] они еще скорее должны были бы удерживать их [на весу] — в воздухе, как он сам же и возражает. Но, возразив, решает слабо: он говорит, что в воздухе 5 «напор» устремлен не в одном направлении, понимая под «напором» движение несущихся вверх телец5. [1] Поскольку одни сплошные среды легко раздели­мы, другие — труднее и разделяющей способностью — точно так же — одни [тела] наделены в большей мере, другие —в меньшей, то причины надо усматривать в этом. Легко разделимо то, что легко оформляемо, и, чем более [легко оформляемо], тем более [легко разде-ю лимо]. Но воздух более легко оформляем, чем вода, вода — более, чем земля. И причем внутри каждого рода меньшее количество более легко разделимо и легче поддается разрыву. Таким образом, плоские [тела] ох­ватывают большое количество [сплошной среды] и по­тому остаются на поверхности, так как большее коли­чество труднее поддается разрыву, а тела противопо­ложной формы охватывают малое количество и потому 15 падают вниз, так как легко [его] разделяют. Причем в воздухе — намного скорее: насколько он легкораздо-лимее воды. [2] А поскольку и тяжесть обладает некоторой си­лой, сообразно которой она движется вниз [быстрее или медленнее], и сплошные среды — [силой] сопро­тивления разрыву, то надо эти силы между собой срав­нить: если сила тяжести превосходит силу сопротивле-20 ния разрыву и разделению, [действующую] в сплош­ной среде, то [тяжесть] прорвется вниз с быстротой, пропорциональной превосходству, а если — слабее [ее], то останется на поверхности. Таково наше решение вопроса о тяжелом и легком и их акциденциях. О ВОЗНИКНОВЕНИИ И УНИЧТОЖЕНИИ КНИГА ПЕРВАЯ (А) ГЛАВА ПЕРВАЯ Что касается возникновения и уничтожения тех suai [предметов], которые по своей природе возникают и уничтожаются, то нужно одинаково для всех них ра­зобрать их причины и дать им определения; нужно, да­лее, [выяснить], что такое рост и качественное измене­ние и следует ли полагать, что природа качественного 5 изменения и возникновения одпа и та же или пет, как это определяется и самими названиями. Из древних [философов] одни утверждают, что так называемое простое возникновение есть качественное изменение, другие же полагают, что возникновение от­лично от качественного изменения. Тем, кто заявляет, что все едино и что все [вещи] возникают из одного, ю приходится называть возникновение качественным из­менением и утверждать, что то, что в собственном смысле слова возникает, качественно изменяется *. А те, кто полагает, что материя мпожествеппа, как, на­пример, Эмпедокл, Анаксагор и Левкипп, признают, что это разные вещи. Анаксагор, впрочем, не понял своих собственных слов: он хотя и говорит, что возни­кать и гибнуть — это то же, что качественно изменять- is ся, однако, подобно прочим, утверждает, что элементов много2. Ведь, по мнению Эмпедокла, имеется четыре телесных [элемента], а всего вместе с приводящими в движение насчитывается шесть3, Анаксагор же, как и Левкипп с Демокритом, считает, что их бесконечно много, Анаксагор считает элементами подобочастные, как, например, кость, плоть, мозг и из прочих все те, го у которых часть совпадает по названию с целым4. Де­мокрит же и Левкипп говорят, что все прочие [вещи] состоят из неделимых тел, бесконечных по количеству 381 и формам, и отличаются друг от друга составом, а так­же положением и порядком этих [элементов] 5. Совершенно очевидно, что последователи Анаксаго-25 ра и Эмпедокла говорят противоположные вещи. Эмпе-докл утверждает, что огонь, вода, воздух, земля — это четыре элемента, и притом более простые, чем плоть, кость и сходные с ними подобочастные. Последователи же Анаксагора считают простыми [телами] и элемента­ми эти [подобочастные],землю же,огопь,воду и воздух признают составными, поскольку они представляют со­бой смесь всевозможных семян этих [подобочаст-314Ь ПЫХ]. Итак, тем, кто думает, что все происходит из еди­ного, приходится называть возникновение и уничтоже­ние качественным изменением, поскольку субстрат всегда остается одним и тем же, и мы в таких случаях говорим, что он меняется в качестве. А те, кто призна-5 ет большее число первичных родов6, различают каче­ственное изменение и возникновение, поскольку воз­никновение и уничтожение происходит [в таком случае] от соединения и разъединения [этих родов]. Поэтому-то Эмпедокл и говорит: Нет никакого рожденья, [как нет и губительной смерти,] Есть лишь смешенье одно с расторженьем того, что смешалось7. 10 Ясно, что это рассуждение связано с их осповным положением и что именно поэтому они говорят так. Од­нако и им приходится утверждать, что качественное измепение существует помимо возникновения, хотя с тем, что они говорят, это не может согласовываться. В том, что мы правы, легко убедиться. Ведь так же как 1б мы видим изменение в величине, называемое ростом и убылью, в то время как сущность остается той же,— точно так же мы видим и качественное изменение. Но когда говорят, что [перво] начал много, а не одно, то этим делают качественное измепение невозможным. Ведь свойства, благодаря которым, как мы говорим, оно происходит,— это различия элементов. Я имею в виду теплое — холодное, белое — черное, сухое — влаж-20 ное, мягкое — твердое и каждое из остальных, как Эм­педокл и говорит: Вот пред тобою горячее и лучезарное солпце... Вот и дождем нисходящая, темная, хладная влага8. Остальные элементы он определяет таким же образом. 382 Поэтому если невозможно из огня возникнуть воде, а из воды — земле, то из белого пе произойдет черное, а из мягкого — твердое. Это рассуждение применимо и 25 к остальным [свойствам], а ведь именно в этом и за­ключается качественное изменение. Поэтому ясно, что надо всегда предполагать у противоположностей еди­ную материю, идет ли речь об изменении в отношении их места, о росте и убыли или о качественном измене­нии. К тому же эта [материя] существует так же необ­ходимо, как и качественное изменение. Ведь если про­исходит качественное изменение, то субстрат есть один элемент и у всех [веществ], переходящих друг в друга, одна материя; точно так же, когда субстрат aisa один, то происходит качественное изменение. Эмпедокл, по-видимому, говорит противное и тому, что мы наблюдаем, и самому себе. Ведь он утверждает, s что ни одип из элементов не возникает из другого, а все прочие [вещи] произошли из них, а вместе с тем, приведя всю природу, кроме Вражды, к единому, он полагает, что кая^дая [вещь] снова возникает из еди­ного10. Очевидно, что из единого благодаря обособле­нию каких-то различий и свойств возникли и вода и огонь, подобно тому как он называет солнце светлым ю и горячим, а землю — тяжелой и твердой. Если же ус­траняются эти различия (а они устранимы, раз они воз­никли), то ясно, что земля должна возпикать из воды, а вода — из земли, равным образом и любой из прочих [элементов] — не только тогда, но и теперь, если изме­нятся их свойства. По словам Эмпедокла, они способпы 15 снова соединяться и обособляться, особенно потому, что Вражда и Любовь все еще противоборствуют друг дру­гу. Так что и тогда [элементы] возпикли из единого: ведь когда не было огня, земли и воды, все было еди-пым. Неясно также в учении Эмпедокла, следует ли счи­тать их началом единое или многое. Я говорю об огне, 20 земле и стоящих в одном ряду с ними. Дело в том, что единое есть элемент, поскольку оно лежит в основе, как материя, из которой, изменяясь благодаря движепию, возникают земля и огонь. Поскольку же единое возни­кает из сложения многих соединяющихся [элементов], а они [получаются] из разделения,— эти многие в большей мере относятся к элементам и первичнее по 25 своей природе. 383 ГЛАВА ВТОРАЯ Теперь следует сказать вообще о простом возник­новении и уничтожении, имеется ли оно или нет и ка­ким образом происходит, а также о прочих простых дви­жениях, например о росте и качественном изменении. Платон рассматривал возникновение и уничтожение только в том смысле, как они присущи предметам, и [он рассматривал] не всякое возникновение, а лишь возникновение элементов11. А о том, как возникают плоть, кости и тому подобные вещи, он не говорит ни­чего, не говорит он и о том, как бывают присущи ве­щам рост и качественное изменение. Вообще-то все, кроме Демокрита, останавливались на этом лишь поверхностно. Демокрит ate, по-видимо­му, размышлял обо всех их: он [выгодно] отличается [от других] способом [своего рассуждения]. Ведь ни­кто не определил, что такое рост, иначе, чем это сде­лал бы, скажем, первый встречный, говоря, что [пред­меты], соединяясь с подобными себе, растут, и ничего не говоря о том, как это происходит. Не говорят они также ни о смешении, ни о действии и претерпевании, ни о том, как одно действует, а другое испытывает есте­ственные воздействия. Демокрит же и Левкипп приз­нали [первоэлементами] фигуры и с помощью этих [фигур] объясняют качественное изменение и возник­новение: возникновение и уничтожение — их разъедине­нием и соединением, а качественное изменение — их порядком и положением. А так как они считали истин­ным то, что [заключено] в явлениях, явления же про­тивоположны друг другу и их бесконечное множество, то они считали фигуры бесконечными [по числу], так что одно π то же при изменении состава кажется раз­ным людям противоположным, и что вообще от малой примеси оно меняется и принимает совершенно иной вид при смещении одной [составной части]. Ведь тра­гедия и комедия составляются из одних и тех же букв. Поскольку почти все полагают, что возникновение и качественное изменение не одно и то же, но что воз­никновение и уничтожение происходят путем соедине­ния и разъединения, а качественное изменение — тог­да, когда меняются преходящие свойства, то мы долж­ны внимательно заняться этими вопросами: ведь они вызывают много небезосновательных недоумений: 384 Б самом деле, если [принять, что] возникновение — это соединение, то [из этого предположения] вытекает мно­го невозможных [следствий]. Вхместе с тем имеются другие доводы, трудно опровержимые, заставляющие признать, что ипаче быть не может. Если же возникно­вение не есть соединение, то либо [следует признать, что] вообще нет возникновения или оно есть качествен­ное изменение, либо же надо попытаться [как-то ина­че] решить этот вопрос, как бы труден он ни был. Начало [решения] всех этих [трудностей — ответ на следующий] вопрос: действительно ли вещи возни­кают, изменяются в качестве, растут и претерпевают противоположное этому, потому что первичные состав­ные части (ta pröta) суть неделимые величины, или же вовсе нет никакой неделимой величины? Различие тут огромно. Затем, если [неделимые] величины [сущест­вуют] , то что они такое — тела ли, как думают Демо­крит и Левкипп, или плоскости, как сказано в «Тимее». Мы уже говорили в другом [месте], что бессмысленно доводить деление до плоскостей12. Поэтому более осно­вательно [утверждение], что существуют неделимые те­ла. Однако и это [утверждение] содержит много несу­разного. Тем не менее с помощью этих [неделимых], как уже сказано [выше], можно объяснить качествен­ное изменение и возникновение, если одно и то же ме­няется от поворота и соприкосновения [неделимых] и от различия их фигур. Именно так считает Демокрит. Он говорит, что цвета [самого по себе] не существует, потому что [предмет] окрашивается при повороте [фи­гур]. Те же, кто доводят деление до плоскостей, делают [всякое объяснение] невозможным. Ведь при склады­вании [плоскостей] возникают лишь объемные тела, и [эти философы] даже не пытаются вывести из плоско­стей какое-либо свойство. Причина того, что они в меньшей степени способ­ны обозреть общепризнанные [факты], заключается в недостатке опыта. Поэтому те, кто лучше знает при­родные [явления], скорее могут делать предположения о первоначалах, позволяющих связать вместе многое. Напротив, те, кто [чрезмерно] предаются пространным рассуждениям и не наблюдают за тем, что присуще [ве­щам] , легко обнаруживают узость своих взглядов. На ос­новании этого можно понять, сколь отличны друг от друга исследующие природу и рассуждающие чисто 13 Аристотель, т. 3 385 умозрительно. Существование неделимых величин одни доказывают тем, что в противном случае, по их словам, сам-по-себем'реугольпик [был бы] многим, Демокрпт же убедился в этом, по-видимому, на основании относя­щихся к делу доводов, основанных па изучении приро­ды. В дальнейшем станет ясно, о чем именпо мы здесь говорим13. Ведь если допустить, что какое-то тело, имеющее величину, делимо повсюду и такое деление возможно, то это [допущение] приведет к трудностям. [А имен­но], чем же будет то, что избегнет деления? Ведь если тело делимо повсюду и если такое деление возможно, то тело может быть разделено сразу па всем протяже­нии, хотя бы это деление и не было осуществлено одно­временно. И если бы это произошло, то тут не было бы ничего невозможного, так же как если бы проводилось деление пополам. И вообще, если [тело] по природе делимо повсюду, то ничего невозможного не будет, ес­ли оно разделится, даже если бы опо было разделено на несчетное множество [частей] (хотя, пожалуй, никто так не станет делить). Итак, поскольку тело делимо повсюду, допустим, что оно разделено. Что же останется? Величина? Это невозможно, так как тогда осталось бы что-то неразде­ленное, тело же, [как было сказано], делимо повсюду. Но если не останется пи тела, ни величины, а будет [только] деление, то тело будет состоять либо из точек и его составные части окажутся не имеющими протя­жения, либо вообще будет ничем, так что получится, что оно возникло и составлено из ничего и целое будет не чем иным, как видимостью. Равным образом если бы тело состояло из точек, то оно не было бы количест­вом. Ведь когда точки соприкасались друг с другом, и величина была единой, и они были вместе, они никак не увеличивали целое. Ведь при делении па две или большее число частей целое не делается ни меньше, ни больше, так что, хотя бы даже все точки сложились вместе, все равно они не составили бы никакой вели­чины. Λ если при делении тела возникает нечто похожее па опилки и таким путем от величины отделяется ка­кое-то тело, то [сохраняет силу] тот же довод: каким образом это [повое] тело делимо? А если отделяется но тело, но какая-то отдельно существующая форма или 3Ö6 свойство п если величина — это точки пли соприкосно­вения, то [опять-таки] нелепо, чтобы величина состоя- с ла из невеличин. Кроме того, где будут находиться точ­ки и будут ли они неподвижпые или движущиеся? Соприкасание всегда бывает одно между двумя [пред­метами], так как существует нечто помимо соприкаса­ния, как и помимо деления и точки. Все обстоит именно так, если предположить, что лю­бое тело какой бы то ни было величины делимо повсю­ду. И еще: если я разломлю палку или что-нибудь дру- ю гое, а потом сложу, то снова [получится] то же самое, равное себе и единое. PI очевидно, что дело обстоит именно так, в какой бы точке я ни ломал палку. Зна­чит, в возможности она делима повсюду. Так что же остается в ней помимо деления? Даже если остается какое-то свойство, то каким образом [палка] расклады­вается на эти [точки и свойства] и составляется из них? Или как они отделяются [от нее]? Поэтому если вели- is чины не могут состоять из соприкасаний или точек, то необходимо должны существовать педелимые тела и величины. Однако стоит нам допустить это, как и здесь получаются такие же несообразности, что уже были рассмотрены в другом месте14. Но непременно падо по­пытаться найти решение этих вопросов, поэтому еще раз с самого начала повторим то, что вызывает затруд­нение. В том, что всякое воспринимаемое чувствами тело и делимо в любой точке и неделимо, нет ничего нелепо- го го. Ведь в возможности оно делимо, а в действительно­сти остается [неразделенным]. Но быть одновременно повсюду делимым [даже] в возможности, по-видимому, невозможно. Ведь если бы это было возможно, то и [на деле] осуществилось бы, не так, чтобы [тело] было од­новременно и неделимым и разделенным в действитель­ности, а так, чтобы оно было разделенным в любой точ- 25 ке. Значит, ничего не осталось бы и тело уничтожилось бы, превратившись в [нечто] бестелесное. И тогда оно вновь могло бы возникнуть пли из точек, или вооб­ще из ничего. Но разве это возможпо? Однако очевид­но, что оно делится на отдельные и все уменьшающие­ся величины, которые отстоят и отделены [друг от друга]. Поэтому если делить его на части, то дробле- зо пне не будет бесконечным, и [тело] не может быть раз­делено одновременно во всякой точке (ведь это невоз-13* 387 можно), а может быть разделено лишь до какого-то предела. Значит, необходимо должны содержаться [в теле] невидимые неделимые величины, особенпо ес­ли будут происходить возникновение и уничтожение: первое — путем соединения, второе — путем разъеди­нения. Таков довод, заставляющий, по-видимому, признать существование неделимых величин. А теперь скажем, что в нем скрыт паралогизм и где именно скрыт15. Дело в том, что когда нет смежных точек, то ве­личины, с одной стороны, повсюду делимы, с другой стороны, нет. Когда допускают такую [делимость], то полагают, что точка имеется где угодно и повсюду, так что величина необходимо делится вплоть до того, что ничего не остается. Ведь в ней повсюду есть точка, так что величина состоит или из соприкасаний, или из точек. Но делимость величины повсюду означает, что в любом месте [в ней] есть одна точка и что все точки расположены по одной и не больше, чем по одной (ведь точки не следуют друг за другом), поэтому ве­личина делима не повсюду. Ведь если она делима по­средине, то будет делима и в точке, смежной с середи­ной. Но этого нет: ведь нет момента [времени], сопри­касающегося с моментом, и точки — с точкой 16. Так же обстоит дело с делением и со сложением. Поэтому разъединение и соединение бывают, но не разъединение на неделимые величины и не соединение из неделимых величин (ведь здесь много несообразно­го), и не таким образом, что деление происходит повсюду (оно было бы, если точка примыкала бы к точ­ке), но [разъединение] бывает на малые и более мел­кие части, а соединение — из более мелких частей. Од­нако соединение и разъединение не определяют собой простого и завершенного возникновения [и уничтоже­ния] вопреки утверждению некоторых, будто измене­ние в том, что непрерывно, есть изменение в качестве. Вот в этом-то и вся ошибка. Дело в том, что простое возникновение и уничтожение происходят не путем соединения и разъединения, а тогда, когда целое изме­няется из одного в другое. Некоторые же считают вся­кое такое изменепие качественным изменением. По здесь есть различие. Ведь в том, что лежит в основе [из­менения], одно касается определения [формы], другое— материи. Когда изменение происходит в том и другом, 388 то имеет место возникновение или уничтожение, когда же оно касается свойств и есть нечто привходящее, то [оно] качественное изменение. То, что разъединяется и соединяется, легко подвер­жено уничтожению. Ведь если капли воды разделить на более мелкие части, то воздух возникает скорее, а если соединить их, то [он возникнет] более медленно. В дальнейшем это станет более ясным 17. Теперь же бу­дем считать установленным, что возникновение не мо­жет быть таким соединением, о каком утверждают не­которые. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Сделав такие различения, мы должны прежде все­го рассмотреть, существует ли что-нибудь полностью возникающее и гибнущее, или на самом деле этого нет, а всегда что-то возникает из чего-то, как, к примеру скажу я, из больного — здоровое или из здорового — больное, из малого — большое, а из большого — малое и все остальное тем же путем. Ведь если есть простое возникновение, [нечто] происходило бы из просто не­сущего, так что было бы правильно сказать, что неко­торым вещам присуще не-сущее. Ведь определенное возникновение бывает из не-сущего в определенном смысле, например, из не-белого или из ие-красивого, а простое возникновение — из просто не-сущего. «Простое» же [в данном смысле] означает либо первое в каждой категории сущего, либо общее и все­объемлющее. В первом случае будет возникновение сущности из не-сущности. А чему не присуще бытыш сущностью, ни определенным предметом, тому, ясно, не свойственна ни одна из прочих категорий, таких, как качество, количество, место, иначе свойства были бы отделимы от сущностей. Если же «простое» означает то, что вообще не существует, то это есть общее отрица­ние всего, поэтому возникающее необходимо возникает из ничего. Подробно это исследовано и различено нами в дру­гих сочинениях !8, теперь же надо коротко сказать, что в одном смысле возникновение бывает из не-сущего вообще, а в другом — всегда из сущего. Ведь возиикно-вепию необходимо предшествует существующее в воз­можности, а в действительности не существующее, 389 называется же оно и так и эдак. Так вот, разобран это, снова надо исследовать вопрос, представляющий величайшую трудность: каким образом происходит простое возникновение — из того ли, что существует го в возможности, или как-то иначе. Ведь можно недо­умевать по поводу того, происходит ли [вообще] воз­никновение сущности, т. е. «вот этого» [предмета], а не «вот такого», «вот столько», «там». То же самое можно сказать и об уничтожении. Ведь если что-то возникает, то яспо, что в возможности, по не в дейст­вительности должна быть некая сущность, из которой произойдет возникновение и в которую необходимо из-25 менится уничтожающееся. Будет ли этой сущности присуща в действительности какая-либо из прочих [категорий] ? Я имею в виду, например, следующее: то, что как определенный предмет существует только в возможности, но прямо не есть что-либо определенное и существующее, может ли оно обладать количеством, качеством и местом? Ведь если [присуще] лишь в воз­можности, то небытие, таким образом, оказывается от-80 дельно существующим и, что особенно страшило преж­них философов, [сущее] возникает из предшествующего ему ничто. Если же это не определенный предмет, т. е. сущность, а нечто из прочего названного, тогда полу­чится, как мы сказали, что свойства существуют от­дельно от сущностей. Итак, надо, насколько это возможно, заняться этими 85 вопросами, а также тем, в чем причина постоянного Ü8U возникновения — и простого и частичного. Причиной мы называем и то, откуда начало движения, и самое материю. Нам надо говорить о причине в этом послед­нем смысле. А о причине в первом смысле уже сказа­но раньше, в наших книгах о движении 19: [там было установлено], что существует нечто все время непод­вижное и нечто вечно движущееся. Рассуждать о непо­движном начале — дело иной, первой философии20. О приводящем в движепие все остальное посредством [своего собственного] непрерывного движения и о том, какая из отдельных причин вызывает это [движепие], будем говорить потом. Теперь же скажем о причине, ίο относящейся по виду к материи,— [о причине того,] почему в природе никогда не иссякают возникновепио и уничтожение. Одновременно, пожалуй, станет яспым и то, что сейчас вызывает недоумение: как следует 390 говорить о простом уничтожении и возникновении. Немалое затруднение вызывает также [вопрос], ка­кова причипа непрекращающегося возникновения, если действительно уничтожаемое исчезает, превращаясь в не-сущее, а не-сущее есть ничто. Ведь не-сущее не есть ни [определенный] предмет, ни качество, ни коли- is чество, ни место. Раз всегда что-то из существующего исчезает, то почему Вселенная давно уже не исчезла и не погибла бесследно, если то, из чего возникает каждая вещь, было конечно. Ведь возникновение не прекращается не потому, разумеется, что бесконечно то, из чего происходит. Такого быть не может: актуаль­но бесконечным ничто не бывает, а любая [вещь] бес- го конечна лишь в возможности при делении, так что [казалось бы] может быть один только вид непрекра­щающегося возникновения — когда возникающее ста­новится все меньше и меньше. Но мы этого не наблю­даем. Л не потому ли изменение [одной вещи в другую] необходимо бывает нескончаемым, что уничтожение од- «5 ного есть возникновение другого и возникновение од-пого — уничтожение другого? В этом и следует пола­гать достаточную для всех причину, одинаково [объяс­няющую] возникновение и уничтожение любой вещи. С другой стороны, нужно рассмотреть, почему в од­них случаях говорят о простом возникновении и унич­тожении, а в других —не простом [определенном], если возникновение того и уничтожение этого то же самое, что уничтожение того и возникновение этого, зо [Вопрос] требует некоторого рассуждения. Ведь мы го­ворим: «сейчас просто уничтожается», а не «только вот это уничтожается» и мы называем одно простым возникновением, а другое — уничтожением, но «это ста­новится чем-то», а не просто «возникает». Ведь мы говорим, что учащийся становится сведущим, но не го­ворим, что он просто возникает. Подобно тому как мы 35 часто даем определения, говоря, что вот это означает 318ь то-то, а вот это нет,— точпо так же получается с иско­мым [сейчас], потому что изменяющееся отличпо от того, во что изменяется. Например, переход в огонь — это, пожалуй, и простое возникновение, и уничтожение чего-то, например земли, а возникновение земли — это определенное (но пе простое) возникновение, хотя и 5 полное уничтожение, например, огня, в соответствии с 391 учением Парменида, который говорит, что существуют две вещи — сущее и не-сущее, огонь и земля21. Неваж­но, о чем идет речь, об этом или другом предмете, по­скольку мы исследуем характер [изменения], а не то, что лежит в его основе. Итак, простой переход в не-су-10 щее — это простое уничтожение, а переход в простое сущее — это простое возникновение. Чему бы ни да­валось определение — огню, воде или чему-то другому, из них одно будет сущее, а другое — не-сущее. Это один способ различения простого возникнове­ния и уничтожения от не простых; другой способ — раз­личение по материи — по тому, какова она. Ведь чем 15 больше отличительные свойства [материи] указывают на определенный предмет, тем больше это есть сущ­ность, а чем больше они означают лишенность, тем в большей мере это не-сущее. Например, тепло — это не­кая категория и форма, а холод — лишенность, и между землей и огнем имеются такого рода различия. Большинство же людей различает [то или иное из­менение] скорее по воспринимаемости или невосприни-20 маемости. Когда происходит изменение в материю, вос­принимаемую чувствами, они говорят о возникновении, когда же в незримую — то об уничтожении. Они ведь различают сущее от не-сущего по тому, воспринимается ли оно чувствами или не воспринимается ими, подобно тому как познаваемое считается сущим, а непозна­ваемое — не-сущим. Ведь восприятие [для них] равно-25 сильно знанию. Так же как относительно самих себя они считают, что живут и существуют, поскольку обла­дают восприятием или способностью воспринимать,— так они судят и о [других] вещах, в чем-то нащупы­вая истину, хотя то, что они говорят, неправильно. Выходит, что мнение и истина неодинаково судят о простом возникновении и уничтожении. Ведь дыха-яо ние и воздух слабо ощущаемы (поэтому говорят, что уничтожаемое просто уничтожается, превращаясь в них, а что-то возникает, когда изменяется в нечто ося­заемое, т. е. в землю), согласно же истине, их следует считать в большей мере определенной вещью и фор­мой, чем землю. 35 Итак, мы сказали о причине, почему простое воз­никновение есть уничтожение чего-то, а простое унич­тожение — возникновение чего-то. Это зависит от раз-319а личия в материи: от того, сущность ли она или нет, и 392 сущность ли она в большей мере или нет, и будет ли материя, из которой или в которую [нечто изменяет­ся], в большей мере восприниматься чувствами или в меньшей мере. Однако почему об одних [вещах] говорится, что они просто возникают, а о других — лишь что они ста­новятся чем-то, по не то, что они возникают друг из друга в том смысле, в каком мы сейчас сказали? Ведь ь сейчас мы дали именно такое определение, и если вся­кое возникновение есть уничтожение чего-то и всякое уничтожение — возникновение чего-то, то почему мы не говорим о возникновении и уничтожении также и тогда, когда [вещи] превращаются друг в друга? То, о чем мы сказали вслед за этим, таит в себе иную трудность: почему об обучении не говорят просто «воз- ю пикать», а говорят «стать знающим», а про то, что рождается, говорят «возникает»? Эти различия зависят от различия в категориях. Ведь в одних случаях речь идет об «вот этом» [пред­мете], в других — о «таком-то», в иных — о «столь­ко-то». О том, что не означает сущности, не говорят, что оно просто возникло, но лишь, что оно становит­ся чем-то. Однако во всех случаях, когда говорится о возникновении, речь идет о возникновении согласно is одному из двух рядов [противоположностей]22. Так, например, в отношении сущности — если возникает огонь, но не земля, в отношении же качества — если возникает знающее, но не тогда, когда возникает незна­ющее. Итак, сказано о том, что и вообще, и в самих сущ-постях одно просто возникает, другое нет, и о том, что субстрат есть материальная причина непрекращающе­гося возникновения, потому что он способен изменять­ся [из противоположного] в противоположное, а у сущ- 2о ностей возникновение одного всегда есть уничтожение другого и уничтожение одного — возникновение друго­го. И вовсе не следует спрашивать, почему происходит возникновение при постоянном уничтожении. Ведь так же как о простом уничтожении говорят, когда [нечто] переходит в не воспринимаемое чувствами и в не-сущее, так и о возникновении из не-сущего говорят, когда оно происходит из пе воспринимаемого чувствами. Итак, 25 имеется ли какой-то субстрат, или нет его, возникнове­ние происходит из не-сущего. Поэтому [вещь] возни-393 кает точно так же из не-сущего и уничтожается, пере­ходя в ие-сущее. Естественно поэтому, что возникно­вение не прекращается. Ведь возникновение — это упичтожение несущего, а уничтожеппе — возникнове­ние не-сущего. Однако относительно не-сущего может возникнуть ряд вопросов: что оно — одна ли из двух противопо­ложностей, например есть ли земля (и тяжелое) не­сущее, а огонь (и легкое) — сущее, или же земля —это тоже сущее, а не-сущее — это материя земли, равно как и огня? Обладает ли каждая из них разной мате­рией? Или же она одна и та же, иначе они не могли бы возникать друг из друга и из противоположностей? Ведь огню, земле, воде, воздуху присущи противопо­ложности. Или материя в одном смысле одпа и та же, в другом смысле разная? Водь в их основе всегда ле­жит одно н то же, по бытие их не одно и то же. Ска­занного об этом достаточно. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Теперь скажем, чем отличается возникновение от качественного изменения. Ведь мы утверждаем, что эти изменения отличаются друг от друга. Субстрат есть одно, а свойство, естественно принадлежащее субстра­ту,— другое, и с каждым из них происходит изменение. Изменение имеет место тогда, когда воспринимаемый чувствами субстрат, оставаясь тем же, меняется в своих езойствах, все равно, будут ли они противоположными друг другу или промежуточными, например тело, оста­ваясь одним и тем же, бывает здоровым, а потом боль­ным, и медь, иногда закругленная, а иногда угловатая, остается одной и той же. Λ когда изменяется целое и не остается воспринимаемого чувствами субстрата, на­пример когда все семя превращается в кровь, или во­да—в воздух, или воздух как целое — в воду, то это [для одного] возникновение, а для другого — уничто­жение, особенно если происходит изменение из не воспринимаемого чувствами в воспринимаемое осяза­нием или всеми [остальными] чувствами, как, напри­мер, когда вода возникает [из воздуха] или уничто­жается, [превращаясь] в воздух,— ведь воздух почти неощущаем. Когда какое-либо из противоположных друг другу свойств остается одним и тем же в возни-394 кающем и уничтожающемся, например когда из возду­ха возникает вода и оба прозрачпы или холодны, тогда то, во что происходит изменение, не обязательно долж­но быть другим свойством того, [что сохраняется]. Иначе это будет качественным изменением. Например, 25 исчез образованный человек, а возник необразованный человек, человек же остается одним и тем же. Если бы образованность и необразованность сами по себе не оз­начали свойство человека, то имело бы место возникно­вение необразованности и уничтожение образованно­сти. Однако они свойства человека, [только образован­ного и необразованного], поэтому происходит возникно­вение и уничтожение образованного человека и необ­разованного человека. Здесь мы имеем свойство того, 80 что остается одним и тем же. Вот почему такие измене­ния называются качественными. Итак, когда изменение [из противоположного] в противоположное относится к количеству, тогда это рост или убыль; когда к месту — то это перемещение; когда к свойству и качеству — то это изменение; когда 32оа же не остается чего-либо, противоположность чего есть качество или вообще привходящее свойство, тогда име­ется возникновение [одного] и уничтожение другого. Материя же -— это больше всего и в собственном смысле слова субстрат возникновения и уничтожения, однако в некотором смысле она есть субстрат и других видов изменения, потому что все субстраты способны 5 ирипимать определенные противоположности. Таково решение нами вопроса относительно того, имеется или нет возникновение и уничтожение и как они происходят; то же самое и относительно качествен­ного измепеиия. ГЛАВА ПЯТАЯ Остается сказать о росте, чем он отличается от воз­никновения и качественного изменения и как растет каждое растущее и убывает любое убывающее. Сначала следует рассмотреть, только ли в том они отличны друг от друга, что имеет прямое отношение ю [к делу]. Например, только ли в том, что изменение одного в другое (как, например, из сущности в возмож­ности в сущность в действительности) есть возникно­вение, тогда как изменение в отношении величины 395 есть рост и убыль, а то, что касается свойства,— ка­чественное изменение? Происходит ли в обоих [послед­них] случаях изменение того, что существует в возмож­ности, в то, что существует в действительности, или не­одинаков способ изменения? Ведь очевидно, что изме­няющееся в качестве, равно как и «возникающее», не обязательно меняет свое место, тогда как растущее и убывающее меняют его, хотя иначе, чем перемещаю­щееся. Ведь перемещающееся все целиком меняет место, а растущее — так, как подвергаемое ковке: само оно остается на месте, а части меняют место, но не так, как части шара. В шаре целое неизменно, части же ме­няют свое место, части же растущего занимают все большее место, части убывающего — все меньшее. Ясно, что изменения возникающего, изменяющего качество и растущего отличаются друг от друга не только тем, что именно претерпевает в них изменение, но и тем, как это происходит. А как надо себе пред­ставлять область изменения при росте и убыли? Рост и убыль, надо полагать, касаются величины. Так вот, возникает ли тело и величина из того, что в возможно­сти есть величина и тело, а в действительности бесте­лесно и лишено величины? Так как понять это можно двояко, то как именно происходит рост? Из материи ли, существующей сама по себе, или [материи], содер­жащейся в другом теле? Или ни то, пи другое невоз­можно? Ведь отдельно существующая материя или со­всем не займет места, или будет подобна точке, пусто­те, не воспринимаемому чувствами телу. Однако первое недопустимо, а во втором случае [материя] неизбежно заключена в чем-то. Ведь возникающее из нее всегда будет находиться где-то, поэтому и она [существует где-то] либо сама но себе, либо как привходящее свойство. Если же [материя] находится в чем-то и все же так отделена от него, что она не есть часть его ни сама по себе, ни как привходящее свойство, то в этом случае получится много несообразностей. Я имею в виду, па-пример, если воздух возникает из воды, то не оттого, что вода изменяется, а потому, что материя воздуха находится в воде, как в сосуде. Ведь ничто не мешает материям быть бесконечными [по числу], а потому и возникать в действительности. Но еще не очевидно, что воздух именно так возникает из воды, что он выхо­дит, а [вода] остается. 3U6 Лучше поэтому признать, что материя во всех слу­чаях неотделима [от тела], что она одна и та же и еди­на по числу, по определению же не едина. По тем же самым причинам нельзя полагать, что материя тела — это точки или линии. Материя — это то, точки и линии чего суть границы; она никогда не может быть без свойств и без формы. Итак, существует полное возникновение одного из другого, как мы уже определили в других местах23, и под действием чего-то существующего в действительно­сти — одного вида, или однородного (например, огопь — от огня, человек — от человека), т. е. чего-то действи­тельного 2\ Твердое же не возникает от твердого. И так как имеется и материя телесной сущности, но уже для определенного [тела] (ведь общего тела не существу­ет), то она же есть материя и величины и свойства, отделимая мысленно, но не в пространстве, если не считать, что и свойства отделимы. Из рассмотрения этих трудностей становится оче­видным, что рост не есть изменение из существую­щей в возмояшости величины, по не существующей в действительности. Ведь иначе пустота была бы отде­лима, а это невозможно, как мы уже сказали раньше25. Далее, подобное изменение свойственно не росту, а возникновению. Ведь рост — это увеличение имеющей­ся величины, а убыль — это уменьшение (поэтому ра­стущее должно уже иметь какую-то величину), так что рост не должен рассматриваться как величина, [ставшая] действительностью из пеиротяженной мате­рии, иначе это было бы скорее возникновение тела, чем рост. Нужно еще раз, как бы ведя исследование с нача­ла, рассмотреть, каковы те рост и убыль, причины ко­торых мы исследуем. Очевидно, что [при росте] увеличивается любая часть растущего, а при убыли — уменьшается; и при прибавлении чего-то происходит рост, а при убавле­нии — убыль. Так вот, рост необходимо происходит от [добавления] либо чего-то бестелесного, либо тела. Если это от добавления бестелесного, то тогда пустота существует отдельно, но материя величины не может существовать отдельно, как уже сказано раньше. А если от добавления тела, то тогда будут два тела в одном 397 и том же месте — растущее и вызывающее рост. Но и это невозможно. ю Однако нельзя сказать, что рост или убыль проис­ходит тем же путем, каким воздух возникает из воды. Ведь в этом случае объем стал больше, но это не рост, а возникновение того, во что произошло изменение, и уничтожение противоположного. Это не рост ни того, пи другого, разве что обоим, возникающему и уничто-IJ жающемуся, присуще нечто общее, например тело. Но ни вода не увеличилась, ни воздух, а одно исчезло, а другое возникло. А если что возросло, так это тело. Но и это невозможно. Ведь, по нашему рассуждению, растущее и убывающее должны сохранять то, что им 20 присуще. Речь идет о трех вещах: во-первых, любая часть растущей величины становится больше, напри­мер если это плоть, то увеличивается любая часть плоти; во-вторых, происходит прибавление чего-то; в-третьих, растущее остается и сохраняется. А при про­стом возникновении или уничтожении оно не остается, при качественном же изменении, или росте, или убыли растущее или изменяющееся в качестве остается одним вп л тем же. Не остается одним и тем же во втором слу­чае свойство, а в первом — величина. Если же ростом будет сказанпое [возникновение воздуха из воды], то рост будет возможен без какого-либо прибавления и без чего-либо сохраняющегося, убыль — без какого-либо убавления, и при этом растущее может не остать­ся [самим собой]. Но эта [особенность] сохраняется, так как рост его предполагает. во Может вызвать затруднение и такой вопрос: что такое растущее? Есть ли это то, к чему что-то прибав­ляется? Например, если [у человека] растет голень, то становится больше она, а не пища, благодаря кото­рой она растет. Почему же не увеличились и то и дру­гое? Ведь больше стало и то, что прибавлено, и то, к чему оно прибавлено, так же как когда смешивают ви­но с водой, ведь и того и другого одинаково становится больше. Не потому ли, что сущность одного остается, 85 а другого — нет, как, например, пищи. Ведь и там, [где смешивают], говорится о том, что [увеличивается] в 821ь смеси, например о вине, ведь как целое эта смесь дей­ствует как вино, а не как вода. Подобным образом про­исходит и качественное изменение: если плоть изме­няется в качестве, то она остается плотью и ее 398 сущность сохраняется; а приобретается одно из сущест­венных свойств, которого раньше не было, то это каче­ственное изменение. А то, с помощью чего нечто изме- s ияется в качестве, иногда претерпевает что-либо, а иногда и нет. Вызывающее качественное изменение и начало движения [находится] в том, что растет и из­меняется в качестве. Ведь в них заключено движущее, поскольку увеличиваться может и [пища], вошедшая внутрь, и тело, вкусившее ее, если, например, пища становится ветром. Однако после этого она упичтожа-ется, и не в ней находится движущее. 10 Мы уже поставили достаточно вопросов, теперь на­до попытаться найти решение трудности [в целом]. Ос­тается в силе утверждение, что если растущее сохраня­ется и растет оттого, что [к нему] что-то прибавляется, то это рост, а если убавляется — то это убыль; далее — что любой воспринимаемый чувствами признак [при этом] становится больше или меньше; и то, что тело is не есть нечто пустое, что две величины не могут одно­временно находиться в одпом и том же месте и что рост не происходит от [прибавления] чего-то бестелес­ного. Постигнуть причину этого можно после [следующе­го] разграничения, во-первых, что неподобочастпые [тела] растут оттого, что растут подобочастные (ведь каждое [тело] состоит из них), и, во-вторых, что плоть, кость и любая из подобных частей двойственна, как и все прочие, имеющие в материи свою форму. Ведь ма- го терия, как и форма, называется плотью или костью. Можно допустить, что при добавлении чего-то фор­ма возрастает в любой своей части, материя же но [возрастает]. Рассуждать здесь надо так же, как если бы кто мерил воду одной и той же мерой: ведь здесь ** все время возникает новое и новое. Так растет и мате­рия плоти: не к любой ее части добавляется [новое], но одно исчезает, а другое присоединяется, фпгура же н форма [возрастают] в любой своей части. А что рост происходит соразмерно, это особеппо ясно, когда речь идет о пеподобочастных, например о руке. Отличие материи от формы здесь более очевидно, чем когда речь идет о плоти π подобочастных. Поэтому и о мерт­веце мы думаем, что оп есть скорее плоть и кость, чем рука плп предплечье. Поэтому в одном смысле растет зо любая часть плоти, а в другом пет. В отиошешш фор-399 мы имеет место присоединение к любой частот, в отно­шении же материи пет. Целое, однако, становится 35 больше, если присоединилось нечто, что называется пищей и противоположно плоти, и если оно измени­те лось в ту же форму, [какую имеет плоть], например если влажное прибавлено к сухому и после присоеди­нения изменилось в сухое. Ведь в одном смысле по­добное растет за счет подобпого, а в другом — неподоб­ное за счет неподобного. Можно также задать такой вопрос: каким должно быть то, за счет чего [вещи] растут? Ясно, что в воз­можности это то, что растет, например если речь идет о плоти, то в возможности это плоть, а в действитель-5 ности — другое. Погибнув, это другое стало плотью, однако не оно само по себе становится плотью, но то, что растет благодаря ему, иначе было бы возникнове­ние, а не рост. Какое же воздействие привело к росту? Не смешение ли, наподобие того, как при добавлении воды к вину последнее в состоянии превратить смесь 10 в вино? И как огонь, охвативший горючее, так и спо­собствующее росту в растущем, т. е. в том, что в дей­ствительности есть плоть, сделало плоть существу­ющей в действительности после присоединения того, что есть плоть в возможности. Стало быть, [присоеди­няемое] должно быть вместе [с растущим], ибо если они обособлены, то было бы возникновение. Ведь та­ким путем можно произвести огонь, подложив в уже 15 имеющийся [огонь] дрова. И в этом случае имеется рост, а когда загораются [впервые] сами дрова, то это возникновение [огня]. Не возникает количество вообще, как не возникает живое существо, которое не было бы ни человеком, ни каким-то другим отдельным существом. А что здесь [в возникновении] живое существо вообще, то там [в »о росте] количество вообще. Растут же плоть, кость, рука и их подобочастные. Путем присоединения определенно­го количества чего-то, а не такого-то количества плоти. Поскольку [пища] есть в возможности и то и другое, например столько-то плоти, постольку она и вызывает рост. Ведь и количество и плоть должны возникнуть. А поскольку она только плоть [в возможности], она питает. Этим так отличается по своему определению питание от роста. Поэтому [животное] питается, пока оно остается живым, даже если оно и уменьшается, по 400 растет оно не всегда. Питапие — это то же самое, что рост, но бытие их разное. Ведь поскольку прибавляе­мое есть в возможности столько-то плоти, постольку оно способствует росту плоти, а если оно есть в воз­можности только плоть, то это питание. Такая форма без материи есть некая сила, которая находится в ма­терии, подобно [какому-то] протоку. Когда же при­соединяется какая-либо материя, которая в возможно­сти есть [такой] проток и при этом обладает в возмож­ности количеством, то эти протоки увеличатся. Если же [форма] больше уже не обладает силой действия, то (подобно воде, которая, будучи добавляемой к вину, делает его водянистым и в конце концов превращает в воду) происходит уменьшение количества, хотя фор­ма сохраняется. ГЛАВА ШЕСТАЯ Так как нужно сначала сказать о материи и о так пазываемых элементах, суть ли они [начала] или пет и вечен ли каждый из них или каким-то образом воз­никает, а если они возникают, то все ли одним спосо­бом друг из друга, или среди них один есть нечто пер­вое,— то прежде всего необходимо сказать о том, о чем сейчас говорится неопределенно. Ведь все те, кто говорит о возникновении элементов26, и те, кто [счи­тает вещи состоящими] из элементов27, употребляют [слова] «разъединение», «соединение», «действовать», «претерпевать». Но соединение — это смешение. Λ как происходит то, что называется смешением, они но оп­ределяют ясно. Изменяться же в качестве, разъеди­няться и соединяться невозможно, если нет чего-то действующего и чего-то претерпевающего. И те, кто признает, что элементов много, считают, что они воз­никают путем воздействия друг на друга и претерпева­ния друг от друга. Впрочем, и тем, кто возводит все к одному [элементу], приходится говорить о действии, и и этом Диоген прав, говоря, что если бы все не было из одного, то невозможно было бы действовать друг на друга и претерпевать друг от друга28, например охла­диться теплому и потом снова согреться. Ведь ясно, что пе тепло и холод изменяются друг в друга, а суб­страт. Поэтому, где имеют место действие и претерпе­вание, там должна лежать в основе единая природа. 401 Говорить, что все вещи таковы, неправильно: таковы го [лишь] те, которые действуют друг на друга и претер­певают друг от друга. Однако если надо рассматривать действие, претерпевание и смешение, то нужно рас­смотреть и соприкасание, ведь ни действовать, ни пре­терпевать в собственном смысле не способны те [вещи], которые не могут соприкасаться друг с другом, и не мо­гут смешаться те, которые раньше не пришлп в какое-25 то соприкасание. Поэтому нужно разобрать три вещи: что такое соприкасание? что такое смешивание? что такое действие? Начнем с первого, потому что те вещи, которые смешиваются друг с другом, должны соприкасаться, а равным образом те, из которых одно действует, а дру­гое претерпевает его воздействие. Поэтому сначала следует сказать о соприкасании. Так же как почти so каждое имя имеет много значений и одни имена тож­дественны лишь по звучанию, а иные произведены от других, первичных — точно так же обстоит дело и со [словом] «соприкасание». Однако «соприкасание» π собственном смысле слова говорится о вещах, которыо имеют какое-то положение. Λ положение имеется утех, ΐ23ο которые занимают какое-то место. Ведь и математиче­ским предметам следует в такой же мере приписать место и касание, хотя бы каждый из ппх существовал отдельно или иным образом. Итак, если, как уже опре­делено раньше, соприкасаться означает иметь края вместе29, то соприкасающиеся предметы — это такие, которые имеют определенные размеры и положение и у которых края находятся вместе. А так как положе-» ние имеется у того, что занимает место, а первое отли­чие места — это верх и низ и тому подобные виды про-тиволежапия, то все соприкасающиеся друг с другом [тела] будут обладать тяжестью или легкостью, обеими вместе или одной из них. Но такие [тела] способпы ίο претерпевать и действовать. Поэтому очевидно, что со­прикасаются друг с другом по природе тела, которые, будучи раздельными величинами, имеют свои грапицы вместе и которые способны двигать и быть приведен­ными в движение друг другом. А так как движущее не всегда одинаковым образом приводит в движение дви­жимое им, но в одних случаях нуждается и само в движущем, а в других остается пеподвижимым, толс-15 но, что так же обстоит дело и с действующим. Ведь и 402 о движущем говорят, что опо па что-то действует, и о действующем — что опо движет. Тем не менее здесь существует различие, которое должно быть уточнено. В самом деле, ведь не всякое движущее способно дей­ствовать, если только действующее понимать как про­тивоположное претерпевающему. «Претерпевать» же говорится о тех вещах, для которых движение есть свойство. Свойство же — это то, в отпошепии чего происходит только качественное изменение, например белизна, тепло. Но приводить в движение — это [неч- го то) большее, чем действовать. Итак, ясно, что в одном смысле те, что движут, касаются движимых [предме­тов], а в других нет. Вот общее определение касания: касаются имеющие положение вещи, из которых одна способна двигать, а другая — быть приводимой в дви­жение. Друг же с другом [соприкасаются] способное двигать и способное быть приводимым в движение, ко­торым присуще действование и претерпевание. 25 В большинстве случаев касаемое соприкасается с касающимся. Ведь движущее почти всегда приводит в движение то, что находится па его пути, и в этих случаях необходимо и (совершенно очевидно) касает­ся касающегося. Бывает же, что мы иногда говорим «только движущее касается движимого», а касаемое при этом не касается касающегося. Но поскольку одно- зо родные вещи. приводят в движение оттого, что опи са­ми приведены в движение, то, по-видимому, [само] ка­саемое [тоже] необходимо касается. Поэтому если что-то движет, будучи неподвижным, то оно касается движимого, но его ничто не касается. Мы ведь говорим иногда, что огорчающий трогает нас, но мы его не тро­гаем. Итак, мы определили то, что относится к каса­нию в природных [вещах]. ГЛАВА СЕДЬМАЯ Теперь надо сказать о том, что такое действовать згзь и испытывать воздействие. Рассуждения, которые мы нашли об этих вещах у наших предшественников, про­тиворечат друг другу. Большинство из них единодуш­но утверждают, что подобное совершенно ничего не претерпевает от подобного, поскольку ни одно из по­добных не бывает способно действовать или претерпе- 5 вать воздействие больше, чем другое (ведь подобным 403 все это присуще в равной мере). А неподобное и раз­ное по природе своей способно воздействовать друг на друга и подвергаться воздействию. Ведь даже когда меньшее пламя гасится большим, они говорят, что оно это претерпевает в силу противоположности, ибоболь-ю шое противоположно малому. Только Демокрит, один из всех, говорил нечто особое. А именно, он утверж­дает, что воздействующее и подвергающееся воздейст­вию — это и одно и то же, и подобное, потому что раз­ные и непохожие друг на друга [предметы] не могут испытывать воздействие друг от друга, и даже когда разные [вещи] как-то действуют друг на друга, то это бывает с ними не в силу того, что они разные, а в силу 15 того, что им присуще нечто тождественное. Такие имеются высказывания и говорящие так, видимо, противоречат друг другу. Причина такого про­тиворечия в том, что и те и другие касаются одной сто­роны, когда надо рассмотреть все в целом. Ведь о по­добном и совершенно неразличимом можно с полпым основанием говорить, что оно ничего не претерпевает го от себе подобного. В самом деле, в силу чего одно из них будет воздействовать больше, чем другое? Если оно способно претерпевать от себе подобного, то так же может претерпевать и от самого себя. Но если бы это было так, то не могло бы быть ничего непреходящего и неподвижного, раз подобное способно действовать в силу того, что оно подобно. Ведь тогда все само себя приведет в движение. Точно так же будет и там, где имеется полное различие и нет никакого тождества. И действительно, ни белизна не может подвергаться 25 воздействию линии, ни линия — белизны, разве, пожа­луй, лишь при случайном совпадении, например если линия окажется белой или черной. Дело в том, что одно не может заставить другое изменить свою приро­ду, если они не принадлежат к противоположностям зо или не состоят из них. А так как испытывать воздей­ствие и воздействовать не в природе любой вещи, а присуще лишь тем, которые суть противоположности или содержат в себе противоположности, то воздейст­вующее и претерпевающее необходимо должны при­надлежать к одинаковому и одному и тому же по роду, но к неодинаковому и противоположному по ви­ду. Ведь тело по природе способно испытывать воздей­ствие от тела, вкус — от вкуса, а цвет — от цвета, 404 вообще однородное — от однородного. Причина этого в З2*а том, что каждая [пара] противоположностей принадле­жит к одному и тому же роду. А противоположности и воздействуют друг на друга, и испытывают воздейст­вие. Поэтому воздействующее и испытывающее воз­действие должны быть в одном смысле тождествепны, а в другом — разные и несходные друг с другом. А так ъ как воздействующее и испытывающее воздействие одни и те же и подобны по роду, но неодинаковы по виду, а именно таковы противоположности, то очевидно, что противоположности и [вещи], промежуточные между ними, способны по своей природе воздействовать и ис­пытывать воздействие. Ведь уничтожение и возникно­вение целиком связаны с ними. Поэтому понятно, что огонь нагревает, холодное ю охлаждает и что вообще способное воздействовать упо­добляет себе претерпевающее. Ведь воздействующее и испытывающее воздействие суть противоположности ; а возникновение есть [изменение из противоположно­го] в противоположное. Поэтому подвергающееся воз­действию необходимо должно измениться в воздейст­вующее, ведь таким путем возникновение [будет изме­нением] в противоположное. И хотя и те, [кто говорит, что подобное действует на подобное, и те, кто говорит, что оно действует на неподобное], естественно высказы­вают неодинаковые утверждения, тем не менее и те и is другие касаются природы вещей. Так, мы иногда гово­рим, что испытывает воздействие субстрат (например, что человек выздоравливает, согревается, замерзает и т. п.), а иногда — что холодное согревается, больное выздоравливает. И то и другое правильно (и то же от­носительно воздействующего: иногда мы говорим, что го человек согревает, а иногда — что тепло согревает, ведь в одном смысле воздействие испытывает материя, а в другом противоположное). Вот почему те, кто обращал внимание на субстрат, полагали, что воздействующее и испытывающее воздействие должны иметь нечто тож­дественное, а те, кто обращал внимание на противопо­ложности, думали паоборот. О действии и претерпевании следует рассуждать 25 так же, как о приведении в движение и нахождении в движении. Ведь и «двигать» означает двоякое: приво­дит в движение, по-видимому, и то, в чем находится начало движения (ведь начало — первая из причин), 405 и, с другой стороны, то последнее, к чему [стремится] движимое и возникающее30. Точно так же и относи-зо тельно действия, и про врачевателя, и про вино мы го­ворим, что они исцеляют. Ничто не мешает первому движущему оставаться неподвижным во время движе­ния, в некоторых случаях это даже необходимо31, но последнее [движущее] всегда движет, будучи само дви­жимым. А когда речь идет о воздействии, то первое воздействующее ничего не претерпевает, а последнее и само претерпевает. Ведь то, что не имеет той же мате­рии, воздействует, ничего не испытывая, как, например, S5 врачевание (способствуя исцелению, оно ничего пе пре-324ь терпевает от исцеляемого). Пища же, когда воздейст­вует, и сама при этом что-то испытывает: оказывая свое действие, она в то же самое время или согревается, или охлаждается, пли претерпевает что-нибудь дру­гое. Врачевание есть здесь как бы начало, а пища — как бы последнее движущее и соприкасающееся [с дви­жимым]. Итак, из [вещей], способных действовать, те, у ко­торых форма не находится в материи, воздействуют, но испытывая воздействия, а те, у которых находится,— s сами подвержены воздействию. О материи мы говорим приблизительно так: любая из противолежащих друг другу [вещей] имеет одну и ту же материю, которая есть как бы род, и то, что спо­собно стать теплым, неизбежно согревается, когда на­ходится вблизи него способное нагревать. Поэтому, как было сказано, одпи из воздействующих не подверже­но ны воздействию, а другие подвержены. С воздействую­щими дело обстоит так же, как и с движением. Ведь и там первое движущее неподвижно, и тут первое воз­действующее не подвержено воздействию. Воздейст­вующее есть причина в смысле начала движения. Одна­ко то, ради чего [происходит действие], само не воз-15 действует, поэтому здоровье само не действует, разве что иносказательно. Ведь когда имеется воздействую­щее, то испытывающее воздействие становится [чем-то] ; когда же оно находится в каком-то состоянии, то оно больше не становится [чем-то], а уже есть. Фор­мы, т. е. цели,— это некоторые состояпия, материя же как материя подвержена воздействию. Так, огонь в своей материи содержит тепло, по, если бы тепло было го чем-то отдельно существующим, оно не испытывало 406 бы никакого воздействия. Тепло, пожалуй, не может существовать отдельно [от материи], но если бы име­лись такие [отдельно] существующие вещи, сказанное было бы относительно них верно. Итак, мы разобрали, что такое воздействовать и испытывать воздействие, чему они присущи, почему и как. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Снова скажем о том, как могут происходить [дей- 25 ствие и претерпевание]. Одни полагают, что всякий [предмет] испытывает воздействие из-за того, что по­следнее и в самом строгом смысле воздействующее про­никает через какие-то поры. Они говорят, что именно таким образом мы видим и слышим и воспринимаем всеми остальными чувствами и еще что [предметы] видимы через воздух и воду, т. е. через прозрачные зо ^[вещества], потому что у них имеются поры — неви­димые из-за малого размера, но частые и расположен­ные рядами. И чем их больше, тем они более прозрач­ны. Некоторые же, как, например, Эмпедокл, относят это не только к действующим и испытывающим воз­действие [предметам] ; они также утверждают, что смешиваются те [вещества], у которых поры подходят ДРУГ К Другу 32. 35 Наиболее последовательное объяснение всех [ве- 325а щей] на основе единого учения дали Левкипп и Демо­крит, которые признали началом то, что по природе та­ково. Некоторые из древних думали, что сущее необхо­димо должно быть единым и неподвижным33, потому что пустота есть не-сущее, а если нет отдельно сущест- 5 вующей пустоты, то движение невозможно; с другой стороны, и множественности [вещей] не может быть, если нет того, что отделяет [предметы друг от друга]. Мысль, что Вселенпая не непрерывна, а разделена па соприкасающиеся [предметы], совпадает, по их мне­нию, с утверждением, что она не едина, а множествен­на и что имеется пустота. Ведь если Вселенная повсю­ду делима, то она уже не едина, а потому и не мпоже- ю ственна, а есть [только] пустота. Утверждение же, что она где-то делима, а где-то нет, похоже па выдум­ку. Ведь до каких пор и почему одна часть целого та­кова, [т. е. неделима] и заполнена, а другая разделе­на? Далее, точно так же им приходится отрицать, что 407 существует движение. Исходя из таких доводов, они, не обращая внимания на [показания] чувств, прене­брегая ими и полагая, что надо следовать [только] 15 РазУмУ> объявили Вселенную единой, неподвижной, а некоторые и бесконечной. Ведь [всякая] граница со­прикасалась бы с пустотой. Вот так и по таким причи­нам некоторые высказывались об истине. В рассужде­ниях это, по-видимому, выходит складно, однако на деле подобные взгляды близки к безумию. Ведь нет человека столь безумного, чтобы считать, что огонь и 2С лед — это одно; лишь между прекрасными [вещами] и теми, что в силу привычки кажутся [таковыми], не­которые в своем безумии не видят никакого различия. Левкипп же полагал, что у него есть доводы, кото­рые согласуются с чувствепным восприятием и не от-25 рицают ни возникновения, ни уничтожения, ни дви­жения, ни множественности существующего34. В этом он согласился с [данными] явлений, а с теми, кто соз­дал [учение] о едином, он пришел в согласие, говоря, что движение не может быть без пустоты, что пустота есть небытие и что ничто из существующего не есть небытие. Ведь подлинно сущее есть совершенно полное зо бытие. Но оно не едино, а [есть бесконечное] множест­во [частиц], невидимых из-за малости своих размеров. Они носятся в пустоте (ибо пустота существует) и, когда соединяются, вызывают возникновение, а когда разделяются — уничтожение. Опи действуют и испыты­вают воздействие в той мере, в какой им случается со­прикасаться друг с другом, потому что тогда они [уже] не единое. Их соединение и переплетение ведут к воз­никновению [вещей], а из подлинно единого не могло бы возникнуть множество, равно как и из подлинно а* многих — единое. Это невозможно. Но, подобно тому, 825ь как Эмпедокл и некоторые другие утверждают, что воздействие происходит через поры, так и [он говорит, что] всякое качественное изменение и всякое претер­певание происходят указанпым путем: благодаря пусто­те происходят разделение и уничтожение, равно как и рост [вызывается] проникновением твердых [частиц] б [в поры]. И Эмпедоклу приходится говорить почти то же, что и Левкиппу: существуют некоторые твердые [частицы], причем они неделимы, если в них нет повсю­ду сплошных пор. Но это [предположение] несостоя­тельно, поскольку в таком случае помимо пор не было <.üd бы пикакого тела, и все было бы пустотой. Значит, со­прикасающиеся [частицы] необходимо должны быть неделимыми, а между ними должна быть пустота, то; ю что он называет порами. Так говорит и Левкипп о дей­ствии и претерпевании. Таковы, пожалуй, те способы действия и претерпе­вания, о которых говорят [эти философы]. Ясно также, как именно они говорят об этом, и это оказывается бо­лее или менее согласующимся с теми положениями, ко­торых они придерживаются. У других это получается is хуже, например у Эмпедокла: у него не ясно, каким образом происходят возникновение, уничтожение, каче­ственное изменение. Ведь, по их мнению, первотела, из которых все складывается и на которые все в конце распадается, неделимы, различаясь лишь фигурой. У Эмпедокла же очевидно, что всем остальным телам вплоть до элементов присуще возникновение и уничто- го жение, но не ясно, как возникает и уничтожается ско­пление самих этих элементов, и это он не может объ­яснить: ведь он не говорит, что и у [самого] огня, как и у всех прочих [первичных тел], есть элемент, как написал Платон в «Тимее» 35. 25 Учение Платона отличается от учения Левкиппа тем, что, в то время как Левкипп признает неделимыми твердые [частицы], Платон призпает таковыми плоско­сти; у Левкиппа неделимые твердые [частицы] разли­чаются бесконечным множеством фигур, у Платона же [эти фигуры] ограничены [по числу], хотя и тот и дру­гой говорят о неделимых [телах], имеющих определен­ную фигуру. Благодаря этим [неделимым] и происходят возникновения и разложения; согласно Левкиппу, двоя- 30 ко — через пустоту и путем соприкасания (ведь именно в точках касания всякое [тело] делимо), согласно же Платону — лишь через соприкасания, поскольку он утверждает, что пустоты нет. О неделимых плоскостях мы уже говорили рань­ше36. Более подробное рассмотрение того, что происхо­дит с неделимыми телами, мы сейчас оставим в сторо- 35 не, скажем только в виде небольшого отступления, что каждое неделимое [тело], по [учению Левкиппа], не 32са подвержено [внешним воздействиям] (ведь испыты­вать воздействия можно лишь через пустоту) [и] не способно оказывать какое-либо действие: ведь оно не 409 может быть ни холодным, пи твердым. Но нелепо так-5 же приписывать тепло одной лишь шаровидной фигуре. Ведь тогда необходимо, чтобы его противоположность — холод — относилась к какой-то другой фигуре. Нелепо также, чтобы эти [свойства] — я имею в виду тепло и холод — были присущи [неделимым] и в то же время им не были присущи тяжесть и легкость, твердость и 10 мягкость. Демокрит, впрочем, утверждает, что каждое из неделимых, чем больше, тем тяжелее, так что ясно, что оно и теплее. Если они таковы, то они не могут по испытывать воздействия друг от друга, например воз­действия очень горячего на чуть теплое. Если имеется твердое неделимое, то имеется и мягкое. Но ведь мяг­кое называется так, потому что испытывает какое-то is воздействие, ибо мягкое означает податливое. Нелепо также, чтобы неделимым ничего, кроме фигуры, не бы­ло присуще, а если присуще, то лишь что-то одно, на­пример одному холод, другому тепло. В таком случае у них не одна природа. В равной степени невозможно (и то) также, чтобы одному неделимому было присуще несколько [свойств]: ведь, будучи неделимым, оно имело бы свойства в одном и том же [состоянии], так 2ft что если станет испытывать холод, то там же будет еще как-то иначе действовать или что-то испытывать. То же самое относится и к другим свойствам. Сказанное касается как тех, кто говорит, что неделимые — это твердые [тела], так и тех, кто считает их плоскостями: ведь, не заключая в себе пустоты, неделимые не могут стать ни более разреженными, ни более плотными. Неле-2.г> по также, чтобы малые неделимые существовали, боль­шие же нет. Вполне естественно, конечно, что большие [тела] ломаются скорее, чем малые, потому что они, подобно крупному, вообще легко распадаются, так как ударяются о многие другие. Однако почему недели­мость в целом присуща малым [телам] скорее, чем aft большим? И еще: одна ли природа у всех этих тел пли одни от других отличаются тем, что одни имеют, на­пример, нечто огненное в своем протяжении, другие — нечто земное? Если у всех одна природа, то что их обособляет? Или почему они при соприкасании не ста­новятся чем-то одним, как вода, когда она встречается с водой? Ведь последний случай не отличается от пер-3* вого. Если же они различны, то каковы они? Ясно, что зам именно скорее их, чем фигуры, надо признать начала-410 мл п причинами происходящего. И если они отличны по своей природе, то действовали бы и испытывали бы воздействие при встрече друг с другом. А что приводит их в движение? Если нечто отличное от них, то они подвержены воздействию, а если каждое движет само себя, то либо оно делимо, имея в себе одно что-то движущее, а другое движимое, либо ему будут в одном 5 и том же отношении присущи противоположности и матерпя будет единой не только по числу, но и в воз­можности. Для тех же, кто говорит, что претерпевание происхо­дит из-за движения в порах, эти поры становятся из­лишни, так как это происходит, даже если поры заполне­ны. Ведь если все [тело] подобным путем испытывает воздействие, то, даже не имея пор и будучи непрерыв­ным, оно будет испытывать его точно так же. Далее, ю как можно видеть сквозь [тела] при обстоятельствах, о которых они говорят? Ведь нельзя проникать через про­зрачные [тела] ни в местах соприкасания, ни через по­ры, если каждая из пор заполнена. Чем [такое тело] будет отличаться от не имеющего пор? — Ведь оно так­же будет все заполнено. Однако, если поры даже пу- 15 сты (хотя в них необходимо должны находиться тела), опять получится то же самое. Если же величина их такова, что они не могут принять никакого тела, то смешпо думать, будто малое пусто, а большое или ка­кого бы то ни было размера — нет, или думать, что пу­стота — это что-то иное, а не место тела. Ясно поэтому, 2о что для каждого тела имеется пустота, равная его объему. Вообще говоря, признавать поры излишне. Ведь ес­ли не производится никакого действия через соприкаса­ние, то и через поры оно не нроизведется. Но если дей­ствие вызывается соприкасанием, то, даже если нет пор, одни вещи будут испытывать воздействие, а дру­гие — оказывать его, поскольку они от природы приспо­соблены к взаимному воздействию и претерпеванию. Итак, из сказанного очевидно, что говорить о порах 25 так, как их понимают некоторые, неправильно или бес­полезно. Смешно измышлять поры, когда тела повсюду делимы. Ведь в силу того, что тела делимы, они могут разделяться [на части]. 411 ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Скажем теперь о том, каким образом присуща вещам 30 [способность] порождать, действовать, испытывать воз­действие. Начнем с того, о чем уже часто говорилось, ЕСЛИ нечто существует ИЛИ в возможности, или в дей­ствительности как таковое, то ему свойственно [испы­тывать воздействие] не так, чтобы одна часть испыты­вала воздействие, а другая пет, а целиком, в силу того что оно таково; [ему свойственно испытывать воздейст­вие] в меньшей или большей мере в зависимости от то­го, существует ли оно как таковое в большей или мепь-шей степени. В этом случае скорее, пожалуй, можно го-85 ворить о порах. Так, например, в металлах сплошь тя­нутся жилы [вещества], способного подвергаться воз­действию. Итак, всякое естественно сросшееся и единое [тело] П7а не способно подвергаться воздействию, равно как и [те­ла], которые пе соприкасаются ни друг с другом, пи с [другими телами], которые по природе своей способ­ны действовать и испытывать воздействие. Привожу 6 пример: огонь нагревает пе только при соприкасании, но и на расстоянии; дело в том, что огонь нагревает воздух, а воздух, будучи по своей природе способным воздействовать и испытывать воздействие, нагревает тело. Мнепие, будто [тела] могут одной своей частью испытывать, а другой пе испытывать воздействие, мы уже разбирали вначале. Добавим еще вот что: если ве­личина пе повсюду делима, но существует неделимое тело или плоскость, то не может быть тела, повсюду подверженного воздействию, однако не может быть так­же и какого-либо непрерывного [тела]. А если это не-10 верно и всякое тело делимо, то нет разницы, говорят ли «быть разделенным [на части] и соприкасаться» или «быть делимым». Ведь если тело может быть разделено в местах соприкасания, как некоторые говорят, то, хотя бы оно и не было еще разделено, оно разделится; [в самом деле], поскольку оно способно быть разделен-15 иым, в этом не будет ничего невозможного. Но нелепо [утверждать], что это бывает вообще только тогда, когда тела расколоты. Ведь такое рассуждение не оставляет места качественному изменению, а мы наблюдаем, как одно и то же тело, будучи непрерывным, бывает то жид-412 ким, то твердым, испытывая это не из-за разделения и соединения и не из-за поворачивания и соприка­сания вопреки Демокриту. Ведь не из-за перемещения и не из-за изменения своей природы жидкое стало твер­дым, и не заключены в нем сухие и твердые, недели­мые в своей массе, но все [тело] целиком бывает то жид­ким, то сухим и твердым. Затем, [если допустить это, то] невозможным станет рост и убыль, потому что если будет иметь место прибавление, а не полное измене­ние из-за смешивания чего-либо или из-за изменения самого тела, то никакая [часть] пе станет большей. Итак, мы установили, что [вещи] порождают и дейст­вуют, возникают и испытывают воздействия друг от дру­га, а также разобрали, каким образом это возможно и что это пе может происходить так, как утверждают не­которые. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Нам остается, применяя тот же способ исследова­ния, рассмотреть смешение. Ведь это третье из того, чем мы сначала обещали заняться. Нужно рассмотреть, что такое смешение, что такое смешанное, каким ве­щам [смешение] присуще и как, а также и то, дейст­вительно ли бывает смешение, или это заблуждение. Ведь, как утверждают некоторые, одна [вещь] с другой пе может смешиваться. Они говорят, что если смешав­шиеся вещи еще существуют и не изменились в каче­стве, то они теперь смешапы ничуть пе больше, чем прежде, но находятся в одинаковом состоянии, а если одпа из них исчезла [при этом], то они не смешались, а одна из них существует, другая же нет, смешивание же происходит, когда [обе они] находятся в одинако­вом состоянии. Так же обстоит дело и тогда, когда при соединении обеих каждая из смешиваемых [вещей] уничтожается, потому что вещи, не существующие вов­се, не бывают смешанными. Этот довод требует, по-ви­димому, чтобы мы определили, чем отличается смеши­вание от возникновения и уничтожения и смешивае­мое от возникающего и уничтожающегося. Ведь ясно, что [между] ними должно быть различие, если есть [смешивание]. Поэтому, когда эти различия выяснят­ся, трудности смогут быть устранены. Мы, однако, пе говорим, что дрова смешались с ог­нем и что они смешиваются, когда горят,— ни сами со 413 своими частицами, ни с огпем, по [мы говорим], что огонь возникает, а дрова уничтожаются. Равным обра­зом мы не говорим, что пища смешивается с телом или что форма, смешанная с воском, придает определеппые очертания массе. Мы не говорим, что тело смешивается с белизной или вообще что свойства π состояния могут смешиваться с предметами. Ибо мы видим, что они со­храняются; невозможно также смешаться белизпе и знанию или какому-нибудь другому неотделимому [свой­ству] . Ошибаются те, кто утверждает, что когда-то все [ве­щи] были вместе и были смешаны37. Ведь не всякая вещь может быть смешана со всякой, но каждая из смешанных должна существовать отдельно, свойства же отдельно не существуют. А так как одни вещи сущест­вуют в возможности, другие — в действительности, то допустимо, что смешанные вещи некоторым образом существуют и не существуют, когда в действительно­сти из них возникло нечто отличное от них, а в воз­можности еще существуют обе вещи, какие они были до смешивания, и они не погибли. Это то затруднение, с которым наше рассуждение столкпулось раньше. Сме­шиваемые [вещи]—это, очевидно, [вещи], которые, будучи вначале разъединившимися, соединились, но мо­гут вновь разъединиться. Они не остаются в действи­тельности так, как тело и белый цвет, но и пе упичто-жаются ни одна из них, ни обе, потому что сохраняет­ся их сила [действовать]. Поэтому опустим сейчас это, разберем же вопрос, который связан с этим: как соот­носятся смешивание и чувственное восприятие? Имеет­ся или нет смешение тогда, когда смешиваемые [тела] разделены на такие мелкие [частицы] и расположены рядом друг с другом таким образом, что каждая из пих недоступна чувственному восприятию? Или смешение имеется тогда, когда любая частица одного из смешан­ных тел находится рядом с любой [частицей другого]? Имеппо в этом смысле припято говорить [о смешении], например, что ячмень смешан с пшеницей, когда любое [зерпышко] одного паходится рядом с [зерпом] друго­го. Но если всякое тело делимо, то, раз тело, смешан­ное с телом, подобочастно, любая часть [одпого] долж­на находиться рядом с любой частью [другого]. Но так как нельзя разделить [тело] на самые мелкие [части] и соединение не есть то же самое, что смешение, то яс-414 по, что пельзя говорить о смешении, пока смешивае­мые [части] сохраняются как малые [частицы]. Ведь ото будет соединение, а не слияние и не смешение, и часть не будет обладать тем же соотношением состав­ных частей, что целое. Если речь идет о смешении, то ю смесь должна быть подобочастпа, и, как часть воды есть вода, так и часть смеси [будет такой же, как це­лое]. Если же смесь есть соединение мелких [частиц], то ничего такого не произойдет, а будут лишь доступ­ные чувствепному восприятию смешиваемые [части­цы] . Одно и то же будет смесью для не отличающегося ι.% зоркостью, для Линкея же не будет ею38. И делением также нельзя достичь, чтобы любая часть [одного] на­ходилась рядом с частью [другого], потому что такое деление их невозможно. Итак, либо смешения нет, ли­бо надо снова объяснить, как оно бывает возможным. Итак, одни существующие вещи, как мы уже сказа­ли, способны действовать, другие — претерпевать. При этом одни, у которых материя одна и та же, способны га и действовать друг на друга, и сами испытывать воз­действие друг от друга, другие же воздействуют, но сами не подвержены воздействию, а именно те, у кото­рых не одна и та же материя. Между этими не бывает смешения; вот почему ни врачебное искусство, ни здо­ровье не производят здоровья путем смешения их с те­лом. Среди [тел], способных воздействовать и испытывать воздействие, некоторые легко делимы, и когда большое количество одного из них соединяется с малым количе­ством другого или крупное с мелким, то это вызывает 25 не смешение, а рост преобладающего [предмета] ; про­исходит изменение одного из них в преобладающее. Так, например, капля вина не смешивается с 10 тыся­чами мер воды, но теряет свою форму и изменяется целиком в воду. Но когда они в какой-то мере равны по своим силам, каждое из них изменяет свою природу в зо направлении преобладающего, но становится не другим предметом, а чем-то средним и общим им обоим. Ясно, что смешиваться способны те оказывающие воздействие [тела], которые содержат в себе противо­положности, ибо именно они могут испытывать воздей­ствие друг от друга. Мелкие [частицы], расположен­ные рядом с мелкими [частицами], смешиваются луч­ше, так как они легче и быстрее меняются местами 415 друг с другом. Когда же оба [тела] велики, то это про­исходит медленнее. Поэтому из вещей, делимых и спо­собных испытывать воздействие, смешиваются те, ко­торые легко принимают любые очертания (ведь они легко делятся на мелкие [частицы], а это и значит принимать любые очертания). Так, например, жидко­сти больше всех других способны смешиваться, потому что из [вещей] делимых жидкость легче всех прини­мает любые очертания, если только она не вязкая, так как вязкие жидкости лишь увеличиваются или умень­шаются в объеме. Когда же,только одна из [составных частей] способна испытывать воздействие или одна ис­пытывает сильное воздействие, а другая — совсем слабое, то смесь, получившаяся из обеих, или пичем не пре­восходит [их по объему,] или превосходит ненамного, как это бывает [при смешении] олова и меди. Действи­тельно, некоторые вещи податливы друг в отношении друга и двойственны [по своим свойствам]. Ибо они смешиваются едва заметным образом, и при этом одно составляет как бы носитель, другое — форму. В данном случае именно это имеет место. Ведь олово, как бы не­кое лишенное материи свойство меди, почти исчезает, и при смешении от него остается только цвет. Подоб­ное происходит и с другими веществами. Из сказанного ясно, что смесь действительно имеет­ся. Ясно также, что она такое, по какой причине проис­ходит и какие вещества способны смешиваться; ведь существуют такие [вещества], которые способны испы­тывать воздействие друг от друга, легко принимают [любые] очертания и легко делимы. При смешении они не должны ни уничтожаться, ни вообще оставаться тем же самым, смешение их не должно быть соединением и не должно быть доступно чувственному восприятию. Способное к смешению — это то, что, легко принимая любые очертания, способно испытывать и оказывать воздействие, оно способно смешиваться с такими же, как оно, ведь смешиваемое одноименно. Смесь же — это объединение способных к смешению [веществ], когда они уже изменились в качестве. КНИГА ВТОРАЯ (В) ГЛАВА ПЕРВАЯ Итак, мы сказали, каким образом [телам], изменчи­вым по природе, присущи смешение, касание, действие, 25 претерпевание, а так же с чем, как и по какой причине происходит [простое] возникновение и простое уничто­жение. Говорили также о качественном изменении, о том, что значит измениться в качестве и чем это отли- 30 чается от возникновения и уничтожения. Остается рас­смотреть так называемые элементы тел. Действительно, возникновение и уничтожение есте­ственно образованных сущностей невозможно без нали­чия воспринимаемых чувствами тел. У этих тел, утвер­ждают одни, есть единая, лежащая в их основе мате­рия, например, полагают они, воздух, огонь или нечто 35 промежуточное между ними, какое-то отдельно суще­ствующее тело1; другие же утверждают, что [имеется] больше чем одна [материя] : одни называют огонь и зе- tt млю2, другие добавляют сюда третье — воздух3, а иные еще и четвертое — воду, как это делает Эмпедокл. От того, что они соединяются и разъединяются, или изменя­ются в качестве, происходит возникновение и уничто­жение предметов. Будем считать правильным называть 5 первоначалами и элементами те [вещества], от измене­ния которых либо путем соединения и разъединения, либо иным путем происходит возникновение и уничто­жение. Ошибаются тег кто помимо названных нами 10 [четырех элементов] признают одну-единственную ма­терию, телесную и отдельно существующую. Ведь та­кое тело не может существовать без воспринимаемых чувствами противоположностей. Ибо это «беспредель­ное», называемое началом, необходимо должно быть ли­бо легким, либо тяжелым, либо холодным, либо теплым. 14 Аристотель« т. 3 417 Написанное в «Тимее» не заключает в себе никакого 15 определения, потому что [Платон] не сказал ясно, су­ществует ли отдельно от элементов все восприемлю-щее4. Он не воспользовался им тогда, когда говорил, что у так называемых элементов есть субстрат, как, на­пример, у золотых изделий — золото. Впрочем, и этот способ выражения нехорош: он применим там, где про­исходит качественное измепение, там же, где происхо­дит возникновение и уничтожение, [предмет] не может го пазываться по тому, из чего он произошел. Однако, как утверждает [Платон], вернее всего будет сказать, что каждое [золотое изделие] есть золото5. Далее, он низ­водит элементы, хотя они имеют объем, к плоскостям, по невозможно, чтобы плоскости были «кормилицей» и первой материей. Мы утверждаем, что [действительно] существует некая материя воспринимаемых чувствами 25 тел, но она не существует отдельно от пих и ей всегда сопутствуют противоположности; из этой [материи] происходят так называемые элементы. Более тщатель­ный разбор этого дан нами в других сочинениях6. Од­нако так как этим же путем из материи происходят первичные тела, то нужно и относительно них дать оп-во ределение, полагая, что начало и первая материя хотя и не существует отдельно, но лежит в основе противо­положностей. Ведь не теплое есть материя для холод­ного и не холодное для теплого, а то, что есть субстрат того и другого. Поэтому началом [следует считать] прежде всего воспринимаемое чувствами тело в воз-35 можности, затем — противоположности, например тепло 829ь я холод, и, уже в-третьих,—огонь, воду и тому подоб­ные. Ведь именно эти [элементы] превращаются друг в друга, а не так, как об этом говорят Эмпедокл и про­чие (ведь иначе невозможно было бы качественное из­менение); противоположности же не изменяются. Тем не менее надо сказать и о том, какие противоположно-5 сти бывают началами тела и сколько их: ведь другие [философы] принимают их и пользуются [ими], никак не поясняя, почему они таковы и почему их столько-то. ГЛАВА ВТОРАЯ Так как мы исследуем начала воспринимаемого чув­ствами, осязаемого тела, а осязаемое — это такое тело, которое мы воспринимаем через прикосновение, то оче-418 видно, что не псе противоположности тела составляют его формы и начала, а лишь те, которые связаны с ка­санием. Ведь они отличны друг от друга как противо­положности, а именно как осязаемые противополож­ности. Поэтому ни белизна, ни чернота, ни сладость, ни горечь и ни одна из других воспринимаемых чувства­ми противоположностей не образуют элемента. Правда, зрение предшествует касанию, так что и предмет его должен предшествовать. Но [предмет зрения] есть свойство осязаемого тела не как чего-то осязаемого, а как чего-то другого, даже если это другое но своей природе первичнее. Так вот, нужно сначала определить, каковы первые осязаемые различия и противоположности. Противоположности по прикосновению следующие: теплое — холодное, сухое — влажное, тяжелое — легкое, твердое — мягкое, вязкое — хрупкое, шероховатое — гладкое, грубое — тонкое. Из них противоположность «тяжелое-—легкое» не способна ни действовать, ни ис­пытывать воздействие: они называются так не потому, что действуют па что-то другое или подвергаются воз­действию от чего-то другого. Элементы же должны друг на друга воздействовать и испытывать воздейст­вия, так как они смешиваются и переходят друг É дру­га. Теплое и холодное, влажное и сухое получили свои названия потому, что первые части [из этих пар про­тивоположностей] оказывают воздействия, вторые — испытывают их: теплое — это то, что соединяет од­нородные [тела], ведь то разъединение, которое припи­сывают огню, есть не что иное, как соединение родст­венных [вещей], потому что при этом устраняется чужеродное; холодное же —это то, что собирает и соеди­няет одинаково и однородное и не родственное. Жид­кое 7 — это то, что не имеет определенной собственной границы, а легко принимает любые очертания, сухое же — то, что легко ограничиваемо собственными грани­цами, но плохо ограничиваемо [другим]. Тонкое и гру­бое, вязкое и хрупкое, твердое и мягкое π прочие раз­личия вытекают из этой противоположности [жидкого и сухого]. Ведь свойство наполнять присуще жидкому потому, что жидкое, не имея определенных границ, лег­ко принимает любые очертания и следует [в своих очер­таниях] тому, что приходит в соприкосновение с ним, тонкое же обладает свойством наполнять (ведь оно со-14* 419 стоит из тонких частиц, а состоящее из мелких частиц обладает свойством наполнять, потому что целиком со­прикасается с целым, и в наибольшей степени таково именно тонкое). Поэтому ясно, что тонкое есть свойст­во жидкого, а грубое — сухого. В свою очередь и вязкое есть свойство жидкого (ведь вязкое, например, масло — это жидкое, подвергшееся некоторому воздействию), а хрупкое — сухого, ведь хрупкое — это нечто столь су­хое, что из-за отсутствия влажности оно становится за­твердевшим. И мягкое принадлежит жидкому, ведь мягкое — это нечто податливое, но в отличие от жидко-ю го не смещается, почему жидкое не есть мягкое, но мяг­кое относится к жидкому; твердое же [есть свойство] сухого, ведь твердое — это затвердевшее, а затвердев­шее — это сухое. «Сухое» и «жидкое» имеют несколько значений. Ведь сухому противолежит не только жид­кое, но и сырое, а жидкому в свою очередь — сухое и 15 затвердевшее. Однако все эти свойства производятся от влажного и сухого в их первоначальном смысле. Когда сырому противолежит сухое, а сырое — это то, что име­ет чужеродную жидкость на своей поверхности, а мок­рое имеет ее в глубине, сухое же — то, что лишено этой жидкости, то отсюда ясно, что сырое будет принадле­жи) жать влажному, а противостоящее ему сухое — сухому в его первоначальном смысле. Точно так же соотносятся жидкое и затвердевшее. Жидкое — это то, что обладает собственной влаж­ностью, а мокрое имеет чужую влажность в глубине, затвердевшее же лишено ее, так что и из них одно при­надлежит влажному, другое — сухому. 25 Ясно, таким образом, что все прочие различия сво­дятся к первым четырем, которые уже не сводятся к меньшему числу [различий]. Ведь теплое — это по су­ществу своему не влажное или сухое, а влажное — это по существу своему не теплое и не холодное, а холод­ное и сухое не подчинены ни друг другу, ни теплому и влажному; поэтому пеобходимо существуют эти четыре [противоположности]. ГЛАВА ТРЕТЬЯ во Итак, поскольку имеется четыре основных [свойст­ва] и между ними возможны шесть сочетаний, противо­положности же по природе своей не соединяются ио-420 парно (ведь одно и то же не может быть теплым и хо­лодным или сухим и влажным), то ясно, что будет че­тыре сочетания основных свойств — теплого и сухого, горячего и влажного, холодного и влажного, холодного и сухого. Разум подсказывает, что эти сочетания сооб­разны с телами, которые кажутся простыми, т. е. ог­нем, воздухом, водой и землей. Ведь огонь горяч и сух, воздух тепел и влажен (воздух похож на испарение), вода холодна и влажна, земля холодна и суха, так что различия надлежащим образом распределены между первичными телами и число их соответствующее. Ведь все те, кто признает простые тела элементами, прини­мают одни — один элемент, другие — два, третьи — три, а иные — четыре. У тех, кто принимает один [эле­мент], а все остальное считают возникающим путем сгущения или разрежения, получаются два начала — редкое и плотное или теплое и холодное, потому что именно они суть созидающие [силы], а единое лежит в их основе как материя. Л те, кто, подобно Пармениду, признают два [эле­мента] — огонь и землю, утверждают, что промежуточ­ные элементы, как, например, воздух и вода, получают­ся из смешения этих двух. Так же рассуждают и те, кто признает три элемента, как Платон в своих «Раз­делениях», так как среднее он считает смесью8. И поч­ти одпо и то же говорят и те, кто принимает два, и те, кто принимает три [элемента]; различие между ними лишь в том, что первые разделяют средний элемент на двое, а вторые считают его единым. Некоторые прямо утверждают, что имеется четыре элемента, как, напри­мер, Эмпедокл. Однако и он объединяет их в две [груп­пы] , так как огню он противопоставляет все остальные9. Однако ни огонь, ни воздух и ни один из названных нами [элементов] не прост, все они смешанные. Дей­ствительно простые [тела] похожи на них, но не тож­дественны с пими; папример, то, что сходно с огнем, огиеподобно, но пе огонь, и то, что сходно с воздухом, воздухообразно, и так же обстоит дело с остальными. Огонь — это избыток тепла, как и лед — избыток холо­да. Ведь замерзание и кипение — это некие избытки: в одном случае — холода, в другом — тепла. Если, та­ким образом, лед —это замерзание влажпого холода, то огонь будет кипением сухого тепла; поэтому ничто ае возникает ни изо льда, ни из огня. 421 Простые тела, будучи числом четыре, составляют две пары, причем каждая пара имеет свое место: огонь и воздух движутся к границе, а земля и вода — к средине. Крайние и наиболее чистые [тела] — это огонь и земля, средние же и более смешанные — вода и воздух. И каждое пз одной пары противоположно каж­дому из другой: огню противоположна вода, воздуху — земля; ведь они состоят из противоположных свойств. Однако так как их четыре, то каждый [элемепт] имеет одно [свойство]: земля скорее суха, чем холодна, вода скорее холодна, чем влажна, воздух скорее влажен, чем горяч, огонь скорее горяч, чем сух. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Так как мы раньше устаповили, что простые тела возникают друг из друга, а вместе с тем и наши чув­ства показывают, что они так возникают (иначе не бы­ло бы качественного изменения, ведь качественное из­менение имеет место в отношении свойств осязаемых [предметов] ), то надо сказать, как происходит их изме­нение друг в друга, и может ли каждое из них возник­нуть из каждого, или одпи могут, а другие нет. Ясно, что всем [элементам] свойственно от природы изменяться друг в друга. Ведь возникновение [есть переход] в противоположное и из противоположного. Элементы же все противоположны друг другу, потому что их различия суть противополояшости. У одних эле­ментов оба [свойства] противоположны, например у ог­ня и воды (один [элемент] сух и горяч, другой — вла­жен и холоден), у других — только одно, как, например, у воздуха π воды (первый влажеп и тепел, второй вла­жен и холоден). Поэтому ясно, что в общем каждому из них свойственно от природы возникать из каждого. И не трудно увидеть, как это происходит в каждом от­дельном случае. Все будет [возникать] из всего, но [возникновение их] будет различаться степенью — быстроты и медленности, легкости и трудности. Изменение одного в другое происходит быстро там, где имеется совпадение [некоторых свойств], там же, где этого нет, оно бывает медленным, потому что одно­му [свойству] легче измениться, чем мпогим. Так, на­пример, если в огне изменится одно [свойство], то бу­дет воздух (ведь огонь, как мы сказали, горяч и сух, а воздух тепел и влажен, так что если влажное берет 422 верх над сухим, то получится воздух), а из воздуха [будет] вода, если холод возьмет верх над теплом (ведь воздух, как мы видели, тепел и влажен, а вода холодна зо и влажна, так что если изменится теплое, то получится вода). Тем же путем из воды [возникает] земля, а из земли — огонь. Ведь и у тех, и у других имеются совпа­дающие [свойства]: вода влажна и холодна, земля 35 холодна и суха. Поэтому, если влажное будет прео­долено, будет земля. А так как огонь сух и горяч, 331ь земля же холодна и суха, то, если холодное уничтожит­ся, из земли [возникнет] огонь. Поэтому ясно, что воз­никновение у простых тел будет происходить по кругу и что подобный способ изменения самый легкий, пото­му что у следующих друг за другом [элементов] име­ются совпадающие [свойства]. Вода может возникнуть из огня, а земля — из воздуха, равно как и воздух и 5 огонь — из воды и земли, но это более трудно из-за [одновременного] изменения многих [свойств]. Водь если из воды возникнет огонь, то неизбежно исчез­нут холодное и влажное, а если из земли — воздух, то неизбежно исчезнут и холодное и сухое. Точно так ю же если из огня и воздуха возникает вода и земля, то необходимо изменятся оба [свойства]. Такое возникно­вение требует больше времени. Если же у каждого из двух [элементов] уничтожится по одному [свойству], то [переход совершится] легче, но это не будет [после­довательный] переход, а из огня и воды получатся зем­ля и воздух, а из воздуха и земли — огонь и вода. Ведь 15 когда вода лишится холода, а огонь — сухости, то будет воздух (от одного останется тепло, а от другого — вла­га), а когда огонь потеряет тепло, а вода —влагу, то получится земля, потому что от одного останется су­хость, а от другого — ходод. Подобным путем возника­ют огонь π вода из воздуха и земли: когда воздух ли- го шится тепла, а земля — сухости, то будет вода (ведь от одного остается влага, а от другого — холод), когда же воздух лишится влаги, а земля — холода, то получит­ся огонь, потому что от первого останется тепло, а от второй — сухость, а они, как мы видели, суть [свойст­ва] огня. То, что огонь возникает именно так, подтвер­ждают показанпя чувств: ведь огонь — это чаще всего 25 пламя, пламя же — это горящий дым, дым же состоит из воздуха и земли. Но если в каждом из двух элемен­тов, которые возникают друг из друга, устранить одно 423 свойство, то не может быть перехода в какое-либо [простое] тело, потому что в обоих останется либо одно и то же [свойство], либо противоположные, а [про­стое] тело не может возникнуть ни из того, ни из дру­гого. Например, если огонь лишится сухости, а воз­дух — влаги, то в обоих останется тепло, а если оба лишатся тепла, то останутся противоположности — су­хое и влажное. Так же обстоит дело и в других случа­ях: во всех [элементах], последовательно возникающих друг из друга, наличествует одно тождественное и од­но противоположное свойство. Очевидно, что при пере­ходе одного [элемента] в другой исчезает одно [какое-то свойство], а при переходе двух [элементов], когда возникает третий, исчезает большее число [свойств]. Итак, нами сказано, что все [элементы] возникают из всех и о том, как они переходят друг в друга. ГЛАВА ПЯТАЯ Рассмотрим их еще вот с какой стороны. Если ма­терия природных тел, как некоторые полагают, есть вода, воздух и тому подобные [вещества], то необхо­димо должно быть либо одно такое [вещество], либо два, либо еще больше. Все не могут быть одним. Не могут быть все ни воздухом, ни водой, ни огнем, ни землей, так как [всякое] изменение [происходит] во что-то противоположное 10. Если бы все были воздухом и он не исчезал, то имело бы место качественное изме­нение, но не возникновение. К тому же никто не ду­мает так, чтобы вода была в одно и то же время и воз­духом или каким-нибудь другим [элементом]. Итак, должна быть противоположность (или различие), и огонь будет содержать один член этой противополож­ности, например тепло. Однако огонь — это вовсе не теплый воздух, поскольку это было бы качественное изменение, чего вовсе не наблюдается. Если, с другой стороны, воздух происходит из огня, то это совершает­ся оттого, что тепло изменяется в свою противополож­ность. Эта противоположность будет присуща воздуху, и воздух станет чем-то холодным. Поэтому огонь но может быть теплым воздухом, иначе одно и то же бы­ло бы в одно и то же время теплым и холодным. Следо­вательно, нечто иное тождественно у огня и воздуха, т. е. будет существовать какая-то другая, общая им материя. 424 Это рассуждение относится ко всем [элементам]: среди них нет одного-единственного, из которого бы происходили все они. Но и помимо них нет какого-то 20 другого, например чего-то среднего между воздухом и водой (плотнее воздуха, но тоньше воды) или между воздухом и огнем (плотнее огня, но тоньше воздуха). Ведь оно будет воздухом и огнем вместе с противопо­ложностью. Но одним из членов противоположности будет лишенность, поэтому такое [промежуточное ве­щество] никогда не может существовать отдельно — вопреки утверждению некоторых относительно беспре- 25 дельного и [все] объемлющего. Значит, это в равной мере любой из [элементов] или ни один из них. Итак, если ничто, по крайней мере ничто, воспри­нимаемое чувствами, им не предшествует, то они суть все [элементы]. Они должны поэтому либо всегда оставаться неиз­менными и не превращаться друг в друга, либо изме­няться — или все, или не все, как написал Платон в зо «Тимее»п. Мы уже показали рапыпе необходимость их превращений друг в друга; было сказано раньше о том, что неодинакова скорость возникновения одного из другого, потому что [элементы], обладающие сов­падающими [свойствами], возникают быстрее, а не имеющие их — медленнее. Если, таким образом, про­тивоположность, благодаря которой они изменяются, одпа, то необходимо должно быть два [элемента], по- 35 тому что среднее [между] двумя противоположностя­ми — это неощущаемая и неотделимая от них материя, ззгь Если же мы видим, что их больше, чем два, то про­тивоположностей [по меньшей] мере две. Но если имеются две противоположности, то не может быть трех элементов, а должно их быть, как это и обнару­живается, четыре; ведь таково число парных сочетаний, так как хотя всего их шесть, но два из них не могут иметь места потому, что они противоположны друг s Другу. Об этом уже сказано раньше 12. А то, что, когда [элементы] превращаются друг в друга, ни один из них не может быть началом для других ни в крайних точках, ни в середине,— это ясно из следующего. Не может быть начала в крайних точках, иначе все они были бы огнем или землей. Это все равно, что сказать, что все происходит из огня или земли. А что началом *о 425 ne может быть и средний [элемент], вопреки мнению некоторых, будто воздух превращается и в огонь, и в воду, а вода — и в воздух, и в землю, между тем как крайние [элементы] уже не изменяются друг в дру­га,— это ясно из следующего. А именно, нужно [где-то] остановиться и не идти бесконечно по прямой в обоих направлениях: иначе число противоположностей is у одного элемента будет бесконечным. Пусть Г обозна­чает землю, Τ — воду, А — воздух, Π — огонь; если А превращается в Π и Т, то получится [пара] противо­положных [свойств] АП. Пусть это будет белизна и чернота. Если, в свою очередь, Τ превращается в А, то получится другая [пара] противоположностей, потому что Τ и Π не одно и то же. Пусть это будет сухость и влажность. Обозначим сухость как Ξ, а влажность — 20 как Ть Итак, если остается белизпа, то вода будет влажной и белой, если же нет, то вода будет черной. Ведь изменение происходит [из противоположного] в противоположное. Вода поэтому необходимо должна быть или белой, или черной. Допустим первое. Равным образом и сухость Ξ будет присуща П. Значит, для 25 П, для огня, будет возможно превращение в воду, ибо ему присущи [свойства], противоположные [воде]. Ведь огонь сначала был черным, а затем сухим, вода же — влажной, а затвхМ белой. Ясно, таким образом, что для всех [элементов] будет возможно превраще­ние друг в друга и что в наших примерах земля Г бу­дет содержать остальные [свойства, а именно] два об-80 щих — черное и влажное, потому что они еще не были соединены попарно. Перед тем как сделать это отступление, мы собира­лись показать, что здесь невозможно идти до бесконеч­ности. То, что это именно так, ясно из следующего. Ес­ли, например, огонь Π изменяется в какое-то другое вещество, например в Ψ, и не возвращается [к перво­начальному виду], то огню и Ψ будет присуща [ка­кая-то пара противоположных свойств], иная, чем упо-30 минавшиеся. Ведь принято, что Ψ не тождественно ни •ззо чему из ГТАП. Допустим, что К присуще П, а Ф — Ψ, тогда К присуще всем четырем — Г, Τ, Α, Π, ведь они превращаются друг в друга. Но допустим, что это еще не доказано. Во всяком случае ясно, что если Ψ [в 5 свою очередь] превратится в другой [элемент], то Ψ и огню Π будет присуща другая [пара] противоположно-426 стей. Равным образом с добавлением [нового элемента J к предыдущим [элементам] будет каждый раз по­являться некоторая [новая пара] противоположностей; поэтому если [элементов] бесконечное множество, то и противоположностей в одном [элементе] будет бес­конечно много. Если, таким образом, дело обстоит так, то никакой [элемент] не будет определимым и не смо­жет возникать: ведь если один [элемент] будет [воз­никать] из другого, то ему понадобится пройти через столько (и еще больше) противоположностей. Поэтому изменение в некоторые [элементы] никогда не произой­дет, если, например, средних [элементов] бесконечпо много. А это будет необходимо, если элементов беско­нечно много. Далее, если противоположностей беско­нечно много, то [не будет превращения] даже из воз­духа в огонь. И все [элементы] становятся одним, ибо все противоположности элементов выше Π необходи­мо присущи [элементам ниже] П, а [противоположно­сти] нижних — тем, что выше, так что все они будут одним. ГЛАВА ШЕСТАЯ Такие, как Эмпедокл, говорят, что элементов тел больше чем один и что они не превращаются друг в друга. Удивительно, как они могут утверждать, что элементы сопоставимы друг с другом! Однако Эмпедокл говорит [именно] так: Все они равпы 13. Если их сопоставлять по количеству, то все сопо­ставляемые [элементы] должны содержать то, чем они измеряются. Например, если из одной чаши воды по­лучится десять чаш воздуха, то у обоих было нечто общее, поскольку они измеряются одной и той же ме­рой. Если же они не сопоставимы по количеству [в том смысле], что из такого-то количества одного получилось такое-то количество другого, а [сопоставимы] по тому, насколько они способны [действовать] (например, ес­ли чаша воды может произвести такое же охлаждаю­щее действие, как и десять чаш воздуха), то в этом случае они сопоставляются по количеству, хотя не как количество, а насколько они способны [действовать]. Силу можно, пожалуй, сопоставлять, пе измеряя ее ко­личества, а устанавливая соответствие; например, это 427 столь же горячо, как то — бело. Но когда речь идет о качестве, то «как то» означает подобие, а когда о ко­личестве, то оно означает [равенство]. Если [простые] тела не превращаются друг в друга, то кажется неле­пым сопоставлять их не по соответствию [только], по [и] по измерению их сил, т. е. что такое-то количест­во огня равно во столько-то раз большему количеству воздуха, потому что они равным или сходным образом горячи. Ведь если една и та же [вещь] стала больше по величине, то соотношение ее [с сопоставимой] вещью соответственно увеличится ввиду [их] однород­ности. Согласно Эмпедоклу, даже рост возможен только при помощи прибавления. Ведь огонь, [по его мне­нию] , возрастает от огпя: Тело 8смли — из земли, из эфира — эфир вырастает 1\ А это и есть прибавление. Однако растущее растет, по-видимому, иначе. И намного трудпее ему объяснить естественное возникновение. Ведь порождаемое приро­дой возникает пли всегда, или большей частью одина­ковым путем, а то, что отклоняется от этого, всегда или большей частью самопроизвольно или случайно. Какова причина того, что от человека всегда или боль­шей частью рождается человек, а от пшеницы — пше­ница, а не маслина? Почему именно так составлена [из элементов] кость? Ведь из случайных сочетаний ничего не возникает, но, как он сам утверждает, все возникает в определенном соотношении. В чем при­чина этого? Это, конечно, не огонь или земля. Но и не Любовь, и не Вражда, потому что Любовь — причина только соединения, а Вражда — разъединения. Причи­на этого — сущность каждой [вещи], а не только сме­шение и разделение смешанного 15, как говорит Эмпе-докл. Однако это называется случайностью, а не соотно­шением, потому что смешиваться можпо как попало. Причина же природных вещей именно в определенном [соотношении], и это есть природа каждой, а о пей он ничего не говорит. Стало быть, он ничего не говорит о природе 15. А в ней-то как раз и заключено благо и добро. Он же превозносит одно лишь смешение. Между тем не Вражда, а Любовь разъединяет элементы, кото­рые по природе своей первичнее богов, да и сами они боги. 428 Также и о движении говорит он упрощенно. Ведь недостаточно сказать, что Любовь и Вражда приводят в движение, если не указать, что Любви [свойственно] двигать таким-то образом, а Вражде — таким-то. Нуж­но было либо определить это, либо предположить, либо 25 же доказать это точно или приблизительно или как-то иначе. Далее, так как очевидно, что тела движутся, с од­ной стороны, насильно и вопреки природе, а с дру­гой — согласно природе (так, например, огонь движет­ся вверх ненасильно, а вниз насильно), а то, что со­гласно природе, противоположно насильственному и насильственное движение бывает, то бывает также и естественное движение. Итак, Любовь производит этот зэ последний вид движения или нет? Нет, ведь она дви­жет землю вверх и насильственно. И скорее Вражда, чем Любовь, есть причина естественного движения. Поэтому, вообще говоря, скорее Любовь противна при­роде. И у [простых] тел вообще не будет ни движения, ни покоя, если их не приведет в движепие Любовь или 35 Вражда. Но это нелепо. К тому же очевидно, что эти тела движутся, и, хотя их разъединила Вражда, эфир Зз4« поднялся кверху не под действием Вражды, и Эмпе-докл приписывает это случайности: Двигался именно так он в то время, но часто иначе 1в. И когда он говорит, что огню естественно нестись вверх. Длинными в землю корнями внедрившись, эфир $ проникает 17. Вместе с тем он утверждает, что миропорядок те­перь, при господстве Вражды, такой же, каким он был раньше, при [господстве] Любви. В таком случае, что же есть первое движущее и причина движения? Ко­нечно, это не Любовь и не Вражда; ведь они причины [лишь] определенного движения. Если же существует [первое движущее], то ·ΟΗΟ начало [всякого движе­ния] . Нелепо также [думать], что душа состоит из эле- 10 ментов или есть один из них. Ведь каким образом бу­дут тогда присущи душе разные свойства? Например, 429 образованность или необразованность, память или за­бывчивость? Ведь если душа — огонь, то ясно, что ейс будут присущи те же свойства, что и огню, в той мере, в какой она огонь. Если же душа состоит из смеси [элементов], то ей присущи телесные свойства. Однако никакие свойства [души] не телесны. Впрочем, это предмет другого исследования. ГЛАВА СЕДЬМАЯ Что касается элемептов, из которых состоят тела, то тем, кто полагает, что у них есть нечто общее или что они изменяются друг в друга, приходится призна­вать оба эти [положения], если они признают одно из них. А те, кто не признает их возникновение друг из друга, т. е. [возникновение любого элемента] из лю­бого другого, разве лишь в том смысле, в каком из сте­пы [возникают] кирпичи, сталкиваются с нелепостью, [не понимая], как из этих [элементов] образуются плоть, кости и тому подобное. То, о чем мы говорим, вызывает затруднение даже у тех, кто признает их возникновение друг из друга. Каким образом из них возникает нечто отличное от них? Я имею в виду, на­пример, что из огня может произойти вода, а из во­ды — огонь, потому что у них есть некий общий субст­рат. Однако из них возникает и плоть и мозг. Как они возникают? Как объясняют это те, кто рассуждает, подобно Эмпедоклу? Ведь они должны утверждать, что соединение, это то же, что стена, [возникающая] из кирпичей и камней. И эта смесь получается из со­храняющихся [неизменными] элементов, расположен­ных рядом друг с другом своими малыми частица­ми. Это относится и к плоти, и к любой из составных вещей. Отсюда следует, что огонь и вода не возникают из любой части плоти, как, например, из одного куска воска мог бы возникнуть шар, а из другого — пирами­да, но ведь и то и другое могло возникнуть из любого куска. И вот имепно таким путем возникают огонь и вода из любой части плоти. Но этого не приемлют те, кто рассуждает так, как указано выше. По их мне­нию, все возникает лишь так, как камень и кирпич из стены: и то и другое из разных мест и частей. А тем, кто полагает для пих одну материю, тоже трудно 430 [объяснить], как может что-то получиться из обоих, например из холодного и теплого или огня и земли. Ведь если плоть состоит из обоих и не есть ни одно 5 из них, а также не есть их соединение, при котором они сохраняются [неизменными], то чем же, если не материей холодного и теплого, будет то, что из них по­лучается? Ведь при уничтожении одного из этих [свойств] получается либо другое, либо материя. А не обстоит ли дело так, поскольку теплое и хо­лодное бывают и более и менее теплым и холодным, то, когда одно из них имеется просто в действительности, другое имеется в возможности. Когда же ни одно из ίο них не имеется вообще, но холодное [выступает] как теплое, а теплое — как холодное из-за того, что при смешении они уничтожают избытки друг друга, то ни их материя и ни одна из двух противоположностей не будут существовать просто в действительности, а бу­дет нечто промежуточное. Благодаря тому что это [про­межуточное] в возможности более теплое, чем холод­ное, или наоборот, оно [может быть] в возможности в два, в три и в большее число раз более теплым, чем 15 холодным. Остальные же тела получатся из смешан­ных противоположностей или [скорее] из элементов, а элементы — из противоположностей, существующих каким-то образом в возможности, но не так, как мате­рия, а так, как мы сказали. Таким путем получается смешение, а возникающее в другом случае — это мате­рия. А поскольку противоположности тоже подвергают- 2о ся воздействию, как мы определили вначале,8, ведь теплое в действительности есть холодное в возможно­сти, а холодное в действительности — теплое в возмож­ности, то, если между ними пет равновесия, они пере­ходят друг в друга. Подобно этому обстоит дело и с другими противоположностями: во-первых, так превра­щаются друг в друга элементы, а [во-вторых], из них 25 получаются плоть, кости и тому подобпое, когда теп­лое становится холодным, а холодпое — теплым и они сходятся в чем-то среднем. Тут уже пе бывает проти­воположностей, а среднее велико и не педелимо. Точно так же сухое и влажное и им подобные [противополож­ности], приведенные к среднему, образуют плоть, ко­сти и прочее. зо 431 ГЛАВА ВОСЬМАЯ Все смешанные тела, которые находятся в средней области [Вселенной], состоят из всех простых тел.Так, земля содержится во всех, потому что каждое простое тело находится прежде всего и больше всего в свойст­во венном ему месте, а вода — потому что составное долж­но иметь границы, а из простых [тел] только вода легко поддается ограничению. К тому же земля не 835а может быть без влаги, влага же ее связывает. Ведь если совсем удалить из нее влагу, она может рас­пасться. Земля и вода присущи [всем сложным телам] по этим причинам, воздух же и огонь — потому, что они 5 противоположны земле и воде: земля — воздуху, а во­да — огню, насколько допустимо, чтобы сущность бы­ла противоположна сущности. И вот, так как возникно­вение происходит из противоположностей, а [сложным телам] присуща одна пара крайних противоположно­стей, то необходимо должна быть им присуща и дру­гая, так что во всяком сложном [теле] содержатся все 10 простые тела. Свидетельствует об этом, по-видимому, и питание каждого из них. Ведь все питаются тем, из чего они состоят, питаются же [не одним, а] многими. Ведь даже когда может показаться, что [тело] питается чем-то одним, [например, когда] растения питаются водой, они тем не менее питаются многими, ведь к во­де примешана земля. Поэтому земледельцы стремятся орошать, перемешав [воду и удобрения]. 15« Поскольку пища принадлежит к материи, а питаемое [тело], его образ и форма, связаны с материей, то вполне понятно, что из всех простых тел, возникающих друг из друга, только огонь питает сам себя, как гово­рят наши предшественники. Ведь только огонь состоит преимущественно из формы, потому что ему от приро-20 ды свойственно стремиться к границе [Вселенной]. Стремиться к своему месту свойственно по природе любому [элементу], по у всех них образ и форма зави­сят от их границ. Итак, сказано о том, что все [сложные] тела со­стоят из всех простых тел. 432 ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Так как некоторые [предметы] возникают и унич­тожаются, а возникновение происходит в средней обла- 25 сти [Вселенной], то нужно сказать и о том, сколько имеется начал любого возникновения, и о том, каковы они. Ведь нам легче будет рассматривать частности после того, как мы поймем общее. Число и род этих начал те же, что и у начал [сущ­ностей] вечных и первичных: одно существует как ма- ы терия, другое — как форма. Должно быть в паличии еще и третье, ведь, так же как и в первичных [сущ­ностях], двух недостаточно для того, чтобы имело ме­сто возникновение. Причина в смысле материи возни­кающих [вещей] — это возможность быть и не быть. Ведь есть вещи, которые существуют необходимо, на­пример вечные [сущности], а другие необходимо, не существуют. Для первых из них невозможно не быть, 35 а для вторых невозможно быть, ибо [не может быть], азаь чтобы вопреки необходимости дело с ними обстояло иначе. Однако есть и такие [вещи], которые могут быть, и могут не быть,— это как раз то, что способно возникать и уничтожаться, ведь оно то существует, то не существует. Так что, у того, что может быть и мо­жет не быть, необходимо происходит возникновение и уничтожение. Вот почему эта [возможность быть и не 5 быть] и есть причипа в смысле материи для вещей, способных к возникновению; причина же в смысле «ра­ди чего» —- это образ и форма. Таково определение сущности каждой из этих [вещей]. Сюда должно прибавить и третье [начало], о котором все гадают, но никто не высказывается. Одни, как Со- ю крат в «Федоне», полагали, что причина, достаточная для возникновения,— это природа идей19. Ведь он, упрекнув остальных [философов] в том, что они ниче­го [по этому поводу] не говорят, высказал предположе­ние, что одни из существующих [вещей] — это идеи, а другие — [вещи,] причастные идеям, и что про вся­кую [вещь] говорят, что она существует, когда она соответствует идее, а возникает, когда она [становит­ся] сопричастпа ей, и уничтожается, когда она утра­чивает его, так что если это верно, думает он, то идеи is необходимо должны быть причинами возникновения и уничтожения. Другие же признают таким началом 433 самое материю, потому что от нее исходит движепие. Однако ни те, ни другие не говорят надлежащим обра­зом. Ведь если идеи — это причины, то почему они не вызывают постоянно беспрерывного возникновения, а оно то происходит, то нет, хотя идеи и [вещи], им причастные, существуют всегда? К тому же мы видим, что в некоторых случаях что-то другое бывает причи­ной: врач дает здоровье, а ученый — знание, хотя есть само по себе здоровье и само по себе знапие, равно как и [вещи], им причастные. Точпо так же обстоит дело и со всяким действием, производимым в соответствии со способностью. Более сообразным с природой было бы утвержде­ние, что материя порождает благодаря движению. Ведь качественное изменение и перемена облика скорее бывают причиной порождения, и во всем мы привык­ли называть действующей причиной то, что приво­дит в движение, будь то в природе, будь то в искус­стве. Но и те, кто так говорит, не правы. Ведь мате­рии свойственно испытывать воздействие и двигаться, двигать же и действовать — это свойство ИНОЙ СИЛЫ. Это очевидпо в [вещах], порождаемых как искусством, так и природой. Ведь не сама из себя вода производит животное и не бревно — ложе, а искусство. Вот почему утверждающие это тоже ошибаются, а еще и потому, что они оставляют без внимания более важную причи­ну, отвергая суть бытпя и форму. К тому же, отвергая причину в смысле формы, они приписывают [простым] телам силы, благодаря которым, по их мнению, проис­ходит возникновение, преувеличивая их значение как орудия. А так как, говорят они, теплое по своей при­роде разъединяет, а холодное соединяет и каждая из других [противоположностей] либо действует, либо испытывает воздействие, то, по их словам, из них и с их помощью все остальное возникает и уничтожается. Ведь очевидно, что и огонь сам движется и претерпе­вает. Они делают почти то же, как если бы кто счел причиной возникающих [вещей] пилу и всякое дру­гое орудие: ведь когда пилят, необходимо разъединяют, а когда обтесывают, то делают [дерево] гладким, и в других случаях точно так же. Поэтому, как бы пи дей­ствовал и двигал огонь, они не видят, как именно он движет и что он хуже орудий. 434 Мы уже высказывались раньше о причинах вооб­ще20, а теперь уточнили [вопрос] относительно мате­рии и формы. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Далее, так как движение в отпошении места, как мы уже сказали, вечно21, то и возникновение необходи­мо должно быть непрерывным. Приближая и удаляя порождающую [силу], перемещение сделает возникно­вение безостановочным. Вместе с тем очевидна пра­вильность и прежнего нашего утверждения о том, что не возникновение, а перемещение есть первый род из­менения 22. Ведь имеется гораздо больше смысла в том, что сущее есть причина возникновения не-сущего, чем в том, что не-сущее — причина бытия сущего. Переме­щаемое существует, а возникающее не существует, по­этому перемещение первичнее возникновения. А так как предположено и доказано, что возникновение и уничтожение вещей непрерывны, и мы говорим, что перемещение — причина возникновения, то ясно, что если есть одно лишь перемещение, то оно не может вы­звать возникновения и уничтожения, потому что они про­тивоположны. Ведь тому, что всегда находится в оди­наковом состоянии, свойственно по природе делать всегда одно и то же. Поэтому [в этом случае] всегда будет либо возникновение, либо уничтожение. Итак, должно быть несколько движений, противоположных друг другу или но своему направлению, или по нерав­номерности, ибо причины противоположных друг другу вещей противоположны. Вот почему причина возникновения и уничтожения не первичное перемещение23, а перемещение [Солнца] по эклиптике, ибо здесь имеются непрерывность и два [рода] движений. В самом деле, если возникновение и уничтожение должны быть всегда непрерывны, то не­обходимо, чтобы всегда что-то двигалось, дабы эти из­менения не прекратились, и движений должно быть два, чтобы происходило не только одно [из них]. При­чина непрерывности — в перемещении целого, а причи­на приближения и удалепия[Солнца] —в наклоне [эк­липтики]: оно ведь бывает то далеко, то близко. Из-за этого неравного расстояния его движение неравно­мерно. Поэтому при своем приближении и нахождении 435 вблизи [Солнце] вызывает возникновение, а при [сво­ем] удалении и нахождении вдали —уничтожение; и при повторном приближении оно вызывает возникно­вение, а при повторном удалении — уничтожение. Ведь причины противоположных друг другу вещей противо­положны. Естественное уничтожение и естественное возникновение занимают одинаковое время. Вот почему у каждого [существа] времена, т. е. сроки жизни, име­ют свое число, и этим числом они различаются. Ведь все имеет свой порядок, и всякая жизнь и время из­меряются периодом. Но не у всех он одип и тот же: у одних меньше, у других больше. Ведь мера жизни для одних год, для других же больший, а для иных меньший период. Чувственное восприятие также явно свидетельству­ет в пользу наших слов: мы наблюдаем, как при при­ближении Солнца происходит возникновение, а при уда­лении — гибель, причем и то и другое занимает равное время. Ведь длительность естественного уничтожения и возникновения одинакова. Однако часто бывает, что вещи уничтожаются в меньшее время из-за их смеше­ния друг с другом; дело в том, что материя неоднород­на, т. е. не всюду одна и та же, а поэтому всякого рода возникновения необходимо неравномерны, и одни про­текают быстрее, а другие — медленнее. Поэтому и бы­вает, что возникновение одних вызывает уничтожение других. Как уже говорилось, возникновение и уничтожение всегда будут происходить непрерывно и никогда не прекратятся в силу же названной нами причины. И в этом заключен [глубокий] смысл, ибо мы утвержда­ем, что во всем природа всегда стремится к лучшему. «Быть» лучше, чем «не быть» (сколько значений имеет «бытие»—сказано в другом месте) 24, однако бытие не может быть присуще всем [вещам] из-за их удаленно­сти от [перво] начала. Поэтому бог завершил мировое целое тем способом, который оставался: он сделал воз­никновение безостановочным. Ведь именно так бытие больше всего может быть продолжено, потому что по­стоянное возникновение ближе всего к [вечной] сущ­ности. Причина этого, как мы уже не раз говорили,— перемещение по кругу, ибо единственно оно непрерыв­но. Поэтому ему подражают и прочие [вещи], которые превращаются друг в друга, согласно своим свойствам и 43ö. силам, папример простые тела. В самом деле, всякий раз, когда из воды возникает воздух, из воздуха — s огонь, а из огня — снова вода, мы говорим, что возник­новение совершило свой круг, потому что вернулось к исходной точке. Поэтому прямолинейное перемещение, подражающее круговому, также непрерывно. После этого становится ясным и вопрос, который вызывает у некоторых затруднение: так как всякое [простое] тело стремится в свое собственное место, то почему тела не разместились за бесконечное время? Причина этого в том, что они переходят друг в друга, ю Если бы каждое из них пребывало в своем месте и не менялось под влиянием соседнего, то они уже были бы разъединены. Но они изменяются из-за двоякого движения [солнца], и эти изменепия не позволяют пи одному из них оставаться в своем надлежащем месте. Итак, из сказанного ясно, что имеется возпикпове- is ние и уничтожение, ясна также причина их, а такжо то, что именно способно возникать и уничтожаться. Но если есть движение, то необходимо есть и некий двигатель, как уже раньше было сказано в другом месте25; а если движение вечно, то должен быть веч­ным и двигатель, и если движение непрерывно, то двигатель один, неподвижен, иерожден и неизмепен. Если бы движений по кругу было больше, чем одно, то и [двигателей] было бы больше, но они все не- 20 обходимо должны были бы как-то подчиняться едино­му началу. А так как время непрерывно, то необходимо непрерывно и движение, если только невозможно, что­бы время существовало без движения. Следовательно, время — это исчисление чего-то непрерывного, т. е. дви­жения по кругу, как было установлено в иачале наших 25 рассуждений26. А отчего непрерывно движение — оттого ли, что не­прерывно движимое, или оттого, что непрерывно то, в чем оно движется? Я имею в виду, [например], место или свойство? Ясно, что оттого, что непрерывно дви­жимое. Ведь как иначе может быть непрерывно свой­ство, если не оттого, что непрерывен предмет, которому оно присуще? Если же непрерывно и то, в чем он дви­жется, то это относится только к месту, ибо оно обла­дает некоей величиной. Но лишь [движущееся] по зо кругу непрерывно таким образом, что оно всегда не-437 прерывпо само для себя. Итак, тело, перемещающееся по кругу, делает движение непрерывным, а его движе­ние делает непрерывным время. ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Так как в [телах], движущихся непрерывно, воз­никновение, пли качественное изменение, или измене­ние вообще происходят так, что сущее и возникающее следуют одно за другим без перерыва, то нужно теперь рассмотреть, имеется ли нечто такое, что необходимо будет, или такого нет, но все может не возникнуть. Яс­но, что имеются такие [вещи], которые могут не возник­нуть, и поэтому «будет» означает не то же, что «наме­рено быть». О том, про что правительно говорить, что оно будет, когда-нибудь будет правильно сказать, что оно есть, а то, про что теперь правильно говорить, что оно намерено быть, вполне может и не возникнуть. Ведь если кто-то намерен идти, то он может и не отправиться в путь. Вообще говоря, поскольку иные из существую­щих вещей могут и не быть, то ясно, что и с теми, что возникают, дело будет обстоять так же, и их возникно­вение будет не необходимо. Таковы ли все [возникаю­щие] вещи или нет, или некоторым безусловно необхо­димо возникнуть, а с возникновением дело обстоит так же, как с бытием: одни вещи не могут не быть, а дру­гие могут? Например, необходимо ли возникать солнце­воротам, т. е. [не обстоит ли дело так], что невозможно, чтобы они не возникли? Если предшествующему необходимо возникнуть в том случае, если должно быть последующее (например, если [должен] быть дом, то [должен быть] и фунда­мент, а если фундамент —то и глипа), значит ли это, что тогда, когда возник фундамент, необходимо должен возникнуть и дом? Или это уже не так, разве только [последующее] должно возникнуть с безусловной необ­ходимостью? В этом случае, если возник фундамент дома, то необходимо должен возникнуть и дом. Ведь отношение предшествующего к последующему бы­ло таким, что там, где должно быть последующее, не­обходимо есть и предшествующее. Итак, если необхо­димо возпикновеиие последующего, то необходимо воз­никновение и предшествующего, если же необходи-438 мо возникновение предшествующего, то необходимо и возникновение последующего, но не из-за пред­шествующего, а потому, что было предположено, что оно необходимо будет. Итак, в тех случаях, когда по­следующее необходимо, обратное тоже [имеет место], и всегда, когда возникло предшествующее, необходимо 25 возникает и последующее. Однако если [ряд] уходит в бесконечность, то воз­никновение какого-то определенного последующего бу­дет не безусловно необходимо, а только условно, ведь впереди всегда необходимо будет нечто другое, в силу чего тому необходимо возникнуть. Поэтому если у бес­конечного нет начала, то не будет и какого-либо пер­вого, от которого необходимо зависит возникновение всех [последующих]. Но даже и там, где [ряд] ограни­чен, нельзя будет с достоверностью утверждать, что зо [последующему] безусловно необходимо возникнуть, например [что возникнет] дом, когда возникло основа­ние. Ведь если только дело обстоит не так, что всегда необходимо [дому] возникнуть, то получится, что дол­жно быть всегда то, что может быть не всегда. С другой стороны, [вещь] должна всегда пребывать в возникно­вении, если ее возникновение необходимо. Ведь то, что as существует в силу необходимости, вместе с тем [суще­ствует] всегда, ибо то, что необходимо существует, не зз8а может не существовать. Поэтому если оно существует необходимо, то оно вечно, а если оно вечно, то оно суще­ствует необходимо. И если возникновение необходимо, то оно вечно, а если оно вечно, то оно необходимо. Значит, если возникновение чего-то безусловно не­обходимо, оно происходит по кругу и возвращается [к 5 исходной точке]. Ведь возникновение необходимо долж­но или иметь предел, или не иметь его, а если такого предела нет, то оно происходит или по прямой линии, или по кругу. Но в таком случае, если возникновение вечно, оно не может происходить по прямой линии, по­тому что оно никак не может иметь начала,— ни вниз, в будущее, ни вверх, в прошлое. Но оно должно иметь начало, а [с другой стороны], оно не может быть веч- ю ным, если оно ограничено. Поэтому оно необходимо [происходит] по кругу, так что необходимо возвращать­ся [к тому же самому] ; например, если какое-то [звено ряда] необходимо и предшествующее ему тоже, а если предшествующее, то и последующее тоже необходимо 439 должно возникнуть. И это всегда непрерывно происхо­дит, ведь безразлично, говорим мы о двух звеньях ряда или о многих. Итак, безусловная необходимость имеется в движе­нии по кругу и в возникновении по кругу. И если воз­никновение происходит по кругу, то каждое [звено] необходимо возникает и бывает возникшим, а если оно необходимо, то возникновение происходит по кру­гу. И это вполне логично, поскольку вечность движе­ния по кругу и [движения] небесного свода обнаружи­лись еще и иным образом. Ведь необходимо возникает и будет существовать как это движение, так и [дви­жения], вызываемые им: если то, что движется по кру­гу, всегда что-то движет, то и движение таких [вещей] также необходимо должно быть движением по кругу. Например, оттого, что высшее вращение происходит по кругу, определенным образом [по кругу] движется и Солнце, а в зависимости от него по кругу возникают и возвращаются времена года, а поскольку они так воз­никают, от них в свою очередь [зависят] и другие вещи. Но почему одни [вещи] явно возникают так, напри­мер циклически возникают дождь и тучи, а именно если будет облако, то должен идти дождь, а если идет дождь, то должно быть и облако. Человек же и живот­ные не возвращаются к самим себе так, чтобы снова возникло то же самое (ведь если родился отец, то не необходимо родиться и тебе, но если родился ты, то [должен был родиться] и он; такое возникновение ка­жется происходящим по прямой). Начинать рассмотре­ние этого нужно опять с вопроса: одинаковым ли путем все повторяется или нет? Или в одних случаях [повто­рение] одно и то же только по числу, а в других — только по виду? Очевидно, что те [вещи], движущаяся сущность которых непреходяща, и по числу остаются теми же, ведь [движение] сообразуется с движущимся. Там же, где сущность преходяща, возвращающаяся, не­обходимо есть [одно и то же] по виду, а не по числу. Вот почему вода, возникающая из воздуха, и воздух, [возникающий] из воды, тождественны по виду, но не по числу, если же они [одни и те же] по числу, то этого, во всяком случае, не бывает с теми [вещами], сущность которых такова, что они могут и не быть. МЕТЕОРОЛОГИКА КНИГА ПЕРВАЯ (А) ГЛАВА ПЕРВАЯ Мы уже говорили прежде о первопричинах приро-338а 20 ды, о всякого рода естественном движении, затем о звездах, упорядоченных в соответствии с обращением небес, о количестве, свойствах и взаимных превраще­ниях телесных элементов, о всеобщем возникновении и уничтожении1. Нам осталось еще рассмотреть ту 25 часть этой науки, которую все до сих пор называли ме­теорологией 2. Она изучает [все], что происходит согласно приро-ззвьго де, но менее упорядоченной в сравнении с первым эле­ментом тел, [все, что происходит] в местах, тесно со­седствующих с областью обращения звезд: это, напри­мер, Млечный Путь, кометы и наблюдаемые [на небе] воспламенения и движущиеся [огни], а также все то, что мы могли бы почесть состояниями, общими и воздуху и воде. Кроме того, [сюда относятся вопросы] 25 о частях Земли, видах этих частей и состояниях. Исхо­дя из этого следовало бы, видимо, рассмотреть причины ветров и землетрясений и всех явлений, сопряженных ззоа с движениями такого рода. Путь к объяснению одних [явлений] для нас труден, а другие мы можем каким-то образом постигнуть. Речь пойдет, паконец, о громо­вых ударах, смерчах, престерах3 и о других повторяю­щихся [явлениях природы], т. е. об изменениях со- 5 стояний (palhe), которые одни и те же тела претерпе­вают при уплотпенни4 (dia pexin). Описав все это, посмотрим затем, не можем ли мы обычным нашим способом представить также исследо­вание о животпых и растениях как в целом, так и по от­дельности [о каждом предмете]; и тогда мы, пожалуй, 443 вполне завершим то изложение, которое задумали вна­чале, ю После этого введения мы намерены приступить к первому из указанных [вопросов]. ГЛАВА ВТОРАЯ Как уже было нами определепо, с одной сторопы, существует единое телесное начало, из которого со­стоит природа тел, совершающих круговращение, а с другой — четыре тела, определяемые четырьмя начала­ми5. По нашему мнению, движение этих тел двояко: ю либо от центра, либо к центру. Из четырех [тел], т.е. огня, воздуха, воды и земли, огонь занимает верхнее по отношению к прочим положение, а земля — нижнее; два других [тела] соотносятся подобным образом, а £0 именно воздух ближе всех других к огню, а вода — к земле. Итак, весь околоземный мир состоит из этих тел, а явления (pathe), происходящие в этой области, как мы полагаем, нужно исследовать. Этот [мир] по необ­ходимости непосредственно связан с обращениями небес, так что вся его способность [к движению] управляется оттуда. А откуда [исходит] начало дви­жения для всего, там следует полагать и первопричи-25 ну. Кроме того, эта [первопричина] вечная и не имеет в пространстве цели [своего] движения, но, одпако, всегда у цели (en telei); a все другие [четыре] тела отстоят друг от друга и [запимают] определенные ме­ста6. Поэтому для происходящего в этом [околоземном мире] следует считать огонь, землю и родственные им [тела] причиною возникающего в виде материи (так so мы здесь называем основу, [или субстрат], и страда­тельное), тогда как сила, [или способность], (dynamis) вечно движущихся [тел] должна рассматриваться как причина в смысле «откуда начало движения». ГЛАВА ТРЕТЬЯ И вот, вернувшись к нашим пачальным положениям и определениям, которые мы дали прежде7, станем го­ворить теперь и о зрелище Млечного Пути, и о коме-35 тах, и о других подобных вещах. Итак, мы утверждаем, что огонь, воздух, вода и зем­ля превращаются друг в друга и что в возможности 444 каждый [элемент] содержится в каждом из них, как это происходит и у других [вещей], имеющих некий единый и тождественный субстрат, до которого они в конце концов разлагаются. Пожалуй, сразу же вызовет затруднение [вопрос]: что называть воздухом? Какой надо полагать его при­роду в околоземном мире и каково его положение в отношении к другим так называемым элементам тел? Ведь во всяком случае, хорошо известно, каков объем Земли по сравнению с окружающими ее величинами, так как благодаря наблюдениям астрономов мы уже знаем, что [Земля] намного меньше даже некоторых из звезд8. В то же время мы не наблюдаем вещество (physis) воды как нечто сосредоточенное и отграни­ченное, и оно не может быть отделено от тела [воды], расположенного вокруг Земли; это относится как к до­ступному для зрения, например к морю и рекам, так и к тому, что скрыто от нас в глубине [Земли]. Так что же? Следует ли считать, что между Землей и самыми далекими звездами находится тело, единое по своей природе, или же этих тел много? а если много, то сколько? и куда достигают границы их областей? Прежде мы уже говорили о первом элементе, ка­кова его сила, и что весь мир там, где обращается не­бо, заполнен этим телом. Не только мы придерживаем­ся этого мнения, но, видимо, и до нас в древности лю­ди предполагали именно это: ведь так пазываемый эфир исстари получил свое имя, и Анаксагор полагал, как мне кажется, что это слово означает то же, что иогопь, ибо он считал, что верхние области заполнены огнем и что древние называли эфиром [обретающуюся] там си­лу, а тут Анаксагор был прав. Похоже, что они счита­ли [это] тело вечно движущимся (aei theon) и наде­ленным вместе с тем некоей божественной (theon) природой и порешили называть такое [тело] эфиром (aither), поскольку его нельзя уподобить ничему в пашем мире9. Мы ведь беремся утверждать, что не единожды, не дважды и не несколько, но бесчисленное множество раз одни и те же мнения появляются и вновь обращаются среди людей. Те же, кто говорит, что не только движущиеся [небесные] тела, но и окру­жающая их [среда] представляют собою чистый огонь 10, а между Землей и звездами находится воздух, должно быть, оставят эти детские воззрения, изучив то, что 445 ныне достаточно [достоверно] показала математика. Слишком много наивности в том, чтобы считать раз-35 меры всякого небесного тела маленькими [только] по­тому, что они такими кажутся, когда мы смотрим на них отсюда11. Мы говорили об этом прежде, в исследо­вании о верхней области 12, однако повторим, пожалуй, 840а и теперь это рассуждение. Если бы и промежутки [между небесными телами] были заполнены огнем, и [сами] тела состояли из огня, то всякий другой эле­мент давно бы исчез. Но и одним только воздухом не могут быть заполнены [промежутки], ибо тогда воздух значительно нарушил бы равенство в общей пропорции G рядоположных элементов, хотя бы область между Землей и небом была заполнена [не одним], а двумя элементами. Ведь объем Земли, включая все количест­во воды, оказывается, так сказать, ничем в сравнении с величиной [мира], окружающего [Землю]. Но мы не наблюдаем [в действительности], чтобы перевес в ю объемах был столь значителен, ни когда при разреже­нии воды образуется воздух, ни когда из воздуха воз­никает огонь; между тем всякий данный объем воды, даже самый малый, должен относиться к объему воз­никающего из пего воздуха так, как весь [воздух] ко всей воде. Ничто не изменится, если сказать, что эти [элементы] не возникают один из другого, притом утверждая, что их сила равна. И при таком рассужде-15 нии равенство силы должно быть связано с величинами точно так, как если бы они возникали друг из друга 13. Ясно, таким образом, что ни воздух, ни огонь не за­полняют промежуточную область в одиночку. После этого рассуждения нам остается сказать, как 20 расположены оба (я имею в виду воздух и огонь) относительно первого [тела] и какова причина того, что теплота от верхних звезд достигает околоземной области. Сначала, как мы и предполагали, будем гово­рить о воздухе, а затем верпемся также и к этим [воп­росам] . Итак, если вода возникает из воздуха, а воздух из 25 воды, то почему в верхпей области не образуются об­лака? Ведь чем дальше от земли и чем холоднее, тем больше такое место подходит [для образования обла­ков], ибо оно удалено и от горячих звезд, и от лучей, отраженных от земли: ведь эти лучи препятствуют об-яо разованию [облаков] вблизи от земли, рассеивая сво-44G им теплом [всякие] сгущения; поэтому-то скоплепия облаков образуются там, где лучи уже иссякают, рас­ходясь в пространстве. Таким образом, либо вода возникает не из всякого воздуха, либо если возникает одинаково из любой его части, то вокруг Земли находится не только воздух, но и как бы [водяной] пар, который, следовательно, и сгущается снова в воду. Но если деыствительпо такое огромное количество воздуха представляет собою цели­ком [водяной] пар, то вещество (physis) воздуха и во­ды имеет, пожалуй, большой перевес, если только дей­ствительно промежутки в верхней области заполнены неким телом, которое не может быть огнем, ибо он выжег бы все остальное; так что остается только воз­дух и вода вокруг всей Земли, ибо пар [возникает] при разрежении воды. Будем считать, что таким образом мы поставили [необходимые] вопросы. Теперь же мы поведем изло­жение, давая определения, относящиеся как к тому, что будет рассматриваться впоследствии, так и к тому, о чем мы только что сказали. Мы утверждаем, что вся верхпяя область вплоть до Луны представляет собою тело, отличное и от огня, и от воздуха, однако в нем самом есть все же и нечто сравнительно чистое, и не­что менее беспримесное, и оно разнородно особенно там, где уже начинается воздух и околоземный мир. Поскольку первый элемент и заключенные в нем [не­бесные] тела совершают круговое вращение, то часть тела, [т. е. вещества], пижиего мира, которая всегда соприкасается [с небесной областью], разрежаясь от этого движения, воспламеняется и создает теплоту. К такому же выводу мы должны прийти, начав рас­суждать так: тело, примыкающее снизу к области обра­щения небес, будучи чем-то вроде материи, в возмож­ности и теплой и холодной, и сухой и влажной, наде-лепной и всеми другими свойствами, вытекающими из этих, становится тем или иным и существует как тако­вое благодаря движению или неподвижности, о причи­не и начале которых мы уже говорили выше м. Итак, в центре и вокруг центра отделяется самое тяжелое и самое холодное, т. е. земля и вода. Вокруг них, непо­средственно к ним примыкая, расположен воздух и то, что мы привыкли называть огнем, хотя это [в дей­ствительности] не огонь, ибо огонь — это преизбыток 447 тепла и как бы кипение. Следует, однако, иметь в виду 25 [следующее] : так называемый воздух около земли вла­жен и горяч (из-за [водяного] пара и из-за [других] испарений земли), а выше горяч и сух. Ибо если при­рода [водяного] пара — влажное и холодное15, то [при­рода] испарения [земли] — горячее и сухое, и [водя­ной] пар — как бы вода в возможности, а испарение — so как бы огонь в возможности. То, что облака не обра­зуются в верхней области, следует объяснять присут­ствием там не только воздуха, но скорее этого подобия огня. Вполне допустимо также, что образованию обла­ков в верхней области препятствует круговое движе­ние: ведь течением по кругу с неизбежностью захвачен весь воздух, кроме той его части, которая вмещается 35 в окружность, проведенную так, чтобы вся Земля пред­стала ровпым шаровидным [телом] 16. (Действительно, мы видим, что ветры зарождаются в болотистых мест-341а ностях Земли и не дуют над высокими горами.) Итак, поток воздуха устремляется по кругу, потому что его увлекает вращение Вселенной. Огонь непосредственно примыкает к верхнему элементу, а воздух —к огню, так что [их] движение препятствует сгущению в воду, б и каждая частица воздуха, тяжелея, когда тепло вытес­няется в верхнюю область, опускается вниз, а другие частицы поднимаются вверх вместе с испаряемым ог­нем, и, таким образом, один [слой] оказывается посто­янно заполнен воздухом, другой — огнем и каждый из них непрерывно становится другим. Вот все, что надо было сказать, чтобы объяснить, ю почему [в верхней области] не возникают облака и не происходит сгущение в воду, [а также] каким следует считать пространство между звездами и землей и ка­ким оно заполнено телом. О тепле, возникающем под действием Солнца, более уместно рассказать особо и со всей основательностью is в книгах «О чувствах» 17 (ибо тепло есть некоторое со­стояние чувства), а теперь следует сказать, почему оно возникает, хотя по природе небесные тела не обладают теплом. Ведь мы видим, что движение может разре­жать и воспламенять воздух; так, мы часто замечаем расплавление движущихся [тел]. Следовательно, для 20 возникновения зноя и теплоты достаточно движения одного лишь Солнца: ведь движение [для этого] долж­но быть быстрым, а удаленпость [от Земли] — неболь-448 шой. Звезды движутся быстро, но они далеки, а Лупа хотя и низко [пад Землей], но [движется] медленно. Движенце же Солнца в достаточной мере [отвечает] обоим [условиям]. Объяснить возрастание тепла в за­висимости от [присутствия] Солпца очень просто, если 25 провести сравнение с происходящим в пашем [около­земном] мире. Ведь и здесь воздух вблизи брошенного тела сильно нагревается. Объяснить это легко: движе­ние плотного [тела] особенно сильно разрежает воздух, и поэтому тепло достигает [земной] области; а другая зэ причина — в том, что движение часто распыляет огонь, Окружающий воздух, и заставляет его опускаться вниз. Достаточным доказательством отсутствия тепла и воспламенения в верхней области служат и падающие звезды, ибо они образуются не там, а внизу, хотя то, что больше и быстрее движется, и воспламеняется ско­рее. Добавим к этому, что Солнце — по всей видимости, *5 самое горячее [из небесных тел] — кажется белым, а не огненным. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Разобрав это, скажем теперь, почему появляются на зиь небе горящие пламенники, падающие звезды и то, что некоторые называют «головнями» и «козами»18. Все эти [явления по сути] одно и то же: они обусловлены одной причиной, и разница между ними только в боль­шей или меньшей [степени того же самого]. Начало же этих, как и мпогих других, явлений сле­дующее. Когда Солнце нагревает Землю, с необходи­мостью возникает не простое, как думают некоторые, а двойное испарение: частью опо скорее парообразно, а частью — пневмообразно. Первое возникает из влаги в земле и па земле, а другое, Дымообразное испарение — ю из самой земли, сухой [по своей природе] 19. И вот пневмообразиое [испарение] благодаря теплу подни­мается вверх, а более влажное из-за [своей] тяжести остается внизу. Поэтому-то околоземная область уст­роена следующим образом: первым под [областью]! кругового вращения находится теплое и сухое, что мы и называем огнем (ибо у нас нет общего названия для is всех разновидностей дымообразного [испарения], но, поскольку именно это тело по самой своей природе вос­пламеняется легче всех других, нам приходится польл 15 Аристотель „ т. 3 449 зоваться таким наименованием); ниже этого вещества (physis) расположен воздух. То, что мы только что на­звали огнем, следует представить себе как бы легко воспламеняющимся [веществом], которое простирается го по окраине сферы, окружающей Землю, так что при ма­лейшем толчке оно то и дело вспыхивает, словно дым, ибо пламя — это кипение сухой пневмы. И вот, когда вращение каким-либо образом приводит в движение та­кой состав, в том месте, где [условия] наиболее благо­приятны, он вспыхивает. Различия зависят от положения и количества вос-25 пламеняющегося вещества: если оно [далеко простира­ется] в ширипу и в длину, то часто видят горящий пла­менник, похожий на [сжигаемую] в поле [копну] со­ломы, если же только в длину, то это так называемые зо головни, козы и [падающие] звезды. Если воспламе­няющееся [вещество] разбрасывает искры (что проис­ходит, когда оно вспыхивает небольшими частями с разных сторон, но в связи с [воспламенением] основ­ной [части]), то это называется козой; когда же этого не происходит, то — головней. Если части испарепия понемногу рассеиваются во все стороны, равным обра­зом как в ширину, так и в глубину, получается то, что es считают падающими звездами. Итак, в одних случаях эти [явления] порождает ис­парение, воспламененное движением [неба]; в других 242а же воздух, сгустившийся от охлаждения, вытесняет и выделяет тепло, так что движение походит больше на бросок, чем на восплал!енение. Тут может возникнуть s вопрос: имеем ли мы здесь дело с тем же, что происхо­дит, когда испарение под светильниками зажигает от пламени вверху светильник внизу (поразительна ско­рость этого [воспламенения], подобная броску, а не по­степенному перемещению огня), или же падающие звезды — это броски некоего тела, одного и того же [на всем протяжении]? Возможно даже, что тут [справедливы] оба [объяс­нения], и в одних случаях [все происходит] так, как со светильником, а в других — [звезды] выбрасываются ю под давлением, как косточки из пальцев. Мы видим, как они падают и в море, и па вемлю, и ночью, и днем, когда небо яспо. Они потому устремляются вниз, что книзу направлено толкающее их сгущение; и громовые удары поэтому падают вниз, ведь все это порождает не 450 воспламенение, а выделение, обусловленное выталки­ванием, хотя всему теплому по природе свойственно подниматься вверх. То, что образуется (скорее) в верхней области, воз­никает, когда испарение загорается; то, что в ниж­ней,— когда оно выделяется благодаря сосредоточению и охлаждению более влажного испарения. Сгустившись и опускаясь вниз, оно по мере уплотнения толкает теп­ло и заставляет его [тоже] падать впиз; в зависимости от положения испарения — расположено ли оно в ши­рину или в глубину — [движение направлено] или вверх, или вниз, пли в сторону. По большей части дви­жение направлено в сторону, потому что это [сочета­ние] двух движений: вынужденного вниз и естествен­ного вверх, а при этих [условиях] все [тела] движутся по диагонали. Именно поэтому падающие звезды летят по преимуществу косо. Материальная причина всех этих [явлений] — ис­парение, движущая причина — в одних случаях верх­нее обращение небес, в других — уплотнепие сгущаю­щегося воздуха. Все это происходит [в области] ниже Луны. Доказательством может послужить то, что ско­рость [движения] кажется подобной скорости [тел], какие мы бросаем; [т. е.] из-за [их] приближенности к нам кажется, что они движутся гораздо быстрее и звезд, и Солнца, и Луны. ГЛАВА ПЯТАЯ Иногда в ясные ночи можно наблюдать на небе множество явлений, например зияния, провалы и кро­ваво-красную окраску20. Причина тут та же самая: как уже выяснено, верхний слой воздуха сгущается так, что [может] воспламеняться, а воспламенение иной раз получается таким, что кажется, будто полыхает пламя, иной раз — будто движутся головни и звезды; ничего странного, что сам этот сгущенный воздух расцвечи­вается разнообразными красками. Ведь, с одной сто­роны, свет хуже виден через сравнительно плотную [среду], с другой стороны, воздух, воспринимая отра­жение, даст самые разнообразные цвета, и особенно багряпо-красный и пурпурный. Дело в том, что эти цвета видны, как правило, если смешиваются, наслаи­ваясь друг на друга, огнепный и белый цвета; так, в 15* 451 знойную пору восходящие или заходящие звезды сквозь дымку кажутся багряно-красными. То же самое полу­чится при отражении, если отражающая поверхность такова, что воспроизводит не очертания, но только цвет. Такие [явления] длятся недолго, потому что не­долговечно вызывающее их сгущение. is Что касается зияний, то, когда свет прорывается из темно-синего и черного [мрака], создается впечатление как бы углубления. Часто при таких же [условиях], когда сгущение достигает более высокой степени, нада­ют и головни, а пока еще идет сосредоточивание [веще­ства], видится зияние. Светлое в темном вообще соз­дает разнообразную пестроту, как и пламя в дыме. Днем 20 [видеть эту пестроту] мешает Солнце, а ночью все [цвета], кроме красного, сливаются [с небом] и неви­димы. Вот какими следует полагать причины [возникнове­ния] падающих звезд, воспламенений и других явле­ний такого рода, созерцание которых [может быть лишь очень] кратким. ГЛАВА ШЕСТАЯ 25 Мы намерены говорить теперь о кометах и о так называемом Млечном Пути, рассмотрев предварительно уже высказанное об этом другими. Анаксагор и Демокрит говорят, что кометы — это соединения блуждающих звезд, [пли планет], когда, двигаясь рядом, они кажутся соприкасающимися21. зо Среди италийских [философов] некоторые из так называемых пифагорейцев считают комету одной из блуждающих звезд, только появляется она через боль­шие промежутки времени и едва поднимается [над го­ризонтом], как и звезда Гермеса22: ведь из-за низкого восхода многие появления [последней] остаются неза-35 меченными, так что ее видят через большие промежут­ки времени. Весьма сходными с этими представляются взгляды 343а Гиппократа Хиосского и его ученика Эсхила23. Они до­бавляли, однако, что хвост не принадлежит самой коме­те, но она иногда приобретает его, блуждая в простран­стве, потому что наш зрительный луч, отражаясь от влаги, увлекаемой за кометой, достигает Солнца. Коме­та в отличие от других звезд появляется через очень 452 большие промежутки времени, потому, дескать, что она отстает [от Солнца] чрезвычайно медленно, так что, s когда она появляется вновь в том же самом месте, ею проделан уже полный оборот24. Отставание кометы мо­жет происходить и к северу и к югу [от Солнца]. В по­лосе между тропиками она не может притягивать к се­бе воду, так как [воду] выжигает проходящее здесь ю Солнце. Когда же комета движется к югу, она встреча­ет потребную влагу в избытке, но, поскольку надзем­ный участок орбиты очень мал, а подземный — во много раз больше, зрительный луч человека не может, от­ражаясь, достигать Солнца ни тогда, когда оно при­ближается к южному повороту, ни тогда, когда оно на- ts ходится у летнего солнцеворота. Вот почему в этих местах блуждающая звезда не становится кометой. Ко­гда же комета отстает к северу [от Солнца], она полу­чает хвост, ибо дуга [орбиты] над горизонтом велика, нижпяя же часть незначительна, а в этом случае зри- го тельный луч человека легко достигает Солнца. Во всех этих [учениях] высказываются невозмож­ные [вещи], причем одни [ошибки] присущи всем, другие — только некоторым. Сначала [возразим] тем, кто считает комету одной из блуждающих звезд. Все блуждающие звезды отста­ют внутри круга зодиака, а кометы часто видны вне 25 этого круга. Кроме того, нередко одновременно появля­ется больше одной кометы. К тому же, если хвост [у комет] обусловлен отражением, как утверждают Эсхил и Гиппократ, то эту звезду должны были бы иногда видеть без хвоста, ведь комета-то отстает и в других местах, а хвост у нее не везде. Но в действительности оэ никто не видел больше пяти [блуждающих] звезд, и часто все они вместе видны над горизонтом. Но незави­симо от того, все или не все они видны [на небе] (ведь некоторые находятся близко к Солнцу), все равно ча­сто появляются кометы. Неверно и то, что кометы по- за являются только в северной области [неба], причем З4зь около [времени] летнего солнцеворота. Так, приблизи­тельно тогда, [когда произошло] землетрясение в Ахайе и [на берег] нахлынула волна, в стороне равно­денственного заката поднялась большая комета; да и на юге уже появлялось много [комет] 25. А при афин­ском архонте Евклее, сыне Молона, в месяце Гамелио-не26 комета появилась на севере около времени 453 зимнего солнцеворота. Между тем и сами они27 считают невозможным отражение на столь большом [расстоя­нии] . И этим [ученым], и тем, кто считает [кометой] со­единение [блуждающих звезд, можно возразить] преж­де всего, что и некоторые неподвижные звезды [тоже] ίο получают хвост. И нет нувды доверяться одним егип­тянам (ведь и они это утверждают), так как мы на­блюдали это и сами. Так, в созвездии Пса одпа из звезд на его бедре имеет хвост, впрочем едва различимый. Хотя пристальному взгляду блеск его покажется туск­лым, но, если глянуть мельком, оп заметнее28. Кромо 15 того, все кометы, какие мы видели, исчезали в области над горизонтом, не заходя [за него], а постепенно уга­сая так, что [после] них не оставалось ни одного, ни многих звездных тел. Так, упомянутая пами рапео большая комета появилась зимой в морозную, ясную 20 погоду на западе в архонтство Астея29. Ее увидели но в первую ночь, потому что она зашла раньше Солнца, а на следующую: она отстала на самое малое [расстоя­ние, какое только необходимо], чтобы ее можно было [увидеть], и тут же зашла [за горизонт]. Блеск [ео хвоста] протянулся полосою до трети неба как бы одним прыжком, за что ео и назвали «дорогой». Она 25 поднялась до пояса Ориона и там исчезла. Впрочем, Демокрит во всяком случае ревностно от­стаивал свое учение: он утверждает, что при распаде­нии комет бывали видны какие-то звезды. Причем это должно происходить, [по его мнению], всегда, а не η одних случаях так, а в других иначе. Кроме того, и по словам египтян, блуждающие звезды соединяются как зо одна с другой, так и с неподвижными звездами, и сами мы видели, как звезда Зевса30 сблизилась с одной из звезд Близнецов и совершенно закрыла ее, однако [при этом] не возникло никакой кометы. Помимо этого [не­правота Демокрита] очевидна из [такого] рассужде­ния: звезды могут казаться большими или меньшими, но сама по себе каждая звезда представляется недели-35 мой [точкой]. Следовательно, будь они педелимы [па самом деле], присоединение одной звезды к другой но могло бы дать увеличения размера, и точно так же, ес-зиа лп <>ни [только] кажутся неделимыми, хотя [в действи­тельности] делятся, их размеры при схождении не бу­дут выглядеть большими. 454 Итак, если но все, то все же вполне достаточно ска­зано, чтобы стала ясна ложность учений о причинах [возникновения] комет. ГЛАВА СЕДЬМАЯ По пашему мнепию, коль скоро речь идет о [явле- 5 пнях], не доступных чувственному восприятию, дока­зательство [можно считать] достаточно обоснованным, если мы возведем [их] к возможным [причинам]. Ис­ходя из того, что пам теперь известно, можно, пожалуй, полагать, что [дело обстоит] приблизительно следую­щим образом. Мы основываемся на том, что крайняя часть около-земпого мира, который находится ниже [области] кругового движения,— это сухое и теплое испарепие. ю И само это [испарение], и большая часть непосредст­венно примыкающего к пему воздуха увлекаются во­круг земли перемещением и круговым движением [не­ба]. Часто при таком перемещении и движении там, где получается пужная смесь, происходит воспламене­ние. От этого, по нашему мнению, и возникают падаю- i5 щие там и сям звезды. Когда же благодаря движению вверху в такое сгущение попадает огненное начало, не столь мощное, чтобы вызвать мгновенную и обшир­ную вспышку, хотя и не настолько слабое, чтобы быст­ро погаспуть, но сильнее и обширпеег и когда одновре­менно с этим снизу случится подпиматься испарению 20 соответствующего состава, то светило это становится ко­метой, а разновидности ее зависят от очертания, какое примет испарение. Если оно во все стороны [распро­странилось] одинаково, зовут косматой (comètes), если оно [вытянуто] в длину — то бородатой. И вот, как дви­жение такого [тела] представляется [падающей] звез­дой, так неподвижность [его] кажется подобной непо- 25 движпости звезды. Нечто очень похожее получается, ес­ли, скажем, сунуть головню или бросить малую искру в большой ворох мякины. Движение [падающих] звезд, видимо, подобно этому: ведь они потому [так] быстро пробегают свой путь, что воспламеняющееся вещество очепь хорошо к этому приспособлено. Но если бы [огонь] остался на месте, а пе иссяк па своем пути, то зо там, где воспламеняющееся вещество особенно сгусти­лось, конец пробега [падающей звезды] оказался бы 455 началом движепия [кометы по орбите]. Таким образом, комета — это звезда, подобная пробегу звезды, соеди­нившей в себе самой конец и начало [пробега]. Итак, если образование кометы начнпается в ниж-35 ней области, то появляется комета сама по себе. Но ес­ли скопление испарения происходит благодаря пере­мещению какой-нибудь из звезд — неподвижной или эй; блуждающей, то эта звезда стаповится кометой. [В этом случае] хвост не примыкает к самим звездам, но пред­ставляет собою как бы гало, подобно тем, какие мы ви­дим вокруг Солнца и Луны и какие сопровождают 5 [эти светила] при их перемещениях, когда воздух сгу­щается таким образом, что это образование возникает ниже пути Солнца. Разница лишь в том, что во вто­ром случае окраска получается от отражения [лучей Солнца], а в первом — видимый цвет принадлежит са­мому [веществу], И вот когда у звезды образовался ίο такой состав, то неизбежно должно казаться, что коме­та совершает тот самый путь, каким движется звезда; если же комета образуется сама по себе, то кажется, что она отстает [от звезд], ибо так обращается и око­лоземный мир. Что комета не есть некое отражение, которое — как гало в чистом воспламеняющемся веществе — направле­но к самой звезде, и что [отражение] не направлено к ib Солнцу вопреки утверждениям последователей Гиппо­крата — это лучше всего подтверждается тем, что коме­ты часто возникают сами по себе, даже чаще, нежели вокруг некоторых определенных звезд. О причине [воз­никновения] гало скажем после31. Об огненном составе комет свидетельствует, надо го полагать, то, что появление многих комет предвещает ветры и засухи. Ведь ясно, что они порождаются оби­лием такого выделения, от которого воздух необходимо становится суше, а испаряющаяся влага от большого количества [теплого] испарения разрежается и рассеи-25 вается, так что ей трудно сгуститься в воду. Об этом явлепии мы выскажемся точнее, когда настанет время говорить о ветрах. И вот, годы, когда [кометы] появляются часто и по нескольку разом, бывают, как мы утверждаем, заметно засушливы и ветрены. Когда же кометы появляются из-so редка и меньше размерами, такого не бывает; тем но менее и тут, как правило, поднимается ветер чрезвьь. 456 чайной продолжительности или силы. Так, например, когда у Эгоспотамов из воздуха упал камень и, подхва­ченный ветром, спустился среди дня, как раз тогда на западе появилась комета32. А во время большой коме- 35 ты33 стояла сухая зима с северными ветрами и из-за встречных ветров было наводнение; [дело в том, что] в заливе преобладал борей, а в открытом море дул нот. 345а И еще, в архонтство Никомаха34 в круге равноденствия па несколько дней появлялась комета (она взошла не па западе), и с этим совпал ураган в окрестностях Ко- 5 ринфа. Причина малому числу и редким появлениям ко­мет и тому, что их больше вне тропиков, [а не] между [ними],— это движение Солнца и звезд, которое не только выделяет теплое [испарение], но и рассеивает [его] сгущения. Главная же причина в том, что наи­большая часть [таких испарений] собирается в обла- ια сти Млечного Пути. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Скажем теперь, как и отчего возникает Млечный Путь и что он из себя представляет. Но предваритель­но мы хотели бы разобраться в том, что на этот счет высказано ранее другими. Так вот, некоторые из так называемых пифагорей­цев утверждают, что это путь одной из звезд, упавших, is по преданию, во время гибели Фаэтона; другие считают, что по этому пути некогда обращалось Солнце, Предпо­лагалось, таким образом, что данный участок как бы выжжен или как-то иначе поражен движением [по не­му] этих [тел]. Нелепо, однако, не замечать, что если действитель­но причина была в этом, то еще сильнее, нежели на Млечном Пути, она должна была сказаться в круге га Зодиака: ведь по этому [кругу] движутся все блуж­дающие звезды, а не одно только Солнце. Но весь круг Зодиака у нас перед глазами (ибо в любое время но­чи видна его половина), между тем здесь никаких та­ких изменений не заметно, если не считать того уча­стка, где часть Зодиака накладывается на Млечный 25 Путь. Последователи Анаксагора и Демокрита говорят, что Млечный Путь — это свет каких-то звезд, ибо 457 Солнце па своем пути под Землею некоторых звезд но освещает, а свет тех звезд, на которые падают солнеч­ные лучи, [для нас] невидим, потому что мешает сия­ние Солнца. Таким образом, они утверждают, будто Млечный Путь — это собственный свет тех звезд, кото-зо рые Земля загораживает так, что Солнце их не освещает. Несообразность и этого очевидна. Ведь Млечный Путь — как самый большой круг — всегда неизменен и окру­жен одними и теми же звездами35, в то время как не видны из-за Солнца всякий раз другие [звезды], так зг> как [оно] не стоит на одном месте. Тогда и Млечный Путь должен был бы перемещаться вместе с перемеще­нием Солнца, но в действительности этого не наблю-siöb дается. Далее: если дело обстоит так, как показывают ныне астрономические исследования, а именно величи­на Солнца превышает величину Земли и расстояние от Земли до [неподвижных] звезд во много раз больше расстояния до Солнца, так же как Солнце дальше от Земли, нежели Луна, тогда конус, образованный луча­ми Солнца, сошелся бы где-то недалеко от Земли и тень Земли, которую называют ночью, не достигала бы звезд. Однако Солнце освещает непременно все звезды, а Земля не может затенить ни одной звезды. jo Есть еще и третье мнение на этот счет: пекоторые утверждают, что Млечный Путь — это отражение наше­го зрительного луча к Солнцу, так же как [в случае] с кометой36. Но и это невозможно: ведь если и наблюда­тель, и отражающая поверхность, и весь созерцаемый [предмет] находятся в покое, то одна и та же часть отображения будет всегда видна в одпой и той же точ-15 ке отражающей поверхности [«зеркала»]; а если зер­кало и созерцаемый [предмет] движутся при одинако­вой удаленности от неподвижного наблюдателя, но с разными скоростями и не сохраняя между собой од­ного и того же расстояния, то одно и то же отображение не может оставаться все в той же части зеркала. А меж-20 ду тем мы стоим на месте, звезды же, перемещающиеся ло кругу Млечного Пути, и Солнце, к которому [на­правлено] отражение, движутся на постоянном и рав­ном расстоянии от пас, но их удаленность друг от дру­га меняется. Дельфин, [например], иногда восходит среди ночи, иногда — на заре, а [прилегающий] уча­сток Млечного Пути остается неизменным в обоих слу­чаях. Но это было бы невозможно, будь Млечный Путь 458 отображением, а не некоторым изменением (pathos), 25 свойственным самому этому месту. Прибавим к этому, что отображение Млечного Пути мы можем видеть ночью в воде и на подобных отража­ющих поверхност-ях, но как в таком случае было бы возможно отражение зрительного луча к Солнцу? Отсюда ясно, что [это] не путь какой-нибудь из блуждающих звезд, не свет затененных звезд и не от- зо ражеиие. Между тем это почти все [объяснения], что были выдвинуты до сих пор другими. Мы же поведем рассуждение, повторив наши исход­ные положения. Как уже было сказапо, внешний [слой] так называемого воздуха имеет свойства огпя, так что, когда движение [неба] разрежает воздух, вы­деляется такой состав, каким и являются, по нашему зз учению, кометы. Нам следует представлять себе воз­никновение [Млечного Пути] подобным возникнове­нию [комет], когда такое выделение образовалось не з-ica само но себе, по под действием какой-нибудь неподвиж­ной или блуждающей звезды. Эти [светила] кажутся тогда кометами, потому что при перемещении им со­путствует такое же образование, что и Солнцу, из-за которого, как мы утверждаем, благодаря отражению и s появляется гало (когда у воздуха оказывается необхо­димый [для этого] состав). Следует признать, что про­исходящее с одной из звезд происходит и со всем не­бом, и со всем верхним обращением, ибо вполне разум­но [предположить], что если движение одной звезды, то тем более движение всех [звезд] производит такое действие и воспламепяет [воздух], разрежая его из- ю за величины круга [вращения], прежде всего там, где звезды особенно часты, особенно многочисленны и ве­лики. В круге Зодиака такой состав разрушается ходом Солнца и блуждающих звезд, именно поэтому большин­ство комет образуется вне тропиков. Кроме того, у Солпца и Луны хвосты, [как у комет], не образуются, is ибо рассеивание [происходит] слишком быстро, чтобы такой состав успел образоваться. Между тем круг, в ко­тором является наблюдателю Млечный Путь,— самый большой круг и расположен он так, что далеко выходит за тропики. Добавим к этому, что эта область заполнена самыми большими и яркими звездами, а кроме того, 20 так называемыми рассеянными звездами (они видны совершенно ясно). Так что [именно] здесь непрерывно 459 вновь и вновь собирается весь этот состав. Доказа­тельство тому следующее: свет самого круга сильнее в той его половине, где Млечный Путь раздваивается, а 25 так как и звезд там больше, и расположены они гуще, чем в другой половине, то нет другой причины возник­новения блеска, кроме движения звезд, ибо раз он по­является на том круге, где звезд всего больше, и в той его части, где они кажутся гуще, больше размерами и й0 числом, то естественно признать это объяснение более всего подходящим для [данного] явления. Рассмотрим на рисунке круг и звезды в нем37; так называемые рассеянные звезды нельзя, [как другие], расположить на сфере, потому что ни одна [из них] не занимает постоянного, ясно определенного места, но, 35 если смотреть на небо, они хорошо видны. Только в этом круге промежутки заполнены звездами такого ро-34t>b Да> в других же их явно нет. Таким образом, если мы сочтем приведенную ранее причину появления комет разумной, то нужно признать, что и с Млечным Путем дело обстоит точно так же: там хвост образуется у од-5 ной звезды, здесь то же самое происходит по [всему] \ кругу; так что Млечный Путь можно было бы опреде­лить как созданный выделением [огненного вещества] хвост самого большого круга [неба]. Как мы уже сказали, кометы потому и не многочис­ленны, потому и редки, что необходимый состав непре­рывно отделялся и при каждом обороте [неба] продол-но жает отделяться, [собираясь] всегда в этой области. Таким образом сказано о явлениях в околоземном мире, который непосредственно соседствует с обраще­нием [неба], [а именно:] о падающих звездах, вспыхи­вающих пламенниках, а также о кометах и так назы­ваемом Млечном Пути, а это почти все явления, какие is можно наблюдать в этой области. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Теперь поговорим об области по положению второй после этой и первой около Земли. Эта область — общая для воды и воздуха, а также для тех [явлений], кото­рые сопровождают образование воды над [Землей]. Как и в других случаях, [нам] надлежит рассмотреть нача-20 ла всех этих [явлений] и их причины. 460 Так вот, движущим главным π первичным пз всех начал является круг, в котором перемещение Солнца явно вызывает разрежение и сгущение при приближе­нии и удалении и тем самым выступает причиной воз­никновения и уничтожения. В то время как земля оста­ется на месте, окружающая ее влага под действием [сол­нечных] лучей и других верхних [источников] тепла 25 превращается в пар и поднимается вверх. Но когда тепло, поднимающее влагу, покинуло ее, причем одна его часть рассеивается в верхней области, другая, под­нимаясь высоко над землей в воздух, иссякает, тогда охлажденный пар снова сгущается и от убывания теп- за ла, и от высоты, а из воздуха образуется вода. Образо­вавшаяся вода вновь устремляется на землю. Ведь ис­парение воды — это пар, [сгущение] воздуха в воду — облако, а туман — остаток от сгущения [воздуха] в во­ду. Поэтому туман предвещает скорее вёдро, а не зз дождь, ведь он [представляет] собою как бы бесплод­ное облако. Этот круговорот воспроизводит [годовой] круг [дви­жения] Солнца, ибо вместе с перемещением Солнца по М7& эклиптике [влага] идет то вверх, то вниз. Это следует себе представить как бы рекой из воды и воздуха, ко­торая течет по кругу вверх и вниз, а именно когда Солн­це близко, река пара идет вверх, а когда [оно] удале­но, водяная [река падает] вниз. И этот [круговорот], 5 согласно порядку, стремится к постоянству. Поэтому, если древние вкладывали тайный смысл в слово «оке­ан», они скорее всего имели в виду эту реку, текущую вокруг земли. Поскольку влага силою тепла постоянно поднима­ется и [затем] из-за охлаждения вновь падает вниз на землю, этим явлениям и некоторым их разновидностям ш даны соответствующие имена. Так, когда падают мел­кие капли, говорят: «моросит», а когда крупные: «льет». ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Сколько [влаги], испарившейся за день, не подня­лось высоко, потому что влекущий ее вверх огонь слиш­ком слаб для [количества] влекомой воды, столько же *5 снова опускается, охладившись за ночь, и называется росой или инеем. Инеем —- когда нар замерзает, не ус-4G1 пев сгуститься опять в воду (это происходит зимою и чаще в холодных краях); росою же —когда пар сгуща-20 ется в воду, однако [солнечное] тепло не настолько сильно, чтобы высушить поднявшийся [пар], и холод не столь суров, чтобы заморозить этот пар (так как ли­бо место, либо время года теплое). Так что роса выпа­дает по большей части в хорошую погоду и в местно­стях со сравнительно мягким [климатом], а иней по­является, как было сказано, при противоположных [условиях]. Ясно ведь, что пар теплее воды, ибо он 25 еще содержит в себе огонь, влекущий [его] вверх, так что для его замерзания необходимо более сильное ох­лаждение. И роса, и иней образуются при ясном небе и безветрии, потому что в пасмурную погоду невозмож­но испарение, а при ветре — сгущение. Доказательством образования [инея и росы] из па­ра, невысоко поднявшегося над землей, служит то, что 30 иней [никогда] не образуется на горах. Одна причина [этого в том], что [пар] поднимается от низменных и влажных мест, так что влекущая его [вверх] теплота, как бы обремененная непосильной пошей, не может самостоятельно поднять его па большую высоту, но вблизи [от земли] опять отпускает. Вторая [причина заключена в том], что потоки воздуха, особенно силь-35 иые на большой высоте, развеивают такое образо­вание. Повсюду, кроме Понта, роса выпадает при южных, а не при северных ветрах. На Понте же наоборот: при 70 северных выпадает, а при южных нет. И [происходит это] по той же причине, по какой роса бывает не в не­настную, а в ясную погоду: ведь южный ветер нот при­носит ясную погоду, а борей, северный ветер, холодный настолько, что от мороза иссякает тепло испарения, 5 приносит ненастье. На Понте же нот не приносит пого­ды, яспой достаточно, чтобы образовался пар, зато бо­рей своим холодом так со всех сторон теснит и сосредо­точивает тепло, что вызывает немалое парообразование. Такое часто можно наблюдать и в других местах. Так, в колодцах пара больше при северных, а не южных 10 ветрах, но борей уничтожает тепло прежде, чем некото­рое количество [влаги успеет] сгуститься, а пот позво­ляет испарениям сосредоточиваться. Сама же вода не замерзает [на земле] так, как в области облаков. 462 ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ Из облаков ведь падают три тела, образуемые дей­ствием холода: вода, снег и град. [Первые] два из них имеют соответствие тому, что [бывает внизу], и проис­ходят от тех же причин, отличаясь как большее и мепь- is шее, обширное и малое. Ибо одно и то же — снег и иней, дождь и роса, но в одном случае [этого] много, а в другом — мало. Дождь бывает от охлаждения боль­шого количества [водяного] пара, а причина этому — го большое пространство, с которого собирается [вода], и долгое время, за которое [она собирается]. А [когда всего] мало — роса: вода сгущается в течение одного дня и па малом пространстве, что показывает и быстрота вы­падания, и незначительное количество. То же самое [справедливо в отношении] инея и спега: когда замер­зает облако, образуется снег, когда [водяной] пар — иней. Спег поэтому — признак холодпой поры пли хо­лодной местности, ведь облако, заключающее в себе еще 25 много тепла, не замерзло бы, если бы не возобладал хо­лод. [Дело в том, что] в облаке еще содержится мпого тепла — остаток [огпя], выпарившего влагу из земли. А граду, хотя он и образуется в облаках, нет соот­ветствия в парах близко к земле. Как мы уже сказали, зэ снегу вверху внизу соответствует иней, дождю ввер­ху — роса внизу, по граду вверху внизу пет никакого подобия. Это станет понятным, когда мы объясним [происхождение] града. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Изучая обстоятельства, сопровождающие образова- 3* пие града, необходимо рассмотреть и то, что несомнен­но, и то, что представляется противным разуму. Град — это лед, а вода замерзает эимою, между тем 348а град выпадает преимущественно весною и осенью, а также в конце лета и редко зимой, причем не в силь­ный мороз. И вообще град выпадает в более теплых краях, а снег —- в более холодных. Странно также и то, что вода замерзает [в этом слу­чае] вверху; ведь замерзание невозможно, прежде чем 5 образовалась вода, а вода ни одно мгновение не может удеряшваться наверху. В то же время нельзя [пред-463 ставлять себе дело так,] будто, как капли воды из-за своей малости могут держаться наверху и оставаться в воздухе и как земля и золото, если частицы мелкие, ίο случается, плавают па поверхности [воды], подобпо воде на воздухе, а когда многие мелкие капли сольют­ся [в большие], большие падают на землю, [ — будто так и с градом]. [При образовании] града этого не мо­жет быть, так как замерзшие [капли] не сливаются вместе, подобно жидким. Ясно поэтому, что вверху удер­жались довольно крупные капли, иначе замерзшие [градины] не были бы столь [больших] размеров. 15 Некоторым причина этого явления и его происхож­дение представляются [следующим образом]: когда об­лако оттесняется вверх, где отраженные от земли лучи уже не имеют силы и где потому холоднее, вода, попав туда, замерзает, потому-то летом и в теплых краях 20 град выпадает чаще, ведь тепло оттесняет облака даль­ше от земли38. Однако на очень возвышепных местах град весьма редок. А [по их учению], должно [быть наоборот], подобно тому как мы видим, что снег осо­бенно обилен на возвышенпостях. Далее, мпого раз можно было наблюдать облака, проносящиеся с гром-25 ким шумом над самой землей, так что слышавшим и видевшим они внушали ужас, как предвестие чего-то еще более [страшного]. Бывало, однако, и так, что Град выпадал обильный, [градины] были невероятных размеров и не округлые, между тем как облака с таким градом появлялись безо всякого шума. Объясняется это тем, что падение [градины до земли] не занимает дол-зо гого времени, ибо замерзание вопреки тем [исследова­телям] произошло недалеко от земли, [а не наверху]. 'Действительно, для образования крупного града необ­ходима чрезвычайно [сильная] причина замерзания (а что град есть лед — это ясно всякому). Крупные гра­дины не [бывают] круглыми, а это доказывает, что 35 они застыли недалеко от земли, ведь, падая с большой высоты, они при долгом падении обтесываются и очер­тания становятся круглыми, а размеры меньшими. 348b Ясно, таким образом, что не оттеснение [облака] в верхние холодные области обусловливает замерзание [капель]. А поскольку мы знаем, что тепло и холод теснят друг друга (поэтому в теплую погоду под землей холод-s но, а в морозную — тепло), то так же следует представ-464 лять себе и явления в верхних областях. Так что в бо­лее теплые времена года холод оттесняется впутрь [об­лака] окружающим [его] теплом, и случается, что из облака скоро выпадает дождь. Дождевые капли поэто­му в теплые дни намного крупнее, чем зимой, и дождь ю становится ливнем; ливнем он называется тогда, ког­да это дождь сплошной, а сплошной он из-за быстроты сгущения. Происходит, таким образом, как раз обрат­ное тому, что утверждает Анаксагор. Он говорит, что это случается, когда [облако], поднимаясь, входит в холодпые слои воздуха, а по нашему [мнению] — когда [оно] опускается в теплые, и тем скорее, чем [они] is теплее. И вот, когда внешпее тепло еще больше со всех сторон теснит холод внутрь [облака], он замораживает созданную им воду, и образуется град. Это происходит, когда вода замерзает быстрее, чем упадет на землю. Действительно, если падение [до земли] занимает из­вестное время, а холод столь велик, что замораживает яо за меньшее [время], то ничто не препятствует замерза­нию [капель] на высоте, раз уж на пего уходит мень­ше времени, чем па падение вниз. И чем ближе к зем­ле и чем плотнее сгущение, тем обильнее ливни, тем крупнее дождевые капли и градины, так как путь до земли короток. По этой же причине крупные капли не 25 падают частым [дождем]. Град реже бывает летом, чем весной и осенью, хотя и чаще, чем зимой, потому что летний воздух сравнительно сух, тогда как весной он все еще влажен, а осенью уже увлажнен. Этим же объяс­няется то, что иногда град выпадает, как уже было зо сказано, в конце лета. Быстроте замерзания способствует предваритель­ный подогрев воды, потому что она [тогда] быстрее охлаждается. Многие поэтому, когда хотят поскорее охладить воду, ставят ее сперва па солпце, а жители Понта, когда они, готовясь к лову рыбы, строят на 35 льду шалаши (они ловят рыбу, проделывая отверстия во льду), то обливают тростник горячей водой, дабы з*9а он быстрее обледенел. Лед служит им чем-то вроде свинца для скрепления тростника. Между тем в теп­лых краях и в теплое время года вода, сгущающаяся [в воздухе], быстро пагревается. По этой же самой причине в Аравии и Эфиопии не s зимой, а летом льют проливные дожди, да еще по мно­гу раз на день: ведь [облака] тут охлаждаются быстро 465 из-за сжатия [холода], которое обусловлено сильным зноем в этих краях, ю Вот то, что мы хотели сказать о причинах и о при­роде дождя, росы, снега, инея и града. ГЛАВА ТРИНАДЦАТАЯ Теперь поговорим о ветрах и о всевозможных [ви­дах] воздушных течений; кроме того, о реках и о мо­ре, и прежде всего о тех затруднениях, которые возни­кают тут перед нами самими. Между тем как в других is случаях, так и в этом не было высказано ничего тако­го, чего не мог бы сказать и первый встречный. Существует мнение, что так называемый воздух, когда он движется и течет, есть ветер, когда вновь сгу­щается—облака и дождь, вода и воздушные течения го имеют одну природу, а ветер — это движение воз­духа. Вот почему некоторые, притязая па мудрые суж­дения, утверждают, что все [различные] ветры — это один ветер, потому, дескать, что и весь движущийся воздух один и тот же и, не имея различий, оп [только] кажется разным в зависимости от местности, откуда 25 он в каждом отдельном случае дует. Если так рассуж­дать, то можно и все реки посчитать одной рекой. Так что мнепие, высказываемое большинством без всякого исследования, предпочтительнее подобных [выводов] изыскателей. В самом деле, если бы все воздушные по­токи точно таким же образом, как и все [реки], выте­кали из одного источника, то в таком учении был бы, во пожалуй, некоторый смысл. Но если это одинаково и для одного, и для другого случая, то ясно, что весь этот изыск ложен39, тогда как [в действительности] за­служивают внимания [следующие вопросы]: что такое ветер? как он возникает? какова движущая причина [ветров] и откуда они берут начало? и нужно ли пред-35 ставлять себе ветер вытекающим как бы из сосуда, и притом до тех пор, пока он не опустеет, как мехи, из 34911 которых выпустили [випо], или же ветры берут нача­ло в самих себе, как изображают их живописцы? Иные и возникновение рек мнят подобным [этому]. Вода, мол, испаренная солнцем, выпадая вновь дождем и сосредоточившись под землей, вытекает из большой Б полости, [причем] либо все реки [текут] из одной [полости], либо каждая река из своей· Никакой воды 466 при этом ne образуется, а [просто] запас, собранный в таких вместилищах за зиму, создает все обилие реч­ной влаги. Реки поэтому всегда полноводнее зимой, чем летом, и одни текут постоянно, другие нет. Если бла­годаря величине полости собирается так много воды, что ю ее хватает л [она] не исчерпывается, прежде чем опять пойдут зимние дожди, то реки неиссякаемы и текут постоянно. Если же вместилище меньше, то по мере опустошения водоема реки пересыхают, иссякая от недостатка [воды] прежде, чем [влага] вновь при- ^ дет с неба. Если кто-нибудь захочет, представив себе количест­во воды, непрерывно протекающей за день, вообразить, каково ее вместилище, то [станет] очевидным: чтобы вместить всю воду, протекающую за год, его величина должна превышать объем земли или [только] немно­го ему уступать. И [хотя] во многих местах земли, несомненно, па- го ходится пемало таких [скоплений воды], было бы про­сто нелепо отрицать, что в земле вода образуется из воздуха по той же самой причине, что и над землей. Поэтому, если над землей насыщенный [водяным] па­ром воздух, охлаждаясь, сгущается в воду* то и в зем­ле, надо полагать, благодаря [заключенному] в ней хо- 25 лоду происходит то же самое; и не только уже выде­лившаяся вода появляется в земле и течет [наружу,] но [она] образуется там непрерывно. Далее, если иметь в виду не ту воду, что образуется в течение дня, а ту, что есть в наличии, то такая вода (например, некото­рые отдельные подземные озера), вопреки утвержде­ниям иных [исследователей], не служит источником зо рек. Нет, так же как в пространстве над землей обра­зуются малые капли, сливаются затем с другими и, наконец, [большое] количество дождевой воды падает вниз, так и в земле сливаются поначалу мелкие [час­тицы воды] и, [когда] земля как бы сцеживает их в одно [место], оказываются истоками рек. Это 35 ясно из опыта: когда занимаются орошением, воду З50а проводят по рвам и подземным ходам, [используя то, что] верхние слои земли как бы потеют. Поэтому мы видим, что речные потоки стекают с гор, причем боль­ше всего рек и самые крупные стекают с самых боль­ших гор. Так и родники по большей части соседствуют 5 с горами и возвышенностями, а па равнинах, за исклю-467 чением рек, [воды] встречается совсем мало. Горные π возвышеппые места, как плотная губка, вздымаются [над землей]. Просачиваясь мало-помалу [через такую губку], во многих местах сливаются вместе [частицы] воды: ведь [возвышенности] принимают большое ко­личество дождевой воды (какая разница, будет ли та­кое вместилище вогнутым и открытым кверху или вы­пуклым и перевернутым книзу? ведь и в том и в дру­гом случае [здесь] будет содержаться равный объем тела [воды]), и, охлаждая поднимающийся [водяной] пар, [возвышенности, горы] сгущают его вновь в воду. Итак, самые большие реки, как мы сказали, сте­кают, видимо, с самых высоких гор. Это становится очевидным, если посмотреть описания [или карты] Земли40. Эти [карты] составлялись по чужим расска­зам, если их составителям не довелось повидать [те или иные края] своими глазами. Итак, мы видим, что в Азии с горы под названием Парнас41 стекает больше всего рек и самые крупные, а это, по общему мпению, самая высокая гора [в стороне] зимнего восхода. Если перевалить [эту гору], видно внешнее море, чьи пре­делы неведомы жителям нашей части земли. Так вот, с этой горы стекают среди прочих реки Бактр, Хоасп и Араке, а как часть этой [иоследпей] отделяется Та-наис, [впадающий] в Меотийское озеро42. И Инд — са­мая большая из рек — стекает оттуда. С Кавказа среди множества других рек, чрезвычайно многочисленных и полноводных, стекает также Фасис43. Кавказ и по протяженности, и по высоте — самый большой горный хребет [в стороне] летнего восхода. Доказательством его высоты служит следующее: его видпо и с так на­зываемых Глубин44, и с судна на [Меотийском] озере, а кроме того, третью часть ночи его вершипы освеще­ны солнцем, как перед рассветом, так и вновь после заката. Его протяженность [доказывается] множеством поселений, где живет много племен и где, говорят, есть большие озера, (и все же, говорят, все эти поселения, вплоть до самой высокой вершины, хорошо видны)45. С Пиреиы (это хребет в стране кельтов, [в стороне] раноденственного захода) стекают и Истр, и Тартесс. Последний [впадает в море] за Столпами, а Истр, пе­ресекая всю Европу, [впадает] в Евксинскпй Попт46, Большинство других рек течет на север с Аркинийских гор47; в этих краях это самые большие горы по высоте 468 и протяженности. Уже под самой Медведицей, за край­ней Скифией, [находятся] так называемые Ринейскпо горы48. Баснословны рассказы об их небывалой вели­чине, однако, как говорят, оттуда стекает больше всего ю рек, и после Истра самые крупные. Так и в Ливии с Эфиопских гор текут Эгон и Ни-сис; с так называемых Серебряных гор — самые боль­шие нз рек, носящих имена,— одна под названием Хре-мет, текущая во внешнее море, и [другая] — исток Нила49. Из рек эллинской земли Ахелой, как и Инах, сте- is кает с Пинда, а все три реки — Стримон, Несси Гебр — со Скомбра50, и еще много рек — с Родопы. И вот, [можно] обнаружить, что другие [реки] те­кут точпо так же; указанные же [реки] были названы [только] примера ради. Что же касается рек, вытекаю- 20 щих из болот, то почти все эти болота оказываются расположены у подножия гор или там, где местность начинает повышаться. Таким образом, ясно, что не следует думать, будто реки берут свое начало в отдельных полостях. Иначе вся земля была бы, так сказать, недостаточно вмести- 25 тельна, так же как и область облаков, если бы [дейст­вительно] течь надлежало только [уже] существующему [запасу воды], и вместо того, чтобы частью исче­зать, а частью снова возникать, [вода] все время чер­палась бы из своих собственных запасов. Расположение источников у подножий гор свидетельствует в свою очередь о том, что в такое место из множества капель мало-помалу стекает влага и пропитывает землю и что таким образом возникают истоки рек. зо Тем не мепее вовсе не лишено смысла [предполо­жение], что существуют и такие, подобные озерам, ме­ста, где содержится много воды, по только они не мо­гут быть столь велики, чтобы все происходило [так, как утверждают эти ученые]51. Также нет оснований принимать источники, которые можпо увидеть, [за истинные истоки] рек, хотя большинство рек действи­тельно текут из таких родников. В самом деле, оди­наково [неразумно] считать, что те [озера] или эти 35 [видимые источники] — вот все тело [речной] воды. Реки, поглощаемые [землей], показывают, что в земле попадаются такие пропасти и пустоты. Они ветре- 35ΐα чаются во многих местах; так, например, на Пелопон* 4Ü9 несе их больше всего в Аркадии. Причина тут в том, что в этой горпой [стране] из пизин нет стоков к мо-5 рю; низины заполняются [водой], и, не имея выхода, [вл*ага] под давлением прибывающей сверху воды про­кладывает себе путь в глубь [земли]. В Элладе такие [явления] весьма незначительны, однако у подножия Кавказа находится озеро, которое местные жители на-10 зывают морем52. Хотя в него впадает много больших рек, оно не имеет никакого видимого стока и выходит из-под земли [в стране] кораксов, у так называемых Глубин Понта (в этом [месте] море неизмеримой глу­бины; во всяком случае еще никогда, измеряя глубину, не могли достичь дна). Здесь, почти в трехстах ста-15 днях от берега, на большом пространстве, но но сплошь, а в трех [отдельпых] местах на поверхность выходит пресная вода. А в Лигурии [земля] проглаты­вает реку не меньше Роданы, и она вновь выходит наверх в другом месте53. Родана между тем судоход­ная река. ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ Одни и те же области земли не остаются постоянно 20 либо влажными, либо сухими, но меняют [свои свой­ства] в зависимости от появления и иссякания рек. Поэтому и суша и моря меняются [местами], и земля не остается на все времена [землей], а море [морем], но там, где была суша, возникает море, а где ныне мо-25 ре, там снова будет земля. Однако эти перемены сле­дует представлять себе происходящими в определен­ном порядке и через определенные промежутки вре­мени. Начало и причина [этих перемен] в том, что недра земли созревают и старятся, подобно телам ра­стений и животных. Только в этих [последних] такие [изменения] происходят не по частям, а все целиком зо с необходимостью цветет и погибает, в земле же они возникают то в одной, то в другой части в зависимости от охлаждения и нагревания. Холод же и тепло воз­растают и убывают в связи с Солнцем и его передви­жением, а от этого части земли приобретают различные свойства; так что до какого-то [предела] они могут 35 оставаться влажными, потом высыхают и вновь ста­реют, а другие области в свою очередь оживают η 35ib увлажняются. Когда местность становится суше, источ-470 пики с необходимостью исчезают, а, когда это происхо­дит, реки сначала делаются из больших маленькими, а затем пересыхают окончательно; когда же и реки пере­мещаются и, исчезая в одних местах, соответственно появляются в других, тогда море [тоже] должно пре­терпеть изменепие. И вот, там, где под напором рек оно наступает на берег, отступив, обязательно остав­ляет сухую землю; а там, где [море], заполняемое реч­ными наносами, высыхало, там вновь должны появить­ся озерки воды54. Но поскольку всякое естественное становление на земле происходит постепенно и в сроки, несравненно 10 длиннее нашей жизни, эти [явления] нам незаметны, и [даже] гибель и уничтожение целых народов проис­ходят прежде, чем [удается] засвидетельствовать от начала и до конца какую-нибудь из таких перемен. Наиболее опустошительное и быстрое истребление [лю­дей] приносят войиы, а кроме того, болезни и недород. Недород может быть страшным [бедствием], а может 15 [действовать] постепенно, Tait что [даже] переселение таких народов проходит незаметно: ведь одни поки­дают свои края, другие же остаются до тех пор, когда земля уже никого не может прокормить. Таким обра­зом, от начала [переселения] до его завершения про- 20 ходит, видимо, слишком долгий срок, чтобы какие-то воспоминания могли сохраниться, и даже еще при жизни последних обитателей память об этом за дав­ностью стерлась. Надо полагать, что таким же образом осталось неизвестным, когда то или иное племя впер­вые переселилось в места, которые, меняясь, из боло­тистых и сырых становятся сухими. Ведь и в этом слу- 23 чае население прибывает постепенно в течение долгого времени, так что забывается, кто были первые [посе-лепцы], когда [это было] и как выглядели [эти] места, когда сюда пришли. Так случилось и в Египте. Эта страна, видимо, ста­новится все суше и суше, а вся почва [ее] создана на- 30 носами Нила. Но поскольку соседние народы расселя­лись здесь по мере того, как болота мало-помалу высы­хали, долгое время скрыло начало [этих измепений]. Мы видим, однако, что все устья [Нила], кроме Каноп-ского, созданы пе рекой, а руками человека. В древно­сти же, что [теперь] зовется Фивами, и был [весь] Египет; последнее подтверждает π Гомер, хотя он, так 35 471 сказать, ближе к нам, чем эти изменения55. Он ведь *52а упоминает только Фивы, как будто Мемфис либо вовсе еще не существовал, либо не был еще таким крупным [городом]. Скорее всего так оно и было: ведь нижнее [течение Нила] заселялось позже верхнего, потому что поблизости от мест отложения ила болота должны со-5 храниться дольше, ведь вновь образованная [суша] заболачивается всегда больше. Но такая почва меняет­ся и вновь делается плодородной. Итак, одни края по мере осушения становятся цветущими, а другие, преж­де благоденствовавшие, рано или поздно превращаются в засушливые и оскудевают. Это и произошло в Элладе в округе Аргоса π Ми-ίο кеи. Во времена Троянской войны болотистая Арголи-да могла прокормить только небольшое население, а Микенская земля процветала и была поэтому больше прославлена. Ныне же по приведенной выше причине [все обстоит как раз] наоборот: один край совершенно оесплоден и безводен, а [земли] другого, некогда бес­плодные из-за болот, стали теперь пригодны для возде-15 лывания. Следует поэтому полагать, что и с большими пространствами, и с целыми странами должно проис­ходить то же самое, что и с этой маленькой об­ластью. И вот недальновидные люди считают причипой всех явлений (pathcmata) такого рода изменчивость (metabole) Вселенной, [полагая], что Небо [подверже­но] становлению. Потому-то они говорят, что и море го делается меньше от высыхания, так как теперь, [дескать], встречается больше таких [высохших] мест, чем прежде56. Это и верно и певерно. Действительно, все больше суши появляется там, где прежде была во­да, но происходит тем не менее и обратное: стоит [толь­ко] понаблюдать, как обнаружится, что море во мно-25 гих местах наступает на сушу. Однако причиной этого не следует считать становление мира: смешно ведь по этим малым и несущественным переменам [заключать], об изменчивости Вселенной, ведь объем и величина Зем­ли, разумеется, ничто в сравпепии со всем Небом; при­чину всего этого следует полагать в том, что в предназ-зо наченную судьбой пору через некий большой срок, по­добно зиме в смене времен года, наступает великая зима и приходят изобильные дожди57. Это не всегда случается в одних и тех же местах, а подобно, напри-472 мер, так называемому Девкалиопову потопу: оп пропс- 35 ходил преимущественно в Элладе, причем в древних к*ъ ее землях, т. е. в округе Додоны и [реки] Ахелоя, ко­торая часто меняла свое русло. Там жили селлы58 и те, кто назывался тогда греками, а ныне зовутся элли­нами. Итак, всякий раз, как возникает такой преизбы­ток дождевой воды, можно быть уверенным, что его хватит надолго. И в наше время одни реки текут по- 5 стоянпо, другие нет. Некоторые объясняют это вели­чиной подземных пропастей, а мы — величиной возвы­шенностей, их плотностью и охлаждешюстыо, ибо [именно] они и получают, и задерживают, и произво­дят больше всего воды, тогда как, если горпые обра­зования мало возвышаются над местностью, пористы, ю каменисты или глинисты, [вода] исчезает скорее. То­гда, надо думать, там, где осадки очень значительны, создается как бы область постоянной влажности. С те­чением времени местности [второго рода] высыхают больше, а первого — меньше, пока тот же самый круго- is оборот не начнется сызнова. Поскольку некоторые перемепы Вселенной необ­ходимо имеют место (но все же не возникновение и не уничтожение, если только Вселенная пребывает [вечно]), то невозможно, как мы утверждаем, чтобы одни и те же местности либо постоянно орошались мо­рем и реками, либо были [постоянно] безводны. Это подтверждается вот чем: земля египтян, которых мы 20 считаем самыми древними людьми, вся, видно, имеет [особое] происхождение, будучи создана рекою. Это ясно всякому, кто посмотрит на их землю. Достаточ­ное тому доказательство есть и около Красного моря. Один из царей попытался соединить каналом [море 25 с Нилом]. (Немалую выгоду можно было бы извлечь, конечно, из судоходства на всем этом пространстве. Говорят, что первым из древних принялся за это дело Сесострис.) Но обнаружилось, что море [расположено] выше земли, поэтому сначала Сесострис, а потом Да­рий прекратили рытье, опасаясь испортить речную зо воду, смешав ее с морской59. Итак, совершенно ясно, что прежде здесь было одно сплошное море. Поэтому Ливия — страна святилища Аммоиа — страппым обра­зом оказывается ниже и глубже побережья60. По всей видимости, наносы ила образовали озера и сушу, но, высохнув с течением времени, вода, оставшаяся в озе- 35 473 S53a pax и заболоченная, теперь уже пропала. Действитель­но, у берегов Меотийского озера речные напосы на­столько разрослись, что теперь купцы отправляются 5 туда на судах гораздо меньших размеров, пежели лет шестьдесят тому назад. Итак, исходя из этого, легко прийти к выводу, что, подобно многим [другим] озе­рам, это озеро тоже вначале было создано реками и что в конце концов оно должно целиком высохнуть. Далее, благодаря наносам Боспор обладает постоян­ным течением; своими глазами можно видеть, каким образом это происходит. Всякий раз, как течение соз-10 дает у азиатского берега отмель, позади нее сначала образуется маленькое озерцо, которое затем высыхает, а потом новая отмель образуется перед первой и новое озеро, и так это повторяется снова и спова. Поскольку это повторяется часто, со временем Боспор должен стать узким, как река, чтобы наконец вовсе пересох­нуть. is Итак, раз время бесконечно, а Вселенная вечна, то, очевидно, ни Танаис, ни Нил не текли всегда, по в давние времена места, откуда они вытекают, были су­хи. Ведь действию рек положен предел, а время его не имеет. То же самое можно сказать и о других ре-20 ках. Но если реки в самом деле возпикают и исчезают, а одни и те же местности не остаются влажными по­стоянно, то в соответствии с этим должно меняться и море. И поскольку море всегда в одном месте отсту­пает, а в другом наступает, ясно, что и на всей Земле море и суша не остаются сами собою, по со временем одно превращается в другое. 25 Итак, мы разъяснили теперь, что одни и те же ча­сти Земли не остаются всегда либо сушей, либо судо­ходными водами и по какой причине это так, а кромо того, почему одни реки текут постоянно, а другие нет· КНИГА ВТОРАЯ (В) so ГЛАВА ПЕРВАЯ Теперь мы будем говорить о море, о его природе, о причине солепости столь [большого] количества во­ды, а также о первоначальном его происхождении. Что касается древних, занимавшихся божествен­ными предметами, то они придумали истоки моря, что- as бы располагать началами и корнями земли и моря1. Вероятно, они предполагали, что при этом большее ве- ЗОЗЬ личие и торжественность обретет их учение о том, буд­то земля и море — весьма значительная часть Вселен­ной, а все остальное Небо образовалось вокруг них 5 и ради них, потому что это, дескать, самая драгоцен­ная и главная его часть. Те же, кто были мудры скорее человеческой муд­ростью, считали, что море возникло. Вначале, как они утверждают, вся область земли была напоена влагой, а йотом высушиваемая солнцем часть [воды] превра­тилась в пар и создает [теперь] ветры и повороты Солнца и Луны; оставшаяся же часть —это море. От­сюда они заключают, что море, высыхая, становится ю все меньше и меньше и наконец придет время, когда оно совсем высохпет2. Некоторые из них говорят, что [море] образуется, как пот нагретой солнцем земли, и поэтому [оно] солоно: пот ведь тоже соленый3. Дру­гие называют причиной солепости землю: как [обыч­ная] , процеженная через золу вода, так и морская, [по is их мнению], смешавшись с землей, наделенной таким свойством, становится соленой4. Что море действительно не может иметь источни­ков, к [этому] надо прийти исходя из того, что есть па самом деле. Вода на земле бывает или проточпой, или стоячей« 475 20 Вся проточная [вода] имеет источники (об источни­ках выше уже было сказано5, что началом их следует представлять себе не [место] подачи [воды] из водое­ма, а [место] первоначального скопления постоянно образующихся π сливающихся [частиц влаги]). Стоя­чая вода может скапливаться и оставаться неподвиж­ной, как болота и озера, различающиеся между собой 25 большими или меньшими размерами, а может иметь источники. Но эти источники всегда искусственного происхождения; я имею в виду, например, колодцы, источник же [проточной воды] должен всегда лежать выше [потока]. Поэтому родники и реки текут сами собой, а колодцы нуждаются в применении искусствен­ных приспособлений. Таковы различия воды количест-зо венные и качественные, а из этого различения следует, что море не может иметь источников. Ведь оно не отно­сится ни к тому, ни к другому роду, так как вода в нем и не проточная, и не искусственного происхождения, между тем все, что имеет источники, обязательно долж­но быть либо тем, либо другим. И нам не известно есте­ственно возникшее скопление [воды] в [таких] боль-35 ших количествах, которое, имея источник, было бы стоячим. 35 4о Кроме того, мпогие моря с другими нигде не соеди­няются. Так, Красное море, как известно, только узким проходом сообщается с морем за Столпами6, а Гиркан-ское и Каспийское вообще отделены от него и заселены но всему побережью7, так что, если бы где-то сущест-5 вовалй источники, они не остались бы незамеченными. Между тем, если берега в каком-то месте [резко] сходятся, сгопяя в одно место много морской воды, вид­но, как море течет по теснине. Это течение вызывается частыми приливами и отливами. На широких морских просторах оно незаметно, но там, где берега сближают-ю ся так, что остается лишь узкий [проход], там и ма­лые колебания моря должны казаться большими. Течение всего моря по сю сторону Геракловых Столпов зависит от глубины и от количества речной воды. Так, Меотида течет в Понт, Понт — в Эгейское is море. Во всех других морях течение менее заметно, а с этими так получается из-за обилия речной воды (де­ло в том, что в Евксинский Понт и Меотиду впадает больше рек, чем в [остальные моря, чья] площадь во to много раз обширнее) и малой глубины. Море от Мео-476 тиды к Попту, от Попта к Эгейскому морю, от Эгей­ского к Сицилийскому становится заметно глубже и глубже, а Сардинское и Тирренское моря самые глу­бокие. За Столпами море мелко из-за ила, но, в то же время, спокойно, потому что [оно лежит] во впади­не. Следовательно, подобно тому как все отдельные ре­ки, видимо, стекают с возвышенностей, так и на всей 25 земле самое сильное течение [направлено] от возвы­шенностей на севере. Таким образом, одпи моря из-за [постоянного] стока мелки, а другие — внешние — бо­лее глубоки. А что на севере поверхность земли выше, подтверждается уверенностью многих древних метео­рологов в том, что Солнце не опускается под Землю, но з» обращается вокруг нее и, [проходя] эти места, исче­зает из виду, так что ночь наступает [собственно] по­тому, что Земля на севере поднимается вверх8. Вот все доказательства тому, что море в действи­тельности не может иметь источников, и вот какова причина наблюдаемого [в нем] течения. ГЛАВА ВТОРАЯ Теперь следует сказать о возникновении моря, если З5*ь оно вообще возникло, а также о причине соленого и горького его вкуса. Считать море началом и телом всей воды прежних [ученых] побудило следующее [обстоятельство]. В са­мом деле, может показаться разумным, что если для 5 других элементов существует [некий] сосредоточен­ный объем, который благодаря своей величине есть также и начало, откуда берутся части, которые претер­певают превращения и смешиваются с другими [эле­ментами] (так, [скопление] огня помещается в верх­них областях, [скопление] воздуха — ниже [области] огня, а тело земли есть, очевидно, то, вокруг чего рас­полагаются все эти [элементы]), то понятно, что на ю таком же основании необходимо и для воды искать [средоточие]. Однако мы не видим никакого другого средоточия [воды], подобного [средоточиям] других эле­ментов, кроме громады моря. Ведь в реках вода не со­средоточена и не стоячая, но кажется, будто всякий день она возникает [заново]. Эта трудность привела к мысли, что начало всякой влаги и всей воды есть море. i5 Некоторые утверждают поэтому, что реки не только 477 впадают в море, по и вытекают пз пего9, а морская вода становится пресной, если ее процедить. Но перед таким объяснением встает новое затруднение: почему го эта вода, собранная вместе, если она-то и является на­чалом всякой воды, пе пресная, а соленая? Найти при­чину этому явлению — значит разом разрешить дан­ное затруднение и [удостовериться] в справедливости нашего основпого положения о море. Вода окружает землю, как воду — сфера воздуха, 25 а ее в свою очередь так называемая сфера огня (как по мнению большинства, так и по нашему мнеппю, огонь является внешним по отношению ко всем остальным [элементам]). Из-за движения Солнца по своему пути (которое и вызывает изменение, возник­новение и уничтожение) самая чистая и пресная зо [вода] ежедневно поднимается в разреженном и па­рообразном состоянии и уносится в верхнюю область, чтобы, вновь сгустившись там от охлаждения, опять низвергнуться на землю. Как уже было сказано, при­рода всегда стремится действовать таким образом. Поэтому достойны лишь осмеяния все те наши 355а предшественники, которые предполагали, что Солнце питается влагой (некоторые объясняли этим даже солнцевороты) 10. Одни и те же места пе могут, де­скать, постоянно предоставлять Солнцу пищу, а это должно происходить [по той причине], что иначе Солнце погибнет, ведь и видимый нами огонь жив до тех пор, пока у него есть пища, влага же — единствен-ная пища для огня. Таким образом, либо испаряю­щаяся влага должна достигать Солнца, либо само такое восхождение подобно образованию пламени; вос­пользовавшись этим подобием, они и создали свое уче­ние о Солнце. Но в действительности сходства здесь ю нет. С одной стороны, при непрерывных превращениях влажного и сухого пламя пе питается, а зарождается, ибо пи на миг, так сказать, оно не остается одним и тем же; с другой стороны, все это не может происхо­дить с Солнцем, ведь ясно, что, даже питаясь тем са­мым образом, о котором они говорят, Солнце должно 15 бы было не только, как говорит Гераклит, ежедневно обновляться, но постоянно и непрерывно делаться но­вым и. Кроме того, испарение влаги Солнцем подобно [испарению] при пагреванип на огне. Если же огонь, разведенный внизу, все же не питается [влагой], то 478 нет никаких оснований предполагать такое о Солнце, хотя бы его жар испарил всю воду. Нелепо также помнить об одном Солнце, упуская из виду сохранность 20 других звезд, хотя они и многочисленны, и велики. Ту же нелепость допускают и те, кто утверждает, будто вначале Земля была напоена влагой и что по мере того, как Солнце нагревало околоземную часть мира, возник воздух и разрослось целое Небо, а {воздух] обусловил появление ветров и заставил Солнце совер- 25 шать повороты. Мы ведь ясно видим, что вода, воз-песенная наверх, всякий раз вновь возвращается вниз, и, хотя не за [один] год и не одинаково в каждой [от­дельной] стране происходит [такое] возвращение, все равно все отнятое через какие-то определенные про­межутки времени возвращается. Так что небесные [тела] не питаются [этой влагой] и пе может одна ее часть, став воздухом, [им же] и остаться, а другая зо стать воздухом и затем превратиться в воду, но вся она одинаково разрежается и вновь сгущается в воду. Вода, годная для питья и пресная, вся поднимается вверх, потому что она легкая, соленая же — остается [внизу] из-за своей тяжести, однако пе па своем соб­ственном месте. Этот вопрос следует считать достой- 35 ным внимания (ведь было бы странно, не окажись у 355ь воды, как у других элементов, своего места), и вот как надо па пего отвечать. [Место]-, которое, как мы видим, занимает море, принадлежит скорее [пресной], а не морской воде, и только кажется, что оно принад­лежит морю, потому что из-за [своей] тяжести соле­ная [вода] остается [внизу], а пресная и питьевая — 5 поднимается вверх благодаря [своей] легкости. [Нечто] подобное [происходит] в телах живых существ. Ибо и в этом случае поступающая впутрь пища пресная, а выделение ЖИДКОЙ ПИЩИ И отходы оказываются горь­кими И солеными. Дело в том, что лишь пресная и год-пая для питья [часть пищи], всасываясь в плоть бла­годаря [ее] природному теплу, входит в состав частей ю тела, как то каждой из них свойственно. Действительно, как в этом случае было бы нелепо считать чрево вме­стилищем не [свежей] яшдкой пищи, поскольку [она] быстро исчезает, а [вместилищем] отходов, ибо то, что остается, можно наблюдать, и это было бы ошибкой, так и тут. Как мы утверждаем, место [моря] принад- is лежит [пресной] воде, поэтому и стекаются сюда все 479 реки и вообще вся возникающая вода, ведь течение [направлено] в сторону наибольшего углубления, а море занимает на земле [как раз] такое место. Между тем скоро [одна часть этой воды] целиком испаряется 20 Солнцем, а другая по указанной выше причине оста­ется [внизу]. Вполне естественно задаться тут старым вопросом: куда девается столько воды, ведь бесчислен­ные реки ежедневно приносят в море огромное ее ко­личество, а оно ничуть не делается больше? Ничего странного, если кто-либо окажется тут в затруднении, 25 однако, поразмыслив, легко его разрешить. Ведь одно и то же количество воды, разлитое на широкой пло­щади и собранное [в одном месте], высыхает не за одно и то же время; разница столь велика, что во вто­ром случае вода остается весь день, как была, а в пер­вом (если, например, разлить на большом столе кубок воды), то пока будешь размышлять [об этом], все зо исчезнет. То же происходит и с реками. Собранные [в узких руслах], они текут непрерывно, но всякий раз, как выходят на широкое и открытое место, быстро и незаметно высыхают. Написанное в «Федоне» о реках и о море иевоз-35 можно12. [Там] говорится, что вся вода соединяется 356а под землей по протокам, что началом и источником всяких вод [является] так называемый Тартар — ка­кое-то скопление воды в середине земли,— из которого выходит и вся проточная, и вся не проточная [вода]. Приток же [воды] в каждом потоке создается по­стоянным волнением [этого] первичного и исходного [скопления]. У него ведь нет определенного места, и 5 оно все время мечется по срединной [части земли], причем [это] движение вверх и вниз создает приток [воды] в реках. Часть потоков образуют многочислен­ные озера, как, например, наше море, но все они вновь возвращаются по кругу к тому пачалу, откуда вышли. Многие возвращаются в то же самое место, а другие — ю со стороны, противоположной истоку. Например, если они вытекают снизу, то возвращаются сверху. Спуск достигает середины [земли], а после этого все [по­токи] поднимаются вверх. Вкус и окраску вода полу­чает-в зависимости от [свойств] земли, через которую ей приходится протекать. is По этому рассуждению выходит, что течение рек не всегда одинаково: ведь если реки втекают в сере-480 дину земли, откуда и вытекают, то они, следовательно, одинаково способны течь как вниз, так и вверх, в том направлении, куда склонится бурливый Тартар. А если это так, у нас получится, пожалуй, поговорка о реках, текущих вспять, но [в действительности] это невоз­можно. [Спросим] далее: откуда тогда влага, которая ста­новится [дождем] и опять уносится наверх? Ее на­добно совершенно исключить, коль скоро всегда сохра­няется равное [количество воды]: сколько вытекает, столько возвращается к началу. Однако мы видим, что все реки, кроме тех, что впа­дают друг в друга, изливаются в море и ни одна — в вемлю; если же [какая-нибудь река] и исчезает [под землею], [она] опять [затем] выходит на поверхность. Большими становятся те реки, которые долго текут по низменности, ведь их [собственная] длипа и располо­жение таковы, что, пересекая русла [других рек], они принимают в себя множество притоков. Поэтому-то из рек, впадающих в наше море, Истр и Нил — самыо большие реки, причем источниками той и другой реки одни называют одно, другие — другое, потому что в одну и ту же [реку] вливается множество притоков. [По учению Платона], все это, конечно, оказывается невозможным, особенно [если учесть], что море имеет свое начало в том же месте, [т. е. в Тартаре]. О том, что море занимает место [пресной] воды, о том, почему мы встречаем преспую воду только в по­токах, а другую [только] стоячей, и почему море — это скорее конец, чем начало воды, подобно отходам всякой, а особенпо жидкой, пищи в телах [животых],— обо всем этом сказано достаточно. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Теперь следует сказать о солености моря, о том, остается ли оно всегда одним и тем же, или некогда его не было, когда-нибудь не будет и оно иссякнет, ибо и такое мнение существует. Все как будто согласны, что [море] возникло, если только [возник] весь мир, так как возникновение того и другого признается одновременным. Ясно поэтому, что если вечна Вселенная, то же самое надо думать и о море. Мнение, согласно которому величина [моря 16 Аристотель, т. 3 481 постепенно] уменьшается,— как говорит Демокрит 13,— и под конец оно вовсе исчезнет, нисколько, по-ви­димому, не отличается от Эзоповой басни. И Эзоп рассказал басню о Харибде, которая уже дважды от­хлебывала [море]: в первый раз стали видны горы, *5 во второй — острова, а когда она хлебнет в последний раз, вся [земля] станет совсем сухой. Конечно, Эзопу, рассерженному на перевозчика, подобало рассказывать такую баспю; иное дело, когда ищут истины. Была ли тяжесть моря причиною того, что оно однажды стало [на свое нынешнее место], как утверждают не­которые (ведь это объяснение скорее всего приходит 20 на ум), или тут [причиной] что-то другое, ясно, во всяком случае, что и во все остальное время оно должно пребывать [на месте] в силу той же самой причины. Или им следует отрицать, что вода, испа­ренная солнцем, вновь возвращается, или если это признать, то придется [признать] также, что море су­ществует вечно или по крайней мере до тех пор, пока [не прекратится это испарение], и что пресная во-25 да должна будет всякий раз испаряться первой. Та-> ким образом, море никогда не высохнет, ибо возвра­щение [испаренной воды] в море каждый раз преду­преждает ее [полное] исчезновение. Нет никакой разницы, говорить ли об однократном действии или о повторяющемся. Если остановить ход Солнца, что тогда будет высушиваться? А если позволить зо Солнцу двигаться, то, как мы уже говорили, прибли­жаясь, опо всегда будет испарять пресную воду, а уда­ляясь, снова отпускать ее. Такие мысли о море воз­никли оттого, что многие местности стали теперь за­метно суше прежнего. Мы уже говорили, что причина этому в образовании в определенное время избытка 85 [дождевой] воды, а не в том, что Вселенная и ео части подвержены становлению. Ведь все снова будет «57о наоборот, а когда это произойдет, земля опять будет высыхать, и так все должно вечно идти по кругу. Го­раздо разумнее принять это объяснение, чем из ука­занных явлений заключать об изменчивости Неба в целом. Однако дольше, чем следовало, задержалось на этом ь паше изложение. Что же касается солености, то, счи­тая море возникшим однажды или вообще возникаю­щим, нельзя объяснить его соленость. Если море — 482 это остаток всей влаги, окружающей землю и испа­ренной солнцем, или если столь [соленый] вкус, при­сущий большому количеству [первоначально] прес­ной воды, обязан своим происхождением смешению с соответствующей землей, то во всяком случае, коль скоро испаренная вода обязательно возвращается, при­чем количество [дождя и испарения] равно, тогда море соленое с самого начала; если же вначале [оно] не было [соленым], то не [может быть] таким и после. А если оно было соленым уже с самого начала, то нужно назвать тому причину, а вместе с тем [и объяснить], почему [соленая вода], испарявшаяся в то время, не претерпевает того же и ныне. А что касается тех, кто признает причиной солености примесь земли (по их словам, земля содержит [вещества] различного вкуса, так что, когда реки приносят ее, смешиваясь [с водой], она делает море соленым), то странно, что реки не имеют тоже соленого вкуса. Как же возможно между тем, чтобы в большом количестве воды примесь такой земли была столь заметна, а в отдельных [час­тях] вовсе не проявлялась? Ясно ведь, что, [по этому учению]., море состоит целиком из речной воды, ибо, кроме солености, оно ничем от нее не отличается, а соль приносится реками туда, куда они все вместе впадают. Не менее смехотворно, если кто-нибудь, утверждая, как Эмпедокл, что море — это пот земли, полагает, что изрек нечто мудрое. Такое выражение может, пожалуй, удовлетворить нас в поэзии (ведь метафора ей свойственна), но мы не можем довольст­воваться им в познании природы. Да и здесь не ясно, как при пресном питье пот оказывается соленым. Про­исходит ли это только от того, например, что утрачи­вается самая сладкая часть, или от смешения с чем-нибудь, такого, как у воды, процеженной через золу? Видимо, причина тут та же самая, что и при собира­нии отходов в мочевом пузыре, ведь и эти [выделения] тоже горькие и соленые, в то время как пьют и полу­чают с пищей пресную влагу. И вот, подобно тому как вода, процеженная через пепел, становится горькой, так и тут: с мочой выносится [вещество], которое имеет те же свойства, что и соляной налет, какой можно ви­деть в горшках; и вместе с потом [это вещество] выде­ляется из плоти, как бы вымываясь из тела выходя­щей [наружу] влагой. А тогда ясно, что и в море 16* 483 причина солености — некая примесь земли к влаге-Итак, в теле [животного] подобное [вещество] возни­кает как осадок от неполного переваривания пищи. Но надо объяснить, каким образом [это вещество] оказа-ю лось в земле. И вообще, каким образом при высушива­нии и нагревании земли выделилось столь большое ко­личество воды? А ведь это должна быть лишь весьма малая доля оставшегося в земле! Отчего же, добавим к этому, и теперь земля, хотя и высушивается, в той is или иной мере, не потеет? (Влага же и пот становятся горькими)14. Ведь и теперь должно быть так, если [так] было прежде. Однако этого, по всей видимости, не происходит; напротив, сухая земля впитывает вла­гу, а влажная ничего такого не претерпевает. Как же возможно в таком случае, чтобы при первоначальном возникновении земля, напоенная влагой, потела по мере высыхания? Более правдоподобно, чтобы боль­шая часть влаги испарилась и поднялась вверх под 20 действием солнца, а остаток образовал, как думают некоторые, море; но уж потение влажной земли, во всяком случае, невозможно. Итак, приводимые [обычно] причины солености [моря], очевидно, лишены основания. Мы же поведем наше объяснение, исходя из того же, из чего [исхо­дили] и прежде. Поскольку мы приняли существование двойного 25 испарения — влалшого и сухого, ясно, что последний [род] нужно считать началом таких [явлений]. Но прежде перед нами, конечно, должен встать та­кой вопрос: всегда ли море состоит из одних и тех же по числу частей, или же оно имеет [неизменный] вид и объем, хотя части его непрерывно меняются, подобно so воздуху, пресной воде и огню? Ведь каждый из них постоянно становится другим, но определенное коли­чество каждого сохраняет свой вид (например, потоки рек или движущееся пламя). Понятно, таким образом, и вполне убедительно, что не могут у всего [этого] Я5еа быть разные законы, и что разнится только скорость изменений, притом что всем этим [элементам] присуще уничтожение и возникновение, и, однако, со всеми это происходит в определенном [для них] порядке. А исходя из этого надо попытаться дать объяснение солености [моря]. Множество признаков ясно указы­вают, что такой вкус вызван какой-то примесью. Ведь 484 и в телах [животных] наименее переваренные [вещест- 5 ва], как уже было сказано, имеют соленый и горький [вкус]. А наименее переваренными бывают отходы жидкой пищи. Таковы вообще все осадки, особенно те, что [собираются] в мочевом пузыре (доказательство [тому] — их чрезвычайная разжиженность, тогда как все переваренное по природе сгущается), а также и ι о пот. В том и другом случае выделяется одно и то же вещество, которое и создает этот вкус. Нечто подобное происходит и при сгорании: над чем тепло не возобла­дает, в огне становится золою, а в телах [животных] — выделением. Некоторые говорят поэтому, что и море is возникло из пережженной земли. В таком виде это утверждение нелепо, однако [объяснять вкус моря] чем-то подобным правильно. Ведь описанные [явле­ния] нам следует представлять себе сходными в целом [мире]: при естественном росте и рождении, как и при сгорании, остатком, надо полагать, всегда оказы­вается такая земля и даже все испарение сухой [зем- 2о ли], ибо земля поставляет большое количество [сухого вещества]. Поскольку, как мы сказали, влажное испа­рение смешано с сухим, когда [влажное] сгущается в облако и воду, непременно прихватывается немного и от [вещества с] этим свойством, и [сухое] опять воз­вращается [на землю] вместе с дождем. Это всегда 25 происходит с известной упорядоченностью, насколько, разумеется, здешний мир причастен упорядоченности. Итак, мы сказали, откуда у [морской] воды соленый вкус. Так же объясняется и солоноватость дождей, [при­носимых] с юга, и первых осенних [дождей]. Ведь нот (и но величине, и по ппевме) самый жаркий ве- зо тер, и дует он из сухих и теплых мест, так что в нем [содержится] мало [водяного] пара, и поэтому он теп­лый. А если он не таков и холоден там, откуда начи­нает дуть, он все равно нагревается, вбирая на своем пути с окрестных земель множество сухих испарений. А борей, [идущий] из влажных стран, сам насыщен зз влажными испарениями и поэтому холоден. Разгоняя зг>8ь облака, он приносит нам ясную погоду, зато в противо­положной стороне с ним приходят дожди. И пот точно так же приносит ясную погоду жителям Ливии. Мпого этого [вещества] накапливается в дождевой воде. Дож­ди же солоноваты именно осенью, ибо самая тяжелая & 485 [часть] необходимо падает первой, так что, в чем содержится [значительное] количество такой земли, то скорее всего устремляется вниз. И по этой же причине море теплое, ведь [все] перегоревшее в возможности содержит в себе теплоту. Это можно наблюдать на примере пепла, золы, влажных и сухих выделений жи­вотных: ведь самыми теплыми бывают выделения тех животных, у которых самый теплый живот. И вот по этой причине [море] становится все соло­нее. Конечно, какая-то часть [соленой воды] всякий раз уносится вместе с пресной, но ее всегда настолько меньше, насколько в дождевой — воды соленой и не­пригодной для питья меньше, чем преспой. Поэтому-то равновесие, если говорить обо всем в целом, сохраня­ется. Мы утверждаем на основании опыта, что [мор­ская вода], превращенная в пар, когда [этот пар] вповь сгущается, оказывается пресной и что морская [вода] из пара не образуется. То же происходит и с дру­гими [жидкостями]: ведь, если вино и все соки, испарившись, вновь превращаются в жидкость, полу­чается [чистая пресная] вода. Ведь все другие свой­ства [воды] происходят от пекоторой примеси: какова эта примесь — таков бывает и вкус. Но рассмотреть эти вопросы нам следует в другое время, более подходящео для этого 15. Теперь же мы ограничимся указанием па то, что некоторая [часть] существующего моря посто­янно уносится вверх и становится пресной, а затем падает вместе с дождем сверху, но уже не такою, какой поднималась 1б, и от [собственной] тяжести погружает­ся ниже пресной [воды]. Вот поэтому никогда не ис­черпывается [морская вода], как и речная, разве толь­ко в [отдельных] местах (а это равным образом долж­но случаться и с морями, и с реками); [кроме того], одни и те же части и суши и моря никогда не оста­ются неизменными, хотя общий объем того и другого неизменен, ведь о суше надо предполагать то же, [что и о море]. Часть [моря] поднимается вверх, другая снова опускается, [причем] и та, что заливает [сушу], и та, что отступает, меняют места. Что соленость заключена в некоей примеси, яспо не только из всего уже сказанного, но и из такого [опыта]. Если слепить из воска сосуд и, заткнув его горлышко так, чтобы вода не проникала внутрь, опус­тить в море, то влага, просочившаяся в сосуд сквозь 486 восковые стенки, окажется пресной, ибо землеобразное [вещество], чья примесь создает соленость, отделяется, 5 словно через цедилку. Это же [вещество] — причина тяжести (ведь соленая вода весит больше пресной) и густоты. А густотой соленая вода отличается настоль­ко, что груженые корабли, которые в реках едва не тонут, в море с тем же грузом хорошо держатся на во- 10 де и удобны в плавании. (Вот почему незнание этого дорого обошлось тем, кто грузил свои корабли в реках.) [И еще] есть свидетельство тому, что [при неизмен­ном] объеме [вода] от примеси делается гуще: если, разведя много соли, сделать воду очень соленой, яйца, даже целые, будут плавать на поверхности, так как во­да становится почти как гуща. Сравнимое с этим коли- 15 чество землеобразного вещества содержит и море. Та­кой же [раствор] делают и при засоле рыбы. Если [правдивы] басни, что рассказывают о таком озере в Палестине17, в котором пе уходят под воду, а держатся на плаву брошенные туда связанными че­ловек или вьючное животное, то и это было бы, пожа­луй, свидетельством в пользу сказанного нами. Ведь, 20 по рассказам, озеро это настолько горько и солоно, что там не водится никакой рыбы, а чтобы вымыть в его воде одежду, достаточно намочить ее и стряхнуть. [На­ше] утверждение, что соленый вкус создается некото­рым веществом и что присутствующее [тут вещество] землеобразно, подтверждают все [данные] такого рода. В Хаонии 18 есть родник довольно солепой воды, кото- 25 рый впадает в ближайшую реку; река пресная, но ры­бы в ней нет. По местному преданию, когда Геракл пришел [туда], гоня скот из Эрифии19, и предложил жителям на выбор либо соль, либо рыбу, они предпочли 30 соль, которая образуется у них теперь в роднике, ведь, вскипятив немного этой воды, они дают ей отстояться и, когда она остывает, а влага вместе с теплом [уже] испарилась, остается соль, причем не комками, а по­рошком, тонким, как снег. Правда, она солона меньше обычного и для хорошего вкуса нужно положить ее больше, а цвет у нее не такой светлый. Нечто подобное 35 можно наблюдать и в Умбрии: там есть такое место, З59ь где растет тростник и камыш. [Растения] сжигают и, бросив золу в воду, кипятят ее. Когда остается уже немпого воды, ей дают остынуть, и получается [некото­рое] количество соли. 487 Необходимо, видимо, признать, что соленая προτοπ-5 ная [вода] по большей части встречается в тех реках и родниках, которые некогда были горячими. Со вре­менем начало огня в них угасло, но земля, через ко­торую они просачиваются, еще сохраняет свойства пеп­ла и золы. Встречающиеся повсюду родники и речные потоки по вкусу очень различны, а причиной всех [этих различий] следует считать силу огня, присущую 10 им или возникающую в них. Именно, подвергаясь дей­ствиям разной степени жара, земля приобретает все­возможные виды и оттенки вкуса, ведь она наполня­ется квасцами, и щелоком, и другими веществами со сходными свойствами; процеженная через них, пресная вода изменяет [вкус]. В одпом случае вода станет кис-45 лой, как в сицилийской Сикании20: oua приобретает здесь острый вкус, и ей пользуются вместо винного уксуса для некоторых кушаний. А в Линке21 есть ка­кой-то родник с кислой водою, и в Скифии — с горькой; вода из этого [последнего] родника делает горькой всю реку, в которую он впадает. Отсюда, [а именно если го знать], от каких примесей какие бывают вкусовые свой­ства, понятпы и эти различия. Об этом особо шла речь в другом месте22. Итак, было сказано почти все о воде и о море: ка­ковы причины их вечного и непрерывного [существо-га вания], как они изменяются и какова их природа, а кроме того, какие естественные состояния случается им вызывать или претерпевать. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ О ветрах поговорим, исходя из уже высказапного нами прежде. Как мы утверждаем, есть два вида исла-з° репия: влажное и сухое. Одно называется паром, а дру­гое не имеет общего названия, поэтому мы вынуждены применять к целому имя, [подходящее] для части, и называть его как бы дымом. Между тем ни влажпое испарение не существует без сухого, ни сухое без влаж­ного, но все это называют [так или иначе] в зависи­мости от того, что преобладает. з:> Итак, когда, обращаясь по кругу, Солнце прибли­жается, [своим] теплом оно уносит влагу вверх, когда же удаляется, поднявшийся пар от охлаждения вновь 488 сгущается в воду. Поэтому дождей больше зимой, а так- зсоа же ночью, а не днем, хотя кажется, что это не так, ибо ночной дождь меньше замечают, чем дневной. II вот вся выпадающая [на землю] вода впитывается 5 в нее, а в земле содержится много огня и теплоты; солн­це между тем не только увлекает вверх влагу с земной поверхности, но, нагревая землю, высушивает и ее са­мое. А поскольку, как было сказано, испарение двоя­ко — парообразное и дымообразиое, должны возникать 10 обе [разновидности]. Испарение, содержащее большее количество влаги, является, как было сказапо ранее, началом дождевой воды, а сухое испарение — началом и природой всех пневм. И в самом деле ясно, что все 15 должно происходить именно таким образом. Ведь, с од­ной стороны, испарения должны разниться, с другой — это действие Солнца и теплоты в земле не только воз­можно, но и необходимо. Поскольку вид у каждого свой, ясно, что они раз­личны и что у ветра и у дождевой воды не одна и та же природа, вопреки утверждению некоторых, будто 20 один и тот же воздух в движении есть ветер, а когда сгущается снова — вода23. Что касается воздуха, то, как уже было изложено, он состоит из таких [частей]: пар, т. е. влажное и хо­лодное (ведь [пар] принимает любые очертания (euori-ston), как влажный; поскольку же [он] из воды, он и холоден по внутренней природе, так же как вода, 25 если ее не пагреть), и дым, т. е. теплое и сухое. И вот, как бы из [сочетания] обеих примет воздух по­лучается и теплым и влажным. Но нелепо [считать], что разлитый повсюду воздух в движепии становится ииевмой и, откуда бы пи исходило его движение, будет ветром; ведь так же как мы считаем реками пе всякий сколь угодно большой поток воды, но только такой, что зо имеет источник, — так обстоит дело и с ветрами; ибо значительное количество воздуха приводится в движе­ние падением какого-нибудь большого [тела], но при этом у него пет ни начала, пи источника. Сказаипое подтверждается па опыте: ведь постоянно — то чаще, то 35 реже, то в большем, то в меньшем количестве — обра­зуется испарение, и постоянпо в свойственную для то- ЗС0Ь го и другого пору возникают облака и ветры. Однако иногда зпачителыю преобладает парообразпое испаре­ние, а иногда — сухое и дымообразиое, и один год 489 5 поэтому выдается дождливый и влажный, другой — вет­реный и засушливый. Порой засуха или сильные дожди одновременно захватывают целиком большие области, а иногда они бывают местными. Часто ведь случается, что по всей округе дождей в меру или даже в избыт-10 ке, а в каком-то месте — засуха; случается и наоборот: в целом земля получает влагу умеренно, или даже дело идет к засухе, а на каком-то участке [земля] прини­мает обильную [дождевую] влагу. Причина тут в том, что сравнительно большое пространство находится, как правило, в одинаковом состоянии, поскольку соседние области расположены по отношепию к Солнцу почти 15 одипаково (если, конечно, исключить местные особен­ности). И в то же время иногда в одной стороне пре­обладает сухое испарение, а в другой — влажпое, ипог-да наоборот. И дело тут в том, что одпо из испарепий попадает в испарение на соседней области. Например, сухое испарение движется пад своей областью, а влаж-20 иое [устремляется] в соседнюю, или же ветры отнесут его даже в какое-нибудь отдаленное место. А в дру­гой раз влажпое испарение останется па месте, зато то же самое проделает сухое. Как в теле человека, когда верх живота сух, низ в противоположном со-25 стоянии, а если сух низ, влажен и холоден верх, точно так же часто случается, что π испарения вытсспяют друг друга и меняются [местами]. Далее, после дождя в тех местах, где он в данном случае прошел, как правило, поднимается ветер; и ког-30 да пачипается дождь, ветер стихает, ибо это необхо­димые следствия из указанных [выше] начал. Земля, высыхая после дождя от заключенного в пей самой и от идущего сверху тепла, выделяет пепарепия, а это и есть, как мы видели, тело ветра. И пока идет такое выделепие, преобладают ветры, но, коль скоро ветры стихают, потому что тепло постоянно выделяется и под-Rft иимается вверх, охлаждеппып пар сгущается, и обра­за» зуется вода. И когда облака скучиваются в одном место и внутри них сосредоточивается холод, [тоже] обра­зуется вода и охлаждает сухое испарение. Имеппо по этим причинам ветры стихают при дожде, а когда они стихают, начинается дождь. δ Кроме того, по той же причине ветры [дуют] преи­мущественно с севера и юга, ведь большинство ветров бывают бореями или нотами. Лишь эти области минует 490 солнце, только [приближаясь] к ним или от них [уда­ляясь], так как путь его лежит всегда па запад и на восток. Облака поэтому образуются по сторонам [от ία пути Солнца], и, когда Солнце приближается, испа­ряется влага, а когда удаляется в противоположном на­правлении, льют дожди и наступает ненастье. Дейст­вительно, из-за перемещения от поворота к повороту наступают лето и зима, а вода испаряется вверх и там снова сгущается. Но так как больше всего дождей бы- is вает в тех краях, к которым и от которых совершает своп повороты Солнце, т. е. в северной и южной облас­тях, то где земля получает больше всего влаги, там больше всего должно возникать испарений (почтп так, как дым от сырых дров), а это испарение и есть ветер. 20 Таким образом, вполне понятпо, что и больше всего ветров, и самые главные происходят оттуда. Ветры с севера пазываются бореями, а с юга — потами. Направление ветров наклонно; хотя испарение под­нимается прямо вверх, ветры воют вокруг Земли, так как в целом воздух, окружающий [Землю], следует за движением [неба]. Поэтому здесь, пожалуй, может 23 встать вопрос: откуда [берут] начало ветры — сверху или снизу? Ведь движение [идет] сверху, и, прежде чем пачинает дуть, по воздуху это заметно, особенпо при облачности или тумане: пневма начала двигаться раньше, чем ветер стал заметен, а это доказывает, что начало [движению] ветров — вверху. Поскольку же зэ ветер — это некоторое количество сухого испарения земли, движущееся над ее поверхностью, очевидно, что начало его движения вверху, а [пачало] его материи и его образования (tes hyles cai tes genesefts) внизу. Куда потечет восходящее [испарение], там и при­чина [движения ветра], ибо пад тем, что сравнительно удалено от Земли, силу имет обращение Неба. В то же время снизу [испарение] поднимается по прямой, 35 а все действует тем сильнее, чем меньше расстояние, образование же [пиевмы] — в земле. зб1ь Данные [паблюдений] подтверждают, что ветры возникают из множества испарений, собирающихся мало-помалу вместе, подобно тому как реки берут нача­ло в водопоспой земле. Ведь там, откуда в каждом от­дельном случае дуют ветры, они очень слабы и, толь­ко отойдя па некоторое расстояние, становятся силь- s ными. Кроме того, и на [крайнем] севере, т. е. вокруг 491 полюса, зимой безветренно и спокойно. Ветер там па-столько слаб, что и незаметен, и, только уже выходя из этой области, он становится сильным. Итак, сказано, какова природа ветра и как он воз-*о иикает, кроме того, о засухе и ливнях, о том, отчего с дождем ветры и стихают и поднимаются, и почему среди ветров преобладают бореи и ноты, и в дополне­ние к этому о движении [ветров]. ГЛАВА ПЯТАЯ 35 Солнце и сдерживает, и поднимает ветры. Слабые и небольшие испарения солнце своим теплом, превос­ходящим [тепло] испарений, истощает и рассеивает. Да и саму землю оно высушивает прежде, чем образо­вавшееся выделение скопилось, подобно тому как [су-20 хая] щепка, попав в сильный огонь, часто сгорает, не успев задымиться. И вот по всем этим причинам Солн­це и прекращает ветер, и препятствует самому его обра­зованию; истощая [испарения], прекращает и, быстро высушивая [землю], препятствует образованию. По­этому около времени восхода Ориона и вплоть до эте-сиев 24 и их предвестников, как правило, наступает без-25 ветрие. Вообще же безветрие наступает по двум причи­нам: либо [теплое] испарение иссякает от охлаждения (например, в сильный мороз), либо оно иссушается зноем. [Безветрие] приходится главным образом на промежуточную пору, когда испарение еще не нача-30 лось или когда оно уже все ушло, а нового притока еще не было. Считается, что Орион, когда он заходит или восхо­дит, приносит переменчивую и дурную погоду, потому что заход его и восход совпадают со сменой времени года (лета или зимы), а так как созвездие большое, [его восход и заход] занимает много дней; переходная же пора всегда отличается переменчивой [погодой] из-85 за своей неопределенности. Этесии дуют после [лет­него] солнцеворота и восхода Пса25, но не тогда, когда i2tt Солнце находится на самом близком или самом дале­ком расстоянии, и дуют они днем, а ночью стихают. Объясняется это тем, что, когда [Солнце] близко, оно высушивает землю прежде, чем успеет образоваться испарение; а когда оно немного удалилось, испарений 5 образуется довольно и тепла достаточно, чтобы расто-492 пить замерзшую воду, так что от земли, высушивае­мой и собственным теплом, и солнечным, поднимается как бы дым и пар. Ночью эти [ветры] стихают, потому что ночной холод приостанавливает таяние льда, а ни замерзшая [влага], ни [влага], полностью лишенная сухой [примеси] не дымится, ведь только влага, содер­жащая сухую [примесь], дымится при нагревании. У некоторых вызывает недоумение, отчего после летнего солнцеворота постоянно дуют бореи, которые мы называем этесиями, а соответственные ноты после зимнего солнцеворота не возникают. Но это вполне за­кономерно. Ведь в свою очередь возникают так назы­ваемые левконоты26 в соответствующую пору [зимы], но они не дуют с таким постоянством, их не замечают, а потому и ищут [других]. Объясняется это тем, что борей дует из полярной области, полной воды и снега. Снега тают под солнцем, и этесии дуют скорее после, а не во время летнего солнцеворота. Так и зной насту­пает не тогда, когда Солнце ближе всего к полюсу, по когда оно уже довольно долго греет и еще поблизости. И после зимпего солнцеворота подобным же образом дуют птичьи [ветры] 27. Это тоже этесии, по слабее; они дуют не так сильно и позже [собственно] этесиев, так как начинают дуть на семидесятый [день после солнцеворота], когда солнце удалено и потому дейст­вие его слабее. Равным образом и непостоянство этих ветров объясняется тем, что в это время испарение за­трагивает только поверхность и лишь непрочные [ве­щества], а для [испарения веществ], отвердевших сильнее, требуется больше теплоты, поэтому они дуют с перерывами, пока при летнем солнцевороте не воз­никнут [опять] этесии, после чего обычно ветер все время дует почти непрерывно. Что касается нота, то он дует от летнего солнцево­рота, а не с другого полюса28. Дело в том, что обитае­мая земля делится па две части: одна — у верхнего полюса, где живем мы, другая — у противоположного полюса, к югу. [Обитаемая область] похожа на тим­пан; очертания [тимпапа] вырезают из [сферы] Зем­ли прямые, проведенные через ее центр и образующие два конуса; основанием одного [служит круг] тропи­ка, основанием другого — постоянно видимый [круг], а вершиной [того и другого] — центр Земли. Таким же образом вырезают Землю и другие два конуса, на-493 правленные к нижнему полюсу. Только эти места и могут быть обитаемы, но ни область между тропиками (ведь [там] тень не падает к северу, тогда как еще прежде, чем тень исчезнет или передвинется на юг, земля становится необитаемой), ни полярная область (из-за холода) необитаемы [рис. 1] 29. (Северная Корона проходит над этими местами; она появляется над нашей головой, когда оказывается на [нашем] меридиане)*30. Поэтому существующие ныне описания [или кар­ты] Земли нелепы: ведь обитаемую Землю изобража­ют круглой, а это невозможно, исходить ли из наблю­дения или из [общих] рассуждений. Рассуждение ведь показывает, что [протяженность обитаемой об­ласти] в ширину имеет пределы, но по полосе с уме­ренным жаром и холодом можно кругом охватить всю землю, потому что жар и холод возрастают не вдоль [этой полосы], а поперек. Так что если бы не препят­ствовали то тут, то там морские пространства, можно было бы обойти всю [обитаемую Землю]. Это же по­казывают наблюдения путешественников по морю и по суше: длина [обитаемой Земли] намного превосхо­дит ширину. [Расстояпие] от Геракловых Столпов до Индии относится к расстоянию от Эфиопии до Меоти-ды и крайних пределов Скифии как пять с лишним к трем, насколько, разумеется, возможна точность, когда вместе складывают [протяженность] пути по морю π по суше. Между тем в ширину мы знаем оби­таемую Землю вплоть до необитаемых мест: по одну сторону от нее не селятся из-за холода, по другую — из-за жары. Но за пределами Индии и за Геракловыми Столпами из-за моря не видно, тянется ли обитаемая земля сплошным [поясом] 3|, А поскольку должна существовать некая область, которая расположена по отношению к другому полюсу так же, как область, где живем мы, к нашему, то ясно, что, подобно всему прочему, и расположение ветров будет там сходно [с нашим]. И, подобно нашему бо­рею, от того полюса таким же образом дует некий ве­тер. Но он никак не может достигнуть наших краев: ведь даже здешний борей не [дует] надо всей Землей, где живем мы, ибо он походит [скорее] па ветер [у моря], дующий с суши. Но поскольку мы живем в [землях], прилегающих к северу, у нас дуют главным 494 образом бореи. Но даже в наших краях они ослабе­вают и не могут проникать далеко; ведь и в южном море, по ту сторону Ливии, эвры все время переме­жаются с зефирами, как у нас бореи с нотами. Ясно поэтому, что нот дует не с другого полюса, а раз это так, то и не от места зимнего солнцеворота. Иначе для соблюдения соответствия должен был бы [существовать] другой ветер, от места летнего солнце­ворота, но в действительности его нет и из этих мест дует, видимо, только один ветер. Таким образом, но-том должен быть ветер, дующий из выжженной об­ласти. Из-за близости Солнца в этих местах нет ни воды, ни пастбищ, па которых при таянии могут заро­диться этесии. Но так как это область обширная и от­крытая, то и нот оказывается сильнее, шире и теплее борея и проникает к нам дальше, чем борей в проти­воположном направлении. Итак, сказано, какова причина [возникновения] этих ветров и как они соотносятся друг с другом. ГЛАВА ШЕСТАЯ Поговорим теперь о расположении ветров, о том, какие из них каким противоположны, какие могут дуть одновременно, а какие нет и, кроме того, каковы [их названия] и число, а также и обо всем другом, что происходит с ветрами, но на чем у нас не было случая остановиться особо в «Проблемах» 32. Рассматривая расположения ветров, следует сопро­вождать рассуждение изображением [рис. 2]33. Для вящей ясности изображена окружность горизонта, по­этому на рисунке круг. Надо представить себе, что это один из поясов [Земли], где мы обитаем. Другой пояс можно разделить тем же способом. Пусть будет прежде всего принято, что пространственно противопо­ложные [точки] — это [точки], более всего удаленные друг от друга пространственно, подобно тому как противоположны по виду те [вещи], которые по виду больше всего отстоят друг от друга. А дальше всего в пространственном отношении отстоят друг от друга [точки], лежащие на [противоположных] концах диа­метра. Итак, пусть [точка] А — равноденственный заход, а противоположная этой [точке] В — равноденствен-495 шли восход. Другой диаметр пересекает этот под пря­мым углом, и пусть [точка] H на нем будет севером, а диаметрально противоположная ей [точка] θ — югом. Пусть [точка] Ζ — это летний восход, а [точка] Ε — летний заход, Δ — зимний восход и Г — зимний заход. От Ζ проведем диаметр к [точке] Г, и от Δ — к точке Е. Поскольку же [точки], пространственно наиболее удаленные друг от друга, являются прост­ранственно противоположными, а концы диаметра удалены более всего, то противоположными друг дру­гу должны быть ветры по концам диаметров. Названия ветров в соответствии с этим расположе­нием следующие: зефир — от А, ибо это равноденст­венный заход; противоположен ему апелиот — из В, ибо это равноденственный восход; борей же и апарк-тий — из Н, ибо здесь север; противоположный ему нот дует с юга из точки θ (θ и Η диаметрально про­тивоположны); из точки Ζ —кекий, ибо это летний восход; противоположным ему [является ветер], дую­щий не из Е, а из Г, [под названием] либ, который [дует] от зимнего захода; он противоположен [ке-кию], потому что лежит на другом конце того же диа­метра. Из [точки] Δ — эвр, он дует от зимнего восхо­да, соседствуя с потом, поэтому часто говорят, что дуют эвроиоты. Противоположен ему не либ из Г, а [ветер] из Е, который одни называют аргестом, дру­гие — олимпием, третьи — скироном: он дует от летнего захода, и он один диаметрально противоположен эвру. Таковы, стало быть, расположенные по концам диаметров ветры, для которых существуют [ветры] противоположные. Но есть и другие ветры, для кото­рых противоположных нет. Из [точки] I — это так на­зываемый траскин, который находится между аргестом и апарктисм; из [точки] К — так называемый мес, ко­торый занимает место между кекием и апарктием. Ли­ния ΙΚ почти совпадает с постоянно видимым [кру­гом], по все же не точно. Ветров, противоположных этим, нет: пи месу ([такой ветер] дул бы из [точки] М; эта [точка] на противоположном конце диаметра), ни траскию в [точке] I ( [такой ветер] дул бы из N — [точки] на противоположном конце диаметра), [но это­го не происходит], если не считать какого-то ветра, дующего на короткое расстояние и называемого ту­земцами финикийским. 496 Таковы важнейшие и отделенные [друг от друга] ветры, и в таком порядке они [расположены]. 5 С севера ветров дует больше, чем с юга, потому, [во-первых], что обитаемая область Земли примыкает к северу, и потому, [во-вторых], что дождей и снега сюда сгоняется гораздо больше, так как другая [об­ласть] подвержена действию Солнца и его перемеще- ю ния. Спег тает, [впитывается] в землю, а когда Солн­це и Земля нагреют [влагу], от этого должно возни­кать испарение, более обильное и на более обширном пространстве. Из названных [северных] ветров самые важные борей и апарктий, за пими траский и мес; кекттй !5 соседствует и с бореем и с апелнотом. [Южные вет­ры] — это нот, идущий прямо с юга, и либ. [Восточ­ные ветры] — это апелпот, идущий от равноденствен­ного восхода, и эвр. Финикийский соседствует [и с во­сточными и с южными ветрами]. [Западные] —зефир, идущий прямо с запада, и так называемый аргест. Од­ни ветры в целом зовутся бореями, другие нотами; за­падные ветры причисляют к бореям, ибо, дуя со сто- го роны захода [Солнца], они довольно холодные, а во­сточные причисляют к нотам: они теплее, потому что дуют со стороны восхода. Ветры получили такие па-звания после того, как их поделили на холодные и го­рячие или теплые. [Ветры] с востока теплее, чем с запада, потому что восточные [земли] дольше [иахо- яг» дятся] под действием Солнца, а западпые [земли] Солнце и покидает скорее, и приближается [к ним] позже. Из такого расположения ветров ясно, что противо­положные друг другу ветры не могут дуть одновре­менно, ведь они расположены по концам диаметра, и потому один из них, оказавшись слабее, стихает. Но ветрам, расположенным друг по отношению к другу, как, например, Ζ и Δ, ничто не препятствует дуть од- 30 повременно. Поэтому иногда два ветра оказываются попутными и дуют в одном направлении, хотя возник­ли они в разных местах и вообще разные. В противоположные времена года дуют, как пра­вило, противоположные ветры; например, около вре­мени весеннего равноденствия — кекий и вообще [вет­ры] к северу от летнего солнцеворота; около времени зс4ь 497 осеннего равподенствия — либ; зефир дует около вре­мени солнцеворота летнего, а эвр — зимнего. 5 Обрушиваются на другие ветры и заставляют их улечься больше всего апарктии, траский и аргесты. Ведь раз их источник [к нам] ближе всего, то и дуют они особенно часто и сильно. Потому и погоду они приносят самую ясную, что, дуя из недалека, застав­ляют все другие ветры утихнуть, а разгоняя собираю-ίο щиеся тучи, приносят прояснение, если только не ока­жутся в то же время чересчур холодными. В этом слу­чае они хорошей погоды не приносят, ибо, когда холо­да в них больше, чем силы, они замораживают облака, прежде чем успевают их разогнать. Некий не прино­сит прояснения, потому что он поворачивает к самому себе, откуда и поговорка: «Тянуть к себе, как кекий облако». is Когда уляжется один ветер, приходит очередь сле­дующего по порядку в направлении движения Солнца, ведь, что ближе всего к источнику, скорее приходит в движение, а источник ветров движется вместе с Солнцем. Противоположные ветры действуют либо одинако­во, либо противоположным образом; например, либ и кекий, который иногда называют геллеспонтием, оба влажные, (как π эвр, именуемый [иногда] апелио-20 том), а аргест и эвр сухие. Эвр сух вначале, а конча­ет [свой путь] влажным. Мее и апарктии — самые снежпые ветры, а потому и самые холодные. Апарктии, траский и аргест прино­сят град. Нот, зефир и эвр — знойпые ветры. Кекий 25 заволакивает небо густыми облаками; либ приносит редкие облака. Кекий, поворачивая к самому себе и примыкая одновременно к борею и эвру, из-за своей охлажденпости замораживает насыщенный [водяными] парами воздух и сгущает его в [облака], а как восточ­ный ветер, он приносит с собой в изобилии парообраз­ное вещество, которое гонит перед собою. Апарктии, м траский и аргест приносят ясную погоду (причина этого была изложена выше). Эти ветры по преимуще­ству, а также мес создают молнии. Начинаясь побли­зости, они холодны, а из-за холода возникает молния, ведь она выделяется при сгущении облаков. Некото-365а рые из этих [ветров], кроме того, приносят град, и по той же причине: ведь они быстро замораживают. 498 Ураганы бывают главным образом осенью, по ино­гда и весной, это в основном апарктий, траский и ар-гест. Дело в том, что ураганы возникают чаще всего, когда одни ветры обрушиваются на другие, а эти-то s ветры чаще всего и обрушиваются на другие. И этому [явлению] выше также было дано объяснение. Для жителей запада этесии сменяются от апарк-тиев к траскпям, аргестам и зефирам <(ибо апарк­тий... есть зефир)), они начинаются с севера и конча­ются далеко [на юге]; для жителей востока ветры ю сменяются [от северных] до апелиота. Итак, пусть о ветрах, их первоначальном пропс-хождении и сущности [в смысле субстанции], об их общих и особых свойствах (pathemata) нами сказано достаточно. ГЛАВА СЕДЬМАЯ После изложеппого нам следует сказать теперь о землетрясешш и колебапиях земли. Дело в том, что при- ,5 чина этого явления родственна [причине] только что рассмотренных [явлений]. Доныне было тремя [философами] предложено по крайней мере три объяснения [землетрясений]. Их высказали Анаксагор из Клазомен, до него Анаксимен из Милета и после них Демокрит из Абдер. го Итак, Анаксагор говорит34, что эфир, устремлен-пый по своей природе вверх, попадая в пустоты под землей, вызывает ее колебания. [Это происходит], когда из-за дождей поверхность земли делается вяз­кой, тогда как по своей природе она, конечно, вся рав­номерно пористая. Таким образом, [по его мнению], у всей сферы в целом есть верх и низ, причем верхняя 25 часть —та, где живем мы, а другая — внизу35. Нет, конечно, нужды как-либо опровергать такое объяспение, уж слишком оно грубо. Неразумно пони­мать верх и низ таким образом, как будто тяжелые тела не везде падают на землю, а легкие, в частности огонь, пе везде [поднимаются] вверх; да к тому же, зо мы видим, как горизонт, пасколько мы знаем обитае­мую землю, по мере пашего передвижения всякий раз другой, [а это возможно, только] если [Земля] вы­пуклая и шарообразная. Нелепо также утверждать, 499 будто Земля покоится на воздухе из-за своей величи­ны, и в то же время говорить, что от удара снизу она вся доверху сотрясается. Кроме того, [Анаксагор] не объяснил пи одной особенности землетрясений, а ме­жду тем не всякую страну затрагивают эти [явления] 35 н не во всякую пору случаются. 3G5b Демокрит говорит36, что земля [сама по себе] пол­на воды, а принимая много другой, дождевой воды, она приходит в движение, ибо когда воды становится больше, то, не вмещаясь в пустотах, она силой [про­кладывает себе путь] и вызывает [тем самым] земле-6 трясение. А когда земля высыхает, она перетягивает [воду] из переполненных вместилищ в пустые, и, па­дая при этом перемещении, [вода] сотрясает землю. Анаксимеи говорит37, что, увлажняясь и высыхая, земля покрывается трещинами, и, когда расколотые таким образом возвышенности рушатся вниз, происхо­дит землетрясение. Поэтому [якобы] землетрясения ίο бывают во время засухи, а также во время ливней. В засуху, как было сказано, земля трескается от вы­сыхания, но может рассесться и земля, переувлажнен­ная дождем. Однако, будь это так, во многих местах должно было бы наблюдаться оседание [поверхности] земли. Кроме того, почему это явление часто бывает в опре­деленных местах, между тем как эти [именно места] is не отличаются ни засушливостью, ни сыростью? А ведь, [по этому учению], должны! Вообще из таких предположений [следует], что землетрясения должны постепенно становиться все слабее, и когда-нибудь колебания [земли] совершенно прекратятся, ибо та­кова природа уплотнения. Так что если это невозмож­но, то ясно, что и [у землетрясения] не может быть 20 такой причины. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Но поскольку ясно, как было ранее сказано, что испарения должны возникать и из влажного и из су­хого, то и землетрясения являются необходимым след­ствием существования этих испарений. Сама по себе 25 земля сухая, но из-за дождей в ней содержится много влаги, так что, когда под действием солнца и собст­венного огня она нагревается, как снаружи, так и в 500 недрах земли образуется много ппевмы38, а эта [писв-ма] в одних случаях сплошным [потоком] вся вытекает наружу, в других — вся [направляется] внутрь, а иной раз делится [надвое]. Поскольку же иначе быть не может, нам следует, пожалуй, рассмотреть теперь, какое тело более всех w других способно быть источником движения. А таково с необходимостью тело, способное по своей природе проникать как можно глубже и с наибольшей силой. Такой силой должно обладать тело, движущееся с на­ибольшей скоростью, ведь силу удару придает прежде всего скорость. А глубже всего по своей природе про- зз пикает то, что лучше всего может проходить насквозь, таково между тем самое тонкое [вещество]. Посколь­ку же природа пневмы [именно] такова, [именно] она гссо из всех тел обладает наибольшей движущей силой. Ведь пневма раздувает из огня пламя и заставляет огонь быстрее заниматься. Таким образом, колебания земли вызываются не водой и не землей, а ппевмои, когда внешние испарения почему-либо устремляются 5 вглубь [земли]. Поэтому чаще всего и наиболее сильные землетря­сения происходят в безветренную погоду. Дело в том, что непрестанно образующиеся испарения следуют преимущественно своему первоначальному направле­нию, так что либо они все одновременно [устремля­ются] внутрь, либо все — наружу. Вполне объяснимо, впрочем, что землетрясения случаются порой и при ветре: мы можем наблюдать иногда несколько ветров, to дующих одновременно, и, если хотя бы один из них устремился в землю, землетрясение произойдет при ветре. Но в этих случаях землетрясения слабее, пото­му что их начало и причина оказываются поделенны­ми. Ночью толчки бывают чаще и сильнее, а днем только в полдень, ибо полдень обычно самое тихое время дня, ведь, когда солнце особенно припекает, а ** это случается прежде всего в полдень, оно не выпуска­ет испарения из земли. Ночи же более свойственно безветрие, чем дпю, потому что нет солнца. Таким об­разом, [почью] поток [испарения] снова устремляется внутрь, подобно отливу (в противоположность прили- 20 ву, направленному наружу). Особенно часто [земле­трясение] происходит под утро, ибо в это время обык­новенно поднимается ветер. Когда же начало движе-501 ния пневмы, меняя, подобно Еврипу39, свое направле­ние, [проникает] внутрь, избыток пневмы вызывает более сильное землетрясение. Добавим к этому, что самые сильные землетрясе-25 ния случаются в таких местах, где или в море течения особенпо стремительны, пли почва очень пориста и из­рыта пещерами, поэтому [землетрясения] бывают у Геллеспонта, в Ахайе и Сицилии, а также на Евбее в тех местах, где, как считается, море по протокам проходит под землею. Теплые источники у Эдепса40 зо порождены той же причиной. Во всех названных ме­стах землетрясения происходят главным образом из-за тесноты: [поток] пневмы, набирающий силу, под мощ­ным напором морской воды загоняется обратно вглубь земли, [хотя] по природе ему свойственно из земли зббь извергаться. Таким образом, местности с пористой почвой принимают много пневмы и подвержены болео [сильным] землетрясениям. По той же причине землетрясения особенно часты весной и осенью, в дождливую пору, π во время за­сухи, ведь это наиболее ветреные времена года. А ле-5 том и зимой из-за мо.роза в одном случае и из-за жа­ры — в другом наступает затишье, ибо [для образова­ния испарений] зимой слишком холодно, а летом слишком жарко. Между тем во время засухи воздух насыщен пневмой, поскольку сама засуха — это не что иное, как преобладание сухого испарения над влаж-ю ным. А в дождливое время и внутри [земли] испаре-пий образуется больше, и замкнутыми они оказыва­ются в более узких местах: ведь если вода заполняет [подземные] пустоты, такие выделения вынуждены вмещаться в меньшем пространстве. И когда [папор испарения] становится сильнее, ведь большое количе­ство его сдавливается в малом пространстве, тогда удар потока ветра сильно сотрясает [землю]. Это нуж-15 но представить себе на примере нашего тела: как дрожь и сердцебиение вызываются заключенной в нас силой пневмы, приблизительно так же пневма дейст­вует и в земле, и одни землетрясения напомипают дрожь, другие — сердцебиение. И как часто случается 20 после мочеиспускания (ведь в теле словно проходит какая-то дрожь, когда пневма снаружи струей прони­кает внутрь), так происходит и с землей. Силу, какой обладает пневма, следует изучать не только по проис-502 ходящему в воздухе (можно было бы предположить, что там способность к подобному действию объясня­ется ее количеством), но и по ее воздействию на тела 25 животных. Судороги и спазмы — это движения, произ­водимые пневмой, и бывают они столь сильны, что не­смотря па попытки многих [людей], совладать с дер­ганьем больных невозможно. И вот, если допустимо сравнивать большое с малым, то и происходящее в зо земле нужно представлять себе [именно] так. Свидетельства этому, доступные нашему наблюде­нию, были и есть во многих местах. Так, уже было в одном месте землетрясение, которое прекратилось пе раньше, чем у всех на виду, подобно вихрю, вырвался из земли и устремился в пространство над землей вы­звавший [землетрясение] ветер. Нечто подобное про- зс: нзошло недавно π в Гераклее Поптпйской, а несколь­ко ранее — на Священном острове (это одип из так называемых Эоловых островов) 41. На этом острове вздулась часть земли и, с шумом поднявшись, образо­вала бугор вроде холма; пакоиец [холм] расселся, от­туда вырвалась обильная пневма и вынесла снопы искр и пепел, который целиком засыпал соседпий го­род па Липарских островах и долетел даже до некото­рых городов Италии. И сегодня отчетливо видно место, где произошло это извержение. И огонь, надо пола­гать, возникает в земле кто той же причине, [а имеп- ю но] когда при ударе воспламеняется раздробленный на мелкие части воздух. О том, что под землей действительно существуют [потоки] пневмы, свидетельствуют еще [некоторые] явления па этих островах. Когда должен подуть южный ветер, то его заранее предвещает вот что: от мест, где извергается [пневма], исходит гул, потому что мор- 15 екая вода, подгоняемая издали [ветром], оттесняет из­вергающееся из земли [испарение] там, где с ним сталкивается, обратно в землю. От этого и получается гул, но без толчков, [во-первых], благодаря широкому простору (ведь наружу излияние происходит неогра­ниченно), а [во-вторых], обратно загоняется немного 20 воздуха 42. Приведенное нами объяснение подтверждается сре­ди прочего тем, что Солнце [в такое время] затумани­вается π тускнеет, хотя облаков и нет, и тем [еще], что незадолго до предрассветного землетрясения иног-503 да наступает безветрие и сильный мороз. Затуманива­ние и потускнение Солнца — это необходимое следст­вие того, что ппевма, которая [обычно] рассеивает и 25 разрежает воздух, начинает отступать назад в землю.. [Так же можно объяснить] и безветрие и холод на ут­ренней заре перед рассветом. Что касается безветрия, то оно, как уже было ранее сказано43, по большей части непременно следует за как бы обратным током пневмы внутрь [земли], и [этот ток] обильнее перед более сильными землетрясениями. Дело в том, что зо [землетрясение] должно быть сильнее, когда [поток пневмы] не разрывается [надвое], так что часть идет вовне, а часть внутрь, но целиком устремляется [в од­ном направлении]. Холод наступает, когда испарение, само по себе от природы теплое, поворачивает внутрь [земли]. Ветры теплыми не кажутся, потому что они приводят в движение воздух, наполненный большим [количеством] холодного [водяного] пара. Так и с пнев-ЗС7Ь мой, выдыхаемой изо рта, ведь и эта [пневма] вбли­зи теплая, как когда мы дышим широко открытым ртом (но [пара] тут слишком мало, чтобы это было столь же заметно), а на некотором расстоянии она ох­лаждается по той же самой причине, что и ветры. И 5 вот когда такое [теплое от природы] испарение (hö toiautë dynamis) исчезает в земле, там, где это проис­ходит, (благодаря влажности) поток [водяного] пара сгущается и вызывает похолодание. Так же объясня­ется появление порой обычных предвестий землетря-ю сения: в ясном небе днем или вскоре после заката по­казывается тонкое и вытянутое в длину облачко, по­добное тщательно проведенной длинной прямой черте, ведь в это время [поток] пневмы, изменивший свое направление, ослабевает. Нечто подобное происходит в море у побережья: когда у берега море волпуется, *5 прибой очень высокий и крутой, а когда затишье, (по­тому что мало испарения), [волны] низкие и ровные. Между тем что [делает] море у берега, то пневма — в воздушном тумане, так что, когда наступит безвет­рие, [на небе] остается совершеппо прямое и тонкое облако, словно гребень воздушного прибоя. 20 Поэтому и при лунном затмении иногда случается землетрясение. Ведь когда приближается [время] за­темнения, а свет и солнечное тепло еще не полностью исчезли из воздуха, но уже ослабевают, наступает без-504 ветрие, потому что пневма перемещается в землю. Это и вызывает землетрясение перед затмением. И ветры 25 часто поднимаются перед затмениями: перед полуноч­ными — в самом начале ночи и в полночь — перед ут­ренними затмениями. Это происходит потому, что теп­ло от Луны слабеет, когда на своем пути [она] уже приближается к месту затмения. Когда исчезает то., зо что удерживало воздух в неподвижности, он снова приходит в движение и начинает дуть (gignetai рпе-uma), но не раньше, чем произойдет затмение. Когда землетрясение сильное, оно не прекращается ни тотчас же, ни после первого толчка, но даже пер­вый [приступ] нередко продолжается чуть ли не со­рок дней; да и после, год пли два спустя, [землетря- зсна сение] дает себя знать в тех же мсстах. Сила земле­трясения зависит от количества пневмы и от очерта­ний проходов, через которые она протекает. Там, где [поток пневмы] встречает сопротивление и проходит с трудом, землетрясения особеппо сильны, и [пневма] вьшуждена оставаться запертой в тесных вместили- 5 щах, подобно воде, у которой нет выхода из сосуда. Поэтому как в теле [человека] судорога не прекраща­ется ни тотчас, ни даже вскоре, но постепенно, по ме­ре угасания припадка, так и начало, порождающее ис­парение, и порыв пневмы, очевидно, не расходуют ра- ю зом все вещество, из которого создается ветер, именуе­мый нами землетрясением. Следовательно, пока еще расходуются остатки этого [вещества], непременно [ощущаются] толчки; они постепенно слабеют, покуда испарения не останется слишком мало, чтобы вызвать ощутимые колебания. Кроме того, ппевма вызывает подземный гул, в том is числе и такой, который предшествует землетрясению, хотя кое-где [подземный гул], случалось, возникал и помимо землетрясения. Ведь как рассекаемый воздух издает самые разнообразные звуки, так [происходит и тогда, когда] ударяет он сам. [Действие] здесь одина­ковое, ибо, что наносит удар, одновремепио само его и получает. Гул предшествует толчкам, потому что он состоит из более тонких частиц и проходит сквозь 20 [препятствие] лучше пневмы. Когда поток [пневмы] слишком слаб и разрежен, чтобы вызвать колебания земли, ведь, просачиваясь легко, он не может сотря­сать [землю]; все же, сталкиваясь с плотными 505 глыбами и пустотами всевозможных очертаний, он про­изводит самые разнообразные звуки, так что иной раз 25 кажется, будто — как говорится в волшебных сказ­ках— «земля мычит». Между тем случалось также, что при землетрясе­ниях наружу извергалась вода. Но это не значит, что вода—причина колебания [земли]. Движущая [при­чина здесь] пневма, когда на поверхности или внизу она выказывает свою силу, подобно тому как ветры зо вызывают волны, а не волны — ветер, иначе так и зем­лю сочли бы, пожалуй, причиной [рассматриваемого] явления, ведь земля [при толчках] волнуется, по­добно воде [в море], а излияние [воды] есть род [та­кого] волнения. Но [вода и земля] суть материаль­ные причины (ибо претерпевают, а не действуют), тогда как пневма — [действенное] начало. Если наводнение происходит одновременно с зем-35 летрясением, причина [такого совпадения] — во встреч­ать пых потоках ппевмы. Это случается, когда пневма, вызывающая землетрясение, не может полностью отра­зить напора морской воды, подгоняемой другой пнсв-мой, по, отгоняя прочь и оттеспяя море, она собирает в одном месте много [воды]. И тогда стоит этому [по­току] пневмы ослабеть, скопившаяся [вода], подгоняе-« мая противоположным [током] пневмы, обязательно обрушивается [на берег] и вызывает паводнение. Такое случалось в Ахайе: [над землей] дул нот, а с моря — борей, и, когда [на суше] наступило безветрие и поток ветра устремился внутрь [земли], тогда одновременно произошли наводнение и землетрясение, которые были тем сильнее, что море, загораживая [выходы], пе да-10 вало загнанной под землю пневме вытечь [наружу]. Итак, вступая в противоборство, пневма вызвала земле­трясение, а долго сдерживаемый напор воды — навод­нение. Землетрясения бывают [лишь] в отдельных местах и часто на небольшом участке, не то — ветры. [Земле-15 трясения] бывают местными, когда испарения одной области сливаются с испарениями соседней, подобно тому как засухи или ливни, как мы сказали44, бывают местными. И, таким образом, землетрясения возникают, а ветры нет. Начало данных явлений, [землетрясений, засухи, дождя],·—в земле, так что все движение [со-2° ответствующих испарений] направлено в одну [сторо-506 ну]. Сила Солнца между тем не [везде] одинакова; больше [оно воздействует] на испарения высоко над землей, так что, получая начальный [толчок] от дви­жения Солнца, [испарения] текут в одном направ­лении, различаясь при этом по положению45. Итак, когда пневмы много, землетрясение идет вширь, как дрожь; изредка в некоторых местах [тол- 25 чок] идет, подобно биению сердца, изнутри к поверхно­сти. Потому-то такой вид толчка весьма редок, ведь именно [в недрах] достаточно большой [движущей] силе трудно скопиться, так как выделение вдоль [по­верхности] во много раз больше, чем [идущее] из глу­бины [земли]. Если толчок все же исходит снизу, на поверхность выбрасывается множество камней, подоб­но мякппе, [что отвеевается] в ситах. Землетрясение зэ такого рода произвело разрушения в окрестностях Сп-пила, на так пазываемой Флегрейской равнине и в об­ласти Лигурии46. Острова, лежащие посреди моря, землетрясениями затрагиваются меньше, чем прибрежные. Дело в том, что обширное море охлаждает испарения и своей тяже- 3^ стью препятствует [им] и оттесняет [их]. Кроме того, сила ветров на море вызывает течения, а не толчки. А поскольку пространство моря велико, испарения не Зо°а входят в него, а исходят из него и сопровождаются [испарениями] с земли. С другой стороны, прибреж­ные [острова] являются частью суши, ведь промежу­ток такой маленький, что не имеет никакого зпачетшя. 5 А далекие острова не могут испытывать колебания иначе как вместе со всем окружающим их морем. Таким образом, сказано о землетрясениях, о том, какова [их] природа, о причине их возникновения и, пожалуй, о наиболее значительных явлениях, сопро­вождающих [колебания земли]. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Поговорим теперь о молнии и громе, а также о вих- и> рях, престерах и громовых ударах. Дело в том, что начало у всех этих [явлений] необходимо признать одним и тем же. Как было сказано, испарения двояки: влажные и сухие, а их смешение в возможности содержит в себе [свойства] того и другого. Сгущаясь, испарение, как « 507 сказано ранее, образует облако, причем плотность сгу­щения облаков возрастает к их крайней границе, ведь там, где тепло исчезает, рассеиваясь вверх, сгуще­ние должно быть плотнее и холодпее. Вот почему, хотя но своей природе всякое тепло устремляется вверх, громовые удары, ураганы и все в этом роде 20 устремляется вниз: ведь выталкивание должно проис­ходить в направлении, противоположном уплотнению. Так, например, плодовые косточки, хотя и наделенные тяжестью, вылетая [от нажима] нз пальцев, часто ле-25 тят вверх. Итак, выделенная теплота рассеивается вверх, но та часть сухого испарения, которая попадает в воздух, претерпевающий охлаждение, при сгущении облаков, выделяется, [а затем], выталкиваясь с силой и попадая на соседние облака, производит удар, звук so которого называют громом. Удар получается таким же образом, как (если сравнивать большое с малым) треск в пламени, который называют смехом Гефеста или Гестии или же их ворчанием47. Это происходит, когда при расщеплении и высушивании дров псиаре-35 ние сгустками вторгается в пламя. А выделение пнев-süiU) мы, происходящее в облаках, производит гром, ударя­ясь подобным же образом об уплотнение облаков. Зву­ки получаются разнообразными из-за неоднородности облаков и из-за пустот между ними там, где плотный слой прерывается. Вот каков гром, и вот по какой причине он проис­ходит. б Вытесняемая пневма обычно вспыхивает тонким и слабым огоньком — а это мы и называем молнией — там, где пневма, как бы падающая вниз, кажется ок­рашенной. Молния возникает после удара и позже грома, но кажется, что раньше, потому что наше зре-10 ние опережает слух. Это становится ясным, когда [в отдалении] гребут на триерах: лопасти уже снова под­нимают вверх, когда до нас еще только долетает всплеск весел. Между тем некоторые утверждают, что огонь рож­дается в облаках. Эмпедокл считает, что это солнеч-пые лучи, захваченные [облаками] 48; Анаксагор — 15 что это [часть] верхнего эфира (который он называет огнем), спустившаяся сверху вниз49. Блеск этого огня [между облаками] и есть, дескать, молния, а гром — это шипящий звук от угасания огня, как будто, как 508 видится, так и есть на самом деле и молния предшест­вует грому. Нелепы оба [учения] о застрявшем огне, но [уче- 2о ние] о втягивании верхнего эфира — в большей степе­ни. Ведь надобно указать причину, по которой вниз опускается то, что по природе устремляется вверх, да и с какой стати это случается на небе только при об­лачности, а не непрестанпо? Ведь в ясную погоду этого не случается! По-видимому, эти [суждения] необ- 25 думанны во всех [отношениях]. Так же неубедитель­но объяснение данных явлений задержанием в обла­ках теплоты от лучей [Солнца]: оно слишком похоже на досужие домыслы. У [всего], что возникает по­добным образом, будь то гром, молния или еще что-нибудь в этом роде, всегда должна существовать осо- зо бая, определенная причина. А [причины, приведенные этими учеными], отнюдь не таковы. С таким же успе­хом можно было бы предположить, что вода, снег и град, прежде чем выделиться, существуют в готовом виде (вместо того, чтобы возникать), словно под рукой всегда имеется любое такое образование. Раз на одном и том же основании одни [явления] следует считать сгущением, а другие — разрежением, то, если хотя бы 35 в одном случае не «возникает», но «есть» [в наличии], тогда одно и то же объяснение будет справедливо для З70а обоих [случаев]. И для чего утверждать, будто захват [огня тут происходит существенно] иначе, чем в [те­лах] более плотных? Ведь вода тоже нагревается и солнцем и огнем, однако, когда она опять собирается и, охлаждаясь, замерзает, никакого такого выброса, о s котором говорят эти [ученые], не происходит, хотя, [согласно их учению], должен быть [выброс] соответ­ствующих размеров. Кипение вызывается пневмой, возникающей [в воде] под действием огня, и не может находиться там заранее; они, правда, считают этот шум не кипением, а шипением, но шипение и есть неболь­шое вскипание, ибо, где [огонь] при столкновении с водою гаснет, но берет верх, там кипение производит *<> такой звук. Есть и такие, как, например, Клидем50, что ут­верждают, будто молнии нет [на самом деле], а это [только] видимость, уподобляя [молнию] тому, что бывает, если ударить палкой по морской воде: ночью покажется, будто море мерцает. Так и в облаке, [по 509 is их мнению], когда влага получает удар, молнией ока­зывается зрительное впечатление блеска. Эти люди, однако, не были знакомы еще с учениями об отраже­нии, которое и признается причиной явлений такого рода. Мы видим, что вода под ударом мерцает, потому что зрительный луч отражается от нее [по направле­нию] к какому-нибудь блестящему [предмету]. По-20 этому такое происходит чаще ночью, ведь днем более яркий дневной свет делает этот блеск невидимым. Таковы мнения, высказанные другими о громе и молнии: одни считают молнию отражением, другие — блеском огня, а гром — его потуханием, и при этом 25 огонь [якобы] не возникает в каждом отдельном слу­чае, но всегда заранее налицо. Мы же утверждаем, что природа ветров надземных, толчков подземных π гро­ма в облаках одна и та же: у всех этих [явлений] одна и та же сущность, [в смысле субстанция],—су­хое испарение; когда оно движется в одном направле­нии, получается ветер, когда в другом — землетрясе-зо ние, а когда, изменяясь, облака собираются и сгуща­ются в воду, [сухое испарение] выделяется, производя гром, молнию и, сверх того, все прочие [явления] той же природы. Итак, о громе и молнии сказано. КНИГА ТРЕТЬЯ (Г) ГЛАВА ПЕРВАЯ Теперь на основе уже принятого нами способа [ис­следования] мы намерены рассказать об остальных действиях этого выделения. Эта пневма, выделяясь попемногу, разливаясь то в одном месте, то в другом, часто возникая и [снова] рас­сеиваясь, если она при этом состоит из сравнительно топких [разреженных] частиц, создает громы и мол­нии; но когда выделение скученное, более густое и гру­бое, возникает ураган, потому он и сокрушителен (ведь [его] силу создает скорость выделения). Когда же обильное и непрерывное выделение про­должится, все происходит таким же образом, как если бы направленность была противоположной; а именно, тогда начинается дождь и образуется большое количе­ство воды. В материи, следовательно, заложены обе эти возможности Ч Когда одна из возможностей полу­чает главенство, из материи выделяется то, что в дан­ном случае количественно преобладает, и получается либо дождь, либо — [при преобладании] другого испа­рения — ураган. Когда же пневма, выделившаяся в облаке, наталки­вается на другую, получается то, что бывает, когда ве­тер с открытого [пространства] загоняется в узкий [проход] в воротах или переулках. При этом часто слу­чается, что, встречая ли препятствие, из-за тесноты ли [прохода] или из-за встречного ветра, передняя часть потока оттесняется в сторону, и получается круговое [движение] и вихрь пневмы, ведь одно мешает продви­гаться вперед, а другое подталкивает сзади, так что [по­ток] вынужден свернуть в сторону, где нет никакого 511 25 препятствия. Это происходит с каждой следующей [частью потока], пока наконец не образуется [нечто] единое, т. е. круг (ибо у чего единое вращение, то и само по необходимости едино). Вихри на земле бывают от этого, но и в облаках они такого же происхождения. Кроме того, как при урагане ветер постоянно отделяет-зо ся от облака и рождается непрерывно, так и тут облако постоянно и непрерывно следует за [вихрем]. Пневма, которая не может выделиться из облака из-за [его] гу­стоты, сначала вращается по кругу (причина указана 371а выше) ; а [потом] направляется вниз, поскольку обла­ка всегда густеют именно там, где [их] покидает тепло. Это явление, когда [пневма] бесцветна, называется вет­ром тифоном2, ибо это как бы еще не созревший ура­ган. При бореях не возникает тифон, а при снегопаде не 5 бывает ураганов, потому что эти [явления] суть пнев­ма, пневма же есть сухое и теплое испарение. Действи­тельно, мороз или охлаждение, когда берут верх, тотчас подавляют зарождение [тифона или урагана] еще вна­чале. А что [мороз и холод] берут верх, ясно, ведь иначе не было бы ни снега, ни дождей с севера, ибо и ю то и другое имеет место, когда верх берет охлажден-ность. Тифон же возникает всякий раз, когда зарож­дающийся ураган не может вырваться из облака; пре­пятствует этому вихрь, ибо спираль опускается к земле, увлекая за собою облако, от которого не может освобо­диться. Там, где [этим порывам] открыт путь, пневма сдвигает [с места], заставляет вращаться по кругу и is вынуждает подниматься вверх все, на что [она] обру­шивается. Если же нисходящий [поток] воспламеняется, что случается, когда пневма тоньше [обычного], он имену­ется престер, ведь своим жаром он зажигает воздух и окрашивает его3. Если же в самом облаке выталкивается много тон­кой пневмы, она становится громовым ударом, а если [пневма] совсем тонкая и не может из-за этой истон-20 ченности воспламенить [воздух], то поэты называют [такое явление] светлой молнией— [«аргетой»]; когда же пневма грубее, она воспламеняет [воздух] и зовет­ся чадящей4. В одном случае [пневма] движется бла­годаря пстонченпости, однако скорость такова, что [пневма] пролетает слишком быстро, чтобы успеть вос­пламенить [воздух] и, задержавшись, окрасить его в 512 темный цвет. В другом случае [движение] медленнее, и [пневма] окрашивает [воздух], однако и оно слиш­ком быстро, чюбы [его зажечь]. Поэтому [молния] поражает то, что оказывает сопротивление, а что не может его оказывать — ничуть. Так, на щите медные части уже расплавились, а с деревом ничего не про­изошло, ибо благодаря [его] пористости пневма про­сочилась быстрее, [чем успела оказать воздействие]. И, проходя через одежду, [молния] подобным же обра­зом не сжигает [ее], но как бы превращает в ветошь. Таким образом, уже эти явления ясно показывают, что все это — пневма. Иногда в этом можно убедиться собственными глазами, как мы могли [это] недавно наблюдать при пожаре Эфесского храма5. Там один за другим отделялись язычки пламени и разлетались во все стороны. Ведь ясно, да и мы уже сказали об этом по другому поводу, что дым — это пневма и что он го­рит. Когда скоплепие [дыма] движется, хорошо видпо, что это пневма. А что заметно на маленьких кострах, то гораздо сильнее проявляется при сжигании большо­го [количества] древесины. Когда [при пожаре] брев­на, откуда взяла начало пневма, раскалывались, в ме­сте выхода [она] вылетала плотным сгустком и, вос­пламеняясь, поднималась вверх, так что видели, как пламя летит и падает на [соседние] жилища. Надо полагать, что пневма всегда и сопровождает громовые удары, и предшествует им, по ее не видно, потому что она пе окрашена. Поэтому предмет, в кото­рый ударит [молния], приходит в движение еще прежде удара, ибо сначала на него падает идущая впереди пневма. Громовые удары раскалывают пе грохотом, а оттого, что одновременно отделяется пневма, которая производит удар и [которая производит] грохот. Уда­ряя, она раскалывает, по пе воспламеняет. Таким образом, нами сказано о громе, молнии π ура­гане, а также о престерах, тифонах и громовых ударах, о том, что во всех этих [явлениях] общего и что отлич-пого. ГЛАВА ВТОРАЯ Расскажем теперь о гало и радуге, о том, что это за явления и какая причина их вызывает, о ложных солн­цах и жезлах6, ибо все это возникает по причинам, друг другу тождественным. */217 Аристотель, т. 3 513 Прежде всего следует определить свойства [этих яв­лений] и то, что сопутствует каждому из них. Что касается гало, то вокруг Солнца, Луны и яр­ких звезд часто появляется полное [его] кольцо; кроме того, [для его появления] день ничем не предпочти-25 тельнее ночи, а полдень — сумерек, но на утренней и вечерней заре оно бывает реже. Радуга же никогда не становится кругом, и дуга ее не превышает полукруга. На закате и на восходе дуга [радуги] наибольшая, а круг наименьший; когда же [Солнце] поднимается выше, дуга становится меньше, зо но круг больше7. После осеннего равноденствия, когда дни короче, [радуга] возникает в любое время дня, но летом никогда не бывает в полдень. И более двух радуг одновременно не бывает. Каждая из таких [одновре-372а менных радуг] трехцветна, причем и в той и в другой равное число тех же самых цветов, по во внешней ра­дуге они бледнее и расположены в обратном порядке. У внутренней [радуги] красного цвета первая, т. е. са-5 мая большая полоса, а у внешней — самая меньшая, ближайшая к той. Соответственно [распределены] и другие [цвета]. Это почти единственные краски, соз­давать которые художники не умеют. Некоторые цвета они получают смешением, однако красный, зеленый и синий не могут быть получены таким способом. В ра­дуге между тем [именно] эти цвета; впрочем, между ю красным и зеленым часто появляется желтый8. Ложные солнца и жезлы всегда возникают по сто-ропам [от Солнца], но не бывают ни выше, ни ниже, ни напротив от него и, конечно, появляются не ночью, но всегда около восходящего или заходящего солнца, однако преимущественно на закате. Когда Солнце сто­ит высоко, если и случается это, то изредка, как было 15 однажды на Боспоре, ведь там два ложных солнца, под­нявшиеся вместе [с настоящим], оставались [на небе] целый день вплоть до заката. Вот что происходит, однако, в каждом из этих слу­чаев. Причина у всех этих [явлений] одна и та же: все они — отражение. Различаются же [они] по способу [отражения], т. е. по тому, от чего и по направлению 20 к чему происходит отражение: к Солнцу или к какому-нибудь другому светилу9. Радуга бывает днем, а ночью от луны ее не быва­ет — так полагали древние. Такое [мнение] сложилось 514 из-за редкости [этого явления], ибо оно осталось неза­меченным. Однако [радуга ночью] бывает, редко, но бы­вает. Дело, [во-первых], в том, что в темноте неразли­чимы краски, и, [во-вторых], в том, что необходимо совпадение многих [условий], и все это в один-[един­ственный] день месяца, так как это обязательно долж­но произойти на восходе или на закате полной Луны. Вот почему более чем за пятьдесят лет только дважды удалось [заметить] [ночную радугу]. По данным оптики, можно удостовериться, что зри­тельный луч отражается от воздуха и ото всех предме­тов с гладкой поверхностью точно так же, как от воды, и что в одних зеркалах отображаются очертания, а в других только окраска. Последнее имеет место в ма­леньких зеркалах, не дающих изображения, которое [наше] восприятие хоть как-то могло бы различить. Поэтому в таких зеркалах не могут отображаться очер­тания [предмета], ведь [они] должны быть различимы, так как различимость входит в [понятие] очертапия. Поскольку все-таки должно происходить какое-то ото­бражение, а [изображение] невозможно, для отображе­ния остается только цвет. [При отображении] окраска светлых [предметов] иногда представляется светлой, а иногда, если примешивается [окраска] самого зеркала или из-за слабости зрительного луча, [она] производит впечатление другого цвета. Будем считать, однако, что эти вопросы уже рас­смотрены нами в исследовании «О чувствах», поэтому одно мы станем оговаривать, а другим воспользуемся уже как данностью. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Прежде всего мы намерены сказать об очертании га­ло, почему оно круглое и почему возникает около Солн­ца или Луны, так же как и около какого-либо из про­чих светил, ибо всем этим случаям удовлетворяет одно объяснение. Дело в том, что отражение зрительпого луча проис­ходит при сгущении воздуха и пара в облако, когда это сгущепие бывает равномерным и состоит из мелких ча­стиц. Поэтому образование [гало] предвещает дождь, а если [оно] разорвано или побледнело, то последнее предвещает тихую погоду, а первое — ветреную. Если Vt17* 515 же [гало] не побледнело и пе разорвано и ему предста­вилась возможность принять свой природный [облик], то, по всей вероятности, [оно] предвещает дождь. Оно ведь показывает, что уже возникает такой состав, чье дальнейшее непрерывное сгущение должно привести к 25 дождю. Поэтому такие гало темнее всех других по ок­раске. А разорванное гало — примета ветреной погоды, ведь разрыв происходит от ветра, уже возникшего, по еще не достигшего [земли]. Доказательством здесь слу­жит то, что ветер идет именно со стороны основного разрыва. А побледневшее [гало] — это [предвестие] зо тихой погоды, ведь если воздух не в состоянии возобла­дать над заключенным в нем теплом и не достигает водообразного сгущения, то ясно, что [в этом случае] [водяпой] пар еще не отделился от сухого и огпеоб-разного испарения, а оно-то и является причиной ти­хой погоды. Итак, мы указали состояние воздуха, прп котором 373а возникает отражение. Зрительный луч отражается от тумана, сгустившегося вокруг Солнца или Луны, по­этому [гало] в отличие от радуги не появляется напро­тив [Солнца]. А поскольку зрительный луч отовсюду отражается одинаково, должен получиться круг или часть круга. Ведь если провести равпые [по длине ло­маные линии, выходящие] из одной и той же точки и δ [сходящиеся ] в одной и той же точке, то [вершины углов их] преломления [будут лежать] на окружности. Дей­ствительно, пусть из точки А в [точку] В проведены ломаные АГВ, ΑΖΒ и ΑΔΒ [рис. 3J 10; при этом АГ, ΑΖ и ΑΔ равны между собой, так же как [отрезки, прове­денные] к [точке] В, а именно [отрезки] ГВ, ΖΒ и 10 ΔΒ. Пусть линия АЕВ соединит [точки А и В] таким образом, чтобы [получились] равные треугольники, ведь [оспование] у них равное — АЕВ. Опустим из [вершин] углов перпендикуляры к ΑΕΔ, [а именно] : ГЕ из Г, ΖΕ из Ζ, ΔΕ из Δ. Все эти [перпендикуляры] 15 равны [между собой], так как все они в равных тре­угольниках и в одной плоскости, ибо они все составля­ют с АЕВ прямой угол и сходятся в одной точке Е. Поэтому описанная [вершипами треугольников] линия будет кругом, а Е — его центром. [Пусть] В — солнце, А — глаз, а окружность, [проходящая] через ΓΖΔ,— облако, от которого зрительный луч отражается к Солнцу. 516 Следует предположить, что зеркала в этом случае составляют сплошную [поверхность], ибо, невидимые 2о по отдельпостн из-за своей малости, но [расположен­ные] все друг подле друга, они создают впечатление единой [поверхности]. Таким образом, яркий свет, т. е. Солнце, появляясь в каждом из зеркал, кажется сплош­ным кругом и не имеет доступной восприятию расчле­ненности. [Гало] появляется довольпо близко от Земли, потому что [тут] менее ветрено, ясно ведь, что при ветре [гало] не может оставаться в покое. К гало при- 25 мыкает темное кольцо, которое рядом с яркостью [са­мого гало] кажется еще темнее. Гало возникают преимущественно около Лупы, по­тому что Солнце, будучи горячее, скорее рассеивает сгущение воздуха. Около звезд [гало] образуются по зо тем же причинам, но, указывая па совсем незначитель­ные сгущения, ничвхМ еще не чреватые, они не [явля­ются] такой верной приметой [непогоды]. ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Прежде уже было сказано, что радуга есть отраже­ние; теперь мы расскажем о том, какого рода это отра­жение, как и почему возникает каждое из связанных с ним [явлений]. Зрительный луч, видимо, отражается ото всех глад- 35 ких [поверхностей], в том числе от воздуха и воды. з?зь От воздуха [отражение] возможно, когда он в сгущен­ном состоянии, но и без сгущения отражение часто осу­ществляется из-за слабости зрительного луча. Так, на­пример, с [человеком], смутно и нечетко видящим, слу­чалось временами, что, когда он шел, ему казалось, 5 будто перед ним все время идет обращенный к нему призрак. Это происходило оттого, что его зрительные луч отражался обратпо к нему самому. [Зрительные луч] из-за болезни был настолько слаб и вконец обес­силен, что даже окружающий воздух становился для него зеркалом и он не мог [его] отодвинуть. Так обыч­но [становится зеркалом воздух], сгущенный в отда- м лении; и от этого, когда дуют эвры, мысы в море ка­жутся вытянутыми, а все размеры больше обычного; то же самое происходит в тумане: так, например, Солн­це и звезды па восходе и на закате кажутся больше, чем посреди неба. 17 Аристотель, т, 3 517 Зрительный луч лучше всего отражается от [соб­ственно] воды, а от [воды], начинающей образовывать-15 ся, лучше, чем от воздуха: ведь каждая из частиц, со­единение которых создает каплю, должна быть лучшим зеркалом, чем туман. Поскольку и [само собой] ясно и прежде уже было сказано, что в подобных зеркалах отображается только цвет, а очертания неразличимы, 20 то, когда собирается дождь и воздух в облаках уже сгу­стился в капли, но еще не пролился [на землю], и ес­ли напротив облака при этом находится Солнце или что-нибудь другое столь яркое, что облако становится зеркалом и от пего к источнику света напротив возникает отражение,— тогда отображается непременно цвет, но 25 не очертания. Так как каждое из зеркал мало и неви­димо и мы видим сплошную величину, [составленную] из всех этих [зеркал], то величина эта нам должна ка­заться сплошь одного цвета, ведь каждое из зеркал пе­редает тот же цвет, что и сплошное [целое]. Итак, по-so скольку это может происходить, когда и Солнце и обла­ко расположены указанным образом, а мы находимся между ними, отражение создает некий зрительный об­раз. И радуга, между прочим, возникает именно при та­ких [условиях], а при других ее не бывает. Ясно и то, что радуга есть отражение зрительного луча к Солнцу, ведь она всегда возникает папротив 85 [Солнца], тогда как гало — около него. Между тем и то и другое — отражение, только радугу отличает пестрота 874а окраски. Отражение [радуги] возникает от воды, т. е. от темной [среды], и с большого расстояния, тогда как отражение [гало] — с малого расстояния и от воздуха, который по своей природе светлее [воды]. Через темную [среду] или в темной [среде] (что безразлично) светлый блеск кажется красным. Можно 5 видеть, что пламя при сгорании сырых дров красное, потому что огонь, [сам по себе] блестящий и светлый, смешался с большим количеством дыма. И Солнце че­рез туман и дым кажется красным. Поэтому в отраже­нии радуги видно, что такую [красную] окраску имеет ίο первая [полоса], так как это отражение от маленьких капель, а в отражении гало [этого цвета] нет вовсе. О других цветах мы скажем впоследствии. Далее, во­круг самого Солнца сгущение такого рода долго нахо­диться не может, но либо проливается дождем, либо рассеивается. Пока же вода собирается на противопо-518 ложной [Солнцу стороне], проходит известное время. Будь это не так, и гало было бы окрашенным, иодобпо радуге. В действительности же полное или круговое [гало] не имеет такого вида, зато [его имеют] неболь­шие частичпые [образования], именуемые жезлами. Ведь если сгустится туман, подобный тому, что рож­дается от воды или другого темного [вещества], то, как мы уже сказали, появится полная радуга, как вокруг светильников. Вокруг [светильников] радуга появляет­ся по большей части зимой при южных ветрах, и осо­бенно хорошо ее видят те, у кого слезятся глаза, ибо их зрительный луч, будучи ослабленным, отражается сра­зу же. Отражение происходит [в этом случае] от влаги в воздухе и от чада, который исходит от пламени и смешивается [с ним]. Так благодаря темной [среде] (ведь чад подобен дыму) получается зеркало. Сияние светильника кажется не белым, а пурпурным и коль­цеобразным, подобным радуге, но без багреца, ибо в этом случае короток отражеппый зрительный луч, а зеркало темное. Радуга из морских [брызг] от подни­маемых весел по своему расположению возникает та­ким же образом, как и небесная, но по цвету она ско­рее подобна [радуге] вокруг светильников, так как ви­ден в ней не багряный, а пурпурный цвет11. Отраже­ние в этом случае происходит от мельчайших капелек, образующих в то же время сплошную [поверхность], причем они [являются] уже полностью образовавшейся водой. [Радуга] возпикает также, если мелкими брыз­гами окропить какое-нибудь помещение, так обращен­ное к Солнцу, что одна его часть освещается, а другая остается в тепи. Когда внутри разбрызгивают воду, там, где в таком помещении проходит грапица света и тени, наблюдателю, находящемуся снаружи, .видна радуга. Она возникает таким же образом, что и [радуга] от ве­сел, подобна ей по цвету и вызывается той же причи-пой: ведь, разбрызгивая воду, рукой пользуются как веслом. Что свет радуги таков, [как мы сказали], и как [в ней] появляются другие цвета — и то и другое станет ясно из следующего. А именно, как уже было сказапо, следует иметь в виду и принять за основу, во-первых, что блеск в тем­ной [среде] пли через темную [среду] дает красный цвет; во-вторых, что зрительный дуч по мере вытяги-17* 519 вания слабеет и иссякает; в-третьих, что черный цвет есть как бы отрицание [зрительного луча], ибо он по­является, когда отказывает зрение. PI вдали потому все кажется темнее, что туда не достигает зрительный луч. Рассматривать эти [положения] следует в связи с осо­бенностями [человеческих] чувств, что относится соб­ственно к учению о чувствах. Мы же намерены теперь сказать об этом лишь столько, сколько необходимо. Во всяком случае, именпо по этой причине удалеппьте [предметы] и изображения в зеркалах кажутся и тем­нее, и меньше, и сглаженнее, а если смотреть на [от­ражение] облаков в воде, они [кажутся] темнее, чем если смотреть на них самих. И это совершенно понят­но: ведь зрительный луч наблюдателя укорачивается отражением. Причем не имеет значения, что изменяет­ся: созерцаемый [предмет] или зрительный луч, ибо в обоих случаях получится то же самое. Притом нужно не забывать и о таком [явлении] : случается, что, когда облако близко к Солнцу, если смотреть на само это об­лако, оно кажется лишенным окраски, чисто белым, а если смотреть на его же [отражение] в воде, кажет­ся, что оно окрашено в один из цветов радуги. Ясно между тем, что слабый зрительный луч темное застав­ляет казаться еще темнее, а светлое — менее светлым и приближает к черному. Более сильный зрительный луч превращает цвет [отражения] в красный, луч, сле­дующий [за этим но силе],—в зеленый, а еще более слабый — в синий. Кроме этих, больше цветов не появ­ляется, но и эти [явления], так же как и большинство других, находят свое завершение в триаде 12. Остальные превращения чувствами не воспринимаются. Вот поче­му радуга оказывается трехцветной, и [если радуг две, то трехцветны они] обе, но [цвета расположены] в об­ратном порядке. У первой радуги красной бывает внеш­няя [полоса], потому что зрительный луч сильнее до­стигает Солнца от наибольшей окружности, а внешняя [полоса] и есть самая большая; соответственно [объ­ясняются цвета] следующей и третьей полосы. Итак, если мы верно описали, как воспринимаются цвета, то радуга необходимо должна быть и трехцветной, и ок­рашенной исключительно в такие цвета. Что же каса­ется желтого, то он появляется [в радуге] из-за того, что цвета мы видим друг подле друга: ведь и красный рядом с зеленым кажется светлым. Вот доказательство 620 этому: в самой темной туче возникает самая чистая ра­дуга, а красный цвет кажется тогда желтоватым. Жел­тый цвет в радуге — промежуточный между красным и зеленым, и, окруженный темным облаком, весь ее крас­ный цвет кажется светлым, так как по сравнению с об­лаком он светел. То же самое происходит, когда радуга бледнеет и красный цвет истаивает, ведь тогда, оказы­ваясь в соседстве с зеленым цветом, облако, белое [са­мо по себе], меняет [свою окраску] на желтую. На­гляднее всего свидетельство лунной радуги, ведь она целиком светлая. Дело в том, что она появляется в тем­пом облаке и ночью. Как «огонь в огне», так и тьма при тьме заставляет чуть более светлое (т. е. красное) казаться совсем светлым. Такую перемену [цвета] лег­ко заметить на расцветках [тканей]. Впечатление от некоторых цветов на тканях и расшитых одеждах в ог­ромной мере зависит от того, какие цвета с какими ря­дом расположены. Так, например, пурпур [выглядит совершенно по-разному] на белой или черной шерсти, а также при том или ином освещении. Потому-то выши­вальщики и говорят, что, работая при светильнике, они часто ошибаются в расцветках, принимая одни [цвета] за другие. Итак, мы сказали, почему радуга трехцветна и по­чему в ней появляются только эти три цвета. Так же объясняется и двойная радуга, и почему во внешней радуге цвета бледнее, и почему расположены они в об­ратном порядке. Поскольку зрительный луч вытяги­вается в длину, если смотреть на удаленный предмет, то и здесь все происходит таким же образом. Отраже­ние от внешней [радуги] оказывается слабее из-за то­го, что осуществляется на большем расстоянии, так что [отражение] не полностью достигает [Солнца], и за­ставляет цвета казаться бледнее. Что касается обрат­ного порядка [расположения цветов], то оп объясняет­ся тем, что от меньшей, внутренней полосы [отраже­ние] полнее достигает Солпца: ведь [отражение], ко­торое ближе к наблюдателю,— это отражение от полосы ближайшей к первой радуге, а ближе всего [к первой радуге] наименьшая полоса радуги внешней, которая таким образОхМ получает красный цвет. Соответственно обстоит дело со следующей и с третьей полосой. Обозначим внешнюю радугу через В [рис. 4] 13, а внутреннюю — через А; цвет, обозначенный через Г, 521 будет красный, Δ — зеленый, Ε — синий. Желтый цвет появится там, где Ζ. Трех или более радуг никогда еще не возникало [одновременно], ведь уже вторая радуга бледнее первой, так что третье отражение оказывается совершенно бессильным π не способно достичь Солнца. ГЛАВА ПЯТАЯ Из рассмотрения чертежа [рис. 5] u станет ясно, что не может возникнуть ни круга радуги, ни дуги большей полукруга, [выяснятся] также и другие осо­бенности [радуги] 15. Пусть А — полушарие над кругом горизонта, К — его центр, а Н — другая точка, восходящая [над гори­зонтом]. И если из [центра] К исходят прямые, обра­зуя поверхность конуса с НК в качестве оси, то, про­веденные от [центра] К к М, отразившись от полуша­рия и [попав] в точку Н, эти [прямые] от К, противо­лежащие тупому углу [НКМ], попадут на окружность круга 16. Когда отражение произойдет на восходе или на закате светила, горизонт отсекает от круга полукруг, находящийся над землей, а когда светило [поднимает­ся] выше, [видимая часть круга становится] все мень­ше полукруга и [будет] наименьшей, когда светило до­стигнет меридиана. Пусть сначала место восхода там, где [точка] Н, и пусть [прямая] КМ отражается к H, a плоскость, (где А>, пусть определяется треугольником НКМ. При этом сечение шара [плоскостью этого треугольника] будет наибольшим кругом. Пусть это будет [плос­кость] А 17, ведь не имеет значепия, какая [имепно] из плоскостей, проходящих через НК [и определенных] треугольником КМН, будет построена. К другим, [от­личным от М] точкам полукруга А провести прямые от Η и К в том же отношении друг к другу невозможно, ибо точки К и Η даны, дапы прямые НК и МН, а сле­довательно, и отношепие МН к МК. Так вот, [оказыва­ется, что] [точка] M лежит па окружности; обозначим эту окружность через NM18. Тем самым дано пере­сечение [обеих] окружпостей. Ни к какой другой ок­ружности, кроме MN, нельзя провести прямых из тех же точек с тем же отношением друг к другу в той же плоскости. Теперь [на отдельном рисуике] проведем отрезок 522 Δ + В и разделим его так, чтобы отношение Δ к В бы­ло равно отношению МН и МК [рис. 6] 19. МН больше, чем КМ, поскольку отражение, [т. е. образующая] кону­са, лежит против тупого угла, так как противолежит тупому углу треугольника КМН, (поэтому Δ больше В>. Теперь продолжим [отрезок] В на [отрезок] Ζ так, is чтобы B + Z относилось к Δ, как Δ к В. Далее, пусть [отрезок] В так относится к другому [отрезку] КП, как Ζ к КН, и соединим M и Π [прямой] МП. Пусть Π будет полюсом круга, окружность которого достигают прямые, проведенные из [центра] К, ибо, 20 как Ζ относится к КП, так В к КП и так Δ κ ΠΜ. Предположим, что [Δ] относится так не [к ПМ], а к [отрезку] меньшему или большему, это безразлично, пусть [это будет отрезок] ПР. Тогда НК, КП и ПР от­носятся друг к другу так же, как Ζ, В и Δ. Однако Ζ, В и Δ находятся в таком отношении друг к другу, что 25 Δ относится к В, как Β + Ζ к Δ, а следовательно, ПН[ = ПК + КН] так же относится к ПР, как ПР к ПК. Ес­ли теперь провести от [центра] К и от Η κ Ρ прямые [HP и KP], то линии, проведенные таким образом, бу­дут относиться [друг к другу], как НП и ПР, ибо сто­роны треугольников ГШР и КРП над равным углом зо при Π пропорциональны. Следовательно, HP относится к KP20, как НП к ПР. Однако и МН находится в том же отношении к КМ, и обе пропорции тождественны с 370Ь отношением Δ к В. Таким образом, [получается, что] из точек Η и К пе только к окружности ΜΝ будут про­ведены прямые, находящиеся в определенном отноше­нии [друг к другу], но и к какой-то другой точке, что невозможно. После того, [как доказапо,] что Δ ne может [нахо­диться в названном отношении] ни к [отрезку] больше­му, ни к [отрезку] меньшему, чем МП (доказательство в обоих случаях будет одинаковым), очевидно, что [Δ] 5 [находится в пазвапном отношении] именно к МП. Итак, [доказано, что] МП относится к ПК, как ПН к МП <и, наконец, как МН к МК>. Взяв теперь за полюс [точку] П, радиусом ПМ опи­шем круг. Этот круг пройдет через [вершины] всех уг­лов, образованных отражением [прямых], [выходя- ю щих] из H и К [рис. 7] 21 <от круга МА>. Если это не так, то будет таким же образом доказано, что [пря­мые], проведенные к различным [точкам] полукруга 523 [A], находятся в том же отношении друг к другу, а это невозможно. И вот, если вращать полукруг А вокруг диаметра 15 НКП, то [линии], отраженные от Η и К к М, во всех плоскостях будут иметь одинаковое расположение и будут образовывать одинаковый угол КМН, а угол, об­разуемый НМ и МП с НП, будет всегда одним и тем же. Таким образом, на НП и КП [как на основании] образован ряд треугольников равных НМП и КМП. Их 20 высоты спустятся в одну точку на НП и будут тоже равны между собой. Пусть они опущены в точку О, тогда О — центр круга, полукруг которого, [обозначен­ный через] ΜΝ, отрезается горизонтом22. (Между тем, с одной стороны, Солнце не имеет си­лы над верхними [слоями воздуха], а с другой сторо­ны, [оно] берет верх над околоземными слоями и раз­режает воздух. Вот поэтому радуга не замыкает круга. 25 Изредка [радуга] появляется и ночью от Лупы. Де­ло в том, что [Луна] не всегда бывает полной, и она слишком слаба по своей природе, чтобы осиливать воз­дух. Радуга же всего устойчивее там, где сила у Солнца наименьшая, потому что [в радуге] остается [тогда] больше всего влаги)23. Пусть теперь горизонтом будет АВГ, и пусть [точ-80 ка] Η уже поднялась [рис. 8] 24. Осью теперь будет НП. В остальном доказательство будет точно таким, как предыдущее, хотя Π — полюс круга [радуги] ока-377а жется ниже горизонта АГ, поскольку точка Η подня­лась. В таком случае на одной [прямой] лежат и полюс [П], и центр круга [О], и [центр круга], кото­рый определяет теперь высоту [светила над горизон-6 том], а это окружность [с диаметром] НП. И посколь­ку КН выше диаметра АГ, центр в точке О на линии КП ниже прежнего горизонта АГ. Таким образом, сег­мент над [горизонтом], обозначенный Ч;Г, будет мень­ше полукруга, ведь полукруг был ΨΓΩ, а теперь [часть его] отсекает горизонт АГ. И вот, когда Солнце взошло, [часть] ΤΩ будет невидима, и, когда [Солнце] нахо-j0 дится на полуденной высоте, будет видна самая мень­шая [часть], ибо, чем выше II, тем ниже полюс [П] и центр круга [О]. То, что в сравнительно короткие дни после осенне­го равноденствия радуга может возникать в любое вре­мя [дня], а в более длинные дни [в промежутке] от 524 одного, [весеннего] до другого, [осеннего] равноденст- \$ вия радуги пе бывает в полдень, объясняется следую­щим: когда [Солнце проходит] к северу [от экватора], все [видимые] сегменты больше полукруга и продол­жают расти, а скрытая [часть] малая. Из сегментов к югу [от экватора] малым оказывается верхний, а дру­гой — под землею — большим, и, чем удаленнее [Солн­це], тем больше. Следовательно, в дни около летнего 20 солнцеворота [видимый] сегмент столь велик, что пре­жде, чем H достигнет середины [дуги] сегмента, т. е. меридиана, Π оказывается уже далеко внизу, ибо по­луденная [точка] благодаря значительной величине [ду­ги] сегмента сильно удалена от Земли. В дни же около зимнего солнцеворота, поскольку пад землей находятся 25 небольшие сегменты кругов, все должно происходить наоборот: едва лишь [точка] Η поднимется, как Солнце уже [достигло] полуденного положения. ГЛАВА ШЕСТАЯ Следует предполагать, что ложные солнца и жезлы [вызваны] теми же причинами, что и описанные выше 30 [явления]. Дело в том, что ложное солнце возникает при отра­жении зрительного луча к Солнцу, а жезлы оттого, что [на Солнце] падает зрительный луч именно такого ро­да, каким, по нашему утверждению, он всегда бывает, отражаясь к облаку от чего-то влажного, если облака расположены поблизости от солнца. Хотя, если прямо смотреть на облака, они кажутся совершенно бесцвет- 377ь ными, облако, [отраженное] в воде, [кажется] полным жезлов, [т. е. световых полос]. Особенность этого слу­чая в том, что окраска облака видна [в отражепии] на воде, а [окраска] у жезлов — на самом облаке. Проис­ходит же это, когда образование облака протекало не- б равномерно, так что в одном месте [облако] стало до­вольно густым, а в другом рыхлым, в одном более влаж­ным, в другом менее. Когда же зрительный луч отража­ется к Солнцу, то очертания (Солнца) (из-за малости отражающих поверхностей) невидимы, а цвет [видеп] ; поскольку же, блестящее и светлое [само по себе], Солнце, к которому направлено отражение, отобража- ю ется в неоднородном [облаке], частью виден красный цвет, частью зеленый или желтый. Между тем нет ни-525 какой разницы, смотрим ли мы через подобную [неодно­родную среду], или [зрительный луч] отражается от такой [поверхности], ведь и в том и в другом случае цвет кажется одинаковым: так что если в одном случае он красный, то и в другом так. Итак, неоднородность отражающей поверхности обусловливает цвет жезлов, но не очертания. Что же is касается ложного солнца, [то оно появляется,] когда воздух в высшей степени однороден и густота его равно­мерна. [Ложное солнце] кажется светлым: ведь одно­родная отражающая поверхность дает одноцветное ото­бражение, а зрительный луч отражается целиком, ибо он падает на Солнце разом, [отражаясь] от густого ту­го мана (это еще не вода, но почти вода), и позволяет отобразиться цвету, который присущ Солнцу, как [это бывает] при отражении от гладкой меди благодаря [ее] плотности. Таким образом, раз цвет Солнца светлый, то и ложное солнце кажется светлым. По этой же [причи­не] ложное солнце скорее, нежели жезлы, предвещает дождь, потому что в воздухе более готовности породить воду. И на юге ложное солнце скорее предсказывает 25 дождь, чем на севере, поскольку на юге воздух легче, чем на севере, превращается в воду. Как было сказано, и жезлы, и ложные солнца возни­кают на закате и на восходе, не выше и не ниже [Солн-so ца], но по сторонам [от него]. Они не появляются ни слишком близко к Солнцу, ни слишком далеко [от не­го], ведь Солнце рассеивает всякое сгущение, [находя­щееся] поблизости, а если оно далеко, то не произой­дет отражения зрительного луча [к Солнцу], так как, удаляясь от малой отражающей поверхности, зритель­ный луч ослабевает; именно поэтому гало не образует-878а ся напротив Солнца. Таким образом, если [сгущение] возникает над [Солнцем] и вблизи [от него], Солнце его рассеивает, а если оно над [Солнцем и чересчур удалено], то зрительный луч слишком слаб, чтобы от­ражение могло осуществиться, и не достигает [Солн­ца]. Но по сторонам от Солнца отражающая поверх­ность может отстоять как раз настолько, что и Солнце [ее] не разрушит, и зрительный луч целиком его до­стигнет, ибо он не уходит [далеко] от Земли и не рас-5 тягпвается, как если [бы ему надо было] пройти без­мерные [пространства]. Отражение не происходит ни­же Солнца, так как вблизи от Земли [сгущение 526 воздуха] было бы рассеяно Солнцем, а если (сгущение возникает) высоко в небе, зрительный луч, растягива­ясь, теряется в пространстве. Вообще же [этого явле­ния] не бывает высоко в небе даже по сторонам [от Солнца], ведь тогда зрительный луч проходит не у Земли и столь мало достигает отражающей поверхно­сти, что, отразившись, он окончательно ослабевает. Вот, пожалуй, сколько и вот какие действия может производить выделение в пространстве над поверх­ностью Земли25. Осталось сказать о тех действиях, ка­кие производит оно в самой Земле, будучи заключен­ным в той или иной ее части. [В Земле выделение] создает два различных веще­ства, так же как и в воздухе [над Землей], ибо и оно само по природе двойственно. Как мы утверждаем, су­ществуют два испарения: одно парообразное и другое дымообразное, но и [вещества], рождающиеся в Земле, тоже бывают двух видов: ископаемые [минералы] и добываемые в рудниках [металлы]. Сухое испарепие — это то, что своим жаром создает все минералы, т. е. вся­кого рода камни, не способные плавиться: сандарак, ох­ру, сурик, серу и все такое прочее. Большая часть ми­нералов — это окрашенная пыль или камень, образо­ванный из такого состава, например киноварь26. От парообразного испарения [происходят] все металлы, и они плавятся и куются; таковы железо, золото, медь. Все это создает парообразное испарение, заключенное [в недрах] и особенно в камнях, [где] из-за сухости оно сдавливается и твердеет, подобно росе или инею, когда они выделились. Только [металлы] возникают прежде, чем завершится выделение. Именно поэтому они в одном отношении являются жидкостями, а в дру­гом нет. Материя их была водой в возможности, но больше ею не является, и они не возникают, подобно сокам, при некотором изменении [свойств] воды. Ни медь, ни золото не возникают таким образом, но каждый из этих [металлов] — это испарепие, застыв­шее прежде, чем оно стало [водой]. Поэтому все они подвержепы действию огня и содержат в себе землю, ибо в них заключено сухое испарение. Лишь на одно золото не действует огонь. Мы сказали обо всех этих [веществах] в общем, те­перь в изложении, которое мы предпримем* каждый род надо будет обсудить особо. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ (Δ) ι ГЛАВА ПЕРВАЯ 378М0 Коль скоро определены четыре причины элементов, при [том или ином попарном] их объединении могут быть получены четыре элемента. Из этих [причин] дно деятельные — теплое и холодное, а две другие страда­тельные — сухое и влажное2. Удостовериться в этом можно, последовательно рассматривая частные случаи. is Ведь теплота и охлажденность обнаруживаются во всех [вещах], определяя [их], сращивая и превращая как однородные, так и неоднородные [тела], делая их влажными и сухими, жесткими и мягкими; с другой стороны, сухое и влажное получают определенность и претерпевают все прочие перечисленные изменения *о как сами но себе, так и тогда, когда тела составлены из того и другого вместе. Кроме того, это ясно и из са­мих слов, которыми мы определяем природу этих [при­чин или способностей]. Мы ведь говорим о теплом и холодном как о деятельном, ибо сгущать — значит как-то действовать; а влажное и сухое мы называем стра­дательным, ибо [мы] называем их природу «легко опре­деляемым» или «трудно определяемым» в зависимости 25 от [способности] что-либо претерпевать. Таким образом, ясно, что одни [причины, или спо­собности], деятельны, а другие страдательны. Коль скоро это определено, нам необходимо, пожалуй, рас­смотреть, какие действия производят деятельные [при­чины, или способности], и каковы виды страдательных [способностей, или состояний]. Итак, прежде всего эти [деятельные] способности вообще производят простое «о возникновение и естественное изменение, а также про­тивоположное [им] естественное уничтожение; это ка-528 сается и растений, и животных, и их частей. Простое, естественное возникновение есть изменение материи, лежащей в основе всякого природного [тела], [осуще­ствленное] деятельными способностями, когда они [на­ходятся] в [правильном] соотношении [с материей], а эта материя и есть названные выше страдательные способности. Ведь теплое и холодное плодотворны, ко- 370а гда возобладают над материей, а когда этого не проис­ходит, получается частичное «недоваривание» и «не­сварение». Наиболее общей противоположностью про­стому возникновению [будет], однако, разложение, [или гниение], ибо всякое согласное с природой унич­тожение, будь то старение или увядание, есть путь именно к этому. Гнилость —это конец всех природных 5 образований, если только они не уничтожены каким-нибудь насилием. Ведь и мясо, и кости, и что угодно, чему разложение служит завершением естественного уничтожения, можно сжечь. Разлагающиеся [тела] бы­вают поэтому сначала влажными, а под конец вы- ю сыхают: ведь они возникли из этих же [способностей] и сухое за счет влажного получило определенность под воздействием деятельных [способностей]. Уничтожение происходит, когда определяемое бла­годаря окружающей среде возобладает над определяю­щим. (И только в более узком смысле слова о [телах], уничтожающихся постепенно, говорят, что они [уже] разложились, когда они разлучены со своей природой.) Поэтому, за исключением огня, все остальное под- is вергается разложению: и земля, и вода, и воздух раз­лагаются, ибо для огня все это — материя. Разложе­ние — это уничтожение во всяком влажном [теле] внутренней, [или собственной], природной теплоты под воздействием внешней, [или чужой], теплоты, т. е. [тепла] окружающей среды. Таким образом, посколь­ку [тело] претерпевает [разложение] от недостатка теплого, а все обделенное .этой способностью [бывает] 20 холодным, то здесь причиной будет и то и другое, и разложение [поэтому] есть состояние, вызванное сов­местным воздействием собственной охлажденности и чужой, [или внешней], теплоты. Вот почему все разла­гающееся постепенно высыхает и становится наконец землей и прахом, ибо вместе с уходящим внутренним теплом испаряется и природная влага, а впитывать 25 влагу [уже] нечему, так как, притягивая влагу, ее вво-529 дит [в тело именно] впутрепняя теплота. В холодную [погоду] разложение [протекает] медленнее, чем в теплую. (Дело в том, что зимой в окружающем возду­хе и воде содержится так мало тепла, что опо не имеет никакой силы, летом же тепла больше.) Не [подвер­жено разложению] замороженное (так как его холод сильнее, чем тепло воздуха, и поэтому не поддается; между тем верх берет только то, что вызывает измене­ния). Не [подвержено разложению] и кипящее или го­рячее, ибо тепло в воздухе меньше, чем [тепло] в пред­мете, и не может поэтому ни возобладать над ним, ни вызывать какое-либо изменение. Подобно этому дви­жущееся и текущее менее подвержепо разложению, чем неподвижное; ведь движение от теплоты в возду­хе бывает слабее [тепла], заключенного в предмете, и поэтому не приводит ни к каким изменениям. По той же причипе большое количество разлагается медленнее малого: в большом [теле] содержится слишком много внутреннего огня и холода, чтобы силы окружающей среды могли возобладать. Поэтому отделенная [от це­лого] часть морской воды быстро загнивает, но вся она целиком не гниет [никогда]. То же самое справедливо и для других видов воды. В разлагающихся [телах] зарождаются живые существа, потому что обособив­шаяся теплота, будучи природной, соединяет [вместе] выделившиеся [части] 3. Таким образом, сказано, что такое возникновение и что — уничтожение. ГЛАВА ВТОРАЯ Нам остается теперь назвать следующие [за этими] виды [воздействий], какие указанные [деятельные] способности производят в подлежащих [их воздейст­вию] и уже образованных природных [телах]. Теплое дает «варение» [или пищеварение], у ко­торого [есть три вида]: «созревание», «кипячение» и «жарение». Холодное дает «песварение», [которое под­разделяется] на «незрелость», [или «сырое» состояпие], «иедоварение» и «обжигание». Следует иметь в виду, что, говоря так, мы используем слова не в обычном их значении. Однако общепринятых названий для вещей подобного рода вообще не существует, и поэтому пере-530 численные виды надо считать не тем, [что обозначают сами слова], но чем-то сходным 4. Теперь мы скажем, что представляет собой каждый из этих [видов]. Итак, варение — это [полное] завершение [обра­зования тела] из той или другой из противоположных страдательных [способностей] под действием прпрод-пого и внутреннего [собственного] тепла, а эти [спо­собности] для всякого тела — их собственная материя. Ибо когда варение осуществилось, [тело] получило за­вершенность и возникло [как таковое]. Начало, [веду­щее] к завершению,— внутренняя теплота, хотя бы этому и способствовало что-нибудь [извпе]. Так, на­пример, перевариванию пищи способствует купание и другое тому подобное, но началом все же является теп­лота, заключенная в [теле]. В одних случаях оконча­ние [варения] — это [достижение] природы в смысле вида и сущности5; в других случаях окончание варе­ния — это [доведение] до некоторой лежащей в основе формы (eis hypoceimenen tinamorphen), когда влажное, испытывая воздействие жарения, кипячения, разложе­ния6 или еще какого-нибудь нагревания, обретает ка­чественную и количественную определенность, ибо в этом случае опо становится пригодным и мы говорим, что оно сварено [или созрело]. Примерами могут слу­жить сладкое молодое вино, гной, сгущающийся в на­рывах, слезы, когда они переходят в слизь, и другое тому подобное. Все подвержено этому, если только влага как мате­рия окажется в подчиненном положении. Ведь именно она получает определенность от теплоты, заключенной в природе [тела]. И до тех пор, пока сохраняется [пра­вильное] соотношение [определяющего и определяемо­го], природа [тела] остается [неизменной]. И призна­ками здоровья поэтому служит такое, как моча, кал rt [все] вообще выделения. И о варености говорят [в этом случае], ибо ясно, что внутренняя теплота возобладала над неопределенностью [влаги]. Все сваренное непре­менно должно быть более густым и теплым, ведь в этом и сказывается воздействие тепла: в придании нужного объема, сгущении и высушивании. Таково варение, а несварение — это несовершенное состояние, связанное с недостатком внутренней тепло­ты (недостаток же теплоты есть охлажденность). Это 531 несовершенное состояние одной из противоположных страдательных способностей, каждая из которых яв­ляется естественной материей всякого [тела]. ю Пусть таким образом определено, что такое приго­товление и что — несварение. ГЛАВА ТРЕТЬЯ Созревание — это вид варения, ибо так называют варение съедобной части под оболочкой плода. Коль скоро варение есть некое завершение, то и созревание завершено, когда семепа под оболочкой становятся 15 способны создать другой плод, такой же, как первый. Так мы определяем завершенное и в других [случаях]. Созревание в собственном смысле слова относится [только] к плодам, а многое другое, сваренное так же, называется зрелым из-за одного и того же смысла [происходящего], хотя и переносно. Ведь, как уже было сказано ранее, но существует [особых] названий для каждого [вида] завершения того, что получает 20 определенность благодаря природной теплоте и охлаж-деиности. Созревание нарывов, воспалений и тому по­добного — это варение внутренней влаги иод действием природного тепла, ибо только то, что подчиняет себе [материю], может придать [ей] определенность. Итак, все созревающее, если [оно] из пневмы, сгущается до жидкого состояния, если жидко — становится земля-26 ным и вообще из разреженного делается всякий раз бо­лее густым. При этом природа [тела] одно принимает в себя, а другое извергает. Таким образом, мы сказали, что такое созревание. Сырое [или незрелое] является его противополож­ностью; противоположно же созреванию несварение съедобной части под оболочкой плода, а это — влага, лишенная определенности. Именно поэтому сырое либо so подобно пневме, либо жидко, либо сочетает в себе и то и другое. А поскольку созревание есть некоторое за­вершение, сырое [состояпие] будет незавершенностью. Незавершенность же получается из-за недостатка при­родного тепла и его несоответствия [количеству] со­зревающей влаги. Ничто влажпое не созревает само по себе, без [примеси] сухого, ибо из всех жидкостей не 380ь густеет только вода7. Это [несоответствие] обычно вы­зывается малым количеством тепла или большим коли-532 чеством [влаги], получающей определенность. Поэтому во [всем] сыром соки бывают разжиженными и скорее прохладными, нежели теплыми и не пригодными ни для еды, ни для питья. Слово «сырой», как и слово «зрелый», [употребляется] в самых разных [смыслах]. Так, мочу, кал и мокроту называют сырыми по одной и той же причине, ибо так именуется все то, в чем теп­ло не возобладало и не произвело сгущения. Далее, сы­рыми называют глину, молоко и многое другое, спо­собное претерпевать изменения и сгущаться под воз­действием тепла, но все же этого не претерпевшее. По­тому вода кипяченой называется, а незрелой нет: она ведь не густеет. Итак, мы сказали, что такое созревание и сырое [состояние], а также чем то и другое вызывается. [Кипячение] в широком смысле слова представляет собою варение содержащейся во влаге неопределенной [материи] с помощью влажной теплоты, [т. е. нагрева­ния во влаге] ; но в собственном смысле это относится только к тому, что [приготавливают] кипячением. Как уже было сказано, [кипятить можно] пневмообразное или жидкое. Варенце осуществляется благодаря огшо, [заключенному] во влаге. А [вареное] на сковороде жарится (тут действие оказывает тепло извне, а влага, в которой находится то, что жарят, высыхает, впиты­ваясь в него). При кипячении происходит как раз об­ратное: от нагревания во внешней влаге выделяется влага внутренняя. Кипяченое потому и суше жареного, что при кипячении не происходит вбирания влаги внутрь, так как внешнее тепло преобладает над внут­ренним. Если же возобладает внутреннее тепло, [вла­га] впитается. Не всякое тело между тем можно кипятить. Если влага отсутствует, как в камнях, или если она при­сутствует, по плотность [тела] не дает [внешнему теп­лу] возобладать над пею, как, например, в [сырой] древесипе, [то кипячение невозможно]. Кипятить мож­но только те тела, чья [внутренняя] влага способна подвергаться нагреванию во [внешней] влаге. Правда, говорят и о кипячении золота, древесины и многого другого, но не потому, чтобы [во всех этих случаях] происходило одно и то же по смыслу, а пере­носно, ведь для [передачи] таких различий пет особых названий. Мы говорим, что жидкость, например моло-533 ко или сладкое молодое вино, кипятится, когда при на­гревании на огне, окружающем жидкость снаружи, ее вкус изменяется на [вкус] иного вида, и [огонь] тем самым производит действие весьма сходное с тем, что мы назвали кипячением. Цели, для которых произво­дят кипячение или варение, могут быть различны. В одних случаях это еда, в других — питье, в третьих — еще какая-либо надобность, так мы говорим и о варке лекарств. Кипятиться может все, что способно густеть, уменьшаться [в объеме] и тяжелеть, или то, в чем это происходит с одной частью, тогда как другая [остает­ся] в противоположном состоянии, потому что [части] разделяются и одна густеет, а другая разжижается, подобно тому как, например, молоко разделяется на сыворотку и творог. Оливковое масло само по себе не кипит, ибо с ним ничего такого не происходит. Вот что, таким образом, называется варением по­средством кипячения. Причем не имеет значения, осу­ществляется ли оно в каких-либо искусственных при­способлениях или естественным путем8, ибо причина во всех случаях будет одна и та же. Недоваривание — это [несварение], противополож­ное кипячению. А противоположно кипячению и пер­вое значение [недоваривания] — это несварепие не­определенной [материи] в теле, связанное с недостат­ком теплоты в окружающей влаге. А мы уже сказали, что недостаток [тепла] сопряжен с охлажденпостью; но возникает [недоварение] от изменения иного [ро­да]. Ведь [тепло], обусловливающее варение, вытес­няется, и недостаток [тепла] вызывается сильной охлажденпостью в [окружающей] влаге или в том, что варят. Тогда ведь в жидкости оказывается слишком много теплоты, чтобы не вызвать [никакого] измене­ния, ыо недостаточно, чтобы [варение было] равно­мерным и захватило все целиком. Поэтому недоварен­ное жестче прокипяченного, а жидкие [части] в нем резче отделены. Итак, мы сказали, что такое кипячение и недова­ривание и от чего происходит то и другое. Жарение — это варение с помощью сухой не собст­венной, [т. е. внешней], теплоты. Поэтому если при кипячении переменить [образ действия] и доводить до готовности на [самом] огне, а не в нагреваемой [ог­нем] жидкости, то, когда [варение] закончится, полу-534 чится не кипяченое, а жареное, и если пережаривают, то говорят, что подгорело; а когда то, что получается в конце, делается суше, [чем было], то делается таким от сухой теплоты [нагревания]. И [жареное] поэтому снаружи суше, чем внутри, а вареное наоборот. Жаре­ние более трудоемко, чем кипячение, так как равно­мерно нагревать наружные и внутренние [части] не­легко. Ведь [часть], находящаяся ближе к огню, все­гда высыхает быстрее, а потому и сильнее. Дело в том, что поры, [выходящие] наружу, сжимаются, и содер­жащаяся там влага не может выделиться, так что, когда поры закрыты, [она] остается [заключенной] внутри. Жарение и кипячение искусственны, по, как мы утверждаем, такие же, вообще говоря, виды [варе­ния] существуют и от природы. Сами изменения сход­ны [с данными], но названия они не имеют, между тем искусство подражает природе. Так, переваривание пи­щи в [живом] теле подобно кипячепию, ибо и оно про­исходит во влажном и теплом благодаря теплоте само­го тела, в то время как некоторые виды несварения [пищи] подобны недовариванию. Вопреки утвержде­ниям некоторых, глисты (zöon) рождаются не там, где происходит пищеварение, но в выделениях, разлагаю­щихся в нижней [части брюшной] полости, и уже за­тем поднимаются вверх. Ведь вообще пищеварение происходит в верхней полости [живота], а в нижней разлагаются выделения. Причина этому была указана в другом месте9. Недоваривание, таким образом, оказывается проти­воположным кипячению. Для такого вида варепия, ко­торое именуется жарением, тоже имеется нечто про­тивоположное, по подобрать ему название труднее. В этом случае из-за недостатка теплоты происходит, пожалуй, не жарение, а обжигание. Это бывает или от того, что снаружи слишком мало огня, или от того, что внутри жарящегося слишком много воды. При этих условиях [тепла] достаточно, чтобы вызвать измене­ние, но недостаточно, чтобы довести до готовности, [т. е. сварить]. Сказано, таким образом, что такое варепие и не­сварение, [что есть] зрелое и незрелое, [или сы­рое], кипяченое и жареное, а также им противо­положное. 535 ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ Теперь следует сказать о видах страдательных [спо­собностей]: влажного и сухого. Страдательными началами тел являются влажное 25 и сухое, а все прочее — это сочетания того и другого, причем преобладание одного из них в смеси опреде­ляет природу [тела], так что одно более сухо, а другое более влажно. В одних случаях все это будет в осу­ществленное™, а в других — в противоположном [со­стоянии]: так соотносится, [например], плавление и способность плавиться. Поскольку влажному легко 80 придать определенность, а сухому трудно, они соотно­сятся подобно еде и приправе, ибо для сухого влаж­ное — причина определенности и одпо служит другому 882а как бы склейкой, как сказал Эмпедокл в поэме «О при­роде»: Ячмепь водою склеивши10. Тело, обретшее определенность, состоит поэтому из того и другого. Что же касается элементов, то сухое считается свойственным преимущественно земле, а влажное — воде. Потому-то решительно все тела в ми­ре, обладающие определенностью, содержат землю и воду, причем всякое тело обнаруживает свойство того элемента, который в нем преобладает. И живые суще­ства обитают не в воздухе и не в огне, а только на земле и в воде, так как это материя их тел. Что касает­ся тел, [уже] обретших определенность, то из телес­ных состояний они прежде всего должны обладать ю жесткостью или мягкостью, так как [образованное] из влажного и сухого должно быть либо жестким, либо мягким. Жесткое — это то, чья поверхность не пода­ется вглубь, а мягкое — это то, чья подается, но не рас­ступается. Поэтому воду нельзя назвать мягкой, так как при давлении ее поверхность вглубь не подается, ι5 а расступается. Таким образом, безотносительно жест­ким или мягким является то, что безотносительно от­вечает данным условиям. Относительно [жесткое или мягкое] то, что таково лишь по отношению к другому [телу]. Определить же большую или меньшую степень из сопоставления [тел] друг с другом невозможно. Но поскольку обо всем воспринимаемом чувственно мы су­дим по отношению к чувству, ясно, что безотносительно 536 жесткое и мягкое мы определяем по осязанию, поль­зуясь им как мерилом (niesotes). Вот почему мы гово­рим о том, что не уступает нашему прикосновению, что оно жестко, а о том, что ему уступает, что [оно] мягко. ГЛАВА ПЯТАЯ Тело, обладающее определенностью благодаря своим собственным границам, должно быть либо жестким, ли­бо мягким (поскольку опо либо податливо, либо нет), а кроме того, оно должно быть твердым (ибо этим и определяется). Таким образом, поскольку все опреде­ленное и составное бывает либо мягким, либо жест­ким, последнее же обусловлено затвердеванием, а без затвердевания не могут существовать составные и имеющие определенность тела, то о затвердевании и надо повести речь. Наряду с материей существуют две [перво] причи­ны: деятельная и страдательпая. Деятельную причину надо при этом ирипимать как источник движения, а страдательную — как вид, [который принимает мате­рия]. [Это справедливо], таким образом, и для затвер­девания, и для разжижения, и для высыхания, и для увлажнения. Деятельное воздействует благодаря двум способностям, а то, что испытывает воздействие, как уже было сказано11, испытывает его в двух состоя­ниях. Итак, действие осуществляется благодаря теп­лому и холодному, а состояние [определяется] отсут­ствием или присутствием того или другого. Поскольку затвердевание — это некое высыхание, в первую очередь мы скажем об этом [последнем]. Воз­действие может испытывать либо влажное или сухое, либо частью сухое, а частью влажное. Воду мы рас­сматриваем как тело, [т. е. воплощение], влажного, землю — [как воплощепие] сухого, ибо во влажных и сухих [телах] страдательными являются эти [элемен­ты]. Холодное поэтому относится скорее к страдатель­ным [способностям], ведь оно содержится [в земле и воде], коль скоро и то и другое мы полагаем холод­ным. Холод бывает деятельным, поскольку разрушает или выступает как побочное действие, что прежде уже было сказано 12. Иногда говорят, что холод обжигает и греет, но не в том же смысле, как [это говорят] о тепле, а потому, что [он] сосредоточивает тепло и, сжи-537 мая его, вызывает противодействие. Все, что является водою и ее видами, все, что впитало в себя воду или имеет ее от природы,— все это [может] высыхать. Под впитавшейся [влагой] я разумею [влагу], например, в шерсти, а под прирожденной, например, в молоке. Ви­ды воды [могут быть следующими]: вино, моча, сыво­ротка и вообще все, что совершенно или почти совер­шенно лишено осадка (если только это свойство пе is обусловлено вязкостью; дело в том, что иногда вяз­кость — причина отсутствия какого бы то ни было осадка, как, например, в оливковом масле или смоле). Итак, все высыхает как при нагревании, так и при охлаждении, однако и в том и в другом случае под действием тепла, внутреннего или внешнего. Даже вы­сыхание при охлаждении (например, [мокрого] пла-20 ща), когда влага как таковая отделена [от пропитан­ного ею тела], происходит благодаря внутреннему теп­лу, которое, когда влаги немного, испаряет ее, уходя [из тела] под воздействием окружающего холода. Таким образом, как уже было сказано, все вы­сыхает и при нагревании, и при охлаждении, причем всегда от тепла, которое, действуя изнутри или сна-25 ружи, испаряет влагу. Под [нагреванием] спаружи я имею в виду, например, кипячение, а под [нагрева­нием] изнутри тот случай, когда, улетучиваясь, тепло­та, содержащаяся [внутри], отнимает и уничтожает влагу. Таким образом, о высыхании сказано. ГЛАВА ШЕСТАЯ Превращение в жидкость происходит, во-первых, при сгущении [пара] в воду и, во-вторых, при рас-80 плавлении твердого [тела]. Сгущение в воду вызывает­ся охлаждением пыевмы, что же касается плавления, то его мы объясним одновременно с затвердеванием. Все, что твердеет, относится либо к воде, либо к земле с водою и [твердеет] под действием сухого тепла или холода. Потому-то если [тела], затвердевшие от тепла или холода, утрачивают свое твердое состояние, то это происходит с ними при противоположных [воздейст-883а виях]. Так, затвердевшее от сухого тепла растворяется водою, т. е. влажным холодом, а то, что застыло от хо­лода, плавится от огня, т. е. от тепла. Может пока-538 заться, что затвердевание бывает и от воды, как слу­чается с прокипяченным медом, однако и здесь оно не от воды, а от холода, в ней [содержащегося]. Состоящее из воды от огня не твердеет, ибо разжи­жается от него, а одно и то же, одинаково сказываясь па одном и том же, не может быть причиной противо­положного [действия]. Кроме того, [эти жидкости] за­твердевают, [т. е. застывают], когда [их] покидает тепло, и, таким образом, [становится] ясно, что разжи­жение наступит, когда [тепло] войдет [внутрь] ; сле­довательно, [они] затвердевают под действием холода. Поэтому затвердевшее подобным образом не густеет: ведь сгущение возникает, когда уходит влага, а сухие [частицы] собираются вместе, и не густеет из всех жидкостей только вода. [Составы] из земли с водою твердеют и от огня, и от холода и густеют и от того и от другого, причем их воздействие частично одинаковое, а частично раз­личное: либо влага выводится теплом, и тогда при ее испарении сухие [частицы] сгущаются и составляют­ся [вместе]; либо холод выталкивает тепло, и тогда, испаряясь вместе с ним, уходит влага. Мягкое, по не жидкое при удалении влаги не гу­стеет, а твердеет, как [происходит] при обжиге глины. В то же время жидкие смеси густеют, как, например, молоко. Многие [тела], ставшие от холода густыми или жесткими, [при нагревании] сначала увлажняются; так, глина при обжиге сначала покрывается испариной и делается мягче, и потому в печах [изделия из глины иногда] искривляются. То [составы] из земли и воды с преобладанием зем­ли, что твердеют от холода, и те, что затвердели, пото­му что их покинуло тепло, плавятся от тепла, коль ско­ро оно возвращается (например, замерзшая грязь). С другой стороны, [составы], твердеющие от охлажде­ния, когда из них [уже] испарилось [вместе с влагой] все тепло, плавятся лишь при чрезвычайно сильном жаре, однако могут размягчаться, как, например, же­лезо или рог. Железо плавится при обработке настоль­ко, что делается жидким, но затем вновь затвердевает. Так выплавляют и сталь: шлак осаждается π вычи­щается снизу; многократное повторение этого очищает железо, и так получается сталь 13. [Слишком] много раз этого делать нельзя из-за больших потерь и умень-539 шения веса очищаемого [железа]. Железо тем лучше, 5 чем меньше нужно его очищать. И огнеупорный камень плавится настолько, что образует капли и растекается, а затвердев после разжижения, снова становится жест­ким. И нижние камни жернова так плавятся, что на­чинают течь; когда такие подтеки застывают, они бы­вают черного цвета, но [в остальном] подобны извести. (Плавятся также грязь и земля), ю Из [составов], затвердевших от сухого тепла, одни [вообще] не растворяются, а другие растворяются в жидкости. Обожженная глина и некоторые виды кам­ней, образующиеся при обжигании земли огнем, как, например, мельничные камни, нерастворимы, а сода и соль растворяются в жидкости, однако не во всякой, но [только] в холодной. Поэтому и плавится 14 в воде то, что является разновидностями воды, а в оливковом is масле нет: ведь влажный холод противоположен сухо­му теплу, и, что от одного затвердело, от другого пла­вится или разжижается, ибо именно таким образом противоположные причины будут давать противопо­ложные [следствия]. ГЛАВА СЕДЬМАЯ [Составы] с преобладанием воды над землею 15 под действием огня густеют, а при преобладании земли 20 твердеют. А значит, следовательно, сода и соль, так же как камень и [обожженная] глина, [состоят] в основ­ном из земли. Особенно сложно [обстоит дело] с природой олив­кового масла. Если [в нем] преобладает вода, оно должно затвердевать от холода, если земля — то от огня. Но в действительности оно ни от того, пи от другого не твердеет, зато густеет от обоих [воздей-25 ствий]. Причина в том, что [масло] наполнено воз­духом. И в воде оно всплывает [нмеппо] поэтому: ведь и воздух поднимается вверх. Итак, превращая находящуюся внутри пневму в воду, холод сгущает [масло], ибо всякая смесь воды и масла всегда ока­зывается гуще, чем то и другое [в отдельности]. Под воздействием огня и от времени [масло] сгуща­ется и светлеет; светлеет оно потому, что вода, ка-80 кая была в нем, испаряется, а густеет потому, что по мере убывания тепла из воздуха получается вода. 540 В обоих случаях достигается одно и то же состояние и по одной и той же [причине], но не одинаковым способом. [Масло] густеет от обоих [воздействий], но ни от того, ни от другого не высыхает, ведь ни солнце, ни мороз его не сушит, и не только из-за вязкости, но и благодаря [содержанию] воздуха. От зя* огня [масло] не высыхает и не выкипает, потому что из-за вязкости не испаряется. Смеси воды и земли следует определять соответ­ственно количеству того и другого [элемента]. Так, иное вино, например молодое и сладкое, может и твердеть и кипеть. При высыхании всех подобных 5 [смесей] вода уходит. Что это [именно] вода, дока­зывается так: пар, если его собрать, сгущается в во­ду; таким образом, в чем что-то остается — то состо­ит и из земли. Как уже было сказано, некоторые из таких [смесей] густеют и высыхают от холода, ведь холод не только вызывает затвердевание, но, с одной 10 стороны, оп высушивает воду, а с другой — сгущает воздух, превращая его в воду. Мы уже сказали меж­ду тем, что затвердевание, [или уплотнение], есть род высушивания. То, что не густеет от холода, но затвердевает, [состоит] преимущественно из воды, например вино, моча, уксус, щелок и сыворотка. А все, что густеет, хотя огонь не испаряет [влаги], либо [содержит больше] земли, [чем воды], либо is [состоит] из воды и воздуха вместе; так, мед, напри­мер, содержит больше земли, а оливковое масло — воздуха. Как молоко, так и кровь состоят из обоих [элементов]: из воды и земли, однако по большей части земля преобладает. Так [обстоит дело] и с жидкостями, из которых получают соду и соль (из некоторых [растворов] такого рода образуются и 20 камни) 16. Поэтому, если сыворотка не отделилась [сама], ее можно добыть кипячением на огне. Зем-леобразную часть [молока] можно выделить с по­мощью сока смоквы при особом кипячении, как [де­лают] врачи, когда заквашивают [молоко]. Именно этим способом отделяются сыворотка и сыр. Отделен­ная сыворотка уже больше не густеет, но выкипает, подобно воде. Если же в молоке нет сыра или его 25 мало, значит, [в нем] преобладает вода и оно не пи­тательно. С кровью [все происходит] подобным же образом. Высыхая при охлажденииэ она свертывает-541 ся. Те [виды] крови, что не свертываются, как, на­пример, [кровь] оленя, водянисты и холодны и, зна­чит, не содержат волокон; волокна ведь из земли, и [это] плотное [вещество]. Если удалить [волокна], [кровь] не свертывается, а [не свертывается], пото-зо му что не высыхает. Ибо такой остаток [представля­ет собою] воду, так же как молоко после отделения сыра. Доказательством служит здесь то, что больная кровь не склонна свертываться, так как она подобна сукровице, т. е. слизи с водой, ибо не сварена и природа не взяла над нею верх. Далее: одно растворяется, например сода, другое перастворимо, папример [обожженная] глина, а из [нерастворимого] одно размягчается, как рог, другое 384ь нет, как [обожженная] глина и камень. Объясняется это тем, что противоположные причины порождают противоположные [следствия] ; таким образом, если две [причины, или способности,] — холодное и сухое вызывают затвердевание, то разжижение с необходи­мостью [вызывается] теплым и влажным, т. е. огнем 5 и водой, ибо они противоположны, так как вода [раст­воряет] то, что [затвердело] от одного лишь огня, а огонь [расплавляет] то, что [застыло] от одного лишь холода, так что менее всего растворимо то, что затвер­дело под воздействием и того и другого. Такие [тела] возникают, если после нагревания они застывают от холода. Ведь когда уходящее тепло уносит с собою ю большую часть влаги, холод в свою очередь так сдавли­вает [тело], что для влаги не остается никакого про­хода. Поэтому-то ни тепло не может растопить [такие тела], ведь тепло растапливает то, что застыло под действием одного лишь холода, ни вода [но может раст­ворить их], ибо застывшее от холода она не растворяет, но только то, что [затвердело] от сухого тепла. Железо, однако, плавится от тепла и застывает при охлажде­нии. Древесина состоит из земли и воздуха, поэтому она воспламеняется, но не плавится, не размягчается и всплывает в воде, за исключением эбенового дерева. Эбеновое дерево не всплывает, и вот почему: все про­чие [древесные породы] содержат больше воздуха, то­гда как из черного эбенового дерева воздух улетучился и в нем преобладает земля. [Обожженная] глина [со­стоит] только из земли, ведь при высушивании она по­степенно твердеет, и ни вода не проникает в отверстия, 542 [т. е. поры], через которые [могла] войти только пневма, ни огонь, ибо он вызвал затвердевание 17. Сказано, таким образом, что такое затвердевание и расплавление, что их вызывает и с чем это происходит. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Отсюда ясно, что тела образуются теплом и холо­дом, под чьим воздействием происходит сгущение и за­твердевание. А поскольку [тепло и холод] выступают творцами, во всех [их произведениях] присутствует теплота, а в некоторых — в меру его недостатка — и охлаждепность. Таким образом, поскольку [тепло и холод] присутствуют как деятельные, а влажное и су­хое как страдательные [способности], то составленное [ими тело] причастно им всем. Подобочастные тела в растениях и животных, а также металлы, например золото, серебро, и другое тому подобное составляются из воды и земли и, как было сказано в другом месте, из испарения того и другого, заключенного [под зем­лею] 18. Все эти [вещества] отличаются друг от друга, во-первых, свойственным им способом воздействия на [наши] чувства, ибо нечто бывает светлым, благовон­ным, звучным, сладким, теплым или холодным — в за­висимости от того, как оно может воздействовать на чувство; и во-вторых, другими, более глубокими свой­ствами (pathemata), которые именуются по способно­сти [самого тела] подвергаться [тому или ипому] воз­действию, Я имею в виду, например, способность пла­виться, твердеть, гнуться и другое тому подобное, ибо все это страдательные [способности] (ta pathetica),TaK же как влажное и сухое. Именно на этих [свойствах] основаны различия кости, мяса, жилы, древесины, ко­ры, камня и всевозможных других подобочастных при­родных тел. Прежде всего мы намерены перечислить свойства, которые именуются по наличию или отсутствию [стра­дательной] способности: твердеющее — не твердеющее, плавкое — не плавкое, размягчающееся — не размягча­ющееся, намокающее — не намокающее, гибкое — не гибкое, ломкое — не ломкое, хрупкое — не хрупкое, по­датливое 19 — не податливое, пластичное — не пластич-пое, сжимаемое — не сжимаемое, растяжимое — не растяжимое, ковкое — не ковкое, колкое — не колкое, 543 секомое — ne секомое, вязкое — рыхлое, валяемое ™ — не валяемое, горючее — не горючее, летучее — не лету­чее. Пожалуй, большинство тел отличаются друг от друга по этим свойствам. Теперь же мы скажем, какова каждая из этих способностей. В общем виде о твердеющем и не твердеющем и о плавком и не плавком уже сказано. Но теперь мы снова вернемся к этому. Тела, способные твердеть и стано­виться жесткими, претерпевают это от тепла, которое высушивает влагу, или от холода, который выталки­вает тепло. Так что эти состояния вызываются отсут­ствием влаги или тепла, причем если [тело] состоит из воды, то от [недостатка] тепла, а если из земли, то от [недостатка] влаги. [Тела, затвердевшие] от недостат­ка влаги, тают от воды [или растворяются], если они уплотнились не настолько, что [в них], как в [обож­женной] глине, остались поры, меньшие, чем частицы воды21; но если это не так, все [такие тела], например сода, соль, засохшая грязь, растворяются22 в воде. [Тела, затвердевшие] от убыли тепла, например лед, свинец и медь, плавятся от тепла. Итак, сказано, какие [тела] твердеют и плавятся и какие не плавятся. Не затвердевают те [тела], которые не содержат влаги, по­добной воде, и состоят не из воды, но в которых больше тепла и земли, как, например, мед и молодое сладкое вино (ведь они подобны бродилу), а также те [тела], которые хотя и содержат воду, но больше — воздуха, как оливковое масло, ртуть или что-нибудь вязкое, вроде (смолы и> птичьего клея. ГЛАВА ДЕВЯТАЯ Затвердевшие [тела] размягчаются [от нагрева­ния], если они состоят не из воды (как, например, лед), но в основном из земли [и если] при этом не вся влага испарилась из них, как из соды или соли, и не столь ее несообразно мало, как в [обожженной] глине. И если [тела] тягучи, но не впитывают влаги или ковки, но не состоят из воды, то от огня они размягча­ются, как железо и рог <и дерево). Среди плавких и неплавких [тел] одни намокают, другие нет. Так, медь, будучи плавкой, не намокает, а шерсть и земля намокают, ибо они [могут] отсыреть. Медь же хотя и плавится, но, конечно, не под действием 544 воды. Однако и среди [тел], растворяющихся в воде, есть такие, как сода и соль, которые не намокают. Ведь намокает только то, что, увлажняясь, становится мягче. Некоторые [тела] впитывают влагу, но не раст­воряются, например шерсть и зерно. Впитывать влагу способны [тела] из земли с порами большими, чем ча­стицы воды, и более жесткие, чем вода. А растворяются в воде [тела], насквозь [пронизанные норами]. По­чему же, однако, земля и растворяется в жидкости, и намокает, а сода, хотя и растворяется, не намокает? Дело в том, что в соде поры проходят насквозь, так что вода тотчас разделяет ее части; в земле же поры пере­секаются23, а потому состояпие [земли] зависит от того, каким образом [вода] будет [ею] воспринята. Некоторые [тела] бывают гибки и могут выпрям­ляться, например тростник и ивовая лоза, другие же [тела] не гибки, например [обожженная] глина и ка­мень. Не гнутся и не выпрямляются те тела, которые не могут из дугообразных делаться выпрямленными в длину, а из выпрямленных превращаться в дугооб­разные. Сгибание же и выпрямление означают пере­мену или движение либо в сторону выпрямления, либо в сторону округления, причем гнется то, что сгибается в одну и другую сторону. Итак, сгибание имеет место, если при сохранении длины возникает выпуклость или вогнутость, если же и прямизна [получается от сги­бания], то [тело], пожалуй, оказалось бы одновремен­но согнутым и прямым, однако невозможно, чтобы прямое было гнутым. И если все, что гнется, сгиба­ется или в одну, или в другую сторону, так что полу­чается либо выпуклость, либо вогнутость, значит, нельзя гнуть до прямизны, но одпо дело гпуть, а дру­гое — выпрямлять. Таковы, [следовательно], гибкое и выпрямляемое, а также негибкое и невыпрямляемое. Бывают [тела] одновременно ломкие и хрупкие, а бывают только ломкие и только хрупкие. Древесина, например, разламывается, но не крошится, лед и ка­мень крошатся, по пе ломаются, а [обожженная] гли­на и крошится, и ломается. Различие в том, что, ло­мая, производят разъятие и разделение на крупные части, а крошится [тело] на любое, большее двух чис­ло частей. Крошатся [тела], которые затвердели так, что множество их пор пересекается друг с другом, ведь разрушение доходит [именно] до такого [пересе-545 чения]. Если же [поры] вытянуты вдоль, [тела] ломки, а если имеются и те и другие [поры], ломки и хрупки. Некоторые [тела] податливы, как медь и воск, на других же нельзя оставить отпечатки, например па [обожженной] глине или на воде. При отпечатывании происходит вминание части поверхности вглубь, [вы­званное] давлением или ударом, т. е. вообще сопри­косновением. [Тела] такого рода либо мягки (так, воск [в одном месте] вминается, а другая часть по­верхности остается без изменения), либо тверды, как медь. [Тела], на которых не остается отпечатка, бы­вают твердыми, как [обожженная] глина, ибо поверх­ность ее не уступает давлению, или жидкими, как вода, потому что вода хотя и уступает [давлению], однако не в какой-то [определенной] части, но рас­ступаясь. Из податливых [тел] те, что сохраняют от­печаток и легко мнутся руками, пригодны для лепки, [т. е. пластичны]. А те [тела], на которых трудно оставить отпечаток, как на камне или на дереве, или же такие, на которых хотя и легко сделать отпечаток, он, однако, не сохраняется, как на шерсти или губ­ке, — [эти тела] не пластичны, но поддаются сжатию. [Тела], которые можно сжимать,—это [те тела], ко­торые могут под давлением сплющиваться, причем поверхность подается вглубь не разрушаясь и части­цы друг по отношению к другу не перемещаются (как то происходит с водой: ведь она расступается). Дав­ление — это такое движение, которое возникает при [постоянном] соприкосновении с движущимся, а удар бывает с размаху. Сжатию подвергается то, что имеет поры, не заполненные своим собственным телом, и что способно, следовательно, втягиваться в свои пустоты или в свои поры24. Иногда поры, в которые втяги­вается [тело], не пусты, например в намокшей губке, ведь ее поры заполнены, по в этом случае то, что за­полняет поры, должно быть мягче, чем само [то те­ло], которому от природы свойственно сжиматься. Итак, сжатию поддаются [такие тела], как губка, воск, мясо; а пе сжимаются [тела], которые по своей природе не могут втягиваться под давлением в свои собственные поры либо потому, что таковых не имеют, либо потому, что [поры] заполнены веществом тверже 546 [самого тела]. Так, железо, камень, вода и все жидко­сти не могут сжиматься. Растяжимыми являются все [тела], чья поверх­ность может быть раздвинута в стороны. Ведь тянуть­ся — значит, не разрывая поверхности, сдвигаться в ту сторону, откуда исходит движение. Существуют растяжимые [тела], например волосы, кожа, жила, те­сто, птичий клей, и нерастяжимые, например вода и is камень. Одни [тела], например шерсть, растягива­ются и сжимаются, а другие способны только к чему-нибудь одному. Так, слизь не сжимается, но тянется, а губка сжимается, но не тянется. Далее, одни [тела], например медь, ковки, другие, например камень и древесина, не ковки. [Тела], по­верхность которых в какой-то своей части может от го одного и того же удара одновременно и раздаться в стороны и уйти вглубь, ковки, а если не может, то не ковки. На всех ковких [телах] между тем можно оставить отпечаток, однако не все, на чем можно оставить отпечаток, ковко, например древесина. Но, вообще говоря, [эти свойства] взаимосвязаны. Из сжи­мающихся [тел] одни ковки, другие нет, [например] ковки воск и грязь, а шерсть нет <и вода тоже). 25 Одни [тела] колки, например древесина, другие, например [обожженная] глина, нет. Раскалывается то, что способно расщепляться дальше [места непосред­ственного] воздействия расщепляющего; иными сло­вами, [тело] раскалывается, когда оно [само] рас­щепляется дальше [того места], куда довели расщеп­ление. (При рассечении все выглядит иначе.) Не зо колется то, с чем ничего этого произойти не может. Ничто колкое не бывает мягким (я имею в виду без­относительно мягкое, а не [мягкое] по отношению к другим [телам], иначе и железо окажется мягким), но не все твердое бывает колким, а только такое, что S87a не влажно, не податливо и не хрупко. Таковы [тела], чьи поры, по которым сращены [их части], проходят вдоль, а не поперек. Секомыми являются те твердые (как мягкие, так и жесткие) [тела], которые при расщеплении не должны ни разделяться дальше, чем их делят, ни кро­шиться при разделении; а что не влажно, не секомо. Некоторые [тела] бывают одновременно и секомы, и колки, например древесина, но но большей части то, 547 что колется вдоль, рассекается поперек. Ведь так как каждое [тело] может делиться на много частей, там, где вместе объединяется много продольных частей, там [оно] колется, а где объедипено много из попереч­ных частей, там рассекается. Вязким является влажное или мягкое [тело],когда оно может растягиваться. Такими бывают благодаря переплетению тела, сочлененные подобно цепям, ибо эти тела можно сильно растягивать и стягивать. [Те­ла], лишенные этих свойств, рыхлы. Валять можно те сжимающиеся [тела], которые сохраняют сжатие, а нельзя свалять то, что либо во­обще не сжимается, либо не сохраняет сжатия. Далее, одни [тела] горючи, другие не горючи. Так, дерево, шерсть, кость горят, а камень и лед не горят. [Тела] бывают горючими, если в их поры может про­никнуть огонь, а влажность в их продольных порах слабее огня. Если же [таких пор] нет или если [вла­га] сильнее, то [тело] не горючее, как, например, лед или очень сырые [дрова]. Летучими бывают тела, которые содержат влагу, но таким обгтзом, что под действием огня она не испаряется отдельно. Пар — это ведь влажное выделе­ние из жидкости, в воздух и пневму, возникающее от сильного жара, а летучие [тела] выделяются в воздух медленно, причем одна часть высыхает и исчезает, а другая становится землей. Итак, это выделение отличает то, что оно и не влажно, и не становится пневмой. Пневма — это сплошной поток воздуха в [оп­ределенном] направлении; а если [тела] улетучива­ются, это [значит, что] под действием сильного жара осуществляется выделение сухого совместно с влаж­ным; вот почему это выделение не увлажняет, а ско­рее окрашивает. Когда улетучивается древообразное тело, получается дым. [Под древообразным телом] я имею в виду и кости, и волосы, и все [тела] такого рода, ибо, хотя общего наименования нет, во всех этих [телах] есть нечто подобное. Как сказал и Эмпедокл: Все это вместе едино: щетина, листва и густое Птиц оперение, и чешуя, что па членах могучих25. Когда улетучивается жир, [образуется] чад, а ко­гда масляные [вещества] — копоть. Оливковое масло потому и не выкипает и не густеет, что оно летуче, 548 но не может испаряться. Вода же не летуча, а испа­ряема. Сладкое вино летуче, потому что оно жирное и ведет себя как оливковое масло: от холода оно не застывает и может гореть. Вином оно является только по имени, а на деле нет. И вкус у него не такой, как у вина, и не опьяняет [оно] поэтому так, как [обыч­ное] вино. Оно немного летуче, и поэтому его можно поджечь. Горючими считаются [тела], которые обращаются в пепел. Это происходит со всем, что затвердело от тепла или от того и другого: от холода и тепла, ибо ясно, что над всеми этими телами верх берет огонь. Из камней меньше всего подвержен воздействию огня драгоценный камень под пазванием «карбункул». Одни из горючих [тел] воспламеняются, другие ист, и из этих [последних] некоторые обугливаются. Воспламе­няются те [тела], которые могут давать пламя, а если не могут, то они и не воспламеняются. Итак, воспла­меняются летучие [тела], лишенные влаги. Смола, оливковое масло или воск лучше воспламеняются в смеси с чем-нибудь, нежели сами по себе. Самое силь­ное [пламя дают тела], испускающие дым. Обуглива­ются [из горючих тел] те, в которых земли содержится больше, чем дыма. Кроме того, одни тела плавятся и не воспламеняются, например медь, другие воспла­меняются и не плавятся, например дерево, а третьи [способны] к тому и другому, например ладан. При­чина этому в том, что в древесине влага представляет собою отдельное [тело] и равномерно пропитывает все целиком, так что древесину можно сжечь полиостью. Что же касается меди, то хотя влага и содержится в каждой ее частице, но не составляет сплошного [тела] и ее слишком мало, чтобы создавать пламя. С ладаном же дело обстоит отчасти как в первом слу­чае, отчасти как во втором. Из летучих [тел] воспла­меняются неплавкие из-за преобладания земли. У су­хого ведь есть [нечто] общее с огнем; и если это сухое нагреется, возникает огонь. Поэтому пламя — это пнев-ма или горящий дым. Итак, когда [в огне] улетучива­ется древесина, [получается] дым; от воска, ладана и тому подобного, а также от смолы и от содержащего смолу и вообще смолистого исходит чад, от оливкового масла и от [всего] маслянистого— копоть. [Копоть] исходит также от того, что менее всего подвержено 549 сгоранию само по себе, так как содержит мало сухих [частиц] (а переход [в огонь происходит] именно бла­годаря [сухому]), но мгновенно [сгорает] вместе с чем-нибудь другим. А таков жир, сухой и масляный. Лету­чие [тела] преимущественно влажны, как оливковое масло и смола, а горючие — сухи. ГЛАВА ДЕСЯТАЯ Такими свойствами и особенностями, как было ска­зано, отличаются друг от друга по осязанию подобо­частные тела. Кроме того, они разпятся по вкусу, за­паху и цвету. Под подобочастными [телами] я имею в виду, например, [все] добываемое в рудниках: медь, золото, серебро, олово, железо, камень и другое тому подобное, а также то, что из них выделяется; и кроме того, [части] в животных и растениях, например: мясо, кости, жилы, кожа, внутренности, волосы, сухо­жилия, вены, из которых уже составлены [тела] непо-добочастные, например: лицо, рука, нога и тому подобное; и в растениях — это древесина, кора, лист, ко­рень и так далее26. [Неподобочастиые тела] образо­ваны другой нричипой; материей [,т. е. материальной причиной], тех [тел], из которых они составлены, слу­жит сухое и влажное, стало быть вода и земля (ибо и то и другое обладает соответствующей способностью с наибольшей очевидностью), а деятельной [причи­ной] служит теплое и холодное (ибо из воды и земли опи составляют и делают твердыми [подобочастные тела]), коль скоро это так, установим теперь, какие виды подобочастных [тел состоят] из земли, какие из воды и какие из того и другого вместе. Если образование [тела] завершено, то оно [может быть] либо жидким, либо мягким, либо жестким, при­чем жесткие и мягкие [тела], как уже было сказано, созданы при затвердевании. Испаряющиеся жидкости состоят из воды, не испа­ряющиеся — либо из земли27, либо из земли и воды вместе (например, молоко), либо из земли и воздуха (папример, древесина), либо из воды и воздуха (на­пример, оливковое масло). [Жидкости], которые сгущаются от тепла, состав­ные. Среди жидкостей некоторое затруднение пред­ставляет, пожалуй, вино. Дело в том, что вино может 550 и испаряться, и сгущаться (например, молодое вино). Это связано с тем, что вином называют не один вид [жидкости, а разные] ; разное же и [ведет себя] по-разному. Так, молодое вино содержит больше земли, чем старое, поэтому оно особенно сильно густеет под действием тепла и сравнительно слабо застывает от холода: ведь в нем много тепла и земли. Так, в Арка­дии вино в мехах настолько высушивается над дымом, что, прежде чем пить, пужно отскоблить [пленку]. Поскольку же все [вина] имеют осадок, преобладание того или другого — земли или воды — [зависит] от количества осадка. В жидкостях, густеющих от холода, преобладает земля, а в густеющих и от тепла и от холода смешаны несколько [элементов], как, напри­мер, в масле, меде и в сладком вине. Из [тел], образованных сгущением, те, что затвер­дели от холода, состоят из воды, например лед, снег, град, иней, а [затвердевшие] от тепла—из земли, на­пример [обожженная] глина, сыр, сода, соль. [Тела, затвердевшие] от того и от другого, состоят из земли и воды. Такого рода [тела затвердевают] при охлаж­дении, т. е. лишаясь того и другого — тепла и влаги, уходящей вместе с теплом; соль затвердевает, если лишить ее одной лишь влаги, так же как [тела] из беспримесной земли, тогда как лед [образуется, если лишить воду] одного [только] тепла. А [эти тела за­твердевают, если лишить их] того и другого; а значит, они [затвердевают] от того и другого — [от тепла и холода] — и состоят из того и другого — [из земли и воды]. Итак, если вода испарилась до капли, как в [обожженной] глине или янтаре, то такие тела це­ликом состоят из земли. Янтарь и то, что называют слезами, образовались при охлаждении, например смирна, ладан, камедь; но и янтарь похож на этот род [тел], и он затвердевает: в самом деле, ведь [в нем] видны попавшие внутрь живые существа. Дело в том, что река, изгоняя тепло, испаряет влагу (как если бы кипящий мед капнул в воду). Одни [тела] не плавятся и не размягчаются, как янтарь и некоторые камни, например сталактиты в пещерах (они ведь об­разуются сходным образом: не под действием огня, а потому, что от пронизывающего насквозь холода влага под действием уходящего из нее тепла уходит за ним следом). Другие [тела] твердеют под действием 551 огня извне. Если [тело] ие целиком, но преимущест­венно [состоит] из земли, [оно] может размягчаться, как, например, железо и рог. (Ладан и тому подобные [тела] испаряют влагу почти так же, как древе­сина)28. Поскольку к плавким [телам] следует отнести [все], что плавится от огня, эти [тела состоят] в ос­новном из воды, однако некоторые [из них], напри­мер воск, — из [земли и воды] вместе. [Тела], что [растворяются] в воде, [состоят] из земли; а если не [растворяются] в воде и [ие плавятся] от огня, то [состоят] либо из земли, либо из обоих [элемен­тов]. Если, таким образом, все [тела] либо жидки, либо тверды и названные их свойства [проявляются] в том или другом из этих [состояний], причем промежуточ­ного [состояния] не существует, тогда мы перечис­лили все, чем [тела] отличаются по составу: из земли, из воды или из нескольких элементов вместе — и по способу образования: [под действием] огня, холода или того и другого. Из воды [состоят] золото, серебро, медь, олово, свинец, стекло и многие не имеющие названия камни, ибо все они плавятся от тепла29. Из воды, кроме того, [состоят] некоторые вина, моча, уксус, щелок, молоч­ная сыворотка и сукровица, ибо все они от холода за­стывают. Железо, рог, ногти, кость, жилы, древесина, волосы, листья и кора [состоят] скорее из земли. Кро­ме того, [сюда надо отнести] янтарь, смирну, ладан, а также все так называемые слезы, сталактиты и пло­ды, например стручковые и злаки, ведь [все они], од­ни в большей, другие в меньшей мере, [состоят] из земли, ибо одни размягчаются, другие улетучиваются и образовались не при охлаждении. К этому [можно добавить] соду и соль, а также [те] виды камней, ко­торые [были образованы] не при охлаждении и не плавятся. Кровь и семя [состоят] из земли, воды и воздуха вместе; в крови, содержащей волокна, больше земли (поэтому она твердеет от холода и растворя­ется водой), а кровь, лишенная волокон, [состоит] из воды (поэтому она и не твердеет, [т. е. не свертыва­ется]). Семя же твердеет при охлаждении, когда вме­сте с теплом влага уходит. 552 ГЛАВА ОДИННАДЦАТАЯ На основании уже сказанного мы должны продол­жать исследование того, какие из твердых или жидких 25 [тел] бывают теплыми и какие холодными. [Состоя­щие] из воды [тела], как правило, холодны, если только не получают теплоту извне (например, щелок, моча, ви­но); [тела], состоящие из земли, как правило, теплые, ибо они сотворены теплым (например, известь и пе­пел). Холод следует понимать в известном смысле как материю, ведь сухое и влажное — материя, так как это за страдательные [способности], а воплощают то и дру­гое в наиболее полной мере земля и вода (ведь они от охлажденности получают определенность). Поэто­му совершенно ясно, что всякое тело, [состоящее] только из одного из этих двух элементов, будет скорее гяоь холодным, если только оно не получило теплоту извне, как, например, кипящая или процеженная сквозь пе­пел вода; ведь и она обладает теплотой от пепла, так как во всем, что горело, в большей или меньшей [сте­пени] присутствует теплота. Поэтому-то черви возни­кают в гнили, ведь в ней содержится теплота, которая 5 уничтожила внутреннюю теплоту того или иного [тела]. Составы содержат теплоту, ведь это она образо­вала большинство [из них], доведя [их] до готовно­сти. Некоторые [тела] являются [следствиями] гние­ния, например гнойные выделения. Так что, сохраняя свою природу, кровь, семя, костный мозг, бродильный 10 сок и все такое [прочее] бывают теплыми, но, разру­шившись и утратив свою природу, [они] уже не [мо­гут быть теплыми]. Остается [только] материя: зем­ля или вода. Потому существуют два мнения: одни считают [эти тела] холодными, другие — теплыми, видя, что, с одной стороны, пока сохраняется их при­родное [состояние], они теплые, но, с другой стороны, утрачивая его, затвердевают [от холода]. Все этодей- is ствительно так. Но, однако, как уже было определено, если преобладающей материей является вода, [тело] холодно (ибо [вода] более всего противоположна огню), если же преобладает земля шга воздух, [тело] теплее. Бывает иногда, что самые холодные [тела] дела-18 Аристотель, т. 3 553 ются при пагревании извне и самыми горячими. Дело в том, что сильнее всего затвердевшие и довольно плот-· ные тела бывают и самыми холодными, если их лишить теплоты, по и самыми обжигающими, если их подверг­нуть действию огня. Так, вода обжигает сильнее, чем дым, а камень сильнее, чем вода. ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ Определив это, мы намерены теперь сказать по от­дельности, что такое мясо или кость и другие подобо-частные [тела]. Зная происхождение подобочастиых [тел], мы знаем, из чего составлена их природа, каких родов они бывают и к какому роду принадлежит каж­дое [из них]. Подобочастные [тела] [состоят] из эле­ментов, а из этих [тел], как из материи, — целостные творения природы30. Между тем все [тела состоят] из названных [подо­бочастиых] как из материи, а сущность их [опреде­ляется] соотношением. Это становится все очевидпео на последующих, [более сложных образованиях], во­обще говоря, на том, что подобно орудию и служит некоей цели. Еще проще понять, что умерший человек только называется человеком. И рука умершего лишь зовется рукой, так же как флейты из камня можно, пожалуй, назвать [флейтами], ведь в какой-то мере они подобны таким орудиям. Это же менее ясно [в свя­зи] с мясом и костями, еще менее — [в связи] с огнем и водой: ведь там, где преобладает материя, всего труднее увидеть целесообразность. Таким образом, если взять крайние [пределы]: материю только [как материю] и сущность исключительно как соотношение [действительных и страдательных способностей], то [все], что находится между [ними], являет собою ма­терию или отношение в той мере, в какой оно при­ближено к одному из [пределов]. Поскольку же вся­кое [тело] целесообразно, оно не исчерпывается тем, что это просто вода или огонь, так же как мясо и внут­ренности не [просто мясо и внутренности]. Еще в большей мере относится это к лицу и руке. Все опре­делено своим делом, [или назначением], все поистине существует, если способно выполнять это свое дело. Так, глаз [является глазом], если он ВИДИТ, а если он 554 к этому не способен, то [это глаз лишь] по названию, как глаз умершего или изваяния. И пила из дерева — не пила, а как бы изображение [пилы]. Это верно и для мяса, но его назначение менее очевидно по срав­нению с [назначением], [например,] языка. То же са­мое справедливо для огня, но, вероятно, объяснить с естественнонаучной точки зрения его назначенио еще труднее, чем назначение мяса. Все это [относит­ся] и к растениям, и к неодушевленным [предметам], таким, как медь и серебро. Ведь все существует [как таковое] благодаря некоторой способности либо что-то делать, либо что-то претерпевать, так же как мясо и жилы, но соотношения их [действительных и страда­тельных способностей] точно не определены, так что трудно распознать, когда имеется одна [способность], а когда другая, если только [одна способность] не исчезла совершенно, так что остался один внешний облик. Так, тела давным-давно умерших внезапно превращаются в прах в своих гробницах, а плоды, [если они] очень давние, только по внешнему виду кажутся [плодами], но не по вкусу. То же самое [вер­но] и для свернувшегося молока. Вот такого рода части (я имею в виду такие подо-бочастные [тела], как мясо, кости, волосы, жилы и тому подобное) могут возникать только благодаря теп­лоте, охлажденности и изменениям, которые ими вы­зываются, ибо [они] затвердевают и от тепла, и от холода. Все эти [тела] различаются но названным выше особенностям: упругостью, растяжимостью, хрупкостью, жесткостью, мягкостью и другими подоб­ными [свойствами], которые возникают под действием теплого, холодного или сочетания [их] воздействий. Никто, однако, не станет предполагать, что из того же образованы и неподобочастные [тела] (например, го­лова, рука, нога). Но хотя охлажденность и теплота и [их] воздействие явились причиной возникновения меди или серебра, для [создания] пилы, чашн или ларца [такой причины] еще недостаточно, и в одном случае [действует] искусство, в другом — природа или какая-нибудь иная причина. Зная, таким образом, к какому роду отнести вся­кое подобочастпое [тело], мы должны рассмотреть каждое из них в отдельности: что такое в отдельности, например, кровь, мясо, семя и все прочее. Ведь мы по-16* 555 лучаем знание о каждом [предмете] — почему он [су­ществует] и что он такое, если нам известна либо его материя, либо его [внутреннее] соотношение, и лучше всего, когда [мы осведомлены] о том и другом — о его возникновении и уничтожении, а также и о его движу­щей причине. 20 Коль скоро [подобочастные тела] объяснены, нам следует подобным же образом рассмотреть и неподо-бочастные, и, наконец, то, что они образуют, например человека, растение и прочее тому подобное. ПРИМЕЧАНИЯ УКАЗАТЕЛИ ПРИМЕЧАНИЯ ФИЗИКА В дошедших до пас рукописных списках «Физика» пмепу-ется Physike akroasis (по-латыни — Naturalis auscultatio), что точнее всего переводится словосочетанием «Лекции по фи­зике». «Физика» является наиболее объемистым из четырех трактатов, помещенных в настоящем томе: она состоит из вось­ми книг, по традиции обозначаемых греческими буквами от А до Θ. Ссылаясь на отдельные кпиги «Физики», сам Аристотель именует их по-разному: первые обычно как книги «О природе», последующие — «О движении». Как указывает комментатор «Физики» Симплиций, Аристотель и его ближайшие ученики — Феофраст и Евдем — объединяли первые пять книг общим за­главием «О физических началах», а последнио три— «О дви­жении». Впрочем, другие авторы (например, неоплатоник Пор-фприй) относили пятую книгу к циклу книг о движении, что представляется более логичным. «Физика» неоднократно комментировалась в древности и в средние века. До нас дошли греческие комментарии Фемн* стия (IV в.), Симплиция (VI в.) и Иоанна Филопона (VI в.)л их изучение крайне облегчает понимание «Физики», в особен« ности же некоторых наиболее трудных ее мест. В более позд­нее время «Физику» комментировал арабский философ Авер-роэс (XII в.) и знаменитый глава схоластической школы Фома Аквинский (XIII в.). Из комментариев недавнего времени наи­более важными следует считать комментарии Ргапи'я (1854) и, Jloss'a (1936). Подробными комментариями оснащен новый не­мецкий перевод Wagner'a (1967). На русский язык «Физика» была переведена В. П. Карпо· BUM (Аристотель, Физика. М., 1936); это перевод, заново отре­дактированный и в ряде мест исправленный, положен в основу публикуемого в данном томе текста. Книга первая (А) 1 Знание — to eidenai. Научное познание, т. е. знание точ-пое, основанное на уяснении причин пли на доказательствах to epistasthai (he episteme— наука). Определение паучного иознапия дано Аристотелем во «Второй апалитике» (1, 2). — 61, 2 Ср. сходные соображения во «Второй аналитике»: «Пер­вичное и более попятное имеют двоякий смысл, ибо не одно и то же первичное по своей природе и первичное для нас, а также более понятпое вообще и более попятное нам. Первич­ным и более понятным для пас я называю то, что ближе к чувственному восприятию; первичным π более понятным во-559 обтце — то, что находится дальше от него» (I 2,71 в 33—72 а А).-61. 3 Обычно термины «katholou», «kath'hekasta», когда сии противопоставляются друг другу, означают у Аристотеля «общее» и «частное». Но в данном случае выражение «ek tön katholou epi ta kath'hekasta» нельзя переводить как «от общего к частпому»; здесь эти термины обозначают, скорее, соответ­ственно: 1) непосредственное восприятие вещи в ее копкрет-ной целостности и нерасчлененности и 2) рассмотрение ео «по частям», т. е. уяснение элементов, из которых она со­стоит. — 61. 4 Аристотель противопоставляет здесь учение элейской школы (Парменид, Зенок, Мелисс), согласпо которому истинно сущее едино, неподвижно, неизменно и познается только мыш­лением, воззрениям ранних «физиков»; к последним относи­лись, в частности, милетские мыслители — Фалес, Анаксимапдр и Апаксимен. Как пзвестпо, источником и первоначалом всего существующего у Фалеса была вода, а у Анаксимена — воз­дух. - 62. 6 Имеется в виду, очевидно, Анаксагор, принимавший пер­вичное существование бесчисленного множества качественно-определенных веществ и фундаментальных противоположно­стей типа теплое — холодное, сухое — влажпое и др. — 62. 6 Ср. сходную классификацию у Платона в «Софисте» (242—244). — 62. 7 Тезис о тождестве противоположностей, который утвер­ждается в ряде фрагментов Гераклита (например: «В одпу и ту же реку входим и не входим, существуем и не существуем» ДК 22, В49а). Аристотель относился к этому тезису резко отри­цательно, считая его противоречащим основным положениям логики и поэтому абсурдным. «Конечно, не может кто бы то ни было считать одно и то же существующим и не сущест­вующим, как это, по мнению некоторых, утверждает Гераклит» («Метафизика» IV 3,1005 в 23—25). — 62. 8 Эристикой в Греции называлось искусство спорить, уме-пие опровергать доводы противника и защищать свои положе-пия независимо от их внутренней состоятельности. — 62. 9 Последние несколько строк буквально повторяются в па-чале следующей, 3-й главы, 186 а 7—10. Высказывалось пред­положение, что это повторение явилось результатом объеди­нения двух различных версий «Физики». В связи с этим Век-кег предлагал исключить из текста 2-й главы весь кусок: «имепно такое... совсем нетрудно». Наоборот, Ross исключает соответствующее место из 3-й главы — «так как принимают... совсем нетрудно». — 62. 10 Буквально: «из ипдукцин»— ex epagogcs. — 62. 11 В комментарии Симшшция к этому месту указывается, что Аристотель имел в виду «теорему о луночках», дока-ванную Гиппократом Хиосским и в которой кое-кто усматри­вал путь к решению проблемы квадратуры круга. Строгое исследование вопроса, проведенное лишь в XX в. и. э., попа­дало ошибочность такой точки зрепия (см. «История матема­тики», т. 1. М., 1970, с. 85). — 63. 12 Решение квадратуры круга, предложенное софистом V в. до п. э. Антифонтом, состояло в следующем. Для любого пра-5G0 пильпого многоугольника, вписапного в круг, можпо с помощью циркуля и линейки построить равновеликий квадрат. Произво­дя последовательно удвоение сторон вписанного многоуголь­ника, мы будем получать правильные многоугольники со все большим числом сторон. В конце концов мы получим много­угольник с очень большим числом сторон, которые можпо бу­дет считать совпадающими с соответствующими им дугами окружности; площадь этого многоугольника и, следовательно, равновеликого ему квадрата будет равна площади круга. Хотя у Лнтифопта в явном виде еще пе было предельного перехода к многоугольнику с бесконечно большим числом сторон, тем не менее предложенная им процедура была важным шагом па пути к созданию «метода исчерпапия» Евдокса. — 63. 13 Выяснение того, к какой из категорий следует отнести рассматриваемый термин,— обычный прием Аристотеля. В со­чинении «Категории» дается полное перечисление десяти основных категорий: «Каждое слово, взятое вне всякой связи с другими, обозначает сущность, или количество, или качество, или отношение, или положение, или состояние, или действие, или страдание («Категории» IV 1 в 25—27). — 63. 14 «Суть бытия» (по-латыни quidditas) — термин, которым передают трудно переводимое греческое выражение «lo Ü cri einai», буквально «быть для какого-нибудь предмета тем, что он был». Это выражение ближе других к современному терми­ну «иопятис», которого во времена Аристотеля еще не суще­ствовало. В другом месте Аристотель указывает, что «суть бытия имеется в тех предметах, словесным выражепием кото­рых является определение» («Метафизика» VII 4, 1030 а). — 63. 15 См. прим. 7. — 64. 16 Ликофрон — софист пз школы Горгия; о нем Аристотель упоминает еще в «Политике» (IV 9). — 64. 17 Здесь, впервые в «Физике», мы встречаемся с понятиями возможности (dynamis) и действительности — энтелехии (enle-lecheia), которые играют очень важную роль в философии при­роды Аристотеля. Наряду с термином «энтелехия», и даже ча­ще, Аристотель пользуется термином «энергия» (encrgeia)t имеющим почти то же значение, одпако с несколько иным оттенком. «Энергия» есть процесс реализации возможного, дея­тельность, акт; «энтелехия»— завершение этой деятельности, то конечное состояние, к которому она приводит. В дальней­шем термины «энтелехия» и «энергия» мы будем передавать соответственно русскими словами «действительность» и «дея­тельность» («актуализация»). В дапном случае Аристотель хочет показать, что в действительности (в своем актуальном бытии) пи одна вещь не может иметь исключающих друг дру­га свойств или определений, но последнее допустимо, когда она существует в возможности (потенциально). — 64. 18 См. прим. 9. — 65. 19 Аристотель обвиняет Мелисса в двух грубых ошибках. Первая (если все возникшее имеет начало, то невозникшее его не имеет) является элементарным нарушением логики. Вторая состоит в утверждении, что любой процесс имеет начало по только во времени, но и в пространстве (скажем, если вещь меняет цвет, то это измепепие должно начаться в какой-либо точке). Заметим, что среди дошедших до нас фрагментов 561 Мелисса мы ne находим подобного рода соображений. После этого Аристотель переходит к опровержению известпого тезиса Мелисса о том, что пустота является необходимым условием возможности движения; при этом он ссылается на перемеще­ния, происходящие в непрерывных средах, и на качественные изменения, которые могут происходить без наличия пустых промежутков между вещами. — 65. 20 Последующая аргументация Аристотеля против основ­ных положений философии Парменида может показаться ые-людготовленному читателю бессодержательной казуистикой. Для того чтобы разобраться в ней, необходимо хорошо усвоить значение основных понятий аристотелевской философии, в том числе понятия сущности (he oysia) и того, что является ео более или менее случайным атрибутом или привходящим свой­ством, или, как мы будем говорить в дальнейшем, свойством «по совпадению» (to sumbebekos). В позднейшей схоластиче­ской литературе эти понятия стали обозначаться латинскими терминами «субстанция» и «акциденция» (см. также прим. •25). — 65. 21 По поводу этого места среди исследователей нет един­ства мнений. Одни, следуя Александру Афродисийскому, утвер­ждают, что Аристотель имеет в виду Платона, а относительно неделимых величии — его ученика Ксенократа. Однако Boss и другие считают более вероятным, что на самом деле здесь речь идет об атомистах. Что касается дихотомического деле­ния (деления пополам), то оно было излюбленной процеду­рой многих греческих философов, начиная с Зенона, который с его помощью доказывал невозможность движения (см. VII, 9).-67. 22 О точке зрения, согласно которой в основе всего сущего лежит нечто, занимающее промежуточное положение между огнем и воздухом (или между воздухом и водой), Аристотель говорит в ряде своих сочинений, однако приписать ее како­му-либо копкретному мыслителю (или группе мыслителей) не удается. — 68. 23 В настоящее время почти все исследователи согласны с тем, что термином «подобочастные» или «гомеомерии» (ta homoiomere) сам Анаксагор не пользовался. — 55. 24 Эмпедокл принимал четыре элемента, которые у пего именовались «корнями» всех вещей: огонь, воздух, воду и землю, а также две движущие силы: Любовь (Philia), соеди­няющую элементы, и Вражду (Neikos), разъединявшую их. Попеременное преобладание той или другой из этих сил обусловливало смену различпых состояний мира. — 70. 25 Здесь необходимо пояснить смысл аристотелевского тер­мина «сущпость» (he oysia). Латинский перевод этого тер­мина — substantia — может только затемнить суть дела для современного читателя. Под сущпостыо у Аристотеля понима­ется реальная вещь, подверженная изменениям под действием внешних или внутренних факторов и рассматриваемая в ео конкретной целостности. Живые существа — вот этот (кон­кретный) человек, эта лошадь, это дерево и т. д. — являются сущностями. Но к сущностям относятся также и продукты человеческой деятельности: вот этот дом, эта статуя, этот плащ и пр. Задача состоит в том, чтобы найти такую пару 502 противоположностей, которую можно было бы считать нача­лами для любых сущностей, ибо противоположности, имеющие частный характер,— такие, как светлое и темное, редкое и плотное, сладкое и горькое,— характеризуют лишь отдельные группы сущностей, по пе могут служить началами для всего рода (genos), каковым является сущность. (Подробно о сущ­ностях см. «Метафизика» VII, VIII, IX.) — 73. 26 См. прим. 22. — 74. 27 Мы пользуемся терминами «субстрат» или «основа» для перевода греческого to hypokeimenon, буквально означающего «но дл ежащее». — 74. 28 Здесь, как бы мимоходом, впервые упоминается термин «материя» (he hyle). В дальнейшем окажется, что материя — это как раз и есть субстрат, лежащий в основе всякого воз­никновения. — 76. 29 Своеобразие аристотелевской концепции трех пачал состоит в том, что «лишенность», т. е. отсутствие формы, так­же оказывается действующим началом. — 77. 30 В рукописи стоит: «когда собака родится от лошади». Ross предложил исправить это невразумительное место сле­дующим образом: «папримср, когда собака родится от собаки и лошадь от лошади». Это исправление, принятое многими исследователями, вошло и в русское издапие «Физики» 1936 го­да. - 79. 31 В девятой книге «Метафизики», где излагается учен но о возможности и действительности. — 79. 32 В этой главе речь идет о Платопе и его школе, па это указывает, в частности, то обстоятельство, что отдельпые вы­ражения, которыми пользуется здесь Аристотель, являются отзвуками фразеологии «Тимся». Основпое возражение Аристсь теля состоит в том, что сторонники критикуемой им концеп­ции пе заметили второй природной основы, а именно лишеп-пости. — 80. 33 Отсылка к тем книгам «Метафизики», в которых изла­гается учение о форме (VII—IX). — 81. Книга вторая (В) 1 См. прим. 25. — 83. 2 Термины «форма» (morphe) и «вид» (cidos) употребля­ются Аристотелем почти как синонимы. Строго говоря, форма есть то, что обусловливает видовое отличие, которому можно дать словесное определение (logos). — 84. 3 Термин techne, который в целях единообразия перево­дится здесь русским словом «искусство», имеет более широкое значение, чем искусство в нашем обычном понимании: он включает в себя ремесло и вообще любую человеческую дея­тельность, требующую профессионального мастерства. — 84. 4 Первичное значение слова physis (np up ода) — рождение, возпикновеппе. — 84. 6 Этот вопрос разрабатывается в трактате «О возникнове­нии и уничтожении» (I 3) — 85. 6 Физик (physikos) y Аристотеля — человек, занимающий­ся изучением природы. — 85. 563 I Выпад в адрес платоповского учеппя об пдеях. Абстра­гирование математических соотношении от предметов, в кото­рых эти соотпошения проявляются, представляется Аристотелю вполне законной операцией. Иное дело — физические свойства, в принципе по отделимые от их носителей; тем не менее сто­ронники учения об идеях фактически пытаются осуществить такое отделение. — 85. 8 Согласно Филопопу, это — строка из Еврппида, однако большинство исследователей считают ее принадлежащей ка­кому-то поэту-комедыографу (Meineke. Frag. Comic. Graec. V, p. 123). — 86. 9 Конечная цель (Leios), по Аристотелю, наиболее совер­шенное состояние, достигаемое природным существом в его развитии; именно поэтому она и должна быть наилучшей. — 86. 10 Диалог Аристотеля «О философии» (Peri philosophias) до пас не дошел. — 86. II Интерпретация последних фраз, завершающих главу, представляла зпачительпые трудпости уже для античных ком­ментаторов. О солнце, как об одной из причин, порождающих человека, говорится также в «Метафизике» (XII 5, 1071 а 13— 17); в более общем плане роль солнца как источника »сякого возникновения разъясняется в трактате «О возникновении и уничтожении» (В 10). — 87. 12 Развиваемое здесь учение о четырех причинах излага­ется Аристотелем и в других сочинениях («Метафизика» I 3; V 2; VIII, 4; «О частях животных» I 1 и др.). Учение это полу­чило широкое распространение у средневековых схоластов, ко­торые дали четырем причинам обозпачепия, сохранившиеся и до пашего времепи: причина материальная (causa materialise формальная (causa formalis), действующая (causa efficiens) и конечная, или целевая (causa finalis). — 88. 13 Случай — tyclie, самопроизвольность (или споптаиность, от латинского spontan eitas) — to automaton. Из поел оду югцего изложепия явствует, что Аристотель различал эти два поня­тия. — 90. 14 Аристотель имеет в виду, по-видимому, известную фразу Левкиппа: «Ни одна вещь не возникает попусту, но все [проис­ходит] по закону и в силу необходимости» (DK 67, В 2). — 91. 15 DK 31, В 53. — М. 16 Имеются в виду, очевидно, атомисты, так как только в их учепии мы находим концепцию самопроизвольного зарож­дения вихрей, из которых образуются бесчисленные миры. — 91. 17 В этой трактовке случай оказывается эквивалентным счастливому стечепию обстоятельств или «везению». — 04. 18 Неясно, о каком Протархе здесь идет речь. Может быть, о Протархе, сыне Каллия, который фигурирует в платоновском «Филебе». — 94. 19 Аристотель нередко прибегает к этимологическим экскур­сам, не всегда, впрочем, удачным. — 95. 20 К первой области относится «первая философия» — нау­ка о вечных неподвижных сущностях; ко второй — астроно­мия, изучающая хотя и движущиеся, но вечпые и пеизменныо сущности — небесные светила, к третьей — физика. — 96. 21 DK 31, В 61. — 98. 22 Под знаком Пса солнце паходйтся в августе. — 98* 564 23 Смысл утверждения состоит в следующем: если тре­угольником мы называем фигуру, составленную из трех прямо­линейных отрезков, и если при этом сумма углов треугольника не будет равна двум прямым, то это будет равносильно отри­цанию одного из основных геометрических определений — опре­деления прямой ЛИНИИ. —101. Книга третья (Г) 1 Некоторые приводят эту фразу в соответствие с анало­гичным местом из «Метафизики» (XI 9, 1065 в 5—7), дополняя ее следующим образом: «...одно существует только в действи­тельности, другое — в возможности, иное — в возможности и действительности...» (так, например, в русском издании «Фи­зики» 1936 года). В этом, одпако, пет необходимости: третья альтернатива, когда вещь существует только в возможности, не переходя в действительность, ничего не даст для решения проблемы движения. —103. 2 Здесь и в дальнейшем необходимо учитывать, что поня­тие движения (kinesis) у Аристотеля включает в себя но толь­ко перемещение в пространстве, по и прочие возможные изме­нения, происходящие с вещью. —103. 3 <*...в физическом смысле» (physikös) означает, что речь идет о вещах нашего подлунпого мира. Ипая ситуация имеет место в мире небесных светил, которые, но Аристотелю, при­водятся в движение некими божественными агентами, оста­ющимися при этом неподвижными и пеизмениыми. —105. 4 Прежде всего имеется в виду восьмая книга «Физики», где развивается концепция первичпого неподвижного двигате­ля. —105. ь Деятельность — energeia; см. прим. 16 к кн. I. —105. 6 В несколько сокращенном виде эта глава вошла в «Мета­физику» в качество 9-й главы XI кн. Аналогично 10-я глава той же книги «Метафизики» представляет собой монтаж из 3-й, 4-й и особенно 5-й глав данной книги «Физики». —105. 7 Имеются в виду два ряда пифагорейских противополож­ностей: в первом ряду помещались такие понятия, как «пре­дел», «единое», «нечетное», «прямое», «мужское» и др.; во втором — «беспредельное», «многое», «четное», «кривое», «жен­ское» и т. д. —106. 8 Омонимы — одинаковые названия различных вещей. Омо-< иимами «называются те предметы, у которых только имя общее, а соответствующая этому имени речь о сущности разная» («Категории» 1, 1а 1— 4). —107. 9 Гномоном в Древней Греции назывался угольпик — инструмент, служивший строителям и плотникам для измере­ния прямых углов. (Существовали и другие значения этого термина, например этим словом обозначались солнечные часы.) В своих числовых изысканиях пифагорейцы имели обыкнове­ние моделировать числа с помощью геометрических фигур, составленных из нескольких точек. Последовательность т. паз. «квадратных» чисел — 1, 4, 9, 16 и т. д. изображалась путем накладывания гномонов вокруг единицы; при этом получались квадраты, т. е. фигуры «одного вида». В качестве исходной фигуры здесь использовалась единица, которая, вообще говоря, 565 не считалась числом, а только «началом», пз которого образо­вывались числа. Если исключить единицу и начать построение с двойки или тройки, то при этом будут получаться прямо­угольники «различного вида», у которых отношение сто­рон при каждом наложении очередного гномона меняет­ся. —110. 10 Панспермия (panspermia) — смесь всевозможных семян. Термин «семена» (Spermata) встречается в фрагменте сочине­ния Анаксагора, где он служит для обозначения мельчайших частиц качественно определенных веществ (аристотелевских «подобочастных»), входивших в состав первичной смеси, из которой образовался мир. Таким образом, правильнее было бы называть панспермией первичную смесь Анаксагора, однако Аристотель пользуется этим термином для обозначения мно­гообразия атомов Демокрита, обладавших всевозможными фи­гурами (schemata), —110. 11 Термины «физиологи» и «физики» были для Аристотеля синонимами, служившими обычпо для обозначения мыслите­лей досократиков (от Фалеса до Демокрита), занимавшихся изучением «природы» (physis). — 111. 12 DK, В 63—66. Неясно, впрочем, придерживался ли Ге­раклит концепции «мирового пожара» как определенной ста­дии в циклическом развитии Вселенной (позднее эту концеп­цию развивали стоики), или он просто хотел сказать, что каж­дая отдельная вещь когда-нибудь (но не обязательно в одно и то же время) должна превратиться в огонь. —114. 13 Современному читателю бросается в глаза, что у Аристо­теля отсутствует понятие пространства. В качестве эквивален­та этого понятия он пользуется словосочетанием «все место» (ho pas topos), т. е. место в целом, включающее в себя всо отдельные места. —115. 14 Учение о неделимых линиях приписывается ученику Платона Ксенократу (критика этого учения дается в шестой книге «Физики» гл. 1—2). —117. 15. Почти буквальное повторение одной и той же мысли па протяжении нескольких строк объяснимо, если рассматри­вать текст как запись лекций Аристотеля. —118. 16 Производные имена (паронимы) отличаются от основ­ных изменением слогов (флексий), чем и обуславливается из­менение их значения. В данном случае Аристотель хочет ска­зать, что наименование каждого числа является производным от единицы; неясно, впрочем, как можно было бы обосновать этот тезис. —121. Книга четвертая (Δ) 1 «Козлоолень» (tragelaphos) — излюбленный пример Ари­стотеля для обозначения несуществующего предмета. Изобра­жения козлооленей встречаются па греческих вазах того вре­мени. —123. 2 Гесиод «Теогония» 116—117. — 724. 3 DK 29, А 24. Исходной формулировки этой апории мы не знаем. Кроме Аристотеля о ней писал Евдсм, о чем сооб­щает Спмплиций в комментариях к «Физике» (563, 17). —125. 4 «Тимей», 52А. —126% 566 5 В своих биологических трактатах Аристотель рассматри­вает сердце как источник тепла для тела, а мозг как орган, служащий для охлаждения крови. Надлежащее равновесно между теплом и холодом в организме является, по его мнению, необходимым условием здоровья. —127. 6 По-видимому, перефразировка общеизвестной поговорки, имевшей в виду персидского царя, с которым греки вели по­стоянные войны. —127. 7 Слова в угловых скобках отсутствуют в рукописях «Фи­зики», но добавлены Дильсом на основе комментариев Симпли-ция и Фемистия. —132. 8 «О возникновении и упичтожепии» (II, А). —134. 9 Клепсидра — водяные часы в виде сосуда с отверстиями, через которые вытекала вода. Опыты с клепсидрой проводили Анаксагор (DK 59, 68—69) и Эмпедокл (DK 31, В 100). —135. 10 Отрицатели пустоты — Анаксагор и (возможно) Эмпе­докл, которые, по мнению Аристотеля, вообще не касаются существа дела. Утверждающие существование пустоты — ато­мисты; дальнейшие рассуждения Аристотеля в значительной степени представляют собой полемику с их аргумептами. —135. 11 Впервые это соображение было высказано Анаксиманд-ром (DK 12, А II и др.). —138. 12 Взаимное круговое давление — antiperistasis — происхо­дит, по мнению Аристотеля, в воздухе или воде, когда движу­щееся тело толкает находящуюся перед пим среду, и этот толчок, распространяясь как бы по кругу, в конце концов возвращается к исходному телу, но уже с обратной стороны. С помощью такого кругового движения Аристотель считал воз­можным объяспить полет брошенного тела, когда оно продол­жает двигаться в воздухе, уже пе находясь в соприкосновении с агентом, вызвавшим его движение. —139. 13 Греческая математика эпохи Аристотеля еще не знала понятия нуля. Математическое «ничто» (meden), о котором пишет Аристотель, в каком-то смысле предвосхищает это поня­тие. —140. 14 Некоторые исследователи (Bekker, PrantI) подвергали сомнению подлинность последней фразы (начиная с «Далее, должно быть видпо...»). Смысл ее, однако, совершенно ясен: осязапие основывается па различии в плотности, и если бы рыбы были железными, вода воспринималась бы ими как воз­дух человеком, т. е., будучи чем-то, казалась ничем. —142. 15 Ксуф — по-видимому, пифагореец, о котором мы больше ничего не знаем (DK 33). —143. 16 Буквально «экзотерических рассуждений» (exoterikön logon). Смысл этого выражения разъясняется комментаторами Аристотеля — Филопоном и Симплицием: это были рассужде­ния, не основанные на строгих доказательствах и понятные не только специалистам, но и более широкому кругу слуша­телей. —145. 17 Первая точка зрения принадлежит, очевидно, Платопу, вторая — пифагорейцам. —146. 18 В рукописных списках «Физики» заключенная в скобки фраза помещается в копце 10-й главы, по по смыслу ясно, что она должна быть отнесена к началу 11-й.— i47. m 19 По поводу того, какую именно легенду имеет здесь в виду Аристотель, среди комментаторов нет согласия. Симплицпй полагает, что речь идет о девяти детях Геракла, рожденных от дочери Феспия, тела которых в неизменном виде, подобно спя­щим, сохранялись в Сардинии вплоть до времени Аристотеля (и даже Александра Афродисийского). — 147. 20 По-видимому, имеется в виду 2-я глава третьей книги (202а 3—5). — 153. 21 Ни в каких источниках мы не находим пикакпх сведе-пий о пифагорейце Пароне; ничего не знали о пем и древние комментаторы Аристотеля. —156. 22 Следующего абзаца, начинающегося словами «Правильно также говорится...» (224а 2—15), не было в рукописи, которой пользовался Фемистий, да и по содержанию он выпадает из оЗщего контекста (о времени в нем нет пи слова). Скорео всего, он представляет собой интерполированный в осповпой текст комментарий к ранее сделанному замечанию о том, что «каждая вещь подлежит счету родственной ей единицей: мо­нады монадой, лошади лошадью» (223 в 13—14). —158, Книга пятая (Б) » См. III \. — 161. 2 Поставленная в скобки фраза считается примечанием, попавшим в текст при переписке. —161. 3 Противостоящее или противоположное в широком смысло слова (antikeimenon, лат. oppositiim) Аристотель делил на проти­воположное в узком смысле (enantion, лат. contrariiim), име­ющее обычно реальный, физический характер, и логически про­тиворечивое (aritiphatikon от antiphasis, лат. contradictio). Между реальными противоположностями, напр., такими, как теплое и холодное, белое и черное, верх и низ и т. д., могут быть промежуточные состояния. А «противоречие есть анти­теза, в которой самой по себе нет ничего промежуточного; одна часть противоречия есть утверждение чего-нибудь отно­сительно чего-нибудь, другая — отрицание» («Вторая анали­тика» I 2, 72а 12—44). — 161. 4 «Из индукции» — ex epagogcs. — 161. % ь Имеется в виду слово metabolö (изменение), первая часть которого — meta — означает «после», «вслед» за чем-нибудь.— 162. 6 Из этого замечания следует, что в данном случае термин «субстрат» (hypokeimenon) употребляется пе в смысле мате­риальной основы изменения или возникновения (см. I 7), а просто в смысле «подлежащего», т. е. субъекта любого утвер­дительного суждения, будь то предмет, или величина, или свойство. —162. 7 Обычно переводят буквальпо: «из белого в черного», что применительно к человеку абсурдно. Но у греков прилага­тельные leukos и melanos означали пе только «белый» и «чер­ный», но имели ряд других значении: светлый, яспый, яркий, сияющий, бледный, седой и т. д., соответственно тесный, мрач­ный, тусклый и т. д. По этой причине единообразный перевод этих прилагательных недопустим. —163. 568 8 См, гл. 1 (224 в 26—27). —165. 9 Все учение Аристотеля οδ пзмепепии π движении можпо представить в виде следующей таблицы: Изменение (metabolö) (Движение в широком смысле) А. По принципу противоречия: В. По припципу противопо­ложности (движепие в соб­ственном смысле — kinesis) : i. Возникновение и упичтоже- 1. По категории качества — ка­ине (genesis kai phthora). чественноо изменение (alloiö-sis). 2. По категории количества — рост и убыль (auxesis kai phthisis). 3. По категории места — пере­мещение (phora).— 166. 10 Последняя фраза (пачипая с «Так как») в рукописях стоит значительно ниже (носле 227 а 7), что явно нарушает логический ход изложения. Мы переставили ее согласпо пред­ложению Ross'a и Cornford'a (и в соответствии с комментария­ми Фемистня). —166. 11 Текст, по-видимому, испорчен. У Фемистня вместо золота елось стоит «звезда» (to astron).— 169. 12 Так Аристотель трактует известные ему явления ускоре­ния и замедления тел, падающих вниз или соответственно брошенных вверх. —176. 13 Иоследпио два абзаца (опущеппые в русском издании «Физики» 1936 года) представляют собой явное добавление к уже законченной главе. Но по своему содержанию эти абзацы находятся в согласии с предшествующими рассуждениями, поэтому нет пикаиих оснований считать, что опи не принад­лежат Аристотелю. Симплицнй отметил, что эти абзацы име­ются но во всех рукописях; тем не менее оп сопроводил их своими комментариями. С другой стороны, в комментариях Фемистия эти абзацы отсутствуют. — 178. длина Книга шестая (Z) [ Ε s <3>- ΧΞΧΓ \. время Ζ Κ Η Рис. 1. За время ΖΗ тело А проходит путь ΓΛ, а тело В нуть ГЕ. За время ZK тело А проходит путь ΓΘ. — 181. 5ЬУ длина · G> vi M время _______________ Π Σ Ρ Χ Рис. 2. Тело А проходит путь ΛΞ за время ΠΣ и путь ЛМ за время ПР. Тело В проходит путь ΛΞ за время ПХ. —182. К \ К. IL J_ \ \ \ \ время Ζ Θ Η Рис. 3. Доказательство безграничной делимости длины и вре­мени. —182. длина{, время \ Ε |к В Ζ \ \ \ \ л \ ... . \ г Δ н \ \ \ м \N Рис. 4. -155. 6 См. IV 13 (222а 12 и да­лее).— 185. β Проблема единства движе­ния была рассмотрена в 4-й главе пятой книги. —187, 7 «Состояние движения» — так, вероятно, лучше всего пере­дается смысл отглагольного су­ществительного kineisthai (тер­мин «движимость», фигурирую­щий в издании «Физики» 1936 года, сам по себе достаточно непонятен). Надо сказать, что уже древние комментаторы недо­умевали, что именно имел в виду Аристотель, употребляя термин Kineisthai наряду с kinesis (движение). Приводим попытки перевода этого термина в современных изданиях: Bewegtwerden (Prantl), Veränderung (Wagner), mouvoir (Carteron), being-in-motion (Hardie, Gaye), actual being-inmotion (Wicksteed, Cornford). —188. 8 Понятие первого времени у Аристотеля аналогично поня­тию первого места (см. IV 4): это тот интервал, в теченио которого собственно и совершается рассматриваемый процесс, 570 а не какой-нибудь более длинный период, включающий этот интервал в качестве одной из своих частей. —192. 9 Четыре знаменитых апории Зенона известны нам глав­ным образом из этой главы «Физики»; они носят названия: 1) Дихотомия; 2) Ахиллес и черепаха; 3) Стрела; 4) Ристалище (или Стадион). Первые две апории основаны па том соображе-· нии, что любой отрезок длины может быть представлен в видо бесконечно большого числа частей, которые не могут быть пройдены в конечное время; третья апория исходит из допу­щения, что время состоит из отдельных моментов времен» (отдельных «теперь», как пишет Аристотель). Иной характер имеет четвертая апорпя, вызьтвавшая большие споры среди комментаторов и исследователей; некоторые усматривали в neu элементарный паралогизм, другие же находили в ней первую в истории человечества постановку проблемы относительности движеппя. Апории Зепона породили в дальнейшем огромную литературу и до сих пор продолжают привлекать внимапие философов и математиков. —199. s— s f 1 середина ν ^ -ι Β4 Β3 Β2 Α2 [Β1 4 Α3 Α4 Ь Ψ Γ1 Γ2 Γ3 Γ4 \ конец Αΐ| Α2|Α3 Α4 Li Β3 Β2 ai Γ1 Γ2Γ3Γ4 конец Рис. 5. Четвертая апория Зенона (согласно интерпрета­ции Ross'a).— 200. Книга седьмая (Н) 1 Седьмая книга занимает особое положение среди прочих книг «Физики». Главы 4—3 этой кпиги дошли до нас в двух париантах, различающихся пе по содержанию, по по изложе­нию и некоторым деталям. Bekker в большом издании трудов Аристотеля (Берлин, 1931) поместил в качестве основного тек­ста один из этих вариантов; однако в последующее время 671 (в частности, в издапиях РгапИ'я) предпочтение стало оказы­ваться второму варианту; этот последний и был положен а основу перевода Л. П. Карпова. Подлинность седьмой книги всегда подвергалась сомнению — как на том основании, что опа содержит некоторые обороты и конструкции, не свойствен­ные самому Аристотелю, так и в силу того, что Евдем, бли­жайший ученик Аристотеля, по свидетельству комментаторов, не включил ее в свою обработку «Физики». Из работ, посвя­щенных разбору седьмой книги, укажем на недавнюю моно­графию: Bernd Manuwald. Das Buch H der Aristotelischen Physic. Eine Untersuchung zur Einheit und Echtheit. Meisenheim am Glan, 1971 г.,— в которой также приводится подробная библио­графия этого вопроса. — 205. 2 Хотя это рассуждение имеет общий характер, однако песомпенно, что Аристотель имеет в виду, в первую очередь, движение небесных сфер, из которых каждая подвергается воздействию со сторопы соседней внешней сферы и в свою очередь воздействует на ближайшую к пей внутреннюю сферу. Самая впешпяя сфера — сфера неподвижных звезд — играет роль «первого движущего и движущегося» (см. ниже 242 в 35), и опа приводится в движение ужо неподвижным перводвига-телем, т. е. богом. — 206. 3 Отступление, взятое нами в скобки, вкратце повторяет соображения 4-й главы пятой книги. — 206. 4 Единственный во всей «Физике» намек на идею ииер-циальпого движения. Обращает на себя впимапие также то обстоятельство, что классификация различных видов переме­щения не включает здесь «естественного» движепия элемен­тов. — 208. 5 На этимологическое родство слов episteme (паука, зна­ние) и stenai (останавливаться) обращал внимание еще Платон («Федоп» 96 В и «Кратил» 437 А). См. также «Вторую анали­тику» II 19, 100 а 6 и далее. — 214. 6 См. VI 8. — 214. 7 Аналогичную мысль мы находим в «Тимее» Платона, 43 а - 44 Ь. - 214. 8 Рассуждение Зенона, известное под названием «просяпое верно», воспроизводится Симплицием в форме диалога между Зеионом и софистом Протагором (DK 29, А29). — 219. Книга восьма (Θ) 1 Имеются в виду атомисты — Левкипп и Демокрит. — 221. 2 DK 31, В 26, строки 8—11.— 222. 8 См. III I. — 222. 4 «Тимей» 38 Ь. Впрочем, последователи Платона утвержда­ли, что рассказ о творении мира Демиургом является всего лишь «мифом» и что на самом деле Платон считал видимую нами Вселенную и время не имеющими начала. — 223. 5 См. II 1, 192 в 13-23 и IV 1, 200 в 12—13. — 228. 6 Симплиций (1196.8) упоминает в связи с этим замечанием последователей Гераклита; Алексапдр же полагал, что речь вдесь идет об атомистах. И то и другое может быть в одинако­вой степени верно. — 228. 572 7 О различных значениях выражения «в возможности» подробно говорится в первых пяти главах девятой книги «Ме­тафизики». — 232. 8 13 1-й главе этой же книги. — 236. β DK 59, В 12,— 236. 10 Весь этот абзац, начиная со слов «И это оказалось впол­не обоснованным», находится явно не па своем месте: здесь прерывается логический ход рассуждений, и совершается преждевременный переход к идее неподвижного перводвигате-ля которая должпа явиться выподом из всей главы в целом. В ' связи с этим комментаторами предлагались различные варианты перестановок текста; паииолее разумным пред­ставляется предложение Фемистня, который переносит ука­занный абзац в конец главы (после 253 η 9). — 236. 11 Это доказательство содержится в 4-й главе шестой кпиги (234 в 10—21). Странно, однако, что Аристотель относит это место к «общему учению о природе» (katholou peri physcos), а не к книгам «о движении» (peri kincseos). — 238. 12 См. Ill Î. — 238. 13 См. V 4. — 249. H Ε Β Γ ι ι ι Θ— Г Рис. 7. — 250. Рис. 6. — 249. 18 Первая апория Зепона (VI 9, 239 D 10—14). —251. 17 VI 2, 233а 21—31. —25/. ,в О состояниях покоя, противостоящих определенным ви­дам движения, речь шла в 6-й главе пятой книги. — 254. '* Так, панример, движения по диаметру от точки А к В и соответственно от В к А будут не только противостоящими, но и противоположными, ибо точки А и В лежат па противо­положных концах одного и того же диаметра. Движения же вдоль дуги окружности (от А к С и от С к А) будут только противостоящими, но не противоположными. О противостоящем (antikoimenon) и противоположном (enation) см. прим. 3 к пятой книге. — 255. 20 Атомисты — Левкипп и Демокрит. — 257. 21 Это, прежде всего, Анаксимен, по также и другие «мо­нисты» (а пз более поздних — Диоген из Аноллонии). — 258. 22 Платон и его школа. — 258. 23 См. III 5. — 262. О 573 О НЕБЕ Трактат «О Иебс» (Peri oyranoy, по-латыни — De caelo) состоит из четырех кпнг. Первые две книги, составляющие по объему две трети всего трактата, посвящены структуре космо­са в целом и особенностям верхнего, «надлунного» мира. В тре­тьей и четвертой книгах обсуждаются закономерности нашего, «подлунного» мира, состоящего из четырех традиционных эле­ментов, причем особое внимание уделяется критике платопов-ской атомистики и проблеме тяжести и легкости. Помимо текста самого трактата мы располагаем весьма обстоятельными и добросовестными комментариями к нему, составленными Симплицием (VI в.). В средние века трактат «О Небе» комментировался Аверроэсом (XII в.) и Фомой Аквипским (XIII в.). Первые переводы трактата с греческого языка па латипский были выполнены Робертом Гроссетсстом и Гийомом де Мербеке (XIII в.). На русском языке трактат <Ю Небе» публикуется впервые. Перевод выполнен с издания P. Moraux. Aristote. Du ciel. Texlo établi et traduit... Paris, 1965. Места, где переводчик отстуиал от текста этого издания, будут обсуждены особо. Книга первая (А) 1 В комментарии к этому месту Симплиций поясняет: тела и величины — это, например, огонь, вода, кампи, дерево; то, что имеет тело и величипу,— животные и растения; начала того, что имеет тело и величину,— материя и форма, виды движепия, а для живых существ — душа. — 265. 2 О соотношении между непрерывностью и делимостью подробно говорится в других сочинениях (см. «Физика» VI 1 и «О возникновении и уничтожении» I 2). — 265. 3 О роли чисел в пифагорейском учении см. «Метафизика» I 5, 985 в 23—986 а 21. Мысль о том, что все завершенное находит свое выражение в троице, повторяется, по ужо без ссылки па пифагорейцев, в «Метеорологике» III 4, 374 в 33— 35. — 265. 4 «...по значению» — Kata ten idean. — 265. 5 Т. е. по материн. — 265. 6 В «Физике» (VI 1, 231 в 15—16) Аристотель отвечает на этот вопрос утвердительно. — 266» 7 Переводчик понимает ekbasis как teleiösis (ср. LSJ, s. v. ekbasis I 4). — 266. 8 Как указывает Симплиций, под частями мирового Целого подразумеваются элемепты. — 266. 9 В рукописях стоит polla — «множество», что представля­ется маловразумительным. В данном переводе предлагается конъектура koloba — «ущербно». — 266. 10 См. 5-7.-2&7. 11 См. «Физика» II 1, 192 в 20.--266. 12 Возможно, аллюзия на «Тимея» Платона (58 с и далее), где рассматриваются разновидности каждого элемента, отли­чающиеся друг от друга не формой, до лишь величиной частиц, из которых они состоят. — 267* 574 13 Огню родственен воздух, а земле — вода, ибо им при­сущи одни и те же естественные движения. — 267. 14 «...первичным» в онтологической иерархии различных типов движении, а не в смысле предшествующего во времени. Более обстоятельно эта мысль развивается в «Физике» VIII 9.-268. 15 Наличие пятого, более высокого (в онтологическом смыс­ле) элемента выводится Аристотелем из факта существования кругового движения, которое не присуще в качестве естест­венного движения ни одному из четырех элементов нашего подлунного мира. — 268. 16 Т. е. подлунных. — 268. 17 Т. е. четырех элементов. — 268. 18 «...более ценную» в указанном онтологическом смыс­ле. — 269. 19 См. IV 1-4.-2Я0. 20 См. «Физика» I 7—9. — 270. 21 О возрастании и убывании см. «О возникновении и унич­тожении» I 5. — 271. * 22 Аристотелевские разновидности качества (poion или poiotes): 1) hexis — «габитус», т. е. постоянно присущее дан­ной вещи свойство или ее устойчивое состояние; 2) diathesis — «расположение», т. е. переменное, преходящее состояние; 3) pathos — «претерпевание», т. е. изменчивое (обычно физиче­ское) свойство вещи, являющееся результатом внешних воз­действий. «Движение в отношении качества» или качествеппоо изменение — alloiösis (см. прим. 9 к кн. V «Физики»). — 271. 23 Т. е. тело. — 272. 24 Сходная этимология слова «эфир» обсуждается в «Кра-тиле» Платона (410 В). См. также: «Мстеорологика» I 3, 339 в 25-27. - 272. 25 Рис. 1а. -273. 26 Рис. 16. — 273. 27 Рис. in. —273. 28 Рис. ίτ, — 273. 29 В рукописях эта фраза стоит несколько ниже (после слов «... то одно из них было бы бес-» полезным»). В соответст­вии с предложением Mo­raux она переставлена сюда, так как этим обес­печивается значительно большая связность тек­ста. — 273. 30 Скрытая полемика против атомистов, при­знававших существова­ние как физических, так и математических наи­меньших, т. е. далее неделимых величин (см. «О возникно­вении и уничтожении» I 2). — 274. 31 Из центра Вселенной, вокруг которого по круговой орби­те движется бесконечно большое тело, — 275. ^с^ 575 в < ε •• г А в Рис. : 1. — 275. 88 «Физика» V 2, 233 а 31 ff далее, V 7, 238 а 20 и далее. — 270. РИС. 3. - 277. 35 «Физика» III, 4—8. —280. 36 У Аристотеля нет единообразного употребления терми­на «небо» (oyranos): в одних случаях небом он называет верх­ние (надлунные) сферы космоса или даже только одну край­нюю сферу, на которой расположены неподвижные звезды, в других — космос в целом (об этом он сам говорит ниже в де­сятой главе данной книги). Во избежание недоразумений небо в первых указапных смыслах мы будем писать с маленькой буквы, а в последнем — с большой (во множественном число — «Небосводы»). — 281. 37 Речь идет о положениях, сформулированных в главе 2, где говорится о числе простых движений и о соотношении между простыми движениями и простыми телами (элемен­тами).— 281. 38 См. гл. ß. —281. 89 Намек на Анаксагора (см. DK 59, ΒΙ).— 281. 40 Диалектично в аристотелевском понимании диалектики (в оригинале — logicöteron). Диалектические аргументы, оспо-напныс па понятиях и соображениях общего характера, про­тивопоставляются аргументам физическим, изложенным в пред­шествующих абзацах этой же главы. — 284. 41 «Физика» VIII 10. — 284. 42 Имеются в виду, по-видимому, бесконечно большие тела, невозможность существования которых была доказана в пред­шествующих главах (5—7). Теперь Аристотель опровергает копцепцию, утверждающую существование многих конечных космосов, подобных пашему. — 285. 43 Т. е. врач. — 288. 44 Т. е. звезд. — 288. 46 Речь идет, по-видимому, об атомистах. После Аристотеля аналогичные воззрения развивали Стратоп и Эпикур. — 288. 46 Если бы существовали многие миры, то должны были бы существовать и многие первичпыо двигатели, что невозможно (см. «Метафизика» XII 8, 1074а 31— 38). — 289. « См. кп. VI. - 289. 576 48 Точка зрения Платопа. — 290. 4S См. прим. 36. — 291. 50 «Блуждающие звезды» или планеты. — 291. 61 Речь идет о так называемых экзотерических сочинениях Аристотеля, которые были написаны в основном в период пребывания философа в Академии (см. вступительную статью к данному тому). — 293. 52 К сторонникам этого взгляда Симплиций причисляет Орфея, Гесиода и Платопа. — 294. м Атомисты. — 294. 54 Согласно свидетельству Снмшшция, подобпым образом интерпретировался Ксепократом платоновский «миф» о тво­рении мира Демиургом, изложенный в «Тнмее». Любопытно, что эта интерпретация разделялась некоторыми исследовате­лями недавнего времени, например Taylor'oM Cornford'oM. — 295. и«Тимей» 30 а. — 295. м Здесь имеется в виду, очевидно, Эмпедокл, у которого элементы то соединяются, то разъединяются, будучи побужда­емы к этому иоперемеппым господством Любви и Враж­ды. — 295. 57 Для [2], [4] — неуничтоженпом.—297, и Аристотель применяет полученные результаты к кри­тике теории Платопа, опровергнуть которую на основе общего рассмотрения проблемы возникновения и уничтожения он обе­щал в конце десятой главы (280 а 30). —303. 59 Т. е. то, способностью чего оно обладает. — 304. 60 Слова в скобках являются позднейшей вставкой и выбра­сываются издателем текста. — 304. Книга вторая (В) 1 По характеру изложения эта глава резко отличается от большинства глав трактата «О Небе» (в особенности если срав­нить ее с предшествующей последней главой первой книги с ее трудной и абстрактной аргументацией). По этой причине покоторые исследователи рассматривают эту главу как отрывок из более раннего «экзотерического» сочинения Аристотеля (может быть, «О философии»), вставленный сюда либо самим философом, либо позднейшими редакторами его рукописей. См. прим. 7 и 9. — 306. 2 Здесь под «небом» ладо понимать пе космос в целом, а небесный свод или, по терминологии Аристотеля, «верхнее место» космоса. — 306. 3 Ср. сходное место в «Федоне» Платона (99 ζ). —307. 4 Полемика с платоновской концепцией мировой души, изложенной в «Тимее». — 307. 6 Иксион — мифический царь лапифов, за свои преступле­ния паказанный вечной мукой: он был прикован к безостапо-вочпо вращающемуся огненному колесу (в современной нам литературе этот сюжет использован в трагедии Инн. Анпен-ского «Иксион»). — 307. е Трактат «О движепии животных» (Peri zöön cineseös в издании Bekker'a, с. 698—704). — 308. 7 Странное для Аристотеля заявление. В предыдущей главе он недвусмысленно высказывается против концепции мировой души (прим. 4). — 309. 577 8 Смысл рассуждений Аристотеля заключается в следующем. Если мы расположим паше тело так, что голова будет направ-t лена к северному полюсу небесной сферы, а ноги — к южному, то видимое движение звезд будет происходить слева направо (или по часовой стрелке, если положить часы циферблатом вверх). Но «правой стороной всякого существа мы называем ту, с которой начинается ее движение». Поэтому надо изме­нить наше положение так, чтобы голова была направлена к южному полюсу, тогда видимое движепие небесных светил будет происходить «правильным» образом, т. е, справа палево (по нашему — против часовой стрелки). Проблема правосто­роннего и левостороннего вращения бесспорно занимала Ари­стотеля. — 310. 9 Изложенная вдесь парадоксальная точка зрения нахо­дится в резком противоречии с многократными заявлениями Аристотеля о том, что «низом» сферической Вселенной следует считать ее центр, куда опускаются тяжелые элементы, а «вер­хом»—ее периферию, куда стремятся поддаться легкие. Учи­тывая это обстоятельство, а также отмеченные нами высказыва­ния (прим. 7) об одушевленности Неба, мы полагаем, что эту главу с еще большим основанием, чем первую, следует считать вставкой (еозможно, отредактированной самим автором) из бо­лее раннего сочинения Аристотеля, когда он еще придерживался концепции одушевленного зооморфного космоса. — 310. 10 Отождествление бога с вечно движущимся небом проти­воречит концепции неподвижного перводвигателя, развитой в других сочинепиях Аристотеля («Физика» VIII, «Метафи-вика» XII). Симплиций полагал, что термин «бог» употребля­ется здесь не в собственном значении, а в качестве синонима «божественного тела» (theion soma). Возможно, однако, что лекции, включеппые в состав трактата «О Небе», читались » тот период, когда концепция неподвижного перводвигателя еще не стала неотъемлемой частью аристотелевской теоло­гии. — 311. 11 Этот вопрос рассматривается в трактате «О возпикповс-пии и уничтожении» (II 10). — 312. 12 Намек на атомистическую теорию Платона, которая бу­дет подвергнута обстоятельной критике в третьей книге «О не­бе». — 312. 13 См. I 9, 279 а И и далее, — 314. и Ε 15 См. I 4. — 315. |в См. гл. 2. - 316. 17 Очень неясное рассужде­ние. Не исключено, что исход­ный аристотелевский текст был испорчеп при переписке. — 316. 18 Если Аристотель хочет сказать, что брошенное тело при­обретает максимальную скорость Рис. 4,— 315. 578 в середине своей траектории, то это явно неверно» Может быть, речь идет не о скорости, а о чем-то другом. О чем же? В силу этой неясности термины epilasis и anesis переданы здесь рус­скими словами «усиление» и «ослабление» (а не ускорение и замедление, как делает большинство переводчиков). — 316. 19 Внешние звезды — это звезды, расположенные вблизи небесного экватора. — 320. 20 Лупа действительно не «катится», по поворачивается вокруг оси с периодом, равным периоду ео обращения вокруг Земли. — 322. 21 Под гармонией [октавой] здесь понимается не музы­кальный интервал, но совокупность топов музыкальной гам­мы. Авторами этой теории были, как указывает Симплиций, пифагорейцы. Она излагается также Платоном — в «Госу­дарство» (X 616 с и далее) и в «Тнмее» (35Ь и далее).— 322. 22 Согласпо расчетам Кеплера, покрытие Марса Луной, о котором говорит Аристотель, имело место 4 апреля 357 г. до п. э. Новейшие вычисления уточнили дату покрытия, сместив се ровпо па месяц (4 мая 352 г. до н. э., 21 час по афинскому времени). — 326. аз qT0 Такое «хиосский» бросок, мы не зпаем, но мысль Аристотеля яспа: вероятность того, что при игре в кости де­сять тысяч раз подряд выпадает одна и та же цифра, ничтож­но мала. — 327. 24 Эти рассуждепия свидетельствуют о знакомство Аристо­теля по крайней мере с моделью космоса Евдокса. В «Мета­физике» (XII 8) упоминается поздпейшая, усовершенствован­ная по сравнению с Евдоксовой, модель Каллиппа, в ко­торой число движущихся сфер было увеличено с 27 до 34. — 328. 25 Изложенная Аристотелем теория развивалась, как изве­стно, Филолаем. Одпако у пас пет уверенности, что эта теория разделялась всеми пифагорейцами. — 329. 26 Т. е. поверхность земли. — 330. 27 Цитируемое Аристотелем место из «Тимея» (40 Ь) даст оспованис полагать, что Платон допускал, в том или ипом виде, суточпое вращение Земли вокруг собственной оси (не­сколько позднее эта идея была развита учеником Платона Гсраклидом Понтийскпм). Наиболее остроумная гипотеза, позволяющая примирить это место с другими высказываниями Платона, была предложена CornforcToM («Plato's Cosmology», 1837, p. 120 и далее). — 330. '* DK 21, А 47 и В 28. - 331. 29 DK, 31, В 39. —£37. 80 Клепсидра — водяные часы. Опыты с клепсидрами про­водили и Эмпедокл и Анаксагор («Физика» IV 6, 213а 22—^ 21).-332. 31 Пифагорейцы. — 336. 32 Платон (см. прим. 26). — 336. 579 34 Т. е. созвездии. — 337. 35 400 000 стадий — 73 672 км. Это — древнейшая известная нам оценка размеров земного шара. Она оказалась сильно завышен­ной, на самом деле длина зем­ной окружности равна 40 000 км. Позднейшие ученые античной эпохи — Архимед, Аракосфеи, Г и и η а рх и Посидоний — полу­чили значения, более близкие к истине. — 340. Рис. 5. —185. Книга третья (Г) 1 Как пояспяет Симплиций, под «двумя другими» Аристо­тель имеет в виду две пары элемептов: пару легких (огонь, воздух) и пару тяжелых (земля, вода). — 341. 2 По мнению Симшшция, «первые натурфилософы» (prö-toi physiologesantes) — это легендарная школа Орфея и Му-сея. — 342. 3 Милетцы: Фалес, Анаксимандр, Апаксимсп. — 342. 4 Атомистическая концепция Платона, изложенная в «Ти-мее», к критике которой Аристотель и переходит. — 342. 5 Отсылка к «Физике» Vi 1. — 343. 6 «Тимей» 56 Ь. — 344. 7 Строго говоря, это противоречит утверждениям, выска­занным в первой книге (I 2), где говорится, что у каждого естественного движения имеется всего лишь одно (ему про­тивоположное) противоестественное. Но в данном случае речь идет, очевидно, о всем мпогообразии движений, которые в той или иной степени отклоняются от естественного, не бу­дучи ему прямо противоположными. — 545. 6 «Тимей» 30а. — 346. 9 См. прим. 10 кн. II. — 346. 10 DK 31, В 57. — 347. 11 Т. е. подлунным. — 348. 12 «Физика» IV 6—9. — 349. 13 Под обособленной (kechörismenon) пустотой Аристотель понимает пустоту, находящуюся между телами, в отличие от пустоты, находящейся в самих телах (с помощью которой атомисты объясняли сжатие и расширение тол). — 349. 14 См. I 3, 270 в 24. - 351. 15 К тому же выводу Аристотель приходит в результате подробного разбора апаксагоровской копцепцип материи в «Физике» (I 4). — 352. 16 «Переплетение» (peripalaxis) — термин, употреблявший­ся, по-видимому, самим Демокритом. — 352. 17 «Физика» VI 1—2, где была установлена непрерывность времени и движения. — 352. 18 По мнению некоторых древних комментаторов (Алек-530 сапдр Лфродисийский), а также соиремсппых иам исследова­телей (Bernet, Joachim, M. H. Карийский), Аристотель имеет здесь в виду Анакспмандра с его беспредельным. Другие от­рицают это. Zelier и Diels выдвинули гипотезу, что неназван­ным автором концепции «промежуточного» первоначала был малоизвестный философ-эклектик V века до н. э. Идей из Гимеры. — 353. 19 Т. е. состоящее из тонких частиц. — 354. 20 Т. е. состоящее из толстых частиц. — 354. 21 Кому принадлежит теория, о которой здесь говорит Ари­стотель? Этот вопрос занимал еще древних комментаторов. Как пишет Симплиций, «Гераклит принял огонь в качество единого первоначала, по он не говорил, что огонь состоит из пирамид, а пифагорейцы, утверждавшие, что огонь состоит из пирамид, не считали его единым первоначалом». —- 355. 22 Цитата из Гераклита. Подробнее см. А. В. Лебедев. ΨΗΓΜΑ ΣΓΜΦΓΣΩΜΕΝΟΝ. Новый фрагмент Гераклита (Рекон­струкция металлургической метафорики в космогонических фрагментах Гераклита). — «Вестник древней истории», 1979, № 2; 1980, № 1. — 355. 23 Здесь «элемент» в смысле «корпускула», «атом». — 355. 24 «Физика» IV 6—9. См. также прим. 12.— 357. 25 Согласно атомистической теории Платона, огонь, воздух и вода могут переходить друг в друга, поскольку их атомы образованы из прямоугольных треугольников с отношением сторон 1/2:3/2:1; земля же всегда остается землей, ибо ее атомы состоят из равнобедренных треугольников, стороны кото­рых относятся как 2/2:2/2:1 («Тимей» 53 с и далее). Начи-пая с этого места и вплоть до конца третьей книги, Ари­стотель производит скрупулезнейший разбор платоновской атомистики. — 359. 26 Аристотелевская классификация паук изложена в ряде трактатов — «Метафизике», «Топике» и «Никомаховой этике» (см. вступительную статью к первому тому данного собрания сочинений). — 359. 27 «Тимей» 51 а. — 361. Книга четвертая (Δ) 1 Имеется в виду платоновская концепция, изложенная в «Тимее» (62с—63е). — 365. 2 Речь идет об атомистах — Левкиппе и Демокрите, взгля­ды которых Аристотель противопоставляет взглядам Плато-па. — 366. 3 «Физика» VIII Α. —372. 4 «Мнение», что все тела имеют тяжесть, может быть от­несено как к атомистам, так и к Платону. — 373. 5 Термин «напор» (soys) был, по-видимому, техническим термином у Демокрита. — 378. О ВОЗНИКНОВЕНИИ И УНИЧТОЖЕНИИ Небольшой трактат «О возникновении и уничтожении» (Peri geneseös kai phthoras, по-латыни — De generatione et cor-ruptione) состоит из двух книг, с одной стороны развиваю­щих некоторые положения «Физики», а с другой — рассматри-581 вающих ряд конкретпых вопросов, связанных с взаимопре­вращениями элементов, что делает пх непосредстпеппым продолжением третьей книги трактата «О Небе». Многочислен-ные аллюзии и прямые ссылки на оба указанных сочинения делают необходимым при чтении «О возникповенип и уничто­жении* иметь их рядом и поминутно консультироваться с ни­ми. Несмотря на эти точки соприкосновения, «О возникнове­нии и уничтожении» следует считать самостоятельным и внутренне завершенным аристотелевским сочинением, занимаю­щим свое особое место в общем курсе лекций, которые Стаги-рпт читал своим ученикам в Ликее. До нас дошли коммента­рии к этому трактату Иоанна Филопона; по своему содержанию к нему частично примыкает сочинение Александра Афро-диснйского «О смеси» (Peri mixeös), а в средние века наряду с другими сочинениями Аристотеля его комментировал Фома Аквипский. Из работ нашего времени следует отметить мастер­ские комментарии Joachim'a в его издании «О возникновспии и уничтожении», а также дополнения к этим комментариям Verdenius'a и Waszink'a (Aristotle on coming-to-be and passing away. Leiden, 1946). Па русском языке трактат «О возникновении π уничто­жении» публикуется впервые. Книга первая (А) 1 Имеются в виду ионийские «физики», утверждавшие, что в основе всего сущего лежит некое единое начало,— Фал ее, Апаксимандр, Анаксимен, Гераклит, а из болео поздних, мо­жет быть, Диоген из Аполлонии. — 382. 2 В дошедших до нас фрагментах сочинения Анаксагора мы не находим прямого утверждения, что «возникать и гиб­нуть это то же, что качественно изменяться». В одном из фрагментов говорится, что «никакая вещь но возникает и по уничтожается, но соединяется из существующих вещей и раз­деляется» (DK 59, В 17). — 382. 3 Четыре тела — огонь, воздух, вода и земля; «возбудите­ли движения» — Любовь, стремящаяся соедипить разнород­ные элемепты, и Вражда, разделяющая их. — 382. 4 См. прим. 23 к кн. I «Физики». — 382. 6 DK 67, А 9. То, что сообщается здесь и в последующих главах о воззрениях Левкиппа и Демокрита, отпосится к чис­лу наиболее важных свидетельств об основах атомистического учения. — 383. 6 Термин «роды» (gene) употребляется здесь в качество сипопима термина «элементы» (stoicheia). — 383. 7 DK 31, В S. —383. 8 DK 31, В 21 (строки 3 и 5).- 383. 9 О материи, как необходимой основе всякого изменения см. «Физика» I 6—7. — 384. 10 Единое у Эмпедокла — определенная стадия в цикли­ческом процессе космообразовапия, когда все элементы слипа­ются под действием любви, образуя огромный однородный шар (Сфэрос). В дальнейшем вражда, вытесненная за преде­лы Сфэроса, снова начинает в пего проникать, обуславливая его разложение па отдельные элементы. — 384. 582 11 «Тимей» 52 d и далее. — 385. 12 «О Небе» III 1; 4. — 386. 13 За этим следует изложение аргументов сторонников атомистической концепции. По мнению С. Я. Лурье, все это место (316 а 14 — в 16) представляет собою точный пересказ не дошедшего до пас демокритовского текста. — 387. 14 Здесь, согласно С. Я. Лурье, Аристотель перестает из­лагать аргументы Демокрита и переходит к их критике. О том, что непрерывная величина не может состоять из неделимых частей, подробно говорилось в первых двух главах шестой книги «Физики» (231 а 21—233 а 33). — 388. 15 Паралогизм, по мысли Аристотеля, заключается в пред« положении, что деление возможно повсюду (pantei) и одно-« временно (hama); это предположение, однако, неправомерно, поскольку непрерывная величина не состоит из следующих друг за другом дискретных точек. — 389. 16 В греческом тексте здесь фигурируют два термина: sc-meion и stigmp. Второй из них обозначает математическую точку, первый же имеет более широкий диапазон значений; из них значение «момспт времени» хорошо согласуется с об­щим смыслом фразы. — 389. 17 В 10-й главе этой же книги. — 390. 18 «Физика» I 6—9. — 390. 19 «Физика» WU. — 391. 20 Определение предмета «первой философии» дано в «Ме­тафизике» VI 1026 а 5—33). — 391. 21 Крайне неточное изложение учепия Парменпда. Аристо­тель смешивает «истину» Парменида, согласно которой бытие есть, а небытия пет, с «мнением», допускающим два начала,— огопь (свет) и землю (тьму). — 393. 22 Два ряда соответствующих друг другу противополож­ностей. У пифагорейцев это десять пар, перечисляемых Ари­стотелем в «Метафизике» (I 5, 986 а 21—26): предел — бес­предельное, нечетное — четное, единое — многое и т. д.; у ио­нийских философов, включая Анаксагора, это физические «силы» (dynamcis), теплое — холодное, сухое — влажпое и т.д. Согласно Аристотелю, один из членов каждой такой пары «сил» бывает активен (сухое, теплое, а следовательно, и огопь, как комбинация этих двух качеств), другой же — пас­сивен (влажпое, холодное, земля). — 394. 23 «Метафизика» VII 7; «Физика» I 7.— 398. 24 Термин «действительность» (энтелехия) употребляется в данном случае как сипоним формы. — 398. 25 «Физика» IV 6—9, где обсуждается проблема пусто­ты. — 398. 26 Анаксагор, Демокрит, может быть, также Платон. — 402. 27 Эмпедокл, который рассматривал четыре элемента как первичные, не сводимые ни к чему «корни» всех вещей. — 402. 28 DK 64, А 7. — 402. 29 «Физика» (V 3, 226 η 21—23). — 403. 30 Аристотель подчеркивает различие между первичным двигателем как универсальной причиной всякого движения и ближайшей целью, к которой стремится данная вещь. — 407. 31 Речь идет о пеподвижпых двигателях, приводящих в движение небесные сферы. — 407. 583 32 Обстоятельное изложение теории пор и истечений Эм-педокла содержится в дошедшем до пас отрывке Феофраста (DK 31, А Щ.-408. 33 Подразумеваются элеаты — Парменид и Мелисс. — 408. 34 Следует отметить, что Аристотель называет здесь одно­го лишь Левкиппа, но упоминая о Демокрите, можно поэтому предполагать, что приводимые в этом абзаце соображения дей­ствительно принадлежали основоположнику атомистического учения. — 409. 35 «Тимей» 53 с и далее. — 410. 36 «О небе» III 1, 298 в 33—299а; 7, 2. — 410. 37 Имеется в виду прежде всего Анаксагор, но также и Эмпедокл с его Сфэросом. — 415. 38 Линией — одип из аргонавтов, отличавшийся необычной остротой зрения. — 416, Книга вторая (В) 1 См. прим. 22 к кн. I «Физики». — 418. 2 Парменид. — 418. 3 Копцепцию трех элементов — огня, воды и воздуха — раз­вивал пифагореец Ион Хиосский. — 418. 4 «Тимей» 51 а. — 419. 5 «Тимей» 50 а — Ь. — 419. 6 «Физика» I 6—7.-479. 7 Русские слова «влажное» и «жидкое» обозначаются в тексте Аристотеля одним и тем же термином — hygron. — 420. 8 Неясно, о каком сочинении здесь идет речь. Филопон по­лагал, что так именовалось изложение эзотерической доктрины Платона и что в данном случае Аристотель имеет в виду пла­тоновскую концепцию, согласно которой началами (archai) считаются «большое» и «малое», а также материя, представ­ляющая собой смесь того и другого. Однако никаких данных, которые подтверждали бы предположение Филопона, мы не знаем. Современный нам английский исследователь Joachim относит «Разделения» к тому месту «Тимея», где говорится о трех началах, каковыми являются «тождественное», «иное» и третья, средняя сущпость, причастная природе первых двух («Тимей» 35 а — Ь). — 422. 9 DK 31, В 62. См. также «Метафизика» (I 4, 985 а 31 — в 30). — 422. 10 См. «Физика» V 1 —2. — 425. 11 У Платона огонь, воздух и вода могут переходить друг в друга; земля же всегда остается землей («Тимей» 54 b — ά).-426. 12 Гл. 2 и 3 этой же книги. — 426. 13 DK 31, В 17, строка 27. — 428. 14 DK 31, В 37. Надо иметь в виду, что эфиром Эмпедокл называл воздух. — 429. 15 Аристотелевская ирония: сочипение Эмиедокла посило стандартное у досократиков заглавие «О природе». — 429. 16 DK 31, Б 53. - 430. 17 DK 31, В 54. См. прим. 14. - 430. »8 I 7. — 432. 19 «Федон» 96 а — 99 Ь. — 434. 584 20 «Физика» II 3—9. —#30. 21 «Физика» VIII 7—9. - 436. 22 «Физика» VIII 7. — 436. 23 «Первичное перемещение» — круговращение внешней не­бесной сферы, т. е. сферы неподвижных звезд. Оно имеет аб­солютно равномерный характер и потому но может быть не­посредственной причиной смепы времен года. — 436. 24 «Метафизика» V 7, — 437. 25 «Физика» VIII 4—5. — 438. 26 «Физика» IV 10—14. — 4^5. МЕТЕОРОЛОГПКА «Метеорологика» — последний в ряду больших аристоте­левских трактатов, посвященных общим проблемам естество­знания и явлениям неорганической природы. Она состоит из четырех книг и резко разделяется па две неравные части. Первыо три кпиги образуют законченное целое: на основе еди­ной естественнонаучной концепции в пих рассматриваются метеорологические явления в узком смысле слова, а также некоторые проблемы гидрологии (происхождение рек), геоло­гии (природа землетрясений) и другие. Особняком стоит чет­вертая книга: рассматриваемые в ней явления берутся Ари­стотелем из повседневного быта древних греков, а с точки зрения современной нам классификации они относятся ско­рее к сфере физико-химических процессов. «Метеорологика» неоднократно комментировалась как в древности, так и в средние века. Мы располагаем текстами греческих комментариев Александра Афродисийского, Олим-ниодора и Иоанна Филопопа. На латииском языке первыо комментарии «Метеорологнки» были составлены Альбертом Великим; за ним последовали комментарии Фомы Аквинского и других схоластов позднего средневековья. Из комментариев эпохи Возрождения особую ценность представляет труд ми­ланца Франческо Вимеркати, впервыо опубликованный в Па­риже в 1556 г. В наше время «Метеорологику» комментирова­ли Idcler (1836), Thurot («Revue archéologiques» за 1969 и 4970 гг.) и в последнем берлинском издании сочинений Ари­стотеля Strohm (1970). Специально четвертой книге «Метео­рологнки» посвящена превосходная работа Diiring'a («Aristo­tle's Chemical Treatise — Meteorologica», 3ook IV, Göteborg, 1944). На русском языке «Метеорологика» издается впервыо. Книга первая (А) 1 Аристотель ссылается на свои курсы лекций, в которых излагались перечисленные им вопросы и которые, согласно его лекционному плану, должны были предшествовать «Метео-рологике». Это — «Физика», «О небе» и «О возникновении и уничтожении». — 445. 2 Неясно, кто эти «все», о которых пишет Аристотель. В дошедших до нас текстах термин «метеорология» впервыо встречается у Платона в «Федрс» (269 е). — 44б. "19 Аристотель, т. 3 585 3 Престер, нлп огненный вихрь, — нечто, но поддающееся отождествлению с каким-либо из известных нам метеорологи­ческих явлений (см. III 1, 339 а 4). Примерно в том же зпа-чении «престер» встречается в одном из фрагментов Геракли­та (DK 22, В 31). — 445. 4 «...одни и те же тела» — это, конечно, не молнии и т. д., а элемепты — огонь, вода и воздух. — 445. 5 «О возникновении и уничтожении» II 2—3. — 446. 6 Аристотель противопоставляет здесь небесный эфир с его вечным круговым движением прочим четырем элемептам, для каждого из которых отведено некоторое «естественное» место в подлунном мире. Подробнее об этом в трактате «О Не­бе» I 2—4. — 446. 7 См. «О Небе» и «О возникновении и уничтожении», па которые Аристотель ссылается в предыдущей главе. — 446. 8 По поводу относительной малости Земли см. «О Небе» II 14, 297 в 30 —298а 20. — 447. 9 Ср. «О Небе» I 3, 270 в 20—25. — 447. 10 Представление о внешней огненной сфере космоса раз­делялось многими греческими мыслителями от Анаксимандра до Платона. — 447. 11 Так, например, Гераклит утверждал, что поперечник солнца равен одному футу (DK 22, В 3). — 448. 12 «О Небе» II 7.-448. 13 О взаимопревращаемостп элементов см. «О возпикнове-пии и уничтожении» II 4—6. — 448. 14 Речь идет об «естественных» перемещениях элементов, стремящихся к центру космоса или соответственно к его пе­риферии («О Небе» I 2—4 и др.). — 449. 15 В некоторых рукописях здесь стоит: «природа водяного пара влажна и горяча»; этой версии, принятой в берлинском издании Bekker'a, придерживаются также Fobes и Strohm, С другой стороны, Ross, ссылающийся на другие места, где идет речь о водяном паре (напр., 360 а 23), считает более логичным чтение «влажна и холодна»; с ним согласны Tricot, Lee и During. Аргументы Ross'a представляются нам убеди­тельными. — 450. 16 Круговой поток воздуха вокруг земного шара, обуслов­ленный в конечпом счете круговращением небесного свода, не имеет, по мнению Аристотеля, ничего общего с ветрами, дующими над поверхностью земли, теория которых развива­ется им во второй книге «Метеорологикп» (4—6). — 450. 17 Неясно, о каком сочинении здесь может идти речь, В дошедших до нас трактатах «О душе» и «Об ощущении»; по содержится ничего подобного. — 450. 18 Причудливые наименования для различного рода боли­дов — явлений чрезвычайно редких, но о которых Аристотель пишет так, как если бы они были чем-то обычным и общеиз­вестным. — 451. 19 Теория двух родов испарений — влажного и сухого, из которых первое именуется паром (atmis), а второе — пнев-мой (pneuma), занимает центральное место в первых трех книгах «Метеорологикп». Будучи по существу совершенно не­верной, она тем не менее с величайшей настойчивостью ис­пользуется Аристотелем для объяснения самых разнообразны» 586 метеорологических п даже астрономических (кометы!) явле­ний. — 451. 20 Комментаторы и исследователи Аристотеля до сих пор недоумевают, какие именно явления описываются здесь столь красочно. Некоторые полагают, что в этой главе речь идет о северных сияниях, однако сомнительпо, чтобы сам Ари­стотель мог их когда-нибудь наблюдать. — 453. 21 Древнейшая из известных нам теорий комет. Она могла появиться лишь в то время, когда пи планеты, пи кометы еще но были объектами сколько-нибудь систематических наблю­дений. — 454. 22 Звезда Гермеса — Меркурии. — 454. 23 Гиппократ Хиосский — крупнейший математик середины V в. до п. э., один из творцов дедуктивной геометрии. Книга о кометах была написана, по-видимому, его учепиком Эсхи­лом, о котором пам в остальном пичего неизвестно. — 454. 24 Термином ((отставание» fhypolcipesthai) греческие аст-ропомы обозначали так называемое «обратпоо движение* пла­нет по отношению к неподвижным звездам. В теории комет Гиппократа — Эсхила, как разъяснил еще Филопон, речь идет об «отставании» не от неподвижных звезд, а от Солнца. На боль­шей части своей орбиты комета (подобно Меркурию) находит­ся в лучах солнца и потому не видна; она становится види­мой лишь при ее максимальном удалении от солпца, а это про­исходит всякий раз по завершению ею полного оборота по орбите. — 455. 25 Большое землетрясение в Ахайе, упичтожившее города Гелика и Бура, произошло в 373—372 гг. до п. э.; о нем позд­нее писали Павсаний и Сепека. Появление многих комет во время землетрясения следует считать, конечно, чистой леген­дой. — 455. 26 Январь — февраль 427—426 гг. до п. э. — 455. 27 Т, е. Эсхпл и Гиппократ. — 456. 23 Известный из психологии факт «периферийного зрения». Неясно, впрочем, о каком именно «хвосте» здесь идет речь; возможно, что Аристотель имеет в виду большую тумаппость и созвездии Ориона, легко различимую невооруженным гла­зом. — 456. 29 373—372 гг. до п. э., когда произошло землетрясение в Ахайе. — 456. 30 Юпитер. — 456. 31 «Метеорологика» III 3. — 458. 32 Метеорит, упавший в 468—467 гг. до н. э. π привлекав­ший внимание Анаксагора (DK 49, А 11—12). В отличие от Анаксагора Аристотель не верил в то, что камни могут падать с неба. — 459. 33 См. прим. 25 и 29. — 459. 34 341—340 гг. до п. Э. — 459. 35 Аристотель хочет сказать, что Млечпый Путь относится к самой большой из небесных сфер, а именно к сфере непод­вижных звезд. — 460. 36 Имеется в виду теория комет Гиппократа — Эсхила, о которой речь шла выше. — 460. 37 Будучи конспектом лекций, «Метеорологика», как и другио трактаты Аристотеля, содержит ссылки на рисунки 19* 587 пли чертежи, которые демонстрировались по ходу изложе­ния. —- 462. 38 По-видимому, это точка зрения Лпаксагора; см. ниже — 348 в 12 (DK 59, А 85). — 466. 39 Аристотель предвосхищает результат дальнейших рас­суждений, из которых следует, что реки не могут течь из од­ного источника, стало быть, теория не обладает искомой строй­ностью. Изыск — compseuma. — 468. 40 Судя по всему, последующее изложение сопровождалось демонстрацией географической карты. Согласно преданию, первая карта ойкумены (населенных районов Земли) была со­ставлена философом Анаксимандром в середине VI в. до и. э. Более точные сведения имеются в карте Гекатея Милетского. Сведения, сообщаемые в «Метеорологикс» Аристотелем, отра­жают уровень географических знаний греков непосредственно перед походами Александра Македонского. — 470. 41 Парнас (более позднее название — Паропамис)—гор­ный массив в Центральной Азии, возможно, Гиндукуш. — 470. 42 Внешнее море — Индийский океан, который, по мпеншо Аристотеля, был восточным пределом ойкумены. Бактр (по-видимому, Аму-Дарья) — река, от которой получила свое на­звание страна Бактрия; Хоасп — у Геродота «река, на которой находится город Сузы» (V 52), т. е. река Карун, впадающая в дельту Тигра. Но некоторые исследователи полагают, что Аристотель имеет здесь в виду другую реку, может быть, при­ток Инда — Кабул. Арке — скорее всего Сыр-Дарья, ответвле­нием которой Аристотель считает Танаис (Дон), впадающий в Мсотиискос озеро, т. е. в Азовское море. — 470. 43 Риоп. — 470. 44 Глубинами греки называли юго-восточпую часть Чср-пого моря (Понта). См. ниже 351 а 12. — 470. 45 Последняя, маловразумительная часть фразы атетиру-ется большинством исследователей. — 470. 46 Истр — Дунай; его длина сильно преувеличена Аристо­телем. Тартесс — по-видимому, Гвадалквивир. — 470. 47 Под ApnuHuucKUMu (Герцинскими) горами Аристотель подразумевает всю совокупность горпых хребтов Центральной Европы, включающую Альпы и Карпаты, Реки, текущие на север,— это, очевидно, Рейп, Эльба, Одер, Висла. — 470. 48 Рипейские горы — легендарные горы, находившиеся яко­бы па северной окраине ойкумены (см. II 1, 354а 27—32).-— 470. 49 Эгон π Hue ne удается идентифицировать с какими-ли­бо из известных нам рек. Серебряные горы, позднее называв­шиеся Лунными горами, помещались греками где-то в Цен­тральной Африке. Хремет — предположительно Сенегал; глав­ный приток Нила — Белый Нил. — 471. 50 Скомбр —- гора или горный массив в западной Фракии, упоминается, помимо этого места, только у Фукидида (II 9G, 4), Песс — Нест; Гебр — теперь р. Марица. — 471. 51 Аристотель критикует хтоническую концепцию проис­хождения наземных вод, в числе адептов которой был, по-ви­димому, и Анаксагор. — 471. 02 Это не может быть Каспийское море, как думают исксъ 588 торьте исследователи. Вероятнее всего здесь имеется в виду большое пресное озеро, например озеро Ван. — 472. 53 Речь идет здесь, предположительно, о реке По. Рода* на — Рона. — 472. 54 Очень неясное место, текст которого дошел до нас, по-г.ндимому, в испорченном состоянии. Мысль Аристотеля, по псей вероятности, состоит в следующем: образование наносов в устьях рек приводит к оттеснению моря, которое, отступив, оставляет после себя сухую землю, одновременно затопляя другие прибрежпые области, по, когда эти реки пересохнут, образовавшаяся ранее область суши снова будет затоплепа морем. — 473. 55 «Илиада» IX 381; «Одиссея» IV 83—85, 229 π далее; XIV 245, 295. — 473. 56 Гипотезу постепенного высыхания морей развивали Апаксимандр, Анаксагор, Демокрит. В данном месте Аристо­тель полемизирует прежде всего с Демокритом (см. ниже II 3, 356 в 4—357 а Ъ).-474. 57 Идея периодически повторяющихся катаклизмов, воз­можно связапная с вавилонской идеей «большого года», была старой идеей, встречающейся, в частности, в ряде диалогов Платона («Тимсй» 22 b — с, 23 а —Ь, «Критий» 100, «Законы» С77 а). -474. 58 Упоминаемые в «Илиаде» (XVI 234 и далее) селлы были жрецами храма Зевса в Додоио, считавшегося старейшей свя-тыпей Греции. — 475. 59 Проект капала, о котором пишет Аристотель, был осу­ществлен уже в III в. до и. э. при Птолемее II. Капал шел от Нила около Бубастиса к Горьким озерам, а оттуда па юг к Красному морю. Трудности, связанные с разностью уровней, были преодолены, согласно свидетельству Дидора, путем соз­дания системы шлюзов. — 475. 60 Так называемая «Каттарская впадина». — 475. Книга вторая (В) 1 Полемика с «Теогонией» Гесиода, в которой говорится о началах и корнях земли и моря («Теогония» 282, 785— 792). — 477. 2 См. прим. 54 к первой книге. — 477. 3 «Потом земли» называли моря Эмпедокл (DK 31, А 25 и 66, В 55), Демокрит (DK 68, А 99) и Антифонт (DK 87, В 32). — 477. 4 Мнение Ксенофапа (DK 21, А 33), Анаксагора (DK 59, А 90) и Метродора (DK 70, А 19). — 477. 5 «Метеорологика» (I 13, 349 в 27—35). — 478. 6 Море ва Геркулесовыми Столпами — океан, омывающий, по представлениям греков, ойкумену со всех стороп. — 478. 7 Гирканское моро естественнее всего отождествить с Аральским морем, хотя многие исследователи сомневаются, что последнее могло быть известно Аристотелю. С другой сторопьг, в ряде источников Гиркапским морем именуется имснпо Кас­пийское море, поэтому пе исключено, что Аристотель приво­дит здесь два наименования одного и того же моря, полагая, что они относятся к разным объектам. — 478. 589 8 Здесь имеется в виду в первую очередь Акаксимен (DK 13, А 1). — 479. 9 Таково, например, было мнение Ксенофана (DK 21, В 30). — 480. 10 Скорее всего Аристотель подразумевает здесь Гераклита и его последователей (DK 22, В 6); это подтверждается тем, что несколькими строками ниже Гераклит упоминается ужо по имени. — 480. 11 DK 22, В 6. - 480. 12 «Федон» 111с — 113с. — 482. 13 DK 68, А 99 (см. прим. 55 к первой книге). — 484. 14 Явно испорченная фраза. — 486. 15 Неясная отсылка. Может быть, эти вопросы рассматри­вались в не дошедшем до нас сочинении «Peri chymön» («О со­ках» или «О вкусах»). — 488. 16 Из-за примеси сухих испарений. — 488. 17 Речь идет о Мертвом море. — 489. 18 Область в северо-западном Эпире. — 489. 10 Мифическая область (или остров?) за Геркулесовыми Столпами, откуда Геракл гнал стадо быков в Тиринф, предва­рительно убив чудовище Гериона. — 489. 20 Часть Сицилии, примыкающая к Акрагапту. — 490. 21 Главный город племени линкестов в Эпире. — 490. 22 В небольшом трактате «Об ощущении» либо в утерянном сочинении «О соках». — 490. 23 Начиная с этого места, Аристотель развивает свою тео­рию ветров, согласно которой ветер отнюдь не является про­стым движепием воздуха: в основе ветра лежит сухое, выде­ляющееся из земли испарение, которое Аристотель ипогда на­зывает дымообразным испарепием или просто дымом, иногда же пневмой. Заметим, что в дальнейшем термины «ветер» и «ппевма» зачастую употребляются Аристотелем как синопи-мы. — 491. 24 Примерно от начала до конца июля. Этесии — северные сухие ветры, постоянно дующие летом (от июля до сентября) в районе Средиземного моря. — 494. 25 Здесь, по-видимому, имеется в виду пе созвездие Боль­шого Пса, а звезда Сириус, восход которой приходится на конец июля. — 494. 26 Левконоты («белые поты»)—южиыо ветры, дующие зи­мой и приносящие хорошую погоду. — 495. 27 Птичьи ветры — пазваппе, связанное, по всей видимо­сти, с весеппим перелетом птиц. — 495. 28 Аристотель хочет сказать, что пот дует из областей, паходящихся под тропиком Рака, а пе от южного полюса. — 495. 29 Рис. Î. — 496. (См. стр. 591.) 30 Случайно попавшая в текст фраза, явно пе имеющая отношения к делу. — 496. 31 Аристотель хочет сказать, что отношение длины к ши­рине обитаемого пояса земли могло быть еще больше, чем 5:3, если бы этот пояс пе разрывался широким океаном. Наряду с северпым обитаемым поясом существует еще и южный, о котором мы ничего не знаем, так как между обоими пояса-» ми практически пе существует связи. — 496ч 5S0 северный полюс А ^-Г^ГГ^ В "видимый'' в (полярный) ^ круг тропик обитаемые обдасти Земли южный полюс Рис. 1. — 496. 32 «Проблемы» XXVI, где этот вопрос затрагивается, впро­чем, лишь мимоходом. Ссылка эта имеет значение для дати­ровки «Проблем». — 497, траский I К мес аргест олимпий Ε скирон зефир А I запад либ Г Ζ кекий восток 1 В апелиот Δ эвр N финикийский Рис. 2. Ε — точка летпего захода Солпца Ζ — точка летнего восхода Сол ни а Г — точка зимнего захода Солпщ? Δ — точка зимнего восхода Солнца. — 497, 591 34 К 59, A I (9), 42 (12), 89.-50Л 35 Под сферой здесь разумеется, по-видимому, космос в целом, так как Землю Апаксагор представлял в виде плоской лепешки, поддерживаемой воздухом. — 501. 36 DK 68, А 97, 98. - 502. 37 DK 13, А 7 (8), 21. — 502. 38 Здесь и дальше Аристотель пользуется термином «пневма» для обозначения сухого испарения, служащего ма­териальной причиной ветров. Специфический характер этого термина не позволяет передавать его другим русским сло­вом. — 503. 39 Еврип — пролив между о-вом Евбесй и Беотией, отли­чавшийся тем, что течение в нем менялось многократно за сутки. — 504. 40 Город на о-ве Евбоя, известный СВОИМИ горячими ис­точниками. — 504. 41 Теперь о-в Волкапо в Тирренском морс; вулканической извержение па этом острове произошло около 360 г. до п. э. — 505. 42 Под воздухом здесь надо понимать пневму. Воздух же в собственном смысле слова представляет собою, по Аристотелю, комбинацию пневмы и водяного пара (т. е. сухого и влаж­ного испарений). — 505. 43 См. выше, 366 а 5—9. — 506. 44 См. II 4, 360 в 17 и далее, где излагаются причины воз­никновения местных засух или изобильных дождей. — 508. 45 В целом довольпо темный абзац (особенно во второй своей части). Некоторые исследователи (Thurol, Webster) по­лагают, что его первоначальный текст был сильно испорчен при последующих переписках. — 509. 46 Сипил — город в Лидии, близ горы того же наименова­ния; Флегрейская равнина — вулканические поля вдоль побе­режья Кампании (педалеко от Неаполя); под областью в Ли­гурии имеется в виду, по-видимому, место, называемое теперь Кро д'Арль (между устьем Роны и Марселем), усеянное мно­жеством больших камней. — 509. 47 Гефест был богом огня и кузнечного мастерства, а /V-стия — богиней домашнего очага, чем и объясняются приво­димые Аристотелем сравнения. — 510. 48 DK 31, А 62.-5/0. 49 DK 59, А I (9), 42 (11), 84.-520. 50 Нлидем — малоизвестный ученый, написавший, согласпо свидетельству Теофраста, книгу «О зрении» (DK 62, Al 2).— 592 Книга третья (Г) 1 Как разъясняет Александр Афродисиискии, под мате­рией (hyle) Аристотель понимал в данном случае облака, со­держащие в себе оба типа выделений. — 511. 2 Ср. современный термин «тайфун». — 512. 3 См. прим. 3 к кн. I. •— 512. 4 Подобное различение двух типов молний пе паходит подтверждения в науке нашего времени. — 512. 5 Знаменитый храм Дианы Эфесской, одно из семи чудес света, был, согласно преданию, подожжен Геростратом в 356 г. до н. э. — 513. θ Жезлами Аристотель именует хорошо известный оптиче­ский эффект — световые полосы, передко появляющиеся на фоне облаков при заходе солнца. — 513. 7 Увеличение диаметра радуги при подъеме солпца пад горизонтом — явление кажущееся. — 514. 8 Мы теперь говорим о семи цветах радуги (краспый, оранжевый, желтый, зеленый, голубой, синий и фиолетовый). Аристотель объединял первые два цвета в один — красный, а последние три — к сипни (именуемый у него halourgon — сине-фиолетовый цвет моря), указывая при атом, что «между краспым и зеленым часто появляется желтый». Аристотель поправ, утверждая, что зеле­ная краска не может полу- В чаться смешением: у худож-пиков первнчпымп цветами считаются красный, желтый и синий, поскольку зеленый образуется при паложенпи желтого и синего. — 514. я Здесь, как и в других местах, Аристотель говорит не о световых лучах, отража­ющихся от предмета и попа­дающих в глаз, а об отраже­нии зрительных лучей, испу­скаемых глазом и идущих к фактическому источнику све­та. С точки зрепия геометрп- Г' ческой оптики оба эти описа­ния равноценны. — 514. 10 А Рис. '0.-516. 593 11 Термин «пурпурный» (porphyroun) служит здесь синони­мом сипего или фиолетового цвета (вспомним «пурпурное» море у Гомера). — 519. 12 О том, что все завершенное имеет тройственную структур ру, см. «О Небе» I 1, 268 а 9—15, — 520. РИС. 5. - 521. 15 Излагаемая в дальнейшем геометрическая теория радуги содержит ряд неясных пунктов, приводивших в замешательство позднейших комментаторов и исследователей. Некоторые уче­ные, например Tannery, пытались обнаружить в этой глако многочисленные вставки, добавленные позднейшими редакто­рами «Метеорологики» (см. Météorologie, livre Ш, eh. V.— 594 «Revue de Philologie», 1886, vol. 9); перепечатана в собрании трудов Tannery («Mémoires scientifiques», 1929, vol. 9, p, 51 — 61). Именно такой вставкой Tannery считает содержащееся в дальнейших рассуждениях доказательство теоремы о геомет­рическом месте точек, образуемом вершиной треугольника, ос­нование которого постояпно и боковые стороны находятся в заданном отношении друг к другу. Выдающийся коммента­тор трудов Архимеда и Аполлония Пергского Евтокий (VI в.) приписывал доказательство этой теоремы Аполлонию. С дру­гой стороны, современный английский историк математики Heath считал вполне возможным, что это доказательство было известно уже в IV в. до н. э. и поэтому могло быть включено в текст «Метеорологики» самим Аристотелем («Mathematics in Aristotle». Oxford, 1949). — 522. 16 Видимо, в целях упрощения Аристотель допускает, что Солнце находится на том жо расстоянии от наблюдателя, что и облака, от которых отражаются лучи. — 522. 17 Если выше буквой А Аристотель обозначил всю полу-» сферу, находящуюся над горизонтом, то здесь той же буквой обозначается большой круг, образуемый пересечением этой по­лусферы с плоскостью, определяемой треугольником НКМ. —« 522. 18 Как показал Heath (см. прим. 12), речь здесь идет еще пс о дуге радуги, а о круге с цептром П, лежащем в плос­кости НМК и представляющем собою геометрическое место точек, носящее наименование «круг Аполлония». Этот круг пересекается с верхним полукругом А небесной сферы в од-пой-едииственной точке М. — 522. Рис. 6. — 523. 20 В рукописях стоит «ПР относится к KP», что неверно: эту ошибку заметили уже Александр и Олимпиодор. — 523, t 595 21 Рис. 7. — 523. 22 При вращении полукруга А вокруг осп ΙΙΚΠ точка M описывает окружность, центр которой О лежит на той же оси. Нижняя половина этой окружности будет отсечена горизон­том, а верхняя совпадет с дугой радуги. — 524. 23 Этот несвязный отрывок представлял собою, по-види­мому, черновую запись па отдельном листке, случайно попав­шем в основной текст «Метеорологики».— 524, Рис. 8. Аристотель переходит к рассмот­рению более общего случая, когда Солнце (точка Н) поднялось выше горизонта. При этом большая часть окружности с цент­ром О окажется под горизонтом, а види-)ипя нами дуга радуги будет меньше полу­окружности. — 524. 693 25 В заключение Аристотель коротко резюмирует содер­жание первых трех книг «Метеорологики» и намечает про­грамму рассмотрения процессов, совершающихся под дейст­вием двух видов испарений в недрах земли. Эта программа, одпако, остается нереализованной: четвертая книга трактата посвящена иной проблематике. — 527. 26 Любопытно, что из числа минералов Аристотель назы­вает здесь в основном вещества, использовавшиеся ^ качестве красителей. — 527. Книга четвертая (Δ) 1 Четвертая книга «Метеорологики» стоит особняком сре­ди других книг этого трактата. Это отмечал уже Александр Афродисийский, указывавший в своих комментариях, что по содержанию четвертая книга примыкает скорее к трактату «О возникпопеппи и уничтожении». В каком-то смысле это верно (прежде всего это относится к рассуждениям о двух парах противоположностей, лежащих в оспове четырех эле­ментов), однако общий дух этой книги отличен от всего, что мы находим и других аристотелевских сочинениях. В разби­раемых примерах и в используемой им терминологии автор книги вводит нас в мир повседневного быта древних греков — в мир, характеризующийся такими родами деятельности, как приготовление пищи, садоводство, земледелие, различные ре­месла, включая металлургию и т. д. Это придает четвертой книге «Метеорологики» настолько своеобразный колорит, что уже древние авторы высказывали сомпеиис в ее принадлеж­ности Аристотелю. В паше время эти сомнения были сформу­лированы паиболее категоричным образом в работе: /. //дт-mer-Jensen. Das sogenannte IV der Meteorologie des Aristote­les. — «Hermes», 50 (1915), 113, однако детальное изучение языка и понятийного аппарата, используемого Аристотелем в этой книге, убеждает нас в ее подлинности (см. в особенности L During. «Aristotle's Chemical Treatise». Göteborg, 1944).— 528. 7 О соотношении четырех элементов и двух основных пар противоположных сил или способностей (dynameis) см. «О возникновении и уничтожении» II 2—6. Заметим, что там Аристотель не пользуется термином «dynameis», говоря об этих парах, называя не просто противоположностями (епап-tiöseis) или элементами. — 528. 3 О том, что в продуктах гниения могут зарождаться жи-кые существа, например черви, Аристотель подробно пишет в пятой книге «История животных». Заметим, что эта точка зрепия господствовала среди естествоиспытателей вплоть до XVIII в. (ее придерживался, в частности, Линней). — 530. 4 Важное замечапие Аристотеля, показывающее, что оп прибегает к «кухоппым» термипам из-за отсутствия паучной терминологии, которая могла бы служить для описания про­цессов и превращений, имеющих, в сущности, химический ха­рактер. — 531. 5 К такого рода превращениям относится, например, со­зревание плода или усвоение пищи организмом. — 531, 597 6 Thurot предложил в этом месте замепить «разложение» па «созревание» (pepainomenon вместо sepomenon), что, по его мнению! лучше согласуется с общим смыслом фразы. — 531. 7 Замечание о воде, которая не густеет, представляется в данном контексте не очень уместным; об этом речь пойдет ниже, в шестой главе (383 а 12—13). — 532. 8 Например, в кастрюле или в теле животного. — 534. 9 Неясная ссылка. Может быть, имеется в виду не дошед­шее до пас сочинение «О пище». — 535. 10 DK 31, В 34. — 536. 11 В первой главе этой же книги. — 537. 12 Холод разрушителен, поскольку он уничтожает тепло, являющееся активной способностью. Примеры побочного дей­ствия холода можно найти в первой книге «Метеорологики» (например, I 10, 347 в 4—9; I 12, 348 в 2—8). — 537. " На первый взгляд это описание представляется невер­ным: в металлургических печах нашей эпохи шлак поднима­ется кворху и скапливается на поверхности жидкого железа. Надо, однако, учесть, что античная металлургия существенно отличалась от нашей. В «печах» того времепп температура плавления железа (1600° С) не могла быть достигнута, и руда, закладывавшаяся в печь вместе с древесным углем, не пла­вилась, но лишь становилась мягкой, постепенно освобождаясь от шлака, который разжижался при более низкой температуре, чем железо, и стекал книзу (см. R. /. Forbes. «Metallurgy in Antiquity». Leiden, 1950). — 539. 14 Аристотель не проводит четкого разграничения между растворением в воде и плавлением под действием тепла, по­этому в данном случае, как и в других местах, он пользуется глаголом tekesthai (плавиться) вместо luesthai (растворяться, таять). — 540. 15 Эту главу интересно сопоставить с тем местом из «Ти-мея» Платона, где описываются различные виды воды и зем­ли (60 а — 61 с). По этому поводу см. прим. Strohm'a на с. 230 берлинского издания «Метеорологики». — 540. 16 Сравнение с «Тимеем» (60 b — d) позволяет предполагать, что камнями (lithoi) здесь и несколько ниже Аристотель име­нует минеральные кристаллы. — 541. 17 Отзвук теории пор Эмпедокла, которая играет большую роль в последних главах «Метеорологики». В «Тимее» Платона эта теория трансформируется на основе атомистических пред­ставлений: роль пор там играют пустоты между частицами соответствующих элементов («Тпмей» 61 а —Ь). Аристотель же не был атомистом, и его рассуждения ближе к исходным представлениям Эмпедокла. — 543. 18 В конце третьей книги (6, 378а 15 — в 4). Следует от« метить, что здесь мы встречаемся с единственным упомипа« нием о двух видах испарений, которые играют такую боль­шую роль в первых трех книгах «Метеорологики». Некоторые исследователи (During, Solmsen) считают это упоминание добавкой, внесенной при редактировании рукописи. — 543. 19 Под податливым (thlastos) здесь имеется в виду способ­ное принимать отпечатки (подобно воску). — 543* 598 20 Как шерсть, которая путем валяпия превращается в войлок и другие материалы. Заметим, что еще Анаксимен пользовался апалогиен с процессом валяния, описывая обра­зование вещей путем сгущения воздуха (DK 12, А 6, 7).— 544. 21 См. прим. 17; эмпедокловский термин «поры» фигури­рует здесь уже в явном виде. — 544. 22 Буквально «плавятся» (teketai); см. прим. 14. — 544. 23 Речь идет о пересечениях пор, идущих в разных направ­лениях, но не пронизывающих тело насквозь (то же и у Эм-педокла, см. К 31, А 86). — 545. 24 Разумеется, Аристотель имеет в виду не абсолютно пу­стые промежутки в духе атомистики Левкиппа — Демокрита, а поры, заполненные воздухом. — 546. 25 DK 31, В 82. - 548. 26 Это место содержит наиболее полный перечень подобо-« частных веществ, где-либо встречающийся у Аристотеля.—· 550. 27 During предложил опустить слова «либо из земли», Действительно, каким образом жидкость может состоять из одной земли? — 550. 28 Последняя фраза явно выпадает из общего контекста.—· 552. 29 Следуя Платону («Тпмей» 59 d — 59 с), Аристотель причисляет металлы к разновидностям воды. — 552. 30 Целостные творения природы (ta hola erga tes phy-scos) — это, разумеется, животные и растительные организмы. Мы видим, что последняя глава «Метеорологики» представ­ляет собою связующее звено с книгами об органической при­роде. — 554, УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН Аммоп 475 Анаксагор 68—70, 73, НО, 115, 135, 221, 224, 236, 257, 272,332,347,351,367,381, 382,445,452,457,465,499, 500, 508 Анаксимандр 68, 111, 334 Анаксимен 332, 499, 500 Антифопт 63, 83 Apec 326 Астей 454 Геракл 487 Гераклит 64, 114, 294, 342, 478; ср. 62 Гермес 76, 452 Гесиод 124, 342 Гестия 508 Гефест 503 Гоя 124 Гиппократ из Хиоса 452, 453, 456 Гомер 154, 471 Дарий 473 Дсвкалиои 472 Демокрит 62, 70, 86, 110, 135, 223, 225, 284, 332, 346, 3b2, 357, 358, 362, 378, 381, 384, 404, 407, 410, 413, 452, 454, 457, 482, 499, 500 Диоген из Аполлонии 401 Εвклей, сын Молоиа 453 Зевс 97, 329, 454 Зонон из Элои 129, 183, 199, 200, 219, 251 Иксион 307 Клидсм 509 Кориск 149, 169 Ксепофан 331 Ксуф 143 Левкипп 135, 284, 346, 352, 384, 385, 407—40У Ликофроп 64 Липкей 415 Мелисс 62-65, 120, 135, 137, 342 Молон см. Евклей Никомах 457 Парменид 62, 64—66, 70, 80, 120, 342, 421, 425 Парон 156 Платон 68, 109, 110, 119, 126, 127, 223, 296, 384, 409, 418, 421, 425 Поликлст 89 Π рота ρ χ 94 Сссострис 473 Сократ 169, 433 Фалес 331 Фаэтон 457 Хаос 124 Харибда 452 Эмпедокл 68, 70, 73, 86, 81, 98, 221, 224, 257, 294, 307, 331, 333, 334, 346, 347, 350, 356-358, 367, 382— 384, 408-410, 418, 419, 422, 428—431, 485, 510, 539, 551 Эзоп — 482 Эсхил (ученик Гиппократа Хи­осского) 452, 453 ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ Актуальность — см. действи­тельность Антиземля (antichtön) 329—330 Антипернстасис (обратное кру­говое давление) (antipe-ristasis) 139, 261 Апория (затруднение, сомне­ние, проблема) (aporia) 62, 64-65, 107, 123, 294, 325, 331, 363, 390-391, 478, 480 Астрономия (aslrologia) 85, 324, 325, 337, 445, 458 Атом (подслнмос тело) (atomos) 284—2S5, 366, 369, 388, 408 — конфигурация 352—353 — состав, положение, порядок 384 Бесконечное (беспредельное) (apciron) 69, 139, 268, 331, 334, 351, 353, 356, 426 — определение 111 — 112, 119, 120, 303 — причина в с мыс л о материи 121 — как начало 110—111, 112 -— как свойство 112, 113 — как сущность 109, 112 — бытие 121 — субстрат 121 — чувственно-воспринимаемое тело 111-113, 117, 122, 274-285 — и качество 63 — и количество 63, 112 — и непрерывное 103, 110, 183-184, 188—189 — в возможности 117—122 — в действительности (акту­ально) 112, 117, 122, 392 — применительно к величине времени и движению 193— 197, 203—204, 206—207, 224, 226, 234, 236, 239— 243, 248, 251-252, 256, 258—260, 262, 300, 304, 306, 346-349, 438, 439, 474 — у Анаксагора НО, 119 — у Аиаксимандра 111 — у Демокрита 110 — у пифагорейцев 109 — у Платона 109, 119 Бессмертие (бессмертное) (atha-nasia, atlianaton) 221, 243, 306, 311 Бог (божество) (theos) 271, 273, 293, 306, 311, 429, 437 Ьыстрота (быстрое) (taehytes, tachy) 140-141, 143, 147, 151, 156-157, 171, 181 — 184, 186, 192, 194-195, 197, 199, 200-201, 217 — 218, 250, 257, 276, 297, 317, 320-324, 349, 36b, 368, 372, 376, 378-379, 389, 415, 422, 425, 436, 448, 455, 463, 501, 512 (см. скорость) Век (вечность) (aiön) 222, 293, Ь06 Величина (величины) (торе-thos) 66-67, 69—70, 109, 110—112, 117-123, 125— 126, 131-132, 141, 148, 151-152, 171, 180—184, 187, 191 — 196, 199—203, 233, 241, 245, 248-249, 255, 257—262, 265-266, 274, 279, 281, 288, 298, 339, 341, 345, 350, 352, Я55, 362, 369, 371, 376, SSG—387 — математические 274 bOl *=- чувственно-воспринимае­мые 298 (см. также бесконечное) Ветер (ветры) (anemos) 443, 448, 456, 462, 466, 475, 479, 488-499, 501, 503— 506, 510-512, 516-517 Вечное (aidion) 223—226, 242, 244, 246-247, 251, 256, 258, 269, 272, 294-295, 302, 305-306, 311-312, 316, 318, 336, 359, 434, 435-436, 439-440, 444, 47-5, 481-482 Вид (форма, идея, эйдос) (eidos) 62, 104, 107-108, 115— 116, 128, 131, 134, 161, 169-171, 213, 281, 370— 371, 375, 392, 400-401, 416, 432, 489, 531, 537, 554 — как начало 76—78, 80—81 — как природа 84, 86, 87 — как причина 80—81, 88, 96, 433-434 — и движение 206, 249 — и изменение 165, 202 — и материя 120, 290 — и место 126—127, 129 — и определение 125 — «по виду» 75, 287, 343, 404— 406, 440 — у Платона 68, 85, 109, 127, 308, 433-435 Вихрь (dinê) 91, 137, 333-334, 346, 511, 512 Влажное (жидкое, жидкость) (hygron) 72, 114, 210, 213, 384, 400, 413, 416, 419— 424, 426, 431—432, 447— 449, 451, 453, 456, 461 — 463, 467, 469-471, 473— 475, 478-479, 481, 483— 491, 493, 498, 500, 503, 507, 510, 519, 527, 528-529, 531-553 Вода (hydör) 69, 82—83, 123, 125-127, 131-134, 136— 137, 139-140, 142—144, 233, 260-262, 269, 272, 331-333, 358, 366, 369, 371-373, 375-378, 384— 385, 389, 392, 394—395, 396, 398-399, 401, 407, 410, 415, 434, 459-473, 475-484, 486-491, 493, 500-501, 503, 505-506, 509-511, 515, 517-520, 525—527, 529-530, 532, 535-542, 544—546, 550— 554 — как начало, элемент 62, 70, 74, НО, 114-115, 351 — 356, 417-418, 430, 432, 443-448 Воздух (aêr) 82—83, 123, 125— 127, 131-135, 139-140, 142-144, 233, 260-262, 269, 272, 319, 324, 331 — 333, 351, 366, 369, 384— 385, 389, 392, 394-395, 396, 407, 412, 417-418, 421-427, 455-457, 459— 461, 464, 466-467, 477— 479, 500, 503-505, 512, 515-519, 527, 532-533, 539, 541-545, 547, 551, 553, 555-556 — как начало, элемент 62, 70, 74, НО, 114-115, 351 — 356, 371-378, 421-427, 430, 443-451 Возможность (потенция) (dy-namis) 84, 103-107, 118, 122, 133-134, 144-145, 154, 162, 219, 232, 233, 249, 274, 304, 338, 350, 372, 387, 400-401, 411 — 412, 418, 431, 444, 448, 507-515 — и действительность 79, 117, 119-121, 157, 238, 240, 251-252, 302, 389—391, 414 Возникновение (рождение) (ge­nesis). 65, 71, 72, 75, 78, 81, 100, 122, 154, 157, 158, 162, 163, 165, 168-169, 172—173, 203—204, 209, 212-214, 224, 226, 229, 244-248, 253-256, 270— 271, 289, 294-298, 300— 306, 309, 312, 349—350, 353, 356-358, 360—361, 382-387, 400-401, 408— 409, 438-440, 443, 446, 461, 464, 480-481, 507, 530, 555—556 — есть измспение в сущест-пующес 161 602 — как природа 84 — начала 77, 87, 110 — причины 90, 91, 96, 156 — простое 65, 85, 528—529 — случайное 93 — и уничтожение 90, 104, 111, 118, 164, 175-177, 189— 190, 194, 218, 221, 258, 341—342, 388—398, 405— 406, 413-414, 416-418, 421—425, 427-428, 430— 436, 438-440, 473, 475, 484-485 —- из не-сущего 78, 79, 80 — из противолежащего 76 •— из сущего 78—79 — у Анаксагора 70 Возрастание (рост, увеличе­ние) fauxêsis) 82, 104, 121—122t 130, 133, 135, 137, 157-158, 165, 175, 204, 208, 211, 220, 228, 236-237, 243, 245—247, 256, 259, 270—271, 280, 288, 299, 308, 370-371, 382—385, 395—401, 408, 413, 415-416, 428, 470, 485 Вражда (neikos) 91, 97 — у Эмпедокла 221, 224—225, 257, 334, 383, 428-429 (см. также любовь) Время (chronos) 65, 109, 140— 141, 147, 159, 180-188, 190-204, 206—207, 215, 217, 219—221, 223-225, 228, 247—253, 255—256, 260, 275—276, 283—284, 292, 293, 299, 302-303, 345, 436—438, 452-453, 483 — бесконечность 111, 117— 118, 121-122, 145-146, 259, 272, 295, 299, 300, 034, 306, 356-357, 474 — и движение 103, 147, 206— 207, 258 Вселенная (мир, Целое) (holon, pan) 91, 96, 114—115, 120, 133, 135, 143, 146-147, 226, 243, 266, 284—285, 291—292, 296, 308—310, 312, 314, 321, 324, 329, 332, 336-339, 341, 360, 365, 371, 391, 407—419, 436, 44Я, 472-475, 481-482 Габитус (hexis) — см. свой­ство Гало (halo) 456, 459, 513-519, 526 Гармония (harmonia) 322—323 Гибель — см. уничтожение Горы (horos) 448, 462, 468— 469, 482 Граница (предел) (регаз) 167, 179, 190, 199, 203, 223— 225, 247, 257, 277, 329, 370—371, 402, 408, 439 — как место 126, 131—133 — времепи 150, 154, 185—186, 192 — движения 288, 306 Двигатель (движущее) (kinoyn) 100, 104-105, 107, 161, 205—211, 219, 226, 230— 232, 234-244, 247, 249, 372, 399, 402—406, 410, 437, 530 — первый (первое) 160, 222, 258, 260—262, 284, 317— 318 Движение (kinesis) 82, 84—86, 88, 91, 96-97, 100, 101, 103-109, 115, 121-122, 130, 132, 145-158, 160— 178, 180—182, 186—188, 194—210, 215—219, 221 — 223, 237—264, 265, 273, 276, 278, 281—282, 285— 289, 293, 296, 306—311, 314, 316—322, 325—337, 341, 343, 345—346, 349, 351—353, 356, 361, 364, 370-372, 399, 406—408, 411, 429, 434—435, 437— 438, 440, 443, 447, 449, 451, 480, t489, 492, 500 — определение 222 — причина и начало 237 — состояиие (движимость) (ki-neisthai) 105, 180, 220, 258, 405 — непрерывное 244, 249, 252, 255, 257 — относительно качества 165, 191 (см. также изменение каче­ственное) 603 — относительно количества 165 (см. также возрастание, убывание) — относительно места (движе­ние в пространство) 123, 129, 135, 137-141, 143, 165, 266-267t 270 (см. также перемещение) — относительно сущности 171 (см. также возникновение, уничтожение) — по кругу 248, 256—257, 261, 269, 272, 274—275, 277 (см. также круговое дви­жение) — и покой 174—178, 227—230 Движимое (Kinoymenon) 105, 107—108, 160-161, 205— 211, 219, 222, 227, 230— 232, 234-244, 247, 258, 260—262, 284, 317, 346— 347, 387, 399, 402-406, 411, 437 Движимость — см. состояние движения Движущее — см. двигатель Действие, дело (ergon) 311, 341, 359, 363, 527 Действительность (осуществ-леппость, энтелехия) (еп-tclecheia) 79, 84, 103—105, 107, 109, 112, 117, 119— 120, 238, 372, 387, 389— 390, 395-397, 400-401, 412, 431, 538 (см. возможность, движе­ние, сущность, форма) Действовать (оказывать воз­действие) (poiein) 103— 104, 107, 109, 134, 163, 165, 223, 232, 234, 282— 283, 303, 384, 401—413, 415—417, 419, 431, 434, 503, 528-529, 537, 542— 543, 550, 554 Действующее (оказывающее воздействие) (poiëtikon) 103—104, 107, 109, 134, 528, 530, 537 Деятельность (действия) (pra­xis) 101, 327, 434 Деятельность (действитель­ность, энергия) (energeia) 105-108, 117-118, 121t 130, 133—135, 144, 157, 161-162, 170, 210, 214, 222, 232—233, 238, 240, 249, 251, 300, 302, 304— 305, 343, 350, 391, 414 — как причина осуществляе­мого 90 Доказательство (logos) — см. рассуждение Душа (phychë) 133, 148, 157, 165, 212—214, 429—430 — как причина движения 258, 307 Единое (hen) 62—68, 74, 114, 152, 222, 383-384, 407— 408 Естественно (по природе, со­гласно природе) (physci, kata physin) 82—84, 95, 98-101, 115-116, 124, 128—129, 134, 138-139, 155, 166-167, 175-178, 186, 197—198, 203, 208, 221, 224, 230-234, 246, 258, 265, 267-270, 278, 282, 284—288, 290, 292, 304, 307, 311-312, 316— 318, 320, 325, 328, 331 — 339, 341, 345-349, 354, 364—365, 368, 373, 380 382, 384, 404-405, 407, 411, 417, 419, 421, 429— 432, 435-436, 443, 445, 451, 499, 501, 504, 524, 527, 529, 532, 535 Живое существо (животпое) (dzoon) 67, 69, 82, 89, 91, 94, 97, 99, 127, 226—227, 231, 243, 247, 258, 271, 284, 307—319, 322, 324, 327, 329, 341, 400, 443, 470, 479, 481, 484-487, 490, 529-530, 536, 543 Жидкость (жидкое) — см. влажное Законченное (совершенпое) (1е-leion) 104, 119, 120, 171, 202—203, 212, 246-247, 255-256, 265-266, 306, 313, 531—532 Звезда (aster) 291, 310, 317, 319—329, 336—337, 340— 341, 443, 445-446, 449, 452-460, 479 604 Землетрясение (?eismos) 44^, 453, 455, 499—507, 510 Земля (ge) — как небесное тело 116, 138, 320, 327, 337, 339-340, 346, 365, 370, 443, 445— 450, 458, 460, 467, 469— 470, 472, 477, 479, 491, 493-494, 497, 499-500, 527 — как элемент 70, 74, 82—83, 100, 114-116, 123—124, 126, 133, 138—139, 142, 171, 176—178, 229, 231 — 232, 267, 269—270, 272, 285-288, 307, 311-312, 315, 324, 329, 331, 334 — 339, 341, 345, 350, 352— 355, 358—361, 366, 368— 369, 371-378, 383—384, 391-394, 417-418, 421 — 426, 428, 431—432, 444, 447-450, 461-467, 469-473, 474-478, 480-493, 499-507, 511, 516-528, 527-528, 529, 536-542, 544-545, 547, 553 Изменение (превращение) (те-labole) 84, 87, 103-104, 106, 142, 147, 151, 155— 156, 161—167, 172-173, 175, 186-194, 204, 210, 223-225, 228, 233, 241, 244—248, 261, 296—297, 317, 358-359, 388, 391, 393-397, 405, 413, 417— 418, 422, 424-428, 430, 435, 443, 471-472, 478, 528—529, 533, 555 — пиды 370 — качественное (инаковеппе) (alloiosis) 65, 82, 104,108— 109, 121, 137, 145, 157— 158, 160, 164—165, 168, 171-172, 175—176, 203— 204, 208, 210—218, 220, 222, 228-229, 236-238, 245-247, 254—256, 258, 270-271, 294, 305, 341, 370-372, 382—385, 388— S89, 394—396, :-)98—399, 401, 402, 408—409, 413, 410-417, 422, 424, 434 — со сто и н и ü 443 — «из чего» (см. причппя ма­териальная) — по противоположности 203 — по противоречию 200, 203 Ипаковенпе — см. изменопие качественное Индукция (наведение, рассмот­рение частных случае») (epagoge) 62, 161, 210, 225, 285, 528 Искусство, ремесло (techno) 82-84, 87, 99, 290, 434, 555 — и* природа 86, 98, 100, 102 — как причипа 88 (см. природа) Испарение (anathymiasis) 448— 451, 457, 461-462, 478, 482-485, 488-493, 500— 502, 504—508, 510, 512, 516, 527-528 Истина (alëtheia) 299, 392, 40Р, 482 Исчегапие (исчезновение) — см. уничтожение Категория (kategoria) 299, 389, 392-393 Качество (качества) (poion, po-iotès) 63—64, 69, 76, 103— 104, 106-107, 147, 188, 210, 232-233, 247, 281, 372, 383, 389—391, 393, 395, 428, 443, 450 — движение 163, 165, 208 Количество (poson, posotes) 63-64, 69-70, 76, 103— 104, 106-107, 147, 151, 156, 158, 163, 165, 193, 208, 216, 218-220, 232— 233, 247, 260, 279, 281, 288, 302-303, 323, 332, 352, 355, 362, 366, 372, 375, 386, 389, 391, 393, 395, 401, 415, 428, 443, 483-484 — не может быть бесконечным 117 Комета (kometes) 443—444, 452-460 Конечное (ограниченное) (рс-perasmenon) 109, 111, ИЗ, 118, 122, 125, 128, 141, 146, 155, 194-196, 200, 203, 207, 242, 248, 251, 259-260, 262, 266, 268. üU5 275-276, 279-283, 300, 328-329, 351-353, 358, 391, 409, 439 Континуум — см. непрерывное Космос (мир) (kosmos) 85, 91, 111, 119, 221, 226, 275, 281, 285-287, 291—292, 294-295, 315, 336, 346— 348, 445, 447, 460 Круг (kyklos) 61, 119, 144, 158, 171, 201, 212, 215, 222, 255, 257, 261, 266—270, 277, 290, 311, 313, 437, 439, 482, 512, 517-518, 522-524 Круговое движение (движение по кругу, круговращевпе) (kyklöi phora, kyklophoria) 132, 144, 155, 169, 215, 269-275, 277, 284, 289, 292-293, 306-307, 311 — 316, 319, 325, 329-330, 336, 361, 443-444, 447— 450, 455, 459-461, 488, 512-513 ~- как бесконечное 204, 248 — как первичное движение 158, 256 — единое и непрерывное 248— 249, 255, 257, 436-440 Левое (aristeron) 308—310, 316 Легкое (lepton) 100, 104, 116, 124, 132, 136, 139, 141— 142, 145, 171, 210, 231, 233-234, 245, 269—270, 278-282, 285, 288, 312, 343-345, 347-349, 357, 364—379, 394, 402, 410, 418-419, 479, 499 Лишепность (steresis) 81, 85, 104, 106, 121, 162, 166, 174, 222, 392, 425 — есть не-сущее 79, 139 — и материя 80 Луна (selêne) 85, 291, 322— 323, 325—326, 330, 339, 370, 447, 451, 456, 458, 475, 505, 514-517, 527 Любовь 91, 111 .— у Эмпедокла (Philia) 221, 224-225, 257, 347—348, 427—428 Математика (mathematikê) 85— 86, 111, 124, 154, 342— 343, 360, 446 Материя (материал) (hylê) 76— 77, 89, 100—102, 118, 126, 127, 132, 134, 136-137, 144, 164, 211-212, 271, 290-292, 312, 329, 358, 366, 369, 371, 375, 382, 384, 388, 392-393, 395, 396-397, 399, 411, 415— 418, 424-425, 430-432, 434-436, 444, 447, 491, 511, 527, 529, 531-532, 536, 550, 553-554, 556 ·— есть пе-сущее по совпаде­нию 80 — как бесконечное 120—122 — как первичный субстрат 81 — как природа 84, 86, 99 — как причина 88, 96, 305, 433, 451 — первая 84 — и категория отношепия 87 — и место 129, 130—131 — у Платона 68 (см. лишенность, вид) Медленно (brachy) 147, 151, 156-157, 171, 181—184, 186, 197, 199, 215, 217, 289, 317, 320, 324, 366, 378-379, 395, 416, 422, 425, 436, 453, 512 Место (пространство) (topos) 103-104, 114—117, 123— 134, 136—138, 139, 141 — 144, 148, 152-153, 161, 163, 165-167, 170, 174— 177, 179, 186, 188, 199, 201, 206-209, 222, 229, 232-233, 245, 249, 255, 257-258, 266, 270—273, 278, 281-282, 284-285, 287-289, 292-293, 306, 310-311, 316-317, 321 — 322, 329, 332, 336-337, 346, 349, 357, 360, 369— 372, 374, 376—377, 389— 391, 395—398, 402, 435, 437, 443-445, 447-448, 451-452, 456, 462-465, 468, 470-476, 478-481, 486, 491, 502-503, 505, 507, 527 Метеорология (metcorologia) 443, 477 Мир — см. Вселенная, Небо, космос 606 Млечный Путь (galaxias) 443— 444, 452, 457—460 Море (thalassa) 445, 450, 468— 471, 473—489, 495-496, 502, 506-507, 510, 530 Мягкое (malakon) 344, 383— 384, 410, 419-420, 528, 536-537, 539, 545-548, 550, 553, 555 Наведение — см. индукция Насильно (насильственное) (biai, biaios) 115, 138, 175, 177, 229-232, 267, 282, 284—289, 307, 333, 336, 339, 345—349, 357, 429, 451 Наука (epistêmë) 61—62, 85— 86, 168, 214, 223, 227— 228, 233, 265, 352 Начало (начала) (arche) 61 — 03, 65, 72, 73—74, 76, 80— 81, 87, 99, 101, 109-110, 112, 225, 280, 306, 308, 352-353, 384, 385, 399, 405-407, 410, 417-419, 425, 432, 436—437, 460, 470, 477-478, 484, 489, 506-507, 536 — как противоположности 71, 78 — движения 82—84, 88, 96— 97, 100, 107, 205, 224, 231-232, 236-237, 241 — 243, 247, 257 — у Эмпедокла 70 Небо (Вселенная, мир) (оуга-nos) 121, 126, 130-133, 136, 143-144, 281, 285, 289—294, 296, 306, 311, 314—322, 324, 333, 348, 353, 365, 472-473, 475, 479, 482, 491 Невозникшее (agëneton) 296— 298, 300-304, 306, 317— 318, 342, 436 Неделимое (adiaireton) 63—64, 67, 112, 117, 120, 179— 181, 184-186, 190-191, 198, 201-203, 218, 236, 238, 240, 253, 255, 258, 262, 343—344, 356, 359, 360, 362, 383, 385-387, 408-411, 413 Необходимость (необходимое) (anankê, anankaion) 92— 93, 97, 100-102, 106, 108, 112, 235—236, 238, 241, 272, 336-337, 346-348, 369, 437-439 Неподвижное (akinêton) 105, 116, 132, 135, 153, 166, 222, 226-227, 230, 243— 244, 247, 258, 261, 320, 324, 342, 347, 357, 387, 402—404, 406—408, 437 Непрерывное (syneches) НО, 130, 133, 146, 148, 168, 172, 179-185, 188-189, 191, 193-194, 198, 207, 209, 211, 226, 228, 232, 241—257, 262, 266, 307, 314, 388, 412, 435—438, 494 — определенно 167, 265 — как субстрат бесконечного 121 — как единое 63—64 — время 150—151 — движепие 103, 157, 170, 261-269 Пе-сущео (несуществующее) (më on) 66—68, 70, 78—80, 106, 123, 139, 145—146, 153-154, 161-163, 189, 201, 247—248, 252—253, 297, 300-305, 390, 392— 394, 407-408, 435 Неуничтожимое (aphtharton) 296—298, 300-304, 306, 317 342 404 Ничто (mêdcn) 139—140, 3S9 Облако (nephos) 446—448, 461, 463-466, 469, 489, 491, 503, 508—512, 515, 519, 520-521, 525 Обратное круговое движение-см. антинеристасис Огонь (руг) 68, 70, 74, 82-83, 88, 91, 113-116, 123— 124, 138, 142—143, 171, 176-178, 209, 223—224, 231-233, 267, 269, 272, 281, 285-288, 308, 311 — 312, 314, 319, 324, 329, 334—337, 341, 345, 350— 363, 366—369, 371—377, 383-384, 391—394, 397, 400, 405-406, 408-409, 412-414, 417—419, 421 — 432, 434, 437, 444-450, 607 455-456, 461-462, 477, 478, 484-485, 488-489, 492, 499-501, 503, 508— 510, 513, 516, 518, 521, 528, 529-530, 533—536, 538-544, 548-555 Ограниченное — см. конечное Определение, понятие (logos) 61, 63-67, 75, 77, 84, 87, 109, 125, 128, 150, 216, 252, 256, 266, 382, 388, 397 Орбита (круг, небесная c9 УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН СОЭ ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ ОН Аристотель А81 Сочинения. В 4-х т. Т. 3: Перевод /Вступ. статья и примеч. И. Д. Рожапсшш. — М.: Мысль, 1981. — 613 с— (Филос. наследие). —В иадзаг.: ЛН СССР, Ин-т филос. В пер.: 2 р. 30 к. Настоящий том включает естественнонаучные труды Аристо­теля «Физика»» «О небе», «О возникновении и уничтожении»., «Метеорологика». Последние три произведения переведены на рус­ский язык впервые. 10501-185 ББК 87.3 А 004(01)-8i no*™cuoe 1Ф --- 4.pdf --- я ФИЛОСОФСКОЕ НАСЛЕДИЕ том девяностый АРИСТОТЕЛЬ СОЧИНЕНИЯ В ЧЕТЫРЕХ ТОМАХ ТОМ 4 АКАДЕМИЯ НАУК С С С I» ИНСТИТУТ философии ИЗДАТЕЛЬСТВО « мысль » МОСКВА — 1983 СБК 873 А 81 РЕДАКЦИИ ФИЛОСОФСКОЙ ЛИТЕРАТУРЫ РЕДКОЛЛЕГИЯ СЕРИИ: акад. М. Б. МИТ И H (председатель), д-р филос. наук В. В. СОКОЛОВ (зам. председателя), канд. филос. наук //. Л. КОРМИН (ученый секрс-тарь), д-р филос. наук В. В. БОГАТОВ, д-р филос. наук А. С. БОГО­МОЛОВ,- д-р филос. наук А. И. ВОЛОДИН, д-р филос. наук А. В. ГУ-ЛЫГА, чл.-корр. АН СССР Д. А. КЕРИМОВ, д-р филос. наук Г. Г. МАЙОРОВ, д-р филос. наук X. Н. МОМД7КЯН, д-р филос. наук Μ. Ф. ОВСЯННИКОВ, акад. Т. И. ОЙЗЕРМАН, д-р филос. наук В. Ф. ПУСТАРНАКОВ, д-р филос. наук А. Л. СУББОТИН, чл.-корр. АН Уз. ССР М. М. ХАЙРУЛЛАЕВ, д-р филос. наук[л. Я. ЩИПАНОВ\ Редакторы тома и авторы вступительпых статей |Л. И. ДОВАТУР\% Ф. X. КЕССИДИ Примечания В. В. БИБИХИНА, Н. В. БРАГИНСКОЙ, М. Л. ГАСПАРОВА, I А. И. ДОВАТУРА Перевод с древнегреческого И. В. БРАГИНСКОЙ, М. Л. ГАСПАРОВА, С. А. ШЕВЕЛЕВА, Г. А. МИЛЛЕР 0302010000-041 АПм)4(01)-84 иОДПИС11°е © Издательство «Мысль». 1983 ЭТИЧЕСКИЕ СОЧИНЕНИЯ АРИСТОТЕЛЯ 1. Общие замечания. С именем Аристотеля связы­ваются три сочинения по этике: «Никомахова этика», «Евдемова этика» и «Большая этика». Вопрос о при­надлежности этих сочинений Аристотелю все еще яв­ляется предметом дискуссий. В настоящее время под­линно аристотелевским трактатом признается лишь «Никомахова этика». Относительно же «Евдемовой этики» мнения исследователей расходятся: одни счи­тают автором произведения Евдема Родосского, уче­ника Аристотеля, другие видят заслугу Ендема лишь в редактировании рукописи своего учителя после его смерти. Судя по содержанию, автором так называемой «Большой этики» (на деле это небольшой трактат) является один из представителей первого поколения перипатетиков, т. е. учеников Аристотеля, имя кото­рого осталось неизвестным. «Большая этика» пред­ставляет собой конспект первых двух «Этик». Обра­щают на себя внимание также названия первых двух произведений. Они наводят на мысль о том, что одно из них Аристотель посвятил своему сыну Никомаху (или, возможно, отцу, имя которого также Никомах), а другое — Евдему (откуда и название сочинения). По такое предположение ошибочно, ибо во времена Ари­стотеля не было обычая посвящать работы какому-ли­бо лицу. В указанных сочинениях нет также призна­ков того, что Стагирит обращается к Никомаху или Евдему с назидательной целью, т. е. предназначает свои труды последним. Представляется вероятным мне­ние, согласно которому этические сочинения Аристо­теля, отредактированные после его смерти Ннкомахом и Евдемом, были в древности обозначены соответствен­но Ethika Nikomacheia и Elhika Eudemeia. Представ­ляется также, что Никомах привел в порядок и издал сочинения своего отца, в том числе трактат, носящий его, Нпкомаха, имя. 5 Много хлопот доставляет ученым проблема перио­дизации творчества Аристотеля, эволюции его воззре­ний, а тем самым и вопрос о хронологической последо­вательности входящих в трактаты «книг» 1. Исследователи (В. Йегер) полагают, что «Никома-хова этика», а также некоторые части «Метафизики» и «Политики» были написаны Аристотелем в послед­ний период (т. е. с 336 по 322 г.2) его жизни и дея­тельности. В это время он подвергает критике теорию идей Платона и развивает учение о форме и материи, изложенное в ранних частях «Метафизики», а также формулирует идею о единстве души и тела. Он выдви­гает концепцию, согласно которой взаимоотношение души и тела аналогично отношению формы и материи; душа является энтелехией («осуществлением» цели) тела, т. е. органического существа, предназначенного для жизни; душа придает смысл и цель жизни. Тем самым психология Аристотеля служит основой его этики, изучающей индивидуальное поведение че­ловека, а в значительной степени и его политики, яв­ляющейся по преимуществу социально-политической этикой, т. е. областью знания, исследующей нравствен­ные задачи гражданина и государства, в особенности вопросы воспитания хороших граждан и заботы об об­щем благе. В «Никомаховой этике» Аристотель пишет: «Итак, поскольку нынешние [наши] занятия не [ставят се­бе], как другие, цель [только] созерцания (мы ведь проводим исследование не затем, чтобы знать, что та­кое добродетель, а чтобы стать добродетельными, иначе от этой [науки] не было бы никакого проку), постоль­ку необходимо внимательно рассмотреть то, что отно­сится к поступкам, а именно как следует поступать» (EN II 2, 1103 Ь 25). В «Политике»: «Поскольку, как 1 См. биографическую справку в конце тома. О периодиза­ции творчества Аристотеля и эволюции его воззрений см. также: W. Jaeger. Aristoteles Grundlegung einer Geschichte seiner Entwicklung. Berlin, 1923; 1955; Fr. Nuyens. L'évolution de la psychologie d'Aristotle; Aristotle. Traduction et Etudes. Louvain, 1948; А. В. Кубицкий. Что такое «Метафизика» Аристотеля? — Аристотель. Метафизика. Пер. и прим. A.B. Кубицкого. М. — Л., 1934, с. 255—266; А. Ф. Лосев. История античной эстетики (Аристотель и поздняя классика). М., 1975, с. 11—27; А, Н. Ча-нышев. Аристотель. М., 1981, с. 13—28. 2 Все даты, кроме оговоренных,— до новой эры. 6 мы видим, всякое государство представляет собой свое­го рода общение, всякое же общение организуется ради какого-либо блага... больше других и к высшему из всех благ стремится то общение, которое является наи­более важным из всех и обнимает собой все остальные общения. Это общение и называется государством или общением политическим» (Pol. I 1, 1252 а —5). Этика Аристотеля занимает среднее положение между его психологией и политикой. 2. Место этики среди наук. К числу заслуг Ари­стотеля относятся определение и классификация наук, точнее, видов знания (episteme). Он разделил науки на три большие группы, или категории: теоретические («умозрительные»), практические и творческие (произ­водительные, созидательные). К первым Стагирит от­нес философию, математику и физику; ко вторым — этику и политику, а к третьим — искусства, ремесла и прикладные науки. В иерархии наук, установленной Аристотелем, фи­лософия — наиболее умозрительная из наук; она ис­следует то, что наиболее достойно познания-—«перво­начала и причины, ибо через них и на их основе по­знается все остальное» (Met. I 2, 982 b 3). По Аристо­телю, наука тем ценнее, чем более она созерцательна и удалена от утилитарных целей и технологического освоения внешнего мира; «созерцательная жизнь» (bios theöretikos), чуждая корыстолюбивых расчетов и выгод, является высшей формой жизни; она посвяще­на познанию, поиску истины, т. е. представляет собой высший вид духовно-творческой деятельности. С этой точки зрения созерцательно-познавательное отношение к действительности приближает человека к безмятеж­ному счастью, к чистому блаженству, которое в полной мере доступно лишь богам. Для античных мыслителей познание есть отноше­ние человека, его познавательных и вообще его дея­тельных способностей к миру, отношение микрокосмо­са к макрокосмосу, установление связи единичных ве­щей с их всеобщим первоначалом. Иначе говоря, по­знание всеобщего означает прежде всего нахождение за многообразием вещей и явлений их общего прин­ципа, главенствующего начала (archö), уразумение единого миропорядка (космоса) и всеобщего «логоса» вещей, необходимых их связей и отношений. Вот одно 7 из высказываний Гераклита: «Желающие говорить раз­умно должны опираться на всеобщее, так же как го­род на закон, и даже еще крепче» (DK 22 В 114)3. Рас­суждая на более высоком, чем Гераклит, уровне отвле­ченного мышления, но следуя традиции, Аристотель утверждает, что «то, что составляет предмет научного знания (to epistetoii), существует с необходимостью» (EN VI 2, 1139 b 20—25), всеобще, т. е. то, что «суще­ствует вечно или в большинстве случаев» (Met. XI 8, 1064 b 35). Поэтому философия—«главенствующая» из всех наук (см. там же, I 2, 982 b 5), высшая из них, так как ее целью является познание ради познания, т. е. постижение науки (episteme). Аристотель — сын своего века и народа; он «при­рожденный» интеллектуалист; для него разум состав­ляет субстанциальную основу познавательной и вся­кой иной деятельности человека и его отличительный признак. Следуя Аристотелю, мы были бы вправе спро­сить о том, чья жизнь и деятельность являются наи­лучшими и наивысшими (т. е. наиболее соответствую­щими природе человека): ученого, художника, госу­дарственного деятеля, философа, жреца или, скажем, святого, хотя в то время еще не знали о том, что жизнь человека может быть посвящена религии и церкви. Такую постановку вопроса, которую в наши дни расценят как некорректную, Аристотель считал вполне правомерной на том основании, что разум со­ставляет истинную сущность человека, отличительный признак его жизни и индивидуальности. Аристотель рассуждает примерно следующим обра­зом: хотя люди, имеющие опыт и навыки в какой-либо области производственной практики (например, в изго­товлении обуви), преуспевают более, чем те, кто об­ладает отвлеченно-теоретическими знаниями в соответ­ствующей области, тем не менее последних мы почи­таем больше, чем первых, подобно тому как «мы и на­ставников в каждом деле почитаем больше, полагая, что они больше знают, чем ремесленники, и мудрее их, так как они знают причины того, что создается» (Met. [ 1, 981 а 30—981 b 2). «Таким образом,— заключает 3 Фрагменты досократиков приводятся по изданию: Die Fragmente der Vorsokratiker, hrgs. H. Diels — W. Kranz, Bd. I, 13 Aufl. Dublin/Zürich, 1968 {далее —DK). 8 Аристотель,— наставники более мудры не благодаря умению действовать, а потому, что они обладают от­влеченным знанием и знают причины» (там же, I 1. 981 b 5). Сообразно с этими суждениями Стагирит при­ходит к выводу о том, что знание тем ценнее, чем бо­лее оно теоретично и не связано с получением непо­средственной выгоды: ведь и в случае, когда человек изобретает что-то полезное, этого человека называют мудрым не столько из-за пользы от его изобретения, сколько за его умственные способности. Поэтому «умо­зрительные» (theöretikai) науки выше созидающих (poietikai) (там же, 982 а), а теоретическая (созерца­тельная, умозрительная) деятельность выше практи­ческой, например политической. По словам Аристоте­ля, люди, занимающиеся практической деятельностью, «исследуют не вечное, а вещь в ее отношении к чему-то и в настоящее время» (там же, II 1, 993 b 20). Хо­тя от философии мы не получаем непосредственной пользы, тем не менее она — наиболее ценная из наук, ибо, существуя ради самой себя, направлена на позна­ние истины (первопричин, сущего и вечного). «Таким образом, все другие пауки более необходимы, нежели она, но лучше — нет ни одной» (там же, I 2, 983 а 10). Античная episteme ориентирована не на овладение силами природы, т. е. не на использование приобретен­ных знаний в практических целях, а на познание все­общего мирового строя вещей, па осмысление общест­венных отношений и назначения гражданина полиса на уразумение нравственных и правовых норм и ос­нованной на них общественной (государственной) жизни, на воспитание граждан полиса и регулирова­ние их взаимоотношений и поведения, на достижение этического идеала. Словом, античная epistémG есть в первую очередь философия, предметом которой явля­ются всеобщие, предельные основания («первые начала и причины») бытия и познания. В качестве руководя­щей из наук она определяет место человека в мире и направление его деятельности в нем; так она «познает цель, ради которой надлежит действовать...» (Met. I 2, 982 b 5). Таким образом, философия как познание предполагает деятельность. Во вторую очередь epistCme исследует этические и политические проблемы, и лишь в третью очередь она занимается проблемами искусст­ва, ремесла и прикладных наук. Таким образом, нельзя 9 сказать, что аристотелевская epistemë в качестве руко­водящего принципа нравственно-политической и прак­тической деятельности сводится к отрыву ее от прак­тики, от практических потребностей жизни, если, ко­нечно, слово «практика» используется в широком смысле, а не узко — как деятельность по получению непосредственных материальных выгод и удовлетворе­нию производственно-технологических потребностей 4. И если тем не менее Аристотель противопоставляет episteme практике, то это следует рассматривать как непоследовательность в его рассуждениях. Аристотелевское противопоставление теории прак­тике чрезмерно преувеличено. Если наукой в современ­ном смысле слова является деятельность по получению новых знаний, а знания есть постижение истины (не­зависимо от практических потребностей), то отсюда следует, что аристотелевское понимание науки не так уж «странно», как это принято считать. К тому же, если смысл науки и право на ее существование ста­вятся всецело в зависимость от решения практических задач, она перестает быть наукой в строгом смысле слова и переходит в область прикладных дисциплин. Во всяком случае мы не наблюдаем противопоставле­ния теории практике, когда Аристотель исследует про­блемы так называемых практических и производитель­ных (созидательных) наук. Он не проводит строгого различения между нравственным образом поведения и наукой об этом поведении, между производительной деятельностью и наукой об этой деятельности. В древности «этика» (ta ethika — множественное число от to ethikon, т. е. «учение о нравственности») означала жизненную мудрость, «практические» знания относительно того, что такое счастье и каковы сред­ства для его достижения; этика — это учение о нрав­ственности, о привитии человеку деятельно-волевых, душевных качеств, необходимых ему в первую очередь в общественной жизни, а затем и личной; она учит (и приучает) практическим правилам поведения и об­разу жизни отдельного индивида, отнюдь не становясь вследствие этого индивидуалистической этикой. Ари-4 Подробнее об античной теории и ее отношении к жизни см.: Ф. X. Кессиди. «Теория» и «сознательная жизнь» в древне­греческой философии. — «Вопросы философии», 1982, № 6, с. 65-73. 10 стотель не мыслит отдельного человека (гражданина) вне полиса; для него человек — dzöon politikon, т. е. существо общественно-политическое. Этика Ари­стотеля тесно связана с его политикой, с учением о сущности и задачах государства. Наконец, возникают вопросы: являются нравствен­ность, этика и политика, а также «искусства», ремесла и прикладные знания науками, точнее, разновидностя­ми episteme? На каком основании Аристотель считает эпистемой учение соблюдать правильные нормы пове­дения и вести нравственный образ жизни, равно как и практические навыки по созданию художественных произведений и производству ремесленных изделий? Согласно Аристотелю, «всякое рассуждение направ­лено либо на деятельность или на творчество, либо на умозрительное...» (Met. VI 1, 1025 b 25). Это значит, что посредством мышления человек делает правильный выбор в своих действиях и поступках, стремясь до­биться счастья (eydairaonia), воплотить в жизнь эти­ческий идеал. Аналогичное можно сказать относитель­но создания произведений искусства и производства различного рода изделий, в которых с помощью интел­лекта мастер воплощает в материале идеал красоты и полезности сообразно своему пониманию этого идеала. Иначе говоря, практическая (нравственная и полити­ческая) сфера жизни и различные виды производи­тельной деятельности входят в сферу эпистемы, науки, так как они невозможны без мышления. Тем не менее, следуя Аристотелю, мы не вправе считать области че­ловеческого поведения и производственной деятельно­сти науками в строгом смысле слова. В отличие от теоретической эпистемы, для которой познание является самоцелью («знание ради знания»), практическая эпистема занимается получением знания для реализации идеала, будь это в поведении человека или в производстве продукта. В области практических и производительных «паук» цель мышления не позна­ние, но поступки, деятельность (praxis) (см. EN I 1, 1095 а 7), точнее, нахождение правильной идеи и вер­ного основания для целесообразного действия в опре­деленной ситуации и для производства того или иного изделия. Согласно Стагириту, цель практической науки составляет не столько «созерцание», т. е. теоретические знания, сколько осуществление его: ведь недостаточна 11 только знать добродетель, но нужно и обладать его и стараться осуществить ее или каким-либо иным путем стать хорошим человеком (см. там же, X 10, 1179 Ь). В практической эпистеме деятельность (praxis), необходимая для реализации этического идеала, и но­ситель этого идеала (человек) нераздельны. В произво­дительной же эпистеме созданный по определенному идеалу и замыслу предмет отделен от мастера и оцени­вается по своим собственным достоинствам, независимо от своего создателя. Проводя различие между различны­ми видами деятельности, Аристотель пишет, что творче­ство (poiesis) и поступки (praxis) не одно и то же; по­этому необходимо искусство отнести к творчеству, а не к поступкам (см. там же, VI 4, 1140 а 18—20). «Творче­ство» направлено на создание произведений искусства и предметов технического производства, а поступки связаны со свободным выбором, с «практической» (эти­ческой и политической) жизнью, с универсальными правилами человеческого поведения, с общими нравст­венными и правовыми нормами граждан полиса. Нравственная деятельность направлена на само­го человека, на развитие заложенных в нем способно­стей, особенно его духовно-нравственных сил, на со­вершенствование его жизни, т. е. на достижение чело­веком высшего блага, на реализацию им смысла своей жизни и назначения. В сфере «деятельности», связан­ной со свободой воли, человек «выбирает» себя, «тво­рит» самого себя в качестве нравственного и разумного существа, т. е. личности, сообразующей свое поведение и образ жизни с нравственным идеалом, с представле­ниями и понятиями о добре и зле, должном и сущем π т. п. Тем самым Аристотель определил предмет нау­ки, названной им этикой. Мы не имеем никакой возможности затронуть круг проблем, исследуемых философом в его этических трактатах, и подвергнуть их более или менее деталь­ному анализу. Ограничимся установлением некоторых особенностей этических воззрений Аристотеля, в част­ности его отношением к своему учителю — Платону. Можно даже сказать, что в этике Аристотель, более чем в других частях своего философского учения (на­пример, в «метафизике»), расходится с Платоном. Именно в «Никомаховой этике» содержится известное высказывание, которому по сложившейся традиции 12 придан характер поговорки: «Платон мне — друг, но истина дороже». 3. Критика этического идеализма Платона. Имея в виду Платона, Аристотель заявляет, что хотя «идеи (ta eidö) ввели близкие [нам] люди (philoi andres)»., однако «[наш] долг — ради спасения истины отказать* ся даже от дорогого и близкого, особенно если мы фи­лософы. Ведь хотя и то и другое дорого, долг благоче­стия—истину чтить выше» (EN I 4, 1096 а 10—15). В чем же Аристотель усмотрел просчет в учении Пла­тона? Отделив идеальное от материального, Платон со­здал теорию самостоятельного существования мира идеи «блага самого по себе», служащей источником других благ, таких, как почет, богатство и т. п. (см. там же, I 4, 1095 а 30). Между тем, по Аристотелю, за исключением области чистого мышления и самого божества, идеальное не существует и не может суще­ствовать помимо материального. Стало быть, блага са­мого по себе нет, т. е. невозможно объективное суще­ствование идеи блага, блага как такового: «что же ка­сается блага, то оно определяется [в категориях] сути, качества и отношения, а между тем [существующее] само по себе.., т. е. сущность (oysia), по природе пер­вичнее отношения — последнее походит на отросток, на вторичное свойство сущего (toy ontos), а значит, об­щая идея для [всего] этого невозможна» (там же, 1096 а 15). Проще говоря, благом называются разные кате­гории (качества, количества, отношения и т. п.), и поэтому не может быть общей идеи блага; к тому же категория бытия (сущности) «первичнее» остальпых категорий. Не случаен тот факт, что нет и науки о благе как таковом, но имеются самые различные нау­ки, занятые изучением действия блага в той или иной сфере жизни; так, например, благо с точки зрения под­ходящего момента, если речь идет о войне, определя­ется стратегией, а если речь идет о «болезни — враче­ванием; или благо с точки зрения меры для пита­ния [определяется] врачеванием, а для телесных на­грузок—гимнастикой» (там же, 1096 а 30). Аристотель, как и Платон, усматривает высшее бла­го не в чувственных удовольствиях и материальных благах, а в духовном удовлетворении, т. е. в том душев­ном состоянии, которое возникает от чувства испол­ненного долга, сознания и осуществления человеком 13 своего назначения. Аристотель и Платон сходятся и в том, что назначение человека заключается в самосо­вершенствовании, самоутверждении своей личности как духовного существа, как существа, наивысшей фор­мой жизнедеятельности которого является познание, философствование, словом, созерцательная жизнь (bios theöretikos). Аристотель, в сущности, солидарен с Пла­тоном также в вопросе о необходимости господства разума над чувственными влечениями и вожделениями человека. Но далее идут заметные расхождения между Стагиритом и его учителем. Известно, что Платон считал тело темницей души, а чувственные влечения — своего рода цепями, кото­рые сковывают душу и приковывают ее к чему-то чуж­дому ей (телу); они отклоняют человека от его истин­ного назначения и влекут к низменному, порочному. Лишь разорвав эти цепи, т. е. избавившись от вожде­лений и страстей, с помощью разума человек, согласно Платону, освобождается от этого мира и устремляет свой духовный взор к высшей (идеальной) действи­тельности. Таким образом, свобода человека, по Пла­тону, сводится к господству разума над чувственными влечениями, к свободе от материальной действитель« ности вообще с помощью разума и в разуме. Напротив, исходя из представления о единстве те­ла и души, единстве материального и идеального (фор­мального) начал вообще, Аристотель считал чувствен­ные влечения и страсти свойствами души, ее неразум­ной части. В соответствии с этим в господстве разума над чувственными влечениями он видел в отличие от Платона не средство избавления от мира, а необходи­мое условие для правильного выбора человеком своего назначения, а также целесообразного образа жизни и поступков. Совершенствование человека, достижение им высшего блага и свободы, происходит, по Аристо­телю, через познавательную деятельность, активное от­ношение к действительности и обретение власти над вожделениями и страстями. В вопросе о свободе воли Аристотель следует тра­диционному представлению о том, что несвободным является лишь то существо, которое находится во вла­сти насилия и неведения. Для Стагирита всякое дей­ствие человека является свободным (добровольным, произвольным), причем и в случае, когда он, человек, 14 действовал под влиянием страсти. С этих позиций Аристотель подвергал критике известный тезис Сокра­та «Никто не делает зла по своей воле»—тезис, так или иначе разделяемый Платоном («Протагор», 345 е; «Менон», 77 а — 78 с; «Горгий», 470 а — 475 е; «За­коны», 731 d — 732 b, 875 с). По словам Аристотеля, если следовать сократовскому тезису, то человек не властен над собой и потому не несет ответственности за свои поступки5. Между тем, например, «пьяных считают виновными вдвойне», так как во власти чело­века «не напиться» (EN III 7, 1113 b 30). Аналогично с этим, продолжает Аристотель, законодатели нака­зывают «за неведение в законах чего-то такого, что знать положено и нетрудно...» (там же, 1114 а). Из рассуждений Аристотеля вытекает, что человек спосо­бен обладать положительными нравственными пред­ставлениями и потому ответствен за совершенные им действия. Итак, человек обладает свободой воли, ибо в одина­ковой мере он властен в выборе добра и зла, доброде­тели и порока. Предвидя, однако, возражение, по которому всякий стремится к тому, что кажется ему благом, хотя на деле это может быть злом, Аристотель делает много­значительную оговорку: но если каждый человек в ка­ком-то смысле виновник собственного характера, то в каком-то отношении «он сам виновник и того, что ему кажется» (там же, 1114 b 2 ел.). Иначе говоря, человек не всецело властен в своих нравственных пред­ставлениях, т. е. только хотения, усердия и активной деятельности для воспитания характера и обладания лучшими нравственными качествами оказывается не­достаточно: многое тут зависит не только от обучения и сложившихся привычек, но и «от природы» людей, их природных задатков (см. там же, 1114 b 5). Аристотель подвергает критике Сократа (косвенно и Платона) за стремление интеллектуализировать нравственность, за недооценку воли и влияния особен­ностей характера на поведение личности. В «Большой этике» Аристотель решительно заявляет, что Сократ упразднил страсть (pathos) и нрав (см. ММ 1182 а 20). 6 Подробнее о критике Аристотелем этических парадоксов Сократа см.: Ф. X. Кессиди. Сократ. М., 1976, с. 130—152. 15 По убеждению Стагирита, познание природы нравст­венности, установление того, что есть добро и что зло, не обязательно сопровождается желанием поступать хорошо. Для обретения добродетели требуется еще мо­ральная устойчивость, нравственная принципиальность, так сказать, эмоционально-волевая убежденность. Ари­стотель пишет: «Ведь кто живет по страсти, пожалуй, и слушать не станет рассуждения, которые отвращают [его от страсти], а если и станет, не сообразит [что к чему]... И вообще, страсть, по-видимому, уступает не рассуждениям, а насилию. Итак, надо, чтобы заранее был в наличии нрав, как бы подходящий для доброде­тели, любящий прекрасное и отвергающий постыдное» (EN X 7, 1179 b 25-30). Наконец, трактуя платоновскую идею блага самого по себе как чистую абстракцию, как бессодержатель­ное и неопределенное понятие, а также не признавая за ней роли исходного принципа для различения до­стижимых относительных благ, Аристотель приходит к выводу о практической бесполезности этой идеи, ее неприменимости на практике. «...В то же время невоз­можно представить себе, какая польза будет ткачу или плотнику для их искусства, если они знают это самое благо [само по себе], или каким образом благодаря уразумению (tetheamenos) этой идеи врач станет в ка­ком-то смысле лучшим врачом, а военачальник — луч­шим военачальником. Ведь очевидно, что врач рассмат­ривает здоровье не так, [т. е. не вообще], а с точки зре­ния здоровья человека и, скорее даже, здоровья «вот этого» человека, ибо он врачует каждого в отдельности» (там же, I 3, 1097 а 5). Другими словами, платоновская идея блага нереальна и недоступна человеку. Между тем реальное благо — это благо, достижимое челове­ком, т. е. осуществленное в его действиях и поступках. Однако сторонники Платона могли бы не без неко­торого основания упрекнуть Аристотеля, основателя логики, в нелогичности, выдвинув следующее возра­жение: во-первых, говоря об идее блага, Платон имел в виду не относительные, т. е. обыкновенные и доступ­ные человеку, блага, а безотносительное (высшее) бла­го, к которому люди стремятся и должны стремиться исключительно ради него самого; во-вторых, Аристо­тель противоречит себе, считая реальными лишь до­стижимые человеком блага и одновременно допуская 16 высшее благо в качестве самоценности, т. е. призна­вая благо как таковое; таким благом для Аристотеля является bios theoretikos; оно избирается человеком ради самого этого блага; в-третьих, в этике Аристотель занял по отношению к Платону позицию, аналогичную его позиции в психологии: не разделяя (даже высту­пая против) учения Платона о бессмертии души, он тем не менее стал на путь обособления ума (noys) и души и в конце концов пришел к идее о бессмертии ума. И наконец, критика Аристотеля была бы право­мерной, если бы он не проводил так или иначе разли­чия между сущим и должным. Общеизвестны его сло­ва о том, что «историк и поэт различаются... тем, что один говорит о том, что было, а другой — о том, что могло бы быть. Поэтому поэзия философичнее и серьез­нее истории, ибо поэзия больше говорит об общем, ис­тория — о единичном. Общее есть то, что по необ­ходимости или вероятности такому-то [характеру] по­добает говорить или делать то-то... А единичное — это, например, что сделал или претерпел Алкивиад» (Поэ­тика, 1451 b 1 — 10. Пер. М. Л. Гаспарова). Иначе го­воря, поэт воспроизводит не реальную, историческую действительность, а некую идеальную правду. Анало­гично имеется идеальная правда и в нравственности, т. е. нравственный идеал; этот идеал недостижим, но из этого факта вовсе не следует, что он не существует и не играет никакой роли в жизни. Излишне доказы­вать, что его роль в качестве «идеального ориентира» в индивидуальной и общественной жизни людей огромна. Разумеется, Аристотель не оспаривал роли нравст­венного идеала, а Платон не был столь беспочвенным идеалистом, чтобы не понимать значимости обыкновен­ных (относительных, конкретных) благ для человека и общества. Просто первый делал упор на действитель­ные (относительные, «земные») блага, исходя из су­щего, т. е. из того, какова реальная жизнь, а второй — на нравственный (абсолютный, «небесный») идеал, ориентируясь на должное, т. е. на то, какой должна быть жизнь людей. Поскольку жизнь без идеалов и «идеальных ориентиров» пуста и бесцветна, а идеалы и «идеальные ориентиры» без связи с реальной жизнью всего-навсего мечты и иллюзии, постольку мы не мо­жем признавать лишь одну из альтернатив и отвер-17 гать другую. Словом, в конфликте между Платоном и Аристотелем мы должны принять одну из альтерна­тив через критику другой. Или, как пишет Дж. Бам-броу, «мы должны обуздать эпидемию божественного безумия Платона и вылечить ее здоровой аристотелев­ской человечностью» 6. Возможно, Аристотель согласился бы с этой прими­рительно-компромиссной установкой, если иметь в ви­ду саму идею совмещения противоположностей; вместе с тем ему пришлась бы не по душе попытка выразить эту установку не с помощью четких понятий, а по­средством расплывчатых образов и метафор. К тому же Стагирит отнюдь не был чрезмерным сторонником «золотой середины», как это нередко считается. Пла­тон же непременно отклонил бы такую позицию в си­лу ее неопределенного и компромиссного (а следова­тельно, беспринципного) характера. По убеждению Платона, одно из главных препятствий на пути реали­зации «идеального государства» состоит в преоблада­нии у граждан личных интересов над общественными, в господстве эгоистических чувств и мотивов во взаи­моотношениях членов полиса (города-государства). Так как личные интересы и эгоистические чувства разъединяют людей и сеют вражду между ними, Пла­тон предложил ряд мер (общность жен и детей, упразд­нение частной собственности и т. п.) по преодолению «атомизма» интересов и достижению единства чувств и намерений среди граждан государства. В отличие от религиозно-мечтательного Платона Аристотель выделялся научным складом ума и треяво-реалистическим подходом к жизни. Он считал, что меры по преодолению социального зла (раскол общест­ва), предлагаемые Платоном, могут привести к резуль­татам, обратным ожидаемым. Так, Аристотель утверждает, что общность жен и имущества сделает не­возможным проявление таких добродетелей, как воз­держность и благородная щедрость (см. Pol. 1263 b 10). По словам Стагирита, «люди заботятся всего более о том, что принадлежит лично им; менее заботятся они о том, что является общим, или заботятся в той β Bambrough J. R. Socratic Paradox. —«The Philosofical Quar­terly» (St. Andrews), 1960, vol. 10, N 41, p. 300. 18 мере, в какой это касается каждого» (там же, II 1, 10, 1261 b 330). На этом основании Аристотель приходит к выводу о необходимости сохранения существующей формы собственности. Впрочем, он делает оговорку, что распределение материальных благ должно быть в известном отношении общим. Итак, «лучше, чтобы собственность была частной, а пользование ею — об­щим. Подготовить же к этому граждан — дело законо­дателя» (там же, II 2, 5, 1263 а 35). «...Трудно выра­зить словами,— продолжает Аристотель,— сколько на­слаждения в сознании того, что нечто принадлежит тебе, ведь свойственное каждому чувство любви к са­мому себе не случайно, но внедрено в нас самой при­родой» (там же, II 2, 6, 1263 а 40). Но это естест­венное себялюбие не должно отождествлять с эгоиз­мом (to philayton), который справедливо порицается, ибо эгоизм заключается пе просто в любви к себе, а в чрезмерной любви. При умеренной любви к себе чело­век с удовольствием оказывает услуги и помощь друзь­ям и знакомым (см. там же). Рассматривая вопросы о дружбе, себялюбии и эго­изме в восьмой и девятой книгах «Никомаховой эти­ки», Аристотель высказывает мысль о том, что чело­век с умеренным чувством любви к себе будет руковод­ствоваться разумом, справедливостью, стремиться к воз­держанности и благородным поступкам (например, во имя друзей и отечества он может отказаться от иму­щества и принести в жертву свою жизнь, если η этом возникнет надобность). В результате этих рассужде­ний Аристотель приходит к выводу об ошибочности идеи Платона о необходимости создапия чрезмерного единства в государстве, в частности обеспечения еди­номыслия граждан: «Дело в том, что следует требо­вать относительного, а не абсолютного единства как семьи, так и государства. Если это единство зайдет слишком далеко, то и само государство будет унич­тожено; если даже этого и не случится, все-таки госу­дарство на пути к своему уничтожению станет госу­дарством худшим, все равно как если бы кто симфо­нию заменил унисоном или ритм одним тактом» (там же, II 2, 9, 1263 b 30—35). Вообще говоря, в расхождениях между Платоном и Аристотелем отразилось одно из коренных противоре­чий, лежащее в «онтологической основе» европейской 1У культуры,—- мучительное противоречие между идеалом и действительностью, между должным и сущим. Уме­стно также напомнить, что Гесиод первым в истории европейской мысли в мифо-поэтической форме осознал драматический контраст между злоключениями жизни и возвышенными стремлениями души. Изображая в своей дидактической поэме «Труды и дни» картину постепенного падения нравов со времени ушедшего в прошлое золотого века до наступившего века желез­ного, он поучает, размышляет, морализует по поводу бедствий настоящей жизни. И хотя Гесиод жалуется на воцарившуюся несправедливость, ложь и произвол вследствие того, что землю покинули благородное не­годование, правда и стыд, он тем не менее призывает людей стать на стезю добродетели, обитающей на «не­приступной вершине». 4. Добродетель и виды добродетели. В диалоге «Евтифрон» Платон вкладывает в уста Сократа рас­суждение, смысл которого сводится к следующему: со­гласно традиции, благочестивое потому благочестиво (добродетельно), что оно одобряется богами, но это не­верно: напротив, благочестивое одобряется богами по­тому, что благочестиво (добродетельно). И вообще го­воря, добродетельный поступок потому одобряется богами, что он добродетелен. Другими словами, добро­детель первична по отношению к богам, она представ­ляет собой принцип (норму), которым сами боги руко­водствуются при оценке того или иного поступка. Со-кратовско-платоновское видоизменение традиционной формулы, заменившее волю богов безусловным нрав­ственным началом, знаменовало собой новый этап в истории этической мысли греков. Аристотель пошел дальше: рассмотрев этику в пла­не человеческой (а не божественной) воли, он сделал человека ответственным за свою судьбу и благополу­чие. Тем самым он отверг традиционную религиозно-мифологическую концепцию (она отражена в произ­ведениях греческих трагиков), согласно которой благоденствие или несчастье человека определяется ка­призами слепого Рока, приговорами Судьбы. Не удиви­тельно, что Аристотель исключил благочестие из чис­ла исследуемых им добродетелей — факт, который объясняется почти полным отсутствием религиозного элемента в его этике, в частности Аристотель ничего 20 ne говорит о роли богов в нравственной жизни людей. По духу своего учения Аристотель признает абсо­лютное нравственное начало, но лишь как имманент­ное жизни (т. е. как существующее посредством отно­сительных добродетелей), а не трансцендентное ей, как это имеет место у Платона. Подчеркивая специ­фику нравственности, Аристотель делает сравнение между «искусством» (техническими знаниями, мастер­ством) и добродетелью: по его словам, совершенство производимых предметов, будь то дом ИЛИ музыкаль­ный инструмент, «лежит в них самих», чего нельзя сказать относительно добродетельных поступков. Так, поступок внешне (и по объективным последствиям) добродетельный не является таковым, если он не со­провождается соответствующим намерением. Проще го­воря, поступок добродетелен, если он положителен как по внешнему (объективному) результату, так и по внутреннему (нравственному) мотиву; иначе говоря, поступок — это не только внешний акт, но и внутрен­няя душевная позиция. Поэтому Аристотель утверж­дает, что добродетель предполагает не только актив­ную волевую деятельность сознательной личпости, но также «известное душевное состояние» (pös ekhon), необходимое для того, чтобы человек поступал «созна­тельно» и с таким «намерением», которое делало бы совершаемое им действие «целью самою по себе», т. е. добро должно быть совершено ради самого добра; на­конец, требуется также, чтобы деятельное лицо твердо и неизменно держалось известных принципов в своей деятельности и поступках (см. EN II 3, 1105 b). Этика Аристотеля во всех главных пунктах согла­суется с его «метафизикой» (онтологией, философией). Считается, что в отличие от И. Канта, сделавшего нравственность фундаментом метафизики, все преды­дущие философы строили этику на метафизике. Но это не совсем так: философское учение Стагирита в значительной мере является выражением его этиче­ского оптимизма. Он убежден, что во вселенной гос­подствует целесообразность и что всякое развитие оп­ределяется лежащей в основе вещей и самой человече­ской жизни целью, целевой причиной. Этика Аристо­теля телеологичпа — она исходит из принципа, что в человеке, как и во всякой вещи, заложено внутреннее стремление к благой цели и высшему благу как 21 конечной цели. Поэтому основной вопрос этики — во­прос о смысле и цели жизни — Аристотель решает ев-демонистически, т. е. в том смысле, что счастье (eydaimonia) как цель стремлений человека является для него высшим благом. Однако возникает вопрос: если счастье составляет высшее благо для человека, значит, добродетель при­обретает второстепенное значение, так как становится средством, а не целью? Не вдаваясь в разбор постав­ленного вопроса, отметим, что для Аристотеля наслаж­дение (по преимуществу связанное с «теорией») и добродетельная жизнь нераздельны: без (добродетель­ной) деятельности нет наслаждения, как и нет совер­шенной деятельности без наслаждения ею (см. там же, X 5, 1175 а) 7. Аристотель исследует этические проблемы, чтобы помочь людям стать лучше и сделать общество более совершенным. В противоположность Сократу, отожде­ствлявшему добродетель и знание, Аристотель (впер­вые в истории этической мысли) связывает этическую добродетель главным образом с желанием, хотением, волей (boylesis), считая, что, хотя нравственность и зависит от знаний, тем не менее она коренится в доб­рой воле: ведь одно дело знать, что хорошо и что пло­хо, а другое — хотеть следовать хорошему. Кроме то­го, надо уметь пользоваться знаниями применительно к данному случаю. Знание носит общий характер, а действие всегда частно. Добродетели не качества ра­зума, они только сопряжены с ним (см. там же, VI 13, 1144 b 15) и составляют склад души (hexis). Поэтому Аристотель различает дианоэтические (мыслительные) добродетели, связанные деятельностью разума, и эти­ческие, представляющие собой добродетели душевно­го склада, характера. И те и другие добродетели не даны нам от природы, нам дается лишь возможность приобрести их (см. там же, II 1, 1103 а 25—29). На возникший вопрос о том, что такое добродетель склада 7 Как известно, евдемонистическая этика античности была отклонена христианством и заменена этическим учением (по преимуществу) об обязанностях (любовь к ближнему, смире­ние, послушание и т. п.). Согласно христианской морали, нрав­ственность имеет целью не счастье человека, по крайней мере в этом мире, а святость, предполагающую умерщвление плоти, самоотречение и аскетический образ жизни. 22 души, Аристотель отвечает, что она есть нахождение надлежащей середины в поведении и чувствах, выбор середины между их избытком и недостатком. У Аристотеля речь идет о двух видах «середины»: середине в вещах, поведении и чувствах, которая объективно присуща всем людям, и середине примени­тельно к каждому человеку в отдельности, т. е. сере­дине «субъективной», ибо люди во многом отличаются друг от друга; поэтому «среднее» между избытком и недостатком для одного не является таковым для дру­гого. Например, если для кого-либо десять мин пищи в день слишком много, а две мины мало, то учитель гимнастики не станет предлагать ему обязательно шесть мин (т. е. среднеарифметическое от десяти и двух), так как это-то количество может оказаться слишком большим или слишком малым. То же самое относится к бегу. Середина между избытком и недо­статком в еде или беге индивидуальна, различна для каждого человека. Поэтому «избытка и недостатка вся­кий знаток избегает, ища середины и избирая для се­бя [именно] ее, причем середину [не самой вещи], а [середину] для нас» (там же, II 5, 1106 b 5). Высказывание Стагирита не дает оснований для толкования понятия «середина» в духе нравствен­ного релятивизма: указывая на различия людей (по характеру, темпераменту, способностям, потребностям, телесному сложению и т. п.), он имеет в виду также их сходство, единство человеческой природы. Аристо­тель не мыслит общество и общепринятые нормы по­ведения помимо отдельных людей, их индивидуальных поступков и чувств и, наоборот, отдельных людей с их индивидуальным поведением, чувствами и пережива­ниями вне общества и помимо принятых в данном об­ществе нравственных норм. Для древнего философа объективная и субъективная добродетели едины, одна существует через другую. Аристотель не говорит о диалектическом (противоречивом) единстве объектив­ной и субъективной нравственности — это следует из его этического учения. Вместе с тем напрашивается вопрос: как опреде­лить надлежащую середину для каждого из нас? Или, что то же самое: как найти правильную меру наших чувств и действий? По Аристотелю, для этого необхо­димо либо обладать практической мудростью, рассуди­ла тельностью (phronösis), либо следовать примеру или наставлениям добродетельного человека (см. EN VI 5, 1140 b 5). Практичность, рассудительность позволяют ориентироваться в обстановке и делать правильный выбор для достижения нравственной цели (блага): добродетель создает правильную цель, а рассудитель­ность—средства к ней (см. там же, VI 13, 1144 а 5—10). Фронесис— добродетель той части души, ко­торая производит мнения (см. там же, VI 5, 1140 b 25); для приобретения этой добродетели необходим опыт, поэтому молодые люди не могут быть опытны­ми, рассудительными. «Рассудительность же связана с человеческими делами и с тем, о чем можно при­нимать решение» (т. е. взвешивать мотивы) и давать правильные советы (там же, VI 8, 1141 b 5). «Но рассудительность все же не главнее мудрости и луч­шей части души...» (там же, VI 13, 1145 а 5). Фронесис не есть ни наука, ни искусство: наука имеет своим предметом общее и необходимое, а фронесис, практическая мудрость, рассудительность,— частное, т. е. то, что может быть и иным; фронесис не может быть также искусством, так как в практической дея­тельности как проявлении нравственности человек тво­рит («выбирает») самого себя, а в творчестве — нечто иное себе (см. там же, VI 3—4). Умудренные опытом люди пригодны для управления домом и государст­вом, т. е. фронесис тесно связана с хозяйственной и политической деятельностью. Она связана с умерен­ностью, избежанием избытка в наслаждении и страда­нии; фронесис предполагает изобретательность в на­хождении средств для известной цели, но не сводится к ней. Изобретательность похвальна, если цель хоро­ша; но если цель дурна, то это изворотливость. «...Не­даром даже рассудительных мы называем изобрета­тельными и изворотливыми» (там же, VI 13, 1144 а 25). В связи с происходящим в настоящее время ожив­ленным обсуждением проблемы биосоциальной приро­ды человека, в частности вопроса о прирожденном или приобретенном характере его высших психических спо­собностей (интеллектуальных, нравственных и т. п.), обращает на себя внимание следующее высказывание Стагирита: хотя добродетель — приобретенное качество души, однако «ведь и правосудными и благоразумны-24 ми, и мужественными, и так далее [в каком-то смыс­ле] мы бываем прямо с рождения...» (там же, 1144 b 5). Вместе с тем Аристотель говорит, что приобре­тенные воспитанием добродетели (этические, интеллек­туальные и т. п.) выше дара природы, прирожденных способностей (см. там же, 1144 b 5—10). Вопроса о роли природпых задатков, обучения и воспитания привычек в нравственном совершенство­вании человека Аристотель касается также в десятой книге «Никомаховой этики». Он пишет, что природные дарования не находятся «в нашей власти», обучение же не на всех имеет воздействие, «на непослушных и людей сравнительно худой породы (aphyesteroi),— считает Аристотель,— налагать наказания и возмез­дия; неисправимых же вообще изгонять вон из госу­дарства...» (там же, X 10, 1180 а 5). Говоря, что жить благоразумно большинству людей (особенно молодым) «удовольствия не доставляет», Аристотель здесь же заключает, что «воспитание и занятия должны быть установлены по закону», так как «близко знакомое (synethe) не будет причинять страданий» (там же, 1179 b 30—35). Таким образом, добродетель требует папыков, привычки, практики. Так, чтобы совершать мужественные поступки, необходимо научиться быть мужественными, т. е. обрести «практику» мужества. Человеку же, не обладающему практической мудро­стью, рассудительностью, следует брать пример с чело­века, чье поведение служит образцом практической мудрости, нравственной умудренности; благоразумный, добродетельный человек — норма нравственности, мера для других людей. В целом же, согласно определению Аристотеля, «добродетель есть сознательно избирае­мый склад [души], состоящий в обладании серединой по отношению к нам, причем определенной таким суждением, каким определит ее рассудительный чело­век. Серединой обладают между двумя [видами] по­рочности, один из которых — от избытка, другой — от недостатка» (EN II 6, 1106 b 35—1107 а). По словам Аристотеля, нелегко найти надлежащую середину в чувствах и поступках, гораздо легче стать порочным; моральное падение может быть различным, но обрести добродетель и правильно поступать можно только одним путем; легко промахнуться, трудно по­пасть в цель (см. там же, II 5, 1106 b 30). Порядочные 25 люди одинаковы, дурные — разнообразны. Вообще же говоря, трудно находить (особенно в отдельных случаях) середину в аффектах и действиях, т. е. трудно быть добродетельным: «Недаром совершенство и редко, и похвально, и прекрасно» (там же, II 9, 1109 а 30). Словом, мало совершенных людей, много посредственных; большинство людей склонны пота­кать своим слабостям. Далее, добродетель как среднее между избытком и недостатком составляет противоположность пороку: находясь в пределах хорошего, она представляет собой не среднее в этом хорошем, но его крайность: «И по­добно тому как не существует избытка благоразумия и мужества, потому что середина здесь, это как бы вершина, так и [в названных выше пороках] невоз­можно ни обладание серединой, ни избыток, пи недо­статок, но, коль скоро так поступают, совершают проступок» (там же, II 6, 1107 а 20—25). Таким обра­зом, не всякое среднее нравственно, а лишь наилуч­шее из всего хорошего; преступления и вообще пороч­ные поступки и чувства (убийство, кража, прелюбодея­ние, трусость, бесстыдство, зависть и т. п.) дурны сами по себе; не бывает хорошего бесстыдства, как и добро­детельного воровства; бессмысленно также искать «среднее» в порочном, ибо нет середины, например, между убийством, трусостью и отсутствием трусости. Добродетели Аристотель разделил, как было ска­зано, на два вида: дианоэтические (мыслительные или интеллектуальные) и этические (нравственные). Пер­вые — мыслительные добродетели; к ним, в сущности, относятся две — разумность, или мудрость (sophia), и рассудительность, практическая мудрость (рЬгопб-sis), приобретенные путем обучения. Вторые — доб­родетели воли, характера, этоса; к ним относятся му­жество, умеренность, щедрость, правдивость и т. п. Последние вырабатываются путем воспитания привы­чек. Это разделение связано с учением Аристотеля о ду­ше, согласно которому душа состоит из двух (точнее, четырех) частей: разумной и неразумной (см. EN VI 2, 1139 а 5); в свою очередь разумная часть склады­вается из научной, или теоретико-познавательной (epistemonikon), части, посредством которой созерца­ются неизменные принципы бытия, и рассудительной, 26 рассчитывающей (logistikon),—- благодаря последней осмысливаются изменчивые обстоятельства и многооб­разные человеческие дела, взвешиваются мотивы (см. там же, 1139 а 10) и осуществляется правильный выбор образа действий. Неразумная часть души также состоит из двух частей: подвластной влечениям (аф­фективной, страстной, стремящейся) и способной к пи­танию. Для этой последней части души «нет такой доб­родетели, потому что от этой части не зависит свер­шение или не свершение поступка» (там же, VI 13, 1144 а 10). По мысли Аристотеля, общая ориентация опреде­ляется теоретическим разумом, практическая же муд­рость, рассудительность, во многом определяет нашу практическую деятельность. Фронесис властвует (долж­на властвовать) над страстями, контролировать аф­фекты, направлять стремления и вносить в них меру, заставляя их избегать крайностей и держаться сере­дины. Таким образом, рассудительность и воля (стра­сти, стремления) тесно связаны, они едины, но не тождественны. Хотя добродетель не вид рассудитель­ности, практической мудрости, опыта, однако она не­возможна без последних. Ведь воспитание добродете­лей — это не только воспроизведение прошлых знаний, но и упражнение, совершение соответствующих дейст­вий: «...при определенной деятельности возникают [определенные нравственные] устои...» (там же, III 7, 1114 а 5). Это значит также, что «добродетель мы обретаем, прежде [что-нибудь] осуществив (energösan-tes)... Ибо [если] нечто следует делать, пройдя обу­чение, [то] учимся мы, делая это...» (там же, II 1, 1103 а 30). Итак, чтобы стать добродетельным человеком, по­мимо знания, что есть добро и зло, требуется также известное время для воспитания характера. Как одна ласточка не делает еще весны, так и один хороший по­ступок не ведет к добродетели. Кроме того, каждый из нас несет на себе груз своей предшествующей дея­тельности, т. е. результат прежнего образа мышления и поведения. Поэтому нельзя сказать, что прошлый опыт в сфере нравственности не проявляется в настоя­щем; напротив, настоящее (в нравственности) — это в значительной степени концентрированный (этиче­ский) опыт прошлого. Естественно, воспитание лучше 27 всего начинать с детского возраста. Поэтому в сфере воспитания граждан Аристотель отводит большую роль законодательству и государству. Обратимся к аристотелевскому анализу некоторых этических добродетелей, связанных с волевой («нера­зумной») частью души и приобретенных путем воспи­тания. Начнем с мужества (andreia), которое, согласно Аристотелю, представляет среднее между ее недостат­ком (трусостью) и избытком (безрассудной отваж­ностью). Другими словами, только мужество — добро­детель, а его недостаток, трусость, является пороком, как и избыток мужества — безрассудная отважность. Но так как последняя встречается редко, она не имеет названия (как, впрочем, многие другие состояния ду­ши). Обычно мужество противопоставляется трусости как ее крайность, хотя на деле мужество не крайность, а именно середина. По аристотелевской «модели», соотношение между серединой, недостатком и избытком таково: середина противостоит крайностям, крайности же противостоят друг другу и середине. Середина превышает недоста­ток, но является недостатком по отношению к избыт­ку. «Так, мужественный кажется смельчаком по срав­нению с трусом и трусом — по сравнению со смельча­ком» (там же, II 8, 1108 b 15—20). Далее Аристотель утверждает: «Середине же в одних случаях более про­тивоположно то, в чем недостаток, в других — то, в чем избыток; скажем, мужеству более противоположна не смелость, в которой избыток, а трусость, в которой не­достаток...» (там же, II 8, 1109 а). Судя по некоторым высказываниям Стагирита, он представляет себе противоположности этического по­рядка несколько пространственно-геометрически или, во всяком случае, придает им подчеркнуто количест­венную характеристику. Так, удаленность противопо­ложных этических крайностей друг от друга он при­равнивает к взаимной «удаленности» друг от друга большой и малой величин. По его довольно категори­чески звучащему заявлению, «крайности же не имеют между собой никакого сходства» (там же, II 8, 1108 b 30). Между тем крайности нередко сходятся и даже переходят друг в друга. Например, малодушный чело­век, доведенный до состояния отчаяния, способен вы­казать храбрость и безрассудную смелость. Впрочем, гъ Аристотель отходит от идеи об огромном различии между крайностями в сфере этики, указывая на тот факт, что тот, кто переступает границы отважности и выглядит безрассудно отважным, смельчаком, подчас на деле не является таковым: «Кажется, что смель­чак — это хвастун, и он склонен приписывать себе му­жество: он хочет, чтобы казалось, будто он относится к опасностям так, как [мужественный] на самом деле [к ним относится], и потому, где удается, разыгры­вает мужество. Вот почему многие из смельчаков... не выдерживают [настоящих] опасностей. ...Кроме то­го, смельчаки в преддверии опасности безоглядны и полны рвения, но в самой опасности отступают, а му­жественные решительны в деле, а перед тем спокойны» (EN III 10, 1115 b 30—1116 а 5). Трусливый и изне­женный человек в отличие от мужественного «прини­мает [смерть) не потому, что это хорошо, а потому, что это избавляет от зла», от жизненных невзгод (там же, III 11, 1116 а 15). Поэтому самоубийство — малодушие. В третьей книге «Никомаховой этики» Аристотель характеризует пять разновидностей мужества. К пер­вой относится гражданское мужество, которое «больше всего походит па собственно мужество» (там же), ибо «оно происходит от добродетели, а именно: от сты­да, от стремления к прекрасному, т. е. к чести...» (там же, 1116 а 25). Если граждане проявляют сме­лость «по принуждению начальников», то их мужест­во не является подлинным, во всяком случае, их му­жество ниже по степени, так как «они поступают так не от стыда, а от страха, избегая не позора, а страда­ния...» (там же, 1116 а 30). Философ описывает особенности остальных видов мужества, а именно: мужество опытных (имеется в виду главным образом военное мужество), мужество яростных, мужество самонадеянных и мужество не знающих страха. Определяя мужество в отношении к страданию, боли и удовольствию, Аристотель назы­вает мужественным того, кто стойко переносит стра­дания: «...мужество сопряжено со страданиями и ему по праву воздают хвалу; в самом деле, переносить страдания тяжелей, чем воздерживаться от удовольст­вий» (там же, III 12, 1117 а 30—35). Мужественный человек выдерживает страдания в опасных ситуациях 29 и в период нависшей над ним и его страной угрозы. Однако его жизнь не лишена удовольствия. Последнее приходит с победой над врагом, а в случае гибели че­ловек остается в убеждении, что сделал все возмож­ное для своего народа и страны. Мужественный чело­век не ищет страданий и ран, которые причиняют ему душевную и физическую боль, но он и не избегает их, сознавая, что они естественны и неизбежны: мужест­венный человек выносит их ради сохранения жизни, чести и достоинства свободного гражданина. Понятно, он не хочет смерти, но, дорожа жизнью как великим благом, мужественный человек не становится трусом; в случае необходимости он жертвует жизнью, предпо­читая благородную гибель постыдной жизни. Поэтому обычно сдержанный в проявлении эмоций, Аристотель (не без элемента пафоса и трагических нот) говорит: «И чем в большей степени он обладает всей доброде­телью и чем он счастливее, тем больше он будет стра­дать, умирая, ведь такому человеку в высшей степени стоит жить и он лишает себя величайших благ созна­тельно...» (там же, 1117 b 10). Переходя к анализу другой этической добродете­ли—умеренности, благоразумия (söphrosyne), Аристо­тель заявляет, что речь пойдет главным образом об умеренности в телесных наслаждениях, таких, как еда, питье и секс, а не в наслаждениях, например, с помощью зрения или слуха — цветами, картинами, музыкой, театральными представлениями и т. п., в от­ношении которых неприемлемы такие понятия, как нормальное, избыточное и недостаточное наслаждение. Крайность же в телесных наслаждениях — распущен­ность, потакание своим страстям — приводит к обжор­ству, пьянству и похоти. Другая крайность не имеет названия, и Аристотель предлагает называть ее бес­чувственностью. Она связана с неразумной диетой, т. е. дедоедапием и воздержанием в употреблении жидко­сти, но встречается редко, поэтому менее опасна, чем ненасытность. Распущенный человек испытывает боль и страдания, когда он лишен наслаждения, которого жаждет в данное время. Умеренный же не страдает от того, что не испытывает излишних телесных на­слаждений, ему достаточно обычных, естественных удовольствий: «...а при отсутствии удовольствий он не испытывает ни страдания, ни влечения, разве только 30 умеренно и не сильнее, чем следует...» (там же, III 14, 1119 а 10-15). Говоря о «середине» как отличительном признаке добродетели, Аристотель имеет в виду «среднее» в об­ласти чувств и поведения. В соответствии с этим эти­ческие добродетели можно классифицировать согласно чувствам и поступкам 8. Чувства и поступки Чувство Добродетель Недостаток Избыток уверенность мужество трусость безрассудство страх мужество бесстрашие трусость наслаждение (чув- умеренность бесстрастность распущенность ственное, телесное) стыд скромность застенчивость, бесстыдство, робость наглость и т.д. 5. Нравственный идеал. По Аристотелю, жизнь есть деятельность (energeia), a деятельность, актив­ность, есть жизнь. Вне деятельности Аристотель не мыслит назначения человека и его высшее благо — счастье, блаженство. Говоря, что хорошее качество, за­ключающееся в человеке, может проявиться или, на­против, не проявиться в зависимости от его деятельно­сти и бездеятельности, Стагирит прибегает к аналогии: «Подобно тому как на олимпийских состязаниях венки получают не самые красивые и сильные, а те, кто уча­ствуют в состязании (ибо победители бывают из их числа), так в жизни прекрасного и благого достигают те, кто совершает правильные поступки» (EN I 9, 1099 а 1-10). Понятно, деятельность человека должна быть разум­на и направлена на благо (во всяком случае, не тогда, когда она неразумна и вредна). Отсода следует, чта назначение человека — в разумной (kata logon) дея­тельности (см. там же, I 6, 1098 а 5), т. е. в деятельно­сти, «сообразной с добродетелью»; следовательно, «че­ловеческое благо представляет собою деятельность души 8 F. Н. Eterouich. Aristoteles Nicomachean Ethics. Washing­ton, 1980, p. 37-38. 31 сообразно добродетели...» (там же, 1098 а 15). Выс­шее благо, совпадающее с высшей формой деятель­ности и наилучшей добродетелью, есть счастье, бла­женство (eydaimonia) 9. Счастье как цель человеческой жизни самодостаточ­но; оно представляет собой деятельность, избираемую саму по себе (см. EN X 6, 1176 b 5; см. там же, 15; 6). Существует три вида деятельности, избираемых сами по себе: развлечения (paidion), добродетельные поступ­ки, т. е. деятельность, сообразная добродетели, и тео-рийно-созерцательиая деятельность. В связи с распространенными в современном запад­ном обществе «массового потребления» концепциями о сущности жизни как игре и о счастье как погоне за наслаждениями весьма актуально звучат слова Стаги-рита о том, что многие люди не щадят «ни тела, ни денег» ради развлечений и забав, в которых они видят цель жизни. Такие люди приятны тиранам, падким до разного рода игр и развлечений. Последние, желатель­ные сами по себе, недостойны добродетельного челове­ка, ибо для такого человека цепным является лишь то, что сообразовано с добродетелью. Поэтому глупыми и слишком уж детскими покажутся усердие и труд ради развлечений (см. там же, X 6, 1176 b 30). Игры и раз­влечения нужны детям для их развития. Для взрослых 9 Термин eydaimonia происходит от еу — «добро» — и dai-mon —«божество». В древнейший (дофилософский) период об­щественного сознания человек, покровительствуемый благим даймоном, назывался eydaimön, т. е. «счастливый». Здесь мы не можем исследовать трансформацию религиозной идеи судьбы в идею нравственной нормы. Отметим в этой связи лишь сле­дующее. Демокрит был одним из первых, кто сделал вопрос о счастье (евдаймонии) центральным вопросом своей этики. Ис­ходя из того, что боги не имеют никакого отношения к челове­ческому счастью, он заменил понятие eydaimön понятием eythymia — «благое расположение души», «благодушие». По его мысли, счастье заключается не в богатстве и даже не столько в том, чем объективно человек располагает, сколько в хорошем состоянии духа, возникающем, в частности, «благодаря уме-реипости в наслаждениях и размеренной жизни» (DK 68 В 191). Это несколько субъективистски звучащее понятие счастья, пред­ложенное Демокритом, не удержалось в этическом языке гре­ков; вместо него сохранилось традиционное понятие eydaimön, хотя и переосмысленное. Вслед за Сократом и Платоном Аристо­тель под eydaimön имел в виду духовные (и в умеренных раз­мерах материальные) блага, объективное обладание которыми делает человека счастливым. 32 же они — вид отдыха; но «отдых пе есть цель», он не­обходим для восстановления сил и возобновления дея­тельности. «...Счастливая жизнь — это жизнь по добро­детели, а такая жизнь сопряжена с добропорядочным усердием (spoyde) и состоит не в развлечениях» (там же, 1177 а). Как мы уже знаем, говоря о добродетелях, Аристо­тель разделяет их на два вида: этические и дианоэти-ческие. Первые управляются практической мудростью: человек, как существо нравственное, контролирует свои низменные потребности, инстинкты, чувства и побуж­дения. Несомненно, этические добродетели совершенст­вуют человека, вырабатывая в нем склонность к по­ступкам и благим намерениям. Они свойственны сво­бодному человеку, способному самостоятельно сделать выбор, а также оценить свои поступки и нести за них ответственность. Тем не менее этические добродетели касаются обыкновенных человеческих дел и проявля­ются в практической деятельности людей, отнюдь не являющейся высшей формой жизйи и деятельности. Сказанное относится также к политической и военной деятельности (см. там же, X 7, 1177 b 15 ел.). Между тем человек должен стремиться к высшей форме жизни и деятельности, каковой является bios theôrëtikos («со­зерцательная жизнь»). На этом пути человек развивает свои наилучшие способности — интеллект (ум, nous), мудрость. Стагирит говорит, что человеческий разум, ум,— это начало, правящее нами и ведущее нас к пре­красному и божественному, «будучи то ли само боже­ственным, то ли самой божественной частью в нас...» (там же, 1177 а 15). С точки зрения Аристотеля, «теорийное» (умозри­тельное, созерцательное) постижение действительно­сти — высшая форма жизни и деятельности. Филосо­фия, предметом которой являются начала и причины,— наиболее теорийиая (умозрительная) из наук. Следо­вательно, жпзпь, посвященная философии,— наиболее ценная; занятия философией приносят истинное на­слаждение, подлинное блаженство (см. там же, 1177 а 25 ел.). К тому же созерцательная деятельность ра­зума — самая продолжительная из всех видов деятель­ности; она отличается значительностью, существует ради самой себя, пе стремится пи к какой внешней це­ли и лишена треволнений в той мере, в какой это 2 Аристотель, т. 4 33 возможио для человека. Собственно говоря, созерцатель^ пая жизнь выше ЖИЗНИ, ВОЗМОЖНОЙ ДЛЯ человеческой природы; она зависит от божьей искры в человеке: если бы даже кто-либо и прожил ее, то не потому, что од человек, а потому, что в нем есть нечто божественное. Тем не менее именно к такой разумной жизни должеп больше всего стремиться человек, ибо она подобна бо­жественной жизни и выше смерти. Насколько это в паших силах, мы должны стремиться к бессмертию. Отсюда не лишенные патетических нот слова Стагири-та: «Нет, не нужно [следовать] увещеваниям «человеку разуметь (phronein) человеческое» и «смертному-— смертное»; напротив, насколько возможно, надо возвы­шаться до бессмертия (athanatidzein) и делать все ради жизни (pros to dzön), соответствующей наивысшему в самом себе; право, если по объему это малая часть, то по силе и ценности она все далеко превосходит» (там же, 1177 Ь 30-1178 а). Непреходящей заслугой Аристотеля остается со* здапие науки, названной им этикой. Впервые среди гре­ческих мыслителей он осповой нравственности сделал волю, преодолев тем самым в значительной степени ин-теллектуалистическую этику Сократа и Платона. Мы говорим «в значительной степени», потому что для Стагирита этические добродетели, связанные с волей, представляют собой нечто менее ценное по сравнению с добродетелями диаиоэтическими и первые из добро­детелей подчинены последним. Оставаясь в рамках ин-теллектуалистической этики, Аристотель считал дея­тельность разума высшей формой жизни и деятельно­сти, ни с чем не сравнимой ценпостыо; свободное жо от материи «чистое» мышлепие он рассматривал как верховпое начало в мире —божество. В сфере верхов­ного разума (бога) субъект и объект, мысль и предмет мысли совпадают, т. е. верховный разум есть мышле­ние о мышлении (см. Met. XII 9, 1074 b 30—35). Хотя человек никогда не достигнет уровня божественной жизпи, но, насколько это в его силах, он должен стре­миться к нему, в частности к bios theörCtikos, как идеалу. Утверждение этого интеллектуально-этического идеа­ла позволило Аристотелю создать, с одной стороны, реалистическую этику, основапную па сущем, т. е. на нормах и принцииах, взятых из самой жизни, какова 34 она есть в действительности, а с другой — этику, не ли­шенную идеала, т. е. принципа, призывающего человека к должному интеллектуальному и нравственному со­вершенствованию и в этом смысле — к возвышению над сущим, к обретению власти над действительным поло­жением вещей. Тем самым великпй Стагирит избежал как этической утопии («божественного безумия») Пла­тона, так и нравственной «антиутопии» (релятивизма) софистов. Платоновская этика, исходившая из трансцен­дентного идеала, вела к отрицанию земной жизни, эти­ческая установка же софистов — к аморализму и оправ­данию насилия и произвола по принципу «право (спра­ведливость, благо, истина) есть сила, а сила — право»: кто победил, тот и прав; победителей не судят; для по­беды все средства хороши. Современные платоники и сторонники христианства считают, что имеются фундаментальные проблемы — устранение страданий, зла, удовлетворительное реше­ние которых невозможно па пути, указываемом арпсто-телнзмом,— па пути безграничного прогресса культур­ной жизни. Действительно, из учения Аристотеля следует, что страдания и зло не могут полностью исчезнуть в мире, и котором живет и действует человек, ибо «материя» непреодолима; человек смертен, обречеп на смерть, а доспи путый им уровень совершенства всегда относите­лен. Платоники и христианские философы, как и Ари­стотель, признают неодолимость страданий и зла на :<емле. Одпако, не разделяя аристотелевского оптими­стического мироощущения и жизнерадостности, они считают невозможным примирить человеческую совесть с тем, что жизнелюбивые язычники-эллины рассматри­вали просто как неприятный (хотя и неизбежный) факт, который желательно по возможности игнориро­вать, т. е. со злом и песчастьями. Отсюда и призыв пла­тоников и христианских философов преодолеть данный мир, оторвавшись от него, «поднявшись над ним» и слившись с богом — идеалом духовной действительно­сти. И даже далекий от умонастроения платоников и приверженцев христианства Бертран Рассел вслед за последними находит недостаток этики Аристотеля так­же в игнорировании религиозного элемента: «Можпо сказать, что он (Аристотель. — Ф. Я\) оставляет без 2· 35 впимаиия всю сферу человеческих переживапий, ев я-· занных с религией. Все, что он имеет сказать, будет полезно обеспеченным людям с неразвитыми страстя­ми; но ему нечего сказать тем, кто одержим богом или дьяволом, или тем, кого видимое несчастье доводит до отчаяния» 10. Верно, конечно, что Аристотелю действительно не­чего сказать «тем, кто одержим богом или дьяволом», но верно и то, что Стагирит отпосил одержимость «бо­гом или дьяволом» к ненормальному душевному состоя­нию, а стало быть, к области явлений, исследование ко­торых не входило в задачу его психологии и этики. Думается, что не совсем справедливо также заявление Б. Рассела о том, что Аристотелю нечего сказать «тем, кого видимое несчастье доводит до отчаяния». Вся эти­ка Стагирита, весь ее пафос, смысл и пазначеиие со­стоит как раз в том, чтобы показать, как избежать не­счастья и достигнуть счастья, доступного смертному человеку. По духу этического учения Аристотеля, бла­гополучие человека зависит от его разума, благоразу­мия, предусмотрительности. Аристотель поставил науку (разум) выше нравст­венности (совести), сделав тем самым нравственным идеалом созерцательную жизнь. Сообразно своему эти­ческому идеалу Стагирит высоко ценит традиционныо античные добродетели гражданина — мудрость, муже­ство, справедливость, а также дружбу. Однако он но ведает о любви человека к человеку в том смысле, как этому стали учить христианские богословы; гуманизм Аристотеля, ограничиваясь дружбой и доброжелатель­ностью во взаимоотношениях между людьми, совершен­но отличен от принципа христианского гуманизма, со­гласно которому «все люди —братья», т. е. все равны перед богом. Стагирит далек от идеи равенства людей. Действительно, аристотелевская этика исходит из того, что люди не одинаковы по своим способностям, формам деятельности и степени активности, поэтому и возможный для людей уровень благоденствия, счастья или блаженства разный, а у некоторых жизнь может оказаться в общем и целом несчастной. Так, Аристотель считает, что у раба не может быть счастья. Общеизвестно, что в вопросе о рабстве Арн-ί0 Б. Рассел. История западной философии. М., 1959, с. 204. 36 'стотель не поднялся выше предрассудков своего време­ни. Он выдвинул теорию о «естественном» превосход­стве эллинов («свободных по природе») над «варвара­ми» («рабами по природе») и об оправданности господ­ства первых над вторыми. Но, поскольку на практике обращали в рабов пе только «варваров» (не греков), но и эллинов, постольку Аристотель вынужден был при­знавать известную правоту своих оппонентов, считав­ших, что люди становятся рабами «по закону» (напри­мер, захват пленных на войне), а не «по природе». Так, он пишет, что «колебание [во взглядах на природу раб­ства] имеет некоторое основание: с одной стороны, од­ни но являются по природе рабами, а другие — свобод­ными, а с другой стороны, у некоторых это различие существует и для них полезпо и справедливо одному быть в рабстве, другому — господствовать...» (Pol. 1 2, 1255 Ь-5). Отнесение рабов в разряд людей низшей категории и даже в разряд одушевленных предметов связано так­же с концепцией Аристотеля о сущности человека как социально-политического существа. Для него человек вне общества (племени, общины, государства) — это или бог, или животное. Но так как рабы представляли собой иноплеменный, пришлый элемент в полисе, ли­шенный гражданских прав, то и получалось, что ра­бы — это вроде бы и не люди. По этим воззрениям, раб становится человеком, только обретя свободу. В заключение отметим, что этика и политика Ари­стотеля изучают один и тот же вопрос — вопрос о вос­питании добродетелей и формировании привычек жить добродетельно для достижения счастья, доступного че­ловеку в разных аспектах: первая — в аспекте приро­ды отдельного человека, вторая — в плане социально-политической жизни граждан полиса. Для воспитания добродетельного образа жизни и поведения одной нрав­ственности недостаточно, необходимы еще законы, имеющие принудительную силу; поэтому Аристотель заявляет, что «общественное внимание [к воспитанию] возникает благодаря закопам, причем доброе внима­ние — благодаря добропорядочным законам» (ΕΝ Χ 10, 1180 а 30—35). Этика великого Стагирита, заканчиваю­щаяся призывом изучать науку законодательства, пере­ходит в политику. Ф. X. Кессиди «ПОЛИТИКА» АРИСТОТЕЛЯ Одпой из характерных черт научной деятельности Аристотеля является ее многогранность. Своими труда­ми Аристотель обогатил почти все существовавшие в его время отрасли пауки. Государство и общество но остались впе поля зрения философа. Главпое место среди его произведений, посвященных изучению госу­дарства и общества, бесспорно, занимает «Политика». Не может быть сомнения в том, что даже чисто тео­ретические построения античных мыслителей, вродо «Государства» и «Законов» Платона или тех проектов, которые рассматриваются во второй книге «Политики» Аристотеля, в большей или меньшей степени связаны с реальпой жизнью греческих полисов *, что и дает пра­во современным исследователям использовать назвап-иые сочинения как источники для уяснения некоторых сторон бытия этих полисов. Теоретическое построение идеального полиса — ко* нечная задача, которую ставит перед собой Аристотель в «Политике». Вполне оиравдапными были бы поиски нитей, связывающих идеальный полис Аристотеля с греческими полисами IV в. до п. э., внешними и внут­ренними условиями их существования. Разумеется, этим пе исчерпывается связь содержания трактата Ари­стотеля с эпохой, в которую он жил. Рассуждение о совершенном, с точки зрения автора, полисе занимает в «Политике» много места (седьмая и восьмая книги; к этому следует добавить анализ теорий его предшест­венников и современников во второй книге). Этому рас­суждению предпослано занимающее гораздо больше ме* ста учение о полисе вообще. Здесь мы паходим обосно­вание мысли, что полис является высшей формой чело-1 См., например, M. Piérart. Platon et la Cité grecque, Bruxelles, 1974, 38 веческого объединения, способствующей достижению счастливой жизни, т. е. жизни, согласной с доброде­телью; здесь понятие полиса подвергается расчленению на его простейшие элементы. Ссылаясь на природу, не­равномерно, по его мнению, распределившую между людьми умственные способности, Аристотель защищает один из устоев античного общества — рабство. Он так­же выступает защитником другого устоя античного об­щества — частной собственности, обосновывая это тем, что потребность в собственности якобы свойственна человеку по природе. Рассмотрение различных теорий государственных устройств Аристотель начинает с анализа проекта Пла­тона (Сократа). Он особо подчеркивает трудность осу­ществления этого проекта па практике (см. Pol. II 2, 1264 а). Аристотель подвергает критике теоретическую позицию Платона — его стремление ввести в государст­ве полное единство, не считаясь с реально существую­щей множественностью. В «Законах» Платона Аристо­тель находит произвольные утверждения, а в некоторых случаях непродуманные положения, грозящие при про­ведении их в жизнь теми или иными затруднениями и нежелательными результатами. Проект Фалея Халке-донского не удовлетворяет Аристотеля потому, что, за­ботясь об устранении бедности и наделяя граждан рав­ными участками земли, автор проекта упускает из виду необходимость регулировать деторождение, без чего по может поддерживаться равенство земельной собствен­ности у граждан; кроме того, придумав лекарство про­тив преступлений, совершаемых ради удовлетворения насущных нужд, Фалей, указывает Аристотель, забы­вает о преступлениях, вытекающих из других побуж­дений. Признавая полезность имущественного равенст­ва во взаимпых отношениях между гражданами, Ари­стотель отказывается видеть в нем панацею от всех общественных зол. Разбирая проект Гипподама Милет­ского, он обнаруживает противоречия в самих его ос­новах: земледельцы, не имеющие права носить оружие (как и ремесленники), у Гипподама принимают уча­стие в управлении государством наряду с воинами; между тем, утверждает Аристотель, действительность показывает, что те, кто не имеет права носить оружие, никак не могут занимать в государстве одинаковое по­ложение с теми, кто обладает этим правом. Таким же 39 образом отвергаются и другие предложения Гиппода-ма — доказывается их практическая несообразность. Аристотель приходит к заключению, что предложенные до него проекты, если они будут реализованы, не обес­печат наилучшей жизни гражданам государства. Всюду мы видим стремление автора «Политики» со­относить построения теоретической мысли с политиче­ской реальностью и оценивать их с точки зрения усло­вий и потребностей последней. Аристотель предъявляет авторам проектов государственного устройства требо­вание: можно придумывать разное, но при этом пе сле­дует предлагать ничего заведомо неисполнимого (см. II 3, 1265 а 15). После разбора различных проектов государственно­го строя Аристотель переходит к рассмотрению реально существовавших в его время и слывших хорошими го­сударственных устройств — лакедемонского, критского, карфагенского. При этом его интересуют два вопроса: во-первых, в какой степени эти устройства приближа­ются к наилучшему или отдаляются от него; во-вторых, нет ли в них каких-либо элементов, противоречащих замыслу установивших их законодателей. Весь данный раздел, как и заключение второй книги, где перечисля­ются отдельные законодатели, своей деятельностью ос­тавившие след в греческих государствах, обнаруживает превосходное знакомство автора с государственным ус­тройством и законами полисов. В начале исследования видов государственных устройств Аристотель подвер­гает рассмотрению вопрос о государстве вообще. В пер­вую очередь он анализирует понятие гражданина, вре­мя от времени обращаясь к практике греческих поли­сов. Свое заключение Аристотель формулирует так: «существует несколько разновидностей гражданина... гражданином по преимуществу является тот, кто обла­дает совокупностью гражданских прав» (III 3, 1278 а 35). Этическая точка зрения, играющая большую роль в построениях Аристотеля, побуждает его сразу же за­няться вопросом об отношении добродетели подлинного гражданина к добродетели хорошего человека. Вывод Аристотеля таков: эти добродетели тождественны в од­ном государстве, различны в другом. И здесь, таким образом, дает себя знать общая установка философа: решать теоретические вопросы не однозначно, руково­дясь соображениями отвлеченного характера, а с оглид-. 40 кай на сложность и многообразие действительности, в частности политической реальности. Совершенно явственно видна практическая направ­ленность социально-политического учения Аристотеля в тех частях его произведения, где представлена клас­сификация видов государственного устройства (см. III 4 ел.). Как известно, он насчитывает шесть видов госу­дарственного устройства; три из них рассматриваются им как правильные, три — как неправильные, т. е. как извращения первых трех. Правильные виды государст­венного устройства, по Аристотелю,— царская власть, аристократия, полития; неправильные — тиранния, оли­гархия, демократия. Царская власть — правление одно­го, имеющего в виду общее благо; тиранния — правле­ние одного, руководящегося собственной выгодой. Аристократия — правление немногих, лучших, осуще­ствляемое в интересах всех граждан; олигархия — правлеиие немногих состоятельных граждан, думающих только о собственной выгоде. Полития — правленио большинства, отбираемого па основании определенного ценза и пекущегося об общем благе; демократия — правление большинства, неимущих, в интересах исклю­чительно этого большинства. В соответствии со своими этическими взглядами Аристотель в правильных видах государственного устройства усматривает проявление надлежащей добродетели, в неправильных — отсутствие добродетели. Схема Аристотеля может показаться искусственной, если не принимать во внимание того, что все шесть терминов, которыми пользуется автор «Политики» для обозначения различных видов государственных уст­ройств, были в ходу у греков в IV в. до н. э. Вряд ли существовали· какие-либо серьезные разпогласия в том, что понимать под царской властью, тиранпией, аристо­кратией, олигархией, демократией. Платой в своих «За­конах» (см. 712 с) говорит обо всех этих видах государ­ственного устройства как о чем-то общеизвестном, не требующем пояснения. В диалоге «Политик» (см. 291 de, 308 с) он упоминает о монархии, тираннии, ари­стократии, олигархии и двух видах демократии. В «Го­сударстве» (см. 544—569) речь идет об аристократии, олигархии, демократии, тираннии. Нас интересует здесь не отношение схемы Аристотеля к схеме Платопа, а только отражение в древнегреческой литературе 41 бытовавших в политической практике терминов. Оста-» ется термин «полития». Платон в «Государстве» поме­щает между аристократией и олигархией то, что он на­зывает тимократией (см. 545 с ел.), т. е. такой строй, который занимает среднее место между двумя назван­ными и для которого характерно смешение зла с доб­ром, предоставление должностей людям «смешанного нрава», почитание золота и серебра и некоторые другие особенности. Отсутствие у Платона точных определений не позволяет идентифицировать его тимократию с ка­ким-либо из существовавших в Греции государственных устройств. Это скорее отвлеченное построение, пред­назначенное для того, чтобы перекинуть мост между двумя политическими реальностями — аристократией и олигархией; первую философ усматривал в спартан­ском государственном устройстве, примеры второй в изобилии давала ему современность. Термин «тимокра-тия» подхватывает Аристотель в своей «Никомаховой этике»; он представляется философу наиболее подходя­щим для обозначения государственного устройства, ос­нованного па имущественном различии. В «Политике» для обозначения государственного строя, при котором власть находится в руках большинства — «средних» людей, обладающих определенным небольшим цензом и управляющих государством в интересах всех граж­дан, Аристотель употребляет термин «полития». (Прав­да, он указывает, что это слово может означать и го­сударственное устройство вообще (см. III 5, 1279 а 35). В таком широком смысле термин «полития» много раз встречается в «Политике».) Нетрудно убедиться, что за каждым употребленпым у Аристотеля политическим термином кроется вполне конкретпое содержание. Философ стремится сделать свою схему гибкой, способной охватить все многообра­зие действительности. Приводя в пример современные ему государства и оглядываясь на историю, он, во-пер­вых, констатирует существование различных разновид­ностей впутри отдельных видов государственного уст­ройства (см. IV 4, 1289 b 15 ел.), во-вторых, отмечает, что политический строй некоторых государств объеди­няет в себе призпаки различных государственных уст­ройств (см. VI 1, 1317 а) и что существуют промежу­точные формы между царской и тираииической властью (см. V 9, 1314 а 5 ел.) — аристократия с уклоном в олп-42 гархию, политая, близкая к демократии (см. 1317 а)', и др. Большое внимание Аристотель уделяет вопросу о государственных переворотах. Его рассуждения о при­чинах и поводах переворотов в государствах с разным устройством богато иллюстрируются примерами из дав­него и совсем недавнего прошлого. Той же особен­ностью отличается и изложение его взглядов на спосо­бы предотвращения переворотов и сохранения тех или иных видов государственных устройств. Большой исторический материал привлекается Ари­стотелем, по-видимому, с целью придать выдвинутым им положениям большую наглядность. В сущности, вся теория Аристотеля, изложенная в трактате, основыва­ется на наблюдениях и обращена к реальной жизни в своих, казалось бы, самых отвлеченных построениях (попытка доказать это делается ниже). Интересен один выпад Аристотеля против Платона. Согласно Платону, возможен только переход аристократии в спартанский строй, этого последнего — в олигархию, олигархии — в демократию, демократии — в тирапнию (Rp. 562). По мпению же Аристотеля, это положение опровергается фактами истории (см. V 10, 1316 а 15 ел.). Демокра­тия чаще переходит в олигархию, чем в монархию (тирапнию). Во всеоружии исторического знания Ари­стотель излагает конкретные факты, из которых следу­ет, что платоновская концепция прямолипейной эво­люции государственного устройства не выдерживает критики. Примеры из прошлого и настоящего греческих и негреческих государств встречаются время от време­ни и в других частях «Политики». Однако нигде нет такого количества ссылок на исторические факты, как в пятой книге. Достаточным объяснением этого обстоя­тельства может быть единичность сообщаемых Аристов телем в этой книге фактов — речь идет здесь не о яв­лениях, повторяющихся во многих местах и потому но требующих иллюстрации примерами, а о событиях хотя и иллюстрирующих некие общие положения, но являю­щихся индивидуальными фактами. Здесь мы сталки-» ваемся, таким образом, с изменением способа изложен ния, что, однако, не меняет характера сочинения Арн-« стотеля. Книга шестая, где рассматривается организация го-» сударств с демократическим и олигархическим строем, характерных для Греции, не могла бы быть написана 43 без осповательного знакомства с государственной жизнью современных Аристотелю полисов. Сравнитель­но небольшое количество примеров, приводимых в этой книге, не меняет сущности дела. Оперируя с данными общего порядка, с фактами и явлениями, общими для всех демократических и для всех олигархических госу­дарств, притом современных ему, Аристотель не считал нужным уснащать изложение большим количеством примеров. Здесь уместно вспомнить о том, что философ был хорошо знаком с жизнью трех разнородных по своему устройству и удельному весу государств: Афин, Македонии и своеобразного Атарнейского государства. В управлении последним он принимал участие в каче­стве члепа того кружка философов, который собрался вокруг атарнейского правителя Гермия. В качестве сы­на лейб-медика македонского царского дома, а затем воспитателя наследника македонского престола Ари­стотель имел возможность вблизи наблюдать политиче­скую жизнь Македонии. Наконец, долгое время про­живая в Афинах па положении метека, он видел перед собой классический образец демократического полиса. О политической жизни государств Аристотель мог су­дить со знанием дела, а не как кабинетный ученый и отнюдь не как дилетант-прожектер. О том, что оп хо­рошо знал историю государственного строя полисов, достаточно красноречиво свидетельствует создапная при его непосредственном участии обширная серия в 158 монографий, содержащих очерк истории и совре­менного состояния строя разных государств. Вооружен­ный знаниями, почерпнутыми из наблюдений и книг, Аристотель паписал свою «Политику». Наряду с анали­зом фактического материала в ней есть и другая сторо­на—то, что мы можем назвать рекомендациями. Не­редко последние тесно связаны с аналитическими ча­стями трактата, например рекомендации в отношении мер, способствующих сохранению того или иного госу­дарственного устройства. Что же касается рекоменда­ций относительно введения определенного вида госу­дарственного устройства, то Аристотель выступает как сторонник существующего, хотя и редко встречающого-ся строя, так называемой политии, и в то же время проектирует некий «наилучший» строй. Удобно первый назвать условно образцовым, второй — идеальным го­сударственным устройством. 44 ^!ί ΤΤο отношению к тому и другому мы вправе поста­вить вопрос: принадлежат ли они к области благих по­желаний, к области политических мечтаний или имеют какую-нибудь практическую направленность? Начнем с условно образцового устройства. Оно, согласно Аристо­телю, подходит для всех полисов (см. IV 1, 1288 b 35 ел.). Этот не выдаваемый философом за идеальный, но приемлемый и осуществимый строй не требует на­личия у граждан добродетели, превышающей возмож­ности обыкновепных людей; оп не рассчитан на воспи­тание, соответствующее самым блестящим природным данным и благоприятным внешним обстоятельствам. Он обеспечивает гражданам счастливую жизнь, так как при пем нет препятствий для осуществления доброде­тели. Такое положение, согласно Аристотелю, склады­вается там, где средний слой граждан количественно превосходит богачей и бедняков, вместе взятых, или, но крайней мере, один из этих слоев. О иолнтнн Ари­стотель говорит, что она встречается редко и у немно­гих (см. IV 9, 1296 а 35). Действительно, такой строй редко наблюдался в греческих государствах. Однако нельзя считать его чем-то существовавшим лишь в воображении Аристотеля. В пятой книге есть упомина­ния о реальном существовании политии. В Таранте, от­мечает Аристотель, приблизительно ко времепп оконча­ния Персидских войн, установилась демократия, вырос­шая из политии; Гераклеодор в Орее преобразовал олигархию в политик) и демократию. В общей форме го­ворится о государственных переворотах, в результате ко­торых устанавливаются олигархии, демократии, поли­тии. В Сиракузах вскоре после победы над афинянами демос сменил политик) на демократический строй. В Массалии в результате изменения законов, регулиро­вавших замещение должностей, олигархия стала близ­ка к политии. Есть также общее упоминание о круше­нии политии. Этот перечень показывает, что, хотя Аристотель находил в прошлом и настоящем мало при­меров «среднего» устройства — гораздо меньше, чем примеров демократии, олигархии, монархии, аристо­кратии,— тем не менее полития для него не утопия, раз она может существовать и существовала в историче­ской действительности. После всего сказанного приоб­ретает особое значение замечание Аристотеля о том, что в противоположность установившемуся обыкновению 45 ne желать равенства, но либо стремиться властво-» вать, либо терпеливо переносить свое подчиненное по­ложение некий единственный муж выказал себя сто-» ройником «среднего» устройства (см. IV 9, 1296 а 38)-Это место обычно понимают в том смысле, что Аристо­тель нашел в прошлом в одном из греческих полисов государственного деятеля, который ввел образцовое, по мнению философа, устройство. В соответствии с таким общепринятым толкованием искали в разных полисах и в разных эпохах того «единственного мужа», кото­рого имеет в виду Аристотель. Однако соображения языкового порядка, о которых мы не будем здесь го­ворить подробно, привели нас к иному пониманию дан­ного текста. Прежде всего, речь идет не о государст­венном муже прошлого, а о человеке, который проти­вопоставляется предшествовавшим деятелям. Затем, этот муж осуществляет гегемонию в греческом мире, а пе главенствует в каком-либо одном греческом полисе. Наконец, в словах Аристотеля едва ли можно усмотреть сообщение, что этот единственный муж ввел на прак­тике «среднее» государственное устройство, тем более что он самостоятельно решил ввести его. Употреблен­ная Аристотелем пассивная форма глагола «убеждать» может означать только «дал себя убедить». Итак, един­ственный муж — современник философа, удерживаю­щий гегемонию пад всей Грецией. В нем естественнее всего усмотреть Александра Македонского. Оп «дал се­бя убедить» ввести в греческих государствах «среднее» устройство. Не намекает ли Аристотель на то, что юный македонский властитель виял своему учителю и, по крайней мере на словах, согласился способствовать вве­дению в греческих полисах того устройства, преиму­щества которого обосновывал перед ним Аристотель в своих лекциях-беседах 2. Если принять предлагаемую здесь интерпретацию замечания Аристотеля, то оно в еще большей степени, •чем это признавалось ранее, помогает раскрыть значе­ние, какое придавал мыслитель своему «среднему» го­сударственному устройству. Аристотель был уверен, что «му удалось внушить своему царственному ученику мысль о насаждении в греческих полисах строя, при 2 См. об этом; А, До ват у р. Политика и Политии Аристотеля, М. - Л., 1965. 46 котором государственные дела решаются гражданами среднего достатка. Для македонской власти такой по­рядок помимо его прочих достоинств имел и то преиму­щество, что обеспечивал спокойствие в греческих поли­сах, т. е. обещал надежный тыл во время похода маке­донян на Восток. Ведь «средний строй» является, по Аристотелю, единственным, при котором исключаются внутренние распри (см. IV 9, 1296 а 5). Подводя итоги пашего рассуждения о «среднем» строе в освещении Аристотеля, можно сделать заклю­чение: полития, «среднее» государственное устройство, опорой которого должны служить граждане средпсго достатка, представляла для Аристотеля не только тео­ретический интерес. Возлагая надежды на македонского царя, Аристотель считал, что имеет основания смотреть на свой условно образцовый строй как на будущее гре­ческих полисов. Две последние книги «Политики» содержат изло­жение проекта наилучшего государственного устройст­ва, при котором граждане ведут счастливую жизпь. Со­чинение таких проектов не было новшеством во време­на Аристотеля: у философа были предшественники, теории которых разбираются во второй книге «Полити­ки». Как видно из слов Аристотеля, а также из хорошо известных нам произведений Платона, сочинители про­ектов, задаваясь целью построить идеальный город-го­сударство, не очень заботились о практическом осу­ществлении своих предложений. Подобные проекты не удовлетворяли Аристотеля. Излагая свое учение об идеальном строе, он исходит из того, что в этом учешш не содержится ничего неосуществимого. Предпосылками создания образцового, наилучшего полиса, согласно Аристотелю, являются определенное количество населепия, определенные размеры террито­рии, удобное положение относительно моря (VII 4). Из числа полноправных граждан исключаются ремеслен­ники и торговцы, так как образ жизни тех и других, утверждает Аристотель, не способствует развитию доб­родетели, а счастливой жизнью может быть только жизпь в соответствии с добродетелью. Организация зем­левладения должна обеспечить гражданам пропитание и в то же время возможность дружески предоставлять свою собственность в пользование другим гражданам. Всему гражданскому населению следует участвовать в 47 сисситиях, т. е. общественных трапезах. Предлагается разделить всю землю в государстве на две части — об­щественную и частновладельческую. Одна часть обще­ственной земли будет давать средства на покрытие рас­ходов по религиозному культу, другая — но сисситиям. Разделение частновладельческой земли на две части должпо быть сделано с тем расчетом, чтобы у каждого гражданина было два участка земли — один у границ, другой у города. Рассматривая вопросы, относящиеся непосредственно к государственному устройству, Ари­стотель воздерживается от большой детализации. Он настаивает на том, что хорошую организацию государ­ство может получить не благодаря счастливой случай­ности, а благодаря знанию и сознательному плану (см. VII 12, 1332 а 30). Особое зпачение придается в «По­литике» брачным законам, которые должны быть па-правлены на то, чтобы рождалось нормальное в физи­ческом отношении молодое поколение. 13 последней книге содержатся подробные предписания, касающиеся воспитания будущих граждан. Взгляды Аристотеля по этим вопросам находятся в тесной связи с его идеалами общественного устройства. Идеальный государственный строй, описываемый в «Политике», в целом близок к тому, какой в предыду­щем изложении назван аристократическим. Согласно Аристотелю, полноправные граждане ведут в таком по­лнее образ жизни, способствующий развитию доброде­тели и, следовательно, обеспечивающий государству счастливую жизнь. Обратимся к первому пожеланию Аристотеля, отно­сящемуся к основанию полиса,— выбор хорошего ме­стоположения, определенное количество граждан (см. VII 5, 1326 40 ел.). То и другое было реальной пробле­мой не для Греции, где новые полисы не возникали; проблема выбора места для города с определенным чис­лом жителей существовала на Востоке во времена Алек­сандра Македонского. Аристотель, надо думать, связы­вал с Востоком возможность осуществления своих со­циально-политических идеалов. Вспомним, что Алек­сандр основал большое количество городов, которым он дал название «Александрия»; вспомним проницатель­ность, какую проявил македонский завоеватель при вы­боре места для самого знаменитого своего детища — Александрии египетской. 48 Далее, полноправными гражданами автор «Полити­ки» согласен считать только тех, которые в молодости являются воинами, а по достижении старшего возраста становятся правителями, судьями, жрецами. Они не за­нимаются пи ремеслом, ни торговлей, пи земледелием. Ссылаясь на примеры Египта и Крита, Аристотель доказывает возможность установления такого порядка, при котором воины и земледельцы представляют собой два разных сословия. Тем самым он, очевидно, заранее отвечает на возражение тех, кто, основываясь на зако­нах ряда греческих государств, в частности Афин, мог бы утверждать, что именно земледельцы должны быть воинами-гоплитами. Земледельцами, чей труд кормит граждан, но проек­ту Аристотеля, являются рабы, не принадлежащие к одному племени и не отличающиеся горячим темпера­ментом (чтобы предотвратить всякую опасность возму­щения с их стороны). Па втором месте после рабов названы в качестве желательных земледельцев варва­ры (см. VII 8, 1329 а 25). Кого подразумевает здесь Аристотель? Сам он в другом месте подсказывает нам ответ на этот вопрос. Люди, живущие в Азии, в проти­воположность жителям Европы, по его мнению, хотя и отличаются способностями, но лишены мужества, а потому живут в подчиненном и рабском состоянии. Вар­вары, т. е. не греки, согласно Аристотелю, по природе своей являются рабами. Итак, благоприятпые условия для создания полисов с образцовой, с точки зрения Аристотеля, организацией он, вероятно, находил в Азии. На огромных просторах завоеванной македонским царем и его греко-македонским войском Персидской державы открывалась возможность распространить гре­ческие формы политического бытия, притом в очищен­ном, совершенном, в представлении Аристотеля, виде. Теория Аристотеля и санкционировала, и увенчивала собой практику македонской политики, обосновывая ее философскими соображениями. Практическое осуществ­ление ряда существенных пунктов его политических проектов давало философу надежду на достижение же­лаемых результатов в дальнейшем. Сомнения в правомерности предлагаемого понима-пия проекта Аристотеля могут возникнуть с другой стороны: значительная часть ученых, писавших о 49 «Политике» Аристотеля, считает ее раппим произволе-' нием философа, написанным до похода Александра на Персию. Между тем предлагаемое толкование основано на предположении, что Аристотель занимался своим проектом, уже видя начало осуществления своих по­желаний. Подходя к интересующему нас хронологическому вопросу, мы должны, во-первых, определить, в каком аспекте мы его рассматриваем, во-вторых, найти в тек­сте «Политики» опорные точки, которые могут помочь нам разобраться в данном вопросе. Вопрос ставится так: продолжал ли Аристотель ра­ботать над «Политикой» в те годы, когда Александр совершал свой поход? Такая постановка вопроса, само собой разумеется, не снимает возможности дискуссии о времени написания «Политики», по обязывает пас считаться с тем, что автор мог возвращаться к своему трактату для внесения в него не только отдельных мел­ких дополнений и поправок, но и более существенных изменений. Курсы, читавшиеся Аристотелем в Лпкее, были рассчитаны не на однократное чтение; они повто­рялись, и повторения, конечно, не были механическим воспроизведением раз и навсегда установленного тек­ста. Имеются ли в тексте «Политики» бесспорпые следы работы Аристотеля после воцарения Александра? Уже давно неоднократно отмечалось место, где говорится о гибели царя Филиппа от руки Павсания (см. V 8, 1311 Ь). Сторонники ранней датировки «Политики» ви­дят здесь позднейшую вставку Аристотеля, наличие ко­торой не мешает относить трактат о политике к ранним произведениям философа. Однако нет никаких препят­ствий к тому, чтобы объяснять это место иначе и ус­матривать в нем доказательство того, что и после смер­ти Филиппа автор продолжал работать над своим про­изведением. Законченное и хотя и не забытое, но ос­тавленное в стороне, оно едва ли требовало внесения в пего одного дополнительного исторического примера. В данной связи приобретает интерес другое место из «Политики». Излагая свои мысли о роли музыки в вос­питании граждан, Аристотель упомипает о возможно­сти, не получая профессионального музыкального об­разования, паслаждаться ею в чужом исполнении, по­добно персидским и мидийским царям (см. VI11 4, 50 4339 a 35). Рядом поставлены давно исчезнувшие мтт-дпйскне цари и цари персидские, которые, таким об­разом, рассматриваются как относящиеся к прошлому. Если так, то у нас есть еще одно доказательство того, что Аристотель работал над текстом «Политики» не только после смерти Филиппа и воцарепия Александра, по и после крушении державы Ахеменндов. Вместо до­пущения однон-единствеппой поздней вставки (смерть Филиппа) или же двух поздних вставок (о мидийских и персидских царях) не будет ли более логичным вы­вести заключение, что Аристотель, даже если «Полити­ка» была написана до похода Александра, продолжал работать над пей η в дальнейшем? Признав это, мы тем самым допускаем возможность мелких, средних и круп-пых переделок, дополнении, новых редакций сочинения в целом либо тех или иных его разделов. В частности, мог подвергнуться переделке и расширению очерк об идеальном полисе, который, кстати, уже своей незакон­ченностью свидетельствует о том, что автор не рассмат­ривал его как нечто завершенное, не требующее повтор­ного обращения к данному предмету. При этом следуй от помнить, что попытки обосновать мнение о том, что «Политика» была написана Аристотелем до 335 г., ссылкой па иеупоминанне им некоторых фактов и со­бытий не дали положительных результатов3. Предпо­ложение, что теоретическое построение идеального по­лиса у Аристотеля было обращено к сложившейся в его эпоху ситуации на Востоке, оказывается вполне оправ­данным. Во времена Аристотеля полис переживал тяжелый кризис, симптомами которого были ожесточенная со­циальная борьба внутри греческих городов-государств н резкое разделение последних па демократические и олигархические,— сам Аристотель констатирует тот факт, что в большей части полисов паблюдается либо демократический, либо олигархический строй (см. IV 9). Относя тот и другой к числу «неправильных» и в то же время видя в полисе высшую форму человече­ского объединения, Аристотель должен был искать вы­ход из создавшегося положепия. По ею мнению, грече­ские полисы, неспособные устаповить у себя и в других полисах совершенный образ правления, могли надеяться * См, А. Доватур. У к. соч., с. 8S слл. 51 выйти из тупика, в котором они оказались, только благодаря помощи извне. Та же сила (македонский царь), которая окажется способной установить долж­ные порядки в самой Элладе, как полагал Аристотель, поможет грекам расселиться в бывших владениях персидских царей, основать там новые нолисы с безу­словно образцовым, обладающим всеми желаемыми свойствами государственным устройством. Аристотель, конечно, видел те огромные политиче­ские изменения в мире, которые происходили в совре­менную ему эпоху, но они интересовали его лишь в той мере, в какой они могли оказывать влияние на дальнейшую судьбу самой высокой, с его точки зрения, политической организации — греческого полиса. Л. //. Довит у ρ НИКОМАХОВА ЭТИКА КНИГА ПЕРВАЯ (А) Ю94а 1 (I)· Всякое искусство и всякое учение, а равный образом поступок (praxis) и сознательный выбор, как принято считать, стремятся к определенному благу. Поэтому удачно определяли благо как то, к чему всо стремится Ч В целях, однако, обнаруживается некото­рое различие, потому что одни цели — это деятельно-5 сти (energeiai), другие — определенные отдельные от них результаты (erga). В случаях, когда определен­ные цели существуют отдельно от действий (praxeis), результатам естественно быть лучше [соответствую­щих] деятельностей2. Так как действий, искусств и наук3 мпого, много возникает и целей. У врачевания — это здоровье, у су­достроения — судно, у военачалия — победа, у хозяй-ю ствовапия — богатство. Поскольку ряд таких [искусств и наук] подчиняется одному какому-нибудь умению (dynamis) — подобно тому как искусство делать уздеч­ки и все прочее, что относится к конской сбруе, под­чинено искусству править лошадьми, а само оно, как и всякое действие в военном деле, подчинено искусст­ву воепачалия, и таким же образом остальные искус­ства подчинепы [каким-то] другим,— постольку во всех случаях цели управляющих (arkhitektonikai) 15 [искусств и паук] заслуживают предпочтения (haire-tötera) перед целями подчиненных; в самом деле, ведь последние преследуют ради первых4. При этом безразлично, сами ли деятельности — це­ли поступков, или цели — это нечто иное, от них от­дельное, как в случае с названными выше пауками5. (II). Если же у того, что мы делаем (ta prakta), существует пекая цель, желанная нам сама по себе, го причем остальные цели желанны ради нее и не все цели мы избираем (hairoymetha) ради иной цели (ибо так мы уйдем в бесконечность, а значит, [наше] 54 стремление бессмысленно н тщетно), то ясно, что цель эта есть собственно благо (tagathon), т. е. наивысшее благо (to ariston). Разве познание его не имеет огромного влияния на образ жизни? И словно стрелки, видя мишень перед собою, разве не вернее достигнем мы должного? б А ес­ли так, надо попытаться хотя бы в общих чертах пред­ставить себе, что это такое и к какой из наук, или ка­кому из умений, имеет отношение. Надо, видимо, при­знать, что опо, [высшее благо], относится к ведению важнейшей [науки, т. е. науки], которая главным об­разом управляет. А такой представляется наука о го­сударстве, [или политика] 7. Она ведь устанавливает, какие науки нужны в государстве и какие науки и в каком объеме должен изучать каждый. Мы видим, что наиболее почитаемые умения, как-то: умения в воена-чалии, хозяйствовании и красноречии — подчинены этой [науке]. А поскольку наука о государстве поль­зуется остальными науками как средствами8 и, кроме того, законодательно определяет, какие поступки сле­дует совершать или от каких воздерживаться, то ее цель включает, видимо, цели других наук, а, следова­тельно, эта цель и будет высшим благом для людей [вообще]. Даже если для одного человека благом является то же самое, что для государства, более важным и более полным представляется все-таки благо государства, достижение его и сохранение. Желанно (agapetoii), разумеется, и [благо] одного человека, но прекраснее π божественней благо народа и государств9. Итак, настоящее учение как своего рода наука о государстве имеет это, [т. е. достижение и сохранение блага государства], своей целью10. (III). Рассуждение будет удовлетворительным, ес­ли удастся добиться ясности, сообразной предмету, под­лежащему [рассмотрению]. Ведь не во всех рассужде­ниях (logoi), так же как не во всех изделиях ремесла, следует добиваться точности в одинаковой степени. Между тем [в понятиях] прекрасного и правосудного, которые, собственно, имеет в виду наука о государст­ве, заключено столько разного и расплывчатого, что иачипает казаться, будто [все это] возможно только условно (nom'öi), а от природы (physei) этого нет. Та­кая же своего рода расплывчатость заключена в 55 ([выражении] «блага», потому что многим от [благ] бы­вает вред. Ведь известно, что одних сгубило богатство, других — мужество. Поэтому при подобных предметах 20 рассуждений и подобных предпосылках11 желательно (agapëton) приблизительно и в общих чертах указать на истину, а если рассуждают о том, что имеет место лишь в большинстве случаев и при соответствующих предпосылках, то [довольно уже и того, чтобы] и вы­воды [распространялись лишь на большинство слу­чаев]. Конечно, таким же образом нужно восприни­мать и каждое наше отдельное высказывание; ведь человеку образованному свойственно добиваться точ-25 ности для каждого рода [предметов] в той степени, в какой это допускает природа предмета (pragma). Оди­наково [нелепым] кажется как довольствоваться прав­доподобными рассуждениями математика, так и требо­вать от ритора строгих доказательств. Всякий между тем правильно судит о том, в чем сведущ, и именно для этого он добродетельный судья Ю95а (agathos krites). Это значит, что [добродетельный] в частном и образован применительно к частному, а во­обще [добродетельный] образован всесторонне. Вот почему юноша — неподходящий слушатель пау­ки о государстве: он ведь неопытен в житейских делах (praxeis), a из них [исходят ] и с ними [связаны на-5 ши] рассуждения. Кроме того, покорный страстям, оп будет слушать впустую, т. е. без пользы, тогда как цель [данного учения] не познание, а поступки. Не­важно, впрочем, годами ли молод человек, или он юно­ша нравом, ибо этот недостаток бывает не от возраста, а от того, что живут по страсти и [по страсти же] преследуют всякую [цель]. Таким людям познание не ίο помогает, так же как невоздержным, по для тех, чьи стремления и поступки согласованы с рассуждением (kata logon), знать подобные [вещи] будет в высшей степени полезно. Будем считать, что о слушателе, о способе доказа­тельства и о самом предмете для введения сказано [достаточно]. 2 (IV). Поскольку всякое позпапие и всякий созпа-тельпый выбор направлены к тому или иному благу, 15 вернемся опять к рассуждению: к чему, по нашему ои-56 ределению, стремится наука о государстве и что есть высшее из всех благ, осуществляемых в поступках (akrotaton tön praktön agathön). Относительно названия сходятся, пожалуй, почти все, причем как большинство, так и люди утонченные называют [высшим благом] счастье12, а под благоден­ствием (to еу dzön) и благополучием (to еу prattein) подразумевают то же, что и под счастливой жизнью 20 (to eydaimonein). Но в вопросе о том, что есть счастье, возникает расхождение, и большинство дает ему иное определение, пежели мудрецы. В самом деле, для одних счастье — это нечто на­глядное и очевидное, скажем удовольствие, богатство или почет — у разпых людей разное; а часто [даже] для одного человека счастье — то одно, то другое: ведь, заболев, [люди видят счастье] в здоровье, впав в нужду — в богатстве, а зная за собой невежество 25 (agiioia), восхищаются теми, кто рассуждает о чем-ни­будь великом и превышающем их [понимание]. Некоторые думали13, что помимо этих многочис­ленных благ есть и пекое другое — благо само по себе, служащее для всех этих благ причиной, благодаря ко­торой они суть блага. Обсуждать все мнения (doxai), вероятно, бесполез­но, достаточно обсудить наиболее распространенные зо или же такие, которые, как кажется, имеют известные основапия (logon). Мы не должны упускать из виду, что рассуждения, отправляющиеся от начал и приво­дящие к началам, различны. Платон тоже правильно задавался этим вопросом и спрашивал, от начал или к началам [идет] путь [рассуждепий]—как на ста- ЮООЬ дионе, бегут или от атлотетов до меты, или наоборот 14. Начинать, конечно, надо с известного, а оно бывает двух видов: известное нам и известное безотносительно (haplös) 15. Так что нам, вероятно, следует все-таки на­чинать с известного нам. Вот почему, чтобы сделаться достойным слушателем [рассуждений] о прекрасном и правосудном и вообще о предметах государственной 5 науки, нужно быть уже хорошо воспитанным в нрав­ственном смысле 16. В самом деле, начало [здесь] — это то, что [дано] (to hoti), и, если это достаточно оче­видно, не будет надобности еще и в «почему» (to dioti). Такой, [воспитанный, человек] или имеет нача­ла, или легко может их приобрести17. А тот, кому по 57 дано пи того, ни другого, пусть послушает Гесиода: 10 Тот наилучший над всеми, кто всякое дело способен Сам обсудить и заране предвидеть, что выйдет из дела. Чести достоин и тот, кто хорошим советам внимает. Кто же не смыслит и сам ничего и чужого совета В толк не берет — человек пустой и негодный 18. 3(V). Продолжим рассуждение с того места, где 15 мы отошли в сторону19. Видимо, не безосновательно благо и счастье представляют себе, исходя из [собст­венного] образа жизни. Соответственно большинство, т. е. люди весьма грубые (phortikötatoi), [разумеют под благом и счастьем] удовольствие, и потому для них желанна жизнь, полная наслаждений. Существует ведь три основных [образа жизни] : во-первых, только что упомянутый, во-вторых, государственный и, в-третьих, созерцательный. И вот большинство, сознательно избирая скотский 20 образ жизни, полностью обнаруживают свою низмен­ность, однако находят оправдание в том, что страсти многих могущественных людей похожи па страсти Сарданапалла20. Люди достойные и деятельные (praktikoi) [пони­мают под благом и счастьем] почет, а цель государст­венного образа жизни почти это и есть. Но и такое кажется слишком поверхностным в сравнении с иско­мым [благом]. Действительно, считается, что почет 25 больше зависит от тех, кто его оказывает, нежели от того, кому его оказывают, а в благе мы угадываем не­что внутренне присущее и неотчуждаемое. Кроме того, к почету стремятся, наверное, для того, чтобы удосто­вериться в собственной добродетели. Поэтому доби­ваются почета у людей рассудительных и знакомых и [притом почета] за добродетель. Ясно, стало быть, so что по крайней мере для таких добродетель лучше по­чета. Вероятно, ее даже скорее можно представить се­бе целью государственного образа жизни. Но оказы­вается, и она не вполне совпадает с этой целью. В са­мом деле, обладать добродетелью можно, как кажется, и во время сна или всю жизнь бездействуя, а, кроме lOOGn того, обладая ею, можно пережить беды и величайшие несчастья. Но того, кто так живет, пожалуй, не пазо-вешь счастливцем, разве только отстаивая положение [своего учепия]. Но довольно об этом. Об этом ведь 58 достаточно было сказано в сочинениях для широкого круга21. Третий образ ЖИЗНИ — созерцательный. Мы рас­смотрим его впоследствии22. [Жизнь] стяжателя как бы подневольная, и богат­ство — это, конечно, не искомое благо, ибо оно полез­но23, т. е. существует ради чего-то другого. Потому-то названные ранее [удовольствие и почет] скорее мож­но представить себе целями, ибо они желанны сами по себе. Но оказывается, и они не цели, хотя в пользу того, [что они цели], приведено много доводов24, to Итак, оставим это. 4 (VI). Лучше все-таки, рассмотреть [благо] как общее [понятие] (lo katholoy) и задаться вопросом, и каком смысле о нем говорят, хотя именно такое изыскание вызывает неловкость, потому что идеи (ta eidc) ввели близкие [нам] люди (philoi andres) 25. И все-таки, паверное, лучше — во всяком случае, это [наш] долг — ради спасения истины отказаться даже is от дорогого и близкого, особепно если мы философы. Ведь хотя и то и другое дорого, долг благочестия — истину чтить выше. Основатели этого учения (doxa) не создали идей (ideai), внутри которых определялось бы первичное и вторичное; именно поэтому не создали они идею чи­сел26. Что же касается блага, то оно определяется [в категориях] сути, качества и отношения, а между 20 тем [существующее] само по себе (to kath' hayto), т. е. сущность (oysia), no природе первичнее отноше­ния — последнее походит на отросток, па вторичное свойство сущего (toy ontos), а значит, общая идея для [всего] этого невозможна27. И вот если «благо» имеет столько же значений, сколько «бытие» (to on) (так, в категории сути благо определяется, папример, как бог и ум, в категории ка- 25 чества, папример,— как добродетель, в категории коли­чества—как мера (to metrion), в категории отноше­ния — как полезное, в категории времени — как свое­временность (kairos), в категории пространства — как удобное положение и так далее), то яспо, что «благо» не может быть чем-то всеобъемлюще общим и единым. Ведь тогда опо определялось бы не во всех категориях, а только в одной. 59 so Далее, поскольку для [всего], что объединяется од­ной идеей, существует одна наука, то и для всех благ существовала бы тогда какая-то одна наука28. В действительности же наук много, даже [для благ, подпадающих] под одну категорию. Так, например, благо с точки зрения своевременности, если речь идет о войне, определяется военачалием, а если речь идет о болезни — врачеванием; или благо с точки зрения меры для питания [определяется] врачеванием, а для телесных нагрузок — гимнастикой. 35 Может возникнуть вопрос: что же все-таки хотят сказать, [добавляя] «само-по-себе» (aytoekaston) к от-1096b дельпому [понятию], коль скоро «человек сам по се­бе» (aytoaiithröpos) и «человек» — одно и то же поня­тие, а именно [понятие] «человек»283. В самом деле, в той мере, в какой речь идет о человеке, [«человек» и «сам по себе человек»] не различаются между собой, а если так, то [благо само но себе и частное благо] тоже не отличаются именно как блага. К тому же [благо са­мо по себе] не будет благом в большей степени, [чем частное благо], даже оттого, что оно вечное, раз уж 5 долговечный белый предмет не белее недолговечного. (Вероятно, убедительней рассуждение пифагорей­цев, которые помещают единое (to hen) в один ряд с благами (им, очевидно, следовал также Спевсипп). Но это должно быть предметом особого рассуждения.29) Известное сомнение в сказанном возникает потому, что суждения [платоников] имели в виду не всякое ю благо: как соответствующие одной идее определяются блага привлекательные и желанные сами по себе; то же, что их создает или охраняет или препятствует то­му, что им враждебно, определяется как благо из-за этой [отнесенности], т. е. в другом смысле. Ясно, что о «благе» тут говорят в двух смыслах: одни бла­га — это блага сами по себе, а другие — как средства 15 для первых. А потому, отделив блага сами по себе от вспомогательных, посмотрим, можно ли определять первые как объединенные одной идеей. Какие же бла­га можно полагать благами самими по себе? Те ли, что преследуются, хотя бы к ним ничего не добавля­лось, скажем, рассудительность (to phronein), зрение, определенное удовольствие и почет? В самом деле, да­же если мы преследуем их из-за чего-то другого, все равно их можно относить к благам самим по себе. Или 60 же пнчто ипое, кроме идеи [блага самого по себе], пе 20 есть [благо само по себе]? Но тогда эта идея будет бессмысленна. Л если и те [названные выше блага] относятся к [благам самим по себе], тогда во всем этом понятие (logos) блага вообще (tagathon) должно будет выявляться как тождественное, подобно тому как понятие белизны тождественно для снега и белил. Между тем понятия почета, рассудительности и удо­вольствия именно как благ различны и не совпадают 25 друг с другом30. Следовательно, «благо» как нечто об­щее, объединенное одной идеей, не существует. В каком же тогда смысле говорят «блага»? Во вся­ком случае, не похоже, чтобы [разпые вещи] случай­но назывались одинаково. Не в том ли дело, что всо блага из одного [источника] или служат чему-то од­ному? Или, скорее, [они благами называются] по ана­логии31? Так, например, зрение в тело — как ум в ду­ше (или еще что-либо в чем-то другом). Впрочем, сейчас эти [вопросы] все-таки следует зо оставить, потому что уточнять их более свойственно другой [части] философии, так же как [все] связан­ное с «идеей»: в самом деле, даже если есть единое благо, которое совместно сказывается [для разных ве­щей], или же пекое отдельное само по себе благо, яс­но, что человек не мог бы ни осуществить его в по­ступке (prakton), пи приобрести (klßton); a мы сейчас ищем именно такое. зг> Может показаться, что было бы лучше знать это io дения. Впрочем, и тут по большей части нет названий. Мы же попытаемся все-таки так же, как и раньше, тут тоже создать имена ради ясности изложения и просто­ты усвоения. Итак, что касается правды (to alëthes), то пусть, кто держится середины (ho mesos), называется, так сказать, правдивым (alethes), обладание серединой — правдивостью (aletheia)30, a извращения [истины] в сторону преувеличения — хвастовством (aladzöneia) и его носитель — хвастуном (aladzön), а в сторону умале­ния— притворством (eirj5neia) и <его носитель) — при­творой (eirön). По отношению к удовольствиям в развлечениях (en paidiai) держащийся середины — остроумный (eytrape-los), а его склонность — остроумие (eytrapelia), избы­ток—это шутовство (bömolokhia), а в ком оно есть — шут (bömolokhos), тот же, в ком недостаток,— это, может быть, неотесанный (agroikos), a склад [его ду­ши] — неотесанность (agroikia). Об остальных вещах, доставляющих удовольствие, [скажем], что человек, до­ставляющий нам удовольствие должным образом,— друг (philos) и обладание серединой — дружелюбие i(philia), a кто излишне заботится о нашем удовольст­вии, но не ради чего-то — угодник (areskos), если [же он ведет себя так] ради собственной выгоды, то он подхалим (kolax), y кого же в этом отношении недо­статок и кто сплошь и рядом доставляет неудовольст­вие, тот как бы зловредный и вздорный (dyseris lis kai dyskolos). Обладание серединой возможно и в проявлениях страстей, и в том, что связано со страстями; так стыд (aidös) —не добродетель, но стыдливый (aidßmtfn) за­служивает похвалы и в известных вещах держится се­редины; а у другого — излишек стыда, например у роб­кого (kataplex), который всего стыдится. Если жо человеку не хватает стыда, или его нет вовсе, он безза­стенчив (anaiskhyntos), в то время как держащийся середины стыдливый. Негодование (nemesis) — это обладание серединой по сравнению со злобной завистью (phthonos) и зло­радством (epikhairekakia); это все связано со страда­нием и удовольствием из-за происходящего с окружаю­щими. Кто склонен к негодованию — страдает, видя 90 пезаслуженно благоденствующего, а у завистливого в этом излишек, и его все [хорошее] заставляет стра- s дать; что же до злорадного, то он настолько лишен способности страдать, что радуется [чужой беде]. Об этом, однако, уместно будет сказать и в другом месте31. Что же касается правосудное™ (dikaiosynö), по­скольку это слово не однозначно (oykh haplos legetai), то после разбора вышеназванных [добродетелей] мы скажем о той и другой [правосудности], в каком смыс­ле каждая представляет собою обладание серединой32* <Это же относится и к добродетелям рассужде­ния.)33 iO 8(VIII). Итак, существуют три наклонности, две относятся к порокам — одна в силу избытка, другая в силу недостатка — и одна к добродетели — в силу обладапия серединой; все эти [наклонности] в извест­ном смысле противоположны друг другу, ибо крайние (akrai) противоположны и среднему, и друг другу, а средний — крайним. Ведь так же как равное в срав- ц» нении с меньшим больше, а в сравнении с большим меньше, так и находящиеся посредине (mesai) склады [души располагают] избытком сравнительно с недо­статком и недостатком сравнительно с избытком как в страстях, так и в поступках. Так, мужественный ка­жется смельчаком по сравнению с трусом и трусом — 2» но сравнению со смельчаком. Подобным образом и благоразумный в сравнении с бесчувственным распущен, а в сравнении с распущен­ным — бесчувствен, и щедрый перед скупым — мот, а перед мотом — скунец. Потому-то люди крайностей отодвигают того, кто держится середины, к противоположной от себя край­ности и мужественного трус называет смельчаком, 25 а смельчак — трусом; соответственно [поступают] и с другими. Так получается, что, хотя [наклонности] ДРУГ другу противоположны, крайности в наибольшей степени противоположны не середине, а друг другу, подобно тому как большое дальше от малого и малое от большого, нежели то и другое от того, что [находит- яо ся] ровно между ними. Кроме того, некоторые крайно­сти представляются отчасти подобными середине, как, например, смелость — мужеству или мотовство — щед-91 рости. Крайности же не имеют между собой никакого сходства. А более всего удаленное определяется как 35 противоположное, и, следовательно, более противопо­ложно то, что больше удалено. Середине же в одних н09а случаях более противоположно то, в чем недостаток, в других — то, в чем избыток; скажем, мужеству более противоположна не смелость, в которой избыток, а тру­сость, в которой недостаток; напротив, благоразумию не так противостоит бесчувственность, в коей присут­ствует какая-то обделенность (eiideia), как распущен-5 ность, состоящая в излишестве. Это происходит по двум причинам, [и] одна [из них заключена] в самом предмете. Ведь поскольку од­на из крайностей ближе к середине и довольно похожа на нее, мы противопоставляем ее пе середине, а, ско­рее, противоположной крайности; например, поскольку смелость представляется более или менее подобной и ίο близкой мужеству, то более непохожей будет трусость, и ее мы резче противопоставляем мужеству, а ведь то, что дальше отстоит от середины, кажется и резче про­тивопоставленным. Итак, это и есть одна из причин, заключенная в са­мом предмете, другая же заключается в нас самих, ибо, чем более мы склонны к чему бы то ни было, тем бо-15 лее это, видимо, противоположно середине. Например, мы сами от природы более склонны к удовольствиям, и потому мы восприимчивее к распущенности, пежелп к скромности (kosmiotes) 34. Так что мы считаем более резкой противоположностью середине то, к чему [в нас] больше приверженность (epidosis). И вот по этой причине распущенность, будучи излишеством, резче противопоставлена благоразумию, [чем бесчувствен­ность]. го 9(IX). Итак, о том, что нравственная добродетель состоит в обладании серединой и в каком смысле, и что это обладание серединой между двумя пороками, один из которых состоит в избытке, а другой — в недостат­ке, и что добродетель такова из-за достижения середи­ны как в страстях, так и в поступках,— обо всем этом сказано достаточно. Вот почему трудное это дело быть добропорядоч-25 ным, ведь найти середину в каждом отдельном слу­чае — дело трудное, как и середину круга не всякий 92 определит, а тот, кто знает, [как это делать]. Точно так и гневаться для всякого доступно, так же как и просто [раз] дать и растратить деньги, а вот тратить на то, что нужно, столько, сколько нужно, когда, ради того и как следует, способен не всякий, и это не просто. Недаром совершенство и редко, и похвально, и пре­красно. А значит, делая середину целью, прежде всего нужно держаться подальше от того, что резче противо­стоит середине, как и Калипсо советует: В сторону должен ты судно отвесть от волненья и дыма35. Ведь в одной из крайностей погрешность больше, а в другой меньше, и потому, раз достичь середины крайне трудно, нужно, как говорят, «во втором пла­ванье избрать наименее дурной путь» 36, а это лучше ксего исполнить тем способом, какой мы указываем. Мы должны следить за тем, к чему мы сами воспри­имчивы, ибо от природы все склонны к разному, а уз­нать к чему — можно по возникающему в нас удоволь­ствию и страданию, и надо увлечь самих себя в проти­воположную сторопу, потому что, далеко уводя себя от проступка, мы придем к середине, что и делают, на­пример, исправляя кривизну деревьев. Больше всего надо во всем остерегаться удовольст­вия и того, что его доставляет, потому что об этих ве­щах мы судим крайне пристрастно. Л значит, именно то, что испытали к Елене старейшины [троянского] народа, и нам надо испытать к удовольствию и при всех обстоятельствах повторять их речи, ибо если мы сможем так, как они, отдалить от себя удовольствие, то меньше будем совершать проступки37. Словом, так поступая, мы, чтобы сказать лишь са­мое главное, лучше всего сумеем достичь середины. Это, вероятно, трудно, и особенно в каждом отдельном случае, ибо не просто определить, как, из-за кого, из-за чего и сколько времени следует, [например], гне­ваться. В самом деле, мы иногда хвалим тех, в ком не­достаточно гнева, и называем их ровными, а иногда тем, кто зол, даем другое имя, [нарекая их] истинны­ми мужами. Но осуждения заслуживает не тот, кто не­много отходит от совершенства, будь то в сторону боль­шего или меньшего, а тот, кто далеко отходит, ибо такое не остается незамеченным. Не просто дать опреде-93 ление тому, до какого предела и до какой степени [на* рушение меры] заслуживает осуждения; так ведь об­стоит дело со всем, что относится к чувственно вос­принимаемому, а все это — частные случаи, и судят о них, руководствуясь чувством38. Итак, стало быть, ясно по крайней мере, что средин­ный склад во всех случаях заслуживает похвалы и что 25 следует отклоняться в одних случаях к избытку, а в других — к недостатку, ибо так мы легче всего достиг­нем середины и совершенства. КНИГА ТРЕТЬЯ (Г) 1(1). Поскольку [нравственная] добродетель связа- зо на со страстями и поступками, причем за произвольные страсти и поступки хвалят или осуждают, а непроиз­вольным сочувствуют и иногда даже жалеют за них, то при внимательном исследовании добродетели необходи­мо, вероятно, разграничить произвольное и непроиз­вольное1; это могут использовать и законодатели, [назначая] награды (timai) и наказания. Принято считать, что поступки, совершаемые под- 1110п невольно (ta biai) или по неведению (аТ agnoian), не­произвольны, причем подневольным (biaion) является тот поступок, источник (arkhe) которого находится во­вне, а таков поступок, в котором действующее или стра­дательное лицо не является пособником, скажем если человека куда-либо доставит морской ветер или люди, обладающие властью. Спорным является вопрос о том, непроизвольны или произвольны поступки, которые совершаются из страха перед достаточно тяжкими бедами или ради чего-либо s нравственно прекрасного, например если тирапп при­кажет совершить какой-либо постыдный поступок, меж­ду тем как родители и дети человека находятся в его власти; и если совершить этот поступок, то они будут спасены, а если не совершить — погибнут. Нечто по­добное происходит, когда во время бури выбрасывают [имущество] за борт. Ведь просто так (haplcfs) по сво­ей воле никто не выбросит [имущество] за борт, но w для спасения самого себя и остальных так поступают все разумные люди. Поступки такого рода являются, стало быть, сме­шанными, но больше они походят на произвольные: их предпочитают другим в то время, когда совершают, но цель поступка зависит от определенных условий (kata ton kairon). Так что поступок следует называть 95 произвольным и непроизвольным в зависимости от тою, 15 когда он совершается. В таком смешанном случае, со­вершая поступки, действуют по своей воле, ибо при таких поступках источник движения членов тела за­ключен в самом деятеле, а если источник в пем са­мом, то от него же зависит, совершать дапныи посту­пок или нет. Значит, такие поступки произвольны, но они же, взятые безотносительно, вероятно, непроиз­вольны, ибо никто, наверное, ничего подобного не из-20 брал бы само по себе. За поступки такого рода иногда даже хвалят, а именно когда во имя великого и пре­красного терпят нечто постыдное или причиняющее страдание, в противном же случае осуждают, ибо тер­петь постыднейшие вещи без какой-либо прекрасной цели или ради чего-то заурядного (metrion) свойст­венно дурному (phaylos) человеку2. Некоторые по­ступки не похвальны, однако вызывают сочувствие, 25 когда человек совершает недолжноо из-за таких об­стоятельств, которые пересиливают человеческую при­роду3 и которых никто не мог бы вынести. Однако существуют, вероятно, некоторые поступки, к соверше­нию которых пичто не должно вынудить, но скорее следует умереть, претерпев самое страшное; а потому смехотворными кажутся причины, принудившие Алк-меона у Еврипида убить мать4. Но иногда трудно рас-зо судить, какой поступок какому следует предпочесть и что во имя чего вынести, а еще труднее держаться (emmeinai) того, что нам заведомо известно, ведь, как правило, либо нас ожидает страдание, либо принужде­ние к постыдным [действиям]; вот почему хвалу и шоь осуждение получают в зависимости от того, по при­нуждению или нет совершен поступок. Итак, какие поступки следует признать подневоль­ными? Может быть, взятые безотносительно, поступки подневольны всякий раз, когда причина находится во­вне и, совершая поступок, человек никак не способст­вует ее действию? Но если поступки, сами по себе не­произвольные, в данное время и во имя определенных целей избраны, а источник — в том, кто совершает по-5 ступок, то, будучи сами по себе непроизвольны, они произвольны в данное время и при данпых обстоятель­ствах. Больше они походят на произвольные: поступки совершаются в определенных обстоятельствах (en tois kath' hekasta) и как поступки в определенных обстоя-90 тельствах произвольны5. Но не легко определить, ка­кие поступки следует предпочесть, потому что обстоя­тельства многообразны. Если сказать, что поступки, доставляющие удоволь­ствие и прекрасные, подневольны,— ведь, будучи вне ю нас, удовольствие и прекрасное принуждают,— то тог­да, пожалуй, все поступки окажутся подневольными, потому что мы все делаем ради удовольствия и пре­красного6. Но от насилия и от того, что против воли, испытывают страдание, а от поступков ради удоволь­ствия и прекрасного получают удовольствие. Смешно поэтому за легкость попадания в силки такого рода воз­лагать вину па внешние обстоятельства, а не на самого себя и полагать себя самого ответственным за прекрас- ц> ные поступки, а удовольствие — за постыдные. Итак, «подневольное» (to biaion) — это то, источник чего во­вне, причем тот, кто подневолен, никак не пособничает [насилию]. 2. Все совершенное по неведению является не про­извольным (oykh hckoysion), но непроизвольно (акоу-sion) оно, только если заставило страдать и раскаи­ваться. Ведь совершивший по неведению какой бы то гэ ни было поступок и нисколько этим поступком не раз­досадованный, хотя и не совершал его по своей воле (hekön), потому что все-таки не знал, поступал в то же время и не невольно (оусГ akön), во всяком случао не страдая. Из тех, кто совершает поступок по певедс-пию, раскаивающийся считается действовавшим неволь­но (akön), а нераскаивающийся — поскольку это уже другой [случай] — пусть будет «не поступающий по своей воле» (oykh hekön), потому что, раз тут есть различие, лучше, чюбы было и особое название. По-видимому, поступки по неведению (άΤ agnoian) 25 и поступки в неведении (agnoyn) — разные вещи; так, например, пьяный или охваченный гневом, кажется, совершает поступки не по неведению, но по известным причинам неосознанно и в неведении. Стало быть, вся­кий испорченный человек (ho mokhtcros) не ведает, как следует поступать и от чего уклоняться, а именно из-за этого заблуждения становятся неправосудными и вообще порочными. яо С другой стороны, называть проступок непроизволь­ным, если человек не ведает, в чем польза, нежела-4 Аристотель, т. 4 07 телыю, ибо сознательно избранное неведение является причиною уже не непроизвольных поступков, а испор­ченности (mokhteria) (ведь такое неведение заслужива­ет осуждения), и неведение общего тоже [нельзя счи­тать причиной непроизвольных поступков], а причи­нна на его — лишь неведение обстоятельств, от которых зависит и с которыми соотносится поступок7; в этом, [в особых обстоятельствах], заключены основания для жалости и сочувствия, так как именно в неведении о каком-либо из обстоятельств и поступают непроиз­вольно. Недурно было бы определить, что это за обстоятель­ства, сколько их, кто действующее лицо, что за посту-« лок, с чем и при каких обстоятельствах совершается, 5 а иногда также как и чем (скажем, каким орудием), и ради чего (например, ради спасения), и каким обра­зом (например, мягко или грубо). Конечно, только бе­зумец может ничего из этого не знать, ясно также, что никто не может не знать деятеля, ибо как же можно не знать по крайней мере, что это ты сам? А что че­ловек делает, он, пожалуй, может не знать, как, напри­мер, + те, кто утверждают, что они «выпали», [поте­ряли сознание], во время разговора t или что они не to знали, что разглашают неизреченное, например Эс­хил— таинства; или, желая показать, как стреляет, [выстреливают на самом деле], как было с катапуль­той8. Можно принять сына за врага, как Меропа, за­остренное копье — за копье с шариком на конце или камень — за пемзу9. Можно также, дав питье, чтобы 15 спасти, убить и, намереваясь обхватить руками, как борцы, сбить с ног. Поскольку неведение может касаться всех обстоя­тельств, в которых совершается поступок, кто не знает какое-либо из них, кажется, совершил поступок неволь­но, особенно если он не знал самого главного, а самым главным считается условие и цель его поступка. Кро­ме того, поступок, который из-за неведения такого ро-20 да определяют как непроизвольный, должен заставить страдать и раскаиваться. 3. Если непроизвольное совершается подневольно и по неведению, то произвольное — это, по-видимому, то, источник чего — в самом деятеле, причем знающем те частные обстоятельства, при которых поступок имеет 98 место. Едва ли правильно считать непроизвольным то, что совершается в ярости или по влечению (ta dia tkymon θ epithymian). Во-первых, потому, что тогда ни одно другое живое существо, ни даже ребенок не бу­дет поступать произвольно, а во-вторых, возникает со­мнение: то ли ни один поступок по влечению и в яро­сти не бывает произволен, то ли прекрасные поступки произвольны, а постыдные — непроизвольны. Но разве это не смешно, коль причина у поступка одна? И долж­но быть, нелепо утверждать, будто непроизвольны та­кие поступки, к которым следует стремиться, ведь и гневаться на что-то следует и влечение к чему-то испы­тывать, скажем к здоровью или ученью. Считается, что непроизвольное приносит страдания, а совпадающее с влечением — удовольствия. Какая, наконец, разница с точки зрения непроизвольности, по расчету (kata logismon) или в порыве ярости (kata thymon) совер­шены проступки? Ведь, с одной стороны, следует избе­гать и тех и других, а с другой — страсти, чуждые [рас]суждепия, не менее свойственны человеку, [не­жели разумный расчет] l0. A значит, поступки в по­рыве ярости и по влечению свойственны человеку, и потому такие поступки нелепо считать непроизволь­ными. 4(11). Вслед за разграничением произвольного и не­произвольного идет изложение вопроса о сознатель­ном выборе (proaircsis), [т. е. о преднамеренности], ведь он самым тесным образом связан с добродетелью Ή еще в большей мере, чем поступки, позволяет судить о нравах. Кажется, впрочем, что сознательный выбор и есть произвольное, однако [эти понятия] не тождествеппы, но [понятие] произвольного шире: к произвольному причастны и дети, и другие живые существа, а к со­знательному выбору — пет, и внезапные поступки про­извольными мы называем, а сознательно избранными — нет. Вероятно, неправильно определяют сознательный выбор как влечение, яростный порыв, желание или определенное мнение п. Во-первых, если влечение и яростный порыв — об­щее [свойство рассуждающего и нерассуждающего], то выбор, напротив, ничему, что не рассуждает (la 4· 99 aloga), не свойствен. Во-вторых, невоздержный посту-· пает по влечению, но не по выбору, а воздержный, напротив, по выбору, но не по влечению. И влечение противоположно сознательному выбору, а влечение вле­чению — нет12. Далее, влечение связано с удовольст­вием и страданием, а сознательный выбор ни к тому, ни к другому отношения не имеет. Еще меньше сознательный выбор походит на порыв ярости; в самом деле, что делается в ярости, меньше всего, как кажется, сообразуется с сознательным выбо­ром. Но это тем не менее и не желание, хотя представ­ляется весьма близким ему; дело в том, что сознатель­ный выбор не бывает связан с невозможным, и, если кто-нибудь скажет, что он сознательно избрал невоз­можное, его, должно быть, примут за глупца. Но же­лание бывает (и) невозможного, например бессмертия. Бывает и такое желание, которое никоим образом не может осуществиться благодаря самому [данному че­ловеку], например желание, чтобы в состязании побе­дил определенный актер или атлет; однако сознатель­ному выбору подлежат не такие вещи, а только те, что считают от себя зависящими. Далее, если желание [направлено], скорее, на цель, то сознательный выбор имеет дело со средствами к цели, например мы желаем быть здоровыми и мы желаем быть счастливыми и так и говорим: [«желаю быть здоровым или счастливым»], но выражение «мы избираем быть здоровыми или сча­стливыми» нескладно. В целом выбор, похоже, обращен на то, что зависит от нас. Наконец, мнением выбор тоже не будет. Действи­тельно, мнение, кажется, бывает обо всем, т. е. о веч­ном и невозможном, с таким же успехом, как о за­висящем от нас; и различают ложные и истинные мне­ния, а не порочные и добродетельные; что же касается сознательного выбора, то он [определяется], скорее, в этих [последних понятиях]. Поэтому, вероятно, ни­кто вообще не говорит, что сознательный выбор тож­дествен мнению и даже что оп тождествен определен­ному мнению; в самом деле, каковы мы [сами], зави­сит от того, благо или зло мы выбираем, а не от того, какие у нас мнения. И мы сознательно выбираем, что из таких, [т. е. благих и дурных, вещей] принять it чего избежать, а мнения мы составляем о том, что та-. 100 кос благо π зло, кому это полезно или в каком смысле, по о том, принять или избежать, едва ли составляем мнения13. Кроме того, сознательный выбор хвалят, скорее, за то, что [выбрано] должное, т. е. за верность (orlhös), мнение же [одобряют] за истинность (alct-litfs). Наконец, сознательно мы выбираем то, что мы прежде всего знаем как благо, а мнение мы составляем о том, чего толком не знаем. Делают наилучший выбор л составляют наилучшее мнение, по-видимому, не одни и те же люди, но некоторые довольно хорошо составля­ют мнение, однако из-за порочности избирают не то, что должно. Не имеет значения, возникают ли мнения до того, как сделан выбор, или после того: мы ведь обсуждаем не это, а тождествен ли он какому-либо мнению. Если ничто из названного [выше] не есть созна­тельный выбор, то что же он тогда такое и каков он? Итак, с одной стороны, сознательный выбор явно про­изволен, с другой — не все, что произвольно,—предмет сознательного выбора (proaireton). Тогда это, наверное, то, о чем заранее принято решение? Ведь сознатель­ный выбор [сопряжен] с [рас] суждением и [раз] мыш­лением. На это, кажется, указывает и само название: проайретон — «нечто, избранное перед другими веща­ми» (pro heteron haireton).14 5.(111) Обо всем ли принимается решение (boyleyon-tai) и все ли предмет решения (boyleyton) или же для некоторых [вещей] решение (boylc) невозможно?15 Предметом решения, вероятно, следует называть не то, о чем может принять решение какой-нибудь глупец или безумец, но то, о чем его принимает разумный че­ловек. Никто не принимает решения о вечном, скажем о космосе 16 или о несоизмеримости диаметра и стороны квадрата, а также и о том, что, изменяясь, всегда из­меняется одинаково, будь то по необходимости, или но природе, или но какой-то иной причине17 (как, напри­мер, солнцевороты или восходы). Не принимают ре­шений ни о том, что всякий раз бывает по-разному (как засухи и дожди), ни о случайном (как, например, находка клада). Но и о человеческих делах не обо всех Гм»а исключения принимают решения (скажем, никто из лакедемонян не решает, какое государственное уст-101 so ройство было бы наилучшим для скифов, ибо здесь пи-чего от нас не зависит). А принимаем мы решения о том, что зависит от нас и осуществляется в поступках. Это-то нам и оста­лось [рассмотреть]. В самом деле, причинами принято считать природу, необходимость, случай, а кроме того, ум и все, что исходит от человека. А среди людей все принимают решение о том, что осуществляется ими iii2b самими в поступках. О точных и самодостаточных [зна­ниях, или] науках, например о правописании, не мо­жет быть решения, ибо мы не сомневаемся, как сле­дует писать 18, но о том, что зависит от нас и не всегда бывает одинаково, мы принимаем решения, например о том, что связано с искусством врачевания или нажи­вания денег, и в делах кораблевождения по сравнению с гимнастикой мы скорее принимаем решепия, причем тем скорее, чем менее подробно [наука кораблевожде­ния разработана]. Подобным же образом принимаются решения и в остальных случаях и скорее в искусст­вах19, чем в науках, [т. е. знаниях точных], потому что в первом случае у нас больше сомнений. Решения бывают о том, что происходит, как правило, определен­ным образом, но чей исход не ясен и в чем заключена ίο [некоторая] неопределенность. Для важных дел, не будучи уверены, что мы сами достаточно [умны] для принятия решений, мы приглашаем советчиков. Решение паше касается ие целей, а средств к цели, ведь врач принимает решения не о том, будет ли оп лечить, и ритор — не о том, станет ли он убеждать, и государственный муж— не о том, будет ли он устанав­ливать закопность, и никто другой из прочих мастеров ί5 [не сомневается] в целях, но, поставив цель, он забо­тится о том, каким образом и какими средствами ее достигнуть; и если окажется несколько средств, то прикидывают, какое самое простое и наилучшее; если же достижению цели служит одно средство, думают, как ее достичь при помощи этого средства и что будет средством для этого средства, покуда не дойдут до пер-20 вой причины, находят которую последней. Принимая решение, занимаются как бы поисками и анализом описанным выше способом (так же как в задачах па построение). Однако не всякие ПОИСКИ оказываются прннима-нием решепия (boyleysis), например в математике20» 102 ηητο всякое принимание решения — поиски; и что в анализе последнее — первое по возникновению. И если наталкиваются на невозможность [осуществления], 25 отступаются (например, если нужны деньги, а достать их невозможно); когда же [достижение цели] пред­ставляется возможным, тогда и берутся за дело. «Воз­можно» то, что бывает благодаря нам, ведь [исполне­ние чего-то] благодаря друзьям и близким в известном смысле тоже зависит от нас, так как в нас источник [действия]. Поиски здесь обращены в одних случаях на орудия, в других — на их употребление; так и во зо [всем] остальном: в одном случае — на средства, в другом —на способ, т. е. на исполнителя (dia tinos). Как сказано, человек — это, копечно, источник по­ступков, а решение относится к тому, что он сам осу­ществляет в поступках, поступки же совершаются ради чего-то другого. Действительно, не цель бывает пред­метом решения, а средства к цели, так же как и ire отдельные вещи (скажем, хлеб ли это? или должным шза ли образом он испечен?),— это ведь дело чувства, и если по всякому поводу будешь принимать решение, то уйдешь в бесконечность. Предмет решения и предмет выбора одно и то же, только предмет выбора уже заранее строго определен, ибо сознательно выбирают то, что одобрено по приня­тии решения, потому что всякий тогда прекращает поиски того, как ему поступить, когда возвел источник [поступка] к себе самому, а в себе самом — к ведущей части души (to hcgoymenon), ибо она и совершает со-зпательный выбор. Это ясно и на примере древних го­сударственных устройств, изображенных Гомером, ибо цари извещали парод о выборе, который опи уже сде­лали 2l. Если предмет сознательного выбора есть предмет ю решения, устремленного к зависящему от нас, то со­знательный выбор — это, пожалуй, способное прини­мать решения стремление (boyleytike orexis) к зави­сящему от нас; в самом деле, приняв решение, мы вы-ноагм свой суд и тогда согласуем наши стремления с решением. Итак, будем считать, что в общих чертах мы опи­сали созпательпый выбор, а имеппо: с какого рода (вещами] он имеет дело, и показали, что он касается средств к цели 22. 103 15 6(IV). Уже сказано, что желапие (boylesis)' [па-правлено] на цель, но одни считают, что к благу вооб­ще (tagathon), a другие —что к кажущемуся благом (phainomenon agathon). У тех, кто говорит, что пред­мет желания (to boyleyton) есть благо вообще, полу­чается: то, чего желают, при неверном выборе не есть «предмет желания», ведь что будет «предметом жела­ния», будет и благом, но мы уже знаем, что он — зло, 20 если выбор сделан неверно23. У тех же, кто называет кажущееся благом предметом желапия, получается, что нет естественного предмета желапия, но всякому желанно то, что ему таким покажется. Между тем, желанным каждому кажется свое, а если так, то, мо­жет статься, даже противоположное. Если же это не годится, то не следует ли сказать, что, взятый безотносительно, истинный предмет жела­ния — это собственно благо, а применительно к каж-25 дому в отдельности — кажущееся благом? И если для добропорядочного человека предмет желания — истин­ное благо, то для дурного — случайное; так ведь даже с телом: для людей закаленных здоровым бывает то, что поистине таково, а для болезненных [совсем] иное; подобным же образом обстоит дело с горьким и слад­ким, с теплым, тяжелым и со всем прочим. Доброло-зо рядочныи человек правильно судит в каждом отдель­ном случае, и в каждом отдельном случае [благом] ему представляется истинное [благо]. Дело в том, что каждому складу присущи свои [представления] о кра­соте и удовольствии и ничто, вероятно, не отличает добропорядочного больше, чем то, что во всех частных случаях он видит истину (talethes) так, будто он для них правило и мерка (kanön kai metron), А большин­ство обманывается явно из-за удовольствия, ведь оно, не будучи благом, кажется таковым. Итак, удовольст-шзь вие выбирают, принимая его за благо, а страдания из­бегают, считая его злом. 7(V). Итак, если цель — это предмет желания, s а средства к цели — предмет прннимания решений и со­знательного выбора, то поступки, связанные со сред­ствами, будут сознательно избранными и произвольны­ми. Между тем деятельности добродетелей связаны со средствами [и тем самым с собственной волей и созна­тельным выбором]. 104 Действительно, добродетель, так же как и пороч­ность, зависит от нас. И в чем мы властны совершать поступки, в том — и не совершать поступков, и в чем |от нас зависит] «нет», в том —и «да». Следовательно, если от нас зависит совершать поступок, когда он нре- ,0 красен, то от нас же — не совершать его, когда он по­стыден; и если не совершать поступок, когда он пре­красен, зависит от нас, то от нас же — совершать, ког­да он постыден. А если в нашей власти совершать, точ­но так же как и не совершать, прекрасные и постыд­ные поступки [и если поступать так или иначе], зна­чит, как мы видели, быть добродетельными или пороч­ными, тоот нас зависит, быть нам добрыми или дур­ными. Изречение «Никто по воле не дурен и против воли ir» не блажен»24 в одном, очевидно, ложно, а в другом истинно. В самом деле, блаженным никто не бывает против воли, вато испорченность [есть нечто] произ­вольное. Иначе придется оспорить только что выска­занные [положения], и [окажется], что нельзя при­знавать человека ни источником, ни «родителем» по­ступков в том же смысле, в каком он родитель своих детей25. А если это очевидно и мы не можем возво- го дить наши поступки к другим источникам, кроме тех, что в нас самих, тогда, имея источник в нас, они сами зависят от нас и являются произвольными. Это подтверждается, пожалуй, как [поступками] отдельных лиц в сугубо частных делах, так и самими законодателями, ибо они наказывают и осуществляют возмездие по отношению к тем, кто совершает худые дела (ta mokhtera), если только их совершили не под­невольно и не по неведению, в котором сами неповин- 25 ны; а [тем, кто совершает] прекрасные [поступки, за­конодатели] оказывают почести, чтобы [таким обра­зом] подстегнуть одних и обуздать других. (Впрочем, делать то, что не зависит от нас π не яв­ляется произвольным, никто нас не подстегивает, так как без толку (pro ergoy) уговаривать не чувствовать •м»пла, боли, голода и вообще чего-нибудь в этом ро-ди мы ведь все равно будем это чувствовать.) [Зако- зо податели] карают даже за само неведение, когда счи-•ннот, что человек повинен в неведении, например пья­ных считают виновными вдвойне26. Ведь в этом случае источник в самом человеке, потому что в его власти но 105 напиться, и имепно в том, что напился,— причина по­ведения. И за неведение в законах чего-то такого, что 1Н4а знать положено и нетрудно, наказывают, точно так и в других случаях, когда считают, что неведение обус­ловлено невниманием, так как тут неведение зависит от самих людей, ведь быть внимательными — это в их власти. Но может быть, человек таков, что не способеп проявить внимания. Однако люди сами виноваты, что 5 стали такими от вялой жизни, так же как сами бывают виноваты, что делаются неправосудными или распу­щенными: одни — делая зло, другие — проводя время в попойках и тому подобных [занятиях], ибо деятельно­сти, связанные с определенными [вещами], создают людей определенного рода. Это видно на примере тех, кто упражняется для какого-либо состязапия или де­ла, потому что они все время запяты этой деятельно­стью. Так что не знать, что при определенной деятель-10 ности возникают [определенные нравственные] устои, может только тот, кто глух и слеп27. Далее, нелепо полагать, что поступающий против права не хочет быть неправосудным, а ведущий себя распущенно — распущенным28. А коль скоро человек отнюдь не в неведении делает такое, из-за чего станет неправосудеп, то он неправосуден по своей воле; прав­да, будучи неправосуден, он не перестанет им быть, is когда захочет, и не станет правосудным, ведь и боль­ной не выздоровеет, если просто захочет, хотя бы слу­чилось так, что он болен по своей воле — из-за невоз­держного образа жизни и неповиновения врачам. В этом случае у пего ведь была возможность не бо­леть, но, когда он ее упустил, ее больше нет, подобно тому как метнувший камень не может получить его обратно, между тем как от него самого зависело — раз источник действия в нем самом — бросить его. Так и 20 У неправосудного и распущенного сначала была воз­можность не стать такими, а значит, опи по своей воло такие, а когда уже человек стал таким, у него больше нет [возможности] таким не быть. И не только пороки души произвольны, по в неко­торых случаях пороки тела тоже, Эти случаи мы и ставим в вину: ведь никто не винит безобразных от природы, винят безобразных из-за иеупражпенил и 25 невнимания [к здоровью]. Точно так обстоит дело с 106 немощью и увечьем. Никто, вероятно, не станет ру­гать слепого от природы, из-за болезни или от удара, скорее, его, наоборот, пожалеют. Но если болезнь от пьянства или другой распущенности, всякий, пожа­луй, поставит ее в вину. Таким образом, те из телес­ных пороков, что зависят от нас, ставятся в вину, а те, что не зависят, не ставятся. А если так, то среди дру- за шх, [т. е. не телесных, пороков], те, которые ставятся в вину, тоже, пожалуй, зависят от нас. Можно, конечно, возразить, что все стремятся к то­му, что кажется [им] благом, по ие властны в том, что [именно им таковым] кажется, и, каков каждый чело­век сам по себе, такая и цель ему является. С другой стороны, если каждый человек в каком-то смысле ви- иии повннк своих собственных устоев [и состояний], то в каком-то смысле он сам виновник и того, что ему ка­жется. А если не [признать этого], тогда, [выходит], никто ие виноват в своих собственных злых делах, но совершает их по неведению [истинной] цели, полагая, s что благодаря им ему достанется наивысшее благо; и стремление к [истинной] цели ие будет тогда изби­раемым добровольно (aythairetos), по тогда нужно ро­диться, имея, словно зрение, [способность] правильно рассудить и выбрать истинное благо; и кто прекрасно одарен этим от природы, тот благороден, ибо он будет владеть величайшим и прекраснейшим даром,— какой не взять у другого и какому не выучиться, но какой ю дан при рождении. В том, чтобы от природы (pephy-kenai) [видеть] благо (to ey) и прекрасное, и состоит полноценное и истинное благородство (eyphyïa). Если эти [соображении] истинны, то почему добро­детель более произвольна, нежели порочность? Ведь для того и другого, т. е. для добродетельного, так же как и порочного, цель по природе или как бы то пи было явлена и установлена, а с этой целью соотносят t& [все] остальное, какие бы поступки ни совершали. По­этому, видится ли цель каждому человеку такой или ннакой не но природе, но есть в этом что-то от него самого, или же цель дана природой, но все остальное добропорядочный человек делает произвольно,-- [в лю­бом случае] добродетель есть нечто произвольное и по­рочность произвольна ничуть не менее. Соответственно 2о и у порочного есть самостоятельность (to άΐ ay ton), если не в [выборе] цели, так в поступках. Итак, если %i)l добродетели, согласно определению, произвольны (ведь мы сами являемся в каком-то смысле виновниками [нравственных] устоев, и от того, каковы мы, зависит, какую мы ставим себе цель), то произвольны также 25 и пороки, ибо [все здесь] одинаково. 8. Итак, в связи с добродетелями мы сказали в об­щих чертах об их родовом понятии, а именно что они состоят в обладании серединой и что это [нравствен­ные] устои, [или склады души]; о том также, что, чем они порождаются, в том <и> сами деятельны (praktikai); о том, что добродетели зависят от нас и что они произвольны, и, [наконец], что [они действу-30 ют] так, как предписано верным суждением. Однако поступки и [нравственные] устои произ­вольны не в одном и том же смысле: поступки от па-чала и до конца в нашей власти и мы знаем [все] отдельные обстоятельства, а [нравственные] устои, [или склады души, в нашей власти только] вначале, и постепенное их складывание происходит незаметно; 1Н5а как то бывает с заболеваниями. Но поскольку от нас зависит так или иначе распорядиться [началом], по* стольку [устои] произвольны.29 9. Теперь, взяв снова каждую добродетель в отдель-5 иости, мы скажем, какова она, к чему относится и как проявляется. Одновременно выяснится также и число добродетелей. (VI). Прежде всего мы скажем о мужестве. Мы уже выяснили30, что это — обладание серединой между страхом и отвагой. А страх мы испытываем, очевидно, потому, что нечто страшное [угрожает нам], а это, вообще говоря, зло. Именно поэтому страх определяют ю как ожидание зла. Конечно, мы страшимся всяких зол, например бесславия, бедности, неприязни, смерти, но мужественным человек считается применительно не ко всем этим вещам, ибо иного следует страшиться, и, если страшатся, скажем, бесславия, это прекрасно, а если нет, то постыдно, и, кто этого страшится, тот добрый и стыдливый, а кто не страшится — беззастен-15 чивый. Некоторые называют последнего «мужествен­ным» в переносном смысле, потому что он обладает чем-то похожим на мужество, ведь мужественный в каком-то смысле тоже бесстрашен. Наверное, не сле­ша дует страшиться ни бедности, ни болезней, ни вообще того, что бывает не от порочности и не зависит от са­мого человека31. Но бесстрашие в этом—[еще] не мужество. А в силу сходства мы так называем и его тоже, ведь некоторые трусят в опасностях на войне, по обладают щедростью и отважно переносят потерю имущества; не трус и тот, кто страшится оскорбления детей и Ж£ны, или зависти, или еще чего-нибудь в этом роде; а тот, кто отважно ожидает порки, не «мужест­венный». К каким же страшным вещам имеет отношение му­жественный? Может быть, к самым большим [ужа­сам]? Ведь ужасное никто не переносит лучше [му­жественного] . А самое страшное — это смерть, ибо это предел, и кажется, что за ним для умершего пичто уже ни хорошо, пи плохо. Но все же и за отношение к смерти мужественным почитают не при всех обстоя­тельствах, например если [смерть приходит] во время бури или от недугов. Но при каких же тогда? Может быть, при самых прекрасных? Именно таковы [обстоя­тельства] битвы, ибо это величайшая и прекрасней­шая из опасностей. О том же говорит и почет, [кото­рый воздают воинам] сограждане и властители (то-narkhoi) 32. Так что мужественным в собственном смысле сло­ва оказывается, видимо, тот, кто безбоязненно (ade&s) встречает прекрасную смерть и все, что грозит скорой смертью, а это бывает прежде всего в битве. Впрочем, мужественный человек ведет себя безбоязненно и в бу­рю, и при недугах, но все-таки не так, как моряки; ибо мужественные отчаиваются в спасении и негодуют на такую смерть, а моряки, имея опыт, надеются на себя (eyelpides). Кроме того, мужество проявляют при тех [обстоятельствах], когда требуется доблесть или когда смерть прекрасна, между тем при гибели такого рода, [как в море или от недуга], нет места ни для того, ни для другого. 10(VII). Есть вещи не для всех людей одинаково страшные, а кое-что мы называем превышающим [си­лы] человека33. Это последнее, следовательно, страшно для всякого разумного человека, а первое, оставаясь в пределах че­ловеческих возможностей, отличается величиной и сте-109 пеыыо; так же обстоит дело и с тем, что придает отва­ги (ta tharrhalea). Мужественный неустрашим как че­ловек, значит, оп будет страшиться и такого, [что в пределах человеческих сил,] однако выдержит [страх], как должно и как предписывает верное суждение ради прекрасной цели, ибо [прекрасное] — цель добродете­ли. Этого, [т. е. страшного в пределах человеческих возможностей], можно страшиться в той или иной сте­пени, а, кроме того, не страшного [можно] страшиться так, будто это страшное. Заблуждение возникает пото­му, что страшатся или не (того, чего) следует, или не так, как следует, или не тогда, когда следует, или же [еще] из-за чего-нибудь такого; так же обстоит дело с тем, что придает отваги. А значит, кто выносит, что следует, и ради того, ради чего следует, так, как сле­дует, и тогда, когда следует, и соответственно испыты­вает страх и проявляет отвагу, тот мужествен, ибо му­жественный и терпит и действует достойно и как [ве­лит верное] суждение. Между тем цель всякой деятельности то, что со­ответствует [нравственным] устоям, т. е. для мужест* венного мужество прекрасно33а, а такова и цель муже­ства, ведь всякий предмет определяется согласно своей цели. Так что нравственно прекрасное и есть та цель, ради которой мужественный выносит и совершает по­добающее мужеству. Тот, кто преступает меру, причем в бесстрашии, но имеет названия (мы уже говорили, что многое безы­мянно), но, если человек пе страшится ничего, дажо землетрясения, как то рассказывают про кельтов34, он, вероятно, бесноватый или тупой. Кто слишком отва­жен перед страшными опасностями — смельчак. Ка­жется, что смельчак — это хвастун, и он склонен при­писывать себе мужество: он хочет, чтобы казалось, будто оп относится к опасностям так, как [мужествен­ный] на самом деле [к ним относится], и потому, где удается, разыгрывает мужество. Вот почему многие из смельчаков «смелотрусы», ведь, смельчаки при удоб­ном случае, они не выдерживают [настоящих] опас­ностей. А кто преступает меру, причем в страхе, тот трус, пбо страх не того, чего следует, и не такой, как сле­дует, и так далее — следствия этого. Ему недостает также отваги, и чрезмерность [его страха] особенно 110 заметна при страданиях. Действительно, страдая, трус легко теряет надежду: ведь ему все страшно. А муже­ственный ведет себя противоположным образом, ибо человеку, надеящемуся на себя, свойственна отвага. Итак, трус, смельчак и мужественный человек име­ют дело с одним и тем же35, но относятся они к это­му по-разному: у одного избыток, у другого недоста­ток, а третий обладает серединой [между крайности-λίπ] и [ведет себя] как следует. Кроме того, смельчаки в преддверии опасности безоглядны и полны рвения, но в самой опасности отступают, а мужественные ре­шительны в деле, а перед тем спокойны. 11. Следовательно, как уже было сказано, мужест­во — это обладание серединой в отношении к внушаю­щему страх и придающему отвагу, с указанными ограничениями; далее, мужественный избирает опре­деленные [действия] и выдерживает что-то потому, что это прекрасно, или потому, что обратное позорно. Умирать, чтобы избавиться от бедности, влюбленности или какого-нибудь страдания, свойственно не муже­ственному, а, скорее, трусу, ведь это изнеженность — избегать тягот, и изнеженный принимает [смерть] не потому, что это хорошо, а потому, что это избавляет от зла. (VIII). Что-то такое, стало быть, и представляет собою мужество, однако [этим словом] называются и другие пять видов [«мужества»] 36. Прежде всего, гражданское (politike) мужество, оно ведь больше всего походит на собственно мужест­во. Принято считать, что граждане выносят опасности [войны] из-за установленных законом мер виновности, из-за порицания, а также ради чести. Вот почему са­мыми мужественными считаются такие [граждане], у которых трусов бесчестят, а мужественных почита­ют. И Гомер изображает такими, например, Диомеда и Гектора: Стыд мне, когда я, как робкий, в ворота и стены укроюсь! w и: Вождь Диомед от меня к кораблям убежал устрашенный,— Скажет хвалясь, и тогда расступися, земля, подо мною!38 Такое мужество более всего походит на описанное вы­ше, потому что оно происходит от добродетели, а именно: от стыда, от стремления к прекрасному, т. е. 111 к чести, и во избежание порицания, так как это по-so зор. Возможно, в один ряд с этим поставят и [муже­ство] тех, кого к тому же самому принуждают на­чальники, однако они хуже постольку, поскольку они поступают так не от стыда, а от страха, избегая но позора, а страдания; действительно, имеющие власть принуждают их, как Гектор: Если ж кого я увижу, хотящего вне ратоборства Возле судов крутоносых остаться, нигде уже после В стане ахейском ему не укрыться от псов и пернатых.зэ И кто назначает [воинов] в передовые отряды и бьет Лц6ь их40, если они отступают, делает то же самое, [что Гектор], равным образом как и те, кто располагает [воинов] перед рвами и [другими] такого рода [пре­пятствиями] : ведь все они принуждают. Однако му^ жественным следует быть не по принуждению, а по­тому, что это прекрасно. Считается, что опыт в отдельных вещах — это то-5 же мужество. Исходя из этого, Сократ думал, что му­жество состоит в знании41. Каждый между тем бывает опытен в своем деле, например в ратном — наемники; на войне многие вещи, по-видимому, напрасно внуша­ют страх, и они отлично это знают. Они кажутся мужественными, потому что другие люди не пони­мают, какова [в действительности опасность]. Кроме того, благодаря опыту они лучше всех умеют нападать jo и защищаться, умеют обращаться с оружием и обла­дают таким, которое превосходно служит и для напа­дения, и для защиты, а потому они сражаются, словно вооруженные с безоружными и словно атлеты с дере­венскими жителями. Ведь и в таких состязаниях луч­шими бойцами бывают не самые мужественные, а са-i5 мые сильные, т. е. те, у кого самое крепкое тело. Но наемники становятся трусами всякий раз, когда опас­ность слишком велика и они уступают врагам числен­ностью и снаряжением, ведь они первыми обращают­ся в бегство, тогда как гражданское [ополчение], оставаясь [в строю], гибнет, как и случилось возле храма Гермеса42. Ибо для одних бегство позорно, и 50 смерть они предпочитают такому спасению, а другие с самого начала подвергали себя опасности при усло­вии, что перевес на их стороне, а поняв, [что этого 112 нет], опи обращаются в бегство, страшась смерти больше, чем позора. Но мужественный не таков. И ярость (ho thymos) относят к мужеству, потому что мужественными считаются также те, кто в ярости бросается [навстречу опасности], словно раненый зверь, так как и мужественные бывают яростными (thymoeideis), действительно, ярость сильнее всего толкает навстречу опасностям, а отсюда и у Гомера: «силу ему придала ярость», и «силу и бурную ярость это в нем пробудило», и «жаркую силу у ноздрей», и «закипела кровь» 43, ибо все такие признаки, видимо, указывают на возбуждение, ярость и порыв. Так что мужественные совершают поступки во имя прекрасного, а ярость содействует им в этом; что же до зверей, то они [приходят в ярость] от страдания, т. е. получив удар, или от страха, потому что, когда они в лесу, они не нападают. Разумеется, не мужест­венны они, когда, не предвидя ничего страшного, го­нимые болью и яростью, бросаются навстречу опасно­сти. В противном случае мужественными, пожалуй, окажутся даже голодные ослы, ведь они и под удара­ми не перестают пастись44, да и блудники, повинуясь влечению, совершают много дерзкого. Но мужество от ярости, похоже, самое естественное, и, если добавить сознательный выбор и [прекрасную] цель, это и бу­дет [истинное] мужество. Гнев, конечно, причиняет людям боль, а месть до­ставляет удовольствие, но кто лезет в драку из таких [побуждений] — драчун (makhimos), a не мужествен­ный, ибо он поступает так пе потому, что это пре­красно, и не потому, что так велит суждение, а дви­жимый страстью; однако что-то очень похожее на мужество у него все же есть. Не мужествен, разумеется, и тот, кто самонадеян (eyelpis): в опасностях ему придает отваги то, что он часто и над многими одерживал победу, а похож он на мужественного потому, что и тот и другой от-иажны. Но если мужественный отважен по назван­ным выше причинам45, то этот потому, что уверен в гноем превосходстве и в том, что ничего [дурного] ис­пытать не придется. Так же ведут себя и упившись пьяными, потому что становятся самонадеянны. Но когда обстоятельства для них неблагоприятны, они обращаются в бегство. Мужественному свойственно 113 выпосить являющееся и кажущееся страшным для: человека потому, что так поступать прекрасно, а не [так] — позорно. Вот потому и считается, что более мужествен тот, кому присущи бесстрашие и невозму­тимость при внезапных опасностях, а не предвиден­ных заранее. Ведь как мы знаем, [источник мужсст-20 ва]—это скорее [нравственные] устои, так как при подготовленности [мужества] меньше. При опасно­стях, известных заранее, выбор можно сделать по ра­счету и рассуждению46, но при внезапных — согласно устоям. Мужественными кажутся и те, кто не ведает об опасности, и они очень похожи на самонадеянных, од­нако хуже последних, потому что ие имеют [высокой само]оценки (axiöma), а те имеют47. Именно в силу 25 такой [самооценки самонадеянные] известный срок держатся, те же, кто — в силу заблуждения, поняв, что [дела обстоят] иначе, чем они предполагали, об­ращаются в бегство, как и произошло с аргивянами, которые напали па лакедемонян, думая, что это си-кионцы48. Итак, сказано и о том, каковы разновидности му­жественных, и о том, кого принято считать мужест­венными. 12 (IX). Мужество связано с тем, что внушает зо отвагу и страх, но оно связано с тем и другим не одинаково, но больше — со страшным. В самом деле» кто невозмутим в опасностях и ведет себя как долж­но, более мужествен, чем тот, кто мужествен при об­стоятельствах, придающих отваги. Как уже было ска­зано, мужественными почитаются за [стойкое] пере­несение страданий. Вот почему мужество сопряжено со страданиями и ему по праву воздают хвалу; в са-35 мом деле, переносить страдания тяжелей, чем воздер* живаться от удовольствий. 1117ь Впрочем, цель, достигнутая мужеством, пожалуй, доставляет удовольствие, но она не видна за тем, что вокруг, как бывает хотя бы на гимнастических состя­заниях; цель кулачных бойцов, ради которой [бьют· ся],— венок и честь — доставляет удовольствие, но б получать удары больно, раз плоть живая, и доставляет страдания, как и всякое напряжение; и вот, посколь­ку этого много, а то, ради чего [состязаются], незпа-Ш чнтсльно, кажется, что у них нет никакого удовольст­вия. Если так и с мужеством, значит, смерть и рапы принесут мужественному страдания, причем против его воли, но он вынесет их, так как это прекрасно и так как пе вынести позорно. И чем в большей сте- 10 лени он обладает всей добродетелью и чем он счаст­ливее, тем больше он будет страдать, умирая, ведь такому человеку в высшей степени стоит жить и ou лишает себя величайших благ сознательно, а это му­чительно (lypöron). Но он от этого ничуть не менее мужествеп, а, может быть, даже более, потому что столь [великим благам] предпочитает нравственно прекрасный [поступок] на войне. Да и пе для всех 15 добродетелей удовольствие от их проявления имеет место, разве только в той мере, в какой достигается цель49. Но ничто не мешает, наверное, чтобы самыми лучшими воинами были не такие, а мепее мужествен­ные люди, которые, однако, не имеют никакого друго­го блага; ведь они готовы к риску и меняют жизнь 20 па ничтожную паживу50. Итак, будем считать, что о мужестве сказано, и пе трудно попять из сказанного, в чем его суть по край­ней мере в общих чертах. 13 (X). После этой добродетели поговорим о бла­горазумии51, ведь [мужество и благоразумие]—доб­родетели частей [души], не обладающих суждением. А мы уже сказали52, что благоразумие — это облада- 25 пне серединой в связи с удовольствиями, потому что со страданием опо связано меньше и не так, [как с удовольствиями]; в тех же вещах проявляется и рас­пущенность. Поэтому определим теперь, с какого рода удоволь­ствиями связано благоразумие. Пусть различаются удовольствия тела и души; возьмем [из последних] честолюбие и любознательность: в обоих случаях чс- зо ловек наслаждается тем, что ему приятно, причем тело ничего пе испытывает, но, скорее, мысль. В связи с такими удовольствиями пи благоразумными, ни рас­пущенными пе называются. Равным образом пе на­зываются так и те, кто имеет дело с прочими удо­вольствиями, которые пе являются телесными: ведь болтливыми, а пе распущенными мы называем тех, зз иго любит послушать н порассказывать н проводит дни, 115 Ш8а судача о происшествиях; не называем мы так и тех, кто страдает из-за потери имущества или из-за близких. Благоразумие связано, пожалуй, с телесными удо­вольствиями, но и с телесными не со всеми. Кто на­слаждается созерцанием, например, красок и линий 5 картины, не называется ни благоразумным, ни распу­щенным. Впрочем, и этим, вероятно, можно наслаж­даться должно, чрезмерно и недостаточно. То же справедливо и для удовольствий слуха: тех, кто чрезмерно наслаждается пением или лицедейст­вом, никто не назовет распущенными, а тех, кто [на­слаждается] этим как должно,— благоразумными. Никто не назовет так и [наслаждающихся] обо-ш нянием, если исключить привходящие обстоятельства, ибо мы называем распущенными не тех, кто наслаж­дается запахом яблок, роз или воскурений, но, скорее, тех, кто наслаждается запахом мира и яств; распу­щенные наслаждаются именно этим потому, что запа­хи напоминают им о предметах их влечения53. Мож­но, пожалуй, увидеть, как и другие, когда голодны, 15 наслаждаются запахом пищи, но присуще наслажде­ние такими вещами [именно] распущенному, ибо для него это — предметы влечения. И другие животные, если исключить привходящие обстоятельства, не получают удовольствия от этих чувств. Ведь не обоняя, а пожирая зайцев, получают наслаждение псы, почуять же [добычу] позволил за-20 пах; так и лев [рад] не мычанию, а пожиранию быка, а что бык близко, он почуял по мычанию, вот и ка­жется, будто мычание доставляет ему паслаждение. Точно так не виду «или олепя или дикой козы»54 [бывает он рад], а тому, что получит добычу. Благоразумие и распущенность связаны с такими 25 удовольствиями, которые общи людям и остальным животным, а потому представляются низменными и скотскими. Это осязание и вкус. Но ко вкусу человек, кажется, прибегает мало или даже вовсе им не [поль­зуется], ведь от вкуса зависит различение соков, к не­му прибегают, проверяя вина и приготовляя куша­нья55, однако отнюдь не это доставляет наслаждение, зо по крайней мере распущенным, но смакование — а оно возникает всегда благодаря осязанию — как при еде, так и при питье и при так называемых любовных Ш утехах. Вот почему один чревоугодник, полагая, что удовольствие он получает от осязания [пищи], мо­лился, чтобы глотка у него стала длиннее журавли­ной 56. Итак, распущенность проявляется в связи с тем чувством, которое, более чем все другие, является общим [всем живым существам], и ее с полным пра­вом можно считать достойной порицания, потому что она присутствует в нас не постольку, поскольку мы люди, а постольку, поскольку мы животные. Наслаж­даться такими чувствами, т. е. иметь к ним исключи­тельное пристрастие,— [значит жить] по-скотски. К тому же распущенные лишены самых благородных удовольствий осязания, скажем от натирания маслом в гимнасиях и от горячей бани, потому что [наслаж­дение] распущенному доставляет осязание не во всех частях тела, а только в определенных. (XI). Принято считать, что одни влечения общие для всех, другие — у каждого свои и благоприобретен­ные. Так, например, влечение к нище естественно, ибо к ней влечет всякого, кто нуждается в еде или питье, а иногда в том и другом одновременно; и вся­кого, «кто молод и в расцвете сил», как говорит Го­мер, влечет «к объятьям»57. Но не всякого [привле­кает] именно эта [нища] и именпо эта [женщина], и не всех влечет к одиому и тому же. Вот почему, [ка­ково влечение |, по всей видимости, зависит от нас самих. Впрочем, в нем есть, конечно, и нечто естест­венное, потому что, [хотя] одному в удовольствие од­но, а другому — другое, иные вещи доставляют удо­вольствие любому и каждому. Однако в естественных влечениях погрешают не­многие, и притом в одном направлении — в сторону излишества. Действительно, есть все, что попало, или пить до нерепоя означает перейти естественную меру по количеству, так как естественное влечение имеет целью [только] восполнение недостающего. И соответ­ствующих людей потому называют рабами брюха, что они наполняют его сверх должного. Такими становят­ся люди чрезвычайно низменного [права], но многие и но многих отношениях погрешают в связи с удо-иольствиями, [приятными] им лично. Ведь среди тех, кого называют «любителями» (philotoioytoi), одни па-слиждаются но тем, чем следует, другие — сильное, 117 чем большинство, третьи — не так, как следует, а рас­пущенные преступают меру во всех отношениях; дей­ствительно, они наслаждаются такими вещами, какими не следует наслаждаться, потому что они отвратитель­ны, а если от чего-то [из их удовольствий] все же следует получать наслаждепие, то они наслаждаются этим больше, чем следует, и сильней большинства. Итак, ясно, что излишество в удовольствиях — это распущенность, и она заслуживает осуждения. За стойкость в страданиях (в отличие от случая с му­жеством) не называют благоразумным, а за ее отсут­ствие не называют распущенным, но в то же время распущенным называют за то, что человек страдает больше, чем следует, из-за того, что ему не достаются удовольствия (даже страдание его бывает из-за удо­вольствия); а благоразумным называют за то, что че­ловек не страдает при отсутствии удовольствий, и за воздержание от них. 14. Итак, распущенного влекут все или самые [сладкие] удовольствия, и влечение тянет его так, что он предпочитает эти удовольствия всему другому. Вот почему оп страдает как от лишения удовольствий, так и от влечепия к ним: влечение ведь сопряжено со страданием, хотя и кажется нелепым страдать из-за удовольствия. Люди, которым недостает влечения к удовольст­виям и которые меньше, чем следует, ИМИ наслажда­ются, вряд ли существуют, ибо подобная бесчувст­венность человеку не свойственна, да ведь и осталь­ные живые существа разборчивы в еде, и одно им нравится, другое — нет. Если же некоему [существу] ничто не доставляет удовольствия и оно не делает различия между [приятным и неприятным], оно, ве­роятно, очень далеко от того, чтобы быть человеком. Не нашлось для такого и названия, потому что он едва ли существует58. Благоразумный же, напротив, держится в этом се­редины, ибо он не получает удовольствия от того, чем особенно [наслаждается] распущенный; скорее, это вызывает у него негодование, и в целом [он не нахо­дит никакого удовольствия] в том, что не должно» и ничто подобное не [влечет] его слишком сильно; а при отсутствии удовольствий оп не испытывает пи Но страдания, ни влечения, разве только умеренно и не ts сильнее, чем следует, и пе тогда, когда пе следует, и вообще ничего такого [с ним не происходит]. Уме­ренно и как должно он будет стремиться к удовольст­виям, связанным со здоровьем или закалкой, и к дру­гим удовольствиям тоже, если они не препятствуют [здоровью и закалке], пе противоречат нравственно прекрасному и соответствуют [его имущественному] состоянию. В самом деле, кто отпосится к этому ина­че, любит подобные удовольствия больше, чем они того стоят, по благоразумный пе таков: он [привер- 2о жен им], согласно верному суждению. 15(ХП). Распущенность больше походит на нечто произвольное, нежели трусость, ибо если первая свя­зана с удовольствием, то вторая — со страданием и если первое избирают, то второго избегают. И нако­нец, страдание выводит из равновесия и искажает природу страдающего, а удовольствие ничего такого не делает. Следовательно, распущенность более произ- 2з вольна, а потому более заслуживает порицания, да и приучиться к воздержности в удовольствиях легче, так как в жизни для этого много [поводов] и приуче­ние не сопряжено с риском, а в случае с опасностями [все] наоборот. Может показаться также, что трусость [вообще] и при известных обстоятельствах произвольна не оди­наково. Ведь сама по себе трусость не связана со стра­данием, но в каких-то случаях из-за страдания на­столько теряют голову, что и оружие бросают, и в зо остальном ведут себя неприглядно. Вот почему [трус­ливые поступки] считаются подневольными. Л у рас­пущенного все наоборот: в каждом отдельпом случае [его поступки] произвольны, так как отвечают его влечению и стремлению, а в целом — едва ли: ведь никого не влечет быть распущенным. Понятие «распущенность» мы переносим и на про­ступки детей, и действительно, здесь есть некоторое сходство. Что от чего получило название, сейчас для щдь пас совершенно безразлично; ясно, однако, что одно первично, а другое от него зависит, и, видимо, пере­пое этот удачен, ибо то, что стремится к постыдному и быстро растет, нужно обуздывать, а таковы прежде всего «влечения» и «дитя»: ведь и дети живут, пови- s 119 пуясь влечению, и стремление к удовольствию у них связано прежде всего с этими [постыдными вещами] 69. Поэтому, если [ребенок] не будет послушен и не бу­дет под началом, [все это] далеко зайдет, ведь у ли­шенного понимания (anoetos) стремление к удоволь­ствию ненасытно и [тянет] во все стороны, а осуще­ствление влечения увеличивает врожденную силу ίο [влечения], и, если влечения сильны и грубы, они вытесняют [всякий] расчет. Поэтому необходимо, что­бы влечения были умеренны и немногочисленны и ни в чем не противодействовали суждению. Это мы на­зываем «послушным» и «обузданным»; и так же как нужно, чтобы ребенок жил, повинуясь предписаниям воспитателя, так — чтобы и подвластная влечениям часть души (to epithymötikon) существовала, повину-и> ясь суждению (kata ton logon). Нужно поэтому, что­бы у благоразумного часть души, подвластная влече­нию, была в согласии с суждением, ибо цель того и другого, [благоразумия и суждения],—нравственно прекрасное; и благоразумного влечет к тому, к чему следует, как и когда следует, т. е. так, как предписьь» вает и [верное] суждение. Итак, будем считать, что о благоразумии мы ска­зали. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ (Δ) 1(1). Теперь по порядку следует рассуждение о щедрости1. А ею принято считать обладание середи­ной в отношепии к имуществу, ибо щедрого хвалят не за [подвиги] на войне, и не за то, в чем [заслуги] благоразумного, и равным образом не за то, как оп судит2, но ва отношение к даянию и приобретению 25 имущества, причем больше за то, что связано с дая­нием. А имуществом мы называем все, стоимость чего измеряется деньгами. Мотовство и скупость — это со* ответственно излишество и недостаточность в отноше­нии к имуществу. И если скупость мы всегда припи­сываем тем, кто больше, чем следует, хлопочет [об имуществе], то мотовство ставим в вину, когда имеем зо в виду несколько [пороков]; в самом деле, мы зовем мотами невоздержных и тратящих [имущество] на распущенную [жизнь]. Недаром они признаются са­мыми дурными людьми: они ведь соединяют в себе много пороков. Имя же им дают неподходящее, по­тому что «быть мотом» — значит иметь один какой-то порок, а имеиио уничтожать свое состояние; в самом нгоа деле, мот гибнет по собственной вине, а своего рода гибелью его кажется уничтожение состояния, ибо [как мот] он живет, [уничтожая состояние]. В таком смысле мы и понимаем мотовство3. Чем пользуются, можно пользоваться и хорошо и s плохо, а богатство относится к используемым вещам, и лучше всех пользуется всякой вещью тот, кто обла­дает соответствующей добродетелью. Значит, и богат­ством воспользуется лучше всего тот, чья доброде­тель — в отношении к имуществу4. А таков щедрый. Пользование— это, по-видимому, трата и даяние иму­щества, а приобретение и сбережение — это, скорее, владение, [а ие пользование]. Поэтому щедрому бо­лее свойственно давать тому, кому следует, нежели 121 ίο получать от того, от кого следует, и пе получать, от кого не следует. В самом деле, свойство добродетели состоит, скорее, в том, чтобы делать добро (еу poiein), а не припимать его (еу paskhein), и в том, чтобы со­вершать прекрасные поступки, более, чем в том, что­бы не совершать постыдных. Между тем совершенно ясно, что даяние предполагает добрые дела и прекрас-15 ные поступки, а приобретение — принятие добра, если уж не совершение постыдных поступков, и, наконец, благодарность причитается тому, кто дает, а не тому, кто пе берет. Да и похвалу, скорее, заслуживает пер­вый. Легче ведь пе брать, чем давать, ибо расточать свое [добро] люди еще мепее склонны, чем пе брать, пусть даже больше, чужого5. И вот щедрыми имену-20 ются дающие, а тех, кто не берет, не хвалят за щед­рость, но хвалят все же за правосудность; берущие же вовсе хвалы не заслуживают. Среди тех, с кем дружат из-за их добродетели, пожалуй, больше всего дружат со щедрыми, ведь они помощники, так как помощь состоит в даянии. 2. Поступки, сообразные добродетели, прекрасны и совершаются во имя прекрасного (toy kaloy heneka). Следовательно, и щедрый будет давать во имя пре-25 красного и правильно: кому следует, сколько и когда следует, и так далее во всем, что предполагается пра­вильным даянием, а кроме того, это доставляет ему удовольствие и не приносит страдания, ибо соглас­ное с добродетелью или доставляет удовольствие, или не причиняет страданий (менее всего это заставляет страдать) 6. А кто дает, кому не следует и пе во имя прекрас­ного, по по некоей другой причине, будет именовать­ся не щедрым, а как-то иначе. Не заслуживает этого зо имени и тот, кто, давая, страдает. Он ведь охотно предпочел бы имущество прекрасному поступку, а щедрому это чуждо. Щедрый не станет и брать, откуда пе следует, ибо такое приобретение чуждо человеку, который не це­нит имущество7. Видимо, он пе станет и просителем, ибо делающему добро не свойственно с легкостью принимать благодеяния. Но откуда следует, он будет 1120b брать, например из собствеппых владспий, пс потому, что это прекрасно, а потому, что необходимо, чтобы 12Z иметь, что давать другим. Он не будет певиимателен к собственным [владениям], раз уж намерен с их помощью удовлетворять чьи-либо [нужды], и не ста­нет давать кому попало, чтобы иметь, что дать тем, кому следует, в нужное время и ради прекрасной цели. Щедрому весьма свойственно даже преступать ме­ру в даянии, так что себе самому он оставляет мень­ше, [чем следует]. Дело в том, что не принимать себя в расчет — свойство щедрого человека. О щедрости говорят, учитывая состояние, ибо на щедрость указывает не количество отдаваемого, а [ду­шевный] склад даятеля, а уже он соразмеряется с со­стоянием. Ничто поэтому не мешает, чтобы более щед­рым оказался тот, кто дает меньше, если он дает из меньшего состояния8. Более щедрыми, видимо, бывают те, кто пе сами нажили состояние, а получили его по наследству: во-первых, они не испытывали нужды, а, во-вторых, все сильнее привязаны к своим творениям (erga), как, например, родители [к детям] и поэты [к стихам] 9. Нелегко щедрому быть богатым, потому что он не склонен к приобретению и бережливости, и при том расточителен и ценит имущество не ради него самого, а ради даяния. Отсюда и жалобы на судьбу, что-де наиболее достойные [богатства] менее всего богаты 10. Вполне понятно, что происходит именно это: как и в других случаях, невозможно обладать имуществом, не прилагая стараний к тому, чтобы его иметь. И все же щедрый не станет давать, кому не следует и когда не следует и так далее; ведь в подобных поступках еще нет щедрости, и, израсходовав [деньги] на такое, он будет лишен [средств], чтобы расходовать их на должное, ибо, как уже было сказано, щедрый — это человек, который тратит сообразно состоянию и па то, на что следует, а кто в этом преступает меру — тот мот. Тираннам, владеющим огромными [состояниями], нелегко, кажется, преступить меру в даяниях и тратах, именно поэтому мы не называем их мо­тами и. Но поскольку щедрость — это обладание середи­ной в отношении к даянию и приобретению имущест­ва, щедрый и давать, и тратить будет на то, на что следует, и столько, сколько следует, одинаково и в 123 зо большом, и в малом, и притом с удовольствием; а кроме того, он будет брать, откуда следует и сколько следует. Ведь коль скоро добродетель — это облада­ние серединой по отношению к тому и другому, [и к даянию, и к приобретению], щедрый и то и другое будет делать как должно. Доброе (epieikês) приобре­тение предполагается [добрым] даянием. А не доброе [приобретение] противоположно [доброму даянию]. Поэтому свойства, предполагающие друг друга, совме­щаются в одном человеке, а противоположные, разу-1121а меется, нет 12. Когда же случается щедрому издержать­ся, нарушив должное и прекрасное, он будет страдать, однако умеренно и как подобает, потому что доброде­тели присуще переживать удовольствия и страдания, от чего следует и как следует. Кроме того, щедрый легко делится имуществом 5 (eykoinöiietos) с другими: ведь попрание своего права (to adikeisthai) он допускает; во всяком случае, он не ценит имущества и больше досадует, если не израс­ходовал что-нибудь должное, чем страдает, если из­расходовал что-то недолжное, для него ведь не годит­ся Симонидова [мудрость] 13. 3. Мот между тем погрешает и в таких вещах: ведь у него ни удовольствия, ни страдания не бывают от того, от чего следует, и так, как следует; вно.слсд? io ствии это станет яснее. Мы ведь уже сказали, что из­быточность и недостаточность — это соответственно мотовство и скупость, причем в двух вещах —даянии и приобретении, ибо и трату мы относим к даянию. Итак, если мотовство — это [отклонение] к избытку в даянии и пеприобретеиии и к недостатку в приобре-15 тении, то скупость — это [отклонение] к недостатку в даянии и избытку в приобретении, впрочем, в мело­чах 14. Поэтому [две стороны] мотовства никак не соче­таются друг с другом: ведь нелегко всем давать, ни­откуда не беря, так как у частных даятелей состоят иие быстро истощается. А они-то и считаются мотами [в собственном смысле слова]. Впрочем, можно счи-20 тать, что такой человек все-таки гораздо лучше скупо­го. Его болезнь легко излечима потому что [мот], во-первых, молод, а во-вторых, стеснен в средствах15 и он способен прийти к середине, так как обладает [чер-124 тами] щедрого: он ведь дает и не берет, по и то и другое делает не как должно и не хорошо. Если бы он в конце концов приучился делать это [как должно] или как-то иначе изменился, он был бы щедрым, ведь он будет давать, кому следует, и не будет брать, откуда не следует. Вот почему он не считается дурным по нраву, ведь излишне давать и не брать — [черта] не испорченно­го и низкого (agennes), но глупого. Принято считать, что такой мот гораздо лучше скупца, как на основа­нии вышесказанного, так и потому, что он многим ока­зывает помощь, а скупец — никому, даже самому себе. Однако большинство мотов, как сказапо, берут, от­куда не следует, и по этому признаку являются скуп­цами. Они становятся склонны брать таким образом, потому что хотят расходовать, но не могут делать это с легкостью, так как скоро у них истощаются налич­ные [средства]. Значит, они вынуждены добывать их откуда-то еще, а поскольку они при этом ничуть по заботятся о нравственности (to kalon), то легкомыс­ленно берут отовсюду, ибо давать для них привлека­тельно, а как и откуда [добыты средства], им совер­шенно безразлично. Именно поэтому их даяния не яв­ляются щедрыми, т. е. они не являются нравственно прекрасными, и не ради этого делаются, и не так, как должно, а иногда они даже делают богатыми тех, ко­му следует жить в бедности, и, хотя людям умерен­ных нравов они не дадут ничего, подхалимам и тем, кто доставляет им какое-либо иное удовольствие,— много. Потому в большинстве они распущенны, ибо, с легкостью расходуя [деньги], они и тратят их на распущенное времяпрепровождение, а не имея в жиз­ни прекраспой цели, клонятся в сторону удовольствий. Оказавшись без воспитателя, мот опускается до [распущенности], а если обратить Pia него внимание, может достичь середины и должного. Что же до ску­пости, то опа неизлечима (принято считать, что ста­рость и всякая немощь делают людей скупыми); и она теснее срослась с природой человека, чем мотовст­во. Большинство ведь, скорее, стяжатели, чем разда-ватели. Кроме того, скупость распространенней и име­ет много разновидностей, так как насчитывается много способов быть скупым. Есть две [стороны] скупости — недостаточность в 125 даянии и излишество в приобретении, по ne y всех она обнаруживается целиком, а иногда [отклонения] 20 встречаются по отдельности, т. е. одни излишне при­обретают, а другие недостаточно дают. Те, кого про­звали, скажем, жадинами, скаредами и скрягами, не­достаточно дают, но их не тянет к чужому [добру], и они не стремятся завладеть им: в одних случаях из 25 порядочности (epieikeia) и опасений позора (считает­ся, что для некоторых — во всяком случае, [сами они так] говорят — цель бережливости — не оказаться ког­да-нибудь вынужденными совершить нечто постыдное; к ним относится «тминорез» 16 и тому подобные люди; имена они получили за излишнее [усердие] в том, чтобы пичего не давать); в других случаях от чужого [добра] воздерживаются, полагая, что трудно самому зо брать у других, без того чтобы другие брали у тебя самого, и потому они довольны тем, что не берут и не дают. А другие в свою очередь преступают меру в при­обретении, беря откуда угодно и что угодно, как, на­пример, те, чье ремесло недостойно свободных (anele-ytheros): содержатели публичных домов и все им по­добные, а также ростовщики, [дающие] малую [ссу-ji22a ДУ] за большую [лихву]. Все они берут откуда но следует и сколько не следует. По-видимому, всем им одинаково присущи позорные способы наживы, ибо все они терпят порицание ради наживы, к тому же ничтожной. В самом деле, берущих очень много, от-5 куда не следует и что не следует, например тираниов, разоряющих государства, и грабителей, опустошаю­щих святилища, мы называем не скупыми, а, скорее, подлыми, нечестивыми и неправосудными. А вот иг­рок в кости, вор одежды в бане (и разбойник) тоже относятся к скупым, ибо их нажива позорна. Дейст­вительно, и те и другие 17 утруждаются и терпят πο­ιο рицание ради наживы, только одни ради наживы идут на огромный риск, а другие наживаются за счет ок­ружающих (philoi), которым [на самом деле] следует давать. Таким образом, и те и другие, желая нажи­ваться не на том, на чем следует, наживаются позор­ными способами, а все приобретения такого рода — это приобретения скупца. Так что разумно противоположностью щедрости 15 называть скупость, ибо это порок больший, чем мотов-126 ство, и чаще погрешают в эту сторону, нежели в сто­рону описанного нами мотовства. Будем считать, что о щедрости и о противополож­ных ей пороках в какой-то мере сказано, 4(11). За этим, по-видимому, должен последовать разбор того, что относится к великолепию. Кажется и это — какая-то добродетель в отношении к имуществу. Однако в отличие от щедрости она касается не всех 20 действий, связанных с имуществом, а только поступ­ков, связанных с тратами, и в них она превосходит щедрость величием. Ибо, как подсказывает и само на­звание, подобающая трата зависит от величины lö. Ве­личина же относительна. Ведь разные затраты подо­бают трнерарху и главе священного посольства19. 25 Подобающее, стало быть, соотносится с лицом, усло­виями и предметом. Кто тратит по достоинству на мел­кое и заурядное, не называется великолепным, напри­мер, «дававший много пищим»20, а тот называется так, кто достойно тратит в великих делах, ибо, хотя великолепный — это человек щедрый, щедрый человек отнюдь не есть великолепный. Недостаточность в таком [душевном] складе име- 3о нуется мелочностью, а излишек — безвкусной пышно­стью и тому подобпыми [именами, говорящими] не о количественном избытке в том, в чем следует, а о показном блеске в том, в чем не следует, и так, как не следует. Впоследствии мы поговорим об этом.21 Великолепный же подобен знатоку: он способен разуметь, что подобает, и большие средства потратить 35 пристойно, ибо, как мы сказали вначале, [душевный] 112гь склад определяется деятельностью и предметами [дея­тельности] 22, а траты великолепного велики и подо­бающи. Таковы и дела (erga) его, ибо так затрата бу­дет великой и подобающей. Следовательно, дело долж­но стоить траты, а трата — дела или даже быть чрез- 5 мерной. Великолепный пойдет на эти траты во имя прекрасной цели (ибо это общее свойство добродете­ли), причем с удовольствием и расточительно (потому что точный расчет мелочен). И он будет больше смот­реть за тем, чтобы [все] было как можно красивее и | устроено] самым подобающим образом, чем за стои­мостью, и за тем, чтобы потратить возможно меньше, ю Таким образом, великолепный с необходимостью также 127 ,и щедр, потому что π щедрый станет тратить то, что следует, и так, как следует. [Щедрость] проявля­ется в этом, а великолепный добавляет размах (to mega), или величие (megethos), что даже при равных затратах сделает предпринятое (ergon) великолепней. 15 Ведь не одна добродетель у собственности и у дела, па которое тратишь23, ибо для собственности самое ценное — стоить как можно дороже, например как зо­лото, а [самое ценное] для дела, на которое потрати­лись,— величие и красота; ибо созерцание этого пора­жает, а великолепию свойственно поражать; и добро­детель предприятия < —великолепие—) заключается в величии. 5. Среди затрат есть такие, которые мы считаем 2о почетными24, например затраты на [почитание] богов, посвятительные дары, постройки и жертвоприноше­ния, так же как и все вообще связанное с божеством, а также все то, что охотно делают из честолюбия на .общее благо25, например когда думают, что нужно блистательно снарядить хор или триеру или устроить пир для всего города. Во всех этих случаях, как ул<е было сказано, учи-25 тывается действующее лицо: кто это такой и чем on располагает. Ведь затраты должны быть достойны то­го и другого, т. е. подобать не только делу, по и дея­телю. Поэтому бедняк не сможет быть великолепным: у него ведь нет средств, чтобы потратить подобающе много; и кто возьмется — глупец, ибо это вопреки и достоинству, и должному, а только то, что правильно, зо сообразно добродетели. Подобают же такие траты тем, у кого имеются достаточные [средства, безразлично], сами ли они нажили их или получили от предков или друзей, а также тем, кто благороден, знаменит и тому подобное, потому что во всем этом присутствуют ве­личие и достоинство. Итак, великолепен преимущественно такой человек и великолепие [проявляется] в таких затратах, о ко-35 торых было сказано: ведь они самые величественные и почетные. В частных же делах великолепно то, что 1123а бывает единожды, например свадьба или еще что-ни­будь такое, а также то, о чем хлопочет весь город или высокопоставленные [граждане]; кроме того, велико­лепны бывают встречи и проводы чужеземных гостей, 123 подарки ц отдаривания. Великолепный тратит, конеч­но же, не на себя самого, но на общие дела, а подар- з ки чем-то похожи на посвящения богам26. Убранство дома, подобающее богатству,— также признак великолепного (ведь и дом этот служит сво­его рода украшением города); кроме того, великолеп­ный тратится больше на такие дела, которые сравни­тельно долговечны (а это и есть самое прекрасное), и на то, [наконец], что подобает каждому отдельному случаю, потому что не одно и то же подобает богам и ю людям, храмам и гробницам. И поскольку каждая из затрат великолепного в своем роде величественна, ве­ликолепнейшей (безусловно) является великая [тра­та] на великое [дело], а великолепной постольку-по-скольку — великая для данных обстоятельств, причем различается великое с точки зрения самого дела или вещи и с точки зрения затрат; ведь самый красивый мяч или лекиф27, конечно, обладает великолепием как *ύ подарок ребенку, но цена [этого подарка] ничтожная и скупая. Поэтому признак великолепного человека — делать великолепно, какого бы рода пи было дело (ибо такое не легко превзойти), и затрачивая по достоин­ству. Таков, стало быть, великолепный. 0. Кто преступает меру и безвкусен, преступает ее, 20 как было сказано, издерживаясь против должпого. На что затраты [должны быть] малыми, па это он издер­живает много и блистает роскошью невпопад: на пи­рушке в складчину угощает, как на свадьбе, а будучи хорегом в комедии, приносит для парода пурпурный [ковер], словно мегарец28. И все это он станет делать не ради прекрасной цели, но показывая свое богатство 25 и надеясь вызвать этим удивление; и где следует пой­ти на большие издержки, он тратит мало, а где на пеболыние — много. У мелочного же во всем недостаток; даже издер­жавши очень много, он из-за мелочи погубит [красо­ту], и, что бы ни делал, он колеблется и прикидывает, зо как бы издержать поменьше, и все равно сокрушает­ся, будучи уверен, что все делает велико [лепней], чем следует. Итак, эти склады [души] являются пороками, но опи все же не вызывают [сурового] порицания, б Аристотель, т. 4 129 потому что не вредят окружающим и не слишком не­приглядны. 7(111) Проявлять себя в великом величавости 85 подобает ужо по самому названию, мы же прежде 112зь всего рассмотрим, в чем [именно]; а исследовать ли [сам душевный] склад или его обладателя — это без­различно 29. Величавый же — это, по-видимому, тот, кто счи­тает себя достойным великого, будучи этого достой­ным. Ведь вопреки достоинству так считает только глупец, а ни глупцов, ни неразумных (anoetoi) нет среди добродетельных. А значит, величавый [именно 5 таков], как сказано. В самом деле, достойный малого и считающий себя достойным малого благоразумен, но не величав, ведь величавость состоит в величии, так же как красота бывает в большом теле, а малорослые изящны и хорошо сложены, но не прекраспы. Кто считает себя достойным великого, хотя не до­стоин, спесив, но спесив не всякий, [кто считает себя достойным] большего, нежели [действительно] до­стоин 30. Приниженный же — это тот, кто считает себя до-10 стойным меньшего, [чем оп достоин]; велики ли его достоинства или незначительны, он все равно считает себя еще менее достойным, и тот, кто достоин велико­го, [а считает себя достойным малого],— тот кажет­ся, пожалуй, самым приниженным: каким же он счи­тал бы себя, если б не был достоин столь [великого]?! Величавый поэтому — крайний с точки зрения величия и срединный с точки зрения должного [пове-15 дения], ибо ему свойственно ценить себя по достоин­ству, а те, [другие], отклоняются в сторону излишка или недостатка. Если человек считает себя достойным великого, этого достоин, и особенно если он достоин величайше­го, то этим величайшим в первую очередь бывает что-то одно. [Понятие] достоинства (hö axia) относится к внешним благам31, а величайшим из таких благ мы признаем, видимо, то, что воздаем богам, то, к чему более всего стремятся высокопоставленные люди, и го награду, присуждаемую за самые прекрасные [дея­ния] ; это и есть честь, ибо именно она величайшее из внешних благ. Величавый, стало быть, как должно 130 относится к чести и бесчестью. Что величавые имеют дело с честью, ясно и без рассуждепия: они ведь счи­тают самих себя достойными прежде всего чести, при­чем по достоинству. Что касается приниженного, то ему недостает как чувства собственного достоинства, так и [понимания] 23 достоинства величавого человека. Спесивый преступает меру применительно к самому себе, но все же не при­менительно к величавому. Но величавый, коль скоро он достоин самого ве­ликого, будет, пожалуй, и самым добродетельным: действительно, большего всегда достоин более добро­детельный и величайшего — самый добродетельный. Следовательно, поистине величавый должен быть доб­родетельным и величие во всякой добродетели можно so считать признаком величавого32. Разумеется, вели­чавому ни в коем случае не подобает ни удирать со всех ног, ни поступать против права (adikein). В са­мом деле, чего ради совершит постыдные поступки тот, для кого нет ничего великого?33 Если вниматель­но рассмотреть [все] по отдельпости, станет ясно, что величавый, если он не добродетелен, предстанет во всех отношениях посмешищем. Как дурной человек, он не был бы достоин чести, ибо честь —это награда, 55 присуждаемая за добродетель, и воздается она добро­детельным 34. Итак, величавость — это, видимо, своего рода у к- ц24 а рашение добродетелей, ибо придает им величие и не существует без них. Трудно поэтому быть истинно величавым, ведь это невозможно без нравственного со­вершенства (kalokagathia). Величавый, таким обра- 5 зом, имеет дело прежде всего с честью и бесчесть­ем. При этом удовольствие от великих почестей, воз­даваемых добропорядочными людьми, будет у него умеренное, как если бы он получал положенное или даже меньше: дело ведь в том, что нет чести, достой-пой во всех отношениях совершенной добродетели; он том не менее примет эту честь, затем что нет ничего Польшего, чтобы воздать ему. Но он будет совершен- ю по пренебрегать честью, оказываемой случайными людьми и по ничтожным [поводам]. Не этого он до-ггоин. Соответственно он отнесется и к бесчестью, ибо но нраву оно не может его коснуться. Итак, величавый проявляет себя прежде всего, 131 как было сказано, в отношении к чести; вместе о тем и в отношении к богатству, и к власти государя, и вообще ко всякой удаче и неудаче он, как бы там ни было, будет вести себя умеренно и не будет ни чрезмерно радоваться удачам, ни чрезмерно страдать от неудач, ведь даже к чести он не относится как н чему-то величайшему; а между тем и власть государя,, и богатство избирают ради чести, во всяком случае, обладая ими, хотят за это быть в чести, а для кого даже честь — пустяк, для того и все прочее [ничто­жно]. Вот почему величавые слывут гордецами (hy­per optai). 8. Принято считать, что удачные обстоятельства способствуют величию. Действительно, достойными че­сти считаются благородные, государи или богачи, ибо они обладают превосходством, а всякое превосходство в благе заслуживает большей чести. Потому подоб­ные обстоятельства и делают более величавыми: ведь некоторые почитают таких людей. Однако только добродетельный поистине заслужи­вает чести, а у кого имеется и то и другое, [и добро­детель, и удачные обстоятельства], те более достойны чести. Но кто, не будучи добродетелен, обладает по­добными благами, не по праву считает себя достой­ным великого и неправильно именуется он велича­вым, ибо без добродетели, совершенной во всех отно­шениях, [величие] невозможно. Гордецами и нагле­цами (hybristai) также становятся обладатели этих благ, потому что нелегко без добродетели пристойно переносить удачи. Не способные переносить их и мня­щие о себе, что превосходят других, они других пре­зирают, а сами совершают какие угодно поступки. Они ведь только подражают величавому, не будучи ему подобны, и делают это, в чем могут, т. е. добро­детельных поступков они не совершают, зато прези­рают других. Что касается величавого, то он по праву выказы­вает презрение, ибо он составляет мнение истинно, тогда как большинство наугад. И тот, кто величав, не подвергает себя опасно­сти ради пустяков и не любит самой по себе опасно­сти, потому что [вообще] чтит очень немногое. Но во имя великого он подвергает себя опасности и в рс-. 132 шительный миг не боится за свою жизнь, полагая, что недостойно любой ценой остаться в живых35. Он способен оказывать благодеяния, но стыдится принимать их, так как первое — признак его превос­ходства, а второе — превосходства другого. За благо-деяпие он воздает большим благодеянием, ведь тогда оказавший услугу первым останется ему еще должен и будет облагодетельствован. Говорят, люди велича­вые помнят, кому они оказали благодеяние, а кто их облагодетельствовал — нет (облагодетельствован­ный-то ниже благодетеля, а они жаждут превосходст­ва), притом величавые с удовольствием слушают о благодеяниях, которые они оказали, и недовольно — об оказанных им. Вот почему даже Фетида не упомн-пает благодеяния, оказапного ею Зевсу, и лаконяне — благодеяний, оказанных ими афинянам, но только те, что были оказаны им самим36. Признак величавого — не нуждаться [никогда и] ни в чем или крайне ред­ко, но в то же время охотно оказывать услуги. Кроме того, с людьми высокопоставленными и удач­ливыми величавые держатся величественно, а со сред­ними — умеренно, ибо превосходство над первыми трудно и производит впечатление, а над последними не составляет труда; и если возноситься над первы­ми отнюдь не низко, то над людьми убогими гад­ко (phortikon), так же как выказывать силу на не­мощных. Величавый не гонится за тем, что почетно, и за тем, в чем первенствуют другие37; он празден и не­тороплив, покуда речь пе идет о великой чести или [великом] деле; он деятелен (praktikos) в немногих, однако великих и славных [делах]. Ненависть его и дружба необходимо должны быть явными (ведь и таиться, и правде уделять меньше внимания, чем молве, свойственно робкому); и гово­рит, и действует он явно (он свободен в речах, пото­му что презирает трусов, и он правдив [всегда], за исключением притворства перед толпой38). Он не способен [приспосабливать свою] жизнь к иному человеку, за исключением друга, ведь это раб­ская способность, недаром подхалимы [бывают] из прислуги и убогие — подхалимы39. Его нелегко удивить, ибо ничто не [кажется] ему великим. 133 Он и не злопамятен: величавому вообще не свой­ственно кому-то что-то припоминать, особенно когда [речь идет о причиненном ему] зле, скорее, ему свой­ственно не замечать этого. Он не обсуждает людей (anthr^pologos), ибо не станет говорить ни о себе, ни о другом; право же, ему нет дела ни до похвал себе, ни до осуждения других, и в свою очередь он скуп па похвалы. По той же при­чине он не злословит даже о врагах, разве только когда, презирая их, хочет оскорбить, ίο Менее всего он склонен горевать и просить помощи в связи с [повседневными] — необходимыми или ма­лозначительными — делами, ибо так ведет себя тот, кому они важны. И тот, кто величав, склонен владеть прекрасны-· ми и невыгодными вещами, а не выгодными и для чего-нибудь полезными, так как самодостаточному первое более свойствепно. Принято считать, что в движепиях величавый чело-· век бывает неспешен, голос у него глубокий, а речь 45 уверенная, ибо не станет торопиться тот, кому мало что важно, и повышать голос тот, кто ничего пе при­знает великим; а крикливость и поспешность от этого [ — от того, что все кажется важным и значительным]. 9. Таков, стало быть, величавый человек; [отклонен ния в сторону] недостатка [дают] приниженного, в сторону избытка — спесивого. Но и этих людей считают не злыми (kakoi) (так как они не делают зла), 20 а заблудшими (hemartemenoi). Ведь приниженпый, бу­дучи достоин блага, лишает самого себя того, чего он достоин, и оттого, что он не считает себя достойным благ, кажется, что он наделен неким пороком (kakon ti); и самого себя он не знает, [ипачс] он ведь стре­мился бы к тому, чего достоин, во всяком случае [при­знавая] это благами. И тем не менее таких людей считают не глупцами, а робкими (okneroi). Подобное мнение о самих себе, видимо, делает их хуже, ибо 25 всякий человек стремится к тому, что ему по достоин­ству, а они сторонятся даже прекрасных дел и заня­тий, а равным образом и внешних благ, как будто они [всего этого] недостойны. Что до спесивых, то их глупость и незнание самих себя ясно видны. Не обладая достоинством, они берут-134 ся за почетные [дела], а потом обнаруживают свою несостоятельность; они и нарядами украшаются; и позы принимают, и все такое [делают], желая, чтобы их успех (entykhemata) был заметен; и говорят о нем, думая, что за него их будут чтить. Однако приниженность резче противопоставлена величавости, нежели спесь, и встречается она чаще и хуже [спеси]. Итак, величавость, как уже было сказано, имеет дело с великой честью. 10(IV). По-видимому, с честью связана, как было сказано в первоначальном обзоре добродетелей, еще одна добродетель40; она относится к величавости, наверное, так же, как щедрость к великолепию. Дело в том, что обе эти добродетели41 далеки от великого, но в обычных и незначительных делах настраивают нас вести себя как должно. Подобно тому как для приобретения и даяния имущества существует обла­дание серединой, а также избыток и недостаток, так и для стремления к чести существует «больше» и «меньше» должного, а также должный источник и способ [достижения]. Мы ведь осуждаем честолюбивого за то, что он стремится к чести больше, чем должно, и к чести не из должного источника, нечестолюбивого — за то, что он пе собирается принимать почести даже за прекрас­ные дела. Бывает иногда, как сказано в первоначаль­ном обзоре42, что честолюбивого мы хвалим за то, что он действительно муж и любит прекрасное (philoka-los), а нечестолюбивого — за умеренность и благоразу­мие. Ясно, что [слово] «любитель» мы употребляем по-разному и понятие «честолюбие» не всегда относим к одному и тому же, но когда хвалим — [к тем, кто «любит честь»] сильнее, чем большинство, а когда осуждаем — [к тем, кто любит ее], больше, чем долж­но. Поскольку же обладание серединой здесь не имеет названия, кажется, что обе крайности оспаривают [ее место], как незанятое. Однако в чем есть излишек и недостаток, в том есть и середина, между тем к чести люди стремятся и больще, чем должно, и меньше, зна­чит, и должное [стремление] тоже существует, так что DTOT [душевный] склад, представляя собою обладание серединой в отношении к чести, заслуживает похвалы, 135 но не имеет имени. В сравнепии с честолюбием он кажется нечестолюбием, в сравнении с нечестолюби­ем — честолюбием, а в сравнении с тем и другим в из­вестном смысле кажется и тем и другим; так, видимо, обстоит дело и с другими добродетелями. И от того, 25 что [держащийся середины] не назван, кажется, что противостоят друг другу носители крайностей. 11 (V). Ровность —это обладание серединой в свя­зи с гневом. В действительности для середины здесь нет имени, как, впрочем, и для крайностей43, так что мы относим к середине ровность, которая отклоняется в сторону недостатка, [в свою очередь] безымянного. Избыток, пожалуй, можно назвать гневливостью, ведь зо переживание (pathos) [в этом случае] — гнев, а вьь зывается он многими и разнообразными [причинами]. Действительно, кого гнев охватывает из-за того, нз-за чего следует, из-за тех, из-за кого следует, а кроме того, так, как следует, в должное время и на должный срок, тот заслуживает похвалы, стало быть, он и будет ровным человеком, раз уж ровность заслу­живает похвалы. Ровный, разумеется, хочет быть не-35 возмутимым и не идти па поводу у страсти, но, как 4ί2βα прикажет суждение, так и злится, за то и такой срок. Погрешает он, скорее, по-видимому, в сторону недо­статка, ибо ровный не мстителен, а скорее склонен прощать (syggn'ömonikos). Недостаток, будь то некая «безгневдость» пли что бы там ни было, осуждают, ибо те, у кого не вызывает 5 гнева то, что следует, считаются глупцами, а также те, кого гнев охватывает не так, как следует, не тогда и пе на тех, на кого следует. Кажется ведь, что такой человек пе чувствует и не страдает, а недоступный гневу, [он, видимо], не способен защищаться, между тем сносить унижения самому и допускать, чтобы унижали близких, низко44. Избыток может быть во всем (ведь гнев бывает и ю против тех, против кого не следует, и против того, против чего не следует, и больше, чем следует, и по­спешней и дольше, чем следует), но все-таки все эти отклонения не даны одному и тому же человеку. Да этого и не могло бы быть, ведь порок уничтожает сам себя, и если он достигает полноты, то становится не­выносимым [для самого его обладателя]. ДО Итак, гневливых быстро охватывает гнев, причем на кого не следует, на что не следует и сильней, чем следует. Но зато они быстро и успокаиваются, и это 15 [в них] лучше всего. Это происходит с ними потому, что они не сдерживают гнева, а благодаря своей рез­кости открыто платят [за обиду] и затем успокаива­ются. Горячие (akrakholoi) излишне резки и вспыхивают гневом из-за всего, [что угодно], и по всякому поводу; отсюда их название45. Желчные (pikroi) непримиримы, и гнев у них 2о долго [не стихает], ведь они сдерживают ярость. Успокоение наступает, когда они отплатят, ибо месть прекращает гнев, заменяя страдание удовольствием; однако если этого не происходит, им тяжко, и это от­того, что они скрытны и никто их не утешает, а меж­ду тем, чтобы самому переварить гнев46, нужно время. 25 Такие люди очень докучают и себе, и самым своим близким. Злобными (khalepoi) мы называем тех, кто злит­ся и на то, на что не следует, и сильней, чем следует, и дольше, а кроме того, они не идут на примирение, покуда не отмстят или не накажут. Ровности мы противопоставляем, скорее, избыток гнева, ведь он чаще встречается, так как людям более зо свойственно мстить, да и для совместной жизни злоб­ные хуже, чем безгневные. Сказанное нами ранее ясно также из того, что мы говорим теперь47. А именно, не просто определить, как, против кого, но какому поводу и какой срок сле­дует испытывать гнев, а также до какого продела по­ступают правильно и [ли] погрешают. Ведь кто не- 35 много переходит [грань] — или в сторону большего, или в сторону меньшего, не заслуживает осуждения; действительно, иногда мы хвалим и признаем ровны- навь ми тех, кому недостает гнева, а злобных признаем во­истину мужами за способность начальствовать. Не просто поэтому определить в понятиях, насколько и как переходит [грань] тот, кто заслуживает осужде­нии, ибо судят об этом по обстоятельствам и руковод­ствуясь чувством. Ясно по крайней мере то, что похвалы заслужи- 5 мнет срединный [душевный] склад, при котором мы испытываем гнев против того, против кого следует, но 137 должному поводу, должным образом и так далее, а избыток и педостаток заслуживают осуждения, причем если [отклонения] незначительны — мягкого и если они достаточно велики — сурового. Ясно, разумеется, что следует держаться срединного [душевного] склада, ю Итак, о [душевных] складах, связанных с гневом, сказано. 1248(VI). С точки зрения общения (en tais homilia-is) как при совместной жизни (en töi sydzßn)49, так и при взаимоотношениях посредством речей и предметов одни считаются угодпиками, а именно те, кто всё хва­лят, чтобы доставить удовольствие, и ничему не против воречат, полагая, что не следует кому бы то пи было !5 причинять страдания; другие, кто, наоборот, всему противоречат и ничуть пе заботятся о том, чтобы не заставить страдать, зовутся вредными и вздорными. Вполне понятно, конечно, что названные [душевпые] склады заслуживают осуждения и что похвалы заслу­живает [душевный склад], который находится посре­дине между ними: при нем человек примет и что сле­дует, и как следует и соответственно отвергнет. Этому го [складу души] не дано никакого имени, но больше всего он походит на дружелюбие (philia), ибо если добавить привязанность (to stergein), то обладатель срединного [душевного] склада в общении именно та­ков, каким мы склонны считать доброго друга. Но в отличие от дружбы здесь нет страсти и привязанно­сти к тем, с кем общаются, ведь то или иное прини­мается [или отвергается] как должно, не из дружбы 25 пли вражды, но потому, что таков [сам человек]. А это значит, что он будет одинаково вести себя с не­знакомыми и знакомыми, близкими и посторонними, хотя, конечно, так, как подобает в каждом отдельном случае, ибо ни одинаково заботиться о близких и о чужих, ни [одинаково] причинять им страдания пе прилично. Сказано, стало быть, что такой человек будет об­щаться со всеми как должно, а соотнося [все] с нрав­ственной красотой и пользой, он будет стараться не во доставлять страданий или доставить удовольствие. По­хоже, что этот [душевный склад] связан с удовольст­виями и страданиями, какие бывают при общении. Но если доставлять другим какие-то из этих удовольствий 138 для пего не нравственно (оу kalonj или вредно, он это отвергнет и намеренно заставит страдать; и если ка­кое-то дело выставит другого человека в неприглядном виде, причем весьма [чувствительно], или причинит ему вред, а противодействие этому делу причинит [данному человеку] некоторое страдание, то [облада- 35 тель срединного склада] такое дело не примет, но от­вергнет. Он будет по-разному общаться с людьми высоко­поставленными и обычными, с более и с менее знако- И27а мыми, равным образом учитывая и другие различия, воздавая каждому, что подобает, предпочитая [при этом] как таковое доставление удовольствия и остере­гаясь доставления страдания, но принимая во внима­ние (когда это важнее), что из этого выходит, т. е. нравственную красоту и пользу. И вот ради большего удовольствия впоследствии он заставит пемного по^ страдать. Таков, стало быть, человек, держащийся се­редины, но имени ему не дано. А из доставляющих удовольствие, кто старается доставить его и только,—угодник, а кто делает это ради какой-нибудь выгоды в деньгах или в том, что к деньгам ведет,— подхалим50, О том же, кто все от- ю вергает, сказано51, что он вздорный и вредный. И [в этом случае тоже] из-за того, что середина безымян­на, кажется, будто крайности противопоставлены друг ДРУ*У. 13(VII). Обладание серединой в хвастовстве (и притворстве} связано почти с тем же самым, но и оно безымянно5*. Не худо, однако, разобрать и такие is [душевные склады], ибо мы, пожалуй, больше узнаем, что относится к нраву, разобрав каждый нрав по от­дельности, и мы скорее уверимся, что добродетели со­стоят в обладании серединой, ноняв, что во всех слу­чаях это так. Уже были названы те, кто в общении при совмест­ной жизни доставляют удовольствие или причиняют страдания; а теперь поговорим о правдивых (hoi alet-luiyontes) и обманщиках (hoi pseydomenoi) как в ре- 20 •ι их, так и в поступках и в приписывании себе [чего-либо]. принято считать, что хвастун склонен приписы-||ить себе славное — то, чего у него нет, или большее, 139 чем у него есть; а притвора, наоборот, отрицает, [что у него есть то], что у него есть, или преуменьшает [это]; тот же, кто держится середины, как [человек] «прямой», что ли (aythekastos tis) t— и в поведении, и в речах правдивый (aletheytikos), признающий, что владеет тем, что у него есть, не больше и не мень­ше53. Все это можно делать и с определенной целью, и просто так. И если поступки не преследуют извест­ную цель, то, каков каждый [человек по складу]; та­ковы его слова и поступки, так он и живет. Обман сам по себе дурей и заслуживает осужде­ния, а правда прекрасна и заслуживает похвалы. Так и правдивый человек как держащийся середины, за­служивает похвалы, а обманывающий — безразлично в какую сторону — заслуживает осуждения, но в боль­шей степени — хвастун. Мы скажем о каждом из них, но сперва о правди­вом. Речь идет, конечно, о правдивом не в договорах и не в том, что касается неправосудности или право-судности (это ведь будет относиться к другой добро­детели), а о правдивом в том, для чего ничто в этом роде не имеет важности, о правдивом в речи и в по­ведении, потому что он таков но [своему] складу. Та­кого, вероятно, будут считать добрым человеком. Действительно, кто правдолюб и правдив, даже когда это не важно, будет тем более правдив, когда это важ­но, ведь обмана он будет [заведомо] остерегаться как позора, если уж он остерегается его как такового; а такой человек заслуживает похвалы. Он отклоняется от правды, скорее, в сторону преуменьшения, потому что из-за отвратительности преувеличения [преумень­шение] кажется более пристойным. Кто приписывает себе больше, чем у него есть, безо всякой цели, похож на дурного человека (иначе он не радовался бы обману), но ou кажется более пустым, нежели порочным. Если же это делают ради какой-то цели, то, чья цель — честь или слава, тот как хвастун53а заслуживает осуждения, но не слишком [сурового], а чья цель — деньги или что ведет к день­гам, тот довольно-таки непригляден. (Хвастуном человека делает не возможность [хва­стать], а сознательный выбор, ибо хвастуном он явля­ется по складу и потому, что он таков.) 54 Соответственно и среди обманщиков один рад са-140 мому обману, а другой стремится к славе или паживе. Стало быть, те, кто хвастают ради славы, приписы­вают себе такое, за что их восхваляют и почитают счастливцами; а кто делает это ради наживы, припи­сывает себе то, чем можно угодить окружающим и отсутствие чего можно скрыть,— скажем, [зиания] зо прорицателя, мудреца, врача. Поэтому в большинстве случаев себе приписывают такого рода вещи и хва­стают [ими]: они ведь имеют названные [свой* ства]. Притворы, которые говорят о себе приниженно и на словах отклоняются в сторону преуменьшения, представляются людьми, скорее, обходительного права (khariesteroi); кажется, что они говорят так не ради наживы, но избегая важничанья, и прежде всего они 25 отказывают себе в славном, как делал, например, Со­крат. Те, кто (притворяются) по ничтожным поводам, когда очевидно [обратное], называются лицемерами и вполне заслуживают презрения, а иногда это оказы­вается хвастовством, например одежда лаконян, ибо и излишек, и нарочитый недостаток [могут быть] хвастливыми54*. А кто умеренно прибегают к при- ао творству и притворяются не в том, что слишком бро­сается в глаза,—те кажутся обходительными. Правди­вому, по-видимому, противоположен хвастун, ибо он хуже притворы. 14(VIII). Поскольку в жизни бывает отдых и тог­да время проводят в развлечениях, то и тут, видимо, существует известная пристойность в общении (homi- шва lia tis emmêles): что и как следует говорить и соответ­ственно выслушивать. При этом будет важно различие: говорит ли человек в таких случаях или слушает55. Ясно между тем, что и в этом бывает излишек и не­достаток по сравнению с серединой. А значит, те, кто в смешном преступают меру, считаются шутами и 5 грубыми людьми, ибо они добиваются смешного любой ценой и, скорее, стараются вызвать смех, чем сказать | нечто] изящное, не заставив страдать того, над кем насмехаются. А кто, не сказавши сам ничего смешного, отверга­ет тех, кто такое говорит, считается неотесанным и гкучным (skleros). Te же, кто развлекаются пристой- to л о, прозываются остроумными (eytrapeloi), т. е. людь-141 мн как бы проворными (eytropoij, потому что такая подвижность, кажется, принадлежит нраву, и, как о телах судят по движению, так и о нравах56. Но по­скольку смешное встречается повсюду и большинство людей рады развлечениям и насмешкам больше, чем 15 следует, то и прозывают шутов остроумными, как буд­то онн обходительны; однако из сказанного выше яс­но, что они отличаются от остроумных, π притом зна­чительно. Срединному душевному складу свойственна любез­ность (epidexiotes), а кто умеет быть любезным (epide-· xios), тому свойственно высказывать и выслушивать [лишь] то, что подобает доброму и свободнорожден­ному человеку. Действительно, есть нечто такое, что 20 подобному человеку в качестве развлечения прилично и говорить, и выслушивать, а развлечения свободно­рожденного отличаются от развлечений скота57 так же, как развлечения воспитанного и невежи. [Разни­цу эту] можно увидеть [на примере] старых и новых комедий: в первых смешным было срамословие, а в последних — скорее, намеки58. С точки зрения изяще-25 ства это различие существенно. По чему же тогда на­до определять умелого пасмешиика? по речам ли не неприличным для свободнорожденного? или по т(^му, что он не заставляет страдать слушающего [насмеш­ки]? или по тому, что даже веселит его? или это все-· таки неопределенно? Ведь как ненависть, так и удо­вольствие у одного вызываются одним, у другого —· другим. Соответственно будут и слушать, ведь считав ется, что, какие насмешки не стесняются выслуши­вать, такие и сами говорят59. Но не всякие насмешку so ибо насмешка — это своего рода поношение, а [если] иные попошения запрещаются законодателями, то сле­довало бы, вероятно, запретить также [иные] на­смешки. Человек же обходительный и свободнорожденпый будет вести себя так, словно он сам себе закон. Та­ков, стало быть, кто держится середины, любезным ли as его называть или остроумным. А шут подчинен смеш­ному, и, если выйдет потеха, он не пощадит ни себя, mau ни других, говоря такое, из чего обходительный чело­век ни одного слова не скажет, а иного не сможет и выслушать. .Что до неотесанного, то для такого общения он не-142 пригоден, ибо, ни в чем ему не способствуя, он всем недоволен. Принято считать, что отдых и развлечение необ­ходимы в жизни. А значит, в жизни возможны три s названных [выше вида] обладания серединой, и все они связаны с взаимоотношениями посредством речей и поступков. Отличие же в том, что один [вид] свя­зан с правдой, а [два] других — с удовольствием. Что же до связанных с удовольствием, то один [вид] со­относится с развлечениями, другой — с общением во [всей] остальной жизни. 15(IX). О стыде60 не приличествует говорить как ц> о некоей добродетели, потому что он больше напоми­нает страсть, нежели склад [души]. Во всяком слу­чае, его определяют как своего рода страх дурной славы61, и он доходит почти до такой силы, как страх перед ужасным; от стыда краснеют, а от страха смер­ти бледпеют. Значит, и то и другое в каком-то смы- ^ еле явления телесные, а это считается свойственным, скорее, страсти, нежели [душевному] складу. Эта страсть, [т. е. переживание], подобает не вся­кому возрасту, но [только] молодому. Мы полагаем, что в определенном возрасте следует быть стыдливыми, потому что, живя по страсти, молодые совершают мно­го проступков, а стыдливость препятствует им. И мы хвалим стыдливых среди молодежи, но человека более взрослого никто, пожалуй, не похвалит за стеснитель- 20 ность (aiskhyntclos). Мы ведь уверепы, что оп не дол­жен совершать поступки, которых стесняются (eph1 hois aiskhyne). Стыдливость, коль скоро она возникла в связи с дурными поступками, чужда порядочному (epieikes) человеку (ведь [ему] не следует их совер­шать), причем безразлично, воистину постыдны (aiskh-га) эти деяния или слывут таковыми, потому что ни тех, ни других совершать не следует, чтобы не приш- 25 лось стесняться. Свойство же дурного человека — это как раз быть способным совершить нечто постыдное. Нелепо ведет себя тот, кто, совершив один из постыд­ных поступков, стесняется и думает, что тем самым он порядочный человек. Стыд ведь бывает за произвольные поступки, а порядочный человек по своей воле никогда но сделает дурного. Стыд мог бы быть чем-то порядоч­ным условно: ведь если [порядочный] человек совер- зо 143 шил [постыдный] поступок, он будет этого стесняться, но к добродетелям это не имеет отношения. И хотя беззастенчивость (anaiskhyntia), т. е. отсутствие стыда (to me aideisthai) за постыдные [поступки],—это неч­то дурное, тем не менее стесняться, совершая такие поступки, вовсе не есть нечто порядочное.' Ведь и воздержанность тоже не добродетель, а нечто сме-85 шапной природы; на нее в этой связи мы укажем позднее62. КНИГА ПЯТАЯ (Ε) ι 1 '(I). В связи с правосудностыо (dikaiosyne) и не- 1ш0 правосудностыо (adikia) нужно рассмотреть [следую­щие вопросы]: к каким поступкам то и другое может иметь отношение, обладание какого рода серединой есть правосудность и в чем серединой является право- 5 судное (to dikaion)?2 Пусть наше рассмотрение идет тем же путем (met-hodon), что и в предыдущем изложении3. Мы видим, конечно, что все склонны называть пра­восудностыо такой склад [души], при котором люди склонны к правосудным поступкам (praktikoi tön di-kaiön), совершают правосудные дела (dikaiopragoysi) и желают правосудного (ta dikaia). Подобным образом и о неправосудности [говорят, что это такой склад], при *о котором поступают неправосудно (adikoysi) и желают неправосудного (ta adika). Поэтому сперва пусть это и будет у нас как бы в общих чертах принято за ос­нову. Между тем с науками и умениями дело обстоит ина­че, нежели со складами [души]. А именно для проти­воположностей признается существование одного и то­го же умения, или одной и той же науки, но склад как один из противоположных складов не может быть тож­дественным для противоположностей4; скажем, от здо- m ровья не бывает ничего ему противоположного, только здоровье: ведь походку мы определяем как здоровую, когда ходят так, как в здоровом состоянии. Часто поэтому [душевный] склад узнается [при со­поставлении] с противоположным и часто по тому, с чем он имеет дело; например, когда очевидно, [в чем состоит] закалка, становится очевидным и то, в чем го плохая закалка; и как но тому, что закаливает, [выяс­няется] она сама, так по ней —что закаливает, потому 145 что если закалка — это крепость мышц, то отсутствие ее — их вялость, а что закаливает, то делает мышцы крепкими 5. Отсюда, как правило, следует, что если одно из двух 25 [противоположных понятий склада] многозначно, то многозначно и другое, т. е. если многозначно «право­судное», [или «правое»], то и «неправосудное», [или «неправое»]. 2. По всей видимости, у «правосудности» и «пепра-» восудности» много значений, но из-за их близости, что это соименность, скрыто и не так заметно, как при да-» леких [значениях] (в последнем случае велико разли-зо чие по внешнему виду); ясна, например, соименность, когда называют «ключом», [«ключицей»], кость пони­же шеи у животных и то, чем запирают двери. Посмотрим теперь, в скольких значениях говорят «неправосудный» (adikos)\ Итак, «неправосудным» счи-тается тот, кто преступает закон (paranomos), кто свое« корыстен (pleonektes) и несправедлив (anisos), a от­сюда ясно, что правосудный — это законопослушный (nomimos) и справедливый (isos). Стало быть, право-1129ь сУДие, [или право],—это законное и справедливое, а неправосудие, [или неправое],— это противозаконное и несправедливое. Коль скоро неправосудный своекорыстен, корысть его будет в благах вообще, но не во всех, а в тех, с ко­торыми связана удача или неудача [в жизни] и кото­рые, если взять их безотносительно, всегда являются благами, но применительно к тому или иному человеку пе всегда. [Тем не менее] люди мол'ят о таких благах 5 и ищут их, [чего делать] не должно, но надо, с одной стороны, молить, чтобы блага безотносительные были бы [благами] и для них самих, а с другой — выбирать то, что для них блага 6. Неправосудный не всегда избирает большее, но [иногда] и меньшее, если речь идет о безусловном зле-А поскольку меньшее зло считается в известном смыс­ле благом, своекорыстие же обращено па блага, то тем ίο самым и здесь [неправосудного] надо считать своеко­рыстным. Он и несправедлив: ведь это [понятие] вклю­чает [присвоение «чужого» блага и отказ от «сво­его» зла] и [является* стало быть,] общим [попя* тием]* 146 3. Коль скоро, как мы видели, преступающий зако­ны неправосуден, а законопослушный правосуден (di-kaios), ясно, что все законное в известном смысле пра­восудно. В самом деле, что определено законодатель­ным [искусством], законно, а каждое из этих [опреде­лений] мы признаем правосудным, [т. е. правом]. Законы говорят обо всем вместе, причем имеют в 15 виду либо пользу всех, либо лучших, либо имеющих власть <по добродетели) или как-то еще иначе7, так что в одном из значений, [а именно в широком], мы называем правосудным то, что для взаимоотношений в государстве (politike koinönia) создает и сохраняет счастье, и все, что его составляет. Закон, стало быть, предписывает как дела мужест- 20 венного (например, не оставлять строя, не обращаться в бегство и пе бросать оружия), так и благоразумного (например, пе блудить, не насильничать), а также ров­ного (например, не бить и не бранить); соответственно и с другими добродетелями и пороками: в одном он па-ставляет, а другое воспрещает, причем если правильно составлен, то правильно, и хуже, если составлен не­брежно. Итак, правосудность сия есть полная добродетель, 25 [взятая], однако, не безотносительно, но в отношении к другому [лицу]. Поэтому правосудность часто кажет­ся величайшей из добродетелей, и ей дивятся больше, чем «свету вечерней и утренней звезды» 8# И даже пос­ловица говорит: Всю добродетель в себе правосудность соединяет!g И эта добродетель есть в первую очередь полная so добродетель, так как обращение с нею — [это проявле­ние] полной добродетели, а полнота здесь от того, что, обладая этой добродетелью, можно обращать ее на дру­гого, а не только на себя самого. А ведь многие спо-· собны обращать добродетель на свои собственные [де­ла], но на отношения с другим не способны. Потому-то изо« метким слывет изречение Бианта: «Мужчину чин пока­жет» 10, ибо как начальник [он проявляет себя] в от­ношении к другому и во взаимоотношениях в государ­стве. На том же [основании] правосудность единствен­ную из добродетелей почитают «чужим благом» п за-том, что она существует в отношении к другому. Дей­ствительно, [правосудный] приносит пользу другому, s 147 будь то начальник 12 или [один] из сограждан (koîncî-nos). Самый порочный человек, конечно, тот, чей порок обращается на него самого и близких, однако самый добродетельный не тот, чья добродетель обращается на него самого, а тот, чья — на другого, ибо это трудное дело. Потому данная иравосудиость не часть добродетели, зо а добродетель в целом, а противоположное не часть по­рочности, но порочность в целом. В чем же разница между добродетелью и данной правосудностыо, ясно из сказанного выше, ибо, с одной стороны, они тождест­венны, а с другой — это разные понятия, а именно: по­скольку речь идет об отношении к другому, постольку [перед нами] иравосудиость, а поскольку о соответст­вующем [душевном] складе, взятом безусловно, по­стольку о добродетели 13. 4(11). Но мы все-таки исследуем правосудность как 15 часть добродетели, ибо есть и такая, как мы утвержда­ем. То же самое справедливо и для неправосудности как части [порочности]. Что такая существует, доказывает [следующее]: тот, чьи действия соответствуют иным порокам, конечно, поступает неправосудно, однако он пи в чем не своекорыстен (скажем, бросив по трусости щит, или обругав по злобе, или не пособив по скупости деньгами). Когда же человек ведет себя своекорыстно, 20 [его поступки] часто ни одному из [пороков] не соотг ветствуют, ни тем более всем [порокам], и все же их отличает какая-то подлость (ведь этого человека мы осуждаем!) и неправосудность. А значит, существует особая «неправосудность», как бы часть от неправосуд­ности в целом, и существует нечто «неправосудное» как часть от неправосудного [и] противозаконного в целом. 25 Далее, если один, блудит ради наживы и за плату14, а другой — но влечению, платя и платясь за это, то последнего скорее, пожалуй, сочтут распущенным, не­жели своекорыстным, а первого — неправосудным, но не распущенным. Ясно, что это из-за наживы. Далее, все прочие неправосудные дела (adikcmata) всегда можно возвести к какому-нибудь пороку, напри-зо мер: если совершил блуд — к распущенности, если ос­тавил соратника [в бою] — к трусости, если ударил — 148 к гневу, но если нажился, то ни к чему, кроме неправо­судности. Таким образом, очевидно, что наряду с неправосуд­ностью в целом существует и некая другая, частная, именуемая так же, потому что по определению они от­носятся к одному и тому же роду, ведь и то и другое имеет смысл в отношении к другому [лицу], только неправосудность [в узком смысле] обращена на по­честь, имущество, безопасность или на то, что (будь у нас одно слово) охватывает это все и что [возникает] при удовольствии от наживы; а другая [неправосуд­ность] обращена на все, с чем имеет дело добропоря­дочный. 5. Ясно, таким образом, что существует несколько [видов] правосудности и что наряду [с той, которая совпадает] с добродетелью в целом, существует некая другая; осталось выяснить, что это и каково оно. Итак, неправосудное определено и как противоза­конное, и как несправедливое, а правосудное — как за­конное и справедливое. Неправосудность, о которой бы­ло сказано ранее, соответствует противозаконности. По­скольку же несправедливость [как неравенство] и противозаконность не тождественны, но различаются как часть по отношению к целому (ведь все несправед­ливое [в смысле неравенства] противозаконно, но но все противозаконное несправедливо [в этом смысле] ), то неправосудное и неправосудность тоже не одни и те же, но [могут] отличаться от [неправосудности и не­правосудного в целом], т. е. одно [выступает] как часть, другое — как целое; действительно, неправосуд­ность в смысле несправедливости — часть неправосуд­ности в целом, точно так же как правосудность [в смысле справедливости — часть] правосудности в це­лом. Следовательно, нам нужно сказать о частной пра­восудности и частной неправосудности и о таком же правосудном и неправосудном. Поэтому оставим в стороне правосудность, подчи­ненную добродетели в целом и представляющую собою обращение добродетели в целом на другое [лицо], и со­ответствующую неправосудность, [которая так же соот­носится] с порочностью [в целом]. Ясно также, как в соответствии с этим следует определить правосудное и неправосудное. Дело в том, что, может быть, болыншь 149 ство законных [поступков] совершается15 от доброде­тели в целом, так как закон предписывает жить по всей добродетели и запрещает — по любой порочности; а добродетель в целом создается поступками, которые представляют собою узаконенные [действия], установ­ленные законодателем для воспитания на общее [бла­го]. По поводу воспитания каждого в отдельности, бла-ι годаря которому муж [бывает] добродетелен в безуг словном смысле слова, впоследствии надо [будет] определить, к государственной или другой науке это относится, ибо, во-видимому, быть добродетельным му­жем и [добродетельным] гражданином не во всех от­ношениях одно и то же 16. Один вид частной правосудиости и соответствующе­го права (to dikaion) связан с распределением (en tais dianomais) почестей, имущества и всего прочего, что может быть поделено между согражданами (koinö-noyntes) определенного государственного устройства (именпо среди них одному возможно иметь в сравнен нии с другим несправедливую или справедливую [до* лю] (anison kai ison). Другой [вид] —направительное (diortötikon) право17 при взаимном обмене (Synallage mata). Оно состоит из двух частей; дело в том, что обмен бывает произвольный (hekoysia) и непроизволь-> пый (akoysia), a именно: произволен такой, как купля, продажа, ссуда, залог, заем, задаток, платеж (произ^ вольными они называются потому, что начало этих обменов зависит от нашей [воли] ), а непроизвольный обмен осуществляется тайком — скажем, кража, блуд, опаивание приворотным зельем, сводничество, перемани-· вание рабов, убийство исподтишка, лжесвидетельство — или подневольно — скажем, посрамление, плепение, умерщвление, ограбление, увечеиие, брань, унижение 18* 6 (III). Поскольку неправосудный несправедлив и неправосудное несправедливо, ясно, что между [край­ностями] несправедливого существует некая середина» Это и есть справедливое равенство (to ison) 19, ибо, в каком действии возможно «больше» и «меньше», в том возможно и справедливое равенство. Следовательно, ес­ли неправосудное несправедливо, то правосудное спра-· ведливо; именно так все и думают даже без рассужде* ния. Поскольку же справедливое равенство — это сере-» дина, то правосудное — это [тоже], видимо, какая-то 150 середина, а справедливое равенство предполагает не менее двух [доль и двух сторон]. Соответственно и пра­восудие необходимо является серединой и справедли­вым равенством по отношению к чему-то и для кого-то, притом как середина [оно находится] между какими-то [крайностями] (а именно между «больше» и «мепь-ше»), а как справедливое равенство — это [равенство] двух [доль], наконец, как право — это [право] для из­вестных [лиц]. Право, таким образом, с необходимостью предпола­гает не менее четырех [вещей], потому что и тех, для кого [существует право, не менее] двух, и то, к чему [оно применяется],— две вещи. При этом для лиц и для вещей будет иметь место одно и то же уравнива­ние (isotGs), ибо одинаково отношение одной пары, ι[τ. с. вещей], и другой, [т. е. лиц], а именно: если лю­ди не равны20, они не будут обладать равными [доля­ми], вот почему борьба и жалобы [в суд] бывают вся­кий раз, когда не равные [доли] имеют и получают равные [люди] или, [наоборот], не равные [люди] — равные [доли]. Это дополнительно проясняется [поня­тием] «по достоинству». Дело в том, что распредели­тельное право, с чем все согласны, должно учитывать известное достоинство, правда, [«достоинством»] не все называют одно и то же, но сторонники демократии — свободу, сторонники олигархии — богатство, иные — благородное происхождение, а сторонники аристокра­тии — добродетель21. Следовательно, право есть нечто соотносительное [т. е. пропорциональное]. А входить в пропорцию — это свойство не только числа самого по себе, но вообще счисляемого. Пропорция есть приравнивание (isotes) отношений и состоит не менее чем из четырех членов. Ясно, таким образом, что из четырех членов состоит прерывная пропорция. Но и непрерывная тоже. Ведь л ней одним членом пользуются как двумя и повторяют ого дважды, например α относится к β, как β относится к γ. Значит, β повторено дважды, а следовательно, если β дважды и поставить, членов пропорции будет че­тыре 22» Так и право предполагает не менее четырех [чле­нов] и отношение здесь то же самое, ведь они разде­лены соответственно на лица и вещи. А значит, как член α будет относиться к β, так γ — к б, и соответст-151 веино [в другом порядке] : как α κ γ, так β к о, следо­вательно, [точно так относится] и целое к целому, [а-К + γ: β + ô], и распределение объединяет в пары именно эти [слагаемые целого]; а если именно так составили [одно и другое целое], то нары объединены правосудно. 7. Итак, объединение в пары α с γ и β с δ — это ю правосудие в распределении, и правосудие это пред­ставляет собою середину, <а неправосудие) — наруше­ние пропорциональности, ибо пропорциональность — это середина и право состоит в пропорциональности. (Эту пропорцию математики называют геометриче­ской, так как в геометрической пропорции суммы чле­нов относятся именно так, как каждый члеп пропорции is к соответствующему члену.) Но эта пропорция не непрерывная, потому что в ней не может быть члена, который, будучи одним, обозначал бы и того, кому [не­что уделяется], и то, что [уделяется] 23. Итак, правосудие это — пропорциональность, а не­правосудие — непропорциональность. Значит, [в по­следнем случае] одно отношение больше, а другое меньше; именно так и происходит па деле. Действи­тельно, поступая неправосудно, имеют блага больше, 20 [чем следует], а терпя неправосудие — меньше. А со злом наоборот: при сравнении с большим меньшее зло подпадает определению блага, ибо меньшее зло пред­почтительнее большего, а что предпочтительно, то и благо, и, чем больше [нечто предпочитают], тем боль­шее [это благо]. Таков, следовательно, один вид право­судия. (IV). Осталось рассмотреть еще одно право — на­правительное, которое имеет место при произвольном и непроизвольном обмене24. Этот вид нрава иной в срав­нении с предыдущим. Дело в том, что правосудие в распределении общественного всегда согласуется с на­званной, [т. е. геометрической], пропорцией (ибо и ао тогда, когда распределяют общее имущество, распреде­ление будет соответствовать тому же самому отноше­нию, в каком находятся друг к другу взносы [участни­ков]), а неправосудие, противоположное этому лраво-судию, состоит в непропорциональности. Что же касается правосудия при обмене, то оно хо­тя [и означает] известное справедливое равенство (а ii32;i неправосудие — несправедливое неравенство), но соот-152 петствует не этой пропорции, а арифметической. Ведь безразлично, кто у кого украл — добрый у дурного или дурной у доброго — и кто сотворил блуд — добрый или дурной; но если один поступает неправосудно, а другой терпит неправосудие и одип причинил вред, а другому он причинен, то закон учитывает разницу только с точ­ки зрения вреда, с людьми же он обращается как с рав­ными25. Так что если дапное нарушение права пред­ставляет собою нарушение равенства, то судья [как вершитель правосудия] старается восстановить его; ведь и тогда, когда один получил увечье, а другой его нанес или [один] убил, а другой умер, страдание и деяние различают как несправедливо неравные [доли] ; [а судья |, отнимая наживу, восстанавливает равенство с помощью «убытка», [т. е. взыскания]. В подобных 10 случаях, конечно, выражаются обобщенпо (hds haplös eipeiii), даже если название иногда не подходит, ска­жем «нажива» для побившего и «убыток» для постра­давшего, и тем не менее, когда страдание измерено, од­но зовется «убытком» (hö dztoiia), а другое—«нажи­вой» (to kerdos) 26. Таким образом, справедливое равенство — это сере- ts дина между «больше» и «меньше», а нажива и убы­ток — это «больше» и «меньше» в противоположных смыслах, т. е. больше блага и меньше зла — нажива, а наоборот — убыток. Серединой между тем и другим оказывается справедливое равенство, которое мы опре­деляем как правосудное, следовательно, исправительное право [судне] подразумевает середину между убытком и наживой. Вот почему при тяжбах прибегают к посредничест- ^о ву судьи (dikastes), ведь идти к судье — значит идти к правосудию, так как судья хочет быть как бы оду­шевленным правосудием27. И ищут судью, который стоит посредине [между сторонами] ; некоторые даже называют судей «посредниками», полагая, что, найдя посредника, найдут и правосудие. Выходит, правосу­дие — это какая-то середина, раз судья — [это посред­ник]. 28 Судья уравнивает по справедливости, причем так, \и\\{ [геометр уравнивает отрезки] неравно поделенной линии: насколько больший отрезок выходит за поло-пину, столько он отнял и прибавил к меньшему отрез­ку. Когда целое разделено надвое, признают, что имеют 153 свою [долю], когда получили равные [доли]. А рав-зо ное — это средпее между большим и меньшим по ариф­метической пропорции. (Потому и называют правосудие «дикайон», что это [дележ] пополам — «диха», как бы говоря «дихайон», и вместо «дикастес» — «дихастес» 29.) Действительно, если отнять часть от одной из двух рав­ных [величин] и прибавить к другой, последняя на две эти части больше первой, если же отнять, но не прибавить, [что отняли], то вторая величина больше первой только на одну часть. Следовательно, [то, к че­му прибавили], на одну часть больше средней [вели-· чины], а средняя [величина] на одну часть больше 1132ь того, от чего отняли. По этой части, таким образом, мы узнаем и что нужно отнять у владеющего слишком многим, и что добавить владеющему слишком малым, ибо, насколько средняя [величина] превосходит [мень­шую], столько нужно добавить имеющему меньшую часть, а насколько средняя [величина] превышена, столько нужно отнять от наибольшей части. [Возьмем, например, три] равных между собой [от­резка] : αα, ββ и γγ; отнимем от αα [отрезок] αε и прибавим его к γγ, обозначив через γο, так что весь [отрезок] ογγ больше εα на γδ + γζ, а следовательно, больше β β на δγ30. [10] 3l. Названия эти, и «убыток» и «нажива», при­шли из [области] произвольного обмена. Ведь иметь больше своей [доли] — значит «наживаться», а иметь меньше, чем было первоначально,— значит «терпеть is убытки», как бывает при купле, продаже и всех дру­гих [делах], дозволенных законом. А когда нет ни «больше», ни «меньше», но как раз все то же самое, говорят, что у каждого его [доля] и никто не терпит убытка и не наживается. Итак, правосудие при обмене, противном воле,— это, во-первых, середина между своего рода наживой и убытком и, во-вторых, обладание справедливо равной го [долей] до и после [обмена]. 8(V). Некоторые считают между тем, что расплата (to antipeponthos) и есть вообще (haplös) правосудие, как то и утверждали пифагорейцы32, ибо вообще они определяли правосудие, [или право], просто (haplös) как расплату с другим [лицом, т. е. с потерпевшим]. Однако [понятие] расплаты не подходит ни для рас-154 пределительного права, ни для направительпого (впро- 25 чем, в Радамантово «право» вкладывают все-таки тот смысл: Терпишь когда что содеял, то правда прямая родится),-» ибо [оно] многому противоречит33. Так, например, ее· ли исполняющий должность начальника (arkhön) нанес удар, то ответный удар наносить не следует, а если удар нанесен начальнику, то [в ответ] следует не толь- 3ί) ко ударить, но и подвергнуть каре. И кроме того, весь­ма важно, произвольно ли [действовал человек] или непроизвольно. Между тем во взаимоотношениях [на основе] обмена связующим является именно такое пра­во — расплата, основанная, однако, не на уравнивании, а на установлении пропорции. Дело ведь в том, что и государство держится па пропорциональном ответном даянии. В самом деле, либо стремятся [делать] зло в ответ на зло, а [вести себя] иначе кажется рабством, iV либо —добро [за добро], а иначе не бывает передачи (metadosis), между тем как вместе держатся благодаря передаче, недаром храмы богипь Благодарепия ставят на видном месте34: чтобы воздаяние (antaplodosis) осу­ществлялось; это ведь и присуще благодарности — от­ветить угодившему услугой за услугу и в свой черед 5 пачать угождать ему. Пропорциональное воздаяние получается при пере­крестном попарном объединении. Так, например, строи­тель дома будет а, башмачник — р, дом — γ, башма­ки — Ô. В этом случае строителю нужно приобретать [часть] работы этого башмачника, а свою собственную 10 передавать ему.35 Если сначала имеется пропорциоиальпое равенство [работы], а затем произошла расплата, получится то, что называется [правосудным в смысле справедливого равенства]. А если нет, то имеет место неравенство, и [взаимоотношения] не поддерживаются; ничто ведь не мешает работе одного из двух быть лучше, чем работа другого, а между тем эти [работы] должны быть урав­нены. Так обстоит дело и с другими искусствами: они были бы уничтожены, если бы, производя, не произво- i5 дили (нечто) определенного количества и качества, а получая это, не получали бы [как раз] такое количест­во и качество. Ведь [общественные] взаимоотношения возникают не тогда, когда есть два врача, а когда есть 155 [скажем], врач и земледелец и вообще разные и не­равные [стороны], а их-то и нужно приравнять30. Поэтому все, что участвует в обмене, должно быть 20 каким-то образом сопоставимо. Для этого появилась мо­нета и служит в известном смысле посредницей, ибо ею все измеряется, а значит, как преизбыток, так и недостаток, и тем самым сколько башмаков равно дому пли еде. Соответственно отношения строителя дома к башмачнику должны отвечать отношению определенно· го количества башмаков к дому или к еде, Л если этого нет, не будет ни обмена, ни [общественных] взаимо-25 отношений. Не будет же этого, если [обмениваемые вещи] не будут в каком-то смысле равны. Поэтому, как и было сказано выше, все должно измеряться чем-то одним. Поистине такой мерой является потребность, ко­торая все связывает вместе, ибо, не будь у людей ни в чем нужды или нуждайся они по-разному, тогда либо не будет обмена, либо он будет не таким, [т. е. не справедливым]; и, словно замена потребности, по об-зо щему уговору появилась монета; оттого и имя ей «но-мисма», что она существует не по природе, а по уста­новлению (nomöi) и в нашей власти изменить ее или вывести из употребления37. Итак, расплата будет иметь место, когда справедли­вое равенство установлено так, чтобы земледелец отно­сился к башмачпику, как работа башмачника к работе земледельца 38. иззь Но этого в виде пропорции не следует представлять, когда обмен уже совершен (иначе оба преимущества будут находиться у одного из крайних [членов пропор­ции]), а лишь когда [стороны] обладают своим собственным39. Тогда они равны и [могут] участ­вовать (koinönoi) [в общей жизпи], так как это приравнивание может осуществиться. [Пусть] эемле-5 делец — а, еда — γ, башмачник — β и его работа, при­равненная [к γ], — δ. Будь невозможной подобная рас­плата, не было бы и [общественных] взаимоотно­шений. Что потребность связывает так, как будто сущест­вует известное единство, станет, должно быть, ясно, потому что если нет потребности друг в друге (у обеих ли сторон или у одной из двух в другой), то обмен и не происходит, например, когда у одного есть то, в чем другой, нуждаясь (скажем, в вине), позволяет [вза-156 мен] вывоз хлеба39а. А значит, это, [т. е. хлеб и вино], ю должно быть приравнено. И еслп сегодня нет ни в чем нужды, то монета слу­жит нам как бы залогом возможности обмена в буду­щем, если возникнет пужда, ибо нужно, чтобы у того, кто приносит [деньги], была возможность приобрести [на них что-либо]. Но и монета претерпевает то же, [что и другие бла­га], ведь не всегда она имеет равную силу. И все же монета более тяготеет к постоянству. Потому и нужно, чтобы всему была назначена цена, ибо в таком случае 15 всегда будет возможен обмен, а если будет обмен, бу­дут и [общественные] взаимоотношения40. Итак, мо­нета, словно мера, делая вещи соизмеримыми, прирав­нивает; и как без обмена не было бы [общественных] взаимоотношений, так без приравнивания — обмена, а без соизмеримости — приравнивания. Конечно, в действительности вещи столь различ­ные41 не могут стать соизмеримы, но, если иметь в ви- 20 ду потребность, основания [для соизмерения] доста­точны. Итак, должна существовать какая-то единица [из­мерения], причем [основанная] на условленности, и потому она зовется номисма; в самом деле, она делает все соизмеримым, ибо все измеряют монетами. [Пусть] дом — а, десять мин — β, ложе — у; а — это половина β, если дом стоит пять мин или равен пяти минам. Ложе у есть десятая часть β; ясно тогда, сколь- 25 ко лож равно дому, а именно пять. Ясно также, что до монеты обмен происходил как раз таким образом, по­тому что безразлично, дать ли за дом пять лож или цепу пяти лож. 9. Итак, что есть неправосудие и что есть правосу­дие — сказано. Коль скоро эти [понятия] определены, ясно, что зо иравосудность в действии (dikaiopragia) означает се­редину между тем, чтобы поступать неправосудно (to julikem), и тем, чтобы терпеть неправосудие (to adi-Koisthai): в одном случае имеют больше [должного], »» другом—меньше. А правосудность состоит в облада­нии некоей серединой, однако не в том же смысле, что прочие добродетели, но потому, что она принадлежит передние, а неправосудность — крайностям42. имп 157 Правосудность, стало быть, есть то, в силу чего пра­восудный считается способным поступать правосудно по сознательному выбору и [способным] распределять [блага] между собою и другими, а также между дру­гими [лицами] не так, чтобы больше от достойного из-5 брания [досталось] ему самому, а меньше — ближнему (и наоборот — при [распределении] вредного), но [так, чтобы обе стороны получили] пропорционально равные доли; так же он поступает, [распределяя доли] между другими лицами. Напротив, неправосудность предполагает неправо­судное, [т. е. неправое], а значит, в выгодном и вред­ном соответственно избыток и недостаток, которые на­рушают пропорциональность. Вот почему неправосуд­ность — это избыток и недостаток, ведь она [причина] ю избытка и недостатка, и притом для самого [неправо­судного человека — причина] избытка в безусловно вы­годном и недостатка во вредном, а для других в целом [все] так же, только пропорциональность может нарушаться в любую сторону. Итак, неправосудное де­ло (to adikema) [имеет две стороны]: [иметь] «мень­ше» означает терпеть неправосудие, [иметь] «боль­ше» — неправосудно поступать. На этом сочтем завершенным разговор о правосуд-15 ности и неправосудности, о том, какова их природа, а соответственно и об общих [понятиях] правосудного и неправосудного. 10 (VI). Поскольку можно, поступая неправосудпо, не быть еще неправосудным [человеком, спрашивает­ся] : в каком неправосудном деле, поступая неправосуд­но, человек тем самым является неправосудным с точ­ки зрения [той или иной] частной неправосудности, скажем является вором, или блудником, или разбойни­ком? Или же так различие обнаружено не будет?43 20 Пусть даже человек сошелся с [замужней] женщи­ной, зная, кто она, однако источник [поступка] — не сознательный выбор, а страсть. И вот, поступая непра­восудно, [человек все-таки] не является неправосуд­ным [по устоям], например не вор, хотя украл, и не блудник, хотя блудил; соответственно и в других слу­чаях. Выше было сказано44, как связаны расплата и пра-25 во. Нужно между тем помнить, что исследуется вообще 158 право и государственное право. Последнее имеет место для участвующих в общей ЖИЗНИ ради самодостаточно­го бытия [в государстве], причем для [граждан] сво­боднорожденных и равных пропорционально или ариф­метически 45· А посему, у кого этого нет, у тех нет друг по отношению к другу государственного правосудия, а есть лишь [внешне] схожая его разновидность. Пра- зо во[судие] существует для тех, у кого есть закон, отно­сящийся к ним самим, а закон [нужен] для того, в чем [возможна] неправосудность, ибо «правда», [т. е. приговор] (dike), представляет собою суд над правым и неправым (dikaioy kai adikoy). Итак, где [возможна] неправосудность, там есть и возмояшость поступать неправосудно (по там, где есть возможность поступать неправосудно, не всегда [воз­можна] неправосудность), а это значит [возможность] уделять себе большую [долю] безусловных благ и мень­шую — безусловных зол. Поэтому мы разрешаем на- 35 чальствовать пе человеку, а слову [закона] (logos)4С, так как человек себе [уделяет больше благ и меньше цз*ь зол] и делается тиранном. Между тем начальник — страж правосудия, а раз правосудия, то и равенства по справедливости. А поскольку считается, что у него, если только он в самом деле правосуден, «больше» не бывает (он ведь не уделяет себе больше безусловного блага, за исключением того, что для него пропорцио­нально; потому его труд на [пользу] другому, и неда- 5 ром говорят, что правосудность — это «чужое благо», как и было ранее сказано47), постольку ему следует давать определенное вознаграждение, а именно уваже­ние и почести; те же, кому это недостаточно, становят­ся тирапнами. Право господ и отцов48 не то же, [что правосудие граждан], хотя и подобно ему; дело в том, что невоз­можна безусловная неправосудность по отношению к ю своему, а приобретение, [т. е. раб], и ребенок (пдкуда он пе достиг определенного возраста и не отделился),·— »то как бы часть самого [владельца], себе же созна­тельно никто вредить не собирается. Именно поэтому ι» отношении самого себя не бывает неправосудности. Следовательно, здесь, [между рабом и господином, деть­ми и отцом], нет ни нарушения, пи соблюдения госу­дарственного права, ибо мы видим, что [последнее] исновано на законе и бывает у тех, кому по природе 159 is присуще иметь закон, а это те, кто поровну участвуют (hyparkhei isotés) и в начальстве и в подчинении. Поэтому право [судие] существует, скорее, в отно­шении к жене, а не к детям и приобретениям, [т. е. ра­бам]; это и есть семейное право, но и оно разнится от государственного. (VII). Государственное право [судие] частью естест­венно, частью — узаконено; оно естественно, если по-20 всюду имеет одинаковую силу и не зависит, от призна­ния и непризнания [его людьми]. Но если изначально не важно, так [поступать] или иначе, а тогда важно, когда это [уже] установлено,— например, что [плен­ника] выкупают за одну мину или что в жертву при­носят одного козла, а не двух баранов,— то [перед памп] узаконенное [право]. Сюда же относятся зако­ны, установленные для отдельных случаев (например, о жертве Брасиду49), а также все [частные вопросы], по которым, голосуя, принимают особые решения. 25 Иные считают узаконенными все [виды права], ибо природное неизменно и повсюду имеет ту же силу; так, например, и здесь, и в Персии огонь жжется; однако, как меняется то, что [считается] правосудным, видят [своими глазами]. В таком виде это [мнение] не[вер-ио], но в известном смысле может быть [верно]. Для богов, во всяком случае, [изменчивость], видимо, со­вершенно исключена, а для пас хотя и возможно нечто зо [правое] от природы, все это, однако, изменчиво, и вместе с тем одно существует от природы, другое — не от природы.50 Какое [право] от природы, а какое по закону и уго­вору, если речь идет о том, что может быть и так, и иначе, и при условии, что и то и другое подвержено изменениям, также ясно; и для других вещей подходит такое же разграничение. В самом деле, от природы сильней правая рука, но все-таки всем можно стать аз с двумя правыми руками51. Те из правовых [установлений], что основаны на 1135а уговоре и взаимной выгоде, можно уподобить мерам; действительно, меры для вина и хлеба не везде равны: у скупщиков они больше, у [розничных] торговцев — меньше. Подобным образом и правовые [установле­ния], не природные, а человеческие, не бывают повсю-5 ду тождественны, коль скоро и государственные устрой­ства [не повсюду тождественны], между тем как лишь 160 одно [из них] повсюду является лучшим по природег>2. Каждое [положение] права или закона есть как бы общее по отношению к частному, ибо поступки много­образны, а [положение] — как общее — всякий раз одно. Разнятся же неправосудное дело (to adikema) и [понятие] «неправосудное» (to adikon), правосудное дело (dikaiöma) и [понятие] «правосудное» (to dikai-on). Неправосудное может быть по природе или по уста­новлению, и, когда это осуществилось в поступке, тогда [перед нами] неправосудное дело, но прежде чем осу­ществилось— это еще не [дело], а [понятие] неправо­судного53. Соответственно и с правосудным делом. Общее понятие скорее называется [словом] «ираво-делаиие» (dikaiopragßma), а «правосудное дело» [обо­значает] исправление неправосудного дела54. Впослед­ствии 55 надо будет внимательно рассмотреть каждое в отдельности: каковы виды [правосудною и неправосуд­ного дела], сколько таких [дел] и с чем они могут быть связаны. (VIII). Коль скоро [понятия] правосудного и не­правосудного таковы, как мы сказали, человек посту­пает неправосудно и правосудно тогда, когда совершает поступки по своей воле, а когда он совершает их не­вольно, то пи правосудное, ни неправосудное не имеет места, разве только привходящим образом, т. е. он со­вершает поступки, которые, смотря но обстоятельствам, являются правосудными или неправосудными. Определение неправосудного и правосудного дела зависит от его произвольности и непроизвольности, ибо, когда [неправосудпое еще и] произвольно, оно осужда­ется, и тогда имеет место неправосудное дело, а следо­вательно, нечто будет «неправосудным», не будучи еще «неправосудным делом», а именно если пе добавляется произвольность. Произвольным я называю, как было сказано и преж­де56, какой-либо из зависящих от самого человека по­ступков, который он совершает сознательно и не по неведению о том, против кого, посредством чего и (ра­ди) чего он это делает, например кого он бьет, чем и на чем, причем все это независимо от случайных обстоя­тельств и не подневольно (так, если кто-нибудь, взяв­ши руку человека, ударит другого, то это будет не по ноле [ударившего], ибо от него пе зависит). β Аристотель, т. 4 161 Может быть и так, что удар наносят отцу, эная, что зо это человек или кто-то из присутствующих, но что отец — и не ведая. Соответственно необходимо разгра­ничение [самого] поступка и того, что относится в це-· лом к его совершению. Если поступок совершен в неведении или хотя и не в неведении, но независимо от самого человека или под­невольно, это поступок непроизвольный. Многое ведь нз5ь из того, что существует от природы, мы совершаем и испытываем, зная это, [но] ничто из этого не является ни произвольным, ни непроизвольным, как, например, старение или умирание. И случайные обстоятельства также влияют па не­правосудное и правосудное. Если кто-нибудь отдает назад вверенное [ему иму* 5 щество] против своей воли и из страха, то не следует говорить, ни что он поступает правосудно, ни что ол осуществляет правосудие иначе, нежели случайным об­разом. Точно так же, если человек не возвращает вверен­ное [ему имущество] вынужденно и против своей во­ли, следует говорить, что оп нарушает правосудное и совершает неправосудное в силу случайных обстоя­тельств. Одни произвольные поступки мы совершаем по со-« знательному выбору, а другие — не по выбору, ибо со-ю знательно выбрано то, о чем предварительно принято решение, о чем же не принимают решений заранее, то не выбирают сознательно. При взаимоотношениях в государстве вред может быть трояким. Поступки, [приносящие вред], обуслов­лены неведением, когда действуют против того, посреди ством того и того ради, [против кого, посредством чего и чего ради] не предполагали действовать; так, чело­век либо не [хотел] бросать, либо не в то, либо не 15 тем, либо не затем, а вышло вопреки ожиданию, напри* мер думал не ранить, а уколоть, или не это [существо], или не этим [орудием]. Итак, если вред причинен вопреки расчету, то слу«· чилась неудача, а если не вопреки расчету, но без уча-· стия порочности, то совершен проступок (ибо просту­пок совершают, когда сам человек — источник вины, а неудача случается, когда источник вовне). Когда дей-20 ствуют сознательно, однако не приняв решения зара-162 нее, то [перед нами] неправосудное дело; случается *>то между людьми из-за порыва ярости и из-за других страстей, вынужденные они или естественные. Причи­няя этот вред и совершая такие проступки, люди по­ступают неправосудно, и имеют место неправосудные дела, но из-за этого люди все-таки в каком-то смысле не «неправосудные» [по складу] и не «подлые». Дело в том, что причиненный вред не обусловлен их испор­ченностью. Когда же [человек причиняет вред] по сознатель­ному выбору, он неправосудный [по своему складу] и испорченный. Суд поэтому правильно расценивает со­вершенное в порыве ярости как совершенное без умыс­ла, ибо источником здесь является не тот, кто дейст­вует движимый порывом, а тот, кто разгневал. Добавим к этому, что спорно здесь не «было или не было», а право [так действовать], ибо гнев бывает [об­ращен] на то, что кажется неправосудностью. Итак, спорно не то, что произошло (как в случае с обменом, при котором одна сторона с необходимостью порочна (mokhteros), если только ее действия не объясняются забывчивостью); напротив, о [самом] предмете [сто­роны] согласны, а спорят о том, на чьей стороне право (кто злоумышляет, отнюдь не пребывает в неведении на этот счет), так что второй думает, что терпит не­правосудие, а другой [так] не [думает] 57. Зпачит, если человек по сознательному выбору, [т. е. преднамеренно], причинил вред, он поступает неправосудно и уже из-за таких [преднамеренных] не­правосудных дел, когда нарушается пропорциональ­ность или справедливое равенство, является неправо­судным [по складу]. Соответственно и правосудным человек является тогда, когда правосудные дела он со­вершает по сознательному выбору, а о правосудном деле можно говорить, если поступают только по своей воле 58. Из непроизвольных поступков одни вызывают со­чувствие, другие нет. Проступки, совершенные не толь­ко в неведении, но и по неведению, .вызывают сочувст­вие, а совершенные не по неведению, но в неведении из-за страсти, причем противоестественной и нечело-почсской, сочувствия не вызывают. И (IX). Может возникнуть вопрос: достаточно ли ужо разграничены [понятия] «терпеть неправосудие» о· 163 и «поступать неправосудно»? Прежде всего, возможно ли то, что [так] страпно выразил Еврипид: — Я мать убил спою, мой короток рассказ. — То воля вас двоих? или ее одной?59 В самом деле, возможно ли «терпеть неправосудие» (adikeisthai) воистину по своей воле, или [это] невоз­можно, но такое всегда непроизвольно; так же как вся­кий неправосудный поступок — это [поступок] произ­вольный? И [терпят неправосудие] всегда ли по своей воле или всегда против воли, или же в одних случаях имеет место одно, а в других другое? То же самое относится и к [понятию] «терпеть правосудие» (dikaioysthai), так как совершение право­судного дела (dikaiopragein) всегда произвольно, а по­тому вполне разумно полагать в обоих случаях сходпоо противопоставление, т. е. терпеть неправосудно и пра­восудие — это либо [действия] произвольные, либо не­произвольные. Однако даже применительно к «тер­петь правосудие» было бы, пожалуй, нелепо [счи­тать, что это] всякий раз произвольно: действительно, некоторые «терпят правосудие» не по своей воле60. Можно задать затем и следующий вопрос: всякий ли, кто испытал неправосудное (to adikon peponthds), [необходимо] терпит от кого-то неиравосудио, или же как с действием, так и с претерпевапием? В самом деле, и в том и в другом смысле, [и в действительном, и в страдательном], можно быть причастным правосудным [поступкам] случайно61. Ясно, что точно так обстоит дело и с неправосудными [поступками] (ta adika), ибо не одно и то же делать неправосудное (tadika prattein) и поступать неправосудно (adikein), так же как [по одно и то же] испытывать неправосудное (adika pask-hein) и терпеть неправосудие (adikeisthai); это же справедливо и для [понятий] «совершать правосудные дела» (dikaiopragein) и «терпеть правосудие» (di­kaioysthai), потому что невозможно терпеть ненраво-судие, если нет того, кто поступает пеправосудно, или терпеть правосудие, если пет того, кто делает право­судное дело. Если же «поступать неправосудпо» — значит вооб­ще вредить кому-либо по своей воле62, а «по своей во­ле» — значит, зная, кому, чем и как [причиняется вред], причем невоздержный вредит сам себе по своей 164 воле, то получится, что он по своей воле терпит непра­восудие и что возможно, чтобы человек сам с собой поступал неправосудно (aytos hayton adikein). Этот во­прос— возможно ли самому с собой поступать непра- имъ восудпо — один из вопросов, вызывающих затруднения. Добавим также, что от невоздержности человек может по своей воле терпеть вред от другого, [действующего] по своей воле, так что оказывается возможным терпеть иеправосудие по своей воле. Но может быть, определение неверно и к тому, что вред причиняют, зная, кому, чем и каким способом, нужно прибавить: «вопреки желанию»? Действительно, человек по своей воле терпит вред (blaptetai) и испы­тывает [что-то] неправосудное (tadika paskhei), по никто но терпит неправосудие (adikeitai) по своей во­ле, ибо никто [этого] не хочет, в том числе невоздерж­ный; напротив, его поступки противоречат [его] же­ланию, потому что никто не желает того, о чем он не думает, что это добропорядочно, а невоздержный совер­шает такие поступки, какие, он думает, совершать но следует. Но тот, кто отдает свое собственное, подобно тому как Гомер говорит о Главке, давшем Диомеду ίο ...доспех золотой свой за медный, Во сто ценимый талантов (...) sa стоящий девять,03 пе терпит неправосудие, ведь от него зависит давать [или не давать], а терпеть [или не терпеть] неправо-Судие от пего не зависит, но [для этого] должен быть в наличии тот, кто поступает неправосудно. Итак, ясно, что «терпеть неправосудие» нельзя по Своей воле. 12. Из [вопросов], выбранных нами64, нужно [об- ts судить] еще два: кто поступает неправосудно, тот ли, кто уделяет [кому-то часть], большую, чем тому по достоинству, или тот, кто такую [часть] имеет; а так­же можпо ли поступать неправосудно с самим собой? В самом деле, если возможно первое положение, т. с. неправосудно поступает распределяющий, а но тот, кто имеет больше, [чем следует], тогда если кто-либо уделяет другому больше, чем себе, сознательно и но своей воле, то он сам с собою поступает неправо- -го судно; принято считать, что именно это делают умерен­ные люди, потому что добрый склопеп [брать] меньше. 165 Но может быть, и это не так просто? Ведь может слу-» читься,, что он имеет свою корысть в другом благе, скажем в славе или в безусловно прекрасном. Кроме того, [вопрос] решается ссылкой на определение [по­нятия] «поступать неправосудно», ибо [поступающий так] ничего не испытывает вопреки своему желанию и, значит, по крайней мере в силу этого [обстоятель-25 ства], не терпит неправосудие, а если [ему что-то] и [причиняется], то всего-навсего вред. Очевидно также, что неправосудно поступать может распределяющий, но не всегда [так поступает] тот, кто имеет больше, ибо по тот поступает пеправосудпо, у кого в наличии неправосудная [доля], а тот, у кого есть воля делать [свою долю неправосудной]. Это и есть источник поступка, который заключен в распреде­лителе, но не в получателе, зо Далее, поскольку «делать» имеет много смыслов, можно сказать, будто убивают неодушевленные пред­меты, и рука, и слуга по приказу [хозяина], но они не поступают неправосудно, хотя и делают неправосудные вещиб5. Кроме того, если в неведении [тех или иных об­стоятельств] человек [кого-то] осудил, он не поступает неправосудно с точки зрения узаконенного правосудия и суд его не неправосудный, но в каком-то ином смысле этот человек все же неправосудный, ибо законное пра­восудие и первичное — разные вещи66. Если же судил нз7а неправосудно, зная [это], то и сам поступает своеко­рыстно, ища благодарности или добиваясь мести. А по­тому, кто, имея такую цель, вынес судебное решение неправосудно, тот своекорыстен, подобно тому, кто при­нял участие в [самом] неправосудном деле; действи­тельно, присудив спорное поле, он тоже получил — не поле, [правда], а деньги. 5 13. Люди уверены, что от них зависит поступать [или не поступать] неправосудно, а потому [думают], что легко быть правосудным. Но это не так, ибо легко и в их власти сойтись с женой соседа, поколотить того, кто поблизости, и дать взятку, но делать [даже] это, имея соответствующий склад [души], и не легко и не зависит от них. ю Соответственно и в том, чтобы познать, что такое правосудные вещи и что — неправосудные, как они ду-166 мают, нет ничего мудреного, потому что, о чем гово­рят законы, сообразить не трудно, но это [еще] не пра­восудное, разве что привходящим образом67; [только] поступки, совершаемые определенным образом, и [до­ли], уделяемые определенным образом, [могут быть] правосудны, а потому знать это — труд больший, чем [знать, что полезно] для здоровья, так как даже в этом случае легко знать, [что полезны] и мед, и вино, и мо- is розник, и прижигание, и вскрытие, но [знать], как нужно применить [это] к здоровью, для кого и когда, столь же большой труд, как и быть врачом. По той же самой причине люди думают, что право­судному ничуть не менее свойственно поступать непра­восудно, так как правосудный человек ничуть не хуже, но даже лучше смог бы совершать любой из такого ро­да поступков, т. е. сойтись с [чужой] женой и поколо- го тить [кого-нибудь]; а мужественный мог бы бросить щит и, обратившись [спиной к врагу], бежать куда глаза глядят. Межйу тем «трусить» и «поступать не­правосудно» не значит (если не считать случайных совпадений) [просто] делать это, но значит делать это, имея соответствующий склад [души], подобно тому как врачевание или лечение состоит не в том, чтобы резать или не резать, давать или не давать лекарство, но в оп- 25 ределепном качестве [этих действий]. Правосудие существует для тех, кто причастны к безусловным благам, но имеют в них избыток или не­достаток, ибо для иных невозможен избыток этих благ, как, вероятно, для богов, а для других, неизлечимо по­рочных, нет даже самой малой частицы блага, чтобы была им на пользу, по все во вред; для третьих же зо [блага полезны] до известной степени; вот почему пра­восудие имеет дело с людьми. 14 (Х)\ Следующее, о чем надо сказать,—это добро­та (epieikeia) и добро (to epieikes), [а именно сказать], как доброта относится к правосудности, а добро — к нраву68. Если тщательно взвесить, окажется, что [эти вещи] но являются тождественными во всех отношениях, по il ne различны по роду. Причем иногда мы хвалим зз «добро» и «доброго мужа», так что при похвале пере­носно [употребляем «добрый»] и для других [добро- ш/ь Артелей, кроме правосудности], вместо [слова] «добро-167 детельныи», чтобы показать, что быть добрее лучше; а иногда, если следовать смыслу слова (t'di logöi ako-loythein), кажется странным, если добро похвально, хо­тя это нечто помимо права. В самом деле, либо право, либо добро не есть нечто добропорядочное69, коль скоро это разное, либо, если и то и другое добропорядочно, то [правосудное и доброе] тождественны. Из-за этих [рас­суждений], вероятно, и возникает затруднение в связи с [понятием] добра, по все они в каком-то смысле пра­вильны и самим себе ничуть не противоречат. Дело в том, что «добро», будучи лучше какого-то [вида] пра­ва, есть [все-таки] «правое», а не лучше права как пекий другой род. Следовательно, право и добро тож­дественны, и при том, что и то и другое добропорядоч­но, добро выше. Затруднение создает то, что хотя добро есть право, однако право не в силу закона, а [в качестве] исправ­ления законного правосудия. Причина этого в том, что всякий закон [составлен] для общего [случая], но о не­которых вещах невозможно сказать верно в общем [ви­де]. Поэтому в тех случаях, когда необходимо сказать в общем виде, но нельзя [сделать это] правильно, за­кон охватывает то, что [имеет место] по преимуществу, вполне сознавая [возможную] погрешность. И тем не менее закон правилен, ибо погрешность [заложена] не в законе и не в законодателе, а в природе предмета, ибо именно такова материя поступков (hylö tbn praktön). Так что, когда закон составлен для общего случая, а произошло [нечто] подсудное ему, но вне общего слу­чая, тогда поступать правильно значит: там, где у за­конодателя, составившего закон без оговорок, пропуск или погрешность, поправить упущение, которое при-зпал бы даже сам законодатель, окажись он тут, а ес­ли бы знал вара нее, то внес бы [эту поправку] в за­конодательство 70. Посему [добро] и есть право и лучше любого, но не безусловного права, [а точнее], оно лучше [права] с погрешностью, причина которой — его безусловность. И сама природа доброго — это поправка к закону в том, в чем из-за его всеобщности имеется упущение. Здесь причина тому, что но все подчиняется закону, так как относительно иных вещей нельзя установить затона, а, следовательно-, нужно особое решение голо­сованием. 168 Для неопределенного и правило (kaiiön) пеопредс- ао ленное иодоб»о тому как в лесбосском зодчестве лекало (kanön) из свинца71, ведь оно изгибается но очерта­ниям камня и не остается [неизменным] правилом, так и особое решение голосованием [меняется] в зависимо­сти от предмета. Итак, ясно, что есть «добро», и почему оно право­судно, и какого [вида] правосудия оно лучше. Понятно из этого также, кто такой добрый человек, ибо, кто спо- за собен сознательно избрать [добро] и осуществлять это в поступках, кто не [требует] точного [соблюдения нзва своего] права в ущерб [другим], по, несмотря на под­держку закона, склонен [брать] меньше, тот и добр, и этот [душевный] склад — доброта, представляющая собою вид правосудное™ и не являющаяся каким-то отличным от нее [душевным] складом. 15(XI). Возможно ли поступать с самим собой не­правосудно— ясно из сказанного выше. А именно: од- s на часть правосудного — это то, что установлено зако­ном в согласии со всей добродетелью; так, закон не приказывает убивать самого себя, а что он не приказы­вает, [то] воспрещает7^. Далее, когда человек вопреки закону причиняет вред, к тому же не в ответ на вред, [ему причиненный], и но своей воле, он поступает неправосудно, а [само­убийца поступает] по своей воле, потому что он знает, кому [вредит] и чем. И еще: кто в гневе поражает себя ю но своей воле, совершает это вопреки верному сужде­нию, закон же этого не разрешает. Следовательно, [та­кой человек] ' поступает неправосудно. Но с кем? Мо­жет быть, с государством, а не с самим собой? В самом деле, он страдает но своей воле, а никто не терпит не-правосудие по своей воле. Вот почему государство да­же налагает взыскание иа самоубийцу и своего рода бесчестие преследует его как человека, который непра­восудно поступил по отношению к государству73. Далее, в той мере, в какой поступающий неправо­судно лишь неправосуден и не дурен в целом, ему не- is возможно поступать неправосудно с самим собой (это иной довод но сравнению с предыдущим; действитель­но, неправосудный в каком-то определенном отношении подл в таком же частном смысле, как, скажем, трус, а не как обладатель [всей] подлости целиком, а значит, 169 и поступает неправосудно ой не в меру такой [под­лости]). В самом деле, ипаче одного и того же [че­ловека — самого себя] — можно было бы одновременно и обделить и наделить одним и тем же, а это невозмож-20 но; напротив, правосудие и неправосудие необходимо существуют между [двумя или] несколькими [ли­цами]. Кроме того, [неправосудный поступок] предполага­ет произвольность, сознательный выбор и первый шаг, так как не считается, что неправосудно поступают, де­лая в ответ то же самое, из-за чего пострадали, между тем как тот, кто [поступает неправосудно] с самим собой, одновременно [одно и то же] испытывает и де­лает. Кроме того, [наконец], получится, что, [поступая с собой неправосудно, человек] терпит неправосудие по своей воле. И в конце копцов, никто но поступает неправосудно 25 без того, чтобы совершить частное неправосудное дело, но никто не может блудить со своей [женой], вломить­ся в собственный дом, украсть свое [имущество]. В целом [вопрос о] неправосудном поступке по от­ношению к самому себе разрешается благодаря опреде­лению, [которое мы дали понятию] «но своей воле тер­петь неправосудие» 74, Очевидно, что и то и другое дурно — и терпеть неправосудие, и поступать неправосудно, ведь одно оз-80 начает иметь меньше, а другое — [иметь] (больше се­редины...), она же подобна здоровью во врачебном [ис­кусстве], закалке — в гимнастическом. Поступать пеправосудно, однако, хуже, ибо если та­кие поступки достойны осуждения и причастны пороч­ности,— причем либо полной и безусловной пороч­ности, либо близкой к тому (ведь не все, что произ­вольно [и неправосудно], сопряжено с неправосуд­ностью [как складом]),— то «терпеть неправосудие» 85 пе причастно к порочности и неправосудности. Итак, само по себе терпеть неправосудие менее дур-1138ь по, по при [известном] стечении обстоятельств ничто не мешает этому быть большим злом. Впрочем, искус­ству [или науке] до этого нет дела. Так, воспаление легких [врачевапие] называет болезнью более [опас-пой], чем ушиб, и все-таки при стечении обстоятельств последний может оказаться иной раз [опаснее], если 170 случится так, что [человек], упавший от удара и по­лучивший ушиб, захвачен врагами или погиб. В переносном смысле, или пользуясь сравнением, [можно сказать], что право может существовать не в отношении к самому себе, но в отношениях частей [души], причем не всякое право, а «господское» и «се­мейное». Ведь в этих рассуждениях75 было проведено различие между частью души, наделенной суждением и лишенной суждения; имея в виду [обе] эти части, ю и думают, что существует неправосудность в отношении к себе самому, ибо между этими частями может быть [так, что] они испытывают нечто вопреки собственным стремлениям (orexeis), и потому у этих [частей души] своего рода право в отношениях друг к другу подобно [правовым отношепиям] начальника и подчиненного. Итак, будем считать, что правосудность и другие [нравственные добродетели] мы, таким образом, ра­зобрали. КНИГА ШЕСТАЯ (Ζ) 11381) m 1(1). Поскольку ранее мы сказали, что следует пз-2о бирать середину, а не избыток и недостаток, а середина такова, как определяет верное суждение, то давайте в этом разберемся !. Итак, для всех вышеупомянутых складов [души), как и для прочего, существует определенная «цель», с оглядкой па которую обладающий суждением натяги­вает и ослабляет [струны] 2; и для обладания середи­ной в чем бы то ни было существует известная граница (horos), которая» как мы утверждаем, помещается меж-25 ду избытком и недостатком, будучи согласована с вер­ным суждением. Такое высказывание истинно, но отнюдь не про­зрачно, ибо и для других занятий, для которых сущест­вует наука, истинно высказывание, что утруждаться и прохлаждаться нужно не слишком много и не слишком мало, а [соблюдая] середину, т. е. так, как [велит] зо верное суждепие; но, обладая только этим [знанием], человек не знал бы ничего больше, например [он ае знал бы], какие [лекарства] нужны для тела, если бы сказал: «те, которые предписывает врачебное искусст­во, и тот, кто им обладает». Вот почему нужно, чтобы применительно к складам души тоже не только было высказано нечто истинное, но и было бы точно опреде­лено: что есть верное суждение и какова [определяю­щая] его граница 3. 4ша 2. Разделив добродетели души, мы утверждали, что одни относятся к нраву, а другие к мысли4. Мы ужо разобрали нравственные добродетели, об остальных бу­дем говорить — прежде сказав о душе — следующим способом. Ранее уже было сказано, что существуют две части 5 души: наделенная суждением и лишенная его5; теперь 172 нужно таким же образом предпринять разделение в той, что обладает суждением. Предположим, что ча­стей, наделенных суждением, тоже две: одна — та, с помощью которой мы созерцаем такие сущности, чьи пачала не могут быть инакими, [т. е. меняться]; дру­гая — та, с помощью которой [понимаем] те, [чьи па­чала] могут [быть и такими, и инакими]. Дело в том, что для вещей разного рода существуют разного рода части души, предназначенные для каждой отдельной to вещи по самой своей природе, коль скоро познание воз­можно здесь в соответствии с каким-то подобием и сродством [этих частей души и предметов познапия] 6. Пусть тогда одна часть называется научной, а другая рассчитывающей (to logistikon), ибо принимать реше­ния (boyleyesthai) и рассчитывать (logidzesthai) — это одно и то же, причем никто не принимает решений о том, что не может быть иначе. Следовательно, рассчи­тывающая часть — это [только] какая-то одна часть t5 [части], наделенной суждонием7. Нужно теперь рассмотреть, каков паилучший склад для той и для другой части души, ибо для той и для другой именно он является добродетелью, а доброде­тель проявляется в свойственном ей деле. (II). Есть три [силы] души, главные для поступка и для истины: чувство, ум (noys), стремление (orexis) 8. Из пих чувство не является началом какого бы то ни было поступка; это ясно потому, что чувство имеют и м звери, но они не причастны к поступку. Далее, что для мысли утверждение и отрицание, то для стремлепия преследование и бегство. Таким образом, если нравст­венная добродетель — это устои, которые избираются нами сознательно (hexis proairetike), a сознательный вы­бор — это стремление, при котором принимают реше­ния (orexis boyleytike), то суждение должно быть поэтому истинным, а стремление правильным, коль 25 скоро и сознательный выбор добропорядочен и [суж­дение] утверждает то же, что преследует стремле­ние9. Итак, мысль и истина, о которых идет речь, имеют дело с поступками (praktikê), a для созерцательной (theö'retike) мысли, но предполагающей ни поступков, ни созидания-творчества (poictike), добро (to ey) и :<ло (to kakds) — это соответственно истина и ложь; ибо это — дело всего мыслящего, дело же части, пред-173 до полагающей поступки и мыслительной,— истина, кото­рая согласуется с правильным стремлением. Начало, [источник], поступка — сознательный вы­бор, но как движущая причина, а не как целевая, [в то время как источник] сознательного выбора — стремле­ние и суждение, имеющее что-то целью. Вот почему сознательный выбор невозможен ни помимо ума и мыс­ли, ни помимо [нравственных] устоев; в самом деле, благополучие [как получение блага] в поступках (еур-raxia), так же как его противоположность, не сущест-35 вует в поступке помимо мысли и нрава 10. Однако сама мысль ничего не приводит в движение, [это делает только мысль], предполагающая какую-то цель, т. е. язоь поступок, ибо у этой [мысли] под началом находится творческая [мысль] п. Дело в том, что всякий, кто тво­рит, творит ради чего-то и творчество (to poieton) —это не безотносительная цель, но чья-то [цель] и относи­тельная. Между тем свершение поступка (to prak-ton) — [цель безотносительная], а именно: благо-полу­чение в поступке (eypraxia) само есть цель, стремление же направлено к цели. Именно поэтому сознательный выбор — это стремящийся ум, [т. е. ум, движимый 5 стремлением], или же осмысленное стремление, [т. е. стремление, движимое мыслью], а именно такое начало есть человек 12. Предметом сознательного выбора (proaireton) не может быть нечто в прошлом; так, никто не собирается (proaireitai) разрушить Илион, ибо о прошедшем не принимают решений, [их принимают только] о буду­щем и о том, что может 1шть, а прошедшее не может стать не бывшим, и потому прав Агафон: Ю Ведь только одного и богу не дапо: Не бывшим сделать то, что было сделано.13 Таким образом, дело обеих умственных частей ду­ши и — истина. Λ это значит, что для обеих частей добродетелями являются те склады [души], благодаря которым та и другая [часть] достигнет истины наибо­лее полно. 3(111). Итак, снова начнем паше рассуждение об is этих [душевных складах] от начала. Допустим, что ду­ша достигает истины, утверждая и отрицая благодаря пяти [вещам], а именно: искусству, науке, рассуди-174 тельности, мудрости, уму (поскольку в предположение ях и мнениях можно обмануться, [мы их не учиты* ваем]).15 Что такое наука — если нужно давать точные опре« деления, а не следовать за внешним сходством,— ясно из следующего. Мы все предполагаем, что известное го нам по науке не может быть и таким и инаким; а о том, что может быть и так и иначе, когда оно вне [на­шего] созерцания, мы уже не знаем, существует оно или нет. Таким образом, то, что составляет предмет научного знания (to epistëton), существует с необходи­мостью, а значит, вечно, ибо все существующее с безу­словной необходимостью вечно, вечное же не возникает и но уничтожается.16 Далее, считается, что всякой науке нас обучают аь (didakte), a предмет науки —это предмет усвоения (matheton). Как мы утверждали и в «Аналитиках»17, всякое обучение, исходя из уже познанного, [прибега­ет] в одном случае к наведению, в другом — к умоза­ключению, [т. е. силлогизму]. При этом наведение — это [исходный] принцип, и [он ведет] к общему, а сил­логизм исходит из общего. Следовательно, существуют до принципы, [т. е. посылки], из которых выводится сил­логизм и которые не могут быть получены силлогиче­ски, а значит, их получают наведением. Итак, научность (epistëme) — это доказывающий, [аподиктический], склад (сюда надо добавить и другие уточнения, данные в «Аналитиках»), ибо человек об* ладает научным знанием, когда он в каком-то смысле обладает верой и принципы ему известны 18. Если же [принципы известны ему] не больше вывода, он буде* обладать наукой только привходящим образом 19. (IV). Таким образом мы дадим здесь определение шоа науке20. 4. В том, что может быть так и иначе, одно отно* сится к творчеству, другое к поступкам, а творчество (poiësis) и поступки (praxis) — это разные вещи (в этом мы доверяемся сочинениям для широкого кру­га) 2l. Следовательно, и предполагающий поступки склад, причастный суждению, отличается от причаст­ного суждению склада, предполагающего творчество. 5 Поэтому они друг в друге не содержатся, ибо ни по­ступок не есть творчество, ни творчество — поступок. 175 Поскольку, скажем, зодчество — некое искусство, а зна­чит, и разновидность соответствующего причастного суждению склада [души], предполагающего творчество, [поскольку, далее], не существует ни такого искусства, которое не было бы причастным суждению и предпо­лагающим творчество складом [души], ни подобного склада, который не был бы искусством [как искус­но ностыо], постольку искусство и склад [души], при­частный истинному суждению и предполагающий твор­чество,— это, по-видимому, одно и то же. Всякое искус­ство имеет дело с возникновением, и быть искусным — значит разуметь (theörein), как возникает нечто из вещей, могущих быть и не быть и чье начало в творце, is а не в творимом. Искусство ведь не относится ни к то­му, что существует или возникает с необходимостью, ни к тому, что существует или возникает естественно, ибо [все] это имеет начало [своего существования и возникновения] в себе самом. А поскольку творчество и поступки — вещи разные, искусство с необходи­мостью относится к творчеству, а не к поступкам. Слу­чай и искусство, между тем, в каком-то смысле имеют дело с одним и тем же; по слову Агафона: 2« Искусству случай мил, искусство — случаю.22 Таким образом, как уже было сказано, искусство [и искусность] — это некий причастный истинному суждению склад [души], предполагающий творчество, а неискусность в противоположность ему есть склад [души], предполагающий творчество, но причастный ложному суждению, причем [и то и другое] имеет де­ло с вещами, которые могут быть и такими и инакими. 5(V). О рассудительности (phronesis) мы тогда со-25 ставим понятие, когда уразумеем, кого мы называем рассудительными23. Рассудительным кажется тот, кто способен принимать верные решения в связи с благом и пользой для него самого, однако не в частностях — например, что [полезно] для здоровья, для крепости тела,—но в целом: какие [вещи являются благами] для хорошей жизни. Подтверждается это тем, что мы говорим о рассудительных в каком-то отношении, когда люди сумели хорошо рассчитать, что нужно для дости-зо жения известной добропорядочной цели, [для дости­жения которой] не существует искусства24. Следова-176 телыю, кто способен принимать [разумные} решения, тот и рассудителен в общем смысле слова. Между тем» никто не принимает решений ни о том, что не может быть иным, пи о том, что ему невозможно осуществить. Следовательно, коль скоро наука связана с доказатель­ством, а для того, чьи принципы могут быть и такими и инакими, доказательство невозможно (ибо все может 35 быть и иначе) и, наконец, невозможно принимать ре- П4ш> шения о существующем с необходимостью, то рассуди­тельность но будет ни наукой, ни искусством: паукой не будет, потому что иоступать можно и так и иначе, а искусством не будет, потому что поступок и твор­чество различаются по роду. Λ зпачит, ей остается быть истинным причастным суждению складом [души], предполагающим поступки, касающиеся блага и зла для человека. Цель творчества отлична от него [само­го J, а цель поступка, видимо, пет, ибо здесь целью яв­ляется само благо-получение в поступке. Оттого мы и считаем рассудительным Перикла и ему подобных, что они способны разуметь, в чем их собственное благо и и чем благо человека; такие качества мы приписываем ю тем, что управляет хозяйством или государством. Вот оттого мы зовем и благоразумие его именем, что полагаем его блюстителем рассудительности, а блюдет оно такое представление [о собственном и человече­ском благе]25. Ведь не всякое представление уничто­жается (diaphtheirei) или извращается удовольствием η страданием (скажем, [представление о том, что] сумма углов треугольника равна или не равна сумме ι г. двух прямых углов); [это происходит только с пред­ставлениями], которые связаны с поступками. Дело в ΊΟΜ, что принципы поступков — это то, ради чего они совершаются, но для того, кто из-за удовольствия или страдания развращен (töi diephtharmentfi), принцип немедленно теряет очевидность, как и то, что всякий мы бор и поступок надо делать ради этого принципа и ii.Kia него. Действительно, порочность уничтожает (phthartike) [именно] принцип. 20 Итак, рассудительностью необходимо является [ду-ннчшый] склад, причастный суждению, истинный и ilрпднолагающий поступки, касающиеся человеческих благ. Но, однако, если для искусства существует добро-дгголь, то для рассудительности нет26. К тому же в 177 искусстве предпочтение отдается тому, кто ошибается по своей воле27, но в том, что касается рассудительности, [такой человек] хуже [ошибающегося непроизвольно] f точно так же как в случае с добродетелями. Ясно по-* 25 этому, что [рассудительность сама] есть некая добро-· детель и не есть искусство, [или искусность]. Посколь­ку существуют две части души, обладающие суждени­ем, рассудительность, видимо, будет добродетелью одной из них, а именно той, что производит мнения, ибо и мнение, и рассудительность имеют дело с тем, что может быть и так и иначе28. Но рассудительность — это тем не менее не только [душевный] склад, при­частный суждению; а подтверждение этому в том, что такой склад [души — навык—] можно забыть, а рас-зо судительность нет. 6 (VI). Поскольку наука —это представление (hypolepsis) общего и существующего с необходи­мостью, а доказательство (ta apodeikta) и всякое иноо знание исходит из принципов, ибо наука следуем [рас] суждению (meta logoy), постольку принцип пред-« мета научного знания (toy epistétoy) ne относится ни 85 [к ведению] науки, ни [тем более] — искусства и рас­судительности. Действительно, предмет паучного зна« ния — [это нечто] доказываемое (to apodeikton), а [ис-· 1141а кусство и рассудительность] имеют дело с тем, что мо­жет быть и так и иначе. Даже мудрость не для эти2 первопринципов, потому что мудрецу свойственно в некоторых случаях пользоваться доказательствами. Если же то, благодаря чему мы достигаем истины и никогда не обманываемся относительно вещей, не мо­гущих быть такими и инакими или даже могущих, это 5 наука, рассудительность, мудрость и ум и ни одна из трех [способностей] (под тремя я имею в виду рас-· судительность, науку и мудрость) не может [прини­маться в расчет в этом случае], остается [сделать вы­вод] , что для [перво] принципов существует ум.29 7 (VII). Мудрость в искусствах мы признаем за ίο теми, кто безупречно точен в [своем] искусстве; так, например, Фидия мы признаем мудрым камнерезом, а Поликлета — мудрым ваятелем статуй, подразуме­вая под мудростью, конечно, не что иное, как добро­детель, [т. е. совершенство], искусства30. Однако мы 178 уверены, Что существуют некие мудрецы в общем смысле, а не в частном и ни в каком другом, как Го­мер говорит в «Маргите»: Боги не дали ему землекопа и пахаря мудрость, 15 Да и другой никакой.31 Итак, ясно, что мудрость — это самая точная из наук. А значит, должно быть так, что мудрец не только знает [следствия] из принципов, но и обладает истин­ным [знанием самих] принципов (péri tas arkhas alet-heyein). Мудрость, следовательно, будет умом и наукой, слов­но бы заглавной наукой о том, что всего ценнее. Было 20 бы нелепо думать, будто либо наука о государстве, либо рассудительность — самая важная [наука], поскольку человек не есть высшее из всего в мире. Далее, если «здоровое» и «благое» для людей и рыб различно, но «белое» и «прямое» всегда одно и то же, то и мудрым все бы признали одно и то же, а «рассудительным» разное. Действительно, рассудительным назовут того, 25 кто отлично разбирается в том или ином деле, (касаю­щемся [его] самого), и предоставят это на его усмот­рение32. Вот почему даже иных зверей признают «рассу­дительными», а именно тех, у кого, видимо, есть способ­ность предчувствия того, что касается их собственного существования. Так что ясно, что мудрость и искусство управлять государством не будут тождественны, ибо если скажут, что [умение разбираться] в собственной зо выгоде есть мудрость, то много окажется мудростей, потому что не существует одного [умения] для [опре­деления] блага всех живых существ совокупно, но для каждого — свое, коль скоро и врачебное искусство тоже не едино для всего существующего. А если [сказать], что человек лучше [всех] про­чих живых существ, то это ничего не меняет, ибо даже человека много божественнее по природе другие вещи, Ш1ь »зять хотя бы наиболее зримое— [звезды], из которых состоит небо (kosmos) 33. Из сказанного, таким образом, ясно, что мудрость — кто и научное знание, и постижение умом вещей по природе наиболее ценных. Вот почему Анаксагора и Фнлеса и им подобных признают мудрыми, а рассуди- s тольиыми нет, так как видно, что своя собственная польза им неведома, и признают, что знают они [пред-179 меты] совершенные, достойные удивления, сложные и божественные, однако бесполезные, потому что челове­ческое благо опи не исследуют. 8. Рассудительность же связана с человеческими делами и с тем, о чем можно принимать решение; мы утверждаем, что дело рассудительного — это, прежде всего, разумно принимать решения (to ey boyleyesthai), а решения не принимают ни о вещах, которым невоз­можно быть и такими и инакими, ни о тех, что не имеют известной цели, причем эта цель есть благо, осуществимое в поступке. Л безусловно способный к разумным решениям (eyboylos) тот, кто благодаря расчету (kata ton logismon) умеет добиться высшего из осуществимых в поступках блага для человека. И не только с общим имеет дело рассудительность, но ей следует быть осведомленной в частных [вопро­сах], потому что она направлена на поступки, а посту­пок связан с частными [обстоятельствами]. Вот почему некоторые, не будучи знатоками [общих вопросов], в каждом отдельном случае поступают лучше иных зна­токов [общих правил] и вообще опытны в других ве­щах 34. Так, если, зная, что постное мясо хорошо пере­варивается и полезно для здоровья, не знать, какое [мясо бывает] постным, здоровья не добиться, и ско­рее добьется [здоровья] тот, кто знает, что (постное и) полезное для здоровья [мясо] птиц. Итак, рассудительность направлена на поступки, следовательно, [чтобы быть рассудительным], нужно обладать [знанием] и того и другого Г—и частного, и общего] иди даже в большей степени [знанием част­ных вопросов]. Однако и в этом случае имеется своего рода управляющее (arkhitektonike) [знапие, или ис­кусство, т. е. политика]. И государственное [искусст­во], и рассудительность — это один и тот же склад, хо­тя эти понятия и не тождественны 35. (VIII). Рассудительность в делах государства (ро-litike phronOsis) [бывает двух видов]: одна как управ­ляющая представляет собою законодательную [науку], другая как имеющая дело с частными [вопросами] носит общее название государственной науки, причем она предполагает поступки и приыимание решений, ибо что решено голосованием [народного собрания] как последняя данность (to eakhaton) осуществляется 180 в поступках. Поэтому только об этих людях говорят, что они занимаются государственными делами, так как они действуют подобно ремесленникам.36 Вместе с тем, согласно общему мнению, рассуди­тельностью по преимуществу является та, что связана с самим человеком, причем с одним; она тоже носит общее имя «рассудительность». А из тех [рассудитель-ностей, что направлены не на самого ее обладателя,] одна хозяйственная, другая законодательная, третья государственная, причем последняя подразделяется на рассудительность в принимают решений и в судопро« изводстве. 9. Итак, знание [блага] для себя будет одним из видов познания, но он весьма отличается от прочих37. И согласно общему мнению, рассудителен знаток соб­ственного блага, который им и занимается; что же до государственных мужей, то они лезут в чужие дела. Потому Еврипид и говорит: Я рассудительный? да я бы мог без суеты И вместе с многими причисленный к полку И долю равную иметь. Но те, кто лучше, дело есть кому везде...8а Люди ведь преследуют свое собственное благо и уве­рены, что это и надо делать. Исходя из такого мнения, л пришли [к убеждению], что эти, [занятые своим благом люди], рассудительные, хотя собственное бла­го, вероятно, не может существовать независимо от хо­зяйства и устройства государства. Более того, неясно и подлежит рассмотрению, как нужно вести свое соб­ственное хозяйство. Сказанное39 подтверждается также и тем, что мо­лодые люди становятся геометрами и математиками и мудрыми в подобных предметах, но, по всей видимости, не бывают рассудительными. Причина этому в том, что рассудительность проявляется в частных случаях, с ко­торыми знакомятся на опыте, а молодой человек не бывает опытен, ибо опытность дается за долгий срок. Впрочем, можно рассмотреть и такой [вопрос]: поче­му, в самом деле, ребепок может стать математиком, но мудрым природоведом не может. Может быть, дело и том, что [предмет математики] существует отвлечен­но, а начала [предметов философии-мудрости и фи-оики] постигаются из опыта? И юноши не имеют веры 181 20 [в начала философии и физики], но только говорят [с чужих слов], а в чем суть [начал в математике], им совершенно ясно? А кроме того, решение может быть принято ошибочно либо с точки зрения общего, либо с точки зрения частного, ведь [можноошибаться], как полагая, что плоха всякая вода с примесями, так и считая, что в данном случае она их содержит. Что рассудительность не есть наука, [теперь] ясно, ведь она, как было сказано, имеет дело с последней 25 данностью, потому что таково то, что осуществляется в поступке. Рассудительность, таким образом, противо-г положпа уму, ибо ум имеет дело с [предельно общими] определениями, для которых невозможно сужде­ние, [или обоснование], а рассудительность, напро­тив,— с последней данностью, для [постижения] кото­рой существует не наука, а чувство, однако чувство не собственных [предметов чувствепного восприятия], а такое, благодаря которому <в математике) мы чув­ствуем, что последнее [ограничение плоскости ломаной липней] — это треугольник, ибо здесь и придется оста­новиться. Но [хотя] по сравнению с рассудительно-· зо стыо это в большей степени чувство, оно представляет собою все-таки особый вид [чувства].40 10. Поиски (to dzßtein} отличаются от принимания решений (to boyleyesthai), потому что принимание ре­шения — это один из видов поисков. Что касается раз­умности в решениях (eyboylia), то надо понять, в чем ее суть, является ли она своего рода знанием, [или наукой], мнением, наитием, или это нечто другого ро­да.41 Конечно, это не знание, ведь не исследуют то, что 1142ь знают, а разумность в решениях — это разновидность припимания решения, и тот, кто принимает решение, занимается поисками и расчетом. Но это, конечно, и не наитие, ибо наитие [обходится] без [рас] суждения и [является] внезапно, между тем как решение при­нимают в течение долгого времени; и пословица гла-5 сит: решенью скоро выполняться, приниматься мед­ленно 42. Наконец, и проницательность отличается от разумности в решениях, ибо проницательность — это своего рода наитие43. И конечно, разумность в решениях не совпадает с мнением, Но поскольку тот, кто плохо принимает 132 решения, ошибается, а кто разумно — [поступает] пра­вильно, ясно, что разумность в решениях — это разно­видность правильности, однако правильности не науки и не мнения, потому что правильность для науки не ю существует (ибо не существует и ошибочность), а для мнения правильность — [это] истинность, [а не разум­ность], и вместе с тем все, о чем имеется мнение, уже определено, [а решение принимают о неопределенном], Однако разумность в решениях не чужда и рассужде­нию. Остается, стало быть, правильность мысли, ибо мысль — это еще не утверждение 44. Ведь и мнение — это не поиски (dzetesis), но уже некое утверждение, а кто принимает решение — разумно он это делает или плохо,— печто ищет и рассчитывает. Разумность в ре- is шениях — это разновидность правильности в решениях, поэтому сначала надо исследовать, что такое принима-пие решения и к чему оно относится. Поскольку «правильность» (orthötes) [говорят] во многих смыслах, ясно, что правильность в решениях — это еще не вся правильность. Действительно, невоздер­жный и дурной человек достигнет поставленной це­ли по расчету (ek toy logismoy), а следовательно, бу­дет человеком, который принял решение правильного го приобрел великое зло. Считается, однако, что разумно принять решение — это своего рода благо, потому что такая правильность решения означает разумность в решениях45, которая умеет достигать блага. Однако благо можно получить и при ложном умозаключении, [т. е. силлогизме], а именно: получить, что должно сделать, но способом, каким не должно, [потому что] ложен средний член силлогизма. Следовательно, такая правильность, в силу которой находят то, что нужно, 25 но все же не тем способом, каким должно, не есть раз­умность в решениях. Кроме того, один находит, [что пужпо], долго обдумывая решение, а другой [решает] быстро. Значит, правильность в этом смысле тоже не является разумностью в решениях, а является ею пра­вильность с точки зрения выгоды, так же как с точки прения цели, средств и срока. Наконец, решение может быть разумным безотно­сительно и относительно определенной цели. И конеч­но, безотносительно разумное решение правильно для зо безотносительной цели, а решение, разумное в каком-то определенном отношении,— для относительной це-183 ли. Поскольку же принимать разумные решения свой­ственно рассудительным, разумность в решениях бу< дет правильностью с точки зрения средств, нужных (to kata to sympheron) для достижения той или иной цели, рассудительность относительно которых и есть истинное представление. 11 (X). Соображение и сообразительность46, в силу П43а которых мы зовем людей соображающими и сообрази­тельными, не тождественны науке или мнению в це­лом (ибо тогда все были бы соображающими) и не являются какой-либо одной из частных наук, как, ска­жем, врачебная [наука], связанная со здоровьем, или геометрия, связанная с величинами. Соображение ведь s не относится ни к вечно сущему, ни к неизменному, ни к чему бы то ни было, находящемуся в становле­нии47, но к тому, о чем можно задаться вопросом, и, принять решение. А потому, будучи связано с том же, с чем связана рассудительность, соображение не тожт дественно рассудительности. Рассудительность предпи­сывает, ведь ее цель [указать], что следует делать и ю чего не следует, а соображение способно только судить. Соображение и сообразительность (synesis kai eysype-sia) [no сути] одно и/го же, так же как соображающие и сообразительные (synetoi kai eysynetoi). Соображение не состоит ни в обладании, рассуди­тельностью, ни в приобретении оной, но подобно тому, как применительно к научному знанию усваивать озна­чает соображать, так применительно к мнению, сообра­жать означает судить о том, в чем [сведущ] рассуди­тельный, когда говорит об этом другой человек, при-15 чем судить хорошо, потому что «сообразительно» (еу) и «хорошо» (kalôs) одно и то же 48. Отсюда и происходит слово «соображение» и соот­ветственно «сообразительные», а именно от соображе­ния при усвоении знаний, ибо часто мы говорим «со­ображать» вместо «усваивать». (XI). Так называемая совесть, которая позволяет 20 называть людей совестящимися и имеющими совесть,— »то правильный суд доброго человека. Это подтверждав ется [вот чем]: доброго мы считаем особенно совеет* ливым, а иметь совестливость в иных вещах — это свойство доброты. Совестливость же — это умеющая судить совесть 184 доброго человека, причем судить правильно, а прави­лен [этот суд], когда исходит от истинно [доброго че­ловека] 49. 12. Разумеется, все эти склады имеют одну и ту же 25 направленность, ведь мы прпмепяем понятия «со­весть», «соображение», «рассудительность» и «ум» к одним и тем же людям и говорим, что они имеют со­весть и уже наделены умом и что они рассудительные и соображающие 50. Дело в том, что все эти способности существуют для последних данностей (ta eskhata) и частных слу­чаев (ta kath hekastoii). И если человек способен су­дить о том, с чем имеет дело рассудительность, то он зо соображающий, (добросовестный), или совестящийся, ибо доброта — общее свойство вообще всех добродетель­ных людей в их отношении к другому. К частным же случаям и последним данностям от­носится вообще все, что осуществляется в поступках, ведь нужпо, чтобы и рассудительный их знал; и сооб­ражение вместе с совестью тоже существует для по­ступков, а они представляют собою последнюю дан- 35 ность. И ум тоже имеет дело с последними данностями, [но последними] в обе стороны, ибо и для первых он- ниь ределений и для последних данностей существует ум (а не суждение), о если при доказательствах ум имеет дело с неизменными и первыми определениями, то в том, что касается поступков,— с последней данностью, т. е. с допускающим изменения и со второй посылкой; эти [последние, или вторые посылки],—начала в смыс­ле целевой причины, потому что к общему [приходят] от частного; следовательно, нужно обладать чувством s этих [частных, последних данностей], а оно-то и есть УМ*51. Поэтому считается, что данные [способности] — природные, и если никто не бывает мудр от природы, то совесть, соображение π ум имеют от природы. Это подтверждается нашей уверенностью в том, что эти способности появляются с возрастом и определенный возраст обладает умом [-разумом] и совестью, как если бы причиной была пр»рода. (Вот почему ум —это на- ю чало и кон<щ, [или, принцип и цель]: доказательства исходят из [пачал] и направлены [на последнюю дан­ность] >52. 185 Поэтому недоказательным утверждениям и мнениям опытных и старших (или рассудительных) 53 внимать следует не меньше, чем доказательствам. В самом де­ле, благодаря тому что опыт дал им «око» 54, они ви­дят [все] правильно. is Таким образом, сказано, что такое рассудительность и мудрость, к чему та и другая может относиться и что то и другое является добродетелью разных частей души. 13 (ХП). Можно задать вопрос: зачем они нужпы? Мудрость ведь не учит (oyden theörei), отчего человек го будет счастлив, ибо ничто становящееся не есть ее предмет, рассудительность же занимается этим. Но ка­кая в ней надобность, коль скоро предмет рассудитель­ности — правосудное, прекрасное и добродетельное при­менительно к человеку, а это и есть поступки, какие свойственны добродетельному мужу? Причем благода­ря [одному только] знанию того, что [правосудно, до­бродетельно и прекрасно], мы ничуть не способнее к осуществлению такого в поступках (поскольку доб-25 родетели суть склады [души]), точно так как не [ста­новятся здоровее и закаленнее], зная, что такое «здо­ровое» и «закалка» (если только понимать под [здо­ровым и закалкой] не то, что создает [такое состоя­ние], а то, что при таком состоянии-складе имеет место); действительно, обладая [наукой] врачевания или гимнастики, мы ничуть не более способны к соот­ветствующим поступкам55. Если же надо говорить, что рассудительный суще­ствует не ради этих [знаний], но ради возникновения [добродетельных устоев], то [людям уже] добропоря-30 дочным [рассудительпый] совершенно бесполезен, бо­лее того, и тем, кто не обладает [добродетелью],— то­же, ибо не будет различия, сами ли [они] обладают [добродетелью] или слушаются тех, кто ею обладает; и пожалуй, достаточно, если [мы будем поступать] так, как со здоровьем: желая быть здоровыми, мы все же не изучаем врачевания. Далее, нелепым кажется, если, будучи ниже муд-85 ростн, рассудительность окажется главнее: она ведь начальствует как творческая способность и отдает приказания для частных случаев56. 1Ж5 Об этом-то и следует говорить, а пока мы только поставили вопросы. Итак, прежде всего надо сказать, что эти доброде­тели с необходимостью являются предметом выбора как таковые уже потому, что каждая из них — это до­бродетель соответствующей части души, даже если ни та, ни другая добродетель ничего не производит. Но при всем этом они нечто производят, однако пе так, как [искусство] врачевания — здоровье, а как здо­ровье — [здоровую жизнь] ; и в таком же смысле муд­рость создает счастье, потому что, будучи частью доб­родетели в целом, она делает человека счастливым от обладания добродетелью и от деятельного ее прояв­ления (töi energein)57. И далее: назначение [человека] выполняется бла­годаря рассудительности и нравственной добродетели; ведь добродетель делает правильной цель, а рассуди­тельность [делает правильными] средства для ее до­стижения. Но для четвертой, т. е. способной к пита­нию, части души58 нет такой добродетели, потому что от этой части не зависит свершение или не свершение поступка. Что же касается утверждения, что от рас­судительности мы ничуть не делаемся способнее со­вершать нравственно прекрасные и правосудные по­ступки, то тут нужно начать несколько более издале­ка и вот что принять за начало 59. Если, как мы говорим, некоторые, совершая право­судные поступки, еще не являются правосудными [но устоям] (например, те, кто делают, что приказывают законы, или против воли, по неведению, или по дру­гой какой [причине], но не ради самих правосудных поступков, хотя бы опи совершали при этом поступки должные и те, что подобают добропорядочному), то кажется возможным, чтобы, имея определенный склад, человек поступал в каждом отдельном случае так, чтобы быть добродетельным, т. е. быть таким челове­ком, чьи поступки обусловлены сознательным выбором и совершаются ради самих этих поступков. Итак, правильным сознательный выбор делает доб­родетель, но пе к добродетели, а к другой способности отпосится то, что естественно делать, чтобы осущест­вить [избранное]. Если мы намереваемся изучить [это], нужно дать некоторые пояснения. 187 Существует способность под пазванием «изобрета­тельность» (deinotës); свойство ее состоит в способ-25 ности делать то, что направлено к предложенной цели, и достигать ее. Поэтому, если цель прекрасна, такая способность похвальна, а если дурна, то это изворот­ливость (panoyrgia), недаром даже рассудительных мы называем изобретательными и изворотливыми. Но рас­судительность не является этой способностью, однако и без этой способности она не существует. И. [добро­детельным] складом, [т. е. рассудительностью, изобре­ло тателыюсть] становится при наличии того «ока души» [и] при условии добродетели60, что и было сказано, да и ясно. Действительно, силлогизмы, имеющие своим предметом поступки, включают· исходный принцип: «поскольку такая-то цель и есть наилучшее...» (при­чем безразлично, что именно, ибо при рассуждении это может быть что угодно), но, что есть [наилучшее], ни­кому, кроме добродетельного, не видно, так как испор-35 ченность сбивает с толку, заставляя обманываться на­счет исходных принципов поступков61. Таким образом 1144ь ясно, что быть рассудительным, не будучи добродетель­ным, невозможно. (XIII). Теперь нужно снова рассмотреть добродетель, так как в случае с добродетелью имеет место такое же соотношение, как между рассудительностью и изобре­тательностью62: с одной стороны, это не одно и то же, а с другой —[нечто] подобное; так и природная (phy-sike) добродетель соотносится с добродетелью в собст­венном смысле слова (kyria). Действительно, всем ка-5 жется, что каждая [черта] нрава дана в каком-то смысле от природы, ведь и правосудными, и благораз­умными, и мужественными, и так далее [в каком-то смысле] мы бываем прямо с рождения 63, однако мы ис­следуем некое иное «добродетельное», [или «благо»], в собственном смысле слова, и такие [добродетели] даны иным способом [нежели от природы]. В самом деле, и детям, и зверям даны природные [склады], но ю без руководства ума они оказываются вредными. Это же, наверное, видно при таком сравнении: как сильное тело, двигаясь вслепую, сильно ушибается, потому что лишено зрения, так и в данном случае [возможен вред]. Когда же человек обрел ум64, он отличается по поступкам [от неразумных детей и зверей]; и [только] тогда склад [души], хотя он и подобен [природной 188 добродетели], будет добродетелью в собственном смыс­ле слова. Следовательно, подобно тому как у производящей мнения части души (to doxastikon) есть два вида [до- ι5 бродетели]: изобретательность и рассудительность, так и у нравственной ее части тоже два вида: одна добро­детель природная и другая — в собственном смысла слова, а из них та, что добродетель в собственном смыс­ле, возникает [и развивается] при участии рассуди­тельности. Именно поэтому некоторые утверждают, что все добродетели — это [разновидности] рассудительности, и Сократ, исследуя добродетель, в одном был прав, а в другом заблуждался, а именно: он заблуждался, думая, что все добродетели — это [виды] рассудитель- 2о ности, и правильно считал, что добродетель невозмож­на без рассудительности65. Вот тому подтверждение: и ныне все [философы] при определении добродетели, сказавши, что это склад [души] и с чем он имеет дело, прибавляют: «согласный с верным суждением», а вер­ное суждение согласуется с рассудительностью 66. Зна­чит, по-видимому, все так или иначе догадываются, что именно такой склад есть добродетель — склад, со- 25 гласный с рассудительностью. Но нужно сделать еще один шаг. Дело в том, что добродетель — это не только склад [души], согласный с верным суждением (kata ton orth ния слабые и не дурные, [в воздержности] нет ничего впечатляющего, а если они дурные, но слабые, то — ничего великого. 7 Лтшсютель. т. 4 193 Далее, если воздержность заставляет держаться всякого мнения, в том числе ложного, она дурна. А если невоздержность состоит в отступлении от вся­кого мнения, то будет [существовать] некая добропо­рядочная невоздержность, как, например, у Софоклова 20 Неоптолема в «Филоктете»: ведь он заслуживает по­хвалы за то, что не держался того, в чем его убедил Одиссей, так как лгать было мучительно 13. ' Кроме того, трудный вопрос ставит софистическое рассуждение. Действительно, из-за того, что софисты хотят заставить принять парадоксы, чтобы, Когда это удастся, [вызвать удивление] своей изобретатель­ностью,— из-за этого полученный силлогизм и являет собой неразрешимую трудность. В самом деле, мысль 25 связана, когда из-за неудовлетворенности выводом дер­жаться его не хочет, а идти дальше не может, потому что не способна опровергнуть [это] рассуждение. При одном [софистическом] рассуждении выходит, что безрассудство (aphrosyne) вкупе с певоздерж-ностыо есть добродетель. Действительно, от невоздерж­ности человек совершает поступки, противоположные [его собственным] представлениям, а [от безрассудст­ва] ему представляется, что добродетельные [постуи-зо ки] порочны и совершать их не следует, и, значит, он будет совершать поступки добродетельные, а не по­рочные. Далее, кто доставляет себе удовольствия и пресле­дует их по убеждению и сознательному выбору, тот покажется, должно быть, лучшим в сравнении с тем, кто так поступает не по расчету, а от невоздержпост^ ведь его легче исцелить, потому что можно переубе­дить. К невоздержному же относится пословица, в 35 которой говорится: «Когда водой подавишься, чем запи-1140b вать?», потому что если бы человек совершал поступ­ки по убеждению, то, будучи переубежден, оп пере­стал бы так поступать, в данном же случае убежден­ный <в одном) он, тем не менее, поступает по-другому. И наконец, если невоздержность и воздержность могут относиться ко всему, кто же тогда будет невоз­держным во всех отношениях, [т. е. в безусловном смысле слова] (haplös)? В самом деле, никто не на­делен всеми [видами] невоздержности в совокупности, а между тем мы говорим, что некоторые безусловно 5 невоздержны. 194 4. Таковы, стало быть, определенные [логические] затруднения, которые тут возникают. Одни из них надо отбросить, а другие сохранить, ибо разрешение [логического] затруднения — это обнаружение [истины]. (III). Прежде всего, конечно, надо рассмотреть, срзнательпо (eidös) или нет [поступает невоздерж­ный], и если сознательно, то в каком смысле; затем, в каких вещах следует полагать человека невоздерж­ным и воздержным, т. е. в любых ли удовольствиях и страданиях или [только] в известных, [строго] опреде­ленных вещах, а кроме того, одно ли и то же быть воз­держным и выдержанным, или это разные вещи? Соответ­ственно надо рассмотреть и другие [вопросы], которые тесно связаны с настоящим исследованием (theöria) u. Начало нашего рассмотрения (skepsis) — [вопрос о том], различаются ли воздержный и невоздержный по тому, с чем они имеют дело, или по тому, как они к этому относятся, иными словами, является ли чело­век невоздержным только потому, что невоздержен в отношении совершенно определенных вещей, или не поэтому, а по тому, как он к пим относится, или же и не по этому [тоже], но в силу того и другого вместе. Следующий вопрос: ко всему ли относится невоздерж­ность и воздержность или нет? Дело ведь в том, что невоздержный в безусловном смысле слова невоздер­жен не во всем, но как раз в том, в чем невоздержен распущенный; однако и не от того он невоздержен, что просто имеет дело с этими вещами, [т. е. не в без­условном смысле слова] (ибо тогда невоздержность была бы тождественна распущенности), но от того,что имеет с ними дело вполне определенным образом. Ведь если распущенного толкает сознательный выбор, так как он считает, что нужно всегда преследовать не­посредственное удовольствие, то невоздержный так не думает, но преследует [все-таки то же самое]. 5. Для нашего рассуждения не важно, что невоз­держную жизнь ведут вопреки истинному мнению, а не вопреки знанию, ведь некоторые из тех, у кого есть мнения, не сомневаются, а, напротив, думают, что их нппния точны. Поэтому, если [скажут, что те], кто имеют лишь мнения, из-за слабой уверенности скорее, нежели те, у кого [твердые] знания, поступают во-7· 195 преки своим представлениям [о должном], то окажет­ся, что никакой разницы между знанием и мнением нет. В самом деле, иные ничуть не менее уверены в том, о чем имеют мнение, нежели в том, о чем имеют зна­ние. Гераклит ясно это показывает 15. Но поскольку мы говорим «знать» в двух смыс­лах: «знает» говорят и о том, кто, обладая знанием, не применяет его, и о том, кто применяет (khröme-nos),—различие окажется между поступками вопреки должному у обладателя знания, который его не приме­няет, и обладателя знания, который его применяет (theördn), именно это последнее нелепо, а не [то, что так поступают] без применения [знания] |6. Далее, коль скоро посылки бывают двух видов 17t ничто не мешает, имея обе, поступать вопреки зна­нию, а именно применять знание общей посылки, а частной нет; между тем поступки — это частные слу­чаи. Более того, может быть различие и внутри [зна­ния] общего, ибо оно может относиться к самому [действующему лицу], а может к предмету, например, [знание], что «всякому человеку полезно сухое», [предполагает и зпание], что сам я — человек или что такое-то качество — сухость. Однако, имеет ли данная вещь данное качество, человек либо не знает, либо не употребляет [свое знание] в дело. При том и другом способе [знать] разница будет столь громадной, что не покажется странным, если [человек ошибается], обладая знанием только в одном из смыслов; удиви­тельно, если [он это делает], обладая им иначе18. Кроме того, людям дано также обладать знанием способом иным по сравнению с только что названным. Действительно, в обладании (to ekhein) [знанием] без применения мы видим уже совсем другое обладание (hexis), так что в каком-то смысле человек знанием обладает, а в каком-то не обладает, как, скажем, спя­щий, одержимый и пьяный19. Однако именно таково состояние (hoytö diatitlientai) людей, охваченных стра­стями. Ведь порывы ярости, любовные влечения и не­которые [другие] из таких [страстей] весьма заметно влияют па тело, а у некоторых вызывают даже поме­шательство. Ясно поэтому, что необходимо сказать: не­воздержные имеют склад (ekhein), сходный с [состоя­нием] этих людей. Если высказывают суждение, ис­ходящее из знания, это отнюдь не значит, что им 195 обладают, ведь и охваченные страстями проводят дока- 20 зательства и произносят стихи Эмпедокла; начинаю­щие ученики даже строят рассуждения без запинки, но еще и без всякого знания, ибо -со знаниями нужно срастись, а это требует времени. Так что высказывания людей, ведущих невоздержную жизнь, нужно представ­лять себе подобными речам лицедеев. И наконец, на причину невоздержности можно по­смотреть еще и с точки зрения естествознания20 Одно 25 мнение, [т. е. посылка], касается общего, другое — ча­стного, где, как известно, решает чувство. Когда же из этих двух [посылок] сложилось одно [мнение], то при [теоретической посылке] необходимо, чтобы душа высказала заключение, а при [посылках], связанных с действием (poietikai),— чтобы тут же осуществила его в поступке. Например, если «надо отведывать все сладкое», а вот это — как один какой-то из частных з« [случаев] — сладкое, то, имея возможность и не имея препятствий, необходимо тотчас осуществлять соответст­вующий поступок. Итак, когда в нас присутствует общая посылка, запрещающая отведывать сладкое, и [общая] посылка, что «все сладкое доставляет удоволь­ствие», и [если перед] нами нечто сладкое (а это последнее и оказывается действенным), то, окажись у нас влечение [к удовольствиям], тогда одно гово­рит, что этого надо избегать, но влечение ведет за собою, ибо каждая из частей души способна привести [нас] в движение. Таким образом, выходит, что невоз- 35 держную жизнь ведут, в каком-то смысле рассуждая и амъ имея мнение, которое само по себе не противоречит (разве только по случайности) верному суждению, ибо противоречит ему влечение, а не мнение21. Так что и по этой причине тоже звери не невоздержны, так как не имеют общих представлений, но только 5 образы (phantasia) и память об отдельных [пред­метах]. Как устраняется неведение и к невоздержному воз­вращается его знание, объясняет то же самое учение, которое [истолковывает состояние] опьяненного и спя­щего, и для состояния (pathos) [невоздержности] оно не является особенным; слушать это [учение] надо у природоведов (physiologoi). Поскольку же конечпая посылка [умозаключения] — ото и мнение о воспринимаемом чувствами, и [сила], ю 197 в чьей власти находятся поступки, а одержимый страстью либо не зпает этой посылки, либо знает, но так, что это знание, как было сказано, означает не знание, а только повторение слов, так же как пьяный [бормочет стихи] Эмпедокла; поскольку [далее] по­следний член силлогизма не имеет обобщающего смысла и, по-видимому, не является в отличие от обобще­ния, [т. е. обобщающего члена], научным (epistemonl·· kon), то, похоже, получается как раз то, что хотел до-15 казать Сократ 22. Дело в том, что страсть не возникает в присутствии знания, которое считается научным в собственном смысле слова (kyriös episteme), и это зна­ние не увлекается силою страсти; страсть возникает, когда в нас присутствует [только] чувственное знапие. Итак, пусть достаточно сказано о том, сознательно или несознательно и в каком смысле сознательно мож­но вести невоздержную жизнь. 20 6(IV). Вслед за этим надо сказать о том, сущест­вует ли невоздержный во всех отношениях [и в без­условном смысле слова], или же все [невоздержные невоздержны только] частично, и если [невоздержный во всех отношениях] существует, то с чем он имеет дело. Ясно между тем, что воздержные и выдержанные, так же как невоздержные и изнеженные, проявляются в отношении к удовольствиям и страданиям23. Коль скоро из того, что доставляет удовольствие, одно —· 25 вещи необходимые, а другое само по себе заслужи­вает избрания, но допускает нарушение меры, причем необходимое относится к телу (под этим я имею в виду то, что связано с пищей и любовной потреб­ностью, и подобные телесные [надобности], с которы­ми мы соотнесли распущенность и благоразумие), а что является не необходимым, заслуживает избрания само зо по себе (я имею в виду, например, победу, почет, бо­гатство и тому подобные блага и удовольствия),— [коль скоро все это так], тогда тех, кто [в вещах, до­стойных избрания], вопреки заключенному в них самих верному суждению нарушают меру, мы не назы­ваем невоздержными во всех отношениях, но уточ­няем: «невоздержные в отношении к имуществу», или «к наживе», или «к почестям», или «в порыве ярости», но не [говорим] без уточнений, потому что эти люди отличаются от [невоздержных в необходимых вещах] и 198 называются певоздержными в силу сходства. (Сравним 35 это с победителем Олимпийских игр по имени Человек. В самом деле, в случае с ним общее понятие «человек» ц48а мало отличалось от собственного имени, но все же от­личалось.24) И вот подтверждение: невоздержность [в общем смысле] осуждают не только как недомыслие, но и как известную порочность или в общем, или в част­ном смысле, [тогда как] никого [из невоздержных] в других отношениях так, [т. е. как порочных], не [осуж­дают]. Из тех, кто имеет дело с телесными усладами s (в связи с ними мы говорим о благоразумном и распу­щенном), тот, кто не по сознательному выбору, но вопреки и ему, и мысли, ищет чрезмерных удовольст­вий и избегает страданий, голода, жажды, жары и холода и всего, что бывает от осязания и вкуса, име- ю нуется невоздержным без уточнений (дескать, в та­ком-то отношении, например в гневе), а просто вооб­ще невоздержным. Подтверждение такое: изнеженным считают за отношение к этим [удовольствиям и неудо­вольствиям], но не за отношение к одному из тех, [не телесных удовольствий]. И по этой причине мы почти отождествляем невоздержного и распущенного, так же как воздержного и благоразумного (но никого нз тех [других] 25), потому что опи имеют дело с од- is ними и теми же (в известном смысле) удовольствия­ми и страданиями. Но хотя [распущенный и невоз­держный] проявляются в отношении к одному и тому же, они это делают не одинаково, а один по сознательному выбору, другой пет. Вот почему мы, скорее, назовем распущенным то­го, кто, не испытывая влечения или испытывая его слабо, преследует чрезмерные удовольствия и избегает [даже] умеренных страданий, нежели назовем так того, кто делает это по сильному влечению26. Что же 20 в самом деле натворит первый, появись в нем к то­му же юношески [страстпое] влечение и сильное стра­дание из-за нужды в необходимых вещах? Однако среди влечений и удовольствий существуют такие, что по роду относятся к вещам прекрасным и доброкачественным (ибо, согласно делению, произве- 25 денному ранее27, среди вещей, доставляющих удоволь­ствие, иные по природе достойны избрания, другие им противоположны, третьи находятся посредине), напри-199 мер имущество и прибыль, победа и почет. По поводу всего — и этих вещей, и лежащих посредине — людей осуждают не за то, что они испытывают их воздейст­вие, питают к ним влечение и любовь, но за то, как они это делают, а именно за то, что нарушают меру. Вот почему осуждаются и те, кто вопреки [верному] суждению либо воздерживаются от чего-то прекрасно-so го по природе и благого, либо [вопреки суждению] преследуют это, как, например, те, кто больше, чем нужно, хлопочут о почете или о детях и родителях, ибо хотя это тоже относится к благам и, кто хлопо­чет об этом, заслуживает похвалы, однако и тут бы­вает своего рода чрезмерность (если, скажем, как Нио-ба, спорить с богами или относиться к отцу, как Са-114НЬ тир, прозванный отцелюбом, так как считали, что он ведет себя слишком глупо 28) ; ввиду сказанного в этом [все-таки] нет никакой порочности, потому что сам по себе каждый такой предмет влечения относится к вещам по [своей] природе достойным избрания, а дурными и такими, которых избегают, являются из­лишества в этом. Соответственно нет и невоздержности, коль скоро невоздержность не только нечто избегае­мое — это еще и одна из тех вещей, которые осужда­ются — и все-таки в силу сходства страсти мы дажо здесь говорим о невоздержности, уточняя в каждом отдельном случае, в чем невоздержность, так же как «плохой врач» и «плохой лицедей» мы говорим о че­ловеке, которого не назвали бы «плохим» (kakos) без­относительно. И вот как здесь мы не [обходимся без уточнения], потому что каждая из этих [«порочно-ао стей»] означает не собственно порочность (kakia), но подобна ей по соответствию 29, так, очевидно, и в слу­чае с невоздержностью и воздержностью нужно подра­зумевать (hypolepteon) только ту невоздержность и ту воздержность, что имеют отношение к тому же, что благоразумие и распущенность. А в связи с яростью мы употребляем эти слова только из-за сходства [стра­сти], и потому говорим «невоздержный», уточняя: «в порывах ярости», так же как: «в често[любии] », «в наживе». 15 (V). Если некоторые вещи доставляют удовольст­вие по природе в разных смыслах: одни — в безуслов­ном, другие — в зависимости от рода животных и лю­дей, а [некоторые доставляют его не но природе], но 200 одпо — в силу уродств, другое — в силу привычек, третье —по испорченности естества, [или природы], то и для каждого из названных случаев тоже можно обнаружить наиболее близкие им склады [души]. Последние же я называю звероподобными складами, на- 2(> пример: существо женского пола, о котором рассказы­вают, что оно, взрезав беременных, пожирает детей; или тех, кто наслаждаются (как рассказывают о не­которых из дикарей, живущих у Понта) сырым или человеческим мясом; или тех, кто одалживают друг ДРУгу детей для праздничной трапезы; или то, что рас­сказывают о Фалариде 30. Это склады звероподобные, другие возникают вслед- 2г> ствие болезней (причем у некоторых от помешатель­ства, как, например, у человека, принесшего в жертву и съевшего свою мать, или у раба, съевшего печень товарища по рабству), и, наконец, бывают [состоя­ния] как бы болезненные или от [дурных] привычек, как, например, привычка выдергивать волосы и грызть ногти, а также уголь и землю, добавим к этому лю­бовные наслаждения с мужчинами. Ведь у одних это бывает от природы, у других — от привычки, как, на- 3о пример, у тех, кто с детства терпел насилие. Тех, у кого причиной [известного склада] является приро­да, никто, пожалуй, не назовет невоздержным, как, например, женщин за то, что в половом соединении не они обладают, а ими, [как и невоздержным владеет влечение] 31; соответственно обстоит дело и с теми, кто находится в болезненном состоянии из-за привычки. Итак, каждое из этих состояний, подобно зверству, 114оа находится за пределами порочности. Если состояние таково, то уметь держаться или быть одержимым (kratein е krateisthai) не означает [воздержности и соответственно] невоздержности в об­щем смысле, но [невоздержность только] в силу [внеш­него] сходства, подобно тому как человека, чье со­стояние в порыве ярости имеет вид этой страсти, не следует называть невоздержным. Ведь всякая чрезмерность и в безрассудстве, и в 5 трусости, и в распущенности, и в злобности либо зве­роподобная, либо болезненная. А именно, если чело­век по природе таков, что всего боится, даже если мышь зашуршит, он труслив звероподобной трусостью, а если испугался куницы, то от болезненного [страха 201 именно перед этим зверем]. Что до безрассудных, то ίο одни из них, будучи от природы неспособны рассчиты­вать (alogistoi) и живя только чувством, звероподоб­ны (как, например, некоторые племена далеких вар­варов), а другие из-за болезней (например, эпилепсии и помешательства) имеют болезненный [склад души]. Можно обладать одним из этих [свойств, складов, или качеств], только временно, но не быть им одер­жимым [всегда] ; я имею в виду возможность того, что некий Фаларид сдержится, испытывая влечение по-15 жрать ребенка или насладиться нелепой любовью32. А можно и быть одержимым, а не только иметь [склон­ность]. Словом, подобно тому, как испорченность, ког­да она соответствует [природе] человека, определяется как испорченность в безусловном смысле, а когда она с уточнениями «звероподобная» или болезненная, как безусловная не определяется, подобно этому, очевидно, что одна невоздержность может быть зверской, другая болезненной, но невоздержность в безусловном, [или 20 общем], смысле соответствует именно человеческой распущенности. 7. Ясно, таким образом, что невоздержность и воз­держность касаются только того, чего касаются рас­пущенность и благоразумие, и что разным видам этого соответствуют разные виды невоздержности, называе­мые так переносно и не в безусловном смысле. (VI). Давайте уясним себе (theörßsömen), что не-25 воздержность в порыве ярости (peri toy thymoy) ме­нее позорна, нежели невоздержность во влечениях33. Ведь похоже, что порыв в какой-то мере слушает [го­лос] суждения, [т. е. разума], по недослышит, как торопливая прислуга, что выбегает вон, не дослушав, что говорят, а потом, исполняя поручение, допускает промах, и как псы, что начинают лаять, едва послы­шится шорох, не рассмотрев, не свой ли. Вот так и зо порыв из-за горячности и поспешности его природы бросается мстить, уловив что-то, но не услышав при­каза. В самом деле, [рас] суждение или воображение (phantasia) объяснило ему, что его оскорбляют или что им пренебрегают, и он, словно бы придя к заклю­чению, что в таком случае надо наступать, тут же на­чинает злиться. А влечение, едва только [рас]сужде-35 ние или чувство скажут, что [нечто] доставляет удо-202 вольствие, бросается к усладам, так что порыв в ка­ком-то смысле следует за суждением, а влечение нет. А значит, оно позорнее, ведь кто невоздержен в по­рыве ярости, как-то подчиняется суждению, а тот дру­гой — влечению, а не суждению. Кроме того, следование естественным стремлениям вызывает больше сочувствия, раз уж больше его вы­зывает следование даже влечениям, если они общи всем, и в той мере, в какой они общи. Порыв ярости и злость более естественны, чем влечения к излишест­вам и вещам, не являющимся необходимыми. [Вспом­ним], например, [сына], который, защищаясь [в де­ле] о побоях, нанесенных отцу, сказал: «Ведь и он [бил] своего [отца], и тот — своего»,— и, указав на [собственного] ребенка: «И этот [побьет] меня, когда возмужает,— так уж у нас в роду»; и [отца], которого сын волок [за собою] и который приказал ему оста­новиться в дверях, потому что и он сам доволакивал-де [своего] отца до этого места 34. Кроме того, чем больше злого умысла, тем больше неправосудности. А между тем ни порывистый, ни порыв не способны злоумышлять — они действуют от­крыто. Зато влечение — словно Афродита, о которой говорят: «рожденная на Кипре кознодейка»—и о [ее] .«узорчатом поясе» Гомер: [... в нем заключались] Льстивые речи, не раз уловлявшие ум и разумных.35 Так что если эта невоздержность влечений действи­тельно более неправосудна и позорна, чем та, что ска­зывается в порыве ярости, то именно она есть невоз­держность в безусловпом смысле слова и в каком-то смысле порочность. Далее, никто не ведет себя нагло (hybridzei), при этом страдая; а действуя в гневе, всякий испытывает страдание, тогда как наглец (hybridzön), напротив, дей­ствует с удовольствием 36. Итак, если больше неправосудности в том, на что гневаться наиболее правосудно, то и в невоздержности из-за влечения [больше неправосудности, чем в не­воздержности из-за порыва ярости], ибо в порыве ярости нет наглости (hybris). Ясно поэтому, в каком смысле невоздержность, свя­занная с влечением, более позорна, чем невоздерж-203 25 ность, связанная с порывом ярости, а также что воз­держность и невоздержность относятся к телесным влечениям и удовольствиям. Осталось понять, ка­кая между ними [ — удовольствием и влечением —- ] разница. В самом деле, как уже было сказано в начале37, одни из [влечений] человеческие и естественные как по роду, так и по степепи, другие — звероподобные, so третьи же [обусловлены] уродствами и болезнями. Благоразумие и распущенность связаны только с пер­вым [видом влечения]. Вот почему мы не называем зверей ни благоразумными, ни распущенными иначе, как в переносном смысле,— у них ведь нет ни созна­тельного выбора, ни расчета — и еще в случае, если один какой-то род животных в целом отличается от 85 другого наглостью, буйством и обжорством, но это от-îibOa ступления от природы, так же как среди людей — по­мешанные 38. Зверство менее [дурно], нежели порочность, но бо­лее страшно, ибо лучшая часть души [у зверей] не развращена (оу diephthartai), как у [порочного] чело­века, а отсутствует. Это похоже на сравнение неоду­шевленного и одушевленного по степени порочности. 5 Ведь безвреднее всегда бывает дурпое качество того, что не имеет в себе источника [действия], а ум —[та­кой] источник (так что это очень похоже на сравнение неправосудности с неправосудным человеком: большим злом в одном смысле будет одно, в другом — другое), ведь порочный (kakos) человек натворит, наверное, в тысячу раз больше зла (kaka), чем зверь39. ао 8(VII). В обращении с удовольствиями и страда­ниями, а также с влечениями и избеганиями, обуслов­ленными осязанием и вкусом, [и] по отношению к ко­торым ранее были даны определения распущенности и благоразумию, можно иметь такой [склад], что усту­пает даже тем [влечениям и удовольствиям], над кои­ми большинство возвышается, а можно одержать верх даже над теми, коим большинство уступает. Если [уступчивость и способность одерживать верх] свя­заны с удовольствием, то [обладатель первого склада] иевоздержпый, а [обладатель второго] — воздержный2 если же то и другое связано со страданием, то первый 4г> изнеженпый, а второй выдержанный. [Душевный] 204 склад подавляющего большинства людей занимает про­межуточное положение, хотя бы они больше были склонны к худшим [складам душц]. Поскольку некоторые из удовольствий необходимы, а другие нет или же необходимы до определенной сте­пени, в то время как излишества [и недостатки удо­вольствия] не необходимы, и поскольку с влечениями и страданиями дело обстоит сходным образом, то че­ловек, который ищет излишеств в удовольствиях или излишне,40 или [ищет их] по сознательному выбору, 2о т. е. ради самих [излишеств], но отнюдь не ради чего-то другого, что из этого получается,— такой человек и есть распущенный. [Распущенный, а буквально—«не-обуздываемый»], с необходимостью не склонен к рас­каянию, а следовательно, он неисцелимый, ведь имен­но не способный к раскаянию неисцелим. Кто недостаточно ищет удовольствий, противополо­жен распущенному41, кто находится посредине, бла­горазумен. Соответственно распущен тот, кто избегает телесных страданий не потому, что уступает [силь­ному влечению к удовольствию], а по сознательному выбору. Из тех, в ком сознательного выбора пет, од- 25 ного ведет удовольствие, а другого — то, что он избе­гает страдания от влечения, значит, между ними есть разница. Любому, пожалуй, тот покажется худшим, кто совершает какой-нибудь постыдный поступок, не ис­пытывая влечения или испытывая его слабо, а ие тот, кто испытывает сильное влечение, так же как, если человек бьет, не будучи в гневе, [он представляется худшим], нежели тот, кто бьет в гневе. Что бы он де- зо лал, право, будь он охвачен страстью?! Именно поэто­му распущенный хуже невоздержного 42. Из названных [выше складов души] 43 последний представляет собою скорее вид изнеженности, а [обла­датель другого] — распущенный. Воздержный противо­положен невоздержному, а изпежепному — выдержан­ный, ибо выдержка (to kartereiii) заключается в том, чтобы противостоять, а воздержность — в том, чтобы сдерживаться (to antekhein), а между тем «противо­стоять» и «сдерживаться»—разные вещи, так же как «не уступать» и «побеждать»; вот почему воздерж­ность — это что-то такое, что больше заслуживает из­брания, чем выдержанность. ιιου:> 205 Если человеку недостает [сил противиться] тому, чему большинство противится и с чем справляются, он изнежен и избалован, ибо избалованность — это тоже разновидность изнеженности. Такой человек волочит плащ44, чтобы не пострадать от усилия его подтянуть, 5 и изображает недужного, и хотя похож на жалкого, не думает, что жалок. С воздержностью и невоздержностью дело обстоит сходным образом. В самом деле, не удивительно, если человек уступит сильным и чрезмерным удовольствиям или страданиям; напротив, он вызывает сочувствие, если противится им так, как укушенный змеей Филок-io тет у Феодекта, или как Керкион в «Алопе» Каркина, или как те, что, пытаясь сдержать смех, разражаются взрывом хохота, как случилось с Ксепофантом 45. Удив­ляет, причем не вызывает сочувствия, если человек уступает и не может противиться таким вещам, кото­рым большинство способно противостоять, причем это пе обусловлено ни его природой, передающейся по на­следству, ни болезнью, как, например, наследственная 15 изнеженность царей скифов46, пи, [наконец], такими [причинами], по каким женский пол уступает муж­скому. Ребячливый (paidiödes) тоже считается распущен­ным, но в действительности он изнеженный. Ведь ребячьи забавы, [развлечения] (hö paidia) — это расслабление, коль скоро это отдых, а ребячли-· вый относится к тем, кто преступает меру [в отдыхе] 47. С одной стороны, невоздержность —это опрометчи-20 вость, а с другой — бессилие. В самом деле, одни, при­нявши решение, из-за страсти [бессильны] его придер­живаться, а других страсть увлекает за собою, потому что они не приняли [никаких] решений. Между тем некоторые благодаря предчувствию и предвидению и приведя себя и свой рассудок (logismos) в бодрую го­товность — подобно тому как, пощекотавши себя, пе 25 чувствуют щекотки — не поддаются ни страсти от удо­вольствия, ни страсти от страдания. Опрометчивой невоздержностью прежде всего [страдают] резкие и возбудимые (melagkholikoi): одни второпях, дру­гие в неистовстве не дожидаются [указаний] суж­дения, потому что воображение легко увлекает их за собою 48i 206 9(VIII)Г Распущенный, как было сказано, не спо­собен к раскаянию, потому что он придерживается зэ своего собственного выбора, но всякий невоздержный способен к раскаянию. Поэтому в действительности дело обстоит не так, как [показалось] при постановке вопроса48а, но один, [распущенный], неисцелим, а дру­гой, [невоздержный], исцелим. В самом деле, испор­ченность [нрава] похожа на такие болезни, как, ска­жем, водянка или чахотка, а невоздержность — на эпи­лептические припадки: первая представляет собою непрерывнодействующую, а вторая — приступообразную подлость. Да и в целом невоздержность относится 35 к иному роду, нежели порочность, ибо порочность скрыта [от порочного], а невоздержность [от невоз­держного] не скрыта. Среди самих невоздержных исступленные (ekstati- îisia koi) 49 лучше, чем те, кто, обладая суждением, не при­держивается его, ведь последние уступают менее [сильной] страсти и в отличие от первых [действуют] не без предварительного решения. Действительно, [та­кой] невоздержный похож на того, кто пьянеет быстро и от малого количества вина, т. е. от меньшего, чем 5 большинство людей. Итак, очевидно, что невоздержность — это не по­рочность (хотя в каком-то смысле, вероятно, [все же порочность] ). Действительно, первая действует вопре­ки, а вторая — согласно сознательному выбору. Тем но менее сходство есть, по крайней мере в поступках; как сказал Демодок о милетянах: «...милетяне, право, не глупы, но поступают во всем жалким подобно глуп- ω цам» 50, так и невоздержные, не будучи неправосудными, поступают все же неправосудно. Поскольку один, [а именно невоздержный], таков, что не по убеждению ищет телесных удовольствий и чрезмерно и вопреки верному суждению, а другой, [т. е. распущенный],— по убеждению, потому что он такой человек, которому свойственно их искать, по­стольку первого легко переубедить, а второго пет. Де- is ло в том, что добродетель блюдет принцип, а испор­ченность [нрава] уничтожает, для поступков же прин­цип — целевая причина, подобно тому как предполо-< жения [являются целевыми причинами] в математике51. Конечно, как в ней [рас] суждение не обучает нача­лам, так и в случае с поступками, зато добродетель, от 207 природы ли она или от привычки, [научает] состав­лять правильное мнение о начале [как принципе]. Та-20 ким образом, [обладатель этой добродетели] — благо­разумный, а противоположный ему — распущенный. Может существовать такой человек, от страсти ис­ступленный вопреки верному суждению, который одер­жим страстью настолько, чтобы не поступать согласно верному суждению, но не настолько, чтобы быть убеж­денным в том, что кое-какие удовольствия надо без­застенчиво преследовать. Этот человек и является не-25 воздержным (как) лучший, чем распущенный, и не безусловно дурной, потому что самое лучшее, а именно принцип, в нем сохраняется. Другой, противополож­ный этому, придерживается [верного суждения] и не приходит в исступление, во всяком случае от страсти. Отсюда, наконец, ясно, что этот последний склад [ду­ши] добропорядочный, а первый — дурной. 10(1Х). Является ли, таким образом, воздержным зо тот, кто придерживается какого бы то ни было сужде­ния и какого бы то ни было сознательного выбора, или же тот, кто придерживается правильного выбора? А также является ли невоздержным только тот, кто не придерживается какого бы то ни было созна­тельного выбора и какого бы то пи было суждения, или только тот, кто не придерживается неложного суждения и правильного выбора? Таков поставленный ранее вопрос52. Но может быть, только привходящим образом человек придерживается любого выбора, а по сути (kath'hayto) один придерживается, другой не 35 придерживается только истинного суждения и пра­вильного выбора? Ведь если что-то определенное из-J151Ü бирают или преследуют ради чего-то определенного, то, по сути, преследуют и избирают «то, [ради чего]»; а первое — привходящим образом. Понятие «по сути» означает для нас «безусловно» (haplös). Итак, полу­чается: хотя в каком-то смысле человек придерживает­ся мнения любого рода, так же как и отступает от него, но в безусловном смысле [один придерживается, ä другой отступает] от истинного мнения. б Есть люди, которые крепко держатся своих взгля­дов, их зовут упрямыми (iskhyrognömones), т. е. это *акие, кого трудно убедить (dyspeistoi) и нелегко за­ставить изменить убеждения (oyk eymetapeistoi).y них 208 есть какое-то сходство с воздержным, так же как у мота со щедрым и у смельчака с отважным, но во мно­гом они различны. Ведь воздержным будет не переменившийся под влиянием страсти и влечения, хо- ю тя при известных обстоятельствах и он поддается убеж­дению. А те, другие, не убеждаются рассуждением, по­скольку все-таки восприимчивы к влечепиям« и боль-шинство ведомо удовольствиями. Упрямы самоуверенные (idiognömones), неучи и неотесанные, причем самоуверенные упрямы из-за удо­вольствия и страдания; действительно, они радуются победе, когда не дадут себя переубедить, и страдают, ir, когда их [мнения] отводятся, наподобие поставленно­го на голосование. Этим они больше похожи на невоз­держных, чем на воздержных. Есть и такие, кто не придерживается [своих собст­венных] мнений, но не из-за невоздержности; таков, например, в Софокловом «Филоктете» Иеоптолем: 2» пусть он из-за удовольствия не стал держаться [свое­го], но это удовольствие прекрасно, ибо для Неоптолема прекрасно было говорить правду, а Одиссей убедил его обманывать53. Действительно, не всякий, кто совершает известный поступок ради удовольствия, является распу­щенным, дурным или невоздержным, но только тот, кто делает это ради некоторого постыдного [удовольствия]. И. Поскольку бывают и такие люди, которым свойственно наслаждаться телесными [благами] мень­ше, чем следует, причем не придерживаясь [верного] суждения, то находящийся посредине между таким 25 человеком и невоздержным — воздержный, ибо если невоздержный не придерживается [верного] сужде­ния из-за некоего превышения (to mallon ti) [меры в удовольствиях], то второй — из-за определенного за­нижения (to hötton ti); что же касается воздержного, то он придерживается [верного] суждения и не изме­няет [ему] ни по одной, пи по другой причине. Если же воздержность в самом деле есть печто добропорядочное, то обе ее противоположности долж­ны быть дурными складами [души], как оно и видно; зо но от того, что одна из противоположностей заметна только у немногих людей и в редких случаях, кажется, будто благоразумие противостоит только распущенно­сти, так же как воздержность — только невоздержности. 209 Поскольку во многих случаях названия даются в силу сходства, то и тут получилось, что по сходству благоразумному приписывают воздержность; действи-35 телыю, как воздержный, так и благоразумный спосо­бен не делать ничего вопреки суждению ради телес-и52а ных удовольствий, но первый имеет дурные влечения, а второй нет, и он способен не испытывать удовольст­вия, если оно противоречит суждению, а первый [в этом случае] способен их испытывать, но не поддаваться. Подобны друг другу и невоздержный с распущей-5 ным, хотя они и розны, ибо телесных удовольствий ищут оба, но при этом один думает, что так и надо, а другой так не думает. (X). Невозможно одному и тому же человеку быть одновременно рассудительным и невоздержным, ибо, как было показано54, быть рассудительным — значит быть добропорядочным по нраву. Кроме того, быть рассудительным — это не только «знать», но и быть способным поступать [в соответствии со знанием]. Между тем невоздержный так поступать не способен. ίο Ничто не мешает, однако, чтобы изобретательный был невоздержным; именно поэтому создается впечат­ление, будто люди рассудительные, [а в действитель­ности только изобретательные], одновременно невоз­держные. Это связано с тем, что изобретательность отличается от рассудительности таким образом, как было сказано в предыдущих рассуждениях, т. е. эти вещи близки в том, что касается суждения (kata ton logon), и различны в том, что касается сознательного выбора (kata ten proairesin) 55. 15 Невоздержный не похож также на знающего и применяющего знание, а похож он на спящего или пьяного. И хотя он [поступает] по своей воле (ибо в каком-то смысле ou знает, что и ради чего оп де­лает), он не подлец, ведь сознательно он избирает доброе, так что оп полуподлец. И неправосудным ou ne является, так как не злоумышляет; ведь один невоздер­жный не способен придерживаться того, что решил, а другой из-за своей возбудимости вообще пе способен го к принятию решений. И в самом деле, певоздерж-ный похож на государство, где голосуют за все, за что следует, и где есть добропорядочные законы, но ничто из этого не применяется [на деле], как посме­ялся Анаксандрнд: 210 И воля государства закон не беспокоит.м Что же касается подлеца, то он похож па государство, которое применяет законы, но подлые. Невоздержность и воздержность возможны в том, что превышает меру применительно к складу большинства людей, ибо воздержный держится больше, а невоздерж­ный меньше, чем способно подавляющее большинство. Среди разного рода невоздержностей та, от которой невоздержны возбудимые, исцеляется легче, неже­ли та, что у людей, принимающих решение, но его не придерживающихся, и легче исцелить приучившихся к певоздержности, нежели невоздержных по природе, потому что привычку проще переменить, чем природу. В самом деле, даже привычку трудно переменить именно в той мере, в какой она походит на природу, как говорит Эвен: Друг мой, скажу я, что станет занятье природою в людях, Если за долгое время оно совершенства достигнет.57 Итак, сказано, что такое воздержность, что — не­воздержность, что такое выдержанность и что — изне­женность и как эти склады относятся друг к другу. 12(XI)58. Попять удовольствие и страдание — за­дача для философствующего о государственных делах, кто словно зодчий воздвигает [высшую] цель, взирая на которую мы определяем каждую вещь как зло или как благо в безотносительном смысле. Кроме того, внимательно рассмотреть это — одна из необходимых [задач]. Ранее мы поставили нравст­венную добродетель в связь с удовольствием и страда­нием, а о счастье почти все говорят, что опо сопря­жено с удовольствием. И недаром ма-кариос прозвание получил от кхайро59. Итак, одним кажется, что никакое удовольствие пе является благом ни само по себе, ни случайным об­разом, так как благо и удовольствие — вещи не тож­дественные. Другие считают, что пекотороые удоволь­ствия благие, но что большинство — дурные. Есть еще и третье из [мнений]: даже если все удовольствия представляют собою благо, все-таки невозможно, что­бы высшее благо было удовольствием 60. Итак, [мнение], что удовольствие в целом пе есть благо, основано на том, что всякое удовольствие — это 211 чувственно воспринимаемое становление, [восполняю­щее] естество (genesis eis physin aisthëte), a между тем никакое становление не бывает родственно целям, как, скажем, никакое строительство дома не родствен­но [готовому] дому. Кроме того, благоразумный избега­ет удовольствий; и еще: рассудительный ищет свободы от страдания, а не того, что доставляет удоволь­ствие; и еще к этому: удовольствия — это препятст­вия для рассудительности (to phronein), причем препят­ствие тем большее, чем больше сами удовольствия, как, например, удовольствие от любовных утех, ведь, преда­ваясь им, никто, пожалуй, не способен что-нибудь понять умом, Кроме того, не существует никакого искусства удо­вольствия, в то время как всякое благо — дело искусст­ва61. И наконец, удовольствий ищут дети и звери. [Мнение], что не все удовольствия добропорядоч­ные, основано на том, что бывают удовольствия по­стыдные и порицаемые и к тому же вредоносные, так как среди удовольствий бывают и нездоровые. [Мнение], что высшее благо не является удоволь­ствием, [основано на том], что удовольствие не цель, а сам [процесс] становления. Таковы, стало быть, почти все [мнения], высказы­ваемые [по этому поводу]. 13(XII). Как выясняется 413 нижеследующих [рас­суждений], из этих мнении еще не следует, что удо­вольствие не есть ни благо, ни высшее благо. Прежде всего, коль скоро о «благе» говорят в двух смыслах (в одном случае в безотносительном, а в дру­гих относительно кого-то (tinf))t то соответственно [в двух смыслах говорят] и о естествах людей, и о [душев­ных] складах, а значит, и об изменениях, и о [про­цессах] становления; причем из тех, что считаются дурными, одни в безотносительном смысле дурны, а для кого-то нет, но, напротив, в этом смысле достойпы избрания; некоторые же не заслуживают избрания с точки зрения какого-то человека, по только в опреде­ленное время и на короткий срок, постоянно же нет62. К тому же некоторые из них не являются удовольст­виями, а [только] кажутся ими, а имеппо те удоволь­ствия, что сопряжены со страданием и имеют целью исцеление, как в случае с недужными. Далее, поскольку к благу относятся, с одной сто-212 роны, деятельность, а с другой — склад, [или состоя­ние], то [процессы] восстановления естественного со­стояния привходящим образом доставляют удовольст­вие; но при этом деятельность в связи с влечениями — это [деятельность] тех частей склада и естества, ко­торые ущербом не затронуты, потому что удовольст­вия существуют и помимо страдания и влечения, [ког­да] естество не испытывает нужды, как, например, удо­вольствия умозрения. Это подтверждается тем, что люди наслаждаются не одними и теми же вещами, когда естество восполняет [ущерб] и когда оно в [обычном] состоянии; напротив, когда оно в [обыч­ном] состоянии, наслаждаются тем, что доставляет удовольствие безусловно, а когда восполняют [ущерб] — то вещами, даже противоположными [безусловно при­ятному], ибо наслаждаются кислым и горьким, а ни­что из этого и по природе, и безусловно удовольствия не доставляет. Значит, и удовольствия не [одни и те же в этих случаях], потому что удовольствия отстоят друг от друга так же, как то, что их доставляет.63 Далее, нет необходимости, чтобы существовало что-то другое, лучшее, нежели удовольствие, в таком же смысле, в каком цель, по утверждению некоторых, лучше становления. Дело в том, что удовольствия не являются [процессами] становления и не все они со­провождаются становлением; напротив, они являются деятельностями в смысле осуществленности и целью н сопутствуют не становлению, а пользованию [тем, что есть]; и не для-всех удовольствий цель —это не­что отличпое [от них самих], а только для тех, что бывают у движущихся к восполнепию естества64. Вот почему неправильно говорить, будто удовольствие — это воспринимаемый чувствами [процесс] становле­ния. Скорее, следует определить удовольствие как дея­тельность сообразного естеству [душевного] склада и »место «чувствепно воспринимаемой» пазвать эту дея­тельность «беспрепятственной». Впрочем, некоторые считают, что удовольствие — это становление, так как [удовольствие] есть благо в собственном смысле сло­ва (kyriös agathon), они ведь полагают, что деятель­ность представляет собою становление, но [на самом деле] это разные вещи65. Сказать, что удовольствия дурны, потому что неко­торые нездоровые вещи доставляют удовольствие,— 213 это то же самое, что сказать, будто здоровье дурпо, потому что некоторые вещи, полезные для здоровья, дурны для паживаиия денег66. С такой точки зрения и то и другое, [т. е. удовольствие и здоровье], дурно, но дурно все-таки не благодаря тому, [что это удоволь­ствие или здоровье], ведь и умозрение иной раз вре­дит здоровью. Ни рассудительности и никакому [дру­гому] складу [души] не служит препятствием удо­вольствие, происходящее от них самих; [препятствует только удовольствие] извне, ведь удовольствие от умо­зрения и учения заставляет больше заниматься умо­зрением и учением67. Отсюда, конечно, следует, что ни одно удовольст­вие не является делом искусства, ведь ни в каком ином деятельном проявлении искусности тоже быть не может, но [искусность существует только] в уме­нье, хотя искусство приготовлять умащения или жа­рить пищу и кажется искусством удовольствия. [Возражения], будто благоразумный избегает удо­вольствий, а рассудительный ищет жизни, свободной от страданий, и что дети и звери ищут удовольствий,— все эти [возражения] опровергаются одним и тем же [рассуждением]. Уже ведь было сказано, в каком смысле всевозможные удовольствия безусловно благие и в каком смысле они не благие68. Выходит, что пос­ледних ищут звери и дети, а рассудительный — сво­боды от страданий из-за этих вещей; а именно, ищут удовольствий, сопряженных с влечением и страдани­ем, тем самым телесных (ибо они именно таковы), причем ищут излишеств в них, из-за которых распу­щенный и является распущенным. По этим же при­чинам благоразумный избегает этих удовольствий, хо­тя удовольствия, свойственные благоразумному, тоже существуют69. 14(ХШ). Все, однако., согласны, что страдание — зло и что его избегают; оно является злом либо в без­относительном смысле, либо как препятствие для чего-то. То, что противоположно вещам, которых избе­гают и которые являются злом именно в тех отноше­ниях, из-за которых этих вещей избегают и из-за ко­торых эти вещи — зло, является благом. Следователь­но, удовольствие с необходимостью есть некое благо. А тем способом, какой применял Спевсипп, [во-214 прос] не решается. По его мнению, [удовольствие про­тивостоит страданию и отсутствию страдания] так же, как большее противостоит меньшему и равному: ведь сказать, что удовольствие это и есть разновидность зла, он все-таки не мог 70. Ничто не мешает, чтобы высшее благо было разно­видностью удовольствия, пусть даже некоторые удо­вольствия дурны, подобно тому как [ничто не мешает, чтобы высшее благо] было разновидностью научного знания (episteme tis), хотя некоторые науки и дурны. Может быть, даже необходимо (раз уж для каждого [душевного] склада существуют беспрепятственные деятельиые проявления), чтобы—[независимо от то­го], будет ли счастьем деятельное проявление всех складов или (разумеется, при условии беспрепятст­венного [проявления] ) какого-то определенного,— именно [деятельное проявление склада души] было [чем-то] наиболее предпочтительпым, а это и есть удовольствие71. Следовательно, высшее благо будет разновидностью удовольствия, хотя большинство удо­вольствий дурны, и, если угодно, в безотносительном смысле. Поэтому все думают, что счастливая жизнь — это жизнь, доставляющая удовольствие, и вполне ра­зумно включают в [понятие] счастья удовольствие, ибо ни одно деятельное проявление не бывает пол­ным, если ему чинятся препятствия, а счастье отно­сится к вещам, достигшим полноты. Вот почему сча­стливому нужны еще и телесные блага, и внешние, и случай (tykhe), чтобы ему не было тут препятствий. Те, что твердят, будто под пыткой или перенося великие несчастья (dystykhiai) человек счастлив, если он добродетелен, вольно или невольно говорят вздор72. А от того, что для счастья нужен еще и слу­чай, некоторым, наоборот, кажется, что удача (eyty-khia) и счастье (eydaimonia) — одно и то же, но это не так, потому что удача, если она чрезмерна, служит препятствием для счастья, и, вероятно, тогда мы уже не имеем права назвать это «удачей», ибо [понятие «удача»] ограничено тем, что слуяшт счастью. Да и то, что все —- и звери, и люди — ищут удо­вольствий, в какой-то мере подтверждает, что высшее благо — это в каком-то смысле удовольствие73. И никогда пе исчезнет бесследно молва, что в народе Многие...и 215 so Но поскольку ne одно и то же и является и кажется наилучшим естеством и складом [души], то и удо­вольствие все ищут не одио и то же, хотя все ищут удовольствие. А может бытк, люди ищут и не то удо­вольствие, которое думают, [что ищут], и не то, что могли бы назвать, но [в основе] одно и то же. Ведь от природы все заключают в "себе что-то божествен­ное75. Телесные же удовольствия захватили имя «удо­вольствия» из-за того, во-первых, что люди очень ча-35 сто к ним «причаливают», и, во-вторых, все к ним причастны; таким образом, из-за того, что хорошо зиа-1154ο комы только эти удовольствия, думают, что только они и существуют. Понятно и то, что если удовольствие, т. е. [беспре­пятственное] деятельное проявление [склада души], не есть благо, то счастливый не сможет получать удо­вольствия от жизни, ибо, зачем понадобится ему удо­вольствие, раз оно не является благом, а [счастливо] хюжно жить и страдая? Действительно, страдание не 5 будет ни злом, ни благом, коль скоро не является благом удовольствие. А тогда зачем избегать страдания? Так что получится, что жизнь добропорядочного челове­ка доставляет ему удовольствий не больше, [чем жизнь обычных людей], раз не доставляют их [больше обыч­ного] деятельные проявления его [душевного склада]· XIV. Если считать, что по крайней мере некоторые удовольствия весьма заслуживают избрания, скажем нравственно прекрасные, а не телесные и не те, к ка-10 ким [имеет склонность] распущенный, то нужно внима­тельно рассмотреть [вопрос] о телесных удовольствиях. Почему, в самом деле, плохи удовольствия, кото­рые противоположны страданиям? Ведь злу противо­положно благо. Необходимые удовольствия являются благими в том смысле, что благо уже то, что не есть зло, или они благие до определенного предела, ибо когда состояния, [т. е. склады], и движения [души] таковы, что невозможен избыток в сторону лучшего, избыток удовольствия также невозможен, а [когда со-15 стояния и движения души таковы], что избыток воз­можен, избыток удовольствия тоже возможен76. А воз­можен избыток в телесных благах, и дурной человек является таким потому, что ищет избытка, а не необ­ходимых удовольствий; ведь все каким-то образом на­слаждаются и кушаньями, и вином, и любовными уте-216 хами, но не [всегда] так, как следует. А со страда­нием все наоборот, ибо дурной человек избегает не чрезмерного, но вообще страдания, ведь только для ищущего чрезмерных удовольствий страданием будет 20 уже отсутствие (enantia) чрезмерности. 15. Поскольку надо не только установить истину, но также и причину заблуждения (это ведь способст­вует уверенности, а именно: когда хорошо обосновано, отчего истиной кажется, что истиной не является, та- 25 кое заставляет верить истине), постольку нужно опре­делить, почему телесные удовольствия кажутся бо­лее достойными избрания. Прежде всего, конечно, потому, что вытеспяют страдание: и при чрезмерных страданиях люди ищут чрезмерного удовольствия и вообще телесного удо­вольствия, полагая, что опо исцеляет. [Удовольствия] оказываются сильнодействующими [лекарствами], не- 3о даром за ними охотятся: рядом со [своей] противополож­ностью [удовольствие особенно] заметно. Действитель­но, удовольствие, как уже было сказано77, считается [делом] не добропорядочным по двум [причинам]: одни удовольствия представляют собою действия дурного естества (или от рождения, как у зверей, или от привычки, как у дурных людей), другие — это лекарства для нуждающегося [естества]; между тем, иметь [совершенное естество] лучше, чем ириобре- 1Ш1) тать. Эти [удовольствия-лекарства] возникают только при обретении совершенного [состояния], а значит, они хороши (spoydaiai) лишь привходящим образом. Добавим, что телесных удовольствий, как сильно­действующих, ищут те, кто не способен наслаждаться иными: эти люди, конечно, сами создают себе своего рода жажду; но когда такие [удовольствия] безвред­ны, они не ставятся в вину, а когда вредоносны — это дурно. И ведь у этих людей нет ничего иного, чем бы они наслаждались, а для большинства отсутствие [удовольствия и страдания равносильно] страданию: это заложено в [самом] естестве. Действительно, жи­вое существо постоянно напрягается, как заявляют природоведы, повторяя, что видеть и слышать равно­сильно страданию, только мы, согласно их утвержде­нию, с этим уже свыклись78. Соответственно в молодости благодаря росту чув- ю 217 ствуют себя как опьяненные вином, и молодость до­ставляет удовольствие79. А возбудимые от естества всегда нуждаются в лечении, ведь из-за [особого] состава [естества] тело у них постоянно пребывает уязвленным и они всегда охвачены сильным стремле­нием. Удовольствие же изгоняет страдание, противо­положно ли оно как раз данному страданию, или это первое попавшееся удовольствие, будь оно только 15 [достаточно] сильным80. Вот почему становятся рас­пущенными и дурными. А в удовольствиях, которые не сопряжены со стра­данием, не бывает избытка, ибо все они относятся к естественным удовольствиям и не обусловлены слу­чайными обстоятельствами. Под удовольствиями по случайности я имею в виду те, что исцеляют. Дейст­вительно, исцеление, кажется, потому доставляет удо­вольствие, что оно происходит, когда в нас часть, оставшаяся здоровой, производит известные действия, 20 а естественное удовольствие — это то, что заставляет действовать так, как свойственно данному естеству. Одпо и то же не доставляет удовольствия постоян­но, ибо естество наше не просто (me haple), a при­сутствует в нас и нечто другое81. В силу этого мы бренны (phthartoi). Так что, когда одна из [частей в нас] делает что-либо, для другого [нашего] естества это противоестественно, а когда достигается равнове­сие, кажется, будто действие не доставляет ни стра-25 дания, ни удовольствия. Если естество просто, наивыс­шее удовольствие всегда доставит одно и то же дей­ствие. Поэтому бог всегда наслаждается одним и про­стым удовольствием82, ведь не только для изменчивого возможна деятельность, но и для неизменности, а удо­вольствие в спокойствии возможно скорее, чем в дви­жении. Однако «перемена всего слаще» (как говорит поэт) 83, в силу известной «подлости» [естества], ведь зо подобно тому, как подлый человек склонен к переме­не, так и естество, нуждающееся в перемене,— [под­лое] , ибо опо и не простое, и не доброе. Итак, сказано о воздержности и невоздержности, об удовольствии и страдании: что они собою представ­ляют по отдельности и в каком смысле часть из них относится к благу, [или добродетели], а часть — ко злу, [или пороку]; еще нам осталось сказать о дру­жественности [и дружбе]. КНИГА ВОСЬМАЯ (θ) 1(1). Вслед за этим, видимо, идет разбор дружест* вешюсти (philia), ведь это разновидность добродете­ли, или, [во всяком случае, нечто] причастное добро^ детели (met* aretes), а кроме того, это самое необхо­димое для жизни1. Действительно, никто не выберет жизнь без друзей (philoi), даже в обмен на все про­чие блага. В самом деле, даже у богачей и у тех, кто имеет должности начальников и власть государя, чрез­вычайно велика потребность в друзьях. Какая же польза от такого благосостояния (eyetëria), если отня­та возможность благодетельствовать (eyergesia), a бла­годеяние оказывают преимущественно друзьям, и это особенно похвально? А как сберечь и сохранять [свое (0 благосостояние] без друзей, ибо, чем оно больше, тем и ненадежней? Да и в бедности и в прочих несчастьях только друзья кажутся прибежищем. Друзья нужны молодым, чтобы избегать ошибок, и старикам, чтобы ухаживали за ними и при недостатках от немощи по­могали им поступать [хорошо]; а в расцвете лет они |5 нужны для прекрасных поступков «двум совокупно идущим» 2, ибо вместе люди способнее и к пониманию и к действию. По-видимому, в родителе дружественность к по­рожденному заложена от природы, так же как в по­рожденном — к родителю, причем не только у людей, но и у птиц, и у большинства животных, и у существ одного происхождения — друг к другу, а особенно у 2э людей, недаром мы хвалим человеколюбивых (philant-hröpoi). Как близок и дружествен (hos oikeion kai philon) человеку всякий человек, можно увидеть во время скитаний3. Дружественность, по-видимому, скрепляет и государства4, и законодатели усердней заботятся о дружественности, чем о правосудное™, ибо единомыслие — это, кажется, нечто подобное дружест- 25 219 веиности, к единомыслию же и стремятся больше все­го законодатели и от разногласий (stasis), как от вражды, охраняют [государство]. И когда [граждане] дружественны, они не нуждаются в правосудное™, в то время как, будучи правосудными, они все же нуж­даются еще и в дружественности; из правосудных же [отношений] наиболее правосудное считается друже­ским (philikon). [Дружба — это] пе только нечто необходимое, но 30 и нечто нравственно прекрасное, мы ведь воздаем хвалу дружелюбным, а иметь много друзей почита­ется чем-то прекрасным. К тому же [некоторые] считают, что добродетельные мужи и дружест­венные — это одно и то же5, 2. О дружбе немало бывает споров6. Одни полага­ют ее каким-то сходством и похожих людей — друзья­ми, и отсюда поговорки: «Рыбак рыбака...» и «Ворон аз к ворону...» и тому подобные. Другие утверждают 1155ь противоположное: «Все гончары» — [соперники друг другу]. Для этого же самого подыскивают [объясне­ния] более высокого порядка и более естественнона­учные, так Еврипид говорит: «Земля иссохшая вожделеет к дождю, и величественное небо, полное дож-ö дя, вожделеет пасть на землю»; и Гераклит: «Супро­тивное сходится», и «Из различий прекраснейшая гар­мония», и «Все рождается от раздора»; этому [мне­нию] среди прочих противостоит и Эмпедоклово, а именно: «Подобное стремится к подобному»7. Итак, мы оставим в стороне те затруднительные вопросы, которые относятся к природоведению (это ведь не подходит для настоящего исследования), а ίο все то, что касается человека и затрагивает нравы и страсти, это мы внимательно исследуем, например: у всех ли бывает дружба^ или пепорчепным невозможно быть друзьями, а также один ли существует вид дружбы или больше. Те, кто думают, что один, по той причине, что дружба допускает большую и меньшую степень, уверились в этом без достаточного 15 основания, ибо большую и меньшую степень имеет и различное по виду. Об этом и прежде было ска­зано 8. (II). Когда мы будем знать, что вызывает друже­скую приязнь (phileton), вероятно, прояснятся и эти 220 [вопросы]. Ведь считается, что не все вызывает друж­бу (phileisthai), но только ее собственный предмет (to philetoü), а это благо, или то, что доставляет удо­вольствие, или полезное (agathon β hedy б khrosimon). Правда, может показаться, что полезно то, благодаря го чему возникает известное благо или удовольствие, так что предметами дружеской приязни окажутся лишь благо вообще (tagathon) и удовольствие — в качестве целей. А в таком случае, к чему питают дружбу (phi-loysi): к благу вообще или к благу для самих себя (to haytois agathon)? Ведь иногда эти вещи не согла­суются. Соответственно и с удовольствием. Принято считать, что всякий питает дружбу к благу для самого себя, и, хотя благо есть предмет дружеской прпязпи в безотносительном смысле, для каждого [благом яв­ляется] благо для него, а дружбу каждый питает не 25 к сущему для пего благом, но к кажущемуся. Разни­цы тут никакой нет: предметом дружеской приязпи будет то, что кажется [приятным]9. Есть три [основания], по которым питают друже­скую приязнь, но о дружеском чувство (philösis) к неодушевленным предметам не говорят как о «друж­бе», потому что здесь невозможно ни ответное друже­ское чувство, пи желание блага для другого (навер­ное, смешно желать блага випу, но если и [говорить зо о таком пожелании], то это желание быть ему в со­хранности, чтобы иметь его самому); между тем гово­рят: другу надо желать благ вообще ради пего самого. Желающих вообще благ именно таким образом назы­вают расположенными (eynoi), если то же самое же­лание не возникает и у другой стороны, потому что при взаимном расположении (eynoia) возникает друж­ба. Может быть, уточнить: «при не тайном [располо­жении]»? Многие ведь бывают расположены к тем, зг> кого не видели, полагая, что те добрые люди или по- им лезные [для других]; и то же самое может испытать один из таких людей к данному человеку. Тогда эти люди кажутся расположенными друг к другу, по как назвать их друзьями, если для них тайна, как к ним самим относятся? Следовательно, [чтобы быть друзья­ми], нужно иметь расположение друг к другу и же­лать друг другу благ вообще, причем так, чтобы это пе оставалось в тайне, и по какому-то одному из на- 5 званных выше [оснований] 10. 221 3(111). Эти [основания для возникновения друж­бы] отличны друг от друга по роду, а значит, отли­чаются и дружеские чувства и сами дружбы. Существуют, стало быть, три вида дружбы — по числу предметов дружеской приязни; в каждом случае имеется ответное дружеское чувство (antiphilesis), не тайное; а люди, питающие друг к другу дружбу, же-ю лают друг другу благ вообще постольку, поскольку пи­тают дружбу. Поэтому, кто питают друг к другу друж­бу за полезность, питают ее не к самим по себе дру­зьям, а постольку, поскольку получают друг от друга известное благо. Так и те, кто питают дружбу за удо­вольствие; например, они восхищаются остроумными не как таковыми, а потому, что они доставляют друзь­ям удовольствие. Итак, кто питает дружбу за полезность, те любят 15 за бл^га для них самих, и кто за удовольствие — за удовольствие, доставляемое им самим, и не за то, что собой представляет человек, к которому питают друж­бу, а за то, что он полезный или доставляет удоволь­ствие. Таким образом, это дружба постольку посколь­ку, ибо не тем, что он именно таков, каков сеть, вы­зывает дружбу к себе тот, к кому ее питают, но в одном случае тем, что он доставляет какое-нибудь благо, и в другом — из-за удовольствия. 20 Конечно, такие дружбы легко расторгаются, так как стороны не постоянны [в расположении друг к другу]. Действительно, когда они больше не находят друг в друге ни удовольствия, ни пользы, они пере­стают и питать дружбу. Между тем полезность не яв­ляется постоянной, но всякий раз состоит в другом. Таким образом, по уничтожении былой основы друж­бы расторгается и дружба как существующая с огляд­кой на [удовольствие и пользу]. 25 Считается, что такая дружба бывает в осповпом между стариками (люди такого возраста ищут, конеч­но, не удовольствий, а помощи); а среди людей во цвете лет и среди молодежи — у тех, кто ищет выго­ды. Такие друзья, кстати сказать, вовсе не обязатель­но ведут жизнь сообща, ведь иногда они даже достав­ляют друг другу неудовольствие, и, разумеется, они не нуждаются в соответствующем общении, кроме тех случаев, когда оказывают поддержку, ведь эти друзья so доставляют удовольствие [ровно] настолько, сколько 222 имеют надежд на [получение] блага [друг от друга]* К этим дружбам относят и [отношения] гостеприимства. А между юношами дружба, как принято считать, существует ради удовольствия, ибо юноши живут, по­винуясь страсти (kata pathos), и прежде всего ищут удовольствий для себя и в настоящий миг. С измене­нием возраста и удовольствия делаются иными. Вот почему юноши вдруг и становятся друзьями, и пере- 35 стают ими быть, ведь дружбы изменяются вместе с тем, что доставляет удовольствие, а у такого удоволь- имь ствия перемена не заставит себя ждать. Кроме того, юноши влюбчивы (er'ötikoi), а ведь любовная дружба в основном подвластна страсти и [движима] удоволь­ствием. Недаром [юноши легко начинают] питать дружбу и скоро прекращают, переменяясь часто за один день. Но они желают проводить дни вместе и s жить сообща, ибо так они получают то, что для них и соответствует дружбе. 4. Совершенная же дружба бывает между людьми добродетельными и по добродетели друг другу подоб­ными, ибо они одинаково желают друг для друга соб­ственно блага постольку, поскольку добродетельны, а добродетельны они сами по себе11. А те, кто желают друзьям блага ради них, друзья по преимуществу, ю Действительно, они относятся так друг к другу благо­даря самим себе 12 и не в силу посторонних обстоя­тельств, потому и дружба их остается постоянной, по­куда они добродетельны, добродетель же — это нечто постоянное. И каждый из друзей добродетелен как безотносительно, так и в отношении к своему другу, ибо добродетельные как безотносительно добродетель­ны, так и друг для друга помощники. В соответствии с этим они доставляют удовольствие, ибо добродетель- ts ные доставляют его и безотносительно, и друг другу, ведь каждому в удовольствие поступки, внутренне ему присущие (oikeiai) и подобные этим, а у добродетель­ных и поступки одинаковые или похожие. Вполне по­нятно, что такая дружба постоянна, ведь в ней все, что должно быть у друзей, соединяете^ вместе. Дей­ствительно, всякая дружба существует или ради бла­га, или ради удовольствия, [причем и то и другое] — го или в безотносительном смысле, или для того, кто пи­тает дружбу, т. е. благодаря известному сходству13. 223 А в совершенной дружбе имеется все, о чем было ска­зано, благодаря самим по себе [друзьям]; в ней ведь друзья подобны друг другу и остальное — бла­го и удовольствие в безотносительном смысле — при­сутствует в пей14. Это главным образом и вызывает дружбу: так что «дружат» прежде всего такие люди, и дружба у них наилучшая. 25 Похоже, что такие дружбы редки, потому что и людей таких немного. А кроме того, нужны еще вре­мя и близкое знакомство (synetheia), ибо, как говорит пословица, пельзя узнать друг друга, прежде чем съешь вместе [с другом] тот знаменитый «[пуд] со­ли» 15, и потому людям не признать друг друга и не быть друзьями, прежде чем каждый предстанет пе­ред другим как достойный дружбы и доверия. А те, зо кто в отношениях между собою вдруг начинают вести себя дружески (ta philika poioyntes), желают быть друзьями, но не являются ими, разве что они [взаим­но] достойны дружеской приязни и знают об этом; действительно, хотя желание дружбы возникает быст­ро, дружба — нет. 5(IV). Итак, эта дружба совершенная как с точки зрения продолжительности, так и с остальных точек зрения. И во всех отношениях каждый получает от 35 другого [нечто] тождественное или сходное, как то и 1157а должно быть между друзьями. Дружба ради удоволь­ствия имеет сходство с этой дружбой, ведь и доброде­тельные доставляют друг другу удовольствие. Так об­стоит дело и с дружбой ради пользы, ибо добродетель­ные тоже полезны друг для друга. И даже между та­кими [друзьями ради пользы или удовольствия] дру­жеские привязанности (philiai) особенно постоянны, когда они получают друг от друга одинаковое, напри-5 мер удовольствие, и не просто [удовольствие], а еще и от того же самого так, как бывает у остроумных, а не как у влюбленного и возлюбленного. Действитель­но, эти последние получают удовольствие не от одного и того же, но один, видя другого, а другой от ухажи­ваний влюбленного. Когда же подходит к концу пора [юности], иногда к концу подходит и [такая] дружба: ю ведь первый не получает удовольствия от созерцания второго, а второй не получает ухаживаний от первого. Многие, однако, постоянны в дружбе, если благодаря 224 близкому знакомству, как люди сходных нравов, они полюбили нравы [друг друга] 16. Те, кто в любовных делах обмениваются не удо­вольствием, а пользой, и худшие друзья, и менее по­стоянные, а те, кто друзьями бывают из соображений пользы, расторгают [дружбу] одновременно с [упразд- 15 нением] надобности, ибо они были друзьями не друг другу, а выгоде. Поэтому друзьями из соображений удовольствия и из соображений пользы могут быть и дурные [люди], и добрые [могут быть друзьями] дурным, и человек, который ни то ни се,— другом кому угодно; ясно, од­нако, что только добродетельные [бывают друзьями] друг ради друга, ведь порочные люди не наслаждаются друг другом, если им пет друг от друга какой-нибудь %20 выгоды. И только против дружбы добродетельных бессиль­на клевета, потому что нелегко поверить кому бы то ни было [в дурное] о человеке, о котором за долгое время сам составил мнение: между ними доверие и невозможность обидеть (adikein) и все прочее, что только требуется в дружбе в истинном смысле слова. А при других [отношениях] легко может возникнуть 25 всякое. Итак, поскольку друзьями называют и тех, кто дружит из соображений пользы, как, например, госу­дарства (ибо принято считать, что военные союзы воз­никают между государствами по надобности), и тех, кто любит друг друга за удовольствие, как, например, дети, то, видно, и нам следует называть таких людей друзьями, учитывая, что видов дружбы несколько17. Но прежде всего и в собственном смысле слова (pro- 30 tös men kai kyriös) дружбою является дружба добро­детельных постольку, поскольку они добродетельны, а остальные следует называть дружбами по сходству с этой, так что другие — друзья в той мере, в какой не­ким благом является и то, что подобно [истинному бла­гу] в [истинной] дружбе, ведь и удовольствие — благо для тех, кто любит удовольствие. Эти [виды] дружбы не обязательно предполагают друг друга, да и не одни и те же люди становятся друзьями ради пользы и друзьями ради удовольствия, ибо второстепенные as свойства не обязательно сочетаются между со­бою 18. 8 Аристотель, т. 4 225 1157b 6. Коль скоро дружба поделена на эти виды, дур­ные люди будут друзьями из соображений удовольст­вия или пользы, ибо в отношении к этим вещам они похожи, а добродетельные будут друзьями один ради другого, ибо [они дружат] как добродетельные [сами по себе]. Следовательно, они «друзья» в безотпоси-· тельном смысле, а те другие в силу второстепенных 5 обстоятельств и по сходству с первыми. (V). Так же как в случае с добродетелями одни определяются как добродетельные по складу, а дру­гие — по деятельным проявлениям, так и [в случае] с дружбой19. Действительно, одни друзья, живя сооб­ща, наслаждаются друг другом и приносят друг другу собственно блага; другие, когда спят или отделены пространством, хотя и не проявляют [дружбы] в дей­ствии (oyk energoysi), но по своему складу [и состоя-ю нию] таковы, что способны проявлять себя дружески (energein philikds), ибо расстояния расторгают не во­обще дружбу, а ее деятельное проявление. Однако если отсутствие друга продолжительно, оно, кажется, заставляет забыть даже дружбу; потому и говорится: Многие дружбы расторгла пехватка беседы20. По-видимому, ни старики, ни скучные люди не го-15 дятся для дружбы, ибо с ними возможны лишь скуд­ные удовольствия, а ведь никто не способен проводить дни с тем, кто не доставляет удовольствия; действи­тельно, природа, очевидно, прежде всего избегает того, что доставляет страдание, стремится же к тому, что доставляет удовольствие21. Те, кто признают друг друга, но не живут сообща, скорее, походят на расположенных, чем на друзей. В самом деле, ничто так не свойственно друзьям, как го проводить жизнь сообща (к поддержке-то стремятся и нуждающиеся, однако даже блаженные стремятся проводить свои дни вместе [с кем-то], ибо они менее всего должны быть одинокими). Но проводить время друг с другом невозможно, если не доставлять друг другу удовольствия и не получать наслаждение от одинаковых вещей; именно эти [условия] и присутст­вуют, как кажется, в товарищеской дружбе22. 25 7. Стало быть, как уже было сказано многократно, дружба •·- это прежде всего дружба добродетельных. 22θ потому что предметом дружеской приязни и предпо­чтения (phileton kai haireton) считается безотноси­тельное благо или удовольствие и соответственно для каждого [благо и удовольствие] для него самого, меж­ду тем для добродетельного добродетельный [чело­век — предмет и дружбы, и предпочтения] как на од­ном, так и на другом основании: [как безотноситель­но, так и для него]. Дружеское чувство походит на страсть, а дружест­венность — на определенный склад, ибо дружеское чувство с таким же успехом может быть обращено на неодушевленные предметы, но взаимно дружбу питают при сознательном выборе, а сознательный выбор обу­словлен [душевным] складом. Кроме того, доброде­тельные желают собственно блага тем, к кому питают дружбу, ради самих этих людей, причем не по стра­сти, но по складу [души]. И, питая дружбу к другу, питают ее к благу для самих себя, ибо, если доброде­тельный становится другом, он становится благом для того, кому друг. Поэтому и тот и другой питают друж­бу к благу для самого себя и воздают друг другу рав­ное в пожеланиях и в удовольствиях, ибо, как говорится, «дружность (philotes) — это уравненность» (isotös) 23; а это дано в первую очередь дружбе добродетельных. (VI). Между людьми скучными и старыми тем ме­нее бывает дружественность, чем более они вздорны и чем менее они наслаждаются взаимным общением, а ведь именно [наслаждение общением], кажется, главный признак дружбы (malista philika) и создает ее в первую очередь. Недаром юпоши быстро стано­вятся друзьями, а старики — нет: не становятся дру­зьями тем, от кого не получают наслаждения. То же самое справедливо и для скучных. Однако такие люди могут испытывать друг к другу расположение, ибо же­лают друг другу собственно блага и в нужде идут друг другу павстречу, но едва ли они друзья, потому что не проводят дни совместно и не получают друг от друга наслаждения. А именно это считается главными признаками дружбы. Быть другом для многих при совершенной дружбе невозможно, так же как быть влюбленным во многих одновременно, ( [влюбленпость] похожа на чрезмерную [дружбу] и является чем-то таким, что по [своей] природе обращено на одного). Многим одновременно 8* 227 трудно быть подходящими для одного и того же чело­века, и, вероятно, [трудно, чтобы многие] были доб-15 родетелышми. Нужно ведь приобрести опыт и сбли­зиться, что трудно в высшей степени, [если друзей много]. А правиться многим, принося им пользу или удовольствие, можно, ибо таких — [ищущих выгод и удовольствий] — много, а оказывание услуг не [тре­бует] долгого срока. Из этих [видов] дружбы больше походит на [соб­ственно] дружбу та, что ради удовольствия, когда обе [стороны] получают одно и то же и получают паслаж-20 дение друг от друга или от одинаковых вещей; таковы дружбы юношей: здесь широта (to eleytlierion) присут­ствует в большей степени. А дружба ради пользы [свойственнее] торговцам. Даже блаженные, не нуждаясь пи в чем полезном, нуждаются в удовольствиях; поэтому они желают про-водить жизнь с кем-то сообща, а что до страдания, то небольшой срок они его терпят, но никому не выдер-25 жать причиняющее страдание непрерывно, будь это само благо24,— вот почему блаженные ищут друзей, доставляющих удовольствие. Вероятно, нужно, чтобы эти друзья были также и добродетельными, причем для самих блажепиых. Дело в том, что только в этом слу­чае у них будет все, что должпо быть между друзьями. Люди, наделенные могуществом, используют дру­зей, как мы это видим, с разбором: одни друзья при­носят им пользу, а другие доставляют удовольствие, зо но едва ли одни и те же — и то и другое, ибо могу­щественных не заботит, чтобы доставляющие удоволь­ствие были наделены добродетелью, а полезные были бы [полезны] для прекрасных [деяний]; напротив, стремясь к удовольствиям, они [ищут] остроумных, а для выполнения приказаний — изобретательных, но одни и те же люди редко бывают и теми и другими [одновременно]. Сказано уже, что и удовольствие, и пользу вместе доставляет добропорядочный человек, но такой человек не делается другом превосходящему его [по положению], если только последний не пре-35 восходит его также добродетелью; в противном случае он не будет в положении равенства, т. е. как превзой­денный пропорционально [заслугам превосходящего]. Но такие [властители], что обладают превосходством еще и в добродетели, обычно бывают редки25. 228 8. Описанные выше [разновидности] дружбы [ос­нованы] на уравненности. Действительно, обе сторо­ны или получают и желают друг для друга одного и того же, или обмениваются разным, допустим удо­вольствием и помощью; сказано уже, что эти виды -дружбы хуже и менее постоянны. Как кажется, [эти разновидности] и являются, и не являются дружбами в силу соответственно (и) сходства и несходства с од­ним и тем же; действительно, по сходству с дружбой но добродетели они являются дружбами (ведь в одной [разновидности] заключено удовольствие, в другой — польза, а в той [дружбе по добродетели] присутствует и то и другое), но поскольку [дружба по добродетели] неподвластна клевете и постоянна, а эти [виды друж­бы] скоропреходящи, да и во многом другом от нее отличны, то из-за несходства [с дружбой по доброде­тели] кажется, что это — не дружбы. (VII). Есть и другой род дружбы, основанный на превосходстве [одной стороны], как, скажем, [друже­ские отношения] отца к сыну и вообще старшего к младшему, мужа к жене и всякого начальника к под­чиненному. Эти [отношения] тоже отличаются друг от друга, ибо неодинаково [чувство] родителей к де­тям и начальников к подчиненным, так же как [раз­лично отношение] отца к сыну и сына к отцу или мужа к жене и жены к мужу. И добродетель, и на­значение каждого из них различны, различно и то, из-за чего питают дружбу. А это значит, что различа­ются и чувства дружбы, и [сами] дружбы, ведь, разу­меется, ни одип из них не получает от другого того же, [что дает сам], и не следует искать этого [в та­ких отношениях]; когда же дети уделяют родителям, что должно уделять породившим их, а родители (сы­новьям) — что должно детям, то дружба между ними будет постоянной и доброй. Во всех этих дружбах, основанных на превосход­стве, дружеское чувство должно быть пропорциональ­но, а именно: к лучшему больше питают дружбу, чем он [к другим], и к тому, кто больше оказывает по­мощь, тоже и соответственно ко всякому другому из лучших, ибо, когда дружеское чувство соответ­ствует достоинству, тогда получается в каком-то смысле уравпенпость, что и считается присущим дружбе. 229 9. [Справедливое] равенство (to ison), по-видимо­му, имеет не один и тот же смысл в том, что касается зо правосудия (ta dikaia) и в дружбе: для правосудия равенство — это прежде всего [справедливость], учи­тывающая достоинство (kaf axian), a уже во вторую очередь учитывается количество (kata poson), в друж­бе же, наоборот, в первую очередь — [равенство] по количеству, а во вторую — по достоинству. Это дела­ется ясным, когда люди значительно отстоят [друг от друга] по добродетели, порочности, достатку или че-35 му-то еще. Ведь [тогда] они уже не друзья; напро-· тив, они не считают [себя или другого] достойными дружбы. Особенно очевидно это [на примере] с бога­ми, ибо у них наибольшее превосходство с точки зре-1150а ния всех благ. Ясно это и на [примере] царей, пото­му что стоящие много ниже26 не считают себя до­стойными быть им друзьями, а люди, ничего не зна­чащие, [не считают себя достойными дружбы] с наи­лучшими или мудрейшими. Конечно, в таких вещах невозможно определить точную границу, до которой друзья [остаются друзьями] ; ведь, с одной стороны, [даже] если отнять многое, [дружба может] все еще 5 оставаться [дружбой], но при слишком большом от­стоянии одного от другого, например человека от бо­жества, дружба уже невозможна. Отсюда и возникает еще один сложный вопрос: действительно ли друзья желают друзьям величайших благ, например быть богами; ведь тогда они не будут для них ни друзьями, пи, стало быть, благами, а дру­зья—это блага [?] Однако если удачно было сказано, ю что друг желает для друга собственно блага ради него самого, то, вероятно, последний должен оставаться именно таким, каков он есть, ибо ему будут желать величайших благ как человеку. Но, может быть, не всех [благ], ибо каждый желает собственно блага прежде всего себе.27 (VIII). Принято считать, что из честолюбия боль­шинство скорее желает, чтобы к ним выказывали дру­жбу, чем самим ее выказывать, и потому болынинст-15 во — друзья подхалимов, так как подхалим — это друг, над которым обладают превосходством, или человек,, который прикидывается, что он таков и что он питает дружбу больше, чем питают к нему. Считается между тем, что принимать дружбу (to phileisthai) — это поч-230 ти то же самое, что принимать почести (to timasthai)\ а к этому большинство людей, конечно, стремится. Од­нако большинство, похоже, предпочитает почет не ра­ди него самого, а за то, что с ним связано28. Дейст­вительно, большинство наслаждается почетом у могу­щественных из-за надежд (т. е. они думают получить 20 то, что им понадобится, так что наслаждаются поче­том как знаком, предвещающим благодеяния (eypath-eia)). Te же, кто стремится к почету у добрых и зна­ющих, имеют целью укрепиться в собственном о себе мнении, а значит, и наслаждение они получают, дове­ряя суду тех, кто говорит, что они добродетельны. Но когда к человеку питают дружбу, это достав- 25 ляет ему наслаждение само по себе, и потому, вероят­но, считается, что принимать такое [отношение к се­бе] лучше, чем принимать почести, и дружба сама по себе достойна избрания. С другой стороны, кажет­ся, что дружба состоит, скорее, в том, чтобы чувство­вать ее самому (to philein), а не в том, чтобы ее чув­ствовали к тебе (to phileisthai); Это подтверждается тем, что для матерей чувствовать дружбу [к детям] — наслаждение. В самом деле, некоторые отдают собст­венных [детей] на воспитание и чувствуют к ним дружбу, зная, [что это их дети], но не ищут ответной зо дружбы (когда [еще] невозможна взаимность), и по­хоже, им довольно видеть, что [с детьми] все хорошо, и они испытывают дружескую приязнь, даже если по неведению [дети] не уделяют матери ничего из того, что ей подобает. 10. Итак, поскольку дружба состоит, скорее, в том, чтобы питать дружеские чувства, а тех, кто любит друзей, хвалят, то, похоже, добродетель друзей в том, 35 чтобы питать дружбу; значит, кто питает дружбу в соответствии с достоинством, те друзья постоянные и И59ь дружба [их постоянна]. Друзьями в этом смысле бывают в первую очередь неровни (anisoi), их ведь можно уравнивать, а урав-нейпость и сходство — это и есть дружность, и осо­бенно [если] сходство по добродетели. Ведь будучи постоянны сами по себе, добродетельные постоянны и в отношении к другим; и они не нуждаются в дурном 5 и не делают дурного в услугу, напротив, они, так сказать, препятствуют дурному, ибо таково свойство 231 добродетельных — самим ne совершать проступков и не позволять друзьям. А у испорченных нет ничего прочного, ведь они io не остаются подобными самим себе; однако, получая наслаждение от испорченности друг друга, и они нена­долго становятся друзьями. Что же касается друзей, приносящих пользу и до­ставляющих удовольствие, то они дольше остаются друзьями, а именно, покуда оказывают друг другу по­мощь и доставляют удовольствия. Дружба ради поль­зы возникает прежде всего, видимо, из противополож­ностей, например у бедного с богатым, у неуча с уче­ным, ибо, имея в чем-то нужду, человек тянется к 45 этому, а взамен дарит другое. Сюда можно, пожалуй, с натяжкой отнести влюбленного с возлюбленным и красавца с уродом. И влюбленные недаром иногда ка­жутся смешными, требуя такой же дружбы, какую сами питают к другому. Конечно, если они равно спо­собны вызывать дружескую приязнь (homoiös phile-toi), им, вероятно, следует этого требовать, но, если ничего подобного они не вызывают, это смехотворно. 2» А возможно, противоположное тянется к противопо­ложному не самому по себе, но опосредованно, так как [в действительности] стремятся к середине. [Середи­на] — это ведь благо; например, для сухого [благо] не стать влажным, а достичь середины, и для го­рячего тоже, и соответственно для остального. Оста­вим, однако, это в стороне, ибо [для настоящего исследования] это довольно-таки посторонние [воп­росы].29 25 И (IX). Очевидно, как было сказано и в начале, дружба относится к тем же вещам и бывает между теми же людьми, что и право [судне], ибо своего рода право [судие] и дружба имеют место при всех вообще общественных взаимоотношениях, [т. е. в сообщест­вах] 30. Во всяком случае, к спутникам в плавании й к соратникам по войску обращаются как к друзьям, равно как и при других видах взаимоотношений, ибо, насколько люди объединены взаимоотношениями [в зо сообществе], настолько и дружбой, потому что и пра­вом тоже [настолько]. Да и пословица «У друзей [все] общее»31 правильна, ибо дружба [предполагает отношения] общности. У братьев и товарищей общим 232 может быть все, а у других — [только вполне] опре­деленные вещи — у одних больше, у других меньше, ибо и дружбы бывают и более и менее тесными. Раз­личны и [виды] права, потому что неодинаковые пра­ва у родителей по отношению к детям и в отношениях братьев друг к другу, а также права товарищей и со­граждан; это справедливо и для других [видов] друж­бы. Различными будут и неправосудные вещи в каж­дом из названных случаев, и [неправосудность] тем больше, чем ближе друзья; так, лишить имущества друга ужаснее, чем согражданина, а брату не оказать помощи ужаснее, чем чужому, избить же отца ужас­нее, чем любого другого. Праву также свойственно возрастать по мере [роста] дружбы, коль скоро [дру­жба и право] относятся к одним и тем же людям и распространяются на равные [области]. Между тем все сообщества -— это как бы члены (morioi) государственного сообщества: они промышля­ют что-то нужное, добывая что-нибудь из необходи­мого для жизни. А ведь государственные взаимоотно­шения с самого начала сложились, очевидно, ради [взаимной] пользы и постоянно ей служат; и законо­датели стараются достичь ее и утверждают: что всем па пользу, то и есть право. А это значит, что другие взаимоотношения, [в сообществах], преследуют цель частной полезности; так, моряки имеют целью [поль­зу] в смысле зарабатывания денег за плавание и что-нибудь такое; соратники на войне стремятся к [поль­зе] с точки зрения войны: в одних случаях — [захва­тить] имущество, в других — [завоевать] победу, в третьих—[взять] город; соответственно обстоит дело и у членов филы или дема32. (А иные [сообщества], видимо, возникают ради удовольствия, например тиа-сы и [сообщества] эранистов; их цель — жертвенные пиры и пребывание вместе33) (все эти [сообщества], по-видимому, подчиняются государственному, ибо го­сударственные взаимоотношения ставят себе целью не сиюмипутную пользу, а пользу для всей жизни в целом), они совершают торжественные жертвоприно­шения и собираются для этого вместе, оказывая поче­сти богам и предоставляя самим себе отдых, сопро­вождаемый удовольствием. Как можно заметить, древ­ние торжественные жертвоприношения и собрания бывали после сбора плодов, словно первины в честь 233 богов; действительно, именно в эту пору имели боль-' ше всего досуга. Итак, все взаимоотношения оказываются частями (morioi) взаимоотношений в государстве, [т. е. ча­стями государственного сообщества]. А этим частям со соответствуют [разновидности] дружбы. 12 (X). Существуют три вида (eide) государствен­ного устройства и равное число извращений (parekba-seis) 34, представляющих собою как бы растление (phthorai) первых. Эти виды государственного устрой­ства — царская власть, аристократия и третий, осно­ванный на разрядах (аро timematön); именно этому виду, кажется, подходит название «тимократия», од-35 нако большипство привыкло называть его [просто] «государственное устройство» (politeia) 35. Лучшее из них — царская власть, худшее — тимократия. Извра-iicob щепие царской власти — тирашшя: будучи обе едино-началиями (monarkhiai), они весьма различны, так как тиранн имеет в виду свою собственную пользу, а царь — пользу подданных36. Ведь не царь тот, кто не самодостаточен и не обладает превосходством с точки 5 зрения всех благ; а будучи таким, он ни в чем но нуждается и, стало быть, будет ставить себе целью поддержку и помощь не для себя самого, а для под­данных, потому что в противном случае он был бы своего рода «царем по жребию»37. Тирашшя в этом отношении противоположна царской власти, так как тирани преследует собственное благо. И по тираннии заметней, что это самое худое [среди извращений], так как самое плохое противоположно самому лучшему. ю Царская власть переходит в тираннию, ибо тираи-пия — это дурное качество единоначалия, и плохой царь становится тиранном. Аристократия [переходит] в олигархию из-за порочности начальников (arkhai), которые делят [всё] в государстве вопреки достоинст­ву, причем всё или большую часть благ [берут] себе, 15 а должности начальников всегда [распределяют] меж­ду одними и теми же людьми, выше всего ставя богат­ство. Поэтому начальники малочисленные и плохие (mokhtheroi), вместо того чтобы быть самыми порядоч­ными (epieikestatoi). Тимократия [переходит] в де­мократию, ибо эти виды государственного устройства имеют общую грань: тимократия тоже желает быть 234 [властью] большого числа людей, и при пей все от­носящиеся к одному разряду равны. Демократия — наименее плохое [среди извращений], ибо она незна­чительно извращает идею (eidos) государственного устройства.38 Стало быть, в основном так происходят перемены в государственных устройствах, потому что такие пе­реходы кратчайшие и самые простые. Подобия и как бы образцы данных [государствен­ных устройств] можно усмотреть также в семьях, ибо отношение (koinönia) отца к сыновьям имеет облик (skhema) царской власти: отец ведь заботится о детях. Недаром и Гомер зовет Зевса отцом; действительно, царская власть желает быть властью отеческой (patri-kö arkhe). А у персов [власть] отца тиранническая, потому что они обращаются с сыновьями как с раба­ми; тираннической является и [власть] господипа над рабами, ибо при этой власти делается то, что нужно господину. Но данное отношение представляется пра­вильным, а [тираиния отцов] у персов — ошибочной, ибо различна власть над разными [по роду] 39. [Сооб­щество] мужа и жены представляется аристократией, [т. е. властью лучших], ибо муж имеет власть сооб­разно достоинству и в том, в чем мужу следует, а что подобает жене, он ей и предоставляет. Но если муж распоряжается [в доме] всем, он превращает [их со­общество] в олигархию, ибо делает это вопреки до­стоинству и не как лучший [по сравнению с женой]. Случается иногда, что жены, будучи богатыми наслед­ницами, имеют власть над мужьями40; тем самым это власть не по добродетели, но благодаря богатству и влиянию (dynamis), точно так, как при олигархиях. А на тимократию похожи [отношения] братьев: они ведь равны, за исключением разницы в возрасте; именно поэтому, если они намного отличаются по воз­расту, между ними уже невозможна братская дружба. «Демократия» же бывает в домах без господина (там ведь все равны), и там, где начальствующий немощен и каждому можно [делать, что ему вздумается]. 13(XI) 4|. В каждом из государственных устройств дружба проявляется в той же мере, что и право [су­дне]. Дружеское расположение царя к тем, над кем он царь, [выказывается] в преизбытке его благодея-235 пий; действительно, подданным он делает добро, если только, как добродетельный царь, он, словно пабтух, [пекущийся] об овцах, внимателен к ним—[к тому], чтобы у них все было хорошо. Недаром Гомер назвал j: Агамемнона «пастырем народов»42. Такова и отече­ская [власть], но она отличается размером благодея­ний, ибо [отец] — виновник самого существования, что уже почитается величайшим благом, а кроме того, еще и воспитания, и образования. Даже предкам за это воздается, и отношение между отцом и сыном, so предками и потомками, царем и подданными есть по природе [отношение] власти [и подчинения] (to аг-khikon). Эти дружбы основапы па превосходстве, вот почему почитают родителей. Наконец, и право у одних и других не одинаковое, а сообразное достоинству, так ведь и в дружбе. Дружба мужа с женой такая же, как и в аристо­кратическом [государстве] : она сообразна добродете­ли, и лучшему [принадлежит] большее благо, и каж-25 дому, что ему подобает; так и с правом. Дружба братьев напоминает дружбу товарищей, потому что они равны и [примерно] одного возраста, а такие люди, как правило, имеют схожие страсти и схожие нравы. Похожа на эту дружбу и дружба при тимократии, потому что граждане тяготеют к тому, чтобы быть равными и добрыми [гражданами], и вот они пачальствуют по очереди и на равных основаниях, г>о и дружба у них этому соответствует. При извращениях [государственных устройств] как право [судие], так и дружба возможны в очеиь малой мере, и менее всего при наихудшем извраще-пии, ведь при тираннии дружба невозможна совсем или мало[возможна]. Действительно, если у властвую­щего и подчиненного нет ничего общего, пет и друж­бы, потому что и правосудия нет, как, например, в я;> отношениях мастера к его орудию, души к телу, гос­ти D подина к рабу. В самом деле, о всех этих вещах забо­тится тот, кто их использует, по ни дружбы, пи права не может быть по отношению к неодушевленным предметам. Невозможна дружба и с конем или быком или с рабом в качестве раба. Ведь [тут] ничего обще­го быть не может, потому что раб — одушевленное ь орудие, а орудие — неодушевленный раб, так что как с рабом дружба с ним невозможна, но как с человеком 23ö возможна. Кажется ведь, что существует некое право у всякого человека в отношении ко всякому человеку, способному вступать во взаимоотношения на основе закона и договора (koinônesai nomoy kai synthekes), a значит, и дружба возможна в той мере, в какой раб — человек43. В ничтожных размерах, таким образом, дружба и правосудие возможны даже при тиранниях, а в демо­кратических государствах в большей степепи, ибо у равных много общего. 14 (XII). Как мы уже сказали, всякая дружба су­ществует при наличии взаимоотношений, [т. е. в об­ществе], а дружбу родственников и товарищей можно выделить особо. [Дружественные отношения] сограж­дан, членов филы, спутников в плавании и тому по­добные, видимо, больше походят па [отношения] меж­ду членами определенных сообществ (koinönikai), ибо они явно основаны на каком-то соглашении (homo-logia). В этот ряд, вероятно, можно поставить и [от­ношения] между гостем и гостеприимцем. Что касается дружбы родственников, то и она, по-видимому, имеет много разновидностей, но любая обу­словлена отеческой, ибо, с одной стороны, родители любят детей как часть самих себя, а, с другой — дети любят родителей, будучи частью от них. Знание роди­телей, что дети от них, глубже, чем знание рождеп-ных, что они от родителей, и «тот-от-кого» сильнее привязан к своему порождению, чем рожденный к своему создателю. Действительно, то, что исходит из чего-либо,— родное для того, откуда исходит (напри­мер, зуб, волос или что бы то ни было — для их обла­дателя), но для того, что исходит, «то-из-чего» оно исходит ничего не значит или, во всяком случае, зна­чит меньше. [Есть разница] и с точки зрения срока, а именно: родители любят свои порождения сразу же, а дети родителей — по прошествии известного време­ни, когда опи начнут соображать или чувствовать. От­сюда также яспо, почему матери сильнее питают дружбу к детям, [нежели отцы] 44. Итак, если родители к детям питают дружбу как к самим себе (ведь отделенные от них их порожде­ния—это как бы другие они сами), то дети питают дружбу к родителям как их естественные порождения, 237 а братья любят друг друга оттого, что они по природе от одних и тех же родителей, так как одинаковость с точки зрения [происхождения] создает одинаковость в их отношениях друг с другом; отсюда и выражения: «одна кровь» и «[один] корень» и тому подобные.· Братья, таким образом, представляют собою одно, да­же будучи раздельными [существами]. Для их дружбы также, много значит совместное воспитание и близость по возрасту, ибо «сверстпик к 35 сверстнику»45 и при близком знакомстве бывают то­варищами, именно поэтому дружба братьев подобна нега дружбе товарищей. Что касается двоюродных братьев и прочих родственников, то их привязанность основа­на также на этом, потому что они происходят от од­них [предков], причем одни более родпые, а другие менее, в зависимости от близости или дальпости род­ства с прародителем. 5 Дружественность детей к родителям и людей к бо­гам существует как дружественность к благу и пре­восходству. В самом деле, родителям дети обязаны величайшими благодеяниями, так как в родителях при-« чипа самого их существования и воспитания, а затем и образования. Такая дружба заключает в себе на­столько больше и удовольствия, и пользы, нежели дружба с чужими, насколько в жизни родных больше ю общего. В братской дружбе присутствует именно то, что в товарищеской, причем между добрыми братьями и вообще в дружбе похожих этого больше в той мере, в какой [братья] ближе [товарищей] и возможность любить друг друга имеют с рождения, и в той мере, в какой более схожи нравами происходящие от одних родителей и получившие одинаковое воспитание и об­ив разовапие; да и проверка временем у них самая дли­тельная и самая надежная. У остальных родственни­ков проявления дружбы также соответствуют [степе­ни родства]. Мужу и жене дружба, по-видимому, дапа от при­роды, ибо от природы человек склонен образовывать, скорее, пары, а не государства — настолько же, на­сколько семья первичнее и необходимее государства46, а рождение детей — более общее [назначение] живых существ [в сравнении с назначением человека]. Но 20 если у других [животных] взаимоотношения [и сооб­щество] существуют лишь постольку, иоскольку [они 238 вместе рождают детей], то люди живут вместе не только ради рождения детей, но и ради других [на­добностей] жизни. Действительно, дела с самого на­чала распределены [между супругами] так, что у му­жа одни дела, а у жены другие; таким образом муж и жена поддерживают друг друга, внося свою [долю участия] в общее [дело]. Этим объясняется, видимо, то, что в данной дружбе присутствует как польза, так 25 и удовольствие. Она будет и [дружбой] по добродете­ли, если и муж, и жена — добрые люди, ведь тогда у каждого из них [своя] добродетель и оба будут та­кому радоваться. А дети, как считается, тесно связы­вают [супругов], потому-то бездетные скорее разво­дятся: дети — это общее обоим благо, а общее [благо] объединяет. Вопрос, как следует жить мужу с женой и вообще зо другу с другом, по-видимому, ничем не отличается от вопроса, как [им жить] правосудно, потому что неоди^ наково правосудие в отношениях друга к другу и в от-· ношениях с чужим, или товарищем, или соучеником. 15(XIII). Поскольку существуют три [вида] друж­бы, как было сказано в начале 47, и при каждой [раз- 35 новидности] друзьями бывают как на основе уравни­вания, так и на основе превосходства (ведь и одина­ково добродетельные бывают друзьями, и лучший с худ- ш2ь шим, то же справедливо и для [друзей], доставляю­щих [друг другу] удовольствие, или [друзей] из со­ображений пользы, [потому что и] они могут быть и равными с точки зрения [взаимной] поддержки, и разными), постольку ровни сообразно своей уравнен-ности должны быть равны (toys isoys ...kat'isoteta dei..* isadzein) и в чувстве дружбы, и во всем остальном, а неровни должны воздавать [друзьям] пропорциональ* но превосходству [друзей]. Вполне понятно, что жалобы и упреки возникают э исключительно или по преимуществу при дружбе ра­ди пользы. А будучи друзьями во имя добродетели, охотно делают добро (еу dran) друг другу (потому что это присуще и добродетели, и дружбе48); у тех же, кто наперебой [оказывает друг другу благодея­ния], не бывает ни жалоб, ни ссор, ибо никто не сер­дится на человека, питающего дружбу и делающего ю добро, напротив, в меру своей учтивости (kharieis^ 239 отплачивают ему, делая добро в свою очередь. А кто [делает добро] с избытком, достигая при этом цели Своих стремлений, не станет, конечно, жаловаться на друга, ведь стремится каждый к благу. Редки жалобы у друзей ради удовольствия; в самом деле, оба, коль скоро они наслаждаются совместным времяпрепровож­дением, одновременно получают то, к чему стремятся, as и, жалуясь на того, кому он не нравится, человек по­казался бы смешным: есть же возможность не прово­дить дни совместно. Зато дружба из соображений пользы чревата жа­лобами; обращаясь друг к другу за поддержкой, всег­да нуждаются в большем, причем уверены, что имеют меньше, чем прилично, и упрекают за то, что получают не столько, сколько нужно, хотя они этого достойны49; го но делающие добро не способны оказывать поддержку в той мере, в какой нуждаются те, кто ее принимает. Кажется, подобно тому как правосудие бывает двух Видов — одно неписаное, а другое по закону, так и в дружбе ради пользы различаются дружба на нравст­венной и на законной [основе] 50. Таким образом, больше всего жалоб возникает, когда завязали и рас-25 торгли [дружественные отношения], имея в виду не один и тот же [их вид]. [Отношения] на основе закона — это [отношения] на оговоренных условиях, причем или чисто торгаше­ские — «из рук в руки», или более свободные с точки зрения сроков, но при соглашении, кому что [причи­тается] . В этой [разновидности] обязательства ясны и пе являются предметом разногласий, отсрочка же дела­ется по-дружески. Поэтому кое у кого51 такие случаи яо не относятся к ведению правосудия, напротив, люди уверены, что, заключив сделку на доверии, нужно при­мириться [с последствиями]. Что же касается дружбы ради пользы на нравст­венной основе, то она [существует] не [на оговорен­ных условиях], так что подарок или другую какую-то [любезность] делают как другу, однако ожидают по­лучить [в ответ] столько же или больше, словно не подарили, а дали взаймы. И если при расторжении отношений [положение будет] не таково, как было при их завязывании, будут жаловаться. Это происхо-35 дит потому, что, хотя все или большинство желают 240 прекрасного, выбор свой останавливают (proaireisthai)' все-таки на выгодном. Между тем прекрасно само по себе делать добро, а не [делать его], чтобы получить [добро] в ответ; что же касается принятия благодея­ний, то оно выгодно, [а не прекрасно]. Итак, если есть возможность, следует отдать назад стоимость полученного [блага], (тому, кто этого хо­чет), (ибо не следует делать другом против воли; на­против, как совершивший вначале ошибку и приняв­ший благодеяние, от кого не следовало, т. е. не от друга и не от того, кто творит [добро] ради самого добра, облагодетельствованный должен расторгнуть {«дружбу»] так, словно она на оговоренпыхусловиях), t причем то, что и сам [человек] согласился бы t возвратить при возможности, а при невозможности даже даятель не стал бы требовать52. Словом, если есть возможность, следует возвращать полученпое. И падо внимательно следить, кто оказывает благодеяние и на каких [условиях], чтобы либо принять его на этих [условиях], либо не [принять]. Спорным является вопрос, что следует считать ме­рой, чтобы соответственно отдавать назад: выгоду при­нявшего благодеяние или же [само] благодеяние сде­лавшего [доброе дело]? Действительно, принявши [ка­кое-нибудь благодеяние], утверждают, что получили от благодетелей то, что для последних ничего не стоит и что можно получить у других, преуменьшая тем са­мым [благодеяние]. Λ те в свою очередь [говорят], что это самое большое из того, что есть у них самих, чего к тому же нельзя было получить у других, да к тому же [сами они] были в опасности или испытыва­ли нужду именно в этом. В таком случае, не правда ли, мерой при дружбе ради пользы является выгода того, кто ее получает? Ведь это он нуждается, и [благодетель] оказывает ему поддержку, имея в виду получить такую же. А зна­чит, поддержка была таких размеров, как полученная выгода, и отдавать следует столько, сколько досталось, или даже больше, ибо это прекрасней. Но в дружбах, основанных на добродетели, не бы­вает жалоб, мерой же служит, вероятно, сознательный выбор совершившего [доброе дело], ибо с точки зре­ния добродетели и нрава главное заключено в созна­тельном выборе. 241 16 (XIV). Разногласия бывают и в дружбах, осно-2з ванных на превосходстве, потому что обе стороны тре­буют большего; всякий раз, как это происходит, друж­ба расторгается. Действительно, лучший уверен, что ему самому прилично иметь больше, ибо добродетель­ному [должны] уделять больше; так же [рассуждает и тот, кто] оказывает больше помощи, ведь говорят, что бесполезному не следует иметь равную [с други­ми долю] и что получается повинность53, а не друж­но ба, если от дружбы будут получать не по стоимости [затраченных] трудов. Они думают, что, как при иму­щественных взаимоотношениях больше получает тот, кто сделал больший взнос, так должно быть и в друж­бе. А нуждающийся и занимающий более низкое поло­жение считает наоборот: добродетельному другу, мол, свойственно оказывать поддержку нуждающимся [друзьям], ибо говорят: в чем польза быть другом S5 добропорядочному человеку или государю, если не бу­дешь от этого ничего иметь? исзь Так что, похоже, требования обеих сторон правиль­ны и каждому следует уделять от дружбы большую [долю], однако не одного и того же, но обладающему превосходством больше чести, а нуждающемуся — при­были, ибо для добродетели и благодеяния честь — это 5 награда, а для нужды прибыль — это поддержка. Так же, очевидно, обстоят дела и в государственном уст­ройстве, а именно не оказываются почести тем, кто не приносит обществу никакого блага; действительно, об­щее [благо] дается тому, кто благодетельствует па общее [благо], а почесть и есть такое сообща возда­ваемое [благо]. Нельзя, в самом деле, получать [от государства] одновременно и деньги, и почести, ибо ю никто не потерпит обойденности во всем. Так что обой­денному в деньгах уделяют честь, а падкому на да­ры 54 — деньги, ибо соответствие достоинству создает справедливое равенство и, как было сказано, сохраня­ет дружбу, [или дружественность]. Так должно происходить общение и у неравных, причем тот, кому оказана поддержка деньгами или в добродетели, должен в ответ выказывать почтение, от-15 вечая тем, чем может. В дружбе ведь ищут возможно­го, а не [воздаяния точно] по достоинству55, да и не во всех случаях это возможно, как, например, в поче­стях богам и родителям, ибо никто, пожалуй, никогда 242 ne воздаст им достойную честь, по, кто посильно (eis dynamin) чтит их, считается добрым человеком. Вероятно, поэтому считается, что сыну невозможно отречься от отца, а отцу от сына [можно], ибо сын 2о должен отдавать долг, но, что бы он пи сделал, он не сделает того, что достойно полученного прежде [от от­ца], а значит, он вечпый должник. У тех же, кому должны, есть возможность отказаться [от должника], и, следовательно, [она есть] у отца. Вместе с тем ни­кто, пожалуй, и, по-видимому, никогда не отступается [от сына], если он не чрезмерно [погряз] в пороке; помимо естественной [родительской любви-] дружбы человеку [свойственно] не отказываться от поддерж- 25 ки и услуг [сына]. А плохой [сын] избегает или не старается оказывать [отцу] поддержку; большинство ведь желает получать благодеяния, а делать добро из­бегает, как певыгодиого [занятия]. Будем считать, что об этом сказано. КНИГА ДЕВЯТАЯ (I) l 1(1). Во всех разнородных дружбах пропорциональ­ность приравнивает и сохраняет дружбу, как то и было сказано; так, при государственной [дружбе] башмач­ник за башмаки по [их] стоимости (kat/ axian) получа-1Ша ет вознаграждение, и ткач тоже, и прочие2. В этом слу­чае наготове общая мера — монета, и с ней поэтому все соотносится, ею и измеряется. Что же до любовной [дружбы], то влюбленный иногда жалуется, что при избытке дружбы с его стороны он не получает ответ­ной дружбы, при этом он, может статься, не обладает ничем, что служит предметом дружеской приязни; воз-5 любленный же часто жалуется, что влюбленный преж­де сулил все, а теперь ничего не исполняет. Такое случается всякий раз, когда влюбленный дружит с воз­любленным из-за удовольствия, а возлюбленный с влюб­ленным — из-за пользы, но у обоих нет того, [чего они ждут друг от друга]. Именно при дружбе ради этих [целей] ее расторжение происходит всякий раз, когда ю не получают того, ради чего дружили, ибо в этом случае любят не самих друзей, а то, что у них име­ется, это, между тем, непостоянно, а потому таковы и дружбы. Но [дружба] нравов, существующая сама по себе, постоянна, как и было сказано 3. Разногласия возникают и тогда, когда получают дру­гое, т. е. не то, к чему стремились, ибо не получать es того, к чему тянет, все равно что ничего не получать; так, например, [в случае] с кифаредом, которому [царь] посулил тем большую плату, чем лучше он бу­дет петь, но наутро на его требование обещанного ска­зал, что за удовольствие ему уже было отплачено удо­вольствием4. Если бы, действительно, каждый из них желал того, [что получил, то каждый] получил бы до­статочно, но если один желал веселья, а другой — за-20 работка и один имеет, что желал, а другой нет, при 244 таких взаимоотношениях ne будет, пожалуй, ничего хорошего, потому что человек обращается за тем, в чем пуждается, и, во всяком случае, ради этого оп отдаст, что имеет. Но кому же из двух установить стоимость: тому ли, кто первым расточает, или тому, кто первым взял? Ведь тот, кто дает первым, [оценивать свое даяние,] похоже, предоставляет другому. Говорят, это делал Про-тагор, ибо всякий раз, как он обучил чему бы то ни 25 было, оп приказывал ученику оцепить, сколько, по его мнению, стоят [полученные] знания, и столько брал5. В подобных случаях некоторые довольствуются [пра­вилом] «плати, сколько спросят» 6; а па тех, кто, взяв сначала деньги, потом ничего из того, о чем говорили, но делают, потому что их обещапия были чрезмерны,— на тех, разумеется, жалуются, ибо они не исполняют зо того, о чем было соглашение. Софисты, вероятно, были вынуждены делать это, [т. е. брать плату вперед], по­тому что пикто не дал бы денег за их знания. Так что на них, конечно, жалуются как на людей, которые но делают того, за что взяли плату. О расточающих первыми ради самих друзей в тех 35 случаях, когда соглашения о [взаимном] содействии не бывает, сказано, что они не вызывают жалоб7 (ибо именно такова дружба по добродетели). А вознагражде- ио4ь ние здесь должно соответствовать сознательному вы­бору [того, кто дал первым], ибо [сознательный выбор блага для другого] отличает друга и добродетель. Так, видимо, должно быть и у тех, кто занялся сообща фи­лософией, [т. е. у учителей и учеников], ибо здесь стоимость не измеряется в депьгах да и равновеликого воздаяния (time), пожалуй, не существует, однако,быть 5 может, в этом случае достаточно того, что посиль­но, точно так, как и в отношении к богам и ро­дителям 8. Но если даяние не такого рода, но предполагает [воздаяние], то прежде всего нужно, наверное, чтобы обе стороны признавали воздаяние достойным, а если этого не произойдет, то, по-видимому, не только необ­ходимым, но и правосудным покажется, чтобы тот, кто ю первым решил принять [услугу или помощь], устанав­ливал [их стоимость]. Действительно, сколько один взял себе в поддержку или сколько он согласился [от­дать] за [полученное им] удовольствие, столько, 245 получив назад, давший первым будет пметь в качестве стоимости, определенной тем, кто первым взял. Оказывается, так бывает и при купле-продаже, и кое-где есть законы, которые запрещают судебное раз­бирательство добровольных сделок (ta hekoysia symbo-laia), подразумевая тем самым, что с тем, кому оказал доверие, [сделка] должна быть расторгнута на тех 15 же основаниях, на каких вступили во взаимоотноше­ния. В самом деле, считается более правосудным, что­бы [стоимость] установил тот, кому была предоставлена возможность [это сделать], а не тот, кто ее предо­ставил. Ведь для большинства вещей владельцы и же­лающие получить эти вещи назначают не равную це­ну, потому что свое собственное, к тому же отдаваемое, каждому кажется стоящим много. Но вознаграждение го все-таки соответствует тому, сколько установят прини­мающие [даяние]. Нужно, наверное, чтобы цену назна­чили не ту, что кажется достойной владельцу, а ту, что он назначал, прежде чем стал владельцем. 2(11). Трудности заключаются и в следующих вопро­сах: предоставлять ли все на усмотрение отца и во всем слушаться его, или же при недуге надо верить врачу, 25 а военачальником назначать способного вести войну? А также: кому больше оказывать услуги — другу или добропорядочному человеку и что важнее — воздать благодарность благодетелю или расточать [благодея­ния] товарищу, если и для того, и для другого [одно­временно] нет возможности? Не правда ли, нелегко точно определить все такие случаи? В самом деле, ча­сто они бывают отличны по самым разным признакам: по величине и ничтожности, по нравственной красоте зо и необходимости. Совершенно ясно, что не следует предоставлять все на усмотрение одного и того же лица и что в боль­шинстве случаев следует, скорее, воздавать за благо­деяния, нежели угождать товарищам, точно так же, как прежде, чем давать товарищу, следует возвратить долг тому, кому должен. Но может быть, так следует поступать не всегда. Например, следует ли выкупленному у разбойников в 55 свою очередь выкупить освободителя, кем бы тот ему ни был, или отплатить ему, даже не попавшему в иб5а плен, но требующему воздаяния, [когда] выкупить 246 нужно отца? Не правда ли, принято считать, что отца надо выкупить скорее, чем даже самого себя9. Стало быть, в общем, как уже сказано, долг следу­ет вернуть, но, если это даяние перевешивают нравст­венно прекрасное или необходимое, следует отклониться в их сторону. Ведь иногда и вознаграждение за пер­воначально полученное не дает справедливого равенст­ва, а именно когда один делает добро, зная, что другой человек добропорядочный, а этому другому приходит­ся воздавать тому, кого он считает испорченным. Иног­да ведь не следует давать в свой черед взаймы даже заимодавцу, потому что он дал взаймы доброму чело­веку, уверенный, что получит [обратно], а добрый не дадеется получить от подлого [что-нибудь назад]. Так ю что если все действительно обстоит так, притязания [первого] несправедливы; если же дела обстоят иначе, но думают, [что так], то и тогда, пожалуй, пе пока­жется, что делать это нелепо. Таким образом, как ужо не раз было сказано, суждения о страстях и поступках обладают такой же [и пе большей] определенностью, как и то, к чему относятся эти [суждения] 10. Совершенно ясно, таким образом, что не всем сле­дует воздавать одинаково и даже отцу не все [причнта- is ется], подобно тому как не все жертвы приносят Зев­су. Л поскольку разное [причитается] родителям, братьям, товарищам и благодетелям, то и уделять каж­дому следует свойственное ему и подобающее. Так, видимо, и делают. Ведь на свадьбу зовут родственни­ков, ибо у них общий род, а совершаемые действия 20 имеют отношение [к роду] п; по той же причине и на похороны, как принято считать, прежде всего надо при­глашать родственников. Если же говорить о пропита­нии, то тут в первую очередь, видимо, следует оказы­вать поддержку родителям, поскольку мы их должни­ки, а кроме того, оказывать ее виновпикам [самого nanieroj существования прекраснее, чем самим себе; и почет родителям [положен], словно богам, но не вся­кий; действительно, отцу [положен] не такой же но- и чет, как матери, и равным образом не такой, [что по­ложен] мудрецу или военачальнику, но отцу оказыва­ют отцовы почести и соответственно матери, и любому, кто старше, соответственно его возрасту оказывают по­чет, вставая ему навстречу, укладывая его 12 и так да­лее; в отношении же товарищей, а равным образом 247 и братьев, напротив, свобода речи (parrhesia) и равен-so ство (koinotes) во всем. Нужно всегда стараться уделять и родственникам, и членам своей филы, и со­гражданам, и всем остальным, что им подходит, и сопос­тавлять принадлежащее каждому из них с родством, доб­родетелью или полезностью. Если речь идет о людях сходного происхождения, сопоставить это сравнительно просто; более трудоемкое дело, когда они розны. От-35 ступать из-за этого тем не менее не следует, но надо так провести разграничение, как это окажется воз­можным. iiG5b 3(111). Труден и вопрос о том, расторгать или нет дружеские связи с теми, кто не остаются прежними. Может быть, нет ничего странного в расторжении друж­бы с теми, кто нам друзья из соображений пользы или удовольствия, когда ни того, ни другого в них уже не [паходят]? Друзьями-то были тем [выгодам и удоволь­ствиям], а когда они исчерпались, вполне разумно но питать дружбы. Однако будет подан повод к жалобе, s если, любя за пользу или удовольствие, делали вид, что за нрав. Именно это мы уже сказали в начале 13: большинство разпогласий возникает между друзьями тогда, когда они являются друзьями пе в том смысле, в каком думают. Поэтому всякий раз, как человек об­манулся и предположил, что к пему питают дружбу за его нрав, в то время как другой ничего подобного не ю делает, пусть он винит самого себя; но всякий раз, когда он введен в заблуждение притворством другого, он вправе жаловаться на введшего в заблуждение, при­чем даже больше, чем на фальшивомонетчика, настоль­ко, насколько ценнее [предмет], на который обращепо коварство. А когда человека принимают, считая его доброде­тельным, а он оказывается испорченным и обнаружи­вает [это], то разве надо все еще питать к нему дружбу? Это же невозможно, коль скоро не все, [что угод-is по], предмет приязпи, а только собственно благо. Под-, лое же и не является предметом дружеской приязни, и не должно им быть, ибо не следует ни быть другом подлости (philoponeros), ни уподобляться дурному: сказано ведь, что подобное — в дружбе с подобным 14. Надо ли в таком случае расторгать дружбу немедлен­но, или, может быть, не со всеми, но с неисцелимыми 248 в своей испорченности? Однако помощь тем, у кого есть возможность исправиться, должна иметь в виду скорее нрав, а не состояние, в той мере, в какой 2Э прав выше [имущества] и теснее связан (oikeiöteron) с дружбой. Расторгая [дружбу с неисцелимо порочным, человек] не делает, видимо, ничего странного, ведь другом он был не такому, [а прежнему], и вот, будучи пе в состоянии спасти изменившегося друга, он от не­го отступается. Если же один остается прежним, а другой стано­вится более добрым человеком и начинает намного от­личаться от первого добродетелью, надо ли обращаться с первым как с другом? или это невозможно? При 25 большом расхождении становится особенно ясно, [что это невозможно], например, в дружбах с детства; дей­ствительно, если один по образу мыслей (ten dianoian) остается ребепком, а другой становится мужем в луч­шем смысле слова (hoios kratistos), то как им быть друзьями, когда им нравится не одно и то же и раду­ются и страдают [они по разным поводам]? Ведь даже отношепие друг к другу у них будет не совпадать, а без этого, как мы видели, нельзя быть друзьями, ибо без этого невозможно иметь общий образ жизни (sym- зо Ыоуп). Об этом уже было сказано 15. Должно ли в таком случае отношение к [другу детства] но иметь никаких отличий, как если бы он никогда не был другом? Нет, пожалуй, следует хранить память о былой близости, и, подобно тому как друзьям, но нашему мнению, следует угождать больше, чем по­сторонним, так и бывшим друзьям ради прежней друж­бы нужно уделять какое-то [внимание] в тех случа- за ях, когда дружба была расторгнута не из-за чрезмер­ной испорченности. 4 (IV). Проявления, [или признаки], дружбы (ta пес* philika) к окружающим, по которым и определяются дружбы, похоже, происходят из отношения к самому себе16. В самом деле, другом полагают того, кто жела­ет блага и делает благо, [истинное] (tagatha) или ка­жущееся, ради другого, или того, кто желает во имя самого друга, чтобы тот существовал и жил; именно ь это дано испытывать матерям к детям и тем из дру­зей, кто рассорился. Λ другие признают другом того, кто проводит с другим время и вместе с ним на одном 249 и том же останавливает выбор или же делит с ним го­ре и радости. И это все тоже в первую очередь бывает у матерей [в их отношении к детям]. По одному из in атих признаков и определяют дружбу. Каждый из дан­ных признаков присутствует в отношении доброго че­ловека к самому себе (а у остальных — в той мере, в какой они такими себе представляются, ведь, как уже было сказано 17, добродетели и добропорядочному чело­веку в каждом частном случае положено быть мерой): он ведь находится в согласии с самим собой и вся душа [его во всех ее частях] стремится к одним и тем же ί5 вещам 18. Далее, он желает для себя самого того, что является и кажется благами (tagatha kai phainomena), и осуществляет это в поступках (ибо добродетельному свойственно усердие в благе), причем [и желает, и осуществляет он это] ради самого себя, а именно ради мыслящей части души (to dianoëtikon), которая, как считается, и составляет [самость] каждого (hoper he-kastos) 19. Кроме того, он желает, чтобы он сам был жив, цел и невредим, и прежде всего та его часть, бла­годаря которой он разумен (phronei) 20, В самом деле, «быть» — благо для добропорядочного человека, и каж-20 дый желает собственно благ себе, так что никто но выберет для себя владеть хоть всем [благом] при усло­вии, что он станет другим [существом] 21 (а ведь бог-то как раз и обладает [всем благом] ) ; напротив, [толь­ко] при условии, что он останется тем, кто есть,— кем бы он ни был— [человек желает себе блага]. Между тем каждый — это, пожалуй, его понимающая часть (to nooyn), или прежде всего она. И [добропорядоч­ный] человек желает проводить время сам с собою, ибо находит в этом удовольствие, ведь и воспоминания 25 о совершенных поступках у него приятные, и надежды на будущее добрые (agathai), a такие вещи доставля­ют удовольствие. И для его мысли в изобилии имеются предметы умозрепия (theoremata). И горе, и удоволь­ствие он лучше всего разделит с самим собою, потому что страдание ему причиняют и удовольствие достав­ляют во всех случаях одни и те же вещи, а пе один раз одно, другой — другое, он ведь чужд запоздалому раскаянию. en Итак, поскольку каждый из этих признаков присут­ствует в отношении доброго человека к самому себе, а к другу относятся, как к самому себе (потому что 250 друг г-это иной [я сам]), постольку считается, что и дружба есть, если есть тот или иной признак, а дру­зья—те, в чьих отношениях имеются эти [признаки]. Оставим пока вопрос о том, возможна или нет дружба с самим собою. По всей видимости эта дружба воз­можна, поскольку [душа] состоит из двух или более ([частей], и еще потому, что чрезмерность в дружбе сравнивается с [дружбой] к самому себе22. На первый взгляд названные [признаки], кажется, имеются в отношении к себе у большинства людей, хо­тя бы эти люди были дурными. А в таком случае при-частны ли они к данным [признакам] в той мере, в какой опи сами себе нравятся и представляются себе добрыми? Ведь ни у одного из окончательно дурных и нечестивых их все-таки нет, да и не кажется, [будто есть]. Навряд ли имеются эти [черты] у [просто] дур­ных, ибо они находятся в разладе с самими собою и влечения их обращены к одному, а желания — к дру­гому; таковы, например, невоздержные: тому, что им самим кажется благом, они предпочитают удовольст­вия, хотя бы и вредоносные. Так и другие из трусо­сти ли или из праздности перестают делать то, что, по их же мнению, самое для них лучшее. А те, кто мно­го совершили ужасных поступков и ненавистны за порочность (mokhtöria), бегут из жизни и убивают себя23. И порочные ищут, с кем вместе провести вре­мя, избегая при этом самих себя. Дело в том, что нае­дине с собою они вспоминают мпого отвратительного [в прошлом] и [в будущем] ожидают другое [такое же], но с другими людьми они забываются. Не имея в себе ничего, вызывающего дружбу (oyden phileton), они не испытывают к себе ни одного из дружеских чувств (oyden philikon). Наконец, такие люди не делят с самими собою ни радости, пи горя, потому что в их душе разлад, т. е. при воздержапии от чего-либо одна часть души из-за порочности чувствует огорчение, а другая получает удовольствие, и одна тянет в одну, другая в другую сторону, словно хотят разорвать [на части] 24. И поскольку невозможно испытывать страда­ние и удовольствие одновременно, то вскоре после [удовольствия человек] все-таки страдает от того, что получил удовольствие, и хотел бы, чтобы этого удо­вольствия у него пе было: в самом деле, дурные люди полны раскаянья25· 251 Таким образом, оказывается, что дурной человек не настроен дружески даже к самому себе, потому что в нем пет ничего, что вызывало бы дружбу (phileton). А коль скоро такое состояние слишком злосчастно, то и нужно изо всех сил избегать порочности (mokhteria) и стараться быть добрым26. В самом деле, тогда и к себе можно относиться дружески, и стать другом для иного человека. so 5(V). Расположение (eynoia) похоже на дружеское отношение (to philikon), но это тем не менее не друж­ба, потому что расположение может быть обращено к незнакомым и быть тайным, а в дружбе это невоз­можно. Прежде это было сказано27. Но расположение — это и не дружеское чувство, потому что в нем нет ни напряжения, ни стремления, а они сопутствуют чувству дружеской привязанности. Кроме того, чувство дружеской привязанности обуслов­лено [длительной] взаимной близостью (meta syneth-»5 eias), a расположение может возникнуть внезапно, 1107H как, например, к участникам состязаний: люди стано­вятся расположены к ним и желают им [победы], од­нако ни в чем не станут им содействовать, ибо, как мы уже сказали, расположение возникает внезапно и при­язнь тут испытывают (stergoysi) поверхностно. Таким образом, расположение напоминает начало дружбы, так же как удовольствие от лицезрения дру­гого походит на начало влюбленности, потому что ни-6 кто не влюбляется, не испытав прежде удовольствия от облика другого человека; но кто наслаждается видом человека, еще отнюдь не влюблен; [влюблен] он тогда, когда в отсутствие [другого] тоскует и жаждет (epit-hymei) его присутствия. А значит, нельзя быть друзья­ми, не став расположенными друг к другу, но те, кто расположены, еще отнюдь не «дружат». Дело в том, что при расположении только желают собственно благ ю тем, к кому расположены, но ни в чем не станут им содействовать и утруждать себя ради них. Потому-то в переносном смысле можно было бы назвать это «праздной дружбой», однако по прошествии долгого времени и по достижении взаимной близости рождается [собственно] дружба, причем дружба не из соображе­ний пользы и не из соображений удовольствия, так как не в этих случаях возникает расположение. Действи-252 телыш, облагодетельствованный проявляет расположе- & ние за то, что он получил, поступая [тем самым] пра­восудно; по, кто, желая делать для кого-то доброе дело (eypragein), надеется через посредство этого человека обеспечить себе достаток, похоже, не к другому распо­ложен, а скорее к самому себе, так же как не являет­ся другом ухаживающий за другим ради какой-то поль­зы для себя. Вообще говоря, расположение возникает благодаря добродетели и своего рода доброте, когда один пока­жется другому прекрасным или мужественным или го [еще] каким-нибудь таким, как мы уже сказали при­менительно к участникам состязаний. 6 (VI). Единомыслие (homonoia) тоже кажется [приметой] дружеского отношения. Именно поэтому единомыслие не есть сходство мнений (homodoxia), потому что последнее может быть даже у тех, кто друг друга не знает; но о согласных между собою по како­му-то вопросу не говорят, что у них единомыслие, до­пустим, по вопросу о небесных [телах] (ибо «едино- 25 мыслие» в таких вещах не имеет отношения к дружбе), а говорят о единомыслии в государствах, когда граж­дане согласны между собою (homognömonösi) относи­тельно того, что им нужно, и отдают предпочтепие (proairöntai) одним и тем же вещам и делают (prat-tösi) то, что приняли сообща. Итак, единомыслием обладают в том, что касается поступков (ta prakta), причем в том из этого, что зна­чительно и может быть предоставлено той и другой зо [стороне] или всем; например, государства обладают единомыслием, когда все граждане считают, что долж­ности начальников должны быть выборными, или что с лакедемонянами надо заключать военный союз, или что [гражданам] надлежит быть под началом Питтака, когда и сам он [этого] хотел28. Цо когда и один и дру­гой желают, чтобы было именно его [пачало], как [братья] в «Финикияпках» 29, начинается смута, пото­му что не в том единомыслие, чтобы у обеих сторон на уме было одно — безразлично, что именно, а в том, зз чтобы имели в виду также одних и тех же лиц, как бывает, например, когда и народ, и добрые граждане Ш7ь думают, что начальствовать следует лучшим, ведь так все получают что хотят. 253 Единомыслие оказывается, таким образом, государ­ственной дружбой; и мы говорим о единомыслии имен­но в таком значении, ведь оно связано с вещами нуж­ными и затрагивающими весь образ жизни. Такое единомыслие существует меж добрых людей, ибо они обладают едипомыслием как сами с собой, так и друг с другом, [стоя], так сказать, на одном и том же (ведь у таких людей желания постоянны и не уст­ремляются, как Еврип30, то в одну, то в другую сторо­ну), да и желают они правосудного и нужного и стре­мятся к этому сообща. У дурных же, напротив, не может быть едипомыс-10 лия, разве только самую малость, так же как друзьями они могут быть [в очень малой степени], потому что, когда речь идет о выгодах, их устремления своекорыст­ны, а когда о трудах и общественных повинностях, они берут на себя поменьше; а желая этого для самого себя, каждый следит за окружающими и мешает им, ибо, если не соблюдать [долю участия], общее [дело] гибнет. Таким образом происходит у них смута: друг is друга они принуждают делать правосудное, а сами не желают. 7(VII). Принято считать, что благодетели больше питают дружбу к облагодетельствованным, нежели при­нявшие благодеяние — к оказавшим его, и это, как противное смыслу, вызывает вопросы. Почти всем при го этом кажется, что одни — должники, а другие — заимо­давцы, и, значит, подобно тому как при займах долж­ники желают, чтобы не было тех, кому они должны, а заимодавцы даже внимательны к безопасности долж­ников,— подобно этому и оказавшие благодеяние жела­ют, чтобы принявшие его были [целы], так как на­деются впоследствии получить от них благодарность, 25 но для облагодетельствованных воздаяние не есть пред­мет внимания и тревоги. Эпихарм сказал бы, наверное, что они так говорят, «глядя с подлой стороны» 31, од­нако на человеческую [природу] это похоже, ибо у большинства людей короткая память и получать бла-годеяпия их тянет больше, чем оказывать. Быть может, однако, причина более естественная и зо не имеет ничего общего с тем, что движет заимодав­цем; действительно, [у заимодавца] нет чувства дру­жеской привязанности, но [только] желание, чтобы 254 [должник] ради получения [с него долга] был цел и невредим; сделавшие доброе дело, напротив, питают дружбу и любовь к тем, для кого это сделали, даже если те ни теперь не приносят им пользы, ни в буду­щем не принесут, Именно так бывает и у мастеров: в самом деле, всякий любит собственное творение (er­gon) больше, чем оно, оживши, полюбило бы его; н наверное, в первую очередь так бывает с поэтами, по­тому что они обожают (hyper agapgsi) собственные со­чинения, словно своих детей. Вот на такое и походят [чувства] благодетелей, ведь полученное другим благодеяние и есть их творе­ние, а его любят больше, чем творение своего созда­теля. Причина в том, что для всех бытие (to einai) — это предмет избрания и приязни (haireton kai phileton), а бытию мы причастны (esmen) в деятельности (т. е. живя и совершая поступки), и с точки зрения дея­тельности (energeiai) создатель — это в известном смысле его творение (ergon), так что [творцы] любят свое творение по той же причине, что и свое бытие. И это естественно, ибо что человек есть в возможности (dynamei), его творение являет в действительности (energeiai). Вместе с тем если для благодетеля связанное с его поступком прекрасно и поэтому радует его в том, в ком [сказывается], то для того, кому оказано благо­деяние, в оказавшем его нет ничего прекрасного, разве только полезное, а в этом меньше удовольствия и ос­нования для дружеской приязни. Удовольствие доставляют: деятельность в настоя­щем, надежда на будущее и память о прошлом; самое большое удовольствие доставляет то, что связано с дея­тельностью, и соответственно это вызывает чувство дружбы. И вот, если для создателя [его] творение остается неизменным (ибо прекрасное живет долго), то польза для получателя скоропреходяща. К тому же память о прекрасных делах доставляет удовольствие, а память о полученной пользе либо совсем нет, либо меньше. В случае предвосхищения [пользы] имеет ме­сто, видимо, обратное32. Далее, если чувство дружеской привязанности (philesis) похоже на делапие (poiösis), то когда [к те­бе] питают дружбу (to phileisthai) — [это похоже] на страдательность (to paskhein)33. Следовательно, те, 255 у кого превосходство с точки зрения действия, будут «питать дружбу» и «проявлять дружбу». Наконец, все больше дорожат доставшимся с тру­дом (например, тем, кто нажил деньги, они дороже, чем тем, кто их унаследовал), и считается, что полу­чать благодеяния не требует усилий, между тем как де-2$> лать добро многотрудно. Не случайно матери и любят детей сильнее, [чем отцы], ведь рождение ребенка тре­бует от них больших усилий и они лучше [отцов] знают, что это их собственное [создание]. Такое, по­жалуй, свойственно и благодетелям. 8(VIII). Сложен и такой вопрос: к кому нужно пи­тать дружбу в первую очередь — к самому себе или к кому-нибудь другому? В самом деле, тем, кто в выс-зо шей степени себя любит, ставят это в вину и в посрам­ление зовут их себялюбами (philaytoi) 34, и считается, что дурной человек все делает ради самого себя, при­чем тем больше, чем он хуже (так что жалуются на него за то, скажем, что он все делает только для себя, а не для другого), добрый же [совершает поступки] во имя прекрасного и тем больше, чем он лучше, причем 35 ради друга, а своим пренебрегает. Что происходит на деле, не согласуется с этами новь рассуждениями, и это вполпе понятно. Действительно, говорят35, что в первую очередь следует питать дружбу к тому, кто является другом в первую очередь, а друг в первую очередь — тот, кто, желая кому-то собственно благ, желает их ради самого того человека, даже если никто об этом не узнает. Между тем эти [свойства] имеются у человека прежде всего в отношении его к са­мому себе, так же как и все остальные [признаки], 5 по которым определяют друга; было ведь сказано36, что все проявления дружбы из отношения к самому се­бе распространяются на отношение к другим. И все поговорки в этом согласны, например: «душа в душу», и «у друзей все общее», и «уравненность — это друж­ность», и «своя рубашка ближе к телу»37, ибо все это, конечно, присутствует в отношении к себе самому в первую очередь, так как и другом бывают в первую ίο очередь самому себе и к себе самому в первую оче­редь следует питать дружескую приязнь. Конечно, трудно решить, за кем нужно последовать, коль скоро оба [мнения] внушают известное доверие* 256 Так что надо, наверное, разобрать такие суждения и определить, насколько и в каком смысле те или другие [мнения] истинны. Если же мы поймем, какой смысл и те и другие вкладывают в [понятие] «себялюбия», то [все], ве­роятно, станет ясно. 15 Итак, кто вводит [это понятие] для порицания, те называют себялюбами уделяющих себе большую долю в имуществе, почестях и телесных удовольствиях, а именно к этому стремится большинство людей π в Этом они усердны, словно это высшие блага, недаром они даже дерутся [друг с другом] из-за таких вещей? Кто в таких вещах своекорыстен, тот угождает вле­чениям и вообще страстям, т. е. чуждой рассуждения, аэ [неразумной] части души; однако таково большинство. Так что происхождение этого названия — «себя­люб» — обусловлено тем, что большинство дурно и, ста­ло быть, «себялюбу» в указанном смысле слова по праву выносится порицание. Так что вполне понятно, Почему большинство обыкновенно называет себялю­бами тех, кто уделяет самим себе то, что мы назвали Выше: действительно, если кто всегда усерден в том, 25 чтобы прежде всего самому совершать поступки право­судные, благоразумные или какие-то из тех, что так или иначе подобают добродетели, и вообще всегда оставляет за собою нравственную красоту, то никто не скажет, что этот человек «себялюбив», и не осудит его. Л ведь именно такого можно посчитать в большей мере «себялюбом», ибо он уделяет себе самые пре­красные и первейшие блага и угождает самому глав- за йому в себе, во всем ему повинуясь; и как государство и всякое другое образование — это прежде всего его Главнейшая часть, так и человек38; выходит, что себя­любом [в высшем смысле] является в первую оче­редь человек, дорожащий этой частью себя и угождаю­щий ей. Кроме того, воздержным и невоздержным Называют в зависимости от того, удерживает ли ум as [главенство] или не удерживает, как если бы каждый и был [сам] этим [умом]; и как кажется, поступки со- исэа вершают сами, т. е. произвольно, когда совершают их йри участии суждения (meta logoy). Совершенно ясно, Таким образом, что каждый представляет собою эту Ьвою часть или прежде всего ее, а также что добрый θ Аристотель, т. 4 257 человек особепно ею дорожит. Вот почему он будет себялюбом по преимуществу, но иного рода, нежели порицаемый себялюб, причем настолько от него от-5 личающимся, пасколько отличается жизнь по рассуж­дению (kata logon) от жизпи по страсти, а стремле­ние к нравственно прекрасному — от стремления к ка­жущемуся полезным. Поэтому все признают и хвалят тех, кто выдается усердием в прекрасных поступках· Если бы все соревновались в прекрасном и напрягали свои силы, чтобы совершать самые прекрасные поступ-10 ки, тогда в обществе было бы все, что должпо, а у каж­дого частного лица были бы величайшие из благ, коль скоро добродетель имепно такое благо. Следовательно, добродетельному падлежит быть се­бялюбом (ведь, совершая прекрасные поступки, ои и сам получит пользу и окажет услуги другим), а испор­ченному не [должпо быть себялюбом], ибо, следуя 15 дурным страстям, он принесет вред и себе, и окружаю­щим. Действительно, у испорченного [человека] но согласуется то, что он должен делать, с тем, что де­лает, а добрый, что должно, то и делает; ведь всякий ум избирает для себя самое лучшее, а добрый подчи­няется уму. Правда о добропорядочном заключается в том еще, что он многое делает ради друзей и отечества и даже го умирает за пих, если надо: он расточит имущество и почести и вообще блага, за которые держатся другие, оставляя за собою лишь нравственную красоту; он скорей предпочтет испытать сильное удовольствие за краткий срок, а не слабое за долгий, и год прожить прекрасно [предпочтительнее для него], чем много лет — как придется, и один прекрасный и великий по-25 ступок он предпочтет многим, но незначительным. Это, вероятно, и происходит с теми, кто умирает за дру­гих: они в этом случае избирают то, что для них самих есть величие [и] красота. II они, пожалуй, расточат [свое достояние] на то, от чего больше получат их друзья; тогда друзьям достапутся деньги, а им са-· мим — нравственная красота, так что самим себе уде­ляется большее благо. Точно таким образом [обстоят зо дела] с почестями и должностями начальников, ибо все это предоставят другу, потому что [отдавать дру­гу] — это прекрасно и похвально. Естественно, добро­порядочным считается тот, кто. всему предпочитает нрав-258 ственную красоту. А можно предоставить другу и [пре­красные] поступки, и даже прекрасней оказаться при­чиною [прекрасного поступка] для друга, нежели со­вершить его самому. Итак, во всех делах, достойных похвалы, добропо­рядочный, как мы видим, уделяет себе большую долю нравственной красоты. Вот, стало быть, в каком смыс­ле должно, как сказано, быть себялюбом, а так, как большинство, не нужно. 9(IX). Спорят и о счастливом39, будет ли он нуж­даться в друзьях или нет. [Некоторые] утверждают, что у блаженных и самодостаточных нет никакой на­добности в друзьях, потому что как таковые блага (tagatha) y них имеются. А значит, как самодостаточ­ные, они ни в чем дополнительно не нуждаются; меж­ду тем друг, будучи вторым «я», дает как раз только то, что человек не способен получить благодаря самому себе; отсюда [изречение]: «Когда добром дарит демон, •что нужды в друзьях!»40 Но ведь это, похоже, неле­пость: приписывая счастливому все блага, не дать ему друзей — того, что считается самым важным из внеш­них благ! И вот если другу свойственнее делать добро, а не принимать, и оказывать благодеяния — свойство доб­родетельного и добродетели, и, наконец, если делать добро друзьям прекраснее, чем посторонним, то доб­ропорядочный [человек] будет нуждаться в тех, кто примет его благодеяния. Поэтому следующий вопрос о том, при удачах или при неудачах больше надобность в друзьях, если иметь в виду, что и неудачник нуж­дается в тех, кто будут ему благодетелями, и удачли­вые — в тех, кому они будут делать добро. Вероятно, нелепо также делать блаженного одипоч-кой, ибо никто не избрал бы обладание благом для себя одного; действительно, человек — общественное [су­щество] 41, и жизнь сообща прирождена ему. Значит, эти [черты] есть и у счастливого, ведь он от природы имеет блага, между тем ясно, что с друзьями и добры­ми людьми лучше проводить дни, нежели с посторон­ними и случайными. Следовательно, у счастливого есть пужда в друзьях. Что же в таком случае имеют в виду те, первые, и в каком отношении они говорят правду?42 Не в том ли 9* 259 дело, что большинство считают друзьями полезных лю­дей? Но в таких блаженный, конечно, ничуть не будет 25 нуждаться, поскольку блага у него имеются, а тогда не будет нужды и в друзьях ради удовольствия, разве только в ничтожной степени (ибо раз жизнь [сама по себе] доставляет удовольствие, не нужно никакого удо­вольствия, привлекаемого извне). И вот, поскольку бла­женный не нуждается в друзьях такого рода, кажется, что он не нуждается в друзьях [вообще]. Но это, видимо, неправда. В начале уже было ска­зано 43, что счастье — это своего рода деятельность; зо ясно между тем, что деятельность возникает, а не на­личествует, наподобие своего рода приобретения. Если же быть счастливым — значит жить и действо­вать и деятельность добродетельного сама по себе доб­ропорядочна и доставляет, как было сказано в начале, удовольствие; и если родственное (to oikeion) — это то­же одна из вещей, доставляющих удовольствие, причем окружающих мы скорее способны созерцать, неже-85 ли самих себя, и их поступки — скорее, нежели соб­ственные44; и если, [наконец], поступки добропорядоч-1170а пых людей —и друзей при этом — доставляют добро­детельным удовольствие (ибо в них содержатся оба естественных удовольствия, [—от естественного и от добропорядочного —] то, стало быть, блаженный будет нуждаться в таких друзьях, если только он действи­тельно предпочитает созерцание добрых и родственных ему поступков, поступки же добродетельного человека, являющегося другом, именно таковы. Предполагается далее, что счастливый человек дол-5 жен жить с удовольствием. Однако для одиночки жизнь тягостна, потому что трудно непрерывно быть самому по себе деятельным, зато с другими и но отношению к другим это легко. Деятельность, сама по себе достав­ляющая удовольствие, будет тогда непрерывнее, как и должно быть у блаженного. В самом деле, добропоря­дочный в меру своей добропорядочности наслаждается поступками сообразными добродетели и отвергает то, ίο что от порочности, подобно тому как музыкант находит удовольствие в красивых напевах и страдает от дур­ных. От жизни сообща с добродетельными, как утверж­дает и Феогнид, получается даже что-то вроде упраж­нения в добродетели45. При внимательном рассмотрении вопроса, скорее 2G0 с точки зрения природы, кажется, что добропорядоч­ный друг по природе заслуживает избрания для доб­ропорядочного. Сказано ведь, что благо по природе для is добропорядочного само по себе является благом и до­ставляет ему удовольствие46. [Понятие] «жить» (to dzën) для животных опреде­ляется по способности чувствовать, а для людей — по способности чувствовать и понимать (aisthesis б поё-sis). Способность же возводится к деятельности, ибо главное заключено в деятельности47. Таким образом, видимо, «жить» — значит собственно «чувствовать» или «понимать». «Жить» между тем относится к благам 20 и удовольствиям самим по себе, потому что жизнь оп­ределенна, а определенность принадлежит природе собственно блага; по что благо но природе, является благом и для доброго человека, так что, видимо, всем жизнь доставляет удовольствие48. Но ни плохую жизнь, ни растленную, ни жизнь в страданиях не следует принимать во внимание, потому что такая жизнь лише­на определенности, так же как и ее содержание (ta hyparklionta aytei). О страдапии в дальнейшем изложении будет сказа- 25 но яснее49. Если же сама «жизнь» (to dzën) — благо и удоволь­ствие (это видно из того, что все стремятся к ней, и особенно добрые люди и блаженные, ибо для них в первую очередь жизнь (bios) достойна избрания и су­ществование (dzoe) их иаиблажеинейшее) ; и если видя­щий чувствует, что ou видит, и слышащий, что он слы­шит, а идущий, что идет, и соответственно и в других зэ случаях есть нечто чувствующее (to aisthanomeiion), что мы действуем, так что мы, пожалуй, чувствуем, что чувствуем, и понимаем, что понимаем, а чувствовать, что мы чувствуем или понимаем,— [значит чувство­вать], что мы существуем (esmen) (ибо «быть» (to einai) определено как чувствовать или понимать); и moi» если чувство жизни относится к вещам, которые сами по себе доставляют удовольствие (потому что жизнь (dzöe) — благо по природе, а чувствовать благо, имею­щееся в самом себе, доставляет удовольствие); и если жизнь есть предмет избрания, причем в первую оче­редь для добродетельных, потому что бытие для них благо и удовольствие (ведь, чувствуя в себе благо са­мо по себе, они получают удовольствие) ; и если добро- 5 261 порядочный относится к другу, как к самому себе (ибо друг — это второй он сам), — [если все это так], то для каждого человека как собственное бытие — предмет из­брания, так же или почти так и бытие друга50. Между тем бытие, как мы знаем, есть предмет избрания бла­годаря чувству, что сам человек добродетелен, а такое ιυ чувство доставляет удовольствие само по себе. Следо­вательно, нам нужно чувствовать в себе, что [добро­детель] друга тоже существует51, а это получится при жизни сообща и при общности речей и мысли (en loi koinönein tön logon kai dianoias). О «жизни сообща» применительно к людям (а не о выпасе па одном и том же месте, как в случае со скотом) говорят, навер­но имея в виду именно это. 15 Итак, если для блаженного бытие заслуживает из­брания само по себе, как благо по природе и удоволь­ствие, и если почти так же он относится к бытию дру­га, то и друг будет, пожалуй, одним из предметов, за­служивающих избрания. А что для блаженного предмет избрания, то должно у него быть в наличии, в про­тивном случае он будет в этом отношении нуждаю­щимся. Следовательно, кто будет считаться «счастли­вым», будет нуждаться в добропорядочных друзьях. so 10(X). Надо ли в таком случае заводить возможно больше друзей, или же, как о гостеприимстве удачно, кажется, сказано: «не много гостей и не без них», так и в дружбе будет уместно не быть без друзей (ар-hilos), но и не иметь их чрезмерно много (polyphi-los)?52 Это изречение, пожалуй, вполие подходит к друзь-25 ям для пользы, так как затруднительно многим отве­тить услугой на услугу, и жизни па (это) не хватит. И если друзей больше, чем достаточно для собственной жизпи, они излишни и служат препятствием прекрас­ной жизни, а стало быть в них нет пужды. И для удо­вольствия довольно немпогих друзей, как и приправы к пище [нужно не много]. зо Но заводить ли возможно большее число добропо­рядочных друзей, или есть некая мера их множества, как и [множества граждан] государства? В самом де­ле, пи из десяти человек не образуется государство, пи из десятижды десяти тысяч тоже уже не будет госу­дарства 53# «Сколько» — это, вероятно, не одно какое-то 262 [число], но весь промежуток между известными пре­делами. Так что и количество друзей имеет пределы, и, шш вероятно, самое большое число друзей то, с каким че­ловек сможет жить сообща (ведь жизнь сообща была принята за главный признак дружбы54); а что невоз­можно жить сообща со многими и делить себя [между ними] — это совершенно ясно. Кроме того, нашим друзьям тоже надо быть между собой друзьями, если нм всем предстоит проводить дни друг с другом, но при s большом их числе это трудное дело. В тягость стано­вится и делить со многими радость и горе, как свои собственные, потому что, весьма вероятно, придется в одно и то же время с одним делить удовольствие, а с другим — огорчения. Так что, наверпое, хорошо (еу ekhei) стараться иметь друзей не сколь возможно больше, а столько, ю сколько достаточно для жизни сообща; действительно, было бы, видимо, невозможно быть многим очень [близким] другом. Поэтому и не влюбляются во мно-з их, ведь влюбленность тяготеет к своего рода чрезмер­ной дружбе, причем по отношению к одному человеку; стало быть, близкая (sphodra) дружба — это дружба с немногими. Что это действительно так, ясно из самих вещей (epi tön pragmatön), ведь при товарищеской дружбе не is бывает большого числа друзей, да и в гимнах говорит­ся о парах55. Те же, у кого много друзей и кто со всеми ведут себя по-свойски (oikeiös), ни для кого, кажется, не друзья, разве только в государственном смысле — ([как друзья-сограждане] (politikös). Конечно, в госу­дарственном смысле можно со многими быть другом л не будучи угодливым, а будучи поистине добрым. Но дружба во имя добродетели и во имя самих друзей со многими невозможна: желанно найти и немногих таких го друзей. 11 (XI). При удачах или при несчастьях больше нужда в друзьях? Ведь ищут друзей и в том и в дру­гом случае, потому что неудачники нуждаются в под­держке, а удачливые —в близких (symbioi), которым будут делать добро, ибо они желают творить добро. Таким образом, необходимость в друзьях больше при неудачах, потому что в этом случае нуждаются в по- 25 лезных [друзьях], но прекраснее дружба при удачах, 263 недаром тогда в друзья ищут добрых, понимая, что оказывать благодеяния таким и проводить с ними вре­мя скорее достойно избрания. Даже само присутствие друзей доставляет удоволь­ствие и при удачах, и в несчастьях, так как страдание ао облегчается, когда другие разделяют наше горе. Вот поэтому можно, пожалуй, задать вопрос: спимают ли [друзья с нас горе], словно тяжесть56, или же происхо­дит не это, но их присутствие доставляет удовольствие и сознание того, что они разделяют паше горе, умень­шает страдание? Вопрос о том, по этой причине или но какой-то другой приходит облегчение, отложим; оче­видно, во всяком случае, что происходит именно то, что сказано. 35 Похоже, однако, что присутствие [друзей, когда у нас горе],—это какая-то смесь [удовольствия и стра-ii7ib Дания]. Уже видеть друзей — удовольствие, особенно для неудачника, и это становится своего рода поддерж­кой в страданиях (ведь друг, если умеет быть любез­ным, и видом своим, и речью приносит утешение, потому что он знает нрав [друга]: что ему доставляет удовольствие и что — страдание). С другой стороны, 5 чувство, что друг страдает из-за паших собственных неудач, заставляет страдать, потому что всякий избе­гает быть для друзей виновником страданий. Именно поэтому истинные мужи по своей природе остерегают­ся сострадания к ним самим, и если только они но сверх всякой меры нечувствительны к страданию, то страданий, которые они вызывают у друзей, не перено­сят и вообще не допускают к себе плакальщиков, по-10 тому что и сами отнюдь не плакальщики; а женщины и подобные им мужчины радуются тем, кто рыдает вместе с ними, и питают к ним дружбу как к друзьям и делящим с ними горе. Ясно, что во всех случаях под­ражать следует лучшему. А присутствие друзей в дни удач означает с удо­вольствием проведенное время и сознание, что друзья получают удовольствие от наших собственных благ. J5 Наверное, поэтому и считается, что в случае удачи сле­дует радушно звать к себе друзей (потому что прекрас­но быть благодетельным), а в случае неудачи — меш­кать с этим. Действительно, надо возможно меньше своих несчастий передавать [другому], откуда и пого­ворка: «Довольно, что я несчастен»67. Призывать к 264 себе друзей надо прежде всего тогда, когда им пред­стоит, немного обременив себя, оказать нам великую помощь. А приходить, напротив, подобает, наверное, к тому, го у кого неудачи, причем без зова π с охотой, потому что другу свойственно делать добро, и в первую очередь тем, кто нуждается, притом тогда, когда на пего не рассчитывали: в этом для обоих больше прекрасного и удовольствия. И в случае удачи подобает охотно ока­зывать содействие (ибо и тогда нуждаются в друзьях), а что касается принятия благодеянии, тут [можно быть] ленивым, ведь некрасиво охотно принимать по- 25 мощь. Однако, может быть, следует остерегаться прослыть неприятным (doxan acdias) за то, что отталкиваешь [благодеяния], иногда ведь [и так] бывает. Итак, во всех положениях присутствие друзей, ви­димо, заслуживает предпочтения. 12(XII). Не правда ли, подобно тому как созерца­ние любимого — для влюблеипых самая большая ра- зо дость и они предпочитают это чувство всему осталь­ному, потому что существование и возникновение влюбленности обусловлено в первую очередь этим [удовольствием от созерцания], так и друзья всему предпочитают жизнь сообща? Ибо дружба — это общ­ность, и, как относятся к самому себе, так и к другу; а раз чувство собственного бытия в пас заслуживает избрания, то и чувство бытия друга — тоже; между 35 тем деятельное проявление (energeia) этого [чувства] возникает при жизни сообща, так что друзья, конечно, Ш2л тянутся к ней. И чем бы пи было для каждого отдель­ного человека бытие, и ради чего бы он ни предпочитал жизнь (to dz6n), живя, он хочет проводить время с друзьями. Вот почему одни вместе поют, другие играют в кости, третьи занимаются гимнастикой, охотой или философией: каждый проводит свои дни с друзьями s именно в тех занятиях, какие он любит больше всего в жизпи, потому что, желая жить сообща с друзьями, люди делают то и в том принимают участие, в чем и мыслят себе жизнь сообща. Итак, у дурных дружба портится (ведь, шаткие [в своих устоях], они связываются (koinônoysi) с дур­ными и становятся испорченными, уподобляясь. друг ю 265 другу); а дружба добрых даже возрастает от общепия, ведь принято считать, что такие друзья становятся луч­ше благодаря воздействию друг па друга и исправле­нию друг друга; они, конечпо, заимствуют друг у дру­га то, что им правится, откуда [изречение]: «От добрых добро»58. \ь Итак, будем считать, что о дружбе сказано. Следом можно рассказать об удовольствии. КНИГА ДЕСЯТАЯ (К) 1(1). За этим следует, вероятно, описание удоволь­ствия 1, ведь считается, что оно особенно глубоко высд- 20 рил ось в пашем [человеческом] роде, а потому и детей воспитывают, подстегивая их удовольствиями и стра­даниями; и для добродетели нрава самым важным счи­тается наслаждаться, чем должно, и непавидеть, что следует. Это распространяется па всю жизнь и имеет влияние и значение как для добродетели, так и для СЧаСТЛИВОЙ ЖИЗНИ, Ибо УДОВОЛЬСТВИЯ ЛЮДИ Избирают2, 25 а страданий избегают. Обсуждение таких вопросов, вероятно, менее всего подобает пропустить, тем более что об этом много спорят. Действительно, одни определяют удовольствие как собственно благо, а другие, напротив, как нечто исклю­чительно дурное, причем из этих последних одни, ви­димо, убеждены, что так и есть, а другие думают, что для нашей жизни лучше показывать удовольствие Kaie зэ одно из дурных [дел], даже если это не так3. [Они говорят, что] большинство рвутся к удовольствиям и являются их рабами, а потому надлежит вести в проти­воположную сторону: так, мол, удастся прийти к се­редине. Но, боюсь, такое рассуждение неправильно. Ведь рассуждения, касающиеся страстей и поступков, вну- з> шают меньше доверия, нежели [сами] дела, а когда они к тому же не согласуются с тем, что люди видят, тогда, вызывая к себе презрепие, губят заодно то, что п72ь в них истинного. Если у осуждающего удовольствия за­метят однажды к ним тягу, кажется, что и он скло­няется к ним, потому что таким, [притягательным], людям представляется всякое удовольствие, а разгра­ничивать [притягательное и благо] большинству не свойственно. Вот почему истинные суждения, очевидно, исключительно полезны не только для знания, но и 5 2Ь7 для жизни: идя тем же путем, что сами дела, они вну­шают доверие и потому побуждают сообразительных 4 жить повинуясь им. Итак, довольно подобных рассуждений, перейдем к высказываниям об удовольствии. 2(11). Евдокс полагал, что удовольствие есть соб-ю ствепно благо потому, что видел, как все тянется (ephietai) к пему (и обладающее суждением (elloga), и лишенное его (aloga)), и потому, что во всем предмет избрания — это добро (to epieikes), причем наиболее [предпочтительно] наибольшее добро; а что все обра­щено к одному, означает, что это для всех высшее бла­го, ведь каждое существо находит благо для себя так же, как пищу, но благо для всех и то, к чему тянутся is все,— это, мол, собственно благо5. Этим рассуждениям доверяли, скорее, благодаря добродетели [Евдоксова] нрава, нежели благодаря им самим, ибо [Евдокс] считался исключительно благора-гумпым мужем, а потому казалось, что он говорит это ие как любитель (philos) удовольствий, но потому, что воистину так и есть 6. [Евдокс] полагал также, что [его учение] пичуть не хуже обнаруживает [свою истинность при рассуж­дении] от противного: мол, страдапия самого но себе 20 все избегают и соответственно избирают его противо­положность саму по себе; причем особое предпочтение отдается тому, что мы избираем не из-за другого и не ради другого, а таково, по общему согласию, удоволь­ствие; действительно, никто не станет расспрашивать, «ради чего» получают удовольствие, подразумевая, что удовольствие избирают само по себе. Присоединение удовольствия к любому из благ де-25 лает благо более достойным избрания, скажем присо­единение удовольствия к совершению правосудных дел (to dikaiopragein) или к благоразумному поведе­нию (to söphronein); а ведь благо возрастает [лишь с добавлением] его самого. Таким образом, по крайней мере это рассуждение, похоже, представляет удовольствие одним из благ, но пичуть не более благом, чем [любое] другое: всякое благо вместе с другими предпочтительней, чем одно. С помощью подобного рассуждения и Платон опровер­гает [учение], что удовольствие — это собственно бла-2ö8 го; он говорит, что жизнь, доставляющая удовольствие, зо при разумности больше заслуживает избрания, чем без нее, а раз такое соединение лучше, то удовольствие не является собственно благом, ибо собственно благо от присоединения к нему чего бы то ни было не стано­вится более достойно избрания. Ясно, таким образом, что ничто другое, что становится более достойно из­брания вместе с одним из благ как таковых, тоже не будет собственно благом. Что же тогда из того, к чему мы причастны, имеет такие свойства? Ведь именно 35 такое — предмет наших изысканий.7 Другие, возражая, что, дескать, то, к чему все тя­нутся, пе является благом, говорят, пожалуй, вздор. Ведь, во-первых, что кажется всем, то, утверждаем мы, ι та и имеет место, а кто отвергает эту общую веру, на­вряд ли скажет что-нибудь более достойное доверия. Действительно, в тех суждениях был бы известный смысл, если бы только лишенные понимания существа (ta anoöta) стремились к удовольствиям, но, если и разумные (ta phronima) [стремятся к ним], какой же тогда смысл в этих рассуждениях? Да, вероятно, и в низших [существах] заключено некое (природное бла­го), которое выше их как таковых и которое тянется Q к сродственному ему благу8. А что говорят [противники Евдокса] о противопо­ложности удовольствию, по-видимому, неправильно. Они утверждают, будто из того, что страдание есть зло, еще не следует, что удовольствие — благо, ибо и зло противоположно злу и оба, [зло и благо],—тому, что ии то ни другое. Это неплохой довод, но все же при­менительно к сказанному он не истинный9. Если и удовольствие, и страдание относятся, ко ю злу, то люди должны были бы избегать обоих, а если к тому, что ни зло, пи благо, то либо пи того ни дру­гого не надо было бы избегать, либо в равной мере и того и другого. В действительности же оказывается, что одпого избегают, как зла, а другое избирают, и в таком смысле [удовольствие и страдание] действи­тельно противоположны. (III). И если удовольствие не относится к качест­вам, это еще не означает, что оно не относится к бла­гам, ведь ни деятельные проявления добродетели, ни is счастье не являются качествами 10. Еще говорят, что благо определенно, а удовольствие 269 неопределенно, так как допускает большую и мепьшуго степень11. В таком случае, если судят об этом на том осно­вании, что удовольствие получают [больше или мень­ше], тогда то же самое будет верно и для правосудно-сти и прочих добродетелей, а по их поводу прямо го­ворят, что есть наделенные ими больше и меньше и го нто люди (поступают) сообразно добродетели [в боль­шей и меньшей степени]. Действительно, бывают люди более правосудные и более мужественные, [чем дру­гие], а дела можно делать и более и менее правосуд­ные и вести себя и более и менее благоразумно. Но, основываясь па [разпости в степени] удовольствия, [эти философы], конечпо, пе называют настоящей при­чины, между тем как удовольствия могут оказаться не смешанными [со страданием] и смешанными.12 Да и что мешает, чтобы удовольствие, будучи, по­добно здоровью, определенным [понятием], допускало 25 большую и меньшую степень? 13 Ведь во всех [суще­ствах] не одно и то же соотношение [элементов] (sym-mctria), и даже в том же самом [существе] пе всегда одно какое-то соотношение, но это существо остается собой при нарушении соотношения до известпого пре­дела и допускает различия в степени. Значит, такое может быть и с удовольствием. Полагая собственно благо совершенным, а движение so (kinöseis) и становление (geneseis) несовершенными [и незавершенными], стараются показать, что удоволь­ствие — это движение и становление. Это определение, видимо, неправильно, и удовольствие не является даже движением. Дело в том, что, согласно принятому мне­нию, всякому движению свойственна быстрота или мед­ленность, и если не самому по себе, как, скажем, движению космоса, то относительно чего-то другого 14. Но ни то ни другое неприменимо к удовольствию, ибо удовольствие можно быстро получить, так же как мож-117зь но вдруг воспылать гневом, но получать удовольствие невозможно [быстро или медленно ни безотноситель­но], ни в сравнении с другим, а при ходьбе или росте и всем таком это возможно. Итак, быстро и медленно Можно перейти к удовольствию, но осуществлять его (energein kat* ayten), т. е. получать удовольствие, не­возможно быстро. Как же удовольствие будет возникновением [ц 270 становлением]? Ведь, по общепринятому мнению, не з возникает что угодно из чего угодно, но, из чего ьоз-пикает, на то и разлагается, а значит, для чего удо­вольствие — возникновение, для того уничтожение — страдание15. Далее, страдание называют нехваткой чего-то при­родного, а удовольствие — его восполнением. Между тем это телесные состояния. В таком случае, если вос­полнение чего-то природного — удовольствие, тогда, в ю чем происходит восполнение, то и будет испытывать удовольствие, тем самым это тело; однако так никто не считает, значит и восполнение не является удоволь­ствием, но, когда восполнение происходит, человек, должно быть, испытывает удовольствие, а когда его режут, ВИДИМО, страдает 1б. Это мнение, должно быть, возникло под влиянием страданий и удовольствий, связанных с плицей, потому что, почувствовав сначала нехватку пищи и испытав ,3 из-за этого страдание, люди получают удовольствие от восполнения. Однако такое происходит не при всех удовольстви­ях. Так, ведь удовольствия от усвоепия знаний и те, что зависят от чувств: удовольствия от обоняния, слу^ ховые и многие зрительные,— а также воспоминания ц надежды, свободны от страдания (alypoi). Возникно­вением чего будут они в таком случае? Ведь пехватки, коей они служили бы восполнением, пе было пи в чем. го Λ тем, кто в качестве довода выдвигает порицаемые удовольствия17, можно, пожалуй, ответить, что такис удовольствия удовольствия пе доставляют. Действие тельно, если людям с порочными наклонностями что-то доставляет удовольствие, не падо думать, что это до} ставляет его кому-либо, кроме них, подобно тому как не является здоровым, сладким и горьким то, что та­ково для недужных, и пе бело то, что кажется белым 25 больным глазам. Или можно ответить в том смысле, что хотя удо-· вольствыя заслуживают избрания, по пе от всяких [ве* щей]; так, скажем, быть богатым — удовольствие, по только но ценой предательства, и здоровым быть — то­же, но пе поедая что попало 17а. Или еще: удовольствия отличаются видом; а имени по, удовольствия от прекрасиых вещей и от постыдных различны, и найти удовольствие в правосудном, не 271 зо будучи правосудным, и в музыке, не будучи музыкаль­ным, невозможно; то же справедливо и для других случаев. И отличие друга от подхалима, кажется, ясно пока­зывает, что удовольствие — не благо и что удовольст­вия различаются видом. Один ведь, вступая в общение, имеет целью собственно благо, а другой — удовольст­вие, и в соответствии с разными целями общения одио-1174п го порицают, а другого хвалят18. Далее, никто не из­брал бы жить всю жизнь, имея образ мыслей ребенка, даже получая, сколько только возможно, удовольствий от того, в чем находят их дети; и не выбрал бы наслаж­дение от какого-нибудь из самых позорных дел, даже если ему никогда не придется за это пострадать. И в то 5 же время многие дела мы станем усердно делать, хотя бы это не принесло никакого удовольствия, например смотреть, вспоминать, обладать знанием и добродете­лями. И не имеет никакого значения, сопровождается ли это с необходимостью удовольствиями или пет, по­тому что мы избираем эти вещи, даже если удовольст­вие от них не возникает 19. Итак, кажется, ясно, что удовольствие не есть соб­ственно благо, что не всякое удовольствие достойно ю избрания и что существуют некоторые удовольствия, достойные избрания сами по себе, различающиеся при этом видом или источником (aph'hön). Пусть, таким образом, о том, что говорят об удовольствии и страда­нии, сказано достаточно. 3(IV). Что такое удовольствие или каковы его свой­ства, станет более понятпым, если предпринять рас­смотрение, исходя из начала20. is Зрение считается в любой миг совершенным, ибо оно не нуждается ни в чем, что, появившись позже, за­вершит идею (eidos) зрения21. Нечто подобное этому — удовольствие; оно есть нечто целостное, и, видимо, за сколь угодно малый срок нельзя испытать такое удовольствие, чья идея за боль­ший срок достигнет совершенства. Вот почему удоволь­ствие не является движением. Ведь всякое движение 20 происходит во времени и направлено к известной цели (teloys) (как, скажем, движется строительство), и оно завершено (teleia), когда достигнет того, к чему стре­мится, т. е. по прошествии всего срока или в это время 272 [завершения]. Но применительно к частям все [дви­жения] не завершены и имеют видовое отличие от дви­жения в целом и друг от друга22. Действительно, клад­ка камней отличается от вытесывания желобов на ко­лонне, а то и другое — от создания храма в целом. При этом создание храма в качестве движения совер- 25 шенно [и завершено] (ибо ни в чем не нуждается с точки зрения поставленной цели), а создание крепн-ды и триглифа — несовершенно [и не завершенно], потому что и то и другое — это [создание] только ча­сти. Таким образом, движепие различается по видам (töi eidei) и в любое произвольно взятое время нельзя получить движение, завершенное по своему виду, а ес­ли и можно, то [только] за все [время движения]. Так и с ходьбой, и со всем прочим. Действительно, если перемещение — это движение откуда-то и куда- зо то, то здесь тоже существуют видовые различия: по­лет, ходьба, прыжки и тому подобное. И [существуют различия] не только в таком смысле, но и в самой ходьбе: [хождение] «откуда-то и куда-то» на расстоя­ние в стадий и в часть стадия не одно и то же, так же как на расстояния длиной в разные части стадия; и перейти вот эту черту и ту не одно и то же, ибо переступают 1шь ne только черту, но и черту в [определенном] месте, â ведь эта черта в одном, а та — в другом месте23. Подробно о движении говорилось в других сочине­ниях24, и, по-видимому, не в любое произвольно взятое время движение завершено; напротив, многие [частич­ные движения] не завершены и имеют видовые раз- s личия, коль скоро «откуда и докуда» образует разные виды. А вид удовольствия в любое произвольно взятое время совершенен [и завершен]. Ясно поэтому, что удовольствие и движение будут отличны друг от друга и что удовольствие есть нечто из [разряда] целостных η совершенных вещей. Может показаться, что это так еще и потому, что движение иначе, как во времени, невозможно, а удовольствие возможно, ибо оно дано целиком в настоящем. Из этих [рассуждений] ясно и то, что неправильно ю определяют удовольствие как движение или становле­ние. Не все определяется через эти [понятия], но толь­ко то, что состоит из частей и не является целостности-273 ми (ta hola)\ В самом деле, ни для зрепия невозможно становление, [или возникновение], ни для точки, ни для монады, и ничто из этого не является ни движе­нием, ни становлением, а значит, и удовольствие этим пе является, так как представляет собою нечто цельное. 4. Поскольку же всякое чувство осуществляется (energoysa) в отношении к чувственно воспринимае­мому (to aistheton) и поскольку в совершенстве [оно осуществляется], когда хорошо устроено для восприя­тия наиболее прекрасного из подлежащего восприятию данным чувством (tön hypo tßn aisthCsin) (ибо именно тогда имеет место совершенная деятельность, а гово­рить ли, что действует само чувство или то, в чем оно помещается, пусть не имеет зпачения), постольку, ста­ло быть, в каждом случае лучшей является деятель­ность [чувства], устроенного наилучшим образом для восприятия самого лучшего из подлежащего восприя­тию этим чувством. Эта деятельность и будет совер-шепнейшей и доставляющей паивысшее удовольствие. В самом деле, удовольствие может быть при всяком чувстве, так же как при мышлении и умозрении (tkeöria); но наиболее совершенное удовольствие до­ставляет наиболее совершенная деятельность, а наибо­лее совершенной является [деятельность чувства], хо­рошо устроенного для самого доброкачественного из [предметов его восприятия], и это удовольствие завер­шает [и делает совершенной] деятельность. Но удо­вольствие придает деятельности совершенство не тем же способом, каким это делают чувственно восприни­маемое [как движущая причина] и чувство [как при­чина формальная], когда они доброкачественны (так же, как здоровье и врач пе в одном и том же смысле являются причиной здорового состояния).25 Что удовольствие возникает при каждом из чувств, ясно (говорим ведь мы о видах и звуках, доставляю­щих удовольствие). Ясно также, что удовольствие воз­никает прежде всего тогда, когда и чувство наилуч­шее, и действует оно в отношении к такому же — [наилучшему] — предмету восприятия. А если таковы и чувственно воспринимаемое, и чувствующее, то при наличии того, что действует, и того, что испытывает, всегда будет иметь место удовольствие. Удовольствие 274 делает деятельность совершенной [и полной] (teleioi) не как свойство (hexis), в ней заложенное, по как не­кая полнота (telos), возникающая попутно, подобно красоте у [людей] в расцвете лет 26. Таким образом, пока умопостигаемый (noeton) или чувственно воспринимаемый (aistheton) [предмет] и то, что судит о нем или созерцает его27 остаются та­кими, какими они должны быть, в деятельности будет удовольствие; ведь если претерпевающее и действую­щее подобны и одинаково относятся друг к другу, то и [результат], естественно, будет такой же, как они. Отчего же никто не испытывает удовольствие не­прерывно? Может быть, человек устает? Действитель­но, ничто человеческое не способно к непрерывной деятельности28. А потому и удовольствие не бывает непрерывным: ведь оно сопровождает деятельность. Некоторые вещи нравятся, пока новы, а потом уже не так, и по той же причине мысль сперва увлечена и напряженно деятельна в этом [новом предмете], например, когда вглядываются в лицо [нового челове­ка, стараясь его узнать] 29, но после деятельность уже не такая напряженная, напротив того, она небрежная, а потому тускнеют и удовольствия. Можно предположить, что все стремятся к удоволь­ствию потому же, почему все тянутся к жизни, ведь жизнь — это своего рода деятельность, и каждый дей­ствует в таких областях и такими способами, какие ему особепно любы; например, музыкант действует слухом в напевах, любознательный — мыслью в пред­метах умозрения (theörCmata), и среди остальных так ведет себя каждый. Удовольствие же придает совер­шенство [и полноту] деятельностям, а значит, и са­мой жизни, к которой [все] стремятся. Поэтому по­нятно, что тянутся и к удовольствию, для каждого оно делает жизнь полной, а это и достойно избрания. 5. Вопрос о том, что во имя чего мы выбираем: жизнь во имя удовольствия или удовольствие во имя жизни, в настоящем [исследовании] можно пока отло­жить. (Очевидно, что эти вещи связаны между собою и не допускают разделения: в самом деле, без дея­тельности не бывает удовольствия, а удовольствие де­лает всякую деятельность совершенной.) (V). На этом основании считается, что существуют 275 различные виды удовольствия. Действительно, имею­щее видовые различия, как мы полагаем, получает за­вершенность, [совершенство и полноту], от разного. Это явно и в природном, и в искусственном, например 25 в животных и деревьях, в картине и статуе, в доме и утвари30. Соответственно и деятельности разного ви­да получают совершенство от разного по виду. Дея­тельность мысли — иной вид, нежели деятельность чувств, а сами они, [ мыслительная и чувственная дея­тельности], в свою очередь, имеют внутри себя видо­вые [различия]. Следовательно, [видовые различия] имеют и удовольствия, которые делают эти деятельно­сти совершенными. Это, пожалуй, можно видеть и по внутренней свя-80 зи (to synöikeiösthai) каждого из удовольствий с той деятельностью, которой оно придает совершенство. Деятельности, разумеется, способствует связанное с ней удовольствие, ибо те, кому она доставляет удо­вольствие, лучше судят о каждом [предмете] и более топко разбираются [в деле]; так, геометрами становят­ся те, кто наслаждаются занятиями геометрией, и они лучше ионимают каждую частность; соответственно и и любящие петь или строить и любые другие мастера достигают успехов в собственном деле, если получают от него наслаждение. Удовольствие способствует дея­тельности, а что способствует (ta synayxanta), внут-н*5ь ренне связано (oikeia) с тем, чему способствует, и у раз­ных видов внутренняя связь бывает с разными видами. Это явствует еще больше из того обстоятельства, что удовольствие от одних деятельпостен препятствует другим деятельностям. Кто любит флейту, заслышав флейтиста, не способен внимать рассуждениям [фило-5 софа], потому что искусством игры на флейте на­слаждается больше, чем своей деятельностью в данное время. Таким образом, удовольствие от искусства флей­тиста уничтожает деятельность, связанную с рассуж­дением; соответственно и в других случаях, когда дея­тельность касается сразу двух вещей: деятельность, что доставляет больше удовольствия, вытесняет дру­гую, и тем скорее, чем больше они отличаются но [до­ставляемому] удовольствию; так что другою деятель­но ностыо и не занимаются. Вот почему при сильном на­слаждении чем бы то ни было мы едва ли делаем что-то другое и, когда мало удовлетворены одним, беремся 276 ! одновременно] за другое; скажем, в театре что-нибудь грызут, ц делают это особенно усердно, когда состязаю щиеся дурны31. Итак, поскольку удовольствия, связанные с деятель-ностими, делают их точней и продолжительней и [во­обще] лучше, а чуждые, напротив, уродуют, ясно, что 13 первые и вторые далеко отстоят друг от друга. Чуж­дые удовольствия делают почти то же, что страдания, связанные с данной деятельностью: страдания, связан­ные с деятельностями, уничтожают эти деятельности; так, если кому-то неудовольствие и страдание достав­ляет писать или считать, то, раз эти деятельности при­чиняют страдания, один не станет писать, а другой — Считать. го Таким образом, удовольствия и страдания, связан­ные с деятельностями, оказывают на них противопо­ложное воздействие, а «связанными» я называю те удовольствия и страдания, которые возникают от са­мой по себе деятельности. Об удовольствиях, чуждых деятельности, уже было сказано, что они делают почти то же, что страдания; в самом деле, они уничтожают Деятельность, разве только иначе, нежели страдание· Коль скоро деятельности могут отличаться в доб­рую и дурную сторону и одни избирают, других избе- *s tают, а третьи — пи то ни другое, то также обстоит дело и с удовольствиями, ибо каждой деятельности соответствует связанное с ней удовольствие. Так что с добропорядочной деятельностью связано доброе удовольствие, а с дурной — порочное, ведь даже влечения, если они к прекрасным вещам, заслуживают похвалы, а если к постыдным — то осуждения. Нако­нец, удовольствия, заключенные в деятельностях, свя- зо заны с ними в большей мере, нежели стремления, ибо стремления и деятельности и во времени, и по природе раздельны, а удовольствия слиты (syneggys) с дея­тельностями, и их настолько трудно отграничить, что возпикает спор: не одно ли и то же деятельность и удовольствие? Тем не менее удовольствие — это все-таки не мысль и не чувство (это [было бы] нелепо), г, но из-за того, что удовольствие не отделяется от мыс­ли и чувства, некоторым кажется, что они тождест­венны 32. Так что, как различны деятельности, так разли­чаются и связанные с ними удовольствия. Зрение иго* 277 чистотой отличается от осязания, а слух и обоняние — от вкуса; соответственно различаются и удовольствия от этих чувств, и от пих отличаются удовольствия, от­носящиеся к мысли, а те и другие, [мыслительные а чувственные удовольствия], в свою очередь, имеют различия внутри себя33. Обычно считается, что каждому живому существу присуще (oikeia) свое удовольствие, точно так же как свое дело, ибо удовольствие соответствует деятельно-5 сти. И если посмотреть па каждое [существо] в от-* дельности, это, вероятно, станет ясно. В самом деле, различны удовольствия коня, собаки π человека, и, согласпо словам Гераклита, «осел охотно предпочел бы золоту солому» 34, поскольку для ослов в пище за­ключено больше удовольствия, чем в золоте. Значит, удовольствия у существ разных видов тоже разли­чаются видом, а удовольствия одинаковых существ со-* ответственно не имеют видовых различий. ю Но применительно по крайней мере к одному ви­ду — людям — удовольствия все-таки разнятся немало, ибо одни и те же вещи одних услаждают, других за­ставляют страдать, а что вызывает страдания и нена­висть одних, другим доставляет удовольствие и вызы­вает приязнь. Это бывает даже со сладостями: не одно и то же кажется сладким человеку в горячке и здоро­вому, а теплым не одно и то же кажется слабому и 15 закаленному. Соответственно и в других случаях. Пожалуй, во всех подобных случаях имеет место то, что видится добропорядочному. Если же такое оп­ределение, как кажется, удачно и в каждом отдельном случае мерой является добродетель и добродетельный человек как таковой, то и «удовольствиями» будут, по­жалуй, те вещи, что кажутся ему удовольствиями, а «до­ставлять удовольствие» будет то, чем оп наслаждается35· го Ничего удивительного, если отвратительное для это­го человека кому-нибудь покажется доставляющим удовольствие, ведь много есть [видов] человеческого растления и уродства. Но это не то, что [в действи­тельности] доставляет удовольствие, а то, что достав­ляет его соответствующим людям с соответствующими наклонностями. Поэтому ясно, что удовольствия, которые согласпо считаются позорными, не следует признавать удоволь­ствиями, кроме как для растленных людей· Но среди 278 тех удовольствий, что считаются добрыми, какой род удовольствий или какое именно удовольствие следует 25 признать свойственным человеку? Может быть, это явствует из [рассмотрения] деятельностей? Удовольст­вия ведь сопутствуют деятельностям. Итак, одна ли деятельность или несколько36 свой­ственны совершенному и блаженному мужу, все равпо удовольствия, которые придают совершенство [и пол­ноту] этим деятельностям, должны определяться как в собственном смысле удовольствия человека; остальные удовольствия, так же как [соответствующие] деятель­ности, будут занимать вторую нли еще более низкую ступепь. 6 (VI). После того как было сказано о добродете- зг лях, дружбах и удовольствиях, осталось в общих чер­тах описать счастье, раз уж мы полагаем его целью всего человеческого37. Наше рассуждение будет, ве­роятно, лишь более отчетливым, если повторить ска­занное ранее. Итак, мы сказали, что счастье — это не склад, [или состояние, души], ибо тогда оно было бы и у того,кто проспал всю жизнь, кто живет, как растение, или у зг> того, кто претерпел величайшие несчастья38. Если же il такое не годится, ио, скорее, счастье следует отно- шсь сить к деятельности, как и было сказано в предыду­щих [рассуждениях], причем из деятельностей одни необходимы и заслуживают избрания ради других, а вторые заслуживают его сами ио себе, то ясно, что счастье следует полагать одной из деятельностей, за­служивающих избрания сами по себе, и не одной из 5 тех, что существуют ради чего-то другого; счастье ведь нужды ни в чем не имеет, по довлеет себе39. Сами же по себе заслуживают избрания те деятель­ности, в которых ничего помимо [самой] деятельности не ищут. Именно такими считаются поступки сообраз­но добродетели, ибо совершение прекрасных и добро­порядочных [поступков] относится к заслуживающему избрания ради себя самого. Такими являются и развлечения, доставляющие удовольствия, потому что их избирают не ради других ю [благ]: от них ведь, скорее, бывает вред, а не польза, ,[ибо из-за них] не уделяют внимания своему телу и имуществу, К такого рода времяпрепровождению при-279 бегают большинство тех, кого почитают счастливыми, 31 тиранны потому высоко ставят остроумных при по­добном провождении времени; дело в том, что во всем, к чему бывает тяга у тираннов, такие люди умеют сделать себя источником удовольствий, а в таких лю­дях тиранны нуждаются. Потому эти развлечения и считаются признаками счастья, что в них проводят свой досуг государи; но подобные [счастливцы] не доказывают, наверное, [что счастье —это развлечение], ведь от обладания властью государя не зависят ни добродетель, ни ум, а именно они — источники добропорядочных деятелыюстей; и ес­ли, не имея вкуса к удовольствию чистому и достой­ному свободнорожденного, прибегают к удовольствиям телесным, то из-за этого не следует думать, будто эти удовольствия предпочтительны; дети ведь тоже увере­ны, что самое лучшее это то, что ценится между ними. Так что вполне разумно, чтобы разные вещи каза­лись ценными детям и мужам, дурным и добрым. Вме­сте с тем, как говорилось уже неоднократно40, и цен­ным является и доставляет удовольствие [в собственном смысле слова] то, что таково для добропорядочного, ибо для каждого наиболее предпочтительна деятель­ность в соответствии с его собственным складом и для добропорядочного тем самым такова деятельность, со­образная добродетели. Следовательно, не в развлечениях заключается счастье, ведь это даже нелепо, чтобы целью было раз­влечение и чтобы человек всю жизнь работал и тер­пел беды ради развлечений (toy paidzein). Ведь, так сказать, ради другого мы избираем все, за исключе­нием счастья, ибо счастье и есть цель. А добропоря­дочное усердие (spoydadzein) и труд ради развлечений кажутся глупыми и уж слишком ребячливыми (paidi-kon); зато развлекаться для того, чтобы усердствовать в добропорядочных [делах] (spoydadzei),—- по Анахар-сису, это считается правильным, потому что развлече­ние напоминает отдых, а, не будучи в состоянии тру­диться непрерывно, люди нуждаются в отдыхе41. Отдых, таким образом,— не цель, потому что он существует ради деятельности. Далее, считается, что счастливая жизнь — это жизнь по добродетели, а такая жизпь сопряжена с добропо­рядочным усердием (spoyde) и состоит не в развлече-280 гшях. И мы утверждаем, что усердие и добропорядоч­ность (ta spoydaia) лучше потех с развлечениями и что деятельность лучшей части души или лучшего челове­ка всегда более добропорядочная и усердная. А дея­тельность наилучшего выше и тем самым более спо­собна приносить счастье. Первый попавшийся, в том числе раб, будет вку­шать, телесные удовольствия, наверное, ничуть не ху­же самого добродетельного. Но долю в счастье никто не припишет рабу, если не припишет и участие в жиз­ни42. Ведь счастье состоит не в таком времяпрепро- ю вождении, но в деятельностях сообразно добродетели, как то и было сказано прежде43. 7(VII). Если же счастье — это деятельность, сооб­разная добродетели, то, конечно,— наивысшей, а тако­ва, видимо, добродетель наивысшей части души44. Будь то ум или что-то еще, что от природы, как считается, начальствует и ведет и имеет попятие (ennoiaii ekhei) 1,1 о прекрасных и божественных [предметах], будучи то ли само божественным, то ли самой божественной частью в нас,— во всяком случае, деятельность этого по внутренне присущей ему добродетели и будет со­вершенным, [полным и завершенным], счастьем. Уже было сказано, что это — созерцательная (the'ö-retike) деятельность, что, вероятно, представляется со­гласованным с предыдущими рассуждениями и с исти­ной45. Действительно, эта деятельность является выс­шей, так как и ум — высшее в нас, а из предметов 2о познания высшие те, с которыми имеет дело ум. Кро­ме того, она наиболее непрерывная, потому что непре­рывно созерцать мы скорее способны, чем непрерывно делать любое другое дело. Мы думаем также, что к счастью должно быть при­мешано удовольствие, а между тем из деятелыюстей, сообразных добродетели, та, что сообразна мудрости, согласно признана доставляющей наибольшее удоволь­ствие. Во всяком случае, принято считать, что фило- 25 софия, [или любомудрие], заключает в себе удовольст­вия, удивительные по чистоте и неколебимости, и, ра­зумеется, обладающим зпанием проводить время в [со­зерцании] доставляет больше удовольствия, нежели тем, кто знания ищет46. Да и так называемая само­достаточность прежде всего связана с созерцательной 281 деятельностью, ибо в вещах, необходимых для сущест­вования, нуждается и мудрый, и правосудный, я остальные, но если этим достаточно обеспечены, то правосудному нужны еще и те, на кого обратятся и вместе с кем будут совершаться его правосудные дела (подобным образом обстоит дело и с благоразумным, и с мужественным, и с любым другим добродетельным человеком); мудрый же и сам по себе способен зани­маться созерцанием, причем тем более, чем он мудрее. Наверное, лучше [ему] иметь сподвижников, но он все равно более всех самодостаточен47. Далее, одну эту деятельность, пожалуй, любят во имя нее самой, ибо от нее ничего не бывает, кроме осуществления созерцания (para to theöresai), в то время как от деятельностей, состоящих в поступках, мы в той или иной степени оставляем за собой что-то помимо самого поступка48. Далее, считается, что счастье заключено в досуге, ведь мы лишаемся досуга, чтобы иметь досуг, и войну ведем, чтобы жить в мире. Поэтому для добродетелей, обращенных на поступки, область деятельности — госу­дарственные или военные дела, а поступки, связанные с этими делами, как считается, лишают досуга, причем связанные с войной — особенно (никто ведь пе соби­рается (haireitai) пи воевать ради того, чтобы воевать, ни готовить войну ради пее самой, ибо невероятно кро­вожадным покажется тот, кто станет даже друзей де­лать врагами, лишь бы сражаться и убивать). И дея­тельность государственного мужа тоже лишает досуга, потому что помимо самих государственных дел он бе­рет па себя господство (dynasteia) и почет, может быть, даже счастье для самого себя или граждан, при том, что оно отлично от [собственно] государственной деятельности; его-то мы и исследуем, разумеется, как отличпое [от политической деятельности]. Итак, поскольку из поступков сообразно добродете­ли государственные и военные выдаются красотой и величием, но сами лишают досуга и ставят перед со­бою определенные цели, а пе избираются во имя них самих; и поскольку, с другой стороны, считается, что деятельность ума как созерцательная отличается со­средоточенностью (spoydei) и помимо себя самой не ставит никаких целей, да к тому же дает присущее ей удовольствие (которое, в свою очередь, способствует 282 деятельности); поскольку, наконец, самодостаточность, наличие досуга (to skholastikon) и неутомимость (на­сколько это возможно для человека) и все остальное, что признают за блаженным,— все это явно имеет ме­сто при данной деятельности, постольку она и будет полным [и совершенным] счастьем человека, если ox- as ватывает полную продолжительность жизни, ибо при счастье не бывает ничего неполного. Подобная жизнь будет, пожалуй, выше той, что со­ответствует человеку, ибо так он будет жить не в си­лу того, что он человек, а потому, что в нем присут­ствует нечто божественное, и, насколько отличается эта божественная часть от человека как составленного из разных частей, настолько отличается и деятель­ность, с ней связанная, от деятельности, связанной с .[любой] другой добродетелью. И если ум в сравнении зо с человеком божествен, то и жизнь, подчиненная уму, божественна в сравнении с человеческой жизнью49. Нет, не нужно [следовать] увещеваниям «человеку разуметь (phronein) человеческое» и «смертному — смертное»; напротив, насколько возможно, надо возвы­шаться до бессмертия (athanatidzein) и делать все ради жизни (pros to dzön), соответствующей наивысшему в самом себе50; право, если по объему это малая часть, шва то по силе и ценности она все далеко превосходит. Видимо, сам [человек] и будет этой частью его, коль скоро она является главной и лучшей [его частью]51. A потому было бы нелепо отдавать пред­почтение не жизни самого себя, а [чего-то] другого [в себе]. Сказанное нами рапее62 подойдет и к настоящему 5 случаю: что по природе присуще каждому, то для каж­дого наивысшее и доставляет наивысшее удовольствие; а значит, человеку присуща жизнь, подчиненная уму, коль скоро человек и есть в первую очередь ум. Сле­довательно, эта жизпь самая счастливая. 8(VIII). На втором месте — жизнь по [любой] другой добродетели, ибо деятельности, сообразные лю­бой другой добродетели, тоже человеческие. Дейстии- ю тельно, правосудные и мужественные поступки и все прочее, что от добродетели мы совершаем в отношении друг друга при сделках, при нужде, при всевозмож­ных действиях (praxesi) и претерпеваниях (pathesi), 283 соблюдая приличное каждому; все это явно человече­ские дела. Считается, однако, что некоторые страсти 4б бывают у нас от тела и добродетель нрава во многих отношениях тесно связана со страстями (pathesin). Далее, рассудительность сопряжена с добродетелью нрава, а последняя, в свою очередь, с рассудитель­ностью, коль скоро принципы рассудительности согла­суются с нравственными добродетелями, а правильность в нравственных добродетелях согласуется с рассу­дительностью. Поскольку же нравственная доброде-20 тель и рассудительность имеют дело со страстями, они принадлежат, видимо, составленному из разных ча­стей53; но добродетели того, что составлено из разных частей,— это человеческие добродетели, а отсюда сле­дует, что и жизнь по этим добродетелям, и счастье — человеческие. Напротив, добродетель ума отделена от тела и страстей. Сказанного достаточно, ибо более под­робный разбор выходит за пределы поставленной пе­ред нами [задачи]. Пожалуй, и во внешнем оснащении [счастье от доб­родетели ума] будет нуждаться мало или, [во всяком 25 случае], меньше, чем [счастье от нравственной добро­детели]. И пусть потребность в вещах необходимых в том и другом случае будет [считаться] равной, хотя государственный муж и больше заботится о теле и то­му подобном, ведь разница тут будет невелика, значи­тельна она будет с точки зрения деятельностей. В самом деле, у щедрого будет нужда в деньгах на so щедрые поступки, и у правосудного — для воздаяния (ибо желания не явны, и люди неправосудные прики­дываются, будто тоже желают делать правосудные де­ла), а у мужественного будет нужда в силе (dynamis), если оп действительно исполняет что-то относящееся к его добродетели, и [даже] у благоразумного — в воз­можности [вести себя так или иначе]; как еще выяс­нится, таков ли данный человек, или он один из про­чих? 54 35 Спорят и о том, что главнее в добродетели: созна­тельный выбор или [сами] поступки, раз уж она зави-1178ь сит от того и другого. Ясно, что [понятие] совершен­ства (to teleion) требовало бы того и другого вместе; при этом для поступков нужно многое, и, чем они ве­личественней и прекрасней, тем больше. Тому же, кто созерцает, ни в чем подобном нет нужды, во всяком 284 случае для данной деятельности; напротив, это даже, так сказать, препятствия, для созерцания, по крайней s мере, это так; но в той мере, в какой созерцающий является человеком и живет сообща с кем-то, он пред­почитает совершать поступки, сообразные также и [нравственной] добродетели, а значит, у него будет потребность в подобных, [названных выше вещах], чтобы существовать как человек. Что совершенное счастье — это некая созерцатель­ная деятельность, станет, наверное, очевидно также дз нижеследующего. В самом деле, блаженными и счастливыми мы представляем себе в первую очередь богов. Какие же поступки нужно им приписать? Mo- ю жет быть, правосудные? Но разве боги не покажутся смешными при заключении сделок, возвращении вкла­дов и при всех подобных делах? Тогда, может быть, представить их мужественными, стойкими в опасно­стях и идущими на риск, потому что это прекрасно? А может быть, щедрыми? Однако кому станут они да­вать? Да и нелепо, если у них будет монета или что- « то в этом роде. А благоразумные поступки, в чем бы они могли состоять? Разве не унизительна для богов похвала за то, что у них нет дурных влечений? Если перебрать все, то обнаружится, что все ничтожно и не­достойно богов. И тем не менее все представляют се­бе богов живыми, а значит, и деятельными. Не спят же они, в самом деле, словно Эндимион?55 го Но если у живого отнять поступки и, более того, если отпять творчество, что тогда остается, кроме со­зерцания? Следовательно, деятельность бога, отличаю­щаяся исключительным блаженством, будет созерца­тельной, и таким образом, из человеческих деятельно-стей та, что более всего родственна этой, приносит самое большое счастье. Доказательство сему и в том, что остальные [жи­вые существа], будучи полностью лишены такой дея- 25 тельности, не имеют доли в счастье. Итак, для богов вся вообще жизнь блаженна, а для людей — лишь настолько, насколько присутствует в ней некое подобие такой деятельности. Из других же живых существ ни одпо не бывает счастливо, посколь­ку они никак не причастны созерцанию. Таким образом, насколько распространяется созер­цание, настолько и счастье, и в ком в большей степени зо 285 присутствует [способность] созерцать, в том —и [спо­собность] быть счастливым, причем не от привходя­щих обстоятельств, но от [самого] созерцания, ибо оно ценно само по себе. Так что счастье будет видом со­зерцания. 9. Будет, однако, нужда и во внешних благоприят­ных обстоятельствах, коль скоро речь идет о чело­веке. Ведь природа человека не самодостаточна, чтобы [можно было] заниматься [только] созерцанием, по 35 нужно еще, чтобы тело было здорово, чтобы была пи-И7уа Ща и прочий уход. Тем не менее не следует все-таки думать, что, кто будет счастлив, будет нуждаться во многом и большом, хотя и невозможно быть блажсп-ным без внешних благ. Действительно, [наша] само­достаточность и то, как мы поступаем, не зависит от избытка, и, не будучи владыкой (arkhön) земли и мо-5 ря, можно совершать прекрасные поступки. Даже меж­ду людьми средними найдется кто-то, кто способен поступать сообразно добродетели. Это можно видеть со всей ясностью: по общему мнению, частные лица (idiötai) совершают добрые поступки не хуже, но да­же лучше государей. И довольно, чтобы имелось столь­ко благ, [сколько у обычного, среднего человека], ибо счастлива будет жизнь у занятого деятельностью со­образной добродетели. ю И Солон, наверное, удачно изображал счастливых, говоря, что это люди средне обеспеченные внешними благами, совершившие, по его мнению, паипрекрасней-шие поступки и прожившие жизнь благоразумно56: в самом деле, у владеющих средним достатком есть воз­можность совершать поступки, какие должно. Похоже, и Анаксагор представлял себе счастливого 15 не богачом и не государем, когда сказал, что не уди­вился бы, если бы большинству какой-нибудь [счаст­ливец] показался странным57. [Большинство] ведь су­дит по внешним благам, такие только и чувствуя. Итак, мнения мудрецов, как кажется, согласуются с нашими рассуждениями. Такое согласие внушает, конечно, известное доверие, но об истине в связи с поступками судят по делам и из [самого] образа жиз-20 ни, ибо главное заключается здесь. Итак, нам следует посмотреть на высказанные ранее [суждения] приме­нительно к делам и образу жизни, и, если они согла-286 суются с делами, следует их принять, а если проти­воречат, следует представить их [диалектическими] рассуждениями58. Кто проявляет себя в деятельности ума (ho kata noyn energön) и почитает ум, видимо, устроен наилуч­шим образом и более всех любезен богам. Ибо если боги, как принято считать, уделяют какое-то внима­ние человеческим делам, то было бы вполне понятно, если бы боги наслаждались самым лучшим и самым для них родственным (а это, видимо, ум) и если бы воздавали добром тем людям, кто больше всего его лю­бит и ценит, за то, что они внимательны к любезному (ta phila) богам и поступают правильно и прекрасно59. Нет сомпепия, что все это в первую очередь имеется у мудреца. А значит, он всех любезней богам. Опже, видимо, и самый счастливый, так что и в этом смысле мудрец выходит счастливцем по преимуществу. 10(IX). Итак, если об этих вещах и о добродете­лях, а также о дружеских отношениях и удовольст­виях в общих чертах сказано достаточно, то надо ли думать, что цель, избранная нами прежде, достигну­та?60 Или же, как говорят, цель всего, что имеет от­ношение к поступкам, не в том, чтобы охватить созер­цанием и знать каждый предмет, но, скорее, в том, чтобы осуществлять сами поступки. И в случае с добродетелями недостаточно знать, [что это такое], но пужпо стараться обладать ИМИ И ИХ применять или еще как-то становиться добродетельными.61 Так что если бы самих по себе рассуждений было достаточно (hoi logoi aytarkeis), чтобы сделать людей добрыми, эти [рассуждения] по праву получили бы, как сказал Феогнид, множество великих наград, и нуж­но было бы ими обзавестись61а. Но в действительности оказывается, что силой [рас­суждения] можно подстегнуть и подвигнуть возвы­шенных (eleytherioys) между юношами, а нрав благо­родный и воистину любящий прекрасное заставить вдохновляться [одной] добродетелью; однако обратить к нравственному совершенству большинство [рассуж­дения] не способны, потому что большинству людей по природе свойственно подчиняться не чувству сты­да, а страху и воздерживаться от дурного не потому, *ιτο это позорно, но опасаясь мести. Живя страстью, 287 они, конечно, ищут присущих им удовольствий и того, что их сулит, а избегают страданий, противоположных 15 [присущим им удовольствиям] ; но о прекрасном и по­истине доставляющем удовольствие они не имеют по­нятия, поскольку не знают его вкуса. Какое же рассуждение могло бы переменить таких-то людей? Ведь невозможно и, во всяком случае, не­просто с помощью рассуждения совершить перемену в том, что издавна воспринято нравами. Так что, на­верное, нужно быть довольными, если, располагая всем, благодаря чему, по нашему мнению, становятся 20 добрыми, мы смогли получить толику добродетели. Одни думают, что добродетельными бывают от при­роды, другие — что от привычки, третьи — что от обу­чения62. Ясно, разумеется, что присутствие в нас при­родного от нас не зависит, но в силу неких божествен­ных причин дается поистине удачливым. Рассуждение же и обучение, пожалуй, не для всех 25 имеют силу, а нужно, чтобы душа слушателя благо­даря привычкам заранее была подготовлена для пра­вильного наслаждения и ненависти, подобно [вспахан­ной] земле, [готовой] взрастить семя. Ведь кто живет по страсти, пожалуй, и слушать не станет рассужде­ния, которые отвращают [его от страсти], а если и станет, не сообразит, [что к чему]. Как же при таком складе можно переубедить? И вообще, страсть, по-ви­димому, уступает не рассуждениям, а насилию. so Итак, надо, чтобы уже заранее был в наличии нрав, как бы подходящий для добродетели, любящий пре­красное и отвергающий постыдное. Получить смолоду правильное руководство [на пу­ти] к добродетели трудно, если не быть воспитанным соответствующими законами; ведь жить благоразумно и выдержанно большинству не доставляет удовольст­вия, и особенно молодым. Именпо поэтому воспитание 85 и занятия должны быть установлены по закону, так как близко знакомое (synethe) не будет причинять страданий63. 1180а Однако, вероятно, недостаточно в молодости полу­чить правильное воспитание и встретить внимание; напротив, поскольку, уже будучи мужем, надо зани­маться подобными вещами и приучаться к ним, по­стольку мы будем нуждаться в законах, касающихся этих вещей и вообще охватывающих всю жизпь. Ведь 288 большинство, скорее, послушны принуждению, нежели δ рассуждению, а взысканию — скорее, нежели прекрас­ному. Недаром некоторые уверены64, что законодателям следует призывать и понуждать к добродетели во имя прекрасного, [понимая при этом], что прислушаются те, кто благодаря привычке уже продвинут в сторону добра, а на непослушных и людей сравнительно ху­дой породы (aphyesteroi) налагать наказания и воз­мездия; неисправимых же вообще изгонять вон из го- ц сударства, ибо добрый человек, соотносящий свою жизнь с нравственной красотой, будет повиноваться суждению, а дурной в стремлении к удовольствию обуздывается страданием, словно скот ярмом. Потому и говорят65, что страдания эти должны быть такими, какие в наибольшей мере противодействуют излюблен­ным удовольствиям. Так что если, как говорилось, добродетельный дол- is жен быть хорошо (kalös) воспитан и приучен [к хо­рошему] и если в таком случае он должен проводить жизнь в добрых занятиях и ни волей, ни неволей не совершать дурных поступков, то это, скорее всего, бывает у тех, кто по образу жизни так или иначе подчи­няется уму и правильному порядку, причем обладаю­щему силой (iskhys). Но предписание отца не являет­ся ни применением силы (to iskhyron), ни принужде­нием (to anagkaion), а значит, и вообще не является 20 таковым [приказание] одного человека, коль скоро он не царь66 или кто-то в этом роде. Закон же имеет при­нудительную силу (anagkastikè dynamis), поскольку является суждением (logos), основанным так или иначе на рассудительности или уме67. И если к людям, ко­торые противодействуют нашим порывам, мы испыты­ваем вражду, даже если они поступают правильно, то закон, устанавливая доброе, не бывает ненавистен. Только в государстве лакедемонян и, (может быть), 25 в немногих других законодатель, видимо, уделил вни­мание воспитанию и занятиям [молодежи], а в боль­шинстве государств к таким вещам нет внимания и каждый живет, как желает, наподобие киклопа, «право творя над детьми и супругой» 68. Поэтому самое лучшее — это чтобы появилось об­щественное внимание к таким вещам, причем пра- зо »ильное. Ю Аристотель, т. 4 289 Но если общественное внимание [ к воспитанию]' отсутствует, тогда, видимо, каждому подобает способ­ствовать своим детям и друзьям [в достижении] доб­родетели <и уметь это осуществлять69) или, по край­ней мере, сознательно избирать это. К [воспитапшо] же, как может показаться, более всего способен тот, кто, как следует из сказанного, научился создавать за­коны (nomothötikos ginomenos). Ведь ясно, что обще-35 ственное внимание [ к воспитанию] возникает благо­даря законам, причем доброе внимание— благодаря п80ь добропорядочным законам. Писаные это ваконы или неписаные, один человек или многие будут благодаря им воспитаны, едва ли будет иметь значение, так жо как не имеет это значения в музыке или гимнастике и в других занятиях, В самом деле, подобно тому как в государствах имеет силу законное и то, что в нравах [общества], 5 так, и даже еще в большей степени, в семьях силу имеют суждения отца и его привычки из-за близкого с ним родства и из-за его благодеяний, ведь [в домо­чадцах] заложена любовь [к главе семьи], и они от природы [ему послушны]. Кроме того, воспитание каждого по отдельности (hö kath' hekaston paideia) отличается от воспитания общественного (hai koinai), подобно [отличию общего и частного случая] во врачебном деле; так, по общему правилу, при жаре нужны покой и голодание, но опре-10 деленному больному, может статься, не нужны, и ку­лачный боец не всех, наверное, обучает одному и тому же приему борьбы. Придется признать, однако, что при внимании [к воспитанию] в частном порядке (idias epimeleias) в каждом отдельном случае достигается большая точ­ность, ибо каждый тогда получит то, что ему больше подходит. Но и к каждому врач и учитель гимнасти­ки и всякий другой мог бы с наибольшим успехом 15 проявлять внимание, зная общие правила (tokatholoy): что, мол, годится для всех и что для таких-то (пауки ведь имеют дело с общим, как говорят и как оно и есть). Вместе с тем ничто, видимо, не мешает, чтобы что-то одно человек осмыслил (epimelethënai) правильно — даже и не обладая научным знанием, но тонко разли­чая благодаря опыту, что происходит в каждом от­дельном случае; так, иные слывут самыми лучшими 290 врачами для самих себя, хотя ничем не способны под­держать [здоровье другого]. Тем не менее во всяком 20 случае тому, кто хочет стать мастером и быть способ­ным охватывать предмет умозрением,— тому, надо по­лагать, следует прибегать к общему правилу и, на­сколько возможно, с ним ознакомиться. Ведь сказано, что науки имеют дело с общим. Может быть, тому, кто желает делать людей — мно­гих или немногих — лучшими, уделяя внимание [их воспитанию], надо постараться научиться создавать 25 законы, коль скоро благодаря законам мы можем стать добродетельными70. Конечно, не всякий способен пра­вильно наставить кого бы то ни было, кого ему пред­ложено [воспитывать], а если кто и способен, то это знаток, так же как во врачебной науке и в прочих [де­лах], в которых [потребны] своего рода внимание [к другим] и рассудительность. А потому не нужно ли теперь тщательно рассмот­реть, от чего и как можно обрести качества законода­теля? Может быть, как и в других случаях, [учиться зо надо] у государственных мужей? Ибо мы сочли, что законодательное искусство — часть государственного. Но может быть, с государственным искусством дело обстоит не так, как с прочими науками и умениями (dynameis)? Ибо в других случаях, как мы видим, од­ни и те же люди и передают свои способности (dyna­meis) [детям], и проявляют их сами в своей деятельно­сти, как, скажем, врачи и художники; обучать же го­сударственным делам (ta politika) берутся софисты, но з& ни один из них не действует [в этой области]; а те mia здесь действуют, кто занимается делами государства, однако они, надо полагать, действуют так благодаря известной способности и, скорее, руководствуясь опы­том, а не мыслью. Они-то, оказывается, не пишут и не произносят речей о таких [предметах, как полити­ка], хотя, может статься, это было бы прекраснее, чем речи в суде и в народном собрании, и, наконец, они 5 не сделали государственными людьми своих сыновей или кого-нибудь из друзей. А это было бы вполне ра­зумно, умей они [воспитывать], ибо они не могли бы оставить своим государствам лучшего наследства, да и сознательно избрать для самих себя и для самых близ­ких друзей что-либо важнее такой способности71. Впро­чем, и опыт, наверное, не мало прибавляет к способно- ю 10* 291 сти, иначе не становились бы государственными людь­ми благодаря близкому знакомству с государственной жизнью. Вот почему тем, кто тянется к знанию госу­дарственных дел, нужен, надо полагать, еще и опыт· А кто из софистов обещает научить [искусству уп­равлять государством], слишком явно далек от того, чтобы это сделать. Софисты ведь вообще не знают ни того, что такое [политика], ни к чему она имеет отно-15 шение, иначе они бы не ставили ее в один ряд с рито­рикой или ниже ее и не думали бы, что легко дать законодательство, собрав законы, пользующиеся доб­рой славой72. О том, что можно выбрать самые лучшие законы, они говорят так, будто выбор не зависит от соображения, а умение судить правильно не имеет огромной важности при выборе, так же как в музыке» 20 Действительно, в каждом деле опытные правильно су­дят о том, что сделано (erga), и соображают, посредст­вом чего и как исполняется [работа] и что к чему подходит. Что же касается неопытных, то они долж­ны быть довольны, если от них не скроется, хорошо сделана работа (ergon) или плохо, как, скажем, в жи­вописи. Законы между тем похожи на произведения (erga)] tieib государственного искусства. Как же тогда по ним на­учиться создавать законы или судить, какие самые лучшие? Мы же видим, что и врачами становятся пе по руководствам, и это несмотря па то, что [сочини­тели подобных руководств] стараются все-таки не толь­ко назвать лечение, но, предварительно разобрав, ка-5 кие бывают склады [людей, указать], как может быть исцелен [такой-то больной], и как надо лечить каж­дого в отдельности. Но если для опытных это счи­тается подспорьем, то для не владеющих научным знанием это бесполезно. А раз так, то своды законов и [описаний] государственных устройств только тем, должно быть, сослужат добрую службу, кто спо­собен охватить их умозрением (theöresei) и рассудить, (krinai), что в них хорошо (kalös) или, напротив, [плохо] и каким государствам какие подходят зако­ны73. Но тем, кто пересмотрит такие [собрапия], пе ю имея соответствующего склада [и навыка], тем не бу­дет дано правильно судить об этих вещах, разве толь­ко совершенно случайно, однако они, возможно, станут больше соображать в таких вопросах 74, 292 Поскольку же наши предшественники оставили без разбора вопрос о составлении законов75, лучше, ве­роятно, рассмотреть его с большим вниманием, а зна­чит, и вопрос о государственном устройстве в целом, чтобы так философия, касающаяся человеческих дел, is получила по возможности завершенность [и полноту]. Прежде всего мы постараемся проверить, не выска­зали ли паши предшественники что-нибудь правильное в частностях; затем, исходя из сопоставления государ­ственных устройств, постараемся охватить умозрением, какие причины сохраняют и уничтожают государства [вообще] и какие [служат сохранению и уничтоже­нию] каждого [вида] государственного устройства, а также по каким причинам одними государствами уп­равляют хорошо, а другими плохо. Ведь охватив это го умозрением, мы скорее, наверное, узнаем, какое госу­дарственное устройство является наилучшим, каков порядок при каждом [государственном устройстве], ка­кие законы и обычаи (ethe) имеют в нем силу. Сделав таким образом зачин, перейдем к рассужде­нию. 76 БОЛЬШАЯ ЭТИКА КНИГА ПЕРВАЯ (А) 1181 п24 1. Собираясь говорить о вопросах этики (ßthikön), мы должны прежде всего выяснить, частью чего яв­ляется этическое. Всего короче будет сказать, что эти­ческое, по-видимому,— составная часть политики Ч В самом деле, совершенно невозможно действовать в общественной жизни, не будучи человеком определен­ных этических качеств, а именно человеком достои-Ь2* ным. Быть достойным человеком — значит обладать добродетелями2. И тому, кто думает действовать в об­щественной и политической жизни, надо быть челове­ком добродетельного нрава. Итак, этика, по-видимо­му, входит в политику как ее часть и начало (arche) 3; и вообще, мне кажется, этот предмет по праву может называться не этикой, а политикой. Ш2 а Так что прежде всего, как видно, надо сказать о добродетели, что она такое и из чего возникает (ек tinön ginetai), ведь, пожалуй, бесполезно иметь знание о добродетели, не понимая, как и из чего она появ­ляется. В самом деле, нам надо ее рассмотреть, не про­сто чтобы знать, что она такое, но и чтобы знать, ка-5 ким путем она достигается, коль скоро мы хотим но только понимать ее, но и сами быть добродетельными, а этого мы не сможем без зпания, из чего и как она возникает. Словом, знать, что такое добродетель, надо потому, что трудно понять, из чего и как опа возни-ао кает, не зная, что опа такое,— как во всех науках. Ио не следует упускать из виду и того, что говорили об этом другие. Первым взялся говорить о добродетели Пифагор, по рассуждал неправильно. Он возводил добродетели к числам и тем самым не исследовал добродетели к«к таковые4. Вяль справедливость (dikaiosyne), напри­мер,— это вовсе fie число, помноженное само иа себя. Z9Ö Потом пришел Сократ и говорил о добродетелях is лучше и полнее, однако;тоже неверно. А именно он приравнял добродетели к знаниям, но это невозможно. Дело в том, что все знания связаны с суждением (meta logoy), суждение же возникает в мыслящей (dianoötiköi) части души, так что, если верить Сокра­ту, все добродетели возникают в разумной (logistiköi) 20 части души. Получается, что, отождествляя добродете­ли с науками, Сократ упраздняет внеразумную (alo-gon) часть души, а вместе с нею и страсть (pathos), ц прав. Этим его подход к добродетелям неверен. Пос­ле него Платон верно разделил душу на разумную и внеразумную части, каждую часть наделив подобаю­щими добродетелями. До сих пор у него все хорошо, 25 по после этого — опять неверно. Платой смешал и свя­зал добродетель со своим учением о высшем благе и поступил неправильно: это благо не имеет отношения к добродетели как таковой. Ведя речь о бытии и об истине, оп не имел оснований говорить о добродетели, зо поскольку они не имеют с нею ничего общего5. Вот в какой мере и как затронут [вопрос филосо­фами]. Теперь, после них, посмотрим, что мы сами должны говорить об этих вещах. Во-первых, надо обратить внимание на то, что у любой науки (epistemes) и умения (dynameös) есть какая-то цель и эта цель есть всегда некое благо: ни одна паука, ни одно умение не существуют ради зла. as И если благо — цель всех умений, то очевидно, что целью высшего умения будет высшее благо. Л высшее П82ь умение, несомненно, политическое искусство, так что именно целью политики будет высшее благо. Нам нуж­но, стало быть, говорить о благе, причем не вообще (haplös) о благе, а о нашем благе,— ведь мы не долж­ны говорить здесь о благе богов, потому что о нем дру­гое учение и исследовать его надо иначе6. Итак, наше 5 дело говорить о благе в общественной, политической жизни. Опять-таки и его надо подразделить. О благе в ка­ком смысле? Оно ведь не одпозпачно. Благом назы­вается либо то, что является лучшим для каждого су­щего, т. е. нечто по самой своей природе достойное избрания, либо то, что делает благими другие причаст­ные ему вещи, т. е. идея блага. Надо ли говорить об to идее блага или6*, скорее, благо есть то общее, что при-297 суще всему благому? А [благо как такой общий при­знак] явно не тождественно идее блага. Идея блага — нечто отделенное (khöriston) и существующее само по себе, общее же присутствует во всех вещах и, конеч-!5 но, не тождественно отделенному, потому что отде-· ленное и существующее само по себе пе может нахо­диться во всех [единичных предметах]. Итак, о том ли благе мы должны говорить, которое присуще всем единичным вещам, или не о нем? [Не о нем.] По­чему? Потому что это общее существует на правах определения (horismos) и результата индукции (ера* goge). Определение имеет целью назвать сущность каж­дого [предмета и говорит], что [предмет] хорош,плох го или еще какой-нибудь; и определение именует такое-то благо как благо вообще, т. е. как нечто само по се­бе достойное избрания. То, что принадлежит всем ве­щам как их общий признак, подобно определению. Но определение говорит: то и то есть благо. Между тем никакая наука и никакое умение не заявляют о себе, что их цель — благо, это рассматривает какое-либо дру-25 гое умение. Так, ни врач, ни строитель не говорят, что здоровье или дом — это благо, но говорят: один — что такие-то вещи создают здоровье и как именно созда­ют, другой — что [такие-то вещи создают] дом. Соот* ветственно и политика, очевидно, не должна рассуж­дать об этом благе вообще, поскольку и она такая же наука, как остальные. Ни одно умение, ни одна наука so пе скажут, что цель у них — благо вообще. Стало быть, не дело политики рассуждать о благе вообще, сущест* вующем по способу определения. Но не ее дело говорить и о том общем благе, кото­рое получается путем индукции. Почему? Потому что когда мы хотим указать на какое-то частное благо, то либо показываем при помощи определения, что и для блага вообще, и для того, что мы хотим объявить бла-S5 гом, подходит одно и то же понятие, либо мы прибе­гаем к индукции. Например, желая доказать, что бла­городство (megalopsychia)—благо, мы говорим, что пезо справедливость — благо, мужество и вообще доброде­тели — блага, а благородство — добродетель, поэтому благо и оно. Стало быть, политика не должна говорить и об общем благе, получаемом через индукцию, пото-5 му что и тут будут те же препятствия, что и в случае 29S с общим благом, данным в определении. Ведь и здесь будет сказано: это вот есть благо. Таким образом, ясно, что говорить следует о выс­шем благе, а именно о высшем в смысле высшего для нас. И вообще легко увидеть, что нет такой единой науки или умения, которые рассматривали бы все бла­го в целом. Почему? Потому что свое благо есть для каждой категории, будь то сущность, качество, коли- ю чество, время, отношение, место, в общем, любая кате­гория. Больше того, какое именно время хорошо для врачевания, зпает врач, какое для управления кораб­лем — кормчий, и так каждый в своей науке: когда нужно оперировать, знает врач, а кормчий знает, ко- is гда нужно пускаться в плавание. Так в любом ремес­ле мастер знает, какое время хорошо для дела: врач пе будет знать, какое время благоприятно для управ­ления кораблем, а кормчий — какое благоприятно для врачевания. Значит и в этом смысле тоже нельзя гово­рить об общем благе, ссылаясь на то, что [категория] времени является общей для всех. Подобным образом и благо в категории отношения, и благо в прочих кате- го гориях есть нечто общее для всех наук, однако ни од­ному умению, ни одной науке не дано говорить о том, что (и когда именно) нечто есть благо для всех наук. Зпачит, политике тоже не дано говорить о благе как общем. Итак, она должна говорить о присущем ей благе, причем о высшем благе и нашем высшем благе. Опять-таки при желании разъяснить что-либо не 25 надо пользоваться неясными примерами, но неясное разъяснять при помощи очевидного, причем умопости­гаемое — при помощи чувственного: оно всего яснее. Именно поэтому, заводя речь о благе, не надо гово­рить о его идее. Однако люди думают, что, раз зашла речь о благе, надо говорить об идее: надо-де разби- зо рать высшее благо, а оно принадлежит к тому, что существует само по себе, поэтому, считают они, идея — это, пожалуй, и есть высшео благо7. Рассуждепие, мо­жет быть, и верное, только политика или умение, о которых у нас сейчас речь, рассматривают не это бла­го, а наше благо. Коль скоро ни одна наука, ни одно за умение не говорят, что у них цель — благо, и политика тоже не говорит этого. Соответственно она и не рас­суждает об идее блага. 299 Кто-нибудь, правда, возразит, что можно принять' идею блага за первоначало (arche) и переходить от не­го к рассуждению о благе, присущем каждой отдель­ной вещи. Но и такой ход мысли неправилен, потому 118зь что первоначала надо брать сообразные [иредмету]. Скажем, нелепо брать в качестве первоначала [утверж­дение] «душа бессмертна», когда хочешь доказать, что сумма углов треугольника равна двум прямым. Такое первоначало чуждо [предмету], тогда как первонача­ло должно быть сообразно предмету и связано с ним. 5 Что сумма углов треугольника равна двум прямым, доказуемо и без ссылки на бессмертие души. Точно так же, имея дело с разными видами блага, их можно рассматривать независимо от идеи блага, поскольку не она есть внутренняя основа (arche) именно этого блага. И Сократ неправильно отождествлял добродетели с ю науками. Ведь ничто, по его мнению, не должно быть излишним. Между тем из приравнивания добродете­лей к наукам у него выходило, что добродетели излиш­ни. Почему? Потому что в науках знание, в чем со­стоит наука, совпадает с владением ею. Кто знает вра­чебную науку, тот уже и врач; так же и с остальными 13 науками. Но с добродетелями — иначе: если кто знает, в чем состоит справедливость, от этого он еще не стал сразу справедливым; то же и с другими добродетеля­ми. Выходит, что, не будучи науками, добродетели в качестве наук излишни. 2. Разобравшись в этих вещах, попытаемся опреде-20 лить, в скольких смыслах говорится о благе. Из благ одни относятся к ценимым (timia), другие — к хвали­мым (epaineta) вещам, третьи — к возможностям (dynameis). Ценимым я называю благо божественное, самое лучшее, например душу, ум, то, что изначаль­но, первоприпцип и тому подобное. Причем ценимое — это почитаемое, и именно такого рода вещи у всех в 25 чести. Добродетель тоже ценность, раз благодаря ей человек становится достойным (spoydaios); он дости­гает тогда присущей добродетели красоты (eis to tös aretes schema hekei). Хвалимое благо — это те же добро­детели в той мере, в какой согласные с ними дей­ствия вызывают похвалу. Блага-возможности — это власть, богатство, сила, красота. Добродетельный че-300 ловек сумеет воспользоваться ими для добра, дурной — для зла, почему такие блага и называют возможности- зо ми. Они действительно блага, поскольку каждое из них удостоверяется тем, как его употребляет не дур­ной, а достойный человек. Такие блага иногда имеют причиной своего возникновения также и случай: по случаю достаются и богатство, и власть, и вообще то, 35 что причисляется к возможностям. Существует еще чет­вертый вид блага: нечто сохраняющее или создающее другое благо; так, гимнастика сохраняет здоровье, и тому подобное. Есть и другие подразделения блага. Скажем, из благ одни всегда и всячески заслуживают избрания, другие —не всегда: например, справедливость и про- 1Ша чие добродетели всегда и всячески достойны избрания, а сила, богатство, власть — не всегда и не всячески. И еще другой [способ деления]: благо может быть целью и может не быть целью; скажем, здоровье — цель, но то, что делается ради здоровья,— не цель. Из ·> них всегда высшее благо — цель; так, здоровье выше, чем исцеляющие средства, и вообще всегда выше то, ради чего существует остальное. В свою счередь, сре­ди целей совершенная лучше, чем несовершенная. Со­вершенное есть то, при наличии чего мы уже ни в чем не нуждаемся, несовершенное — то, при наличии ю чего продолжаем нуждаться. Например, имея справед­ливый нрав, мы еще во многом нуждаемся, а имея счастье, уже ни в чем не нуждаемся, И совершенная цель есть то наше высшее благо, которого мы ищем. Таким образом, совершенная цель есть благо и цель всех других благ. Как после этого надлежит исследовать высшее бла- is го? Причисляя его к другим благам? Но это нелепо. Высшее благо есть совершенная цель, совершенная же цель сама по себе есть, по-видимому, не что иное, как счастье. Но счастье слагается из многих видов блага. Если, рассматривая высшее благо, ты и его причпс- 20 лишь [ к видам блага], оно окажется выше самого се­бя, раз оно — высшее. Возьми средства, доставляющие здоровье, и рядом с ними само здоровье и рассмотри, что здесь высшее: высшее — здоровье, и, если оно выс­шее из всего, оно выше и самого себя! Получается не­леность. Высшее благо нельзя, конечно, рассматривать 25 таким образом. 301 Тогда каким же? Может быть, как существующее отделенно? Или это, скорее, тоже нелепость? Ведь счастье состоит из каких-то благ, и нелепо рассматри­вать то, что состоит из отдельных благ, как лучшее, чем опи: счастье не есть нечто существующее отде­ленно от них, но совпадает с ними. 80 Может быть, правильнее было бы прибегнуть к ка­кому-то сравнению при исследовании высшего блага? Например, сравнивая счастье, состоящее из отдельных благ, с тем благом, которое не входит в состав счастья, мы сумеем правильно исследовать высшее благо? Но высшее благо, которое мы сейчас ищем, не есть нечто однородно простое. Можно было бы, пожалуй, сказать, 85 что разумность (phronesis) — высшее благо из всех, если сопоставлять с ним каждое по отдельности. Но едва ли так удастся разыскать высшее благо. Мы ведь тут ищем совершенного блага, а разумность одпа сама по себе еще несовершенна; значит, она не то и не в том смысле высшее благо, какое мы исследуем. ii8/ib 3. Наряду с этим существует еще и другое деление блага. Благо может находиться в душе — таковы доб­родетели, или в теле — таковы здоровье, красота, или вне того и другого — таковы богатство, власть, почет и 5 им подобное. Самое высокое благо — то, которое в душе. Благо, находящееся в душе, расчленяется на три: ра­зумность, добродетель и наслаждение. Тут )лы подходим к тому, что все мы признаем и что, по-ридимому, есть и цель всех благ, и высшее благо; £ имею в виду счастье. Счастье, говорим мы,-— это то же самое, что благополучие (еу prattein) и хо-ю рошая Жизнь (еу dzGn). Причем всякая цель не про­ста, а двояка: в некоторых вещах целью служат дея­тельность и пользование (chresis), как видение — цель зрения, причем пользование важнее простого об­ладания, ведь цель — именно в пользовании, потому что никто йе захотел бы обладать зрением, собираясь не глядеть, а держать глаза закрытыми. То же можно ска-15 зать о слухе и подобном. Итак, когда имеют место поль­зование и обладание, пользование всегда лучше и пред­почтительнее обладания: пользование и деятельность — цель, обладание же существует ради пользования. Теперь, если мы рассмотрим все науки 8, то увидим, что нет особой науки, которая бы строила дом [как Э02 таковой], и [другой] науки, которая бы строила хоро­ший дом, но есть [одна] наука — зодчество. Причем гэ достоинство (arete) строителя способно делать то, что он делает, хорошим. Так обстоит дело и со всем остальным. 4. После этого обратим внимание на то, что мы жи­вы не чем иным, как душой. Но в душе и добродетель: про одно и то же мы говорим, что это действие души и что это действие ее добродетели. Всякая доброде­тель, как мы сказали, делает хорошим то, в чем она 25 проявляет себя. Душа совершает, конечно, и многое другое, однако прежде всего она есть то, благодаря че­му мы живем; стало быть, благодаря добродетели ду­ши мы сможем жить хорошо. А хорошей жизпью и благополучием мы называем не что иное, как счастли­вую жизнь. Итак, счастливая жизнь и счастье состоят в том, чтобы жить хорошо, а хорошо жить — значит зэ жить добродетельно. В этом цель, счастье и высшее благо. Причем счастье должно заключаться в некоем пользовании, т. е. в деятельности; ведь, как мы гово­рили, когда даны и обладание, и пользование, целью является именно пользование, т. е. действование. Доб­родетелью душа обладает, по для последней возможно также и действие, и применение добродетелей, и, зпа-чит, цель ее — в этом действии и пользовании, И счастье в том, чтобы жить согласно добродетели. Итак, поскольку высшее благо — это счастье, и оно — цель, а совершенная цель — в деятельности, то, живя добродетельно, мы можем быть счастливы и обладать пяяа высшим благом. Не следует упускать из виду, что, поскольку счастье — совершенное благо и цель, оно будет уде­лом совершенного, не ребенка (недаром ребенка но называют блаженным), а взрослого мужа, который достиг совершенного возраста. И не в неполном отрезке 5 времени, а в полном. Полный же срок — это время че­ловеческой жизни. И верпо говорят, что счастливым ладо признавать человека в конце его жизни,— как бы в том смысле, что для совершенного счастья необ­ходимы и завершенный срок жизни, и совершенный человек. Что счастье — деятельность, можно видеть и из следующего: мы не согласимся назвать счастли- ю вым человека во время сна — скажем, если кто-то про*· зоз спит всю жизнь — именно потому, что в этом случае он живет, но не живет сообразно добродетели, т. е. не действует. То, что будет сказано дальше, на первый взгляд is не связано с изложенным, но и не совсем чуждо ему. Душа, по-видимому, имеет в себе какую-то часть, при помощи которой мы питаемся и которую мы зовем пи­тающейся. Разумно думать, что такая часть души су­ществует. Камни, мы видим, не могут питаться, так что способность питаться явно присуща одушевленным существам. А если это свойство одушевленных су-2» ществ, то причина его — душа. И при этом причиной способности питаться не может быть ни рассудитель­ная, ни гневливая, ни вожделеющая часть души, по какая-то иная, которую мы не можем назвать более подходящим именем, чем питательная (threptikon). И вот, могут спросить: а этой части души тоже при­суща добродетель? Если присуща, то ясно, что душа 25 должна действовать также и посредством нее; ведь действие совершенной добродетели — счастье. Сущест­вует ли добродетель этой части души или не сущест­вует — особый вопрос. Суть в том, что, если она суще­ствует, ей не присуще действие. Там, где нет стремле­ния, не будет ведь и деятельности, а в этой части, зо по-видимому, нет стремления, она похожа на огонь: что ни брось в огонь, он все истребит, если же не бросаешь, то сам он не порывается охватить свою пищу. Точно так же ведет себя и эта часть души: дашь ей пищу — она питается, а если не дашь, в ней нет порыва к пи­танию. Поэтому в ней, лишенной стремления, нет и 35 деятельности. Выходит, эта часть души нисколько не содействует счастью. Теперь следовало бы сказать, что такое доброде­тель, если ее действование есть счастье. В самом об­щем смысле добродетель — это наилучшее состояние (hexis). Однако такие общие слова, пожалуй, недоста­точны, и нужно более ясное определение добродетели. 4185ь 5. Прежде всего, надо сказать о ее источнике, ду­ше,— не о том, что такое душа (об этом другое рас­суждение), а как она в общих чертах расчленяется. Душа, утверждаем мы, разделена на две части — обла­дающую разумом (to logon echon) и внеразумпую s (to alogon). В обладающей разумом заключены разум-304 пость (phronßsis), проницательность (agkhinoia), муд­рость, способность к научению, память и тому подоб­ное; во внеразумной — то, что зовется добродетелями: благоразумие (sdphrosyne), справедливость (dikaiosy-пе), мужество и другие черты нрава (ethos), вызы­вающие одобрение. В самом деле, за них нас одобряют, тогда как за свойства, входящие в разумную часть ду­ши, никто никого не благодарит: человеку никогда не выражают одобрение за то, что у него есть ум, разум- to иость или иное подобное свойство. Но и внеразумиую часть души одобряют, конечно, только когда она со­гласуется с разумной частью души и служит ей. Для этической добродетели губительны и недо­статок, и излишество. В том, что вредны как недоста­ток, так и излишество, легко убедиться на примере чувственно воспринимаемых вещей (когда речь идет is о неочевидном, надо пользоваться свидетельством оче­видного). В самом деле, мы сразу убеждаемся в ска­занном на примере гимнастических упражнений: когда их слишком много, силы гаснут, и когда слишком ма­ло — бывает то же. То же самое с питьем и едой: при 20 очень большом количестве их здоровье портится, при малом — также, а когда все в меру, силы и здоровье сберегаются. Нечто подобное происходит и с благора­зумием, мужеством и другими добродетелями: сделай человека чересчур бесстрашным, так что он и богов не станет бояться,— он уже не мужественный, а без­умный; а если всего боится, то трус. Мужественным 25 поэтому будет и ne тот, кто всего боится, и не тот, кто ничего не боится. Добродетель и губится, и умно­жается при помощи одного и того же: и чрезмерные страхи, и страх всего губительны, и полное бесстра­шие тоже. Мужество — это мужество перед страхом, так что, когда страх умерен, мужество увеличивается; зо одни и те же вещи и увеличивают, и губят мужество: под действием тех же самых страхов люди становятся и мужественны, и трусливы. То же самое можно ска­зать и про другие добродетели. 6. Добродетель определяется не только этим, но также скорбью и наслаждением: ради наслаждения мы идем на дурные поступки, скорбь удерживает от хо- 35 роших. И вообще невозможно приобрести ни доброде­тели, ни порока, не испытав скорби ИЛИ наслаждения. 305 Итак, скорбь и наслаждение имеют отношение к добро­детели. Свое название, если нужно исследовать истину ис-пни« ходя из буквы (а это, пожалуй, нужно), этическая доб­родетель получила вот откуда: слово ethos, нрав, про­исходит от слова ethos, обычай, так что этическая доб­родетель называется так по созвучию со словом при­вычка. Уже отсюда ясно, что ни одна добродетель вне-разумной части души не возникает в нас от природы: что существует от природы, то уж не изменится под 5 влиянием привычки. Скажем, камень и вообще тяже­сти от природы падают вниз. Сколь бы часто пи бро­сали их вверх, приучая лететь кверху, они все равно никогда не несутся ввысь, но всегда падают вниз. Так же обстоит дело и в других подобных слу­чаях. ю 7. Желая определить, что такое добродетель, мы должны теперь узнать, что именно находится в душе. Л находятся в ней движения чувств (pathö), нредрас-положеяпости (dynameis) и состояния (hexeis). Поэ­тому добродетель явно должна оказаться чем-то из этих трех. Движения чувств — это гнев, страх, ненависть, вожделение, зависть, жалость и все подобное, чему обычно сопутствуют огорчение и удовольствие. Пред-15 расположенности —это то, в силу чего мы зовемся спо­собными испытывать движения чувств, т. е. то, благо­даря чему мы в силах гневаться, огорчаться, жалеть и т. д. Состояния — это то, соответственно чему наше отношение к движениям' чувств бывает хорошим или плохим. Возьмем отношение к гневу: когда мы слиш­ком гневливы, мы находимся в плохом состоянии по отношению к гневу, а если вовсе не гневаемся, па что следует гневаться, то и тогда наше состояние в том, 20 что касается гнева, плохое. Придерживаться здесь се­редины — это значит и не слишком распаляться, и но оставаться бесчувственным; когда мы так относимся к нему, мы находимся в хорошем состоянии. То же самое можно сказать о прочих подобных вещах. В са­мом деле, умеренность в гпеве и уравновешенность (to praion) занимают середину между гневом и бесчувст­вием по отношению к гневу; и в таком же соотноше-25 нии находятся хвастовство и притворство (eironeia) 9: делать вид, что имеешь больше того, что имеешь,—это 306 хвастовство, а меньше —• это притворство; середина между ними и есть правдивость (aletheia). 8. Подобным образом обстоит дело и со всем осталь-пым. А именно благодаря состоянию, в котором мы на­ходимся, наше отношение к движениям чувств хорошо или дурно; и хорошее состояние (еу ekhein) по отно­шению к ним есть отсутствие наклонности к их из- зо бытку и к их недостатку. Наше состояпие хорошо, ког­да в нас есть наклонность держаться середины проти­воположных движений чувств, и за это нас одобряют; наоборот, дурное состояпие (kakSs ekhein) — это на­клонность к их избытку или недостатку. А поскольку добродетель — середина этих движений чувств, дви­жения же чувств — это или огорчения, или удовольст­вия, или нечто не лишенное огорчения или удовольст- 35 вня, то и отсюда видно, что добродетель соотносится с огорчениями и удовольствиями. Есть и другие движения чувств, которые, по-види­мому, нехороши независимо от того, слишком их мно­го или слишком мало, как, например, разврат: разврат­ник—не тот, кто совращает свободных женщин боль- нвбь ше, чем следует, но предосудительна и эта страсть, и любая подобная ей, заключающаяся в распущенности по отпошению к удовольствиям, равно как и заклю­чающаяся в избытке или недостатке. 9. После этого, пожалуй, необходимо сказать о том, что противопоставляется середине: излишек или недо- 5 статок. В одних случаях середине противоположен не­достаток, в других — излишек. Например, мужеству противоположна не дерзкая отвага (thrasytés), a тру­сость, т. е. некий недостаток. С другой стороны, благо­разумию, середине между распущенностью и бесчув­ствием к удовольствиям, по-видимому, противополож- ίο но пе бесчувствие, т. е. недостаток, а распущенность, т. е. излишек. Бывает, что середине противопостав­ляется то и другое, излишек и недостаток, поскольку середина меньше, чем излишек, и больше, чем недо­статок. Так, расточительные называют щедрых скупы­ми, а скупые щедрых — расточительными, равно как is дерзко отважные и опрометчивые зовут мужественных трусливыми, а трусливые мужественных — опрометчи­выми и одержимыми (mainomenoys). 307 Две причины, по-видимому, заставляют нас проти­вопоставлять середине то избыток, то недостаток. В одном случае смотрят на сам предмет, ближе или го дальше он от середины, например что дальше от щед­рости, расточительность или скупость; на щедрость больше походит расточительность, чем скупость, и, стало быть, скупость дальше отстоит от нее, а то, что дальше отстоит от середины,— то, по-видимому, более противоположно ей, так что сам предмет показывает, 25 что в этом случае недостаток более всего противополо­жен середине. В других случаях смотрят иначе; на­пример, что от природы более свойственно, то более противоположно середине. Например, нам свойствен­нее распущенпость, чем упорядоченность. Мы скло­няемся больше в сторону, которая нам свойственна* и, к чему мы больше склоняемся, то более противопо-зо ложно [середине]; однако мы больше преуспеваем в распущенпости, чем в упорядоченности; следователь­но, избыток [в этом случае] наиболее противоположен середипе, ведь распущенность — это избыток по отно­шению к благоразумию. Итак, мы рассмотрели, в чем состоит добродетель. Она, по-видимому, есть некая середина между проти­воположными страстями. Недаром человек, желающий быть уважаемым за свой нрав (ethos), должен соблю-85 дать середину во всяком движении чувств. Оттого и трудно быть достойным человеком, ведь в любом деле трудно держаться середины. Например, круг пачер-тить может всякий, но установить его середину не­просто; подобно этому, и рассердиться легко, и легко 1187а впасть в противоположную крайность, но удержаться посредине — трудно. Вообще можно наблюдать па лю­бом движении чувств, что удаленное от середины лег­ко, а середина, за которую нас хвалят, трудна. Из-за этого добродетель редка. 5 Поскольку о добродетели, таким образом, сказано, следовало бы теперь рассмотреть, возможно ли ее при­обрести, или, как говорит Сократ, не в нашей власти (eph'hemin) стать хорошими или дурными 10. Нп один человек, по его словам, па вопрос, хотел ли бы он быть справедливым или несправедливым, не выберет неспра-ю ведливости. То же можно сказать и про смелость и трусость и про любую добродетель, и если люди бы­вают дурны, то, очевидно, они дурны не по своем во-308 ле* отсюда ясно, что и хорошие тоже не по своей воле добродетельны. Однако такое рассуждение неверно. В самом деле, почему тогда законодатель не позволяет совершать дурных поступков, а прекрасные и достой­ные велит? Почему он в дурных делах устанавливает 15 наказание, когда их делают, в добрых — когда их не делают? Нелепо было бы узаконивать то, что не в на­шей власти исполнить. Нет, видимо, от нас зависит быть людьми достойными или дурными. О том же сви­детельствует и сама возможность похвалы и порица­ния. В самом деле, за добродетель хвалят, за пороч- го ность порицают, но ведь за невольные поступки не хва­лят и не ругают; значит, в нашей власти поступать достойпо или недостойно. Чтобы доказать, что мы не­властны в своих поступках, ссылались на такой при­мер: почему, если мы больпы или некрасивы, никто гз нас sa это не бранит? Это неправда; мы и таких лю­дей браним, если находим, что они сами виновны в своей болезни и в плохом состоянии своего тела. Мы и тут усматриваем добровольное начало (to hekoysion). Итак, очевидно, что мы по своей воле бываем добро­детельны или порочны. 10. Еще яснее это можно видеть из следующего, зо Все природное способно порождать себе подобную сущ­ность; скажем, растения и животные — и те и другие способны порождать названным образом. Они порож­дают из первоначал (arch'dn); дерево, например, ро­дится из семени, которое есть некое первоначало. Про­исходящее из первоначал ведет себя таким образом: as каковы первоначала, таково и происходящее из перво­начал. Всего яснее это видно в геометрии. Поскольку и тут берутся некоторые первоначала, то от того, ка­ковы эти первоначала, зависит получающееся из них; например, если треугольник имеет углы, равные в сум­ме двум прямым, то четырехугольник — равные четы­рем прямым, и, если изменится треугольпик, вместе и87ь с ним так же изменится и четырехугольник, потому что он соответствует [треугольнику]; наоборот, если бы углы четырехугольника не были равны четырем прямым, то и в треугольнике они были бы не равны двум прямым. И. С человеком —то же самое и подобное тому, з Поскольку человек способен порождать те или иные 309 сущности (oysiasj из определенных первоначал, по­стольку он порождает из некоторых первоначал и те действия (ргахебп), которые он совершает» Что еще иначе могло бы их породить? Ни про неодушевлен­ные, ни про одушевленные существа, кроме человека, мы не говорим, что они действуют (prattein), a [гово­рим так] только о человеке. Ясно, что человек — сила, ίο порождающая действия. Поскольку же действия, как мы видим, изменяются и мы никогда пе делаем одно­го и того же, причем действия проистекают из опреде­ленных первоначал, то очевидно, что при изменении действий меняются их первоначала, как мы уже гово­рили выше па примере из геометрии. Первоначало дей-15 ствия, как хорошего, так и плохого,— это намерение, воля и так далее; очевидно, стало быть, и опи изме­няются. Мы свои действия изменяем добровольно, так что и первоначало, т. е. намерение и воля, мепяется добровольно. Отсюда ясно, что от нас зависит быть 20 хорошими или дурными. Кто-нибудь скажет, пожалуй: если от меня зависит быть справедливым и добродетельным, то стоит мне только эахотеть, и я стану добродетельнее всех. Но это, конечно, невозможно. Почему? Потому, что даже в вещах, касающихся тела, это педостижимо: не у вся­кого, кто примется ухаживать за своим телом, оно пе-25 пременно станет самым прекрасным. Нужен не только уход, нужно, чтобы и от природы тело было ладным и крепким (kalon k'agathon). Уход сделает тело лучшим, но не самым лучшим. То же следует предполагать и в отношении души. Человек, стремящийся быть самым добродетельным, тоже не станет им, если его природа so этому не способствует, но более достойным станет. 12. Теперь, когда ясно, что быть добродетельными зависит от нас, необходимо сказать о том, что такое добровольный поступок (to hekoysion). Это — добро­вольность— для добродетели имеет решающее значе­ние. Добровольным в собственном смысле слова бы-85 вает то, что мы делаем без принуждения. Об этом, впрочем, надо сказать яснее. То, в силу чего мы совер­шаем тот или иной поступок, есть стремление (orexis)', стремление же бывает трех видов: страстное желание (epithymia), порыв (thymos), хотение (boylösis). Рас­смотрим сначала поступок, совершаемый по страстно-310 му желанию. Доброволен ли он? Не похоже, чтобы он был недобровольным. Почему и на каком основании? шва Потому, что поступки недобровольные мы совершаем по принуждению, а все, что совершается по принужде­нию, вызывает огорчение, тогда как поступки, совер­шаемые по страстному желанию, вызывают наслажде­ние. Выходит, стало быть, что делаемое по страстному s желанию не может быть недобровольным, но должно быть добровольным. Однако есть довод, который гово­рит против этого,— довод «от распущенности». В са­мом деле, никто, как считают, по доброй воле не де­лает зла, если знает, что это зло; человек же распу­щенный все равно делает зло, зная, что оно зло, и делает его с вожделением. Значит, он поступает не доб­ровольно, следовательно, по принуждению. Против это- ю го тоже есть свой довод: вожделенное делается не по принуждению, поскольку всякому страстному жела­нию сопутствует удовольствие, а где удовольствие, там нет принуждения. И еще одним способом можно показать, что распу­щенный человек действует по доброй воле: неправые (adikoyntes) творят свою неправду добровольно, рас­пущенные же неправы и творят неправду, так что рас- \ъ пущенный в своей распущенности поступает по своей воле. 13. И опять против этого есть довод в пользу не­добровольности. В самом деле, воздержный воздержан по доброй воле: ведь его хвалят, хвалят же за поступ­ки добровольные. Но если совершаемое но страстному го желанию оказывается поступком добровольным, то то­гда совершаемое наперекор желанию недобровольно. Воздержный же действует наперекор желанию, так что, выходит, воздержный воздержан недобровольно, однако это не похоже на истину. Значит, совершаемое по страстному желанию, в свою очередь, тоже будет не­добровольным. То же самое можно сказать и о действиях, к кото­рым толкает порыв: здесь сохраняют силу те же до­воды, что и в отношении страстного желания, и они 25 создают ту же апорию, поскольку гнев может охва­тывать и распущенного человека, и воздержного. Нам осталось рассмотреть еще один вид стремле­ния, который мы назвали хотением (boylösis). Добро-311 вольно ли оно? Нам скажут: люди распущенные, к· че­му они порываются, того и хотят; следовательно, рас-зо пущенные поступают дурно по своему хотению. Но добровольно ведь никто не делает зла, если знает, что это зло; распущенный же человек хотя и знает, что зло — это зло, все равно делает его, если ему так захо­телось. Выходит, он поступает недобровольно и хотение есть вещь недобровольная. Подобным рассуждением, однако, упраздняется [само понятие] распущенности и распущенного. Ведь если распущенный действует недобровольно, его пельзя порицать; но его порицают; стало быть, его действия добровольны, и, следователь­но, хотение добровольно. за Поскольку некоторые доводы явпо противоречат друг другу, надо внести ясность в [понятие] добро­вольности. 14. Прежде всего, конечно, надо сказать о паси-1188ь лии (bia) и принуждении (anagkö). Насилие [может распространяться и на] неодушевленные предметы. В самом деле, любой неодушевленный предмет имеет свойственное ему место: для огня это верх, для земли низ. Но тут, копечпо, возможно применение насилия, 5 так что камень будет двигаться вверх, а огопь — вниз. Насилию можно подвергнуть и животное — скажем, пе­рехватить коня, бегущего прямо, и повернуть в сторо­ну. Когда причина действия, совершаемого наперекор природе или наперекор желанию, лежит вовне, все де­лаемое так мы назовем делающимся насильно. Наобо­рот, где причина лежит внутри самих [делателей], там ю мы не говорим о насилии. А иначе распущенный чело­век станет возражать и не признает себя дурным: он скажет, что плохо ведет себя из-за того, что страстное желание насилует его. 15. Итак, дадим следующее определение насилию: насилие имеет место там, где причина, заставляющая действовать, лежит вовне; наоборот, где причина внут­ри, в самих вещах, там нет насилия. is Надо сказать, в свою очередь, о принуждении и о выпужденпом (toy anagkaioy). Далеко не всегда сле­дует говорить о чем-либо как о выпужденпом. Не сле­дует делать этого тогда, когда мы что-то устраиваем ради наслаждения. Ведь нелепо было бы говорить, что Ш наслаждение вынудило кого-то растлить жену своего друга. Причина в том, что принуждение тоже может исходить не от всего, а только от внешнего,— напри- го мер, когда кто-то, вынуждаемый обстоятельствами, тер­пит убыток, спасая что-то более важное; скажем: я был вынужден спешно пойти на поле, иначе там все по­гибло бы. Итак, принуждение относится к подобным случаям. 16. Если добровольности нет ни в каком порыве гг> (horraei), то она, по-видимому, коренится в умысле (dianoia). Невольное (akoysion) —это то, что делается вынуждепно, насильственно и, в-третьих, без умысла. Подтверждение тому — случаи [из жизни]. Когда че­ловек ударит, убьет или учипит что другое иеумыш- зо леппо, мы говорим, что он сделал это невольно, и [тем самым признаем, что] добровольное — это умышлен­ное. Рассказывают, например, как одна женщина дала кому-то выпить любовный папиток (philtron) и чело­век потом умер от этого напитка, а женщина предста­ла перед ареопагом, однако была оправдана именпо потому, что действовала без злого умысла: напоила из зз любви, но ошиблась. Убийство признали невольным, поскольку она давала любовпый папиток без умысла погубить человека. Здесь видно, что добровольное сов­падает с умышленным. 17. Осталось рассмотреть, что такое свободный вы- \тт бор (proairesin), стремление ли это или нет. Стремле­ние присуще и другим живым существам, свободный же выбор пе присущ; ведь выбор сопровождается рас­суждением (meta logoy), рассуждение же не присуще никому из животных, [кроме человека], так что выбор не может быть стремлением. Но может быть, он — хо­тепие? Или тоже нет? Ведь хотение относится и к ве­щам недоступным: мы хотели бы, например, быть бес­смертными, но не выбираем этого. И еще. Выбор па--праилеп не на саму цель, а на то, что ведет к цели: так, никто не выбирает себе здоровья, но мы выбираем то, что полезно для здоровья,— прогулки, бег; хотепие, ю напротив, направлено па саму цель: мы хотим быть здоровыми. Так что и отсюда тоже видно, что хотение и выбор не совпадают. Выбор (proairösis), по-видимо­му, соответствует точному значению этого слова: мы •а« выбираем одно вместо другого, например лучшее вме-15 сто худшего. Таким образом, всякий раз, когда вз предложенного на выбор мы отдаем предпочтение (antikatallattömetha) лучшему, а не худшему, уместно, как нам кажется, говорить о выборе. Если, таким образом, никакой из видов стремления не есть выбор, то, может быть, с выбором связано раз­думывание (to kata dianoian)? Или, пожалуй, тоже нет? Ведь о многом мы думаем и составляем себе мне­ние при раздумывании, но выбираем ли мы, когда раз-го думываем? Скорее, пет. Ведь часто мы раздумываем о том, что [делается] в Индии п, однако пе выбираем ничего. Следовательно, выбор — это и не раздумыва­ние. Если выбор не совпадает ни с одпой из названных вещей в отдельпости, а они и есть все то, что находится в душе, то выбор неизбежно должен быть соединением некоторых из них. 25 Как уже было сказано, выбор касается благ, веду­щих к цели, а не самой цели, и он касается вещей нам доступных и позволяющих спорить о том, следует ли избирать то или это; отсюда ясно, что сначала должно быть обдумывание и принятие решения (boyleysast-hai), a затем, когда после обдумывания мы что-то со-80 чтем sa лучшее, возникает стремление к действию, и, совершая это действие, мы, по-видимому, поступаем согласно своему выбору. И вот, если выбор — это некое стремление, соеди­ненное с обдумыванием и решением, то добровольное не тождественно выбору. В самом деле, многое мы де­лаем добровольно, не успев подумать и принять реше-35 иие, например садимся, встаем и много подобного де­лаем добровольно без обдумывания, тогда как все де-и89ь лаемое по выбору связано с обдумыванием. Значит, добровольное не совпадает с выбором. Наоборот, выбор всегда доброволен: решившись действовать, как избра­ли, мы поступаем добровольно. В редких случаях да­же и законодатели отличают добровольное от памерен-5 но избранного и за добровольное полагают меньшее паказание, чем за совершенное по свободному выбору* Выбор имеет место там, где совершается действие, и совершается так, что от нас зависит делать дело или не делать, делать его одним способом или другим ц% где бывает возможно, установить причину действия. 314 Причина понимается неоднозначно. В геометрии па вопрос о причипе, почему в четырехугольнике углы равны четырем прямым, отвечают: потому что и в тре угольнике углы равны двум прямым. В таких случаях мы находим причину в установленном первоначале (arches horismenes). Но при действиях, совершаемых по выбору, дело обстоит ипаче (тут ведь нет никакого установленного первоначала); здесь па вопрос: почему ты поступил так? — отвечают: потому что нельзя было иначе, или: потому что так лучше. Исходя из самих обстоятельств, выбирают то, что кажется лучшим, и ради лучшего, Именно поэтому в подобпых случаях и возможпо обсуждение того, как надо [поступать], а в науках — нет. Никто пе обсуждает, как писать имя Архикл, по­тому что существует установленное правило, как надо писать имя Архикл. Ошибка тут случается пе при об­думывании, а в самом действии письма. Где пе может быть ошибки при обдумывании, там не принимается и решешш. Там же, где не установлено, как надо [посту­пать], возможна ошибка. Установленных правил пет в поступках и дейст­виях, в которых возможны ошибки двух родов. Ошиб­ки в поступках и действиях те же, что и в стремлении к добродетели. Когда мы стремимся к добродетели, мы впадаем в ошибки, уступая своим врождепным склон­ностям, причем ошибка может быть как в сторопу не­достатка, так и в сторону избытка. К тому и другому влекут пас удовольствие и страдание (hedonen kai ly-реп). Ради удовольствия мы делаем педостойпые вещи, а избегая страдания, уклоняемся от хорошего. 18. Еще. Разум (dianoia) не подобен чувству. Ска­жем, зрепие дает возможность только видеть, слух — только слышать; ничего другого с их помощью сделать нельзя. И мы пе обсуждаем (boyleyometha) того, сле­дует ли нам нашим слухом слушать или смотреть. Ра-вум не таков: оп может делать что-то одно, но вместе с тем и другое, поэтому в нем уже уместно обсужде­ние. Ошибка при выборе благ тоже касается не целей '(ведь все согласны, что здоровье, к примеру,— это бла­го), а вещей, которые ведут к цели, например хорошо ли для здоровья съесть вот это или пет. Ошибаться 315 в таких случаях чаще всего заставляет удовольствие " или неудовольствие, поскольку второго мы избегаем, первое избираем. После того как мы разобрались, в чем именно и как может произойти ошибка, остается спросить, на что направлена добродетель: на цель или на то, что ίο ведет к цели, например на прекрасное или па то, чем прекрасное достигается. Как обстоит дело в науке? В том ли дело строительной науки, чтобы хорошо по­ставить цель, или в том, чтобы увидеть то, что ведет к цели? [Первое]; но если цель хорошо поставлена — например, сделать прекрасный дом,— то и нужное для нее н найдет, и сделает не кто иной, как строитель. 15 Во всех других науках дело обстоит подобным образом. Это, по-видимому, относится и к добродетели. Ео задача в большей мере цель, которую надо правильно поставить, чем то, что ведет к цели; но создаст для нее все условия и найдет все необходимое тоже не кто иной, [как добродетельный]. 20 И разумно думать, что именно дело добродетели — ставить цель. Всякая вещь, заключающая высшее на­чало, сама ставит цель и осуществляет ее. Но выше добродетели нет ничего, ради нее и все прочее; и пер­воначало в ней, и средства существуют по большей части ради [нее как цели]. Цель подобна как бы пер-25 воначалу, и всякая вещь существует ради нее. Так, впрочем, и должно быть. Словом, и в добродетели, коль скоро она высшая причина, дело обстоит явно так же, [как в науке]: она устремлена больше к цели, чем к вещам, ведущим к цели. 19. Цель добродетели — прекрасное (to kalon), при­чем она больше устремлена к нему, чем к его состав-зо иым частям. Правда, и они имеют к ней отношение, но нелепо [думать, будто только они]. Это все равно как в живописи можно быть хорошим изобразителем, однако едва ли такого будут хвалить, если он не по­ставит своей целью подражать самым лучшим [пред­метам]. Таким образом, непременное дело добродете­ли — ставить прекрасные цели. Почему же, могут нам 35 возразить, сперва мы говорили, что деятельность лучше обладапия, а теперь приписываем добродетели в каче­стве ее прекраснейшей черты не то, откуда проистека­ет деятельность, а то, в чем нет деятельности? Да, но 316 и теперь мы все равно утверждаем, что деятельность лучше обладания. В самом деле, наблюдая за достой- нооь ным человеком, судят о нем по его делам, поскольку [иначе] невозможно обнаружить, какому выбору он следовал. А если бы можно было видеть совесть (griq- 5 më) человека и его стремление к прекрасному, то его сочли бы добродетельным и без дел 12. Раз уж мы перечислили некоторые срединные со­стояния чувств, надо сказать, о каких чувствах (pat-hon) идет речь. 20. Если мужество соотносится с дерзкой самоуве­ренностью и со страхами, то надо рассмотреть, с ка- ю кнми именно страхами и с какой самоуверенностью. Скажем, человек страшится потерять имущество (oysian), труслив ли ou? A если он не боится таких вещей, мужествен ли он? Или, скорее, нет? Все равно как, если кто боится болезни или, наоборот, безрас­судно уверен в себо, нельзя утверждать, что боязли­вый здесь трус, а небоязливый мужествен. Стало быть, мужество заключается не в таких страхах и дерзаниях, is Но и не в таких, когда кто не боится грома, молнии или еще чего-нибудь сверхчеловеческого и страшного. Он тогда не мужественный, а какой-то безумец (mai-nomenos). Итак, мужество обнаруживается в страхах и дерзаниях, соразмерных человеку. Скажем, если кто среди вещей, которых многие или все боятся, бывает 20 отважен, тот мужествен. Проведя это разграничение, можно рассмотреть, ка­кой человек мужествен в том смысле, что люди бы­вают мужественны по многим причинам. Бывает, что человек мужествен благодаря опыту, как, например, воины: они знают, что в таком-то месте, или в такое-то время, или при таком-то поведении ничего плохого 25 не случится. Зпающий это и потому выдерживающий врага не мужествен, ведь, если бы этого не было, он не выдержал бы. Не следует поэтому называть муже­ственными мужествеппых благодаря опыту. И конеч­но, Сократ был не прав, когда называл мужество зна­нием 13; знание становится наукой, когда от привычки 3о приобретает опыт, а тех, кто благодаря опыту выдер­живает [натиск], мы не называем да и никто не на­зовет мужественными. Стало быть, мужество не наука. Опять-таки есть люди, ведущие себя мужественно по 317 неопытности: кто не знает по опыту, чем кончится дело, тот не испытывает страха по причине своей не­опытности. Таких тоже нельзя называть мужествен­ными. Другие кажутся мужественными из-за своих страстей (paths), например влюбленные (erpntes) или объятые вдохновением (enthoysiadzontes). Но и их нельзя пазвать мужественными; ведь, если у них от­нять их страсть, они перестанут быть мужественными, мужественный же должен всегда быть мужественным. Недаром про животных не говорят, что они мужествен­ны, например про свиней, если они отбиваются, когда их больно бьют; и человека мужественного в страсти тоже не следует считать мужественным. Существует еще и иное мужество, как бы граждан­ское (politike), когда, к примеру, люди выносят опас­ность из стыда перед согражданами и кажутся муже­ственными. Вот образец этого. Гомер изобразил Гек­тора говорящим: «Первый Полидамас на меня укориз-пы положит» и; Гектор думает поэтому, что надо идти в бон. Но и это нельзя называть мужеством. Для всех таких случаев подойдет одно и то же разграничение (diorismos): если мужество пропадает, когда человек ли­шается чего-либо, то он едва ли мужествен; в самом де­ле, если устранить стыд, благодаря которому он стал мужественным, то он перестанет быть мужественным. Кажутся мужественными еще и другие, те, кто му­жествен в надежде на добро и ожидании его. Их, од­нако, тоже нельзя называть мужественными, посколь­ку нелепо называть мужественными тех, кто делается мужественным в зависимости от обстоятельств. Итак, нельзя признать мужественным никого из таких людей. Тогда надо исследовать, в чем состоит мужество и какой человек мужествен. Собственно (hös haplös) говоря, мужествен тот, кто мужествен не в си­лу чего-либо из вышеперечисленного, а потому, что считает мужество благом и действует мужественно не­зависимо от того, присутствует кто-либо при этом или не присутствует. Но, конечно, мужество не бывает вовсе без страсти и порыва. Только этот порыв должен исходить от разума и быть устремлен к прекрасному. Кто осмысленно (dia logon) устремляется ради добра (kaloy) в опасность и не боится ее, тот мужествен, и в этом мужество. «Не боится» [я говорю не в том смысле], что мужественный вовсе не испытывает стра-316 xa. He тот мужественный, кому вообще ничто но страшно,— тогда мужественны были бы камень и про­чие неодушевленные предметы; нет, мужественный не­пременно боится, но стоит твердо (hypomenein). A ес­ли человек тверд, не испытывая страха, его не назо­вешь мужественным. И еще. Как мы уже определили выше, речь идет не о всех вообще страхах и опасностях, а о тех, при которых дело касается жизни (oysias), И еще: муже­ство проявляется не во всякое вообще время, а в то, когда страхи и опаспости ближе всего. Ведь если кто пе боится опасности, которая наступит лет через де­сять, то это еще не значит, что он мужествен, потому что иногда люди мужественпы, когда опасность далеко, а очутившись вблизи нее, умирают от страха. Вот ка­ковы мужество и мужественный. 21. Благоразумие (söphrosyne) — середипа между распущенностью и бесчувственностью к удовольствиям. В самом деле, благоразумие и вообще всякая доброде­тель—это наилучшее состояние (hexis), наилучшее же состояние — обладание наилучшим, а наилучшее — се­редина между избытком и недостатком, поскольку осуждают за то и за другое — за избыток и недостаток; поэтому если середина — наилучшее, то и благоразумие должно быть чем-то средпим между распущенностью н бесчувствием (anaisthcsias). Итак, оно их середина. Благоразумие имеет отпошсиие к удовольствиям и огорчениям, но не ко всяким и не по поводу всего. Так, если кто-то наслаждается, созерцая живопись, статую или что-либо подобное, оп не становится от этого распущенным. То же можно сказать об удоволь­ствиях слуха или обоняния, благоразумие же прояв­ляется по отношению к удовольствиям, получаемым от осязания или вкушения. Не будет благоразумным тот, кто не испытывает никакого удовольствия от этих вещей (такой человек бесчувствен). Благоразумен тот, кто испытывает их, но не увлекается ими настолько, чтобы предаваться им без меры, вменяя ни во что все остальное, и кто ведет себя так только ради самого добра, а не иного чего. Кто воздерживается от чрез­мерного наслаждения, или из страха, или по другой похожей причине, того нельзя назвать благоразумным, И мы не называем благоразумным ни одно живо0 319 существо, кроме человека, потому что у животпых пет го разума, чтобы с его помощью исследовать и избирать благо. Ведь всякая добродетель имеет целью благо (kaloi)) и стремится к благу. Итак, благоразумие имеет отношение к удовольст­виям и огорчениям, какие бывают при вкушении и осязании. 22. Установив это, следовало бы сказать об урав­новешенности (praotetos), что она такое и в чем прояв-25 ляется. Уравновешенность — середина между гневли­востью и безгневием, как и вообще добродетели суть, по-видимому, некие середины. То, что они середины, можно выразить и так: если самое лучшее — середина, добродетель же — наилучшее состояние, то добродетель должна быть чем-то средним. Это становится яспеепри во рассмотрении каждой из них. В самом деле, гневлив тот, кто по всякому поводу весь охватывается сильным гневом; и он достоин порицания, потому что гнеЯаться надо не по всякому поводу, не на всех, не всецело и не всегда. Однако, с другой стороны, не надо быть н в таком состоянии, чтобы ни на кого никогда не гне­ваться: такой человек тоже достоин порицания, как бесчувственный. Итак, если достоин порицания и тот, в ком [избыток] гнева, и тот, в ком его недостает, то 35 находящийся посредине будет уравновешенным и за­служит похвалу. Поистине достоин похвал и уравнове­шен не тот, в ком недостаток гнева, и не тот, в ком избыток его, а тот, кто занимает здесь срединное поло­жение. Уравновешенность — среднее между названны­ми движениями чувств (pathön). 23. Щедрость (eleytheriotës) — среднее между рас-нога точительностью и скупостью. Эти движения чувств ка­саются денег и богатства. Расточителен тот, кто тра­тит, на что не надо, больше, чем надо, и когда не надо. Скупой, напротив, не тратит, где надо, сколько надо & и когда надо. Оба достойны порицания: один — за не­достаток, другой — за избыток. Щедрый, поскольку он заслуживает похвалы, должен быть чем-то средним между ними. Кто же он? Тот, кто тратит, где падо, сколько надо и когда надо. 24. Между прочим, существует много видов ску­пости: мы, например, называем иных скрягами, иных — 320 крохоборами, корыстолюбцами, мелочными. Все они ю подпадают под [определение] скупости. Поистине зло многообразно, добро же едиповидно: здоровье, напри­мер, просто, а болезнь многообразна. Все виды скуп­цов заслуживают порицания за свое обращение с день­гами. Свойственно ли щедрому приобретать деньги и is копить их? Или, скорее, нет? И ни одна из прочих добродетелей этим тоже не занимается. В самом деле, ковать оружие — это дело не мужества, а чего-то дру­гого, но дело мужества — взять его и правильно им воспользоваться. То же [можно сказать] о благоразу­мии и прочих добродетелях. Заниматься приобрете­нием, конечно, свойственно не щедрости, а искусству о<> приобретения (chrömatistikös). 25. Благородство (megalopsykhia) — это середина между кичливостью и приниженностью. Дело тут ка­сается чести и бесчестья — чести, которая воздается не толпой, а достойными людьми, и именно такой че­сти больше всего. Ведь достойные люди воздадут честь, правильно попяв и рассудив, а благородный сам пред- 25 почтет, чтобы честь ему воздали те, кто сознает, что он достоин чести. И не ко всякой чести будет иметь отношение благородство, а лишь к самой высокой, когда это чтимое есть благо, причем такое, которое за­нимает в ряду благ место первоначала ,5. Люди жалкие и дурные, но мнящие себя великими so и думающие, что их должны соответственно чтить,— кичливы. Те же, кто считает себя достойными мень­шего, чем им подобает,—приниженны. Значит, посре­дине между ними стоит тот, кто не считает себя до-стойпым мепыней чести, чем ему подобает, но и не мнит себя достойным большей, причем не всякие по­чести принимает. Таков благородный. Ясно, таким об- зз разом, что благородство — середина между кичли­востью и приниженностью. 26. Широта (megaloprepeia)—середина между мо­товством и мелочностью. Широта — [добродетель, от­носящаяся к] тратам, которые следует делать при шгь подобающих обстоятельствах. Тот, кто тратит, где не на­до,— мот; скажем, если кто угощает пирующих в склад­чину так, словно это брачное пиршество, то оп мот (мот — это человек, который в неподходящее время 11 Аристотель, т. 4 321 5 показывает свое благосостояние), Мелочный ведет се­бя противоположным образом: там, где нужны боль­шие траты, он не станет их делать, или, неся расходы на хорегию или свадьбу, будет тратиться недостойно, скудно. Таков мелочный. Широта уже самим своим на­званием показывает, что она такова, как мы о ней го-ю ворим. Ведь когда человек в подобающее время широко тратится, то «широта» правильно обозначает его. Итак, широта, поскольку она заслуживает одобрения, есть некая середина между недостаточностью и чрезмер­ностью в расходах, когда человек растрачивается по­добающим образом на то, на что следует. Существуют, по общему мнению, многие виды шн-15 роты. Ее имеют в виду, когда говорят, например: «Он сделал широкий жест». И в других подобных случаях о широте говорят в переносном, а не в прямом смысле, потому что широта заключается не в этих вещах, а в тех, о которых мы сказали. 27. Негодование (nemesis) — середина между за­вистью и злорадством. И то и другое чувство заслу-го живает порицапия, негодующий же достоин одобрения. Негодование — это скорбь о том, что блага принадле­жат недостойному; негодующий — тот, кого огорчают такие вещи. Он же огорчится и тогда, когда увидит, что кто-то страдает незаслуженно. Таковы пегодова-25 ние и негодующий. Завистливый же ведет себя проти­воположным образом. Его будет огорчать благоденствие любого человека, будь оно заслуженное или незаслу­женное. Так же и злорадпый будет рад беде любого человека, заслуженной и незаслуженной. Негодующий же не таков, он как бы векая середина между ними. зо 28. Чувство собственного достоинства (semnotßs) •— середина между своенравием и подхалимством. Оно проявляется при взаимном общении людей. Своеирав-пый таков, что не способен ни общаться, пи разгова­ривать с кем-либо. Само имя, по-видимому, указывает на его характер: своенравный — это как бы правящий­ся сам себе и довольный самим собой. А подхалим — S5 это умеющий общаться со всеми, всячески, везде. Ни тот ни другой не похвальны. Похвален тот, у кого есть чувство собственного достоинства; как средний между ними, он общается не с любым без разбора, 322 н с достойными и не сторонится всех, но входит в об­щение с достойными же. 29. Скромность (aidös) — середина между бесстыд- поза ством и стеснительностью. Она проявляется в поступ­ках и словах. Бесстыжий говорит и действует как при­дется, при любых обстоятельствах, обращаясь ко вся­кому. Стеснительный, напротив, остерегается делать и о говорить что бы то ни было перед кем бы то пи было (ведь человек, во всем стесняющийся, бездеятелен). Скромность и скромный — некая середина между пи-ми: скромный не станет вслед за бесстыжим говорить все и по-всякому, по и не будет, подобно стеснитель­ному, остерегаться всего и всегда, а будет говорить и io делать там, где надо, что надо и когда надо. 30. Чувство юмора (eytrapelia) — середина между шутовством и дикарством. Его область — насмешки. Шут считает нужным но всякому поводу смеяться над всем, а дикарь отказывается сам смеяться, не хочет, чтобы над ним смеялись, и сердится. Посредине меж- \ъ ду ними человек с чувством юмора. Он не смеется надо всем по всякому поводу, но и не дичится. О чувстве юмора можно говорить в двух смыслах: человек с чув­ством юмора — это и тот, кто умеет отпустить меткую шутку, и тот, кто переносит насмешки. 31. Дружелюбие (philia) — середина между лестью го и враждой. Проявляется оно в поступках и словах. Льстец добавляет больше того, что должно и что име­ется на самом деле, а враждебный ненавистник отни­мает и то, что есть. Ни тот ни другой по справедли­вости не заслуживают одобрения. Дружелюбный же занимает срединное место между ними: он не станет 25 добавлять сверх того, что есть, и не будет хвалить того, что не должно, однако и принижать пе будет и ни в каком случае не станет говорить противное тому, что думает. Таков дружелюбный. 32. А правдивость (aletheia) — среднее между при­творством (eiröneias) и хвастовством и проявляет себя в речах, однако не во всяких. Хвастун выказывает себя имеющим больше того, что у него есть, или знаю- зо щим то, чего не знает; притворщик, напротив, делает 11* 323 вид, что имеет меньше, чем на самом деле, и не гово­рит того, что знает, но скрывает свое знание. Правди­вый не станет делать ни того ни другого: он не будет 35 делать вид, что имеет больше или меньше того, что имеет, по скажет и про имущество, и про знание, что у пего есть то, что есть. Добродетели ли это или не добродетели — об этом другое исследование 16. Ясно, однако, что они — сере­дины между названными [крайностями], и люди, жи­вущие сообразно [такой середине], бывают хвалимы. 33. Осталось сказать еще о справедливости (dikaio-ii93b synês)—что она такое, в чем проявляется и к чему относится. Возьмем сначала справедливое — что оно такое. Справедливое бывает двух родов. Один из них — соответствие закону: справедливым называют то, что приказывает закон. Закон велит поступать мужествен-5 но, благоразумно и вообще вести себя в согласии с тем, что зовется добродетелями. Вот почему, как говорят 17, справедливость — это, по-видимому, некая совершен­ная добродетель. Ведь если справедливое — это то, что велит делать закон, а закон приказывает исполнять все добродетели, то поступающий справедливо в соот­ветствии с требованиями закона достигнет совершен-10 иого достоинства, так что справедливый и справедли­вость — это некая совершенная добродетель. В этом состоит и к этому относится один род справедливого. Однако мы исследуем не такое справедливое и не та­кую справедливость. В самом деле, при таком пони­мании справедливого возможно быть справедливым са­мому с собой: благоразумный, мужественный, воз-15 держиый бывает таким сам по себе. От упомянутого справедливого, требуемого законом, отличен второй род справедливого — справедливое по отношению к дру­гому человеку. В вещах справедливых по отношению к другому человеку нельзя быть справедливым [толь­ко] для самого себя, А мы исследуем как раз справед­ливое по отношению к другому и соответствующую ему справедливость 18. 20 Справедливое по отношению к другому есть, соб­ственно говоря, равенство (to ison). В самом деле, не­справедливое — это неравное: когда люди наделяют себя хорошими вещами больше, а плохими меньше, то тут имеет место неравенство, и принято думать, что 324 таким путем совершают несправедливость и подвер­гаются ей. Итак, если несправедливость сводится к не­равенству, то очевидно, что справедливость и справед­ливое состоят в равенстве обязательств (symbolaiön). Поэтому ясно, что справедливость есть некая середина между излишеством и нехваткой, между многим и ма­лым: несправедливый, совершая несправедливость, имеет больше, а терпящий несправедливость, подвер­гаясь си, имеет меньше. Середина между ними — спра­ведливое, среднее же — это равное. Так что равное между большим и меньшим справедливо, а справедли­вый— это человек, стремящийся иметь равное. Причем равное бывает между по меньшей мере двумя лицами. Итак, быть равным но отношению к другому справед­ливо, и такого человека можно назвать справедливым. Поскольку, однако, справедливость заключена в справедливом, то есть в равном, то есть в середине, причем о справедливом говорится как о справедливом в чем-то, о равном — как о равном чему-то, о сред­нем — как о среднем между чем-то, то, следовательно, справедливость и справедливое будут таковыми по от­ношению к кому-то и в чем-то. Если справедливое — это равное, то пропорциональ­но равное также будет справедливым. Пропорциональ­ность предполагает самое меньшее четыре члена: Атак относится к В, как Г к Д. Например, есть пропорцио­нальное [равенство] в том, что имеющий большое имущество делает большой взнос, а имеющий малое — малый взнос, и равным образом в том, что понесший большие труды получает много, а понесший малые — мало. Как потрудившийся относится к петрудившему-ся, так [полученпое первым] многое относится к [по­лученному вторым] малому, а потрудившийся относит­ся [к полученному им] многому, как нетрудившийся — к [полученному им] малому. И Платон в «Государст­ве» явно применяет эту справедливую пропорциональ­ность 19. Земледелец, говорит оп, производит хлеб, строитель — дом, ткач — плащ, сапожник — обувь; и земледелец при этом дает строителю хлеб, а строитель земледельцу — дом, и равным образом все прочие всту­пают в такие же соотношения, обменивая свои изделия на то, что есть у других. В этом состоит пропорция: земледелец так относится к строителю, как строитель к земледельцу. Равным образом и между сапожником, 325 15 ткачом и всеми другими существует одинаковая про­порция взаимных отношений, и этой пропорциональ­ностью держится общественная жизнь (politeian). Та­ким образом, справедливое — это, по-видимому, пропор­циональное; общественная жизнь держится справедли­востью, и справедливое — то же, что пропорциональное. Поскольку, однако, строитель ценит свою работу выше, чем сапожник, и сапожнику было трудно обмс-20 ниваться со строителем — в обмен на обувь нельзя бы­ло брать дом,—то постановили (enomisan) пользовать­ся серебром, объявив его монетой (nomisma), за кото­рую все это можно купить: каждый за свою вещь назпачал цену, и так производили обмен друг с дру-25 гом; тем самым поддерживалась государственная общ­ность (politikên koinöiüan). Итак, если справедливое заключено в таких вещах и в том, о чем сказано выше, то справедливость в от­ношении к ним есть некое расположение (hexis), на­меренно стремящееся к названным вещам в названных обстоятельствах. Справедливое — это также и взаимопретерпеванио (to antipeponthos), но не в том смысле, какой вклады-зо вали в пего пифагорейцы20. Они полагали, что спра­ведливо претерпеть самому то, что сделал другому. Но такое определение не может относиться ко всем. Ведь не одно и то же справедливо для слуги и для свобод­ного: если слуга ударит свободного, справедливо от­ветить не ударом, а многими, то есть взаимопретерпе­вание справедливо тоже при пропорциональности: со-35 отношение, какое существует между свободным как высшим и рабом, существует и между ответным дейст­вием и действием раба. Таким же [пропорциональ­ным] будет и отношение свободного к свободпому. Если кто вырвал кому глаз, то справедливое не в TOMt чтобы в ответ и ему только глаз вырвали, по в том, чтобы он потерпел еще больше, с соблюдением пропор-имь циональности: ведь и пачал он первый, и поступил не­справедливо; он несправедлив вдвойне, и справедливо, чтобы пропорционально несправедливостям и он пре­терпел в ответ больше того, что сделал. Поскольку о справедливом говорится во многих зна­чениях, следовало бы определить, какое именно спра­ведливое мы исследуем. 5 Говорят, что есть место для справедливости в от-326 ношениях слуги к господину и сына к отцу. Но спра­ведливое тут, по-видимому, лишь омоним к справедли­вому между гражданами государства. Справедливость, которую мы исследуем,— это гражданская справедли­вость, то есть она больше всего сводится к равенству (ведь граждане — это своего рода «общники» 2l и по ю природе стремятся к равенству, по различаются нра­вом), в отношениях же сына к отцу и слуги к госпо­дину нет, как нам кажется, ничего от такой справед­ливости. Ведь [нет пичего от такой справедливости и в отношениях] ко мне моей ноги или моей руки, равно как и любого из моих членов. Таково, по-видимому, и отношение сына к отцу. Сын — это как бы некая часть отца, пока он пе встанет в разряд взрослых мужчин ^ и пе отделится от отца. Тогда он уже равен и подобен отцу. Именно таковыми стремятся быть граждане. По той же причине нет ничего от справедливости в отно­шениях слуги к господину. Слуга — это нечто принад­лежащее господину. Если и существует для него спра­ведливое, то это «домашнее справедливое» по отноше- 20 пию к нему. Мы же исследуем не такое справедливое, а гражданское. Гражданское справедливое состоит, по-видимому, в равенстве и подобии. Однако к государст­венному справедливому близко справедливое, бываю­щее в общении между мужем и женой. Жена ниже мужа, но очень близка ему и в наибольшей мере при- 25 частна его равенству, поэтому жизнь их близка к об­щению, которое имеет место среди граждан, и выходит, что справедливое в отношениях между женой и мужем преимущественно перед другими [видами справедли­вого] есть [справедливое] гражданское. Итак, посколь­ку справедливое — это то, что находит себе место в общении людей внутри государства, справедливость и справедливый человек имеют отношение к гражданско- зо му справедливому. Справедливость может быть природная и установ­ленная законом. Однако не надо понимать этого так, будто [в первом случае] не бывает никаких перемен. Ведь и с вещами, существующими от природы, проис­ходят изменения. Скажем, если бы все мы постоянно упражнялись в бросании левой рукой, обе наши руки стали бы правыми. Но по своей природе левая рука — это левая, и правая все равно лучше, чем левая, в силу зз своей природы, хотя бы мы и все делала левой рукой, 327 как правой. Из-за этих перемен вещи не перестают быть по природе тем, что они есть. И если в большин­стве случаев и большую часть времени левая рука ос­тается левой, а правая — правой, это у них от природы. 5я Так же обстоит дело и со справедливым от приро­ды. Если при нашем обращении с ним оно изменяется, это не значит, что нет справедливого от природы. Оно есть. Остающееся в большинстве случаев справедли­вым, видимо, и есть справедливое от природы. То, что мы сами положим и признаем справедливым, становит­ся ся после этого таковым, и мы называем его справедли­вым по закону. Справедливое от природы выше справед­ливого по закону, однако исследуем мы гражданское справедливое, а оно существует по закону, не от природы. Может показаться, что несправедливое (adikon) и несправедливое дело (adikema) — одно и то же, но это 10 не так. Несправедливое — это определенное законом; например, несправедливо не возвращать полученного на хранение. Несправедливое дело — это уже совер­шенный несправедливый поступок. Равным образом н справедливое (dikaion) не тождественно справедливо­му делу (dikaiopragema): справедливое — это опреде­ленное законом, а справедливое дело — совершение справедливых поступков. Когда имеет iviecTO справедливое, а когда пет? Го-15 воря вообще, когда человек поступает по свободному выбору, добровольно (о том, что такое добровольно, мы говорили выше) и сознавая, по отношению к комуг каким способом и ради чего он это делает, при таком условии совершается справедливое. Подобно этому и несправедливый человек — это тот, кто действует, со­знавая, по отношению к кому, каким способом и ради чего [он действует]. Если же кто поступит песправед-20 ливо, не ведая ни одной из этих вещей, то оп не на­рушитель справедливости, а несчастный. Так, если, думая, что убивает врага, человек убьет отца, он по­ступит несправедливо, однако в этом случае он будет не нарушителем справедливости, а несчастным. По­скольку совершающий несправедливое не бывает на­рушителем справедливости, если поступает по неведе­нию, о чем мы только что вели речь, говоря, что оп 25 действует, не зная кому, чем и ради чего наносит вред, нам надо теперь дать определение неведению, [пока­зав], в каком случае человек не бывает несправедлив, 328 если даже вредит кому-либо в неведении. Пусть опре­деление звучит так: когда неведение — причина како­го-то поступка и человек совершает его не по доброй воле, он не нарушитель справедливости; когда же че­ловек сам причина своего неведения и делает что-то в неведении, он ведет себя несправедливо, и его по 3о праву будут звать несправедливым. Возьмем пьяниц. Совершившие зло в пьяном виде — нарушители спра­ведливости, потому что они сами причина своего неве­дения. Ведь они могли не напиваться до такой сте­пени, чтобы не сознавать, что бьют отца. Подобно этому и в других случаях нарушителями справедли- 35 вости бывают те, кто совершает неправый поступок по неведению, которому причина — они сами. Если же не они сами в нем виновны и причина, но которой содеян­ное имя было содеяно,— неведение, то они не нару­шители справедливости. Таким неведением бывает есте­ственное неведение. Дети, например, в неведении бьют шяь родителей, однако такое естественное неведение не за­ставляет нас за подобное действие называть детей на­рушителями справедливости, потому что причина по­ступка тут — неведение, но дети неповинны в нем, поэтому и не называют их несправедливыми. А как с перенесением несправедливости? Можно ли 5 добровольно терпеть несправедливость? Или, скорее, нельзя? В самом деле, мы добровольно совершаем спра­ведливые и несправедливые поступки, но терпим не­справедливость от других недобровольно. Мы избе­гаем даже быть наказанными, так что очевидно, что по доброй воле мы не станем подвергаться несправед­ливости. Добровольно никто не терпит вреда себе, а терпеть несправедливость — это значит терпеть вред. Да, скажут нам, но бывает, что люди уступают ю кому-то, имея право на равную долю, так что если равное, как мы говорили, справедливо, а меньшее — несправедливо, причем имеющий меньше соглашается добровольно, то, выходит, он добровольно подвергается несправедливости. Но что это опять же не так, ясно из следующего. Все берущие себе меньшую долю при­емлют взамен честь, похвалу, славу, дружбу или иное, is что в том же роде, а кто получает что-либо взамен того, что упускает, уже не терпит несправедливости; если же не терпит несправедливости, то и не терпит ее по доброй воле. И еще: берущие себе меньшую долю, 329 то есть терпящие несправедливость, как пе полу­чающие равного, рисуются этим и превозносятся, го-2Э воря: «Я мог взять равную долю и не взял, но уступил старшему или другу». Но терпящий несправедливость никогда этим пе станет превозноситься. Если терпя­щим несправедливость не свойственно превозноситься, а в данном случае люди превозносятся, то, неся ущерб, они пе терпят несправедливости; если же пе терпят несправедливости, то и не могут терпеть несправедли­вость добровольно. 25 Этому и подобным доводам противостоит довод «от невоздержности». А именно невоздержный вредит сам себе, причиняя зло, и делает это добровольно; созна­тельно вредя сам себе, оп, выходит, сам от себя терпит несправедливость добровольно. Однако и здесь извест­но ное разграничение не позволяет воспользоваться этим доводом. Разграничение сводится к тому, что никто не хочет терпеть несправедливость. Невоздержный же охотно предается своему невоздержанию, так что сам по отношению к себе совершает несправедливость. Зна­чит, он хочет, чтобы с ним случилось дурное; по ни у кого пе бывает желания терпеть несправедливость. Так что и невоздержный тоже не причиняет добровольно сам себе несправедливость. 85 Однако, пожалуй, тут опять кто-нибудь задастся вопросом, возможно ли поступать несправедливо с са­мим собой? Если смотреть с точки зрения невоздерж­ного, то, видимо, возможно. И еще следующим обра­зом несправедливость по отношению к самому себе представляется возможной. Если справедливы те дела, которые устанавливает закон, то человек, не испол­няющий их, несправедлив, и если он упустил возмож-nofta иость исполпить их по отношению к лицу, на которое указывает закон, то этому лицу такой человек нано­сит несправедливость. Но закон [в числе прочего] ве­лит быть благоразумным, приобретать имущество, за­ботиться о теле и тому подобное; выходит, кто ведет себя не так, тот причиняет несправедливость сам себе, 5 ведь несправедливость в этом случае ни на кого дру­гого пе распространяется. Однако [подобное рассуж­дение] едва ли было правильным, и невозможно, что­бы человек был в этом смысле несправедлив по отно­шению к самому себе. В самом деле, невозможно, чтобы один и тот же человек одновременно имел и 330 больше и меньше, поступал добровольно и недобро­вольно. Но поступающий несправедливо в силу того, что он несправедлив, имеет больше, а терпящий не- ю справедливость тем самым, что он ее терпит, имеет меньше. Поэтому, если он сам по отношению к себе несправедлив, получается, что один и тот же человек в одно и то же время имеет и больше и меньше. Но это невозможно. Значит, невозможно, чтобы человек ^ сам по отношению к себе был несправедлив. И еще. Поступающий несправедливо действует до­бровольно, а терпящий несправедливость терпит ее не­вольно, так что если возможно быть несправедливым но отношению к самому себе, то окажется возможным делать одновременно что-то и по доброй воле, и не по доброй. Но это невозможно. Значит, и такое рассуж­дение исключает возможность несправедливости по от­ношению к самому себе. И еще: возьмем несправедливые поступки каждый в отдельности. Люди несправедливы, когда пе отдают залога, развратничают, воруют или делают другое ка- 20 кое-пибудь несправедливое дело. Но никто никогда не лишал сам себя своего залога, не впадал в блуд с соб­ственной женой и пе воровал сам у себя. Поэтому если в этом состоят несправедливые поступки, то невозможно быть несправедливым по отношению к са­мому себе. Если все же тут возможна несправедли- 25 вость, то это «домашняя несправедливость» (oikonomi-kon adikcma), a ne гражданская. Ведь душа, разделен­ная на мпого частей, имеет в себе часть лучшую и худшую, так что если возникает какая-то несправедли­вость в душе, то это несправедливость частей души по отпошеиию друг к другу. Такую «домашнюю неспра­ведливость» мы подразделили на несправедливость по отпошентпо к худшей и лучшей части, когда сам чело- зэ век поступает с собой справедливо и несправедливо. Мы рассматриваем, однако, не это, а гражданскую неспра­ведливость. Таким образом, пока речь идет о неспра­ведливостях, которые подлежат нашему рассмотрению, поступать несправедливо с самим собой невозможно. И еще вопрос: кто из двух совершает несправедли­вость и в ком [источник] несправедливого поступка — в получившем что-либо несправедливо или в том, кто 35 судит и присуждает, как случается при состязаниях? Получивший пальму от председательствующего и при-331 судившего ее не бывает пе прав, хотя бы пальма была дана ему несправедливо; тот же, кто плохо рассудил атъ и дал се,— несправедлив. Но и он несправедлив в од­ном отношении, а в другом — прав: он не различил того, что по истине и но природе своей справедливо, и потому не прав, однако остается правым по отноше­нию к тому, что самому ему кажется справедливым. 34. Про добродетели мы успели сказать и что они 5 такое, и в чем заключены, и на какие вещи направ­лены, а нро каждую из них сказали, что мы поступаем наилучшим образом, действуя в соответствии с пра­вильным рассуждением (kata ton orthonlogon) 22. Но говорить о действиях в соответствии с правильным рассуждением — это все равно как если бы мы сказа­ли, что всего лучше достичь здоровья, если применять средства, приносящие здоровье. Тут нет ясности ίο (asaphes). И мне скажут: разъясни, какие средства при­носят здоровье. Так и относительно рассуждения [надо выяснить], что оно такое и когда оно правильно. Необходимо, пожалуй, определить сначала, какой [части души] присущ разум. Выше мы уже провели разграничение в общих чертах, сказав, что в душе есть часть, имеющая разум (logon ekhon), и часть, пе ноль-ю зующаяся разумным рассуждением (alogon). Обладаю­щая разумным рассуждением часть души делится на две части — на совещательную (boyleytikon) и позна­вательную (epistemonikon). To, что они отличны друг от друга, можно обнаружить исходя из того, на что они направлены. Подобно тому как отличны друг от 20 друга цвет, вкус, звук, запах, различны и чувства, ко­торые природа дала для их восприятия: мы узнаем звук при помощи слуха, вкус — при помощи органа вкуса, цвет — при помощи зрения. Таким же способом надо рассуждать и об остальном: поскольку душе под­лежат разные предметы, разнообразны и части души, которыми мы их познаем. Мыслимое отлично от чувст­венного, но и то и другое мы познаем душой; значит, не одна и та же часть будет иметь отношение к ве­щам мыслимым и чувственным. Совещательная, то есть избирающая (proairetikon), часть души направлена на чувственные предметы, на то, что находится в движе­нии, и вообще на то, что подлежит возникновению и уничтожению. В самом деле, мы совещаемся относи-332 тельпо вещей, делать или не делать которые зависит ао от нашего выбора, для которых возможны обсул«дение и выбор, делать их или не делать. Но таковы вещи чувственные и находящиеся в подвижной изменчи­вости. Поэтому, если так рассуждать, избирательная часть души касается вещей чувственных23. После этих разграничений, — поскольку речь идет об истине, мы же исследуем, как проявляет себя нети- 35 па, и поскольку [в качестве проявлений истины] су­ществуют знание, разумность, ум, мудрость, предполо­жение,— должно сказать, на что эти последние па-правлены. Знание (epistëmë) распространяется на то, что познаваемо при помощи доказательства и рассул;- п«ла дения; разумность (phronesis) касается вещей, связан­ных с деятельностью, когда имеет место выбор и укло­нение, когда делать что-либо или не делать зависит от нас. Создавая вещи, мы делаем их, а исполняя, дей­ствуем, и это пе одно и то же 24. При создании наряду с деланием есть еще и другая цель. Возьмем, напри­мер, строительное искусство. Оно есть создание домов, и цель его — готовый дом, а не только его делание. Это относится и к плотницкому делу, и к прочим ви­дам создающей деятельности. При исполнении нет иной цели, кроме самого действия. Так, например, при игре на кифаре нет никакой иной цели, и сама цель ее как ю раз и есть действие игры, исполнение. Разумность на­правлена на такое действие и на вещи исполняемые, а мастерство (techne) — на дела и создаваемые вещи; недаром изобретательность больше проявляет себя в делах создаваемых, чем в исполняемых. Поэтому мож­но признать, что разумность — это некое состояние вы­бора и исполнения действий, исполнять или не испол- is нять которые зависит от нас,— действий, которые па-правлены па пользу. Разумпость — это, пожалуй, добродетель, а не зна­ние. Ведь разумных хвалят, хвалят же за добродетель. И еще: существует наивысшая степень всякого зна­ния, но для разумности нет высшей степени, потому что она сама, по-видимому, уже есть некая высшая 20 степень. Ум (noys) направлен па первоначала вещей умо­постигаемых и сущих. В самом деле, знание имеет дело с вещами доказуемыми, первоначала лее недока­зуемы, поэтому не знание, а ум имеет дело с перво-333 началами. Мудрость же (sophia) сложена из знания и ума. Ведь мудрость имеет дело и с первоначалами, 25 и с тем, что происходит из первоначал и на что на­правлено знапие; поэтому в той мере, в какой муд­рость имеет дело с первоначалами, она причастна уму, а в той, в какой она имеет дело с вещами доказуемы­ми, существующими вслед за первоначалами,— она причастна знанию. Итак, ясно, что мудрость состоит so из ума и знания, так что она должна быть направлена на те же предметы, что ум и познание. Предположение же (hypolepsis) —это [способность] сомневаться, когда мы думаем обо всем, так ли об­стоит дело или не так. Одно и то же ли разумность и мудрость? Или, ско­рее, нет? Ведь мудрость направлена на вещи доказуе-35 мые и неизменные, разумность же — не на них, а на вещи изменчивые. Назовем, к примеру, прямое, кри­вое, вогнутое и тому подобное — они всегда остаются самими собой. А полезные вещи не пребывают неиз­менными: сейчас что-то полезно, а назавтра уже нет, 1197ь одному полезно, другому — нет, в одном виде полезно, ъ другом — нет. На полезные вещи направлена разум­ность, но не мудрость. Значит, мудрость отлична от разумности. Добродетель ли мудрость или нет? Что она — до­бродетель, можно показать, ссылаясь на разумность. 5 В самом деле, разумность, как мы говорим,— это доб­родетель одной части из разумных частей души; ра­зумность ниже мудрости, потому что направлена на низшие предметы: мудрость, утверждаем мы, связана с вечным и божественным, разумность — с полезным ю для человека. Если низшее — добродетель, то для выс­шего тоже естественно быть добродетелью; поэтому ясно, что мудрость — это добродетель. А что такое сообразительность (synßsis), на что она направлена? Сообразительность проявляет себя в том же, что .и разумность,—в действиях и поступках. Сообразительным человек зовется тогда, когда он спо­собен принять решение и правильно судить и видеть. is Однако суждение его касается малого, в малых вещах. Сообразительность и сообразительный человек — это некая часть разумности и разумного человека, и без них ее не бывает. Нельзя отделить сообразительного от разумного. 334 Подобным образом, похоже, обстоит дело и с на­ходчивостью (deinotes). Находчивость и находчивый человек — это не то же самое, что разумность и ра- ю зумный, при том что разумный находчив и потому на­ходчивость как-то содействует разумности. Но и дур­ного человека называют находчивым. Так, например, Ментор был, по-видимому, находчив, но не был разу­мен. Разумному и разумности свойственно стремиться к самому лучшему, избирать его и всегда выполнять. Находчивости же и находчивому — усматривать, при 25 помощи каких [средств] может быть выполнено каж­дое дело, и доставлять их. Итак, находчивый, по-види­мому, проявляет себя в этом и имеет дело с подобными вещами. Может вызвать вопрос и удивлепие, почему мы, го­воря о нравах, то есть неким образом о политике, гово­рим о мудрости. Во-первых, видимо, потому, что рас- зо смотрение ее не чуждо предмету, если, как мы утверж­даем, мудрость — это добродетель. И еще, конечно, потому, что философу свойственно исследовать попутно все, что так или иначе входит в его предмет. Мы гово­рим о том, что в душе, и необходимо сказать обо всем 35 в ней; мудрость также находится в душе, поэтому речь о мудрости не чужда [нашему предмету]. Как паходчивость относится к разумности, так в каждой добродетели, по-видимому, [природное пред-расположепио относится к совершенному состояпию добродетели]. Всякому человеку, говорю я, уже от природы присущи добродетели. У каждого, например, есть тяга без рассуждения к чему-то смелому и пра­вому, и любая [добродетель предполагает] такую же нова тягу. Существуют также добродетели по привычке и зависящие от личного выбора. Те, которым сопутст­вует разум, совершенны и вызывают похвалу. Природ­ной добродетели самой по себе не присуще рассужде­ние; но если она отделена от рассуждения, то мала и s не вызывает похвалы, если же соединена с рассужде­нием и выбором, это делает добродетель совершенной. Поэтому природный порыв к добродетели и содейст­вует разумной добродетели, и вместе с тем не может помимо разума стать добродетелью. С другой стороны, и рассуждение и свободный выбор, если нет природ­ного порыва, не достигают состояния совершенной доб­родетели. Поэтому не прав был Сократ, говоривши^ ю 335 что добродетель — это рассуждение -&: от поступков-де смелых и справедливых нет пользы, если человек не ведает, [что такое добродетель], и не делает ее пред­метом своего разумного выбора. На этом основании Сократ называл добродетель рассуждением и был не прав. Нынешние судят лучше: добродетель, говорят они,— это [способность] совершать прекрасные дела, ι:, соответствующие правильному рассуждению (kata ton orthon logon). Однако и они не правы. Ведь человек может совершить справедливый поступок без выбора и без знапия о том, что такое прекрасное, но действуя но какому-то нерассуждающему порыву, причем его поступок [может быть] правильным и соответствовать правильному рассуждению (то есть, скажем мы, он поступил так, как ему велело бы правильное рассуж­дение). Однако в этом случае его действие не заслужи­ли вает похвалы. Наше определение — «порыв к прекрас­ному, соединенный с рассуждением»—лучше; такой порыв — это и есть добродетель, и он достоин похвалы. У кого-нибудь, пожалуй, может вызвать вопрос, добродетель ли разумность или нет. Да, она доброде­тель, н вот откуда это видно: поскольку справедли-25 вость, мужество и прочее — добродетели в силу того, что они прекрасные действия и вызывают похвалу, то, очевидно, и разумность должна принадлежать к ве­щам, вызывающим похвалу и стоящим в ряду добро­детелей, коль скоро разумность толкает к тому же по­ступку, что и мужество. Да и вообще, что бы ни пове­ло лела разумпость, то мужество и делает. Поэтому если мужество заслуживает похвалы за поступки, которые велит делать разумность, то сама разумность вполпе должна заслуживать похвалы и быть добродетелью. О том, исполняющая ли (praktike) деятельность ра­зумность или нет, можно сделать вывод из следую­щего, обратив внимание па ремесла, на строительное искусство например. Как мы говорили, в строительство участвуют двое: один, называемый архитектором, и второй — его помощник, делающий дом. Но и архитек­тор, поскольку он создавал дом, также создатель дома. Подобным образом обстоит дело и с прочими видами создающей деятельности. В них участвуют руководи-iioRb тель (arkhitektön) и его помощник. Итак, руководи­тель создает нечто и то же самое создает его помощ­ник. 336 Если и с добродетелями обстоит дело точно так же, а это и вероятно и правдоподобно, то разумность тоже должна быть исполняющим действием. Ведь все доб­родетели — исполнители действий, а разумность — это 5 как бы архитектор среди них: как она прикажет, так и действуют добродетели и те, кто им следует. Поэто­му раз добродетели [из числа вещей] исполняющих и действующих, то и разумпость также должна быть ис­полняющей и действующей. Требует решения и такой вопрос: первенствует ли разумность над всем в душе, как на первый взгляд кажется, или нет? Над высшими [свойствами], по-ви- ю димому, пет. Над мудростью, например, она не первен­ствует. Но, скажут, разумность обо всем печется, она — госпожа повелевающая26. Ее, пожалуй, можно сравпнть с управителем дома. В самом деле, он — гос­подин всего и всем управляет, однако не первенствует надо всем, а доставляет досуг хозяину, чтобы тому [за- is боты] о яшзненпых потребностях не мешали творить прекрасные и приличные ему дела. Подобно этому и разумпость, словно управитель у мудрости, доставляет мудрости досуг и возможность делать свое дело, сдер­живая страсти и вразумляя (söphronidzoysa) их. *го КНИГА ВТОРАЯ (В) 25 1. После этого следует рассмотреть порядочность (epieikeia), что она такое, в чем заключается и на что направлена. Порядочность и порядочный человек — это тот, кто довольствуется меньшим того, на что име­ет законпое право. А именно, есть вещи, которые зо законодатель не в силах точно определить по отдель­ности, но называет их в общем. Кто в этом случае ус­тупает и избирает для себя то, что законодатель хотел определить по отдельности, по не мог, тот человек по-рядочлый. Это не значит, что оп вообще умаляет себя в своих законных правах. Он умаляет себя пе в пра­вах естественных и подлинных, а лишь в том, что со­гласуется с законом и что упустил определить законо­датель. 2. Сознательность и сознательный (eygnömön) ка-85 саготся тех же вещей, что и порядочпость,—дел спра-« ведливых, по оставленных законом без точного опреде­ления. Сознательный — это человек, способный судить о том, что пропущено законодателем, и попимающий, И99а что опущенное тем не менее справедливо. Сознатель­ность пе бывает без порядочности. Сознательный — тот, кто судит подобающим ему образом; порядоч­ный — тот, кто действует в соответствии с таким суж­дением. 3. Рассудительность (eyboylia) касается тех же ве-5 щей, что и разумность, а именно того, что можно выполнить, избрать или избегнуть, и не бывает без ра­зумности. При этом разумность направлена на дейст­вие в таких вещах, а рассудительность — это состоя­ние, расположение или нечто подобпое, направленное па достижение наилучшего и полезнейшего в дейст-338 виях. Поэтому если что-то само собой получается по чьему-то желанию, то рассудительность тут, по-види- ю мому, ни при чем: в тех случаях, где не соучаствует разум с его исканием наилучшего, мы не назовем рас­судительным того, у кого что-то вышло по его жела­нию, а скажем: ему везет. Везение — это удачи, к ко­торым непричастен испытующий разум. Справедливо ли при обхождении с людьми держать себя как равный с равными? (Например, скажем, при is общении с любым человеком считать его таким же, как ты.) Или, скорее, нет? Ведь так, по-видимому, ве­дут себя и льстец и подхалим. В то же время возда­вать при общении каждому по достоинству свойствен­но, по-видимому, справедливому человеку и достой­ному. Затруднение может вызвать вот еще что: если 20 поступать несправедливо — это значит вредить по доб­рой воле, сознавая, как и зачем, и если вред и неспра­ведливость имеют дело с вещами хорошими и направ­лены против хорошего, то поступающий несправедли­во, т. е. неправый, должен соответственно знать, что хорошо и что дурно, иметь же знание о таких вещах свойственно человеку разумному и разумности. Полу- 25 чается поистине нелепость: неправому присуще вели­чайшее благо — разумность. Или, скорее, неправому не присуща разумность? В самом деле, неправый не видит и не способен различать, что вообще хорошо и что хорошо для него, но ошибается. Разумности же зо свойственно правильно рассматривать такие вещи. Тут дело обстоит как во врачебной науке: все мы знаем, что целебно вообще и что приносит здоровье, знаем, что че­мерица, слабительное, надрезы и прижигания целитель­ны и приносят здоровье, однако мы не владеем врачеб­ной наукой, потому что не знаем, что благо в каждом as отдельном случае, как знает это врач, знающий, для кого именно бывает хорошо такое-то средство, когда именно и при каком состоянии. Ведь в этом лишь и со­стоит врачебная наука. Мы же, хотя знаем о целитель­ных средствах вообще, не владеем врачебной наукой, и она не имеет к нам отношения. Так и человек не- шэь справедливый: он знает, что сами по себе господство, начальствование и власть — благо, но не знает, благо ли это для него и когда именно и при каком его состоя­нии благо. Но знать это — главное дело разумности, и, 339 б следовательно, несправедливому разумность не прису­ща. Вещи, которые выбирает несправедливый и с кото­рыми он правильно обращается,— блага, но блага сами по себе, а не для него: богатство и власть сами по се­бе благо, однако для него они могут и не быть благом, потому что, получив достаток и власть, он и сам себе, ίο и друзьям причинит много зла, ведь правильно поль­зоваться властью он не сможет. Заставляет задуматься и нуждается в рассмотрении вот еще что: можно ли по отношению к дурному че­ловеку совершать несправедливость? Или пет? Ведь если несправедливость — это [нанесение] вреда, а вред состоит в лишении благ, то [несправедливость], по-видимому, не причиняет [дурному человеку] вреда: дело в том, что блага, которые дурной человек иризпа-15 ет для себя благом, не суть для него блага. Богатство и власть будут вредны для дурного человека, пе спо­собного правильно ими пользоваться. Итак, если нали­чие их повредит дурному человеку, тот, кто отнимает их у него, не делает, по-видимому, ничего несправед­ливого. Толпе такое рассуждение, пожалуй, покажется парадоксальным: ведь все думают, что они способны пользоваться властью, силой, богатством. Однако это го мнение превратно, как показывает практика законода­тельства. Не всем законодатель позволяет начальство­вать: для того, кто собирается стать у власти, определя­ется возраст и достаток, потому что не всякий спосо­бен быть начальником. Если же кто-то вознегодует от того, что он не у власти, или от того, что ему не по-25 зволяют управлять, ему можно сказать: у тебя в душо нет того, при помощи чего ты мог бы начальствовать и управлять. Мы видим также, что [больному] телу не могут принести здоровья вещи, хорошие сами по себе, но, кто хочет вылечить больное тело, должен прежде всего пить воду и принимать малое количество зо пищи. Точно так же тому, у кого душа негодна, разве не следует, чтобы не делать ничего дурного, воздержи­ваться от богатства, власти, силы и тому подобных ве­щей, тем более что душа намного подвижнее и пере­менчивее тела? Подобно тому как больпому телом не­обходим указанный образ жизни, так и человеку с 35 больной душой надо вести подобную жизнь, не имея ничего из вышеназванного. Затруднение вызывает и такой вопрос: как надо 340 действовать, если нельзя действовать в одно и то же время и мужественно, и справедливо? Мы уже говори­ли, что во врожденных добродетелях есть только тяга t200a к прекрасному, но нет разумного основания. Человек же, делающий выбор, делает его при помощи разума и [в той части души, которая] обладает способностью рассуждать. Поэтому [в таком человеке] найдут себе место и выбор, и совершенная добродетель, которая, как мы говорили, соединена с разумностью и не быва­ет без врожденной тяги к прекрасному. Добродетель s не станет противницей добродетели, ведь ей свойствен­но подчиняться разуму и [действовать], как оп велит: куда бы он пи повел, туда она и склоняется. Разум же избирает лучшее. Прочих добродетелей нет без разум­ности, и совершенная разумность пе бывает одна, без ю других добродетелей: они как-то сотрудничают (syiier-goysi) друг с другом, сопутствуя разумности. Трудно решить и такой вопрос: обстоит ли с доб­родетелями дело так же, как и с прочими благами — внешними и относящимися к телу? Эти блага, когда их слишком много, портят людей. Так, большое бо- is гатство превращало людей в спесивых и неприятных. То же можпо сказать про другие блага — власть, по­чет, красоту и величие. Не так ли обстоит дело и с добродетелями и не станет ли человек хуже, имея в себе избыток справедливости и мужества? Или нет? Конечно, не станет. Одпако ведь добродетель вызывает 20 к себе почтение, а слишком большой почет делает лю­дей худшими: добродетель — причина почета, поэтому, возрастая, добродетель может портить людей. Или это не так? В самом деле, несмотря па то, что у доброде­тели много других дел, главное среди них — уметь пра- 25 вильпо пользоваться такими и им подобными благами. Если достойный человек, облеченный и большим поче­том, н властью, не пользуется ими правильно, то он уже пе может называться достойным человеком. Ни почет, ни власть не портят достойного, а значит, но зо портит его и добродетель. В общем же, как мы определили вначале, доброде­тели — это середина, и, чем добродетель выше, тем в большей мере она середина. Поэтому добродетель, воз­растая, сделает человека не худшим, а лучшим. Сере­дину же мы назвали серединой между бессилием стра­стен и их избытком. 341 35 4. Об этом сказано. Теперь нам следует обратиться к новой теме и говорить о воздержности и невоздерж-· ности. И добродетель эта, и порок необычны (atopoi); необычными по необходимости будут и рассуждения 120оь о них. Добродетель эта не похожа на остальные добро­детели. В самом деле, [если взять] другие добродете­ли, то разум и [добродетельное] чувство устремлены к одному и тому же и не противятся друг другу1, в этом же случае разум и чувство друг другу проти­вятся. В душе коренятся три свойства, за которые нас на­зывают дурными: порочность (kakia), невоздержность (akrasia), зверство. О порочности и о добродетели, что они такое и в чем состоят, мы уже говорили выше. Те­перь следовало бы сказать о необузданности и звер­стве. 5. Зверство (thoriotés) — это крайняя испорчеп-ю ность (kakia). Когда мы видим полного негодяя, мы говорим, что это не человек, а зверь, допуская тем са­мым, что есть такой порок — зверство. Противополож­ная добродетель остается безымянной: опа выше человека, как героическая и божественная. Безымянна же эта добродетель потому, что у бога нет своей добро­детели: бог выше всякой добродетели, и пе доброде-15 телыо определяется его достоинство, потому что в та­ком случае добродетель будет выше бога. Вот почему безымянна добродетель, противоположная пороку звер­ства. Этому пороку противостоит [добродетель] боже­ственная, не человеческая. Подобно тому как зверст­во — порок не человеческий, так и противоположная ему добродетель. 20 6. Начинать рассуждение о певоздержпости (akra-sias) и воздержности (egkrateias) надо с вещей, вызы­вающих вопросы, и с доводов, противоречащих тому, что кажется очевидным, чтобы, приняв во впимапио доводы, в которых заключены трудности и противоре­чия, рассмотреть их, исследовать и узнать истину об этих вещах, насколько это возможно. Так легче будет 25 увидеть истину. Сократ старший 2 совсем упраздняет невоздержность, он утверждает, что ее пет, заявляя, что никто не изберет для себя зло, зная, что это зло. Невоздержный же, по-видимому, знает, что зло — это 342 зло, однако, гонимый страстью, отдает ему предпочте­ние. 13 силу этого довода Сократ полагал, что не суще­ствует невоздержности. Но он не прав. Нелепо, дове- зэ рившись такому рассуждению, не заметить того, в существовании чего мы убеждаемся на опыте. Невоз­держными люди бывают, и они знают, что поступают дурно, однако поступают так. Если же невоздержность существует, то встает вопрос: обладает ли невоздерж­ный каким-то знанием (epistemen), при помощи кото­рого он видит и исследует, что дурное дурно? По-види­мому, нет, потому что нелепо, чтобы самое лучшее и 35 прочное в нас было побеждаемо чем-то, а ведь зна­ние — это как раз и есть самое постоянное в нас и са­мое неодолимое. Итак, [сократовское] рассуждение опровергается еще одним доводом — доводом, что зна­ния [у невоздержного] нет. Знания нет, но, может быть, есть мнение? А если невоздержный обладает мнением, то его нельзя пори­цать. Ведь если он в чем-то ведет себя нехорошо, не i20ia зная этого наверное, но лишь догадываясь, то ему простительно то, что он прельстился наслаждением и поступил дурно, не зная наверное, а лишь догадыва­ясь. Тех же, для кого мы находим извинение, мы не з порицаем, так что невоздержный, если он обладает одним только мнением, не вызовет порицания. Но он вызывает его! Вот таковы рассуждения, заводящие в тупик: к бессмыслице приводят доводы, утверждающие, что [невоздержный] не обладает знанием; к такой же бес­смыслице приводят и доводы, говорящие, что у него нет также и мнения. У кого-то вызовет вопрос вот еще что: человек бла- ю горазумный (söphröii) считается воздержным; но бу­дет ли он испытывать сильное влечение к чему-либо? Если он воздержан, то он должен испытывать сильное влечение; ведь не назовешь воздержным человека, ко­торый умеет сдерживать в себе только спокойные вле­чения. Охваченный же сильными влечениями уже не is будет благоразумным, потому что благоразумен тот, кто не имеет таких влечений и страстей3. Возникает и такая трудность: есть основания гово­рить, что в некоторых случаях невоздержный вызывает одобрение, а воздержный — порицание. Допустим, го­ворят, что кто-то рассуждает ошибочно и, когда рас- го 343 суждает, хорошие вещи кажутся ему дурными, жела­ние же его устремлено к хорошему. Выходит, что ра­зум не позволит ему действовать, но он [все равно] будет действовать, увлекаемый своим желанием, ведь невоздержный именно таков. И он совершит прекрас­ный поступок,— в самом деле, как мы допустили, же­лание влечет его к этому; разум же станет препятство­вать,— мы ведь допустили, что он ошибается в своем рассуждении о прекрасном. Такой человек будет не­воздержан, но вызовет одобрение: он заслуживает одобрения тем, что поступок его хорош. Получается явная нелепость. Сделаем еще и такое допущение: че­ловек рассуждает ошибочно, и прекрасные вещи не кажутся ему прекрасными, но желание влечет его к этим прекрасным вещам; воздержан же тот, кто чего-либо сильно желает, но не делает, потому что его оста­навливает разум. И вот человек, рассуждающий оши­бочно о прекрасных вещах, не позволит себе сделать то, что ему хочется сделать, а дело, от которого он себя удерживает,— хорошее дело, к нему ведь влекло его желание. Однако тот, кто не делает хорошего дела, когда его надо сделать, достоин порицания. Значит, воздержный будет иногда вызывать порицание. Такой вывод тоже нелеп. Во всем ли и по отношению ко всему ли [проявля­ют себя] невоздержность и невоздержный — например, по отношению к деньгам, почету, гневу, славе; ведь именно »в таких вещах люди, по-видимому, бывают не­воздержны, — или, напротив, невоздержность проявля­ет себя в чем-то определенном? Этот вопрос тоже мо­жет вызвать затруднение. Таковы вещи, ставящие нас в тупик. Но надо ре­шить эти вопросы. Первый вопрос — о знании. Неле­пым казалось то, что человек, обладающий знанием, лишается его или изменяется. Тот же довод сохраняет свою силу и для мнения, потому что безразлично, идет ли тут речь о знании или о мнении: если мнение силь­но тем, что оно твердо и непоколебимо, то, когда люди придерживаются мнения, что все обстоит так, как им кажется, мнение ничем не будет отличаться от знания. Таким, например, было мнение Гераклита Эфесского о вещах, о которых он имел свое мнение4. В том, что невоздержный, обладающий знанием лли таким мнением, о каком мы говорим, поступает 344 дурпо, нет ничего нелепого. Дело в том, что знание ю бывает двух родов: можно обладать знанием (мы гово­рим, что человек знает, когда он имеет знание), а можно действовать при помощи знания. Так вот, не­воздержный имеет знание о прекрасном, но не дейст­вует в согласии с таким знанием. Когда он не деист- 15 вует в соответствии со своим знанием, он может дей­ствовать порочно, хотя и обладает знанием, и в этом нет ничего нелепого. Тут происходит то же, что со спящими: они, хотя и обладают знанием, однако во спе делают и претерпевают много неприятного, потому что знание не действует в них. Подобным образом ве- 20 дет себя и невоздержный. Он похож на спящего и не действует при помощи знания. Так разрешается это затруднение. Возникал вопрос: отбрасывает ли в этих случаях невоздержный знание или изменяет его? И то и другое, по-видимому, нелепо. Внести ясность в этот вопрос можно. Как мы говорили в «Аналитиках», сил- 25 логизм состоит из двух посылок: первой — общей и второй — подчиненной ей и частной5. Например: я умею всякого человека, страдающего горячкой, сделать здоровым; но вот этот человек страдает горячкой; следовательно, я умею и его сделать здоровым. Может случиться, что я знаю, как обращаться со знанием во- зо обще, но пе знаю, как быть с ним в частном случае. Отсюда может возникнуть ошибка у обладающего зна­нием: [я умею] любого страдающего горячкой сделать здоровым, но не знаю, страдает ли горячкой вот этот человек. Так ошибается и невоздержпый, обладающий знанием. Ведь возможно, что невоздержный обладает общим знанием, какие вещи вредны и дурны, но не знает, что именно такие-то отдельпые вещи вредны, поэтому, обладая знанием, он допустит ошибку. Зпа-ππθ общего у него есть, а знания частного нет. Следо­вательно, опять нет ничего нелепого, если невоздерж­ный, обладая знанием, поступает дурно. Это как с 1202а пьяными. Пьяные, когда их оставит опьянение, снова делаются самими собой. Ни разум, ни знание пе поки-пули их, но были подавлены опьянением; освободив- 5 шись от опьянения, эти люди снова стали самими со­бой. Подобным образом ведет себя и невоздержный: пересилившая страсть заставила умолкнуть в нем рас­суждение, по когда страсть, как опьянение, покидает его, оп опять делается самим собой. 345 Еще одно соображение о невоздержности могло за­вести в тупик: довод, что иногда невоздержный вызы-ю вает одобрение, а воздержный — порицание. Однако такого не бывает. В самом деле, воздержный или не­воздержный — не тот, кто обманут в своем рассужде­нии, а тот, кто ведет правильное рассуждение и с его помощью судит о том, что дурно и что хорошо. Невоз­держный не повинуется такому рассуждению, воз­держный повинуется и не идет на поводу у вожделе-!5 ний. Ведь не тот воздержан, кто, сдерживая себя, пе бьет отца, когда ему хочется его побить и он не думает, что бить отца позорно. Если в подобных случаях нет ме­ста воздержности и невоздержности, то, по-видимому, невоздержность никогда не может вызвать одобрения, а воздержность — порицания, как могло показаться6. Невоздержность бывает болезненная и от природы. 2о Болезненная такая, например: некоторые люди выры­вают волосы и грызут [ногти] 7. Если человек подав­ляет в себе такого рода удовольствие, его не хвалят, а если не подавляет — его не ругают или ругают только слегка. А вот пример невоздержности от природы: сы­на судят в суде за то, что он бьет отца, он же оправ-25 дывается тем, что и тот тоже бьет своего отца,— и сын избегает наказания, потому что судьи решают, что это преступление от природы. За то, что человек подав­ляет в себе желание бить отца, его не станут хвалить. Мы же сейчас исследуем не такие случаи невоздерж­ности и воздержности, а те, за которые нас открыто хвалят и порицают. зо Бывают блага внешние, например богатство, власть, почет, друзья, слава; бывают блага, по необхо­димости присущие нам и связанные с телом. Таковы осязание и вкус (если кто невоздержан в этом, то его можно считать невоздержным вообще) и чувствен­ные удовольствия. Невоздержность, которую мы иссле­дуем, касается, по-видимому, именно этих последних. 35 Вызывал трудность вопрос, в чем еще может про­являться невоздержность. В [стремлении] к почету человек не бывает невоздержным в полном смысле слова. Ведь неудержимый в стремлении к почету за­служивает иногда одобрения: он высоко ценит честь. В общем мы и в отношении подобных вещей говорим о невоздержности, прибавляя: невоздержан в [иска-1202b нии] почета, славы; невоздержан в гневе. Однако ког-346 да речь идет о невоздержном вообще, мы не добавля­ем — в чем, полагая, что и так, без добавлений, ясно, в чем именно он невоздержан: невоздержный вообще невоздержан в том, что касается телесных удовольст­вий и неудовольствий. И еще по одной причине ясно, что невоздержность вообще касается пазванных вещей. Если невоздерж­ный вызывает порицание, то должны вызывать пори­цание и предметы [его невоздержности]. Почет, слава, власть, деньги и другие вещи, по отношепию к кото­рым людей называют невоздержными, не вызывают порицания; чувственные же удовольствия вызывают. Вот почему, естественно, того, кто предается им сверх должного, называют невоздержным в полном смысле слова (teleös). Среди невоздержиостсй, требующих уточнепия, в to чем именно человек ведет себя невоздержно, псвоз-держность в гпеве вызывает наибольшее порицание. Встает вопрос: что заслуживает большего порица­ния — невоздержность в гневе или в чувственпых удо­вольствиях? Невоздержность в гневе похожа на тех слуг, которые полны готовности услужить. Стоит хо­зяину сказать «подай мне», они всякий раз с готов- ^ постью несутся подавать, не расслышав, что именно надо подавать, и ошибаются: когда надо подать кпигу, они часто подают палочку для письма. Подобен им и человек, певоздержный в гневе. Стоит ему услышать первое слово «обидел», гпев гопит его к мщению, не позволяя спокойпо разобраться, нужно ли гпеваться 20 или не нужно или нужно, но не с такой силой. За та­кую вспышку гнева, которая представляется невоз­держностью в гневе, не следовало бы слишком осуж­дать. А вот тяга к наслаждению вызывает порицание. Эта певоздержность отличается от первой: в последнем случае есть разумный довод, удерживающий человека от наслаждения, но человек ведет себя вопреки разу- 25 му; именно поэтому такая невоздержность вызывает большее порицание, чем невоздержность в гневе. Не­воздержность в гневе —это огорчение (lype), потому что нет человека, который бы гневался и не был бы огорчен. Напротив, невоздержность в страсти связана с наслаждением, поэтому она заслуживает большего порицания. Невоздержность в страсти соединена, по-видимому, с заносчивостью (hybris). 347 so Одно ли π то же воздержность и терпение (karte-ria)? Или, скорее, нет? Воздержность касается наслаж­дений, н воздержный — это тот, кто подавляет наслаж­дение, терпение же имеет дело с огорчениями, а имен­но терпеливо переносящий огорчения — это человек терпеливый. Опять-таки невоздержность и расслаблен­ность (malakia) не одно и то же. Расслабленность и as расслабленный — это когда не переносят таких труд­ностей, какие другой наверняка вынес бы. Невоздерж­ный же тот, кто не может устоять против наслажде­ний, по расслабляется (katamalakidzomenos) и увлека­ется ими. 12оза Бывают еще и так называемые распущенные (ако-•lastos). Распущенный и невоздержный — это одно и то же? Или, скорее, нет? Распущенный — тот, кто ду­мает, что он делает самое для себя лучшее и полезное, и никакой закон разума не противится в пем тому, что кажется ему приятным. Невоздержный же носит в себе закон разума, который противится тому, к чему влечет его страсть. Кого легче исправить — распущенного или невоз­держного? На первый взгляд, по-видимому, не невоз­держного: распущенный легче поддается лечению; ведь стоит в пем родиться закону разума, который на­учит его тому, что дурное дурно, и оп не станет делать ю зла; в невоздержпом же есть закон разума, однако оп все равно поступает [дурно], так что такой чело­век, по-видимому, неисцелим. Но с другой стороны, кто находится в худшем со­стоянии — тот ли, в ком нет ничего хорошего, [или тот, в ком есть нечто хорошее] наряду с дурными свойст­вами? Очевидно, первый, тем более если у пего в пло­хом состоянии находится самое ценное. Хорошее в не-15 воздержном — это правильный закон его разума (ог-Ihos logos). У распущенного его нет. И еще: закон ра­зума (logos) — первооснова (arche) каждого человека. У невоздержного первооснова, высшая ценность, нахо­дится в хорошем состоянии, у распущенного —- в пло­хом, так что распущенный, выходит, хуже необуздап-ного. И еще: это подобно тому, как обстоит дело и со звер­ством. Мы так назвали порочность, которая проявля-го ется не в звере, а в человеке: зверство — название чрезмерной испорченности. Почему только в человеке? Не по какой иной причине, как по той, что в звере нет 348 дурной первоосновы (arche phaylë). Первооснова — это закон разума (logos)8. Кто может сделать большо зла: лев или Дионисий, Фаларид, Клеарх или еще ка­кой-нибудь негодяй? Ясно, что они. Когда первооснова дурна, она во многом содействует [злу]; в звере же нет никакой первоосновы. В распущенном человеке дурна первооснова: поскольку он творит дурные дела, а закон его разума их одобряет и ему кажется, что так и должно поступать, первооснова в нем испорчена. Получается, что невоздержный, по-видимому, опять-таки лучше распущенного. Существует два вида невоздержности. Один — не­воздержность запальчивая, необдуманная, внезапная. Так, например, при виде красивой женщины мы сразу бываем охвачены каким-то чувством, и от страсти рож­дается порыв сделать нечто, быть может, неподобаю­щее. Второй вид — невоздержность как бы болезнен­ная, перемешанная с соображениями, отклоняющими от действия. Первый вид, кажется, не вызывает силь­ного порицания; такая необузданность бывает у люден достойных, у горячих и одаренных. Второй вид присущ людям холодным и угрюмым (psykhrois kai melagkho-likois); они вызывают порицание. И еще: не поддаться чувству человек может в том случае, если его предо­стережет довод (logos): придет красивая женщипа, значит, надо себя сдерживать. Тот, кого невоздержным склоипо делать первое впечатлепие, будучи предосте­режен таким доводом, не ощутит и не сделает ничего постыдного. Большего порицания заслуживает тот, кто разумом знает, что так поступать нельзя, однако пре­дается удовольствию и расслабляется. В самом деле, невоздержным этого последнего рода никогда не стал бы человек достойный, и, кроме того, здесь тот случай, когда предостерегающий довод не способен исцелять. Несмотря на то что и этот разумный довод остается главенствующим в его душе, человек ему нисколько не повинуется, предается удовольствиям, расслабляется и как бы опускается (eksasthenei ptfs). Выше уже был поставлен вопрос, воздержан ли че­ловек благоразумный (söphrön). Ответим на него сей­час. Благоразумный вместо с тем и воздержан. Воз­держный ведь не только тот, кто, следуя закону ра­зума, сдерживает охватывающие его страсти, по и тот, кто, будучи свободен от страстей, таков, что способен 349 сдерживать их, если бы они в нем возникли. Благоразу­мен тот, в ком нет дурных страстей, но есть правильное рассуждение о них; воздержан тот, в ком страсти дур-20 ные, но рассуждение о них правильное, так что воз­держность сопутствует благоразумию и благоразумный будет воздержным. Однако нельзя сказать наоборот, что воздержный благоразумен. Ведь благоразумный не претерпевает страстей, а воздержный претерпевает и пересиливает страсти или способен их иметь. У благо­разумного нет ни того, ни другого, поэтому нельзя ска­зать, что воздержный благоразумен. Невоздержан ли распущенный и распущен ли не-25 воздержный? Или, скорее, между ними нет зависи­мости? Невоздержный — это тот, в ком разум борется со страстями; распущенный же не таков, ибо в нем разум соглашается с дурными поступками. Значит, распущенный не похож на невоздержного, а невоздерж­ный не похож на распущенного. Распущенный хуже зо невоздержного. Природное труднее выправить, чем то, что вошло в привычку, ведь и привычка явно тем сильна, что стала природой. Распущенный сам по себе таков, что он как бы дурен по природе, вот почему и в силу чего самый ум у него порочен; невоздержный 35 же не таков: ведь не потому, что он сам по себе таков, его рассуждение (logos) несостоятельно (рассужде­ние должно было бы быть негодным, если бы он от природы был подобен дурному). Значит, невоздерж-1204а пый нехорош в силу привычки, а распущенный — от природы. Распущенного труднее исправить: павык ис­кореняется другим навыком, а природа ничем не иско­реняется. Если невоздержный обладает знанием и безоши­бочно ведет рассуждение, а разумный тоже рассматри­вает каждую вещь правильным рассуждением (logöi orthöi), то может ли разумный быть невоздержным или нет? Сказанное может вызвать затруднение. Если следовать тому, что мы утверждали раньше, то разум­ный не бывает невоздержан. Мы ведь говорили, что ю разумному присуще не только правильно рассуждать, но и делать то, что рассуждение признает наилучшим. Если же разумный поступает наилучшим образом, то он уже не может быть невоздержным. Зато невоздерж­ный может быть находчивым. В самом деле, выше мы провели различие между разумным и находчивым, ко-350 торые не одно и то же: они имеют-дело с одинаковыми is вещами, но один делает то, что должно, другой же не обязательно делает это. Находчивый может быть не­воздержным постольку, поскольку он может не делать того, что должпо; разумный же не может быть невоз­держным. 7. Теперь перейдем к вопросу о наслаждении, или удовольствии (hèdoiiës), поскольку речь мы ведем о 20 счастье (eydaimonias); счастье же, как все думают,— это либо наслаждение и приятная жизнь, либо [жизнь] не без наслаждения. Некоторые, наоборот, порицают наслаждение и не уверены, что наслаждение не следу­ет причислять к благам, но но крайней мере относят к ним безболезненность (to alypon), а безболезненность, конечно, близка к наслаждению. Итак, надо сказать о 25 наслаждении пе только потому, что другие считают э\о нужным, но и потому, что говорить о наслаждении иг.м необходимо, поскольку речь у нас идет о счастье» а счастье, как мы определили и утверждаем,— это дей­ствие добродетели в совершенной жизни, добродетель же имеет дело с наслаждением и огорчением. О на- зо слаждении необходимо говорить и потому, что счастье не бывает без наслаждения. Прежде всего перескажем доводы тех, кто думает, что не доляшо причислять наслаждение к благам. Во-· первых, говорят они, наслаждепие — это становление (genesin), становление же —нечто несовершенное, а благо пе имеет в себе места для несовершенства; во- зз вторых, бывают-де дурные удовольствия, благо же но заключено ни в чем дурном; и еще потому наслажде­пие не благо, что оно присуще всем: дурному и достой­ному, и зверю, и скоту; благо же не смешивается с ΐ2<κι> дурным и не бывает общим для многих. Кроме того, наслаждение — это пе самое лучшее, благо же — это то, что лучше всего. И наконец, наслаждение мешает поступить хорошо, а то, что препятствует хорошему, не может быть благом. Прежде всего падо обсудить первый довод, утверж­дающий, что удовольствие — это становление, и попы- 5 таться разрешить этот довод, показав, что он неисти­нен. В самом деле, во-первых, не всякое наслажде­ние — становление. Так, удовольствие, получаемое от созерцания (theorem), не есть становление, равно как 351 и удовольствие от слушания, зрения, обоняния, по­скольку оно не вызвано [восполнением] недостатка в чем-либо, как это бывает в других случаях, например ίο при еде или питье. В подобных случаях наслаждение вызывается скудостью или избытком чего-либо в том смысле, что тут восполняется недостаток пли устраня­ется избыток; из-за этого оно кажется становлением. Недостаток же и избыток огорчительны; значит, огор­чение здесь предшествует тому становлению, в качест­ве которого здесь выступает наслаждение. По, конечно, никакое огорчение не предваряет зрения, слушания, 15 обоняния: никто получающий удовольствие от зрения или запаха до этого не испытывал огорчения, равно как и предающийся размышлению может наслаждать­ся созерцанием чего-либо без предшествующего стра­дания. Итак, возможно удовольствие, которое не есть становление. И если наслаждение, как утверждает их so довод, потому пехорошо, что оно — становление, но бы­вает удовольствие, которое пе есть становление, то на­слаждение может быть благом. Больше того, вообще ни одно наслаждение не есть становление, потому что даже то удовольствие, кото­рое приносят еда и питье, ие есть становление, и оши­баются те, кто называет все подобные удовольствия становлением. Поскольку наслаждение, полагают они, £5 возникает при приеме пищи, наслаждепие есть станов­ление. Но это не так. В душе есть часть, благодаря ко­торой мы ощущаем удовольствие, когда потребляем то, чего нам недостает. Эта часть души действует и дви­жется; ее деятельность и ее движение есть удовольст­вие. По той причине, что эта часть души действует зо при приеме пищи, или по причине ее действия они на­зывают удовольствие становлением, поскольку прием нищи явен, а часть души пе явна9. Похожее бывает, когда думают, что человек — тело, поскольку тело ощутимо, а душа — нет. Душа, однако, тоже сущест­вует. Подобное имеет место и тут. Существует некая :*5 часть души, посредством которой мы испытываем удо­вольствие, π эта часть действует, когда имеет место по­требление. Поэтому никакое удовольствие не есть ста­новление. Утверждают также, что [наслаждение] —это чув­ственно ощутимое восстановление (apokatastasis) при­родного состояния. Однако, [возразим мы], удовольст-352 вие получают и те, кто не восстанавливает природного состояния. Ведь восстановить природное состояние — это значит восполнить естественный недостаток. Удо- I205Q вольствие же можно испытывать, утверждаем мы, и не имея недостатка ни в чем. Ведь где чего-то не хватает, там огорчение, а мы говорим, что можно наслаждаться без огорчений и до огорчений. Следовательно, удоволь­ствие — это вовсе не восстановление недостающего, по­скольку при таких [не соединенных со скорбью] удо­вольствиях нет недостающего. Итак, если удовольствие s не признавали благом по той причине, что оно — ста­новление, на самом же деле никакое удовольствие не есть становление, то отсюда следует, что удовольствие вполне может быть и благом. Другие утверждают, впрочем, что не всякое удо­вольствие — благо. Здесь, пожалуй, можно разобраться следующим образом. В силу того что в каждой катего­рии, как мы признаем, будь то сущность, отношение, ю количество, время и вообще любая категория, идет речь о благе, ясно следующее: всякой действительности блага сопутствует наслаждение, а благо находит себе место во всех категориях, поэтому и удовольствие — благо. Итак, поскольку в них, [категориях], и блага, и удовольствие, а удовольствие — это удовольствие, по- ι* лучаемое от благ, то всякое удовольствие будет бла­гом10. Отсюда делается ясным и то, что удовольствия бывают разпых видов. Ведь различны и категории, в которых находит себе место наслаждение. Дело тут обстоит иначе, чем в науке,— иначе, например, чем в грамматике или какой-либо другой науке. Если Лампр сведущ в грамматике, то он как грамматик го в силу своего грамматического искусства будет обла­дать теми же качествами, как и любой другой человек, сведущий в грамматике, потому что нет двух различ­ных грамматик: одной для Лампра, другой для Ила. Но все обстоит иначе, когда дело касается наслажде­ния: пеодипаково то наслаждение, которое приносит пьянство, и то, которое бывает при совокуплении. Та- 25 ким путем обнаруживается, что удовольствия различ-пы по своему виду. Не прияпавать наслаждение благом заставлял их также и довод, что некоторые удовольствия дурны. Подобный довод и подобпая оценка относятся не только к удовольствиям, но и к природе, и к науке, Природа 12 Аристотель, т, 4 353 зо бывает низменной (phayle)", например у червей, жу* ков и вообще у гадких животных, но отсюда не следует, что сама по себе природа относится к низменным ве­щам. Подобным образом существуют и низменные науки, например ремесла, однако наука из-за этого еще не есть низменная вещь. И наука и природа по 35 своему роду суть благо. Чтобы увидеть, каков ваятель, надо смотреть не на то, что ему не удалось и что оп еделал плохо, а на то, что у него хорошо; подобным образом и о науке, природе и обо всем другом надо судить, каковы они, не по тем их видам, которые дур-1205ь ны, а по тем, которые хороши. Подобно этому, и на­слаждение — благо по своему роду, хотя мы не забы­ваем, что существуют дурные удовольствия. Поскольку живые существа обладают неодинаковой природой, хорошей и низменной, у человека, например, она хоро-5 шая, у волка же и другого зверя — низменпая, равно как не одна и та же природа у лошади и человека, у осла и собаки, а наслаждение — это перемещенио (katastasis) из неестественного состояния в естествен­ное, которое у каждого свое, то должна иметь место такая особенность: у низмеипой природы — низмениоо удовольствие. В самом деле, не одно и то же свойст­венно лошади и человеку, равно как и прочим [живот-ю иым], но, поскольку природы неодинаковы, неодинако­вы и удовольствия. Удовольствие, как определили [сами же сторонники обсуждаемого мнения],—это вос­становление (apokatastasis), причем, как опи говорят, восстановление природы, так что восстановление низ­менной природы низменно, а хорошей — хорошо. Однако не признающие само по себе наслаждешто чем-то хорошим находятся примерно в таком же со­стоянии, как люди, которые не знают, что такое нектар, 15 и думают, что боги пьют вино и слаще випа пичего нет. Такое бывает с ними от незнания. Подобное про­исходит и с теми, кто признает все удовольствия воз­никновением, а потому по считает их благом: им ве­домы только наслаждения тела, они понимают, что го это становление, т. е. нечто иедостойпое, и потому во­обще пе признают наслаждение благом. Поскольку наслаждение бывает и там, где природа восстанавли­вается, я там, где она уже восстановлена, причем удо­вольствие от восстановления бывает там, где воспол­няется недостающее, а удовольствие восстановленной 354 природы —там, где удовольствие исходит от зрения, слушания и тому подобных вещей, то более высокой, пожалуй, надо считать деятельность уже восстановлен­ной прирОДЫ. УДОВОЛЬСТВИЯ ТОГО И ДРУГОГО ВИДа — ЭТО 25 деятельности. Поэтому очевидно, что наслаждения от зрения, слушания и размышления (dianoeisthai) долж­ны быть лучшими, раз удовольствия тела — это удо­вольствия от восполнения недостающего. Наслаждение не признавали благом потому еще, что будто бы быть во всех вещах и быть общим всему не есть благо. Однако такой довод свойствен скорее зо честолюбцу и честолюбию (philotimias). Честолюбец желает быть единственным обладателем и тем самым превосходить прочих. Значит, и наслаждение, [рас­суждает оп], чтобы быть благом, должно быть чем-то в том же роде. По, может быть, это не так? Не пото­му ли, напротив, оно и считается благом, что к нему зз все стремится? Ведь все естественно стремится к бла­гу. И если все стремится к наслаждению, то наслажде­ние но своему роду должно быть благом. Еще и за то не признавали наслаждение благом, i206a что оно помеха. Называть удовольствие помехой за­ставлял, по-видимому, неправильный способ исследо­вания (тб orthös skopein). В самом деле, наслаждение выполняемой работой не помеха ей, но если это на­слаждение чем-то другим, то помеха; например, на­слаждение пьянством — помеха работе, по в таком s смысле и наука будет помехой науке, потому что нельзя действовать одновременно в двух науках. Одна­ко разве наука не благо, когда она доставляет прино­симое ею удовольствие? Разве оно послужит ей поме­хой? Или, скорее, напротив,— человек сделает больше? В самом деле, наслаждение деятельностью побуж- ю дает действовать еще усерднее: заставь, например, че­ловека достойного совершать дела добродетели и со­вершать их с наслаждением, разве по ходу дела не будет возрастать его усердие? Причем, если кто де­лает дело с удовольствием, то он достойный человек, а если с огорчением выполняет прекрасное дело, то недостойный. Ведь огорчение сопутствует вынужден- is ным действиям, и если кто с горечью исполняет пре­красные дела, он делает их вынужденно, действующий же по принуждению — человек недостойный. Больше того, дела добродетели невозможно делать, не страдая 12* 355 го или не наслаждаясь при этом. Среднего пути пет. По­чему? Потому, что добродетель проявляется в движе­ниях чувств (en pathei), движения же чувств связаны с огорчением и наслаждением, в середине между ко­торыми никакого движения чувства нет. Отсюда ясно, что и добродетель соединена либо с огорчением, либо с паслаждепием. Делающий прекрасное дело с огорчением — недостойный человек, поэтому доброде­тель не должна соединяться с огорчением; следова­тельно, она должна соединяться с удовольствием. Итак, наслаждение не только не помеха, но скорее по­буждение к действию, и добродетель вообще не может 25 быть без приносимого ею удовольствия. Был и такой довод: ни одна наука (epistßme) но доставляет удовольствия11. Он тоже по истинен. Ведь повара, сплетатели венков, изготовители благовоний доставляют наслаждение. В других пауках действи­тельно удовольствие не их цель, однако и с ними со-зо единено наслаждение, и не без удовольствия [про­исходит занятие ими]. Значит, и наука доставляет удовольствие. Приводился и такой довод: наслаждение — пе выс­шее благо. Но, рассуждая так, можно с равным успе­хом упразднить единичные [виды] добродетелей. Му­жество — не высшее благо, но неужели оно вовсе не 35 благо? Не нелепо ли? Так же обстоит дело и с другими добродетелями. Из-за того, что наслажде­ние — не высшее благо, нельзя отрицать, что оно — благо. Если обратиться теперь к добродетелям, то может возникнуть вот какое затруднение: известно, что ра­зум способен подчинять себе чувства (мы говорим о человеке воздержном) и что чувства, действуя в про­тивоположном направлении, способны подчинять себе разум, как это бывает у людей невоздержных; поэто-120бь му, если взять случай, когда неразумная часть души, в которой заключена порочность (leakian), подчипяет себе верно направленный разум (logoy ey diakeime-поу) (таков невоздержный), а также и тот случай, когда дурно направленный разум (logos faulös diakei-menos) подчинит себе верно направленные чувства, в 5 которых заключена добродетель, то окажется, что доб­родетель можно использовать во зло (поскольку дурно направленный разум, хотя бы он и использовал доб-35Ö родетель, обратит ее во зло). Получается, по-види­мому, нелепость. Нетрудно опровергнуть такое утверждение и ре­шить вопрос, исходя из уже сказанного нами о добро­детели. Добродетель, как мы признаем, появляется ю тогда, когда верно направленный разум бывает согла­сен с движениями чувств, которым присуще иметь собственную добродетель, а движения чувств согласны с разумом. При таком состоянии разум и чувства при­дут в созвучие друг с другом, так что разуму станет свойственно всегда приказывать лучшее, а верно на­правленным чувствам — легко выполнять все, что бы ни приказал им разум. Где разум направлен неверно, is а чувства верно направлены, там пет места добродете­ли, потому что нет [верпо направленного] разума, добродетель же проистекает из того и другого. Вот по­чему но представляется никакой возможности исполь­зовать добродетель во зло 12. Вообще, вопреки мнению некоторых, не разум — начало и руководитель добродетели, а, скорее, движе­ния чувств (ta paths). Сначала должен возникнуть ка- го кой-то неосмысленный порыв (hormen alogon) к пре­красному — как это и бывает,— а затем уже разум про­износит приговор и судит. Это можно наблюдать у детей и бессловесных животных: у них сначала без участия разума возникают порывы чувств к прекрасному (ка-1ои), и потом уже разум, соглашаясь с ними, помогает совершать прекрасные дела. Но не так обстоит дело, 25 когда стремление к прекрасному берет свое начало в разуме: чувства пе следуют за пим в полном согла­сии и часто противятся ему. Поэтому скорее верно на­правленное движение чувств (pathos еу diakeimenon), а не разум служит началом (arcliGi) добродетели. 8. Вслед за этим мы должны сказать и о случай- 3о ной удаче (eytykhias), коль скоро разговор у нас идет о счастье. Толпа думает, что жизнь счастливая — это жизнь удачливая или не лишенная удач; и она, пожа­луй, права, поскольку без внешних благ, которые по­сылает случайная удача, нельзя быть счастливым. 35 Нужно поэтому сказать об удаче, о том, кто таков удач­ливый в собственном смысле слова (haplös eytykhes), в чем и по отношению к чему он таковым оказывается. Прежде всего уже тут, если вдуматься, может 357 возникнуть затруднение. Никто не скажет, что случай-» ность — это природа. Там, где природа — причина че­го-либо, она ВСЯКИЙ раз производит по большей части 1207а одно и то же, случайность же действует не так, но беспорядочно, как попало (hös etykhen), почему и го­ворится о случае применительно к подобным вещам* Не скажешь также, что случайпость есть нечто подобное уму или правильному рассуждению, поскольку и в пих имеет место не меньшая упорядоченность и неизмен-пость, но отнюдь не случай. Там, где больше действует 5 ум и правильное рассуждение, случайности меньше, а где больший простор для случайности, там меньший простор для ума. Но, может быть, случайная удача — это какая-то забота (epimeleia), проявляемая богами? Или, пожалуй, так думать нельзя? Бог, признаем мы,— гос­подин над подобными вещами и распределяет доброе и злое по заслугам; однако случайность и проистекающее ίο от случайности возникают поистине случайно. Если мы допустим, что бог распределяет случайпо, то признаем его дурным или несправедливым судьей. А такое богу пе подобает. И все же ни к чему другому, кроме пере­численных вещей, случайность причислить нельзя, по-is этому ясно, что она относится именно сюда. При этом ум, расчет, наука, по-видимому, вовсе отличны от слу­чайности. С другой стороны, ни заботу, ни благоволе­ние бога нельзя принять за счастливую случайность, потому что она выпадает и дурным, а печься о дур-пых не свойственно богу. Остается природа как ближо всего стоящая к удаче. Удача и случайность (eytykhia kai tykhe) — это то, 20 что нам пе подчинено, в чем мы пе властны и чего сами сделать не в силах. Поэтому не называют спра­ведливого человека удачливым за то, что оп справед­лив, но называют так и храброго и вообще никого но называют так за добродетель, коль скоро мы властны иметь или не иметь ее. С большим правом можпо го­ворить об удаче применительно к следующим вещам: мы называем удачливым человека благородного проис-гъ хождения и вообще любого, кто обладает такими бла­гами, какие от него не зависят. Однако и тут случай­ная удача не употребляется в полном смысле слова (kyriös). Удачливый имеет много значений: мы назы­ваем удачливым того, кому вопреки его расчетам до­велось сделать что-то хорошее, а также и того, кто 358 вместо ожидаемого убытка получил прибыль, называем so удачливым. Итак, удача состоит в том, что мы получаем благо, на какое не рассчитывали, и не подвергаемся злу, ка­кого ждали. При этом именно получить благо свойст­венно случайной удаче: получить что-то хорошее — это счастливая случайность в ее чистом виде; не под­вергаться же злу — счастливая случайность привходя- зз щим образом (kata symbebëkos). Случайная удача, таким образом,— это природа, действующая неосмыс­ленно. Удачлив тот, кто безрасчетно (aney logoy) стре­мится к хорошим вещам и улучает их, а это свойст­венно природе, потому что от природы в душе зало­жено нечто такое, благодаря чему мы безрасчетно Ш7ь стремимся ко всему, что приводит нас к доброму рас­положению (еу ekhömen). Если спросить так дейст­вующего человека: «Отчего тебе нравится делать вот это?» Он ответит: «Не зпаю, но мне нравится, и я ис­пытываю то же, что люди, охваченные вдохновением (cnthoysiadzoysin) ». Вдохповенные одержимы неос­мысленным стремлением делать что-то (prattein ti). 5 Для случайной удачи у нас нет особого подходя­щего и собственного имени, но мы часто говорим о пей как о причине. Причина, однако, есть нечто чуж­дое понятию удачи13, поскольку причина и то, чему она причиной,— разные вещи. Случайную удачу на­зывают причиной и тогда, когда нет никакого стремле­ния к улученшо благ,— например когда избегают зла или, напротив, когда, пе думая получить благо, получают ю благо. Такая удача отличпа от первой и бывает от совпадения обстоятельств; это удача не в собственном смысле, а привходящим образом. Поэтому, хотя и она случайная удача, однако счастье связано, по-видимо­му, больше с той удачей, при которой внутри самого is человека заложен первоначальный порыв к благам. Поскольку счастье пе бывает без внешних благ, а они, как мы недавно говорили, бывают от случайной удачи, то такая удача должна быть сотрудницей (synergos) счастья. Так мы скажем о случайной удаче. 9. Мы говорили о каждой добродетели в отдель- 20 ности; теперь остается, пожалуй, обобщить частности, сложив их в одно целое. В самом деле, в отношении человека вполне добродетельного есть неплохое имя — 359 нравственная красота (kalokagathia) 14. Нравственпо прекрасным называют человека совершенного досто-25 листва (tele3s spoydaios). Ведь о нравственной красоте говорят по поводу добродетели: нравственно прекрас­ным зовут справедливого, мужественного, благоразум­ного и вообще обладающего всеми добродетелями [че­ловека] . Применяя деление надвое, мы одни вещи относим к прекрасным (kala), другие —к хорошим (agatha), из хороших же одни хороши как таковые (haplös), другие — нет. И к вещам прекрасным мы относим доб-зо родетели и добродетельные поступки, к хорониш же — власть, богатство, славу, честь и им подобпое. Нравст­венно прекрасен тот, для кого вещи, которые хороши как таковые, хороши, и вещи, которые прекрасны как таковые, прекрасны. Такой человек и хорош и прекра­сен (kalos kai agathos). A тот, для кого вещи, хорошие 35 сами по себе, нехороши, не будет нравственно прекрас­ным, подобно тому как не будет здоровым тот, для кого неполезны вещи, сами по себе полезные. Так, если для кого-то вредны богатство и власть, они нежелательны ему, и он предпочтет обладать тем, что пе повредит иона ему. Того, кто опасается обладать каким-либо благом, нельзя считать нравственно прекрасным. Хорош и пре­красен тот, для кого все хорошее хорошо, и его пе пор­тят такие вещи, как, например, богатство, власть. 5 10. О правильном действии, согласном с доброде­телями, говорилось, но мало. Мы пазвали так действие в согласии с правильным рассуждением (kata ton orthon logon) 15. Но человек несведущий тут может спросить: а что значит согласие с правильным рассуж­дением, где это правильное рассуждение? Согласно правильному рассуждению поступают тогда, когда вне-ю разумная (alogon) часть души не мешает энергиям ее разумной (logistikon) части; тогда паши действия согласны с правильным рассуждением. В душе у нас есть высшее и низшее, и низшее всегда существует ради высшего, подобно тому как в отношениях души с is телом тело существует ради души, и мы говорим, что тело в хорошем состоянии (ekhein kalös), когда оно способ­но не только пе мешать, но даже содействовать и по­могать душе делать ее дело (ведь низшее существует ради высшего, чтобы содействовать высшему). Иоэто-360 му, когда движения чувств будут не мешать уму дейст­вовать, совершая свое дело, наступит соответствие ра- 20 зумному основанию. На это могут возразить: «Да, но в каком состоянии движения чувств не мешают? И когда подобное со­стояние бывает? Я ведь такого не знаю». — На подоб­ный вопрос нелегко ответить. В таком же положении оказывается врач, когда он велит давать настойку за­болевшему горячкой, а его спрашивают: «А как уз­нать горячку?» Оп отвечает: «Когда увидишь боль- 25 ного пожелтевшим». — «А как узнать пожелтевшего?» Здесь врач должен понять, [как надо ответить]: если ты сам не ощущаешь таких вещей, скажет он, я уже не в силах тебе объяснить. Это общее рассуждение приложимо и к другим предметам. Оно сохраняет свою силу и там, где надо распознать движения чувств, [но мешающих действию ума], а именно человек дол- зо жен и сам от себя приложить какие-то усилия, чтобы почувствовать (aisthSsin) это. Могут задать еще и такой вопрос: стану ли я дей­ствительно счастлив, если буду знать все это? При­нято думать, что да. Но это не так. Из других наук тоже ведь ни одна не приобщает к применению или деланию, а лишь вводит в обладание [знанием]. Так и здесь: знание подобных вещей не влечет за собой их осуществления (тогда как счастье, утверждаем мы,— 35 это деятельность), а только вводит человека в облада­ние [знанием]. Счастье не в том, чтобы зпать, из каких вещей (ex hôn) оно состоит, а в том, чтобы осу­ществлять их. Осуществлять, применять и действо­вать (khrßsin kai energeian) — не дело науки [о сча­стье], раз никакая другая наука тоже не доводит дела i208i> до использования ее, а дает лишь обладание знапием. 11. В добавление ко всему этому нельзя не сказать о дружбе (philia): что она такое, в чем и по отноше­нию к чему проявляется. Мы видим, что она тянется s через всю жизнь при любых обстоятельствах, видим, что она — благо, и поэтому о ней надо говорить как об имеющей отношение к счастью. Начать, пожалуй, дучше всего с того, что вызывает затруднение и тре­бует исследования. Между теми ли, кто подобен друг другу, устанав­ливается дружба, как обычно думают и говорят? «Гал-361 ao ка,— говорят,— садится рядом с галкой», и «Равного с равным бессмертные сводят»15. Какая-то собака, рассказывают, постоянно спала на одном и том же кирпиче. Когда Эмпедокла спросили, почему спит со­бака на одном и том же кирпиче, он ответил, что со­бака чем-то похожа на этот кирпич, давая понять, что причина, по которой это место стало для собаки из­любленным,— сходство. is Другие, напротив, полагают, что дружба — это ско­рее взаимное тяготение противоположностей, ведь го­ворится: «Когда земля суха, то мил ей дождь» 16, Про­тивоположное, считают они, стремится к дружбе с противоположным, тогда как похожее не допускает дружбы с похожим, коль скоро похожее ни в чем по-20 хожем на себя пе нуждается. Трудно или нет стать другом? Льстецы, быстро во­шедшие в доверие,— это вовсе не друзья, хотя кажутся друзьями. И вот еще вопрос: станет или нет достойный чело­век другом дурному? Для дружбы необходимы вер-2.-, ность и надежность, а дурной совсем не таков. Может ли дурной быть другом дурному? Или, ско­рее, тоже пе может? Следовало бы определить с самого начала l7t какую именпо дружбу мы рассматриваем. Принято думать, что существует дружба с богом η дружба с неодушев­ленными предметами. Это певерпо. Дружба, утверж­даем мы, имеет место там, где возможна ответная лю-зо бовь (antiphileisthai), a дружба с богом пе допускает ни ответпой любви, пи вообще какой бы то ни было любви (philehi). Ведь нелепо услышать от кого-то, что он «дружит с Зевсом» (philein ton Dia). Точно так же и со стороны неодушевленных предметов пе может быть ответпой любви. Бывает, впрочем, любовь (pbi-Па) и к неодушевленным вещам, например к вину или чему-то еще такому. Итак, мы исследуем не дружбу (philian) с богом и не дружбу с неодушевленными зг> предметами, по дружбу предметов одушевленных и та­ких, со стороны которых возможпа ответная любовь; Если рассмотреть теперь, что такое предмет, вызываю­щий к себе любовь, то он не ипое что, как благо. Предмет, вызывающий любовь (phileton), не то же са­мое, что предмет, требующий к себе любви (phileteon), равно как и желанное (boyleton) не то жэ самое, что 362 желательное (boylßteon). Желапное — это благо как та- t2ooa ковое, желательное — благо, которое хорошо для данно­го человека. Так и предмет, вызывающий любовь,— бла­го само по себе, а требующий любви — благо для самого данного человека; поэтому предмет, требующий к себе любви, всегда может быть вместе и вызывающим к се­бе любовь, но предмет, вызывающий любовь, не совпа­дает с требующим к себе любви. С этим связан во- s прос: становятся или нет друзьями человек достойпый и дурной? В самом деле, благо, которое хорошо для данного человека, своего обладателя, неким образом соединено с благом вообще, равно как и требующее к себе любви соединено с тем, что вызывает к себе любовь, а с благом связано и ему сопутствует свойство быть приятным и полезным. Дружба людей достой­ных — это их взаимная любовь (antiphilö'sin) друг к другу. Они любят друг друга как вызывающие к себе ю любовь, а любовь они вызывают тем, что [хороши]. Так что же, спросят, достойный человек не станет другом дурпого? Все-таки станет. Благу сопутствует польза (to sympheron) и приятность (to hedy), и дур­ной — друг в той мере, в какой он приятен; насколько он полезен, он тоже друг. Однако подобная дружба, копечно, не опирается па то, что вызывает к себе лю- is бовь (phileton). Вызывающее к себе любовь мы опреде­лили как благо, дурной же не вызывает к себе любви, Оспова этой дружбы [не вызывающее любовь], а тре­бующее к себе любви,— [не желанное, а желательное]. Поистине от той всецелой дружбы, которая бывает между добродетельными людьми, происходят все эти [виды] дружбы: дружба ради удовольствия и дружба ради выгоды. Любящий за доставляемое удовольствие дружит не той дружбой, в основу которой положено 20 благо, равно как и любящий выгоду. Эти виды друж­бы, в основе которых лежат благо, удовольствие, поль­за, не тождественны, но и не вовсе чужды друг другу, а неким образом восходят к чему-то общему. Мы гово­рим, например, что врачует нож, врачует человек, вра­чует наука, но смысл этих слов неодинаков: про нож 25 это говорят в том смысле, что оп используется при врачевании, про человека — в том смысле, что оп ле­чит, про пауку — в том смысле, что она причипа и на­чало. Равным образом не тождественны дружба людей добродетельпых, в основе которой — благо, и дружба, 363 вызванная удовольствием и выгодой. Эти виды друж-зо бы не просто омонимы: хотя они не одно и то же, по в какой-то мере имеют отношение к одному и тому же и происходят из одного и того же. В самом деле, если кто-нибудь скажет: любящий ради удовольствия не друг этому человеку, поскольку благо не лежит тут в основе дружбы, то он исходит при этом из дружбы людей добродетельных, которая вмещает в себя все эти виды дружбы: дружбу, опирающуюся на благо, на 35 удовольствие, на выгоду. Действительно, тот человек не дружит такой дружбой, а лишь дружбой, которая ищет приятного и выгодного. Будет ли добродетельный другом добродетельному? Подобный, говорят, ни в чем подобном себе не нуж-1209ь дается. Довод этот имеет в виду дружбу, ищущую вы­годы: друзья, если они друзья постольку, поскольку нужны друг другу, дружат дружбой, которая опира­ется на выгоду. Но мы уже определили дружбу, ищу­щую или удовольствия, или выгоды, как отличную от дружбы, в основе которой добродетель. Достойный по­истине друг добродетельному, причем эта дружба на­много сильнее других видов дружбы: ведь в эту друж-5 бу входит все: и благо, и приятное, и полезное. Но бу­дет ли добродетельный другом дурному? — В той мере, конечно, в какой он приятен, он друг ему. А будет ли дурной другом дурному? — В той мере, в какой им вы­годно одно и то же, они друзья; мы наблюдаем это всякий раз, когда им бывает выгодно одно и то же; ίο друзьями их делает выгода, и ничто не мешает и дур­ным людям находить в чем-то одинаковую выгоду. Итак, самая прочная, верная и прекраснейшая дружба — это взаимная любовь людей достойных, в ос­нове которой, естественно, лежат добродетель и благо. Добродетель, на которую опирается такая дружба, не-15 изменна, так что неизменна и сама дружба. Выгода же никогда не остается неизменной, поэтому дружба, ищущая выгоды, непрочна и меняется в зависимости от выгоды. Это относится и к дружбе, в основе кото­рой удовольствие. Дружба лучших людей опирается па добродетель, дружба большинства — на выгоду, а у людей грубых (phortikois) и заурядных (tykhoysin) го дружба зависит от получаемого наслаждения. Попадая на плохих друзей, люди обычно негодуют и изумляются. Однако в том, что их постигает, нет ни-364 пего странного. Если эти люди стали друзьями ради удовольствия и выгоды, то стоит им исчезнуть, как дружбе приходит конец. Часто бывает так: дружба не прерывается, но друг плохо обошелся с другом, и это 25 вызывает негодование. Ничего неожиданного в этом нет: твоя дружба с ним опиралась не на добродетель, и в том, что он ведет себя недобродетельно, нет пичего странного. Не правы те, кто негодует в таких случаях. В дружбу они вступили, ища удовольствия, а думают, что она должна быть дружбой, опирающейся на доб­родетель, что невозможно. Дружба, ищущая приятного 3о и выгодного, не связана с добродетелью. Сдружив­шись ради удовольствия, они ищут [в самой по себе дружбе чего-то] добродетельного, но это неверно: где удовольствие и выгода, там нет добродетели; наоборот, где добродетель, там ей сопутствуют удовольствие и выгода. Нелепо отрицать, что достойному приятнее всех достойный, поскольку даже дурные приятны друг 35 другу, как о них говорит Еврипид: «Дурной с дурным сплавляется» 18; в самом деле, не наслаждение сопро­вождается добродетелью, а добродетель — наслаждением. Должно или не должно иметь место удовольствие в дружбе между людьми достойными? Нелепо утвер­ждать, будто не должно. Если лишить их свойства быть приятными друг другу, то это значит, что об- шоа щаться они должны будут [не друг с другом, а] с дру­гими, приятными друзьями, поскольку для совместной жизни нет ничего важнее, чем быть приятными друг другу. Нелепо думать, будто достойные не должны уживаться вместе. Однако люди уживаются лишь тог­да, когда им это бывает приятно. Стало быть, именно добродетельным должно быть особенно присуще свой- & ство быть приятными. Дружба была у нас разделена на три вида, и за­труднение вызывал вопрос: опирается ли в них друж­ба на равенство или на неравенство? Ответим па него теперь: она опирается и на то и па другое. Дружба, порожденная сходством,— это дружба людей достой­ных, совершенная дружба. Дружба, в основе которой несходство,— это дружба, ищущая выгоды. Бедняк — друг богача, поскольку ему не хватает того, чем обес- ία печен богач. По той же причине дурной — друг добро­детельного: он друг ему, потому что надеется приоб­рести от него недостающую ему добродетель. Дружба 365 между несхожими, стало быть, основана на выгоде, и недаром Еврипид говорит: «Когда земля суха, то мил 15 ой дождь» 19, подразумевая, что между этими противо­положностями возникает дружба, основанная на выго­де. Возьми самые крайние противоположности — огонь и воду, и [увидишь, что] они полезны друг другу. Огонь, говорят, гаснет, если нет влаги, ведь она, как полагают, служит ему пищей, взятая в том количест-го ве, которое огонь может преодолеть. Если влага в из­лишке, она пересилит и потушит огонь, но если ее ко­личество соразмерно, то опа подкрепит его19. Итак, очевидно, что даже между самыми противоположными вещами возникает дружба, и это дружба ради выгоды. Все дружеские отношения, основанные на равенстве и па неравенстве, подпадают под [сделанное нами] рас­членение на три вида. Во всех видах дружбы существует различие взаи­моотношений: друзья любят, благотворительствуют, помогают или еще что-то в том же роде делают неоди­наковым образом. Когда один усердствует, а другой небрежёт, то за пренебрежение [его] упрекают и по­рицают. Пренебрежение со стороны одного из друзей зо особенпо явно, когда друзья имеют общую цель, на­пример, если они дружат ради выгоды, удовольствия, добродетели. Если ты делаешь мне больше добра, чем я тебе, то не спорю, я должен любить тебя больше. 35 Если же мы дружим не ради чего-то общего, то рас­хождений бывает больше. В таких случаях пренебре­жение со стороны одного из друзей мало заметно. К примеру, если один друг доставляет удовольствие, а второй — выгоду, то тут возникает спор: тот, кто больше припосит выгоды, думает, что за приносимую пользу он пе получает заслуженного удовольствия, а кто больше доставляет приятного, находит, что извле-t2ioi) каемая выгода — малодостойная благодарность за на­слаждение. Вот почему расхождения чаще возникают при этих видах дружбы. Там, где друзья неравны, те, у кого много богатст­ва или еще чего-то в этом роде, думают, что сами опи 5 не должны любить, но что их должны любить люди более бедные. Однако самому любить лучше, чем быть любимым: любить — это некое действие, доставляю­щее наслаждение (energeia tis hedonös), и благо, а быть любимым не вызывает в предмете любви ника-366 кой деятельности. И еще: лучше позпавать, чем быть познаваемым, ведь быть познаваемым свойственно да- ю же неодушевленным, а познавать и любить — одушев­ленным. И еще: быть благотворителем лучше, чем не быть им. Любящий благотворит постольку, поскольку он любит, а любимец в качестве любимца не благо­творит. Тем не менее люди нз честолюбия предпочита­ют быть любимцами, а не сами любить, поскольку быть любимцем связано с каким-то превосходством: is любимец всегда пользуется превосходством и в на­слаждении, и в обилии средств, и в добродетели, а че­столюбец стремится к такому превосходству. И поль­зующиеся превосходством не думают, что они обязаны любить, полагая, что вознаграждают любящих тем, в чем они их превосходят. И еще: если любящие ниже своим положением, любимые думают, что должны не сами любить, а принимать любовь. Тот же, кому пе- го достает денег, удовольствий, добродетели, восхищается тем, у кого все в изобилии, и любит его, полагая, что получает или получит от пего это. Бывает дружба из сочувствия, из желания добра кому-то. Возникающая при этом дружба не содержит 25 в себе всех [вышеупоминавшихся свойств]: часто мы одному желаем добра, но общаться хотим с другим. Надо ли называть эти чувства свойством дружбы во­обще или только дружбы совершенной, основанной иа добродетели? Именпо последнему виду дружбы прису­ще все это: в достойном человеке соединяется и при- за ятное, и полезное, и добродетель, и ни с кем иным нам не захотелось бы жить вместе, и добра мы поже­лали бы именно ему, а также только ему — жизни и благополучия. О том, бывает или пет у человека дружба с самим собой и любовь к самому себе, мы сейчас умолчим, но в дальнейшем скажем об этом. Сами себе мы желаем всего: хотим общаться сами с собой (это, пожалуй, и 35 неизбежно), благоденствовать, жить, желать добра не иному кому, как себе. Себе больше всего сочувствуем: стоит нам ушибиться или иное что в этом роде испы­тать, мы тотчас огорчаемся. Словом, с этой точки зре­ния существует, по-видимому, дружба человека с са- i2iia мим собой. Действительно, говоря о таких вещах, как сочувствие, желание благополучия и прочее, мы относим их либо к дружбе с самим собой, либо к 367 совершенной дружбе. В обоих случаях все это имеется: тут есть и совместная жизнь, и желание жизни и бла­гополучия, и все остальное. Можно, пожалуй, считать, что везде, где сущест­вуют [отношения] справедливости, существует и друж­ба. Поэтому сколько видов справедливости, столько и видов дружбы. В самом деле, справедливость [прояв­ляет себя в отношениях] чужестранца к гражданину, ίο раба к хозяину, гражданина к гражданину, сына к от­цу, жены к мужу, и сколько вообще существует видов общения, при стольких имеет место и дружба. Всего прочнее бывает, по-видимому, дружба чужестранцев: у них нет общей цели, ради которой они соперпичают, is как это бывает между согражданами. Соперничая из-за первенства, сограждане не остаются друзьями. Теперь, подводя итог, мы можем сказать, бывает или нет у человека дружба с самим собой. Как уже вкратце говорилось выше, мы видим, что дружба узна­ется по отдельным видам блага, на которые она на­правлена, иметь же все эти блага мы больше всего го желали бы сами себе: себе хотим и добра, и жизни, и благополучия, себе больше всего сочувствуем, с собой больше всего хотим жить. Поэтому если дружба по­знается по отдельным видам доставляемого блага, но все эти блага мы желали бы иметь себе, то ясно, что существует дружба по отношению к самим себе, по-23 добно тому как, согласно нашему утверждению, су­ществует несправедливость по отношению к самому себе. В силу того что обидчик и обиженный — разные лица, человек же один, казалось бы, не бывает неспра­ведливости по отношению к самому себе. Между тем она бывает, как мы в этом убедились, рассматривая части, входящие в состав души: их много, и при вся-зо ком их несогласии возникает несправедливость по от­ношению к самому себе. Подобно этому, по-видимому, существует и дружба с самим собой. Недаром если [у нас] есть друг, то всякий раз, желая сказать о нем как о большом друге, мы говорим: «У нас с ним одна душа». Поскольку душа состоит из нескольких частей, то «одна душа» будет тогда, когда придут в согласие 35 разум и чувства (таким путем она стапет единой); и, если в душе будет единство, наступит дружба с самим собой. Такою будет дружба с самим собой у человека добродетельного: только в его душе составные части 3(58 в хорошем состоянии и не восстают друг против дру­га. Дурной же никогда не бывает себе другом, он все­гда во вражде с самим собой. Необузданный, если <о учинит что-либо, ища наслаждений, потом раскаивает- Ш1ь ся и чернит себя. Подобным образом дурной чувствует себя и из-за других своих пороков, не переставая враждовать против самого себя и противоречить себе. Существует также дружба, основанная на равенст­ве. Например, дружба товарищей предполагает, что достаток их равен по количеству и ценности: среди то­варищей никто не должен владеть имуществом боль­шим, чем другой, пи по количеству, ни по ценности, ни по размеру, но должен иметь все равное с другими, потому что товарищи равны. Дружба, основанная на неравенстве,— это дружба отца и сына, подчиненного и начальника, лучшего и худшего, жены и мужа; и ю вообще она имеет место всюду, где между друзья ми есть низшая и высшая ступень. Такая дружба в нера­венстве предполагает пропорциональность. Так, при раздаче добра пикто пе уделит равное лучшему и худ­шему, по всегда даст больше тому, кто имеет преиму­щество. Этим достигается пропорциональное равенст- is во: в каком-то отношении худший, получив меньше добра, равняется с лучшим, получившим больше. 12. Из всех вышеназванных видов дружбы больше всего любви в дружбе родных, а имеппо — в отноше- го ниях отца к сыну. Но почему отец любит сына силь­нее, чем сын отца? Не потому ли, как правильно го­ворят некоторые, имея в виду, конечно, толпу, что отец — благодетель сына, тогда как сын обязан ему благодарностью за благодеяние? Эта причина, по-ви­димому, действует и там, где дружба основана на вы- 25 годе. Здесь дело обстоит так же, как мы это наблюда­ем и в практических умениях (epistemas). Я говорю о случаях, когда совпадают цель и действие и нет иной цели, помимо действия. У флейтиста, например, ею цель совпадает с действием (ведь для него игра на флейте — это и цель и действие), а в строительном so искусстве они пе совпадают, поскольку тут существует особая цель помимо действия. Дружба —это действие, и у нее нет иной цели, кроме действия —- любви, но только она одна. Отец всегда действует в этом смысле как бы больше сына, потому что сын — его создание. 3(39 Я5 То же самое наблюдаем мы и в других случаях: все бывают благосклонны к тому, что они сами создали. Отец неким образом благоволит к сыну как к своему созданию, движимый и воспоминанием, и надеждой. Поэтому отец больше любит сына, чем сын отца. 40 Надо рассмотреть те виды дружбы, которые назы-и ваются и кажутся дружбой, действительно ли они дружба. Например, дружбой признают расположен­ность (eynoia). В общем, расположенность, по-види­мому, не дружба. Ко многим мы часто расположены, 5 увидав или услыхав о ком-то хорошее, но разве от этого мы уже и друзья? Скорее, нет. Ведь если кто бла­говолил к Дарию Персидскому, а такое могло быть, то это еще не была дружба с Дарием. Однако распо­ложенность может, по-видимому, быть началом друж­бы; стать дружбой она может тогда, когда человек, способный делать добро, присоединит к расположен­ности желание делать добро тому, к кому он расио-ю ложен. Расположенность — нравственное качество и обращено к нравственному началу. Ведь не говорят, что человек расположился к вину или чему-то еще из неодушевленных благ и удовольствий. Расположение питают к тому, кто добродетелен нравом. Расположе­ние неотделимо от дружбы и проявляет себя в том же, что и она. Поэтому его признают дружбой. Единодушие (homonoia) очепь близко дружбе, если 15 понимать единодушие в собственном смысле слова. До­пустим, что у кого-то такие же понятия, как у Эмпе-докла, и оп признает те же элементы, что и Эмпедокл. Едиподушен ли такой человек с Эмпедоклом? Или, скорее, нет? В самом деле, единодушие имеет в виду вещи другого рода. Прежде всего оно проявляется но в умозрении, а в практических делах, да и в этих по-20 следних пе тогда, когда их одинаково понимают, а тог­да, когда, понимая их одинаково, отдают предпочтение одному и тому же в делах, о которых размышляют. Так, если оба мечтают о власти, один для себя и дру* гой для себя, то единодушны ли они? Едва ли! Но ес­ли я хочу сам властвовать и он тоже хочет, чтобы я властвовал, то мы единодушны. Единодушие бывает в практических делах, когда хотят одного и того же. 45 В практических делах единодушие в собственном смысле слова (kyriös legomene) касается назначения одного и того же лица в начальники· 370 13. Поскольку, как мы утверждаем, существует дружба с самим собой, то будет или нет любить себя человек достойный? Себялюбец — это тот, кто все делает ради самого себя в том, что приносит выгоду. Стало быть, себялюбив дурной, ведь он все делает ра­ди самого себя; достойный же не таков. Он потому и добродетелен, что ради другого делает свое дело, сле­довательно, он не себялюбив. Однако все стремятся к благам и уверены, что именно им нужно больше благ. Там, где дело касается богатства и власти, это особен­но очевидно: человек достойный отступится от них в пользу другого, но не потому, что ему самому не пристало иметь их в избытке, а потому, что он видит, как другой лучше его сумеет ими воспользоваться. Остальные же люди так не поступают либо по неведе­нию (они не знают, что могут злоупотреблять такими вещами), либо из честолюбивого стремления к власти. Но пи то ни другое пе окажет своего влияния на че­ловека достойного. Он, следовательно, не себялюбив в том, по крайней мере, что касается подобных благ. Если же он и любит себя, то там, где речь идет о пре­красном. Только здесь он не уступит другому; от вы­годы же и наслаждения отступится. Если выбирать приходится прекрасное (to kaloii), то он любит себя; если же — пользу и удовольствие, то любит себя не он, а дурной. 14. Себя ли будет достойный человек любить боль­ше всего или нет? В одних случаях он больше всего будет любить сам себя, в других — нет. Поскольку, как мы утверждаем, достойный человек отступится в пользу друга от благ, приносящих выгоду, он будет любить друга. Да, но он отступается от них в той ме­ре, в какой, уступая другу, приобретает прекрасное самому себе. Следовательно, в одних случаях он любит друга больше, чем себя, в других — сам себя. Когда речь идет о выгоде, он любит друга больше, чем себя; если же о прекрасном и о благе, то себя любит силь­нее, ведь эти вещи — а они-то суть самые прекрас­ные —- он приобретает себе. Значит, он добролюбив, а не себялюбив. Если он любит сам себя, то только по­тому, что хорош. Дурной же человек себялюбив: в нем нет ничего, за что бы ему любить себя, нет ничего прекрасного, по и не имея этого он сам себя будет 371 любить за то, что это он сам. Поэтому его можно в строгом смысле слова назвать себялюбцем (philaytos). 15. В добавление [к рассмотренному] можно ска­зать о самодовлении (aytarkeias) и о человеке само­довлеющем. Возникнет или нет у него потребность в дружбе? Или он и тут будет довольствоваться самим собой? Ведь и поэты говорят такие слова: Тогда на что и друг? Среди удач Благодеяний бога нам довольно20. По этой причине возникает вопрос: пуждается ли в дружбе человек, имеющий все блага и довольствую­щийся сам собой? Или, скорее, именно в таком случае потребность в пей особенно сильна? В самом деле, ко­го ему благодетельствовать и с кем жить вместе? Про­водить жизнь один он, конечно, не станет. Раз он пуж­дается в подобных вещах, а они неосуществимы без дружбы, то самодовлеющий, по-видимому, нуждается в дружбе. Прибегать к привычному для [известных] рассуждений сравнению с богом было бы и там (в са­мих этих рассуждениях) неправомерно, и здесь непри­емлемо. Если бог самодовлеющ и пи в чем не нужда­ется, то отсюда не следует, что и мы ни в чем но будем нуждаться. Существует и такое рассуждение о боге: бог, говорят, владеет всеми благами и самодовле­ющ, чем же он занят? Не спит же он? Он будет со­зерцать что-то, утверждает рассуждение, поскольку такое занятие самое прекрасное и наиболее свойствен­ное ему. Что оп будет созерцать? Если оп станет со­зерцать нечто отличное от самого себя, то будет созер­цать что-то лучшее себя. Но бессмысленно, чтобы су­ществовало нечто лучшее, чем бог, следовательно, он будет созерцать сам себя, а это нелепо: ведь даже человека, который сам себя разглядывает, мы упрека­ем в тупости. Бог будет вести себя бессмысленно — такой выдвигается довод,— если станет смотреть сам на себя. Опустим вопрос, что именно станет рассмат­ривать бог21. Мы ведем исследование не о самодовле­нии бога, а о человеческом самодовлении: будет ли нуждаться в дружбе самодовлеющий человек или нет? Исследовав [понятие] «друг», можно увидеть, что та­кое друг, каков он и [понять, что] друг— это «вто­рое я», когда дело касается очень близкого друга. 372 Как гласит поговорка, «это второй Геракл»; друг —это второе я22. Узнать самого себя — это и самое трудное, как го­ворили пекоторые из мудрецов, и самое радостное ι$ (ведь радостно знать себя)23, но самих себя своими силами мы не можем видеть (что сами себя не можем [видеть], ясно из того, что, укоряя других, не замеча­ем, что сами совершаем сходные проступки; это про­исходит от снисходительности [к самим себе] или от пристрастия, и многих из нас это ослепляет, мешая го судить правильно) ; поэтому, как при желании уви­деть свое лицо мы смотримся в зеркало и видим его, так при желании познать самих себя мы можем по­знать себя, глядя на друга. Ведь друг, как мы гово­рим,—это «второе я». Итак, если радостно знать са-jvioro себя, а знать себя невозможно без помощи друга, 25 то самодовлеющий человек должен нуждаться в друж­бе, чтобы познать самого себя. И еще, если прекрас­но — а оно так и есть,— чтобы тот, кому судьба посла­ла блага, был благотворителен, то кого он станет бла­годетельствовать? С кем будет совместно жить? Он не станет, конечно, проводить жизнь в одиночестве. Со­вместная жизнь приятна и необходима. Если эти вещи зо прекрасны, необходимы, приятны и не могут осущест- шзь виться без помощи дружбы, то человек самодовлею­щий должен испытывать потребность в дружбе. 16. Многих или немногих друзей надо иметь? Вооб­ще говоря, ни многих, ни немногих. Если друзей мно­го, то трудно каждому в отдельности уделять любовь. И в других случаях наша слабая природа также не имеет сил досягать до удаленных предметов. При по­мощи зрения мы не видим далеко, и если стать от предмета дальше надлежащей меры, то по бессилию природы [зрение окажется] недостаточным. То же са­мое относится к слуху и ко всему остальному. Но ее- ю ли но бессилию природы любовь окажется недостаточ­ной, это вызовет справедливые нарекания, и такой че­ловек не может быть другом, потому что не любит, а только па словах друг, дружба же этого не терпит. И еще, если друзей будет много, то не будет конца огорчениям. Ведь когда друзья многочисленны, то ес­тественно, что с кем-то одним всегда приключается is беда и огорчение тут неизбежно. С другой стороны, 373 [пехорошо иметь] немногих друзей — одного или двух, число их должно соответствовать обстоятельствам и стремлению человека к любви. 17. А теперь надо рассмотреть, как следует обра­щаться с другом. Исследование наше коснется не вся-20 кой дружбы, а лишь той, при которой друзья больше всего обвиняют (egkaloysi) друг друга. Обвиняют не во всех случаях одинаково. Дружба отца с сыном, например, не дает таких поводов для обвинений, как те виды дружбы, [при которых дейст­вует правило]: «как я тебе, так и ты мне, а за упу­щение строгое взыскание (egklema)». Там, где друзья 25 неравпы, не бывает равенства. Любовь отца к сыну основана па неравенстве, подобна ей и любовь жены к мужу, слуги к господину и вообще низшего к выс­шему. При таких видах дружбы не бывает обвинений. Обвинения бывают тогда, когда друзья — люди равно­го достоинства. Поэтому рассматривать мы должпы, как следует обращаться с другом в том случае, когда ?.о друзья равны по достоинству...24 ПОЛИТИКА КНИГА ПЕРВАЯ (А) 1252а ΐ 1. Поскольку, как мы видим, всякое государство представляет собой своего рода общение, всякое жо общение организуется ради какого-либо блага (ведь всякая деятельность имеет в виду предполагаемое бла­го), то, очевидно, все общения стремятся (stokhadzori-tai) к тому или иному благу, причем больше других 5 и к высшему из всех благ стремится то общение, кото­рое является наиболее важным из всех и обнимает со­бой все остальные общения. Это общение и называется государством или общением политическим. 2. Неправильно говорят те, которые полагают, буд­то понятия «государственный муж», «царь», «домохо­зяин», «господин» суть понятия тождественные1. Ведь ю они считают, что эти понятия различаются в количест­венном, а не в качественном отношении; скажем, гос­подин—тот, кому подвластно небольшое число людей; домохозяин — тот, кому подвластно большее число лю­дей; а кому подвластно еще большее число — это госу­дарственный муж или царь; будто нет никакого разли­чия между большой семьей и небольшим государством и будто отличие государственного мужа от царя со­стоит в том, что царь правит в силу лично ему ирису-15 щей власти, а государственный муж отчасти властвует, отчасти подчиняется на основах соответствующей пау­ки — политики. Это, одпако, далеко от истипы. 3. Изла­гаемое станет ясным при рассмотрении с помощью усвоенного нами ранее метода: как в других случаях, го расчленяя сложное на его щюстые элементы (мельчай­шие части целого) и рассматривая, из чего состоит ю-сударство, мы и относительно перечисленных понятий лучше увидим, чем они отличаются одно от другого ц возможно ли каждому из них-дать научное объяснение. 376 И здесь, как и повсюду, наилучший способ теорети­ческого построения состоял бы в рассмотрении первич- 25 ного образования предметов. 4. Так, необходимость по­буждает прежде всего сочетаться попарно тех, кто не может существовать друг без друга,— женщину и муж­чину в целях продолжения потомства; и сочетание это обусловливается не сознательным решением, но зави­сит от естественного стремления, свойственного и ос­тальным живым существам и растениям,— оставить после себя другое подобное себе существо. зо [Точпо так же в целях взаимного самосохранения необходимо объединяться попарно существу], в силу своей природы властвующему, и существу, в силу сво­ей природы подвластному. Первое благодаря своим ум­ственным свойствам способно к предвидению, и потому оно уже по природе своей существо властвующее π господствующее; второе, так как оно способно лишь своими физическими силами исполнять полученные указания, является существом подвластпым и рабству­ющим. Поэтому и господину и рабу полезно одно и то же. 5. Но женщина и раб по природе своей два раз- 12 личных существа: ведь творчество природы ни в чем не уподобляется жалкой работе кузнецов, изготовля­ющих «дельфийский нож» 2; напротив, в природе каж­дый предмет имеет свое назначение. Так, всякий инст­румент будет наилучшим образом удовлетворять своему назначению, если он предназначен для исполнения од­ной работы, а не многих. У варваров женщина и раб ъ занимают одно и то же положение, и объясняется это тем, что у них отсутствует элемент, предназначенный по природе своей к властвованию. У пих бывает толь­ко одна форма общения — общение раба и рабыни. По­этому и говорит поэт: «Прилично властвовать над вар­варами грекам» 3; варвар и раб по природе своей по­нятия тождественные. 6. Итак, из указанных двух to форм общепия получается первый вид общения — семья. Правильно звучит стих Гесиода: «Дом прежде всего и супруга, и бык-землепашец» (у бедняков бык служит вместо раба)4. Соответственно общение, естест­венным путем возпикшее для удовлетворения повсе­дневных надобностей, есть семья; про членов такой семьи Харонд говорит, что они едят из одного ларя, а Эпименид Критянин называет их «питающимися из is одних яслей». 377 7. Общение, состоящее из нескольких семей и имею-' щее целью обслуживание не кратковременных только потребностей,— селение. Вполне естественно, что селе­ние можно рассматривать как колонию семьи; некото­рые и называют членов одного и того же селения «мо­лочными братьями», «сыновьями», «внуками». Грече­ские государства потому вначале и управлялись царями го (а в настоящее время то же мы видим у негрече­ских племен), что они образовались из элементов, при­знававших над собой царскую власть: ведь во всякой семье старший облечен полномочиями царя. И в коло­ниях семей — селениях поддерживали в силу родствен­ных отношений между их членами тот же порядок. Об этом именно и упоминает Гомер, говоря: «Правит каж­дый женами и детьми»5, ведь они жили отдельными селениями, как, впрочем, и вообще жили люди в древ­нейшие времена. И о богах говорят, что они состоят 25 под властью царя, потому что люди — отчасти еще и те­перь, а отчасти и в древнейшие времепа — управлялись царями и, так же как люди уподобляют внешний вид богов своему виду, так точно они распространили это представление и на образ жизни богов. 8. Общество, состоящее из нескольких селений, есть вполне завершенное государство, достигшее, можно ска­зать, в полной мере самодовлеющего состояния и воз-зо никшее ради потребностей жизни, но существующее ради достижения благой жизни. Отсюда следует, что всякое государство — продукт естественного возникно­вения, как и первичные общения: оно является завер­шением их, в завершении же сказывается природа. Ведь мы называем цриродой каждого объекта — возь­мем, например, природу человека, коня, семьи — то его состояние, какое получается при завершении его развития. Сверх того, в осуществлении конечной цели 1253а и состоит высшее завершение, а самодовлеющее су­ществование оказывается и завершением, и наивысшим существованием. 9. Из всего сказанного явствует, что государство принадлежит к тому, что существует по природе, и что человек по природе своей есть существо политиче­ское, а тот, кто в силу своей природы, а не вследствие случайных обстоятельств живет вне государства,— ли­бо недоразвитое в нравственном смысле существо, либо 5 сверхчеловек; его и Гомер6 поносит, говоря «без роду, 378 без племени, вне законов, без очага»; такой человек по своей природе только и жаждет войны; сравнить его можно с изолированной пешкой на игральной доске. 10. Что человек есть существо общественное в боль­шей степени, нежели пчелы и всякого рода стадные животные, ясно из следующего: природа, согласно на­шему утверждению, ничего не делает напрасно; между тем один только человек из всех живых существ ода- ю реи речью. Голос выражает печаль и радость, поэтому он свойствен и остальным живым существам (по­скольку их природные свойства развиты до такой сте-пепи, чтобы ощущать радость и печаль и передавать эти ощущения друг другу). Но речь способна выражать и то, что полезно и что вредно, равно как и то, что is справедливо и что несправедливо. 11. Это свойство лю­дей отличает их от остальных живых существ: только человек способен к восприятию таких понятий, как добро и зло, справедливость и несправедливость и т. п. Л совокупность всего этого и создает основу семьи и государства. Первичным по природе является государ­ство по сравнению с семьей и каждым из нас; ведь 20 необходимо, чтобы целое предшествовало части. Унич­тожь живое существо в его целом, и у него не будет ни ног, ни рук, сохранится только наименование их, подобно тому как мы говорим «каменная рука»; ведь и рука, отделенная от тела, будет именно такой камен­ной рукой. Всякий предмет определяется совершаемым им действием и возможностью совершить это действие; раз эти свойства у предмета утрачепы, нельзя уже го­ворить о нем как таковом: останется только его обоз- 25 начение. 12. Итак, очевидно, государство существует по природе и по природе предшествует каждому чело­веку; поскольку последний, оказавшись в изолирован­ном состоянии, не является существом самодовлеющим, то его отношение к государству такое же, как отноше­ние любой части к своему целому. А тот, кто не спосо­бен вступить в общение или, считая себя существом самодовлеющим, не чувствует потребности ни в чем, уже не составляет элемепта государства, становясь ли­бо животным, либо божеством. Во всех людей природа вселила стремление к госу- зо дарственному общению, и первый, кто это общение организовал, оказал человечеству величайшее благо. Человек, нашедший свое завершение,— совершенней-379 шее из живых существ, и, наоборот, человек, живущий вне закона и права,— наихудший из всех, ибо неспра­ведливость, владеющая оружием, тяжелее всего; при­зе рода же дала человеку в руки оружие — умственную и ν нравственную силу, а ими вполне можно пользоваться в обратную сторону. Поэтому человек, лишенный доб­родетели, оказывается существом самым нечестивым и диким, низменным в своих половых и вкусовых позы­вах. Понятие справедливости связано с представлением о государстве, так как право, служащее мерилом спра­ведливости, является регулирующей нормой политиче­ского общения. 1258ь III. Уяснив, из каких элементов состоит государст­во, мы должны прежде всего сказать об организации семьи, ведь каждое государство слагается из отдельных семей. Семья в свою очередь состоит из элементов, со­вокупность которых и составляет ее организацию. В со-5 вершенной семье два элемента: рабы и свободные. Так как исследование каждого объекта должно начинать прежде всего с рассмотрения мельчайших частей, его составляющих, а первоначальными и мельчайшими ча­стями семьи являются господин и раб, муж и жена, отец и дети, то и следует рассмотреть каждый из этих трех элементов: что каждый из них представляет собой и каковым он должен быть. 2. [Отношения, существующие между тремя ука­занными парными элементами, можно охарактеризо­вать] так: господское, брачное (сожительство мужа и ίο жены не имеет особого термина для своего обозначе­ния) и третье — отцовское (и это отношение не обо­значается особым термином). Пусть их будет три, имен­но названные нами (существует еще один элемент семьи, который, по мнению одних, и есть ее органи­зация, а по мнению других, составляет главнейшую часть ее; я имею в виду так называемое искусство на­копления; в чем оно состоит —мы разберем дальше). 15 Остановимся прежде всего на господине и рабе и посмотрим на их взаимоотношения с точки зрении практической пользы. Можем ли мы для уяспения это­го отношения стать на более правильную сравнитель­но с имеющимися теориями точку зрения? 3. Дело в том, что, по мнению одних, власть господина над ра­бом есть своего рода наука, причем и эта власть и ор-380 гапизация семьи, и государство, и царская власть — го одно и то же, как мы уже упомянули вначале. Наобо­рот, по мнению других, самая власть господина над рабом противоестественна; лишь по закону один — раб, другой — свободный, по природе же никакого различия нет. Поэтому и власть господина над рабом, как осно­ванная на насилии, несправедлива. 4. Собственность есть часть дома, и приобретение есть часть семейной организации: без предметов первой необходимости нельзя не только хорошо жить, но и 23 вообще жить. Во всех ремеслах с определенно постав­ленной целью нужны бывают соответствующие орудии, если работа должна быть доведена до конца, и из этих орудий одни являются пеодушевлеппыми, другие — одушевленными (например, для кормчего руль — нео­душевленное орудие, рулевой — одушевленное), потому 3о что в искусствах ремесленник играет роль орудия. Так точно и для домохозяина собственность оказыва­ется своего рода орудием для существования. И при­обретение собственности требует массу орудий, причем раб — некая одушевленная собственность, как и вооб­ще в искусствах всякий ремесленник как орудие стоит впереди других инструментов. 5. Если бы каждое орудие могло выполнять свойственную ему работу само, по данному ему приказанию или даже зв его предвосхищая, и уподоблялось бы статуям Де­дала или треножникам Гефеста, о которых поэт го­ворит, что они «сами собой (aytomatoys) входили в собрание богов»7; если бы ткацкие челноки сами ткали, а плектры8 сами играли на кифаре, тогда и зодчие по нуждались бы в работниках, а господам пе 12.%*я нужны были бы рабы. Орудия как таковые имеют сво­им назначением продуктивную деятельность (poietika), собственность же является орудием деятельности ак­тивной (praktikon); ведь, пользуясь ткацким челно­ком, мы получаем нечто иное, чем его применение; одежда же и ложе являются для нас только предмета­ми пользования. 6. В силу специфического отличия з продуктивной и активной деятельности, конечно, со­ответственно различны и те орудия, которые потребны для той и для другой. Но жизнь — активная деятель­ность (praxis), а не продуктивная (poiesis); зпачит, и раб служит тому, что относится к области деятель­ности активной. «Собственность» нужно понимать в 381 ίο том же смысле, что и «часть». Часть же есть пе только часть чего-либо другого, но она вообще немыслима без этого другого. Это вполне приложимо и к собственно­сти. Поэтому господин есть только господин раба, но не принадлежит ему; раб же не только раб господина, но и всецело принадлежит ему. 7. Из вышеизложенного ясно, что такое раб по своей природе и по своему назначению: кто по природе 15 принадлежит пе самому себе, а другому и при этом все-таки человек, тот по своей природе раб. Человек же принадлежит другому в том случае, если он, оста­ваясь человеком, становится собственностью; послед­няя представляет собой орудие активное и отдельно существующее. После этого нужно рассмотреть, может ли или по может существовать по природе такой человек, т. е. раб, и лучше ли и справедливо ли быть кому-либо ра-20 бом или нет, но всякое рабство противно природе. 8. Нетрудно ответить на эти вопросы и путем тео­ретических рассуждений, и на основании фактических данных. Ведь властвование и подчинение не только не­обходимы, но и полезны, и прямо от рождения некото­рые существа различаются [в том отношении, что одни из них как бы предназначены] к подчинению, дру­гие — к властвовапию. Существует много разповидно-25 стей властвующих и подчиненных, однако, чем выше стоят подчиненные, тем более совершенна сама власть над ними; так, например, власть над человеком более совершенна, чем власть над животным. Ведь, чем вы­ше стоит мастер, тем совершеннее исполняемая им работа; но, где одна сторона властвует, а другая под­чиняется, там только и может идти речь о какой-либо их работе. 9. И во всем, что, будучи составлено из нескольких 30 частей, непрерывно связанных одна с другой или разъ­единенных, составляет едипое целое, сказывается вла­ствующее начало и начало подчиненное. Это общин закон природы, и, как таковому, ему подчинены оду­шевленные существа. Правда, и в предметах неодушев­ленных, например в музыкальной гармонии, можно подметить некий принцип властвования; но этот во­прос может, пожалуй, послужить предметом специаль­ного исследования. 10. Живое существо состоит преж-35 де всего из души и тела; из них по своей природе од-382 но — пачало властвующее, другое — начало подчинен­ное. Разумеется, когда дело идет о природе предмета, последний должен рассматриваться в его природном, а не в извращенном состоянии. Поэтому надлежит об­ратиться к рассмотрению такого человека, физическое и психическое начала которого находятся в наилуч­шем состоянии; на этом примере стапет ясным паше утверждение. У людей же испорченных пли располо- Ш4ь женных к испорченности в силу их нездорового π про­тивного природе состояния зачастую может показать­ся, что тело властвует над душой. 11. Согласно нашему утверждению, во всяком жи­вом существе прежде всего можпо усмотреть власть господскую и политическую. Душа властвует над те- s лом, как господин, а разум над нашими стремления­ми — как государственный муж. Отсюда яспо, сколь естествеппо и полезно для тела быть в подчинении у души, а для подверженной аффектам части души — быть в подчинении у разума и рассудочпого элемента души и, наоборот, какой всегда получается вред при равном или обратном соотношении. 12. То жо самое to положепие остается в силе и в отношении человека и остальпых живых существ. Так, домашние живот­ные по своей природе стоят выше, чем дикие, и для всех домагапих животпых предпочтительнее находить­ся в подчинении у человека: так они приобщаются к своему благу (sölOrias). Так же и мужчина по отноше­нию к женщине: первый по своей природе выше, вто­рая — ниже, и вот первый властвует, вторая находится в подчинении. Тот же самый принцип неминуемо дол- is жеп господствовать π во всем человечестве. 13. Все те, кто в такой сильной степепи отличается от других людей, в какой душа отличается от тела, а человек от животного (это бывает со всеми, чья дея­тельность заключается Б применении физических сил, и это наилучшее, что они могут дать), то люди по своей природе —рабы; для них, как и для вышеука­занных существ, лучший удел — быть в подчииспии 20 у такой власти. Ведь раб по природе — тот, кто может принадлежать другому (потому оп и принадлежит другому) и кто прлчастси к рассудку в такой мере, что способен попимать его приказания, по сам рас­судком не обладает. Что же касается остальных живых существ, то они не способны к пониманию приказапий 383 рассудка, но повинуются движениям чувств. 14. Впро­чем, польза, доставляемая домашними животными, ма­ло чем отличается от пользы, доставляемой рабами: 25 и те и другие своими физическими силами оказывают помощь в удовлетворении наших насущных потребно­стей. Природа желает, чтобы и физическая организация свободных людей отличалась от физической организа­ции рабов: у последних тело мощное, пригодное для выполнения необходимых физических трудов; свобод-зо ные же люди держатся прямо и не способны к вы­полнению подобного рода работ, зато они пригодны для политической жизни, а эта последняя разделяется у пих на деятельность в военное и мирное время. Впрочем, зачастую случается и наоборот: одни имеют только свойственные свободным тела, а другие — толь-35 ко души. 15. Ясно, во всяком случае, следующее: если бы люди отличались между собой только физической организацией в такой степени, в какой отличаются от пих в этом отношении изображения богов, то все при­знали бы, что люди, уступающие в отношении физиче­ской организации, достойны быть рабами. Если это положение справедливо относительно физической при­роды люден, то еще более справедливо установить та­кое разграничение относительно их психической при-1255а РОДЫ, разве что красоту души не так легко увидеть, как красоту тела. Очевидно, во всяком случае, что одни люди по природе свободны, другие — рабы, и этим последним быть рабами и полезно и справед­ливо. 16. Нетрудно усмотреть, что правы в некотором от­ношении и те, кто утверждает противное. В самом б деле, выражепия «рабство» и «раб» употребляются в двояком смысле: бывает раб и рабство и по закону; закон является своего рода соглашением, в силу кото­рого захваченное на войне называют собственностью овладевших им. Это право многие причисляют к про-тивозакониям из тех, что иногда вносят ораторы: было бы ужасно, если бы обладающий большой физической ю силой человек только потому, что он способеп к наси­лию, смотрел на захваченного путем насилия как на раба и подвластного себе. И одни держатся такого мнения, другие — иного, и притом даже среди мудре­цов. 384 17. Причиной этого разногласия в мнениях, причем каждая сторона приводит в пользу защищаемого ею положения свои доводы, служит то, что и добродетель вполне может, раз ей даны на то средства, прибегать до известной степени к насилию; что всякого рода пре­восходство всегда заключает в себе преизбыток како- is го-либо блага, так что и насилию, кажется, присущ до известной степени элемент добродетели; следова­тельно, спорить можно только о справедливости. По мнению одних, со справедливостью связано благово­ление к людям; по мнению других, справедливость заключается уже в том, чтобы властвовал человек бо­лее сильный. 18. При изолированном противопоставле­нии этих положений оказывается, что ни одно из них го не обладает ни силой, пи убедительностью, будто луч­шее в смысле добродетели не должно властвовать и господствовать. Некоторые, опираясь, как они думают, на пекий принцип справедливости (ведь закон есть нечто справедливое), полагают, что рабство в резуль­тате войны справедливо, по в то же время и отрицают это. В самом деле, ведь самый принцип войны можно считать несправедливым, и никоим образом нельзя 25 было бы утверждать, что человек, не заслуживающий быть рабом, все-таки должен стать таковым. Иначе окажется, что люди заведомо самого благородного про­исхождения могут стать рабами и потомками рабов только потому, что опи, попав в плен, были проданы в рабство. Поэтому защитпики последнего из указан­ных мнений не хотят называть их рабами, но называ­ют так только варваров. Однако, когда они это говорят, зо они ищут не что-нибудь другое, а лишь рабство по природе, о чем мы и сказали с самого начала; неиз­бежно приходится согласиться, что одни люди повсюду рабы, другие нигде таковыми не бывают. 19. Таким же точно образом они судят и о благо­родстве происхождения. Себя они считают благород­ными пе только у себя, но и повсюду, варваров же — 35 только на их родине, как будто в одном случае имеется благородство и свобода безусловные, в дру­гом —- небезусловиые. В таком духе говорит и Елена у Феодекта: «Мепя, с обеих сторон происходящую от божественных предков, кто решился бы назвать рабы­ней?» 10 Говоря это, опи различают человека рабского 40 и свободного положения, людей благородного и 13 Аристотель, т. 4 385 неблагородного происхождения единственно по при-1255ь знаку добродетели и порочности; при этом предполага­ется, что как от человека рождается человек, а от жи­вотного — животное, так и от хороших родителей — хороший; природа же зачастую стремится к этому, по достигнуть этого не может. 20. Из сказанного, таким образом, ясно, что коле­бание [во взглядах на природу рабства] имеет некото-5 рое основание: с одной стороны, одни не являются но природе рабами, а другие — свободными, а с другой стороны, у некоторых это различие существует и для них полезно и справедливо одному быть в рабстве, дру­гому — господствовать, и следует, чтобы один подчи­нялся, а другой властвовал и осуществлял вложенную в него природой власть, так чтобы быть господином. Но дурное применение власти не приносит пользы пи ю тому ни другому: ведь что полезно для части, то полезно и для целого, что полезно для тела, то полезно и для ду­ши, раб же является пекоей частью господина, как бы одушевленной, хотя и отделенной, частью его тела. 21. Поэтому полезно рабу и господину взаимное дружеское отношение, раз их взаимоотношения поко­ятся на естественных началах; а у тех, у кого это по is так, но отношения основываются на законе и насилии, происходит обратное. Из предыдущего ясно и то, что власть господина и власть государственного мужа, равно как и все виды власти, не тождественны, как это утверждают некото­рые. Одна — власть над свободными по природе, дру­гая — власть над рабами. Власть господина в семье — монархия (ибо всякая семья управляется своим госпо-20 дином монархически), власть же государственного мужа — это власть над свободными и равными. 22. Господипом называют не за знания, а за природные свойства; точно так же обстоит дело с рабом и сво­бодным. Правда, можно вообразить и науку о власти господина, как и науку о рабстве, последнюю — вроде той, какая существовала, в Сиракузах, где некто обучал 25 людей рабству: за известное вознаграждение он препо­давал молодым рабам знания, относящиеся к области обычного рода домашних услуг. Такое обучение могло бы простираться и на дальнейшие области, например можно было бы обучать кулинарному искусству и ос­тальным подобного же рода статьям домашнего услу-386 жения. Работы ведь бывают разные — одни более высо­кого, другие более насущного характера, как говорит и пословица «Раб рабу, господин господину — рознь», зо 23. Все подобного рода науки — рабские, господская же паука — как пользоваться рабом, и быть господи­ном вовсе не значит уметь приобретать рабов, но уметь пользоваться ими. В этой науке нет ничего ни вели­кого, ни возвышенного: ведь то, что раб должен уметь исполнять, то господин должен уметь приказывать. 35 Поэтому у тех, кто имеет возможность избежать таких хлопот, управляющий берет па себя эту обязанность, сами же они занимаются политикой или философией. Что же касается пауки о приобретении рабов (в той мере, в какой оно справедливо), то она отличается от обеих вышеуказанпых, являясь чем-то вроде науки о войне или науки об охоте. Вот наши соображения о рабе и господние. 40 III 1. Теперь мы займемся рассмотрением того, что шоа такое собственность вообще и в чем заключается искус­ство наживать состояние, руководясь принятым нами методом исследования, так как и раб есть некая часть собственности. Прежде всего может возникнуть во­прос: тождественно ли искусство наживать состояние с наукой о домохозяйстве, или это искусство есть часть 5 данной пауки, или оно стоит в служебном к ней от­ношении, и если так, то не находится ли искусство наживать состояние в таком же отношении к науке о домохозяйстве, в каком стоит умение сделать ткац­кий челпок к ткацкому искусству или умение сделать сплав бронзы к искусству ваяния? Дело в том, что оба последних умения находятся не в одинаковом служеб­ном отношении к связанным с ними искусствам, так как первое доставляет орудие, второе — материал (под материалом я разумею субстрат, посредством которого какая-либо работа может быть доведена до конца, на­пример для ткача — шерсть, для ваятеля — бронза). ю 2. Ясно, что искусство наживать состояние не тож­дественно пауке о домохозяйстве: в одном случае речь идет о приобретении средств, в другом — о пользова­нии ими; к чему, в самом деле, будет относиться уме­ние пользоваться всем, что имеется в доме, как не к науке о домохозяйстве? Но вопрос о том, представ­ляет ли искусство наживать состояние часть пауки 13* 387 о домохозяйстве, или оно является особой, отличной lb от нее отраслью знания, вызывает затруднения, если считать, что тот человек, который владеет указанными искусствами, может исследовать, в чем заключается ис­точник имущественного благосостояния и вообще соб­ственности. Понятия «собственность» и «богатство» заключают в себе много разновидностей. Во-первых, земледелие — часть ли это науки о домохозяйстве или особая, отдельная от нее отрасль знания? Тот же во­прос можно задать и вообще относительно заботы о средствах пропитания и приобретении их. го 3. Так как существует много родов пищи, то мно­горазличен и образ жизни и животных и людей; без пищи жить нельзя, почему разнообразные виды пита­ния повлекли за собой и разнообразный образ жизни животных. Одни из животных живут стадно, другие разбросанно, смотря по тому, какой образ жизни ока­зывается более пригодным для добывания пищи, так 25 как одни из животных плотоядные, другие травояд-пые, третьи всеядные. Природа определила образ жиз­ни животных с таким расчетом, чтобы каждому из них можно было с большей легкостью добывать себе под­ходящую пищу; не одна и та же пища по природе приятна каждому животному, но одному подходит од­на, другому — другая; поэтому образ жизни плотояд­ных животных отличается от образа жизни травояд-ап иых. 4. То же самое и среди людей. Образ их жизни бывает весьма различным. Наиболее ленивые из них ведут образ жизни кочевников, которые питаются, не прилагая ни труда, ни заботы, мясом домашних жи­вотных, так как кочевникам приходится в поисках пастбищ для своих стад постоянно переменять место своего кочевья, то они поневоле и сами следуют за зг» своими стадами; они как бы возделывают живую паш­ню. Другие люди живут охотой, разные — различными видами охоты; например, для одних охотой является грабеж, для других, обитающих у озер, болот, рек или морей, обильных рыбой, охотой служит рыбная ловля, третьи охотятся на птицу или диких зверей. Все же огромное большинство людей живет благодаря 40 земледелию и культурным растениям. 5. Таков пример­но образ жизни у тех, кто непосредственно трудится над тем, что дает природа, не прибегая для добывания 125с.ь средств к жизни к обмену и торговле,—кочевой быт, 388 земледельческий, разбой, рыболовство, охота. Некото­рые живут приятно, соединяя те или иные из этих видов и заимствуя у одного из них то, чего ие хватает другому, чтобы быть самодовлеющим, например одни соединяют кочевнический и разбойничий образ жизни, другие — земледельческий и охотничий, равным обра­зом и остальные. Люди ведут такой образ жизни, какой их заставляет вести нужда. 6. По-видимому, сама природа дарует всем по до­стижении полного развития такую же собственность, какую она дает им сразу при их возникновении. Не- ю которые животные уже в то время, как они рождают детенышей, доставляют им такое количество пищи, какое бывает достаточным до той поры, пока детеныши 110 будут в состоянии добывать ее себе сами; таковы, например, те животные, которые выводят червей или кладут яйца. Λ все производящие живых детенышей животные до известного времени имеют пищу для рож­денных в самих себе, именно вещество, называемое мо- ΐ5 локом. 7. Равным образом ясно, и из наблюдений тоже ладо заключить, что и растения существуют ради жи­вых существ, а животные — ради человека; домашние животные служат человеку как для потребностей до­машнего обихода, так и для пищи, а из диких живот­ных если не все, то большая часть — для пищи и для других надобностей, чтобы получать от них одежду и 20 другие необходимые предметы. Если верно то, что при­рода ничего не создает в незаконченном виде и на­прасно, то следует признать, что она создаст все выше­упомянутое ради людей. 8. Поэтому и военное искусство можно рассматри­вать до известной степени как естественное средство для приобретения собственности, ведь искусство охоты есть часть военного искусства: охотиться должно как на диких животных, так и на тех людей, которые, бу- 25 дучи от природы предназначенными к подчинению, не желают подчиняться; такая война по природе своей справедлива. Итак, одип из видов искусства приобретения явля­ется по природе своей частью науки о домохозяйстве, и мы должны допустить, что либо он существует сам по себе, либо существование его обеспечивается теми, кто занят накоплением средств, необходимых для жизни 339 so и полезных для государственной и семейной общи­ны. 9. Истинное богатство, по-видимому, и состоит в совокупности этих средств. Ведь мера обладания соб­ственностью, которая является достаточной для хоро­шей жизни, не беспредельна; как говорит Солон в од­ном из своих стихотворений, «людям не указан ника­кой предел богатства» п. Предел этот существует, как es он существует и в остальных искусствах: всякое ору­дие во всяком искусстве не является беспредельным в отношении своего количества и величины; богатство же представляет собой совокупность орудий экономи­ческих и политических. Итак, из сказанного ясно, в каком отношении и по какой причине искусство при­обретения относится по своей природе к сфере дея­тельности домохозяина и государственного мужа. 40 10. Существует другой род искусства приобретения, который обыкновенно называют, и с полным нравом, искусством наживать состояние; с этим искусством и 1257а связано представление, будто богатство и нажива но имеют никакого предела. Многие полагают, что это искусство вследствие его близкого соседства с искус­ством приобретения тождественно с последним; па са­мом деле оно не тождественно с названным, по но является и далеким от него: одно из них существует по природе, другое — не по природе, но больше за 5 счет известной опытности и технического приспособле­ния. 11. При рассмотрении этого искусства будем исхо­дить из следующего положения. Пользование каждым объектом владения бывает двоякое; в обоих случаях пользуются объектом как таковым, но не одинаковым образом; в одном случае объектом пользуются по его назначению, в другом — не по назначению; например, обувью пользуются и для того, чтобы надевать ее на ноги, и для того, чтобы менять ее на что-либо другое. ю И в том и в другом случае обувь является объектом пользования: ведь и тот, кто обменивает обувь имею­щему в ней надобность на деньги или на пищевые продукты, пользуется обувью как обувью, но не по на­значению, так как оно не заключается в том, чтобы служить предметом обмена. Так же обстоит дело it с остальными объектами владения — все они могут is быть предметом обмена. Первоначальное развитие ме­новой торговли было обусловлено естественными при-» 390 чинами, так как люди обладают необходимыми для жизни предметами одними в большем, другими — в меньшем количестве. 12. Отсюда также ясно, что мел­кая торговля не имеет по природе никакого отношепия к искусству наживать состояние, потому что вначале обмен ограничивался исключительно предметами пер­вой необходимости. В первой общине, т. е. в семье, не 20 было явно никакой надобности в обмепе; он сделался необходимым, когда общение стало обнимать уже боль­шее количество членов. В самом деле, в первоначаль­ной семье все было общим; разделившись, стали нуж­даться во многом из того, что принадлежало другим, и неизбежно приходилось прибегать к взаимному об­мену. Такой способ обмена еще и в настоящее время практикуется у многих варварских народов. Они обме- гз ниваются между собой только предметами необходи­мыми, и больше ничем; например, они обменивают ви­но на хлеб и наоборот и т. п. 13. Такого рода меновая торговля и не против природы, и вовсе не является разновидностью искусства наживать состояние, ведь зо ее назначение — восполнять то, чего недостает для со­гласной с природой самодовлеющей жизни. Однако из указанной меновой торговли развилось все-таки вполне логически и искусство наживать состояние. Когда ста­ла больше требоваться чужая помощь для ввоза не­достающего и вывоза излишков, неизбежно стала ощу­щаться потребность в монете, так как далеко не каж­дый предмет первой необходимости можно было легко зз перевозить. 14. Ввиду этого пришли к соглашению да­вать и получать при взаимном обмене нечто такое, что, представляя само по себе ценность, было бы вместе с тем вполне сподручно в житейском обиходе, напри­мер железо, серебро или нечто иное; сначала простым измерением и взвешиванием определяли ценность та­ких предметов, а в конце концов, чтобы освободиться от их измерения, стали отмечать их чеканом, служив- *о шим показателем их стоимости. 15. После тою как в ць7ь силу необходимости обмена возникли деньги, появил­ся другой вид искусства наживать состояние, именно торговля. Сначала она, быть может, велась совершенно просто, но затем, по мере развития опытности, стала совершенствоваться в смысле источников и способов, какими торговые обороты могли бы принести наиболь­шую прибыль. Вот почему и создалось представление, 391 будто предметом искусства наживать состояние слу­жат главным образом деньги и будто главной его за­дачей является исследование того источника, из кото­рого возможно почерпнуть наибольшее их количество, ведь оно рассматривается как искусство, создающее бо­гатство и деньги. 16. И под богатством зачастую по­нимают именно преизобилие денег, вследствие того, ю что будто бы искусство наживать состояние и торговля направлены к этой цели. Иногда, впрочем, деньги ка­жутся людям пустым звуком и вещью вполне услов­ной, но существу ничем, так как стоит лишь тем, кто пользуется деньгами, перемспить отношение к ним, и деньги потеряют всякое достоипство, не будут иметь никакой ценности в житейском обиходе, а человек, обладающий даже большими деньгами, часто не в со­стоянии будет достать себе необходимую пищу; такого 15 рода богатство может оказаться прямо-таки не имею­щим никакого смысла, и человек, обладающий им в преизобилии, может умереть голодной смертью, подоб­но тому легендарному Мидасу, у которого вследствие ненасытности его желаний все предлагавшиеся ему яства превращались в золото. 17. Ввиду всего вышеизложенного на правильном пути исследования стоят те, кто определяет богатство и искусство наживать состояние как нечто отличное одно от другого. В самом деле, искусство наживать co­co стояние и сообразное с природой богатство суть вещи различные; искусство наживать состояние относится к области домохозяйства, а торговая деятельность со­здает имущество не всякими способами, а лишь пу­тем обмена имущества. Торговля, по-видимому, имеет дело главным образом с депежными зпаками, служа­щими необходимым элементом и целью всякого обмена. II богатство, являющееся в результате применения это­го искусства паживать состояние, действительно не 25 имеет каких-либо пределов. Подобно тому как меди­цина имеет беспредельную цель — абсолютное здоровье человека, точно так же и каждое из искусств беспре­дельно в достижении своих целей, и к этому они боль­ше всего стремятся; но те средства, которые ведут искусство к достижению его цели, ограничены, так как сама цель служит в данном случае для всякого искус­ства пределом. Подобно этому, и в искусстве наживать состояние никогда не бывает предела в достижении 392 дели, а целью здесь оказывается богатство и облада- зо ние деньгами. 18. Напротив, в области, относящейся к домохозяйству, а не к искусству наживать состояние, предел имеется, так как целью домохозяйства служит не накопление денег. Вместе с тем ясно, что всякого рода богатство должно бы иметь свой предел, но в действительности, мы видим, происходит противопо­ложное: все занимающиеся денежными оборотами стре­мятся увеличить количество денег до бесконечности. Причиной этого является тесное соприкосновение обе- 35 их областей: и та и другая скрещиваются между собой в применении тождественных средств для достижения своих целей. И в той и в другой области предметом пользования оказывается одна и та же собственность, но не одинаково: в одном случае цель — нечто иное, в другом — приумножение того же самого. И потому некоторые считают это конечной целью в области до­мохозяйства и настаивают на том, что нужно или сохранять имеющиеся денежные средства, пли даже *о стремиться приумножить их до беспредельности. 19. В основе этого направления лежит стремление к жизни вообще, но не к благой жизни; и так как эта i258a жажда беспредельна, то и стремление к тем средст­вам, которые служат к утолению этой жажды, также безгранично. И даже те люди, которые стремятся к благой жизни, ищут того, что доставляет им физиче­ские паслаждения, и так как, по их представлению, средства для осуществления этого дает собственность, 5 то вся деятельность таких людей направляется на на­живу. Таким вот путем и получил свое развитие второй вид искусства наживать состояние. А так как физиче­ские наслаждения имеются в преизобилии, то такие люди ищут и средств, которые доставляли бы им этот преизбыток наслаждений; если люди не в состоянии достигнуть своей цели при помощи искусства нажи­вать состояние, то они стремятся к ней иными путями и для этого пускают в ход все свои способности вопре- ю ки даже голосу природы. 20. Так, например, мужество заключается в отваге, а не в наживании денег; точпо так же военное и врачебное искусства имеют в виду не наживу, по первое — одержание победы, второе — доставление здоровья. Однако эти люди обращают все свои способности на наживу денег, будто это является н,елыо, а для достижения цели приходится идти на все. 393 Вот что я считаю нужным сказать о том искусство 15 паживать состояние, которое не является необходи­мым; я описал сущность его и указал на те причины, в силу которых мы прибегаем к нему. Что касается того искусства наживать состояние, которое является необходимым, то я указал на отличие его от искусства не необходимого: необходимое искусство относится к области домохозяйства, оно сообразно с природой, направлено на добывание средств к жизни и не беспре­дельно, как искусство не необходимое, а имеет свои границы. 21. Теперь ясен и ответ на поставленный вначале 20 вопрос: относится ли к области деятельности домохо­зяина и государственного мужа искусство наживать состояние или, скорее, не относится? Правда, нужно предполагать это искусство как бы уже имеющимся в наличии: так ведь и политика не создает людей, но берет их такими, какими их создала природа; точно так же и природа — земля, море и т. п. — должна до­ставлять человеку необходимое пропитание; и на обя­занности домохозяина лежит всему тому, что полу-25 чается из этих источников, дать соответствующее на­значение. Так, предметом ткацкого искусства является не изготовление шерсти, по использование ее, умение распознать12, какая шерсть доброкачественна и при­годна, какая недоброкачественна и непригодна. 22. Можно поставить еще и такой вопрос: почему искусство наживать состояние относится к области до­мохозяйства, а медицина не относится? Ведь здоровье зо является столь же необходимым для членов семьи, как и питание и тому подобные жизненные потребности. В одном отношении и домохозяин и правитель долж­ны заботиться и о здоровье им подвластных, в другом отношении это дело является предметом заботы не их, а врача; точно так же и относительно денег: с одной стороны, забота о денежных средствах составляет предмет ведения домохозяина, с другой — нет, но вхо­дит в круг подсобной деятельности; преимущественно 35 же, как это отмечено и ранее, она должна быть в на­личии по природе. Ведь природа заботится о достав­лении питания созданному ею существу; всякое такое существо получает свое питание как бы в наследство от того существа, которое произвело его на свет. Вот почему для всех сообразное с природой искусство на-394 живать состоит в извлечении пользы от плодов и жи* вотных. 23. Это искусство, как мы сказали, бывает двоя-« к им: с одной стороны, оно относится к области тор­говли, с другой — к области домохозяйства, причем по­следнее обусловлено необходимостью и заслуживает похвалы, обменная же деятельность по справедливости вызывает порицание, как деятельность, обусловленная не естественными причинами, но [возникшая в силу необходимости взаимного] обмена [между людьми]. Поэтому с полным основанием вызывает ненависть ростовщичество, так как оно делает сами денежные знаки предметом собственности, которые, таким обра­зом, утрачивают то свое назначение, ради которого они были созданы: ведь они возникли ради меновой торговли, взимание же процентов ведет именно к ро­сту денег. Отсюда это и получило свое название 13; как дети походят на своих родителей, так и проценты яв­ляются денежными знаками, происшедшими от денеж­ных же знаков. Этот род наживы оказывается по преи­муществу противным природе. IV 1. Разобрав в достаточной мере теорию искус­ства наживать состояние, мы должны перейти к прак­тической стороне вопроса. Во всех подобного рода предметах в теориях открывается широкий простор, тогда как практика в каждом случае связана с опре­деленными условиями. К практической стороне искус­ства наживать состояние относится усвоение опыта в деле приобретения предметов владения: какие из них наиболее полезны, где и каким образом можно достать их; например, при приобретении коней, коров, овец, равно как и прочих домашних животных, нужно быть опытным в знании того, какие из этих животных пред­ставляют наибольшую пользу, какие из них в каких местностях имеются, так как одни из домашних жи­вотных родятся в изобилии в одних местах, другие — в других; затем, нужно быть осведомленным относи­тельно земледелия, притом и просто в собственном смысле, и в плодоводстве, также и в пчеловодстве и относительно других плавающих или летающих живот­ных, от которых можно получить выгоду. 2. Вот самые существенные исходные части искус­ства наживать состояние в собственном смысле. Самым 395 же значительным видом деятельности, имеющей своим предметом обмен, является торговля. Она также со­стоит из трех частей: морская торговля, транзитная торговля и розничная торговля. Они различаются тем, что одни сопряжены с наименьшим риском, другие приносят наибольший барыш. Вторым видом деятель-25 ности, имеющей своим предметом обмеп, служит от­дача денег в рост; третьим — предоставление своего труда за плату; это последнее находит приложение отчасти в ремеслах, отчасти же у людей, неспособных к ремеслу и зарабатывающих себе средства исключи­тельно физическим трудом. Наконец, третий вид ис­кусства наживать состояние занимает среднее место между этим видом и первым, так как он относится частью к деятельности, цель которой — наживать со­стояние в соответствии с природой, частью — [к дея­тельности, цель которой — наживать состояние] пу-яо тем обмена; этот третий вид заключает в себе все то, что имеет отношение к земле как таковой и к тому, что произрастает из земли и что, не давая плодов в собственном смысле, тем не менее приносит пользу, как, например, рубка леса и все виды горного дела; последнее заключает в себе в свою очередь много раз­новидностей, поскольку горные породы, добываемые из земли, весьма разнообразны. 3. Сказанного в общих чертах о каждом из видов, относящихся к искусству наживать состояние, доста­точно. Конечно, было бы полезно с практической точ-25 ки зрепия тщательно разобрать здесь и детали, по задерживаться на них было бы некстати. Из перечис­ленных родов деятельности самым искусным является тот, при котором наименьшее значение имеет случай­ность; самым низменным — тот, при котором получают повреждения тела; самым рабским — тот, где требует­ся исключительное применение физических сил; наи­менее же благородным — где меньше всего требуется добродетели. «о 4. Об указанном предмете имеется своя литература, 12.VJ« например сочинения Харета Паросского и Лполлодо-ра Лемносскогом о земледелии, как простом, так и о плодоводстве, равно как и сочинения других писате­лей о подобного же рода предметах. Интересующийся ими может получить достаточные сведения из указан­ных сочинений. Сверх того, полезно собирать и те хо-396 дячие рассказы, в которых говорится, каким образом некоторым людям удалось нажить состояние. Все это s послужит на пользу тем, кто относится с вниманием к искусству наживать состояние. К такого рода расска­зам принадлежит и рассказ о Фалесе Милетском. 5. Это рассказ о некоем предвидении, использованном для того, чтобы нажить состояние, и его приписывают Фа-лесу, имея в виду его мудрость, но ее можно рассмат­ривать и с общей точки зрения. Когда его попрекали бедностью, утверждая, будто занятия философией ни­какой выгоды не приносят, то, рассказывают, он, пред- ю видя на основании астрономических данных богатый урожай оливок, еще до истечения зимы роздал в зада­ток имевшуюся у него небольшую сумму денег всем владельцам маслобоен в Милете и на Хиосе, законт­рактовав их дешево, так как никто с ним не конку­рировал. Когда наступило время сбора оливок и сразу is мпогим одновременно потребовались маслобойни, он, отдавая маслобойни па откуп на желательных ему условиях и собрав мпого денег, доказал, что филосо­фам при желании легко разбогатеть, но не это явля­ется предметом их стремлений. 6. Так, говорят, Фалес дал доказательство своей мудрости. Но и вообще, как го мы сказали, выгодно в смысле наживания состояния, если кто сумеет захватить какую-либо монополию. По­этому и некоторые государства, находясь в стесненном финансовом положении, прибегают к получению такого дохода — они заводят монополию на те или иные то­вары. 7. Так, в Сицилии некто скупил на отданные ему в рост деньги все железо из железоделательных 25 мастерских, а затем, когда прибыли торговцы из га­ваней, стал продавать железо как монополист, с не­большой надбавкой на его обычную цену. И все-таки он на пятьдесят талантов заработал сто. 8. Узнав об этом, Дионисий 15 издал приказ, в силу которого этому человеку разрешалось увезти деньги с собой, сам же он, однако, должен был оставить Сиракузы, так как 3о он нашел источник доходов, который наносил ущерб интересам Дионисия. Находчивость16 Фалеса и сици­лийца была одинакова: оба они сумели в одинаковой мере обеспечить себе монополию. Такого рода сведе­ния полезно иметь и политическим деятелям: многие государства, как и семьи, но еще в большей степени нуждаются в денежных средствах и в такого рода 35 397 доходах. Встречаются и такие государственные мужи, вся деятельность которых направлена к этой цели 17. V 1. Наука о домохозяйстве предполагает три эле­мента власти: во-первых, власть господина по отноше­нию к рабам (об этом мы говорили выше); во-вторых, отношение отца к детям; в-третьих, отношение мужа к жене. Действительно, властвуют и над женой и над <о детьми как существами свободными, но осуществляет­есь ся эта власть не одинаковым образом. 2. Власть мужа над женой можно сравнить с властью политического деятеля, власть отца над детьми — с властью царя. Ведь мужчина по своей природе, исключая лишь те или иные ненормальные отклонения, более призван к ру­ководительству, чем женщина, а человек старший и зрелый может лучше руководить, чем человек молодой и незрелый. 6 При замещении большей части государственных должностей между людьми властвующими и подчинен­ными соблюдается очередность: и те и другие совер­шенно естественно стремятся к равенству и к унич­тожению всяких различий. Тем не мепее, когда одни властвуют, а другие находятся в подчинении, все-таки является стремление провести различие между теми и другими в их внешнем виде, в их речах и в зпаках почета. Это имел в виду, между прочим, и Амасис, когда рассказывал о своем сосуде для омовения ног 18. ίο Отношение мужчины к женщине всегда определяется вышеуказанным образом. Власть же отца над детьми может быть уподоблена власти царя: родитель власт­вует над детьми в силу своей любви к ним и вследствие того, что он старше их, а такой вид власти и есть именно царская власть. Поэтому прекраспо выразился Гомер 19, назвав Зевса «отцом людей и богов», как ца-15 ря всех их. Царь по природе должен отличаться от поддапных, но быть одного с ними рода. И так же относится старший к младшим и родитель к ре­бенку. 3. Ясно, что в домохозяйстве следует заботиться более о людях, нежели о приобретении бездушной соб-20 ственности, более о добродетели первых, нежели об изо­билии последней (то, что мы называем богатством), 398 более о людях свободных, нежели о рабах. Прежде всего относительно рабов может возникнуть вопрос: мыслима ли у раба вообще какая-либо добродетель по­мимо его пригодности для работы и прислуживания? Обладает ли раб другими, более высокими добродете­лями, как, например, скромность, мужество, справед­ливость и тому подобные свойства? Или у раба пет 25 никаких иных качеств, помимо способности служить своими физическими силами? Ответить «да» и «нет» было бы затруднительно. Если да, то чем они будут отличаться от свободных людей? Если нет, то это было бы странно, так как ведь и рабы — люди и одарены рассудком. 4. Приблизительно то же самое затрудне­ние возникает и при исследовании вопроса о жепщипе и ребенке: есть ли у них добродетели, должна ли жен- за щина быть скромной, мужественной и справедливой и ребенок бывает ли своевольным и скромным или нет? Стоит рассмотреть этот вопрос и с общей точки зрения в приложении к существу, предназначенному природой быть в подчинении, и к существу, по природе призван­ному к властвованию, тождественна ли у них доброде­тель или различна? И если обоим этим существам должно быть свойственно совершенство, то почему од- 35 но из них предназначено раз навсегда властвовать, а другое — быть в подчинении? И это отличие не мо­жет основываться на большей или меньшей степени совершенства, присущего тому и другому существу, так как сами понятия «быть в подчинении» и «власт­вовать» отличаются одно от другого в качественном (eidei), a не в количественном отношении. 5. Призна­вать [совершенство] за одними и отрицать его в дру­гих — разве это не было бы удивительно? Ведь если начальствующий не будет воздержным и справедливым, 40 как он может прекрасно властвовать? Точно так же, если подчиненный не будет обладать этими добродете­лями, как он может хорошо подчиняться? Человек не- i200a обузданный и низкопробный ни в чем не исполнит своего долга. Таким образом, ясно, что оба долж­ны быть причастны к добродетели, но что эта добро­детель должна отличаться так же, как отличаются между собой властвующие и подчиненные по при­роде. Это отличие неминуемо приводит нас к исследова­нию свойств души. В ней одно начало является по при- 5 339 роде властвующим, другое — подчиненным; им, как мы утверждаем, соответствуют свои добродетели, как бы добродетели разумного начала и неразумного. 6. Ясно, что то же самое отношение должно существовать и в других областях и что по природе существует много видов властвующего и подчиненного. Ведь свободпын ао человек проявляет свою власть над рабом иначе, чем это делает мужчина по отношению к женщипе и взрос­лый муж по отношению к ребенку. Во всех этих суще­ствах имеются разные части души, только имеются они по-разному. Так, рабу вообще не свойственна способ­ность решать, женщипе она свойственна, но лишепа действенности, ребенку также свойственна, по нахо­дится в неразвитом состоянии. 7. Таким же образом 15 неизбежно обстоит дело и с нравственными доброде­телями: наличие их необходимо предполагать во всех существах, но не одинаковым образом, а в соответствии с назначением каждого. Поэтому пачальствующий дол­жен обладать нравственной добродетелью во всей пол­ноте (в самом деле, произведение просто принадлежит создателю, тогда как замысел — это и есть создатель), а каждый из остальных должен обладать ею настоль­ко, насколько это соответствует его доле участия в ре-20 шепии общих задач. 8. Так что, очевидно, существует особая добродетель у всех названных выше, и по одна и та же скромность женщины и мужчины, не одпо и то же мужество и справедливость, как полагал Сократ, но одпо мужество свойственно начальнику, другое — слуге; так же и с остальными добродетелями. Это ясно 25 и из более подробного рассмотрения вопроса. Заблуж­даются те, кто утверждает, придерживаясь общей точ­ки зрения, будто хорошее душевное расположепие или правильный образ действий и т. п. суть уже доброде­тели сами по себе. Гораздо правильнее поступают те, кто, подобно Горгию, перечисляет добродетели опре­деленных групп людей. И например, слова поэта о жен­щине: «Убором женщипе молчание служит» 20 — в оди-зо наковой степени должны быть приложимьт ко всем женщинам вообще, но к мужчине они уже не подхо­дят. 9. Затем, принимая во внимание неразвитость ре­бенка, явно нельзя говорить о его самодовлеющей доб­родетели, но лишь поскольку она имеет отношенио к дальнейшему развитию ребенка и к тому человеку, который ребенком руководит. В том же самом смысле 400 можно говорить π о добродетели раба в отношепии к его господину. Мы установили, что раб полезен для повседневных потребностей. Отсюда ясно, что он должеп обладать и добродетелью в слабой степени, именно в такой, чтобы его своеволие и вялость не папосили ущерба испол­няемым работам. 10. Может, пожалуй, возникнуть во­прос: применимо ли наше положение и к ремесленни­кам, должны ли и они обладать добродетелью, так как их своеволие зачастую наносит ущерб их работе? Или в данном случае мы имеем дело с совершенно отлич­ным явлением? Раб ведь живет в постоянном общении со своим господином; ремесленник стоит гораздо даль­ше, а потому не должен ли ремесленник превосходить своей добродетелью раба настолько, насколько ремес­ленный труд стоит выше труда рабского? Ремеслен­ник, занимающийся низким ремеслом, находится в со­стоянии некоего ограниченного рабства; раб является таковым уже по природе, но ни сапожник, ни какой-либо другой ремесленник не бывают таковыми по при­роде. И. Ясно, что господин должен давать рабу им­пульс необходимой для него добродетели, но что в обя­занность господипа вовсе не входит обучать раба этой добродетели. Неправильно говорят те, кто утверждает, что с рабом нечего и разговаривать, что ему нужно только давать приказания; нет, для рабов больше, чем для детей, нужно пазидапие. Однако мы достаточно очертили эти вопросы; об отношениях же мужа к жене, отца к детям, о добро­детелях, свойственных каждому из них, каким путем должно в одних случаях стремиться к благу, в дру­гих — избегать зла — все это необходимо изложить при рассмотрении государственных устройств. 12. Так как всякая семья составляет часть государ­ства, а все указанные выше люди являются частями семьи и так как добродетели отдельных частей долж­ны соответствовать добродетелям целого, то необходимо и воспитание детей и женщин поставить в соответст­вующее отношение к государственному строю; и если это не безразлично для государства, стремящегося к достойному устроению, то надо иметь также достой­ных детей и достойных женщин. И с этим необходимо считаться, потому что женщины составляют половину всего свободного населения, а из детей потом выра-401 стают участники политической жизни. Основоположе­ния относительно этого предмета нами определены, о прочем речь будет идти в своем месте. Ввиду этого мы наши теперешпие рассуждения, считая их закончен-25 ными, оставляем и обращаемся к новому пачалу. Пре­жде всего разберем мпения тех писателей, которые представили свои проекты наилучшего государствен­ного устройства. КНИГА ВТОРАЯ (В) I 1. Так как мы ставим своей задачей исследование человеческого общения в наиболее совершенной его форме, дающей людям полную возможность жить со­гласно их стремлениям, то надлежит рассмотреть и те из существующих государственных устройств, кото- зи рыми, с одной стороны, пользуются некоторые госу­дарства, признаваемые благоустроенными, и которые, с другой стороны, проектировались некоторыми писа­телями и кажутся хорошими. Таким образом мы будем в состоянии открыть, что можно усмотреть в них пра­вильного и полезного, а вместе с тем доказать, что наше намерение отыскать такой государственный строй, который отличался бы от существующих, объ­ясняется не желанием мудрствовать во что бы то ни стало, но тем, что эти существующие ныне устройства 3j не удовлетворяют своему назначению. 2. Начать следует прежде всего с установления то­го принципа, который служит точкой отправления при настоящем рассуждении, а именно: неизбежно, чтобы все граждане принимали участие либо во всем касаю­щемся жизни государства, либо ни в чем, либо в од­них делах принимали участие, в других — нет. Чтобы граждане пе принимали участия ни в чем, это, очевид- *о но, невозможно, так как государство представляет со­бой некое общение, а следовательно, прежде всего является необходимость занимать сообща определен­ное место; ведь место, занимаемое одним государством, ш представляет собой определенное единство, а гражда­не являются общипками (kointfnoi) одного государст­ва. Но в каком объеме можно допустить для граждан приобщение к государственной жизни? И что лучше для стремящегося к наилучшему устройству государ­ства: чтобы граждане имели сообща по возможности всё или одно имели сообща, а другое —нет? Ведь 403 5 можно представить общность детей, жеп, имущества, как это мы находим в «Государстве» Платона, где, по утверждению Сократа, и дети, и жены, и собствен­ность должны быть общими. Какой порядок предпоч­тительнее: тот ли, который существует теперь, ИЛИ же тот, который предписан в «Государстве»? ю 3. Что касается общности жен у всех, то эта тео­рия встречает много различного рода затруднений, да и то основание, которое приводит Сократ в защиту та­кого закона, по-видимому, не вытекает из хода его рассуждений. Сверх того, положение это не может быть согласовано и с той конечной целью, осуществле­ние которой он, поскольку это следует из его слов, считает необходимым для государства. Λ как точнее попять высказываемое им суждение, на этот счет но 15 дано никаких определенных указаний. Я имею в виду мысль Сократа: лучше всего для всякого государства, чтобы оно по мере возможности представляло собой единство; эту именно предпосылку Сократ ставит в основу своего положения. 4. Ясно, что государство при постоянно усиливаю­щемся единстве перестанет быть государством. Ведь по своей природе государство представляется неким множеством. Если же оно стремится к единству, то в таком случае из государства образуется семья, а из 20 семьи — отдельный человек: семья, как всякий согла­сится, отличается большим единством, нежели государ­ство, а один человек — нежели семья. Таким образом, если бы кто-нибудь и оказался в состоянии осущест­вить это, то все же этого не следовало бы делать, так как он тогда уничтожил бы государство. Далее, в со­став государства не только входят отдельные много­численные люди, но они еще и различаются между со­бой по своим качествам (eidei), ведь элементы, обра­зующие государство, не могут быть одинаковы. Госу-25 дарство — не то же, что военный союз: в военном сою­зе имеет значение лишь количество членов, хотя бы все они были тождественными по качествам; такой союз ведь составляется в целях оказания помощи и напоминает собой весы, в которых перетягивает та чаша, которая нагружена больше. 5. Точно так же го­сударство будет отличаться и от племенного союза, ес­ли допустить, что составляющие его люди, как бы мно­гочисленны они ни были, живут не отдельно по своим 404 селениям, по так, как, например, живут аркадяне. То, из чего составляется единство, заключает в себе раз- зо личие по качеству. Поэтому, как об этом ранее сказа­но в «Этике» ^ принцип взаимного воздаяния являет­ся спасительным для государств; этот принцип должен существовать в отношениях между свободными и рав­ными, так как они не могут все властвовать одновре­менно, но либо по году, либо в каком-нибудь ином порядке, либо вообще периодически. Таким образом оказывается, что правят все, как если бы сапожники и зз плотники стали меняться своими ремеслами π одни и те же ремесленники не оставались бы постоянно са­пожниками и плотниками. 6. Но так как...2 такой по­рядок оказывается более совершенным и в приложении к государственному общению, и, очевидно, было бы лучше, если бы правили, насколько это возможно, одни и те же люди. Вряд ли, однако, это возможно осуществить во всех без исключения случаях: с одной стороны, все по природе своей равны, с другой — и mib справедливость требует, чтобы в управлении — есть ли управление нечто хорошее или плохое — все принимали участие. При таком порядке получается некоторое по­добие того, что равные уступают по очереди свое мес­то равным, как будто они подобны друг другу и поми­мо равенства во власти; одни властвуют, другие под­чиняются, поочередно становясь как бы другими. При s таком же порядке относительно должностей разные люди занимают не одни и те же должности. 7. Из сказанного ясно, что государство пе может быть по своей природе до такой степени единым, как того требуют некоторые; и то, что для государств вы­ставляется как высшее благо, ведет к их уничтожению, хотя благо, присущее каждой вещи, служит к ее со­хранению. Можно и другим способом доказать, что to стремление сделать государство чрезмерно единым не является чем-то лучшим: семья — нечто более самодов­леющее, нежели отдельный человек, государство — не­жели семья, а осуществляется государство в том слу­чае, когда множество, объединенное государством в одно целое, будет самодовлеющим. И если более само­довлеющее состояние предпочтительнее, то и меньшая степень единства предпочтительнее, чем большая. t» 8. Но если даже согласиться с тем, что высшим благом общения оказывается его единство, доведенное 405 до крайних пределов, все равно о таком единстве но будет свидетельствовать положение, когда все вместо будут говорить: «Это мое» и «Это не мое», тогда как 20 именно это Сократ считает признаком совершенного единства государства3. На самом деле [выражение] «все» двусмысленно. Если [понимать выражение «все» в смысле] «каждый в отдельности», тогда, пожалуй, то, осуществление чего желает видеть Сократ, будет до­стигнуто скорее; каждый, имея в виду одного и того же сына или одну и ту же женщину, будет говорить: «Это мой сын», «Это моя жена», н точно так же он будет рассуждать о собственности и о каждом предмето 25 вообще. 9. Но в действительности имеющие общих жоп и детей уже не будут говорить «Это мое», а каждый из них скажет: «Это наше»; точно так же и собственность все будут считать своей, общей, а не принадлежащей каждому в отдельности. Таким образом, выражение «все» явно заключает в себе некоторое ложное заклю­чение: такие слова, как «все», «оба», «чет», «нечет», во вследствие их двусмысленности и в рассуждениях ве­дут к спорным умозаключениям. Поэтому если все бу­дут говорить одинаково, то в одпом смысле это хотя и хорошо, но неосуществимо, а в другом смысле нико­им образом не говорило бы о единомыслии. К). Сверх того, утверждение Сократа заключает в себе и другую отрицательную сторону. К тому, что со­ставляет предмет владения очень большого числа лю­дей, прилагается наименьшая забота. Люди заботятся всего более о том, что принадлежит лично им; менее я» заботятся они о том, что является общим, или забо­тятся в той мере, в какой это касается каждого. По­мимо всего прочего люди проявляют небрежность в расчете на заботу со стороны другого, как это быва­ет с домашней прислугой: большое число слуг иной раз служит хуже, чем если бы слуг было меньше. И. У каждого гражданина будет тысяча сыновей, и они будут считаться сыновьями, и будут сыновьями т.2а не каждого в отдельности, но любой в одипаковой сте­пени будет сыном любого, так что все одипаково будут пренебрегать отцами. Далее, при таком положении дел каждый будет говорить «мой» о благодепствую-щем или бедствующем гражданине безотносительно к тому, сколько таких граждан будет; например, ска­жут: «Этот мой» или «Этот такого-то», называя таким 406 образом каждого из тысячи ИЛИ сколько бы ни было граждан в государстве, да к тому же еще и сом не- 5 ваясь. Ведь неизвестно будет, от кого то ИЛИ иное ДИТЯ родилось н осталось ли оно жить после рожде­ния. 12. В каком же смысле лучше употреблять выра­жение «мое» по отношению к каждому объекту — от­носить ли это выражение безразлично к двум тысячам пли десяти тысячам объектов, или пользоваться им скорее в том значении, в каком «мое» понимается в современных государствах? Теперь одного и того же ю один называет своим сыном, другой — своим братом, третий — двоюродным братом или каким-либо иным родственником или по кровному родству, или по свой­ству, сначала с ним самим, затем с его близкими; сверх того, один другого называет фратором или фи-летом. Ведь лучше быть двоюродным братом в собст­венном смысле, чем сыном в таком смысле. 13. Как бы то ни было, невозможно было бы избежать тех слу­чаев, когда некоторые граждане стали бы все-таки i5 признавать тех или иных своими братьями, детьми, отцами, матерями: физическое сходство, существующее между детьми и родителями, неизбежно послужило бы им взаимным доказательством действительного родст­ва. Так бывает и по словам некоторых занимающихся землеописанием. В верхней Ливии у некоторых пле- 2о мен существует общность жен, а новорожденные рас­пределяются между родителями на основании сходства. Даже у некоторых животных, например у лошадей π коров, самки родят детепышей, очень похожих на их производителей; для примера можно сослаться на фар-сальскую кобылицу по кличке Справедливая. 14. Сверх того, тем, кто проектирует подобную 25 общность, трудно устранить такого рода неприятности, как оскорбления действием, умышленные и неумыш­ленные убийства, драки, перебранки; а все это явля­ется нечестивым по отношению к отцам, матерям и близким родственникам, не то что по отношению к да­леким людям. Между тем все это неизбежно случа- ,™ ется, чаще в том случае, когда не знаешь своих близ­ких, чем когда знаешь их; в случае если знаешь, мож­но по крайней мере искупить содеянное установлен­ными искупительными обрядами, а когда не знаешь, не можешь. 15. Нелепо также и то, что в задуманной общности сыповей исключается лишь плотское сожи-407 тельство между любящими, самой же любви преград не ставится, равно как допускаются между отцом и 35 сыном или между братьями такие отношения, которые являются наиболее неподобающими, хотя бы они осно­вывались исключительно на любовном чувстве. Нелепо было бы исключать плотское общение по той только причине, что при нем наслаждение достигает наивыс­шей степени, и не придавать значения тому, что речь 40 идет об отце и сыне или о братьях. Кажется, впрочем, что общность жен и детей подходила бы более земле-i2ü2b дельцам, нежели стражам: при общности детей и жеп дружественные чувства будут менее развиты, а этим и должны отличаться подвластные люди, чтобы быть послушными, а не бунтовщиками. 16. Вообще заду­манный закон неизбежно ведет к результату, противо-5 положному тому, какой надлежит иметь законам, пра­вильно установленным, и ради какого Сократ и счита­ет нужным установить именно такое положение жен­щин и детей. Мы же полагаем, что дружелюбные от­ношения — величайшее благо для государств (ведь при наличии этих отношений менее всего возможны 10 раздоры), да и Сократ всего более восхваляет едине­ние государства, а это едипепне, как он сам, по-види­мому, утверждает, является результатом дружелюбных отношений (об этом, как известно, говорит в своей ре­чи о любви Аристофан, а именно что любящие вслед­ствие своей сильной любви стремятся к срастанию, стремятся из двух существ стать одним). 17. Таким образом, тут оба существа или одно из 15 пих неизбежпо приносят себя в жертву; в государстве же проектируемая общность повела бы к созданию дружбы разбавленной, и сын отца и отец сыпа мог бы называть своим. И подобно тому как небольшая доза сладкого, будучи смешана с большим количеством во­ды, делает самую примесь неощутимой на вкус, так точно бывает и с взаимной привязанностью, когда она во существует только по названию; а при задуманном го­сударственном строе сын об отце, отец о сыне, братья о братьях будут, конечно, заботиться менее всего. Люди ведь всего более заботятся о том и любят, во-первых, то, что им принадлежит, и, во-вторых, то, что им дорого; но ни того ни другого невозможно предпо­ложить среди людей, имеющих такое государственное устройство. 408 18. И в вопросе о переводе новорожденных детей 25 из сословия земледельцев и ремесленников в сословие стражей и обратно много путаницы. Каким образом будет осуществляться этот перевод? Дающие и пере­мещающие лица должны будут знать, кому каких детей они дают. При· этом неизбежно в еще большей степени будет проявляться то, о чем было сказано ра- зо нее, именно бесчинства, ссоры4, убийства; ведь пере­данные в другое сословие не станут называть стражей своими братьями, детьми, отцами, матерями, также и находящиеся среди стражей не будут так называть ос­тальных граждан; выйдет то, что перестанут остере­гаться совершать такие проступки, недопустимые по отношению к родственникам. Итак, вот наши сообра- 35 жения насчет общности детей и жен. II 1. Вслед за тем надлежит рассмотреть вопрос о собственности. Как она должна быть организована у тех, кто стремится иметь паилучшее государственное устройство,— должна лн собственность быть общей или по общей? Этот вопрос можно, пожалуй, рассмат- w ривать и не в связи с законоположениями, касающи­мися детей и жен. Имею в виду следующее: если даже i203a дети и жены, как это у всех принято теперь, должны принадлежать отдельпым лицам, то будет ли лучше, если собственность и пользование ею будут общими...5 Например, чтобы земельные участки были в частном владении, пользование же плодами земли было бы об­щегосударственным, как это и наблюдается у некото­рых варварских племен. Или, наоборот, пусть земля s будет общей и обрабатывается сообща, плоды же ее пусть распределяются для частного пользования (го­ворят, таким образом сообща владеют землей некото­рые из варваров). Или, наконец, и земельные участки, и получаемые с них плоды должны быть общими? 2. Если бы обработка земли поручалась особым лю­дям, то все дело можно было поставить иначе и ре- ю шить легче; но раз сами земледельцы трудятся для самих себя, то и решение вопросов, связанных с собст­венностью, представляет значительно большие затруд­нения. Так как равенства в работе и в получаемых от нее результатах провести нельзя — наоборот, отноше­ния здесь неравные,— то неизбежно вызывают нарека­ния те, кто много пожинает или много получает, хотя 409 15 и мало трудится, у тех, кто меньше получает, а рабо­тает больше. 3. Вообще нелегко жить вместе и прини­мать общее участие во всем, что касается человече­ских взаимоотношений, а в данном случае особенно. Обратим внимание на компании совместно путешест­вующих, где почти большинство участников не схо­дятся между собой в обыденных мелочах и из-за них ссорятся друг с другом. И из прислуги у нас более 20 всего бывает препирательств с тем, кем мы пользуемся для повседневных услуг. Такие и подобные им затруд­нения представляет общность собственности. 4. Немалые преимущества имеет поэтому тот спо­соб пользования собственностью, освященный обычая-25 ми и упорядоченный правильными законами, который принят теперь: он совмещает в себе хорошие стороны обоих способов, которые я имею в виду, именно общей собственности и собственности частной. Собственность должна быть общей только в относительном смысле, а вообще — частной. Ведь когда забота о ней будет по­делена между разными людьми, среди них исчезнут взаимные нарекания; наоборот, получится большая выгода, поскольку каждый будет с усердием относить­ся к тому, что ему принадлежит; благодаря же добро­го детели в использовании собственности получится со­гласно пословице «У друзей все общее» 6. 5. И в на­стоящее время в некоторых государствах существуют начала такого порядка, указывающие на то, что он в основе своей не является невозможным; особенно в государствах, хорошо организованных, он отчасти осу­ществлен, отчасти мог бы быть проведен: имея част­ную собственность, человек в одних случаях дает пользоваться ею своим друзьям, в других — представ-35 ляст ее в общее пользование. Так, например, в Лаке-демоне каждый пользуется рабами другого, как сво­ими собственными, точно так же конями и собаками, и в случае нужды в съестных припасах — продуктами на полях государства. Таким образом, очевидно, луч­ше, чтобы собственность была частной, а пользование 40 ею — общим. Подготовить же к этому граждан — дело законодателя. 6. Помимо всего прочего трудно выра­зить словами, сколько наслаждения в сознапии того, что нечто принадлежит тебе, ведь свойственное каж-12сзь Г.ому чувство любви к самому себе не случайпо, по внедрено в нас самой природой. Правда, эгоизм сира-410 ведливо порицается, но он заключается не в любви к самому себе, а в большей, чем должно, степени этой любви; то же приложимо и к корыстолюбию; тому и другому чувству подвержены, так сказать, все люди. 5 С другой стороны, как приятно оказывать услуги и помощь друзьям, знакомым или товарищам! 7. Это возможно, однако, лишь при условии существования частной собственности. Наоборот, у тех, кто стремится сделать государство чем-то слишком единым, этого по бывает, не говоря уже о том, что в таком случае, оче­видно, уничтожается возможность проявления на деле двух добродетелей: целомудрия по отношению к жен­скому полу (ведь прекрасное дело — воздержание от к> чужой жены из целомудрия) и благородной щедрости по отпошеиию к своей собственности; при общности имущества для благородной щедрости, очевидно, не будет места, и никто не будет в состоянии проявить ее на деле, так как щедрость сказывается именно при возможности распоряжаться своим добром. 8. Рассмотренное нами законодательство может & показаться благовидным и основанным на человеколю­бии. Познакомившийся с ним радостно ухватится за него, думая, что при таком законодательстве насту­пит у всех достойная удивления любовь ко всем, в осо­бенности когда кто-либо станет изобличать то зло, ка­кое существует в современных государствах из-за от- 20 сутствия в них общности имущества: я имею в виду процессы по взысканию долгов, судебные дела по об­винению в лжесвидетельствах, лесть перед богатыми. 9. По все это происходит не из-за отсутствия общно­сти имущества, а вследствие нравственной испорчен­ности людей, так как мы видим, что и те, которые чем-либо владеют и пользуются сообща, ссорятся друг с другом гораздо больше тех, которые имеют частную собственность; нам представляется, однако, что число 25 тех, кто ведет тяжбы из-за совместного владения иму­ществом, невелико в сравнении с той массой людей, которые владеют частной собственностью. Сверх того, справедливость требует указать не только на то, какио отрицательные стороны исчезнут, если собственность будет общей, но и на то, какие положительные свойст­ва будут при этом уничтожены; на наш взгляд, само существование окажется совершенно невозможным. Коренную ошибку проекта Сократа должно усматри- зо 411 вать в неправильности его основной предпосылки. Дело в том, что следует требовать относительного, а не абсолютного единства как семьи, так и государства. Если это единство зайдет слишком далеко, то и само государство будет уничтожено; если даже этого и не случится, все-таки государство на пути к своему уни­чтожению станет государством худшим, все равно как 85 если бы кто симфонию заменил унисоном или ритм одним тактом. 10. Стремиться к объединению и обобщению массы пужио, как об этом сказано и ранее, путем ее воспита­ния. Тот, кто намерен воспитывать массу и рассчиты­вает, что посредством ее воспитания и государство придет в хорошее состояние, жестоко ошибся бы в своих расчетах, если бы стал исправлять государство средствами, предлагаемыми Сократом, а не внедрс-40 пнем добрых нравов, философией и законами, как ре­шил вопрос имущества законодатель в Лакедемопе и 1204а на Крите путем установления сисситий7. Не должно при этом упускать из виду, а, напротив, следует об­ращать внимание на то, что в течение столь большого времени, столь длинного ряда лет не остался бы неиз­вестным такой порядок, если бы он был прекрасным. Ведь чуть ли не все уже давпым-давно придумано, но одно не слажено, другое, хотя и известно людям, по 5 находит применения. 11. Это особенно станет ясным, если присмотреться к осуществлению этого единства в действительности. Невозможным окажется создание государства без разделения и обособления входящих в его состав элементов либо при помощи сисситий, ли­бо при помощи фратрий и фил. Таким образом, от за­коноположений Сократа останется только одно, имен-ю но что стражи не должны заниматься земледелием; это последнее лакедемоняне пробуют проводить в жизнь и в настоящее время. Каким образом будет уст­роен государственный порядок в его целом виде у имеющих общее имущество — об этом Сократ тоже ни­чего не сказал, да и нелегко было бы на этот счет высказаться. Хотя остальные граждане составляют, как оказывается, почти все население государства, од­нако относительно их ничего определенного не сказа-15 по: должна ли и у земледельцев собственность быть общей или у каждого частной, равно как должна ли или не должна быть у них общность жен и детей. 412 12. Ведь если таким образом все у всех будет общим, то чем же земледельцы будут отличаться от стражей? Или чего ради они будут подчиняться их власти? Или стражи должны будут для сохранения власти приду- го мать нечто такое, что придумали критяне, которые, предоставив рабам все прочие права, запрещают им только посещение гимнасисв и приобретение оружия? Если же в них будет тот же порядок, что и в осталь­ных государствах, то в чем же найдет свое выражение общность граждан? Неизбежно возникнут в одном го- 25 сударстве два государства, и притом враждебные одно другому. Сократ ведь придает стражам значение как бы военного гарнизона, земледельцев же, ремесленни­ков и остальное население ставит в положение граж­дан8. 13. Обвинения, тяжбы, все то зло, какое, по сло­вам Сократа, встречается в государствах,— от всего этого не будут избавлены и граждане его государства. Правда, Сократ утверждает, что воспитание избавит за граждан от необходимости иметь много узаконений, например касающихся астиномии, агорапомни9 и тому подобного, поскольку воспитапие будут получать толь­ко стражи10. Сверх того, он предоставляет собствен­ность во владение земледельцам на условии уплаты оброка, хотя, очевидно, такие собственники будут бо­лее опасными и зазнавшимися, чем в некоторых госу- зг> дарствах илоты, пенесты11 и рабы. 14. Впрочем, со­всем не определено, одинаково ли это является необ­ходимым или нет, равно как и относительно предме­тов, близких к этому, как-то: каково будет политиче­ское устройство [земледельцев], в чем будет заклю­чаться их воспитание, какие будут установлены для них законы? Между тем все это нелегко установить, хотя далеко не безразлично, каковы будут порядки у земледельцев для сохранения той же общности, что и /,о у стражей. Допустим, что жены у земледельцев будут ш*ъ общие, собственность же будет принадлежать каждому отдельно,—кто будет управлять домом, подобно тому как мужья распоряжаются всем, что касается полей? А если у земледельцев и собственность и жены будут общие...12 15. Было бы нелепо брать пример с живот- 5 пых, думая, что жены должны заниматься тем же, что и мужья, ведь у животных пет никакого домохо­зяйства. Шатко обосновано у Сократа и устройство должно-413 стей. Власть, по его мнению, должна всегда находить­ся в руках одних и тех же. Однако это служит источ­ником возмущения даже у людей, пе обладающих по­вышенным чувством собственного достоинства, тем бо-ю лее — у людей горячих и воинственных. Ясно, что, с его точки зрения, необходимо, чтобы власть находи­лась в руках одних и тех же: ведь «божественное зла­то» не примешано в души то одних, то других людей, оно всегда в душах одних и тех же. По уверению Со­крата, тотчас при рождении божество одним стражам примешивает золото, другим — серебро, а медь и же-35 лезо предназначены для тех, которые должны быть ремесленниками и земледельцами13. 10. Помимо того, отнимая у стражей блаженство, он утверждает, что обязанность законодателя — делать все государство в его целом счастливым. Но невозможно сделать все го­сударство счастливым, если большинство его частей или хотя бы некоторые не будут наслаждаться счо-20 стьем. Ведь понятие счастья пе принадлежит к той же категории, что и понятие четного числа: сумма может составить четное число при паличии исчетпых слагае­мых, но относительно счастья так быть не может. И если стражи но счастливы, то кто же тогда счаст­лив? Ведь не ремесленники же и вся масса занимаю­щихся физическим трудом. Итак, вот какие затруднения и еще другие, не ме-25 нее существенные, чем указанные, представляет то го­сударственное устройство, о котором говорит Сократ. III 1. Почти так же обстоит дело и с написанными позже «Законами». Поэтому целесообразно рассмот­реть вкратце и описанное там государственное уст­ройство. В «Государстве» Сократ определяет совсем немногое: как должно обстоять дело с общностью жен so и детей, а также с собственностью и гражданством. Все народонаселение предполагается разделить на две части: одна часть — земледельцы, другая — воины; третья часть, образуемая из последних,—совещающа­яся и правящая государством. Принимают ли участие в управлении, и если принимают, то в чем именно, es земледельцы и ремесленники, имеют ли опи право вла­деть оружием и участвовать в походах вместе с воина­ми или пет — на все эти вопросы Сократ не дал ника­кого определенного ответа. Женщины, напротив, 414 должны, по мнению Сократа, вместе с воипами прини­мать участие в походах и получать то же самое воспи­тание, что и стражи14. Впрочем, его рассуждения на­полнены не идущими к делу соображениями как во­обще, так и в тех частях, которые касаются вопроса, каким должно быть воспитание стражей. 12С5а 2. Большая часть сочинения «Законы» посвящена законам, о государственном же устройстве там сказано мало. И хотя законодатель хочет представить такое государственное устройство, которое подходило бы для всех государств вообще, тем не менее и в «Закопах» все мало-помалу сбивается опять-таки на другой строй; за исключением общности жен и собственности, s он приписывает одно и то же обоим видам государст­венного строя: воспитание и здесь и там одно и то же, равно как и образ жизни,— без участия в необходи­мых повседневных работах, а также сисситии. Разли­чие только в том, что, согласно «Законам», сисситии должны быть и для женщин; состав гражданства оп­ределяется в первом случае в тысячу человек, владею- ю щих оружием, во втором — в пять тысяч 15. 3. Все рассуждения Сократа остроумны, отлича­ются тонкостью, новшествами, заставляют задумывать­ся, но, пожалуй, трудно было бы признать, что все в них совершенно правильно: так, едва ли возможно не считаться с тем, что для указанной массы населения потребуется территория Вавилонии или какая-нибудь « другая огромных размеров; только при таком условии пять тысяч ничего не делающих людей да, сверх того, относящаяся к ним во много раз большая толпа жен­щин и прислуги могли бы получить пропитание. Ко­нечно, можно строить предположения по своему жела-пию, но при этом не должно быть ничего заведомо не­исполнимого. 4. Далее, в «Законах» говорится, что законодатель при установлении законов должен считаться с двумя элементами: землей и людьми16. Хорошо было бы при- 20 бавить к этому и «соседние места», раз государство должно вести государственный, а не уединенный об­раз жизни; ведь государству неизбежно приходится пользоваться такого рода вооруженными силами, кото­рые пригодны не только для защиты собственной тер­ритории, но и для действий в местностях вне ее. Если 25 даже кто-либо не одобряет такого образа жизни — ни 415 частного, ни общественного, тем не менее необходимо внушать страх врагам не только при их вторжении в страну, но и когда они далеко 17. 5. И относительно размера земельной собственно­сти нужно еще подумать, не лучше ли определить его зо иначе, более точно. Он говорит, что размер ее должен быть таким, чтобы можно было жить благоразумно, как если бы кто-нибудь сказал «жить в довольстве» 18. Но это определение слишком уж общее; да и, кроме того, можно жить скромно и все-таки испытывать не­достаток. Поэтому лучше было бы определить так: жить благоразумно, но так, как это подобает свободно­рожденному человеку; ведь если исключить одно из этих условий, то в одном случае получится жизнь в роскоши, в другом — жизнь, полная тяжелых трудов. 35 В самом деле, одни только указанные добродетели и могут приниматься в соображение, когда рассматрива­ется вопрос о пользовании собственностью; скажем, нельзя относиться к собственности «уравповешепно» или «мужественно», пользоваться же ею благоразумно и с благородной щедростью можно. Соответственно таким и должно быть отношение к собственности. 6. Нелепо и то, что, уравнивая собственность, он но до упорядочивает количество граждан, а, наоборот, допу­скает возможность неограниченного деторождения, пред­полагая, что оно будет уравновешено и но увеличит количества граждан, так как некоторое число граждан i265b будут бездетными, раз это и теперь наблюдается в го­сударствах 19. Но здесь не может быть полного сходст­ва в государствах — тогда и теперь: теперь никто не испытывает нужды, так как собственность делится между любым количеством, а тогда, когда собствеп-& пость пе будет подлежать разделу, весь избыток насе­ления, меньше ли его будет или больше, очевидно, но будет иметь ничего. 7. Пожалуй, кто-нибудь подумает, что должно поставить предел скорее для деторожде­ния, нежели для собственности, так чтобы не рожда­лось детей сверх какого-либо определенного числа. Это число можно было бы определить, считаясь со всякого рода случайностями, например с тем, что некоторые jo из новорожденных умрут или некоторые браки ока­жутся бездетными. Если же оставить этот вопрос без внимания, что и бывает в большей части государств, то это неизбежно поведет к обеднению граждап, а бед-416 ность — источник возмущений и преступлений. Вот почему коринфянин Фпдон, один из древнейших зако-нодателеи ^, полагал, что количество семейных наде­лов всегда должно оставаться равным числу граждан, хотя бы первоначально все имели неравные по раз- is меру наделы. В «Законах» же дело обстоит совершен­но иначе, но о том, как, по нашему мнению, все это должпо быть устроено наилучшим образом, мы скажем впоследствии21. 8. В «Законах» оставлен в стороне и вопрос о том, каким образом правящие будут отличаться от управ­ляемых. Сократ говорит: как в ткани основа делается из другой шерсти, чем вся нить, такое же отношепне 20 должно быть между правящими и управляемыми22. Но если он допускает увеличение всякой собственно­сти вплоть до пятикратного размера, то почему не применить то же самое до известного предела и к зе­мельной собственности? Должно также обратить вни­мание и па раздробление того участка, на котором возведены строения, как бы это раздробление не при­чинило ущерба хозяйству (ведь он уделяет каждому 25 два отдельно лежащих участка для строений, а жить на два дома — дело трудное). 9. Государственный строй в его целом является не демократией и не олигархией, но средним между ни­ми—тем, что называется политией; полноправны при ней только те, кто носит тяжелое вооружение. Если законодатель устанавливает ее для государств как на- зо иболее пригодный сравнительно с остальными видами, то это утверждение, пожалуй, правильно; по если оп считает ее наилучшим после того вида, который опи­сан им раньше, то тут он ошибается; пожалуй, всякий станет более восхвалять лакедемонское государствен­ное устройство или какое-пнбудь иное с еще более сильно выраженным аристократическим характером. 10. Некоторые утверждают, что наилучшее госу­дарственное устройство должно представлять собой смешение всех государственных устройств; по мнению зо одних, это смешение состоит из- олигархии, монархии и демократии, поэтому они восхваляют лакедемонское устройство: ведь царская власть в Лакедемоне олице­творяет собой мопархию, власть геронтов — олигар­хию, демократическое же начало проявляется во вла­сти эфоров, так кнк последние избираются из народа; 40 14 Аристотель, г. 4 417 по мнению других, эфория представляет собой тирап-нию, демократическое же начало они усматривают в сисситиях и в остальном повседневном обиходе жизпи, 12Сба И. В «Законах» же говорится, что наилучшее го­сударственное устройство должно заключаться и со­единении демократии и тираниип; но эти последние едва ли кто-либо станет вообще считать видами госу­дарственного устройства, а если считать их таковыми, то уж наихудшими из всех. Итак, правильнее сужде­ние тех, кто смешивает несколько видов, потому что тот государственный строй, который состоит в соеди­нении многих видов, действительно является луч­шим. Далее, это государственное устройство, как оказы­вается, не содержит в себе пикакого монархического начала, а лишь начало олигархическое и демократиче­ское, причем оно скорее склоняется к олигархии. Это ясно видно из способа назначения должностных лиц: то, что они назначаются по жребию из числа предва­рительно избранных, роднит этот строй с обоими го­сударственными устройствами, но то, что лишь обла-ю дающие большим имущественным цензом обязаны принимать участие в народном собрании, назначать должностных лиц и вообще заниматься государствен­ными делами, другие же устранены от этого,— все это подходит к олигархии, равно как и стремление к тому, чтобы большая часть должностных лиц назначалась из состоятельных людей, а самые главные должности за­мещались людьми с наивысшим имущественным цен­зом. 12. По-олигархически он устанавливает и способ 15 пополнения совета: в выборах участвуют непремен­но все, но избирают только из людей первого имущест­венного слоя, затем снова таким же образом из вто­рого, далее — из третьего; однако в выборах не обяза­тельно участвовать всем людям третьего и четвертого слоя, а участие в выборах из четвертого слоя обяза­тельно лишь для людей первого и второго слоя. Затем, говорит он, из выбранных таким способом должно 20 быть назначено одинаковое число из каждого слоя. При таком порядке выборов большинство, очевидно, составят люди, принадлежащие к высшим имущест­венным слоям, и притом наилучшие, так как некото­рые люди из народа не станут принимать участия в 418 выборах, не будучи к ним привлекаемы принуди­тельно. 13. Что такого рода государственное устройство не будет представлять собой соединения демократиче­ского и монархического начал, ясно из вышесказан­ного и станет еще очевиднее из того, что будет сказа­но впоследствии, когда мы дойдем до исследования 23 подобного рода государственного устройства. Относи­тельно же избрания должностных лиц нужно еще за­метить, что, когда выборы происходят из намеченных заранее кандидатов, создается опасное положение: ес­ли известное число лиц, даже и небольшое, захотят войти между собой в соглашение, то выборы всегда будут совершаться так, как они того пожелают. Так обстоит дело с государственным строем, опи­санным в «Законах». зэ IV 1. Имеются и другие проекты государственных устройств, предложенные, с одной стороны, частными лицами, с другой — философами и государственными мужами. Все эти проекты стоят ближе, нежели то два, к существующим государственным устройствам, лежащим в оспове государственной жизни. Никто не вводил таких новшеств, как общность детей и жеп или 35 женские сисситии23; напротив, все эти проекты больше исходят из требований жизни. Некоторым представ­ляется наиболее существенным внести прекрасный по­рядок в то, что относится к собственности, поскольку, говорят они, все обычно вступают в раздоры именно по поводу такого рода дел. Поэтому Фалей Халкедон-скин 24 первый сделал на этот счет такое предложение: i26Gb земельная собственность у граждан должна быть рав­ной. 2. Но его мнению, это нетрудно провести сразу по время образования государств; после их образова­ния это труднее, хотя уравнять собственность следо­вало бы как можпо скорее, и вот каким образом: бо­гатые должны давать придапое, но не получать его; бедные же приданого не дают, но получают его. Платон, сочиняя «Законы», полагал, что должно допустить увеличение собственности до известного предела, а именно: никому из граждан, как сказано ранее, пе должно быть дозволено приобретать собст­венность, превосходящую более чем в пять раз наи­меньшую существующую собственность. 3. Вводящие 14* 419 такого рода законоположения не должны упускать из виду (а теперь это упускается из виду), что, устанав-ю ливая норму собственности, нужно также определить и норму для числа детей; ведь если число детей будет превосходить размеры собственности, то закон [о ра­венстве наделов] неминуемо утратит свою силу; да и помимо того плохо будет, что многие из богачей пре­вратятся в бедняков, ведь маловероятно, чтобы такие люди не стремились к изменению порядков. 4. Что 15 уравнение собственности имеет значение для государ­ственного общения — это, по-видимому, ясно сознава­ли и некоторые из древних законодателей. Так, напри­мер, Солон установил закон (да и у других он имеет­ся), по которому запрещается приобретение земли в каком угодно количестве. Равным образом законы вос­прещают продажу собственности; так, у локрийцев25 го существует закон, запрещающий продажу собственно­сти, если человек не докажет, что с ним случилась яв­ная беда. Есть также закон, касающийся сохранения исконных земельных наделов; отмена такого закона на Левкаде привела к тому, что ее государственный строй стал слишком демократическим: оказалось, что домогаться должностей можно и не имея определенно­го ценза. 5. Но допустим возможность осуществления 25 имущественного равенства; в таком случае имущество окажется или чрезмерно большим, так что повлечет за собой роскошь, или, наоборот, чрезвычайно малым, так что жизнь будет скудная. Отсюда ясно, что законодате­лю не достаточно еще уравнять собственность; он дол­жен стремиться к чему-то среднему. Но если бы даже кто-нибудь установил умеренную собственность для всех, пользы от этого не было бы никакой, потому что зо скорее уж следует уравнивать человеческие вожделе­ния, а не собственность. А этого возможно достигнуть лишь в том случае, когда граждане будут надлежащим образом воспитаны посредством законов. 6. На это Фалей, быть может, сказал бы, что и он согласен с этим положением, так как, и по его мнению, равенство должно осуществляться в государствах в дво­яком отношении: в отношении имущественного владе­ния и в отношении воспитания. Но следует указать, в чем это воспитание будет заключаться; если же ска-35 зать, что воспитание для всех будет одно и то же, то от этого нет никакой пользы. Оно может быть единым для 420 всех, по таким, что и получив его граждане все-таки будут ненасытно стремиться к деньгам, или к почести, или к тому и другому вместе. 7. Кроме того, люди вступают в распри не только вследствие имущественного неравенства, по и вследст­вие неравенства в получаемых почестях. Распри же в обоих этих случаях бывают противоположного рода: толпа затевает распри из-за имущественного неравенст­ва, а люди образованные — из-за почестей в том случае, если последние будут для всех одинаковыми. Об этом и сказано: «Та ж и единая честь воздается и робким и храбрым» 26. Люди поступают несправедливо по отноше­нию друг к другу не только ради предметов первой не­обходимости (противоядие этому Фалей и усматривает в уравнении собственности, так что никому не придется прибегать к грабежу от холода либо бедности), но так­же и потому, что они хотят жить в радости и удовле­творять свои желания. Если они будут жаждать боль­шего, чем то вызывается насущной необходимостью, то они станут обижать других имеппо в целях удовлетво­рения этого своего стремления, да и не только ради этого одного, но также и для того, чтобы жить в радос­ти среди наслаждений, без горестей. 8. Какое лекарство поможет против этих трех зол? У одних — обладание небольшой собственностью и труд, у других — воз­держность; что же касается третьих, то, если бы кто-нибудь пожелал найти радость в самом себе, ему приш­лось бы прибегнуть только к одному средству — фило­софии, так как для достижения остальных средств по­требно содействие людей. Величайшие преступления совершаются из-за стремления к избытку, а не к пред­метам первой необходимости; так, например, становятся тираниами не для того, чтобы избегнуть холода; поэтому большие почести назначаются не тому, кто убьет вора, по тому, кто убьет тиранна. Таким образом, предлагае­мое Фалеем государственное устройство может обеспе­чить защиту только против мелких несправедливостей. 9. Сверх того, он желает устроить свое государство так, чтобы граждане в их взаимных отношениях жили прекрасно. Но ведь не должно упускать из виду и их отношения с соседями и со всеми чужими. Необходимо, следовательно, чтобы в государственном устройстве учи­тывалась военная мощь, а об этом он ничего не сказал, равно как и о материальных средствах [государства]» 421 Между тем пужпо, чтобы этих последних было доста­точно не только для внутренних потребностей госу­дарства, но также и на случай опасности извпе. Поэто­му материальные средства государства не должны быть 25 такими, чтобы они возбуждали алчность со стороны бо­лее сильных соседей, а обладатели средств не были в состоянии отразить вторгающихся врагов; с другой сто­роны, этих средств не должно быть настолько мало, чтобы нельзя было выдержать войну с государствам!^ обладающими равными по количеству и качеству сред­ствами. 10. Он не представил на этот счет пикаких оп­ределенных указаний; между тем не следует упускать из виду и того, в каком количестве обладание имущест­вом бывает полезно. Быть может, лучшим пределом зо был бы такой, при котором более сильные пе находили бы выгоды в том, чтобы воевать ради приобретения из­лишка, но теряли бы от войны столько, как если бы они не приобрели таких средств. Например, Евбул пред­ложил Автофрадату, когда последний собирался оса­дить Атарней, поразмыслить, в течение какого времени он сможет взять это укреплепие, и в соответствии с этим рассчитать связанные с осадой расходы и согласиться 35 покинуть Атарпей за меньшую сумму. Такое предложе­ние побудило Автофрадата после размышления отка­заться от осады27. 11. Итак, имущественное равенство представляется до некоторой степени полезным во вза­имных отношениях граждан, устраняя между ними не­согласия, но, вообще говоря, большого значения опо от-40 нюдь не имеет. Ведь люди одаренные станут, пожалуй, негодовать на такое равенство, считая его недостойным себя; поэтому они зачастую оказываются зачинщиками 12б7ь возмущений. К тому же человеческая порочность пе-насытна: сначала людям достаточно двух оболов, а ко­гда это станет привычным, им всегда будет нужпо боль­ше, и так до бесконечности. Дело в том, что вожделения людей по природе беспредсльпы, а в удовлетворении этих вожделений и проходит жизнь большинства людей. 12. Основное во всем этом — не столько уравнять собственность, сколько устроить так, чтобы люди, от природы достойные, не желали иметь больше, а недо­стойные не имели такой возможности; это произойдет в том случае, если этих последних поставят в низшее положение, по не станут обижать. К тому же Фален неправильно устанавливал имущественное равенство: 422 он уравпивал только земельную собственность, но ведь ю богатство заключается и в обладании рабами, стадами, деньгами, в разнообразных предметах так называемого движимого имущества. Итак, нужно стремиться устано­вить во всем этом либо равенство, либо какую-либо среднюю меру, а не то все оставить, как есть. 13. Из законодательства Фалея яспо, что он имеет в виду уст­ройство небольшого государства, раз все ремесленники is станут государственными рабами и не будут добавкой к гражданскому населению. Но если они будут госу­дарственными рабами, они должны быть заняты на об­щественных работах, и получится нечто подобное тому, что существует в Эппдамне или что намеревался ввести в свое время в Афинах Дпофапт28. Па основании всего вышеизложенного всякий может судить, что в своем предполагаемом государственном устройстве Фалей сказал хорошо и что нехорошо. го V 1. Гипподам, сын Еврифонта, уроженец Милета29 (он изобрел разделение полисов и спланировал Пи рей; он и вообще в образе жизни, движимый честолюбием, склонен был к чрезмерной эксцентричности, так что, 25 как некоторым казалось, он был очень занят своей гус­той шевелюрой и драгоценными украшениями, а также одеждой простой и теплой не только в зимнее, но и в летнее время и желал показать себя ученым знатоком всей природы вещей), первым из не занимавшихся го­сударственной деятельностью людей попробовал изло­жить кое-что о наилучшем государственном устройстве, зо 2. Он проектировал государство с населением в десять тысяч граждан, разделенное на три части: первую обра­зуют ремесленники, вторую — земледельцы, третью — защитники государства, владеющие оружием. Террито­рия государства также делится на три части: священ­ную, общественную и частную. Священная — та, с до- 35 ходов которой должен отправляться установленный религиозный культ; общественная — та, с доходов кото­рой должны получать средства к существованию защит­ники государства; третья находится в частном владе­нии земледельцев. По его мысли, и законы существуют только троякого вида, поскольку судебные дела возни­кают по поводу троякого рода преступлений (оскорбле­ние, повреждение, убийство). 3. Он предполагал учредить и одно верховное судилище, куда должны to 423 переноситься разбирательства по всем делам, решен­ным, по мнению тяжущихся, неправильно; в этом су­дилище должно состоять определенное число старцев, 1268а назначаемых путем избрания. Судебные решения в судах должны, по его мнению, выноситься не путем подачи камешков: каждый судья получает дощечку, па которой следует записать наказание, если судья безус­ловно осуждает подсудимого, а если он его безусловно оправдывает, то дощечка оставляется пустой; в слу­чае же частичного осуждения или оправдания пишется определение. Современные законоположения оп считает неправильными: вынося либо обвинительный, либо оправдательный приговор, судьи вынуждены нарушать данную ими присягу. 4. Сверх того, оп устанавливает закон относительно тех, кто придумывает что-либо по­лезное для государства: они должны получать почести; и дети павших на воине должны воспитываться па 40 казенный счет, коль скоро такого установления еще пет у других. Такого рода закон в настоящее время существует и в Афинах, и в других государствах. Всо должностные лица должны быть избираемы народом, т. е. теми тремя частями государства, о которых упо-мяпуто ранее. Избранные должностные лица обязаны иметь попечение о государственных делах, а также о 45 делах, относящихся к чужестранцам и сиротам. Вот большая и наиболее примечательная часть предпола­гаемого Гипподамом устройства. 5. Прежде всего каждого, пожалуй, поставит в ту­пик предлагаемое разделение гражданского населения. В управлении государством принимают участие все: и ремесленники, и земледельцы, и воины. Между тем зем­ледельцы не имеют права носить оружие, ремесленники 20 не имеют ни земли, ни оружия, так что они оказыва­ются почти рабами имеющих право носить оружие. Для пих невозможно, следовательно, обладать всеми почет­ными правами, ведь необходимо назначать и стратегов, и охранителей порядка30, и, вообще говоря, верховпых должностных лиц из тех, кто имеет право носить ору­жие. А не принимающие участия в управлении госу-.25 дарством могут ли дружественно относиться к государ­ственному строю? 6. Но, с другой стороны, люди, имею­щие право носить оружие, должны быть и сильнее тех, кто принадлежит к обеим другим частям. Это дело не­легкое в том случае, если носящие оружие немногочис-424 лениы. Если же они будут сильнее, то к чему осталь­ным гражданам принимать участие в государственном управлении и иметь право голоса в назначении долж­ностных лиц? Далее, чем полезны для государства зем­ледельцы? Ремесленники должны существовать, по­скольку каждое государство в них нуждается и они мо­гут, как и в остальных государствах, жить на доходы от своего ремесла. Земледельцы же только в том слу­чае могли бы на законном основании составлять часть государства, если бы они доставляли пропитание тему кто имеет право носить оружие; между тем, по предпо­ложению Гипподама, земледельцы владеют своими зе­мельными участками на правах частной собственности и эти участки будут возделывать частным образом, для себя. 7. Сверх того, если защитпики государства сами будут возделывать ту часть государственной террито­рии, с которой опи будут получать средства к жизни, то воины не будут отличаться от земледельцев, как того желает законодатель. Если же будут какие-нибудь другие люди, отличные от обрабатывающих землю для себя и от воинов, то в государстве получится новая, четвертая часть населения, не принимающая участия ни в чем, чуждая гражданству. Если же устроить дело так, чтобы одни и те же люди возделывали и свои участки, и участки, составляющие собственность госу­дарства, то, во-первых, не будет от обработки земли от­дельным человеком такого количества продуктов, кото­рое было бы достаточно для двух семей, а во-вторых, почему бы этим отдельным лицам не получать себе про­питание и не доставлять его воинам непосредственно от своей земли и от своих наделов? Во всем этом немало путаницы. 8. Не лучше обстоит дело и с законом о судебпом разбирательстве. По этому закону требуется, чтобы в приговоре были подразделения, тогда как обвинение написано просто; таким образом, судья обращается в посредника. Такой порядок может быть осуществлен при третейском разбирательстве, и даже в том случае, когда третейских судей песколько, так как они могут прийти к взаимному соглашению относительно пригово­ра. Но в судах такому порядку места нет; напротив, большинство законодателей принимает меры к тому, чтобы судьи не сообщали своего решепия друг другу. 9. Далее, разве не будет сумбурным приговор в том 425 случае, когда, по мнению судьи, подсудимый хотя и должен уплатить известную сумму, но не такую, какую взыскивает с него тяжущийся? Последний взыскивает с него двадцать мин, а один судья присудит его к уп­лате десяти мин (или судья постановит большую сумму, хотя взыскивается меньшая), другой — пяти мин, тре-15 тий — четырех (а ведь судьи явно разделятся таким об­разом); или одни присудят к уплате всей суммы, а дру­гие не присудят пичего. Как производить тогда подсчет голосов? Сверх того, никто не принуждает судью к на­рушению присяги, раз он безусловно оправдывает или осуждает, если только жалоба написана просто, но за­кону; вынесший оправдательный приговор но ностанов-20 ляет, что обвиняемый ничего не должен, но только то, что он не должен двадцать мин; только тот судья, ко­торый, не будучи убежден, что обвиняемый должен два­дцать мин, все-таки выносит обвинительный приговор, нарушает присягу. 10. Что касается предложения о необходимости ока­зывать какой-либо почет тем, кто придумал что-нибудь полезное для государства, то на этот счет небезопасно вводить узаконение. Такого рода предложения лишь па вид очень красивы, а в действительности могут но-25 вести к ложным доносам и даже, смотря но обстоятель­ствам, к потрясениям государственного строя. Впрочем, это соприкасается уже с другой задачей и требует са­мостоятельного обсуждения. Дело в том, что некоторые колеблются, вредно или полезно для государства изме­нять отеческие законы, даже в том случае, если какой« пибудь новый закон оказывается лучше существую­щего31. Потому нелегко сразу согласиться с указанным зо выше предложением, раз вообще не иолезпо изменять существующий строй; может оказаться, что кто-нибудь, будто бы ради общего блага, внесет предложение об от-мепе законов или государственного устройства. 11. Раз, однако, мы упомянули об этом предмете, правильнее будет еще немного распространиться о нем. Решение вопроса, как мы сказали, вызывает затрудне­ние. Может показаться, что изменепие лучше. И прав-85 да, оно полезпо в других областях знания, например в медицине, когда она развивается вперед сравнительно с тем, какою она была у предков, также в гимнастике и вообще во всех искусствах и науках. Так как и поли­тику следует относить к их числу, то, очевидно, и в пей 426 дело обстоит таким же образом. Сама действительность, можно сказать, служит подтверждением этого положе­ния: ведь старинные законы были чрезвычайно неслож­ны и напоминали варварские законодательства. 12. В первобытные времена греки ходили вооруженные, поку­пали себе друг у друга жен. Сохраняющиеся кое-где старинные законоположения отличаются вообще боль­шой наивностью. Таков, например, закон относительно убийств в Киме32: если обвинитель представит извест­ное число свидетелей из среды своих родственников, подтверждающих факт убийства, то обвиняемый тем самым признается виновным в убийстве. Вообще же все люди стремятся не к тому, что освящено преданием, а к тому, что является благом; и так как первые лю­ди — были ли они рождены из земли или спаслись от какого-нибудь бедствия — походили на обыкновенных людей, к тому же не одаренных развитыми мыслитель­ными способностями, как это и говорится о людях, рож­денных из земли, то было бы безрассудством оставаться при их постановлениях. Сверх того, было бы не лучше и писаные законы оставлять в неизменном виде: как в остальных искусствах, так и в государственном устрое­нии невозможно изложить письменно все со всей точ­ностью. Ведь законы неизбежно приходится излагать в общей форме, человеческие же действия единичны. Отсюда ясно, что некоторые законы иногда следует из­менять. 13. Однако, с другой стороны, дело это, по-ви­димому, требует большой осмотрительности. Если ис­правление закона является незначительным улучшени­ем, а приобретаемая таким путем привычка с легким сердцем изменять закон дурна, то ясно, что лучше простить те или иные погрешности как законодателей, так и должностных лиц: не столько будет пользы от изменения закона, сколько вреда, если появится при­вычка не повиноваться существующему порядку33. 14. Обманчив также пример, заимствованный из обла­сти искусств. Не одно и то же — изменить искусство пли изменить закон. Ведь закон бессилен принудить к повиновению вопреки существующим обычаям; это осуществляется лишь с течением времени. Таким обра­зом, легкомысленно менять существующие законы на другие, новые — значит ослаблять силу закона. Кроме того, если законы и подлежат изменению, то еще во­прос, все ли законы и при всяком ли государственном 427 строе. [Следует ли допустить, чтобы изменение закона позволено было] первому встречному или [тем или иным] определенным [лицам]? Это ведь далеко не одно и то же. Мы оставим рассмотрение этого вопроса, отложив его до другого времени. so VI 1. При обсуждении лакедемонского и критского государственного устройства, равно как и почти всех ос­тальных государственных устройств, подлежат рассмот­рению две стороны: во-первых, соответствуют или не соответствуют их законоположения наилучшему госу­дарственному строю; во-вторых, заключается ли в этих законоположениях что-либо противоречащее духу и ос­новному характеру самого их строя. 2. Общепризнано, что в том государстве, которое желает иметь прекрас-35 ный строй, граждане должны быть свободны от забот о предметах первой необходимости. Но нелегко уяс­нить, каким образом это осуществить. Ведь фессалий-ские пенесты передко поднимали восстание против фес-салийцев,точно так же как пилоты против спартиатов (они словно подстерегают, когда у них случится не-до счастье). 3. Зато у критяп никогда ничего подобного не случалось. Может быть, это объясняется тем, что на 1200ь Крите лежащие но соседству города, хотя и воевали между собой, никогда не вступали в союз с восставши­ми, так как это могло причинить вред им самим, имею­щим своих периеков34. Напротив, для спартиатов все со­седи были врагами: и аргосцы, и мессенцы, и аркадяне. 5 Первоначальные восстания пенестов против фессалнй-цев происходили также вследствие того, что последние вели еще пограничные войпы со своими соседями — ахейцами, перребами и магнетами. 4. Но помимо всего прочего самый надзор за подчиненными представляет, по-видимому, трудную задачу: как следует с ними об­ходиться? Если распустить их, они пачинают проявлять ίο наглость и требовать для себя равноправия со своими господами; если же держать их в угнетении, они начи­нают злоумышлять против господ и ненавидеть их. Та­ким образом, ясно, что те, у кого так обстоит дело с илотами, не придумали наилучшего способа обхожде­ния с ними. 5. Слишком вольготное положение женщин оказывается вредоносным с точки зрения той главной цели, какую преследует [лакедемопский] государствен ный строй, и не служит благополучию (eydaimoniaii) 428 государства вообще. Ведь как мужчина и женщина яв- is ляются частями семьи, так и государство необходимо следует считать разделенным на две части — на муж­ское и женское население. При том государственном строе, где плохо обстоит дело с положением женщин, половина государства неизбежно оказывается беззакон­ной. Это и случилось в Лакедемоне: законодатель, же­лая, чтобы все государство в его целом стало зака- го ленным, вполне достиг своей цели по отношепию к мужскому населению, но пренебрег сделать это по от­ношению к женскому населению: женщины в Лакеде­моне в полном смысле слова ведут своевольный образ жизни и предаются роскоши. 6. При таком государст­венном строе богатство должно иметь большое значе­ние, в особенности если мужчинами управляют жен­щины, что и наблюдается большей частью среди живу- 25 щих по-военному воинственных племен, исключая кельтов и, может быть, некоторых других, у которых явным преимуществом пользуется сожительство с муж­чинами. Кажется, небезосновательно поступил первый мифолог, сочетав Ареса с Афродитой: все упомянутые выше племена испытывают, по-видимому, большое влечение к любовному общению либо с мужчинами, либо с женщинами. 7. У лакедемонян было то же самое, зо и во время их гегемонии многое находилось у них в ве­дении женщины35. И действительно, в чем разница: правят ли женщины, или должностные лица управля­ются женщинами? Результат получается один и тот же. Дерзость в повседневной жизни ни в чем пользы 35 не приносит, она нужна разве только на войне, но ла-кедемонские женщины и здесь принесли очень много вреда; это яспо проявилось при вторжении фиванцев: пользы тут, как в других государствах, женщины не принесли никакой, а произвели большее смятение, чем враги. 8. Первоначально свободный образ жизни лаке-демонских женщин, по-видимому, имел основание, так 40 как мужчины пребывали тогда долгое время вне роди- i270a ны в военных походах, ведя войны с аргосцами, затем с аркадянами и мессенцами36. Когда наступили спо­койные времена, мужчины, с точки зрения законодате­ля, оказались прошедшими хорошую подготовку благо- s даря той воинской жизни, какую им пришлось ве­сти (эта жизнь имеет много добродетельных сторон). Когда же Ликург, по преданию, попробовал распро-! 429 страпить свои закопы и на женщип, они стали сопротивляться, так что ему пришлось отступить, 9. Таковы причины происшедшего, а стало быть, и ука-ю занного выше недостатка. Впрочем, мы исследуем не то, кто нрав, кто виноват, но что правнльпо и что непра­вильно. Ненормальпое положение жепщип не только вносит нечто неподобающее в самый государственный строй, как сказано раньше, но до некоторой степепи со-15 действует и развитию корыстолюбия. 10. После такого утверждения пекоторые станут, пожалуй, с упреком указывать и па неравномерность распределения собст­венности: оказалось, что одна часть граждан владеет собственностью очень больших размеров, другая — со­всем ничтожной. Поэтому дело дошло до того, что зе­мельная собственность находится в руках немногих. За­коноположения па этот счет также страдают педостат-20 ком: закоподатель поступил правильно, заклеймив как нечто пекрасивое покупку и продажу имеющейся собст­венности, но он предоставил право желающим дарить эту собственность и завещать ее в наследство, а ведь по­следствия в этом случае получились неизбежпо такие же, как и при продаже. И. Женщины владеют почти двумя пятыми всей земли, так как есть значительное £5 число дочерей-наследниц37, да и за дочерьми дают большое приданое. Было бы лучше установить, чтобы за дочерьми не давалось никакого приданого либо да­валось приданое незначительное или умеренное...38 Те­перь отец волен выдать замуж дочь-наследпицу за кого хочет. И если он умрет, не оставив завещапия, то ос­тавшийся после него наследник тоже может выдать 80 [приданое] тому, кому пожелает. Вышло то, что, хотя государство в состоянии прокормить тысячу пятьсот всадников и тридцать тысяч тяжеловооруженпых вои­нов, их не набралось и тысячи. 12. Сами факты свиде­тельствуют о том, как плохо были устроены в Лакеде-моне псе эти порядки: одпого вражеского удара госу­дарств пе могло вынести и погибло именно из-за 35 малолюдства39. При первых царях, говорят, права гражданства давались и пегражданам, так что в то время, несмотря па продолжительные войпы, малолюд­ства пе было, и у спартиатов пекогда было до десяти тысяч человек; так ли это или пе так, по лучше, когда государство благодаря равномерно распределенной соб­ственности изобилует людьми. 430 13. Законоположения, касающиеся деторождения, также имеют целью противодействовать малолюдству; законодатель, стремясь к тому, чтобы спартиатов было как можно больше, побуждает граждан к возможно большему деторождению. У них существует даже за­кон, что отец трех сыновей освобождается от военной службы, а отец четырех сыновей свободен от всех по­винностей. И тем не менее ясно, что даже при возра­стании населения существующий порядок распределе­ния земельной собственности неизбежно должен уве­личивать число бедняков. 14. Плохо обстоит дело и с эфорией. Эта власть ведает у них важнейшими отраслями управления; по­полняется же она из среды всего гражданского насе­ления, так что в состав правительства попадают зача­стую люди совсем бедные, которых вследствие их не­обеспеченности легко можно подкупить, и в прежнее время такие подкупы нередко случались, да и недавно они имели место в андросском деле, когда некоторые из эфоров, соблазненные деньгами, погубили все госу­дарство, по крайней мере насколько это от них зави­село40. Так как власть эфоров чрезвычайно велика и подобна власти тираннов, то и сами цари бывали вы­нуждены прибегать к демагогическим приемам, отчего также получался вред для государственного строя: из аристократии возникала демократия. 15. Конечно, этот правительственный оргап придает устойчивость госу­дарственному строю, потому что народ, имея доступ к высшей власти, остается спокойным; создалось ли та­кое положение благодаря случайности, оно оказывает­ся полезным, ведь целью того государственного строя, который рассчитывает на долговечное существование, должно служить то, чтобы все части, составляющие государство, находили желательным сохранение су­ществующих порядков41. Цари желают этого благода­ря оказываемому им почету, люди высокого общества (kaloi k'agathoi) — благодаря герусии (избрапие на эту должность является как бы наградой за доброде­тель), народ — благодаря эфории и тому, что она по­полняется из всех. 16. Однако избрание на эту долж­ность следовало бы производить из всех граждан и не тем слишком уж ребяческим способом, каким это де­лается в настоящее время. Сверх того, эфоры выносят решения по важнейшим судебным делам, между тем 431 как сами они оказываются случайными людьми; поэто-зо му было бы правильнее, если бы они выносили свои приговоры не по собственному усмотрению, по следуя букве закона. Самый образ жизни эфоров не соответ­ствует общему духу государства: они могут жить слишком вольготно, тогда как по отношению к осталь­ным существует скорее излишняя строгость, так что 35 они, пе будучи в состоянии выдержать ее, тайно в обход закона предаются чувственным наслаждениям. 17. Неладно у них обстоит дело и с властью герон­тов. Если они — люди порядочные и благодаря воспи­танию обладают качествами, присущими совершенному человеку, то всякий немедленно призпает их пользу 40 для государства, хотя бы даже возникло сомнение, правильно ли то, что они являются пожизненными вер­шителями всех важных дел, ведь как у тела, так и 1271а У разума бывает старость. Но если геронты получают такого рода воспитание, что сам законодатель отно­сится к ним с недоверием, не считая их совершенными мужами, то герусия не безопасна для государства. 18. Люди, занимающие эту должность, оказывается, бывают доступны подкупу и часто приносят в жертву 5 государственные дела ради угождепия. Поэтому было бы лучше, если бы они не были освобождепы от вся­кого контроля, а теперь это именно так. Правда, на это можно возразить, что всех должностных лиц конт­ролируют эфоры. Однако это обстоятельство и дает в руки эфории слишком большое преимущество, да и самый способ осуществления контроля, по нашему ίο мнению, должен быть иным. Сверх того, и способ из­брания геронтов в отношении оценки их достоинства тоже ребяческий; неправильно и то, что человек, стре­мящийся удостоиться избрания на эту должность, сам хлопочет об этом, тогда как следует, чтобы достойпый запимал должность независимо от того, хочет он этого или не хочет. 19. Теперь же и в этом отношении, как равно и в остальных делах, касающихся государствен­ного строя, законодателем руководило, по-видимому, is одно соображение: он стремился вселить в граждан честолюбие и хочет играть па нем же в деле избрания геронтов. Ведь никто не станет добиваться должпости, не будучи честолюбивым. Однако же и большая часть сознательных преступлений совершается людьми именно вследствие честолюбия и корыстолюбия, 432 20. О царской власти — лучше ли, чтобы она име­лась в государстве, или нет — речь будет в другом месте42. Однако лучше с ней будет обстоять дело, во всяком случае, лишь когда каждый из лакедемонских царей будет ставиться на царство по оцепке его об­раза жизни43. Ясно, впрочем, что и сам законодатель не рассчитывал на то, чтобы можно было сделать ца­рей людьми совершенными; во всяком случае он не верит в то, что они в достаточной степени доблестные мужи. Вот почему вместе с ними посылали, в качест­ве сопровождающих, их личных врагов и считали спа­сением для государства, когда между царями происхо­дили распри. 21. Не могут считаться правильными и те законо­положения, которые были введены при установлении сисситий, так называемых фидитий. Средства па уст­ройство их должно давать скорее государство, как это имеет место на Крите. У лакедемонян же каждый обя­зан делать взносы, несмотря на то что пекоторые по причине крайней бедности не в состоянии нести· такие издержки, так что получается результат, противопо­ложный намерению законодателя. Последний желает, чтобы ипститут сисситий был демократическим, но при существующих законоположениях он оказывается менее всего демократическим. Ведь участвовать в сис-ситиях людям очень бедным нелегко, между тем как участие в пих, по упаследовапным представлениям, служит показателем принадлежности к гражданству, ибо тот, кто не в состоянии делать эти взносы, не пользуется правами гражданства. 22. Что касается закона о павархах, то его пори­цали уже и некоторые другие44, и порицание это впол­не основательно: он бывает причиной распрей; в самом деле, наряду с царями, которые являются несменяе­мыми полководцами, навархия оказалась чуть ли не второй царской властью. Против основной мысли [спартанского] законода­теля можно было бы сделать упрек, какой высказал Платой в «Законах»: вся совокупность законов рас­считана только па одну часть добродетели, именно на воинскую доблесть, так как она полезна для приобре­тения господства 45. Поэтому они держались, пока вели войны, и стали гибпуть, достигнув гегемонии: они не умели пользоваться досугом и не могли заняться 433 каким-либо другим делом, которое выше военпого дела; 23. Не меньше и другая ошибка: по их мнению, блага, за которые бьются люди, достигаются скорее при по­мощи добродетели, чем порока, и в этом отношении они совершенно правы; но нехорошо то, что эти блага ίο они ставят выше добродетели. Плохо обстоит дело у спартиатов и с государствен­ными фипапсами: когда государству приходится вести большие войны, его казна оказывается пустой и взно­сы в нее поступают туго; а так как большая часть земельной собственности сосредоточена в руках сиар-15 тиатов, то они и не контролируют друг у друга внесе­ние налогов. И получился результат, противополож­ный той пользе, какую имел в виду законодатель: го­сударство он сделал бедным денежными средствами, а частных лиц — корыстолюбивыми. О лакедемонском государственном устройстве сказанного достаточно; мы отметили то, что может вызвать больше всего нарека­ний. го VII 1. Критский государственный строй близок к лакедемонскому. Некоторые его черты не хуже, в большей же своей части он все же оказывается менее искусно созданным. Вероятно — да это подтверждается и преданием,— лакедемопское государственное уст­ройство во многих своих частях явилось подражанием критскому, а известпо, что старинные учреждения бы­вают в большинстве случаев менее разработаны, чем 25 более поздние. По преданию, Ликург, отправившись в путешествие, после того как он отказался от опеки над царем Хариллом, значительную часть времени про­вел тогда на Крите из-за племенного родства. Дело в том, что жители Ликта были лакедемоискими колони­стами; когда они отправились основывать колонию, то восприняли у тамошних жителей существовавшую у so них совокупность законов. Недаром и теперь еще пе-риеки управляются по ним так, как было впервые ус­тановлено Мипосом в его законах. 2. Остров Крит как бы предназначен природой к господству над Грецией, и географическое положение его прекрасно: он соприкасается с морем, вокруг кото-85 рого почти все греки имеют свои места поселепия; с одной стороны, он паходится на небольшом расстоя­нии от Пелопоннеса, с другой — от Азии, именно от 434 Триопийской местности и Родоса. Вот почему Мипос и утвердил свою власть пад морем, а из островов одни подчинил своей власти, другие населил, пока, пакопец, напав на Сицилию, он пе окончил там свою жизнь около Камика. 3. Сходство между критскими и лаке- *о демонскими порядками заключается в следующем: для спартпатов земли обрабатывают илоты, для критян — 1272а иерискн; у спартиатов и у критяп существуют сисси-тпи, которые в первопачальиые времена назывались у лакедемонян не фидитиями, а, как у критян, анд-рнями — явное доказательство, что они были заимство­ваны оттуда. Далее, и политический строй: эфоры име- s ют ту же власть, какая на Крите принадлежит так называемым космам; разница лишь в том, что число эфоров — пять, число космов — десять. Геронты соот­ветствуют тем геронтам, которых критяне называют советом. Прежде существовала и царская власть, по критяне ее отменили; предводительство же на войне у ю них принадлежит космам. 4. В пародном собрании участвуют все, но права выносить самостоятельное ре­шение народное собрание не имеет ни в чем, а только утверждает постановления геронтов и космов. С снс-ситиями у критяп дело обстоит лучше, чем у лакеде­монян. В Лакедемопе каждый поголовно должен де­лать положенный взнос — в противном случае закон 15 лишает его гражданских прав, как об этом было ска­зано выше; на Крите сисситии имеют более общена­родный характер: от всего урожая, от всего приплода, от всех доходов, получаемых государством, и...46 взно­сов, платимых пернеками, отчисляется одна часть, иду­щая па дела культа и па общегосударственные расхо- 20 ды, а другая часть идет па сисситии. Таким образом, все, и женщины, и дети, и мужчины, кормятся на го­сударственный счет. 5. Законодатель придумал много мер к тому, чтобы критяне для своей же пользы ели мало; также в целях отделепия женщип от мужчин, чтобы пе рожали много детей, он ввел сожительство мужчин с мужчинами; 25 дурпое ли это дело или не дурпое — обсудить это представится другой подходящий случай. То, что сисситии поставлены у критян лучше, чем у лакедемонян, ясно. Напротив, с их космами дело об­стоит еще хуже, чем со спартанскими эфорами. Отри­цательные стороны, присущие институту эфоров, 435 зо своиствеипы и космам, так как в их число попадают случайные люди. Но той пользы, какая получается там для государственного строя, мы здесь не находим: там эфоры избираются из всех, и народ, имея таким обра­зом доступ к высшей власти, желает сохранения суще­ствующего государственного порядка; здесь же изби­рают космов не из всех, по из определенных родов. 35 А героптов — из тех, кто был раньше космами. 6. О них можно сказать то же самое, что и о геронтах в Лакедемоне: их безответственность и несменяемость — слишком высокая честь сравнительно с их достоинст­вом, а то, что они управляют не на основании писа­ных законов, но самовластно, не безопасно. Спокойст-40 вие народа, лишенного участия в управлении, никоим образом не служит доказательством правильности та­кого порядка. Космов — в противоположность эфо­рам — нет никакой возможности подкупить, потому 1272ь что они живут на острове, далеко от тех, кто мог бы их подкупить47. Средство же, которым критяне стара­ются исправить ошибку, нелепо и пригодно не для строя иолитии, а для династического строя. 7. Именно часто против космов соединяются некоторые из их со­товарищей или из частных лиц и изгоняют их; разре-5 шается также и самим космам во время отправления ими должности отказаться от нее. Было бы, конечно, лучше, если бы все это совершалось на законном осно­вании, а не но человеческому усмотрению, так как это последнее мерило небезопасно. Самое же печальное — возможность полной отмены порядка; это часто устра­ивается теми могущественными лицами, которые но желают подчиниться грозящему им суду. Отсюда ясно, ίο что критский строй имеет нечто от политии, но это не политня, а скорее дипастия. В порядке вещей и то, что знать, присоединяя к себе народ и друзей, создаст анархию, взаимные распри и междоусобную борьбу. 8. Чем отличается такое состояние от временного пре­кращения государственной жизни вообще? И разве не is рушится при этом государственное общение? Когда го­сударство находится в состоянии, подобном описанно­му, то возникает большая опасность, если кто по­желает и будет в состоянии напасть на него. Но, как сказано выше, строй этот спасается благодаря геогра­фическому положению государства; отдаленность при-» водит к тем же последствиям, что и меры, направлен-436 ные к изгнанию иноземцев48. Поэтому у критян пери-еки остаются спокойными, между тем как илоты вос­стают часто. Критяне не имеют владений вне своего 20 острова, и лишь в недавнее время до них дошла чу­жеземная война, которая ясно обнаружила слабость тамошних законов49. Будем считать, что сказан­ного о критском государственном устройстве доста­точно. VIII 1. И карфагеняне, как полагают, пользуются прекрасным государственным устройством, которое во 25 многих отношениях отличается от остальных; в некото­рых частях оно сходно главным образом с лакедемон-ским. Вообще эти три государственных устройства — критское, лакедемонское и карфагенское — до известной степени очень близки друг к другу и значительно отличаются от остальных. Действительно, многие сто­роны государственной жизни устроены у карфагенян прекрасно. Доказательством слаженности государст- зо венного устройства служит уже то, что сам народ доб­ровольно поддерживает существующие порядки и что там не бывало ни заслуживающих упоминания смут, ни тираннии. 2. Сходство с лакедемонским государственным устройством в следующем: подобно лакедемонским фидитиям, в Карфагене существуют сисситии товари­ществ; эфорам соответствует должность ста четырех as (отличие — ив положительную сторону — этих ста че­тырех от эфоров заключается в следующем: в то вре­мя как эфорами бывают первые попавшиеся, сто че­тыре избираются исключительно из людей благород­ного происхождения); цари и герусия соответствуют лакедемонским царям и геронтам, причем опять-таки преимущество заключается в том, что в Карфагене цари не должны ни непременно происходить из одного и того же рода, ни из какого попало, по должны при- 40 надлежать к выдающемуся роду...50 избираются из числа этих51, а не по возрасту. В самом деле, ге­ронты, захватив главные должности, могут принести шза большой вред, если они окажутся людьми ничтож­ными, и уже принесли вред в Лакедемонском госу­дарстве. 3. Главное, в чем можно было бы упрекнуть этот государственный строй с точки зрения отклонения от 437 безукоризненного строя, присуще в одинаковой мере всем указанным выше трем государствам. То, что по замыслу призвано служить власти лучших (aristokra-tias) и политик, имеет элементы, склоняющиеся от­части в сторону демократии, отчасти — в сторону оли­гархии. Цари вместе с геронтами в случае полного согласия между ними полномочены вносить или не вносить дела на решение народного собрания; если же согласия нет, то решающий голос принадлежит народ­ному собранию. В тех делах, которые вносят на его ίο решение цари и геронты, оно не только выслушивает постановления властей, но и имеет право обсуждать их, и каждый желающий может говорить против вно­симых предложений, чего мы не находим при других государственных устройствах. 4. То же, что пентар-хии52, обладающие многими важными полномочиями, 15 кооптируются сами собой, что они избирают совет ста, что, сверх того, они остаются у власти более продол­жительное время, чем остальные должностные лица (пентархии остаются у власти и после сложения с се­бя должности, и собираясь вступить в должность),— все это черты, свойственные олигархическому строю· Напротив, отсутствие вознаграждения должностным лицам за службу, назначение их не по жребию и дру­гое подобное этому следует считать чертами, свойст­венными аристократическому строю; ему соответству­ет также и то, что в Карфагене все судебные дела 20 разбираются определенными должностными лицами, а не так, как в Лакедемоне, где различные дела подле­жат ведению различных судей. 5. Всего же более отклоняется от аристократиче­ского строя в сторону олигархии карфагенское госу­дарственное устройство в силу вот какого убеждения, разделяемого большинством: они считают, что долж­ностные лица должны избираться не только по при­знаку благородного происхождения, но и по признаку богатства, потому что необеспеченному человеку не­возможно управлять хорошо и иметь для этого доста-25 точно досуга. Но если избрание должностных лиц по признаку богатства свойственно олигархии, а по при­знаку добродетели — аристократии, то мы в силу этого могли бы рассматривать как третий тот вид госу­дарственного строя, в духе которого у карфагенян ор­ганизованы государственные порядки; ведь они изби-43Ö ратот должностных лиц, и притом главнейших — царей и полководцев, принимая во внимание именно эти два условия. 6. Но в таком отклонении от аристократиче­ского строя следует усматривать ошибку законодателя. Ведь самое важное — и на это нужно прежде всего об­ращать внимание — заключается в том, чтобы лучшие люди в государстве могли иметь досуг и ни в чем не терпели неподобающего с собой обращения, будут ли они должностными лицами или частными. Хотя долж­но считаться и с тем, что богатство способствует до­сугу, однако плохо, когда высшие из должностей, именно царское достоинство и стратегия, могут поку­паться за деньги. Такого рода закон ведет к тому, что богатство ценится выше добродетели и все государство становится корыстолюбивым. 7. Ведь то, что почитает­ся ценным у власть имущих, неизбежно явится тако­вым и в представлении остальных граждан. Л где доб­родетель не ценится выше всего, там не может быть прочного аристократического государственного устрой­ства. Вполне естественно, что покупающие власть за деньги привыкают извлекать из нее прибыль, раз, по­лучая должность, они поиздержатся; невероятно, что­бы человек бедпый и порядочный пожелал извлекать выгоду, а человек похуже, поиздержавшись, не поже­лал бы этого. Поэтому править должны те, кто в со­стоянии править наилучшим образом (arista). Если законодатель не приложил старания к тому, чтобы порядочным людям дать возможность жить в достат­ке, то он должен был по крайней мере позаботиться о том, чтобы должностные лица имели необходимый Досуг. 8. Отрицательной стороной можпо считать и то, что одному человеку предоставлена возможность занимать одновременно несколько должностей; между тем в Карфагене такой порядок процветает. Однако всякое дело лучше всего исполняется одним человеком. С этим обязательно должен считаться законодатель; он не должен допускать, чтобы один и тот же человек и на флейте играл, и сапоги тачал. Таким образом, в государстве не слишком малых размеров чертой, более свойственной политии, а вместе с тем и демократии, являлось бы участие возможно большего числа граж­дан в управлении: тогда всякий будет делать свое дело, как мы сказали, и более сообразуясь с общес.т-439 is веппой пользой, π лучше, и скорее. Это яспо сказыва­ется в военном и морском деле, где приказание и по­слушание как бы пронизывают все. 9. Хотя, таким образом, государственное [устрой­ство Карфагена и является] олигархическим, карфаге­няне, однако, удачно спасаются [от возмущений со стороны народа тем, что дают ему возможность] раз­богатеть, а именно они постоянно высылают опреде-го ленную часть народа в подвластные города. Этим они врачуют свой государственный строй и придают ему стойкость. Но здесь всё — дело случая, между тем как предупреждение волпений среди граждап вменяется в обязанность законодателя. При нынешнем же положе­нии стоит случиться какой-нибудь беде, и масса под­властных перестанет повиноваться, а в законах не найдется средства для водворения спокойствия. 25 Так обстоит дело с государственным устройством Лакедемона, Крита и Карфагена, которые заслуженно пользуются хорошей славой. IX 1. Среди тех, которые высказались так или ина­че о государственном устройстве, некоторые даже и в малой степени не принимали участия в государствен­ных делах, но провели всю свою жизнь частными людьми; то, что было ими высказано более или менее зо замечательного в этом отношении, почти все уже упо­мянуто выше. Некоторые, напротив, были законодате­лями; одни из них издавали законы для своих госу­дарств, другие — для чужих, причем они и лично при­нимали участие в государственной деятельности. Из этих законодателей одни были только создателями за­конов, другие, как, например, Ликург и Солон, также создателями государственного строя; они создали и законы, и государственное устройство. 35 2. О лакедемонском государственном устройстве было сказано выше. Солона же некоторые считают превосходным законодателем: он упразднил крайнюю олигархию, положил конец рабству простого народа и установил прародительскую демократию, удачно сме­шав элементы разных государственных устройств; аре-10 опаг представляет олигархический элемент, замеще­ние должностей посредством избрания — элемент ари­стократический, а народный суд — демократический. 1274а Однако Солон, по-видимому, удержал то, что уже су-440 ществовало прежде, а имепно ареопаг и выборность должностных лиц, но демократию именно он установил тем, что ввел народный суд, где могут быть судьями все. 3. Некоторые упрекают Солона за это, указывая, что он свел на нет другие элементы государствен­ного строя, передав всякую власть суду, члены кото- з рого назначаются по жребию. Когда народный суд усилился, то пред простым народом стали заискивать, как перед тирапдом,и государственный строй обра­тился в нынешнюю демократию. Значение ареопага, уменьшил Эфиальт вместе с Периклом; Перикл ввел плату за участие в суде, и таким способом каждый из 10 демагогов вел демократию все дальше — вплоть до иы-нешпего положения. 4. Произошло это, как представ­ляется, не в соответствии с замыслом Солона, а ско­рее по стечению обстоятельств. Ведь во время Пер­сидских войн простой народ, став причиной гегемонии па море, возгордился и, несмотря на противодействие порядочных людей, взял себе дурных руководителей; is между тем Солон, по-видимому, дал простому пароду лишь самую необходимую власть — избирать должно­стных лиц и принимать от них отчеты (если бы он этими правами не обладал, то находился бы на поло­жении раба и был бы враждебно настроеп); но все должности по замыслу Солона должны были заме­щаться людьми знатного происхождения и состоятель­ными — из пентакосиомедимнов, зевгитов и из треть- 20 его слоя — так называемого всадничества; четвертый слой составляли феты, не имевшие доступа ни к ка­кой должпости53. 5. Законодателями были также Залевк из Локров Энизефлрских и Харонд из Катаны для своих сограж­дан, а также для остальпых халкидских городов в Ита­лии и Сицилии54. Некоторые пытаются включить в 25 число законодателей и Ономакрита, который будто бы был первым отличившимся в деле законодательства; указывают, что оп, локр по происхождению, получил выучку на Крите, где он жил, изучая искусство май-тики; что его товарищем был Фалет; что слушате­лями Фалета были Ликург и Залевк, а слушателем За-левка — Харонд55. Но те, кто устанавливает такую зо преемственность, слишком мало считаются с хроноло­гией. 6. У фиванцев законодателем был Филолай Корип-441 фянин5(\ Филолай происходил из рода Бакхиадов; вступив в любовную связь с Диоклом, победителем на олимпийских состязаниях, он удалился в Фивы, когда 35 тот, возненавидев преступную любовь к себе своей ма­тери Алкионы, покинул Коринф. Там же оба и окон­чили свои дни. И теперь еще показывают их могилы, расположенные таким образом, что с одной из них можно хорошо видеть другую, но коринфская земля со стороны одной могилы видна, со стороны другой — нет. 7. По преданию, относительно погребения они 40 распорядились сами: Диокл — из отвращения к тому, что с ним приключилось,— хотел, чтобы с его могиль­ной насыпи не была видна Коринфская область, а Фи-1274ь лолай, напротив,— чтобы она была видна. Оба они по­селились у фиваицев по указанной выше причине. Филолай, между прочим, устаповил у них также за­коны, касающиеся деторождения (эти законы они на-5 зывают законами об усыновлении); они были установ­лены им специально с целью сохранения одинакового числа земельпых наделов. 8. В законодательстве Харонда пет ничего своеоб­разного, за исключением закона о судебном преследо­вании за лжесвидетельства (он первый устаповил при­влечение за них к ответственности). Но точности фор­мулировки своих законов Харонд выделяется даже среди нынешних законодателей. У Фалея своеобразен ю закон об уравнении собственности. У Платона — общ­ность жеп, детей и имущества, женские спсситии, а так­же закон о попонках, а именно то, что председатель­ствовать па них должны люди трезвые, далее — закон о военных упражнениях, в силу которого упражняю­щиеся должны уметь одинаково владеть обеими рука­ми, так как не следует, чтобы одна рука была полез-15 ной, а другая — бесполезной. 9. Есть законы Драконта, но он дал их для уже существовавшего государственного устройства. Свое­образного, заслуживающего упоминания в этих зако­нах пет ничего, исключая только их суровость из-за размеров наказания. И Питтак57 был творцом законов, но не государственного устройства. Своеобразен сле-20 дующий закон Питтака: пьяпые за совершенные ими проступки должны подвергаться большему показанию, нежели трезвые; так как пьяные в большинстве случа­ев отличаются большей пяглостыо, чем трезвые, то он 442 позаботился об общественной пользе и не пожелал оказывать снисхождение, какое должны были бы, по­жалуй, вызывать к себе пьяные. У фракийских халкидян был законодатель Апдрода-маит, уроженец Регия58; ему принадлежат законы ка­сательно убийств и о дочерях-наследницах; впрочем, 25 едва ли кто-либо мог бы указать па какую-нибудь своеобразную черту в законодательстве Андродамапта. Вот наши рассуждения о государственных устрой­ствах, как существующих в действительности, так и оставшихся только в проектах. КНИГА ТРЕТЬЯ (Г) зо II. Исследователю видов государственного строя и присущих им свойств надлежит прежде всего под­вергнуть рассмотрению вопрос о государстве вообще и разобрать, что такое собственно государство. В настоя­щее время на этот счет существует разногласие; одни 35 утверждают, что то или иное действие совершило го­сударство, другие говорят: нет, не государство, а оли­гархия или тиранн. 13 самом деле, мы видим, что вся деятельность государственного мужа и законодателя направлена исключительно на государство (polis), a государственное устройство (politeia) есть известная организация обитателей государства. 2. Ввиду того что 40 государство представляет собой нечто составное, по­добное всякому целому, но состоящему из многих ча­стей, ясно, что сначала следует определить, что такое гражданин (polîtes), ведь государство есть совокуп-1275а ность граждан. Итак, должно рассмотреть, кого следу­ет называть гражданином и что такое гражданин. Ведь часто мы встречаем разногласие в определении поня­тия гражданина: не все согласны считать граждани­ном одного и того же; тот, кто в демократии гражда-5 пин, в олигархии часто уже не гражданин. 3. Тех, которые получили название граждан в ка­ком-либо исключительном смысле, например принятых в число граждан, следует оставить без вниманиях. Гражданин является таковым также не в силу того, что он живет в том или ином месте: ведь и метеки2 и рабы также имеют свое местожительство наряду с гражданами, а равным образом не граждане и те, кто ίο имеет право быть истцом и ответчиком, так как этим правом пользуются и иноземцы на основании заклю­ченных с ними соглашений (таким именно правом они пользуются). Что касается метеков, то во многих ме­стах они этого права в полном объеме не имеют, но 444 должны выбирать себе простата3; таким образом, они не в полной мере участвуют в этого рода общении. 4. И о детях, не достигших совершеннолетия и по- is тому не внесенных в гражданские списки4, и о стар­цах, освобожденных от исполнения гражданских обязанностей, приходится сказать, что и те и другие —«• граждане лишь в относительном смысле, а не безус­ловно; и к первым придется прибавить «свободные от повинностей» граждане, а ко вторым — «перешедшие предельный возраст» или что-нибудь в таком роде (де­ло в том или ином обозначении — наша мысль и без того ясна). Мы же ставим своей задачей определить понятие гражданина в безусловном смысле этого сло­ва, в таком значении, которое не имело бы никакого го недостатка, требующего исправления; иначе пришлось бы задаваться вопросами и разрешать их и по поводу лиц, утративших гражданские права, и по поводу из­гнанников. Лучше всего безусловное понятие гражданина мо­жет быть определено через участие в суде и власти. Некоторые из должностей бывают временными: один и тот же человек либо вообще не может занимать их вторично, либо может занимать, но лишь по истечении 25 определенного времени; относительно же других огра­ничения во времени нет — сюда относится участие в суде и в народном собрании. 5. Одпако, пожалуй, кто-нибудь заметит, что судьи и участники народного соб­рания не являются должностными лицами и что в си­лу этого они не принимают участия в государственном управлении, хотя, с другой стороны, было бы смешно считать лишенными власти именно тех, кто выносит важнейшие решения. Но это не имеет никакого значе­ния, так как речь идет только о названии. В самом зо деле, общего обозначения для судей и участников на­родного собрания не существует; пусть эти должности и останутся без более точного определения, лишь бы были разграничены понятия. Мы же считаем гражда­нами тех, кто участвует в суде и в народном собра­нии. Примерно такое определение понятия граждани­на лучше всего подходит ко всем тем, кто именуется гражданами. 6. Не следует упускать из виду, что для предметов, 35 содержание которых обнаруживает видовые различия, так что один из них является первым, другой — 445 вторым, третий — следующим, общего признака либо пе бывает вовсе, либо он имеется лишь в недостаточной степени. Между тем государственные устройства пред­ставляют собой видовые различия, и одни из них за-i275i> служивают этого наименования в меньшей, другие — а большей степени; ведь основанные на ошибочных началах и отклоняющиеся от правильных государст­венные устройства неизбежно стоят ниже тех, которые свободны от этих недостатков (что мы разумеем иод отклоняющимися видами, выяснится впоследствии). Таким образом, и гражданин должен быть тем или иным в зависимости от того или иного вида государст-5 венного устройства. Тот гражданин, о котором сказано выше, соответствует преимущественно гражданину де­мократического устройства; к остальпым видам госу­дарственного устройства это определение подходить мо­жет, но не обязательно. 7. При некоторых видах госу­дарственного устройства демоса нет, нет и обыкнове­ния созывать народные собрания, за исключением чрезвычайных случаев, и судебные полномочия поде­лены между разными должностными лицами; так, на­пример, в Лакедемоне различного рода гражданские ί0 Дела разбирает тот или иной из эфоров, уголовные — геронты, другие дела — также какие-нибудь другие должностные лица. То же самое π в Карфагене, где но всем судебным делам выносят решения определенные должностные лица. 8. Значит, паше определение поня­тия гражданина нуждается в поправке: при других государственных устройствах участником народного 45 собрания и судьей является не не поддающееся опре­делению должностное лицо, а лицо, наделенное опре­деленными полномочиями: из них или всем, или не­которым предоставляется право быть членами совета и разбирать либо все судебные дела, либо некоторые из них. Что такое гражданин, отсюда ясно. О том, кто имеет участие в законосовещательной или судебной власти, мы можем утверждать, что он и является граж-20 дапином данного государства. Государством же мы и называем совокупность таких граждан, достаточную, вообще говоря, для самодовлеющего существования. 9. На практике гражданином считается тот, у кого родители — и отец и мать — граждане, а не кто-либо один из них. Другие идут еще дальше в этом отноше­нии и требуют, например, чтобы предки гражданина 446 во втором, третьем и даже более отдаленном колене были также гражданами. Но при таком необходимом в государственных целях и поспешном определении иногда возникает затруднение, как удостовериться в гражданском происхождении предка в третьем пли в четвертом колене. Правда, леонтинец Горгий, отчасти, пожалуй, находясь в затруднении, отчасти иронизи­руя, сказал: «Подобно тому как ступки — работа изго­товляющих ступки мастеров, так точно и граждане Ларисы — изделие демиургов» (дело в том, что неко­торые из последних были изготовителями ларис5). Но в сущности здесь все просто: если граждане Ларисы принимали участие, согласно данному выше определе­нию, в государственном управлении, то они были граж­данами, потому что пе представляется вообще никакой возможности распространять на первых обитателей или основателей государства требование, чтобы они происходили от граждан или гражданок. 10. Требова­ние это встречает еще большее затруднение в том слу­чае, когда кто-либо получил гражданские права бла­годаря изменению государственного устройства, как это сделал, например, в Афинах Клисфеи после изгна­ния тираппов; он вписал в филы многих иноземцев и рабов-метеков6. По отношению к таким гражданам спорный вопрос не в том, кто из них гражданин, а в том, по праву или не но праву, хотя и при этом может встретиться новое затруднение, а именно: если кто-либо стал гражданином не по праву, то, значит, он и не гражданин, так как несправедливое равносильно ложному. Но мы видим, что некоторые даже занимают должпости не по праву, и тем не менее мы называем их должностными лицами, хотя и не но праву. Так как мы определили понятие гражданина в зависимо­сти от отношепия его к той или иной должности, а именно сказали, что гражданин — тот, кто имеет до­ступ к такой-то должности, то занимающих должности нам явно следует считать гражданами, а по праву ли они граждане или не по праву — это стоит в связи с указанным выше спорным вопросом. Некоторые затрудняются решить, когда то или иное действие должно быть признаваемо действием госу­дарства и когда — нет; например, при переходе оли­гархии или тираииии в демократию некоторые отка­зываются от исполнения обязательств, указывая на то, 447 что эти обязательства взяло на себя пе государство, а тираин, равно как и от многого другого подобного же рода, ссылаясь на то, что некоторые виды государ­ственного устройства существуют благодаря насилию, а не ради общей пользы. 11. Хотя бы некоторые и уп­равлялись демократически таким способом, все же 15 должно признавать действия, исходящие от правитель­ства такого демократического государства, действиями государственными, равно как и действия, исходящие от правительств олигархических и тнраннических го­сударств. Поставленный нами вопрос, по-видимому, соприка­сается с трудноразрешимым вопросом такого рода: при каких обстоятельствах должно утверждать, что госу­дарство осталось тем же самым или стало не тем же 20 самым, но иным? При самом поверхностном рассмот­рении это вопрос о территории и населении, ведь мож­но себе представить, что территория и население разъ­единены и одни живут на одной территории, другие на другой. Но это затруднение сравнительно простое (ввиду того что слово «государство» употребляется в разных значениях, исследование вопроса становится 25 легким). 12. Равным образом, если люди живут на од­ной и той же территории, когда следует считать, что здесь единое государство? Разумеется, дело пе в сте­нах, ведь весь Пелопониесс можно было бы окружить одной стеной. Чем-то подобным является Вавилон и всякий город, представляющий собой скорее племен­ной округ, нежели государственную общину: но рас-30 сказам, уже три дня прошло, как Вавилон был взят, а часть жителей города ничего об этом не знала. Впро­чем, рассмотрение этого вопроса полезно отложить до другого случая (государственный муж не должен ос­тавлять без внимания и вопрос о величине государст­ва, какова она должна быть, равно как и то, что по­лезнее для государства — чтобы в нем обитало одно племя или несколько). 13. Но допустим, что одна и та же территория заселена одними и теми же обита-35 телями; спрашивается: до тех пор пока обитатели ее будут одного и того же происхождения, следует ли их государство считать одним и тем же, несмотря на то что постоянно одни умирают, другие нарождаются? Пе происходит ли здесь то же, что бывает с реками и ис­точниками? Мы обыкновенно называем и реки и ис-44а точники одними и теми же именами, хотя непрерывно одна масса воды прибывает, другая убывает. Или вви­ду такого рода обстоятельств следует считать только 40 обитателей одними и теми же, а государство призна- 127вь вать ипым? Если государство есть некое общение — а оно именно и есть политическое общение граждан,— то естественно, раз государственное устройство видо­изменяется и отличается от прежнего, и государство признавать не одним и тем же; ведь различаем же мы хоры — хор в комедии, хор в трагедии, хотя часто тот 5 и другой хор состоит из одних и тех же людей. 14. Точно так же мы называем иным всякого рода об­щение и соединение, если видоизменяется его харак­тер; например, тональность, состоящую из одних и тех же тонов, мы называем различно: в одном случае — дорийской, в другой — фригийской. А если так, тож- ю дествениость государства должна определяться глав­ным образом применительно к его строю; давать же государству наименование иное или то же самое мож­но и независимо от того, населяют ли его одни и те же жители или совершенно другие. Справедливо ли при изменении государством его устройства не выпол­нять обязательства или выполнять их — это вопрос is иного порядка. II 1. Непосредственно вслед за только что изложен­ным необходимо рассмотреть вопрос: должно ли доб­родетель хорошего человека и дельного гражданина признавать тождественной или нетождественной? Впрочем, если приходится исследовать этот вопрос, нужно предварительно определить какими-нибудь об­щими чертами добродетель гражданина. Гражданин, го говорим мы, находится в таком же отношении к госу­дарству, в каком моряк на судне — к остальному эки­пажу. Хотя моряки на судне занимают неодинаковое положение: один из них гребет, другой правит рулем, третий состоит помощником рулевого, четвертый носит какое-либо иное соответствующее наименование, все же, очевидно, наиболее точпое определение добродете­ли каждого из них в отдельности будет подходить 25 только к нему одному, но какое-либо общее определе­ние будет приложнмо в равной степени ко всем; ведь благополучное плавание — цель, к которой стремятся все моряки в совокупности и каждый из них в отдель-15 Аристотель, т. 4 449 ности. 2. То же самое и по отношению к гражданам: хотя они и не одинаковы, все же их задача заключает­ся в спасении составляемого ими общения, а общени-зо ем этим является государственный строи. Поэтому и гражданская добродетель неизбежно обусловливается этим последним. А так как существует несколько ви­дов государственного строя, то очевидно, что доброде­тель дельпого гражданина, добродетель совершенная, пе может быть одною, между тем как мы называем кого-либо хорошим человеком за совершенство в еди­ной добродетели. Отсюда ясно, что всякий гражданин за может быть дельным, не обладая той добродетелью, которая делает дельным человека. 3. Можно, впрочем, прийти к тому же самому заключению иным путем, исходя из исследования вопроса о наилучшем государ­ственном устройстве. Если возможно допустить суще­ствование государства, состоящего исключительно из дельных граждан, то каждый из них должен испол­нять полагающееся ему дело хорошо, что зависит от 40 добродетели гражданина. Но так как невозможно всем 1277а гражданам быть одинаковыми, то не может быть и од­ной добродетели гражданина и хорошего человека; добродетель дельного гражданина должна быть налицо у всех граждан, ибо только в таком случае государст­во оказывается наилучшим, но добродетелью хорошего человека не могут обладать все, если только не нред-5 полагать, что все граждане в отменном государстве должны быть хорошими. 4. Далее, государство заклю­чает в себе неодинаковые элементы; подобно тому как всякий человек состоит из души и тела, а душа в свою очередь заключает в себе разум и страсти или подобно тому как семья состоит из мужчины и женщины, а собственность заключает в себе господина и раба, точ­но так же и государство включает в себя все это да 10 еще, сверх того, и другие, неодинаковые элементы. Отсюда неизбежный вывод: добродетель всех граждан не может быть одной, подобно тому как среди членов хора не одинакова добродетель корифея и доброде­тель парастата7. 5. Итак, из сказанного ясно, что добродетель хоро­шего человека и дельного гражданина вообще не одна и та же. Но не может ли она у кого-нибудь быть та-15 ковою? Ведь говорим же мы, что дельный правитель должен быть хорошим и рассудительным, а государ-450 ственный муж непременно должен быть рассудитель­ным. Некоторые утверждают, что и воспитание прави­теля с самого начала должно быть иным, что бывает и на самом деле; царские сыновья обучаются верховой езде и военному искусству, как говорит и Еврипид: «Не тонкости мне надобны, а то, что нужно государст­ву» в, предполагая, следовательно, особое воспитание для правителя. 6. Если добродетель хорошего человека и хорошего правителя тождественны, а гражданином является и подчиненный, то добродетель гражданина и добродетель человека не могут быть совершенно тождественными, но могут быть таковыми только у определенного вида гражданина, так как у правителя и гражданина добродетель не одна и та же. И это, мо­жет быть, побудило Ясона9 сказать, что он голодает, когда ou не тирапн, а это значит, что ou не умеет быть частным человеком. 7. Способность властвовать и под­чиняться заслуживает похвалы, и добродетель граж­данина, по-видимому, и заключается в способности прекрасно и властвовать, и подчиняться. Итак, если мы положим, что добродетель хорошего мужа есть спо­собность властвовать, а добродетель гражданина — и то и другое, то обе эти добродетели не заслуживали бы одинаковой похвалы. Но так как они и на самом дело оказываются различными 10 и так как властитель и подчиненный должны изучать не одно и то же, а гражданин должен уметь то и другое и быть причаст­ным к тому и другому...11 Это можно усматривать и из следующего. 8. Существует власть господина; иод этой властью мы понимаем такую власть, которая про­является относительно работ первой необходимости: правителю нет нужды уметь исполнять эти работы, он, скорее, должен пользоваться ими; в противном слу­чае положение было бы вроде рабского; я имею в ви­ду положение, когда свободный человек исполняет ра­боты, подобающие слугам. Мы утверждаем, что есть разные виды рабов, так как существует и много видов работ. Одну часть этих работ исполняют ремесленни­ки, именно те, которые, как показывает и самое наи­менование их, живут «от рук своих»12; к числу их принадлежат и мастера. Поэтому в некоторых госу­дарствах в древнее время, пока там не была установ­лена крайняя демократия, ремесленники не имели до­ступа к государственным должностям. 9. Итак, ни 16* 451 хороший человек, ни хороший государственный муж, ни добрый гражданин не доляшы обучаться таким ра­ботам, которые подобают людям, предназначенным к подчинению, за исключением разве того, когда вслед­ствие нужды приходится исполнять эти работы для самого себя; в таком случае не приходится быть то господином, то рабом. Но существует и такая власть, в силу которой человек властвует над людьми себе по­добными и свободными. Эту власть мы называем властью государственной; проявлять ее правитель дол-10 жен научиться, пройдя сам школу подчинения; напри­мер, чтобы быть гиппархом, нужно послужить в кон­нице, чтобы быть стратегом, нужно послужить в строю, быть лохагом, таксиархом 13. И совершенно правильно утверждение, что пельзя хорошо начальствовать, не научившись повиноваться. 10. Добродетель во всем этом различна; но хороший гражданин должен уметь 15 и быть способным и подчиняться и начальствовать, и добродетель гражданина заключается в умении власт­вовать над свободными людьми и быть подвластным. Добродетель хорошего человека также имеет в виду и то и другое. Если различны виды воздержности и справедливости у начальника и у подчиненного, но свободного человека, то, очевидно, не одна и доброде­тель хорошего человека, например справедливость; но ÎO она распадается на несколько видов в соответствии с тем, будет ли человек властвовать или подчиняться, подобно тому как различаются воздержность и муже­ство мужчины и женщины: мужчина, если бы он был храбр настолько, насколько храбра мужественная женщина, показался бы трусом, а женщина, если бы она была так же скромна, как скромен добрый мужчи­на, показалась бы болтливой; и умение управлять хозяйством не в одном и том же сказывается у муж-25 чины и у женщины; его дело — наживать, ее — сохра­нять. 11. Рассудительность — вот единственная отли­чительная добродетель правителя; остальные доброде­тели являются, по-видимому, необходимым общим достоянием и подчиненных и правителей; от подчи­ненного нечего требовать рассудительности как добро­детели, но нужно требовать лишь правильного сужде­ния; подчиненный — это как бы мастер, делающий зо флейты, а правитель — это флейтист, играющий на его флейте. Итак, тождественна ли добродетель хорошего 452 человека и дельного гражданина, или она различна, в каком отношении она тождественна и в каком раз­лична,— ясно из предыдущего. III 1. Остается еще одно затруднение в определе­нии понятия гражданина: является ли гражданином действительно только тот, кому можно принимать уча­стие в управлении, или же гражданами нужно счи- 35 тать также и ремесленников? Если следует считать гражданами также и тех, кто не имеет доступа к долж­ностям, то, выходит, добродетель начальствующего не может быть свойственна всякому гражданину, пото­му что в указанном случае гражданином оказывается и этот. А если ни один из таковых не является граж­данином, то спрашивается, к какому же разряду насе­ления должен быть отнесен каждый. Разумеется, он не метек и не иноземец. Или мы должны признать, что из создавшегося таким образом положения не вы- шва текает ничего нелепого, так как ведь ни рабы, ни воль­ноотпущенники ни в каком случае не причисляются к указанным. 2. Совершенно справедливо, что не долж­но считать гражданами всех тех, без кого не может обойтись государство, потому что и дети — граждане не в том смысле, в каком граждане — взрослые; по­следние — граждане в полном смысле, первые — услов- s но: они граждане несовершенные. В древние времена у некоторых ремесленниками были рабы или чуже­странцы, почему и в настоящее время большинство их именно таково. Но наилучшее государство не даст ре­месленнику гражданских прав; если же и он — граж­данин, то нужно признать, что та гражданская добро­детель, о которой речь была выше, подходит не ко ю всем, даже пе ко всем свободнорожденным, но только к тем, кто избавлен от работ, необходимых для насущ­ного пропитания. 3. Те, кто исполняет подобного рода работы для одного человека,— рабы, на общую поль­зу — ремесленники и поденщики. Отсюда ясно, как об­стоит с ними дело, и уже то, что было ранее сказано, освещает весь вопрос. А именно, поскольку существу- is ет несколько видов государственного устройства, долж­но существовать и несколько разновидностей гражда­нина, преимущественно подчиненного гражданина, и, таким образом, при одном виде государственного уст­ройства необходимо считать гражданами ремесленни-453 ков и поденщиков, при другом это певозможно, напри­мер при так называемой аристократии, где почетные го должности даются только в зависимости от добродете­ли и по достоинству; ведь невозможно человеку, веду­щему жизнь ремесленника или поденщика, упражнять­ся в добродетели. 4. В олигархиях поденщику нельзя быть гражданином (там доступ к должностям обуслов­лен большим имущественным цензом), а ремесленни-25 ку можно, так как многие ремесленники богатеют от своего ремесла. В Фивах был закон: кто в течение де­сяти лет не воздерживался от рыночной торговли, тот не имел права занимать государственную должность. Напротив, во многих государствах закон допускает в число граждан и иноземцев; так, в некоторых демо­кратиях гражданин и тот, у кого только мать — граж­данка; тот же самый порядок наблюдается у многих зо по отношению к незаконнорожденным. 5. Тем не ме­нее, хотя вследствие недостатка в законных гражданах делают гражданами и таких людей (закон дозволяет делать это по причине малонаселенности государства), с увеличением народонаселения все-таки постепенно устраняются сначала родившиеся от раба или рабыни, затем родившиеся от женщин-гражданок, так что в конце концов гражданами становятся лишь родившие-35 ся от обоих родителей-граждан. 6. Итак, из сказан­ного ясно, что существует несколько разновидностей гражданина; ясно также и то, что гражданином но преимуществу является тот, кто обладает совокуп­ностью гражданских прав; и у Гомера сказано: «Как будто бы был я скиталец презрепный»и, ибо тот, кто не обладает совокупностью гражданских прав,5, подобен метеку. Где такого рода отношения затуше­ваны, там это делается с целью ввести в заблужде-40 ние тех, кто имеет в государстве свое местожитель­ство. Итак, из сказаппого ясно, должно ли считать доб-J278b родетель, отличающую хорошего человека и дельного гражданина, различной или тождественной: в одном государстве понятия хорошего человека и дельного гражданина сливаются, в другом — различаются; да и в первом случае не всякий хороший человек в то же время является гражданином, но гражданин только тот, кто стоит в известном отношении к государствен­ной жизни, кто имеет или может иметь полномочия 454 в деле попечения о государственных делах или едино­лично, или вместе с другими. 5 IV 1. После сделанных разъяснений следует рас­смотреть, должно ли допустить существование одного вида государственного устройства или нескольких, и если их имеется несколько, то каковы они, сколько их и в чем их отличия. Государственное устройство (politeia) — это распо­рядок в области организации государственных долж­ностей вообще, и в первую очередь верховной власти: ю верховная власть повсюду связана с порядком госу­дарственного управления (politeyma), a последний и есть государственное устройство. Я имею в виду, на­пример, то, что в демократических государствах вер­ховная власть —в руках народа; в олигархиях, наобо­рот, в руках немногих; поэтому и государственное устройство в них мы называем различным. С этой точ­ки зрения мы будем судить и об остальном. 15 2. Следует предпослать вопрос: для какой цели воз­никло государство и сколько видов имеет власть, уп­равляющая человеком в его общественной жизни? Уже в начале наших рассуждений, при разъяснении вопро­са о домохозяйстве и власти господина в семье, было указано, что человек по природе своей есть существо политическое, в силу чего даже те люди, которые ни- 20 сколько но нуждаются во взаимопомощи, безотчетно стремятся к совместному жительству. 3. Впрочем, к этому людей побуждает и сознание общей пользы, поскольку на долю каждого приходится участие в прекрасной жизни (dzGn kalös); это по пре­имуществу и является целью как для объединенной совокупности людей, так и для каждого человека в от­дельности. Люди объединяются и ради самой жизни, скрепляя государственное общение: ведь, пожалуй, и « жизнь, взятая исключительно как таковая, содержит частицу прекрасного, исключая разве только то слу­чаи, когда слишком преобладают тяготы. Ясно, что большинство людей готово претерпевать множество страданий из привязанности к жизни, так как в ней самой по себе заключается пекое благоденствие и ее- за тественная сладость. 4. Нетрудно различить так называемые разновид­ности власти; о них мы неоднократно рассуждали и в 455 эксотерических сочинениях16. Власть господина над рабом, хотя одно и то же полезно и для прирожденного раба, и для прирожденного господина, все-таки имеет 25 в виду главным образом пользу господина, для раба же она полезна привходящим образом (если гибнет раб, власть господина над ним, очевидно, должна пре­кратиться). 5. Власть же над детьми, над женой и над всем домом, называемая нами вообще властью домо-хозяйственной, имеет в виду либо благо подвластных, «о либо совместно благо обеих сторон, но по сути дела 127Уа благо подвластных, как мы наблюдаем и в остальных искусствах, например в медицине и гимнастике, кото­рые случайно могут служить и благу самих обладаю­щих этими искусствами. Ведь ничто не мешает педо-трибу17 иногда и самому принять участие в гимнасти­ческих упражнениях, равно как и кормчий всегда 5 является и одним из моряков. И педотриб или кормчий имеет в виду благо подвластных ему, но когда он сам становится одним из них, то случайно и он получает Голю пользы: кормчий оказывается моряком, педо­триб — одним из занимающихся гимнастическими уп­ражнениями. 6. Поэтому и относительно государствен­ных должностей — там, где государство основано на ю началах равноправия и равенства граждан,— выступа­ет притязание на то, чтобы править по очереди. Это притязание первоначально имело естественные осно­вания; требовалось, чтобы государственные повинно­сти исполнялись поочередно, и каждый желал, чтобы, подобно тому как он сам, находясь ранее у власти, за­ботился о пользе другого, так и этот другой в свою очередь имел в виду его пользу. В настоящее время из-за выгод, связанных с общественным делом и на-15 хождением у власти, все желают непрерывно обладать ею, как если бы те, кто стоит у власти, пользовались постоянным цветущим здоровьем, невзирая на свою болезненность; потому что тогда также стали бы стре­миться к должностям. 7. Итак, ясно, что только те го­сударственные устройства, которые имеют в виду об­щую пользу, являются, согласно со строгой справедли­востью, правильными; имеющие же в виду только го благо правящих — все ошибочны и представляют со­бой отклонения от правильных: они основаны на на­чалах господства, а государство есть общение свобод­ных людей. 450 После того как это установлено, надлежит обратить-* ся к рассмотрению государственных устройств — их числа и свойств, и прежде всего правильных, так как из их определения ясными станут и отклонения от них. 25 V 1. Государственное устройство означает то же, что и порядок государственного управления, последнее же олицетворяется верховной властью в государстве, и верховная власть непременно находится в руках ли­бо одного, либо немногих, либо большинства. И когда один ли человек, или немногие, или большинство пра­вят, руководясь общественной пользой, естественно, такие виды государственного устройства являются пра- зо вильными, а те, при которых имеются в виду выгоды либо одного лица, либо немногих, либо большинства, являются отклонениями. Ведь нужно признать одно из двух: либо люди, участвующие в государственном общении, не граждапе, либо они все должны бытьпри-частпы к общей пользе. 2. Монархическое правление, имеющее в виду общую пользу, мы обыкповенпо на­зываем царской властью; власть немногих, но более 35 чем одного — аристократией (или потому, что правят лучшие, или потому, что имеется в виду высшее благо государства и тех, кто в него входит); а когда ради общей пользы правит большинство, тогда мы употреб­ляем обозначение, общее для всех видов государствен­ного устройства,— полития18. 3. И такое разграни­чение оказывается логически правильным: один человек или немногие могут выделяться своей доброде- 4о телыо, по преуспеть во всякой добродетели для боль­шинства — дело уже трудное, хотя легче всего — в 127оь военной доблести, так как последняя встречается именно в народной массе. Вот почему в такой политии верховная власть сосредоточивается в руках воинов, которые вооружаются на собственный счет. 4. Откло­нения от указанных устройств следующие: от царской 5 власти — тиранния, от аристократии — олигархия, от политии — демократия. Тиранния — монархическая власть, имеющая в виду выгоды одного правителя; олигархия блюдет выгоды состоятельных граждан; де­мократия — выгоды неимущих; общей же пользы ни одна из них в виду не имеет. to Нужпо, однако, несколько обстоятельнее сказать о том, что представляет собой каждый из указанных 457 видов государственного устройства в отдельности. Ис­следование это сопряжено с некоторыми затруднения­ми: ведь при научном, а не только практически-ути­литарном (pros to prattein) изложении каждой дис­циплины исследователь не должен оставлять что-ли­бо без внимания или что-либо обходить; его задача состоит в том, чтобы в каждом вопросе раскрывать ис­тину. 5. Тиранния, как мы сказали, есть деспотическая монархия в области политического общения; олигар­хия — тот вид, когда верховную власть в государст­венном управлении имеют владеющие собственностью; наоборот, при демократии эта власть сосредоточена но в руках тех, кто имеет большое состояние, а в руках неимущих. И вот возникает первое затруднение при разграничении их: если бы верховную власть в госу­дарстве имело большинство и это были бы состоятель­ные люди (а ведь демократия бывает именно тогда, когда верховная власть сосредоточена в руках боль­шинства), с другой стороны, точно так же, если бы где-пибудь оказалось, что неимущие, хотя бы опи и представляли собой меньшинство в сравнении с состоя­тельными, все-таки захватили в свои руки верховную власть в управлении (а, по нашему утверждению, оли­гархия там, где верховная власть сосредоточена в ру­ках небольшого количества людей), то показалось бы, что предложенное разграничение видов государствен­ного устройства сделано неладно. 6. Но допустим, что кто-нибудь, соединив признаки: имущественное благо­состояние и меньшинство и, наоборот, недостаток иму­щества и большинство и, основываясь на таких признаках, стал бы давать наименования видам госу­дарственных устройств: олигархия — такой вид государ­ственного устройства, при котором должности занимают люди состоятельные, по количеству своему немно­гочисленные; демократия — тот вид, при котором долж­ности в руках неимущих, по количеству своему много­численных. Получается другое затруднение: как мы обозначим только что указанные виды государственно­го устройства — тот, при котором верховная власть сосредоточена в руках состоятельпого большинства, и тот, при котором она находится в руках неимущего меньшинства, если никакого иного государственного устройства, кроме указанных, не существует? 7. Итак, 458 из приведенных соображений, по-видимому, вытекает следующее: тот признак, что верховная власть нахо­дится либо в руках меньшинства, либо в руках боль­шинства, есть признак случайный и при определении того, что такое олигархия, и при определении того, что такое демократия, так как повсеместно состоятельных бывает меньшинство, а неимущих большинство; зна­чит, этот признак не может служить основой указанных выше .различий. То, чем различаются демократия и оли­гархия, есть бедность и богатство; вот почему там, где власть основана — безразлично, у меньшинства или большинства — на богатстве, мы имеем дело с олигар­хией, а где правят неимущие, там перед нами демо­кратия. А тот признак, что в первом случае мы имеем 'дело с меньшинством, а во втором — с большинством, повторяю, есть признак случайный. Состоятельными являются немногие, а свободой пользуются все граж­дане; на этом же и другие основывают свои притяза­ния на власть в государстве. 8. Прежде всего должно исследовать указываемые обыкновенно отличительные принципы олигархии и демократии, а также и то, что признается справедли­востью с олигархической и демократической точек зре­ния. Ведь все опираются на некую справедливость, но доходят при этом только до некоторой черты, и то, что они называют справедливостью, не есть собственно справедливость во всей ее совокупности. Так, например, справедливость, как кажется, есть равенство, и так оно и есть, но только не для всех, а для равных; и не­равенство также представляется справедливостью, и так и есть на самом деле, но опять-таки не для всех, а лишь для неравных. Между тем упускают из виду вопрос «для кого?» и потому судят дурно; причиной этого является то, что судят о самих себе, в суждении же о своих собственных делах едва ли не большинство людей — плохие судьи. 9. Так как справедливость — понятие относительное и различается столько же в за­висимости от свойств объекта, сколько и от свойств субъекта, как об этом ранее упоминалось в «Этике» 19, то относительно равенства, касающегося объектов, со­глашаются все, но по поводу равенства, касающегося субъектов, колеблются, и главным образом вследствие только что указанной причинь^ именно дурного суж­дения о своих собственных делах; а затем те и другие, 459 считая, что они все-таки согласны в относительном по­нимании справедливости, укрепляются в той мысли, что они постигают ее в полном смысле. Одни рассуж­дают так: если они в известном отношении, например в отношении денег, не равны, то, значит, они и вооб­ще не равны; другие же думают так: если они в ка-25 ком-либо отношении равны, хотя бы в отношении сво­боды, то, следовательно, они и вообще равны. Но са­мое существенное они тут и упускают из виду. 10. В самом деле, если бы они вступили в общение и объединились исключительно ради приобретения иму­щества, то могли бы притязать на участие в жизни государства в той мере, в какой это определялось бы их имущественным положением. В таком случае оли­гархический принцип, казалось бы, должен иметь пол­ную силу: ведь не признают справедливым, например, то положение, когда кто-либо, внеся в общую сумму 30 в сто мин всего одну мину, предъявлял бы одинаковые претензии на первичную сумму и на наросшие про­центы с тем, кто внес все остальное. Государство создается не ради того только, чтобы жить, но преимущественно для того, чтобы жить сча­стливо; в противном случае следовало бы допустить также и государство, состоящее из рабов или из жи­вотных, чего в действительности не бывает, так как ни те ни другие не составляют общества, стремящего­ся к благоденствию всех и строящего жизнь по своему предначертанию. Равным образом государство не воз-35 никает ради заключения союза в целях предотвраще­ния возможности обид с чьей-либо стороны, также не ради взаимного торгового обмена и услуг; иначе этру­ски и карфагеняне и вообще все народы, объединенные заключенными между ними торговыми договорами, должны были бы считаться гражданами одного госу­дарства. 11. Правда, у них существуют соглашения касательно ввоза и вывоза товаров, имеются договоры to с целью предотвращения взаимных недоразумений и есть письменные постановления касательно военного 1280b союза. Но для осуществления всего этого у них нет каких-либо общих должностных лиц, наоборот, у тех и других они разные; ни те ни другие не заботятся ни о том, какими должны быть другие, ни о том, что­бы кто-нибудь из состоящих в договоре не был не­справедлив, чтобы он не совершил какой-либо низо-460 сти; они пекутся исключительно о том, чтобы не вре­дить друг другу. За добродетелью же и пороком в го- $ сударствах заботливо наблюдают те, кто печется о соблюдении благозакония; в этом и сказывается необ­ходимость заботиться о добродетели граждан тому го­сударству, которое называется государством по истине, а не только на словах. В противном случае государст­венное общение превратится в простой союз, отличаю­щийся от остальных союзов, заключенных с союзника­ми, далеко живущими, только в отношении простран- ί0 ства. Да и закон в таком случае оказывается простым договором или, как говорил софист Ликофрон, просто гарантией личных прав; сделать же граждан добрыми и справедливыми он не в силах. 12. Что дело обстоит так —это ясно. Ведь если бы кто-нибудь соединил разные места воедино, так чтобы, например, городские стены Мегар и Коринфа соприка- 15 сались между собой, все-таки одного государства не получилось бы; не было бы этого и в том случае, если бы они вступили между собой в эпигамию20, хотя по­следняя и является одним из особых видов связи меж­ду государствами. Не образовалось бы государство и в том случае, если бы люди, живущие отдельно друг от друга, но не на таком большом расстоянии, чтобы ис­ключена была возможность общения между ними, ус­тановили законы, воспрещающие им обижать друг друга при обмене; если бы, например, один был плот- 2о ником, другой — земледельцем, третий — сапожником, четвертый — чем-либо иным в этом роде и хотя бы их число доходило до десяти тысяч, общение их все-таки распространялось бы исключительно лишь на торго­вый обмен и военный союз. 13. По какой же причине? Очевидно, не из-за отсутствия близости общения. Вса- 25 мом деле, если бы даже при таком общении они объ­единились, причем каждый смотрел бы на свой собст­венный дом как на государство, и если бы они защи­щали друг друга, как при оборонительном союзе, лишь при нанесении кем-либо обид, то и в таком случае по тщательном рассмотрении все-таки, по-видимому, не получилось бы государства, раз они и после объедине­ния относились бы друг к другу так же, как и тогда, когда жили раздельно. Итак, ясно, что государство не зо есть общность местожительства, оно не создается в це­лях предотвращения взаимных обид или ради удобств 461 обмена. Конечно, все эти условия должны быть нали­цо для существования государства, но даже и при на­личии их всех, вместе взятых, еще не будет государст­ва; оно появляется лишь тогда, когда образуется об­щение между семьями и родами ради благой жизни (еу dzen), в целях совершенного и самодовлеющего 35 существования, 14. Такого рода общение, однако, мо­жет осуществиться лишь в том случае, если люди оби­тают в одной и той же местности и если они состоят между собой в эпигамии. По этой причине в государ­ствах и возникли родственные союзы и фратрии и жертвоприношения и развлечения — ради совместной жизни. Все это основано на взаимной дружбе, потому что именно дружба есть необходимое условие совмест­ной жизни. Таким образом, целью государства являет-<о ся благая жизнь, и все упомянутое создается ради fl2si« этой цели; само же государство представляет собой общение родов и селений ради достижения совершен­ного самодовлеющего существования, которое, как мы утверждаем, состоит в счастливой и прекрасной ЖИЗ­НИ. Так что и государственное общение —так нужно думать — существует ради прекрасной деятельности, а не просто ради совместного жительства. 15. Вот почему тем, кто вкладывает большую долю 5 для такого рода общения, надлежит принимать в го­сударственной жизни и большее участие, нежели тем, кто, будучи равен с ними или даже превосходя их в отношении свободного и благородного происхождения, не может сравняться с ними в государственной добро­детели, или тем, кто, превосходя богатством, не в со­стоянии превзойти их в добродетели. Итак, из сказанного ясно, что все те, кто спорят 40 о государственном устройстве, правы в своих доводах лишь отчасти. VI 1. Не легко при исследовании определить, кому должна принадлежать верховная власть в государстве: народной ли массе, или богатым, или порядочным лю­дям, или одному наилучшему из всех, или тиранну. Все это, оказывается, представляет трудность для ре­шения. Почему, в самом деле? Разве справедливо бу-45 дет, если бедные, опираясь на то, что они представля­ют большинство, начнут делить между собой состояние богатых? Скажут «да, справедливо», потому что вер-462 ховная власть постановила считать это справедливым. Но что же тогда будет подходить под понятие край­ней несправедливости? Опять-таки ясно, что если большинство, взяв себе все, начнет делить между со­бой достояние меньшинства, то этим оно погубит го­сударство, а ведь добродетель не губит того, что за­ключает ее в себе, да и справедливость не есть нечто такое, что разрушает государство. Таким образом, яс­но, что подобный закон не может считаться справед­ливым. 2. Сверх того, пришлось бы признать справед­ливыми и все действия, совершенные тиранном: ведь он поступает насильственно, опираясь на свое превос­ходство, как масса — по отношению к богатым. Но может быть, справедливо, чтобы властвовало меньшин­ство, состоящее из богатых? Однако, если последние на­чнут поступать таким же образом, т. е. станут расхи­щать и отнимать имущество у массы, будет ли это справедливо? В таком случае справедливо и противо­положное. Очевидно, что такой образ действий низок и несправедлив. 3. Что же, значит, должны властво­вать и стоять во главе всего люди порядочные? Но в таком случае все остальные неизбежно утратят поли­тические права, как лишенные чести занимать госу^ дарственные должности. Занимать должности мы ведь считаем почетным правом, а если должностными лица­ми будут одни и те же, то остальные неизбежно ока­жутся лишенными этой чести. Не лучше ли, если власть будет сосредоточена в руках одного, самого дельного? Но тогда получится скорее приближение к олигархии, так как большинство будет лишено полити­ческих прав. Пожалуй, кто-либо скажет: вообще плохо то, что верховную власть олицетворяет собой не закон, а человек, душа которого подвержена влиянию стра­стей. Однако если это будет закон, но закон олигархи­ческий или демократический, какая от него будет польза при решении упомянутых затруднений? Полу­чится опять-таки то, о чем сказано выше. 4. Об осталь­ных вопросах речь будет в другом месте. А то поло­жение, что предпочтительнее, чтобы верховная власть находилась в руках большинства, нежели меньшинст­ва, хотя бы состоящего из наилучших, может считать­ся, по-видимому, удовлетворительным решением воп­роса и заключает в себе некое оправдание, а пожалуй даже и истину. Ведь может оказаться, что большин-463 1281b ство, из которого каждый сам по себе и не является дельным, объединившись, окажется лучше тех, не по­рознь, но в своей совокупности, подобно тому как обе­ды в складчину бывают лучше обедов, устроенных на средства одного человека. Ведь так как большинство включает в себя много людей, то, возможно, в каждом из них, взятом в отдельности, и заключается извест­ен пая доля добродетели и рассудительности; а когда эти люди объединяются, то из многих получается как бы один человек, у которого много и рук, много и ног, много и восприятий, так же обстоит и с характером, и с пониманием. Вот почему большинство лучше су­дит о музыкальных и поэтических произведениях: од-i0 ни судят об одной стороне, другие — о другой, а все вместе судят о целом21. 5. Дельные люди отличаются от каждого взятого из массы тем же, чем, как гово­рят, красивые отличаются от некрасивых или карти­ны, написанные художником,— от картин природы: именно тем, что в них объединено то, что было рас­сеянным по разным местам; и когда объединенное во­едино разделено на его составные части, то, может ока­заться, у одного человека глаз, у другого какая-ни-15 будь другая часть тела будет выглядеть прекраснее того, что изображено на картине. Однако неясно, воз­можно ли для всякого народа и для всякой народной массы установить такое же отношение между большин­ством и немногими дельными людьми. Клянусь Зев­сом, для некоторых это, пожалуй, невозможно (то жо соображение могло бы быть применено и к животным; 20 в самом деле, чем, так сказать, отличаются некоторые народы от животных?). Однако по отношению к не­коему данному большинству ничто не мешает при­знать сказанное истинным. 6. Вот таким путем и можно было бы разрешить указанное ранее затруднение, а также и другое за­труднение, стоящее в связи с ним: над чем, собствен­но, должна иметь верховную власть масса свободно­го рожденных граждан, т. е. все те, кто и богатством не обладает, и не отличается ни одной выдающейся до­бродетелью? Допускать таких к занятию высших долж­ностей не безопасно: не обладая чувством справедли­вости и рассудительностью, они могут поступать то несправедливо, то ошибочно. С другой стороны, опас­но и устранять их от участия во власти: когда в госу-464 дарстве много людей лишено политических прав, когда в нем много бедняков, такое государство неизбежно Зэ бывает переполнено враждебно настроенными людьми. Остается одно: предоставить им участвовать в совеща­тельной и судебной власти. 7. Поэтому и Солон, и не­которые другие законодатели предоставляют им пра­во принимать участие в выборе должностных лиц и в принятии отчета об их деятельности, но самих к за­нятию должностей не допускают; объединяясь в одно целое, они имеют достаточно рассудительности и, сме- 35 шавшись с лучшими, приносят пользу государству, по­добно тому как неочищенные пищевые продукты в со­единении с очищенными делают всякую пищу более полезной, нежели состоящую из очищенных в неболь­шом количестве. Отдельный же человек далек от со­вершенства при обсуждении дел. 8. Эта организация государственного строя пред­ставляет затруднение прежде всего потому, что, каза- 40 лось бы, правильно судить об успешности лечения может только тот, кто сам занимался врачебным искус­ством и вылечил больного от имевшейся у него бо­лезни, т. е. врач. То же самое — и относительно 1282а остальных искусств и всякого рода деятельности, осно­ванной на опыте. И как врачу должно давать отчет врачам, так и остальным должно давать отчет людям одинаковой с ними профессии. Врачом же считается и лечащий врач (demioyrgos), и человек, изучающий медицину с точки зрения высшего знания (arkhitekto- б nikös), и, в-третьих, человек, только получивший ме­дицинское образование (подобные разряды людей име­ются, вообще говоря, во всех искусствах), и мы предо­ставляем право судить таким получившим образование людям не меньше, чем знатокам. 9. Пожалуй, такой же порядок может быть установлен и при всякого ро­да выборах. Но сделать правильный выбор могут толь­ко знатоки, например, люди, сведущие в землемерном ю искусстве, могут правильно выбрать землемера, люди, сведущие в кораблевождении,— кормчего; и если в вы­боре людей для некоторых работ и ремесел принимает участие и кое-кто из несведущих, то, во всяком слу­чае, не в большей степени, чем знатоки. С этой точки зрения невозможно было бы предоставлять народной массе решающий голос ни при выборах должностных лиц, ни когда принимается отчет об их деятельности. 465 15 10. Однако, может быть, не все это сказано правильно, и в соответствии с прежним замечанием если народная масса не лишена всецело достоинств, свойственных свободнорожденному человеку, то каждый в отдельно­сти взятый будет худшим судьей, а все вместе будут не лучшими или, во всяком случае, не худшими судья­ми. В некоторых случаях не один только мастер явля­ется единственным и наилучшим судьей, именно там, где дело понимают и люди, не владеющие искусством; 20 например, дом знает не только тот, кто его построил, но о нем еще лучше будет судить тот, кто им поль­зуется, т. е. домохозяин; точно так же руль лучше знает кормчий, чем мастер, сделавший руль, и о пир­шестве гость будет судить правильнее, нежели повар* Словом, это затруднение мы, пожалуй, сможем удов­летворительно разрешить вышесказанным образом. 25 И. Но за этим затруднением следует другое. Кажется нелепым, что в более важных делах решающее значе­ние будут иметь простые люди предпочтительно перед порядочными; а ведь принятие отчетов от должност­ных лиц и выборы их — дело очень важное. При неко­торых государственных устройствах, как сказано, это предоставлено народу, поскольку народное собрание имеет верховную власть во всех подобного рода делах. зо В народном собрании, в совете и в суде участвуют люди, имеющие небольшой имущественный ценз и лю­бого возраста22; казначеями же и стратегами и вооб­ще высшими должностными лицами являются люди, обладающие крупным имущественным цензом. 12. Но и последнее затруднение можно было бы разрешить так же легко, и, может быть, здесь тоже все правиль­но. Ведь властью является не член суда, не член совета, 35 не член народного собрания, но суд, совет и народа ное.собрание; каждый из поименованных членов пред­ставляет собой только составную часть самих учреж­дений (я называю такими составными частями членов совета, народного собрания и суда), так что народная масса с полным правом имеет в своих руках верхов­ную власть над более важными делами: и народное собрание, и совет, и суд состоят из многих, да и иму-40 щественный ценз всех, вместе взятых, превышает иму­щественный ценз каждого в отдельности или немно^-гих, занимающих высокие посты в государстве. 13. Вот t282b каким образом разрешается это дело. Из первого же 460 указанного нами затруднения с очевидностью вытека­ет только следующее положение: правильное законода­тельство должно быть верховной властью, а должност­ные лица — будь это одно или несколько — должны иметь решающее значение только в тех случаях, когда законы не в состоянии дать точный ответ, так как не легко вообще дать вполне определенные установления касательно всех отдельных случаев. А какого характе­ра должпо быть правильное законодательство — тут ничего ясного еще сказать нельзя; здесь остается еще указанное ранее затруднение, а именно: и законы в той же мере, что и виды государственного устройства, могут быть плохими или хорошими, основанными или не основанными на справедливости. Ясно только одно: законы должны быть согласованы с тем или иным ви­дом государственного устройства. А если так, то, оче­видно, законы, соответствующие правильным видам го­сударственного устройства, будут справедливыми, за­коны же, соответствующие отклонениям от правильных видов, будут несправедливыми. VII 1. Если конечной целью всех наук и искусств является благо, то высшее благо есть преимуществен­ная цель самой главной из всех наук и искусств, имен­но политики. Государственным благом является спра­ведливость, т. е. то, что служит общей пользе. По общему представлению, справедливость есть некое ра­венство; это положение до известной степени согласно с теми философскими рассуждениями, в которых ра­зобраны этические вопросы. Утверждают, что справед­ливость есть нечто имеющее отношение к личности и что равные должны иметь равное. Не следует, однако, оставлять без разъяснения, в чем заключается равен­ство и в чем — неравенство; этот вопрос представляет трудность, к тому же он принадлежит к области поли­тической философии. 2. Возможно, кто-нибудь скажет: избыток любого блага у одних должен послужить основанием для не­равного распределения государственных должностей даже в том случае, если бы люди во всем остальном ничем между собой не отличались, но оказались все одинаковыми; ведь у отличающихся между собой раз­личны и права, и то, что им подобает. Однако если это замечание справедливо, то должны пользоваться 467 каким-нибудь преимуществом в политических правах и те, кто отличается цветом своей кожи, хорошим ростом и вообще превосходством какого бы то ни было блага. зо Но не будет ли это ложным даже на первый взгляд? Это станет ясным из рассмотрения остальных наук и искусств. В самом деле, из одинаково искусных флей­тистов разве следует давать лучшие флейты тем, кто выдается своим благородным происхождением? Ведь они от этого лучше играть не будут. Тому, кто отли­чается своей игрой на флейте, следует давать и лучший 85 инструмент. 3. Если наши слова все еще неясны, то они станут понятными при дальнейшем обсуждении приведенного нами примера. Положим, кто-нибудь, от­личаясь искусной игрой на флейте, значительно усту­пает другому в благородстве происхождения или кра­соте (а каждое из этих преимуществ, т. е. благородство происхождения и красота, конечно, есть более драго­ценное благо сравнительно с искусной игрой на флейте, 40 н они соответственно в большей степени возвышаются над игрой на флейте, нежели возвышается флейтист своей игрой),—и все же этому флейтисту следует да-1283а вать лучшую флейту. Иначе пришлось бы согласиться, что преимущества, доставляемые богатством и благо­родством происхождения, должны оказывать решающее влияние на музыкальное исполнение, между тем как никакого влияния они не имеют. 4. Далее, если бы было так, то каждое благо можно было бы сопостав­лять со всяким другим благом: раз хороший рост есть 5 некое преимущество, то хороший рост следовало бы ставить на одну доску и с богатством, и со свободой, так что если такой-то выдается больше своим хорошим ростом, чем другой — своей добродетелью, то всё, и хо­роший рост и добродетель, можно было бы сравнивать, несмотря на то что, конечно, с общей точки зрения добродетель стоит большего, чем хороший рост; ведь если такая-то мера того-то лучше, чем такая-то мера другого, то очевидно, что какая-то мера их будет рав-10 ной. 5. Это, однако, невозможно, а потому и в области политики соперничают при занятии должностей, опи­раясь не на любое неравенство, ибо если одни медли­тельны, другие быстры, то это ни в малейшей степени не должно вести к тому, чтобы вторые имели больше, первые — меньше прав в этом соревновании; в гимни­ческом состязании23 это различие имеет значение, в 468 политике же только элементы, составляющие государ- is ство, должны быть мерилом при соперничестве. Поэто­му вполне основательно притязают на честь в государ­стве лица благородного происхождения, богатые, сво­боднорожденные; в государстве должны быть и свободнорожденные, и люди, платящие налоги, ведь оно не могло бы состоять исключительно из неимущих или из одних рабов. 6. Если необходимо все это, то, ясно, для него необходимы и справедливость, и воин- 20 екая доблесть: без наличия их невозможно жить госу­дарству. Все различие в том, что без указанного ранее невозможно вообще существование государства, а без этих последних не представляется возможным жить в государстве прекрасной жизнью. Условиям простого существования государства, по-видимому, может — и с полным основанием — удовлет­ворять либо всё, что перечислено выше, либо часть этого, но на осуществление благой жизни могут с пол- 25 ным правом притязать, как об этом и ранее говорилось, лишь воспитание и добродетель. 7. Так как ни равные в чем-то одном не должны быть равными во всем, ни неравные в чем-то одном — неравными во всем, то все виды государственного уст­ройства, в которых это происходит, являются отклоне­ниями. И выше уже было сказано, что все притязают зо на власть, опираясь на то или иное право, но не все могут опираться при этом на безусловное право. Бога­тые ссылаются на то, что в их руках сосредоточено обладание большей частью страны, а последняя — об­щее достояние государства; далее, они указывают на свою обычно большую надежность в соблюдении обяза­тельств; свободнорожденные и люди благородного про­исхождения упирают на то, что они стоят в тесных отношениях друг к другу, а ведь люди благородного зг» происхождения с большим правом граждане, чем люди безродные: благородство происхождения действительно повсюду пользуется почетом, и люди, происходящие от более благородных родителей, оказываются, как того и следует ожидать, лучше, ибо благородство происхож­дения — добродетель, присущая известному роду. 8. Точно так же мы скажем, что и притязания добро­детели справедливы, потому что, по нашему утвержде­нию, справедливость, папример, есть добродетель, не­обходимая в общественной жизни, а за справедлив 469 /,ο востыо неизбежно следуют и остальные добродетели. Равным образом справедливы и притязания большин­ства предпочтительно перед меньшинством, потому что большинство во всей его совокупности и сильнее, и бо­гаче, и лучше по сравнению с меньшинством. Итак, 128зь если бы все эти элементы — я имею в виду людей хо­роших, богатых и благородного происхождения — име­лись в одном государстве, а наряду с ними еще масса остальных граждан, то возник или не возник бы спор о том, кому же в государстве должна принадлежать власть? 9. Конечно, решение вопроса о том, кому в го-5 сударстве надлежит властвовать, должно сообразовать­ся с каждым из указанных выше видов государствен­ного устройства, поскольку эти виды различаются ха­рактером верховной власти: например, при одном виде государственного устройства она сосредоточена в ру­ках богатых, при другом — в руках дельных мужей, и подобным же образом при каждом другом устройстве. Но мы должны все-таки рассмотреть, как это следует разрешить в том случае, когда все это имеется одно-10 временно. 10. Допустим, что число людей, обладающих добродетелью, совсем невелико,— чем тогда нужно ру­ководствоваться? Нужно ли считаться с тем, что их немного, имея в виду стоящую перед ними задачу, а именно: в состоянии ли они будут управлять государ­ством, или их должно быть столько, чтобы оказалось возможным образовать из них государство? Возникает новое затруднение, которое касается всех людей, при-15 тязающих на почести в государстве: может оказаться, что притязающие на власть в государстве, опираясь на свое богатство,, а равно и те, кто основывается в своих притязаниях на благородстве происхождения, па самом деле не могут ссылаться ни на какое право. Ведь ясно, что если бы явился хотя бы кто-нибудь один, превосхо­дящий своим богатством всех остальных, то, основы­ваясь на том же самом праве, этот один и должен был бы властвовать над всеми; точно так же было бы и в том случае, если бы нашелся кто-нибудь, превосходя-20 щий благородством своего происхождения всех основы­вающих свои притязания на том, что они — люди сво­бодного происхождения. 11. То же самое, пожалуй, окажется и в аристократических государствах в отно­шении добродетели: если найдется какой-либо один че­ловек, превосходящий своей добродетелью остальных 470 принимающих деятельное участие в государственном управлении, то, по тому же самому праву, ему и долж­на принадлежать верховная власть. Опять-таки, если из народной массы, которая, вследствие того что она сильнее меньшинства, должна иметь верховную власть, 25 выделится один человек или более, чем один, по все-таки мепыпе, чем большая часть народной массы, об­ладающий или обладающие большей силой сравнитель­но с остальными, то ему или им и должна принадле­жать верховная власть предпочтительно перед толпой. 12. Из всего этого, по-видимому, ясно следует, что ни один из тех признаков, на осповании которых люди изъявляют притязания на власть и настаивают, чтобы все остальные находились у них в подчинении, не яв- зо ляется правильным. Да и против тех, кто требует для себя верховной власти в государственном управлении, ссылаясь па свою добродетель, равно как и против тех, кто опирается на свое богатство, пародная масса могла бы выдвинуть до известной степени справедливое воз­ражение: ведь ничто не мешает, чтобы народная масса в некоторых случаях оказалась, по сравнению с немно­гими, выше стоящей и более состоятельной,— конечно, не в лице отдельных людей, но взятая во всей своей 35 совокупности. 13. На затруднение, которое исследуют и выстав­ляют пекоторые (а именно: они затрудняются решить вопрос, должен ли законодатель, желающий издать наиболее правильные законы, сообразоваться с выго­дой для лучших или для большинства), можно ответить тем же способом, имея в виду вышесказанное24. Здесь мы должны понимать правильное в смысле равномер­ного, а такое равномерно правильное имеет в виду вы­году для всего государства и общее благо граждан. Гражданином в общем смысле является тот, кто при-частен и к властвованию и к подчинению; при каждом демя виде государственного устройства сущность граждани­на меняется. При наилучшем виде государственного устройства гражданином оказывается тот, кто способен и желает подчиняться и властвовать, имея в виду жизнь, согласную с требованиями добродетели. VIII 1. Если кто-либо один или несколько человек, больше одного, но все-таки не настолько больше, что- 5 бы они могли заполнить собой государство, отличались 471 бы таким избытком добродетели, что добродетель всех остальных и их политические способности не могли бы идти в сравнение с добродетелью и политическими спо­собностями указанного одного или нескольких человек, то таких людей не следует и считать составной частью государства: ведь с ними поступят вопреки справедли­вости, если предоставят им те же права, что и осталь-г пым, раз они в такой степени неравны с этими послед-ίο ними своей добродетелью и политическими способно­стями. Такой человек был бы все равно что божество среди людей. 2. Отсюда ясно, что и в законодательстве следует иметь в виду равных и по их происхождению, и по способностям, а для такого рода людей и законов не нужно, потому что они сами — закон. Да и в смепь is ном положении оказался бы тот, кто стал бы пытаться сочинять для них законы: опи сказали бы, пожалуй, то, что, по словам Антисфена, львы сказали зайцам, когда те произносили речи в собрании животных π тре­бовали для всех равноправия25. На этом основании го­сударства с демократическим устройством устанав­ливают у себя остракизм: по-видимому, стремясь к го всеобщему равенству, они подвергали остракизму и из­гоняли на определенный срок тех, кто, как казалось, выдавался своим могуществом, опираясь либо на богат­ство, либо на обилие друзей, либо на какую-нибудь иную силу, имеющую значение в государстве. 3. Соглас­но мифологическому преданию, по той же самой при­чине аргонавты покинули Геракла: корабль Арго не пожелал везти его вместе с прочими пловцами, так как он намного превосходил их. Равным образом нельзя признать безусловно правильными и те упреки, кото­рые делались по поводу тирапнии и совета, данного Периандром Фрасибулу: рассказывают, что Периаыдр ничего не сказал в ответ глашатаю, посланному к нему зо за советом, а лишь, вырывая те колосья, которые слиш­ком выдавались своей высотой, сравнял засеянное поле; глашатай, не уразумев, в чем дело, доложил Фрасибулу о том, что видел, а тот понял поступок Периандра в том смысле, что следует убивать выдающихся людей. А. Такой образ действий выгоден не только тираннии, 3D и не одни лишь тираины так поступают, по то же са­мое происходит и в олигархиях и в демократиях: остра­кизм имеет в известной степени то же значение — именно посредством изгнания выдающихся людей под-472 резывать в корне их могущество. Так же поступают с [греческими] государствами и с [варварскими] пле­менами те, кто пользуется властью; например, афиня­не — с самосцами, хиосцами и лесбосцами: как только 4о афиняне прочно взяли в свои руки власть, они их при­низили вопреки договорам; персидский же царь неод- 1284ь нократно подрубал мидян, вавилонян и остальные пле­мена, гордившиеся тем, что и они в свое время поль­зовались господством. 5. Вообще вопрос этот стоит перед всеми видами государственного устройства, в том числе и перед правильными. Правда, в тех видах госу­дарств, которые являются отклонениями, применение 5 этого средства делается ради частных выгод, но оно h равной степени находит себе место и при государст­венных устройствах, преследующих общее благо. Это можпо пояснить примером, взятым из области иных искусств и наук. Разве может допустить художник, чтобы на его картине живое существо было написано с ногой, нарушающей соразмерность, хотя бы эта нога ю была очень красива? Или разве выделит чем-либо ко­раблестроитель корму или какую-нибудь иную часть корабля? Разве позволит руководитель хора участво­вать в хоре кому-нибудь, кто поет громче и красивее всего хора? 6. Таким образом, нет никаких препятствий к тому, чтобы люди, обладающие единоличной властью, действуя в согласии с выгодой для государства, прибе­гали к этому средству в том случае, когда оно явля­ется одинаково полезным как для их личной власти, iS так и для блага государства. Недаром же там, где дело идет о неоспоримом превосходстве, мысль об остракиз­ме находит некое справедливое оправдание. Конечно, лучше, если законодатель с самого начала придаст го­сударству такое устройство, что не окажется нужды прибегать к такого рода врачеванию, а лишь при «вто­ром плавании»26; в случае Ес^сбпости можно попы­таться исправить дело при помощи такого рода поправ- 20 ки. Не то происходило в государствах: прибегая к остракизму, они имели в виду не выгоду для соответст­вующего государственного устройства, а преследовали при этом выгоду для своей партии. Итак, ясно, что при тех видах государственного устройства, которые пред­ставляют собой отклонения, остракизм, как средство, выгодное для них, полезен и справедлив; но ясно и то, что, пожалуй, с общей точки зрения остракизм не 25 47.4 является справедливым. 7. При наилучшем же виде государственного устройства большое затруднение воз­никает вот в чем: как нужно поступать в том случае, если кто-нибудь будет превосходить других не избыт­ком каких-либо иных благ, вроде могущества, богатст­ва, или обилием друзей, но будет отличаться избытком добродетели? Ведь не сказать же, что такого человека зо нужно устранить или удалить в изгнание; с другой сто­роны, нельзя себе представить, чтобы над таким чело­веком властвовали, потому что в таком случае получи­лось бы приблизительно то же самое, как если бы, рас­пределяя государственные должности, потребовали власти и над Зевсом. Остается одно, что, по-видимому, и естественно: всем охотно повиноваться такому чело­веку, так что такого рода люди оказались бы в госу­дарстве пожизненными царями. 35 IX 1. Быть может, после приведенных выше рас­суждений уместно перейти к рассмотрению сущности царской власти, которая, по нашему утверждению, яв­ляется одним из правильных видов государственного устройства. Исследованию подлежит вопрос: полезна ли царская власть для государства и страны, стремя­щихся иметь прекрасное устройство, или не полезна, 40 а, наоборот, предпочтительнее какой-нибудь иной вид правления, или для одних государств царская власть полезна, для других не полезна? Но предварительно следует установить, существует ли толькъ один вид *285а царской власти, или же имеется несколько ее разно­видностей. 2. Нетрудно усмотреть, что существует несколько видов царской власти и самый способ ее проявлении в каждом данном случае не один и тот же. Так, цар­ская власть в лакедемонском государственном устрой­стве, по-видимому, осповывается преимущественно на s законе, но она не является верховной властью в пол­ном смысле: царь — верховный вождь военных сил лишь в том случае, когда он выходит за пределы стра­ны; сверх того, царям предоставлено ведать религиоз­ным культом. Таким образом, эта царская власть яв­ляется как бы некоей неограниченной и несменяемой стратегией; но право казнить царь имеет исключитель­но только во время похода. То же самое было и в глу-10 бокой древности во время военных экспедиций, когда 474 действовало право сильного, о чем свидетельствует Гомер: Агамемнон на народных сходках выслушивал брапь, сдерживая себя, но, когда войско отправлялось против неприятеля, он имел полную власть казнить; недаром он заявляет: «Если же кого [я увижу] вне ратоборства... нигде уже после ему не укрыться от псов и пернатых: смерть в моих ведь руках» 27. 3. Итак, вот один из видов царской власти — пожиз- t3 пенная стратегия. Она бывает либо наследственной, ли­бо выборной. Наряду с ней встречается другой вид монархии, примером которой может служить царская власть у некоторых варварских племен; она имеет то же значение, что и власть тирапническая, но осно­вывается она и па законе, и на праве наследования. Так как по своим природным свойствам варвары бо- гэ лее склонны к тому, чтобы переносить рабство, нежели эллины, и азиатские варвары превосходят в этом от­ношении варваров, живущих в Европе, то они и под­чиняются деспотической власти, не обнаруживая при »том никаких признаков неудовольствия. Вследствие указанных причин царская власть у варваров имеет характер тирапнии, по стоит она прочно, так как осно­вой ее служит преемственность и закон. 4. По той же причине и охрана ее такая, как у царей, а не как у ти- 25 раннов: ведь царей охраняют вооруженные граждане* тирапнов же — наемники, потому что цари властвуют па законном основании над добровольно подчиняющи­мися им людьми, тиранны же — над подчиняющимися им против воли; таким образом, одни получают охрану своей власти от граждан, а другие — против граждан. 5. Это два вида монархии. Другой вид, существо- зэ павший у древних эллинов, носит название эсимистин. Опа, так сказать, представляет собой выборную тиран-вию; отличается она от варварской монархии не тем, что основывается не на законе, а только тем, что не является наследственной. Одни обладали ею пожиз­ненно, другие избирались на определенное время или 35 для выполнения определенных поручений; так, напри­мер, граждане Митилены некогда избрали эсимиетом Питтака для зашиты от изгнанников, во главе которых стояли Антименид и поэт Алкей. 6. О том, что мити-леняпе избрали Питтака именно тиранном, свидетель­ствует Алкей в одной из своих застольпьтх песен2в. Оп укоряет их за то, что они «при всеобщем одобрении 475 12*31) поставили тиранном над мирным несчастным городом Питтака, человека худородного». Такие виды правле­ния, с одной стороны, были и являются тиранническы-ми, как основанные на деспотии, с другой стороны, от­носятся к видам царской власти, потому что эсимнетов избирают, причем добровольно. 7. Четвертым видом царского единовластия явлл-5 ются те монархии, которые существовали в героиче­ское время и основывались на добровольном согласии граждан, равно как и па праве законного наследова­ния. Поскольку родоначальники этих героических ца­рей оказывались благодетелями народной массы — ли­бо как изобретатели тех или иных ремесел, либо как предводители на войне, либо как основатели государ­ственного объединения, либо как расширившие тер­риторию,— то они и становились царями по доброволь­ному согласию граждан, а их потомки получали царскую власть путем наследования. Власть их выра-10 жалась в предводительстве на войне, в совершении жертвоприношений — поскольку последнее не состав­ляло особой функции жрецов — и, сверх того, в разбира­тельстве судебных дел, причем в этом последнем слу­чае одни цари творили суд, не принося клятвы, дру­гие — принося ее (клятва состояла в том, что цари под­нимали вверх свой скипетр). 8. В древние времена цари управляли непосредст­венно всеми делами, касающимися государства, руко­водили его внутренней и внешней политикой; впослед-15 ствии же, после того как от некоторых функций своей власти они отказались сами, а другие были отняты у них народом, в одних государствах за царями сохра­нилось только право жертвоприношений, в других — где все-таки может идти речь о царской власти — цари удержали за собой лишь право быть главнокомандую­щими за пределами страпы. го X 1. Итак, вот четыре вида царской власти: во-первых, царская власть героических времен, основан­ная на добровольном подчинении ей граждан, но обла­давшая ограниченными полномочиями, а именно: царь был военным предводителем, судьей и ведал религиоз­ным культом; во-вторых, царская власть у варваров, 25 наследственная и деспотическая по закону; в-третьих, так называемая эсимнетия — выборная тиранпия и, 47Ö в-четвертых, царская власть в Лакедемоне, представ­ляющая собой в сущности наследственную и пожиз­ненную стратегию. Эти четыре вида различаются ука­занными выше свойствами. 2. Пятым видом царской власти будет тот, когда один человек является неогра- зо ничейным владыкой над всем, точно так же как управ­ляет общими делами то или иное племя или государ­ство. Такого рода царская власть есть как бы власть домохозяйственная: подобно тому как власть домохо­зяина является своего рода царской властью над до­мом, так точно эта всеобъемлющая царская власть есть в сущности домоправительство над одним или несколькими государствами и племенами. Строго говоря, существует только два вида царской власти, подлежащих рассмотрению: этот последний вид и царская власть в Лакедемоне; остальные три 35 вида в большинстве случаев занимают промежуточное положение между указанными: их полномочия, с од­ной стороны, меньше всеобъемлющей царской власти, с другой — превосходят власть лакедемонских царей. Таким образом, исследованию подлежат, собственно говоря, два следующих вопроса: один — полезно или не полезно для государств иметь у себя пожизненного стратега, и должен ли он происходить из определен­ного рода или быть выборным; другой — полезно или i286n не полезно, чтобы один человек был неограниченным владыкой над всем? 3. Исследование о пожизненной стратегии относит­ся скорее к области законодательной деятельности, не­жели к вопросу о государственном устройстве, потому что эта стратегия может найти себе место при всяких устройствах, так что первую разновидность царской 5 власти опустим. Что же касается другой ее разновид­ности, то она действительно представляет собой вид государственного устройства, почему мы и должны рассмотреть его и коснуться заключенных в исследова­нии о нем трудностей. Исходная точка наших изыска­ний — обсуждение следующего вопроса: под какой властью полезнее находиться — под властью лучшего мужа или иод властью лучших законов? 4. Те, кто ре­шает, что полезно быть под властью царя, ссылаются ю на то соображение, что законы выражают собой толь­ко общие положения и не заключают в себе предука­заний на отдельные случаи29; поэтому было бы нелепо, 477 как и при всякого рода ином искусственном уста­новлении, рабски придерживаться буквы предписания, вроде того как в Египте врачу дозволено было откло­няться30 по истечении четырех дней; если же он де­лал это раньше, то поступал так на свой страх. Таким is образом, выходит по той же самой причине, что госу­дарственный строй, строго придерживающийся в мело­чах буквы закона, не есть наилучший. Однако прави­тели должны руководствоваться общими правилами, и лучше то, чему чужды страсти, нежели то, чему они свойственны по природе; в законе их нет, а во всякой го человеческой душе они неизбежно имеются. 5. Но, может быть, кто-нибудь скажет, что зато наилучший муж будет судить более правильно в каждом отдель­ном случае. Как бы то ни было, ясно, что ему необхо­димо быть законодателем и что должны существовать законы, теряющие, однако, свою силу тогда, когда они извращаются, во всех же других случаях остающиеся 25 в силе; если же о чем-либо закон не в состоянии вооб­ще решить или решить хорошо, то кто должен власт­вовать—один наилучший муж или все? Правда, в настоящее время сходятся вместе, творят суд, совеща­ются и выносят решение, но все эти суды касаются еди­ничных дел. Если же взять любого в отдельности, то он, возможно, окажется хуже; но ведь государство со­стоит из многих, и, подобно тому как пиршество в зо складчину бывает лучше обеда простого, на одного че­ловека, так точно и толпа о многих вещах судит лучше, нежели один человек, кто бы он ни был. 6. Сверх того, масса менее подвержена порче: подобно большому ко­личеству воды, масса менее поддается порче, чем не­многие. Когда гнев или какая-либо иная подобная «и страсть овладевает отдельным человеком, решение по­следнего неизбежно становится негодным; а чтобы это случилось с массой, нужно, чтобы все зараз пришли в гнев и в силу этого действовали ошибочно. Под мас­сой же следует разуметь свободнорожденных, ни в чем не поступающих вопреки закону, за исключением толь­ко тех неизбежных случаев, когда закон оказывается недостаточным. Если это не легко бывает среди мно­гих, то как же будет, когда имеется несколько хороших мужей и граждан,— кто менее подвержен порче: один «о ли правитель или несколько, числом больше, но все \2ньь одинаково хорошие? Разве не ясно, что эти последние? 478 Но эти несколько вступят в распри, а один стоит вне такой борьбы. Этому возражению, пожалуй, возможно противопоставить то, что те несколько одарены пре­восходными душевными качествами, как и тот один. 7. Если правление нескольких людей, всех одина­ково хороших, следует считать аристократией, а прав- s дение одного лица — царской властью, то аристократия оказалась бы для государства предпочтительнее цар­ской власти, все равно, будет ли власть опираться на вооруженную силу или же обойдется без нее, лишь бы только оказалось возможным привлечь к правлению нескольких подобных людей. Может быть, в прежние времена люди управлялись царями именно вследствие того, что трудно было найти людей, отличающихся вы­сокими нравственными качествами, тем более что тогда вообще государства были малонаселенными. Кроме то- ю го, царей ставили из-за оказанных ими благодеяний, а их оказывали хорошие мужи. А когда нашлось много людей, одинаково доблестных, то, отказавшись подчи­няться власти одного человека, они стали изыскивать какой-нибудь общий вид правления и установили по­литик). 8. Когда же, поддаваясь нравственной порче, они ятали обогащаться за счет общественного достояния, из политии естественным путем получались олигархии, is ведь люди стали почитать богатство. Из олигархий же сначала возникли тираннии, а затем из тиранний — демократии: низменная страсть корыстолюбия прави­телей, постоянно побуждавшая их уменьшать свое чис­ло, повела к усилению народной массы, так что послед­няя обрушилась па них и установила демократию, гэ А так как государства увеличились, то, пожалуй, те­перь уже нелегко возникнуть другому государственно­му устройству, помимо демократии. 9. Если кто-либо признал бы, что наилучший вид правления для государств — царская власть, то возни­кает вопрос, как быть с царскими детьми. Что же, и потомство также должно царствовать? Но ведь если среди него окажутся такие люди, какие уже бывали, 25 то это будет пагубно. В этом случае пусть царь, раз он имеет в своих руках полноту власти, не передает власть таким детям. Однако в этом деле не так легко ему довериться, ибо оно затруднительно само по себе и требует от человека большей добродетели, чем это 479 свойственно человеческой природе. 10. Является также затруднение и при решении вопроса о вооруженной охране: должен ли вступающий во власть иметь в сво­ем распоряжении военную силу, опираясь на которую зо он будет в состоянии заставить повиноваться себе тех, кто этого не желает, а иначе как он может справиться с управлением? Ведь если бы даже он был полновласт­ным владыкой по закону и не совершал ничего по своему произволу и вопреки закону, все-таки у него* несомненно, должна быть в распоряжении известная сила, опираясь на которую он будет в состоянии охра­нять законы. Правда, по отношению к законному ца-35 рю вопрос этот может быть решен быстро и без за­труднения: такой царь должен владеть вооруженной силой, и она должна быть настолько значительной, чтобы царь, опираясь на нее, оказывался сильнее каж­дого отдельного человека и даже нескольких человек, но слабее массы граждан. Такую именно охрану да­вали древние, когда они назначали править государст­вом какого-либо эсимнета или тиранна; и когда Диопи-40 сий стал требовать себе охрану, кто-то посоветовал сиракузянам дать ему охрану в таких именно размерах. 1287а XI 1. Наше изложение привело пас теперь к рас­суждению о таком царе, который во всем поступает по собственной воле; о таком царе нам и следует пред­ставить свои соображения. Так называемая законпая монархия не является, как мы уже сказали, особым видом государственного устройства; при всяком виде 5 его, например при демократии или аристократии, мо­жет существовать пожизненная стратегия, и во многих государствах во главе внутреннего управления ставит­ся один полномочный человек; такого рода власть су­ществует в Эпидамне и в Опунте, только с несколько ограниченными полномочиями 31. 2. Мы уже будем теперь рассуждать о так называе­мой всеобъемлющей царской власти, которая состоит ю в том, что царь правит всем по собственной воле. Не­которым кажется противоестественным, чтобы один человек имел всю полноту власти над всеми граждана­ми в том случае, когда государство состоит из одина­ковых: для одинаковых по природе необходимо долж­ны существовать по природе же одни и те же права и почет. И если вредпо людям с неодинаковыми телес-4S0 ными свойствами питаться одной и той же пищей или носить одну и ту же одежду, то так же дело обстоит ts и с почетными правами; одинаково вредно и неравен­ство среди равных. 3. Поэтому справедливость требует, чтобы все равные властвовали в той же мере, в какой они подчиняются, и чтобы каждый поочередно то по­велевал, то подчинялся. Здесь мы уже имеем дело с законом, ибо порядок и есть закон. Поэтому предпоч­тительнее, чтобы властвовал закон, а не кто-либо один из среды граждан. На том же самом основании, даже го если будет признано лучшим, чтобы власть имели не­сколько человек, следует назначать этих последних стражами закона и его слугами. Раз неизбежно суще­ствование тех или иных должностей, то, скажут, будет несправедливо при всеобщем равенстве объединение их в руках одного лица. 4. А на то замечание, что за­кон, по-видимому, не в состоянии предусмотреть все возможные случаи, можно возразить, что и человек был бы не в силах их предугадать. Во всяком случае, 25 закон, надлежащим образом воспитавший должностных лиц, предоставляет им возможность в прочих делах вы­носить судебные решения и управлять, руководствуясь наиболее справедливым суждением. Он позволяет им вносить в него поправки, если опыт покажет, что они содействуют улучшению существующих установлений. Итак, кто требует, чтобы властвовал закон, по-видимо­му, требует, чтобы властвовало только божество и ра- зэ зум, а кто требует, чтобы властвовал человек, привно­сит в это и животное начало, ибо страсть есть нечто животное и гнев совращает с истинного пути прави­телей, хотя бы они были и наилучшими людьми; на­против, закон — это свободный от безотчетных позывов разум32. 5. Пример из области искусств, который по­казывает, что лечить согласно букве предписания — плохо, а предпочтительнее обращаться к знатокам вра- зз чебного искусства, представляется ошибочным. Врачи ведь ничего не будут делать из дружбы против пра­вил; они и вознаграждение получают после того, как вылечили больного. Напротив, люди, занимающие го­сударственные должности, зачастую во многом посту­пают, руководясь злобой или приязнью. В случае если возникает подозрение, что врачи по наговору недобро­желателей собираются ради корысти погубить боль- 4о лого, люди предпочитают, чтобы они лечили согласно 16 Аристотель, т. 4 481 1287b букве предписания. 6. Больные врачи зовут к ;себв других врачей; педотрибы, занимаясь гимнастическими упражнениями, приглашают других педотрибов, пото­му что они не в состоянии судить об истине, когда де-ло касается их самих, и они сами подвержены страстям. Таким образом, ясно, что ищущий справедливости 5 ищет чего-то беспристрастного, а закон и есть это бес­пристрастное. Сверх того, следует прибавить, что законы, осно-· ванные на обычае, имеют большее значение и касают­ся более важных дел, нежели законы писаные, так что если какой-нибудь правящий человек и кажется более надежным, чем писаные законы, то он ни в коем случае не является таковым по сравнению с за­конами, основанными на обычае. 7. К тому же ие очень легко одному человеку наблюдать за многим; поэтому ему придется назначить в помощь нескольких должно« ю стных лиц. Какая же в таком случае разница: созда­ется ли такое положение вещей сразу,- или один чело­век устанавливает соответствующий порядок? К этому можно присоединить то, о чем было сказано выше: ес­ли дельный муж вследствие того, что он лучше дру­гого, имеет право па власть, то ведь двое хороших мужей лучше одного хорошего. Сюда подходит и из­речение «два, совокупно идущих» 33, и пожелание Ага-15 мемнона «[если б] десять таких у меня советников [было]»34. И в настоящее время должностные лица бы­вают правомочны выносить свои решения по поводу некоторых дел, например судья в том случае, когда за­кон не способен дать решение. Но там, где это оказы­вается возможным, ни у кого не является сомпение в том, что самое лучшее будет предоставить власть и решение именно закону. 8. И только вследствие того обстоятельства, что решение одних вопросов может 20 быть подведено под законы, а других — не может, при­ходится недоумевать и исследовать, что предпочти­тельнее — господство ли наилучшего закона или гос­подство наилучшего мужа, так как вопросы, обычно требующие обсуждения, не могут быть заранее реше­ны законом. Защитники господства закона вовсе не говорят против того, что в подобных случаях решение должно исходить от человека; они настаивают только 25 на том, чтобы это был не один человек, а несколько. 9. Каждое должностное лицо, воспитанное в духе за-482 кона, будет судить правильно; но, пожалуй, было бы нелепостью предполагать, будто один человек, како­вым бы он ни был, с его парой глаз, ушей, ног и рук, оказался бы в состоянии лучше рассмотреть дело, вы­нести решение и привести его в исполнение, нежели несколько людей, снабженных такими же органами и частями тела в соответствующей пропорции. В настоя­щее время монархи вынуждены прибегать к помощи зо многих глаз, ушей, рук и ног, делая соучастниками своей власти людей, сочувствующих их правлению и лично расположенных к ним35. Если это пе друзья монарха, они не станут поступать согласно с его пред­начертаниями, а если они друзья монарха и его власти, [то будут так поступать]; ведь дружба неизбежно предполагает совершенное равенство, так что, если монарх предполагает, что такие друзья должны раз­делять его власть, он допускает вместе с тем, что и власть должна быть равной между равными и подоб­ными. Вот почти все возражения, выдвигаемые против as царской власти. 10. По отношению к одним лицам они, пожалуй, основательны, по отношению к другим — нет. Уже самой природой заложены одно начало права и пользы для деспотии, другое — для царской власти, третье — для политии; только для тирашши такого начала при- 40 рода не создала, равно как и для остальных видов го­сударственного устройства, являющихся отклонениями, потому что все эти виды противоестественны. Из ска­занного ранее т.чгсжо ясно, что среди подобных и рав- 1288а пых полновластное господство одного пад всеми не яв­ляется пи полезным, пи справедливым независимо от того, есть ли вакопы пли их нет и этот один сам оли­цетворяет закон, и независимо от того, хороший ли царствует пад хорошими, или плохой пад плохими, или добродетельный над менее добродетельными. Послед- 5 нее, впрочем, за исключением одного случая, который следует выделить и о котором нам отчасти пришлось говорить выше. 11. Но прежде всего следует определить, что долж-но разуметь под началами монархическим, аристокра­тическим и политическим36. Монархическое начало предполагает для своего осуществления такую народ­ную массу, которая по своей природе призвана к тому, чтобы отдать управление государством представителю 16* 483 какого-либо рода, возвышающемуся над нею своей го добродетелью. Аристократическое начало предполагает также народную массу, которая способна, не посту­паясь своим достоинством свободнорожденных людей, отдать правление государством людям, призванным к тому благодаря их добродетели. Наконец, при осуще­ствлении начала политии народная масса, будучи в состоянии и подчиняться и властвовать на основании ί5 закона, распределяет должности среди состоятельных людей в соответствии с их заслугами. 12. Когда слу­чится так, что либо весь род, либо один из всех будет отличаться и превосходить своей добродетелью добро­детель всех прочих, вместе взятых, тогда по праву этот род должен быть царским родом, а один его пред­ставитель — полновластным владыкой и монархом: как 20 уже ранее было сказано, это будет согласно с тем правовым началом, на которое опираются те, кто обос­новывает аристократический, олигархический и даже демократический вид государственного устройства; ведь они всюду признают право за превосходством, но не за любым превосходством, а за таким, какое мы обрисовали выше. 13. Такого выдающегося мужа дей-2г> ствительно непростительно было бы убивать, или из­гонять, или подвергать остракизму, равно как и тре­бовать от него хотя бы частичного подчинения, ведь части несвойственно быть выше целого, а таким це­лым и является в нашем случае человек, имеющий та­кого рода превосходство. Следовательно, остается одно: повиноваться такому человеку и признавать его пол­новластным владыкой без каких-либо ограничений. зо Вот наши соображения о царской власти — какие разновидности она имеет, полезна ли она для государ­ства или нет и кому и в каких отношениях. XII 1. Из трех видов государственного устройства, какие мы признаем правильными, наилучшим, конеч­но, является тот, в котором управление сосредоточено в руках наилучших. Это будет иметь место в том слу-sf> чае, когда либо кто-нибудь один из общей массы, ли­бо целый род, либо вся народная масса будет иметь превосходство в добродетели, когда притом одни будут в состоянии повелевать, другие — подчиняться ради наиболее желательного существования. В предыдущих рассуждениях было показано, что в наилучшем госу-484 дарстве добродетель мужа и .добродетель гражданина должны быть тождественны. Отсюда ясно, что таким же точно образом и при помощи тех же самых средств, 40 которые способствуют развитию дельного человека, можно было бы сделать таковым и государство, будет ли оно аристократическим или монархическим. 2. Поч­ти одно и то же воспитание, одни и те же навыки слу- тьь жат к усовершенствованию государственного мужа или царя. Установив это положение, мы должны попытать­ся сказать о наилучшем виде государственного уст­ройства, о том, каким способом он возникает и суще- 5 ствует. КНИГА ЧЕТВЕРТАЯ (Δ) ίο Ι 1. Во всех искусствах и пауках, полностью обни­мающих собой какую-нибудь одну область, а не огра­ничивающихся только частью ее, имеется такой отдел, в содержание которого входит рассмотрение всего того, что наилучшим образом соответствует всей этой обла­сти как такдвой. Так, например, искусство гимнастики имеет в виду рассмотрение того, какой род гимпасти-ческих упражнений для кого полезен, какие упражне­ния должны быть признаны наилучшими (ибо ясно, что для людей, прекраснейших телом от природы и ио-45 лучающих наилучший уход, будут подходящими наи­лучшие упражнения), какие упражнения лучше всего подходят для большинства людей (и с этим вопросом искусство гимнастики должно считаться); наконец, если кто-пибудь вовсе даже не стремится достигнуть надлежащей опытности и знания в том, что относится к искусству состязания, педотриб и руководитель гим­настическими упражнениями должны все-таки содей­ствовать развитию в нем этого умения хотя бы в сла­бой степени. 20 2. То же самое следует сказать о медицине, кораб­лестроении, портняжном и всяком ином искусстве. Отсюда ясно, что предметом подобного рода науки является и исследование наилучшего вида государст­венного устройства: что это за вид, каковы должпы быть его свойства, чтобы — при отсутствии каких-ли­бо внешних препятствий — он оказался наиболее же­лательным; далее, кому какой вид наиболее подходит 25 (пожалуй, для многих государств оказалось бы невоз­можным достигнуть наилучшего вида, так что хороший законодатель и истинный государственный муж но должны упускать из виду как подлинно наилучший вид государственного устройства, так и относительно наилучший при соответствующих обстоятельствах); 480 наконец, политика должна считаться и с третьим ви-» дом государственного устройства, основанным на из­вестного рода предпосылках. Нужно быть в состоянии подвергнуть теоретическому рассмотрению и такой вид государственного устройства: как он мог бы сначала возникать и каким образом, возникнув, он мог бы со- за храниться на возможно более продолжительное время. Я имею в виду тот случай, когда, например, какое-ли­бо государство вообще не пользуется ни наилучшим ви­дом государственного устройства, не имея даже необ­ходимых для него средств, ни даже возможным для него видом из числа существующих, а пользуется го­сударственным устройством низшего качества. 3. Кро­ме всего этого нужно иметь понятие и о таком виде государственного устройства, который наиболее подхо- зг» дил бы для всех государств. Хотя исследователи, излагавшие свои мнения о го­сударственном строе, о многом рассуждают прекрасно, в применении этих рассуждений на практике они по большей части впадают в заблуждения. Ведь следует иметь в виду не только наилучший вид государствен­ного устройства, но и возможный при данных обстоя­тельствах, и такой, который всего легче может быть осуществлен во всех государствах. А теперь одни ис­следователи указывают на высший вид государствен­ного устройства, который для своего осуществления нуждается в целом ряде внешних условий, другие име- *о ют в виду более осуществимый па практике вид, при­чем, отвергая существующие виды государственного устройства, одобряют лакедемопский или какой-либо i289a иной строй1. 4. Между тем следует постараться ввести такой государственный строй, который при данных обстоятельствах оказался бы легче всего приемлемым и гибким: улучшить государственный строй — задача не менее сложная, чем с самого начала установить его, подобно тому как что-либо переучивать бывает не лег- 5 \ че, чем учить сначала. Поэтому и государственный муж помимо всего прочего, как об этом только что упо­мянуто, должен уметь помочь усовершенствованию существующих видов государственного строя. Сделать же это невозможно, если ему неизвестно, сколько име­ется видов государственного устройства. Теперь неко­торые думают, будто существует всего-навсего один вид демократии, один вид олигархии. А на самом деле ю 487 это не так. 5. Стало быть, не следует забывать о раз­личии видов государственного устройства, об их числе и числе их сочетаний. С такой же предусмотрительно­стью следует обращать внимание и на лучшие законы, и на самые подходящие для каждого из видов государ­ственного строя. Законы следует издавать — да так они все и издаются,— применяясь к данному государ-is ственному строю, а не, наоборот, подгонять государст­венное устройство к законам. В самом деле, государ­ственным устройством обусловливается в государствах порядок касательно должностей, именно способа рас­пределения их, определяется характер верховной вла­сти, устанавливается конечная цель всякого политиче­ского общения. Законы, однако, должно отличать от того, что характеризует данное государственное уст­ройство; на основании законов правители должны пра-20 вить, а также наблюдать за нарушителями их2. 6. Та­ким образом, очевидно, и в деле законодательства не­обходимо принимать в расчет отличительные черты, характеризующие каждый из видов государственного устройства, и наличное число их, так как нельзя пред­полагать, что одни и те же законы окажутся полезны­ми и для всех олигархий, и для всех демократий, раз существует не один только вид демократии и олигар-25 хии, а несколько. II 1. В нашем предыдущем рассуждении о видах государственного устройства мы распределили их так: три вида правильные — царская власть, аристократия, полития — и три отклоняющиеся от них — тиранния — от царской власти, олигархия — от аристократии, демо-зо кратия — от политии. Об аристократии и царской вла­сти говорилось выше (рассмотрение наилучшего вида государственного строя равносильно рассуждению имен­но об аристократии и царской власти и определению того, что скрывается под этими названиями, так как и аристократий и царская власть предполагают для свое­го осуществления наличие добродетели, которой сопут­ствуют благоприятные внешние условия). Было опре­делено ранее также и то, в чем отличие аристократии 85 от царской власти и когда государственный строй сле­дует считать царской властью. Остается, таким обра-80M, подвергнуть обсуждению тот вид государствен­ного устройства, который носит общее название поли-488 тии, а также остальные, т. е. олигархию, демократию и тираннию. 2. Ясно, какой из видов, отклоняющихся от пра­вильных, является наихудшим и какой ближе всего к нему. Конечно, наихудшим видом будет тот, который оказывается отклонением от первоначального и само­го божественного из всех видов государственного строя. Царская власть, если это не пустой звук, если она существует действительно, основывается па высоком превосходстве царствующего. Таким образом, тиран-иия, как наихудший из видов государственного устрой­ства, отстоит далее всего от самой его сущности; к пей непосредственно примыкает олигархия (аристократия далеко не то же, что олигархия); наиболее же умерен­ный из отклоняющихся видов — демократия. 3. В та­ком же смысле высказался ранее одип из моих пред­шественников3, хотя он подразумевал пе то, что име­ем в виду мы; по его мнению, если взять виды госу­дарственного строя в образцовом состоянии, как-то: хорошая олигархия и прочие, худшим окажется демо­кратия, но если взять их же в испорченном состоя­нии, то она — наилучшая. 4. Мы же со своей стороны утверждаем, что все эти виды государства вообще не­правильны и что нельзя сказать, будто один вид оли­гархии лучше другого, но лишь что он менее плох по сравнению с другим. Однако теперь разбор всего этого мы оставим в стороне. Наша задача состоит преждо всего в том, чтобы установить число отличающихся один от другого видов государственного устройства, так как и демократия и олигархия подразделяются па несколько разновидностей; затем мы определим, какой вид государственного устройства является после наи­лучшего наиболее общим и наиболее приемлемым, и если окажется, что существует какой-либо иной ари­стократический вид правления, хорошо слаженный и подходящий для большей части государств, то мы ис­следуем и его. 5. Далее мы затронем также вопрос о том, какой из остальпых видов для кого приемлем, так как легко может оказаться, что для одпих демократия подходит более, чем олигархия, а для других — наоборот. После этого следует обсудить, каким образом желающий дол­жен установить эти государственные устройства, т. е. отдельные виды демократии и олигархии. Наконец, 489 после того как мы по возможности кратко изложим все эти вопросы, нужно будет попытаться исследовать if то, в чем гибель и спасение каждого государственного 25 строя и в общем виде, и в его разновидностях и от ка­ких преимущественно причин то и другое зависит. III4 1. Наличие нескольких видов государственного строя объясняется множественностью частей, из кото­рых слагается всякое государство. Прежде всего, мы видим, что все государства состоят из семей, затем, из зо этой массы семей одни семьи, конечно, бывают состоя­тельными, другие — бедными, третьи имеют средний достаток; из числа состоятельных и неимущих первые обладают оружием, вторьте не обладают5. Простой на­род составляют в свою очередь земледельцы, торговцы, ремесленники; знатные опять-таки различаются по 35 степени своего богатства и по размерам принадлежа­щей им собственности, например держать коней чело­веку небогатому затруднительно. 2. Вот почему в древ­ние времена в тех государствах, сила которых оспо-вывалась на коннице, был олигархический строй; при помощи конницы они вели войны со своими соседями. Так было, иапример, в Эретрии и Халкиде, а также в Магпесии па Меандре и во многих других малоазий-ских государствах. К отличиям, обусловливаемым бо­гатством, присоединяются еще отличия по происхождс-1290а иию, по добродетели, а также по иным подобного рода преимуществам, па которые мы указывали, когда, рас­суждая об аристократии, говорили о ней как об одной из частей, составляющих государство6. Там мы раз­бирали, сколько необходимых составных частей в каж­дом государстве; из них принимают участие в управле-5 нии либо все, либо меньшая, либо большая часть. 3. Таким образом, ясна неизбежность существова­ния нескольких видов государственного строя, по ха­рактеру своему отличающихся одип от другого, так как и указанные нами составные части государства различаются между собой. Государственный строй есть порядок в области должностей; при пем все части па-ходят себе место либо на осповании свойств, присущих ίο им, либо в силу того или иного правила, обусловлива­ющего их равенство с общей точки зрения (я имею в в виду, например, правило, уравновешивающее либо неимущих, либо состоятельных, либо общее для тех 490 в других) 7· Таким образом, неизбежно получается столько же видов государственного строя, сколько име­ется способов управления в зависимости от превос­ходств и отличительных свойств, присущих составным частям государства. 4. Однако главными видами государственного уст­ройства, по-видимому, являются два — демократия и олигархия, подобно тому как говорят главным образом о двух ветрах — северном и южном, а на остальные 15 смотрят как на отклонение от этих двух. Ведь аристо­кратию считают некоей олигархией, а так называемую политию — демократией, подобно тому как и из вет­ров западный причисляют к северному, а восточный — к южному. Так же обстоит дело, по словам некоторых, 20 и с тональностью: и в ней два вида — тональность до­рийская и тональпость фригийская, а остальные со­четания относятся одни к дорийской тональности, дру­гие — к фригийской. 5. И относительно видов государ­ственного устройства обыкновенно придерживаются указанного мнения. Но правильнее и лучше предлагае­мое нами разделение, согласно которому существует два или один вид прекрасного государственного устрой- 25 ства, а все остальные виды — отклонения от наилуч­шего, подобно тому как имеются такие же отклонения и от хорошо слаженной тональности; и мы склонны сопоставлять олигархические виды правления, которым присущ деспотизм, с более напряженным тоном, а де­мократические, дряблые — с ослабленным тоном. 6. Демократию не следует определять, как это обыч- зо но делают некоторые в настоящее время8, просто как такой вид государственного устройства, при котором верховная власть сосредоточена в руках народной мас­сы, потому что и в олигархиях, и вообще повсюду вер­ховная власть принадлежит большинству; равным об­разом и под олигархией не следует разуметь такой вид государственного устройства, при котором верховная власть сосредоточена в руках немногих. Положим, что государство состояло бы всего-навсего из тысячи трех­сот граждан; из них тысяча были бы богачами и не as допускали к правлению остальных трехсот — бедняков, но людей свободнорожденных и во всех отношениях подобных той тысяче. Решится ли кто-нибудь утверж­дать, что граждане такого государства пользуются де-. мократическим строем? Точно так же, если бы немно-491 гие бедняки имели власть над большинством состоя­тельных, никто не назвал бы такого рода строй оли-40 гархическим, раз остальные, будучи богатыми, не име­ли бы почетных прав. 7. Итак, скорее следует назвать 12»оь демократическим строем такой, при котором верховная власть находится в руках свободнорожденных, а оли­гархическим — такой, когда она принадлежит богатым, и лишь случаю нужно приписать то, что одних много, а других немного. Ну а если бы должности, как это утверждается некоторыми относительно Эфиопии, рас-5 пределялись по росту, или по красоте, была ли бы это олигархия? А ведь красивых и высоких бывает не очень много. 8. Нет, такими признаками не может быть определена достаточно точно сущность олигархии и демократии. Ввиду того что и демократия и олигархия заключают в себе много составных частей, то в раз­граничении их следует пойти дальше и признать, что олигархическим нельзя считать и такой строй, при ко-10 тором меньшинство свободнорожденных властвует над большинством несвободнорожденных, что, как мы ВИ­ДИМ, было, например, в Аполлонии на Ионийском море и на Фере. В обоих »тих государствах почетными пра­вами пользовались те, кто отличался своим благород­ным происхождением и был потомком первых посе­ленцев в этих государствах; они, понятно, составляли меньшинство среди массы населения. Нельзя считать демократическим и такой строй, при котором пользу­ются привилегированным положением богачи благо-15 даря тому, что они составляют большинство; так было в древности в Колофоне, где преобладающая часть граждан до войны с лидийцами приобрела большую недвижимую собственность. Таким образом, демокра­тией следует считать такой строй, когда свободнорож­денные и неимущие, составляя большинство, имеют верховную власть в своих руках, а олигархией — такой строй, при котором власть находится в руках людей го богатых и благородного происхождения и образующих меньшинство. 9. Мы указали, что существует несколько видов го­сударственного устройства, и ВЫЯСНИЛИ, от чего это за­висит. Но что этих видов все-таки больше, чем пере­численных, и каковы они и почему — об этом мы и бу­дем говорить, взяв за исходный пункт то, что было указано ранее. Мы согласились с тем, что всякое го-4ЭД сударство заключает в себе не одну составную часть, а несколько. Предположим, мы пожелали бы разо- 25 браться в отдельных видах животного царства; в та­ком случае мы сперва отделили бы то, что необходимо должно иметь всякое животное, например органы чувств, органы для принятия пищи и для ее перева­ривания, т. е. рот и желудок; далее мы отделили бы те части, посредством которых животное движется. 10. Если бы у животных были только перечисленные нами органы, но различные (например, несколько раз- зо личных видов рта, желудка, органов чувств, движения), то в зависимости от числа, получающегося при соче­тании этих различий, неизбежно получилось бы и не­сколько разновидностей животных, так как немыслимо, чтобы одно и то же животное имело несколько разно­видностей рта, ушей и тому подобного. Таким образом, если сопоставить все возможные сочетания этих разно­видностей, то они и образуют виды животного царства, и этих видов окажется столько, сколько имеется со­четаний необходимых органов. 11. То же самое прило-жимо и к указанным видам государственного устрой­ства. И государство, как на это неоднократно указыва­лось9, имеет не одну, а многие составные части. Одна 4о из них — народная масса, производящая продукты пи- mta тания; это так называемые земледельцы. Вторая — так называемые ремесленники, занимающиеся искусства­ми, без которых невозможно самое существование го­сударства; из этих искусств одни должны существо­вать в силу необходимости, другие служат для роско­ши или для того, чтобы украсить жизнь. Третья часть — торговцы, а именно те, кто занимается куплей 5 и продажей, оптовой и розничной торговлей. Четвертая часть — поденщики, пятая — военные. Существование последних не менее необходимо, чем существование упомянутых выше, если государство не желает ока­заться под властью тех, кто па него нападает. Мы допустили бы невозможное, если бы считали, что государство, по природе рабское, достойно называть­ся государством, ведь государство есть нечто само- ю довлеющее, рабство же несовместимо с самодовле-нием. 12. В «Государстве» 10 вопрос этот разработан ост-· роумно, но в недостаточной мере. Именно, Сократ го-* ворит, что необходимейших составных частей у госу* 493 дарства четыре: он называет ткачей, земледельцев, 15 кожевников и плотников; но так как этого оказывает* ся недостаточно для самодовлеющего существования государства, он присоединяет к ним кузнецов и пасту­хов, иасущих необходимые для домашнего обихода стада, а сверх того, добавляет оптовых и розничных тор­говцев. Все они, по мнению Сократа, заполняют собой первое государство, как будто всякое государство об­разуется лишь ради удовлетворения насущных потреб­ностей, а не ради прекрасного существования и как будто для государства в равной степени потребны как 20 кожевники, так и земледельцы. 13. Военных же он вво­дит лишь с момента расширения территории и после того, как государство, войдя в соприкосновение с со­седями, должно будет пачать с ними войну. Но будет ли четыре или сколько угодно частей в государстве, все-таки окажется нужда в таком человеке, который решал бы судебным порядком тяжбы. Если считать душу у одушевленного существа ча-25 етью более важной, нежели тело, то и в государство душу должно признать более важной, чем все относя­щееся лишь к удовлетворению его насущных потреб­ностей, Л этой душой государства являются военпыо л те, на кого возложено отправление правосудия при судебпом разбирательстве; сверх того, совещающиеся о государственных делах, в чем и находит свое выра­жение политическая мудрость. И для дела довольно безразлично, поделены ли эти функции среди тех или so иных лиц, или же они объединены в руках одних и тех же: ведь и служить воинами, и обрабатывать землю зачастую приходится одним и тем же людям. 14. По­этому если и то и другое следует признать необходи­мыми составными частями государства, то ясно, что и военные являются необходимой частью11. Седьмую часть составляют те, кто служит государ­ству своим имуществом и кого мы вообще называем /85 состоятельными. Восьмую часть образуют те, кто слу­жит народу, т. е. занимает государственные должности (без должностных лиц существование государств не­мыслимо); необходимо иметь таких людей, которые могли бы быть должностными лицами, исполнять госу­дарственные повинности или непрерывно, или с со­блюдением очереди. Остаются еще те части, о которых мы только что говорили, именно облеченные законосо-494 вещательными функциями и творящие суд между тя- *о жущимися. Раз в государствах должны быть прекрас­но и правомерно представлены власти законосовеща­тельная и судебная, необходимо, чтобы носители этих 120^ властей обладали добродетелью, которая свойственна политической деятельности. 15. Многим кажется, что остальные функции могут принадлежать одним и тем же лицам, что, например, одни и те же могут быть и воинами, и земледельцами, и ремесленниками, а сверх того, и членами совета и судьями; так как все s эти лица имеют в виду достижение добродетели, то они и могут занимать большую часть должностей. Но одни и те же люди не могут быть одновременно бедными и богатыми; вот почему эти части государства, т. е. богатые и неимущие, и признаются его существенны­ми частями. И так как одни из них большей частью на деле составляют меньшинство, а другие — болынин- о ство, то эти части и оказываются в государстве диа­метрально противоположными одна другой, так что в -зависимости от перевеса той или другой устанавлива­ется и соответствующий вид государственного устрой­ства. Поэтому и кажется, будто существуют только два вида государственного устройства: демократия и олигархия. О том, что существует несколько видов государст­венного устройства и в силу каких причин, сказано ранее. Теперь поговорим о том, что существует не- is сколько видов демократии и олигархии. IV 1. Это ясно и из предыдущих рассуждений, ведь есть разные виды простого народа, а также и так на­зываемых знатных. Например, одной разновидностью простого народа являются земледельцы, другой — ре­месленники, третьей — торговцы, занимающиеся куп- 20 лей и продажей, четвертой — моряки, из которых кто служит в военном флоте, кто — в торговом, кто зани­мается перевозкой, кто — рыболовством. В некоторых местах каждая из этих разновидностей бывает очень многочисленной, например рыболовы в Таранте и в Византии, военные матросы в Афинах, матросы на тор­говых судах на Эгине и на Хиосе, перевозчики на 25 Тенедосе. К перечисленным подразделениям народа относятся и поденщики, которые, имея лишь скудные средства к жизни, не в состоянии пользоваться досу-495 гом; затем свободные люди, происходящие не от обоих родителей-граждан, и, наконец, иные подобные разно­видности народной массы. Знатные в свою очередь различаются по богатству, благородству происхождения, добродетели, образованию и тому подобным отличи-so тельным признакам. 2. Характерным отличием так называемого первого вида демократии служит равенство. Равенство же, гла­сит основной закон этой демократии, состоит в том, что ни неимущие, ни состоятельные не имеют ни в чем каких-либо преимуществ; верховная власть не сосре­доточена в руках тех или других, но те и другие рав­ны. Если, как полагают некоторые, свобода и равон-S5 ство являются важнейшими признаками демократии, то это нашло бы свое осуществление главным образом в том, чтобы все непременно принимали участие в го­сударственном управлении. А так как народ представ­ляет в демократии большинство, постановления же большинства имеют решающее' значение, то такого ро­да государственный строй и является демократическим. Итак, вот один вид демократии. 3. Другой ее вид — тот, при котором занятие долж-40 ностей обусловлено, хотя бы и невысоким, имуществен­ным цензом. Обладающий им должен получить доступ к занятию должностей, потерявший ценз лишается это-1292а го права. Третий вид демократии — тот, при котором все граждане, являющиеся бесспорно таковыми по свое­му происхождению, имеют право на занятие должно­стей, властвует же закон. Четвертый вид демократии — тот, при котором всякий, лишь бы он был граждани­ном, пользуется правом занимать должности, властву­ет же опять-таки закон12. При пятом виде демократии δ все остальные условия те же, по верховная власть принадлежит не закону, а простому народу. 4. Это бы­вает в том случае, когда решающее значение будут иметь постановления народного собрания, а не закон. Достигается это через посредство демагогов. В тех демократических государствах, где решающее значение имеет закон, демагогам нет места, там на первом ме-ю сте стоят лучшие граждане; но там, где верховная власть основана не на законах, появляются демагоги. Народ становится тогда единодержавным, как едини­ца, составленная из многих: верховная власть принад­лежит многим, не каждому в отдельности, но всем 496 вместе. А какой вид многовластия имеет в виду Го­мер, говоря, что многовластие — не благо13, тот ли, который нами только что указан, или тот, когда власть сосредоточена в руках нескольких людей, причем каж­дый из них лично пользуется ею, остается неясным. i5 5. В этом случае простой парод, являясь монархом, стремится и управлять по-монаршему (ибо в этом слу­чае закон им не управляет) и становится деспотом ,(почему и льстецы у него в почете), и этот демократи­ческий строй больше всего напоминает из отдельных видов монархии тираннию; поэтому и характер у них один и тот же: и крайняя демократия, и тиранния по­ступают деспотически с лучшими гражданами; поста­новления такой демократии имеют то же значение, что го в тираннии распоряжения. Да и демагоги и льстецы в сущности одно и то же или во всяком случае схожи друг с другом; и те и другие имеют огромную силу — льстецы у тираннов, демагоги у описанной нами демо­кратии. 6. Они повинны в том, что решающее значе­ние предоставляется не законам, а постановлениям на- 25 рода, так как демагоги отдают па его решение все. И выходит так, что демагоги становятся могуществен­ными вследствие сосредоточения верховной власти в руках народа, а они властвуют над его мнениями, так как народная масса находится у них в послушании. Сверх того, они, возводя обвинения на должностных лиц, говорят, что этих последних должен судить на­род, а он охотно принимает обвинения, так что значе- во пие всех должностных лиц сводится на нет. 7. По-видимому, такого рода демократии можно сделать вполне основательный упрек, что она не представляет собой государственного устройства: там, где отсутству­ет власть закона, нет и государственного устройства. Закон должен властвовать над всем; должностным же лицам и народному собраниюи следует предоставить обсуждение частных вопросов. Таким образом, если демократия есть один из видов государственного уст- 35 ройства, то, очевидно, такое состояние, при котором все управляется постановлениями народного собрания, не может быть признано демократией в собственном смысле, ибо никакое постановление не может иметь об­щего характера. Вот так должны быть разграничены отдельные ви­ды демократии. 497 V 1. Отличительный призпак первого вида оли-* гархии состоит в следующем: занятие должностея обусловлено необходимостью иметь столь значитель­ный имущественный ценз, что неимущие, хотя они представляют большинство, не допускаются к долж­ностям; последние доступны только тем, кто приобрел имущественный ценз. Другой вид олигархии — тот, когда доступ к должностям также обусловлен высоким имущественным цензом и когда люди, имеющие его, пополняют недостающих должностных лиц путем ко­оптации; если это производится из всех таких лиц, то такой строй, по-видимому, имеет аристократический оттенок; если же только из ограниченного числа, то олигархический. При третьем виде олигархии сын вступает в должность вместо отца. Четвертый вид — когда имеется налицо только что указанное условие и когда властвует не закон, а должностные лица; этот вид в олигархическом строе — то же, что в монархиче­ском тиранния, а в демократическом — то, что мы на­звали крайним его видом. Такого рода олигархию на­зывают династией 15. 2. Вот сколько видов олигархии и демократии. Не следует забывать, что во многих местах государствен­ное устройство в силу тамошних законов не демокра­тическое, но является таковым в силу господствующих обычаев и всего уклада жизни; точно так же в других государствах бывает обратное явление: по законам строй скорее демократический, а по укладу жизни и господствующим обычаям скорее олигархический. По­добного рода явления встречаются чаще всего после государственных переворотов, когда не сразу переходят к новому строю, но сначала предпочитают мелкие вза-ι имные уступки, так что существовавшие ранее законы остаются в силе, власть же имеют те, кто изменил го­сударственное устройство. 3. Что существует столько видов демократии и оли­гархии, ясно из сказанного. Ведь неизбежно участие в управлении принимают либо все упомянутые части народа, либо одни из них принимают участие, дру­гие — нет. Когда управление государством возглав­ляют земледельцы и те, кто имеет средний достаток, тогда государство управляется законами. Они должны жить в труде, так как не могут оставаться праздными; 498 вследствие этого, поставив превыше всего закон, они собираются на народные собрания лишь в случае не­обходимости« Остальные граждане могут принимать участие в государственном управлении лишь после приобретения установленного законами имуществен- 3о ного ценза: всякий, кто приобрел его, имеет право участвовать в государственном управлении. И если бы это право не было предоставлено всем, то получился бы олигархический строй; предоставить же всем воз­можность иметь досуг невозможно, коль скоро нет средств к жизни. Указанные причины и ведут к обра­зованию первого вида демократии. 4. Второй вид де­мократии отличается от первого следующими призна- яг· ками: хотя все люди, в принадлежности которых к гражданам па основании их происхождения нет ника­кого сомнения, могут участвовать в управлении, одна­ко участвуют только те, кто может иметь досуг; в та­кого рода демократии властвуют законы, потому что для необходимого досуга не хватает доходов. При третьем виде демократии принимать участие в управ­лении могут все свободнорожденные, однако в дейст- *о вительности участвуют по указанной выше причине не все, так что и в такого рода демократии неизбежно властвует закон. Четвертый вид демократии — тот, который по времени образования в государствах еле- 12»за дует за предыдущими. 5. Вследствие увеличения госу­дарств по сравнению с начальными временами и вследствие того что появилось изобилие доходов, в го­сударственном управлении принимают участие все, опираясь на превосходство народной массы, благодаря д возможности и для неимущих пользоваться досугом, получая вознаграждение. И такого рода народная масса особенно пользуется досугом; забота о своих собственных делах нисколько не служит при этом пре­пятствием, тогда как богатым именно эта забота и мешает, так что они очень часто не присутствуют па народных собраниях и судебных разбирательствах. Отсюда и происходит то, что в государственном управ- ю лении верховная власть принадлежит массе неимущих, а не законам. Вот сколько видов демократии и како­вы они вследствие указанных неизбежных обстоя­тельств. 6. Виды олигархии следующие. Первый вид — ко­гда собственность, не слишком большая, а умеренная, 499 находится в руках большинства; собственники в силу 15 этого имеют возможность принимать участие в госу­дарственном управлении; а поскольку число таких лю­дей велико, то верховная власть неизбежно находится в руках не людей, но закона. Ведь в той мере, в ка­кой они далеки от монархии,—если их собственность не столь значительна, чтобы они могли, не имея за­бот, пользоваться досугом, и не столь ничтожна, что-20 бы они нуждались в содержании от государства,— они неизбежно будут требовать, чтобы у них господство­вал закон, а не они сами. 7. Второй вид олигархии: число людей, обладающих собственностью, меньше числа людей при первом виде олигархии, но самый размер собственности больше; имея большую силу, эти собственники предъявляют и больше требований; поэтому они сами избирают из числа остальных граж-25 дан тех, кто допускается к управлению; но вследствие того, что они не настолько еще сильны, чтобы управ­лять без закона, они устанавливают подходящий для ΗΉΧ закон. 8. Если положение становится более напря­женным в том отношении, что число собственников становится меньше, а самая собственность больше, то получается третий вид олигархии — все должности со­средоточиваются в руках собственников, причем закон повелевает, чтобы после их смерти сыновья наследо-80 вали им в должностях. Когда же собственность их разрастается до огромных размеров и они приобре­тают себе массу сторонников, то получается династия, близкая к монархии, и тогда властителями становятся люди, а не закон — это и есть четвертый вид олигар­хии, соответствующий крайнему виду демократии. 85 9. Кроме демократии и олигархии есть еще два ви­да государственного устройства. Из них одип все при­знают — да и у нас об этом сказано выше — одним из четырех видов государственного устройства. Эти че­тыре вида суть: монархия, олигархия, демократия и так называемая аристократия. Пятый вид государст-40 венного устройства носит название, служащее обозна­чением государственного устройства вообще,— его на­зывают просто политией. Этот вид встречается не ча­сто, поэтому его и упускают из виду те, кто ставит своей задачей перечисление отдельных видов государ­ственного устройства; в своем перечислении они, как 129зь и Платон, ограничиваются только четырьмя видами 16# 500 10. Аристократией с полным основанием можно назвать тот вид государственного устройства, о кото­ром речь шла в предыдущем рассуждении. Именно: аристократией по справедливости можно признавать только тот вид государственного устройства, когда управляют мужи, безусловно наилучшие с точки зре­ния добродетели, а не те, кто доблестен при некото- 5 рых предпосылках; ведь только при этом виде госу­дарственного устройства хороший муж и хороший гражданин — одно и то же, тогда как при остальных хорошими бывают применительно к данному государ­ственному строю. Однако существуют некоторые виды государственного устройства, отличающиеся от оли­гархических и от так называемой политии и именуе­мые аристократическими. Это такие виды, при кото- 10 рых избрание на должности обусловливается не толь­ко богатством, но и высокими нравственными качест­вами (aristindeii). 11. Такой вид государственного устройства отличается от обоих и носит имя аристо­кратии. Ибо и в тех государствах, которые вообще не предъявляют особенных требований к добродетели граждан, встречаются все-таки люди, пользующиеся доброй славой и слывущие людьми порядочными. Там, где государственное устройство считается и с богатст- 15 вом, и с добродетелью, и с народом, как, например, в Карфагене, это и есть аристократический строй; там, где принимаются в расчет только два из указан­ных условий, т. е. добродетель граждан и народ, как, например, в Лакедемонском государстве, получается смешение двух видов — демократического и основан­ного па добродетели. Таким образом, аристократиче­ское устройство помимо его первого и наиболее совер­шенного вида имеет еще две указанные разновидно­сти; третьей же являются те виды так называемой по- го литии, которые больше склоняются к олигархии. VI 1. Нам остается сказать еще о так называемой политии и о тираннии. Политию мы отнесли сюда, хотя она, равно как и только что упомянутые разновид­ности аристократии, не является отклонением. По правде сказать, все виды государственного устройства 25 являются отклонениями от самого правильного из них 17, но последний обыкновенно помещают наряду с аристократическими видами; сравнительно с ним и с 501 аристократией другие виды государственного устрой­ства являются уже отклонениями, как мы говорили.«!* начале нашего рассуждения. Упомянуть же о тиран-нии в самом конце будет вполне разумно, потому что она менее всего соответствует представлению, соеди­няемому с государственным строем вообще. Наша же 30 задача — исследование видов именно государствен­ного строя. Обосновав предложенную нами классифи­кацию, мы должны обратиться к рассмотрению по-литии. 2. Сущность ее станет более ясной, после того как определен характер олигархии и демократии. Говоря попросту, полития является как бы смешением оли-35 гархии и демократии. Те виды государственного строя, которые имеют уклон в сторону демократии, обычно называются политиями, а те, которые склоняются ско­рее в сторону олигархии, обыкновенно именуются аристократиями, потому что люди, имеющие больший имущественный достаток, чаще всего бывают и более образованными, и более благородного происхождения. Сверх того, представляется, что люди состоятельные уже имеют то, ради чего совершаются правонаруше­ния; и уже одно это упрочивает за такими людьми 40 название людей безукоризненных и знатных. 3. Так как аристократический строй стремится до­ставить преобладание в государстве наилучшим из граждан, то, говорят, и в олигархиях большинство со­стоит из совершенных во всех отношениях людей. Да 1294а и вообще кажется чем-то совершенно невозможным, чтобы оказалось благоустроенным такое государство, которое управляется не наилучшими, но дурными людьми, равно как невозможно, чтобы государство, не имеющее хороших законов, управлялось наилучшими людьми; ведь благозаконие состоит не в том, что за­коны хороши, да им никто не повинуется* Поэтому б следует допустить, что один вид благозакония состоит в том, что повинуются имеющимся законам, другой — в том, что законы, которых придерживаются, состав­лены прекрасно (ведь можно повиноваться и плохо составленным законам). Здесь возможны два случая: государства придерживаются либо наилучших возмож­ных для них законов, либо наилучших в собственном смысле слова. 4. Сущность аристократического строя ю заключается, по-видимому, в том, что при нем почет-502 ные права распределяются в соответствии с доброде­телью, ведь основой аристократии является доброде­тель, олигархии — богатство, демократии — свобода. А то, что верховную силу имеют решения большинст­ва, свойственно всем видам государственного устрой­ства, ведь что решит большинство из числа участвую­щих в государственном управлении, то и получает законную силу и в олигархии, и в аристократии, и в де­мократии. Итак, в большей части государств с гор- is достыо выставляют вперед политию как обозначение вида их государственного устройства, поскольку сме­шивают состоятельных и неимущих, богатых и сво­бодных, ведь, кажется, в глазах едва ли не большин­ства состоятельные занимают место совершенных во всех отношениях людей. 5. Так как в государственном строе три начала притязают на равную значимость— 20 свобода, богатство, добродетель (четвертое — благород­ство происхождения — сопровождает два последних, ведь благородство есть старинная доблесть и богатст­во), то ясно, что политией следует называть такой го­сударственный строй, при котором имеется смешение двух начал — состоятельных и неимущих, а смешение трех начал следует называть аристократией преиму­щественно перед другими видами государственного устройства, исключая лишь истинный и первый 25 ее вид. Мы сказали, что существуют и другие виды госу­дарственного устройства помимо монархии, демокра­тии и олигархии, указали па их сущность и на то, чем отличаются один от другого виды аристократии и чем отличаются политии от аристократии; ясно, что полития и аристократия не далеки одна от другой. VII 1. Каким образом возникает наряду с демо- So кратией и олигархией так называемая полития и ка­ково должно быть ее устройство,— об этом мы будем говорить непосредственно вслед за изложенным. Вме­сте с тем станут ясными и отличительные признаки демократии и олигархии. Прежде всего следует уста­новить разграничение этих видов государственного устройства, а затем поступить так, как поступают со ад знаками гостеприимства18,— взяв от каждого из них по половине, сложить их вместе. 2. Существуют три способа соединения и смешения. 503 Либо следует взять существующие законоположения ь олигархии и в демократии, относящиеся хотя бы, например, к судопроизводству· В олигархиях на состоятельных накладывают денежный штраф за уклонение от исполнения судебных обязанностей, не­имущим же за исполнение их не полагается никакого 40 вознаграждения; в демократиях неимущие получают вознаграждение, но зато и на состоятельных не нала­гается штраф. Общее и среднее из этих законополо-t294b жений, свойственное и демократии и олигархии и сме­шанное из законоположений той и другой, будет отли­чительным признаком политии. Вот один способ со­единения. 3. Второй способ состоит в том, чтобы взять среднее между присущими олигархии и демокра­тии постаповлепиями о цензе касательно, положим, участия в народном собрании. Для участия в нем при демократическом строе имущественный ценз либо во­все не требуется, либо требуется совсем незначитель­ный; олигархический строй, наоборот, выставляет тре-5 бовапие высокого ценза. Общих признаков здесь нет, но для политии можно взять средний ценз между обоими указанными. При третьем способе объедине­ния можно было бы взять одну часть постановлений олигархического законодательства и другую часть по­становлений демократического законодательства. Я имею в виду следующее: одной из основ демокра­тического строя является замещение должностей по жребию, олигархического же — по избранию, причем ίο в демократиях это замещение не обусловлено иму­щественным цензом, а в олигархиях обусловлено. Сле­довательно, отличительный признак аристократии и политии мы получили бы, если бы взяли из олигар­хии и демократии по одному из отличительных для них признаков в деле замещения должностей, а имен­но: из олигархии — то, что должности замещаются по избранию, а из демократии — то, что это замещение -не обусловлено цензом. Итак, вот еще одип из спосо­бов смешения. 4. Мерилом того, что такого рода сме-15 шепие демократии и олигархии произведено хорошо, служит то, когда окажется возможным один и тот же вид государственного устройства называть и демо­кратией и олигархией. Те, кто пользуется обоими этими обозначениями, очевидно, чувствуют, что ими обозначается смешепие прекрасное; а такое смешение 504 заключается именно в середине, так как в ней нахо­дят место обе противоположные крайности. Это именно и характерно для лакедемонского госу­дарственного устройства. 5. Многие пытаются утвер­ждать, что оно демократическое, так как его порядки содержат в себе много демократических черт, хотя бы прежде всего в деле воспитания детей: дети богатых живут в той же обстановке, что и дети бедных, и по­лучают такое же воспитание, какое могут получать дети бедных. То же самое продолжается и в юноше­ском возрасте, и в зрелом — и тогда ничем богатые и бедные не разнятся между собой: пища для всех одна и та же в сисситиях, одежду богачи носят такую,' ка­кую может изготовить себе любой бедняк. К тому же из двух самых важных должностей народ на одну избирает, а в другой сам принимает участие: герон­тов они избирают, а в эфории сам народ имеет часть. По мнению других, лакедемоиский государственный строй представляет собой олигархию, как имеющий много олигархических черт, хотя бы, например, то, что все должности замещаются путем избрания и нет ни одной замещаемой по жребию; далее, лишь немно­гие имеют право присуждать к смертной казни и к изгнанию, и многое подобное 19. 6. Необходимо, конечно, чтобы в прекрасно сме­шанном государственном устройстве были представле­ны как бы оба начала вместе и ни одно из них в от­дельности. Оба начала должны находить себе опору в самом государственном строе, а не вне его; чтобы не большая часть желала видеть этот строй именно та­ким (этого ведь, пожалуй, можно достигнуть и при наличии плохого государственного строя), но чтобы иного строя, помимо существующего, не желала ни одна из составных частей государства вообще. Теперь мы сказали о том, как должны быть устроены полития и отдельные виды так называемой аристократии. VIII 1. Нам осталось сказать еще о тираннии—· не потому, что о ней стоило бы много распространяться, но для того, чтобы и она нашла себе место в нашем исследований, так Как и ^ираннию мы считаем до из­вестной степени одним из государственных устройств. О царской власти мы рассуждали в предыдущем изло-505 жении, где рассматривали царскую власть в собствен­ном смысле с точки зрения ее полезности или вреда для государства, а также кого, из кого и как следует назначать царем. 2. В той же части нашего исследования, где речь шла о царской власти, мы установили различие двух видов тираннии, так как свойства их обеих до извест-10 ной степени совпадают со свойствами царской власти: и та и другая покоятся на законном основании (у не­которых варварских племен избирают самодержцев — монархов, а в старину и у древних эллинов изби­рались такого же рода монархи, которые называ­лись эсимнетами20). Упомянутые два вида тираннии 15 имеют некоторые отличия: с одной стороны, оба они были видами монархического строя, как основанные на законе и на добровольном признании их со стороны подданных; с другой стороны, это были виды тираннии, так как власть в них осуществлялась деспотически, по произволу властителя. 3. Третий вид тираннии — тиранния по преимуществу — соответствует неограни­ченной монархии. Такого рода монархия, естественно, 20 оказывается тираннией, так как в ней проявляется без­ответственная власть над всеми равпыми и лучшими и к выгоде ее самой, а не подданных. Поэтому такая тиранния возникает вопреки желанию подданных: ни­кто из свободных людей добровольно не выносит тако­го рода власти. Итак, вот каковы виды тираннии и вот сколько их по указанным причинам. 25 IX 1. Какой же вид государственного устройства наилучший? Как может быть наилучшим образом устроена жизнь для большей части государств и для большинства людей безотносительно к добродетели, превышающей добродетель обыкновенного человека, безотносительно к воспитанию, для которого потребны природные дарования и счастливое стечение обстоя­тельств, безотносительно к самому желательному строю, но применительно лишь к той житейской об-зо становке, которая доступна большинству, и к такому государственному устройству, которое оказывается приемлемым для большей части государств? 2. Раз­личные виды так называемой аристократии, о кото­рых мы только что говорили, отчасти малоприменимы 50G в большинстве государств, отчасти приближаются к Taji, называемой политии (почему и следует говорить об этих видах как об одном). Суждение обо всех поставленных вопросах основы­вается па одних и тех же исходных положениях. Если верно сказано в нашей «Этике»21, что та жизнь бла­женная, при которой нет препятствий к осуществле­нию добродетели, и что добродетель есть середина, то пужно признать, что наилучшей жизнью будет именно средняя жизнь, такая, при которой середина может быть достигнута каждым. 3. Необходимо установить то же самое мерило как для добродетели, так и для порочности государства и его устройства: ведь устрой­ство государства — это его жизнь. В каждом государстве есть три части: очень со­стоятельные, крайне неимущие и третьи, стоящие по­средине между теми и другими. Так как, по общепри-пятому мнению, умеренность и середина — наилучшее, то, очевидно, и средний достаток из всех благ всего лучше. 4. При наличии его легче всего повиповаться доводам разума; напротив, трудно следовать этим до­водам человеку сверхпрекрасному, сверхсильному, сверхзнатному, сверхбогатому или, наоборот, человеку сверхбедному, сверхслабому, сверхуниженному по своему общественному положению. Люди первого ти­па становятся по преимуществу наглецами и крупными мерзавцами. Люди второго типа часто делаются зло­деями и мелкими мерзавцами. А из преступлений одни совершаются из-за наглости, другие — вследствие подлости. Сверх того, люди обоих этих типов не укло­няются от власти, но ревностно стремятся к ней, а ведь и то и другое приносит государствам вред. 5. Да­лее, люди первого типа, имея избыток благополучия, силы, богатства, дружеских связей и тому подобное, пе желают, да и но умеют подчиняться. И это наблю­дается уже дома, с детского возраста: избалованные роскошью, в которой они живут, они не обнаруживают привычки повиноваться даже в школах. Поведение людей второго типа из-за их крайней необеспечен­ности чрезвычайно униженное. Таким образом, одни пе способны властвовать и умеют подчиняться только той власти, которая проявляется у господ над рабами; другие же не способны подчиняться никакой власти, а властвовать умеют только так, как властвуют господа 507 над рабами. 6. Получается государство, состоящее из рабов и господ, а не из свободных людей, государ­ство, где одни исполнены зависти, другие — презре­ния. А такого рода чувства очень далеки от чувства дружбы в политическом общении, которое должно за­ключать в себе дружественное начало. Упомянутые 25 же нами люди не желают даже идти по одной дороге со своими противниками. Государство более всего стремится к тому, чтобы все в нем были равны и одинаковы, а это свойственно преимущественно людям средним. Таким образом, если исходить из естественного, по нашему утвержде­нию, состава государства, неизбежно следует, что госу­дарство, состоящее из средних людей, будет иметь и наилучший государственный строй. Эти граждане но преимуществу и остаются в государствах целыми и 30 невредимыми. Они не стремятся к чужому добру, как бедняки, а прочие не посягают на то, что этим при­надлежит, подобно тому как бедняки стремятся к иму­ществу богатых. И так как никто на них и они ни на кого не злоумышляют, то и жизнь их протекает в бе­зопасности. Поэтому прекрасное пожелание высказал Фокилид: «У средних множество благ, в государстве 35 желаю быть средним»22. 8. Итак, ясно, что наилуч­шее государственное общение — то, которое достига­ется посредством средних, и те государства имеют хо­роший строй, где средние представлены в большем количестве, где они — в лучшем случае — сильнее обеих крайностей или по крайней мере каждой из них в отдельности. Соединившись с той или другой крайностью, они обеспечивают равновесие и препят­ствуют перевесу противников. Поэтому величайшим 40 благополучием для государства является то, чтобы его граждане обладали собственностью средней, но доста-1296а точной; а в тех случаях, когда одни владеют слишком многим, другие же ничего не имеют, возникает либо крайняя демократия, либо олигархия в чистом виде, либо тиранния, именно под влиянием противополож­ных крайностей. Ведь тиранния образуется как из чрезвычайно распущенной демократии, так и из оли-5 гархии, значительно реже — из средних видов государ­ственного строя и тех, что сродни им23. О причинах этого мы поговорим позднее, когда будем рассуждать о государственных переворотах. 5Ü8 9. Итак, очевидно, средний вид государственного строя наилучший, ибо только он не ведет к внутрен­ним распрям; там, где средние граждане многочислен­ны, всего реже бывают среди граждан группировки и раздоры. И крупные государства по той же самой при- ю чине — именно потому, что в них многочисленны средние граждане,— менее подвержены распрям; в не­больших же государствах население легче разделяется на две стороны, между которыми не остается места для средних, и почти все становятся там либо бедня­ками, либо богачами. Демократии в свою очередь пользуются большей в сравнении с олигархиями безо- 15 насностыо; существование их более долговечно благо­даря наличию в них средних граждан (их больше, и они более причастны к почетным правам в демокра­тиях, нежели в олигархиях). Но когда за отсутствием средних граждан неимущие подавляют своей много­численностью, государство оказывается в злополучном состоянии и быстро идет к гибели. 10. В доказательство выдвинутого нами положе­ния можно привести и то, что наилучшие законода­тели вышли из граждан среднего круга: оттуда проис­ходили Солон (что видно из его стихотворений), Ли- 2о кург (царем он не был), Харонд и почти большая часть остальных. Теперь ясно и то, почему в большин­стве случаев государственный строй бывает либо де­мократическим, либо олигархическим. Вследствие того что средние занимают в государствах зачастую незна­чительное место, те из двух, которые их превосхо­дят,— либо крупные собственники, либо простой на- 25 род,— отдалившись от среднего состояния, перетяги­вают государственный порядок на свою сторону, так что получается либо демократия, либо олигархия. 11. Так как, сверх того, между простым народом и состоятельными возникают распри и борьба, то, кому из них удается одолеть противника, те и определяют государственное устройство, причем не общее и осно- 3о ванное на равенстве, а на чьей стороне оказалась по­беда, те и получают перевес в государственном строе в качестве награды за победу, и одни устанавливают демократию, другие — олигархию. И те два греческих государства, которым принадлежало главенство в Гре­ции24, насаждали в соответствии со своим государст­венным устройством в других государствах одно —. 509 35 демократию, другое — олигархию, причем считались с выгодой не этих двух государств, но лишь со своей собственной. 12. В силу указанных причин средний государственный строй либо никогда не встречается, либо редко и у немногих. Один лишь муж в противо­положность тем, кто прежде осуществлял главенство, 40 дал себя убедить ввести этот строй25. Вообще же в Шбь государствах установилось такое обыкновение: равен­ства не желать, но либо стремиться властвовать, либо жить в подчинении, терпеливо перенося его. Из сказанного ясно, каково наилучшее государст­венное устройство и по какой причине. 13. После того как нами определено наилучшее го-5 сударственное устройство, нетрудно усмотреть, какое из остальных устройств, демократических и олигархи­ческих (а разновидностей их, по нашему утвержде­нию, несколько), следует поставить на первое место за наилучшим, какое — на второе и так далее в зави­симости от того, насколько то и другое и так далее оказываются относительно лучшими или худшими. Лучшим видом государственного устройства всегда бу­дет то, которое будет приближаться к совершенней­шему, а худшим — то, которое будет более удаляться от среднего. Исключается тот случай, когда кто-либо станет обсуждать этот вопрос в зависимости от тех «о или иных предпосылок. Я говорю «в зависимости от тех или иных предпосылок» потому, что зачастую не бывает никаких препятствий к тому, чтобы некоторые государства вместо другого, более предпочтительного самого по себе устройства пользовались иным, но для него полезным устройством. X 1. В непосредственной связи с рассмотренными вопросами подлежит рассмотрению и вопрос: какое государственное устройство для кого подходит и каков его характер? Сначала следует установить общее пра-15 вило для всех видов государственных устройств во­обще: сторонники того или иного строя в государстве должны быть сильнее его противников. Всякое госу­дарство должно рассматриваться со стороны качества и количества. Под качеством я разумею свободу, бо­гатство, образованность, благородство происхождения; под количеством — численное превосходство массы на-510 селения. 2. Может случиться, что одна из частей, со­ставляющих государство, будет обладать качественным 20 преимуществом, а другая — количественным; так, на­пример, люди безродные будут превосходить своей численностью людей благородного происхождения, либо неимущие будут превосходить богатых, однако это ко­личественное превосходство не должно быть таким же большим, как качественное превосходство благородных и богатых. Приходится поэтому оба этих превосход­ства уравновешивать. Где количество неимущих пре- 25 восходит указанное соотношение, там, естественно, рож­дается демократия, именно отдельные виды ее в зави­симости от превосходства того или иного вида про­стого народа: например, если перевес будет на сто­роне массы земледельцев, то возникнет первый из ви­дов демократического строя, а где перевес на стороне ремесленников и поденщиков, там образуется крайний зо из видов демократического строя. Таким же образом и другие, промежуточные виды. 3. Там, где качест­венный вес состоятельных и знатных перевешивает их количественный недостаток, возникает олигархический строй, именно отдельные виды его, опять-таки в со­ответствии с перевесом сочувствующего олигархии па-селения. Законодатель должен при создании того или 35 иного государственного устройства постоянно привле­кать к себе средпих граждан: если он будет издавать законы олигархического характера, он должен иметь в виду средних; если законы в демократическом духе, он должен приучать к ним средних. 4. Только там, где в составе населения средние имеют перевес либо над обеими крайностями, либо над одной из них, го- 40 сударственный строй может рассчитывать на устой­чивость; не может быть опасения, что богатые, войдя 1297а в соглашение с бедными, ополчатся на средних: ни­когда ни те ни другие не согласятся быть рабами Друг друга; если же они будут стремиться создать такое положение, какое удовлетворило бы и тех и других, то им не найти никакого иного государствен­ного устройства, помимо среднего. Править по оче­реди они не согласились бы из-за недоверия друг к 5 другу. Между тем посредники пользуются повсюду наибольшим доверием, а посредниками и являются в данном случае люди средние. И чем государственное устройство будет лучше смешано, тем оно окажется 511 устойчивее. 5. Многие законодатели, в том числе те, которые имеют в виду установление аристократиче­ского строя, терпят неудачу не только вследствие то­го, что они предоставляют слишком много преиму-ю ществ состоятельным, но и потому, что при этом они стараются обойти простой народ. Ведь с течением вре­мени из ложно понятого блага неизбежно последует истинное зло, и государственный строй губит скорее алчность богатых, нежели простого народа. 6. Существует пять видов ухищрений, посредством 15 которых в государственном управлении считают воз­можным добиться расположения простого народа. Они относятся к области устройства народного собрания, должностей, судебных установлений, войска и гимна­стических упражнений. Что касается народного собра­ния, то право участвовать в нем предоставляется всем, причем на богатых в случае уклонения с их сто­роны налагается денежный штраф; либо его должны 20 уплачивать одни только богатые, либо их штрафуют сильнее. В деле замещения должностей лица, обла­дающие определенным имущественным цензом, но имеют права от этих должностей отказываться, бедня­ки же это право имеют. За уклонение от исполнения судейских обязанностей на состоятельных налагается штраф, бедные освобождены от него, или, как в зако­нодательстве Харонда, на богатых налагается круп­ный штраф, на бедных — мелкий. 7. В некоторых го-25 сударствах все, кто числится в гражданских списках, получают право участвовать в народном собрании и суде26, а если они после занесения в гражданские списки будут уклоняться от исполнения той и другой обязанности, на них налагается большой денежный штраф. Делается это, с одной стороны, с той целью, чтобы удержать их угрозой штрафа от записи в граж­данские списки; с другой — раз они не запишутся в гражданские списки, то теряют право участвовать в суде и в народном собрании. И относительно права иметь оружие и принимать участие в гимнастических зо упражнениях руководствуются в законодательствах теми же самыми соображениями: неимущим дозволя­ется не приобретать оружие, богатые же караются штрафом, если не приобретут его. За уклонение от гимнастических упражнений на бедных не налагается никакого штрафа, богатые же платят штраф, чтобы 512 одни под угрозой штрафа принимали участие в гим­настических упражнениях, другие же, которым ничего за уклонение не грозит, не принимали в них участия· Это всё — олигархические ухищрения в области зако- 85 нодательства. 8. В демократиях этим ухищрениям противопо­ставляются другие: за участие в народном собрании и в суде неимущим платят вознаграждение, состоя­тельные же никакому штрафу не подлежат. Кто же­лает в данном случае прийти к правильному смешению, очевидно, должен объединить в одно оба этих правила: 40 одним выплачивать вознаграждение за исполнение обязанностей, других штрафовать за уклонение от них, потому что только в таком случае все участвовали бы в государственной жизни; иначе управление ею будет находиться в руках только каких-либо одних. Впро- i297h чем, управление государством должно принадлежать исключительно людям, имеющим возможность приоб­рести оружие на собственный счет; что же касается имущественного ценза, то невозможно установить его количественное мерило, однако следует наладить дело так, чтобы этот ценз был возможно более высоким, но вместе с тем и таким, чтобы число людей, которые 5 могут принимать участие в государственном управле­нии, все-таки превышало число тех, кто лишен этого права. 9. Дело в том, что бедные, хотя бы они и были лишены почетных прав, все-таки остаются спокой­ными, если никто их не оскорбляет и не отпнмает у них того, что им принадлежит. Но устроить это дело — задача нелегкая, потому что те, кто стоит у кормила правлепия, не всегда бывают людьми тонкими, ю И обыкновенпо при наступлении военного времени бедняки остаются равнодушными, если только не да­вать им содержания; если же такое содержание им дадут, они готовы идти сражаться. 10. В некоторых государствах полноправными гражданами считаются не только те, кто служит в данное время в тяжеловооруженном войске, но и те, кто уже отслужил свой срок. Так, у малайцев полно­правными гражданами были именно такие, а долж- is ностными лицами избирали только состоявших на действительной военной службе. И в Греции, после упразднения монархического строя полноправными гражданами были в первое время воины, а именно 17 Аристотель, т. 4 513 вначале —всадники; объясняется это тем, что тогда на войне силу и перевес давала конница, а тяжелово­оруженная пехота за отсутствием в ней правильного 20 устройства была бесполезна: опытности в деле устрое­ния пехоты, равно как и выработанных правил так­тики, у древних не было, почему всю силу они и полагали в коннице. С ростом государств и тяжеловоо­руженная пехота получила большее значение, а это по­влекло за собой участие в государственном управлении большего числа граждан. Вот почему древние называ-25 ли демократиями те виды государственного строя, ко-» торые мы теперь называем политиями. И. На самом же деле, конечно, архаические виды государственного строя относятся к числу олигархических и монархи­ческих. Вследствие малолюдства более или менее зна­чительного числа средних граждан у них не сущест­вовало; немногочисленные и неорганизованные, они были более склонны оставаться в подчинении. Теперь мы знаем причину существования несколь-зо ких видов государственного строя; знаем, почему по­мимо нами указанных существуют и иные виды (ведь как демократий, так и других видов существует не один); знаем, каковы между ними различия и чем эти различия объясняются; сверх того, знаем, какой вид государственного устройства должен быть при­знан с общей точки зрения наилучшим и какой вид из остальных к каким государствам наиболее подхо­дит. 85 II 1. Обратимся теперь снова как к общему, так и к более тщательному рассмотрению отдельных ча­стей, составляющих основу каждого из видов государ­ственного устройства, после того как надлежащее ис­ходное начало их нами установлено. Во всяком госу­дарственном устройстве этих основных частей три; с ними должен считаться дельный законодатель, из­влекая из них пользу для каждого из видов государ­ственного устройства. От превосходного состояния этих частей зависит и прекрасное состояние государ-40 ственного строя; да и само различие отдельных видов государственного строя обусловлено различным устрой­ством каждой из этих частей. Вот эти три части: пер-1298а вая — законосовещательный орган, рассматривающий дела государства, вторая — должности (именно какие 514 должности должны быть вообще, чем они должны ве-» дать, каков должен быть способ их замещения), третья «•* судебные органы. Законосовещательный орган правомочен решать вопросы Q войне и мире, о заключении и расторжении 5 союзов, ρ законах, о смертной казни, об изгнании, о конфискации имущества, об избрании должностных лиц и об их отчетности. 2. Решение всего этого круга дел может быть поручено либо всем гражданам, либо части их (например, какому-нибудь одному должност­ному лицу или нескольким), или же решение некото­рых дел может быть предоставлено всему составу гражданства, а решение других — части его. Демокра­тическим началом является то, когда все граждане решают все дела, поскольку к такого рода равенству ю демократия и стремится. 3, Если решают все, то осу­ществляться это может несколькими способами. Один из них заключается в том, что решение предоставля­ется не всем гражданам в полном составе, но между ними соблюдается известная очередность; таково госу­дарственное устройство Телекла Милетского27. И при других государственных устройствах должностные ли­ца, сойдясь вместе, совещаются, должности же заме- is щаются всеми гражданами поочередно, в порядке фил и даже еще более мелких подразделений гражданской общины, пока не пройдут все; в полном составе граж­дане собираются на совещание только тогда, когда речь идет о вопросах законодательства и вопросах, ка­сающихся самого государственного устройства, а так­же для выслушивания распоряжений должностных го лиц. 4. Другой способ состоит в том, что совещаются все вместе, но сходятся только для избрания должностных лиц, по вопросам, касающимся законодательства, вой­ны, мира и принятия отчета, во всех же остальных случаях действуют особые для каждой отрасли управ­ления должностные лица, назначенные из всех граж­дан путем избрания или посредством жребия. Третий Способ: граждане собираются по поводу избрания 25 должностных лиц и принятия отчетов и чтобы сове­щаться о войне и союзах; остальными делами управ­ляют должностные лица, назначенные по мере воз­можности путем избрания, что бывает особенно необ­ходимо для тех должностей, которые требуют от лиц, облеченных ими, специальных знаний. 17* 515 5. Четвертый способ состоит в том, что все граж·* дане совещаются в объединенном собрании обо всех зо государственных делах; должностные лица ни по ка­кому вопросу не могут выносить своего решения, но дают только предварительное заключение. Этот по­следний способ применяется в настоящее время в крайних демократиях, которые, по нашему мнению, соответствуют династической олигархии и тиранниче-ской монархии. Все эти способы свойственны демократическому строю. 6. Если же вся законосовещательная власть сосредоточена в руках только некоторых лиц, то это 35 уже характерный признак олигархического строя. И здесь имеется несколько различных способов. Если избрание упомянутых нескольких лиц обусловлено бо­лее или менее умеренным имущественным цензом, благодаря чему избранию подлежит большинство граждан, если следуют предписаниям законов, не до-40 пуская нарушений в том, что запрещается законом, и если тот, кто обладает цензом, допускается к зако­носовещательной власти, то такого рода олигархия, отличающаяся умеренностью, приближается к поли-1298ь тии. Когда же право на участие в законосовещатель­ной власти принадлежит не всем, а только избранным, но они правят, как и в первом случае, по закону, тогда мы имеем дело с олигархией в собственном смысле. Если же лица, обладающие законосовещатель­ной властью, пополняют свой состав путем кооптации из своей же среды, когда сын заступает место отца и когда они стоят выше законов, то такого рода строй должен быть признан крайней олигархией. 7. Если законосовещательная власть по некоторым делам, как, 5 например, по вопросам войны, мира, отчетов долж­ностных лиц, принадлежит всем, по остальным же де­лам — должностным лицам и должности замещаются путем выбора, а не по жребию28, то этот государст­венный строй аристократический. Если же для неко­торых дел должностные лица назначаются по выбору, а для других — по жребию (в последнем случае либо непосредственно по жребию, либо по жребию из числа предварительно намеченных кандидатов) или если при замещении должностей применяются совместно и из-ю брание и жребий, то в таком случае мы имеем дело. 516 отчасти с аристократией, отчасти с политией в собст­венном смысле. Вот как может быть распределена законосовеща­тельная власть в соответствии с видами государствен­ного устройства, и сообразно с указанным распреде­лением происходит управление при каждом государ­ственном устройстве. 8. Для демократического строя, как его обычно понимают в настоящее время (я имею в виду такую демократию, где верховная власть на­рода стоит даже выше закона), было бы полезно в целях лучшего устройства законосовещательной вла­сти применять способ, осуществляемый в олигархиях относительно судебпых установлений. Именно: там под угрозой денежного штрафа заставляют отправлять су­дейские обязанности тех, кого желают видеть судьями, тогда как в демократиях выдают плату неимущим. Так следовало бы делать и относительно народных со­браний: тогда все — простой народ со знатпыми, а по­следние с народной массой,— совещаясь вместе, ста­нут обсуждать дела лучше. Полезно также, чтобы в обсуждении принимали участие, путем ли выбора или по жребию, все части гражданского населения в рав­ной пропорции. Наконец, в тех случаях, когда пред­ставители простого народа будут иметь численный пе­ревес над лицами, подготовленными к политической деятельности, полезно было бы давать вознагражде­ние не всем, но только такому числу их, которое со­ответствовало бы числу знатных, или же из того раз­ряда, который имеет численный перевес или излишек, исключать его но жребию. 9. В олигархиях следует либо добавлять путем избрания известное число лю­дей из народной массы, либо установить такую долж­ность, какая существует в некоторых, государствах,— лробулов и номофилаков29 —- и обсуждать только те дела, о которых они представят свои предварительные заключения. При таком порядке народ будет иметь свою долю участия в законосовещательной власти и лишен будет возможности отменить что-либо в госу­дарственном устройстве; народные постановления то­гда будут либо вполне согласовываться с решениями пробулов и номофилаков, либо ни в чем не будут про­тиворечить вносимым законопроектам. Можно также совещательный голос предоставить всем, решающий же — только должностным лицам. 10. Вообще же сле-517 S5 дует поступать вопреки установившемуся в поли-. тиях30 обыкновению: народной массе должно быть предоставлено право отклонять вносимые законопро­екты, но не право самостоятельно выдвигать их — от­клоненный законопроект должен опять возвратиться к должностным лицам. В политиях же поступают на­оборот: немногие имеют право отвергать законопро­екты, выдвигать же их они не имеют права; послед-1293 а нее всегда принадлежит наиболее многочисленному со­бранию. Вот наши заключения о законосовещательной, главной власти в государстве. XII 1. В непосредственной связи с предыдущим стоит вопрос о распределении должностей. И по пово­ду этой части государственного устройства можно за-5 дать много разнообразных вопросов: сколько должно быть должностей, чем ведают должностные лица и ка­ков срок их полномочий (ведь в одних государствах избирают должностных лиц на шестимесячный срок, в других — на еще более короткий, в третьих — на год, в четвертых — на более продолжительное время), должны ли быть должности пожизненными или дол­госрочными, или ни то ни другое, но одни и те же лица должны занимать должности по несколько раз, 40 или один и тот же человек не может дважды занимать должность, а лишь один раз? 2. Также относительно организации должностей следует обсудить, из кого, кем и каким образом должны быть замещаемы долж­ности. Нужно суметь указать всевозможные решения этих разнообразных вопросов в теории и затем прило­жить эти решения на практике, сообразуясь с тем, какие должности для какого государственного строя полезны. а5 Не так легко дать определение и того, что, собст­венно, надлежит называть должностями. Для государ­ственного общения потребны многие руководители; поэтому не всех их, назначаемых путем избрания и по жребию, следует считать должностными лицами; например прежде всего жрецов (их следует считать чем-то иным сравнительно с государственными долж­ностными лицами), также хорегов31 и глашатаев; на·« 20 значаются путем выборов и послы. 3. Государственные же поручения имеют в виду 518 какое-нибудь определенное дело и касаются или всехг граждан (так, например, стратег командует всеми вы­ступающими в поход), или какой-либо части их (на­пример, поручения, даваемые гинеконому или гедо-ному32). Другие поручения имеют в виду государствен­ное хозяйство (так зачастую назначаются путем из­брания ситометры33), а некоторые поручения носят подсобный характер, и для исполнения их ставят ра­бов, если имеются к тому средства. Должностными 25 лицами в собственном смысле следует называть тех, которым предоставлено право для определенного кру­га дел иметь законосовещательную, решающую и рас? порядительскую власть, в особенности эту последнюю* потому что с понятием «распоряжаться» прежде всего связано представление о всякого рода власти. Однако такого рода различение не имеет, строго говоря, ника-' кого практического значения (потому что никогда еще не случалось, чтобы должностные лица спорили о том, присвоено ли им само название должностных лиц); зо вопрос этот, однако, имеет некоторое значепие с от­влеченной точки зрения. 4. Какие должности и сколько их потребно для существования государства? Какие должности не не­обходимы, но полезны для хорошо устроенного госу-» дарства? Вот вопросы, решение которых имеет боль­шое значение для всякого государства, в частности для государств небольших. Что касается больших го- 35 сударств, то в них можно и должно установить такой порядок, чтобы определенной должности соответствовал определенный круг деятельности; большое количество граждан дает возможность многим из них вступать в должности, так что на одни из должностей можно на­значать одно и то же лицо лишь по истечении про­должительного времени, а на другие — всего один раз; да и всякое дело будет делаться лучше, когда о нем будет заботиться человек, занятый одним делом, а не i2fl*M* многими. 5. В небольших государствах по необходимости приходится сосредоточивать в руках немногих граж­дан много должностей: вследствие малонаселенности не легко устроить так, чтобы многие занимали долж­ности, да и где взять тех, которые станут их преемни­ками. Правда, и для небольших государств иной раз з бывают нужны те же самые должности и законы, что 519 в для больших; разница только в том, что в небольших государствах зачастую одни и те же должности прихо­дится возлагать на одних и тех же лиц, в больших же государствах к этой мере приходится прибегать лишь по прошествии значительного промежутка времени. Поэтому в небольших государствах ничто не препят­ствует возлагать много поручений на одних и тех же лиц, так как эти поручения одно другому мешать не будут; да и вообще при малонаселенности государ-10 ства неизбежно из должностей делать своего рода вер-телы — светильники. 6. Итак, если мы сможем ука­зать, какое количество должностей должно непременно существовать во всяком государстве и какие должно­сти, хотя в них нет настоятельной необходимости, все же должны быть налицо, всякий, зная это, легче сооб­разит, какие именно должности легче всего свести в одну должность. Следует не упускать из виду и того, J5 о каких делах в зависимости от местных условий должны иметь попечение многие должности и о каких делах повсюду должна иметь верховное' попечен:ιβ одна должность, например, нужно ли для наблюдения за порядком на городском рынке назначать одного агоранома, а для тех же целей в другом месте — дру­гого агоранома или одного и того же во всем городе. И еще вопрос: следует ли распределять должности в соответствии с характером подлежащих их ведению дел или же сообразуясь с людьми? Я имею в виду, например, следует ли одному должностному лицу на­блюдать за общим благочинием, или нужно особоо должностное лицо для наблюдения за благочинием де-го тей и женщин. 7. Необходимо считаться, наконец, и с различием видов государственного устройства; в свя­зи с этим следует задать себе вопрос: есть ли разница или нет в характере должностей в каждом из видов государственного устройства? Например, одпи и те же ли должности являются главными в демократии, оли­гархии, аристократии, монархии безотносительно к то­му, замещаются ли эти должности людьми равного и одинакового положения или же в одних государст­вах — людьми одного положения, в других — другого 25 (например, в аристократиях должностными лицами являются люди образованные, в олигархиях — бога­тые, в демократиях — свободнорожденные). Или же некоторые должности оказываются различными в за-520 висимости от различия видов государственного уст­ройства, но только в одних случаях оказывается по­лезным, чтобы они были одинаковыми, а в других — разными, так как уместно придать одним и тем же должностям иногда широкий круг деятельности, ино­гда узкий. 8. Некоторые должности свойственны особенно то­му или иному виду государственного строя. Напри­мер, должность пробулов не свойственна демократии, совет же — учреждение демократическое, ведь обяза­тельно должно существовать такого рода учреждение, которое имело бы своей задачей предварительное рас­смотрение проектов, поступающих на решение народ­ного собрания, дабы последнее не тратило на обсуж­дение их слишком много времени. Если эту должность занимает небольшое число лиц, то это признак оли­гархии. Но небольшое число пробулов стоит в связи с самим характером этой должности; отсюда ясно, что она является характерной особенностью олигархиче­ского строя. А где имеются и пробулы и совет, там пробулы стоят выше членов совета, потому что член совета характерен для демократии, пробул —для оли­гархии. 9. Значение совета утрачивается в такого ро­да демократиях, где само народное собрание занима­ется всем; случается же это обыкновенно тогда, когда за участие в народном собрании выдается щедрое вознаграждение; в таком случае, имея досуг, собрания устраивают часто PI сами выносят решения обо всех делах. Педономы, гинекономы и другие должностные лица, имеющие подобную область ведения,— все это должности, свойственные аристократии, а не демокра­тии. Каким образом гинекономы могли бы, например, запрещать женам бедняков выходить из дому? Гине-кономия, впрочем, не свойственна и олигархическому строю: ведь жены олигархов живут в роскоши. Однако сделанных нами замечаний вполне достаточно. 10. Теперь нужно постараться основательно обсу­дить вопрос о способах замещения должностей. Раз­личие этих способов сказывается в трех отношениях; из соединения их неизбежно вытекает самое разно­образие всех способов. Во-первых, кто назначает на должности; во-вторых, из кого они замещаются; в-третьих, каким образом это происходит. В соответ­ствии с этим существуют три разновидности: на долж-521 ности назначают либо все граждане, либо некоторые из них и либо из всех, либо из некоторых определенных, например из граждан, удовлетворяющих имуществен­ному цензу, или из родовитых, или из выдающихся своей добродетелью, или из отличающихся чем-либо другим подобным, например в Мегарах — из числа возвратившихся из изгнания и принявших участие в борьбе против демократии; притом либо путем избра­ния, либо посредством жребия. 11. В свою очередь эти способы можно соединять по два. Я имею в виду следующее: на одни должности назначают некоторые, на другие — все; одни должности замещаются из всех, другие — из некоторых; одни — путем выбора, дру­гие — по жребию. При каждом из этих соединений опять-таки возможны четыре различных способа: ли­бо все должности замещаются из всех путем выбора; либо все из всех по жребию, притом либо из всех вообще, либо из какой-то части всего населения, на­пример по филам, демам, фратриям, до тех пор пока через должность не пройдут все граждане; либо по­стоянно из всех...34 либо в одном случае так, в дру­гом —иначе. С другой стороны, если назначают неко­торые граждане, то либо из числа всех путем выбора, либо из числа всех по жребию, либо из некоторых пу­тем выбора, либо из некоторых по жребию, либо в одном случае так, в другом — иначе, т. е. либо путем выбора, либо по жребию. Таким образом, получается двенадцать способов, не считая тех, которые получа­ются из соединения по два35. 12. Из указанных способов два отвечают демокра­тическому строю — это когда все граждане назначают на должности из числа всех же граждан...36 путем выбора, или по жребию, или37 посредством соединения того и другого, так что одни из должностей замеща­ются путем выбора, другие — по жребию. А если не все граждане участвуют в назначении на должности — из числа всех ли или некоторых, по жребию ли или путем выбора, или посредством соединения того и дру­гого — или если одни должности замещаются из всех граждан, другие — из некоторых, путем выбора ли или по жребию, или посредством соединения того и дру­гого, т. е. так, что одни должности замещаются путем выбора, другие — по жребию, то такой способ соответ­ствует строю политии. Если же в назначении на долж·^ 522 ности из числа всех участвуют некоторые и самое на« значение производится путем выбора или по жребию, или посредством соединения того и другого — одних по жребию, других путем выбора,—то это будет спо­соб, свойственный олигархии. И еще более свойствен­но олигархии замещать все должности одновременно путем выбора и по жребию« 13. Назначать на одни должности из числа всех, на другие — из некото­рых 38 — способ, свойственный скорее политии с ари­стократическим оттенком. Олигархический способ — назначение на должности производится некоторыми из числа некоторых — без­различно, будет ли при этом применяться жребий (хо­тя жребий применяется реже, чем избрание),— или некоторые из некоторых обоими способами. 13. Аристократическому же строю свойствен тот способ, при котором в назначении на должности из числа всех или некоторых участвуют некоторые или все, причем назначение производится путем избрания. Вот сколько есть способов назначения на должно­сти, и вот как они распределяются в зависимости от того или иного государственного устройства. Теперь станет ясно, какие способы для какого государствен­ного строя подходят; ясно и то, как должны заме­щаться должности, каков круг действий для каждой из них и какие есть должности. Под кругом действий должностного лица я разумею, например, то, что в область его ведения входят государственные доходы или военная охрана. Само собой разумеется, круг дей­ствий для должностей различен, и одно дело, напри­мер, должность стратега, другое — наблюдение за за­ключением торговых сделок. XIII 1. Остается сказать о последней из трех ча­стей государственного строя, именно о судебной вла­сти. И способы ее устройства следует определять, ис­ходя из тех же основоположений нашего исследова­ния. Различие судов сказывается в трех отношениях: из кого судьи, что подлежит их суду, каким образом судьи назначаются; иными словами, кто судьи, т. е. назначаются ли они из числа всех граждан или из числа некоторых; что подлежит их суду —иначе, сколько отдельных видов суда существует; как судьи назначаются — по жребию или путем избрания. 523 Прежде всего установим число отдельных видов го суда. Их восемь: один — для принятия отчетов от должностных лиц; другой — над теми, кто нанес ущерб государству; еще один — по поводу государственных преступлений; четвертый — для разбора тяжб между должностными и частными лицами по поводу штра­фов; пятый — по поводу крупных торговых сделок между частными лицами; кроме того, по делам об убийстве и для разбора судебных дел, касающихся иноземцев. 2. Суд для разбора дел об убийствах — 25 безразлично, будут ли судьями одни и те же лица или другие,— подразделяется в свою очередь на несколько видов: об убийствах с заранее обдуманным намере­нием, о непредумышленных убийствах, о тех слу­чаях, когда обвиняемый сознается в своем преступле­нии, но при этом утверждает, что имел на то правовое основание; наконец, четвертый — суд над изгнанника­ми, обвиняемыми в убийстве при возвращении на ро­дину,— это тот вид суда, который называется в Афи­нах «судом во Фреатто»39; подобного рода судебные во разбирательства, впрочем, всегда бывают редки даже в больших государствах. Суд над иноземцами ведает делами иноземцев с иноземцами же или иноземцев с горожанами. Наконец, помимо всех перечисленных ви­дов суда существует суд для разбора дел по мелким торговым сделкам, например на драхму, пять драхм или немного больше, и такие судебные дела должны 65 разбираться, хотя для них нет необходимости в боль­шом числе судей. 3. Но мы оставим в стороне суды по делам об убийствах и суды по делам иноземцев и будем гово­рить только о судах, разбирающих государственные преступления. Плохое устройство этих судов влечет за собой междоусобицы и даже ниспровержение госу­дарственного строя. В этих судах судьями неизбежно должны быть или все граждане для всех видов дел, «о причем судьи назначаются путем избрания или по жребию; или же судьями должны быть все граждане для всех видов дел, причем одна часть судей назнача­ется путем избрания, другая — по жребию; или, нако­нец, для одних видов дел судьи назначаются по жре-1801« бию, для других — путем избрания. Итак, получается четыре способа, и столько же способов будет в том случае, если судьи будут из некоторых и если они 524 будут судить, соблюдая известную очередь: опять-таки судьи могут назначаться из числа пекоторых для всех дел или путем избрания, или по жребию, ИЛИ В ОДНИХ случаях по жребию, в других — путем выбора, или, s наконец, в некоторых случаях одни и те же дела бу­дут разбираться совместно судьями, назначаемыми по жребию и путем избрания. 4. Таковы способы устройства суда согласно наше­му перечислению, а еще есть их соединения по два. Сверх того, эти соединения могут быть двоякого ха­рактера; я имею в виду то, что, например, одни суды могут пополняться из всех, другие — из некоторых, третьи — из всех и из некоторых, хотя бы в том слу­чае, если в одном и том же суде часть судей будет из состава всех, другая часть — из некоторых, одни судьи будут назначены по жребию, другие — по выбору, ю третьи — обоими способами. Итак, сказано, сколько возможно способов устрой­ства суда. Из них суды, перечисленные на первом ме­сте, свойственны демократическому строю; в них судьями состоят люди из среды всех граждан, они раз­бирают все процессы. Те судьи, которые поименованы на втором месте, свойственны олигархическому строю; в них все дела разбираются некоторыми из граждан. Аристократическими же судами и судами, свойствен­ными политии, являются суды, названные на третьем месте; в них для одних дел судьями бывают лица, назначенные из среды всех граждан, для других — из некоторой части их. is КНИГА ПЯТАЯ (Ε) 20 II. То, что мы предполагали исследовать, почти все уже рассмотрено. Мы должны далее разобрать, вследст­вие каких причин происходят государственные перево­роты, сколько их и какого характера они бывают; ка­кие разрушительные начала заключает в себе каждый из видов государственного устройства; какие из этих видов в какой преимущественно переходят; какими средствами самосохранения обладает каждый вид го­сударственного устройства вообще и, наконец, что слу-25 жит преимущественно для сохранения каждого вида. 2. Прежде всего следует Припять во внимание сле­дующую исходную точку зрения: при созидании боль­шей части видов государственного устройства царило общее согласие насчет того, что они опираются на право и предполагают относительное равенство; но в понимании этого равенства допускалась ошибка, на что ранее и было указано. Так, демократическое уст­ройство возникло на основе того мнения, что равенст­во в каком-нибудь отношении влечет за собой и ра-зо венство вообще: из того положения, что все в одина­ковой степени люди свободнорожденные, заключают и об их равенстве вообще. Олигархический строй возник на основе того предположения, что неравенство в од­ном отношении обусловливает и неравенство вообще1: раз существует имущественное неравенство, то из него вытекает и неравенство вообще. 3. Опираясь на пред­ставление о равенстве, в демократиях все и притяза­ют на полное равноправие; в олигархиях же на основе 35 представления о неравенстве стремятся захватить больше прав, поскольку в обладании большим и за­ключается неравенство. В известном отношении все такие виды государст­венного устройства находят свое оправдание, но с об-526 щей точки эрения они покоятся на ошибочном основа* нии. По этой причине те и другие [граждане], исходя из своих предпосылок, раз они не получат своей доли в государственном управлении, поднимают мятеж. На вполне2 справедливом основании могли бы поднимать 40 мятежи те, кто выдается своей* добродетелью, ведь только такие люди в силу их безусловного неравенства имели бы на то вполне разумное основание, по опи t3oib реже всего к этому прибегают. Встречаются и такие люди выдающегося и знатного происхождения, которые не притязают на равноправие именно вследствие этого своего неравенства с другими; благородство происхож­дения признается за теми, кто от предков наследует доблесть и богатство. 4. Вот каковы бывают, так сказать, первоисточпики 5 внутренних междоусобиц, вот где зарождаются мяте­жи. Поэтому и государственные перевороты встреча­ются двоякого рода: иногда посягают на существующее государственное устройство, чтобы заменить его дру­гим, например демократическое — олигархическим, оли­гархическое— демократическим, олигархию и демокра­тию — аристократией и политией или наоборот; иног- ю да на существующее государственное устройство не посягают, оно остается прежним, но стремятся сами взять в свои руки правление, например в олигархии или монархии. 5. Далее, государственный переворот имеет целью укрепить или ослабить государственный строй — например, либо олигархию сделать более или менее is олигархической, либо существующую демократию уси* лить или ослабить, точно так же и при остальных ви­дах устройства,— либо укрепить их, либо ослабить. Иногда государственный переворот имеет целью про­извести только частичное изменение в государственном устройстве, например учредить или упразднить какую-нибудь должность. Так, по утверждению некоторых, в Лакедемопе Лисандр пытался упразднить царскую 20 власть, а царь Павсаний — эфорию3. 6. В Эпидамне государственное устройство также испытало частичное изменение в том отношении, что вместо филархов был учрежден совет; в качестве олигархических начал в государственном устройстве сохранилось то, что из чис­ла граждан, обладающих политическими правами, в гелиею4 обязаны являться должностные лица вся­кий раз, как происходит замещение какой-нибудь гг> 527 должности; олигархическим же является и то, что при этом государственном устройстве был5 один ар­хонт. Вообще повсюду причиной возмущений бывает от­сутствие равенства, коль скоро ему не соответствует действительное неравенство, ведь и пожизненная цар­ская власть есть неравенство, если она имеется среди равных. И возмущения поднимаются вообще ради до­стижения равенства. 7. Равенство же бывает двоякого яо рода: равенство по количеству и равенство по достоин­ству. Под количественным равенством я разумею тож­дество и равенство в смысле количества или размера, под равенством по достоинству — равенство в смысле соотношения. Например, в количественном отношении три больше двух, два больше одного на одинаковое число, а в смысле соотношения — одинаково четыре больше двух, два больше одного: ведь равными частями 35 являются два от четырех и единица от двух, потому что два есть половина четырех, единица — половина двух. Соглашаясь в том, что безусловно справедливым может быть только равенство по достоинству, люди, как об этом сказано ранее, расходятся между собой в сле­дующем: одни полагают, что если они будут равны от­носительно, то они должны быть равны и вообще; другие, признавая себя относительно неравными, при­тязают на такое же неравенство в свою пользу во всех отношениях. 8. Отсюда и возникают преимущественно 40 два вида государственного устройства — демократия и олигархия: благородное происхождение и добродетель 302« присущи немногим, а противоположные качества6 — большинству; людей благородного происхождения и доблестных нигде не наберешь и сотни, а неимущие * имеются повсюду. Вообще ошибка — стремиться просто соблюсти повсюду тот и другой вид равенства. И до­казательством служит то, что после этого происходит: ни один из видов государственного устройства, осно-б ванный на такого рода равенстве, не остается устой­чивым. Объясняется это тем, что ошибочное первона­чало может повести только к тому или иному плохому исходу. Поэтому в одних случаях должно руководство­ваться количественным равенством, в других — равен­ством по достоинству. 9. Как бы то ни было, демокра­тический строй представляет большую безопасность и реже влечет за собой внутренние распри, нежели строи 528 олигархический. Б олигархиях таятся зародыши двоя« кого рода неурядиц: раздоры друг с другом и с паро дом; в демократиях же — только с олигархией; сам против себя народ — и это следует подчеркнуть — буе* товать не станет. Сверх того, государственное устрой­ство, основанное на господстве средних, ближе к де­мократии, нежели к олигархии, а она из упомянутых нами государственных устройств пользуется наиболь­шей безопасностью. II 1. Ввиду того что мы предполагаем рассмотреть источники возмущений и государственных переворотов, нам необходимо прежде всего исследовать вопрос об их первопричинах вообще. Таких первопричин можно пазвать три; каждую из них, взятую самое по себе, и должно прежде всего охарактеризовать в основных ее чертах. Во-первых, нужно знать настроение людей, поднимающих мятеж; во-вторых, ради чего; в-третьих, с чего, собственно, начинаются политические смуты и междоусобные распри. Что касается настроения людей, подготовляющих го­сударственный переворот, то причиной должно вообще считать по преимуществу ту, о которой нам уже при­ходилось упоминать. А именно: одни, начиная распри, стремятся к равноправию, основываясь на том, что они, по их мнению, обделены правами, хотя они равны с теми, кто их имеет в изобилии; другие, напротив, стре­мятся к неравенству и превосходству, вступают в рас­при в том случае, когда, по их убеждению, они, будучи неравны с остальными, не пользуются сравнительно с ними какими-либо преимуществами, но имеют равное с ними или даже меньше. 2. Указанные притязания бывают в одних случаях справедливыми, в других — несправедливыми: ведь распри начинают и те, кто пользуется меньшими правами, для того чтобы урав­няться с остальными, и те, кто пользуется равными пра­вами с остальными, с тем чтобы добиться больших прав. Сделанных указаний достаточно для выяснения тех настроений, какими вызываются восстания. То, из-за чего происходят распри,— прибыль и почести и то, что им противоположно; в государствах происходят распри и из опасения утраты гражданских прав, и из нежелания платить наложенный штраф — безразлич­но, за самих себя или за друзей. 529 35 3. Причин и поводов движений души, под влиянием которых люди настраиваются так, как сказано выше, и предъявляют указанные требования, можно насчитать, пожалуй, семь, но можно и больше. Две из этих при­чин совпадают с теми, что указаны выше, но действие их проявляется неодинаково. Стремление получить прибыль и почет ведет к взаимному раздражению лю-40 дей не потому, что они желают приобрести пх, как сказано ранее, для самих себя, но потому, что они ви-Ш2ь Дят\ как другие — одни справедливо, другие несправед­ливо — в большей степени пользуются этими благами. Причиной распрей бывают также наглость, страх, пре­восходство, презрение, чрезмерное возвышение; с дру­гой стороны — происки, пренебрежительное отношение, 5 мелкие унижения, несходство характеров. 4. Какое значение в данном случае имеют наглость и коры­столюбие и в каком отношении они служат причинами внутренних распрей — это, пожалуй, ясно; если нахо­дящиеся у власти проявляют наглость и корыстолюбие, то население начинает враждебно относиться и к ним 8, и к тому государственному строю, который дает им такие возможности; корыстолюбие же направляется ю иногда на имущество частных лиц, иногда па госу­дарственное добро. Ясно также, какое значение имеет почет и почему и он служит причиной внутренних неурядиц: люди возмущаются, видя, как они сами этим почетом не пользуются, а другие, напротив, поль­зуются. Несправедливость здесь заключается в том, что одни люди пользуются почетом, а другие лишены его, причем не принимается в соображение достоинство тех и других; справедливость была бы, напротив, в том 15 случае, если бы почет воздавался по достоинству· Пре­восходство ведет также к внутренним распрям, когда кто-либо — один или несколько — будет выдаваться своим могуществом в большей степени, нежели это совместимо с характером государства и властью прави­тельства. При таких обстоятельствах возникает обык-новенно монархическое или династическое правление; 5. Поэтому в некоторых государствах, как, например, в Аргосе и в Афинах, имеют обыкновение прибегать к остракизму, хотя было бы лучше уже с самого на-« го чала следить за тем, чтобы в государстве не появля­лись люди, столь возвышающиеся над прочими, пеже-ли, допустив это, потом прибегать к лечению. Страх» 530 служит причиной распрей в том отношении, что, с од­ной стороны, люди, нанесшие обиду, боятся понесла кару, а с другой — те, кому грозит опасность стать жертвой обиды, желают предупредить возможность оби­ды еще до ее нанесения. Так, на Родосе знатные спло­тились против демократии из-за начинавшихся против них судебных дел9, 6. Презрение ведет за собой распри 25 и возмущения; это случается, например, в олигархии, где большая часть граждан не участвует в управлении государством, хотя и сознает свою силу. Да и в де­мократиях беспорядочность и анархичность государст­венного строя вызывают презрение к нему со стороны состоятельпых людей. Так, демократия была упразд­нена в Фивах, когда там после битвы при Энофитах государственные порядки пришли в расстройство; то зо же самое произошло в Мегарах, где демократы были побеждены из-за недисциплинированности и анархии, в Сиракузах — перед тираннией Гелона, на Родосе — перед ниспровержением демократии. 7. Государственные перевороты происходят также вследствие несоразмерного возвышения. Известно, что зз тело состоит из частей и должно увеличиваться в своем росте соразмерно, чтобы сохранялась пропорциональ­ность. В противном случае оно гибнет, если, например, нога будет длиной в четыре локтя, а остальное тело всего в две пядиI0; a иногда тело примет вид другого живого существа, если при этом будет развиваться так­же несоразмерно не только в количественном, но и в 40 качественном отношении. Точно так же и государство иоза состоит из отдельных частей; из них некоторые выра­стают зачастую незаметно, хотя бы, например, масса неимущих в демократиях и политиях. 8. Происходит это иной раз и в силу случайных обстоятельств. Так, например, в Таранте после поражения и гибели многих знатных в борьбе с япигами, немного спустя после s Персидских войн, из политии возникла демократия. В Аргосе после поражения, нанесенного аргосцам Клеоменом Лаконским в битве «седьмого дня» м, при­шлось принять в число граждан некоторое количество периеков. В Афинах знатные уменьшились в числе после неудачных сухопутных битв, потому что ко вре­мени Лаконской войны в войске служили по списку 12. ю Случается это, хотя и реже, и в демократиях, когда увеличивается число состоятельных или возра-531 стает вообще имущественное благосостояние —* демократический строй переходит в олигархический и династический. 9. Государственный строй изменяется и без распри, is вследствие происков; так было в Герее, где назначение должностных лиц по выбору заменено было назначен нием по жребию, потому что выбирали тех, кто пускал в ход козни. Также вследствие беззаботности, когда позволяют занимать высшие должности людям, враж­дебно относящимся к существующему государственно^ му строю; так в Орее была ниспровергнута олигархия, когда в число должностных лиц попал Гераклеодор, 20 преобразовавший олигархию в политик) и в демокра­тию 13. Также вследствие небрежного отношения к ме­лочам; именно зачастую такое небрежное отношение к мелочам незаметно влечет за собой большие переме­ны в установившемся законном порядке; так, в Амбра-кии имущественный ценз, необходимый для занятия должностей, был невелик, а в конце концов стали по­лучать должности независимо от ценза, потому что между небольшим цензом и отсутствием какого-либо 25 вообще разница очень невелика или даже ее совсем нет, 10. Газноплеменность населения, пока она не сгла-дится, также служит источником неурядиц: государст­во ведь образуется не из случайной массы людей, а потому для его образования нужно известное время· Поэтому в большей части случаев те, кто принял к себе чужих при основании государства или позднее, испы-«. зо тали внутренние распри. Когда, например, ахейцы, вместе с трезенцамп основавшие Сибарис, превзошли их затем численностью, они изгнали трезенцев, и это преступление тяжким прегрешением легло на жителей Сибариса. В Фуриях сибариты враждовали с теми по­селенцами, которые вместе с ними основали этот го-« . род; упирая на то, что страна принадлежит им, сибари­ты требовали себе преимуществ. В Византии пришлые поселенцы составили заговор и, уличепные, были поело битвы изгнаны14. 11. Жители Антиссы, приняв к ce-as бе хиосских изгнанников, потом, после битвы, изгнали их, а жители Занклы, приютившие у себя самосцев, сами были изгнаны последними. В Аполлонии, что на Понте Евксинском, произошли внутренние волнения из-за принятия новых поселенцев. В Сиракузах после 1зозь низвержения тираннии ,5, когда иноземцы и наемники 532 получили гражданские права, возникли внутренние смуты и дело дошло до вооруженного столкновения. Большая часть гражданского населения Амфиполя бы­ла изгнана из города принятыми в число граждан по­селенцами из Халкиды 16. 12. Иной раз в государствах возникают внутренние 5 распри вследствие местных условий, когда, например, территория бывает непригодна для создания единого государства. Так было в Клазоменах, где жившие на Хите враждовали с жившими на острове; также жители ю Колофона и жители Нотия. И в Афинах население не­одинаковое: жители Пирея настроены более демокра­тично, чем жители самого города. И подобно тому как на войне переправы через рвы, хотя бы и очень не­большие, расстраивают фаланги, так, по-видимому, и всякого рода различие влечет за собой раздоры. Быть is может, сильнее всего раздоры эти обусловливаются раз­личием между добродетелью и порочностью, затем меж­ду богатством и бедностью, а затем следуют и другие более или менее значительные причины, к числу кото­рых принадлежит и только что указанная нами. Ill 1. Итак, внутренние распри возникают не по причине мелочей, но из мелочей; распри поднимаются всегда по поводу дел важных. Особенное значение при­обретают мелкие неурядицы в том случае, когда они возникают среди лиц высокопоставленных, как это го случилось в древние времена в Сиракузах. Государст­венный переворот произошел на почве распрей из-за любовных дел между двумя молодыми людьми, зани­мавшими важные должности. Когда один из них отлу­чился, другой, его товарищ, переманил к себе предмет его любви; тогда первый, разобидевшись на второго, склопил в свою очередь жену последнего вступить 25 с ним в связь. Затем они втянули в свои распри лиц правившего слоя, так что все разделились на две враж­дебные стороны. 2. Поэтому нужно принимать меры предосторожности против такого рода явлений, когда они только возникают, и стараться примирить враж­дующих между собой правителей и могущественных лиц; ошибка заключается в самом начале вражды, а начало, как говорится,— половина всякого дела, так зо что сама по себе ничтожная начальная ошибка стоит в ближайшем соотношении с ошибками во всем 533 дальнейшем. Вообще распри среди знатных приходится расхлебывать всему государству, как это случилось, на­пример, в Гестиее после Персидских войн, когда два брата завели между собой тяжбу из-за отцовского на-35 следства. Более бедный из них утверждал, что его брат скрыл имущество отца и тот клад, который был найден отцом, и склонил на свою сторону простой на-« род; другой же брат, владевший большим имуществом, привлек на свою сторону состоятельных людей* 3. В Дельфах одно сватовство послужило причиной 1зо4а ссоры, а это повело впоследствии к внутренним неуря­дицам. Жених по дороге к невесте увидел неблагопри-ятное для себя предзнаменование и отказался от бра­ка; тогда оскорбленные родственники невесты в то время, когда жених приносил жертву, подбросили ему некоторые предметы, принадлежавшие святыне, и за­тем убили его как святотатца. В Митилене спор, на-5 чавшийся из-за дочерей-наследниц, послужил началом великих зол и вызвал войну Митилены с Афинами, во время которой Пахет взял их город. Тимофан оста­вил после себя двух дочерей; Дександр стал сватать их за своих сыновей, но получил отказ; тогда оп на­чал распрю и при этом склонил на свою сторону афи-ю нян, проксеном17 которых он был. 4. Точно так же, когда у фокидян возникла распря из-за дочери-наслед­ницы между Мнасеем, отцом Миасона, и Евфикратом, отцом Ономарха, эта распря послужила для фокидян началом Священной войны. И в Эпидамне произошел государственный переворот из-за свадебных дел: не-15 кто помолвил свою дочь за одного молодого человека; когда же отец помолвленного, став должностным ли­цом, оштрафовал его, последний, считая себя оскорб­ленным, привлек на свою сторону людей, не принад­лежавших к составу граждан. 5. Государственные перевороты в сторону олигар­хии, демократии, политии обусловлены такя^е и тем, что какая-либо из частей государства — будь то какое-нибудь учреждение или часть населения — приобретает го славу или значение. Так, ареопаг, прославившийся во время Персидских войн, по-видимому, придал государ­ственному строю более строгий вид; с другой стороны, корабельная чернь, став причиной Саламинской побе­ды и благодаря ей гегемонии Афин на море, способст-25 вонала укреилению демократии. Точно так же в Аргосе 534 знатные, прославившиеся в Мантинейской битве протлв лакедемонян, попытались упразднить демократию. 6. В Сиракузах простой народ, добившись победы во время войны с афинянами, сменил политик) па демо­кратию. В Халкиде простой парод, покончивший при помощи знатных с тиранном Фоксом 18, тотчас же за­хватил власть в государстве. То же самое произошло в Амбракии, где простой народ, соединившись с заго­ворщиками, изгнал тиранна Периандра, а государствен­ную власть забрал в свои руки. 7. И вообще не следует упускать из виду, что тот, кто стал причиной могущества государства,— будь то частные люди, должностные лица, филы или какая-ни­будь часть или слой населения — все они поднимают распри. Ведь начинают распри либо те, кто завидует их почетному положению, либо они сами вследствие до­стигнутого ими превосходства не желают оставаться в равном положении с остальными. Государственный строй изменяется и в том случае, когда окажется, что противоположные части государства, например богатые и простой народ, уравняются в количестве, а средних граждан не будет вовсе или их будет совсем незначи­тельное число. Если одна из указанных частей достиг­нет большого перевеса, то другая не хочет рисковать вступать с ней в борьбу. Этим, между прочим, объяс­няется и то, что отличающиеся своими добродетелями люди обыкновенно не вступают в распри: слишком их мало сравнительно с большинством. Вот каковы вообще причины и поводы внутренних неурядиц и государственных переворотов при всех ви­дах государственного устройства. 8. Производятся же государственные перевороты путем либо насилия, либо обмана, причем к насилию прибегают или непосредственно с самого начала, или применяя принуждение по прошествии некоторого времени. И обман бывает двоякого рода. Иногда, обма­нув народ, производят переворот с его согласия, а затем, по прошествии некоторого времени, насильствен­ным путем захватывают власть, уже против воли на­рода. Так, например, при господстве Четырехсот обма­нули народ уверениями, что царь19 даст деньги на войну с лакедемонянами, а затем, когда эта ложь была обнаружена, пытались удержать власть в своих руках. Иногда, сначала подействовав на народ убеждением, 535 затем снова убеждают его и правят с его согласия/ Итак, вот вообще какие причины ведут к государ­ственным переворотам при всех видах государственно­го устройства. IV 1. Мы должны теперь обратиться к рассмотре­нию того, какой характер принимают государственные перевороты применительно к каждому из видов госу-го дарственного строя, согласно нашему подразделению. В демократиях перевороты чаще всего вызываются не­обузданностью демагогов, которые, с одной стороны, путем ложных доносов по частным делам на состоя­тельных людей заставляют этих последних сплотиться (ведь общий страх объединяет и злейших врагов), а с другой стороны, натравливают на них пародную 25 массу. Правильность этого замечания можно было бы подтвердить многими примерами. 2. Так, на Косе де­мократия пала, после того как там появились дрянные демагоги, а знать объединилась20. То же самое на Ро­досе: демагоги взяли на себя управление государствен­ными финансами и стали препятствовать выплате денег, задолженных государством триерархам21; послед-зо ние были вынуждены сплотиться между собой ввиду грозивших им судебных разбирательств и упразднить демократию. Упразднена была демократия и в Герак-лее22; тотчас же после основания этой колонии при­теснявшаяся демагогами знать удалилась в изгнание, затем изгнанники объединились и, возвратившись, 35 упразднили демократию. 3. Подобным же образом упразднена была демократия и в Мегарах: демагоги изгнали многих знатных, чтобы иметь возможность конфисковать их имущество; изгнанников этих набра­лось много; вернувшись, они победили демократов в битве и установили олигархию. То же случилось в 1305а Киме при демократии, которую упразднил Фрасимах23; Почти таким же образом, как оказывается при бли­жайшем рассмотрении, происходили государственные перевороты и в остальных местах. То демагоги, желая подольститься к народу, начинают притеснять знатных и тем самым побуждают их восстать, либо требуя раз-5 дела их имущества, либо отдавая доходы их на государ­ственные повинности24; то они наводят на богатых из­веты, чтобы получить возможность конфисковать их имущество. 536 4. У древних, когда демагог становился вместе с тем и военачальником, государственный строй переходил в тирапыию; едва ли не большая часть древних тиран-нов происходила из демагогов. Причина, почему преж- ю де это случалось так, а теперь не бывает, заключается в следующем: тогда демагоги были из среды полковод­цев (мастеров по части красноречия не было), теперь же, с расцветом ораторского искусства, демагогами ста­новятся те, кто умеет красно говорить; но так как в военном деле они неопытны, то и не пытаются стать тираннами, а если что-нибудь подобное и случается, то разве только на короткое время. 5. В прежние вре- i5 мена тиранния возникала чаще, чем теперь, еще и по­тому, что в руках некоторых лиц сосредоточивались большие полномочия; так, в Милете тиранния возникла из притании (притан ведал многими важными дела­ми) 25t a также вследствие того, что и города были тогда невелики, простой народ жил на полях, без от- 2о дыха занимался своей работой и, таким образом, пред­статели народа26, когда они обладали военными талан­тами, стремились к тнраннии. Но этого достигали все они потому, что пользовались доверием народа, а сред­ство приобрести доверие заключалось в том, что они объявляли себя ненавистниками богатых. Так, в Афи­нах Писистрат добился тираннии, вступив в распрю с педиаками; Феаген в Мегарах — избив скот состоя- 25 тельных людей, застигнутый им на пастбище у реки; Дионисий — после того как он обвинил Дафнея и бога­чей и благодаря этой вражде поверили, что он предан народу27. 6. Встречается также и переход от отеческой демократии к современной28. Там, где должности заме­щаются путем избрания, не на основании имуществен- зо ного ценза, а выбирает народ, демагоги, стремясь за­хватить должности в свои руки, достигают того, что народ становится выше самих законов. Целительным средством к уничтожению или ослаблению этого зла может служить то, чтобы при выборах должностных лиц голосование происходило по отдельным филам, а не поголовно. Вот по каким причинам происходят государствен- 35 ные перевороты в демократиях. V 1. Два наиболее заметных повода, преимущест­венно ведущих к крушению олигархий: первый —. 537 притеснение олигархами народной массы; в этом слу­чае любой становится предстателем, в особенности если 40 окажется, что такой вождь сам принадлежит к среде олигархов, как это было на Наксосе, где таковым ока-1305ь зался Лигдамид, ставший впоследствии наксосским ти-ранном. 2. Также и несогласие друг с другом29 подает повод к распрям. Иногда крушение государственного ^троя вызывают люди состоятельные, но не занимаю­щие должностей, когда лишь очень немногие имеют почетные права, как это имело место в Массалии, в 5 Истре, в Гераклее и в других государствах. Здесь люди, не имевшие доступа к должностям, возбуждали волнения до тех пор, пока доступ к ним не получили сначала старшие братья, а затем в свою очередь и младшие. (Дело в том, что в некоторых местах не мо­гут одновременно занимать государственные должности ίο отец и сын, в других — старший и младший братья.)) В итоге в Массалии олигархический строй приблизился к политии, в Истре олигархия в конце концов обрати­лась в демократию, а в Гераклее30 власть от немногих перешла в руки шестисот граждан. 3. В Книде оли­гархия была свергнута, после того как среди знатных возникли распри, связанные с тем, что только немно­гие из их числа имели доступ к правлению и, как 15 только что было упомянуто, сын не допускался, если в должности был отец, а из братьев, если их было несколько, допускался только старший. Воспользовав­шись этой враждой, народ, выбрав себе предстателя из знатных, напал на них и одержал победу, ведь взаимные распри всегда ведут к слабости. 4. Точно так же и в Эрифрах31 при олигархии Басилидов в го давнишние времена, хотя находившиеся у власти пре­красно пеклись о государственных делах, народ, не­довольный тем, что им управляют немногие, измеиил государственное устройство. Олигархии испытывают потрясения сами по себе также из-за честолюбия тех, кто занимается демагогией. Демагогия при этом бы­вает двоякого рода. Иногда в среде самих олигархов, 2г, потому что, хотя бы последних было совсем немного, все же среди них найдется демагог; так, например, в Афинах среди Тридцати Харикл приобрел силу, дема­гогически заискивая перед ними, или среди Четырехсот Фриних. 5. Иногда сами олигархи занимаются дема­гогией среди черни, Так, например, в Ларисе стражи 538 граждан, избрание которых зависело от черни, зани- 3о мались демагогической деятельностью, и вообще в тех олигархических государствах, где должностных лиц избирают не те, из кого избираются должностные лица, но где избирателями являются тяжеловооруженные или простой народ, а избрание на должность обус­ловлено большим имущественным цензом или принад­лежностью к гетериям32, как это имело место в Аби­досе, также там, где суды пополняются не из числа правящих граждан, последние демагогически запеки- 35 вают перед судом и производят государственный пере­ворот, как в Гераклее Понтийской. 6. Государственный переворот происходит и в том случае, когда в олигархиях власть сосредоточивается в руках еще меньшего количества лиц. Стремясь со­хранить равенство, обиженные вынуждены прибегать к содействию народа. Происходят государственные пе­ревороты в олигархиях и тогда, когда олигархи, ведя 40 распутную жизнь, растрачивают свое имущество33; ведь такие люди стремятся провести новшества и либо сами пытаются захватить тиранническую власть, либо 1зоба подготовляют к этому кого-либо другого; так, напри­мер, Гиппарин в Сиракузах34 — Дионисия. В Амфи* поле пекто по имени Клеотим поселил в городе выход­цев из Халкиды, а когда они прибыли, поднял их про­тив состоятельных людей. Точно так же на Эгине тот, кто вел переговоры с Харетом, попытался по той же s самой причине произвести государственный перево­рот35. 7. Иногда олигархи пробуют тотчас же воз­будить в народе то или иное движение, иногда они расхищают общественное добро, вследствие чего начи­нают распри против них36 либо подобные им, либо те, кто вступает в борьбу с расхитителями, что имело место в Аполлонии Понтийской. Но если внутри олигархии царит согласие, тогда она нелегко разлагается сама со- ю бой. Доказательство этому дает государственный строй в Фарсале, где небольшая группа олигархов держит власть над массой в своих руках, потому что в отно­шениях между собой они единодушны. 8. Олигархия разрушается и в том случае, когда в ней образуется другая олигархия. Бывает это тогда, когда при немногочисленности полноправных граждан к занятию высших должностей допускаются не все эти не- is многие. Это случилось некогда в Элиде; государством 539 управляли олигархи, и из их числа лишь очень немногие становились геронтами37, так как их было девяносто и они занимали свою должность пожизнен­но; избрание же происходило по династическому об­разцу наподобие выборов спартанских геронтов. 20 9. Крушение олигархий может произойти и в воен­ное и в мирное время. Во время войны олигархи ока­зываются вынужденными, не доверяя народу, пользо­ваться наемными воинами, и тот, кому они их вручат, зачастую становится тирапном, как, например, в Ко­ринфе Тимофан; а если их будет несколько, то они 25 сами добиваются для себя династической власти38; иногда, впрочем, страшась этого, предоставляют и народ­ной массе участие в государственном управлении, так как им без содействия народа не обойтись. Во время мира олигархи вследствие взаимного недоверия друг к другу поручают военную охрану наемным воинам и их начальнику, являющемуся посредником между враж­дующими; последний иногда становится властителем зо тех и других. Так случилось в Ларисе с Симом в прав­ление Алевадов39 и в Абидосе во время господства там гетерий, одпой из которых руководил Ифиад. 10. Распри происходят также из-за того, что одни из олигархов отвергают брачные предложения других олигархов или поступают враждебно при судебных разбирательствах. Например, распри из-за неудавшего-35 ся сватовства, указанные выше. Между прочим, и оли­гархию всадников в Эретрпи сокрушил Диагор, оби­женный при сватовстве. Из-за судебного приговора произошло возмущение в Гераклее40 и в Фивах: в Ге-раклее на Еветиона, а в Фивах на Архия было нало­жено наказание по обвинению в прелюбодеянии, правда 13ооь заслуженное, но приведенное в исполнение пристраст­ным образом: политические противники Еветиона и Архия так далеко зашли в своей вражде, что выста­вили их на городской площади с колодками на шее. 11. Многие олигархии были ниспровергнуты вслед­ствие того, что они носилп слишком деспотический характер, чем и вызвали раздражепие против себя со стороны некоторых пользовавшихся всеми правами 5 лиц. Так было с олигархиями в Книде и на Хиосе. Го­сударственные перевороты в так называемой политии и в олигархиях, в которых назначенце на должность членов совета, судей, а также и на другие обусловлено 540 имущественным цензом, зависят иногда и от простой случайности. Часто при ранее установленном примени­тельно к соответствующим обстоятельствам цензе, так ю что на основании его в олигархиях действительно не­многие, а в политиях средние граждане принимали участие в государственном управлении, затем, когда наступает благоденствие в государстве, благодаря ли миру или каким-нибудь другим благоприятным обстоя­тельствам, одно и то же имущество оказывается в не­сколько раз превышающим ценз, так что все граждане должны получить доступ ко всему. В таком случае пе- 15 реворот совершается или постепенно, мало-помалу, бес­шумно, или же быстрее. 12. Вот причины, по которым в олигархиях проис­ходят перевороты и распри. При этом нужно заметить вообще, что демократии и олигархии переходят иногда не в соответственно им противоположный строй, но в однородный; например, из демократий и олигархий, 20 ограниченных законами, рождаются неограниченные демократии и олигархии, и наоборот. VI 1. В аристократиях распри происходят отчасти вследствие того, что в них лишь немногие пользуются почетными правами; это обстоятельство, как указано выше, вызывает политические движения и в олигар­хиях, так как в сущности аристократия в известном отношении является олигархией: в обеих правят пе- 25 многие, хотя основание отбора немногих не одно и то же. Вследствие этого можно и аристократию считать олигархией. Преимущественно же это неизбежным об­разом происходит в том случае, когда то или иное коли­чество людей пришло к горделивому сознанию, что они сходны с полноправными гражданами по своей добле­сти. Так было в Лакедемоие с так называемыми пар- а» фениями (они происходили от «одинаковых»), которых изобличили в заговоре и отправили основывать коло­нию в Тарант41. 2. Также — когда некоторые, занимая видное поло­жение, терпят унижения со стороны некоторых, поль­зующихся большими правами, хотя не уступают этим последним в смысле доблести; например, Лисандр — со стороны царей42. Или когда кто-нибудь, будучи чело­веком мужественным, не пользуется почетными права­ми, как, например, Кинадон, поднявший при Агесилае 35 541 вооруженное восстание против спартиатов. Т^кже -» когда одна часть населения оказывается слишком бед­ной, а другая, напротив, слишком благоденствует; это бывает чаще всего во время войн; и это случилось в Лакедемоне во время Мессенской войны, что ясно 1307а видно из стихотворения Тиртея43 под названием «Бла-гозаконие»; некоторые, терпя бедствие из-за войны, требовали передела земли. Наконец, если кто-либо, за­нимая очень важное положение в государстве и имея все данные к тому, чтобы стать еще выше, поднимает мятеж, чтобы стать единодержавным, как, по-видимому, Павсаний в Лакедемоне, бывший главнокомандующим s во время Персидских войн44, и Аннон в Карфагене. 3. Но главной причиной крушения политий и ари­стократий являются встречающиеся в самом их госу­дарственном строе отклонения от справедливости. На­чало крушения заключается в том, что в политий в неправильном соотношении объединены демократия и олигархия, в аристократии же — та и другая и ещо ίο добродетель, в особенности же указанные два элемен­та. Имею в виду демократию и олигархию, потому что именно их пытаются соединить политий и большая 'часть так называемых аристократий. 4. Ведь и отли* чаются аристократии от так называемых политий имен­но в этом отношении, а поэтому первые менее, вторые 15 более устойчивы. Те государственные устройства, ко­торые отклоняются более в сторону олигархии, назы­вают аристократическими, а те, которые более склоня­ется в сторону демократии,— политиями. Поэтому по­следние более прочны, чем первые: большинство имеет большую силу, и люди больше любят порядок, при ко­тором осуществляется равноправие, тогда как облада­тели большого состояния, если государственный строй 20 предоставит им значительный перевес, стремятся про­явить наглость и корыстолюбие. 5. Вообще, в какую сто­рону клонится государственный строй, в том направ­лении и происходит изменение, так как те и другие стремятся усилить то, что им выгодно; полития, напри­мер, перейдет в демократию, аристократия — в олигар­хию. Или изменение пойдет в противоположном на­правлении, т. е. аристократия^ обратится в демократию (если менее обеспеченные, терпя обиды, станут тянуть 25 и противоположную сторону), а полития — в олигар­хию* Ведь устойчивым государственным строем бывает 542 единственно такой, при котором осуществляется равен-· ство в соответствии с достоинством и при котором каж­дый пользуется тем, что ему принадлежит. 6. С подобного рода примером мы встречаемся в Фуриях, где слишком высокий имущественный ценз, требовавшийся для занятия должностей, был впослед­ствии сокращен, а число должностей — увеличено. А так как всю земельную собственность с нарушением зо всякого закона сосредоточили в своих руках знатные (ведь государственный строй, клонившийся скорее в сторону олигархии, давал им возможность увеличивать свое состояние)...45 Народ, развивший свои силы во вре­мя войны, одержал верх над гарнизоном и заставил владевших большими участками земли отступиться от них46. 7. Сверх того, всякий аристократический строй, как приближающийся к строю олигархическому, ведет к 35 большему обогащению знатных. Так, в Лакедемонс соб­ственность сосредоточивается в руках пемногих, и у знатных больше возможностей делать то, что хотят^ и родниться, с кем желают. Поэтому и государство Локров погибло из-за такого брака Дионисия, что не могло бы иметь места ни в демократии, пи в правиль- *о но устроенной аристократии47. Аристократии, однако, чаще всего изменяются, постепенно расслабляясь. H pa- 1307ь нее было сказано по поводу всех вообще видов госу­дарственного устройства, что и мелкие измепения ведут к переворотам; стоит только пренебречь чем бы то ни было в деле государственного управления, как поело этого начинает легко сдвигаться со своего места и не- s что более существенное и что легче дается в руки, и так до тех пор, пока весь государственный порядок не придет в расстройство. 8. То же самое сказалось и в государственном строе Фурий: там был закон, в силу которого переизбрание на должность стратега допускалось через пять лет; некоторые из более молодых, воинственно настроенные и пользовавшиеся расположением народной массы, пре­зирая стоявших у власти и рассчитывая на легкое осу- ю ществление задуманного, прежде всего попытались от­менить этот закон, чтобы одни и те же лица могли занимать должность стратега непрерывно: они предви­дели, что народ охотно будет избирать их. Должност­ные лица, назначенные паблюдать за исполнением 543 упомянутого закона (они назывались симбулами48), 15 сначала попытались противиться, но потом дали себя убедить, предполагая, что те, изменив упомянутый за­кон, в остальном оставят неприкосновенным государст­венный строй. Впоследствии же, пожелав воспроти­виться другим изменениям, они ничего не достигали, и весь государственный строй сменился династическим в пользу тех, кто начал вводить новшества. 20 9. Все виды государственного строя рушатся либо от внутренних, либо от внешних причин, когда госу­дарство с противоположным устройством находится вблизи или хотя и далеко, но обладает могуществом. Это мы видим на примерах гегемонии Афин и Лакеде-мона: афиняне упраздняли повсюду олигархические правления, лакедемоняне — демократические. Теперь почти все сказано о причинах, ведущих к государствен-25 ным переворотам и междоусобным распрям. VII 1. Непосредственно за этим следует сказать о тех спасительных мерах, благодаря которым госу­дарственному устройству вообще и каждому из его ви­дов в частности можно обеспечить устойчивое состоя­ние. Прежде всего ясно, что если нам известны причи­ны, ведущие к гибели государственных устройств, то мы тем самым знаем и причины, обусловливающие их m сохранение: противоположные меры производят про­тивоположные действия, а разрушение противополож­но сохранению. В том государственном строе, в кото­ром хорошо смешаны начала, следует предохранять их прежде всего прочего от правонарушений, причем в особенности необходимо обращать внимание на сохра­нение всех мелочей. 2. Правонарушения прокрадываются в государст­венную жизнь незаметно, подобно тому как небольшой расход, часто повторяясь, ведет к потере состояния, 35 ведь расход незаметен именно потому, что совершается не сразу; этим рассудок вводится в заблуждение — по­лучается вроде софистического вывода: если каждая отдельная часть мала, то и целое невелико. А это от­части так, отчасти не так: ведь целое, взятое во всей его совокупности, не мало, оно лишь состоит из мел­ких частей. Таким образом, должно прежде всего остс-/,о регаться такого начала, а затем уже не верить тем 1308а софизмам, которые составляются для обмана народной 544 массы: опи будут пзобличепы самими фактами. А ка­кие софизмы мы называем политическими, об этом ска­зано ранее. 3. Кроме того, нужно иметь в виду, что есть не только аристократии, но и олигархии, которые сохра­няются не потому, что такой строй отличается проч- 5 ностыо, а лишь благодаря тому, что лица, занимающие должности, хорошо относятся как к тем, кто не при-частей к полноправному гражданству, так и к тем, кто к нему причастен: первых они не притесняют и тех из них, которые способны к управлению государством, вводят в состав полноправного гражданства, вообще честолюбивых не ущемляют в том, что касается чести, а народную массу — в ее материальных интересах; во ю взаимных же отношениях между собой и с людьми, принадлежащими к полноправному гражданству, про­являют демократичность. Ибо то равенство, добиться которого для народной массы стремятся демократы, среди равноправных49 не только правомерно, но и по­лезно. 4. Поэтому, если полноправных граждан много, большую пользу приносят некоторые из демократиче­ских узаконений, например избрание должностных лиц is на полгода, чтобы все равноправные могли запимать должности, ведь равноправные являются как бы де­мосом, почему π среди них, как об этом было сказано выше, нередко появляются демагоги. Затем, олигархии и аристократии реже переходят в династический строй: при непродолжительном пребывании у власти не с та­кой легкостью можно творить зло, как при продолжи- го тельном, а именно это последнее обстоятельство и ве­дет к тому, что в олигархиях и демократиях рождаются ти ранний, причем и тут и там к тиранпии стремятся те, кто пользуется наибольшим влиянием, т. е. в де­мократиях демагоги, в олигархиях династы50, либо те, кто занимает важнейшие должности, и притом в тече­ние продолжительного времени. 5. Сохранению государственного строя способствует 25 пе только то, что он далек от всякого разрушающего начала, по иногда и самая близость последнего, внушая страх, побуждает тверже держаться имеющегося госу­дарственного строя. Поэтому те, кто печется о сохране­нии государственного строя, должны возбуждать у граждан разные опасения, чтобы те охрапяли государ­ственный строй π ne разрушали его, подобно тому как 18 Аристотель, т, 4 545 зо они заботятся о ночной охране, и при этом представ-* лять близким то, что на самом деле далеко. Затем, сле­дует стараться соперничество и распри, возникающие среди знатных, предупреждать средствами, какие пре­доставляются законами; то же должно делать и по от-« ношению к тем, кто не заражен соперничеством, чтобы оно не коснулось и их. Суметь понять зарождающееся зло в самом его начале — дело не первого встречного, 35 а опытного государственного мужа. 6. Чтобы предупредить в олигархиях и демократиях изменения строя, связанные с имущественным цензом, именно когда ценз этот остается прежним, между тем как появляется изобилие денег, полезно руководство­ваться следующим: нужно сравнивать сумму нового 40 ценза с суммой прежнего, и в тех государствах, где оценка имущества происходит ежегодно, делать это 1308ь каждый год; в более крупных государствах — либо че­рез два года на третий, либо через четыре на пятый. И если окажется, что состояние граждан возросло или уменьшилось сравнительно с прежним временем, когда установлена была оценка имущества в государстве, то следует издать и соответствующий закон об увеличении или уменьшении ценза в данное время — оценку нуж-5 по повысить, если состояние возросло, в зависимости от степени его возрастания; понизить и уменьшить, если состояние убавилось. 7. Если этого не делать в олигар­хиях и политиях, то в одних случаях олигархия может перейти в династию, а полития — в олигархию, в дру­гих — из политии может возникнуть демократия, а из ю олигархии — полития или демократия. И в демократии, и в олигархии, и в монархии51, и при всяком государст­венном строе общим правилом должно быть то, что не следует никого чрезмерно возвеличивать; скорее, нуж­но пытаться предоставлять почести незначительные и па продолжительные сроки, нежели сразу большие па короткое время (люди ведь развращаются, да и не вся-15 кий способен достойно переносить свою удачу). Если же это невозможно, то, дав все почести, не следует сразу же их все и отнимать, но лишь постепенно. 8. Лучше же всего попытаться посредством соответст­вующих законоположений наладить дело так, чтобы никто слишком не выдавался своим могуществом, будет ли оно основываться на обилии друзей или на матери­альном достатке; в противном случае лучше удалять 546 таких людей за пределы государства. Так как некото­рые заводят новшества в государстве даже своим об­разом жизни, то следует установить какую-нибудь должность, которая надзирала бы за теми, чей образ жизни оказывается вредным для государственного строя, а именно в демократиях для демократии, в оли­гархиях для олигархии, соответственно и для других государственных устройств. По тем же причинам нуж­но остерегаться того, чтобы одна часть гражданского населения слишком благоденствовала; врачебным сред­ством против этого является постоянное привлечение противоположных частей населения к тем или иным государственным занятиям и должностям (противопо­ложными частями населения я считаю порядочных (epieikeis) и народную массу, состоятельных и неиму­щих) ; при этом следует пытаться либо сблизить неиму­щих с состоятельными, либо усилить средних граж­дан — последнее средство ведет к прекращению внут­ренних распрей, возникающих на почве неравенства. 9. Но самое главное при всяком государственном строе — это посредством законов и остального распо­рядка устроить дело так, чтобы должностным лицам невозможно было наживаться. За этим с особой тща­тельностью должно следить в государствах олигархи­ческих. Масса, отстраняемая от участия в государст­венном управлепии, не очень уж негодует по этому поводу, напротив, она даже довольна, если каждому предоставляют возможность спокойно заниматься свои­ми частными делами; но если она думает, что прави­тели расхищают общественное добро, тогда ее огорчает то, что она не пользуется ни почетными правами, ни прибылью. 10. Если бы кому-нибудь удалось устроить это, то единственно таким образом мыслимо объедине­ние демократии и аристократии: стало бы возможпым и для знати и для народной массы иметь то, чего и та и другая для себя желает. Ведь, с одной стороны, до­пустить всех к правлению — правило демократическое, с другой — занятие должностей знатными — правило аристократическое; а это будет в том случае, когда нельзя будет наживаться, занимая должности. В самом деле, неимущие не пожелают быть у власти; так как с ней не сопряжены какие-либо выгоды, они предпоч* тут заниматься своими частными делами; состоятель« ные же люди смогут занимать должности, потому что 18* 547 они не нуждаются в присвоении общественных сумм? И окажется, что неимущим будет предоставлена воз-» можность стать состоятельными вследствие того, что они будут прилежно заниматься своими делами; знат­ные же получат возможность не быть в подчинении ю у первых встречных. 11. Чтобы избежать расхищения общественного достояния, передача денежных сумм должна происходить в присутствии всех граждан, и ко­пии должны храниться во фратриях, лохах и филах 52; за бескорыстное отправление службы отличившимся должны воздаваться установленные законом почести. В демократиях следует щадить состоятельных люден и не подвергать разделу не только их имущество, но и доходы (последнее иногда скрыто совершается в неко­торых государствах); лучше даже удерживать тех, ко-· торые согласны брать на себя требующие больших рас­ходов повинности, если от них нет пользы, например постановку хоров, устройство бега с факелами и тому 20 подобное. 12. В олигархиях же следует проявлять боль­шую заботливость по отношению к неимущим, предо­ставлять им доходные должности и, если кто-либо из состоятельных позволит себе нагло обходиться с неиму­щими, налагать более строгие наказания, чем если бы он повел себя так среди своих. Далее, имущество не должно переходить путем дарения, но по праву родо­вого наследования, причем один человек не должен 25 получать несколько наследств, а только одно. Таким путем можно было бы в большей степени соблюсти имущественное равенство и большинство из малоиму­щих достигло бы благосостояния. 13. Полезно и в демо­кратии и в олигархии во всем прочем предоставлять равное или даже преимущественное участие тем, кто не пользуется всеми политическими правами (в демо­кратии это относится к состоятельным, в олигархии — зо к неимущим). Исключение должны составлять только высшие должности; их следует вручать полноправным гражданам либо исключительно, либо в большем числе. 14. Тремя качествами должны обладать те, кто намерен занимать высшие должности: во-первых, сочув­ствовать существующему государственному строю; за­тем, иметь большие способности к выполнению обязан­ностей, сопряженных с должностью; в-третьих, отли­чаться добродетелью и справедливостью, соответствую-85 щими каждому виду государственного строя, Ведь если 548 не одно и то же считается правомерным при всех видах государственного строя, то и в понимании того, что такое справедливость, неизбежно существует различие. И вот возникает затруднение: что, если всего этого не 4о окажется налицо у одного и того же человека, каким образом здесь следует сделать выбор? Например, один 13о» обладает способностями полководца, но порочен и не сочувствует данному виду государственного строя; дру­гой — человек справедливый и сочувствует, но способ­ностей полководца не имеет53,—каким образом нужно произвести выбор? 15. По-видимому, в данном случае нужно считаться с двумя соображениями: какими ка­чествами в большей степени и какими — в меньшей обладают все люди. Поэтому в вопросе, касающемся воепного предводительства, скорее следует отдать пред- 5· почтение опытности в военном деле, нежели доброде­тели: военные способности встречаются реже, поря­дочность—чаще. В вопросах, касающихся сохранности сумм и распоряжения казной, следует поступать на­оборот: здесь требуется добродетель больше той, какая свойственна большинству, а знания, какие при этом потребны,— общее достояние. Но может возникнуть вопрос: если имеются налицо способности и сочувствие к государственному строю, к чему еще добродетель? 10 Ведь уже эти два качества будут приносить пользу. По разве не может случиться, что обладающие этими двумя качествами окажутся людьми, не знающими удержу? И подобно тому как они, несмотря на знание и любовь к себе, все-таки не в состоянии блюсти себя, так ничто не помешает некоторым вести себя таким же образом по отношению к обществен­ным делам. 16. Вообще все то, что в законах является, по наше­му утверждению, полезным для государственного строя, i5 служит и к сохранению строя; также и главное неод­нократно упоминавшееся правило — следует наблюдать за тем, чтобы часть населения, которая желает сохра^ нения существующего строя, была сильнее той, которая этого не желает. Помимо всего этого не должно упу­скать из виду того, на что не обращается внимания в государствах, строй которых отклоняется от правиль­ного,— именно средних граждан: многое из того, что го кажется свойственным демократии, ослабляет демокра­тию, и многое из того, что признается свойственным 549 олигархии, ослабляет олигархию. 17. Те, кто видит до-· стоинство единственно в своем государственном устрой-« стве, впадают в преувеличение; они упускают из виду, что в данном случае происходит то же, что бывает с носом: если он отклоняется от прямой и наиболее кра­сивой формы и приближается либо к кривому, либо 25 к курносому, но все же и при этом продолжает оста­ваться красивым, то он радует наш взор; если же он еще более уклонится в сторону той или другой край­ности, то прежде всего нарушится соразмерность от­дельных частей лица, и в конце концов дело дойдет до того, что эта соразмерность совершенно утратится и нос потеряет свой облик вследствие либо огромной, ли­бо слишком малой величины; то же самое можно ска-£0 зать и об остальных частях тела. То же происходит и с другими видами государственного строя. 18. И демо­кратия и олигархия, несмотря на их отклонения от наилучшего строя, все-таки могут иметь сносное уст­ройство. Но если кто-либо начнет усиливать тот или другой строй, то прежде всего он его испортит, а в 35 конце концов обратит в ничто. Поэтому законодатель и политический деятель должны хорошо знать, какие демократические установления служат к сохранению демократии, какие ведут к ее гибели и какие из оли­гархических установлений сохраняют и губят олигар­хию. Ведь существование и сохранность той и другой немыслимы без наличия состоятельных людей и народ­но ной массы; но коль скоро в них будет проведено иму­щественное равенство, из них неизбежно возникнет 1310а другой государственный строй. Таким образом, те, кто губит состоятельных людей или народную массу слиш­ком решительными законами, в сущности разрушают государственный строй. 19. Подобного рода ошибки совершают и в демокра­тиях и в олигархиях. В демократиях, где народная мас­са господствует над законами,— демагоги: их борьба 5 с состоятельными людьми постоянно разделяет госу­дарство на две части. Демагогам, наоборот, следовало бы всегда говорить в пользу состоятельных, а в олигар­хиях олигархи должны были бы радеть об интересах народа. И клятвенное обещание олигархи должны бы­ли бы давать противоположное тому, какое они дают теперь. В настоящее время в некоторых олигархиях клянутся так: «И буду я враждебно настроен к про-550 стому народу и замышлять против него самое что пи 10 на есть худое»; а следовало бы держаться противопо­ложных взглядов, и, выставляя их напоказ, олигархи должны бы указывать в своих клятвенных обещаниях: .«Я не буду обижать простой народ». 20. Но самое важное из всех указанных нами способ­ствующих сохранению государственного строя средств, которым ныне все пренебрегают,— это воспитание в духе соответствующего государственного строя. Ни­какой пользы не принесут самые полезные законы, is единогласно одобренные всеми причастными к управ­лению государством, если граждане не будут приуче­ны к государственному порядку и в духе его воспита­ны, а именно если законы государства демократиче­ские — в духе демократии, если олигархические — в духе олигархии; ведь если недисциплинирован один, недисциплинированно и все государство54. 21. Задача воспитания в духе государственного строя состоит не го в том, чтобы поступать в угоду олигархам или сторон­никам демократии, по чтобы дать возможность первым поддерживать олигархический строй, вторым — демо­кратический. Между тем в настоящее время в олигар­хиях сыновья правящих избалованны, а сыновья не­имущих становятся выносливыми и закаленными, бла- 25 годаря чему стремятся к новшествам в государственной жизни и в состоянии осуществить их. 22. В демокра­тиях, по крайней мере в тех, которые призпаются по йреимуществу демократиями, установились порядки, противоположные тому, что для демократий полезно, причина этого в том, что там плохо понимают, что та­кое свобода. В самом деле, демократия обыкновенно определяется двумя признаками: сосредоточенпем вер­ховной власти в руках большинства и свободой. Спра- за ведливость, как пм представляется, совпадает с равен­ством; равенство же понимается в том смысле, что ре­шения народной массы должны иметь силу; свобода же толкуется как возможность делать всякому что угод­но55. Вот и живет в такого рода демократиях каждый по своему желанию или «по влечению своего сердца», как говорит Еврипид56. Но это плохо: ведь следует счи- 35 тать жизнь, согласующуюся с государственным строем, не рабством, но спасением. Вот в общем те причины, в силу которых государст­венные устройства изменяются и гибнут, и те средства^ 551 при помощи которых опи сохраняются и существуют в течение продолжительного времени. 40 VIII 1. Остается рассмотреть, какие причины ведут к разрушению и какие средства служат к сохранению 1310b монархического строя. То, что происходит с царской властью и с тираннией, почти что сходно со сказанным по поводу республиканских устройств. Ведь монархия приближается к аристократии, а тиранния соединяет 5 в себе крайнюю олигархию и демократию. Поэтому ти­ранния — самый вредный для подданных государствен­ный строй, так как она есть соединение двух зол и заключает в себе все отклонения и ошибки, какие свой­ственны тому и другому строю. 2. Каждый из двух видов монархического строя вое-· ходит к противоположным и взаимоисключающим на­чалам. Царская власть возникла для защиты порядоч-ю ных людей от народной массы. Царь ставится из поря­дочных людей вследствие его превосходства в доброде­тели или в деяниях, зависящих от добродетели, лично ему присущей, либо вследствие превосходства, кото­рым отличается его род. Тиранп же ставится из среды народа, именно народной массы, против знатных, что­бы народ не терпел от них никакой несправедливости. 15 3. События ясно показывают это. Ведь большинство тиранпов вышли, собственно говоря, из демагогов, ко­торые приобрели доверие народа тем, что чернили знат­ных. Подобным образом возникли тираннии, после то­го как государства уже увеличились. Другие тираннии, предшествовавшие этим, образовались из власти царей, которые нарушали отеческие заветы и стремились к 20 более деспотической власти. Третьи тираннии возникли под началом тех, кто был избран на высшие должности (в древние времена народ назначал должностных лиц, гражданских и ведавших делами культа, на продолжи­тельное время). Наконец, некоторые тираннии вышли из олигархий, в которых какое-либо одно лицо избира­лось на главнейшие должности в качестве верховного 25 правителя. 4. Во всех этих случаях было легко, стоило только захотеть, добиться своего благодаря тому могу­ществу, какое доставляла одним царская власть, дру­гим — их почетное положение. Так, Фидон в Аргосе и другие достигли тираннии на основе царской власти, а ионийские тиранны и Фаларид — в силу почетного 552 положения; Панетий в Леонтинах, Кипсел в Коринфе, зо Писистрат в Афинах, Дионисий в Сиракузах и дру­гие — таким же образом при помощи демагогии57. 5. Как мы упомянули, царская власть установлена на тех же основах, что и аристократия: она покоится на достоинстве царя, или на добродетели его личной или его рода, или на его благодеяниях, или на всем этом вместе и на его могуществе. В самом деле, все 35 достигли такого достоинства, оказав благодеяния или будучи в состоянии сделать это для государств или племен; одни из них во время войн спасли государство от грозившего ему рабства, как, например, Кодр, другие освободили от ига, как Кир, третьи положили основание государству или приобрели для него терри­торию, как цари лакедемонские, македонские, молос- *о ские58. 6. Царь должен наблюдать за тем, чтобы владеющие mia собственностью не терпели никаких обид, а народ ни в чем не терпел оскорблений. Тиранн же, как неодно­кратно указывалось, не обращает никакого внимания на общественные интересы, разве что ради собственной выгоды. Цель тиранна — приятное, цель царя — пре- 5 красное. Поэтому тиранн видит свое преимущество в том, чтобы приумножить свои средства; царь же глав­ным образом в приумножении чести. Охрана царя со­стоит из граждан, охрана тирапиа — из наемников, 7. И ясно, что тиранния заключает в себе все то зло, какое присуще и демократии и олигархии. От олигар- io хии — то, что конечной целью является богатство (ведь, естественно, только при этом условии можно и держать при себе охрану, и вести роскошный образ жизни); также полное недоверие и народной массе (вот почему тиранны производят изъятие оружия; а притеснение черни, удаление ее из города и расселение ее по раз­ным местам являются мерами, общими для олигархии is и тираннии). От демократии — борьба со знатными, стремление и тайно и явно губить их, отправлять их в изгнание, как противников, стоящих на пути к их власти. И правда, бывает, что от них идут заговоры, так как одни из них желают сами властвовать, а дру­гие — не быть в рабстве. Этим и объясняется совет, дан- 20 ный Периандром Фрасибулу,— обрывать поднимающие­ся над другими колосья, т. е, всегда стараться устра­нять выдающихся людей. 553 8. Как уже было сказано, следует признать, что причипы государственных переворотов в монархиях 25 бывают те же, что и в республиках; вследствие испы­тываемой обиды, страха, презрения многие из поддан­ных ополчаются против монархии, особенно из-за оби­ды, происходящей от наглости, а иногда также из-за того, что их лишают принадлежащей им собственности. И цели государственных переворотов тождественны как там, так и здесь, в тиранниях и в монархиях: мо-зо нарху принадлежит и большое богатство, и большой почет, а к тому и другому стремятся все. 9. Покушения происходят в одних случаях на личность правителей, в других — на их власть. Те покушения, которые совер­шаются из-за наглости тираннов, направляются на их личность. А так как наглость может проявляться очень разнообразно, то каждое проявление ее бывает причи-35 ной раздражения, причем большинство людей, охвачен­ных гневом, совершает покушения с целью отомстить, а не из честолюбия. Так, покушение на Писистратидов произошло вследствие того, что сестра Гармодия была оскорблена, а сам Гармодий обижен (Гармодий мстил за сестру, а Аристогитон — за Гармодия) 59. Против /éo Периапдра, тираина в Амбракии, составлен был заго-131 ίο вор из-за того, что оп во время пирушки со своим лкн бовником спросил его, забеременел ли он уже от него. 10. Филипп Македонский был убит Павсанием за то, что не защитил его от надругательства со стороны Ат-тала и его окружения60. Амипта Малый был убит Дердою61 за то, что хвастался своей любовной связью 5 с ним, когда тот был молодым человеком. И заговор евнуха против Евагора Кипрского62 был вызван такой же причиной: евнух убил его, считая себя оскорблен­ным, так как сын Евагора увлек его жену. 11. Часто покушения совершаются из-за того, что некоторые из монархов опозорили человека плотской связью. Таково покушение Кратея на Архелая63. Кратей всегда тяго-ίο тился этой с-вязью, так что оказалось достаточно ни­чтожного предлога, а именно: тот обещал выдать за него одну из своих дочерей, но обещания своего не сдержал; старшую дочь выдал, теснимый в войне с Сиррою и Аррабеем64, за элимейского царя, млад-15 шую — за своего сына Амипту, рассчитывая таким образом примирить последнего со своим сыном, рож­денным от Клеопатры; однако главной причиной не-554 приязненного отношения Кратея к Архелаю все-таки послужило то, что он тяготился любовной связью с ним. 12. К этому заговору по той же причине примк­нул и Гелленократ из Ларисы. Архелай пользовался его молодостью, но не сдержал своего обещания и не вернул его на родину; тогда тот решил, что Архелай состоял с пим в связи не по любовному увлечению, а гэ просто проявляя свою наглость. Пифон и Гераклид, уроженцы Эна, убили Нотиса, мстя за своего отца, а Адамант отложился от Котиса65, оскорбленный тем, что был в отрочестве оскоплен им. 13. Многие занимавшие должности и принадлежав-» шие к царским династиям в гневе на то, что им нане­сены были унизительные оскорбления действием, оби­женные этим поруганием, либо расправлялись, либо 2Ê пытались расправиться с обидчиками. Так, в Митиле-«е Мегакл напал со своими друзьями на Пенфилидов 66, которые, шатаясь67 по городу, били встречных дубина­ми, и перебил их. И впоследствии Смерд, который был избит Пенфилом и оттащен от его жены, убил его. зо Руководил покушением на Архелая Декамних; он пер­вый настраивал против него заговорщиков; причиной его гнева было то, что Архелай выдал его для бичева­ния поэту Еврипиду; Еврипид же сердился на Декам-ниха за то, что тот сказал нечто вроде того, будто у Ев-рипида дурно пахнет изо рта. 14. Подобного же рода поводы привели к убийствам 35 и к заговорам против многих властителей. Также и страх, потому что и он является одной из причин по­кушений как в республиках, так и в монархиях. На­пример, Артапан составил заговор против Ксеркса в страхе из-за того, что на него будет сделан донос, так как он, песмотря на запрещение Ксеркса, повесил Да-рия68, надеясь получить прощение и рассчитывая на 40 то, что царь забудет о своем приказе, который был дан во время обеда. Другие покушения были вызваны чувством презрения. Например, некто увидел, как Сар- 1312» данапалл69 прял шерсть вместе с женщинами (если верно то, что об этом рассказывают мифологи70; но если пе с Сарданапаллом, то с кем-нибудь другим это могло приключиться на самом деле). На Дионисия Младшего Диоп совершил покушение также из чувст­ва презрения к нему: оп видел, что Дионисия прези- s рают его сограждане, а сам Дионисий всегда пьян, 555 15. Из чувства презрения делаются покушения и теми или иными друзьями властителя. Из-за доверия, кото· рым они у него пользуются, они презирают его и на­деются, что вамыслы их останутся в тайне. Покушения из чувства презрения совершаются и теми, которые рассчитывают, что они в состоянии захватить власть ίο каким-либо способом: полагаясь на свою силу, благо­даря ей презирая опасность, они с легкостью соверша­ют покушение, например военачальники покушаются на монархов. Так, Кир [выступил] против Астиага71, относясь с презрением к его образу жизни и к его военной силе: ведь военная сила была ослаблена, а сам Астиаг погряз в роскоши. Также фракиец Севф против 15 Амадока72, будучи его полководцем. Некоторые совер­шают покушения под влиянием нескольких причип, как-то и из презрения и ради корысти, например Мит-ридат против Ариобарзана 73. Преимущественно по та­кой причине совершают покушения те, которых при­рода наградила смелостью и которые занимают у мо­нархов высокие военные должности, ведь храбрость в соединении с силой придает смелости, и, кто обладает 20 той и другой, те и устраивают покушения в надежде легко одолеть. 16. У людей, совершающих покушения на почве честолюбия, поводы по своему характеру бы­вают противоположны указанным выше. Если некото­рые совершают покушения на тиранпов, стремясь к большому богатству и высоким почестям (что присуще тиранпам), то каждый совершающий покушение из го честолюбия предпочитает подвергаться опасности не рада этого; те руководятся указанными выше причи­нами, эти же — как если бы дело шло о каком-нибудь другом необыкновенном поступке, благодаря которому они получили бы имя и известность у прочих людей,— расправляются с монархами, стремясь приобрести себе зо не власть монарха, но громкую славу. 17. Однако число тех, кто дерзает по такой причине, очень невелико. Ведь предполагается, что покушаю­щийся должен совершенно не заботиться о своем спа­сении, если ему по удастся осуществить свое дело. Та­кого рода люди должны стоять на точке зрения Диона, ß5 а стать на такую точку зрения многим не легко: оп пошел войной на Дионисия с небольшим отрядом, при­чем говорил, что, если дело его увенчается хотя бы каким-нибудь успехом, с него достаточно и того, что 556 он принял в нем какое-то участие; а если ему придется пасть, лишь только он высадится на землю, то такая смерть будет для него прекрасной. 18. Тиранния, как и всякий иной вид государствен- /,о ного строя, рушится также и вследствие внешних при- шгь чин, если государство с враждебным строем окажется сильнее. В желании осуществить это явно не будет не­достатка ввиду противоположных стремлений: а ведь достичь желаемого стараются все, если имеют такую возможность. Враждебные же друг другу виды госу­дарственного строя — демократия и тиранния, подобно тому как, по Гесиоду, гончар враждебен гончару74 s (ведь крайняя демократия — та же тиранния) ; с дру­гой стороны, тираннии враждебны монархия и аристо­кратия вследствие противоположности государственно­го строя той и другой (вот почему лакедемоняне и си-ракузяне упразднили многие тираннии в ту пору, когда у них был прекрасный государственный порядок). 19. Кроме того, гибель тираннии кроется в ней самой, коль скоро причастные к ней люди начнут между со- ю бой распри, как это было с тираннией Гелона и в не­давнее время с тираннией Дионисия. Тиранния Гелона пала вследствие того, что Фрасибул, брат Гиерона, де­магогическими приемами стал привлекать к себе сына Гелона и побуждать его предаваться наслаждениям, чтобы править самому; когда же близкие им люди спло­тились, чтобы не допустить полного упразднепия тиран­нии, но разделаться с Фрасибулом, сообщники их, вое- is пользовавшись удобным случаем, всех их изгнали. Дио-писия же изгнал состоявший с ним в свойстве Диоп, скло­нив на свою сторону народ, и после этого сам погиб. 20. Из двух побуждений, которые главным образом и обусловливают покушение на тираннии,— ненависти и презрения — первое, т. е. ненависть, должно быть признано неизбежным спутником тираннов; но и чув- 20 ство презрения во многих случаях бывает причиной падения тираннов. Доказательство этого: большинство тираннов, приобретших господство, удержали его, но те, кто им наследовал, чуть ли не все тотчас теряют его. Их жизнь, полная наслаждений, вызывает презре­ние к ним, что и представляет много удобных поводов 25 для покушений. 21. Одной из составных частей ненависти следует считать и гнев, так как и он в некоторой степени 557 служит причиной тех же самых поступков. Часто гнев бывает даже более действенным двигателем, чем нена-висть, и покушения производятся решительнее, по­скольку при гневе как одном из аффектов рассудок зо безмолвствует. Гнев же всего чаще возбуждается наг-* лым поведением тираннов, что и повело, между про­чим, к крушению тираннии Писистратидов и многих других тираннов. Зато ненависть более рассудочна: ведь гнев сопряжен с горестным чувством, так что не легко быть рассудительным; напротив, вражда горечи в себе не содержит. Подводя итоги, следует сказать, что те причины, ко-35 торые, согласно нашему утверждению, ведут к кру­шению олигархии в ее чистом и законченном виде и крайней демократии, способствуют и падению тираннии, так как эти государственные устройст­ва — те же тираннии, только разделенные среди многих. 22. Царский строй реже всего рушится вследствие внешних причин, почему он и долговечен, но крушение 40 его по большей части происходит по причинам, заклю­ченным в нем самом. И погибает он двояким образом: 1313а во-первых, когда члены царской семьи вступают в раз­дор между собой; во-вторых, если цари пытаются пра­вить более тирапнически, а именно когда опи стремят­ся к расширению своей власти вопреки закону. В паше время царская власть в собственном смысле более пе возникает, а если и возникает, то это скорее единовла-5 стие и тиранния. Царская власть, с одной стороны, обусловливается добровольным признанием ее, с дру­гой — представляет собой верховную инстанцию по важнейшим делам. А теперь много равных, и никто из них не выдается настолько, чтобы соответствовать ве­личию и достоинству такой власти. Поэтому люди добровольно такой власти не выносят; если же кому-ни­будь удастся захватить власть путем обмана или наси-ίο лия, то это уже считается тираннией. 23. В тех царст­вах, где власть переходит по наследству, помимо ука­занных ведущих к гибели причин нужно указать еще и то, что многие из царей легко возбуждают к себе презрение, а также то, что, не имея в своем распоря­жении той силы, какую имеют тиранны, но опираясь исключительно на царский престиж, они все же прояв­ляют наглость. Тогда крушение наступает быстро: раз 558 его не желают, он царем и не будет; тиранн же, на^ 15 против, остается, даже если его и не желают. Итак, вот по каким и им подобным причинам ру­шатся монархии. IX 1. Сохранность их, очевидно, поддерживается в общем противоположными средствами; в частности, со­хранение царского строя обеспечивается вводимыми 20 ограничениями. В самом деле, чем меньше полномочий будет иметь царская власть, тем дольше, естественно, она останется в неприкосновенном виде: в таком слу­чае сами цари становятся менее деспотичными, прибли­жаются по образу мыслей к своим подданным и в мень­шей степени возбуждают в этих последних зависть. Поэтому царская власть долго удерживалась у молос-сов, также и у лакедемонян, именно вследствие того, 25 что там она с самого начала была поделена между двумя лицами, а также благодаря тому, что Феопомп75 ограничил ее различными мерами, в том числе установ­лением должности эфоров; ослабив значение царской власти, он тем самым способствовал продлению ее су­ществования, так что в известном отношении он не умалил ее, а, напротив, возвеличил. Говорят, что это зо он ответил своей жене, которая сказала ему, не стыдно ли ему, что он передает своим сыновьям царскую власть в меньшем объеме, нежели сам унаследовал от отца: «Нисколько не стыдно, так как я передаю ее им более долговечной». 2. Тиранния сохраняется двумя прямо противопо­ложными способами. Один из них — традиционный, и 35 им руководствуется в своем правлении большинство тираннов. Говорят, что в значительной своей части спо­соб этот был установлен Периандром Коринфским76; многое такое можно усмотреть и в способе правления у персов. Способствует возможному сохранению тиран-нии и то, что уже рапее было нами указано; один спо­соб состоит, например, в том, чтобы «подрезывать» до всех чем-либо выдающихся людей, убирать прочь с до­роги всех отличающихся свободным образом мыслей, не дозволять СИССИТИЙ, товариществ, воспитания и ни- шзь чего другого, подобного этому, вообще остерегаться всего того, откуда возникает уверенность в себе и вза­имное доверие, не позволять заводить школы или ка­кие-нибудь другие собрания с образовательной целью 559 и вообще устраивать все так, чтобы все оставались по 5 преимуществу незнакомыми друг с другом, так как зна­комство создает больше доверия. 3. Далее, нужно, что­бы все люди, пребывающие в городе, постоянно были на виду и проводили свое время перед дверьми своих домов: тогда им очень трудно будет скрывать то, чем они занимаются; да и, находясь постоянно на положе­нии рабов, они привыкнут быть смирными. И другие ι» меры такого же рода, употребляемые у персов и вар­варов, подходят для тираннии (ведь все они преследу­ют одну и ту же цель). Еще нужно стараться устроить дело так, чтобы не оставалось тайной ничто из того, о чем говорит или чем занимается каждый из поддан­ных, держать соглядатаев вроде, папрнмер, бывших в Сиракузах «приводительниц» или тех «подслушивате-лей», которых всякий раз подсылал Гиерон туда, где происходило какое-нибудь дружеское собрание или 15 встреча; опасаясь таких людей, подданные отвыкают свободно обмениваться мыслями, а если они и станут говорить свободно, то скрыть свои речи им труднее. 4. Следует возбуждать среди сограждан взаимную враж­ду и сталкивать друзей с друзьями, простой народ со знатными, богатых с людьми из их же среды. В виды тиранна входит также разорять своих поддапных, что-20 бы, с одной стороны, иметь возможность содержать свою охрану77 и чтобы, с другой стороны, подданные, занятые ежедневными заботами, не имели досуга со­ставлять против него заговоры. Примеры этого — еги­петские пирамиды, посвящения Кипселидов, построе­ние Олимпиона Писистратидами, а на Самосе — соору­жения Поликрата78. Все подобного рода предприятия 25 рассчитаны на одно и то же: отсутствие у подданных свободного времени и бедность их. 5. Сюда же относит­ся и уплата податей, вроде того как она была установ­лена в Сиракузах, где, как оказалось, в течение пяти лет в правление Дионисия79 вся собственность поддан­ных ушла на уплату податей. Тиранн склопен также вести войны, чтобы подданные не имели свободного времени и постоянно нуждались в предводителе. Цар-зо екая власть поддерживается друзьями, тиранну же свойственно не доверять друзьям, так как именно они скорее всего могут осуществить то, чего желают все. 6. Все те признаки, какими отличается крайняя де­мократия, свойственны также и тираннии: господство 560 женщин в семейном быту, чтобы они разглашали дела своих мужей, и по этой же причине распущенность зг> рабов; рабы и женщины не злоумышляют против ти-раннов, напротив, пользуясь благоденствием, те и дру­гие, разумеется, благосклонно относятся и к тиранни-ям, и к демократиям, ведь и демос желает быть своего рода монархом. Поэтому и тут и там льстецы в почете: в демократиях — демагог (ведь демагог — льстец наро- 40 да), а у тираннов — люди, держащие себя униженно, а это свойство льстецов. Вследствие этого тирапния 1зш любит все дурное; ведь тиранны рады, когда им льстят, а этого не станет делать ни один свободный человек, обладающий разумом. Порядочные люди могут прояв­лять любовь или во всяком случае не станут льстить. Плохие же люди способны на все дурное — «клин кли­пом», говорит пословица. 7. Не сочувствовать ничему возвышенному, ничему свободному — свойство тиран-нии; на эти качества притязает только сам тиранн, а если находится человек, обладающий высокими чувст­вами, преклоняющийся перед свободой, то тем самым он лишает тираннию того, что придает ей превосходст­во и господство. Поэтому таких людей, как способных уничтожить их господство, тиранны ненавидят. Тиран- 10 ну свойственно приглашать к своему столу и вообще проводить время больше с иноземцами, чем с местны­ми гражданами: последпие для него — враги, а первые пе станут его противниками. Вот какими и им по­добными средствами тиранн сохраняет свою власть; все это средства совершенно низменного харак­тера. 8. Все то, что мы до сих пор рассмотрели, можно, коротко говоря, свести к трем пунктам. Именно, ти- is ранн стремится к трем целям: во-первых, вселить ма­лодушие в своих подданных, так как человек малодуш­ный не станет составлять против него заговоры; во-вторых, поселить взаимное недоверие — тиранния может пасть только тогда, когда некоторые граждане будут доверять друг другу 80, поэтому тиранны — враги поря­дочных людей, как опасных для их власти, и не только го потому, что они пе выносят деспотической власти, но и потому, что они пользуются доверием как в своей среде, так и среди других и не станут заниматься до­носами ни па своих, ни на чужих; в-третьих, лишить людей политической энергии: никто не решится на 561 25 невозможное, значит, и на низвержение тиранншт, раз у него нет на то силы. 9. На указанные три цели на-* правлены все помыслы тираннов. Их можно было бы свести к следующим предпосылкам: чтобы люди не до­веряли друг другу; чтобы не могли действовать; чтобы зо прониклись малодушием. Вот один способ, посредством которого достигается сохранение тираннпи. 10. Другой способ — заботиться о мерах, почти про­тивоположных вышеуказанным. Его можно понять на основе того, что сказано об обстоятельствах, ведущих к крушению царской власти. Подобно тому как один из способов, содействующих ее гибели, заключается в том, чтобы придать царской власти более тиранниче-зъ ский оттенок, так спасительное средство для тиран-· нии — сделать ее скорее похожей на царскую власть, заботясь при этом только об одном: удержать в своих руках силу, чтобы властвовать над людьми, не только желающими этого, по и нежелающими. Упустив из своих рук силу, тиранн потеряет тиранническую власть. Но последняя должна оставаться, так сказать, в основе «о всего, а во всем прочем он должен исполнять или ка­заться хорошо исполняющим роль царя. 11. Прежде 1314ь всего ему следует заботиться81 об общественномдостоя-» нии, избегать тратить деньги на такие награды, кото­рые возбуждают в народной массе чувство недоколь-· ства, когда то, что получается от ее работы и жалкого труда, щедро раздается гетерам, иноземцам, искуспи-5 кам; давать отчет в приходах и расходах, как уже и поступали некоторые из тираннов 82,— поступая таким образом, тиранн будет казаться скорее не тиранном, а домоправителем; при этом нечего беспокоиться о том, что у него может не оказаться денег, ведь верховная власть в государстве в его руках. 12. Однако тираннам ю приходится пребывать за пределами государства; им первое83 даже полезнее, чем оставлять накопленные сокровища, потому что в последнем случае те, на кого возлагается охрана, пожалуй, скорее покусятся на его власть. Эта охрана представляет большую, нежели граждане, опасность для тиранпов во время их отсут­ствия, так как граждане84 сопутствуют тиранну, охра­на же остается в городе. Затем, тиранну следует по-15 ступать так, чтобы было ясно, что подати и денежные взносы взимаются для поддержания государственного хозяйства и на тот случай, если придется употреблять 562 нх па военные нужды; да и вообще он должен являть собой охранителя и казначея их как сумм обществен­ных, а не как сумм частных. 13. Ему следует держать себя не надменно, но величественно, вообще так, что­бы встречные не боялись его, а, скорее, уважали. До- 2о стигнуть же этого нелегко, если он внушает к себе пре­зрение. Вот почему тираину следует, если даже он не печется об остальных добродетелях, заботиться все же о воинской доблести и вселять в своих подданных по крайней мере такое представление о нем. Не только сам тиранн, но и никто из его приближенных не дол­жен позволять себе наглых поступков в отношении ко­го-либо из подданных, не посягать ни на юношей, ни на девушек. И близкие к нему женщины должны та- 25 ким же образом вести себя по отношению к остальным женщинам, так как из-за женской наглости многие тираннии пришли к погибели. 14. По части физических наслаждений нужно по­ступать не так, как поступают теперь некоторые иа тираннов85, которые не только предаются им с самого зо утра, причем по нескольку дней подряд, но стремятся делать это напоказ перед другими, чтобы на них смот­рели с изумлением, как на людей счастливых и бла­женных. Нет, тиранн должен быть особенно умеренным во всем этом или же в крайнем случае избегать делать это напоказ перед другими; ведь легко подвергается покушению и презрению не трезвый, а пьяпый, не 35 бодрствующий, а спящий. 15. Одним словом, тиранн должен поступать почти во всем не так, как было ра­нее сказано. Он должен устраивать и украшать госу­дарство не как тиранн, а как опекун. Помимо этого следует постоянно показывать особенное рвение ко все­му касающемуся религиозного культа: если подданные «о считают правителя человеком богобоязненным и усерд­ным в делах культа, они менее будут опасаться потер- i3i5a петь от пего что-либо беззаконное и реже станут зло­умышлять против него, так как оп имеет союзниками богов. Однако при этом тиранн не должен доходить до проявления глупости. 16. Людей, отличающихся в чем-либо, тиранн должен окружить таким почетом, чтобы 5 им и в голову не приходило, будто они могут получить больший почет от свободных граждан. И уделять эти почести должен сам тиранн, а наложение кары пору­чать другим должностным лицам и суду, 563 Общим средством для сохранения всякого рода еди­нодержавной власти служит следующее: никого в от­дельности взятого не возвеличивать, а если уж прихо­дится делать это, то возвышать нескольких лиц, потому ίο что они будут следить друг за другом; если же все-таки придется возвеличить кого-нибудь одного, то уж во всяком случае не человека с отважным характером (ведь такой человек скорее всего способен на самые отчаянные предприятия). Если монарх решит лишить значения того или иного человека, то делать это нужно постепенно и не сразу отнимать у него всю власть. 17. Далее — воздерживаться от всякого рода насиль-15 ственпых действий, в особенности избегать насилий физических и насилий по отношению к молодежи. В особенности он должен остерегаться поступать так с людьми честолюбивыми: ведь легкомысленное отно­шение к имущественной собственности с неудовольст­вием переносят люди корыстолюбивые, пренебрежи­тельное отношение к их гражданской чести с трудом го переносят люди честолюбивые и порядочные. Поэтому следует либо совсем не прибегать к таким мерам, либо же делать вид, будто тиранн налагает такого рода кары по-отечески, а не из чувства презрения; в своих отно­шениях к молодым людям делать вид, будто он дей­ствует под влиянием любовных побуждений, а не сред­ствами власти; и вообще то, что может быть сочтено за бесчестье, он должен искупать предоставлением 25 больших почестей. 18. Из людей, посягающих на жизнь тиранна, те самые опасные и за теми должно наблю­дать самым тщательным образом, кто готов отдать свою жизнь, лишь бы погубить тиранна. Поэтому следует более всего опасаться тех, кто считает или себя, или близких их сердцу оскорбленными им. Ведь тот, кто посягает, находясь в состоянии раздражения, не щадит зо самого себя, как об этом сказал и Гераклит: «Трудно бороться со страстью, ибо цена ей — жизнь» 86. 19. Так как государство состоит из двух частей — неимущих и состоятельных, то следует внушать тем и другим, что их благополучие опирается на власть ти-35 ранна, и стараться, чтобы одни ни в чем не терпели обиды от других. А тех из них, кто окажется сильнее, тиранну следует преимущественно заинтересовать в поддержании его власти, и, если тиранну удастся до­стигнуть этого, ему не придется ни отпускать рабов на 564 волю, ни разоружать граждап: привлечения одной из упомянутых частей на сторону власти достаточно, что­бы она стала сильнее тех, кто на нее покушается. 4о 20. Было бы излишним подробно говорить обо всем этом. Цель ясна: он в глазах своих подданных должен быть не тирапном, а домоправителем и царем, не гра- 1315ь бителем, а опекуном; он должен вести скромный образ жизни, не позволять себе излишеств, знатных привле­кать на свою сторону своим обхождением, а пародом руководить при помощи демагогических приемов. Неиз­бежным следствием этого является не только то, что 5 правление тиранна будет прекрасным и завидным бла­годаря тому, что он будет властвовать над лучшими, а не над принижаемыми, что он не будет никогда воз­буждать ненависть и вселять страх, но и то, что власть станет долговечнее и, наконец, и сам тиранн в своем нравственном облике предстанет человеком либо безус­ловно 87 склонным к добродетели, либо стоящим на пол­дороге к ней, человеком не негодным, а негодным толь- to ко наполовину. 21. И все же олигархия и тиранния — более кратко­временные виды государственного строя. Дольше все­го сохранялась тиранния в Сикионе — тиранния по­томков ©рфагора и самого Орфагора; она длилась сто лет88. Причина та, что они обращались с подданными is кротко, во многом рабски подчинялись законам, да­лее — то, что к Клисфепу, оказавшемуся человеком воинственным, не относились с презрением, и, нако­нец, то, что они своими заботами, подобно демагогам, во многих отношениях расположили народ в свою пользу. По преданию, Клисфен увенчал венком того судью, который отказался признать его победителем 89, а некоторые добавляют даже, будто стоящая на пло- го щади статуя изображает того, кто вынес такое реше­ние. И о Пнсистрате также рассказывают, будто он, вызванный на суд Ареопага, подчинился. 22. На вто­ром месте стоит тиранния Кипселидов в Коринфе; она продолжалась семьдесят три года и шесть месяцев90. Кипсел был тиранном тридцать лет, Периандр — сорок 25 с половиной, Псамметих, сын Горга,— три года. При­чина и здесь та же: Кипсел был демагогом, прожил все время своего правления без стражи, Периандр же был хотя и настоящим тиранном, но человеком воинствен­ным. 23. Третья — тиранпия Пцсистратидов в Афинах, зо 565 Правда, она была с перерывами: Писистрат во время своей тирапнии два раза подвергался изгнанию, так что из тридцати трех лет только семнадцать приходится на его тираннию, восемнадцать — на тираннию его сы­новей, а всего, значит, тридцать пять лет 9l. Из осталь-35 ных — тиранния Гиерона и Гелона в Сиракузах. Од­нако и она продолжалась не много лет, в целом восем­надцать; Гелон был тиранном семь лет, а на восьмом году скончался; Гиерон правил десять лет; Фрасибул на одиннадцатом месяце своего правления был из­гнан92. Но большая часть всех тиранний была совсем кратковременной. 40 Теперь нами сказано почти все о причинах круше­ния и о средствах сохранения как республиканских, шва так и монархических устройств. X 1. В «Государстве» Сократ говорит о государст­венных переворотах 93, но неудачно. Так, он не посвя« щает особого изложения вопросу о переворотах в госу­дарствах с наилучшим и первым государственным строем. Он выдвигает в качестве их причины то, что б вообще нет ничего неизменного, но все изменяется в течение определенного периода. В основе этих изме­нений лежит будто бы отношение чисел, именно отно­шение четырех к трем, которое, будучи скомбипиро-вано с пятеркой, дает два гармонических сочетания, иными словами, когда число этой фигуры будет куби­ческим94; природа, считает он, в известное время про­изводит на свет людей негодных и не поддающихся ю никакой культуре. Возможно, что в данном случае он и не совсем не прав, так как в самом деле могут оказаться такие люди, которых воспитание бессильпо сделать дельными людьми. Но спрашивается, почему это обстоятельство должно служить особой причиной государственных переворотов предпочтительно в тех государствах, строй которых он называет наилучшим, а не во всех остальных, да и вообще не во всем том, что возникает? 2. И если время есть главная причина, в силу ко-15 торой, по его словам, все изменяется, разве не должно изменяться в течение указанного промежутка все, даже не одновременно возникшее, так что, например, если что-либо возникло за день до наступления изме­нения, разве оно не должно изменяться? Кроме того, 566 разве этот строй должен непременно смениться ла-конским? Ведь столько раз все виды государственного устройства сменяются видом противоположным, а не ближе всего к ним стоящим. То же самое можно ска­зать и относительно всех остальных государственных переворотов. Лаконский строй, говорит он, переходит в олигархию, олигархия в демократию, демократия в тиранпшо. Но бывают изменения и обратного порядка, например демократия переходит в олигархию, и при­том чаще, чем в монархию. 3. Относительно тираннии Сократ не говорит, ис­пытывает ли она вообще изменения или не испыты­вает, а если испытывает, то по какой причине и в ка­кой вид переходит. Умолчание обо всем этом объяс­няется тем, что ему не так просто было рассуждать об этих вопросах: здесь нет ясности. По его мысли, тиранния должна перейти в первый и наилучший вид государственного строя, ибо только в таком случае по­лучились бы непрерывность и круг. Но ведь и тиран­ния переходит иногда в тираннию же, как, папример, тиранния в Сикионе от Мирока перешла в тираннию Клисфена, либо — в олигархию, как, папример, тиран­ния Антилеонта 95 в Халкиде, либо в демократию, как тиранния семьи Гелона в Сиракузах, либо в аристо­кратию, как тиранния Харилая в Лакедемоне ^, то же и в Карфагене. 4. Также и олигархия может перейти в тираннию, как это произошло с большей частью древних олигар­хий в Сицилии, где олигархия в Леонтинах перешла в тиранпшо Панетия, олигархия в Геле — в тираннию Клеандра, в Регии — в тиранппю Аиаксилая; то же са­мое и во многих других городах. Нелепо также мне­ние, будто переход в олигархию объясняется тем, что люди, стоящие у власти, корыстолюбивы и любостяжа-тельны 97, а не тем, что люди, намного превосходящие других в имущественном отношении, считают неспра­ведливым, чтобы ничего не имеющие пользовались в государстве равными правами с теми, кто владеет соб­ственностью; во многих олигархиях не только не позво­лено заниматься прибыльными делами, но последнее да­же воспрещается соответствующими законами, тогда как в Карфагене, где строй демократический, граждане за­нимаются прибыльными делами, и до сих пор измене­ния государственного строя там нет, 5, Не менее пеле-567 по и утверждение, будто олигархическое государство состоит из двух — государства богатых и государства бедных98. Почему это должно быть скорее в олигар­хии, нежели в лакедемонском государстве или в каком-либо ином, где не все владеют равной собственностью ίο или не все являются одинаково доблестными мужами? И все-таки, несмотря на то что никто не стал беднее в сравнении с тем, чем он был раньше, олигархии пе­реходят в демократии, раз неимущих становится боль­ше, и, наоборот, демократия переходит в олигархию, если состоятельные получают перевес над народной массой и последняя упустит это из виду, а первые это is учтут. И между тем как многие причины вызывают государственные перевороты ", Сократ указывает толь­ко одну, именно будто бедняками становятся вследст­вие распутной жизни и беря деньги иод большие про­центы 10°, словно с самого начала все либо большинст­во были богатыми. 6. Все это ошибочно. Однако, если потеряют свое состояние какие-либо из власть иму­щих, тогда они стремятся к новшествам в государст­венном строе, а если кто-либо из остальных, то иэ 20 этого никаких важных последствий не происходит, да и в первом случае государственный строй отнюдь не переходит предпочтительно в демократию, нежели в какой-нибудь иной строй. Начинают распри и произ­водят государственные перевороты те, кого не допус­кают к государственным должностям, кого обижают и оскорбляют, если они даже не расточают своего иму­щества... 101 вследствие того, что позволено поступать 25 по их желанию, что объясняется, по его словам, чрез­мерной свободой. Вообще, невзирая на то что суще­ствует несколько видов олигархий и демократий, Сок­рат говорит о происходящих в них переменах так, как будто есть только один вид той и другой. КНИГА ШЕСТАЯ (Ζ); зо I 1. Выше сказано о различных видах совещатель­ной, т. е. верховной, власти в государстве, об устрой­стве государственных должностей и о судебных уста­новлениях, какое к какому государственному стро:г> подходит; также о крушении и сохранении видов госу­дарственного строя, т. е. от чего то и другое зависит я5 и какими причинами обусловливается. Вследствие того что существует несколько видов как демократии, так и остальных государственных устройств, целесообраз­но рассмотреть также и то, что по отношению к ним ранее было оставлено нами в стороне, и определить для каждого строя свойственное ему и наиболее полез­ное устройство. 2. Мы должны будем также рассмот- «о реть и возможные соединения всех способов устрой- ui7a ства названных выше установлений: соединениями их создаются скрещения различных видов государствен­ного строя, так что получаются аристократии с оли­гархическим оттенком и политии — с демократиче­ским. Под соединениями, которые надлежит рассмот­реть, но которые по настоящее время еще не были рассмотрены, я разумею, например, следующие: если 5 совещательный орган и выборы должностных лиц устроены олигархически, судебные же учреждения — аристократически; или если эти последние и совеща­тельный орган — олигархически, а выборы должност­ных лиц — аристократически; или как-нибудь по-ино­му не все стороны государственного строя будут уст­роены в соответствии с его основным характером. ю 3. Какая демократия подходит к какому государ­ству, равно как и для какого населения подходит ка­кая олигархия и какое из остальных государственных устройств для каких государств оказывается полез­ным — об этом сказано раньше. При этом должно стат£ ясным не только какое из этих государственны^ 569 устройств оказывается наилучшим для государств, но is и каким образом следует устанавливать на практике и эти и остальные виды государственных устройств; вот об этом мы вкратце н поговорим теперь. Начнем преж­де всего с рассмотрения демократии; вместе с тем выяснится и строй, противоположный ей, именно тот, который некоторые называют олигархией. 4. При та­кого рода исследовании мы должны принять в сооб­ражение все отличительные свойства демократии и все 20 то, что признается неотъемлемыми принадлежностя­ми демократического строя, так как из соединения всего этого и получаются отдельные виды демократии, и таких видов не один, а несколько, и притом различ­ных. Многоразличие видов демократии объясняется двумя причинами; о первой из пих мы говорили ра-25 нее; это то, что народ бывает различным (в состав на­родной массы входят земледельцы, с другой стороны — ремесленники и поденщики; если к первым присоеди­нить вторых, а к третьим в свою очередь обоих пер­вых, то различие получится не в том, что демократия станет лучшей или худшей, а в том, что она будет по одной и той же). 5. Вторая причина— та, о которой зо мы говорим теперь. Λ именно, те особенности, которые отличают демократию и которые считаются присущи­ми этому строю, будучи так или иначе соединены, ве­дут к изменению демократии: в одном случае в демок­ратию перейдет меньшее количество присущих ей осо­бенностей, в другом — большее, а в третьем — все они. Полезно знать каждую из этих особенностей на тот случай, если бы кто-нибудь пожелал практически уст­роить новый вид демократии или внести в демократию 35 те или иные исправления. Ведь те, кто создает тот или иной вид государственного строя, стремятся объеди­нить в каждом из них все присущие ему особенности в соответствии с его основным началом, но они посту­пают в данном случае ошибочно, как на это было ука­зано ранее, в рассуждении о крушепии и сохранении государственных устройств. Теперь мы скажем о том, что требуется от различных государственных устройств, об их характере и целях. 40 6. Основным началом демократического строя явля­ется свобода. По общепринятому мпению, только при 1317ь этом государственном устройстве все пользуются сво­бодой, ибо к ней, как утверждают, стремится всякая 570 демократия1. А одно из условий свободы —по очереди быть управляемым и править. В самом деле, основ­ное начало демократического права состоит в том, что равенство осуществляется в количественном отноше­нии, а не на основании достоинства; если справедли­вость — в этом, то, разумеется, верховная власть при- 5 надлежит народной массе, и то, что решено будет большинством, должно считаться решением оконча­тельным и справедливым. Все граждане, говорят, долж­ны пользоваться равными правами, так что в демокра­тиях неимущие оказываются обладателями большей власти, нежели состоятельные; ведь они составляют большинство, а верховную силу имеет решение боль- ю шинства. 7. Итак, одним из признаков демократиче­ского строя, по признанию всех сторонников демокра­тии, является свобода. Второе начало — жить так, как каждому хочется; эта особенность, говорят, есть имен­но следствие свободы, тогда как следствие рабства — отсутствие возможности жить как хочется. Итак, это второй отличительный признак демократического строя, ja Отсюда уже возникло стремление не быть вообще в подчинении — лучше всего ни у кого, если же этого достигнуть нельзя, то по крайней мере хотя бы пооче­редно 2. И в данном случае это стремление совпадает с началом свободы, основанным на равноправии. 8. Исходя из этих основных положений и из такого начала, мы должны признать демократическими сле­дующие установления: все должностные лица назна­чаются из всего состава граждан; все управляют каж- го дым, в отдельности взятым, каждый — всеми, когда до него дойдет очередь; должности замещаются по жре­бию либо все, либо за исключением тех, которые тре­буют особого опыта и знания; занятие должностей не обусловлено никаким имущественным цензом или обус­ловлено цензом самым невысоким; никто не может занимать одну и ту же должность дважды 3, за исклю­чением военных должностей; все должности либо те, где это представляется возможным, краткосрочны; су- 25 дебная власть принадлежит всем, избираются судьи из всех граждан и судят по всем делам или по боль­шей части их, именно по важнейшим и существенней­шим, как-то: по поводу отчетов должностных лиц, по поводу политических дел, по поводу частных догово­ров. Народное собрание осуществляет верховную 571 власть во всех делах; пи одна должность такой вер­ховной власти не имеет ни в каком деле или в край-80 нем случае имеет ее в самом ограниченном круге дел; шн* же в главнейших делах верховная власть принад­лежит совету. 9. Совет — наиболее демократическое из правительственных учреждений там, где нет средств для вознаграждения всем гражданам4; в противном случае это учреждение утрачивает свое зпачение, так как народ5, получая вознаграждение, сосредоточивает в своих руках решение всех дел (об этом сказано бы-35 ло ранее, в предыдущем рассуждении). Следующей особенностью демократического строя является то, что все получают вознаграждение: народное собрание, суд, должностные лица, или же в крайнем случае долж­ностные лица, суд, совет, обычпые народные собрания, или из должностных лиц те, которые должны питать­ся совместно. PI если олигархия характеризуется бла­городным происхождением, богатством и образованием, 40 то признаками демократии должны считаться противо­положные свойства, т. е. безродность, бедность и гру­бость. 10. Что касается должностей, то ин одна из них 1318« не должна быть пожизненной, а если какая-нибудь остается таковою по причине какого-нибудь давниш­него переворота, то следует лишить ее значения и за­мещать се уже не путем выборов, а по жребию 6. Это и есть общие признаки, характерные для де­мократии. На основании справедливости, как она по-5 нимается с демократической точки зрения, а именно наличие у всех равной по количеству доли, получает­ся тот строй, который признается демократическим по преимуществу, и возникает демократическое государ­ство. Ведь равенство состоит в том, чтобы неимущие ни в чем пе имели большей власти, чем состоятель­ные, и чтобы верховная власть принадлежала не од­ним, но всем в равной степени (по количеству). Та­ким способом, думают они, в государстве осуществ-10 ляются равенство и свобода. 11. Но здесь возникает вопрос: каким же образом это равенство может быть достигнуто? Следует ли иму­щественный ценз пятисот лиц распределить между тысячью, так чтобы эта тысяча могла уравняться в своих правах с пятьюстами? Или не следует устанав­ливать равенство таким способом, по, распределив та-lu ким же образом, взять затем поровну и из числа пяти-572 сот и из числа тысячи и передать в их руки выборы должностных лиц и суда? Будет ли такого рода госу­дарственное устройство самым справедливым, согласно демократической справедливости, или, скорее, справед­ливейшим будет государственный строй, считающийся только с народной массой? Ведь сторонники демокра­тии утверждают, что справедливо то, что будет реше­но большинством, а сторонники олигархии считают справедливым решение, которое будет вынесено теми, кто владеет большей собственностью, потому что, по их мнению, выносить решения следует, руководствуясь размерами собственности. 12. Но и в том и в другом случае мы имеем дело с неравенством и несправедли­востью: если признавать решения меньшинства, то по­лучится тиранния (ведь коль скоро один человек будет обладать большей собственностью, чем остальные со­стоятельные люди, то, согласно олигархической спра­ведливости, этот один только и должен властвовать); если же признавать решение численного большинства, то справедливость также будет нарушена при конфис­кации имущества богатых, находящихся в меньшин­стве, как и сказано ранее. Итак, чтобы достигнуть та­кого равенства, которое нашло бы признание с точки эрения тех и других, следует искать его в тех опреде­лениях, какие дают и те и другие понятию справед­ливого. В самом деле, они утверждают, что постанов­ления большинства граждан должны иметь решаю­щую силу. 13. Пусть будет так, хотя бы и не с общей точки зрения. Но вследствие того что государство со­стоит из двух частей — богачей и бедняков, если ока­зались согласными решения тех и других или боль­шинства тех и других, то это и будет иметь решаю­щее значение; если же будут приняты противополож­ные постановления, то решающее значение должно иметь постановление большинства и тех, чей имуще­ственный ценз выше. Например, первых — десять че­ловек, вторых — двадцать; одно постановление приня­то шестью из числа богатых, другое — пятнадцатью из числа менее состоятельных; к беднякам присоедини­лись четверо из числа богатых, к богачам — пятеро из числа бедных; на чьей стороне окажется после произ­веденного подсчета тех и других перевес имуществен­ного ценза, постановление этой стороны и должно иметь решающее значение. 14, Если же получится 573 40 равное число, то следует отнестись к такому затрудне­нию так же, как к тому, какое бывает теперь, когда в народном собрании или в суде голоса делятся поров-1318ь ну; приходится решать дело либо жребием, либо ка­ким-нибудь другим подобным способом. Хотя и весьма затруднительно найти истину в том, что касается ра­венства и справедливости, все же это легче, чем заста­вить согласиться с собой тех, кто имеет возможность опереться на какое-либо превосходство: ведь более s слабые всегда стремятся к равенству и справедливости, а сильные нисколько об этом не заботятся. II 1. Из четырех видов демократии наилучшим яв­ляется, как об этом сказано в предшествующих рас­суждениях, тот, который занимает по порядку первоо место; к тому же этот вид демократии и самый древ­ний из всех. Я называю его первым в соответствии с естественным делением народонаселения. В самом ю деле, наилучшим видом народа является земледельче­ский; поэтому и возможно бывает насаждать демокра­тию там, где народная масса живет земледелием или скотоводством. Не обладая значительной собствен­ностью, люди не имеют там досуга часто устраивать народные собрания. Располагая всем необходимым7, они занимаются своим делом и не заботятся о делах no­lo сторонних8; им приятнее труд, чем занятия политикой и управлением там, где получение должностей не со­пряжено с большими материальными выгодами. Ведь люди в массе своей больше стремятся к прибыли, не­жели к почету. 2. Это доказывается тем, что они в старину переносили тираннии, а в настоящее время терпят олигархии, лишь бы только никто не мешал им 20 заниматься своим делом и не отнимал у них ничего; при этих условиях одни из них быстро богатеют, а дру­гие не испытывают нужды. Сверх того, если у них и есть некоторое честолюбие, их потребность удовлетво­ряется правом участвовать в выборах и принимать от­чет. Если же в некоторых демократических государ­ствах, как, например, в Мантинее, они и не участвуют в избрании должностных лиц, а участвуют по очереди 25 лишь некоторые выборные из состава граждан, но все принимают участие в обсуждении, то и это вполне удовлетворяет большинство (тот строй, который не­когда был в Мантинее, следует признать также одним. 574 из видов демократии). 3. Для той демократии, о кото­рой сказано выше, и полезным и обычным является следующий порядок: весь народ участвует в выборах должностных лиц, в принятии отчетов от них, отправ­ляет обязанности судей, но высшие должности заме­щаются путем выбора и на основании имущественного ценза, причем, чем должность выше, тем больше ценз; или же ни одна должность не замещается на основа­нии ценза, но принимаются во внимание лишь способ­ности человека9. Государство, имеющее такого рода устройство, разумеется, будет иметь хорошее правле­ние, так как должности всегда будут занимать наилуч­шие граждане согласно воле народа, не питающего за­висти к порядочным людям. Порядочные и знатные останутся довольны таким порядком, потому что они не будут находиться под управлением других, которые хуже их, а управлять они будут справедливо, так как контроль над их деятельностью будет принадлежать другим. 4. Быть в некоторой зависимости от других и не иметь возможности делать все, что тебе заблагорас­судится,— дело полезное: ведь предоставление каждо­му возможности поступать по его желанию не может оберегать против того дурного, что заложено в каждом человеке. И таким образом неизбежно получается то, что наиболее полезно в государстве,— правят порядоч­ные люди, наименее склонные впадать в ошибки, а на­родная масса пи в чем не терпит умаления. Ясно, что этот вид демократии является наилучшим и по какой причине: потому что при нем народ обладает опреде­ленными качествами. 5. Для того чтобы сделать население земледельче­ским, бесспорно, полезны некоторые законы, вырабо-танпые в древнее время во многих государствах: за­прещается приобретать землю свыше определенной меры или вообще, или начиная от определенного места по направлению к городу и акрополю. Во многих го­сударствах в древнее время законом запрещалось про­давать первоначальные наделы. Ту же цель преследует и приписываемый Оксилу 10 закон, по которому опре­деленная часть принадлежащей каждому земли не дол-жпа отдаваться под залоговые обязательства. 6. Да и в настоящее время можно избежать злоупотреблений, если воспользоваться закопом афитейцев, который при­годен для указанных выше целей; дело в том, что при 575· значительном количестве населения они имеют мало земли и, однако же, все занимаются земледелием; зе­мельную собственность они подвергают оценке не всю, но деля ее на такие части, чтобы даже имущество бед­няков превышало законный ценз. 7. После земледельческой народной массы наилуч­ший народ тот, где люди являются пастухами и живут скотоводством. Последнее во многих отношениях близ­ко к земледелию; и для военной службы эти люди оказываются вследствие своего образа жизни наиболее пригодными: они полезны для нее и благодаря своей физической закалке, и благодаря тому, что могут дол­го оставаться под открытым небом. Другие виды на-25 родной массы, из которых состоят прочие демократии, почти все хуже этих, ведь самый образ жизни их дур­ной и ни одно из тех дел, которыми занимается масса, состоящая из ремесленников, торговцев, поденщиков, не имеет ничего общего с добродетелью. К этому до­бавляется еще то обстоятельство, что все такого рода зо люди, постоянно торча на площади и в городе, с лег­костью, так сказать, устраивают народные собрания. Наоборот, земледельцы, «рассеянные по государствен­ной территории, редко встречаются друг с другом, да и не нуждаются в такого рода встречах. 8. Там, где территория государства расположена таким образом, что пахотная земля находится на большом расстоянии 85 от города, легко можно устроить и хорошую демокра­тию, и политик). Народная масса в таких случаях бы­вает вынуждена селиться па полях; это ведет к тому, что, если даже и имеется городская чернь, она все-таки не может получить преобладание в народных соб­раниях таких демократий п без народной массы, жи­вущей на территории государства. Теперь сказано, как следует устраивать наилучшую 40 и первую демократию; ясно также, как следует устра­ивать и остальные виды демократии: приходится шаг i3t'ju за шагом отклоняться от наилучшей демократии, по надо всегда отстранять худшие части паселения от участия в управлении. 9. Что касается крайней демократии, при которой все принимают участие в государственном управлении, то не всякое государство в состоянии выносить ее, да и продержаться ей долго нелегко, если только она не скреплена законами и правами граждан (о том же, 576 что ведет к крушению и этого и остальных видов го- s сударственного устройства, почти все уже сказано ра­нее). Чтобы установить эту демократию и придать силу народу, стоящие во главе ее обыкновенно привле­кают в число граждан возможно большее количество людей и дают права гражданства не только законно­рожденным, но и незаконнорожденным, и тем, у кого один из родителей — либо отец, либо мать — гражда- ю не; ведь все они больше подходят для такого рода де­мократии. 10. Так обыкновенно поступают демагоги. На самом же деле следует допускать таких людей в число граждан до тех лор, пока народная масса но будет превышать общего числа знатных и средних. Дальше этого идти не следует, так как, оказавшись в большинстве, те внесут больше беспорядка в государ- *г> ственный строй; знатные, и так уже с трудом перено­сящие такого рода демократический строй, придут в еще большее раздражение, а это и послужило в Ки-реие причиной внутренних беспорядков 12. IIa неболь­шое зло можно и не обращать внимания, но, если зло станет возрастать, оно скорее бросится в глаза. 11. Для такой демократии полезны, далее, и те установления, 20 которыми воспользовался в Афинах Клисфен 13 в це­лях усиления демократии, равно как и основатели де­мократического строя в Кирене. Следует вводить но­вые филы и фратрии, притом увеличить их число; с другой стороны, следует частные святыни объеди­нить в небольшое количество святынь общих и вообще гг. придумать так хитро, чтобы все граждане как можно больше перемешались между собой, а прежние соеди­нения распались. 12. Вместе с тем все мероприятия, к которым при­бегают тиранны, по-видимому, характерны и для де­мократии. Я имею в виду, например, вольное сущест­вование рабов (что до известной степени могло бы быть полезным), женщин, детей, предоставление каж- зо дому свободы жить как ему угодно. Все это будет весьма содействовать упрочению такого государствен­ного строя, так как для большинства приятнее жить, не соблюдая порядка, нежели подчиняясь здравому смыслу. III 1. Для законодателя и для лиц, желающих уч­редить подобного рода государственный строй, не глав-19 Аристотель, т. 4 577 35 иейшей и не единственной задачей является установ­ление его, а в большей степени — принятие мер для его сохранения. Ведь не трудно продержаться один, два, три дня какому бы то ни было государственному строю. Поэтому следует, исходя из наших предыдущих рассуждений о том, что способствует крушению или сохранению государственных устройств, попытаться обеспечить безопасность, оберегаясь от всего разруши­ло тельного и устанавливая такого рода законы, и непи-1320ο сапые, и писаные, которые в наибольшей степени являются спасительными для государственного строя 14; и не считать демократической пли олигархической ме­рой ту, которая придаст государству наиболео резко выраженный демократический или олигархический от­печаток, но только ту, которая обеспечит ему наибо­лее продолжительное существование. 2. Нынешние же 5 демагоги в своей угодливости перед народом часто при­бегают к конфискации имущества посредством возбуж­дения судебных дел. Поэтому пекущиеся о сохранении государственного строя должны противодействовать этому путем издания законов, в силу которых иму­щество осужденных по судебному приговору ни в коем случае не должно подлежать конфискации в пользу государства и становиться общественной собствен­ностью, но должно становиться собственностью свя-щенпой. Совершающие преступления не станут от ю этого смелее (ведь они все равно подвергнутся нака­занию), а чернь будет менее склонна выносить обви­нительные приговоры подсудимым, так как сама она от этого не получит никакой выгоды. Помимо того сле­дует стараться по возможности сокращать число госу­дарственных процессов, запрещая возбуждать их без надлежащего основания под угрозой суровых наказа­нии: подобного рода процессы обыкновенно возбуж­даются пе против людей из народа, а против знатных, is А нужно устроить так, чтобы все граждане относились наиболее благожелательно и к этому виду правления; если же этого достигнуть нельзя, то по крайней мере нужно наладить дело так, чтобы на обладателей вер­ховной власти не смотрели как на врагов. 3. Ввиду того что население в крайних демокра­тиях бывает очень многочисленным, в них затрудни­тельно устраивать народные собрания без денежного вознаграждения, а такой порядок там, где у государ-578 ства нет доходных статей, враждебен знатным: ведь го доходы в таком случае неизбежно приходится полу­чать путем установления чрезвычайных налогов, пу­тем конфискаций, плохого судопроизводства, а все это ниспровергло уже немалое число демократий. Итак, там, где доходных статей нет, следует созывать народ­ные собрания редко, а судебные заседания устраивать с большим количеством судей, но в течение небольшо­го числа дней. Это дает преимущество в том смысле, что богатые перестанут бояться издержек, хотя15 не 25 состоятельные, а неимущие будут получать вознаграж­дение за участие в суде; да и само судебное разбира­тельство будет вестись гораздо лучше: ведь состоя­тельные не желают отрываться на много дней от своих частпых дел, но охотно соглашаются на короткое вре­мя. 4. Там, где доходные статьи имеются, следует осте­регаться поступать так, как теперь поступают дема- 3о гоги, которые употребляют на раздачи излишки дохо­дов; парод же берет и вместе с тем снова и снова нуждается в том же, так что такого рода вспомощест­вование неимущим напоминает дырявую бочку. Истин­ный друг народа должен смотреть за тем, чтобы народные массы не были в слишком бедственпом иму­щественном положении, которое ведет к тому, что демо­кратический строй становится никуда не годным. Итак, Зз нужно изыскать какие-либо средства к тому, чтобы благосостояние граждан было долговечпым. Ввиду то­го что в этом заинтересованы и состоятельпые люди, следует всю сумму, образующуюся от излишка соби­раемых доходов, распределять между неимущими, осо­бенно если есть возможность собирать столько, чтобы всякий мог приобрести в собственность небольшой уча­сток земли, а если этого нельзя сделать — заняться торговлей или земледелием. Если это не может быть !32оь предоставлено всем неимущим, то нужно устраивать очередные раздачи по филам или по каким-нибудь иным подразделениям граждан. В то же время состоя­тельные люди должны делать денежные взносы на устройство необходимых народпых собраний и судеб­ных заседаний; при этом их следует освободить от бес­полезных литургий 16. 5. Подобпыми государственными мероприятиями карфагеняне расположили к себе па- 5 род; постоянпо отправляя людей из простого парода ъ окрестные города, они тем самым способствуют их 19* 579 обогащению. А со стороны знатных, если они гуманны и разумны, было бы достойным делом, если бы, рас­пределив между собой неимущих и снабдив их средст­вами, они направляли их на ту или иную работу. Не худо также подражать тому, что делают тарантипцы: ю установив общность имущества для пользования не­имущих, они располагают к себе тем самым народную массу; все должности у них двоякого рода: одни заме­щаются путем выбора, другие — по жребию; по жре­бию — с той целью, чтобы народ имел к ним доступ, а путем выбора — для того, чтобы государство управля-45 лось лучше. Таким же образом можно поступить и по отношению к одной и той же должпости — чтобы она замещалась частью по жребию, частью путем выбора. Теперь сказано о том, как следует устроить демократи­ческое правление. IV 1. На основании приведенных соображений ста­новится почти ясным и то, каким образом должно го устраивать олигархические правления. Именно каж­дый вид олигархии следует создавать из элементов, противоположных элементам демократического строя, причем он должен находиться в соответствии с проти­воположным ему видом демократии. Наиболее умерен­ный вид олигархии и вместо с тем первый по поряд­ку приближается к так называемой нолитии; причем имущественный ценз должен быть установлен двояко­го рода — более низкий и более высокий. Более низ­кий откроет гражданам доступ к занятию обыкновен-25 пых государственных должностей, второй — более важных. Каждый обладающий установленным имущест­венным цензом пусть пользуется всеми правами граж­данства; при этом благодаря цензу будет введено в состав полноправного гражданства столь значительное количество людей из народа, что вместе с последними получится превосходство граждан над теми, кто пра­вами гражданства не пользуется. Однако привлекать в число полноправных граждан всегда следует людей, принадлежащих к лучшему слою народа. 2. Подобного же рода устройство следует устано-зо вить и для следующего вида олигархии, придав ей лишь слегка более выраженный характер. Зато тот олигархический строй, который соответствует крайней демократии, и является наиболее династическим и та-580 ранническим; насколько он является наихудшим, на­столько нуждается в более сильных предохранитель­ных мерах. Подобно тому как здоровые от природы тела и хорошо снаряженные для плавания, имеющие зз прекрасный экипаж суда могут подвергнуться многим несчастным случаям, не погибая от них, болезненные же тела и плохо построенные, с плохим экипажем суда не в состоянии выдержать и незначительных не­счастных случаев, так точно и наихудшие из видов го­сударственного строя нуждаются в наибольших предо- 132ia хранительных мерах. 3. Для демократии спасительным является многолюдство (в них именно опо противо­полагается праву, основанному на достоинствах каж­дого) ; отсюда ясно, что олигархия должна искать средства для своего сохранения в том, что этому про­тивопоставляется, а именно в установлении хорошего порядка. Вследствие того что народная масса обыкновенно 5 состоит из четырех частей — земледельцев, ремеслен­ников, торговцев, поденщиков, а для войны пригодны -четыре рода оружия —- конница, тяжеловооруженная пехота, легковооруженная пехота, флот, там, где усло­вия местности оказываются удобными для верховой езды, имеются благоприятные данные для создания мощной олигархии: ведь спасение для жителей — в ю этом виде войска, а содержать коней могут только лю­ди, владеющие крупной собственностью; там, где усло­вия местности благоприятны для создания тяжело-вооруя^еппой пехоты, условия подходят для второго вида олигархии: ведь служба в тяжеловооруженной пехоте скорее по плечу состоятельным людям, нежели неимущим; легковооруженное же войско и матросы всецело соответствуют демократии. 4. И в настоящее is время там, где эти последние имеются в преобла­дающем количестве, олигархи при возникновении внутренних междоусобий зачастую терпят поражения. Лекарство против этого следует заимствовать у облада­ющих военными талантами полководцев, которые к кон­ному и тяжеловооруженному войску присоединяют в соответствующей мере легковооруженное. Благодаря последнему народная масса одерживает верх над со­стоятельными людьми во время внутренних смут; бу- го дучи легковооруженной, она без труда справляется с конными и тяжеловооруженными. 581 5. Таким образом, олигархия, если она организует из них17 свои военные силы, организует их в сущ­ности против самой себя; олигархи должны были бы разделить юношеский возраст на старший и младший и своих сыновей, пока они находятся еще в младшем 25 возрасте, обучать легким упражнениям, свойственным легковооруженному войску; выйдя же из отроческого возраста, они должны закаляться в военном деле, Участие в государственном управлении олигархи должны предоставлять тем из массы граждан, которые, как об этом сказано ранее, приобрели определенный имущественный ценз, или, как в Фивах, тем, которые в течение некоторого времени не занимались никакп-"о ми ремесленными работами, или, наконец, как в Мас-салии, на основании отбора, делаемого между лицами достойными из числа как полноправных граждан, так и не принадлежащих к ним. 6. Сверх того, с важней­шими должностями, которые должны оставаться в ру­ках правящих граждан, следует соединять литургии, чтобы простой народ добровольно отказывался от них и относился снисходительно к должностным лицам, дорого оплачивающим свою власть. Хорошо также, если бы должностные лица при вступлении в долж­ность устраивали пышные жертвоприношения и пред­принимали сооружение какого-либо общественного зда­ния; в таком случае народ, принимая участие в уго­щениях и видя, как город украшается памятниками (anathemasi) и общественными зданиями, охотно стоит за сохранение существующего государственного строя; «о да и для самих знатных все это остается памятником произведенных ими затрат. Нынешпие олигархи, од­нако, ничего подобного не делают, а поступают наобо­рот: они ищут столько же прибыли от своего господ­ства в государстве, сколько и почета. Вот почему к та­кого рода нынешним олигархиям отлично подходит mib наименование демократий в миниатюре. Теперь достаточно определено, каково должно быть устройство демократий и олигархий, V 1. Непосредственно вслед за тем, что сказано выше, следует правильно установить все касающееся 5 должностей (archas); без необходимых должностей государство не может существовать, а без должностей, в ведении которых благораспорядок и благопристой-582 ность, оно не может хорошо управляться. Кроме того, в небольших государствах число должностей должно ю быть меньше, в больших — больше, как об этом сказа­но выше. Таким образом, нужно уяснить еще, какие из должностей могут быть объединены в одну и какие из них должны быть представлены каждая отдельно, 2. Первое место среди необходимых забот занимает попечение о городской площади; для этого должна су­ществовать какая-нибудь власть, наблюдающая за за­ключением торговых сделок и вообще за благочинием на площади, ведь всем государствам неизбежно прихо- ι3 дится для удовлетворения необходимых взаимных нужд иметь дело с куплей и продажей; это служит самым сподручным средством для достижения того самодов-ленпя, ради которого люди, очевидно, и объединились в одну гражданскую общину. 3. Второе попечение, не­посредственно следующее за этим и находящееся с ним в ближайшем отношении, есть забота об обществен­ных и частных зданиях, имеющихся в городе; о том, 2о чтобы они были в надлежащем порядке (охрана и по­чинка разрушающихся домов и улиц) и чтобы грани­цы отдельных владений были определены вполне точ­но, и другом, требующем такого же рода заботу. По большей части такую должность называют астиномией; круг деятельности отправляющего ее должностного лица распадается на несколько участков, для каждого 25 из которых в более населенных государствах назна­чаются особые должностные лица, как, например, над­зиратели за городскими стенами, попечители источни­ков, охранители гаваней. 4. Другая — необходимая и сходная с этой власть ведает тем же, но только областью ее деятельности является государственная территория, т. е. то, что рас­положено за пределами собственно города; таких долж­ностных лиц одни называют агрономами, другие — зо гнлорами18. Таковы три попечения об указанных предметах. Следующая должность — та, к которой отно­сится получение государственных доходов; те, кто хра­нит их и распределяет на нужды отдельных отраслей управления, называются аподектами 19 и казначеями. Далее следуют должности, в ведении которых храпе­ние частных договоров и копий судебных решений; 35 к ним же должны направляться письменные жалобы, и они же ведают судебными делами в их начальной 583 ступени. В некоторых местах эту должность делят между несколькими лицами, а в других всем этим ве­дает одно должностное лицо. Обозначается она назва­ниями «гиеромнемоны», «эпистаты», «мнемоны» и по­добными словами. 5. Далее следует власть весьма необходимая, но, пожалуй, самая тяжелая: она приводит в исполнение приговоры над осужденными по суду, взыскивает не­доимки с государственных должников, сторожит узни­ков. Должность эта тягостна, так как она возбуждает к себе большую ненависть; поэтому там, где с отправ­лением ее не связана большая выгода, никто не согла­шается принять ее на себя и не желает при отправ­лении ее действовать по законам. Опа необходима по­тому, что не было бы никакой пользы в правосудии, если бы решения суда не приводились в исполнение, так что если государственное общение вообще немыс­лимо без суда, то оно столь же немыслимо и без ис­полнения решений. 6. Поэтому лучше, чтобы эта долж­ность не была представлена одним лицом, но чтобы она была поделена между различными лицами из от­дельных судебных палат; равным образом следует пы­таться распределить между несколькими лицами и те обязанности, которые связаны с взысканием недоимок с тех, кто числится государственным должником. Сверх того, некоторые взыскания по судебным приговорам можно было бы поручать и должностным лицам, ис­полняющим другие обязанности, причем лица, всту­пающие в должность, могли бы приводить в исполне­ние судебные приговоры должностных лиц, сложив­ших свои полномочия, а приговор лица, состоящего в должности, могло бы приводить в исполнение какое-нибудь другое должностное лицо, например астиномы приводили бы в исполнение приговоры, произнесенные агораномами, а приговоры первых — другие. Ведь чем меньше ненависти будет против лиц, налагающих взыскания, тем скорее будут исполняться приговоры. Если же одни и те же лица будут и выносить приговоры, и приводить их в исполнение, то получится ненависть вдвойне; а если одни и те же лица обо всем...20 то они вступят во враждебные отношения со всеми. 7. Во многих местах к тем должностным лицам, которые приводят в исполнение судебные приговоры, присоеди­няются21 еще и те, которые сторожат арестованных, 584 например так называемые Одиннадцать в Афинах. По-этохму лучше отделить и эту должность и найти по отношению к ней какой-нибудь ловкий выход. Необхо­дима эта должность не менее, чем первая из указан­ных; случается, однако, что люди порядочные особен­но настойчиво избегают этой должности; вручать же ее людям дрянным небезопасно, так как подобного ро- г* да люди скорее сами нуждаются в надсмотре, нежели могут сторожить других. Ввиду этого не следует на­значать па такие дела одно лицо, притом непрерывно одно и то же, но из молодежи, там где есть особый разряд эфебов, или несущих гарнизонную службу, и из должностных лиц различные люди обязаны по оче­реди осуществлять заботу об этом. 8. Все перечислен- 3о ные выше должности, как самые необходимые, сле­дует поставить па первое место. За ними следуют должности столь же необходимые, но более высокого порядка, так как для отправления их нужны большая опытность и надежность. К числу такого рода должно­стей следует отнести должпости, имеющие своим назна­чением охрану государства, и те, которые учреждаются для военных надобностей. И в мирное и в военное вре­мя должны быть люди, которые пеклись бы об охране 35 городских ворот и стен, производили бы смотры граж­дан и распределяли бы их по военным подразделе­ниям. 9. В одних государствах для выполнения всех этих обязанностей учреждается большее число должностей, в других — мепыпее, в маленьких государствах — одна па все. Называют такого рода должностных лиц стра­тегами и полемархами. Сверх того, если в государстве ΐ322ΐ> имеется конница, или легковооруженные и стрелки, или флот, то для каждого в отдельности рода оружия учреждаются иногда особые должности. Их называют навархиями, гиппархиями, таксиархиями, а подчинен­ные им должности соответственно именуются триерар-хиями, лохагиями, филархиями22 и дальше в порядке 5 дробления. Все это —один вид должностей, имеющих в своем ведении военное дело. 10. Итак, вот что можно сказать об этой должности. Ввиду того что через руки некоторых должностных лиц, хотя и не всех, прохо­дит много государственных сумм, то должна быть и другая должность, па обязанности которой лежали бы исключительно принятие и проверка отчетов; такие ю 585 должностные лица называются евфинами, логистами, эксетастами, синегорами 23. Над всеми этими должностями стоит власть, имею­щая верховные полномочия во всех делах; она приво­дит в исполнение вынесенные решения, вносит зако­нопроекты, председательствует в народном собрании в тех государствах, где верховная власть принадлежит 15 народу, ведь необходима же должность для созыва тех, кто главенствует в государстве. В некоторых местах эта власть называется пробуламп, потому что они со­ставляют предварительные решения; в демократиях же чаще — советом. Итак, вот почти все должности с по­литическим кругом деятельности. 11. Другой вид попечепия касается религиозного культа. Сюда относятся жрецы, попечители всего имею-го щего отношение к святыпям — охрана существующих священных зданий, восстановление приходящих в вет­хость и забота обо всем остальном, что служит для поддержания религиозного культа. Бывает, что попе­чение обо всем этом в некоторых местах, например в небольших государствах, возлагается на одно долж­ностное лицо, в других же местах имеется много от­дельных должностей, отличных от жречества, как-то: 25 гиеропеи, паофилаки 24, казпачеи священных сумм; за­тем следуют отдельпые должностные лица, выделеи-пые для совершения тех государственных жертвопри­ношений, которые по закону не поручены жрецам, но имеют особенное значение, как совершаемые на госу­дарственном очаге. Таких должностных лиц одни па-зывают архонтами, другие — царями, третьи — прнта-нами. зо 12. Итак, необходимые попечения в общем итоге охватывают следующие области: религиозную, воен­ную, приходы и расходы, городскую площадь, самый город, гавани, территорию государства, также суд, ре-35 гистрацию контрактов, приведение в исполнение приго­воров, охрану в местах заключения, принятие и про­верку отчетов, контроль над должностными лицами, наконец, совещание касательно государственных дел. 13. В государствах, где больше досуга и благоден­ствия и где, сверх того, заботятся о добронравии, бы­вают следующие особые должпости: гинекономия, но-1323а мофилакия, педопомия, гпмпаспархпя; кроме того, по­печение о гимнических и дионисовских состязаниях25 586 и вообще об имеющихся в государстве иных подобного рода общественных зрелищах. Некоторые из этих долж­ностей явно не свойственны демократии; таковы, на­пример, гинекономня и педономия. Ведь неимущим 5 людям приходится пользоваться в качестве слуг и же­нами и детьми за неимением рабов. Из трех должно­стей, на которые некоторые избирают должностных лиц с верховными полномочиями, именно номофила-ков, пробулов и членов совета, номофилаки — аристо­кратическое установление, пробулы — олигархическое, совет — демократическое. Бот что в общих чертах мож- ю но сказать обо всех должностях· КНИГА СЕДЬМАЯ (Щ I 1. Собирающемуся представить надлежащее иссле-15 дование о наилучшем государственном строе необходи­мо прежде всего точно установить, какая жизнь заслу­живает наибольшего предпочтения. Если это остается невыясненным, то, конечно, неизвестно будет и то, ка­кой государственный строй должен быть признан наи­лучшим. Ведь ясно, что пользующиеся наилучшим го­сударственным строем должны под влиянием окру­жающей их обстановки и жить наиболее счастливо, если этому не препятствуют какие-либо неожиданные го случайности. Поэтому и надлежит прежде всего прий­ти к соглашению относительно того, какой образ жиз­ни, говоря вообще, является наиболее предпочтитель­ным, а затем уже решить вопрос, будет ли он одним и тем же или разным для всех вообще и для отдельных людей. 2. Полагая, что в наших эксотерических рассужде­ниях с достаточной полнотой излагается вопрос о наи­лучшей жизни, мы используем их и теперь. В самом деле, основываясь на указанном в них подразделении, 25 едва ли кто стал бы сомпеваться в том, что существует три вида благ: внешние, физические и духовные; все эти блага должны быть налицо у счастливых людей. Ведь никто не назовет счастливым того, кто не обла­дает, хотя бы в незначительной степени, мужеством, воздержностью, справедливостью, рассудительностью, зо кто боится пролетающей мухи, кто не останавливается ни перед какими, даже самыми крайними, средствами, лишь бы утолить голод и жажду, кто из-за полушки готов пожертвовать самыми близкими друзьями, кто до такой степени нерассудителен и склонен к заблужде­нию, что уподобляется ребенку или сумасшедшему. 3. Но между тем как на этот счет почти все пришли к полному соглашению, существует разногласие по по-. 588 воду размеров и относительной ценности этих благ· И если обладание добродетелью даже в ничтожной сте­пени люди признают достаточным, то в своем стрем­лении к богатству, собственности, могуществу, славе и тому подобному они пе знают никаких пределов. Мы же им скажем, что легко убедиться в том, как здесь обстоит дело, при помощи фактов; стоит лишь обра- 40 тнть внимание на то, что не добродетели приобретают­ся и охраняются внешними благами, но, наоборот, внешние блага приобретаются и охраняются доброде­телями; что счастье в жизни, будет ли оно для людей ^зь выражаться в удовольствиях, или в добродетели, или в том и другом, сопутствует тем людям, которые в из­бытке украшены добрыми нравами и разумом и ко­торые проявляют умеренность в приобретении внеш­них благ, в гораздо большей степени, нежели тем, 5 которые приобрели больше внешних благ, чем это нужно, по бедны благами внутренними. 4. Впрочем, и теоретическое рассуждение приво­дит, очевидно, к тем же самым заключениям. Внешние блага, как своего рода орудие — а всякое орудие при­годно для какой-нибудь определенной цели,— имеют предел; избыток их неизбежно приносит обладателям их вред или во всяком случае не приносит никакой пользы; всякое же из духовных благ, чем более имеет- ю ся в избытке, тем более оказывается полезным, если вообще можно допустить, что и они представляют со­бой не только прекрасное, но и полезное. Во всяком случае, мы скажем, что, очевидно, высшее совершен­ство предметов, сравниваемых в целях установления превосходства одного из них над другим, стоит в пря­мом отношении к тому различию между ними, какое is мы устанавливаем при исследовании каждого из них, в отдельности взятого. Таким образом, если душа и са­ма по себе, и по отношению к нам, людям, является более ценной, нежели собственность и тело, то, конеч­но, и самое совершенное состояние их должно быть в таком же соотношении. Далее, все это, естественно, желательно для души, и все благомыслящие люди го должны их желать именно ради души, а пе наобо­рот — душа ради них. 5. Итак, условимся, что на долю каждого приходится столько же счастья, сколько доб­родетели и разума и согласованной с ними деятельно­сти; порукой нам в том божество, которое счастливо 589 и блаженно не благодаря каким-нибудь внешним бла-25 гам, но само по себе и благодаря присущим его при­роде свойствам. В этом и состоит, конечно, отличие счастья от удачи: "внешние блага, не духовные, выпа­дают на нашу долю блатодаря случайности и счастли­вой судьбе, но нет никого, кто был бы справедливым π воздержным от судьбы и благодаря ей. Следствием au этого положения, вытекающим из тех же самых осно­ваний, является то, что и наилучшее государство есть вместе с тем государство счастливое и благоденствую­щее, а благоденствовать невозможно тем, кто не со­вершает прекрасных поступков; никакого прекрасного деяния ни человек, ни государство не могут совер­шить, не имея добродетели и разума. Мужество, спра-35 ведливость и разум имеют в государстве то же значе­ние и тот же облик, какие они имеют в каждом от­дельном человеке, который благодаря причастности к ним и называется справедливым, рассудительным и воздержным. 6. Пусть предыдущие соображения послужат пре­дисловием к нашему исследованию. Не коснуться их вовсе было бы нользя, хотя так же невозможно под­робно рассмотреть все относящиеся сюда вопросы — 40 это предмет особой дисциплины. Пока будем считать прочно установленным следующее: наилучшее сущест­вование как для каждого в отдельности, так и вообще для государств есть то, при котором добродетель иа-1324а столько обеспечена внешними благами, что вследствие этого оказывается возможным поступать в своей дея­тельности согласно требованиям добродетели. Возраже­ния, которые могут быть приведены против этого [по­ложения], мы в настоящем рассуждении оставим в стороне и рассмотрим их впоследствии — на тот слу­чай, если кого-нибудь не убедят приведенные выше доводы. II 1. Остается разобрать, следует ли признать, что счастье каждого отдельного человека и счастье госу­дарства тождественны или что не тождественны. От­вет на это ясен, так как, по-видимому, все согласны с тем, что тождественны. Кто полагает счастливую жизнь одного человека в богатстве, тот признает сча-ю стливым и целое государство, если оно будет богатым. Кто всего более почитает жизнь тиранна, тот готов 590 признать самым счастливым такое государство, чья власть распространяется на очень многих. Кто, нако­нец, оценивает одного человека в зависимости от при­сущей ему добродетели, тот будет считать более сча­стливым более благонравное государство. 2, Но здесь возникают два вопроса, требующие разъяснения; один — какая жизнь заслуживает предпочтения, та ли, м которая объединяет людей в одном государстве и при-общает их к нему, или, скорее, жизнь чужестранца, стоящего вне государственного общения? И второй-^ какой государственный строй, какую государственную организацию должно признать наилучшей, ту ли, при которой для всех желательно участвовать в государст­венной жизни, или ту, при которой это желательно для некоторых, но не для большинства? 1 Ввиду того что делом политического размышления и рассмотрения го является именно это, а не то, что предпочтительно для каждого отдельного человека, в нашем исследовании мы теперь будем заниматься преимущественно рас­смотрением второго вопроса, считая ого основным; пер­вый же вопрос отнесем к числу второстепенных. 3. Итак, ясно, что наилучшим государственным строем должно признать такой, организация которого дает возможность всякому человеку благоденствовать 25 и жить счастливо. Но даже те, которые согласны в том, что всего более предпочтительна жиапь, согласная с требованиями добродетели, спорят, чему отдать пред­почтение: политической ли и практически деятельной (politikos kai praktikos) жизни или. такой жизни, ко­торая свободна от всякой внешней деятельности, на­пример той созерцательной жизни, какую некоторые только и считают достойной философа. Легко видеть, зо что люди, всего выше ставящие достоинство и честь, почти всегда избирают один из этих двух образов жиз­ни —- практически деятельный и философский; так бы­ло раньше, так обстоит дело и теперь 4. Далеко не безразлично знать, на чьей стороне истина, гак как и всякий верно мыслящий человек, и государство в це­лом должны, разумеется, сообразоваться с наилучше поставленной целью жизни. По мнению одних, власт- 35 вовать над своими ближними деспотически — дело ве­личайшей несправедливости, властвовать же. над ни­ми псиграждански хотя и не заключает в себе ничего несправедливого, но препятствует счастливому сущест-5.91 вованию самого властителя2. Совершенно противопо­ложно мнение других: практически деятельная и го­ло сударственная жизнь только и подходит для мужа, по­тому что в применении каждой добродетели откры­вается большое поле деятельности не для частного человека, по только для того, кто занимается обществеи-1Я24ь ными и государственными делами3. 5. Одни думают так, другие же утверждают, что счастливым является только деспотический и тираннический вид государст­венного строя. Затем, у некоторых отличительной чер­той государственного строя и законов4 является то, б что они имеют целью господство над соседями. Поэто­му, тогда как в большинстве случаев законы в своей значительной части находятся, так сказать, в хаотиче­ском состоянии, все же там, где они имеют в виду ка­кую-нибудь определенную цель, они все паправлепы к господству над другими. Так, в Лакедемоне и на Крите почти все воспитание и масса законов рассчи-10 таны на войну. Также и у всех негреческих племен, достаточно сильных, чтобы иметь превосходство пад другими, военная мощь имеет большое значение, на­пример у скифов, персов, фракийцев, кельтов. У неко­торых имеются определенные закопы, поощряющие эту добродетель, например в Карфагене, где, говорят, считается знаком отличия украшение, состоящее из is колец по числу проделанных походов. И в Македонии был в старину закон, в силу которого человек, не убивший ни одного неприятеля, должен был подпоясы­ваться недоуздком. У скифов такой человек не имел права во время одного праздника пить из круговой чаши. У воинственного племени иберов вколачивают го вокруг могилы умершего столько кольев, сколько он истребил врагов. И у других существует многое подоб­ное, отчасти установленное законами, отчасти освя­щенное обычаями. 7. Правда, могло бы показаться при ближайшем рассмотрении весьма нелепым, если бы главная задача государственного деятеля заключалась 25 в изыскании средств властвовать и господствовать над соседями, безразлично, желают ли они этого или не желают. В самом деле, каким образом могло бы счи­таться задачей государственного деятеля или законо­дателя то, что само по себе незаконно? Не может быть законным властвование не только по праву, но и во­преки праву, а подчинять возможно и вопреки праву. 592 8. Ничего подобного мы не усматриваем в осталь­ных областях знания. Ни врач, ни кормчий не ставят 3о своей задачей либо убеждать, либо принуждать силой, один — больных, другой — тех, кого он везет. Однако задачей политики большинство людей считает, по-ви­димому, деспотическое властвование и не стыдится до­пускать по отношению к остальным людям такие дей­ствия, какие по отношению к самим себе они не счи­тают пи справедливыми, ни полезными; у себя они стремятся к справедливой власти, а по отношению к S5 остальным у них о справедливости нет никакой за­боты. 9. Если, однако, по природе одним свойственно быть под деспотической властью, а другим не свойст­венно быть под такой властью, то, раз дело обстоит так, нелепо стремиться к деспотической власти над всеми, по можно только над теми, кому свойственно подлежать ей; ведь для того, чтобы устроить пир или жертвоприношение, нужно устраивать охоту не палю- 40 дей, а лишь па те существа, которым свойственно быть предметом охоты, а таковыми являются дикие живот­ные, притом такие, чье мясо съедобно. Далее, и совер­шенно изолированное государство могло бы оказаться msn счастливым само по себе в том случае, когда его уст­ройство бесспорно прекрасно, коль скоро возможно вообще существование такого государства, политиче­ский строй которого пе паправлеи на войну и одоление 5 врагов — ведь всего этого может и не быть. 10. Отсюда, таким образом, следует, что нужно за­боту о военных делах считать прекрасной, по пе выс­шей и главной целью всего, а лишь средством к ее до­стижению. Законодатель должен стремиться увидеть государство, тот или иной род людей и вообще всякое иное общение людей наслаждающимися благой жизнью и возможным для них счастьем. Конечно, некоторые ю из устанавливаемых законов будут далеко не одина­ковы; и от законодателя зависит предусмотреть, какие меры следует принимать по отношению к каким соседям, если таковые имеются и каким образом нуж­но примеиять к каждому подобные меры. Впрочем, вопрос об этом будет должным образом разобран ниже, когда мы будем исследовать, какие цели is должен преследовать наилучший государственный строй. 593 Ill 1. Обращаясь к тем, которые соглашаются, что предпочтительнее всего жизнь, связанная с доброде­телью, но спорят насчет способов употребления этой жизни, мы должны сказать тем и другим (одни отка­зываются от занятия всякой должности, считая жизнь го свободного человека совершенно отличной от жизни государственного мужа и наиболее всего предпочти­тельной, другие признают последнюю наилучшей, ука­зывая на то, что невозможно человеку, ничем не зани­мающемуся, благоденствовать, так как деятельность, направленная на благо, тождественна со счастьем) — мы должны сказать, что и те и другие в одном отно^ шении правы, в другом — не правы. Одни — в том смысле, что жизнь свободного человека лучше жизаш 25 господина: в том, чтобы иметь дело с рабом, посколь­ку он раб, нет ничего возвышенного, равно как и в том, чтобы отдавать приказания, касающиеся житей­ских надобностей, нет ничего общего с прекрасным. 2. Но неправильно считать всякую власть деспотией. Ведь различие в господстве над свободными людьми и над рабами не менее важно, чем различие между су­ществом, по своей природе свободным, и существом, зо по своей природе рабским, о чем достаточно было сде­лано указаний в начале нашего рассуждения. С дру­гой стороны, лишоно основания превознесение бездея­тельности над деятельностью, так как счастье предпо­лагает именно деятельность, причем деятельность справедливых и воздержных людей заключает в своей конечной цели много прекрасного. 3. После такого оп-Я5 ределения кто-нибудь, пожалуй, будет склонен думать, что иметь верховную власть над всем — высшее благо, ибо в таком случае явилась бы возможность совер­шить наибольшее число прекраснойших дел5, так что тот, кто может властвовать, не должен уступать эту власть своему ближнему, но постараться отнять у пе­го власть, не считаясь с тем, что отец отнимает у де-40 тей, дети у отца, друг у друга. Ведь высшее благо предпочтительнее всего, а благоденствие и является этим высшим благом. 4. Такое мнение, пожалуй, было бы и справедливо, 1325ь если бы те, кто грабит и совершает насилия, распо­лагали тем, что является самым предпочтительным из всего существующего, но так как это, пожалуй, пе-воз-мож'но, то и указанное предположение ложно. Ведь 594 нельзя признавать прекрасными деяния того, кто не отличается от других настолько же, насколько отли­чается мужчина от женщины, отец от детей, господип от рабов; тот же, кто преступает закопы добродетели, де в состоянии впоследствии исправить то зло, какое он уже совершил своим уклонением с ее пути. Ведь •между подобными друг другу существами прекрасное и справедливое заключается в чередовании6, ибо оно и создает равенство и подобие; неравенство же между равными и различие между одинаковыми противоесте­ственны, а ничто противоестественное пе может быть прекрасным. Поэтому если кто-нибудь превосходит другого в добродетели и окажется в состоянии проя­вить наилучшую деятельность, то следовать за таким человеком — прекрасно, а повиноваться ему — справед­ливо. Такой человек должеп не только обладать добро­детелью, но и проявлять способность к деятельности. 5. Если все это так и если счастьем должна счи­таться благая деятельность, то и вообще для всякого государства, и в частности для каждого человека, наи­лучшей жизнью была бы жизнь деятельная. Но прак­тическая деятельность не обязательно направлена на других, как думают некоторые; практическими явля­ются не только идеи, применяемые ради положитель­ных последствий, вытекающих из самой деятельности, но еще большее значение имеют те теории и размыш­ления, цель которых — в них самих и которые суще­ствуют ради самих себя. Ведь и тут целью является благая деятельность, так что и в этом есть своего ро­да деятельность; и мы даже говорим в строгом смыс­ле о практической деятельности тех, кто своими мыс­лями направляет впешиие действия. 6. Тем не менее и те государства, которые создаются ради самих себя и предпочитают пребывать в таком состоянии7, пе должны чуждаться деятельности; и они могут прояв­лять хотя бы частичную деятельность, потому что между частями государства существует многообразное общение. То же самое можно сказать и о каждом из людей, в отдельности взятом, так как в противном случае едва ли мыслимо было бы допустить благое су­ществование божества и всего мира, у которых нет никакой внешней деятельности, помимо присущей им внутренней. 595 Итак, ясно, что наилучшая жизпь для каждого че­ловека в отдельности и для всего государства в це­лом8 должна быть одной и той же, IV 1. После того как мы предпослали в качестве введения сказанное выше, а об остальных видах госу­дарственного устройства представили наши соображе-35 ния ранее, пора обратиться к рассмотрению того, что нам осталось исследовать, и прежде всего выяснить, какие требования должны быть предварительно выдви­нуты для государства, которое имело бы желательное устройство. Ведь наилучший государственный строй ие может возникнуть без соответствующих внешних усло­вий. Поэтому мы вправе выдвинуть мпого такого рода предварительных условий в качестве желательпых, но ни одно из них, разумеется, не должно быть неиспол-40 нимым. Я имею в виду, например, вопросы о количе­стве граждан, о размере территории. 2. Всякого рода ремесленник, например ткач, ко-132Са раблестроитель, должен иметь в своем распоряжении материал, пригодный для его работы; и чем лучшего изготовления будет этот материал, тем, разумеется, прекраснее будут и произведения ремесла. Точно так же и в распоряжении государственного деятеля и за-5 конодателя должен быть соответствующий и пригод­ный материал. Первым условием для обеспечения су­ществования государства является совокупность граж­дан; возникает вопрос, как велико должно быть их количество, какие они должны иметь природные каче­ства, точно так же какого размера должна быть терри­тория и каковы должны быть ее свойства. 3. Большинство полагает, что счастливое государ­ство должно быть большим по своим размерам. Но ес-ю ли даже это мнение справедливо, все же они не по­нимают того, какое государство является большим и какое небольшим. Величину государства они измеряют количеством его населения; но скорее нужно обращать внимание не на количество, а на возможности. Ведь и у государства есть свои задачи, а потому величайшим государством следует признать такое, которое в со­стоянии выполнить эти задачи наилучшим образом. is Так, Гиппократа можно назвать большим как врача, а не как человека по сравнению с другим, отличаю­щимся от него более высоким ростом. 4. Но если да-596 же мерилом должно считаться количество, все же нельзя руководиться при этом случайным количеством (ведь в государствах неизбежно имеется большое чис­ло рабов, также метеков и иноземцев), но следует при­нимать в расчет только то население, которое состав­ляет часть государства и является его существенной принадлежностью. Избыток такого рода населения действительно служит признаком большого государст­ва, а то государство, в котором много ремесленников, по мало тяжеловооруженных, нельзя считать государ­ством большим: ведь не одно и то же — большое го­сударство и многонаселенное. 5. Опыт подсказывает, однако, как трудно, чтобы пе сказать невозможно, слишком многонаселенному государству управляться хорошими законами; по край-пей мерс мы видим, что все те государства, чье устрой­ство слывет прекрасным, не допускают чрезмерного увеличения своего народонаселения. Это ясно и на ос­новании логических соображений: ведь закон есть не­кий порядок; благозаконие, несомненно, есть хороший порядок; а чрезмерно большое количество не допу­скает порядка. Это было бы делом божественной си­лы, которая скрепляет единство и этой вселенной {oikoymenGn). 6. Прекрасное обыкновенно находит свое воплощение в количестве и величине; поэтому и то государство, в котором объединяются величина и указанный выше предел9, неизбежно является пре­краснейшим. Однако же и для величины государства, как и всего прочего — животных, растений, орудий, существует известная мера. В самом деле, каждое из них, будучи чрезвычайно малым или выдаваясь своей величиной, не будет в состоянии осуществлять прису­щие ему возможности, но в одном случае совершенно утратит свои естественные свойства, в другом — при­дет в плохое состояние. Так, например, судно в одну пядь пе будет вообще судном, равно как и судно в два стадия10; судно, доведенное до определенных раз­меров, будет совершать плохое плавание в одном слу­чае из-за малых размеров, в другом — из-за чрезмер­ных. 7. Равным образом и государство с крайне мало­численным населением не может довлеть себе (а го­сударство есть нечто самодовлеющее). Государство с чрезмерпо большим населением, правда, является 597 самодовлеющим в отношении удовлетворения насущных 5 потребностей, однако же оно скорее племенная едини­ца, нежели государственная, так как ему нелегко иметь какое-либо правильное устройство. Действитель­но, кто станет военачальником такого до чрезвычайных размеров возросшего множества, кто будет гла­шатаем, если он не обладает голосом Стентора?11 От­сюда следует, что в своем первоначальном виде го­сударство должпо заключать в себе такое количество населения, какое было бы прежде всего самодовлею­щим для устройства благой жизни на началах поли-10 тического общения. Возможно и такое государство, ко­торое, превосходя первое по количеству населения, бу­дет больше его; но, как мы ужо указали, это увеличе­ние населения не должно быть безграничным. А како­ва граница избытка населения, легко усмотреть, исхо­дя из действительного положения дел. Деятельность государства распределяется между властвующими и подчиненными; задача первых — давать распоряжения и выносить судебные решения. Для того чтобы вышь 15 сить решения на оспове справедливости и для того чтобы распределять должности по достоинству, граж­дане непременно должны знать друг друга — какими качествами опц обладают; где этого не бывает, там и с замещением должностей, и с судебными разбира­тельствами дело неизбежно обстоит плохо. Ведь и в го том и в другом случае действовать необдуманно — не­справедливо, а это явно имеет место при многолюдст­ве. 8. Сверх того, и иноземцам и метекам легко при­сваивать себе права гражданства, так как нетрудно проделать это незаметно именно вследствие избытка населения. Таким образом, ясно, что наилучшим пре­делом для государства является следующий: возможно большее количество населения в целях самодовлеюще­го его существования, притом легко обозримое. Вот 25 как мы определяем величину государства. V 1. Приблизительно так обстоит дело и с вопро­сом о территории. Что касается ее свойств, то, очевид­но, всякий одобрил бы такую территорию, которая обеспечивает государству наибольшее самодовление. Таковой является территория, приносящая всякого ро­да продукты, так как самодовление и заключается в зо том, чтобы ни в чем не было недостатка. Размеры тер-598 ритории должны быть такими, чтобы население ее имело возможность проводить жизнь, пользуясь досу­гом, наслаждаясь свободой и вместе с тем воздержно. Правильно или неправильно даваемое нами теперь оп­ределение, это мы обстоятельнее рассмотрим впослед­ствии 12, когда придется говорить вообще о собствен­ности и об имущественном достатке, именно как и 35 каким образом следует ими пользоваться. При обсуж­дении этого вопроса возникает немало споров, так как люди в этом отношении впадают в ту или иную край­ность: одни ударяются в скряжничество, другие — в роскошь. 2. Общий характер территории определить нетруд­но (ведь следует считаться и с некоторыми указания- 40 ми людей, сведущих в стратегии): она должна быть труднодоступна для вторжения, но иметь удобные вы­ходы. Сверх того, подобно тому как население госу- Ш7а дарства, по нашему утверждению, должно быть легко обозримо, так легко обозрима должпа быть и тер­ритория; «легко обозрима» значит, что ее легко мож­но защищать. Город, если его местоположение долж­но соответствовать наилучшим пожеланиям, надлежит устроить так, чтобы он был расположен одинаково хо­рошо и по отношению к морю, и по отношению к 5 остальной территории государства. При этом нужно принять во внимание одно условие, ранее уже указан­ное: город должен представлять собой среди всего ок­ружающего пространства центральный пункт, из ко­торого было бы возможно выслать помощь во все сто-ропы. Другое условие — чтобы в город можно было легко доставлять получаемые продукты; далее, чтобы был удобный подвоз к нему лесных и всяких других материалов для обработки, имеющихся в стране. ю 3. Есть много разногласий по поводу того, полез­на или вредна для государств, управляемых хорошими законами, близость к морю. Говорят, что продол­жительное пребывание в государстве иноземцев, вос-питанпых в иных законах, не полезно для поддержа­ния в нем благозакония, равно как не полезно для is лего и многолюдство; оно получается вследствие того, что благодаря удобствам морских сообщений в госу­дарство прибывает и проживает в нем масса торгов­цев из-за границы, а это обстоятельство стоит в про­тиворечии с хорошим управлением. 599 4. Но если не считаться с указанными неудобствами, то совершенно очевидно, что сообщение города и всей территории государства с морем дает большое преи-20 мущество и для обеспечения безопасности государст­ва, и для обильного снабжения его всем необходимым. Ведь гораздо легче тем, кому приходится искать спа­сения, выдержать неприятельское нападение, когда можно получить помощь с обеих сторон одновремен­но — и с суши и с моря; равным образом нанести удар нападающим если не с обеих сторон, то хотя бы с од-25 ной легче в том случае, когда для государства откры­ты оба пути. Точно так же удобнее для государства получать то необходимые продукты, каких у пего нет, а излишек своих продуктов переправлять за границу, ведь государство должно вести торговлю в своих соб­ственных интересах, а не в интересах других. 5. Те, 30 кто обращает себя в рынок для всех, делают это ради собственной выгоды, но тому государству, которому нет надобности стремиться к такой корысти, не сле­дует иметь такого рода гавань. И теперь мы видим, что во многих странах и городах существуют порты и гавани, которые прекраспо расположены по отноше­нию к городу, не составляют с ним одно целое, но и не слишком далеко от него отстоят и над которыми S5 город господствует благодаря своим степам и иным такого же рода укреплениям. Ясно, что если из-за об­щения с гаванями получается какое-то благо, то это благо и остается для города; если же какой-пибудь вред, то ого легко предупредить путем издания соот­ветствующих законов, которые бы определяли и точ­но обозначали, кому должно быть дозволено и кому 40 запрещено вступать во взаимные сношения. 6. Что касается морской силы, то, совершенно оче­видно, лучше довести ее развитие до определенного t327a предела. Ведь государство должно пе только быть го­тово к самозащите, но и вселять страх и быть в со­стоянии помогать некоторым из соседей как на суше, так и на море. А какова должна быть численность и величина этой силы — это уже нужно сообразовать с образом жизни государства; если оно стремится гла-5 венствовать, а не только жить граждапской жизнью 13, то, конечно, и морская его сила должна находиться в соответствии с этой целью его деятельности. 7. С дру­гой стороны, вовсе нет необходимости в том, чтобы в 600 государстве было многочисленное население, состоя­щее из морской черни, во всяком случае эта последняя никоим образом не должна быть причастна к граж­данским правам. Ведь морские воины набираются из свободных и пехотинцев, а они играют главную роль ю и составляют главную силу в морском деле; если имеется масса периеков и и земледельцев, то неизбеж­но имеется и огромное количество моряков. Такой по­рядок мы находим у некоторых и в настоящее время, например хотя бы в государстве гераклеотов 15, которое снаряжает большое количество триер, хотя само по is себе уступает по величине другим государствам. Вот наши соображения о территории государства, его гаванях, городах, о море и о морских силах, VI 1. О надлежащей количественной мере граждан­ского населения мы говорили выше; теперь скажем о том, какими свойствами оно должно обладать. Об этом 20 можно получить достаточно ясное представление, об­ратив внимание па знаменитые эллинские государства и на распределение различных племен по всей вселен­ной. Племена, обитающие в странах с холодным клима­том, притом в Европе, преисполнены мужества, по не­достаточно наделены умом и способностями к ремес- 25 лам. Поэтому они дольше сохраняют свою свободу, но но способны к государственной жизни и не могут гос­подствовать над своими соседями. Населяющие же Азию в духовном отиошепии обладают умом и отли­чаются способностью к ремеслам, по им по хватает мужества; поэтому они живут в подчииепии и рабском состоянии. Эллинский же род, занимая как бы средин­ное место, объединяет в себе те и другие свойства: он зо обладает и мужественньш характером, и умственны­ми способностями; поэтому он сохраняет свою свободу, пользуется наилучшим государственным устройством и способен властвовать над всеми, если бы он только был объединен одним государственным строем. 2. То же самое различие наблюдается и между отдельными эллипскими племенами: у одних природа отличается 35 односторонностью, у других имеется соединение обоих этих качеств. Ясно, что по природе должны быть ра­зумными и мужественными те, которые в руках зако­нодателя будут податливы в смысле восприимчивости к добродетели. То, чем, по мнению некоторых16, должны 601 40 отличаться стражи,— дружелюбие к своим и суро­вость по отношению к чужим,— есть мужество духа, от которого исходит дружелюбное чувство; ведь это π 1328η есть та способность души, благодаря которой мы лю­бим. 3. Доказательством этого служит то, что дух больше возмущается от оказываемого нам невнимания со стороны близких и друзей, нежели со стороны не­знакомых. Вот почему и Архилох, упрекая своих дру­зей, уместно обращается к своему духу со словами: 5 «Терзаешься ты о друзьях» 17. Властвующее и свобод­ное начало у всех людей зависит именно от этой си­лы: ведь дух и отличается властностью, и не переносит подчинения. Нехорошо звучит, однако, указанное вы­ше требование, обращенное к стражам,— быть жесто­ким к чужим. Относиться так ни к кому не следует, ю и люди, по природе своей великие духом, враждебно относятся только к тем, кто поступает несправедливо. Так бывает с ними еще в большей степени, как уже сказано выше, тогда, когда они чувствуют себя оби­женными близкими к ним людьми. 4. И это имеет свое разумное основание: те, кто, по их мнению, должен оказывать им благодеяния, не только причиняют вред, 15 но и лишают их этих благодеяний. Поэтому и говорит­ся: «Войпы братьев тяжки» 18, «Кто любовию пылал, в том и ненависть клокочет» 19. Вот, приблизительно, каковы соображения о граж­данах государства: сколько их должно быть и какими они должны отличаться природными качествами, а так­же сколь велика должна быть территория государства π какими свойствами она должна обладать. В теорети-20 ческих построениях нельзя искать той же точности, какая требуется при наблюдениях над тем, что до­ступно исследованию путем опыта. VII 1. Подобно тому как в остальных, созданных природой, сложных образованиях не все то, без чего не может существовать целое, является частью этого целого, так, очевидно, нельзя считать частями государ-25 ства все то, что необходимо для его существования; то же приложимо и ко всякому другому общению, кото­рое должно образовываться из однородных частей (ведь у людей, участвующих в общении, нечто непременно должно быть общим и тождественным независимо от того, будут ли они получать равные или неравные до> 602 ли; этим может быть, например, питание, или количе­ство территории, или что-либо другое подобное). 2. Ио когда один служит средством, а другой — целью, то между ними нет ничего общего, за исключением толь­ко того, что один играет при этом активную, другой — пассивную роль. В таком соотношении, например, на­ходятся всякого рода орудие и работник, с одной сто­роны, и производимая этим орудием и этим работни­ком работа — с другой. Между домом и домостроите­лем нет ничего, что бы их связывало, но искусство домостроителя существует ради дома. Поэтому и госу­дарство должно иметь собственность, но самая собст­венность вовсе не составляет части государства, хотя она включает и много одушевленных существ20. Госу­дарство же есть общение подобных друг другу людей ради достижения возможно лучшей жизни. 3. Ввиду того что высшим благом является счастье, а счастье состоит в совершенной деятельности и при­менении добродетели и так как оказалось, что один люди причастны к добродетели, другие же — в малой степени или вовсе не причастны, то ясно, что именно это и повело к образованию различных видов государ­ства и нескольких государственных устройств: различ­ным способом и различными средствами люди создают различные виды жизни и государственного строя. По­смотрим теперь, сколько же есть того, без чего было бы невозможно существование государства; в этом не­обходимо и заключается то, что мы называем частями государства. 4. Итак, мы должны перечислить задачи (erga) государства, и тогда вопрос станет ясным. Должно быть, прежде всего, пропитание; затем — ре­месла (человеческая жизнь нуждается во многих ору­диях); в-третьих, оружие (оружие необходимо для уча­стников государственного общения как для поддержания власти против неповинующихся внутри государства, так и против внешпих врагов, если они попы­таются нанести обиду); также известный запас денеж­ных средств для собственных надобностей и для воен­ных нужд; в-пятых, и это прежде всего, попечение о религиозном культе, т. е. то, что называется жречест­вом; в-шестых по счету, но самое необходимое — реше­ние о том, что полезно и что справедливо в отноше­ниях граждан между собой. 5. Вот вещи, в которых нуждается всякое государство; ведь государство 603 представляет собой не случайное собрание людей, но, как мы утверждаем, способное к самодовлеющему су­ществованию, а если окажется, что чего-либо из пере­численного нами не хватает, то это общение вовсе не может быть самодовлеющим. Таким образом, государ­ство должно состоять из частей, соответствующих пере­до численным нами задачам. Значит, в нем должны быть налицо известное количество землепашцев, которые снабжали бы его пищей, ремесленники, военная сила, состоятельные люди, жрецы и люди, выносящие реше­ния относительно того, что справедливо и полезно. 25 VIII 1. Раз это установлено, остается рассмотреть, все ли должны принимать участие в отправлении всех указанных выше обязанностей государства. Ведь воз­можно предполагать, что одни и те же будут все и зем­лепашцами, и ремесленниками, и членами совета, и чле­нами суда, или что для каждой из названных обязан­ностей должны быть назначены отдельные лица, или что, наконец, одни из обязанностей по необходимости будут принадлежать особым лицам, другие — всей со­вокупности граждан. Не для всякого государственного строя возможно установить одинаковые правила. Как яо мы уже сказали, допустимо, что будут принимать уча­стие все во всем и не все во всем, по некоторые толь­ко в некоторых делах. Это и впосит различия в госу­дарственный строй: в демократиях все граждане уча­ствуют во всем, в олигархиях мы видим обратное. 2. Так как мы исследуем вопрос о наилучшем ro­ss сударственном строе, а это тот строй, при котором го­сударство может быть наиболее счастливым, счастье же, как об этом сказано ранее, не может существовать отдельно от добродетели, то отсюда ясно, что в госу­дарстве, пользующемся прекраснейшим устройством и объединяющем в себе мужей в полном смысле спра­ведливых, а не условно справедливых, граждане не 40 должны вести жизнь, какую ведут ремесленники или торговцы (такая жизнь неблагородна и идет вразрез с добродетелью); граждане проектируемого нами го-1329а сударства не должны быть и землепашцами, так как они будут нуждаться в досуге и для развития добро­детели, и для политической деятельности. 3. Ввиду то­го что остаются еще воепное дело, совещание о том, что полезно, и обсуждение того, что справедливо,— а 604 это явно главные части государства,— то возникает 5 вопрос, должны ли быть предоставлены обе эти обя­занности разным лицам или одним и тем же. Ответ и на этот вопрос ясеп: в некоторых отношениях — тем же самым, в некоторых же отношениях — разным. Так как для выполнения каждой из указанных обязанно­стей потребны люди различного возраста и для од-лого дела требуется рассудительность, для другого — физическая сила, то — разным; но так как, с другой ю стороны, немыслимо, чтобы люди, имеющие возмож­ность проявлять силу и оказывать сопротивление, по­стоянно мирились со своим подчиненным положением, то —одним и тем же лицам. В самом деле, ведь во власти людей, владеющих оружием, сохранить или от­менить государственный строй. 4. Таким образом, оста­ется одно — передать одним и тем же лицам обеих ка­тегорий21 эти государственные обязанности, но не в одно и то же время, а в соответствии с тем, что при­рода наградила физической силой молодых, а рассу- \ь дительностыо — старших, полезно и справедливо про­извести соответствующим образом и распределение обя­занностей между теми и другими. Такое разделение будет соответствовать их ценности. 5. И владение собственностью должно быть сосре­доточено в их руках. Ведь необходимо, чтобы гражда­не были состоятельными, а гражданами являются именно они. Ремесленники не принадлежат к гражда- го нам, как и вообще всякий другой слой населения, дея­тельность которого направлена не на служение добро­детели. Это очевидно из предпосылки,, что быть счаст­ливым возможно только в единении с добродетелью, а государство не может считаться счастливым, если при­нимается во внимание лишь какая-либо часть, а не вся совокупность граждан. Ясно и то, что право соб- 25 ственности должно принадлежать именно этим, раз землепашцы должны быть рабами или варварами-пе-риеками. 6. Остается из перечисленных слой жрецов. Уст­ройство его тоже ясно. Нельзя ставить жрецом ни зем­лепашца, ни ремесленника (ведь воздавать почести зо божествам приличествует гражданам). Так как все гражданское население распадается на две части, т. е. на тяжеловооруженных и совещающихся, и так как надлежит, с одной стороны, отправлять религиозный 605 культ, а с другой — дать отдохновепие тем, чей воз­раст освобождает от других занятий, то этим послед­ним и следовало бы поручить исполнение жреческих обязаппостей. 85 Теперь мы уже указали те части, без которых не­возможно существование государства, определили и количество частей государства; хотя землепашцы, ре­месленники и всякого рода поденщики необходимо должны иметься в государстве, но собственно частями государства являются тяжеловооруженные и совещаю­щиеся; и каждая из этих частей отличается от другой, причем в одном отношении есть различие в полном смысле, в другом — относительное. 40 IX 1. По-видимому, не теперь и пе недавно полити­ческим мыслителям стала известна та истина, что го-1329ь сударство должно быть разделено па отдельные слои (gene) и что военный слой должен быть отделен от земледельческого. В Египте, а также на Крите такой порядок существует еще и по настоящее время, при­чем, как говорят, в Египте он был установлен закона-5 ми Сесостриса, а на Крите — Мииоса. 2. Древним, по-видимому, является и установление сисситий, которые на Крите были введены в царствование Мииоса, а в Италии — в еще гораздо более раннюю пору. Ученые (logioi) из тамошних жителей22 рассказывают, что был некто Итал, царь Энотрии; по имени его энотры пере-ао менили свое название на италов, и от пего же получи­ла название Италии та береговая полоса Европы, кото­рая тянется между Скиллетийским и Ламетийским за­ливами, разделяемыми расстоянием в полдня пути. 3. Передают, что этот Итал сделал энотров, которые 15 вели кочевой образ жизни, земледельцами, дал им но­вые законы и впервые установил сисситий; и теперь еще кое у кого из потомков Итала существуют сисси­тий и применяются некоторые из изданных им зако­нов. Страну, расположенную по направлению к Тир­ренскому морю23, занимали опики, которые как рань-го ше, так и теперь прозываются авсопами, а страну по направлению к Япигии и Ионийскому морю, именно так называемый Сиритис, населяли хоны; хоны же по происхождению также энотры. 4. Итак, установление сисситий ведет свое происхождение оттуда, разделение же гражданского населения государства на слои — из 606 Египта, ведь царствование Сесостриса по времени зна- 25 чительно предшествует царствованию Миноса. Да и вообще нужно считаться с тем, что и остальные уста­новления много или, лучше сказать, бесконечное чис­ло раз были придуманы в течение веков; потребность иметь то, что необходимо, разумеется, учила людей, какими средствами нужно пользоваться; когда же пер­вые потребности были удовлетворены, то, вполне есте­ственно, должны были возникнуть стремления придать жизни благообразие и довольство. Следует думать, что зэ так же обстояло дело и с государственными установле­ниями. 5. Доказательством же того, что все эти установле­ния — древнего происхождения, служит нам Египет: египтяне считаются самым древним народом, а они всегда имели и законы, и государственный порядок. Поэтому следует, с одной стороны, использовать в до­статочной степени прежде придуманное, а с другой — пытаться восполнить то, что было упущено из виду, зз Рапее было указано, что территория государства должпа принадлежать людям, которые вооружаются на собственный счет и имеют право принимать участие в управлении государством; указано было ранее и то, почему земледельцы должны быть особым слоем, а так-жо какова по размерам и по качеству должна быть го­сударственная территория. 6. Теперь прежде всего w нужно сказать несколько слов о том, как она должна быть распределена, какого рода люди должны быть земледельцами, какими качествами должны они обла­дать: мы ведь в противоположность мнению некото­рых24 стоим па той точке зрения, что земельная соб- 1ззоа ствепность не должна быть общей, но что она должна быть предоставлена на дружественных началах в об­щее пользование и что ни один гражданин но должен быть лишен пропитания. Все согласны в том, что сис-ситии в благоустроенных государствах — полезное установление; почему и нам оно представляется та- 5 ковым, об этом мы скажем впоследствии25. В них должны принимать участие все граждане, хотя неиму­щим нелегко из своих средств делать установленные взносы и при этом еще поддерживать свое остальное домашнее хозяйство. 7. Далее, расходы па отправление религиозного культа являются общими для всего государства. 607 Следовательно, необходимо поделить всю территорию ю государства на две части: одна из них должна находить­ся в общем пользовании, другая — в частном владепии. Каждая из этих двух частей в свою очередь должна быть разделена на две: одна часть земли, находящейся в общем пользовании, должна идти на служение бо­гам, другая — покрывать расходы на устройство сисси-тий. Одна доля частновладельческой земли должна !5 быть расположена на границах государства, другая — у города, чтобы у всех было два надела, по одному в каждом из обоих участков. 8. Помимо того что таким образом будут соблюдены равенство и справедливость, создалось бы и большее единодушие в случае войн с соседями. В самом деле, где не придерживаются ука­занного порядка, одни смотрят равнодушно на пе­зо приязненные отношения с соседями, а другие прояв­ляют слишком большую, даже безобразную (para to kalön) заботу об этом. Поэтому у некоторых и сущест­вует закон, не дозволяющий пограничным жителям при­нимать участие в обсуждении вопроса о войнах с их соседями, так как они, руководясь собственными инте­ресами, не в состояпии подать правильный совет. Итак, государственная территория по изложенным 25 причинам должна быть поделена указанным выше об­разом. 9. Если говорить о желательном порядке, то лучшо всего, чтобы землепашцы были рабами. Они, однако, не должны принадлежать к одной народности (homo-phylön) и не должны обладать горячим темперамен­том; именно при таких условиях они окажутся полез-, ными для работы и нечего будет опасаться с их сто­роны каких-либо попыток к возмущению. Затем, на втором месте, они могут быть варварами-периеками, зо отличающимися теми же природными качествами. Из них проживающие на частновладельческой земле долж­ны принадлежать частным владельцам, а те, которые живут на общей земле, должны быть общими. Как следует пользоваться рабами и почему правильнее всем рабам в виде награды подавать надежду на сво­боду, об этом мы скажем впоследствии26. X 1. Выше было указано на то, что город должен 3δ быть возможно теснее связан с материком и с морем, а равно и со всей государственной территорией. Если 608 же рассматривать местоположение города само по себе27, то для того, чтобы оно соответствовало наилуч­шим пожеланиям, следует обратить внимание на че­тыре обстоятельства. Прежде всего, и это самое глав­ное, здоровье. А именно, города, обращенные к восто­ку и в сторону восточных ветров, являются более здо­ровыми; за ними следуют города, защищенные от се­верных ветров,— в них зимы мягче. 2. Из прочих ус­ловий нужно иметь в виду то, что благоприятно для внутренней политической деятельности и для военного времени. На случай военных действий город должен давать гражданам удобный выход, для неприятелей же быть труднодоступным и труднообложимым. Водой и источниками город должен быть снабжен в возмож­но большем количестве; в противном случае это долж­но быть возмещено устройством многочисленных и больших цистерн для сохранения дождевой воды, так чтобы никогда в ней не было недостатка на случай, если бы граждане оказались из-за войны отрезанными от своей территории. 3. Так как следует заботиться о здоровье жителей, а это связано с соответствующим местоположением го­рода, то на втором плане будет задача устроить в го­роде здоровое водоснабжение; выполнение этой задачи заслуживает серьезного внимания. Ведь то, что мы употребляем для наших физических потребностей в очень большом количестве и весьма часто, оказывает огромное влияние на наше здоровье, а вода и состоя­ние воздуха относятся именно к этому. Поэтому если в городах, которые проявляют предусмотрительность, окажется, что не вся вода, протекающая в них, оди­накового для здоровья качества или если источников в них будет мало, нужно отделять питьевую воду от воды, служащей для остальных потребностей. 4. Что касается укрепленных мест в городе, то польза от них не одинакова для всех видов государст­венного строя. Например, акрополь подходит для оли­гархии и монархии, одинаковая укрепленность28 всех частей—»для демократии, для аристократии же ни то ни другое, но скорее несколько укрепленных мест. Расположение частных домов считается более кра­сивым и более полезным для житейского обихода то­гда, когда улицы идут прямо, по новейшему, т. е. по Гипподамову, способу. Для безопасности же в военном 20 Аристотель, т. 4 609 25 отношении — наоборот, как было в старое время: эта распланировка была такой, что при ней чужие войска с трудом могли найти выход, а врывающимся в город трудно было в нем ориентироваться. 5. Поэтому нужно, чтобы город сочетал в себе ту и другую планировку (а это возможно, если при устройстве его поступать так же, как поступают сельские жители при посадке виноградных лоз, располагая их так называемыми пе­зо рекрестными рядами29). Правильную распланировку не следует придавать всему городу, а лишь отдельным ча­стям и местам. Это будет хорошо в смысле безопас­ности и красоты. Что касается городских стен, то отрицающие их на­добность для тех городов, которые хвалятся доблестью жителей, судят слишком уж по-стариппому, несмотря на то что видят, как такого рода хвастливые прптяза-35 ния городов опровергаются действительностью. 6. Конечно, когда имеешь дело с неприятелем оди­наковой с тобою храбрости или немного превосходя­щим тебя в численном отношении, неблагородно пы­таться защищаться за укрепленными степами. Но так как приходится и допустимо иметь дело с нападающи­ми, которые своим количеством подавляют и обычную ίο человеческую, и свойственную немногим доблесть, то, раз дело в спасении жизни, избавлении от бедствий и 1391а надругательства, следует считать безопасные крепкие стены наиболее нужпыми во время войны, особен­но ввиду того что теперь достигнуты такие успехи в изобретении метательных снарядов и осадных ма­шин 30. 7. Требование не окружать города стенами равно­сильно тому, как если бы кто-пибудь стал искать ме­стность, удобную для неприятельских вторжений, и 5 приказал бы снести все гористые места или запретил бы и частные жилища окружать степами, так как при наличии их обитатели этих жилищ тоже окажутся трусами. Сверх того, следует считаться и с тем, что если город окружен стенами, то можно пользоваться им и так и иначе, т. е. как имеющим степы и как их ю не имеющим, что исключается в том случае, если стен у города нет. 8. А если так, то следует не только ок­ружать город стенами, по и заботиться об их исправ­ности: это и поведет к достойному украшению города, и послужит для его защиты во время войны как про­ем тпв ипых способов осады городов, так π против изоб­ретенных в пастоящее время. Подобно тому как папа-дающие заботятся о способах достижения успеха, так is и у тех, кто защищается, одни средства уже найдены, а другие следует изыскивать и изобретать. Ведь на тех, кто хорошо подготовлен, вообще не решаются нападать. Так как все граждане должны быть разде­лены на известные группы для сисситии и так как, с го другой стороны, придется снабдить стены в удобных для того местах караульными помещениями и стороже­выми башнями, то сама собой напрашивается необхо­димость устроить некоторые из сисситии именно в этих помещениях. XI 1. Это можно устроить именно таким образом. Здания же, предназначенные для культа, и здания для 25 сисситии главнейших должпостпых лиц удобно объеди­нить в одпом и том же приспособленном для этого ме­сте, если только это пе те святыни, для которых либо закон, либо какое-пибудь предписание оракула тре­бует обособленного положения. Самое место должно иметь вид, соответствующий его высокому назначению, и быть более укрепленным сравнительно с соседними зо частями города. 2. Ниже этого места надлежит устроить такого рода площадь, какая в Фессалии именуется «свободной площадью». Эта площадь должна быть чи­ста от всякого рода товаров, и ни ремесленпики, ни землепашцы, ни кто-либо иной из подобного рода лю­дей не имеет права ступать па нее, если его не вызы- 35 вают должностные лица. Указанное место выиграло бы в красоте, если бы оказалось возможным располо­жить в нем и гимнасии для старших, ведь следует и эти здания, придающие красоту городу, распределять сообразно с возрастами, причем при гимнасиях моло­дых должны находиться какие-нибудь должностные ли­ца, а старшие должны быть поблизости от должност­ных лиц. Пребывание на глазах у должностных лиц 40 особенно внушает истинный стыд и страх, свойствен­ный СВОбоДПЫМ ЛЮДЯМ. 1331b Торговая площадь должпа быть отделена от этой площади и расположена отдельно; для нее нужпо вы­брать место, к которому был бы удобный подвоз для всякого рода товаров, доставляемых морским и сухо-путпым путем. 20* 611 3. Так как стоящие во главе государства делятся 5 па жрецов и должностных лиц, то и помещения для сиссптий жрецов должны быть расположены вблизи священных зданий. Присутственные места для тех должностных лиц, которые ведают заключением до­говоров, возбуждением судебных дел, вызовом обвиняе­мых и другими подобного рода делами, также агора-10 номией и так называемой астиномией, должны устраи­ваться вблизи площади, в каком-нибудь оживленном месте, а такое место — на площади для повседневных дел31: ведь та, верхняя, площадь предназначается, по нашему проекту, для досуга, а эта —для деловых по­требностей. 4. Указанные правила следует применять и по от­ношению к государственной территории: и там в це-15 лях необходимого надзора для должностных лиц, ко­торые называются у одних гилорами, у других агро­номами, должны быть устроены караульные помеще­ния и сисситии. По государственной территории долж­ны быть распределены также и святыни, одни — по­священные богам, другие — героям. Однако было бы утомительно долго останавливаться на этом и гово-20 рпть обо всем подробно. Все это нетрудно придумать, но труднее выполнить па деле: слова — результат бла­гих пожеланий, их осуществление — дело удачи. По­этому мы и отказываемся теперь от дальнейшего об­суждения таких вопросов. , XII 1. Теперь нам надлежит говорить о самом госу-25 дарственном строе: из каких и какого качества состав­ных частей должно состоять то государство, которое хочет стать государством счастливым и иметь прекрас­ное устройство. Благо при всех обстоятельствах зави­сит от соблюдения двух условий: одно пз них — пра­вильное установление задачи и конечной цели всяко­го рода деятельности, второе — отыскание всякого ро­да средств, ведущих к конечной цели. Может случить-зо ся, что оба этих требования будут противоречить друг ДРУГУ» и может случиться, что они будут совпадать, ведь иногда цель определена прекраспо, но совершают­ся ошибки в средствах, ведущих к ее достижению; в другой раз имеются все средства, ведущие к дости­жению цели, но сама цель поставлена плохо. Иногда, как это случается, например, в медицине, бывает оши-612 бочно и то и другое; в самом деле, врачи иной раз не 35 представляют себе достаточно ясно, в чем должно вы­ражаться здоровое состояние человеческого тела, и не находят действительных средств для достижения стоя­щей перед ними цели. А в пауках и искусствах сле­дует стремиться обладать и тем и другим, т. е. уметь определить и цель, и способствующие достижению це­ли действия, 2. Ясно, что все стремятся к благополу­чию и счастью; однако одни оказываются в состоянии 4 о достигнуть его, другие же — нет по какой-нибудь слу­чайности или в силу самой природы. Ведь для пре­красной жизни потребны те или иные благоприятст- ш> вующие обстоятельства — в меньшей степени для лю­дей, находящихся в лучших условиях, в большей — для находящихся в худших. Наконец, некоторые, хотя им дана возможность достигнуть счастья, ищут его с самого начала неправильно. Так как нашей задачей является определение наилучшего государствсшюго строя, а он состоит в том, чтобы государство при нем s управлялось наилучшим образом, последнее же до­стигается в том случае, когда государство имеет воз­можность пользоваться наибольшим счастьем, то, яс­но, не должно упускать из виду, что такое счастье. 3. Мы утверждаем (и в «Этике» установили, если это сочинение может на что-нибудь пригодиться), что счастье есть деятельность в духе добродетели и совер­шенное применение этой последней, причем не в ус- ю ловпом, но в полном смысле; под условным я разумею необходимое32, под полным — прекрасное само по себе. Возьмем пример из области права: справедливо нало­женные наказания и кары являются актами доброде­тели, по, вызванные необходимостью, они заключают в себе прекрасное в силу этой необходимости (ведь бы­ло бы предпочтительнее, если бы ни человеку, пи го- is сударству не было нужды прибегать к таким мерам). Напротив, действия, направленные к доставлению по­чета и благосостояния, являются прекраспейшими в полном смысле. Дело в том, что действия первого ро­да направлепы лишь к устранению какого-либо зла, тогда как действия второго рода, наоборот, представ­ляют собой подготовку и создание благ. 4. Добродетельный человек переносит и бедность, и болезпь, и прочие невзгоды, посылаемые судьбой, пре­красно, но блаженство заключается в том, что проти- го 613 воположно им (в самом деле, в «Этике» установлено также и то, что добродетельным человеком является тот, для которого в силу его добродетели благом слу­жит благо в полном смысле33; отсюда ясно, что и в применении этих благ такой человек, разумеется, бу­дет действовать добродетельно и прекрасно в полном 25 смысле). Это и привело к тому, что сложилось мнение, будто действительные причины счастья заключаются во внешних благах; но это все равно как если бы при­чину блестящей и прекрасной игры на кифаре стали усматривать скорее в самом инструменте, а не в ис­кусстве играющего. Из всего вышесказанного вытекает, что одни дан­ные34 должны быть уже налицо, другие должны быть зо подготовлены законодателем. 5. Поэтому мы и относим к области пожеланий, чтобы все то, над чем властвует судьба (мы полагаем, что она властна в этом отноше­нии), государство получило при своем возникновении; по сделать государство достойным зависит уже не от судьбы, а от знания и свободпой воли. Добродетель го­сударства сказывается в том, что граждане, участвую-35 щие в государственном управлении, добродетельны; в нашем же государстве все граждане участвуют в го­сударственном управлении. Следовательно, необходимо рассмотреть, каким образом человек стаповится добро­детельным. Ведь хотя оказывается возможным, чтобы граждане в совокупности были добродетельны, но не каждый в отдельности, все же это последнее предпоч­тительнее, так как добродетель каждого в отдельности влекла бы за собой и добродетель всех, вместе взятых. 6. Троякого рода факторы делают людей хорошими 40 и добродетельными. Эти факторы следующие: приро­да, привычка и разум. Прежде всего нужно родиться человеком, как таковым, а не каким-нибудь другим живым существом и иметь присущие человеку телес­ные и духовные свойства. Но »при известных условиях 1332ь пет еще никакой выгоды в природных данных: при­вычки приводят к изменению, и некоторые из прпрож-деппых качеств человека способны развиваться в ту и другую сторону под влияпием привычки — ив худ­шую и в лучшую сторону. 7. Между тем как осталь­ные живые существа ведут по преимуществу образ жизни, подсказанный им природой, и только некото­рые, пемпогпе из них, руководятся также и привычка-614 ми, человек повинуется также π голосу разума, так 5 как только он один одарен им. Таким образом, у че­ловека все указанные факторы должны находиться во взаимной гармонии. И люди во многом поступают вопреки создавшимся у них навыкам и требованиям природы именно благодаря разуму, если они убежде­ны, что поступить иначе будет лучше. Мы уже ранее определили, какими должны быть люди по своей при­роде, для того чтобы они могли представлять собой подходящий материал для законодателя. Остальное — дело воспитания, посредством которого люди одно усва- ю ивают путем навыка, другое — посредством обучения. XIII 1. Так как всякое государственное общение со­стоит из властвующих и подчиненных, то следует рас­смотреть, должны ли властвующие и подчиненные быть попеременно разными или одними и теми же по­жизненно. От решения этого вопроса зависит и на- is правление воспитания. Если бы одни отличались от других настолько же, насколько, по нашему представ­лению, отличаются от людей боги и герои, превосхо­дящие их прежде всего своими телесными свойствами, а затем и духовными, и если бы, таким образом, пре- 20 восходство властвующих было бесспорным и явным для самих подчиненных, то, очевидно, было бы лучше предоставить одним и тем же людям — одним всегда властвовать, другим раз навсегда быть в подчинении. 2. Но ввиду того что это недостижимо и не бывает так, как рассказывает Скилак35 касательно индусов, у ко­торых цари будто бы в такой сильной степени пре- 25 восходят своих подданных, то по многим причинам ста­новится ясно, что всем должно в одинаковой степени поочередно властвовать и подчиняться. Ведь равенство для равных состоит в одинаковом положении, да и трудно было бы удержаться государственному строю, находящемуся в противоречии со справедливостью: все обитатели государственной территории, стремящиеся к зо введепию новых порядков, оказываются заодно с под­чиненными, между тем одпо из невозможных положе­ний — чтобы у правящих был такой численный пере­вес, благодаря которому они могли бы быть сильнее этих. 3. С другой стороны, пе подлежит сомнению, что властвующие должны отличаться от подчиненных. 615 II законодателю следует подумать, как это осущест­вить и устроить так, чтобы граждане принимали уча-35 стие в том и в другом. Об этом, впрочем, велась речь ранее. Сама природа установила это различие: она сде­лала одно и то же по своему происхождению сущест­во36 более молодым и более зрелым. Одним из них по­добает быть в подчинении, другим — властвовать. Ни­кто, считаясь с соответствующим возрастом, не станет негодовать на то, что он находится в подчинении, и 40 не будет считать себя лучшим, раз он знает, что ион при других условиях получит свою долю в пиршестве, именно когда достигнет надлежащего возраста. 4. Итак, можно утверждать и что правят и подчи­няются одни и те же, и что не одни и те же. Отсюда 13зза следует, что и воспитание, с одпой сторопы, обязатель­но должно быть одно и то же, с другой — различное. Говорят: кто хочет прекрасно повелевать, должен сна­чала научиться повиноваться. А всякая власть, как об этом сказано было в предшествующих рассуждениях, может осуществляться, с одной стороны, в интересах властвующего, с другой —- в интересах подчиненного; 5 в первом случае мы имеем в виду власть господина над рабами, во втором — власть над свободными. 5. ...37 Различие некоторых приказании заключается не в требуемых действиях, но в том, ради чего даются приказания. Поэтому многие из работ, которые кажутся подходящими для слуг, отлично могут выполняться и свободнорожденными молодыми людьми. По отнош β­ίο нию к прекрасному и непрекрасному действия отли­чаются не столько сами по себе, сколько тем, какова их конечная цель и ради чего они совершаются. Так как, по нашему утверждению, добродетель гражданина и правителя тождественна с добродетелью наилучшего человека, так как, далее, один и тот же человек дол­жен сначала быть в подчинении, а затем властвовать, то задача законодателя, по-видимому,— устроить так, is чтобы люди были хорошими, указать, какой образ дей­ствий ведет к этому и в чем конечная цель наилучшей жизни. 6. Душа человека состоит из двух частей. Одна из них обладает разумом сама по себе, другая не обла­дает сама по себе, но способна повиноваться разуму. По нашему утверждению, человек считается вообще хорошим в зависимости от обладания добродетелями 616 обеих этих частей. В какой из обеих частей души сле­дует скорее искать конечную цель — это не останется неясным для всякого, кто принимает предлагаемое на­ми различение. Ведь всегда худшее существует ради лучшего, и это в одинаковой степени сказывается и в том, что сделано руками человека, и в том, что созда­но природой,— везде лучшим является то, в чем есть разум. 7. Последний, согласно принятому нами спосо­бу деления, бывает двоякого рода: разум практический и разум теоретический. Очевидно, и эта часть души38 должна быть разделена таким же образом. И мы ска­жем, что действия находятся в том же соотношении — действия того, что по природе лучше, предпочтитель­нее для тех, кто способен обладать обеими частями39, ведь каждый всегда отдает наибольшее предпочтение тому, достижение чего является для него высшей целью. 8. Вся человеческая жизнь распадается на занятия и досуг, па войну и мир, а вся деятельность человека направлена частью на необходимое и полезное, частью па прекрасное. Предпочтение здесь следует оказывать, исходя из той же оценки, что и для частей души и обусловленной ими деятельности: война существует ради мира, занятия — ради досуга, необходимое и по­лезное — ради прекрасного. 9. Со всем этим должен считаться государственный муж, и его законодательст­во должно сообразоваться и с частями души, и с обус­ловленной ИМИ деятельностью, а еще более с тем, что является лучшим и конечной целью. Точно так же он должен поступать и по отношению к различным обра­зам жизни и к выбору деятельности. Ведь нужно, что­бы граждане имели возможность заниматься делами и вести войну, но, что еще предпочтительнее, наслаж­даться миром и пользоваться досугом, совершать все необходимое и полезное, а еще более того — прекрас­ное. Имея в виду эти цели, следует установить и со­ответствующее воспитание для детского и для осталь­ных возрастов, нуждающихся в воспитании. 10. Те эллины, которые в настоящее время имеют, по общему мпению, наилучшие государственные уст­ройства40, и те законодатели, которые установили эти последние, по-видимому, преследовали в своих госу­дарственных установлениях не наилучшую цель и не думали о том, чтобы введенные ими законы и устат 617 яовлеппое ими воспитание были направлены на раз­витие всех добродетелей. Наоборот, онц пошлым обра-< зом обратили все свое внимание па развитие таких доб-ίο родетелей, которые на первый взгляд сулят принести обладателям их пользу π большую выгоду. Подобно им, и некоторые более поздние писатели высказали приблизительно ту же точку зрения: восхваляя строи Лакедемонского государства, опи восхищаются постав­ленной законодателем целью — именно приноровить все is закопы к целям завоевания и войны. 11. Такого рода взгляды легко опровергнуть логическими доводами, а теперь опи опровергнуты и фактами. И подобно тому как огромная масса людей стремится господствовать над многими, что будто бы способствует внешнему счастью, так точно и Фиброн41, да и все прочие, кто писал о государственном строе лакедемонян, с нескры-20 ваемым восторгом относятся к их законодателю, ука­зывая па то, что благодаря закаленности лакедемонян в перепесепии опасностей они широко распространили свою власть. 12. Но в настоящее время, когда лакеде-монской гегемонии уже более не существует, ясно, что они не могут быть названы счастливыми, да и законо­датель их вовсе не безупречеп. Было бы смешно при­знавать, что они, оставаясь верпыми его законам, при отсутствии каких бы то ни было препятствий поль-25 зоваться установленными им законами утратили воз­можность пользоваться прекрасной жизнью. Равным образом заблуждаются также и в вопросе о характере той власти, к которой законодатель должен относиться с уважением: ведь власть над свободными людьми бо­лее прекрасна и более соответствует добродетели, не-зо жели господство над рабами. 13. Кроме того, не следует призпавать государство счастливым и восхвалять зако­нодателя, если он заставил граждан упражняться в том, что нужно для подчинения соседей, ведь в »том заклю­чается большой вред. Ясно, что тогда и каждый граж­данин должен по мере возможности направлять свои стремления к тому, чтобы быть в состоянии властвовать над своим собственным государством. Это лакедемоня-35 не и ставят в вину царю Павсанию, несмотря на все его заслуги. Таким образом, пи одно из такого рода основ­ных положений, пи один из таких законов не заключа­ют в себе ни государственной мудрости, пи пользы, пи истины. Напротив, законодатель должен стремиться 618 впедрить в души людей убеждение, что высшее благо и в общественной и в частной жизни — одно и то же. 14. О военных упражнениях граждан нужно заботить­ся не ради того, чтобы они поработили тех, кто этого 4<> не заслуживает, но для того, чтобы прежде всего они сами не попали в рабство к другим, затем чтобы они стремились достигнуть гегемонии на пользу подвласт- 1334; ным, а не ради приобретения деспотической власти над всеми, наконец, в-третьих, чтобы они стремились к деспотической власти только над теми, кто заслужи­вает быть рабом. 15. И логические соображения, и фактические данные свидетельствуют в пользу того, что законодатель должен преимущественно прилагать старания к тому, чтобы его законодательство, касаю- 5 щееся и военного дела и всего прочего, имело в виду досуг и мир. Ведь большинство государств, обращаю­щих внимание лишь на военную подготовку, держат­ся, пока опи ведут воины, и гибнут, лишь только достигают господства. Подобно стали, они теряют свой закал во время мира. Виноват в этом законодатель, ко­торый не воспитал в гражданах умения пользоваться ю досугом. 16. Так как для людей конечная цель и в их госу­дарственном быту, и в частной жизни оказывается тождественной и так как, конечно, одно и то же на­значение и у наилучшего человека, и у наилучшего государственного строя, то ясно, что должны сущест­вовать добродетели, нужные для досуга, ведь, как не- t5 однократно указывалось, конечной целью войны слу­жит мир, работы — досуг. 17. Из добродетелей же полезны для досуга и поль­зования счастьем те, которые имеют применение и во время досуга, и во время работы. Ведь для того чтобы иметь возможность наслаждаться досугом, нужно об­ладать многими предметами первой необходимости. По­этому государству надлежит быть и воздержным, и 20 мужественным, и закаленным. Пословица говорит: «Нет досуга для рабов», а те, кто не умеет мужествен­но вести себя в опасности, становятся рабами напа­дающих. 18. Итак, мужество и выносливость нужны для трудовой жизни, философия — для досуга; воэ-держпость и справедливость — и в то и в другое вре- 25 мя, преимущественно же они потребны для тех, кто пользуется миром и досугом. Ведь война вынуждает. 619 быть справедливым и воздержным, наслаждение же благосостоянием и досуг, сопровождаемый миром, ско­рее способны избаловать людей. 19. Итак, те, которые слывут наиболее счастливыми и наслаждаются всем тем, что считается блажепством, должны обладать большой справедливостью и большой воздержностью; зо и это приложимо, например, даже к тем, которые, но выражению поэтов42, обитают на островах блаженных. Таким людям, пожалуй, в тем большей степени будут нужны философия, воздержность и справедливость, чем более спокойную жизнь опи проводят и чем более они пользуются досугом среди изобилия. Поэтому, оче­видно, и государство, которому предстоит стать счаст-35 ливым и добродетельным, должно обладать указанны­ми добродетелями. Если позорно вообще не уметь пользоваться благами, то еще более позорно не уметь пользоваться ими во время досуга; будучи занятым и воюя, казаться доблестным, а пользуясь миром и до-40 сугом, уподобляться рабам. 20. Следовательно, разви­вать свою доблесть следует не так, как это делается в Лакедемонском государстве. Они отличаются от про-1334ь чих эллинов не тем, что у них иное представление о величайших благах, но тем, что, по их мнению, достиг­нуть обладания этими благами скорее возможно при посредстве некоторой добродетели. Но так как эти бла­га — нечто большее и наслаждение ими также нечто большее, чем наслаждение добродетелями...43 и, что 5 через посредство ее, ясно из этого. 21. Но каким об­разом, при помощи каких средств можно достигнуть этого — вот что нужно рассмотреть. Уже ранее мы уста­новили, что потребны природные данные, навыки и разум. Какими должны быть люди по своей природе — это определено выше. Остается рассмотреть, следует ли начинать с воспитания рассудка или с воспитания на-ю выков. Ведь то и другое должно находиться в совер­шеннейшем соответствии, так как не исключена воз­можность, что разум не достигает наилучшей цели, н то же самое может произойти, если руководствоваться навыками. 22. Прежде всего, яспо, что и в данном случае, как и во всех остальных, начало дает рождение и что цель в свою очередь является началом другой цели; 15 для нас разум и ум — цель, к которой стремится при­рода; поэтому мы и должны рождение человека и за* 620 боту о его навыках сообразовать с этой целью. 23. Да­лее, подобно тому как душа и тело — два начала, так точно мы различаем и в душе две части: не имеющую разума и одаренную разумом; свойства их — числом два, из которых одно — стремления, другое — ум. И по­добно тому как возникновение тела предшествует воз­никновению души, так и не имеющее разума обра­зуется прежде одаренного разумом. И это тоже попят­но: порывы, воля, а также 7келапие присущи дая^е новорожденным детям, между тем как рассудительность и ум, естественно, появляются у них только с возра­стом. Поэтому и забота о теле должна предшествовать ваботе о душе, а затем, после тела, нужно позабо­титься о воспитании наклонностей, чтобы воспитание их послужило воспитанию ума, а воспитание тела — воспитапию души. XIV 1. Так как законодателю с самого начала над­лежит обращать внимание на то, чтобы физические силы воспитываемых достигли высшего совершенства, то прежде всего ему следует позаботиться о брачном соединении — именно когда и обладая какими свойст­вами люди должны вступать в брачное сожительство. Следует устанавливать законы относительно этого со­единения, имея в виду самих вступающих в брак и их возраст; они должны подходить друг другу по возра­сту, и их потенция должна быть одинаковой; иначе выйдет так, что муж в состоянии производить детей, жепа же не в состоянии или, наоборот, жена в состоя­нии, а муж —нет. Из-за этого бывают раздоры и не­доразумения. 2. Затем — то время, когда дети должны заступать место родителей: не следует допускать слишком боль­шой разницы в годах между детьми и отцами (ведь в таком случае для стариков оказывается бесполезной признательность со стороны детей, а для детей — по­мощь со стороны отцов). Но не должно быть и слиш­ком большой близости по возрасту: эта близость воз­растов представляет большое неудобство, потому что, с одной стороны, дети, как почти сверстники своих от­цов, питают к последним чувство почтения в меньшей степени, а с другой стороны, и в домашнем обиходе воз­никает тогда много поводов ко всякого рода распрям. Наконец, то, с чего мы напали: следует постоянно пом-621 нить о том, чтобы физические свойства рождаемых дес­тей соответствовали предначертаниям законодателя. 3. Почти все это достигается благодаря одной пре­досторожности: крайний предел способности произво­дить потомство ограничен для мужчин, круглым сче­том, семидесятилетним возрастом, для женщин — пяти-ю десятилетним; поэтому и начало брачного сожития должно соответствовать обоим указанным срокам. 4. Соединение молодых неблагоприятно в смысле дето­рождения. И у всех живых существ приплод от моло­дых производителей бывает слабый, рождаются по большей части самки, и притом низкорослые. То же 15 самое, разумеется, неизбежно случается и у людей. До­казательство: в тех государствах, где распространены ранние браки, люди слабы и низкорослы. Сверх того, во время родов молодые женщины страдают сильнее ц очень многие из них погибают. Оттого некоторые свя-20 зывают с этим данное трезенцам предсказание ораку­ла, которое нужно относить именно к тому, что у них много молодых женщип погибало вследствие их рап-него замужества, а не к собиранию плодов44. 5. В це­лях выработки воздержности полезно выдавать замуж девушек постарше, так как, по-видимому, вступив в половые сношения в ранней молодости, они прояв­ляют большую страстность. К тому же физическое 25 развитие молодых людей задерживается* если они со­вершают половой акт в период созревания семени, так как и для этого есть определенное времяг по истече­нии которого это созревание прекращается. 6. Поэтому девушкам подходит более всего вступать в брак в во­семнадцатилетнем возрасте, а мужчинам в тридцать зо семь лет или пемпогим раньше. При заключении бра­ков в этом возрасте физические силы брачащихся бу­дут в расцвете и такой расчет будет в полном соот­ветствии с тем периодом, когда прекращается способ­ность к деторождению. Сверх того, и то время, когда дети вступают в самостоятельную жизнь, как раз при­дется на эту пору, так как тогда дети окажутся имен­но в периоде их расцвета (при том предположении, что рождение, как и следует ожидать, последует сра-35 зу), между тем как отцы начнут в то время, к семи­десяти годам их жизни, уже слабеть. 7. Итак, о времени заключения брачного соедипе-ния мы сказали. Что же касается наиболее подходя-622 щего для этого времени года, то тут можно следовать установившемуся у большинства обыкновению: они признали зиму наиболее подходящим временем для вступления в брачное сожительство. Впрочем, супру­гам следует в вопросах деторождения считаться с на- 40 ставлениями врачей и знатоков природы, так как врачи могут дать надлежащие советы по части благо­приятных условий развития тела, а знатоки приро­ды — относительно ветров (северные одобряются ими Ш5ь больше, чем южные). 8. Что касается того, какие физические свойства ро­дителей могли бы оказаться наиболее полезными для производимого ими потомства, то подробное обсужде­ние этого вопроса должно относиться скорее к области педономии45; но общие указания на этот счет полезно 5 дать и здесь. Для нормального физического состояния граждани­на, для его здоровья, для его способности к деторож­дению вовсе не требуется физическая мощь атлетов; с другой стороны, подходит тут не слишком нежное и слабосильное телосложение, но среднее между обеими крайностями. Тело должно быть развито, но не по­средством изнурительных упражнений и не только в ю одну сторону, как это бывает у атлетов, но чтобы быть пригодпым для деятельности свободнорожденных лю­дей. Это относится одинаково как к мужчипам, так и к женщинам. 9. Беременные женщины также должны заботить­ся о своем теле, они пе должны предаваться безделью, не должны питаться скудной пищей. Этого легко до­стигнуть законодателю, если он предпишет им ходить is ежедневно на поклонение божествам, в чьем ведении находятся роды. Духовная их жизнь в противополож­ность физической должна быть обставлена более спо­койно: ведь ясно, что плод, который они носят в себе, питается от женщины так же, как растения питаются от почвы, из которой они произрастают. 10. Относительно выращивания новорожденных де- го тей и отказа от их выращивания пусть будет закон: ни одного калеку выращивать не следует. Что же ка­сается числа детей, то, в том случае если установив­шиеся обычаи46 воспрещают отказ от выращивания кого-либо из новорожденных (а ведь количество дето­рождении строго определено), он и не должен иметь 623 место. Если же у состоящих в супружеском сожитии должен родиться ребенок сверх этого положенного чис-25 ла, то следует прибегнуть к аборту, прежде чем у за­родыша появится чувствительность и жизнь; граница между дозволенным и недозволенным будет зависеть от наличия чувствительности и жизни. 11. После того как установлен тот начальный воз­раст для мужчины и женщины, с которого им следует вступать в брачное сожительство, должно определить и тот предельный срок, до которого им подобает в ин­тересах государства производить потомство. Дети пе­зо резрелых родителей, так же как и слишком молодых, рождаются и в физическом и в умственном отношении несовершенными, а дети престарелых родителей — сла­быми. Поэтому предел следует определить, сообразуясь с порой расцвета умственных сил. Этой поры боль­шинство людей, по указанию некоторых поэтов, изме­ряющих человеческую жизнь по семилетиям, достигает 35 в возрасте около пятидесяти лет. 12. Таким образом, кто переступит этот возраст на четыре-пять лет, тот должен отказаться от явного деторождения и может продолжать в остальное время жизни вступать в поло­вую связь лишь ради здоровья или по какой-либо по­добной причине. Что же касается посторонних связей 40 мужа или жены, то такие связи нигде и никоим обра­зом вообще не должны считаться благопристойными, пока люди являются и называются законными супру­гами. И если кто-нибудь будет изобличен в том, что шва он так поступает в течение периода деторождения, то он должен подвергнуться бесчестью в качестве кары, соответствующей его проступку. XV 1. После того как дети родились, следует, нуж­но полагать, произвести большой отбор пищи в смыс­ле ее качества в целях укрепления их телесных сил. 5 Наблюдения над другими живыми существами, равно как и над племенами, ставящими своей главной забо­той развитие воинственных наклонностей, показывают, что питание, богатое молоком, является наиболее бла­гоприятным для такого рода развития, а исключение вина предотвращает появление болезней. 2. Полезны также движения, поскольку опи вообще совместимы с ю таким ранним возрастом. Чтобы избежать возможпых при этом вывихов нежных члепов тела, некоторые пле-624 мена пользуются и в настоящее время механическими приспособлениями, предохраняющими тела малышей от повреждений. Полезно тотчас же, с малых лет, при­учать детей к холоду: это самое подходящее средство и для поддержания здоровья, и для подготовки к пе­ренесению воинских трудов. Поэтому у многих варва­ров существует обычай окунать новорожденных детей в холодную реку; другие племена, например кельты, завертывают детей в холодные47 одеяла. 3. Вообще ко всему, к чему возможно приучить ребенка, лучше при­учать его сразу же, с самого начала, но приучать по­степенно. Детский организм благодаря имеющейся в нем теплоте вполне способен закаляться и хорошо пе­реносить холод. Итак, вот какие и подобные им забо­ты полезно прилагать к детям в начальный период. 4. В следующем затем возрасте, до пяти лет, когда не годится еще ни начинать обучать ребенка чему-ни­будь, ни обременять его какой-либо работой, чтобы все это не могло помешать его росту, следует дозво­лять ему столько движения, сколько потребно для то­го, чтобы тело не оставалось в бездействии; для этой цели следует пользоваться как другими средствами, так и играми? однако эти игры должны соответствовать до­стоинству свободнорожденного человека, не слишком утомлять ребенка и не быть разнузданными. 5. Что касается рассказов и мифов, которые уместпо слушать в таком возрасте, то об этом надлежит забо­титься тем должностным лицам, которые зовутся педо-номами. Все это должно служить как бы преддверием для последующих занятий; поэтому и игры должны подражать будущим серьезным занятиям. 6. Совер­шенно пеосновательно некоторые законодатели48 за­прещают детям громкий крик и плач — то и другое со­действует их росту, так как является для тела своего рода гимнастикой: задерживание дыхания развивает силу у работающих, а это бывает и с детьми, когда они надрываются криком. Педопомам следует наблю­дать вообще за тем, чтобы дети как можно меньше оставались в обществе рабов; в этом возрасте и до се­ми лет дети должны воспитываться в домашней обста­новке. 7. Разумно отстранять49 от ушей и глаз детей, даже в таком возрасте, все то, что не соответствует достоинству свободнорожденного человека. Да и вооб­ще законодатель должен удалить из государства 625 сквернословие, как и кое-что другое (потому что из привычки сквернословить развивается и склонность к совершению дурных поступков); в особенности у моло­дых, чтобы они не говорили сами и не слышали от дру­гих чего-либо подобного. Если же обнаружится, что кто-нибудь говорит или делает то, что запрещено, то че­ловека свободнорожденного, но не зачисленного еще в ю сисситии, следует подвергать бичеванию, а если он уже старше этого возраста50, то подвергать его бесчестью, недостойному свободного человека, из-за его рабского поведения. 8. Раз мы не допускаем в государстве подобных слов, то, очевидпо, не дозволяем также смотреть на непристойные картины или представления. Итак, дол-15 жностные лица обязаны заботиться о том, чтобы пика-кая статуя или картина не представляла собой воспро­изведения таких действий, за исключением только тех случаев, когда закон допускает непристойности в куль­те известных божеств; воздавать поклонение этим бо­гам закон, впрочем, дозволяет лишь людям, достигшим определенного возраста, притом и за себя, и за детей, и за жен. го 9. Законом должно быть воспрещено молодым лю­дям присутствовать в качестве зрителей па представле­ниях ямбов5I и комедий до тех пор, пока они ne t до­стигнут возраста, в котором им дозволено принимать участие в сисситиях и пить чистое вино52, а получен­ное ими воспитание сделает всех невосприимчивыми к проистекающему отсюда вреду. Теперь мы обо всем 25 этом говорим мимоходом; позднее нужно будет под­робнее остановиться па этом вопросе, разобравшись в нем, и точнее определить, следует ли вообще воспре­тить или дозволить это и как дозволить. Пока мы за­тронули этот вопрос в той степени, в какой это пред­ставлялось необходимым. 10. Впрочем, может быть, трагический актер Феодор неплохо высказывался в та­ком роде, что он никогда не дозволял ни одному актеру, во даже и из числа посредственных, выступать ранее его, так как зрители свыкаются с теми звуками, какие они услышали сначала. То же самое может быть приложи-мо и к нашему общению с людьми и с окружающими нас предметами: мы всегда больше любим наши пер­вые впечатления. Поэтому должно и молодежь обере­гать от соприкосновения со всем дурпым, в особенное-626 ти с тем, в чем есть что-либо низменпое или разжига- 35 ющее ненависть. По истечении пятилетнего возраста следующие два года, до семи лет, дети должны уже присутствовать на уроках по тем предметам, которые им потом самим придется изучать. 11. Воспитание должно быть разделено в соответ­ствии с двумя возрастами: от семилетнего возраста до наступления половой зрелости и от наступления поло- 4о вой зрелости до двадцати одного года. Те, кто делит возрасты по семилетиям, рассуждают по большей час­ти не плохо, по все же и при этом делении следует 1зз7а сообразовываться с природой. Ведь всякое искусство и воспитапие имеет целью восполнить то, чего недостает от природы. Итак, прежде всего надлежит рассмотреть, следует ли устанавливать правила для детей, затем — полезнее ли вручать заботу о них государству или же 5 оставлять частным лицам (что бывает и теперь в боль­шей части государств) и, пакопец, в-третьих, в чем эта забота должна выражаться. КНИГА ВОСЬМАЯ (θ) 10 II. Едва ли кто-нибудь будет сомневаться в том, что законодатель должен отнестись с исключительным вниманием к воспитанию молодежи, так как в тех го­сударствах, где этого нет, и самый государственный строй терпит ущерб. Ведь воспитание должно соответ­ствовать каждому государственному строю; свойствен-15 ный каждому государственному строю характер обык­новенно служит и сохранению строя и с самого на­чала — его установлению, как, например, демократи­ческий характер — демократии, олигархический — оли­гархии; и всегда лучший характер обеспечивает луч­ший вид строя. 2. Далее, все способности и искус­ства требуют для применения их к соответствующей 20 им работе предварительного воспитания и пред­варительного приучивапия. Очевидно, все это не­обходимо и для деятельности в духе добродетели. А так как государство в его целом имеет в виду одну конеч­ную цель, то, ясно, для всех нужно единое и одинако­вое воспитание, и забота об этом воспитании должна быть общим, а не частным делом, как теперь, когда 25 всякий печется о своих детях частным образом и учит частным путем тому, что ему вздумается. Что имеет общий интерес, этим следует и заниматься совместпо. Не следует, кроме того, думать, будто каждый граж­данин сам по себе; пет, все граждапе принадлежат го­сударству, потому что каждый из них является части-зо цей государства. И забота о каждой частице, естест­венно, должна иметь в виду попечение о целом. 3. В этом отношении можно одобрить лакедемонян: они проявляют очень большую заботу о воспитании детей, и оно носит у них общественный характер. Итак, ясно, что должны существовать законы, ка­сающиеся воспитания, и последпее должно быть об­щим. Нельзя оставить невыясненным, что вообще пред-628 ставляет собой воспитание и как оно должно осущест­вляться. В настоящее время существует разногласие по поводу практики воспитания: не все согласны в том, чему должны учиться молодые люди и в целях разви­тия в них добродетели, и ради достижения наилучшей жизни; не выяснена также и цель воспитания — раз­витие ли умственных способностей или нравствеиных качеств. 4. Из-за характера обычного воспитания и об­суждение воспитапия является беспорядочным, и оста­ется совершенно невыясненным, нужно ли упражнять в том, что пригодно в практической жизни, или в том, что направлено к добродетели, или, наконец, в том, что относится к отвлеченному знанию. Каждый из приве­денных взглядов имеет своих защитников. Не пришли также ни к какому соглашению и насчет того, что же ведет к добродетели. Так как далеко не все ценят одну и ту же добродетель, то, естественно, расходятся и по вопросу об упражнении в ней. II 1. Совершенно очевидно, что из числа полезпых предметов должны изучаться те, которые действитель­но необходимы, но пе все. Поскольку все занятия де­лятся на такие, которые приличны для свободнорож­денных людей, и на такие, которые свойственны несво­бодным, то, очевидно, следует участвовать лишь в тех полезных занятиях, которые не обратят человека, уча­ствующего в них, в ремесленника. Ремесленными же пужпо считать такие занятия, такие искусства и такие предметы обучепия, которые делают тело и душу сво­боднорожденных людей непригодными для применения добродетели и для связанной с нею деятельности. От­того мы и пазываем ремесленными такие искусства и вапятия, которые исполняются за плату: они лишают людей необходимого досуга и принижают их. 2. Из числа свободных наук свободнорожденному человеку некоторые можно изучать только до извест­ных пределов; чрезмерно же ревностное занятие ими с целью тщательного изучения их причиняет указан­ный выше вред. Велико различие в том, с какой целью кто-либо что-нибудь делает или изучает. Если это совершается для себя или для друзей либо ради добродетели, то оно до­стойно свободнорожденного человека; но делающий это же для чужих зачастую может показаться 629 поступающим подобно подепщику и рабу. Распростра­ненные ныне предметы обучения, как уже замечено вы-25 ше, служат обеим названным целям. 3. Обычными пред* метами обучения являются четыре: грамматика \ гим­настика, музыка и иногда рисование. Грамматика и ри­сование изучаются как предметы, полезные в житей­ском обиходе и имеющие большое практическое при­менение; гимнастикой занимаются потому, что она спо­собствует развитию мужества. Относительно же музыки может, пожалуй, возникнуть сомнение, так как теперь музыкой занимаются большей частью только ради удо­вольствия. Но предки наши поместили музыку в число зо общеобразовательных предметов потому, что сама при­рода, как на это было неоднократно указано, стремит­ся доставить нам возможность не только правильно направлять нашу деятельность, по и прекрасно пользо­ваться досугом. Последний же — мы снова подчерки­ваем это — есть определяющее начало для всего; и это побуждает нас опять вернуться к нему. 4. Если необхо­димо то и другое и досуг должен быть предпочтен дея-35 тельпости, то, наконец, возникает вопрос, чем этот до­суг нужно заполнить. Разумеется, не игрой, ибо в та­ком случае она неизбежно оказалась бы конечной целью нашей жизни. Раз это невозможно и играм сле­дует скорее уделить место в промежутках между па-шими занятиями (ведь трудящемуся потребен отдых, а игра и существует ради отдохновения, всякого же ро-40 да деятельность сопряжена с трудом и напряжением), то вследствие этого следует вводить игры, выбирая для них подходящее время, как бы давая их в качестве ле­карства, ведь движение во время игр представляет со-1338а бой успокоение души и благодаря удовольствию отдох-повение. 5. Но досуг, очевидно, заключает уже в самом себе и удовольствие, и счастье, и блаженство, и все это выпадает на долю не занятых людей, а людей, поль­зующихся досугом. Ведь занимающийся чем-либо зани-5 мается этим ради чего-либо, так как цель им еще не до­стигнута, между тем как счастье само по себе есть ц«ль, и оно соединяется, в представлении всех людей, не с огорчением, а с удовольствием. Однако это удовольствие не для всех одно и то же, но для каждого по-своему, в соответствии с его свойствами — наилучший человек предпочитает наилучшее удовольствие и проистекаю-ю щее из прекраснейших источников. Отсюда ясно, чтц ьзо для умения пользоваться досугом в жизни нужно кое-чему учиться, кое в чем воспитаться и как это воспи­тание, так и это обучение заключают цель в самих се­бе, тогда как обучение, необходимое для применения в деловой жизни, имеет в виду другие цели. 6. Поэтому и наши предки поместили музыку в число воспитательных предметов не как предмет необ- *5 ходимый (ничего такого в ней нет) и не как общепо­лезный, вроде грамотности, которая нужна и для веде­ния денежных дел, и для домоводства, и для научных занятий, и для многих отраслей государственной дея­тельности. И от рисования, видимо, получается поль­за — способность лучше оценивать произведения ис­кусства, как в свою очередь гимнастика служит к укреп­лению здоровья и развитию телесных сил (ничего 20 подобного занятия музыкой не дают). Поэтому остается принять одно, что музыка служит для заполнения на­шего досуга, ради чего ее, очевидпо, и ввели в обиход воспитания. В самом деле, в чем, как думают, заклю­чается развлечение свободнорожденных людей — к это­му и относят музыку. Поэтому и Гомер сочинил такой стих: «Только его одного приглашать надлежит к бо- 25 гатому пиру» 2; а перечислив некоторых других, он го­ворит: «Кто приглашает певца, который всех услаж­дает» 3. В другом месте Одиссей говорит, что наилуч­шим времяпрепровождением бывает такое, когда во время веселья людей «гости в домах рядом по чину си­дят, песнопевцу внимая» 4. зо III 1. Итак, ясно, что имеется и такого рода воспи­тание, которое родители должны давать сыновьям не потому, чтобы оно было практически полезно или не­обходимо для них, но потому, что оно достойно свобод­норожденного человека и само по себе прекрасно. Вхо­дит ли в круг этого воспитания один предмет, или их несколько, и каковы они, и как должны быть постав­лены,— обо всем этом мы скажем впоследствии5. Те­перь же из наших предварительных указаний доста- 35 точно выяснилось, что уже и древние свидетельствуют в пользу нашего мнения об обычных предметах воспи­тания: пример музыки делает это ясным. Сверх того, детей следует обучать общеполезным предметам не только ради пользы — таково, например, обучение гра­моте, но и потому, что благодаря этому обучению 631 40 возможно бывает сообщить им ряд других сведе­ний. 2. Так обстоит дело и с рисованием: и его изучают не ради того, чтобы не ошибаться при своих собствен-1зз8ь ных покупках и не подвергаться обману при купле и продаже домашней утвари и художественных изделий, но, скорее, потому, что опо развивает глаз при опреде­лении телесной красоты. Вообще, искать повсюду лишь одной пользы всего менее приличествует людям высо­ких душевных качеств и свободнорожденным. Ясно, что в деле воспитания развитие навыков 5 должно предшествовать развитию ума и что физиче­ское воспитание должно предшествовать воспитанию умственному. Отсюда следует, что мальчиков должно отдавать в руки учителей гимнастики и педотрибов: первые приведут в надлежащее состояние их тело, а вторые привьют им ловкость. 3. Среди государств, которые в настоящее время ίο очевидно прилагают всего более забот о воспитании де­тей, некоторые стремятся выработать у пих атлетиче­ское телосложение и калечат фигуру детей, мешая естественному росту; лакедемоняне в такую ошибку не впали, зато постоянными тяжелыми упражнениями они делают детей звероподобными, как будто это болео всего полезно для развития мужества. Однако, как на 15 это часто указывалось, не следует направлять все свои заботы к одной, и преимущественно к этой, цели; впро­чем, даже если они и стремятся только к этой цели, то, во всяком случае, ничего не достигают. Ведь ни у животных, ни у варварских племен мы не замечаем, чтобы храбрость непременно сопутствовала самым ди­ким из них; напротив — скорее, более кротким и тем, го которые похожи на львов. 4. Есть много племен, кото­рые питают склонность к убийствам и людоедству. Та­ковы ахейцы и гениохп, обитающие па берегах Понта, и некоторые другие племена из живущих па матери­ке6 — одни в равной степени с названными, другие — в большей; все это племена разбойничьи, но храбростью вовсе не обладают. Да и о самих лакедемопянах мы 25 знаем, что, пока опи ревностно занимались тяжелыми упражнениями, они превосходили прочих, а теперь и по части гимнастических состязаний, и в военных де­лах они уступают другим. Ведь лакедемопяпе отлича­лись от других не тем, что они упражняли свою моли-». 032 дежь указанным выше образом, но единственно тем, что они закаляли ее против тех, кто не закалял. 5. От­сюда следует, что первую роль должно играть прекрас- зо ное, а не дикоживотное. Ведь ни волк, ни какой-либо другой дикий зверь не вступил бы в опасную борьбу ради прекрасного, но, скорее, только доблестный муж. Однако те, которые слишком ретиво направляют детей в эту сторону и оставляют их невоспитанными по части того, что необходимо для жизни, в действительности делают из них ремесленников; они делают их полез­ными для жизни в государстве только в одном отпоше- as нии, но и в этом отношении, как показывают наши со­ображения, хуже других. Судить обо всем этом нужно не но обстоятельствам прошлого, а по обстоятельствам настоящего: теперь у них есть соперники по части вос­питания, а раньше не было. IV 1. Итак, можно считать общепрпзпаппым, что необходимо обучать гимнастике, также и то, как это обучение должно быть поставлено. До наступления по- 40 ловой зрелости следует вводить более легкие гимнасти­ческие упражнения; совершенно исключаются насильст­венное откармливание и непосильные работы, чтобы ничто не мешало физическому росту. Важное свидетель- moo ство в пользу того, что эти меры могут задержать раз­витие физических сил, можно почерпнуть из списков победителей на Олимпийских состязаниях: там редко встретишь двух-трех одних и тех же людей, одержав­ших победы в бытность их взрослыми мужами и деть­ми. Это объясняется тем, что молодые люди от постоян­ных непосильных гимнастических упражнений теряют свои силы. 2. После того как по достижении возму­жалости три года будут посвящены обучению прочим 5 предметам8, уместно в следующий возрастной период подвергать трудам и принудительному питанию. Во всяком случае, не следует одновременно заставлять слишком напряженно работать и умственно и физиче­ски: напряжение в том и другом отношении произво­дит, естественно, диаметрально противоположное дей­ствие: физическое напряжение препятствует развитию ю ума, напряжение умственное — развитию тела. З.9 Что касается музыки, то мы уже и ранее кое-что разобрали, но и теперь будет вполне уместно, воз­вратившись к ней, продолжить наше исследование, 633 чтобы оно послужило основой для рассуждений тех, кто пожелал бы высказывать суждения о ней. 15 Не легко точно определить, в чем заключается зна­чение музыки, ради чего следует ею заниматься — ра­ди ли развлечения и отдыха, подобно тому как мы пре­даемся сну и участвуем в пирушках (ведь последние сами в себе не преследуют никакой серьезной цели, но они приятны и гонят прочь заботы, как говорит Еври-20 пид 10; поэтому некоторые и ее ставят на одну линию со сном и пирушками и прибегают к этим занятиям, т. е, спать, пить и заниматься музыкой, для одной и той же цели, присоединяя сюда также и танцы). 4. Или же, скорое, следует думать, что музыка ведет к добро­детели и что она способна, подобно тому как гимна­стика оказывает влияние на физические качества, ока­зать воздействие на нравственный склад человека, раз-25 вивая в нем умение правильно радоваться; или — и это было бы третьим вопросом, который следует поста­вить,— она заключает в себе нечто такое, что служит для пользования досугом и для развития ума? Вполне ясно, что молодых людей следует воспиты­вать пе для забавы; когда учатся, то не играют, напро­тив, учение связано с огорчением. Конечно, неуместно so предоставлять мальчикам и тем, кто близок к ним но возрасту, возможность проводить время так, как взрос­лые, ведь тому, что несовершенно, не подобает то, что составляет высшую цель. 5. Могло бы, пожалуй, пока* заться, что то, чем занимаются всерьез мальчики, по­служит для них средством развлечения, когда они ста­нут мужами и созреют. Но если это так, то ради чего следовало бы мальчикам обучаться музыке, а не нас­лаждаться музыкой и знакомиться с ней в чужом ис-35 полпенни, подобно персидским и мидийским царям? Тем более что лучше будут исполнять те, кто избрал это своим делом и ремеслом, нежели те, кто занимает­ся лишь столько времепи, сколько это потребно в це­лях усвоения. И если мальчики сами основательно за-40 нимаются музыкой, то их следовало бы также обучать поварскому искусству. Но это было бы нелепостью. 6. Точно так же еще вопрос, служит ли музыка к облагораживанию нравов. И почему опять-таки маль-1330ь чики должны изучать музыку сами, а пе, слушая дру­гих, должным образом радоваться и высказывать пра­вильные суждения, подобно лакедемоняпам? Хотя са-634 ми они музыке не обучаются, все-таки они, как гово­рят, могут правильно судить о том, какие песни хороши и какие нехороши. То же самое замечание можно сде­лать и в том случае, если признать, что музыка долж­на служить для украшения и развлечения, подобающе­го свободнорожденным людям. Зачем им нужно обу­чаться, а не наслаждаться при исполнении дру­гими? 7. Можно привлечь к рассмотрению существующее у нас представление о богах: у поэтов Зевс сам не поет и не играет на кифаре. Больше того, кто занимается этим, мы называем ремесленниками и занятия эти счи­таем не подобающими мужу, если только он не паве- ю селе и не забавляется. Но может быть, нам следует еще вернуться к этому впоследствии. V 1. Первая задача заключается в следующем: должно или не должио помещать музыку в число пред­метов воспитания? И какое из трех вызвавших разно­гласия значений она имеет: есть ли она предмет вос­питания, эабава или способ времяпрепровождения? С полным основанием можно отнести ее ко всему этому, и всему этому она, очевидно, причастна. Ведь забава ^ имеет своим назначением дать отдых, а отдых должен быть обязательно приятным, так как он служит неким лекарством против огорчения, причиняемого трудами; и времяпрепровождение должно заключать в себе не только прекрасное, но и приятное, потому что счастье состоит именно в соединении того и другого. Музыку го же все мы относим к числу очень приятных вещей, со­провождается ли она пением или нет. 2. И Мусейи говорит, что «смертным петь — всего приятней». По­этому музыку как средство увеселять с полным осно­ванием допускают в такие собрания, куда люди сходят­ся и где развлекаются. Таким образом, уже с этой точ­ки зрения можно утверждать, что она должна служить предметом воспитания для молодежи. Как все безвред- 25 лые услады, она не только соответствует высшей цели, но и доставляет отдохновение. А так как людям очень редко удается достигнуть высшей цели своего сущест­вования, отдыхают же они часто и прибегают к заба­вам не ради высшей цели, но и ради удовольствия, то, зо пожалуй, полезно находить полное отдохновение в удо­вольствии, доставляемом музыкой. 635 3. Встречаются люди, для которых забава служит высшей целью; ведь эта цель, пожалуй, заключает в себе некое удовольствие; стремясь к этому удовольст­вию, люди принимают за него случайное наслаждение, потому что и оно имеет некоторое сходство с высшей 35 целью человеческой деятельности. Ведь высшая цель предпочитается не ради того, что сулит благо в буду­щем; точно так же и упомянутые удовольствия не дол­жны быть ради чего-либо, что еще предстоит, но ради того, что уже произошло, например для отдохновения от трудов и облегчения горестей. Итак, здесь можно с ло полным правом усматривать ту причину, которая по­буждает людей стремиться найти счастье при помощи случайных удовольствий. 4. Однако не только по этой одной причине при­бегают к музыке, но и потому, что она, по-видимому, приносит пользу при отдыхе. Тем не мепее нуяшо ещо moa рассмотреть, является ли такая польза от музыки лишь случайной, или сущность ее оказывается более ценной в сравпении с указанным применением; не должна ли музыка, помимо того что она доставляет обыкновенное удовольствие — это чувство испытывается всеми (так как музыка дает физическое наслаждение, почему слу-5 шание ее и любо людям всякого возраста при всяком характере),— производить свое действие на нравы и ду­шу. Это стало бы очевидным, если бы было доказано, что она оказывает влияние на наши нравственные качества. 5. Что так бывает на самом деле, доказывают πο­ιο мимо многого другого в особенности песни Олимпа 12; они, по общему признанию, наполняют наши души эн­тузиазмом, а энтузиазм есть возбуждение нравственной части души. Даже слушая подражания, хотя бы без сопровождения их мелодией и ритмом, все проникают­ся соответствующим настроением. Музыка относится к is области приятного. Добродетель же, со своей стороны, состоит в надлежащей радости, любви и ненависти, и, очевидно, ничего пе следует так ревностно изучать и ни к чему не должно в такой степени привыкать, как к тому, чтобы уметь правильно судить о благородных характерах и прекрасных поступках и достойно радо­ваться тем и другим. 6. Ритм и мелодия содержат в се­бе более всего приближающиеся к действительности 20 отображения гнева и кротости, мужества и воздерж­ности и всех противоположных им свойств, а также и 636 прочих нравственных качеств (это ясно и из опыта: когда мы воспринимаем ухом ритм и мелодию, мы из­меняемся в душе). Привычка же испытывать огорче­ние или радость при восприятии того, что подражает действительности, ведет к тому, что мы начинаем ис­пытывать те же чувства и при столкновении с действи­тельностью. Кто, например, глядя на чье-нибудь изо­бражение, испытывает радостное чувство не по какой-либо другой причине, а именно нз-за данного внешне­го образа, тому, конечно, приятно будет и встретиться лицом к лицу с человеком, на чье изображение он смот­рит. 7. Во всем остальном, что воспринимается органа­ми чувств, например в том, что доступно пашему ося­занию и вкусу, не имеется никакого подобия нравст­венного состояния. В том, что воспринимается нашим зрением, это подобие оказывается лишь в незначитель­ной степени: здесь мы имеем только внешний вид прсд-мета, и он лишь в незначительной стспепи и далеко не у всех вызывает соответствующее переживание; к то­му же здесь нет нравственных переживаний, но рисун­ки и краски являются скорее внешними отображениями нравственных переживаний, поскольку последние от­ражаются на внешнем виде человека, охваченного воз­буждением. Тем не менее в той мере, в какой можно придавать значение тому, на что мы смотрим, молодежи следует смотреть не на картины Павсопа, а на картины Полигнота или на произведения какого-либо иного жи­вописца или ваятеля, который умеет выразить нравст­венный характер изобрая^еипого лица. 8. Напротив, что касается мелодий, то уже в них самих содержится подражание нравственным пережи­ваниям. Это ясно из следующего: музыкальные лады существенно отличаются один от другого, так что при слушании их у нас является различное настроение, и мы не одинаково отпоспмся к каждому из них; так, слушая один лад, например так называемый миксолн-днйский, мы испытываем более скорбное π сумрачное настроение; слушая другие, менее строгие лады 13, мы размягчаемся; иные лады вызывают у пас преимущест­венно среднее, уравновешенное настроение; последним свойством обладает, по-видимому, только один из ла­дов, именно дорийский; фригийский лад действует на нас возбуждающим образом. 9. Обо всем этом прекрас­но говорят те, кто рассматривал с философской точки 637 зрепия эти вопросы воспитания,— теоретические сооб­ражения они подкрепляют самими фактами. То же са­мое приложимо и к ритмам: одни имеют более спокой-ю ный характер, другие — подвижный; из этих послед­них одни отличаются более грубыми движениями, дру­гие — более благородными. Из сказанного ясно, что музыка способна оказывать воздействие на нравственную сторону души; и раз му­зыка обладает такими свойствами, то, очевидно, она должна быть включена в число предметов воспитания молодежи. 10. Обучение музыке подходит к самой при-d5 роде этого возраста: в молодом возрасте люди не вы­носят по доброй воле что-либо неприятное, а музыка по своей природе принадлежит к тому, что доставляет удовольствие. Да и у гармонии и ритмики существу­ет, по-видимому, какое-то сродство, почему многие из философов 14 и утверждают, что душа есть гармония, а некоторые 15 — что она носит гармонию в себе. го VI 1. Теперь надлежит решить вопрос, оставлен­ный нами ранее без ответа: должны ли дети обучаться музыке таким образом, чтобы сами они умели петь и играть на музыкальных инструментах, или не долж­ны? Не может подлежать сомнению, что для развития человека в том или ином направлении далеко не без­различно, будет ли он сам изучать па практике то или иное дело; ведь невозможно или, во всяком случае, 25 трудно стать основательным судьей в том деле, в вы­полнении которого сам не участвовал. С другой сторо­ны, и дети должны иметь какое-нибудь занимательное дело, и в этом отношении нужно считать прекрасным изобретением ту погремушку Архита 16, которую дают малым детям, чтобы они, занимаясь ею, не ломали ни­чего из домашних вещей: ведь то, что молодо, не мо­жет оставаться спокойным. Итак, если погремушка Ар-30 хита подходит для малых детей, то такой же погре­мушкой в воспитании более взрослых мальчиков явля­ется обучение музыке. Из приведенных соображений ясно, что музыкальное воспитание должно быть устрое­но таким образом, чтобы воспитываемые изучали музы­ку на практике. 2. Нетрудно определить, что подходит и что не под­ходит для соответствующего возраста, и вместе с теАм легко опровергнуть тех, кто утверждает, будто занятие 638 музыкой свойственно ремесленникам. Прежде всего, чтобы уметь судить о деле, нужно самому уметь его де­лать, а потому и люди должны, пока они молоды, сами заниматься этим делом; когда они станут старше, они должны оставить эти занятия, зато они будут в состоя­нии судить о прекрасном и испытывать надлежащее удовольствие благодаря урокам, полученным ими в молодости. Упрек же, который делают некоторые, будто заня­тие музыкой обратит людей в ремесленников, нетрудно опровергнуть — нужно только исследовать, до какого предела люди, воспитываемые в целях усвоения ими политической добродетели, должны заниматься практи­ческим изучением музыки, с какими мелодиями и с ка­кими ритмами они должны ознакомиться, также на ка­ких инструментах они должны обучаться играть, так как и это последпее, конечно, не безразлично. В этом заключается опроверячение упомянутого упрека, пото­му что нельзя отрицать и того, что некоторые виды му­зыки производят указашюе действие. Ясно, что занятия музыкой не должны служить по­мехой для последующей деятельности человека и не должны обращать его в физическом отношении в ре­месленника, делать его негодным для исполнения воен­ных и гражданских обязанностей, как для практиче­ского упражнения в них в настоящем, так и для ус­воения их в будущем. Это может быть достигнуто при обучении музыке, если молодые люди не будут напря­женно заниматься ею с целью принимать участие в профессиональных состязаниях и если они не будут усваивать то причудливое и излишнее, что в настоя­щее время проникло в исполнение на музыкальных состязаниях, а оттуда перешло и в музыкальное воспи­тание. Но, за исключением этого, нужно дать возмож­ность молодым людям наслаждаться красотой мело­дии π ритма, не довольствоваться лишь тем наслаж­дением 17, какое дается музыкой вообще и какое спо­собны испытывать даже некоторые из животных, а также вся масса рабов и слуг. 5. Из всего сказанного ясно и то, какими инстру­ментами следует пользоваться. В воспитание не следу­ет допускать ни флейту, пи какой-либо другой инструч мент, на котором играют профессиональные музыкан­ты, вроде кифары или чего-либо подобного; нужно 639 го взять из инструментов такие, которые помогают стать хорошими слушателями как при музыкальном, так и при другом воспитании. К тому же флейта — инстру­мент, не способный воздействовать на нравственные свойства, а способствующий оргпастическому возбуж­дению, почему и обращаться к ней надлежит в таких случаях, когда зрелище скорее оказывает на человека очистительное действие (katharsin), нежели способно его чему-либо научить. Добавим к этому еще и то, что игра на флейте создает помеху в деле воспитания, так 25 как при ней бывает исключена возможность пользо­ваться речью 18. Поэтому наши предки с полным осно­ванием запретили употребление флейты как у молоде­жи, так и у свободнорожденных людей вообще, хотя первоначально они ею пользовались. 6. Получив благодаря увеличению благосостояния больший досуг и возможность воспарять в большей сте­пени к добродетели, они, отчасти еще ранее, в особен-зо ности же после Персидских войн, преисполнившись гордости после совершенных подвигов, ухватились за изучение всякого рода предметов, ревностно, но без разбора выискивая их. Поэтому они и ввели в круг школьного воспитания игру на флейте. И в Лакедемо-ие какой-то хорег 19 сам играл на флейте для постав­ленного им хора, а в Афинах флейта была в таком хо-35 ДУ, что на ней умело играть едва ли не большинство свободнорожденных людей. Это ясно видно из той кар­тины, которую посвятил Фрасипп, поставивший хор для Экфантида 20. 7. Впоследствии, однако, на основании по­лученного опыта флейта была выведена из употребле­ния, после того как научились лучше судить о том, что направляет к добродетели и что к ней не направ­ляет. Ту же участь испытали и многие другие старин-40 ные инструменты, как, например, пектиды, барбиты и вообще те инструменты — семиугольники, треугольни-Ш1ь ки, самбики21,— игра на которых щекочет чувства слу­шателей, и все те, которые требуют умения действовать руками. 8. Очень остроумен сочиненный древними миф о флейтах. Рассказывают, что Афина, изобретя флейту, отбросила ее в сторону. Недурное объяснение приду­мано было этому, а именно будто богиня поступила так в гневе на то, что при игре на флейте лицо принимает 5 безобразный вид. Настоящая же причипа, конечно, за-» 640 ключается в том, что обучение игре на флейте пе имеет никакого отношения к умственному развитию, Афине же мы приписываем и знание и искусство. VII 1. Итак, мы исключаем профессиональное обу- ю чение как по части инструментов, так и по части ис­полнения. Под профессиональным мы понимаем такое обучение, которое готовит для выступления в состяза­ниях, ведь при этом исполнитель занимается музыкой не ради своего усовершенствования в добродетели, но для удовольствия слушателей, притом удовольствия грубого; поэтому мы и считаем такие занятия делом не свободнорожденных людей, а наемников; эти исполни­тели обращаются в ремесленников, потому что цель, которую они имеют в виду, негодная. Грубость зрите- ι5 лей вызывает изменение самого характера музыки, так что и сами профессиональные исполнители, подлажи­ваясь под вкусы зрителей, претерпевают изменения и со стороны своих внутренних качеств, и со стороны те­лодвижений. 2. Остается рассмотреть вопрос о музыкальных ла­дах и ритмах как вообще, так и в приложении к вое- 20 питанию — следует ли пользоваться всеми ладами, все­ми ритмами, или пужно делать между ними различие. Далее, установим ли мы и для тех, кто занимается вос­питанием юношества, то же разграничение, или здесь нужно какое-нибудь иное, третье разграничение. Ведь музыка, как мы видим, состоит из мелонеи и ритмов, и пе следует упускать из виду, какое действие оказы- 23 вает каждая из этих составных частей в деле воспита­ния; какая музыка заслуживает в этом отношении пред­почтения — та ли, где хороша мелодия, или та, где хо­рош ритм. 3. Полагая, что некоторые из современных знато­ков музыки и тех философов, которые проявляют опыт­ность в деле музыкального воспитания, дали в боль­шинстве случаев прекрасные ответы па поставленные яо памп вопросы, мы отошлем желающих обстоятельно ознакомиться с этим предметом к их работам, сами же будем рассуждать о нем теперь только с общей точки зрения и наметим лишь его основные черты. 4. Ввиду то­го что мы принимаем то подразделение мелодии, какое установлено некоторыми философами, различающими мелодии этические, практические и энтузиастические23 21 Аристотель, т. 4 641 35 и определяющими природу отдельных ладов, соответ« ствующую каждому виду этих мелодий24, мы утверж­даем, что музыкой следует пользоваться не ради од­ной цели, а ради нескольких: и ради воспитания, и ради очищения (что мы называем очищением — этого 40 теперь мы объяснять пе будем, а в сочинении «О по­этике» скажем об этом яснее) 25; в-третьих, ради время­препровождения, т. е. ради успокоения и отдохновения 1342а от напряженной деятельности. 5. Отсюда ясно, что, хо­тя можно пользоваться всеми ладами, применять их должно не одинаковым образом. Для воспитания сле­дует обращаться к тем ладам, которые более всего со­ответствуют этическим мелодиям, для слушателей же, когда музыкальное произведение исполняется другими лицами, можно пользоваться и практическими и эиту-5 зиастическпми мелодиями. Ведь переживаниям, сильно действующим на душу некоторых людей, подвержены в сущности все — различие лишь в степени; приме­ры— состояние жалости, страха, а также энтузиазма. И энтузиастическому возбуждению подвержены некото­рые люди, впадающие в него, как мы видим, иод влия­нием религиозных песнопений, когда эти песнопения ю действуют возбуждающим образом на душу и приносят как бы исцеление (iatreia) и очищение (katharsis). 6. То же самое неизбежно испытывают и те, кто подвержен состоянию жалости и страха и вообще вся­кого рода переживаниям,—такое переживание свойст­венно всякому; все такие люди получают некое очнще-15 ние и облегчение, связанное с удовольствием; точно так же песнопения очистительного характера достав­ляют людям безобидпую радость. Поэтому такого рода ладами и соответствующими им мелодиями следует предоставить пользоваться26 актерам, исполняющим музыкальные партии в театре. 7. Так как зритель бы­вает двоякого рода, один — свободнорожденный и об-20 разованный, другой — грубый, из ремесленников, по­денщиков и тому подобных, то и для этого последнего нужно в целях предоставления ему отдыха устраивать состязания и зрелища. Подобно тому как души их от­клоняются в сторону от естественного состояния, так и в музыкальных ладах есть отклонения, а в мелодиях наблюдается повышенное напряжение и противная при-25 роде окраска. Ведь каждый получает удовольствие от того, что свойственно его природе; поэтому и участии-». 642 кам состязаний следует предоставить возможность ноль-« зоваться такого рода музыкой, применяясь к такому зрителю. 8. Для воспитания же, как сказано выше, нужно пользоваться мелодиями этического характера и соот­ветствующими им ладами. Таким ладом, как мы рапее сказали, является лад дорийский; но можно восполь­зоваться также и тем или иным из других ладов, если причастные к занятиям философией и к музыкальному воспитанию одобрят его. Сократ в «Государстве»27 не прав, когда утверждает, что наряду с дорийским ладом можно оставить еще только фригийский, тем более что он из музыкальных инструментов исключает флейту. Ведь фригийский лад в ряду других занимает такое же место, какое флейта — среди музыкальных инструмен­тов: тот и другая имеют оргиастпческий, страстный ха­рактер. 9. Доказательством этого служит поэзия: для выражения вакхического экстаза и тому подобных со­стояний возбуждения из всех инструментов преиму­щественно нужна флейта, а среди ладов такая поэзия для соответствующего выражения прибегает к фригий­скому ладу. Дифирамб, например, по общему призна­нию, считается фригийским, в доказательство чего лица, занимавшиеся этим вопросом, приводят многочис­ленные примеры, между прочим и следующий: Филок-сен28, попытавшийся обработать дифирамб и мифы в дорийском ладе, оказался не в состоянии осуществить это, но, руководимый самой природой, он снова обра­тился к фригийскому ладу как наиболее подходяще­му. 10. Что касается дорийского лада, то все согласны в том, что ему свойственно наибольшее спокойствие и что он по преимуществу отличается мужественным ха­рактером. Сверх того, раз мы всегда отдаем предпо­чтение середине перед крайностями и, по нашему утвер­ждению, к этой середине и должно стремиться, дорий­ский же лад среди прочих отличается именно этими свойствами, то ясно, что молодежь надлежит воспиты­вать предпочтительно в дорийских мелодиях. Существуют две цели: возможное и пристойное, и каждый человек должен преимущественно браться за то, что для него возможно и что для него пристойно. Но и это определяется возрастом человека. Так, напри­мер, людям, утомленным долгими годами жизни, не легко петь в напряженных ладах; таким людям сама 21* 643 природа подсказывает необходимость обратиться к пес­ням, сочиненным в вялых ладах. 11. Вот почему основательный упрек делают Со­крату некоторые зпатоки музыки и по поводу того, что 25 он исключал из воспитания29 вялые лады, считая их ладами опьяняющими, не в том смысле, что они спо­собны привести человека в состояние опьянения (опья­нение скорее приводит человека в вакхический экстаз), но потому, что они расслабленные. Для следу­ющего возраста, т. е. для более старшего, следует допус­тить и такие лады, и соответствующие им мелодии. Но зо если в числе ладов имеется такой, который приличест­вует детскому возрасту, именно потому, что он спо­собствует помимо воспитания развитию благовоспитан­ности — а этим требованиям, по-видимому, более всего удовлетворяет лидийский лад,— то ясно, что в дело воспитания должно руководствоваться тремя правила-ми: держаться середины, возможного, пристойного · ПОЭТИКА iU7n8 1· О поэтическом искусстве как таковом и о видах его; о том, каковы возможности каждого [вида]; о том, ίο как должны составляться сказания (mythoi), чтобы по­этическое произведение было хорошим; кроме того, из скольких и каких оно бывает частей; а равным обра­зом и о других предметах, подлежащих такому же ис­следованию,— [обо всем этом] поведем нашу речь, на­чав естественным образом с самого первичного 1. Сочинение эпоса, трагедий, а также комедий и ди­фирамбов, равно как и большая часть авлетикн с кн-15 фаристикой 2,— все это в целом не что иное, как под­ражания (mimGseis); различаются же они между со­бою трояко: или разными средствами подражания, или разными его предметами, или разными, нетождест­венными способами. Подобно тому как некоторые подражают многому, пользуясь при изображении красками и формами (иныо 20 благодаря искусству, а иные — навыку), а другие — [пользуясь] голосом3, точно так и вышесказанные ис­кусства все совершают подражание, [пользуясь] рит­мом, словом и гармонией или раздельно, или вместе. Так, только гармонией и ритмом пользуются авлетика, 25 кифаристика и другие, какие есть искусства, на то способные, например свирельное; [так], только ритмом, без гармонии совершается подражание в искусстве пля­сунов, ибо опи изобразительными ритмами достигают подражания характерам, и страстям, и действиям. А то [искусство], которое пользуется только голыми слова-jA47b8 ми или метрами4, причем последними или в смешении друг с другом, или держась какого-нибудь одного,— оно до сих пор остается [без названия]. В самом деле, ю мы ведь не смогли бы дать общего имени ни мимам Софрона с Ксенархом5 и сократическим разговорам, ни если бы кто совершал подражание посредством тримет-» 646 ров, элегических или иных стихов (это только люди, связывающие понятие «поэт» с метрической формой, называют одних элегиками, других эпиками, величая их поэтами не по [характеру HXJ подражания, а огуль­но по [применяемому] метру, даже если бы в метрах \$ было издано что-нибудь по медицине или физике; они привычно называют [автора поэтом], между тем как [па самом деле] между Гомером и Эмпедоклом ничего нет общего, кроме метра, и поэтому одного по справед­ливости можно назвать поэтом, а другого скорее при­родоведом, чем поэтом), ни даже если кто в своем под- 20 ражаиии устроит смесь всех метров, как сделал Хере-моп в своем «Кентавре», рапсодии из всех метров6. Об этих предметах сказанного достаточно. Но есть, [на­конец], и такие [искусства], которые пользуются все­ми назвапными [средствами], т. е. ритмом, напевом и 25 метром,— таковы сочинение дифирамбов и номов, тра­гедия и комедия, а различаются они тем, что одни j[ пользуются] всем этим сразу, а другие — в от-дельпых частях7. Вот каковы различия искусства [в наличии средств], какими они производят подра­жание. 2. Но так как все подражающие подражают лицам шяа действующим, а действующие необходимо бывают или хорошими, или дурными (так как нравы почти всегда определяются именно этим, различаясь между собой [именно] добродетелью и порочностью), или лучше пас, или хуже, или как мы (так и у живописцев: По- 5 лигиот изображал лучших, Иавсон — худших, а Дио­нисий — таких, как мы8), то очевидно, что и каждое из названных подражаний будет иметь те же различия и, таким образом, подражая различным предметам, и са­мо будет различно. Ибо, как в танце, в авлетике, в ки-фаристике могут быть такие несходства, точно так же to и в прозе, и в стихах без музыки: так, Гомер пред­ставляет лучших, Клеофонт — таких, как мы, а Геге­мон Фасосский, первый творец пародий, или Никохар, создатель «Дейлиады»,— худших; равным образом и в дифирамбах и номах [...] 9, где можно подражать и так, как Тимофей или Филоксеп в «Киклопах». Такова же is разница и между трагедией и комедией: одна стремит­ся подражать худшим, другая — лучшим людям, не­жели нынешние. 647 3. Есть еще и третье различие в этой области: ка* 20 ким способом совершается каждое из этих подражаний* Ибо можно подражать одному и тому же одними и те­ми же средствами, но так, что [автор] или то ведет повествование [со стороны], то становится в нем кем-то иным подобно Гомеру; или [все время остается] самим собой и не меняется; или [выводит] всех под-ражаемых [ в виде лиц] действующих и деятельных.; Таковы-то эти три различия в способе подражапия, 25 как было сказано вначале: чем [подражать], чему и как. Таким образом, в одном отношении Софокл как подражатель подобен Гомеру, ибо оба они подражают хорошим людям, а в другом отношении — Аристофану, ибо оба они выводят в подражании лиц действующих и делающих. Отсюда, говорят иные, и сама драма на­зывается «действом» (drama), ибо подражает лицам действующим (dröntes). По этой-то причине и заявля-G0 ют доряне свои притязания на трагедию и комедию; па комедию — мегаряне как здешние, [утверждающие], будто она у них явилась вместе с народовластием, так и сицилийские, ибо оттуда был родом поэт Эпихарм намного раньше и Хионида и Магнета, а па трагедию — 35 некоторые из пелопоннесских дорян ,0. Они ссылаются в доказательство на назвапия: говорят, что это у них пригородпые селения называются «комами», как в Афи­нах «демами» п, и будто комедианты получили имя по от [глагола] «пировать» (komazein), a от этих самых швь «ком», по которым они скитались, выгнанные с бес­честьем из города; [и еще говорят], что это у них в языке «действовать» будет «dran», тогда как у афи­нян — «prattein». Итак, о различиях в подражании, сколько их и ка­кие они, сказано достаточно. 4. Породили поэтическое искусство явпым образом 5 две причины, и обе естественные. Ведь подражать при­суще людям с детства: люди тем ведь и отличаются от остальных существ, что склопиее всех к подражанию, и даже первые познания приобретают путем подража­ния, и результаты подражания всем доставляют удо­вольствие; доказательство этому — факты: на что нам 40 неприятно смотреть [в действительности], на то мы с удовольствием смотрим в самых точных изображениях, например на облики гнуснейших животных и на тру·* 648 пы. Объясняется же это тем, что познавание — прият­нейшее дело не только для философов, но равным об­разом и для прочих людей, только последние причаст-иы ему в меньшей степени. Глядя на изображения, они радуются, потому что могут при таком созерцании по­учаться и рассуждать, что есть что, например: «Вот это такой-то!»; если же [изображенного] не случалось видеть прежде, то удовольствие бывает не от подража­ния, а от отделки, краски и тому подобных причин. И вот, так как подражание свойственно нам по при­роде [не менее, чем] гармония и ритм (а что метры — это частные случаи ритмов, видно всякому), то с са­мого начала одаренные люди, постепенно развивая [свои способности], породили из своих импровизаций (autoskhediasmata) поэзию. Распалась же поэзия [на два рода] сообразно лич­ному характеру [поэтов]. А именно, более важные из них подражали прекрасным делам подобных себе лю­дей, а те, что попроще,— делам дурных людей; послед­ние сочиняли сперва ругательные песпи, как первые — гимны и хвалебные песни. До Гомера мы не можем на­звать ничьего такого сочинения, хотя, вероятно, их было немало, а начиная с Гомера — можем: таков его «Маргит» 12 и тому подобное. В этих стихах и явился по удобству своему ямбический метр, поэтому и по сей день он называется ямбическим (язвительным), что с помощью его люди язвили (iambidzein) друг друга. И вот явились меж древних поэты героические и ям­бические. [Среди них] Гомер как в важных стихах был поэтом по преимуществу (ибо он один не только хоро­шо [писал], но и создавал драматичные подража­ния 13), так и в комедии первый показал ее формы, дра­матично представив не ругательное, а смешное, ибо его «Маргит» относится к комедиям так же, как «Илиа­да» и «Одиссея» — к трагедиям. Когда же явились тра­гедия и комедия, то, которые к какому роду поэзии от природы чувствовали влечение, те вместо ямбических поэтов сделались комедийными, а вместо эпических — трагедийными, потому что эти формы были лучше и достойнее прежних. Здесь не место рассматривать, достигла ли уже тра­гедия достаточного развития в [отдельных] своих ча­стях или нет как сама по себе, так и по отношению к зрелищу. Как и комедия, возникнув первоначально из 649 ίο импровизаций: [трагедия] — от запевал дифирамба, [комедия — от запевал] фаллических песен, какие и теперь еще в обычае во многих городах,— [трагедия] разрослась понемногу, так как поэты развивали в ней [ее черты] по мере выявления. Наконец, испытав мно­го перемен, трагедия остановилась, обретя наконец 15 присущую ей природу. Что касается числа актеров, то Эсхил первый довел его с одного до двух, ограничил хоровые части и предоставил главную роль диалогу, а Софокл [ввел] трех [актеров] и декорации. Что же касается величия, то от мелких сказаний и от потеш-20 иого слога [трагедия], развиваясь из сатировской дра­мы, далеко не сразу достигла своей важности; [при этом] и метр из [трохаического] тетраметра стал ям­бическим (ибо сперва пользовались тетраметром, так как поэзия была сатировской и более плясовой; но как скоро развилась речевая часть, то сама природа отыс­кала свойственный ей метр, так как ямб — самый ре-25 чевой из всех метров, а доказательство тому — в том, что в разговоре между собой мы очень часто говорим ямбами, гексаметрами же редко, да и то лишь выбива­ясь из речевой гармонии); наконец, о многочисленно­сти вставочных частей (epeisodia) и прочих отдельных зо украшений, по преданию [приписываемых трагедии], ограничимся сказанным, потому что излагать все под­робности было бы, пожалуй, слишком трудно. 5. Комедия же, как сказано, есть подражание [лю­дям] худшим, хотя и не во всей их подлости: ведь смешное есть [лишь] часть безобразного. В самом де­ле, смешное есть некоторая ошибка и уродство, но без­болезненное и безвредное; так, чтобы недалеко [ходить 35 за примером], смешная маска есть печто безобразное и искаженное, но без боли. Итак, изменения в трагедии и виновники их нам известны, в комедии же неизвестны, ибо на нее с са­мого начала не обращали внимания, даже хор для ко-1449ь миков архонт стал давать [лишь] очень поздно, а [раньше он составлялся] из любителей. Только когда она уже имела известные формы, начинают упоми­наться имена ее сочинителей; но кто ввел маски, кто — пролог, кто увеличил число актеров и т. п., остается 5 неизвестным. Сочинять [комедийпые] сказания стали Эиихарм и Формий 14 — это [открытие] пришло сперва 650 из Сицилии, а среди афинян первый Кратет оставил ямбический дух и стал сочинять речи и сказания об­щего значения. Итак, эпопея как подражание важному следовала за трагедией [во всем], кроме величавого метра, а от- ю личалась от нее единообразием метра и повествователь-ностыо, да еще объемом, поскольку трагедия обычно старается уложиться в круг одного дня или выходить из него лишь немного; эпопея же временем не ограни­чена, в том и разница; впрочем, первоначально и это 15 в трагедиях и эпосах делалось одинаково. Части же трагедии — иные общие с эпопеею, а иные свойствен­ны только ей; поэтому кто понимает разницу между хорошей и плохой трагедией, поймет ее и между эпо- 20 сами, ибо, что есть в эпопее, то [все] есть и в траге­дии, но, что есть в трагедии, то не все есть в эпопее. 6. Об [эпическом] искусстве подражать в гексамет-рах и о комедии мы скажем далее lü, а теперь поведем речь о трагедии, извлекши из вышесказанного выте­кающее определение ее сущности: «Трагедия есть под­ражание действию важному и законченному, имеюще­му [определенный] объем, [производимое] речью, услащенной по-разному в различных ее частях, [про- 25 изводимое] в действии, а не в повествовании и совер­шающее посредством сострадания и страха очищение (katliarsis) подобных страстей». «Услащенной речью» я называю речь, имеющую ритм, гармонии и напев, а «по-разному в разных частях» — то, что в одних частях это совершается только метрами, а в других еще и напевом. А так как подражание производится в действии, то зо по необходимости первою частью трагедии будет уб­ранство зрелища, затем музыкальная часть и [затем] речь: именно этими средствами и производится под­ражание. Под речью я имею в виду метрический склад, 35 а что значит музыкальная часть, вполне ясно [и без объяснений]. Далее, так как [трагедия] есть подражание дейст­вию, а действие совершается действующими лицами, которые необходимо должны быть каковы-нибудь по характеру и образу мыслей (ибо только поэтому мы и usoa действия называем каковыми-нибудь), то естественно являются две причины действий — мысль и характер, 651 в соответствии с которыми все приходят или к удаче, или к неудаче. [Наконец] t само подражание действию есть сказание. В самом деле, сказанием я называю со-5 четание событий; характером — то, что заставляет нас называть действующие лица каковыми-нибудь, а мыслью — то, в чем говорящие указывают на что-то [конкретное] или выражают [общее] суждение. Итак, во всякой трагедии необходимо должно быть шесть частей, соответственно которым она бывает ка-кова-иибудь: это сказание (mythos), характеры (ethe), речь (lexis), мысль (dianoia), зрелище (opsis) и музы-ю кальная часть (melos). К средствам подражания от­носятся две части, к способу — одна и к предмету — три; помимо же этих, [других частей] нет. Можно ска­зать, что этими частями пользуются не немногие из поэтов, [но все], потому что всякая трагедия включает зрелище, характер, сказание, речь, напев и мысль. 15 Но самая важная из этих частей — склад событий. В самом деле, трагедия есть подражание не [пассив­ным] людям, но действию, жизни, счастью, [а счастье и] несчастье состоят в действии. И цель [трагедии — изобразить] какое-то действие, а не качество, между тем как характеры придают людям именно качества, а счастливыми и несчастливыми они бывают [только] го в результате действия. Итак, [в трагедии] пе для того ведется действие, чтобы подражать характерам, а, [на­оборот], характеры затрагиваются [лишь] через пос­редство действий; таким образом, цель трагедии сос­тавляют события, сказание, а цель важнее всего. Кро­ме того, без действия трагедия невозможна, а без 25 характеров возможна: трагедии очень многих новейших поэтов — без характеров 16. И вообще многие поэты та­ковы, что относятся друг к другу так, как среди живо­писцев Зевксид к Полигноту: нмеппо, Полигпот был отличным живописцем характеров, а в живописи Зсвк-снда характеров совсем нет. Далее: если кто располо-зо жит подряд характерные речи (rheseis cthicai), отлично сделанные и по словам и по мыслям, то [все же] не выполнит задачу трагедии; а трагедия, хоть и меньше пользующаяся всем этим, но содержащая сказание и склад событий, [достигпет этого] куда лучше. К тому 35 же то главное, чем трагедия увлекает душу,— перело­мы и узнавания — суть части именно сказапия. И еще доказательство: кто берется сочинять [трагедии], те 652 прежде добиваются успеха в слоге и характерах, а по­том уже в сочетании событии; таковы и почти все древнейшие поэты. Стало быть, начало и как бы душа трагедии — именно сказание, и только во вторую оче­редь — характеры. Подобное [видим] и в живописи: иной густо намажет самыми лучшими красками, а [все-таки] ие так будет нравиться, как иной простым рисунком. [Итак, трагедия] есть [прежде всего] под­ражание действию и главным образом через это — дей­ствующим лицам. Третье в трагедии — мысль, то есть умение гово­рить существенное и уместное в речах; это составляет задачу политики и риторики — у древних поэтов [ли­ца] говорят, как политики, у новых —как риторы17. В самом деле, характер — это то, что обнаруживает склонность: какова она в тех положениях, где неясно, что предпочитать и чего избегать; поэтому не имеют характера те речи, в которых совсем нет того, что го­ворящий предпочитает или избегает. А мысль — это то, чем доказывается, будто нечто есть или нет, или вооб­ще что-то высказывается. Четвертое в словесном выражении — это речь, а речь, как уже сказано,— это изъяснение посредством слов. Это имеет одинаковое значение и в метрической форме, и в прозаической. Из остальных частей траге­дии пятая, музыка, составляет главпейшее из услаще-пий; а [шестая], зрелище, хоть и сильно волнует ду­шу, но чужда [нашему] искусству и наименее свойст­венна поэзии: ведь сила трагедии сохраняется и без [сценического] состязания, и без актеров, а устроение зрелища скорее нуждается в искусстве декоратора, чем поэтов. 7. Установив эти определения, скажем теперь, ка­ков должен быть склад событий, ибо он в трагедии со­ставляет первую и главную часть. Нами принято, что трагедия есть подражание дей­ствию законченному и целому, имеющему известный объем, ведь бывает целое и не имеющее объема18. А целое есть то, что имеет начало, середину и конец. На­чало есть то, что само не следует необходимо за чем-то другим, а, [напротив], за ним естественно существует или возникает что-то другое. Конец, наоборот, есть то, что само естественно следует за чем-то по необходимо-653 сти или по большей части, а за пим не следует ничего другого. Середина же — то, что и само за чем-то сле­дует, и за ним что-то следует. Итак, нужно, чтобы хо­рошо сложенные сказания не начинались откуда по­пало ц не кончались где попало, а соответствовали бы сказанным понятиям. Далее, так как прекрасное — и живое существо, и 85 всякая вещь, которая состоит из частей,— не только дол-жио эти части иметь в порядке, но и объем должно иметь не случайный (так как прекрасное состоит в величине и порядке: потому-то не может быть прекрасно ни слиш­ком малое животное, ибо при рассмотрении его в неощу­тимо [малое] время [все его черты] сливаются, ни I45in слишком большое, например в 10 тысяч стадий, ибо рас­смотрение его совершается по сразу, а единство его ц цельность ускользают из поля зрения рассматриваю­щих), то, как прекрасное животное или тело должно б иметь величину удобообозримую, так и сказание долж­но иметь длину удобозапоминаемую. Определение этой длины применительно к [условиям] состязаний и к вос­приятию [зрителей] к [поэтическому] искусству не от­носится: так, если бы пришлось ставить на состязание сто трагедий, то время состязаний отмерялось бы по водяным часам, как и бывает в иных случаях ,9. Опре-ю деление же [этой длины] применительно к природе предмета [таково] : что лучше в отношении ясности, то прекраспее и по величине. Так что можно дать простое определение: тот объем достаточен, внутри которого при непрерывном следовании [событий] по вероятности или необходимости происходит перелом от несчастья к 15 счастью или от счастья к несчастью. 8. Сказание бывает едино не тогда, как иные дума­ют, когда оно сосредоточено вокруг одного лица, потому что с одним лицом может происходить бесконечное мно­жество событий, из которых иные никакого единства не имеют; точно так же и действия одного лица многочис­ленны и никак не складываются в единое действие. По­этому думается, что заблуждаются все поэты, которые 20 сочиняли «Гераклеиду», «Тесеиду» и тому подобные по­эмы,-— они думают, что раз Геракл был один, то и ска­зание [о нем] должно быть едипо. А Гомер, как и в прочем [пред другими] отличается, так и тут, как видно, посмотрел на дело правильно, по дарованию ли G54 своему или по искусству: сочиняя «Одиссею», оп не взял всего, что с [героем] случилось,— и как он был ранен на Парнасе, и как он притворялся безумным во время сборов на войну,— потому что во всем этом нет никакой необходимости или вероятности, чтобы за од­ним следовало другое; [нет,] он сложил «Одиссею», равно как и «Илиаду», вокруг одного действия в том зо смысле, как мы говорим. Следовательно, подобно тому как в других подражательных искусствах единое подра­жание есть подражание одному предмету, так и сказа­ние, будучи подражанием действию, должно быть [под­ражанием действию] единому и целому, а части собы­тий должны быть так сложены, чтобы с перестановкой или изъятием одной из частей менялось бы и расстраи- 35 валось целое, ибо то, присутствие или отсутствие чего незаметно, не есть часть целого. 9. Из сказанного ясно и то, что задача поэта —- гово­рить не о том, что было, а о том, что могло бы быть, бу­дучи возможно в силу вероятности пли необходимости, usiii Ибо историк и поэт различаются не тем, что одип пишет стихами, а другой прозою (ведь и Геродота можно пере­ложить в стихи, но сочинение его все равно останется историей, в стихах ли, в прозе ли),— нет, различаются они тем, что один говорит о том, что было, а другой — о том, что могло бы быть. Поэтому поэзия философичнее s и серьезнее истории, ибо поэзия больше говорит об об­щем, история — о едипичном. Общее есть то, что по не­обходимости или вероятности такому-то [характеру] подобает говорить или делать то-то; это и стремится [по­казать] поэзия, давая [героям вымышленные] имена, ю А единичное — это, например, что сделал или претерпел Алкивпад. Что в комедии это так, уже не вызывает сомнений: [здесь поэты], составив сказание по [законам] вероят­ности, дают [действующим лицам] произвольные име­на, а не пишут, как ямбографы, [карикатуры] на отдель­ных лиц20. В трагедиях же придерживаются имен, дей- is ствптелыю бывших, ибо убедительно бывает [только] возможное, а мы сомневаемся в возможности того, чего не было, и воочию видим возможность того, что было: ведь будь оно невозможно, его бы и пе было. Да и в некоторых трагедиях бывает одно-два имени известных, го а прочие вымышлены; а в иных [даже] ни одного [из-655 вестного], как, например, в «Цветке» Агафона21, где одинаково вымышлены π события и имена, а все же он имеет успех. Следовательно, не нужно во что бы то ни стало гнаться за традиционными сказаниями, вокруг 25 которых строятся трагедии. Да и смешно за этим гнать­ся, потому что [даже] известное известно лишь немно­гим, а успех имеет одинаковый у всех. Итак, отсюда ясно, что сочинитель должен быть со­чинителем не столько стихов, сколько сказаний: ведь сочинитель он постольку, поскольку подражает, а под­ражает он действиям. Впрочем, даже если ему придет­ся сочинять [действительно] случившееся, он все 30 же останется сочинителем, ведь ничто не мешает тому, чтобы иные из случившихся событий были та­ковы, каковы они могли бы случиться но вероятности и возможности; в этом отношении он и будет их сочи­нителем. Из простых сказаний и действий самые слабые — эпизодические. Эпизодическим сказанием я называю такое, в котором эпизоды следуют друг за другом без 35 вероятия и без необходимости. Такие сказания склады­ваются у дурных поэтов но собственной их вине, а у хороших — ради акторов: давая им случай к соревно­ванию и растягивая сказание сверх его возможностей, они часто бывают вынуждены искажать последователь­ность [событий]. t'i52» Л так как [трагедия] есть подражание действию по только закопченному, но и [внушающему] сострадание и страх, а это чаще всего бывает, когда что-то одно не­ожиданно оказывается следствием другого (в самом деле, здесь будет больше удивительного, чем [если что 5 случится] нечаянно и само собой, ведь и среди нечаян­ных событий удивительнейшими кажутся те, которые случились как бы нарочно: как, например, в Аргосе статуя Мити я упала и убила виновника смерти этого ίο самого Мития, когда тот смотрел на нее; такие собы­тия кажутся не случайными), то и наилучшими сказа­ниями необходимо будут именно такие. 10. Сказания бывают или простые, или сплетенные, ибо и действия, подражания которым они представ­ляют, бывают именно таковы. Простым действием я 15 называю такое действие, непрерывное и единое (как сказано выше), при котором перемена [судьбы] пропс-65ϋ ходит без перелома и узнавания; а в сплетенном переме­на происходит с узнаванием, с переломом или и с тем и с другим. Все это должно возникать из самого склада сказания так, чтобы оно следовало из прежних собы­тий или ио необходимости, или по вероятности, ибо ведь большая разница, случится ли нечто в следст- ад eue чего-либо или после чего-либо. 11. Перелом (peripeteia), как сказано, есть переме­на делаемого в свою противоположность, и при этом, как мы только что сказали, [перемена] вероятная или 25 необходимая. Так, в «Эдипе» [вестник], пришедший объявить, кто был Эдип и тем обрадовать его и избавить от страха перед матерью, на самом деле достигает [лишь] обратного; так и в «Линкее» 22 одного ведут на смерть, а другой, Данан, идет за ним, чтобы убить его, но но ходу событий выходит так, что последний погиб, а первый спасся. Узнавание же (anagnorisis), как ясно из названия, зо есть перемена от незнания к знанию, [а тем самым] или к дружбе, или к вражде [лиц], назначенных к счастью или к несчастью. Самое лучшее узнавание — такое, когда с ним вместе происходит и перелом, как в «Эдипе». Бывают, конечно, и другие узнавания: оно может, как сказано23, происходить и над вещами не­одушевленными, даже случайными, а можно узнать и :\ъ то, сделал ли кто что-либо или не сделал. Но лучше всего [связано] со сказанием и лучше всего [связано] с действием [именно] первопазванное [узнавание], ибо такое узнавание с переломом будет производить или сострадание, или страх, а именно таким действи- иъгь ям, как предполагается, подражает трагедия; и счастье с несчастьем тоже будут сопутствовать таким [узнава­ниям]. Так как узнавание есть узнавапие кого-либо, то ино­гда [оно состоит в том, что] один узнает другого, а сам ему известен, иногда же узнавать друг друга приходит­ся обоим — так, например, Ифигения была узнана Оре­стом но переданному письму, Оресту же перед Ифиге-иией потребовалось другое узнавание 24. Вот к чему сводятся [первые] две части сказания — перелом и узнавание. Третья [часть сказания] — это ю страсть (pathos). Из этих [трех частей] о переломе и узнавании уже сказано. Страсть же есть действие. 657 причиняющее гибель или боль, папример смерть на сцене, мучения, раны и тому подобное. 12. Части трагедии, которыми следует пользоваться 15 как образующими (eide), названы нами выше; части же составляющие (kata to poson)t на которые [трагедия] разделяется по объему, таковы: пролог, эписодий, эк-сод и хоровая часть, а в ней парод и стасим25. Это час­ти, общие всем трагедиям, [а в некоторых есть еще] особенные — песни со сцены и коммосы. Пролог есть 2о целая часть трагедии до хорового парода; эписодий — целая часть трагедии между целыми хоровыми песня­ми; эксод — целая часть трагедии, за которою уже нет хоровой песни; а из хоровых песен парод есть первая целая речь хора, стасим — хоровая песня без анапес­тов и трохеев26, а коммос — общий плач хора и со сцены. 25 Итак, о частях трагедии, которыми следует пользо­ваться [как образующими], мы упомянули выше, а части, па которые она разделяется по объему, указаны сейчас. 13. А к чему следует стремиться и чего остерегать-· ся при складывании сказаний и откуда произойдет дей­ствие трагедии, об этом нужно сказать теперь, тотчас после уже сказанного. зо Так как составу наилучшей трагедии надлежит быть пе простым, а сплетенным, и так как при этом он дол­жен подражать [действию, вызывающему] страх и со-· страдание (ибо в этом особенность данного подража­ния), то очевидно, что не следует: ни чтобы достойпыо люди являлись переходящими от счастья к несчастью, 85 так как это не страшно и не жалко, а только возмути­тельно; ни чтобы дурные люди переходили от песчастья к счастью, ибо это уж всего более чуждо трагедии, так как не включает ничего, что пужпо,— пи человеколю-1453п бия, ни сострадания, ни страха; ни чтобы слишком дурной человек переходил от счастья к несчастью, ибо такой склад хоть и включал бы человеколюбие, но по [включал бы] ни сострадапия, ни страха, ибо состра-дапие бывает лишь к незаслуженно страдающему, а 5 страх — за подобного себе, стало быть, такое событие не вызовет ни сострадания, ни страха. Остается сред­нее между этими [крайностями]: такой человек, κοτυ-ч 658 рый ne отличается ни добродетелью, ни праведностью, и в несчастье попадает не из-за порочности и подлости, а в силу какой-то ошибки (hamartia) 27, быв до этого в великой славе и счастье, как Эдип, Фиест и другие ю видные мужи из подобных родов. Итак, необходимо, чтобы хорошо составленное ска­зание было скорее простым, чем (как утверждают не­которые) двойным, и чтобы перемена в нем происходи­ла не от несчастья к счастью, а, наоборот, от счастья к несчастью и пе из-за порочности, а из-за большой ошибки [человека] такого, как сказано, а [если не та- is KoroJ, то скорее лучшего, чем худшего. Доказательства тому очевидны; ведь раньше поэты перебирали первые попавшиеся сказания, теперь же лучшие трагедии дер­жатся в кругу немногочисленных родов — например, об Ллкмеоне, Эдипе, Оресте, Мелеагре, Фиесте, Телефе и го других, кому довелось претерпеть или совершить ужас­ное. Итак, с точки зрения искусства лучшая трагедия — это [трагедия] именно такого склада. Поэтому ошиба­ются тс, кто винит Еврипида за то, что он так делает 25 в своих трагедиях и многие трагедии имеют у него ху­дой конец. Это, как сказано, правильно; а лучшее тому доказательство — в том, что на сценах и в состязаниях именно такие трагедии кажутся трагичнейшими, если правильно выполнены, и Еврипид кажется трагичней­шим из поэтов, даже если в остальном у него не все ладно. А на втором месте находится тот склад [траге- зо дни], который иные считают первым: двойной склад, как в «Одиссее», и с противоположным исходом для хо­роших и для дурных. Первая такая трагедия кажется лишь по слабодушию зрителей, ведь поэты [часто] сле­дуют за зрителями и поступают им в угоду. [В дейст- 35 вительности же] удовольствие такого рода свойственно не трагедии, а скорее комедии: ведь это там даже злей­шие враги по сказанию, как Орест и Эгисф, уходят иод конец [со сцены] друзьями и никто ни от кого не уми­рает 28. 14. Ужасное и жалостное может происходить от шзь зрелища, а может и от самого склада событий: это по­следнее важнее и [свойственно] лучшему поэту. В са­мом деле, сказание и без поглядеиия должно быть так сложено, чтобы от одного слушания этих событий можно ъ 059 было испытывать трепет и жалость о происходящем, как испытывает их тот, кто слушает сказание об Эди­пе. Достигать этого через зрелище — дело не [поэти­ческого] искусства, а скорее постановщика. А дости­гать через зрелище даже не ужасного, а только чудес-10 ного29 это совсем не имеет отношения к трагедии: ведь от трагедии нужно ожидать не всякого удовольствия, а лишь свойственного ей. Так, в трагедии поэт должен доставлять удовольствие от сострадания и страха че­рез подражание им, а это ясно значит, что эти [чувст­ва] он должен воплощать в событиях. Рассмотрим же, какое стечение действий кажется страшным и какое жалостным. Такие действия проис-i5 ходят непременно или между друзьями, или между врагами, или между ни друзьями, пи врагами. Если [так поступает] враг с врагом, то ни действие, ни на­мерение не [содержат] ничего жалостного, кроме стра­дания самого по себе. То же самое, [если так посту­пают] ни друзья, ни враги. Но когда страдание возни­кает среди близких — например, если брат брата, или 20 сын отца, или мать сына, или сын свою мать убивает, намеревается убить или делает что-то подобное,— то этого как раз и следует искать. [При этом] нельзя разрушать сказания, сохраненные преданием, такие, как смерть Клитемнестры от руки 25 Ореста или Эрифилы от руки Алкмеона: нужно уметь и самому делать находки, и преданием пользоваться искусно. А что такое «искусно», я [сейчас] поясню. Действия могут совершать, [во-первых], лица, которые знают и понимают, [что они делают] (так писали старые [поэты], так и Еврипид представил Медею, уби­вающую своих детей). А [во-вторых], может быть и ЙО так, что свое страшное дело они сделают в неведении и только потом узнают близость свою [к жертве] (та­ков Эдип у Софокла, впрочем, здесь деяние [вынесепо]. за пределы драмы, а в пределах трагедии таковы Алкме-он у Астидаманта или Телегон в «Рапеном Одиссее»30. яг» Третий случай — это когда кто-нибудь по неведению намеревается совершить непоправимое, но приходит к узнаванию раньше, чем это совершит. И других слу­чаев, кроме этих, быть не может, ибо необходимо или сделать что-то, или нет, или зная, или не зная. Из всего этого самое худшее — зная, намереваться [что-то сделать], однако же так и не сделать: это от-6С0 вратительно, по не трагично, так как здесь нет страсти. Поэтому так никто [из поэтов] не делает, разве что из- 1454.1 редка, например в «Антигоне», [где] Гемон [намерева­ется убить] Креопта31. Сделать что-то — это уже луч­ше. Еще того лучше — сделать, не зная, а сделав, уз­нать: ибо здесь и отвратительного нет, и узнавание 5 бывает разительно. Самый же сильный случай — послед­ний: я говорю о том, как, например, в «Кресфоите» 32 Мероиа намеревается убить своего сына, но не убива­ет его, а узнает, как в «Ифигеини» сестра узнает бра­та, а в «Гелле» — сын свою мать, которую он хотел было выдать. Вот почему, как уже сказано, трагедии пишутся лишь о немногих родах: [поэты] в своих по- 10 исках, руководимые но столько искусством, сколько случаем, напали на мысль черпать из сказаний именно такие [положения], и вот оказались принуждены обра­щаться лишь к тем семьям, в которых происходили по­добные страсти. Итак, о складе событий и о том, каковы должны быть сказания, сказано достаточно. is 15. Что касается характеров, то здесь следует иметь в виду четыре цели33. Первое и главное — характеры должны быть хорошими: [лицо] будет иметь характер, если, как сказано, обнаружит в своих речах или по­ступках какой-то выбор, [и оно будет иметь] хороший [характер], если хорошим [будет его выбор]. Это мо­жет быть во всяком человеке: и женщина бывает хо­рошая, и даже раб, хотя, быть может, первая и хуже 2о [мужчины], а второй и вовсе худ. Во-вторых, [харак­теры должны быть] сообразны: характер может быть мужественным, по, например, женскому [лицу] муже­ство и сила несообразны. В-третьих, характеры [долж­ны быть] похожи: ЭТО не то же самое, что делать их хорошими и сообразными, как сказано выше, а совсем 25 другое. В-четвертых, [характеры должпы быть] после­довательны: если даже лицо, представлеипое подража­нием, само непоследовательно, и такой характер лежит под [его поступками], то все же и непоследовательным оно должно быть последовательно. Пример низости ха­рактера, не вызванной необходимостью,— Менелай в «Оресте»; характера непристойного и несообразного — плач Одиссея в «Скилле» и речь Мелапиппы;· характо- до ра непоследовательного—«Ифигения в Авлиде»,-так 661 как умоляющая Ифигения совсем не похожа на ту, ка­кой она является вслед за тем 34. В характерах, как и в складе событий, всегда сле­дует искать или необходимого, ИЛИ вероятного, так что­бы такой-то говорил или делал такое-то по необходи­мости или вероятности и чтобы то-то происходило вслед за тем-то по необходимости или вероятности. Стало быть, очевидно, что и развязки сказаний должны выте­кать из самих сказаний, а не с помощью машины, как в «Медее» или в [сцене] отплытия в «Илиаде»35; ма­шиною же следует пользоваться [лишь] для [событий] за пределами драмы — для всего, что случилось прежде и чего человеку нельзя знать, или для всего, что слу­чится позже и нуждается в предсказашш и возвеще­нии [от богов] 36, ибо богам мы приписываем всеведе­ние. Ибо в событиях, [как и в характерах], не должно быть ничего нелогичного, в противном же случае [оно как раз и выносится] за пределы трагедии, как, напри­мер, в «Эдипе» Софокла37. А так как трагедия есть подражание [людям] луч­шим, [чем мы], то мы должны брать пример с хороших портретистов, которые, изображая индивидуальные чер­ты, делают [людей] похожими и в то же время краен-« вее. Так и поэт, подражая [людям, страдающим] гнев­ливостью, бесиечностыо и тому подобными недостатка­ми характера, должен представить их такими, каковы они есть, и в то же время [людьми] достойными; так, пример [изображения] жестокосердия [представили в] Ахилле Агафон и Гомер. Все сказанное [должны мы] иметь в виду, а кроме того, еще и [погрешности] против ощущений, необходимо вызываемых поэзией, ибо и здесь бывает много ошибок, но о них достаточно сказано в изданных [наших] сочинениях38· 16. Об узнавании уже было сказано, что это такое. Виды же узнавания [таковы]. Первое, самое неискусное, к которому чаще всего прибегают за недостатком средств,— это узнавание по приметам. Приметы бывают иногда природные (как «копье, какое носят Земнородные», или «звезды», ко­торые [называет] в «Фиесте» Каркин), а иногда при­обретенные, причем из них иные на себе (например, рубцы), а иные при себе (например, ожерелья или, как в «Тнро», [узнавание] по корытцу) 39. Но и этими ÜC2 [средствами] можно пользоваться и лучше и хуже — так Одиссей по его рубцу одним способом был узнан кормилицею, а другим способом — свинопасами 40; if когда [приметы являются только] для удостоверения, [как в последнем случае] и во всех ему подобных, то они менее искусны, а когда [являются сами собой] но ходу перелома, как в [сцене] омовения ног, то они лучше. Второе [узнавание] — то, которое присочинено са- зо мим поэтом, а потому неискусно. Этим способом Орест в «Ифигении» дает узнать, что он Орест41: Ифигения [здесь открывает себя] с помощью письма, а Орест — [тем, что он] говорит то, что угодно поэту, а не ска­занию. Поэтому такое узнавание недалеко ушло от :# вышеназванного, неудачного: [с таким же успехом] Орест мог бы иметь [приметы] и на себе ([сравни] «голос ткацкого челнока» в «Терее» Софокла) 42. Третье [узнавание] —через воспоминание, когда человек увидит что-то и расчувствуется: так в «Кии-рийцах» Дикеогена [герой] заплакал, увидев кар- К55а тину, а в «рассказе у Алкиноя» 43 зарыдал от воспоми­наний, слушая кифариста, и через это оба были узнаны. Четвертое [узнавание] — через умозаключение, как в «Хоэфорах» 44: «Пришел кто-то похожий [на меня], но похож [на меня] только Орест, стало быть, это при- 5 шел Орест». То же самое у софиста Полиида в связи с Ифигенией 45 — [там] Орест вполне естественно рас­суждает, что, как сестра его была принесена в жертву, так и ему придется претерпеть то же; и в «Тидее» Фео-декта [герой рассуждает], что пришел сюда отыски­вать сына и вот погибает сам; и в «Финеидах» 46 жен­щины, увидев местность, умозаключают о своей судь- ι о бе — здесь они были высажены, здесь им суждено и умереть. Есть еще и [пятое узпавание,] сложное — через ложное умозаключение собеседника, как в «Одиссее — ложном вестнике»: один говорит, что узнает лук, [ко­торого пе видал], а другой делает ложное умозаключе- 15 une, будто первый узнает его [как видевший] 47. Но [шестое,] лучшее из всех узнаваний — то, кото­рое [вытекает] из самих событий, поражая самой сво­ей естественностью, как в «Эдипе» Софокла и как в «Ифигении»: ведь так естественно, что она хочет пе­редать письмо домой. Только такие узнавания обходятся 663 20 без присочиненных примет и ожерелий; а на вто­ром месте [следуют узнавания] через умозаключение. 17. Складывая сказания и выражая их в словах, следует как можно [живее] представлять их перед гла­зами: тогда [поэт], словно сам присутствуя при собы­тиях, увидит их всего яснее и сможет приискать все 25 уместное и никак не упустить никаких противоречий. Доказательство этому — то, в чем упрекали Каркина: [у него] Амфиараи выходит из храма, но это остается непонятным для зрителя, который не видел, [как он туда входил], поэтому зрители остались недовольны48 и драма провалилась. Даже жесты должны, сколько зо возможно, помогать выражению; более всего доверия вызывают те поэты, у которых одна природа в страс­тях [с выводимыми лицами]: неподдельнее всего вол­нует тот, кто сам волнуется, и приводит в гпев тот, кто сам сердится. Поэтому поэзия — удел человека или ода­ренного, или одержимого49: первые способны к [ду­шевной] гибкости, а вторые — к исступлению. Содержание [драм, как взятое из предания, так] и 35 вымышленное, поэт при сочинении должен представ-1455ь лять [сперва] в общем виде, а уже потом наполнять вставками и распространять. «Рассматривать в общем виде» — [что это значит], я покажу на примере «Ифи-гении». Некую девушку приносили в жертву, но неза­метно для жертвоприносителей она исчезла, была по­селена в другом краю, где был обычай приносить чу-5 жестранцев в жертву богине, и стала жрицею при этой службе; спустя какое-то время случилось туда явиться брату этой жрицы (а что побудил его на это бог но такой-то причине и что пришел он за тем-то и тем-то,— это к делу не относится); по приходе своем он был схвачен, назначен в жертву, но дал себя узнать (по Евриниду или по Полииду, естественным образом ска-10 зав, что и ему, стало быть, суждено быть принесенным в жертву, как и его сестре); и это было причиною спа­сения. Лишь после этого следует, подставив имена, приступать к вставкам, но так, чтобы опи были к мес­ту,— таковы [в случае] с Орестом безумие, из-за ко­торого он был схвачен, и спасение его посредством очи­щения. Таким образом, в драмах вставки коротки, эпос же, [наоборот], ими растягивается. Содержание «Одиссеи», 6G4 пеобширно: некоторый человек много лет [странствует] на чужбине, его подстерегает Посидон, он одинок, а дома у него получается так, что женихи расточают его добро и злоумышляют против его сына; и вот он воз- 2о вращается, выйдя из бури, открывается некоторым, на­падает на врагов и сам спасен, а их истребляет. Вот, собственно, [содержание «Одиссеи»], а все прочее — вставки. 18. Всякая трагедия состоит из завязки (desis) и развязки (lysis). To, что находится вне [драмы], а 25 часто также кое-что из того, что внутри,— это завязка; а все остальное — это развязка. Завязкой я называю то, что [простирается] от начала [трагедии] до той ее части, на рубеже которой начинается переход к счастью [от несчастья или от счастья к несчастью]; развязкой же — всё от пачала этого перехода и до конца. Так, в «Линкее» Феодекта завязка — всо предваритель­ные события, захват младенца, затем самих [роди-телей], развязка же —от обвинения в убийстве до кон­ца 50. Видов трагедии — четыре (столько те было указа­но π частей) 51: [трагедия] сплетенная, в которой всё есть перелом и узнавание; [трагедия] страдапий, как об Аянте и об Иксионе; [трагедия] характеров, как \ши «Фтиотиянки» и «Полей»; [трагедия] чудесного, как «Форкиды», «Прометей», все [действие которых проис­ходит] в Лиде. Лучше стараться соединять все эти [свойства], а если это невозможно, то хотя бы поболь­ше и поважнее, особенно теперь, когда так несправед­ливо нападают на поэтов: были хорошие поэты по вся­кой части [трагедии порознь], а теперь требуют, чтобы 5 один [человек] превзошел каждого из них в лучшем его [достоинстве]. Называть трагедии различными или одинаковыми мы вправе не по чему иному, как по их сказанию, то есть они [одинаковы, если в них] одинаковы узел и развязка. Многие завязывают узел хорошо, а развязы­вают плохо; а нужно всегда преуспевать и в том и в другом. Нужно помнить и то, о чем говорилось не раз, и не ю сочинять трагедии с эпическим составом (эпичесшш, то есть состоящим из многих сказаний), как если бы, например, кто-нибудь взял [для трагедии] целиком 605 все сказание «Илиады»52. Там, [в эпосе], из-за общей пространности каждая часть получает подобающий объ­ем; в драмах же получается совсем не то, на что рас-йЬ считывает [поэт]. Доказательство — то, что, сколько поэтов ни представляли «разрушение Илиона» цели­ком, а не по частям, как Еврипид, или «Ниобу» [цели­ком] , а не так, как Эсхил 53, все они проваливались или не выдерживали состязания, ведь из-за одного этого провалился даже Агафон. Между тем они отлично уме­ли и переломами, и простыми событиями достигать то­го го, чего добивались,— трагизма и [хотя бы] человеко­любия (а это бывает, когда человек умный, но с поро­ком, как Сизиф, оказывается обманут, или человек му­жественный, но несправедливый,— побеждеп: ведь ни то ни другое не противоречит вероятности; по Агафо­нову слову 54, «вероятно и то, что много происходит не­вероятного»). 25 Также и хор следует считать одним из актеров, что­бы он был частицей целого и участвовал в действии но так, как у Еврипида, а так, как у Софокла. У прочих же поэтов песни хора не больше связаны со своим ска­занием, чем с [любой] другой трагедией, потому они и яо поют вставочные песни55, а начало этому положил Агафоп. А между тем какая разница, петь ли вставоч­ные песни пли пристраивать из трагедии в трагедию целый монолог или даже эпизод? 19. Итак, о всем прочем уже сказано; осталось ска-35 зать о речи и о мысли. Однако о том, что касается мыс­ли, следует говорить в риторике, так как это принад­лежность ее учения. К [области] мысли относится все, что должно быть достигнуто словом; части же этой за­дачи — доказывать и опровергать, возбуждать страсти 145оь (такие, как сострадание, страх, гнев и тому подобные), а также возвеличивать и умалять. Разумеется, и при [изображении] событий, когда нужно представить жа­лостное или страшное, великое или обыкновенное, сле­дует исходить из тех же понятий (ideai); разница, од-5 нако же, в том, что [события] должны быть явпы и без поучения, а [мысли, содержащиеся в] речи, дол­жны представляться через говорящего и возникать по ходу его речи. В самом деле, в чем была бы задача го­ворящего, если бы и без его речей [все] представля­лось бы как надо? 56 666 В том, что касается речи, [также] есть один вопрос, принадлежащий [не поэтике, а] искусству произнесе­ния и знатокам его строя. Это [иптонационные] оборо- ю ты речи: что есть приказание, мольба, рассказ, угроза, вопрос, ответ и тому подобное. Знание и незнание та­ких вещей не навлекает на поэтическое искусство ни­какого упрека, стоящего внимания. Действительно, можно ли счесть ошибкой то, в чем Протагор упрека- is ет [Гомера], будто в словах «Гнев, богиня, воспой...» он хочет выразить мольбу, а выражает приказание, ибо-де указывать, что делать и чего не делать, есть прика­зание 57. Оставим же это рассмотрение в стороне, как [относящееся] не к поэтике, а к другой науке. 20. Речь в целом имеет следующие части: букву, го слог, связку, член, имя, глагол, отклонение, высказы­вание. Буква (stoikheion) есть неделимый звук, но не вся­кий, а такой, из которого может явиться звук осмыс­ленный (phönö synete): ведь и у животных есть неде­лимые звуки, по ни одного из них я не называю бук­вою. Буквы делятся на гласные, полугласные и без- 25 гласные. Гласная — та, которая дает слышимый звук без толчка [языком] ; полугласная — та, которая дает слышимый звук при толчке языком, как Σ и Р; без­гласная—та, которая [даже] при толчке сама звука не дает, но становится слышимой рядом с другими бук- зо вами, дающими звук, как Г и Δ. Все они различаются по положению рта, по месту [образования], по густо­те и легкости [придыхания], по долготе и краткости, по острому, тяжелому и среднему [ударению] ; но под­робности этого следует рассматривать в метрике. Слог есть незначащий звук (phöne asemos), сложен­ный из букв безгласной и имеющей слышимый звук, 35 [будь то гласная или полугласная] : ибо ГР и без Λ — слог, и с Λ — слог (а именно ГРА). Впрочем, рассмот­рение различий слогов тоже относится к метрике. Связка (syndesmos) есть [1] незначащий звук, ко­торый не мешает и не содействует сложению единого значащего звука (phöne semantike), возникшего из мно- U57a гих звуков: [он ставится] и на концах и в середине предложения, хотя в начале его пе может стоять сам по себе, [а только при другом слове], как men, de, toi, de. Или это [2] незначащий звук, который из нескольких & «67 значащих звуков может образовать одип зпачащтш звук, [как amphi, peri и тому подобное]58; Член (arthron) есть [1] незначащий звук, показы­вающий начало, конец или разделение высказывания59. Или это [2] незначащий звук, который пе мешает и не содействует [сложению] единого значащего звука из многих звуков и может ставиться и на концах и в се­редине [высказывания]. 10 Имя есть звук сложный, значащий, без [признака] времени и такой, части которого сами по себе незнача­щи (в самом деле, [даже] в составпых словах мы по пользуемся [частями их] как самостоятельно знача­щими: в [имени] «Феодор» [слово] «дор», [то есть дар], значения не имеет) 60. Глагол есть звук сложный, значащий, с [признаком] 15 времени и такой, части которого сами по себе незнача­щи, как и в именах. Так, [слова] «человек» или «бе­лый» не означают времени, а «идет» или «пришел» оз­начают сверх всего настоящее время или прошедшее. Отклонение (ptosis) имени или глагола61 — ото ког­да они означают «кого? кому?» и тому подобное, или 2ù же «один» или «много» (например, «люди» и «чело­век»), или же [способ] произнесения (например, воп­рос или приказание: «пришел?» или «иди!» —будут глагольными отклонениями именно такого рода). Высказывание же (logos) есть звук сложный, зна­чащий и такой, части которого и сами по себе значащи 25 (ибо хотя не всякое высказывание составляется из гла­голов и имен, но может быть и без глаголов, как, напри­мер, определение человека 62, однако значащие части в нем будут всегда), например в [высказывании] «Клс-он идет» [слово] «Клеон». Высказывание едино, [но] в двух различных смыслах: или как обозначение чего-зо то одного, или как соединение многого — так, «Илиа­да» едина как соединение, а [определение] человека — как обозначение одного 03. 21. Имя бывает двух видов: простое и сложное. Про­стым я называю то, которое состоит из частей незнача­щих, например «земля»; сложное же состоит или из ча­сти значащей и незначащей (то есть имеющей и не имеющей [самостоятельного] значения вне данного 35 слова), или из [нескольких] значащих [частей]: час­тей таких может быть и три, и четыре, и более, как во 608 многих величавых словах, [например] «Гермокаико-ксаиф» 64. Всякое имя есть или общеупотребительное, или ред­кое, или переносное, или украшательное65, или сочи­ненное, или удлиненное, или укороченное, или изме­ненное. Общеупотребительным (kyrion) словом я называю такое, которым пользуются все; редким (glötta) — та­кое, которым не все; поэтому ясно, что одно и то же слово может быть и общеупотребительным и редким, но не у одних и тех же [людей]; так, слово sigynon (дротик) для жителей Кипра общеупотребительное, а для нас редкое. Переносное слово (metaphora) — это несвойствен­ное имя, перенесенное с рода на вид, или с вида на род, или с вида на вид, или по аналогии. С рода на вид — под этим я имею в виду [такие случаи], как «Вон и корабль мой стоит...» 66, ибо «стоять на якоре» есть частный случай от «стоять [вообще]». С вида на род—[это, например], «...Тысячи славных дел свер­шены Одиссеем» 67, ибо «тысячи» есть [частный случай от] «много», и поэтому [это слово] употреблено здесь вместо «много». С вида на вид— это, например, «медью вычерпнув душу» и «[воду от струй] отсекши безус-тальной медью» 68: в первом случае «вычерпнуть» ска­зано вместо «отсечь», во втором — «отсечь» вместо «вы­черпнуть», потому что и то и другое означает «отъять». Λ «по аналогии» — здесь я имею в виду [тот случай], когда второе так относится к первому, как четвертое к третьему, и поэтому [писатель] может сказать вместо второго четвертое или вместо четвертого второе. Иног­да к этому прибавляется и то [слово], к которому от­носится подмененное: например, чаша так относится к Дионису, как щит к Аресу, поэтому можно назвать ча­шу «щитом Диониса», а щит — «чашей Ареса»; или, [например], старость так [относится] к жизни, как вечер к дню, поэтому можно назвать вечер «старостью дня» (или так, как у Эмпедокла), а старость—«вече­ром жизни» или «закатом жизни» 69. Некоторые из со­относимых понятий не имеют постоянного имени, од­нако и они могут имеповаться по аналогии: например, когда [сеятель] разбрасывает свои семена, то [это на­зывается] «сеять», а когда солнце — свои лучи, то это названия не имеет, но так как [действие] это так 669 же относится к солнцу, как сеяние к сеятелю, то и го-30 ворится «сея богоданный свет» 70. Таким переносным оборотом можно пользоваться и по-другому: прибавив несвойственное [слово], отнять [этим] часть собствен­ного [значения], например назвать щит пе «чашею Ареса», а «[чашею] не для вина». Сочиненное слово — это такое, которое вовсе никем не употребляется, а вводится самим поэтом (бывают, по-видимому, и такие), например «рожонки» вместо «рога» или «молебник» вместо «жрец» 7l. 35 Удлиненное или укороченное слово [получается] так: первое — если сделать гласную более долгой, чем свойственно, или вставить [лишний] слог; второе — 1458а если от слова что-нибудь отнять. Удлиненное — это, например, polëos вместо poleos и PeleïadeQ вместо Peleidou; укороченное — например, kri, dö и [ops в сло­вах] mia ginetai amphoterön ops72. Измененное слово — это когда в употребительном слове одна часть оставляется, а другая сочиняется, на­пример dexiteron cata mazon вместо dexion73. 5 Имепа сами по себе бывают мужские, женские и средние. Мужские — те, которые кончаются на N, I* [и Σ], а также на Ψ и Ξ — две буквы, в которые вхо-10 дит Σ. Женские — те, которые кончаются на гласные: на всегда долгие II и £2, а из удлиняющихся — на Λ (таким образом, число мужских и женских окончаний одинаково, ибо Ψ и Ξ — это то же самое, что Σ). Пи на безгласные, ни на краткие гласные не кончается ни 15 одно имя; на I — только три (meli, commi и peperi), на Y — пять. Средние же имена кончаются и на эти буквы, и на [Л], Ν, [Ρ], Σ. 22. Достоинство речи — быть ясной и не быть низ­кой. Самая ясная речь — та, которая состоит из обще­го употребительных слов, но она низка; пример ее — поэзия Клеофонта и Сфенела74· [Поэтому] речь тор­жественная и уклоняющаяся от обыденной — та, ко­торая пользуется и необычными словами; а необыч­ными я называю редкие, переноспые, удлиненные и все [прочие], кроме общеупотребительных. Однако 25 осли все сочинить так, то получится или загадка, или варваризм: из переносных слов — загадка, а из ред­ких — варваризм. Действительно, в загадке сущность состоит в том, чтобы говорить о действительном, сое-. 670 дипяя невозможное,— сочетанием [общеупотребитель­ных] слов этого сделать пельзя, [сочетанием же] пе-репосных слов можно, например: «Видел я мужа, огнем прилепившего медь к человеку»75 и тому по- зо добное. А из редких слов возникает варваризм. Поэтому следует так или иначе смешивать одно с другим: с одной стороны, слова редкие, переносные, украшательные и иные вышеперечисленные сделают речь не обыденной и не низкой; с другой стороны, слова общеупотребительные [придадут ей] ясность. В пемалой мере этому [сочетанию] ясности и необы-деиности речи способствуют слова удлиненные, усе- 35 ченные и измспепные: такие слова по несходству сво- 145вь ему с общеупотребительными будут непривычны и сделают [речь] необыденной, а по общности своей с привычпыми [придадут ей] ясность. Поэтому несправедливы упреки тех, кто осуждает 5 такого рода слог и осмеивает поэтов в комедиях, как Евклид Старший76, [говоривший], что нетрудпое де­ло—сочинять [стихи], если позволят удлинять [глас­ные] сколько угодно, и высмеявший это в [собствен­ном своем] слоге: Э-апихара я видел в пути его к Ма-арафону... и Чс-смерица его совсем пе пе-е по вкусу... ю Конечно, пользоваться таким приемом напоказ — смешно; но ведь мера — это общее [требование и для] всех [других] видов [слова]: кто воспользовался бы неуместно и нарочито смешно переносными, редкими и прочими словами, тот достиг бы такого же [эффек­та, как Евклид]. Уместное же [употребление их] — is совсем другое дело; это можно видеть по эпическим стихам, вставляя в их размер [иные] слова,— доста­точно вместо редкого, переносного или какого-нибудь иного слова подставить общеупотребительное, и видно будет, что мы говорим правду. Так, у Эсхила и Еврп-ннда есть один и тот же ямбический стих, и только одно слово в нем переменено из обычного и общеупо­требительного на редкое, но уже от этого один стих 20 кажется прекрасным, а другой — пошлым. А именно у Эсхила в «Филоктете» сказано: Снедает язва плоть ноги моей, 671 а у Еврииида вместо «снедает» (esthiei) поставлено «смакует» (thoiiiatai) 77. Точно так же можно в стих Что же? меня малорослый урод, человечишка хилы»... подставить общеупотребительные слова: Что же? меня ничтожный урод, человек незаметный... а стих К пей неказистую двинул скамью и крошечный столик... [переделать так:] К ней некрасивую двинул скамью и маленький столик... а вместо «моют брега» [сказать] «кричат берега»78. Лрифрад79 высмеивает трагиков еще и за то, что они пользуются такими оборотами, которых никто по употребил бы в разговоре, например dömatön аро вместо аро dömatön или sethen, или egö de nin, или Achileös péri вместо peri Achilleös и тому подобное; но ведь все это [как раз своею необщеупотребителыю-стыо и создает необыденную речь, а [насмешнику] это невдомек. Важно бывает уместно пользоваться всеми выше­сказанными [приемами], а также словами сложными или редкими, но важнее всего — переносными: ибо только это нельзя перенять у другого, это признак [лишь собственного] дарования — в самом деле, [что­бы] хорошо переносить [значения, нужно уметь] под­мечать сходное [в предметах]. Сложные слова лучше всего подходят для дифирамбов, редкие — для герои­ческих стихов, перепосные — для ямбических. [Дей­ствительно], в героических стихах пригодно все, что нами перечислено, тогда как в ямбических ради сколь можно большего подражания [разговорной] речи са­мые подходящие из слов — те, которыми можно поль­зоваться и в разговоре, то есть общеупотребительные, переносные и украшателыше. Итак, о трагедии и о подражании посредством дей­ствия ограничимся тем, что сказано. 23. Относительно же поэзии повествовательной и· подражающей посредством метра очевидно следующее: сказания в ней следует складывать драматичные — вокруг одного действия, целого и законченного, [то 072 есть] имеющего пачало, середину и конец, чтобы вы­зывать свойственное ей удовольствие, подобно единому il целому живому существу; и они не должны похо­дить на обычные истории, в которых приходится опи­сывать не единое действие, а единое время и все в пем приключившееся с одним или со многими, хотя бы меж собою это было [связано] лишь случайно, ибо, как, например, морская битва при Саламине и битва с карфагенянами в Сицилии случились одновремен­но80, нимало не имея общей цели, так и в смене вре­мени иногда случается одно за другим без всякой еди­ной цели. Однако едва ли не большинство поэтов де­лают именно так. Оттого-то Гомер, как сказано81, и здесь богоподобен по сравпению с другими: он не взялся сочинять про всю войну, хоть она имела и па­чало и конец (ибо слишком она была бы велика и не-удобообозрима, а в умеренном объеме — [слишком] пестра и потому запутана), — нет, он взял одну [лишь] ее часть, а многими остальными воспользо­вался как вставками для перебивки произведения (на­пример, перечнем кораблей, а также другими встав­ками) 82. Остальные же [эпические поэты] сочиняют об одном герое, об одном времени, [а если] об одном действии, [то] о многосоставном, как, например, сочи­нитель «Киприй» и «Малой Илиады» 83. Потому-то из «Илиады» и «Одиссеи» можно сделать разве что одну-две трагедии из каждой, между тем как и из «Кип­рий» [их вышло] немало, и из «Малой Илиады» но меньше восьми, например «Суд об оружии», «Филок-тет», «Неоптолсм», «Еврнпил», «Нищенство», «Лако-няпки», «Разрушение Илиоиа» и «Отплытие», а также «Синон», а также «Трояшш» 84. 24. Кроме того, эпопея должна иметь те же виды, что и трагедия (то есть [быть] или простой, или спле­тенной, или [эпопеей] характеров, или [эпопеей] страстей), и те же части (кроме лишь музыки и зре­лища), ибо в ней нужны и переломы, и узнавания, и страсти, да и мысли и речь должны быть хороши. Все это впервые и отлично использовал еще Гомер, ибо из двух его поэм «Илиада» есть простая [эпопея] страстей, а «Одиссея» — сплетенная (ибо она вся из узнавапий85) [энопея] характеров, да и речью и мыслью они выше всех. 22 Аристотель, т, 4 673 Отличается же эпопея [от трагедии] длиной сво­его склада и метром. О пределе этой длины достаточно сказанного: надо, чтобы можно было сразу охватить взглядом и начало и копец; а это было бы возможно, го если бы склад эпопей был короче древних86 и при­ближался бы к объему трагедий, даваемых за одпо представление. Но и в силу самой этой растяжимости объема эпопея обладает одним важным свойством: ведь в трагедии невозможно подражать многим ча-25 стям [действия], совершающимся одновременно, а можно только той части, которую [представляет] сцена и [ведут] актеры; в эпопее же, так как это рас­сказ, можно сочинять многие части совершающимися одновременно, и от них-то (если только опи уместны) разрастается объем поэмы. Л это дает ей преимущест­во в великолепии, в переменчивом [воздействии] на зо слушателя и в разнообразии вводимых вставок, а ведь в трагедиях приводит к провалу именно скоро пресы­щающее однообразие. А метр [в эпосе] установился в результате опыта героический87: в самом деле, если бы кто совершал повествовательное подражание другим метром или многими метрами, это показалось бы несообразным. 35 Действительно, героический метр — самый устойчивый и веский, потому он и принимает в себя охотнее всего слова редкие и переносные, так как [и это тоже со­ставляет] преимущественную особенность повествова­тельного подражания. А ямб и тетраметр88 — размеры подвижные и удобны один для действий, другой для 14б0а пляски; смешение же размеров, как у Херемона, еще того неуместнее. Вот почему никто не сочинял длин­ного склада иначе, как героическим метром: сама при­рода, как сказано, научила подбирать к такому [складу] подходящий метр. 5 Гомер в числе прочего достоин всяческой похвалы и за то, что он единственный среди поэтов знает* что иужно ему, [поэту], делать [в поэме]. А нужно поэту как можно меньше говорить самому, ибо не в этом состоит его подражательство. И вот прочие поэты са­ми выставляются напоказ во всем [своем повествова­нии], а подражают лишь немного и немногому; Гомер ю же после малого запева сразу вводит героя или ге­роиню пли иной какой характер, по непременно с ха­рактером и никого без характера! Ü74 Сочинять чудесное надобно и в трагедиях, но в эпопее еще охотнее допускается немыслимое, а оно-то и есть главная причина чудесного. [Происходит это] оттого, что мы не видим [воочию] действующего ли­ца: погоня за Гектором на сцене показалась бы смеш­ной — все стоят и не гонятся, а один кивком подает им знак,— в эпосе же это незаметно89. [А само по себе] чудесное приятно; это видно из того, что все рассказчики, чтобы понравиться, приви­рают. Как надобно говорить [такую] неправду,— этому лучше всего научил всех остальных Гомер. Де­лается это путем ложного умозаключения. Люди ду­мают, что если есть (или возникает) одно, то есть (или возникает) и другое, и поэтому если есть по­следнее, то есть (или возникает) и первое. А это не­верно; поэтому если первое неверно, то, [даже] если есть последнее, не нужно примысливать, будто есть (или возникает) и первое; а ведь наша душа, зная, что последнее воистину есть, как раз и делает лож­ное умозаключение, будто и первое есть. Пример то­му — из «Омовения» 90. [Вообще] невозможное, но вероятное (eicota) сле­дует предпочитать возможному, но неубедительному (apithaiia). [Конечно], не следует складывать рассказы (logoi) из частей немыслимых (aloga); лучше всего, когда в них нет ничего немыслимого, а если что и есть, то за пределами [данного] сказания (таково, например, не­ведение Эдипа о том, как погиб Лаий), а не в самой драме (как в «Электре» рассказ о пифийских играх или в «Мисийцах» — немой, пришедший из Тегеи в Мисшо) 9l; и смешно ссылаться, будто иначе разруши­лось бы сказание, потому что за такие сказания не надо было браться с самого начала. Но если уж сказа­ние взято и кажется [в таком виде] осмысленнее, то па до брать и нелепое: ведь и в «Одиссее» высадка [на Итаку] настолько немыслима92, что, возьмись за нее дурной сочинитель, она была бы явно нестерпима, а тут поэт делает нелепое незаметным, скрашивая его другими достоинствами. Что же касается речи, то над нею нужно особенно трудиться в частях, лишенных действия и не замеча­тельных ни по характерам, ни по мыслям; и наобо-22* 675 рот, слишком блестящая речь заслоняет собою и ха­рактеры и мысли. 25. Что же касается возражений [против поэзии] и опровержении их, то из следующего рассмотрения станет ясно, скольких и каких родов они бывают. Так как поэт есть подражатель93 (подобно живо­писцу или иному делателю изображении), то он все-jo гда неизбежно должен подражать одному из трех: или тому, как было и есть; или тому, как говорится и ка­жется; или тому, как должно быть. А выражается это [или обыкновенной)] речью, или словами редкими или переносными: есть много необычностей речи, и мы дозволяем их поэтам. Кроме того, правильность в поэзии и политике, в поэзии и любом другом искус-is стве — вещи разные. Да и в самой поэзии ошибки бы­вают двоякие, одни по существу ее, другие случайные: если поэт выберет для подражания [правильный предмет, по не совладает с подражанием но| 94 сла­бости сил, то это ошибка самой поэзии; если же он выбор сделает неправильный (папример, копя, вски­нувшего сразу обе правые ноги, или что-нибудь оши­бочное по части врачебного или какого иного отдель-20 иого искусства) или сочинит что-нибудь [вообще] не­возможное, то это [ошибка] не но существу поэзии. Таковы те точки зрения, с которых следует опровер­гать упреки, содержащиеся в возражениях. |1| Прежде всего [упреки], относящиеся к самому искусству. [Конечно], если [поэт] сочиняет невозмож­ное, он делает ошибку; но если [благодаря этому] он достигает вышеназванной цели искусства, то есть де­за лает разительнее эту или иную часть произведения, то он поступает правильно. Пример — погоня за Гек­тором. Однако же если возможно было более или менее достичь этой цели, пе противореча соответствен­ному искусству, то ошибка допущена неправильно, ибо следует по возможности совсем пе допускать ошибок. [2J Далее, [нужно смотреть], какова ошибка — по существу искусства или случайная. В самом деле, зо ошибка меньше, если поэт не знал, что лань не имеет рогов, чем если он опишет ее неподражательно95· [3] К тому же на упрек, что [поэт подражает] не так, как есть, можно возразить, что [он подражает тому], как должно быть: так, Софокл говорил, что ϋ7ϋ сочиняет людей такими, как они должны быть, а Еври-пид — как опи есть. [4] Если же [нельзя сослаться] ни на то, пи на 35 другое, [то можно возразить], что так говорят: па-пример, о богах говорят, может быть, не лучше [того, что есть], и [даже] не то, что есть, а то, что имел в виду Ксенофан96, но все-таки так говорят. [5] А иное, может быть, [тоже] не лучше [того, что 14С4|> есть], по так было в свое время; например, об оружии [сказано]: «Копья их прямо стояли, вонзенные древ­ками в землю» 97, но таков был тогда обычай, как и в паши дни у иллирийцев. [6] Л о том, хорошо или нехорошо что-то кем-то сказано или сделано, надо судить, глядя не только на 5 сказанное или сделанное — достойно оно или дурно,— но и на лицо, действующее или говорящее, и на то, кому, когда, как и для чего было это сказано или сде­лано, например не для того ли, чтобы достигнуть луч­шего блага или избежать худшего зла? [7] А иные упреки можно опровергать, обращая внимание на особенности речи, например на редкие ю слова: «В самом начале на месков напал он...», ведь, может быть, «мески» здесь не мулы, а стражи; или о Долоне: «Видом своим человек непригожий...»98— [мо­жет быть, имеется в виду] не нескладное тело, а бе­зобразное лицо, как на Крите говорят «видный» [в значении] «красивый лицом»; или «крепче вина замешай...» не значит «неразбавленного вина», словно i5 пьяницам, а значит «ловчее замешай». [8] А иное сказано переносными словами, напри­мер: «Все, и блаженные боги, и коинодоспешные му­жи, спали в ту ночь...» — и тотчас затем: «Сколько он раз пи осматривал поле троян, удивлялся звуку сви­релей, цевниц...» ", ибо здесь «все» сказано в перенос­ном смысле вместо «многие», так как «всё» есть част­ный случай «многого». Точно так же «И единый чуж- 2о дается...» сказано в переносном смысле, так как «самое известное» есть частпый случай «единствен­ного» 10°. [9] [А иное решается переменою] надстрочных знаков, как Гиппий Фасосский поступил в словах «didomen de hoi» и «to men hou katapythetai ombrôi» IOi. [10] А иное.— [переменой] знаков препинания, как у Эмпедокла: «Смертным вдруг оказалось, что 677 прежде было бессмертным, чистое; прежде смеша-* лось...» 102 25 [H] A иное — двусмысленностью [слов], напри­мер: «более двух уже долей» 103, где «более» сказано двусмысленно. [12] А иное — обычаями [языка]: так, смесь вина с водой мы все же называем «вином», и по этой же причине сказано: «Окрест ноги оловянную, новую ко-вань поножу»; так, медниками мы называем и желе­зо зоделов, и поэтому же сказано, что Ганимед — «вино­черпий» Зевса, хотя боги не пьют вина104; а может быть, это и переносное словоупотребление. Но в любом случае, когда кажется, что в слове есть противоречие, следует подумать, сколько значе­нии может оно принять в данном высказывании: на­пример, в выражении «и она-то копье удержала» 105 сколько значений может принять слово «удержать». Так поступать вернее всего в противоположность то-35 му, как иные, по словам Главкона106, [сами] делают неразумное предположение, сами его осуждают, а по-14б1ь том делают выводы и если они противоречат их мне­нию, то порицают [поэта], словно это он сказал то, что пришло им в голову. Так случилось с Икарнем: 5 считают, будто он был лаконянин, и поэтому-де стран­но, что с ним не встретился Телемах, придя в Лакеде-моп. Но быть может, было так, как говорят кефалле-няне,— что это у пих взял себе жену Одиссей 107 и что [отца ее звали] Икадий, а не Икарий; так что возра­жение, по-видимому, явилось из-за ошибки. Вообще же невозможное (adynaton) в поэзии еле-40 дует сводить или к тому, что лучше [действительно­сти], или к тому, что думают [о ней], ибо в поэзии предпочтительнее невозможное, но убедительное воз­можному, но неубедительному. [Так, невозможно], чтобы существовали такие [люди], каких писал Зев-ксид, но оно и лучше, так как [произведение искус­ства] должно превосходить образец. А немыслимое is (alogon) [следует сводить] к тому, что говорят, между прочим, и потому, что не всегда оно немыслимо: ведь «вероятно и то, что много происходит невероятного» 108. А противоречиво сказанное [следует] рассматривать так же, как при опровержениях в рассуждениях,— [точно ли сказано] одно и то же, и об одном и том же, и одним и тем же образом? — чтобы [увериться, 678 что поэт действительно] противоречит или сам себе, или разумному предположению [слушателя]. Но и в бессмысленности, и в безнравственности упрек справедлив, если [поэт] без всякой на то необ­ходимости допускает противное смыслу (как Еврипид [появление] Эгея) или противное нравственности (как [он же] в «Оресте» низость Менелая) 109. Итак, упреки [поэзии] предъявляются пяти родов: за невозможное, за немыслимое, за вредное [нравст­венности], за противоречивое, за противное правилам искусства. А опровергать их следует с перечисленных нами точек зрения, которых двенадцать. 26. Кто-нибудь может задаться вопросом: что лучше — эпическое подражание или трагическое? В самом деле, если лучше то, что менее тяжеловесно, ибо оно всегда предполагает лучших зрителей, то со­вершенно ясно, что [поэзия], подражающая [реши­тельно] во всем, тяжеловесна. Так [иные исполните­ли], словно их не поймут, если опи ничего не приба­вят от себя, стараются как можпо больше двигаться, подобно дурным флейтистам, которые вертятся волч­ком, изображая [метаемый] диск, и вцепляются в ко­рифея, исполняя «Скиллу». Вот такова, [говорят], и трагедия, каковы были для старинных актеров поз­днейшие (ведь и Минниск обзывал Каллиппида обезьяной за то, что тот слишком переигрывал, и о Инндаре молва была такая же) по: как младшие [ак­теры] к старшим, так и все искусство [трагедии] от­носится к [искусству] эпоса. Последнее, говорят, рас­считано на достойных зрителей, пе нуждающихся в [актерских] ужимках, трагедия же — на простолюдье. А если она тяжеловесна, то ясно, что она хуже. Но прежде всего это упрек не поэтическому искус­ству, а исполнительскому, а делать лишние движения может и рапсод (как делал Сосистрат), может и пе­вец (как Мнасифей Опунтский) |и. Далее, и движение можно отвергать пе всякое — не пляску же, напри­мер,— а только [то, которое свойственно] дурным лю­дям: так, и Каллиппида упрекали, и других теперь упрекают за то, что опи пе умеют подражать [движе­ниям] порядочных женщин. А потом, трагедия и без движений делает свое дело пе хуже, чем эпопея, ведь и при чтении бывает видно, какова она. Стало быть 679 если трагедия лучше во всем остальном, то этот [упрек] может ее миновать. [А во всем остальном трагедия лучше прежде все-j5 го] потому, что в ней есть все то же, что в эпопее, даже [эпическим] метром пользоваться в ее власти П2, но, сверх того, немалую часть ее [составляют [ зре­лище и музыка, благодаря которой удовольствие осо­бенно наглядно. Далее, наглядностью она обладает как при чтении, так и в действии. Потом, цели подража­ния она достигает при наименьшем объеме, а [все] 14«2ь сосредоточенное бывает приятнее, чем растянутое на долгое время: что, если бы кто-нибудь переложил Со-фоклова «Эдипа» в эпос величиной с «Илиаду»? И по­том, в эпическом подражании меньше единства (дока­зательство тому — из всякого эпического подражания 5 получается несколько трагедий), а потому, если [эпи­ческие поэты] ограничатся только одним сказанием, то оно или покажется куцым из-за краткости изложе­ния, или водянистым из-за протяжности [эпическою] метра; если же сказание у них будет сложено из не­скольких действий, то [случай будет] такой, как в «Илиаде» с «Одиссеей», которые имеют мпого [от-ю дельных] частей, каждая из которых сама по себе до­статочной величины (правда, эти две поэмы сложены наилучшим достижимым образом и подражают сколь возможно единому действию). Итак, если [трагедия] отличается всем вышесказанным и, сверх того, дейст­вием своего искусства, ибо они [трагедия и эпос] должны доставлять не какое придется наслаждение, is но только описанное нами, то ясно, что [трагедия] лучше эпопеи, так как более достигает своей цели. О трагедии и эпопее, о видах их и частях — сколь­ко их и в чем их различие, о причинах их удачностц и неудачности, об упреках [поэзии] и возражениях на них ограничимся сказанным... ПРИМЕЧАНИЯ УКАЗАТЕЛИ СПИСОК СОКРАЩЕНИЙ По-русски раскрываются названия произведений, которые це­ликом переведены па русский язык, причем выходные данные ука­зываются только для труднодоступных изданий. Ссылки на сочи­нения Аристотеля в Примечаниях даются, sa некоторым исключе­нием, без указапия автора (в списке следует найти Ar., а затем произведение). Особые сокращения, используемые только в При­мечаниях к «Никомаховои этике» и «Политике», см. в преамбулах к этим Примечаниям, Ар. ВДИ Ael. V. H. Aisch. Ag. Clioeph. Бит. A ischin. Ctes. Alex. Antiph. ар. Stob. Flor-AP Ar. An. Pr. An. Post. Ath. Pol. Cat. Do an De cael De gen. et con\ De mot. an. ЕЕ EN Gen. an. Hist. an. Met. Meteor. MM Part. an. Phvs. Poet. Аристотель «Вестник древней истории» Элиан. Пестрые рассказы Эсхил «Агамемнон» «Хоэфоры» «Евмсниды» («Эвмениды») Эсхип. Против Ктесифопта (ВДИ, 1962, № 4) Alexides, см. Коек loannis Stobaei Florilegium, гее. Α. Метеке, 4 vol. Linsiae, 1855—57 Anthologie Graeca aa Palatini codi· eis fidem.., v. I—III. Lipsiae, 1880-84 Аристотель, Aristoteles «Первая аналитика» «Вторая аналитика» «Афинская полития» «Категории» «О душе» «О небе» «О возникновении и уничтожении» De motu animalium, см. Bekker Ethica Eudemia, см. Bekker «Никомахова этика» «О возникновении животных» IJ is tori a animalia, см. Bekker «Метафизика» «Метеорологика» «Большая этика» «О частях животных» «Физика» «Поэтика» 682 Pol. Protr. (W) Rhct. Top. [Ar./ Oec. Probl. Arph. Nub. Ran. Thesm. Vcsp. Aul. Gell. Bckkcr Bergk Bon. Cic. De fin Tusc. Clem. Str.. (Stählin) Ctes. Pcrs, Dem. Dich! DK Diod. Diog. Laërt. Epich. fr, (Kaibcl) fr. DK Eur. Bacch. fr. (Nauck) I.A. Ion «Политика» Aristotelis Dialogorum Fragmenta, ed. R. Walzer. Firenze, 1934 «Риторика» «Топика» 11 севдо-Аристотел ь, Ps.-Aristoteles «Экономика» (ВДИ, 1969, № 3) Probl ста ta Аристофан «Облака» «Лягушки» «Фесмофориазусы» («Женщины на празднике Фесмофорий») «Осы» Auli Gcllii Noctium atticarum libri XX, ed. С. Hosius, v. 1—2. Lip-siae, 1903 Aristotelis Opera, rec. I. Bckker, Bd I-V. Berlin, 1831-70 Bergk Th. Poetae Lyrici Graeei III. Poetae melici. Leipzig, 1915 Bonitz II. Index Aristotclicus. Ber­lin, 1955 (1870) Цицерон, Cicero M. TuJii Ciceronis De finibus bono­rum et malorum libri V, ed. J. N. Madwig. Kopenhahgen, 1876 «Тускуланские беседы» Clemens Alexandrinus. Werke. Hrsg. von 0. Stählin, Bd 2—3. Leipzig, 1905—9 (Berlin, 1960—70) Ctcsii Cnidii Operum reliquiae,., col. J. Ch. F. Baehr. Frankfurt a. Main, 1824 Демосфен. Речи Anthologia lyrica graeca, ed. E. Dich], 2Bdc. Leipzig, 1933—42, fasc. 1—3. Leipzig, 1949—52 Die Fragmente der Vorsokratiker. H. Diels — W. Kranz (в примеча­ниях к EN использовано 6-е изд.: 1951-52) Diodori Siculi Bibliotheca historica, 5 vol. Lipsiae, 1888—1906. ed. L. Dindorf, F. Vogel, Th. Fischer Диоген Лаэртский. О жизни, учениях и изречениях знаменитых филосо­фов Epicharmus, см. Kaibcl см. DK Еврипид. Euripides «Вакханки» см. Nauck «И фи гения в Авлиде» «И он» 683 I.T. Or. FC G F. Gr. ГГ. FUG Fr. adesp. (Bergk) (Nauck) lldt. /Jeraclid. Pont. (Welirli) lies. Ergg. fr. (llzach) Ilillcr Hipp. Лёг. Jamb. In Nie. II. Js. V. Pyth. Ant. Areop. Dem. Ep. Euag. Just, Kinkel Kock Lobel Lys. «Ифигепия в Тавриде» «Орест» Meineke A. Fragmenta Comicorum Graecorum, vol. I—V. Berlin, 1839—57 (éd. min. vol. I—II, 1847) Jacoby F. Fragmente der griechischen Historiker, Bd 1—III. Berlin, 1923-58 Maller С. Fragmenta Historicorum Graecorum, vol. I—V. Paris, 1841 — 70 Fragmenta adespota (фрагменты неиз­вестных авторов), см. Bergk, Nauck Геродот. История Wehrli F. Heraclidus Ponticus. Basel, 1953 Гесиод, Hcsiodos «Труды и дни» Hesiodi Carmina, ed. A. Rzach. Leip­zig, 1902 (1908, 1913) Theonis Smyrnaei Expositio rerum mathematicarum ad legendum Pla-tonem utilium, rec. E. Hillor. Lip-siae, 1878 Гиппократ. О воздухах, водах и местностях Jambliclius Jamblichi in Nicomachi arithmetienm Introductionem od. H. Pistclli. Leipzig, 1894 De Vita Pythagorica, cd. Л. Nauck. Leipzig, 1884 Гомер. Илиада * Исократ «Об обмене имуществом» (ВДИ, 19G8, № 2, 3) «Ареопагитик» (ВДИ, 1966, № 2) «К Демонику» (ВДИ, 1965, № 3) «Письма» (ВДИ, 1969, № 1) «Эвагор» (ВДИ, 1966, № 2, 3) Юстип. Эпитома(ВДИ,1954,№ 2—4; 1955, № 1) Kinkel G. Ε pi cor um Graecorum Frag­menta. Leipzig, 1877 Kock Th. Comicorum Atticorum Frag­menta, vol. I—III. Leipzig, 1880— 88 The Fragments of the lyrical Poems of Alcaeus ed. Ε. Lobel. Oxford, 1927 Лисий. Речи дича. * В EN, ММ и Poet, в данном изд. используется пор. Н. Гне-684 Nauc-k Od. Pearson Pe.tr. Sat. Pind. Is. Ol. Pyth. PL Ale. I Λροΐ. Charm. Crat. Euthyd. Gorg. Hipp. Mai. Hipp. Min« Jon Lach. Legg. Lys. Meno Phaed. Phuedr« Phil. Polit. Prot. Rp. Soph. Symp. Thoait. Tim. 1РЦ Dcf. De just. Eryx. (см. Platonis Opera, rcc, Plat. (Kock) PUn. N. H. Plot. Erin. Plut. Aie. Do amie. mult. Nauck A. Tragicorum Graecorum Fragmenta. Leipzig, 1889 Гомер. Одиссея * Pearson A. C, The Fragments oî Sophocles. Cambridge, 1917 (Ams terdam, 1963) Петр опий. Сатирикон. Пиндар «Истмийские песни» «Олимпийские песни» «Пифийские песни» Платон, Plato «Алкнвиад Первый» «Апология Сократа» «Хармид» «К рати л» «Евтидем» «Горгнй» «Гинпий (Иппий) Больший» «Гиппий (Иппнй) Меньший» «Ион» «Лахес» «Законы» «Лизис» «Менон» «Федон» «Федр» «Филеб» «Политик» «Нротагор» «Государство» «Софист» «Пир» «Теэтет» «Тимей» Псевдо-Платон, Ps. Plato Dofinitiones De justo Eryxias J. Burnet, T. I—V. Oxford, 1967 (1907)) Plato (комедиограф), см. Kock Plinii С. Secundi Naturalis Historiao libri XXXVII, ed. С. Mayhoîf, 5 vol. Lipsiae, 1892—1909 P/oftrcos.Ennéadcs.cd.ettr.E.Bréhier, vol. 1—6. Paris—Bruxelles, 1924— 38 Плутарх, Plutarchus «Жизнеописание Алкивиада» De amicorum multitudine * В EN, MM и Poet, в данном пзд. используется пер. В. Жу­ковского. С85 De fort. AL Dio Lyc. Lys. Virt. mulicr. (CM. Plutarchi Moralia rec haupt, M. Polenz. Lipsiae Posidip. fr. (Kock) Procl. In Aie, Rassow RE S.E. P. Sen. De ira Ep. Sim. fr. (Dicht) Soph. Ai. Ant. EL fr. (Nauck) или (Pear­son) О. С. О. R. Phil. Trach. SVF Theoer. Id. Theogn. Theophr, Thue. Xen. Cyr. Hell. Lac, Mem. Syinp, «Об удаче, или доблести, Александра Великого» (ВДИ, 1979, «№ 4; 1980, № 1) «Жизнеописание Диона» «Жизнеописание Ликурга» «Жизнеописание Лисандра» De virtuto mulierum et emend. W. R. Paton. — I. Wege-, v. I, 1974; ν. II, 1971) Posidippos, см. Kock Prodi Diadochi in Platonem Alcibi-adem cd. F. Creuzer. Frankfurt a. Main, 1820 Rassow II. Forschungen über die Ni-komachischo Ethik. Weimar, 1874 Pauly's Rcal-Encyclopädie der Ciassi-schon Altertumswissenschaft, neue Bearbeitung, bog. von G. Wissowa, hrsg. von W. Kroll. Stuttgart, 1895-Секст, Эмпирик. Три книги Пирро-новых положений Сенека, Seneca Ad Novatum de ira libri III. — Seno-cae Opera, vol. I, f. 1. Dialogorum libros XII ed. E. Hormes. Leipzig, 1923 «Нравственные письма к Луцилию» Simonides, см. Diehl Софокл, Sophocles «А я кс» «Антигона» «Электра» см. Nauck или Pearson «Эдип в Колоне» «Царь Эдип» «Филоктет» «Трахинянки» Arnim Я. v. Stoicorum Veterum Frag­menta. Leipzig, 1903 Феоприт (Теокрит). Идиллии Феогнид (Теогнид). Элегии Феофраст (Теофраст)% Характеры Фукидид. История Ксснофопт «Киропедия» «Греческая история» «Лакедемонское государство» (Сочи­нения Ксенофонта в пяти выпу­сках, пер. Г, А. Янчовецкого, вып. V. Мелкие статьи. Киев. 1880) «Воспоминания о Сократе» «Пир» ПИКОМЛХОВА ЭТИКА История создания EN, время ее написания и даже авторство —· предмет многолетних споров. Существуют три этики Αρ., и нет уверенности ни в том, что это все написанные Ар. этики, ни в том, что все они написаны им. В «Политике», например, содержатся явные отсылки к этическим сочинениям самого Αρ., которые при­нято считать отсылками к EN (1261а 31, 1282а18, 1292b20, 1295a36f 1332а8,22), a EN относить к периоду, предшествующему времени написания «Политики». Однако в EN не всегда говорится то, на что указывает отсылка в «Политике» (см. ниже). Кромо того, в ЕЕ (1220Ы1) какие-то тексты (logoi), содержанию трактовку этиче­ских вопросов, Ар. именует «отложенными» или «исключенными», а в «Политике» препебрежителыю отзывается о своем этическом со­чинении (1332a8)f О EN ли идет речь во всех этих случаях или, может быть, о ранней редакции этого сочинения? Основные труд­ности в вопросе об истории текста EN связаны с двумя обстоятель­ствами: 1) в рукописях кп. V—VII тождественны кн. IV—VI ЕЕ (так называемые средние книги); 2) в EN содержатся два незави­симых трактата об удовольствии — в кн. VII и X. Возникает во­прос: к какой из двух «этик» первоначально относились «сред­ние» книги и как получилось, что в одном сочинении дважды трак­туется одна проблема? В «средних книгах» есть косвенные данные, позволяющие да­тировать их поздпим периодом жизни Ар. Большинство же иссле­дователей, считая ранпим произведением Ар. ЕЕ, относят эти книги к EN. Традиционные представления о хронологии этиче­ских произведений Ар. перевернуты исследованием Э. Кении (Л, Kenny. The Aristotelian Ethics. A Study of the Relations bet­ween the Eudemian and Nicomachean Ethics of Aristotle. Oxford, 1978). Пользуясь как обычными, так и лингвостатистическими методами, он показал, что: 1) спорные три книги написаны в тот жо период, что и остальные книги ЕЕ; 2) ЕЕ — не только сочине­нно самого Αρ., но и сочинение более зрелое, нежели EN: то, для чего в EN не найдено названия, получает его в ЕЕ; ЕЕ отличает четкость, стройность, «досказанность» (ср., напр., прим. 26 к с. 88 it 43 к с. 139). При такой хропологии получают объяснения отсылки Ар. в ЕЕ к своим более ранним сочинениям по этике. Так, критика в ЕЕ (1244Ь29) темноты изложения в собственном более раннем этическом сочинении становится объяснимой, если под «темным местом» понимать запутанный период в EN (1170а25—Ь9). Харак­терно, что известный немецкий исследователь Ф. Дирльмайср (Dirlmeier), который считает ЕЕ ранним произведением, постоянно вынужден признавать, что приложить общепринятую схему разви­тия воззрений Ар. к «Этикам» оказывается невозможным: оп но 687 может пс видеть, что в «более рапней» ЕЕ платонизма меньше, чем в EN (см., напр., указанное на с. 690 издание, S. 425, 546 и паше прим. 18 к с. 250). Надо сказать, что спорные три книги не противоречат EN, хотя и содержат некоторые мысли, которых нет в других книгах EN и которые есть в ЕЕ. Таким образом, логич­нее предположить, что эти книги принадлежат ЕЕ. Что сталось с первоначальным текстом EN, занимавшим место между IV и VIII кп., не ясно. Интересно, что отсылки к темам кн. V «Поли­тики» (1261 аЗО, 1282Ь20, 1280а18) предполагают, что в сочинении, к которому дается отсылка, написано не совсем то, что в соответ­ствующем месте EN (см. указанное на с. 690 издание А. Гранта I 52—53). Не ссылки ли это на утраченную V кн. EN? Кении обращает вппманно на то, что автор ММ в основном следовал (как более авторитетному) тексту ЕЕ, a EN привлекал для экскурсов и дополнений, как болсо ранпсе и более пространное сочинение. Загадочные исключенные или «отложенные [части] сочинения», может быть, и содержали первый вариант спорных книг, заменен­ных затем самим автором или издателями на текст из ЕЕ. Что касается двух трактатов об удовольствии, то они по харак­теру несколько различны: первый примыкает к анализу нравствен­ных добродетелей и рассматривает телесные удовольствия и стра­дания, второй — к анализу мыслительных добродетелей, имеет более ебщий характер и трактует удовольствия духовные, связан­ные с созерцанием, мышлением (заметим, что духовные страдания, муки души, у Ар. не рассматриваются как нечто отдельное от те­лесных). Предполагают, что первый трактат — это более ранний париапт, который издатель не решился выбросить и поместил вместе с более поздней редакцией, но позаботившись об увязыва­нии двух рассуждений на одну тому. Может быть, более вероятно, что трактат из кн. VII, как и все «средние книги», первоначально входил в более позднюю ЕЕ и там был как-то увязан с трактатом о духовных удовольствиях в не дошедшей до нас части ЕЕ (см. прим. 58 к с. 211); таким образом, первый трактат является болсо поздним, а не более ранним вариантом трактата об удовольствии. Будучи помещен в EN вместе с кн. VII, первый трактат, однако, не противоречит второму, исходно принадлежащему EN (см. по­дробно: указанное на с. 690 издание Дирльмайера, S. 494—496, 586-587). Относительно авторства Ар. крайнюю точку зрения высказал Е. Элордуи (Е. Elorduy. Los MM de Aristoteles. — In: Emérita 7, 1940, p. 6—70), для которого EN но является произведением Αρ., а ММ является. Э. Кении считает EN собранием предварительных материалов, созданных в разное время, но в основном в ранний период, и послуживших для написания сжатой и стройной ЕЕ. По Кении, в единый текст EN была оформлена, быть может, через столетия после смерти Ар. Мы полагаем, сомнепия в авторстве и единстве композиции EN скорее надуманны, но проблема дати­ровки EN, как относительной, так и абсолютной, реальпа и по-прежнему остается нерешенной. В EN почти пет данных для увя­зывания времени ее написапия с историческими событиями (то немногое, что можно найти, содержится, как было сказано, в «сред­них книгах», о которых спорят, к ЕЕ или EN их относить). В этой ситуации Э. Кенни прибегает даже к «психологическому» способу датировки: в гипертрофированном интеллектуализме EN (сведанио человека к его уму) он видит философский максимализм, свойст-683 вепныи молодому возрасту, а в том, какое внимание уделяется в EN великолепию и величавости, характерные предпочтения моло­дого человека. В более поздней ЕЕ интеллектуализм смягчен, уси­лена религиозность, а ровности — добродетели зрелого и пожи­лого возраста, которая едва упомянута в EN, — уделяется весьма почетное место. Совершенно на других основаниях сравнительно ранним периодом датирует ΕΝ Φ. Нуйенс: эволюция учения Ар. о душе, как он ее себе представляет, позволяет ему отнести EN к периоду 347—330 гг. до н. э. (F. Nuyens. Ontwikkelingsmomcnlcn in de zielkunde van Aristoteles. Nijmegen, 1939, 320). Итак, большинство исследователей приходят к выводу, что EN создана самим Ар. в зрелые годы, что в ней воплощен единый и стройный замысел. При этом допускается, что разные части со­чинения могли быть написапы в разное время и со временем могли появиться новые редакции отдельных частей, замелившие перво­начальный текст, что, наконец, отдельные фразы, связки, деление на книги и пр. обязаны своим происхождением вмешательству древ­него редактора и издателя. Разделяя в общем и целом эту точку зрения и относя EN к зрелому периоду творчества Αρ., мы, однако, полагаем, что ЕЕ создана все-таки после EN. Дирльмайер в своем комментарии уделяет много внимания вы­явлению содержательного единства EN. На основе указаний, име­ющихся в самом тексте, он составил схему построения сочинения. Воспроизводим ее с некоторыми нзмепепиями: Кн. I. Высшсо из всех благ, осуществляемых в поступках, есть счастье (1095а18). Поскольку счастье есть некая деятельность души и полноте добродетели, нужно, пожалуй, подробно рассмотреть добродетели (1102а5). Одни добродетели мы называем мыслитель­ными, другие — нравственными (1103а5). За этим следует: Кн. II—V. Виды нравственных добродетелей. Кн. VI. Виды мыслительных добродетелей. Кн. VII, гл. —11. Невоздержность и воздержность: пепоз-держность входит в число избегаемых вещей вместе с пороком и зверством (1145а1б). Гл. 12—15. Ясно между тем, что воздержность и выдержан­ность, так же как невоздержность и изнеженность, проявляются в отношении к удовольствию и страданию (1147ЬЗ). Ранее мы по­ставил и нравствопную добродетель в связь с удовольствием и стра­данием, а о счастье почти все говорят, что оно сопряжено с удо­вольствием (1152а34, Ь4), За этим следует первый трактат об удо­вольствии. Кн. VIII—IX. Вслед за этим, видимо, идет разбор дружествен­ности, ведь это разновидность добродетели или во всяком случае нечто причастное добродетели (1155а2) (о встроонпости трактата о дружбе в план EN см. ниже, прим. 1 к с. 219). Кн. X, гл. 1—5. Затем можно сказать об удовольствии (1172а15). Второй трактат об удовольствии. Гл. 6—10. После того как было сказано о добродетелях, друж­бах и удовольствиях, осталось в общих чертах описать счастьо (1176а30). EN изучалась, комментировалась, перелагалась в течение всей истории европейской мысли. Первые комментарии были созданы уже в период поздней античности {Аспасий, Гелиодор), перевод на латинский язык выполнен еще до времен гуманистов» а на евро-689 пенские языки EN переводилась десятки раз, и постоянпо появ­ляются новые переводы; более сорока различных изданий грече­ского текста выходило в свет начиная с XV в., и это не считая много­кратных перепечаток изданий XIX в. Бануотера и Зузсмиля (но­вого критического издания в XX в. фактически не было). Подроб­ную библиографию, список изданий, переводов и комментариев см. в Aristotelis Ethica Nicomachea гее. F. Susemihl, cur. О. Apelt. Lipsiae, 1903, p. XIII — XXVIII, и Aristoteles. Nikomachischo Ethik übszt. u. komm. F. Dirlmeier. Berlin, 1979, S. 255—264. Одним из лучших переводов считается перевод Д. Росса: Tho Works of Aristotle, tr. into English under the Editorship of W. D. Ross, v. IX. Oxford, 1925. На русский язык EN впервые была переведена Э. Радловьш, перевод выдержал два издании — 1887 и 1908 гг. В основу настоящего перевода положено издапие Aristotelis Ethica Nicomachoa, гсс. I. Bywater. Oxford, 1975 (1894) (далее — By.). Систематически использовалось также издание The Kthics of Aristotle, ed. with an Intr. and notes by J. Burnet. London, 190O (далее — В.); спорадически — издание Ethica Nicomachea, rec. F. Susemihl. Leipzig, 1880 (далее — Sus.). Отступления от текста первого издания в пользу двух других оговариваются в примеча­ниях. Главы, обозначенные арабскими цифрами, соответствуют главам изданий By. и Sus. (которые в свою очередь соответствуют классическому, беккеровскому, изданию сочннепип Аристотеля), римские цифры соответствуют членению текста в более раннем из­дании К. Целля (С. Zell, Heidelberg. 1820), которое воспроизводится, напр., в переводе Э. Радлова. По сравнению с греческим оригина­лом в настоящем издании текст разбит на абзацы, изменена интер-иуикция, одно предложение дробится на несколько, добавлены один круглые скобки и сняты другие, введепы собственные угловые к квадратные скобки. Угловые скобки выделяют текст, который до­бавлен либо By., либо В., либо, напротив, считается ими интерполя­цией. В некоторых случаях интерполированный текст, как бес­смысленный, в переводе вообще пе отражается. В квадратные скобки взяты слова, добавленные переводчиком, однако не все. В дейст­вительности таких слов примерно втрое больше, но педантическое проставление квадратных скобок затруднило бы чтение. По пре­имуществу квадратные скобки использованы там, где есть возмож­ность ипого по сравнению с нашим дополнения, а следовательно, и мной трактовки. Сверка перевода осуществлена В. М. Бибихипым. Для контроля переводчик систематически использовал сле­дующие переводы: Aristoteles. Nikomachische Ethik, übs. u. komm, von F. Dirlmeier. Berlin, 1979 (далео — D.); Aristotle. Tho Nico­machea Ethica, tr. with comm. H. G. Apostle. Dordrecht — Boston, 1975 (далее — Α.); The Nicomachean Ethics of Aristotle, tr. D. P. Chase. London — New York — Toronto, 1920; Ethique do Nicomaque, tr. de J. Voilquin. Paris, 1950. Для примечаний исполь­зовались комментарии указанных издателей и переводчиков, а такжо комментарии в изданиях: The Ethics of Aristotle, illustr. with Essays and Notes by A. Grant, vol. I—II. London, 1885 (далее — G.); Aristotle. The Nicomachean Ethics. Commentary by the late H. II. Jo-ahim, ed. by D. A. Rees. Oxford, 1955 (далее — /.); греческие комментарии и переложения Аспасия (нач. II в. и. э.), Гелиодора, Евстратия (XI—XII вв.), Михаила Офесского (XI—XII вв.) u 690 анонимного византийского комментатора (далее — Asp., Ileliod., Eustr., Mich.у Anon.) — Commentaria in Aristotelem Graeca, voi. XIX 1. 2, 1889; vol. XX, 1892; vol. XXII 3, 1901. В отсылках к со­чинениям Аристотеля строки указываются приблизительно (± 2 строки). Несколько слов о переводческих принципах. Известный исто­рик античной философии Дж. Бернет писал более 80 лет назад: «Я пришел к заключению, что большинство трудностей, которые возникают в связи с «Этикой», связаны с тем, что, хотя уже давно допускали диалектический характер мпогих се пассажей, иссле­дователи никогда не призпавали ее насквозь диалектической. Они пытались найти в ней научную и метафизическую основу мораль­ной философии Аристотеля, и, когда вместо этого обнаружили, что основания изложенного здесь учения чрезвычайно шатки, ибо за­имствованы как таковые то из обыденных представлений, то из вульгарного платонизма, они готовы были обвинять Аристотеля в непоследовательности или сомневаться в аутентичности сочине­ния в его настоящем виде» (В. V—VI). Итак, Бернет полагает, что этика Аристотеля строится на разборе мнений («диалектика» в ан­тичном смысле). Но и точка зрения, критикуемая Бсрнетом, тоже, кажется, имеет основания. Коль скоро Аристотель сам заявляет, что цель занятий этикой но только созерцание, по и практическая жизнь (1095а5), исследователи и хотели видеть в EN этическое учо-иио или хотя бы изложение- теоретических основ этики. Обе сто­роны в каком-то смысле правы. Дело, видимо, в самом объекто исследования EN. Если бы Аристотель ни разу не обратился к уче­ниям других философов, если бы он ничуть но был озабочен спо­рами с ними и опровержением их доводов, EN все равно неминуемо должна была бы иметь «насквозь» диалектический характер, по­тому что в самом обыденном языке, в самом языковом обиходе элли­нов, называющих одно «низким», другое — «добрым», третье — «щедрым», уже заложены некоторые этические «мнения». И фило­софу не из чего исходить, кроме как из бытующих в обществе пред­ставлений, зафиксированных в значениях слов, а критика этих представлений оказывается «критикой слов». Аристотеля но устра­ивает стихийно сложившаяся этическая терминология: в словах «прекрасное» и «правосудное» и т. п., «которые, собственно, имеет в виду наука о государстве, заключено столько разного и расплыв­чатого, что начинает казаться, будто [все это] возможно только условно, а от природы этого нет» (1094М4 ел). Еще выразительнее эта мысль в De gen. et. согг.: «Ведь пот человека столь безумного, чтобы считать, что огонь и лед — это одно; лишь между прекрас­ными [вещами] и теми, что в силу привычки кажутся [таковыми], некоторые в своем безумии но видят никакого различия» (325а21). Наводя порядок в языке, в этом «захламленном музее мысли» с пе­репутанными табличками, Аристотель образует множество новых слов, придает старым небывалые значения, одни из существующих значений объявляет главными, другие — вообще «неправильными» и старается строить систему терминов, связанных с одним централь­ным понятием, из однокореппых слов, используя при этом сим­метричные словообразовательные модели (см. таблицу в прим. 2 к с 145). «Лексикографический» характер рассуждений все-таки не выдерживается строго. По общей человеческой привычке оытоло-091 гизировать этические понятия, присущей как обывателю, так и фи­лософу, Аристотель временами «забывает», что он говорит, скажем, о пяти значениях слова «мужество», и начинает говорить о пяти видах самого мужества. К тому же Аристотелю чужда мысль о по­стоянном развитии этических представлений и постепенном изме­нении всей этической терминологии; он, по-видимому, полагает, что бывают только «правильные» и «неправильные» слова и «пра­вильная» система этической терминологии не может стать «непра­вильной», например, устарев. А ведь уже Фукиднд обратил вни­мание на то, как в эпоху усобиц и политических катаклизмов тро­гается с места сам язык: «Изменилось даже привычное значение слов в оценке человеческих действий. Безрассудная отвага, напри­мер, считалась храбростью, готовой на жертвы ради друзей, бла­горазумная осмотрительность — замаскированной трусостью, уме­ренность — личиной малодушия, всестороннее обсуждение — со­вершенной бездеятельностью. Безудержная вспыльчивость приз­навалась подлинным достоинством мужа... Удачливый и хитрый интриган считался проницательным, а распознавший заранее его планы — еще более ловким» и т. д. (III 82,4—5, пер. Г. А. Стра-тоновского). Неудивительно поэтому, что, прожив долгую жизнь у писателей Византии, Древней Руси и Европы, многие слова, упо­требляемые Аристотелем, также изменили свои значения и дошли до нас уже неузнаваемыми. Сегодня трудно, если не невозможно, вернуть греческой этической лексике, вошедшей в русский язык, калькам с греческого и традиционным русским соответствиям гре­ческих («византийских») слов их первоначальный, «дохристианский» смысл. Если добавить к сказанному, что одни и те жо слова употреб­ляются в EN то в смысле, который придает им Αρ., то в обиходном, отвергнутом им самим, то в значении, которое они имели в сочи­нениях Платона или других философов; что в одном предложении Аристотель может говорить, пользуясь и языком «профессиональ­ной» философии, и образами традиционных народных представле­нии, станот ясно, что перевод «Этики» есть такая игра, в которой можно по-разному проигрывать, но выиграть нельзя. В данном переводе была избрана следующая тактика: 1) передавать одноко-ренные термины но возможности однокоренными же терминами, создавая терминологическое «гнездо», или «семью», терминов; 2) из­бегать ипоязычных терминов, в частности, потому, что они в рус­ском языке изолированы и не образуют «гнезд»; 3) не оглядываться на традицию передачи этических терминов Аристотеля, восходя­щую к переводу Э. Радлова, поскольку следование этой традиции несовместимо с первыми двумя принципами; 4) не вводить неологиз­мов, ограничиваясь только сдвигом значений русских слов (пере­вод «Этики», построенный на отвечающем духу Аристотеля слово­творчестве, видимо, дело будущего); 5) особенности обращения Аристотеля с языком пояснять в Примечаниях. Примечания составлены переводчиком Н. В. Брагинской. Книга первал 1 Видимо, имеются в виду Платон (Gorg. 499e, Symp. 205а, Phil. 20d, Rp. 438а, 505d и др.) и Евдокс Книдский (о его уче-пии см. ниже, 1172Ь9—15 и прим. 5 к с. 268). Ар. не разделяет данного мнения; для него цель науки и искусства может быть как 692 благом, так и злом (см. 1129а13, ср. Тор. 126а30, Met. 1004Ь27). Искусство, учение (т. е. метод изучения — methodos), поступок (практика), сознательный выбор (proaircsis) — все это, видимо, аспекты политики. По В. (G), proaireses здесь, как и и 1179а35, не сознательный выбор, а «план изложения», тем самым стремление к благу понимается как стремление к его познанию, а пе достиже­нию: всякое искусство, наука, действие, план изложения имеют своей целью постижение того, что есть «благо», — 54. 2 Как термин praxis у Ар. пе просто действие, но сознатель­ный человеческий поступок, имеющий целью только сам себя (1140Ь6). Здесь же, как и у других авторов, praxis означает воякое человеческое действие, мысль, творчество и поступок. Поэтому естественно, что в нем важен результат (если заниматься изго­товлением чего-либо, например, ради развлечения или обмана, вещественный результат но будет целью). — 54. 3 Речь идет о практических науках (epistëmê). Это не ого­варивается, потому что противопоставление практических наук и искусств (tckhiië) науке-теории считается известным слушателям из Платона (ср. Polit. 258e). Когда Ар. противопоставляет прак­тические науки и искусства, то это есть противопоставление прак­тических знаний и навыков изготовления нощей (ср. Тор. 14Г>а1Г>). В то же время epistëmê и tckhnë он объединяет потому, что они имеют дело с изменяемыми и зависящими от нас объектами (н отли­чие от объектов метафизической теории — софип-мудрости). Тор-мип, обозначающий способность обращаться с такими объектами, есть «умение» — dynamis (см. а 10); ср. Met. 1020a4. Термин мно­гозначен: основной перевод — «умение», «способность», ср. также «возможность» (средства): 1101Ы2, (потенция): 1103а20, 1127Ы4, 1168а7; «значение»: 1102а34, 1172а24; «смысл»: 1130М; «влияние»: 1099Ь2, 1161аЗ; «сила»: 1134Ь20, 1180а21. — 54. 4 Запутанный синтаксис этой фразы (упрощенный в нереподо) ость свидетельство так называемого акроматического стиля, т. е. стиля записи устных лекций, не предназначавшихся для издании. Огромные периоды, гигантские сложноподчиненные предложения характеризуют стиль Аристотелева «думания на ходу», о котором В. (36) отозвался так: «Он никогда пе уверен, что сказал всё, что имел сказать, и постоянно начинает сначала». При нерсводо такио фразы-размышления, как правило, расчленены на отдельные пред­ложения, но некоторые их образцы все же сохранены (см. 1170а25—Ь9: в оригинале 133 слова, не считая артиклей). Иногда сухой стиль Ар. прорывается, по выражению Дильса, «оазисом» метафоры, разговорной речи, стихотворной цитаты. Это также объ­ясняется лекционными и педагогическими задачами («стимуляция внимания»). — 54. Б Т. с. в случае с теоретическими науками, когда целью яв­ляется сама теоретическая деятельность, существует иерархия, апалогичная иерархии названных выше наук, при этом на ос вер­шине другая управляющая наука — не политика, а софия-мудрость (см. кн. X и Met. 981Ь25—2аЗ). — 54. β То deon мы переводим как «должное», а пе «долг», чтобы отличить этику гражданской общины от этики индивида более позд­него общества (напр., от Pflicht Канта). То deon — общинная норма: «что следует делать». — 55. 7 То, что на первое место выдвигается политика, а не му­дрость (ср. прим. 5 к с. 54), связано с тем, что Ар. до времени не 693 высказывает главного: политика — важнейшая из практических наук, но высшее благо дано не политику, а мудрецу-философу, и законы обеспечивают благо государства, когда их применяет му­дрец (см. кн. X). — 55. 8 Имеются в виду только практические науки. — 55. 0 Речь идет о том, что счастье, благо человека достигается в го­сударстве. Народ, или племя (etlmos), отличается от государства-полиса как более примитивная форма общности. — 55. 10 Для Ар. не существует учепия о благе индивида отдельно от учения о благе государства. Настоящее учение — то, что рас­сматривается в EN, — не этика, а тоже политика, только исходя­щая из рассмотрения нравов, а не государственных форм. (Харак­терно, что ëthikê («этика») как существительное в сочинениях Ар. не встречается.) О своего рода науке о государстве (politikê) Ар. говорит потому, что обычно политикой называли но научную дисциплину, включающую законодательную науку, а преимущест­венно политическую практику; см. также прим. 36 к с. 181, — 55. 11 Ср. An. Post. 75аЗ слл. — 56. 12 Утонченные (kliarientes) — люди, искушенные в философии, в данном случае платоники; пижс kliarientes переводится такжо как «достойные» (граждане): 1095Ь23, «выдающиеся» (врачи): 1102а22; ср. 1127Ь23, 31, 1128а15, M («обходительные»), 1162Ы1 («учтивые»), — 57. 13 Т. е. ученики Платона, ср. PI. Rp. 509b, 517c и др. — 57, 14 Для одних дисциплин (напр., геометрия) естествен путь от начал, аподиктический, ибо начала их очевидны; для других (напр., этика) такой путь затруднен: истинность этических прин­ципов, или начал, неочевидна, поэтому Ар. избирает путь диалек­тического выяснения начал. Здесь Αρ., видимо, но ссылается на конкретное произведение Платона, а следует принятой Платоном манере начинать беседу со слушателями (ср., однако, Rp. 51 Üb— 511(1). Атлотеты — судьи, дававшие награду (athlon) победителю в беге. — 57. 15 Известное нам — то, к знанию чего примешивается наш индивидуальный опыт; известное безотносительно — объективное научное знание, «одинаковое для всех»: ср. Тор. 141Ь5. — 57. 1в Принято чтение В.: ëthesin вместо ëthesin — «в смысле привычек», ибо о привычке как основе для нрава речи еще не было; иначе D. (273). — 57. 17 Нравственное поведение может определяться правилом, выводимым из принципа, т. е. предпосылки (to dioti), а также пра­вилом, данпым человеку как факт, т. е. вывод (to hoti), благодаря воспитанию. Слушатель, обладающий в качестве отправной точки таким выводом о том, что есть высшее благо, может вслед за учи­телем приступить к диалектическому разбору, чтобы получить на­чала, или принципы, науки о государстве. — 57. 18 Ergg. 293—297, пер. В. Вересаева. В оригинале ст. 293, 295—7; ст. 294 включен нами для связности, пер. ст. 297 изме­нен. — 58. "> 1095а30. — 58. 20 Судя но Цицерону (Tusc. V 101, De fin. II 32, 106), это ссылка на не дошедшее до нас «популярное» сочинение Αρ., где он обсуж­дал известную во многих вариантах (см., напр., АР XVI 27) над­гробную надпись легендарного ассирийского царя, который счи­тался образцом изнеженности и роскоши. — 58* 6Ö4 £1 Речь идет либо о нссохранивгаихся «популярных» сочипе-пиях самого Ар. (диалоги), либо о широко известных сочинениях других авторов — не перипатетиков. В. (22) и D. (274—5) скло­няются к последнему. По G. (I 398—409), имеются в виду не строго научные сочинения или устпые беседы как самого Αρ., так и дру­гих философов. — 59. га См. 1177а12—8а1 ; 1178а22 ел.; 1179а32 ел. Ар. первым применил термин «созерцательный» (theöretikos) к bios (образ жизни). Представление же о нескольких жанрах жизни, в том числе о жизни, посвященной умозрению, существовало и ранее (cp.DK 21 В 2; Ileraclid. Pont. Fr. 88 (Wehrli); Cic. Tusc. V 8-9; Jambl. V. Pyth. 58—9). Отбрасывая ниже, как противоестественный (т. о. подневольный)у образ жизни стяжателя и всякого, кто занят зара­батыванием денег (ибо деньги только средство, а образ жизни рас­сматривается здесь как цель, ибо совпадает с самим счастьем), Ар. «исправляет» Платона (см. Rp. 580с—583а). В «Политике» государ­ственный и созерцательный образ жизни объединены общим тер­мином «практическая жизнь», т. е. жизнь деятельная (см. 1325а15—Ь32; ср. EN 1098аЗ); ср. R. Joly. Le thème philosophique des genres de vie dans l'antiquité classique. Bruxelles, 1956. — 59. 23 Здось спрятан непереводимый «лингвистический силлогизм»: а) стяжатель — khrëmatistês — это буквально делатель денег — khrômata; b) богатство, т. е. деньги, полевпо — khresiinon; с) сле­довательно, khrëmatistës — это «нолезник», и по самому смыслу слова существует как бы для пользы, для использования. — 59. 24 Букв, «посеяно много слов», т. е. существует миого расхо­жих мнений (ср. PL Soph. 232d). — 59. 2 ь Имеется в виду прежде всего Платон. Критикуя Платонову идею высшего блага (109Са11— 7а13), Ар. перефразирует слова «амого Платона (ср. Rp. 595с 3); отношепио к «благу» плато­низма отчетливей в ЕЕ 1217Ь2 ел. Подробный разбор критики идеи блага у Ар. см. /. 31—47. — 59. м Т. е. не создали идей, общих для членов последовательно­сти. В натуральном ряду чисел одно число логически предшествует другому: единица «прежде» двойки, ибо если есть двойка, то должна быть единица, но не наоборот (Cat. 14a34). Если бы существовала идея чисел, она должна была бы предшествовать первому числу, что абсурдно (ср. Met. 999a6). В платонизме вместе с тем сущест­вует идея каждого числа в отдельности: единичность, двоичность, троичность и т. п., причем, скажем, троичность в отличие от «трех» не может быть получена сложением единичности и двоичности: все это неизменные идеи, занимающие определенное место в ряду. Ср. Mot. 1084a2 слл. — 59. 87 Исходя из несводимости категорий друг к другу (Met. 1024Ы0, 1070аЗЗ), Ар. полагает, что благо, определяясь во всех категориях, тем самым не может быть только сущностью, т. е. идеей. Далее, исходя из несводимости категорий к общему роду, он считает, что Платон, который создал идею блага и не создал идею чисел (см. прим. 26 к с. 59), был непоследователен, ведь благо определяется в разных категориях, а среди них, как и в ряду чи­сел, тоже есть нервичпое и вторичное (так, сущность первичнее отношения, ср. Met. 1028al3), и идея блага как общий род должна была бы тогда предшествовать в том числе и благу, определяемому в первичной категории су щи ости, что абсурдно. — 59, 695 28 Ниже па ряду с термином «идея» (idea) Ар. употребляет «вид» (eidos: 1096a9; МО, 16, 20, 25). Так, «идея будет бессмыслен^ ной» (1096Ь20) означает и что «вид будет пуст», т. е. к нему ни· чего не будет относиться. По Платону, одна паука для всех блаз существует — это диалектика (Rp. 505a, 508e). — 60, 28а Ср. Met. 1040b32. — 60. 29 Особое рассуждение (сочинение) — это «Метафизика» 985Ь23—993а10, кн. XII и XIII (ср. ЕЕ 12Ш15 ел.). Ряд благ — это «хорошая» колонка пифагорейских пар противоположностей (Met. 986a22—26). Входящие в этот ряд начала, в том числе единое, предел и т. д., очевидно, относятся к разным категориям; это Ар. одобряет, поскольку благо таким образом определяется в разных категориях. Вот почему, критикуя Спевсиппа (Met. 1028b21 —4; 1072Ь30—ЗаЗ; 1091а29—ЬЗ; 1091МЗ—2а17), Αρ., однако, призна­вал, что принимать единое за благо (как делает Спевсипп) все-таки лучше, чем благо за единое. — 60. 30 Почет, рассудительность и удовольствие — цели трех опи-санпых выше образов жизни. «Рассудительность» (phronësis) здесь условный перевод: имеется в виду «разумение», нечто объединяю­щее все интеллектуальные добродетели (см. прим. 23 к с. 176). Ср. ниже (1097Ь2) триаду «почет, удовольствие, ум». — 61. 31 По Αρ., благим называется то, что служит благу, является источником блага, имеет благо. Все это, таким образом, — «отымен­ное» от «блага» (см. Cat. lal—15). Еще один способ обозначения од­ним словом разных категорий — по аналогии, т. е. когда отношение этих категорий может быть представлено как пропорция (analogia), панр., зреиие:тело::ум:душа (пример восходит к Платону: Rp. 508b—509а). — 61. 32 Наук практических, т. е. искусств. —67. 33 Флейты, неожиданные в этом контексте, заставляют изда­телей и комментаторов делать предположения о порче текста. Од­нако это стандартный пример орудия у Ар. (см., напр., Meteor. 389b32, De an. 407Ь25) и Платона (Rp. 601 d.). — 62. 34 Teleios (от telos — цель, конец) в зависимости от контекста переводится как «совершенный», «конечный», «полный», «завершен­ный», «отвечающий цели». Важно помнить, что по-гречески это одно слово: идея цели предполагает и идею совершенства («целевая причина»), и окончательность, поскольку совершенство возможно только при статике, и полноту как достижение естествен­ной цели, предела (напр., человеческой жизни). Чтобы передать этот семантический комплекс, мы иногда даем дополнительный перо-вод в квадратных скобках. — 62. 36 Перевод выражения [dzôion] politikon здесь традиционный (ср. Pol. 1253a2); точнее было бы «животное государственное», или «полисное», т. е. существо, которому свойственно организовы­ваться государственно, т. е. в полисе (см. также 1169Ы8; ср., од« нако,1162а17: в первую очередь человек образует семью). — 68. 38 Может быть, речь идет о расширении но понятия общества, а условий самодостаточности. В оригинале «до родителей» (goneis)* что противоречит предыдущей фразе, Rassow (111) предлагает до­полнение: «до родителей (родителей)». — 63. 37 См. llOOalO—M9, Н69Ы6—22, возможно, 1170Ь20— 1171а20. — 63. 38 Существует разнобой в переводе на русский язык терминов threptikê, ayxëtiko и phytike dzôë. Первый принято переводить 696 как «растительная жизнь», что понимается как «жизнь по типу растения» (лат. vita vegetativa). Но threptikë происходит от threpho — кормлю, воспитываю — и буквально должно быть пере­дано как «питательная жизнь», жизнь как усвоение пищи. Понятию «растительная жизнь» у Ар. соответствуют два других из указанных выражений. Последнее (от phyton — растение) отвечает переводу «растительная жизнь»; первое же (от аухапо — возрастаю) озна­чает «(воз)растительная жизнь» — от «расти», а не от «растение». Жизнь с точки зрения питания и жизнь с точки зрения роста аспекты жизни растения, иными словами, phytikê dz5ê — вклю­чает две другие формы жизни. Человек и животное наряду с выс­шими способностями обладают и теми, что имеются у растений но растительная жизнь как целое, составленное из двух низших способностей, в человеке и животном не присутствует, присутст­вуют ее составляющие. Дети и животные — это сумма питатель­ного, возрастительного, влекущегося и стремящегося начал (1102Ь30); их жизнь — это «жизнь с точки эрення чувства» (aisthê-tikê* dzôë, ср. скотский образ жизни — 1095Ь20); зрелый человек это все, что есть у ребенка и животного, а также мыслительное начало (to dianoëtikon — 1139а29, 1166а17), и жизнь его чисто человеческая, деятельная, т. е. оп ведет политический (государ­ственный) и теоретический (созерцательный) образ жизни. Бор состоит из одпого мыслительного начала, и жизнь его только созер­цание, умозрение (1178Ь20 ел., Met. 1072Ы4 ел.). — 64. зи В. (35) считает фразу интерполяцией. Вероятно, это заме­чание на полях рукописи (схолий), отсылавшее к концу кн. 1( Где проводится выделение частей души; см. прим. 70 к с. 75) и перене­сенное в текст пореписчиком. — 64. 40 «Двояко» означает, что жизнь существа, обладающего сужде­нием^ может нопиматься по-разному и получает у философов соот­ветственно два определения. Если обладание суждением понимать как состояние владетеля, тогда жизнь такого владетеля определя­ется как статическое состояние обладания (hexis). Если же облада­ние попимать в активпом смысле, если суждением владеют, как скажем, владеют языком, т. е. пользуются им, то жизнь существа1 обладающего суждением, определяется как деятельность (energeia)! Деятельность ость целевая причина, главное (to kyrion) для соот­ветствующей способности (см. 1170а16 ел., ср. Met. 1050Ь6—-34); в этом смысле значение «деятельность» главнее (kyrwteron) зна­чения «обладание». — 64. 41 By. исключает текст в угловых скобках, считая его повто­ром предыдущего пассажа. В. (36), напротив, включает, полагая что рассуждение соответствует манере Ар. (ср. прим. 4 к с. 54) —! 64. 42 Речь идет о мудрости (философии). См. кн. X, ср. 1099а30 —. 64. 43 Чтобы подчеркнуть неточность и приблизительность исход-пых положений этики, Ар. обращается к метафорам из сферы ре­месла: дать общий очерк (hypotypösai) — букв, «сделать отпеча­ток», «выдавить»; предварительное и подробное описание (peri Od. XVÏI 420. — 127. 21 См. 1123al9—33. Выражением «безвкусная пышность* пере­даются два термина: banaysia и apeirokalia. Первый обозначает гру­бое ремесло, недостойное свободных, второй — отсутствие вкуса к прекрасному. Сочетание этих терминов предполагает, что люди низших слоев как таковые лишены вкуса и потому результаты за­трат богачей из низов отличает нелепая, грубая роскошь. — 127» 22 См. 1103Ь21—3, 1105Ь25—8. —127. 23 Предприятие или дело здесь праздничные процессии, теат­ральные представления, торжественные пиршества и другие обще­ственные повинности богатых. — 128. 24 Почетные (timia), может быть, следует понимать как «само­ценные», т. е. «ценимые», а не «хвалимые», ср. 1101 Ml и пиже b36. — 128. 25 Букв, «из доброчостолюбия (eyphilotimêta) ради общего»; иначе В. (176): «как то, за счет чего легко (еу) удовлетворить често­любие». — 128. 20 Одаривание гостя (чужеземца) у древних пародов имело сакральный характер; считалось, что гость но только паходится под покровительством божества, но и представительствует за пего (ср. распространенный фольклорный мотив о боге, явившемся под видом странника, гостя). Вот почему дары богам, т. е. посвященные им предметы, подобны подаркам для гостей. — 129. 27 Тряпичные или кожаные мячи ярких цветов и лекифы (как правило, небольшие, узкие керамические кувшинчики), обычные и то время подарки детям, могли стоить всего несколько обо­лов. — 129. 28 Пурпурная ткань — реквизит богослужения (ср. Alsch. Ag. 918 ел.: царь не решается ступить на разостланный для пего пур­пурный ковер), поэтому она неуместна как комедийпый реквизит. Мег ар ск а я комедия, фольклорные фарсы, в Афинах считалась образ­цом грубого вкуса. — 129. 29 Традиционный перевод megalopsykhia калькой «великоду­шие» $же значения греч. слова: megalopsykhia — это гордость, благородство, значительность, масштабность; ср. определение вели­чавого (megalopsykhos) в An. Post 97M5 ел. (в пер. Б. А. Фохта «благородный»), В. я J. усматривают в созданном Ар. портрете психологического типа также некоторый налет иронии, поэтому нами избран перевод «величавость», (а но «величие») ведь «идеал» Ар. другой — мудрость-созерцание. — 130. 80 Чтобы называться спесивым, надо притязать на великое; если же человек притязает на среднее, даже не будучи этого достоин, то это еще не «спесь». — 130. 31 Считать себя достойным здоровья (телесное благо) или благо­разумия (благо души) нелепо. Остается считать себя достойным, т. е. требовать, третьего вида благ — внешних. При этом следует помнить, что греч. axia по сравнению с русск. «достоинство» в боль­шей мере «цена» и «стоимость», нежели чисто нравственное ка­чество. — 130. а2 Величавый вовсе не считается в обиходе самым добродетель­ным, поэтому, выводя логически, что величавый должен быть самым добродетельпым, Ар. добавляет «поистипе величавый». В даль­нейшем, при столкновении таких характеристик величавого, как гордый, заносчивый и т. д., с выводом Ар. о том, что величавый — самый добродетельный, обнаруживается противоречие: вопреки 712 определению величавого как имеющего дело с честью (1123Ъ23) Ар, говорит, что он честью пренебрегает (1124а 15 ел.). — 131. 33 Постыдное совершают, будучи вынуждены к этому чем-то большим, чем стыд, подавляющим. Для величавого ничего такого не существует: нет ничего великого. Эта фраза повторена еще дважды, причем «великое» означает здесь «потрясающее», «важное», «огром­ной значимости» (1125а2,15, ср. 1124а19). — 131. 34 Такая награда есть оценка добродетели извне и как таковая ни в коем случао не есть, по Αρ., цель самого добродетельного; см; прим. 55 к с. 68 и 49 к с. 115. — 131. 35 Реминисценция из PI. Legg. 727d: y кого жизнь больше всего в чести, у того не в чести душа. — 133. 36 См. П. I 394—408 и503—4. Историк Каллпсфен рассказывает, как благородноо умалчивание лакедемонян склонило афинян к ока-, занию им помощи (см. Апоп. 189, 12—18, F. Gr. H. 124F8). — 133. 37 Здесь допустимы разные толкования. По В. (185), величавый предпочитает столь трудные дела, что в них пет соперников, на­пример завоевание мира (Александр). Если же то, в чем нервен-» ствуют другие, — профессиональное мастерство оратора, воена-, чальника и т. д., тогда возможны еще две трактовки: 1) величавому не подобает суета, великие дела находят его сами; 2) величавый человек — это но то же, что мастер своего дела, у пего особое жиз­ненное поприще. — 133. 38 Т. е. величавый прибегает к самоумалению тина: «боюсь, я не в силах помочь», чтобы избавить.себя от докучливых проси­телей. — 133. 39 Ср. Pol. 1330a23. — 133. 40 1107Ь24-30. — 135. 41 Обе эти добродетели — не щедрость и великолепие, а щед­рость и «безымянная» добродетель, связанная с честью. Ни в дру­гих «Этиках», ни в «Риторике» эта «безымянная» добродетель но об­суждается. — 135. 42 1107Ь32-1108а1. — Щ. 43 В ЕЕ 1231Ь5 ел. все «слова» найдены: ровность, или уравно­вешенность, — середина между злобностью и низкой покорностью, причем злобный (khalcpos) приравнивается к гневливому (orgilos) и дикому (agrios), a низко, т. е. скотски и рабски, покорный (andra-podödes) — к безмозглому (anoëtos); ср. 1126а8. По Rhet. (II 3), ровность — не добродетель, а свойство (pathos). Гневливость (Ь29), вероятно, неологизм Аристотеля. — 136. 44 Ср. PI. Gorg. 483b. В ЕЕ и ММ на место «безгневности» поставлена «тупость» (analgesia), т. е. флегматичность. В EN термин analgesia описывает нечувствительность к страданию, см. 1100Ь32 ел., 1115Ь26, ср. прим. 6а к с. 80. — 136. 45 Название — akrokholos (от akros — острый и kholè" — желчь). Желчь считалась причиной горячего, а не придирчиво злобного характера, русскому «желчный» у греков соответствовало pikros, букв, «горький». В первоначальном обзоре добродетелей и пороков в кн. II не упоминались ни горячие, ни желчные, ни злобные (см, а 20 ел.) — 137. м Метафора известна ужо из «Илиады»: I 81. — 137. 47 Далее слегка варьируется уже сказанное в 1109М4, ср4 прим. 38 к с. 94. — 137. 48 Человеческие качества, рассматриваемые в этой главе, в ММ и ЕЕ (1234а24) считаются не добродетелями, но срединностями 713 в страстях (pathetikai mesotêtes), скорее даже свойствами, так как не предполагают сознательного выбора; иначе в EN (1126Ь34, 27ЫЗ); ср. прим. 16 к с. 324. Порядок перечисления «добродетелей-свойств» в «таблице» (1108а9—30) и в «итогах» (1128Ь7 ел.) иной, нежели в главах 12—14. — 138. 49 Совместная жизнь не предполагает ни отношений семьи, ни отношений «коммуны» (в дальнейшем to sydzën переводится как «жизнь сообща»); термин описывает близкие отношения неформаль­ных групп. Взаимоотношения посредством речей и предметов (по­ступков) — общая формула всех коммуникаций в государстве; ср. 1108а10 ел. — 138. 60 Подхалим, или льстец, — комедийная маска, которая в но­вой комедии получила название «парасит». — 139. 61 1108а30, 1126Ы6. — 139. 62 Выше, однако, имя этой добродетели — «правдивость»; ср. прим. 30 к с. 90. То же самое — это общение, жизнь сообща, обмен речами и предметами (1126Ы1). — 139. 63 Прямой — от ayto (само) и hekastos (каждый). По В. (194), oythejeastos — это ho ayto hekaston legon — «тот, кто называет каждую вещь ео собственным именем». lloZ). (389), здесь «слышится» и а у tos hekastos — «всегда верный себе»; ср. выше, 1096а35 и Тор. 162а27. — 140. бза Текст испорчен. — 140. 51 Предложение в скобках либо должно быть перенесено выше, 27Ь22, в конец пассажа о хвастуне (1127Ь22), либо (В. 195) счи­таться припиской, варьирующей тему «бесцельного хвастуна»: но хвастун, а пустой болтун. — 140. 61а Спартанцы похвалялись своим аскетизмом, в том числе пре­небрежением к одежде: см. Хеп. Lac. 114; Plat. I 634 (Kock). —141. 66 Здось перевод на основании ЕЕ 1234а13 ел., гдо различаются тот, кто умеет шутить (средний между «пошлым» π «сухим»), и тот, кто понимает шутки даже в свой адрес. Иначе В. (197): важно, в какой компании (среди кого) человек говорит или выслушивает остроты. — 141. 68 Eytrapelos (остроумный) — букв, «поворотливый», в обиход-пом употреблении не имело положительного смысла (Pind. Ρ у th. IV 105;/s. Агеор. 49; Ael. V. H. 5, 13), так же как русск. «вертлявый», «проныра», «шустрый». Ар. прибегает к этимологизации для обнов­ления семантики слова «изнутри»: cgtrapelos-oytropos от еу — «хорошо» и tropos — «образ», «способ», «обращение»; в ЕЕ 1234а12 остроумие уже самый добрый склад души, но, по Rhet. 1389Ы1, это свойство только юности. — 142. Б7 Скот (andrapododës), букв, «человеконогий» — обозначение рабов и вообще уродливо неразвитых людей; ср. выше, прим. 43 к с. 136. — 142. 68 Старые и новые комедии не имеют отношения к делению на «древнюю» и «новую» комедию у грамматиков, это просто указанно на более ранние и современные Ар. комедии. — 142. 69 D. (394) видит здесь реминисценцию рассуждения Платона о заражении дурным вкусом фарса через театральное представление: Нр. 606с. - 142. 60 В «таблице» добродетелей и пороков как середин и крайно­стей присутствуют «негодование» и «стыд» (1108а32 ел.); реально рассматривается только стыд, причем вне схемы «избыток — сере­дина — недостаток», так как это по добродетель, а обладание серо-714 диной в страстях. Разницу между «стыдом» (aidôa) и «стеснением!) (aiskhynë) и их производными Ар. игнорирует. D. (396) считает, что невнимание Ар. к такой важной для античной этики категории, как «стыд», связано с чисто эмоциональным, не рациональным ха­рактером этого переживания. — 143. 61 Определение принадлежит Платону: Legg. 646е—7Ь; Ар, критикует его: Тор. 126а6, Rhet. 1383M3, 1384а23. — 143. 62 1145а15—1152а36. Как и стыд, воздержность — это смесь порочного действия и добродетельного переживания; и стыд, и воз­держность необходимо сопряжены со страданием, а добродетель нет. — 144. Книга пятая 1 Текст кп. V, VI и VII EN тождествен тексту кн. IV, V и VI ЕЕ. См. преамбулу к Примечаниям. — 145. 2 В кн. V построение системы понятий на основе однокоренпых слов осуществлено у Ар. наиболее последовательно. При этом по только используются имеющиеся в языке слова с корнем dik-, но и создаются «для системы» многочисленные производные. В пере­воде этой системы терминов мы отошли от установившейся тра­диции передавать dikaiosynê как «справедливость», dikaios — «спра­ведливый», а остальные слова с этим корнем по-разному: adikein — «обижать», adikëma — «преступление», adikia — «урон» и т. д. Не­обходимо подчеркнуть: в этих терминах Ар. описывает преимуще­ственно сферу права, закона, судопроизводства. Близость политики и этики у Ар. особенно очевидна именно в кн. V. В русском языке «справедливость» заведомо шире сферы юриспруденции. Поэтому справедливость в суде — частное выражение болео широкой спра­ведливости вообще. Для Ар. же наоборот: дикайосине как внутрен­няя добродетель — это интериоризированное право. Дикайосине и широком смысле, как справедливость и праведность, — это для Ар. «полная добродетель в отношении к другому» (1129Ь25). Но эту дикайосине он из рассмотрения исключает (1130а14 ел.) и занима­ется затем только частной дикайосине в области права. Нами избра­но для перевода слово «правосудность», зафиксированное в Словаре церковнославянского и русского языка (СПб., 1847, т. 3, с. 421) и обозначающее свойство правосудного. Представим термины с кор­нем dik- в виде таблицы: bo adikos to adikon ta adika неправосуд­ный, непра­вый неправосудноо, неправое противоправ­ное, наруше­ние права, неправосуд­ные дела, поступки (безраз­лично, воль­ные или невольные) Ьо dikaios to dikaion ta dikaia правосудный правый правосудное право, право­судие правосудные поступки. все, относящееся к правосудию 715 adikia. adikcma adikcin adikeisthai ta adika prat Lei η ta adika paskliciü неправосуд­ность (как un утреннее СВОЙСТВО И j как действие) неправосудно© дело (де­лается созна­тельно, но не всегда пред­намеренно: 1130а28, 4а12, 5а8 слм 7a2t 8а24) поступать не­правосудно, против права (но своей воле) терпеть не­правосудие (не но своей, по по чужой воле) делать неправо­судное (без­различно, по своей воле или нет, может быть, случайно: 113Са27) испытывать неправосуд­ное (по своей воле:1136а28, Ь5) fdikaiosynè" dikaiopragia dikaiopra-gèma a) to dikaion b) dikaioma dikaiopra-gein dikaioysthai ta dikaia prallein правосудность (в основном как внутреннее свойство) правосудность в действии (ПЗЗЬЗО) праводелание (1135а10, Са5) общее понятно для: a) см. выше b) исправление неправосудного (1135а9 ел.) совершать право­судные дела (1l3üa28), осуществлять правосудие (1172Ь26) (со;ша^ тельно, целе­направленно) терпеть правосу­дие, т. е. быть обвитом право­судного обраще­ния с чьей-либо стороны (1136а18) совершать право­судные поступки (безразлично, сознательно или нет, может быть, случайно: 1134а2, 1135L5, 1168b2G) dilco dika.stës dikaios 716 правда-приговор; правда-право­судие (11321)27, 4а31) вершитель право­судия (судья), 1132а7 ел. по нраву, право­судно Термины с корнем dik- вне кп. V не имеют системного характера, их значения обиходные: dikai — судебное разбирательство (1162Ь30, 1164МЗ); dikastikoi logoi — речи в суде (118la4); dikanikë phronê-sis — рассудительность в судопроизводстве (1141 ЬЗЗ). В таблице нет отсылок к тексту для терминов, которые встречаются много­кратно. Курсивом выделены слова, которые Ар. «сочинил», при этом надо иметь в виду, что словам, взятым из обиходного языка, он придал несколько иное значение. Создавая терминологическую систему из многозначного материала живого языка, Ар. счел нецеле­сообразным сразу же давать свое определение дикайосине и спе­циально оговаривает это (1129а12). Слово «справедливость» исполь­зовано в нашем переводе для передачи другого термина, см. прим. 19 к с. 150. — 145. 8 Тот же путь — метод изложения мнений и их разбора (1098Ь8—12, ср. 1145Ь2—7). — 145. 4 Признается — отсылка к Платону и Академии (см. D. 399). Умения и науки охватывают сферу физических способностей, техни­ческих навыков и теоретических знаний, которые имеют дело с про­тивоположностями: способность видеть есть способность видеть белое и черное, врачебное искусство — умение обращаться со здо­ровьем и болезнью, физика — это знание о движении и неподвиж­ности и т. п. Будь правосудность умением, или способностью, или навыком, правосудный мог бы быть умелым преступником; однако правосудность есть «склад», от которого зависят только отвечающие ему поступки. Ср. Тор. 145Ь34. — 145. 8 Применительно к «правосудному» то, с чем он имеет дело (to hypokeimenon) есть правосудное дело и поступок. «Закалка» — пример отыменного (ср. прим. 31 к 61); закалка (eyexia ) так отпосит-ся к тому, что закаливает, как правосудность к тому, что создает правосудность и одновременно исходит из нее, т. е. к ta dikaia; ср. 1130Ь22—23, 25. —146. 6 Т. е., если добиваться, например, чести, не заслуживая ее, честь не будет для человека благом; так что надо искать не того, что считается благом вообще, а добродетели, и тогда блага безотноси­тельные будут благами для самого человека. — 146. 7 Сфера действия законов — все вместе, т. е. все области жизни, в отличие от сферы действия «права», регулирующего отношения «больше-меньше» путем пропорционального уравнивания сторон (см. ниже). Кто имеется в виду под всеми, лучшими и т. д., можно интерпретировать по-разному: 1) если польза всех соответствует де­мократии, то польза лучших — аристократии, имеющих власть («по добродетели» выбрасывается) — олигархии, монархии и тиран-пии; что значит как-то еще, не ясно; 2) если польза всех или лучших соответствует идеальному государственному устройству, то польза имеющих власть по добродетели — аристократии, как-то еще — тимократии (см. В. 207); 3) если польза всех соответствует демокра­тии, то польза лучших — аристократии, имеющих власть по доброде­тели — идеальному государству, как-то еще — всему остальному.— 147. 8 Eur. fr. 486 (Nauck), ср. Plot. Enn. 1, 6, 4. — 147. 9 Ср. Theogn. 147. — 147. 10 Эта гнома использована еще Софоклом: Ant. 175 ел. — 147. 11 Ср. PI. Rp. 343 с, 392b; речь идет не о самопожертвовании, но о том, что человек соблюдает право чужого, любого человека, а не только родного, близкого, друга или кого пожелает, — 147, 717 12 Arkhôn (начальник) может означать также «властитель»; в таком случае речь идет не о пользе архонта или сограждан в демократическом или тимократическом государстве, а о пользе мо­нарха (тиранна) или рядовых граждан. — 148. 13 Разница между добродетелью в целом и правосудностью ана­логична разнице между рассудительностью, или практической мудростью (phronèsis), и искусством управлять государством (ро-litikë tekhnê); см. 1141Ь23. — 148. 14 Ср. [PL] Eryx. 396e; Arph. Thesm. 345; Petr. Sat. 126. — 148. 1Ь. Принято чтение В.\ по By.: «предписываются доброде­телью». —150. 16 Впоследствии — 1179Б20—1181Ы2. О различии добродетели человека и добродетели гражданина см. Pol. 1276M6—7Ь32: добро­детели гражданина в реально существующих государствах специа­лизированы соответственно функциям граждап. Но в идеальном, «лучшем» государстве «специалисты», все те, кто выполняет узкие функции, обеспечивающие существование общества, в число граж­дан но входят: граждане идеального государства («лучшие») заняты законодательством, управлением, совещанием, и для них доброде­тель человека и гражданина совпадает. См. Pol. 1278а40—Ь5, 1288а32—Ь2, 1333а11—16. — 150. 17 Поскольку в dikaiosynë в обиходном языке «слышится» не столько «юстиция», сколько «справедливость» (ср. прим. 2), Ар. стремится избежать выражений «распределительная» и «направи­тельная правосудность» и, используя в основном субстантивиро­ванное прилагательное среднего рода to dikaion, говорит о праве (а не о правосудности) распределительном и направительном; о зна­чении направительного права см. прим. 24 к с. 152. — 150. 18 Обмен (synallagmata) — термин с очень широким зпачо-пием, который описывает отношения, ведущие и к взаимной выгоде, и к взаимной невыгоде, и к выгоде одной стороны и невыгоде дру­гой; при этом произвольный обмен — это «обязательства как след­ствия договора» (obligationos ex contractu), а непроизвольный — «обязательства как следствия преступления» (obligatines e delicto); обмен тайком и подневольно значит тайком от потерпевшего и про­тив воли потерпевшего. — 150. 19 То ison переводится также как «справедливость», «равенство по справедливости»; остальные термины этого гнезда: «несправед­ливый» — anisos, «справедливый» — isos, «уравнивание», «прирав­нивание» — isotës, «приравнивать», «устанавливать [справедливое] равенство» — isadzein. Слово «справедливое» добавляется не тол-ько для сохранения однокоренной системы терминов, но и для того, чтобы подчеркнуть: просто равенство, без оговорок, — это, по Αρ., непременно неравенство (см. ниже прим. 20). «Справедливое» под­черкивает, что равенство в распределительном правосудии должно учитывать достоинство сторон: пропорциональное право есть спра­ведливое равенство (1131а25 ел.), ср. о двух равенствах у Платона: Legg. 757a—d и 744Ьс. — 150. 20 Люди не равны по заслугам, общественному влиянию, спо­собностям и т. п.; количественное равенство вызывает споры и недовольство. Ср. Pol. 1301b26—2а15. — 151. 21 Здесь сторонники аристократии — это не знать (зпать под достоинством понимает как раз благородное происхождение), а лучшие люди, те, кто могут быть гражданами лучшего государства.— 151 < 718 22 В этом абзаце прерывная и непрерывная пропорции рассмат­риваются на геометрическом материале, т. е. буквы (судя по тексту: лё toy α [gramme]) обозначают отрезки. В следующем абзаце как своеобразная модель права используется только прерывная про­порция и буквы обозначают не отрезки, а члены (термы) пропорции (ho a horos). Отношение то же самое означает, что, как в матема­тической пропорции равны два абстрактных отношения, так в в праве — отношения лиц и вещей. Тривиальные свойства геомет­рической пропорции Ар. использует, чтобы показать на модели пропорции необходимый (выводимый) характер принципов права: распределение по правилам преобразования пропорции ведет к тому, что каждая пара (лицо + вещь) будет составлена право­судно. — 151. 23 Эта пропорция не собственно геометрическая. В геометри­ческой пропорции термы абстрактны, и она может быть как непре­рывной, так и прерывной. «Эта пропорция», т. е. пропорция в рас­пределительном праве, имеет в качестве «термов» лица и вещи и потому не может быть непрерывной. Если бы пропорция в рас­пределительном праве была непрерывной (а : β :: ρ : у), то β было бы вторым из лиц (кому уделяется) и одноврсменио первой из ве­щей (что уделяется), что абсурдно. Важно иметь в виду, что про­порция (analogia) в такой же мере математический термин, в какой и обыденное слово «соотношение», «аналогия»; ср. 1148М0 ел. и прим. 29 к с. 200. — 152. 24 Направительное (diorthötikon) и исправительное (epanorthö-tikon — 1132al8) право соответствуют юридическим понятиям justitia directiva и correctiva. В случаях добровольного обмена направительное право устанавливает условия сделки до ее совер­шения, направляет ее; если сделка совершена противоправно, она приравнивается к недобровольному «обмену» (преступлению), и тут прибегают к исправительному праву. Diorthötikon, однако, используется и для обозначения исправительного права. — 152. 25 Арифметической пропорцией (1132а2) у Ар. называется частный случай арифметической прогрессии — арифметическая про­грессия из трех членов, напр. 15, 10, 5; средний член этой пропор­ции — 10 — есть одновременно π среднее арифметическое для двух крайних (1132а30). Определение среднего арифметического каса­ется «вещей», т. е. достоинства сторон не учитываются: с людьми обращаются как с равными. Безразличие для аакона моральных ка­честв сторон или же социальных статусов (если добрые — это «луч­шие», а дурные — низшие слои) и учет разницы только с точки зрения вреда, т. е. ущерба, толкуют по-разному. G. (II 113) и /. (144 п. 2) полагают, что для Ар. небезразлично, напр., кем нанесен удар: начальником подчиненному или подчиненным начальнику (1132Ь29). Отсюда следует, что игнорируются только моральные качества, но не социальные статусы, т. е. «личность» учитывается в исправительном праве с точки зрения особых отягчающих или смягчающих вину обстоятельств. В. (218) полагает, что Ар. опустил как само собой разумеющееся разницу вреда и преступления (blabë и adikia). Действительно, преступник может совершить преступ­ление и «больше» и «меньше» ущерба («вреда»); ср. PI. Legg. 843d, 767e, 915a. Преступник не только возмещает ущерб, но и несет наказание за преступление, т. е. компенсирует нарушение права (напр., то, что он ударил архонта, а не равного себе), Ср. о том, что 719 вред существенно менее значителен, чем неправосудность (преступ­ление) — 1136Ь25. — 153. 26 Фраза о страдании и деянии — сжатая отсылка к рассужде­нию Платона (Legg. 876d ел.). Убыток (урон) и нажива (выгода) — общепринятые тогда судебные термины, заимствованные из сферы торговли. —153. 21 «Хочет» здесь не субъективное стремление, но объективная тенденция: приближение вещи к своей форме (идее); ср. 1133Ы4, 4160М8, 1161а28, 1171а12; PL Phaed. 74e. — 153. 28 Некоторые — не афиняне, а какие-то другие греч. народы, которые пользуются словом mesidioi — «посредники»; ср. Pol. 1306а26 ел. Мудростью языка Ар. как бы проверяет свои математц-вированпые рассуждения. — 153. 29 Слов дихайон и дихастес в греч. языке пе существует; воз­водя дикайон — «правосудие» и дикастес — «судья» к диха — «по­полам», «надвое», Ар. тем самым приписывает им значепие «поло-винность» и «половинитель», но, видимо, не вполне всерьез; ср. PL Crat. 412e—За. —154. 50 ρ Среднее арифметическое (средняя ~ величина) — это β'β, τ. е. "а а'е + γ'γδ. α'-β'-у-•β 2 ε y Αρ. так подробно объясняет, сколько должен отнять и прибавить вершитель правосудия, потому что не знает отрицательных чисел и вынужден оперировать отрезками. Он должен показать, что «равпое» (to ison) может быть одним и тем же не только тогда, когда нажива одного и убыток другого равны (и надо только отнять и вернуть), но и тогда, когда нажива и убыток неравны (ср. прим. 25). Пусть А — ответчик, В — истец, С — преступление, давшее наживу в 17 ед., D — ущерб, сказавшийся в убытке в 3 ед. Перед судьей стоят А + П и В — 3. Убыток и нажива уравниваются через сред­ний член арифметической пропорции (прогрессии): 17, 10, 3. Часть, которую надо отнять у большего и прибавить к меньшему, — это 17 — 10 или 10 — 3, т. е. 7. Средним членом 10 будет и тогда, когда нажива равна 16, 15 или 14 ед., а убыток — соответственно 4, 5 или 6 ед. — 154. 31 Строки 1132Ь9—11 здесь выпущены, они повторены в руко­писях еще раз — 1133а14—16. По D. (410), место этого пассажа, вдесь; В. (222) считает это интерполяцией текста из 1133а14—16, которая, однако, уместна. — 154. 32 Расплата, т. е. принцип «око за око», — так называемое право талиона; ср. ММ 1194а29 («взаимопретерпевание»). — 154. 33 Ρ адамант — мифический образцовый судья, считался созда­телем основ права; цитата из Гесиода — fr. 174 (Rzach). Расплата многому противоречит, так как не учитывает достоинство сторон при распределительном праве и разницу наживы и убытка, преступ­ления и вреда при на(ис)правительном. —155. 34 Богини Благодарения — Хариты; по Павсанию, храмы Ха-рит стояли на агоре в Спарте, Орхоменах и Олимпии, — 155t 720 35 Термы пропорции записывались по углам квадрата. В ариф­метической пропорции термы объединяются перекрестно (но диа­гонали), а не но горизонтальным сторонам, как в геометрической пропорции: "χ/ «—ß r/\j У а-6 Обмен башмаков и дома в соответствии с правом может иметь место, только если предварительно установлено пропорциональное равен­ство: γ = xb (приравнивание — это определение х)\ строитель по­лучит ото, а башмачник — γ, и α + xb = β + γ. — 155. 30 Приравнять (по арифметической пропорции) нужно но только вещи, но и лица. Иными словами, «коэффициент» приравнивания сто­рон обмена ость потребность их друг в друге (см. 1133а27). Тем самым арифметическая пропорция сводится к геометрической, т. е. к такой, в которой устанавливается отношение лиц. Отношение земледельца к врачу равно их потребности друг в друге; на оспово этой потребности устанавливается цена обмениваемых продуктов и услуг. Ср. прим. 38 к с. 156. —156. 37 Цена у Лр. выражает не количество труда, а, так сказать, степень потребности; она обусловлена потребностью и исчезает вместе с нею; стоимость и цена, разумеется, не различаются. — 156. 88 Т. е. когда количества продукции уже уравнены, например 10 пар башмаков равны 2 мерам зерна, тогда: земледелец __ 10 пар башмаков башмачник ~~ 2 меры зорна 80 Когда обмен уже совершен без предварительного установле­ния пропорции, пропорциональность сама собой скорее всего не получится. Крайние члены пропорции здесь лица — участники сделки (а и β); «крайними» у Ар. могут быть названы все члены пропорции, поскольку они помещены по углам, т. е. «краям», квад­рата (см. прим. 35 к с. 155). Что такое оба преимущества, но виол но ясно. Возможно, это преимущества в количестве полученных еди­ниц продукта и в достоинстве каждой единицы полученного над достоинством единицы отданного. Однако это частный случай не­пропорционального обмена. Скорее речь идет о том же, о чем в 1132а32—Ь9: то, насколько у одной стороны больше средней ве­личины, и то, насколько у другой меньше, и составляют два преиму­щества (ζγ + γδ; см. прим. 30 к с. 154). — 156. 398 ... например.,, хлеба — текст испорчен. —157. 40 Назначенная цена — тарифы, устанавливаемые архонтами на рынке. Такой способ установления цены скрывал ее связь со стоимостью и в конечном счете с трудом. Под неодинаковой силой монеты (выше) едва ли имеется в виду колебание курса, скорее это возможное отсутствие потребности в покупках за деньги при нату­ральном хозяйстве; монета для Ар. все-таки условность. — 157. 41 Т. е. упомянутые выше несоизмеримые объекты разного ка­чества, напр. услуги врача и продукты земледельца. — 157. 42 Правосудность противостоит но двум разным порокам (край­ностям) , но двум сторонам одного акта:«себе-болыпе-блага-и-меныпе-8ла» и «другому-меньше-блага-и-больше-зла» (но не себе меньше, 721 а другому больше блага, ибо это было бы щедростью или добро­той; см. ниже, гл. 14). — 157. 43 Т. е. различие между неправосудным по складу и поступившим неправосудно не зависит от качества неправосудного дела. — 158. 44 1132Ь22 — ЗЬ28. —158. 4Ъ. Пропорционально (т. е. в соответствии с достоинством) равны граждане, напр., аристократического государства, а арифметике* ски — демократического. — 159. 48 Логос здесь либо письменный документ (писаный закон или параграф закона), либо «разум» в противопоставлении человеку как сочетанию разума и страсти. — 159. 47 ИЗОаЗ и прим. 11 к с. 147. — 159. 48 Подробнее см. MM 1194b—29. —159. 49 Брасид — спартанский полководец времен Пелопоннесской войны, которому жители Амфиополя, где он похоронен, приносили заупокойные жертвы как герою. См. Thuc. V 11. —160. 60 Подробнее см. ММ 1194Ь30—5а7. Иные (в начале абзаца) — софисты. Их мнение верно в том смысле, что право изменчиво, не­верно, что неизменно все природное; только причина природпого изменения внутренняя, а не внешняя, как в случае с узаконенным.— 160. 51 Платон, напротив, считал, что от природы обе руки имеют одинаковую силу: Legg. 794d—5d. — 160. ?2 В идеальном государстве нет расхождения между естествен* ным и государственным правом; ср. Pol. 1280а9; ММ 1194Ь30; 1198Ь27, 31; Rhet. 1373Ь7 ел., 1375а15. — 161. ?3 «Неправосудное» как нечто существующее до поступка — ото потенциальное нарушение права, как оно зафиксировано н за­коне. Понятие (не)правосудного отличается от (не)правосудного дела, как «идея» — от воплощения, абстрактная норма — от подле­жащих ее суду конкретных случаев. — 161. ?4 Это понятие — общее для на(исп)равительного и распредели­тельного права (ср. прим. 2), а правосудное дело ограничено сферой исправительного правосудия. — 161. 66 Что подразумевает отсылка, не ясно: задумапное, но неосу­ществленное? или утраченное произведение? — 161. 88 1109Ь35—ИИЬЗ. — 161. 67 Один ударил в гневе другого: потерпевший считает, что ему причинена неправосудность; ударивший признает, что ударил, но считает, что другой получил по заслугам. Случай со злоумышленни­ком особый; где есть обман, там нет спорного вопроса. — 163. 58 Иными словами, достаточно, чтобы поступок был не неволь­ным, чтобы суд признал его правосудным делом. Однако этика при-8нает человека правосудным, если правосудное дело он совершает но только не невольно, но и по сознательному выбору. — 163. 89 Fr. 68 (Nauck), ср. прим. 3 к с. 96. — 163. 80 Значит, нелепо предполагать и то, что неправосудие можно тер« петь по своей воле. Оспариваемое мнение (можно по своей воле тер­петь неправосудие) принадлежит Платону. Рассуждепие о том, можно или нет терпеть неправосудие по своей воле, обусловлено тем, что по-гречески внешне не различаются формы среднего (воз­вратного) и страдательного залогов: adikeisthai можно понимать и как действие, переходящее на субъект действия, и как страда­тельную форму. Платон трактует adikeisthai как возвратный залог, а Ар. — как страдательный. — 164, 722 61 Быть случайно причастным поступкам в действительном смысле — значит невольно поступать, а в страдательном — испы­тывать воздействие невольного поступка другого человека. — 164. 62 Если исходить из этого определения понятия «поступать неправосудно» (оно неверно, см. ЬЗ), то получится, что можпо «терпеть пеправосудие по своей воле». Но если добавить к нему (как это и делается ниже) «вопреки желанию» (жертвы), то «терпеть пеправосудие» — страдательный коррелят к «поступать неправо­судно» — определялось бы так: вредить себе по своей воле и во­преки своему желапию. А это абсурдно. Так что из правильного определения «поступать неправосудно» следует, что терпеть пепра­восудие по своей воле невозможно. — 164. 03 II. VI 236. — 165. 64 Первые два вопроса Ар. разобрал в гл. 11 (1136а15 и 1136а23 ел.); гл. 12 посвящена третьему вопросу, а гл. 15 — четвертому (в гл. 13 и 14 обсуждаются два других вопроса: «легко ли быть правосудным» и «что есть доброта»). — 165. 66 О суде над неодушевленными предметами см. RE Hlb. Ill, coi. 284; PI. Legg. 873e—4a; Ar. Ath. Pol. 57; Aischin. Ctes. 244; о наказапии руки см. прим. 73 к с. 169; о приравнивании раба к орудию см. ÈN 1161Ь4 и Pol. 1253Ь32. — 166. 06 Первичное право — то же, что и природное, естественное право; ср. прим. 52 к с. 161. — 166. в? Над нравом закопа стоит знающий, как его применять, ибо как таковое ни одно положение закона не есть ни правое, ни не­правое. Правосудное (и неправосудное) не есть закон, то и дру­гое — результат применения закона. Закон называется «право­судным» переносно. Дальнейшие различения законного и правосуд­ного см. в гл. 14 о доброте (см. D. 431). — 167. 68 «Добрый» у Ар. часто синоним к «добродетельпый» и «добро­порядочный», а не особое понятие. В отличие от слов agathos (хоро­ший, добродетельный) и spoydaios (доброкачественный, добропоря­дочный), «добрый» применяется не к вещам, но только к человеку и таким «предметам», как «душевпый склад», «сознательный выбор» и т. и. Это доброта-человечность, которая, по Αρ., необходима как дополнение к слишком абстрактному закону. Равноправный пере­вод — «хороший», «порядочный». — 167. 69 Принято чтенио В.; по By.: «Либо право не добропорядочно, либо доброе не есть правое, раз [оно] другое». — 168. 70 Намек на Солона, покинувшего Афины, запретив менять составленные им законы (ср. Hdt. I 29, PI. Polit. 295а—6а). — 168. 71 При использовании перовных каменных глыб (циклопиче­ская кладка) свинцовое лекало, выгибавшееся по форме камин, служило для подбора подходящего камня. — 169. 78 В. дополняет текст: «Что не приказывает (убивать), то вос­прещает». Самоубийца тем самым виновен в убийстве. При такой трактовке выходит, что явного закона против самоубийц нет. Но поскольку такой закон существовал (1138а12—14), /. (161) считает возможным исправление греч. текста и получает: «так, например, закон не разрешает убивать себя». — 169. 73 Преступая закон, человек тем самым «виновен» (adikei); против кого его вина, если он убил себя? Против афинского гражда­нина, которым он является, и против государства, которое осквер­нено пролитием крови. В Афинах руку самоубийцы отрубали и хоронили отдельно, см. Aischin. Ctes. 244; ср. PL Legg. 873 с. — 16\). 723 ™ См. 1136а31--Ъ4. — 170. 76 Эти рассуждения не Аристотелевы, но Платоновы сочине­ния. См., напр., Rp. 351 е—2а, 430е—lb, 441 d—2с, 443е—4а: ди-каносине — это справедливость внутри человека, в отношениях разных частей его души, лучшей и худшей, главенствующей и под­чиненной. Внимание же Ар. сосредоточено на внешней стороне пра­ва, на дикайосине между людьми; подробнее см. D.436—9. — 171* Книга шестая 1 Ар. отсылает к данному ранее определению нравственной добродетели: 1104а11—22, 1106а26—7а27. В этом определении ис­пользованы понятия «рассудительный» и «верное суждение», к обсу­ждению которых Ар. приступает только теперь. — 172. 2 Цель, на которую оглядываются — реминисценция из Пла­тона: Gorg. 507(1. Прообраз музыкальной метафоры см. также у Платона: Lys. 219b, Phacd. 98d. — 172. 3 Ответ па вопрос, что есть верное суждение, дается в конце кн. VI (1144Ь21—28), на вопрос о границе (кем и как она опреде­ляется) — только в кн. X; см. прим. 6 к с. 80 и 51 к с. 67. — 1724 4 НОЗаЗ—7, 1108Ы0. — 172. 5 Ранее: 1102а26—За7, 1098аЗ—5; ср. прим. 70 к с. 75. Разде­ление таким же образом (ниже) подразумевает чисто понятийное, а не реальное деление, как и в кн. I. — 172. 6 Ар. не придерживается известного, начиная с Эмпедокла, припципа «подобное познается подобным» в его физиологическом варианте. Если у досократиков материальные «истечения» предме­тов воспринимаются соответствующими им частицами души, то у Ар. одна часть души воспринимает вечное и неизменное, другая — изменчивое и бренное; ср. ММ 1196М5—33. О теории чувственного восприятия у Ар. см. De an. 416b32 —418а6, 431Ь20—432а14; о связи теории чувственного восприятия с теорией познания см, /. 170—172. — 173. 7 Обычно Ар. употребляет термин logistikon в платоповском смысле и при обсуждении платоновской психологии (см. Bon. 432Ь50—55). У Платона logistikon — вся высшая рациональная часть души, а здесь у Ар. это только часть данной части, таккак в рациональную часть души входит еще и научная часть (to epistemo-nikon). Однако в 1140Ь26 и 1144М4 «рассчитывающая» заменяется «потихоньку» (D. 443) на «составляющую мнения» (doxastikon). В результате деление на научную и составляющую мнения части ока­зывается соответствующим платоновскому делению на эпистеме и докса. Ср., однако, ММ 1182а20,18: logistikon — синоним к diano-êtikon. —173. 8 Поступок и истина — это практическая деятельность и по­знание. Главное для познания — пара «чувство и ум» (см. De an. 433а9—И, 434а21; De motu an. 701а7—36); главное для практиче­ской деятельности — пара «ум и стремление». Orexis может пере­водиться также «воля». Ниже (а21) мысль — синоним для ума. — 173. β Определение нравственной добродетели — 1106Ь36, созна­тельного выбора — 1113а10. Здесь Ар. показывает связь всякого действия с интеллектуальным моментом. Истинное суждение, если оно обращено к поступкам, а не к познанию, называется «верным суждением»; стремление, если оно руководствуется истинным сужде­нием, именуется «правильным стремлением» (orthë orexis). «Верное 724 (правильное) в практике соответствует «истинному» в позпапии; ср. 1112а5—7 и прим. 6 к с. 80. — 173. 10 Целевая причина поступка — это то, что кажется благом (благо в поступке, 1139Ь2—3); суждение, имеющее что-то целью (logos ho heneka tinos), — это та или иная формулировка правила поведения. «Благополучие» выше использовалось как обиходный синоним к «счастью» и «благоденствию» (1098а22). Но, считая счастье деятельностью, Ар. наделяет слово eypraxia (благополучие) актив­ным смыслом: «получение блага через поступки». Фразеологизм еу prattö — «у меня все идет хорошо» Ар. разлагает на составные части: еу — «хорошо», prattö — «поступаю», внушая тем самым, что все идет хорошо, когда человек совершает хорошие поступки. Ср. Pol. 1325b22: поскольку цель — это eypraxia (благополучие), она есть своего рода praxis (деятельность). —174. 11 Сама созерцательная мысль не может ничего приводить в дви­жение, так как ее предметы — неподвижное и неизменное или име­ющее начало движения в себе. Мысль, предполагающая поступок («практическая мысль») включает в себя стремление, т. е. движущую причину. Ниже (Ы—3) творчество обозначает не процесс, а резуль­тат творчества, произведение. — 174. 12 Сознательный выбор, и соответственно человек определеп как ум и одповременно как стремление. В сравнении с животным в выборо человека преобладает ум, в сравнении с мудрецом стремление преоб­ладает над умом. — 174. 13 Цитата из трагика Агафона (fr. 5 Nauck) передает популяр­ную античную сентенцию. См. Pind. Ol. II 17; Soph. Ai. 378, Trach. 740; PL Prot. 324b; Legg. 934a. — 174. 14 CM. 1139all; умственные — noetika. — 174. 15 Начать от начала здесь начать с более высокого уровня абст­ракции, с более глубокой причины: сначала исследовать интеллек­туальные свойства-склады (hexois), a затем те из них, которые явля­ются добродетелями. Из пяти названных здесь свойств к доброде­тели впоследствии будут отнесены только рассудительность и муд­рость (1143М5); ср. An. Post. 89b7—9. —175. 1β Созерцание и научное знание здось тождественны: объект науки (напр., такой, как математика) существует с абсолютной необ­ходимостью в отличие от изменчивых объектов. — 175. 17 См. An. Post. 77al. —175. 18 Более полное определение эпистеме дается в An. Post. (71b21 — 22). Характер отсылки предполагает у слушателей хорошее знание «Аналитик», что еще раз свидетельствует о том, что слушатели курса этики — не юноши (ср. 1095а2 ел.). Вера здесь не психологическое состояние, но интуитивное понимание посылок доказательства, признающее их истинными, первыми, непосредственными, более известными и предшествующими (см. An. Post. 71b20). Вера опи­рается на особое чувство, подобное уму (см. 1142а24—30 и прим. 40 к с. 182). — 175. 19 Выводы из принципов = эмпирические факты. — 175. 20 Из определения науки следует, что наука в собственном смысле, т. е. математика, логика, астрономия, не может быть чело­веческой добродетелью, так как занимается неизменными предме­тами, а человеческие дела не неизменны и не общи, но конкретны и изменчивы. Этот вывод у Ар. подразумевается, и он исходит из него в дальнейшем. — 175. 725 21 См. прим. 2 к с. 54 и 21 к с. 59. Ср. PL Charm. 163a—d. —175. 22 Fr. 6 (Nauck). Искусство и случай имеют дело с одним и тем же, т. е. с тем, что может быть и не быть (ср. Part. an. 640а28, Phys. 197а5, Rhet. 1362а2), но лишь в каком-то смысле, ибо, чем болео человек искусен, тем меньше он обязан случаю, удаче (см. Pol. 1258Ь35). - 176. 23 Слова phronesis и phronimos (рассудительный) за пределами кн. VI Ар. часто использует в нлатоновском смысле, близком к sophia (разумность, мудрость) и sophos (разумный, мудрый). Так, у Пла­тона с неизменными сущностями имеет дело фронесис: Phaed. 79d (в пер. С. Маркиша — «размышление»), а у Ар. только софия (1140Ь25 ел.). Проводя в кн. VI различение софии и фронесис, Ар. ссылается на обиходный язык. Несколько искусственный перевод фронесис в кн. VI как «рассудительность», а не, скажем, «ум» обус­ловлен необходимостью отличать фронесис от нус («ум»). Впрочем, фронесис иногда выступает как синоним слова «нус», см. 1144М2 и прим. 64 к с. 188. Итак, фронесис — это житейская человеческая мудрость, природный и в то же время развитый ум, умудренность, раз­умность. Интересно различение практической и теоретической фро­несис у Ксенократа: второй вид фронесис совпадает с Софией у Ар. (Clem. Str. p. 125, 20 (Stählin). Ср. нетермшшлогическое использо­вание фронесис (1143М2, 1166а19, 1172Ь30, 1173аЗ, 1177Ь32 и прим. 30 к с. 61, 53 к с. 186, 67 к с. 214, 20 к с. 250, 7 к с. 269). — 176. 24 Рассудительность имеет дело с поступками, поведением; для этой области не может быть искусства, так как искусство у Ар. имеет дело с производством не поступков, а вещей, предметов. — 176. 26 Ар. объясняет этимологию слова sô-phrosyne (благо-разумие, цело-мудрие) через слова soteria (соблюдение, «сохранение в цело­сти») и phronêsis (разумность, рассудительность). Ср. PL Crat. 411e. — 177. 28 Добродетель искусства — добротность и успех произведения. Это значит, что само искусство не есть добродетель. Для рассуди­тельности, или ума, нот добродетели, так как умный как таковой добродетелен. Аналогично выше (Ыбсл.): принцип поступка как таковой есть истинное благо. — 177, 27 Парадокс Сократа: Хеп. Mem. 4,2,20; PL Hipp. Min. 370e— 376b; Ar. Top. 126a36—8, Met. 1025a6—13. Рассудительный же но может ошибаться по своей воле, так как его намерения доброде­тельны. — 178. ад О соотношении производящей мнения части душа (to doxasti-kon) у Ар. и «истинного мнения» (alëthes doxa) у Платона см. D. 451. — 178. 28 Данная глава об уме соответствует An. Post. 100b5—117Ы5. Эта логическая глава в «Этике» подготавливает трактовку муд­рости как соединения науки (аподиктического знания) и ума (ин­туиции) в гл. 13. Интересно, что к концу гл. 6 искусство выпадает из рассмотрения и речь идет о трех способностях вместо четырех. Потому ли что мудрость есть добродетель искусства (11141 al2)? или рассудительность как практический ум, навык, включает в себя искусство? См. /. 197—200. — 178. 30 Ар. правильно толкует первоначальное значение слова «софия» (ср. П. XV 410сл.). У самого же Ар. софия — это первая фи­лософия (Met. 982а4—Ы0; ММ 1197ЬЗ—10), мудрость, которая эани-726 мается самым ценным (1141а20; см. отличие ценимого от хвалимого в гл. 12 кн. I), т. е. богом, первым Небом и т. п. Ниже (1141ЬЗ—4) мудрецами называются философы Анаксагор и Фалес\ это мудрецы в Лр. смысле в отличие от «мудрого» Фидия или Поликлета. Сократ у Платона проводит аналогичное различение софии и фронесис (Hipp. Maj. 281c ел.), упоминая этих же философов. О точности применительно к мудрости см. An. Post. 87а31—7; Met. 982b25 ел., 1078а9, а также В. 266. — 178. 31 Fr. 2. (Kinkel); см. прим. 12 к «Поэтике». Маргит — фольк­лорный образ «дурака». Поэтому В. (267) считает, что функция цитаты юмористическая, D. (453), напротив, что логическая: о суще­ствовании мудрости в общем смысле свидетельствует от противного существование общей не-мудрости. — 179. 32 Перевод компромиссный между чтением В. (267—8) и By. Разпица мудрости и рассудительности в а22—25 очерчена особенно резко: мудростью все признают одно и то же, потому что ее пред­меты пе касаются животрепещущих человеческих дел. — 179. 33 Ср. Met. 1026а18: звезды — зримые пз богов; Phys. 196аЗЗ: звезды — на и божественное из зримого. — 179. 34 Ср. Met. 981al2—Ь2. —180. 85 Поскольку общее у Ар. ценится выше частного, он и в рассу­дительности, запятой частным, «с облегчением» находит своего рода управляющее знание, чей предмет — сравнительно общие вещи — государство, политика. Политическая наука, или искусство, и рас­судительность есть один и тот же склад (в смысле «навык»), ибо предмет того и другого — изменчивые человеческие дела; однако понятия эти не тождественны, потому что «рассудительность» мо­жет быть не только общей, государственной, но и частной, личной.— 180. т У Ар. государственная наука — это и искусство составлять законы и управлять, и практические навыки политика. В обиход­ном языке в слово «политика» вкладывался только второй смысл, так что получалось, что общее название узурпировано частным зна­чением. Занимающиеся государственными делами здесь должност­ные лица, а но те, кто управляет и создает законы. Частное решение голосованием (psëphisma) — это последний этап обсуждения. Ср. критику подмены законов частными постановлениями (декретами) пародного собрания, которое не имеет законодательных прав: Pol. 1292а15—37. — 181. 37 Познание здесь тождественно рассудительности; по мысли Αρ., рассудительность, касающаяся самого человека, только один из видов рассудительности. Он настолько отличается от других ви­дов, что большинство ошибочно принимает этот вид за рассудитель­ность в собственном смысле слова. — 181. 36 Слова Одиссея из «Филоктота» Еврипида: fr. 787, 782, 2 (Nauck.). — 181. 39 То, что рассудительность имеет дело с частным. — 181. 40 By. исключает «в математике» на том основании, что иначе получается, что в математике нет иного последнего (cskhaton), кроме треугольника. Но треугольник здесь явно выступает как один из примеров «последнего». Здесь имеется в виду такая процедура, когда геометр разбивает фигуру на части, пока не дойдет до треугольника. Здесь ему придется остановиться, ибо это последняя фигура, и начать построение или доказательство. Чувство как ощущение состоит в непосредственном «схватывании» изменчивых вещей. Рассудитель-727 ность походит на чувство, так как имеет дело с изменчивым, но она не столь непосредственна. В математике же мы непосредственно чувствуем, что эта фигура, например, треугольник, и это в большей степени чувство» Но это все-таки особый вид чувства: ведь объекты в математике не изменчивы. — 182. 41 О переводе терминов с корнем boyl- см. прим. 15 к с. 101, Разбираемые определения евбулии происходят из Академии, см. /)4 460, В. 275. — 182. 42 Популярная сентенция: Is. Demonic. 34; Theogn. 633; Hdt, VII 49; Thuc. I 781. — 182. 43 Примеры проницательности у или парадоксального остро­умия, см. An. Post. 89M0, (ср. [PL] Def. 412e). — 182. 44 По Αρ., для науки не существует ошибочности, так как не­верное знание есть незнание, а «правильное знание» — тавтология; мнение же может быть правильным и неправильным, и в первом слу­чае оно истинно. Мнение уже определено, значит, что опо существует «о чем-то», т. е. о том, что было до того, как мнение- составили, а принимая ρешение,создают нечто новое, т. е. само это решение. Мысль у Ар. имеет весьма широкое значение, здесь же, как и у Пла­тона, это дискурсивная способность и процесс размышления, когда мыслящий еще не утверждает, но говорит сам с собой (ср. PL Theaet. 189е—190а; Soph. 263e). — 183. 45 Говоря, что правильность решения — это то же, что и разум­ность в решениях (eyboylia), Ар. исходит из самого слова ey-boylia и еу (хорошо) приравнивает к orthos (правильно). — 183. 46 Synesis и eysynesia можпо передать и как «понимание» и «по­нятливость». Когда речь только о synesis, перевод — «сообрази­тельность»: 1103а5. — 184. 47 Находящееся в становлении здесь природныо явления, по по человеческие дела. — 184. 48 Эта мысль восходит к «Политику» Платопа (260с): не нужно быть специалистом во всех делах, нужно понимать, что говорит специалист. У Платона это требование к царственному человеку (259 с — 60 с). Ср. EN 1181Ь2 слл. — 184. 49 Пер. gnome как совесть дает возможность построить «гнездо» терминов: совестящийся — syggnomôn, имеющий совесть — gnomen ekhôn, совестливый — syggnömonikos, иметь совестливость ·— syg-gnômën ekhein и ниже: добросовестный — eygnomon (1142a30). «Совесть» — это внутреннее убеждение, «совестливость» — способ­ность чувствовать не только за себя, но и за другого, способность сочувствовать. «Совесть» близка к «доброте» (epieikeia) (см. прим. 68 к с. 167). В судо давали клятву «судить по лучшей гноме»; см. Pol. 1287а26, Rhc't. 1375а29; Dem. 20, 118; 23, 96; ср. PL Logg. 757ο (пор. А. Егунова неточен). — 185. 50 Склады и способности, противопоставленные в 1105Ь20, в 1143а25 и 28 выступают как синонимы. Вероятно, точнее здесь термин «способности», так как все перечисленное — от природы (1143Ь7). В число всех складов входит и разумность в решении, ко­торая здесь опущена: от остальных способностей ео отличает то, что опа реализуется только в сообществе (см. прим. 15 к с. 101). — 185. δ1 Выше (1142а25 ел.) чувство последних данностей, или еди­ничных конкретностей, было противопоставлено уму. Это противо­речие не в учении Αρ., но в самом языке: и интуитивное постижение начал, и интуитивное постижение единичной конкретности есть 728 «иус» (ум)- В последнем значении «ум» = «рассудительность»; ср. прим. 23 к с. 176. — 185. 62 Rassow (31) iiD. (467) переставляют эту фразу в конец преды­дущего абзаца. — 185. 53 В. (281) исключает это из текста, так как рассудительный, по А'р., всегда может рационально обосновать свои мнения. D. (467) же считает, что «рассудительный» здесь имеет обиходный смысл. —186. б* Образ из Платона (Rp. 508b—509a), использован также в 1096Ь29 и 1144а30; ср. возведение первой философии к физической способности созерцать в Met. I 1—2. Ср. PI. Tim. 47а—с; Symp. 219а; Soph. 254а; Rp. 533d, 518b — 9а. — 186. 65 См. прим. 31 к с. 61 и 5 к с. 146. — 186. 6в Здесь нет полемики: что рассудительность ниже мудрости — допущепие самого Ар. (1141а21 ел.). — 186. 07 Мудрость пичего не производит в собственном смысле, т. с. как движущая причина: ее объекты вечны, неподвижны и опа но может быть причиной их возникновения или движения (ср. 1143Ь20). Мудрость — это формальная причина (см. Pol. 1325М6 ел.). Здесь делается еще один шаг к полному определению счастья (ср. 1098а5—20); дальнейшее уточнение (что со счастьем связана прежде всего созерцательная жизнь) см. кн. X, гл. 7—9. О добро­детели в целом см. ЕЕ 1219а37, 1220аЗ, 1248Ь8—12. Конец фразы испорчен, перевод по смыслу. — 187. 58 Четыре части души — это: 1) научная (1139а12), се добро­детель — мудрость; 2) рассчитывающая, или составляющая мио­пия (1139а12, 1140b26, 1144M4), ее добродетель — рассудитель­ность; 3) стремящаяся, пли влекущаяся (1102Ь30), ее добродетели — нравственные добродетели; 4) питательная, растительпая, вегета-тивпая часть, у нее добродетелей пет (1102Ь29; ср. прим. 38 к с. 64). Назначение первой части души пока не рассматривается. Ср. прим. 70 к с. 75. — 187. 69 Возвращение к 1134а16—23 и 1135а16—19. — 187. 60 См. прим. 54 к с. 186. Euslr. (393, 18—394, 3): «И склад возникает из этого «ока души» при условии добродетели», т. е. без добродетели не будет «склада». Мы исходим из того, что, по Αρ., добродетель сама есть хороший склад, и потому речь идет о возник­новении не склада, а его добродетельности. — 188* 61 См. 1095М7. Исходные принципы нравственного поведения, как и исходные принципы геометрии, не могут быть доказаны и обоснованы, и добродетель играет в поведении ту же роль, что и интуитивное постижение в геометрии. — 188. 82 Добродетель внутри себя имеет подвиды, которые различают­ся, подобно изобретательности и рассудительности. Добродетель, соответствующая изобретательности, — природная добродетель (ЬЗ), соответствующая рассудительности — добродетель в собственном смысле слова (Ь4). — 188. 63 Таким образом, природное основание есть пе только у ум­ственных, по и у нравственных добродетелей — правосудности, благоразумия, мужества. Ср. о природной добродетели Hist. An. 588al7—9a9. — 188. и Ум здесь то же, что ниже (Ь17) рассудительность. —188. 05 См. ММ 1182а17, 1183Ь8, ЕЕ 1216Ь6; PI. Prot. 352c, 361b; Euthyd. 282с; Meno 87d, 88b — 89a; Xen. Mem. 3, 9, 5. — 189. 729 6S Согласный с верным суждением — выражение платоновской школы. О различии понимания верного суждения у Платона и Ар. см. D. 298—304 и прим. 6 к с. 80. — 189. 67 Ар. различает согласное с верным суждением и причастное верному суждению (т. е. находящееся в союзе с ним). Первое ука­зывает на следование логосу безотчетно и по привычке, а второе — сознательно, с принятием логоса внутрь себя (ср. выше определе­ние рассудительности: 1140Ь5). См. также прим. 25 к с. 336. — 189. 68 О том, что одна добродетель влечет за собой другую, учил Платон (см. В. 287, D. 473); это учение впоследствии получило название учения о «взаимопредполаганин добродетелей» (antakoloyth-ia arctön). См. SVF 2, 121; 3, 72, 76; S.E. P. I 68; Prod. In Ale, 319; Eustr. 311, 15. — 190. 00 Принято чтение, предложенное D. (473) на основапии Eustr. 404, 23, 30. Ср. прим. 58 к с. 187, — 190, 70 Т. е. всё, включая предписания о почитании богов в государ­стве, — 190. Книга седьмая 1 Другой исходный принцип — рассмотрение не самих добро­детелей и пороков, а того, что выходит за их пределы или представ­ляет собою их смешение. — 191. 2 П. XXIV 259. О божественной добродетели см. Pol. 1332Мб—23, о человеке как среднем между богом и зверем — ib. 1253а27. — 191. 3 По В. (289), речь идет о мистических учениях VI в. (ср. PI. Phaed. 82с ел.); по D. (476), — об общегрсческих мифах (напр., миф о Геракле). — 191. 4 В оригинале диалектное sei os вместо аттического tlicios — «божественный». Ар. иронизирует и над произношением лаконян, и над напыщенностью такого архаичного (гомеровского) эпитета в применении к человеку. По Платону (Мело, 99d), такой способ выражения сохраняли женщины и «отсталые» спартанцы. — 191. 5 Тот и другой склад — невоздержность и воздержность; не­воздержность включает изнеженность и избалованность, а воз­держность — выдержанность (которая противостоит изнеженно­сти, 1150а34). Л о роду отличаются божественная добродетель и зверство; пазванные же склады, свойственные человеку, подобно добродетелям и порокам, имеют видовые различия. Ниже они назы­ваются страстями, т. е. состояниями души. — 191. 8 Осторожно высказывая, казалось бы, самоочевидное, Ар. учитывает парадоксальные рассуждения софистов (1146а10~Ь5); избалованность также не всеми считалась пороком, см. прим. 44 к с. 200. Придерживающийся расчета (также1146а17,1151а26, Ь5) — тер­мин Академии, см. [PL] Def. 412b, 415d, 416a. — 192. 7 В невоздержном и воздержном в отличие от распущенного и благоразумного происходит внутренпяя борьба, но в обыденном языке этими различиями часто пренебрегают; ср. PI. Gorg. 491 d, Вр. 430е; Хеп. Mem. 1,5, 4—6; 4,5,3-7; 2,1,1. — 192. 8 В данной главе разбирается серия вопросов, связанных с расхожими мнениями о воздержности и невоздержности: вопрос (1) — 1145Ь22—6а9, (2) — 1146а10—16, (3) — 114ва17—21, (4) — 1146а22—33, (5) — 1146аЗЗ—ЬЗ, (6) — 1146ЬЗ—8. — 192. 9 Сократ думал (Ь25) — ср. PL Prot. 352b; Сократ отстаи­вал — ср. Хеп. Mem. 3, 9, 4. — 193. 730 10 Те, кто соглашаются (ЬЗО), — Платон (см. PI. Prot. 352d; Logg. 875e). Те, кто не соглашаются, вероятно, некоторые из после­дователей Платона, так как знание и мнение различаются здесь пси­хологически (см. [PI.] Def. 414b; В. 294), а не предметом, как у Пла­тона (см., однако, Tim. 51 d — 52d о смутном и точном знании). Для самого Ар. разница в силе убеждения роли не играет, см. 1146Ь24—7М9. — 193. 11 По ЕЕ 1246Ь34, это мысль Сократа; ср. PI. Prot. 357с; Diog. Làert. VI 12 (Антисфен: фронесис — надежнейшая стена). По Αρ., рассудительность в человеке пе может противостоять влечению, ибо тогда обладатель рассудительности будет одновременно и обла­дателем невоздержности, что (как показывается ниже) нелепо. —-193. 12 1140М-6, 1141М4 ел., 1142а23 ел., 1144Ь30 ел. - 193. 13 См. Soph. Phil. 54-122, 895—916. — 194. 14 Здесь намечен дальнейший план кн. VII: гл. 4—11 — что есть воздержность и невоздержность, из них гл. 4—5 — сознатель­ные это свойства или неосознанные; гл. 6—11 — с чем имеет де­ло невоздержность и воздержность; гл. 12—15 — что есть удоволь­ствие. На первый взгляд пассаж 1146М4—24 нарушает порядок изложения, предваряя вкратце гл. 6—11. Однако Ар. нужно найти начало рассмотрения — исходное понятие. Данный пассаж на­сыщен формами от глагола ekhein (в переводе «имеют дело», «отно­сится», «в отношении»). Исходным понятием, которое Ар. ищет, в конце концов оказывается hexis (склад, состояние) — слово того же корпя. Таким образом, здесь выясняется, к чему невоздержный имеет отношение (ekhein), а затем сама невоздержность рассматри­вается как hexis — определенное отношение (склад, свойство) (ср. ММ 1201Ь2 — 1202а7). См. также прим. 19 к с. 190. — 195. 15 Либо речь идет о самом Гераклите как обладателе мнения, убежденном в нем как в знании, либо имеется в виду, что Гераклит порицает людей, которые, не имея знания, тем не менее коснеют в своих заблуждениях. См. DK 22 В 1, 17, 28; ср. ММ 1201Ь7—8. — 196. 16 О различении актуального и потенциального знания см., напр., PI. Theait. 197a ел. — 196. 17 Т. е. первая (большая, общая) и вторая (малая, частная); подробно см. У. 223—5. — 196. 18 Т. е. обладая знанием полностью: зная большую и малую по­сылки, а также деятеля и предмет. Возможны иные трактовки: (1) не покажется странным, если человек невоздержан, обладая каким-то одним знанием', удивительно, если это не так, т. е. что он воздержан, хотя знает только что-то одно; (2) удивительно, если человек невоздержан, обладая знанием иначе, т. е. не частным, а полным знанием. — 196. 1в Т. е. внутри потенциального знания также выделяются разновидности: геометру, который занят созерцанием, противо­стоят «спящий геометр» и бодрствующий, но не занятый созерца­нием (Gen. an. 735а9). В 1147а11— 24 обнажается смысл слова hexis (склад), производного от ekhein — «иметь», «обладать», «дер­жать». Иметь знание так или иначе — это тем самым быть челове­ком того или иного «со-держания» (склада). Ср. прим. 14 к с. 195. — 196. 20 Таким образом, покончив с разбором чужих мнений, Ар. предлагает свое решение вопроса с точки зрения учения о естестве, 731 или природе, души, т. е. психологии (1147Ь6: природоведы=психо-логи). Ср. Phys. 204Ь4, 10; De gen. et согг. 316а10). — 197. 21 Влечение здесь подвластная влечению часть души (1102Ь30). Ар. утверждает, что оказать влияние на наши поступки может каждая из частей души — как рациональная, так и иррациональ­ная. Поясним рассуждение Αρ.: из двух общих посылок: «не надо есть сладкого» и «все сладкое доставляет удовольствие» — при ма­лой посылке «вот это — сладкое» получается два вывода, или мне­ния: (1) «не надо этого есть»; (2) «это доставляет удовольствие». Само по себе мнение «это доставляет удовольствие» не противоречит верному суждению «не надо этого есть». Ему противоречит влече~ ние (т. е. тяга к удовольствию), которое «рассуждает»: «Надо полу­чать удовольствие; есть это — удовольствие; надо это есть». Без участия влечения этот вывод может быть получен из [посылки, противоположной первой: «Надо есть все сладкое». — 197. 22 Ар. возвращается к точке зрения Сократа (1145Ь21—27) и теперь соглашается с пим при условии, что надо различать виды знапия; мнение о воспринимаемом чувствами (МО) то же, что чувственное знание (М7). — 198. 23 Как и в кн. III, речь идет только о телесных удовольствиях и страданиях; интеллектуальные удовольствия будут обсуждаться в кн. X. Ср. классификацию необходимых и не необходимых удоволь­ствий (данную ниже) с рассуждениями Платона в Кр. 559а—d, 5Gla-d. — 198. 24 Из Оксирипхского папируса (опубликован в 1899 г.) изве­стен олимпийский победитель в кулачном бое 456 г. Антропос. ((Известно, что Ар. сам составлял списки олимииоников.) Опреде­ление Человека и человека имеет много общего, однако к определе­нию человека, чтобы определить Человека, надо добавить, напри­мер, что это олимпийский победитель. Ар. обходит то обстоятель­ство, что дать определение Человека как единичной конкретности вообще невозможно. — 199. 25 Т. е. тех, кто так или иначе наслаждается но-телесными удо­вольствиями. — 199. 26 Это уточнение важно иметь в виду, так как по-русски «рас­пущенный» предполагает необузданную силу влечения. Но грсч. akolastos не обязательно игрушка страстей, скорее это глубоко испорчепное существо, сознательно избирающее порок, «холодный гедонист». — 199. 27 См. 1147Ь23—31, где, однако, еще не было речи о противо­положных природе (противоестественных) постыдных удовольст­виях, но только о необходимых и не необходимых; названные там необходимыми соответствуют здесь тем, что посредине. — 199, 28 Мифич. Ниоба возносилась перед богами, чрезмерно гордясь своим чадородном. Сатир либо покончил с собой, когда умер его отец (Asp. 158, 15—17; Anon. 426, 22—29), либо призывал в молит­вах отца как бога (Ileliod., 144,3). Сатир «Филопатор» (отцелюб) звучит как царский титул; В. (310) указывает, что Сатир — ча­стое имя среди боспорских царей IV в., и полагает, что Ар. имеет в виду царя этой династии, посмертно обожествившего своего отца.— 200. 29 Имеется в виду следующее соответствие (аналогия, или про­порция): невоздержность в гнево относится к пороку «гневливость», как невоздержность в приобретении — к пороку «скупость», и как невоздержность в отношении к почестям относится к пороку «често-. 732 любие», и как невоздержность в удовольствиях и страдапиях — к «распущенности». — 200. 30 О дикарях с Понта см. Pol. 1338M9; Hat. IV 18 и 106. Фа-ларид — вошедший в легепду своей жестокостью тираня Акра* ганта (начало VI в.), который жарил своих врагов в полом медном быке; ниже упоминается как имя нарицательное для человека звер-ской жестокости (1149а14). — 201. 31 Женщина, по Αρ., — увечный, от природы «изуродованный» (peperömenon) мужчина. См. Gen. an. 737а27, 775а15. —201. 32 См. прим. 30 к с. 201. — 202. 33 Ар. настаивает на различении попятий, которые в языке сближены: thymos (ярость) и epithymia (влечение). В ММ (1202Ы2) эти термины заменены соответственно па orge (гнев), hëdone" (удо­вольствие), и проблема теряет лингвистическую основу. — 202. 34 Автор ММ принимает эти анекдоты за реальные факты; па­раллели существуют в германском, русском и других фольклорах.— 203. 35 {(Рожденная...» — Fr. adesp. 129 (Bergk). Гомер: II. XIV 214, 217 (с отступлениями, см. прим. 35 к с. 93). — 203. яв Византийский комментатор (Апоп. 432, 12—15) считает, что hybridzei здесь «блудит», поскольку выше речь шла об Афродите. Но, судя по Rhet. (1378b23), Ар. выделял особое влечение hybrid-zoin — нагло оскорблять, самоутверждаясь за чужой счет; ярость естественнее сопоставлять с этим влечением, а но с блудом. — 203. 37 И48М5—31, но, возможно, это отсылка вообще к началу кн. VII, что позволяет думать, что деление на книги производилось с оглядкой на указания Ар. — 204. 38 Наглость (с оттенком сексуальной разнузданности, похот­ливости) приписывалась в Греции ослу, буйство — кабану, обжор* ство — свинье; ср. Part. an. 651 а4; Hist. an. 596al8. Отступления от природы в животном мире — это наиболее отвратительные, оди­чавшие или дегенеративные животные; см. Hist. an. 488Ы9. — 204. 39 Лучшая часть души — ум. Это источник действия, и по­тому неправосудный хуже неправосудности (абстрактпоо понятно приравнивается тут к неодушевленному предмету). Но β другом смысле хуже неправосудность (ср. Тор. 116а23), ибо опа есть но­рок по определению, а человек может быть неправосудным не сам по себе, а в силу обстоятельств. Так и зверство в сравнении с пороч­ностью в одном смысле хуже (более страшно), а именно когда оно в человеке; а в другом — лучше (менее дурно): порочность — зло по определению, а зверство — в зависимости от обстоятельств. D. (487) замечает, что этот пассаж позволяет понять настойчивое у Ар. различение склада и носителя склада. — 204. 40 Текст несколько испорчен, принято чтение В. По Ву.у «ищет излишеств как таковых»; ср., однако, 1118Ь25. — 205. 41 См. прим. 6а к с. 80. — 205. 42 1150а27—31 -— итог рассуждений, пачатых в 1148а17—22. Ар. уточпяет понятия «распущенный» и «невоздержный» в их от­ношении к удовольствию и страданию: а) распущенный преследует удовольствие по сознательному выбору (50а20); Ь) своего рода распущенный, ПОХОЖИЙ на изпеженпого, избегает страдания по сознательному выбору (50а24); а1) невоздержный преследует удо­вольствия но по сознательному выбору (50а25); в1) изнеженный 733 в собственном смысле избегает страдания не по сознательному вы­бору (50а25). — 205. 43 Т. е. распущенный и своего рода распущенный, см. прим. 42 к с. 205. — 205. 44 Волочить плащ считалось признаком аристократической небрежности, изысканности — tryphë. Ар. полемизирует с подоб­ной трактовкой tryphë и уравнивает ее со слабостью, изнеженностью (в нашем переводе — «избалованность»), — 206. 46 Упомянутые здесь люди принадлежали к кругу Ар. Феодект^» ритор и трагический поэт, его Филоктет воскликнул: «Отрубите мне руку!» (Апоп. 436, 33). Каркин — трагик при дворе Диони­сия II, —его Керкион не вынес позора дочери и покончил с собой (Апоп. 437,1—7). Ксенофапт, возможно, музыкант при дворе Алек­сандра (Sen. De ira 2,2). — 206. 46 Hdt. I 105; Hippocr. — Acr. 22. — 206. 47 «Ребячливость» у Ар. — это, как видим, ипфантильная неспособность к самопринуждению, лень, отсутствие сосредоточен­ности, потому-то ребячливый — это но тот, кто преследует удоволь­ствия, а тот, кто избегает страданий. — 206. 46 Возбудимые, или меланхолики, но вполне соответствуют меланхоликам в Галеновой классификации темпераментов. Судя по псевдоаристотелевым «Проблемам» (953а10—955а40), это нерв­ные, впечатлительные, погруженные в свой мир люди (как при­меры упоминаются Сократ, Платон, Эмпедокл, «большинство поэ­тов»). Но в EN возбудимый близок по характеру «меланхолику-тиранпу» Платона, см. Rp. 573 с. — 206. 4«tt См. 1146а31— Ь2. — 207. 49 Исступление понимается Ар. как отступление от верного расчета (см. 1145Ы1), отступничество от разума. Таким образом, «исступленные» — общее понятие для опрометчивых, резких и воз­будимых, ср. MM 1203a30—Ml. — 207. 60 Демодок Леросский, лирик VI в., см. Dichl. fasc. I, p. Gl; эдссь пер. В. Латышева. — 207. 61 Предположение (hypothesis) у Ар. — один из родов начал, или принципов, в математике, которые являются целевыми при­чинами утверждений, построений, доказательств и т. д. См. Тор. 76а31 ел., 81М4; Met. 1086all, 1083Ь6. — 207. 62 1146а16—31. — 208. м См. Н46а18—21 и прим. 13 к с. 194. — 209. 64 1144а11—Ь32. — 210. ъъ См. выше (1144а23—Ь4 и 1145М9). О соотношении суждения и сознательного выбора см. 1112а15 и прим. 14 к с. 101. — 210. м Анаксандрид — комедиограф, старший современник Αρ.; fr. 67 (Коек). «Воля» здесь решение совета, ставящего себя выше за-коиа; ср. прим. 36 к с. 181. — 211. 67 Эвен с Пароса, софист и элегик (V в.); fr. 9 (Diehl). — 211. ьн 1152Ы — 7 — это предисловие к гл. 12—15, содержащим так называемый первый трактат об удовольствии, второй — в гл. 1—5 кн. X. По содержанию трактаты не противоречат друг другу (см. D. 494—495), но формально первый лучше встраивается в ЕЕ (см. 1231Ь2 и преамбулу к Примечаниям с. 687—8). Здесь в предисловии к первому трактату сжато даны основные положения EN. Полити­ческий философ назван здесь зодчим (ark hi tek ton), что переклика­ется с arkhitektonikë — политика как управляющая (букв, устрои-тельпая) наука; см. 1094а 14,27. — 211. 734 69 Ma-karios (блаженный) и khairô (радуюсь, наслаждаюсь) Ар. сопоставляет в духе «народной этимологии». — 211. 60 И сами мнения, и приводимые далее доводы в их пользу но обязательно восходят к конкретным философам или школам. Для Ар. здесь интерес представляет не доксография, а исчерпыва­ние логических возможностей решения проблемы. Ср., однако, учение об удовольствии Платона (Phil. 51b ел.; Phaed. 65a), Спев· сиппа (Aul. Gell. IX 5), Продика (Хеп. Mem. 2, 1, 30—31); см. D. 499, В. 331. —211. 61 Ср., однако, 1118аЗ—11 и 1153а25 ел. Здесь же Ар. хочет сказать, что но существует искусства для самого ощущения удо* вольствия. — 212. ва Принято чтение D. на основании Апоп. 447, 33 н Heliod* 155, 23. — 212. 63 См. ММ 1204Ь20—5а6. Теория удовольствия как восполнения и восстановления в основе своей платоновская (см. «Филеб»), см. D. 500—501. По Платону, Спевсипиу и др., удовольствие есть ста­новление и как таковое противоположно состоянию. Ар. же счи­тает, что удовольствие противоположно состоянию, но иначе — как деятельность, причем деятельность не ущербного, а совершен­ного деятеля (например, мудреца); см. также прим. 64 к с. 213. —· 213. 64 Удовольствие, цель которого не отличается от него самого, — созерцание. В кн. X удовольствие уже не сама деятельность, оно лишь сопутствует ей (1174Ь31 ел.). Здесь в полемических целях Ар. препебрег этим различием, см. прим. 32 к с. 277. — 213. eö «Беспрепятственная» здесь то же, что «совершенная» и «пол­ная» (деятельность), описываемая в кн. X (см. прим. 32 к с. 277). Некоторые — возможно, Аристнпп и кнренаики, возможно, мо­гар цы, гераклитовцы, ученики Протагора. Рассуждение этих фило­софов подано «с конца» и без исходной посылки. Исходная посылка— •деятельность есть благо». Далее: деятельность — это то же самое, что становление, а если удовольствие тоже представляет собою благо, то оно тоже есть становление. Это рассуждение критиковал не только Αρ., но и Платон. Ар. доказывает, что удовольствие не есть становление, так как деятельность и становление но тождест­венны. Платон доказывал, что удовольствие не есть благо, так как становление бывает для чего-то, благо же безотносительно (Phil. 53с—54d). О предпочтительности у Ар. деятельности как полноты и завершенности всякому становлению и развитию см. D. 502. — 213. м По апонимному комментатору (Апоп. 456,25), полезное для здоровья и вреднее для наживания денег — это траты на врачей и лечение; ср. Asp. 148, 3; Heliod. 157, 28. — 214. 67 PhronSsis и hexis, как и в других местах, переведены как «рассудительность» и «склад», но здесь они употреблены в плато­новском смысле. В терминах Ар. в связи с удовольствиями от умо­зрения следовало бы говорить о «мудрости» и «деятельности». — 214. 68 См. 1148а слл. и 1152Ь26-За7. - 214. ββ Об удовольствиях благоразумного см. 1119а16—20, 1118Ь8 ел. — 214. 70 Об этом (но без указания имени Спевсиппа) подробно ниже (1173а6). Удовольствие может быть противопоставлено благу, если оно представляет собою разновидность зла, однако утверждать 735 такое, а именно что зло — это род для удовольствия, Сяевсипп но рискнул, ведь тогда страдание надо было бы считать разновид­ностью блага. Ср. Л. 313. — 215. 71 По Платону, счастье — состояние (hexis), удовольствие — становление (genesis). По Αρ., и то и другое — деятельность (1098а5 ел. и 1152МЗ ел.) и потому счастье, высшее благо —раз­новидность удовольствия (Ь7), «Все или определенный склад» озна­чает, что речь может идти о деятельности сообразно всем доброде­телям или сообразно наилучшей (1098а17). — 215. ri Возможно, утверждение киников; ср. Cic. Tusc. V 24. Под пыткой — букв, «на колесе», «колесуемый». — 215. 73 Мнение Евдокса, см. 1172Ь9—10. — 215. 7i lies. Ergg. 763, пер. В. Вересаева; в каноническом тексто ст. 764: «Ведь и она (молва) есть некое божество». Ср. о роли об­щего согласия: H.-D. Voigtländer. Der Philosoph und die Vielen. Wiesbaden, 1980. — 215. 75 Божественный элемент — ото либо ум (см. 1177а11 —19, 1179а29), и тогда из «всего» надо исключить животных, либо бо­жественная природа, которая стремится к божественному иерво-двигателю:*Мее. 1072b3;cp. EN 1172Ь34—1173аЗ и прим. 8 к с.269.— 210. 76 Ар. возвращается к учению о середино (1107а20 ел.). — 216. 77 1148М5-19, 1152Ь26-33. - 217. 78 По Феофрасту π Аспаспю, это учение Анаксагора: Л$р. 156, 14; Diels, Dox. p. 507,21; DK 59 A 94. — 217. 78 Соответственно, т. о. исходя из рассуждения о целитель­ных удовольствиях. Ар. понимает рост как излочонио от несовер­шенного, «дефоктпого» состояния детства (ср. противоположную оцонку детства и молодости в более поздней культуре); см. [Ar.] ProbL 954b39-5a4. — 218. 80 Комментарий Аспасия: голод можно прогнать, наслаждаясь музыкой (156,19). — 218. 81 Другое (hoteron) — ото человеческое смертное тело и смерт­ная душа в отличие от ума как божественного элемента (ср. 1177Ь27— 29, 1178а19-22)/Иначе D. (507): следуя Асцасию (157, 6—10), он считает, что heteron — это «разное». Речь, таким образом, идет о медицинской теории, согласно которой болезни и смерть обусловлены разнородностью частиц тела. — 218. 82 Естество бога просто, т. о. оно «односоставно» и «абсолютно» (haploys), поэтому просты, т. е. абсолютны, удовольствия бога. — 218. 83 Eur. Or. 234. Интсреспо, что то же слова Электры в Rhet. (1371 а28) подкрепляют положительную оценку перемен, которые противопоставлены одпообразию и признаются согласными с при­родой вещей. — 218. Книга восьмая 1 Phi lia — слово, которому в русском нет точного соответ­ствия. В кн. VIII и IX принят перевод «дружественность» и «дружба», остальные термины с этим корнем иередаются словами с корнем друг-(ж-) или сочетаниями со словами с таким корнем. Исключе­ние — philaytia — «себялюбие» (см. гл. 8). Сложность зиачепия не позволяет Ар. сразу же дать определение филии. О филии как одной из добродетелей уже была речь выше (1126М9 ел., в нашем 736 переводе «дружелюбие»). Теперь речь идет о более сложном явле­нии. Во-первых, к филии, рассматриваемой в кн. VIII—IX, не­применима схема, по которой рассматриваются другие добродетели (избыток — середина — недостаток). Во-вторых, филия вдесь ха­рактеризуется и как необходимое (аЗ), что не соответствует ста­тусу добродетели, и как прекрасное (а28—31), что ему соответ­ствует (см. также прим. 20 к с. 226). Конечная цель разбора — ана­лиз филии в собственном, т. е. для Ар. первичном, смысле слова — служит обоснованию того, что счастливый нуждается в добродетель­ных друзьях (1169М7) ради удовольствия, совпадающего с нрав­ственной красотой (1171а28). Так подготавливается рассуждение о не-телеспом удовольствии в кн. X и возвращение к главному во­просу этики — вопросу о счастье, и так кн. VIII—IX встраиваются в общий план «Этики». Это позволяет отказаться от мысли о само­стоятельности трактата о дружбе, несмотря на его диспропорцио­нально большой объем (см. также прим. 1 к с. 244). По-видимому, такой объем вызван сложностью семантики слова «филия» (ср. ди-кайосине, которой посвящена целая V книга). — 219. 2 II. X 224; выражешю было крылатым, функционировало как фразеологизм (см. PI. Symp. 174d; ср. Prot. 348d). — 219. 3 Иными словами, «человек человеку — друг»; это истолко­вывают по-разному. (1) Припято считать, что человеколюбие у Ар. — это не гуманизм, а что-то вроде смягченпости нравов: заблудив­шись в скитаниях, человек рад встретить прежде всего чоловеческоо же существо, а не любое другое животное. (2) По В. (348), «это одно из номпогих мест у Аристотеля, где мы видим признаки насту­пающего космополитизма. Аристотель сам apolis» (скиталец без государства, без родины), т. е. речь идет именно о чувстве к чело­веку как таковому. — 219. 4 Возможна иная трактовка: «связывает (synekhei) государ­ства между собою». — 219. 6 Слово «дружелюбный» — philophilos, вероятно, придумано Ар. (ср. Rhet. 1381b27). Некоторые скорее всего Платон: Lys. 214е (о «хорошем» значении слова philos). — 220. β Букв, поговорки «похожего с похожим» и «галка к галке» (ср. ММ 1208Ь9; Rhet. 1371М5; Od. XVII 218; PL Gorg. 510b; Theophr. 29,7); о гончарах см. Iles. Ergg. 25. Мпония одних и других высказали в «Лисисе» Платона (1) 214а ел., (2) 215с. Там же (214d) см. вопросы, соответствующие заданным ниже (1156Ь9 ел.; отпет па них — 1157а16—20). — 220. 7 Объяснение более высокого порядка исходит из причин, кото­рые в ряду причин находятся выше. Еврипид — Fr. 897,9—10 (Nauck). Три приведенных здось положения Гераклита обычно считают единым текстом: DK 22 В 8. Мы предлагаем считать это тремя равными фрагментами, ср. DK 22 В 80. Принцип Эмпедокла см. DK 31 В 22,4—5, ср. 62,0; 90; 109. — 220. 8 Возможно, имеются в виду другие сочинения Ар. (напр., Cat. 10Ь26—11а14, Part an. 644al2—23) или обсуждение проблемы в школе (ср. PI. Phil. 24e). — 220. v И истинное н кажущееся блага как philêta одинаково имеют разновидности, поэтому можно но учитывать разницу этих благ. От существования разновидностей philêta Ар. заключает о сущест­вовании разновидностей дружбы. — 221, 10 Т. е. желать друг другу благ ради блага самого по себо, ради удопольствня или ради пользы. — 221, 24 Аристотель, т. 4 737 11 Совершенная дружба, по Αρ., — это «зрелая» дружба, кото­рая соответственно может быть только у зрелых людей (ср. «пер­вая дружба» — ЕЕ 1237а10, 1236Ь27 ел.). Мысль о том, что «же­лают блага постольку, поскольку добродетельны», т. е. в меру своей добродетели, как бы выводится из самих слов: tagatha boylontai hëi agathoi — «желают блага как благие» или «добра как добрые». — 223. 12 Т. е. они любят друг в друге то, за что любимы сами.— 223. 13 Благодаря известному сходству — kath* homoiotêta — трак­туют по-разному. Б. (361—2): поскольку о «дружбе», которая так называется по сходству с собственно дружбой, речь пойдет только в И57M—5, «по сходству» относится только к «удовольствию». Удовольствие бывает безотносительное или для того, кто питает дружбу (philoynti), причем возникающее благодаря его сходству с тем, к кому он ее питает, так как похожее доставляет удовольствие. Так что, если друзья добродетельны, это обеспечивает два условия полной дружбы — благо вообще и удовольствие вообще, а если опи похожи (причем добродетелью похожи), то обеспечены два других условия — благо для питающего дружбу (дружащего) и удовольствие для него. По D. (5i5), «по сходству» означает по сход­ству с собственпо дружбой. Тогда получается, что дружба в безот­носительном смысле может быть одновременно π дружбой ради удо­вольствия, что противоречит 1158Ь6: всякая дружба ради удоволь­ствия только «подобие дружбы». По G. (II 257), «по сходству» отно­сится и к благу, и к удовольствию. — 223. 14 Т. е. совершенная дружба должпа включать несовершенные или неполные ео формы, так что в ней должно объединяться всё то, что по отдельности есть во всякой дружбе: 1) благо, 2) благо для другого, 3) удовольствие, 4) удовольствие для другого. По О. (174), вместо «благо и удовольствие в безотносительном смысле присутствуют (esti) в пей» следует читать: «что есть благо в безотно­сительном смысле, то и удовольствие в безотносительном смысле». По Аспасию (см. В. 362), вместо сомнительного текста «в ней ведь друзья подобны друг другу и остальное...» — «с этой [дружбой) сходны и остальные fee виды]». — 224, Ч По ЕЕ 1238а2, существовала поговорка о «медимпе солиъ (медимн — мера веса сыпучих тел). — 224. 16 Непереводимая игра слов: благодаря знакомству (ek tes syn-ëtheias: eyn — со, ethos — нрав), будучи единонравными (homo-ëtheis), полюбили нравы (êtheis). D. (516) понимает synëtheia как «сожительство» и видит здесь указание на платоновскую «эроти­ческую педагогику», ведущую от физической близости к духов­ной. — 225. 17 Выражение «виды дружбы» — уступка обиходпому языку. Сам Ар. в ЕЕ 1237Ь8 ел. сомневается, что у таких видов дружбы есть общий род, поскольку «дружба» как родовое понятие совпадает с одним таким «видом» — дружбой добродетельных. Следовательно, дружбы, отличные от дружбы добродетельных, но равноправные се виды, а несовершенные, несамостоятельные формы отношений, называемые дружбой по сходству с собственно дружбой. — 225. 18 Польза и удовольствие необходимым образом связаны с друж­бой добродетельных, но между самими удовольствием и пользой необходимой связи нет. — 225. 19 См. 1095Ь32—33, 1098Ь31 — 1099аЗ, 1176а34 - Ь2. - 226. 20 Автор неизвестен. Мысль о забвении дружбы не просто иш· 738 тепское наблюдение: это один из аргументов в пользу того, что дру­жба не вполне добродетель, ведь добродетель нельзя забыть и дея­тельность по добродетели непрерывна; см. 1140b29, 1100M6 и прим. 1 к с. 219. — 226. 21 Скучные, букв, «кислые», «терпкие», — общепринятая вкусо­вая метафора (см. Arph. Vesp. 877; Хеп. Суг. 2,2, 11). Ср. выше: старики годятся только для дружбы ради пользы (1156а24 — 30). — 226. 22 В Афинах товарищества, гетерии, являлись общественными клубами; начиная с последней четверти V в. это тайные политиче­ские общества олигархической направленности. Особый институт «товарищей» существовал при дворе и в войске Александра Маке­донского. Это были конные «гвардейцы», военная элита; часть «то­варищей» составляла свиту, приближенных и советников. Ср. о «товарищах» — 1161а25, М2, 35, 1162а10, 1171а14. — 226. 23 Пифагорейская формула (Diog. Laërt. VIII 10), Платон при­водит ее как старую пословицу (Legg. 757а), ср. 1159Ь2, 1168Ь8. — 226. 24 В. (372) видит здесь иронизирование в адрес Академии, ср. An. Post. 83a33. —228. 26 В. (373) считает, что здесь сказались впечатления Ар. от жизни при македонском дворе: задача воспитания философом юного властителя (особенно после «опытов» Платона) более не кажется реальной. Предыдущая фраза абзаца — темная. Толкование G. (II 263): пропорциональное равенство имеет место в отношениях дружащих между собой властителя и философа, когда социальное и материальное превосходство царя отвечает его высоким мораль­ным качествам, что соответствует принципам распределительного нрава. Если мудрец превзойден пропорционально нравственным заслугам превосходящего его властителя, тогда оба «равны». —228. 2в Т. о. но имущественному положению (katadecstcroi). — 230. 27 Было сказано — 1155Ь31. Каждый из друзей — благо для другого; отсюда два «симметричных» следствия: (1) став богом, друг, которому этого пожелали, потеряет благо, а именно дружбу своего друга-человека; таким образом, пожелав другу стать богом, желают ему потерять благо; (2) пожелав другу стать богом, том самым желают потерять благо, а именно друга, ставшего богом; между тем никто не желает себе терять благо. Ср. замочанно D. (521): «Ещо при жизни Аристотеля Александр потребовал от гре­ков божеских почестей, и еще прежде этого он дал понять, что ди­станция стала слишком огромной, чтобы у пего были друзья среди людей». Гибель приближенных Александра, полководцев Филоты, Пармепиона, К лита и историка Каллисфена, отказавшегося воздать Александру божескио почести, свидетельствует о том, что «ставший богом» перестает быть другом. — 230. 28 Большинство предпочитает дружбу, основанную не на равен­стве, а на превосходстве либо своем, либо друга. Но и в том и в дру­гом случае дружба привлекает своей пассивной стороной: нравится быть объектом приязни (phileisthai) как со стороны нижестоящих, так и со стороны вышестоящих. По Αρ., ценность дружбы не в этом.— 231. 20 Ар. вторично подчеркивает различие физических и этических учений о филни (см. начало гл. 2) и тем самым подготавливает пере­ход к рассмотрению филии в сообществах и государствах, которая заведомо далеко отстоит от филии натурфилософов. — 232* 24· 739 30 Сказано в начале — 1155а22 ел. При обсуждении дружбы сообществ и государств на первый план в пей выступает правосуд­ное^. Дружба характеризует справедливые, правосудные отноше­ния сограждан, но в отличие от права неписаные. — 232. 31 Пифагорейское изречение, которое часто цитирует Платон; ср., напр., Gorg. 507e. — 232. 32 Фила — первоначально политическая и религиозная органи­зация рода, во времена Ар. — крупное военное и территориально-административное подразделение в греческих государствах. Дем — округ, подразделение филы- — 233. 33 Тиаси — религиозные объединения, «секты», часто почитав-пте богов, не признаваемых государством; со временем обычпо приобретали политическое и даже коммерческое значение. Эрани-спгы — участники совместных торжеств и пиров вскладчину, обра­зовывали своего рода клуб во главе с архераном (эранархом) — председателем. Данный текст, по By., следует поместить после круг­лых скобок. По В. (382), наоборот, сомнение вызывает текст в круг­лых скобках, который он считает интерполяцией. — 233. 34 Более подробное толкование понятия parekbasis см. Pol· 1290а13 ел. —234. 3? Строй, основапный на имущественных разрядах, у Платона именуется олигархией (Rp. 550c), a пгимократию он связывает не с timêma (разряд, ценз), а с time (честь) и образцом тимократиче-ского государства считает Спарту с ее принципом чести (см. Rp. 545b ел.). Ар. называет государственным устройством, шолитией» строй Афин недавнего прошлого (до Пелопоннесской войпы). Власть тут принадлежит тем, кто носят оружие и распределены по разря­дам согласно вооружению, а не богатству (ср. М8). Таким образом, «нолития» у Ар. соответствует тому, что применительно к Греции в настоящее время принято называть умеренной демократией. Ср. Pol. 1279аЗЗ. —234. Sü Царская власть (монархия) — лучшее государственное уст­ройство, если иметь в виду идеального монарха; см. кн. III «Поли­тики». Говоря «лучшее» и «худшее», Ар. имеет в виду этическую сторону власти; обоснование нравственной иерархии типов госу­дарства см. в Pol. 1279а39. О тираннии см. Pol. 1279b6, 1311а2. — 234. 37 По жребию избирался афинский архонт-басилевс («царь») — должностное лицо, заведовавшее древним культом (см. PI. Polit. 290d ел.). «Царями» также назывались в Спарте два выборных вер­ховных военачальника (PI. Legg. 692a). — 234. 38 О переходе в олигархию см. Pol. 1306b25, 1290M9, 1279Ь7; в демократию — там же, 1290Ь8, 17. «Тимократия желает быть» ср. ниже: власть царя желает быть отеческой (Ь27), и граждапо желают быть равными (1161а28) — так Ар. выражает мысль об объективном тяготении вещей к их собственной форме; см. прим. 27 к с. 153. Относящиеся к разряду — это, возможно, все те, кто включен в ценз. Здесь не ясно, извращает ли демократия идею по-литии (государственности) как таковой или политии-тимокра-тии; см. прим. 35 к с. 234. — 235. 39 О различии власти над рабами, детьми и женой см. Pol. 1260а9 ел. —235. 40 Имеются в виду некоторые особенности права в Афинах! для дочерей — единственных наследниц: государство защищало и χι от плохого обращения мужа; см. Bd. RE VI col. 115, — 235. 740 41 В гл. 13 «отражается» гл. 12: царская власть соответствует отношениям отца и сына, аристократия — отношениям мужа с же­ной, тимократия — брата к брату, тиранния — человека к орудию, демократия — отношениям слишком большого числа друзей.—235, 42 П. II 243 и др. —236. 43 Как лишенный гражданских прав, раб не может быть другом, но кроме государственного и гражданского существует еще некое, т. е. естественное, природное, первичное, право (1134а29, 1161Ь6). Поэтому как люди тиранн и подданный, господин и раб способны вступать во взаимоотношения на основе закона и договора, но это лишь потенция. В действительности тиранн становится субъ­ектом таких отношений, когда он низложен, а раб — когда отиу-щсп на свободу. — 237. 44. Матери любят детей сильнее, потому что в отличие от отцов не сомневаются, что их дети — это их дети. Недостоверность от­цовства — общее место традиционных воззрений, засвидетельство­ванных ещо у Гомера: Od. I 215. — 237, 46 «Одна кровь» (выше) — ср. Aisch. Eum. 653; «один корень» — ср. Eur. Ion. 1576; «сверстник к сверстнику», но Платону, «древнее речение» (Phaedr. 240е; ср. Ar. Rhet. 1371M5). —238. 48 В другом смысле государство и первичнее и прекраснее; см. Pol. 1253а19. — 238. «См. 1156а7, 1158М1. — 239. 48 Добродетель и дружба=добродетельная дружба (риториче­ская фигура «одно через два»), см. также 1164Ь2. — 239. 40 Равноправный перевод: «хотя они этого просят (axioi)». — 240. 60 Лружба на нравственной основе пе то же, что дружба добро­детельных. Речь идет о чем-то вроде моральных обязательств. Ср. ниже (Ь34—36) сетования Ар. на то, что люди не умеют придержи­ваться даже такой узкононятой морали. — 240. 61 Кое-кто — это либо сами государства, либо писавшие о го­сударстве; напр., PI. Legg. 849с—850а; ср. 742с и Ир. 556ab. — 240. 63 Делать другом против воли — значит не отдавать получен­ное, рассчитывая, что тебе дали как другу, а но ради воздаяния. Но слова «но стал бы требовать» показывают, что имеются в виду отношения все же не чисто коммерческие и даятель либо друг тому, кому дал, либо хочет таковым считаться. — 241. 63 В Афилах V и IV вв. некоторые функции, требовавшие боль­ших затрат, возлагались на богатых граждан и метеков (снаряже­ние триер и священных посольств, устройство театральных пред­ставлений, постройка гимпасиев и др.); отправление этих фуикций называлось литургией, т. е. повинностью. — 242. 64 Падкий на дары (dôrodoko9 — «даробратель») скорее но взя­точник, но жадный до денег, готовый обогащаться за государствен­ный счет, получать поддержку от государства; см. Pol. 1286M5. — 242. §5 В этом отличие дружбы в сообществах от правосудности. — 242. Книга девятая 1 В целом трактат о дружбе больше любой другой книги «Ни-комаховой этики». Книги EN содержат приблизительно по 620 строк издания Беккера (исключение — кн. II, 460 строк, и кн. VI, 741 480 строк). Видимо, для равновесия античный издатель рукописи Ар. поделил трактат о дружбе примерно пополам; никакого содер­жательного перелома на границе VIII и IX книг нет. —244. 2 Разнородные дружбы (букв, «разновидные») — это те дружбы, в которых предметы приязни сторон относятся к разным видам. Сказано — см. 1132Ь31 ел., 1158Ь27, 1159а35 ел., 1162а34 ел. — 244. 3 1156Ь9—12, 1157а11. —244. 4 То, что речь здесь идет о царе, показывает ЕЕ (1243Ь24); по Плутарху, это Дионисий Сиракузский: De fort. Al. 333 F. Пла­той царь посчитал удовольствие от ожидания награды. — 244. 6 Ср. PL, Prot. 328b. — 245. 8 Ср. Η es., Ergg. 370: «Другу всегда обеспечена будь договор-пая плата» (пер. В. Вересаева). —245. 7 1162Ь6—9. —245. 8 Ар. ставит учителей философии на самое почетное, по па род­ным представлениям, место — рядом с богами и родителями — и уравнивание «но достоинству» в дружбе учителя философии с учени­ком считает невозможным. — 245. 9 Благополучие самого человека не столь важно, как благопо­лучие его отца, поэтому и благополучие того, кто обеспечил бла­гополучие самого человека, тоже не столь важно, как благополучно отца. — 247. w 1094М1 — 27, 1098а26—29, 1103Ь34—1104а5 и др. —247. 11 Иначе у Платона: первыми в числе присутствующих при обряде называются друзья жениха и невесты (Legg. 775а). —247. 12 Т. с. младший уступает старшему ложе у пиршествепного стола: греки пировали полулежа. — 247. 13 О каком начале идет речь, не ясно; ср., однако, 1162Ь23 и 1165а5—12. — 248. 14 Ср. 1155а32— 4; philoponeros — «подлолюб», ср. Theophr., 14. Перевод друг подлости — искусственный, ради сохранения «гнезда» терминов. — 248. 16 1157Ь22—24, 1158ЬЗЗ—35. — 249. 18 В ММ, наоборот, но признакам дружбы к другим заклю­чается о том, что собой представляет дружба к себе. Здесь начина­ется важнейшая для «Этики» в целом часть трактата о дружбе. Дело в том, что только филия к себе как к высшему в себе ведет к теоре­тической деятельности и тем самым к высшему счастью. Из пяти перечисляемых ниже признаков дружбы те, что уже обсуждались (первый: 1155Ь31, 56а9, Ь8—10; третий: 1157M9; четвертый: 1157Б22, 65Ь28), характеризуются кратко, а второй и пятый, как вводимые только здесь, поясняются конкретными примерами дружбы матерей к детям и поссорившихся друзей. — 249. 17 См. 1113а22— 33, ср. 1099а13. — 250. 18 Согласие частей души — реминисцепция из Платона: Rp. 443с—е. В ЕЕ 1240а13—21 платоновское отождествление отношений между частями души и между разными людьми подвергается кри­тике. Считая ЕЕ ранним произведением, D. (544) удивляется ин­версии в развитии взглядов Αρ., ср. наст, изд., с. 687—688.—250. 10 ^Усердие добродетельного в благе» — букв, «доброму о добро печься» (agathoy tagathon diaponein). Мнение, что мыслящая часть души составляет собственно человека, высказано и Платоном. Рассуждая о трех началах в человеке: философском начале (to philosophon=to dianoëtikon y Αρ.), ярости и влечении, он представ­ляет эти начала в виде образов, причем именно первое в образо 742 человека, тогда как второе в образе льва, а третье — мпогоглавого чудовища (Rp. 580d ел., 588b ел.). — 250. 20 Здесь, в «платоновском» контексте, phronei относится но к рассудительности как специфической добродетели в EN, a к об­щечеловеческой «разумности». — 250. 21 Возвращение к теме 1159а5—12 (см. прим. 27 к с. 230). Рассуждение о человеке, становящемся другим существом, т. е. богом, не чисто умозрительное: в человеке, но Αρ., есть божествен­ный элемент — его ум (1177а12 ел., Ь26 ел.). Толкование этого места yl>.(545) представляется нам чрезмерно усложненным.—250. 22 Две или более части, т. е. три, как у Платона, и две, три или четыре, как у самого Ар. См. прим. 70 к с. 75 и 58 к с. 187. К вопро­су о дружбе с самим собой Ар. возвращается в гл. 8. — 251. 23 Ненавистны не только другим, но и самим себе. Платон тре­бовал, чтобы неисправимо порочные кончали с собой (Logg. 854с). Иное чтение и трактовка: «совершившие много ужасного из-за своей порочности ненавидят жизнь, бегут от нее и кончают с собой». — 251. 24 Разлад — stasis, букв, «мятеж»; эта политическая метафора для описания психических процессов использовалась также Плато-пом (см. Rp. 351 о—2а). Разрывание души па части — реминисценция платоновского образа колесницы души, см. Phacdr. 246b, 253d ел., ср. Rp. 462a—с, 464cd. —251. 26 Раскаивающийся в античной традиции — это что-то вроде крепкого задним умом (ср. Ε pich., fr. 280 (Kaibel)). Ср. понимапио раскаяния как высокой ценности в христианстве. — 251. 20 Это единственный в EN непосредственный императив, обра­щенный к слушателям, уместный скорее в этическом учении; в своем «научном» изложении Ар. последовательно избегает таких обраще­ний и призывов. — 252. 27 1155Ь32—6а5. — 252. 20 Митилснцы избрали Питтака (650—569) эснмнетом, т. е. выборпым правителем (см. Pol. 1285a31—37). После истечепия срока своих обязанностей Питтак оставил должность вопреки желанию граждан. — 253. 29 Братья Этеокл и Полипик в трагедии Еврнннда, см. ст. 588— 637. —253. 30 Скорее всего имеется в виду пролив Еврип у Халкиды — пенэмениый для греков образ изменчивости. Вообще греч. «евртт» — узкий пролив, в котором меняется направление течения (см. А г., Meteor. 366a26). —254. 3i Epich., fr. 146 (Kaibel). — 254. 32 Т. е. получатель благодеяния ожидает его с удовольствием; сам же благодетель но может получить удовольствие от того, что он еще не сделал, или, во всяком случае, это удовольствие меньше, чем от уже сделанного или делаемого добра. — 255. 33 Иными словами, питать дружбу аналогично творчеству (poiësis), и друга любят, как свое творение. Ср. 1159а27—М. — 255. 34 Π гл. 8 Ар. заставляет читателя посмотреть на это слово, имеющее отрицательное вначение в обиходном языке (philaytos состоит из philos — «друг» и aytos — «сам» (себя)), с точки зрения своего учения о том, что есть самость человека. До Ар. слова phi-Jaytos и pbilaytia не засвидетельствованы, но, по всей видимости, они не придуманы самим Αρ., как это принято считать. Денстви-743 телъпо, Ар. обращается с ними как со всеми «неправильно» пони­маемыми в обиходе словами, и невероятно, чтобы он сначала при­писал созданному им слову неправильное значение, а затем исправ­лял его. — 256. ™ См. 1155Ъ31. — 256. 36 См. гл. 4. — 256. 37 О втором и третьем изречениях см. прим. 23 к с. 226 и 31 к с. 232; «душа в душу» и «своя рубашка» — русск. эквиваленты греч. «одна душа» и «колено ближе голени». Последняя пословица гово­рит о себялюбии как о чем-то дурном, но Ар. помещает ее η такой контекст, что получается, будто «колено» и «голень» («своя рубашка» и «тело») — это два человека, два друга. — 256. 38 Т. е. правящая часть государственного образования (законо­дательная и исполнительная власть) — это и есть государство, а пра­вящая часть человека и есть человек. Михаил Эфесский: полис — это не стены и дома и даже не люди в нем; полис — это правящая сила; каков полис» зависит от того, каково правлепие; в царстве царь равен полису (504,9); ср. Pol. 1278Ь8—12. — 257. 39 Счастье — тема ки. I; начиная с кн. II, оно «забыто», но, чем ближе к кн. X, где дается полное его определение, тем чащо упоминается счастье (кн. V, гл. 13 и 14, начало кн. VIII). Здесь первое предварение второго трактата об удовольствии в кн. X. — 259. 40 Eur., Or. 607; игра слов: еу daimon dido — букв, «хорошо демон дает», а «счастливый» — это ey-daimön, см. вступ. ст., с. 32. — 259. 41 См. прим. 35 к с. 63. — 259. 42 Первые — те, кто считает, будто счастливому не нужен друг. — 259. 43 1098а16, Ь31— 9а7. — 260. 44 В начале — 1099а14, 21. Как замечает D. (556)» от начала философии в Греции и до Сократа ясно прослеживается уверенность в преимуществе наблюдения над другими перед иптроснекцией, что, видимо» связано с публичным характером жизии. — 260. 45 Theogn., 35; высказывание было популярно, ср. PL, Мепо 95de. — 260. 46 Здесь заканчивается «диалектический» разбор вопроса о друж­бе и Ар. приступает к изложению своего учения о дружбе с точки орения природы, т. е. в терминах своей психологии. Сказано — 1099а7~11, 1113а25— 33. — 261. *7< Иными словами, определенная способность своей целью имеет определенную деятельность, деятельность — целевая причина; ср. Met. 1050а8 ел., 1051а29. — 261. 40 Объяснение тому, почему жизнь есть нечто определенное, находим в ЕЕ 1245аЗ: жизнь есть чувство и понимание; то, что мы чувствуем и воспринимаем как таковое, т. е. воспринятое и понятое, есть нечто определенное. Значит, соответствующее этому чувство и понимание, а следовательно, жизнь тоже определены, расчле­нены, ограничены. «Жизнь определенна» — »то здесь первая посылка. Согласно учению пифагорейцев, «определенное есть благо» (см. о пределе как благе Met. 986az2, ср. EN 1173al6) — это вторая посылка. Вывод: «Жизнь есть благо». —261. 49 D. (557) предполагает здесь интерполяцию» так как во вто­ром трактате об удовольствии (кн. X, гл. 1—5) о страдании фак­тически не говорится. — 261. 744 50 Пассаж 1170а25—Ь8 показателен для стиля мышления Αρ.: в этом и для него громоздком периоде философ не считает лишним сделать даже в самом конце пусть и незначительное, но уточняю­щее замечание: чили почти так» (т. е. «я» и «второе я» но полностью тождественны). — 262. 61 Иная трактовка: и существование друга тоже нужно чув­ствовать в себе как благо. Так или иначе, дружба увеличивает область «самости». — 262. 62 Сентенция Гесиода, см. Hes., Ergg. 715, ср. Theogn. 73; про­тивоположное мнение см. в 1155а30. — 262. ?3 См. определение обозримого числа граждан в Pol. 12f>5al0 ел., 1326а25—Ь7. — 262. м См. 1157М9, 1158а4, 10. —263. БЬ «Из самих вещей», т. е. из «исторических» (на самом деле мифологических) примеров друзей, воспеваемых в гимнах: Ахилл и Натрокл, Орест и Пилад, Тезей и Перифоп и др.; ср. Plut.t Do mult. amie. 93E. — 263. *β Образ, возможно, восходит к Сократу, см. Хеп.у Mem. 2, 7, 1. —264. 67 Из неизвестного трагика (fr. adesp. 76 (Nauck); ср. Soph.% О. H. 1061). —264. 08 Изречение Феогнида (35): «Учись добру у добрых». Заим­ствуют — букв, «берут отпечатки с трафаретов». — 266. Книга десятая 1 Начальная фраза кн. X повторяет завершающую формулу кп. IX так, словно ничего о ней «не знает». Считается вставкой изда·* телей, деливших текст на книги. — 267. 3 Избирают удовольствия в аристотелевском смысле, т. с. созпателыю и преднамеренно, только распущенные. Здесь proairo-yntai («избирают») используется не терминологически, а как сино­ним к «преследуют» (diökoysi). — 267. 3 Одни — Евдокс Книдский (см. прим. 5 к с. 268), другие — Спсвсипп. — 267. 4 О сообразительных см. 1143а1 ел. и прим. 46 к с. 184. — 268. £ Евдокс Книдский — ученик Платона, географ, математик и астроном. Одно из лучших исследований о нем как о философе — W. Schadewaldt. Eudoxos von Knidos und die Lehre vom unbeweg­ten Beweger. — In: Satura. Früchte an der antiken Welt, 0. Wein-reich zum 31 März 1951. Baden-Baden, 1952, S. 103—129. В скоб­ках слова, которые, видимо, являются терминами Евдокса (см. D. 571). В других местах Ар. излагает учение Евдокса в своих собственных терминах; форма изложенпя аргументов Евдокса (1172М8—35) также, но-видимому, «аристотелизированиая». Опре­деление блага, аналогичное Евдоксову, приводится в самом на­чало EN (1094аЗ), но как общее мнение; поэтому характерное Евдок-сово «тянется» (по Евдоксу, благо, т. е. удовольствие, — цель и неразумных существ) в начале сочинения передано более обычным «стремится». Византийский комментатор считает, что для Евдокса удовольствие — идея, см. Mich. 531, 15—18, подробно см. также D. 572. —268. 0 D. (572) отрицает, что здесь речь идет о Евдоксе, так как Ар. никогда не хвалит философов за моральные качества. По D.t 745 здесь абстракция: человек, вызывающий доверие к своему учепиго своим образом жизни, т. с. антипод описанного выше человека, дискредитирующего свое учение своим образом жизни (1172Ы). — 268. 1 Лр. останавливается только па последнем из доводов Евдокса. Первый довод (М8—20), «от противного*, не противоречит, по его мнению, определению счастья как блага (все избегают как такового страдания и соответственно избирают его противоположность — счастье); второй довод (Ь20—23) уже был использован в кн. 1 для доказательства того, что счастье — конечная цель. Но третий до­вод ставит под удар мысль Ар. о самодостаточности счастья (ср. 1097Ь7—21), и здесь па помощь приходит «Филеб» Платона (20с—22e, 60b—61 b). Phronêsis в 1172Ь30 как термин Платона (Phil. 22d) переведено словом «разумность», а не «рассудительность» (ср. прим. 23 к с. 176). Предмет наших изысканий — искомое благо, самодостаточность, счастье: 1096а6,Ь34,1097а5. — 269. èB. и By. считают, что природное благо — интерполяция, и читают так: «Нечто высшео в них тянется к сродствепному благу», т. о. к высшему. Ср. «нечто божественное» в 1153Ь32, см. также прим. 75 к с. 216. D. (574) исключает только благо, считая, что нечто природное (инстинкт), будучи сильнее животных, тянет их к благу (ср. PL, Legg. 950b). To, что здесь это «нечто» именуется «природным», а не «божественным», как ранее, связано, по мысли D., с тем, что в кн. X «божественное» получает более высокий смысл: это уже не присущее всему живому чутье, но самый «нус» — ум, или дух. — 269. 9 Этот довод припадлежит Спевсиппу и обсуждается в кн. VII: 1153Ы ел., см. прим. 70 к с. 215. —269. 10 Спевсипп (?) считал (1) благо качеством и (2) счастье, ви­димо, свойством или качеством (hexis). Ар. считает (1), что благо не качество, так как оно определяется во всех категориях (1096а23), следовательно, даже если удовольствие не качество, это не мешает ему быть благом] (2) что счастье не качоство-состояпие (hexis), а деятельность (деятельное проявление добродетели), однако отно­сится к благам. — 269. 11 Ср. 1170а20 и прим. 48 к с. 261. Аргумент Платона: сущест­вование разных степеней получения удовольствия означает, что удовольствие относится к роду беспредельного (apeiron), Phil. 24е ел. — 270. 12 Ар. возражает кому-то из платоников (по /. 265 п.2 — Ксепократу, по В. 445 — Спевсиппу), которые на основании раз­личной силы удовольствий заключали о том, что удовольствие не­определенно (aoriston), a следовательно, не есть благо. Для Ар. это не настоящая причина различий в удовольствиях. «Настоящую причину» Ар. заимствует у Платона: различаются чистые удоволь­ствия (чье возникновение не связано с устранением страдапия) и смешанные (возникающие в меру уничтожения страдания). Интен­сивность переживания, будучи обусловлена силой страдапия, от которого избавились, не принадлежит самому удовольствию (Phil. 44d—45e). Однако, по Платону, удовольствие подобно не здо­ровью, как ниже у Αρ., по ого «субстрату» — теплому и холодпому (Phil. 32d), а для того, чтобы возникло нечто определенное, необ­ходимо еще соединение субстрата (беспредельного) с пределом, направляемое некоей причиной или силой (Phil. 23d,25а—27b). См, ниже прим. 13 и /. 265—6. — 2701 746 13 Мысль о том, что здоровье — это правильное, определенное смешение (соотношение — symmetria) холода и тепла, высказыва­лась еще Алкмеоном Кротонским: DK 14 В4. Ср. А г. Met. 986a22; Top. 139b21; PI. Phil. 25e. — 270. 14 Множ. число kineseis и geneseis передается единственным: «движение», «становление» («возникновение»). Определение, о ко­тором идет речь, дается Платоном (Phil. 53с ел.) как бы с чужих слов (Аристиппа?). О классификации движений (изменений) как психических процессов см. /. 269—75. Для самого Ар. удоволь­ствие, как уже указывалось, ближе к энергии (деятельности); см. 1174а13—5а21. Абсолютно равномерное движение космоса (пер­вого Неба) само по себе нельзя назвать быстрым или медленным, но относительно, например, планет можно (De cael. 288а13 ел.). — 270. 15 Это общепринятое мнение высказано в каком-то смысле уже Анаксимандром: DK 12 В1. Применяя его к удовольствию и страда­нию, Ар. приходит к абсурду: действительно, нет такого единого субстрата, из которого бы что-то возникло благодаря удовольст­вию и до которого бы что-то разлагалось из-за страдания; за сло­вами «для чего» и «для того» нет никакого «нечто». — 271. 16 Текст испорчен; речь идет, видимо, о хирургическом вмеша­тельстве, калечащем естество; ср. 1152Ь35, 53а2. Никто не считает тело единственным вместилищем удовольствий (ср. 1099а8). Сам Ар. полагает, что удовольствие вообще испытывает только душа. Платон, признавая существование удовольствий как тела, так и души, считает последние тоже восполнением, но в переносном смы­сле: они являются утолением духовного голода (Ир. 585а—е, ср. 584Ь). По Αρ., удовольствия но тождественны восполнению, но сопровождают его (так же как ниже сопровождают они деятель­ность). В отличие от Платона Ар. игнорирует чувство духовного голода (1173 M5— 20), потому что созерцание для него есть дея­тельность как полнота и осуществление; несовершенные и непол­ное формы созерцательности остаются вне рассмотрения (ср. 1152ЬЗС и PI. Phil. 51b). — 271. 17 Т. е. довод, что удовольствие не есть благо (см.1152Ь20;.—271. 178 Вероятно, имеются в виду какие-то не медицинские, но ре­лигиозные или относящиеся к приличиям запреты на пищу; ср. акусматику пифагорейцев. — 271. 18 Один — друг, другой — подхалим; раз подхалим и друг — разное, то удовольствие и благо тоже разные вещи. Но поскольку целью друга тоже может быть удовольствие, удовольствия должны различаться хотя бы видом. В противном случае друг не отлича­ется от подхалима и не существует ни должных, ни позорных удо­вольствий. — 272. 19 Отрицая необходимость связи удовольствия и деятельности, Ар. подготавливает свое учение об удовольствии как сопровожде­нии деятельности (1174Ы4—5а21).—272. 20 Т. е. от причины более высокого порядка — от природы, ср. 1155Ь2. —272. 21 Ср. Тор. 178а9, Met. 1048Ы8—35, 1050а23—Ь2, 1066а20, Phys. 201b31, 227M4—20. — 272. 22 Текст испорчен, принято чтение и трактовка В. (450); по D. (580), речь идет о частях времени, а не постройки. —273. 23 Так, бегун, пересекая каждую черту, проведенную поперек беговой дорожки, приближает бег к полному стадию («кругу» ста-747. диона). Пересечение каждой следующей черты меняет вид движе­ния, ибо движения у Ар. различаются с точки зрения пространен па-места (kata topon),_a линии тоже различаются с этой точки зрения «но месту» (en topöi). — 273. 24 Имеются в виду кн. VI—VIII «Физики». — 273. 25 То, в чем помещается чувство (1174М7), — душа; в каждом случае (1174Ы8) значит применительно к любому из пяти чувств. По Αρ., чувство состоит в принятии чувствующим в себя формы чувственно воспринимаемого; поэтому чувствующее (душа) потен­циально есть все эти воспринимаемые формы («душа в каком-то смысле есть все сущее» — De an. 431Ь21). Отношение удовольствия к деятельности не то же, что отношение объекта чувственного вос­приятия к душе. Объект восприятия существует до и вне восприни­мающего его, а удовольствия возникают одновременно с деятель­ностью и неотделимы от нее. Врач — движущая причина здорового состояния, здоровье — формальная: они причини его не в одном смы-еле, так же как разными причинами являются чувственно воспри­нимаемое и чувство. Врач находится вовне, а здоровье существует в человоке и неотделимо от его здорового состояния. Удовольствие не является ни формальной причиной, ни движущей, оно подобно одновременно и врачу, укрепляющему вдоровье, и здоровью: как подобное формальной причине, оно слито с деятельностью, но если чувственно воспринимаемое актуализирует форму предмета в душо, а врач возвращает и укрепляет здоровье пациента, то удовольствие интенсифицирует деятельность, придает ей завершенность и пол­ноту. Ср. De an. 416Ь32—418а6; Mich. 557, 17—558, 2; D. 581. В. (453) исключает конец фразы (со слов «в одном...») и получает: €... подобно тому как не [одпим и тем же способом придают совер­шенство] здоровье и врач». — 274. 26 Как было сказано (1115Ь20), цель (telos) всякой деятельно­сти соответствует цели устоев, склада человека (свойств души), ибо сама деятельность вытекает из устоев. Таким образом, hex is делает деятельность цельной (совершенной). Получается, что функция удовольствия та же: делать деятельность соответствуиь щей цели, «цельной». Но свойства души и удовольствие делают <ло в разном смысле, ибо и слово telos, и соответствующий глагол teleioô имеют разные значения: (1) «цель» и «полнота» и (2) «вести к цели» и «доводить до совершенства и полноты». — 275. 2* То у что судит, или то, что созерцает — to k ri non ё thoö-гоуп — это чувствующее и постигающее умом (ср. An. Post. 99b35: чувство — прирожденная судящая, т. е. различающая, способ­ность). — 275. 28 Ср. Met. 1050Ь22 ел. — о не знающих усталости небесных светилах и о первом Небе; ib. 1072b25 — о жизни бога как беско­нечной деятельности. — 275. 29 Лицо — в ориг. opsis. D. (225) и А. (188) понимают здесь opsis как «зрение»: «...например, как в случае со зрением, когда при­стально вглядываются». — 275. 30 В природном (дерево, животпое) совершенство (telos) полу­чается от достижения естественной зрелости (telos), в искусствен­ном — от достижения такого состояния, при котором изделие вы­полняет свою цель-назначение (telos). — 276. 81 По Mich. (523, 36—524, 20), эта своеобразная теория «вы­теснения» принадлежит Гиппократу. Состязающиеся — общоо по­нятие для поэтов, актеров и хоров в театральном представлении. 748 В оригинале пли игра слов, или какая-то острота: звучание гла­гола «грызть» — трагематидзейн — напоминает о трагедии. — 277. 32 Т. е. кажется^ что тождественны удовольствие и деятель­ность. Сам Ар. в кн. VII, доказывая, что удовольствие не есть ста­новление, называл его беспрепятственной деятельностью: 1153а15 (см. прим. 65 к с. 213). Точнее было бы сказать «беспрепятствен­ность деятельности», ведь теперь Ар. показывает, что удовольствия слиты с деятельностями. Это значит, что полная деятельность = беспрепятственной, а полнота, или беспрепятственность деятель­ности, есть удовольствие. — 277. 33 См. похвалу зрению в начале «Метафизики». Виды мысли­тельных удовольствий соответствуют видам мыслительной дея­тельности, описанным выше (1139а6—9); по Mich. (570, 1—5), удовольствия ума теоретического выше удовольствий ума практи­ческого. — 278. 34 DK 22 В9. — 278. 35 О добродетели и добродетельном как мере см. 1099а11—24, 1105Ь5—9, 1107а1, 1113а25, 116ва15—19, 1176Ь25; ср. Met. 1003a ел. Несмотря на многократное возвращение к мысли о добропоря­дочном как эталоне, Ар. нигде ее не обосновывает и здесь тоже «прячется» эа dokei — «как кажется». См. прим. 55 к с. 68. — 278. 38 Т. е. только созерцательная деятельность или, может быть, политическая и практическая формы деятельности тоже. — 279, 3? Итак, композиционный круг EN замыкается: Ар. присту­пает к объяснению значения рабочего определения счастья, дан­ного в кн. I (ср. прим. 39 к с. 259). «В общих чертах» пе следует шь иимать как «предварительно». Здесь приводится окончательное определение счастья, но оно но претендует на точность, как и нее в этике, по Ар. (см. 1094Ь20). — 279. 38 Сказали — 1095Ь31—6а2, 1098b31— 9a7, IlOOaS, 11,Ь28, 1101а6—8. Для терпящего несчастья несчастье делается состоя­нием, т. е. складом характера. — 279. 39 Предыдущие рассуждения — 1098а5—7; о деятельностях не­обходимых^ избираемых сами по себе см. 1094а4,18—22,1097а30—М; о том, что счастье довлеет себеу — 1097Ь7—21. — 279. 40 См. прим. 35 к с. 278. — 280. 41 Анахарсис — скифский царь и мудрец (VI в.), легендарный филэллин. Ему, по Геродоту (IV 7), приписывались многие выска­зывания, сочиненные позже. Это первый пример такого высказы­вания. Ар. приходится настаивать на том, что отдых не есть цель, потому что созерцание, будучи досугом, может быть спутано с «от­дыхом»; ср. Pol. 1337b33. — 280. 42 Раб не имеет участия в жизни равного с участием в ней сво­бодного: у живой собственности господина нет собственной жизни. Иначе Mich. (578,7—9): нельзя назвать раба счастливым, если не дать ему участия в определенном образе жизни (bios), ибо только определенный (прежде всего созерцательный) образ жизни ведет к счастью. — 281. 43 См. 1098а13—20, ср. Н76а35—Ь9. — 281. 44 Тезис о счастье как деятельности, сообразной высшей добро­детели, впервые сформулирован в 1095M4 ел. (см. прим. 42 к с.64), но там не было сказано, что это за добродетель, однако два об­раза жизни из трех названных не были признаны пригодными для достижения счастья. Тем самым предполагалось, что к счастью 749 ведет созерцательная жизнь. Что мудрость — высшая форка до­бродетели, показано уже в кн. VIt см. прим. 57 к с. 187. —.28f. *δ Сказано — 1095М9, 1096а4, 1141а18—ЬЗ, 1143ЬЗЗ—44а6, 1145а6—11. Предыдущие рассуждения — 1097а25, Ь21, 1099а7—21, 1173М5—20, 1174Ь20—23, 1175Ь36—6аЗ. — 281. 46 Эта мысль, характеризующая пристрастие Ар. к закопчен­ным формам, особенно наглядно контрастирует с высокой оценкой вечного поиска знания в науке Нового времени. — 281. 47 Ср. 1170а5 ел. Уже Антисфец сказал, что философия учит говорить с самим собой (Diog. Laërt. VI 6), однако у Ар. философ все-таки не одиночка, а член сообщества, «кружка», школы. — 282 '48 Ср. Met. 982Ь20—28. —282. 49 Ср. Met. 982Ь28—За5, Protr. 10 с W (p. 45). — 283. 5° Phronein здесь не в аристотелевском смысле (см. прим. 23 к с. 176). Подобные сентенции и их варианты см. Find. Is. V 20; Soph. fr. 590 (Pearson); Ε pich. fr. 263 (Kai bel); Antiph. ар. Stob. Flor. I 316; cp. Rhet. 1394b24. Возвышаться до бессмертия — значит оставлять все смертное. Личное бессмертие зд. не предполагается: ум бессмертен, но не индивидуален; чем больше мы оставляем смертное, т. е. совпадаем с умом в нас, тем мы «бессмертпее». Ср. PL Tim. 89d— 90d, Theait. 176b. — 283. 51 Возможен перевод: «...главная и лучшая его часть и есть сам человек»; ср. 1168Ь31, 1169а2. Любовь к этой лучшей части — себялюбие (1170а13 сл.),_а значит, самосознание мыслительной де­ятельности (noêsis noëseos: Met. 1074Ь34, ср. 1072М8). — 283. *а 1176Ь26—7, ср. 1169Ь23. —283. ê3 Первые фразы абзаца почти точно повторяют 1143Ь31—32. Правильность (to orthon) — это правильность (т. е. верность) суж­дения (orthos logos); о составленном из разных частей см. 1154Ь21 и прим. 81 к с. 218. — 284. £4 Для проверки склада благоразумного необходима определен­ная ситуация, «искушение». — 284. Q Эндимион — возлюбленный богини Луны Солепы, которая уговорила Зевса усыпить его, сохранив ему вечную юность. Здесь рядом с философски понимаемым божеством мифический персонаж подается явно иронически, играя роль, аналогичную роли общеиз­вестных литературных героев. Это еще раз показывает, как да­леко отошел Ар. от традиционных религиозных представлений, в том числе и от представления о «Правде, живущей у богов» (ср. Hes. Ergg. 256, 220; Soph. О. С. 1381; см. 1178Ь10—11). О боге как жизни ума см. Met. 1072b25. Плотин критиковал это учение (Επη. 5, 1, 9; 1, 2, 1; 6, 7, 37). —285. £s Имеется в виду история Телла (см. Hdt. I 30). Интересно, что Солонова мудрость как бы обрамляет текст EN: llOOall — 1179а9. —286. 11 DK 59 А 30; см. также ЕЕ 1215Ь6—8; ср. о «странностях» Анаксагора у Diog. Laërt. Il 7. —286. Ê8 По Mich. (602, 32—603,2), следует посмотреть, согласуются ли высказывания прежних философов с их жизнью (ср. 1172аЗЗ—8). Но скорое здесь более общая мысль: рассуждения надо сопостав­лять с жизненными фактами. — 287. δ9 На первый взгляд Ар. говорит здесь на традиционном языке о традиционных антропоморфных богах и их избранниках. Но мо­дальность греч. текста подсказывает, что Ар. либо снова излагает 750 одно из мпепий (В. 467), либо пользуется этим языком не вполне всерьез; ср. PL Rp. 612с—3b. —287. 60 Цель, избранная прежде и достигнутая теперь — выясне­ние того, что есть счастье человека. Следующее далее рассуждение о средствах и формах воспитания и о роли законодателя подготав­ливает исследование блага государства, т. е. «Политику». — 287. 01 Как говорят — отсылка к самому себе: 1095а5, 1103а31—Ь31, 1105Ь2, 1152а8. Еще как-то становиться добродетельным, т. о. в процессе воспитания; как именно становятся добродетельными — предмет дальнейшего рассуждения (ср. А. 350). — 287. в1а Theogn. 434, ср. 429—438, где упомянуты всо проблемы вос­питания времен софистов и Сократа. — 287. *2 Одни, другие, третьи — логические возможности, а не исто­рически конкретные педагогические концепции; все три мнения раз­бираются в начале платоновского «Менона» (ср. 1099Ь9, 1103а 13—26). — 288. 63 См. 1095Ь4 и 1104М1, а также прим. 8 к с. 81. — 288. 04 Возможно, имеотся в виду Платон (Legg. 722а—d): закопы должны начинаться с предисловия протрептического, убеждающего характера. — 289. 05 Отсылка к самому себе: 1104Ы6—18. —289. ββ Царь здесь идеальный божественно мудрый правитель, а представление об отце взято из обыденной жизни (ср. ниже — 1180ЬЗ—7—отец-законодатель, идеальная норма). —289. 67 Ср. Pol. 1287а23 ел.: закон есть ум без стремления (воли). — 289. 68 О лакедемонянах в этой связи см. Pol. 1337а31, ср. EN 1102а7—12. Немногие другие — критяне и карфагеняне, см. Pol. 1272Ь24. Эти слова из Гомера (Od. IX 114) в «Политике» (1252Ь20) иллюстрируют патриарх ал ыюо состояние. — 289. 69 By. предлагает перенести сюда из конца предыдущего аб­заца (1180а30) текст в угловых скобках. О предпочтительности госу­дарственного воспитания см. Pol. 1337а21—32.—290. 70 Ар. выражается осторожно, так как законы в качество ос­новы добродетели активно оспаривались. Так, у Платона законо­датель добродетелен на основе знания идеи блага и справедливо­сти и сам по себо в законах не нуждается (Polit. 297a—302b); для последователей Антисфена добродетель вообще противостоит за­кону, как правда — лжи и т. п., ср. Thuc. II 49, 4. — 291. 71 Ср. PL Мепо 91а—100с, Prot. 319d—320d. — 291. 72 Пассаж 1181 al2—M2 — полемика с речью Исократа «Об обмене имуществом» (Ant.79— 83),частично здесь цитируемой.—292. 73 Ср. Rhet. 1360а30. В свете выводов А. И. Доватура о том, что в «Политике» Ар. ориентируется на изменения в мире, свя­занные с завоеваниями Александра (см. А. И. Доватур. «Поли­тика» и «Политии» Аристотеля. М.—Л., 1965), можпо предполо­жить, что «производство» законодателей, которым озабочен Αρ., имеет в виду создание новых греческих городов в империи, что по­нимается им как распространение полисной системы. — 292. 74 Ср. 1143а1 ел. и прим. 46 к с. 184. —293. 7^ Едва ли Ар. мог игнорировать «Государство» и «Законы», тем более что выше, видимо, па них опирался (ср. прим. 64 к с. 289), Скорее он считал себя единственным «законным» наследником Пла­тона, и мы означает здесь не только самого Αρ., но и Ар, вместо с Платоном, — 293% 751 76 Сопоставление государственных устройств предполагает изу­чение отдельных «Политий», составлявшихся Ар. и его учениками. Порядок расположения материала, заявленный в конце EN, в име­ющемся тексте «Политики» не выполняется. — 293. БОЛЬШАЯ ЭТИКА Необычный в истории философии факт — существование трех «Этик» и самостоятельного очерка этики в конце 1-й — начале Н-й кн. «Риторики» — лишнее свидетельство места, которое Ар. и его школа отводили жизненно-нравственным вопросам. Называ­лись разные причины, почему самая сжатая из «Этик» именуется «Большой» (или «БОЛЬШОЙ Никомаховой»): она якобы посвящена Никомаху старшему, отцу Ар. (так пишет поздний неоплатоник Элий); она первая полная аристотелевская этика (В. Тай л ер, 1934); она развернута из какой-то другой, еще более краткой (О. Жигой, 1951); она состоит из вдвое более длинных кииг, чем другие (П. Моро, 1951); она содержит «великие», важные наставления (Хр. Наши, 1841); в ной затронуто больше тем (Альберт Великий, XIII D.). Действительно, только в ММ есть раздел о предшествующих эти­ческих учениях (I 1); в ММ разбирается понятие удачи (II 7), гово­рится о калокагатии (II 9), о друге как зеркале, в котором познают себя (II 15), о справедливости правителя мира (II 8), чего в EN нет, хотя отчасти есть в ЕЕ; темы свободного выбора, природной добродетели, правильного рассуждения, различия между желанным и желательным, «восполнения природы» тоже получают в ММ спе­цифическую и иногда более подробную разработку. Однако здесь отсутствует, напр., важный раздел о созерцательной жизни (ΕΝ Χ). Ренессапсные филологи, которым претила сухая краткость трактата, усомнились в его подлипности. Необычность его стиля ощущается всеми, и в споем большинстве аристотелеведы считают ММ компилятивным сочинением неизвестного античного перипа­тетика по материалам ЕЕ. Вместе с тем даже такие стилистическио особенности, как употребление предлога hyper («за») вместо обыч­ного peri («о»), не обязывают относить ММ к другому или болео позднему автору. Фр. Шлейермахер в 1817 г., обращая внимание на силу и целеустремленность философской мысли в ММ, назвал втот трактат единственной подлинно аристотелевской «Этикой». Предположение, что ММ — авторский конспект или достоверная запись, в которой звучит живое слово Αρ., высказывалось в XX в. (Г, Арннм, В. Тайлер). Подводя итог разнообразным взглядам и собственным многолетним исследованиям, Ф. Дирльмайер, капи­тальный труд которого мы используем в наших примечаниях, высказывает убеждение, что ММ — не компиляция и не черновой набросок, а работа самого Αρ., возникшая до «Метафизики» и дру­гих «Этик», стилистически цельная, выкроенная как бы из единого куска; вмешательство редактора-издателя, даже если такое было, не пошло дальше мелочей; со своей острой постановкой проблем и апорий ММ есть, возможно, уникальный образчик учебника, напи­санного Ар. в «плотном», «педагогическом» стиле и предназначав­шегося, согласно гипотезе Дирльмайера, для проработки на само­стоятельных занятиях продвинутых учеников {Dirlmeier Fr. Ein­leitung. — In: Aristoteles. Magna moralia. Berlin, 1973, S. 147, 4C9). Проблема аристотелевских «Этик» далеко не решеиа. Так, основы-752 ваясь на отсутствии до II в. н. э. свидетельств о EN и на статисти­ческом анализе словоупотребления, А. Кении (1978) продввжил исключить «Никомахову этику» из числа аристотелевских произ­ведении и считать аутентичной «Евдемову», а также отчасти «Боль­шую», по лишь в меру предполагаемой зависимости последней от «Евдемовой»· Представляется, что вывести из подобных метаний в оценке подлинности и сравнительного достоинства текстов Ар, сможет только более полное понимание его философской мысли. Перевод выполнен по изд.: Aristotelis quao feruntur Magna moralia. Kccogn. F. Susemihl, Lipsiae, 1883. Сверка-редактирова­ние и примечания В. В. Бибихина. Книга первая 1 Meros tes poli tikes. To же возвышение «архитектонической* науки политики — в начале EN. —296. 2 Spoydaion einai... aretas ekhein. Как всогда, Ар. дает развер­нуться содержанию и смыслу, которые обнаруживаются в непосред­ственно данной действительности или предполагаются ею. Добро­детель и благо у пего не диктуемые извне нормы, а необходимая предпосылка индивидуальной и социальной практики, залог се успеха: добротность, надежность душевной установки и годность, «правильность» дойствий и поступков. — 296. 3 Этика уже политики и в этом смысле со часть, но, поскольку полис строится на началах справедливости и дружбы, политика в свою очередь отправляется от этики. Такая взаимозависимость связывает политику только с этикой, но не с военным искусством, экономикой и риторикой: три последпих подчинены политике, тогда как этика по существу отождествляется с нею (I 34; Η hot., начало). Здесь нет отхода от Платона, который исследовал поли­тику и этику как одно целое (см. название соответствующего трак­тата: «Государство, или О справедливости»). У Платона бросается в глаза родство понятий полиса и «города души», политической деятельности и внутреннего, нравственного гражданствования; во­спитание детей есть у него насаждение благоустроенной политии в их внутреннем полисе (Ир. IX 590е — 591а; II 398 de). Ар. тоже систематически сближает внутреннее гражданствование с внеш­ним, устроение души — с государственным строем (I 34,1197Ь27—35; EN VII, 1152а20—24, Ы; VIII 5, 1157а26). Различие между двумя философами в том, что для Платона важпее блюсти «небесный по­рядок» душевного града (Rp. IX 592ab) и внешнее государство для него лишь модель и символ внутреннего, тогда как Аристотель острее сознает зависимость душевного устроения от граждански-государственпого и необходимость общего дела для самоосуществ­ления человека; благо всех для пего заведомо «лучше» блага еди­ницы, хотя вначале должно быть достигнуто это последнее (EN II).—Ш. 4 Oyk oikeian ton arelôn ten theorian cpoieto. О числовом структурализме пифагорейцев см. Met. I 8; I 5; XIII 4. Работа Ар. «О пифагорейцах» не сохранилась. Ниже (I 33) и в EN (V 8, начало) назван принцип пифагорейской справедливости — «взаимопретер-певапие» (to antipepontlios), каким-то образом выражавшееся через квадрат («число, помноженное само па себя»). Возможно, мысль пифагорейцев тут упрощена и «взаимоиретерпование» предполагало не просто равенство понесенного наказапия, потому что у самого Ар. 753 (ГгоЫ. mech. 850 b 2) термин antipaskhö означает соразмерность величин, а у Евклида (VI 14—15) — взаимную пропорциональность сторон фигур. — 296. -6 Т. е. поскольку задача этики — конкретная работа осмысле­ния, взращивания и упрочения природной добродетели, созерцание запредельных идей может только отвлечь и расхолодить человека. Вся эта 1-я глава — спор с платонизмом, понятым как раздвоенно мира на действительный и идеальный. — 297. вСм. EN VII 15 — о простоте божественной радости, Met. XII 7 — о наслаждении бога своей непрерывной деятельностью и Polit. VII 1 — о его блаженной евдемонии. — 297. оа Аристотелевское «или» (ё) означает часто отрицапие пред­шествующего тезиса, как в данном случае. Этическое благо — явно не отвлеченная идея. Из перечисленных пониманий его—1) лучшео для каждого конкретного сущего, 2) идея, 3) общее понятие, 4) ре­зультат индукции—принимается первое (1183а6—7). — 297. 7 Реальный Платон умел думать и говорить об идеях без от-влеченпостей и абстракций, так что аристотелевская критика направлена но против него, а против такого платонизма, который вместо вещей начинает созерцать их воображаемые прообразы. В данном случае заоблачные идеализации отводятся аргументом «от науки»: дело практической науки, искусства, умения — не раз-, думывать о видах блага, а делать конкретные шаги к нему. В EN I 4 другая аргументация: не к чему заговаривать об идее, раз все равно знание о ней извлекается из знания о воплощающей ее кон­кретной вещи. — 299. ö Epistemön pasôn. Энистеме здесь, как не раз и в других «Этиках» (ЕЕ 1216Ы7; 1221Ь5; EN 1094а18; 1097а4; 1100Ь8), сме­шивается с техно — практическим умением и искусством, дажо с простым ремеслом (II 7, 1205а32); все они берутся пока в общем качестве целенаправленной деятельности, которая может быть успешной (добродетельной) или нет. Ср. EN II и прим. 3. — 302, 9 Труднодостижимая аристотелевская «середина» противопо­ложна позиции среднего человека (см. EN II 2 и прим. 7), потому что всегда далека от крайностей, между которыми колеблются «люди толпы», то вспыльчивые, то равнодушные, то чересчур хваст­ливые, то слишком скрытные и т. д. — 307. 10 По Сократу и Платону, мы делаем злые и порочные вещи против собственной воли, когда нас «обкрадывает» беспамятство, «насилует» страдание и «обольщает» удовольствие: причина зла — несовершенство общества, недостаток подлинных знаний и неуме­ние жить (Rp. 412е — 413с; Prot. 345а; 355ab; Gorg. 509e; Soph. 230а; Tim. 87b). — 308. 11 Нет оснований видеть тут намек па индийский поход Алек­сандра. Ар. в разных сочинепиях упоминает Индию, по всегда как пример отдаленной страны, на события в которой мы не можем влиять (ЕЕ II 10, 1226а26; Polit. VII 13, 1332Ь24 со ссылкой на Скилака). Характерно, что Ар. и Платон не раз говорят о египет­ской мудрости и науках, но не упоминают об индийской филосо­фии. — 314. 13 Kai aney toy prattcin. Платоновская мысль о невидимой красоте ума (нуса) получает аристотелевский акцепт на необхо­димости его внешнего выражения. Аналогичным образом и любовь для Ар. не любовь, если никак не дает о себе знать (EN VII1 2), — 317. 754 1Я Сводя мужество к знанию, Сократ имел в виду по просто оспедомлепность и навык (см. EN III 11 и прим. 41). Coupai оно «знание», отождествляемое им с добродетелью, сродни правильному рассуждению и разумности, которым подчинены добродетели и у самого Ар. Снова опровергается не столько Сократ, сколько гро­зящее его теории перетолкование. — 317. 14 П. XXII 100. -318. 16 Kai to timion agathon kai arkhes taxin ekhon. Высшее благо — евдемопил, а не лесть, но по мере того, как Ар. высветляет главные добродетели, осмысливает их и связывает с общим движением че­ловека к своему осуществлению, каждая имеет тенденцию стано­виться «вседобродетелыо», «подтягивая» за собой остальные (см. EN VI 13 и прим. 68). Благородство (величие души — mcgalop-sykliia) оказывается тогда как бы космосом добродетелей и не­мыслимо без пих всех (EN IV 7, 1124al—3), но их совокупность составляет евдемонию, а последняя и есть «наиболее чтимое» (ti­mion), «пачало благ» (EN I 13, 1102al— 4). —321. 19 См. EN IV 10—14 и прим. 48. Ар. оставляет под вопросом принадлежность к добродетелям по крайней мере шести из пере­численных «середин», а именно негодования, чувства собственного достоипства, совестливости (скромпости), чувства юмора (обходи­тельности), дружелюбия и правдивости. Из них последние три явно причислены к свойствам добродетельного в EN IV 12—15. В ЕЕ III 7, 1233Ы6—18 (ср. 1234а24—27) все шесть назвапы «середипами чув­ственных состояпнй» (pathêtikai mesotëtes), т. е. отнесепы отчасти к аффектам, чувствам, страстям (pathemata, ср. Rhet. II 3; 4; 0; 9), отчасти к природным добродетелям, которые остаются ещо только предпосылками подлинных, пока не сложились η намеренную нрав­ственную установку. Слова alios an eie logos — букв, «должно бы быть другое рассуждение» — не обязательно означают обещания строго расклассифицировать все отдельные свойства, тем более что такой педантизм (mikrologia) не в духе Ар. —324. 17 «Совершенной добродетелью» справедливость названа у Пла­тона (Legg. I 630c; она возглавляет все добродетели и в «Государ­стве»). Справедливость в еще большей мере, чем благородство и даже разумность, склопна вбирать в себя остальные добродетели, становясь вседобродетелыо (hole arete"), хотя бы потому, что пред­полагает исполнение законов, а те требуют от людей добродетель­ности (EN V 3). К всеобщей справедливости относятся слова Ар. (EN 1129Ь28—29), с небольшим изменением повторенные Кантом в его зпамепитом изречении о «звездном небе над нами» и «нравст­венном законе внутри нас» («Критика практического разума», Заключение). — 324. и Ср. EN V 3. Справедливость pros heteron (по отпошсиию к другому) подчеркивается явно в противовес Платону, для кото­рого справедливость есть прежде всего внутренний лад души (Ир. IV 443с—444а; IX 591е—592Ь). См. выше, прим. 3. — 324. 19 PL Rp. II 369с—370а. Платоновская теория обмена, осно­ванного па мере потребности, полнее изложена в EN V 8. — 325. w См. выше, прим. 4, а также EN V 8. — 326. 21 Koinonoi gar hoi politai tines. Развертывание широкого смысла слова: граждане образуют сообщество постольку, поскольку имеют между собой общее, т. е. в какой-то мере равны. — 327. 22 Частое у Платона, но встречающееся также у софистов, а позднее у стоиков выражение orthos logos (букв, «прямой разум») 755 Ар. осмысливает в свете своей телеологии и своего учения о сере­дине (которое в свою очередь тоже восходит к Платону, ср. Rp. X 619а: «Всегда надо уметь выбирать среднее»). Человек — разум­ное существо (logon ekhon), поэтому для достижения своего тел оса он должен осуществить в себе энтелехию разумности, следуя не любому, а единственно правильному разумению. Orthos logos есть вместе с тем то «правильное соотношение», которого добродетель придерживается в середине между крайностями противополож­ных пороков. В ЕЕ III 4, 1231Ь32 слова «[действовать], как [велит] правильное рассуждение» (hös ho logos ho orthos) означают просто «[действовать], как должно» (hös dei). Добродетель у Ар. есть то, что состоит в союзе с правильным рассуждением, а последнее в свою очередь определяется в EN VI 13, 1144Ь27—28 как phronê-sis — вседобродетель разумности. Правильное действие в согласии с добродетелями поясняется через добродетельное действие в со­гласии с правильным рассуждением (ММ II 10). Ар. и но думает выбираться из этого герменевтического круга: разумность добро­детели и добродетельность разума для него не подлежат логиче­скому обоснованию, их надо «чувствовать» (II 10; EN II 9, 1009Ь23; IV 11, 1126а4 и VI 9, 1149а23—29: последний критерий практики — «чувство»). — 332. 23 «Чувство» — aisthèsis — у Ар. иногда выше логоса: по только индивидуальные конкретности, но и исходные первосмыслы, т. е. «начала и концы» бытия (pröta kai eskhata), в границах между которыми простирается сфера логической рациональности, пости­гаются «умным чувством» — ощущением, котороо тождественно нусу (EN VI 12, 1143b5: aisthèsis... noys). —333. 24 Создание и делание — poiësis, исполнение и действие — pra­xis. См. EN VI 4—5. Различение идет от Платона (Charm. 163b), который в свою очередь ведет его от Гесиода (Ergg. 309). — 333. 20 Сократ, «помогая Логосу» против софистики, приравнял добродетель к знанию и разуму (см. выше, прим. 13). «Нынешние философы» (т. е. Древняя Академия, которая не обязательно во всем следовала Нлатопу) своей формулой kata ton orthon logon (в соот­ветствии с правильным рассуждением) дали повод считать, наобо­рот, будто добродетели осуществляются независимо от разума и только что не вступают с ним в противоречие. Аристотелевская формулировка meta toy orthoy logoy (в союзе с правильным рассу­ждением) отражает срединную позицию: добродетель и не раство­ряется в логосе, и невозможна без намеренного соединения с ним. По духу и даже по букве это позиция Платона (см. Phaed. 08b: meta phroneseös, как в MM II 3, 1200а4). — 336. 26 Как выше (см. прим. 15, 17) благородство и справедливость, так теперь разумность (phronësis), осмысленная в своей энтеле­хии — слиянии душевных порывов с «правильным рассуждением», охватила собой все практические добродетели. Опа правит движе­ниями души так же, как платоновский образцовый политик — ча­стями государства (Pol. 259d—260b). Под ее «архитектоническим» водительством все силы и способности рационально-практической сферы приходят к простому гармоническому единству, предоставляя теперь «хозяину дома», ди а поэтическим добродетелям, возможность спокойного досуга. ММ подходит, таким образом, вплотную к теме «теоретической ЖИЗНИ», которую Ар. разбирает в конце EN, — 337, 756 Книга вторая 1 Гармония страстных движений души с правильным рассу­ждением так важна для аристотелевской концепции добродетели, что Ар. не знает, куда отнести воздержность с ее внутренними бо­рениями, и она повисает у него где-то между добродетелью и способ­ностью души (см. EN IV 15, 1128Ь34; I 13; VII 9; Тор. IV 6, 128а7— 8). Соответственно невоздержный в отличие от распущенного оказывается не вовсе дурным (см. конец гл. 9 кн. VII EN). — 342, 2 Sokratës ho presbytes — возможно, в отличие от «младшего Сократа» (см. Met. VII 11). Возможный перевод — «почтенный Со­крат». Прочное знание, по Сократу, — наиболее властная способ­ность в душе, иоэтому никогда нельзя сказать, что человеку не хва­тило силы воли: мнимый безвольный просто пока еще не совсем анает, что ему нужно в жизни (Prot. 352а слл. и др.). — 342. 3 Sôphrosynë — благоразумие, или, по этимологическому зна­чению слова, целомудрие (см. EN III 13 и прим. 51) — это в отличие от сомнительной воздержности полноценная гармоничная доброде­тель, не знающая порочных и губительных порывов. — 343. 4 См. EN VII 5, 11461)29—31 и прим. 15 к с. 196. Платон тоже приравнивал «истинную доксу» к эиистеме. — 344, 6 Katholoy... epi meroys. Словесно к этим выражениям ближе но «Первая аналитика» (1 1; 24—25), а «Топика» (II 1, 1081)37— 109а1), но неточное цитирование собственных сочинений вообще характерно для Ар. — 345. β Т. е. хотя воздержность не вполне добродетель и даже не всегда похвальна, она никогда не противоположна добродотели. — 346. 7 Текст восполнеп по EN VII 6, И48Ь27— 28. — 346. 8 Всего губительнее человек, творящий зло «из принципа» (arkhë). Таковы утонченные злодеи Дионисий Сиракузский (о нем неоднократно в «Политике» и «Риторике»), Фаларид (EN Vil G; Polit. V 10) и неверный ученик Платона гераклейский тирани Клеарх. — 349. • Психологический анализ, который и вообще всегда сопутст­вует аристотелевской этике, на время становится здесь главной темой исследования. ПСИХОЛОГИЯ Ар. — развитая дисциплина, по она отличается от современной психологической науки тем, что всегда ориентируется на здоровые явления психики, почти но за­мечая болезпенпых. — 352. 10 Неясноо из-за лаконичности место. Возможный смысл: удо­вольствие, кажущееся дурным, будет благом, если испытано в иной море, в ином виде, иным человеком, в другом месте, в другое время и т. д. О «благе в каждой категории» см. выше (11). Подлинное удо­вольствие неповторимо конкретно и индивидуально, оно дело жиз­ненного искусства, опыта, разумения. «Гедонизм» Αρ., но словам Ф. Дирльмайера, настолько одуховлен, что сам этот термин утра­чивает свой смысл. «Ар. — классический представитель евдомо-низма... Одпако это не гедонистический, а «арстологический» евде-монизм» (арете — «добродетель») (Лебедев А. Аристотель. — Филос. онцикл. словарь. М., 1983, с. 37). — 353. 11 Подразумевается, что если уж наука не признает удовольст­вия, то оно достойно отвержения вообще. Примеры «паук, достав­ляющих наслаждение», взяты явно из платоновского «Горгил» (462Ь—46Са). - 356. 757 12 За формальным доводом (то, что не следует «прямому ра­зуму», но определению, не есть добродетель, поэтому «добродетель, используемая во зло» есть нелепость) стоит недоказуемое опытное знание сродства добродетели и достоинства с разумностью, но никогда — со злом и заблуждением (см. прим. 22 и 23 к ки. I). Исходную «породненность» (synöikeiösthai) человеческих порывов с логосом и нравственными добродетелями Ар. выводит из природы человека и его телесности (ΕΝ Χ 8, 1178а9—23; ср. VI 13, 1144Ь31—· 32). — 357. 13 Толкование Дирльмайера: Αρ., называющий ипогда случай­ную удачу «причиной» (Top. 116M—7; ЕЕ 1247ЬЗ), теперь уточняет, что, строго говоря, причиной надо считать действующее начало, в данном случае — нашу добродетель и наше стремление к благу. Не будь этого стремления, пусть хотя бы в виде простою предпочте­ния блага злу, не могло бы зайти и речи об «удаче», так что случай? ную удачу лучше называть не причиной, а следствием, тем более что даже по смыслу слова «удача» — это скорее то, что «дано», чем то, что «даст». — 359. и Традиционно калокагатия — сочетание внутреннего достоин­ства с внешними благами, но Ар. переосмысливает се как такую совокупнеегь добродетелей, при которой человека не испортят внеш­ние блага. — 360. 1Ъ. См. I 34 и прим. 22 н 25. Различение между формулами «в со­ответствии» и «в соединении» (I 34, 1198а10—21) снова забыто как несущественное в данном контексте. Современный исследова­тель справедливо отмечает «повсеместное у Ар. барское пренебреже­ние (lordly contempt) к техническим терминам и методологическим приемам своего же собственного изготовления» (Kenny A. The Ari­stotelian Ethics. Oxford, 1978, p. 220). — 360. 10 Галка с галкой, равный с равным — см. EN VIII 2 и прим. 6. — 302. 17 Собака и кирпич, земля и дождь — см. там же, прим. 7. — 362« 18 Еиг.ч fr. 298 (Nauck). Пер. M. Гаспарова. — 365. 10 См. Metheor. II 2. Ар. не думает, что огонь питается влагой, но приводит этот взгляд без критики как пример «общего места»: что «крайности сходятся». — 366, 20 Eur. Or. 667. Пер. И. Анненского. —372. 21 Бог — не тема для науки о нравах, потому что он вышо нравственности (II 5); кроме того, предмет этики только нашо человеческое благо (I 1 и прим. 6). «Довод» о времяпрепровождении бога изложен здесь без критики, возможно просто из доксографиче-ской объективности (см. выше, прим. 19). Но даже если автор ему сочувствует, противоречия с Met. XII 7 нет: там говорится но о пас­сивном разглядывании богом самого себя, а (вслед за Платоном, Tim. 34а — Ь) о живом и действенном самомышлешш божествен­ной мысли. — 372. 22 Вторым Гераклом называли героя и силача. Здесь, возможно, поговорка имеет смысл добродушной иронии по поводу обычного завышения человеческой самооценки. — 373. 23 Это учение о познании себя, как в зеркале, в близком друге даже словесно представляет собой комментарий к Платону и раз­витие скрытой у него мысли (ср. Ale. 1,132с—133с и Phaedr. 255d). — 373. 24 Мысль оборвана, но даже если от ММ следует ожидать такой же структуры, как от EN, остается неразобранной только тема ев-758 демоппп. Более вероятно, что ММ подходит вплотную к ней, не затрагивая ее, как было в конце кн. I с темой теоретической жизни« В таком случае в дошедшем до нас тексте недостает лишь несколь· ких строк или страниц. — 374. ПОЛИТИКА Пять образующих «Политику» исследований па связанные между собой темы (экономика — кн. I, вопрос о наилучшем образе правле­ния — кн. II, общая теория полиса — кн. III, реальные типы го­сударств, причины их крушения, способы упрочения — кн. IV, V и VI, идеальное государство — кн. VII и VIII) писались, по-видимому, в разное время, систематически дорабатывались в ка­честве лекционных курсов и получили известную нам структуру и форму в конце последнего, афинского периода творчества Аристо­теля (см. Aubonnet J. Introduction. — In: Aristote. Politique. T. I. Paris, 1968, p. CXVII). Ар. явно хотел продолжить работу над «Политикой», о чем говорят не осуществленные им планы (см. I 13, 12601)8—13; II 6, 1265М7; II 10, 1272а22—26; VII 5, 1326Ь32— 36; VII 10, 1330аЗ—5; VII 16, 1335Ь2— 4; VII 17, 1336Ь24—26; VIII 3, 1338а30—34; VIII 7, 1341М9— 26). Давно замеченная (см. нижо прим. 30 к с. 644) незавершенность трактата не мешает ему быть, как писал немецкий историк философии Э. Целлер, самым важным текстом но политической науке во всей античности, и не только античности. Здесь соединились пристальное наблюдение фактов (недаром Ар. собирал сведения о разных государственных устрой­ствах, законодательных системах, застольных обычаях, даже о по­бедителях псегреческих спортивпых игр — см. список его произ­ведений у Диогена Лаэрция, V 22—27), политический опыт (Ар. был близок к македонскому царскому дому, с его помощью восста­новил ок. 341 г. до н. э. разрушенную Стагиру и дал ей законы) и, наконец, представление о высшем человеческом благе, кореня­щееся во всей предыдущей философской традиции и в аристотелев­ской онтологии. Влияпие «Политики» прослеживается у Цицерона («О государстве» I 25—27; 29; «О законах» III 6, 14; «О пределах добра и зла» V 4, 11; «Письма к брату Квинту» III 5, 1), у римских и византийских юристов-кодификаторов. «Политика» явно была известна таким средневековым аристотеликам, как Боэций и Иоанп Дамаскин; в XI в. о ней пишет византийский комментатор Ари­стотеля Михаил Эфесский; после латинского перевода Вильгельма из Мёрбеке (ок. 1260 г.) ее комментируют Альберт Великий, Петр Овернский; усвоенные через Фому Аквинского идеи «Политики» послужили Данте для обоснования проекта всемирного государ­ства («О монархии»), У истоков современной политологии Ж. Бодеп сознательно следует аристотелевскому методу и после почти двух-тыелчелотнего перерыва возобновляет труд собирания сведений об устройстве и законодательствах всех известных в мире политиче­ских образований. Макиавелли, Эразм Роттердамский, Гоббс, Спиноза, Локк, Монтескье, Руссо, Кондорсо опираются на идеи Ар. и неоднократно цитируют его. За первым изданием «Поли­тики» (в типографии Альдо Мануче, Венеция, 1498) последовали де­сятки переизданий. Большая работа по установлению текста трак­тата шла в XVII и XIX вв. (издания Хайнзе 1621 г., Конринга 1656 г., Шпейдера 1809 г., Беккера 1831 г., Бернайса 1872 г., кри­тическое издание Зуземиля 1872 г., Ньюмена 1887—1902 гг.). 759 «Политика» десятки раз переводилась на современные языки. Пол­ный русский перевод впервые выполнил Н. Скворцов в 1865 г. Для настоящего издания взят перевод С. А. Жебелева (М., 1911), сверенный Λ. И. Доватуром и в ряде мест уточненный нами. Ниже следует составленный нами список изданий переводов и исследовании, упоминаемых в примечаниях к «Политике». В. В. Бибихип Бартелеми Сент-Илер — Aristote. Politique. Trad, en français... par J. Barthélémy Saint-Hilaire. Paris, 1874 (3-me éd.)· Беккер—Bekker /., éd. Aristotelis opera. Berlin, 1831. Бендер — Bender W. Kritische und exegetische Bemerkungen zu Aristoteles* Politik. Hersfeld, 1876. Бернайс — Bernays /., übers. Aristoteles' Politik. Berlin, 1872. Бойезен — Bojesen E. Bidrag til fortolkningen om Aristoteles^ Bogor om Staten, vol. I, H. Kobenhavn, 1844—1845. Виламовиц-Мёллендорф — Wilamovitz-Moellendorff U. von. Grie­chisches Lesebuch, Bd I. Berlin, 1904. Джоуэтт — Aristotle. The politics. Transi, into English with introd., marginal analysis, essays, notes and indices by B. Jowett. Oxford, 1885. Зуземиль — Aristoteles1 Politik, 2 T. Greichisch und Dcutch hrsg. von Dr. F. Susemihl. Leipzig, 1879. Иммитп — Immisch <9., ed. Aristotelis Politica. Lipsiae, 1909. Нимейер — Niemeier. Annales. Ed. Fleckeisen, 1891. Ныомэн — Newman W. L.t ed. The Politics of Aristotle. Oxford, 1887. Обоннэ — Aristote. Politique. Texte établi et traduit par Jean Aubonnet. Paris, 1960. Опкен — Oncken W. Die Staatslehre des Aristoteles, Bd I— II« Leipzig, 1870, 1875. Рабе (Rabe H.) — см. отдельные замечания в изд. О. Иммиша и Ф. Зузсмиля. Ричарде (Richards) — см. отдельные замечания в изд. У. Ныомэна. Тирвитт — Tijrwhitt T. H. Ad Aristotelis Poeticam. Oxford, 1794. Тюро — Thurot Ch. Etudes sur Aristote. Paris, 1860. Шнейдер — Schneider J. C.% ed. Aristoteles. Politica. Frankfurt am Oder, 1809 (2. Ausg.). Шпенгсль — Spengel L. Über die Politik des Aristoteles. — Phi lologische Abhandlungen der Münchner Akademie der Wissenschaften, Bd V. München, 1868. Примечания к «Политике» составлены А. И. Доватуром. Книга первая 1 Скрытая полемика с Сократом и Платоном. Ср. Хеп. Met. 3, 4, 12; PI. Polit. 259 с. — 376. 2 Дельфийский нож — инструмент, одновременно служивший и ножом и мечом; получил свое название, вероятно, оттого, что употреблялся в практике дельфийского культа Аполлона. — 377 % а Eur. I. А. 1400. —377. 4 Bes. Ergg. — 377. 5 Od. IX 114. —378. 760 0 II. IX 63. — 378. ' И. XVIII 376. -381. 8 Плектры — небольшие ипструмепты разнообразной формы из дерева, металла, слоновой кости, рога, служившие для того, чтобы производить вибрацию струн кифары. — 381. 9 С. А. Жебелев, следуя Опкену, исключает из текста слова «ц царственный». — 383. ю р. 802 (Nauck). — 385. " Fr. 13, 71 Bergk (= fr. 1, 71 Diehl). —390. 12 Рукописное чтение «познать» (gnônai) С. А. Жебелев замепил на «распознать» (diatfnonai). — 394. 13 Греч, слово «tokos», обозначающее «процент», озпачает бук­вально «приплод». — 395. 14 Время жизни этих авторов в точности не известно. — 396. 16 Имеется в виду скорее всего сиракузский тирапн Дионисий Старший (ок. 432—367 до н. э.). В 406 г. он захватил власть в Си­ракузах. — 397. 10 С. А. Жебелев следует конъектуре Камерария — вместо рукописного horama (зрелище). — 397. 17 Возможно, имеется в виду управляющий афинскими финан­сами в серед. IV в. до п. э. Евбул. — 398, 18 См. Геродот Π 172: «По низвержепии Априя воцарился Амаснд... Первое время египтяпе пренебрегали Амасидом и ни­сколько не ценили его, так как раньше того оп был простым граж­данином и не знатного рода. С течением времени оп расположил египтян к себе ловким и грубым средством, именно: у него было множество различных сокровищ, в числе их золотая лохань, в кото­рой сам Амасид и все его застольники обмывали себе ноги. Лохань эту он изломал в куски, сделал из нее кумир божества и поставил его на самом видном месте в городе. Египтяпе подходили к статуе и оказывали ей большоо почтение. Узиавши о таком поведении го­рожан, Амасид созвал египтяп и объяснил им, что кумир сделан из лохани, в которую прежде египтяно плевали, мочились, в кото­рой мыли ноги, а потом ей же оказывают большое почтение. То же самое, что с лохапью, случилось, сказал он, и с ним самим: хотя прежде он был простой гражданин, по в иастоящее время — он царь их, а потому советовал им чтить его и высоко ценить» (нор. Ф. Г. Ми­щенко). — 398. 10 Напр., II. I 544. — 398. а° Soph. Ai. 293. — 400. Книга вторая 1 См. EN V8, 1132ЬЗЗ. —405. 2 Пропуск в тексте; смысл может быть восстановлен так: «но поскольку в интересах каждого ремесла все-таки лучше, чтобы ка­ждый ремесленник запимался своим ремеслом, то...» — 405. 3 См. PL Rp. 462 с. — 406. 4 Принято чтение eridas вместо рукописного erotas (разврат). — 409. 5 Пропуск в тексте. Смысл может быть восстановлен прибли­зительно так; «или в данном случае возможны некоторые исключе­ния?» — 409. β Пословица приписывалась Пифагору. См., папр., Diog. Laért. Χ 11:«...Эпикур не считал, что добром нужно владеть сообща, 761 πο Пифагорову слову, что у друзей все общее, — это означало бы Ж'доиорно, а кто не доверяет, тот не друг» (пер, М. Л. Гаспарова). —, 410. I Сисситиями назывались у греков общественные трапезы —411» 8 См. PL Rp. 415d — 417b, 543Ьс. — 413. ft Л гоDаномия — надзор за рыночной площадью. Астиномия — наблюдение за порядком в городе. — 413. 10 См. PI. H p. 425сб. —413. II Илоты, земледельцы Спарты, считались собственностью го­сударства н по своему положению почти не отличались от рабов. Лсгшсты — зависимые земледельцы в Фессалии, аналогичные пло­дом. — 413. 12 Пропуск в тексте. — 413. 13 См. PL Rp. 415a. — 414. 14 См. PL Rp. 451c — 452а. — 415. « См. PL Legg. 737 de, 740c, 745 с. — 415. 10 Ар. мог вывести это из рассуждений в «Законах» 625с, 704— 709, 842с-е. — 415. 17 С. А. Жебелев припимает здесь поправку Вендора apoysin вместо рукописного apelthoysin (когда они ушли). — 416. 18 См. PL Legg. 737 d. — 416. 19 См. PL Legg. 740 b. — 416. 20 Время деятельности Фидона Коринфского относится, ве­роятно, к перв. полов. VII в. до п. э. — 417. *» См. кн. VII. —417. 22 См. PL Legg. 734e. — 417. 2Λ Киник Диогеп, по Diog. Laërt. VI 72, «говорил, что жопы должны быть общими, и отрицал законпмй брак: кто какую склонит, тот с тою и сожительствует; поэтому же и емповья должны быть общими» (пер. М. Л. Гаспарова). Если такого рода взгляды были высказапы Диогеном в приписывавшейся ему «Политии», то, оче­видно, Ар. не знал этого произведения. Возможно, впрочем, что оно появилось позднее и не могло быть известно Ар. Мысль об общ­ности жен проводится в комедии Аристофана «Женщины в народ­ном собрании»; Αρ., видимо, считал себя вправе не считаться с про­изведением Аристофана, так как это была комедия, а не специаль­ный трактат. — 419. 24 Сведения о Фалее Халкедонском исчерпываются тем, что го­ворит о нем Ар. в «Политике». Возможно, сочинение Фалея было написано ранее «Государства» Платона. — 419. Ч Вероятно, имеются в виду локрийцы, жившие в Южной Ита­лии, а не локрнйцы Средней Греции. —420. 2в II. IX 319. —421. 27 Осада Атарнея, находившегося под властью Евбула, пер­сидским полководцем Автофрадатом происходила между 360 и 350 гг. до н. э. — 422. 28 Диофант — выдающийся афинский государственный дея­тель втор, четверти IV в. до н. э. — 423. 29 Гипподам из M иле m а — архитектор-градостроитель серед. V в. до н. э. — 423. 30 Такая должность (politophylakcs) известна в фессалийской Ларисе; в руках охранителей порядка сосредоточивалось все управ­ление городом. — 424. 31 Имеются в виду, возможно, пифагорейцы. По свидетель­ству Аристоксена (FIIG II 278, fr. 19), пифагорейцы считали хоро-762 тлим делом пребывать верными отцовским обычаям и законам, «даже если они немного хуже других» (пер. А. О. Макоиельского). Иного мнения Исократ (Euag. 7): «Прогресс искусства и всего про­чего обусловливается не тем, что постоянно придерживаются суще­ствующего порядка, по тем, что постоянно исправляют и решаются на нововведения в том, что находится в плохом состоянии». Ср. также замечание коринфского оратора у Фукидида (I 71, 3): «...в по­литике, как и в искусстве, вообще всегда дают перевес новшества. Пока государство в покое, наилучшие установления те, которые остаются неизменными, но когда необходимость вынуждает людей ко многим предприятиям, тогда требуются и многие усовершенст­вования» (пер. Ф. Г. Мищенко — С. А. Жебелева). —426. 32 Какой из городов, носивших название Ким, имеется в виду, неизвестно. — 427. 33 С. А. Жебелев принимает чтение Бернайса hyparkhoysin вместо рукописного archoysin (имеющим власть). — 427. 34 Периеки — свободные жители лаконских городов и соя, кроме Спарты, обладавшие гражданским, но не политическим пол-поправисм. — 428. Ч Возможно, имеется в виду время от окончания Пелопоннес­ской войны до битвы при Левктрах (404 — 371 до н. э.). — 429. 36 Вероятно, имеются в виду войны втор, полов. VIII — конца VII в. до н. э. — 429. 37 Гражданское право греков лишало женщин возможности быть наследницами имущества. В известных случаях (при отсутст­вии у них братьев) они могли лишь беречь имущество покойного отца и должны были передать его своим детям от брака с ближай­шим родственником. Такие девушки носили название дочерей-наследниц. — 430. 38 Пропуск в тексте. — 430. 39 Имеется в виду поражение лакедемонян при Левктрах. Ксенофонт (Lac. I) причисляет Спарту к числу самых малонасе­ленных городов. — 430. 40 Подробности описываемых событий неизвестны. — 431. 41 В данном месте имеются разночтения в рукописях. Некото­рые предложенные поправки (Ш ней дер, Бернайс) не меняют смысла предложения. — 431. 42 См. ки. III. —433. 43 Престолонаследие в Лакедемоне было родовым. Уже Ли-сандр, по свидетельству Эфора (см. Plut. Lys. 30), проектировал лишить власти царствовавшие династии и «выбирать царя из луч­ших граждан». — 433. 44 Навархи — флотоводцы, возможно, эакоп о навархах порицал Критий (втор, полов. V в. до н. э.) в своей «Лаксдемонской иолн-тии». — 433. 45 См. PI. Lcgg. 630e. — 433. 46 Пропуск в тексте. — 435. 47 Но сравнению с континентальными греческими государст­вами государства на островах считались бедными. Ср. Xen. Hell. VI 1,12: «Персидский царь богаче всех людей на свете, и это потому, что он извлекает свои доходы не с островов, а с материка» (пер. С. Я. Лурье). —436. 48 Такие меры приписываются Ликургу; на основании введен­ного им закона иноземец мог проживать в Спарте только по сне-763 циальному разрешению; но и те, кто получил его, могли быть уда­ляемы должностными лицами за дурное поведение. — 437. 49 Имеются в виду события 345 (Третья Священная война) пли 333 г. до п. э. (десант спартанского царя Агиса III). —437. 60 Пропуск в тексте. Смысл может быть восстановлен так: «что касается геронтов, то они...» — 437. 51 Судя по дальнейшему» под «.?тидш», видимо, нужно понимать выдающихся граждан. — 437. 52 Нептархии (коллегии, состоявшие из пяти членов) — второй после суффетов орган государственной власти в Карфагене. — 438. 63 Подробнее об этом см. Ar. Ath. Pol. 6—12. —441. 54 Время этих законодательств — VII в. до н. э. Залевк Л окр-ский (VII в.) — полулегендарный автор древнейшего письменного законодательства. Харонд (VI в.) — прославленный законодатель архаической Греции. — 441. 56 Помимо свидетельства Аристотелевой «Политики* сведений об Ономакрите Локрском нет. О поэте Фалете, учителе Ликурга и законодателе критском, упоминают Страбон (по Эфору?) (X 4, 10, 19, 482) и Плутарх (Lye. 4). M антика — искусство прорица­ния. — 441. 50 Филолай жил, по-видимому, в VII в. до и. э. — 442. 57 Питтак из Митилсны родился в 651 г. до н. э. По Диогену, правил с 579 по 569 г. до н. э. — 442. ™ Андродамант упоминается только в этом месте «Полити­ки». — 443. Книга третья 1 Принятый в число граждан человек, пожалованный гражда­нин (poiëtos poli tes) — гражданин, ставший таковым в силу опре­деленного законодательного акта. Пожалованные граждане но поль­зовались всей совокупностью прав; и Афинах, напр., они не могли быть архонтами и жрецами. — 444. 2 Метеки, иноземные поселенцы в греческих городах, не поль­зовались политическими правами и выполняли определенные по­винности. Положение граждан одного государства во время их проживания в другом регулировалось договорами, заключавши­мися между греческими государствами. Сам Аристотель жил в Афи­нах в качестве метека под покровительством такого договора, за­ключенного между Афинами и Македонией. — 444. 3 Простат — выбиравшийся метеком покровитель из среды полноправных граждан, посредник между метеком и государствен­ной властью. Необходимость избирать простата основывалась только на юридических соображениях (простат представлял метека на суде); вне юридической сферы метеки (напр., в Афинах) были вполне самостоятельны и правомочны. — 445. 4 В гражданские списки афиняне вносились но достижении ими 18-летнего возраста. — 445. ь Горгий (V в.) — уроженец южноиталийского города Л сои-тины, известный ритор и софист, читавший лекции также и в Фес­салии, вероятно и в фессалийском городе Ларисе. Приводимое Аристотелем ироническое замечание Горгия о гражданах Ла­рисы — игра слов: Larisaioi — граждане Ларисы; larisopoioi — мастера, изготовлявшие особый вид котлов. Демиурги в Ларисо были, видимо, должностными лицами с большим кругом нолномо: 764 чий, в частности они могли принимать в состав общппы попы* гра­ждан. — 447. 0 Изгнание тираннов — 510 г. до н. э. Реформы Клисфена — 508—507 гг. до н. э. С. А. Жебелев в этом месте, следуя рукопис­ному чтению, получает две категории лиц: 1) чужеземцы, 2) рабы-метеки (т. е. рабы, ставшие вольноотпущенниками и тем самым по­лучившие статус метеков). Джоуэтт, вставив союз kai (и) между словами «рабов» и «метеков», получил три категории лиц: 1) ино­земцы, 2) рабы, 3) метеки. — 447. 1 Парастат — предводитель полухора, как бы ассистент ко­рифея, предводителя всего хора. — 450. 8 Eur. fr. 16 (Nauck) из утраченной трагедии «Эол» (вероятно, с такими словами обращался царь Эол к своим сыновьям). Онс-сикрит (у Страбона XV 3, 8, 730 = F. Gr. Н. II В 1, стр. 735, fr. 35) приводит следующие слова, якобы начертанные па гробнице персид­ского царя Дария: «Был друг друзьям; был лучший всадник и стре­лок; первенствовал среди охотников; все сделать мог». — 451. 9 Ясон — тираин фессалийского города Феры (IV в. до п. э.). — 451. 10 С. А. Жебелев принимает чтепие Берпайса amphogetera вместо рукописного amphotera (двоякими). — 451. 11 Пропуск в тексте. — 451, 12 Ремесленники (khornëtos), жившие трудом от рук своих (про ton khcirôn). — 451. 13 Гиппарх — начальник копиицы, стратег — предводитель пе­ших войск. Лохаг — командир небольшого отряда пехоты (лоха). Таксиарх — командир более или менее крупного подразделения пехоты. — 452. 14 II. IX 646—648. Сердце мое раздымается гпепом, лишь вспомню о том я, Как обесчестил меня перед целым народом ахейским Царь Агамемнон, как будто бы был я скиталец ирезренпый! (пер. Н. И. Гнедича). — 454. 16 Совокупность граждапских прав составляла честь (time) гражданина. Афинские граждане пользовались следующими почет­ными правами (привилегиями гражданской чести): правом занимать должности, быть судьями, принимать участив в выборах должност­ных лиц; правом вступать в брак с афиняпками; правом владения недвижимой собственностью; правом совершать общественные жер­твоприношения. — 454. 10 Эксотерическими сочинениями Ар. называются (в противо­положность акроаматическим) сочинения, не предназначенные спе­циально для учеников философа, т. е. обращенные к широкому кругу читателей и отличающиеся от школьных произведений тщательной литературной обработкой. — 456. *7 Педотриб — директор палестры (части гпмнасил, иредна-виаченпой для гимнастических упражнений). — 456. 18 Термин полития обыкновенно употреблялся для обозначе­ния республиканского строя, преимущественно демократическо­го. — 457. 19 EN V 6. — 459. 20 Эпигамия — право браков между гражданами двух госу­дарств, утверждаемое особым договором. — 461. 765 21 Иначе судит Платон (Legg. 670с): «...смешна толпа в слоем* мнении, будто она достаточно распознает, что гармонично и рит­мично и что нет...» (пер. А. Н. Егунова). В духе Ар. выражается комедиограф Кратин (FGG II 192): «Привет тебе, толпа великая, но вовремя смешливая, в день после праздника ты нашей мудрости из всех судья отменный». — 464. 22 С. А. Жсбелев ставит под вопрос, принадлежат ли слова и любого возраста к первоначальному тексту «Политики». — 466, 23 Т. е, в состязании в атлетике, гимнастике и пр. — 468. 24 Т. е. то, что масса, взятая во всей совокупности, может стоять выше меньшинства более достойных людей. — 471. 26 Антисфен (ок. 444 — ок. 365 г. до и. э.) — ученик Сократа, глава кинической школы. — 472. 26 «Второе плавание» — поговорка, смысл которой тот, чю, когда попутный ветер изменил, приходится плыть на веслах. — 473. 27 II. 391 ел. Слова «смерть в моих ведь руках» в дошедшем до пас тексте Илиады не читаются. — 475. 2» См. Алкей fr. 32а Bergk (= fr. 108 Lobel); fr. 37b Bergk (= fr. 109 Lobel). —475. 29 См., напр., PI. Polit. 294b. —477. 30 От установленных там правил лечения. См. об этом Diod. I 82, 3. — 478. 31 В Эпидамне и в Опунте была олигархическая форма прав­ления. — 480. 32 Дословно: закон — разум без стремлений (инстипктов). — 481. 33 И. X 225. — 482. 34 П. И 372. —482. 36 С. А. Жебелев припимает чтение haytois вместо рукописных чтений nytoys (самих) или aytoy (его). — 483. 30 Т. е. относящимся к политии (как третьему пормальпому виду государственного строя). —483. Книга четпертая 1 И к тем и к другим исследователям Αρ., по-видимому, отно­сил Платона. — 487. 2 О различии между государственным устройством и законами см. также PI. Legg. 678a, 735а. — 488. 3 Платон. — 489. 4 Вся эта глава, за исключением последнего абзаца, ваклю-чепа Зуземилем, а вслед за ним и Иммишем в квадратные скобки, т. е. признана позднейшей вставкой. — 490. 6 С. А. Жебелев, как кажется, понимает эти слова в том смысле, что и имущие и неимущие делятся на вооруженных и невооружен­ных; другие отождествляют гоплитов с имущими, невооруженных — с неимущими. —490. ь В предшествующих книгах этого пет. О частях государства см. VII 8. —490. 1 Слова е koinên tin' amphoin, исключенные Пьером де ла Раме, С. А. Жсбелев принимает в текст. —491. 8 По предположению С. А. Жебелева, Ар. имеет в виду Пла­тона (Polit. 291d). Отрицает такую возможность Зуземиль. —49iK * См., напр., III 1. —493, ю См. II 369b — 371e. — 493. 766 11 Далее в тексте, по-видимому, пебольшой пропуск, который может был восполнен приблизительно так: «Это будет пятая состав­ная часть государства; шестой частью являются жрецы». — 494. 12 Согласно объяснению Зуземиля (ч. II, с. 275), различие между третьим и четвертым видами демократии, по Αρ., состоит в том, что третий вид демократии предоставляет право занимать должно­сти гражданам безукоризненного происхождения, т. с. тем, у кого оба родителя — граждане; четвертый же вид демократии допускает к занятию должностей и тех, у кого только отец — гражданин или мать — гражданка, а отец свободный, но ие гражданин. — 496. « См. II. Il 2Ô4. -497. 14 С. А. Жебелев принимает здесь поправку Виламовипа-Меллендорфа kai tën ekklêsian вместо рукописного kai tën poli-leian (и гражданству). — 497\ 16 Такие династии существовали о Эли до и в некоторых бсо-тийских городах. Ср. Thuc. Ill 62, 3. — 498. ιβ Αρ., возможно, имеет в виду PI. Legg. 712c: «Итак, какого рода государственный строй установим мы мысленно в нашем го­сударстве?.. Говоришь ли ты о демократии, олигархии, аристокра­тии или о царской власти? Ведь не о тираннии же в самом деле ста­нешь ты говорить!» В диалоге «Политик» (291 de, 302 ede) речь идет в сущпости о шести видах государственного строя, полностью сов­падающих с соответствующими видами в классификации Ар. — 500. 17 Мод самым правильным видом государственного устройства С. А. Жебелев понимает в данном месте так называемую политик); другое толкование: имеется в виду подлинная аристократия (обос­нование этого толкования см. в кн.: А. Доватур. Политика и Но-литип Аристотеля. М. — Л., 1965, с. 67 ел.). — 501. 18 Люди, связанные узами гостеприимства, обычно ломали пополам какой-иибудь предмет (кольцо, печать), чтобы самим иметь возможность и дать возможность потомкам, прикладывая одну к дру­гой эти половинки, удостовериться в существовании между двумя семьями отношеппй гостеприимства. — 503. 19 Имеются в виду лакедемонские геронты. — 505. 20 Эсимнеты — экстраординарные должностные лица с широ­кими полномочиями, избиравшиеся в греческих государствах в древнейшее время (впрочем, и в VI в. до н. а.) при резких соци­альных кризисах и получавшие законодательную власть. — 506. 21 См., напр., EN 1101а14; 1153Ь9 ел. —507. 22 Фокилид — лирический поэт, родом из Милета, живший о серед. VI в. до н. э. Fr. 12 Bcrgk (= fr. 12 Diehl). — 508. 23 Ί\ е. умеренных форм демократии и олигархии. — 508. 24 Афинское и Спартанское. — 509. 2? Слова те, кто прежде осуществлял главенство, заключенные Иммишем (вслед за Джоуэттом) в квадратные скобки, нет основа­ния исключать из текста. Обычно ищут упомянутого здесь единст­венного мужа среди государственных людей греческих государств (при этом чаще всего думают о Солоне), хотя ни один из них не осу­ществлял главенства (гегемонию) над Элладой. Ряд соображений филологического и исторического порядка заставляет отказаться от такого понимания (принятого и в переводе С. А. Жебелева): «Один лишь муж из числа стоявших некогда у кормила правления...» При нашем толковании эти слова могут относиться только к Алек­сандру Македонскому. Обо всем этом см. А* Доватур. Указ. соч., с. 46 слл. — 510. 767 26 В Афинах граждане по достпжепии ими 20 лет вносились в особый «список народного собрания» и с этого момента пользо­вались веемы гражданскими правами, за исключением доступа к должностям и в совет, что допускалось только с 30-летпего воз­раста. — 512. 21 Единственное упоминание о Телекле — в дапном месте «По­литики». Зуземиль считает его теоретиком и сопоставляет с упомя­нутыми ранее Гипподамом, Фалеем, Платоном и самим Ар. Анало­гичный проект конституции находим в Афинах в 413—411 гг., когда была предложена организация четырех советов (см. Ar. A th. Pol. 30, 3). Четыре совета существонали в каждом беотийском городе (см. Hellenica Oxyrhynchia, Bartoletti, 1959, 16, 2—3)_. -- 515. 28 С.А. Жебелев принимает чтепие Ньюмэна me klerotoi вместо рукописного ё klerötoi (или по жребию). — 516. 29 Π робу ли образовывали в некоторых государствах совет, на который возлагалась обязанность вырабатывать законопроекты, представлявшиеся па решение народного собрания. Номофилаки, собственно «охранители законов», в Афинах обязаны были наблю­дать за тем, чтобы не предлагался ни один закон во вред государ­ству, и преследовать лиц, предложивших подобного рода законы; номофилаки должны были также сохранять существующие законы и постановления народного собрапия. О времени установления в Афинах коллегии номофилаков единого мнения среди ученых нет: одни приписывают ее введение Эфиальту (462/1 до н. э.), другие — Деметрию Фалерскому (317—307 до н. э.). — 517. 80 Слово политпия употреблено здесь в смысле «конституцион­ное, республиканское государство». — 518. 31 Обязанностью хорегов в Афинах было организовать и обу­чить па свои средства один из хоров, принимавших участие в со­стязаниях во время некоторых праздпеств (в частности, и хоров для драматических представлении). Хорогом назначали гражданина, обладавшего известным имущественным цензом. Каждая из десяти фил поставляла для каждого празднества одного хорега. После Пелопоннесской войны было дозволено .двум гражданам, принадле­жавшим к одной и той же филе, принимать совместное участие в из­держках по одной хорегии. —518. 82 Гинекономы — должностные лица, обязанные наблюдать за поведением женщин, особенно во время религиозных и обществен­ных празднеств. Педономы должны были председательствовать при гимнастических упражнениях детей и вообще наблюдать за их вос­питанием. — 519. 33 На ситометров была позложена обязанность мерить хлеб при его общественных раздачах. — 519. 34 Пропуск в рукописях. — 522. 36 Для уяснения перечисленных Ар. способов замещения долж­ностей приводим составленную Зуземнлем таблицу: 1. Все А) Из всех 1) по выбору 2) по жребию 3) отчасти по выбору, . отчасти но жребию В) Из некоторых 4) но выбору 5) по жребию 6) отчасти по выбору, отчасти ио жребию 7G3 С) Отчасти из всех, отчасти из неко­торых II. Некоторые А) Из всех В) Из некоторых С) Отчасти из всех, отчасти из неко­торых III. Отчасти А) Из всех вес, отчасти некоторые В) Из некоторых С) Отчасти из всех, отчасти из неко­торых 7) по выбору 8) но жребию 9) отчасти по выбору, отчасти по жребию 10) но выбору 11) по жребию 12) отчасти по выбору, отчасти по жребию 13) но выбору 14) по жребию 15) отчасти по отчасти по 16) по выбору 17) по жребию 18) отчасти по отчасти но 19) по выбору 20) по жребию 21) отчасти но отчасти по 22) но выбору 23) по жребию 24) отчасти но отчасти по 25) но выбору 26) по жребию 27) отчасти по отчасти по выбору, жребию выбору, жребию выбору, жребию выбору, жребию выбог жребию бору, ншию 06 В тексте, вероятно, пропуск, восполняемый Рабе так: «и когда псе граждане участвуют в замещении должностей из числа некоторых граждан». — 522. 37 С. А. Жебслев принимает здесь дополнение Шпенгеля: ё hai-resi е klërôi ë. — 522. 38 Следующие затем слова «или одни по выбору, другие по жребию» С. А. Ж обелен вслед за Тюро исключает из текста. — 523. 39 Ср. Ar. A th. Pol. 57, 3: «...если... кто-нибудь, находясь в из­гнании за деяние, но которому возможно примирение, обвиняется в том, что убил или ранил еще кого-нибудь, того судят при святи­лище Фреата, а защищается он, подъехав к берегу на лодке» (пер. С. И. Радцига). В той же главе перечисляются и другие подразде­ления афинского уголовного суда, послужившие, вероятно, исход­ной точкой для устанавливаемой Ар. классификации судов. — 524. Кпнга пятая 1 Вместо рукописного hen ti (в каком-нибудь одпом отношении) или eti (еще) С. А. Жеболев принимает чтение Иммиша hotioyn. — 526. 2 С. А. Жебелев принимает чтение pantos вместо рукописного pantön (из всех). — 527. 3 Историк Эфор сообщал, что Лисандр хотел упразднить на­следственную царскую власть Гераклидов в Спарте (см. Plut. Leg 30; Diod. XIV 13). Павсапий — спартанский царь (408—394 до п. э.). — 527. 25 Аристотель, т. 4 769 4 Филархи — гида, стоявшие во главе фил и составлявшие тайный совет. Гелиея — народное собрание. — 527. έ Слово был Беккер исключает из текста. — 528. 6 С. А. Жебелев читает здесь t'anantia вместо рукописного tayta (эти качества). —528. I С. А. Жебелев принимает здесь чтение aporoi, даваемое не­которыми рукописями. В некоторых рукописях — eyporoi (состоя­тельные). Предложено также чтение eyporoi de (kai aporoi) (состоя­тельные и неимущие). — 528. 8 Принята поправка Нимсйера aytoys вместо рукописного allëloys (друг с другом). —530. ϋ Вероятно, имеется в виду переворот на Родосе в 390 г. до п. э., когда «лаконофильствующие родосцы, восстав против демо­кратии, изгнали из города сторонников афинян» (Diod. XIV 97). — 531. 10 Пядь — ок. 17,78 см; локоть — ок. 38—46 см. — 531. II Битва «седьмого дня», т. е. происшедшая на седьмой день после полнолуния. Плутарх (De virt. mul. 5) говорит, что Клеомен одержал победу, по одним известиям, на седьмой день после полно­луния, по другим — в самое полполуние (520 до п. э.). — 531. 12 Речь идет о Пелопоннесской войне. По списку — по списку граждан трех высших классов (четвертый класс — феты гоплитами не служили). — 531. 13 Город Орей (или Гестиея) на Эвбее паходился в начало IV в. до н. э. в сфере влияния Спарты и имел олигархическое устройство. Около 377 г. до н. э. Open освободился от влияния Спарты; к этому времени, по-видимому, относится измепепне его олигархической конституции и установление в нем демократии. — 532. 14 Византии — мегарская колопия, основанная в 658 г. до н. э. на европейском берегу пролива Босфор. Подробностей собы­тии, о которых говорит Αρ., мы не знаем. — 532. *5 Речь идет об изгнании тиранна Фрасибула (VI в.). Иноземцы, и наемники были привезены в Сиракузы братом Фрасибула Гсло-ном в количестве 10 тыс. человек; при Фрасибуле их было 8 тыс. (Diod. XI 72 ел.). Вооруженное столкновение произошло в 462 г. до н. э. — 532. 16 В переводе С. А. Жебелева опущены слова, которые, по мне­нию издателей, должны быть либо удалены из текста «Политики», либо переставлены в другое место: «В олигархиях начинает распри большинство из-за того, что считает себя обиженпым, поскольку, как об этом сказапо ранее, несмотря на [действительное] равенство [с господствующими], оно не обладает равными с ними правами; в демократиях же начинают распри знатные, потому что, несмотря на [действительное] неравенство [с остальными], они имеют оди­наковые с ними права». — 533. 17 Проксен был обязан оказывать в своем отечестве покрови­тельство гражданам другого государства (функции прокссна были близки к функциям нынешних консулов). —534. 18 Других сведений о тиранне Фоксе у нас нет, — 535. 19 Имеется в виду персидский царь. — 535. 20 Когда произошли описанные события, неизвестно. — 536. 21 Триерарх — капитан триеры (военного судна с тремя рядами весел) или, как это было в Афинах, гражданин, снаряжавший за свой счет триеру и командовавший ею. — 536, 770 22 Имеется в виду, по видимому, Гераклея Понтийская, могар-ская колония на южном берегу Черного моря, основанная в сере­дине VI в. до п. э. — 536. 23 Вероятно, Ар. говорит о Киме в Эолиде. — 536. 24 Государственные повинности (так называемые литургии) выполнялись состоятельными гражданами (оснащение триеры и под­бор экипажа для нее, покрытие расходов на постановку хора для драматических представлений и др.)· — 536. 25 Притан в Милете, вероятно, был главным должностным ли­цом (заступившим место прежнего царя). — 537. 20 Предстателями (защитниками) народа назывались вожди демократической группировки. — 537. 21 Писистрат, афинский тиранн (ок. 600—527 до н. э.), захва­тил в первый раз власть в Афинах в 560 г. Дважды лишался власти и дважды вновь захватывал ее. Феаген — мегарский тиранн (втор, полов. VII в.). Дионисий Старший — см. прим. 15 к с. 397. Маф­ией — противпик Дионисия Старшего, один из сиракузских полко­водцев. О подробностях описываемых Ар. событий см. Diod. XIII ел. —537. 28 Имеется в виду переход от умеренной демократии к радикаль­ной. — 537. 20 Т. е. раздоры между олигархами. — 538. 80 См. прим. 22 к с. 536. — 538. 81 Басилиды — знатная фамилия, правившая в Эрнфрах поело отмены царской власти. — 538. 32 Гетериями назывались политические клубы, главным обра­зом олигархические, имевшие целью низвержение демократии. — 539. 83 Перевод в данном месте пами изменен; С. М. Жебелев читает: «Начнут посягать на имущество частных лиц». — 539. 34 Гиппарин, один из видных си рак узя н, был тестом Дионисия Старшего. — 539. 35 Ныомэн полагает, что речь здесь идет об афинском полко­водце Харете, и относит упоминаемый факт к 367 г. до н. э. — 539. 88 Место пе совсем ясное. По объяснению издателей и перевод­чиков — «против правительства» (Зуземиль, Обоннэ), «против оли­гархов» (Джоуэтт). В данном место в пашем издании в текст но вносятся не имеющиеся в нем пояспепия. Были попытки исправить текст: Викторий читал pros haytoys («[начинают распри] между собой») — см. критич. аппарат Иммиша и Обопнэ; Ричарде предла­гал читать ayloi pros haytoys («[начинают распри] сами в своей среде») — см. критич. аппарат Обоннэ. — 539. 37 Такой смысл получается, если Припять поправку (tön) pollo.i. Иначе получается при чтении pollon: «имеет больше полно­мочий». — 540. 38 Т. е. стремятся к такому правлению, когда круг правящих является еще менее многочисленным, чем при олигархии. — 540. 36 А левады — род правителей в Фессалии. — 540. 40 См. прим. 22 к с. 536. — 540. 41 «Одинаковыми* (homoioi) назывались в Спарте граждапе, получавшие воспитапие на государственный счет, принимавшие участие в общественных трапезах и жившие по законам Лнкурга. Только опи были полноправными гражданами и представляли соб­ственно Сиартаиское государство. Тарант был основан в 705 г. 25* 771 до н. э., по преданию, так называемыми парфениями, внебрачными детьми спартанских вдов и девиц. — 541. 42 Имеются в виду спартанский царь Агесилай II (ок. 444 — ок. 360 до н. э.) и Павсаний (см. прим. 3 к с. 527). — 54L 43 Речь идет о 2-й Мессенской войне (конец VII в. до н. э.), когда, по словам Павсания (IV 18, 1—3), «в Спарте был неурожай, повлекший за собой возмущение». Тиртей — поэт (втор, полов. VII в.), возможно, предводитель спартанцев во время 2-й Мессен­ской войны. — 542. 44 Упомипаемого здесь Павсания (ум. ок. 470 до н. э.) следует отличать от позднейшего царя Павсания (см. прим. 3 к с. 527). Павсаний, главнокомандующий во время Персидских войн (500— 449 до п. э.), был не царем, а лишь регентом во время малолетства царя Плистарха (сына Леонида). Аннон — видный карфагенский аристократ, имевший в своем распоряжении силы, превосходящие силы государства. О заговоре Аннона см. Just. XXI 4. — 542. АЪ Пропуск в тексте. —543. 40 Дата указанного изменения государственного строя в Фу­риях в точности пеизвестна. Зуземиль относит его ко времени поело 411 г. до и. э. — 543. 47 После самоубийства своей первой жены Дионисий Старший^ тиранп сиракузский, женился одновременно на двух женщинах. Одна из них была Дорида, дочь Ксенета, аристократа из Локров Эпизефирских (в Южной Италии). От нее у Дионисия был сын Дио­нисий Младший. Когда в 357 г. до н. э. Дионисий Младший был изгнан из Сиракуз Дионом, он уехал в Локры, где и установил тираннию. — 543. 48 Симбулы (собственно «советники»), возможно, аналогичны существовавшим в других государствах пробулам — коллегии, обя­занностью которой было вырабатывать проекты законов и декретов, представлявшихся на обсуждение и утверждение народного собра­ния. — 544. 49 Т. е. в аристократиях и олигархиях. — 545. 5° Т. е. представители могущественных знатных фамилий. — 545. I1 В некоторых рукописях слова <ив монархии» отсутствуют. — 546. *2 Имеется в виду передача денежных сумм должностными ли­цами, полномочия которых истекают, тем, кто вступает в долж­ность. Копии — копии актов передачи. Лохами обычно назывались воеппые подразделения, а также объединения граждан на основе экономических интересов — своего рода акционерные общества. — 548. 63 С. А. Жебелев следует здесь чтению некоторых рукописей, в которых после слова philos следуют слова më stratëgikos do. — 549. 6-4 Αρ., возможно, имеет в виду Афинское государство. Ср. Diog. Laërt. V 17: Ар. говорил, что «афиняне открыли людям пше­ницу и законы, но пшеницею жить научились, а законами пет» (пер. М. Л. Гаспарова). — 551. 65 С. А. Жебелев принимает здесь одобренную Иммишем по­правку Шпенгеля, исключившего из текста (после слов «свобода же») слова kai ison (и равенство). —551. 08 Fr. 883 (Nauck). —551. 67 Фидон — царь Аргоса (VII в. до н. э.). Фаларид — тиранн D Акраганте (во втор, полов. VII в. до н. э.), Кипсел захватил ти-772 рапническую власть в Коринфе в 657 г. до н. э. Писистрат — см. прим. 27 к с. 537. —553. ?8 Кодр — мифический афинский царь. Кир — основатель (с 558 г. до н. э.) государства Ахеменидов; по словам Геродота (I 107 слл.; III 82), освободил персов от ига мидян. Молоссы — племя, перешедшее, по преданию, из Фессалии в Эпир. — 553. ъ.9 О заговоре Гармодия и Аристогитона в Афинах см. II dt. V 55; VI 123; Τ hue. I 20; VI 54; Ar. Ath. Pol. 18. —554. 80 Павсаний — один из телохранителей Филиппа. ФИЛИПП был убит в 336 г. до н. э. Аттал — знатный македонянин, дядя Клео­патры, супруги царя Филиппа. — 554. 61 Аминта II — македонский царь (392—390 до н. э.). Дерда — правитель Элимеи (область в Верхней Македонии). —554. 02 Евагор — царь кипрского города Саламина с 410 г. — 554. 63 Архелай — македонский царь (правил в 413—399 гг. до п. э.). — 554. 04 Аррабей — правитель Линкестиды (область в Верхней Ма­кедонии). Упоминаемый здесь Аминта — будущий македонский царь Аминта III (правил в 389—383 и 381—369 гг. до п. э.). — 554. 6£ Нотис — царь одрисов и владелец всей Фракии, убит в 358 г. до п. э. — 555. 66 Пепфилиды — род правителей в Митилснс. — 555. 67 С. А. Жебелов читает здесь, согласно некоторым рукописям, pcriionlas. — 555. 68 Упоминаемый здесь Дарий — старший сын Ксеркса. По Кто-сию («Персидская история», 29—30), Юстипу (III 1), Диодору (XI 69), Артапан (или Артабан), любимец Ксеркса, убил сначала Ксеркса, а затем возбудил подозрение Артаксеркса против Дария и покончил с последним. — 555. 69 Сарданапалл — имя последнего ассирийского царя у мно­гих древних авторов. — 555. 70 Говоря о мифологах, Ар. имеет в виду главным образом Ктс-сия — греческого историка, современника Геродота, Гиппократа, Ксепофонта (главное сочинение — «История Персии»). — 555. 71 Кир (см. прим, 58 к с. 553) руководил восстанием персов против мидян и их царя Астиага, приходившегося ему дедом. — 556. I2 Амадок — властитель одрисов во Фракии в конце V в. до п. э. — 556. 73 Ариобарзан — персидский сатрап (с 387 г. до п. э.) в Да-скилии на Пропонтиде, принял участие в восстании сатрапов про­тив царя, был предан своим сыном Митридатом и раснят на крссто в 362 г. (см. Хеп. Суг. VIII 8, 4). — 556. 74 См. Ergg. 25. — 557. 7Л Феопомп правил в Спарте во втор, полов. VIII в. до н. э. — 559. 76 Периандр правил в Коринфе с 627 по 585 г. до н. э. — 559. 11 С. А. Жебелев принимает чтение Виктория hê te вместо рукописного më te («чтобы не было надобности содержать охрану»).— 560. Is Коринфские тиранны Кипселиды посылали дары в Дельфы и Олимпию. Олимпион, храм Зевса Олимпийского в Афинах, начал строить Писистрат, постройку продолжал его сын Гинпий, но но довел до конца. Поликрат, самосский тиранн (правил в 532—523 или 522 г. до н. э.), украсил город рядом построек; наиболее из-773 вестны роскошный храм Геры и водопровод, снабжавший водой город. — 560. 79 По мнению С. А. Жебелева, имеется в виду Дионисий Стар­шин (см. прим. 15 к с. 397). — 560. 80 С. А. Жебелев ставит вопрос, не читать ли allëlois вместо рукописного heaytois и предложенной Шиепгелем поправки heay-tois (kai tois allois). — 561. 81 Следуя Шпенгелю и Иммишу, С. А. Жебелев исключает из текста toy dokein (казаться) перед словом phrontidzein (заботить-ся). — 562. 82 Напр., Гелон в Сиракузах (см. Diod. XI 26, 5), Микиф, тнрапн Регия (см. Diod. XI 66). —562, 83 Т. е. не иметь денег. — 562. 84 По-видимому, подразумеваются самые знатные из горо­жан. — 562. 85 Αρ., вероятно, имеет в виду Дионисия Младшего, тирапна Сиракуз (правил с 367 по 344 г. до н. э.), и Никокла, тира una кипр­ского города Саламина. — 563. 88 Fr. 85 DK 18, стр. 170. Другой перевод: «Трудно бороться с сердцем. Ибо каждое из своих желаний оно покупает ценою души» (пер. А. О. Маковельского, Досократпки I 161). —564. 87 Вместо рукописного kalös (прекрасно) принято чтеиие hap-lös. — 565. 88 С 670 по 570 г. до н. э. — 565. 89 Имеется в виду победа на состязаниях. — 565. 90 С 657 по 582 г. до и. э. — 565. 91 См. прим. 27 к с. 537. — 566. 92 Первая Сиракузская тиранния (Гелон и его преемники) про­должалась с 491 по 473 г. до н. э. По предположению Иммиша, после слова «приходится» — пропуск (речь должна была идти о дру­гих тираннах, в том число об обоих Дионисиях). — 566. 93 См. PI. Up. VIII, IX. —566. 94 Здесь А. С. Жебелев замечает, что он далеко не уверен в пра­вильности и точности своего перевода слов Αρ., дающих резюме сложных выкладок Платона (Rp. 546b). — 566. 9Ь. Ближе не известен. — 567. 98 Αρ., по мнению Зузсмиля, скорее всего следовал той версии предания (Эфор?), по которой Харилай (или Харилл) сменил в Спарте во время путешествия Ликурга на Крит моиархическоо правление на тираниию. — 567. 91 Имеется в виду мнение Сократа. — 567. 98 См. PL Rp. 551d. —568. 99 Ар. имеет в виду государственные перемены в олигархиях. — 568. и» См. PI. Rp. 559d. — 568. 101 Пропуск в тексте. Речь шла о демократии; ср. PI. Rp. 557b. — 568щ Кинга шестая 1 См. PI. Rp. 557a ел. — 571. 2 Т. е. поочередно властвовать π подчиняться. —571. 3 С. А. Жебелев, следуя Виламопицу-МЗллендорфу, исключает из текста слеша ё oiigakis (пли иемшио padj. — 571% 774 й Имеется в виду вознаграждение за участие в народном собра­нии η и суде. — 572. 5 Народ означает здесь «народное собрание». — 572. 6 Все последующее, до конца главы, Иммиш вслед за Зуземи-лем заключает в квадратные скобки. — 572. 7 В рукописном тексте — «не имея в своем распоряжении...». С. А. Жебелев вслед за рядом издателей принимает здесь по­правку Бойезена, исключающего из текста отрицание «ne» (më).— 574. 8 Вместо <ш не заботятся о делах посторонних» можно пере­вести также «и не жаждут чужого». — 574. 9 Место это ипогда (напр., Зуземиль) понимают в том смысле, что па должности выбирают людей, которые могут благодаря своим материальным средствам подобающим образом отправлять должно­стные обязанности. — 575. 10 Оксил — легендарный царь Элиды. — 575. 11 С. А. Жебелев принимает чтение Зуземиля en tais toiaytais dêmokratiais вместо рукописного en tais dëmokratikais ckklësiais (демократических народных собраниях). — 576. 12 В Кирене первоначально был монархический строй, а затем в конце V в. до н. э. была введена демократия. Смена эта сопровож­далась большой смутой. См. Diod. XIV 34. — 577. 13 Об установлениях Клисфепа см. IIdt. V 66, 69—73; VI 131; Ar. Ath. Pol. 20—22, 1. —577. 14 Наряду с писаными законами греки придавали большое зна­чение законам, которые назывались у иих agraphoi nomoi (неписа­ные законы); эти законы, устанавливавшие естественное право, считались закопами божественного происхождения; их нельзя было нарушать, даже если бы они стояли в противоречии с законами писаными. — 578. 1Ь. С. А. Жебелев принимает здесь конъектуру Иммнша k'an (хотя) вместо рукописного еап (если). — 579. 16 См. прим. 24 к с. 536. — 579. 17 Т. е. из легковооруженных. — 582. 18 Агрономы ведали городскими угодьями, гилори — лесами. — 583. 19 Аподекты — букв, «приемщики». —583. 20 Пропуск в тексте. — 584. 21 Слово это читают по-разному: ( pros )ër( t)ctai — Иммиш; diërëtai (отделяются от) — рукописи. — 584. 22 Стратеги^ гиппархиу таксиархи, лохаги — см. прим. 13 к с. 452. Полемарх — в Афинах третий из девяти архонтов, стояв­ший во главе вооруженных сил государства; в Спарте — командир моры, отряда в 400 человек; в Фивах — начальник вооруженных сил Беотии. Триерархия — комапдовапие триерой (см. прим. 21 к с. 536). Навархия — командование флотом. Филархия — коман­дование отрядами конницы. — 585. 23 Евфины — контролеры; логисты — счетчики; эксетасты — ревизоры; сииегоры (букв, «говорящие вместе») в Афинах — помощ­ники логистов. — 586. 24 Гиеропеи наблюдали за жертвоприношениями; опи же были хранителями храмового имущества. Наофилаки — стражи хра­мов. — 586. 25 Гинекономия — см. прим. 32 к с. 519. Номофилакия — см. прим. 29 к с. 517. Гимнасиархия — управление гимнасиями (обще-775 ствепными местами для телеспых упражнений, а также философ­ских и политических бесед). Гимнические состязания, т. е. гимна­стические; дионисовские состязания — театральные. — 586. Книга седьмая 1 Сохраняем рукописное чтение (в согласии со всеми издате­лями), дающее хороший смысл. — 591. 2 См., напр., Is. Ер. VI 11: «Мне представляется, что жизнь частного человека следует предпочесть жизни тиранил; я также считаю, что почести, воздаваемые гражданам политий, являются более приятными, чем пожалованные монархами» (пер. В. Г. Бору-ховича и Т. В. Прушакевич. — «Вестпик древней истории*, 1969, № 2, с. 192). — 592. 3 См. PL Meno 71е: «...добродетель мужчины... η том, чтобы справляться с государственными долами...» (пер. С. А. Ошеро-ва). — 592. 4 С. А. Жсбелев принимает рукописное чтение d'hoytos kai tön nomön kai tes pob'teias horos вместо чтения Иммпша do kai tes politeias hoytos horos («отличительной чертой законов государст­венного строя»). — 592. ь Возможно, Ар. в данном случае имел в виду Ясона, тираппа ферского (см. прим. 9 к с. 451), о котором он замечает в Rhet. I 12, 1373а25: «...как говорил фессалиец Язон, что должно иногда посту­пать несправедливо, чтобы иметь возможность совершать много справедливых дел» (пер. II. Н. Платоновой). — 594. 6 Имеется в виду чередование властвования и иодчипепия. — 595. Ί· Т. е. в изолированном состоянии. — 595. 8 С. А. Жеболев принимает поправку Беккера, исключающего из текста слова kai tois anthrôpois (и для людей). — 596. 9 В смысле количества населения. — 597. 10 Пядь — см. прим. 10 к с. 531; стадий — около 189 м (по Геродоту). — 597. 11 Стентор — глашатай в «Илиаде», о котором сказано: ...Стентора, мощного, медноголосого мужа, Так вопиющего, как пятьдесят совокуппо другие... (V 785 ел., пер. II. И. Гнедича). —598. 12 Одно из обещаний в «Политике», оставшихся невыполненны­ми. — 599. 13 В тексте hëgemonikon kai politikon. С. А. Жебелев перево­дит: «желает играть руководящую в политическом отношении Ёоль». Союз kai не допускает такого понимания слов Аристотеля. ι паст. изд. учтено пояснение, даваемое Иммишем в критическом аппарате. — 600. 14 См. прим. 34 к с. 428. — 601. *а Т. е. в Гераклее Понтийской. — 601. 16 См., напр., PL Rp. 375c. — 601. 17 Архилох — поэт втор, полов. VII в. до н. э., уроженец острова Парос. Fr. 67 Bergk (= fr. 67b Diehl). В пер. В. Вересаева: «и друзья-то сами мучают тебя». — 602. " Eur. fr. 975 (Nauck). — 602. 10 Отрывок из неизвестной трагедии, fr. 78 (Nauck)» — 602* 776 30 Противоположного мнения придерживается автор приписы­ваемой Ар. «Экономики» (I 1, 1343а10): «...полис представляет собой совокупность домов, земли и имущества, обладающую доста­точными средствами для благополучной ЖИЗНИ» (пер. Г. А. Таро-пяна. — «Вестник древней истории», 1969, № 3, с. 218). — 603. 21 С. А. Жебелев читает здесь вслед за Зуземилем amphotera вместо рукописного amphoterois (тем и другим), — 605. 22 Имеется в виду, вероятно, историк втор, полов. V в. до н. в. Антиох Сиракузский. — 606. 23 Т. е. Лаций, Кампанию и Луканию. — 606. 24 Имеется в виду главным образом Платон. — 607. 25 Это обещание по существу осталось невыполненным. — 607. 20 Обещание не выполнено. Но ср. Оес. I 5, 1344b 3—5,15: «И подобно тому как все остальные, когда не достается лучшим лучшее и по воздается по заслугам добродетели и пороку, стано­вятся хуже, так и рабы... Нужно, чтобы для всех была установлена и конечная цель: справедливо и полезно, чтобы наградой была сво­бода. О пи работают охотно, когда назначена награда и определен­ный срок» (пер. Г. А. Таропяна. — «Вестник древней истории», 19G9, № 3, с. 220). — 608. 27 Сохраняем рукописное чтенио ргоз ayten вместо предлагае­мых Иммишем и С. А. Жсбслсвым конъектур. — 609. 28 Так переводит слово homalotês и Зузомиль. Бартелеми Сент-Илер и Джоуэтт переводят: «равнина». — 609. 29 Комментаторы так изображают это расположение: 610. 30 Ар. имеет в виду изобретепио катапульт в Сиракузах нри Дионисии Старшем. — 610. 31 Т. о. на рыночной площади. — 612. 32 Необходимое для достижения счастья. — 613. 33 См. EN III 6, 1113а 15 ел. — 614. 84 Подразумевается: необходимые для счастья государства. — 614. 3^ Скилак — греческий географ и путешественник втор, полов, VI — нач. V в. до н. э. Ему приписывалось сочинение «Перипл». О Скилаке см. Hdt. IV 44. — 615. 30 Текст испорчен. Принято чтение poiêsasa dit ton töi genei ta y ta («то же по своему происхождению существо двояким»). — 616. 37 Пропуск в тексте. — 616. 38 Т. е. часть души, но одаренная разумом, но способная сле­довать за ним. — 677. 3Ü В рукописях: е pason è" tois dyoin — «либо всеми, либо обеи­ми*. Издатели сохраняют это чтенио. Были предложены и поправки к тексту, сводившиеся к удалению из него упоминания о «всех» частях или о «двух» частях (см. критический аппарат у Зуземиля). С. А. Жебелев, пе оговаривая, принял первую из этих поправок. — 677. 777 40 Имеются в виду лакедсмоняпе π критяпс. —- 617. 41 Автор, нигде больше но упоминаемый. — 618. 42 См. lies. Ergg. 170 ел. — 620. 43 Пропуск в тексте. — 620, 44 На полях некоторых рукописей приписан подлинный текст оракула: «Не срезывай молодую ниву». — 622. 45 Т. е. к области воспитания детей. — 623. 46 С. А. Жебелев принимает рукописное чтение ethôn вместо предлагаемого Иммигаем etön (годы). Речь идет ие о годах (воз­расте), а об установившихся обычаях. — 623. 47 Жебелев принимает чтение psykhron; в некоторых рукошь сях — mikron (маленькие). — 625. 48 См., напр., PL Legg. 792b. — 625. 49 Жебелев принимает рукописпое чтение apelaynein. При чтении apolayein (усваивать), которого придерживается Иммиш (его также одобряет Зузомиль), получается смысл: «естественно, что они даже в таком возрасте усваивают то, что недостойно сво­бодного человека, — от слышапного и виденного». — 624. 60 Т. е. старше 21 года. — 626. 61 Имеются в виду представления сатировских драм. — 626. 62 Греч, methö (букв, «опьянение») в собственном смысле слова обозначает ту часть пира, когда поднималось настроение и начи­нали нить неразбавленное вино. Возраст, о котором идет речь, — 21 год. — 626. Книга восьмая 1 Т. е. чтепио и письмо. — 630. 2 В том виде, в каком стих приводится Αρ., его пет η дошед­шем до пас тексте гомеровских поэм. — 631. 3 Od. XVII 585; цитата отличается от капонического текста поэмы: «или певцов, утешающих душу божественным словом (пер, В. А. Жуковского). — 631. 4 Od. IX 7. — 631. 5 Обещание осталось невыполненным. — 631. 6 Имеются в виду, вероятно, племена, жившие в Малой Азии. — 632. 7 Что делалось при воспитании атлетов. — 633. 8 Прочие предметы — чтение, письмо, музыка, рисование. — 633. β Начиная с этого раздела и до конца Αρ., возможно, перенес в кн. VIII «Политики» рассуждение из своего специального трак­тата о музыке. — 633. 10 См. Bacch. 381. — 634. 11 M усей — мифический поэт. — 635. 13 Олимп — легендарпый представитель древнейшей инстру­ментальной музыки у греков (особепно игры па флейте). — 636. 13 По-видимому, Ар. имеет в виду различные варианты ионий­ского и лидийского ладов, которые Платон (Hp. 398e) характеризует как разнеживающие и свойственные застольным песням, расслаб­ляющие (пер. А. II. Егунова). — 637. 14 Имеются в виду пифагорейцы. — 638. 15 Напр., Платоп в «Федоне». — 638. 16 Архит из Тарента — современник Платона, философ-ттифа-гореец, математик, полководец и политический деятель. — 638, 778 17 Такой отрицательный смысл предложение получает, если принять предложенную Иммишем добавку отрицания те. Без этого отрицания получается: «но и это [следует принять] до такого пре­дела, чтобы...». —639. 18 Иногда logos понимают здесь в смысле «голос» или «пение». -* 640. 19 См. прим. 31 к с. 518. — 640.^ 20 Экфантид — один из древнейших представителей аттичо* ской комедии (серед. V в. до н. э.). — 640. 21 Пектида — разновидность лидийской лиры, имевшая струны разной длины. Барбита — струнный инструмент вроде лиры, но больше ее и с более крепкими струнами. Семиугольники, треуголь­ники — инструменты наподобие арфы, со струнами одинаковой толщины, но различной длины. Самбика, одна из разновидностей их, была заимствована греками из Египта. — 640. 22 Т. е. из комбинации всех элементов, относящихся к мелосу (песне в сопровождении музыкального аккомпанемента), за исклю­чением ритма. — 641. 23 Т. о. мелодии, действующие на наши моральпые свойства, мелодии, возбуждающие нашу деятельность, и мелодии, приводя­щие нас в восторженное состояние. — 641. 24 Вместо рукописного тегоз (часть) С. А. Жебелев принимает чтение melos (эта поправка предложена Тирвиттом). Этическим мелодиям соответствует дорийский лад, энтузиастическим — фри­гийский, практическим — возможно, гипофригийский. — 642. 2? Обещание в дошедшем до нас тексте «Политики» не выполне­но. — 642. 26 Жебелев принимает поправку Шпепгеля, вставляющего перед thetcon (следует предоставить) слово khrêsthai. — 642. 27 См. 399а ел. — 643. 28 Филоксен из Киферы, сочинитель дифирамбов, жил в 435— 380 гг. до н. э. — 643. 29 Жебелев принимает рукописное чтение eis paideian. Если же принять поправку Иммиша eis paidian, получится смысл: «уда­ляет в область забавы». — 644. 30 Старинный переводчик «Политики» на латинский язык Вильгельм фоп Мёрбеке (XII в.) заметил: «Продолжения этого труда я еще не нашел в греческом подлиннике». — 644, ПОЭТИКА Трактат «Поэтика», по античпым каталогам, состоял из двух кпиг. Из них сохранилась лишь одна, посвященпая общим вопро­сам, подробному разбору трагедии и менее подробному — эпоса. Вторая книга, по предположениям филологов, содержала анало­гично построенный подробный разбор комедии и менее подробный — ямба (сатирической лирики). Сохранившийся текст «Поэтики» в основном построен по довольно отчетливому плану, но частые от­ступления, перебивка в середине (после раздела о характерах вста­влены мелкие разрозненные добавления к предшествующему раз­делу, о «сказании») и пе совсем удачное членение на главы, сде­ланное первыми издателями, мешает следить за логикой изложения. Вот схема аристотелевского плана: Предмет сочинения (I) 1447а8. Поэзия как подражание 1447а13: а) различные средства подражания 1447а18, б) различные 779 предметы подражания (II) 1448al, в) различные способы подра­жания (III) 1448а19. Естественное происхождение поэзии (IV) 1448Ь4; развитие и разделение поэзии 1448Ь24. Совершенствова­ние трагедии 1449а7; сущность и совершенствование комедии (V) 4449а32. Отличие трагедии от эпоса 1449Ь9. А. Трагедия: ее сущность (VI) 1449b21t ее элементы 1449Ь30. 1. Сказание: его первостепенность 1450а15. Целостность тра­гедии (VII) 1450Ь21. Объем трагедии 1450Ь34. Единство действия (VIII) 1451а16. Общее и конкретное в действии (IX) 1451а36. Слож­ные и простые сказания (X) 1452а12. Внутреннее членение траге­дии: перелом, узнавание, страсть (XI) 1452а22. Внешнее членение трагедии: пролог, эписодии, хоры, эксод (XII) 1452М4. Что вызы­вает сострадание и страх: а) лица (XIII) 1452Ь30, б) события 1453а12. Как вызвать сострадание и страх (XIV) 1453Ы: а) между какими лицами 1453М4, б) и путем каких поступков 1453Ь22. 2. Характеры (XV) 1454а16; замечание об их последователь­ности 1454аЗЗ, замечание об их похожести 1454Ь8. 1а. Еще о сказании: а) узнавание (XVI) 1454Ы9; б) пагляд-пость (XVII) 1455а22; в) общее и частности 1455а34; г) завязка π развязка (XVIII) 1455Ь24; д) виды трагедии 1455ЬЗЗ; е) еще о за­вязке и развязке 1456а7; ж) трагедии с одним и многими сказаниями 1456а10; з) роль хора в действии 1456а25. 3. Мысли (XIX) 1456аЗЗ. 4. Речь 1456Ь8. Элементы речи (XX) 1456Б22. Разновидности имен (XXI) 1457а31. Выбор имен (XXII) 1458а18. Б. Эпос: его сходство с трагедией в сказании (XXIII) 1459а17, сходство в видах и составных частях (XXIV) 1459Ь7; его различив с трагедией в объеме 1459М7, различие в метре 1459Ь31, но раз­личия эти не снимают драматичности эпоса 1460а5, различие и сход­ство в изображении чудесного и действительного 1460а11. Ответ на критику изображения действительности η поэзии (XXV) 1460Ь6. Превосходство трагедии пад эпосом (XXVI) 1460Ь26. Заключение 1462М6. Первый латинский перевод «Поэтики» был сделан с арабского η XIII в. и напечатан в 1481 г.; первый латинский перевод, сделан­ный с греческого (Г. Баллы), вышел в 1498 г.; периоо печатпоо из­дание греческого текста — в 1508 г. На русском языке существуют переводы Б. И. Ордынского (1854, неполный), В. И. Захарова (1885), В. Г. Аппельрота (1893, переиздан под ред. О. А. Петров­ского в 1957 г.) и Н. И. Новосадского (1927). Публикуемый здесь перевод М. Л. Гаспарова был впервые напечатан в кн.: Аристотель и античная литература (М., 1978) и дается здесь с незначительными исправлениями. Примечания составлены М. Л. Гаспаровым. 1 Словом сказание передается греческое roythos, напоминаю­щее, что обычными сюжетами античной литературы были мифоло­гические, традиционные. — 646, 2 Авлетика — игра на дудке, кифаристика — игра на кифаре; первая сопровождала дифирамб, вторая — ном, по здесь они подра­зумеваются в чистом виде. — 646. 3 Голосом по рукописному чтению phones; многие предпочи­тают конъектуру physeôs — «а другие [благодаря] — природному дару», — 646* 780 4 Метрами, т. е. словами, организованными в стих; «голыми словами», т. е. прозой. Смысл: вся словесность не имеет общего имени (как нынешнее «литература»), и это дает повод к ложным классифи­кациям, основанным на форме, а не на сущности произведений. — 646. ь. Софрон и Ксенарх — отец и сын, работавшие в Сицилии в V в. и писавшие мимы в прозе; их опыт был учтен составителями первых сократических диалогов. — 646. 6 Херемон — драматический экспериментатор IV в.; «разно-метрической драмой» называет его произведение Афиней (С08е). — 647. 7 Сразу пользуются названными средствами дифирамб и пом (гимны в честь Диониса и Аполлона), «в отдельных частях» (хоро­вых песнях) — трагедия и комедия. — 647. 8 Знаменитый Полигнот и «людописец» Дионисий Колофонский {Pliп. N. II. XXXV ИЗ) жили во время греко-персидских войн; карикатурист Павсон — немного позже, при Аристофане. — 647. 0 Клеофонт, ближе неизвестный, упоминается далее (1458а20) как представитель низкой поэзии. Гегемон (конец V в.) и Никохар (IV в.) — комедиографы. Испорченное место. Тимофей и Филоксен, виднейшие предста­вители «нового стиля» хоровой лирики IV в., возбуждали вниманио изображением «низких» предметов (влюбленный Полифем ,в знаме­нитой песне Филоксена). — 647. 10 Мегары здешние — дорийский город недалеко от Афин, «сицилийские» — колония этих Мегар недалеко от Сиракуз. Демо­кратии утвердилась в «здешних» Мегарах в начале VI в., в пору деятельности комика Сусариона. Намного раньше — преувеличе­ние: Эпихарм жил ок. 550—445 гг., а первые афипскио комедио­графы Хиоиид и Магнет выступили соответственно в 488 и 472 гг. Па создание трагедии притязали сикиопяпе, противопоставлявшие афинскому «основоположнику» Феспиду своего Эпигена, а афип-ским Дионисиям — свои празднества в честь Адраста. 11 В Афинах комами называли не села, а, наоборот, кварталы внутри города. — 648. 12 «Маргит» — не дошедшая до пас героикомическая поэма (по-видимому, VI в.), приписывавшаяся Гомеру; опа была написана чередованием гексаметров и ямбов и этим особенно удобна для тео­рии Аристотеля об общем истоке героической и насмешливой поэ­зии. — 640. 13 Драматичные подражания (mimescis dramatikai), т. е. ис­пользующие перелом, узнавание и прочие элементы драматического сюжета. — 649. 14 Эпихарм и его малоизвестный последователь Формий названы как первые, перешедшие от «ругательного» к «смешному» (1448Ь34), то же сделал и Кратет в аттической комедии (ок. 450 г.). — 650. 16 Об эпосе — отсылка к гл. XXIII—XXIV, о комедии — к по­терянной II книге. — 651. 16 Новейшие, послееврипидовские трагики, по-видимому, одно­сторонне сосредоточивали внимание па разработке сюжета, чтобы преодолеть опасность однообразия традиционных мифов. — 652. 17 Новые трагики, перенося вниманио на сюжет, стали, по-видимому, пользоваться речами главным образом для характери­стики изменчивых сюжетных ситуаций, а но для выражения по­стоянных предпочтений говорящего лица — предпочтений «поли-781 тических», общественно важпых, поскольку героями трагедий были обычно цари и вожди. — 653. 18 Не имеющее объема, т. е. слишком малое, см. ниже, 1450Ь37. — 653. 10 Сто трагедий вместо обычных трех трагедий с сатировской драмой, т. е. на каждую пришлось бы так мало времени, что его пришлось бы отмерять по часам, как для ораторов в суде: случай фантастический. — 654. *и Комедия для Аристотеля — так называемая новая комедия (с предшественниками в лице Эпихарма или Софрона) в противо­положность древней, аристофановской, уподобляемой ямбогра-фии. — 655. 21 Агафон, младший современник Еврипида, герой «Пира» Платона, был удачливым новатором в трагической поэзии (ср. I45ßa2ü); заглавие его пьесы может читаться и «Цветок» и «Анфей» (вымышленное имя). — 655. 'гг Сцена двойного узнавания в «Царе Эдипе» Софокла, ст. 911 — i085. ъЛинкет — драма Феодекта, современника Аристотеля; о ее содержании см. ниже, 1455Ь29. — 657. *3 Как сказано — ложная ссылка: речь об этом впереди, 14541)21. —657. 24 Eur. I. Т. 727—826: Ифигения передала Пиладу письмо для Ореста и поэтому была узнана Орестом; Пилад тотчас отдал письмо рядом стоявшему Оресту, и поэтому тот был узнан Ифигенией. — 657. 25 Обычное строение трагедии: диалогический или мополот­чески π пролог, парод (вступительная песнь хора), затем чередова­ние диалогических сцеп (энисодиев) и хоровых песен (стаелмов) и после последнего стасима—диалогический эксод («исход»). Коммос (плач над умершим или умирающим героем) входил издавна во многие сюжеты; песни со сцепы (арии, «монодии») участились уже ν Еврипида. — 658. 2* Анапест считался маршевым, трохей — плясовым размером; поэтому оба казались неуместными в «стоячей песне» хора — ста­ей ме. — 658. 27 Ошибка, по Αρ., — оплошный поступок, совершенный по с дурным намерением, а по неведению (EN V 10, 1135М2 и III 2, 1110Ь31: так, Эдип убил отца, а Фиест ел мясо своих детей). — 659. 28 Юрест и Эгисф» — сюжет неизвестной «средней», мифоло­гической комедии (Алексида?). Трагедии со счастливым концом — например, «Алксстида» и «Елепа» Еврипида. — 659. 29 Чудесное — в масках: таких, как Эриннии, Аргус, кеп-тавры, Ио в облике коровы и пр. — 660. 30 Деяние (одинаковое во всех трех мифах) — отцеубийство. Астидамант (Старший) —трагик первой половины IV в.; автор «Раненого Одиссея» — Софокл. — 660. 31 Soph. Ant. 1231—1234 (в рассказе вестника о сцепе в мо­гиле). — 661. 32 В «Кресфонте» Еврипида (?) сын, выросший на чужбине, приходит мстить за отца и едва не погибает от руки не узнавшей его матери. Автор и сюжет трагедии «Гелла» не известны. —661. 33 Четыре цели — соответствие трагическому персонажу во­обще, трагическому персонажу такого-то рода, данному трагиче­скому персонажу («похожесть» на традиционный мифологический 782 образ) и самому себе («непоследователен», например Ахилл с его сменой настроений). — 661. 34 «Орест» — драма Еврипида (ср. 1461Ь20); «Скилла»—ди­фирамб Тимофея (в котором Одиссей оплакивает пожранных Скил-лою товарищей); Меланиппа — героиня одноименной трагедии Ев­рипида, произносящая речь против веры в чудеса, слишком умную для женщины (по мнению Αρ.); из «Ифигении в Авлиде» Еврипида имеются в виду ст. 1211 ел. (мольбы о жизни) и 1368 ел. (готовность на гибель). — 662. 3* В «Медее» Еврипида (ст. 1317 ел.) театральная машина используется, чтобы удалить героиню из действия; в «Илиаде» (II 155 ел.), наоборот, Афина появляется (словно «из машины») ради завязки действия. — 662. 38 Т. е. «бог из машины» должен являться лишь в прологах еврипидовского типа с предысторией событий или в концовках с пророчеством о дальнейших событиях, как обычно и делалось. — 662. 37 Нелогичное в Эдипе — в том, что Эдип за много лет но поза­ботился разузнать об убийстве Лаия (ср. 1460а30). — 662. 38 В изданных наших сочинениях (в противоположность эсотери-ческим, таким, как «Поэтика») — имеется в виду, по-видимому, прежде всего диалог «О поэтах». — 662. 39 чКопъе...» — стих из неизвестной трагедии: рождепныо Зем­лею из зубов дракона кадмейцы носили на теле отпечаток копья. «Звездой» образно названо белое, как слоновая кость, плечо, кото-poo унаследовал от своего предка Пелопа Фиест в драме трагика IV в. Каркина. «Ожерелья» — обычная примета при подкидышах в новой комедии. «Тиро» — трагедия Софокла: царевна Тиро, родив от Посидопа Нелея и Пелия, пустила их по реке в корытце; выросши на чужой стороне, они пришли искать мать, захватив с собой это корытце, и по пему были ею узнаны. — 662. 40 Кормилица в сцене «омовения ног» (Od. XIX 386—475) узнает Одиссея по рубцу на ноге случайно, а свинопасам (XXI 205—225) Одиссей показывает свой рубец сам, чтобы они его уз­нали. — 663. 41 I. Т. 811—827: Орест доказывает Ифигении, что он знает прошлое Атридов и внаком с убранством аргосского дворца. — 663. 42 Голос ткацкого челнока — ткань, на которой ФилОхМела изобразила, как Терей изнасиловал ее и вырезал ей язык, и послала эту ткань Прокне, жено Терея. — 663. 43 Дикеоген — поэт конца V — начала VI в.; может быть, речь идет о том, как изгнанный отцом Тевкр возвращается после смерти отца и плачет перед его изображением. «Рассказ у Алкипоя»— Od. VIII 521—586 (Одиссей плачет, слушая Демодока). — 663. 44 Aisch. Choeph. 168—234. — 663. 4б. Неясно, имеется ли в виду какая-то речь или трактат на ми­фологическую тему, или этот Полиид тождествен с поэтом-дифнрам-бографом IV в. — 663. 46 Сюжеты «Тидея» Феодекта и «Финеидов» (под таким загла­вием был дифирамб у Тимофея) неясны. — 663. 47 Перевод по чтению thaterou вместо рукописного theatrou: «через ложное умозаключение зрителей: герой говорит [...], кото­рого оп не видал, а зрители делают ложное умозаключение» и т. д. Арабские переводы «Поэтики» позволяют предположить здесь ла­куну: «один говорит [что никто другой не сможет натянуть этот 783 лук; отсюда собеседник воображает, будто тот] узнает лук» π т. д. Сложность» такого узнавания — в том, чтобы сделать правиль­ный вывод из ложных посылок. Трагедия, о которой идет речь, ближе неизвестна. — 663. 48 Драма Каркипа (IV в.) ближе неизвестна, и ситуация неясна. Вариант перевода: «Когда у него Амфиарай выходит из святи пища, то это могло бы сойти незаметно, не происходи оно на глазах у зри­телей, а так зрители остались недовольны...» В обоих случаях дра­матург избежал бы провала, если бы нагляднее вообразил, как его текст будет реализовываться на сцене: запоздалая иллюстрация к сказанному в 1454М5. Следует помнить, что греческие трагедии представлялись без афиш, предупреждающих о сюжете, и почти без декораций, так что зрители могли догадываться о сюжетной ситуации только по репликам персонажей. — 664. 49 По арабскому переводу: «[скорее] одаренного, чем одержи­мого», что, кажется, лучше согласуется с концепцией Αρ., проти­вопоставляющей себя учению Платона о поэтическом безумии (Phaedr. 245а и др.). — 664. 5° О «Линкее» ср. 1452а27. По-видимому, у Липкся и Гиперм-нестры был похищен их сын Абант, они были схвачены отцом Ги-пермнестры Данаем, обвинены в убийстве и отправлены на смерть. — 665. Ϊ1 На самом деле из шести частей, указанных в 1449Ь30, здесь учтены только (1—2) миф, (3) характеры и (4) зрелище: трагедий, преимущественно опирающихся на «мысли», а тем более па «речь» и «музыку», Ар. не предполагает. Из перечисленных трагедий наи­более известный «Иксион» принадлежит Еврипиду, наиболее из­вестный «Пелей» — Софоклу, «Фтиотияпки» — Софоклу, «Форкиды» и (сатировская драма?) «Прометей» — Эсхилу. — 665. *2 Говорилось не раз — ложная ссылка: в 1449М2 и 1455М5 были лишь слабые намеки па эту тему. «Илиада» — имеется в виду вся совокупность мифов о Троянской войне, а не сама поэма Гомора, приводимая далее как раз в противоположность многофабулышм произведениям. — 666. 63 Эсхил действительно разработал миф о Ниобо «по частям», начав свою несохранпвшуюся трагедию уже после гибели детей героини. Чьи трагедии о разрушении Илиона имеет в виду Αρ., неясно. — 666. ?4 Агафоново слово (из нссохранившейся трагедии) обсуждается Ар. и в Rhet. II 24, 1402аЮ. — 666. 5?. «Вставочные песни» (cmboliiua) — сочиненные не для дап-пой трагедии, а просто взятые из готового репертуара. — 666. ?.с «Как надо» — перевод по чтению Фалена (hedea); при руко­писном чтении (hei deoi) было бы: «представлялась бы идея». — 666. ϊ7 Если мольба и кажется приказанием, то это вина пе поэта, а декламатора, взявшего неверную интонацию. — 667. 58 Весь параграф 1456Ь38—1457а10 очень затемнен тем, что одно и то же выражение «значащий звук» означает у Ар. и «слово» и «предложение». В современной терминологии связка есть служеб­ное слово, которое (1) существует независимо от знаменательпых слов и (2) связывает их в предложении. — 668. Р9 В позднейшей терминологии arthron значит «артикль», по Ар. явно имеет в виду союзы типа «если» (в начале предложения), «или» (в «разделении») и т. п. — 668, 784 60 Имя — существительное, прилагательное, местоимеипе; пе­речисляются признаки, отличающие его от (а) буквы, (б) связки, (в) глагола, (г) высказывания. Имя Феодор (богоданный) составлено из двух корней, означающих «бог» π «дар». — 668. 81 В позднейшей терминологии prösis стало означать «падеж»; у Ар. это еще общее понятие для всех случаев словоизменения и даже словообразования. — 668. 82 Замечание в скобках — против Платона (Soph. 262а). Опре­деление человека — «живое существо, пешее, двуногое» или «живое существо, способпое к познанию» (Тор. I 7, 103а27 и V 2, 130Ь8). — 668. 83 Logos есть всякая значащая единица речи: и слово, и пред­ложение, и литературное произведение; отсюда необходимость ого­ворки. — 668. 84 Простое слово, по Арм состоит только из корня, а слож­ное — или из приставки («незначащей» связки) и корня, или из нескольких корней. «Гермокаикоксанф» — соедипенпе названий трех рек близ Фокси па ионийском берегу. — 669. 8* Определение «украшательного» слова (kosmos) далее утра­чено: по-видимому, здесь имеются в виду мотонимии, антономасии и синекдохи («Пелид» вместо «Ахилл», «Гефест» вместо «огонь», «погибель» вместо «копье») или же эпитеты. — 669. 88 Od. I 185 и др. —669. 87 П. II 272. — 669. 88 Цитата, по-видимому, из Эмпедокла. — 669. 89 Чаша Ареса упоминается во фрагментах лирика Тимофея, «вечер жизни» — во фрагментах комика Ллексида (IV в.), «закат жизни» — у Платона (Legg. VI 770а); пример из Эмпедокла неиз­вестен. — 669. 70 Цитата из пеизвестпой трагедии. — 670. 71 Молебпик (areter) — из «Илиады», I, II; другое слово более нигде но встречается. — 670. 72 Первый пример — на удлинение гласпого, второй — па вставку слога -а-; примеры укорочений (на усечение слога, «апо­копу») проиллюстрированы полустишием Эмпедокла: «...вид обоих явился едипым». — 670. 73 И. V 393: «в правую грудь...». — 670. 74 Клеофопт —· см. 1448а12; Сфепел, по-видимому, трагик, упоминаемый Аристофаном (Vesp. 1313). — 670. 7? Пример из загадок легендарной поэтессы Клсобулины Лиид-ской; разгадка — «стапить банки». Ср. Rhet. Ill 2, 1405а35. — 671. 78 Комик Евклид более нигде не упоминается. Текст фразы поврежден, но смысл ясен. Примеры даны на деформацию слов η эпическом стихе, хотя основным предметом обсуждения еще является трагедия. — 671. 77 Примеры из несохраннвшихся трагедий. — 672. 78 Примеры из Od. IX 515 и XX 259 и П. XVII 2G5. — 672. 79 Арифрад — комедиограф (?), упоминаемый Аристофаном. Далее — примеры эпических архаизмов и инверсий. — 672. 785 80 По Геродоту (VII 166), битва при Саламине и битва при Гимере случились в один день в 480 г. — 673. 81 Как сказано — см. 1451а22. — 673. 82 Одну часть — гнев Ахилла. Перечень кораблей — П. II 494—877. — 673. 83 О герое — напр., «Геракленда» Паниассида, «о времепп» — напр., «Персидские войны» Херила. Автором «Киприй» (поэмы о событиях Троянской войны, предшествующих «Илиаде») считался Стасин, «Малой Илиады» (о событиях, последующих за «Илиадой») — Лесх. Ниже, 1462Ь8, Ар. явно признает «многосоставными» и го­меровские поэмы. — 673. 84 «Суд об оружии» (погибшего Ахилла) — трагедия Эсхила, «Филоктет» — Эсхила, Софокла и Еврипида, «Неоптолем» (прибы­вающий под Трою и получающий оружие отца) — Никомаха, «Еврипил» (союзник троян, убитый Неоптолемом) — неизвестного автора, «Нищенство» (Одиссей, под видом нищего проникающий в Трою) π «Лаконянки» (похищепие палладия из Трои) ·— Софокла, «Разрушение Илиона» — Иофонта, «Отплытие» — неизвестного ав­тора; «Сипон» — Софокла, «Троянки» — Еврипида. — 673. 85 Вся из узнаваний: Телемаха — Нестором, Менелаем, Еленой; Одиссея — киклопом, феаками, нянькой, пастухами, Телемахом, женихами, Пенелопой, отцом. — 673. 88 Короче древних — «Илиады» и «Одиссеи». В объеме, реко­мендуемом Аристотелем (примерно равном драматической тетрало­гии — четыре драмы по тысяче с лишним стихов), написал свою «Аргонавтику» Аполлоний Родосский. — 674. 87 Героический метр — гексаметр. — 674. 88 Ямб — ямбический триметр, тетраметр — трохеический тетраметр, основной и второстепенный драматические размеры· О Херемоне см. 1447Ь20. — 674. 88 Погоня за Гектором — П. XXII 205—207: Ахилл даст знак ахейцам не трогать Гектора, чтобы он сам мог его настичь и убить. — 675. 90 Юмовениеь — в Od. XIX 164—260: Одиссей в виде нищего уверяет Пенелопу, что он встречался с Одиссеем, и в доказательство описывает его одежду и его глашатая; и Пенелопа делает ложное умозаключение, будто он и вправду нищий, видевший Одиссея. — 675. 01 Три примера неправдоподобия: в «Царе Эдипе» Эдип за много лет своего царствования ни разу не позаботился узнать, как погиб его предшественник; в «Электре» Софокла (660 ел.) гово­рится о пифийских играх, которые в мифические времена еще но существовали; в «Мпсийцах» Эсхила Телеф, убивший родственника, бежит из Греции в Азию, притворяясь немым. — 675. 92 Вариант перевода: «Если сказание взято, а казалось возмож­ным взять его более осмысленпо, то [поэт поступил] пелепо». Od. XIII: феакийцы привозят Одиссея на родину спящим и так оставляют на берегу. — 675. 93 Три исходных пункта: права, предоставляемые поэзии (а) предметом, (б) языком и (в) искусством; ниже, 1461Ь22, первый пункт дополнительно делится па три подпункта («невозможное» 786 противоположно «тому, что есть», «немыслимое» — «тому, что го­ворят», «вредное нравственности» — «тому, что должно быть»). Из перечисляемых далее упреков 1—2-й отпосятся к пункту «в», 3— G-iï — к пункту «а», 7—12-й — к пункту «б». — 676. м Лакупа в рукописи, перевод по общему смыслу. — 676. 95 Неподражательно (amimêtôs), т. е. недостаточно живо. Ошибку иасчет лани античиые критики приписывали Пиндару. — 676. 90 Ксенофан в VI в. первый стал осуждать Гомера и Гесиода ва то, что они приписывали богам поступки жестокие и безнравст­венные. — 677. 97 П. X 152—153: в историческое время копья втыкались ост­риями. — 677. 9d П. I 50: подразумевается упрек: почему Аполлон, карая ахейцев мором, начал с мулов («мссков»)? — 677. \\. X 316: «...но быстрый ногами»; упрек: может ли плохо сло­женный человек быть быстроногим? — 677. 90 II. X 1 (по ошибке контаминировано Аристотелем с II 1) и 11—13; упрек: если «все» спали, то откуда быть шуму? — 677. 100 П. XVIII 489: «...мыться в волнах Океана» (имеется в виду Арктос, созвездие Большой Медведицы); упрек: ва горизонт но за­ходит не только Арктос, но и другие околополярные созвез­дии. — 677. 101 П. II 15, слова Зевса: «...дадим мы ему вожделепнуго славу» (в каноническом тексте другое чтение); заменив dido1 men на dido* men — «дать», Гиппий (ближе неизвестный) отвел от Зевса упрек в прямом обмане Агамемнона. П. XXIII 327: «(дуб) под дождями отчасти гниющий» — перемена hou на ou (дающая смысл «совсем не гниющий») вошла в канопический текст. — 677. 102 У Эмпедокла (DK 31Ь, 35, 14—15 в немного ином чтении) речь о переходе от всеобщего разъединения в царстве ненависти к всеобщему слиянию в царстве любви; поэтому «чистое» не может относиться к стадии слияния, и следует читать: «чистое прежде; смешалось...» — 678. 103 П. X 252—253: «...ночь совершила, и только что третия доля осталась»; упрек: если прошло более двух третей ночи, то остаться должна не треть, а меньше; в ответ Аристотель предлагает понимать «более» в значении «полпостью». — 678. 104 П. XXI 592 (о лоноже: как вином мы называем смесь вина с водою, так и оловом Гомер мог назвать сплав олова с более твер­дым металлом); XX 234 (о Ганимеде: виночерпием можно назвать и разливателя нектара); V 341 (о том, что боги не пьют вина). — 678. ш~ U. XX 267: внешняя прослойка золота на щите Ахилла ослабила удар копья, и оно пробило лишь два следующих слоя; упрек: можно ли сказать «удержала», если копье все-таки пробило ее? — 678. 100 Главкон (Регийский?) — толкователь Гомера, упоминаемый у Платона, Ion 530. — 678. 107 И карий, отец Пенелопы, был царем Мессении; обычно счи­талось, что ото пелопоннесская Мессения, смежная с Лаконией, но на Кефаллении (остров рядом с Итакой) тоже была местность Мес­сения. — 678, 787 108 Цитата пз Агафона, см. 1456а19. — 678. 109 Появление Эгея η «Медее» Еврипида «противпо смыслу», ибо не необходимо для развязки; очернение Мепелая в «Оресте» уже упоминалось в 54а28. — 679. 110 Минниск — знаменитый актер эсхиловского поколения, Каллиппид — еврипидовского; актер Пиндар ближе неизвестен. — 679. 111 Сосистрат, исполнитель эпоса, и Мнасифей, исполнитель лирики, ближе не известны. — 679. 113 Гексаметрические реплики есть в «Трахинянках» и «Фи-локтсте» Софокла и в «Тропиках» Еврипида, — 680. УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН * Аптофрадат 422 Агамемнон 236, 475, 482 Агафон 174, 176, 655, 662, 666 Агесилай 541 Адамант 555 Алооады 540 Алкой 475 Алкипиад 655 Алкиопа 442 Алкмеон (у Енрипида) 96, 659, 660 Амадок 556 Амасис 398 Аминта Малый 554 Амфиарай 664 Апаксагор 179, 286 Анаксандрид 210 Анаксилай 567 Анахарсис 280 Андродамапт 443 Аннон 542 Антилоонт 507 Антименид 475 Аптисфен 472 Аполлодор Лемносскпй 396 Apec 429 Ариобарзан 556 Аристогитон 554 Аристофан 408, 648 Арифрад 672 Аррабей 554 Артапан 555 Архелай 55 ΐ, 555 Архий 540 Архилох 602 Архит 638 Астиаг 556 Астидамант 660 Аттал 554 Афипа 429 Афродита 429 Ахнлл 662 Бакхиады 442 Баснлпды 538 Биапт 147 Богини Благодарения (Харн-ты) 155 Брасид 160 Гапимед 678 Гармодий 554 Гегемон Фасосский 647 Гектор 111, 112, 191, 675, 076 Геллепократ из Ларисы 555 Гелон 531, 557, 566, 567 Гемон 661 Геракл 472 Гераклеодор 532 Гераклид из Эна 555 Гераклит 82, 196, 220, 273, 344, 564 Геродот 58, 655 Гесиод 58, 155, 215, 220, 245, 377, 557 Гефест 381 авторы, цитируемые Аристотс-* В указатель включены такжо лем без упоминания имени. 789 Гиерон 560, 566 Гиппарин 539 Гиппий Фасосский 677 Гипподам 423, 424 Гиппократ 596 Главк 165 Главкон 867 Гомер 93, 103, 111—113, 117, 127, 165, 179, 191, 203, 219, 220, 235, 236, 286, 378, 381, 398, 421, 454, 475, 482, 497, 647—649, 654, 662, 673—675 Торг 565 Горгий 400, 447 Да пай 657 Дарий (персидский царь) 370 Дарий (сын Ксеркса) 550 Дафней 537 Дедал 381 Декамних 555 Дександр 534 Дсмодок (Лсросский) 207 Дер да 554 Дпагор 540 Дикеоген 663 Днокл 442 Диомед 111, 165 Дион 555—557 Дионисий 349, 397, 480, 537, 539, 553, 560, 647 Дионисий Младший 543, 555— 557 Диофант 423 Долон 677 Драконт 442 Ε «агор Кипрский 554 Епбул 422 Ендокс (Книдский) 73, 268 Еветиоп 540 Евклид Старший 671 Еврнпид 96, 98, 147, 164, 181, 218, 220, 253, 259, 365, 541, 551, 555, 634, 659, 660, 664, 671, 672,677,679 Евфикрат 534 Елена 93, 385 Залевк 441 Зевкснд 652, 678 Зевс 123, 235, 247, 398, 464, 474, 635, 678 Икарий 678 Итал (царь Энотрии) 606 Ифиад 540 Ифигения 657, 662, 663 Калипсо 93 Каллипид 679 Каркин 206, 662, 664 Ксркион (у Каркина) 206 Кинадоп 541 Кинссл 565 Кир 553, 556 Клеаидр 567 Клеарх 349 Клсомен (Лакоиский) 531 Клеопатра 554 Клеотим 539 Клсофонт 647, 670 Клисфен Афинский 447, 577 Клисфеп Сикнопский 565, 567 Клитемнестра 660 Кодр 553 Котис 555 К ратей 554, 555 Кратст 651 Крсопт 661 Ксенарх 646 Ксепофан 677 Ксенофант 206 Ксеркс 555 Лаий 675 Лпгдамнд 538 Ликофрон (софист) 461 Ликург 429, 434, 440, 441, 509 Лнсандр 541 Maгнет 648 Мегакл (Митплепский) 555 Медея 660 7У0 Мслаппппа 661 Мелеагр 659 Менелай 661, 679 Меропа 98, 661 Мидас 392 Милон 85 Мипписк 679 Ми нос 434, 435, 606, 607 Мирон 567 Мити и 656 Митридат 556 M и асе Γι 543 Мнасифси Опунтский 679 Miiacou 534 Mусей 635 Нсоитолем (уСофокла) 194, 209 Никохар 647 Ниоба 200 Одиссей 631, 661, 663, 678 Одиссей (у Софокла) 194, 209 Оксил 575 Олимп 636 Оном а крит 441 Ономарх 534 Орест 657, 659, 660, 663, 664 Орфагор 565 Папсанпй (царь) 527, 542, 618 Павсаншг (убийца Филиппа) 554 Павсоп 637, 647 Панотип 553, 567 Пахет 534 Пеифил 555 Пенфнлидм 555 Перпаидр из Амбракип 535, 554 Перпаидр Коринфский 472, 553, 559, 565 Псрнкл 177, 441 Π и нда ρ 679 Писистрат 537, 553, 565, 566 Ппсистратиды 554, 558, 560, 565 Питгак 253, 442, 475 Пифагор 296 Пифон 555 Платон 57, 97, 268, 404, 419, 433, 442 Полигнот 637, 647, 652 Полиид 663, 664 Поликлет 178 Поликрат 560 Приам 69, 72, 191 Протагор 667 Псамметих 565 Радамант 155 Сардапапалл 58, 555 Сатир 200 Севф 556 Сесострис 606, 607 Сим 540 Симонид 71, 124 Сирра 554 Скилак 615 Смерд 555 Сократ 112, 141, 189, 192, 198, 297, 300, 317, 335, 336, 343, 400, 404, 406, 408, 411-415, 493, 566, 567, 643, 644 Солоп 69, 286, 440, 441 Сосистрат 679 Софокл 194, 209, 400, 648, 650, 660, 662, 666 Софрон 646 Спсвснин 60, 214 Сфенел 670 Телегон 660 Телекл Милетский 515 Телеф 659 Тимофан Коринфский 540 Тимофан Митиленский 534 Тимофей 647 Тиртсй 542 Фаларид 201, 202, 349, 552 Фалей Халкедонский 419—423, 442 Фалес Милетский 179, 397 791 Φ а лет Критянин 441 Феаген 537 Феогнид 67, 260, 266, 287 Феодект 206, 385, 663, 664 Феодор 626 Феопомп 559 Фетида 133 Фиброн 618 Фидий 178 Фидон Аргосский 552 Фидоы Коринфский 417 Фиест 659 Филипп Македонский 554 Филоксеп 643, 647 Филолай Коринфский 441, 442 Филоктет (у Феодекта) 206 Фокилид 508 Фокс 535 Формий 650 Фрасибул Милетский 472, 553 Фрасибул Сиракузский 557, 566 Фрасшмах 536 Фрасипп 640 Фриних 538 Харет 539 Харет Паросский 396 Харикл 538 Харилай, Харилл 434, 567 Харопд 377, 441, 442, 509, 512 Херемон 647 Хиопид 648 Человек (олимпионик Аптро-пос) 199 Эвен (с Пароса) 211 Эгей 679 Эгисф 659 Эдип 657, 659, 660, 675 Экфаитид 640 Эмпедокл 197, 198, 220, 370, 647, 669, 677 Эндимиоп 285 Эпимснид Критянин 374 Эпихарм 648, 650 Эрифила 660 Эсхил 98, 650, 666, 671 Ясон 451 ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ * «ПИКОМАХОВА ЭТИКА», «БОЛЬШАЯ ЭТИКА» Бедность (penia) 115аЮ,17, 116а13, 155а11 Бодпый, бедняк (penes) 122b27, 159ЫЗ Бозболезпснность (to alypon) 204а23 (см. также Свобода от страданий) Безбоязненность, безбоязнен­ный (adeia, adees) 115аЗЗ, Ы,132Ы5 Безвкусная пышность (banay-sia kai apeirokalia) 107M9, 122a31 Безвкусный (banaysos) 123al9 Безгневие, безгневность (аог-gcVsia) 108a8, 126аЗ, 191Ь25 * Указатель составлен по общепринятой пагинации из-дапий греческого текста. Рас­хождение с настоящим изда­нием — в пределах четырех строк. Для краткости в указа­теле онущепа первая цифра — 1. Если число дпузпачпое, следует добавить две цифры — 10. Указатель к «Никомахопой этике/) и «Большой этике» со­ставлен Н. В. Брагипской и Т. А. Миллер, к «Поэтике» — М. Л. Гаспаровым. При состав­лении указателя к «Политике» были использованы материа­лы, представлеппые A. D. Ле­бедевым. «См.», как обычно, означает отсылку к рубрике, в которой имеется дополни­тельная информация. «См. также» указывает па тот жо греческий термип в другом переводе. «Ср.» отсылает к па­раллельному месту текста. Безгневный (aorgëtos) 108a8 Бездеятельность — см. Празд­ность Бездеятельный — см. Празд­ный Беззастенчивый, бесстыжий (anaiskhyntos) 108a35, 115а14, 193а1—10 Безрассудство (aphrosynê) 146а27, 149а5 Безрассудный (aphrôn) 149a9 Бесславие, дурная слава (ado-xia) 115al0,13, 128M2 Бессмертно (athanasin, lo at-hanatidzein) Hlb22i 117b33 Бесстрашный, бесстрашие (apbobos, aphobia) 107M 115al6,19,b24, 117al9, 185b23 Бесстыдство, беззастенчивость (anaiskhyntia) 107all, 128b31, 193al-10 Бесчестье (atimia) 100a20? 107b22, 123b21,124a5—16, 138at3, 192a22 Бесчувственность, бесчувствие (anaisthêsia) 109a4, 119a7, 186b9,10, 19ia37,b4 Бесчувственный (anaisthêtos) 104A24, 107b8, 108b21, H4al0 Бесчувапснный (analgetos) 191Ь34 (см. также Тупой) Бесчувствие (analgesia) 186a23 (см. также Тупость) Благо, блага, добро, хорошоо (to agathon, tagathon, ta agatha, tagatha) 94a3,bl7, 95al4,28, 96a23,30, b25, 97bl8,19,102a4,H3al9,bl, 129b2-8, 131b20-23, 793 152b25,33t 154all,12, 155Ы9—30, 157a31—33, 1721)24—3al4, 182b2, 183b8, 28—30, 184al9-31, Ь2, 192а28, 199a21—26, 2(ХЫ6,204а23,205аЗЗ,Ь30, 207a8,30, 208al.b6,37, 209,a7,b5,12,210b7,212bl7 определение 182b6—22, 183a5 как цель 182a34 —Ь2, 183а36, 184аЗ—14 безотносительное (haplös) 129ЬЗ,5, 152Ь26 божественное 183Ь22 величайшие (ta megista) 169al0 в каждом отдельном случае (kath'hekaslon) 199а35 внешние (la ok tos) 98 Ь13, 99а31, I0ta15, 123bl7,20, 125а27, 153Ы8, 179а11,1б, 184ЬЗ, 200а13, 202а30, 2001)30, 207 Ы 7 вообще, само но себе, как таковое (haplös, katholoy) 1821)20,1991)1-7,2071)28— 34, 208Ь30, 209а 1-5 в собственном смысле слова (kyriös) 98Ы4, 144Ь7 высшее (to ariston, tariston, bel liston, akrotalon, ta-gathon) 94a22, 95al6, 97a28,b22, 981>32, 107a8, 114b5, 141M4, 152Ы2-26, 1531)7—25, 168bl8, 182a28, 36,183a6, 24,30—32,184a5, 0,15—25,30—38, b5, 2Û6a31—35 истинное 114b7 кажущееся 113al6, 114a32, 1151)26, 16Ga4 общее (to koinon) 122b21, 130b2fi, 162a23—29, 163l>7, 1821)28—32, 183a3—5 осуществленное в поступ­ках (поступке) (to prak-lon) 95al6, 96b35, 97al,23, 141bt2 относительное (для себя, для нас, для него, для данною человека, как средство) 97а2, 129Ь4-6, 152b2ü, 172ЫЗ, 182ЬЬ, 183а7, 184а13, 199ЬЗ—14, 209а1 — относящееся к душе 98МЗ — но природе 170а15, 21, Ь2, 15 — само по себе, как таковое (kath'hayto) 95a27, 96Ы4, 33, 172Ь34 — собственно, вообще (tagat-hon) 94а22, 96Ь21, 97а18, Ь27, 113а16,17,24, 129Ь2, 155Ь21— 156а4, 172а28, Ь9-14,29-33, 174а9 (см. также Благо высшее) — совершенное 97Ь8 — телесные, относящиеся к те­лу 98МЗ, 153Ы7, 154а15, 184Ь2, 200а13, 202а31 — частное (moros) 182b33 — человеческое, человека 94Ь7—10, 98а16, 102а15 — виды, деление, подразделе­ния 182Ь6—10,183Ь20— 184а4,Ь1—6, 202а30,31, 2071)25, 30 — выбор 189а26, 190а2 — идея 182Ь10-13, 183а30— 37, Ь7 — цель 1841)8 — по пифагорейцам 96Ь6, ЮОЬЗО — но Платону 95а27, 96а11 (см. Действие (cnergeia), Д(|бро (to opicikes), Добро­детель, Начало) Благо (to су) 1141)12, 142а9 Благо (to kalon) 191bl9,20 Благодарность (kharis) 120а15, 133a4, 137al, 164b27, 1671)24, 211 h23 Благоденствие, хорошая жизнь (evdzöia, to ey d/cn) 95a20, 981)21, 140a28, 184b27,28 (см. Жизнь) Благодетель (eyergelês) 163al3, 1641)20, 165al7, 167bl7, 168a2,10,28 Благодеяние (eyergesia, eyer-gel eina) 12Öa34, 1241)9,16, 155a8, 159a21, 161al2,16, 163al-b4, 164b3l,167bl7, 23,24, 168a24, 171b24, 180b6 Благополучие, благополучение в иостуиках (eypiaxia, to 794 ey pratlein) 95a20, 98b21, 100a21, 101b6, 139a34,b3, 140b7 Благоприятные обстоятельства (eyömeria) 99b7, 178b33 Благоразумие (sophrosyne) ЮЗаб, 104319,25, 107b5, 109a3,19, 117b23—118a24, 140M1, 147b28, 148M2, 149a22,b30, 150all, 151b31, 185b7,22, 186b8, 32, 191 a36—Ь22, 192а19 — есть обладание серединой в [телесных] удовольстви­ях 117Ь25—118а2 Благоразумны« (söphron) 102Ь27, 103а8,Ь1,19, 104а34,Ь6, 105а19, Ь7—10, 108Ь20, 117Ь23-119Ь24, 123Ь5, 125МЗ, 129Ь21, 144Ь5, 145М4,15, 146а11,12, 148а6,14, 149Ь31, 150а23, 151al9,b34, 1£2а1,Ь15, 153а27—35, 168Ь26, 172М6, 177а31, 178аЗЗ,Ь15, 19Ш0-18, 193M4, 196а2, 201а10—15, Ы2-23, 2071)26 Благородное происхождение (eygeneia) 99b3, 131а28 Благородный (eyphyës) 114Ь8, 144b34; (cygenës) 122Ь31, 124a21,179b8; (eleytherios) 118b4; (megaiopsykhos) 192а34 (см. также Величавость, Свободнорожденный) Благородство (gennadas) 100b32; (eyphyia) 114M2; (megaJopsykhia) 182b36, 183а2, 192а21—36 (см· так­же Величавость) Благосостояние (eyetëria) 98Ь26, 155а8 Блаженный (makarios) 98al9, 99Ы8, 100а4,16,33, Ы6— 101a7,19, Ь24,27, 113М5, 16, 152Ь7, 157Ь21, 158а22, 170а2, 8,27,28, Ы4,176а27, 177Ь23, 178Ь9,26,179а2 — как самодостаточный 169Ь4 Блаженство (makatictâs, to makarion) 99b2, 100b29, 101Ь5, 178Ь22 Близкие (synêtbeis) 126b25,27; ( pli ι loi) 96а13, 130а8 (см. также Друг) Близость, близкое знакомство (synëtheia) 156b26, 157all, 165ЬЗЗ, 166Ь34У 167а12, 181а11 Блуд (mcikheia) 107all,16, 131аб, 132аЗ (см. также Разврат) Блудник (moikhos) 117al, 134al9,22 Бог, боги (tfieos) 96a24, 101Ь19, 23,30, 122b20, 123al0,bi8, 134Ь28, 137а28, 145а23,26, 154Ь26, 158Ь35, 159а5,7, 160а24, 162а5, 164Ь5, 166а22, 478Ь8—179а25, 185Ь24, 200М4—16, 205М5, 207а6—17, 208Ь27—34, 212Ь34— 213а8 (см. Деятельность, Счастье) Богатство, обогащение (pjo-ytos, to ploytein) 94а9,Ы9, 95a23,25, 96a6, 97а27,99Ы, 120a5,6, 123a7,25, 124al4, 17, 131a28, 147b30, 161a2 Богач, богатый (ploysios, ploy-toyn) 120bl4,18, 121b5, 124a22, 155a6, 159bl3, 1731)27, 179al4 Большинство (людей) (hoi pol-loi) 95al8,21, 118b24,27, 125Ы6, 150al2,bl, 151a5, 152a26, 167b27; (толпа) 124b31 (ср. 105Ы2, 121Ы5) — определение 95М6, ср. 168b22 Бытие, «быть» (to einai, to on) 96a24, 166al9, 168a5—8, 170аЗЗ—М4, 172a2 — суть (to ti en einai) 107a7 — друга 170b8, 171b35 (см. Существование) Великолепие (megaloprepeia) 101bl7, 122ai8-123al9T 125b3 (см. также Широта) Великолепный (megaloprepës) 107bl7, 122a27—123al9 Величавость, величавый (mega-lopsykhia, megaiopsykhos) 100b32,107b22,26,123a34 — 125b3 (см. также Благо-родсгво, Благородный) 795 Величие (megclhos) 122а22, М2,18,32,123b6,13,164b29 Взаимоотношения (koinonia, to koinönein) 108all, 128b6, 159b29, 160314,28, 161b7,ll, 162a20, 164a20, bl5t 172a9 — государственные, в государ­стве 129M9, 130a2, 135M2, 160all, 19,29 — на основе обмена 132b31 — общественные 133а17,24, Ь16, 159Ь27, 163а31 Вздорный (dyskolos) 108а30, 126М6,127а10,158аЗ Виновник, виноватый, ИСТОЧ­НИК, причина (aitios) 113Ь20, 114Ь2—4, 171Ь5 — существования, родитель 161 al6, 162а7, 165а23 (см. Родители) Властитель (monarkhos) 115b32 Власть, пачальство, началь­ствование, должность на­чальника (arkhê, to arkhi-kon) 130al, 132Ь28, 155а6, 160al—32, bl4—161a2,15, 18, 167a3l, 169a29 — господина 160b30 — государя, господство (dyna-steia) 124al4, 17—23, 155a6, 176M7,18, 177МЗ — жены, мужа 160b34—161a5 — отеческая (patriko) lClal5 — но добродетели 129M6 Влечение, влечения (epithy­mia) 103M8, Ula25—Ь2, 11,17, 117al, 119a4,b5— 10, 130а25, 145Ы4, 146аЗ, 147а15,33—Ь2, 148а21, 150аЮ,18,Ь9, 168Ь20, 201а12—14 — естественные 118Ь15,18 — общие для всех, свои и бла­гоприобретенные 118Ь8 — предмет 118а13,16 — и ярость 149а26,Ь2,4,16,24 (см. Деятельность, Душа) Влияние, сила (dynamis) 99bl, 134Ь26, 161аЗ, 180а21; (rhopê) 94а24,98Ь6,100Ь25, 101а29, 172а23 Влюбленный (ho erôn, erastës) 157а6, 159М5,17, 164аЗ, 167а4 Внимание (epimeleîa) 99b30, 121M 2, 179а24, 180а1 — к воспитанию 180а25,29,34, М2,28 (ср. 180а1) Вожделение (pothos) 186al3 Вожделение (epithymia) 202al4 (см. также Влечение, Страстное желание) Возбудимый (melagkholikos) 150Ь25, 152а19,28, 154Ы1, 15 Возвышенный (eleytherios) 179Ь8 (см. также Благо­родный, Свободнорожден­ный) Воздаяние (antapodosis) 133аЗ, 164Ь7, 178а30; (apodoteon) 165al (ср. 163all, 165a6); (time) 164b4 Воздержность (egkrateia) 128Ь34, 145а18,Ь8,24, 146а14,17,Ы8, 148Ы1, 149а21,Ь25—150а34,36,Ь6, 151Ь28,32,33, 152а25,34, Ь32, 200а35,Ь21, 202а17, 18,28, ЬЗО Воздоржный (cgkratês) 102Ы4, 27, 145М0.14, 146аЮ,11, М0,15, 147Ь22, 148а14, 150а14,33, 151а29, Ь7,10, 16,25,27,33, 168Ь34, 188а18— 26, 193Ы4, 20Ы8, 29,34, 202а10,13 — и благоразумный 201 all — 13, 203М2—23 Возлюбленный (ho erômenos) 157а6, 159Ы6, 164а5,7 Возможность (dynamis) 101M2, 103а26, 127М4, 168а7 (см. также Умепие) Возникновение, становление, процесс становления (ge­nesis) 103а16, 104а27, 112Ь24, 140а11, 143Ь20, 152Ы4—23, 153а9—16, 173а30, 32Ь4, 174Ь10,12, 204а34—205а6,М7,19 (Де­ятельность) Воля, хотение (boylêsis) 187Ь16,37 (см. также Же­лание) Воспитание, образование (trophe, paideia) 104M3, 130Ь26, 161al7,b34, 162а8, 14, 179Ь35, 180а1,26,Ь8 79b (см. Внимание) Вражда (ekhthra) 155а26, 193а20—23 Вред, вредно© (blabos, ЫаЬё, blaberon) 94М8, 104Ь32, 126Ь34, 132а4, 134а5,8, 135М1—136а2,Ь25, 169а15 Вредный (человек) (dyseris) 108а30, 126Ы6, 127all Вредный, вредоносный (blabe-ros) 144b9, 152b21, 154b5, 166Ь9 Выбор, сознательный выбор, намеренно, преднамерен­ность (proaircsis) 94al, 95а14, 97а21, 106аЗ, 111Ь5—112а17, 117а5, 127М4, 135Ы0, 25, 136а1, 138а21, 139а31, 144а20, 145а4, 149Ь34, 150а20, ЬЗО, 151а7, 30, 36, 157Ь31, 163а23, 178а35, 187Ы5, 18, 190Ь4, 195а15, 1961)31, 198а6, 8, 16; (haircsis) 200а2 — определение 189а12—16, 22—32, Ь6—17 — есть стремящийся ум (orck-tikë noys) 139аЗЗ, Ь5 — доброволен 189Ы—О — невозможен помимо ума и мысли 178а35 — но расчету и рассуждению 117а21 — сопряжен с рассуждением, размышлением (meta lo-goy kai dianoias) 112al7 — предмет (to proaireton) 112al4, 17, 113a4—Ь4, 139b6 — и раздумывание 189al7— 22 — u стремление 189al—5 — и хотение 189а5—12 — и цель 189а7, 8, 26 (см. Благо, Произвольное) Выгода, выгодное (opheleia, to ophelimon, kerdos, to sympheron, to lysiteles) 108a29, 11720, 125all, 127a9, 134a8, 10, b35, 141a30, 142b27, 156a27, 157al6, 20, 162b36, 163al0, 17,20, 167M2, 212a30 (см. также Нажива, Польза) Выдержанность, выдержка (karteria, to karterein) 145a36,b8, 150а34_М Выдержанный (karterikos) 145М5, 146М2, 147Ь22, 150а14,33 Глупый, глупец (elithios) 111Ь22, 112а20, 121а27, 122Ь28, 123ЬЗ, 125а23, 176Ь32 Гнев (orge) 105Ь22, 108а4,18, 125Ь26—32, 126а5—34, МО, 130а31,135Ь29,138а9, 148а11, 149Ь20, 186а12— 24, 188а26, 191Ь36, 201 а37, 202М1—25; (thy-mos) 202M9 Гневливость (orgilotês) 108a7, 125Ь29, 191Ь24—30 Государственное устройство, строй, устройство государ­ства, «нолития» (politeia) 1031)6, 130Ь32, 135а5, 142а10, 160а31, 1)20,21, 161а10, 163Ь5, 181Ь7—24 — определение 160а34 — виды и извращения 160а32— 161Ь9 Государственный муж, поли­тик, кто управляет госу­дарством (ho politikos) 102а8-23, 112Ъ4,14, 140М1, 142а2, 177М2, 178а27, 180Ь30, 181а11 Государство, город (polis) ЮЗЬЗ, 123а2, 138а11, 162а19, 167а26,30, 168Ь31, 170Ь30,31, 180а27,Ь4, 181а7,М7 (см. рассуди­тельность (phronesis)) Государь (dynastês, ho en dy-nasteiai, dynasteyontes) 163a35, 179a7,14 Гражданин, граждане, сограж­дане (politês, politai, koi-nônos, koinônoyntes) 97Ы0,99Ь31,102а9, ЮЗЬЗ, 116al8, 130a5,b29,39, 160a2,5, 165a31, 177M4 Д енстви e(praxis)—см. П оступок Действие, действование, дела-пио (energeia) 185a27, 210Ь8, 208а38 — есть цель 184ЬЗЗ—38, 211Ь27—32 — блага 205а12 — добродетели 204а28 — души 204Ь27—30, 208а11 (см. также Деятельность) Дело, результат, творение, произведение, труд, труд-нос дело, работа (ergon) 95а5, 101Ы5,33, 104Ь5, 106а18,М0, 109а24,25, 120ЬЗ, 122ЬЗ—17,25, 123а8, 129Ь20, 133а9,13, 33,Ь5, 137а13,16, 139а17, 29,М2, 141Ы0, 152Ы9, 153а23, 162а22, 167Ь34, 168а9,16,35, 172а35,Ь6, 179а21 (см. Человек) Деньги (argyrion, khrêmata) 109а27, 112Ь24, 127а9, 130а19, 137а4, 163Ы0, Ша28,32,Ь4 (см. Имуще­ство, Нажива) Деятельность, деятельное проявление, действитель­ность, осуществление (energeia) 94а4, 103а27, 104а29,114а7, 115Б20, 152ЬЗЗ, 153а10—26,Ы0— 4 6, 154Ь27, 457Ы1, 168а6-15, 171Ь35, 175Ь 24, 184ЬЗЗ— 38, 185а28, 190а34—37, 204Ь27— 30, 205Ь24 — есть главное ЮОЬЗЗ, 170а17 — есть счастье 100а15, 169Ь29, 176Ы — добропорядочная 175а25, 176Ы9, 177а5 — сама по себе доставляющая удовольствие 170а7 — совершенная 174Ы6 — связанная с рассуждением 176Ь6 — созерцательная 177а1б,28, Ы9, 178Ь7—22 — богов 178Ь21 — влечения, в связи с вле­чениями 119Ь9, 152Ь36 — добродетели 113Ь5, 173а14, 177Ь6,7 — души 98а7,Ы5, 153Ы0—И, 154а2,6 — ума 177Ы9 (ср. 179а23) — сообразно добродетели 98Ь31, 99Ь26, 100Ь10,13, 177а10, 178а10 — в отличие от становления 153а16 (см. Склад душж, Жизнь (dzôë); см. также Действие) Деятельный, склонный, спо­собный к поступкам (prak-tikos) 95b22, 99ЬЗЗ, 100а2, 101Ь9, 129а9, 134а2, 137b35, 141M7, 143Ь24,27, 144а11, 146а8, 152а9 Добро, доброе (to epieikes) 137а31—137b33 — как благо 152а17 — у Евдокса 172М1 Добро (to су) 139а28 (см. также Совершенство) (to kalon) 192а12 (см. также Пре­красное) Добро (agathon) — см. Благо Добровольность, доброволь­ное, добровольный, по доброй воле, по своей воле (to hekoysion, hekön, lie-koysiös) 187а28,29,Ы9, 188al4—37, b25—38, 189a32—M, 195al6,b8 (см. Несправедливость, Справедливость; см. так­же Произвольное) Добродетель, добродетели (arctô) 95b29—33, 9Са15, 98Ь32, 99а11, 100Ь20, 101Ы5, 103а5—29,108Ы2, 109а20—23,Ь30,33, 120а7, 23, 122al9,bl5, 139al, 145bl, 151а16, 161a23, 177al7,b6, 182al—30, 183a2,b24—26, 185b27,32, 187a4—11,20, ШЬ27, 190a26,27, 19ia39, 192al6, 198a2,21,b4—7, 200a5,33, Ы, 206b5,6,28, 207b20,30, 209b32-37 — определение 103а9,10, ШЬ27, 106al0—13, ЮбЬЗб—107a8, 139al6, 22—26, 185a36—39, 206M0-13 — есть благо 183а2 — есть середина, обладание се­рединой 107а7, 185аЗЗ, 186ЬЗЗ, 191Ь25— 29, 200а31—34 — величайшая, наибольшая (krauste) 129b26,172M1 798 героическая и божествен­ная, превыше пас 145а19, 200М1—19 мыслительные, относящи­еся к мысли (dianoëtikai) 103а5,14, 139а1 (ср. 108Ь9) наилучшая и наиболее пол-пая (aristo kai teleiotatê) 98а17 нравственная, относящаяся к нраву, этическая (ëtbi-k§) 103а5,15, 109а20, 139а1,22,144а7,ЪЗЗ,152Ь5, 172а22,М5, 178а16,18, 185МЗ-186а2 обращенная на поступки (praktikë) 177bG полная (полнота), совер­шенная, совершенная во всех отношениях (teleia) 100а4, 101а14, 102а6, 124,7,28, 129Ь26,31, 198а6, 200аЗ природная, врождепная, от природы (physikè) 144b3, 151а18, 197Ь37,38, 198аЗ-9, 199Ь38 (ср. 103а24) человеческая, человека 102а14,ЬЗ,13, 106а22 цоль 190а9—33, 191Ь20, 200а24—26 души 184Ь23, 185а24—27, Ь6,7, 186аЗ, 197Ь5 искусства 140Ь22, 141а12 в собственном смысле слова (kyria) 144b4,17 в целом (hole) 130а9,Ь23, 144а5 связана, имеет дело с удо­вольствием и страданием 104Ь5,16, 105а13, 185ЬЗЗ— 37,186а35,204а29,206а20— 25 и движения чувств 206М9— 29 и зло 206М5—17 и знания (науки) 182а16— 21, 183Ь9—18 и привычка 103Ы7, 151а19, 198а1 и принцип 151 al б и разум 206М8--29 и разумность 200а8—11 и цель 190а9— 28 — по Платону 182a27,2ê — но Сократу 144 M 7—30, 182а15—23, 183Ь8,9, 198а10 (см. Действие, Де­ятельность, Друг, Избы­ток, Порыв (hormë), Пре­красное, Ум, Цель) Добродетельный (agathos) 102al0, 114M4, 123Ь29,34, 130Б27 - 30, 144Ь31, 150Ь4 — есть мера 176а18 (см. также Добрый) Добродетельный (spoydaios) — см. Добропорядочный, До­стойный Добропорядочность, добропо­рядочное (to spoydaion) 136Ь8, 137Ь4—12, 145Ь8, 146а15,19, 177аЗ Добропорядочный (spoydaios) 98а14, 99а23, 109а24, 113а25—114Ы9, 124а7, 130Ь5, 143Ь29, 144а17, 152аЗЗ, 163а35, 164Ь25, 165а6, 166а13,19, 169а35, Ь3,35, 170а8,15,Ь6,19, 170а16,Ь25 — есть правило и мера НЗаЗЗ (см. Друг, Жизнь (bios); см, также Достойпый) Доброта (epieikeia, to epieikes) 137а31—138а2, 143а31, 167а19 (см. также Поря­дочность) Добрый (epieikes) (как сино­ним «добродетельного?)) 102М1, 113М4, 115а13, 120Ь32, 126Ь21, 128а19, 154Ь31, 165Ь23, 166а11, 30,Ь4,27, 167Ы,6, 168а34, 169аЗ,16,Ь21, 170аЗ,22,27, 171а27; (как особое каче­ство) 136Ь20, 137а35— 138а2, 143а20, 165а8, 171а19 — определение 137Ь34 (см,так­же Порядочный) Добрый (agathos) 103Ь9,13, 166а25 (см. также Добро­детельный) Договор, уговор, соглашение (synthëkë, homologia, dio-mologia) 127a33, 133a29, 799 133a29,b32-35, 161b7,15, 162b27, 164a30—34 Должное (to deon, to hös dei) 94a24, 107a4, 118b20, 121al,6,M2, 122bl2,29, 123a20 Достоинство (axia, axiôma, to axion) 117a24, 122a26,b29, 33, 123at8,b3, 14—25, 125a25, 131a24,26, 136M6, 158b27,31, 159a35, 160M3, 33,36, 161a22, 163M1—18 — понятие 123М7 Достойный, добродетельный (spoydaios) 181 a28, 183b29, 186b36, 200a27—30, 207b23,24, 212a29—Ь23 — определение 181Ь25 (см. Дружба; см. также Добро­порядочный) Досуг (skholè) 177b4 (ср. 160а27, 176М7, 177Ь5,8) — наличие (to skholastikon) 177b22 Друг, друзья, дружественный (philos) 155а5—172а15, 173Ь32, 208Ь20—25, 209а5, 10-16, 32—Ь8, 22, 210а10—12, 36, ЬЗ—6, 211а15, 32, 39, 212, ЫЗ—16, 29—33, 213а25— ЬЗ, 17—30 — определение 156аЗ—5 — есть добродетельные 155а32 — как сограждане (politikôs) 171al? — добропорядочный, достой­ный 170а13, Ь19, 29, 209а5—16, 37, Ь6, 7 — по складу и по деятельным проявлениям 157Ь5—14 — ради пользы, удовольствия, друга 157М— 5, 159М2— 24, 162М, 165Ь2 — добродетель 159а35 — количество 170Ь20—171а20 — присутствие в удачах и не­счастьях 171а21—Ь29 — и самодовлеющий 212Ь23— 33 (см. Бытие, Подлость, Подхалим (kolax)) Дружба, дружественность, дружеские связи, любовь (philia) 1г>5аЗ-172а15, 208Ь7— 25, 36-38, 211Ь34—212а1, 213Ы2 — 19 — определение 155а29, 30, 159ЬЗ, 171Ь32, 193а20— 28, 208ЬЗ—6, 26—35, 211Ь31— 33 — предварительное определе­ние 155а1—5 — братская, братьев (adelphi-kë) 161a6, 25, Ь30—35, 162а10—17 — государственная (poUtike) 161МЗ, 163Ь34, 167Ь2 — естественная (physikê) 163Ь24 — из сочувствия, из желания добра 210Ь23—32 — любовпая (erôtikë) 164аЗ — между гостем и гостеприим­ном (xenikê) 161M 6, 211al2—14 — между_ членами сообщества (koinônikê) 161Ы4 — мужа с женой 158М4, 17, 161а23, 162а17—30, 211Ь8—10, 213Ь24—26 — на законной и на нравст­венной основе (nomikë kai ëthikë) 162b23,25, 31 — на огоиоронпых условиях (epi rhotois) 162b26, 34, 163а7 — опирающаяся на благо 209а28—35, ЬЗ, 12 — основанная на добродетели, опирающаяся на доброде­тель 163а22, 209М2—18, 26—31, 210а29—34, Ь27— 32 — основанная на превосход­ство (kath* hyperokhên) 158Ы2—28,162а36,163а24 — основанная на уравненно-сти, опирающаяся на (не)-равенство (en isoteti, kat' anisotën) 158M—11, 162а36, 210а6—Ь23, 211ЬЗ—17, 213Ь24— 30 — отеческая, отца к сыну (patrikë), родителей и де­тей 155а16—20, 158М2-24, 159а30-35, 161М7-29, 162а5—10, 211Ь8, 9, 18—39 — подчиненного и начальни-800 ка, властвующего 158МЗ, 161аЗЗ, 211Ь8, 9 ради пользы, ищущая выго­ды (dia khrësimon) 156а12— 31, 157al2—20, 25-36, 159ЫЗ, 162b6, 17, 22, 31, 163al6, 164a8 (ср. 165b2), 209al6—36, Ы5—33, 21Ua9—22, 34—Ь2, 211b24, 25 ради удовольствия, ищущая удовольствия, приятного (с1Г hëdonên, liëdy) 156al2—24, 31—156b6, 35—157а36, 158а18—22, 162Ы4—16, 209а17-21, 29, Ь4—33, 210а31—Ь2 родственников (syggcnike) 161М2, 16 совершенная, добродетель­ных, достойных, лучших 156Ь6—34, 157а21—24, 30, Ь25, 31—36, 158а12, 209а8—18, 28—36, Ml, 38—210а5, Ь27, 211аЗ с рабом, слуги и господина ШЬЗ—8, 213Ь24—26 товарищеская, товарищей (hetairikê) 157Ь23, 161а25, Ы2, 36, 162а10, 171а14, 211ЬЗ—8 чрезмерная 158а12, 166М, 171а11 блаженных 158а22—28 добродетельных — см. «со­вершенная» лучшего (высшего) и худ­шего (низшего) 211Ь8—10, 213Ь24—27 наделенных могуществом 158а28—36 человека с самим собой 166а34, 168а28, 210Ь39— 211а2, 17—40, 212а28 виды 156а7—14, 157а29— 36, 209а20—23, 29—36, 210а23, 24 признаки, проявления д., дружеское отношение (to philikon, ta philika) 155a28, 158a4—10, 162al6, 166al—ЬЗО, 167а22, 168b6, 171a2 и разногласия 163а24, 164al4 — и правосудное, правосу­дие, право, справедливость (dikaion) 155а26—28, 158Ь29—32, 159Ь25— 160а30, 161а10, 34, Ь9, 162а30—33 — и сходство 155аЗЗ—Ь7 — и тиранния 161а31, Ь9 Дружелюбие (philia) 108a27, 129Ь20—127а7 Дружеское чувство, чувство дружбы, приязни, привя­занности (philêsis) 155b28, 156а6, 158Ы9, 25—28, 166ЬЗЗ, 34, 167Ь30, 168а19 — предмет (to philëton, ta philëta) 155M8-27, 157b26—28, 164a4, 165M4, 15, 168a6—15, 176al2, 208b36—209al6 Дружпость (philotës) 157b36, 159b3, 168b8 Дурной, недостойный (о чело­веке, людях) (phaylos) 110а23, 113а25, М4, 119Ь32, 121 а25, 123Ь35, 127М0, 128Ь2—25, 132а2, 138а15, 151а25, 28, 157а17, 166ЬЗ,6, 168а31,Ь22, 176Ь24, 187а12,19,Ь20, 189Ь31, 197Ь21, 199Ы1, 204а37, 208Ь24,25, 209а12, 15, 210а11,211Ь21212Ь8,20 — качество (phaylotes) 150a5, 160М0, 175а25 Душа (psykhê) 102а23, 105М7, 20, 139а2—Ы5, 147а27, 161а35, 166а14, 183Ь22, 184Ь22,25,26, 187Ь28, 198Ь9, 199Ь30, 204ЬЗЗ,34 — движения 106а5, 154а13 (ср. 102Ь9) — око 144а30 (ср. 96Ь29) — состав 186а10, 197ЬЗЗ—35, 200Ь5 — часть, части 139а9, 143Ы7, 144а2, 145аЗ, 147а35, 182а24,25, 185а16—35,ЬЗ, 4, 186а10,11, 196а26—28, ЫЗ-33, 204Ь26—35, 211аЗЗ,34 гневливая (to tbymikon) 185а21 избирательная, избираю-26 -Аристотель, т. 4 801 щая (to proairetikon) 196b27,32,33 лишенная суждения, не обладающая суждением, внеразумная, неразумная (to alogon) 102a28,32,b34, IHM, 117b24, 138b9, 139а4, 168Ь21, 172Ы0, 182а21,25, 185Ь4, 6,11, 186аЗ, 196Ы4,15, 206Ы, 208а10 лучшая 145а7, 177а5 мыслящая, мыслительная (to dianoêtikon) 139a29,30, 166al7t 182al8 научная,_ познавательная (to epistêmonikon) 139а12, 196M7 нравственная (to êthikon) 144Ы5 обладающая суждением, наделенная суждением, разумная, рассудитель­ная, обладающая разу­мом (to logon ekhon) 102а28,М5, 103а2 (ср. 95аЗ), 138Ь9, 139а4—15, 140Ь26, 482а24, 185а21, М—11, 196М4—16, (to lo-gistikon) 182а20, 208al0 повинующаяся, послуш­ная (суждению) (to peit-harkhikon, katëkoon, ако-ystikon) 102b26—31, ЮЗаЗ подвластная влечению, вожделеющая (to epithy-mëtikon) 102b3O, 119Ы4, 15, 185a21 понимающая (to nooyn) 166a22 предполагающая поступки и мыслящая (lo praktikon kai dianoêtikon) 139a29 производящая мнения (to doxastikon) 140b26, 144Ы5 рассчитывающая (to logis-tikon) 139al2, 14 растительная (to phytikon) 102a32,b29 (ср. Ь4) совещательная (to boyley-tikon) 196Мб,27 стремящаяся (to orekti-kon) 102b30 умственные (ta noêtika) 139Ы2 усваивающая пищу, спо­собная к питанию, питаю­щаяся (to threptikon) 102Ы1, 144al0, 185а16,23 — цель 184ЬЗЗ—35 (см. Благо, Деятельность, Добродетель, Пороки,При­рода, Порыв, Праздность, Разлад, Склад души) Единодушие, единомыслие (fio-monoia) 155а24, 167а22— Ь9, 212а14—27 — иметь (homonoein) 167a24— 34 Единоначалие (raonarkhia) 160bl,ll Естество — см. Природа Желание (boylèsis, boyiêraa) 103Ь4, 111М1,20—26, 113а15, 136Ь5—7,24, 155Ь29, 31, 157Ь36, 1С7Ь7, 31, 178а30 — предмет (to boylêton) 113а17—ЬЗ (см. также Хо­тение) Желание (epithymia) — см. также Страстное желанно Жизнь (bios) 170b25, 185а7,10, 194Ь26 — блаженная 118Ь26 — доставляющая удоиольст-вио 172L30 — пи в чем но нуждающаяся 97М5 — подневольная (biaios) 96а6 — полная, совершенная 98а18, 101а16, 204а28 — полная наслаждений (аро-laystikos) 95bl7 — подчиненная уму (kata no-уп) 177Ь30, 178а7 (ср.180а18) — свободная от страданий (alypos) 153a28 — счастливая (eydaimön, to eydairaonein) 95а20, 177а2, 179а9, 184Ь28, 206Ь32 — человеческая 178а21 — образ (ho bios) 94а23, 167Ь4, 179а19 государственный (poütl·· kos) 95Ы8 созерцательный (theorêti-kos) 95bl8, 96a4 802 — полнота (tcleios b.) 100a5 — добропорядочного 154а6 — стяжателя (khrëmatistès) 96а5 Жизнь, «жить» (dzôë, to dzên) ЮОЬЗЗ, 170al6-b2 — есть благо но природе 170Ь2 — есть деятельность 98а6, 13, 175а12 — есть предмет избрания 170а27 — государственная (hë poli-tikè) 181 all (см. также Политика) — достойная избрания 170а27 — деятельная (praktikë) 98аЗ — плохая (mokhthëra) 170a22 — прекраспая (to kalös dzën) 170b27 — хорошая (eydzöia) 140а28 (см. также Благоденствие) — совместная, сообща (to syd-zën)12()hll,127al8, 150Ь5, 157b7, 109bl8, 170al2,bll, 12, 171b32,35, 172aÜ,8, 178Ь5 — по рассуждению и по стра­сти (knta logon, kata pat­hos) 169a5 — с точки зрения нитапия (threptikë),pocTa(ayxêtikë), чувства (aisthëtikë) 98al,2 — чувство 170Ы (см. также Существование) Заблуждение — см. Обман, Проступок Завистливый (phthoneros) 108Ь4, 192Ь24 Зависть (dzëios, phthonos) 105b23, 108bl, 115a23, 18Г)а13, 192Ы8 (см. также Злоба) Закон, законы, законное (по-mos, Tiomoi, nomima) 113Ь34, 128а32, 129Ы2, 14-25, 130Ь24, 132а5, 134аЗО,31,Ь14,1371)13-25, 138aG—10, 152а21-24, 164ЫЗ, 179Ь32, 180аЗ,21, 24,34,Ь25, 181а16,23,Ь7,22, 1931)3—8,16, 195а9,13, 190а2, 198ЬЗЗ Законодатель (nomothetes) 102all, ЮЗЬЗ, 113Ь23, 137Ь23, 180а6,25, 187а14, 189ЬЗ, 198Ь29,33,37 Заносчивость (hybris) 202Ь2& (см. также Наглость) Застенчивый — см. Стесни­тельный Зверонодобпый, зверский (the-riodôs) 145а30, 148Ь19,24, 149а8,6,10,Ь29 (см. Испор­ченность, Склад души) Зверство (thëriôtês) 145а17, 149al, 150al, 200b6, 9-18, 203al8—20 Зло, беда, беды, бедствия (to kakon, ta kaka) 100al7, 19, 115a9,10, 150a8, 153b7, 154a4, 11,12, 173a7—10, 182a35, 188a7,30,31, 200b26, 207a31,34 (см. Страдание; см. также По­рочность) Злоба, злость, злобность (k h а-lepotës, phthonos) 105h22, 107all, 130al8, 149a6,h7 (см. также Зависть) Злобный (khalepos) 12Ga26, 31,bl Злорадство, злорадный (epik-hairekakia, epikhairckakos) 107al0, 108bl, 192bl8,26 Злосчастный, жалкий (athlios) 110a29, b5, 34, lOlaü, 102b7, 150b5, 106b27 Знание — см. Наука Знаток, знающий, образован­ный, сведущий (eidös, epi-stamenos, epistëmôn) 94b24, 106b5, 122a34, 141Ы7, 145b24, 152al4, 159a22, 177a26, 180b27 Избалованность, избалован­ный (tryphë, tryphön) 145a35, 150b2, 3 Избираемое — см. Предмет предпочтения Избыток, излишества, чрез­мерность (hyperbole, to hy-perballon, ta hyperballon-ta) 107a2—5, 19—27, 11 баб, 118М7, 148a34,bi, 179a3, 185bl3,14, 186a3(), 32, b6—18, 31, 32, 191Ы, 2, 192M2, 200al8, 34, 2Ö4M0—13 — добродетели 145а24 26* 803 — испорченности 165Ь36 — в удовольствиях 118Ь28, 150а17,153аЗЗ, 154а14—20 Извращения (parekbaseis) — государственных устройств (см. Государственное уст­ройство) — истины (prospoiësis) 108a21 Излишество — см. Избыток Изнеженность (malakia) 116а14, 145а35, Ь9, 150а31,ЬЗ,15, 152а35 (см. также Расслабленность) Изнеженный (malakos) 147Ь23, 148а12, 150а14,33,Ь2,17 (см. также Расслаблен­ность) Изобретательность (deinotës) 144а23—30, 144Ь2,15, 152а11 (см. также Наход­чивость) Изобретательный (ho deinos) 144а27, 145М9, 146а23, 152а10, 158а32 (см. также Находчивый) Имущество, состояние, соб­ственность, владения (khrëmata, oysia, ktësis, ktêma, ktëmata) 107Ь9,16, 115a21, 120al — 8, 32, M—28, 121a5, 18, 122a21, M5,125b7,148a26,165b20, lG9a20, 176M1 — определение 119b26 (см. Добродетель; см. так­же Деньги) Искусство, искусность (tekhne) 94al,7, 97а17, 98а24, 103а32, 104а7, 105а22—Ы, 112Ь7, 132Ь9, 133а14, 139М4, 140а7—18,30,Ь2, 25, 141а8, 152М8Д9, 153а23—26 — определение 140а20 — государственное, управ­лять государством, поли­тика (hê politikë) 141 а29, Ь23, 180Ь31, 181а13,23 (см. также Наука государ­ственная) — законодательное (nomothe-like) 129M3 (см. Доброде­тель, Природа) Испорченность (mokhthëria) 110Ь32, 113М6, 135Ь24, 144а35, 145Ы, 148Ь2, 150Ь32, 159М0, 165М8 — в безусловном смысл о 149а16 — звероподобная или болез­ненная 149а17 — уничтожает принцип 151 al 5 (см. Избыток, Природа; см. также Порочность) .ji. Испорченный, плохой (mokht-hëros) 110Ь28, 121а26, 135Ь25,31, 154а11, 155Ы1, 159Ь8, 160Ы6, 163Ь26, 165а7,МЗ,166Ы4,169а13— 15, 172а10 (см. Жизнь) Исступленный, отстунающи й от расчета (ekstatikos, ekstatikos toy logo у) 145M1, 146al8, 151al,21 (ср. 26) Кичливость (khaynolês) 192a21 (см. также Спсоь) Кичливый (khaynos) 192a31,35 (см. также Спесивый) Крайность, край, крайности, крайний, высшее, вершина (to nkron, ta akra, akrolës) 95al6, 107a23, 108a7,M4— 32, 109аЗЗ, 123Ы4, 125M8—25, 127all, 134al Красота (kallos) 99b3, 123b7, 177M7 — нравственная — см. Пре­красное Ложь — см. Обман Льстец, лесть (kolax, kolakcia) 193а20,21, 199а16, 208b21 (см. также Подхалим (ko­lax)) Любезность (epidexiotes) 128а17 Любезный (epidexios) 128al7, 33, 171b3 Любовпыо утехи, наслажде­ния, влечения, потребно­сти (aphrodisia) 118а31, 147а15,Ь27, 148Ь29, 152М7, 154а 18 Любознательность (philomat-heia) 117b29 Любознательный (philomath es) 175а14 Мастер (tekhnites, ho tekhnikos) 97a7, 167b34, 180b20 804 Мелочность (mikroprepeia) 107b20, 122а30, 492a37 Мелочный (mikroprepës) 122b8, 123а27, 192b5,7 Мелочный (mikrologos)_192al0 Месть, позмездие (timoria, to timöroisthai) 113b23,117a6, 137alt 179Ы2, 180а9 Мнение, мнения (doxa) lllbll, 31— 112а13,139Ы7,140Ь27, 142а8,Ь7—13, 143а2,14, 145Ь5,7,36,147Ы,3,200Ь38, 39, 201Ь4—10 — как посылка 147а25—32 — как утверждение 142МЗ — истинное (alêthês) ШЬЗЗ, 14СЬ24, 151Ь4 — ложное (pseydê) ШЬЗЗ, 146а18 — общепринятые 101 а24 — собственное о себе (oikeia) 159а23 — мудрецов 179 al 7 — опытных и старших 143МЗ — о воспринимаемом чувства­ми 147Ь9 — составлять, иметь (doxad-zein) 112аЗ—10, 124Ы>, 146b26-30 (см. также Учение) Молва (doxa) 124b28 (см. также Слава) Монета (nomisma) 133а20—32, Ы1—24 — как замена потребности 133а29 — как посредница 133а20 — как общая мера 164а1 Мот (asötos) 107Ы2,108Ь22, 119Ь27— 120а1, 120Ь25, 121а8—Ы0, 151Ь7 (см. также Расточительный) Мотовство (asötia) 107МО, 108Ь32, 119Ь27—120аЗ, 121а11—16, 122а15 (см. также Расточительность) Мотовство, мот (salakoneia, sa-lakon) 192a37—M Мудрец, мудрый (ho sop h os, sophos) 95a21, 103a7—9, 141a2—Ь4, 142al3—17, 159a2, 165a26, 177a29—33, 179al7 — как самодостаточный 177M Мудрость (sophia) 98b24,103a5, 139M7, 141a2—Ь8, 143Ы5—144a6, 145a7, 177a24, 185b6, 196b36, 197a24—33, b2, 29,34, 198Ы1. — определение 141Ь2 — есть добродетель 197ЬЗ— 10,31 — есть самая точная из наук 141а16 — есть ум и наука 141 а19 Мужественный (andreios) 102b28, 103M7, 108Ы9, 115all— 117M8, 129Ы9, 137а20, 144Ь5, 167а20, 177а32, 178а32,Ы2, 185Ь24,25, 186Ы6, 190М2, 191а36, 193М4, 197Ь39, 198а11, 207а21,Ь26 Мужество (andreia) 104 al 8, 107аЗЗ, 108Ь32, 109а2, 115а6—117Ь21, 183а1, 185Ь22, 186Ь,7, 187а10, 192а17, 198а24—29 — определение 185Ь25—31, 190Ь9—191а30 — гражданскоо (politike) 116а17 — по Сократу 116Ь5 Мысль, мысли, мышление, раз­мышление (dianoia) 117Ь31, 139а21—33, 142М2, 146а25, 148а10, 166а27, 170М2, 174Ь21, 175а7,14,Ь34, 181а2 — не есть утверждение 142М2 — имеющая дело с поступками (praktike) 139a27 — предполагающая созидание-творчество, творческая (poiêtikê) 139a28,M_ _ — созерцательная (thoorotikë) 139а27 — образ (ho dianoia) 165b26, 174а2 (см. Выбор, Добродетель, Удовольствие; см. также Разум) Навык — см. Привычка, Наука практическая Наглец (hybristës, hybridzôn) 124а29, 149Ь21 805 Наглость, оскорбление (hyb-ris) 115a22, 149Ь23,33 (см. также Заносчивость) Награда, вознаграждение (at-hlon, géras, misthos, timai) 109Ь35, 123b20, 134b6, 163b34, 164МД9, 165a5, 179b5 — высшая (aristeia) 101b28 — добродетели 99Ы7, 123b35, 163b4 Надежда (elpis) 166a25,168al4, 173M9 (cp. 116a2) Надеющийся на себя — см. Самонадеянный Нажива, прибыль (kerdos, аг-gyrion) 122аЗ—10, 127М7, 19, 130а24-Ь4, 132а10— Ь20, 148а26,Ы4, 163ЬЗ,5 (см. также Выгода, День­ги) Наитие (eystokhia) 142аЗЗ,Ь2 Наклонность, склонность (di­athesis) 107Ы6,30, 108а24, Ы1, 145аЗЗ Наслаждение — см. Удоволь­ствие Наука, науки (теоретические), знание, точное знание, на­учное знание, научность (epistëmë) 112b7, 139Ь16— 140а1, 140Ь2,33,141а7, 142а24— 34,Ы0,143а1,13, 144Ь30, 1451)23—36, 146Ь24,29,32, 147а2,10,19, 153Ь8, 180Ы5,23, 183а21, 33, 184М8, 190а11,15, 190Ь29,30, 197а21—30,37, 200ЬЗЗ—38, 201ЬЗ—13, 205а29,33, 20ба6—8,26,30, 207а14, 208аЗЗ—Ь2 — определение 139 Ь31, 140Ь31 — есть благо 206а8 — есть причина и начало 209а27 — научное в собственном смы­сле слова (kyriös) 147M5 — самодостаточные (aytarkeis) 112М — чувственное (aisthetike) 147М7 — предмет (to episteton) 139Ь23,25, 140Ь34,35 — цель 182аЗЗ—35 — и суждение 140ЬЗЗ — и добродетель 183Ь9—18 (см. Мудрость,Страсть (pathos)) Наука, науки (практические), навык (epistëmë) 94а7,18, 26, 96а30, 97а4, 106Ь8, 129а13, 180Ь32 — государственная, о государ­стве, политика (politikë) 94а27,М1,16, 95а2,16, 99Ь29, 102а12,21, 130Ь28, 141а20, Ь26, 145а10, (ср. 152Ы) предметы (ta politika) 95Ь5 (см. также искусство государственное) — управляющая (политика) (arkhitektonikë) 94al4,27, 141b22,25 — частные (kata meros) 143аЗ — и удовольствие 206а26,30 Находчивость (deinotes) 197Ы8—27,36 (см. такжо Изобретательность) Находчивып(по deinos)197bl9— 27, 204а13—16 (см. так­же Изобретательный) Начало, принцип, первооспо-ва, внутренняя оснопа (аг-khê) 98b7, 131а5, 139Ь14, 28—34, 140а13—17,34, Ь32,34, 141а8,18, 142а19, 144а13, 145а15, 174а14, 183Ы— 8, 187а34—38, Ь5,12—14, 189Ы2, 190а20—24, 197а20-27, 203а15—26, 206а18,26,28, 207а15 — есть то, что дано (to hoti) 95Ь6, 98Ь2 — есть ум 143M 0 — есть целевая причина 151а15 — благ 102а4 — поступков (praktikai ark-hai) 140Ы6,18, 144a32,35 — рассудительности (phroiie-scös) 178al8 — постигаются наведением, чувством, приучением 98ЬЗ (см. Добродетель, Испор­ченность, Порочность, Су­ждение, Ум, Человек) Начальник, должностное лицо (ho arkhön, arkhë) 130al,5, 132b29, 134Ы, 138M2, 806 158Мб, 1G0M2—17, 161 а8 (см. Дружба) Начальство — см. Власть Неведепие, незнаппе (agnoia) 113Ь31, 135Ы2, 147Ь6 — в неведении (agnoyn) 110Ь24, НЗЬЗЗ—114а12, 135аЗЗ — по неведению (di'agnoian) llOal, Ы8—33,113b2/i, 135a24, 136a7, 145b29, 159a33, 195a25,b2, 212a39 — истинной цели 114b4 — общего (принципа) 110Ь32 (см. также Невежество) Невежество (agnoia) 95a25 (см. также Неведение) Невоздержная жизнь (to akra-teyesthai) 145b21,30, 146Ь25,29, 147а24, bl,18t 152а28 Невоздержность, невоздержа­ние (akratcia) 136а32,Ь2, 145а16,Ь9,26, 147а24, 148а2,Ь5,11, 149а2, 150ЬС, 19,26—30, 151а6,Ы7,32, 152a25,27,34,b32, 195Ь32, 200 Ь4—6,20—202Ь28,33 *— в безусловном смысл о 149а19-21 — виды 149а23, 202а19—29, 202Ы0—28, 203а30—Ь2 Невоздержный (akrates) 95a9, 102Ь14,21,111МЗ, 114а15, 119Ь31, 136a32,b6, 145M1, 146Ь23, 147а18,Ь4— 148Ы4,32, 149а4,Ь2—25, 150а13—33, ЬЗО, 151 al — 30, Ь16,22, 152а4—20, 166Ь8, 1681)34, 495Ь26-34, 200Ь27—201а5,17—25,36— 202а5,9,32—Ь9, 203Ь5,8, 206а39,Ь2, 211а40 — η безусловном смысле (ha-plös) 146bl9, 149b20 — во влечениях 149Ы8—25 — в гневе 148а11 ^- в ярости 145Ь20, 147Ь34, 148МЗ, 149Ь2 — по природе 152а29 — л знание 201Ы4—202а7 — и наслаждения 202Ь36 — и находчивый 204а13,16 — и разумный 204а5—18 — и распущенный 203а1 — а29, 203L25—204а« Невозмутимый, невозмутимость (atarakhtos) 117al9,30, 125b34 Невольное, против воли, не по своей воле (akôn) 110al6, Ь21, 113М5, 117Ь8, 135а17, 144а15, 186Ь26 (см. также Недобровольно) Негодование (nemesis) 108bl, 192М8—24 — склонный к н., негодующий (ncmesêtikos) 108b3, 192Ы9-29 Недобровольно, пе по доброй поле (akôn, akoysiôs, oyk nekôn) 188a32, 196a8—15 (см. такжо Невольное, Не­произвольнее) Недобровольное, нсвольпый по­ступок (akoysion) 187а21, 188а5—20 Недостаток, недостаточность, недостающее (ellepsis, lo olleipon, endeia, to en­dors) 104al2, И баб, 118а6, 123a28,bl5, 125al7,bl8,28, 120a2—36,b7,127|)29,128a3f 150al7,22,bl, 155al3, 1851)13,14, 186a30,32,b5— 29, 19ibl,2,35, 192a5,bl2, 1931)26, 204Б9—12,38— 205a6, Ь22 (см. также Нуж­да) Незнание — см. Неведение Нспаписть (misos) 186al2 Необходимое, необходимые ве­щи (anagkaion, ta anag-kaia) 125a9, 147b24, 155a29, 165a4, 176b3 (см. также Принуждение) Необходимость (anagkë) 112а24,32, 139Ь22, 140Ь32, 171а24 (см. также Принуждение) Неотесанность, дикарство, нео­тесанный, дикарь (agroikia, agroikos) 104а24, 108а26, 128а9,Ь2,151ЫЗ,193а11 — 15 Неправосудное, неправое, пе-иравосудие, противоправ­ное, ненравосудныо поступ­ки, вещи (to ad ikon, ta 807 ndika) 129a3—138a20f lSlalO, 152al7, 160a2 — есть непропорциональность 131b3,17,31 (ср. 10) — есть противозаконное и не­справедливое 130Ь8, 131а10—13 — по природе, по установле­нию 135а10 — терпеть неправосудие (adi-keisthai) 136al5—Ы9, 138al2 (см. также Несправедли­вость) Неправосудное дело, неправо­судные дела (adikëma, adi-kêmata) 130а28, 134а12,18, 135а9—23, 136а2, 137а2, 138а24 — определение 135а1—8 (см. также Несправедли­вость (adikêma)) Неправосудность (adikia) 127а34, 129аЗ-138а35, 149М3.22 — определение 134а6—14 — предварительное определе­ние 129а9—10 — как часть порочности, част­ная, в узком смысло 130а15—Ь5,17 — в отношении самого себя, своего 134Ы0—13, 138а4— МЗ — полная, в целом (hole), со­ответствующая противоза­конности 130Ь4,10—20 (см. также Несправедли­вость (adikia)) Пеправосудпый, неправый (ho adikos) 110Ь29, 114а5,11,19, 122а7, 129аЗ—138а16, 149Ы8, 151а10, 152а17, 199а20—27 — как несправедливый 131а10—13 — по устоям и привходящим образом 134а17, 135а15— 136а2 (см. также Несправедли­вый (adikos)) Непроизвольное, непроизволь­ный поступок (to akoysion, taakoysia)109b31 — H0a20, М8-1ИЪ4, 132Ь31, 135аЗЗ,Ь2, 136а5,16 — обмен 131аЗ,6,Ь26 Неравенство — см. Несправед­ливость (to anison) Несовершенство, несовершен­ное (to ateles) 177b25, 184а8, 9, 204а34 Несираведливость, несправед­ливое неравенство, неспра­ведливая доля (to anison, ta anisa, anisotës) 130hl 1, 33, 131al0, 132al,7 (см. Дружба, Неправосудное, Несправедливость (adikia)) Несправедливость, несправед­ливое, несправедливый по­ступок (adikia, adikëma, adikon, to adikein) 187al0, 194b2, 195a8—11,20,21, 196a5,18,20,32,34, 199a21, Ы1 — есть неравенство 193b20— 23 — гражданская 196а25,31 — по отношению к самому себо 196а23—30, 211а25—30 — и добровольность 1951)12 — 24,34, 196а13—10, 199а20 Несправедливый (anisos) 129а30—34,М0, 130М0, 159Ь2 Несправедливый, нарушитель справедливости (adikos) 187а9, 188а15, 193b2ö, 195а18,20,31,36,37 Несчастья (dystykhiai, dystik-hëmata, atykhia) 100al7,21, Ь31, 153bl9, 155all, 171a21, 29, M8 Неудача (atykhPma, atykhia) 101al0,28, 169Ы4, 171a25, b5,16 — определение 135М7 — терпеть (apotygkliancin) 119a3 Неудачник, псудачливый (aty-khfm) 1Г)9Ь15, 171a21,bl Неудовольствие — см. Огорче­ние Нечестивый (asebês) 122a6 Нечестолюбие, нечестолюбивый (aphilotimia, aphilolimos) 107b29—108al, 125Ы0— 12 808 Низменпый, низкий, скот (ап-drapododês) 95M9, 118Ь21, 128а21 (agennês) 121 а26 Прав, нравы, нравственное на­чало, качество (êthos, ta ethë) 95Ь4, 111Ь6, 121а26, 127а15, 139al, 1441)4, 145al6, 155Ы0, 163a23, 164al2,165Ь6,9,19, 172а22, 178al6,17, 179bl7,29, 182a 22, 185b8, 186al, 197b28, 212al0,ll, (tropos) 194Ы0 — подвижность (kineseis) 128all — люди умеренных (metrioi ta ëthff) 121b6 Нравственность — см. Прекра­сное Нужда, нехватка, обдслеппость (cndeia, to clatton, khreia) 109a4, 120Ы2, 163b4,9, 173b7,20, 178al2 (см. так-жо Потребность, Недоста­ток) Нуждающийся (endeês) 157b20, 163аЗЗ—ЬЗ, 170М8 (см. Жизнь) Обладание — см. Состояние (h oxis) Обмап, ложь, заблуждопио (pseydos) 127а29—Мб, 139а28, 154а23 Обмеп, взаимный обмен, сделки (allagë, synallagmata, sym-bolaia) 103M4, 131a2, 132b32,133al9—Ь26,135Ь30 — на доверии (kata pistin) 1621)30 — произвольный, непроиз­вольный, добровольный 131а2— 5,Ь25, 132Ь13,19, 164МЗ — подневольный 131а8 — заключение (synallaltein) 178М1 — совершать (allatteisthai) 133М1 (см. Взаимоотно­шения, Правосудие) Образование — см. Воспитание Обучение (didaskalis, didakliè", mathêsis) 139b26 — и добродетель 103а15, 179Ь 21, ср. 103а32 — и счастье 99Ы9 (см. Сча­стье; см. такжо Учение) Обходительный (kharieis) 127b 23,31, 128al5,31,bl Общение (homilia) 126bll,31, 127b34, 128al — MO, 156a 29, 158a3, 172all Общественное, общее дело, имущество (ta koina) 123a5, 131b28,29, 164M3 Общность (koinönia) 159b32, 171b32 — иметь (koinonein) 170M2 (см. также Взаимоотноше­ния, Сообщество) Огорчение, неудовольствие, скорбь (lypë) 185Ь34,35, 37, 186а14,34,35, 188аЗ, 189Ь30,31,190а6,191Ь6,22, 192Ь21, 202ЬЗ,26—32, 204а29, 204ЫЗ, 205а2,3, 206а 14,22 (см. также Стра­дание) Окружающие (lwi pelas) 108b2, "123аЗЗ, 127bl9, lG6al, 167bl3, 169al5 — как предмет созерцания 169Ь34 Опыт, ОПЫТНОСТЬ (empeiria) 142а16,19, 143М4, 158а14, 180М8, 181а2,10,20 — и мужество 115Ь4, 116ЬЗ,9 (см. также Упражнение) Оскорбление — см. Наглость Остроумие, чувство юмора (eyt-rapelia) 108а24, 193all,19 Остроумный (eytrapeios) 108а 24, 128а10,15,33, 156а13, 157а6, 158а31, 176Ы4 Осуществление — см. Деятель­ность Осуществляемое в поступке, исполняемое, связанное с деятельностью, дело, со­вершение поступка (to prakton, ta prakta) 112a31, 34,139b3, 142a25, 143a35, 167a29, 189b6,13,25, 197al, H,bl3,26, 199a5,8, 212a25 (см. Благо) Отвага (tharrë, to tharrein, tharsos, tharros) 103Ы7, 105b22, 106M8, 107a33, 115a7, 117a29 — что придает отваги (ta thar-ralea) 115M0,17, 116all, 117a32 809 — проявлять отвагу (tharrein) 115Ы9,28, 11631,4 (см. также Самоуверен­ность) OTBara(tlirasytè"s)— см. Смелость Отважный (tharraleos) 117а12, 13, 151Ь8, 190b20 — быть отважным (tharrein) 107Ь2,4 Отважный (thrasys) — см. Смельчак Ощущение — см. Чувство (aisthësis) Первоначало, первооснова — см. Начало Переживание — см. Страсть Перемена (в жизни) (metabolë) 100а4,24,М, 154Ь28,31, 156М — подверженный, склонный к (eymetabolos) ЮОЬЗ, 101 а9, 154Ь30 Плохой — см. Испорченный, Порочпый Подлость (ponèria) 130a21, 150Ь35, 154Ь29 — целиком (hole) 138al7 — естества 154Ь29 — ДРУГ (philoponêros) 165Ы6 Подлый, подлец (ponêros) 122аб, 135Ь24, 138а16, 152а16, 24, 154Ь30, 165аЮ, M 5, 167Ь2б, полуподлец (hêraiponëros) 152al7 Подневольный, подневольное (biaios, to biaion, ta biaia, ta biai) 96a6, 106bl,9f 109b35, 110al,bl—17, 119a31, 131a8, 179b29 — определение 106a6,bl5 (см. Жизпь (bios), Обмеп) Подхалим (kolax) 108a29,121Ь7 125а2, 127а10, 173Ь32 — друзья (philokolakes) 159al5 (см. такжо Льстец) Подхалим (areskos) 192b34,35 (см. также Угодливый) Подхалимство (arcskcia) 192b 30,31 Познание (gnosis) 94a23t 95а6— 14, 97а6, 102а22, 139а11, 141Ь34 — предметы 177а21 Позор, позорное — см. Постыд­ный Полеяпый, приносящий пользу (khresimos, öphelimos) 125all, 156а22, 158а29, 159М0, 167b33, 168а17, 169Ь23, 171а25 Политик — см. Государствен­ный муж Политика (poUtikê) 181 а20^ Ь28, 182Ь1 (см. также Ис­кусство государственное, Жизнь (dzoë) государст­венная, Наука государст­венная Польза, полезное, нужноо (to sympheron, ta symphoron-ta) 110b31, 126b29, 127a5, 129Ы5, 130a5, 141b5, 142b 34, 160all,14,22,b2,30, 167a28, 168al3, 169a6, 197al6, 197b8, 209all,18, 209bl5,32, 210b30, 212b5— 12, (ophelos) 155a7,163a34, (to öphelimon) 137a30, (to fcbresimon) 96a26, 155M8, 15Cal,26, 157a2,14,27, 158al7,22, 168al6 (см. Друг, Дружба; см. такжо Выгода) Порочность, попок, пороки (ка-kia, to kakon, kakiai (ta kaka) 105b29—106a5, 108b 11, 109a21, 112al0, H3b7, H4a30,M3-24, 115al8, 119b33, 122al4,17, 123a32, 145a32,150al,4,b36,170a8, 185b36, 187a29, 200a37, 203al8,20,206bl, (moklithê-ria) ШЬ24,130al7,21.20. b24, 163b23, 165b36, 166b 20,27 — в целом (holbë) 130al0 — полная (lelcia) 138a33 — души 114а22 ~ тела 114а23,28 — уничтожает принцип (phthn-rtikê tes crkhës) 140bl9 — как протнвополо>1 ность до-брод отел и 104Ь28 (см. Неправосудность) Порочный, плохой, злой, худой (kakos) 103Ь9,13 104ЬЗЗ, 106а8,9, 110Ь29, 114Ы4, 126al2t 127M1, 148Ь8, 150а8, 160Ь9 — определение 105а13 810 — самый (kakistos) 130a5 Порыв, стремление, тяга (nor­me) 188Ь25,189а30, 191а23, 197Ь38, 198а20, 199Ь38, 200а5, 202Ь23, 203аЗЗ, 207М5, 213Ы7 — неосмысленный, нерассуж-дающий 198а17, 206М9, 207Ь4 — души 185а28—34 — к добродетели 198а7 — к прекрасному 206М9 — 24 Порыв (thymos) — см. Ярость Порядочность (epîeikeia) 121b 24, 198b24—30 (см. также Доброта) Порядочный (epieikës) 128b21 — 29,160М6, 198Ь24—30 (см. также Добрый) По своей воле (hekön) 110Ь20— 23, 113Ы4. 114а13, 138а8,9, 146а7,152а15 (см.) Поступок, поступки, действие, деяние, дело (praxis, рга-xai) 95а4, 97а16,21, 109Ь 30-110Ь6, 139а18,20,31, 140а2—6,b4, 141M6, 151а 16, 165а14, 169аЗЗ, 178Ы0, 17, 193а2,22, 195а28, 198а 19, 208а19, 208а11 — добродетельные и пре­красные, сообразные доб­родетели (agatnai kai ka-Jai,kat'arctën) 99al4,18,22, 120a23, 169a7 — по неведению, в неведении 110b24 — по расчету (kata logismon) 111а34 — при участии суждения (meta logo у) 98а14, 169al (см. Начало, Склад души, Человек, Цель) Постыдный, постыдпос, постыд­ный поступок, постыдпыо дела, позор, позорное (aiskhros, to aiskhron, ta aiskhra) 110а21,22,33, 111а28, 113М1, 116а29, 32,Ь22, 117а17,Ь9, 119Ь4, 120а13, 121L24, 123Ь32, 127Ь5, 128Ь23,26 — способ наживы (aiskhrokcr-dia) 122a2 (см. Удовольствие) Потребность (khreia) 133b6,7t 20, 147Ь27, 155а7, 178а25 — есть мера 133а27 (см. Мо­нета; см. также Нужда) Похвала, хвала (epainos) 101М2,19, ИОаЗЗ, 120а16, 178М6 (ср. 109Ь31) — воздавать (epainein) 117a34, 119М9 Похвальный, заслуживающий похвалы (epainetos) 101b 11,30, 108а15, 110a23t 126b5, 127a30,b7, 137b3, 144a26, 146a20, 169a31,35, 175b29 Почет — см. Честь Почетпый, почитаемый (enti-mos, timios) 94b2f 122Ы9, 35, 124b23, 125a29 (см. такжо Ценимое) Правда (dike) 132b27 — есть суд над припым и не­правым 134а31 Правдивость (alOtheia) 108a20, 180а27, 193а28 Правдивый (alëtlicyoïi, alêt-heytikos, aléthês) 108a20, 124b30, 127a24 — b5, 193a33 Праводсланис (dikaiopragêma) 135al2 (см. такжо Спра­ведливое дело) Правосудное, правосудие, пра­вое, право (to dikaion) 94bl4,95b5,101b26,129a5— 138М2, 143b22, 162b22, 164Ы0,16, 167M5, 197b39, (dikai) 162b30 — определение 129М7—20, (в широком смысле) 131а15— 20 — как законное и справедли­вое 130Ь9 — как нечто соотносительное, пропорциональность 131а 29, Мб — как середина и справедли­вое равенство 131а15,18, 132а24 — господское (despotikon) 134Ь8, 138Ь8 — государственное (politikon) 134а26,29,Ь13 811 — исправительное (epanorthô-tikon) 132al8 — направительное (diortboti-kou) 131al,b25, 132b24 — первичное (proton) 136b35 — распределительное, в рас­пределении (dianoraè4ikon, en dianomais, ncmëtikon, en tais nomais) 130b31, 131a25,bl0,27 - семенное (oikonomikon) 134Ы7, 138b8 — Радамантово 13ßb25 — узаконенное, закопное (no-mikon, kata nomon) 136b35, 162b22, 198b26_33 — от природы, но закону, по установлению 134b31— 135а5 (ср. 134Ы8) — при обмене (en Synallagma-si) 131b33, 132bl8—20,33 — по пифагорейцам 132Ь21 — 23 (см. Дружба, Суждение; см. также Справедли­вость) Правосудное дело (dikaiuma) 135а9 Правосудность (dikaiosynö) 108Ь7, 120а20, 127а34, 129аЗ—138МЗ — определение 134а1—6 — предварительное оиредолс-пио 129а7—9 — как обладание серединой 133ЬЗЗ — как тюлпая добродетель 129Ы5—130а14,Ь16,18 — как часть добродетели 130а15,М6 — как «чужое благо» 130аЗ, 134Ь5 — в действии (dikaiopragia) 133Ь30 — и добродетель 133ЬЗЗ— 134а1 Правосудные поступки, вещи, то, что касается правосу­дия (ta dikaia) 129a8, 144а13-16, 155a29,158b30, 1671)8,16 Правосудный (ho dikaios)103bt, 15, 105а18, 114al4,134a2, b3, 144b5, 178a30 — но устоим и привходящим образом 135а15 —136а5. 137а5—30 (см. также Справедливый (dikaios)) Праздность, бездеятельность (argia) 166Ы0 — души 102Ь7 Праздный, бездеятельный (аг-gos) 97b30, 124b24, 167all Превосходство, преимущество, преизбыток (hyperokhê, to hyperekhon) 98all,124a23, 133a21,b2, 161al2, 20, 162a5, Ь4, 164b4 — обладать (hyperekhein) 158a36, Ь36, 159а14, 160b4,168a20 (см. Дружба) Предки — см. Родители Предмет предпочтения, избра­ния, выбора, избираемое, предпочтительпое, достой­ное избрания (to hairelon, ta haircta) 131b23, 147b24, 148b3, 157b27, 108a6, 170b4—18, 1721)11,20, 176b3 (см. Бытие) Предмет (принятия) решения (to bovlcyton) 112a18,19, ЬЗЗ—113alO,l>5, 133b3 (см. Рассудительность (phronS-sis)) Предрасположенность (d y na­in is) 186all (см. такжо Нозможность, Умение) Представление, представления (hypolèpsis) 145b21,146b28 — общие (katholoy) 147Ь4 — четкие и смутныо (iskhyra kai cremaia) 145b36 (см. Рассудительность (phronësis)) Прекрасное, нравственно пре­красное, нравственная кра­сота, прекрасный посту­пок (дело), нравственность (to kalon, ta kala, to kalos, kalokagatbia) 95b5, 09a«, ЮОЬЗО, 104b31— I05a1, 11 Obi 0—15, 113а31,Ь25, 114M1, 115b23, 1161)31, 119bl6, 120a24—28, 121 Ы, 123a8,25, 126b29, 1?7a5, 168al6,17, 169a26-:uj, 180all, 190al0,28,33, 812 2061)19,24, 207b23—208a4, 212b4,ö — есть цель добродетели 115Ы2 (ср. 122Ь6) — безусловно (haplös) 136b22 — понятие 94М4 — живет долго (polykhronion) 168а16 (ср. 123а8,168а17) — любящий (philokaios) 99al3 (см. Порыв (norme"), Суж­дение, Цель; см. также Совершенство нравствен­ное) Пренебрежение (elleipsis) 210а 25—37 Преступление — см. Просту­пок Прибыль — см. Нажива Привычка (ethos) 103al7, 148М7,27—34, 152а30, 154аЗЗ, 1791)21,25, 180а8, 181Ь22, 186а4, 198а1, 203 Ь30,31, (приучение) 103а26, (навык) 204а1,3, (обычай) 186а1 (см. Добродетель) Приниженность (mikropsyk-hia) 107b23, 125аЗЗ, 192а22, 36 Принижепнын (mikropsyk)ios) 1231)10,24, 125а17,19 Принимапне решения (boyle-ysis, to boyleyesthai) 1121)22, 135Ы1, 142a31 — способный к, направленный на (boylcytikos) 113all, 139а23, 140а26,31, 141Ь27, 33, 152а19 Принуждение (anagkê, to anag-kaion) HObl, 116b2, 180a4, 19,188a2,ll,13,M4—24,27, 206al4—16 (см. также Не­обходимое, Необходи­мость) Принцип — см. Начало Природа, естество (человека или души) (physis) 110а25, 119а24, 152а30,Ь27,36, 153а1,13,Ь29, 154Ь11,20, 23,30—34, 171Ь6, 178Ь34, 187Ь30, 194Ь30—39, 203Ь 33, 205а28—36,ЬЗ, 12—24, 206Ь38 — как причина 143Ь9, 148Ь31 — дурное 154а32 — простое (у бога) 154Ь25 — души, лишенное суждения (alogos tes psykhës) 102M3 — души, причастное сужде­нию (metekhoysa logoy) 102М4, 26,30 (ср. 154Ь23, 30) — лучшо искусства 106М5 (ср. 99Ь21) — испорченность 159Ы0 — рассмотрение с точки зре­ния (physikös) 147a24f 155Ь2, 170а13 (см. Благо, Добродетель, Добрый, Не­воздержный, Подлость) Природное (physis, ta physika) 187а30, 203ЬЗО Притвора, притворщик (eiron) 108a22t 127a22,b22, 193a31 Притворство (eiröneia) 108а22, 124Ь30, 127а14,Ь30,31, 186а25,26, 193а28 Приучение (ethismos) 119a27 (ср. 152а29) (см. Начало, Привычка, Счастье) Причина (aitia, to aition) 185a 19, 188b7—14, 195а27, 200а22, 206Ь38, 207Ь6-8, 209а27, 211Ь24 (см. Добро­детель, Начало, Природа) Произвольное, произвольный поступок (hekoysi on) 109 Ь30— 112а7, 135а23,Ы,9, 136а16—23 — определение 109Ь35—110а20 — и сознательный выбор 111Ь7 (см. также Добровольность) Проницательность (agkhinoia) 142Ь5, 185Ь5 Пронорциопальность, соотно­сительное, пропорциональ­ное (to analogon) 131a30, Ы1, 163Ь32 Пропорция, соотношение (апа-logia) 132b33, 133Ы — определение 131а31 — арифметическая ЮбаЗб, 132а2 — геометрическая 131Ы2,29 — непрерывная 131 аЗЗ, blé — прерывная 131 а32 Проступок, погрешность, за­блуждение, ошибка, оши­бочность,преступление (ha-martia, hamartoma) 106b25, 28, 107al5—23, 109аЗЗ, 813 110Ъ29, 111а34, И5Ь15, 119а34, 128М8, 136а5—11, 142b9,ll, 155а13, 189b23—29, 190а2, 201Ь31, 202а26 ·— определение 135М8 — в законе 137М6,22 Раб (doylos, andrapodon, ktê-ma) 134M0,16, 145b25, 160b28?29, 161a35, 177a7— 9 ·- есть поодушевлепное ору­дие 161b4 (см. Дружба) Равенство — см. Справедливое равепство Развлечения, ребячьи забавы (paidia, to paidzein) 108a 13,23, 127Ь34, 128а14,20, Ь4,6,150Ы7,176Ь9, 28—32 Разврат (moikheia) 186a37 (см. также Блуд) Разлад, смута (stasis) 155a25, 167а34,Ы4 — в душе (stasiadzei he* psyk-hë) 166М9 Размышление — см. Мысль Разум (dianoia, logos) 189b32, 191а23, 198а2, 199а12, 200а2, 202Ь24,25 (см. Чув­ство (pathos); см. также Мысль, Суждение) Разумное основание, правиль­ное рассужденио (orthos logos) 202all—13, 204а7, 207а2,4, 208а6—20 (см. также Суждспие верное) Разумность (phronêsis) 172b30, 184а34— 37, 185Ь5, 196Ь36, 197а32-Ь2, 18-26, 198Ь8, 17—20, 199а23—30, 199Ь4—13, 200а4—11 — определение 197а1—19, 197Ь5,6, 198а22—32 (см. также Рассудитель­ность (phronêsis)) Разумность в решениях (eyboy-Па) 142а32—ЬЗЗ — определение 142Ь32 — способный к (eyboylos) 141МЗ (см. также Рассу­дительность (eyboylia)) Разумный (phronimos) 185М0, 199а24, 204а6—18 (см. так­же Рассудительный) Раскаяние, раскаивающийся (mctameleia, metameloy-menos) 110Ь22,23, 150а22, Ь29,30, 166Ь24 — запоздалое 16Са29 Расплата (to antipeponthos, to antipeponthenai) 132b21 — 32, 133all,34,b6, 134a23 Расположение, расположен­ность, благоволение, сни­сходительность (eynoia) 155)>33, 166Ь25—167а18, 207al5,212al-13, 213al9 Расположение (hexis) — см. Состояние (hexis) Расположенный (eynoys) 155 1)32—156a4, 157bl8, 158a7t 167a2—16 Pacii упоенность (akolasia) 107 bo, 109a4,16, 117b27, I18a24—30, 119a20—33, 147b28, 148Ы2, 149a20,22, b30, 150al0, 151b31, 186 b30—32, 191 a37 Расиущепиый (akolastos) 103 bl9, 104a24,b6, 108b21, 114a5,12,20, 117b32,35, 118a4—119a33, 121b8, 130a26-30, 145Ы6, 146b 20, I48a6,13, 149b31, 150a22,bl6,29, 152a4, 154alO,M5, 191b8, 203al — 204 a3 Расслабленность, расслаблеп-пып (malakia, malakos) 202b33,34 (см. также IIз-нежеппость, Изнеженный) Рассудительность (phronêsis) 96Ь24, 98Ь24, ЮЗаб, 139 Ь16, 140а24—Ь35, 141а5,7, 21,Ь8-31, 142а14,25,30, ЬЗЗ, 143а7-15,Ь20, 21, 144а7,12,28,Ь2,15-145а5, 146а4, 152а12, 153а21, 178а16—19, 180а22,Ь28 — определение 140Ь20 — есть верное суждение 144Ь28 — есть истинное представле­ние 142ЬЗЗ — направлена на поступки (praktikë)141M6,21,145b3 — противоположна уму 142а25 — виды: управляющая (arkhi-tektonikê) 141Ь25, хозяй­ственная (oikonomia), зако-814 нодательная (nomothesia), государственная (politi-kê), в принимают реше­ний (boyleytikë), в судо­производстве (dikastikè*) 141Ь32,33 — в делах государства (peri polin) 141Ь25 (см. Начало, Склад души; см. также Разумность) Рассудительность, рассудитель­ный (eyboylia, eyboylos) 199а4—13 (см. также Ра­зумность в решениях) Рассудительный (phronimos) 95b28, 107al, 140а25—Ь8, 141а24—Ь9, 142al— 13t Ь31, 143а28, Ь12, 28,30, 144а27,36, Ь32, 145bl7f 146а6,8, 152а6_11,Ы5, 153а27,32> 173a3 — определение 140а25 (см. также Разумный) Рассуждение (logos) — см. Су­ждение Рассуждение (logismos) 201 а24 (см. также Расчет) Расточительность (asötia) 186Ь22, 191Ь39 (см. также Мотовство) Расточительный (asôtos) 186 1)14,15, 192al (см. также Мот) Расчет (logismos) 141 bl4, 142 Ы9, 146аЗЗ, рассудок 150Ь24 — придерживающийся (omme-netikos töi 1.) 145bll — отступающий от (ekstatikos toy 1.) 145M1 — у зверей пет 149Ь35 (см. Выбор, Поступок; см. также Рассуждение (logi­smos)) Ребячливый (paidiôdês) 150М6, 18 Резкий, решительный (oxys) 116а9, 126а18, 150Ь25 Резкость (oxytês) 126al7 Результат — см. Дело Решение (boylê) 112а19—113 а12, 142Ы,16,17,21 (см. Рассудительность (eyboy-lia)) Решительный — см. Резкий Ровность (praiotes) 108a6, 125Ь26—33, 126а29 (см. также Уравновешенность) Ровный (praios) 103a8,bl9, 108а6, 109Ы7, 125Ь32,34, 126а2,М, 129Ь22 (см. так­же Уравновешенность) Родители, предки (goneis) 97Ь9,12, 100а26,30, НОаб, 120М4, 148а31, 158М5, 160а1, 161а21, 164Ь5, 165а16,24 (см. Виновник, Дружба) Самодостаточность, самодов-ление (aytarkeia, to aytar-kes) 97b7,8,14, 134a27, 177а27,Ь21,179аЗ,212Ь24— 213b2 Самодостаточный (aytarkes) (см. Блаженный, Велича­вый, Мудрец, Наука (t), Царь) Самонадеянный, надеющиеся на себя (eyelpis) 115b4, 116а4, 117а9,15,23 Самоуверенность, дерзапио (tharros) 190Ь9—19 (см. также Отвага) Самоуверенные (idiognömones) 151Ь12,13 Свобода (elcytheria) 131a28 — от страданий, нечувстви­тельность к страданиям (alypia, to aiypon) 152M6, 153а28,31, 171Ь8 (см. так­же Безболезненность) — речам (parrhësia) 165a29 Свободнорожденный (eleythe-rios) 128al8,20,26,32, 176Ь20 (см. Удовольствие; см. также Щедрый) Свободный — от страданий, не связанный со страданием (alypos) 119а29, 120а27, 126Ы4, 173Ы6 (см. Жизнь (bios)) — в речах (parrhesiastes) 124Ь29 Своекорыстие (pleonexia) 129 Ь9, 168М9 Своекорыстный (pleonektes) 129а32,Ы,10, 130а19,26, 167М0 Своенравие, своенравный (ayt-815 hadeia) aythadês, 192b30— 33 Себялюб, себялюбец (ho phi-laytos) 168a30,M5—169аЗ, 12,36 (см. Достойный) Себялюбие (to phi la y ton) 168 b 14 Середина (to meson) 106a28— b28, 107a5, 108b28—35, 109a23—b6,26, 121a21,M2, 125M9,27, 127al3, 129a5, 131all—18, 132al4,19,24, 133b33, 159b22, 186b36— 187a4, (mesotës) 186a23— 33,b5-35 — определение ЮбаЗО — по отношению к нам 106а31, 36 — обладание (mesotes) 104a26, 106Ы2,27,34,36, 107аЗЗ— Ь27, 108а15—МЗ, 114Ь26, 115а6, ИбаЮ, 117Ь25, 119Ь23, 120Ь27, 127а14, 16, 128Ь5, 129а4, 133Ь32, 138Ь23 (см. Добродетель, Право­судное, Правосудность) Склад души, душевный склад, устои, правственпые устои (hcxis, hcxeis, ëthikc h., h. tes psykhës) 104alO,M9f 105b20, 113a31, 114al0, b2—31, 115al,b21, 120b9, 122a30,bl, 123a32,bl, 125b20,128all,Ml,129a7— 18, 130al4, 137a9, 138 Ь20,33, 139а16, 22,34, 143b28, 144a29, 144b9,13, 20, 145a24,b2, 146al4, 147al2, 148Ы9, 150al5, 151a27, 152a25,26, 153al4, Ы0—30,157b29,32, 181M0 — добропорядочный 151 a27 — заслуживающий похвалы 103a9 — зверский 145а25 — истинный 140b5,20_ — наилучший (beltiste) 139al6 — доказывающий (apodeikti-kê) 139b31 — предполагающий поступки (praktikë) 140а4,Ь5,20 — предполагающий творче­ство (poiëtikë) 140а4—-22 — природный (physikai) 144b8 — причастпый суждению (me­ta logoy) 140a4,7,8,10,20, 22,Ь5,20,28 — согласный с рассудитель­ностью (kata tên phronê-sin) 144b25 — сознательно избираемый (proairetikë) ЮбЬЗб, 139a22 — срединпый (mese) 108M6, 109b24, 126b5—21, 128al6 — и деятельность 98ЬЗЗ, 103b22,23, 117a20, 152b33, 157b6 (см. Деятельность, Друг; см. также Состояние) Скорбь — см. Огорченно Скромность, скромный (aidös, ai demon) 193al—10 (см. также Стыд, Стыдливый) Скупой, скупец (aneleytheros) 107МЗ, 108Ь22, 121а20,28, 32, 121Ы4—122а13,123а16, 186Ы4, 192аЗ (ср. 121ЬЗЗ) Скупость (aneloythcria, апе-leythoriotês)107M0,119b27, 121all—15, 1211)13— 122а14, 130а19, 18Gb22,23, 191Ь39, 192a8—11 Слава (doxa) 127bl2,16,136b22, 195M5, 201a37, 202ü31,38, Ь6,30 — дурная — см. Бесславно (см. также Молва) Случай, случайность, судьба, превратности судьбы (tykh-ё, tykhai) 100а6,9,ЬЗ—20, 101а1,22, 105а23, 112а32, 120М7, 140а18, 153М8,22, 183ЬЗЗ,34, 206Ь34,37, 207а1—19 Смелость (thrasytës) 108b31, 109а1,9, отвага 186Ь7 Смелотрус (thrasydcilos) 115b32 Смельчак (thrasys, thrasyitome-nos) 107b3, 108bl9,25, 115b20 — 116а8, 151Ь7, отважный 186М5 Смех, потеха (gelos, ta gelôta) 128а6,35, 150bll Смешной, посмешище (geloios, togcloion) 101 bl9, 123b33, 816 12Sa4, 159Ы7, 162Ы4, 178M1 Co5c гпенпость—см. Имущество Совершенство (to ey) 97b27t lOôalO, 109a29 — нраоствснное (kalokagath-ia) 124a4, 179Ы0 (см. также Прекрасное) — понятие (to teleioii) 178M Совестливость (syggnômë) 143a22,23 Совесть (gnome) 143al9—23, 1)7,9, 190Ь4 Созерцание, умозрение (thco-ria, to theorein) 100M9, 103b26, 122M7, 139b22, 153al,20,22,170a2,174b21, 177b2, 178b5,21—34, (to noëton) 212al9 — ценно само но себе_1_78Ь31 — предметы (thcorëmata) ltfüa26, 175al5 (см. также Умопостигае­мое) Сознание, понятие (ennoia) 171а32, Ы4, 177а15, 179М5 Сознательность, созпательпый (суяпотозупё, eygnömön) 198Ь34-199аЗ Соображающий, еообразптсль-ubiii (synetos, eysynetos) 103а8, 143al,ll,30, 181M1, 197M3-17 Соображение, сообразитель­ность (svnosis, eysynesia) 103a5, 142b34—143а10,26, 34,b7, ШЬ26, 181 al8, 197Ы1—17 Сообщество (koinönia) 160al9 — государственное 160a9,21 — образовывать (koinönein) 164M5 (см. Дружба; см.также Вза­имоотношения, Общность) Состояние; обладание, расиочо-женио, свойство (hcxis) 147all-15,152b34,154al3, 174b32,1841)12—32,185а38, 186а11,16,28,31,190а35,М, 191а39, 194а27, 197а14, 199а7, 208а34,37 (см. также Склад души) Состояние (oysia) — см. Иму­щество Сочинения — вне нашего, для широкого круга (exôldikoi logoi, ta egkyklia) 96a3, 102a27, 140аЗ — о государстве (politikë prag-mateia) 105al2 Спесивый (khaynos) 123b9,10, 25, 125al8,27 (см. также Кичливый) Спесь (khaynotës) 107b23, 125аЗЗ (см. также Кичли­вость) Способность — см. Умение Справедливое дело, дела (di-kaiopragëma, ta dikaia) 195al2,13, 198b38 (см. так­же Праводелание,.. право­судные поступки) Справедлиное равенство, спра­ведливость, равенство, равное, равпая доля (to ison, ta isa) 106a27, 1081)15 (ср. 30), 130b34, 131a23— 24,b33, 132Ы9, 133a32, 134b2, 136a3, 158b30, 163a29 — определение 131 al 1—18, 132al4,29—30 — пропорциональное (kat'ann-logian) 132b33, 133a6,ll (см. Дружба, Правосуд­ное, Правосудпость) Справедливость (to ison) — см. Справедливое равенство Справедливость, справедливое, справедливый нрав (dikai-osynë, dikaion, ta dikaia) 182al4, 183al, 183M6, 184al,10, 185b7, 195al—6, 196b2,3, 200al8 — определение 193a39—195al8 — виды 211a7—10 — и добровольность 195al6 (см. Дружба; см. также Правосудпость, Правосуд­ное) Справедливый (isos) 129a34, 165а12 (см. Правосудии) Справедливый (dikaios)il8AM4Î, 187а9, 187Ь21, 199а14Д8, 207Ь20,21 (см. также Пра­восудный) Срединный, держании«?«« «»ро­дины, обладать .ередпк-817 ного нрава (mesos) 107b30, 32, 108а5,20,35,М6,24, 123Ы4, 125Ь25, 127а6,23, 30, 128а4, 150а23, 151Ь25 (см. Склад души) Средпие люди, среднего достат­ка, умеренные (hoi mesoi) 124Ь20, 136Ь20, 179а5,12 Становление — см. Возникнове­ние Стеснительпость (aiskhynê, ka-taplëxis) 128b20,21, 193al, стыд 191а6,13 Стеснительный, застенчивый (kataplëx, katapcplëgme-nos) 108а32, 193а4 Стоимость (axia) 1191)26, 163а2, 30,Ь34, 164а22,Ь4,12 (см. также Достоинство) Страдание (lypê, to lyperon) 104Ь4, 105Ь23, 110а32, 113Ь2, 416а1,13Ь32, 117 Ь26, 118Ь29, 119а23,29, 126а22,Ь31,35, 127а18, 140М4, 147Ь23, 148а7,15— 22, 150а14,18,26, 152М,32, 36, 153а32, 154а5,11,19,20, ЬЗЗ, 170а24,25, 171а34,Ь6, 8, 173а7—10, 175Ь21 — есть зло 153М — телесное 150а24 — чрезмерное 150Ь7,154а19,28 — доставляющий, принося­щий, причиняющий с, ра­вносильный с. (lyperos) 110а21, 116а32, 117Ь4, 120а27,154Ь6,9,24; 157Ы6, 158а24, 171Ь4 (см. Добродетель, Свобо­да, Свободный, Удоволь­ствие^, также Огорчение) Страдание (to pathos) 132a9,13 (см. также Страсть, Чув­ство) Страстное желание, страсть, вожделение (epithymia) 187Ь37, 188а25, 202а14, Ь22—28, 203а5,Ы4—18 (см. также Влечение) Страсть, страсти, переживанию (to pathos) 101а31,105Ь20— lOßall, 109b30, 117a9, 125Ь30,35, 126Ь23, 128Ы1, 15, 134а21, 145Ь4,13,27,30, Ь6,15, 148Ь7,19, 150а31, Ь21,24, 151а4,Ь9, 157L29, 165а14, 169а6,14, 200а34 — естественные (physika) 135Ь21 — противоестественные и не­человеческие 136а8 — чуждые рассуждения (alo-ga) IHM, 1681)20 — и знание 147а15 — покорный (akoloythëtikos) 95а4 — жить страстью, по страсти (pathei, kata pathos) 95a8, 128Ы7, 156а32, 1791)13,27 (см. также Страдание, Чувство (pathos)) Страсть (epithymia) — см· Страстное желаиио Страх, страшное, опасность (phobos, ta phobera) ЮГ) Ь22, 107аЗЗ, 110а4, 115а7,8,24,26,Ь7, 116а11, 31, 117а29, 128М1,12, 135Ь5, 179Ы1, 185Ь27—31, 186а12 Стремление (orexis) 95а 10, 107Ь29, 116а28, 125Ь7, 1381)11, 139а18,24,Ь5, 154МЗ, 1661)33, 1751)30, 187Ь36, 188а27, 189а2,4, (ephesis) 114L6 — естественное (physikë) 149Ь4 — осмысленное (dianoetikë) 139Ь5 — правильное (orthe) 139a24 — способное принимать реше­ния (boyleytikë) 113all, 139а23 — к удовольствию (toy hêdcos) 119b7,8 (см. Выбор) Стремление (horme) — см. По­рыв Стыд (aidös) 108а32, 116а28,31, 128М0—29, 179М1 (см. также Скромность) Стыдливый (aidëmôn) 108a32, 35, 115а14, 128Ы7 (см. также Скромность) Судьба — см. Случай Судья, вершитель правосудия (dikastës) 132a7—32 — есть одушевленноо право" судне 132а22 818 Суждение, рассуждение (logos) 96Ь8, 97а24, 98а7, МО, 102М5, 105ЫЗ, 107а1, 115М9, 117а8Д19Ы1—18, 123Ь22, 125Ь35, 131а13, 138Ь8,22, 139а32, 140ЬЗЗ, 142а26,ЬЗ,12, 143Ы, ШаЗЗ, Ь29, 30, 145Ы4, 146a26,b25, 147а18,21, 148а29, 149а32,ЬЗ, 150Ь28, 151а1, 29, ЫО, 24, 26, 35, 152аЗ, 13, 165а13, 167Ы9, 168а35, ЫЗ, 175Ь4, 6, 180 п12, 21, 189а4, 1961)38, 198а4^-20, 201 а24, 202а11, 203Ь34, 204а6,11 — верное (orthos) ЮЗЬЗЗ, 114Ь29, 115М2, 119а20, 138а10, Ь20, 25, 29, 34, I'i4b23, 25, 27, 147ЬЗ, 31, 151 al 2,21,22 (см. также Разумное основание) — истинное (alètlies) 139a24, 140аЮ,22,Ь5, 151а34 — ложное, нсложное (psoydö, me pseydë) 140al0, 22, 151a32 — от начал и к началам 95а31 — платоников 96Ь9 — софистическое 146а22 — о прекрасном и правосуд­ном 95 Ь5 — и начала 151а17 (см. Выбор, Душа, Жизнь (dzöe), Поступок, При­рода, Рассудительность (plirongsis), Склад Души, Ярость; см. также Разум, Учение) Существование (to einai, dzöe) 1()lal7, 162a6, lG5a23 — наиблажеппейшсе (makario-tatê) 170a28 (см. также Бытие, Жизнь (dzöe)) Счастливый, счастливец (eydai-mön, eydaimonikos) 99Ь34^101 Ь9, 102b7, 117Ы0, 143Ы9, 153М4— 21,169ЬЗ-170М9,179аЮ-32, 208а32 Счастье (eydaimonia) 95al8^ 102а5, 129Ы8, 144а5, 152bö, 153Ы1— 25, 169Ь29, 17Па31-178Ь32, 184а11, 207Ы4, 208а37,Ь(5 — определение 98а16—20, 99а24, Ь26, 102а1— 5, 177а12, 184Ь29—38, 185а9—13,25,37, 204а27, 28, 208аЗб — как дар богов 99М1 — как добродетель 98Ь30 — как результат обучения (mathëton), приучения (ethiston), упражнения (as-këton) 99b9 — есть нечто постоянное (то-nimon) 100Ь2 — есть нечто совершенное и самодостаточное 97Ь20 — есть общее для многих (ро~ lykoinon) 99Ы8 — есть цель 184Ь8, 185а1,2 — сопершенное, иолиое (teleia) 177Ь25, 178Ь7 — и благо 184а19—32, Ь8, 185а1,2,186ЬЗЗ,34, 207Ы6, 17 — и наслаждение 204 аЗО (см. Деятельность, Обуче­ние) Творчество, делапне (poiesis) 140a2,16,18,b4, (topoiëton) 139ЬЗ, 140а1 (см. Цель) Терпение, терпеливый (karte-ria, karterikos) 202b29—32 (см. также Выдержанность, Выдержанный) Тнранн (tyrannos) 110а5, 120 1)25, 122а5, 134Ы,8, 160Ь2, 11, 17СМЗ Товарищ, товарищи (hetaîros) 159Ь32, 160а2,5, 161Ь35, 1641)26-33, 165а16,29 (см. Дружба) Труд — см. Дело Трус, трусливый (deilos) 103М7, 104а21,Ь8, 107Ь4, 108Ы9,25, 115а20,23,Ь34— Ili3a4,bl6, 138а17, 185b25, 186М8, 190М1ДЗ Трусость (deilia, to deilainein) ЮЭаЗ, 119а21,28, 130а18, 31, 149а8, 166М0, 186Ь8, 187а10 Тупой (analgëtos) 115b26 (см. так;ке Бесчувственный) 819 Тупость (analgesia) 1001)32 (см. также Бесчувствие) Убыток (т. е. взыскание (dzë-mia)) 132al0—19,M8 — терпеть (dzêmioysthai) 132Ы4—20 Уважение — см. Честь Угодливый, угодник (areskos) 108а18, 126М2, 127а2, 171 al7,18 (см. также Под­халим (areskos)) Удача, успех, удачные обстоя­тельства (cytykhia, eytyk-hëmata) 99b8, 100b23, 124а14,16,20,31,М9, 125а31, 129ЬЗ, 153Ь22,24, 1С9М4, 171а21— 28,М0— 23,199а13, 20Gb30—207Ы9 Удачливый (eytykhoii) 169Ы5, 171а22 Удовольствие, удовольствия, наслаждение, приятное, приятность (hêdonë, to hë-dy, ta hêdea) 96M8,24, 99a8—28, 104a23,34,b4— 105all,b23, 107b4, 108al3, b2, 109b8, 113M, 117b25, 28,118al7,b21,27,119al — 24, 126bl3,30, 128b8t 146b23, 147b24, 148a22, 150a9—26,151bl9,152Ы — 154b32, 155b21, 156MG— 23, 172al9—17Ga29, 177a26, 186a34,b2, 188al2, 189b30,31, 190a6, 191 a38, Ь21, 201a2, 203M0, 204 al9—206a35, 209b38, 210b7—29 — определение153al4, 204b28, 205b25 — есть восстановление приро­ды 205b6—13 (ср. 152ЫЗ, 153al3) — есть нечто целое, целостное (holon ti) 174b9,14 — в собственном смысле слова (kyriôs) 17Ga28 — безусловно благие (liaplös agathai) 153a30 — естественные (physei) 154Ь16,20 — наивысшее (to hediston) 178a6 — необходимые (anagkaiai) 150al6, 154al2 — низменные и скотские 118a23—25 — относящиеся к мысли (tes dianoias) 176a3 — порицаемые, постыдные (eponeidistai, aiskhrai) 151Ь22, 152Ь22, 173Ь21 — свойственные благоразум­ным 119а17, 153а35 (ср. 117Ь28) — сопряженные, не сопряжен­ные со страданием 153аЗЗ, 154М5, 173а23 (см. Добро­детель) — телесные, чувственные (sô-matikai) 104b5, 149Ь2б, 151Ь35, 153а32, 154а26г 202аЗЗ,Ь2—37, 205Ь28 — чрезмерные 148а7,19,150Ь7, 154а20,28 — и благо 113а34 — и страдание 154а27,Ь14 — по Евдоксу 101Ь28—31t 172Ь9—173а5 (см. Деятельность, До­бродетель, Друг, Дружба, Жизнь (bios), Избыток, Наука (практическая), Стремление (orexis)) Ум (noys) 96а25,Ь29, 97Ь2, 112а21, 139а18,Ь17, 141Ь7, 142а26,27, ср. Ь9, 143Ы — 5, 144Ы2, 150а5, 168Ь35, 1С9а17,18, 176Ы8, 177al3, 21, 178а22, 179а27, 1831)22, 196Ь36,197а20—29,207а2— 13, 208а19 — определенно 141аЗ—7 — есть высшее в нас 177а20 — есть источник действия 150а5 — есть начало и конец, прин­цип и цель 143Ы0 — как причина 112аЗЗ — добродетель 178а22 (см. Выбор, Деятельность, Жизнь (bios), Мудрость, Рассудительность (phro-nésis), Человек) Умение, способность (dynarais) 94alO,2G,b4, 102Ы--5, 103а26, 105Ь20—106а12, 127Ы4, 129а12, 141а28, Ша28,Ь35,ШЬ29,152a27, 153а25, 170а17, 180Ь32, 820 182аЗЗ-36,Ь24, 183а21 — 36 (см. такжо Возмож­ность, Π редрасположен-IlOCTb) Умозрение — см. Созерцание Умопостигаемое, мыслимое (to noêlon) 1741)34, 183а20, 196Ь25,27, 197а20 (см. так­же Созерцание) Упорядоченность, упорядочен­ный (kosmiotês, k os mi os) 186b27—31 Упражнение (askesis, empeiria) 99М0Л6, 103а16, 170att (см. Счастье; см. также Опыт) Упрямый (iskhyrogriömöh) 1511)5,12,13 Уравнивание, уравнениость, приравнивание (isolés) 131а21,31, 1321)34, 1331)4, 18, 134М5, 157b36, 158h, 28, 159М, 162Ь2, 168Ь8 Уравновешенность, уравнове­шенный (praiotës, lo pra-ioH,praios)180a23,t911>23— 38 (см. также Ровность, Ровным) Усердно,доб])0110рядочиое усер­дие (epimeleia, spoyde, to spoydadzein) 99b2Û, 174аЗ—5, 176Ь32 (см. так­же Внимание) Успех — см. Удача Устои — см. Склад души Ученио (doxa, melhodos) 94л1, Ml, 96al7, (malhêsis, lo m an than ei η) 111 a31, 153а23, (logos) 1471)6 (см. также Обучеиие,Суждепие) Ученый — см. Знаток Хвастовство (aladzoncia, to aladzonikon) 108a2l, 127 al3,b28,29, 186a24,2f> Хпастун (aladzön) 108a22, 115Ь29,127a21—32, 193a23 Хотение, ноля (boylésis) 187bl6,37, 188a27,31, 189a5,12 (см. Выбор; см. также Желание) Царь ibasileys) 113а8, 150М4, 159al, Iü0h3—7f 161 all — 19, 180а20 — добродетельный Ша14 — нлохон (=тиранн) lüObll — самодостаточный 1601)4 — скифов 150bl5 Целевая причина (to hoy he-neka) 143b4 (см. Начало) Цель, цели (te los) 94a4,22, 111Ь26, 1121)12,15,33, НЗЬЗ, 114Ь4,24, 115Ь22, 117М, 144а32, 145а5, 152Ь2,14,23,153а9,174ЬЗЗ, 182Ь23,30, 184Ь10—13,30, 28, 190а2,4, 211Ь27—32, (skopos) 106b32, 11УМ6, 138Ь22, 144а26 — добропорядочная 140а29 — правильная (ortlios skopos) 144а8 — прекрасная (to kalon) 110a 23, 12lhl0, 122b6, 123а25 — совершенная (teleion) 97а28- Ь20 — сознательно избранные 152а14 — добродетели (=благо) 99M7 — поступка 110а13, 140Ь6 — творчества 1401)0 — самостоятельность в выборе 114Ь21 (см. Благо, Выбор, Дей­ствие (energeia), Доброде­тель, Паука, Неведение, Прекрасное, Счастье, Ум) Цепа (time) 123al5 — назначать (timan) 133Ы5, 164М7, 21 (см. также Воздаяние, На­града) Ценимое, ценное, то, что це­нится, ценность (timioii, timios, timiotës) 100Ы5, lOlbll— 102a4,20, 122M0, 141a20,b3, 145a26, 165Ы2, 176b25, 178al (см. Благо, Созерцание; см. также По­четных!) Человек (anthröpos) 141a34, 155а22, 162а17, 187 Ь4- 8 — есть начало, источник (аг-k 11 е) действия, поступков, вины и ир. 110а1,15,17, Ь4,16, 111а23, 112Ь28,32, 113М 8,20,32, 134а21, 135М9, 136Ь28, 139Ь7 (ср. 139а31), 161Ь6 — есть общественное сущее »но 97М1, 169М8 821 — есть ум 178а2,7 (ср· 169а2) — главная, самая лучшая часть (to kyrion, to kyriö-taton) 168b30, 178аЗ, наи­высшее в самом себе (to kratiston) 177b34, 178a5 — назначение, дело (ergon) 97b25—98al5, 106a23t 144a6 (см. Добродетель) Честолюбивый, честолюбец (philotimos) 107b29— 108al, 125b9—15, 210M6 Честолюбие (philotiraia) 107b31 117b29, 125b22,23, 159al3, 205b31, 210M3 Честь, почет, почести, лочтс-лие, уважение (time, timai) 95а23, Ь23,27, 9(>Ь18,23, 97Ь2, 100а20, 107Ь22, 115а31, 116а19,28, 1171)4, 423Ь20, 124а5-26, 125а35, Ъ7—22, 127Ы2, 1301)2,31, 134Ь7, 145Ь20, 147Ь30,34, 148а26,30, 159а18, 160а24, 165а24,27, 168Ы6, 169а20, 29, 177ЫЗ — оказывать (timan) 113b25, 161а22 — принимать, быть в чести (timasthai) 124а18, 125а34, 159а18,27, 163b6,10 (см. также Воздаяние, На­града, Ценимое) Чрезмерность — см. Избыток Чувственное, чувственно вос­принимаемое, предмет чув­ственного восприятия, чув­ственная вещь и np.(aisthe-ton, aistheta, aisthëtë) 409Ь22, 147Ы0, 152ЫЗ, 153al3,174Ы4—34,183a27, 196b25—33 Чувство, ощущение, способ­ность 4yBCTBOBaTb(aisthësis) 103a29, 109b23, 113al, 118al9, 126b4, 139al8, 142a27, 143b5, 147a26, d49al0,35, 161b26, 170al6,bl0,171b32,172a36, 174M4— 25, 175a27, 189b32, 196b20 — общее всем (koin<0 H8bl (см, Жизнь (dzoe)) Чувство, движения чувств, со­стояние чувств (pathos, pathê) 186all,36,190b8,36, 181a22,b38, 192al, 206al9 — средипные состояния 186a30, 33, 187a2,3, 190b7 -- π разум 200b2—4, 203b2f>, 206a37—Ь29, 208al9—21, 29, 211a35 — и огорчения и удовольствия 186аЗЗ,34 (см. Добродетель) Чувство собственного достоин­ства (semnotës) 192Ь30 Чувствующее (to aisthanomc-non) 170а31, 174b30 Чужой, посторонний (otheinos) 126Ь27, 160а6, 162a8,32f 165b34, 1G9M2,21 Широта (megaloprepeia) 192а37Ы7, (to elcythcrion) 158а21 (см. также Велико­лепие) Шут (bômolokhos) 108а25, 128а4,35 Ш утовстио ( bôm olokhi а) 108а241 193all,12 Щедрость (eleythcriotes) 103аву 107а6,Ь9,21, 108Ь32? 119Ь22—120Ь27, 122а13— 20,МЗ, 125ЬЗ, 186Ь20-22, 191ЬЗЗ-192а20 Щедрый (cleytherios) 99al9, 107М8, 108Ь22, 115а20, 119Ь23, 120а8—121а4,22, ЬЗ, 122а28,Ь10,11 (см. так­же Благородный, Возвы­шенный) Этика, этическое (ta ëthika, ëthikë, ëthos) 181a24—Ь28 (см. такжо Нрав) Яростный, порывистый (thymö-des, thymoeidës) 116b26, 149M4 Ярость, яростный порыв, по­рыв, порыв ярости (thymos) 105а8, 111а25—bl8f 116Ь23—117а4, 126a21t 135Ь21, 26, 147а15, 149аЗ,25—Ь25, 187Ь37, 188а24 — и суждение 149а26,М (см. Влечепие, Невоз­держный; см. также Гнев) 822 ПОЛИТИКА Агорапом, агорапомия (agora-nomos, agoranomia)264a31, 299Ы7, 322а14, 331b9 Агроном (agronomos) 321ЬЗО, 331Ы5 Акрополь (akropolis) 330M9 Аподект (apodektës) 321ЬЗЗ Аристократия, аристократиче­ский строй (aristokratia) 270М6,27, 279а35,Ь5, 2SGb4—6, 287а6, 289а27— 34,ЬЗ, 292а2,16, 293а39, Ы5.24, 36,40, 294а9— 28, 295а31—34, 298Ь7, 299Ь22—25, 306Ь22— 307Ы9, 307а12, 308аЗ,Ь39, 312Ь6, 317а2 — пиды 293Ы—21 Астшюм, астиномия (astyno-mos, astynomia) 321Ь23, 322а13, 331 МО Бесчестье, лишение граждан­ских прап (atimia) 302аЗЗ, 336а1,Ы1 Благородство происхождения (eygeneia) 282Ь37, 283а39— 43, 290ЫЗ, 291Ь28, 294а1, 296М8, 301Ь40, 302а1 Бог, боги, божество (theos) 252Ь24—27, 253a29,323b23t 325b28, 331M8, 332Ы7, 336М9, 339Ь7 Богатство (ploytos) 256b26—37, 257Ь7,8, 267Ы1, 269Ь24, 273а38, 281 а7, 283а2,6,Ь15, 32, 284a20,b27, 286М6, 289Ь34, 291Ь28, 294а11, 295М4 Богатые (ploysioi) 317b39 Варвары (barbaroi) 252b5—9, 255а29,34, 263а8, 285а17, 20, 295а11,313Ы0, 329а26, 330а29, 336а15 Война (polemos) 272b20, 298а4, 21,26,Ь6, ЗОЗаЮ, 304а12, 306а20,21,Ь38, 307 а4, ЗЗЗаЗО—334а15 Воспитание, обучение (paideîa) 264а30,32,38,Ь38, 265а7, 266b33, 277a20, 283а25, 288М, 313М, 316а9, 324Ь9, 332Ь8—342Ь34 — гимнастическое 338Ь4— 339а10 — музыкальное 339а11 — 342Ь34 — профессиональное 341 МО Всадничество (hippas) 274a21 Выбор должностных лиц (агк-hairesia)281b33, 282а13, 298Ь20, 317а5—8 Выборы, порядок (способ) из­брания (hairësis) 266al4, 26,271а9, 272а31, 282а7,26, 298а6, 306а18, 309а40—ЬЗ, 318Ь23 Гелиея (hêliaia) 301Ь23 Геронты, герусия (gerontes, ge-roysia) 270Ь24, 271а4, 272Ь37 — в Карфагене 272Ь38 — и Лакедемоио 265Ь38, 270Ь36-271а15, 275М0, 294Ь31 — в Элидо 306а17—19 — на Крите 272а7,34 Гнеромнемоны (hieronmëmô-nes) 321Ь39 Гиеропеи (hicropoioi) 322b24 Гимнасиархия (gymnasiarkhia) 323al Гимнастика (gymnastike) 268b35, 279al, 337b24—27, 338al9,b6,39, 339a23 Гинекопом, гинекономия (gy-naikonomos, gynaikonomia) ЗООаб, 322Ь39, 323а4 Гиппархия (hipparkhia) 322b3 Глашатай (keryx)_299al9 Господин (despotes) 252all, 255М1,29,31, 277Ь7 — власть 253Ы8Д9, 255М6, 278Ь32,37, 325а28 — и раб 252а34, 253b6, 254а11, 12, 277а8, 278Ь30—37 Государство (polis) 252b30, 253аЗ,19, 276а23,Ь13—15, 284ЫЗ-20, 296M7 — определение 252а5,Ь28, 274Ь34, 279а21, 328а36,М6 — существует ради достиже­ния благой жизни 252Ь27 — 30 — наилучшее 277а2, 278а8,39, 323Ь30 823 — величина 276а32, 326а5— Ь25 — возникновение 252а26—ЬЗО, 278М5—30, 280Ь39 — части 253М, 261 а23, 277а5, 290а1, 295Ь2, 296М6, 326а20—35, 327 Ь9, 329а21—39 Государственная повинность, литургия (leitoyrgia) 272а20, 291а38, 305а5, 320Ь4, 321аЗЗ Государственное управление (politeyma) 279a26,283Ь22, 31,293а16,24, 297Ы,308а7, 13, 321а27 Государственное устройство, строй, государственные устройства (politcia) 293Ь31 — 294Ь41, 296Ь34 — 38, 297а7—Ь28, 301а19— 316Ь27 — определение 274L38, 278Ь8, 290а7 — наиболее общее и наиболее приемлемое после наилуч­шего 289Ы4, 295аЗЗ — наилучшее 260Ь23, 266а2, 267Ь29, 284а1, Ь25, 286а15, 288аЗЗ,ЬЗ,22,25, 288Ь34, 289а31,40,Ы5, 290а25,28, 293Ь25, 296Ь2,7, 297ЬЗЗ, 316аЗ,13,28, 323а14-342Ь34, 324а17—23, 325а15,Ь37, 328Ь34, 332а4, 334а13 — относительно наилучший при соответствующих об­стоятельствах 288Ь26,38 — подходящее, предпочтите. • ь-иое, выгодное 288Ь24, 289Ы7, 296M4_297att — правильные, отклоняющие­ся и ошибочные 275 Ы, 279а17—МО, 282Ы1—13, 283а29,284Ь4—23,287Ь40— 288Ь4, 289а26—Ь2(>, 293Ь22—27 — средний 296а37 — виды 275а38,278а15,278Ь6— 280а6, 289Ь27— 295а24 — сохранение 307Ь26 — ЗЮаЗб — уничтожение 304Ы7 — 307Ь25 —характер 337а15 — и государственное управле­ние 278М1, 279а25 — и законы 265а1,274М5—23, 289а13, 324Ь4_ Гражданин (polîtes) 274b41 — 276а8, 277ЬЗЗ, 278а6 — в условном смысле 278а5,34 Демагог (demagogos) 274а10, 292а7, 305а7-11,Ь24, 308а17, 23, ЗЮаЗ, 313Ь40, 315Ь27, 319Ы1, 320а4,30 Демагогия (demagogia) 305Ь23, 310Ь31 Демократия (demokratia) 265b27,36, 2G6a3, 270bl6t 275а4, 276al0, 278a28,bl2t 279Ь6, 284а35, 286Ы7—22, 287а5, 289а28—Ml,18,21, 290а30—Ь20, 291Ы 2, 293а35,38,Ы8,33,34, 294а26,ЫЗ—20, 296аЗ— 15,Ь28, 296Ь24-31, 297а36,Ь25, 298Ы4, 299Ь22—20, 301Ь8—15, 302а9,Ь28, 303а2,10—13, 304а24 -29,304 Ь20-305а36, 306М7— 21, 307а8, 39, 308а21,Ь9,22,39, 309а14-7, 309Ы8—310а26, 311 а8, 313Ь37, 315Ь40, 316а22— 32, 317а10—320М7, 321а1 — крайняя 312Ь5,36, 313ЬЗЗ, 320а17,Ь31 — прародительская 273Ь38, 305а29 — виды 289а8-24,ЫЗ,291М5-292а38, 292М1—293а10, 293аЗЗ, 296Ь26-34,298а31, 316Ь36, 318Ь6—319Ь32 — отличительные принципы 280а7—284аЗ Деторождение (teknopoiia) 265а40,Ь7, 270а40, 335а12, 31-39,Ь7 Династия, династическое прав­ление, династический строй, династическая власть (dy-nastcia) 272Ы0, 292Ы0, 293а31, 302Ы8, 303а13, 306a24, 307Ы8, 308а18,Ь8 ДОСУГ, свободное время (skholë) *273Ь7, 313Ь25, 329а1, 333а31,334а15—21,337Ь34> 338а10—21 824 Душа (psykhê)260all,334bt8— 19 Жрец, жрецы (hiereys) 299al7, 322bl9,27, 331b4_ Жречество (hierösyne, hiera-teia) 322b24, 328M3 Закон, законы (ηomos) 253а32, 269а9, 270Ь30, 274М5—18, 282М2, 286а9-12, 287а32, Ь4, 292а24—37 — неписаные и писаные 319Ь40 Законодательство (nomothesia) 263М5, 267М4, 274а20, 282М—10, 284а12, 297а35, 298а21, 333а38, 334а4 Здоровье (hygioia) 320b34, 330а38, 335Ь6,37, 336а14, 338а20 Зовгиты (dzeygitai) 274a20 Земледелие (georgia) 258М8, 259al, 318М1, 319a21t 320M Зомлодольцы, землепашцы (go-örgos) 262a40,b26, 264al5— b34, 267b32—36, 268al7, 280b20, 290b40, 291 al3— Ы8, 296b28, 328b20-41, 329a26—35,M5, 331a34 Знатные, зпать (gnôrimoi) 274al8, 289b32, 2911)18,28, 293b39, 296b31, 298b21 — 25, 303a4—9, 304a25,30, 1)27—37, 305a4,M3,17f 307a30—37, 308a31, 309a3—9, 310ЫЗ-16, 313Ы8, 315b4, 318b35, 319ЫЗ-15, 320al4,19,b7, 321a39 Игра (paidia) 330a28—33, 3371)30—40, 339al6—32 Илоты (heilôtes) 264a36,269a38, 271b41, 272M9 Искусство приобретения, при­обретение (ktêtikë) 253b23, 256b26—39 Космы (kosmoi) 272а4— 12,а27-Ы5 Лад, топальность (harmonia) 276Ь8,19, 290а20—22, 340Ы—5, 341Ы9,20,32— 36, 342а1,3,28—34,Ь2—33 Лохагия (lokhagia) 322bi Междоусобицы, распри, раз­доры (diastaseis, staseis) 206а38, 271a39f 296a8, 300Ь37, 301Ь5, 302all,b2f 303М5—17, 304Ь4— 7, 305Ь1, 306а32,Ь22, 307Ь25, 308а31,Ь31,319М7, 321а19 Мелодия, песни, песнопения (melos) 339Ь4, 340а10, 341Ь34, 342а9—28,Ь6 Метек, метеки (metoikos) 275а7,12,Ь37, 277Ь39, 326а20,Ь21 Монархия, монархический строй (monarkhia) 265Ь36, 37, 279аЗЗ,Ь6, 285а17,30, 292а18,Ь8, 293а17,31—38, 294а19, 299Ь22, 302М7, 315Ь40, 316а24 — деспотическая 279М6 — тиранническая 298аЗЗ — царская 285Ь4 — сохранение 313а18 —» 315Ы0 — уничтожение 310а39— 313а17 Мопополия (monopolia) 259а21, 22 Море (thalatta) 258а24,271 Ь34— 37, 327а11—Ы7, 330а35, 331ЬЗ Музыка (moysikë) 337b27, 338а14—37, 339а11,20,Ы2, 20,40, 340а4,14,М2, 341а5, 15,Ь16, 342а28 Нажива (khrëmatismos) 258а5, Ь8 — искусство, наука (khrëma-tistikë), 253Ы4, 256al — 259а36 Народиоо собрание, народные собрания (ekklesia) 272al0, 275Ь7, 282а28,29, 285а11, 292Ь29, 293а9, 297а15,17, 298Ь19,317Ь28—37,318а40, 319а37, 320а23 Иомофилак, страж закона, но-мофилакия (nomophylax, nomophylakia) 287a21, 298а29, 322Ь39, 323а7,8 Обмен (allagë) 256а41, 257а13, 19,25, 280а35,Ь23 Олигархия (oligarkhia) 265b26— 38, 266а7, 273а6, 275а4, 276а9, 278а22,ЫЗ, 279Ь4— 280а6, 284а35, 289а29,37, Ь2, 290а16,32,Ь19, 293а36, 38,b21,33,294atl,26,bl4, 296а13,Ь31-34, 301Ь8, 302а8, 304а18,Ь39, 308Ы0, 310b22, 311a9t 315М1, 316а22, 317allt18,b39, 318Ы8, 328ЬЗЗ, 337а17 — в чистом виде 296а2, 312Ь35 — династическая 292М0, 298а32, 320Ь31 — виды 289а9, 292а39—ЫО, 293а12—34,ЬЗЗ, 320Ь21 — возникновение 301Ь26— 302а2 — сохранение 306а9, .308а4, Ь34, 309а20, 309М8— 310а12, 321аЗ — уничтожение 302Ь26, 303а18, 306М6—307Ь25, 308Ь6, 309Ь21, 310а22, 316а34—Ь27 — установление 289Ь22, 294а38,Ы2, 298Ь17,26, 299Ь25, 309а20, 320Ы8— 321ЬЗ Остракизм (ostrakismos)284 a J 7, 36,М7, 288а25, 302Ы8 Отдых (anapaysis) 337b38,39, 338а1, 339Ы5, 341Ь41, 342а22 Очищение, очистительное дей­ствие (katharsis) 341 а23, Ь38—342а15 Педономия (paidonomia) 322Ь39, 323а4, 335Ь4 Пенесты (penesteia) 2G4a35, 269а37 Пентакосиомедимиы (pentaKo-siomedimnoi) 274al9 Периеки (perioikoi) 269b3, 327Ы1, 329а26, 330а29 — у аргосцев 303а8 — у критян 271Ь30, 272а1,18 Племя, племена (ethnos) 327Ь23, 338М7—22 Поденщики, феты (thetes) 274a21t 278al3,18,22, 291аб, 317а25, 319а28, 321аб, 329а36, 337Ь21, 341Ы4 Полемарх (polemarkhos) 322a39 Политофилаки, охранители порядка (politophylax) 268а22 Природа (physis) 252b32, 253а9, 332а40, 333а23, 334Ь6, 337а2 Притан, нритаиия (prytanis, prytaneia) 305al7,18, 322b29 Пробул, пробулы (proboylos) 298Ь29, 299Ь31, 322Ы6, 323а7,9 Проценты, рост (tokos, tokis-mos) 258b5,25 Раб, рабы (doylos) 252a34, 253Ь23—255Ь25, 255Ь30, 39, 258Ь5,25, 259Ь22, 260а40,ЬЗ—7, 275а8,Ь37, 280а32—34, 283а18—19, 291а10, 317МЗ, 330а31 — 33, 334а20 — но закону 253Ь21, 255а4— М5 — виды 277а37 — вольное существование 313Ь35, 319Ь28 — добродетель 259Ь21 — 260Ь7 — освобождение 315а37 — и варвары 252Ь5—9, 255а29, 285а20, 327Ь23—30, 329a2G, 330_а25-33 Равенство (isotes) 280al9, 302а7 Ремесленник, ремеслоптшки (tekhnilës) 260а38,41, 264а27,М5,23,34, 267М5, 32, 268а17, 277Ы, 278а25, 291Ь4, 319а28, 321а6,26, 329а36, 341M7 Ритм, ритмы (rythmos) 340al9, Ь8, 341al,Î4,bl9—24 Рынок городской, площадь го­родская (agora) 278a26, 299М6, 30Gb2, 331Ы,10,11 Самодержец, царь (aytokratör) 285а8, 295а12 Свобода (elcytheria) 280a5,24, 283а6, 291Ь34, 294а11,20, 296Ы8, ЗЮаЗО, 316Ь24, 317а40, 318а10, ЗЗОаЗЗ Семья,семьи, дом (oikia)252al3, М7,20, 253b23, 260M3, 261а20,М1, 263Ь32, 280Ь34, 289Ь28 — образование 252а17—Ы2 — организации 253М— 260Ь20 — части 252М0,253Ь6,260Ь14, 269 M 5 Симбулы (s y m bo y loi) 307 Ы 4 826 Сисситии (syssitia) 264а8, 265а8,9,Ь41, 266а35, 271а26,33, 272а11—26,Ь34, 274Ы1, 294Ь27, 313а41, 329Ь5,16,17, 330аЗ,13, 331а19—25, 331Ь5,16, 336М0 Совет (boulé) 272a8, 282а34— 39, 299Ь32-39, 317Ь31,37 322Ы7, 323а8,9 Состязания (agones) — гимнические 284а13 — диоеисовские 323а1 — музыкальные 341а12,13 — профессиональные 341 al О Союз военный (symmakhia) 261а24—26, 280а40,Ь23, 298а26 Справедливость (dikaiosynë) 253а37, 277Ы7, 283а39, 309а36 Страж, охранитель, охрана (phylax) 262Ы, 264а18,Ы6, 22,39, 286Ь39,40, 314Ы7, 321Ь27, 327Ь39 Стратег, стратегия (strategos, stratëgia) 268а22, 273а37, 285а7,15,Ь27, 286а2, 287а5, 300Ы1, 322а39, 326М0 Суд (dikastërion) 268al, 273L41, 274аЗ—8, 282а35—39, 300МЗ—301а15, 305Ь34, 317Ь36,37, 318а40, 322а9, Ь34 Судья, судьи (dikastës) 268b6, 10, 274аЗ, 275а26,30,Ы5, 285Ь22, 287Ы6, 300Ь25 Счастье, благополучие, блажен­ство (eydaimonia) 264Ы6, 269Ы4, 323Ь26, 324а5,325а22,328а37-Ь36, 331Ь39,332аЗ,7,25,338а2— 5, 339Ь38 Таксиархия (taxiarkhia) 322b3 Тнраппия (tyrannis) 265b40, 266а2, 27639,16, 279Ь5— 16, 284а26, 289а28,38,Ь2, 292а18,Ь8, 295а1—24, 296а2,4, 302Ь32, 305аЗ, Ь41, 308а21,22, 310Ь2— 311а22, 314Ь27, 315Ы2— 39, 316а22,Ы8 — выборная 285а32,Ь26 — возникновение 286Ы6 — сохранение 313а34—Ь32 — уничтожение 312а39—Ь38 Торговля (kapëleia) 291 аб Триерархия (trierarkhia) 322b4 Филарх, филархия (phylarkhos, phylarkhia) 301Ь22, 322Ь5 Фи лет (phyletës) 262al3 Флейта (aylos) 282b32, 283al, 341al8,21,25,b4,7, 341a25f Ь7, 342bl,5 Фратор (phrator) 262al2 Царская власть (basileia) 265b37, 271M9,40, 270b5f 272a8, 284b35—288a29, 289a27,30, 295a4—10, 301b28, 310b2—311a8, 314a33 — в собственном смысле 295а5 — возникновение 252Ь19—27, 285Ь6-19, 310b7 — сохранение 313а18—33 — уничтожение 312b38— 313al7 Царь, цари (basileys) 284b33t 285a26,M5—23, 286M1,34, 287al—10, 310M0—18,40, 322b29 — карфагенян 272Ь37,38, 273a7,30 — лакедемонян 270a35,bl5,23, 271al8—26,39, 272b37,38t 285a7—17 — македонян и молоссов 310b39 — мидян 339а34 — персов 284а41— ЬЗ, 339а34 Ценз имущественный (tiraema) 266а13, 278а23, 282а30,39, 291Ь39,292а39,Ы ,30,294ЬЗ, 297а20,Ь2, 298а37,39, 303а23, 305аЗО,Ь32, 306Ь8, 13, 307а28, 308а35,ЬЗ, 317Ь22, 318а12,37,Ь31, 320Ь23—27, 321а28 Честолюбие (philotimia)267b24t 271а18,312а21 — 24, 318b22 Энтузиазм (enthoysiasmos) 340all, 342a7 Эсимпет, эсимнетия (aisymne-tês)285a31,286b38, 295al4 Эфоры, эфория (ephoros, epho-reia) 265b39,40, 270b7—31, 271a6, 272a5, 275M0, 294b31, 301b21, 313a27 ПОЭТИКА Буква (stoikheion) 458а8—17 Вероятность и необходимость в поэзии (eikos kai anag-kaion) 451al4, a36—ЫО, Ь32, 452a20, 454a35—37, 456a23, 460a26 Виды поэзии (eide) 447a8 Виды трагедии (cidë) 455b33— 456a6, 459b7 Высказывание (logos) 457a23— 30 Глагол (rlieme) 457al4—17 Дифирамб (dithyranibos) 447al3,b25, 448al0 Добродетель (aretè) 448a3 Драма (drama) 448а28, 456а14 Завязка, узел (desis) и развяз­ка (lysis) 455b24—32, 456а7—9 Имя (onoma) 457аЮ—13, а31 — 458а17 Комедия (komoidia) 447al5, Ь25, 448а17,а30, 449а1-5, а9,а32—Ь8,Ь21, 451М1, 453а30 Метры стихотворные (metra) 447а28,М5—25, 448Ь21, 449а25,Ы0, 451Ь28, 459а17,Ь18,Ь31— 4G0a4, 462а15 Мимы (mimoi) 447M0 Мысль в драме (dianoia) 449b38, 450а10, Ь4—11, 456аЗЗ— Ь7, 459М0 Напев (melos) 447b25, 449Ь28— 29 Общее и единичное (ta katho-loy, ta kath'hekaston) 451Ь5—10, 455M—2 Очищение (katharsis) 449b27 Ошибка в поэзии 460М5—31 Ошибка трагическая (hamar-Ыа) 453аЮ,а16 Перелом (peripeteia) 450а34, 451а15,452а16,а22,456а20, 459bl0 Переносное слово (metaphora) 457Ь6—32,458а22—32,bl 8, 459а5—9 Подражание (mimesis) 447а13— 448а28, 448Ь2—8,20,30, 449Ь25,ЬЗО, 450а1Г),Ь23, 451а31, 452al, 453МЗ, 454Ь8, 461Ь27, 462а18—M Политика (politika) Речь (lexis) 449Ь26,Ь30, 450Ь6, 450аЮ,Ы2, 456а1—Ь23, 458а18—23, 459Ы0, 460Ь2—5 Ритм (rbythmos) 447a23— 27, Ь25, 448Ь21, 449Ь28 Риторика (rhetorike) 450b6, 456а35 Связка (syndesmos) 456b38— 457а6 Сатировская драма (satyrika) 449а20—23 Сказание (mythos) 447a8, 449а19,Ь5,8, 450аЗ—38, ЬЗЗ, 451а5,16—33,Ь24—27, 33—35, 452а12—18, 453а12,18,ЬЗ,22, 454а11-^ 15.38, 456а8,13, 459а18, 460а30—34, 462Ь5—И Склад событий в драме (synthe­sis tön pragmatön) 450al5, 32,b21, 453b2, 454al3 Слог (syllabe) 456b34—38 Смешное (geloion) 449a34 Сострадание и страх (heleos kai phobos) 449b27, 452a2, b35, 453a5,bl3, 456bl Страсть, страдание в трагедии (pathos) 452Ь9_10,4531)18-20.39, 459bl0 Трагедия (tragoidia) 447al3, Ь25,448а17,30—35,449al — 3,b9— 459al6, b2,8,21 — 23,30, 461b6—462Ы8 Узнавание (anagnorisis) 450a34, 452al6,29—b8, 453b35, 454аЗ,Ы9-455а21, 459Ы0, 15 Убедительность 451 bl6, 460M1 Характеры в драме (êthë) 449b37—450a5,19, 21—28, 35— 38,b8, 454al6—M8, 460al0 Хор (khoros), хоровые части (khorika) 449al8,bl, 452M8—24, 456a25 Части поэтического произведе­ния (mere) 447a8, 452M4— 28, 456al4 Человеколюбие в поэзии (phi-828 lanthröpia) 452b38, 456a21 Член (arthron) 457a6—9 Эпизоды, эписодни, вставоч­ные части (epeisodia) 449a28, 451ЬЗЗ, 452b20, 455b2, 456a32 Эпопея, эпос (epos) 447al3« 449b9-20, 459b7 —400Ь5, 4ttlb2—462Ы8 Ямбический стих, ямбографпя (iambos) 48Ь30, 449а21 — 27,Ь8, 451Ь14, 459а11,Ь37 СОДЕРЖАНИЕ Φ. X. Ксссиди. Этические сочинения Аристотеля · , . . 8 A. IL Доватур. «Политика» Аристотеля ...••... 38 НИКОМЛХОВЛ ЭТИКА. Пер. IL D. Брагинской 53 БОЛЬШАЯ ЭТИКА. Пер. Т. А. Миллер 295 ПОЛИТИКА. Пер. С. А. Жсбелева 375 ПОЭТИКА. Пер. М. Л. Гаспарова 045 ПРИМЕЧАНИЯ 081 УКАЗАТЕЛЬ ИМЕН 789 ПРЕДМЕТНЫЙ УКАЗАТЕЛЬ , , . , 793 Аристотель А 81 Сочинения: В 4-х т. Т. 4 / Пер. с древнегреч.; Общ. ред. А. И. Доватура. — М.: Мысль, 1983. — 830 с. — (Филос. наследие. Т, 90). —В надзаг.: АН СССР. Ин-т философии. В пер.: 3 р. 50 к. Четвертый том Сочинений древнегреческого философа Аристотеля содержит политические и этические произведения мыслителя. В него входят: «Политика», «Никомахова этика», «Большая этика», «Поэтика». Для всех интересующихся историей философии. 0302010000-041 ББК 87 3 004(01)83 ΙΦ Аристотель СОЧИНЕНИЯ В ЧЕТЫРЕХ ТОМАХ Том 4 Заведующая редакцией Л. В. Литвинова Редакторы В. П. Гайдамака» А. В. Матешук, В. Г. Сукач Младшие редакторы С. О. Крыштанооская, К. К. Цатурова Оформление серии художника В. В. Максипа Художественный редактор С. М. Полесицкал Технический редактор О. А. Барабанооа Корректор T. М. Шпалеипо ИБ M 1930 Сдано в набор 19.01.83. Подписано в печать 04.11.83. Формат 84Х108'/324 Бумага типографская № 1. Обыкновенная гарнитура. Высокая печать. Усл. псч. л. 43,С8. Учетно-изд. л. 48,14. Усл. кр.-отт. 45,36. Ти­раж 80 000 экз. Заказ JSS 760. Цена 3 р. 50 к. Издательстьо «Мысль». 117071. Москва, В-71, Ленинский проспект, 15 Ордена Октябрьской Революции, ордена Трудового Красного Зна· мен» Ленинградское пропзподственно-техпичеекое объединение «Пе­чатный Диор» имени А. М. Горького Союзнолнграфнрома при Го­сударственном комитете СССР по делам издательств, полиграфии и книжной торговли, 197130, Ленинград, П-136, Чкаловскнй пр., 15.